Желтов Ф.А. Перед людьми: избранное. -- Богородск [Нижегор. обл.]: [Печатный дом "Вариант"], 2014.
1901.
ПЕРЕД ЛЮДЬМИ
Около чего потрёшься, того и наберёшься. Добра не встретишь -- и душу не полечишь. Пословицы
I
Захар Вилков был мужик семейный, жил он сам-третей: жена была при нём да сынишка на возрасте. Захотелось Вилкову пристроить парнишку к какому-нибудь ремеслу,-- минуло ему двенадцать лет, можно смело за дело ставить. Неподалёку от деревни стояло большое торговое село, там шорники и кожевники жили, заводов было много. Задумал Захар на завод сына отдать; посоветовался с женой.
-- Лукерья!.. Не пристроить ли нам парнишку к заводскому делу, хоть бы в шорники отдать, што ли... Как думаешь? А?
Подумала Лукерья.
-- Что же, с Богом,-- говорит,-- ремесло ему всегда пригодится, да и заработки на заводе не мужицкой работе чета: сколько здесь за пашню во всё лето иной возьмёт,-- там за один месяц выработаешь.
-- Это правда,-- говорит Вилков,-- а парнишка теперь в поре,-- не в подпаски же его здесь отдавать. Вот поведу в село при первом же разе и похлопочу.
Порешили.
Поехал Вилков в субботу на базар и парнишку с собой прихватил. На селе в ту пору дела шли по торговле хорошо, заводы работали, народ на них требовался. Вилков скоро отыскал место. Пришёл он в один большой завод, где шорный товар -- ремни, шлеи да узды -- работали, спросил,-- в два слова мальчишку в ученики на завод взяли и прямо за дело поставили.
Работа лёгкая: ремешки на доски наколачивать, к печке приставлять, сушить да опять назад снимать. Заставляли и лошадь гонять в мялке, где кожи выминают, и другие мелкие работы делать; привык скоро парнишка ко всему, да парнишек, как он, на заводе много было. Приехал Вилков домой.
-- Пристроил Петруху,-- весело говорит он жене,-- место первый сорт.
-- Ну, и слава Богу,-- сказала Лукерья.-- Домашнее дело не уйдёт и без него.
-- Вестимо,-- подсказал Вилков,-- домашнее дело само собой, а там в люди по крайности выйдет мальчишка, кой-чек понаучится, в жизни всё пригодится...
Успокоились.
II
На заводском деле навострился Петруха скоро. На заводе народу работало всякого много -- и плохого и хорошего, потрафлять приходилось всем: тот спрашивает одно, другой другое; ученик так ученик и есть: везде поспевай, всё понимай; за вихры таскали тоже здорово. Что же поделаешь? Без того ученья не было,-- приобык парнишка и к этому, обтерпелся
Захаживал к нему и отец.
-- Привыкаешь ли?-- спрашивал он его.
-- Ничего,-- говорит,-- живу.
На праздники Петруха ходил домой редко, всё больше при заводе был -- мало пускали. На праздниках на заводе работы хоть и не было, так без дела сиди, а сбегать куда по делу случится или на кухне что пособить, так Петруха и тут.
Не всегда бывало и дело: иной раз и совсем свободно, а в свободное время и погулять Петрухе когда хотелось. Спознался Петруха с таким же подростком одним, как и сам, в учениках тот жил у сапожника,-- часто и проводил с ним досужное время. Сапожник жил недалеко: повернул влево от заводских задворков, прошёл усада три, завернул в глухой закоулок,-- тут он и есть.
На заводском деле Петруха приноровлялся ко всему, смекал он про себя, как нужно потрафлять, чтобы вихрам доставалось меньше: и за водкой кому нужно бегивал и за табаком,-- по утайке всё это делалось, чтобы хозяин не сметил, ну и полегче от мастеров бывало. Научился и врать мальчишка и обманывать. Таково уж вокруг него было. Путного слова, почитай, не слышно, народ кругом всё тёмный, каждый только о себе заботился, а о чём путном не только что о других, и о себе некогда подумать.
И жил так Петруха и привыкал.
-- Петруха!.. печку затопи!..
Только и слышно. Не успел сделать всё за раз -- вихры припасай.
-- А-ах ты, озорник эдакий!.. Балбес!..
Откудлатят голову и шабаш,-- тем только и учили. На артели жить -- всего натерпишься.
III
Пошёл раз Петруха в праздник к сапожникову ученику -- Ермилом того звали, а попросту кликали "Ермолкой",-- добежал до калитки, забоялся на двор идти,-- нет ли хозяина,-- заглянул через забор, а Ермолка тут на дворе.
Обрадовался Петруха и кликнул тихонько:
-- Ермолка!..
Увидал его Ермолка, замахал рукой: иди сюда, ничего, никого нет!
Петруха вбежал.
-- Нынче самого весь день не будет,-- говорит Ермолка,-- на весь день ушел... пойдём на зады, там Гаранька да Мишка собрались, в огородах ждут.
Пошли.
Гаранька да Мишка -- оба парня рослые, должно подмастерья.
-- Что ж ты долго?-- спросил Гаранька.
-- Нельзя было, выжидал...
-- Принёс?
-- Принёс.
Ермолка вынул из кармана карты, потом достал кисет табаком.
-- Вот он, насилу нашёл,-- под верстак, дьявол, запрятал. Я думал, он с собой утащил.
-- Эва,-- проговорил Гаранька,-- дайко-сь... На, сдавай!.. и он бросил карты Мишке.
-- А бумаги захватил?-- спросил Гаранька.
-- И бумаги принёс,вот...-- подал ему Ермолка.
-- А это кто с тобой?-- спрашивал Гаранька, указывая в товарища Ермолки.
-- Из заводских, в ученики недавно поступил.
-- Новичок, значит?
-- Новичок,-- подсказал Ермолка.
Гаранька не спеша набивал папироску.
-- Ну, сдал! Начинать, што ли? Чего с табаком-то копаешься?-- говорил Мишка.
-- Нну!.. успеешь!..
-- Успе-ешь! -- передразнил Мишка.-- Давай сюда,-- он потянул кисет,-- курить так курить,-- и Мишка тоже начал свёртывать папироску.
-- На, Петруха, покури,-- предложил Мишка и ткнул ему в зубы папироской.
-- Не буду... не надо...
-- Кури, чего тут!..
-- Не буду...
-- Эх ты, а ты учись, пока мы живы,-- сказал со смехом Гаранька.
-- Молокосос!..-- Мишка бросил папироску в сторону.-- Поди, чай, ещё об матери плачешь?..
-- Потрёшься, научишься,-- мы тебя всякому добру обучим... Табак... што табак? Ты погляди, как мы водку хлещем... Ты што шестёрку бросил, чёрт!..-- ругал Гаранька Мишку.
-- Ну, ходи, ходи... Ты вот новичка-то поучи, а меня што,-- я уж учёный... Табаку не отведывал... молокосос...
-- Погоди, не вдруг, и мы, мол, до того дойдём... Так, што ли?-- приставал Гаранька.
Петруха молчал.
-- Твоя взяла, сдавай!..
Играли долго, надоело -- бросили.
Петруха проигрался.
-- За тобой две семитки да грош,-- сказал ему Ермолка.
-- Отдам.
-- Да моя гривна,-- сказал и Гаранька,-- продулся, брат.
Молчал Петруха.
Мишка валялся на траве и задирал ноги кверху. Ермолка сидел на корточках, обхватив коленки, а Гаранька опять набивал папироску.
-- Намедни я полвыростка у хозяина стащил,-- хвалило Ермолка,-- подтибрил ловко, и не хватился, так и шабаш...
-- Продал?
-- Живым манером... только не повезло -- в орлянку про играл.
-- Игро-ок! А теперь надо бы чего удумать, а то скучно так-то...
-- Вот тебе и удумать... на!..-- выхватил Мишка из кармана пару голиц...-- вчера ещё припрятал.
-- Э-э, здорово! -- обрадовался Гаранька.-- На гулянку хватит, посылай!..
-- Погоди.
-- Посылай, чёрт, чего тут?
-- А сам?
-- Ну, пополам... давай снесу,-- Гаранька вырвал голицы и побежал.
Мишка выругался вдогонку. Петруха хотел уходить.
-- Ту куда?-- спросил Петруху Ермока.
-- Домой.
-- Погоди.
-- Да чего тут?
-- Да погоди, экий ты, вместе пойдём.
Петруха остался.
Гаранька скоро прибежал.
На траве очутилась бутылка водки, связка кренделей и пряники.
-- Вот тебе, вот тебе, вот...-- Гаранька выгрузил карманы и растянулся на траве.
-- Погуляем. Ну, начинай!..
-- Кто ж пить-то будет?-- спросил Мишка.-- Ермолка, пьёшь?
-- Ну вас,-- я крендели...
-- Врёт, давай!..
Все пили, только Петруха не стал. Над ним смеялись:
-- Молод еще.
-- Молока просит.
-- Щенок.
-- Выучим, погоди,-- утешал Гаранька.
Петрухе было обидно.
Покончили скоро. Ермолка собрался идти. Пошёл и Петруха.
-- Гривну не забудь, эй ты, неучёный!..-- кричал вдогонку Гаранька.-- Не отдашь, я те накладу!.. В то воскресенье штоб было!..
-- Принесёт!..-- издали за него кричал Ермолка.
-- А ты и вправду, смотри, принеси,-- советовал Ермолка,-- и мне не забудь.
-- Да где я возьму?
-- Попроси у хозяина.
-- Не даст.
-- Не даст, так стащи что-нибудь.
-- Увидят, стащи,-- разве хорошо?
-- Дурак ты, больше ничего. Ремней-то у вас видимо-невидимо,-- кто доберётся?-- взял поаккуратней, беда невелика.
Петруха промолчал.
-- В воскресенье, смотри, приходи! -- кричал Ермолка, убегая домой.
IV
Всю неделю Петрухе было не по себе: работать тошно,-- жалко, что проигрался,-- и завидно, что у людей деньги были. Хозяин ему денег не давал -- отец за получкой ходил, да и работок его пустой -- учениковский.
"Ну, так што?-- думает Петруха,-- стащу ремни,-- и концыв воду".
Мотом одумается.
"Неладно. Узнают -- беда... Ну их к шуту!"
А неделя шла, скоро и воскресенье.
"Отдать бы только им,-- пострел их побери!.. проходу дадут".
Попытался Петруха попросить у Микифорыча,-- мастером тот на заводе был, ему часто Петруха за водкой да за табаком хаживал.
-- Микифорыч!.. дай мне пятак.
-- А на што тебе? На што тебе, пострелёнок?-- пристав Микифорыч -- он был выпивши,-- На орехи, што ли, тебе. Вот тебе на орехи, вот тебе, вот!..
И Микифорыч здорово натрепал Петрухины вихры.
-- О-орехов захотел!..
Поплакал Петруха. Подошло и воскресенье.
Утром дрова таскал Петруха, двор подметал, после обе: только освободился и ушёл. Ермолка ждал его на углу.
-- Принёс?
-- Нету.
-- Што ж ты?
-- Боязно.
-- У-у, боязно, дурак!..-- ругался Ермолка.-- Свернул быполучше в карман, вот и всё, играть бы опять начали, орехов купили бы...
-- Тятька придёт, я денег попрошу.
-- Дожидайся... Ты лучше не ходи: Гаранька изобьет,-- задорный; я скажу -- не пустили, а ты вдругорядь без того не ходи. Слышь!
Опять целую неделю мучился Петруха. Денег просить боялся, ремни спрятать тоже боялся. Как-то раз ночью, когда все спали, Петруха тихонько встал и на цыпочках пробрался в сени: там, ещё с вечера, заметил Петруха, висела забытая связка ремней. Сердце шибко билось у него, когда он к ней подходил, руки дрожали. Выбрал Петруха три ремня, свернул комочком и подсунул в уголок за доску. Долго не уснул после этого Петруха, всю ночь проворочался; только бы к утру заснуть, а заводский колокол: Тень!.. Тень!.. Тень!..-- будить начали, пора вставать -- четвёртый час утра.
-- Петька!.. вставай живо!..-- тормошил его кто-то за ноги.-- Мялицу {На шорных заводах мялицей называется особого рода конная машина, где мнутся сыромятные кожи. Примечание автора.} ходить!..
В заводе шла стукотня,-- всяк к своему делу пристраивался.
Мялицу ходить Петрухе не впервой -- знал он это дело хорошо, да ремни у него из головы не шли. А ну, как узнают? Ему даже казалось, что об этом уже все знают. Индо дрожь брала.
"А что?-- говорил себе Петруха,-- накоплю денег, тятьке отдам, а то гармонь себе куплю. А важно бы выучиться на гармони играть, первый сорт. Пришёл бы домой и давай наигрывать -- вот мол, как!.."
Петруха два раза ходил на то место, где ремни спрятал: всё думал, не увидал ли кто да не унёс; на другой вечер перепрятал их в сенник.
"Пойду в воскресенье и отдам; больше не буду... А как узнают?.."
Петруха боялся.
"Коли бы деньги были, рази стал?-- оправдывался он.-- Копнул же дьявол играть тогда с ними!"
Пошёл куда-то Петруха по делу и встретился с Гаранькой, хотел было от него улизнуть, да Гаранька увидал.
-- Эй, погоди, погоди! -- кричит Гаранька и догнал.-- Ты што ж не приходил?
-- Так, нельзя было.
-- Так!.. Мы опять играли, я обыграл. Гривну мне!
-- Отдам. Нету.
-- Ты смотри... а не то я те накладу, я те-е...
-- Отдам, чай, сказал!..
-- То-то! Приходи, смотри, опять туда.
Гаранька побежал.
Петрухе ремни мерещились, и ночью пригрезилось даже, что за них его били.
Совсем парню было не по себе.
На неделе был какой-то праздник. В этот день не работали. Рабочие -- кто домой ушли, кто на заводе остались, дело праздничное,-- артель собралась вскладчину и ушла в трактир. Петруха не пошёл, да его бы и не взяли: куда тут соваться; артель пропьёт теперь до ночи и Микифорыч тут,-- он при таком разе всегда бывает за старшего,-- крепко любил Микифорыч выпить,-- уж жди теперь его к вечеру, на карачках как раз.
Петруха припас ремни, чтобы удобнее их было унести и свернул клубочком. На дворе был только кучер Михайла, выждал Петруха, когда Михайла, пообедавши, спать к лошадям пошёл, и стрекнул со двора.
Побежал Петруха другой дорогой, по задам, точно боялсяидти напрямики, да и то ему мерещилось, что сзади бегут и кричат:
-- Держи!.. Держи!..
Совсем запыхался Петруха, когда добежал до закоулках жил Ермолка. На дворе никого не было. Петруха подождал. Ремни будто жгли его,-- хотелось ему поскорее отдать их.
-- Ермолка! -- звал он тихонько в окно.-- Ермолка!
Ермолка услыхал и выскочил.
-- Иди скорее, скорее!..-- торопил Петруха и побежал. Ермолка за ним.
-- Что?-- остановил его Ермолка, когда они вбежали в огороды.
-- Вот!..-- Петруха, запыхавшись, сунул ему торопливо ремни и облегчился, точно гору свалил.
Ермолка потряс на руке.-- Ловко! Пойдём!
Гаранька и Мишка уже дулись в носки.
Гаранька бил Мишку по носу целой колодой, у Мишки нос краснелся как свёкла.
-- Будет, чё-орт! -- ругался Мишка, закрывая картой и оставляя во власти Гараньки только кончик носа.
-- Раз!.. Держи ещё, держи... раз!..-- хлёстко лупил его по носу Гаранька.
Мишка щурился.
Крмолка смаху подбежал к ним, подпрыгивая на одной ноге, и толкнул Гараньку.
-- Будет вам... Вот!..-- тряс он ремнями.
-- Это что?
-- Петька достал.
-- Стянул?.. Молодец, Петька!
Гаранька встал, посмотрел.
-- Молодец, Петька, обучим и не тому... Давай, я снесу.
-- Я сам,-- хотел было Ермолка.
-- Пошёл к чёрту,-- я лучше тебя ходы знаю.
Ермолка уступил.
-- На гулянку хватит и свои зачтём.-- Ладно, што ли, Петька?-- спрашивал Гаранька.
Тот ответил:
-- Ладно.
День прошёл весело. В носки уж не играли, а играли на деньги.
С той поры Петька ещё больше сдружился с своими товарищами, а больше всего он сдружился с Гаранькой, который его и на худые дела натравлял.
V
Три года прожил в учениках Петруха,-- так уж брали, три года ученик, а на четвёртый подмастерье. В учениках жалованье давали пустое -- едва на одежду хватало; на четвертый год заработок шёл больше. Научился Петруха и узды вязать и шлеи шить,-- больше всего к уздам наторел,-- на эту работу и зарился. Работа лёгкая, плата поштучно, сколько сработал -- за то и деньги получил. Если прилежно работать, то рублей сто верных в год на этой работе можно заполучить, а на хорошего мастера и больше.
Стал себя Петруха считать большаком, к дому <испорчено>мало,-- отстал. Бывало, отец сам ходил за получкой к хозяину, а теперь придёт разве только у сына что попросить, да и то -- что тот даст. Петруха распоряжался деньгами как хотел: хотел -- давал, хотел -- нет, хотел -- нужду справлял, а хотел -- за форсами гонялся: калоши себе завёл, сапоги со скрипом, кургузый пиджак,-- норовил барином обостриться,-- часы даже с цепочкой купить зарился. И видел отец, что дело неладно, да ничего не поделаешь, когда сын из воли ушёл. У отца нужды было много; мужик Вилков был как есть мужик. То нехватки по хозяйству да подати поедом его ели, то-то, то сё, семена да неурожаи, всякое дело своего спрашивало, а достатки мужицкие известны -- спина да пара рук, на труде все и дело стоит, а Вилков был и на водочку слабоват, пуще всего это его и губило, да и престольные праздники Вилков любил широко справлять; если всё сочесть, так из кулька в рогожу мужик и перебивался. Скота было мало: две пары кур, две свиньи да лошадёнка хирявая,-- вот и всё; была коровёнка: да пала, хозяйство не ахти, далеко не уедешь.
Плакался на такое дело немало отец, да делу не пособил, а скоро и сам свыкся, будто так и надо.
А нужда пришла. Тот год был неурожайный, едва семена пособрали, совсем выбились мужики: на новый сев да на подати, под мирскую поруку, денег вздумали призанять. Дело было весной, в самый жар работы.
Один богатый согласился мужиков выручить, только чтобы осенью, как только с полей уберутся, деньги ему сполна представили. Взяли. На долю Вилкова тоже рублей тридцать перепало. У мужика когда деньги есть, так они не залежатся, сейчас же их к делу пристроит... Что их беречь? То надо, другое надо, вышли деньги, а там, глядишь, и опять нужда но носу. Должно нужда не от того, что денег нет, а так уж мужик с ней родился, да и она на людях прижилась, не лапоть -- с ноги не сбросишь. Подползла она и к Вилкову.
Нехватки да нехватки, пришла осень, и осень Вилкову отдышки не дала: срок уплаты пришёл, а у Вилкова так же было голодно и пусто, как было и до того. Мужики кой-как пособрали, выплатили, не смог только Вилков.
Не потакнул мир, потому порука.
-- У тебя,-- говорят,-- сын в заводе,-- добудешь. Пригрозили лошадь продать. Лошадь!.. Последнюю лошадь, чем только мужик и жив.
"Да без лошади мне, что без рук,-- подумал Вилков,-- перво-наперво в зиму возка дров -- всё на кусок добудешь. А весна?.. Весной-то и совсем без лошади хоть помирай".
На Петруху надежда.
Пошёл.
На этот раз Петруха остепенился, не пил, на книжке прогулов не значилось. Отец пересказал ему всё; Петруха выслушал.
-- Помогу,-- сказал Петруха.-- Зачем же лошади лишаться -- денег попрошу у хозяина,-- даст и вперёд.
Хозяин не дал.
-- Надежда,-- говорит,-- на тебя плохая: пьянствуешь часто.
Упрашивать начали и отец и Петруха, всё дело объяснили -- деньги нужны, потому что лошадь последнюю хотят со двора тащить; денег бы только и надо: семь рублёв заработанных да двадцать три вперёд.
-- Не дам,-- решил хозяин.-- Вот семь рублёв получи.
-- Семь рублёв не помога,-- говорит отец,-- всё равно лошадь возьмут
Не надеялся Вилков -- мир отсрочки не даст, бывало де.
Не упросили. Хозяин отказал.
-- Кабы время ещё два дня терпело,-- говорит Петруха, я как бы ни то деньгами раздобылся.
-- Терпит,-- сказал отец.
-- Коли терпит, поезжай домой, а дня через два заходи -- оборудую.
-- Кабы такое-то дело,-- говорит отец.
-- Оборудую, приезжай. Как можно, чтобы со двора лошадь увести?-- шутка сказать!.. Коли терпит, поезжай...
-- Терпит, приду,-- решил отец и понадеялся.
VI
Петруха повидался с Гаранькой.
-- Дело есть,-- сказал Петруха, отзывая Гараньку.
-- Ну, што?
-- Спровадишь на место: штуки четыре кож припасу?
-- Ну, вот тебе!.. валяй,-- не впервой.
-- Только чтобы двадцать рублёв на руки, без этого -- ни-ни.
-- Будет, давай только.
Уговорились. На другой день к вечеру Гаранька с задов обещался прийти, а Петруха -- кожи припасти, передать и шабаш.
В тот день, с самого вечера, как только поужинали, забрался Петруха в чулан, где кожи готовые для ремней лежали, подвернул их штук пять и связал,-- узел вышел немалый. Припрятал.
"На другой день к вечеру перенесу и передам,-- подумал Петруха,-- а послезавтра и двадцать рублёв на руки".
Дело не вышло: за Петрухой досмотрели. Стал заводчик на другой день выдавать кожи на кройку, не дочёлся пяти туда, сюда -- украли. Промолчал заводчик. На того стал думать, на другого, остановился на Петрухе. Петруху он и раньше замечал. Стал следить.
Пошёл Петруха на то место, где кожи спрятал, хотел их на зады к забору отнести, как с Гаранькой уговорился. Дело было вечером, поужинавши,-- не думал Петруха, что за ним заводчик подсматривал. Вытащил кожи Петруха, оглянулся по сторонам и понёс,-- тут его и сцапали.
-- Стой!.. Это что такое!?.. Мишка, Гришка, сюда!.. Сюда, проклятые,-- вор!..-- кричал заводчик.
Петруха обомлел, он точно каменный сделался -- столб столбом, и кожи из рук вывалились. Его окружили.
-- Петька!?.. Ло-о-вко!.. Лупи его, ребята, лупи-и!..
-- Стой!.. К хозяину его тащи!.. К хозяину!.. По шее его, по шее,-- та-а-к!..
Рабочие сбежались, заглядывали в лицо побледневшему Петрухе и хохотали, точно были этому рады, а Петруха ничего не понимал: ему казалось, что он только что проснулся.
-- Вора пымали, во-о-ра!..-- кричали рабочие и волокли Петьку в мастерскую.