Жадовская Юлия Валериановна
Переписка

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

  

Ю. В. Жадовская

Переписка

  
   Дача на Петергофской дороге: Проза русских писательниц первой половины XIX века / Сост., и примеч. В. В. Ученова.-- М.: Современник, 1986.
  
   Иван Петрович! Пришлите мне, ради бога, книг. Скука страшная! Эта скука ледяным гнетом тяготеет у меня на душе. Не знаю, что делать?.. Бывают же такие ужасные минуты, когда человеку все противно! На днях мне принесли горшок роз. Пышно начали они развертываться на солнце; все были свежи и прекрасны, как вдруг одна из них при самом расцвете, бог знает отчего, побледнела, завяла и спала со стебля. Силы жизненной, что ли, у нее недостало или от другой какой причины -- не умею разгадать! Боюсь только, и со мной не сделалось бы того же.
   Прощайте! Заходите к нам на досуге.
  

-----

  
   Что делать! я сам болен тою же болезнью; у меня у самого душа как деревянная... Не беспокойтесь, это скоро пройдет, особенно у вас... Вот оденутся деревья, зазеленеют луга... Теперь весна похожа на осень, а там ясные дни, теплый воздух произведут на вас благодатное влияние. Берегите прекрасное души вашей, не давайте ему вянуть от жизненного холода... Сегодня не могу быть у вас. Посылаю вам несколько книг.

Преданный вам ***ов

  

-----

  
   Благодарю за книги. Шекспир заставил трепетать меня. Счастлив тот, кому дано разгадать тайну человеческого сердца! Завидую гению, который силою волшебной власти самые страдания превращает во что-то прекрасное и благородное... Перед таким могуществом исчезаешь в своем ничтожестве! Глупые, мелкие огорчения терзают мое сердце, как будто оно создано для них! Бессильная возвыситься над омутом пошлости, я с ужасом вижу, как лучшие цветы сердца гибнут. Пусть бы еще посрывала их буря,-- нет, черви подъедают! Грустно! -- Прощайте, до свидания!
  

-----

  
   В вашем письме есть что-то, похожее на желание славы... Полноте! не отягощайте вашу душу этим новым бременем. "Я буду жить в потомстве!" -- слова, конечно, громкие и завлекательные, но, бог знает, утешат ли они нас за гробом, а для этой жизни, право, не стоит много хлопотать... Зачем гнаться за неверным и далеким призраком? Сегодня вечером зайду к вам и, может быть, удастся поговорить с вами. До свидания!
  

-----

  
   Что за вечер был вчера! тихо, ясно, звезд на небе без счета. Мы долго гуляли по набережной; около меня раздавались рассказы о преферансе и изредка равнодушные восклицания: "Какая прекрасная погода!" Мне хотелось утонуть взором и мыслью в бездонной лазури небес,-- а я должна отвечать со всевозможной любезностью на глупейшие вопросы. Как желала я встречи с вами! Мне хотелось сказать вам только два слова: "Как хорошо!" -- но вас не было!..
  

-----

  
   Здоровы ли вы? Разные мелочные недосуги по службе мешают мне вас видеть... Проклинаю их! -- Посылаю вам "Утреннюю зарю". Прочтите "Медведя" с особенным вниманием. Что сказать вам? Грустно что-то... Раздавшаяся ли под окном моим русская песня навела на меня эту грусть или она тайный душевный порыв? -- не знаю. Я судорожно схватился за перо... Писать к вам усладительно, а надежда на вашу доброту заставляет меня забывать, что я пишу нескладно и неинтересно. Простите душевнобольному!
  

-----

  
   Да сохранит вас бог от необъяснимых болезней души! Наблюдайте внимательнее за ее порывами, иначе и вправду она может захворать.-- Сейчас видела я самую здоровую душу в мире -- Глафиру Николаевну П... Вечно цветущая и веселая, она засыпала меня городскими новостями, оглушила своим звонким смехом. Это депо вестей и пересказов. В душе у нее нет, кажется, ни малейшего уголка ни для чего возвышенного; ей, как она сама говорит, и грустно никогда не бывает... Мне страшно, Иван Петрович! что, если во мне самой таится будущая барыня или дама, погруженная с ног до головы в визиты и наряды и не видящая ничего, кроме них, в жизни? Сильна пошлость, Иван Петрович! Могуча она... Охватит она мою душу своим всеобъемлющим холодом, увлечет меня в мутные волны свои и поглотит все мое святое и прекрасное! Страшно!..
  

-----

  
   Как вам не стыдно иметь так мало веры в свою душу и свой ум! Чего вы боитесь? Ваших сил станет и не на такую борьбу... Мне кажется, вы слишком много думаете о будущем: так, пожалуй, настоящее ускользнет от вас, и вы с сожалением оглянетесь на него уже тогда, когда оно сделается воспоминанием. Часто счастье бывает у нас под рукою, а мы ищем его бог знает где... Не рассердитесь ли вы, если я скажу вам: будьте женщиной в высшем значении слова -- не ссорьтесь с головой, но не забывайте и сердца... 3 No "Библиот. для чт." можете продержать до понедельника.

Преданный вам ***ов

  

-----

  
   Вы вчера ушли от нас недовольный и раздосадованный. Мне тяжела мысль, что я неумышленно как-нибудь огорчила вас. Что с вами? В душе у меня вы найдете искреннее участие.-- Сегодня мне необыкновенно грустно. Небо мутно; перед окном грязь да старые дома; дали не видно; тесно, душно! -- Убежала бы я теперь в страну, где светит солнце, шумят деревья, расцветают цветы!.. Пожалейте обо мне, Иван Петрович! Все окружающее меня так далеко от сочувствия с безумной душой моей... О, дайте мне широкое поле, темный лес, светлую реку с отразившимися в ней небесами: упоенная красотами природы, убаюканная ее песнями, я бросилась бы с восторгом в ее божественные объятия и, может быть, сладко, сладко бы уснула!
  

-----

  
   На ваше поэтическое желание посылаю вам две немецкие книги; в них много говорится о природе. Я заметил, что немцы вам по душе со своими мечтательными взглядами и своей сладенькой фантазией. На днях вы сказали, что читаете их с особенным, тихим удовольствием. Да и вчера вы так снисходительно -- если не сказать внимательно -- слушали этого картофельного инженерика, Гартена, который преследовал вас и словами и взглядами.-- Простите меня, что я нарушил ваше приятное расположение духа моей неуместной хандрой. Есть минуты, в которые человеку все изменяет...
  

-----

  
   К чему тут Гартен? Какое он может иметь отношение к моей грусти и моей любви к немецкой литературе? За что вы на него нападаете? -- Это добренький и умненький мальчик; от его слов веет на меня всей свежестью неразочарованной души; это натура не глубокая, но светлая.-- Полноте, к чему отравлять подобными капризами отрадные минуты нашей дружбы! -- Приходите скорее к нам, мы сегодня дома.
  

-----

  
   Разве я виноват, что вы сделали из меня ребенка? Я завидую всему, что к вам приближается... я один далек от вас -- непризнанный и непонимаемый! Могу ли я быть спокоен? Я каждую минуту страшусь потерять вас... я страдаю глубоко. Ненавидящий притворство, я должен притворствовать перед всеми, а более всех перед вами... Вчера я задыхался от счастья вас видеть, а должен был смотреть на вас холодно и бесстрастно... Сжальтесь надо мной, это ужасно! Мне совестно и страшно, когда вы говорите и обращаетесь со мной с благородной уверенностью и не подозреваете, что я готов каждую минуту изменить вам и себе!..
  

-----

  
   Я плакала, читая письмо ваше: оно было похоронной песнью нашей святой дружбе... Прощайте, бог с вами! Вы усмотрели в вашем сердце только возможность любви и испугались ее: вы разочли, что она вам вместе с отрадою принесет много и грустного, а вы скорей готовы отказаться от счастья, чем купить его страданиями души и болью сердца... Ваше состояние есть состояние ребенка, которому показывают горькое лекарство и кусок сахару... Простите мне, о, простите бедной женщине, которая, думая погреться у огня, охвачена пламенем!..
  

-----

  
   Мне были горьки не ваши укоры, не ваше старание унизить меня и представить бесхарактерным и недостойным святого чувства, а ваш глубокий эгоизм... Вы ошибаетесь: я не боюсь любви, не бегу от нее,-- я ношу ее глубоко в сердце... я готов броситься в неизмеримый океан ее и погибнуть... но никогда недостало бы у меня жестокого эгоизма увлечь вас с собою... А вы!.. что же вы хотели из меня сделать, рассыпая передо мной сокровища вашей души? Неужели вы думали, что я не посмею любить вас? И какое право имели вы думать это? Вы кинули мне слово дружбы и жестоко им воспользовались... Кончаю, не хочу ни обвинять, ни оправдываться,-- слишком грустно, слишком тяжело и то и другое! Прощайте! желаю вам всего прекрасного!
  

-----

  
   Благодарю вас, вы дали мне спасительный, хотя жестокий урок. Вы правы, я поступила безумно... нам следовало бы заключить условия... В самом деле, что такое была для меня эта необходимая потребность передавать вам движения души моей? эта бесконечная и сладкая мысль о вас, как вечность охватившая всю жизнь мою? это безотчетное счастье в вашем присутствии, эта светлая к вам доверчивость? Все это было только дружба, -- оскорбительная дружба... Прочь ее! не надо ее! давайте нам любви по форме, с объяснениями, со вздохами, с комплиментами, вроде следующих: "Какие у вас прекрасные глаза!" или "Эта роза -- вы!" И вправду, как смеет женщина говорить мужчине прямо и свободно о страданиях души? как смеет не краснеть от каждого взгляда; не потуплять глаз от каждого его слова? Это ужасно, возмутительно! грянем же на нее всеми оскорблениями ни на чем не основанной ревности и намерением обнять и расцеловать ее без церемонии, как скоро останемся с нею наедине.
  

-----

  
   Благодарю бога за наше вчерашнее свидание! Оно дало нам увериться, что в жизни есть точно высокое, святое счастье, есть минуты, за которые мало целых годов страдания... Благодарю вас! Вам я обязан всем святым и прекрасным в моей жизни. Я чувствую, как ваше присутствие возвышает и облагораживает все существо мое...
  

-----

  
  
   Федор Семенович Алексею Дмитриевичу
   Любезный друг! Надеюсь, что ты придешь ко мне сегодня вечером перекинуть в картишки... А я сейчас от Ивана Петровича: он хандрит напропалую. Скажу тебе новость: тайна его рассеянности открыта -- он влюблен в ***ну, и уж меж ними куры-муры... Beau mondé {высший свет (франц.).}, братец, лезет. Это открыла нам вчера Варвара Михайловна. "Третьего дня,-- говорит она,-- иду из лавок, попадается мне мальчишка ***х с письмом. Спрашиваю его: "Куда ты, Федюша!" -- "К Ивану Петровичу с письмом".-- "От кого?" -- "От барышни-с". Я так,-- говорит она,-- и ахнула,-- славно, мол, славно!.. знай наших! Бедная Мавра Александровна! ничего не знает, а ведь все на нее падет..." Теперь, любезный друг, я постараюсь следить за ним, ведь такой... боюсь, не случилось бы чего. Прощай, до свидания!

Остаюсь преданный тебе ***ин

  

-----

  
   Марья Антоновна Лизавете Ивановне
   Милая Лизавета Ивановна! Зная любовь вашу к Мавре Александровне, спешу вас уведомить о неприятном для нее открытии: вообразите, Ида Николаевна завела любовную переписку с Иваном Петровичем... Вот, нынешние девушки! Бедная старушка еще ничего не знает; но Варвара Михайловна хочет объявить ей об этом завтра вечером, по дружбе... по крайней мере, возьмут предосторожности... Будете и вы сегодня дома? Я бы к вам на вечерок.

Остаюсь навсегда готовая к услугам Марья ***на

  

-----

  
   Лизавета Ивановна Марье Антоновне
   Любезная Марья Антоновна! Ах, какую неприятную новость написали вы мне! Не могу прийти в себя от удивления... Можно ли было ожидать этого от Иды Николаевны! Сегодня же расскажу Анне Петровне; она примет в этом искреннее участие... Бедная Мавра Александровна! наделает ей племянница неудовольствий! Ведь все на нее падет... Благодарю вас, любезнейшая Марья Антоновна, за намерение приехать вечером; к сожалению, меня не будет дома -- поеду вечером к Мавре Александровне и предупрежу Варвару Михайловну: я не меньше ее привязана к этому семейству. Прощайте, любезнейшая Марья Антоновна!

Остаюсь навсегда преданная вам Лизавета ***а

  

-----

  
   Ида Ивану Петровичу
   Вот какая странная сцена случилась сегодня со мною: незадолго до обеда Таня позвала меня с таинственностью к тетушке и, провожая, шепнула у дверей тетушкиной комнаты: "Тетенька что-то сердиты-с". Несмотря на это, я вошла в комнату бестрепетно, с обычным моим равнодушием, тетушка сидела в своих больших креслах, от которых еще не были отодвинуты два стула, на которых, за пять минут перед тем, помещались Лизавета Ивановна и Марья Антоновна. Тетушка при моем появлении, видимо, старалась принять позу как можно грознее и величественнее... Я в нерешимости остановилась посреди комнаты.
   -- Пожалуйте сюда,-- сказала тетушка.
   Я подошла. Тетушка устремила на меня один из своих самых проницательных взглядов; голова ее тряслась от сдерживаемого гнева; глаза раскрылись во всю их величину; ноздри раздувались. Мне стало неприятно, и я решилась произнести, чтоб прекратить этот безмолвный допрос: что вам угодно?
   -- Мне угодно знать, сударыня, правда ли, что вы завели переписку с этим -- (тут она дала вам такое странное прозвище, что щеки мои вспыхнули негодованием). -- Иваном Петровичем?
   -- Правда,-- отвечала я.
   Тетушка была совершенно поражена этим ответом.
   -- Ах, бесстыдница! -- вскричала она.--Еще и сознаешься!
   Это удивило меня.
   -- Что ж тут дурного? -- спросила я.
   -- Боже мой! Боже мой! -- закричала тетушка.-- Вот до чего я дожила, вот ведь! Что дурного?! Завести в моем доме любовную переписку!.. Этого только недоставало! Да знаете ли вы, сударыня, что вы срамите вашего отца, не говоря уже о вас самих -- вам поделом! Пусть весь город указывает на вас пальцами, пусть девицы бегают вас, как чумы; но я, но бедный брат! Опозорить себя до такой степени!
   Тетушка умолкла и в страшном волнении металась в кресле; она была вся гнев: шелковое платье ее укоризненно шумело, оборки на чепце трепетали, даже малиновые ленты, мне показалось, приняли какой-то огненный отлив... Старая моська проснулась, вытаращила на меня глаза и заворчала... Мне вдруг стало страшно; какой-то неприятный холод пробежал по мне.
   -- Кто носил ваши письма? -- спросила наконец тетушка.
   Я поняла ее мысль и отвечала:
   -- Тот, кто носил их, не виноват, потому что до сих пор вы не отдавали вашим людям приказания не слушаться меня.
   -- Да, конечно, теперь уж вы заставите меня принять свои меры... Бесстыдница! -- прибавила тетушка, выразительно качая головой.-- Что, ежели бы была жива покойная мать твоя! Ты бы уморила ее, да и меня сведешь преждевременно в могилу своим поведением...
   -- Тетушка! верьте, что я никогда не сделаю ничего такого, что могло бы оскорбить память моей матери. Я знаю, что в подобном случае она не так бы обращалась со мной...
   -- Как! Вы смеете еще говорить мне дерзости! Вот до чего дожила я! Видно, за грехи господь наказывает! Боже мой! мне дурно, голова кружится... Танька, спирту!
   Я бросилась было за спиртом, но тетушка завизжала:
   -- Прочь! Оставьте меня! вы решились уморить меня... прочь!
   Я пришла к себе в комнату в каком-то лихорадочном состоянии. Мне тяжело и неловко; я знаю, что гнев тетушки пройдет, но все неприятно, когда так сердятся... Прощайте, мой добрый друг! Не огорчайтесь этими вестями... Мера неприятностей зависит от того, как мы будем принимать их.
  

-----

  
   Иван Петрович Иде
  
   сли б вы знали, что со мной делают эти люди, называемые знакомыми и приятелями! Какими невыносимо мелкими, нестерпимо глупыми оскорблениями осыпают они меня под видом бесцеремонного обращения и дружеского участия... Зачем позволено так мучить человека? Дома, в гостях, на улице -- всюду осаждают сожалениями, уговорами, приятельскими шутками; со всех сторон брызгают грязью на мою святыню... И нет выхода из этого омута! Но и тут звуки вашего имени обдают меня какою-то горькой отрадой. С восторженною жадностью ловлю я эти незабвенные звуки. Простите ли вы меня? Пожалеете ли обо мне?
  

-----

  
   Федосья Петровна Авдотье Николаевне
   Почтеннейшая Авдотья Николаевна! Слухи насчет неприличного поведения Иды Николаевны, к сожалению, все более и более распространяются; вчера я разговорилась с Евфросиньей Петровной,--вообразите уж и она знает о том, что -- помните -- я вам говорила?.. Какая безнравственность в молоденькой девушке!.. Пожалуйста, удаляйте от нее вашу Геничку: дурной пример заразителен... Это я вам пишу по дружбе, почтеннейшая кумушка моя, Авдотья Николаевна, с которою пребуду навсегда готовая к услугам вашим.

Федосья H -- а.

  

-----

  
   Ида Ивану Петровичу
   Сейчас отошла от раскрытого окна; южный ветер освежил мне ласкою грудь и пылающие щеки. Ветви цветущей жимолости с легким ропотом наклоняются к окну, будто просятся в комнату. Хорош этот мир, жаль только, что счастья в нем нет! Не знаю отчего, мне что-то очень грустно... Не могу удержаться от рыданий. Слезы мешают писать... да и в состоянии ли эти глупые чернила и перо выразить всю горечь отравленной души моей? Прощайте! дай бог вам счастья! Благодарю вас за все! За благородство чувств, за святость любви.

Ваша Ида

  

-----

  
   Иван Петрович Иде
   В грусти, как и во всем, у нас симпатия! Когда я вас увижу? Прощальный тон вашего письма навел на меня тоску! Вы обо всем горюете прежде времени... Простите! я сам не знаю, что пишу, мысли в страшном беспорядке. Вы тверже меня! Стыжусь, что я бессилен, что, как дитя, закрываю глаза перед несчастьем.

Ваш ***ов

  

-----

  
   Иван Петрович Иде
   Пишу, и на глазах навертываются слезы! Сегодня я получил определение к должности в***. Невыразимо тяжело. По всем правилам рассудка, я должен бы радоваться... Видно, чувство и рассудок -- два родные брата, только такие, как Каин и Авель... Могу ли вас сегодня видеть?
  

-----

  
   Ида Ивану Петровичу
   Наконец-то мы пришли к горькой истине -- к сознанию нашего бессилия в напрасной и тяжелой борьбе... Вот вы все бранили меня, что я заглядываю вперед, что пугаюсь призраков, созданных моим воображением! Я послушалась вас и предалась всей душой чудесным мечтам о счастье, прекрасным и благороднейшим надеждам... Мне и в самом деле показалось, что я возношусь на небо блаженства... и вот я на земле, обессилена, сокрушена падением. Вам тяжело было вчера говорить о вашем скором отъезде... при этом вы так упорно и странно глядели мне в глаза... вы непременно хотели видеть действие ваших слов? Ну что ж, вы видели, что я побледнела, что я окаменела... Довольны ли вы? О, мой друг, ужели правда, что любовь есть глубочайший эгоизм?.. Но что об этом... Итак -- разлука необходима! как знать? Может быть, даже полезна... Не утешайте меня будущим -- я не верю ему. Через несколько лет, кто знает, что у нас будет в сердце! Может быть, холод, насмешка над всем, во что теперь так восторженно верим... Что же делать, боже мой? Неужели вправду расстаться. Завтра я целое утро дома и одна,-- приходите; хочу наглядеться на вас... а там обещаю быть твердой и благоразумной.
  

-----

  
   Иван Петрович Иде
   Напрасно я взял перо, чтобы сказать вам что-нибудь отрадное; в душе одно только глубокое, непроходимое горе. Страдаю за вас и за себя. Я еду -- еду через два дня! В этом письме в последний раз пишу: до свидания! Во мне происходит глухая борьба... Зачем я еду? -- неужели это неизбежный приговор судьбы? И вы против меня? заодно рассудком! -- Вечером побываю у вас. До свидания! тысячу раз готов повторить это слово...
  

-----

  
   Ида Ивану Петровичу
   Время покажет, должны ли мы благодарить наше благоразумие или горько укорять себя за недостаток силы и смелости... Путь начат,-- не отступать же! -- идите смело! Вашему уму, вашим способностям предстоит широкое поле вятельности; вам, может быть, некогда будет оглянуться азад... Идите,-- вас сопровождает моя молитва, мое жаркое желание вам счастия!

Ида

  

-----

  
   Иван Петрович Иде
   Лошади у крыльца... еду -- должно ехать! Я плачу, как дитя... Прощайте, будьте счастливы! не забывайте меня! -- я весь ваш!

***ов

  

-----

  
   Хорошенькая, черноглазая Надина сидела на диване со своим женихом. Маменька ее была занята чем-то по хозяйству, папенька был у должности. Должность свою он любит не меньше жены и дочери,-- да нельзя и не любить ему должности: она его мать и кормилица; по ее милости у его Парасковьи Семеновны и прекрасный салоп, и около трех дюжин чепцов, и платьев и капотов несчетное множество; благодаря ей же и Наденька его одета, как куколка, и воспитана не хуже кого другого: и по-французски знает, и на фортепьяно играет. Посмотрите, как она мила, как грациозно закинула назад головку, как лукаво смотрит на своего жениха.
   -- На что это похоже, Иван Петрович, целый день не быть! Это ни на что не похоже! Этак разве делают женихи?
   -- Я уж вам сказал, что не мог, что хворал,-- разве вы не верите мне? -- отвечал Иван Петрович -- увы, тот самый Иван Петрович, переписку которого с Идой вы имели благосклонность пробежать.
   -- Не верю; не так же вы хворали, чтоб целый день пролежать; а письма -- экая важность! Можно было и отложить.
   -- Невозможно.
   -- У вас все невозможно!
   Она надула губки.
   -- Надина! полноте, дайте ручку!
   -- Подите! противный! -- Она улыбнулась. -- Право, мне кажется, вы не любите меня.
   -- Не грех ли вам...
   -- Ну, скажите,-- перебила она ласково и вкрадчиво,-- вы никого больше меня не любили?
   Он молчал.
   -- Скажите, прошу вас, скажите всю вправду.
   -- Что за вопрос! разве я не люблю вас, разве вы...
   -- Нет, нет! вы мне скажите, любили ли вы кого-нибудь больше, чем меня?
   -- А вы?
   -- Я? Я -- другое дело, когда мне любить?
   -- Право?..
   Наденька вспыхнула.
   -- Нет,-- продолжала она,-- вы мне скажите, не вертитесь.
   Брови Ивана Петровича слегка нахмурились, минуты две он молчал, будто что припоминая, потом проговорил тихо, но отрывисто:
   -- Любил...
   На лице Наденьки выразилось неприятное чувство.
   -- Так-то; вот вы каковы, -- она готова была заплакать.
   -- Вот вы и рассердились на то, что я сказал правду... Зачем вам было спрашивать? Вы непременно хотели, чтобы я солгал? Что ж? Вам было бы легче от этого? Ну да, я любил сильнее, потому что был моложе, глупее... да и притом это было давно; это прошло уж...-- он подавил невольный вздох.-- Теперь я никого не полюблю, теперь вы для меня единственная женщина.
   Он поцеловал ее руку. Лицо девушки прояснилось.
   -- Да, да, толкуйте, -- заговорила она полусерьезно, полушутливо. -- Ах, что это? Верно, цветы от m-me Рей?
   И она бросилась к вошедшей с картоном девушке. Вслед за девушкой вошла и Прасковья Семеновна.
   -- Что это за мерзавец этот Федька! -- негодовала она.-- Куда ни пошли, точно за сто верст,-- не дождешься. А, здравствуйте, Иван Петрович! Что это? Цветы? Посмотри-ка, Наденька, да выбери себе гирлянду получше.
   Пусть их выбирают цветы; я воспользуюсь этим временем и скажу несколько слов об Иване Петровиче. Отуманенный и грустный оставил он губернский город, где жила Ида. Тоска и любовь душили его. Всю дорогу носился перед ним милый образ, с глубоким, нежным взором, с этой, ей только свойственной, улыбкой, которая на ее устах была печальней всяких слез. Она понимала, как много должна любить женщина, чтоб найти силу с убитым, растерзанным сердцем улыбнуться милому при последнем "прощай"... Долго грустил Иван Петрович: но не век же тосковать, не век же любить. Увлеченный временем и обстоятельствами, он пришел в себя, начал понемногу расставаться с мечтами и надеждами любви, начал заменять их мечтами и надеждами службы. По какому-то странному затмению, они не продолжали более своей переписки; отчего? -- ни тот, ни другой не дали бы в этом отчета. Сперва разлука оглушила их, потом отвлекли разные мелочные, непредвиденные препятствия. Усталое сердце требовало отдыха. И вот он отдыхал долго, долго, а неугомонная память все еще тревожила его подчас картинами прошедшего.
   В один "прекрасный вечер", зимний впрочем, он познакомился с Николаем Алексеевичем и был представлен его супруге и дочери. Хорошенькая Наденька приглянулась ему; одиночество начинало надоедать. Невеста была хоть куда, с хорошим приданым и с хорошеньким личиком. Поговаривали, что она влюблена в какого-то улана; но улан уехал, а к Ивану Петровичу она чудо как внимательна. Иван Петрович и не заметил, как очутился женихом.
   Невеста его все еще перебирала гирлянды из померанцевых цветов, а он стоял, нахмурившись, у окна и, казалось, обратил все свое внимание на борьбу двух мальчишек, следя взором за их бесплодными усилиями повалить друг друга на землю. Между тем в душе его пробудилось какое-то странное, давно замолкшее чувство и, будто заживо погребенное, билось и просилось на волю. Как давно никто не напоминал ему о былом; как давно оно не проносилось перед ним светлым облаком! Неужели же обаяние не прошло? Неужели женщина могла сделать такое глубокое, безотвязное впечатление? Где-то она теперь? Что с ней? Может быть, давно забыла его; может быть, замужем... Шесть лет прошло после их последнего свидания,--это был такой же ясный, сентябрьский день... Ах, эта Наденька! Пришло же в голову будить подобные воспоминания!
   -- Что вы тут гримасничаете? -- сказала Наденька, подходя к нему.-- Уж не рассердились ли? Какой злой! Я пошутила. Посмотрите, хорошо ли?
   И она примерила к своей головке венчальный венок. Он загляделся на эту головку, улыбнулся беспечно и весело, и воспоминания его притихли и замолкли.
  

-----

  
   Прошло около года после женитьбы Ивана Петровича. В одно утро он что-то усердно писал в своем кабинете. Пришла Надежда Николаевна в шляпке и мантилье.
   -- Прощай, Иван Петрович! Вот ключи от шкафа; я не обедаю дома,-- Marie звала меня.
   -- Как, опять? Ведь ты вчера была там; что за дружба такая? Я просто тебя не вижу.
   -- Вот, прекрасно! Что же, мне сидеть да слушать скрип твоего пера? Очень весело!
   -- Я кончил. Не езди сегодня.
   -- Какие капризы! Что же, мне целый день глядеть на вас? Нет уж, покорно благодарю, это мне и в девушках надоело. Скажите, ради бога, я даже не могу выехать к моей приятельнице!
   -- Не езди, прошу тебя,-- сказал он с какой-то странной настойчивостью.
   -- Да ты с ума сошел! -- закричала Надежда Николаевна.-- Помешался ты, что ли? Неужели я послушаю тебя?
   -- А Вольский будет там? -- И голос его как будто дрожал.
   -- Это что значит? Уж не подозреваешь ли ты меня? Этого только недоставало! Ах ты бессовестный! Разве я подала тебе повод? Вот бы маменька послушала! Господи! Что я за несчастная такая!
   Она собиралась залиться слезами,-- Иван Петрович предупредил грозу.
   -- Ну, полно, не сердись, душа моя, я пошутил,-- сказал он.
   -- Это что за глупые шутки! Прошу впредь не шутить так. Ты бы лучше подальше прятал свою любовную переписку...-- И она швырнула ему под нос пучок писем Иды.-- Какие у них были там нежности!
   Она величаво вышла из комнаты.
   Тихо и грустно взял он эти письма. Развернул одно и прочитал, потом другое -- и так все.
   -- Слава богу, что хоть уцелело одно светлое воспоминание,-- сказал он со вздохом -- и долго бы просидел с опущенной на руки головой, если бы вошедший слуга не подал ему пакета, промолвив: "С городской почты". Не глядя на подпись, он распечатал и прочитал следующее:
   "Обстоятельства непредвиденные занесли меня сюда; если в душе у вас сохранилось желание меня видеть, то завтра я целый вечер, с 8-ми часов, дома и одна. Ида (Следовало название улицы и дома".)
  

-----

  
   На другой день в восемь часов вечера он мчался по гремучей мостовой, а ему казалось, что невидимая, неодолимая сила влекла его. Наконец пролетка его остановилась у подъезда довольно угрюмого каменного дома. В прихожей встретил его знакомый слуга.
   -- А, здравствуй, Никифор!
   -- Здравствуйте, батюшка Иван Петрович! Здоровы ли вы? Как изволите поживать?
   -- Здоров... А где Ида Николаевна?
   -- А вот, сударь, извольте идти прямо: они в зеленой, я думаю, сидят.
   Иван Петрович пошел по анфиладе больших, слабо освещенных комнат, в конце которых заметил стройную фигуру молодой девушки. Ида шла к нему навстречу.
   -- Здравствуйте, мой друг! -- сказала она тихим, взволнованным голосом, подавая ему руку.
   -- Боже мой!..-- проговорил он.
   И оба замолчали. Им было тяжело и неловко.
   -- Вы очень переменились...-- начала она.
   -- А вы, напротив, нисколько -- все те же! Удивительно!..
   -- Разница только та, что теперь мне двадцать три года, а когда мы расстались, я была очень молода.
   -- Каким образом вы здесь?
   -- Тетушка получила в наследство после своей сестры этот дом и вздумала здесь жить, а тот, что в ***, продали.
   -- Продали? Кому же?
   -- Не знаю, право, забыла фамилию,-- помещик какой-то.
   -- Продали! -- повторил он машинально.
   -- Да, тот дом, в котором -- помните -- было нам так хорошо!
   Он с усилием провел рукой по лицу.
   -- А теперь?
   -- Теперь уж не будет так хорошо; теперь тяжело и грустно... по крайней мере, мне...
   Она хотела улыбнуться, но слезы закапали у нее из глаз на темное платье. Он взглянул на нее с невыразимой нежностью, сел возле и судорожно прильнул губами к ее руке. Когда он поднял голову, слезы все еще катились у нее по щекам.
   -- О, не плачь,-- сказал он, склоняясь к ее плечу,-- не плачь, мой ангел! Слезы тяжелы, говорят, и мертвецам... каково же мне, живому?..
   И все черты его дышали таким глубоким горем, что Ида затрепетала, взглянув на него.
   -- Нет, ведь это так,-- сказала она кротко и нежно,-- женщины плачут легко... чем тут огорчаться? -- Она с улыбкой посмотрела ему в лицо.-- Полно об этом! скажите лучше, как вы поживаете? Как вы здесь устроились?
   -- Устроился... женился...-- проговорил он едва слышно.
   -- Что вы?..
   И разгоревшееся от слез и волнения лицо ее вдруг стало бледно, как ее батистовый воротничок.
   -- Ну, что ж! -- сказала она, помолчав и склоняя голову.-- Дай вам бог счастья! Счастливы ли вы?
   -- Нет...
   -- Ну так она счастлива?
   -- Нет...
   -- Боже мой! как это грустно!
   Прошло около часа в отрывистом, грустном разговоре... Вошел слуга.
   -- Ида Николаевна! -- сказал он.-- Тетенька скоро приедут.
   -- Пусть ее приедет,-- сказала она,-- мне все равно...
   -- Ах, нет,-- сказал Иван Петрович, взявшись за шляпу,-- как можно! Она рассердится... да и мне пора.
   -- Если так,-- прощайте!
   -- Неужели это в последний?
   -- Не знаю; графиня Б. предлагает мне ехать за границу; вчера еще я медлила принять это предложение...
   -- А теперь?
   -- Теперь приму его с благодарностью.
   Он стоял перед ней с полными слез глазами. Ида взяла его за руку и проводила до дверей...
   Он уехал... и вся жизнь показалась ему тяжелым, безотрадным сном, от которого он не имел власти освободиться...
  

-----

  
   Прошло около двух лет. В один зимний вечер Иван Петрович лежал на диване, в своем кабинете; сигарка уже давно погасла, не догорев до половины, а он не замечал этого и продолжал втягивать из нее воздух. По всему видно было, что он задумался крепко; задумался до такой степени, что даже лицо его приняло безжизненное выражение,-- точно душа оставила его, точно улетела за тридевять земель. Пробило девять; этот звук вывел его из забытья. Он сделал быстрое движение, будто желая разом прогнать безотвязные мысли.
   -- Иван! Одеваться!
   -- Все приготовлено, сударь,-- отвечал голос из смежной комнаты.
   Иван Петрович принялся лениво за свой туалет: надел черный фрак, натянул желтые перчатки, устроил прическу.
   -- Уж эти мне модные вечера! -- ворчал он.-- Тащись туда -- вечно одно и то же... Где это мой голубой флакон с одеколоном? Иван! Где голубой флакон?
   -- Еще покойница барыня разбили его; рассердиться как-то изволили, схватили -- да и об пол! Разве вы забыли, сударь!
   -- Я бы желал забыть все на свете... Поди-ка, почисти мне спину щеткой.
   Иван явился, вооруженный щеткой, строгим взором оглядел своего барина, примолвив:
   -- Лошадь-то готова давно.
   -- Сейчас еду... шубу!
   Через десять минут Иван Петрович всходил на высокую лестницу довольно ярко освещенного дома. На него пахнуло амброй; мелькнуло несколько темных и светлых платьев, модных фраков и желтых перчаток. Он откашлялся, поправил волосы и свободно пошел по светлым комнатам отыскивать хозяйку.
   "Все те же неизбежные лица,-- думал он, раскланиваясь по дороге с знакомыми,-- вон Анна Петровна с дочерьми; вон Лизавета Сергеевна; вот Катерина Михайловна...
   -- Здравствуйте, Катерина Михайловна!
   -- Здравствуйте, Иван Петрович!
   "Вон... кто же это, в белом платье, стоит сюда спиной? Здешних я знаю со всех сторон; эта незнакомая турнюра1, и очень недурная..."
   В это время дама в белом платье обернулась в профиль.
   "Боже! Ида!" -- чуть не закричал он и струсил, да, струсил... голос у него замер, губы побледнели.
   -- А, Иван Петрович! Вы нас совсем забыли, отчего это?
   -- Я... был болен.
   -- Больны? И серьезно?
   -- Ездил за город...
   Она посмотрела на него с изумлением и отошла, не сказав ни слова. Он скоро собрался с духом, хоть сердце у него все еще билось, как у юноши. Наконец Ида заметила его. Спокойно и тихо было лицо ее. Когда гости занялись рассматриванием какой-то знаменитой картины, купленной хозяином с аукциона, она без малейшего смущения подошла к нему.
   -- Здравствуйте, Иван Петрович! Вот мы и опять увиделись.
   -- Давно ли вы возвратились из-за границы, Ида Николаевна? -- сказал он наконец спокойным голосом.
   -- Месяца два.
   -- Набрались там новых дум и чувств?
   -- Да, я много передумала в это время; много видела нового и прекрасного. Это путешествие освежило меня.
   -- Я рад за вас.
   -- Вы еще не перестали принимать участия в моих радостях и печалях?
   -- А вы готовы усумниться в этом -- бог с вами!
   -- Мой добрый друг!
   Она незаметно пожала ему руку. Он вздрогнул.
   -- Как ваши дела? -- продолжала она.-- Не здесь ли ваша жена... познакомьте меня с ней.
   -- Она умерла.
   Минутное молчание.
   -- О чем вы задумались? -- спросил он ее.
   -- Как странно... Вообразите,-- и голос ее задрожал, в свою очередь,-- я до сих пор не сказала вам, что я замужем...
   -- Идочка! -- сказал в это время высокий черноволосый мужчина, отделясь от толпы.-- Посмотри, как хорош этот отблеск лучей заходящего солнца, как живо это море,-- он указал на картину,-- не правда ли, chère amie {милый друг (франц.).}, это напоминает благословенный юг?
  

ПРИМЕЧАНИЯ

  
   ЖАДОВСКАЯ Юлия Валериановна (1824--1883) -- известная русская писательница. Родилась в семье ярославского помещика, рано потеряла мать и воспитывалась у тетки А. И. Корниловой, знавшей и любившей литературу, иногда публиковавшей в периодических изданиях свои стихи и статьи.
   Литературная известность Ю. В. Жадовской началась с публикации ее стихов в журнале "Москвитянин" в 1843 году. Отдельные сборники ее стихов вышли в 1848 и 1858 годах. О втором из них Н. А. Добролюбов писал: "Мы, нимало не задумываясь, решаемся причислить эту книжку стихотворений к лучшим явлениям нашей поэтической литературы последнего времени" (Собр. соч.: В 3-х т. М., 1950, т. 1, с. 506). Здесь же говорилось: "В последнее время г-жа Жадовская обратила на себя внимание публики замечательным романом "В стороне от большого света".
   В целом прозаические произведения Ю. В. Жадовской: повести "Простой случай" (1847), "Отрывки из дневника молодой женщины" (1848), "Непринятая жертва" (1849) -- оценены современниками значительно холоднее, чем ее поэтические произведения. Поэтому как прозаик Ю. В. Жадовская ныне неизвестна, что, видимо, не вполне обоснованно: и в прозе этому автору присущи немалые художественные достоинства.
   Последние публикации Ю. В. Жадовской появились в журнале братьев Федора и Михаила Достоевских "Время" в начале 60-х годов. После холодного их приема читателями и критикой писательница отошла от литературной деятельности.
   Текст повести "Переписка", созданной в 1848 году, печатается по изданию: Жадовская Ю. В. Полн. собр. соч. Спб., 1885, т. 3.
  
   1 Стр. 232. Турнюра (франц.) -- осанка. Здесь: принадлежность женского платья XIX века -- подушечка, которая подкладывалась под юбку для того, чтобы придать фигуре осанку.
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru