Зеланд-Дубельт Елена Александровна
Последние дни

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   

ПОСЛѢДНІЕ ДНИ.

(Повѣсть).

I.

   Поѣздъ мчался все быстрѣе и быстрѣе; далеко разносился въ чистомъ весеннемъ воздухѣ свистъ локомотива, высоко поднимались къ голубому, безоблачному небу густые клубы дыма, мелькали мимо поля, залитыя яркимъ свѣтомъ солнца.
   Вмѣстѣ съ солнечнымъ свѣтомъ врывался черезъ опущенныя окна вагоновъ сильный, проникающій запахъ свѣжей зелени, молодой распускающейся листвы и что то возбуждающее и вмѣстѣ бодрящее было въ этомъ тепломъ ароматическомъ воздухѣ.
   Въ вагонахъ было людно и шумно, особенно же въ вагонахъ третьяго класса, переполненныхъ простымъ сѣрымъ людомъ, чернорабочими, мастеровыми; приближеніе праздника ощутительно чувствовалось тутъ въ веселыхъ, громкихъ разговорахъ, ясно читалось въ довольномъ выраженіи лицъ. Одни выходили на станціяхъ, расположенныхъ по близости ихъ родныхъ селъ и деревень, другіе приходили, но общее настроеніе оставалось все тѣмъ же. Вотъ гдѣ-то въ углу, за высокою желтою спинкой скамейки послышался звукъ гармоники, сначала тихій, робкій, потомъ громче, увѣреннѣе, и бойко полилась на весь вагонъ разудалая камаринская, сопровождаемая легкимъ притоптываньемъ, а рядомъ подъ шумокъ ласково нашептывалъ что-то молодой парень въ поддевкѣ своей видной, красивой сосѣдкѣ, безцеремонно обнявъ ее, тогда какъ на другомъ концѣ вагона маленькій сморщенный старичекъ аппетитно уписывая булку, повѣствовалъ мѣрнымъ голосомъ о мытарствахъ, которыя претерпѣлъ онъ въ городѣ, куда былъ посланъ ходатаемъ отъ міра, и неторопливый, полный достоинства разсказъ его безпрестанно заглушался веселыми взрывами хохота балагурившихъ по близости мѣщанъ.
   У открытаго окна, прислонясь спиной къ подушкѣ, сидѣла маленькая, худенькая дѣвушка, уже немолодая, просто, даже бѣдно одѣтая, съ блѣднымъ, болѣзненнымъ лицемъ, тонкимъ, заострившимся носомъ и темными лихорадочно-блестѣвшими глазами, казавшимися въ своихъ глубокихъ впадинахъ еще больше; пледъ, накинутый на плечи, прикрывалъ и нижнюю часть лица; тѣмъ не менѣе, поминутно слышалось легкое, сухое покашливанье, переходившее по временамъ въ сильный приступъ, заставлявшій судорожно вздрагивать все тѣло больной и багровѣть до синевы ея лице.
   -- Да ты бы, матушка, лучше закрыла окошечко-то: смотри, замаялась совсѣмъ, сердечная, участливо замѣтила сидѣвшая напротивъ ея здоровая, краснощекая крестьянка, съ пухленькою, толстенькою дѣвочкой на рукахъ, сладко заснувшей у груди матери, слегка прикрытой платкомъ; другой ребенокъ, лѣтъ двухъ, сидѣлъ тутъ же на колѣняхъ у отца, оживленно лепеча что-то на своемъ дѣтскомъ языкѣ и пытаясь схватить отца за бороду, при чемъ оба такъ и покатывались со смѣху.
   -- Нѣтъ, ничего, мнѣ лучше такъ... воздуху больше, прерывисто тихо отвѣтила дѣвушка.-- Вечеръ очень хорошъ, добавила она послѣ минутной паузы.
   -- Что и говорить! Слава тебѣ, Господи, погодка стоитъ важная! отозвалась та.-- Васенька, родимый, достань-ка изъ кузовочка бутылочку съ молочкомъ, да хлѣбушка, обратилась она къ мужу,-- покормимъ мальчонку-то, пора ужь, гляди, скоро ночь.
   Дѣйствительно, вечеръ уже тихо догоралъ, медленно гасла заря, все темнѣе и темнѣе становилось у опушки лѣсовъ, тогда какъ вершины ихъ рдѣли еще въ розоватомъ свѣтѣ, блѣднѣвшемъ съ каждою минутой. Рѣзкою огненною точкой метнулся вдругъ въ глаза ярко вспыхнувшій фонарь у сторожевой будки, въ прозрачной голубой дали слабо мелькнула звѣздочка, потянуло свѣжестью, въ вагонѣ становилось все тише и тише, кое-гдѣ слышалось уже легкое похрапыванье. Смолкъ, наконецъ, послѣдній голосъ, шепотомъ разсказывавшій что-то, раздался сладкій зѣвокъ и затѣмъ все стихло. Не спалось одной лишь Евгеніи Ивановнѣ Золотаревой; не смотря на кашель, продолжавшій мучить ее, сидѣла она по прежнему у открытаго окна, задумчиво глядя на проносившіяся мимо опустѣвшія поля, темныя деревушки съ рѣдкими мигающими огоньками, на безмолвныя, таинственныя громады лѣсовъ, дышущія прохладой, ароматомъ, и кроткую синеву неба съ золотистымъ серпомъ, повиснувшимъ на горизонтѣ. Эта надвигавшаяся со всѣхъ сторонъ душистая весенняя ночь, полная нѣги, теплый, ласкающій воздухъ, слабо шевелившій волосы и щекотавшій лицо, словно чье-то легкое дыханье, очаровывали ее, поднимали въ ней новыя, непонятныя ей самой, неясныя чувства, желанія; а вмѣстѣ съ тѣмъ росло, увеличивалось чувство жгучей, томительной тоски. Опустивъ голову, тихо, неслышно, но горько заплакала дѣвушка и узенькія, худыя плечи ея порывисто вздрагивали, впавшая, больная грудь высоко поднималась, все тѣло дрожало. Она плакала все сильнѣе, съ какимъ-то болѣзненнымъ упоеньемъ, съ какою-то отчаянною страстностью, захлебываясь слезами; такъ плачутъ лишь люди, потерявшіе послѣднюю искру надежды, говорящіе послѣднее прости всему, что дорого и мило, что привязывало еще къ жизни.
   Въ сущности Золотарева, не боялась смерти, къ которой была присуждена; грустно, но совершенно спокойно выслушала она приговоръ доктора, уступившаго, наконецъ, ея настойчивымъ просьбамъ не скрывать правды, и если она, по его совѣту, оставила мѣсто учительницы въ той деревушкѣ, гдѣ въ продолженіи трехъ лѣтъ дышала болотистымъ, сырымъ воздухомъ, дѣйствовавшимъ губительно на ея слабыя легкія, если она ѣхала теперь къ сестрѣ, то все это не ради.желанія протянуть подольше, украсть у судьбы нѣсколько лишнихъ мѣсяцевъ. Нѣтъ, ей просто захотѣлось повидаться еще разъ съ единственнымъ оставшимся у нея близкимъ существомъ, умереть не посреди чужихъ людей, хотя и глубоко любящихъ и преданныхъ ей, но все таки чужихъ, а въ родной семьѣ; ее вдругъ неудержимо потянуло къ этой семьѣ, мало знакомой, но при мысли о смерти сдѣлавшейся вдругъ такою близкою, дорогою! Эти племянники, племянницы, о которыхъ она совершенію забывала, возясь съ своими питомцами, занимали послѣднее время ея мысль день и ночь; родственное чувство, инстинктивная любовь къ своимъ по крови, полузаглохшія подъ вліяніемъ долгой разлуки, заботъ и трудовой жизни, пробудились, вспыхнули теперь съ усиленною ясностью; вѣроятно, поэтому, ей не очень было тяжело прощанье наканунѣ съ всхлипывающими ребятишками, съ плачущими бабами, тѣснившимися вокругъ телѣжки, чтобы взглянуть еще разъ на свою "учительницу", которую они всѣ успѣли такъ искренно полюбить. Конечно, это прощанье не могло все-таки не взволновать се; точно также не могло не утомить, не подѣйствовать раздражающе и само путешествіе, но не больные нервы, не усталость говорили въ ней, когда она судорожно плакала теперь, кутая голову платамъ, чтобъ какъ-нибудь заглушить рыданія.
   Въ первый разъ за много лѣтъ она плакала надъ самою собой, оплакивала свою прошедшую молодость, не давшую ей ничего изъ того, что такъ щедро давалось другимъ. До сихъ поръ ей не приходила даже въ голову подобная мысль: она была слишкомъ поглощена своею дѣятельностью, слишкомъ жила чужими радостями и скорбями, чтобъ замѣчать, насколько безцвѣтно, однообразно -- грустно проходитъ ея собственная жизнь. Но сегодня зашевелились вдругъ чувства, мысли, совершенію незнакомыя дѣвушкѣ раньше.
   Былъ-ли виной этотъ яркій весенній день, полный свѣта, радости, теплый, ароматическій воздухъ, или пестрая картина веселой, шумной толпы, окружавшей ее, но только все существо Золотаревой охватила внезапно глубокая, страстная потребность жизни, жгучая жажда радостей, наслажденій, никогда не испытанныхъ ею. Отъ свѣжевспаханныхъ полей, молодой листвы, грубыхъ, но дышущихъ здоровьемъ лицъ, казалось, вѣяло чѣмъ-то сильнымъ, жизненнымъ, возбуждавшимъ, опьянявшимъ дѣвушку, и все въ ней дрожало, звенѣло, было болѣзненно натянуто: ее до слезъ волновалъ видъ ребенка, прильнувшаго къ груди матери, полный нѣжности взглядъ этой матери, устремленный на него, ее задѣвалъ и раздражалъ беззаботный смѣхъ рабочихъ, звучавшій молодымъ задоромъ; она невольно болѣзненно вздрогнула и отвернулась, замѣтивъ грубую ласку парня, обнявшаго свою возлюбленную. Да, она завидовала, мучительно завидовала теперь всѣмъ этимъ людямъ, а между тѣмъ, не она-ли сама добровольно отказалась отъ всего этого, отказалась отъ любви, ласкъ, радостей семейной жизни, посвятивъ себя тому, что считала высшею, благороднѣйшею задачей?.. И вотъ теперь, когда было уже поздно, зашевелилось какъ бы раскаянье, сожалѣнье о невозвратномъ. Она рыдала не о томъ, что должна умереть, по о томъ, что умретъ, въ сущности, не живши, не зная ласкъ любимаго человѣка, счастья матери, умретъ одинокая, лишняя, никому не нужная. Семь лѣтъ, семь лучшихъ лѣтъ провела она въ глуши деревень, убила -- на что же?!.. на обученье ребятишекъ грамотѣ, на дѣло, которое могла исполнить успѣшно другая, третья и даже не ради идеи, а просто по необходимости, изъ за куска хлѣба.
   Конечно, не мало пользы принесла она именно, быть можетъ, потому, что работала по призванію, не мало сдѣлала добра людямъ гдѣ словомъ, гдѣ дѣломъ; весь этотъ бѣдный, черный людъ боготворилъ ее и она сама искренно любила его, любила съ его грубостью, дикостью, невѣжествомъ, именно ради всего этого и любила, "жалѣла" по мѣткому простонародному выраженію. Бывали и у нея тихія, хорошія минуты внутренняго мира, довольства собой, когда казалось, что нѣтъ никого счастливѣе ея въ ея бѣдной, жалкой избушкѣ. Но развѣ это все?! Развѣ этимъ счастьемъ живутъ всѣ остальные люди, хотя бы эта молодая мать и спящій рядомъ съ нею мужъ, и тотъ старикъ въ углу, ея сестра, родные?!.. И, вѣдь, нельзя поправить, нельзя вернуть!.. Все кончено, все!..
   Снова неудержимо рыдаетъ дѣвушка, а изъ темной дремотной чащи звучитъ страстнымъ призывомъ соловьиная пѣснь, медленно плыветъ луна, заливая землю своимъ нѣжащимъ свѣтомъ, томно горятъ звѣзды, страстью дышетъ тихо двигающаяся ночь.
   Да, только теперь понимала Золотарева вполнѣ письма сестры, проникнутыя насквозь счастьемъ, полныя восторженныхъ описаній мелкихъ семейныхъ радостей,-- письма, оставлявшія ее, бывало, совершенно равнодушною... По крайней мѣрѣ, хоть посмотрѣть поближе на счастье другихъ; вѣдь, это единственное -- что ей остается...
   И припомнился вдругъ дѣвушкѣ такой же лунный, свѣтлый, но лѣтній, августовскій вечеръ. Это было много лѣтъ тому назадъ, еще до поступленія ея на медицинскіе курсы. Она только-что вернулась изъ своего маленькаго садика, гдѣ въ послѣдній разъ переговорила и простилась съ человѣкомъ, котораго любила и знала, что любима взаимно, по пылкая, увлекающаяся; полная возвышенныхъ стремленій, она мечтала не о тепломъ гдѣздышкѣ, не о радостяхъ семейной жизни, но о самопожертвованіи, о трудѣ на пользу ближнихъ.
   -- Милый, говорила она, въ отвѣтъ на его просьбы, мольбы обвѣнчаться, не откладывая дѣла въ долгій ящикъ,-- милый, мы такъ еще молоды, вся жизнь передъ нами, успѣемъ еще пожить для самихъ себя! Но прежде надо купить право на личное счастье, надо потрудиться, поработать для другихъ; а чтобы быть полезнымъ, надо самому кое-что знать!... Я люблю, люблю тебя, но одной любви еще мало для счастья и спокойствія; не удерживай же, отпусти, отпусти меня!.. Хорошо, у тебя есть дѣятельность, призваніе, вполнѣ удовлетворяющія тебя, ты сознаешь, что на своемъ скромномъ мѣстѣ учителя ты дѣйствительно полезенъ и можешь принести много добра юношеству. Дай же и мнѣ возможность стать самостоятельнымъ, а не лишнимъ, безполезнымъ существомъ. Ты знаешь меня, знаешь, что я не честолюбива и мечтаю о медицинскихъ курсахъ лишь ради возможности внести свою лепту обездоленному люду, стоны котораго, мнѣ кажется, я слышу вокругъ себя. Что значитъ подождать пять, шесть лѣтъ при нашей любви, при нашей вѣрѣ другъ въ друга... За то какъ мы счастливы будемъ потомъ! Врозь трудиться, вмѣстѣ отдыхать, наслаждаться, поддерживать другъ друга, развѣ это не высшее блаженство!
   Онъ невольно и самъ отчасти увлекался, слушая ея восторженныя рѣчи, глядя на ея оживленное, хорошенькое личико, любуясь ея глазами, горящими энтузіазмомъ, но въ то же время ея проектъ возмущалъ его, казался ему просто нелѣпымъ; онъ не хотѣлъ ждать не только года, но даже нѣсколько мѣсяцевъ и старался всѣми силами убѣдить, отговорить ее, пуская въ ходъ всѣ средства, дѣйствуя и самъ, и черезъ ея родныхъ, стараясь повліять на ея чувство. Все было напрасно: просьбы, мольбы, даже угрозы, все разбивалось о твердую волю дѣвушки; видя его страданія, она страдала вдвойнѣ, но оставалась при своемъ рѣшеніи.
   -- Нѣтъ, говорила она,-- когда на рукахъ будетъ семья, поздно будетъ сидѣть надъ книгами, поздно учиться! Въ пору тогда удѣлять хоть часть своего труда ближнимъ, а не подготовляться еще только къ этому труду.
   И волей-неволей, ему пришлось, наконецъ, уступить, такъ какъ онъ боялся разрыва и не хотѣлъ показаться въ ея глазахъ эгоистомъ, сойти съ той высоты, на которую ее поставили его же собственные возвышенные взгляды, теоріи, бывало, безъ устали развиваемые имъ передъ этою же дѣвушкой; при томъ, въ тайнѣ онъ твердо разсчитывалъ, что она не выдержитъ и вскорѣ вернется.
   Наканунѣ ея отъѣзда въ Петербургъ, онъ пришелъ провесть еще разъ вечеръ вмѣстѣ. Время пролетѣло незамѣтно въ горячей бесѣдѣ, различныхъ планахъ; не смотря, однако, на всю свою твердость, дѣвушка немного всплакнула.
   -- Послушай, Женя, сказалъ ей отецъ, когда она, проводивъ жениха до воротъ, снова вернулась въ комнаты,-- одумайся лучше, пока еще время! Не дури, не губи изъ-за вздора себя и свою жизнь. И голосъ его звучалъ уже не раздраженно, какъ раньше, не грубо, но грустно, серьезно. Вѣрь мнѣ, вѣрь моей опытности, если ты завтра уѣдешь, этотъ человѣкъ, котораго ты такъ горячо любишь, потерянъ для тебя и никогда не бывать тебѣ его женой. Смотри, раскаешься потомъ, проклянешь всѣ эти свои затѣи, но уже поздно!..
   Дѣвушка, однако, ничего слышать не хотѣла: она вѣрила въ любимаго человѣка, какъ въ самоё себя и считала за смертельное оскорбленіе малѣйшее сомнѣніе въ немъ. Но надежды ея не оправдались и предсказанія отца сбылись.
   Вначалѣ, письма, которыя она получала отъ жениха, дышали глубокою любовью, нѣжностью, были проникнуты горячею увѣренностью въ счастьи, ожидающемъ ихъ. Немного погодя тонъ ихъ уже нѣсколько измѣнился: они были, по прежнему, длинны и нѣжны, но въ то же время начинала замѣтно проглядывать скука, уныніе и даже горечь, чувствовалось нѣкоторое раздраженіе.
   Напрасно старалась Евгенія Ивановна заочно поддержать его, укрѣпить, напрасно становилась въ своихъ отвѣтахъ еще нѣжнѣе; раздраженіе, горечь видимо усиливались, росли. Весной, когда она начала уже мечтать о скоромъ свиданіи, онъ внезапно былъ переведенъ въ другую губернію и такъ они больше не видѣлись. Правда, нѣкоторое время еще писалъ онъ съ своего новаго мѣста, но съ каждымъ разомъ письма становились все короче, суше, натянутѣе; ясно сказывалось, что писались они какъ бы по принужденію, по необходимости.
   Не мало поплакала надъ ними Золотарева; она и ждала-то ихъ, и въ то же время какъ бы боялась, зная, что ничего не дадутъ они ей, кромѣ лишнихъ горькихъ минутъ; слишкомъ хорошо понимала она въ чемъ дѣло. Одно лишь утѣшеніе оставалось ей въ эти тяжелыя минуты -- мысль, что если ужь суждено ей разочароваться въ любимомъ человѣкѣ, такъ, по крайней мѣрѣ, еще не будучи окончательно связанною съ нимъ.
   И чѣмъ сильнѣе страдала она, тѣмъ болѣе отдавалась своимъ занятіямъ, уходила со всѣмъ жаромъ, со всею страстью своей пылкой натуры въ учебники, атласы, ища въ трудѣ хоть нѣкотораго успокоенія, забвенія. Но здоровье неожиданно измѣнило ей. На сколько возможно, она пересиливала себя, бодрилась, но, наконецъ, ясно увидѣла, что должна отказаться отъ своей любимой мечты быть врачомъ. Это былъ новый тяжелый ударъ, но онѣ перенесла его и рѣшилась, не теряя времени, уйти туда, куда ее давно тянуло и гдѣ она будетъ на своемъ мѣстѣ, въ глушь, деревню, къ бѣдному, темному люду; она рѣшилась сдѣлаться учительницей.
   Между тѣмъ, письма, приходившія все рѣже и рѣже, наконецъ, совершенно прекратились; понимая -- что это значитъ, перестала въ свою очередь писать и Евгенія Ивановна. Съ тѣхъ поръ прошло болѣе девяти лѣтъ и она только разъ слышала о немъ: дошли какъ-то слухи, что онъ женился.
   Упорный трудъ, высокая жизненная цѣль помогли ей перенести это разочарованіе; вмѣстѣ съ слезами какъ бы вылились понемногу вся тоска, грусть; чувство, наконецъ, затихло, замерло. Послѣдніе годы она почти забыла или, лучше сказать, не вспоминала единственнаго человѣка, котораго когда-то такъ горячо любила, и вдругъ теперь нахлынули разомъ воспоминанія, ожило, поднялось заглохшее чувство, передъ глазами какъ живой сталъ милый образъ; она видѣла снова сѣрые выразительные глаза, отъ взгляда которыхъ, бывало, такъ билось и замирало ея сердце, видѣла всю эту статную юношески-стройную фигуру, съ красивымъ, подвижнымъ лицомъ, и ей чудилось, что эти глаза съ грустнымъ упрекомъ смотрятъ на нее, а губы неслышно шепчутъ: "загубила, загубила и себя, и меня. За что, зачѣмъ?!.."
   Изъ груди дѣвушки вырвался полуподавленный стонъ и, рыдая, забилась она въ свой уголъ, зарывшись лицомъ въ подушку, чтобъ уйти, не видѣть, не чувствовать всего обаянія, всей красоты этой нѣжащейся, дремлющей природы, которая не могла уже дать ей ничего, кромѣ могилы.
   

II.

   Изъ высокихъ, густыхъ аллей сада, съ открытыхъ бархатистыхъ лужаекъ, отовсюду неслось веселое чиликанье, щебетанье птицъ, а на широкой террасѣ барскаго дома, словно вторя, громко распѣвалъ самоваръ. Хорошо было здѣсь, въ этомъ уютномъ уголку, полномъ зеленоватаго полусвѣта, съ воздушною, по густою сѣтью дикаго винограда, роскошно затянувшаго террасу. Посреди этой темной рамки, привѣтливо бѣлѣлъ накрытый столъ; солнечные лучи, пробравшись сбоку и зацѣпивъ краешекъ корзинки съ грудой аппетитныхъ, румяныхъ булочекъ и ватрушекъ, весело сверкали въ стеклѣ и серебрѣ сервиза.
   Поглядывая жадными глазенками на творогъ, возвышавшійся на блюдѣ внушительною грудой, на остатки пирожнаго отъ обѣда, вертѣлись и шумѣли вокругъ стола дѣти, напоминая собою голодныхъ галчатъ. Толстенькія, пухленькія съ здоровыми, румяными личиками, всѣ они до такой степени походили другъ на друга, что въ первую минуту трудно было опредѣлити, сколько тутъ всѣхъ и число ихъ казалось чуть-ли не вдвое больше настоящаго.
   Помогая нянькѣ усмирять, разсаживать эту мелкую, но буйную команду, стояла тутъ же молодая женщина лѣтъ двадцати пяти, нѣсколько расплывшаяся, но чрезвычайно свѣжая и симпатичная. Широкіе рукава простенькой ситцевой блузки позволяли любоваться ея полными, упругими руками съ аппетитными розоватыми ямочками на локтяхъ; вопреки модѣ, совершенно низенькій воротникъ открывалъ нѣжную, бѣлую шею; густые, свѣтлые волосы были гладко зачесаны въ косу, просто уложенную на затылкѣ. Ласковый, веселый взглядъ сѣрыхъ глазъ, пухлыя, румяныя губы, маленькій, нѣжный подбородокъ -- все это придавало необыкновенную миловидность ея неправильному, но дышущему здоровьемъ и счастьемъ лицу.
   Въ то время, какъ разсаженной по мѣстамъ дѣтворѣ подвязывали клеенчатые фартучки, что вызвало новые крики протеста, Анна Ивановна, не спѣша, одѣляла каждаго поровну ватрушками, накладывала на тарелки творогъ, посыпая каждую порцію одинаковымъ количествомъ мелкаго сахара. Все это дѣлала она сосредоточенно, съ глубокимъ вниманіемъ, уйдя цѣликомъ въ свое занятіе, доставлявшее ей видимо глубокое наслажденіе; отъ напряженія у нея даже оттопырилась слегка нижняя губа и сдвинулись топкія, пушистыя брови.
   -- Піёзнаго!.. піёзнаго хоцу!.. отчаянно махая голенькими рученками и мотая русою головкой, упрямо твердила полуторагодовалая Маня -- общая любимица и баловница.
   -- Получишь и пирожнаго, скушай только сначала творожку! Смотри, сколько сахару насыпала тебѣ и молочка налила, всего, всего, ласково уговаривала ее Похвистнева, поймавъ тутъ же на лету одну изъ рученокъ, тянувшуюся украдкой къ вазочкѣ съ вареньемъ,-- Ай, Петя, Петя!.. укоризненно обратилась она затѣмъ къ трехлѣтнему бутузу съ веселою, отчаянной рожицей, только-что уличенному въ посягательствѣ на варенье.-- Вѣдь сказала, не дамъ -- и не дамъ: варенье не для дѣтей.
   -- Мама, мама! Вася толкается! Жалобно захныкала хорошенькая дѣвочка лѣтъ пяти, живой портретъ матери, чинно сидѣвшая въ своемъ туго накрахмаленномъ платьицѣ и чистенькомъ передничкѣ, который она старательно расправила съ солиднымъ видомъ взрослой дѣвицы.
   -- Да, когда она у меня ватрушку стащила, поспѣшно заявилъ мальчикъ.-- Ишь, жадная какая, жадная, сердито продолжалъ Вася, тогда какъ Анна Ивановна тихонько покачивала головой, укоризненно глядя на своего первенца.
   -- Да я только кусочекъ, мама.
   -- Анъ, врешь, не кусочекъ, а цѣлую половинку!
   -- Дѣти, дѣти, срамъ какой! Перестаньте ссориться! Вотъ пріѣдетъ тетя Женя, что она скажетъ про васъ! замѣтила Похвистнева.
   -- А скоро она пріѣдетъ? Привезетъ намъ игрушекъ?.. Я куклу, куклу хочу!.. послышалось съ разныхъ сторонъ.
   -- Привезетъ игрушекъ и куколъ, будьте только умниками, поспѣшила успокоить мать.-- Какая досада, что Женя, по своему обыкновенію, написала такъ неопредѣленно, не назначивъ дня своего выѣзда, обратилась Похвистнева къ мужу, сидѣвшему въ сторонѣ, въ углу передъ маленькимъ, круглымъ столикомъ, и усердно подводившему какіе-то счеты.-- Я бы успѣла, по крайней мѣрѣ, дать ей кое-какія порученія, тѣмъ болѣе, что она, все равно, должна проѣзжать Москву, да и знала бы навѣрно, когда именно ждать ее... А знаешь, Коля, я очень, очень рада пріѣзду сестры, задумчиво добавила она послѣ минутной паузы.
   -- Въ самомъ дѣлѣ? Чтожь, тѣмъ лучше. Что касается меня, я ничего не имѣю противъ ея пріѣзда, лишь бы на твою долю не выпало новыхъ хлопотъ и заботъ. Довольно ты и такъ у меня бѣгаешь, работаешь по цѣлымъ днямъ,-- замѣтилъ тотъ, подходя и ласково трепля жену по плечу.-- Да, хорошая ты у меня бабенка, продолжалъ онъ затѣмъ, обнимая и сочно цѣлуя молодую женщину прямо въ губы.-- Ну, а теперь будемъ ѣсть, смерть проголодался. Гм, творогъ!.. пробормоталъ Похвистневъ, присаживаясь къ столу и затыкая за воротъ салфетку.-- Прекрасно!.. Кисель?!.. еще лучше. Попробуемъ, попробуемъ,-- и онъ съ довольнымъ видомъ потеръ руки.
   -- И за что только, подумаешь, загубила себя сестра? снова начала черезъ нѣсколько секундъ Анна Ивановна, любуясь съ счастливою улыбкой видомъ своей семьи, исправно работавшей челюстями,-- А какая, вѣдь, хорошенькая была! Я, помню, всегда завидовала ей, тѣмъ болѣе, что на меня, какъ на младшую, на подростка не обращали вниманія.
   -- Экзальтированность!.. Фантазіи разныя... Всѣ эти глупости никогда не доводятъ до добра,-- отрывисто, едва внятно проговорилъ Николай Петровичъ, уписывая за обѣ щеки творогъ -- съ аппетитомъ трудоваго рабочаго человѣка, вставшаго съ зарей, успѣвшаго въ полдень пообѣдать и снова побывать на поляхъ, мельницѣ, скотномъ дворѣ, вездѣ, гдѣ только требуется глазъ заботливаго хозяина. Рослый, плотный, коренастый, съ темною, коротко остриженною головой и загорѣлымъ, грубоватымъ, но красивымъ лицомъ, онъ, подобно женѣ, казался живымъ олицетвореніемъ здоровья и силы. Дѣйствительно, пріятно было взглянуть на его мускулистыя руки, широкія плечи, богатырскую грудь, безцеремонно выставлявшуюся изъ подъ разстегнутаго парусиннаго пальто, сильно помятаго и далеко не безукоризненной свѣжести. На ногахъ у него были высокіе до колѣнъ сапоги изъ простой, грубой кожи, распространявшіе довольно сильный запахъ.
   -- Да, жаль бѣдную Женю, уже нѣсколько разсѣянію продолжала Похвистнева, любовно одѣлявшая теперь свой выводокъ пирожнымъ.-- Впрочемъ, я надѣюсь, что дѣло еще не такъ плохо и она поправится у насъ.
   -- Разумѣется, гдѣ же ей и поправиться, какъ не здѣсь, съ увѣренностью отозвался Николай Петровичъ, накладывая себѣ новую порцію творога, но въ ту же секунду на лицо его набѣжала легкая тѣнь, въ головѣ мелькнула вдругъ мысль, что это будетъ за непріятная исторія, если имъ придется имѣть дѣло дѣйствительно съ умирающею, возиться съ нею, хоронить...
   -- А что, хорошъ, вѣдь, творогъ?!.. неожиданно спросила молодая женщина, слѣдя съ наслажденіемъ, какъ аппетитно ѣстъ мужъ.-- Нѣтъ, ты посмотри, сметана-то, сметана какова! съ воодушевленіемъ продолжала она, воткнувъ съ торжествующимъ видомъ ложку, тотчасъ же словно застывшую въ густой желтоватой массѣ.-- Я хочу послать въ городъ къ слѣдующему базару кадочку, хорошія деньги дадутъ; къ тому же времени какъ разъ и масла наберется пуда два и яицъ сотня, другая.
   -- И прекрасно! Посылай, посылай, моя хозяюшка, весело отозвался Похвистневъ, ласково ущипнувъ румяную, словно налитую щечку своей любимицы Мани, незамѣтно взобравшейся къ нему на колѣни.-- Каждая лишняя копѣйка пригодится дѣтчишкамъ на молочишко.
   -- Да, растутъ, растутъ наши птенцы, замѣтила нянька. Настала минутная пауза; оба глядѣли съ горделивымъ самодовольствіемъ на свое выхоленное здоровое потомство, тянувшее съ чисто дѣтскою жадностью горячую безцвѣтную водицу съ молокомъ.
   Прихлебывая неторопливыми глотками чай, Николай Петровичъ продолжалъ разговаривать съ женой, взявшейся уже за какое-то вязанье. Разговоръ былъ, разумѣется, чисто хозяйственнаго, практическаго содержанія: говорили о паровой мельницѣ, которою онъ такъ гордился, о скотномъ дворѣ, предстоящихъ цѣнахъ на рабочія руки и т. п.
   Со стола, наконецъ, убрали, дѣти убѣжали въ садъ, а Похвистневъ, противъ обыкновенія, все еще сидѣлъ, лѣниво пуская клубы дыма, вполнѣ наслаждаясь отдыхомъ, видомъ цвѣтущей молодой жены, бѣгающихъ невдалекѣ ребятишекъ, всею этою картиной семейнаго счастія, тогда какъ по тѣлу его разливалась пріятная теплота, признакъ здороваго, исправно работающаго желудка, глаза начинали слегка смыкаться.
   -- Поѣлъ, можно теперь и на боковую, соснуть часочекъ, другой, заключилъ онъ, вставая, потягиваясь и сладко зѣвая.-- И какъ подумаешь, много-ли нужно человѣку, чтобъ быть счастливымъ! Здоровую бабенку, пару, другую ребятишекъ, свой уголъ -- и довольно! шутилъ онъ съ нѣсколько разнѣженнымъ видомъ человѣка сытаго, вполнѣ довольнаго своею судьбой.-- Такъ я пойду, усталъ порядкомъ, уже серьезно продолжалъ Похвистневъ.-- Возишься, возишься съ этимъ проклятымъ народомъ, такіе все мошенники, плуты, уму непостижимо, и притомъ лѣнивы, чертъ знаетъ какъ! Ну, да, вѣдь, и я тоже не дуракъ; скорѣе самъ другого проведу, а меня ужь нѣтъ, шалишь, тертый тоже калачъ! И засмѣявшись довольнымъ, жирнымъ смѣхомъ, направился онъ было къ дверямъ, по снова остановился.-- Не забудь же распорядиться послать на вокзалъ за письмами, газетой; кстати нужно сдѣлать въ городѣ кое-какія покупки, я уже приготовилъ списокъ и...
   -- Знаешь, я сама поѣду, перебила его жена,-- прокачусь, погода же прекрасная.
   -- Вотъ охота трястись за восемь верстъ и глотать пыль, недовольно отозвался тотъ.-- Да и чего гонять даромъ лошадей; имъ и безъ того работы много! Василій же можетъ ѣхать верхомъ на Сѣркѣ, дотащутся какъ-нибудь, все равно, старая кляча даромъ только овесъ ѣстъ.
   -- А что если вдругъ Женя сегодня именно и пріѣдетъ?
   -- А если завтра или послѣ завтра, или черезъ двѣ недѣли? Что жь и гонять каждый день лошадей, нахмурился слегка Похвистневъ, не любившій вообще возраженій.-- На вокзалѣ же она всегда, во всякомъ случаѣ, можетъ достать телѣжку или же послать въ городъ нанять почтовыхъ, круто повернувшись, замѣтилъ онъ.
   Анна Ивановна промолчала; она привыкла повиноваться безпрекословно мужу, требовавшему, чтобъ все въ домѣ дѣлалось какъ онъ хотѣлъ, что было вполнѣ понятно и естественно, по мнѣнію молодой женщины. Развѣ Николай Петровичъ не клалъ всю душу на семью, не жилъ исключительно лишь для нея одной, не жалѣя себя и своихъ силъ? Кто могъ похвалиться такимъ счастьемъ, какое выпало на ея долю? Ни съ кѣмъ бы въ мірѣ не помѣнялась она своею участью. Ея гнѣздышко было ея земнымъ раемъ! На немъ сосредоточивались всѣ ея помыслы, желанія, надежды, стремленія; внѣ его она ничего не знала и знать не хотѣла. Что ей было до того, что творилось кругомъ, разъ всѣ ея птенцы здоровы, мужъ веселъ, счастливъ! Ни въ чемъ не терпѣла она при этомъ недостатка, какъ другія женщины; средства, слава Богу, были хорошія и даже увеличивались съ каждымъ годомъ. Не даромъ же сосѣди такъ завидовали имъ! Странные, право, люди! Потрудились бы они такъ, какъ она трудится съ мужемъ, да поменьше совали свой носъ въ то, что ихъ не касается, такъ и дѣла лучше бы шли. Вонъ, къ ея Колѣ который годъ пристаютъ съ земствомъ, а онъ не идетъ же и не пойдетъ, какъ ни умасливай тамъ его! А вѣдь, есть такіе безумцы, которые сами лѣзутъ куда ихъ не спрашиваютъ, забываютъ свои собственные интересы, семью и мечутся, хлопочутъ, бьются Богъ знаетъ изъ за чего! Каково жить съ подобными господами?..
   Уронивъ работу на колѣни, откинувшись на спинку кресла всѣмъ своимъ полнымъ туловищемъ, сидѣла Похвистнева въ полудремотномъ, полу мечтательномъ состояніи, машинально вертя отломленную вѣтку сирени и прислушиваясь къ громкимъ крикамъ и смѣху разыгравшихся дѣтей, тогда какъ издали, изъ комнатъ, несся густыми потами звучный, сладкій храпъ мужа.
   

III.

   -- Да, хорошо у васъ здѣсь! покашливая, задумчиво говорила дней черезъ десять Евгенія Ивановна, сидя за обѣдомъ, поданнымъ, по случаю жаркаго утра, на террасѣ. Худенькая, хрупкая, съ нѣжнымъ, сдѣлавшимся отъ болѣзни совершенно миніатюрнымъ личикомъ, она представляла какъ нельзя болѣе рѣзкій контрастъ посреди окружающей ее здоровой, крѣпкой семьи, всѣхъ этихъ плотныхъ фигуръ, круглыхъ, румяныхъ физіономій. Въ то время, какъ дѣвушка ни къ чему притронуться не могла, кругомъ безъ устали работали ножи, вилки, ложки, поминутно слышались возгласы дѣтворы: "еще мама, я еще хочу!" или заботливые вопросы самой хозяйки: "достаточно-ли киселъ соусъ, Коля? Котлеты сегодня какъ будто немного пережарены?" и затѣмъ жалобно умоляющее: "да кушай же, сестра, ну хоть немного принудь себя и съѣшь чего-нибудь.!"
   Добродушную Анну Ивановну положительно ужасало это полное отсутствіе аппетита; ей непривычно и непріятно было видѣть за своимъ столомъ человѣка, которому выбирай не выбирай, клади не клади лучшіе кусочки, все равно тарелки унесутся почти полными: ей даже казалось, что все здоровье и заключается именно въ этихъ сочныхъ, вкусныхъ кусочкахъ, что надо лишь побольше ѣсть, и все пойдетъ прекрасно.
   -- Въ самомъ дѣлѣ, поѣли бы вы хоть супу, Евгенія Ивановна. Я вамъ скажу, это не супъ, а объядѣнье! Попробуйте, совѣтую, вамъ же необходимо мясное, говорила. Похвистневъ, громко отдуваясь, утирая усы и затѣмъ продолжалъ, протягивая снова тарелку къ женѣ:-- ну-ка, подлей еще, мамочка!
   Въ сущности, Николаю Петровичу рѣшительно было все равно, какъ чувствуетъ себя свояченица и что ей полезно или вредно, раньше онъ ее лично не зналъ, все же слышанное объ этой дѣвушкѣ не могло возбудить въ немъ симпатіи къ ней, но его невольно какъ бы стѣснялъ видъ больного, слабаго существа, остающагося за обѣдомъ празднымъ зрителемъ; это отзывалось даже неблагопріятно на его собственномъ аппетитѣ, уменьшало его.
   Не смотря на защиту маркизъ, на террасѣ становилось все жарче и жарче: лѣтній полдень давалъ себя чувствовать; солнце стояло высоко надъ головами; горячій паръ поднимался отъ кушаній, образуя пряную, разслабляющую атмосферу. И душно, и вмѣстѣ хорошо было Евгеніи Ивановнѣ въ этомъ горячемъ воздухѣ, словно она медленно погружалась въ теплую ванну; пріятное изнеможеніе, дремота понемногу охватывали ее.
   Откинувшись на спинку стула, сидѣла она съ розоватыми пятнами на щекахъ, съ легкими капельками пота, выступившими у корней короткихъ, слегка вьющихся волосъ, и большіе, темные глаза ея переходили съ наслажденіемъ отъ одного лица къ другому; она видимо любовалась зрѣлищемъ, какое представляла эта молодая парочка, окруженная дѣтскими цвѣтущими головками, успѣвшими стать ей за двѣ недѣли такими близкими, дорогими. Затѣмъ взглядъ ея лѣниво блуждалъ по ярко зеленой панорамѣ сада, незамѣтно спускавшагося внизъ къ рѣкѣ, тогда какъ за обрывомъ далеко до самаго горизонта тянулись поля, луга безмолвные, словно дремлющіе подъ яркимъ солнечнымъ свѣтомъ, лившимся изъ воздушной голубой высоты, гдѣ медленно таяли легкія пушистыя облачка. Глубокимъ миромъ, спокойствіемъ дышало все кругомъ; не слышалось даже обычнаго шума со двора, не раздавалось изъ чащи птичьяго гама,-- все притихло, прилегло, а раскаленный кругъ солнца поднимался все выше и выше.
   -- Да, хорошо у васъ здѣсь! словно въ забытьи повторила дѣвушка. Сколько лѣтъ прожила Евгенія Ивановна въ деревнѣ, но, странное дѣло, никогда еще не оказывала она на нее такаго особеннаго, успокоивающаго и вмѣстѣ разнѣживающаго, словно усыпляющаго вліянія какъ здѣсь; въ первый разъ отдыхала она такъ полно, всѣмъ существомъ своимъ, въ первый разъ испытывала такой глубокій покой. Казалось, она попала въ какой-то очарованный замокъ, гдѣ жизнь текла мирно, сладко убаюкивая, усыпляя, и усталая, измученная нравственно и физически, больная и тѣломъ, и душой, съ наслажденьемъ отдалась Золотарева этому потоку, незамѣтно уносившему одинъ день за другимъ. Уже почти двѣ недѣли прошло со времени ея пріѣзда, а Евгеніи Ивановнѣ казалось, что только вчера сошла она шатаясь, съ телѣжки, остановившейся у подъѣзда въ сумракѣ вечера и безъ силъ, рыдая, упала въ мягкія, нѣжныя объятія сестры.
   И это было вполнѣ понятно, такъ какъ здѣсь одинъ день не отличался отъ другого: что дѣлали сегодня, то дѣлали и завтра. Даже разговоры были тутъ одни и тѣ же, съ тою лишь разницей, что если Николай Петровичъ возвращался съ мельницы -- говорили о помолѣ, о мошенническихъ продѣлкахъ мельника; когда же онъ пріѣзжалъ съ поля -- о всходахъ, посѣвахъ, ожидаемомъ урожаѣ; если Анна Ивановна была только-что на скотномъ дворѣ -- толковали о телятахъ, поросятахъ, маслѣ, сметанѣ и т. п.; когда же она приходила съ огорода, парниковъ -- шли бесѣды объ овощахъ: сколько, чего и когда можно будетъ послать буфетчику на вокзалъ или прямо на рынокъ. Гостей въ Красныхъ Горкахъ никогда не бывало, читать Похвистневы ничего не читали, отчасти по недостатку времени, главное же потому, что не чувствовалось въ этомъ потребности. Впрочемъ, Николай Петровичъ, за рѣдкимъ исключеніемъ каждый день пробѣгалъ свою маленькую, сѣренькую газетку, которую любилъ за дешевизну и за то, что она такая коротенькая: "все нужное знать -- прочтешь, а все-таки лишняго времени не теряешь на разныя пустыя разглагольствованія голодныхъ писакъ", говаривалъ онъ. Понятно послѣ этого, что здѣсь никогда не затрогивали разныхъ проклятыхъ вопросовъ, не пускались въ отвлеченныя разсужденія и споры, портящіе такъ много крови людямъ. Невидимая, но высокая стѣна отдѣляла это счастливое гнѣздышко отъ остального міра съ его скорбями, страданіями, и ничто не доносилось оттуда, не перелетало за эту стѣну, чтобъ смутить покой обитателей.
   Эта мирная, тихая жизнь, полная сытаго довольства, словно укачала дѣвушку; наслаждаясь картиной семейнаго счастья, она какъ бы забыла на время, что существуютъ еще другія семьи, другіе люди, у нея не являлось даже желанія выйти изъ этого заколдованнаго круга, не тянуло, какъ потянуло бы прежде, въ поля, луга, рощицу, темнѣвшую невдалекѣ.
   Первые дни, разбитая дорогой, все время проводила она лежа гдѣ-нибудь на кушеткѣ, диванѣ, въ какой-то полудремотѣ, безъ мыслей, желаній, лѣниво слѣдя глазами за быстро мелькающими мимо дѣтьми, прислушиваясь разсѣянно, но съ удовольствіемъ къ мягкому голосу сестры, не устававшей разсказывать про свое хозяйство, ребятишекъ, про мужа. Затѣмъ, немного собравшись съ силами, тихо, неслышно бродила дѣвушка по комнатамъ, тѣнистымъ аллеямъ сада или, усѣвшись съ книгой въ уголку террасы, съ наслажденіемъ вдыхала чистый, ароматный воздухъ, любовалась видомъ зеленѣющихъ полей.
   Ея присутствіе не только никого не стѣсняло, но даже едва замѣчалось, еслибъ только не глухой, тяжелый кашель, громко разносившійся по высокимъ, просторнымъ комнатамъ. Только при этихъ хриплыхъ, надтреснутыхъ звукахъ, или же столкнувшись лицомъ къ лицу съ невѣсткой, и вспоминалъ Похвистневъ про ея существованіе. Что же касается Анны Ивановны, она дѣйствительно была рада пріѣзду сестры, нисколько не нарушавшей порядка ея дня, а между тѣмъ, всегда охотно выслушивавшей разсказы о различныхъ хозяйственныхъ неудачахъ, распоряженіяхъ, о необыкновенномъ умѣ Пети, рѣзвости Мани, аккуратности Кати и т. д. Къ тому же, она совершенно неожиданно открыла въ сестрѣ массу мелкихъ, но чрезвычайно важныхъ въ ея глазахъ познаній, поднявшихъ дѣвушку въ ея мнѣніи такъ высоко, какъ не поднялъ бы ни одинъ самый ученый дипломъ. Оказалось, что Женя не только лечитъ отъ лихорадки, простуды и другихъ болѣзней, но можетъ еще посовѣтовать, что дать больной коровѣ, захирѣвшей курицѣ, индюшкѣ, какъ сдѣлать, чтобы масло не портилось, а молоко не такъ скоро кисло и т. п.
   Въ свою очередь, дѣти, вначалѣ дичившіяся такой блѣдной, худой тетки, почувствовали къ ней нѣкоторую симпатію послѣ того, какъ она цѣлый часъ забавляла ихъ различными играми, а вечеромъ, когда они, лежа въ постелькахъ, капризничали и не хотѣли спать, приходила и разсказывала хорошенькую исторію. Оказалось, что новая тетя знала много такихъ интересныхъ исторій, только кашель не позволялъ ей долго разсказывать, да и сказочки ея были совсѣмъ особенныя, странныя, не такія, какъ у няни или мамы, безъ волшебницъ, принцессъ, заколдованныхъ медвѣдей, львовъ, но съ брошенными сиротками, бѣдными дѣтьми, собирающими милостыньку или работающими по цѣлымъ днямъ въ громадныхъ длинныхъ комнатахъ, гдѣ безъ устали двигаются, вертятся, пыхтятъ чудовищныя машины, мелькаютъ колеса. Такъ-что по окончаніи подобныхъ разсказовъ дѣти обыкновенно долго таращили въ недоумѣніи глазенки, сами не зная хорошенько, довольны-ли они или нѣтъ.
   -- Что это ты какія все грустныя вещи разсказываешь, замѣтила ей однажды вскользь Анна Ивановна.
   -- Не столько грустныя, сколько правдивыя, отвѣтила та.
   -- Знаешь что, голубчикъ, я хочу тебя серьезно попросить разсказывать дѣтямъ лучше просто сказочки, сказала ей Похвистнева, когда онѣ остались вдвоемъ.-- Признаться, Коля слышалъ вчера твои разсказы и... и остался не совсѣмъ доволенъ. Зачѣмъ дѣтямъ раньше времени знать про горе, нужду, тѣмъ болѣе, что ужь бѣдность-то, благодаря намъ, они едва-ли когда-нибудь испытаютъ!
   Многое хотѣлось возразить на это дѣвушкѣ, но она чувствовала себя слишкомъ усталою, чтобы спорить, а потому и ограничилась короткимъ:
   -- Какъ знаешь...
   -- Надѣюсь, ты не въ претензіи на меня?
   -- За что же? У каждаго свой взглядъ на воспитаніе! У тебя, я вижу, одинъ, у меня -- другой... Но разъ ты сказала, можешь быть спокойна...
   Это было какъ разъ наканунѣ; поэтому, когда сегодня дѣти снова обступили се послѣ чая, прося разсказать что-нибудь, Евгенія Ивановна въ первый разъ отказалась, говоря, что не знаетъ больше никакихъ сказочекъ и ушла въ садъ; дѣти же, нѣсколько избалованныя, надулись и прокапризничали вплоть до самаго обѣда.
   -- Странно, какъ будто сестра, въ самомъ дѣлѣ, не могла позабавить дѣтей, не разсказывая имъ непремѣнно про разныхъ бродягъ да нищихъ, съ легкою досадой замѣтила Похвистнева, передавая мужу, только-что вернувшемуся съ полей, про капризы ихъ птенцевъ.-- Кажется, не мало есть сказокъ и безъ того!
   -- Эхъ, ты, простота деревенская! насмѣшливо замѣтилъ Николай Петровичъ.-- Да развѣ такая умница, какъ твоя сестра, станетъ дѣлать что-нибудь не по принципу, хотя бы разсказывать какія-нибудь глупыя басенки! Это хорошо для насъ съ тобой; она же не можетъ обойтись безъ морали, нравоученія. Замѣчательное, право, дѣло! Чѣмъ меньше у человѣка въ карманѣ, тѣмъ громче кричитъ онъ обыкновенно о необходимости помогать ближнему, являющемуся, большею частью, въ лицѣ разныхъ дураковъ, подлецовъ и лѣнтяевъ которые и безъ того такъ и наровятъ, какъ бы сѣсть вамъ на шею!
   Это была первая недоброжелательная выходка Похвистнева противъ невѣстки, и Анна Ивановна спокойно приняла ее, не заступившись даже за сестру.
   Дѣло въ томъ, что хотя до сихъ поръ гостья мало или, лучше сказать, совсѣмъ не высказывалась, не давая ни малѣйшаго повода къ спору, столкновенію, но во всей ея личности инстинктивно чувствовалось нѣчто совершенно неподходившее и даже антипатичное для людей такого склада, какъ Похвистневы; въ пустякахъ, мелочахъ, выборѣ сказокъ, напримѣръ, сказывался духъ, прямо враждебный тѣмъ идеаламъ и правиламъ, которые господствовали здѣсь; притомъ же, за послѣдніе дни, при постоянныхъ встрѣчахъ съ Евгеніей Ивановной, медленно бродящей изъ комнаты въ комнату или грѣющейся на солнцѣ, у молодыхъ супруговъ, не любившихъ терять даромъ ни одной минуты, противъ воли, безсознательно даже шевелилось въ глубинѣ души не то раздраженіе, не то презрительное состраданіе къ этому праздному, безполезному существу.
   Обѣдъ кончился, дѣти, получивъ свою порцію лакомства, ушли въ сопровожденіи няньки, взрослые продолжали сидѣть на террасѣ, куда подали кофе. Николай Петровичъ взялся, наконецъ, за газету, привезенную наканунѣ вечеромъ, по которую онъ до сихъ поръ не имѣлъ времени прочесть.
   -- Ну, что новенькаго? равнодушно спросила его жена, тщательно складывавшая на тарелку остатки пирожнаго, чтобы собственноручно запереть его въ буфетѣ. Она отлично видѣла, что сестра утромъ, по обыкновенію, прочла эту самую газету, но ей какъ-то даже въ голову не приходило толковать съ женщиной про политику.
   -- Да ничего нѣтъ интереснаго, недовольно отозвался тотъ.-- Чортъ знаетъ что такое! Кричали, кричали все время про войну, казалось,-- вотъ -- вотъ и мобилизація, а теперь опять все затихло.
   -- Такъ что жь, и слава Богу, замѣтила Евгенія Ивановна.-- Подумать страшно, какое это бѣдствіе -- война!
   -- Ну, мы-то застрахованы отъ нея, весело отозвалась Похвистнева.-- Будь, увѣрена, голубушка, въ нашу глушь ни одинъ нѣмецъ не проникнетъ, я ничего не боюсь!
   -- Да я вовсе не про себя и не про васъ говорю, возразила дѣвушка съ нѣсколько удивленнымъ видомъ.-- Когда общее несчастье, когда всѣ страдаютъ, гдѣ ужь тутъ заботиться о себѣ или своихъ.
   -- Какія бы бѣдствія тамъ ни были, но, я думаю, мнѣ мои дѣти дороже всѣхъ и вся, слегка вспыхнула Анна Ивановна.-- Что за дѣло до другихъ! Главное, моимъ бы крошкамъ было хорошо.
   -- И ты это говоришь совершенно серьезно?
   -- Разумѣется, вмѣшался, въ свою очередь, Похвистневъ.-- Женщина, настоящая женщина, достойная этого имени, прежде всего должна быть хорошею, любящею матерью; въ этомъ ея призваніе, вся задача, вся цѣль ея жизни.
   -- Но именно для того, чтобы быть хорошею, любящею матерью, нужно быть не только женщиной, но и человѣкомъ, и гражданкой.
   -- То-есть, какъ же это можно не быть человѣкомъ? Что ты понимаешь, наконецъ, подъ словомъ "быть человѣкомъ"? колко спросила Анна Ивановна.
   -- По моему, значитъ, жить не одними только семейными интересами, но помнить и объ общественныхъ, умѣть, когда нужно, принесть въ жертву ради общей пользы, общаго блага личное благосостояніе, въ крайнемъ случаѣ, даже счастье и...
   -- Ого, какія громкія фразы, перебилъ Похвистневъ свояченицу и безцеремонно разсмѣялся.-- Старо все это, Евгенія Ивановна, старо, охъ какъ старо! Еще лѣтъ десять, пятнадцать тому назадъ было, пожалуй, въ модѣ не дѣйствовать, нѣтъ, но хоть говорить такимъ образомъ; теперь же, извините, не такое время, люди стали умнѣе и практичнѣе, да-съ.
   -- Позвольте не согласиться съ вами, живо возразила Евгенія Ивановна и глаза ея блеснули.-- Будьте увѣрены, что и теперь не меньше, если не больше еще людей, живущихъ не только однимъ своимъ "я", у которыхъ найдутся идеалы, стремленія не только личнаго характера; но, дѣйствительно, эти люди стали умнѣе, или, лучше сказать, практичнѣе въ томъ смыслѣ, что не тратятъ даромъ силъ на слова, не теряютъ напрасно времени, разглагольствуя, а дѣлаютъ дѣло по своимъ угламъ, тихо, незамѣтно, но все-таки дѣлаютъ, ничего, притомъ, не требуя, но много давая обществу, въ большинствѣ случаевъ не понимающему и даже не цѣнящему ихъ.
   -- Да было бы что понимать и цѣнить, иронично, съ оттѣнкомъ презрѣнія возразилъ Николай Петровичъ.-- А то человѣкъ, начитавшись разныхъ глупостей, заразится разными дикими фантазіями, вздорными идеями и требуетъ еще, чтобы его слушались, вѣрили всему -- что онъ мелетъ! Нѣтъ, душа моя, извини, сама ты куралесь, а меня ужь лучше не трогай! Жизнь-то, вѣдь, одна, и портить ее ни самъ не стану, ни другимъ не позволю. У насъ вотъ тутъ проявился такой баринъ, нѣкто Кологривовъ, молодой еще человѣкъ,-- всему уѣзду надоѣлъ: такая заноза, всюду лѣзетъ, во все суется, и ко мнѣ тоже сунулся-было по одному дѣлу, вовсе даже не касающемуся его. Торговали у меня тутъ крестьяне землю, такъ посредникомъ, видите-ли явился: видѣте-ли, будто я пользуюсь жадностью мужиковъ къ землѣ, и хочу затянуть имъ петлю на шеѣ, благо сами лѣзутъ, надѣясь нассуду изъ крестьянскаго банка. Ну, ужь за то же и принялъ я хорошо этого молодчика, такъ ему отпѣлъ, такъ его отчиталъ, вѣкъ не забудетъ. Помнишь, Нюта, какъ онъ выскочилъ изъ моего кабинета, страшно было взглянуть, лицо перекосилось, побагровѣло все отъ злости!
   И развеселившись при одномъ воспоминаніи, Похвистневъ громко, довольно захохоталъ.
   Евгенія Ивановна промолчала, закусивъ слегка губы. И нехорошо, и словно стыдно стало ей вдругъ, она не рѣшалась даже поднять глазъ; мирнаго, тихаго настроенія, въ которомъ она находилась все время съ перваго дня своего пріѣзда, мгновенно словно не бывало.
   Настало молчаніе, довольно неловкое. Анна Ивановна, какъ женщина, тотчасъ почувствовала это и поспѣшила прервать его, обратившись къ мужу.
   -- Въ сущности, говоря, однако, я тоже не понимаю, Коля, какъ можешь ты желать, напримѣръ, войны! Вѣдь, это ужасъ-то какой, подумать страшно! Смерть, кровь...
   -- Поневолѣ пожелаешь! Я думаю -- никому не весело разориться.
   -- Ну, вотъ еще что придумалъ. Какое тамъ разоренье?
   -- А такое, самое обыкновенное. Я, вѣдь, серьезно говорю, безъ всякихъ шутокъ. Если дѣла пойдутъ такъ дальше, мы, помѣщики или, какъ теперь говорятъ, землевладѣльцы, пропали. Посмотри, что творится кругомъ! Что за цѣпы на хлѣбъ! Вѣдь, если мнѣ еще не такъ круто приходится, такъ благодаря кирпичному заводу, ну и мельница тоже помогаетъ. Но, вѣдь, нельзя же всю жизнь биться, работать какъ волъ и въ концѣ-концовъ получать гроши. Нѣтъ, эта проклятая Германія вотъ гдѣ намъ сидитъ! И Николай Петровичъ указалъ энергическимъ движеніемъ руки себѣ на шею.-- Такъ или иначе, но война должна быть и будетъ скоро, помяните мое слово, мрачно добавилъ онъ.
   -- Будемъ надѣяться, что вы ошибаетесь, тихо произнесла Евгенія Ивановна, поворачивая въ его сторону свое грустное, слегка затуманившееся лицо.-- Во всякомъ случаѣ, мало кто симпатизируетъ вамъ въ подобномъ желаніи. Вѣдь, если война будетъ, то самая ужасная, кровопролитная, настоящая бойня. Сколько страданій, сколько тысячъ жертвъ!.. лихорадочно, взволнованнымъ голосомъ продолжала дѣвушка.
   -- Что жь дѣлать, спокойно отозвался тотъ, медленно пуская дымъ сигары;-- въ сущности, необходимо даже, чтобы перебили немного народу -- слишкомъ ужь расплодились люди, мѣста и хлѣба мало.
   -- Ахъ, Коля, что ты говоришь! укоризненно замѣтила жена, не поднимая головы и быстро работая крючкомъ.
   -- Разумѣется. Вотъ, посмотри хоть на нашу деревню, что тамъ дѣлается. Земли и такъ почти нѣтъ, а семьи все увеличиваются, дѣлятся, когда и дѣлить-то нечего; ну, и помираютъ съ голоду, нищенствуютъ или воруютъ, разбойничаютъ. Положимъ, съ другой стороны, намъ же, помѣщикамъ, хуже придется, если поубудетъ молодежи: рабочія руки теперь ни почемъ, чуть не ради однѣхъ харчей идутъ, ну, а тогда, понятно, поднимутся въ цѣнѣ и...
   Окончанія Евгенія Ивановна уже не слышала; забывъ про свою слабость, быстро шла дѣвушка по аллеѣ сада. Больше она не въ силахъ была терпѣть и слушать, вся кровь у нея кипѣла, она задыхалась отъ негодованія, а съ террасы несся спокойный голосъ сестры, кричавшей ей вслѣдъ.
   -- Женичка, куда же ты и безъ шарфа? Жарко, вернись лучше, да позови дѣтишекъ, того гляди, головы у нихъ разболятся.
   -- Скажи, Аня, въ самомъ дѣлѣ такъ бѣдны ваши мужики? спросила вечеромъ за чайнымъ столомъ Евгенія Ивановна въ то время, какъ Похвистнева раскладывала, со свойственною ей методичностью, сахаръ по чашкамъ. Дѣти еще не являлись, Николай же Петровичъ мылся въ спальнѣ, вернувшись съ мельницы совершенно бѣлымъ. Волненіе дѣвушки, вызванное разговоромъ съ своимъ beau frère, уже улеглось, осталось лишь утомленіе и нѣсколько грустное настроеніе.
   -- Совсѣмъ голяки, душа моя, отвѣтила та.
   -- И ты часто бываешь въ деревнѣ?
   -- Никогда; что мнѣ тамъ дѣлать! Я и дѣтямъ запретила ходить въ ту сторону; того гляди, заразятся еще какою-нибудь болѣзнью. Какая бѣдность, притомъ грязь, нищета, вспомнить противно! Впрочемъ, кто жь какъ не ты, долженъ знать нашихъ крестьянъ, ихъ привычку жить по свински.
   -- Было бы изъ чего жить по людски, да и было бы кому показать, научить! Ты вотъ сама говоришь что и не заглядываешь въ деревню, а ужь тебѣ бы, кажется, можно было помочь бѣднякамъ и словомъ, и дѣломъ.
   -- Что ты, Женичка, помилуй! Сама видишь, сколько у меня заботъ, хлопотъ, цѣлый день кипишь, какъ въ котлѣ; голова, просто, идетъ иной разъ кругомъ; въ пору съ своимъ управиться, а не о чужихъ думать, обиженно отозвалась та.
   -- Ну, время-то всегда найдется, было бы желаніе.
   -- Да, хорошо тебѣ говорить, когда ты одна и можешь дѣлать что хочешь. Нѣтъ, побыла бы ты на моемъ мѣстѣ, такъ узнала-бы, каково мнѣ приходится, возразила живѣе обыкновеннаго Анна Ивановна.
   Ничѣмъ нельзя было такъ оскорбить, обидѣть молодую женщину, какъ недостаткомъ восхищенія, умиленія передъ ея энергіей, трудолюбіемъ, хозяйственною дѣятельностью.
   -- Знаешь, Аня, мягко начала дѣвушка послѣ минутнаго молчанія,-- не сердись, дорогая, но мнѣ, право, кажется, что никто-бы не потерялъ, а ты навѣрное выиграла бы, меньше возясь съ пирожками, соусами, различными настойками, соленьями, вареньями. Все это отнимаетъ страшно много времени, а между тѣмъ...
   -- Меня удивляютъ даже твои слова, перебила Похвистнева, слегка покраснѣвъ отъ досады.-- Да какая я семьянинка, какая я хозяйка, если у меня домъ не будетъ полною чашей. Мнѣ, наконецъ, самой доставляетъ громадное наслажденіе похлопотать, повозиться, но за то приготовить что-нибудь вкусное для моихъ.
   -- Ну да, если это доставляетъ тебѣ удовольствіе, даже наслажденіе -- другое дѣло, тогда и толковать объ этомъ нечего, просто, безъ всякой ироніи или насмѣшки замѣтила дѣвушка; но уже нѣсколько обидѣвшейся Аннѣ Ивановнѣ почудилось въ ея тонѣ и то, и другое.
   -- А далеко деревня отъ дома? снова спросила, немного погодя, Евгенія Ивановна, не замѣчая недовольнаго, надутаго вида молодой женщины.
   -- Въ нѣсколькихъ шагахъ; выйти изъ воротъ налѣво, сейчасъ же за плотиной. Ужь ты не собираешься-ли туда?
   -- Непремѣнно. Я даже понять не могу, какъ это я раньше не побывала.
   -- Мнѣ очень жаль, но я должна попросить тебя не дѣлать этого, сухо замѣтила Похвистнева.
   -- Почему же? удивилась та.
   -- Потому что это будетъ непріятно Николаю Петровичу. Ты же, надѣюсь, не захочешь огорчить человѣка, относящагося къ тебѣ такъ хорошо, вполнѣ по родственному.
   -- Но что за дѣло твоему мужу, пойду или не пойду я въ деревню?
   -- Очень большое, отвѣтила Анна Ивановна уже съ оттѣнкомъ раздраженія.-- Коля не желаетъ и даже строго запретилъ дсѣмъ домашнимъ поддерживать какія бы то ни было отношенія съ деревней. Довольно насолили, довольно испортили ему крови всѣ тамъ!.. Что это за ужасный народъ, ты себѣ представить не можешь, какая черствость, неблагодарность, низость! продолжала молодая женщина, видимо горячась. Въ сущности, дѣло началось изъ пустяка. У насъ тутъ черезполосица и подъ самою почти деревней есть небольшой клинъ земли, какъ разъ между крестьянскими лугами. Вотъ и пристали они, года два тому назадъ, продай да продай имъ эту землю, нельзя молъ, имъ удержать скотину отъ потравы и штрафовъ много приходится платить. Но согласись сама, что же Колѣ-то до этого за дѣло? Такъ и не согласился онъ продать этотъ кусокъ земли: дѣйствительно, однихъ штрафовъ сколько за лѣто возьмешь! Ну, вотъ, мужики и обозлились и пошли дѣлать одну гадость за другою; разумѣется, и мужъ не оставался у нихъ въ долгу и тоже сталъ допекать, чѣмъ только возможно; сколько разъ приходилось судиться съ этими негодяями. Но этого еще мало, слушай дальше! Въ прошломъ году былъ неурожай, стали они голодать, и вотъ нѣсколько семействъ Христомъ-Богомъ выпросили, вымолили у Коли хлѣба взаймы. Тотъ далъ, но съ условіемъ, чтобы осенью за то они отработали у него на кирпичномъ заводѣ и плату заранѣе назначилъ, все какъ слѣдуетъ; тѣ согласились. Пришла осень, и что жь ты думаешь сдѣлали эти молодцы? Проработали нѣсколько дней, да вдругъ и заявляютъ: "мы, молъ, на такихъ условіяхъ работать не можемъ; или повысьте плату, или мы уйдемъ, вы же вашъ долгъ получайте зерномъ или деньгами". А, какъ тебѣ это нравится! Мужъ же какъ нарочно взялъ поставку на желѣзную дорогу; работа была срочная, спѣшная. Злился, бѣсился тогда Коля, страхъ просто, но дѣлать было нечего, уступилъ. Все же ему было выгоднѣе, чтобы они отработали долгъ хотя бы даже по болѣе высокой платѣ, чѣмъ вернули бы долгъ деньгами. Но подобной штуки онъ ужь, разумѣется, не простилъ и не забылъ. Теперь ты сама понимаешь, почему тебѣ неудобно идти въ деревню.
   -- Прости, совершенно не понимаю. Кто виноватъ во всемъ этомъ и насколько,-- трудно рѣшить со стороны, но, во всякомъ случаѣ, я-то здѣсь при чемъ? Я у васъ лишь въ гостяхъ, на время, вѣроятно, ненадолго, съ грустною улыбкой добавила Евгенія Ивановна,-- ни во что не вхожу, не мѣшаюсь и, слѣдовательно, мои отношенія къ крестьянамъ не могутъ никого касаться.
   -- Какъ! Да ты-то намъ развѣ чужая?! Впрочемъ, разъ ты не желаешь исполнить моей просьбы, настаивать я не буду, сдержаннымъ тономъ продолжала Похвистнева, очевидно сильно уязвленная,-- но, по крайней мѣрѣ, хоть не говори объ этомъ въ присутствіи мужа: онъ немного горячъ, можетъ обидѣться, вспылить. Кромѣ того, если ты намѣрена сдѣлаться сидѣлкой, сестрой милосердія у разныхъ бабъ, то, пожалуйста, предупреди меня, чтобы я могла принять нѣкоторыя мѣры предосторожности: у меня, вѣдь маленькія дѣти.
   -- Неужели ты дѣйствительно боишься, что я могу занесть съ собой какую-нибудь -- болѣзнь?
   -- Я ничего не боюсь, но лишняя предосторожность никогда не мѣшаетъ, тѣмъ болѣе, что въ такіе жары совершенно неожиданно можетъ появиться эпидемія.
   Разговоръ на эту тему болѣе не возобновлялся, но на другой же день, рано утромъ еще до чаю, Евгенія Ивановна успѣла исполнить свое намѣреніе и побывать въ деревнѣ. Никто не спрашивалъ ее -- куда она ходила такъ рано: сестра нарочно показала видъ, будто ничего не знаетъ, Похвистневъ же, согласно своему правилу, занимался чужими дѣлами лишь настолько, насколько требовалъ его личный интересъ.
   Но подобная прогулка была лишь началомъ. Каждый день аккуратно исчезала теперь дѣвушка и направлялась къ бѣднымъ, почернѣвшимъ, покосившимся избушкамъ, гдѣ съ радостью ждали ласковую барышню, умѣвшую облегчить страданія и раздѣлить горе бѣдняка, посовѣтовать, когда нужно побранить, и все это, главное, такъ просто, сердечно, словно она выросла между ними и была имъ ровней, а "не барской кости, не сродственницей тѣмъ живодерамъ на горѣ". Вскорѣ въ этой бѣдной деревушкѣ, посреди грязныхъ ребятишекъ, болтливыхъ бабъ, грубыхъ мужиковъ, Евгенія Ивановна стала чувствовать себя легче, болѣе дома, нежели въ семьѣ родной сестры. Оно и понятно: всѣ ея симпатіи, сочувствіе принадлежали исключительно этому бѣдному темному люду, нужды котораго были ей ближе, понятнѣе, чѣмъ желанія и стремленія сытаго эгоизма.
   Къ счастью, здоровье ея за это время настолько поправилось, что она могла, хотя и не безъ утомленія, совершать каждый день эти прогулки, дѣлавшіяся ей все необходимѣе, по мѣрѣ того-какъ дома становились съ ней суше и холоднѣе. Прямо, конечно, ей никто ничего не говорилъ, да этого вовсе и не требовалось, она и безъ того отлично замѣчала перемѣну въ Николаѣ Петровичѣ, обращавшемся съ нею теперь не иначе, какъ въ насмѣшливо-саркастичномъ тонѣ и непропускавшомъ ни одного случая кольнуть, уязвить ее. Видѣла она таже, какъ дуется на нея по цѣлымъ днямъ сестра; но въ особенности было для нее чувствительно и больно, что отъ нея начинали замѣтно отдалять дѣтей. Одинъ разъ вышло неудовольствіе изъ-за того, что она, увидя на дворѣ старуху нищую, жалкую полуслѣпую, послала ей съ старшимъ племянникомъ нѣсколько копѣекъ. Замѣтивъ это, Анна Ивановна, едва вернулся мальчикъ, тотчасъ молча, торжественно потащила его собственноручно мыть, чуть-ли не опрыскивать какою-то эссенціей.
   -- А я тебѣ, дрянной мальчишка, въ другой разъ уши надеру, крикнулъ въ догонку отецъ.-- Сказано разъ навсегда, не смѣть подходить къ разнымъ бродягамъ!
   -- Въ такомъ случаѣ, это я одна во всемъ виновата, замѣтила, слегка покраснѣвъ, Золотарева,-- но мнѣ хотѣлось, чтобы ребенокъ видѣлъ радость, которую доставляютъ бѣднымъ людямъ какихъ-нибудь нѣсколько копѣекъ.
   -- Мои дѣти, повѣрьте, и безъ того будутъ знать цѣну деньгамъ, возразилъ тотъ,-- подобный же урокъ я нахожу совершенно лишнимъ и. долженъ попросить васъ въ другой разъ не повторять его.
   Слѣдующая исторія была серьезнѣе. Слава объ искусствѣ Евгеніи Ивановны лечить отъ разныхъ болѣзней быстро разнеслась по околотку и къ ней начали являться все чаще и чаще бабы, старухи, даже изъ чужихъ деревень. Зная крутой нравъ Похвистнева, приходили онѣ обыкновенно во время его отсутствія и забирались на заднее крыльцо, стараясь не попасться на глаза барынѣ, униженно упрашивая прислугу вызвать къ нимъ "самоё барышню". Надо замѣтить, что съ перваго же дня пребыванія, ласковая, нетребовательная гостья, пришлась какъ нельзя болѣе по душѣ всѣмъ служащимъ въ домѣ и, не смотря на то, что дѣвушка не сыпала подарками, не пускалась въ интимные разговоры, прислуга стала вскорѣ положительно боготворить ее и, дѣйствительно, шла докладывать объ ожидающихъ ея просительницахъ.
   Но какъ-то разъ, одна изъ бабъ, напрасно простоявъ около кухни и не рѣшаясь войти туда, такъ какъ тамъ сама барыня помогала стряпать что-то, обошла домъ и, видя калитку въ садъ отворенною, прошла туда, надѣясь встрѣтить Евгенію Ивановну. Тутъ-то ее увидѣлъ съ террасы Николай Петровичъ. Напрасно клялась, божилась бѣдная женщина, что она не воровка какая-нибудь и что господскаго добра ей не нужно, а пришла она попросить "лекарствица для ребеночка", Похвистневъ ничего слышать не хотѣлъ, поднялъ крикъ, осыпая ее бранью, и, наконецъ, вытолкалъ вонъ.
   На эту сцену явилась Золотарева и тотчасъ узнавъ свою паціентку, хотѣла вступиться за нее, но этимъ окончательно взбѣсила зятя. Вспыльчивый отъ природы, привыкнувъ, къ тому же не стѣсняться съ рабочими, мужиками, онъ не въ силахъ уже былъ сдерживать себя и, весь побагровѣвъ, заявилъ ей грубо, рѣзко, что она можетъ упражняться въ своихъ самаритянскихъ наклонностяхъ вездѣ, гдѣ ей угодно, только не у него, и что онъ не позволитъ обращать свой домъ въ какую-то больницу.
   Поблѣдневъ, молча выслушала дѣвушка и молча повернувшись, ушла въ свою комнату, гдѣ пролежала до вечера разстроенная, совершенно больная.
   Узнавъ про эту исторію, Анна Ивановна, конечно, вполнѣ поняла и оправдала своего мужа, но въ то же время ей стало немного жаль и сестру, и даже не столько жаль, сколько ей непріятна была мысль, что та можетъ упрекнуть своихъ единственныхъ близкихъ родныхъ въ недостаткѣ гостепріимства и родственнаго чувства. Вслѣдствіе этого, она, чтобы немного загладить случившееся, сама лично снесла наверхъ чашку чаю и, не упоминая о происшедшей непріятной сценѣ, какъ ни въ чемъ не бывало, весело ласково заговорила съ сестрой, высказывая сожалѣніе, что та вдругъ такъ расхворалась.
   -- Знаешь что, Женя, сказала она затѣмъ, не проѣхаться-ли тебѣ завтра въ городъ, это всего въ десяти верстахъ; ты тамъ ни разу не была, можешь кстати посовѣтоваться съ докторомъ, который у насъ всегда лечитъ.
   Евгенія Ивановна на минуту задумалась. Дѣйствительно, ей нужно было въ городъ заказать лекарства, а то ея аптечка сильно опустѣла за послѣднее время, купить, наконецъ, кой-чего для ея паціентовъ побѣднѣе.
   -- Да, въ самомъ дѣлѣ, это хорошая мысль, замѣтила она.
   -- Ну, вотъ, и отлично, обрадовалась Похвистнева, надѣявшаяся такимъ образомъ нѣсколько уладить, замять сегодняшнюю исторію.-- Ты можешь ѣхать хоть завтра же, все равно посылаемъ каждый день на вокзалъ; пріѣдешь туда вечеромъ, ночь отдохнешь, сдѣлаешь затѣмъ покупки и къ ночи снова домой. Остановишься ты въ знакомой гостиницѣ, гдѣ насъ отлично знаютъ, такъ что будутъ ухаживать за тобой. Не забудь, смотри, заѣхать къ твоему прежнему обожателю и поклоннику Красноперову. Вѣдь, я тебѣ разсказывала, что онъ уже три года какъ переведенъ сюда инспекторомъ. Познакомишься съ его женой; довольно милая, любезная барыня, только слишкомъ ужь свѣтская и любитъ немного тонъ задавать. Да кстати купи для меня кретона на платье, для дѣтей нужны башмачки; кромѣ того, коленкору, иголки всѣ вышли...
   На Евгенію Ивановну посыпались цѣлымъ каскадомъ различнаго рода порученія; но она ничего не слышала, что говорила ей сестра. Странное дѣло, вскорѣ по пріѣздѣ въ Красныя Горки, узнала она, что человѣкъ, бывшій когда-то ея женихомъ, живетъ тутъ же по близости, но у нея не только не явилось желанія увидѣть его еще разъ, но даже не пришла мысль о возможности нечаяннаго свиданія. Теперь же, когда эта возможность явилась такъ близко, такъ реально, она вдругъ почувствовала, что не въ состояніи удержаться отъ искушенія и не воспользоваться случаемъ взглянуть на того, кто былъ ей когда-то такъ близокъ и дорогъ. Въ домѣ такого развитого человѣка она хоть вздохнетъ свободнѣе, нѣсколько освѣжится отъ душнаго, спертаго воздуха, окружающаго ее здѣсь.
   -- А есть у него дѣти? спросила она вдругъ, въ то время, какъ сестра подробно описывала ей магазины, гдѣ нужно сдѣлать покупки.
   -- У кого? удивилась Анна Ивановна.
   -- У Красноперова, нѣсколько смущенно отвѣтила дѣвушка.
   -- Ахъ, это ты все про него. Какъ же, есть, двое или трое... Смотри только, не влюбись въ него снова! засмѣялась Похвистнева.-- Только нѣтъ, очень и очень измѣнился Василій Семеновичъ, ты его не узнаешь даже. Хотя я была почти дѣвочкой во время вашего романа, однако хорошо, помню его, такой интересный, красивый былъ! И то сказать, не мало воды утекло съ тѣхъ поръ, лѣтъ вѣдь, девять прошло; нѣтъ, больше... Ахъ, какъ время-то бѣжитъ! Не успѣешь оглянуться и мои птенчики подростутъ и жени ихъ, отдавай замужъ, а тамъ, смотришь, и въ бабушки произвели тебя, радостно улыбаясь, замечталась молодая женщина.
   Ничто не вооружаетъ насъ иной разъ такъ противъ человѣка, какъ сознаніе нашей вины передъ нимъ. Подобная мысль не приходила, разумѣется, въ голову Похвистнева, вообще не охотника до отвлеченностей; но только онъ почувствовалъ, что его раздраженіе противъ Золаторевой за одинъ день усилилось и превратилось въ положительную антипатію и что онъ дорого бы далъ за возможность отдѣлаться отъ этой гостьи, присутствіе которой до сихъ поръ едва замѣчалъ. Разумѣется, не разбѣси его сегодня мошенникъ мельникъ, не вернись онъ домой уже раздраженнымъ, притомъ усталымъ, голоднымъ, быть можетъ не вышло бы такой исторіи, но разъ она случилась, виновата въ ней все-таки Евгенія Ивановна съ своими дурацкими затѣями.
   -- Я не понимаю, чего ты радуешься? ворчливо замѣтилъ онъ поздно вечеромъ, когда супруги удалились уже въ спальню и Анна Ивановна сообщила ему съ довольнымъ видомъ, что сестра ѣдетъ завтра въ городъ на сутки, быть можетъ и болѣе. Вотъ еслибъ она вздумала совсѣмъ убраться другое дѣло!
   -- Что это, Коля, какой ты! обиженно замѣтила молодая женщина. Неужели тебѣ такъ хочется выжить мою сестру? У меня и родныхъ-то больше никого нѣтъ, только она одна осталась. Небось, когда твои сестры пріѣзжаютъ, какъ я имъ всегда бываю рада.
   -- Такъ то онѣ, а не твоя Евгенія Ивановна. Припомни послѣднее посѣщеніе Маши во время твоихъ родовъ! Вѣдь она тебя вполнѣ замѣняла, все хозяйство вела, по цѣлымъ днямъ хлопотала, помогала въ чемъ только могла. Такая гостья пріятна; имѣть же въ домѣ лишній ротъ не велико удовольствіе!
   -- Кажется ты не можешь пожаловаться, что Женя объѣдаетъ насъ. Она и ѣсть-то ничего не ѣстъ, а теперь еще вздумала платить за столъ. Конечно не возьму...
   -- И очень глупо сдѣлаешь. Пускай лучше лишнее къ тебѣ въ карманъ попадетъ, чѣмъ уйдетъ на разныхъ нищихъ да потаскушекъ! замѣтилъ Николай Петровичъ, вытягиваясь съ наслажденіемъ на постели. Въ сущности, даже это твои деньги, такъ какъ несправедливо было со стороны твоихъ родителей оставить все Евгеніи Ивановнѣ, такъ какъ твое приданое не стоило и половины этихъ четырехъ тысячъ, которыя она выручила за домъ. Да и наконецъ, почемъ ты знаешь, сколько еще времени проживетъ твоя сестра! Быть можетъ, цѣлые годы. За послѣднее время она очень поправилась, да и вообще признаюсь, не вѣрю я; чтобы ея положеніе было настолько безнадежно, какъ она увѣряетъ. Просто ей надоѣла несладкая жизнь сельской учительницы и захотѣлось отдохнуть у милыхъ родственничковъ.
   -- Фи! какъ тебѣ не стыдно такъ говорить, мнѣ гадко даже слушать! Взгляни ты на нее, въ чемъ только душа держится! Не подозрѣвала я никогда, чтобы ты былъ такимъ безсердечнымъ, такимъ черствымъ! расходилась вдругъ Анна Ивановна. Въ сущности, однако, ее нестолько возмутили слова мужа, сколько просто говорила усталость, раздраженіе, явившееся послѣ жаркаго, хлопотливаго дня, полнаго бѣготни и суетни. Тѣмъ не менѣе, вспышка эта сильно поразила Похвистнева. Приподнявшись, съ изумленіемъ глядѣлъ онъ на покраснѣвшее лицо жены, продолжавшей заплетать косу дрожащими пальцами.
   -- Тэ, тэ, тэ! полунасмѣшливо, полусердито протянулъ онъ.-- Этого только не доставало, чтобы мы еще поссорились изъ-за твоей сестрицы. Когда такъ, я молчу и ты ни слова больше не услышишь отъ меня, хотя, кажется, здоровье дѣтей должно тебѣ быть дороже всѣхъ сестеръ въ мірѣ.
   -- При чемъ тутъ дѣти и ихъ здоровье? угрюмо замѣтила молодая женщина.
   -- Ты еще спрашиваешь? Вотъ ваша женская проницательность и догадливость! Какъ будто не я читалъ ей еще на дняхъ случай зараженія чахоткой, благодаря лишь матрацу, принадлежавшему раньше чахоточному больному. Если можно заразиться черезъ посредство вещей, то еще легче, я думаю, заразиться, находясь постоянно въ обществѣ больного, дыша съ нимъ однимъ воздухомъ. Да какъ тебѣ это самой въ голову не пришло, какъ тебя не предупредилъ объ опасности вашъ хваленый материнскій инстинктъ?!.. Мнѣ такъ, признаюсь, становилось невольно какъ-то не по себѣ, чуть только я видѣлъ нашихъ свѣженькихъ, здоровенькихъ ребятишекъ возлѣ этого хилаго, заживо разлагающагося существа.
   Пораженная, широко раскрывъ глаза слушала Анна Ивановна.
   -- Отчего ты мнѣ этого раньше не сказалъ? Зачѣмъ не предупредилъ во-время, еще до ея пріѣзда?! съ отчаяньемъ воскликнула она.
   -- Странный право вопросъ! Ты могла подумать, что я просто не желаю пріѣзда твоей сестры, холодно отвѣтилъ тотъ. Въ дѣйствительности же у него зародилось лишь на-дняхъ подобное опасеніе, но онъ съ умысломъ постарался увеличить, раздуть его, чтобы тѣмъ самымъ произвести на жену болѣе сильное впечатлѣніе, что къ его удовольствію вполнѣ удалось.
   -- Боже мой!.. Но... Но это ужасно!.. Нѣтъ, я тебѣ никогда не прощу, что ты молчалъ до сихъ поръ. И что за эгоизмъ, за возмутительный эгоизмъ со стороны сестры! Вѣдь, была на медицинскихъ курсахъ, должна все это знать лучше насъ!.. взволновалась Анна Ивановна, вся даже поблѣднѣвъ.
   -- И, конечно, знаетъ; но кто же себѣ врагъ? спокойно замѣтилъ мужъ.
   -- Да! но въ подобномъ случаѣ она совершаетъ положительно преступленіе, губя ни въ чемъ неповинныхъ малютокъ, губя цѣлую семью, такъ какъ я не пережила бы ихъ смерти, никогда, никогда... А еще кричитъ о любви къ ближнимъ, проповѣдуетъ самопожертвованіе и Богъ знаетъ еще что... И все это выходятъ однѣ лишь фразы, жалкія фразы!.. Но что мнѣ теперь дѣлать, что дѣлать?!.. съ отчаяніемъ заломила Похвистнева руки.
   -- Ну, ты ужь слишкомъ увлекаешься, опасность не такъ велика. Все это такъ скоро не дѣлается, попытался успокоить Николай Петровичъ, видя, что жена выходитъ просто изъ себя.
   -- Такъ скоро не дѣлается! передразнила та.-- Скажите, какое утѣшеніе! О, Господи! простонала она,-- вѣдь скоро два мѣсяца, какъ она здѣсь. А я-то боялась, какъ бы она не занесла какой-нибудь болѣзни изъ деревни! И что же оказывается? Опасность была не тамъ, не въ избахъ, но здѣсь, дома. Нѣтъ, во что бы то ни стало, но надо принять мѣры теперь же, пока еще не поздно. Что жь дѣлать! Конечно, она сестра мнѣ и я желаю ей всего лучшаго, но она должна немедленно уѣхать. Дѣти дороже мнѣ всего!.. Завтра же объяснюсь съ нею.
   -- То-есть, другими словами, выгонишь ее? перебилъ съ досадой мужъ.-- Эхъ, вы женщины, женщины! а еще насъ упрекаете въ грубости, несдержанности! Сами же, малѣйшее что, себя ужь не помните, готовы идти на скандалъ, исторію. Подумай, вѣдь по всему уѣзду тотчасъ разнесется, что ты выгнала свою умирающую сестру. Такъ и будутъ говорить. Развѣ ты не знаешь, какъ охотно кидаютъ люди грязью въ ближняго, въ особенности еще, если они ему завидуютъ, какъ завидуютъ намъ съ тобою. Положимъ, я плюю на всѣ эти толки, сплетни, по лучше, конечно, если возможно, избѣжать подобныхъ пересудъ.
   -- Прекрасно! какъ же мнѣ прикажешь поступить въ такомъ случаѣ?
   -- Прежде всего не волноваться, не горячиться и ждать. Все, повѣрь, уладится само собой, немного только терпѣнія и тактичности. Дѣтей, разумѣется, мы окончательно удалимъ отъ нея; особенно любезничать съ сестрой тебѣ также нѣтъ необходимости; что же касается меня, мы никогда не были съ ней большими пріятелями. Во всякомъ случаѣ, она далеко не глупа и, надо надѣяться, скоро пойметъ, что лишняя въ нашей семьѣ, что намъ съ женушкой и ребятишками прекрасно живется и безъ нея. Понимаешь, мамочка? докончилъ развеселившійся вдругъ Похвистневъ.
   -- Да, но сколько еще времени пройдетъ, пока она, наконецъ, уѣдетъ, недовольно замѣтила Анна Ивановна, чувствуя, что она не заснетъ спокойно и будетъ самою несчастною женщиной, пока не избавится отъ сестры, сдѣлавшейся ей вдругъ чужой, даже ненавистной.-- А я-то, глупая, разсердилась на тебя, чуть было даже не поссорилась изъ за нея, уже заискивающе продолжала молодая женщина.
   -- Вотъ то-то и есть, дурочка, наставительно отозвался Николай Петровичъ, никогда не упускавшій удобнаго случая поднять свой авторитетъ въ глазахъ жены.-- Пора, кажется, тебѣ знать, что я никогда ничего не говорю и не дѣлаю такъ, съ вѣтра, безъ причины. Ну, а теперь, перестань строить трагическія мины, а лучше поцѣлуй меня и спать! Усталъ, да и завтра рано вставать.
   

IV.

   На другой день Евгенія Ивановна проснулась позже обыкновеннаго и была поражена тишиной, царствовавшей въ домѣ. Оказалось, что сестра ея уѣхала вмѣстѣ съ дѣтьми на цѣлый день къ сосѣднимъ помѣщикамъ.
   -- Николай Петровичъ также будутъ кушать не дома, а на мельницѣ, добавила горничная, убирая ея комнату.-- Для васъ же барыня заказали обѣдъ, а къ вечеру велѣли заложить бричку. Вотъ и списочекъ, что купить въ городѣ.
   Золотарева не нашла ничего страннаго, подозрительнаго въ этомъ внезапномъ отъѣздѣ всей семьи, рѣшивъ, что сестра собралась экспромтомъ, пользуясь хорошею погодой. Но благодаря-ли внезапному одиночеству, въ которомъ она очутилась, оттого-ли, что, противъ обыкновенія, она не пошла въ деревню, желая сохранить свои силы, или же вслѣдствіе другихъ причинъ, только день тянулся для нея безконечно, и чѣмъ ближе подходило дѣло къ вечеру, тѣмъ все нервнѣе, возбужденнѣе становилась дѣвушка.
   Жара спала, въ воздухѣ повѣяло вечернею прохладой, поданъ былъ, наконецъ, экипажъ, а часа черезъ полтора Евгенія Ивановна была уже въ городѣ, въ указанной ей сестрой гостинницѣ. Но поѣздка въ теплый вечеръ, посреди душистыхъ, спѣющихъ полей не освѣжила ее; напротивъ, какъ бы даже усилила нервное возбужденіе. Опустѣли понемногу улицы, заснулъ городъ, затихло все, наконецъ, и въ гостинницѣ, ни одного звука не доносилось болѣе изъ сосѣднихъ нумеровъ, а дѣвушка все не спала и лежала съ открытыми глазами, въ то время, какъ луна, поднимаясь все выше и выше, заливала понемногу комнату своимъ нѣжащимъ, фантастическимъ свѣтомъ. И припомнился ей вдругъ дѣвическій уютный уголокъ въ домѣ ея родителей; бывало, сквозь кисейныя занавѣски заглядываетъ мѣсяцъ и пестритъ стѣны, полъ прихотливыми, медленно двигающимися тѣнями; въ окно же тянутся душистыя вѣтви цвѣтущей черемухи, слышится запахъ сирени; вдали горятъ, переливаются звѣзды; словно очарованный, неподвижно дремлетъ садъ; кругомъ все тихо, все спитъ, но еще громче стучитъ въ этой тишинѣ взволнованное сердце, сонъ бѣжитъ отъ глазъ, голова горитъ, въ ушахъ же звучитъ дорогой голосъ, слышатся увлекательныя, страстныя рѣчи любимаго человѣка,-- рѣчи, полныя огня, горячаго чувства къ человѣчеству и ненависти, протеста противъ всякаго произвола, насилія, несправедливости, въ какой бы формѣ все это ни проявлялось. Передъ глазами такъ и стоитъ оживленное, еще безбородое лицо, дышащее молодымъ задоромъ, твердою рѣшимостью стать, въ свою очередь, однимъ изъ скромныхъ, но неутомимыхъ борцовъ за правду, истину, за ту искру свѣта въ жизни человѣчества, безъ которой оно давно бы погибло, перегрызлось, какъ перегрызаются дикіе звѣри. И горячею волной охватываетъ дѣвушку страстная нѣжность, глубокое чувство.
   -- Милый, милый мой, люблю, люблю тебя! неслышно шепчетъ она, протягивая руки, вся замирая отъ счастья, любви.
   Евгенія Ивановна быстро поднялась на постели: ей вдругъ почудился знакомый, дорогой ей запахъ цвѣтущей липы. Но нѣтъ, это была лишь игра нервовъ -- ее окружала обычная, вульгарная обстановка гостинницъ средней руки, съ затхлою специфическою атмосферой, да и она сама была уже не юною, свѣжей дѣвушкой, по полумертвецомъ, заживо разлагающимся трупомъ. И вотъ, завтра снова увидится она съ когда-то такимъ близкимъ ей человѣкомъ, увидится послѣ столькихъ лѣтъ разлуки и, конечно, въ послѣдній разъ! Но ни одна капля горечи не должна отравить этого свиданія: все давно переболѣло и притомъ -- развѣ счеты ея не покончены со всѣмъ, что принадлежитъ жизни?.. Одно, что остается ей -- взглянуть на семью этого человѣка, порадоваться хоть на его счастье!
   Она тихо вздохнула и закрыла глаза; двѣ крупныя слезинки медленно покатились по ея впавшимъ щекамъ.
   -- Здѣсь живетъ инспекторъ Красноперовъ?
   -- Здѣся, здѣся, сказалъ дворникъ, стоявшій у воротъ,-- вотъ второе крыльце, и онъ сдѣлалъ-было движеніе по направленію къ подъѣзду, чтобы позвонить.
   -- Нѣтъ, не нужно, голубчикъ, торопливо остановила его Золотарева.-- Я потомъ заѣду, мнѣ теперь некогда.
   -- Да если вы къ самому ишпехтору, такъ оно точно, лучше попозже, часамъ эдакъ къ пяти, когда обѣдаютъ; теперь же самого дома нѣтъ, въ гимназіи сидитъ, тамъ экзаментъ сегодня. А то, можетъ, туда къ нему пройдете? За уголъ только повернуть, въ эфтомъ же самомъ домѣ, любезно пояснялъ дворникъ, держа въ зажатомъ кулакѣ полученный двугривенный.
   -- Нѣтъ, ужь я лучше потомъ, замѣтила дѣвушка и позвала своего извозчика, стоявшаго у тротуара со множествомъ свертковъ на сидѣньи. Много дѣла успѣла сдѣлать Евгенія Ивановна за это утро, перебывать не въ одномъ магазинѣ; тѣмъ не менѣе, оставалось выполнить еще нѣсколько порученій сестры, да, наконецъ, что бы стала она дѣлать теперь съ совершенно незнакомою ей барыней, женой инспектора? Дѣйствительно, лучше заѣхать попозже, хоть вечеркомъ, когда будетъ дома и не занятъ именно тотъ, кого она такъ нетерпѣливо хотѣла видѣть теперь во что бы то ни стало. Дѣвушка въ то время, какъ извозчикъ медленно поворачивалъ лошадь, съ жаднымъ интересомъ глядѣла въ громадныя, съ дорогими, прозрачными занавѣсями, окна, уставленныя цвѣтами въ изящныхъ фаянсовыхъ горшкахъ.
   -- Что, если бы вдругъ встрѣтилась она съ нимъ сейчасъ, здѣсь на улицѣ?.. При одной мысли сердце у нея замерло отъ волненія. Но узнала-ли бы она его? А онъ ее?.. Развѣ это возможно? Отъ нея осталась лишь тѣнь одна!..
   -- Небось, тоже за брата али племянника пріѣзжала просить, разсуждалъ дворникъ, глядя вслѣдъ быстро покатившейся пролеткѣ.-- Не мало ихъ тутъ порогъ оббиваетъ! Охъ, хо, хо! и, энергично сплюнувъ, онъ снова схватился за метлу.

-----

   -- Да если вамъ собственно къ барину, такъ они заняты, не принимаютъ, рѣшительнымъ, почти дерзкимъ тономъ говорила молоденькая щеголевато одѣтая горничная, загораживая дорогу Евгеніи Ивановнѣ, словно ожидая, что та вотъ-вотъ бросится впередъ и силой пробьется въ гостиную.
   -- Доложите только, вашъ баринъ знаетъ меня, нетерпѣливо повторяла Золотарева.
   Но горничная, привыкнувъ ко всевозможнымъ хитростямъ различныхъ маменекъ, тетушекъ, осаждавшихъ, словно крѣпость, квартиру Красноперова, не сдавалась и продолжала допытываться, не по дѣламъ-ли хотятъ видѣть ея барина, недовѣрчиво разглядывая въ то же время совершенно незнакомое ей лицо посѣтительницы.
   -- Что тамъ такое опять, Аннушка? послышался вдругъ изъ сосѣдней комнаты рѣзкій женскій голосъ.-- Вѣдь, знаешь, что баринъ занятъ и никого не можетъ принять, съ раздраженіемъ добавила невидимка.
   -- Я ужь говорила, отозвалась горничная, исчезая въ маленькую дверь сбоку,-- да только... тутъ голосъ ея понизился до шепота.
   -- Знакомая? Кто же такая? произнесъ уже тише прежній голосъ, очевидно принадлежащій самой Красноперовой.
   Горничная снова что-то зашептала.
   -- Изъ Красной Горки, сестра m-me Похвистневой! Что жь ты раньше не сказала? Какая глупая! Проси, разумѣется, проси, я сейчасъ выйду, едва слышно проговорила Красноперова. Вслѣдъ затѣмъ горничная появилась обратно.
   -- Пожалуйте, сударыня, въ гостиную. Да позвольте я сниму накидочку, заискивающе суетилась она возлѣ гостьи, не принадлежащей, какъ оказалось, къ числу просительницъ, съ которыми Аннушка, слѣдуя примѣру своихъ господъ, не находила нужнымъ особенно церемониться.
   Черезъ секунду Евгенія Ивановна осталась одна посреди большой, нарядной комнаты, съ паркетнымъ поломъ, высокимъ потолкомъ и громадными окнами, наглухо затворенными, не смотря на теплый, почти жаркій вечеръ.
   Отъ волненія у дѣвушки захватывало почти дыханіе, въ горлѣ пересохло, въ ушахъ шумѣло; она испуганно вздрагивала при малѣйшемъ шумѣ, но минуты проходили, а никто не являлся. Нѣсколько оправившись, съ любопытствомъ оглядѣлась она вокругъ себя.
   Говорятъ, обстановка людей носитъ на себѣ отпечатокъ ихъ характера, вкусовъ, наклонностей. Что касается гостиной Красноперовыхъ, она производила странное, скорѣе тяжелое, нежели пріятное впечатлѣніе. Темнокрасная, совершенно свѣжая мебель моднаго фасона наполняла всю комнату, загромождая ее до тѣсноты; на окнахъ, дверяхъ висѣли тяжелыя драпировки, въ жардиньеркахъ красовались цвѣты; у одной стѣны стояло пьянино, у другой -- два зеркала до потолка; на полу лежалъ прекрасный коверъ, повсюду красовалось множество различныхъ дорогихъ бездѣлушекъ, вазъ, статуэтокъ. Съ кресла, на которомъ сидѣла Евгенія Ивановна, ей также хорошо была видна сосѣдняя комната, полубудуаръ, полукабинетъ, съ низенькими диванчиками, кушетками, крошечнымъ, наряднымъ, чисто дамскимъ письменнымъ столомъ и неизбѣжнымъ фонарикомъ по серединѣ.
   Однимъ словомъ, тотчасъ замѣтно было, что здѣсь живутъ люди съ хорошими средствами, не знающіе ни въ чемъ недостатка; тѣмъ не менѣе, какимъ-то холодомъ вѣяло отъ этихъ комнатъ, неуютныхъ, какъ бы даже нежилыхъ; все было тутъ словно на показъ, било на эфектъ, ни въ чемъ не сказывалась внутренняя интимная жизнь хозяевъ, проявляющаяся обыкновенно въ мелочахъ, придающихъ, однако, всему особый отпечатокъ, который тотчасъ даетъ вамъ знать, что вы въ семейномъ домѣ, а не пріемномъ салонѣ дантиста или не въ отдѣльномъ кабинетѣ моднаго ресторана.
   Именно у Красноперовыхъ совершенно не чувствовалось этого различія: все стояло, лежало такъ, а не иначе, потому, что такъ было красивѣе, наряднѣе, а не потому, что этого требовало удобство или желаніе создать уютный уголокъ.
   Тяжело вдругъ стало на сердцѣ Золотаревой.
   Тутъ только, посреди этого бархата, бронзы почувствовала она вдругъ всю неловкость, затруднительность своего положенія. По обыкновенію, увлеклась, не обсудила всего хорошенько! Но, вѣдь, она совсѣмъ все иначе представляла себѣ. Небогатое уютное гнѣздышко, ласковая жена, рѣзвыя, веселыя дѣти!.. И вотъ сидитъ теперь одна въ мрачной, душной, полутемной комнатѣ, кругомъ давящая тишина, только издали изъ за запертыхъ дверей слышится неясный шумъ шаговъ, сдержанный говоръ.
   Зачѣмъ она здѣсь? Что ей нужно отъ людей, живущихъ тутъ, что можетъ она имѣть съ ними общаго? съ тоской думала дѣвушка. Но отступать было уже немыслимо, да и поздно: вотъ хлопнула гдѣ то дверь, затѣмъ другая, послышались быстрые женскіе шаги, шорохъ платья и въ комнату вошла Красноперова, заранѣе уже улыбаясь привѣтливою, банальною улыбкой.
   Въ первыя минуты Евгенія Ивановна ничего даже не разслышала, не поняла изъ любезныхъ фразъ, извиненій, потокомъ вдругъ посыпавшихся на нее, и отвѣчала совершенно машинально, очевидно невпопадъ, такъ что хозяйка дома окинула ее нѣсколько удивленнымъ, пытливымъ взглядомъ и тотчасъ замѣтно измѣнила тонъ, стала холоднѣе.
   Стоило-ли разсыпаться передъ такою ничтожною, непредставительною особой, въ какомъ-то поношенномъ старомодномъ платьи, невозможной шляпкѣ, съ такимъ, наконецъ, страннымъ, сконфуженнымъ видомъ. На мгновенье у Красноперовой мелькнуло даже подозрѣніе, не имѣетъ-ли она дѣло съ полупомѣшанной или просто съ какою-нибудь авантюристской, попрошайкой, проникающей въ порядочные дома подъ чужою фамиліей. Но нѣтъ, она должна была тутъ же убѣдиться, что передъ нею дѣйствительно сидитъ родная сестра этой "миленькой m-me Похвистневой, немного простенькой, но, тѣмъ не менѣе, очаровательной съ своею чисто деревенскою свѣжестью".
   Но еще болѣе, кажется, была поражена сама Золотарева. Неужели эта высокая, некрасивая, немолодая барыня, съ такимъ холоднымъ взглядомъ, дѣланною улыбкой и натянутымъ, бьющимъ на аристократичность обращеніемъ, затѣйливо причесанная, раздушеная, нарядная, безпрестанно самодовольно поматывающая головой, вздергивающая для чего-то и безъ того высокія, костлявыя плечи, неужели это несимпатичное, манерное существо была та самая женщина, изъ за которой она когда-то столько переплакала, перестрадала? Неужели передъ ней сидѣла жена Василія Семеновича, ея Васи?!
   Теперь стала совершенно понятна поразившая ее вначалѣ обстановка, какъ нельзя болѣе подходившая къ этой барынѣ. Но гдѣ же онъ? отчего онъ не идетъ такъ долго? Евгенія Ивановна, не выдержавъ, даже спросила что-то на этотъ счетъ, и въ ту же секунду услышала:
   -- Мой мужъ очень извиняется; онъ тотчасъ выйдетъ, какъ только кончитъ урокъ. Тутъ у него занимается послѣ обѣда сынъ одного здѣшняго богача еврея-купца. Это, знаете, самые выгодные уроки: только возьмите, насчетъ же платы и толковать не станутъ, заплатятъ лучше, чѣмъ наши аристократы.
   -- Развѣ Василій Семеновичъ даетъ и частные уроки? разсѣянно спросила дѣвушка, тревожно прислушиваясь, не раздадутся-ли, наконецъ, мужскіе шаги.
   -- Разумѣется, какъ же иначе! Утромъ, до обѣда, въ гимназіи; тамъ онъ имѣетъ въ трехъ классахъ уроки русскаго языка; вечеромъ же занимается съ учениками. Немного тяжело, конечно, но дѣлать нечего! Положимъ, семья у насъ небольшая, всего трое дѣтей; но, помилуйте, все такъ дорого, а нельзя же запереться, нигдѣ не бывать, не принять у себя. Мы съ мужемъ не привыкли къ этому, да и, наконецъ, въ небольшомъ городкѣ инспекторъ гимназіи все-таки....какъ бы это выразиться... на виду, а position oblige, внушительно, съ достоинствомъ говорила Красноперова.
   -- У васъ такая обстановка...вырвалось у дѣвушки и, не докончивъ, она остановилась, слегка сконфузившись.
   -- Да, у насъ недурно, съ довольнымъ видомъ прищурилась хозяйка.-- Я, признаюсь, не могу жить, какъ другіе, кое-какъ; съ дѣтства привыкла къ извѣстному комфорту. Но это еще что!.. Вотъ еслибъ вы видѣли какія обстановки въ Петербургѣ! У меня тамъ есть родные, принадлежащіе къ высшему кругу, продолжала она съ напускною небрежностью,-- такъ вотъ, напримѣръ, голубая гостиная моей кузины или же дубовая столовая у дяди, его кабинетъ, будуаръ тети...Изъ устъ мгновенно вдругъ оживившейся Красноперовой посыпалось краснорѣчивое описаніе всѣхъ видѣнныхъ ею прелестей, чудесъ. Торопясь, почти захлебываясь, съ жаромъ, увлеченіемъ описывала она чудные столики, безцѣнный саксонскій фарфоръ, необыкновенныя лампы, люстры, удивительные диванчики, восхитительные часы, очаровательныя кресла, и въ взволнованномъ тонѣ ея голоса ясно слышалось глубокое, совершенно искреннее восхищеніе и, вмѣстѣ съ тѣмъ, глубокая, мучительная зависть.
   -- А какіе костюмы притомъ! какъ одѣваются! слышалось затѣмъ, и снова слѣдовало краснорѣчивое, почти художественное описаніе различныхъ matinées, визитныхъ, бальныхъ платьевъ. Напудренное блѣдное лице Красноперовой при этомъ даже раскраснѣлось, въ безцвѣтныхъ глазахъ заблисталъ его немъ. Очевидно было, что для этой женщины главный, высшій смыслъ жизни заключался именно въ этихъ лампахъ, коврахъ, зеркалахъ, въ лишнемъ бархатномъ платьѣ, какомъ-нибудь брилліантовомъ браслетѣ и что ради этихъ вещей, ради возможности имѣть ихъ, пускать ими пыль въ глаза, она въ состояніи голодать сама, загнать работой своего мужа, лишить дѣтей послѣдняго удовольствія, грошевой игрушки.
   -- Вотъ что называется обстановкой, вотъ что значитъ дѣйствительно жить! восторженно заключила она, кинувъ вокругъ себя взглядъ, полный горечи, чуть-ли не презрѣнія.-- Но чтожъ дѣлать! каждому свое, какъ часто повторяетъ наша милая губернаторша, и Красноперова глубоко, сокрушенно вздохнула.
   Глубоко вздохнула и Евгенія Ивановна; ей становилось положительно не въ моготу: словоизверженія хозяйки отуманили ее. Притомъ, въ этой комнатѣ, гдѣ никогда не открывали оконъ изъ боязни, какъ бы дорогая мебель не выцвѣла, не запылилась, было душно, тяжело дышать; къ этому присоединилась еще усталость послѣ цѣлаго утра бѣганья по магазинамъ, наконецъ, волненіе; она начинала чувствовать себя дурно.
   Собравъ всю силу воли, сжавъ похолодѣвшія руки, дѣвушка снова выпрямилась, между тѣмъ какъ Красноперова, найдя, что ея гостья слишкомъ мало заинтересовалась ея разсказомъ и, повидимому, вообще недостаточно "distinguée", чтобы понимать "все это", заговорила снова прежнимъ небрежнымъ, нѣсколько покровительственнымъ тономъ, разспрашивая, давноли она пріѣхала, долго-ли думаетъ остаться, какъ здоровье милой Анны Ивановны, ея дѣтей и т. д.
   -- А я, представьте, до сихъ поръ и не знала, что къ m-nie Похвистневой пріѣхалъ кто-либо изъ родныхъ гостить. Впрочемъ, мы вообще видимся, къ сожалѣнію, очень рѣдко съ вашею сестрой; она такая домосѣдка, у насъ же нѣтъ своихъ лошадей, тянула та, очевидно, чтобы только что-нибудь сказать.-- Такъ вы были знакомы съ моимъ мужемъ лѣтъ двѣнадцать тому назадъ?!.. Но, Боже, это цѣлая вѣчность!..
   Наконецъ, пытка дѣвушки кончилась. Въ ту минуту, когда она меньше всего ждала, неслышно вошелъ въ комнату небольшаго роста совершенно лысый господинъ, съ близорукими, какими то сонливыми глазами, скорѣе полный, но не-здоровою полнотой, съ блѣднымъ, усталымъ лицомъ и вялыми, словно нерѣшительными движеніями.
   -- Простите, что не могъ раньше выйти -- занятъ былъ. Я просто не повѣрилъ, услыхавъ, что вы здѣсь. Очень радъ, очень радъ, не спѣша говорилъ Красноперовъ, пожимая руку своей гостьи съ тѣмъ любезно-равнодушнымъ видомъ, съ которымъ встрѣчаютъ хорошихъ знакомыхъ, видающихся съ вами такъ часто, что посѣщеніе ихъ не можетъ имѣть особеннаго интереса.
   Евгенія Ивановна какъ привстала, такъ и замерла съ недоумѣвающимъ, пораженнымъ видомъ.
   -- Что, или не узнаете,-- такъ хорошъ сталъ! съ вялою усмѣшкой замѣтилъ Красноперовъ.-- А я такъ васъ сейчасъ же бы узналъ, хотя и вы, конечно, измѣнились. Еще бы! Жизнь не легкая штука, хоть кого помнетъ. Впрочемъ, вы что! Вамъ хорошо, вѣдь вы свободный казакъ? добавилъ онъ вопросительнымъ тономъ, тяжело опускаясь въ кресло съ видомъ усталаго, измученнаго человѣка.-- Да, такъ видите, это другого рода дѣло, медленно цѣдилъ Красноперовъ,-- это не то, что имѣть на своихъ плечахъ семью, да еще въ нынѣшнее время, когда одному въ пору справиться. И онъ задумчиво провелъ рукой по лысинѣ.
   -- Конечно, много зависитъ и отъ самого человѣка, съ легкимъ удареніемъ замѣтила жена.-- Безъ энергіи, извѣстной настойчивости, разумѣется, ничего не добьешься, уже колко добавила она.
   -- Ну да и съ энергіей иногда ничего не сдѣлаешь, вотъ хотя бы въ моемъ положеніи. Вы не можете себѣ представить, что это за проклятая служба! Подлѣе ея, кажется, и нѣтъ, обратился онъ къ дѣвушкѣ.-- За утро эти мальчишки такъ измучаютъ, что вернешься домой совершенно разбитымъ, не чувствуя головы на плечахъ!
   -- Я помню, вы прежде любили свою дѣятельность, тихо замѣтила Евгенія Ивановна, пристально взглянувъ на своего собесѣдника.
   -- Еще бы! Когда молодость кипитъ, все кажется легкимъ и милымъ. Мало-ли я тогда вздору болталъ и, вѣдь, вѣрилъ въ него самъ, вотъ что главное!.. Теперь, разумѣется, не то и невольно проклинаешь день, когда вступилъ на это благородное педагогическое поприще. И, вѣдь, главное, не изъ поповъ, какъ другіе; были связи, протекція, была возможность пойти по другому пути, съ горечью добавилъ онъ и снова потеръ съ разсѣяннымъ видомъ лобъ.
   -- Но если вы такъ утомляетесь, зачѣмъ же брать частные уроки? спросила Евгенія Ивановна.
   -- Да какъ же иначе?! удивленно взглянулъ на нее Красноперовъ.-- Вѣдь, не Богъ знаетъ, какъ велико мое жалованье, трое дѣтей...
   -- Помилуйте, быстро перебила его жена,-- и такъ трудно концы съ концами сводить, что жь было бы тогда?! Шестьдесять, семьдесятъ рублей лишнихъ въ мѣсяцъ не шутка. У насъ есть тутъ учителя, которые буквально заняты цѣлый день до девяти часовъ вечера, едва имѣя возможность кое-какъ на лету позавтракать, пообѣдать.
   -- Да, да, ничего не подѣлаешь, проговорилъ Красноперовъ прежнимъ устало-апатичнымъ тономъ.-- За то и ждешь же этихъ каникулъ, словно самый лѣнивый школьникъ. Сегодня, слава Богу, занимаюсь въ послѣдній разъ съ оставшимися еще у меня на рукахъ двумя птенцами; удалось передать ихъ одному студенту, тоже моему бывшему ученику, пускай возится съ ними лѣто. Да-съ, надняхъ конференція и затѣмъ конецъ: свободныя мы птицы, можемъ себѣ отдыхать, заключилъ Василій Семеновичъ и даже слегка потянулся отъ предвкушаемаго заранѣе наслажденія.
   -- Не могу-ли я видѣть вашихъ дѣтей? спросила Евгенія Ивановна, которой становилось все невыносимѣе и тоскливѣе на душѣ.
   -- Ахъ, они только-что ушли съ бонной въ городской садъ. Я ихъ всегда въ этотъ часъ отправляю гулять, замѣтила Красноперова.-- Надѣюсь, въ другой разъ, когда вы заглянете къ намъ, показать вамъ моихъ мальчиковъ. Они у меня премилые, преблаговоспитанные, прекрасно говорятъ по французски и, представьте, съ парижскимъ акцентомъ. Я выписала для нихъ француженку; плачу, конечно, безумныя деньги, но согласитесь, воспитаніе дѣтей выше всего! Это нашъ священнѣйшій долгъ.
   -- Однако, что же это я? вдругъ встрепенулся хозяинъ, на мгновенье словно задремавшій.-- Совсѣмъ забылъ, что мой ученикъ сидитъ и дожидается. Надо отпустить его.
   -- Если только это изъ за меня, пожалуйста, не безпокойтесь, возразила Евгенія Ивановна.-- Я сегодня же возвращаюсь домой, нужно уложить еще покупки, такъ что... вы меня извините, и она встала.
   -- Такъ вы сегодня же уѣзжаете обратно! Очень жаль, что пришлось увидѣться такъ ненадолго, проговорилъ Василій Семеновичъ, но, по прежнему, лицо его не выражало ничего, кромѣ крайней усталости.
   -- М-lle... m-lle Золотарева, конечно, не въ послѣдній разъ въ городѣ и мы навѣрно будемъ еще имѣть удовольствіе ее видѣть, по привычкѣ любезно подхватила жена, едва припомнивъ фамилію и внутренно обрадовавшись, что отдѣлается, наконецъ, отъ странной гостьи, съ которой она положительно не знала, что дѣлать, о чемъ говорить.
   -- Какъ вы, однако, кашляете! равнодушно замѣтилъ Красноперовъ, провожая въ переднюю Евгенію Ивановну, не удостоенную подобной чести со стороны хозяйки дома, уже исчезнувшей.-- Что это, кровь?
   -- Да, какъ видите, грустно улыбнулась та.-- Думала, что весны не переживу, ну, а ужь теперь, должно быть, дотяну кое-какъ до осени.
   -- Зачѣмъ такія мрачныя мысли! Отъ какихъ еще болѣзней поправляются люди и живутъ себѣ,-- очевидно, почти машинально утѣшалъ Василій Семеновичъ.
   -- Только не я, да оно и лучше!.. Устала, довольно съ меня, замѣтила дѣвушка съ внезапнымъ приливомъ тоски. Ну,-- прощайте, будьте счастливы!.. Голосъ ея слегка дрогнулъ.-- Больше мы навѣрно не увидимся. Пожавъ торопливо руку Красноперова, она, не оглядываясь, вышла на крыльцо и быстро пошла по тротуару. Словно, что-то толкало ее отъ этого дома, къ которому она съ часъ тому назадъ подходила вся дрожа отъ волненія.
   Вернувшись въ свой нумеръ и заперевъ дверь, бросилась Золотарева на постель и зарылась лицомъ въ подушки. Время проходило, а она продолжала лежать безъ мыслей, безъ слезъ въ какомъ-то тяжеломъ оцѣпененіи; она не хотѣла, не могла даже думать о чемъ-либо, глубокое, невыразимое отвращеніе къ жизни, людямъ охватило ее.
   Смеркалось, когда постучался лакей съ докладомъ, что ее ждутъ лошади изъ Красныхъ Горокъ. Автоматически, почти безсознательно собрала Евгенія Ивановна свои покупки, и расплатившись по счету, забывъ взять даже сдачу, молча сѣла въ бричку. Колеса застучали по неровной, избитой мостовой, потянулись дома, заборы, сады. Экипажъ выѣхалъ, наконецъ, въ поле. Быстро бѣжали лошади по гладкой, ровной дорогѣ, поднимая легкія облачка пыли, гулко разносился въ тихомъ вечернемъ воздухѣ стукъ копытъ; мѣрно покачиваясь, катилась бричка; кругомъ раскидывался темный просторъ полей, въ воздушной синевѣ загорались звѣзды.
   Убаюканная движеніемъ, дѣвушка прижалась въ уголъ и закрыла глаза; волненіе ея уже нѣсколько улеглось, оставивъ лишь чувство тихой грусти, глубокой нравственной усталости.
   -- А вотъ тамъ и Отрадное! Ишь, огонечекъ блеститъ, замѣтилъ вдругъ кучеръ, поворачиваясь къ ней и указывая кнутомъ на двѣ огненныя точки, виднѣвшіяся вдали. Теперь и домъ недалече. Эй, вы, пошевеливайтесь, дружки!-- и онъ слегка хлестнулъ лошадей.
   Еще раньше нѣсколько разъ пробовалъ Василій завязать разговоръ съ барышней, но до сихъ поръ на всѣ замѣчанія его относительно погоды, урожая и т. п. Золотарева ничего не отвѣчала; ѣхать же такъ, въ "молчанку" казалось ему скучнымъ. Мало помогла даже трубочка, которую онъ безъ церемоніи закурилъ, и разныя дружескія обращенія къ лошадямъ. Но при послѣднихъ словахъ его, дѣвушка какъ бы проснулась.
   -- Отрадное! Это имѣніе помѣщика Бологривова? спросила она слабымъ голосомъ.
   -- Его, его самый будетъ хуторъ, обрадовавшись, снова повернулся Василій.-- Только какой ужь онъ помѣщикъ, да и на барина совсѣмъ не похожъ; простой такой, задушевный человѣкъ, самъ подчасъ и пашетъ, и коситъ, и по нашенски одѣвается. Мужики его страсть какъ любятъ, изъ сосѣднихъ деревень такъ и валятъ валомъ; спросить-ли что, посовѣтоваться-ли, бумагу написать -- все къ нему. Что и говорить, золотой человѣкъ, и уменъ же, не нашему брату чета, никому не дастъ провесть себя, ни-ни. Д...да, ну а господамъ-то, помѣщикамъ-то здѣшнимъ, не больно по сердцу пришелся; вѣстимо дѣло, не тянетъ имъ въ руку, нѣтъ, не таковскій, добродушно -- лукаво засмѣялся онъ.
   -- И большой у него хуторъ? слегка оживилась Золотарева, высовываясь въ сторону привѣтливо мерцающихъ огоньковъ.
   -- Гдѣ тамъ большой! Съ двумя батраками справляется. Ну, и ничего, хорошо хозяйство идетъ, хорошо, одобрительнымъ тономъ знатока говорилъ Василій, продолжая сидѣть бокомъ и держа лѣвою рукой возжи, правою же упираясь о козлы.-- Три года всего здѣсь, а мѣста, поди, и узнать нельзя. Отставной ротмистръ тутъ прежде съ своею ключницей хозяйствовали, такъ просто курамъ на смѣхъ, что у нихъ было; ну, а теперь не то, чередъ чередомъ все идетъ. Въ прошломъ году скотный дворъ поставилъ, прежній-то словно рѣшето былъ, а объ нынѣшнюю весну, гляди, избу себѣ срубилъ: флигелечекъ-то, въ которомъ жилъ, чуть держался.
   -- И все самъ?
   -- Почитай что самъ. Мастеръ на всѣ руки, пилой-ли, молотомъ -- все можетъ, да и другому еще покажетъ. А теперь скоро, поди, и хозяйка у него будетъ.
   -- Что же, онъ женится? снова спросила Евгенія Ивановна. Ей давно хотѣлось узнать поподробнѣе о человѣкѣ, заинтересовавшемъ ее именно всѣмъ тѣмъ, что ставили ему въ преступленіе ея сестра съ мужемъ; но въ Красныхъ Горкахъ неохотно вспоминали о Кологривовѣ, и то съ явнымъ раздраженіемъ, какъ бы ненавистью, какъ о человѣкѣ, который своими дикими взглядами, дурацкими затѣями на каждомъ шагу становится поперегъ дороги порядочнымъ людямъ.
   -- Какъ же, женится, на поповой дочкѣ изъ сосѣдняго села, вонъ что тамъ на горкѣ. Она въ эфтомъ самомъ селѣ почитай четыре года учительствуетъ и тоже страсть какъ любятъ ее бабы, ребятишки, да и мужики дурного не говорятъ. Хорошіе оба, толковать нечего, помогай имъ Богъ!-- уже болѣе серьезно продолжалъ кучеръ.-- А я разсуждаю такъ, кабы побольше намъ вотъ какъ эти, куды лучше было бы житье наше! По крайности, научили бъ тебя, дурака, уму-разуму, наставили бъ какъ жить, что дѣлать. Вонъ, хоть бы я, примѣрно! Ну какая моя судьба! Живи да майся по чужимъ угламъ. А кто тому причиной? глупость моя и опять же злые люди. И Василій, очевидно успѣвшій въ городѣ побывать въ какой-нибудь "рестораціи" и находившійся, поэтому, въ нѣсколько возбужденномъ состояніи, началъ длинный разсказъ о своихъ мытарствахъ, о томъ, какъ раздѣлился онъ по наущенію друзей съ братомъ и, вслѣдствіе разныхъ неудачъ, неурожая, попалъ въ кабалу къ сосѣднему помѣщику; пріятель же кабатчикъ завершилъ дѣло и пустилъ его по міру. Еще онъ не кончилъ своего повѣствованія, а бричка въѣзжала уже во дворъ усадьбы.
   Было еще не поздно, часовъ одиннадцать; изъ окнъ спальни Похвистневыхъ свѣтился огонь, но ни сестра, ни зять не вышли на встрѣчу Евгеніи Ивановнѣ. Горничная помогла ослабѣвшей дѣвушкѣ подняться въ мезонинъ, гдѣ была ея комната, и, уложивъ ее, принесла чаю.
   Черезъ полчаса, утомленная, измученная физически и нравственно, она уже заснула; но это былъ тяжелый, безпокойный сонъ, полный лихорадочныхъ видѣній. Смѣясь, преслѣдуя, кружились вокругъ нея въ безпорядочномъ вихрѣ знакомыя лица, фигуры: напрасно старалась она убѣжать, скрыться отъ всѣхъ этихъ злыхъ, насмѣшливыхъ физіономій, спрятаться куда-нибудь, чтобы только не слышать ихъ насмѣшекъ, ихъ ироническаго хохота, силы отказывались ей служить, слабость приковывала къ мѣсту, угрожающій же кругъ всѣ съуживался и съуживался. Тутъ былъ ея бывшій начальникъ, толстый, старенькій, сладенькій инспекторъ, галантный, развратный, возненавидѣвшій ее и надѣлавшій ей много горя, и длинная дубоватая фигура ея послѣдняго принципала, сухого, черстваго формалиста, вѣчно что-то подозрѣвавшаго, никому не довѣрявшаго и отнявшаго у нея своими придирками много здоровья. Съ горделивымъ видомъ выступала за ними костлявая, надутая Красноперова, а рядомъ семенилъ ея супругъ, сонливый, усталый, бормоча подъ носъ: "все глупости, все чепуха... больше учениковъ, больше денегъ, вотъ что важно! остальное вздоръ". Но грознѣе всѣхъ наступалъ на нее Похвистневъ, свирѣпо крича: "Какое тамъ самопожертвованіе, ближніе... Принципы, идеи?.. всякую идею рублемъ заколочу, въ лоскъ положу, а вмѣстѣ и дураковъ, что носятся съ ними!" "И положитъ, и положитъ! по дѣломъ, такъ и надо!" вторила Анна Ивановна вся блѣдная, съ злыми, сверкающими глазами. Кругъ становился все уже, крики громче, гримасы ужаснѣе; длинныя руки съ угрозой тянулись схватить ее, что-то тяжелое наваливалось на грудь. Съ крикомъ просыпалась дѣвушка, задыхаясь, вся горя, и снова черезъ нѣсколько секундъ забывалась тѣмъ же тревожнымъ сномъ.
   Прошло нѣсколько дней, но тяжелое, грустное впечатлѣніе, вынесенное Евгеніей Ивановной изъ свиданія съ Красноперовыми, не улегалось, горечь не проходила; она сразу какъ бы окончательно отошла отъ жизни и единственнымъ ея желаніемъ теперь было покончить поскорѣе съ жизнью и успокоиться на вѣки отъ всѣхъ своихъ страданій, обманутыхъ надеждъ. Да, чѣмъ скорѣе наступилъ бы конецъ, тѣмъ лучше и для нея, и для окружающихъ, очевидно тяготившихся ею съ каждымъ днемъ все болѣе и болѣе.
   При полномъ отсутствіи обидчивости, мелочной щепетильности, Золотарева не могла, однако, не замѣтить, что съ нею не только сухи, холодны, но почти не говорятъ, по временамъ, словно нарочно, совершенно не замѣчаютъ ее. Нѣсколько разъ также съ недоумѣніемъ замѣчала она тревожные, безпокойные взгляды сестры при ея приближеніи къ которому-либо изъ дѣтей, словно та боялась, что сестра, вмѣсто ласки, укуситъ ребенка, котораго тотчасъ же подъ какимъ-нибудь предлогомъ отзывали, уводили. Она всегда страстно любила дѣтей, и вотъ отъ нея явно, ничуть не стѣсняясь, удаляли ихъ, лишая ее такимъ образомъ послѣдней радости, послѣдней отрады -- общества этихъ крошечныхъ, чистыхъ, только-что начинающихъ жить существъ.
   "За что, почему? спрашивала она себя и не находила отвѣта, тѣмъ болѣе, что вслѣдствіе усилившейся слабости почти перестала совершать свои обычныя прогулки въ деревню. Во всякомъ случаѣ, одно было ясно и несомнѣнно: она стала лишнею въ этой семьѣ и все чаще мелькала у нея мысль -- уѣхать отсюда куда-нибудь доживать свои послѣдніе дни. Наконецъ, благодаря одному изъ племянниковъ, ей все стало понятно, все объяснилось. Какъ-то разъ, послѣ обѣда, сидѣла она или, лучше сказать, полулежала на диванчикѣ въ тѣнистой, прохладной бесѣдкѣ, прислушиваясь съ удовольствіемъ къ доносившимся до нея рѣзвымъ крикамъ, смѣху игравшихъ по близости дѣтей. Вдругъ одинъ изъ нихъ, именно Вася, спасаясь отъ преслѣдованій остальныхъ, гнавшихся за нимъ, вбѣжалъ въ бесѣдку и, не имѣя силъ остановиться, налетѣлъ съ разбѣгу прямо на Евгенію Ивановну, поспѣшно охватившую его руками и старавшуюся привлечь къ себѣ; но мальчикъ упорно отбивался, барахтаясь, вертя головенкой и плаксиво повторяя: "не хоцу, не хоцу, пусти меня!".
   -- Отчего ты не хочешь поцѣловать меня? Развѣ ты не любишь свою тетю? ласково спросила та.
   -- Мама не позволяетъ, чуть не плакалъ ребенокъ. Она говоритъ: ты больная, и кто поцѣлуетъ тебя, сейчасъ же тоже будетъ больной и умретъ, а я не хоцу умирать, не хоцу въ землю, я боюсь червяковъ.
   Руки дѣвушки разжались и упали сами собою. Обрадованный мальчикъ тотчасъ ускользнулъ, она же продолжала сидѣть блѣдная, неподвижная, съ широко раскрытыми глазами, изъ которыхъ одна за другою тихо выкатывались слезы. Очнувшись, наконецъ, и вернувшись въ свою комнату, она начала тотчасъ же, не спѣша, укладываться. Ея рѣшеніе было принято: ночь она переночуетъ, а утромъ, на зарѣ, въ городъ, къ отходящему поѣзду. Куда?.. Не все-ли равно! Только дальше, какъ можно дальше отсюда.
   Скоро небольшой сундучекъ ея былъ готовъ; оставалось лишь привести въ порядокъ деревянную шкатулку, заключавшую въ себѣ различныя сткляночки съ каплями, баночки съ мазями, порошки. Въ эту минуту раздался на дворѣ шумъ, женскій плачъ, вмѣстѣ съ тѣмъ кто-то явственно произнесъ ея имя. Евгенія Ивановна быстро подошла къ окну. Въ растрепанной, заплаканной старухѣ, которую, очевидно, гналъ со двора Василій, тогда какъ та упиралась и не шла, она тотчасъ узнала одну изъ своихъ деревенскихъ знакомыхъ.
   -- Что тамъ такое? Что тебѣ надо, бабушка? крикнула дѣвушка. Василій вдругъ видимо сконфузился.
   -- Да что вотъ, не приказано пущать ее, чтобъ и духу ея то исть здѣсь не было, а она второй день все лѣзетъ, заговорилъ онъ, переминаясь.-- Мнѣ что? мнѣ все равно, а только, извѣстно, мое дѣло подначальное. Ну, пошла, говорятъ тебѣ убирайся, сурово обратился онъ къ бабѣ, заголосившей при видѣ Золотаревой громче прежняго.
   -- Матушка, барышня, помоги, спаси! отчаянно кричала та, опускаясь на колѣни и стукаясь лбомъ о землю.-- Помираетъ, охъ, помираетъ мой Митька-то, мой сизый соколикъ, сыночекъ мой ненаглядный!.. Второй день не ѣстъ, не пьетъ, огнемъ палитъ его и спознавать насъ пересталъ. Который разъ прибѣгаю, да не пускаютъ къ тебѣ. Помоги, родимая, пропадаемъ совсѣмъ!..
   -- Хорошо, хорошо, я сейчасъ приду, торопливо, нервно отвѣтила Евгенія Ивановна.
   -- Спаси тебя Господь, Царица Небесная, Николай угодникъ... пошли тебѣ Богъ.
   -- Ну, ну, ступай себѣ по добру, по здорову, сердито перебилъ ее кучеръ, тревожно оглядываясь.-- Сказала барышня, что придетъ, чего жь еще тебѣ! Ну, и проваливай. Еще, того гляди, бѣды съ тобой наживешь, ворчалъ онъ, выпроваживая старуху, продолжавшую охать и вздыхать.
   -- Ты куда это? съ притворнымъ спокойствіемъ спросила Похвистнева, словно нечаянно столкнувшись съ сестрой, только что спустившейся по лѣстницѣ, и державшей въ рукахъ небольшой узелокъ.
   -- Въ деревню: тамъ заболѣлъ одинъ парень, такъ прибѣгали звать меня.
   -- Да, я слышала объ этомъ, но только тебѣ нельзя идти туда, внутренно волнуясь, но сдерживая себя, продолжала, повидимому, спокойно Анна Ивановна.
   -- Напротивъ, иду сейчасъ же, твердо возразила дѣвушка, и прошу не задерживать меня. Тутъ каждая минута дорога; быть можетъ, болѣзнь -- пустякъ, быть можетъ, и нѣчто серьезное; этотъ же парень единственный сынъ у матери. И такъ я не знаю, почему ее не пустили ко мнѣ вчера же и даже не сказали, что она приходила.
   -- Эту бабу не пустили по моему съ мужемъ приказанію, внушительно отрѣзала молодая женщина. У ея сына горячка, и мы не хотимъ заразиться сами или, что еще хуже, заразить дѣтей нашихъ! По этой причинѣ и ты не должна идти въ деревню,-- и она рѣшительно загородила проходъ.
   -- Ты ошибаешься, я должна идти и пойду, тѣмъ болѣе, что неизвѣстно, горячка-ли у больного или просто простуда, и если даже горячка, то вѣрнѣе всего не злокачественная.
   -- Злокачественная или нѣтъ, но, повторяю, ты не пойдешь. Я не хочу рисковать больше! Довольно съ меня и такъ тѣхъ волненій, безпокойствъ, которыя я переношу съ тѣхъ поръ, какъ ты вздумала разыгрывать роль сестры милосердія. Я молчала, пока не видѣла явной опасности; но теперь другое дѣло. Мои дѣти дороже мнѣ всего -- тебя, себя, всей деревни, всего свѣта, понимаешь ты?!
   -- Очень понимаю, но только это не даетъ еще тебѣ права кричать на меня и заводить такую исторію, замѣтила по прежнему спокойно дѣвушка, хотя руки ея замѣтно дрожали.-- Я, кажется, не ребенокъ и сама знаю, что дѣлаю. Будь увѣрена, если толко болѣзнь окажется прилипчивою, я не вернусь сюда и...
   Но Похвистнева уже не слушала; страхъ, опасеніе за дѣтей, возбужденіе, раздраженіе противъ сестры, усиливавшіяся съ каждымъ днемъ, все это какъ бы отуманило ее, кровь съ силой бросилась въ голову.
   -- А! такъ ты сама знаешь, что дѣлаешь! задыхаясь, сдавленнымъ голосомъ проговорила она.-- Прекрасно, прекрасно!.. Ну, такъ и я знаю, что мнѣ дѣлать!.. Довольно! Всему есть граница, и моему терпѣнію тоже!.. Я молчала изъ деликатности, состраданія, терпѣла, но теперь не стану больше ни молчать, ни терпѣть!.. Да, довольно!.. Повторяю, одно изъ двухъ: или ты останешься и не пойдешь, или...
   -- Или? Продолжай, что жь ты остановилась, подхватила Евгенія Ивановна грустнымъ, но твердымъ голосомъ.
   -- Ты сама вызываешь меня на подобныя тяжелыя сцены, ты сама виновата во всѣхъ недоразумѣніяхъ послѣдняго времени, уже плаксиво заговорила молодая женщина, которой, очевидно, стало нѣсколько неловко.-- Видитъ Богъ, какъ я была рада твоему пріѣзду: я ухаживала за тобой, была внимательна, старалась предупредить малѣйшее твое желаніе! А ты, чѣмъ ты отплатила за все это?!.. Голосъ ея нѣсколько повысился.-- Ты выказала полное пренебреженіе къ нашимъ съ мужемъ желаніямъ, ты слушать не хотѣла моихъ просьбъ и продолжала изо дня въ день бѣгать по грязнымъ лачугамъ съ зараженнымъ воздухомъ. Этого мало: теперь ты идешь къ больному горячкой, я это знаю навѣрно. Тебѣ и дѣла нѣтъ, что ты подвергаешь опасности крошечныя, ни въ чемъ неповинныя существа! Ты просто безжалостное, эгоистичное созданіе, готовое ради своей прихоти, каприза всѣхъ погубить, всѣхъ уморить, лишь бы по твоему было! уже выкрикивала Похвистнева, вся побагровѣвъ.-- Какая ты родная, какая ты сестра, тетка послѣ того? Есть-ли въ тебѣ хоть какое-нибудь состраданіе, хоть капля совѣсти?!.. Перейди только порогъ моего дома и ты больше не вернешься въ него, нѣтъ, нѣтъ, ни за что!..
   -- Если тамъ горячка, я сама не вернусь и, во всякомъ случаѣ, я рѣшила завтра утромъ уѣхать. Теперь же пусти меня, время не терпитъ.
   -- А я тебѣ говорю, не пущу! дико выкрикнула вышедшая окончательно изъ себя женщина.-- Ты съ ума сходишь, но я... Не докончивъ Похвистнева остановилась: сильная рука ухватила ее за локоть, она увидѣла прямо передъ собою лицо Евгеніи Ивановны, мгновенно измѣнившейся до неузнаваемости. Словно другая женщина стояла передъ нею: не то кроткое, слабое существо, какимъ она привыкла считать сестру, но полное энергіи, рѣшимости.
   -- Нѣтъ, пустишь! воскликнула она съ сверкающими глазами и, оттолкнувъ Похвистневу, быстро прошла.
   -- А! такъ -- такъ!.. Хорошо, хорошо же!.. иди, но помни, назадъ уже не возвращайся! крикнула ей въ догонку Анна Ивановна и, не выдержавъ, тутъ же разрыдалась отъ волненія и злости.
   Но дѣвушка не слышала уже этихъ словъ; возбужденіе придало ей силы: она не шла, почти бѣжала. Не успѣла, однако, Золотарева пройти мостикъ, какъ вдругъ силы ей начали измѣнять и блѣдная, страшная дотащилась она, наконецъ, до деревни.
   Увидѣвъ ее, болѣе похожую на мертвеца или привидѣніе, чѣмъ на живого человѣка, бабы испугались, засуетились; но Евгенія Ивановна едва слышнымъ голосомъ настойчиво заявила, что хочетъ прежде всего видѣть больного. Довольно ей было, однако, взглянуть на него, предложить окружающимъ нѣсколько вопросовъ, чтобы тотчасъ убѣдиться, насколько предположеніе ея было вѣрно: у парня не было горячки; онъ, очевидно, лишь сильно простудился, выкупавшись потный.
   Сѣвъ на скамейку, такъ какъ ноги положительно отказывались ей служить, заставила она бабъ растереть хорошенько больного уксусомъ съ водкой, напоить бузиной и укрыть тулупомъ. Хлопотъ ей было не мало, въ особенности благодаря суетливости женщинъ, больше охавшихъ, трещавшихъ, чѣмъ дѣлавшихъ дѣло; при чемъ каждая хотѣла непремѣнно испытать свое "средствіе", въ родѣ брызганья съ уголька и т. п. Задремалъ больной, прилегла въ клѣтушкѣ и Евгенія Ивановна, почувствовавшая себя совсѣмъ плохо. Кругомъ было тихо, темно, прохладно, пахло свѣжимъ, душистымъ сѣномъ, тѣмъ не менѣе, дѣвушка не могла заснуть: отъ испытаннаго волненія ее всю трясло, сердце глухо, неявно колотилось, на языкѣ чувствовалась горечь, а душу наполняла такая тоска, такое отчаяніе. Наконецъ, уже подъ вечеръ забылась ненадолго и она.
   Было уже поздно и начинало темнѣть, когда больной проснулся, въ то время, какъ Золотарева, ничего не ѣвшая съ утра, т.-е. съ 12 часовъ, и чтобы хоть какъ-нибудь подбодрить себя, пила съ хозяйкой своей чай, за которымъ посылала къ кабатчику. Уже по одному виду парня, по глазамъ его, не сверкавшимъ болѣе лихорадочнымъ блескомъ, по голосу, которымъ онъ попросилъ пить, тотчасъ видно было, что ему гораздо лучше. Дѣйствительно, простыя средства оказали свое дѣйствіе на здоровую, неиспорченную натуру и вызвали обильную испарину, а вмѣстѣ съ тѣмъ замѣтное облегченіе.
   -- Ну, теперь опасность миновала, бояться больше нечего, сказала дѣвушка, съ усиліемъ поднимаясь и накидывая на голову платокъ.-- Будьте спокойны, дѣлайте только, что я вамъ велѣла, продолжала она, едва шевеля запекшимися сухими губами.-- За мной же больше не посылайте, завтра я уѣзжаю въ городъ.
   Со всѣхъ сторонъ посыпались жалостливыя восклицанія, вопросы: на долго-ли, да скоро-ли вернется?
   -- Не знаю еще сама, отвѣтила та. Евгенія Ивановна не рѣшилась сказать что уѣзжаетъ совсѣмъ, зная, какія поднимутся сейчасъ же причитанья, охи, вздохи, начнется, однимъ словомъ, тяжелая сцена, которую она, при ея настоящемъ болѣзненномъ состояніи, положительно не въ силахъ была вынести.
   -- Ой, матушки, да куда же это ты идешь? Смотрикося чуть на ногахъ держишься, сострадательно замѣтила одна изъ бабъ, которой она недавно помогла отъ лихорадки.-- Тоже, почитай, версты полторы идти-то!
   -- Какъ-нибудь доплетусь, слабо усмѣхнулась Евгенія Ивановна.-- Только вотъ темно очень; еслибъ кто-нибудь проводилъ.
   -- Вѣстимо, гдѣ ужъ тебѣ одной-то! Да нѣтъ, чаго ишшо? быстро подхватила та же самая баба. Яковъ-то мой хочетъ ѣхать въ городъ на базаръ, ну такъ вотъ и подвезетъ, по дорогѣ, чай. Ты только маленько пообожди; ужь онъ запрягаетъ, поди.
   Было совершенно темно, когда телѣга дяди Якова остановилась у двора господской усадьбы.
   -- Спасибо, голубчикъ, ласково проговорила Золотарева, слѣзая.
   -- Счастливо оставаться, матушка барышня, прозвучалъ въ темнотѣ сердечный отвѣтъ.-- Спасибо тебѣ за Митьку! Парень-то мой племяшъ, донеслось уже издали вмѣстѣ съ топотомъ быстрой рыси, гулко разносившимся въ ночной тишинѣ.
   -- Это вы, барышня? произнесла вдругъ темная фигура, поднявшаяся съ крыльца при приближеніи дѣвушки.-- А я тутъ вздремнула маленько, васъ дожиламшись. Барыня нездоровы... съ нѣкоторымъ смущеніемъ продолжала горничная,-- вещи же ваши въ павильонѣ... въ саду... Тамъ расчудесно, прохладно и духъ такой хорошій... Я ужь и постельку вамъ постлала и лампу зажгла.
   -- Въ павильонѣ? съ нѣкоторымъ недоумѣніемъ повторила Золотарева.
   -- Да-съ. Какъ только вы ушли, сейчасъ же велѣли перенесть вещи и ужь гнѣвались же, и плакали-то, страсть! Да вы, барышня, не больно огорчайтесь, участливо продолжала Аннушка.-- Плюньте на все, да и только, право слово! Тьфу, молъ. Изъ всего надрываться и здоровья не хватитъ. А чтобы не страшно было, я съ вами лягу; мнѣ все единственно, гдѣ ни спать. Вотъ только фонарикъ захвачу, ишь вѣдь темень какая, того и гляди, на сучекъ напорешься. И не дожидаясь отвѣта, она быстро поднялась снова по ступенькамъ, ворча подъ носъ: тоже, сестрой еще единоутробной зовется! Нашъ братъ и то бы того не сдѣлалъ! Идолы, какъ есть идолы, безстыжіе ихъ глаза!
   -- Такъ вотъ какъ! глубоко переведя духъ, прошептала Евгенія Ивановна.-- И горько, не слышно засмѣявшись, она повернула въ садъ. Сердце ея сильно, неровно колотилось, но глаза были сухи и она продолжала, улыбаться тою же болѣзненной улыбкой. Вотъ мелькнуло сбоку что-то темное. А, это бесѣдка, гдѣ она еще сегодня утромъ, такъ горько рыдала. О, глупое, наивное созданіе! Какъ она рвалась сюда, надѣясь найти участіе, ласку, любовь, надѣясь провесть послѣдніе дни, окруженная атмосферой тихаго семейнаго счастія, котораго была всегда лишена. И въ концѣ-концовъ ее выгнали вонъ!.. Что жь, и правы!.. Развѣ въ этомъ мірѣ холодный, безпощадный эгоизмъ не есть высшій двигатель, высшій законъ, передъ которымъ преклоняются всѣ и вся!.. Каждый самъ за себя и лишь для себя! А не хочешь признать этого правила, тебѣ же хуже, глупая идеалистка. Ради какихъ-то идей отказалась отъ счастья, загубила свою молодость, здоровье, и теперь нѣтъ даже угла, чтобы умереть спокойно... И по дѣломъ, не уносись за облака, живи какъ всѣ живутъ... Жизнь -- сфинксъ, не разгадаешь, и все пропало!.. А разгадка такъ проста... Ote toi de là, que je m'у mette!.. вотъ и все! Какъ мало и какъ страшно много!.. Не разгадалъ -- вини себя и терпи... Ote toi de là... Ха, ха, ха!.. пронеслось въ темной аллеѣ. "Ха, ха, ха", отозвалось вдали въ зеленой чащѣ. Надъ головой дѣвушки, тяжело хлопая крыльями, испуганно поднялась птица, проснувшись, зашумѣвъ, закачали верхушками деревья и снова все стихло. Въ темнотѣ блеснуло освѣщенное окно павильона.
   Долго, напрасно простояла потомъ Аннушка съ фонаремъ у запертыхъ дверей.
   -- Я ничего не боюсь и никого мнѣ не надо, не отворяя, нетерпѣливо повторяла Евгенія Ивановна на просьбы горничной впустить ее.-- Бога ради, оставьте меня! Оставьте меня въ покоѣ, я хочу быть одна!.. воскликнула она и столько невыразимаго страданія, тоски прозвучало въ этихъ словахъ, что Аннушка, вздохнувъ, невольно молча повернулась и ушла.
   Прошло около часу, кругомъ было тихо, все спало, объятое безмолвіемъ и мракомъ, лишь въ вышинѣ ярче вспыхивали и горѣли звѣзды, проливая слабый, неясный свѣтъ. Дверь павильона снова отворилась, на порогѣ появилась Золотарева, накинувшая на себя пальто, шляпку, съ сакъ-вояжемъ въ рукахъ. Осторожно оглянувшись и убѣдившись, что за нею никто не наблюдаетъ, поспѣшно скрылась она въ чащѣ кустовъ по направленію къ калиткѣ, выходившей въ поле и запиравшейся изнутри на одну задвижку.
   Передъ уходомъ дѣвушка набросала нѣсколько строкъ сестрѣ, прося прислать ея вещи въ городъ, въ извѣстную Похвистневымъ гостинницу и раздать прислугѣ нѣсколько оставленныхъ ею съ этою цѣлью рублей; затѣмъ, короткое: "прощай, сестра" и только; ни слова жалобы или упрека, но и ничего, чтобы говорило о прощеніи, примиреніи съ ея стороны. Нѣтъ, она не хотѣла и не могла лгать! Эти люди, оставшіеся тамъ позади въ своемъ гнѣздышкѣ, не только смертельно оскорбили ее, отравили послѣдніе дни, наполнивъ ихъ горечью, страданіемъ, но и подняли въ ней дурныя чувства, до тѣхъ поръ совершенно ей незнакомыя.
   Идя въ настоящее время по высокой, темной аллеѣ, полной какой-то величественной тишины и мрака, окруженная торжественнымъ безмолвіемъ ночи, она испытывала лишь невыразимое презрѣніе, ненависть къ жизни, людямъ, отвращеніе ко всему, къ себѣ и къ другимъ, и къ этой мирно дремлющей природѣ, кротко синѣющему небу, ласково глядящимъ съ высоты звѣздамъ.
   "Нѣтъ нигдѣ, ни въ чемъ правды, свѣта, любви!.. Все ложь, все обманъ, вездѣ насиліе, эгоизмъ, повсюду страданія!.. Средины нѣтъ, одно изъ двухъ: или всю жизнь быть презираемой, на каждомъ шагу обманутой, или же превратиться въ безсердечнаго, черстваго эгоиста и жить лишь для себя... Да, люди злы, люди глупы, ничтожны, жалки, но еще глупѣе, жалче тотъ, кто приноситъ имъ въ жертву свое счастье, свой покой!... Для такихъ безумцевъ ни названія, ни оправданій нѣтъ, и по дѣломъ, если ихъ презираютъ, гонятъ, не даютъ даже спокойно умереть, по дѣломъ глупымъ мечтателямъ, видящимъ въ людяхъ братій, а не хищныхъ звѣрей, готовыхъ каждаго разорвать, кто только сталъ поперегъ дороги! но какъ жить послѣ того?!.. Нѣтъ, лучше ужь умереть, чтобъ только ничего не знать, не видѣть; уйдти отъ всѣхъ этихъ самодовольныхъ, сытыхъ эгоистовъ, озлобленныхъ, приниженныхъ бѣдняковъ... Смерть! Это единственный для нея исходъ, единственное благо!.."
   Остановившись, она тяжело перевела дыханіе и затѣмъ снова продолжала свой путь, по ужь гораздо медленнѣе, съ усиліемъ передвигая ослабѣвшія ноги. Сдѣлавъ небольшой обходъ, она вышла на большую дорогу, гдѣ надѣялась встрѣтить кого-либо изъ мужичковъ, отправляющихся на базаръ, которые и подвезли бы ее въ городъ. Кругомъ лежала торжественная тишина; все спало, не слышалось ни звука; затихнувъ, безмолвно дремали поля, неподвижно темнѣли по обѣимъ сторонамъ дороги стѣны ржи, быстро скользили вверху облака, застилая понемногу небо непроницаемымъ покровомъ, все темнѣе становилось вокругъ, только вдали слабо вспыхивала зарница.
   Эта тишина, мракъ, окружавшіе дѣвушку, удушливый воздухъ, полный электричества, еще болѣе усиливали и безъ того ея болѣзненное состояніе.
   Наступила неизбѣжная реакція: нервное возбужденіе, въ которомъ она находилась все время, вдругъ упало, вмѣстѣ съ тѣмъ она почувствовала, что силы ея слабѣютъ, мысли начинаютъ путаться. Но напрасно жадно прислушивалась Евгенія Ивановна, не раздается-ли, наконецъ, стукъ колесъ; ничто, по прежнему, не нарушало ночную тишину. Спотыкаясь, все медленнѣе брела она дальше; ноги ея дрожали, подкашивались, усиливающаяся слабость охватила все тѣло, на лицѣ выступили холодныя капли пота. Чувствуя, что послѣдній остатокъ силы воли окончательно истощенъ, что сознаніе измѣняетъ ей, съ усиліемъ дотащилась она до канавки у самаго края дороги и тутъ же, какъ подкошенная, повалилась на траву, а изо рта ея горячею струей хлынула кровь.
   "Вотъ оно... Умираю!.. пронеслось въ головѣ дѣвушки и ужасъ, отчаяніе охватили ее вдругъ.... Нѣтъ, нѣтъ, она не хотѣла умирать такъ одна, брошенная какъ собака, съ этими дурными, злыми чувствами, наполняющими ея сердце. Полная страха, невыразимой муки, подняла она съ мольбой глаза къ небу. Но и тамъ было такъ же темно, не свѣтилось ни одной звѣзды.
   "Что дѣлать?.. Дойти до города и думать нечего!.. Вернуться обратно... туда... ни за что... да и гдѣ взять силъ на это?..
   Уже около часу шла она, и усадьба Красныхъ Горокъ давно скрылась за поворотомъ.
   -- Неужели лежать такъ и ждать послѣдняго вздоха?!.
   Сдѣлавъ страшное усиліе, она попыталась-было приподняться, но не могла и снова опустилась на землю, горько, безпомощно заплакавъ, охваченная невыразимою смертельною тоской. Еще за секунду,-- какъ презирала, ненавидѣла она людей, а теперь? Чтобы, кажется, дала она теперь за возможность услышать еще разъ человѣческій голосъ, увидѣть возлѣ себя хотя бы совершенно незнакомое, чужое лицо!..
   Рыдая, билась дѣвушка въ отчаяніи на землѣ, всѣми покинутая, оставленная. Но вдругъ метнулась ей въ глаза яркая, неподвижная точка, свѣтившаяся вдали на горизонтѣ. Этотъ привѣтливо мерцающій огонекъ мгновенно, словно, оживилъ ее, придалъ новыя силы; казалось, онъ звалъ ее, манилъ къ себѣ, суля отдыхъ и кровъ.
   -- Еслибъ только добраться туда!.. Быть можетъ, надъ ней сжалились бы и приняли къ себѣ... позволили спокойно умереть.
   Еще разъ собравъ послѣднія силы, Золотарева кое-какъ поднялась и побрела, шатаясь, словно пьяная; все вокругъ нея кружилось, прыгало, глаза заволакивало туманомъ; не пройдя нѣсколькихъ шаговъ, она снова покачнулась и, взмахнувъ руками, съ тихимъ стономъ упала при дорогѣ. Издали неясно донесся до нея какъ бы стукъ колесъ, лошадиный топотъ, еще разъ мелькнулъ вдали огонекъ и затѣмъ она вдругъ почувствовала, что летитъ въ какую-то бездну; мгновенно все стихло, исчезло кругомъ: дѣвушка лежала въ глубокомъ обморокѣ.
   

V.

   Тихо догоралъ лѣтній вечеръ; яркое пламя зари, охвативъ весь западъ, блѣднѣя, переходило мало-по-малу въ свѣтло-розовые тоны и незамѣтно сливалось, наконецъ, съ синевой безоблачнаго неба. Залитые этимъ нѣжащимъ свѣтомъ, казалось, начинали дремать безмолвные, опустѣвшіе поля, луга, съ длинными, темными рядами стоговъ сѣна, съ высокою стѣной мѣрно колышащейся спѣющей ржи, тогда какъ изъ за рѣки, гдѣ раскинулось небольшое село, неслись оживленные звуки человѣческихъ голосовъ, мычанье скота, лай собакъ, визгъ бадьи у колодцевъ; вдоль улицы мелькали фигуры озабоченно суетившихся хозяекъ.
   Разговоръ на мгновенье прервался и тихо стало въ маленькой комнаткѣ съ невысокимъ потолкомъ, простымъ, некрашеннымъ поломъ и бѣлыми, чисто выштукатуренными стѣнами.
   Быстрѣе замелькала иголка въ нѣсколько крупныхъ, загорѣлыхъ рукахъ высокой, полной блондинки, необыкновенно симпатичной, съ ласково -- серьезнымъ выраженіемъ круглаго свѣжаго лица, съ умными сѣрыми глазами и яркимъ румянцемъ во всю щеку. Длинная распущенная коса, простая кретоновая юбка и бѣлая вышитая рубашка какъ нельзя лучше шли къ здоровой, чисто русской красавицѣ -- дѣвушкѣ. Рядомъ съ нею у открытаго окна полулежала обложенная подушками, въ старомъ кожаномъ креслѣ, Золотарева. Прошло около двухъ недѣль съ той ночи, когда ее въ обморокѣ привезъ къ Кологривовымъ, мужикъ чуть-было не переѣхавшій въ темнотѣ дѣвушку. За это время Евгенія Ивановна сильно измѣнилась: темныя тѣни налегли на ея блѣдное, восковаго цвѣта, лицо, глаза глубоко ввалились и лихорадочно горѣли, височныя кости рѣзко выдавались, обтянутыя влажною кожей, губы приняли синеватый оттѣнокъ, но въ то же время столько кротости, чего-то яснаго, примиряющаго было во взглядѣ, такимъ спокойствіемъ, глубокимъ миромъ вѣяло отъ всего существа умирающей, что видъ ея не производилъ обычнаго непріятнаго впечатлѣнія и, глядя на эту тихо угасающую жизнь, становилось грустно, но не тяжело. Любимое мѣсто Золотаревой было именно у этого окна, выходившаго въ небольшой садикъ, спускавшійся незамѣтно къ рѣкѣ, тогда какъ сбоку виднѣлся чистенькій дворъ съ различными хозяйственными постройками, а за нимъ пестрѣли нивы, извивалась вдали желтою лентой большая дорога.
   Цѣлые дни проводила она здѣсь, пригрѣтая солнечными лучами, въ какомъ то полудремотномъ состояніи, лѣниво слѣдя за толстенькою, коротенькою фигурой не по лѣтамъ подвижной, бодрой старухи Кологривовой, катающейся, словно шаръ, отъ дома къ погребу, курятнику, амбару, затѣмъ въ поле къ косцамъ, обратно въ кухню, успѣвавшей всюду заглянуть, все подмѣтить, гдѣ нужно помочь, а гдѣ разбранить, и все это съ добродушно -- веселымъ видомъ. Ей доставляло большое удовольствіе смотрѣть, какъ Прасковья Васильевна кормитъ свое пернатое царство, налетавшее, обступавшее ее съ громкими криками, причемъ нѣкоторыя изъ куръ взлетали ей на плечи, клевали прямо изъ рукъ; съ удовольствіемъ наблюдала она, какъ старушка доитъ коровъ, терпѣливо толкуетъ съ бабами, пришедшими попросить лекарствица или просто совѣта, а то продать лишній десятокъ яицъ, фунтикъ -- другой масла. Вотъ она, вздернувъ на крошечный носикъ громадные очки въ мѣдной оправѣ, съ сосредоточенно серьезнымъ выраженіемъ лица вяжетъ носки своему Сашѣ, перешиваетъ изъ старенькаго какому-нибудь крестнику или крестницѣ, которыхъ у нея было чуть не все село. Но чаще всего устремлялся взглядъ Евгеніи Ивановны въ ту сторону, гдѣ теперь по цѣлымъ днямъ звенѣли косы, раздавались веселыя пѣсни, двигались пестрыя толпы косцевъ. между которыми ясно выдѣлялась высокая, плечистая фигура Кологривова, работавшаго не хуже любого мужика. Когда же вечеромъ возвращался онъ домой и еще издали несся его сильный, звучный голосъ, Золотарева невольно какъ бы оживала при видѣ его энергичнаго, выразительнаго лица, усталаго, потнаго, но полнаго довольства, счастья трудового человѣка, предвкушающаго заранѣе отдыхъ, и ей самой легче, свѣтлѣе становилось на душѣ, словно она заражалась тою жизненностью, тѣмъ избыткомъ силъ, здоровья, которыя такъ и били въ немъ. Полная горечи, отчаянія, вполнѣ разбитая и нравственно, и физически, очутилась она вдругъ у Кологривовыхъ, принявшихъ ее, какъ родную, отнесшихся къ ней съ глубокимъ сердечнымъ участіемъ, радушно пріютившихъ ее одинокую, умирающую. Она мгновенно перенеслась въ совершенно другую атмосферу, близкую, родную ей и, если силы ея уже не возстановлялись болѣе и она замѣтно гасла, за то снова улеглись поднявшіяся за послѣднее время тяжелыя, мрачныя чувства, затихла горечь, вернулся тотъ миръ, то спокойствіе, которыя были ей теперь всего необходимѣе, всего дороже. Сегодня, утромъ, у нея снова хлынула горломъ кровь и теперь она чувствовала себя сильно ослабѣвшею, хотя, помимо увеличивающейся слабости, у нея ничего не болѣло, даже грудь перестала ныть, только явилась въ ней какая-то странная пустота и по временамъ не хватало воздуха для дыханія. Весело распѣвала канарейка въ своей высоко подвѣшенной клѣткѣ; слегка раскачиваясь, мѣрно шелестили вѣтви развѣсистаго клепа у окна, теплый вѣтерокъ, раздувая старенькія кисейныя занавѣски, доносилъ душистый запахъ свѣжаго сѣна. Съ наслажденіемъ вдыхая его, сидѣла дѣвушка молча, опустивъ на колѣни свои прозрачныя руки, словно очарованная этимъ лѣтнимъ вечеромъ, задумчиво любуясь зеленымъ просторомъ полей, разбѣжавшихся до самаго горизонта, гдѣ темнѣла зубчатая полоса лѣса, затягивавшагося легкою дымкой тумана, рядами темныхъ избушекъ, виднѣвшихся за оврагомъ, словно на ладони, съ скромно бѣлѣющею церковью по серединѣ, крестъ которой ярко сверкалъ въ синей вышинѣ.
   -- Слушала я, слушала вашъ разсказъ про дѣтство, духовное училище, про вашу жизнь здѣсь, знакомство съ Александромъ Дмитріевичемъ... и хорошо, и грустно какъ-то стало мнѣ... тихо проговорила вдругъ Золотарева, повернувшись въ сторону блондинки.-- Вѣдь, есть же такія цѣльныя личности, цѣльныя, здоровыя натуры!
   -- Ну, вотъ! Ужь кому, кому, только не вамъ бы это говорить! Живо воскликнула Власова, поднимая голову отъ работы.-- И что вы нашли въ насъ особеннаго, не понимаю! Одно развѣ только, что, живя сами, не забываемъ и другихъ. Такъ это -- не велика еще заслуга, не велико достоинство; это не то, что всю свою жизнь, всѣ свои силы положить на ближнихъ, пожертвовать ради ихъ своимъ личнымъ счастьемъ, какъ это сдѣлали вы, напримѣръ.
   -- Тѣмъ лучше, если можешь совмѣстить личное счастье съ пользой для другихъ... если ваша дѣятельность не стоитъ намъ особенныхъ усилій, а вытекаетъ прямо изъ потребностей вашей натуры, составляетъ съ нею какъ бы одно органически цѣлое... Тогда, и только тогда возможна та душевная гармонія, то спокойствіе, удовлетворенность, безъ которыхъ невольно слабѣютъ, падаютъ силы, энергія...
   -- Пожалуй, отчасти вы правы, задумчиво проговорила Оленька, машинально разглаживая на колѣняхъ шитье.-- Разумѣется, мнѣ въ сто разъ легче возиться съ грязными ребятишками, толковать съ неразвитыми, глупыми бабами именно потому, что я привыкла къ этому съ дѣтства и мнѣ не надо насиловать себя, бороться съ чувствомъ брезгливости или поддѣлываться подъ ихъ языкъ. Точно также и Саша вполнѣ счастливъ здѣсь потому, что бросилъ службу и пошелъ пахать землю не изъ одной идеи, а, главнымъ образомъ, вслѣдствіе искренняго влеченія къ деревнѣ съ ея здоровымъ трудомъ и отвращенія къ полуголодному прозябанію мелкаго чиновничества, задавленнаго, угнетеннаго тысячью требованій такъ называемой культурной городской жизни.
   -- Да! Подвижничество мало кому по плечу, по прежнему, едва слышнымъ голосомъ подхватила Евгенія Ивановна.-- Человѣческая натура такъ слаба, несовершенна, что чѣмъ выше взлетѣлъ, тѣмъ сильнѣе, пожалуй, потянетъ потомъ внизъ... Получи я другое воспитаніе, вырости при иныхъ условіяхъ, во мнѣ тоже было бъ меньше восторженности, наклонности къ идеализаціи и больше практичности, умѣнья примѣняться къ средѣ... Я бы не узнала тогда такихъ разочарованій, горькихъ минутъ и навѣрно была бы теперь счастливою, здоровою, какою, Богъ дастъ, вы будете въ мои годы...
   Въ добрыхъ глазахъ Власовой мелькнуло выраженіе глубокаго участія; схвативъ холодные пальцы больной, она крѣпко сжала ихъ въ своей теплой, сильной рукѣ.
   -- Не думайте, что я такъ не хочу умирать или же боюсь смерти... продолжала та, слегка отвѣчая на пожатіе молодой дѣвушки.-- Нѣтъ... теперь мнѣ легко умереть и безъ нетерпѣнія, но и безъ страха, спокойно жду я развязки, которая уже близка.
   -- Зачѣмъ вы это говорите?! съ грустнымъ укоромъ воскликнула Оленька.-- Вы сами знаете, чувствуете, насколько близки, дороги стали вы намъ. Мы всѣ трое полюбили васъ за это короткое время, словно родную. Здѣсь, гдѣ за вами будутъ такъ ухаживать, такъ любить васъ, вы должны поправиться и прожить долго, долго. Вы еще молоды! Подумайте, сколько добра, пользы можете вы принесть людямъ! Наконецъ, вы намъ просто необходимы. Я все это послѣднее время ломала себѣ голову, какъ мнѣ быть съ школой. Такъ тяжело уступить свое мѣсто совершенно чужой, быть можетъ, неопытной или, еще хуже, безсердечной, съ дурнымъ характеромъ, которая не полюбитъ моихъ бѣдныхъ ребятишекъ, привыкшихъ къ ласковому обращенію, доброму слову! Удержать же это мѣсто за собою, выйдя замужъ... боюсь, не справлюсь. Теперь же все можетъ уладиться самымъ прекраснымъ образомъ. Саша хорошъ съ инспекторомъ; стоитъ ему попросить и васъ назначатъ на мое мѣсто учительницей въ нашемъ селѣ, я же обѣщаюсь быть вамъ вѣрною помощницей. Вотъ-то мы славно заживемъ, чудо!.. Ну, скажите, развѣ я не хорошо придумала, скажите, развѣ у васъ хватитъ духа отказаться и еще огорчать насъ, толкуя про какую-то развязку?!..
   -- Нѣтъ... нѣтъ, разумѣется, нѣтъ... улыбаясь сквозь слезы, отвѣтила Евгенія Ивановна, и вдругъ крѣпко, порывисто притянула къ себѣ дѣвушку.-- Спасибо, спасибо вамъ, голубка, спасибо за все, прошептала она прерывающимся голосомъ.-- Да вознаградитъ васъ Господь за вашу доброту... и если правда, что благословеніе умирающихъ приноситъ счастье... вы должны, вы будете счастливы.
   -- Вотъ видите какая вы, опять! взволнованно прервала Власова, напрасно стараясь принять шутливый тонъ.
   -- Нѣтъ... нѣтъ... Зачѣмъ обманывать другъ друга?!.. тихонько покачала та головой.-- И вы, и я, мы всѣ видимъ, что конецъ близокъ... Что жь, я готова... Ахъ, дорогая моя, нѣтъ страданій ужаснѣе, какъ умирать съ горечью, озлобленіемъ въ сердцѣ, умирать одинокой, всѣми оставленной... Теперь же я спасена отъ этой муки!.. Благодаря вамъ троимъ, пріютившимъ, обласкавшимъ меня, я снова счастлива, снова успокоилась... все забыла, простила, и теперь умираю въ мирѣ...
   Сильно закашлявшись, она затѣмъ смолкла и откинулась на спинку кресла съ утомленнымъ видомъ. Оленька, отвернувшись, тихо, неслышно плакала.
   -- Ну вотъ, и я! Умылся, переодѣлся и словно другимъ человѣкомъ сталъ, усталость какъ рукой сняло! весело прозвучалъ вдругъ голосъ Кологривова, и на порогѣ сосѣдней комнаты появилась его плечистая, рослая фигура въ красной кумачевой рубашкѣ, отъ которой казалось еще темнѣе смуглое лицо, съ живыми, черными глазами, такъ и сверкавшими изъ подъ шапки густыхъ, вьющихся волосъ.-- Какъ же вы себя чувствуете, Евгенія Ивановна? продолжалъ онъ подходя къ ней, въ то время какъ Оленька, проворно отойдя къ окну, незамѣтно вытирала себѣ глаза.
   -- Какъ обыкновенно... ничего... дышать только тяжело... едва слышно отвѣтила Золотарева, съ усиліемъ приподнимая голову.
   -- На воздухъ бы вамъ надо, вечеръ чудесный, тепло, мѣняя тонъ, произнесъ Александръ Дмитріевичъ, озабоченно сдвинувъ брови.-- Да, чуть было не забылъ, какъ можно непринужденнѣе продолжалъ онъ,-- вернулся паренекъ, котораго я посылалъ въ Красныя Горки.
   -- Ну и что же? быстро спросила Евгенія Ивановна, слегка приподнимаясь съ выжидающимъ, нетерпѣливымъ видомъ.
   -- Говоритъ, отдалъ письмо въ руки самой барыни, отвѣта же, сказали, не будетъ, просили только, чтобы барышня написала, всѣ-ли вещи въ цѣлости получены. Желаютъ, значитъ, имѣть отъ васъ нѣчто въ родѣ росписки. Что и говорить, люди аккуратные, добавилъ отъ себя Кологривовъ, и въ голосѣ его невольно зазвучала горькая иронія.
   Еще болѣе поблѣднѣвъ, неслышно опустилась дѣвушка на подушки: сердце у нея больно, больно сжалось. Надъ этимъ письмомъ къ сестрѣ просидѣла она наканунѣ цѣлый вечеръ, выливъ въ немъ все, что оставалось въ ея сердцѣ нѣжности, чувства, трогательно прощаясь съ нею навѣки. Она твердо надѣялась получить отвѣтъ, конечно, измучилась бы, ожидая его, если бы не думала, что письмо еще не отправлено. И вотъ, оказывается, оно получено и... ни строчки, ни даже просто хоть ласковаго слова въ отвѣтъ, ничего, кромѣ требованія какой-то росписки, вызваннаго, очевидно, желаніемъ какъ-нибудь оскорбить людей, у которыхъ она нашла пріютъ. Подавивъ вздохъ, Золотарева закрыла глаза съ выраженіемъ страданія.
   -- Я предчувствовала, я заранѣе знала, что такъ будетъ, не выдержавъ, съ негодованіемъ воскликнула Оленька, вся даже вспыхнувъ.-- Не огорчайтесь, родная моя, не стоитъ! Признаться, я даже хотѣла отсовѣтовать вамъ писать имъ, да вотъ онъ помѣшалъ, и молодая дѣвушка кивнула въ сторону жениха.-- И что это за безсердечные, скверные людишки! Да развѣ можно считать такихъ родными! Ахъ, ужь, дѣлай тамъ ни дѣлай свои знаки, нетерпѣливо отмахнулась она отъ Кологривова,-- а я все-таки скажу: негодные это, черствые эгоисты, сухія, гадкія натуришки, не стоющія чувства, развѣ только презрѣнія!
   -- Нѣтъ, не браните ихъ... кротко, но твердо перебила ее Евгенія Ивановна.-- Богъ съ ними... Какихъ-нибудь два, три мѣсяца тому назадъ я завидовала, мучительно завидовала сестрѣ съ мужемъ, ихъ счастью, умѣнью устроить свою жизнь... потомъ... потомъ ясно увидѣла я, чѣмъ въ сущности, для чего живутъ они. и невольно явилось нѣкоторое презрѣніе... наконецъ, даже озлобленіе... Но теперь прошло!.. Не завидовать и не презирать, а жалѣть нужно такихъ людей... Бѣдные, бѣдные слѣпцы!.. И всѣ страданія свои, неудачи, всю свою одинокую безрадостную жизнь не промѣняла бы я на ихъ счастье и покой... Нѣтъ, нѣтъ, никогда!.. Лучше смерть, чѣмъ такая жизнь!.. Да, лучше смерть!.. уже едва слышно повторила она.
   На мгновеніе настала глубокая тишина, слышалось лишь прерывистое, тяжелое дыханіе больной.
   Въ эту минуту раздались за дверью мелкіе, скорые шажки; въ комнату, по обыкновенію, проворно вошла, почти вбѣжала старушка Кологривова.
   -- Чай готовъ, идите скорѣй! Поди и такъ заждались. Простите ужь, голубчики, захлопоталась совсѣмъ. Вѣдь, такую дурищу, какъ наша Лукерья -- поискать! Не присмотри только за ней, все прахомъ пойдетъ, торопливо заговорила она.
   -- А чтобы и прахомъ не шло, и покою вамъ больше было, возьмите другую. Сколько разъ я вамъ ужь это говорилъ, мамаша, замѣтилъ Александръ Дмитріевичъ.
   -- Покою! вотъ то же выдумалъ! обиженно отозвалась старушка.-- Что я больная или ужь дряхлая такая?! Еще погоди, голубчикъ, придетъ время, успѣю отдохнуть, да належаться въ могилѣ. Ну что, родная, какъ тебѣ, не получше-ли будетъ? обратилась она затѣмъ къ Золотаревой, заботливо наклоняя надъ ней свое румяное, свѣжее, какъ у молодой, лицо.-- Можетъ, вынесть тебя на крылечко, тамъ и чайку напьешься, а то хочешь, сюда принесемъ чашечку.
   -- Не хочется мнѣ ничего... тутъ такъ хорошо... да и ко сну что-то клонитъ... съ усиліемъ проговорила та.
   -- Ну и засни, Христосъ съ тобой! Ночь-то всю не спала, бѣдная, измучилась совсѣмъ. Чайку жь тебѣ оставятъ, и я съ тобой попозже выпью въ компаніи; теперь же надо бѣжать въ село. У Степановой съ старшимъ сынишкой опять что-то случилось, животъ, говорятъ, распухъ, по землѣ мальчишка катается, кричитъ, такъ прибѣгали звать. Вѣрно, какой-нибудь дряни наѣлся. Этакой народъ дуракъ! Говори ты илъ не говори, учи не учи, ничего не помогаетъ. Чистыя свиньи, прости Господи, жрутъ что попало!..
   -- Такъ и я съ вами, пора ужь домой, проговорила Оленька, складывая шитье, въ то время какъ живая старушка уже исчезла за дверями.
   -- Ну, ужь это дудки! схватилъ ее за руку Кологривовъ.-- Какія новости выдумала, двухъ словъ путемъ не сказали и прощай! Нѣтъ, сударыня моя, такъ не годится. А мы вотъ закусимъ немножко, напьемся вмѣстѣ чайку, потолкуемъ, а тамъ и Богъ съ тобой. Такъ ужь и быть, хоть усталъ, всѣ плечи отмахалъ себѣ, но провожу до села. Что подѣлаешь, сердце тоже, вѣдь, не камень, да и завтра ѣду въ городъ, когда еще увидимся!
   -- Тише, тише, шепотомъ прервала его невѣста,-- Евгенія Ивановна, кажется, заснула.
   На циновкахъ вышли они изъ комнаты и, осторожно притворивъ за собой дверь, прошли въ садъ, гдѣ на столѣ громко распѣвалъ самоваръ и дымилась чашка разогрѣтаго супа.
   Золотарева, однако, не спала, но такая слабость охватила все тѣло, что она не въ состояніи была пошевельнуться, сказать слово, хотя въ то же время отлично слышала и сознавала все происходящее кругомъ. Вотъ снова донесся до нея голосъ Александра Дмитріевича.
   -- Экая благодать, говорилъ онъ,-- тишина-то какая, а воздухъ!.. Не дышишь, пьешь его! Съ самаго дѣтства, помню, тянуло меня въ деревню; бывало, чуть праздникъ, такъ и наровишь какъ бы удрать изъ нашей тѣсной квартиры, подальше отъ вонючаго двора, пыльныхъ улицъ, за городъ, въ поле, въ лѣсъ!.. И никакими силами, никакими наказаніями не удержатъ меня; улучу минуту -- и поминай какъ звали. Позже же, гимназистомъ, студентомъ каждое лѣто уѣзжалъ къ кому-либо изъ помѣщиковъ на кондицію. И вотъ, наконецъ, исполнилась моя завѣтная мечта! Вольная птица, самъ себѣ хозяинъ, ни начальства, ни рутины, пошлости чиновнической лямки, свой уголъ, а скоро и молодая хозяйка! Это-ли еще не счастье! А какая возможность быть на каждомъ шагу дѣйствительно полезнымъ и словомъ, и дѣломъ. Чувствуешь, по крайней мѣрѣ, что не даромъ живешь, что нуженъ ты многимъ и многимъ. Одно ужь это сознаніе чего стоитъ!..
   -- А я такъ, признаюсь, подумать даже безъ ужаса не могу о городской жизни, весело отозвалась Оленька.-- И такъ еще удивительно, какъ я могла кончить курсъ духовнаго училища! За десять мѣсяцевъ, бывало, исчахну совсѣмъ, спичкой стану; только и жила, что каникулами. Даже проѣхаться въ городъ никакого удовольствія нѣтъ! Я тамъ самая несчастная, какая-то потерянная, и душно, и скучно, и холодно какъ-то! У всѣхъ такія суровыя, непривѣтливыя лица, всѣ смотрятъ другъ на друга съ недовѣріемъ, косятся, словно вотъ-вотъ залѣзутъ къ нимъ въ карманъ... То-ли дѣло здѣсь!.. Войдешь въ любую избу, вездѣ ты дорогой гость, вездѣ тебя встрѣчаютъ съ лаской, привѣтомъ. Послѣдній мальчишка, и тотъ тебя знаетъ, а ты его, и близокъ онъ тебѣ, свой.
   -- Да вотъ хоть бы мама! снова подхватилъ Александръ Дмитріевичъ,-- чего лучше примѣра! Вѣдь какъ убивалась она, когда я бросилъ службу, съ ума просто сходила, голодную смерть пророчила, измучилась сама, измучила меня, и будь въ ея власти, ни за что бы ни дала оставленныя мнѣ отцомъ три тысячи рублей. А теперь, счастливѣе ея женщины не найти! Послѣ сырости, тѣсноты городскихъ небогатыхъ квартиръ, попасть на такое раздолье! Привыкнувъ всю жизнь дрожать надъ лишнею ложкой масла, лишнимъ яйцемъ, имѣть большое хозяйство, и коровъ, и куръ, и гусей, очутиться владѣтельницей цѣлаго хуторка, повелительницей скотнаго и птичьяго царствъ, быть покровительницей и утѣшительницей безконечнаго числа глупыхъ ребятишекъ и не менѣе неразумныхъ бабъ, помогать, лечить, браниться съ ними, наконецъ! Чего же еще больше нужно?.. И я увѣренъ, что моя старушка не помѣняется теперь своею участью ни съ одною владѣтельною принцессой?
   Все это онъ проговорилъ слегка насмѣшливымъ тономъ, въ которомъ, однако, невольно пробивались задушевныя нотки глубокаго чувства къ матери и тихаго довольства судьбой.
   -- Но куда же ты, однако, завтра ѣдешь? спросила Оленька, наливая ему стаканъ чая.
   -- Въ городъ. Такая досада, слегка нахмурился онъ.-- Самая горячая, спѣшная пора, каждая минута дорога, а тутъ бросай все! Положимъ, матушка молодецъ, на нее можно положиться, за всѣмъ приглядитъ, присмотритъ, да и парни мои, грѣхъ пожаловаться, не лѣнтяи; но, вѣдь, лишняя пара рукъ ой, ой, ой, какъ дорога!
   -- Чего же ты въ такомъ случаѣ ѣдешь?
   -- Ужь, разумѣется, не по своей охотѣ. Вызываютъ въ мировой съѣздъ Антона Карягина. Помнишь, я тебѣ разсказывалъ, судился онъ съ помѣщикомъ Дементьевымъ изъ за потравы, будто бы, ржи. Чисто мошенническая продѣлка! Не доглядѣлъ мальчишка, зашли какъ-то двѣ коровы на помѣщичье поле; ихъ тотчасъ схватили, загнали да и выставили дѣло такъ, будто онѣ чуть-ли не все поле вытоптали. Этакая подлость! Нашъ же мировой судья, сама знаешь, съ Дементьевымъ первый другъ и пріятель, цѣлые дни и ночи напролетъ все вмѣстѣ винтятъ. Ну и порадѣлъ своему партнеру, приговорилъ Карягина къ штрафу, да еще къ какому! Въ цѣлыхъ двадцать пять рублей! А, какъ тебѣ правится?!.. Вѣдь, это... это чортъ знаетъ что такое! Для бѣднаго мужика полное разоренье!.. горячился Александръ Дмитріевичъ, съ силой ударяя кулакомъ по столу. Понятно, мы перенесли дѣло въ съѣздъ. Теперь вотъ надо ѣхать, помочь бѣднягѣ, быть его "аблакатомъ". И ужь я не я, а выиграемъ дѣло! Если жь, нѣтъ, дальше пойдемъ, хоть до сената, а ужь не допущу губить такъ цѣлую семью! Нѣтъ, погодите, господа, продолжалъ онъ, энергично грозя кому-то въ воздухѣ,-- не все вамъ обижать, да притѣснять людей! Постойте, голубчики, будетъ скоро и на нашей улицѣ праздникъ, пообрѣжемъ вамъ всѣмъ крылья! Дайте только выборовъ дождаться, такой сюрпризъ поднесемъ, чудо! Предсѣдателя по шапкѣ, половину членовъ тоже вонъ! Чисто выметемъ нашу управу.
   Лежа, не шевелясь, охваченная какой-то полудремотой, вполнѣ отдавалась Евгенія Ивановна очарованію лѣтняго вечера; на сердцѣ у нея было такъ тихо, спокойно, больная грудь ровно, незамѣтно поднималась, отблескъ потухающей зари набросилъ нѣжный румянецъ на исхудавшее, миніатюрное, какъ у ребенка, лицо, глаза же задумчиво были устремлены вдаль, гдѣ гасли, стирались одна за другою послѣднія розовыя грядки. Никогда еще. кажется, не былъ ей такъ дорогъ и милъ видъ неба, зелени; съ непонятнымъ для самой себя наслажденіемъ внимательно слѣдила она за плывущими, тающими облачками, мѣрно раскачивающимися вѣтками клена у окна, словно, все это видѣла она въ первый разъ; жадно прислушивалась къ монотонной пѣсенкѣ самовара, звону чайной посуды и. свѣжимъ голосамъ молодой парочки, продолжавшей весело болтать, попивая чаекъ. Но болѣе всего доставляла ей радости близость этихъ полныхъ жизни, здоровья существъ, передъ которыми была цѣлая жизнь труда, быть можетъ, лишеній, но за то и радостей, наслажденій любящихъ, честныхъ существъ, умѣющихъ исполнять свой долгъ и находить себѣ въ этомъ награду.
   -- Какъ тихо, какъ хорошо! прозвучалъ вдругъ послѣ минутной паузы голосъ Оленьки.-- Зачѣмъ только не у всѣхъ такъ легко на душѣ, какъ у насъ съ тобой! Зачѣмъ кругомъ столько горя, страданій?!.
   -- Зачѣмъ?!.. задумчиво повторилъ Кологривовъ.-- Таковъ великій, хотя и необъяснимый для насъ, законъ: гдѣ свѣтъ, тамъ и тѣнь, гдѣ радость, тамъ и страданье, гдѣ жизнь, тамъ и смерть!... Все это, очевидно, необходимо для высшей гармоніи, для высшей полноты и разнообразія жизни! Паша же задача, сколько есть силъ и умѣнья, бороться съ мракомъ и зломъ, въ какой бы формѣ они ни проявлялись, устраивать, по возможности, лучше свою жизнь и жизнь ближнихъ, облегчать ихъ страданія, горе, нужду и затѣмъ, не падая духомъ, стойко переносить то, избѣгнуть или предотвратить чего мы не въ состояніи. Главное же, должны помнить, что жизнь не шутка, не забава, но суровый, тяжелый долгъ, и что созданы мы не для наслажденій, но прежде всего для выполненія задачи, возложенной на каждаго изъ насъ, и что минуты радости, счастья не болѣе, какъ короткія паузы, данныя намъ для отдыха, чтобы, собравшись съ силами, мы снова готовы были на испытанія и борьбу. А потому будемъ работать, трудиться, когда нужно помогать, плакать съ ближнимъ, но и спокойно, безъ угрызеній отдаваться проблеску счастья, улыбнувшагося намъ, заключилъ онъ, привлекая и горячо цѣлуя свою невѣсту.
   -- Да, жизнь не шутка, а суровый долгъ, съ тихою улыбкой повторила про себя Евгенія Ивановна,-- а хорошо покончивъ свой урокъ, отдохнуть наконецъ, заснуть на вѣки, сознавая, что честно, насколько умѣлъ, исполнилъ свой долгъ и что болѣе сильные, быть можетъ, болѣе способные заступятъ твое мѣсто!.. Въ ея воображеніи встала фигура Александра Дмитріевича, полная жизни, здоровья съ глазами, сверкающими умомъ, энергіей спокойно, ласковое лицо Оленьки, такой ровной, сердечной, но, вмѣстѣ съ тѣмъ, полной нравственной силы; вспомнилось еще нѣсколько человѣкъ изъ молодежи, чуткихъ, отзывчивыхъ безъ излишней пылкости, восторженности. Можно умереть спокойно, когда кругомъ столько молодыхъ, честныхъ силъ...
   Будьте же счастливы, прошептала она, слѣдя за неясными очертаніями обнявшейся парочки, то пропадавшей въ тѣни кустовъ, то снова появлявшейся на лужайкѣ.-- Вамъ будетъ легче, нежели намъ... вы болѣе подготовлены къ жизни, борьбѣ, и вамъ не придется такъ насиловать себя, приносить такія жертвы!.. Будьте счастливы!..
   Между тѣмъ, незамѣтно надвигался мракъ, стирая очертанія предметовъ; гасли послѣдніе отблески зари; заснувъ, смолкло село; объятыя глубокою тишиной, безмолвно лежали кругомъ поля, луга; робко проскальзывая, вспыхивали одна за другой звѣдочки, проливая легкій, слабый свѣтъ, и громко звучалъ въ тепломъ воздухѣ хоръ кузнечиковъ, далеко разносился сильный, здоровый запахъ свѣжескошенной травы, медленно увядающихъ цвѣтовъ.
   Темно стало въ комнатѣ; тихо двигалась лѣтняя ночь и посреди окружающей тишины явственно слышался изъ сада легкій шепотъ двухъ голосовъ, прерываемый по временамъ звуками поцѣлуевъ.
   Вдругъ пронесся слабый вскрикъ или стонъ.
   -- Что это? испуганно встрепенулась Оленька, вздрогнувъ и насторожившись.
   -- Боже! послышалось едва слышно гдѣ-то по близости.
   -- Скорѣй, скорѣй! Это Евгенія Ивановна! И дѣвушка испуганно бросилась впередъ.
   -- Постой, быть можетъ, намъ почудилось, прислушиваясь, удержалъ ее за руку Кологривовъ.
   Дѣйствительно, снова все было тихо кругомъ, только за рѣкой громко пропѣлъ пѣтухъ.
   -- Да, намъ, вѣроятно, показалось, она спитъ, прошептала Оленька, подойдя къ окну и осторожно заглянувъ въ него. Нѣжный свѣтъ поднимающейся на горизонтѣ луны, пробравшись сквозь вѣтви деревьевъ, прорѣзалъ комнату воздушною полосой, задѣвъ блѣдное лицо Золотаревой, откинувшейся на спинку кресла съ выраженіемъ глубокаго мира, тихаго, безмятежнаго спокойствія; глаза ея были закрыты, на губахъ играла легкая, кроткая улыбка; очевидно, она спала.
   Но когда Александръ Дмитріевичъ, проводивъ Оленьку, вошелъ затѣмъ съ матерью въ комнату Евгеніи Ивановны, передъ ними лежалъ уже стынущій трупъ.

Елена Зеландъ.

"Русское Богатство", No 2, 1889

   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru