"Черный ангел: Фантастика Серебряного века. Том IV": Salamandra P.V.V.; 2018
Федор Зарин-Несвицкий
ЛОЖА ХИРАМА
I
Был 1796 год. Императрица Екатерина заметно постарела и одряхлела. Несмотря на всю ее выдержку, это бросалось в глаза. На торжественных приемах, в церкви, она заметно уставала. Все реже и реже сзывались гости в Эрмитаж. Характер императрицы тоже сильно изменился: она сделалась подозрительна. Эго была уже не та государыня, которая тридцать лет тому назад созывала депутатов и составляла для них "Наказ". Теперь она тревожно присматривалась к русскому обществу, ей всюду чудились якобинцы. Державин едва не попал в опалу за переложение в стихи одного псалма Давида; Радищев жестоко пострадал за свое "Путешествие из Петербурга в Москву"...
Буря французской революции, страшный 93-й год повергла в смятение венценосцев Европы, в их числе и Екатерину. Кроме того, тяжелой утратой была для нее смерть Потемкина. Все, что было сделано в ее царствование блестящего и великого, все было связано с именем этого замечательного человека. Она не переставала оплакивать его. Она отлично понимала, что она потеряла с ним, и притом, хотя страсть ее продолжалась только два года, ее сердце хранило память о том, чем он был для нее, как для женщины, в расцвете ее сил. Никакая привязанность, никакое новое увлечение никогда не могли вполне вытеснить из ее сердца ее друга, и никогда он не терял своей власти над ее волей и умом. Она сохраняла к нему какой-то культ. И даже Зубов, молодой красавец, последняя, почти больная страсть императрицы, только со смертью Потемкина почувствовал себя полным властелином над сердцем Екатерины, хотя никогда не мог приобрести влияния на ее ум.
Несмотря на такое настроение в наступившую старость, изредка императрица словно молодела, жизнь ярко вспыхивала в ней, и ее изумительный темперамент побеждал и старость и недуги. Тогда устраивались карусели, спектакли, вечера. Бывало, что государыня сама приглашала гостей к кому-нибудь из близких придворных.
В один из обычных вечеров у императрицы, в ее собственных покоях, за игрой в вист, государыня была особенно весела. Ее партнером был ее любимец, известный острослов Нарышкин, а остальные двое -- князь Платон Зубов и князь Бахтеев, человек, который, по словам Екатерины, преследовал в жизни только одну цель -- разориться и, несмотря на все усилия, не мог достигнуть ее.
-- Я слышала, Никита Кириллович, что вы на той неделе хотите у себя маскарад устроить, -- с улыбкой обратилась государыня к Бахтееву.
-- Как же, ваше величество, -- ответил Бахтеев, совершенно не предполагавший никакого маскарада.
-- Как это хорошо! -- оживленно произнесла Екатерина. -- Ну, мы повеселимся...
-- Ваше величество, да неужли! -- радостно воскликнул Бахтеев. -- Да за такое счастье...
Императрица ласково улыбалась.
Ровно в десять часов она встала, дружески поклонилась гостям и в сопровождении Зубова прошла во внутренние покои.
С этого же дня князь Бахтеев стал готовиться к балу, который он хотел обставить самой безумной роскошью, какую только может представить фантазия.
II
Князь Никита Кириллович был вдовец. Его единственная дочь Варенька славилась своей красотой. Недавно ей исполнилось семнадцать лет, и она была пожалована во фрейлины. Самому князю едва исполнилось сорок лет, а на вид было и того меньше. Он любил хорошо пожить и считался завидным женихом. Но, видимо, не имел ни малейшего желания связывать себя.
Приготовления к балу велись, под его личным наблюдением, с лихорадочной поспешностью. Его дворец на Мойке чистился и снаружи и внутри. Князь опустошил все свои оранжереи в Москве и Петербурге. Из кладовых доставали заветное золото и серебро. Прибор для императрицы с ее брильянтовым вензелем был специально заказан князем. Список приглашенных был составлен с строжайшим выбором из числа лиц, приятных императрице, и своевременно вручен Зубову.
Императрица, не желая стеснять общего веселья, приказала, чтобы начали бал, не ожидая ее, и при ее входе не снимали масок.
Зная привычку императрицы нигде не засиживаться после десяти часов, князь разослал приглашения к шести часам.
Ноябрьский день короток. От самого начала Невской перспективы князь шпалерами расставил своих гайдуков с факелами. По всему пути следования были поставлены столбы, перевитые цветными гирляндами, увенчанные орлами и украшенные щитами с горящим вензелем "Е. II".
Многочисленные и разнообразные экипажи, сопровождаемые форейторами, со всех сторон тянулись ко дворцу Бахтеева; на фасаде дворца ярко горел вензель императрицы и вокруг него красовалась из цветных фонарей надпись: "Бессмертная". Толпы народа издали любовались сказочным зрелищем. Среди двух рядов лакеев гости подымались по мраморной лестнице, покрытой пушистым ковром.
Чудное и живописное зрелище представляли эти рыцари, пажи, пастушки, бедуины и прочие и прочие, беспрерывной вереницей подымающиеся среди редких цветов, отражающиеся в великолепных венецианских зеркалах.
Князь встречал гостей в маленькой гостиной. Гости проходила мимо него, молча кланялись ему и клали на золотое блюдо, стоявшее рядом на маленьком столике, особые, приложенные к пригласительным билетам, карточки.
В зале уже играл струпный оркестр князя. Но ожидание императрицы всех волновало, и веселье плохо ладилось.
Наконец, в восьмом часу, грянул военный оркестр, поставленный князем у начала Невской перспективы, "Славься сим, Екатерина!", раздались крики "ура". Князь выскочил на улицу.
В маленьких санях ехала императрица со своим генерал-адъютантом, князем Зубовым; за ними следовала еще сани, и князь с удивлением узнал цесаревича Павла Петровича с сыном Александром.
У подъезда снова заиграла музыка. С треском взлетели ракеты, и торжествующий князь, с непокрытой головой, в голубом камзоле, подбежал к саням государыни.
III
Между двух рядов почтительно склонявшихся замаскированных гостей государыня шла, взяв под руку Бахтеева, за нею следовал князь Зубов в атласном фиолетовом камзоле, с брильянтовой звездой и осыпанным брильянтами портретом императрицы на груди. За ним, пофыркивая носом, хмуря брови, в тяжелых ботфортах со шпорами, шел великий князь рядом с сыном. Юный девятнадцатилетний Александр был одет так же неуклюже. На его прекрасном лице, обрамленном мягкими золотистыми кудрями, лежало выражение неловкости и принужденности.
Великий князь Павел Петрович буквально ненавидел всех близких к матери лиц. Особенно ненавистен был ему наглый Зубов.
Он сегодня по делу приехал с сыном к матери. Ему были нужны деньги. Мать обещала ему денег, но позвала с собой к Бахтееву. Предложение было сделано в такой форме, что отказаться не было возможности.
На него смотрели с особенным любопытством. Его несчастная судьба, легенды, ходившие об его рождении, сам характер его и даже наружность, -- все давало обильную пищу разговорам.
Чем ближе стоял кто-либо к большому двору, тем с большим пренебрежением относился к цесаревичу, конечно, насколько это было допустимо в том кругу. Было заметно, что невнимательность к великому князю нисколько не трогала императрицу.
С тех пор, как Александр вышел из детского возраста и черты его характера уже ясно обозначались, -- характера, по- видимому, не похожего на отцовский, -- отношение государыни к сыну стало еще холоднее и приобрело даже как будто оттенок враждебности. Имеющие очи смотрели и делали свои выводы. Зато и не было ни одного придворного, который не выказывал бы себя самым преданным слугой юного Александра, игнорируя его отца.
Великий князь, со свойственной ему подозрительностью, болезненно изощренной, все это видел и еще больше замкнулся у себя в Гатчине, бывая у матери только по необходимости. Но все же некоторых лиц при дворе матери он выделял. К числу таких он относил и князя Никиту Бахтеева, всегда сдержанного, корректного по отношению к нему и сумевшего сохранить при дворе полную независимость взглядов и поступков.
Во всяком случае, к нему было Павлу Петровичу менее неприятно поехать, чем к кому-либо другому, но все же неприятно.
Императрица прямо прошла в танцевальную залу, где в алькове, пышно убранном редкими цветами, стояло для нее высокое, вроде трона, кресло под малиновым, затканным золотыми орлами балдахином.
Императрица опустилась в кресло. За него стал князь Зубов, справа -- Павел, слева -- Александр.
Она дала знак рукой, -- заиграла музыка, и танцы начались. Сам князь стоял невдали от императрицы, не спуская с нее глаз. Ему очень хотелось подвести к ней Вареньку, но он не смел, помня категорически выраженное императрицей желание сохранить неприкосновенной тайну маски.
Государыня с тихой улыбкой следила за молодыми, грациозными фигурами танцующих. Порой лицо ее принимало задумчивое выражение. Быть может, она вспоминала такие же маскарады давно-давно, больше сорока лет тому назад, при дворе ее тетки Елисаветы, когда она была еще так молода, когда ее, гонимую принцессу, любили за красоту и молодость... Вспоминала свою первую любовь... Салтыкова...
Вдруг императрица вздрогнула, словно от неожиданного прикосновения, и тревожно повернула голову.
Из-за колонны, увитой цветами, прямо на нее глядели темные, пронизывающие глаза. Она заметила острую, высокую шапку с яркими золотыми звездами и темный, широкий балахон.
Она недовольно отвернулась. Но через несколько минут снова почувствовала то же беспокойство, опять повернула голову и опять увидела те же глаза, остроконечную шапку и темный балахон.
Это становилось несносно. Государыня напрягла всю свою волю, чтобы сдержать, под сотнями наблюдающих ее глаз, рвавшееся наружу раздражение. Через несколько минут она почувствовала как бы успокоение. Невольно повернувшись, она уже никого не увидела за колонной.
Не она одна обратила внимание на человека в костюме мага.
Еще раньше ее все признаки раздражения проявлял великий князь Павел. Он нетерпеливо стучал шпорами, и его большие голубые глаза сверкали гневом. Он едва сдерживал себя. Глаза мага беспокоили его, и их упорный взгляд он находил дерзким.
Танцы продолжались.
Между тем, возбудивший неудовольствие высоких гостей маг скользнул за колонну и с пытливым любопытством разглядывал гостей. Наконец он как будто нашел, кого искал, и медленно начал пробираться к одной из танцующих пар. Эта пара давно уже обращала на себя внимание своим изяществом. Грациозная турчанка и рыцарь в серебряных доспехах, с золотыми шпорами. Легкая полумаска, как забрало, скрывала его лицо.
Маг остановился и ждал, когда они после фигуры вернутся на свое место. Когда рыцарь усаживал свою даму, маг тихо наклонился к нему и едва слышно прошептал: "Макбенак". Рыцарь быстро и с удивлением оглянулся и в ту же минуту почувствовал в своей руке записку. Но прежде, чем он успел что-либо сказать, маг исчез. Рыцарь инстинктивно сжал в руке записку и сунул ее за перчатку.
Танец кончался. Рыцарь стал на одно колено, поцеловал у своей дамы руку и отошел в сторону. Гости смешались в толпу. Рыцарь, видимо, торопясь прочесть таинственную записку, поспешил выйти из залы. Но в ту минуту, когда он выходил в одни двери, в другие входил его двойник. Такого же роста, такой же стройный рыцарь в серебряных доспехах и золотых шпорах.
Первый рыцарь, выйдя из толпы, прошел несколько комнат и наконец нашел укромное местечко в угловом фонаре, нежно освещенном голубыми лампионами. Здесь он торопливо вынул записку и развернул ее. Сперва он словно не верил своим глазам, потом поднес ее ближе к свету и наконец с полным недоумением опустил руку.
IV
На записке было изображено:
-- Господи! Что же это? -- вслух произнес рыцарь.
Он был сильно взволнован. Какая тайна скрывалась в этой записке? Кому она была предназначена? Что значило таинственное слово, произнесенное кем-то ему на ухо? Рыцарю стало душно. Он оглянулся кругом. Никого. Тогда он торопливо снял маску и открыл молодое лицо с резкими и правильными чертами, с выражением решимости и сдержанной силы.
Он снова внимательно посмотрел на записку.
"Меня приняли за другого", -- решил он наконец.
Он встал, надел маску и направился к выходу, в задумчивости вертя записку между пальцами... И вдруг на пороге столкнулся со своим двойником. Впечатление было столь сильно и неожиданно, что оба с легким возгласом сделали шаг назад. Несколько мгновений они стояли неподвижно друг перед другом, и каждому, наверное, казалось, что он стоить перед зеркалом. Оба стройные, одного роста, оба в серебряных латах, даже маски имели тот же серо-стальной цвет.
Второй рыцарь наконец пришел в себя.
-- Мой двойник, благородный рыцарь, разрешит ли мне войти? -- спросил он с учтивым поклоном.
Первый сделал шаг назад и, так же учтиво кланяясь, ответил:
-- Я буду очень рад, если мой двойник, благородный рыцарь, разрешит мне остаться тоже здесь и разделить с ним общество.
Рыцари снова поклонились друг другу. Второй вошел и опустился на маленький диван с видом усталого человека. Первый сел против пего на бархатную скамейку. Несколько минут продолжалось молчание. Наконец второй рассмеялся искренне и чистосердечно и произнес:
-- Дорогой рыцарь, я узнал вас и, хотя на маскарадах не принято говорить этого, но я не хочу притворяться. Я узнал вас. Но, -- быстро добавил он, заметив нетерпеливое движение собеседника, -- слово рыцаря, -- я никому не выдам вашей тайны и без вашего позволения не произнесу вашего имени даже наедине с вами.
Первый рыцарь серьезно взглянул на него и ответил:
-- Благодарю за откровенность. Ваше замечание вполне естественно. Но я не хочу быть узнанным наполовину. Если вы действительно узнали меня, я разрешаю вам назвать меня, и если вы не ошибетесь, я сниму маску.
-- Я не ошибусь, -- уверенно произнес второй, -- вы -- поручик Кавалергардского полка князь Арсений Кириллович Шастунов.
Едва он договорил последнее слово, как князь Арсений открыл свое лицо.
-- Вы правы, -- сказал он. -- Как вы узнали меня?
-- По глазам, князь, и по голосу, -- ответил второй и продолжал: -- Но рыцарь должен поднять забрало, говоря с другим рыцарем, поднявшим его.
С этими словами он сдернул маску, и Шастунов увидел перед собой энергичное бледное лицо с проницательными, серыми, холодными глазами, с резко очерченными, твердыми губами. Было что-то властное в его серых глазах, в повороте его головы, в интонации голоса.
-- А чтобы не оставлять вас в недоумении, -- продолжал он, -- я вам тоже назовусь. Я -- князь Александр Юрьич Бахтеев, племянник нашего амфитриона, князя Никиты; третьего дня я вернулся из Лондона, куда ездил на несколько дней после шестимесячного отпуска из посольства. Теперь я отозван оттуда, и вчера... Боже, что это такое? -- вдруг в сильном волнении прервал он себя, быстро наклоняясь.
Шастунов тоже нагнулся. На полу лежал беленький треугольник. Это он уронил полученную им записку. Молодой Бахтеев быстро поднял ее.
-- Это моя записка, -- проговорил князь Шастунов, протягивая руку.
-- Простите, -- слегка вспыхнув, ответил Бахтеев, подавая ему записку.
Неожиданная мысль вдруг поразила Шастунова. Одинаковые костюмы, волнение Бахтеева при одном взгляде на эту записку... Не ему ли предназначалась она?
Под влиянием этой мысли Шастунов решительно протянул записку Бахтееву и сказал:
-- Князь, я получил эту записку странным образом сегодня во время танцев от человека, которого я даже не мог рассмотреть. Кажется, он был в костюме мага. Этот человек прошептал мне в ухо какое-то дикое слово. Как оно? -- мак... мах...
-- Макбенак, -- порывисто произнес Бахтеев.
-- Да, да, но откуда вы знаете? -- с глубоким удивлением спросил Шастунов.
Но Бахтеев его уже не слушал. Он с жадным любопытством читал записку. Он быстро встал. Вид его поразил князя Арсения. Бахтеев побледнел; брови его нахмурились. Несмотря на все усилия, было заметно, что он сильно взволнован.
-- Так. Пора, -- проговорил он вполголоса. -- Игра началась...
Князь Шастунов с удивлением смотрел на него. Бахтеев опомнился.
-- Князь, конечно, это останется между нами, -- начал он. -- Записка предназначалась мне... Вы внушаете мне доверие... Можете вы помочь мне сегодня ночью?
Таинственность приключения, располагающая наружность Бахтеева, любопытство, все вместе заставило князя Шастунова пылко воскликнуть:
-- Когда угодно!
Александр Юрьич крепко пожал ему руку.
-- Я все объясню вам потом, а теперь пора в залу.
-- Да, пойдем, -- ответил Шастунов.
Но едва они двинулись, как послышались резкие, характерные шаги, сопровождаемые звоном шпор, и высокий крикливый голос.
И, прежде чем Шастунов успел что-либо сообразить, Бахтеев толкнул его за трельяж и сам стал рядом с ним, судорожно сжимая его руку.
И было пора.
В дверях показалась фигура великого князя Павла Петровича, рядом с магом.
Переступая порог, великий князь гневно кричал:
-- Oh! Mon astrologue! C'est trop! Voyz avez l'air d'un charlatan! Parbleu!..
-- Monseigneur, -- раздался в ответ спокойный и уверенный голос, -- vous trompez {Oh! Monastrologue!.. trompez -- Ах! Мой астролог! Это слишком! Понимаете, вы выглядите, как шарлатан! Черт побери!.. -- Монсеньор, вы ошибаетесь (фр.).}.
Молодые люди боялись дышать, стоя за своим трельяжем.
Великий князь тяжело опустился на диван. Астролог почтительно стоял перед ним, слегка наклонив голову и вертя в руках черную палочку с инкрустацией слоновой кости.
V
Павел нетерпеливо ударял тяжелой перчаткой по ботфорте и высоким крикливым голосом говорил (разговор все время велся по-французски):
-- Ну, господин колдун, я вас держу наконец. Я не позволю меня дурачить.
-- Монсеньор, -- ответил незнакомец, -- мы никого не дурачим, и было короткое время, когда граф Северный посетил Париж {Под именем Comte du Nord великий князь Павел путешествовал с супругой по Европе (Здесь и далее прим. авт. ).}, он имел больше доверия к рыцарям Кадоша {Кадош значит -- "избранный". Высокая степень в иерархии масонства.} и Розового Креста {Это восемнадцатая степень старого и принятого Шотландского устава. Рыцари Розового Креста, князья Розенкрейцеров, не имеют, между прочим, ничего общего с каббалистической и алхимической сектой Розенкрейцеров. Эту степень считают nec plus ultra (высшая, предельная точка, букв. "дальше некуда" -- лат .) масонства.}.
-- Розенкрейцеры, -- воскликнул Павел, порывисто вскакивая с места.
-- Великий рыцарь Кадоша. Великий избранник. Это он, он, -- едва слышно прошептал с трепетом и благоговением Бахтеев.
Несколько мгновений Павел молчал.
Потом тихо проговорил:
-- Рыцари Розового Креста -- действительно рыцари.
Глаза незнакомца сверкнули.
-- Благодарю, монсеньор, -- с поклоном ответил он, -- а чтобы вы не сомневались, кто я, взгляните на эту пламенеющую звезду.
С этими слонами он протянул свою палочку, и вдруг на ее конце ослепительно засияла маленькая треугольная звезда.
Незнакомец снял маску и показал свое тонкое, бледное лицо с большими черными глазами, с выражением непреклонной воли и сосредоточенной мысли.
-- Мы видались с монсеньором в Париже, в ложе Королевской арки. Я приехал сюда несколько дней тому назад и был представлен ко двору ее величества под фамилией шевалье де Сент-Круа, эмигранта. Но я не эмигрант. У меня иные цели...
Павел овладел собой.
-- Чего же вы хотите? Зачем весь вечер вы так упорно следили за мной? Зачем вы так дерзко и настойчиво глядели на императрицу? Что видели вы?
Все эти вопросы великий князь произнес, не останавливаясь.
-- Я видел смерть за плечами императрицы, -- слегка понизив голос, ответил шевалье.
При этих словах сильная бледность покрыла лицо будущего императора.
Неподвижно смотрел он на таинственного рыцаря Кадоша.
-- Это мистификация, -- произнес он наконец, овладевая собой. -- Императрица здорова, как никогда. Она бодра и свежа.
-- Дни императрицы сочтены, -- уверенно повторил маг.
-- Чего же вы хотите от меня? -- гордо спросил Павел.
Рыцарь Кадоша помолчал и затем тихо начал:
-- Монсеньор, вы всегда сочувствовали нам. Наши благородные цели всегда находили отклик в вашей рыцарской душе. И если вы до сих пор не соглашаетесь стать верховным князем...
-- Тсс! Молчите! Ни слова! -- нервно перебил его Павел, протягивая руку.
Маг поклонился и продолжал:
-- Так было несколько лет тому назад. С тех пор произошли великие события. Началось пробуждение народов. Граф Северный едва ли забыл наши предсказания в Париже.
Павел молча наклонил голову.
-- И когда бур я народного гнева опрокинула трон Людовика XVI, когда властители Европы почувствовали, что и их троны в опасности, тогда, монсеньор, начались гонения на нас, вольных каменщиков. И что же мы видим, монсеньор? -- продолжал этот странный человек. -- Нас стали травить! Нас, монсеньор, нас! Елисавета Португальская отдала нас в жертву всем ужасам инквизиции! Немногие успели спастись в Америку. Фердинанд VI объявил нас врагами церкви и династии в всех осудил на смертную казнь! Франц II требует закрытия всех ваших лож в Германии! А ведь император Франц II был нашим, как и вы, монсеньор... Вы хорошо знаете, как относится к нам ваша августейшая мать... Об Италии что же говорить... Мы ютимся в Ганновере и Брауншвейге... Правда, у нас есть место во Франции и Англии, но ведь наш вольный союз интернационален. Как русский масон переселится в Англию? Разве это так просто?.. И вот, монсеньор, я от имени четырех великих лож приехал в Россию, зная, что дни императрицы сочтены...
-- И вы, -- угрюмо прервал его Павел, -- видя во мне будущего императора, заранее хотите испросить от меня отмену всех стеснительных мер, принятых моею матерью против масонов. Так? Не правда ли?
-- Почти так, монсеньор. Мы хотели убедиться, сохранили ли вы свои симпатии к нам и не начали ли видеть в нас, подобно нашему недавнему брату Францу II, мятежников и врагов.
-- Я верю вам, -- коротко ответил Павел.
Верховный князь несколько минут пристально всматривался в лицо Павла и потом сказал:
-- Мы тоже верим вам, монсеньор, и тоже поможем вам.
-- Вы? Мне? -- с удивлением и неудовольствием произнес Павел. -- Но в чем?
-- Вступить на трон, -- спокойно ответил тот.
-- Ах, это уж слишком! -- в страшном возбуждении вскричал Павел. -- Вы, милостивый государь, уже полчаса морочите мне голову вашими фокусами! Я был достаточно милостив, что слушал вас и обещал вам свое покровительство. Знайте, милостивый государь, мне не нужна ваша помощь! Мне не нужны ни ваши ложи, ни ваши рыцари! Я следую только природному инстинкту справедливости и никогда не унижусь до того, чтобы преследовать людей, заслуживающих уважения! А вам, милостивый государь, стыдно, вам не следовало бы прибегать к таким фортелям; вы должны были бы лучше понимать мой характер! Меня нельзя ни купить, ни застращать!
Павел стоял, положив руку на эфес шпаги. На высоком лбу его вздулись жилы, большие глаза его еще расширились и налились кровью, нижняя челюсть заметно дрожала.
Им овладевал один из тех свойственных ему порывов бешенства, когда он ничего не соображал.
Но вид спокойно и с достоинством стоящего перед ним человека охладил его, тем более что этот человек был иностранец.
Вместо ответа этот странный собеседник вынул из внутреннего кармана своего балахона сложенный лист бумаги.
-- Монсеньор, прочтите и сейчас же верните мне, если дорожите жизнью, -- сурово произнес он, подавая Павлу бумагу.
Павел торопливо развернул ее.
Долго, не отрываясь, смотрел он на эту бумагу.
Синеватая бледность покрыла его лицо. Он судорожно сжал спинку кресла. Рука с бумагой бессильно опустилась. На бледном лбу проступил холодный пот.
Рыцарь креста осторожно взял из его рук бумагу, сложил и спрятал в карман. Павел не обратил на это внимания.
-- Неужели же это возможно! Мать! Мать! -- хрипло проговорил он наконец.
-- Подлинный манифест, писанный и подписанный ею собственноручно. Именно для того, чтобы не было ни у кого сомнений. Верите ли вы теперь, монсеньор?
Глаза Павла дико блуждали...
-- Безумен... Заточенье... Шлиссельбург... Сын Александр...
-- Монсеньор, успокойтесь, -- медленно и властно произнес рыцарь креста.
При звуках его голоса Павел очнулся. Он провел рукой по лицу. Глаза его приняли невыразимо скорбное выражение.
-- Мать! -- почти со стоном произнес он. -- Ужели мало этих лет? Отца?.. Нет, нет, -- торопливо прервал он себя, -- я не буду осуждать... Как вы достали это?
-- Я не могу ответить на ваш вопрос, монсеньор; могу только сказать, что эта бумага будет к возвращению императрицы на своем месте. Ее уничтожение ускорило бы наше падение. На этой бумаге не выставлено только число. На случай неожиданной смерти существует еще завещание, которое должно быть опубликовано в день смерти. Вы видите, монсеньор, что мы действительно можем помочь гам. И за ваше покровительство мы ручаемся, что эта бумага будет в ваших руках, ни в чьих иных; и мы примем все меры, чтобы этот манифест не был опубликован при жизни императрицы, а завещание -- после ее смерти. Еще одно хочу сказать я, монсеньор: подумайте, чем грозит союз с Австрией и Англией против Франции. Монсеньор, вашему характеру отвечает рыцарски великодушная французская нация. Французский народ знает чувства вашего высочества. Того же требует и благо Российской Империи. Союз с новой Францией может поделить мир пополам.
-- Да, да, -- прервал его Павел, -- союз с Францией нужен России.
-- А между тем, -- продолжал Сент-Круа, -- лорд Витворт, английский посол при вашем дворе, составил проект тройственного союза России, Англии и Австрии и все против Франции. Уже сделано распоряжение о сформировании армии для действий против Франции; ваш флот готов. На днях этот договор будет подписан. Можно ли допустить это? А теперь, монсеньор, еще одно, последнее, слово, -- продолжал он, -- если вы не хотите видеть больше бедствий России теперь и грозящих ей еще в будущем, вам надо закрепить наш союз.
Сдвинув брови, Павел молча слушал его.
-- И вы должны в торжественном нашем заседании принять степень мастера и верховного князя.
Бледный Павел отшатнулся.
-- Когда же? -- тихо спросил он.
Верховный князь Розового Креста склонился к его уху и что-то долго шептал.
Выразительное лицо Павла то краснело, то бледнело.
-- От вас зависит ваша судьба и судьба великой Империи, -- громко произнес Сент-Круа.
-- Я согласен, -- отрывисто и резко ответил Павел.
Сент-Круа низко поклонился.
-- Значит, -- сказал он, надевая маску, -- мы еще увидимся с вами, монсеньор. Вопрос решен.
Павел хотел что-то сказать, но астролог уже скрылся. Цесаревич сел и глубоко задумался. Двое рыцарей из своей засады видели, как тихо шевелились его губы. Но вот он вскочил и тихо засмеялся.
Его лицо приняло суровое выражение и, тяжело стуча ботфортами и гремя шпорами, он вышел из фонаря.
VI
Когда затих шум его шагов, рыцари-двойники вышли из своей засады.
Александр Юрьич был спокоен. По-видимому, подслушанный разговор давал ему какую-то разгадку.
Напротив, князь Арсений был очень взволнован. Как почти все молодое дворянство того времени, он обожал императрицу, такую ласковую, такую снисходительную к ним; напротив, суровая Гатчина пугала избалованную молодежь.
-- Что же делать? -- взволнованно спросил он, обращаясь к Бахтееву. -- Предупредить императрицу?
Бахтеев пожал плечами.
-- О чем? О том, что смерть стоит у нее за плечами? На это у нее есть свои медики.
-- Но бумага... -- начал Шастунов.
-- Один намек на эту бумагу -- и вы будете в Шлиссельбурге, предварительно побывав в Тайной канцелярии, -- ответил Бахтеев.
-- Но что же делать? -- снова повторил Шастунов.
-- Что делать? Да ничего. Случай позволил нам узнать государственную тайну. Что мы можем сделать из нее?
Шастунов опустил голову. Он чувствовал, что его двойник прав. Через минуту он поднял голову.
-- Князь, -- начал он, -- я обещался вам помогать и, конечно, сдержу свое обещание, но я хотел бы спросить у вас кое о чем...
-- О чем же?
-- Во-первых, кто этот астролог или маг, этот похититель бумаг?
-- Будьте осторожнее, -- сурово возразил Бахтеев. -- Это один из могущественнейших людей нашего времени. Здесь, при нашем дворе, он известен под именем шевалье де Сент- Круа. Это один из древнейших родов Франции. Вы сами слышали или, наверное, поняли, что он стоит во главе широкой организации...
-- Масонов? -- спросил Шастунов.
-- Это все равно, масоны -- те же рыцари Кадоша, Розового Креста, Розенкрейцеры, -- это не делает разницы. Вы слишком много узнали сегодня, -- закончил князь Бахтеев, -- но...
-- Но вы можете мне верить, -- горячо воскликнул Шастунов и протянул руку своему собеседнику. -- Можете рассчитывать на меня.
-- Благодарю вас, я верю вам, -- серьезно ответил Бахтеев, крепко пожимая протянутую руку. -- Я еще сегодня рассчитываю на вашу помощь.
-- Я уже обещал вам, -- коротко ответил Шастунов.
Они вышли в залу в ту минуту, когда танцы уже прекратились и все гости направлялись в столовую к роскошно сервированным столам. Впереди шла императрица, опять под руку с князем Никитой.
Все уже сняли маски. Юный Александр шел под руку с Варенькой, одетой турчанкой.
Шастунов с любопытством искал в толпе шевалье, но его нигде не было видно.
Со своего места императрица тоже, видимо, кого-то искала глазами. Наконец она обернулась к стоявшему за ее креслом Бахтееву.
-- А где же астролог? -- спросила она. -- Кто этот современный Нострадамус?
-- Это шевалье де Сент-Круа, ваше величество, -- ответил Бахтеев, -- но его уже нет, к сожалению.
-- А, -- произнесла Екатерина, -- эмигрант?
Павел казался расстроенным; он был очень бледен, хмурил брови, кусал губы и пофыркивал носом.
Екатерина не любила засиживаться за едой, и потому, несмотря на обилие и изысканность раннего ужина, он не затянулся. Впрочем, сама императрица не любила никаких изысканных блюд.
После ужина государыня, со свойственной ей ласковостью, говорила с гостями, обласкала красавицу княжну Бахтееву, никого не обошла своим вниманием и вскоре уехала; за ней последовали и цесаревич с сыном.
После ее отъезда бал продолжался с новым оживлением, и гости знали, что до второго ужина, то есть до рассвета, князь их не выпустит.
Гости, уже узнавшие друг друга под маскарадными костюмами, по большей части в перерывах между танцами уходили парами, отыскивая укромные уголки в бесконечных анфиладах бахтеевского дворца, почти все комнаты которого были превращены в цветущие беседки, голубые гроты, среди которых, причудливо освещенные цветными огнями, били фонтаны. В большом зимнем саду гости могли рвать прямо с деревьев апельсины и персики, на свободе летали канарейки, благоухали редкие цветы...
Этот праздник по сказочности обстановки сравнивали со знаменитым потемкинским праздником в Таврическом дворце, когда великолепный князь Тавриды приехал после победоносной войны. Последний его праздник, после которого, так и не "вырвав больного зуба", он уехал, томимый мрачными предчувствиями, -- уехал, чтобы умереть в глухой степи...
Под темными кипарисами, в углу сада, сидел молодой князь Бахтеев. Он то и дело посматривал на часы. Его новый друг Шастунов покинул его после ужина для прекрасной турчанки.
Князь вынул из кармана так взволновавшую его записку и задумался.
Эта записка, повергшая в такое недоумение князя Шастунова, была написана масонским шифром, долго бывшим тайной, доступной только избранным {Масонская азбука сохраняет угловатость первобытных письмен. Вот она:
Буква а пишется
тот же знак с точкой обозначает b
знак
обозначает с, с точкой
-- d и т. д. Любознательный читатель может легко дешифровать приведенную в рассказе записку.}.
-- Полночь... Монсеньор... -- прошептал он.
Он передернул плечами и нетерпеливо встал.
Он пошел искать князя Шастунова. Ему посчастливилось найти князя Арсения Кирилловича в то время, когда Варенька с дамами ушла на свою половину.
-- Князь, -- сказал Бахтеев, -- вы обещали мне помощь. Обращаюсь к вашему великодушию. Готовы ли вы?
Хотя Шастунов ожидал свою очаровательную турчанку и рассчитывал провести вместе с ней сегодня время, он, не колеблясь, ответил:
-- Я готов.
Бахтеев отвел его в сторону и торопливо начал:
-- Сегодня в полночь будет важное собрание... Дело идет о будущем Русской империи...
-- Я слышал, -- кивнул головой Шастунов. -- Я знаю, о чем вы говорите.
-- Не все, -- ответил Бахтеев, -- вот что самое важное. На этом собрании будет присутствовать цесаревич...
-- Тсс... -- прервал его Бахтеев, -- да, он будет.
-- Что же я должен делать? -- спросил Шастунов.
-- Вы будете охранять особу его высочества, -- ответил Бахтеев. У него много врагов. Вы проводите его до Гатчины после собрания.
Несколько мгновений Шастунов колебался.
-- Скажите мне, князь, на честное слово, -- твердо произнес он наконец, -- это не против императрицы?
-- Нет, -- задумчиво ответил Бахтеев, -- нет. Круг ее судьбы завершился. Никакая человеческая сила не спасет ее от реющей над ней смерти. Дело идет о будущности империи.
-- Тогда я ваш, -- ответил Шастунов.
Бахтеев взглянул на часы.
-- Пора. Едем.
С легком вздохом последовал за ним Шастунов. Он думал о прекрасной турчанке.
VII
Несмотря на то, что было только начало ноября, снег уже выпал и стоял легкий мороз.
Легкие санки князя Бахтеева, запряженные кровным рысаком, купленным за пятьсот золотых из московских конюшен князя Алексея Орлова, понеслись по Невской перспективе, свернули на Фонтанку, миновали дом Державина и соседний с ним дом Гарновского, фаворита Потемкина, и остановились у большого сада, в глубине которого стоял барский дом, в деревне Калинкиной, там, где теперь Калинкинский мост.
Кругом было тихо. Вокруг ни души.
Бахтеев выскочил из саней, за ним Шастунов. Шепнув что-то кучеру, Бахтеев торопливо направился к калитке у ворот.
У калитки висел небольшой металлический щит в форме треугольника, и при нем бронзовый молоток.
Бахтеев дважды сильно ударил молотком по щиту. Через несколько мгновений со двора послышался недовольный голос:
-- Кто там? Хозяев нет дома.
-- Свет с востока, брат, -- коротко ответил князь.
Сейчас же послышался шум отодвигаемого засова, затем щелканье замка, и калитка отворилось.
Бахтеев и Шастунов переступили ее порог.
Бахтеев, видимо, хорошо знал это место.
Он прямо и уверенно направился по широкой аллее, повернул в глубокой тьме направо, потом налево и через несколько минут очутился у маленькой двери бокового флигеля. Он ударил в эту дверь несколько раз с неровными промежутками, и дверь распахнулась, открывая длинный, узкий, слабо освещенный коридор. Коридор кончался небольшой комнатой, из которой вели три двери.
Бахтеев остановился.
-- Князь, -- начал он, -- в последний раз спрашиваю вас: остаетесь ли вы при своем намерении помочь мне? Я со своей стороны даю вам слово, что ваша помощь нужна только для безопасности цесаревича. Если вы колеблетесь, вы свободны уйти. Когда начнется заседание, будет поздно. Судьба остановила свой выбор на вас.