Зарин Андрей Ефимович
Четвертый

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    История одного сыска.

А. Е. Зарин

Четвертый

История одного сыска

I

   На веранде роскошной дачи в Петергофе за утренним кофе сидел старый, заслуженный отставной генерал князь Чеканный, а напротив -- его молодая жена, Вера Андреевна.
   Вдруг князь сказал, роняя газету:
   -- Дергачева убили, процентщика. Помнишь его, Вера? А?
   Ложка со звоном упала в чашку. Лицо Веры Андреевны покрылось бледностью, и она откинулась к спинке стула.
   -- Что с тобой? -- тревожно воскликнул генерал. Она слабо улыбнулась и выпрямилась.
   -- Ничего, Валерьян, не беспокойся! Просто я услыхала слово "убили"...
   Генерал покачал головою.
   -- Опять эти нервы! Поезжай-ка ты за границу или в наше Широкое. Ты, моя рыбка, совсем о здоровье не заботишься...
   В голосе генерала слышалась вся нежность его чувства к молодой жене.
   Она приветливо кивнула ему.
   -- Поедешь ты, и я с тобою! Ну, кого убили?
   Генерал, уже успокоившись, отхлебнул кофе, затянулся сигарою и, взяв газету, стал читать вслух.
   -- Дергачева... Помнишь, я у него выручал векселя Павлуши? Такого армянского типа, крашеный!
   Вера Андреевна кивнула.
   -- Ну вот его! Подле Павловска. Что-то таинственное. Нашли труп. Голова разбита топором. "Хотя при убитом оказались и часы, и перстень, и кошелек, и бумажник, -- убийство все же совершено, видимо, с целью ограбления, так как боковой карман пальто вывернут и даже испачкан кровью. Преступник, очевидно, вытащил из него крупную сумму, после которой не стоило уже брать кошелька с несколькими рублями". А? Вот тебе и копил денежки! Тебе дурно, Верунчик, а?
   -- Я прилягу, -- тихо сказала Вера Андреевна, -- этот случай правда ужасен. Особенно когда знали человека.
   Генерал отечески-нежно поцеловал жену в лоб и оставил ее у дверей будуара.
   Вера Андреевна вошла в будуар и нажала кнопку звонка. Когда вошла горничная, она сказала:
   -- Паша, там, на веранде, осталась газета. Принесите ее мне!
   Паша вернулась с газетой.
   -- Оставьте на столе. Если кто придет, извинитесь. У меня мигрень.
   -- Слушаю! -- отвечала Паша и вышла.
   Вера Андреевна нашла сообщение об убийстве и стала жадно выхватывать строки глазами.
   "Вчера, рано утром, сторож Павловского парка, идя к своему посту, увидел у канавы, что отделяет Царскосельский парк от Павловского, труп. По прибытии судебных и полицейских властей открыто несомненное преступление..."
   А потом: "...в трупе признали небезызвестного Петербургу дисконтера, Антона Семеновича Дергачева, проживавшего в Павловске на даче. По показанию прислуги он, как всегда, вышел из дому около 10 часов на музыку и не вернулся. Следствие ведется энергично..." И все.
   В дверь осторожно постучались.
   Вера Андреевна вздрогнула.
   -- Кто? Что надо?
   -- К вашему сиятельству посыльный. Пакет принес!
   -- Положите! Дайте посыльному мелочи! И больше не тревожьте меня.
   Вера Андреевна заперла дверь, взяла пакет, быстро вскрыла его и облегченно вздохнула.
   Потом на миг глаза ее затуманились, но, отгоняя страшную мысль, она прошептала уверенно: "Не может быть!" -- и опять надавила кнопку.
   Паша вошла снова.
   -- Затопите камин, Паша!
  

II

   Катя с булками и "Петербургской газетой" в руках, как сумасшедшая, вбежала в комнаты, крича:
   -- Барыня, барыня! Нашего Дергача убили! Вчера убили! Топором!
   Молодая красивая женщина выскочила из темной спальни в одной сорочке, босиком.
   -- Что ты говоришь? Ты врешь? Он третьего дня был у меня!
   -- Ну, вот! А от нас домой, а ночью его и хлопнули! Вот, читайте! Я нарочно газету купила! Мне в лавке Авдей сказал! Вот! -- и Катя сунула в руки своей барыне газету.
   Барыня опустилась в кресло и развернула газету.
   -- Тут вот, сейчас, как отвернете!
   Барыня прочла напечатанный крупными буквами заголовок: "Убийство ростовщика".
   -- Читайте вслух! -- попросила Катя.
   Барыня стала коленками на кресло, совсем склонилась к газете и стала, медленно разбирая слова, читать описание убийства Дергачева:
   - "Следствие ведется с энергией. На место преступления прибыл агент сыскной полиции. Пока еще ничего не открыто, но надо ожидать, что энергия следователя и ловкость агента скоро откроют преступника".
   Барыня хлопнула рукой по газете.
   -- Это Степкино дело, -- воскликнула она, -- вот чье!
   -- Что вы, барыня!
   -- А я знаю, и ты не спорь! Дай скорее кофе, и я поеду!
   -- Куда?
   -- На него показать. Вот что!
   Лицо барыни горело негодованием и обидой. Она стояла перед Катей в одной рубашке, с распущенными волосами и, махая перед ее лицом рукою, кричала:
   -- Что ты знаешь? Коли он сам мне грозил убить его! А теперь со мною рассорился, запил... и очень просто! Давай кофе! -- окончила она и скрылась в спальне.
  

III

   Николай Николаевич Савельев, двадцати трех лет, с красивым испитым лицом, проснулся в двенадцать часов дня с тяжелой головой от беспутно проведенной ночи.
   Он позвонил и вошедшему человеку приказал подать себе кофе и газету.
   Николай Николаевич, или Николушка, как звала его до сих пор мать, был выгнан из всех учебных заведений, включая даже частные гимназии. Отец для приличия пристроил его в правление одного банка.
   Сам Савельев, вышедший из народа, был богатейшим человеком в Петербурге и пользовался широкой известностью в коммерческом мире как делец.
   Николушка лежал и читал газету, как вдруг чуть не подпрыгнул, прочитав про убийство Дергачева.
   Лицо его побледнело, он бросил газету и сразу выскочил из постели.
   "Вот когда пропал так пропал!" -- мелькнуло у него в голове, и на мгновение перед глазами пошли красные круги.
   -- Только Коська и выручит, -- решил он вслух и поспешно начал одеваться, волнуясь и вздыхая.
  

IV

   Судебный следователь Виктор Иванович Ястребов встрепенулся и ожил, когда приехал на место преступления и остановился над трупом Дергачева.
   Вот сколько-нибудь интересное дело и, может быть, случай выдвинуться.
   На него одним глазом смотрело залитое кровью обезображенное лицо, на котором топорщились седые усы. Обнаженная голова представляла сплошную рану и теперь была вся облеплена мухами.
   Письмоводитель следователя, коротенький, толстый господин с красным лицом и толстым носом, звучно высморкался в синий клетчатый платок и полез в портфель за бумагой.
   Ястребов тем временем с двумя околоточными, приставом и с понятыми производил осмотр.
   Труп лежал навзничь с раскинутыми руками. Следов борьбы не было видно. По белому пикейному жилету лежала массивная золотая цепь с драгоценным перстнем вместо брелока.
   -- А что на цепи? -- спросил Ястребов.
   Околоточный осторожно вытащил оба конца цепи, и на одном оказался шагомер, а на другом тяжелые мозеровские часы.
   -- Ограбления нет!
   -- А это? -- сказал пристав и указал на пальто. Левая пола его была откинута, и по ее светлой подкладке проходила кровавая полоса до бокового кармана, который был вывернут.
   -- Очевидно, из кармана поспешно выдернуто что-то, -- сказал пристав.
   -- Да! да! Очевидно, -- подтвердил следователь. -- Ну, пишите, Севастьян Лукич, а вы, доктор, делайте свой осмотр. Личность опознана? Кто опознал? Молочница! Отлично! Ну, пишите!
   Доктор стал исследовать рану. Удар, видимо, раздробил череп, и от удара лопнул и вытек левый глаз. Смерть была моментальна.
   -- Чем его убили?
   -- Тяжелым и острым. Топором, но только небольшим, с силой необычайной.
   -- Запишем! -- сказал Ястребов.
   -- Больше ничего? -- спросил пристав. -- Можно отнести труп на квартиру?
   -- Да! Только осмотреть все карманы!
   Сторож нагнулся и стал обыскивать по очереди карманы убитого.
   Часы, шагомер, цепочка; в жилетке перочинный нож; в брюках кошелек и портсигар; в пиджаке бумажник и записная книжка, носовой платок. Все.
   -- Соберите все и завяжите в платок. Я осмотрю после. Теперь можно унести труп. Кто знает квартиру?
   Ястребов кивнул письмоводителю и в сопровождении околоточного направился к квартире Дергачева.
  

V

   Ястребов расположился в небольшом кабинете Дергачева за его письменным столом, уселся плотнее в кресле, закурил и сказал:
   -- Начнем! Пожалуйста, -- обратился он к околоточному, -- соберите -- сторожа, который нашел труп, молочницу, что опознала труп, прислугу покойного и дворника. Начнем с них!
   Околоточный ввел сторожа.
   Следователь услыхал рассказ о том, как сторож шел к своему посту, увидел труп и поднял шум:
   -- Зовите молочницу!
   Молочница только опознала труп.
   -- Зовите прислугу!
   Лукерья вошла, и следователь при взгляде на нее невольно улыбнулся, столько в ней было задорного и чувственного.
   -- Как звать? Кто? Откуда? Года?
   -- Лукерья Анфисова, крестьянка Лужского уезда, двадцать лет, девица, православная, родители в деревне.
   -- Ну, расскажи, что он в этот день делал, куда ушел? Был ли у него кто, не ждал ли он кого? Все говори!
   Лукерья рассказала.
   -- Так. Ну, а как жил он? Может, у него враги были? Была ли у него женщина? Расскажи все про его жизнь.
   -- Жили они оченно даже тихо. Редко, коли кто у них бывал. Разве по делу, больше богатые господа приезжали. А что, женщина у них есть. Караваева, Марья Васильевна. Племянник тоже есть. Только они его от себя прогнали совсем.
   -- За что?
   -- Поссоримшись были. Племянник пьет и, как напьется, сейчас его ругать. Жидом зовет, процентщиком и всяко! А им неприятно.
   Глаза следователя сверкнули.
   -- Вот! А кто он? Как звать его?
   -- Господин Трехин, Степан Петрович. А что делает, не знаю. И где живет, не знаю. Озорник!
   -- Ну, что еще показать можете?
   -- А больше ничего не знаю!
   -- Идите! Кто там еще? Дворник? Зовите дворника!
   Но вместо дворника в комнату вошел среднего роста, крепкий, с энергичным, умным лицом господин.
   Следователь вопросительно взглянул на него.
   Вошедший галантно поклонился ему и сразу выяснил свою личность:
   -- Присланный из Петербурга агент -- Алексей Романович Патмосов.
   Лицо Ястребова приняло приветливый, но и начальнический вид.
   -- А! Очень рад! Отлично, помогите нам! Я сейчас кончу последний опрос дворника! А вы бы на место преступления сходили.
   -- Я уже был, -- ответил Патмосов.
   -- Ну, и отлично! Там, собственно, ничего существенного. Так я продолжаю!
   -- Прошу! -- сказал Патмосов. -- А мне позвольте найденное при убитом.
   -- Пожалуйста! На том столе!
   Патмосов присел к столу, развернул узел и начал методически осматривать каждую вещь. Околоточный ввел дворника.
  

VI

   Алексей Романович Патмосов являлся сыщиком по призванию, и сам Иван Дмитриевич Путилин, наш российский Лекок, отличал его за исключительные способности и остроумие.
   В настоящее время этого Патмосова знают все, кому он нужен.
   Он уже не служит агентом, занимаясь розысками по просьбе частных лиц, но к нему нередко обращается и сыскная полиция в затруднительных случаях.
  

VII

   Следователь обратился к дворнику с обычными вопросами и в заключение спросил:
   -- Ну, что вы можете показать?
   Дворник, молодой парень в новых сапогах, переставил ноги, переложил в другую руку фуражку и сказал:
   -- Так что барин как барин. За дачу заплатил сразу. Мне тоже платил аккуратно, только скупехонек был. Я ему переносил мебель, так он всего двадцать копеек дал, а обыкновенно рупь дают...
   -- Бывал ли у него кто-нибудь?
   -- Так что не замечал. Был тут два раза такой молодой господин, опять, евонная барыня была раз, а то никого.
   -- Ну, больше ничего! -- хотел подвести итог следователь.
   -- Позвольте еще один вопрос, -- мягким голосом произнес Патмосов.
   Следователь с неудовольствием взглянул на него и сухо сказал:
   -- Пожалуйста!
   Патмосов обратился к дворнику:
   -- Скажи мне, голубчик, у Лукерьи, что здесь служит, никого нет? Ни брата, ни кума?..
   Дворник широко улыбнулся.
   -- Как же без этого быть! При ей питерский состоит. Как барина нет, так он и здесь!
   -- А кто он?
   -- Говорит, слесарь, а звать Прохором. Ухарь.
   Следователь насторожился и быстро вмешался в допрос.
   -- Говоришь, он часто бывает? Когда был последний раз?
   -- А вчера; весь день. Барин ушел, а через полчаса времени она его до калитки проводила.
   -- Барин знал про него?
   -- Нет! Он словно сам путался с Лукерьей, так она прятала своего-то.
   -- Иди!
   Дворник поклонился и вышел.
   -- Вы теперь еще раз Лукерью спросите, -- предложил следователю Патмосов.
   -- Да, да, я это хотел! Позовите прислугу! -- распорядился следователь.
   Теперь, когда вошла Лукерья, он уже не улыбался ей и принял суровый вид.
   -- Я позвал вас снова, -- начал он, -- чтобы спросить, кто такой этот Прохор, который к вам ходит, где он живет и когда он был у вас в последний раз? -- при этом он испытующе посмотрел на Лукерью.
   Лукерья сразу изменилась в лице, но через мгновение оправилась.
   -- Земляк мой. Вот и ходит. А был вчерась и ушел, когда барин спал. Торопился на восемь часов.
   -- Как его фамилия, и где он живет?
   -- Резцов фамилия, а живет в десятой роте, у Селиванова.
   -- Номер дома знаете?
   -- Дому четырнадцать, а квартире тридцать восемь.
   Патмосов написал на бумажке несколько слов и через письмоводителя передал Ястребову.
   Тот прочел и сказал околоточному:
   -- Введите Копытова!
   Околоточный снова ввел дворника. Лукерья исподлобья взглянула на него, и на лице ее выразилась тревога.
   -- Скажи точно, когда ушел с дачи этот Прохор? -- спросил его следователь.
   Лукерья стала белее бумаги.
   -- С полчаса после барина. Так что уж десять часов пробило.
   -- И врешь! -- вдруг резко сказала Лукерья. -- Это ты из ревности брешешь! Восьми не было!
   -- Говори! Я ж видел, как ты его провожала, а раньше того барин вышел.
   -- Врет он, господин судья, -- заговорила Лукерья с яростью, -- с ревности часы спутал.
   -- Да уж темно было, а в восемь разве темно?
   -- И темно не было!
   -- Ну, будет, -- остановил их следователь, -- идите!
   Они вышли, переругиваясь.
   -- На сегодня все! -- сказал следователь. -- Собирайтесь, Севастьян Лукич! Ну, что вы нашли, что скажете? -- обратился он к Патмосову.
   Патмосов встал.
   -- Сейчас ничего не могу вам сказать, а завтра что-нибудь выяснится.
   -- Так, так! Завтра уже ко мне в камеру пожалуйте! Я там буду!
   Патмосов поклонился.
   -- А за Прохором что-то есть! Кажется, мы на следу! -- сказал следователь.
  

VIII

   Ястребов ходил по своей камере, которая помещалась в его квартире, в Царском, и говорил письмоводителю:
   -- Мы должны с вами разыскать убийцу. Это первый интересный случай в моей практике. А то все воровство, кража со взломом, пьяные мазурики, мужичье. Этого же весь Петербург знает. Да!
   -- Господин Патмосов, -- доложил сторож.
   -- Зови, зови! -- закричал Ястребов и встал с кресла навстречу сыщику. -- А, здравствуйте! Садитесь. Что новенького?
   Патмосов поздоровался с ним, с Флегонтовым, сел и сказал:
   -- Да особого ничего; так, общие приметы...
   -- Ну, ну, поделитесь.
   -- Вот-с как мне пока представляется убийство...
   Патмосов закурил и начал рассказ:
   -- Убитому Дергачеву кто-то назначил в этом месте свидание ровно на десять часов вечера. Дергачев, как вам известно, вышел сам около десяти и прямо пошел на свидание, придя с опозданием минут на десять. По-видимому, он кого-то встретил на дороге и пошел медленным шагом. Его встретил высокий, крепкий и нервный господин, и они стали о чем-то беседовать, спорить, снова беседовать. Потом спор обострился. Нетерпеливый господин не выдержал. Трах! И готово! А когда убил, то выхватил из его кармана то, что нужно, и ушел.
   Следователь слушал его, кивая головою и слегка улыбаясь.
   -- Так, -- сказал он. -- Отлично! А чем ударил этот господин Дергачева, и что он вытащил из его кармана?
   Патмосов засмеялся.
   -- Я не ясновидец! Впрочем, ударил он его чем-то вроде топорика. Может, косарем.
   -- А что украл?
   -- Бумаги! -- уверенно ответил Патмосов. -- Только не деньги. Видите ли, этот Дергачев ничем не брезгал и любил нечистые векселя. Так вот... такие векселя. А может, и деньги!...
   -- Может, деньги, может, не деньги, -- усмехнулся следователь. -- Так! Ну, а откуда у вас все эти подробности, дорогой...
   -- Алексей Романович, -- подсказал Патмосов. -- Какие подробности?
   -- Виноват, простите! Да вот насчет времени, роста, нетерпения и прочая.
   -- Это пустяки, -- улыбнулся Патмосов, -- вы сейчас сами увидите. У покойника оказался шагомер в кармане, а на шагомере значится пять тысяч семьсот шагов. Я стал мерить. От дачи убитого до мостика, что ведет в парк, ровно три тысячи двести шагов, то есть минут двадцать ходу, а так как он вышел совсем перед десятью, то, значит, пришел минут на десять-пятнадцать после десяти. Ясно?
   Следователь кивнул.
   -- А что тот ждал в нетерпении, так видно по окуркам папирос. Он грыз их и подле мостика набросал целую кучу. Характерные окурки! -- и Патмосов положил на стол сверток бумаги, в котором оказалось штук двадцать папиросных окурков. Они были с непомерно длинными мундштуками, причем самые мундштуки были изгрызаны. -- Я их вчера собрал, -- заметил Патмосов. -- По дорожке валялись, а у мостика штук десять. Понятно, нетерпеливый.
   -- Ну-с, а рост?
   -- Да Дергачев роста среднего, а тот его по темени бил! Очевидно, высокий. Теперь дальше-с. От ворот до мостика я сосчитал девяносто шагов, а осталось, по шагомеру, две тысячи пятьсот. Вот они и ходили взад и вперед. Раз тридцать, а что иногда останавливались -- видно было опять по окуркам. В ином месте вдруг три окурка.
   -- Что же вы думаете? -- спросил следователь.
   -- Я бы пересмотрел его бумаги и записки. Быть может, там какой-нибудь намек. Вы смотрели бумажник?
   -- Смотрел; семьдесят пять рублей и три письма от какой-то любовницы.
   Патмосов промолчал, потом сказал:
   -- Вы позвольте мне их?
   -- Сделайте одолжение. Севастьян Лукич, дайте! Ну, что вы еще узнали?
   Патмосов осторожно взял три почтовых листика, уложил их в свой бумажник и ответил:
   -- Насчет Лукерьи и Прохора... Оба хороши, Лукерья судилась за кражу у барина на одном месте, где она служила. Но была оправдана, а этот Прохор два раза в тюрьме сидел за кражи.
   Следователь вскочил.
   -- И вы молчали! Вот вам и убийца! Арестовать его, и все!
   -- Ваше дело, -- сказал Патмосов.
   -- И думать нечего! Вот вам приказ. Пожалуйста! Заодно и обыск у него сделать, и сейчас же его ко мне переслать!
   Догадливый Флегонтов уже написал постановление и подал Ястребову. Тот подписал бумагу и передал ее Патмосову.
   Патмосов встал.
   -- Так я пойду!
   -- Пожалуйста!
   В это мгновенье вошел сторож.
   -- Барыня вас видеть хочет. Сказывает, насчет убийства!
   -- Проси! -- быстро сказал следователь и обратился к Патмосову: -- Вы останьтесь!
   Патмосов поклонился и отошел в угол камеры, где сел на стул.
   В то же время в комнату порывисто вошла пышно и безвкусно одетая дама и обратилась к следователю:
   -- Вы господин следователь?
   -- К вашим услугам! -- галантно ответил Ястребов, подавая стул.
   -- Который по убийству Дергачева?
   -- Совершенно верно!
   -- Я знаю убийцу! -- сказала дама и, стукнув зонтиком, вызывающе оглядела стены камеры, следователя, письмоводителя и скромно сидящего Патмосова.
  

IX

   Следователь смутился.
   -- Сударыня, это так важно! Вы позволите записать?
   -- Пишите, мне все равно! Как только Катя мне сказала, я сразу! Я его не боюсь, мерзавца...
   Следователь мигнул письмоводителю и заговорил:
   -- По порядку, сударыня. Имя, отчество, звание и все прочее?
   -- Знаю, знаю! Звать меня Караваева, Марья Васильевна, кронштадтская мещанка, сирота, православная, двадцать четыре года, цеховая портниха. Вот и все! Довольно?
   -- Великолепно, -- улыбался следователь, -- теперь что вы имеете передать по делу об убийстве Дергачева?
   -- А кто убийца! Видите ли, я прямо, -- начала она, оборачиваясь то к Ястребову, то к Флегонтову, я прямо скажу, что была на содержании у Дергачева. Скупой был покойник. Правда, возил гулять, платья дарил, вещь, коли заклад просрочен...
   -- Как? Он под вещи давал?
   -- А то как же! По клубам больше. Проиграются и закладывают.
   -- Так. Продолжайте.
   -- А денег всего сто рублей давал. У него племянник Степан Петрович Трехин. Только совсем разбойник. Пьет и буянит. Я уж вам всю правду говорю. Я попуталась с ним и даже денег ему давала, только с ним одно горе. А тут он с Дунькой связался. Да! Она у Коровина на содержании. Так вот. Этот Дергачев, покойник, царство ему небесное, раз мне и говорит: "Никого у меня нет. Люби меня крепко, а я на тебя все отпишу". Вот как я поссорилась со Степкой, и скажи ему это. Как он зарычит, как вскочит! "Да я, -- кричит, -- убью раньше того!" И убежал. Это в субботу было, а нынче читаю -- и убил! Понятно -- он!
   Она порывисто перевела дух.
   Наступила тишина. Флегонтов торопливо подал бумагу следователю.
   Ястребов прочел вслух показание.
   -- Теперь подпишите его!
   -- С удовольствием.
   Она сняла перчатку и старательно вывела свою фамилию.
   Потом встала, взяла зонтик и сказала:
   -- Я вас очень просить буду поискать завещание.
   -- Есть, так отыщем! Ваш адрес?
   -- Поварской, дом пять!
   -- В случае чего мы вас потревожим. А Трехина адрес?
   -- Жил на Невском, пятьдесят четыре, в меблирушках, а сейчас не знаю!
   -- Благодарю вас!
   -- А убил он, это я знаю!
   Караваева сделала общий поклон и, шурша юбками, вышла.
   -- Ну, что вы думаете? -- спросил следователь.
   -- Разузнать надо, -- сказал Патмосов.
   -- Непременно! Севастьян Лукич, напишите повестку Трехину.
   -- А как насчет Прохора Резцова? -- спросил Патмосов.
   Следователь развел руками.
   -- И не пойму! Вот история! Понятно, арестуйте. Что на него смотреть! Не он -- отпустим! Теперь у нас двое.
  

X

   Трехина искать не пришлось. Он приехал в квартиру убитого дяди и тотчас начал распоряжаться в ней как хозяин.
   Это был господин лет тридцати трех, с типичной наружностью отставного поручика-скандалиста.
   -- Где ключи? -- спросил он у Лукерьи, едва вошел в комнату.
   -- У следователя и пристава. Пришли, все описали, печати присургучили и ушли!
   -- Так! А ты стащить много успела? А? Ха-ха-ха! Ну, там я с ними поговорю! А теперь устрой закуску и водки! Скоро!
   Лукерья засуетилась готовить завтрак новому барину. Он прошел в спальню, где, не снимая сапог, растянулся на дядюшкиной постели. Лукерья принесла ему завтрак.
   -- Свои истратила, -- сказала она.
   -- Ничего, сквитаемся, -- ответил Трехин и, обняв ее под колени, привлек на постель.
   -- Ну, говори, старый хрыч путался с тобою? А?
   -- Что это вы, какие глупости! -- кокетливо усмехнулась Лукерья, оказывая ему слабое сопротивление.
   -- Рассказывай! Он ко всякой бабе, как муха к меду! Машка была?
   -- Была. К следователю ездила и на вас показала, а потом сюда.
   -- На меня? Что на меня?
   -- А что вы дядюшку своего убили! -- сказала Лукерья.
   Трехин выпустил ее и вскочил.
   -- Это она на меня! Ха-ха-ха! Со злости, значит. От великой ревности. Ну, уж и оттреплю я ей шиньон! Будет знать Степана!... А что ей наследство улыбнулось -- это верно!
   -- Она сказывала, что он уже написал.
   Трехин опять вскочил и вытаращил глаза, словно подавился куском.
   -- Врет! -- заревел он через мгновение и вдруг, схватив фуражку, вихрем вынесся из комнаты...
   Следователь только что окончил обед и собирался отдохнуть, когда слуга доложил ему о господине, который непременно хочет его видеть.
   -- Обязательно и непременно! -- раздался сиплый голос, и в комнату вошел Трехин.
   Ястребов встал и вопросительно посмотрел на него.
   -- Трехин! Степан Петрович, оговоренный девицей Караваевой в убийстве своего дяди и, между прочим, пришедший узнать о наследстве, так как нет ни гроша! А по оговору готов отвечать.
   Ястребов на мгновение растерялся.
   -- Простите, теперь неслужебное время, и по делу я вас прошу прийти ко мне завтра к одиннадцати часам.
   -- Очень хорошо!
   -- Что же до наследства, это меня не касается. На ввод есть законный срок, а до той поры все у судебного пристава.
   Трехин словно опомнился.
   -- Очень хорошо! Прошу извинить! До завтра! -- и, щелкнув каблуками, он повернулся и вышел.
   Ястребов лег на диван.
   -- Чушь, -- сказал он вполголоса, -- убийца так открыто не появился бы. Просто баба из ревности наплела... Однако рожа разбойничья, -- через минуту пробормотал он, -- в уголовной практике встречаются всякие наглецы... Завтра выясню, -- решил он и закрыл глаза.
  

XI

   Патмосов вышел из вагона и, не заходя домой, направился в меблированные комнаты на Невский, в дом пятьдесят четыре.
   -- Где здесь живет Трехин? -- спросил он дворника.
   -- А в номере шестнадцать, у Анфисовой. Вон лестница направо, -- указал он.
   Патмосов поднялся по лестнице, остановился у квартиры No 16 и позвонил.
   Незапертую дверь открыли, и Патмосов увидел высокую старуху с нечесаными волосами и выпученными глазами.
   -- Трехин, Степан Петрович, дома? -- спросил он.
   Старуха энергично тряхнула головой.
   -- Третий день нет. Как ушел, так и нет. Вам что?
   -- Дело есть. Позвольте ему записку оставить.
   -- А, сделайте милость. Войдите к нему. Вот дверь направо!
   Патмосов отворил дверь и вошел в типично меблированную комнату.
   Он подошел к письменному столу и присел. В комнате появилась старуха и спросила его:
   -- Вы кто же будете? Из приятелей?
   Патмосов кивнул.
   -- Чай, по "Зеленому якорю"? -- сказала снова старуха и продолжала: -- Его нет, а в газетах пишут, что его дядюшку ухлопали. Наследник теперь. То-то начудит!
   -- Не без этого! -- вставил Патмосов.
   Старуха подошла ближе и понизила голос:
   -- А он-то его ругал да поносил! Как напьется, так и ругать его! Тут в субботу вернулся пьяный-пьяный и ну кричать: "Убью я его, пса старого!" Даже страшно. Ан и накликал!
   Патмосов встал.
   -- Я лучше зайду завтра!
   -- А записку?
   -- Нет, я уж на словах.
   -- Как знаете, а коли его завтра не будет, объявку сделаю и комнату сдавать буду. Ну его!
   Патмосов отправился в сыскное и попросил найти Резцова, дав его адрес.
   -- Просто сыскать?
   -- Да! И если он есть на квартире, известить меня, а нет -- поискать по городу и тоже меня известить. Арестую я сам!
   Дома Патмосов достал бумажник, вынул из него три почтовых листика и начал внимательно прочитывать их.
   Это были три письма, писанные, несомненно, одной и той же женщиной к любимому человеку, и для Патмосова, по мере чтения их, становилось ясно, что процентщик не может получать таких писем.
   Первое письмо начиналось воплем любящего сердца: "Сережа, не мучай меня так безжалостно!" Дальше шло страстное объяснение в любви и опять просьба не говорить о чем-то -- "об этом".
   "Я не могу решиться на это никогда, никогда, -- читал Патмосов. -- Он для меня отец, я для него дочь. Могу ли я надругаться над его чувством и оставить его одинокого! Я и так считаю себя подлой, подлой. Не мучай же меня, Сережа, и не говори мне об этом", -- оканчивалось письмо, и после него подпись: "Твоя В.".
   Второе письмо касалось ребенка -- "маленького нашего Сережи".
   "Я была вчера у него", -- написано было дальше, и следовало восторженное описание младенца.
   И, наконец, третье -- не письмо, а записка: "Бога ради, съезди туда и сегодня же сообщи мне, что с С.? У нас прием, и я как арестованная. Бога ради!"
   И все.
   Как они попали в бумажник Дергачева? Кто этот Сережа, эта В.? И что-то подсказывало Патмосову, что в этих письмах тайна убийства.
  

XII

   Следователь еще спал, когда наутро следующего дня к нему приехал Патмосов и прямо прошел к нему в спальню.
   -- Вы извините меня, что я прямо лезу, но времени мало, -- здороваясь, сказал он лежащему в постели Ястребову.
   Ястребов встрепенулся.
   -- Что-нибудь новое?
   -- Резцова арестовал.
   -- Что же? Он?
   -- Сказать не могу, но странного много. Двадцать седьмого он ушел из квартиры и не показывался в ней. Я отрядил искать его по всем вертепам, и вот на Подольской, в непотребном доме, его нашли совсем пьяного. Он угощал компанию и хвастал деньгами. Я приехал и арестовал его. Свез в отделение к нам, и там у него нашли четыреста рублей и серебряный портсигар с монограммами.
   -- Спрашивали? -- быстро спросил Ястребов.
   -- Украл, несомненно, но путает. Что был у Лукерьи, сознается; а где ночь провел -- не указывает.
   -- Ну вот! Понятно, он убил! -- воскликнул Ястребов. -- Где же он?
   -- Вам его сегодня к одиннадцати часам доставят.
   -- Вы будете?
   -- Нет, я хочу на похороны сходить.
   Ястребов стал одеваться, а Патмосов собрался уходить.
   -- Вот найденное у него и протокол обыска, -- сказал он, кладя на стол деньги в засаленном кошельке и массивный портсигар.
   -- Из залогов, верно, -- предположил Ястребов.
   -- Вы позволите взять его на несколько часов? -- попросил Патмосов.
   -- Пожалуйста!
   Патмосов ушел, а Ястребов напился чаю и прошел в камеру.
   Флегонтов был уже на месте.
   -- Ну, Севастьян Лукич, -- весело сказал Ястребов, -- убийца-то, кажется, у нас. Сейчас приведут
   -- Кто же это, Виктор Иванович?
   -- А Резцов, слесарь Резцов!
   -- Патмосов то же говорит?
   -- Он и арестовал. Да что он! Знаете, они все сыщики только, как ищейки, если их по следу пустить. А чтобы додуматься до истины...
   В этот момент дверь распахнулась, и в камеру в сопровождении сторожа ввалился Трехин.
   -- Вот и я! Честь имею кланяться!
   Ястребов сердито посмотрел на него и строго сказал:
   -- Надо было доложить о себе, а не врываться.
   -- Я и не врывался, а если ваш сторож свою цигарку курит, мне некогда ждать. Я хочу еще на погребенье поспеть.
   -- Садитесь! -- сказал ему Ястребов.
   -- Сел! -- Трехин опустился на стул, вытянул ноги и закурил папироску.
   -- Рекомендую вам говорить только правду, -- предупредил Ястребов и предложил обычные вопросы.
   -- Трехин, Степан Петров, православный, тридцати четырех лет, холостой, дворянин, поручик в отставке. Вот! Под судом не был, у следователя впервые! -- Трехин затянулся папироской.
   -- Так. Так вот, некая девица Караваева обвиняет вас...
   Трехин резко повернулся на стуле.
   -- В убийстве дяди! Ха-ха-ха!
   -- Что вы можете сказать по этому поводу? -- сухо спросил следователь.
   -- То, что она -- дура! Захоти я, и она сегодня же придет к вам и будет клясться, что наплела, но мне плевать!
   -- Однако вы не любили своего дяди?
   -- За что любить? Жид, закладчик.
   -- Вы грозили убить его?
   -- И не раз! И убил бы, если бы на момент попал, -- сверкая глазами, ответил Трехин.
   -- Гм... И вот он убит... Где вы были двадцать седьмого числа?
   -- Разве я помню!
   -- Ну, постарайтесь припомнить. Припомните хотя, были вы в Павловске или нет?
   -- В Павловске? Был!
   -- И поздно уехали?
   -- В час ночи.
   -- И дядю видели?
   -- Видал.
   -- Где?
   -- На вокзале. Он шел и разговаривал с одним молодым человеком. Пошел мимо театра, по дороге к павильону.
   Следователь быстро переглянулся с Флегонтовым.
   -- Ну-с, а вы, значит, сзади шли.
   -- Да, -- угрюмо ответил Трехин, -- я с ним говорить хотел.
   -- И что же?
   -- Не дождался, когда он кончит, и бросил их.
   -- Куда же вы пошли?
   -- А это уж мое дело, -- резко ответил Трехин.
   -- Совершенно верно. Потрудитесь подписать ваши показания.
   -- С полным удовольствием! -- и Трехин с росчерком подписал свою фамилию. -- Извольте!
   -- А теперь, господин Трехин, -- сказал следователь, -- я вас должен арестовать и препроводить в тюрьму!
   Трехин вскочил и исступленно завопил, тараща глаза:
   -- Что ж, вы мне не верите? Дворянину не верите? По оговору девки я - убийца?
   -- Пожалуйста, не кричите! -- сказал Ястребов. -- Возьмите его! -- приказал он вошедшей тюремной страже.
   Трехин хотел что-то сказать, приостановился, но вдруг с отчаянием махнул рукою и вышел из камеры. В эту минуту вошел городовой с рассыльной книгой.
   -- А! Резцова привели?
   -- Так точно-с! -- ответил городовой, подавая книгу Ястребов расписался.
   -- Впустите его!
   В камеру широким шагом вошел Резцов и остановился у порога с видом привычного ко всему человека.
   Это был парень лет тридцати, типичный мастеровой, в высоких сапогах и пиджаке поверх парусиновой грязной блузы.
   -- Вас вчера задержали в доме терпимости на Подольской улице?
   -- Так точно.
   -- Кутили?
   -- Так точно.
   -- На какие же деньги?
   -- Нашел. Шел это ночью по Загородному мимо полка и нашел. Лежит папиросница. Я ее взял, а в ней деньги.
   -- Так. Лукерью Анфисову вы знаете?
   -- И очень даже хорошо. Земляки.
   -- Когда вы у нее были в последний раз?
   -- Позавчера, двадцать седьмого числа.
   -- И пробыли?
   -- Так часов до восьми. На восьми уехал.
   -- А не поранее?
   -- Никак нет. Спросите ее.
   -- Хозяина Дергачева вы видели?
   -- Не видел. Лукерья ходила в комнаты. Он обедал, потом спал.
   -- Так что вы ушли после него?
   Резцов чуть улыбнулся и ответил:
   -- Зачем после, когда в восемь часов?
   -- А он ушел в котором часу?
   -- А я -- то почем знаю! -- уже резко ответил Резцов.
   -- Пока довольно, -- сказал следователь и приказал увести Резцова.
   -- Господин просят войти, -- сообщил сторож и подал Ястребову карточку.
   Ястребов прочел: "Карл Эмильевич Розенцвейг".
   -- Проси!
   В комнату вошел маленького роста, седой старичок, одетый в длинный нанковый сюртук, с тростью в руке.
   Он церемонно поклонился, сел и, обернувшись всем корпусом к Ястребову, заговорил:
   -- Я за убийств господин Дергачев прошу взять господина Савельев. Да! Молодой господин Савельев. Николай Николаич! А почему? Господин Дергачев и я с ним давали денег под вексель, под гут вексель. И Савельев давал два вексель на тысячу двести рублей и брал у нас деньги. А потом мы узнал, что его папаша не давал свой подпись.
   -- Значит, этот Савельев дал вам с чужой подписью вексель?
   -- Ja! {Да! (Нем.).} С подписом отца, коммерц-советник Савельев.
   Следователь кивнул.
   -- Ja! -- продолжал немец. -- А двадцать восьмого им был срок, и я видел, как Савельев этот был в Павловск и ловил Дергачев и был пьян. Это он убил его и взял вексель!
   -- Завтра я осмотрю бумаги покойного, и если этих векселей не окажется, я приму к сведению ваше сообщение.
   -- Пожалуйста! Это очень дурной молодой человек! Николай Николаевич, сын Савельева, свой дом на Гороховой, у Красного моста. Это он сделал!
   Немец встал, торжественно откланялся и вышел. Ястребов вскочил с кресла.
   -- Вот вам и третий! Что вы скажете?
   -- Трудное дело, Виктор Иванович, -- вздохнув, сказал Флегонтов. -- Запутанное дело!
  

XIII

   Патмосов подоспел к выносу тела.
   Мимо него пронесли гроб и прошли немногие из провожавших, какие-то женщины и между ними Марья Васильевна. Лукерья собиралась запереть двери и идти тоже, когда Патмосов нагнулся и как будто поднял с порога серебряный портсигар.
   -- Смотри, обронил кто-то!
   Лукерья взглянула на вещь и побледнела. Дверной ключ упал у нее из рук.
   -- Узнала? -- тихо сказал Патмосов.
   -- Ничего не узнала! -- грубо ответила Лукерья. -- А напугали вы меня!
   -- Ну, так моя находка, -- усмехнулся Патмосов и пошел к кладбищу.
   Скоро он догнал процессию и зорко осмотрелся, но ничего из того, чего он ждал, не увидел.
   Он дошел до кладбища, был в церкви и уехал домой с твердым решением отыскать "Сережу" и "В.".
  

XIV

   На другой день Патмосов, еще лежа в постели, получил от Ястребова телеграмму, которой тот звал его к себе.
   -- Ишь его разбирает, -- усмехнулся Патмосов и, отложив письмо в сторону, стал одеваться.
   В это время раздался звонок, и в комнату Патмосова заглянула прислуга.
   -- Вас один барин повидать хочет! -- сказала девушка.
   -- Проси! -- Окончив туалет, Патмосов вышел в свой рабочий кабинет, куда уже входил пожилой господин, одетый с изысканной простотой.
   -- Алексей Романович Патмосов?
   -- К вашим услугам!
   -- Я к вам с рекомендацией от Ивана Дмитриевича, -- сказал гость. -- Выручайте, а я уж не обижу!
   Гость протянул визитную карточку Путилина, на которой Патмосов прочел просьбу оказать всякое содействие подателю.
   -- Чем могу служить? Садитесь!
   Гость опустился в кресло.
   -- Меня зовут Николай Поликарпович Савельев. Может, слышали?
   Патмосов поклонился с улыбкою.
   -- Как же не знать Савельева!
   -- Известно вам, что у меня есть сын?
   Патмосов кивнул.
   -- И о нем все известно?
   -- Не у дел, любит кутить, тратить...
   -- Сегодня, в шесть часов утра, я побывал у его приятеля, большого мерзавца, Константина Дмитриевича Носова. Ну-с, так тот объяснил, что сын мой дал этому Дергачеву с моей подписью векселей на тысячу двести рублей, получив восемьсот рублей, и двадцать седьмого, заметьте, был у него в Павловске, а двадцать восьмого им срок. Вот и все.
   -- И вы думаете?..
   Савельев вытер платком вдруг вспотевшее лицо.
   -- Ничего не думаю и всего ожидаю. Так вот, просьба. Расследуйте это дело и, если можно, спасите мальчишку! -- Савельев взял за руку Патмосова.
   Патмосов сочувственно пожал его руку и ответил:
   -- Будьте покойны, по простому подозрению его не привлекут. Я выгорожу. А теперь вы можете взять его на поруки. Я сейчас еду в Царское.
   Савельев встал.
   -- Я не забуду вам этого!
   -- Глупости! -- ответил Патмосов, провожая гостя до самых дверей.
   "И с чего он схватил Савельева?" -- думал Патмосов через полчаса, идя к вокзалу Царскосельской железной дороги.
  

XV

   Ястребов встретил его радостный и возбужденный.
   -- Вы у меня обедаете, -- сказал он, -- и поговорим. Я другими делами занят, но скоро освобожусь. Вы необходимы мне!
   Патмосов поклонился.
   До обеда было еще добрых три часа, и он не спеша направился к Павловску, мимо того места, где было совершено убийство.
   Он шел дальше, глубоко задумавшись, когда вдруг услышал густой лай большой собаки; он обернулся; его нагонял всадник, а впереди всадника бежал огромный дог, оглашая пространство лаем.
   Вдруг к ногам Патмосова упал предмет, при виде которого он вздрогнул всем существом.
   Это был окурок папиросы. Окурок с таким же длинным мундштуком, такой же толщины, как те...
   Патмосов с жадным любопытством взглянул в сторону удалявшегося всадника и увидел только широкие плечи и густые каштановые волосы, прикрытые соломенной шляпой.
   Он рванулся было бежать за ним, но потом одумался, добрался до первой скамейки и сел на нее. Подле него дворник мел дорогу.
   -- Богатое место! -- сказал ему Патмосов.
   -- Мое-то? -- удивился дворник.
   -- Не ваше, а эта дорога! Сколько по ней собственных экипажей едет, сколько тысячных коней! А верхом! Вон сейчас проскакал. Кто это? Не знаете?
   -- Где их всех знать! Этот из Царского. Часто ездит. Пронесется туда, потом назад -- и все! Завсегда с собакою.
   Патмосов встал, кивнул дворнику и бодрым шагом пошел к Ястребову.
   -- Мы на балконе сядем, -- сказал следователь радушно, -- жара! У меня великолепнейшая ботвинья!
   Они съели ботвинью, съели отбивные котлеты, малину со сливками, и, наконец, прислуга подала коньяк и кофе.
   Ястребов налил кофе, предложил гостю сигару, рюмку коньяку и наконец, раскурив сигару, откинулся к спинке плетеного кресла.
   -- Ну-с, дорогой Алексей Романович, теперь поговорим! Вы знаете, я вчера еще арест сделал и ни свет ни заря уже допрос снял.
   -- Молодого Савельева? -- сказал Патмосов. Ястребов вытаращил глаза.
   -- Вы откуда знаете?
   -- Я все знаю, -- улыбнулся Патмосов, -- но что же вы от него узнали и почему арестовали?
   -- На него вчера показания сделал компаньон Дергачева, Розенцвейг.
   -- Так!
   -- Он видел его с Дергачевым -- раз, а два -- у Дергачева были векселя с подложной подписью, работы этого господина Савельева.
   -- Так!
   -- Но что важно, на него указывает Трехин. Наконец, Савельев сказал сперва, что не видел, потом видел, и совершенно не говорит, где был ночью. Вот видите, подозрительно? А? Да, да! И еще! Векселей его я не нашел у Дергачева. Вчера с судебным приставом все пересмотрел. Векселей куча, и все по срокам разложены, а его векселей нет! А?
   Патмосов молчал.
   Ястребов поправился в кресле.
   -- Теперь этот Трехин! -- заговорил он снова. -- Тоже не говорит, где ночь провел, тоже видел Дергачева, и ко всему -- неистовый человек. Совершенно одержимый! А убить -- расчет, едва он узнал, что наследство может мимо носа пройти. А?
   Патмосов опять промолчал.
   -- И, наконец, Резцов! Этот -- прямо разбойник. Был на очной ставке с дворником и все свое: "Уехал в восемь часов, а деньги -- нашел!"
   -- Портсигар Лукерья признала. Вот он! -- Патмосов положил портсигар на стол и передал эпизод с Лукерьей.
   -- Вот видите! -- оживился Ястребов и заговорил просительным голосом: -- Теперь все от вас зависит, голубчик, Алексей Романович!
   -- Что же от меня-то?
   -- Обличить их надо! Где были, когда выехали, как убили, чем. Я вам бумажки уже изготовил. Сделайте обыски у них, опросите всех. Господи, да вы уж знаете все это! -- взмолился Ястребов.
   Патмосов встал, встал и Ястребов.
   -- Вот эти бумажки. Пожалуйста!
   -- Хорошо, я сделаю, -- сказал Патмосов, прощаясь с хозяином.
   -- Ну вот. Ведь из трех уж, наверное, один убийца!
   -- Четвертый! -- засмеялся Патмосов и, пожав руку хозяину, вышел в сад.
  

XVI

   По пути домой Патмосов размышлял: "Который из трех? Да, понятно, четвертый! И этот четвертый -- тот всадник с собакою. И это -- убийство не для грабежа. Все ясно. А тайна -- в письмах и там, подле Серёжи! Да, да!"
   Дома он сел к столу, взял лист бумаги и написал:
   "Уважаемый Николай Поликарпович! Знаю наверное, что сын ваш не совершил этого дела. Что касается опрометчиво подписанных бумаг, то они исчезли неизвестным образом. Ваш...".
   Он подписался, вложил письмо в конверт и надписал адрес Савельева.
  

XVII

   Таинственный всадник был найден Патмосовым на другой же день.
   В двенадцать часов дня он уже сидел на той скамье, в парке Павловского вокзала, подле которой вчера видел всадника, курил, читал газету, гулял по аллее, а время ползло, как черепаха.
   Но вот пошел второй час, и на аллее из Царского показался всадник.
   Патмосов внимательно разглядел его.
   Это был красавец блондин лет тридцати шести, с окладистой русой бородой, с пышными волосами, богатырь по сложению. Он ехал медленным шагом, держа руки на луке седла.
   "Теперь ждать, когда поедет обратно", -- решил Патмосов и пошел по прямой аллее до первого поворота в Царское.
   Этого места всаднику не миновать.
   И опять потянулись часы ожидания.
   Но вот раздался лай собаки, и показался всадник.
   На этот раз он ехал крупной рысью и мерно подскакивал на седле.
   Патмосов проводил его глазами до следующего поворота и, заметив направление, быстро пошел за ним.
   Дойдя до поворота, он увидел сторожа парка и спросил его:
   -- Скажите, в каком направлении проскакал господин на лошади? Еще с ним большая собака... Я поднял портсигар, который он обронил! -- и Патмосов показал серебряный портсигар.
   -- А прямо в ворота и налево!
   Дойдя до Софии, Патмосов с тем же вопросом обратился к городовому.
   -- По этой улице!
   Дальше, на углу Велиовской, городовой ему сказал:
   -- Господин Санин, дом нумер девять!
   Первая часть задачи была выполнена.
   Патмосов прямо направился в полицейскую часть, назвал себя и попросил дать справку о Санине.
   -- В одну минуту! -- с готовностью отозвался пристав. -- Богатейший барин. Художник. Портреты пишет и, говорят, дешевле двух тысяч не берет! А? Зовут Сергеем Матвеевичем, а живет здесь в гостях, у князя Таруханова, кирасира.
   -- А в городе?
   -- В городе у него мастерская. Позвольте! -- он заглянул в листки. -- Тучкова набережная, три. Ишь куда занесло!
   -- Благодарю вас!
   Патмосов почувствовал смущение. Такое лицо вряд ли может быть убийцей.
   Вдруг он остановился посреди дороги и крепко хлопнул себя по лбу. А! Он -- Сергей, и тот -- Сережа! Что же это значит?
  

XVIII

   На другой день Патмосов нарядился денщиком и направился на Тучкову набережную, три.
   На тяжелой, массивной двери он прочел дощечку: "Сергей Матвеевич Санин" и смело дернул шнур звонка.
   Дверь отворил молодой человек плутоватого вида, без пиджака, подпоясанный зеленым фартуком, с метелкой в руке.
   -- Чего тебе? -- спросил он.
   -- Полковница прислала, -- простодушно ответил Патмосов, -- приказала спросить, когда приехать портрет писать?
   -- Сергей Матвеевич завтра быть обещался, -- ответил слуга.
   Патмосов не уходил. Он подмигнул слуге и сказал:
   -- А где тут у вас портерная, мил человек? Пивка бы парочку!
   Лицо слуги тотчас изменилось.
   -- Подожди секунду, я надену спинжак и тебя проведу! Войди пока! -- он впустил Патмосова в прихожую и бегом взлетел по лестнице во второй этаж. -- Сичас! -- крикнул он.
   Патмосов огляделся.
   Передняя представляла роскошную комнату, уставленную растениями и статуями. Взор Патмосова быстро скользил с предмета на предмет и вдруг приковался к длинной стойке для палок.
   Патмосов стал перебирать трости.
   Вдруг он нагнулся и быстро поднял лежавшую внизу палку.
   Она была выточена из американского дерева и оканчивалась топориком вершка два шириною. Патмосов взял ее за середину и взмахнул ею.
   Лицо его осветилось торжеством.
   -- Вот и я, -- сказал слуга, сойдя с лестницы, -- любовался?
   -- Много палок, -- ответил Патмосов, -- а с этой хоть на медведя!
   -- Редко берет. Последний раз брал, вернулся, швырнул: "Тяжелая, -- говорит, -- убери!"
   -- Давно брал? -- небрежно спросил Патмосов, идя к двери.
   -- Нет. С ей он к князю уехал, а позавчера привез. Приезжал.
   -- Часто бывает?
   -- Теперь нет. Вот завтра будет.
   Он запер подъезд, положил ключ в карман и пошел с Патмосовым, добродушно болтая.
   -- Мне у его житье, как на квартире. Что барин! Ей-Богу! Коли пришел кто -- на чай тебе. Меньше полтины и не дают.
   Они вошли в портерную, Патмосов спросил пива, и тот продолжал:
   -- Только комнаты убери, кисти вымой, и все! Кухарка готовит. Совсем барин! А жалованья -- двадцать пять!
   -- Ваше здоровье, как вас звать?
   -- Василий Афанасьевич. А вас?
   -- Петр Демьяныч.
   Они выпили.
   -- А давно вы у него на службе?
   -- Второй месяц. Раньше у него жил такой непутевый, пьяница: какие-то письма у него украл, ну, барин и выгнал!
   Сердце Патмосова забилось.
   -- Письма? -- повторил он.
   -- Мне Матрена сказывала. Барин, слышь, чуть не убил его. Потом выгнал.
   Словно свет озарил Патмосова.
   Допив пиво, он расплатился, крепко пожал руку Василью и сказал:
   -- Так передайте барину, чтобы подождал!
   -- Ладно. Приходи еще.
   Патмосов проводил его до дверей подъезда, и они расстались.
  

XIX

   Ястребов чувствовал раздражение на Патмосова.
   -- Опять не был, -- сказал он Флегонтову, входя в камеру, -- это черт знает что! Это недобросовестно! Что я без него буду делать, а?
   В это время вошел сторож.
   -- Просит принять кухарка эта.
   -- Какая кухарка?
   -- Та, что у убитого служила.
   -- Зови, зови! -- следователь оживился.
   В камеру вошла Лукерья и с грохотом упала на колени.
   -- Виноваты мы, -- тихо покаялась Лукерья, -- ограбили покойника. Я и Прохор.
   -- Убил он? -- спросил Ястребов.
   -- Что вы, прости Господи, -- и Лукерья даже отодвинулась. -- Ограбили его, точно...
   Следователь разочарованно вздохнул.
   -- Как же, когда и что?
   -- Добро всякое, а денег тысячу.
   -- Когда же украли?
   -- Как барин на музыку пошел. Я -- четыреста, а он -- шестьсот взял. Вещи тоже взяли. Которые в щекатулке, внизу были. Заперли. Прохор и ушел.
   -- А где вещи?
   -- Его не знаю, а что у меня, так вот! -- и Лукерья положила перед Ястребовым сверток.
   Он развернул его и увидел пачку денег, два браслета, часы, цепочку, серьги и крупную брошь.
   -- Губа не дура! -- усмехнулся Ястребов, отодвигая вещи. -- Ну, молодец, что покаялась! Грамотная?
   -- Грамотная! -- уже бойко ответила Лукерья.
   -- Ну, вот -- подпиши! -- Ястребов взял от Флегонтова записанное показание, громко прочел его и положил перед Лукерьей. -- Подпиши!
   Она подписала.
   -- Ну, а теперь тебя арестовать надо!
   Лукерья покорно кивнула головой. Ястребов написал приказ, и Лукерью увели.
  

XX

   Патмосов с утра стал готовиться к предстоящему свиданию.
   Он наклеил себе бороду и на нос нацепил пенсне с темными стеклами.
   После этого он надел форменные военные брюки, белый китель е полковничьими погонами, повесил шашку, взял общегвардейскую фуражку и с удовлетворением оглядел себя в зеркало.
   Он еще раз оглядел все мелочи, взял три письма Веры Андреевны, тщательно спрятал их и суеверно перекрестился.
   На улице Патмосов взял извозчика и поехал на Тучкову набережную.
   Василий тотчас отворил ему. Теперь он был одет в серый казакин со светлыми пуговицами.
   -- Барин дома? -- спросил Патмосов.
   -- Дома-с! Пожалуйте! -- и Василий указал ему на лестницу.
   На площадке показался художник в серой блузе. Солнце освещало его львиную голову, он был красив, как Антиной.
   Сердце Патмосова сжалось.
   Он предпочел бы видеть на его месте типичного злодея.
   -- Сюда! Сюда! -- говорил звучным голосом Санин. -- Ко мне, в мастерскую! С кем имею честь? Дурак-слуга сказал, что ко мне собиралась барыня.
   Патмосов поднялся наверх и не решился пожать протянутую ему руку.
   Он взял в одну руку фуражку, а другой вынул носовой платок.
   -- Полковник Снегирев. Вчера правда моя жена к вам собиралась и денщика послала, но жара, мигрень... знаете? И вот я вместо нее. А что до барыни, так, может, к вам еще кто собирался?
   -- Нет, нет, -- поспешно ответил Санин, -- избави Бог! Сюда! -- Он отпахнул тяжелую портьеру, и они вошли в громадную мастерскую в два света, со стеклянной крышей.
   Санин размашисто двинул мягкое кресло, поставил подле него курительный прибор и сказал:
   -- Садитесь, курите и говорите, чем могу служить, а я помалюю!
   Он сел на табурет перед мольбертом и взял из вазы кисть.
   Патмосов опустился в кресло и заговорил непринужденным тоном:
   -- У вас тут целый музей! Даже внизу: и зверинец, и коллекция палок. Прекрасные палки!
   -- Да, есть! -- небрежно ответил Санин.
   -- Одна, которая с топором, -- продолжал болтать Патмосов, в то же время следя за лицом Санина. -- Недорогая, но незаменимая. Если ей стукнуть! Я знаю случай, когда одним ударом такой палки разбили голову, как орех. Вам, вероятно, случается бродить по пустынным местам?
   Патмосов увидел, как омрачилось лицо художника и как дрогнула кисть в его руке.
   -- Палка дрянь, -- сказал он после минутного молчания, -- я велел ее убрать, а этот дурак все ее ставит.
   Патмосов взял из ящика папироску с толстым, длинным мундштуком и спросил:
   -- Вы всегда курите эти папиросы?
   -- Всегда, -- уже с некоторым раздражением ответил Санин, -- а что?
   Патмосов закурил и, стараясь казаться равнодушным, сказал:
   -- Приметные очень. Если бы вы совершили преступление, по одним этим папиросам вас могли бы найти и обличить!
   Рука у Санина задрожала, и он быстро откинулся от мольберта.
   -- Я бы унес с собой свои папиросы, -- сказал он с деланным смехом.
   -- А окурки? -- тихо произнес Патмосов и замолчал.
   Санин резко двинулся на табурете и, отвернув лицо, будто роясь в красках, сказал:
   -- Будьте добры объяснить мне цель вашего визита. Признаюсь, наш разговор начинает меня утомлять.
   Патмосову стало жаль этого человека.
   -- Я хотел просить вас написать мне картину.
   -- Я картин не пишу, -- глухо ответил Санин. -- Я портретист.
   -- Здесь главным образом лица. Если позволите, я расскажу ее содержание.
   Патмосов видел, как сбежала краска с лица Санина, и слышал его прерывистое дыхание.
   -- Расскажите, -- глухо произнес он.
   -- О, в двух словах! -- сказал Патмосов. -- Ночь; дорожка вдоль оврага; на ней двое. Один энергичный, сильный, молодой, другой -- пожилых лет, дряхлый, с хитрым, развратным лицом. И этот сильный поражает его в голову палкой, на конце которой...
   Санин вдруг вскочил, и лицо его исказилось бешенством.
   -- Ты не офицер, ты -- агент! -- закричал он и бросился на Патмосова.
   Тот успел отскочить за кресло.
   -- Что же, вы хотите и меня убить? -- сказал он спокойно.
   Санин остановился, схватился за голову руками и со стоном повалился.
   Патмосов с глубоким состраданием смотрел на совсем недавно еще гордого и сильного человека, у которого теперь вздрагивали, как у ребенка, плечи.
   -- Арестуйте меня, -- наконец глухо сказал Санин, -- да! Я убил этого мерзавца, той палкой.
   -- Я не буду вас арестовывать, -- ответил Патмосов, -- поезжайте завтра в Царское, явитесь к следователю сами с повинной.
   Санин поднял голову и с удивлением взглянул на Патмосова.
   Тот угадал его мысль.
   -- Если бы вы убежали, я нашел бы вашу корреспондентку...
   При этих словах Санин опять вскочил как бешеный.
   -- Откуда вам это известно?
   -- Из этих писем, -- Патмосов показал три письма.
   -- Ее письма! Но я их все взял! -- наивно воскликнул Санин.
   -- Не все! Дергачев был хитрее и три письма держал у себя в бумажнике.
   -- О, мерзавец! -- проговорил Санин. -- Он бы снова нас мучил!
   Он помолчал, потом встал, прошел по мастерской, вернулся и сказал:
   -- Я вам все расскажу! Все! Судите!...
   Патмосов молча кивнул.
   Санин начал свой рассказ, сперва волнуясь, потом спокойнее, и его прекрасное лицо оживилось воспоминаниями любви.
  

XXI

   -- Это началось четыре года тому назад. Да! Четыре года будет семнадцатого августа. Ее муж заказал мне с нее портрет, и я к ним приезжал для сеансов. Ее муж носит старинную аристократическую фамилию, богат несметно, красив, несмотря на свои шестьдесят четыре года, и благороден на редкость. Ей всего двадцать шесть лет, и он ее мужем является только номинально. Она -- дочь его боевого товарища, осталась сиротою, и он не придумал лучшей формы опеки, как жениться на ней, и относится к ней как отец. Буквально. Она платит ему привязанностью и ухаживанием. И вдруг -- я на дороге! Я со своей любовью!... Да, так началась наша любовь.
   Санин закурил папиросу, бросил ее, взял новую и заговорил снова:
   -- Должно было случиться то, что случилось. Она забеременела. Да! Это было наше счастье и наш ужас. Счастье -- увенчать любовь свою живым плодом, ужас -- открыться. Не для меня! Я всегда молил ее об этом, но для нее. Она была убеждена, что ее муж не перенесет этого открытия. Приводил ее в ужас и скандал, который мог разразиться в обществе. Она -- женщина своего круга, своих понятий. Я понимал ее и разделял ее страхи. И тут нам выпала вдруг удача. Генерал уехал в Англию, оттуда в Америку на семь месяцев. Он звал с собою жену, но она уклонилась и назначила ему свидание в Париже... Это было удачей. Она уединилась и родила прекрасного мальчугана.
   Лицо Санина озарилось широкой, светлой улыбкой.
   -- И началось наше новое счастье. Счастье отца и матери. Я его поместил в надежные руки, а потом решил, едва отнимут его от кормилицы, перевезти к себе. И все пошло прахом!
   Он тяжело перевел дух и продолжал:
   -- Это случилось совсем недавно. Всего с месяц. Она приехала ко мне в безумном ужасе и показала письмо от какого-то негодяя. Негодяй писал, что знает про ее связь, знает, что у нее есть ребенок и где он и что он все это огласит, если она не заплатит ему пять тысяч рублей. За эту сумму он продавал ее письма. Письма ко мне! Я бросился в спальню, где в ящике стола держал ее письма. Их не было! Да, только тогда я понял, как надо беречь тайны. Надо сжигать все! Записку, ленточку, всякий знак. Надо держать себя с любовницей, как с зачумленной. А я, болван, берег ее каждое письмо как святыню!
   Он ударил себя по лбу и сжал кулаки.
   -- Очевидно, их украл мой слуга. И едва уехала Вера, как я набросился на слугу. Я его встряхивал, как мешок, швырял, как кошку, я готов был пытать его огнем и железом. Он ревел, ползал на коленях и во всем сознался. Через других слуг-негодяев он узнал, что один мерзавец платит хорошие деньги за господские письма. Мой каналья был не дурак. Несомненно, он знал нашу тайну и отправился к этому Дергачеву. Да! И продал меня за триста рублей.
   Он помолчал, потом продолжал:
   -- Слугу я выгнал, а сам поехал к Дергачеву в Павловск и вызвал его на вокзал. Там я объяснился с ним. Я предложил ему две тысячи.
   Он вскочил, сел, снова вскочил, и лицо его теперь горело злобою.
   -- Тут и начались пытки! Он торговался и после каждого свиданья слал ей письма с угрозами, а она ехала ко мне и писала ко мне умоляющие письма. Это был месяц сплошных мук. Я все же выторговал тысячу. Он согласился отдать мне письма за четыре тысячи.
   Санин горько усмехнулся.
   -- Значит, за тысячу он припрятал три письма! Ловко! Да? -- и он продолжал: -- Двадцать шестого числа я собрал всякими способами три тысячи рублей и известил его, что двадцать седьмого куплю свои письма. Я бегал, искал, но нашел еще только сто рублей. И я поехал.
   Патмосов кивнул.
   -- Мы условились встретиться в десять часов вечера. Я ждал его, он не шел. Одно это ожидание уже обозлило. Наконец он пришел...
   Санин перевел дух.
   -- И тут началось! Я сказал, что остальные четыреста я отдам ему завтра. Он ответил, как хам: "Тогда и письма" и хотел уйти. Я удержал его и стал упрашивать. Мы начали спорить. Он дразнил меня: то вынимал пакет из кармана пальто, то прятал его назад. И ничего бы не было, -- сказал Санин, -- если бы не пустяк.
   Он тяжело перевел дух.
   -- Я взял его за пальто, за борт, а он вдруг заорал: "Вы хотите убить меня!" и толкнул. Во мне словно пружина лопнула. Все завертелось, закружилось, и, когда я очнулся, он лежал на земле. Я нагнулся. Кровь! Тогда я понял, что сделал. По моей палке текла кровь. Ко мне вдруг вернулось спокойствие. Я нагнулся к нему и выдернул у него из кармана пакет. Потом отошел, старательно вытер и вычистил палку и пошел на музыку. Повидал двух-трех человек и пешком вернулся в Царское, где живу у своего приятеля. Вот! -- окончил он. -- На другое утро я послал ей письма.
   Он замолчал и опустился в кресло, закуривая пятнадцатую по счету папиросу.
  

XXII

   Патмосов первый прервал молчание.
   -- Вы должны теперь открыться следователю, -- сказал он, -- сейчас у него трое в подозрении, и из них двое совсем невинны.
   -- Но как? Я тогда должен рассказать все? Открыть ее имя! Я не могу! -- воскликнул Санин.
   -- Слушайте. Я помогу вам. Идите к следователю, расскажите ему факт убийства, а причину придумайте, какую хотите. Он любил женщин, был развратник.
   -- А эти письма? -- сказал Санин. -- По которым вы додумались?
   Патмосов вынул их из кармана и решительно протянул Санину.
   -- Возьмите их и уничтожьте!
   Санин жадно схватил их и воскликнул:
   -- О, теперь я спокоен! Берите меня!
   -- Нет, нет, вы сами!
   -- Согласен.
   Патмосов сказал адрес и поднялся с кресла. Волнение душило его. Спокойствие Санина было трогательнее его недавнего отчаяния.
   -- Я иду! Вам надо приготовиться.
   -- Я теперь Голиаф! -- засмеялся Санин. -- В одиннадцать у него в камере!
   Патмосов выбежал из мастерской.
   Он вернулся домой и тотчас позвал к себе хозяйку, продиктовал ей друг за другом два любовных письма и записку с назначением свидания, подписав их все буквою "В".
   -- Все!
   Молодая женщина встала.
   -- А теперь вы эти записки покажете мужу, -- смеясь, сказала она.
   -- Да, да! Вы рискуете, -- в тон ей ответил Патмосов и потом серьезно сказал: -- Вы спасаете честь женщины, как люди понимают ее, и спокойствие семьи.
  

XXIII

   На другой день Патмосов ехал в Царское Село к Ястребову, который успел послать ему четыре телеграммы.
   -- Что же вы, дорогой мой, так запропали? Я истомился, ожидая вас.
   -- Занят был, все этим же делом, -- ответил Патмосов и, вынув из бумажника три письма, положил их на стол. -- Вот письма, которые я брал. Они ни к чему.
   -- Я же говорил, -- сказал Ястребов, -- у него любовниц тысяча! Уберите, Севастьян Лукич.
   Он кинул письмоводителю письма и снова спросил Патмосова:
   -- Ну, что же вы сделали за это время?
   -- Нашел убийцу, -- ответил с улыбкой Патмосов.
   Ястребов даже привскочил, и глаза его засверкали.
   -- Я говорил! Ну, рассказывайте, какие улики? Который из трех?
   -- Четвертый, -- ответил Патмосов. Ястребов упал в кресло и захлопал глазами.
   -- Вы шутите?
   -- Нет, серьезно! Где же он?
   -- Он... -- Патмосов поглядел на часы. На них было без двух минут одиннадцать. -- Он сейчас будет здесь, у вас.
   -- Господина следователя можно видеть? -- раздался звучный голос.
   -- Пожалуйте! -- крикнул Патмосов, вставая. -- Пришел! -- сказал он тихо Ястребову.
   Тот поднялся с кресла.
   -- Вот и я! -- и на пороге камеры показалась мощная фигура Санина.
   Патмосов горячо пожал ему руку и поспешил выйти.
  

XXIV

   Слух о том, что Санин, этот милейший человек, даровитый художник, оказался убийцей, произвел в Петербурге сенсацию.
   Зал суда был битком набит дамами высшего света.
   Санин держал себя на суде с благородною простотою.
   Он объяснил, как убил Дергачева, и рассказал о мотивах этого убийства.
   Дело вышло из-за женщины, которую называть Санин не хотел.
   Присяжные признали его виновным в убийстве в запальчивости и заслуживающим снисхождения.
   Суд приговорил его к четырем годам каторжных работ.
   Лукерья и Резцов судились за кражу и были осуждены: она -- на два месяца, а он, как рецидивист, на поселение.
   Трехин получил наследство и закутил так, что через месяц очутился в больнице.
   Марья Васильевна стала выезжать и в скором времени обзавелась новым покровителем.
   Что касается молодого Савельева, то пережитые им позор и страх совершенно образумили его. Он разорвал свои прежние знакомства, поступил к отцу на фабрику, где принялся основательно изучать дело.
   Векселя исчезли, и надо предполагать, что они вместе с письмами попали к Вере Андреевне и сгорели в камине.
  
   Остается сказать про Веру Андреевну.
   Через два года после осуждения Санина она овдовела и со своим сыном Сережей поехала в Сибирь -- к тому, кто так дорого заплатил за ее спокойствие. Когда Санин отбыл срок каторги, они поженились и поселились в Иркутске, где Санин опять стал зарабатывать сумасшедшие деньги.
  

--------------------------------------------------------------

   Источник текста: Зарин А. Е. В поисках убийцы: Романы, рассказы. -- М.: Современник, 1995. -- (Старый уголовный роман).
   OCR Бычков М. Н.
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru