С этими словами маленький плешивый человечек в длиннополом сером сюртуке торопливо прошел в соседнюю комнату. Высокий брюнет в просторной шинели, в золотых очках на длинном горбатом носу, остался ждать в магазине.
Маленький плешивый человечек был хозяин физико-механической мастерской. Высокий брюнет был знаменитый д-р Аренс.
Зимнее солнце снопами бросало свои холодные, но яркие лучи в магазин, заставленный приборами. Со всех сторон на посетителя уставились телескопы и подзорные трубки, словно через них наблюдали за доктором невидимые существа: огромные стеклянные круги электрических машин отражали на него солнечные лучи; камер-обскуры и стекла волшебных фонарей -- устремляли на него свои фокусы; даже стрелки компасов, казалось, указывали не на север, а на знаменитого посетителя, а гальванические батареи словно хотели опутать его своими проволоками и излить на него всю свою электрическую силу. Только тяжелые части металлических машин, лежавшие за стеклами, да еще рыжий лохматый человек, ожесточенно чистивший за прилавком медные части какого-то парового котла, не обращали никакого внимания на знаменитого доктора.
А д-р Аренс, несмотря на свои 36 лет, был действительно знаменитостью, и его считали авторитетом по вопросам психологии, хитрой науки, то опирающейся исключительно на опыт, то заводящей позитивный ум ученого в дебри метафизических гипотез. Но д-р Аренс, член всех обществ и съездов по вопросам психологии, психиатрии, гипнотизма, сомнамбулизма и т. под. отраслей великой науки о душе, -- твердо стоял на почве научного метода и говорил, что он знает только то, что вычислил, вымерил и исследовал сам, вооруженный приборами, в свою очередь вычисленными и вымеренными...
-- Наука требует знания, а не веры, -- говорил он, и его знания в этой области ценились очень высоко.
Знаменитые Шарко, Ришэ, Бернгейм, Ламброзо, Юнг и друг., встречаясь на съездах с доктором Аренсом, называли его не иначе, как "уважаемым собратом".
Да, д-р Аренс был знаменит. Но его имя было известно только в ученом мире, -- теперь же оно должно было прогреметь по всему свету. Три года он преследовал одну идею, стремясь осуществить ее и теперь, кажется, достиг своей дели. Заказанный им плешивому человечку прибор должен был окончательно решить дело, -- и д-р Аренс, поджидая скрывшегося хозяина мастерской, нетерпеливыми шагами ходил но магазину.
Наконец, маленький, плешивый хозяин вышел из соседней комнаты. Д-р Аренс бросился к нему.
-- Вот-с, извольте разглядеть, все как объяснили! -- сказал с улыбкой вошедший, отирая красным фуляром вспотевшую голову.
Д-р Аренс взял прибор в руки и с любовью стал его рассматривать. Это был маленький таинственный аппарат, удивительно тонкой конструкции, помещенный в легком алюминиевом часовом футляре.
-- Ну, что-же, довольны? -- спросил хозяин и замер в ожидании ответа.
Д-р Аренс с нахмуренным, озабоченным лицом вынул из кармана две проволоки, обмотанные зеленым шелком, прикрепил их одним концом к полученной вещи, свободные концы зажал в какую-то, чуть видную в его руке, машинку и опустил прибор в жилетный карман, скрыв под шинелью проволоки. Через минуту его нахмуренное, озабоченное лицо осветилось радостной улыбкой, и глаза сверкнули победой. Хозяин в нетерпении повернулся на своих коротких ножках.
-- Что же, доктор, довольны? -- спросил он опять, но доктор не ответил ни слова и, устремив глаза в стену, казалось, к чему-то прислушивался.
Рыжий лохматый человек, стоявший за прилавком, бросил свою работу и глядел с недоумением то на хозяина, то на посетителя; в полуотворенную дверь мастерской высунулась чья-то маленькая, востроносая головка и впилась своими черными глазками в неподвижную фигуру доктора; а д-р Аренс, не обращая внимания на нетерпеливые жесты хозяина, продолжал стоять по-прежнему безмолвно, и лицо его озарялось улыбкой, а глаза светились торжеством.
"И что это за штука?" -- думал хозяин. -- "К чему она? Мы с Петром Петровичем думали -- не додумались... Может, тут капитал лежит, а мы и понять не можем!.. А он молчит!.. Хоть бы слово одно, намек!.."
-- Тут не только капитал, -- сказал доктор, -- тут бессмертие!
Хозяин отпрыгнул в испуге.
-- Значит, мы угодили вам? -- пролепетал он в смущении и подумал: "Вот умная бестия, ему бы следователем быть!"
Д-р Аренс улыбнулся.
-- Да, удалось! -- сказал он. -- Мы уговорились за 65... вот 75: дайте 10 рублей мастеру за его работу! -- и доктор вынул бумажник.
"Эх, ускользнет", -- думал хозяин, принимая деньги, -- "хоть бы намек только", и он вкрадчиво спросил:
-- Это, доктор, у вас проволоки от карманной батареи?
Д-р Аренс опять улыбнулся.
-- Да!
-- Для чего же это? -- робко спросил хозяин и подумал с тоскою: "Не скажет, нет..."
-- Понятно, не скажу! -- сказал посетитель, запахивая шинель.
Хозяин опять в испуге сделал пируэт: "Господи!.. Да он читает мысли!"
-- И совершенно свободно! -- со смехом сказал доктор и скрылся за дверью.
Хозяин словно окаменел на одном месте и почти безумными глазами смотрел на дверь, за которою скрылся странный посетитель.
-- Хозяин, что с вами? -- вышел из мастерской главный мастер, обладатель маленькой головки с черными глазами.
-- А?.. что? -- рассеянно спросил хозяин.
-- Вы прыгали, как мяч. На лице вашем был испуг... Сказал он вам что-нибудь? Открыл секрет? -- и обладатель маленькой головки начал сильно трясти хозяина за плечо.
Наконец, последний очнулся, растерянно огляделся по сторонам и вдруг тихо прошептал:
-- Петр Петрович, он -- чорт!
Тот даже отскочил.
-- Кто?
-- Доктор этот!
-- Бог с вами! Я его в Москве сто раз в заседаниях видел. Это доктор Аренс! -- засмеялся Петр Петрович.
-- Но он узнал, что я думаю!
-- Просто умный человек!..
-- Но он отвечал мне, едва я оканчивал свою мысль!..
-- Совпадение!..
II
Д-р Аренс, довольный и счастливый, вышел из магазина и бодрым шагом направился к своему дому. Тротуары Морской и Невского пестрела гуляющею публикой. Все вышли подышать свежим морозным воздухом на предобеденную прогулку.
Д-р Аренс, приветливо улыбаясь, раскланивался налево и направо. У него было обширное знакомство. Вдруг глаза его радостно сверкнули и, быстро подавшись влево, он остановил красивого блондина, торопливо шедшего мимо него.
-- Сергей Семенович, это вы?.. Давно вернулись? -- спросил он, пожимая руку блондина. -- Я несколько раз вспоминал о вас! -- добавил он.
Красивый блондин поднял на него свои голубые глаза, и на лице его отразилась досада. Он торопливо пожал руку доктора и, видимо, захотел скорее отделаться от неожиданной встречи.
-- Приехал вчера только, -- поспешно ответил он, -- к вам непременно завтра вечером забегу, а теперь некогда... "Чтобы чорт тебя побрал! Вот не вовремя!" -- тут же подумал он.
Д-р Аренс поморщился; но ему нужен был этот красивый блондин, единственный его сотрудник по научным исследованиям, только что приехавший из Парижа с конгресса по вопросам гипнотизма.
-- Ах, погодите, -- сказал он, придерживая блондина за локоть. -- Вы ко мне сегодня зайдите, непременно сегодня. Видите ли, у меня открылись совершенно новые факты касательно самой природы гипнотического...
И д-р Аренс начал передавать блондину открытые им явления, а блондин стоял, переминаясь с ноги на ногу, и, тоскливо озираясь, думал: "Вот ведь привязался-то, Господи! Словно невесть что, а из-за него опоздать придется!.. У-у, чорт!.. Сперва Гржимайло задержал, прилетел на квартиру; там Анетова встретила, трещать начала, теперь этот идиот... А она ждет, ждет, -- и уедет. Еще рассердится, дуться начнет"...
Доктор вдруг оборвал свою речь, недовольно нахмурясь.
-- Если вы на свиданье спешите, так и заявили бы сразу, -- резко сказал он, подавая блондину руку.
Тот в изумлении отшатнулся и, смущенно улыбаясь, пробормотал:
-- Действительно... то есть не на свиданье, но тороплюсь... Это вы верно...
Доктора развеселило смущение собеседника.
-- Эх, юность, юность! -- сказал он уже добродушно и через минуту крикнул удалявшемуся блондину: -- так вечером, сегодня!
-- Непременно! -- ответил, обернувшись, блондин и почти побежал к извозчику.
"Ишь, как торопится!" -- улыбнулся доктор и тем же гордым, уверенным шагом пошел дальше. Он улыбался дорогою и говорил сам с собою, как бы делая наблюдения над прохожими.
Странны были речи его, тем более странны, что он не был ни писателем, ни рисовальщиком типов, а был ученым, не знавшим людей, три четверти своей жизни проведшим в кабинете!
"Какой важный, посмотришь", -- думал он, перегоняя стройного офицера, -- "идет в перевалку, сабля звенит, шинель в бобрах, а между тем только и думает: хоть бы 10 рублей достать откуда-нибудь!"
"Забавная парочка... Кажется, воркуют, точно голубки, а в душе клянут друг друга..."
"Бедный городовой! Смотрит за порядком, а сам думает, чем бы семью прокормить: ребенок заболел... расходы..."
"Вот, ведь, за мазурика примут все, а он вешаться идет!.."
Доктор поспешно подошел к пожилому мрачному оборванцу, угрюмо переходившему улицу, и заговорил:
-- Оставьте! Что вы задумали?! Разве нет у вас больше надежды, силы...
Оборванец остановился, как вкопанный, и с искаженным от страха лицом едва проговорил:
-- А вы... откуда?..
-- Я знаю, я следил за вами?
-- Зачем?
-- Я хочу вам помочь!
И доктор мало-помалу успокоил бедняка, дал три целковых и свой адрес, приказав прийти на следующее утро. Оборванец ожил. В глазах его блеснуло что-то вроде надежды.
Счастливый этой встречей, доктор пошел дальше, но по мере пути его лицо все больше и больше омрачалось. Он все ниже и ниже опускал голову. Мысли его почему-то приняли другое направление. Может быть, на него подействовала встреча с оборванцем, а может быть -- оттого, что, свернув с Невского и идя вдоль Лиговки, он не видел уже закутанных в богатые меха, довольных, сытых людей, и ему все чаще встречались легкие пальто, худые платки, стоптанные сапоги, посиневшие от холода лица, испитые и измученные. Может, наконец, на него повлияло и то и другое вместе, -- только все грустнее и грустнее становились его мысли.
"Боже, как много горя!" -- думал он. -- "Мы, веселые и довольные, с беспечной улыбкой идем мимо людей, а в сердцах этих людей угасает надежда; у одного погибла любовь, у другого смерть унесла любимых существ, у третьего нет приюта, нет куска хлеба, ни работы, ни сил, у четвертого..."
И долго бы думал доктор о бедствиях, посылаемых судьбою на долю бедняков, если бы его не остановил молоденький студент. Он поклонился и торопливо заговорил:
-- Как я рад, профессор, что встретился с вами. Я поджидал вас в университете, но как-то не успевал застать вас свободным!
При виде юного, свежего лица студента, д-р Аренс опять вернул себе на время утраченное настроение.
-- Зачем я вам?
-- Я пишу реферат, профессор, о наследственной порочности, и мне бы хотелось воспользоваться вашими указаниями; я хотел просить разрешения побеседовать с вами!
"Любознательный юноша!" -- подумал доктор и пригласил его к себе, назначив день.
-- Мало теперь кто работает честно, -- заговорил он затем. -- Вас как зовут?
-- Крюков!
-- Да, Крюков, мало кто работает честно. Все хотят достигнуть, не трудясь, -- знать, не изучая, -- а наука требует жертв, и каких!.. Надо отдаться ей со всем пылом...
Доктор говорил, а студент слушал его с заискивающей улыбкой и думал: "Да, брат, тебе легко распевать. Ты кончил лямку эту, теперь живи только! Уважение, хорошее место, деньги, красивая жена, -- чего еще надо? Катайся себе по съездам, да и все тут!.."
Доктор сначала нахмурился, но потом улыбнулся и перебил свою речь.
-- Нет не "все тут!" -- сказал он с оттенком грусти, -- этого мало, коллега! Я приобрел имя, уважение, но их надо беречь, а это еще большая работа, чем приобретать. Правда, я обеспечен, но это еще больше налагает на меня обязательств!
Студент покраснел до самого козырька фуражки.
Чтобы не смущать его больше, доктор ласково сказал:
-- Так в среду вечерком!.. Мы потолкуем! -- и пошел домой.
По дороге он невольно задумался о себе. Да, он бесспорно удачлив. Его товарищи -- то чиновники, и то небольшие, то учителя, а он уж ординарный профессор. Его знают, уважают, его слова считают авторитетными. Да и в жизни ему тоже повезло: он со средствами; у него красавица жена и бойкий сынишка уже в третьем классе гимназии... Да, он счастлив, а теперь... с этим великим изобретением его имя станет бессмертным...
Он дошел до дому, приветливо кивнул швейцару, распахнувшему перед ним двери, легко взбежал во второй этаж и нажал пуговку воздушного звонка у двери, на которой сверкала медная дощечка с надписью: "Владимир Платонович Аренс".
III
Дверь отворила бойкая, смазливая горничная и, увидев доктора, сильно смутилась.
Барыня ушла гулять, барина не было дома, к ней пришел ее "кум", -- и вдруг... вернулся барин.
"Вот принесла-то нелегкая", -- мелькнуло у горничной в голове.
Профессор нахмурился.
-- Барыня дома?
-- Никак нет-с, ушли гулять!
-- А Павел?
-- Еще не вернулись!
-- Накрывайте на стол!
"Как же!.. так и полетела!.. подождешь!" -- сердито подумала горничная, помогая снять шинель.
Доктор нахмурился еще больше.
-- Сию секунду накройте! -- сказал он сердито, проходя к себе в кабинет.
-- У-у, жизнь анафемская! -- проворчала, входя в кухню, горничная и злобно хлопнула дверью.
Д-р Аренс вошел к себе в кабинет и стал переодеваться. Прежде всего он вынул только что полученный прибор, распутал проволоки и положил его на письменный стол. Потом, умывшись и надев рабочий сюртук, он сел у стола, взял прибор в руки и глубоко задумался. Прибор сверкал и блестел, отражая солнечные лучи, но еще ярче сверкали глаза задумавшегося доктора, и улыбка мелькала на его губах.
Все, я думаю, слыхали о наделавшем столько шуму "чтении чужих мыслей". Давно уже эта загадочная способность была известна в классической стране чудес, Индии, но европейские ученые только скептически качали головами, читая рассказы путешественников о подобного рода чудесах, творимых индийскими факирами и браминами. В таком положении оставался этот вопрос до самых последних лет, пока опыты знаменитого Фельдмана и тщательные исследования Шарко, Ришэ, Льебо, Бернгейма, -- целой, словом, плеяды блестящих ученых, -- не поведали изумленному миру, что чтение мыслей -- не шарлатанство и не фокусничество, но действительная способность, присущая многим людям.
Установив факт существования этой таинственной способности, ученые Западной Европы, Франции по преимуществу, построили и гипотезы для рационального ее объяснения. Как известно, из таких гипотез наиболее вероятными представляются две: одна принадлежит парижской школе, другая -- нансийской. Парижская школа, во главе которой стоит знаменитый Шарко, считает чтение чужих мыслей способностью, исключительно присущей субъектам с патологической чувствительностью, чувствительностью чрезмерно изощренной, которая позволяет воспринимать впечатления, для людей со здоровой нервной системой решительно недоступные. Иначе смотрит на дело нансийская школа со своими представителями Бернгеймом и Льебо: по их мнению, тут не может быть и речи о чем-либо ненормальном, болезненном, -- чтение мыслей есть явление вполне естественное, присущее каждому человеку. Что касается самого процесса чтения мыслей, то, по взгляду нансийской школы, процесс этот сходен с процессом возникновения индуктивного тока. Точно так же, как в наружной спирали Румкорфовой катушки возбуждается наведенный ток, когда по внутренней пробегает электричество, -- точно так же и мысленный ток, пробегающий по нервному аппарату одного человека, вызывает соответственный ток в нервной системе другого человека; стоит последнему уловить этот ток, -- и он в состоянии прочесть мысли своего соседа.
Ученик и друг профессора Бернгейма, д-р Аренс всецело разделял его воззрения и, обдумывая теорию своего учителя, напал на остроумную мысль. "Раз чтение мыслей", -- рассуждал он, -- "основанию на возникновении в нервной системе своего рода индуктивного тока, то очевидно, что весь секрет в этой способности -- в том, чтобы возможно отчетливее и тоньше воспринимать колебания этого тока; а для того, чтобы сделать колебания нервного тока более удобными для восприятия, нужно, конечно, усилить их. Но возможно ли такое усиление?.. Отчего же нет?" -- рассудил доктор. -- "Ведь может же микрофон в десятки, в сотни раз усиливать звуковые вибрации; стоит устроить подобный же мультипликатор для усиления вибраций нервного тока, -- и вопрос решен".
Д-р Аренс принялся настойчиво трудиться над осуществлением своей идеи, и его упорный труд принес, наконец, желанные плоды. Он изобрел прибор для чтения мыслей!.. Идя из магазина домой, он всю дорогу наслаждался блестящими результатами своего изобретения. Он в буквальном смысле читал мысли всех встречавшихся с ним, читал легко и ясно, без малейшего усилия. Еще несколько опытов, -- и он сделает доклад о своем приборе в московском психологическом обществе, и имя его прогремит по всему миру!..
-- Да, мое имя будет бессмертно! -- прошептал д-р Аренс, выходя из задумчивости, и медленно стал прохаживаться по кабинету, время от времени повторяя тихо:
-- Да, мое имя будет бессмертно!..
Дверь кабинета отворилась, и в комнату вошла m-me Аренс, стройная, томная блондинка. Бархатная шубка плотно охватывала ее талию, волосы слегка выбились из-под шляпки, и полное лицо ее разгорелось от мороза.
Опа устало опустилась на диван, сбрасывая шляпку и расстегивая пальто.
-- Благодаря этой погоде я очень голоден и велел накрыть на стол! -- сказал он и вдруг, вспомнив немую сцену в передней, прибавил: -- Я нахожу ее грубой, Софи!
-- Кого это?
-- Нашу Анну!
-- Ах, нет, нет... Она такая услужливая, преданная! -- с каким-то умилением воскликнула жена.
Доктор слегка нахмурился.
-- Поскорей бы обедать! -- сказал он нетерпеливо.
-- Сейчас, как только придет Павля!
Доктор посмотрел на часы.
-- Пора бы вернуться! Верно, его оставили в классе.
-- Ах нет, нет! не говори так!.. Он такой умный, тихий мальчик!
Доктор улыбнулся. Он любил свою красавицу-жену.
-- За всех заступаешься! -- ласково сказал он. -- Ну, иди, распорядись. Я сейчас выйду!
Едва ушла его жена, в кабинет вошел слуга доктора, старый Кузьма, из выслужившихся унтер-офицеров, с седыми усами, жесткие волосы которых торчали вперед, как иглы.
-- Тебе что, Кузьма? -- спросил доктор.
-- Павленька вернулись. Кушать пожалуйте!
-- Сейчас!
Доктор вышел в столовую, где к нему подошел стройный хорошенький мальчик лет 14 и поцеловал отца в щеку.
-- Здравствуйте, папа!
-- Здравствуй! Отчего опоздал?
-- У нас гимнастика была.
-- Что это все гимнастика?... И вчера и третьего дня.
-- Тогда танцы были, а сегодня мы лазали!
Доктор с женою и сыном сели обедать. За столом он оживился и все время весело болтал. Наконец, обед кончился.
-- А ты знаешь, -- сказал он, вставая из-за стола, жене: -- Сергей Семенович вернулся.
M-me Аренс сделала изумленное лицо.
-- Ну-у?
-- Да, вчера вечером.
-- Когда же он к нам заглянет?
-- Хотел сегодня.
-- Вот жалость! -- воскликнула жена, -- а я хотела в театр!
-- Можешь и не ехать!
-- Ну, уж нет: сегодня новая опера!
-- Как знаешь.
Доктор отправился в кабинет, чтобы, по обычаю, немного отдохнуть.
-- Папа! -- догнал у дверей его Павел, -- я отметки за неделю принес!
-- После покажешь, когда встану! -- нетерпеливо сказал мальчику отец, закрывая дверь в кабинет и снимая сюртук...
Он спал крепким, здоровым сном часа два, как вдруг в комнате послышался шорох. Доктор проснулся.
-- Кто там?
-- Я-с!
-- Чего тебе, Кузьма?
-- Сергей Семенович приехали!
Доктор быстро поднялся.
-- Зажги лампы и проси его! Ну, скорее, шевелись!
"Вот и начну свой прибор испытывать... На весь вечер надену", -- решил Владимир Платонович, подходя к своему столу и надевая прибор.
-- Пожалуйте! -- раздался за дверью голос Кузьмы.
-- Здравствуйте, дорогой мой! -- весело сказал хозяин, протягивая обе руки посетителю, которого он сегодня так неожиданно повстречал на Морской.
IV
В клетчатом, модном пиджаке, в коротких брюках, плотно охватывавших стройные ноги, раздушенный и улыбающийся, вошел Сергей Семенович Поленов и, восторженно отвечая на рукопожатие хозяина, заговорил мягким голосом:
-- Здравствуйте, Владимир Платонович! Здравствуйте, мой учитель! Как поживаете? Что нового?.. Я хотел к вам завтра, но вы звали, -- и я, как покорный ученик... А это что у вас? Давно купили?..
Сергей Семенович оставил руки доктора и в два шага очутился подле стола, уставленного томами французского энциклопедического словаря. Доктор самодовольно улыбнулся.
-- В последнюю поездку, -- ответил он. -- Необходимая вещь!..
-- Роскошь, роскошь! -- воскликнул Сергей Семенович и подумал с завистью: "Рублей триста заплатил!.. Хвастун тоже... Необходимая вещь... Просто для обстановки купил, а сам и не заглянет"...
-- Что же нового в Париже? Садитесь и рассказывайте! Были на съезде? -- спросил доктор.
Поленов быстро обернулся и с недоумением взглянул на хозяина: его поразил тон доктора, сделавшийся вдруг резким и раздражительным.
"С чего это он взбеленился?" -- подумал Сергей Семенович, усаживаясь в кресло. -- "Верно, интересуется больно... завистлив!"
-- Был, как же, только нового ничего! -- ответил он вслух: -- Все старые споры между школой Сальнетриера и нансийцами... Виделся с вашими друзьями: Бернгеймом и доктором Льебо...
-- Ну, что они рассказывают? -- продолжая еще хмуриться, перебил его доктор.
"Чего это он?" -- с беспокойством подумал опять Сергей Семенович. -- "Уж не узнал ли? Вот будет история!.. Надо приласкать его... Ну, навру в ее пользу!"
Владимир Платонович потемнел, как туча. Он не в силах был усидеть в кресле и начал быстро ходить по комнате.
"Про что я знать не должен?" -- волновался он. -- "Что еще он врать хочет? Кто это "она"?"
Сергей Семенович между тем заговорил горячо, бойко, с увлечением. Он рассказывал о своих визитах к знаменитым светилам науки, передавал беседы их, и по его словам выходило, что все в Париже не столько заняты наукою, сколько доктором Аренсом, одно имя которого производит сенсацию в аудиториях. Д-р Аренс помнил отлично, что магистр Поленов, его друг и товарищ, для какой-то цели собирался наврать ему, но, -- такова уже сила лести, -- по мере рассказа гостя, его лицо принимало все более и более веселое выражение, а когда тот кончил, доктор уже ласково сказал:
-- Что же еще, дорогой мой?
-- Да всего и не вспомнишь сразу! -- небрежно махнул рукою Сергей Семенович, думая в тоже время: "Вот осел-то! Сразу поверил, и даже лицо умаслилось!.. Ну, слава Богу, пронесло. А то все злился на что-то... Вот опять... Да что это с ним?.. Ей-ей узнал!.."
Сергей Семенович тревожно двинулся на кресле, увидев внезапно вспыхнувшее гневом лицо своего учителя.
"Боже, что за дрянь!!.. И это друг мой!" -- воскликнул в душе доктор.
Сергей Семенович вкрадчиво сказал:
-- Теперь, дорогой учитель, я весь в вашем распоряжении. Вы начали говорить мне о природе гипнотического...
Доктор нахмурился. Ему стал противен этот двуличный человек, которого ои считал своим искренним другом.
-- Не все еще готово у меня. Я потом поговорю с вами, -- перебил он его.
"Вот каналья!" -- обозлился в душе посетитель, -- "совсем зазнался! Сперва -- приди, потом -- не надо. Словно и невесть, что за гусь!.. Везет, -- весь секрет! Дубина дубиной, фамилия немецкая, -- ну и ученый!.."
С этими мыслями магистр Поленов встал, и, сделав льстивую улыбку, мягко сказал:
-- Ну, так не буду мешать вам! Поспешу откланяться Софье Антоновне и затем домой -- за работу! Если понадоблюсь вам, уважаемый...
Но он не договорил и отпрыгнул к двери, бледный от испуга. Доктор Аренс не выдержал; он вскочил с кресла и неистово закричал:
-- Никогда вы мне не понадобитесь!! Слышите? И жену мою вам видать не надо! Можете прямо пройти в переднюю и взять свое пальто!.. Кузьма!! -- гаркнул он, с лицом, налитым кровью.
"Узнал, все узнал!" -- молнией пронеслось в голове напуганного Сергея Семеновича, и он, не дожидаясь появления Кузьмы, выскочил из двери.
-- Чего прикажете? -- вошел на крик барина Кузьма.
Доктор оглянулся, но посетителя уже не было.
-- Пошел вон, дурак! -- крикнул он на Кузьму.
Тот медленно повернулся и пошел, думая: "Надо полагать, Сергей Семенович начисто свинью подложил нашему, потому -- вон он как!.."
-- Стой! -- крикнул доктор. -- Что ты подумал?
Кузьма смутился.
-- Я-с?.. ничего... Ей-Богу... подумал, топить, может, прикажете... печку? -- добавил он уже уверенным тоном.
Доктор грозно взглянул на него и молча отошел в глубь кабинета.
"Совсем обалдел", -- решил Кузьма, скрываясь за дверью.
Доктор, как голодный зверь в клетке, заметался по кабинету. Мысли вихрем проносились в его голове; в груди закипала злоба...
"И это друг, лучший друг?.. На языке -- честь, в душе -- зависть и подлость, и вдобавок ко всему -- какая-то тайна!" -- проносилось в его голове. -- "Интересно знать, кто эта "она"? Чего он боялся?.. Умаслить захотел!.. Вот скотина! И это дружба!.."
Дверь слегка приотворилась. Доктор оглянулся и с облегчением вздохнул: он увидел в ней стройную фигурку своего милого мальчугана. Но едва вошел маленький Павля и своими бойкими глазами взглянул на отца, как доктор опять нахмурился и почти простонал вслух:
-- Что же это?!.. О, Господи!!
Павля, тихо двигаясь по кабинету с тетрадкой в руке, радостно думал: -- "Обозлился за что-то, не смотря подпишет! Самое удобное время!"
-- Чего тебе? -- сердито спросил ого доктор.
Мальчик сделал серьезную рожицу и ответил:
-- Я, папаша, принес подписать тетрадку. Сегодня нам баллы за неделю проставили!
-- Покажи!
Павля подал тетрадку. Доктор внимательно стал рассматривать ее: русский -- 3, арифметика -- 4, латинский -- 4, география -- 2!.. Отец улыбнулся. "Это он за географию струсил!" -- подумал он и, взяв перо для подписи, спросил:
-- Почему по географии 2?
-- Я, папаша, плохо Германию выучил; много там! -- бойко ответил Павля.
Доктор обмакнул перо. Павля вздохнул: "Ну, пронесло! Пустяки это, а всегда дрожу... Ну, вот опять... И чего это он?"
Павля с тоскою посмотрел на отца, который отложил перо и стал опять внимательно вглядываться в отметки. Павля побледнел. Доктор сурово взглянул на сына и перевернул назад несколько страничек. Павля задрожал и закрыл глаза.
-- Это что? -- воскликнул в ужасе доктор, -- я прошлую неделю не видел этого! Тут 4 было!
Он стал перевертывать страницы назад, и везде, где, раньше подписывая, он видел 4, стояли толстые, огромные единицы.
-- А здесь?.. А сегодня? -- закричал он, стуча рукою по столу.
-- Тоже, -- сквозь слезы прошептал мальчуган.
-- Арифметика -- 1, латинский -- 1?
-- Да.
Доктор опустил голову и тихо спросил:
-- Значит, ты это подделывал, мошенничал?
Павля стоял бледный, испуганный, безмолвно опустив голову.
Владимир Платонович схватился за виски. Еще низость! Его любимый сынишка, его радость -- оказался испорченным мальчишкой, его четверки -- единицами! Доктор вскочил и, схватив сына за руку, начал говорить почти со слезами:
-- Что ты делаешь?!.. Павля, милый!.. Ты ведь все время мошенничал, подлоги делал... Ведь это уголовное преступление! Понимаешь -- уго-лов-ное!.. Что ты сделал, что сделал?! Ведь ты семью позоришь!!! -- и доктор с яростью потряс сына за руку.
Испуганный мальчуган заорал, что было мочи, и на его крик в кабинет вбежала перепуганная Софья Антоновна. Она была одета в изящное платье, собираясь ехать в театр. Ее голые руки были по локти затянуты в светлые перчатки.
-- Ах, что ты, что ты?! -- подбежала она к мужу. -- Вольдемар, Бога ради, не бей его! -- кричала она с театральным испугом.
Доктор оставил сына и взглянул на жену.
-- Я его вовсе не хотел бить, хотя он и стоит этого: он оказался мошенником!
-- Ах, нет, нет!.. Не говори так!.. Мой Павля -- честный мальчик! -- воскликнула с жестом Софья Антоновна, думая про себя: "Да что это с ним? Сначала Сергея выгнал, теперь на Павлю набросился!"
Доктор вспыхнул. "Что это за фамильярность? Какой Сергей для нее Поленов?" -- мелькнуло у него в голове.
-- Мошенник! -- заорал он, -- а ты, ты!..
Жена в ужасе отшатнулась.
"Неужели узнал?" -- подумала она.
"Опять тайна!.. И у нее тайна!.. Господи!" -- с тоскою подумал доктор.
Софья Антоновна незаметно толкнула Павлю, который, схватив злополучную тетрадку, быстро выскользнул из кабинета. Оставшись наедине с мужем, она вкрадчиво заговорила:
-- Вольдемар, что с тобою? Сегодня целый день ты просто сам не свой: Поленова выгнал, Павлю чуть не избил... Что с тобой? -- и, смотря пытливо в глаза мужу, она подумала: "Господи, из-за этих глупых историй и в театр опоздаешь! Хоть бы от Сергея узнать, что у них вышло".
Доктор опять нахмурился и, деланно улыбаясь, сказал:
-- Ты в театр торопишься, Софи? Поезжай, лучше. Вернешься, -- я расскажу...
Софья Антоновна обрадовалась.
-- Отлично, милый!.. Я еду, а ты успокойся и выйди в гостиную...
-- Кто еще там?
-- Дядя Анатолий и Настасья Петровна... Она, впрочем, сейчас уезжает...
С этими словами Софья Антоновна поцеловала мужа в щеку и легко выпорхнула из кабинета.
V
"Что же это такое?" -- с тоскою подумал Владимир Платонович, -- "кругом сухие, черствые, подлые, лживые люди. Неужели это правда? Может, мой прибор неверно передает мысли?.. Нет, нет... Поленов оказывается льстивым, завистливым негодяем, Павля -- мошенником, жена -- пустою, бездушною куклою, думающей о театре в то время, когда я, видимо, страдаю... Скверно, скверно... Уж не снять ли прибор? Но нет, этого не может быть -- мой прибор не лжет, и я не сниму его до ночи!"
С этим решением доктор вышел из кабинета и прошел в роскошно меблированную гостиную. Здесь, у диванного стола, освещенного лампою, сидела изящно одетая молодая женщина. Невдалеке от нее, задумчиво куря папиросу, сидел пожилой господин с длинными седыми усами. Увидев входящего хозяина, они приветливо закивали головами. Доктора, подошел к гостям, радушно пожал их руки и сказал:
-- Совсем нас забыли, Настасья Петровна, да и вы, Анатолий Тимофеевич, не очень-то нас жалуете!
Настасья Петровна при входе его встала и, застегивая пуговки на перчатке, сказала:
-- А вы -- нас! Муж и то говорит: -- Сходи, Анастаси, посмотри, -- живы ли?.. Вам-то не стыдно?