Замятин Евгений Иванович
Эренбург

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

  

Е. И. Замятин

  

Эренбург

  
   Замятин Е. И. Собрание сочинений: В 5 т. Т. 4. Беседы еретика
   М., "Дмитрий Сечин", "Республика", 2010.
  
   Эренбург -- самый современный из всех русских писателей, внутренних и внешних, -- или не так: он уже не русский писатель, а европейский, и именно потому -- один из современнейших русских. Это -- конечно, еретик (и потому -- революционер) настоящий. У настоящего еретика есть то же свойство, что у динамита: взрыв (творческий) -- идет по линии наибольшего сопротивления. Оттого в 1918 году он написал "Молитву о России", а в 1922 году -- "Хулио Хуренито" и "Повести о 13 трубках". Труднее всего идти, когда под ногами все колышется, нет ничего твердого, никаких -- говоря по-ницшевски -- "костылей достоверности". И такой труднейший путь Агасфера -- путь на все посягающего скепсиса -- выбрал Эренбург. Полнее всего это в его романе "Хулио Хуренито".
   Есть чей-то рассказ про одну молодую мать: она должна была родить, и так она любила этого своего будущего ребенка, так хотела поскорей увидеть его, что, не дождавшись девяти месяцев, -- родила через шесть. То же случилось с "Хулио Хуренито" Эренбурга. Впрочем, может быть, это был просто инстинкт самосохранения: если бы роман дозрел -- он мог вырасти в нечто такое крупное, что автор бы не выдержал -- лопнул. Но и так -- с не закрывшимся на темени родничком, не обросший волосами -- а может быть, кое-где и кожей, -- роман очень значителен и (в русской литературе) оригинален.
   Едва ли не оригинальнее всего, что роман -- умный, и сам Хулио Хуренито -- умный. За редкими исключениями, русская литература десятилетиями специализировалась на дураках, тупицах, идиотах, блаженных, а если пробовала умных -- редко у кого выходило умно. У Эренбурга -- вышло. Другое: тонкая, остро отточенная ирония. Это -- тоже оружие европейца, у нас его знают очень немногие; это -- шпага, у нас -- дубинка, кнут. На шпагу -- поочередно, безжалостно -- нанизывает Эренбург империалистскую войну, буржуазную мораль, религию, социализм, государство -- всякое. И вот тут-то бросаются в глаза незаросшие кожей куски: рядом с превосходными главами, под которыми не стыдно подписаться и Франсу, -- есть абортирование, с философией очень поверхностной и фельетонной (глава 6 -- рассуждения о любви, глава 15 -- "чемпион цивилизации" и др.).
   В форме романа -- тоже европеец. Как и большинство современных европейских писателей, автора гораздо больше занимает сюжетная, архитектурная сторона, чем орнаментика. Сюжет построен в форме романа приключений -- и жаль, что это не доведено до конца, нет единого сюжетного стержня, нет интриги: вещь от этого очень бы выиграла (хотя задача автора была бы, конечно, гораздо труднее). Превосходно, очень остро использован прием введения автора в число действующих лиц: Илья Эренбург -- один из учеников "великого провокатора" Хулио Хуренито.
   В аборте больше всего уличает автора языковая сторона: тут много прорех, небрежностей, газетщины -- вплоть до неизлечимой "пары недель" ("мы все вместе отправились на пару недель в Нидерланды"), вплоть до хронического "выявления" ("М-р Куль не выявлял никаких признаков неудовольствия", "выявление бурных восторгов", и еще выявление, и еще...); иной раз и синтаксис -- перевод с какого-то на очень мало русский ("Каялись, обещая, будучи министрами не быть"). И это тем обидней, что изобразительных способностей Эренбург отнюдь не лишен: свидетельство -- его стихи, рассказы; и в романе нет-нет да и блеснут, запомнятся золотые крупинки (у интеллигента -- "бородка жидкая, будто в неурожайный год взошедшая"; в парижском кафе -- женщины "с ярко намалеванной мишенью для поцелуев").
   Три небольших томика рассказов Эренбурга -- "Неправдоподобные истории", "Повести о 13 трубках" и "Шесть повестей о легких концах" -- тоже очень живые, очень современные и очень еретические книги. И одновременно -- это три точки, по которым можно построить траекторию формальных достижений Эренбурга, -- траекторию, потому что он все время -- может быть, слишком торопливо -- движется. В первой книге -- интересней всего синтез фантастического с реальным, подчас очень удачный; вторая книга -- ветка от "Хулио Хуренито": основное -- тоже ирония, но сделаны рассказы -- гораздо тщательнее и тоньше, чем роман. В третьей книге -- российское сегодня, и эта книга особенно современна как по материалу, так и по обработке материала. В языке -- динамика эпохи; язык -- сжат, быстр, остр, телеграфен; предложения -- только простые и часто -- эллиптические, безглагольные; есть родство с новейшей французской прозой -- дадаисты, Сандрар. Образов, красок -- никаких: одни линии. Аскетизм этот -- намеренный, и -- чрезмерный: на почти двухмерного, кости-да-кожного факира смотришь с очень большим любопытством, но без очень большого удовольствия.
   И уже совсем без удовольствия -- читаешь отрывок из нового романа Эренбурга: "Жизнь и гибель Курбова" ("Красная новь"). От частых родов -- случается истощение; не слишком ли много рожал Эренбург за эти годы -- не тут ли причина? Пусть в "Хулио Хуренито" -- он еще безъязычен, но ведь в "13 трубках" и в "6 концах" -- он нашел свой язык, главное -- свой. Зачем же ему вдруг понадобилось собирать щепки от Белого? Гибель Курбова начинается с первой страницы, и губит его преступление Константина Летаева: та же, что у Белого, ритмованная проза, тот же самый, что у Белого, хронический анапест; то же последнее новшество Белого -- рифмы в прозаическом строе (у Эренбурга: "...и есть он не хочет, считает коробки и меряет пробки" и т. д.). Совершенно непонятно, почему Эренбург предпочитает ошибаться с Белым, чем быть правым (или ошибаться) по-своему. Ведь как будто над прозаической формой Эренбург думал достаточно, чтобы разглядеть этот основной закон: такты в прозе строятся не на ударных слогах, а на логических ударениях. Если стихи, затянутые в старомодный корсет метра, читаешь, как мемуары, то метрированная проза -- это уж мемуары о мемуарах.
   Впрочем, организм у Эренбурга -- очень живучий, красных кровяных шариков много, и от белокровия он быстро излечится. "Жизнь и гибель Курбова" -- несомненный симптом, что Эренбург услышал музыку языка в прозе (чего ему так не хватало в "Хулио Хуренито") -- пусть даже пока не свою музыку: важно -- услышать. Белый -- лекарство очень сильное, очень ядовитое, очень опасное: многих -- несколько капель Белого отравили; Эренбург, я думаю, выживет.
  
   1923
  

КОММЕНТАРИИ

  
   Впервые: Россия. 1923. No 8. Печатается по: Сочинения. Т. 4. С. 577-580. В переработанном и сокращенном виде текст вошел в статью "Новая русская проза" (см. наст. изд. Т. 3. С. 136-137).
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru