Замятин Евгений Иванович
Серапионовы братья

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

  

Е. И. Замятин

  

Серапионовы братья

  
   Замятин Е. И. Собрание сочинений: В 5 т. Т. 3. Лица
   М., "Русская книга", 2004.
  
   Длинная, с колоннами, комната в Доме Искусств: студия. И тут они -- вокруг зеленого стола: тишайший Зощенко; похожий на моего чудесного плюшевого Мишку -- Лунц, и где-то непременно за колонной -- Слонимский; и Никитин -- когда на него смотришь, кажется, что на его голове -- невидимая бойкая велосипедная кепка. В зимние бестрамвайные вечера я приходил сюда с Карповки, чтобы говорить с ними о языке, о сюжете, о ритме, об инструментовке; в темные вечера они приходили сюда от Технологического, от Александро-Невской лавры, с Васильевского. Здесь они все росли на моих глазах -- кроме Вс. Иванова и К. Федина: эти пришли со стороны; и Каверина я помню только изредка в последние дни студии.
   Никому из нас, писателей старших, не случалось пройти через такую школу: мы все -- самоучки. И в такой школе, конечно, всегда есть опасность: создать шеренгу и униформу. Но от этой опасности Серапионовы братья, кажется, уже ушли: у каждого из них -- свое лицо и свой почерк. Общее, что все они взяли из студии, -- это искусство писать чернилами девяносто-градусной крепости, искусство вычеркивать все лишнее, что, быть может, труднее, чем -- писать.
   Федин -- самый прочный из них: пока он все еще крепко держит в руках путеводитель с точно установленным расписанием (без опаздываний) старого реализма и знает название станции, до которой у него взят билет.
   Остальные -- все более или менее сошли с рельс и подскакивают по шпалам; неизвестно, чем они кончат: иные, может быть, катастрофой. Это -- путь опасный, но он -- настоящий.
   Из семи собранных в 1-м альманахе Серапионовых братьев -- наиболее катастрофичны трое: Лунц, Каверин и Никитин.
   Лунц -- весь изболтан, каждая частица в нем -- во взвешенном состоянии, и неизвестно, какого цвета получится раствор, когда все в нем осядет. От удачной библейской стилизации ("В пустыне") он перескакивает к трагедии, от трагедии -- к памфлету, от памфлета -- к фантастической повести (я знаю эти его работы). Он больше других шершав и неуклюж и ошибается чаще других; другие -- гораздо лучше его слышат и видят, он -- думает пока лучше других; он замахивается на широкие синтезы, а литература ближайшего будущего непременно уйдет от живописи -- все равно, почтенно-реалистической или модерной, от быта -- все равно, старого или самоновейшего, революционного -- к художественной философии.
   Тот же уклон чувствуется мне и у Каверина. В "Хронике города Лейпцига" это не так заметно, как в других его, еще не напечатанных, вещах. Каверин взял трудный курс: на Теодора Гофмана, -- и через эту гору пока не перелез, но можно надеяться -- перелезет. Если Зощенко, Иванов, Никитин работают больше всего над языковым материалом, над орнаментикой, то Каверина явно занимают эксперименты сюжетные, задача синтеза фантастики и реальности, острая игра -- разрушать иллюзию и снова создавать ее. В этой игре -- он искусен. Но увлекаясь ею, он подчас перестает слышать слова, -- фразы выходят немножко раскосы. Впрочем (как недавно сообщила д-р М. Хорошева у меня, в присутствии Серапионовых братьев), это излечивается очень легко. Есть у Каверина одно оружие, какого, кажется, нет ни у кого из других Серапионовых братьев, -- это ирония (профессор в "Хронике города Лейпцига", начало VI, начало VII главы). На наших российских полях этот острый и горький злак до сих пор произрастал как-то туго; тем ценнее попытка посеять его и тем больше своеобразия дает она лицу автора.
   Зощенко, Вс. Иванов и Никитин -- "изографы", фольклористы, живописцы. Новых архитектурных, сюжетных форм они не ищут (впрочем, у Никитина -- последнее время заметно и это), а берут уже готовую: сказ.
   Зощенко применяет пока простейшею разновидность сказа: от первого лица. Так написан у него весь цикл "Рассказов Синебрюхова" (рассказ в альманахе -- из этого цикла). Отлично пользуется Зощенко синтаксисом народного говора: расстановка слов, глагольные формы, выбор синонимов -- во всем этом ни единой ошибки. Забавную новизну самым стертым, запятаченным словам он умеет придать ошибочным (как будто) выбором синонимов, намеренными плеонизмами ("пожить в полное семейное удовольствие", "на одном конце -- пригорок, на другом -- обратно -- пригорок", "в нижних подштанниках"). И все-таки долго стоять на этой станции Зощенко не стоит. Надо трогаться дальше, -- пусть даже по шпалам.
   Никитин представлен в альманахе совсем не типичным для него рассказом "Дэзи". Это первая его попытка сойти с рельсов сказа и дать то, что мне случилось назвать "показом" (рассказ -- сказ -- показ) в концентрированном, безлигатурном виде: отдельные куски, как будто без всякого цемента, и только издали видно, что лучи от всех сходятся в одном фокусе. Композиционный опыт очень любопытный, но для автора он оказался не по силам: во второй половине (эпопея "Небо") он сбился на обычный рассказ. Получился поезд, составленный наполовину из аэропланов, наполовину из вагонов; аэропланы, разумеется, не летят. Но пусть даже катастрофа, пусть автор вылезет из нее в синяках -- это все-таки хорошо, это говорит о том, что Никитин не хочет спокойной и прочной оседлости, не хочет стать добрым литературным помещиком. А оседлость у него уже была: превосходный, выдержанный, богатый свежими образами рассказ "Кол". Рассказ этот был бы самым крупным в альманахе, и не попал он туда только по не зависящим от автора обстоятельствам.
   У Вс. Иванова -- силы хоть отбавляй, но инструменты пока погрубей, чем у Зощенко и Никитина. Форма сказа не выдержана: нет-нет да и забудет автор, что смотреть ему на все надо глазами Ерьмы ("Синий зверюшка") и думать его мозгом, нет-нет да выскочит где-нибудь "вычеканенный березой по небу лист". Совсем не нужна и неприятна у него попытка передавать народный говор в этнографических записях -- с примитивным натурализмом: "В Расеи савсем плоха живут", "ниприменна", "ок-ромя", "надоть", "от нево", "здоровово мужика". Чтобы симфонически передать деревенское утро, вовсе не надо в оркестре рядом с первой скрипкой посадить живого петуха и теленка. И вовсе не нужны Вс. Иванову все эти "чаво" и "окромя", тем более что и этого принципа этнографической записи говора он не выдерживает: на одной и той же странице один и тот же Ерьма говорит: "неприменно" и "неприменна": "мучиничество" и "мучинство", "живу плохо" и "совсем плоха". Это -- просто работа спустя рукава. Кажется мне, что пишет Вс. Иванов слишком торопливо и слишком много, не ищет так напряженно и так беспокойно, как иные из его соседей по альманаху. Это жаль, потому что талантлив он не меньше их. Какие новые, чудесные образы умеет он найти, если захочет: "темные и душные избы -- и люди в них, как мухи, запеченные в хлеб", "вода между кочек -- сытая", слова тяжелые и крепкие -- "как ирбитские телеги".
   Слонимский, так же, как Лунц, -- еще ищет себя: он еще в состоянии Агасферном: пьесы, рассказы военные, гротески, современный быт. Вместе с Кавериным и Лунцем он составляет "западную" группу Серапионовых братьев, которые склонны оперировать преимущественно архитектурными, сюжетными массами и сравнительно мало слышат и любят самое русское слово, музыку его и цвет. Это больше дано "восточной" группе: Никитину, Зощенко, Вс. Иванову и отчасти Федину. В рассказе "Дикий", очень динамичном и часто приближающемся к "показу" -- автору удалась смена ритмов соответственно появлению тех или иных действующих лиц и напряженности действия (Гл. I -- Авраам -- lento; II -- Иван Груда -- allegro; III -- presto). Богатства образов, как у Никитина и Вс. Иванова, -- у Слонимского нет; иные ошибочно окрашены в цвета автора, а не действующих лиц ("Авраам... увидал себя... мудрым, как вечность"; портной Авраам -- и вечность. Сомнительно!).
   Федин, повторяю, стоит как-то особняком во всей группе. Большая часть его товарищей идет под флагом неореализма, а он все еще целиком застрял в Горьком. Я помню отличный его рассказ "Сад" (читался в жюри на конкурсе Дома Литераторов). Лучшего, чем "Сад", он пока не дал. В "Песьих душах" -- псы часто думают не по-собачьи, а по-федински. После "Каштанки" и "Белого клыка" писателям, особенно молодым, псов следует остерегаться.
   Тени тех или иных крупных литературных фигур лежат пока на большей части Серапионовых братьев. Но разыскивать метрики -- не стоит. О Ленине писали, что он родом из саратовских дворян: разве это меняет дело? Достаточно того, что они -- по-разному -- талантливы, молоды, много работают. Иные из них дадут, вероятно, материал для истории русской литературы, иные, может быть, только для истории русской революции...
  
   1922
  

ПРИМЕЧАНИЯ

  
   Впервые: Литературные записки. 1922. No 1. С. 7-8.
   Печатается по тексту журнала.
   Статья представляет собой рецензию на книгу: Серапионовы братья: Альманах первый. Пг., 1922.
   Многие из членов группы "Серапионовы братья" занимались в литературной студии петроградского Дома Искусств и слушали лекции Замятина по технике художественной прозы.
   После смерти Замятина его вдова Людмила Николаевна переписала эти лекции и конспекты к ним; их копии вернулись на родину благодаря содействию Наталии Борисовны Соллогуб (дочери Б. К. Зайцева) и были опубликованы в "Литературной учебе", 1988, No 5-6 (см. настоящее издание, т. 4).
   А. К. Воронский в своем портрете Замятина (впервые в журнале "Красная новь", 1922, No 6) отмечал: "...Замятин определил во многом характер и направление кружка "Серапионовых братьев". И хотя "серапионы" утверждают, что они собрались просто по принципу содружества, что у них и в помине нет единства художественных приемов и, кажется, также они "не имеют отношения к Замятину", -- в этом все-таки позволительно усомниться. От Замятина у них слово-поклонничество, увлечение мастерством, формой; по Замятину, вещи не пишутся, а делаются. От Замятина -- стилизация, эксперимент, доведенный до крайности, увлечение сказом, напряженность образов, полуимажинизм их. От Замятина -- подход к революции созерцательный, внешний. <...> И если среди "серапионов" есть течение, что художник, подобно Иегове библейскому, творит для себя, -- а такие мнения среди "серапионов" совсем не случайны, -- это тоже от Замятина".
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru