Замятин Евгений Иванович
"Сирин"

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Сборник первый и второй.

  

Е. И. Замятин

  

"Сирин"
Сборник первый и второй.

  
   Замятин Е. И. Собрание сочинений: В 5 т. Т. 4. Беседы еретика
   М., "Дмитрий Сечин", "Республика", 2010.
  
   По весне на петербургских наших дворах жалобно заскулит шарманка, жалостная пичужка озябшая выскочит на ящик -- билетики "на счастье" вынимать, звякнет бубенцами кто-то, лохмотами тряхнув, и веселую запоет песню. Но невесело слушать, жутко глядеть на дно колодца-двора, еле терпишь -- окно не закрыть. А уж как разложат там коврик, да выскочит на коврик тот -- непременный при шарманке гуттаперчевый мальчик, да начнет, голову промеж ног засунув, ходить, -- тут уж нету терпенья больше глядеть: и жалко мальчонку, хоть плачь, и отвратно -- окно захлопнешь.
   Как гуттаперчевого такого мальчика при шарманке -- жалко Андрея Белого, когда станешь роман его "Петербург" читать. Легко ли это -- кренделем вывернуться, голову -- промеж ног, и этак вот -- триста страниц передышки себе не давать? Очень даже трудное ремесло, подумать -- сердце кровью обливается.
   Засунули злые люди гуттаперчевого мальчика в шутовской балахон, к публике выпихнули -- и начинает гуттаперчевый мальчик остроты в раек запускать:
   "Ваши превосходительства, высокородия, благородия..." "Невский проспект, как и всякий проспект, есть публичный проспект, то есть: проспект для циркуляции публики (а не воздуха, например)". "...Аполлон Аполлонович был весьма почтенного рода: он имел своим предком Адама..."
   Сказал гуттаперчевый мальчик: "не воздуха, например", "имел своим предком Адама", -- сказал и сам же первый загоготал. А в публике-то, которые пожалостливей, -- вовсе таким не смешно.
   А-а, не смешно? Ну, так искусством своим удивит гуттаперчевый мальчик, вывертами, кренделями неестественными, голову промеж ног засунет -- а уж удивит.
   "В одном важном месте состоялось появление до чрезвычайности важное; появление-то состоялось, то есть -- было". "...Лихутин стремительно бросился в переднюю комнату (то есть просто в переднюю)..."
   Заглавия глав: "И увидев расширилась..." -- одно заглавие; "Двух бедно одетых курсисточек" -- другое заглавие; "И притом лицо лоснилось" -- третье заглавие; есть такие же заглавия и четвертое, и пятое, и шестое...
   Есть, конечно, в романе и "древеса", и "кудеса", и "пламена", и многократное "обстали", "сентябревская ночь", "октябревский денек"...
   "Сентябревский" и "октябревский" -- заставь-ка человека такое по доброй воле сказать, не скажет ни за что -- совесть зазрит, да и противно очень. А вот Андрей Белый...
   По надобности глядя -- Андрей Белый служит и за пичужку на шарманке, ту самую, какая билеты вынимает на счастье -- на несчастье. Андрей Белый прорекает Руси все несчастья: "Прыжок будет над историей; великое будет волнение; рассечется земля; самые горы обрушатся от великого труса, равнины от труса изойдут повсюду горбом". "Куликово поле, я жду тебя! Воссияет в тот день и последнее солнце над моею родною землей..."
   Вот какая злая судьба гуттаперчевого нашего мальчика: выкручивает он кренделя, чтобы смешить, -- его жалко; загробным вещает он голосом -- смешно...
   И еще злее та судьба оттого, что не бесталанный человек Андрей Белый: бесталанный бы -- туда уж сюда, не о чем бы было жалеть. А то вот и в "Петербурге" виден, ведь глаз острый, видны замыслы ценные: всю русскую революцию захватить -- от верхов до последнего сыщика... Взять хоть сенатора Аблеухова (две капли воды -- Победоносцев-покойник); как хорош он: оттопыренные уши, младенчески-старческий лик; бесчисленные полочки с литерами в шкафах; любимое чтение -- планиметрия: боязнь свободных пространств. Хорошо это -- чуется искра Божья, и тем хуже: потому что от той Божьей искры Андрей Белый зажег фонари в плохом балагане.
   После Андрея Белого читать Блока -- все равно что из чадного балагана выйти в мрачную ночную тишь. Блок ясен и морозен, но в холодной дали плещутся неверно-ласковые звезды. И к ним, недостижимым, Блок устремляет свой путь: к Прекрасной Даме, которой -- нет, которая -- мечта, путь к которой -- страданье. "Роза и Крест" -- драма Блока в первом сборнике "Сирин" -- о рыцарях, замках, певцах и турнирах, и все же драма эта -- наша, близкая, русская. Драма зовет к страданью: нет радости выше страданья от любви к человеку. Это ли не русское? Уж что-что, а страдать мы умеем...
   Вот и ремизовские сказы -- тоже русские и тоже страдательные: о солнце -- слезе Божией, об Ангеле погибельном, об Ангеле -- страже мук... У Ремизова -- не суть только, но и внешность его сказов -- русская, коренная. Но не все это, не вся тут ремизовская сила, не "Крестовые сестры" это, не "Неуемный бубен"...
   Очень просты, непривычно просты стихи Ф. Сологуба в первом сборнике. Не идет к Сологубу простота, несложность. Все равно что Мефистофеля нарядить почтенным немецким буржуем, в зубы трубку, в руки -- кружку пива. Неплохо -- а не Мефистофель, нет.
   В стихах Брюсова (второй сборник) -- иная простота: наигранная, искусная. Брюсов -- верен себе. Некоторые стихи -- на диво хороши ("Персидские четверостишия"); другие, где Брюсов -- за Бальмонтом спустился к дикарям, -- уж не так. Опасен путь к дикарям: Бальмонт дошел тем путем до знаменитых своих "Вицлипуцли"...
   Один праведник спасает, говорят, десять грешников. Но в "Сирине" грехи нераскаянные Андрея Белого так велики по качеству и по количеству (350 стр. из 500!), что тянут ко дну целиком все сборники...
  
   1914
  

КОММЕНТАРИИ

  
   Впервые: Ежемесячный журнал. 1914. No 4. С. 157--158 (подпись: Евг. З.).
   Печатается по: Сочинения. Т. 4. С. 497--499.
  
   Очень просты... стихи Ф. Сологуба... -- В первом сборнике напечатаны несколько триолетов Сологуба из циклов "Земля родная" и "Очарование дорог". Критик А. А. Измайлов писал о триолетах Сологуба: "Это заметки из дневника поэта, который записывает приходящие ему в голову звенящие строки, гуляя, читая газету, проезжая в вагоне поезда"... (Русское слово. 1914. 7 июня).
   ...Бальмонт дошел... до... своих "Вицлипуцли"... -- Верховное божество ацтеков в стихотворении Бальмонта названо несколько иначе: Витцлипохтли (Бальмонт К. Зовы древности. СПб., 1908. С. 37).
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru