Закревская Софья Алексеевна
Письма совоспитанниц

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   

ПИСЬМА СОВОСПИТАННИЦЪ.

   О heureuse saison! printems de la vie, lorsque l'âme ose tout excepté le mensonge, et que la pensée libre avant d'être exprimée se déclare elle même, sans hésiter, dans un regard serein.

Lord Byron.

ПИСЬМО 1.

Глафира Олимпіадѣ, и Марьѣ.

17 Сентября, 18.. года.
С. Петербургъ

   "Неужели я въ самомъ дѣлѣ вышла изъ института?"... это была сегодня первая мысль при моемъ пробужденіи. Нѣсколько разъ я открывала и опять закрывала глаза, чтобы увѣриться, точно ли я не грѣжу?... Мнѣ чудился привычный звонъ утренняго колокольчика, и шумъ разговоровъ, въ которыхъ соединяется столько милыхъ для меня голосовъ. Mesdames, mesdames! закричала я... Но происшествія вчерашняго дня вдругъ ожили у меня въ памяти, и мнѣ стало грустно, какъ въ минуту разлуки нашей, друзья моя. Печальное прощайте! вчера милліонъ разъ раздававшееся по институтскому корридору, опять зазвучало у меня въ ушахъ. Я вздрогнула такъ тяжело!
   -- Что съ тобой, Глафира? сказала маменька, отдергивая занавѣсь у кровати. Пора вставать; тгл еще не видѣла, что я для тебя приготовила.
   Я мигомъ встала съ постели. Илъ другой комнаты раздавались восклицанія Лизы: ахъ, какъ мило! какъ мило!... Но я вамъ обѣщала, mesdames, вѣрный расказъ всего, что будетъ съ нами, и потому начну съ самаго начала.
   Изъ института маменька привезла насъ прямо въ этотъ домъ, который не знаю кому принадлежитъ; только въ немъ все очень мило. Маменька такая добрая, снисходительная, ласковая... Ахъ, mesdames! какой у насъ съ Лизой прелестный дортуаръ! Мы почти цѣлую ночь не гнали. Намъ было такъ хорошо; мы все разговаривали, и наконецъ поспорили. Лиза вздумала утверждать, что послѣ обѣда кофе пьютъ только старухи. И знаете, съ чего она это взяла? Вчера, когда мы пріѣхали изъ института, маменька велѣла подать намъ кофе, очень вкусной, съ густыми сливками и съ бисквитами. Лиза выпила двѣ чашки и попросила еще. Маменька смѣясь сказала: это слишкомъ много, Лиза. Современенъ, когда тебѣ исполнится шестьдесять лѣтъ, тогда, пожалуй, пей-себѣ кофе сколько хочешь. И Лиза, поднявъ глаза кверху, вскричала: дай Богъ, чтобъ мнѣ скорѣе было шестьдесятъ лѣтъ. Маменька расхохоталась. Она только пошутила, а Лиза вывела изъ того глупѣйшее заключеніе. Сегодня, послѣ-обѣда, я нарочно попрошу кофе; посмотримъ, что маменька скажетъ?
   Еслибъ вы видѣли, mesdames, прекрасную комнату, въ которой я вамъ пишу. Я расположилась у открытаго окна; шумъ съ улицы нимало меня не развлекаетъ: всѣ чувства мои, всѣ мои мысли принадлежатъ вамъ. Ахъ! я очень... Мимо окна прошла премиленькая дама, совершенно мамзель Г.; а этотъ, какой гадкой! остановился и лорпетируетъ сюда. Еслибъ у меня достало духу сдѣлать ему гримасу! Вотъ и еще что-то такое смѣшное, похоже не знаю на что?... Никакъ не могу больше писать. До свиданья, mesdames; маменька обѣщала скоро отпустить насъ въ институтъ. Кланяйтесь отъ меня и отъ сестры всѣмъ дѣвицамъ. Посылаю вамъ большой фунтъ конфектъ. Неправда ли, какъ смѣшно, что Лиза и я теперь не институтки. Adieu, mesdames!
   

ПИСЬМО 2.

Олимпіада Глафирѣ.

22 Сентября, 18.. г.
Екатерин. Институтъ.

   Пять дней прошло, какъ ты оставила институтъ и съ тѣхъ поръ не была у насъ, милая Глафира! Это значитъ... неужели ты забыла насъ? Нѣтъ это невозможно, мы институтскіе друзья: слѣдовательно друзья на цѣлую жизнь.
   Трудно выразить всю силу тоски моей при разлукѣ съ тобою; долго я не могла отойти отъ двери, за которою исчезъ послѣдній звукъ твоего голоса. Мнѣ казалось, я нахожусь одна, среди дикой пустыни, оставленная цѣлымъ свѣтомъ. Съ какой грустію смотрю я на опустѣвшее мѣсто твое на лавкѣ нашей! Я боюсь, чтобъ класныя дамы и велѣли кому занять его: пусть лучше будетъ пусто; кто можетъ замѣнить тебя?
   Вчера, прогуливаясь въ саду, я подошла къ стѣнѣ, отдѣляющей садъ нашъ отъ города, и, прислушиваясь къ стуку экипажей, гремѣвшихъ по улицѣ, сравнивала тишину нашего сада съ городскими шумомъ. Гдѣ лучше: тамъ или здѣсь?... подумай я. Кто знаетъ, что ожидаетъ насъ за высокими стѣнами нашего института?
   Звонятъ къ обѣду. До свиданья, Глафира! Пріѣзжай къ намъ скорѣе; всѣ съ нетерпѣніемъ тебя ожидаютъ. Я не думаю, чтобы городскія удовольствія могли такъ скоро заставить тебя забыть институтъ и твою Олимпіаду.
   

ПИСЬМО 3.

Марія Глафирѣ.

22 Сентября 18.. г.
Екатерин. Институтъ.

   Ахъ, ma chère, какъ скучно безъ тебя! Съ самаго дня разлуки нашей мы не перестаемъ говорить о тебѣ и о сестрѣ твоей. Вамъ очень идетъ городской костюмъ; въ вашихъ розовыхъ шляпкахъ, mesdames, вы обѣ были прекрасны, хотя совсѣмъ на стоя не похожи, особливо ты, ma chère: только прошу не гордиться.
   Когда вы уѣхали, я еще долго плакала. Боже мой, кто бы могъ предвидѣть, что ты, первая илъ первыхъ нашего класса, уѣдешь прежде публичнаго экзамена!... Всѣ объ этомъ жалѣютъ. Я не понимаю, что заставило маменьку твою взять взять изъ института, когда остается до выпуска только пять мѣсяцевъ? Ты говоришь, семейныя обстоятельства; но какія же именно?... не скрывай отъ меня, ma chère; если это секретъ, я никому не скажу.
   Въ институтѣ у насъ все постарому; вчера ввечеру моя очередь была раздавать бѣлье; когда мы пришли послѣ ужина въ дортуаръ, я сказала: mesdames! кому жаль, что обѣ С. уѣхали, тотъ раздастъ за меня бѣлье.-- Я, я!... закричали всѣ. П. первая ко мнѣ подбѣжала и перенесла все бѣлье на свою кровать. А вы, Глафира съ сестрицей, не нашли часочка въ цѣлые пять дней побывать тамъ, гдѣ васъ такъ любятъ.
   Знаешь ли, ma chère, съ тѣхъ поръ, какъ ты уѣхала характеръ мой совершенно перемѣнился; всѣ дѣвицы говорятъ, что я очень печальна стала. Сегодня поутру я надѣла твою мантилію, которую промѣняла на свою, и долго ходила по корридору въ ожиданіи тебя, зачто получила отъ мадамъ И. выговоръ, который отъ всей души передала тебѣ. Неужели ты никогда не пріѣдешь въ институтъ? Ты причиной, что я нисколько не приготовилась къ сегоднешнему классу; и когда наступило критическое время, въ которое всякую минуту ожидали г. С. я, сама не зная что дѣлать, схватила свою тетрадь и начала твердить урокъ такъ громко, что моя сердитая сосѣдка К. заткнула себѣ уши, и не шутя стала ссориться со мною.-- Г. С. не будетъ; боленъ! закричалъ швейцаръ у дверей.-- Слава Богу сказала я, закрывая свою тетрадь.-- Фи, ma chère какая злая! радуется болѣзни г. С.-- сказала К. придираясь ко мнѣ за все.
   -- Что это за шумъ вы подняли дѣвицы? вскричала мадамъ И... Я хочу видѣть каждую, изъ васъ и: своемъ мѣстѣ. Займитесь нѣмецкимъ переводомъ. Въ отсутствіе мое никто не долженъ оставлять лавки своей! прикрикнула она, выходя изъ класса.
   Такая строгость на всѣхъ навела тоску, особливо на меня. Ты не выходила у меня изъ головы, Глафира; я ожидала тебя всякую минуту, и когда слышала стукъ экипажа, зеленая краска на окнахъ нашего класса приводила меня въ отчаяніе. Въ мечтахъ моихъ рисовалось твое милое личико, выглядывающее изъ свѣтлаго, незакрашенаго окна -- и въ ту самую минуту, какъ я сказала: mesdames, счастливая Глафира!... у подъѣзда пресильно застучало. Тогда, забывая все, я вспрыгнула на окно, позади лавокъ, и, увидѣвъ желтую карету, закричала на вссь классъ: Глафира и Лиза!... Слова моя произвели большую суматоху; порядокъ и тишина исчезли; нѣмецкій переводъ былъ оставленъ; дѣвицы тѣснились къ окну.-- Обманъ, обманъ!... сказала К. Въ наказаніе за то, А....ская, не сходи съ окна, представь Л... го! Извольте слушать, дѣвицы; сказала я, принимая видъ и голосъ Л...го: сегоднешнимъ нашимъ предметомъ будетъ...
   -- Фи, ma chère, какъ скучно! перебила П. Смотрите лучше на меня, mesdames: я буду мадамъ Ш! и начала прыгать уморительно. Всѣ хохотали -- вдругъ двери съ шумомъ отворились...
   -- Прекрасно, дѣвицы! такъ-то вы послушны дамамъ вашимъ? вскричала мадамъ И.. Но вотъ еще новость: кто тамъ скрывается за занавѣской?... Это вы, А... ская! развѣ не знаете, что къ окну не должно смѣть и приближаться! etc., etc.. Все это за тебя, Глафира. Мадамъ И. даже грозила мнѣ хернылѣ столомъ: это мило! за пять мѣсяцевъ до выпуску! Вообрази радость кофейныхъ, еслибъ увидѣли Мlle А... скую, дѣвицу зеленаго класса, за чернымъ столомъ. Негодныя кофейныя! Вспомни, ma chère, какъ я, спустивши съ плечъ мою мантилію, передъ ними расхаживаю и важничаю, когда онѣ мнѣ пищатъ: ange, adorable!
   Всѣ дѣвицы кланяются тебѣ и Лизѣ.
   Знаешь ли, мнѣ пришло на мысль: что, если Глафира перемѣнилась? если, прочитавъ мое письмо, скажетъ: это все институтскія глупости!... Сердце такъ и замираетъ. Неужели ты въ самомъ дѣлѣ намъ измѣнила? неужели ты забыла всѣхъ, и меня, и Анниньку, и П., и Г? Отвѣчай скорѣе! скажи прямо: другъ ли ты намъ? скажи поинститутски: да или нѣтъ?
   

ПИСЬМО 4.

Глафира Олимпіадѣ и Марьѣ.

С. Петербургъ. 15 Сентября.

   Не стыдно ли вамъ думать, mesdames, что повѣсть настоящаго положенія моего можетъ заставить меня забыть васъ, друзей моихъ! Разставаясь съ вами, я будто жить перестала; въ глазахъ темнѣло, дыханіе прерывалось... ничего не помню, какъ перешла корридоръ, швейцарскую; но, сошедъ съ крыльца, еще разъ оглянулась на институтъ. Колоссальное зданіе гордо и мрачно стояло передо мною, какъ могущественный покровитель, котораго я навсегда теряла. Мнѣ живо вообразились наши веселыя игры и наши уроки; мнѣ всего стало жаль. На сердцѣ у меня лежала гора грусти и печали -- я плакала. Между тѣмъ карста понеслась съ быстротою, которой я въ первыя минуты не замѣчала; потомъ мнѣ стало страшно, потомъ все запрыгало у меня въ глазахъ, все вокругъ меня приняло видъ фантастическій. Встрѣчаемые экипажи, казалось мнѣ, неслись прямо на насъ; казалось, мы летимъ, падаемъ между длинными рядами странныхъ, почти не человѣческихъ лицъ, мелькавшихъ мимо оконъ кареты нашей. Ахъ!... закричала я, и голова моя упала на плечо къ maman.
   Когда я опомнилась, мы ѣхали очень тихо. Маменька шутила надо мной -- мнѣ было очень стыдно. Страхъ мой прошелъ, и скоро новыя впечатлѣнія, сильнѣйшія первыхъ, овладѣли мною совершенно. Я перестала плакать, перестала думать о васъ, mesdames. Не упрекайте меня легкомысліемъ; скоро вы сами испытаете, что переходъ изъ института въ свѣтъ сопровождается чувствованіями, которыхъ описаніе составило бы цѣлую поэму. Вообразите, что васъ съ завязанными глазами привели къ мѣсту, открывающему удивительный ландшафтъ, и вдругъ завязка знала... Но. нѣтъ! никакое сравненіе не можетъ дать вамъ понятія о восторгѣ моемъ, когда, пріѣхавъ домой, я сѣла у открытаго окна. Шумная улица представляла живую, вѣчнодвижущуюся картину, на которой предметы самые противоположные встрѣчались и смѣшивались въ какомъ-то волшебномъ отраженіи. Великолѣпные и простые экипажи, нарядныя дамы, и бѣдняжки въ старыхъ манто, и военные въ блестящихъ мундирахъ, и франты, и.... не знаю какъ назвать, есть люди которые ни на кого непохожи -- божусь, mesdames: еслибъ вы видѣли всѣ смѣшныя, всѣ живописныя сцены, которыя выскакивали изъ эта то хаоса и быстро смѣнялись другими, вы бы въ полной мѣрѣ раздѣлили со мною восторгъ мой. Теперь эти первыя впечатлѣнія нѣсколько ослабѣли: я могу сидѣть съ работою у открытаго окна -- представьте себѣ, mesdames, открытое окно!-- и неслишкомъ заглядываюсь на безпрерывную драму, разыгрываемую на шумной улицѣ.
   Все это прекрасно; но ябы желала, mesdames, чтобы вы были здѣсь со мною; безъ васъ такое множество новыхъ предметовъ... признаться ли вамъ въ моей глупости? когда взглядываю на себя, и вмѣсто вѣчнаго камлотоваго зеленаго платья, вижу шелковое, и кружева, и ленты!... ступить не умѣю. Въ городѣ всѣ очень любопытны, больше, нежели у насъ, mesdames. Я смертельно боюсь, что бы неловкостію своею не прибавить новаго анекдота на счетъ институтокъ. Агаша П., которую мы встрѣтили вчера въ англійскомъ магазинѣ, расказывала намъ, что когда ее взяли изъ института, тетушка ея въ тотъ же день сдѣлала для нея праздникъ. Къ обѣду приглашены были всѣ родственники и знакомые. Весело было Агашѣ -- первый обѣдъ въ пребольшомъ обществѣ! въ добавокъ ко всему, тетушка усадила Агашу на первое мѣсто. Агашѣ было очень стыдно. Многія кушанья имѣли для нея видъ совершенной новости; она не рѣшалась за нихъ приняться, отказывалась, краснѣла, увѣряла, что удовольствіе видѣть себя въ кругу родныхъ отнимаетъ у нея аппетитъ и пр. Но когда подали огромную жареную птицу, Агаша не утерпѣла, чтобы не закричать: ахъ, какая большая курица!-- Всѣ захохотали. Какъ будто Агаша могла знать, что тетушкѣ изъ ея степныхъ деревень привезли дичины, и что огромная птица была не знаю какая-то дичина. Это еще не все. По окончаніи обѣда нашей совоспитанницѣ готовилось новое затрудненіе: лакей, принявшій отъ нея стулъ, сунулъ ей въ руки блюдечко съ стаканомъ теплой воды, съ которымъ она не знала что дѣлать. Не смѣя ни на кого взглянуть, Агаша вертѣла въ рукахъ стаканъ и наконецъ... выпила всю воду! Представьте себѣ -- теплую воду, поданную ей для полосканья рта!... Къ счастью, эта то никто не замѣтилъ, кромѣ тетушки, которая обнимала, цаловала Агашу, а между тѣмъ до слезъ смѣялась.
   При свиданьѣ, mesdames, будетъ о чемъ поговорить; теперь же, исполняя мое обѣщаніе, опишу вамъ первый нашъ выѣздъ, съ отчетливостію, которой вы вправѣ отъ меня требовать.
   -- Сегодня ввечеру я повезу васъ къ бабушкѣ вашей, графинѣ Р., сказала намъ въ воскресенье маменька. Мы одѣлись въ парадныя платья и съ нетерпѣніемъ ждали вечера, хотя было немного и страшно.
   -- Въ классѣ, когда знаешь свой урокъ, сидишь спокойно -- сказала мнѣ Лиза; а здѣсь такая неизвѣстность! Отгадай, что будемъ дѣлать у бабушки? Мнѣ кажется, она похожа на мадамь Б., несли вздумаешь насъ экзаменовать, мнѣ не худо бы повторить исторію среднихъ вѣковъ; древнюю и новую я хорошо знаю.
   -- Что за мысль, Лиза? впрочемъ я и сама не могу быть спокойна; я чувствую, что въ обществѣ мы то же, что въ институтѣ новинькія. Помнишь, какъ онѣ смѣшны, ничего не знаютъ, всего боятся.
   -- О чемъ вы хлопочете, дѣти! сказала маменька, вмѣшиваясь въ нашъ разговоръ. Если вы, при первомъ вступленіи вашемъ въ свѣтъ, застѣнчивы и неловки, никто васъ за это не осудить. Я не люблю излишней развязности въ ваши лѣта, и въ этомъ отношеніи мнѣ особенно правится институтское воспитаніе. Не забудьте привѣтствія, которое вы должны сказать бабушкѣ.
   -- Не безпокойтесь, маменька; для перваго вступленія имѣть готовую фразу очень не дурно,-- отвѣчала смѣясь Лиза.
   Мы поѣхали. Карета наша остановилась у подъѣздъ ярко освѣщеннаго дома: мнѣ мечталось нѣчто въ родѣ волшебной сказки. Великолѣпіе комнатъ, исполненныхъ свѣта и благоуханія, сдѣлало на меня пріятное впечатлѣніе; я забыла всѣ мои опасенія, и весело скользила по гладкому, какъ зеркало, паркету, въ ожиданіи необыкновенныхъ удовольствій. Но увы!... подвигаясь впередъ, мы услышали хриплые голоса, крикъ, споръ, и какъ бы вы думали, mesdames? весь этотъ шумъ происходилъ отъ бабушки и трехъ стариковъ, игравшихъ въ карты. Маленькіе шалуны!
   При входѣ нашемъ бабушка привстала съ своего большаго кресла, и по выпуская изъ рукъ каргъ говорила, обращаясь поперемѣнно, то къ маменькѣ, то къ своимъ игрокамъ: здравствуй, племянница!-- Стыдитесь, кто такъ играетъ? Это твои дочери!-- Король самъ-другъ -- Какъ милы!
   Не понимая ничего изъ словъ бабушки, мы съ Лизой сказали ей свое привѣтствіе, на которое получили столь нѣжный отвѣть, что, желая поддержать хорошее о себѣ мнѣніе, чуть-чуть не повторили раскланявшимся намъ старикамъ и другимъ молодымъ людямъ слово въ слово комплимента, сказаннаго бабушкѣ. Лиза отворила уже ротъ, что бы вторично испытать магическое дѣйствіе словъ, которыми бабушка была такъ довольна; я, поспѣшивъ се остановить, и сама не меньше напроказничала. Вмѣсто того, чтобъ поинститутски ловко поклониться à la Д., мнѣ захотѣлось передъ тѣми господами поважничать, представить городскую даму, и я имъ отпустила: "честь имѣю рекомендоваться!" Лиза, боясь отъ меня отстать, повторила то же самое. Ахъ, mesdames! если бъ вы видѣли, какъ молодые люди коверкали лице, стараясь удержаться отъ смѣха -- стыдно вспомнить! Впрочемъ они подали намъ кресла такъ услужливо, какъ будто мы не сдѣлали никакой глупости. Это меня нѣсколько ободрило, и я рѣшилась не упускать случая загладить первую мою ошибку. Судите, успѣла ли въ томъ!
   -- Дѣти мои сегодня въ театрѣ, сказала бабушка, смотря прямо на меня: новая пьеса -- грандъ мизеръ!
   -- Grande misère? повторила я: это должна быть трагедія, судя по заглавію.
   Бабушка обратилась ко мнѣ съ насмѣшливою улыбкою: ты, милая моя, видно понятія не имѣешь о бостонѣ?
   -- Извините, бабушка: Бостонъ главный городъ провинціи Массачусетсъ, въ Соединенныхъ Штатахъ...
   -- Имѣетъ гавань, корабельныя верфи -- подхватила скороговоркой Лиза: разныя учебныя и благотворительныя заведенія, и сорокъ пять тысячь жителей.
   Бабушка расхохоталась.
   -- Ахъ, Боже мой! вскричала она -- неужели у васъ въ институтѣ никто не играетъ въ карты?.. Я бы умерла тамъ со скуки. Что же дѣлаютъ ваши класныя дамы?
   -- О, имъ столько занятій!
   -- Вошь не могу понять, продолжала бабушка, отворачиваясь отъ меня, толкуютъ бѣднымъ дѣтямъ о Римлянахъ, Грекахъ, набиваютъ голову давно прошедшимъ, а упускаютъ изъ вида самое важное. Вникните хорошенько въ эту игру, замѣтьте всѣ ея тонкости, и вы увидите, можетъ ли что лучше развернуть понятія, пріучить къ здравому сужденію, порядку и точности въ дѣлахъ? За карточнымъ столомъ получаешь уроки, которые могутъ быть полезны во всѣхъ обстоятельствахъ жизни.
   -- Петино такъ, ваше сіятельство -- сказалъ старикъ въ очкахъ, нетерпѣливо стучавшій по столу картами.
   Игра возобновилась съ какимъ-то ожесточеніемъ. Можно было подумать, что судьба игравшихъ рѣшалась съ каждою картою. За малѣйшую ошибку или разсѣянность они ссорились между собою какъ кофейныя. Иногда сидѣли такъ тихо, что едва переводили дыханіе, иногда всѣ вмѣстѣ кричали: двойка, дама, десятка! и страшно было смотрѣть, какъ сердились.
   Слушайте, mesdames! бабушка сказала: grande ouverte! и, раскидывая по столу свои карты, съ торжественною улыбкою повторяла: это неловится! Противники ея сначала призадумались, но потомъ толстыми голосами протрубили: поймали, поймали!.... Бабушка поблѣднѣла какъ смерть; я за нее испугалась, не зная что изъ того выйдет. Между тѣмъ Лиза толкала меня локтемъ съ нетерпѣніемъ спрашивая: кого же поймали?
   --Бабушку! отвѣчала я; и тутъ уже, взглянувъ одна на другу ю, мы не могли болѣе терпѣть расхохотались.
   Къ счастію нашему бабушкины глаза и мысли были далеко отъ насъ; въ жару декламаціи она размахивала руками и столкнула со стола свѣчу на полъ -- всѣ кинулись поднимать, и, въ одно мгновеніе, столъ быль опрокинутъ. Карты, щетки, прекрасныя коробочки, все полетѣло на полъ, а изъ бабушкинаго кресла выскочила презлая моська, которой неожиданное появленіе насъ очень испугало. Лиза, будто въ институтѣ, начала кричать: ахъ, mesdames, mesdames!... Молодые люди смѣялись, отгоняя отъ насъ моську -- всѣ шумѣли, суетились. Одна только бабушка, устремивъ глаза въ потолокъ, сидѣла неподвижно, и дрожащимъ голосомъ повторяла: тройка бубенъ, валетъ самъ-пятъ..
   Наконецъ все пришло въ прежній порядокъ; карты опять зашумѣли на столѣ; игроки опять ссорились, зрители молчали. Было скучно, чинно, монотонно.
   -- Въ институтѣ ложатся уже спать, шепнула мнѣ зѣвая Лиза, и я не шутя боялась, чтобъ она не уснула, тѣмъ болѣе, что и мои глаза начинали смыкаться; кресла, на которыхъ мы сидѣли, были покойны какъ постель... Но непугайтесь, mesdames, появленіе новыхъ лицъ оживило сцену дремоты.
   -- Bon soir, ma grand'mère! сказалъ высокій Офицеръ, который стуча саблею вбѣжалъ въ комнату. Это былъ молодой графъ Р.; вслѣдъ за нимъ вошла мать его, а потомъ комната вдругъ наполнилась посѣтителями. Бабушка встрѣчала всѣхъ и каждаго одною фразою: вообразите, какое несчастіе! грандъ увергъ, валетъ самъ-пять.-- Это вѣрно мои кузины? сказалъ графъ подходя къ намъ. Мы скоро съ нимъ познакомились; онъ такой доброй и милой.
   Остальное время вечера прошло пріятно. Графъ пригласилъ всѣхъ въ большую залу; одинъ почтенный старичекъ игралъ на фортепіано, а мы танцевали. Я познакомилась со многими дамами, и подружилась съ одною очень милою дѣвицею, Катериной Андреевной. Кавалеровъ было шесть; одинъ изъ нихъ mr. Крепакъ, пресмѣшной! Еслибъ вы видѣли, mesdames, какъ онъ танцуетъ -- хуже Г., когда она была новенькая. Сначала я думала, что онъ притворяется, особливо, когда, послѣ своего соло, онъ подбѣжалъ ко мнѣ и съ улыбкой сказалъ: радуюсь, сударыня, что доставилъ вамъ случай посмѣяться.
   -- Благодарю васъ, отвѣчала я. Это было очень мило! нельзя безъ смѣха вспомнить ваше соло... однакожъ тотчасъ замѣтно, что вы нарочно такъ танцуете -- прибавила я, испугавшись сердитой мины Крепака. Хохотъ графа увеличилъ еще мое смущеніе.-- Извините, я думала... я васъ не поняла... говорила я, по mr. Крепакъ былъ уже далеко отъ меня. Я затвержу этотъ урокъ на будущее время.
   Но пора кончить длинное мое къ вамъ посланіе, друзья мои! Скоро будемъ видѣться; въ воскресенье, въ десять часовъ утра, желтая карета остановится у институтскаго подъѣзда, и двѣ городскія дамы явятся къ вамъ на цѣлой день. Одна изъ нихъ немного похожа на вашу

Глафиру С.

   

ПИСЬМО 5.

Глафира Олимпіадѣ и Марьѣ.

26 Октября, 18.. г.
С. Петурбургъ.

   Несчастье, mesdames! Вмѣсто того, чтобы ѣхать въ институтъ, мы должны утромъ сдѣлать нѣсколько визитовъ и обѣдать у тетушки Марьи Андреевны. Въ институтъ никто къ намъ не пріѣзжалъ; я думала, у насъ нѣтъ родныхъ, а теперь выходитъ, куда ни посмотришь, все тетушки да кузины.
   Боже мой! сколько было хлопотъ, когда мы съ Лилой одѣвались на балъ къ князю К. Одна тетушка приказывала мнѣ надѣть цвѣты, другая ленты, третья кричала: à la chinoise!... Споръ доходилъ до слезъ, кузины перессорились. Наконецъ самая старшая кузина, вооружась гребнемъ и шпильками, завладѣла мною, и помучивъ хорошенько, наколола мнѣ на голову бѣлыя перья.-- Прелесть, прелесть! раздалось со всѣхъ сторонъ; только Лиза, смотря на меня, до елозь смѣялась, и увѣряла, что я похожа на рыцаря въ шлемѣ съ перьями, котораго ты, Маша, рисовала. Взглянувъ на себя въ зеркало, я испугалась огромной своей головы, и умоляла безжалостную кузину снять съ меня перья. Тогда меня назвали капризной институткой, но маменька, для прекращенія споровъ, послала за парикмахеромъ, который въ полчаса причесалъ мнѣ волосы и просто и мило.
   За все это мученіе я была вполнѣ награждена на балѣ. Чудесный балъ! Я еще ничего подобнаго и во снѣ не видала. Ослѣпительное великолѣпіе комнатъ, богатство и изящный вкусъ дамскихъ нарядовъ, блескъ брильянтовъ, запахъ цвѣтовъ, разговоры, танцы, все было очаровательно -- и къ тому еще, mesdames, огромные подносы съ конфектами и мороженымъ. Я никогда не забуду этаго бала; при первыхъ звукахъ оркестра сердце мое забилось отъ восторга: ахъ какая музыка!... танцовать было такъ весело, легко, свѣтло. Дамы и кавалеры казались мнѣ блестящими мотыльками, которые кружатся въ лучахъ солнца. Мнѣ бы очень хотѣлось, mesdames, разсказать вамъ скорѣе обо всемъ этомъ, но раньше пяти часовъ вечера невозможно быть въ институтѣ. Тетушкино приглашеніе на обѣдъ все испортило.
   Вы спрашиваете, отъ чего родственники наши не посѣщали васъ никогда въ институтѣ?... Это большая исторія, которую вопросы наши вынудили у маменьки. Всѣ эти родственники, теперь такіе добрые, оставляли нѣкогда маменьку безъ малѣйшаго со стороны ихъ участія, въ самомъ критическомъ положеніи. Надобно знать: отецъ наши женился безъ согласія своихъ родителей, и когда онъ умеръ, маменька осталась съ нами въ совершенной крайности. Напрасно писала она къ дѣдушкѣ онъ отвергалъ и се и насъ. Въ этомъ ужасномъ положеніи маменька отнеслась къ графинѣ Р., родной теткѣ нашего отца. Но графиня обошлась съ маменькой такъ, что привела ее въ совершенное отчаяніе. Всѣ родственники послѣдовали ея примѣру, и только небольшое наслѣдство отъ одной доброй старушки спасло маменьку.
   Помните, mesdames, я вамъ всегда говорила, что мы очень бѣдны -- теперь выходитъ напротивъ; маменька получила отъ дѣдушки письмо, въ которомъ онъ изъявляетъ раскаяніе въ своей противъ нея несправедливости, проситъ забыть прошедшее и немедленно пріѣхать къ нему съ нами. По этой причинѣ маменька и поспѣшила взять насъ изъ института. Черезъ недѣлю мы отправимся въ Малороссію. Признаюсь, мысль о дѣдушкѣ меня пугаетъ; я бы хотѣла знать, какъ мы ему покажемся? будетъ ли онъ насъ любить? Маменька съ нимъ тоже незнакома.
   Эта неожиданная перемѣна маменькиныхъ обстоятельствъ перемѣнила къ ней отношенія всѣхъ нашихъ родственниковъ. Теперь всѣ готовы ей служить, когда ни чьи услуги ей не нужны; а когда умоляющимъ голосомъ говорила: помогите! никто не хотѣлъ слушать. Это выходить совсѣмъ наоборотъ. Странно въ свѣтѣ!
   Лиза зоветъ одѣваться; я не опомнилась, какъ исписала весь листочекъ. Это похоже на болтливость: хотѣла только въ двухъ словахъ сказать,-- чтобъ поутру насъ не ждали, а вечеромъ.... Сколько объятій и восклицаній будетъ при свиданіи нашемъ!
   

ПИСЬМО 6.

Олимпіада Глафирѣ.

12 Генваря, 18.. года.
Екатеринин. институтъ.

   Что же ты дѣаешь, милая Глафира? Скоро будетъ три мѣсяца, какъ получили отъ тебя письмо, и то самое коротенькое, изъ котораго узнали только о благополучномъ прибытіи твоемъ къ дѣдушкѣ. За чѣмъ ты къ намъ не пишешь? У тебя много свободнаго времени, а у насъ... о, еслибъ ты могла хоть наминуту заглянуть къ намъ! ты бы не узнала института нашего, классическаго, степеннаго института. Теперь все вверхъ дномъ; обыкновенные порядокъ и тишина исчезли. Всѣ бѣгаютъ, хлопочутъ, суетятся. Дни, часы, минуты изочтены до экзамена -- всего остается такъ мало! мы дорожимъ каждымъ мгновеніемъ. Повтореніе уроковъ, музыка пѣніе, возня съ рисунками и работами съ утра до вечера наполняютъ весь домъ чудеснымъ отголоскомъ. Стукъ молотка соединяется съ звуками фортепіано; италіанскія аріи перебиваются рѣзкими возгласами: Владиміръ-мономахъ!... древній Римъ Средиземное-море!... Все это вмѣстѣ производите впечатлѣніе, котораго тебѣ передать не умѣю. Это голосъ судьбы, невнятно, сбивчиво предсказывающій будущее.
   Мнѣ очень жаль разставаться съ институтомъ послѣ девятилѣтняго въ немъ пребыванія. Ты знаешь, ma chère: за три года передъ симъ мнѣ слѣдовало выйти, тогда мнѣ было пятнадцать лѣтъ, и страхъ хотѣлось скорѣе изъ института. Я была такая смѣшная, совсѣмъ не похожа на зеленую: когда папенька объявилъ, что оставляетъ меня еще на три года въ институтѣ, я плакала, рыдала!... Теперь же, напротивъ, мысль о скоромъ вступленіи всвѣтъ поселяетъ во мнѣ грустное чувство, сама не знаю отъ чего. Маша смѣется надо мной, когда мы о томъ разсуждаемъ. Бѣдная Машенька! она и не думаетъ о будущемъ, а меня участь ея сильно безпокоитъ. По всему видно, что опекунъ ея, не смотря на то, что родной ей дядя, мало о ней заботится. Помнишь, новенькой она была такая крошечная и худая; всѣ дѣвицы, смотря на нее, говорили: mesdames, это бѣдная сиротка!-- Въ институтъ дядя писалъ къ ней только два раза во всѣ шесть лѣтъ; и то, послѣднее письмо, въ которомъ отказалъ въ просьбѣ ея брать уроки на арфѣ, было исполнено упрековъ. Онъ называлъ это безразсуднымъ требованіемъ, совѣтовалъ больше заниматься рукодѣльемъ, нежели музыкою, и впредь не безпокоитъ его подобными просьбами. Послѣ того Машенька никогда къ нему не писала; но теперь, получивъ отъ него извѣстіе, что, не имѣя возможности взять ее тотчасъ послѣ выпуску домой, оставляетъ еще на годъ въ институтѣ, Машенька отважилась просить позволенія жить въ домѣ моего отца, пока любезному дядюшкѣ можно будетъ за ней пріѣхать. Письма наши -- я тоже къ нему писала -- очень убѣдительны; но Машенькинъ дядюшка не слишкомъ сговорчивъ, и мы со страхомъ и трепетомъ ждемъ отъ него отвѣта.
   Прощай, милой мой другъ Глафира! Marie будетъ писать къ тебѣ завтра; сегодня она дежурная.
   

ПИСЬМО 7.

Марья Глафирѣ

Екат. институтъ.
15 Генваря, 18.. года.

   Какое смѣшное время -- такъ и бѣжитъ! Давно ли мы говорили: ахъ, mesdames! скоро ли будетъ экзаменъ!-- и вотъ, экзаменъ передъ, нами. Экзаменъ! это волшебное слово приводить все въ движеніе. Никогда не было намъ столько дѣла, и никогда всѣ занятія наши не исполнялись такъ успѣшно, и съ такимъ единодушнымъ соревнованіемъ! Съ самаго ранняго утра мы, съ тетрадками въ рукахъ, громкимъ хоромъ перекликаемъ героевъ древней и новой исторіи, и милліонъ разъ твердимъ названія рѣкъ, городовъ и городковъ цѣлаго свѣта. Жаль, ma chère, что тебя нѣтъ съ нами.
   Я думала, не придется больше быть дежурною, какъ вдругъ принесли мнѣ красную кокарду, и я запрыгала отъ радости. Быть дежурной всегда весело; но въ это послѣднее время нашей институтской жизни провести цѣлой день съ maman Б.-- согласись, это необыкновенное счастіе. Вчерашній день будетъ для меня всегда памятенъ. Навязавъ на руку красную кокарду, я отправилась къ maman съ грустными мыслями о предстоящей намъ разлукѣ съ нею. День прошелъ очень скоро. Поутру maman занималась обыкновенною своею работою, а меня посылала съ разными приказаніями во всѣ отдѣленія нашего класса, и одинъ разъ во второе отдѣленіе маленькихъ. Можешь представить себѣ, какъ mademoiselle de service, de la classe verte, важничала передъ кофейными!-- Послѣ обѣда я осталась одна съ maman; въ комнатахъ было очень тихо, и я среди безмолвія такъ замечталась о скоромъ нашемъ выпускѣ, что, играя кончиками своей кокарды, и не опомнилась, какъ сказала: никогда больше я дежурною не буду!... Maman услышала мое восклицаніе; мнѣ было очень стыдно, но она отвѣчала на него съ обыкновеннымъ своимъ снисхожденіемъ. Ange maman! какая она добрая! еслибъ ты слышала прекрасныя ея мнѣ наставленія о томъ, какъ должно вести себя въ свѣтѣ, и съ какимъ участіемъ распрашивала о моихъ родственникахъ. Но что я могла сказать о нихъ? Никого не знаю, кромѣ дядюшки, и то только по двумъ письмамъ, не предвѣщающимъ ничего хорошаго.
   Я записала въ моемъ журналѣ вчерашній день, и спрятала красную ленту въ память послѣдняго моего дежурства.
   Знаешь ли, Глафира, меня ожидаетъ благополучіе жить вмѣстѣ съ Олимпіадой, если дядюшка на то согласится. Цѣлый мѣсяцъ я томлюсь въ ожиданіи отъ него отвѣта. Смертельно боюсь, чтобъ онъ не вздумалъ оставить меня въ институтѣ еще на три года. Что дѣлать, ma chère, я не такая bon-enfant, наскучила учиться. Прекрасный городъ, котораго уголокъ заглядываетъ въ окна нашего класса, давно меня прельщаетъ -- ахъ, какое будетъ блаженство, когда отворятся для насъ двери нашего института!... Adieu, nos maîtres, adieu, nos dames de classes! довольно выпасъ мучили.-- За эту прощальную фразу, я знаю, ты упрекнешь меня неблагодарностію, и совершенно даромъ. Будто я такая нечувствительная! Мнѣ также, какъ и всякой другой, тяжело будетъ разставаться съ maman Б. и даже съ классными дамами; не говорю уже о милыхъ дѣвицахъ нашихъ. Я буду очень плакать. Сцена разлуки представляется мнѣ со всѣми трогательными своими подробностями; я живо постигаю всю горечь ея -- и при всемъ томъ жду съ нетерпѣніемъ печальныхъ минуть прощанія съ институтомъ.
   Хочешь ли знать, что дѣлала я сегодня послѣ обѣда? Мнѣ велѣли повторять урокъ на фортепіано, которое стоить у мадамъ П. Къ счастью, комната ея была заперта, и я вмѣсто того, чтобы возвратиться въ классъ, отправилась наверхъ, въ дортуаръ. Тамъ, какъ всегда въ воскресенье, было нѣсколько дѣвицъ больныхъ слегка. Всѣ мнѣ очень обрадовались и уговорили, правду сказать, безъ большаго труда, остаться съ ними до пяти часовъ. Сначала мы вздумали представлять экзаменъ: усѣлись на табуретахъ посреди дортуара, читали стихи, экзаменовали другъ друга, и смѣялись съ К., которая не у мѣла отвѣчать ни на одинъ вопросъ. Потомъ мы повторяли всѣ танцы до усталости, и наконецъ -- удивляйся нашей смѣлости! мы тѣснились на окнѣ, и поочереди выглядывали изъ отворенной форточки. Ахъ, ma chère, какъ шумятъ эти городскіе! Желала бы я знать, зачѣмъ они такъ суетятся?... особливо тѣ, что скачутъ въ экипажахъ: земля дрожитъ подъ ними, а они такъ и летятъ -- счастливые!... Изъ всѣхъ предметовъ, мелькавшихъ по улицѣ, больше всего намъ понравилось общество прогуливавшихся дамъ и кавалеровъ, которые, смотря на институтъ, разговаривали съ большою живостію, вѣрно о будущемъ экзаменѣ нашемъ, который теперь сильно всѣхъ занимаетъ.
   Прощай, моя безцѣнная Глафира! пожелай блестящаго экзамена твоимъ институтскимъ друзьямъ; всѣ тебѣ кланяются.
   

ПИСЬМО 8.

Марія Глафирѣ.

Екатер. институтъ.

   Счастье, большое счастье!... о Глафира, ангелъ мой Глафира! вообрази мою радость: дядюшка позволилъ мнѣ жить въ домѣ отца Олимпіады, пока ему можно будетъ за мной пріѣхать. Теперь же, по обстоятельствамъ своимъ, онъ не можетъ выполнить этой обязанности (какъ видно не слишкомъ для него сладкой!).
   Для полнаго понятія о моемъ восторгѣ, Глафира, вспомни, ради Бога, что дядюшка показалъ свое родственное во мнѣ участіе только двумя письмами, которыми навсегда отбилъ у меня охоту къ нему писать. О, я сто разъ благословляю препятствія, его остановившія, и въ будущемъ, если только вздумаетъ за мной ѣхать, желаю ему встрѣчать ихъ милліонъ на каждомъ шагу.
   Хотѣлось бы мнѣ показать тебѣ это послѣднее дядюшкино письмо; ты бы удивилась, какъ мило написано. Этотъ разъ онъ даже упоминаетъ мнѣ о тетушкѣ и о кузинахъ: Аннѣ, Мимичкѣ и Улинькѣ, которыя, будто, страхъ желаютъ со мною познакомиться. Merci очень!... Въ заключеніе, дядюшка съ великимъ краснорѣчіемъ разсуждаетъ о счастіи имѣть истиннаго друга, подобнаго Олимпіадѣ, съ чѣмъ меня и поздравляетъ. Смѣшно вспомнить, сколько я мучилась въ ожиданіи отъ дядюшки отвѣта; не умѣла разсчитать, что для него гораздо спокойнѣе поручить меня попеченію другихъ, нежели самому обо мнѣ заботиться. И такъ, ma chère, Богъ знаетъ, что будетъ впередъ, а теперь дядюшка, Олимпіада и я, всѣ мы довольны, всѣ счастливы.
   Знаешь ли, К. была со мною въ ссорѣ цѣлые два дня. Это, ma chère, смѣшная исторія, которую мнѣ хочется тебѣ разсказать. Начну тѣмъ, что во все это время, столь близкое къ экзамену, всѣ мы были сильно заняты: одна только, mauvais sujet, К., зѣвая смотрѣла на общія суеты, и вмѣсто уроковъ твердила о томъ, какъ будетъ одѣта въ день выпуска. Никто не зналъ, что она уже получила отъ своей маменьки вовсе ненужныя въ институтѣ вещи, и между прочимъ пренарядную шляпку -- но ты можешь себѣ представить, какъ старалась она скрыть эту контрбанду. Когда мы всѣ были въ классѣ, она украдкою прибѣгала въ дортуаръ, и тамъ, одна съ своимъ будущимъ нарядомъ, любовалась имъ на досугѣ. Случай открылъ мнѣ ея тайну. Въ одно утро, я воротилась изъ класса въ дортуаръ за книгою, и застала К. надъ раскрытой коробкой.
   -- Машенька А... ская, зачѣмъ вы сюда смотрите! закричала она мнѣ покраснѣвъ по уши. Вы такъ любопытны!...
   -- Только не для вашихъ глупостей -- отвѣчала я заглядывая въ коробку.
   -- Моихъ глупостей!... повторила она, поспѣшно затаскивая коробку подъ кровать.-- Не слишкомъ важничайте, Машенька А... ская, скоро будетъ выпускъ, и тогда посмотримъ! тогда тѣ, которыя считались здѣсь послѣдними, явятся первыми, и на оборотъ...
   -- О никогда!... вы, ma chère, самая лѣнивая и тупая изо всего нашего класса, вездѣ будете та же самая К., что и здѣсь. Богатство не дастъ вамъ ни ума, ни познаній. Правду сказать, вы не большую сдѣлаете честь нашему институту.
   -- Да я о томъ и не забочусь. Я знаю, кто лучше всѣхъ танцуетъ...
   -- Ахъ, умора! кто жъ это, не вы ли?
   -- Можетъ быть.
   -- Не смѣшите, ma chère, вы такъ мило танцуете, что всѣ дѣвицы прозвали васъ Стрекозою.
   -- Большая важность всѣ дѣвицы! у насъ въ институтѣ ни о чемъ не имѣютъ понятія. Маменька и тетушка находятъ, что я танцую лучше княжны Г.; кажется этаго довольно. Что же касается до другихъ наукъ, то я нисколько не завидую вашимъ въ нихъ успѣхамъ; маменька моя не совѣтовала мнѣ мучиться за книгами попустому.
   -- И вы прекрасно выполнили ея совѣтъ, матушка сударыня, деревенская барыня.
   -- Это что значитъ?
   -- Не притворяйтесь, ma chère; еще никто позабылъ, когда вы будучи новенькой, въ красномъ бархатномъ платьѣ, которое такъ смѣшно было сшито, каждой изъ дѣвицъ говорили: у меня, матушка сударыня, есть домъ! ну, сударыня моя, у меня есть деревня!
   -- Перестаньте, А... ская! или я сейчасъ пойду жаловаться на васъ мадамъ И., вскричала К., топнувъ ногой,
   -- О чемъ вы тутъ спорите, mesdames? спросили дѣвицы вошедшія въ дортуаръ.
   -- К. напала на меня за коробку, которая у нея подъ кроватью, отвѣчала я.
   -- Ахъ, К.! покажите, что у васъ тамъ? закричали ей всѣ.
   -- Ничего, mesdames, право ничего.
   -- Въ самомъ дѣлѣ?... сказала П. со смѣхомъ вытаскивая коробку.
   -- Хорошо, mesdames, я покажу вамъ что-то прелестное! сказала К. поднимая глаза къ верху. Пусть только выйдетъ отсюда Машенька А... ская; при ней -- ни за что!
   -- Вы бы напрасно просили меня остаться, сударыня моя! отвѣчала я выходя изъ дортуара. Однакожъ не успѣла еще сойти съ лѣстницы, какъ громкій смѣхъ въ дортуарѣ заставилъ меня воротиться. И что же увидѣла! К. стояла, посреди всѣхъ, въ шляпкѣ, на которой перья и банты торчали со всѣхъ сторонъ, и будто нарочно, были расположены такъ, чтобъ сдѣлать К. настоящей обезьяной.
   Вспомни ея смѣшное лице!... всѣ хохотали смотря на нее.
   -- Какъ вы глупы, mesdames! говорила она гримасничая на всѣ стороны.--Вы не знаете, что это шляпка à la chaumière. Смотрите, какъ банты сдѣланы! это называется la flamme de Vésuve. Нѣтъ, ошиблась... банты -- мельничныя крылья, а цвѣтъ на лентахъ пламень Везувія.
   -- Какъ это мило выдумано! сказала смѣясь П. Смотрите, mesdames, у К. на головѣ хижина съ мельницами.
   -- И пламень Везувія!... повторяли всѣ съ хохотомъ.
   -- Что вы это напали на меня, mesdames? развѣ это я выдумала?
   -- Кому же придутъ въ голову такія глупости!
   -- А модные магазины? отвѣчала К. снимая съ себя шляпку.-- Маменька долго не могла рѣшиться, что для меня выбрать: эту ли à la chaumière, или à la folle!
   -- Послѣдняя была бы вамъ больше къ лицу.
   -- Постойте, mesdames, вы напрасно напали на К., сказала Б., помирая со смѣху.-- Я теперь вспомнила. Прошедшій годъ одна моя кузина вздумала пріѣхать ко мнѣ въ институтъ. Я ей не очень была рада; она слишкомъ важничала и обходилась со мною какъ съ кофейною. Да еще, въ добавокъ ко всему, ничего не привезла -- забыла послать въ кандитерскую... прекрасное извиненіе!-- Я помню, какъ скучно мнѣ было въ то воскресенье; многочисленное собраніе наполняло всю залу; родственники тѣснились вокругъ перилъ, изъ-за которыхъ дѣвицы протягивали руки, кидаясь на шею маменькамъ и папенькамъ. Я едва удерживала свои слезы, смотря на эти радостныя свиданія -- маменька моя, въ то время, была отъ меня такъ далеко!.. Кузина не замѣчала моей грусти; впрочемъ ей было не до меня; поворачивая свой лорнетъ во всѣ стороны, она хотѣла всѣхъ знать и говорила со мною только вопросами: кто это такая?... а эта?... а эта? Мнѣ страхъ наскучило называть всѣхъ по именамъ; я вздумала наконецъ мистифировать свою любопытную кузину, и на одно изъ ея безконечныхъ: "кто это такая?" отвѣчала: "это No 47." -- Я спрашиваю о высокой блондинкѣ.-- Блондинка No 60.
   -- Какъ фамилія?...-- "Я вамъ говорю No 60"
   -- Ахь, Боже мой! да развѣ вы не понимаете! вскричала съ сердцемъ кузина.-- "У насъ все по номерамъ; вотъ смотрите!" отвѣчала я, указывая на перила, гдѣ было нацарапано: друзья No 89 и No 12! и adorable No 7!-- Кузина пожала плечами и надулась; я уже искала предлога ее оставить, какъ вдругъ одна добренькая дама подлетѣла къ намъ ангеломъ утѣшителемъ, мнѣ предложила конфектъ, а кузинѣ пропищала: "прелесть вашъ чепчикъ!" -- Это à la folle! отвѣчала кузина. Божусь, mesdames!
   -- Ну, кто теперь правъ?" -- сказала съ торжествомъ К., надѣвая опять свою шляпку. Но общій хохотъ снова ее привѣтствовалъ, и она съ досады напала на меня съ упреками.
   --"Что вы это, К!"... сказала П.-- Развѣ А...ская виновата, что у васъ шляпка, въ которой вы похожи на обезьяну. Спросите всѣхъ дѣвицъ".
   "Знать я не хочу всѣхъ дѣвицъ! увидимъ, что будетъ послѣ выпуску -- тогда вы всѣ мнѣ запоете одну пѣсню: charmante К."
   За эту сцену К. дулась на меня цѣлые два дня; вчера только я успѣла ее разсмѣшить, и миръ у насъ заключенъ. Не знаю надолго ли?... у меня съ нею вѣчно исторіи! то перо мое подмѣнитъ, то закапаетъ чернилами мнѣ тетрадь -- хорошо еще, что моя сосѣдка съ другой стороны на К. не похожа. Съ Настенькой З. мы никогда не ссоримся; послѣ Олимпіады и тебя, я люблю ее больше всего нашего класса.
   Прощай, мой милый другъ, Глафира! молись Богу о экзаменѣ нашемъ.-- Это уже послѣднее письмо мое изъ института -- послѣ этаго первое, которое отъ меня получишь, будетъ начинаться словами: все кончилось!... Далѣе не знаю, а хотѣлось бы очень знать, что буду тогда писать къ тебѣ...
   

ПИСЬМО 9.

Олимпіада Глафирѣ.

С. Петербургъ, 24 февраля.

   Я дома!... представь себѣ мое положеніе, дорогая сердцу моему Глафира! Какая чудесная перемѣна! и какъ быстро прошло все то, чего еще недавно мы ждали-ждали.
   Экзаменъ, день выпуска, эти важныя эпохи жизни институтской, совершились съ такою скоростію и такъ просто, какъ что-нибудь самое обыкновенное. Неужели все на свѣтѣ пройдетъ такимъ же образомъ? неужели... ахъ, ma chère! вспомни сколько было трудовъ, лѣни, скуки, удовольствіи -- все кончилось. Завѣса поднята, свѣтъ открывается намъ шумнымъ и блестящимъ... прощай, институтъ! тебѣ благодарность, тебѣ воспоминаніе!
   Экзаменъ нашъ былъ самый блестящій изъ всѣхъ, какіе только когда бывали въ институтѣ. Старшая Ж. получила первый шифръ, я второй. Эта лестная награда превзошла мое ожиданіе; я всегда думала, что Г. дадутъ второй шифръ, а мнѣ третій. Изъ прилагаемаго листа ты увидишь, какія кто получилъ награды. Машенькѣ дали золотую медаль.
   Ахъ, Глафира? если я проживу сто лѣтъ, и тогда не забуду послѣднихъ дней нашихъ въ институтѣ. Всѣ сцены этаго незабвеннаго времени такъ свѣжи у меня въ памяти, какъ будто за минуту передъ симъ происходили. Какъ теперь вижу прощанье Императрицы съ нами. Блѣдны и неподвижны стоили мы передъ нею и глотали свои слезы, опасаясь потерять малѣйшій звукъ священнаго для насъ голоса. Каждое улетающее мгновеніе было дорого. Но когда Императрица, съ особеннымъ выраженіемъ, Ей Одной свойственнымъ, сказала Свое послѣднее: adieu, mes enfants! всѣ зарыдали... я и теперь плачу, Глафира. Самый холодный посторонній зритель не могъ бы равнодушно видѣть великую Государыню, которая прощалась съ нами какъ мать съ дѣтьми. Каковы же были наши чувства. Все кончилось для насъ, осталось одно воспоминаніе; выходя изъ института, мы уносимъ въ сердцахъ нашихъ ангельскій образъ Императрицы, горячею любовію и признательностію глубоко напечатлѣнный.
   Въ день выпуска мы слушали, въ послѣдній разъ, обѣдню въ церкви институтской. На порогѣ неизвѣстной будущности голоса дѣвицъ, готовыхъ навсегда разлучиться, соединились въ меланхолическомъ торжественномъ хорѣ молитвы, поручая судьбу, свою Всемогущему Богу. Я пламенно молилась о счастьи всѣхъ, и съ грустнымъ чувствомъ смотрѣла на милыхъ дѣвицъ нашихъ, почти по узнавая ихъ. И въ самомъ дѣлѣ, какая вдругъ перемѣна!... Институтское равенство исчезло. Вмѣсто форменнаго камлотнаго платья пестрѣли костюмы всѣхъ цвѣтовъ; оттѣнки вкуса и средствъ рѣзко означали болѣе или менѣе счастливое положеніе въ свѣтѣ -- но мечты о новой, неизвѣстной жизни равно оживляли всѣ физіономіи. Увы, кто знаетъ, что готовить намъ будущее подъ темной завѣсой своей! кого весело, кого мрачно встрѣтить оно на новомъ поприщѣ!.... Въ институтѣ, куда не достигали до насъ никакія заботы свѣтской жизни, всѣ имѣли равную участь, всѣ шли однимъ путемъ, а теперь каждая пойдетъ своею дорогою, и кто знаетъ, кому какъ итти придется!.
   Не стану описывать тебѣ послѣдняго прощанія нашего. Сцена разлуки вспыхнула со всѣми печальными своими подробностями. Какъ буря зашумѣли клятвы вѣчной дружбы, вѣчнаго воспоминанія, слезы, объятія, безконечныя: adieu! ne m'oubliez pas! etc....
   О институтъ! драгоцѣнный институтъ! процвѣтай вѣчно подъ покровомъ ангела-Императрицы!.. Дѣти, взлелѣянныя тобою, никогда не забудутъ мирныхъ стѣнъ твоихъ, гдѣ протекло для нихъ столько счастливыхъ лѣтъ, ознаменованныхъ милостями обожаемой Государыни, которой Августѣйшее имя есть синонимъ всѣхъ добродѣтелей.
   Какъ странно выйти изъ института! Я все еще не могу привыкнуть къ новому моему положенію. Послѣ девятилѣтняго отсутствія домъ нашъ показался мнѣ незнакомымъ. Я совсѣмъ не узнала комнатъ, назначенныхъ для меня и для Марьи; папенька отдѣлалъ ихъ съ большимъ вкусомъ. Безцѣнный папа! самъ обо всемъ заботился. Особенное удовольствіе ожидало насъ въ увруарѣ -- тамъ радостными восклицаніями привѣтствовали мы портретъ Императрицы, чудесно схожій.-- Я бы хотѣла, Глафира, показать тебѣ увруаръ нашъ, который такъ мило убранъ, и наполненъ всѣми многосложными принадлежностями для разныхъ рукодѣлій. Это большая свѣтлая комната, въ которой вмѣщаются и шкафики съ книгами, и фортепіано, и арфа -- ничего не забыто! и къ тому еще множество блестящихъ бездѣлокъ. Видно папенька очень богатъ; тѣмъ лучше -- онъ такой доброй!
   Увлекаясь какимъ-то темнымъ воспоминаніемъ, похожимъ на давно-видѣнный сонъ, я хотѣла осмотрѣть весь домъ нашъ. Все привлекало мое вниманіе; я искала слѣдовъ первыхъ лѣтъ жизни моей. Мнѣ подали ключь отъ пустыхъ, давно запертыхъ комнатъ, и сердце сильно у меня сжалось, когда въ одной изъ нихъ я увидѣла дѣтскую кровать съ полинялой зеленой занавѣсью. Я люблю эту комнату, Глафира; въ ней таится одно драгоцѣнное для меня воспоминаніе. Этому такъ давно!... Я спала тамъ и вдругъ пробудилась...блѣдный свѣтъ лампады падалъ на стоявшую надо мной маменьку, которая прижимала лице свое къ моему, на щекахъ моихъ горѣли ея слезы,-- она плакала. Былъ ли то порывъ грусти, или мрачное предчувствіе?... Я не знаю. Но скажи, Глафира, отъ чего это одно, одно только это мгновеніе, такъ ярко отдѣлилось отъ непроницаемаго мрака, въ которомъ исчезли дни дѣтства моею!...
   Прощай, мой милый другъ, Глафира! мысли мои летятъ за тобой въ далекую Украйну. Машенька тебя цалуетъ, но писать къ тебѣ не хочетъ въ наказаніе за твою лѣность. И въ самомъ дѣлѣ, нестыдно ли тебѣ? ты уже давно у дѣдушки, а мы до сихъ поръ не знаемъ людей, съ которыми живетъ наша Глафира. Скорѣе увѣдомь обо всемъ; малѣйшее обстоятельство, до тебя касающееся, должно быть извѣстно

Твоему вѣрному другу
Олимп. З.

   P. S. Отъ Марьи.
   Олимпіада выдумала, будто я тебя цалую, я и не думаю. Ты слишкомъ загордилась. Возможно ли такъ долго не писать къ намъ ни слова! видно ты.... Но полно, не хочу браниться за глаза, это ужасно скучно. Притомъ же мнѣ трудно утерпѣть что бы не поболтать съ тобою, хоть немного, о экзаменѣ, о выпускѣ нашемъ -- ахъ, ma chère, все это было чудесно!... Счастливая Олимпіада получила второй шифръ, а мнѣ дали золотую медаль послѣднюю -- скажи, можно ли было этаго ожидать! Всѣ дѣвицы знаютъ, что по наукамъ мнѣ слѣдовало получить первую золотую медаль; но классныя дамы (что я имъ сдѣлала!) отмѣтили меня большой шалуньей.-- Не скрою отъ тебя еще одного несчастія -- въ день выпуска я никакъ не могла плакать! всѣ дѣвицы, не выключая и К., рыдали, обливались слезами, одна я будто каменная!... между тѣмъ, какъ въ душѣ своей я была огорчена не меньше другихъ, но сама не знаю, что сдѣлалось со мной? какая-то веселая нотка меня томила, и сбивала мысли мои съ минорнаго тону. Ахъ, Боже мой! не могу равнодушно о томъ вспомнить. Кто бы могъ думать, что въ день выпуску я не буду плакать! что скажуть обо мнѣ всѣ дѣвицы!
   Прощай, Глафира, моя милая! первое письмо мое къ тебѣ будетъ очень длинно. Много есть, о чемъ писать, голова кружится отъ всѣхъ новостей, хотѣлось бы обо всемъ съ тобою поговорить. Отвѣчай намъ скорѣе на это письмо, и не забудь увѣдомить подробно обо всемъ. Мнѣ очень нужно, знать, что дѣлается въ Малороссіи; тамъ живетъ мой дядюшка, съ которымъ прошу тебя познакомиться, ради меня, ради института!-- Ахъ, еще знаешь ли что?.. нѣтъ, нѣтъ! ничего больше не скажу, я на тебя сердита, и только тогда буду любить попрежнему, когда получу отъ тебя письмо.

Марья А... ская.

"Современникъ", No 4, 1837

   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru