Зайцев Борис Константинович
Афон

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

Борис Зайцев

Афон

   "Светлые воды Архипелага"... да, светлыми водами этими встретил меня Афон, больше сорока лет назад. Афон греческо-русский, сербский, болгарский, румынский, всегда православный -- для меня, конечно, прежде всего русский.
   Я был путник, пилигрим, "поклонник", как там говорят. Жил в русском монастыре св. Пантелеймона, одном из крупнейших на Афоне. Оттуда совершили мы с незабвенным иеромонахом Пинуфрием объезд всего Афона -- на лодке до южной оконечности полуострова и самой горы Афон, венчающей его, дальше пешком до Лавры св. Афанасия, опять на лодке вдоль берега на север до Ватопеда, затем на "осляти", переваливая через хребет лесистый, узкою тропинкой (на Афоне нет дорог), вновь в родные края русские -- в монастырь кроткого Юноши-Целителя и мученика св. Пантелеймона.
   Немало он претерпел при жизни, но не окончена его страда. Суждено мучиться ему -- в творении своем -- и ныне. Кому мешал, кого обидел безобидный Пантелеймон? Не нашего ума дело.
   Вот и дошла до нас весть: старец в монастыре св. Пантелеймона затопил вечером печку. Все там ветхое, как и сами насельники. Накопилась ли в трубе сажа, труба ли попортилась, только загорелось где-то на чердаке во время утрени (начинается на Афоне в час ночи), заполыхало под крышей. Ночь осенняя, бурная, ветер ворвался, раздувает, куда справиться старикам с пламенем бушующим!
   Пожар пожирал детище св. Пантелеймона. "Иеромонах Серафим от скорби внезапно заболел и его немедленно отправили в госпиталь в Салоники". А пожар не унимался. Надеюсь, не весь монастырь погиб, -- все же дело серьезное, это чувствуется по вестям здешним и из Америки. Еще удар по православию русскому, и так уже многострадальному.
   В 1927 г. на Афон отправился молодой поэт Дмитрий Шаховской, пробыл там сколько надо и вернулся монахом, там и принял постриг (ныне он архиепископ С.-Францисский Иоанн). По литературе, да и лично я его знал. Теперь встретились мы несколько необычно: это был не редактор литературного журнала "Благонамеренный", а инок в рясе, все для него -- Афон. Вслед беглой встрече я захотел углубления. Он назначил встречу в Сергиевом Подворье, в 7 1/2 ч. утра. Я покорно встал в шесть, и в полуподвальном, полутемном закоулке Подворья он подробно рассказал мне об Афоне. Значит же, хорошо рассказал! Денег не было ни гроша, но они явились -- знаменитое слово профессии нашей: аванс. В мае плыл я уже "по хребтам беспредельно-пустынного моря" к таинственному этому Афону.
   В книге, вышедшей через год, путешествие мое описано. Событием оказалось оно для меня. Сейчас горе Афона всколыхнуло былое, столь незаслуженно прекрасное.
   Как и что там теперь, на смиренном "Земном Уделе Богоматери"? Что погибло, что уцелело из тех зданий монастыря св. Пантелеймона, где я провел некогда "семнадцать незабываемых дней"?
   Пешком входил в монастырь, поселился в гостинице монастырской -- огромном корпусе, где бесконечными коридорами можно прямо пройти в церковь Успения Божией Матери (главный действующий храм обители). Гостиница чуть не на двести номеров. Мы жили в ней вдвоем, турист-немец да я.
   Такой жизни я никогда не знал, ни до, ни после. Состояла она в чередовании служб церковных, чтений у себя в номере, беседах с монахами, небольших прогулках и пятидневном объезде других монастырей и скитов.
   Службы на Афоне длинны. Утреня начинается в час ночи, до шести. Затем ранняя обедня, потом поздняя. Завтрак. Отдых. Вечерня... -- и так далее.
   Только несколько суток отдал я полному обороту богослужений (а другие дни -- поздняя литургия и вечерня).
   Не забыть мне таинственного хода по длиннейшим коридорам гостиницы, из моего номера прямо в церковь, в конце, мимо уже монашеских келий. Выползают из них, как ветхие жучки, седенькие монахи, тоже бредут в храм, там смиренно будут полудремать в стасидиях своих, пока вычитывает бесконечно канонарх. Для "мирского" непривычно, да и нелегко. Но торжественность и величие есть в этом утреннем безмолвном стоянии слабых телом, полуголодных людей перед лицом Бога, ночью, на пустынном полуострове страны древней. Рассвет застает в церкви. Из окна смутно белеет серебристо-синеватое морс. Помню, донесся гудок пароходный -- голос "мира" -- и иеромонах Иосиф возгласил как бы ответ из алтаря:
   -- Слава Тебе, показавшему нам свет!
   На что хор, скромно-старческий, отвечает великими словами: "Слава в вышних Богу, и на земли мир, в человецех благоволение!"
   Усталый, но и легкий возвращаешься к себе. Гостинник, о. Иоасаф, монах неразговорчивый, но умный и внимательный, подает чай. Движения его медлительны и музыкальны, точно выходит он из алтаря со св. Дарами. Так же торжественно и уносит свои чайники. Начинаешь читать.
   Что читаешь? Не газету и не фельетон. "Мир" и его дела временно за бортом. А есть нечто и более интересное: например, о св. Ниле Мироточивом, из Афонского Патерика.
   Был такой отшельник Нил, и за святую жизнь получил свойство, что когда умер, из тела его истекало целительное миро. Ручейками струилось оно в морс. За этим миром приплывали издалека многие верующие на каиках, так что самое место под утесом получило название "корабостасион", стоянка кораблей.
   "И при этом рассказывают, что ученик, оставшийся после св. Нила бывший очевидцем скромности и глубокого смирения своего старца при земной жизни, не вынося молвы от множества стекающихся мирян, тревоживших покой св. Горы, будто бы решил жаловаться своему прославленному старцу на него самого, что он, вопреки своим словам -- не иметь и не искать славы на земле, а только на небесах -- весь мир скоро наполнит славою своего имени и нарушит чрез то спокойствие св. Горы, когда во множестве станут приходить к нему для исцелений. И это так подействовало на св. мироточца, что тогда же миро иссякло".
   Патерик не утверждает -- ("рассказывают") -- передает как бы легенду. Типично в ней, однако, что Афон более созерцателен и молитвен, чем действен. Молитва за себя и за мир -- выше реального врачевания. Прославление божества, в тишине благоговейной, как бы выше действий на пользу ближнему земному.
   Но тогда, а афонской гостинице, я размышлениям не предавался. Владело мной очарование поэзии, природы, надземного. Я вдыхал мир -- особенный и высокий. Над-жизненный, хоть проявлялся он будто в обычных, земных обликах.

* * *

   Вдоль всего ряда наших комнат тянулся снаружи балкон, перила его увиты виноградным листом, какие-то цветы под окнами моими розовели и белели. По этому балкону я любил бродить, как бы по некоему воздушному мосту, с которого широко раскрывался волшебный мир афонский, мир Божий в ласке солнца майского. Ниже -- купол собора (гостиница как-то выше расположена), здание библиотеки, где застенчивый и нервный иеромонах Виссарион разыскивает для меня книги. Вдали морс в дымно-синеватом тумане, соседний полуостров Лонгос, и еще дальше воздымается в небо полумистическая призрачно-белая глава Олимпа снегового -- обиталище побежденных богов. Христос низверг Громовержца. Терновый венец победил Силу.
   Но и в Зевсе этом, и во всем сонме богов выражалось все же (предшественно) надземное тяготение человечества. И сейчас восстает этот Олимп побежденно-вечным призраком белоснежным как-то не зря, как не напрасен этот сияющий и волшебный майский день. Он и "сам по себе", и выражает нечто высшее, чем просто полдень на афонском полуострове.
   Недалеко от меня, на том же уровне, приемная зала монастыря -- для посетителей, в прежние времена не таких, как я: митрополитов, архиереев, великих князей, генералов и адмиралов.
   После прогулки по балконам можно зайти и сюда, мне дали ключ от залы.
   Тоже старина и пустынность. Но это недалекий век -- девятнадцатый (хотя кажется он теперь дальним, особенно его начало).
   Портреты, диваны, кресла, ярко начищенный паркет, через него дорожка коврика, фикусы, напоминающие детство, сладковато-затхлый воздух нежилого помещения -- и вот бредешь по коврику диагональному, среди призраков, сам, может быть, тоже призрак...
   А внизу, недалеко отсюда, есть странное помещение, называется "гробница".
   На Афоне такой обычай: хоронят как раз не в гробах, а обвертывают тело пеленами и кладут в землю временно. Через несколько лет выкапывают, собирают скелет, отделяют череп, и все это складывается в некую как бы часовню: это и есть "гробница". Черепа на одних полках, кости отдельно. Есть и оценка: если рано освобождается кость от плоти -- это хорошо. Если не совсем, кладут вновь в землю, "дозревать".
   Хорошо, если кость светла, блестяща: признак высокой духовности усопшего.
   Все это древность уже не девятнадцатого века. Ее истоки -- нерусский восток. У нас так не хоронили.

* * *

   Может быть, старец, от скорби заболевший, был именно тот, кто затопил печку... -- во всяком случае, горе невольного поджигателя разделяешь всемерно -- не дай Бог оказаться в его положении. Он моих строк не прочтет, все равно, говорю, как по радио, в пространство, но и для него. Он ни при чем, он орудие. Значит, надо было еще пострадать делу духовному в земном облике. Все это область высшего Плана. Афон же был и есть, он существует, пожары и несчастия могут его уязвлять; как и всем, ему суждено страдание -- тут выражено оно в форме резкой, отчасти и примитивной. Но Афон независим от пожаров, нашествий иноплеменных, иконоборцев и атомных бомб -- мало ли что может придумать наши милый век...
   Афон есть образ духовный, никаким бомбам неподсудный, а, как все живущее, бедам подверженный.
   Беды проходят, вечное остается. Афон остается.
   
   9 января 1969

Комментарии

   Русская мысль. 1969. 9 янв. No 2720. Печ. по этому изд.
   
   Отвечает великими словами: "Слава в вышних Богу, и на земли мир, в человецех благоволение!" -- Из Евангелия от Луки, гл. 2, ст. 14.

---------------------------------------------------------------------

   Источник текста: Борис Зайцев. Собрание сочинений. Том 7. Святая Русь. -- М: Русская книга, 2000. 525 с.
   
   
   
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru