Зайцев Борис Константинович
Легкое бремя

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

Оценка: 4.12*75  Ваша оценка:

Борис Зайцев

Легкое бремя

   -- Как же, как же, Марсель знаю, и даже, по совести говоря, не совсем так, как вы. То есть, не то чтобы очень любовался видом от Собора тамошнего, на горе, моряцкого, или же буйабесы сравнивал, в каком ресторане лучше, сидя на набережной, вновь пред синим этим морем... Мне Марсель тяжеле дался, Бог с ним. Я там восемь месяцев служил чернорабочим, поезда разгружал. Ну и занятие, я вам скажу.
   Он разгладил черную, двумя крылами, видимо, полковницкую бороду.
   -- Поработали. Нас на "Марселе-товарном" целая артель подобралась, все русских. Офицеры и судейские, бывшие учителя, студенты, всякие. Н-н-да... Немало я на своей спине разного добра перетаскал. Однажды даже кровь горлом двинула, с натуги, что ли... Нет, если бы не выбрался, с Божией помощью -- наверное, теперь не разговаривал бы тут. В моих годах, изволите ли видеть, уж не так и к жизни рвешься, но семья, детишки, это, знаете ли, очень дело пронзительное, да-с, в нашем положении все так и думаешь: нет, помирать нельзя, стой столбом, ломи горбом, а только не поддавайся. Иной раз через улицу идешь, автомобиль летит -- ан нет, не может меня, мерзавец, задавить, никак не может, у меня четверо на руках, что ж им, на улицу идти?
   В Марселе я всякого навидался, и не приведи Бог. Пьяные матросы, поножовщина и разврат в порту, и дети -- этого я всего не выношу, терпеть не люблю, как говаривал наш бригадный генерал из немцев, царствие ему небесное, мученической смертью погиб. Ну, а все-таки вот и вспомнилось мне одно -- так, один вечер выдался у нас у всех особенный.
   Полковник закурил, поправил на пальце большой перстень с печаткою.
   -- Дело это было весной, на Страстной неделе, в самое для нашего брата на чужбине трудное время, потому, знаете, воспоминания одолевают... и березки наши распускающиеся, разлив, куличи, пасхи, и сама весна русская, весенний воздух... здесь же воздух, может быть, еще слаже и нежнее с моря, и самое море в эти дни особенно сиреневое, и когда ночью над ним белые и голубые огни сияют, то, конечно, красота замечательная, но не то... Хорошо-с, вот мы все эти "бывшие-то", а ныне как бы каторжные, и работаем, как всегда, мешки с зерном таскаем -- взвалишь на спину, еле дышишь и по тропочке знакомой так, согнувшись в три погибели, и бежишь, только чтобы добежать и от ноши от своей избавиться. Вот нам и говорит контр-мэтр, француз: "Хотите, русские, в России побывать?" -- "То есть, как это, мол, так, в России, когда здесь ваша страна, французская?" -- "Да уж так, -- говорит, -- она хоть и наша, а все-таки тут и Россия есть. Идите-ка, смотрите".
   Ну, разумеется, все наши побросали работу, за ним идут. Он на запасные пути, там товарные вагоны, целый поезд, только что пришел из порта. Отворили первый вагон -- как всегда, мешки. Контр-мэтр велел один снять и развязал. "Вот она и есть, -- говорит, -- ваша Россия. Это пшеница русская, из Одессы".
   Русская... Как сейчас помню, вечерело.
   Звездочки уж показались первые. Паровозы кое-где посвистывают, на море сирена воет, ветерком теплым тянет -- а вдруг сразу так тихо стало, наши все обступили... все к зерну тянутся... А кто на коленки стал, руки в мешок запускает, гладит... И молчим все. Шапки поснимали, только зернышко всё ласкаем, с руки на руку пересыпаем, а зерно, правду вам сказать, золотое. Теплое, янтарное зерно. Тут казак один кубанский прямо наземь кинулся, носом в пшеницу в эту уткнулся, у самого на глазах слезы, все дышит, нюхает -- не нанюхается... "Господи, -- закричал, -- Мати Божия, да то ж зерно наше, кубанское..." И даже голос перехватило. Ну, знаете, долго так вокруг стояли, народ бывалый, тертый, мало чего не видели, да, а тут... всё что-то глаза утирали.
   Полковник остановился, вновь погладил лирообразную свою бороду, помолчал, пыхнул трубкою.
   -- Потом мы пшеничку эту самую, нашу расейскую, на себе, конечно, таскали, все на тех же наших спинках -- уж не очень ноне барских. Но и таскать легче было. Вот вам и загвоздка. Вес все тот же, силы те же, а бежишь и только знаешь: это наша, матушка, родимая... И сколько натерпелись на родной земле, и сколько гнева, ненависти в сердце, ужаса, а тут вот как-то отошло, ну и душе стало полегче, освежительнее...
   Я вообще вам скажу, я тогда этот случай понял не совсем спроста -- да и не я один. Ну, что особенного? Понятное дело, в Марсель русскую пшеницу возили, и как нам не наткнуться на нее? Все-таки же показалось это доброй вестью, благою вестью. Точно бы и нас вот, вовсе уж заброшенных, нагих и сирых, осенил крылом Ангел Господень, и святое Его перышко на нас упало.
   "Бог дал жизнь, Бог даст и хлеб" -- и представьте, ведь недолго мы с той Пасхи промытарились на этой каторге. Оно и сейчас нелегко, ну, кое-куда разбрелись, кое-как пристраиваемся, кто чем... И даже дети наши учатся. Вот-с... а Марсель... Нет, Бог с ним.
   
   1926

Комментарии

   Еженедельный литературно-художественный журнал "Перезвоны". Рига, 1926. No 19. Печ. по изд.: Зайцев Б. К. Голубая звезда. Повести и рассказы. Из воспоминаний / Сост. А. Романенко. М.: Моск. рабочий, 1989.

---------------------------------------------------------------------

   Источник текста: Борис Зайцев. Собрание сочинений. Том 7. Святая Русь. -- М: Русская книга, 2000. 525 с.
   
   
   
   
Оценка: 4.12*75  Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru