Забелин Иван Егорович
Домашний быт русского народа в XVI и XVII столетиях. Домашний быт русских царей в XVI и XVII столетиях. Соч. И. Забелина. Часть I
Домашній бытъ русскаго народа въ XVI и XVII столѣтіяхъ. Домашній бытъ русскихъ царей въ XVI и XVII столѣтіяхъ. Соч. И. Забѣлина. Часть I. М. 1862.
Книга г. Забѣлина не составляетъ новости для русскихъ читателей: статьи изъ нея начали появляться въ журналахъ еще въ концѣ сороковыхъ годовъ; въ пятидесятыхъ, подъ вторымъ изъ заглавій, приведенныхъ нами выше, помѣщены въ "Отеч. Зап." очерки царскаго быта, составляющіе какъ-бы абрисъ лежащей передъ нами книги: вышедшая первая часть ея заключаетъ въ себѣ первыя четыре изъ этихъ статей (всѣхъ было восемь) съ значительными дополненіями.
Читатели журнальныхъ статей г. Забѣлина убѣждены были, что авторъ ограничивается однимъ царскимъ бытомъ; только но выходѣ первой части этой книги въ новомъ видѣ всѣ узнали, что планъ автора гораздо шире. Этотъ замѣчательный примѣръ ученой сдержанности, столь рѣдкій въ нашъ вѣкъ широковѣщательныхъ программъ, рекламъ и объявленій, долженъ былъ расположить къ ученому труду г. Забѣлина даже самыхъ строгихъ судей; двадцатилѣтнее упорное занятіе однимъ и тѣмъ же предметомъ, постоянное совершенствованіе и передѣлка того, что прежде написано, закрѣпляетъ это благопріятное впечатлѣніе.
Таково внѣшнее впечатлѣніе, производимое этою замѣчательною книгою для тѣхъ, кто прочелъ ее внимательно; это внѣшнее впечатлѣніе еще усиливается ея внутреннимъ достоинствомъ. Книга г. Забѣлина есть результатъ долгаго и прилежнаго изученія источниковъ самыхъ сухихъ и неблагодарныхъ ст, виду: матеріаловъ, хранящихся въ архивахъ бывшихъ дворцовыхъ вѣдомствъ; въ этихъ разнообразныхъ записяхъ того, что носили наши цари, что подавалось за ихъ столомъ, чего стоила та и другая подѣлка во дворцѣ, неутомимый изслѣдователь искалъ и находилъ слѣды давноугасшаго быта. Черта за чертою возникалъ передъ нимъ этотъ бытъ. Только строгая метода, только внимательное всматриваніе и изученіе могли помочь ему непотеряться въ этомъ лабиринтѣ отрывочныхъ извѣстій, въ которомъ ему первому приходилось отыскивать руководящую нить. Сколько разъ по пути ему представлялось искушеніе перегнуть дугу въ ту или другую сторону, поддаться обаянію той или другой изъ теорій, раздѣляющихъ на враждебные лагери небольшой кружокъ людей, изучающихъ минувшія судьбы земли русской -- но онъ твердо противостоялъ искушенію: онъ не вознесъ выше мѣры прошлое и не унизилъ его въ угоду настоящаго или мечтательнаго будущаго. Онъ понялъ великій долгъ историка, на сколько можно перенестись въ изображаемую эпоху и, благодаря этому обстоятельству, написалъ книгу, которая долго-долго не потеряетъ своего значенія. Сочувствіе къ жизни минувшаго, отсутствіе легкомысленнаго отношенія къ ней проглядываетъ на каждой страницѣ труда г. Забѣлина.
Планъ г. Забѣлина очень простъ; можно бы подивиться только тому, что до сихъ поръ онъ никому не пришелъ въ голову; но кто знаетъ, какъ поздно обыкновенно высказываются простыя мысли, тотъ этому дивиться не станетъ. Замѣтивъ въ старомъ русскомъ обществѣ присутствіе нѣсколькихъ отдѣльныхъ типовъ, г. Забѣлинъ рѣшился сначала прослѣдить личныя, такъ сказать, черты каждаго изъ нихъ, съ тѣмъ, чтобы потомъ легче было уловить общія черты старо-русской жизни. Эти типы онъ подводитъ подъ три разряда: государя или господаря, подъ который подходитъ все служилое сословіе и высшимъ выраженіемъ котораго служитъ царскій бытъ; земца-кормителя, подъ который подходитъ все промышленное и торговое сословіе, и казака. Мы не знаемъ, удастся ли автору возсоздать указанные типы, но вполнѣ убѣждены, что только этимъ путемъ возможно воспроизведеніе жизни, все болѣе и болѣе уходящей вдаль прошлаго; только этимъ путемъ возможно ознакомленіе съ почвою, на которой развилась наша внѣшняя исторія, на которой выросли тѣ или другія учрежденія, составляющія для сторонняго наблюдателя характеристическое отличіе русской исторіи. Этимъ путемъ возможнѣе, чѣмъ какимъ либо другимъ избѣжать ошибокъ неотвратимыхъ, если изслѣдователь рамою своего изслѣдованія возьметъ какія либо широкія черты быта: смѣшеніе, путаница будутъ необходимыми послѣдствіями такого плана, который имѣетъ еще и то неудобство, что читатель будетъ постоянно подъ вліяніемъ взгляда, налагаемаго на него авторомъ; тогда какъ при способѣ г. Забѣлина, состоящемъ въ воспроизведеніи отдѣльныхъ чертъ быта каждаго изъ названныхъ типовъ, онъ имѣетъ постоянную возможность повѣрки; мало того, чѣмъ уже кругъ явленій, изъ которыхъ дѣлается выводъ, тѣмъ менѣе шансовъ ошибиться въ выводѣ, тѣмъ возможнѣе поправить ошибку. Величайшій изъ мыслителей, новаго времени, Фр. Бэконъ, давно уже указалъ на такой научный путь.
Эпоха, выбранная г. Забѣлинымъ, самая благопріятная для такого рода изслѣдованій: мы достаточно ушли отъ нея, чтобъ судить ее безпристрастно; но недостаточно, чтобы перестать ее совсѣмъ понимать. Пройдетъ еще много времени прежде, чѣмъ XVII-й вѣкъ сдѣлается вопросомъ чисто-археологическимъ. Многихъ недоразумѣній избѣгли бы наши ученые, изучавшіе XVIII-й вѣкъ, еслибы прежде основательнѣе познакомились съ XVII-мъ; во многомъ должно было бы упасть при такомъ изученіи цивилизующее значеніе, придававшееся XVIIІ-му вѣку еще такъ недавно; а съ тѣмъ вмѣстѣ на много тоновъ должны были бы понизиться крики, раздававшіеся еще вчера противъ XVIIІ-го вѣка.
Вышедшій томъ сочиненія г. Забѣлина заключаетъ въ себѣ очеркъ исторіи постройки царскаго дворца, его внѣшняго вида, расположенія и украшенія; значеніе и честь государева дворца, назначеніе его различныхъ частей; царскую жизнь въ будничный и праздничный день. Приложенный планъ коломенскаго дворца окончательно вводить насъ въ жилище московскаго царя.
Два великіе романиста, Вальтер-Скоттъ и Бальзакъ, пріучили умы людей ХІX-го вѣка къ той мысли, что только въ обстановкѣ, окружающей человѣка, можно вполнѣ понять жизнь самаго человѣка; съ тѣхъ поръ археологія, бывшая дотолѣ предметомъ ученаго любопытства, сдѣлалась необходимою частью изученія исторіи и значеніе ея постоянно возрастаетъ. Водя по дворцу московскихъ царей, разсказывая будничныя и праздничныя занятія царя въ его дворцовой жизни, г. Забѣлинъ знакомитъ читателя съ общимъ характеромъ исторіи московскаго періода. Съ исторіей дворца онъ соединяетъ исторію города, который выросъ вокругъ дворца и для потребностей московской жизни. Москва -- странный городъ! Царская усадьба въ первый періодъ своего существованія, пріютъ опальнаго и опозиціоннаго вельможества во второй, центръ умственной и промышленной жизни въ третій -- ясно и отчетливо сохранила на себѣ слѣды всѣхъ этихъ многоразличныхъ эпохъ, и до сихъ поръ Москва остается лучшимъ коментаріемъ въ положительномъ или отрицательномъ смыслѣ на весь ходъ русской исторіи отъ Ивана Калиты до нашего времени. Слѣди царскаго періода до сихъ поръ еще живы не только въ памятникахъ архитектурныхъ, которыхъ мы еще не отвыкли разрушать или уродовать, но и въ названіяхъ урочищъ: вотъ бараній, гдѣ жили царскіе шатерники; вотъ поварская, конюшенная, хлѣбный, скатертный переулокъ и т. д.; вотъ Никола Стрѣлецкій и т. д., и т. д.; вотъ Сокольники. Словомъ, вся Москва создавалась для нуждъ и потребностей дворца; а самъ дворецъ росъ но мѣрѣ расширенія средствъ его хозяевъ, сначала князя самого матаго изъ суздальскихъ удѣловъ, а потомъ царей Великія, Малыя и Бѣлыя Россія. Глава о постройкѣ дворца у нашего автора заставляетъ желать только, чтобы ея ученый и высокоталантливый авторъ разсказалъ намъ когда нибудь всю исторію Москвы и тѣмъ разсѣялъ миріады неточныхъ и вздорныхъ показаній, которыя до сихъ поръ намъ выдавали за исторію города.
Разсказавъ исторію дворца, г. Забѣлинъ вводитъ насъ въ самый дворецъ и показываетъ, какъ его внутреннее убранство соотвѣтствуетъ характеру его обитателей, ихъ взглядамъ, понятіямъ, системѣ образованія. Здѣсь наглядно представляется намъ, какъ, сохраняя старое, умѣли наши предки прилаживать къ нему новое: лавки и громадные столы, гордость и украшеніе русской избы, соединялись съ нѣмецкими часами, органами и т. д., старинное "божіе милосердіе" въ драгоцѣнныхъ окладахъ -- съ живописными картинами и аллегорическимъ стѣннымъ письмомъ, заносимымъ съ Запада. Медленно и величаво двигалась жизнь въ этихъ покояхъ, такъ медленно и обдуманно принимавшихъ въ себя всякія улучшенія; такъ же медленны и величавы были движенія царя въ его старинной одеждѣ, напоминающей и Византію, и иконописныя изображенія.
Грозно охранялась честь царскаго дома; цѣлая глава въ уложеніи царя Алексѣя Михайловича посвящена этому предмету: "Будетъ кто при царскомъ величествѣ, въ его государевѣ дворѣ и въ его государствъ палатахъ, не опасаючи чести царскаго величества кого обезчеститъ словомъ; а тотъ, кого онъ обезчеститъ, учнетъ на него государю бити челомъ о управѣ и сыщется про то до пряма, что тотъ, на кого онъ бьетъ челомъ, его обезчестилъ: и но сыску за честь государева двора того, кто. на государевѣ дворѣ кого обезчеститъ, посадить въ тюрьму на двѣ недѣли, чтобы на то смотря инымъ неповадно было впредь такъ дѣлати. А кого онъ обезчеститъ, и тому указати на немъ безчестіе." Несмотря, однако, на всю строгость, оберегавшую царскій дворецъ, бояре нерѣдко затѣвали ссоры, сходясь на такъ называемомъ постельномъ крыльцѣ. Примѣры подобныхъ ссоръ, приводимые у г. Забѣлина, такъ характеристичны, что мы не можемъ удержаться, чтобы не выписать хоть одинъ изъ нихъ:
"Въ троицынъ день 1642 г. (мая 29) побранились на постельномъ крыльцѣ стольникъ Григорій Облязовъ съ Борисомъ Плещеевымъ за своего крѣпостнаго человѣка, котораго они одинъ у другаго оттягивали. Облязовъ при этомъ наговорилъ Плещееву разныхъ оскорбленій, обезчестивъ даже и его сестеръ-дѣвокъ. Тогда мать Плещеева, вдова, со всѣми дѣтьми подала государю челобитную, но которой и назначенъ былъ сыскъ; но докладъ почему-то отлагался. Между тѣмъ вдова не уставала подавать челобитныя, и втеченіе одного мѣсяца подала ихъ шесть, въ которыхъ называла Облязова оглашенникомъ и просила смиловаться, защитить ее.
"Царю государю и в. к. Михаилу Федоровичу всеа Русіи бьетъ челомъ раба твоя бѣдная и безпомощная Васильева женишка Наумовича Плещеева, горькая вдова Аленица съ дѣтишками своими съ сынишкомъ своимъ съ Борискомъ да съ Олешкою да съ Гришкою да съ Федькою да съ Ондрюшкою: въ нынѣшнемъ, государь, во сто пятьдесятомъ году била челомъ я, раба твоя съ дѣтишками своими, тебѣ, праведному государю, на вѣдомаго вора и озорника, на Григорья Дмитріева сына Облязова, что онъ Григорій у тебя государя на постельномъ крыльцѣ у переградныхъ дверей позорилъ дочеришекъ моихъ трехъ дѣвокъ небылишнымъ позорнымъ словомъ будто, государь, тотъ человѣкъ Наумка, котораго, государь, онъ Григорій оттягиваетъ у сынишка моего Бориска своимъ воровствомъ, подпискою -- училъ дочеришекъ моихъ трехъ дѣвокъ грамотѣ и писать, и къ тому, государь, слову онъ Григорій говорилъ тутъ же на постельномъ крыльцѣ у переградныхъ дверей скверныя слова, примѣняя къ тому холопу дочеришекъ моихъ. А ты, государь, пожаловалъ меня рабу свою бѣдную вдову и дѣтишекъ моихъ, велѣлъ про то сыскать стряпчему Ивану Михайловичу Оничкову, и Иванъ Михаиловичъ по твоему государеву указу про то сыскивалъ, твоихъ государевыхъ бояръ и стольниковъ и стряпчихъ и дворянъ и шильцевъ допрашивалъ. Милосердый государь царь и в. к. Михайло Федоровичъ всеа Русіи пожалуй меня рабу свою бѣдную вдову и дѣтишекъ моихъ, не дай, государь, отъ того Григорья вѣдомаго вора и озорьника дочеришкамъ моимъ во вѣки опозоренными" быть: вели, государь, но тому сыску, доложить себя, государя, и свой праведный государя указъ учинить по своему милостивому царскому разсмотрѣнью, какъ тебѣ, государю, о насъ бѣдныхъ Богъ извѣститъ. Царь государь, смилуйся пожалуй!
"И Ивану Михайловичу Оничкову бояре и стольники и стряпчіе и дворяне московскіе и жильцы въ сыску по государеву крестному цалованью, сказали:
"Бояре Василій Петровичъ Шереметева", Михайло Михайловичъ Салтыковъ; стольники: князь Дмитрей Лвовъ, Афанасей Бабарыкинъ, князь Григорей Козловскій, Федоръ Колтовской, Алексаидро Левонтьевъ, Микита Давыдовъ, Кирила Милюковъ, жилецъ Иванъ Одадуровъ сказали: въ нынѣшнемъ въ 150-мъ году въ троицынъ день на постельномъ крыльцѣ, какъ государь пришелъ отъ Благовѣщенія Пречистыя Богородицы, отъ обѣдни, за переграду, и въ то время у переградныхъ дверей Григорей Облязовъ съ Борисомъ Плещеевымъ про человѣка своего бранились, а говорила" Григорей Облязовъ Борису Плещееву: потому де тебѣ тотъ человѣкъ надобенъ, что онъ училъ тебя и сестеръ твоихъ грамотѣ и писать, а меня де какъ учили грамотѣ, и меня де воровало человѣкъ съ три-пятнадцать. Бояринъ Михайло Михайловичъ Салтыковъ да князь Дмитрей Лвовъ сказали про тою жь рѣчь, что съ пятнадцать. Да бояринъ же Василей Петровичъ сверхъ того въ рѣчахъ своихъ прибавилъ: говорилъ де Григорей Облязовъ Борису: и взять де тебѣ того человѣка да посадить въ воду; а Кирило Милюковъ въ рѣчахъ своихъ прибавилъ: говорилъ де Григорей Борису: и мать де ваша того человѣка любила, о которомъ ты со мною тяжешся; а Яковъ Милюковъ сказалъ: Григорей Облязовъ съ Борисомъ Плещеевымъ шумѣли, а что они говорили, того онъ не слыхалъ, потому что стоялъ далече, а слышалъ де онъ Яковъ отъ брата своего Кирила тоѣ рѣчь, что братъ его сказывалъ.
"Стольники: князь Юрьи Долгорукой, князь Иванъ Волконской, Михайло Лодыгинъ; жильцы: Радивонъ Костлевъ, Дмитрей да Яковъ Горихвостовы, сказали: въ нынѣшнемъ во 150-мъ году въ троицынъ день на постельномъ крыльцѣ, какъ государь прошелъ отъ Благовѣщенія Пречистыя Богородицы, отъ обѣдни за переграду -- и въ то время у переградныхъ дверей Григорей Облязовъ съ Борисомъ Плещеевымъ про человѣка своего бранились, а говорилъ Григорей Облязовъ Борису Плещееву: потому де тебѣ тотъ человѣкъ надобенъ, что онъ училъ сестерч, твоихъ грамотѣ.-- Григорей Порошинъ сказалъ: въ троицынъ день на постельномъ крыльцѣ, какъ государь пошелъ за переграду, Григорей Облязовъ съ Борисомъ Плещеевымъ бранились; и Григорей Борису въ брани молвилъ: быть де тебѣ дѣтина за писмо въ застѣнкѣ пытану; а Борисъ Плещеевъ Григорью встрѣшна говорилъ: ты де воръ подпищикъ; а про Борисовыхъ де сестеръ онъ не слыхалъ ничего.-- Бояринъ князь Петръ Александровичъ Репнинъ, стольники князь Михаила Пронской, князь Иванъ Лыковъ, князь Петръ Долгорукой, Левъ Измайловъ, сказали: въ нынѣшнемъ де во 150-мъ году въ троицынъ день на постельномъ крыльцѣ, какъ государь прошелъ отъ Благовѣщенія Пречистыя Богородицы, отъ обѣдни, за переграду -- и въ то время у переградныхъ дверей Григорей Облязовъ съ Борисомъ Плещеевымъ шумѣли; а что они межь себя въ шуму говорили, того они не слыхали, потому что стояли отъ нихъ далече.-- Иванъ Дивовъ сказалъ про Григорья Облязова: ему де сказать нельзя, потому что у него съ Григорьемъ въ холопствѣ тяжба.-- Князь Алексѣй Лыковъ, Василей Колычовъ, сказали: въ троицынъ день, какъ государь шелъ отъ Благовѣщенія Пречистыя Богородицы отъ обѣдни, и они де въ тою пору въ городѣ не были и ничего не слыхали.
"Несмотря на челобитныя и докуки со стороны вдовы Плещеевой, дѣло тянулось и не докладывалось государю болѣе года, можетъ быть, но проискамъ Облязова, подкупившаго царскаго стряпчева Оничкова. Но, видно, Плещеевы нашли случай добиться справедливости. Въ 1643 году сентября 14, въ государевѣ объѣздѣ въ селѣ Покровскомъ стряпчій съ ключомъ Иванъ Михайловичъ Оничковъ но сему дѣлу докладовалъ. Государь сего дѣло слушалъ и указалъ Григорья Дмитріева сына Облязова за вдовино Аннино Васильевы жены Плещеева съ тремя дочерьми съ дѣвками за ихъ безчестіе бить батоги нещадно".
Въ послѣдней главѣ этого тома авторъ подробно и образно представляетъ времяпровожденія царя въ обыкновенный день и церемоніалъ праздничныхъ, церковныхъ торжествъ, въ которыхъ царь присутствовалъ.