Lib.ru/Классика: Вышеславцев Алексей Владимирович. С мыса Доброй Надежды

СЪ МЫСА ДОБРОЙ НАДЕЖДЫ

Вотъ я и на мысѣ Доброй Надежды. Далеко, далеко отъ васъ!.. Смотрю на карту, и то кажется далеко! міръ совсѣмъ другой, какъ будто я переѣхалъ жить на луну. Слышу о львахъ, слонахъ и тиграхъ, а нашихъ страшныхъ звѣрей, волковъ и медвѣдей, и впоминѣ нѣтъ; вижу черныхъ, коричневыхъ и разныхъ цвѣтныхъ людей; въ лавкахъ страусовыя, перья и разныя невиданныя вещи; палку купилъ изъ шкуры носорога. Смотрю на сѣверъ,-- тамъ солнце, что составляетъ предметъ какого-то недовѣрчиваго удивленія для нашихъ молодыхъ матросовъ; въ маѣ здѣсь начинается зима, въ декабрѣ -- лѣто... Несмотря на все это, я провожу здѣсь время очень пріятно. Недѣлю прожилъ въ Каптоунѣ, лазилъ на Столовую Гору, посѣтилъ плѣннаго кафрскаго предводителя, который поцѣловалъ у меня руку. Гуляю почти цѣлый день; то собираю раковины по морскому берегу, то взбираюсь на горы; рисую, вспоминаю васъ и все наше; мечтаю,-- чуть стиховъ не пишу... Только прозой писать не хочется; должно быть здѣшній климатъ располагаетъ къ другой дѣятельности,-- неписьменной. Но дѣлать нечего; для васъ это не отговорка. Надо писать; увѣряютъ, что послѣ самому будетъ пріятно. Однако предисловіе необходимо, такъ какъ уговоръ, говорятъ, лучше денегъ. Состояніе путешествующаго вообще можно назвать болѣзненнымъ, по крайней мѣрѣ не нормальнымъ состояніемъ; а путешествующій моремъ, на военномъ пароходѣ, не зависящій отъ себя, въ особенности можетъ разчитывать на права больнаго; то-есть позволять себѣ всевозможныя отступленія, ссылки, капризы, выдавать наскоро собранныя наблюденія и замѣтки за факты, собирать свѣдѣнія по сплетнямъ и пр. и пр.

Войдите въ его положеніе: три, четыре, пять недѣль въ морѣ; наконецъ брошенъ якорь, и всѣ спѣшатъ на берегъ: увидѣть, узнать, сравнить. Иногда какое-нибудь явленіе поглощаетъ все ваше вниманіе; но вы торопитесь пройдти мимо, чтобъ успѣть увидѣть другое, можетъ-быть, еще болѣе важное. А въ это время торопятъ отходомъ и собиратель свѣдѣній и впечатлѣній часто уѣзжаетъ, совершенно сбитый съ толку.

Буду разказывать вамъ о томъ, что видѣлъ и слышалъ; но вы можете уличать меня въ покражѣ: иногда я буду приводить чужія мнѣнія и чужія наблюденія; на это я имѣю полное право. Думаю не безъ основанія, что и всѣ туристы пользуются этимъ правомъ, хотя умалчиваютъ объ этомъ.

Въ концѣ ноября, послѣ прощальнаго бала, даннаго нами, моряками, оставили мы Шербургъ. Я начинаю мое письмо съ Шербурга, потому что до него доѣхали мы совершенно благополучно и говорить о дорогѣ отъ Кронштадта до Шербурга совершенно нечего. Описывать свои ощущенія и чувства при отплытіи отъ "родимыхъ береговъ" въ путь кругомъ свѣта, кажется, лишнее; эти ощущенія и чувствованія берегутся для себя; тѣмъ болѣе, что они никому другому и не нужны. На Балтійскомъ морѣ и его берегахъ, я видѣлъ, правда, много любопытнаго, между прочимъ, въ Копенгагенѣ, музей Торвальдсена; но такъ какъ въ Копенгагенъ легко всякому съѣздить, то я ничего во скажу вамъ и о знаменитомъ музеѣ. Изъ Шербурга мы вступили прямо въ океанъ.

Океанъ принялъ васъ недружелюбно и оттрепалъ одинъ корветъ такъ, что онъ долженъ былъ зайдти въ Брестъ для починокъ, подъ конвоемъ другаго корвета. Мы поплатились однимъ вельботомъ, который у насъ разбило. Отдѣлившись отъ эскадры, мы пошли было въ Кадиксъ, но противные вѣтры оттерли насъ отъ испанскихъ береговъ, и въ одно прекрасное утро мы увидали себя втрое ближе къ острову Мадерѣ, нежели къ Испаніи и съ попутнымъ вѣтромъ поплыли къ Мадерѣ. На 19-й день бросили якорь въ Фyнчанѣ (главный портъ на Мадерѣ). Здѣсь мы простояли шесть дней; я каждый день ѣздилъ верхомъ по острову, гдѣ въ первый разъ видѣлъ тропическую природу, по крайней мѣрѣ близкую къ тропической: апельсинныя рощи съ своими золотыми плодами, широколиственные бананы, пальмы, драконники, кактусы, все зеленѣло и украшало и дикія ущелья и роскошные склоны горъ и бѣлѣющія на нихъ дачи, церкви и монастыри. Спѣшу замѣтить, что знаменитый островъ Мадера, обязанный своею славою вину, скоро будетъ славенъ только по преданію: въ 1852 году здѣсь погибъ весь виноградъ, и на земляхъ, которыя онъ занималъ, заведены плантаціи сахарнаго тростника. Мадера, слѣдовательно, кончилась! Оставшаяся въ здѣшнихъ погребахъ, продается только по случаю, и потому вы въ Европѣ мадеры больше пить не будете; да вѣроятно никогда и не пили, потому что между настоящею мадерой и тою, которую продаютъ въ Петербургѣ, даже въ двухъ, трехъ лучшихъ погребахъ, нѣтъ ничего общаго. Въ нашей мадерѣ есть спиртъ и сами винопродавцы увѣряютъ, что онъ необходимъ для сохраненія вина, что будто безъ подбавки спирта и не вывозитъ вина съ острова Мадеры, Тянерифа и изъ Опорто; но все это ихъ собственное сочиненіе,-- здѣсь не подбавляютъ спирта ни капли и вообще мадеры вывозимо было очень мало. Насъ угощали шестидесятилѣтнею мадерой, 1798 года; на пробкѣ ея образовались кристаллы... можете вообразить, какъ она была хороша!

На Мадерѣ мы были на балу, на двухъ обѣдахъ и сами задали обѣдъ, на которомъ пропѣли наши пѣсельники, для здѣшнихъ дамъ, нѣсколько такихъ пѣсень, которыхъ никогда не слыхали дамы русскія. Наша молодежь забавлялась своею шалостью; а "доньи" были въ восхищеніи отъ русской мелодіи. Фруктами здѣсь можно объѣсться; апельсины, бананы, танжерины, гуавы,-- превосходны; но выше всѣхъ -- "анонъ", зеленаго цвѣта плодъ, родъ фиги или апельсина; когда его разрѣжешь, внутри находится бѣлое сочное мясо, которое ѣшь ложечкою, какъ превосходное мороженое; всѣ эти плоды земные запивали мы настоящею мадерою и мальвазіею {Мальвазія сладкая мадера.}. Въ городѣ ѣздятъ на волахъ и -- на полозьяхъ; что городъ, то норовъ! Впрочемъ, для поѣздки за городъ всегда готовы отличныя лошади, съ проводниками, которые бѣгутъ за вами, куда бы вы ни поѣхали. Я въ одинъ день изъѣздилъ 40 верстъ, по горамъ и ущельямъ, и мой проводникъ не только не отставалъ отъ меня, но иногда забѣгалъ впередъ, желая выиграть время и сократить себѣ дорогу.

Съ сожалѣніемъ оставили мы гостепріимный и роскошный островъ и на третій день пришли къ Тенерифу, гдѣ стали на рейдѣ въ Санъ-Круцѣ. Этотъ островъ -- далеко не Мадера, природа здѣсь дика и мрачна. За то городъ наполненъ Испанками, которыя, для охотниковъ, легко могутъ замѣнить и роскошную природу Мадеры и даже вино ея. Здѣсь настоящія, классическія Испанки, какими мы воображаемъ ихъ по романамъ, пѣснямъ и драмамъ; расхаживаютъ по улицамъ закутанныя въ черныя мантильи, съ дуэньями, играютъ съ своими вѣерами; или смотрятъ въ форточки и съ балконовъ, блистая дѣйствительно чудными глазами; такъ что невольно приходитъ на память и Донъ-Жуанъ Пушкина и знаменитый романсъ

Скинь мантилью, ангелъ милый,

И явись какъ бѣлый день! ..

Испанцы всѣ въ длинныхъ плащахъ (т. е. во фланелевыхъ одѣялахъ), на улицахъ дромадеры,-- настоящій Востокъ! Вообще Арабы оставили много въ наслѣдіе Испанцамъ, начиная съ нравственныхъ и физическихъ качествъ, до мелкихъ обычаевъ, костюма, построекъ и пр.-- несравненно больше, нежели у насъ Татары. Любопытно было бы прослѣдить, привести въ извѣстность и оцѣнить эти остатки и ихъ послѣдствія, какъ у нихъ, такъ и у насъ.

Въ городѣ насъ пригласили въ маскарадъ, который былъ очень хорошъ, богатъ разнообразными костюмами и для насъ замѣчателенъ тѣмъ, что мы встрѣтили тамъ такую красавицу, какой никто изъ насъ никогда не видывалъ; ее звали Изабелита... Къ счастію на другой день мы уплыли и забыли ее, увидавъ Тенерифскій пикъ, въ то время какъ мы уже далеко отошли отъ города и стали огибать островъ. Трудно найдти что нибудь величественнѣе этой картины. Конусообразная вершина пика выходитъ изъ-за облаковъ, опоясывающихъ островъ и тамъ, въ вышинѣ, видны долины и скалы и ущелья, какъ будто писанныя самыми нѣжными, прозрачными красками, и голубыя тѣни смягчены общимъ розовымъ тономъ. Смотря на эту громаду чувствуешь какое-то благоговѣніе, какъ будто вступилъ въ храмъ...

Разстояніе отъ Тенерифа до Санъ-Яго (остр. Зеленаго Мыса) мы прошли въ трое съ половиною сутокъ,-- 1,600, верстъ; недурно! иногда проходили по 22 версты въ часъ. Что за удовольствіе мчаться на всѣхъ парусахъ, среди безконечнаго океана, оставляя за собою слѣдъ кипящихъ волнъ! На Санъ-Яго, въ Порто-Праѣ, насъ заперли, противъ всякаго ожиданія, въ карантинъ, гдѣ мы встрѣтили 1 корветъ и 2 клиппера нашей эскадры, которые, никуда не заходя, пришли прямо сюда и сильно скучали, въ то время какъ мы гуляли на Мадерѣ и Тенерифѣ. Въ Порто-Праѣ пришлось намъ встрѣтить свой новый годъ. Къ намъ съѣхались ночью, тайкомъ, гости съ другихъ судовъ, и мы, назло карантину, задали пиръ горой; въ 12 часовъ, 1858-го года, пустили ракету и криками смутили спящій городъ; наконецъ, гостей, къ утру развезли и, снявшись съ якоря, раскланялись съ карантиномъ и городомъ.

Затѣмъ цѣлые двадцать три дня были въ мы морѣ; натерпѣлись всего, какъ капитанъ Копѣйкинъ, и жаровъ, и штилей, и грозъ, и дождей; и въ то время какъ вы мерзли въ шубахъ, мы не знали куда дѣваться отъ жара.

18-го января праздновали переходъ черезъ экваторъ; всѣхъ васъ окрестили, то-есть облили водою; кто откупался, на того только брызгали; на другихъ же ведро выливалось все, съ головы.

25-го января увидали островъ Вознесенія, гдѣ надо было простоять нѣсколько дней, запастись кое-чѣмъ вновь и освѣжиться.

Послѣ двадцатипяти дневнаго перехода, всѣ мы чувствовали усталость и какое-то разслабленіе, чему причиною была, конечно, духота въ воздухъ. Обливанія, единственный способъ купанья въ морѣ, при быстромъ ходѣ корабля, помогаютъ мало, потому что въ водѣ столько же градусовъ сколько и въ воздухѣ. Не думайте однако, чтобъ этотъ переходъ былъ вообще непріятенъ, однообразенъ, скученъ,-- напротивъ! Сегодня ловимъ акулу и упускаемъ ее, не умѣя сладить съ безпокойнымъ звѣремъ; завтра становимся зрителями такой картины, увидавъ которую можно и умереть, потому что лучшаго ничего не увидишь. Вдругъ зажигается океанъ фосфорическимъ огнемъ, и мы плывемъ по огненнымъ волнамъ или какъ будто по растопленной мѣди. Но налетитъ тропическій шквалъ со всѣми его принадлежностями; оплошному гибель, но сердце радуется, видя какъ клиперъ начнетъ подбираться, будто живой, готовясь къ борьбѣ и защитѣ. Иногда, среди темной ночи, шквалъ разрѣшается сильнымъ дождемъ, и каждая капля высѣкаетъ искры изъ взволнованной поверхности моря; оно кажется небомъ, подвижнымъ и клокочущимъ съ безчисленнымъ множествомъ колеблющихся звѣздъ. То разразится надъ нами гроза, и молнія разсѣкаетъ полъ-неба, но громъ и дождь не освѣжаютъ воздуха, все та же духота. Иногда, въ сторонѣ, поднимется, точно стая воробьевъ надъ вишнями, стая, летучихъ рыбъ, блестя на солнцѣ лазоревыми и золотыми перьями; прокатится по неподвижной глади штилѣющаго моря молюскъ, какъ лодочка, съ сіяющимъ радужными цвѣтами парусомъ. Часто кружится надъ клиперомъ бурная птица фрегатъ, разсѣкая воздухъ остроконечными крыльями. Вотъ на горизонтѣ, показались киты или проплыло цѣлое стадо дельфиновъ, и ихъ такое неисчислимое множество, что начало и конецъ стада теряются въ отдаленьи; они играютъ, выскакиваютъ изъ воды, брызгаютъ хвостами, подвигаясь куда-то впередъ; отъ этого громаднаго стада дѣлается зыбь даже въ океанѣ.

Ночью, отъ нечего-дѣлать, проводишь цѣлые часы смотря на небо. Все новыя созвѣздія, и звѣзды какъ-то теплѣе сіяютъ. Видите, сколько разнообразія на морѣ!

Изъ Джорджъ-тоуна, на островѣ Вознесенія, предстоялъ намъ самый продолжительный переходъ, прямо до мыса Доброй Надежды; шли тридцать два дня безостановочно, соскучились крѣпко, и Симонсъ-тоунъ, городокъ на мысѣ, показался намъ удивительно пріятнымъ мѣстомъ. По мѣрѣ приближенія нашего къ твердой землѣ, когда до нея оставалось еще очень далеко, чаще стали показываться суда; встрѣча ихъ -- происшествіе въ морѣ; сначала, съ салинга, кто-нибудь увидитъ едва замѣтную точку, и нуженъ опытный глазъ, чтобъ узнать въ этой точкѣ судно. Долго еще вы всматриваетесь, пока замѣтите, далеко-далеко, очертаніе парусовъ; часа черезъ три проплыветъ оно наконецъ передъ вами, и вы, узнавъ по флагу его націю и по вооруженію -- рангъ и значеніе, невольно занимаетесь догадками: куда и откуда и зачѣмъ переплываетъ оно океанъ?.. Не то ли же у васъ въ уѣздномъ городѣ? Вы, сидя подъ окномъ своего деревяннаго домика, тоже занимаетесь догадками: куда и зачѣмъ идетъ Иванъ Ивановичъ по той сторонѣ площади, поросшей травой и бурьяномъ?

Еще чаще нежели суда стали попадаться Намъ весело было смотрѣть и на то, какъ они, блистая своимъ бѣлымъ, короткимъ корпусомъ, разсѣкаютъ воздухъ длинными черными крыльями, граціозно выгнутыми; какъ одно крыло тихо бороздитъ конечнымъ перомъ пѣнящуюся волну. Уставъ летать, альбатросъ садится на воду, и спокойно отдыхаетъ, то поднимаясь, то опускаясь вмѣстѣ съ родною ему гульливою волною. Должно-быть альбатросы привыкли къ качкѣ, какъ и мы: мы тогда не могли себѣ представить, что можно ходить по ровной плоскости и спать горизонтально.

Дней пять мы крейсеровали въ виду Мыса Доброй Надежды; противный вѣтеръ и сильное волненіе никакъ не хотѣли пуститьнасъ въ Симонову губу (Simons-bay). Разъ были миляхъ въ семи отъ Капштадта. Столовая Гора и другія возвышенія показалась намъ сквозь прозрачный голубой туманъ; но къ ночи свѣжій вѣтеръ съ сѣвера угналъ насъ далеко на югъ. Развели пары, винтъ почти не дѣйствовалъ,-- такъ сильно было волненіе. Наконецъ, 2 марта, при восходѣ солнца, увидали мы берегъ, и вдругъ такъ близко, что можно было различить малѣйшія возвышенія и углубленія на твердой землѣ. Вскорѣ однако берегъ этотъ пропалъ передъ нашими глазами,-- это былъ миражъ! Настоящій же берегъ замѣтили мы часа въ два пополудни, въ видѣ неясныхъ, голубоватыхъ очерковъ, терявшихся въ облакахъ и туманѣ. Вѣтеръ на этотъ разъ былъ попутный, и мы пошли узловъ по осьми. Оконечность мыса и противоположный ему берегъ принимали все болѣе и болѣе ясную форму. Показался и камень, означенный на картѣ вправо отъ мыса.

Вечерѣло; небо заволакивалось облаками, сталъ дождь накрапывать, и туманъ вмѣстѣ съ сумракомъ наступающей ночи окутывали непроницаемымъ покровомъ приближавшіеся къ намъ желанные берега. Или противное береговое теченіе, или прежнее, неуспокоившееся волненіе, разбивалось о напираемыя вѣтромъ волны, и каждый ударъ производилъ миріады фосфоричесихъ искръ и брызгъ. Съ разведенными парами, прикрытые темнотою ночи, вползли мы тихо въ Фальшивую Губу (False-bay). Огонь маяка, на который мы должны были идти, терялся въ искрахъ фосфоризаціи; дождь не переставалъ, вѣтеръ становился все свѣжѣе и свѣжѣе; наконецъ бросили якорь, на глубинѣ 27-ми саженей и ждали разсвѣта.

Проснувшись на другой день, я увидѣлъ уже не море, вѣчное море, но скалистые склоны береговъ, песчаныя прибрежья, рядъ бѣленькихъ домиковъ, едва видимыхъ изъ-за темной сѣти мачтъ и снастей, стоявшихъ на рейдѣ судовъ. Въ числѣ ихъ были наши: фрегатъ Аскольдъ, два клипера и корветъ Новикъ; всѣ они стояли со спущенными стеньгами и, казалось, давно поджидали насъ. Мы стали вновь на якорь, ближе всѣхъ къ берегу. Первый день былъ днемъ встрѣчъ, новостей, разказовъ,-- однимъ яловомъ, самый живой день. Сейчасъ же передали намъ цѣлую пачку писемъ, и извѣстія о родныхъ и близкихъ съ большимъ удовольствіемъ заѣдали мы сочнымъ, ароматическимъ виноградомъ, привезеннымъ на клиперъ какими то двумя коричневыми людьми съ красными платками на головѣ и въ пестрыхъ курткахъ. Ихъ маленькая лодка, державшаяся у лѣваго трапа, почти вся была завалена плодами.

Симонсъ-тоунъ стоитъ на берегу того же имени бухты, которая въ свою очередь составляетъ часть большой бухты, называемой Фальшивою (False bay). Симонова бухта очень удобна для стоянки кораблей, потому что закрыта со всѣхъ сторонъ. Въ городѣ находится адмиралтейство и военный портъ; самъ городъ держится приходящими сюда военными судами; купцы же предпочитаютъ Столовую бухту, несмотря на то, что тамъ стоянка, особенно въ зимніе мѣсяцы, когда бываютъ частые NW вѣтры, очень опасна; рѣдкій годъ проходитъ безъ того, чтобы тамъ не выбросило нѣсколько судовъ на берегъ. Симонсъ-тоунъ расположился у самаго берега, на косогорѣ, пользуясь малѣйшею отлогостью, на которой можно было что-нибудь построить; въ иномъ мѣстѣ домъ стоитъ прямо надъ другимъ домомъ; между ними красуется зелень, газоны, кусты въ естественномъ безпорядкѣ; растутъ кактусы, кедры, алоэ, фиги, олеандры, акація, каждое по своему убирая ландшафтъ. Кое-гдѣ видны миніатюрныя церкви, небольше нашихъ часовенъ, съ сіяющими на солнцѣ шпицами. Стоящая надъ городомъ гора (кажется Blockhouse-pick) дика и пустынна; каменные острые выступы ея торчатъ изъ-за бѣдной зелени кустарниковъ, изрѣдка покрывающихъ ея неправильные склоны. Всѣ зданія города столпились у прибрежной дороги; но живая и пестрая линія ихъ, приближаясь къ морю, часто прерывается то уступомъ каменистаго берега, въ который ударяется морская волна, разсыпаясь брызгами, то чистенькимъ англійскимъ коттеджемъ, скрывшимся въ густыхъ кедрахъ и обгороженнымъ колючими кактусами и граціозно изогнутымъ алоэ; то наконецъ крѣпостью, построенною на выдавшемся мысѣ, недалеко отъ камня, называемаго Ноевымъ ковчегомъ; камень этотъ выходитъ со дна моря, образуя довольно правильный продолговатый параллеллограммъ, почему и получилъ такое почетное названіе. Вправѣ отъ крѣпости, на косогорѣ, видно кладбище, окруженное бѣлою стѣнкою; надгробныя плиты и памятники, большею частію изъ аспида, исчезаютъ въ густо-растущемъ между ними кустарникѣ. На другомъ концѣ города находится домъ адмирала, обнесенный нѣсколькими кедрами; передъ нимъ флагштокъ, на которомъ поднимаютъ сигналы стоящимъ на рейдѣ англійскимъ судамъ. За домомъ шоссейная застава, откуда выбѣгаетъ то маленькая дѣвочка, то Англичанинъ въ одномъ жилетѣ, взять съ проѣзжающаго неизбѣжные six pence.

На улицахъ попадаются всего чаще Малайцы, костюмъ которыхъ напоминаетъ Востокъ; голова повязана платкомъ, въ видѣ тюрбана, почти всегда краснымъ,-- какъ будто дикари эти чувствуютъ, что красный цвѣтъ всѣхъ больше идетъ къ черной физіономіи! иногда, сверхъ тюрбана, надѣваютъ они конусообразную тростниковую шляпу, часто намоченную въ водѣ, ради прохлады. Подъ жилетомъ пестрый платокъ или шаль; ноги голыя или въ сандаліяхъ; а сандаліи состоятъ изъ деревянной подошвы съ металическимъ шпинькомъ на носкѣ; этотъ шпинекъ пропускается между большимъ и вторымъ пальцемъ ноги и придерживаетъ такимъ образомъ эту нехитрую обувь. Весело смотрѣть на живыя и оригинальныя лица Малайцевъ, встрѣчающихся здѣсь на каждомъ шагу, на ихъ проворство, дѣятельность. Тамъ Малайцы ловятъ рыбу, живописными группами пестрѣя на морскомъ берегу; или по колѣна въ водѣ, вытаскиваютъ на песокъ выкрашенную красною краскою лодку; иные, тутъ же чистятъ рыбу и складываютъ ее въ корзины. Здѣсь Малаецъ несетъ на плечахъ двухъ альбатросовъ съ перерѣзанными шеями; Малаецъ въ каждой лавкѣ, у каждой калитки; коричневое лицо его, вмѣстѣ съ лукавствомъ, выражаетъ и умъ. Малайцевъ здѣсь больше, нежели всѣхъ другихъ цвѣтныхъ пришлецовъ и туземцевъ. Они довольно образованы, занимаются всевозможными ремеслами и даже денежными оборотами; всѣ они Магометане, имѣютъ здѣсь мечети и мудлъ; въ Симонсъ тоунѣ мечеть ихъ отличается отъ всѣхъ зданій своею красною крышею. Въ Капштадтѣ, на склонѣ Столовой горы, видѣлъ я ихъ кладбище, усаженное кипарисами,похожее на турецкія кладбища, хотя исламизмъ Малайцевъ не очень чистъ и строгъ; такъ, напримѣръ, во время похоронъ, Малаецъ приносить покойнику на могилу разныя кушанья, ставятъ ихъ въ нарочно для этого устроенномъ домикѣ и зажигаетъ кругомъ блюдъ множество свѣчъ; при поминкахъ и въ большіе праздники повторяется то же самое. Эти дни, замѣчаютъ разсчетливые торгаши, очень выгодны для продавцовъ жизненныхъ припасовъ.

По переписи, бывшей въ 1852 г., въ Кааштадтѣ и окрестностяхъ было слишкомъ 6400 Малайцевъ. Миссіонеры не успѣли обратить къ христіанству ни одного Маіайца. Языкъ ихъ благозвученъ, богатъ гласными и выговоромъ какъ будто походитъ на италіянскій. У Малайцевъ длинные гладкіе волосы и рѣдкая борода, небольшимъ клиномъ на подбородкѣ; они отличные слуги и особенно -- кучера; у насъ рѣдко можно встрѣтить такое вниманіе къ лошадямъ. Между прочимъ, надобно замѣтить гадкую привычку ихъ класть нюхательный табакъ между деснами и щеками; на это изводятъ они страшное количество табаку и портятъ себѣ десны. Говорятъ, что и Малайки тоже сосутъ табакъ; но я этого не замѣтилъ; а было бы жаль, потому что онѣ очень хороши собою.

На улицахъ города попадаются цвѣтные всѣхъ возможныхъ типовъ, начиная съ желтыхъ до совершенно черныхъ; но типы эти такъ перемѣшаны, или отличаются такими тонкими оттѣнками, что опредѣлить по цвѣту и чертамъ каждое племя нѣтъ никакой возможности и остается только называть ихъ общемъ именемъ черныхъ. Бѣлый загорѣлъ отъ здѣшняго солнца, между тѣмъ какъ Мозамбикъ выцвѣлъ и сталъ очень похожъ на Кафра. Готентотскій типъ исчезаетъ и скоро, можетъ-быть, не найдется вводнаго представителя чистаго готентотскаго типа, съ крупными чертами лица, съ улыбкою, выказывающею бѣлые зубы, и перечными головами {У большей части Готентотовъ волосы на головѣ ростутъ небольшими отдѣльными остроконечными прядями, похожими на перечные корешки; почему Европейцы и называютъ Готентотовъ перечными головами; у дѣтей Готентотовъ на головѣ образуется войлокъ вмѣсто волосъ.}.

На улицахъ также очень много собакъ, изъ которыхъ многія своими сухими головами, умными взглядами и граціозными движеніями обличаютъ англійское происхожденіе. Попадаются вывѣски съ надписями "Stables", конюшни, гдѣ можно найдти лошадей для прогулокъ за городъ, и около нихъ -- непремѣнно Малайца; экипажей здѣсь нѣтъ, кромѣ дилижанса изъ Капштадта и двухъ кабріолетовъ, всѣмъ знакомыхъ, которые тоже возятъ въ Капштадтъ. Часто однако увидишь огромную фуру, запряженную 7-ю, 8-ю и даже 9-ю парами воловъ, рога которыхъ удивятъ всякаго своею необыкновенною величиною. Волы съ такими рогами -- остатки туземной породы; вообще же скотъ здѣсь голландскій, мѣшаный; а туземный замѣчательно красивъ: сухая голова, что-то дикое во взглядѣ, длинные рога, изогнутые широко въ обѣ стороны съ наклономъ напередъ, короткая шея, на твердомъ мускулѣ которой мелкими складками виситъ тонкая, покрытая нѣжною шерстью кожа; шерсть самая красивая, пестрая. Запряженная восемью парами пестрыхъ длиннорогихъ быковъ, фура, двигающаяся по песчаной дорогѣ, подъ сводомъ густыхъ кедровъ и дубовъ, составляетъ одну изъ самыхъ характеристическихъ картинъ этого живописнаго мыса.

Въ городѣ есть и гостиница, въ которой если и можно достать что нибудь поѣсть, то съ большимъ трудомъ и при большомъ терпѣніи. Флегматическій старикъ -- хозяинъ безтолковъ, глухъ и немъ, а хозяйка, высокая мистрисъ, неподвижна, и почему-то очень надменна; бутылку элю или кусокъ ветчины подаетъ будто подноситъ какую-нибудь награду. Съ подобными условіями тяжело мирится раоходившійся аппетитъ русскаго желудка. Мы съѣхали къ первый разъ на берегъ послѣ обѣда и опросили себѣ ростбифу, потому что не ѣли свѣжаго мяса цѣлый мѣсяцъ. Послѣ часа терпѣнія, принесли намъ наконецъ, подъ жестянымъ колпакомъ, нѣсколько кусковъ подогрѣтаго мяса, за которое мы принялись съ большимъ удовольствіемъ. Клиперъ нашъ цѣлый день осаждали коричневые и черные гости, кто въ остроконечной соломенной шипѣ, кто вовсе безъ шапки, съ натуральнымъ войлокомъ на головѣ, прикрывавшемъ голову лучше всякой шляпы. Матросы ваши скоро освоились съ ними; кто покупалъ виноградъ, кто арбузъ, кто рыбу. Солдатъ нашъ, какъ извѣстно, говоритъ на всѣкъ языкахъ; по крайней мѣрѣ нимало не затрудняется говорить съ Французомъ, Англичаниномъ, Малайцемъ, Готентотомъ. Любопытно слышать и видѣть разговоръ матроса съ Малайцемъ поруоски; онъ хотя и дополняетъ слова самыми выразительными жестами и движеніями, но говоритъ бойко и много, какъ будто Малаецъ совершенно понимаетъ его. И выдетъ точно, что они другъ друга какъ-то поняли!

На другой день въ 6-ть часовъ утра мы съѣхали на берегъ, торопясь въ дилижансъ, отправляющійся въ Капштадтъ. Солнце только что начинало всходить; утренній свѣтъ появился на вершинахъ отдаленной цѣпи горъ, заслоняющій съ сѣвера Фальшивую Губу; потомъ длинныя тѣни домовъ легли по косогору; почти никого не было на улицахъ, только фура, съ безконечною упряжью воловъ, складывала корни и вѣтви деревъ, вѣроятно для топлива; волы стояли и лежали, протянувъ меланхолически свои головы съ громадными рогами, на округлостяхъ которыхъ начинало играть солнце. Изъ воротъ дома, на вывѣскѣ котораго написано было "Stables", выкатили два Малайца двухколесный шарабанъ съ тремя узкими лавками и съ верхомъ, который былъ обтянутъ некрашенымъ колетомъ. Затѣмъ, эти же Малайцы выведя двухъ сильныхъ лошадей, уже совсѣмъ въ сбруѣ, и стали медленно и внимательно впрягать ихъ въ экипажъ; потомъ впряжена была впереди другая пара, болѣе легкихъ и красивыхъ лошадей, и мы сѣли. Кучеръ Англичанинъ, уже успѣвшій напиться до нѣкотораго градуса, вооружился длиннымъ бичемъ, разобралъ вожжи и шагомъ поѣхали по городу. Насъ на каждомъ шагу останавливали или пассажиры, влѣзавшіе къ намъ съ своими саками, или люди, передававшіе письма и посылки, для доставленія ихъ по адресу. Въ шарабанъ набралось наконецъ девять человѣкъ, хотя на первый взглядъ намъ показалось, что тамъ едва ли было мѣста на четырехъ. Дѣлать было нечего, и притомъ терпѣніе -- великая добродѣтель. Когда наконецъ кучеръ нашъ убѣдился, что и "городничему" негдѣ было бы помѣститься, онъ ударилъ бичомъ, и мы понеслись по берегу моря.

Дорога огибала послѣдовательно одинъ за другимъ четыре мыса, выступавшіе въ море и образовавшіе небольшія бухты съ песчаными отмелями, о которыя разбивались морскія волны. Шарабанъ мчался у самаго прибоя, волны оставляли пѣну и послѣднія брызги у нашихъ колесъ; дорога шла прекрасная, ровная какъ шоссе, лошади звучно стучали копытами о твердый и сырой песокъ, на которомъ какъ змѣи, чернѣли и вились длинные стволы морской травы. Изрѣдка попадались у берега домики, чистенькіе, бѣленькіе, при нихъ огороды, подпертые китовыми ребрами. Низкорослый кустарникъ обхватывалъ густою сѣтью камни, выдававшіеся у дороги, сцѣплялся съ вьющимися растеніями, образуя живописные фестоны и группы зелени. Склоны горъ, обращенные къ прибою моря, рисовались песчаными площадями, обнесенными густою, но блѣдною зеленью. Когда мы обогнули послѣдній мысъ, оставивъ за собою небольшую деревеньку, съ церковію и гостиницею, глазамъ нашимъ явилась обширная равнина, ограниченная справа кряжемъ горъ, рисовавшимся на горизонтѣ, голубымъ и фіолетовымъ цвѣтами; въ сторонѣ виденъ былъ синій заливъ, разстилавшійся между песчаными отмелями, которыя длинными бѣловатыми полосами врѣзывались въ луга и долины, зелѣнѣвшіе, синѣвшіе и наконецъ совершенно исчезавшіе въ прозрачномъ туманѣ. Слѣва горы нѣсколько отодвинулись и, громоздя скалы за скалы, оканчивались однимъ бокомъ Столовой горы и южнымъ склономъ "Чортова пика". По пространству долины бѣлѣлись фермы, зеленѣли сады, рощи и лѣса, разбросанные по равнинѣ, по уступамъ горъ и въ тѣни ущелій; по сторонамъ дороги росъ частый кустарникъ и, мѣстами, изъ-за густой его массы, блестѣло, гладкое, какъ зеркало, озеро, отражавшее въ своихъ водахъ стадо пестрыхъ, длиннорогихъ быковъ, которое столпилась на берегу. Кое-гдѣ густая зелень разросшагося лѣса подступала подъ темную массу скалъ, миловидно рисуясь на ихъ мрачномъ фонѣ.

У одной изъ фермъ мы остановились перемѣнить лошадей; выпряженныхъ пустили сейчасъ на лугъ, привязавъ поводья къ передней ногѣ {Здѣшній способъ путъ.}. У другаго домика, называвшагося трактиромъ, остановились, чтобы напиться кофе и нашли здѣсь нѣсколько чистыхъ комнатъ, по стѣнамъ литографіи и гравюры, изображавшія скачки и другія лошадиныя сцены. Цѣлый шкафъ наполненъ былъ чучелами птицъ и маленькихъ звѣрковъ; около нихъ, подъ стеклами, красовалась хорошая коллекція бабочекъ и насѣкомыхъ, на столѣ лежали необыкновенной величины бычачьи рога, отполированные съ большимъ искусствомъ. Я вспомнилъ наши губернскія и уѣздныя гостиницы, съ ихъ безпорядкомъ, насѣкомыми,-- только не за стекломъ,-- нечистотою и проч., и больно стало, что здѣсь, на дорогѣ, въ Африкѣ, гостиница несравненно лучше нежели всѣ гостиницы нашихъ губернскихъ городовъ...

Напившись кофе, мы поѣхали дальше. Послѣднія 20 верстъ дороги особенно хороши. Все время ѣхали мы подъ тѣнью сплошныхъ кедровыхъ и дубовыхъ аллей; на каждой верстѣ выглядывала чистенькая дача, кокетливо убранная зеленью кактусовъ, кипариса, алоа и олеандровъ; часто изъ-за роскошнаго цвѣтника, какъ птичка, выпархивала дѣвушка, подбѣгала къ намъ и подавала нашему кучеру письмо, которое онъ любезно подхватывалъ на рыси. Но быстро проносились мимо и озеро въ зеленыхъ берегахъ, и миловидное лицо дѣвушки, и мрачныя скалы, и готическіе шпицы часовенъ, и фуры съ быками, и щегольскіе кебы мѣстныхъ щеголей, запряженные прекрасными полукровными лошадьми, въ серебряныхъ наборахъ. Живописная и живая дорога! Встрѣтилось нѣсколько дилижансовъ огромныхъ размѣровъ, съ имперіалами наверху, гдѣ едва успѣешь разсмотрѣть въ пыли двѣ три рыжія физіономіи. Попадались на дорогѣ чернолицые переселенцы, съ дѣтьми, такими же чернолицыми, за спиною; и нищій Кафръ, съ доскою на шеѣ, что очень краснорѣчиво говоритъ проѣзжающимъ кебамъ, дилижансамъ и фурамъ о страждущемъ и униженномъ человѣчествѣ...

Направо, на лугахъ, исчезающихъ въ необозримой дли, видны селенія, который становятся все чаще и чаще по мѣрѣ приближенія къ городу; встрѣчаются и вѣтряныя мельницы, напоминающія Голландію и нашу Россію. Съ наслажденіемъ и вмѣстѣ съ грустію, смотрѣлъ я на луга, рисующіе воображенію берега Оки и среднюю Россію.

Наконецъ Столовая Гора стала выдвигаться Изъ-за Чортова Пика; мачты судовъ, стоявшихъ на рейдѣ, выросли вдругъ изъ-за небольшаго возвышенія. По бокамъ запестрѣли дома, колеса застучали о торцовую мостовую; фуры, запряженныя четырьмя и пятью парами длинноухихъ муловъ и наполненныя пестрыми Малайцами, быстро проносились мимо. Обогнувъ уголъ крѣпости, у которой расхаживалъ часовой въ красномъ мундирѣ, въѣхали мы на готтентотскую площадь, обсаженную кедрами, вѣтви которыхъ отъ постояннаго зюйдъ-веста получили наклонъ въ одну сторону, что можно замѣтить почти на всѣхъ деревьяхъ, растущихъ здѣсь на открытыхъ мѣстахъ. Столовая Гора стояла передъ глазами какъ громадная декорація, съ своими вертикальными уступами, съ ущельями, которыя обѣгаютъ черными изогнутыми линіями, съ лѣсами и рощами, которыя рисуются зелеными квадратами у ея подножія. Въ сторонѣ стоитъ Львиная Гора не столько живописная. Мы остановились у крыльца Maeonick hotel; къ нашимъ услугамъ сейчасъ явился Малаецъ Абрамъ, или Ибрагимъ, въ красномъ шлыкѣ; перенесъ наши вещи въ нумеръ и объявилъ, что по звонку надобно являться къ двумъ завтракамъ и обѣду, которые бываютъ въ 9 часовъ, въ часъ и въ 6 часовъ, и предлагалъ всевозможныя услуги. Я захотѣлъ попробовать нарисовать его портретъ и просилъ его постоять смирно; онъ преважно принялъ живописную позу и стоялъ, боясь пошевелиться какимъ-нибудь членомъ. Послѣ сеанса онъ обидѣлся, вообразивъ, что я нарочно нарисовалъ ему носъ слишкомъ широкимъ и приплюснутымъ. И здѣсь претензіи на красоту! Между тѣмъ онъ былъ очень не красивъ съ своими отвислыми губами, дряблою коричневою кожею и рѣдкими волосами на бородѣ. Онъ оказался человѣкомъ очень ловкимъ и даже просвѣщеннымъ; кто-то изъ насъ запѣлъ французскій романсъ, и что же? Абрамъ сталъ подтягивать и ловкимъ refrain бойко окончилъ куплетъ! Долго еще вертѣлся онъ, пока мы одѣвались; помогалъ чистить платье, бѣгалъ, смѣшилъ.

До завтрака мы успѣли сходить къ нашему консулу, размѣнявъ бывшія у насъ французскія деньги на англійскія и дорогою потолкались на площади, среди которой выстроено довольно большое зданіе, биржа, гдѣ вмѣстѣ и засѣдаетъ парламентъ и даютъ концерты. Между деревьями толпились разноцвѣтные жители мыса. Тутъ было нѣчто въ родѣ нашего толкучаго рынка; продавалась также всякая дрянь, съ тою только разницею, что все продавалось съ аукціона,-- кусокъ сыру, миска, стаканы, гравюры разнаго содержанія, кожи, гвозди. По субботамъ, особенно если къ этому времени придетъ корабль изъ Европы съ товарами, аукціоны на этой площади принимаютъ обширные размѣры. Я подошелъ къ продаваемымъ лошадямъ; мальчикъ Малаецъ, точно нашъ цыганъ, нѣсколько разъ проѣдетъ передъ взбивающею цѣну публикою, поднимая лошадь въ галопъ; аукціонеръ кричитъ страшнымъ голосомъ, стуча молоткомъ; въ это же время звукъ мѣдной тарелки привлекаетъ, публику къ новой группѣ; тамъ продается фура съ волами, какой-нибудь экипажъ съ запряженными лошадьми, корова, книжная лавка, дѣтская библіотека, около которой толпятся, по обыкновенію, маменьки и няньки; шкипера разсматриваютъ байковыя рубашки, блоки, веревки и пр. Шумъ, крикъ, говоръ, стукъ, толкотня, точно у насъ въ Москвѣ, въ Зарядьѣ!

Пришли въ гостиницу прямо къ завтраку; въ общей залѣ былъ накрытъ столъ, который буквально гнулся подъ тяжестію блюдъ, покрытыхъ жестяными колпаками. Нашъ общій пріятель, А. О. всегда приходитъ въ поэтическій экстазъ, усѣвшись за хорошій англійскій столъ. Такъ напримѣръ, столъ съ блюдами, покрытыми блестящими жестяными колпаками, со всѣми принадлежностями хорошо сервированнаго стола, уподобляетъ онъ обширному ландшафту, гдѣ вершины горъ восходятъ изъ густаго тумана: когда туманъ начнетъ рѣдѣть, взору путешественника являются поэтическія подробности картины,-- то озеро, блистающее на солнцѣ, то роща среди луга, скалы съ водопадами, лѣсъ по горамъ. Такъ и здѣсь, когда рыжій Англичанинъ проворно откроетъ всѣ блюда, снявъ колпаки,-- проголодавшемуся страннику предстанутъ всѣ соблазнительныя подробности картины, то величественный ростбифъ, скалою возвышающійся на блюдѣ, то окорокъ, заплывшій жиромъ, то молодая редиска, въ сосѣдствѣ съ живительными кистями винограда. Насытившись, поэтъ пускался въ умозрѣнія и, какъ новый Линней, строилъ для блюдъ систематическю классификацію: онъ дѣлилъ блюда на существенныя любопытныя, серіозныя, игривыя и пр., прибавляя впрочемъ, что онъ нелицепріятенъ и нѣкоторому изъ нихъ не отдаетъ исключительнаго предпочтенія.

Послѣ завтрака мы пошли осматривать городъ. Капштадтъ или Каптоунъ, какъ онъ сталъ называться со времени англійскаго владычества, то-есть окончательно съ 1845 года, главный городъ и самый значительный портъ "капскихъ" колоній. Мѣсто живописно и удобно для города. Онъ основанъ Голландцами въ 1650 году; въ немъ около 30.000 жителей, болѣе Англичанъ. Выстроенъ правильно, всѣ улицы пересѣкаютъ одна другую подъ прямымъ угломъ, и потому въ немъ нѣтъ ни одного мѣста, которое бы особенно могло понравиться или остановить вниманіе; дома всѣ похожи одинъ на другой; внизу лавки и магазины, наверху живутъ хозяева. Каптоунъ укрѣпленъ нѣсколькими батареями; въ немъ живетъ губернаторъ колоній, и собирается парламентъ. Особенно развита здѣсь жизнь коммерческая; около 700 судовъ приходитъ и уходитъ ежегодно, или для сгрузки товаровъ въ городѣ, или чтобы запастись матеріаломъ по пути въ Индію, Китай и проч., вслѣдствіе чего Каптоунъ служить мѣстомъ свиданія людей со всѣхъ концовъ міра. За столомъ въ гостиницѣ приходится сидѣть съ пріѣзжимъ изъ Портъ-Наталя, изъ Индіи, изъ Чили, изъ разныхъ городовъ Европы, и всѣ они "стеклися для стяжаній" Въ Каптоунѣ нѣтъ праздныхъ людей, всѣ заняты дѣломъ, начиная съ банкира Англичанина до послѣдняго Готтентота, который свозитъ съ улицъ соръ. Можетъ-быть поэтому общественная жизнь здѣсь совершенно неразвита; вечеромъ семья сидитъ обыкновенно дома; въ высшемъ кругу вечера, собранья и балы бываютъ очень рѣдко и даются только по какому-нибудь важному случаю. Намъ удалось попасть на одинъ балъ. Оркестръ состоялъ почти изъ однихъ Малайцевъ; дамы держались чинно, танцовали будто по нотамъ, никто не сдѣлалъ ни одной ошибки, ни лишняго движенія; скучно, скучнѣе даже нежели у насъ на балахъ. На мой вопросъ, часто ли бываютъ здѣсь собранія, одна дама поспѣшила отвѣчать, что очень рѣдко, и что одна изъ главныхъ причинъ этого -- что бы выдумали?-- то, что нѣтъ средствъ отъискать слугу, который согласился бы служить вечеромъ; всѣ они (т. е. слуги) проводятъ это время въ своихъ семействахъ, или по своему усмотрѣнію. Оригинальная причина необщительности въ городѣ!

Кажется будто всѣ народы міра прислали въ Каптоунъ по образчику своей національности; на улицахъ пестрота удивительная; то краснѣются малайскіе тюрбаны, то стоитъ толпа Кафровъ, людей сильно сложенныхъ, съ лицами темно мѣднаго цвѣта; то Мозамбикъ, то негръ pur-sang, то Индусъ въ своемъ живописномъ бѣломъ плащѣ, легко и граціозно драпированномъ. Прибавьте Англичанъ во всевозможныхъ шляпахъ, какъ напримѣръ въ видѣ сѣрой войлочной каски съ какимъ-то вентиляторомъ, чѣмъ-то въ родѣ бѣлаго стеганаго самовара; то въ соломенной шляпѣ съ вуалью. Между Кафрами, Неграми, Англичанами и Малайцами изрѣдка являются шкипера и каптены съ купеческихъ судовъ, и солдаты въ красномъ мундирѣ, наконецъ и мы, жители Орла, Тамбова, Твери... Вся эта толпа постоянно движется, какъ муравейникъ, то на улицѣ, на рынкѣ, у пристани, хлопочете около тюковъ, на площади обступаетъ аукціонера, мчится въ щегольскихъ кебахъ, фіакрахъ, омнибусахъ, съ имперіяломъ и безъ имперіяла, скачетъ верхомъ, бѣжитъ пѣшкомъ, суетится....

Костюмъ негровъ здѣсь чисто европейскій -- шаравары и куртка, да на головѣ иногда что-нибудь; такъ какъ ихъ привозятъ сюда совершенно голыми, то они поневолѣ должны носить что дадутъ, часто не въ пору и вовсе не къ лицу. Часто попадается англійскимъ крейсерамъ испанское или португальское судно, съ неграми для Америки; судно это приводится обыкновенно въ Капштатъ, и негровъ, чтобы не наводнить край бродягами, раздаютъ по рукамъ на условное время, по прошествіи котораго они получаютъ полную свободу. Негры -- отличные слуги и, какъ хорошій рабочій народъ, вытѣсняютъ Готтентотовъ мало полезныхъ членовъ колоніи. Готтентоты -- первоначальные обитатели мыса, и можетъ-быть поэтому число ихъ быстро уменьшается, и типъ ихъ, такъ оригинальный, исчезаетъ. Такова судьба всѣхъ дикарей, въ сосѣдствѣ которыхъ поселяются Европейцы. Готтентотъ -- большею частію слабаго, хилаго сложенія и небольшаго роста (рѣдко пяти футъ); на головѣ у него короткіе пучки волосъ, растущіе въ видѣ перечныхъ стручковъ (почему и зовутъ ихъ pepperkoppe); носъ едва замѣтный и приплюснутый, но съ раздутыми широко ноздрями; губы выдаются впередъ и отвисаютъ, составляя по крайней мѣрѣ треть всего лица. Женщины отличаются страшно развитыми сѣдалищными мускулами, что частію происходитъ отъ большаго изгиба позвоночнаго столба, но еще болѣе отъ самыхъ мясистыхъ частей, которыхъ поперечный разрѣзъ, по отзыву медиковъ, бываетъ въ футъ и даже полтора. Такимъ дамамъ ненужны кринолины!.. Трудно вообразить себѣ что-нибудь отвратительнѣе старой Готтентотки; молодыя, впрочемъ, немного лучше. Кромѣ упомянутой особенности, замужнія женщины отличаются необыкновенно длинными грудями, которыя онѣ перекидываютъ за спину или закладываютъ подъ мышку, для кормленія ребенка, сидящаго обыкновенно на спинѣ у матери. Ребенокъ прикрѣпленъ сзади ремнемъ или кожею и упирается въ выдавшуюся заднюю часть матери, какъ въ спинку турецкаго сѣдла. За то природа наградила этихъ красавицъ самыми маленькими ручками и ножками, такъ что башмаки и перчатки европейскихъ девятилѣтнихъ дѣтей впору взрослымъ Готтентоткамъ. Народъ этотъ имѣетъ еще одну непріятную особенность,-- сильный "собственный запахъ", такъ что черезъ часъ слышно, что Готтентотъ былъ въ комнатѣ. Всѣ Готтентоты, безъ исключенія лѣнивы, нерадивы, безпечны въ высшей степени; выработанная копѣйка идетъ на табакъ, водку и таха, родъ дикой конопли, опьяняющей какъ опіумъ. Насѣкомое, похожее на саранчу, чтется ими какъ символъ божества, но божество ихъ по преимуществу есть водка, для которой они готовы на все,-- готовы продать жену, дѣтей и посягнуть на убійство. Въ одеждѣ ихъ нѣтъ ничего особеннаго; если они въ услуженіи у бура, то разныя лохмотья европейскаго костюма прикрываютъ ихъ коричневое тѣло. Ножъ, огниво и таха въ мѣшкѣ,-- и Готтентотъ считаетъ себя богатымъ. Многоженство у нихъ допускается, но встрѣчается рѣдко; его впрочемъ и ненужно для поддержанія породы: Готтентотки замѣчательно плодовиты и рожаютъ такъ легко, какъ вѣроятно никакія женщины въ свѣтѣ; часто, въ дорогѣ, Готтентотка уходитъ на нѣсколько минутъ за кустъ и возвращается съ приращеніемъ, такъ равнодушно, какъ будто ничего особеннаго не случилось. Причиною же быстраго уменьшенія ихъ числа должно считать необыкновенно неправильную ихъ жизнь. Иногда Готтентотъ голодаетъ цѣлую недѣлю и стягиваетъ себѣ животъ кожанымъ поясомъ, чтобъ утолить желудочный жаръ давленіемъ; но вдругъ случайно нападаетъ онъ на изобильную пищу,-- и обжирается до послѣдней возможности, какъ волкъ; потомъ опять питается кое-чѣмъ, опивается водкой и одуряетъ себя наркотическимъ таха. Цѣлыя ночи проводятъ они въ оргіяхъ, а день волочатъ за работою, превышающею ихъ силы. Дѣти брошены на произволъ судьбы; они, какъ обезьяны, инстинктивно отыскиваютъ въ землѣ коренья и все, что можно проглотить; рѣдко достается имъ что-нибудь отъ стола родителей, они буквально на подножномъ корму. Готтентотъ находится въ услуженіи у бура только до тѣхъ поръ, пока не отъѣстся, не потолстѣетъ; едва онъ увидитъ, что стадъ сытъ и полонъ, сейчасъ же, обыкновенно ночью, потихоньку убѣгаетъ отъ хозяина въ свою хижину. Здѣсь всѣ говорятъ, что Готтентотъ никуда не годится при хорошемъ съ нимъ обращеніи; что "пока Голландцы дѣйствовали на нихъ своею schambok (ремень изъ шкуры носорога), они занимались дѣломъ, а когда явились Англичане, съ своими филантропическими идеями, съ эманцинаціею рабовъ, Готтентоты стали никуда не годны. Англичане начали обращаться съ ними какъ съ людьми, какъ съ дѣтьми природы; англійскіе миссіонеры явились между ними съ своимъ религіознымъ энтузіазмомъ, и Готтентоты перестали работать и предпочитаютъ собираться вокругъ своихъ апостоловъ, пѣть за ними псалмы, ничего не дѣлать пить и прокармливаться на счетъ европейскихъ филантропическихъ обществъ и разныхъ пожертвованій. Таково здѣшнее мнѣніе; за справедливость его не ручаюсь.

Только недавно стали называться Готтентоты какими-нибудь именами; прежде они имѣли только клички: плясунъ, проворный, плутъ, и т. п. Отъ нихъ и отъ бѣлыхъ распложается племя метисовъ, которое селится по границамъ колоніи и извѣстно подъ именемъ бастардовъ; впрочемъ они ведутъ больше кочевую жизнь, перегоняя съ мѣста на мѣсто свои стада и до сихъ поръ называются голландскими именами. Эта порода современемъ, безъ сомнѣнія, замѣнитъ Готтентотовъ. Лучшаго образчика dolce fai niente нельзя найдти какъ въ готтентотской бонтокѣ (хижинѣ). Годые, какъ мать родила, дѣти, предоставленные самимъ себѣ, бѣгаютъ или валяются по землѣ, покрытые пылью, землею и грязью, съ раздутымъ отъ случайной пищи животомъ, или съ подобраннымъ брюхомъ, послѣ долгаго поста; между ними, на корточкахъ, сидитъ мать, покуривая тахе изъ продолбленной кости; около нея, растянувшись на спинѣ, бренчитъ Готтентотъ на скрипкѣ, сдѣланной изъ травянки, часа два повторяя одинъ мотивъ. Нельзя не замѣтить, что эти полу звѣри, Готтентоты, обладаютъ всѣ вообще музыкальными способностями! Въ Паарлѣ мнѣ случилось слышать одну Готтентотку, которая, моя на рынкѣ бѣлье, распѣвала свои національныя пѣсни; сильный контральто, вѣрный и гармоническій, поразилъ всѣхъ насъ; можетъ-быть раза два, три въ жизни удавалось мнѣ слышать подобный голосъ...

Итакъ, мы отправились осматривать городъ; останавливались передъ лавками съ африканскими рѣдкостями, то есть съ разнымъ оружіемъ дикихъ, съ страусовыми перьями и яйцами, съ тигровыми шкурами и разными вещами изъ кожи. Пошли въ знаменитый ботаническій садъ и нашли его, дѣйствительно, не ниже своей репутаціи. Тропическія растенія цвѣтутъ, зеленѣютъ, группируются и оттѣняютъ другъ друга, составляя то красивыя клумбы, то цѣлыя рощи. Цвѣты пестрѣютъ всевозможными красками; не знаешь, на чемъ остановиться,-- у цѣлой ли семьи разнообразныхъ уродливыхъ кактусовъ, у финиковой ли пальмы, стволъ которой покрытъ густою вьющеюся зеленью. Здѣсь трепещущая граціозная акація, тамъ широкій листъ хлѣбнаго дерева, за которымъ возвышается перистая вершина пальмы. На одной дорожкѣ, образуя родъ свода, стоятъ два дерева, которыхъ зелень, висящая къ низу, дала имъ названіе метелъ,-- broom-tree; тамъ дубы и лавровое дерево, кипарисъ, орѣшникъ и кедръ; и все это со вкусомъ разбросано вокругъ газоновъ, среди которыхъ находятся бассейны для прибрежныхъ и водяныхъ растеній. Любуясь этою благодатною природою, поднимаешь глаза -- и передъ ними возвышается Столовая Гора съ своими уступами, впадинами и тѣнями.

Видъ открывается еще лучше, когда выйдешь совсѣмъ изъ города, черезъ длинную дубовую аллею, и очутишься среди рощей кедровъ, въ виду хорошенькихъ виллъ, украшенныхъ затѣйливо разнообразною зеленью, и опять передъ глазами является Столовая Гора, съ Чортовымъ Пикомъ и со Львомъ.

Есть въ Капшдтатѣ и музеумъ рѣдкостей и естественной исторіи. Тамъ между прочимъ виситъ русское ружье, заслонка отъ печки и кожаныя ножны офицерской сабли; всѣ эти трофеи пріобрѣтены въ Бомарзундѣ. Есть еще греческая куртка лорда Байрона, судя по которой, знаменитый поэтъ былъ необыкновенно узокъ въ плечахъ. Еще останавливаютъ вниманіе нѣсколько алебастровыхъ крашеныхъ фигуръ, изображающихъ Бушменовъ и Кафровъ въ ихъ національныхъ костюмахъ, и, какъ будто для контраста съ ними, стоитъ тутъ же слѣпокъ "присѣвшей Венеры" (Venus accroupie); разница между Венерой и бушменской женщиной такая же, какъ между двумя противоположными полюсами, и первый естествоиспытатель затруднился бы помѣстить ихъ въ одно семейство людей.

Въ окрестностяхъ Каптоуна рѣдко можно встрѣтить Бушмена, развѣ гдѣ-нибудь въ тюрьмѣ; но слышишь о нихъ на каждомъ шагу. По наружности народъ этотъ мало походитъ на другія племена южной Африки. Бушменъ черенъ и сверхъ черноты на немъ обыкновенно лежитъ густой слой пыли, потому что умыванье незнакомо ему до самой смерти. У него короткіе висящіе волосы, изъ которыхъ онъ отпускаетъ одинъ пучокъ и обвиваетъ его вокругъ головы; страусовое перо въ волосахъ и какая-нибудь кость, продѣтая въ уши, или въ ноздри, составляютъ украшеніе его туалета. Самая характеристическая особенность лица Бушмена -- его глаза, дотого живые и выразительные, что по нимъ можно слѣдить за его мыслями и чувствами, даже тогда, какъ онъ молчитъ. Они вообще хорошо сложены, но ростъ ихъ рѣдко превышаетъ четыре фута. Ходятъ почти совершенно голые; черезъ плечо перекидываютъ шкуру, иногда дотого маленькую, что не знаешь, на что она нужна ему; на закрываемыхъ мѣстахъ носятъ небольшіе фартучки, сшитые изъ ремешковъ. Но настоящій Бушменъ ничего этого не носитъ, не имѣя ни малѣйшаго чувства стыдливости; за то на шеѣ у каждаго виситъ непремѣнно черепъ черепахи, какъ талисманъ противъ укушенія звѣрей и гадовъ. Женщины наряжаются въ красивыя пелеринки изъ страусовыхъ перьевъ, чему позавидовали бы и наши дамы.

Бушмены живутъ ближе къ восточной границѣ колоніи; они прячутся въ кустарникахъ, почему и получили европейское названіе: Bush-man. Все, что можетъ нѣсколько защитить Бушмена отъ вѣтра и къ чему можно прислониться, служитъ ему кровомъ, будь то кустъ, камень или муравьиная куча. Ближайшіе къ европейской границѣ нѣсколько болѣе образованы и строятъ себѣ хижины, вбивая для этого три или четыра шеста въ землю и забирая стѣны камнями или кожами; за это ихъ называютъ мирными Бушменами. Эти мирные имѣютъ небольшія стада рогатаго скота и иногда оставляютъ свою вольную жизнь и поступаютъ въ услуженіе къ бурамъ. Оружіе Бушменовъ составляетъ лукъ со стрѣлами и копье -- кири (съ крѣпкимъ деревяннымъ наконечникомъ), которымъ они владѣютъ съ необыкновенною ловкостію. Стрѣлы намазываютъ ядомъ, отъ котораго всякая рана смертельна. Ядъ этотъ берется изъ сока эвфорбіи и одного луковичнаго растенія, извѣстнаго у колонистовъ подъ именемъ: Giftbollen. Ядъ змѣй, скорпіоновъ и разныхъ пауковъ доставляетъ имъ также хорошій матеріялъ {Ядовитыя змѣи въ колоніи слѣдующія: Vipera cornutа, Cerastes caudalis, Cobra de Capello. Какъ средство противъ яда змѣи, мѣстные знахари, которыхъ спеціальность состоитъ именно въ лѣченіи отъ укушенія змѣй и насѣкомыхъ, употребляютъ корень Garuleum bipinnatum. Нѣкоторыя насѣкомыя также наводятъ страхъ на здѣшнихъ жителей своимъ укушеніемъ, которое смертельно. Кромѣ этого, на мысѣ есть насѣкомое, родъ осы, очень падкое на человѣческіе волосы. Случается, что проснувшись поутру, буръ видитъ себя совершенно лысымъ; насѣкомое подгрызаетъ волосы подъ корень такъ гладко, какъ лучшая англійская бритва, и удивительно скоро.}.

Удивительно, что на охотѣ Бушменъ употребляетъ тѣ же ядовитыя стрѣлы; сваливъ стрѣлою животное, онъ бросается на него съ ножомъ, вырѣзываетъ окружающія рану мясистыя части, и не заботясь о томъ, на сколько ядъ могъ проникнуть дальше, съ жадностію звѣря пожираетъ остальное; ѣстъ до отвалу, до невозможности. О завтрашнемъ днѣ Бушменъ не думаетъ и запасаетъ кое-что только тогда, когда ему удастся напасть на цѣлое стадо. Тутъ онъ убиваетъ сколько можетъ, сушитъ мясо и прячетъ его во всевозможные знакомые ему углы и дыры. Другая любимая его пища -- саранча. Онъ легко выноситъ голодъ и даже рѣдко худѣетъ отъ долгаго поста. Изъ растительной пищи употребляютъ U'gaap, горько-сладкій корень, похожій на морковь, и T'camroo, родъ длиннаго, сладкаго картофеля, называемаго колонистами лисій кормъ.

Бушмены мало слушаютъ миссіонеровъ и, кажется, равнодушны ко всякой религіи и всякимъ религіознымъ обрядамъ. У нихъ есть однако общій обрядъ погребенія, весьма впрочемъ не сложный: трупъ кладутъ въ муравьиную яму и насыпаютъ надъ нимъ небольшой холмъ. Встрѣтивъ Бушмена на улицѣ Капштадта, конечно трудно узнать его въ полуевропейскомъ костюмѣ, въ какой-нибудь курткѣ или пальто; развѣ глаза его скажутъ, что это Бушменъ. Мнѣ разказывали, что разъ привели въ капштадтскій госпиталь Бушмена, которому жерновомъ мельницы оторвало обѣ руки; ему дѣлали двѣ ампутаціи, одну за другою, и онъ не только не издалъ ни одного крика, но казалось не ощущалъ никакой боли, только съ любопытствомъ смотрѣлъ, что съ нимъ дѣлаютъ! Терпѣніе ли это Муція Сцеволы или одеревенѣлость нервовъ?

Изъ музеума поѣхали мы въ тюрьму смотрѣть заключеннаго тамъ кафрскаго предводителя. Сначала насъ заставили вписать въ книгу наши имена, потомъ ввели, черезъ трое запертыхъ желѣзныхъ дверей, на небольшой дворикъ, на который выходили двери нѣсколькихъ небольшихъ комнатъ; въ каждой изъ нихъ виднѣлась низенькая кровать, вездѣ было чисто и опрятно. По двору ходило нѣсколько разноцвѣтныхъ заключенныхъ, между ними не трудно было узнать плѣнника, котораго мы пріѣхали смотрѣть, тѣмъ больше, что рѣдко можно встрѣтить лицо, такое характеристическое. Ему казалось лѣтъ пятьдесятъ пять, рѣдкая сѣдая бородка ясно обрисовывалась на темно-бронзовомъ лицѣ; въ широкихъ губахъ было выраженіе сильной воли; онѣ постоянно складывались въ насмѣшливую, непріятную улыбку, и никто не отыскалъ бы въ этой улыбкѣ ничего добродушнаго. На глаза его надвинутъ былъ картонный зонтикъ; они у него болѣли; гипертрофированные розовые сосочки постоянно подернуты были слезою. Ноздри широкаго сплюснутаго носа раздувались какъ у арабской лошади; въ ушахъ, вмѣсто серегъ, воткнуты были два небольшіе деревянные клинышка. Зонтикъ мѣшалъ ему смотрѣть прямо, и онъ часто подносилъ руку къ глазамъ, поднималъ голову и смотрѣлъ на носъ изъ-подъ руки. Онъ очень самодовольно представлялъ свою фигуру нашему любопытству, какъ будто сознавая самъ, что онъ довольно рѣдкій звѣрь. Обращаясь на кафрскомъ языкѣ къ кому-то изъ своихъ товарищей заключенныхъ, онъ чему-то смѣялся, вѣроятно, острилъ и, какъ мнѣ показалось, надъ самимъ собою. Въ его позахъ и въ выраженіи лица видно было желаніе казаться веселымъ и веселить другихъ, какъ будто роль шута ему очень нравилась. Или это была маска, желаніе показаться твердымъ въ несчастіи?

Много разныхъ чувствъ являлось въ душѣ, когда я смотрѣлъ на этого вождя, на этого владѣтеля. Когда-то горячія патріотическія чувства воспламеняли это бронзовое лицо; огонь блисталъ въ этихъ глазахъ, теперь гноящихся и слезливыхъ. Другое выраженіе принимали эти черты лица, когда передъ ними смирялись толпы такихъ же дикарей, преклонялись его собратья и, можетъ-быть, приходила въ восторгъ молодая и пылкая Кафритянка. Передъ грознымъ взоромъ его блѣднѣлъ приведенный плѣнникъ-бѣлый, и какимъ страшнымъ огнемъ, какою неистовою яростію сверкалъ тогда этотъ кровожадный взоръ, какъ страшны были эти энергическія губы, когда изъ нихъ, раздавалось приказаніе рѣзать, бить, жечь, и пылали фермы, зарево пожаровъ далеко распространялось по Альбани, и стоны и крики разоренныхъ фермеровъ вторили звукамъ разгрома и разрушенія! Много горя должно было обрушиться на эту посѣдѣлую голову, чтобы грозный вождь сдѣлался такимъ, какимъ онъ былъ передъ нами,-- укрощеннымъ звѣремъ, смѣющимся шутомъ!

Теперь война съ Кафрами на нѣкоторое время прекратилась;

Maorie думаютъ -- на долго. Послѣднее возстаніе ихъ не удалось. Предводители отдѣльныхъ племенъ, желая какимъ-нибудь особеннымъ средствомъ возбудить все народонаселеніе къ единодушному возстанію, убѣждали жителей, черезъ пророковъ и проповѣдниковъ, перерѣзать весь скотъ. Проповѣдники прошли весь край, ихъ пламенныя рѣчи гремѣли по горамъ и долинамъ Кафраріи, и главною силою ихъ слова былъ разказъ о сверхъестественномъ явленіи великаго духа многимъ изъ нихъ и объ откровеніи свыше, которое сообщило имъ, что если Кафры перерѣжутъ весь свой скотъ, то не только зарѣзанный теперь, но и прежде павшій, воскреснетъ въ новой красотѣ и силѣ; бѣлые снесены будутъ вихремъ въ море, гдѣ и погибнутъ, а Кафры останутся владѣтелями земли и скота. Хитрооть эта не совсѣмъ удалась; иные вѣрили и рѣзали свой скотъ, другіе, болѣе благоразумные, а ихъ была большая часть, ждали послѣдствій. Первые, между которыми распространился голодъ, дѣйствительно, большими партіями врывались въ Альбани, жгли, грабили и убивали; но скоро были разсѣяны. Между тѣмъ голодъ, нужда и болѣзни заставляли ихъ бѣжать въ колоніи, воровать и грабить поодиночкѣ; и этихъ ловили, сажали въ тюрьмы и ссылали въ дальнія колоніи.

Кафры -- самое многочисленное и сильное племя въ южной Африкѣ; они занимаютъ все пространство отъ рѣки Кискама до губы Делагоа (Delagoa-bay); земли ихъ раздѣляются цѣпью горъ, лежащею посрединѣ, на двѣ половины: на западную, богатую долинами, но пустынную, и восточную, береговую, болѣе плодоносную и населенную. Въ первой половинѣ живутъ племена Тамбуки, съ своими подраздѣленіями -- Кораунасами, Абазутасами, Мантатесами и проч. На второй, восточной, находятся Амакозы, Зоолухни Ухаубауасы.

Тамбуки живутъ въ пустынныхъ песчаныхъ степяхъ, предоставленные постояннымъ сухимъ и знойнымъ вѣтрамъ; они худощавы, но крѣпкаго сложенія; цвѣтъ кожи ихъ темный, мѣднокрасный. Амакозы выше ростомъ Тамбуковъ; плодоносныя долины и тѣнь лѣсовъ, въ которыхъ живутъ они, больше развили въ нихъ физическую силу. Цвѣтъ кожи ихъ темнѣе, близко подходитъ къ черному, но не настолько однако, чтобы нельзя было замѣтить румянца щекъ.

Вообще, Кафры, какъ въ физическомъ, такъ и въ нравственномъ отношеніи, стоятъ выше всѣхъ народовъ южной Африки; умомъ и многими качествами они много напоминаютъ краснокожихъ Сѣверной Америки. Про нихъ говоритъ, что они мудры въ совѣтѣ и храбры въ бою, остроумны и великодушны, благодарны за малѣйшее одолженіе и патріоты въ самомъ обширномъ значеніи слова. Ростъ ихъ достигаетъ обыкновенно 6, 7 футъ; малорослыхъ и тщедушныхъ между ними нѣтъ. Въ движеніяхъ и пріемахъ Кафра столько благородства и изящества, что одинъ англійскій путешественникъ назвалъ ихъ народомъ джентльменовъ. Кафры большіе дипломаты, и ихъ понятія о предметахъ, для нихъ совершенно новыхъ, иногда удивительно вѣрны. О Европѣ и ея государствахъ знаютъ они довольно вѣрно и много, а политическія извѣстія Европы, Богъ знаетъ какимъ путемъ, доходятъ до нихъ такъ же скоро, какъ и до колонистовъ; извѣстный фактъ, что Кафры знали о послѣдней французской революціи и низложеніи Лудовика Филиппа раньше, нежели колонисты. Одинъ разъ каптоунскій губернаторъ вздумалъ погрозить имъ, что черезъ три дня явится къ нимъ изъ Англіи военный пароходъ; "неправда, отвѣчалъ Кафръ, два раза перемѣнится луна, прежде нежели придетъ къ вамъ приказаніе отъ вашей королевы."

Изъ религіозныхъ обрядовъ у Кафровъ существуетъ только обрѣзаніе, неизвѣстно когда и какимъ образомъ установленное между ними. Они не татуируются; но во время войны красятъ себя красными и бѣлыми полосами и натираютъ тѣло какимъ-то краснымъ жирнымъ составомъ. Кромѣ ружей, замѣнившихъ ихъ прежній ассагай, родъ пращи, они еще ничего не приняли изъ европейскаго оружія. Сами они довольно хорошо выдѣлываютъ металлическія вещи, стрѣлы, концы копій, кольца и браслеты для женъ, ножи и пр., другія покупаютъ у странствующихъ европейскихъ торгашей. Хижины Кафровъ напоминаютъ своею постройкою ульи; снаружи смазаны глиною, съ узкою и высокою отъ земли дверью, изъ предосторожности отъ хищныхъ звѣрей. Пищу варятъ въ глиняныхъ обожженныхъ горшкахъ. Внутри хижина устилается тростниковыми рогожками, матами, что придаетъ ей чистый и веселый видъ. Безъ этихъ матъ Кафръ никогда не отлучается далеко отъ дому; но главное франтовство его составляетъ маленькая ложечка для нюхательнаго табаку, которою онъ черпаетъ табакъ изъ табатерки, большею частію деревянной, съ вырѣзанными на ней фигурами. Вся одежда ихъ состоитъ изъ кожаныхъ плащей и мокассинъ; плащи въ разныхъ мѣстахъ прошиты шелкомъ и бисеромъ. На женщинахъ бываютъ кожаные колпаки и другія украшенія, искусно вышитыя также шелкомъ и бисеромъ. На женахъ лежитъ вся тяжелая забота; онѣ работаютъ въ полѣ, строятъ хижины, готовятъ пищу; мужья воюютъ, охотятся, а дома выдѣлываютъ мелкія вещи изъ иглъ дикобраза и т. п., какъ напримѣръ коробочки, подносики, и такъ тонко и искусно, что невольно заставляютъ удивляться, какимъ образомъ рука, бросающая съ такою силою копье, можетъ выдѣлать такую искусную вещь.

Кафры питаются преимущественно молокомъ, которое хорошо сохраняется у нихъ въ землѣ, въ глиняныхъ сосудахъ, оплетенныхъ тростникомъ. Если имъ приходится бить собственный скотъ, то они немного ѣдятъ мяса, но за то пожираетъ его съ нечеловѣческимъ аппетитомъ, когда нападаютъ на чужое. Они дѣлаютъ еще родъ похлебки изъ маиса и молока; изъ дикихъ плодовъ ѣдятъ Mystroxylon, киви, и Sideroxylon.

Англійское правительство посылаетъ предводителямъ ихъ подарки, большею частію разныя дорогія матеріи и платья; Кафры берутъ ихъ, но никогда не носятъ; Кафритянки со смѣхомъ бросаютъ богатыя шелковыя платья, обшитыя брюссельскими кружевами, предпочитая имъ свои кожи.

Рогатый скотъ составляетъ все богатство Кафра; разницу состояній нельзя замѣтить ни въ одеждѣ, ни въ образѣ жизни Кафровъ; богатые только имѣютъ больше скота. За воловъ покупаетъ себѣ Кафръ жену, волами уплачиваетъ свой долгъ и денежное взысканіе. Чтобы достать скота, вспыхиваетъ война, и миръ заключается за стадо быковъ. Во время войны Кафръ угоняетъ только скотъ, все остальное жжетъ, уничтожаетъ или оставляетъ безъ всякаго вниманія. Пророки ихъ знали, что дѣлали, убѣждая ихъ перерѣзать скотъ!

Вся нація Кафровъ дѣлится на множество колѣнъ, управляемыхъ каждое своимъ главой, который въ свою очередь признаетъ власть большихъ предводителей, не зависящихъ другъ отъ друга. Часто одно колѣно ведетъ войну съ другимъ, между тѣмъ какъ остальныя остаются спокойными зрителями. Глава Тамбуковъ -- Крели. Часть Амакозовъ, называемая, Х'Лламби признаетъ предводителемъ Умхалу, а сильное поколѣніе Гаика -- Сандили, управляющаго за свою мать, Сута. Высшая власть находится въ рукахъ верховнаго совѣта амапахати. Власть предводителей наслѣдственна и переходитъ къ великому сыну, то-есть рожденному отъ послѣдней жены, которую предводитель беретъ уже въ преклонныхъ лѣтахъ; поэтому почти всегда власть находится подъ вліяніемъ верховнаго совѣта.

Войну съ колонистами вели постоянно племена Х'Лламби и Гаика; особенно послѣдніе играли въ ней важную роль и первенствовали между своими, многіе изъ ихъ героевъ составили себѣ громкую славу; между первыми стали извѣстны Пато, Кобузъ Конго, Сивани и особенно у Гаиковъ -- Макомо съ своими двумя сыновьями Кона и Намба, Штохъ, Тла-тла Цапа и Сандили, кафрскій Шамиль, предводительствовавшій во время соединеннаго религіознаго кафрскаго возстанія.

Сандили былъ высокаго роста, съ прекраснымъ мужественнымъ лицомъ и съ выраженіемъ достоинства предводителя. Рѣчь его была тиха и размѣрна, никогда не шумлива и рѣдко горяча; онъ не носилъ на себѣ никакихъ знаковъ власти; только тигровая шкура, висѣвшая на его плечахъ, отличалась богатствомъ. Военный талантъ его признаютъ сами Англичане; онъ постоянно разнообразилъ свои маневры, сбивая съ толку европейскую тактику; то стремительно нападалъ сильною сомкнутою колонною, то раздѣлялъ ее на малочисленные отряды, направлялъ ихъ на разныя точки и потомъ, въ быстромъ отступленіи, снова соединялъ ихъ, то наконецъ разсыпалъ войско въ застрѣльщики, смотря по мѣстности, и вдругъ, собравшись быстро въ массу, ударялъ опять сомкнутымъ фронтомъ. Преслѣдуя Кафровъ, колонисты и англійскія войска истомлялись трудными переходами, въ продолженіи которыхъ, иногда по нѣскольку дней, не видѣли непріятеля; между тѣмъ Кафры, выждавъ удобную минуту, быстро и неожиданно нападали; скрывались также быстро и снова появлялись въ такомъ мѣстѣ, гдѣ ихъ всего меньше могли ожидать, лучше нельзя было дѣйствовать въ ихъ положеніи. Театромъ сихъ кровавыхъ драмъ были роскошныя долины Альбани, самой богатой провинціи колоній, гдѣ все говоритъ о благосостоянія и довольствѣ: веселыя деревни и мызы окружены садами, на роскошныхъ лугахъ пасутся безчисленныя стада; все здѣсь цвѣтетъ и радуетъ взоръ, до перваго вторженія кафрской орды, превращающей все въ пустыню, пепелища и развалины {Послѣ войны 1834 года семь тысячъ человѣкъ были совершенно разорены, разрушено и сожжено было 455 фермъ, похищено 111.418 быковъ и 156.878 овецъ!}. Разорившійся фермеръ оставляетъ сожженное жилище нищимъ, основывается на новомъ мѣстѣ и быстро и легко поправляется, благодаря здѣшней благодатной природѣ, до новаго разоренія и новаго горя. Извѣстіе о нападеніи Кафровъ, какъ электрическая искра, проносится въ пропорціи; на горахъ вспыхиваютъ сигнальные огни, весь край поднимается на ноги, и начинаются схватки, деревни пылаютъ, и льется кровь. Кажется, такое невѣрное и безпокойное положеніе должно бы было у всякаго отнять желаніе жить здѣсь; но, напротивъ, наплывъ англійскихъ переселенцевъ такъ великъ, что народонаселеніе провинціи съ каждымъ годомъ становится тѣснѣе.

Среди Альбани тысячью изгибами протекаетъ Рыбная Рѣка, въ берегахъ, густо поросшихъ мимозою (Mimosa horrida), которая растетъ такъ плотно и часто, что въ ней прорубаютъ просѣки для прогона стадъ на пастбища и водопой. При вторженіи въ колонію, Кафры скрываются въ этихъ непроходимыхъ кустахъ, и нѣтъ никакихъ средствъ выжить ихъ оттуда; пробовали жечь кусты, но сочная мимоза не поддается огню, и такимъ образомъ эти кусты и рощи, краса страны, составляютъ гибель и разореніе для колонистовъ. Прорубать въ нихъ поляны и широкія просѣки, какъ у насъ дѣлаютъ въ Чечнѣ, колонисты не имѣютъ средствъ и достаточной силы. При первой тревогѣ, колонистъ бросаетъ хозяйство и берется за оружіе; домъ его превращается въ укрѣпленіе; онъ собираетъ къ себѣ сосѣдей, которымъ собственныхъ средствъ не достаетъ для защиты, заколачиваетъ окна и двери и отстрѣливается, сколько можетъ. Натурально, что это положеніе образовало изъ колониста храбраго и находчиваго солдата; Кафръ одного колониста боится больше нежели трехъ красномундирниковъ, какъ называетъ онъ солдатъ.

Извѣстный Маконо теперь старъ, дряхлъ и хилъ; онъ одѣтъ бѣдно, если костюмъ его можно назвать одеждою; живетъ гди можетъ, на счетъ другихъ, потому что самъ совершенно нищъ. Онъ принимаетъ подаяніе, но однако никто не видалъ его просящимъ милостыню, онъ принимаетъ какъ бы должное ему, какъ дань. Въ лицѣ его видно выраженіе независимости, и въ глазахъ умъ, во всемъ лицѣ -- смѣлость и рѣшительность. Прежде, до войны онъ жилъ большею частію въ портѣ Бофортъ, шляясь по кабакамъ и харчевнямъ, тотъ самый Макомо, который владѣлъ плодоносными странами между рѣками Кая и Кидкама и имѣлъ большое вліяніе на свой народъ. Его стали упрекать въ бродяжничествѣ и пьянствѣ; но какъ были удивлены Европейцы, когда узнали, что Макомо сталъ, вмѣстѣ съ Сандили, во главѣ Кафровъ! Макомо разыгрывалъ роль бродяги, служа своимъ соотечественникамъ агентомъ, съ необыкновеннымъ искусствомъ, послѣдовательностію и добросовѣстностію. Послѣ кафрской войны 1835 года, бывшій бродяга явился въ совѣтъ предводителей со свитою въ 600 конныхъ и 4.000 пѣшихъ воиновъ.

Земли, лежащія по южному берегу Рыбной Рѣки, были населены до 1776 года Гонака-Готтентотами, предводитель которыхъ, Руйтеръ, продалъ эти земли Кафрамъ, а самъ, съ своимъ народомъ, отступилъ къ Бушменской Рѣкѣ. Колоніальное правительство, подъ предлогомъ возстановленія правъ Готтентотовъ на эти земли, вытѣснило оттуда Кафровъ (въ 1841 и 42 годахъ); но не отдало Готтентотамъ ни одной десятины... Съ этихъ поръ начинается постоянная война Кафровъ съ колонистами. Нельзя не пожелать, чтобы восторжествовала правая сторона, хотя къ стыду Европейцевъ, она принадлежитъ дикарямъ.

Многоженство дозволяется у Кафровъ, но жены стоятъ дорого, и потому у рѣдкаго предводителя есть небольшой гаремъ. Замѣчательно, что молодые люди обоихъ половъ собираются одинъ разъ въ годъ въ одно мѣсто, и тамъ празднуется, всѣми вмѣстѣ, общая сватьба (Kunlso). Говорятъ, будто этотъ развратъ есть слѣдствіе заботы о размноженіи народонаселенія; но это вовсе не можетъ содѣйствовать умноженію народонаселенія, скорѣе напротивъ; вѣроятно обычай этотъ происходитъ изъ дикихъ, первобытныхъ понятій народа; послѣ этого, конечно, кафрскія женщины, выйдя замужъ, не могутъ похвалиться нравственностію, тѣмъ болѣе, что мущины смотрятъ на это совершенно равнодушно. Кафритянки довольно красивы и изъ красоты умѣютъ извлекать выгоды. Хорошенькія изъ нихъ приходятъ въ непріятельскій лагерь съ разными бездѣлушками, какъ будто для продажи, жалуются на нужду и голодъ, хотя ихъ красиво-округленныя таліи говорятъ противное, и умѣютъ вынудить участіе и состраданіе... Высмотрѣвъ и узнавъ, что нужно, онѣ возвращаются домой, къ предводителямъ, съ требуемыми свѣдѣніями. Кафры никогда не посылаютъ шпіонами мущинъ.

Томасъ Орингль (Wrongs of Amakosa) приводитъ любопытную рѣчь кафрскаго уполномоченнаго, послѣ безпрерывныхъ стычекъ посланнаго (въ 1848 г.) къ англійскому главнокомандующему. Рѣчь эта полна силы и оригинальной, кафрской поэзіи.

"Англійскій вождь! Эта война -- несправедливая война; вы хотите покорить народъ, который сами же заставили взяться за оружіе. Когда наши отцы и бѣлые встрѣтились въ первый разъ въ Цуурвельдѣ (Альбани), они стали жить въ мирѣ, ихъ стада паслись вмѣстѣ по холмамъ и долинамъ; а хозяева ихъ курили изъ одной трубки; они были какъ братья. Колонисты стали жадны, и когда имъ нельзя было вымѣнять всего нашего скота на свои старыя пуговицы и бисеръ, они захотѣли отнять нашъ скотъ силою. Наши отцы были мущины; они любили свой скотъ, ихъ жены и дѣти питались его молокомъ; они стали оборонять собственность, и началась война. Отцы наши вытѣснили буровъ изъ Цуурвельда и поселились тамъ; потому что они честно завоевали эту землю; тамъ мы были обрѣзаны, тамъ мы брали себѣ женъ, тамъ родились наши дѣти. Буры ненавидѣли насъ, но покорить не могли. Но вы (Англичане) пришли сюда и подружились съ нашими врагами. Вы назвали коварнаго Каику братомъ и захотѣли завладѣть Цуурвельдомъ; вы налетѣли на насъ какъ саранча. Мы уступили; больше вамъ нечего было дѣлать. Вы сказали намъ: отступите за Рыбную Рѣку, вотъ все, что мы хотимъ; мы послушались и отступили на землю отцовъ. Мы жили съ вами мирно. Можетъ-быть нѣкоторые негодяи наши грабили у васъ, но весь народъ нашъ былъ смиренъ, и предводители были смирны. А Каика, другъ вашъ, воровалъ, и предводители его воровали, и весь народъ воровалъ. Вы давали имъ мѣдь, давали бисеръ, давали лошадей; на нихъ они ѣздили, чтобъ еще удобнѣе было воровать. А къ намъ вы присылали только войска. Мы поссорились съ Лахой за траву. Это вамъ не понравилось; вы послали къ намъ войска, вы отняли у насъ послѣднюю корову; вы оставили намъ только нѣсколько телятъ. Мы и дѣти наши умирали отъ нужны и голода.

"Половину добычи отдали вы Лахѣ; другую взяли себѣ. Безъ молока умирали у насъ жены и дѣти; мы видѣли, что наконецъ и сами помремъ, и бросились за угнаннымъ скотомъ на колонію. Мы грабили и дрались за свою жизнь. Мы застали васъ врасплохъ; уничтожили вашихъ солдатъ; мы чувствовали тогда, что были сильны! Мы напали на вашу главную квартиру, и еслибъ успѣли взять верхъ, то правое дѣло восторжествовало бы, потому что вы начали войну. Но случилось не такъ, и вы теперь здѣсь.

"Мы хотимъ мира, хотимъ отдохнуть въ своихъ хижинахъ, намъ надобно молока для дѣтей, мы хотимъ охотиться и желаемъ, чтобы нашихъ женъ оставили въ покоѣ. Но ваши войска заняли наши степи, скрываются и въ чащѣ лѣсовъ, и тамъ, не различая мущины отъ женщины, убиваютъ всѣхъ одинаково!

"Вы приказываете намъ признать права Каики. Его лицо красиво для васъ; а сердце его черно. Оставьте его, помиритесь съ нами; пускай его воюетъ одинъ, мы не попросимъ у васъ помощи. Освободите Манканну, и другіе придутъ сами заключить съ вами миръ и не нарушатъ его. Но вы хотите войны, вы твердо желаете уничтожить всѣхъ насъ, до послѣдняго.

"Каика же {Капское правительство, вмѣшавшись въ ссору Каики съ сосѣдними племенами, послало сильное войско за Рыбную Рѣку и угнало до 33.000 головъ скота. Приведенные въ отчаяніе и вынужденные нуждою и голодомъ, враги Каики соединились, и побуждаемые своимъ проповѣдникомъ Манканною, ворвались въ числѣ десяти тысячъ въ колонію и захватили Грамстоунъ (Grahamstown ), гдѣ была главная квартира англійской арміи. Скоро однако они должны были отступить; ихъ преслѣдовали, жгли ихъ крали (деревни), запасы, и убивали всѣхъ, и мущинъ и женщинъ... Доведенные до крайности, Кафры отправили къ Англичанамъ пословъ съ приведеннымъ предложеніемъ. Уэаканна былъ взятъ въ плѣнъ и приведенъ въ Капштадтъ, откуда его отправили на островъ Роббенъ (Robben), находящійся въ Столовой бухтѣ. Онъ бѣжалъ оттуда и второпяхъ утонулъ. Кречмаръ подробно описываетъ всѣ эти событія; сочиненіе его есть плодъ самаго внимательнаго и добросовѣстнаго изученія страны. Онъ докторъ медицины и около десяти лѣтъ прожилъ въ капскихъ колоніяхъ.} никогда не будетъ властвовать надъ тѣми, которые считаютъ его за женщину."

До обѣда мы пошли опять гулять по городу; заходили въ магазины, которые здѣсь довольно хороши и смотрятъ настоящими англійскими магазинами: они не блестятъ выставленными товарами, почти все спрятано и закупорено, но за то все есть и все хорошее. Опять попали въ ту дубовую аллею, которая отдѣляетъ ботаническій садъ отъ губернаторскаго дома. Домъ этотъ тоже обнесенъ садомъ, гдѣ разгуливаетъ страусъ, мелькаютъ по кустамъ антилопы и другія дикія козы и еще какіе-то журавли; все это только остатки бывшаго здѣсь хорошаго звѣринца.

Губернаторъ, г. Грей всѣми очень любимъ; прежде онъ былъ губернаторомъ въ Новой Зеландіи, гдѣ заводилъ колоніи. Желая нравственно дѣйствовать на туземцевъ и внушить имъ охоту къ образованію, онъ перевелъ на ново-зеландскій языкъ, чью-то исторію Петра Великаго; и, замѣчательная вещь, примѣръ Петра необыкновенно сильно подѣйствовалъ на многихъ предводителей! Они съ жаромъ стали учиться сами и учить своихъ подчиненныхъ...

Теперь здѣшніе губернаторы уже не имѣютъ той власти, какою пользовались прежде, когда какой-нибудь секретарь самовластно распоряжался въ краю и наживалъ огромныя деньги. Капскимъ колоніямъ дана полная самостоятельность; уже четыре года, какъ у нихъ есть свой парламентъ, ограничивающій дѣйствія губернатора {Нѣсколько лѣтъ тому назадъ прокладывали дорогу въ Уорстеръ; она неминуемо должна была идти черезъ мѣстечко Шарль, весьма значительное. Секретарь главнаго управленія, tout comme chez nous, просилъ съ жителей Шарля четыре тысячи фунт. стерл.; они не дали,-- и дорога пошла стороною. Къ счастію, теперь въ колоніи основанъ парламентъ, распоряженія котораго устраняютъ подобныя злоупотребленія административныхъ лицъ. Колонія начинаетъ благоденствовать; управленіе приняло законный характеръ, хотя всѣ другія условія остались одни и тѣ же.} и собирающійся въ присутствіи королевскаго прокурора. За нѣсколько дней до нашего пріѣзда было открытіе парламента на нынѣшній годъ и въ первомъ засѣданіи предложено было три билля: 1) объ открытіи въ Каптоунѣ университета; 2) объ устройствѣ каменнаго брекватера въ Столовой бухтѣ и 3) о проведеніи желѣзной дороги до Ворстера и дальше. Правительство, пользующееся только четыре года своею самостоятельностію, энергически берется за дѣло; но, къ сожалѣнію, финансовыя средства его еще не соотвѣтствуютъ потребностямъ страны; до сихъ поръ расходы на колонію превышаютъ даваемые ею доходы.

Развивающееся въ восточныхъ провинціяхъ овцеводство и высокое качество шерсти даютъ многимъ здѣшнимъ начальникамъ надежду на значительное увеличеніе доходовъ колоніи

Вывезено шерсти въ 1833 году 111.077 фунт.

-- -- -- 1843 -- 1.754.737 --

-- -- -- 1853 -- 5.912.927 --

Усиленіе вывоза значительно; но какова бы ни была шерсть,она не индиго и не сахарный тростникъ, такъ щедро вознаграждающій въ другихъ колоніяхъ труды хозяевъ.

Другой важный предметъ вывоза колоніи -- вино, не констанское, котораго вывозится очень мало, но смѣсь винограднаго сока и водки, извѣстная подъ названіемъ, которая, замѣтимъ для нашихъ любителей, подъ именемъ мадеры, портвейна и проч. везется въ Англію, а оттуда, перейдя вторично черезъ лабораторію виноторговцевъ, развозится по всей Европѣ уже настоящею мадерою и настоящимъ портвейномъ...

Въ 1839 году англійское правительство освободило въ колоніи рабовъ. Слѣдствіемъ этого было то, что буры ушли на востокъ, основали тамъ Портъ-Наталь, и поселились до Делагоа-бе и земли Зоолуховъ. Колонизація эта, конечно, не обошлась безъ кровопролитій; еще и до сихъ поръ колонисты подвержены частымъ нападеніямъ воинственныхъ дикарей-сосѣдей. Внутри новозанятой земли есть деревня, носящая грустное вазваніе "плача" (Weenen): здѣсь перерѣзано было 500 челов. буровъ царькомъ Зоолуховъ, Дингааномъ. Земли, окружающія Портъ-Наталь, необыкновенно плодородны; безчисленные источники горъ Каталамбы соединяются въ рѣки, орошающія долвы, и вливаются въ море; на пространствѣ двухъ градусовъ, впадаетъ въ море 422 рѣки! Грунтъ земли черноземъ, на которокъ кукуруза достигаетъ такой высоты, что человѣкъ, ставъ на лошадь, не достаетъ ея верхушки. Koфe, чай, бананы и многія тропическія произведенія растутъ здѣсь въ изобиліи; жатва хлѣба бываетъ два раза въ годъ, деревья покрыты вѣчною зеленью, все круглый годъ цвѣтетъ и несетъ плодъ. Хлопчатая бумага составляетъ также одно изъ важныхъ естественныхъ проведеній колоніи; въ сѣверной ея части находятся богатыя копи каменнаго угля. Въ рѣкахъ водятся аллигаторы, змѣи шишъ и вьются по кустарникамъ, и міазмы заразительныхъ лихорадокъ гнѣздятся въ болотистыхъ дельтахъ рѣкъ. Въ лѣсахъ есть тигры и львы, но число ихъ замѣтно уменьшается, по мѣрѣ распространенія народонаселенія.

Портъ-Наталь хотя принадлежитъ Англичанамъ, но они не вѣшаются въ дѣла здѣшнихъ буровъ, уважая ихъ самостоятельность. Новое капское правительство старалось нѣкоторыми окольными путями поддержать благосостояніе колоніи; навезены были многіе "цвѣтные" работники, руки стали дешевы въ Капѣ; но несмотря на это, колонисты недовольны. Не измѣняя своей голландской натурѣ, они флегматически перетерпѣли переходное состояніе и отмалчивались точно такъ же, какъ прежде отстаивали свои земли отъ нападеній дикихъ сосѣдей и дикихъ звѣрей. Какъ бы то ни было, но хозяйственная машина мало-по-малу пошла, и теперь колонія уже требуетъ университета и желѣзныхъ дорогъ, доказывая здоровое состояніе своего политическаго организма. Устройство брекватера сдѣлаетъ капштадтскій рейдъ однимъ изъ самыхъ удобныхъ.

Къ 6-ти часамъ мы возвратились въ гостиницу и, приведя вт порядокъ свой туалетъ, сошли, по звонку, въ общую залу. Сребро и хрусталь на столѣ искрились и блистали при свѣтѣ газовыхъ лампъ. Блюдъ было вдвое больше, чѣмъ за завтракомъ, и всѣ они покрыты были жестяными колпаками. Всякій распоряжается темъ блюдомъ, противъ котораго сидитъ, но не прежде какъ всѣ поѣдятъ супъ и рыбу... Кромѣ этого общаго строгаго чина, соблюдается еще множество мелочей; такъ напримѣръ,бѣда, если вы станете рѣзать рыбу ножомъ, если что-нибудь на концѣ ножа поднесете ко рту. если высморкаетесь за столомъ и пр. Человѣкъ, совершившій одно изъ подобныхъ преступленій, навсегда лишается званія джентльмена. Подъ конецъ стола подаются пломпуддинги и кексы, за ними сыръ, огурцы, редиска, петрушка. Наконецъ со стола снимается все, даже скатерть, и на столѣ является дессертъ: плоды, орѣхи, сладкое вино и кофе. Л. О. былъ въ своей тарелкѣ...

Вечеръ провели на балѣ, родъ маленькаго Valentino. Малайцы играли на двухъ скрипкахъ и флейтѣ; ими дирижировалъ страшный толстякъ; онъ же и собиралъ деньги за входъ. Нѣсколько свѣчъ, вправленныхъ въ несовсѣмъ красивыя люстры, освѣщали небольшую залу; по сосѣдству, чрезъ отворенныя двери, виденъ былъ курятникъ, и иногда крикъ пѣтуха гармонически смѣшивался съ звуками польки.

На другой день я долго ходилъ по окрестностямъ города. Прекрасныя кедровыя рощи окружаютъ Капштадтъ; зелень ихъ такъ густа, что если посмотришь на деревья нѣсколько сверху, то они кажутся оплошнымъ зеленымъ мохнатымъ ковромъ; рѣдко встрѣтишь тѣнь, которая бы отдѣляла одну группу отъ другой. Попалъ и на купеческую пристань, на которой устроены рельсы; по нимъ подвозятъ огромныя фуры для складки товаровъ. Погода была хорошая, тихая; облака бродили по Столовой горѣ, неподвижною массою; какъ зеркало, стояло море на рейдѣ, гдѣ около 40 судовъ, различной величины, чернѣли своими снастями и корпусами, отражаясь въ спокойной глади водъ. Нѣкоторыя суда отдавали паруса для просушки, на другихъ дымились трубы; флаги всѣхъ націй пестрѣли, сонно повиснувъ на флагштокахъ. По обѣимъ сторонамъ деревянной пристани, столпившись въ кучи, краснѣли шлюпки съ своими пестрыми гребцами, предлагавшими свои услуги. На нѣкоторыхъ лодкахъ были мачты, и неубранные паруса красиво драпировались на длинныхъ реяхъ. На иныя шлюпки укладывали свѣжее мясо, на другія зелень, корзины съ виноградомъ и плодами; собаки шныряли у ногъ. Говоръ разноязычной толпы, крикъ, стукъ, плескъ веселъ, все сливалось въ общій гармоническій гулъ, заставившій меня долго простоять на мѣстѣ.

Здѣсь, также какъ на Мадерѣ, сигналами извѣщаютъ объ опасности стоящія на рейдѣ суда, предлагая сняться съ якоря. Многія примѣты даютъ знать на Мысѣ о неблагопріятной погодѣ; такъ напримѣръ, если на столѣ накрыта скатерть, левъ надѣнетъ чепецъ и т. п., то будетъ свѣжо, то-есть если Столовая или Львиная гора покроются туманомъ.

Переходя изъ улицы въ улицу, съ пристани на рынокъ, попали мы, съ Ч. на дворъ пакгауза, гдѣ толпа Индусовъ хлопотала около большихъ вѣсовъ, вѣшая огромные тюки и складывая ихъ потомъ въ цѣлыя горы. Почти всѣ Индійцы были голые; небольшіе бѣлые передники, красныя фески да ожерелье, составляли весь костюмъ ихъ. На нѣкоторыхъ были бѣлые плащи, набросанные съ такимъ вкусомъ и умѣньемъ, что можно было засмотрѣться на складки этой живописной одежды, облегающей коричневое тѣло. Толпою распоряжался небольшой худенькій человѣкъ, кровный Индусъ, въ чалмѣ изъ тонкой бѣлой шали и въ бѣлой рубашкѣ, или туникѣ, красиво драпировавшейся на его граціозномъ, породистомъ станѣ. Собою онъ былъ тоже очень хорошъ; взглядъ орла, тонкій, прямой носъ съ прекрасно-очерченными ноздрями, ротъ почти женскій; небольшіе усы темнѣли даже на темномъ фонѣ кожи; маленькія сухія руки, съ тонкими длинными пальцами, могли бы возбудить зависть самого лорда Байрона, который красоту рукъ своихъ ставилъ, кажется, выше своей поэтической славы, и котораго аристократическое происхожденіе Али-паша призналъ по рукамъ и ушамъ. Красавецъ Индусъ встрѣтилъ насъ съ подобострастнымъ поклономъ, приложивъ руку ко лбу и низко поклонившись. Я попросилъ его постоять смирно, чтобы набросать съ него этюдъ; послѣ обѣщанія на водку, онъ согласился; всѣ другіе бросили работу и съ любопытствомъ окружили насъ, образуя самую оригинальную и живописную группу. Можно было засмотрѣться на ихъ живыя и умныя лица, ихъ свободныя движенія и граціозныя позы; наши "фигурные" художники пришли бы въ восторгъ отъ этой картины!... Но господинъ, который нанялъ Индійцевъ на работы, вовсе не раздѣлялъ нашего восторга; сначала онъ, ворча какъ бульдогъ, ходилъ кругомъ насъ, но наконецъ безъ церемоніи разогналъ живую картину.

Вечеромъ мы были въ концертѣ, довольно оригинальномъ. Турокъ, а можетъ-быть и не Турокъ, но только человѣкъ съ длиннымъ турецкимъ названіемъ Алибенъ-Суаалиса и пр., игралъ на персидскомъ инструментѣ, странно было видѣть вышедшую на подмостки фигуру, въ классическомъ восточномъ нарядъ, раскланивающуюся униженно предъ "почтеннѣйшею" европейскою публикою; Турокъ вѣроятно не зналъ, что кланяться такъ -- прилично только во фракѣ... Хотя бы талантомъ или искусствомъ искупилъ онъ униженіе своего романическаго костюма; но нѣтъ, онъ игралъ довольно посредственно, и даже въ афишѣ объявлено было, имъ самимъ, что въ нѣкоторыхъ мѣстахъ онъ игралъ съ большимъ, а въ другихъ "съ порядочнымъ" успѣхомъ. Только эта откровенность изобличала въ немъ настоящаго Турка.

На слѣдующій день собрались мы идти на Столовую Гору. Утро было прекрасное, на небѣ ни одного облачка, воздухъ дышалъ свѣжестію. Въ половинѣ девятаго вышли мы, вчетверомъ, изъ гостиницы, въ сопровожденіи голоногаго Малайца, навьюченнаго большою корзиною, съ съѣстными припасами. Мы собрались на день, а взяли, какъ говорится, хлѣба на недѣлю, вовсе не такъ какъ поступаютъ европейскіе туристы; наши сборы напомнили намъ очень живо выѣздъ русскихъ помѣщиковъ къ роднымъ или сосѣдямъ, верстъ за пятьдесятъ. На дорогѣ есть постоялый дворъ или хуторъ, куда надобно заѣхать кормить лошадей; надо и закусить, а на хуторѣ кромѣ кислаго квасу, да чернаго хлѣба, конечно, ничего нѣтъ; и вотъ съ утра подвезенъ къ крыльцу длинный тарантасъ, начинается бѣготня, укладываютъ пирожки, индѣйку, хлѣбъ, печеныя яйца, соль въ бумажкѣ и проч., и проч. и все это очень пригодится въ дорогѣ... Блаженной памяти Араго пошелъ на Столовую Гору съ однимъ яблокомъ въ карманѣ, и вѣрно не дошелъ бы до ея вершины, еслибы не встрѣтилъ на дорогѣ племянника Кювье, который запасся однимъ сухаремъ. "Но ихъ примѣръ былъ намъ наукою": согнулась спина Малайца подъ тяжестію ростбифа и другихъ принадлежностей холоднаго завтрака на четыре персоны, уложеннаго систематически въ большой корзинѣ хозяиномъ гостиницы, вѣроятно хорошо знакомымъ съ русскими обычаями...

Подкрѣпляемые свѣжестію утра, шли мы бодро и скоро оставили за собою городъ, войдя въ тѣнь длинной аллеи: съ обѣихъ сторонъ ея были кедровыя рощи, изъ-за густой зелени которыхъ проглядывали высокія трубы бѣлыхъ голландскихъ домиковъ или крылья вѣтряныхъ мельницъ, окрашенныя въ красную краску. Скоро лѣсъ началъ рѣдѣть; съ одной стороны потянулась бѣлая низенькая стѣнка, скрываемая мѣстами кустарникомъ; за нею виднѣлись деревья и домики; потомъ опять пошелъ лѣсъ и наконецъ зеленая равнина, поднимающаяся до самой Львиной Горы. Съ другой стороны аллеи журчалъ ручей, растекаясь нѣсколькими протоками, омывавшими то груду камней, то густой кустарникъ, то зеленый лужокъ; дальше красовались рощи, возвышаясь одна надъ другою; за ними, еще выше, сѣрые каменные уступы горы, окаймленные зеленью, потомъ голыя массы камня, образующія трехглавую гору, извѣстную подъ именемъ "Чортова пика", Devils pik. Тропинка вилась по ручью, часто переходя черезъ него по набросаннымъ камнямъ. На каждомъ шагу попадались намъ прачки, чернолицыя Кафритянки и Малайки, въ изорванныхъ платьяхъ, отличавшихся, несмотря на лохмотья, яркостію и смѣсью цвѣтовъ. Стукъ вальковъ, плескъ полоскаемаго въ мыльной водѣ бѣлья, звукъ рѣзкаго языка болтливыхъ дикарокъ, удивленные взгляды ихъ черныхъ глазъ, при видѣ путешественниковъ, и сверкающія бѣлыми зубами улыбки,-- все это встрѣчало насъ у каждаго куста и каждаго утеса, отразившагося въ мыльной водѣ. Кустарникъ сталъ опять гуще и разросся шире, деревья толпились группами, образуя красивыя рощи, убиравшія холмы, которые взбирались другъ на друга. Прачки и вальки и простыни ихъ изчезли; тропинка вышла изъ рощи и повела насъ то по гранитному взлобку, дотого гладкому, что скользила нога, уже начинавшая трястись отъ усталости; то шла мимо водопада, который съ шумомъ и гуломъ, широкою струею, низвергался на камни, прибавляя силы оставленному нами ручью; то опять входила въ густой кустарникъ, котораго сплетенныя вѣтви надобно было безпрестанно раздвигать руками. А между тѣмъ и руки и ноги устали; солнце сильно пекло, дыханіе становилось тяжело, во рту сохло, а виноградъ мы съѣли еще при началѣ дороги. Наконецъ рѣшили отдохнуть, въ тѣни развѣсистыхъ деревъ, на скамейкѣ, въ сосѣдствѣ рощи "серебрянаго" дерева.

Нѣсколько глотковъ хереса подкрѣпили насъ, и когда дыханіе стало ровнѣе, мы пустились дальше. Дорога становилась труднѣе,-- если только эту, едва замѣтную тропинку можно назвать дорогою; она взбиралась все круче и круче; ноги то вязли въ пескѣ, то ударялись объ острые камни. Кустарникъ рѣдѣлъ, наконецъ совсѣмъ пропалъ, и солнце безнаказанно палило наши головы. По русской привычкѣ мы стали снимать тяготившее насъ платье: сначала галстухъ, потомъ пальто, жилетъ, наконецъ и шляпу, замѣняя ее платкомъ, намоченнымъ въ водѣ. Одинъ А. К. не рѣшился разстаться съ своею шляпой и былъ очень живописенъ въ ней, съ pince-nez на носу и почти въ одномъ бѣльѣ. Мы забыли мудрое правило: во время всякаго дѣла, требующаго физическихъ усилій, не уступать себѣ ни въ одной мелочи; малѣйшая уступка своей слабости влечетъ за собою другую и удивительно балуетъ человѣка. Отдыхи наши становились чаще: второй продолжительный привалъ былъ на половинѣ дороги, подъ тѣнью огромнаго камня, близь пещеры, неизвѣстно кѣмъ сдѣланной, природою или людьми. По стѣнамъ пещеры и на разбросанныхъ вблизи камняхъ, нацарапаны и написаны были имена нашихъ предшественниковъ. Несмотря на усталость, А. К. пошелъ въ пещеру и сталъ царапать ножомъ свою фамилію: кажется, это единственная вещь, сдѣланная имъ для своего безсмертія... Невдалекѣ сбѣгалъ съ камня ключъ; мы припали къ нему, пили, мылись и полоскались съ наслажденіемъ, и только тутъ совершенно понялъ я чувство отрады, которое испытываетъ Арабъ знойной пустыни, пріѣхавъ къ оазису, гдѣ растетъ десятокъ пальмъ и въ зелени прячется родникъ. Въ пещерѣ, вмѣстѣ съ именемъ А. К., оставили мы свой завтракъ и лишнее платье, и пошли дальше. Отсюда начинался самый крутой подъемъ; кустарника уже не было,-- одни голые камни, то въ грудахъ, то поодиначкѣ; между ними вилась тропинка и взбиралась на голые уступы. Малаецъ, какъ кошка, цѣплялся за острые камни голыми ногами и, свободный отъ тяжести корзины, шелъ бодро и легко впереди насъ, оглядываясь часто назадъ и подсмѣиваясь надъ нами. К. мало отставалъ отъ него; но я и А. К. садились черезъ каждые десять шаговъ, не внимая увѣщаніямъ. А. С. совершенно изнемогъ; надъ каждымъ почти камнемъ склонялся онъ, какъ плачущая старуха надъ гробницею своего дѣтища; сравненіе это невольно пришло всѣмъ въ голову при взглядѣ на платокъ, повязанный на головѣ А. С., какъ повязываютъ его наши старушки; но онъ не смѣялся съ нами, усталость дѣйствовала на него, какъ на иныхъ дѣйствуетъ вино,-- онъ былъ сердитъ и угрюмъ и не отвѣчалъ на наши насмѣшки. Мы, остальные, не пали духомъ,-- задыхались, валились на камни, но продолжали смѣяться другъ надъ другимъ; духъ нашъ былъ бодръ, но плоть немощна. Сколько проектовъ развивалъ передъ нами А. К., развалившись на колючей травѣ, прикрывавшей мѣстами острые камни: то предполагалъ устроить желѣзную дорогу на вершину Столовой Горы, то сдѣлать подъемъ на блокахъ, тоже посредствомъ паровъ, то завести муловъ и пр. Но надобно было вставать; сгоряча проходили мы скоро шаговъ двадцать и садились опять! Малаецъ нашъ сталъ наконецъ пускаться на хитрости, онъ указывалъ вверхъ на какой-нибудь утесъ, говоря, что тамъ вода, или что оттуда пойдетъ положе, и это придавало намъ, на время, нѣсколько силы...

Тропинка вошла въ ущелье, которое постепенно суживалось; съ обѣихъ сторонъ тѣснили насъ поднимавшіяся отвѣсно сѣрыя, мрачныя громады, изрѣзанныя черными трещинами, изъ которыхъ пробивался зеленый кустарникъ, украшая и смягчая рѣзкія ихъ очертанія. Часто изъ трещинъ выбѣгала красивая ящерица и, блеснувъ своимъ изумруднымъ хвостомъ, быстро изчезала въ другой трещинѣ. По крайней мѣрѣ мы шли теперь въ тѣни, въ этомъ дикомъ ущельи; громкое, раскатистое эхо вторило каждому шагу, каждому звуку голоса и оторвавшемуся камню.

Вершина Чортова Пика скрылась въ туманѣ; облако всползло и на Столовую Гору; тѣнь сгущалась, становилось холодно; Малаецъ съ безпокойствомъ указывалъ на это облако, совѣтуя торопиться. Но какое средство торопиться, когда едва двигаешь ноги! Притомъ мы дотого устали и ослабѣли, что намъ было рѣшительно все равно, "быть или не быть"; это психологическій фактъ, которому повѣрятъ только бывавшіе въ подобномъ положеніи. А между тѣмъ, все шли дальше. Ущелье суживалось, надобно было взбираться по голымъ камнямъ на уступы, которые къ вершинѣ понижались; взлѣзли на одинъ уступъ, впереди -- ничего, только небо; ниже, на горизонтѣ, засинѣло море, показалось нѣсколько вершинъ горъ, по которымъ бродили разорванныя облака, мы взошли на гору!

Вершина Столовой Горы совершенно гладка, какъ столъ; даже мелкіе камни, устилающіе ее, какъ мостовую, лежатъ къ верху плоскими и сглаженными поверхностями; только у края они образуютъ зубчатую стѣнку, какъ будто карнизъ на плоской крышѣ исполинскаго храма въ индійскомъ вкусѣ. Когда подошли мы къ сѣверному краю, глазамъ предстала одна изъ тѣхъ картинъ, величественные размѣры которыхъ, возвышаютъ душу, какъ звуки гайденовской ораторіи. Цѣпи горъ, съ нѣжными переливами тѣней, свѣта и тоновъ, рисовались въ необозримой дали; море неподвижною массой лежало у ногъ и уходило въ даль, сливаясь съ горизонтомъ, не линіею, но тѣнью, лазоревою, прозрачною; Столовая бухта, ярко-голубая, окаймленная рѣзкими линіями береговъ, была какъ зеркало въ великолѣпной рамѣ; берега ея примыкали къ зеленымъ лугамъ и пестрымъ нивамъ, терявшимся вдали; оттуда, изъ дали, текли рѣчки съ своими притоками, тамъ бѣлѣлись, какъ точки, мельницы и фермы; ближніе берега пестрѣли песчаными отмелями и наконецъ зданіями города, который казался нарисованнымъ на листѣ бумаги à vol d'oiseau. Львиная Гора, изогнувшая свою лѣсистую спину, зеленѣющія рощи, бѣлые домики, стѣны, трубы, мелькающія изъ за массы деревьевъ, все нѣжно рисовалось въ общемъ тонѣ дали, въ общемъ блескѣ и свѣтѣ; рѣзкія тѣни и линіи сгладились и слились, какъ звуки, въ общую величественную гармонію. "Хорошо, прекрасно!" заговорили всѣ, толпясь у край обрыва и держась за выдавшіеся камни. Я попробовалъ высунуться на самый крайній уступъ; но надобно было лечь, чтобы не упасть въ пропасть, и сердце забилось какъ-то непріятно отъ ощущенія страшной высоты.

Чортовъ Пикъ весь покрылся облакомъ; струи тумана двигались и къ Столовой Горѣ, заволакивая правую ея сторону; надобно было торопиться идти внизъ. Веселые и довольные, съ чувствомъ торжества, скоро сбѣжали мы къ пещерѣ, гдѣ ждалъ насъ завтракъ, которымъ и занялись всѣ съ необыкновеннымъ усердіемъ. Послѣ завтрака мы наслаждались отдыхомъ часа полтора. Надобно признаться, что мы взбирались на вершину горы четыре съ половиною часа, то-есть дольше всѣхъ извѣстныхъ намъ туристовъ. Къ шести часамъ, то-есть прямо къ обѣду, возвратились въ гостиницу, гдѣ А. О. уже сидѣлъ за столомъ, заигрывая съ вилкою.

Дня черезъ два собралось насъ нѣсколько человѣкъ ѣхать верхомъ въ Констанцію. Наняли лошадей, но горячіе застоявшіеся кони понесли насъ съ мѣста, и мы, всѣ плохіе кавалеристы, поскакали въ разныя стороны по городу, представляя собою вѣроятно самыя забавныя фигуры; А. О. даже упалъ и заплатилъ за это, къ великой его досадѣ, пять фунтовъ штрафу. Однако это нисколько не остановило его и не разстроило нашей кавалькады; всѣ собрались, кое-какъ сладили съ лошадьми и послѣдовали за А. О., который, несмотря на паденіе, храбро поднялъ своего караковаго коня въ курцъ-галопъ. Думаю, что мы напомнили Англичанамъ почтенныхъ членовъ Пиквикскаго клуба. Сначала мы поѣхали по дорогѣ къ Симоновой Губѣ, потомъ свернули вправо, и миновавъ множество фермъ, рощей, аллей и красивое мѣстечко Винбергъ съ превосходными виноградниками, достигли наконецъ Большой Констанціи. Къ дому голландской архитектуры вела дубовая аллея; со двора открывался видъ на Фальшивую Губу съ ея гористыми берегами и лазоревою гладью водъ. Хозяинъ, М. Клете (Klöte). толстый Голландецъ, встрѣтилъ насъ любезно, повелъ по виноградникамъ и давалъ отвѣдывать отъ всякаго сорта, объясняя притомъ какой виноградъ идетъ въ какое вино. Потомъ пошли въ погребъ, большое бѣлое зданіе съ фронтономъ, на которомъ изображенъ былъ Ганимедъ на орлѣ и еще что-то; живой Ганимедъ, хорошенькій бѣлокурый мальчикъ, подносилъ намъ на серебряномъ блюдѣ вино, котораго ароматную струю потягивали мы по самому маленькому глотку, боясь множества разныхъ сортовъ и качествъ подносимыхъ винъ.

Виноградники заведены здѣсь назадъ тому лѣтъ полтораста; первый, начавшій здѣсь выдѣлывать вино, назвалъ его констанцскимъ по имени дочери тогдашняго губернатора, на которой онъ послѣ и женился. Впрочемъ, Клёте разказывалъ, что только одно его заведеніе выдѣлываетъ настоящее констанцское вино; а сосѣдъ его, Ванъ-Риненъ (владѣтель Констанціи собственно; Ферма Клёте называется Большая Констанція,-- Great-Constantia), производитъ себя по прямой линіи отъ перваго воздѣлывателя, о которомъ я говорилъ, и даже показываетъ одно дерево передъ своимъ домомъ, посаженное, кажется, самою фрейлинъ-Констанціею. Оба они, какъ два деревенскіе пѣтуха, никакъ не могутъ ужиться въ ладу, упрекаютъ другъ друга въ недобросовѣстности, и напоминаютъ во многомъ ссору Ивана Ивановича съ Иваномъ Никифоровичемъ.

Вино у обоихъ очень хорошо; но я бы совѣтовалъ брать у Клёте, у котораго оно сладковато и душисто, какъ конфета. Его четыре сорта: констанцское, бѣлое, красное, фронтиньякъ и понтагъ. Фронтиньякъ не такъ сладокъ (vin sec) и потому считается лучшимъ.

Черезъ нѣсколько дней я опять пріѣзжалъ въ Констанцію, смотрѣть на выдѣлку вина. Процессъ этотъ здѣсь очень простъ. На небольшой телѣжкѣ, запряженной двумя ослами, подвозятъ въ большихъ корзинахъ виноградъ; ссыпаютъ его въ огромный чанъ, куда забираются трое чернолицыхъ работниковъ съ голыми ногами и начинаютъ мять ягоды, дѣлая всевозможныя усилія ногами и всѣмъ корпусомъ; сокъ стекаетъ въ резервуаръ, откуда, насосомъ, переливается въ открытую бочку. Въ бочкахъ этихъ остается онъ дней пять и больше, пока перебродитъ; потомъ переливается въ другія бочки, закрытыя, и закупоривается. Все искусство состоитъ въ умѣньи воздѣлать виноградъ, т. е. выростить ягоды, которыя должны быть сладки, неводянисты и доведены до извѣстной степени зрѣлости. Виноградъ разводятъ здѣсь на открытыхъ мѣстахъ, сажая его грядами и не пуская въ ростъ, такъ, чтобы лозы не превышали смородиннаго куста. Ни малѣйшая тѣнь не должна на него падать; даже обрѣзывается, смотря по надобности, много листьевъ, въ тѣни которыхъ могла бы спрятаться кисть винограда; онъ долженъ спѣть на солнцѣ.

Главное вліяніе на качество винограда и вина имѣетъ почва; даже сортъ винограда не столько важенъ, какъ почва; виноградъ, растущій не дальше мили отъ Констанцской горы, не даетъ констанцскаго вина. Поэтому-то наши крымскія вина, несмотря на лучшіе сорты винограда, выписываемаго отвсюду и несмотря на приглашаемыхъ за дорогую цѣну мастеровъ, вовсе не хороши и никогда хороши не будутъ, сравнительно съ европейскими и другими извѣстными винами. Пора бы убѣдиться въ этомъ.

Сборъ винограда вездѣ, также какъ и здѣсь, самое пріятное и оживленное время для сельскихъ жителей. Взрослые гуляютъ и ожидаютъ барышей, молодые люди лишній разъ вмѣстѣ, дѣти съ утра до вечера толпятся у чановъ и корзинъ, провожаютъ телѣжку съ виноградомъ и воруютъ кисти лакомаго плода, изъ которыхъ съѣдаютъ только по двѣ, по три ягоды, пресыщенные изобиліемъ.

-- Сколько платите вы работникамъ? спросилъ я у Клёте.

-- Два шиллинга и бутылку констанцскаго вина въ день, отвѣчалъ онъ; потомъ, задѣтый за чувствительную струну, прибавилъ:

-- Во время сбора винограда я ихъ нанимаю до двадцати человѣкъ; а въ остальное время мнѣ и половины этого не нужно. Да, теперь времена тяжелыя! прежде я имѣлъ своихъ невольниковъ до полутораста человѣкъ! И чтожь? большая часть ихъ такъ привыкла къ нашему дому, что были какъ родные; а теперь возись съ этимъ народомъ! Смотри за нимъ съ утра до ночи, а то плата какъ разъ пропадетъ даромъ... Да тяжелы эти нововведенія!

"Знакомая и старая пѣсня, подумалъ я. Полтораста дармоѣдовъ были милѣе сердцу фермера, потому что онъ владѣлъ ими, и потому что ему въ своихъ расходныхъ книгахъ не приходилось цифрою измѣрять трудъ ихъ."

Знакомство мое съ капскими колоніями ограничилось не одною поѣздкою въ Капштадтъ и его окрестности; время у меня было, и я успѣлъ нѣсколько разъ побывать во внутреннихъ земляхъ колоніи; былъ въ Стелленбошѣ, въ Дракенстеенѣ, въ Паарлѣ и Веллингтонѣ; проѣхалъ по знаменитой дорогѣ Бена, чрезъ ущелье, которое получило имя этого геолога-инженера (Bens-Kluft). Но я не хочу употреблять во зло ваше вниманіе, и при томъ почти всѣ эти мѣста вы знаете уже по превосходнымъ описаніямъ г. Гончарова, которыя, кромѣ своего литературнаго достоинства, отличаются удивительною вѣрностію. Замѣчу, что я, какъ туристъ, былъ счастливѣе его: я видѣлъ огромную змѣю, которая переползла передо мною черезъ дорогу, и могъ видѣть двухъ пойманныхъ тигровъ, которые бродили по ущелью Бена за день до моего проѣзда.

Ради изученія края былъ я въ гостяхъ у многихъ фермеровъ, видѣлъ ихъ жизнь, до поры до времени тихую и безмятежную, какъ жизнь нашихъ помѣщиковъ; осматривалъ ихъ хозяйство, которое ограничивается большею частію фруктовыми садами съ апельсинными, лимонными, миндальными и фиговыми деревьями, хотя, по голландской склонности къ цвѣтоводству, между плодовитыми деревьями красуются и жасмины и бѣлыя огромныя датуры, и красныя алоэ, изогнутыя сверху какъ рожки канделябръ Гостепріимство фермеровъ, надобно правду сказать, самое радушное; хозяинъ иногда самъ взлѣзалъ на дерево, чтобы сорвать для насъ апельсинъ или фигу, или дарилъ хотя цвѣткомъ. Все это прекрасно; но ее далеко бы ушли впередъ капскія колоніи, съ ихъ флегматическими фермерами и сентиментальными фермершами, еслибы не взялась за нихъ Англія, давъ имъ правильное устройство, приведя въ порядокъ ихъ финансы, проложивъ дороги, отдаливъ внутрь Африки воюющія племена, освободивъ невольниковъ, роспространивъ школы и вдохнувъ во все свою здоровую жизнь, свой духъ просвѣщенія и торговли.

Между фермерами встрѣчается нѣсколько потомковъ французовъ, удалившихся сюда во время религіозныхъ гоненій Карла IX. Они не только утратили свои національныя особенности, но даже разучились правильно произносить свои имена; Дету обратился въ Де Тей, Беранже -- въ Берзизи и т. п. Я былъ въ гостяхъ у одного изъ нихъ, по имена Mr. Mélan; на лицо ему было лѣтъ сорокъ, по манерамъ былъ онъ совершенный Голландецъ, медленный, точный, флегматическій; въ домѣ все было такъ чисто, какъ будто и мебель и посуда и всѣ вещи выставлены были напоказъ. Съ большою любезностью водилъ онъ насъ по всему своему хозяйству, показывалъ и огороды, и виноградники, и цвѣтники; называлъ всякій цвѣтокъ, даже самый обыкновенный, я не пропустилъ, кажется, ни одного дерева, чтобы не сорвать съ него плода для насъ; нѣсколько разъ даже самъ взбирался на деревья! Съ балкона дома его открывался превосходный видъ; Прямо противъ оконъ возвышается Зеленая Гора, за которою поднимаются скалы самой разнообразной формы, какъ бы споря между собою дикостію и уродливостію своихъ очертаній; одну изъ нихъ, тонкою нитью, огибала дорога, ведущая въ ущелье Бена; Зеленая Гора какъ будто улыбалась своими веселыми склонами, садами, рощами и холмами. За однимъ изъ холмовъ бѣлѣлась ферма брата нашего хозяина; въ другой сторонѣ, изъ за пригорковъ и рощь выглядывалъ "Діамантъ", камень, лежащій на живописной горѣ, у подножія которой расположенъ перлъ всѣхъ здѣшнихъ колоній извѣстный Даарлъ. "А вотъ ферма моего отца", продолжалъ хозяинъ, указывая на густой садъ, между деревьевъ котораго виднѣлись строенія. "А это ваши дѣти?" спросилъ я, когда его обступила цѣлая куча разнаго возраста бѣлокурыхъ малютокъ; одинъ изъ нихъ лѣзъ къ нему съ гуавомъ въ рукѣ, другой требовалъ кукурузы, чтобы накормить куръ, третій самъ не зналъ чего ему было нужно; вмѣстѣ съ ними ластилась къ нему огромная собака и, казалось, ревновала его къ дѣтямъ. "Это дѣти моего сына,-- того самаго молодаго человѣка, который былъ съ нами въ саду." Такимъ образомъ я попалъ къ капскому Іову въ гости,-- дѣдъ, прадѣдъ, внучаты! и все живо, свѣжо и здорово; ему, казалось, никакъ неболѣе пятидесяти лѣтъ "Чтоже, вашъ батюшка неужели еще самъ занимается хозяйствомъ?" -- О, да! онъ еще очень свѣжъ и самъ во все входитъ. Во время работъ не отходитъ отъ дѣла; вѣдь вы знаете: свой глазъ -- алмазъ. "А чужой -- стеклушко",-- передалъ я ему по-нѣмецки, чѣмъ онъ остался очень доволенъ. Прадѣдъ его былъ французъ, а онъ французскаго языка никогда и не слыхивалъ!

Прибавлю еще, что я познакомился со всѣми докторами и даже миссіонерами тѣхъ мѣстечекъ, гдѣ мнѣ случилось быть, прибавлю потому, что большая часть ихъ показались мнѣ какими-то странными людьми; между прочими, одинъ смотрѣлъ Маниловымъ, съ голландскою обстановкою, другой былъ рѣшительно Михайло Семеновичъ Собакевичъ. Даже приглашеніе его, когда онъ просилъ насъ садиться: "ich bitte", звучало извѣстнымъ "прошу"; и весь разговоръ былъ въ духѣ Собакевича. Когда я заговорилъ о Беновской дорогѣ, онъ сказалъ: "А за чѣмъ нужна эта дорога? развѣ павіанамъ ходить по ней?" О губернаторѣ отозвался не хорошо; а о бывшемъ секретарѣ, который хотѣлъ взять взятку за дорогу, онъ говорилъ съ ожесточеніемъ, такъ что еслибы говорилъ порусски, то конечно назвалъ бы его Гогой и Магогой. Близь этого олицетворенія Собакевича неподвижно сидѣлъ его сынъ, настоящій Митрофанушка; когда отецъ говорить, то этотъ дѣтина, разинувъ ротъ, съ подобострастіемъ смотрѣть въ глаза своему папенькѣ. Вотъ сколько русскихъ воспоминаній....

Послѣднимъ знакомымъ нашимъ на Мысѣ былъ г. А. Этотъ самъ явился къ намъ, не знаю какъ, откуда и зачѣмъ. Небольше какъ въ полчаса, успѣть онъ разказать, что живетъ въ Веллингтонѣ съ 1817-го года, что все въ колоніи начато при немъ, что онъ совѣтовалъ Бену прокладывать дорогу по другому мѣсту и не рыть тоннеля; Бенъ не послушался, и тоннель обрушился, и пр. и пр.

А помните ли вы, въ разсказѣ г. Гончарова, двѣнадцати лѣтнюю дѣвочку, дочь хозяина гостиницы въ Паарлѣ? Она вышла замужъ, за аптекаря въ Веллингтонѣ; сдѣлалась отличною хозяйкой, что, впрочемъ, не удивительно; но сдѣлалась и премилою дамою. До обѣда она предсѣдательствуетъ на кухнѣ, стряпаетъ своими бѣленькими ручками; а вечеромъ, переодѣвшись, любезна и мила, право не хуже нашихъ дамъ.

Вы теперь, пожалуй, будете ждать отъ меня заключительнаго слова о колоніяхъ на мысѣ Доброй Надежды. Но кто можетъ сказать послѣднее слово, особенно о томъ, что еще не остановилось, или, лучше сказать, не установилось? Я разказалъ что видѣлъ и слышалъ; "заключительное слово" -- не мое дѣло. Я думаю лучше будетъ, если я, вмѣсто всякихъ выводовъ и заключеній, приложу вамъ статистическую вѣдомость о привозѣ, вывозѣ и цѣнахъ здѣшнихъ товаровъ, что будетъ говорить само за себя.

А. ВЫШЕСЛАВЦЕВЪ.

Клиперъ Пластунь, 9 мая 1858 года.

Симонсъ-тоунъ.

"Русскій Вѣстникъ", No 11, 1858

Оставить комментарий Вышеславцев Алексей Владимирович (bmn@lib.ru) Год: 1858 Обновлено: 29/05/2018. 113k. Статистика. Очерк: Путешествия Очерки из кругосветного плавания	Скачать FB2 Ваша оценка:

Вышеславцев Алексей Владимирович С мыса Доброй Надежды

СЪ МЫСА ДОБРОЙ НАДЕЖДЫ

Вышеславцев Алексей Владимирович
С мыса Доброй Надежды