Всеволожский Николай Сергеевич
Путешествие чрез Юж. Россию, Крым и Одессу в Константинополь, Малую Азию, Сев. Африку, Мальту, Сицилию, Италию, Юж. Францию и Париж в 1836 и 1837 годах

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Том второй.

ПУТЕШЕСТВІЕ, ЧРЕЗЪ ЮЖНУЮ РОССІЮ, КРЫМЪ И ОДЕССУ,
ВЪ
КОНСТАНТИНОПОЛЬ, МАЛУЮ АЗІЮ, СѢВЕРНУЮ АФРИКУ, МАЛЬТУ, СИЦИЛІЮ, ИТАЛІЮ, ЮЖНУЮ ФРАНЦІЮ И ПАРИЖЪ,
въ 1836 и 1837 годахъ.

H. С. ВСЕВОЛОЖСКАГО.

ТОМЪ ВТОРОЙ.

МОСКВА,
ВЪ ТИПОГРАФІИ АВГУСТА СЕМЕНА,
при Императорской Медико-Хирургической Академіи.
1839.

   

ПЕЧАТАТЬ ПОЗВОЛЯЕТСЯ

   Съ тѣмъ, чтобы по отпечатаніи представлено было въ Ценсурный Комитетъ узаконенное число экземпляровъ. Москва, Января 17 дня, 1839 года.

Ценсоръ В. Флеровъ.

   

ОГЛАВЛЕНІЕ ВТОРАГО ТОМА.

   Глава I. Сцилла и Харибда.-- Стромболи.-- Берега Италіи.-- Неаполитанскій заливъ.-- Неаполь.-- Графъ Матушевичъ.-- Вечернее гулянье.-- Театры.-- Улицы.-- Паузилиппо.-- Храмъ Сераписа. Сольфатара.-- Разныя достопамятности.-- Острова: Искія, Прочида, Капрея.-- Лазуревая пещера
   Глава II. Предразсудки Неаполитанцевъ.-- Увеселенія,-- Ладзцрони.-- Бурбонскій музей.-- Портичи.-- Резина.-- Геркуланъ.-- Помпея.-- Подробное описаніе ея
   Глава III. Везувіи.-- Публичныя заведенія въ Неаполѣ.-- Церкви и монастыри.-- Обѣдъ у княгини Эболи.-- Концертъ.-- Окрестности Неаполя.-- Салерна.-- Пестумъ.-- Троицкій монастырь.-- Взглядъ на исторію Неаполя.-- Отъѣздъ.-- Дорожные товарищи.-- Капуа.-- Террачина.-- Понтинскія болота.-- Велетри -- Приближеніе к Риму.-- Альбано.-- Вилла Барбернни.-- Домиціановы сады.-- Римъ
   Глава IV. Папское служеніе.-- Г. Кривцовъ.-- Графъ Штакельбергъ.-- Г. Висконти.-- Г. Валентини.-- Достопамятный домъ его.-- Планъ обозрѣнія Рима.-- Капитоліи.-- Храмъ Юпитера,-- Кардиналъ Фешъ.-- Кардиналъ Меццофанти, знающій сорокъ языковъ.-- Ватиканская библіотека.-- Представленіе Папѣ.-- Разговоръ съ Его Святѣйшествомъ.-- Мастерскія Римскихъ художниковъ.-- Ватиканскій дворецъ.-- Церковь Св. Петра.-- Подробное описаніе ея.-- Колизей.-- Латранскій соборъ.-- Церковь Св. Маріи.-- Тесшачіо.-- Навонская площадь.-- Соборъ Св. Павла.-- Циркъ Каракаллы
   Глава V. Форумъ.-- Храмъ Ромула и Рема.-- Теплицы древнихъ.-- Тріумфальныя арки.-- Траянова колонна.-- Ватиканъ.-- Музей Ватиканскій.-- Замокъ Св. Ангела.-- Пантеонъ.-- Разные достопамятные предметы
   Глава VI. Окрестности Рима.-- Malaria.-- Степь.-- Земледѣльческія работы.-- Нравы поселянъ.-- Фраскати.-- Римскія виллы.-- Палестрина.-- Тиволи.-- Достопамятности.-- Водопады Аніо.-- Прощаніе съ Римскими знакомыми
   Глава VII. Тосканскія владѣнія.-- Перемѣна страны и жителей.-- Солома и шляпки изъ нея.-- Сіенна.-- Флоренція.-- Исторія ея.-- Общая картина города.-- Арно.-- Кашине.-- Достопамятныя зданія.-- Галлерея Медичи.-- Палаты Питти.-- Флорентинскій соборъ.-- Церковь Санта-Кроче.-- Санъ-Лоренцо.-- Отъѣздъ въ Ливорно.-- Пристань Ливориская.-- Г. Энгельбахъ и его супруга.-- Семейство Гг. Орловыхъ.-- Пріятное общество ихъ.-- Островъ Эльба.-- Корсика.-- Бастія.-- Генералъ Себастіани.-- Ученье солдатъ
   Глава VIII. Марсель.-- Приключеніе въ таможнѣ.-- Чиновникъ префектуры.-- Притѣсненіе.-- Меръ, благородный человѣкъ.-- Обозрѣніе города.-- Южная Франція.-- Берега Дюрансы.-- Авиньонъ.-- Старинный Папскій дворецъ.-- Оранжъ.-- Монтелимаръ.-- Балансъ.-- Віень.-- Ліонъ.-- Древность его.-- Мѣстоположеніе его и важность для Франціи.-- Ліонскія фабрики.-- Достопамятности.-- Желѣзная дорога.-- Превосходное театральное представленіе.-- Отъѣздъ въ Парижъ.-- Фонтенбло.-- Паркъ и дворецъ.-- Воспоминаніе о великихъ событіяхъ
   Глава IX. Парижъ.-- Свиданіе съ родными.-- Шато-де-Маре.-- Аржантейль.-- Виноградники и сторожа ихъ.-- Праздникъ въ Сенъ-Клу.-- Парижане разныхъ званій.-- Свиданіе съ земляками.-- Новыя знакомства
   Глава X. Общій взглядъ на Парижъ.-- Музей художествъ.-- Дворецъ правосудія.-- Клубъ иностранцевъ.-- Промышленность игорныхъ домовъ.-- Процессъ въ Уголовной Палатѣ.-- Г. Плугульмъ.-- Торжество правосудія.-- Ратуша.-- Тюйлери.-- Лувръ.-- Люксанбургскій дворецъ.-- Засѣданія Палаты Депутатовъ.-- Открытіе Палатъ Королемъ.-- Покушеніе на жизнь Короля.-- Твердость духа его.-- Пале-Рояль.-- Парижскія площади.-- Ворота.-- Фонтаны.-- Соборъ Богородицы (Notre-Dam.).-- Достопамятныя церкви.-- Пантеонъ.-- Мазариновы Палаты.-- Засѣданія Французской Академіи.-- Академія Наукъ.-- Г. Ларрен.-- Монетный дворъ.-- Ремесленный музей.-- Винный дворъ.-- Ботаническій садъ.-- Г. Жоффруа Сентъ-Илеръ.-- Рѣдкости природы.-- Домъ Инвалидовъ.-- Арсеналъ.-- Королевская библіотека.-- Тюрьмы и госпитали.-- Хлѣбный магазинъ.-- Монмартрскія катакомбы.-- Монмартрское поле битвы.-- Обсерваторія.-- Биржа.-- Картина биржевой игры.-- Коллекція Г-на Соммерара.-- Діорама Г-на Дагера.-- Парижскіе театры.-- Знаменитые артисты разныхъ театровъ.-- Сравненіе ихъ съ нашими.-- Выставка художествъ
   Глава XI. Версаль.-- Великолѣпный дворецъ и сады Версальскіе.-- Новый историческій музей.-- Тріанонъ.-- Севрская фарфоровая фабрика.-- Сенъ-Дени.-- Сентъ-Уанъ.-- Марли.-- Мальмезонъ.-- Воспоминаніе о Наполеонѣ.-- Рюэль
   Глава XII. Мои знакомства въ Парижѣ.-- Общество Рускихъ.-- Эмигранты.-- Парижскія гостиныя.-- Гостиныя: Маркизы Бетизи, Герцога Дюра, депутата Беррье, Г-жи де Нильпленъ, Герцогинъ Абрантесъ, Карла Дюпена, Карла Нодье, Г-жи Лебренъ, Г-жи Рекамье, Г-на Тьера.-- Парижскіе печера и балы.-- Балъ у Короля
   Глава XIII. Отъѣздъ изъ Парижа.-- Нанси.-- Люневиль.-- Вогезскія горы.-- Страсбургъ.-- Соборная церковь.-- Кель.-- Германія.-- Франкфуртъ.-- Гамбургъ.-- Травемюнде.-- Пароходъ.-- Балтійское море.-- Кронштатъ.-- Прибытіе въ Петербургъ
   

ГЛАВА I.
НЕАПОЛЬ.

   Оставивъ Мессину, скоро увидѣли мы на Калабрійскомъ берегу Реджіо, а подалѣе Сциллу, которую древніе представляли такимъ ужаснымъ чудовищемъ. Теперь это изрядное и живописное мѣстечко, у подошвы крутой скалы, украшенное башнею. Противъ него, на Сицилійскомъ берегу, Харибда, другое чудовище. И то и другое поглощало корабли и несчастныхъ мореходцевъ. Харибда на самой оконечности Сициліи. Въ послѣднюю войну Англичане учредили военный постъ на берегу, для наблюденія за Мюратовыми войсками, угрожавшими высадкою на островъ. Этотъ постъ увеличился, и теперь образовалось тутъ изрядное мѣстечко, которое со временемъ будетъ порядочнымъ городкомъ.
   Вѣтеръ намъ благопріятствовалъ, покуда мы плыли проливомъ; но едва мы изъ него выбрались, едва увидѣли передъ собой въ лѣвой сторонѣ Липарискіе острова, какъ онъ насъ покинулъ. Первый островъ, замѣченный нами, былъ Стромболи, съ своей огнедышащей горою. На другихъ, какъ-то на Вулкано и Вулканелло, былъ видѣнъ дымъ, но Стромболи представлялъ полное изверженіе, которое продолжается на немъ, не переставая, уже нѣсколько вѣковъ. При насъ оно было очень сильно. Наступила ночь, и темнота сдѣлала это зрѣлище еще ужаснѣе и гораздо разительнѣе; удары слѣдовали за ударами, огонь вылеталъ столбомъ надъ горою; камни, раскаленные и разноцвѣтные, выбрасывались во всѣхъ направленіяхъ. По просьбѣ моей, пароходъ остановили, и я, съ капитаномъ нашего корабля и другими товарищами, сѣлъ въ лодку. Мы старались приблизиться, сколько можно къ острову, и узнали, что всѣ жители его, устрашенные необыкновеннымъ изверженіемъ, бѣжали на другіе острова.
   Чѣмъ ближе подплывали мы къ острову, тѣмъ слышнѣе былъ какой-то необыкновенный громъ, будто изъ нѣдръ земли выходившій. Море, тихое вокругъ насъ, начинало колыхаться. Этой ночной картины описать невозможно! Луна, посреди темносиняго неба, сіяла тихо надъ нами; милліоны блестящихъ звѣздъ покрывали сводъ его; море отражало всѣ ужасы великана Стромболи, котораго порывы и насъ начинали приводить въ ужасъ. Матросы предлагали воротиться на корабль, но я до тѣхъ поръ не соглашался, покуда пепелъ и зола не стали падать въ нашу лодку. Пристать къ берегу не было никакой возможности. Наконецъ огромный камень упалъ въ море, саженяхъ въ пятидесяти отъ насъ. Надо было убираться подалѣе, и мы поспѣшно воротились на корабль, съ котораго могли еще почти всю ночь наслаждаться этимъ, удалявшимся отъ насъ, ужаснымъ, но прелестнымъ зрѣлищемъ! Мнѣ показалось, что изверженія являлись періодически, и довольно въ равномъ разстояніи времени; по огонь свѣтилъ безпрерывно, зарево распространялось по всѣмъ Липарнскимъ островамъ, и судя по колыханію моря, во время совершеннаго штиля, можно было заключить, что землетрясеніе на островахъ должно быть ужасное. Достойно замѣчанія, что всѣ извѣстныя огнедышащія горы производятъ свои изверженія въ опредѣленное время, и потомъ будто отдыхаютъ, иныя нѣсколько десятковъ лѣтъ, другія меньше; иногда показывается въ жерлахъ ихъ только дымъ. Но Стромболи съ самыхъ древнихъ временъ горитъ безпрестанно; изверженія его бываютъ сильнѣе или слабѣе, но никогда не прекращаются. Древніе называли его Великимъ и Ночнымъ Маякомъ здѣшнихъ морей. Каковъ долженъ быть запасъ для этой массы неугасающаго огня, который нѣсколько тысячъ лѣтъ горитъ среди океана? На прочихъ Липарискихъ островахъ, онъ, кажется, совершенно потухъ, и сила его сосредоточилась въ Стромболи, который служитъ трубою этой подземной печи.
   Я провелъ всю ночь глядя на это зрѣлище, и погружаясь въ размышленія, которыя оно невольно пробуждаетъ въ человѣкѣ. Только передъ такими явленіями природы можно почувствовать свою ничтожность и величіе Божіе. Я благодарилъ Создателя, приведшаго меня видѣть столь великое явленіе, и смирялся духомъ передъ Его всемогущею силою.
   Вѣтерокъ подулъ отъ Сициліи, и мы быстро помчались вдоль Калабрійскихъ береговъ. Скоро на кораблѣ все успокоилось. Волканъ едва, и то изрѣдка, виднѣлся. Я сошелъ въ каюту, усердно помолился, и заснулъ до утра очень спокойно.
   На другой день, рано, я вышелъ на палубу. Утро было прелестное. Ночью мы проплыли много и находились уже противъ Поликастрійскаго залива. Пароходъ шелъ близко отъ берега, и мы могли наслаждаться зрѣлищемъ прекрасныхъ береговъ полуденной Италіи. Еще не доплывая до Неапольскаго залива, мы восхищались пробѣгавшими мимо глазъ прелестными видами. Вотъ Пестумъ; подалѣе Салерна и обширный заливъ ея; вотъ Амальфи, Сорренто, Кастель-Амаре и Мола. Видя ихъ, перестаешь удивляться, что Пуссевъ и Сальваторъ-Роза сдѣлались пейзажистами: они долго жили на этихъ берегахъ, и безпрестанно имѣли передъ глазами живописнѣйшую природу въ мірѣ! Вотъ Капрея! Но объ этомъ островѣ буду я говорить послѣ. Пароходъ шелъ быстро, когда вдругъ всѣ закричали на палубѣ: Неаполь, Неаполь! Я давно навелъ свою зрительную трубу по этому направленію, нетерпѣливо желая видѣть чудо городовъ, о которомъ говорятъ Итальянцы: Vedere Napoli et poi morire, но еще не могъ ничего разсмотрѣть. Наконецъ, показалась на горизонтѣ бѣлая точка.... Всѣ обрадовались, поздра, влили другъ друга, обнимались, будто послѣ избавленія отъ сильной бури, угрожавшей гибелью кораблю! Между тѣмъ, мы быстро плыли; бѣлая точка каждую минуту вырастала; уже начинали обрисовываться холмы, пригорки, становились видны сады, кровли, домы, окошки, и наконецъ мы вошли въ пристань, около двѣнадцатаго часу утра.
   Передо мной была великолѣпная картина. Везувій, съ двойною своей вершиной, высоты, окружающія городъ, украшенныя строеніями, дворцами, монастырями, дачами; въ лѣвой рукѣ Паузилиппо; Кастель-Ово; въ самомъ заливѣ прелестные острова Искія, Низида, Прочида и Капрея, все это представляло удивительное зрѣлище. Но я плылъ изъ Константинополя, послѣ котораго всѣ другіе виды кажутся обыкновенными, а потому и видъ Неаполя съ моря меньше поразилъ меня.
   Не вдругъ-то насъ спустили на берегъ. Меня еще въ Мальтѣ пугали строгостью Неаполитанской таможни, и отъ того я не взялъ съ собой даже славнаго Бострскаго курительнаго табаку, подареннаго мнѣ Іерусалимскимъ Патріархомъ. Дѣйствительно, корабль нашъ окружило лодокъ шесть, нахлынули таможенные чиновники, жандармы, медицинскіе надзиратели, и кромѣ того знакомые и родные многихъ пассажировъ. На палубѣ не было возможности. протѣсниться. Узнавъ, что таможенный сборъ на откупу у какого-то Маркиза, и что онъ самъ на кораблѣ, я подошелъ къ нему и просилъ его поскорѣе отпустить меня на берегъ. Онъ посмотрѣлъ на списокъ, и узнавъ кто я, очень вѣжливо отвѣчалъ мнѣ, что я ни въ какомъ случаѣ не подлежу его осмотру, могу ѣхать и взять всѣ мои вещи; онъ просилъ меня только для формы заѣхать въ таможню, куда пошлетъ приказъ не задерживать меня ни минуты; даже предложилъ мнѣ свою лодку и послалъ со мною одного изъ чиновниковъ. Я поблагодарилъ его за вѣжливость и отправился на берегъ, гдѣ только отперли небольшой мой баульчикъ, ничего въ немъ не смотрѣли, и отпустили меня спокойно; даже кисетъ съ табакомъ, когда я показалъ его, остался невредимъ. "Вы, сударь, не купецъ; если-бы и пудъ табаку привезли для своего употребленія, мы почли-бы за удовольствіе оставить его вамъ."
   Склавъ на телѣжку мои вещи, два носильщика потащили ее на квартиру, а я за ней пошелъ пѣшкомъ. Надобно сказать, что опасаясь осмотра, я, изъ предосторожности, положилъ въ карманъ жалованную нѣкогда мнѣ табакерку съ брилліантами. Идучи за телѣжкой, я почувствовалъ, что кто-то полѣзъ ко мнѣ въ карманъ: я схватилъ себя за фалду и быстро оборотясь увидѣлъ, что какой-то охотникъ до табаку, въ рубашкѣ и нанковыхъ панталонахъ, запустилъ свои руки въ оба кармана мои. Я, съ размаха, сильно ударилъ его тростью; онъ пожался, крякнулъ и побѣжалъ отъ меня; платокъ мой лежалъ на мостовой, а табакерку я удержалъ въ карманѣ. Это случилось среди дня, на площади, противъ самаго Королевскаго дворца. Множество военныхъ, тутъ стоявшихъ, и всякихъ людей, проходившихъ Мимо, видѣли, какъ сильно ударилъ я воришку, но они только засмѣялись, и никто не пошевелился задержать его или догнать. Я былъ радъ, что ничего не потерялъ, и также забылъ о ворѣ, спѣша на квартиру. Но это первое приключеніе мое въ Неаполѣ, дало мнѣ невыгодное понятіе о нравственности здѣшняго чернаго народа.
   Гостинница, гдѣ я остановился, называлась Россія. Она въ улицѣ Святыя Лукіи, гдѣ передъ окошками моими были рынокъ, море, публичныя купальни. По лѣвую сторону, какъ великолѣпная декорація, видѣнъ былъ Везувій, по правую Кастель-Ово; и разрушающійся, живописный дворецъ Королевы Іоанны. Двѣ чистенькія, хорошо убранныя комнаты, составляли мою квартиру; слугѣ моему была особенная, и за все платилъ я не -болѣе четырехъ рублей въ сутки. Я тотчасъ нанялъ, за такую-же цѣну, лонъ-лакея, подъ отвѣтственностію за него хозяина гостинницы. За обѣдъ, очень хорошій, даже лакомый, брали два рубли. Такимъ образомъ устроившись въ Неаполѣ, я прежде всего сдѣлалъ необходимые визиты.
   На другой день, поутру, явился я къ Министру нашего Двора, Графу Матушевичу. Его ласковый и благосклонный пріемъ не удивилъ меня: я давно зналъ по наслышкѣ Графа Матушевича. Къ большому уму и обширнымъ познаніямъ всякаго рода, онъ присоединяетъ любезность, которую даетъ свѣтская жизнь и безпрестанное обращеніе съ просвѣщенными и первыми людьми общества. Я съ особеннымъ удовольствіемъ замѣтилъ, въ продолженіе моего путешествія, что почти вездѣ представители Россійскаго Двора отличаются вѣжливостію, гостепріимствомъ и ласковымъ обращеніемъ. Они внушаютъ къ себѣ почтеніе и довѣренность въ той странѣ, куда назначаются Правительствомъ нашимъ. Графъ несказанно обрадовалъ меня, доставивъ мнѣ письма изъ Парижа, отъ жены моей и дочери, отъ которыхъ я съ самаго отъѣзда изъ Москвы не получалъ никакого извѣстія. На другой день онъ пригласилъ меня обѣдать; за столомъ его я познакомился съ служащими при немъ Русскими чиновниками". Г-мъ Фонтономъ, котораго родственниковъ зналъ я въ Константинополѣ, съ молодымъ Княземъ Ливеномъ, и Княземъ Голицынымъ. Тутъ-же былъ путешественникъ, какъ и я, Г-нъ Ер ... Онъ, послѣ обѣда, показывалъ намъ коллекцію собранныхъ имъ прекрасныхъ рисунковъ для своего альбома. Не льзя было не похвалить ихъ: они заслуживали это; но, признаюсь, когда я узналъ заплаченную за нихъ цѣну, то пересталъ ему завидовать! Рѣдкій изъ рисунковъ обошелся ему менѣе 500 рублей. Дорого! особливо въ такой странѣ, гдѣ художники работаютъ почти изъ куска хлѣба.
   Возвратившись домой послѣ обѣда, я вскорѣ пошелъ шататься по улицамъ, и началъ мое обозрѣніе съ рынка святыя Лукіи, на которомъ жилъ. Вокругъ меня, полунагіе продавцы повсюду кричали: Монсиньоръ! купите устрицъ, острехиновъ, каранцовъ, всякаго рода фрути ди маре (морскихъ плодовъ)! Другой кричалъ: рыба живая. По берегу морскому было лавокъ съ пятьдесятъ, но что за лавки! Подъ навѣсомъ изорваннаго паруса, доски четыре на шаткихъ подставкахъ, и на каждомъ концѣ ихъ по сальной свѣчкѣ! Вмѣсто полотна постлана, зеленая какъ изумрудъ, и какъ лакомъ покрытая, мокрая трава: съ нея текла вода, а на ней былъ укладенъ рядами товаръ, устрицы, всякаго рода раковины, мѣлкая живая и еще трепещущаяся рыба. Возлѣ этихъ лавокъ сидѣли на землѣ старухи; онѣ поджаривали на жаровняхъ кукурузу. Далѣе были продавцы арбузовъ; передъ каждымъ изъ нихъ столикъ, на которомъ они разрѣзываютъ арбузы длиннымъ и тонкимъ ножемъ. Другія подвижныя лавки были съ апельсинами и лимонами; эти изукрашены цвѣтами и образами Мадоны (Богородицы); наконецъ увидѣлъ я котлы съ длинными лентами макарони. Я покупалъ всего, по немногу, потому что путешественникъ долженъ все испытать и всего отвѣдать. Толпы ладзарони слушали разсказы товарища о какомъ нибудь чудѣ, другіе ѣли макарони или арбузы. Я замѣтилъ, что эти плоды здѣсь вообще не такъ крупны и не такъ хороши, какъ наши Украинскіе на бахчахъ; а съ Астраханскими или Моздокскими и сравняться не могутъ.
   Какъ скоро у ладзарони заведется копѣйка, онъ тотчасъ купитъ арбузъ, и ѣстъ его безъ пособія ножа, то есть выгрызаетъ часто цѣлую половину, и роется въ ней рыломъ, пока выгложетъ всю внутренность. Итальянцы не даромъ говорятъ: Per un soldo, si beve, si mangia, et si lava la figura (за копѣйку напьется, наѣстся, и вымоетъ рожу). Въ сумерки зажигаются всѣ сальныя свѣчки, и это производитъ иллюминацію очень пріятную. Огни на подвижныхъ лавкахъ, между толпами народа, поющаго, пляшущаго, кричащаго, довольно живописны. Неаполитанецъ не говоритъ: онъ кричитъ, сопровождая рѣчь свою движеніями рукъ и ногъ, и жесты у него главная часть разговора. Вообще, здѣшнія улицы представляютъ картину, какой кромѣ Неаполя нигдѣ не увидишь. Прибавьте къ тому теплую ночь, благорастворенный воздухъ здѣшняго климата, луну, которая серебритъ струи моря и освѣщаетъ верхи Везувія -- это очаровательно, особенно для иностранца, еще не привыкшаго къ такому зрѣлищу.
   Каждый вечеръ, часа за два до солнечнаго заката, начиналось гулянье передъ моимъ балкономъ: кареты, открытыя Коляски, и всякаго рода экипажи, наполненные дамами и кавалерами лучшаго общества, тянутся черезъ прекрасную улицу Chiaja (Кьая), мимо публичнаго гульбища Вилла-Реале Садъ Вилла-Реале въ обыкновенные дни открыть только для людей порядочно одѣтыхъ: крестьяне, городская чернь и ливрейные туда не впускаются; но есть праздничные дни, въ которые всѣ безъ разбора могутъ входить въ него.
   Вилла-Реале прелестное гульбище: съ одной стороны море омываетъ его террасы, съ другой прекрасная улица Кьая ограничиваетъ своими великолѣпными домами. Аллеи сада украшены статуями, вазами, фонтанами, усажены душистою акаціей, померанцовыми, апельсинными, миртовыми деревьями. Садъ оканчивается круглымъ храмомъ изъ бѣлаго мрамора. По вечерамъ, это уединенное гулянье увлекательно свѣжестью и благоуханіемъ.}, доѣзжаютъ до Паузилиппо, и потомъ ѣдутъ назадъ; иные раза два и три по-" вторяютъ тотъ-же переѣздъ. Я всякой разъ замѣчалъ придворные экипажи: вдовствующая Королева, мать нынѣ царствующаго Короля, Принцы и Принцессы его фамиліи, почти ежедневно посѣщаютъ это гулянье, которое продолжается до самыхъ сумерекъ. Ни разу не случилось, въ мою бытность, ни малѣйшаго безпорядка; конные жандармы и драгуны гвардіи безпрестанно разъѣзжаютъ между рядами каретъ; другіе стоятъ на перекрестныхъ улицахъ, и пропускаютъ выѣзжающія изъ нихъ кареты только въ ряды тянущейся по гулянью линіи. Экипажи вообще хороши; особенно замѣчательны лошади и ихъ сбруя. Лакеи и кучера почти всѣ въ ливреяхъ и чисто одѣты. Кромѣ придворныхъ экипажей, запряженныхъ четвернями, всѣ прочіе парами. Множество молодыхъ людей разъѣзжаютъ верхомъ между рядами. Военные являются въ блестящихъ мундирахъ, прочіе во фракахъ. Собраніе всегда бываетъ премноголюдное, потому что простой народъ, и даже ладзарони, толпами ходятъ тутъ-же. Это то-же что наше первое Мая въ Москвѣ, въ Сокольникахъ, или Екатерингофское гулянье въ Петербургѣ, съ тою разницею, что здѣсь оно возобновляется каждый день. Я рѣдкій вечеръ пропускалъ случай пользоваться этимъ зрѣлищемъ, отправляясь то въ каретѣ, то пѣшкомъ. Отсюда ѣхалъ я въ театръ Санъ-Карло, или въ другой какой нибудь, а вечеръ всегда оканчивалъ, по приглашенію, въ знакомыхъ домахъ.
   Санъ-Карло великанъ между всѣми театрами Европы. Когда я посѣтилъ его въ первый разъ, онъ былъ наполненъ зрителями. Убранство Королевской ложи, посрединѣ амфитеатра, мнѣ не понравилось: слишкомъ много украшеній, позолоты, яркихъ цвѣтовъ въ драпировкѣ, и все это похоже на раекъ, обитый шумихой. Мнѣ кажется, малиновый или голубой бархатъ, съ золотымъ галуномъ, придавалъ-бы больше величія и простоты. Шесть рядовъ ложъ, по сороку въ каждомъ ряду, были всѣ наполнены зрителями; дамы были хорошо и даже богато одѣты; эффектъ перваго взгляда поразительный! Въ этотъ день давали Беллиніеву Норму. Въ оркестрѣ было конечно сто музыкантовъ, и каждаго изъ нихъ можно смѣло назвать артистомъ. Жаль что актеры вовсе не соотвѣтствовали ни театру, ни оркестру, и еще меньше моему ожиданію. Прима-Донна, Гжа Мандзохи, весьма посредственна; всѣ прочія и вниманія не заслуживаютъ. Когда я сталъ съ удивленіемъ говорить объ этомъ, мнѣ отвѣчали, что вообще теперь вездѣ таланты рѣдки, а если и есть хорошіе пѣвцы и пѣвицы, то они разъѣхались по другимъ мѣстамъ: напримѣръ Гжа Малибранъ, Гризи, Такинарди и Гунгеръ. Такимъ образомъ въ Неаполѣ никого не осталось, и театръ тамошній совершенно обѣднѣлъ талантами. Говоря о театрахъ, кстати упомянуть о маленькомъ театрѣ Санъ-Карлино. Его приличнѣе назвать узенькимъ коридоромъ, но и въ немъ есть ложи и партеръ. Въ Санъ-Карлино представляютъ по два раза въ день, на простомъ народномъ нарѣчіи, пьесы, приспособленныя къ публикѣ, и по большей части смѣшныя. За то онъ всегда биткомъ набитъ! Тутъ отличается обыкновенно пулчинелло съ своими товарищами; но превосходство ихъ талантовъ, ихъ шутки, и забавныя пьесы, привлекаютъ зрителей и лучшаго общества. Попривыкши разумѣть народное нарѣчіе, я скоро предпочелъ этотъ театръ другимъ, и рѣдкой вечеръ пропускалъ, чтобы не посѣтить г-на пулчинелло, и отъ всего сердца не похохотать при его шуткахъ.
   Изъ театра обыкновенно ѣздятъ въ Толедскую улицу, гдѣ бываетъ большое стеченіе экипажей. Но я не могъ понять, какое находятъ въ этомъ удовольствіе? Улица довольно худо освѣщенная, хотя она здѣсь первая и самая большая! Кареты останавливаются у кофейныхъ домовъ, откуда выносятъ къ нимъ мороженое, и дамы ѣдятъ его не выходя изъ экипажей. У знаменитыхъ кондиторовъ съѣздъ такъ великъ, что съ трудомъ можно добиться своей очереди, и получить мороженаго, которое составляетъ здѣсь любимое лакомство всѣхъ сословій. Надо и то сказать, что въ Неаполѣ приготовляютъ его превосходно, и въ жаркомъ климатѣ никакое другое прохлажденіе замѣнить его не можетъ.
   Въ Неаполѣ необходимо имѣть экипажъ; кто не имѣетъ его, тотъ ни въ какое общество показаться не можетъ. Здѣсь, кажется, стыднѣе ходить пѣшкомъ чѣмъ воровать. Ноги для Неаполитанскихъ дамъ и господъ совершенно лишній даръ природы. Къ счастью путешественниковъ, роскошь экипажа легко удовлетворить, потому что хорошая карета и пара добрыхъ лошадей обходится, наймомъ, не дороже 30-ти Неаполитанскихъ червонцевъ въ мѣсяцъ: это составитъ на наши деньги 125 рублей.
   Въ Неаполѣ нѣтъ архитектурныхъ памятниковъ. Домы на Къая хороши, но главное украшеніе ея составляетъ гора, къ которой приставлены домы, и по которой, какъ по амфитеатру, расположены ихъ террасы. Нѣсколько пальмовыхъ деревъ, тамъ разбросанныхъ, придаютъ домамъ видъ довольно живописный. Толедская улица, превозносимая и здѣсь, и во всѣхъ статистикахъ Неаполя, не представляетъ ничего рѣдкаго: она длинна, шире другихъ улицъ Неаполя, и на ней бываетъ каждый день много экипажей и пѣшеходовъ; но она не вездѣ пряма. Домы по. обѣимъ сторонамъ ея, хотя они въ два, три и четыре этажа, весьма обыкновенной архитектуры. Въ Неаполѣ великолѣпны монастыри; есть также нѣсколько замѣчательныхъ церквей, но объ нихъ я поговорю послѣ. Большая часть улицъ узки, кривы, расположены по горамъ, и дурно освѣщены. Вездѣ есть множество лавокъ съ съѣстными припасами. Вообще этотъ городъ можно сравнить съ гнѣздомъ худо воспитанныхъ ребятъ, обжорливыхъ, крикливыхъ, лѣнивыхъ, сварливыхъ, которые лучше любятъ украсть, чѣмъ взять, и лучше взять чѣмъ заработать; любятъ также играть и ѣсть, и всему предпочитаютъ сонъ.
   Я часто бывалъ у Графа Матушевича, и всегда удивлялся обширнымъ его познаніямъ; но мнѣ казалось, что ему не очень нравился Неаполь, или, лучше сказать, здѣшній образъ жизни, и что онъ охотно перемѣнилъ-бы мѣсто своего пребыванія на какое нибудь другое. Я понялъ это чувство, оглядѣвшись въ Неаполѣ.
   Черезъ нѣсколько дней поѣхалъ я осмотрѣть Паузилиппскую пещеру. Она не что иное какъ пробитая насквозь, внутри горы, дорога, версты на полторы, и не шире обыкновенной улицы. Темнота въ ней совершенная, даже Въ самый полдень, и привѣшенные кой-гдѣ къ своду ея фонари, только показываютъ ужасную темноту ея. Тамъ безпрерывно тѣснятся идущіе и ѣдущіе взадъ и впередъ лошади, скотъ, пѣшеходы, телѣги, и отъ того въ ней не совсѣмъ безопасно. Когда приближаешься ко входу пещеры, то глаза, ослѣпленные яркимъ блескомъ Неаполитанскаго солнца, какъ-бы съ удивленіемъ видятъ впереди этотъ длинный и темный коридоръ, гдѣ слышанъ смѣшанный и странный шумъ; потомъ начинаешь въ немъ различать массы, движущіяся въ потемкахъ, и наконецъ, при выходѣ изъ пещеры, свѣтъ снова является какъ огромная звѣзда.
   Названіе Паузилиппо происходитъ отъ двухъ Греческихъ словъ: Πανοις της λυπις (привалъ печали). Я вышелъ изъ пещеры и воротился въ городъ по дорогѣ вдоль моря: здѣсь полюбовался я, мимоходомъ, пальмовымъ деревомъ, брошеннымъ на пригоркѣ, будто образчикъ восточныхъ странъ; взглянулъ на Виргиліеву могилу и на безсмертный лавръ, подлѣ растущій. Онъ въ самомъ дѣлѣ безсмертный, потому, что его безпрестанно замѣняютъ новымъ, когда старый пропадаетъ.
   На другой день к отправился въ Пуццоло, и съ трудомъ нашелъ осла, для переѣзда къ храму Сераписа и Сольфатары. Надобно признаться, что развалины этого храма изящны. Ужасное землетрясеніе 4538 года разлило воды Лукринскаго озера подъ его фундаментъ, и съ тѣхъ поръ, донынѣ, помостъ, или полъ его, покрытъ водою. Ничего не можетъ быть разительнѣе этого вида! Опрокинутые карнизы, расколотыя колонны, огромные куски мрамора, лежащіе въ гніючей водѣ; жертвенники, усѣянные прилипшими къ нимъ раковинами, покрытые зеленоватымъ, сырымъ мохомъ и поросшіе плющенъ; вмѣсто кровли сводъ небесный; посрединѣ уцѣлѣвшія и осиротѣлыя, огромныя три колонны, какъ-бы выходящія изъ моря; яркое солнце, бросающее лучи свои перпендикулярно на эту неподвижную громаду: представьте себѣ все это, и вы легко поймете, что можно нѣсколько часовъ простоять въ созерцаніи такой картины. Изъ храма я отправился къ Сольфатарѣ.
   Сольфатара.... имя звучное; но что такое Сольфатара?-- Сѣрная гора, которая нѣкогда горѣла, какъ Везувій, наконецъ выгорѣла, и средина ея провалилась: теперь это ендова, версты на двѣ и болѣе пространства, въ которую сходятъ по желтой, ФІолетозой, бурой, красной покатости. Далѣе можно спуститься еще въ небольшія пещерки, гдѣ температура жарче чѣмъ въ натопленой Русской банѣ, и гдѣ всѣ стѣны покрыты сѣрнымъ цвѣтомъ, бѣлымъ какъ снѣгъ, и блестящимъ какъ иней или мохъ, обращенный въ кристаллы. Я долго прохаживался по этому необыкновенному видомъ и цвѣтомъ пространству. Кое-гдѣ еще можно видѣть тамъ небольшіе кратеры, кипящіе и извергающіе изъ себя небольшіе камни на полъ-аршина вышины; но какъ скоро Везувій загорается, Сольфатара утихаетъ, точно какъ при рыканіи льва умолкаютъ всѣ звѣри.
   Отъ Сольфатары близко до Пещеры Собаки. Знаете-ли, что такое Пещера Собаки? Это низенькая и вонючая лазея, въ которой всякое животное задыхается и умираетъ въ нервическихъ судорогахъ. Правительство отдало это мѣсто на откупъ крестьянину: вы пріѣдете къ нему, дадите ему два рубли, и онъ возьметъ съ собой черную собачку, введетъ васъ въ пещеру, посадитъ собачку въ какой-то извѣстный ему утолокъ, и глаза у ней подкатятся подъ лобъ, она упадетъ на спину, подергаетъ лапками и замретъ. Хозяинъ тотчасъ вытаскиваетъ ее на свѣжій воздухъ, боясь, чтобы она вовсе поколѣла; тѣмъ и представленіе кончается. Я ничего не знаю несчастнѣе этой бѣдной собаки! Мнѣ жалки казались блохи, работающія за станкомъ, жуки, фехтующіе на рапирахъ, и даже знаменитый кобель Монито, играющій въ домино; но какъ сравнять ихъ съ черной собачкой, принужденной раза по три въ день мучиться и умирать, для забавы любопытныхъ!
   На томъ-же берегу оставалось мнѣ взглянуть на Баію, Кумы, Мизену. Эти мѣста наполнены историческими воспоминаніями. Тутъ не надолго спаслась вплавь Агриппина, убѣгая отъ убійцъ, посланныхъ за нею сыномъ ея Нерономъ. Въ Кумахъ была Сивилла, сжегшая книги прорицаній; тутъ Петроній выпустилъ изъ себя кровь, и тутъ-же была прелестная дача Цицеропова. Изъ Мизены отправился Плиній, смотрѣть на изверженіе Везувія. Въ Баію собирались древніе Римляне, къ теплымъ водамъ. Горацій описываетъ это мѣсто прелестнѣйшимъ въ мірѣ: въ него съѣзжались толпами знатнѣйшіе и развратнѣйшіе вельможи Римской Имперіи. Но что осталось отъ всего этого теперь? Обезображенный островъ, брошенный подъ небомъ, самымъ чистымъ, подлѣ берега моря. Вездѣ ступаешь здѣсь по лавѣ и пепельнымъ буграмъ.... Куда ни кинешь взоръ, всюду слѣды огня. Гдѣ вчера было озеро, тамъ сегодня зола и пустыня, и на мѣстѣ воды вышла изъ земли гора, выросшая въ одну ночь. Богъ движетъ этою землею, какъ морскими волнами; на ней возстаютъ бури, какъ на океанѣ. Животворительный и чистый прежде воздухъ Баіи нынѣ зловоненъ и смертоносенъ! Гебятишки здѣсь блѣдные, худые; глаза у нихъ блещутъ лихорадочнымъ огнемъ; волосы на головѣ рѣдкіе и губы бѣлыя; взрослые люди, низенькіе, съ раздутыми животами, походятъ на одержимыхъ водяною болѣзнію. Я осмотрѣлъ однакожь остатки Нероновыхъ бань, не заслуживающихъ большаго вниманія, и спѣшилъ возвратиться въ Неаполь; но прежде надобно было посѣтить острова Искію, Прочиду и Капрею. Я взялъ лодочку на Мизенекомъ мысу, и черезъ часъ прибылъ на Искію, гдѣ приставалъ Мюратъ, бѣжавши изъ Неаполя. Горы здѣсь усажены померанцевыми деревьями и виноградникомъ. Женщины на Искіи и Прочидѣ прекрасны, и живописные костюмы ихъ напоминаютъ Грецію, откуда были они заимствованы первоначально. Жители этихъ двухъ острововъ совершенно отличаются отъ Неанолитанцевъ, не только одѣяніемъ, но и физіономіей своей: удивительно, какъ могли они такъ долго сохранить національныя черты и не смѣшаться съ Италілицами, между которыми живутъ уже нѣсколько сотъ лѣтъ. Переночевавъ на Искіи, я нанялъ порядочную лодку съ шестью гребцами. Насъ было четверо: я забылъ сказать, что я съѣхался здѣсь съ старыми своими товарищами на кораблѣ, Англичанами Аткинсомъ, Левисомъ и Дикенсомъ. Мы всѣ нетерпѣливо желали видѣть Капрею, особенно-же голубую пещеру. Намъ постлали матрасы, на которые мы разлеглись, подняли парусокъ, и мы отправились съ Искіи, при благопріятномъ вѣтеркѣ. Время было прекрасное. На чистомъ голубомъ небѣ не было ни одного облачка, и мы безпрестанно спрашивали гребцовъ нашихъ: скоро-ли доплывемъ? Хотя Капрея былъ у насъ въ глазахъ, но, не смотря на парусъ и на усиліе шестерыхъ сильныхъ гребцовъ, намъ казалось, что мы не подвигаемся впередъ. Волны часто заплескивались въ низкобокую лодку нашу, такъ что и намъ доставалось. Мы смѣялись, но изрядно измокли. Черезъ четыре часа мы пристали къ Капреѣ. На этомъ островѣ два селенія: Капри, на берегу морскомъ, и Анакапри, на горѣ, куда надо было взлѣзть по лѣстницѣ въ 500 ступенекъ, изсѣченныхъ въ каменной скалѣ, на открытомъ воздухѣ. Тамъ мы остановились у трактирщика, и начали свои прогулки для обозрѣнія острова. Сперва мы пошли на гору Соларо: съ нея превосходнѣйшій видъ, какой только можно встрѣтить во всей Италіи. Вообразите гору, или утесъ, почти перпендикулярный надъ моремъ; вы будто висите на краю пропасти, и подъ вами, на нѣсколько сотъ саженъ, Средиземное море разбивается у подошвы этой каменной горы. Огромныя скалы, прямыя какъ стѣны и похожія цвѣтомъ на вороненое желѣзо, стоятъ передъ глазами. Двѣ изъ нихъ съ острыми шпилями, точно обелиски среди волнъ морскихъ: ихъ называютъ Капрейскими иглами. Кое-гдѣ есть дикія растенія, и толстыя, но не высокія деревья, темныя зеленью какъ кипарисъ Красные лучи заходящаго солнца, падающіе какъ пламя на блестящее море, я покрывающіе скалы золотыми брызгами, придавали волшебное освѣщеніе всей картинѣ. Не подалеку отъ этого мѣста Французскій Генералъ Ламаркъ взошелъ въ Анакапри, выбилъ оттуда Гудзона-Лоу, и тѣмъ утвердилъ позицію Французовъ въ Неаполѣ.
   Съ горы Соларо мы пошли осмотрѣть мѣсто, на которомъ былъ Тиверіевъ дворецъ: онъ стоялъ на другой горѣ, и, какъ орлиное гнѣздо, владычествовалъ надъ Сициліей, Италіей и Египтомъ. Возвратившись въ свой трактиръ, мы отдыхали на террасѣ и смотрѣли на городъ, ни чѣмъ несходствующій съ другими городами Италіи. Это не Венеція, не древній Римъ и не укрѣпленная Флоренція. Здѣсь кровли куполами, а куполы покрыты свинцомъ; это что-то восточное, похожее на мечеть. Видъ странный, но оригинальный. Кажется, жилъ-бы въ Неаполѣ, а умеръ въ Капреѣ! Мнѣ разсказывали, что какой-то Англичанинъ пріѣхалъ сюда на три дни, а прожилъ тридцать пять лѣтъ.
   На другой день, мы спустились въ Капри, осмотрѣть лазуревую, истинно чудесную пещеру, которой ни одно волшебное зданіе въ Тысячѣ одной ночи превзойти не можетъ. Вотъ наше похожденіе. Мы всѣ четверо наняли лодочку, почти плоскую, и версты съ двѣ пробирались на ней подлѣ самаго берега, до отверстія пещеры. Къ счастью нашему, море было тихо. Наконецъ перевощикъ нашъ сказалъ намъ: "Вотъ, господа, и приплыли." Я смотрѣлъ, но кромѣ черной каменной скалы ничего не видалъ. Матросъ указалъ мнѣ, у самого подножія скалы, небольшое отверстіе, въ которое волна будто вливалась. "Ессо la grotta," повторилъ онъ.-- Ступай, ступай въ нее!-- закричали мы всѣ четверо. "Какъ прикажете.!" отвѣчалъ онъ. "Лягте-же всѣ въ лодку и не подымайте головы, чтобы не зацѣпить за края." Перевощикъ махнулъ веслами, придалъ сильное движеніе лодочкѣ, и съ помощію волны вошелъ въ пещеру.... Мы были уже въ ней, подняли головы, взглянули.... Какое очарованіе!... Мы увидѣли озерко, тихое, недвижимое, имѣющее съ полверсты окружности: вода въ немъ прозрачна, но всѣ предметы кажутся ярко-лазуреваго цвѣта; стѣны, песокъ, все голубое, и будто прикрытое серебрянымъ флеромъ. Вода въ озеркѣ такъ чиста, что, кажется, рукой можно достать раковинки на днѣ ея, но она имѣетъ 45 футовъ глубины. Здѣсь ни человѣкъ, ни лодка не даетъ отъ себя тѣни на водѣ. Сводъ пещеры высокъ; онъ весь съ разрывами и покрытъ блестящими сталактитами, которые висятъ надъ головою, какъ хрустальныя иглы. По краямъ озерко унизано рядомъ мѣлкихъ и блестящихъ коралловъ. Мы онѣмѣли при видѣ этой чудесной пещеры, и никто изъ насъ даже не шевелился! Весло не дѣйствовало въ рукахъ нашего перевощика, и лодка тихо скользила по недвижной водѣ: ни струй, ни качки, ни слѣду волны; глубокое молчаніе. Въ почтительномъ созерцаніи остановились мы, но взглянувъ другъ на друга, всѣ вскрикнули, видя себя, гребца нашего и лодку голубыми. Наконецъ мы замѣтили, въ самомъ углубленіи пещеры, впадину, и велѣли подплыть къ ней: тамъ было очень темно. Приставъ къ берегу, мы разсмотрѣли изломанныя ступеньки, размытыя водою, и покрытыя чернымъ мохомъ; однакожъ мы взошли по нимъ до отверстія, очень темнаго и сыраго, куда было-бы опасно идти. Полагаютъ, что тутъ была лѣстница, имѣвшая сообщеніе съ Тиверіевымъ дворцомъ, и что онъ топилъ людей въ этой прелестной пещерѣ. Какъ ни хорошо здѣсь, но пора было подумать о возвращеніи, и мы тѣмъ-же путемъ прибыли въ Капри, откуда черезъ нѣсколько часовъ отправились въ Неаполь.
   

ГЛАВА II.
НЕАПОЛЬ.
(Продолженіе).

   Нѣтъ города въ свѣтѣ, гдѣ-бы такъ вѣрили и боялись сглазу, какъ въ Неаполѣ. Здѣсь называютъ это: La Jettaiura. Похвалите дитя, мать его покажетъ вамъ пальцами рога; поглядите пристально на пригожую крестьянку, она сдѣлаетъ то-же. Даже въ хорошемъ обществѣ нѣтъ почти ни одной дамы, которая-бы не носила при себѣ, сдѣланныхъ изъ коралла или лавы, ручекъ, показывающихъ рога, и все для той-же предосторожности. Мужчины носятъ ихъ на цѣпочкахъ, на перстняхъ, и отъ того вы найдете во всѣхъ лавкахъ множество этихъ ручекъ. Я накупилъ ихъ себѣ, но у меня ихъ расхватали и выпросили всѣ, во Флоренціи и Парижѣ, кто изъ шалости, кто изъ любопытства, такъ, что я ни однѣхъ не привезъ домой. Во многихъ домахъ я видѣлъ, въ сѣняхъ или при входѣ, повѣшенные на стѣнѣ огромные оленьи или буйволовые рога, для избавленія отъ джетатуры приходящихъ. Мнѣ сказывали, что это повѣрье идетъ отъ глубокой древности, какъ доказываетъ Николай Валлета, написавшій трактатъ о сглазъ: Cicalata sul fasciпо, volgarmente detto jettatura. He надобно однакожъ винить въ этомъ однихъ Неаполитанцевъ: то-же, болѣе или менѣе, существуетъ почти у всѣхъ народовъ. Во Франціи и Германіи приписываютъ инымъ старухамъ опасный для младенцевъ взглядъ; у насъ также вѣрятъ сглазу, и ежели не выставляютъ противъ него рогъ, то отплевываются. Искать начала этого предразсудка трудно, но онъ существуетъ вездѣ.
   У всѣхъ Неаполитанцевъ, знатныхъ и простолюдиновъ, богатыхъ и бѣдныхъ, есть одна общая страсть: это зрѣлища и представленія. Для лучшаго общества, на четырехъ театрахъ, всякой день, представляютъ оперы, комедіи; сверхъ того есть множество домашнихъ театровъ. Послѣ представленій, чѣмъ занимаются въ обществѣ? Актерами, пѣвицами, танцовщиками: это составляетъ почти единственный разговоръ всѣхъ, вездѣ и всякой день. Чернь имѣетъ своихъ паяцовъ, своего пульчинелло, своихъ сказывальщиковъ; она съ равною жадностію смотритъ на эти зрѣлища, и на церковныя церемоніи. Здѣсь, среди улицы, съ изступленіемъ кричитъ проповѣдникъ, который разсказываетъ простолюдинамъ, что сей часъ былъ въ раю и видѣлся тамъ съ заступникомъ Неаполя,
   Святымъ Януаріемъ, который велѣлъ сказать имъ, что онъ скоро отъ нихъ принужденъ будетъ отступиться, потому что они много воруютъ, много рѣжутъ людей, объѣдаются макаронами, и, какъ скоты, цѣлый день спятъ и мало даютъ вкладовъ въ церковь! Они тревожатся, плачутъ, и тотчасъ все забываютъ, потому что подлѣ нихъ пляшутъ собаки, или тянется ходъ, съ закутанными въ синія, бѣлыя или черныя рясы богомольцами: эти хлыщутся плетками, несутъ хоругви и образа. Нодалѣе, пришедшіе изъ Калабрійскихъ горъ музыканты даютъ серенаду; тамъ крестьянскія дѣвки, съ острововъ, въ нарядныхъ костюмахъ, танцуютъ тарантеллу. Для Неаполитанца все это служитъ зрѣлищемъ; а ему ничего больше и не надобно; были-бы макарони, да представленія, и онъ доволенъ: цѣлый день ничего не дѣлаетъ, и счастливъ, когда можетъ въ праздности зѣвать и глядѣть на окружающіе его предметы. Этому не должно однакожь дивиться: здѣсь климатъ благопріятствуетъ лѣни, и природа такъ богата, что Неаполитанецъ можетъ, почти круглый годъ, прожить на улицѣ, безъ покрыти и почти безъ одѣянія. Море доставляетъ ему въ изобиліи раковины и мѣлкую рыбу, которую онъ либо самъ ловитъ, или покупаетъ, за самую малую цѣну. На грошъ, а много на два, достаточно рыбы, или фрути ди маре, на обѣдъ, а если прибавить къ этому на столько-же макароновъ, то ладзарони избыточно сытъ, и можетъ въ праздности лежать и зѣвать сколько ему угодно, цѣлый день. Ребятишки просятъ милостыню, или посѣщаютъ чужіе карманы, и это промышленность не послѣдняя: она помогаетъ семейству. Впрочемъ, народъ здѣсь довольно услужливъ, и готовъ за малую плату исполнять ваши приказанія; давайте только легкую и непостоянную работу.
   Я посѣтилъ музей Бурбонскій. Прежде называли его просто Студи; онъ въ верхней части Толедской улицы. Это собраніе художественныхъ сокровищъ почитается однимъ изъ первыхъ въ свѣтѣ. Тутъ соединены коллекція статуй, древнихъ вазъ, картинная галлерея и библіотека. Собраніе статуй удвоилось цѣною, со времени присоединенія къ нему Фарнезской галлереи, доставшейся по наслѣдству Неаполитанскимъ Королямъ; но ея не выпускали изъ Рима, пока Неаполитанцы не вошли въ Римъ, и не увезли этихъ сокровищъ насильственно въ Неаполь. Особеннаго замѣчанія достойны: группа, извѣстная подъ названіемъ Фарнезскаго быка, колоссальная Флора, и такой-же Геркулесъ. Послѣдній, работы Аѳинскаго ваятеля Гликона, былъ найденъ въ Термахъ (Thermes) Каракаллы, безъ ногъ. Папа Павелъ III, Фарнезіевой фамиліи, приказалъ Микель-Анджелу придѣлать ноги; но великій ваятель, окончивъ модель, разбилъ ее въ куски, говоря, что если-бъ и одного пальца не доставало у этой превосходной статуи, то онъ и его-бы не взялся придѣлать. Вильгельмъ Делла Порта однакожъ довольно удачно сдѣлалъ было ноги, но, къ счастью, скоро отыскались и древнія, въ колодцѣ, верстъ за шесть отъ того мѣста, гдѣ найдено было туловище. Ихъ приставили къ статуѣ. Еще особенно достойны замѣчанія девять статуй, изображающія древнюю фамилію Балбуса, и статуя Аристида.
   Въ картинной галлереѣ много очень хорошихъ картинъ; но что особенно достойно замѣчанія, это множество произведеній кисти Луки Джіордано и Сальватора Розы. Первый изъ этихъ живописцевъ почти не выѣзжалъ изъ Неаполя, и потому не удивительно, что здѣсь осталось столько его произведеній. Что-жь касается до послѣдняго, то трудно вообразить что нибудь совершеннѣе его пейзажей. Признаюсь, для меня есть только три пейзажиста, которыхъ можно назвать совершенными: это Сальваторъ Роза, Клодъ Лоренъ и Николай Пуссенъ. Я нашелъ здѣсь произведенія всѣхъ трехъ, и для нихъ лишній разъ посѣщалъ музей. Еще одна картина поразила меня своею красотой: это портретъ Испанскаго Короля Филиппа II-го, писанный Тиціаномъ. Король блѣденъ, желтъ; лобъ у него узокъ, вѣки мясистыя, глаза свѣтло-голубые, взглядъ тусклый, губы толстыя, выдавшіяся впередъ, но безцвѣтныя. Смотря на него, можно угадать, что это былъ человѣкъ не высокаго ума, но упрямый, твердый, повелительный. Въ этомъ портретѣ весь Филиппъ II-й, суевѣрный и жестокій.-- Не исчисляя всѣхъ хорошихъ картинъ, статуй, Латинскихъ и Греческихъ книгъ, и Римскихъ памятниковъ, прибавлю, что ихъ можно, больше или меньше, найти вездѣ; но чего нигдѣ нѣтъ, кромѣ Неаполя и Бурбонскаго музея, это коллекція древнихъ бронзъ, изображающихъ орудія или инструменты, бывшіе въ употребленіи у древнихъ Римлянъ. Везувій столько-же раззорилъ, сколько сберегъ подъ пепломъ и лавою своею, въ продолженіе нѣсколькихъ столѣтій, домы и всѣ домашнія принадлежности жителей Помпеи. По мѣрѣ какъ отрывали въ ней домы, правительство переносило находимыя тамъ вещи въ Бурбонскій музей. Теперь Помпея представляетъ только публичныя зданія, частные домы и улицы древняго города, а въ музеѣ Бурбонскомъ собрано все, что нѣкогда принадлежало этимъ домамъ и украшало ихъ. Разсматривая то и другое, вы изучаете всю жизнь древнихъ Римлянъ какъ современникъ, входите въ Римскія семейства, присутствуете при ихъ вседневныхъ упражненіяхъ. Въ этой коллекціи есть все, начиная отъ орудій, употреблявшихся жрецами, до малѣйшихъ потребностей туалета, отъ топора жертвеннаго, до серегъ и перстней Римскихъ красавицъ. Это богатѣйшій Римскій магазинъ. Тутъ найдете бронзовыя судейскія кресла (curules) возлѣ военныхъ трофеевъ и щитовъ; треножники, жертвенники, урны, сосуды, ножи, столы, и даже поддѣльныя кости для игроковъ, иголки, наперстки, румяны! Удивительно, какъ могъ сохраниться тутъ-же древній пирогъ, будто образчикъ для прожоръ нашего времени. Инструменты и аптекарскія стклянки показываютъ, что хирургія и медицина были у Римлянъ почти въ такомъ-же состояніи какъ у насъ. Я видѣлъ также знаменитую семи-стороннюю чернилицу, о которой Г-нъ Мерторелли написалъ диссертацію въ два тома in-folio. Въ особомъ кабинетѣ, куда пускаютъ только мужчинъ, и то по выбору, собраны статуйки и группы въ сладострастныхъ и неблагопристойныхъ положеніяхъ. Въ нихъ особенно замѣчательны правильность и совершенство формъ. Видно, что древніе не отъ разврата производили эти фигуры, но плѣнившись, какъ почти всѣ полуденные жители, красотами тѣла, они представили всѣ прелести, которыя придаетъ ему наслажденіе, и неблагопристойность ихъ кисти, или рѣзца, не что иное какъ любовь къ художеству.
   Въ Бурбонскомъ музеѣ также очень замѣчательно и собраніе стекляныхъ произведеній, отъ временъ ХІІ-го столѣтія. Оно доказываетъ, какъ давно умѣли выдѣлывать, гранить и красить стекло. Древнихъ вазъ считается здѣсь до 2500. Есть собраніе медалей. Тутъ-же славная сардониксовая чаша, имѣющая футъ въ діаметрѣ, о которой ученые столько писали диссертацій. Группа на ней, состоящая изъ семи фигуръ, представляетъ, по мнѣнію Висконти, Нилъ, Оруса, Изиду и нимфъ рѣки Нила. Въ библіотекѣ, занимающей прекрасную залу, построенную для нея фонтаною, 150 тысячъ томовъ и около 3 тысячь манускриптовъ. Замѣчательнѣйшіе предметы тамъ: Библія девятаго вѣка, Новый Завѣтъ десятаго вѣка, рѣдкій автографъ Ѳомы Аквинскаго, и манускриптъ трехъ разговоровъ Гассія.
   Бурбонскій музей, который я посѣщалъ три раза, описанъ мной очень кратко; надобно было-бы написать тома два, чтобы дать о немъ полное понятіе; но такой трудъ принадлежитъ ученымъ, посвящающимъ на то жизнь свою. Я знаю, что многіе давно и успѣшно этимъ занимаются. Каждый разъ находилъ я въ музеѣ множество молодыхъ художниковъ, особенно живописцевъ, которые предлагаютъ свои услуги, и за самую дешевую цѣну готовы скопировать картину, которую вы изберете. Изъ нихъ есть люди съ дарованіями, и такіе искусные копировщики, что надобно быть опытнымъ знатокомъ, чтобы различить работу ихъ отъ оригинала. Здѣсь также съ особеннымъ искуствомъ вырѣзываютъ на Бразильскихъ -раковинахъ копіи съ лучшихъ антикоБЪ. Я заказалъ для себя вырѣзать два портрета, и черезъ недѣлю получилъ ихъ, очень искусно сдѣланные, за сто рублей оба. Въ бытность мою, этой дешевизнѣ способствовало особенно то, что холера, свирѣпствуя въ сѣверной Италіи, не пускала оттуда путешественниковъ, и бѣдные художники оставались совершенно безъ дѣла. Туземцы мало занимаются художествами; да къ тому-же они побольше въ нихъ разумѣютъ и гораздо поразборчивѣе насъ, можно сказать пролетныхъ птицъ въ Италіи.
   Въ прелестное утро отправился я наконецъ на Везувій. Дорога отъ Неаполя до Портичи, была покрыта мѣлкою и самою бѣлою пылью, вершка на три. Къ счастію нашему, вѣтерокъ относилъ ее въ сторону, однако платье и лица наши напудрились совершенно. Эта пыль очень ѣдка для глазъ, и я теперь не дивлюсь, что встрѣчалъ въ Неаполѣ и окрестностяхъ его столько слѣпыхъ. Въ Портичи мы остановились и пошли смотрѣть дворецъ и сады, на что намъ дано было позволеніе отъ правительства.
   Мѣстоположеніе дворца прекрасно, какъ всѣ окрестности Неаполя, и онъ великолѣпенъ, великъ, богато убранъ картинами, бронзами; но это въ немъ общее почти со всѣми царскими дворцами въ Европѣ. Сады его обширны и въ нихъ множество деревъ, которыя въ другихъ климатахъ не могутъ роста въ грунту, а требуютъ укрытія отъ холода. Здѣсь природа щедрѣе. Померанцевыя, тюльпанныя деревья, магнолія, кактусы, даже нѣсколько пальмовыхъ деревьевъ, напоминаютъ восточные сады. На особо отдѣленныхъ пастбищахъ гуляютъ олени. Тутъ-же въ первый разъ увидѣлъ я Савойскаго горнаго козелка (bouquin des Alpes), антилопъ и кангуру. Послѣднее животное достойно любопытства: когда оно стоитъ на заднихъ ногахъ (а иначе оно и ходить не можетъ), то ростомъ почти равняется человѣку; но у него переднія ноги такъ малы и коротки, что на ходу оно никакъ не можетъ на нихъ опираться, и потому всегда подвигается на однѣхъ заднихъ ногахъ, прыжками; въ обыкновенномъ положеніи стоитъ на всѣхъ ногахъ, и тогда имѣетъ фигуру очень странную. Эти животныя не дики и подпускаютъ къ себѣ человѣка очень близко. Въ Парижѣ я ихъ видѣлъ потомъ много. Въ звѣринцѣ содержатся также львы, тигры, леопарды, но они для меня были ужь не новость. Мы поѣхали далѣе, и чрезъ полчаса прибыли въ Резину.
   Резина построена вся на Геркуланѣ, и это самое препятствуетъ отрывать древній городъ, потому что надобно было-бы раззорить построенную на немъ Резину. За всѣмъ тѣмъ, посѣщеніе Гиркулана чрезвычайно любопытно. Мы обратились къ сторожу, хранителю развалинъ; онъ зажегъ факелъ, и мы сошли за нимъ ступенекъ 70 внизъ. Тамъ увидѣли мы себя въ большомъ темномъ коридорѣ: это была окружная галлерея театра. Намъ показали сцену, кулисы, и часть, назначенную для актерскихъ ложь. Пространныя галлереи для зрителей, мѣста начальниковъ, и вся эта архитектурная громада, освѣщенная только однимъ факеломъ, зарытая въ землю, болѣе чѣмъ на десять саженъ глубины, представляла намъ массы тѣней, произведенныхъ углами и изгибами зданія. Эти тѣни болѣе поражали насъ тѣмъ, чего мы не видали, нежели тѣмъ, что было у насъ передъ глазами. Геркуланъ былъ не засыпанъ пепломъ, а залитъ лавой, которая, какъ растопленный свинецъ, проникла во всѣ зданія его, и, простывши въ нихъ, сдѣлалась камнемъ, такимъ-же какъ они. Отъ того отрытія здѣсь очень трудны: надобно прорубать топорами и откалывать ломами застывшую лаву, чтобы проникнуть внутрь. Мнѣ показали здѣсь вещь, довольно странную: это форма или лучше сказать слѣпокъ актерской маски, отпечатавшейся въ лавѣ. Носъ, ротъ, отверстіе для глазъ, все тутъ! Какъ попалъ сюда этотъ отпечатокъ? Куда дѣвался тотъ, кто носилъ эту маску? Какъ онъ ее бросилъ тутъ? Какимъ образомъ нашли маску, а не человѣка? Все это загадки неразрѣшимыя. Но глядя на отпечатокъ, а былъ тронутъ почти до слезъ, потому, что ясно вообразилъ горе, страхъ, жизнь и смерть, словомъ -- человѣка! Слѣпокъ маски пережилъ на столько столѣтій человѣка!
   Прежде чѣмъ стану описывать Помпею, куда отправился я изъ Геркуланскаго подземелья, хочу пересказать кратко исторію этого чудеснаго нынѣ города. Помпея находилась у берега моря (отъ котораго она теперь довольно далеко), при Кратерскомъ заливѣ, составленномъ Мизенскимъ мысомъ и Аѳенеумомъ. Роясь въ этомъ мѣстѣ, нашли еще раковины и береговой песокъ. Впрочемъ, даже читая Страбона, нельзя сомнѣваться, что этотъ городъ былъ пристанью, такъ-же какъ Стабія и Геркуланъ. Онъ былъ построенъ на отдѣльномъ холму, составленномъ изъ лавы, и, вѣроятно, бывшемъ нѣкогда также кратеромъ волкана. 16 Февраля 63 года, сильное землетрясеніе разрушило часть Помпеи и сдѣлало много поврежденій въ Геркуланѣ. Описываютъ, что стадо изъ 600 барановъ задохлось тогда, многія статуи разбились, и нѣкоторые жители лишились ума. На другой годъ, землетрясеніе возобновилось, въ то самое время, когда Неронъ пѣлъ на Неаполитанскомъ театрѣ, и едва вышелъ изъ него, какъ все зданіе разрушилось. Наконецъ, 23 Августа 79 года, явились признаки ужаснаго изверженія, такъ краснорѣчиво описаннаго Плиніемъ Младшимъ. Онъ былъ въ Мизенѣ, гдѣ дядя его командовалъ флотомъ. Въ часъ по полудни извѣстили Плинія Старшаго, что появилось облако, необыкновенной величины и фигуры; видъ его уподоблялся ели, высоко возросшей и распространяющей вѣтви свои, бѣлыя, черноватыя и разноцвѣтныя, далеко по пространству неба.
   Плиній велѣлъ изготовить свою либурну (легкій корабль) и поплылъ къ явленію. Чѣмъ ближе подплывалъ онъ, тѣмъ гуще падалъ горячій пепелъ на корабль его. Наконецъ полетѣли раскаленные камни и упадали вокругъ него. Море казалось убѣгающимъ отъ береговъ, гдѣ скоплялись горы каменьевъ, которые дѣлали самые берега неприступными. Плиній направилъ путь свой къ Стабіи, гдѣ былъ Помпоніанъ; но дворъ Помпоніановъ наполнялся пепломъ. Необходимо было удалиться въ поле. Домы какъ-бы срывались съ фундамента, качались съ стороны на сторону и потомъ опять становились на свои мѣста. Плиній и товарищи его покрыли головы свои подушками, которыя привязали платками, и вотъ единственная предосторожность, какую они приняли отъ падающихъ на нихъ камней. Вездѣ возобновился день; но вокругъ нихъ была глубокая темнота, едва освѣщаемая факелами и огнями, зажженными по ихъ приказанію. Они пытались снова приблизиться къ берегу, чтобъ найдти какое нибудь средство для своего спасенія; но море бушевало ужасно, а берегъ отдалился и былъ покрытъ рыбою, оставшеюся на сухомъ пескѣ. Плиній и друзья его принуждены были безпрестанно вставать и отряхивать съ себя золу, покрывавшую ихъ платье. Скоро пламя усилилось и ужасный сѣрный запахъ распространился всюду. Плиній палъ мертвъ!
   Къ девяти часамъ, землетрясеніе и работа волкана утихли; показался свѣтъ, и даже солнце, блѣдное, какъ во время затмѣнія. Помпея не была разрушена лавою: городъ стоялъ высоко; но его засыпало золою, пепломъ и пылью, которые легли слоями на 18 и болѣе футовъ вышины. Есть признаки, что нѣкоторые жители пытались впослѣдствіи дорыться до своихъ жилищь, но въ этомъ не успѣли. Съ тѣхъ поръ Помпея оставалась 1676 лѣтъ подъ землею. Первые слѣды ея развалинъ были открыты въ 1689 году, а отрывать ихъ начали только въ 1755-мъ. Странно однакожъ, что это сдѣлалось не прежде, потому что, когда поручено было Доминику фонтанѣ, въ 1592 году, провести воду изъ рѣки Сарно къ Tope де Ланунціата, онъ принужденъ былъ прорыть для этого подъ землею каналъ, который прошелъ сквозь городъ, причемъ не рѣдко встрѣчались препятствія отъ попадавшихся на пути строеній.
   По дорогѣ, ведущей изъ Неаполя въ Салерну, мы подъѣхали къ столбу, на которомъ написано: Via di Pompei (дорога въ Помпею). Сердце забилось, какъ будто я приближался къ какой нибудь святынѣ. Мы своротили съ большой дороги, влѣво, по проселочной дорожкѣ, переѣхавъ пригорокъ, и очутились у деревянной заставы: это былъ въѣздъ въ Помпею. Два сторожа ввели насъ въ городъ. Я глядѣлъ и сперва не понималъ своего разочарованія; я представлялъ себѣ тутъ Везувій, огненныя рѣки, молніи, потрясающія зданія, однимъ словомъ: Брюлова картину; вмѣсто того увидѣлъ я широкую, пустую улицу, низенькія по обѣ стороны постройки, знойное солнце, и множество ящерицъ, ползающихъ по этимъ древнимъ стѣнамъ.
   При первомъ взглядѣ ничего не видишь величественнаго, огромнаго: Делевиннал застава, два сторожа, улица широкая и свѣтлая, тутъ нѣтъ таинственности, нѣтъ поэзіи; а между тѣмъ, все занимательно, все любопытно. Не доходя до городскихъ воротъ, мы уже были въ предмѣстіи, называемомъ Augustus Felix. Дорога, ведущая чрезъ него, есть гробный путь. Гробницы древнихъ, которыя ставились по обѣ стороны большой дороги, образуютъ что-то странное и вмѣстѣ величественное. Народы, проводившіе вѣкъ свой на площадяхъ, не хотѣли имѣть уединенныхъ кладбищъ: и для праха ихъ надобны были воздухъ и открытое небо! Мнѣ кажется высокою мысль: не раздѣлять живыхъ съ мертвыми! Какое впечатлѣніе должно было тревожить ѣхавшихъ въ Римъ или Неаполь, когда они проѣзжали между рядами многихъ знаменитыхъ или драгоцѣнныхъ сердцу ихъ людей Меня, совершенно чужаго имъ странника, обняла какая-то грусть, когда я, въ молчаніи, прочитывалъ нѣкоторыя надписи надъ прахомъ угасшихъ и давно забытыхъ фамилій. Когда разрывали эту улицу, нашли кости нѣсколькихъ жителей, которые, вѣроятно, во время гибели города, искали спасенія и умерли при гробахъ, можетъ статься друзей или ближнихъ своихъ. Три скелета принадлежали женщинамъ, которыя, видно, сидѣли прислонясь къ столбу одного портика, и тутъ задохлись отъ падающей золы. Нашли также остатки женщины, державшей на рукахъ младенца надъ колыбелью; двое дѣтей, побольше, лежали подлѣ нея. Кости ихъ, смѣшанныя вмѣстѣ, показывали, что это злополучное семейство, обнявшись, до послѣдняго издыханія оставалось неразлучно. Между костями ихъ были найдены три золотыя кольца и пара сережекъ, осыпанныхъ жемчугомъ. Одно изъ колецъ было въ видѣ змѣи, обвившейся кольцомъ; другое, въ видѣ перстенька, съ гранатнымъ камешкомъ, на которомъ были вырѣзаны громовыя стрѣлы. Серьги имѣли фигуру вѣсковъ. Наконецъ нашли также остатки старика, крѣпко держащаго въ рукахъ мѣшечекъ съ золотомъ: онъ, кажется, очень дорожилъ своимъ сокровищемъ, которое было тщательно уверчено въ льняную холстину, оставшуюся невредимой; въ мѣшечкѣ было четыреста десять монетъ. Изъ всѣхъ гробницъ, на этомъ пути, замѣчательнѣйшая: Неволежи-Тихе. Вотъ надпись на ней:
   Неволежи-Тихе поставила сію гробницу себѣ и Каію Мунацію, заслужившему знакъ отличія Бисселіума; также и отпущеннымъ ею на волю слугамъ и служанкамъ своимъ. Этотъ памятникъ, Изъ большаго куска мрамора, вытесанъ продолговатымъ квадратомъ; на верхнихъ украшеніяхъ его замѣтенъ бюстъ Неволежи; на сѣверной сторонѣ мраморнаго памятника изображена барка съ двумя мачтами, одною прямо, другою наклонно стоящими; многія дѣти натягиваютъ парусъ; одинъ изъ нихъ лѣзетъ по веревкѣ, прикрѣпляющей мачту къ кормѣ. Ученые отгадывали въ этой морской Картинѣ изображеніе бурь нашей жизни. Признаюсь, я этого не понялъ. Осмотрѣвъ гробницу снаружи, я вошелъ внутрь ея, въ низенькія дебри; тамъ могильный склепъ съ квадратную сажень, и два ряда нишей, или впадинъ. Въ самой большой изъ нихъ нашли глиняную амфору съ множествомъ пепла. Въ четырехъ другихъ урнахъ, Обыкновенной работы, также найденъ пепелъ. При каждой поставлена была глиняная лампа и положены мѣдныя деньги, вѣроятно для Харона за перевозъ.-- Очень любопытно открытіе трехъ стекляныхъ сосудовъ, толстыхъ и круглыхъ, въ свинцовыхъ оболочкахъ. Одинъ былъ наполненъ водою и пережженными костями, другой жидкостью, составленною изъ воды, вина и масла. Въ двухъ изъ этихъ сосудовъ жидкость буровата, но въ послѣднемъ желта, масляна и прозрачна.
   Вышедши изъ гробницы, я осмотрѣлъ тотъ домъ, о которомъ Цицеронъ такъ часто писалъ Аттику; видѣлъ портикъ, и въ немъ четверо каменныхъ креселъ. Эти кресла и крыша даютъ поводъ думать, что здѣсь было мѣсто отдыха для жителей Помпеи, которые, можетъ статься, собирались тутъ бесѣдовать о новостяхъ. Я заключилъ мою прогулку, въ предмѣстіи Augustus Felix, обозрѣніемъ загороднаго дома Марка Арія Діомида. Входятъ въ него по небольшой лѣстницѣ, обложенной кирпичемъ и украшенной двумя колоннами. Посреди зданія есть дворъ, который древніе называли impluvium; вокругъ двора устроенъ родъ галлереи, украшенной четырнадцатью кирпичными колоннами, оштукатуренными. Тутъ можно было прогуливаться укрываясь отъ дождя. Отсюда входъ во всѣ отдѣленія дома. Свѣтъ въ комнаты проходилъ со двора. Я вошелъ въ первую залу, называемую Exedra, гдѣ древніе отдыхали послѣ обѣда; изъ нея въ галлерею, называемую Basilica: это родъ передней, и на концѣ ея открытая терраса, украшенная бѣлымъ мраморомъ, откуда видъ въ садъ и на море. Возвратясь во дворъ, я вошелъ, по правую руку, въ Нимфеумъ, или небольшую купальню, окруженную колоннами. Эта комната расписана желтой краской; въ ней полъ изъ прелестной мозаики: тутъ-же видна ванна, служившая для купанья, которую древніе называли baptisterium. Она сдѣлана изъ кирпича и обложена мраморомъ. Древніе не влѣзали въ свои купальни, а спускались по ступенькамъ. Я замѣтилъ въ стѣнѣ мѣсто трубъ, по которымъ втекала вода. Въ другой комнатѣ была печь, нагрѣвавшая воду; тутъ же и іросаиstum, или топка печи съ своимъ prefurnium, или отверстіемъ. Три мѣдные котла, одинъ надъ другомъ поставленные, содержали въ себѣ воду, равной температуры, и посредствомъ крановъ доставляли ее въ купальню. Въ верхнемъ этажѣ, надъ самою печью нижняго, небольшая комнатка съ нишемъ и съ окнами въ садъ; стѣны ея расписаны и украшены картинами. Эта комната была Sudatorium, то есть баня для поту. Она нагрѣвалась снизу посредствомъ трубъ, проведенныхъ въ стѣнахъ. Изъ нея выходили въ другую, ипctuorium, комнату умащенія, или окуренія духами. Всѣ принадлежности сохранились; ихъ можно видѣть въ Бурбонскомъ музеѣ.-- Осмотрѣвши эту баню, я почти увѣрился, что нынѣшнія Турецкія бани то-же самое, что были онѣ у древнихъ; вѣроятно, Турки заняли ихъ у покоренныхъ ими Грековъ, и съ тѣхъ поръ сохраняютъ въ томъ-же видѣ и такъ-же употребляютъ. Часть дома, гдѣ были спальня, состоитъ изъ трехъ покоевъ. Древніе обыкновенно ставили кровати свои въ ниши, окружающей ихъ съ трехъ сторонъ; съ четвертой стороны задергивалась занавѣсъ, привѣшенная кольцами на мѣдномъ или желѣзномъ прутѣ. Я нашелъ еще эти кольца; они были бронзовыя. {Недавно попалась мнѣ въ руки Французская книжка, гдѣ описаны Помпея и нѣкоторыя части Неаполя. Я очень удивился, нашедши въ ней много сходнаго, даже буквально, съ моими описаніями; но это не мудрено, потому что молодой описатель тотъ самый путешественникъ, который посѣщалъ эти мѣста вмѣстѣ со мною, слѣдовательно видѣлъ то-же и можетъ статься такъ-же. Это Г-нъ Роже де Бовуаръ. Онъ моихъ записокъ не видалъ, а я до сего времени не читывалъ его журнала.}
   На лѣво отъ галлереи былъ входъ во внутренніе и тайные покои: это Гинецеумъ, или женскія комнаты; Ценакулумъ, или столовая; Диспендіумъ, казначейская, или расходная. Всѣ они запирались однимъ ключемъ. Я сошелъ по двумъ лѣстницамъ въ нижній этажъ, гдѣ было восемь комнатъ, окрашенныхъ въ красный цвѣтъ. Онѣ со сводами; въ одной изъ нихъ находился фонтанъ, и вода вытекала оттуда въ рыбную сажалку, устроенную въ саду. Оттуда прошелъ я въ подземельные коридоры, или погреба, наполненные глиняными амфорами, для освѣженія и сохраненія вина. Въ этомъ погребѣ отрыли семнадцать скелетовъ.-- Одинъ изъ нихъ принадлежалъ, вѣроятно, хозяйкѣ дома: ея носъ, лобъ и груди отпечатались въ пеплѣ; этотъ странный слѣпокъ показывали мнѣ въ музеѣ. Воротившись на верхъ, я вышелъ въ садъ; тамъ, у воротъ сада, ведущихъ въ поле, найдено тѣло хозяина дома, державшаго въ одной рукѣ ключи, въ другой золотыя цѣпи. За нимъ шелъ слуга и несъ серебряную посуду. Осмотрѣвши подробно весь домъ, мы возвратились по Консульской дорогѣ къ воротамъ города.
   Ходя тамъ по улицамъ, я замѣтилъ, что всѣ онѣ были съ названіями и подъ нумерами, какъ у насъ; домы означались именами своихъ хрзяевъ. Я разсматривалъ эти полуизглаженныя надписи, сдѣланныя красною краскою: здѣсь жилѣ Нумацій; тамъ Песценій.... люди, существовавшіе за. тысячу восемь сотъ лѣтъ до меня! А мнѣ казалось, что я ихъ зналъ, и, читая имена, принималъ въ нихъ участіе. Не далеко отъ городскихъ воротъ, такими-же красными словами были двѣ надписи; на одной: Pugna mala; V non april, Venadio; на другой: Glad. par. XX pugna non. Вотъ смыслъ этихъ неполныхъ надписей -- первой: бой и травля къ 5-му числу Апрѣля; второй: двадцать паръ гладіаторовъ будутъ биться (такое-то число). Это афишки Помпеи! Афишки прошли сквозь осмнадцать столѣтій, поглотившихъ столько великихъ людей и столько великихъ событій. Я входилъ во многіе домы и вездѣ встрѣчалъ любопытные предметы для размышленія. Тутъ былъ кабакъ; здѣсь телѣжная лавка; тутъ храмъ; тамъ кухня съ горшками, далѣе хирургическая школа, бани, распутные домы.... Вотъ пекарни, и жернова, которые приводились въ движеніе ослами; погребъ, гдѣ продавались ликеры, и на вывѣскѣ тамъ изображенъ Улиссъ, отвергающій Цирценны напитки. Въ одной изъ публикацій сказано, что Юлія Феликсъ отдаетъ въ наймы бани (Thermes) и девять сотъ лавокъ. Я видѣлъ также алтари домашнихъ боговъ (Dieux Lares), входилъ въ храмъ Весталокъ, и съ восхищеніемъ разсматривалъ Саллустіевъ домъ; но онъ ужь столько разъ описанъ, что я не стану говоритъ о немъ.-- Какъ можно выразить чувства свои, когда, можно сказать, въ нѣсколько минутъ, проходишь всю лѣстницу человѣческаго быта, видишь столько состояній, столько жертвъ, столько горестей, столько удовольствій, столько пороковъ., и воображаешь всѣ эти угасшія существованія, разгадывая тайны ихъ внутренней жизни! Я съ какимъ-то страхомъ входилъ въ эти святилища и боялся застучать въ нихъ; блуждалъ молча по пространнымъ заламъ, которыя покрываетъ теперь сводъ небесный. Меня особенно восхищали фрески. Картины эти по большей части въ садахъ, и въ такихъ покояхъ, гдѣ есть фонтаны. Онѣ напоминаютъ восточные дворцы, и часто представляютъ острова, морскія сраженія, неизвѣстные намъ музыкальные инструменты, нимфъ, нагихъ и достойныхъ кисти Альбана: смотря на нихъ, забываешь неблагопристойность ихъ положенія, особенно когда вглядишься въ совершенство рисунка, и въ колоритъ, до сихъ поръ оживляющій ихъ. Маленькіе Амуры и дѣти, играющіе, изображены въ маленькихъ картинкахъ, по стѣнамъ небогатыхъ домовъ, для того только, чтобы стѣны не оставались голыми. Слѣдовательно, у древнихъ художество было повсюду; и гдѣ-жь это?-- Въ Помпеѣ, въ небольшомъ городкѣ! А у насъ, и теперь, въ богатѣйшихъ столицахъ, едва-ли найдется художникъ, который сравнялся-бы искуствомъ съ этими древними живописцами маленькаго городка. Любопытенъ домъ Актеона, такъ названный потому, что на одной изъ внутреннихъ стѣнъ его написана картина, изображающая превращеніе этого несчастнаго охотника, подглядѣвшаго Діану, когда она купалась съ своими нимфами. Тамъ-же нашли роскошную столовую залу, со всѣми принадлежностями для великолѣпнаго угощенія. Изидинъ храмъ, 84 футовъ въ длину, и 64 въ ширину, весь построенъ изъ кирпича, но оштукатуренъ, или лучше сказать обмазанъ самымъ твердымъ цементомъ. На возвышеніи, близъ алтаря, еще есть обломки идола Изиды; но я не смѣлъ тутъ останавливать ея, потому что вблизи исходятъ вредные пары, производящіе головокруженіе. Крестьяне въ окрестностяхъ называютъ ихъ Mopelte. Вѣроятно, эти самые пары производили конвульсіи въ пиѳіяхъ, вздымали ихъ волосы, и. заставляли въ изступленіи и съ большимъ трудомъ произносить нѣсколько безсвязныхъ словъ, которыя принимались за внушенія божественныя. Подъ самымъ идоломъ есть маленькая каморка, въ которую, какъ видно, прятались жрецы, произносившіе оракульскіе приговоры, вмѣсто богини.-- Я оставилъ этотъ храмъ, впрочемъ мало любопытный, и пошелъ въ театръ.
   Я думалъ видѣть одинъ театръ, а нашелъ ихъ два. Первый, поменьше и покрасивѣе, былъ крытый; другой больше и убранъ великолѣпнѣе, но на открытомъ воздухѣ. На маленькомъ играли комическія и сатирическія пьесы. Этотъ родъ театровъ назывался Одеумъ. Въ нихъ собирались слушать музыку, смотрѣть пантомимы, или присутствовать на преніяхъ поэтическихъ и философическихъ, гдѣ наградой побѣдителя всегда былъ треножникъ. И въ томъ и въ другомъ театрѣ находились мѣста высшихъ чиновниковъ. Для предупрежденія безпорядка при занятіи мѣстъ, Децемвиры (десятники) раздавали при входѣ tessera theatralis, или билетъ для входа, чтобы каждый могъ занять приличное или назначенное ему мѣсто. Билеты дѣлались изъ кости, и были круглые, какъ монеты; на нихъ означали названіе театра, сторону, лавку, мѣсто, гдѣ садиться, и даже имя автора представляемой пьесы. Большой театръ поразилъ меня своею красотой j онъ такъ хорошо сохранился во всѣхъ частяхъ своихъ, что въ немъ можно забыться и подумать: рано пришелъ я, и зрителей еще мало собралось, однако бкоро начнутъ представленіе. Ступеньки или лавки всѣ покрыты мраморомъ. Между первымъ и вторымъ отдѣленіемъ, поставлены прекрасныя мраморныя-же статуи. Мѣста для женщинъ отдѣлены. По правую и по лѣвую сторону оркестра двѣ ложи изъ волканическаго камня: одна, для префекта или децемвира, присутствовавшаго при представленіи, которую называли Podium; другая для Весталокъ. Сцена украшена фронтисписомъ. На ней три двери: средняя, изъ мрамора, называлась царскою, и въ нее выходили герои, цари, первые актеры; вторая, по правую сторону, для выхода лицъ второстепенныхъ, какъ-то стариковъ, почтенныхъ женщинъ, военачальниковъ; наконецъ третья дверь, съ лѣвой стороны, назначалась для слугъ, отпущенниковъ, педагоговъ (наставниковъ) и проч. Но излишне было-бы описывать всѣ подробности древняго театра. Желающіе узнать ихъ могутъ прочесть Витрувія, Ювенала, Плинія. Я былъ пораженъ сохранностью этого прекраснаго зданія: въ немъ ни что не повредилось, все цѣло! Оно, какъ золотая табакерка, бережно положенная въ футляръ, въ 1800 лѣтъ не потеряло даже блеску своего. Я ходилъ по всѣмъ мѣстамъ, садился въ ложи префекта, Весталокъ, на ступени амфитеатра, и замѣтилъ, что отвсюду можно было видѣть равно хорошо. Дама, бывшая съ нами, запѣла на сценѣ арію изъ Беллиніевой Нормы, и мы удостовѣрились, что такъ-же хорошо можно было и слышать. По благосклонности милой сопутницы нашей, мы конечно были изъ первыхъ, для которыхъ раздался сценическій напѣвъ на этомъ театрѣ, безмолвномъ 1800 лѣтъ. Театръ Помпеи навсегда останется въ моей памяти, и, вѣроятно, я никогда не увижу такого совершеннаго остатка древности.
   Отсюда пошелъ я смотрѣть амфитеатръ, или циркъ, гдѣ происходили бои гладіаторовъ, и часто сраженіе ихъ съ дикими звѣрями. Надобно было выйдти изъ города, и по Консульской дорогѣ повернуть къ востоку: тамъ нашелъ я циркъ.
   Гладіаторы были въ самой глубокой древности, и первоначально въ той части Италіи, которую донынѣ именуютъ Кампанія. Ихъ различали по фамиліямъ. Сохранились надписи, изъ которыхъ видно, что были фамиліи гладіаторовъ Попидія Руфа, другая Лмиліатсва. Изъ мщенія къ Самнитамъ, часто ихъ побѣждавшимъ, Кампанцы выводили въ амфитеатры бойцовъ или гладіаторовъ, вооруженныхъ и одѣтыхъ на подобіе Самнитовъ, то есть, со щитами, по виду золотыми, съ обвернутыми ногами, и въ шишакахъ съ султаномъ. Имъ весело было смотрѣть на падающихъ мнимыхъ Самнитовъ, какъ называли они побѣжденныхъ гладіаторовъ. Кампанцы были такъ страстны къ этимъ зрѣлищамъ, что богатые люди у нихъ не давали обѣда или праздника безъ боя нѣсколькихъ паръ гладіаторовъ. Силій пишетъ, что даже во время пышныхъ трапезъ своихъ, древніе вводили бойцовъ, и такимъ, часто кровопролитнымъ, зрѣлищемъ услаждали свои бесѣды. Иногда несчастные падали между пирующими, и обагряли кровью яства и сосуды съ виномъ.
   Не одни плѣнные или невольники сражались въ циркѣ, но и люди свободные, кавалеры, даже Сенаторы, называвшіеся въ такомъ случаѣ Auctorati (дѣйствующіе), принимали участіе въ этихъ бояхъ, желая показать свое мужество, и получить награду, Аuctor amentum. Въ амфитеатрахъ давались также представленія сраженій съ дикими звѣрьми. Арену усаживали деревьями, чтобы она имѣла видъ рощи, и тогда зрѣлище уподоблялось звѣриной охотѣ.
   Амфитеатръ имѣетъ фигуру эллипсиса: съ одной стороны онъ упирается въ пригорокъ, по которому пролегали стѣны Помпеи, съ другой оканчивается аркадами и твердыми пиластрами. Въ вето входили двумя большими портиками. Есть и третье отверстіе, съ западной стороны; но оно не велико и продѣлано въ парапетѣ, для тайнаго выхода; эти двери назывались Libitinensis, отъ слова Libititie, Богиня смерти, потому что Въ нихъ вытаскивали крючьями умершихъ гладіаторовъ, до Споліаціума, мѣста гдѣ ихъ раздѣвали. Эти-же двери назывались еще Sandapilaria. Съ арены, то есть мѣста боя, не было выхода къ мѣстамъ зрителей, защищенныхъ стѣнкой, совершенно отдѣляющей нижнія ступени отъ арены. Это предохраняло отъ дикихъ звѣрей, которые, въ раздраженіи, могли-бы взлѣзть въ амфитеатръ, испугать и даже умертвить присутствующихъ. По краямъ стѣнки еще видны диры, гдѣ были укрѣплены желѣзныя рѣшетки, для возвышенія этой защиты, которыя не мѣшали зрителямъ хорошо видѣть. Плиній называлъ ихъ сѣтями, по сходству вида съ этимъ снарядомъ. Циркъ почти такъ-же хорошо сохранился, какъ театры, но я глядѣлъ на него равнодушно. Варварское увеселеніе, однимъ Римлянамъ свойственное, отвратительно человѣчеству; оно существовало только до утвержденія христіанской вѣры. Иначе и быть не могло: законъ, предписывающій любовь къ ближнему, не могъ терпѣть подобныхъ зрѣлищъ; однако, много мучениковъ запечатлѣли своею кровію на этихъ аренахъ вѣрованіе во Іисуса. Сколько тысячъ Неронъ и Галерій потравили звѣрями и сожгли христіанъ въ этихъ амфитеатрахъ, забавляя себя и неистовую чернь! Такія воспоминанія заставили меня задуматься. Настала ночь; луна освѣщала умершую Помпею, въ которую я возвращался, и эта тишина, это безмолвіе, эта пустота, посреди зданій, храмовъ, улицъ, приводили меня въ какое-то невольное содроганіе. Мнѣ казалось, что жители, предупрежденные гласомъ свыше объ угрожающей имъ гибели, или предчувствуя ее сами, мгновенно удалились, и я остался одинъ. Я ускорилъ шаги.... и благополучно дошелъ до коляски, сѣлъ въ нее, и не оглядываясь велѣлъ везти себя обратно въ Резину. Всю дорогу размышлялъ я о Помпеѣ, и увѣрился, что этого города описать невозможно: надобно въ немъ быть, надо читать исторію древности, чтобы чувствовать при входѣ въ Помпею все, что невольно наполнитъ душу и сердце путешественника!
   Я разстался съ своими товарищами: они поѣхали прямо въ Неаполь, а я остался въ Резинѣ ночевать, для того чтобы рано поутру слазить на Везувій. Онъ былъ кротокъ, тихъ, даже не дымился и не могъ представить мнѣ тѣхъ величественныхъ и вмѣстѣ ужасныхъ картинъ, какія бываютъ на немъ во время его изверженій; но я всходилъ на Олимпъ, на Гаргаръ, на Иду, на царицу горъ Этну, такъ не хочу обидѣть Везувія, и заброшу ему визитную карточку. Знаю, что застану его врасплохъ, безъ наряда и безъ убранства: онъ не ждалъ моего посѣщенія, и не приготовилъ для меня праздника; но, такъ и быть! Дожидаться мнѣ нѣтъ времени; къ тому-же я знаю, что онъ капризенъ, и часто цѣлые годы дремлетъ въ бездѣйствіи; слѣдовательно и надежды не было увидѣть его во всей красѣ.
   

ГЛАВА III.
НЕАПОЛЬ.
(Окончаніе).

   На другой день, рано по утру, я нанялъ осла и провожатаго, запасся жареной курицей и бутылкою хорошаго вина, и отправился на гору. Съ часъ поднимался я между можжевельникомъ, по золѣ и по кочкамъ, составленнымъ остывшей лавой: это скучная пустыня, и не льзя представить себѣ, какую грусть наводитъ ея сѣрая почва. Тропинка, по которой я ѣхалъ, становилась узка, крута и шероховата; но оселъ мой, по привычкѣ къ этой дорогѣ, шелъ твердо, не спотыкаясь, хотя и дремалъ. Наконецъ доѣхали мы до площадки, гдѣ домикъ двухъ пустынниковъ. Мнѣ кажетея, пустынниковъ тутъ никогда и не бывало: это просто два трактирщика, собирающіе дань съ посѣтителей Везувія. Я отдохнулъ у нихъ, купилъ двѣ бутылки лакрима-крусти, и позавтракавши своей курицей, да изготовленной мнѣ яичницей, опять сѣлъ на осла и пустился далѣе. Черезъ четверть часа доѣхали мы до подошвы конуса. Отсюда надо было идти пѣшкомъ; осла оставилъ я крестьянину, а провожатый мой взялъ факелъ; сверхъ того мы вооружились длинными палками и полѣзли вверхъ. Денъ былъ жарокъ; изъ кратера не выходило ни малѣйшаго дыма. Когда я началъ подниматься, мнѣ казалось, что въ четверть часа я доберусь до верху; а молодой иностранецъ, бывшій со мной, пустился было туда бѣгомъ, но пробѣжавъ шаговъ десять сталъ. Вся эта гора составлена изъ самой мѣлкой и сыпучей золы; которая очень скользка, и къ тому въ нее вязнешь почти по колѣно; надобно идти три шага за одинъ. Я скоро запыхался, и разинулъ ротъ, чтобы свободнѣе переводить духъ; но мѣлкая и сухая зола, набиваясь въ горло, не позволяла дышать. Съ отчаянія, я бросилъ палку, повалился на золу, придерживаясь за камень, и хотѣлъ такимъ образомъ отдохнуть. Черезъ нѣсколько минутъ провожатый сказалъ мнѣ: Andiam, signori, corragio! (пойдемъ, сударь, смѣлѣе!). Я всталъ и пошелъ, но какъ? Провожатый подпоясался длиннымъ краснымъ кушакомъ, и оставилъ концы сзади; я схватился за нихъ, и онъ началъ меня за собой буксировать. Надо сказать, что насъ здѣсь набралось уже много; тутъ были Италіякцы, Англичане, Нѣмцы, Французы, были и дамы; иной пѣлъ, иной клялъ свое предпріятіе, другія кричали, иныхъ несли на носилкахъ, а большая часть, какъ и я, согнувшись вдвое, ползли за своими провожатыми; иные падали, прочіе надъ ними смѣялись. Сходившіе съ горы смотрѣли на насъ гордо. Наконецъ мы взобрались на верхъ. Тамъ, на плоскомъ мѣстѣ, съ версту въ поперечникѣ, на самомъ краю возвышалась вершина и жерло волкана. Чуть замѣтный дымокъ выходилъ изъ него, но ни шуму, ни изверженія не было, и я не чувствовалъ ни малѣйшаго потрясенія. Площадь, на которой мы стояли, была вся изъ лавы; по ней множество трещинъ, и у иныхъ нельзя было поставить ноги: такъ онѣ были горячи. Я старался воткнуть мою палку въ одну изъ этихъ трещинъ, которая была не велика, однако палка моя загорѣлась. Отдохнувъ, и насладившись прекраснымъ видомъ съ высоты, я долженъ былъ сознаться, что это далеко не Этна: даже не льзя и сравнивать этихъ горъ. На обратномъ пути, тамъ, гдѣ подымаясь шелъ я съ трудомъ цѣлый часъ, я сбѣжалъ, ни разу не упавши, дошелъ до своей коляски, и возвратился въ Неаполь.
   Мнѣ оставалось осмотрѣть въ Неаполѣ зданія и публичныя заведенія. Начну съ того, которое называютъ здѣсь Reule Albergo. Это обширный домъ, гдѣ помѣщены школа, мастерскія разныхъ ремеслъ, страннопріимный домъ, и институтъ глухо-нѣмыхъ.
   Справедливо сказалъ, не помню кто-то, что Аббатъ де Лепе ошибся родясь въ Парижѣ. Ему надобно было родиться въ Неаполѣ, потому, что здѣсь Богъ знаетъ для чего у Неаполитанцевъ есть языкъ: они говорятъ лицомъ, всѣмъ тѣломъ, и такъ выразительно, что ихъ можно всѣхъ принять за глухо-нѣмыхъ. Движенія у нихъ весь языкъ! Встрѣтите-ли нищаго? Онъ умилительно укажетъ на вашъ карманъ, движеніемъ попроситъ пить, другимъ попроситъ ѣсть, даже покажетъ, что хотѣлъ-бы поѣсть макароновъ. Однажды, иностранецъ въ Капо-ди-Монте спросилъ у Неаполитанца, гдѣ кофейная лавочка, которая была въ верхней части этой деревни. Въ отвѣтъ, тотъ поднялъ нижнюю губу вверхъ, и не сказалъ ни слова. Поймите, если можете! Одинъ здѣшній ученый каноникъ уже началъ сочиненіе, которое скоро выйдетъ въ свѣтъ, подъ заглавіемъ: Словарь гримасъ Неаполитанскаго народа, съ истолкованіемъ ихъ смысла и замѣчаніями на нихъ. Съ раскрашенными рисунками. Сочиненіе будетъ огромное, и авторъ желаетъ учредить Академію, для сохраненія гримасъ во всей ихъ чистотѣ, какъ Французская Академія поддерживаетъ и сохраняетъ чистоту Французскаго языка.
   Заведеніе Reale Albergo содержится очень хорошо, но мнѣ показалось, что оно не соотвѣтствуетъ своей цѣли. Дѣти, обучающіяся въ немъ, одѣты опрятно; комнаты у нихъ обширныя, пища здоровая; но ихъ очень мало, и, право, не стоило учреждать такого огромнаго заведенія для 35-ти или 40-ка ребятишекъ.
   Я ненавижу печатные путеводители, они невольно внушаютъ ложныя понятія, заставляя видѣть предметы по-своему, и потому-то я поставилъ себѣ правиломъ, руководствоваться самимъ собою, и не составлять себѣ прежде-временно плановъ, приготовляясь осмотрѣть что-либо. Я поддаюсь произволу, и иду куда глаза глядятъ. Отъ того-то изъ Алберго Реале попалъ я, не знаю какъ, но совсѣмъ не по дорогѣ, въ церковь Св. Маріи del Carmine. Тамъ я пошелъ прямо къ алтарю, и за нимъ увидѣлъ горящую лампаду, которая освѣщала почти стертую надпись. Здѣсь-то покоятся бренные остатки юнаго и несчастнаго Конрадина. Таинственность храма, темнота, воспоминаніе о убійствѣ Короля, невольно заставили меня содрогнуться. Конрадинъ на эшафотѣ произнесъ: "О, мать моя! какое горе поразитъ тебя, когда получишь ты извѣстіе о моей несчастной судьбѣ!" Мать эта, Императрица Маргарита, уже спѣшила изъ отдаленной Германіи на выкупъ его жизни: но она пріѣхала поздно, и употребила сумму, опредѣленную для искупленія его, на постройку монастыря del Carmine. Здѣсь можно видѣть статую, представляющую ее съ кошелькомъ въ рукахъ. Близъ монастыря существовала молитвенница, на самомъ томъ мѣстѣ, гдѣ казнили молодаго Короля: она находилась у угловаго строенія; нынѣ тутъ кофейный домъ! Когда палачъ отрубилъ голову Конрадину, то человѣкъ, стоявшій позади палача, ударилъ его кинжаломъ, для того, говоритъ Біанкарди, die vivo non гіmanesse un vile ministro ehe aveva versato il sangue dunne, "чтобъ не остался въ живыхъ подлый человѣкъ, пролившій кровь Короля." Въ церкви Дель Кармине выставляется, на другой день Рождества Христова, чудотворный крестъ, на которомъ изображенный Іисусъ будто-бы уклонилъ голову отъ пушечнаго ядра, во время осады города въ 1439 году. Это распятіе въ такомъ уваженіи у Неаполитанцевъ, что во второй день Рождества народъ толпами стремится къ нему, и всѣ чиновники городскіе, по старшинству, идутъ поклониться Іисусу. Любопытенъ также придѣлъ Св. Доминика, гдѣ стоятъ гробницы двѣнадцати Королей Аррагонскихъ. Надъ гробницей знаменитаго военачальника Пескера (Pescaire) поставленъ портретъ его, и при немъ изорванный значекъ и короткая шпага, просто обдѣланная желѣзомъ, по увѣренію надписи та самая, которую, отдаваясь въ плѣнъ, вручилъ ему Францискъ 1-й. На портретѣ храбрый воинъ изображенъ въ монашескомъ одѣяніи Францисканскаго ордена: это обыкновеніе, изображать свѣтскихъ людей монахами, заимствовано у Грековъ, какъ и множество другихъ, сохранившихся отъ нихъ въ полуденной Италіи. Архитектура церкви величественна; престолъ богато убранъ; впрочемъ, особенно достойнаго замѣчанія я не нашелъ ничего. Правда, со мною никого не было, и никто не указывалъ мнѣ, что еще могло тутъ быть замѣчательнаго.
   Оттуда я пошелъ къ монастырю Св. Клары, но не могъ войдти въ него, потому что въ женскіе монастыри мужчинъ не впускаютъ. Мнѣ позволили осмотрѣть одну изъ церквей, исключенную изъ этого запрещенія; за то монахини въ нее никогда и не входятъ. Въ лѣвой сторонѣ ея, гдѣ въ нашихъ церквахъ становится лѣвый клиросъ, есть окошко, съ твердою желѣзной рѣшеткой, въ которое можно видѣть и даже слышать служеніе въ женскомъ монастырѣ; но рѣшетка такъ сдѣлана, что прислониться къ ней не льзя: отъ нея торчатъ довольно острые прутья. Мнѣ сказали, что это сдѣлано съ тѣхъ поръ, какъ одинъ нескромный осмѣлился сквозь рѣшетку поцѣловать руку у монашенки или клирошанки. Въ церкви богатый плафонъ, расписанный отчасти Лукою Джіордано и отчасти Доминикомъ Прети. Еще одна изъ самыхъ богатыхъ живописью церквей въ Неаполѣ, такъ называемая Jesus Nuovo. Тамъ всѣ образа и весь плафонъ кисти Луки Джіордано; колоритъ ихъ такъ свѣжъ, и такъ блистателенъ, что можно подумать, будто они вчера только отдѣланы!
   Прогулку этого дня заключилъ я обозрѣніемъ великолѣпнѣйшаго изъ всѣхъ монастырей: это Картезіанскій монастырь Св. Мартина. Вообразите огромное и старинное зданіе, на горѣ, съ которой Неаполь, гавёнь, море и окрестности разстилаются у ногъ вашихъ; крѣпость Сентъ-Эльмская возлѣ, и служитъ новымъ украшеніемъ для него. Къ монастырю подъѣзжаешь по новому шоссе, искусно и отлого выведенному по горамъ, усѣяннымъ садами и прекрасными загородными домами. Вошедши въ монастырь, я удивился его великолѣпію: обширные дворы вымощены лавными плитами; по угламъ мраморныя статуи святыхъ; колодцы также обдѣланы мраморомъ; всюду проведена вода по галлереямъ, по коридорамъ; въ кельяхъ вездѣ гранитъ, вездѣ мраморъ. При Іосифѣ Бонапарте и Мюратѣ, этотъ монастырь былъ упраздненъ и обращенъ въ кавалерійскія казармы. Бѣдные Картезіанцы разошлись по всѣмъ странамъ: иные въ Швейцарію, другіе въ сѣверную Италію и даже во Францію; но покойная супруга нынѣшняго Короля исходатайствовала у него, чтобы монастырь возвратили старымъ его жителямъ. Теперь онъ по прежнему занятъ монахами, но ихъ еще не много, потому что изъ прежнихъ большая часть померли, а новые еще не успѣли поселиться. При мнѣ, кромѣ настоятеля, было только двѣнадцать братьевъ, и нѣсколько послушниковъ. Впрочемъ, уже все приведено было въ порядокъ: запущенные и заглохшіе сады расчищены, церкви поправлены и снова освящены. Главная изъ нихъ, церковь Св. Мартина, богата украшеніями: въ ней повсюду золото, серебро, порфиръ и, яшма; около алтаря драгоцѣнныя картины лучшихъ мастеровъ. Но выше всего этого единственная картина: Снятіе со креста Спасителя нашего, написанное Іосифомъ Риберою, болѣе извѣстнымъ подъ именемъ Эспаньолетта. Я не могъ довольно наглядѣться на нее. Всѣ фигуры почти въ ростъ человѣческій, и нельзя ничего видѣть умилительнѣе и вмѣстѣ ближе къ натурѣ: эта картина живая! Англичане давали за нее триста тысячъ рублей, но монахи не согласились продать ее, и хорошо сдѣлали. Если-бы нужда довела ихъ до того, то правительство вѣрно купило-бы ее Для музея. Какъ можно выпустить изъ государства это неподражаемое произведеніе Эспаньолеттовой кисти! Послѣ я видѣлъ много картинъ его въ Римѣ, во Флоренціи и въ Парижѣ; но ни одна съ этимъ Снятіемъ со креста сравниться не можетъ.
   Я долго прогуливался по монастырю. Кажется, ни съ какого другаго мѣста въ Неаполѣ не льзя такъ хорошо обозрѣть положенія города и его окрестностей. Неаполь, какъ сидящій великанъ, обнимаетъ море огромными своими руками, составляющими прелестный его заливъ: городъ можно назвать тогда туловищемъ его, берега Портичи, Помпеи и Сорренто лѣвою рукою, а правою берегъ Паузилиппо и Мизенскій мысъ. Сентъ-Эльмская крѣпость и Картезіанскій монастырь голова этого великана.... Но сбираясь на обѣдъ къ Княгинѣ д'Эболи, и на вечеръ, гдѣ Донизетти долженъ былъ акомпанировать прелестной пѣвицѣ, пріѣхавшей вмѣстѣ со мной изъ Мальты, я поторопился домой, и съ сожалѣніемъ прекратилъ свою прогулку.
   Надобно было явиться не запыленнымъ путешественникомъ, а свѣтскимъ человѣкомъ къ Княгинѣ д'Эболи, которая пригласила къ себѣ всѣхъ иностранныхъ министровъ и знатнѣйшія Неаполитанскія фамиліи. Обѣдъ длился безконечно, и по моему былъ довольно скученъ. Впрочемъ, званые, большіе обѣды таковы-же въ Петербургѣ, въ Берлинѣ, въ Вѣнѣ, словомъ, вездѣ. Домъ Княгини д'Эболи прекрасный, на Кьяѣ, богато убранъ и украшенъ многими хорошими картинами. Послѣ обѣда скоро всѣ разъѣхались для сіесты (по нашему: спать), условясь опять съѣхаться на концертъ, послѣ спектакля. Ввечеру почти то-же самое общество, которое обѣдало у Княгини д'Эболи, собралось на концертъ. Г-жа Ф*** пѣла превосходно. Многія дамы распрашивали меня о Русскихъ обычаяхъ, о Петербургскихъ модахъ, и съ сожалѣніемъ говорили, какъ тяжело должно быть нашимъ дамамъ въ шубахъ, и проч. Мы разъѣхались въ часъ по полуночи. Я не ложился спать, а только переодѣлся: два товарища, Англичане, ждали меня ѣхать въ Песту мъ. А одна была готова, и мы, при благополучномъ вѣтеркѣ, отправились. Скоро проплыли мы мимо Кастель-Амаре и Сорренто. Весь этотъ берегъ прекрасенъ. Въ Сорренто показываютъ домъ, гдѣ родился Тассъ. Оттуда уже недалеко до Амальфи, и мы прибыли въ нее къ вечеру.
   Амальфи, нѣкогда могущественная и воинственная республика, теперь не что иное какъ деревенька, замѣчательная живописнымъ мѣстоположеніемъ и своими превосходными макаронами. Одинъ остатокъ древняго величія въ ней, это соборъ, въ которомъ еще есть прекрасныя колонны изъ гранита, порфировая ваза, и двѣ гробницы, очень древнія. Народъ здѣсь крупенъ, красивъ; женщины вообще хорошенькія. Переночевавъ въ Амальфи, мы, въ четыре часа поутру, поплыли далѣе, вдоль береговъ. Очарованіе!... весь этотъ берегъ точно будто каменный. Это ландшафтъ Сальватора Розы: черныя, зеленыя, синія, сѣрыя скалы, какъ топоромъ грубо обтесанныя, и между ними дикія деревья, съ темной зеленью; въ нѣкоторыхъ мѣстахъ углубившіеся въ берега заливцы, гдѣ укрываются одна, двѣ лодочки... Я велѣлъ остановиться въ Атрани. Это слобода, на два ружейные выстрѣла отъ Амальфи. Я взошелъ на пригорокъ и увидѣлъ на пескѣ, у моря, кучу нагихъ, загорѣлыхъ, почти черныхъ Ладзарони: они съ восторгомъ бросались въ море, кричали, пѣли, и потомъ растягивались недвижимо отдыхать на пескѣ; другіе катались по немъ, и вставали облѣпленные чернымъ иломъ или пескомъ. Надобно было видѣть это, чтобы понять, какъ они любятъ море. Море ихъ жизнь, ихъ божество, ихъ страсть! Какъ скоро Ладзарони добылъ грошъ, на день съ него довольно: онъ бѣжитъ купаться, и остается въ водѣ часовъ восемь, или десять, ѣстъ, спитъ въ ней, живетъ!
   Въ Атрани родился Мазаніелло. На здѣшнихъ берегахъ изобрѣтенъ компасъ, и найдены Пандекты. Въ самой слободѣ есть очень любопытный памятникъ: это бронзовые барельефы церкви Санъ-Сальватора (Святаго Спасителя), съ надписью 1087 года, относящеюся къ времени могущества Амальфійской республики. Съ тѣхъ поръ какъ сгорѣла, въ 1823 году, въ Римѣ, церковь Апостола Павла (что за стѣнами), гдѣ были бронзовыя-же врата, вылитыя въ Константинополѣ въ 1070 году, кажется, въ Италіи нѣтъ барельефовъ старѣе здѣшнихъ.
   Мы продолжали путь нашъ моремъ верстъ восемь, до Салерны. Въ Средніе Вѣка городъ Салсрна былъ знаменитъ тѣмъ, что Робертъ Гискаръ сдѣлалъ его своей столицей. Тамъ была славная школа медицины и правъ. Пристань города застроилъ начальникъ заговора, извѣстнаго подъ названіемъ Сицилійской Вечерни, Іоаннъ Прочида, дворянинъ и медикъ. Въ городѣ ничего нѣтъ древняго, кромѣ свода въ соборѣ, складеннаго изъ древнихъ остаткфвъ, да шести любопытныхъ Римскихъ колоннъ, запрятанныхъ въ архіерейской конюшнѣ. Соборъ зданіе обширное. Онъ посвященъ Апостолу Матѳею и построенъ Робертомъ 1'искаромъ; для него употреблено множество барельефовъ и колоннъ, увезенныхъ изъ Пестумскихъ храмовъ. Здѣсь похороненъ славный Папа Григорій VII. Этотъ строптивый наслѣдникъ Св. Петра сочинилъ для себя надгробную надпись, довольно странную какою-то важною кротостью:
   Dilexi justitiam, et odivi iniquitatem; proptereà morior in exilio.
   Я любилъ истину, ненавидѣлъ неправду, и да то умираю въ ссылкѣ.
   Недалеко отъ придѣла, въ которомъ находится его статуя, поставлена гробница Кардинала Караффы, его приверженца.
   Осмотрѣвъ городъ, я нанялъ дрянную одноколку, и за нѣсколько копѣекъ отправился, на разсвѣтѣ, въ Пестумъ. Это путешествіе было необходимо: что сказали-бы любители древности, если-бъ узнали, что странникъ съ сѣвера былъ въ Неаполѣ, и не поѣхалъ восхищаться Пестумскими храмами? Варваръ! Я испугался этого и поѣхалъ. Послѣ семи часовъ тряской и безпокойной ѣзды, я добрался до мѣста. Термометръ показывалъ 33 градуса жару; но, чтобы не терять времени, я приказалъ везти себя къ храмамъ. Ихъ три.... Ни что въ свѣтѣ не можетъ быть грустнѣе, и вмѣстѣ поразительнѣе, величественнѣе этого зрѣлища. Вообразите плоскую, безплодную, обожженную пустыню, на которой мѣстами прорастаетъ коротенькая и вялая травка; надъ головою вашею раскаленный сводъ небесъ, а въ двухъ стахъ шагахъ Средиземное море, голубое и тихое. По срединѣ этой пустыни возвышаются одинокіе три храма, довольно удаленные одинъ отъ другаго, такъ что ихъ не льзя принять за одно строеніе, но притомъ и столько сближенные, что можно однимъ взглядомъ обозрѣть ихъ. Они стоятъ тутъ памятниками цѣлыхъ поколѣній, давно исчезнувшихъ съ лица земли; но ни дома, ни хижинки, ни даже развалины здѣсь нѣтъ: одни эти три храма! Ихъ крыши, ихъ стѣны сокрушены временемъ; остались однѣ колонны. Нельзя представить себѣ какъ прелестны онѣ, при освѣщеніи здѣшнимъ солнцемъ, вблизи моря, подъ Неаполитанскимъ небомъ! Стаи вороновъ часто опускаются на-нихъ, какъ будто ищутъ пищи въ этихъ каменныхъ мертвецахъ! Есть еще одинокая колонна, отъ Нептунова храма, гдѣ видны слѣды громоваго удара, расколовшаго ее. Чтобы совершенно постигнуть грустное впечатлѣніе, производимое этимъ мѣстомъ, надобно знать, что la mal aria (смертоносный воздухъ) царствуетъ здѣсь круглый годъ. Въ окружности нѣтъ ни деревни, ни уголка обитаемаго; одна корчма, въ которой живутъ проводники, показывающіе храмы. Ихъ блѣдныя лица, ихъ потухшіе глаза, ихъ слабый голосъ, ихъ нищета, поражаютъ жалостью. Я однакожь довольно хорошо позавтракалъ у нихъ, и хотѣлъ отдохнуть; но эти бѣдные люди увѣрили меня, что отъ сна я неминуемо схвачу лихорадку. Они присовѣтовали мнѣ скорѣе удалиться. Эти несчастные едва добываютъ себѣ пропитаніе отъ путешественниковъ, и за то жертвуютъ здоровьемъ и часто жизнію. Если спросите у нихъ, какую прибыль получаютъ они, отвѣтомъ будетъ: Si campa (живешь).
   Я подробно осмотрѣлъ великолѣпные остатки трехъ храмовъ, но не стану описывать ихъ: столько разъ ихъ рисовали, измѣряли, описывали, что это былъ-бы трудъ излишній. Я поѣхалъ въ прелестную долину La Cava. Она не далеко отъ Салерны: въ ней вы найдете дубы, каштановыя и оливныя деревья, водопады, пещеры. Здѣсь Филанджіери сочинилъ свою книгу о законодательствѣ; здѣсь Сальваторъ Роза написалъ превосходныя картины, внушенныя ему живописною природою окружныхъ мѣстъ. Долго гулялъ я по долинѣ, и взошелъ на вершину горы Фенестра, гдѣ находится славный и любопытный Троицкій монастырь.
   Въ Италіи монастыри занимаютъ важное мѣсто. Англія хвалится своими церквами, Германія замками, а Италія монастырями. Монастыри долго были во всей Европѣ святилищемъ наукъ и горниломъ просвѣщенія. Протестантство и Французская революція разорили ихъ на сѣверѣ (вездѣ, кромѣ нашей благословенной Россіи); но въ Италіи они долго были разсадникомъ Папъ, и донынѣ сохраняютъ свое поэтическое величіе. Это хранилища мрамора, драгоцѣнныхъ камней, единственныхъ картинъ, историческихъ и политическихъ сокровищъ. Монастыри Картезіанцевъ чудесны; Баломбревскій близъ Флоренціи восхитителенъ. Но одинъ изъ-любопытнѣйшихъ, видѣнныхъ мной, безъ сомнѣнія, Троицкій монастырь Капуциновъ.
   Знаете-ли, какое у нихъ кладбище? Это три длинныя часовни, имѣющія между собою сообщеніе и украшенныя человѣческими костями! Изъ головъ составлены престолы, своды и ниши, или впадины, и въ нишахъ этихъ расположены скелеты монаховъ, одѣтые въ рясы: иной сидитъ, другой стоитъ на ногахъ или на колѣняхъ. Есть такіе, у которыхъ видна только голова подъ капишономъ, да руки, выходящія изъ рукавовъ и держащія крестъ. Иные, съ разинутыми ртами, показываютъ два ряда бѣлыхъ зубовъ. Словомъ, они почти во всѣхъ положеніяхъ; но странно, что эти мертвыя головы не всѣ имѣютъ одинакую физіономію. Когда скелеты разрушаются и уже не могутъ составлять цѣлаго, то изъ кусковъ ихъ собираютъ лампы, свѣтильники, украшенія въ алтарѣ. Я видѣлъ по стѣнамъ руки, крестообразно прибитыя, и даже надписи, которыхъ каждая буква была изъ человѣческой кости. Когда спрашивали проводника, для чего всѣ эти скелеты въ разнообразныхъ положеніяхъ, онъ хладнокровно отвѣчалъ: вѣдь надобна же перемѣна!
   Въ монастырѣ сохраняется прекрасная, хотя не многочисленная, библіотека, особенно богатая изданіями Альдовъ, ІОнтовъ, Грифіевъ и Стефановъ; есть двѣ или три драгоцѣнныя Библіи VIII вѣка; одна изъ нихъ, въ четвертку, особенно замѣчательна бѣлизной и тонкостью пергамента, и тѣмъ еще, что писана разноцвѣтными красками и превосходнымъ почеркомъ. Самая-же величайшая рѣдкость библіотеки, это Codex Legum Longobardorum, 1004 года, одинъ изъ извѣстныхъ и рѣдчайшихъ экземпляровъ. Онъ содержитъ въ себѣ законы Королей Италійскихъ до Лотарія ІІ-го. Здѣсь хранятся также родословныя древнѣйшихъ фамилій въ Италіи.
   Въ тотъ-же вечеръ воротился я въ Неаполь, торопясь проститься съ нимъ, вѣроятно, навѣкъ. Мнѣ уже пора была ѣхать въ Римъ, и я тотчасъ сталъ собираться въ дорогу. На другой день, распрощавшись съ моими знакомыми, поблагодаривъ Графа Матушевича за его благосклонный пріемъ, обнявъ въ послѣдній разъ моего соотечественника и сопутника изъ Мальты, Г-на Ф******, и прелестную супругу его, я сѣлъ въ дилижансъ и поскакалъ въ Римъ.
   Размышляя о Неаполитанскомъ государствѣ, легко можно удостовѣриться, что оно никогда не имѣло самобытности. Полагаютъ, что въ самой глубокой древности, т. е. въ баснословныя времена, населяли его Лестригоны; потомъ, во времена уже историческія, часть восточныхъ и западныхъ береговъ заселилась выходцами изъ Греціи, которые привезли съ собой обычаи, законы и даже языкъ свой. Когда Римляне стали усиливаться въ Италіи, мы видимъ ихъ воюющихъ съ Самнитами и овладѣвающихъ здѣшнею страною. Вотъ первые жители этой прелестной страны, называвшейся то Апуліей, то Великой Греціей, и наконецъ Неаполемъ. Въ 568 году Лонгобарды исторгли часть Западной Имперіи у Императора Юстина II-го, а Авѳарисъ, третій ихъ царь, считая отъ Ардоина, прошелъ войною всю полуденную Италію, до Реджю, и въѣхалъ на лошади въ море, гдѣ ударивъ копьемъ въ стоявшую въ волнахъ, близъ береговъ, колонну, вскричалъ: "Вотъ одна граница, которую признаю для Лонгобардскаго царства." Но Греческіе Императоры сохраняли еще тогда за собою Неаполь, и почти всю Калабрію, и Лонгобарды никогда не могли вполнѣ завладѣть государствомъ. Мало по малу освободились другіе города и стали защищаться, каждый особо. Такое положеніе продолжалось до 830 года, съ разными перемѣнами. Въ 836 году, Сицилійскій Грекъ Евфимій, увезшій изъ монастыря монахиню, и преслѣдуемый за такое преступленіе, бѣжалъ въ Африку, и тамъ открылъ Сарацинамъ способъ овладѣть его отечествомъ. Дѣйствительно, началѣ ІХ-го столѣтія онъ возвратился съ арміей Арівитянъ. Побѣдители многихъ народовъ, они не замедлили отнять Сицилію у погруженныхъ въ роскошь и нѣгу Грековъ. Тогда-то Неаполь и другіе города призвали ихъ къ себѣ на помощь. Лонгобарды сдѣлали то-же. Варвары не замедлили явиться, вошли союзниками и остались властелинами; ограбили берега, побрали города, покорили и Лонгобардовъ и Неаполитанцевъ, и твердо поселились въ Кумѣ и Мизенѣ. Тогда все государство раздѣлилось на мѣлкіе участки; каждый городъ управлялся самъ по себѣ, воевалъ, защищался, хотѣлъ увеличить свое владѣніе. Амзльфи отдѣлилась отъ Неаполя и образовала республику. Однимъ словомъ: составилось двадцать правленій. Бояре укрѣпили по горамъ свои замки и назвались правителями; каждая скала сдѣлалась крѣпостью, и каждый баронъ царькомъ.
   Такимъ образомъ государство совсѣмъ истощилось и ослабѣло; перевороты слѣдовали одинъ за другимъ; безпрестанно мѣнялись властители и народы. Десять разъ возвращался одинъ и тотъ-же государь, и опять выходилъ изъ города, когда соперникъ его вступалъ въ другія ворота. А сколько слезъ, сколько крови пролито при этихъ безпрестанныхъ торжествахъ чужеземныхъ завоевателей, и что долженъ былъ претерпѣть туземный народъ?... Наконецъ, Норманны завоевали эту страну, подъ предводительствомъ Танкредовыхъ сыновъ, въ 1054 году; а въ 1193-мъ Танкредъ, послѣдній Король Норманнскаго племени, умеръ въ Реджіо, и царство перешло къ Нѣмецкимъ Князьямъ Швабскаго дома. Съ тѣхъ поръ начались безпрестанныя ссоры и войны съ Папами, до самой смерти несчастнаго Конрадина. Тутъ воцарились въ Неаполѣ Французскіе Князья. Въ 1282-мъ Испанцы изгнали ихъ и утвердили престолъ за Аррагонскими Князьями; потомъ были Короли изъ Венгріи, и опять изъ Франціи, изъ Испаніи. Наконецъ, казалось, что Короли Бурбонскаго дома утвердились совершенно, когда настала Французская революція и возникла Республика. Наполеонъ сдѣлалъ Королемъ Неаполитанскимъ брата своего Іосифа, потомъ Іоахима Мюрата, послѣ котораго царствуютъ опять законные Короли Бурбонскаго племени. Не ясно-ли, что Неаполь никогда не имѣлъ ни собственныхъ Королей, ни собственныхъ законовъ, и вотъ, мнѣ кажется, причина непостоянства въ обычаяхъ, въ нравахъ, въ привычкахъ здѣшняго народа: онъ сдѣлался совершенно равнодушенъ ко всѣмъ перемѣнамъ. Неаполитанецъ любитъ только свой климатъ, свои берега, свое море, свое солнце: они никогда не перемѣнялись, не измѣняли ему, всегда его лелѣяли, и онъ живетъ безпечно, день за день, и останется такимъ, покуда не удостовѣрится, что правительство у него родное, что оно бережетъ его, заботится о немъ, думаетъ объ улучшеніи его состоянія, о его будущности. Такія разсужденія занимали меня дорогой изъ Неаполя до Капуи.
   Теперь надобно сказать о товарищахъ моихъ въ дилижансѣ. Со мной сидѣли въ каретѣ два монаха Августинскаго ордена, да Швейцарскій аббатъ изъ Фрейбурга. Одинъ изъ монаховъ былъ довольно старъ; онъ казался человѣкомъ скромнымъ и вѣжливымъ, по большей части молчалъ, творилъ молитву, или читалъ правила; другой, румяный, молодой и жирный, безпрестанно разсказывалъ о своихъ намѣреніяхъ, о своихъ надеждахъ. Онъ имѣлъ у Двора Папскаго сильныхъ покровителей, и обѣщалъ познакомить съ ними своего товарища; часто подчивалъ меня табакомъ, изъ трехъ разныхъ табакерокъ; теръ свои виски и лобъ одеколонемъ, говоря намъ, что все это дѣлаетъ для предохраненія себя отъ вреднаго воздуха; убѣждалъ насъ не спать посреди Понтинскихъ болотъ, увѣряя, что это смертельно, и проч. Онъ довольно забавлялъ меня, но наконецъ наскучилъ мнѣ, и я оставилъ его въ покоѣ. Фрейбургскій аббатъ, высокій и сухощавый мужчина, по большей части разговаривалъ со мною: онъ сидѣлъ впереди, супротивъ меня. Одно въ немъ не нравилось мнѣ: онъ былъ чрезвычайно сонливъ, протягивалъ ноги, и очень безпокоилъ меня ими; къ тому еще карета наша была тѣсна, и онъ своею тростью теръ мнѣ ногу; я будилъ его, онъ извинялся, но скоро опять засыпалъ, и опять безпокоилъ меня тростью. Это до того дошло, что я началъ чувствовать боль въ ногѣ, и рѣшился пересадить своего аббата на другое мѣсто; онъ вѣжливо согласился и сѣлъ на мѣсто жирнаго монаха.
   Мы пріѣхали въ Капую. Нынѣшній городъ сдвинутъ съ мѣста стараго. Имя его невольно напоминаетъ Аннибалову армію, и роскошь древней Капуи; здѣсь надобно переѣзжать рѣку Вултурнъ. Далѣе, Карильяно, или древняя Минтурна. Въ болотахъ, окружающихъ ее, скрывался нѣсколько времени Марій; здѣсь-же Гонзальвъ Кордуанскій разбилъ Лотрека, и тѣмъ освободилъ Италію отъ владычества Французовъ. Страна прекрасна, богата и плодоносна до самой Террачины, гдѣ уже начинаются Папскія владѣнія. Тутъ рѣзкая перемѣна: все дико, пусто и принимаетъ видъ строгій. Начитавшись и наслышавшись о разбойникахъ, часто встрѣчаемыхъ около Террачины, я безпрестанно выглядывалъ изъ кареты. Подозрительныя рожи проходившихъ и проѣзжавшихъ мимо насъ крестьянъ, ихъ костюмы, напоминающіе рисунки Сальватора Розы и Роберта, придавали вѣроятіе. неминуемой и скорой встрѣчѣ съ этими пріятелями. Дорога шла между горъ и часто по ущельямъ. Но, благодаря заведенному Королемъ Неаполитанскимъ порядку, и строгости его конныхъ разъѣздовъ, съ нами ничего не случилось, и мы хотя поздно вечеромъ, но благополучно пріѣхали въ Террачину.
   Террачина (древній Анксуръ) построена на горѣ. Черезъ нее пролегала дорога Аппіева (Vіа appia), уцѣлѣвшая до сихъ поръ во многихъ мѣстахъ.. Городъ расположенъ на известковой горѣ, амфитеатромъ возвышающейся къ морю. Изъ всѣхъ древнихъ городовъ, Террачина, можетъ статься, одна представляетъ развалины строеній трехъ разныхъ эпохъ. Здѣсь на каждомъ шагу можно сказать съ Виргиліемъ: pendent opera interrupla потому что онѣ никогда не были докончены. На вершинѣ горы видѣнъ начатой дворецъ Ѳеодорика, гдѣ еще много сводовъ, арокъ, составлявшихъ нижній этажъ; внизу развалины огромнаго замка Феодальныхъ временъ; на послѣднемъ-же покатѣ горы и на плоскомъ мѣстѣ, гдѣ теперь городъ, обширные фундаменты, ожидающіе постройки Императорскихъ дворцовъ и палатъ Патриціевъ. Между ними нѣсколько публичныхъ зданій, едва оконченныхъ, какъ-то таможня, хлѣбные магазины, трактиры и почтовой домъ. Судьба не велѣла Террачинѣ быть великолѣпнымъ городомъ. Въ обширномъ объемѣ заложенная нѣкогда, она теперь заключаетъ въ себѣ 4000 жителей: они бѣдны, и живутъ тѣсно, въ узкихъ улицахъ. Посреди грязныхъ хижинъ древняго Анксура, разбросанныхъ по крутымъ скаламъ, отличается еще фасадъ палатъ Браски, построенныхъ Папою Піемъ VI: онъ хотѣлъ здѣсь лично надзирать за работами осушенія Понтинскихъ болотъ. Между древнимъ и новымъ городомъ возвышается, какъ посредница протекшихъ и нынѣшнихъ временъ, соборная колокольня, которой своды поддерживаются колоннами Аполлонова храма.
   И такъ, этотъ городъ, процвѣтавшій гораздо прежде основанія Рима, и подчинившійся власти его черезъ три столѣтія, городъ, которому, казалось, суждено было сдѣлаться ключомъ полуденной Италіи, никогда не могъ, не смотря на всѣ усилія Цезарей и потомъ Папъ, занять важной степени. Столько трудовъ, столько начатыхъ огромныхъ работъ, все было тщетно: онъ остается ничтожнымъ городишкомъ, гдѣ влачатъ бѣдную жизнь малочисленные граждане его. Съ нимъ граничатъ вредныя своими испареніями Понтинскія болота; но въ Террачинѣ воздухъ здоровъ, и природа расточаетъ всю роскошь и все плодородье южныхъ странъ. Здѣсь не знаютъ зимы. Хлопчатая бумага, индиго, созрѣваютъ на поляхъ; повсюду пальмы распускаютъ свои красивыя вѣтви, надъ лимонными, померанцевыми и многими Африканскими растеніями. Эти выгоды, при счастливомъ мѣстоположеніи, подлѣ небольшой, но спокойной пристани, на проѣзжей дорогѣ изъ Рима въ Неаполь, должны были-бы, кажется, привлечь сюда изобиліе и заставить здѣсь селиться. Но нѣтъ! шайки разбойниковъ, безпрестанно привлекаемыхъ сюда тѣми-же самыми выгодами, и притомъ удобствомъ спасаться въ близкія сосѣднія государства и въ горы, удаляютъ отсюда мирныхъ поселянъ. Жители здѣшніе почти всѣ въ сношеніяхъ и дружбѣ съ разбойниками, которые съ ними дѣлятся.
   Перевязавъ свою ногу, растертую аббатомъ, я выѣхалъ изъ Террачины уже ночью, и не смотря на убѣжденія молодаго Августинца, который уговаривалъ меня не спать проѣзжая Понтинскими болотами, крѣпко заснулъ. Молодой монахъ будилъ меня, подчивалъ табакомъ, подавалъ мнѣ стклянки, то съ крѣпкимъ уксусомъ, то съ кармскою водою, но я поддавался сну, и до утра проспалъ благополучно. Мы нѣсколько разъ мѣняли лошадей, и по утру, около девяти часовъ, прибыли въ Велетри. Тутъ надо было пріостановиться: монахи наши непремѣнно хотѣли служить обѣдню. Ихъ почтительно ввели въ церковь, и я пошелъ за ними. Старшій священнодѣйствовалъ, а младшій служилъ вмѣсто діакона. Собралось множество народа, видѣть заѣзжихъ священниковъ, служащихъ въ церкви. По окончаніи обѣдни мы позавтракали и поѣхали далѣе. Белетри, древняя Велитра, городъ Вольсковъ, гдѣ родился Императоръ Августъ. Улицы въ этомъ городѣ кривыя и узкія, но мѣстоположеніе его прекрасно, и нѣкоторыя зданія достойны особеннаго замѣчанія, какъ-то Ланцелотовы палаты и музей Борджіевъ. Жителей здѣсь до 9000. Я очень сожалѣлъ, что не имѣлъ возможности осмотрѣть знаменитыя Понтинскія болота (проѣхавъ ихъ ночью), и сличить работы, произведенныя по волѣ Пія VI-го, для осушенія ихъ, съ тѣми, которыя потомъ производилъ знаменитый инженеръ Прони, по повелѣнію Наполеона. Извѣстно, что въ древности эти мѣста были окружены прелестнѣйшими загородными дачами богатѣйшихъ Римскихъ вельможъ, и тогда даже слуху не бывало о болотахъ и смертоносномъ воздухѣ. Слѣдовательно, очень вѣроятно мнѣніе тѣхъ, которые полагаютъ, что морской берегъ въ этомъ мѣстѣ отдалился и образовалъ болота. Какъ бы ни было, а огромныя работы, предпринятыя Папою Піемъ VI-мъ, хотя и несовершенно исполнили его ожиданія, однако заслуживаютъ вѣчную благодарность потомства, и своею огромностію достойны древнихъ Римлянъ. Теперь уже большое пространство, прежде непроходимое, совершенно осушено: на немъ луга и богатыя пастбища.
   Мы приближались къ Риму по древней Аппіевой дорогѣ, которую только верстъ за тринадцать отъ города оставили въ лѣвой рукъ, потому что теперь проложена новая дорога, гораздо больше спокойная. Здѣсь Римъ уже является во всемъ своемъ величіи! Если кто рѣшится не глядѣть по сторонамъ, а устремитъ свои глаза только на городъ, передъ нимъ будетъ картина, совершенно похожая на Москву, когда въ нее въѣзжаешь по Смоленской дорогѣ: такая-же обширная равнина застроена огромнымъ городомъ. Зданія еще не обозначаются отдѣльно и представляютъ громаду города, въ которой особенно замѣтны куполы съ золотыми верхами, множество церквей, кресты, колокольни. Но я сказалъ, что не надобно глядѣть по сторонамъ; иначе все приметъ другой видъ, и сходство съ Москвой исчезнетъ. Передъ вами Сабинскія горы, великолнѣйшіе водопроводы, отвсюду протягивающіеся къ столицѣ міра, замки, загородные домы, живописныя мѣстоположенія, Альбано, Кастель-Гандольфо, Фраскати! Каждое мѣсто влечетъ за собой историческое воспоминаніе о какомъ нибудь событіи. По лѣвую руку остатки знаменитыхъ гробницъ: вотъ гробница Гораціевъ и Куріаціевъ, Тутъ Сципіонова, тамъ Цециліи-Метеллы. Все напоминаетъ классическую землю Исторіи и близость владыки древняго міра. Самая природа здѣсь величественнѣе: кажется дышишь воздухомъ очарованія и невольно углубляешься въ размышленія, впадаешь въ какое-то грустное мечтаніе, теряешься въ прошедшемъ, забываешь откуда и съ кѣмъ ѣдешь! Я, по истинѣ, началъ приходить въ себя тогда только, когда карета наша остановилась перемѣнять лошадей въ Альбано.
   Вблизи отъ Альбано былъ еще недавно знаменитый и огромный дубъ, подъ которымъ, какъ утверждаетъ преданіе, часто отдыхалъ и писалъ свою Энеиду Виргилій. Мѣсто было избрано имъ хорошо. Сидя на землѣ Альбанцевъ, поэтъ пробѣгалъ взорами поля Рутуловъ и Латиновъ; за нимъ возвышалась, на 3000 футовъ надъ моремъ, гора Альбано, новая Ида, на вершинѣ которой онъ, но примѣру Омира, помѣщалъ божественныхъ свидѣтелей сраженій своего героя. Но я не засталъ въ живыхъ Виргиліева дуба. Очень недавно еще можно было видѣть его, почти изсохшій, но сохранявшій хоть немного зеленыхъ вѣтвей; наконецъ, нѣсколько лѣтъ назадъ, онъ, точно отъ дряхлости, разрушился, и теперь не видно и слѣдовъ его. Недалеко отъ этого мѣста осматривалъ я остатки, гораздо древнѣйшіе: на полуразрушенномъ, кирпичномъ фундаментѣ, уцѣлѣло пять небольшихъ и не регулярныхъ конусовъ, которые, на зло Археологіи, называются обыкновенно гробницею Гораціевъ и Куріаціевъ. Нѣкоторые ученые предполагали, Богъ вѣсть почему, что это Помпеевы трофеи. Это все равно, что въ неизвѣстномъ скелетѣ узнавать своего предка. Что до меня касается, признаюсь, что въ такихъ сомнительныхъ случаяхъ, когда вѣрованье не противно здравому разсудку, я всегда соглашаюсь съ большинствомъ. Сраженіе трехъ Гораціевъ съ тремя Куріаціями, давшее владычество Риму, по свидѣтельству историковъ было близъ Рима; такъ почему и не на этомъ мѣстѣ? и слѣдовательно, почему не быть этимъ конусамъ гробницею знаменитыхъ бойцовъ?
   Въ Альбано обыкновенно тысячи четыре жителей, но въ лѣтнее время это число удвоивается, иностранцами и богатыми жителями Рима, которые уѣзжаютъ изъ столицы для избѣжанія отъ mal aria, обыкновенно въ это время господствующаго до осени, во многихъ частяхъ города. Окрестности Альбано прекрасны. Самое мѣстечко расположено на покатости возвышенія, гдѣ были прежде загородные домы Помпея, Клавдія и Домиціана. Они замѣнились теперь виллами Барберини, Корсини и Дорія, въ такомъ-же отношеніи къ древнимъ, въ какомъ находятся нынѣшніе Римляне къ современникамъ Помпея. Кто изъ путешественниковъ не знаетъ большихъ Барбериніевыхъ садовъ, расположенныхъ въ маленькой части Домиціанова сада, и церкви, построенной въ уголкѣ его теплицъ! Другая церковь помѣщена въ небольшомъ Минервиномъ храмѣ! Кто не знаетъ также Преторіанскихъ казармъ, съ ихъ толстыми стѣнами, ихъ купелями, ихъ водоемами, и этого амфитеатра, этого музея, еще называемаго Пннакоеека, и наконецъ этихъ остатковъ огромной галлереи, которой половина подъ землею? Великолѣпные слѣды владыкъ міра! За то, съ какою силою оспориваетъ у нихъ природа удивленіе и признательность потомства! Кто насадилъ эти зеленые дубы виллы Пэмфили? Дорія или Домиціанъ? Многія изъ деревьевъ, нѣкогда посвященныя Юпитеру, имѣютъ до ста футовъ въ охватѣ. Наши глаза долго не могутъ привыкнуть смотрѣть на эти чудеса древности, и видѣть простой домашній бытъ какого нибудь Цезаря, хозяина тысячи гостей, покровителя тысячей кліентовъ, окруженнаго сотнями рабовъ, охраняемаго тысячами солдатъ! Наконецъ, уставши отъ безпрестаннаго удивленія, при видѣ такого колоссальнаго величія, глаза хотятъ отдохнуть на красотахъ природы, которыя изумляютъ не меньше.
   Вырвавшись изъ подъ императорскихъ сводовъ Домиціана, я ушелъ насладиться прохладною тѣнью въ сады Барберини, Дорія и Корсини. Кромѣ названныхъ мною богатыхъ виллъ, есть еще множество прекрасныхъ дачь, наполненныхъ лучшими Римскими жителями, иностранными министрами, путешественниками, которые пріѣзжаютъ сюда насладиться благораствореніемъ воздуха и прелестными окрестностями. Къ вечеру всѣ разсыпаются по сторонамъ: одни подъ тѣнь аллей Кастель-Гандольфо, смиренное лѣтнее жилище Царя-Первосвященника, другіе по дорогѣ къ Ларриціи, иные къ Нимфеямъ, къ древнему пути торжествъ, наконецъ къ монастырю Пассіонистовъ, который, на вершинѣ горы Альбано (Monte Саго), замѣнилъ храмъ Юпитера Латіала, такъ-же какъ монастырь Палацуола построенъ на развалинахъ соперника Рима, Асканіева города, Альбы-Длинной, Alba longa, столицы Латиновъ и отечества Куріаціевъ. Окрестности Альбано богаты воспоминаніями и средствами для наслажденія. При захожденіи солнца, всѣ дороги, всѣ тропинки покрываются тамъ гуляющими, въ одноколкахъ (саratelles), пѣшкомъ, верхомъ; веселыя толпы молодыхъ Римлянъ, безпечные пилигримы классической земли, и почитатели трехъ вѣковъ ихъ Исторіи, которую сотый едва знаетъ, разсѣиваются повсюду. Собравшись подъ Нимфеями, которыя омываютъ воды озера, они поютъ, подъ звуки гитары, и напоминаютъ любовныя приключенія нимфъ. Многія пещеры соединяются между собою тайными переходами, вырытыми въ горѣ, и показываютъ формою и роскошью своихъ остатковъ, что онѣ нѣкогда принадлежали къ купальнямъ сладострастныхъ Патриціевъ. Не вдалекѣ здѣсь-же славное подземелье, называемое Эмиссаріо; оно вырыто было въ 336 году Рима, чтобы удерживать воду озера 300-мы футами выше морскаго горизонта. Вотъ ужь 2300 лѣтъ, какъ эта насыпь, истинный монолитъ на 1000 саженъ въ длину, удерживаетъ, безъ малѣйшаго поврежденія, гору въ 350 футовъ перпендикулярной вышины. Подземельный каналъ служитъ для стока накопляющейся излишней воды озера, и слива ее въ Тибръ, шесть верстъ ниже Рима. Плотина поросла деревьями, подъ тѣнью которыхъ, какъ и въ подземельныхъ галлереяхъ, собираются веселые и беззаботные жители Рима, поютъ, играютъ на разныхъ инструментахъ, пьютъ и ѣдятъ. Не подумайте однакожъ, что я все это осмотрѣлъ перемѣняя лошадей въ Альбано, на пути моемъ изъ Неаполя въ Римъ. Я нѣсколько разъ ѣздилъ послѣ въ Кастель-Гандольфо, во Фраскати.
   Наконецъ пріѣхали мы къ заставѣ Рима. Насъ остановили у гауптвахты, осмотрѣли паспорты и пропустили. Я поворачивался на всѣ стороны, хотѣлъ все вдругъ увидѣть; товарищи мои называли мнѣ предметы, мимо которыхъ мы быстро мчались. Вотъ соборъ Іоанна Крестителя, что въ Латранахъ; вотъ Святая Лѣстница; вотъ Колизей, Траянова колонна, тріумфальныя ворота Константиновы, Янусовъ храмъ, множество водопроводовъ. Но у меня все это перемѣшалось въ головѣ и кружилось въ глазахъ. Дилижансъ остановился въ таможенной (это также древнее строеніе Марка Аврелія). Тамъ слегка осмотрѣли наши пожитки и очень вѣжливо отпустили. Я съ нетерпѣніемъ ѣхалъ до квартиры; мнѣ гіужно было отдохнуть и поуспокоиться. Я остановился на Испанской площади, въ гостинницѣ Европа, содержимой Франкомъ. Растертая дорогою моя нога стала разбаливаться; я раздѣлся и послалъ за докторомъ въ Русское Посольство.
   

ГЛАВА IV.
РИМЪ.

   Ввечеру докторъ осмотрѣлъ мою ногу, и нашелъ, что воспаленіе сильно, можетъ быть даже опасно. Онъ прописалъ мнѣ примочку и запретилъ выѣзжать. Я обѣщалъ употреблять его лекарство весь вечеръ и даже всю ночь; но сказалъ, что завтра непремѣнно выѣду, потому что это будетъ Успеніевъ день, въ который Папа служитъ самъ въ соборѣ Святыя Дѣвы Маріи (Sta Maria maggiore), и что если я пропущу такой случай видѣть соборное его служеніе, то вѣроятно никогда его не увижу {Папа очень рѣдко служитъ публично: кромѣ Страстной недѣли, кажется, только два раза въ годъ.}. И такъ, на другой день рано, я отправился въ соборъ. Я вошелъ въ него съ лѣвой стороны, и насилу могъ протѣсниться: народу была тма. Я не зналъ, гдѣ мнѣ стать, чтобы спокойнѣе и лучше видѣть служеніе, которое еще не началось. Паны также еще не было. Я увидѣлъ наконецъ передъ собой, на правой сторонѣ церкви, группу чиновниковъ въ мундирахъ и въ лентахъ. Полагая, что это иностранные министры, я сталъ протѣсняться къ нимъ. Меня довольно вѣжливо пропускали, принимая, можетъ статься, за одного изъ посланниковъ, потому что и на мнѣ была звѣзда и орденскіе знаки. Съ какою-же радостію, подошедши ближе, я узналъ своего товарища въ дилижансѣ, того самого Фрейбургскаго аббата, который натеръ мнѣ ногу. Онъ бросился ко мнѣ, и тотчасъ предложилъ свои услуги. "Вы здѣсь худо увидите церемонію," сказалъ онъ мнѣ. "Она вся будетъ совершаться въ алтарѣ. Подождите меня здѣсь: я пойду похлопотать о васъ." Онъ скоро вышелъ, съ какимъ-то духовнымъ, у котораго на груди былъ наперсный крестъ, и на ногахъ фіолетовые чулки, что означало Епископа. Аббатъ представилъ меня ему, говоря, что я Русскій путешественникъ и никогда не видалъ Папскаго служенія. Епископъ (это былъ духовникъ Его Святѣйшества Папы) очень вѣжливо и благосклонно сказалъ мнѣ, что онъ сбережетъ для меня мѣсто возлѣ себя, на скамейкѣ за Кардиналами, и очень близко отъ горняго мѣста, на которомъ будетъ сидѣть Папа; но что теперь онъ совѣтуетъ мнѣ остаться тутъ, гдѣ я увижу входъ Его Святѣйшества въ церковь. Приказавъ тутъ-же стоявшимъ Швейцарскимъ офицерамъ пропустить меня, когда я пожелаю идти въ алтарь, самъ онъ пошелъ обратно на свое мѣсто. Разсмотрѣть украшенія собора и его картины я не могъ, потому что для торжественнаго дня всѣ стѣны были обиты малиновымъ штофомъ; да за тѣснотою и невозможно было переходить съ одного мѣста на другое. Скоро раздался колокольный звонъ, возвѣщавшій приближеніе Папы. Архіепископъ, два Епископа, шесть Канониковъ и Архидіаконы пошли, со крестомъ и святою водою, навстрѣчу. Скоро явился въ церковь и Его Святѣйшество, несомый въ креслахъ, шестью Швейцарами. Пѣвчіе пѣли; передъ нимъ несли крестъ; вокругъ него діаконы кадили; Папа, казалось, молился: онъ сидѣлъ благоговѣйно, не обращая взглядовъ ни на кого. На немъ была тіара (трехъ-коронная митра), ризы бѣлыя шалевыя, и омофоръ такой-же, вышитый золотомъ. Не доходя до престола, шествіе остановилось. Папа тихо сошелъ съ креселъ; два Кардинала приняли его подъ руки; онъ обратился къ алтарю, поклонился въ землю, и потомъ, обратясь къ народу, благословилъ на всѣ стороны. Лики запѣли, и Первосвященникъ-Царь пошелъ въ алтарь. Мнѣ было свободно пройдти туда-же, потому что, кромѣ небольшаго числа духовенства, изъ свѣтскихъ никто не пошелъ за нимъ. Я отыскалъ тамъ духовника, и сѣлъ съ нимъ рядомъ. На горнемъ мѣстѣ былъ тронъ, съ тремя ступенями, на которомъ сидѣлъ Папа; по правую руку его, на табуретѣ, сѣлъ служившій съ нимъ Кардиналъ Фешъ, родной дядя Наполеона; за Папою стояли, по одну сторону Сенаторъ Рима, а по другую Прелатъ. Кардиналы сидѣли на скамьяхъ, одна противу другой поставленныхъ, отъ горняго мѣста къ престолу. Началась литургія. Служеніе Папское совершенно сходно съ Патріаршимъ въ Константинополѣ; только Папа перемѣняетъ митры три раза: при началѣ надѣваетъ Епископскую, изъ бѣлаго глазета, потомъ золотую, и наконецъ тіару; снимаетъ и надѣваетъ омофоръ, какъ наши Архіереи; передъ чтеніемъ Апостола, Архидіаконъ приноситъ къ нему книгу, и онъ, благословить чтеца, отпускаетъ его. Тутъ его кадятъ три раза. Такъ-же приносятъ и Евангеліе, во время чтенія котораго онъ встаетъ и снимаетъ митру. Во время совершенія таинствъ, Папа сходитъ съ горняго мѣста, приближается къ престолу и становится на колѣна, оставаясь въ такомъ положеніи до самаго причащенія. Архіепископъ приноситъ къ нему тѣло и сосудъ съ кровію Христовой; Папа, снявъ омофоръ и корону, причащается самъ, потомъ причащаетъ сослужащаго Кардинала и Архіепископа. Хоръ пѣвчихъ, прославляемый всѣми путешественниками, не понравился мнѣ. Басы и теноры въ немъ хороши, но сопрано никуда не годятся: это старые кастраты, которыхъ некѣмъ замѣнить, потому что новыхъ уже нѣтъ, а дѣтей лѣтъ, по десяти и по двѣнадцати достать трудно и почти невозможно. Отъ того, Папскіе пѣвчіе далеко не могутъ сравняться съ нашими пѣвчими придворной капеллы. По окончаніи обѣдни, Папа уже не проходилъ черезъ церковь, а пошелъ прямо изъ алтаря на верхнюю галлерею, гдѣ устроенъ на площадь балконъ, съ котораго онъ, послѣ краткой литіи, благословилъ городъ и весь міръ, Urbis et Orbis. Въ эту минуту войско, стоявшее на площади, сдѣлало на караулъ, знамена преклонились. Народъ, покрывавшій площадь, сталъ на колѣна, пушечный громъ и звонъ колоколовъ раздались по всему городу. Эта минута была величественна и торжественна. Пользуясь покровительствомъ духовника, и я всходилъ на галлерею, гдѣ стоялъ подлѣ самыхъ креселъ Его Святѣйшества. А какъ я былъ тутъ одинъ не изъ духовныхъ, то Папа замѣтилъ это и спросилъ обо мнѣ у Кардинала Феша. Это самое доставило мнѣ потомъ честь, безъ особеннаго представленія, быть у Его Святѣйшества и бесѣдовать съ нимъ.
   Вышедши изъ церкви, я съ большимъ трудомъ отыскалъ своего лакея, и болѣе часа дожидался кареты, отъ чего ужасно усталъ, и нога моя опять поразболѣлась; но посидѣвъ сутки дома, я принялся за обозрѣніе Рима и достопамятнѣйшихъ его предметовъ. Ихъ много, а, по несчастію, времени у меня было мало. Мало года хорошенько изучить Римъ, а наскучить въ немъ, кажется, вѣкъ невозможно!
   Посланника нашего, Графа Н. Д. Гурьева, не было въ Римѣ: должность его правилъ первый секретарь Посольства, Павелъ Ивановичъ Кривцовъ. У него, на другой день, я обѣдалъ и познакомился съ его товарищемъ, Графомъ Штакельбергомъ, сыномъ стараго моего пріятеля, Графа Густава Штакельберга, съ которымъ мы были вмѣстѣ въ Швеціи, въ 1792 году, въ Мартѣ мѣсяцѣ, когда убитъ Король Густавъ III-й. Я былъ посланъ туда Императрицей Екатериной іі-й. За обѣдомъ у Г-на Кривцова познакомился я еще съ Г-мъ Висконти, однимъ изъ Директоровъ Ватиканскаго музея. Мнѣ совѣтовали избрать его своимъ путеводителемъ по Риму, и я, впослѣдствіи, былъ очень доволенъ этимъ знакомствомъ, потому что невозможно было-бы найдти столько ученаго, снисходительнаго и пріятнаго чичероне, какимъ былъ для меня Г. Висконти. Мы съ нимъ условились начать на другой-же день наши обозрѣнія. Послѣ обѣда мы еще долго бесѣдовали, а вечеромъ я поѣхалъ, въ открытой коляскѣ, на гулянье по улицѣ Корсо, и оттуда въ Вилла Боргезе. Я видѣлъ множество экипажей, тянувшихся въ два ряда; но какъ я былъ одинъ, и никого еще въ Римѣ не зналъ, то мнѣ эта прогулка показалась очень скучною.
   На другой день, рано по утру, отправился я къ своему банкиру, Г-ну Валентини, за деньгами. Домъ его на древнемъ Траяновомъ Форумѣ, и, на самомъ томъ мѣстѣ, гдѣ былъ воздвигнутъ храмъ Траяну. Г-нъ Валентини строилъ что-то на своемъ дворѣ; рыли Фундаментъ подъ новое строеніе, и не было дня, чтобъ не отрывали какой нибудь древности: то статую, то барельефъ, то колонну; словомъ, дворъ его источникъ богатствъ въ этомъ родѣ. Онъ водилъ меня. по всѣмъ комнатамъ, которыя наполнены рѣдкостями, какъ богатый музей, и показывалъ картины, въ числѣ которыхъ замѣчательна небольшая Гвидова, изображающая сраженіе двухъ Амуровъ. Другая прекрасная картинка у него: Богоматерь съ младенцемъ Іисусомъ, Корреджіева. Она такъ хорошо сохранилась, и колоритъ на ней еще такъ свѣжъ, что, кажется, она только вчера докончена живописцемъ. Тутъ-же видѣлъ я, между прочимъ, картину Брюссельскаго Директора музея; она изображаетъ барельефъ, но съ такою подражательною точностью, что я, къ стыду своему, долженъ былъ ее ощупать, и тогда увѣрился, что это не мраморъ, и не истинный барельефъ, а картина. У Г-на Валентини, кажется въ первый разъ, уви дѣлъ я работу знаменитаго Челлини, котораго произведеній нашелъ потомъ множество въ Ватиканскомъ музеѣ, еще больше во Флоренціи, и нѣсколько въ Парижѣ. Они вообще очень рѣдки и дорого цѣнятся. Большею частью они вычеканены или вылиты изъ серебра или бронзы. Валентини показалъ мнѣ серебряную группу, изображающую похищеніе Европы. Невозможно ничего видѣть совершеннѣе этой работы! Волъ, на которомъ сидитъ Европа, кажется, оживотворенъ! Въ немъ угадываешь Юпитера. Прелесть и точность рисунка и отдѣлка не оставляютъ ничего желать для совершенства этой работы. Вся группа не болѣе четверти аршина въ вышину. Другая, бронзовая, представляетъ Св. Георгія на конѣ, убивающаго копьемъ дракона; превосходна и эта, но, по мнѣнію моему, не равняется совершенствомъ съ первой.
   Между множествомъ статуй, вазъ и барельефовъ, почти ежедневно отрываемыхъ Г-мъ Валентини, какъ во дворѣ своемъ въ Римѣ, такъ и ни купленной имъ дачѣ близъ Остіи, любопытно открытіе, случившееся за недѣлю до моего пріѣзда. Стали рыть Фундаментъ подъ строеніе новой конюшни, и вдругъ увидѣли колонну, огромнѣйшаго діаметра; обрыли небольшую часть ея, и удостовѣрились, что это нижняя часть колонны, которая, вѣроятно, цѣла, но лежитъ довольно глубоко въ землѣ, и, судя по направленію, внѣ дома Валентини, подъ большой улицей. Призвали коммисаровъ, и рѣшили, что хотя открытіе этого сокровища дѣйствительно принадлежитъ ему, но что оно находится на публичномъ мѣстѣ, и не можетъ быть его собственностію. Новое затрудненіе! Зарыть опять землю ему не позволяютъ, и начать фундаментъ на колоннѣ то-же, а поднять и вырыть колонну правительство не берется, потому что это будетъ стоить дорого. Къ тому-же, по улицѣ, и одной изъ самыхъ проѣзжихъ, на долго прервется всякое сообщеніе, что затруднитъ публику. А колонна заслуживаетъ вниманіе любителей древности и ученыхъ: она непремѣнно одна изъ принадлежавшихъ Траянову храму, которыхъ цоколи открыты Пыли во время Наполеоново, и казались такъ огромны, что многіе не вѣрили, точно-ли на нихъ были колонны такого необыкновеннаго размѣра. Нынѣшнее открытіе несомнѣнно рѣшитъ эту задачу; только скоро-ли? И когда можно будетъ воздвигнуть такого великана?
   Возвратившись домой, я нашелъ у себя Г-на Висконти. Онъ дожидался меня для первой прогулки нашей по Риму. Мы отправились въ Капитолій, съ котораго можно обозрѣть положеніе всего города и особенно семи холмовъ его. Подъѣхавъ къ террасѣ, мы взошли по широкой лѣстницѣ. Первое, что возбуждаетъ тутъ любопытство путешественника, это Маріевы трофеи: они поставлены на самомъ краю террасы, при входѣ. Невольно остановишься передъ ними, и мысль обращается къ временамъ давно минувшимъ. Рядомъ съ трофеями Марія стоятъ двѣ прелестныя статуи: Кастора и Поллукса, съ конями ихъ. Когда взойдешь на лѣстницу, взглядъ поражаетъ бронзовая, колоссальная статуя Императора Марка Аврелія на конѣ. Она поставлена среди небольшой площадки, которой Микель-Анджело далъ фигуру трапеціи. Папа Павелъ ІІІ-й перенесъ сюда статую съ прежняго ея мѣста, близъ собора Св. Іоанна Латранскаго. Мнѣ кажется, древніе не оставили ни одной столь изящной, бронзовой конной статуи: чудесныя статуи Бальбусовъ въ Неаполѣ мраморныя. Статуи нашихъ временъ не имѣютъ ни такой выразительности, ни естественности; даже прекрасный монументъ Петра Великаго, въ Петербургѣ, нравится мнѣ гораздо менѣе: какъ-то странно видѣть лошадь, скачущую не подвигаясь съ мѣста. И куда Герой скачетъ? Кому, и что онъ указываетъ? Угадать трудно! На что Великому дана эта позиція? не постигаю. Генрихъ IV-й, на Новомъ мосту въ Парижѣ, кажется, единственно занятъ тѣмъ, какъ-бы удержаться на лошади. Скачущій Людовикъ XIV-й на площади побѣдъ (Place des Victoires) еще хуже. Напротивъ, Маркъ Аврелій спокоенъ; онъ сидитъ непринужденно; онъ ѣдетъ шагомъ и говоритъ своимъ солдатамъ. Видѣнъ характеръ повелителя, понятно его выраженіе. Небольшой холмъ Капитолійскій, бывшій въ древности центромъ Имперіи, нынѣ возвышается не больше какъ на 138 футовъ отъ уровня моря. Прежде было на немъ двѣ вершины: одна на востокъ, другая къ Тибру; пространство между ними называлось Intermontium. Это нынѣ та самая площадка, на которой поставлена статуя Марка Аврелія; восточная вершина занята церковью Ara Coeli, гдѣ служатъ монахи Францисканскаго ордена, на самомъ мѣстѣ древняго Капитолія. На второй вершинѣ была цитадель, Arx. Въ древности Капитолійскій холмъ былъ окруженъ высокими стѣнами и доступенъ только съ восточной стороны, гдѣ былъ Форумъ. Капитолій ограничивалъ городъ къ западу и сѣверу. Вѣроятно, что съ высокихъ его стѣнъ и съ портика Юпитерова храма, былъ великолѣпный видъ на Марсово поле и на Monte Mario. Теперь на холмъ этотъ взъѣзжаютъ съ запада и съ востока, а при Римлянахъ всходили на него тремя путами; это: Clivus Sacer, Clivus Capitolinas и Centum gradus-Rupis Tarpeiae.
   Въ Интермонціумъ Ромуль открылъ убѣжище для всѣхъ сосѣднихъ разбойниковъ. Эти смѣльчаки заняли потомъ отъ Этрусковъ, сосѣдняго и уже просвѣщеннаго народа, всѣ художества и даже отчасти законы ихъ. Въ небольшихъ остаткахъ стѣнъ древней цитадели Arx, еще видѣнъ образъ Этрусской постройки. Такіе остатки, драгоцѣнные для всякаго кто понимаетъ древній міръ, можно видѣть въ основаніи палатъ Кзффирелли, на Монте Каприно. Оно составлено изъ огромныхъ четвероугольныхъ камней, кладенныхъ безъ цемента, но плотно притесанныхъ. Такой родъ камня называютъ здѣсь пеперинъ, не знаю почему. Въ центрѣ Рима конечно нѣтъ сажени земли, на которой не перебывало-бы пять или шесть построекъ, разно знаменитыхъ, и надобно имѣть всю увѣренность ученаго, чтобы съ точностію опредѣлить, какой остатокъ принадлежитъ вѣку Тарквиніевъ, и какой вѣку Гракховъ {Въ описаніи Рима я заимствовалъ многія мѣста, почти буквально, изъ Promenades dans Rome, par Stendnal.}.
   Храмъ Юпитера Оптимуса Максимуса существовалъ очень долго; его только перестроилъ Силла, въ 674 году Рима. Потомъ онъ былъ возобновленъ Веспасіаномъ и передѣланъ Домиціаномъ. Діонисій Галикарнасскій пишетъ, что послѣ перестройки его Силлою, онъ былъ въ 200 Римскихъ футовъ длины и 185 футовъ ширины; фасадъ храма былъ обращенъ на полдень, къ Тибру. Такое зданіе должно было казаться чрезвычайно огромнымъ Римлянамъ первыхъ вѣковъ, у которыхъ домы состояли изъ одной комнаты, освѣщаемой въ небольшое отверстіе, надъ дверью. Я еще нашелъ такіе домы на островѣ Искіи, когда былъ тамъ. Какъ нынѣшніе Неаполитанцы, такъ точно древніе Римляне проводили жизнь свою на открытомъ воздухѣ. Храмъ Юпитера, вѣроятно, былъ окруженъ съ сѣвера и запада рвомъ, десяти или двѣнадцати саженъ глубины, слѣдовательно удобнымъ къ защищенію. Фасадъ представлялъ портикъ, въ три ряда колоннъ; такой-же портикъ, но съ двумя рядами колоннъ, былъ на трехъ прочихъ сторонахъ и служилъ убѣжищемъ отъ солнца и отъ дождя. Подъ ними собирались граждане и бесѣдовали между собою. Въ этомъ средоточіи закона и величія Римлянъ, военачальники, возвращавшіеся съ побѣдой, приносили жертвы.
   Храмъ Юпитера былъ еще цѣлъ во времена Императора Гонорія, въ 400 году отъ Рождества Христова, уже послѣ многихъ Папъ. Что-же заставляло сохранять языческій храмъ, выше всѣхъ чтимый въ Италіи? Стилихонъ обобралъ большую часть его украшеній. Гензерикъ, въ 455 году, увезъ половину бронзовыхъ позолоченныхъ листовъ его кровли; но знаменитый храмъ существовалъ и при Карлѣ Великомъ, около 800-го года. Вдругъ, въ ХІ-мъ столѣтіи, видимъ, что онъ раззоренъ до основанія. Какая сила сокрушила столько колоннъ? для чего не преобразовали этого храма въ Христіанскую церковь? Не отъ того-ли, что онъ былъ слишкомъ знаменитъ и любимъ народами?
   Такъ разсматривая Капитолій древнихъ, я возвратился къ статуѣ Марка Аврелія. Изъ трехъ зданій, украшающихъ нынѣшній Капитолій, отвсюду видны палаты Римскаго Сенатора, построенныя въ 1390-мъ году, Папою Вонифатіемъ ІХ-мъ, на древнемъ Фундаментѣ Катуллова Табуларіума. Большая зала, черезъ которую я проходилъ, кажется оставалась въ большомъ небреженіи; въ ней нѣтъ никакихъ украшеній; даже полъ изъ простыхъ сосновыхъ досокъ, худо сплоченныхъ; но достойна, замѣчанія бронзовая волчица, выкармливающая Ромула и Рема: это изваяніе Этрусское. Нѣкогда громъ упалъ на него, и слѣды удара еще видны. Мы взошли на башню, съ которой весь Римъ съ его холмами видѣнъ какъ въ панорамѣ: видъ очаровательный! Г-нъ Висконти велѣлъ приготовить тутъ завтракъ, что было очень кстати; я съ утра не ѣлъ; движеніе и свѣжесть воздуха возбудили во мнѣ аппетитъ.
   Г-нъ Висконти указалъ мнѣ на холмъ Палатинскій: "Вотъ начало Рима," сказалъ онъ."Тутъ основалъ Ромулъ свою столицу, огородивши ее тыномъ. Посмотрите на долину, которая отдѣляетъ ее отъ этого другаго холма, называемаго Авентинскимъ: въ ней были похищены Сабинки. Авентинскій холмъ присоединилъ къ городу Анкъ Марцій. На право, за Тибромъ, земля принадлежала Этрускамъ: вотъ гдѣ стоялъ съ войскомъ Порцена, ихъ царь; вотъ мостъ, защищаемый Гораціями; вотъ мѣсто, гдѣ Клелія переплыла Тибръ." Такимъ образомъ онъ указывалъ мнѣ постепенное расширеніе Рима, и я пробѣгалъ мысленно всю древнюю исторію этого чуднаго Города (Urbs). Всѣ начальныя войны его, всѣ побѣды совершились въ небольшомъ уголкѣ нынѣшней столицы. Съ высоты башни, на которой я стоялъ, мнѣ пояснились событія, которыя казались прежде неясными. Я былъ чрезвычайно доволенъ своимъ обозрѣніемъ. Передо мною былъ Форумъ, храмы: Фортуны, Юпитера Громовержца, тріумфальныя ворота Септимія-Севера; вдали виднѣлась Аппіева дорога, ворота Друзовы, гробница Цециліи Метеллы, жены Крассовой, новая гробница Сервиліевъ, недавно открытая Кановою. Голова у меня закружилась отъ всѣхъ этихъ различныхъ и достопамятныхъ предметовъ; мысли мѣшались одна съ другою, при соображеніи различныхъ временъ и эпохъ. Надобно было отдохнуть отъ столькихъ впечатлѣній. Я сошелъ съ башни, и мы пошли еще осмотрѣть въ Капитоліи два строенія: одно по правую, а другое по лѣвую сторону площади Марка-Аврелія. То, которое на право, называютъ Палатами консерваторовъ (сохранителей). Тутъ статуя Юлія Цезаря: ее почитаютъ единственнымъ въ Римѣ, точнымъ изображеніемъ этого великаго человѣка. Вблизи можно видѣть бюстъ славнаго композитора Чимарозы, поставленный другомъ его Кардиналомъ Гонзальви. Въ этихъ палатахъ есть нѣсколько отличныхъ картинъ; между прочими Св. Петронилла, написанная Гверчиномъ. Я послѣ видѣлъ, въ церкви Св. Петра, копію съ нея, сдѣланную изъ мозаики. Въ строеніи но лѣвую сторону находится Капитолійскій музей. Тутъ замѣчательны: Умирающій гладіаторъ, единственная красотою Венера Капитолійская, и бюстъ Брутовъ; но я разсматривалъ потомъ особенно оба эти музея, и буду говорить о нихъ въ своемъ мѣстѣ. Теперь остается мнѣ сказать слова два о Форумѣ. На немъ учредили въ позднѣйшія времена бычачій рынокъ, и отъ того онъ донынѣ сохранилъ названіе Campo Vaccino. Наполеонъ началъ разрывать его, для возстановленія на немъ древнихъ зданій. Этимъ окончилась наша первая поѣздка съ Г-мъ Висконти. Я торопился домой, переодѣться и ѣхать на обѣдъ къ Кардиналу Фешу, который пригласилъ меня.
   Въ 6 часовъ явился я въ его палаты. Приглашенныхъ было очень мало: знаменитый Меццофанти, который нынѣ уже Кардиналъ, товарищъ мой Висконти, Роже де Бовуаръ, Французскій путешественникъ, и еще два духовныя лица, мнѣ неизвѣстныя.
   Кардиналъ Фешъ гостепріименъ и любезенъ. Въ разговорахъ онъ уменъ, и былъ свидѣтелемъ столькихъ событій, былъ такъ близокъ съ Наполеономъ, о которомъ охотно говоритъ, что бесѣда его чрезвычайно занимательна. Онъ показывалъ мнѣ свою картинную галлерею, одну изъ первыхъ въ Италіи. Какъ страстный охотникъ до живописи, онъ не щадитъ издержекъ на этотъ предметъ, и составилъ такимъ образомъ превосходную коллекцію. Онъ подарилъ мнѣ два прекрасные маленькіе пейзажа Сальватора Розы, прося меня сохранить ихъ на память нашего знакомства. Обѣдъ былъ не лакомый, но сытный и хорошо изготовленный; вина лучшія Французскія. Кардиналъ сказалъ, что никакъ не можетъ пріучиться къ Италіянскимъ винамъ, для него вреднымъ. За столомъ Меццофанти говорилъ о Ватиканской библіотекѣ, гдѣ былъ онъ хр інителемъ, и пригласилъ меня посѣтить ее. Бесѣда была вообще серьёзная, но занимательная, особенно относительно художествъ. Послѣ обѣда, когда я сталъ откланиваться Кардиналу, онъ сказалъ мнѣ, что Его Святѣйшество желаетъ меня видѣть, и поручилъ ему представить меня завтра въ 42 часовъ утра. Я обѣщалъ явиться, и Кардиналъ проводилъ меня до сѣней. Дома, я написалъ письма въ Россію и нѣсколько строкъ въ свой журналъ, а окончилъ день прогулкою на Корсо и въ Вилла-Боргезе. Но въ этотъ разъ я былъ съ Г-мъ Висконти, а въ Вилла-Боргезе встрѣтился съ Г-мъ Валентину и провелъ съ ними вечеръ чрезвычайно пріятно.
   На другой день, по утру, я поѣхалъ сдѣлать визитъ Г-ну Меццофанти. Онъ жилъ въ Ватиканской библіотекѣ, какъ Директоръ ея, и я воспользовался случаемъ, осмотрѣть это знаменитое книгохранилище. Г-нъ Меццофанти скромный и тихій старичекъ. Онъ принялъ меня съ радушіемъ и самъ вызвался вести въ библіотеку. Я спросилъ его, правда-ли, что онъ говоритъ на сорока различныхъ языкахъ. Онъ улыбнувшись отвѣчалъ: "Не говорю всѣми, но знаю ихъ." Тогда я заговорилъ съ нимъ по-Русски. Онъ вслушался и пошелъ къ своему бюро, гдѣ сталъ писать; минуты черезъ три, онъ воротился ко мнѣ съ записочкой, на которой чисто и правильно написанъ былъ отвѣтъ на Русскомъ языкѣ. Я попросилъ его прочесть мнѣ написанное имъ; онъ это сдѣлалъ, произнося слова довольно хорошо, но совершенно по писаному, на о, и сбиваясь въ иныхъ мѣстахъ на Греческое произношеніе, т. е. худо выговаривая ж. Потомъ мы пошли въ пространныя залы книгохранилища. Я прежде не видывалъ такого огромнаго собранія книгъ и Манускриптовъ; но очень трудно, не изучивши каталоговъ, дать отчетъ о библіотекѣ. Можно видѣть шкафы и стоящія въ нихъ книги; но можно-ли въ нѣсколько часовъ осмотрѣть ихъ и дать о нихъ отчетъ? Мнѣ показали манускриптъ Виргилія, четвертаго столѣтія, и Теренція, извѣстный подъ именемъ Ватиканскаго, очень древній и особенно замѣчательный и драгоцѣнный картинками, по которымъ можно хорошо изучать древніе костюмы и сценическое расположеніе дѣйствующихъ лицъ. Въ этой библіотекѣ сохраняется также коллекція медалей, одна изъ многочисленнѣйшихъ.
   Г-нъ Меццофанти показывалъ мнѣ множество вещицъ, найденныхъ въ подземельяхъ Рима, въ тѣхъ пещерахъ, гдѣ во время первыхъ гоненій скрывались христіане: это небогатые кресты, сосуды, мѣдные образа, четки и проч. Тутъ-же видѣлъ я изображенія всѣхъ годовыхъ праздниковъ, написанныя на кипарисныхъ дскахъ, Суздальскимъ письмомъ и съ Славянскими надписями: онъ сказалъ мнѣ, что ихъ получили уже давно, изъ Москвы. Обошедши всѣ огромныя залы библіотеки, и поблагодаря почтеннаго Меццофанти, я поѣхалъ къ Кардиналу Фешу, потому что назначенное время для моего представленія Его Святѣйшеству приближалось. Г-нъ Меццофанти сказалъ мнѣ, что Папа приказалъ и ему быть при этомъ представленіи.
   Когда я пріѣхалъ къ Кардиналу Фешу, то нашелъ его уже совсѣмъ готоваго: онъ меня дожидался. Мы сѣли въ его карету и отправились въ Monte-Cavallo, во дворецъ Его Святѣйшества. Тамъ, передъ фасадомъ, обширная и прекрасная площадь. У воротъ дворца сидѣло восемь или десять солдатъ Швейцарской гвардіи, которые составляютъ весь караулъ Папы. Влѣво крутой спускъ съ горы {Monte Cavallo на самомъ краю Кипршіальскаго холма, и высотою на равнѣ съ куполомъ Св. Петра. Оттуда видъ безподобный.}. На площади поставлены колоссальной величины кони, тѣ самые, которые Константинъ перевезъ сюда изъ Александріи. Они украшаютъ чудесный фонтанъ, воздвигнутый Піемъ VII-мъ. Конечно нѣтъ въ свѣтѣ города, гдѣ былобы столько фонтановъ: они здѣсь великолѣпны, и въ такомъ климатѣ, какъ Римскій, шумомъ своимъ и прохладою доставляютъ наслажденіе, ни съ чѣмъ несравнимое.
   Комнаты дворца Его Святѣйшества убраны какъ не льзя проще; прислуга у него самая малочисленная, и состоитъ изъ пяти или шести немолодыхъ служителей, одѣтыхъ по духовному. Вѣроятно, насъ дожидались, потому что передъ нами вездѣ, безъ малѣйшей остановки, отпирали двери. Только передъ самымъ кабинетомъ Папы, чиновникъ, въ фіолетовыхъ чулкахъ, вошелъ къ нему прежде насъ; мы пріостановились, и не болѣе какъ черезъ минуту тотъ-же чиновникъ возвратился и сказалъ, отпирая дверь: "Его Святѣйшество!" Кардиналъ шелъ впереди, а я за нимъ. Папа сидѣлъ въ креслахъ. Онъ всталъ; Кардиналъ поцѣловалъ его руку и представилъ меня, сказывая чинъ и имя мое. Я почтительно поклонился Панѣ; онъ благословилъ меня, и я хотѣлъ было поцѣловать его руку, но онъ вѣжливо удалилъ ее. Онъ сѣлъ опять въ свои кресла. Вся одежда на Папѣ была бѣлаго цвѣта, шалевая, безъ малѣйшаго украшенія; даже наперснаго креста я не замѣтилъ. На головѣ его была скуфья, также бѣлая. Тутъ вошли Кардиналъ Джіустиніани и Г-нъ Меццофанти. Поцѣловавъ руку у Папы, они стали по сторонамъ. Тогда Его Святѣйшество пригласилъ насъ всѣхъ садиться. Папа спрашивалъ меня, давно-ли я въ Римѣ, откуда ѣду, долго-ли располагаюсь пробыть въ Италіи, нравится-ли мнѣ жизнь въ здѣшнемъ городѣ. Отвѣчая на всѣ эти вопросы, я сказалъ на послѣдній, что для меня Римъ очарованіе, и я только сожалѣю, что время не позволяетъ мнѣ долго оставаться въ немъ; что изучить Римъ, кажется, вѣка мало, и что ни одинъ городъ не поражалъ такъ моихъ чувствъ, и такъ не привлекалъ меня къ себѣ! "Вы знакомы съ Кардиналомъ Фешемъ -- прервалъ Григорій XVI-й -- и я поручилъ ему доставлять вамъ всѣ способы осмотрѣть все, что есть здѣсь любопытнаго. Мнѣ будетъ очень пріятно, если вы останетесь нами довольны." Потомъ онъ началъ говорить о Константинополѣ, и сказалъ, что его сердце сокрушается, видя въ какомъ угнетеніи живутъ Христіане на востокѣ, особенно въ Іерусалимѣ. Я отвѣчалъ, что съ нѣкотораго времени Султанъ очень смягчился противъ Христіанъ, и даже пожаловалъ довольно значительную сумму на возобновленіе храма Богородицы, называемаго въ Балуклахъ: это первый и еще неслыханный примѣръ у Магометанъ, чтобы Султанъ украшалъ христіанскую церковь. Я разсказалъ, какъ Махмудъ посѣтилъ этотъ святой храмъ, и велѣлъ поставить вмѣсто образа Богоматери образъ Іоанна Крестителя. Папа засмѣялся, и спросилъ: "Какая мысль заставила его сдѣлать это?" -- Никто не знаетъ, Ваше Святѣйшество; но мнѣ сказывали, будто онъ чтитъ память Предтечи и сохраняетъ образъ его въ своихъ покояхъ.-- "Судьбы Всевышняго неисповѣдимы" сказалъ Папа. "Отъ малаго сѣмени возраждаются дубы! А давно-ли Султанъ благоволитъ къ Христіанамъ?" -- Со времени послѣдней войны его съ нами, Ваше Святѣйшество, и особенно съ тѣхъ поръ, какъ Государь нашъ такъ великодушно оказалъ ему помощь.-- " Великъ вашъ Государь! Знаете-ли, что мы ежедневно молимся о соединеніи Церкви?" -- И мы, Святѣйшій, за каждой обѣдней о томъ-же молимся.-- "Усердныя молитвы непремѣнно услышитъ Господь -- сказалъ Папа -- и, рано или поздно, онѣ исполнятся. Счастливы будутъ пастыри, во время которыхъ это случится." Разговоръ сдѣлался общимъ, и скоро Его Святѣйшество всталъ. Мы откланялись. Онъ опять благословилъ меня, и тутъ уже позволилъ поцѣловать свою руку. Онъ подарилъ мнѣ богатыя четки и отпустилъ съ миромъ.
   Григорій XVI-й, изъ дому Капеллари, избранъ на Папскій престолъ въ 1831-мъ году. Ему 71 годъ, но онъ еще свѣжъ и здоровъ; наружность его простая и черты лица не выражаютъ ничего величаваго, но показываютъ много добродушія. Онъ вѣжливъ, снисходителенъ, говоритъ тихо, и всегда по-Итальянски, однако совершенно разумѣетъ Французскій языкъ, на которомъ я ему отвѣчалъ. Въ служеніи кротокъ и чрезвычайно набоженъ. Онъ всякой день прогуливается по Риму въ каретѣ и ѣздитъ довольно скоро. Мнѣ не полюбилось одна: это, что каждый разъ сопровождаетъ его конвой кирасиръ. Мнѣ казалось-бы величественнѣе и даже приличнѣе Царю-Первосвященнику являться передъ народомъ безъ солдатъ, съ большею довѣренностію и смиреніемъ. Можетъ статься, какія нибудь политическія обстоятельства, мнѣ неизвѣстныя, заставляютъ его принимать такія мѣры, которыя, судя по простотѣ его домашней жизни, привычкамъ и неприхотливости, должны быть и ему тягостны. Поблагодаривъ Кардинала, я разстался съ нимъ, а самъ отправился къ Г-ну Валентини, съ которымъ долженъ былъ посѣтить мастерскія стараго и славнаго живописца Камучини, и ваятеля Торвальдсена, а потомъ обѣдать у почтеннаго моего чичероне. Пріѣхавши на короткое время въ Римъ, и желая все видѣть, я не имѣлъ минуты свободной, и отъ того совершенно отказался отъ большаго общества, хотя не разъ приглашали меня на вечера, къ Князю Боргезе, къ банкиру Торлоніа, нынѣ Дюку Браччіано, къ иностраннымъ министрамъ, и проч. Для этого надобно было-бы остаться зимовать въ Римѣ.
   Старикъ Камучини привѣтливъ и довольно любезенъ. Его обширныя мастерскія почти всегда посѣщаются иностранными путешественниками. Я видѣлъ у него огромнѣйшія картины, его работы, какъ-то: Смерть Юлія Цезаря, Смерть Виргиніи, и многія другія, сажени по двѣ длины. Принято всѣми удивляться имъ и хвалить живописца; признаюсь, мнѣ не понравились его картины, можетъ статься и отъ того, что я еще наканунѣ восхищался Ватиканскими сокровищами живописи. Притомъ-же Камучини устарѣлъ, и едва можетъ продолжать занятія своимъ художествомъ, въ темъ и самъ сознается. Я нахожу однакожъ, что колоритъ его пріятенъ и рисунокъ правиленъ. Италія вообще бѣдна теперь дарованіями, особенно по исторической живописи. Пейзажисты еще есть хорошіе, но и тѣхъ не много. Разговаривая съ старикомъ, я спросилъ, кого онъ признаетъ лучшимъ современнымъ живописцемъ въ Италіи?-- "Право не знаю," отвѣчалъ онъ. "Мы всѣ довольно посредственны: и не выдержимъ сравненія съ старыми нашими славами. Къ стыду Италіи, я нахожу, что теперь отняли первенство у насъ два иностранца: одинъ Русскій {Говоря это, Камучини не зналъ, что я Русскій.}, а другой Французъ. Картина Брюлова, изображающая послѣдній день Помпеи, превосходна; колоритъ Горація Бернета неподражаемъ: онъ занялъ многое у меня, но я устарѣлъ, а онъ во всей силѣ своего генія и уйдетъ далеко." Самъ кавалеръ Камучини всегда слылъ превосходнымъ копистомъ, и его копіи съ Рафаэля, и другихъ великихъ мастеровъ, единственны; но онъ не любитъ заниматься этимъ.
   Торвальдсена я не засталъ, но видѣлъ его работы и восхищался его барельефами: они истинно какъ живые! Выраженіе фигуръ таково, что читаешь на нихъ все, что ваятель хотѣлъ изобразить. Напримѣръ, Улиссъ, принимающій стрѣлы отъ Филоктета, не оставляетъ ничего желать въ этомъ отношеніи. Вглядитесь въ болящаго героя: онъ еще огорченъ, озлобленъ неблагодарностью Грековъ, но краснорѣчіе Улиссово превозмогло; любовь къ отечеству преклонила сердце Филоктета къ прощенію; онъ отдаетъ стрѣлы, безъ которыхъ Трои не возьмутъ, и радость, разлившаяся на чертахъ Улисса, показываетъ полный успѣхъ, одержанный его краснорѣчіемъ и хитростью. Я долго разсматривалъ работы этого первокласснаго ваятеля, и не могъ на нихъ наглядѣться.
   Въ этотъ день я очень пріятно отобѣдалъ у Г-на Валентини, а около вечера поѣхалъ за городъ. Мы осмотрѣли древнія стѣны, построенныя Велисаріемъ, проломанныя Тотилою, и поправленныя Нарсесомъ. Съ берега, къ Сабинскимъ горамъ, гдѣ виды самые живописные, я переѣхалъ по Номентинскому пути Нарсесовъ мостъ, видѣлъ священную гору, гробницы Мененія Агриппы и Анны Перенны, и доѣхалъ до небольшой дачки, принадлежавшей нѣкогда Фаону, отпущеннику Неронову. Здѣсь-то хотѣлъ укрыться въ хлѣвѣ Императоръ отъ убійцъ, преслѣдовавшихъ его, но, не видя къ тому возможности, умолялъ бывшаго раба своего вонзить въ него мечъ, чтобы не достаться живымъ на поруганіе народу. Остатки этого хлѣва еще видны и, глядя на нихъ, невольно содрогаешься при мысли, что владыка цѣлаго свѣта, богато одаренный природою и всѣмъ, что могло-бы доставить и ему и подданнымъ его счастіе, дошелъ до крайней степени разврата, злодѣйства, и кончилъ жизнь самоубійствомъ, въ хлѣвѣ раба своего, бѣжавъ съ пышнаго трона и изъ золотыхъ палатъ, на построеніе которыхъ истощилъ всѣ сокровища Рима! Подалѣе видны Албанскія горы и долина, на которой Аннибалъ построилъ свои войска, когда въ первый и въ послѣдній разъ увидѣлъ Римъ! Сколько воспоминаній, сколько размышленій пробуждало это небольшое пространство моей вечерней прогулки Я, въ молчаніи, но съ полнымъ сердцемъ возвратился домой, готовясь на новыя наслажденія завтра. Я надѣялся въ этотъ день видѣть церковь Св. Петра.
   Довольно рано поутру, отправился я осмотрѣть это чудо искуства. Когда я переѣхалъ черезъ мостъ Сентъ-Анджело и повернулъ на лѣво, церковь уже стала видна, сквозь довольно длинную И узкую улицу, на площади Рустикуччи (Rusticucci). На этой площади, нѣсколько сотъ лѣтъ, безпрестанно учатся Папскіе солдаты, и все еще не могутъ попасть въ шагъ. При самомъ началѣ площади огромная колоннада, образующая направо и на лѣво два полукружія, предвѣщаетъ великолѣпный храмъ христіанской религіи; направо у зрителя высокій дворецъ: это Ватиканъ.
   Площадь, образуемая двумя полукруглыми колоннадами, по мнѣнію моему, есть лучшее произведеніе знаменитаго Бернини. Посрединѣ ея большой Египетскій обелискъ; по правую и по лѣвую сторону два фонтана, безпрестанно бьющіе водяными снопами, которые разливаются въ обширные бассейны {Одинъ изъ двухъ бьетъ на 64 фута вышины.}. Ихъ безпрерывный и спокойный шумъ, раздаваясь между обѣихъ колоннадъ, приводитъ въ задумчивость, и какъ-бы приготовляетъ къ высокимъ чувствамъ, которыя ожидаютъ посѣтителя въ соборѣ Св. Петра. Ближе къ церкви есть еще площадка, почти четвероугольная; она уже прикасается къ фасаду церкви.
   Полукруглые портики Бернини составлены изъ 284-хъ толстыхъ колоннъ и 64-хъ пиластровъ. Колонны эти образуютъ три галлереи; въ торжественныхъ случаяхъ, кареты Кардиналовъ проѣзжаютъ по средней. Базисъ колоннъ Тосканскаго ордена, шафтъ Дорическаго, а капители Іоническаго. Онѣ въ 39 1/4 футовъ вышины. На балюстрадѣ, сверхъ галлереи, 92 статуи, каждая въ 42 футовъ вышины: онѣ придаютъ ей много красоты. Что-жь касается до обелиска, то Плиній повѣствуетъ, что Египетскій Царь Нункорей воздвигъ его въ Геліополѣ, Калигула перевезъ въ Римъ, и потомъ помѣстили его въ Нероновъ циркъ. Константинъ построилъ соборъ Св. Петра, на нѣкоторой части того мѣста, гдѣ былъ этотъ циркъ; но до 1586-го года (чудное дѣло! ) обелискъ устоялъ тамъ, гдѣ поставилъ его Калигула, т. е. гдѣ теперь ризница Св. Петра, построенная Піемъ Vl-мъ. Почти за сто лѣтъ до построенія колоннады, Сикстъ V-й приказалъ перенесть обелискъ на то мѣсто, гдѣ онъ теперь: эта работа стоила тогда 200 тысячъ рублей, и произведена архитекторомъ Фонтаною. На обелискѣ нѣтъ гіероглифовъ, и онъ не изъ самыхъ большихъ въ Римѣ, но любопытнѣе всѣхъ потому, что одинъ простоялъ не опрокинутый со временъ Калигулы.
   Вотъ происхожденіе церкви Св. Петра: точныя свѣдѣнія объ этомъ я получилъ въ Ватиканской библіотекѣ, отъ Г-на Меццофанти.
   Она занимаетъ мѣсто того самаго цирка, гдѣ Неронъ проводилъ время въ любимомъ своемъ занятіи, ристаніи на колесницахъ. Много Христіанъ приняли тутъ мученическую смерть, какъ видимъ это въ Тацитѣ {Ann. L. XV, 44.}. Подъ Ватиканскою горою была пещера, въ которой первые Христіане хоронили ихъ остатки. Вскорѣ Петръ Апостолъ былъ распятъ, и тѣло его перенесено въ это-же кладбище, однимъ изъ учениковъ его, Маркеломъ, въ 65-мъ году по Рождествѣ Христовѣ. Папа Анаклетъ приказалъ выстроить часовню на томъ мѣстѣ, гдѣ погребенъ Апостолъ.
   Въ 306-мъ году, Императоръ Константинѣ принялъ святое крещеніе, и воздвигъ церковь, довольно великолѣпную, во имя Петра Апостола. Этого древняго собора нѣтъ и остатковъ. Онъ простоялъ до 1440-го года, но пришелъ въ ветхость, и Папа Николай V-й началъ строить новый. Этотъ первосвященникъ былъ одаренъ истиннымъ геніемъ, и любилъ художества, даже болѣе чѣмъ Левъ Х-й. По его повелѣнію разломали храмъ Проба Аникія, стоявшій почти рядомъ съ старымъ соборомъ, и заложили на мѣстѣ его фундаментъ новымъ горамъ, внѣ старой церкви, до которой не прикасались. Росселини и Левъ Баптистъ Алберти были архитекторами у Николая V-го, но онъ умеръ въ 1455-мъ году, и постройка его, вышедшая только на 4 или на 5 футовъ изъ земли, была оставлена. Спустя нѣсколько лѣтъ, Павелъ П-й далъ пять тысячь талеровъ на строеніе. Всѣ христіанскіе народы посылали дары церкви Апостола Петра въ Римѣ. Суммы собирались столь большія, что на годовое содержаніе церковнаго причта достаточно было только той части ихъ, которая въ большіе праздники собиралась между часами и обѣднею другаго дня.
   Наконецъ Папскій престолъ занялъ Юлій II-й, человѣкъ, одаренный геніемъ великихъ предпріятій. Онъ родился въ Савонѣ, и имя его было Делла Роверъ (Дубъ), отъ чего дубъ вошелъ въ его гербъ, и находится на множествѣ зданій Рима. Юлій рѣшился довершить соборъ Св. Петра. Умѣя избирать людей достойныхъ, онъ утвердилъ планы знаменитаго Браманте, сказавъ ему: "Старайся возвести превосходнѣйшее зданіе въ мѣрѣ, а о расходахъ не заботься." Браманте всегда восхищался куполомъ Флорентинскаго собора, и хотѣлъ сдѣлать еще болѣе изящный. Онъ уже вывелъ до карниза четыре огромнѣйшіе столба, на которыхъ располагалъ утвердить куполъ, но смерть остановила его работу: знаменитый архитекторъ умеръ въ 1514-мъ году. Левъ Х-й, вступивъ на престолъ, опредѣлилъ къ строенію собора Юліана де Сонгалло и великаго Рафаэля. Они усилили и укрѣпили Фундаментъ четырехъ столбовъ, полагая ихъ не довольно твердыми для сдержанія огромнаго купола. Рафаэль вздумалъ дать церкви видъ Латинскаго креста, какой она имѣетъ теперь. Послѣ смерти его, архитекторы, опредѣляемые многими Папами, часто перемѣняли свои планы. Наконецъ Павелъ III-й поручилъ всю работу въ управленіе Микель Анджело (1546).
   Этотъ великій человѣкъ рѣшился дать куполу Св. Петра форму купола Пантеона. Онъ составилъ модель, но, не приведя ничего въ исполненіе, умеръ. По счастью, велѣли держаться его плана, и исполнителемъ этого былъ Яковъ Делла Порта. Наружный сводъ былъ построенъ въ 22 мѣсяца, при Сикстѣ V-мъ. Павелъ V-й Боргезе удостоился славы довершить прекраснѣйшее зданіе въ свѣтѣ. Карлъ Модерна пристроилъ многіе придѣлы, украсилъ фасадъ и окончилъ совершенно строеніе въ 164 2-мъ году.
   Надъ входомъ въ храмъ, огромнѣйшими буквами написано: Pavlus V Burghesius Pomanus, и проч. Въ 1784-мъ году, Пій VI-й построилъ ризницу; но ее мало видно за лѣвою стороною церкви. Наружность ея, по мнѣнію моему, портитъ архитектуру задняго фаса. По запискамъ архитектора фонтаны видно, что расходы на построеніе Св. Петра доходили въ 1694-мъ году до 169 милліоновъ рублей по тогдашней цѣнѣ серебра; нынѣ-же эта сумма превзошла-бы 220 милліоновъ.
   Фасадъ церкви Св. Петра, составленный весь изъ небольшихъ частей, имѣетъ 457 римскихъ футовъ вышины и 366 ф. ширины; колонны 86 ф. длины и 8 діаметра; карнизъ 18 ф,; аттикъ 34 ф.; балюстрада 5 1/2; статуи 16 ф.; а всего въ вышину 157 футовъ. Если-бы соблюли планъ Микель-Анджело, то съ средины площади былъ-бы видѣнъ куполъ; теперь видѣнъ одинъ четвероугольный фасадъ, похожій съ перваго взгляда на фасадъ какого нибудь дворца. Я видѣлъ въ Ватиканской библіотекѣ модель, по плану Микель-Анджело, и 5інѣ кажется, что оконченная по ней церковь была-бы великолѣпнѣе наружностью.
   Крестъ, наверху собора, находится въ 432-хъ футахъ отъ земли. Каждый годъ, 28 и 29 Іюня, въ дни, посвященные памяти Св. Петра, фасадъ, три купола и колоннада освѣщаются 3800 фонарями и 690 свѣтильниками. Съ балкона, надъ главнымъ входомъ, въ Четвергъ Страстной недѣли и день Воскресенія Христова, Царь-Первосвященникъ благословляетъ Urbi et Orbi (городъ и міръ). Между колоннами, по правую и по лѣвую сторону, есть двѣ конныя статуи, довольно посредственныя, одна Константина Великаго, а другая Карла Великаго, благотворителей Папскаго престола.
   Осмотрѣвъ наружность этого единственнаго храма, войдемъ во внутренность его. Толстая кожаная завѣса, закрывающая широкія двери, отдернута, и мы вступили въ церковь... Что въ свѣтѣ сравнится съ внутренностью церкви Св. Петра? Тамъ можно всякой день проводить часа два, и никогда не наскучитъ этимъ. Всѣ путешественники раздѣляютъ то-же чувство, и не помню кто изъ нихъ сказалъ, что въ Римѣ можно соскучиться скоро по пріѣздѣ, или въ первыя недѣли, но никогда проживши тамъ нѣсколько мѣсяцевъ. Если-же пробудешь годъ, то непремѣнно захочешь вѣкъ въ немъ остаться. Эту мысль я понимаю, хотя и мѣсяца не жилъ въ Римѣ.
   Хотите-ли узнать внутренніе размѣры церкви Св. Петра? Длина ея 575 футовъ, ширина 517-ть; она украшена огромными изображеніями Святыхъ, въ 13 футовъ вышины, и множествомъ мраморныхъ медальоновъ, изображающихъ Папъ: это великолѣпно на первый взглядъ, но дурно при разсмотрѣніи подробнѣйшемъ. Великость архитектуры, исполинскіе размѣры, изящество всѣхъ частей заставляютъ забыть эти мѣлочи, и предаться одному, чистому созерцанію цѣлаго. Надобно однакожъ указать на нѣкоторыя подробности.
   Проходя отъ дверей къ главному престолу (а это истинное путешествіе), вы увидите родъ ямы, убранной богатѣйшими мраморами и позолоченною бронзою; 96 небольшихъ лампадъ горятъ день и ночь вокругъ мраморной балюстрады, окружающей эту впадину. Тутъ почиваютъ останки Св. Апостола, и мѣсто это называютъ: Исповѣдь (мученикъ исповѣдывалъ вѣру, отдавъ кровь свою за нее). Здѣсь-же поставлена статуя Пія VI-го, скончавшагося въ ссылкѣ, во Франціи. Онъ изображенъ на колѣнахъ, смиренно молящійся, при ракѣ Св. Петра. Въ поникшей головѣ его есть какая-то мягкость, непринужденность, показывающая превосходнаго художника: это изваяніе Кановы!... Увѣряютъ, что въ лицѣ и фигурѣ совершенное сходство съ Піемъ VI-мъ.
   Большой, или главный престолъ устроенъ по образцу первобытныхъ церквей, то есть священнодѣйствующій долженъ стоять на немъ оборотясь лицомъ къ народу. Только Папа имѣетъ право служить на немъ обѣдню. Украшенія тутъ довольно просты. На верху бронзовый огромный балдахинъ работы Бернини. Жаль только, что на него употреблена бронза, снятая съ Пантеона. Повѣрятъ-ли, что этотъ балдахинъ гораздо выше нашего Зимняго дворца въ Петербургѣ! Вершина его на 99 футовъ отъ помосту. Бронзы употреблено на него 4657 1/2 пудовъ.
   Въ архитектурѣ храма, вообще, не замѣтно никакого усилія: все такъ просто, естественно и величественно! Присутствіе генія Браманте и Микель-Анджело чувствуется во всемъ; даже самыя несообразности не кажутся такими. Несправедливо было-бы не отдать справедливости и Бернини: его балдахинъ и колоннада заслуживаютъ справедливую похвалу.
   Отъ большаго престола можно видѣть куполъ во всемъ его величіи. Мнѣ кажется, тутъ самый простой человѣкъ пойметъ геній Микель-Анджело, а кто хоть мало одаренъ священнымъ пламенемъ, тотъ непремѣнно придетъ въ восхищеніе. Совѣтую каждому путешественнику, который будетъ здѣсь, сѣсть на скамейку и прислонить голову къ спинкѣ: онъ ощутитъ невыразимое впечатлѣніе при взглядѣ вверхъ, въ эту пространнѣйшую пустоту надъ его головою. Куполъ начинается на 163-мъ футѣ вышины отъ помосту; діаметръ его 130 футовъ. Вокругъ, по карнизу, написано мозаическими буквами, изъ которыхъ каждая въ 4 1/2 фута величины:
   Tu es Petrus, et super hanc petram aedificabo ecclesiam meain, et tibi dabo claves regni coelorum {Ты еси Петръ, и на семъ камени созижду церковь мою, дамъ ты ключи царства небеснаго.}.
   Не стану исчислять множества именъ художниковъ, наполнившихъ соборъ Св. Петра своими произведеніями: довольно назвать знаменитѣйшихъ. Человѣкъ съ чувствомъ непремѣнно устанетъ, когда дойдетъ только до алтаря: душа его, утомится при видѣ купола; на остальное будетъ онъ смотрѣть съ какимъ-то равнодушіемъ, и потому-то я сказалъ, что церковь Св. Петра надобно посѣщать много разъ, а въ одинъ разъ ничего не увидишь: чувство теряется, не выдерживаетъ этого величія.
   На горнемъ мѣстѣ должно замѣтить четырехъ бронзовыхъ великановъ: они поддерживаютъ, каждый однимъ пальцемъ, и очень манерно, бронзовыя-же кресла, служащія футляромъ простымъ деревяннымъ кресламъ, въ которыя саживались нѣкогда Апостолъ Петръ и его первые преемники, во время богослуженія. Эффектъ, производимый этими колоссальными изваяніями, поставленными въ прекраснѣйшемъ зданіи цѣлаго свѣта, совершенно ничтоженъ, хотя они работы кавалера Бернини. Что произвелъ-бы для такого предмета Микель-Анджело изъ этой массы бронзы! Какое чудо искуства создалъ-бы онъ, и какой эффектъ произвелъ-бы надъ зрителемъ, приготовленнымъ къ чудесному обозрѣніемъ колоннады, церкви и осооенно купола!
   Эти четыре колоссальныя фигуры изображаютъ четырехъ святителей церкви, двухъ Латинской, и двухъ Греческой: первой, Св. Амвросія и Св. Августина, другой, Св. Іоанна Златоуста и Св. Аѳанасія Александрійскаго. Бронзы употреблено тутъ сто шестнадцать тысячъ фунтовъ. Можно взойти по лѣсенкѣ и видѣть кресла Св. Петра: они деревянныя, съ старинными украшеніями изъ слоновой кости и золота. По сторонамъ этой каѳедры поставлены два ангела, а надъ нею два младенца, несущіе митру и ключи первосвященника. Святой Духъ, въ видѣ голубя, паритъ въ вышинѣ. Налѣво отъ архипастырей стоитъ изящная гробница, гдѣ положенъ Павелъ III-й (Фарнези). Она работы Джакомо Делла Порты, который дѣлалъ ее подъ руководствомъ Микель-Анджело. Ниже ея славная мраморная статуя, изображающая Правосудіе. Она такъ хороша, что вынуждены были прикрыть ее бронзовой драпировкой. Въ ней съ рѣдкимъ искуствомь выражена красота Римлянокъ. Эта статуя превосходна во всѣхъ частяхъ.
   По правую сторону въ церкви, т. е. отъ трапезы къ западнымъ дверямъ, огромное бронзовое изображеніе сидящаго Св. Петра. Я совершенно согласенъ съ тѣми, которые утверждаютъ, что она изображала въ древности Юпитера: въ ней весь его характеръ, да и работа самая древняя. Мнѣ показали большой палецъ правой ноги Св. Петра, уже истертый отъ цѣлованія. Когда я въ первый разъ посѣщалъ соборъ, я нашелъ около изваянія Апостола множество крестьянъ и крестьянокъ, пришедшихъ изъ Сабинскихъ горъ. Для меня было замѣчательно, видѣть, что они обуты въ суконныя онучи, такъ-же переплетенныя веревками, какъ у нашихъ Русскихъ крестьянъ, когда они въ лаптяхъ.
   Обращаясь опять къ куполу, исчислю по порядку главныя достопамятности церкви, начиная съ сѣверной ея стороны. Сводъ купола раздѣленъ на шестнадцать частей, украшенныхъ лѣпною позолоченною работою и изображеніями изъ мозаики, представляющими Іисуса Христа, Божію Матерь, Апостоловъ, Святыхъ и Ангеловъ. Есть еще четыре Евангелиста, также изъ мозаики. Все это исполнено хотя не первыми художниками, однако производитъ довольно хорошій эффектъ. Въ нишахъ, ниже купола, четыре фигуры изъ бѣлаго мрамора, по 15-ти футовъ вышины, изображаютъ Св. Веронику, Св. Елену, держащую крестъ, Св. Лонгина и Св. Андрея.
   На сѣверной сторонѣ достоинъ замѣчанія мозаичный образъ Михаила Архангела: это копія славной Твидовой картины, находящейся въ Капуцинскомъ монастырѣ на Барбериніевой площади. Спокойствіе и величіе въ лицѣ Архангела принадлежатъ явно Греческой природѣ. Возлѣ этого образа превосходнѣйшая мозаика во всемъ соборѣ, работы кавалера Кристофори, копія Св. Петрониллы, живописца Гверчина, находящейся, какъ я уже сказалъ, въ Капитоліи. Тутъ надобно пройти мимо гробницы Климента Х-го, довольно посредственной; напротивъ, все превосходно и даже изящно въ гробницѣ Климента ХІІІ-го (Редзонико), умершаго въ 1796-мъ году. Рѣзецъ Кановы достойно выразилъ себя здѣсь: колоссальная фигура Папы, молящагося на колѣняхъ, и кротость лица его, обращеннаго (какъ и вся фигура) къ большому престолу, удивительны. По одну сторону Вѣра держитъ крестъ, по другую Геній Смерти сидитъ погруженный въ печаль. Львы, по обѣимъ сторонамъ гробницы, предметъ удивленія всѣхъ художниковъ! Объ этой гробницѣ много писали, много дѣлали сравненій съ нею; я не хочу писать диссертацій, и оставляю себѣ воспоминаніе объ изяществѣ рѣзца Кановы. Недалеко отъ Редзониковой гробницы стоятъ статуи Св. Бруно, Сз. Іосифа Калазанскаго, Св. Каетана и Св. Іеронима Эмиліана, всѣ четыре довольно посредственной работы; далѣе гробница Венедикта XIV-го (Ламбертини), изваянная Петромъ Браччи. Но вотъ два превосходныя мозаичныя изображенія, поставленныя одно противъ другаго: это копіи Рафаэлева Преображенія, и Доменикино Причастія умирающаго Іеронима. Мозаика работы Кристофори. Въ похвалу ихъ довольно сказать, что онѣ достойны живописныхъ своихъ оригиналовъ. Далѣе еще двѣ гробницы: первая мраморная, Григорія ХІІІ-го (Буонкомпаньи). Я не остановился подлѣ нея: память Папы Григорія ХІП-го прискорбна истинному Христіанину. Онъ до изступленія обрадовался, когда получилъ извѣстіе о избіеніи въ Парижѣ Гугенотовъ, въ ночь Св. Вореоломея. Другая гробница гипсовая, Григорія XIV-го. Близко отъ нея придѣлъ Святыхъ Даровъ (du St. Sacrement), отдѣленный желѣзною рѣшеткою и богато убранный лаписомъ и золотомъ; за нимъ дверь, ведущая, черезъ коридоръ, въ Ватиканъ, или Папскій дворецъ; подалѣе гробницы Иннокентія ХІ-го и Графини Матильды, знаменитой покровительницы Западной Церкви.
   Въ придѣлѣ Св. Севастіана достойна замѣчанія Кристофоріева мозаика съ Доменикиновой картины, представляющей мученіе этого Св. Архидіакона. Въ придѣлѣ Богоматери (della Pietà), на престолѣ, единственная красотою мраморная группа Микель-Анджело, изображающая Богородицу, держащую на колѣнахъ тѣло умершаго Іисуса. Ничто не можетъ быть разительнѣе и трогательнѣе этого произведеніи Микель-Анджело: художникъ, кажется, превзошелъ себя въ немъ. Какая глубокая горесть въ лицѣ Пресвятой Матери, лишившейся своего Божественнаго Сына!... Неизъяснимо!... Съ этою горестью ничто не можетъ сравниться, и въ ней есть что-то божественное, чудесное: ее видишь, чувствуешь, раздѣляешь. Я не могъ отойти, не могъ наглядѣться на этотъ мраморъ, оживленный искуствомъ геніяльнаго художника. Древняя урна, тутъ-же стоящая, принадлежала нѣкогда Римскому Префекту Аникію Пробу, умершему въ 395-мъ году, она служила для крещенія въ старомъ соборѣ.
   Перейдемъ теперь на полуденную сторону церкви. Тутъ гробница Маріи Собіеской, Стуартъ, Королевы Англійской, скончавшейся въ Римѣ въ 1755-мъ году. Мысль: поставить мозаическій портретъ этой королевы посреди разныхъ украшеній, мнѣ не понравилась. Ниже гробницы дверь къ лѣстницѣ, ведущей на куполъ и на крышу церкви. Подалѣе еще одна прелестная работа безсмертнаго Кановы, гробница Іакова ІІІ-го, Англійскаго Короля, и двухъ сыновей его, Кардинала Щркскаго и Претендента. Покойный Король Георгъ IV-й, по благородному чувству, воздвигъ этотъ памятникъ несчастнымъ принцамъ, которыхъ, вѣроятно, приговорилъ-бы къ смерти, если-бы они живые попались ему въ руки. Форма гробницы готическая; на плинтусѣ изображены бюсты трехъ Стуартовъ полу-рельефомъ; подъ ними большой барельефъ, представляющій гробничную дверь, по бокамъ которой два ангела, неописуемаго совершенства. Нѣжная и невинная красота ихъ поразитъ путешественника, прежде нежели онъ пойметъ красоту Аполлона Бельведерскаго!
   Повторяю, что долго было-бы описывать всѣ придѣлы, всѣ картины, мозаики, статуи: они, можно сказать, безчисленны. Я остановился подлѣ бронзовой гробницы Иннокентія VIII-го (Cibo), умершаго въ 1492-мъ году. Папа изображенъ на ней двояко: живымъ и мертвымъ. Насупротивъ ея двери на хоры, а надъ дверьми мѣсто, на которое всегда ставятъ тѣло послѣдняго умершаго Папы, которое и остается тамъ, покуда не смѣнить его наслѣдникъ; потомъ уже оно относится въ подземелье или пещеру Св. Петра, гдѣ хоронятъ ихъ всѣхъ. Въ бытность мою въ Римѣ, знаменитый ваятель Торвальдсенъ отдѣлывалъ гробницу, или монументъ Пію VII-му, по заказу покойнаго Кардинала Гонзальви, не хотѣвшаго оставить благодѣтеля своего безъ памятника. Въ придѣлѣ, пристроенномъ Папою Павломъ У-мъ къ самому алтарю, всякой день служитъ обѣдню Кардиналъ съ Епископомъ, 30-го канониками, 36-ю священниками и 26-ю причетниками. Этотъ придѣлъ величиною съ обыкновенную большую церковь, и отдѣляется загородкою со стеклами, для предохраненія служащихъ и присутствующихъ зимою отъ холоду. Плафонъ и стѣны въ немъ богато убраны позолотою и живописью. На гробницѣ Льва ХІ-го (Medicis) три статуи художника Альгарда. Придѣлъ Климента названъ такъ по имени Папы Климента VIII-го, построившаго его. Запрестольная мозаика, съ картины Андрея Сакки, представляетъ одно изъ чудотвореній Григорія Великаго, котораго тѣло положено вблизи. За другимъ престоломъ, полѣвѣе, любопытна картина Св. Валеріи, приносящей главу свою Епископу Св. Марціалу, служащему обѣдню. Тутъ-же мозаика съ Камучиніевой картины, изображающая Апостола Ѳому, осязающаго ребры Іисусовы. Далѣе увидите двери, всегда растворенныя: онѣ ведутъ въ ризницу, построенную Піемъ VI-мъ. Наконецъ я дошелъ до ужасной гробницы Александра VI-го (Chigi): огромнѣйшій, бронзовый, позолоченный скелетъ, приподымаетъ занавѣсъ изъ желтаго мрамора. Это послѣдняя работа кавалера Бернини. Папа изображенъ на колѣнахъ; его окружаютъ четыре женскія фигуры, представляющія Правосудіе; Мудрость, Милосердіе, Истину; послѣднюю ваятель осмѣлился представить, во всей естественности; но ее покрыли бронзовою драпировкою. Когда ни пойдешь мимо этого памятника, всегда застанешь передъ нимъ кучу поселянъ съ разинутыми ртами: они со страхомъ разсматриваютъ изображеніе смерти. Я увѣренъ, что насмотрѣвшись на огромный бронзовый скелетъ, Сабинскіе крестьяне возвращаются въ свою деревню, если не совсѣмъ исправленные, то, по крайней мѣрѣ, устрашенные и набожные. Въ придѣлѣ Льва Великаго, между двухъ колоннъ краснаго восточнаго гранита, есть берельефъ Альгарда, почитаемый лучшею его работою. Въ немъ изображенъ Св. Левъ, останавливающій Аттилу передъ Римомъ: онъ указываетъ ему на Апостоловъ Петра и Павла, раздраженныхъ за дерзкое предпріятіе завоевателя. Двѣ гробницы, Александра VIII-го (Ottoboni) и Павла ІІІ-го, оканчиваютъ кругъ, пройденный мною около стѣнъ.
   Разсматривая мозаичныя изображенія въ церкви Св. Петра, я соображалъ, что если-бы ввели въ Россіи это художество, то выиграли-бы много прочности и красоты для святыхъ образовъ нашихъ церквей; они не боялисъ-бы ни сырости, ни морозовъ, которые теперь повреждаютъ наши живописные образа. Зимою, во время служенія, отъ одного дыханія присутствующихъ стѣны отпачиваютъ, и на нихъ никакая живопись, ни какія краски не могутъ долго стоять безъ поврежденія. Мозаика не боится, напротивъ, никакой температуры, и, кажется, нигдѣ не моглабы она приличнѣе быть употреблена, какъ у насъ! Я видѣлъ въ сгорѣвшемъ соборѣ Апостола Павла образа, совершенно подобные нашимъ древнимъ иконамъ, сохранившіе послѣ огня всю свѣжесть красокъ; они ни мало не повредились; а въ древнихъ Русскихъ церквахъ почти всѣ иконы уже нѣсколько разъ поновлены, или совсѣмъ переписаны, потому что живопись истребляется отъ стужи и сырости.
   Подробное описаніе церкви св. Петра можетъ составить нѣсколько томовъ. Но это не моя цѣль, да я и не имѣю для такого описанія достаточныхъ свѣдѣній въ искуствахъ. Ограничиваясь легкимъ очеркомъ, скажу, что я былъ изумленъ при разсматриваніи этого единственнаго красотою и величіемъ храма. Я спускался также въ подземелья его, гдѣ почиваютъ кости множества Христіанъ, убитыхъ во время гоненій на Церковь. Тамъ хоронятъ нынѣ Папъ и Кардиналовъ, и есть церковь, гдѣ бываетъ служеніе. Я не лазилъ въ шаръ подъ крестомъ собора; но ни одинъ Англійскій путешественникъ не упуститъ этого, и большая часть тамъ-же на стѣнахъ записываютъ свое имя. А на что? Для какой пользы? Кому на память? Не знаю! Очень нужно потомству узнать, что тутъ былъ какой нибудь Sir John Unknown! Впрочемъ, пусть тѣшатся, а я подражать имъ не стану.
   Мнѣ остается сказать, что я чувствовалъ въ церкви Св. Петра, и что потомъ ощущалъ въ готическихъ церквахъ Франціи и Германіи. Въ великолѣпномъ, неподражаемомъ храмѣ Святаго Петра мной владѣлъ восторгъ; душа просилась въ небо! Это какое-то чувство благодарности, чистой, безпримѣсной. Въ готическихъ церквахъ, напримѣръ въ Парижскомъ соборѣ de Notre-Dame, въ Сенъ-Дени, въ Страсбургѣ, таинственная мрачность, тѣни, переливающіяся по огромнымъ сводамъ, все приводитъ въ какое-то уныніе, въ какую-то задумчивость. Тамъ чувствуешь свою ничтожность и падаешь долу передъ Господомъ Это молитва о помилованіи, о прощеніи слабостей, чувство глубокаго смиренія. Изъ церкви выходишь спокойнѣе духомъ, и съ сердцемъ утѣшеннымъ. Не знаю, хорошо-ли объяснилъ я оба эти чувства. По крайней мѣрѣ я ощущалъ это очень хорошо.
   Послѣ церкви Св. Петра нельзя было вдругъ перейти къ мѣлкимъ предметамъ. Чувства и воображеніе требовали опять какого нибудь grandioso, и я отправился, послѣ обѣда, въ Колизей.
   Надобно видѣть это зданіе, чтобы понять все величіе его! Въ тысячелѣтнихъ его развалинахъ, выше Титовыхъ теплицъ, сохранились невредимыми, съ одной стороны, четыре этажа, вѣнчающіе тройные своды галлереи. Колизей, исполинъ архитектуры, хотя изувѣченный, остался побѣдителемъ, въ борьбѣ съ временемъ, съ людьми, съ стихіями, какъ безсмертный свидѣтель Рима и первыхъ вѣковъ христіанства. Съ сѣверной стороны, обращенной къ Эсквилинскому холму, этотъ Веспасіановъ амфитеатръ сохранилъ всю вышину свою: 157 футовъ. Наружная окружность его простирается на 285 ф. длины и 182 ф. ширины. Веспасіанъ, покоривъ Іудею, употребилъ 12,000 плѣнныхъ на построеніе Колизея; но Титу, истребителю Іудеевъ, было предоставлено довершить его. Онъ посвятилъ это зданіе Римскому народу и открылъ его торжественными играми. Пять тысячъ львовъ, тигровъ и слоновъ было выведено на арену, для забавы Цезаря и его народа; три тысячи гладіаторовъ радостно проливали кровь свою и смѣшивали ее съ кровію звѣрей. Бой продолжался дней сто! Діоклитіанъ также травилъ дикими звѣрями другихъ гладіаторовъ, и наконецъ кровь Христіанъ рѣкою полилась въ Колизеѣ. Но и Діоклитіану, и Титу рукоплескали 120 тысячъ зрителей, и въ числѣ ихъ присутствовавшія Весталки! Какъ холодны и ничтожны должны были казаться потомъ, этимъ властителямъ міра, ристанія въ обыкновенныхъ циркахъ.
   Въ 546-мъ году, Тотила, дикій завоеватель, разрушилъ часть амфитеатра, и это конечно меньше позабавило Римлянъ. Воины его вытаскивали мѣдныя скобы, связывавшія огромные камни зданія. Послѣ Тотилы Колизей сдѣлался крѣпостью; потомъ каменоломнею. То Франжипани, то Анибальди овладѣвали имъ и укрѣплялись въ немъ. Во время этихъ междоусобій, когда одна изъ большихъ фамиліи Рима укрѣплялась въ гробницѣ Августовой, другая въ Адріановой, или Цециліи-Метеллы, мало устояло памятниковъ. Эпоха, сугубо варварская, доведшая Римъ до того, что въ немъ оставалось не болѣе 13-ти тысячъ жителей, и всѣ зданія были приведены въ совершенное раззореніе! Вотъ истинно желѣзный вѣкъ, гдѣ великимъ оставалось только бѣдствіе. Въ шестнадцатомъ столѣтіи, Фарнези и Варберини, племянники Папскіе, довершили раззореніе полуденной части Колизея, употребляя матеріалы изъ него на постройку своихъ дворцовъ. Такимъ образомъ тысячу лѣтъ сряду люди разрушали это великолѣпное зданіе. Наконецъ, Климентъ Х-й и потомъ Бенедиктъ XIV-й, построили вокругъ Подіума (Podium) Колизейскаго О небольшихъ часовенъ, для остановки церковныхъ ходовъ во время Страстной недѣли, а посреди арены возвели Голгофу съ крестомъ. Въ углу восточныхъ развалинъ есть также небольшая церковь, гдѣ ежедневно служатъ обѣдню. Эти бѣдныя постройки однакожъ покровительствовали Колизею и защитили его развалины отъ хищничества вельможъ.
   Подлѣ названной мною, небольшой церкви, есть дверь, ведущая во всѣ этажи Колизея. Для всхода туда построили деревянныя крыльца, въ угожденіе Испанскому Королю Карлу IV-му, также развалинѣ царскаго величія, тогда жившему въ Римѣ. Пій VII-й оставилъ памятникъ своего благоразумнаго покровительства художествамъ, построивъ большой кирпичный контръ-форсъ, поддерживающій, отъ фундамента до самой вершины, сѣверную арку Колизея. Безъ такой огромной опоры, вѣроятно, что остатки этого высокаго и ни чѣмъ не поддерживаемаго амфитеатра, не устояли-бы во время землетрясенія 184 4-го года. Французы помогли сохраненію древняго памятника, скидавъ всѣ камни и землю, завалившіе верхній этажъ и галлереи его. Внутри также облегчили зданіе, и дорылись до настоящаго помоста, гдѣ нашли мраморныя ступени, по которымъ всходили Императоры и члены ихъ фамилій на принадлежавшія имъ мѣста. Наконецъ отыскали и очистили нижнія галлереи, пятнадцать вѣковъ погребенныя въ землѣ. Надобно было еще разгадать: откуда амфитеатръ наполнялся водой, потому что въ немъ не всегда бывали звѣриныя и людскія травли, но часто происходили и наумахіи, то есть флотскія сраженія. При звѣриныхъ травляхъ, Императоры подвергались-бы опасности отъ звѣрей, а при наумахіяхъ могли-бъ быть затоплены водой, если-бы мѣста ихъ были наравнѣ съ Подіумомъ, гдѣ гладіаторы сражались съ звѣрями, и гдѣ наливалась вода для наумахій. Но отыскали и этотъ механизмъ, добрались до впадины, или бассейна, то есть настоящаго внутренняго поприща, и нашли трубы, проводившія воду, коридоры, чрезъ которые впускались звѣри, простѣнки, въ видѣ кулисъ, и даже родъ хлѣвовъ, съ желѣзными кольцами для звѣрей.
   Колизей одно изъ огромнѣйшихъ зданій въ мірѣ. Остатки его поражаютъ удивленіемъ, и приводятъ въ ужасъ воспоминаніями. Чтобы видѣть его вполнѣ, лучше всего стать внутри, посрединѣ: тогда удивительную картину представляютъ огромныя развалины, и голубое небо, видимое сквозь окошки. Но лучше всего видѣть Колизей при лунномъ сіяніи, въ тишинѣ ночи, когда въ немъ никого нѣтъ. Тогда воспоминанія непремѣнно пробудятъ въ душѣ событія прошедшаго, и воображеніе представитъ Веспасіана, милосердаго Тита, который травитъ звѣрями три тысячи гладіаторовъ, Діоклитіана, терзающаго Христіанъ, и св. Апостола Павла, принимающаго мученическій вѣнецъ. За ними возстаютъ великаны Среднихъ Вѣковъ...
   Изъ Колизея поѣхалъ я въ Латранскій соборъ Іоанна Крестителя. Онъ знаменитъ, во-первыхъ, тѣмъ, что считается старшею церковью всего Христіанства; во-вторыхъ, онъ каѳедральный Папскій соборъ, и по этимъ двумъ причинамъ называется Ecclesiarum urbis et orbis mater et caput. Въ немъ принялъ святое крещеніе Императоръ Константинъ, и отъ того самая церковь была создана во имя св. Іоанна Крестителя {Нѣкоторые историки увѣряютъ, что Константинъ крестился передъ самою смертію своею; во многія обстоятельства его жизни показываютъ противное.}. Прежде тутъ былъ Императорскій дворецъ, гдѣ жилъ Маркъ-Аврелій и многіе другіе государи. Константинъ построилъ въ немъ церковь, въ 324году, и уступилъ ее, вмѣстѣ съ дворцомъ, первосвященникамъ христіанской вѣры. Папы всегда жили тутъ, до Григорія ХІ-го (4370). Этотъ великолѣпный храмъ, такъ-же какъ и всѣ первоклассныя церкви въ Римѣ, болѣе похожъ на царскіе чертоги, чѣмъ на молитвенное зданіе. Обширность его, богатыя украшенія, пиластры и колонны изъ рѣдкаго камня и даже изъ зеленой яшмы, огромныя изваянія, изображающія двѣнадцать Апостоловъ, мозаичные образа, живопись знаменитыхъ художниковъ того времени, какъ-то: Прокачини, Конка, Бенефіяля, дѣлаютъ этотъ храмъ однимъ изъ первѣйшихъ въ свѣтѣ. Здѣсь также находятся бронзовыя врата, древней Римской работы, взятыя изъ церкви св. Адріана, что на Форумѣ, и поставленныя Папою Александромъ VII-мъ. Они остались единственными изъ тѣхъ, которыя назывались въ древности quadrifores. Въ портикѣ находится статуя Императора Константина, долго остававшаяся въ грудѣ развалинъ, послѣ пожаровъ и множества бѣдствій, претерпѣнныхъ Римомъ, но наконецъ найденная въ теплицахъ на Квиринальскомъ холмѣ.
   Первый придѣлъ, отъ входа въ церковь по лѣвую руку, прекраснѣйшее произведеніе новой архитектуры, называется Корсиніевымъ. Онъ Коринѳскаго ордена, построенъ Климентомъ ХИ-мъ (Корсини), въ 1735-мъ году, по рисункамъ Флорентинскаго архитектора Галилеи, и весь убранъ драгоцѣннымъ мраморомъ. Въ немъ мозаичная копія Твидовой картины заслуживаетъ особенное вниманіе: она представляетъ св. Андрея Корсини; оригиналъ ея находится въ Барберипіевыхъ палатахъ. Въ самомъ придѣлѣ, налѣво, стоитъ гробница Климента ХІІ-го, котораго прахъ положенъ въ драгоцѣнную порфировую урну, оставленную подъ портикомъ Пантеона, и потому-то многіе антикваріи принимали ее за ту, въ которой былъ положенъ пепелъ Агриппы. Въ соборѣ Іоанна Латранскаго есть гробницы многихъ Папъ. Престолъ въ немъ украшенъ готическимъ балдахиномъ. Тамъ, между многими мощами, сохраняются, какъ утверждаютъ католики, главы Апостоловъ Петра и Павла. Надъ небольшимъ престоломъ, у окошка, есть четыре бронзовыя позлащенныя колонны, съ прямыми выемками въ длину (cannelées). говорятъ, онѣ принадлежали къ храму Юпитера Капитолійскаго, и были сдѣланы по приказанію Императора Августа, изъ бронзы съ Египетскихъ кораблей, взятыхъ имъ въ Акціумскомъ сраженіи. Здѣсь находится также статуя Французскаго Короля Генриха IV-го, причтеннаго Папою къ числу наслѣдственныхъ канониковъ собора.
   На площади передъ церковью поставленъ огромнѣйшій изъ всѣхъ Египетскихъ обелисковъ: онъ 99-ти футовъ въ вышину, не считая базиса и пьедестала. Ѳевтмозисъ (то-же что Меридъ), Царь Египетскій, воздвигъ его въ Ѳивахъ и посвятилъ Солнцу. Константинъ положилъ его на корабль, а сынъ его Констанцій перевезъ изъ Александріи въ Римъ. Онъ былъ поставленъ сперва посрединѣ большаго цирка; но Сикстъ V-й, послѣ пожара, отъ котораго сгорѣлъ Латранскій дворецъ, приказалъ знаменитому архитектору фонтанѣ поставить его здѣсь. Обелискъ, уже разбитый на три куска, лежалъ посреди развалинъ древняго цирка. Амміакъ Марцелинъ упоминаетъ о немъ въ своей исторіи. Гіероглифы уцѣлѣли; они превосходной отдѣлки.
   Я входилъ потомъ въ крещатикъ Царя Константина. Онъ построенъ въ нѣсколькихъ шагахъ отъ боковаго фасада Латранскаго собора. Это небольшая осьми-угольная церковь, которой построеніе, въ 324-мъ году, приписываютъ Константину. Въ купѣль, гдѣ крестился Императоръ, сходятъ по тремъ ступенямъ: она вся сдѣлана изъ базальта, въ видѣ урны. На стѣнахъ два барельефа: одинъ представляетъ крещеніе Господа нашего Іисуса Христа, а другой Константиново, Папою св. Сильвестромъ. Невольно вздохнешь, видя такое сближеніе! Рядомъ съ крещатикомъ придѣлъ во имя Іоанна Крестителя. Это былъ, говорятъ, кабинетъ, или комната отдохновенія Константина.
   Знаменитая Scala Santa (святая лѣстница) находится вблизи. Она состоитъ изъ 28 ступеней, бѣлаго мрамора. Католики говорятъ, что она вела въ Пилатовъ дворецъ въ Іерусалимѣ, и по ней неоднократно всходилъ Іисусъ Христосъ. Ступеньки нынѣ покрыты, сверхъ мрамора, досками, и во всякое время можно видѣть всходящихъ по ней богомольцевъ, на колѣнахъ. На площадкѣ, вверху, Сикстъ V-й велѣлъ построить домовую Папскую церковь, находившуюся прежде въ Латранскомъ дворцѣ. Я замѣтилъ, что если глядѣть съ этой площадки по направленію большой Неапольской дороги, то видъ прелестный, достойный Пуссеневой кисти. Тутъ-же показываютъ мозаику, временъ Льва ІІІ-го; но я не нашелъ въ ней ничего отличнаго.
   Отсюда поѣхалъ я осмотрѣть церковь Св. Маріи (Ste.-Marie-Majeure), ту самую, въ которой уже былъ во время Папскаго служенія. Она соперница Латранскаго собора въ красотѣ, въ святости и богатствѣ, и такъ же какъ онъ числится Папскою. Ее основалъ Папа Либерій, въ царствованіе другаго Константина. Причиной основанія ея, въ 352-мъ году, полагаютъ чудо, совершившееся въ этотъ годъ, въ ночи съ 4-го на 5-е Августа: сперва явился Папѣ Либерію и Іоанну Патрикію, богатому гражданину Рима, огненный крестъ на небѣ; назавтра, среди дня, выпалъ глубокій снѣгъ, покрывшій однакожъ только то пространство, на которомъ Папа предположилъ построить соборъ въ память чуда, и назвать его именемъ Пресвятыя Богородицы. Потому, въ началѣ назывался онъ соборомъ Св. Маріи на снѣгу" потомъ Либеріевымъ, и наконецъ, донынѣ, церковью Св. Маріи старшей. (Majeure), потому что изъ 26-ти церквей, посвященныхъ въ Римѣ Богородицѣ, эта самая огромная и старшая. Въ 432-мъ году, Сикстъ III-й, другъ Св. Августина, перестроилъ ее, увеличилъ и украсилъ мозаичными картинами, изображающими предметы изъ Ветхаго Завѣта. Здѣсь находятся великолѣпныя гробницы Сикста V-го и Павла V-го. Въ богатствѣ украшеній, изобиліи золота, дорогихъ камней и мраморовъ, этотъ соборъ не уступаетъ никакому другому въ Римѣ. Плафонъ его утвержденъ на 36-ти Іоническихъ колоннахъ изъ бѣлаго мрамора, принадлежащихъ древности и взятыхъ изъ храма Юноны. Балдахинъ надъ престоломъ поддерживается четырьмя порфировыми колоннами, а вмѣсто престола служитъ огромнѣйшая чаша, бывшая гробницей того самаго Іоанна Патрикія, который съ Папою Либеріемъ видѣлъ явленіе огненнаго креста. Придѣлъ, гдѣ покоятся остатки Павла V-го, не уступаетъ убранствомъ и красотой Корсиніеву придѣлу въ Латранскомъ храмѣ. Здѣсь также много изящныхъ картинъ, барельефовъ и рѣдкихъ мраморовъ. На алтарѣ придѣла показываютъ образъ Богородицы, писанный будт.о-бы евангелистомъ Лукою: онъ на лаписъ-лазуревомъ грунтѣ, въ рамѣ, осыпанной брилліантами, и поддерживается четырьмя ангелами изъ позлащенной бронзы. Стѣнная живопись здѣсь особенно любопытна, во-первыхъ потому, что она Гвидо-Реніева, а во-вторыхъ, что изображаетъ святыхъ Греческой Восточной церкви, и царицъ, причисленныхъ Православною Церковью къ лику святыхъ. Подлѣ гробницы Пія V-го, на алтарѣ, утвержденъ на четырехъ бронзовыхъ позлащенныхъ ангелахъ ковчегъ, въ которомъ свито хранятъ часть колыбели Господа нашего Іисуса Христа.
   Соборъ Св. Маріи построенъ съ двумя фасадами: передъ каждымъ изъ нихъ воздвигнутъ памятникъ. На площади передъ сѣвернымъ фасадомъ стоитъ обелискъ изъ краснаго гранита, безъ гіероглифовъ, въ 60 футовъ вышины. Онъ отрытъ при Сикстѣ У-мъ, у Августовой гробницы, вмѣстѣ съ тѣмъ, который теперь на Монте-Кавалло. Противъ полуденнаго фасада стройная и прекрасная колонна, изъ бѣлаго мрамора, одна оставшаяся въ цѣлости на развалинахъ храма Мира. Я не стану сравнивать соборовъ Латранскаго и Св. Маріи. Скажу только, что послѣ Св. Петра, перваго въ свѣтѣ огромностью и красотой, это двѣ огромнѣйшія церкви, какія я знаю.
   На другой день прогулка моя въ Римѣ была посвящена обозрѣнію нѣкоторыхъ древностей. Надо было отдохнуть отъ безпрестаннаго разсматриванія пышности и богатства здѣшнихъ церквей. Я поѣхалъ къ заставѣ Св. Павла. Тамъ Г-нъ Висконти показалъ мнѣ двѣ рѣдкости: это Тестахіо (Testaccio) и пирамида Каія Цестія (С. Cestius). Извѣстно, что Тестачіо есть холмъ, составившійся изъ черепковъ посуды, выбрасываемыхъ въ Римѣ въ одно мѣсто. Цестіева пирамида гораздо любопытнѣе. Не знатный и ничѣмъ непрославившійся Римлянинъ, завѣщалъ поставить послѣ смерти своей, на память себѣ, эту Египетскую гробницу. Онъ конечно могъ-бы велѣть сдѣлать надпись, подобную тѣмъ, какія и у насъ безпрестанно встрѣчаются на кладбищахъ, надъ гробами самыхъ обыкновенныхъ людей, то есть, что онъ былъ добрый семьянинъ, нѣжный супругъ, хорошій гражданинъ, и проч.; однако потомство должно, по крайней мѣрѣ, поблагодарить К. Цестія, что онъ одинъ въ Римѣ вздумалъ соорудить себѣ такой Египетскій памятникъ, какого еще не было, т. е. пирамиду. Нынѣ подлѣ нея отвели кладбище для протестантовъ. Въ небольшомъ разстояніи оттуда, я нашелъ памятникъ соотечественницы своей, Штатсъ-Дамы Графини Екатерины Петровны Шуваловой, скончавшейся въ Римѣ. Я зналъ ее при Дворѣ Великой Екатерины, цѣнившей умъ и любезность этой дочери Фельдмаршала Графа П. С. Салтыкова. Упоминая о холмикѣ Тестачіо, я забылъ сказать, что вышина его 130 футовъ, и что въ немъ сдѣланы погреба, сохраняющіе вина въ удивительной свѣжести. Термометръ, въ самые большіе жары, опускается въ Тестачіо до пяти и шести градусовъ надъ точкою замерзанія. Вокругъ тутъ множество остерій: это родъ питейныхъ домовъ, куда безпрестанно, особливо осенью, собирается гуляющая чернь, и группами садится вокругъ пригорка: ѣдятъ, пьютъ, веселятся, поютъ и пляшутъ салтареллу. Салтарелла національная пляска, совершенно драматическая. Я съ удовольствіемъ смотрѣлъ на танцующихъ; они выражаютъ любовную драму: сначала объясненіе въ любви, потомъ интригу, хитрости, безпокойство, надежды, ревность, а въ окончаніи всегда счастливый успѣхъ. Мы возвратились чрезъ Piazza Navona (Навонская площадь), или древній циркъ Императора Александра Севера.
   Площадь сохранила старую форму цирка, и даже отчасти древнее свое названіе; только вмѣсто ристанія на колесницахъ, нынѣ, по Субботамъ и Воскресеньямъ, разъѣзжаютъ по ней, и стараются опередить другъ друга, кареты въ водѣ. Всю недѣлю здѣсь рынокъ; но въ Субботу и Воскресенье запрутъ трубы, которыми стекаетъ излишняя вода изъ четырехъ фонтановъ, и площадь тотчасъ наполнится водой, на аршинъ и болѣе глубины. Тутъ заиграютъ въ трубы, ударятъ въ барабаны, и кареты знатнѣйшихъ баръ, и всѣ лучшіе экипажи пустятся по площади. Зрители, кругомъ по улицамъ, и изъ окошекъ въ домахъ на площади, бьютъ въ ладоши и принимаютъ живѣйшее участіе въ этой забавѣ. Кучеръ мой завезъ и меня въ это озеро, въ коляскѣ; но я не радъ былъ празднику, гдѣ, кромѣ того, что всего забрызгаютъ, да того и гляди, что опрокинутъ: подъ водою не видны забытыя по неосторожности разныя вещи, на которыя можно наѣхать колесомъ и повалить экипажъ. Къ вечеру подземныя трубы отпираютъ, и вымытая площадь мгновенно осушается. Римляне и теперь пародируютъ своихъ предковъ: не подражаютъ имъ, а пародируютъ ихъ. Напримѣръ, они назвали именемъ портнаго, извѣстнаго колкаго шута на сосѣдней площади, обломокъ прекрасной Греческой статуи, и Гомерическій Менелай, защищающій тѣло Патрокла, сдѣлался шутъ Паскинно, который забавлялся на счетъ ближняго, Римской знати, и даже самого правительства. Ему всегда отвѣтствовалъ такими-же ѣдкими шутками, эпиграммами и сатирами, кумъ его Марфоріо. Правительство и Папы терпѣли это, и будучи сами Италіянцами, забавлялись; но теперь эта перестрѣлка прекратилась. Я нашелъ Марфоріо отдыхающаго на боку, подъ одною изъ галлерей Ватиканскаго музеума; Пасквино тоже прибрали къ мѣсту.
   Навонская площадь одна изъ прекраснѣйшихъ въ Римѣ. Посрединѣ ея, огромный гранитный обелискъ возвышается изъ группы четырехъ колоссальныхъ статуй, образующихъ фонтанъ; статуи представляютъ четыре славныя рѣки: Нилъ, Гангесъ, Ла-Плату и Дунай. Палаты Панфили, Массими и Враски, церковь Св. Агнесы, съ ея куполомъ и двумя колокольнями, украшаютъ площадь Навонскую, истинно великолѣпную. Къ вечеру сюда собираются шарлатаны, Фокусники; тутъ-же рынокъ, толпы народа, и все вмѣстѣ это представляетъ нѣчто живописное, грандіозо, что врядъ-ли гдѣ сыщется. Позднѣе, лучшее общество съѣзжается туда, ѣсть фиги, арбузы, кучами наставленные, и мороженое, которое подаютъ въ кареты. Я любилъ прогуливаться на этой площади, гдѣ все мнѣ казалось оригинально, и гдѣ Римъ совсѣмъ не похожъ на другіе города.
   Соборъ Апостола Павла, что за стѣнами города, сгорѣлъ въ 1823-мъ году, отъ неосторожности кровельщика, паявшаго свинцовыя трубы. Полагаютъ, что Императоръ Константинъ построилъ эту церковь на томъ мѣстѣ, гдѣ, послѣ мученія Св. Апостола, схоронили его кости. Въ 386-мъ году, Императоры Валентиніанъ и Ѳеодосій перестроили храмъ въ большемъ размѣрѣ; совершенно-же окончилъ его Императоръ Гонорій. Ни одинъ изъ Римскихъ соборовъ не былъ великолѣпнѣе. Множество древнихъ языческихъ храмовъ были пожертвованы для наполненія его драгоцѣнными колоннами, и всѣ эти сокровища сдѣлались жертвою пламени. Я думаю, казна всѣхъ царей въ Европѣ будетъ недостаточна для приведенія его въ первобытную красоту; да и живемъ мы не въ такомъ вѣкѣ, чтобы предприняли это! Еще если-бы дѣло шло о желѣзной дорогѣ, о прядильныхъ машинахъ, о пароходахъ, нашлись-бы акціонеры: тамъ прибыль. Однако и тутъ работы начаты, хоть мнѣ кажется, что долго еще, а можетъ статься и никогда, не окончатъ ихъ. При самомъ входѣ въ церковь была мозаика, съ фигурами исполинскаго размѣра; она уцѣлѣла почти совершенно, и напомнила мнѣ Греческую иконопись: въ ней изображенъ Іисусъ Христосъ, между Апостолами Петромъ и Павломъ, и двадцать четыре старца, упоминаемые въ Апокалипсисѣ. Мозаика эта МО-го года: она истинное сокровище! Глядя на величественныя развалины собора Св. Павла, не льзя не сокрушаться.
   Отъ нихъ поѣхали мы къ цирку Императора Каракаллы. Послѣ театра въ Помпеѣ, я не видалъ древняго зданія, такъ хорошо сохранившагося: ступени зрителей, мѣсто Императора, ворота, откуда выѣзжали колесницы, все цѣло, и можно кажется начать ристанія. Только два Египетскіе обелиска, стоявшіе по концамъ средней линіи (Spina), гдѣ оборачивались ристающіе, перевезены въ Римъ. Это зданіе чудесное, и конечно одно изъ любопытнѣйшихъ, оставленныхъ намъ древностью. По дорогѣ осмотрѣли мы Сципіонову и Сервиліеву гробницы: послѣдняя недавно открыта Кановою. Гробница Цециліи Метеллы, супруги Крассовой, находится не подалеку. Это огромное, красивое и великолѣпное зданіе уже столько разъ было описано, срисовано, и такъ всѣмъ извѣстно, что я излишнимъ почитаю о немъ упоминать.
   

ГЛАВА V.
РИМЪ.
(Продолженіе).

   Я нарочно пришелъ на древній Форумъ въ день продажи скота. Какая унизительная превратность! Огромная площадь, на которую отвсюду стекались побѣдители міра, гдѣ гремѣлъ голосъ Цицерона, гдѣ торговались на престолы царствъ Аэійскихъ, нынѣ служитъ для продажи быковъ! Но не это и привлекаетъ на нее; для насъ драгоцѣнны древніе остатки, сохранившіеся вокругъ, и мы взглянемъ на самые достопамятные изъ нихъ. Между Капитоліемъ, Священнымъ Путемъ и Палатинскимъ холмомъ, самое ближайшее зданіе къ стѣнѣ Капитолія храмъ Юпитера Громовержца. Отъ него осталось только три колонны. Императоръ Августъ, путешествуя въ Испаніи, ночью былъ застигнутъ грозою, и громъ убилъ невольника, который несъ передъ нимъ факелъ. Въ память этого событія Августъ воздвигнулъ храмъ. Надпись говоритъ, что Императоры Септимій Северъ и Каракалла возобновляли его. Три ложчатыя колонны, принадлежавшія къ портику, уцѣлѣли вмѣстѣ съ кускомъ архитрава. Онѣ Коринѳскаго ордена, изъ бѣлаго Каррарскаго мрамора; діаметръ ихъ фута и 2 дюйма, а вышина Л6 футовъ. На фризѣ есть еще остатки барельефовъ, гдѣ видны разныя орудія жертвоприношеній. Все это превосходной красоты. Французы отрыли передъ храмомъ мостовую древней улицы, очень узкой; но въ жаркомъ климатѣ, и когда еще не было нынѣшнихъ экипажей, узкія улицы были удобны своею тѣнью. Я какъ ребенокъ радовался, что ступаю по мостовой, по которой ходили Цезарь и Брутъ!
   Близко этихъ остатковъ видны еще восемь колоннъ, извѣстныя подъ именемъ храма Фортуны. Пожаръ разрушилъ это зданіе при Императорѣ Максенціи, но Сенатъ возобновилъ его. Видно, художества были уже въ упадкѣ около 340-го года: колонны портика всѣ разнаго діаметра, что ясно показываетъ или небреженіе, или неискуство возобновителей. Все, что принадлежитъ къ старому храму, прекрасной отдѣлки, а то, что сдѣлано при возобновленіи, грубой и гадкой работы.
   Далѣе по Форуму возвышается одинокая колонна, воздвигнутая Смарагдомъ, Экзархомъ Италіи въ честь Императора Фоки, въ 608-мъ году. На ней была льстивая надпись этому злодѣю, и бронзовая позолоченная статуя его. По низверженіи тирана, надпись стерли, но теперь она опять вырѣзана. Работа показываетъ, что колонна была взята Смарагдомъ изъ какого нибудь зданія временъ Антониновъ. До отрытія базиса ея, гдѣ нашли надпись, всѣ ученые приписывали эту колонну то одному, то другому зданію, и никому въ голову не приходило, что она принадлежала Фокѣ. Одинъ шутникъ написалъ стихи, гдѣ говорилъ ученымъ, что напрасно они измарали своимъ враньемъ столько фоліантовъ, изъ которыхъ можно было-бы слѣпить такой-же величины колонну; взяли-бы они заступъ, да порылись вокругъ, и это избавило-бы ихъ труда издавать въ свѣтъ тму глупыхъ догадокъ, никому и ни къ чему не послужившихъ.
   Три великолѣпныя колонны, которыя назывались прежде храмомъ Юпитера Статора, а нынѣ переименованы учеными въ Грекостпагисъ (Богъ знаетъ почему!), служатъ предметомъ удивленія для знатоковъ. Зданіе, къ которому онѣ принадлежали, должно было равняться величиной съ храмомъ Антонина Благочестиваго или Пантеономъ. Всякой разъ, проходя здѣсь, я восхищался ими! Прямо противъ нихъ храмъ Антонина и Фаустины. Онъ находился на Священномъ Пути, который начинался у Колизея и оканчивался у Капитолія, улицей Кливусъ-Капитолинусъ. Храмъ, посвященный Фаустинѣ, прекрасный остатокъ древности. Портикъ его составляютъ десять цѣльныхъ колоннъ Циполинскаго мрамора, 14-ти футовъ въ окружности и 43-хъ футовъ вышины. Это зданіе можетъ служить образцомъ древняго великолѣпія и богатства Римлянъ. Циполинскій мраморъ былъ всегда рѣдокъ: древніе называли его Lapis Carystius. Еще драгоцѣннѣе этотъ храмъ для занимающихся изученіемъ древностей, потому, что обѣ боковыя стѣны целлія, или алтаря, сохранились въ немъ совершенно. Къ портику вела лѣстница, съ 22-мя ступенями. Барберини, или другіе Папскіе родственники, не взяли отсюда колоннъ конечно только по той причинѣ, что храмъ былъ обращенъ въ церковь, посвященную Св. Лаврентію.
   Ничего не можетъ быть почтеннѣе, по высокой древности, храма Ромула и Рема, вблизи стоящаго. Тутъ начался Римъ! Кажется, это зданіе возобновлялъ Константинъ; нынѣ-же въ немъ церковь Козьмы и Даміана. Въ 45-мъ вѣкѣ нашли тутъ большія мраморныя плиты, съ вырѣзаннымъ на нихъ планомъ Рима: ихъ можно видѣть и теперь, въ стѣнѣ Капитолійскаго Музея. Въ нѣсколькихъ шагахъ далѣе, по направленію къ Колизею, путешественникъ замѣчаетъ три высокіе кирпичные свода: полагаютъ, что это остатки Базилики Константина Великаго. Еще недавно называли ихъ остатками храма Мира; но судя по рѣзьбѣ на нѣкоторыхъ обломкахъ, должно отнести постройку этого зданія къ временамъ Діоклитіана. Это, кажется, то самое зданіе, которое построилъ Максенцій, и которому Константинъ, побѣдитель Максенція, далъ свое имя. Впослѣдствіи тутъ была церковь; видно, были и колонны. По приказанію Наполеона разрыли внутреннюю часть зданія, и нашли помостъ изъ желтаго драгоцѣннаго мрамора. По остаткамъ всего явно, что что была одна изъ огромнѣйшихъ построекъ въ Римѣ. Осмотрѣвъ еще прекрасные остатки храма Венеры и Рима, я окончилъ мою прогулку по Форуму.
   Я много разъ упоминалъ о теплицахъ древнихъ. Чтобы дать о нихъ лучшее понятіе, я опишу развалины теплицъ Каракаллы, которыя осматривалъ довольно подробно. Отъ нихъ остались огромные куски стѣнъ, нѣкогда великолѣпно украшенныхъ. Внутри было 4600 мраморныхъ креселъ, или сидѣлокъ; 2300 человѣкъ могли купаться въ одно время и не видѣть другъ друга. Извѣстно, что Римляне страстно любили употребленіе бань, и расточали всю роскошь для полноты этого рода наслажденія: тутъ допускались даже гимнастическія игры. Желая видѣть основаніе всей окружности, мы, при свѣтѣ факела, спустились довольно глубоко; но тамъ невозможно хорошенько осмотрѣться, или, лучше сказать, вообразить цѣлаго зданія. Я распозналъ однако, по остаткамъ стѣнъ,
   Что онѣ составляли четыре огромныя залы. Теперь все это такъ разрушено, что почти никакихъ подробностей узнать не льзя. Въ этихъ теплицахъ не было колоннъ, и отъ того онѣ похожи на восточныя развалины, какія встрѣчалъ и въ Малой Азіи. Меня поразила свѣжесть зеленѣющихъ растеній, выросшихъ на этомъ строеніи. Увѣряютъ, что большая часть изъ нихъ ядовиты; но мнѣ нѣкогда было увѣриться въ истинѣ такого замѣчанія.
   Теплицы Діоклетіановы, на Квиринальскомъ холму, были огромнѣе этихъ; но Титовы и Нероновы превосходили ихъ красотою и убранствомъ.
   Къ числу значительнѣйшихъ предметовъ древней архитектуры принадлежатъ также тріумфальныя арки, или ворота. Я упомяну о самыхъ достопамятныхъ. Врата Септимія Севера построены по волѣ Сената и Римскаго народа, въ 205-мъ году отъ P. X., въ честь Императора Септимія Севера и сыновей его, Каракаллы и Геты, за побѣды ихъ надъ Парѳянами и другими восточными народами. Эти ворота изъ Пантелическаго мрамора, съ тремя арками. Они украшены восьмью ложчатыми колоннами сложнаго ордена (composite); но барельефы показываютъ уже упадокъ искуства. Замѣчательна длинная надпись, долженствовавшая передать самому позднему потомству память о подвигахъ Септимія Севера; но скоро послѣ смерти его, извергъ Каракалла умертвилъ брата своего Гету, и приказалъ сгладить тѣ слова надписи, въ которыхъ о немъ упоминалось: ихъ замѣнили другими, безъ всякой связи съ смысломъ первыхъ. Небольшая мраморная лѣстница, въ стѣнѣ, ведетъ на платформу, гдѣ была бронзовая колесница, и въ ней статуя Императора, сидящаго съ сыновьями. Колесница была запряжена четырьмя конями врядъ; ее окружали четыре воина, два конные и два пѣшіе. Въ 1803-мъ году, Папа Пій VII-й отрылъ отъ воротъ землю, почти до половины закрывавшую ихъ, и теперь ихъ можно видѣть во всей красотѣ.
   Титовы врата не велики, но прекрасны. Ихъ воздвигли въ честь Тита, сына Императора Веспасіана, чтобы передать безсмертную славу завоеванія Іерусалима. Эти врата съ одною аркою, И, послѣ Друзовыхъ воротъ, древнѣйшія въ Римѣ. Ихъ недавно починили, и, по моему, испортили, тѣмъ, что ввели въ нихъ новые камни, вычистили, и сгладили отпечатокъ древности, который придавалъ имъ много цѣны. Теперь они кажутся копіей древней постройки. Барельефы Титовыхъ воротъ превосходной работы. Одинъ изъ нихъ представляетъ Тита въ торжественной колесницѣ, запряженной четырьмя конями врядъ; онъ посреди своихъ ликторовъ, и за нимъ слѣдуетъ его войско; геній Сената покровительствуетъ ему. За Императоромъ видна Побѣда, которая правою рукою налагаетъ на него вѣнецъ, а въ лѣвой держитъ пальмовую вѣтвь: знакъ побѣды надъ Іудеею! Въ барельефѣ насупротивъ этого изображены трофеи, пріобрѣтенные въ Іерусалимѣ, и несомые въ торжествѣ: золотой подсвѣчникъ съ семью вѣтвями, ящикъ, въ которомъ хранились священныя книги, золотой столъ, и проч. Оба фасада воротъ были украшены, каждый четырьмя колоннами сложнаго ордена. Многіе думаютъ, что этотъ великолѣпный памятникъ воздвигнутъ Титу Императоромъ Траяномъ, который, съ свойственною ему скромностью, не упомянулъ о себѣ въ надписи, и понынѣ существующей на аттикѣ зданія. Вотъ она, во всей, своей простотѣ и краткости:

S. P. Q. R.
Divo Tito Divi Vespasiani F.
Vespasiano Augusto.

   T. e. Сенатъ и народъ Римскій, Божественному Титу, Божественнаго Веспасіана сыну, Беспасіану Августу.
   Наименованіе Божественнымъ ясно показываетъ, что памятникъ воздвигнутъ Титу послѣ его смерти. По срединѣ свода воротъ видно изображеніе этого великаго человѣка, одѣтаго въ тогу {Тога была принадлежностью верховныхъ лицъ Республики.}, и сидящаго на орлѣ. Вышина воротъ не больше 25-ти футовъ, ширина 21 футъ, толщина 14 футовъ. Они обложены были Пантелическимъ мраморомъ, а въ построеніе ихъ вошелъ Тиволійскій камень.
   Подалѣе, на правой сторонѣ, врата Константиновы. Видъ ихъ величественъ; они какъ Септиміевы, съ тремя арками. Оба фасада украшены четырьмя ложчатыми колоннами, Коринѳскаго ордена, изъ древняго желтаго мрамора. Ясно видно, что Константинъ присвоилъ себѣ тріумфальныя ворота Императора Траяна, и потому красота главной постройки отличается отъ скудости и безвкусія многихъ подробностей и украшеній, показывающихъ вѣкъ упадка искуствъ. Ворота эти были сооружены въ 326-мъ году: надпись показываетъ, что хотѣли торжествовать Константинову побѣду надъ Максенціемъ. Статуи осьми плѣнныхъ предводителей варваровъ, стоящія на верху, были обезглавлены въ одну ночь Лаврентіемъ Медичи. Во время Папы Климента XII-го придѣланы къ нимъ новыя головы, и довольно хорошо. Всѣ барельефы на аттикѣ и восемь медальоновъ надъ воротами, превосходной работы и рѣдкой красоты: они изображаютъ войны, звѣриныя травли и разные подвиги Траяновы. Прочія украшенія на Константиновыхъ воротахъ принадлежатъ его времени. Они представляютъ Константина, берущаго приступомъ Верону, побѣду его надъ Максенціемъ и его" торжество.
   Близъ древнихъ Капенскихъ воротъ, на Аппіевой дорогѣ, есть остатки тріумфальныхъ воротъ, воздвигнутыхъ Сенатомъ въ честь Клавдія Друза, въ 745-мъ году отъ созданія Рима. На нихъ были поставлены трофеи, завоеванные Друзомъ у Германскихъ народовъ. Каракалла провелъ черезъ эти ворота воду съ горы Алгиды.
   Осмотрѣвъ всѣ главныя тріумфальныя ворота, мы отправились къ Траяновой колоннѣ.
   Она была воздвигнута и посвящена Сенатомъ Траяну, въ 99-мъ году отъ P. X., когда онъ воевалъ въ Дакіи. Траянъ умеръ въ Сиріи, и даже не видалъ своего памятника оконченнымъ. Историкъ Діонъ Кассій повѣствуетъ, что Императоръ желалъ быть похороненъ подъ этимъ столбомъ, а Кассіодоръ утверждаетъ, что кости Траяновы, собранныя въ золотой ковчегъ, дѣйствительно положены подъ колонну, называемую его именемъ. Достойно замѣчанія, что Траянъ, изъ всѣхъ Римлянъ, первый похороненъ въ городѣ.
   Въ колоннѣ его 432 фута вышины, отъ основанія ея до верху статуи, на ней поставленной. Вся колонна составлена изъ 134-хъ кусковъ бѣлаго мрамора, связанныхъ между собою бронзовыми скобами. Нижній діаметръ ея 11 футовъ и 2 дюйма, но къ капители она съуживается на 40 футовъ. Въ пьедесталѣ 14 футовъ; въ цоколѣ 3 фута; въ базисѣ и капители 90 футовъ; въ пьедесталѣ подъ статуей 4 4, и наконецъ въ статуѣ 11 футовъ. Колонна эта на полтора фута выше Маркъ-Авреліевой, и верхъ ея наравнѣ съ вершиною Квиринальскаго холма. Внутри есть лѣстница, винтомъ, вытесанная въ самомъ мраморѣ, и по ней ведутъ вверхъ 182 ступени, каждая въ 2 фута и 2 дюйма длины. Внутренность освѣщается 43-мя небольшими отверстіями.
   Папа Сикстъ V-й поставилъ на мѣсто Траяновой статуи, сдѣланной изъ позолоченой бронзы, такую-же Св. Петра, довольно посредственной работы Ѳомы Делла Порты. Всѣмъ извѣстно, что колонна обвита спирально барельефомъ, который 23 раза окружаетъ ее. На немъ изображены подвиги Траяна во время двухъ походовъ противу Даковъ. Тутъ видны: шествіе войска, сраженія, лагери, переходы черезъ рѣки, и проч. Фигуры вообще въ два фута величины; ихъ насчитываютъ до 2500. Любимый Императоромъ художникъ, Аполлодоръ Дамасскій, отличный архитекторъ, сооружалъ этотъ памятникъ; вѣроятно, онъ-же дѣлалъ и барельефы, которые остаются несравненными; развѣ оставшіеся на Аѳинскомъ Парѳенонѣ могутъ соперничать съ ними. Они служатъ совершеннымъ образцомъ этого рода скульптуры: въ нихъ нѣтъ ничего излишняго, и ничто не упущено; Римляне не могли оставить намъ лучшихъ портретовъ съ себя.
   Во время управленія Французовъ въ Римѣ, Наполеонъ приказалъ очистить Траяновъ Форумъ отъ наросшей на немъ земли; тогда отрыли и колонны великолѣпной базилики, на полуденной сторонѣ Траянова столба. Я сошелъ въ углубленіе, сдѣланное отрытіемъ: оно десятью футами ниже теперешней почвы города; слѣдовательно я попиралъ настоящій Траяновъ Форумъ.
   На другой день мы отправились осматривать Ватиканъ. Онъ соединяется съ церковью Св. Петра посредствомъ галлереи, или лучше сказать колоннады, въ концѣ которой есть двери. Тутъ стоятъ въ караулѣ Швейцары, съ бердышами, въ пестромъ, древнемъ одѣяній своего народа: совершенно бубновые валеты. Дверь ведетъ въ темное, но великолѣпное крыльцо, называемое Королевскимъ: La Scala Regia, потому что съ него входъ въ Sala Reale (Королевскую залу). Если соборъ Св. Петра прекраснѣйшее зданіе, посвященное Богу, то Ватиканскій дворецъ безъ сомнѣнія великолѣпнѣйшее зданіе, воздвигнутое для славы человѣка. Въ немъ одиннадцать тысячъ комнатъ, 8 большихъ крылецъ и двѣсти маленькихъ. Въ портикахъ и галлереяхъ его собраны превосходнѣйшія художественныя произведенія всѣхъ вѣковъ, богатѣйшая библіотека, всѣ сокровища искуства и науки. Внутри есть обширные дворы и сады. Этотъ дворецъ строился пять вѣковъ, и безпрестанно расширялся. Если построеніе церкви Св. Петра стоило 220 милліоновъ, то чего-же стоилъ Ватиканъ, до временъ Пія VII-го, пристроившаго къ нему новое отдѣленіе? Наконецъ, чего стоятъ сокровища, въ немъ хранящіяся? Современный намъ писатель уподобляетъ его древнему Египетскому лабиринту, также Царями-Первосвященниками построенному. Но кто царству етъ въ Ватиканѣ? Царь-Первосвященникъ? Нѣтъ, въ немъ царствуетъ Рафаэль? Здѣсь живутъ залоги безсмертія этого генія живописи. Если-бы въ Ватиканѣ были только: Страшный Судъ Микель-Анджело и Преображеніе Рафаэлево -- эти двѣ первыя въ мірѣ картины -- и тогда онъ привлекалъ-бы путешественниковъ изъ всѣхъ странъ міра; но въ одной залѣ съ Преображеніемъ вы увидите пятьдесятъ картинъ, не равныхъ съ названными мной, но соединяющихъ въ себѣ изящнѣйшія красоты живописи! Тутъ видѣлъ я Рафаэлеву Богоматерь (Au donataire), его-же Преніе о святыхъ тайнахъ, Аѳинскую школу, удивительныя Ложи, составляющія тройной рядъ отъ портика, фрески, или комнаты въ Ватиканѣ, залу des Ärassi, обои, тканыя съ рисунковъ этого-же единственнаго художника. Словомъ, здѣсь господствуетъ безсмертная слава Рафаэля и Италіи. По моему мнѣнію, лучшія отдѣленія Ватикана, это музеи, называемые Ріо Clementina, по именамъ Папъ Климентовъ ХІІІ-го, XIV-го и Пія VI-го (Braschi), да музей Chiaramonti, извѣстный подъ именемъ Braccio Nuovo (новое отдѣленіе), построенный Піемъ VII-мъ. Тутъ безчисленное собраніе древнихъ статуй, бюстовъ, вазъ, гробницъ, надписей! Желающіе получить ясное и подробное понятіе обо всемъ этомъ, пусть прочтутъ описаніе знаменитаго Висконти. Мнѣ сказывали, что не льзя ничего сравнить съ аффектомъ, какой производятъ эти статуи при свѣтѣ факеловъ: онѣ будто оживаютъ; переходящая тѣнь придаетъ имъ движеніе: Дафна дѣйствительно побѣжитъ отъ преслѣдующаго ее Аполлона, Цицеронъ подниметъ руку, требуя молчанія отъ народа при началѣ своей рѣчи, Аспазія накинетъ покрывало, увидѣвъ Алкивіада или Сократа! А все это производитъ переходящій факелъ, который освѣщаетъ предметы съ разныхъ точекъ. Жалѣю, что мнѣ не удалось видѣть этого. Но Г-нъ Висконти, и многіе другіе счастливцы, такъ живо описали мнѣ это чудное зрѣлище, что я совершенно понялъ его.
   Кромѣ множества другихъ картинъ, меня поразила чудесною красотою своею картина: Причащеніе умирающаго Іеронима, Доменикино. Не упоминаю о несравненныхъ статуяхъ Аполлона Бельведерскаго, Лаокоона, Меркурія, Венеры, Стараго Автуста, и проч. Надобно написать нѣсколько книгъ, чтобы все исчислить. Скажу только, что послѣ Римскихъ музеевъ и Флорентинскихъ галлерей, долго не льзя смотрѣть ни на какія собранія этого рода. Въ Парижѣ, я довольно хладнокровно смотрѣлъ на богатую Луврскую галлерею. Судите, что-же значатъ прочія!
   Не могу не разсказать анекдота, видѣннаго мной въ дѣйствіи. Проходя мимо картины Преображенія, я замѣтилъ молодаго человѣка, стоящаго на подмосткахъ и копирующаго ее. Г-нъ Висконти сказалъ мнѣ, что это богатый и знатный Англичанинъ, занимающійся живописью, но не довольно искусный въ ней. Онъ ѣхалъ въ Неаполь, для своего здоровья, и предполагалъ пробыть въ Римѣ только три дня, но зашелъ въ Ватиканъ, и такъ восхитился Рафаэлевой картиной, что рѣшился списать ее. Получивъ на то дозволеніе, онъ подмостился и началъ свою работу. Уже три года, какъ онъ безуспѣшно трудился; нѣсколько разъ стиралъ свою картину, и начиналъ ее снова. Судя по видѣнному мной, онъ проживетъ здѣсь еще лѣтъ десять. Странное упрямство, и виной его конечно самолюбіе: Англичанинъ не хочетъ сознаться, что предпринялъ трудъ выше силъ своихъ. А въ этомъ легко могъ-бы онъ удостовѣриться, видя рядомъ съ собой трудящагося Нѣмецкаго живописца, списывающаго ту-же самую картину по порученію Прусскаго Короля, но съ такимъ успѣхомъ, что лучше его копіи и желать невозможно.
   Описывать всѣ сокровища, видѣнныя мной въ Ватиканѣ, невозможно, да это и не входитъ въ планъ путевыхъ записокъ моихъ; нельзя однако не упомянуть о рѣзныхъ драгоцѣнныхъ камняхъ: ихъ огромное собраніе. Но ни здѣсь, ни во Флоренціи, ни въ Парижѣ, нѣтъ ни одного, который могъ-бы сравняться величиной и красотою самого камня и работы, съ подареннымъ нашему Императору Александру Императрицей Жозефиной въ Парижѣ. Этотъ камень конечно должно почесть первымъ въ свѣтѣ.
   Мнѣ оставалось еще видѣть Пантеонъ и замокъ Святаго Ангела.
   Императоръ Адріанъ былъ охотникъ строиться. Зная, что въ мавзолеѣ Августовомъ уже нѣтъ больше мѣста для погребенія Императоровъ, этотъ страстный любитель архитектуры рѣшился заложить новую гробницу, которая сдѣлалась чудомъ зданій своего рода. Видѣнныя Адріаномъ Египетскія Пирамиды (также гробницы), заставили его постараться превзойти ихъ своею постройкою. Для нея онъ избралъ часть пространныхъ садовъ Домиціи, не вдалекѣ отъ берега Тибра. Тамъ, на квадратномъ основаніи, въ 250 футовъ съ каждаго Фаса, возвысилась круглая пирамида мавзолея, отъ котораго осталось теперь только то, чего не могли разрушить. Мраморная обкладка, чудесные карнизы, украшенія всякаго рода, разломаны, и нѣтъ даже слѣда ихъ. Извѣстно однакожъ, что остатки четвероугольнаго фундамента существовали до VIII-го вѣка. Огромная круглая башня, видимая донынѣ, была какъ-бы сердцемъ всего зданія. Вокругъ нея шелъ корридоръ, и другая стѣна, служившая фасадомъ. Это все исчезло! Надъ круглою частію строенія были огромныя ступени, а выше ихъ великолѣпный, и также круглый, храмъ. 24 колонны, фіолетоваго мрамора, составляли портикъ вокругъ храма; наконецъ, на самой маковкѣ купола, поставлена была колоссальная гробница, въ видѣ сосновой шишки, которую я видѣлъ въ садахъ Ватикана. Въ этой-то бронзовой гробницѣ сохранялся пепелъ одного изъ благоразумнѣйшихъ властителей, когда-либо занимавшихъ царственный престолъ. Онъ думалъ, бывши въ Египтѣ, что гробница его, видѣнная мной въ обезображенныхъ остаткахъ, будетъ красивѣе и великолѣпнѣе пирамидъ; но пирамиды и понынѣ существуютъ, тогда какъ все соединилось къ искаженію прекраснѣйшаго зданія въ мірѣ, называемаго нынѣ крѣпостію Святаго Ангела, или Mole Adriana. Посреди нѣсколькихъ низкихъ бастіоновъ возвышается тамъ круглая громада, въ 515 футовъ въ окружности, повершенная довольно неправильными надстройками и оканчивающаяся бронзовою статуею въ 10 футовъ.
   Когда Авреліанъ заключилъ Марсово поле въ стѣны Рима, онъ сдѣлалъ изъ Адріанова мавзолея, на правомъ берегу Тибра, родъ защиты, называемой нами tête de pont, и пробилъ ворота Корнеліи, закладенныя при Папѣ Павлѣ III-мъ. Прокопій, какъ самовидѣцъ, оставилъ намъ описаніе Адріановой гробницы; но въ его время, на верхней части строенія уже не было колоннъ: по водвореніи Христіанства перенесли ихъ въ соборъ Св. Павла, что за стѣнами Рима. Но онъ еще видѣлъ мраморную оболочку и рѣзныя украшенія, которыми были убраны остальныя части гробницы.
   Въ 537-мъ году, Готы внезапно напали на ворота Корнеліи. Затворившіеся въ ближайшемъ укрѣпленіи, Велизаріевы войны разбили мраморныя украшенія, и метали ихъ въ осаждающихъ. Съ тѣхъ поръ Адріанова гробница нѣсколько разъ перемѣняла названіе. Въ ХІІ-мъ столѣтіи ее называли замкомъ Святаго Ангела, вѣроятно потому, что на самомъ верху ея была небольшая церковь во имя Архангела Михаила. Въ 1493-мъ году взорвало, отъ удара молніи, нѣсколько хранившагося въ ней пороху. Папа Александръ VI-й исправилъ поврежденія, къ счастью своему, потому что во время нашествія на Римъ Короля Французскаго Карла VIII-го, онъ укрылся въ замкѣ {Тогда гробница была уже крѣпостью, или замкомъ.}. Черезъ 30 лѣтъ, крѣпость Св. Ангела оказала ту-же услугу Клименту VII-му. Павелъ III-й украсилъ ее, и наконецъ кавалеръ Бернини, котораго имя встрѣчается въ Римѣ повсюду, довелъ наружныя укрѣпленія до того состоянія, въ какомъ они теперь находятся. Замокъ Св. Ангела служитъ нынѣ мѣстомъ заключенія государственныхъ преступниковъ. Главный смотритель показывалъ мнѣ много узкихъ переходовъ, сдѣланныхъ въ самой стѣнѣ этой огромной круглой башни. У древнихъ тутъ помѣщались гробницы, или были сдѣланы сообщенія между разными этажами. Отсюда взята порфирная урна, въ которой Иннокентій ХІ-й покоится въ соборѣ Св. Іоанна Латранскаго. На, велъ ІІІ-й, желая оправдать имя крѣпости, поставилъ на самомъ верху ея мраморную статую, изображающую Ангела, держащаго въ рукѣ обнаженный мечь. При Венедиктѣ XIV-мъ замѣнили ее бронзовою статуей, которая дала поводъ осажденному въ этой крѣпости, Французскому начальнику, отвѣчать на требованіе непріятелей, что онъ сдастся тогда только, когда бронзовый Ангелъ вложитъ мечь свой въ ножны. Каждый годъ, въ день Петра и Павла, сжигаютъ на самомъ верху этого замка великолѣпный Фейерверкъ: снопъ составляется изъ 4500 ракетъ. Я воображаю, что на такой высотѣ, эффектъ огня долженъ быть чрезвычайный. Въ праздничные дни выставляются на стѣнахъ Св. Ангела разноцвѣтные флаги, которые, развѣваясь, также составляютъ прекрасный видъ. Меня увѣряли, что въ замкѣ не было почти ни одного преступника во время моего посѣщенія; оно можетъ быть и такъ, но правду узнать тутъ очень трудно. Впрочемъ, кромѣ лихорадки, часто посѣщающей содержимыхъ въ этой крѣпости, заключенникамъ жить въ ней не худо. Мнѣ сказывали, что они почти всѣ дѣлаются чрезвычайно набожны. Видъ изъ верхнихъ тюремъ прекрасенъ, но долженъ наводить грусть и даже горесть, когда взглядъ носится по всему этому гробничному городу. Тотъ-же смотритель показала мнѣ корридоръ, которымъ замокъ Св. Ангела сообщается съ Ватиканомъ. Въ немъ хорошо прочесть реляцію о взятіи Рима Коннетаблемъ Бурбономъ, 5-го Мая 1527-го года.
   Пантеонъ конечно изящнѣйшій остатокъ Римской древности. Онъ такъ мало потерпѣлъ отъ времени, что мы видимъ его почти такимъ-же, какъ былъ онъ при древнихъ Римлянахъ. Причичиной этого было счастливое обстоятельство, что его обратили въ Христіанскую церковь съ 608-го года, когда Императоръ Фока подарилъ Пантеонъ Папѣ Вонифатію IV-му. Стендаль справедливо замѣчаетъ, что если-бы въ то время Христіанство присвоило себѣ всѣ языческіе храмы, то лучшія зданія древняго Рима сохранились-бы для насъ въ перѣобытной своей красотѣ. Маркусъ Агриппа, зять и другъ Императора Августа, построилъ Пантеонъ во время третьяго своего консульства, за 26 лѣтъ до P. X., слѣдовательно 1864 года назадъ. На фризѣ портика написано:
   М. Agrippa L. F. Cos. Tertium. Fecit.
   Потомъ возобновляли Пантеонъ Императоры Адріанъ, Маркъ Аврелій, Септимій Северъ, Антонинъ и Каракалла. Въ этомъ нѣтъ ни малѣйшаго сомнѣнія, потому что на архитравѣ читаете слѣдующую надпись:

Imp. Caesar. Lucius. Septimius. Severus. Pius. Perlinax.

   Arabic. Adiabenic. Parthic. Max. Trib. Pot. XI Cos. 111. PP. Procos. E. imp. Caes. Marcus. Avrelius pius. Felix, aug. Trib. Pot. V. Cos. procos. Pantbeum. Vetustate. Corruptum. Cum. Omni. Cultu. Restituerunt.
   Агриппа посвятилъ этотъ храмъ Юпитеру мстителю, въ память славной побѣды, одержанной тестемъ его при Акціумѣ, надъ Антоніемъ и Клеопатрою. Статуи Марса, покровителя Рима, и Венеры, покровительницы Юліанской фамиліи, находились въ храмѣ.
   Портикъ Пантеона, безъ сомнѣнія прекраснѣйшій изъ всѣхъ въ Италіи, простирается на 41 футъ въ ширину и на 103 въ длину. Его составляютъ 16 Коринѳскихъ колоннъ. Лицевыя восемь цѣльныя, изъ восточнаго гранита, бѣлаго съ чернымъ. Діаметръ ихъ 4 фута 4 дюйма, вышина 38 футовъ 10 дюймовъ, кромѣ базиса и капители.
   Діонъ пишетъ, что въ сѣняхъ, между портикомъ и храмомъ, стояли статуи Августа и Агриппы. Нынѣшнія бронзовыя двери въ Пантеонѣ не тѣ, которыя поставлены были Агриппой: ихъ похитилъ Гензерикъ, предводитель Вандаловъ. Въ стѣнѣ, по правую сторону, сдѣлана лѣстница со 190 ступенями: по ней всходятъ на куполъ. Такая-же была и по лѣвую сторону, но ее уничтожили.
   Внутренность Пантеона, которую древніе называли Cella, составляетъ совершенный кругъ въ 133 фута діаметра. Оконъ въ стѣнахъ нѣтъ, и свѣтъ входитъ сверху купола, въ срединѣ котораго есть круглое отверстіе въ 27 футовъ діаметра, такъ что сквозь него дождь проникаетъ въ храмъ. Ни въ одной изъ христіанскихъ церквей нѣтъ подобнаго остатка древности. Въ Римскихъ храмахъ такія отверстія были необходимы, потому что въ нихъ улеталъ дымъ и смрадъ отъ сожженія жертвъ. Во всю вышину свою (133 фута) Пантеонъ раздѣляется на двѣ равныя части: верхняя половина составляетъ дугу большаго свода; нижняя раздѣлена на пять частей: три первыя, съ помосту, заняты колоннами Коринѳскаго ордена, точно такими какъ въ портикѣ; въ двухъ остальныхъ аттикъ и карнизъ. Септимій Северъ помѣстилъ тутъ небольшія пиластры изъ разноцвѣтнаго мрамора; въ 1750-мъ году ихъ замѣнили новымъ украшеніемъ, но оно еще хуже Септиміева и портитъ общій характеръ храма. Большая часть колоннъ по стѣнѣ 27-ми футовъ вышины, цѣльныя. 8 изъ нихъ желтаго мрамора, прочія 6 изъ pavonazzetto. Позади каждой пиластръ такого-же мрамора. Въ стѣнѣ, которой толщина 4 9 футовъ, есть двѣ впадины, или ниши, полукруглыя, и четыре четвероугольныя: теперь въ нихъ устроены придѣлы. Въ седьмомъ простѣнкѣ находятся двери, а въ томъ, который противъ нихъ, каѳедра. Тутъ-то Адріанъ, любитель изящной архитектуры, ставилъ свои кресла, и, окруженный нѣсколькими чиновниками, принималъ просьбы и судилъ дѣла. Пантеонъ, совершеннѣйшій памятникъ Римской архитектуры! Его можно назвать образцомъ древняго искуства, какъ церковь Св. Петра есть изящнѣйшій памятникъ искуства временъ новыхъ. Величіе и смѣлость его размѣровъ, простота и вмѣстѣ изящество украшеній достойны великаго Рима, города, обладавшаго міромъ.
   Мнѣ остается назвать еще нѣкоторые достопамятные предметы, видѣнные мной въ Римѣ, къ сожалѣнію, мимоходомъ, потому что я не имѣлъ времени осмотрѣть ихъ, какъ они заслуживаютъ и какъ-бы мнѣ хотѣлось. Но я означу ихъ для моихъ соотечественниковъ, которые поѣдутъ въ Римъ, и будутъ такъ счастливы, что останутся тамъ сколько пожелаютъ.
   Приготовляясь къ отъѣзду, я не могъ не заѣхать въ церковь Св. Петра in Vincoli: въ ней надобно видѣть превосходную статую Микель-Анджело. Эта колоссальная статуя, при гробницѣ Папы Юлія 11-го, изображаетъ сидящаго Моисея: тутъ художникъ достоинъ великаго человѣка, имъ изображеннаго. Новые скульпторы стараются въ своихъ произведеніяхъ подражать Аполлону Бельведерскому; но смѣло можно сказать, что ни одинъ изъ нихъ не умѣлъ выразить такого величія, какое поражаетъ въ этомъ сидящемъ Моисеѣ.
   Въ Римѣ есть много частныхъ людей, обладающихъ богатыми галлереями, для которыхъ выстроены пышныя помѣщенія. Я былъ почти во всѣхъ лучшихъ, посѣщая дворцы такихъ вельможъ и богачей какъ Боргезе, Торлоніа, и проч. Безъ знакомства, надобно имѣть особое позволеніе для входа. Но большая часть этихъ палатъ пусты, и, за самую бездѣлицу, данную при входѣ дворнику, или старой ключницѣ, вы можете войти и прогуливаться сколько вамъ угодно. Мнѣ случалось находить, что какая нибудь запачканная старуха жаритъ на сковородѣ картофель съ лукомъ, посреди сѣней, расписанныхъ богатѣйшимъ Фреско! Придверники всегда рады посѣтителямъ, и тотчасъ поведутъ васъ по комнатамъ. Тутъ вы найдете огромныя и нѣкогда великолѣпныя залы, убранныя запыленными картинами; мебель въ иныхъ была обита бархатомъ и даже парчею: это свидѣтельствуютъ полинялые лоскутья, висящіе койгдѣ; но тутъ-же найдете древнія статуи, достойныя вниманія, или богатые плафоны, и почти во всѣхъ по нѣскольку драгоцѣнныхъ картинъ великихъ живописцевъ Италіи. Часто владѣлецъ такого дворца живетъ самъ въ двухъ, трехъ комнаткахъ третьяго или четвертаго этажа, безъ слугъ и едва не въ нищетѣ, но картинъ не продаетъ: онѣ приносятъ ему доходъ отъ посѣтителей. Возьмите изъ такой галлереи Гвидову, или Доменикинову картину, по которой она извѣстна, и никто больше туда не заглянетъ: тогда пропалъ доходъ бѣднаго владѣльца. Меня удивляли придверники и кухарки, провожающіе но заламъ: они уже такъ затвердили имена художниковъ, что между двумя и тремя стами картинъ рѣдко ошибутся въ названіи мастеровъ. Для руководства и любопытства путешественниковъ, я означу здѣсь тѣ Римскія палаты, которыя достойны посѣщенія, и назову самые замѣчательные предметы въ нихъ. Необходимо упомянуть и объ описанныхъ мной выше. Вотъ имена ихъ, безъ систематическаго порядка. 1. Ватиканскій дворецъ. 2. Квиринальскій, или Монте-Кавалло. 3. Канцелярія. 4. Палаты Роспильоза (здѣсь Гвидова Аврора). 5. Фарнезскія палаты. 6. Фарнезина (Рафаэлева Психея). 7 и 8. Воргезе и Доріа Памфили (богатѣйшія галлереи). 40 и 44. Корсики и Гига (нѣсколько хорошихъ картинъ). 12. Вилла Медичи, гдѣ Французская живописная Академія. 13. Палаты Барберини (тутъ портреты Ченчи и Форнарины, также смерть Германика, Пуссеня.
   Вотъ еще 25 другихъ галлерей, хотя онѣ меньше достойны замѣчанія: Альтьери, Колонна, Консерваторія (гдѣ статуя Цезарева), Консульта, Катагути (здѣсь Доменикиновы и Гверчиновы Фрески), Фалконьери (хорошія картины), Русполи, Гиро, Джустиніяни (много статуй), Массими (на развалинахъ Марцеллова театра), Одескалки (фасадъ этихъ палатъ Берниніевъ), Mammen (художественные предметы), палаты Іеронима Бонапарте, палаты Князя Піо (построенныя на развалинахъ Помпеева театра), Сальвіоти, палаты Венеціянскія, Скіора (прекрасная коллекція картинъ), Сенаторскія, въ Капитоліи (гдѣ Этрусская волчица), Спада (Помпеева статуя), Сто пани (построенныя по рисункамъ Рафаэля), Вераспи (сводъ, расписанный Альбаномъ), Торлоніевы (богато убранныя хозяиномъ банкиромъ).
   

ГЛАВА VI.
ОКРЕСТНОСТИ РИМА.

   Не только самый Римъ, но и окрестности его достопамятны. Я обозрѣлъ нѣкоторыя изъ нихъ, и дамъ отчетъ въ моихъ замѣчаніяхъ и впечатлѣніяхъ.
   Въ которую сторону ни выѣдете изъ Рима, вездѣ уныніе и запустѣніе: къ сѣверу, отъ Радикофани до Аквапенденте, голая Тосканская степь; къ сѣверо-востоку дикая и негостепріимная страна Абруцци и опасный путь къ Террачинѣ; на югъ и западъ море съ своими бурями и морскими разбойниками; наконецъ malaria {Можно сказать, что это техническое слово, извѣстное только въ Римѣ. Я уже объяснялъ его.} Понтинскихъ болотъ убійственнѣе всѣхъ бурь и разбойниковъ морскихъ: она царствуетъ повсюду вокругъ РимаВотъ чѣмъ окружена теперь столица Консуловъ, Цезарей, Папъ, нѣкогда царица міра.
   Эта нагая и необработанная степь пересѣкается кое-гдѣ древними водопроводами, которые со всѣхъ сторонъ доставляли въ Римъ воду. Изрѣдка увидишь башню, или остатокъ стѣны какого нибудь строенія, бывшаго, можетъ статься, нѣкогда великолѣпнымъ загороднымъ домомъ Цезаря, или Лукулла. Пастухъ, единственный обитатель этихъ пустынь, неподвижно сидитъ на своемъ конѣ; одна или двѣ собаки его съ яростію бросаются на проходящаго, но смиренно бѣгутъ назадъ, къ стремени пастуха, при малѣйшемъ звукѣ голоса его, и только издали косятся на дерзкаго странника, посѣтителя ихъ пустыни. На пастухѣ высокая шляпа, съ большими полями, и короткая смурая епанечка; длинное копье въ рукахъ его, и онъ управляетъ самовластно -- стадомъ быковъ, порученныхъ ему. Онъ по большей части одержимъ лихорадкой, единственною владычицею окрестностей Рима.
   Вѣрно три четверти земель вокругъ города остаются впустѣ. Всѣ онѣ принадлежатъ вельможамъ или монастырямъ. Одна четверть земель обрабатывается такимъ образомъ, что владѣльцы ихъ, т. е. вельможи и монастыри, имѣютъ посреди каждаго помѣстья ферму, или хозяйство, просто сказать огромные сараи, для приходящихъ работниковъ, для храненія запасовъ, нужныхъ во время работъ, и, наконецъ, для складки убраннаго хлѣба или сѣна; тутъ-же есть риги и домикъ для эконома и писаря.
   Когда наступаетъ время пахать нивы, цѣлыя арміи работниковъ выступаютъ изъ Аппенинскихъ и Сабинскихъ горъ, и изъ ближайшихъ городовъ. Они раздѣляются на корпусы, на отряды, и идутъ каждый въ извѣстную уже ему ферму. Тутъ, въ нѣсколько часовъ, они условливаются въ цѣнѣ съ прикащикомъ, а писарь записываетъ имя каждаго, и на другой-же день сто, а иногда и больше плуговъ, запряженныхъ волами попарно, становятся рядомъ. Священникъ {При каждомъ отрядѣ непремѣнно есть священникъ.} служитъ молебенъ, и работа начинается. Не льзя вообразить, сколько ѣдятъ эти Неаполитанскіе и Римскіе поденьщики! Ни одинъ изъ нихъ не выѣдетъ на работу не по^тракавши мягкою и даже горячею пшеничною булкою; если она сколько нибудь черства или не тепла, онъ бросаетъ ее съ гнѣвомъ прикащику и работать не станетъ. При завтракѣ каждый выпиваетъ стаканъ вина. Обѣдаютъ въ сараѣ, и за обѣдомъ непремѣнно бываетъ у нихъ похлебка съ вермичелью или макарони, или добрый бульонъ съ пшеничными сухарями, жареная баранина, и часто пироги; затѣмъ всѣ пьютъ вино, и ложатся спать (la siesta); на работу выѣзжаютъ опять гораздо послѣ полудня; возвращаются въ сарай поздно; поутру выѣзжаютъ на работу рано.
   Сѣнокосъ и жатва производятся такимъ-же образомъ, съ тою разницею, что армія рабочихъ составляется изъ равнаго числа женщинъ и мужчинъ. По вечерамъ бываетъ у нихъ музыка: поютъ и пляшутъ. Въ продолженіе рабочей поры, навѣрное шестая часть работниковъ занемогаетъ лихорадкой: ихъ разсчитываютъ и отсылаютъ домой; иные тутъ-же умираютъ. Когда хлѣбъ убранъ въ сараи и всѣ работы кончены, арміи тѣмъ-же порядкомъ идутъ въ свои горы и города, а на поляхъ водворяются, по прежнему, пустота и безмолвіе до слѣдующаго года. Кто не бывалъ здѣсь, тотъ не можетъ вобразить, что такое эта пустыня! У насъ, въ степяхъ Россіи, вы безпрестанно встрѣчаете звѣрей, птицъ: тутъ кричатъ перепела, драхвы, утки, поютъ жаворонки; тамъ заяцъ или дикая коза перебѣгаютъ дорогу; даже ночью воетъ волкъ, или шакалъ; около Рима нѣтъ никакого голоса; развѣ стрекозы и кое-гдѣ по болотамъ лягушки нарушаютъ безмолвіе. Земледѣліе въ совершенномъ младенчествѣ: какъ пахали Ромулъ и Ципциннатъ, такъ и теперь пашетъ Римлянинъ; земледѣльческія орудія у него не улучшились; плуги тяжелые, которые болѣе роютъ, чѣмъ пашутъ; быки тянутъ рогами, и валятъ пластъ вершковъ пять глубины, не болѣе; прибавьте, что земля почти никогда не удобряется, и вообще выпахана. Но природа въ Италіи такъ милосерда, климатъ такъ хорошъ и благопріятенъ для произрастаніи, что за всѣмъ этимъ хлѣбъ родится довольно хорошо, и бываетъ вообще самъ-шестъ, и даже самъ-восемь.
   Римскій народъ дикъ, не просвѣщенъ, а удивительнѣе всего, что онъ не имѣетъ никакого истиннаго понятія о религіи. Правда, каждый мужикъ соблюдаетъ мосты, снимаетъ шляпу и крестится, проходя мимо креста или образа Богородицы, находящихся на каждомъ перекресткѣ; но если встрѣтится съ человѣкомъ, къ которому питаетъ злобу, и увѣренъ, что никто не видитъ, то ударитъ его ножемъ, убиваетъ, и потомъ хладнокровно идетъ своимъ путемъ. Ему необходимо послѣ этого встрѣтить священника, которому онъ спѣшитъ исповѣдаться; попъ выслушиваетъ исповѣдь, налагаетъ эпитемію, по большей части плату на выкупъ душь изъ чистилища, или велитъ идти въ. какой нибудь монастырь, отслужить молебенъ, и потомъ беретъ съ него обѣщаніе, впередъ удерживаться отъ грѣха, давая вмѣстѣ съ этимъ разрѣшеніе. И вотъ, мужикъ чистъ, свободенъ, и совершенно спокоенъ до новаго преступленія. Для Италіянца одна бѣда: умереть безъ очищенія; но какъ попы у нихъ на каждомъ шагу, и должны исповѣдывать желающихъ безъ отлагательства, то жители съ этой стороны совершенно обезпечены, и попускаютъ себя на всякой грѣхъ, предполагая, что съ нихъ взыщется только то, чего не отпуститъ имъ духовникъ. Итальянецъ не боится правительства, зная, что оно слабо, и что съ полиціей и судьей легко сладить деньгами, или страхомъ мстительныхъ родныхъ и покровителей. Разбойникъ идетъ здѣсь грабить, какъ ремесленникъ на работу: и то и другое у нихъ промыселъ, ремесло; одно другаго опаснѣе, но легче и прибыльнѣе. Не льзя сказать, чтобы и нашъ народъ былъ просвѣщенъ; но Русскій мужикъ боится грѣха, и когда молится въ церкви, то молится усердно, объ отпущеніи грѣха, вольнаго или невольнаго. Римлянинъ, напротивъ, часто молится о доставленіи поскорѣе случая мстить, и ругаетъ своего покровителя святаго за то, что онъ медлитъ исполнить его мольбу. Здѣсь вообще можно сказать, что народъ дикъ и въ совершенномъ невѣжествѣ. Среднее сословіе попросвѣщеннѣе, но угнетено. Знатные, и вообще все богатое дворянство, весьма мало просвѣщены: они утопаютъ въ чувственныхъ наслажденіяхъ и ни о чемъ не думаютъ.
   Выѣхавъ изъ города для обозрѣнія окрестностей его, я отправился во Фраскати. Кастель-Гондолфо остался у меня въ правой рукѣ, и я увидѣлъ пригорокъ, покрытый развалинами: это Тускулумъ! Всякой день открываютъ остатки этого города, и всякой день время пожираетъ то, что земля столько вѣковъ хранила въ своихъ нѣдрахъ. На крутой скалѣ стояла цитадель Тускулума. Вотъ еще театръ его, о семи степеняхъ; городскія стѣны изъ огромныхъ камней; водоемъ, водопроводъ; вокругъ тѣснятся развалины виллъ (загородныхъ домовъ) Римлянъ, самыхъ роскошныхъ, богатыхъ, знаменитыхъ. Тутъ живали Лукуллѣ, Цомпоній-Аттикъ, Гортензій. На самомъ томъ мѣстѣ, гдѣ теперь Руфинелла (прелестная дача, настоящій Элизій этого campo Santo древности), Цицеронъ писалъ свои Тускуланы! Она принадлежитъ Князю Канино, Люсьену Бонапарте, воскрешавшему здѣсь Тускулумъ въ то время, когда братъ его разрушалъ царства. Тускулумъ славенъ также тѣмъ, что въ немъ родился Катонъ Цензоръ. Городъ существовалъ до 1191-го года, когда жители Рима раззорили его. Несчастные жители укрывались нѣсколько времени въ шалашахъ изъ вѣтвей (frasche), отъ чего произошло варварское имя Frascatum, Означающее нынѣ очаровательный Фраскати.
   Альбано и Фраскати главныя вилладжіатуры около Рима, то есть въ нихъ съѣзжаются на лѣто почти всѣ знатныя и богатыя фамиліи города, и живущіе здѣсь иностранцы. Въ виллѣ АлъАобрандини роскошь архитектуры не уступаетъ роскоши природы. Тутъ цѣлые водонады льются съ горъ въ мраморные бассейны. Мраморные боги полей и садовъ грустно обитаютъ въ этой княжеской пустынѣ, покинутой на раззореніе времени и воздуху. Теперь врагами природы въ садахъ Альдобрандини остались только ножницы садовниковъ, которые немилосердо уродуютъ деревья, и не понимаютъ, что искажая природу, они не придаютъ ей ни малѣйшаго украшенія.
   Фамиліи Конти, Буанкомпаньи и Мондрагоне также имѣютъ лѣтніе дворцы во Фраскати; но истинные любители природы, сельской жизни и удовольствій нанимаютъ маленькіе домики (casino), прилѣпленные, какъ ласточкины гнѣзды, по покатостямъ Фраскати, вблизи его водопадовъ, или въ тѣни рощь. Въ Римѣ не разводятъ, а строятъ сады: они почти всѣ мраморные, и устроитель ихъ долженъ быть больше архитекторъ чѣмъ садовникъ. Я не могу растолковать себѣ этого страннаго противорѣчія: у насъ, на сѣверѣ, гдѣ солнце такой рѣдкій и добрый гость, ищутъ въ садахъ тѣни и устроиваютъ рощи; здѣсь-же, гдѣ тѣнь необходима, ее истребляютъ совершенно и прогуливаются по стриженымъ аллеямъ, между мраморныхъ статуй, на открытомъ солнцѣ!
   Въ Тиволи ѣхалъ я черезъ Палестрину. Вездѣ, гдѣ грунтъ земли волканическій, растенія и деревья поднимаются вдругъ, и составляютъ эти чудесныя рамы для Римскихъ ландшафтовъ. Издали, города кажутся потонувшими въ зелени, которая своевольно слѣдуетъ по волнообразнымъ холмамъ. И все это живетъ и будто качается, движется вмѣстѣ съ колыханьемъ листьевъ. Красная земля, и бурыя, фіолетовыя скалы, носятъ на себѣ отпечатокъ огня, который нѣкогда пожиралъ ихъ, и далъ имъ плодородіе. Надъ ними, густозеленые дубовые лѣса раскидываютъ свою драпировку, и яхонтовое небо вѣнчаетъ всю эту плѣнительную картину, облитую яркими лучами солнца.
   Благородная и могущественная природа вдругъ измѣняетъ видъ свой у дороги въ Пренесту, гдѣ еще видны слѣды древнихъ Римскихъ колесницъ. Эта дорога раздѣляетъ два явленія природы, какъ черта между двухъ государствъ. За величественною и некрутою покатостью Альбанскихъ горъ, вдругъ слѣдуютъ дикіе и утесистые обрывы, глубокіе и крутые овраги, сѣрыя скалы: это первое и грустное предвѣстіе Аппенинскихъ горъ. Вмѣсто высокихъ растеній волканической земли, видны бѣдный верескъ и ароматическія травы. Нѣсколько оливныхъ деревьевъ кажутся слабымъ и послѣднимъ усиліемъ изнемогающей природы: они, брошенныя кое-гдѣ, на нижнихъ покатостяхъ, нарушаютъ единообразный видъ горъ, и своимъ болѣзненнымъ видомъ еще болѣе показываютъ изнеможеніе земли. Посреди этихъ мѣловыхъ ширмъ, на большой высотѣ, прислоняется къ горѣ пирамидальный округъ новыхъ построекъ и древнихъ развалинъ. Онъ обкладенъ огромными каменьями, составляющими толстыя стѣны, идущія внизъ отъ цитадели, построенной на вершинѣ треугольника. Это древняя Прснеста, нынѣшняя Палестрина, древній оплотъ Латинскаго союза, существовавшаго семь вѣковъ до основанія Рима. Съ этой-то цитадели Пирръ, какъ Аннибалъ со скалъ Рока ли Папа, хотѣлъ увидѣть Римъ, куда не суждено было ему войдти. Во время войны противъ Марія, Силла овладѣлъ городомъ, и хладнокровно велѣлъ умертвить 42 тысячъ его жителей! Безчеловѣчіе Диктатора показываетъ однакожъ, каково было населеніе этого могущественнаго города. Въ Средніе Вѣка Пренеста стала называться Палестриною, и, будто предназначенная быть жертвою междоусобій, поперемѣнно служила крѣпостью то Колоннамъ, то Барбериніямъ.
   Посреди этого акрополя находился славный храмъ Фортуны, обширнѣйшій и великолѣпнѣйшій въ древности. Весь нынѣшній городъ, населенный 4000-ми жителей, помѣщается на его фундаментѣ, а въ самомъ святилищѣ построенъ замокъ Барберини. Въ одной изъ его залъ сохраняется величайшая и превосходнѣйшая мозаика, какая только извѣстна до сихъ поръ. Она составляла часть помоста или пола въ храмѣ. Лучшія статуи найдены въ развалинахъ Пренесты, напримѣръ Антиной и другія. Извѣстно, что Августъ имѣлъ здѣсь дворецъ. Видъ Палестрины, безъ сомнѣнія, самый живописный изъ всѣхъ въ окрестности Рима.
   Въ пяти верстахъ отъ Палестрины, старый оливный лѣсъ вѣнчаетъ вершину и покрываетъ бока горы. Онъ издали показываетъ опять богатую растительность. Зеленѣющая гора возвышается, какъ огромная аванъ-сцена двойнаго театра, этого знаменитаго Тиволи, съ храмами его, будто висящими на воздухѣ, и Адріановой виллою, которой развалины находятся внизу.
   Просвѣщенный любитель искуствъ, Императоръ Адріанъ, имѣлъ и исполнилъ великую мысль: собрать въ садахъ своихъ памятники, и даже образцы разныхъ мѣстъ, которыя особенно поразили его во время долгихъ путешествій. Онъ хотѣлъ сдѣлать изъ загороднаго дворца своего микрокосмъ всей Римской Имперіи. Мысль, достойная великаго Государя: украсить мѣсто своего уединенія благороднѣйшими трофеями славы своего народа, и сдѣлать тамъ убѣжище наукъ и художествъ! Императоръ самъ назначилъ обширное мѣсто, гдѣ Греція, Египетъ и Италія соединятъ своихъ Музъ и своихъ боговъ вокругъ его дворца. Природа взяла на себя все остальное: она принесла ему въ даръ свои воды, свою мѣстность, свои тѣни, свои благоухающія растенія. Долина вокругъ получила образъ и усладительное имя Темпеи; новый Пеней оросилъ ее своими струями, Аѳины перенеслись на берега Аніо. Академія, Лицей, Пританей, Пекилъ, Библіотека, театры, храмы перенесли сюда свои портики, свои галлереи. Герои, мудрецы, боги Греціи, нашли здѣсь второе отечество, а ея живописцы, ваятели, музыканты, архитекторы, поэты явились за ними въ убѣжище Адріаново. Внѣ всѣхъ этихъ чудесъ начиналось внутреннее жилище владыки міра. Тутъ теплицы, цирки, наумахіи; здѣсь казармы Преторіянцевъ, амфитеатръ, строенія для слугъ и невольниковъ, для отпущенниковъ, кліентовъ, для гостей; наконецъ Императорскій дворецъ, со всею своею роскошью, довершалъ этотъ музей вселенной. Только четыре столѣтія уцѣлѣла Адріанова вилла. Тотила, съ Готами своими, раззорилъ и сокрушилъ все до основанія. Здѣсь даже нѣтъ развалинъ строеній, занимавшихъ нѣкогда шесть верстъ вокругъ. Теперь дикія травы, плющъ, мхи, цвѣтущія ліаны, свободно развѣшиваютъ свои гирлянды по изувѣченнымъ аркамъ, по обнаженнымъ пиластрамъ, и какъ-бы въ насмѣшку увѣнчаваютъ голыя и обломанныя ихъ капители. Ивы, кипарисы, зеленый дубъ пустили корни въ своды, и вѣтвями проникаютъ сквозь ниши, карнизы, розеты, еще кой-гдѣ позлащенные; довершая разрушеніе, они украшаютъ эту грустную картину. Остатки колоннъ мѣшаютъ ходить между обломками статуй, полу-зарытыхъ и заросшихъ густою травою, мѣстами благовонною, мѣстами ядовитою: тутъ услышишь шипѣнье змѣи и воркованье горлицы. Словомъ: это мѣсто побѣды времени, которое окончательно разрушаетъ остатки, послѣ человѣческаго раззоренія. Не льзя узнать обширности древнихъ садовъ, потому что они давно раздѣлены на фермы и мѣлкія помѣстья. Но земля здѣсь такъ глубоко насыщена древнимъ раззореніемъ, что и нынѣ искры сыплются изъ подъ сохи, безпрестанно натыкающейся на куски мозаики я разноцвѣтные мраморы, на этотъ прахъ Греческихъ, Египетскихъ и Римскихъ художествъ. Лихорадка еще болѣе умножаетъ запустѣніе этой Римской Ѳиваиды, гдѣ ни одинъ пустынникъ не смѣетъ жить. Выходя изъ нея, путешественникъ останавливается на берегу Аніо, подъ воротами изъ бѣлаго мрамора, украшенными до сихъ поръ барельефами. Великолѣпный входъ въ поэтическій Адріановъ Элизій! Его стерегли Аполлонъ-Музагетъ и девять Музъ, украшающіе нынѣ Ватиканъ.
   Въ древнія времена, рѣка, и даже ручеекъ, часто служили границею. Такъ Тибръ раздѣлялъ земли Этрусковъ отъ земель Латиновъ и Рутуловъ; Аніо, нынѣшняя Тевероне, отдѣляла Зековъ отъ Сабиновъ и Марсовъ. Она, какъ и нынѣ, струилась по долинѣ; но далѣе, стѣсненная известковыми скалами, между которыхъ прорылась нѣкогда лава (тайное порожденіе неизвѣстнаго волкана), вдругъ обрывалась въ пропасть. Насупротивъ этой тайны природы, есть другая тайна Исторіи, не меньше любопытная: гробница Сифэксова. Памятникъ волкана и памятникъ Африканскаго царя приводятъ въ отчаяніе испытателей природы и археологовъ; но преданія природы не сомнительны. Безплодіе и дикость этой части долины рѣзко отличаютъ ее отъ покрытыхъ лѣсомъ, веселыхъ покатостей поэтической горы Лукретиллы, нынѣ Дхенаро, которой вершина, къ сѣверу, слишкомъ на Я тысячи футовъ выше главной сцены Тиволи. Горы Катилусъ и Афіэнусъ вдругъ сжимаютъ долину, заключившую, какъ въ природный водоемъ, водк, проведенныя Римлянами изъ дальнихъ горъ. Огромные остатки и еще цѣлыя аркады четырехъ водопроводовъ, сохранили имена Старой Аніо, Новой Аніо, Аквы Марція и Аквы Клавдія. Они воздушными своими каналами доставляли воду въ фонтаны, дворцы, бани и наумахіи города Цезарей.
   Лѣвѣе этихъ водопроводовъ, Аніо течетъ по веселой и плодородной долинѣ, до того мѣста, гдѣ мѣстность, вдругъ составляя утесистый обрывъ, принуждаетъ ее шумно падать съ скалы на скалу, покуда она опять не достигаетъ до ровной почвы. На этомъ-то неприступномъ съ трехъ сторонъ мѣстѣ былъ древній Тибуръ, основанный Сикулами, заселенный Ѳивянами, долго бывшій соперникомъ Рима и наконецъ завоеванный имъ, а потомъ на вѣки прославленный именами Брута, Кассія, Августа, Мецената, Горація, Катулла, Вописка и Варуса, имѣвшихъ здѣсь загородные домы. Провожая васъ посреди обломковъ, чичероне никогда не пропуститъ случая воскликнуть: "О, Варусъ, отдай мнѣ мои легіоны!" Тогда вы узнаете, кому принадлежали эти развалины. Но историческія и поэтическія воспоминанія замѣнены теперь неминуемымъ наслѣдникомъ всякаго Римскаго величія, Архіепископствомъ. На мѣстѣ Гораціева Сабинскаго домика находится Капуцинская пустыня!... Въ кривыхъ улицахъ городишка Тиволи, очень худо построеннаго, есть однакожь тысячъ пять жителей. Не важныя палаты Враски и Санта-Кроче нѣсколько украшаютъ окрестности.
   Я не стану говорить о славной, нѣкогда, террасами, статуями и садами своими Вилль Эсте: она въ совершенномъ упадкѣ съ тѣхъ поръ, какъ досталась Австрійцамъ, про которыхъ Итальянцы говорятъ, что имъ отъ царя Тотилы перешло право раззорять памятники Италіи. И такъ въ Тиволи, для любопытства и удивленія, остались одни творенія природы и древнихъ Римлянъ. Аніо вѣчный геній, который пережилъ владыкъ міра языческаго и христіанскаго: онъ даетъ жизнь древнимъ развалинамъ, и рощамъ, подъ которыми укрывалось столько знаменитыхъ Римлянъ. Два отводные канала, проведенные для потребностей города и дѣйствія фабрикъ, раздѣляютъ теченіе Аніо выше водопада. Вся остальная, огромная масса воды, съ шумомъ обрушивается, на сорока футахъ вышины, въ узкую и глубокую долину, усѣянную разбитыми скалами, которыя разрыла она, и теперь убѣляетъ ихъ своею пѣною. Высоко надъ водопадомъ группируются, не равными этажами, развалины, фабрики, жилища, сады: это первый водопадъ. Худой деревянный мостъ, перекинутый съ берега на берегъ, которые здѣсь сближаются и образуютъ глубокія пропасти, едва показываетъ шумное и безпорядочное теченіе Аніо. Миновавъ его, она мгновенно исчезаетъ, съ ужаснымъ шумомъ, подъ огромнѣйшимъ сводомъ дикихъ скалъ. Плѣнныя, скрытыя въ безвѣстной безднѣ воды ея издаютъ глухой стонъ, и дальнѣйшія паденія ихъ означаются не ясными отголосками: это, образъ мученій въ подземномъ Эревѣ, или могущественный отрывокъ Дантевой поэмы! Но въ концѣ пещеры видите вы красивыя гирлянды плюща, хмѣля, веселую зелень, цвѣты, кустарники, гдѣ гнѣздится безчисленное множество птицъ, и, такимъ образомъ, въ маленькой, но оживленной картинѣ, передъ вами и Тартаръ и Элизій.
   Съ вершины этой огромной арки съ удивленіемъ видишь вдали Аніо, освобожденную отъ подземныхъ мученій и мрака, Аніо, спокойно текущую посреди прелестныхъ луговъ къ Римской долинѣ, гдѣ, пробѣжавъ подъ Луканскій мостъ, она сливаетъ чистыя и прозрачныя воды свои съ желтоватыми и мутными водами Тибра.
   Громада скалъ, подъ которою исчезаетъ Аніо, кончается къ западу почти перпендикулярнымъ обрывомъ въ 200 футовъ вышины, а къ полудню, подымаясь стѣною на 600 футовъ выше уровня морскаго, какъ-бы возноситъ къ небесамъ небольшой круглый храмъ Весты, и четвероугольный алтарь Сивиллы Альбунѣйской. Послѣдній, преобразованный въ часовню, есть конечно древнѣйшій изъ всѣхъ Христіанскихъ храмовъ въ мірѣ, потому что онъ, по преданіямъ, старѣе храма Весты, котораго построеніе приписываютъ основателямъ Тибура, конечно Ѳивянамъ, давшимъ ему эти щеголеватые размѣры Коринѳскаго ордена, и эти красивыя и священныя формы, какія употребляли Греки для своихъ храмовъ.
   У подошвы древнихъ памятниковъ соединяются опять оба рукава Аніо, раздѣленные до ея паденія. Одинъ изъ нихъ низвергается потомъ съ лѣваго берега водоема, сквозь Нептунову пещеру, болѣе чѣмъ на 80 футовъ вышины, превращаясь въ водяную пыль; другой падаетъ перпендикулярно, съ праваго и болѣе высокаго берега. Увлеченные оба, по покатости въ 450 футовъ, устланной зеленью, какъ блестящимъ ковромъ, они отдыхаютъ нѣсколько въ тихомъ бассейнѣ, гдѣ соединяются ихъ воды, и вмѣстѣ бѣгутъ въ пещеру Сиренъ. Въ этой новой пропасти, воды ихъ снова раздѣляются: одна часть исчезаетъ подъ городомъ и выходитъ къ холмамъ сельскою Наядой, то дробясь на сребристые ручейки, то прыгая по оцѣненнымъ ступенямъ виноградниковъ и садовъ. Другой рукавъ Аніо, осужденный на большіе труды, приводитъ въ движеніе Вулкановы молоты въ Меценатовыхъ палатахъ, наполняетъ портики ихъ, катится по пространнымъ аркадамъ, кидается кипящею массою на крутые бока горы, и отражая въ себѣ лучи блестящаго солнца, достигаетъ наконецъ, какъ и братъ его, общаго русла. Эти малыя и большія каскателлы довершаютъ великое гидравлическое твореніе Тиволи, одного изъ очаровательнѣйшихъ чудесъ природы. Ни живопись, ни поэзія никогда не могли изобразить этого зрѣлища; его даже не льзя обозрѣть вдругъ, ни оставить въ памяти всѣхъ красотъ его, какъ слухъ не можетъ сохранить въ себѣ раскатовъ грома.
   Чего могъ я еще желать послѣ такого зрѣлища? Я сѣлъ въ коляску, зажмурился, и велѣлъ везти себя въ Римъ.
   Дома я узналъ, что Кардиналъ Фешъ присылалъ за мной и желалъ меня видѣть. Я поспѣшилъ, на другой день, рано, еще до обѣдни, явиться къ нему. Кардиналъ сказалъ мнѣ, что зная мое намѣреніе ѣхать во Флоренцію, онъ хотѣлъ предупредить меня, чтобы я не ѣздилъ на Витербу: только дня два назадъ разбойники ограбили и зарѣзали подъ этимъ городомъ Папскаго курьера. Я поблагодарилъ Кардинала за милостивое попеченіе обо мнѣ и, подумавъ немного, сказалъ, что это самое обстоятельство рѣшаетъ меня ѣхать именно по Витербской дорогѣ. "Вы меня удивляете," возразилъ Кардиналъ. "Развѣ вы, какъ Геркулесъ, или Тезей, хотите очищать дороги и сражаться съ разбойниками?" -- Нѣтъ, но я полагаю, что правительство пошлетъ отыскивать ихъ, и производить слѣдствіе по этому дѣлу.-- "Ужь и послали команду съ чиновникомъ." -- Слѣдовательно, разбойники это знаютъ, и вѣрно удалились, или такъ притихли, что нѣсколько времени о нихъ вы и не услышите.-- " Вы правы," сказалъ мнѣ Кардиналъ, "и, кажется, избрали вѣрнѣйшій способъ спокойно доѣхать до Флоренціи. Примите, по крайней мѣрѣ, совѣтъ мой, какъ знакъ сердечнаго моего участія къ вамъ!" -- Мы распрощались; онъ дружески обнялъ меня, пожелалъ счастливаго пути, и тутъ-то подарилъ мнѣ два прекрасные пейзажа Сальватора-Розы, прося принять ихъ въ память его дружбы. Я благодарилъ, и былъ до глубины сердца растроганъ такимъ дружескимъ расположеніемъ человѣка знаменитаго и почтеннаго.
   Въ тотъ-же день распрощался я съ немногими своими знакомыми въ Римѣ, зашелъ еще разъ въ соборъ Св. Петра, взялъ паспорты, и на прокатъ до Флоренціи прекрасную Англійскую коляску, изготовился совершенно, и на другой день рано по утру выѣхалъ изъ Рима.
   

ГЛАВА VII,
ТОСКАНА, ФЛОРЕНЦІЯ, ЛИВОРНО, КОРСИКА.

   И такъ, въ Понедѣльникъ 10-го числа Августа, въ 5 часовъ утра, я катился по Витербской дорогѣ. Время было прекрасное, и я доѣхалъ до Витербы благополучно. Въ гостинницѣ, гдѣ я остановился обѣдать, всѣ толковали о разбойникахъ, объ убійствѣ курьера. Папская команда разъѣзжала повсюду, но ничего не находила. Я хорошо пообѣдалъ, купилъ на дорогу двѣ бутылки бѣлаго Орвіетскаго вина, которое мнѣ понравилось, и успѣлъ разсмотрѣть, что городъ довольно великъ, окрестности его живописны, жители бѣдны, и что нищихъ въ немъ множество. Около Больсены мѣстоположеніе прекрасно. Нѣтъ города, нѣтъ деревеньки по этой дорогѣ, которые не припоминали-бы историческаго событія. Больсенское озеро напомнило мнѣ печальную исторію царицы Амалазонды, единственной дочери царя Ѳеодорика, сосланной сюда вторымъ мужемъ ея Ѳеодотомъ. Но я скакалъ по почтѣ, и торопился скорѣе ѣхать: не время было заниматься историческими изслѣдованіями. Поздно пріѣхалъ я въ Аквапенденте, и остановился тутъ ночевать. Нищіе выводили изъ терпѣнія! Народъ здѣсь грубъ, черенъ, въ лохмотьяхъ. Къ счастію въ остеріи (трактирѣ) я нашелъ постель мягкую и довольно чистую, тотчасъ легъ спать, и на другой день всталъ не рано. Въ Радикофани я вступилъ во владѣнія Тосканскія. Переходъ отъ Альпійскихъ ледяныхъ горъ къ долинамъ Ломбардіи, отъ Альбановой къ Сальваторовой картинѣ, отъ Аполлона Бельведерскаго къ Калабрійскому капуцину, отъ Маймиста къ Преображенскому гренадеру, не можетъ быть разительнѣе того, какой испыталъ я, переѣхавъ изъ Римскихъ владѣній въ счастливую Тоскану. Точно будто волшебство перебрасываетъ тутъ въ другую часть свѣта! Изъ дикой, запустѣлой, малолюдной страны, вдругъ вступаешь въ земной рай! Здѣсь все улыбается: природа, населеніе, изобиліе, богатство! Не увидишь болѣе ни одного нищаго; крестьяне и крестьянки хорошо, даже щеголевато одѣты; женщины красивы, всѣ въ соломенныхъ шляпкахъ, убранныхъ лентами. Онѣ привѣтливы и учтивы, говорятъ непринужденно, весело. Спросите хлѣба, вамъ подадутъ мягкій, бѣлый. Вездѣ найдете свѣжее мясо, благовонное молоко, хорошія вина, лучшіе фрукты. И все это подаютъ молодыя дѣвушки, съ заплетенными косами, въ шляпкахъ, чисто одѣтыя, прекрасно обутыя. Это не въ городахъ, не въ трактирахъ, а въ каждой деревушкѣ. Вездѣ свирѣли, пѣсни, пляска; поля всѣ обработаны, и нѣтъ впустѣ лежащихъ земель. Повсюду сады, виноградники; по краямъ дороги каштановыя и грушевыя деревья. Какая разница въ Римскихъ владѣніяхъ! Если тамъ подойдетъ крестьянинъ, то надобно взяться за пистолетъ, и угадать, не разбойникъ-ли это? Черное его лицо и смуглыя руки, впалые большіе глаза, оборванная одежда не предвѣщаютъ ничего добраго; здѣсь, напротивъ: чисто одѣтый, веселый поселянинъ, приглашаетъ къ себѣ отдохнуть безъ всякаго вида корысти; приноситъ молока или вина, и удивляется, когда хотятъ платить; но не смѣя оскорбить отказомъ, онъ снимаетъ шляпу и благодаритъ, довольствуясь тѣмъ, что даютъ. Я изумился, но вспомнилъ, что отеческое правленіе Леопольда, бывшаго потомъ Императоромъ, произвело это чудо; что наслѣдники постоянно слѣдуютъ его примѣру, и что слѣдственно это плоды благотворнаго и справедливаго ихъ правленія. Народъ счастливъ! О Леопольдъ! Благословляю твое имя! Тутъ не мечтательныя теоріи, а отеческое попеченіе о подданныхъ, умѣренность въ желаніяхъ владыки, и справедливость, одинакая для всѣхъ и каждаго. Я такъ развеселился глядя на эту картину счастья, что Ее всю дорогу до Сіенны пѣлъ. Прибавьте къ удовольствію путешественника, что нигдѣ не спрашивали у меня паспорта, и нигдѣ таможенные чиновники не лазили въ мои чемоданы. Да здравствуетъ Великій Герцогъ Тосканскій, котораго я ne имѣю чести знать и никогда не видывалъ!
   Въ похвалахъ моихъ нѣтъ преувеличенія; но въ Тосканскихъ владѣніяхъ меня поразила рѣзкая противоположность съ Римскими землями; къ тому-же, я проѣзжалъ одною изъ лучшихъ частей Тосканы. Впрочемъ, и здѣсь есть земли, по Аппенинскимъ горамъ, которыя едва вознаграждаютъ труды оратая; есть большія болота, около Сіенны, гдѣ грунтъ тяжелъ и дуренъ; однако они доставляютъ хорошій кормъ для скота. Тамъ держатъ много мериносовъ и буйволовъ; свиньи кормятся въ лѣсахъ жолудями. Около Пизы разведено довольно верблюдовъ, которые перевезены изъ Африки, хорошо прижились, и употребляются для перевоза товаровъ. Вообще земледѣліе въ Тосканѣ хорошо, и зерновые посѣвы, какъ-то: пшеница, просо, рожь, овесъ, ячмень избыточны. Виноградники, оливные лѣса, шелковичныя деревья разведены съ успѣхомъ, и присмотръ за ними хорошъ. Овощи всякіе здѣсь превосходны. Помѣстья обыкновенно отдаютъ фермарямъ, изъ половины дохода, вычитая однакожь часть на первое устройство. Всего удивительнѣе прибыль, какую приноситъ здѣсь пшеничная солома, употребляемая на шляпы, которыхъ требуется множество во всѣ страны, и это невѣроятно какъ возвышаетъ цѣну соломы. Но здѣсь, какъ почти во всей Италіи, слишкомъ полагаются на благотворность земли и климата, и потому-то мало заботятся объ улучшеніи почвы. Это особенно относится къ винограду. Вообще винодѣліе, можно сказать, оставлено произволу; за всѣмъ тѣмъ, есть вина отличныя, хотя и мало требуемыя за границу; таковы: Монтепульчьяно и многія другія. Тосканское оливковое масло справедливо славится, Луккское мало уступаетъ Прованскому. Шелкъ составляетъ важную отрасль торговли. Соль, сѣра, мраморъ, алебастръ, здѣсь въ изобиліи.
   Въ Сіенну прибылъ я утромъ въ 14 часовъ, и остановился въ трактирѣ, у содержателя Француза, подъ вывѣскою Англійскаго герба (обстоятельство довольно странное). Городъ расположенъ по покатости довольно высокой горы, которая по мнѣнію натуралистовъ была нѣкогда огнедышащею. Это подтверждаетъ нѣкоторымъ образомъ фигура ея, почва, частыя землетрясенія. Сіенна стоитъ отчасти на пещерахъ, природныхъ, или изрытыхъ людьми, въ военныя времена. Возвышенное мѣстоположеніе города причиной, что улицы въ немъ не прямы и не ровны; за то воздухъ чистъ и здоровъ. Жителей считается до 46-ти тысячь душъ. Окружность города четыре версты. Сады, перемежающіе домы, придаютъ ему издали прелестный видъ.
   Сіенна, основанная Галлами, сдѣлалась Римскимъ поселеніемъ въ царствованіе Августа. Ее назвали Сена-Юлія, въ память Юлія Цезаря. При упадкѣ Имперіи, подвергнувшись многимъ переворотамъ, она успѣла однакожь, около XII-го вѣка, сдѣлаться вольною и независимою Республикою. Но, какъ всѣ республики въ Италіи, безпрестанно раздираемая междоусобіями, она пала наконецъ подъ власть Флоренціи. Посланный оттуда правитель, Пандольфо Петруччи, хитрый деспотъ, обременилъ ее нестерпимымъ игомъ самовластія. Смерть этого злодѣя была сигналомъ возстанія. Сіеницы изгнали своихъ утѣснителей, но не умѣли управляться сами съ собою, и несогласія подчинили ихъ новымъ владыкамъ: ими завладѣли сперва Французы, потомъ Испанцы. Наконецъ, Филиппъ II-й уступилъ Сіенну Великому Герцогу Космѣ 4-му.
   Въ Сіеннѣ архитектура (какъ я замѣтилъ потомъ и во Флоренціи) рѣзко выражаетъ смутную исторію прошедшихъ временъ: старинные домы съ зубцами, дворянскія жилища съ башнями; большая площадь, Piazza del сатро, овальная, вырытая въ видѣ лахани, будто приготовленная для наумахіи, окружена старыми укрѣпленными зданіями, которыя отъ времени почернѣли, и приняли видъ еще болѣе угрюмый. Г-жа Сталь сказала гдѣ-то: "Можно подумать, что Флоренція построена для междуусобныхъ распрей." Это замѣчаніе можно приложить къ Сіеннѣ. Здѣсь площадь, на которой собирался народъ, и балконъ, съ котораго Городской Глава обращалъ рѣчи, поражаютъ всякаго путешественника: видно что тутъ существовало демократическое правленіе.
   Я расположился обѣдать въ Сіеннѣ и успѣлъ осмотрѣть прекраснѣйшее, можно сказать, единственное ея зданіе, достойное замѣчанія: это соборъ. Снаружи и внутри онъ обложенъ бѣлымъ и чернымъ мраморомъ, горизонтальными полосами: хорошо, но какъ-то странно и пестритъ въ глазахъ. Надъ главными дверями, при входѣ, поставлено множество статуй святыхъ и Папъ, урожденцевъ здѣшняго города; есть и другія украшенія. Входъ возвышенъ нѣсколькими ступенями, окружающими церковь съ трехъ сторонъ, отъ преддверія и по бокамъ. Внутри главная церковь и куполъ довольно величественны. Вокругъ стѣнъ, надъ галлереею, поставленъ длинный рядъ крашеныхъ бюстовъ 170-ти Папъ: ихъ нагнутыя въ церковь головы дѣлаютъ ихъ похожими на людей, смотрящихъ въ окошко. Сводъ потолка, изображающій небо, расписанъ грубою краской и усѣянъ золотыми звѣздами. Но что истинно прекрасно, это мозаичный полъ, гдѣ представлены различные предметы изъ Св. Писанія. Есть еще придѣлъ, убранный Гиджіевой фамиліей, по которой онъ и называется: тамъ все блеститъ лаписъ-лазурью и бронзою; онъ построенъ по рисункамъ кавалера Бернини. Живопись въ Сіеннскомъ соборѣ также заслуживаетъ вниманіе: тутъ найдете картины Перу джина, Калабреза, Тревизана, Салимбенія, Карла Моратте; но находящіяся въ ризницѣ еще любопытнѣе; ихъ приписывали Рафаэлю и послѣ удостовѣрились, что эти Фрески, такъ прекрасно сохранившіяся, писаны Пантурихіемъ, а Рафаэль только поправлялъ ихъ. Однакожъ одна изъ картинъ можетъ быть точно Рафаэлевой кисти: она отличается отъ прочихъ.
   По срединѣ ризницы, которую называютъ Libreria (книжница), потому что въ ней хранится собраніе древнихъ служебниковъ, стоитъ на пьедесталѣ группа трехъ Грацій, древней и очень хорошей скульптуры, хотя не совсѣмъ оконченная. Довольно странно видѣть Грацій въ томъ мѣстѣ, гдѣ священники готовятся къ богослуженію
   Въ Сіеннѣ родились Св. Екатерина Сіеннская, славный Папа Григорій VI-й, и Александръ ІІІ-й.
   Не смотря на взаимную зависть, существующую между городами Италіи, всѣ сознаются, что жизнь въ Сіеннѣ спокойна и пріятна, климатъ здоровъ, страна плодородна и изобильна, жители гостепріимны, умны, любятъ искуства и особенно поэзію; женщины любезны и прекрасны. Но путешественники (кромѣ нѣкоторыхъ Англичанъ) мало здѣсь останавливаются: проѣзжающіе изъ Флоренціи торопятся въ Римъ, въ Неаполь, а ѣдущіе оттуда спѣшатъ во Флоренцію, въ Болонью, въ Миланъ. Такъ случилось и со мною: пообѣдавъ здѣсь, я поѣхалъ дальше. Въ тотъ-же день я могъ-бы легко доѣхать до Флоренціи, но не захотѣлъ чтобы ночью остановили меня у заставы таможенные приставы, осмотрщики паспортовъ, и рѣшился ночевать въ Поджибонзо. И такъ я только 12-го числа, въ одиннадцать часовъ утра, пріѣхалъ во Флоренцію.
   Флоренція имѣла много историковъ, и слѣдовательно о ней много писано; однако нѣтъ вѣрныхъ сѣѣдѣній о старинномъ бытѣ Тосканской земли, древней Этруріи. Болѣе или менѣе вѣроятныя догадки Археологіи не Исторія. Неизвѣстно въ точности даже время построенія Флоренціи. Если вѣрить Макіавелю, то она не что иное какъ продолженіе Фіезоле, городка, живописно расположеннаго на сосѣдственной горѣ. Что-жь касается названія: Флоренція, по-Латини Florentia, а по новому Италіянскому произношенію Firenze, оно непремѣнно происходитъ отъ прелестнаго мѣстоположенія города, въ цвѣтущей, здоровой и богато одаренной природою долинѣ Арно.
   На ряду съ другими Тосканскими городами, Флоренція установила у себя, въ ХІІ-мъ столѣтіи, республиканское правленіе. Это была республика аристо-демократическая, въ которой власть аристократовъ и народа боролись, поперемѣнно господствовали, и отъ того междоусобная война не переставала въ Средніе Вѣка терзать этотъ прекрасный городъ. Тогда-то явились двѣ партіи, извѣстныя въ Исторіи Италіи подъ названіемъ Гвельфовъ и Гибеллиновъ, Бѣлыхъ и Черныхъ. Гвельфы означали приверженцевъ народной стороны, а Гибеллины представляли аристократію; Бѣлые присоединились къ Гибеллинамъ, а Черные къ Гвельфамъ. Впрочемъ, нѣтъ вѣрныхъ извѣстій, отъ чего произошли эти названія.
   Неслыханные безпорядки, при такомъ положеніи дѣлъ, заставили Флорентинцевъ избрать, въ 1292-мъ году, верховнаго начальника, подъ названіемъ Гонфалоньера, Gonfaloniere di giuslizia. Ему было дано право собирать народъ подъ свое знамя, и, когда мирныя средства недостаточны, укрощать безпорядки силою. Впрочемъ, не смотря на междоусобія, Флоренція богатѣла торговлею и становилась сильна сеоимъ богатствомъ. Мало по малу, она подчинила себѣ большую часть вольныхъ городовъ Тосканы, и даже Пизу, которую завивала. Одна небольшая Луккская республика уцѣлѣла и Флорентинцы не могли покорить ея.
   Исторія Флоренціи тѣсно связана съ исторіей Медичисовъ, которые 360 лѣтъ имѣли большое вліяніе на ея правленіе. Еще въ XIV-мъ столѣтіи эта знаменитая фамилія, во время цвѣтущаго состоянія Тосканской торговли, особенно шерстью, пріобрѣла несмѣтныя богатства, и тѣмъ родъ первенства между согражданами. Съ 1378-го по 1530-й годъ, Медичисы почти безпрерывно были Гонфалоньерами. Первый Козьма получилъ, если не заслужилъ, двойное прозваніе Великаго и Отца отечества. Лаврентій Великолѣпный, по справедливости названный покровителемъ наукъ и искуствъ, получилъ титулъ Князя Республики. Іоаннъ Медичи былъ возведенъ на Папскій престолъ, подъ именемъ, навсегда безсмертнымъ, Льва Х-го. До XVI-го вѣка, власть этой фамиліи ни по чему не могла назваться насильственною, и хотя они давно пользовались ею, однако не называли ея собственностію. Республиканское правленіе поддерживалось до 1531-го года, когда Медичисы рѣшительно захватили власть, при покровительствѣ Императора Карла Пятаго. Происки завистниковъ не разъ удаляли ихъ въ ссылку; но Карлъ V-й сдѣлался покровителемъ ихъ, и даже объявилъ одного Медичи (Александра) Герцогомъ Флорентинскимъ. Полагали, что Александръ былъ побочный сынъ Климента VII-го: ненавидимый за жестокость, онъ былъ убитъ въ 1537-мъ году. Ему наслѣдовалъ Козьма І-й, получившій въ 1569-мъ году, отъ Папы Пія IV-го, титулъ Герцога, со всѣми царскими почестями. Императоръ Максимиліанъ пожаловалъ это названіе, въ 1576-мъ году, Франциску Медичи, наслѣднику Козьмы, съ тѣмъ, чтобы онъ призналъ его жалованіемъ Императорскимъ, а не Римскаго Двора. Этотъ Францискъ, второй Герцогъ Флорентинскій, былъ отецъ Маріи Медичи, супруги Генрига IV-го, Короля Французскаго. Домъ Медичисовъ погасъ съ Іоанномъ Гастономъ, умершимъ въ 1737-мъ году. Тогда Герцогство Тосканское перешло въ домъ Лотарингскій, подъ власть Франциска, бывшаго потомъ Императоромъ Германскимъ, въ 1745-мъ году.
   Въ 1765-мъ году является на Герцогскомъ престолѣ Леопольдъ, благотворитель Тосканы. Онъ управлялъ 15 лѣтъ, отечески и благоразумно; но Германія похитила его у Италіи, возведя на Императорскій престолъ. Фердинандъ II-й, сынъ его, былъ изгнанъ въ 1801-мъ году, Наполеономъ, на опять воцарился въ 18171-мъ, и скончался въ 1821-мъ году.
   Нынѣ царствующій Великій Герцогъ, Леопольдъ 1І-й, Сынъ Фердинанда ІІІ-го, родился въ 1797-мъ году. Про него можно смѣло сказать, что имя дѣдовское ему не въ тягость. Если онъ и не равенъ съ нимъ въ наукѣ правленія, то вѣрно не уступаетъ ему желаніемъ добра. Онъ простъ въ обхожденіи, благосклоненъ ко всѣмъ, не любитъ ни пышности, ни этикета, и въ этомъ подражаетъ Вѣнскому двору. Во время управленія Медичисовъ, и долго потомъ, Флоренція наслаждалась спокойствіемъ, которое кажется предназначено ей природою. Тосканцами легко и управлять: они теперь столько-же кротки и смирны, сколько прежде бывали безпокойны и непослушны. Въ Тосканѣ революція была-бы совершеннымъ безуміемъ.
   При въѣздѣ во Флоренцію, таможенные приставы даже не остановили меня, и очень вѣжливо сказали, что я не подлежу осмотру. Я остановился близъ рѣки Арно, въ прекрасной гостинницѣ Г-жи Гомберъ, въ комнатахъ, обитыхъ штофомъ и богато меблированныхъ: въ гостиной даже былъ Вѣнскій рояль. Сынъ хозяйки тотчасъ представилъ мнѣ слугу, который долженъ былъ служить мнѣ и вмѣсто чичероне. За вѣрность его ручались. И такъ, устроившись, я тотчасъ переодѣлся, взялъ съ собою Натоліо, новаго своего чичероне, и отправился на первую рекогносцировку города.
   Я поставилъ себѣ правиломъ -- которому впрочемъ слѣдуютъ многіе опытные путешественники -- по пріѣздѣ въ городъ, еще неизвѣстный, всходить на башню, или на сосѣдственную гору, откуда можно было-бы получить первое и общее понятіе о мѣстности, и потомъ уже пуститься по площадямъ и улицамъ, для наблюденій частныхъ. Такая рекогносцировка хорошо приготовляетъ къ подробному разсмотрѣнію. И такъ я взобрался на гору san Miniato al monte, владѣющую Флоренціей: съ нея можно вдругъ увидѣть всю долину Арно, гдѣ благородная столица, съ строгими красотами своими, отдыхаетъ на коврѣ зелени и смотрится въ тихія воды своей рѣки.
   Множество прекрасныхъ казино, разбросанныхъ по пригоркамъ, и справедливо называемыхъ увеселительными домами, составляютъ какъ-бы цвѣтникъ вокругъ Флоренціи, красавицы! Они окружаютъ и продолжаютъ ее, перемѣшиваясь съ садами, гдѣ ростутъ вмѣстѣ деревья шелковичныя, оливныя, померанцевыя, миртовыя, алоэ, вѣчно зеленѣющій, и тысячи растеній, цвѣтовъ благословеннаго юга. Эта плѣнительная долина Арно всегда наполнена благоуханіемъ, и мнѣ, право, мечтается, что Флоренція имѣла когда нибудь въ гербѣ своемъ лилію, которая покоится на розахъ.
   Берега Арно украшены набережными и великолѣпными палатами. Черезъ рѣку перекинуты три, моста: первый della Caraja, соединяетъ часть города, называемую Святаго Дула, съ предмѣстіемъ Оньнсанти (Ognissanti). Второй мостъ, Троицкій, весь изъ бѣлаго мрамора; третій, Ponte Vecchio (старый мостъ) крытый, удивительно живописенъ. За первымъ мостомъ, на правомъ берегу рѣки, зеленый лугъ Cascine, прелестное и любимое гулянье Флорентинцевъ.
   Городъ весь вымощенъ широкими плитами и окруженъ зубчатыми стѣнами темнаго цвѣта; впрочемъ, это цвѣтъ всѣхъ строеній Среднихъ Вѣковъ. Одни ворота поновѣе: Санъ-Гальскія (San-Gallo), ведущія на Болоньскую дорогу. Они имѣютъ видъ тріумфальныхъ воротъ.
   Во внутренности города, почти овальной, возвышаются колокольни и куполы церквей, и множество высокихъ палатъ, которыхъ важная архитектура прекрасна.
   Надобно прежде всего сказать, что я пріѣхалъ во Флоренцію въ самое неблагопріятное время для путешественника. Великій Герцогъ и весь дворъ уѣхали тогда въ Ливорну, на закладку новаго собора; опера и большая часть дворянства послѣдовали за дворомъ. Русскаго посольства здѣсь нѣтъ; иностранцы и путешественники, которыхъ обыкновенно во Флоренціи много, находились также въ Ливорнѣ, а иные въ Пизѣ. Слѣдовательно городъ былъ довольно пустъ, и мнѣ въ утѣшеніе осталась полная свобода гулять по немъ, осматривать его, не развлекаясь визитами, зваными обѣдами и вечерами, какъ то было въ другихъ городахъ. Признаюсь, что располагая быть здѣсь не долго, я мало тужилъ объ обществѣ.
   Въ первый день обѣдалъ я дома, за общимъ столомъ, и познакомился тутъ съ двумя наканунѣ пріѣхавшими Бельгійцами, людьми хорошо образованными, которые путешествовали, какъ и я, для своего удовольствія. Мы уговорились послѣ обѣда ѣхать вмѣстѣ прогуливаться въ Кашине (Cascine); а какъ у меня еще не было экипажа, то они предложили мнѣ свою коляску. Вообразите мое удивленіе, когда я, садясь въ нее, узналъ ту самую, которую взялъ на прокатъ въ Римѣ, и слѣдовательно -- только вчера пріѣхалъ въ ней! Я отыскалъ даже, въ углу, подъ подушкой, забытыя мною перчатки, чему всѣ мы смѣялись. Хозяева сказали мнѣ, что они точно оставили ее въ Римѣ, и только сего дня получили, черезъ пріѣзжаго оттуда путешественника, но не воображали, что это былъ я.
   Кашине, куда мы пріѣхали, прекрасное гульбище: тутъ лужайки, рощи, и вездѣ множество фазановъ, которые смирно прогуливаются между экипажами, перелетаютъ по произволу и никого не боятся, какъ у насъ въ Москвѣ голуби при зерновыхъ лавкахъ. На лужайкахъ, посреди этой сельской и щеголеватой природы, живописно отдыхаютъ или пасутся коровы. Прекрасный домикъ, построенный Герцогомъ, служить для охотничьяго привалу. По мѣстамъ широкіе проспекты, гдѣ Флорентинскіе счастливцы собираются верхами и въ нарядныхъ экипажахъ, щеголять другъ передъ другомъ; подалѣе, въ тѣни, уединенныя мѣста для скромнаго пѣшехода, удаляющагося отъ толпы. Красивая Арно, текущая тихо, будто не хотя оставляетъ эти прелестныя мѣста, истинныя Елисейскія поля! Мнѣ показали здѣсь Жерома Бонапарте и Князей Понятовскихъ, давно живущихъ въ Италіи. Я видѣлъ множество экипажей, богатыя ливреи, прекрасныхъ женщинъ. Въ позднія сумерки оставили мы гулянье и поѣхали къ Троицкому мосту, въ кофейную Bottogone, куда въ это время съѣзжается лучшее общество. Большая часть Итальянцевъ не заняты ничѣмъ: они, какъ говорятъ, убиваютъ время, покуда оно не убьетъ ихъ. Конечно есть исключенія.... да, впрочемъ, не вездѣ-ли почти тоже? Не вездѣ-ли существуетъ родъ людей, подражающихъ одинъ другому и похожихъ другъ на друга, праздныхъ, или занимающихся бездѣлицами? Но у Итальянцевъ вообще устранены дѣла и серьёзныя размышленія. Земля чувственная, гдѣ главное дѣло покоряться закону благосостоянія!
   Ни съ кѣмъ не бывши знакомы, мы слушали, глядѣли, ѣли мороженое, и наконецъ отправились домой. Мнѣ надобно было писать много писемъ, и я прописалъ ихъ до полуночи.
   Флорентинцы обѣдаютъ рано, а ужинаютъ очень поздно, часто за полночь, послѣ спектакля, и отъ того у мужчинъ и даже нѣкоторыхъ женщинъ вошло въ привычку, возвращаясь съ гулянья, заѣзжать въ кофейный домъ.
   На другой день, рано, я пустился осматривать Флоренцію. Начнемъ съ дворцовъ или палатъ.
   Palazzo Vecchio (Древнія палаты). При исчисленіи главныхъ палатъ, или дворцовъ, украшающихъ Флоренцію, конечно въ первомъ ряду должно назвать Palazzo Vecchio. Встарину жили тутъ правители города, потомъ помѣщался Городовой Совѣтъ. Предъ дворцомъ площадь и прекрасный портикъ Орканья: это Форумъ Флорентинской республики. Прикасаясь также къ галлереѣ Медичи, онъ справедливо можетъ почитаться сердцемъ Флорентинской исторіи и художественной славы города.
   Palazzo Vecchio обширное четвероугольное зданіе, съ зубчатыми стѣнами. Простота стиля и огромность размѣровъ придаютъ ему видъ величественный. Онъ почти безъ всякихъ наружныхъ украшеній: только высокая башня, смѣло построенная, поражаетъ своею странною архитектурою, при самомъ входѣ во дворъ. Тутъ увидите много хорошихъ украшеній, рѣзныхъ и живописныхъ; но они уже слишкомъ многочисленны. Прекрасный фонтанъ, изъ порфира, съ бронзовой фигурой ребенка, произведеніе Вероккіо. Зала совѣта, Sala granda (большая зала), гдѣ могла помѣщаться тысяча гражданъ, замѣчательна своею обширностію и убранствомъ, изваяніями БаччіоБандинелли и историческими Фресками Джіорджіо Васари. Въ другой залѣ хранилась собственная казна начальниковъ республики. Туда любилъ уединяться Козьма 4-й, и тамъ устроилъ онъ лабораторію. Бывши любителемъ древностей и медалей, онъ, съ помощію Бенвенуто Челлини, возстановлялъ древнія заржавѣлыя фигурки изъ бронзы.
   Построенныя архитекторомъ Арнольфо ди Лапо, тѣмъ-же, который выстроилъ соборъ и церковь Santa Croce (Святаго креста), Древнія Палаты существуютъ уже 500 лѣтъ, и время, наложивъ на нихъ свою печать, будто не прикоснулось къ нимъ. Близъ этихъ палатъ, такъ называемая Loggia de Lanzi, или Orcagna, по имени ея архитектора, построена въ 1355-мъ году. Микель-Анджело предлагалъ продолжить этотъ красивый портикъ, состоящій теперь изъ трехъ аркадъ, такъ чтобы онъ окружилъ всю площадь: тогда великолѣпіе ея было-бы несравненно; но слишкомъ большія издержки, какихъ потребовало-бы это, не позволили исполнить проекта его. Въ теперешнемъ своемъ состояніи, Лоджіа д' Орканья отличается величіемъ размѣровъ. Тутъ, вѣроятно, прежде собирались старшины Совѣта, и обсуживались государственныя дѣла въ присутствіи народа; потомъ служила она балдахиномъ Князьямъ, во время празднествъ; а нынѣ -- proh риdor!-- разыгрывается въ ней лоттерея!...
   Площадь передъ Древними Палатами и Лоджіа, украшена бронзовыми и мраморными статуями, и отъ того походитъ на музей ваянія. Все вмѣстѣ это представляетъ что-то монументальное, чего нѣтъ нигдѣ. Тутъ Юдиѳь Донателли, Персей Бенвенуто Челлини, группа Похищеніе Собинокъ, Нептуновъ фонтанъ, конная статуя Козьмы 4-го, Іоанна Болонѣскаго, и наконецъ Давидъ Микель-Анджело, и Геркулесъ, Баччіо Бандинелли, дна мраморные великана. Конечно не всѣ эти изваянія совершенны, но многія изъ нихъ превосходны, и имена мастеровъ ихъ принадлежатъ безсмертію.
   Зданіе галлереи Медичи соединено съ Древними Палатами. Построенное около половины XVI-го столѣтія архитекторомъ Васари, оно занимаетъ три стороны параллелограма. Въ одной части, внизу, помѣщены казначейство, архивы и богатая библіотека; въ другой лавки и родъ базара, совсѣмъ тутъ неумѣстнаго. Первый этажъ весь занятъ богатѣйшею коллекціею, начатою Медичисами и умноженною ихъ наслѣдниками. Два параллельные коридора тянутся на 430 футовъ въ длину, а соединяющій ихъ на 4 00 футовъ; но и такое пространство еще не было достаточно для помѣщенія всѣхъ сокровищъ, постепенно скоплявшихся, и потому принуждены были устроить боковыя залы (Stanze), отдѣленныя отъ сосѣдственныхъ домовъ. Это-то соединеніе коридоровъ и залъ обыкновенно называютъ галлереей.
   Я ходилъ въ ней такъ долго, что наконецъ нечувствовалъ ногъ; отдыхалъ, и опять шелъ далѣе. Здѣсь-то можно сказать: не насытится око зрѣніемъ!
   Толстая книга составилась-бы изъ однихъ названій предметовъ, собранныхъ здѣсь и методически размѣщенныхъ и классифированныхъ. Я не займусь этимъ скучнымъ каталогомъ. Кромѣ несчетнаго множества группъ, барельефовъ, статуй и бюстовъ, составляющихъ цѣлое населеніе, бронзовое и мраморное, кромѣ неподражаемой Венеры Медичисской и трогательной трагедіи Ніобы, кромѣ тысячей картинъ, различныхъ школъ, начиная съ Флорентинской, народной здѣсь, и до Французской, помѣщенной кажется только для счету, вы увидите въ этой галлереѣ чудесныя собранія Этрусскихъ и Римскихъ древностей, медалей, камеевъ, мозаикъ и драгоцѣнныхъ камней. Можно встрѣтить много прекраснаго и въ другихъ музеяхъ Европы, но все несравненно меньше. Флоренція можетъ по справедливости гордиться также собраніемъ портретовъ великихъ художниковъ, въ числѣ которыхъ болѣе двухъ сотъ писаны ими самими.
   Славная Stanza (комната) della Tribuna, построенная въ видѣ осьміугольника, художникомъ Буонталенти, прикасается къ большому лѣвому, коридору. Ясно видно намѣреніе учредителей, собрать только самыя превосходныя работы въ это святилище, расположенное и освѣщенное съ большимъ искуствомъ. Посрединѣ владычествуетъ, какъ древнее божество, изящная Венера; самыя рѣдкія сокровища, какія только произвели рѣзецъ и кисть, окружаютъ ее будто раболѣпный дворъ.
   Другія, особенно увлекательныя изваянія здѣсь: Аполлонъ, про котораго замысловато сказано, что "если-бъ статуи могли вступать въ бракъ, "то нельзя было-бы найдти лучшаго жениха "Венерѣ;" Точильщикъ (l'arrotino), предметъ столькихъ диссертацій; группа борцовъ, приписываемая Кефисодору, и Фавнъ, играющій на Scabillion, или Crotale. Въ живописи блистаютъ славныя имена Рафаэля, Микель-Анджело, Леонарда да Винчи, Тиціана, Корреджіо, Альбана, Андрея дель Сарте, Аннибала Караччи, Гверчини, Гвидо-Рени. Въ этой комнатѣ собрано все, что есть превосходнаго въ художествахъ, и, я думаю, за нее легко было-бы купить государство больше обширное, нежели вся Тоскана.
   Палаты Питти. Лука Питти былъ, какъ и Медичисы, Флорентинскій купецъ, не меньше богатый и во многихъ случаяхъ ихъ соперникъ. Онъ началъ строить это зданіе около половины XV-го вѣка, въ такомъ размѣрѣ, что не могъ продолжить его. Можетъ быть, что и богатство его разстроилось. Болѣе счастливый его, Козьма 1-й купилъ, въ 1549-мъ году, у наслѣдниковъ своего соперника Питтіевъ домъ (Casa Pitti), увеличилъ, украсилъ его, и привелъ въ настоящее состояніе. Онъ соединилъ его, посредствомъ коридора въ 250 саженъ, проведеннаго чрезъ рѣку Арно, возлѣ Ponte-Vecchio (Стараго моста), съ Древними палатами, почти такъ-же какъ Папы Римскіе соединили Ватиканъ съ замкомъ Сентъ-Анджело. Съ тѣхъ поръ палаты Питти сдѣлались дворцомъ и всегдашнимъ жилищемъ Тосканскихъ государей. Главный фасадъ, произведеніе Брунелески, занимаетъ 90 саженъ по площади: онъ съ выступами и переломами. Вообще, это зданіе строгаго стиля и величественной простоты, настоящій образъ Тосканской архитектуры; видно даже, что оно служило образцомъ другимъ палатамъ своего времени. Внутренній дворъ не довольно широкъ. Вокругъ него галлереи, съ колоннами, приставленными къ стѣнѣ: онѣ всѣхъ трехъ Греческихъ орденовъ. Галлерея Питти, даже во Флоренціи можетъ почесться соперницей галлереи Медичисовъ. Не равняясь съ нею числомъ предметовъ, она ни какъ не уступаетъ ей выборомъ и достоинствомъ ихъ. Рафаэль, въ удивительномъ портретѣ Юлія ІІ-го, и особенно въ безподобной картинѣ своей Богоматери. (Madonna della seggiola); Микель-Анджело, въ картинѣ Три Парки, Фра-Бартоломео, въ своемъ Апостолъ Маркъ; Сальваторъ Роза въ Катилининомъ заговоръ; Тиціанъ, Караваджіо, Андрей дель Сарте, Карло Дольче, Аллори, Гверчино, Санъ-Пьетро, ли Кортона въ своихъ плафонахъ, и множество другихъ, достойны того, чтобы по нимъ изучались художники въ этой превосходной галлереѣ. И здѣсь Венера! Рѣзецъ Кановы осмѣлился на это предпріятіе, дерзкое потому, что хотѣли замѣнить Венеру Медичисовъ, которую, казалось, могъ похитить развѣ Юпитеръ, но въ самомъ дѣлѣ похитилъ смертный, и очень прозаически перевезъ въ Парижъ! Это воспоминаніе вредитъ произведенію Кановы, которое часто критиковали строго и даже несправедливо. По крайней мѣрѣ можно сказать, что если древняя Венера божество, то Венера Кановы болѣе чѣмъ смертная.
   Библіотека Питтіева дворца размѣщена довольно плохо, въ верхнемъ этажѣ. Въ ней считается до Л5,000 томовъ. Въ числѣ рукописей находится собраніе сонетовъ и Canzoni Тассовыхъ, любопытное своеручными поправками автора. Тутъ-же видѣлъ я многія рукописи Макіавеля, подлинныя письма Галилея, и другихъ знаменитыхъ людей.
   Обширные сады этого дворца извѣстны подъ именемъ Боболи. Они въ родѣ тѣхъ, которые мы называемъ Французскими, хотя во Францію они перешли изъ Италіи: самый Версальскій садъ устроенъ Ленотромъ по рисункамъ Буонталенти, учредителя садовъ Боболи. Я много разъ, и съ удовольствіемъ гулялъ въ нихъ по вечерамъ. Тутъ множество амфитеатровъ, террасъ съ ступенями и балюстрадами, обелисковъ, статуй, вазъ; много искуства, но оно часто искажаетъ природу, особенно строгою симметріей и стрижкой нѣкоторыхъ аллей. За то здѣсь нѣтъ зимы: вѣчная зелень! Лимонныя, померанцевыя деревья, пирамидальный тополь, лавръ, миртъ, лиственица, кедръ прекрасно рисуются на голубомъ небѣ Италіи; фонтаны освѣжаютъ воздухъ, и гулянье въ садахъ Боболи прелести о
   Casa Medici, или Riccardi, Casa Slrozzi, и проч. Домъ Медичи, первое жилище Медичисовъ, построенъ въ 1430-мъ году, архитекторомъ Микелоцо-Микелоцци, и купленъ въ 1659-мъ фамиліей Пикарди. Онъ одного стиля съ домомъ Строцци. Это замѣчательнѣйшія изъ укрѣпленныхъ зданій Флоренціи, квадратныя и съ дворомъ посрединѣ: они похожи на монастыри. Весь нижній этажъ въ нихъ изъ огромныхъ толстыхъ камней; потомъ два этажа, съ нѣсколькими окнами. Это образуетъ зданіе строгой, но благородной архитектуры, живо напоминающее смутные годы Среднихъ Вѣковъ, и твердые, предпріимчивые характеры людей тогдашней Флоренціи. Есть и другіе такіе-же домы, какъ-то: Русгелаи, Николини, Арнольди, Гваданьи, Буондельмонте, Бартолини. Внизу и по угламъ этихъ домовъ, до сихъ поръ видны твердыя бронзовыя кольца и большіе чеканеные фонари. Достовѣрно не знаютъ, къ чему служили кольца, но извѣстно, что фонари были принадлежностью дворянства, которое одно имѣло право освѣщать такимъ образомъ свои домы въ праздничные дни.
   Не льзя пропустить безъ замѣчанія палатъ Каппони и Корсини. Онѣ построеніе въ новѣйшемъ вкусѣ, однако прекрасны, особенно Корсиніевы, мѣстоположеніемъ своимъ на набережной рѣки Арно, великолѣпіемъ внутренняго убранства и своими галлереями.
   Осмотрѣвъ жилища могущества, я осмотрѣлъ и смиренныя убѣжища, прославленныя именами, драгоцѣнными художествамъ и литтературѣ. И какой путешественникъ, понимающій истинную славу, не посѣтилъ дома Данте (casa di Dante), дома Микель-Анджело, casa Buonarotii, домовъ Макіавеля, Боккачіо?
   Въ Сѣверной Италіи, и даже въ Тосканѣ, всѣ соборныя церкви называются Дуомо, Duomo {Это названіе усвоено и въ Германіи (Dom) главнымъ и соборнымъ церквамъ, отъ особеннаго устройства круглыхъ ихъ куполовъ.}. Santa Maria del Fiore, Флорентинскій соборъ, или Duomo, одинъ изъ самыхъ величественныхъ и обширныхъ христіанскихъ храмовъ. Величайшіе архитекторы: Арнольфо ди Лапо, Джіото, Брунелески, Микель-Анджело, Орканья, Тадео-Гадди, употребляли поочередно свои могущественныя дарованія на постройку его. Лапо началъ этотъ соборъ въ концѣ XIII-го вѣка, съ помощію Чимабуэ, своего мастера; Брунелески застроилъ и довершилъ куполъ: дерзкое и вмѣстѣ изящное предпріятіе, внушенное Римскимъ Пантеономъ, и давшее потомъ Микедь-Анджело мысль произвести куполъ Св. Петра! Джіото воздвигъ колокольню, столь стройную, и такъ богато украшенную рѣзьбою и различнымъ мраморомъ, что Карлъ V-й, увидѣвъ ее, сказалъ: "Флорентинцы должны держать ее въ футлярѣ, и только разъ въ годъ показывать." -- Внутренность церкви поражаетъ тѣмъ болѣе, что множество украшеній ни сколько не умаляютъ пространства ея. Ни что не портитъ здѣсь благородной простоты, которая въ архитектурѣ всегда близка къ истинному величію.
   Крещатикъ и колькольня совершенно отдѣльны отъ собора (въ Италіи много примѣровъ такого раздѣленія). Первый, основанный во имя Св. Іоанна, составляетъ особую церковь. Въ него входятъ тремя бронзовыми рѣзными дверьми, которыя совершенное чудо искуства, и дѣйствительно достойны служитъ входомъ въ царство небесное, какъ сказалъ Микель-Анджело {Точныя копіи съ нихъ находятся въ С. Петербургскомъ Казанскомъ соборъ.}. Изящнѣйшія изъ нихъ тѣ, которыя противъ собора: онѣ работы Лоренца Гиберти, и безъ сомнѣнія должны почитаться превосходнѣйшею работою того времени, когда былъ золотой вѣкъ этого искуства.
   Церковь Санта Кроге (Святаго Креста), можетъ назваться Флорентинскимъ Пантуономъ. Всѣ любители словесности и художествъ должны поклониться въ ней гробницамъ Галилея, Макіавсля, Микель-Анджело, Леонарда Бруни, Аретино, Альфіери, Феликаи, и другихъ безсмертныхъ покойниковъ. Байронъ называлъ ее Меккою Италіи. Съ сожалѣніемъ не находимъ здѣсь гробницъ Данте, Петрарки и Боккасіо, этого тріумвирата Итальянской поэзіи. Неблагодарная Флоренція удалила ихъ, а теперь завидуетъ мѣстамъ, упокоившимъ бренные ихъ остатки. Желательно былобы читать на здѣшнихъ мраморахъ также достойныя имена славныхъ живописцевъ, Леонарда да Винчи, Варѳоломея де Санмарко, Даніила Волтерре, Джорджіо Васари, Антонія Темпеста, Чиголи, Аллоріа, Гирландаіо, скульпторовъ: Бенвенуто Челлини, Донателлы, Бандинелли, архитекторовъ: Льва Баптиста Альберти, Брунелески, Сервандони, стихотворца Пульки, историковъ: Гвикардини, Павла Жова, музыканта Лулли, ученаго Акурсіа, Папы Льва Х-го, и еще многихъ знаменитыхъ людей, урожденцевъ прекрасной Тосканы, нѣкогда столько-же обильной геніями, какъ нынѣ она изобильна цвѣтами и плодами. За всѣмъ тѣмъ, Коринна справедливо сказала, что "церковь "Санта-Кроче заключаетъ въ себѣ блистательнѣй" шее собраніе мертвыхъ, какое только есть въ "Европѣ." Прибавимъ, что она какъ будто и создана для нихъ, прилична имъ, нѣсколько мрачнымъ великолѣпіемъ зданія, и особеннымъ изяществомъ большей части гробницъ. Микель-Анджслова замѣчательна тремя статуями, изображающими живопись, скульптуру и архитектуру; Альфіеріева принадлежитъ рѣзцу Кановы. Здѣсь говорятъ про этотъ памятникъ: "Вотъ гробница "Софоклова, изваянная Фидіемъ."
   Отсюда я перешелъ въ церковь Санъ-Лоренцо. И здѣсь гробницы, но совершенно въ другомъ родѣ: онѣ яшмовыя, порфировыя, гранитныя; тутъ лаписъ, золото и бронза, со всею роскошью надписей. Тамъ имена, прославившіяся высокими мыслями, геніемъ, дарованіемъ; здѣсь Князья, достигшіе славы могуществомъ. Но славы, сокрытыя въ Санта-Кроче, прочнѣе гранитовъ и порфира Санъ-Лоренцо. Великолѣпіе, всюду блестящее въ могильной палатѣ Медичисовъ (capella de deposit!), неизобразимо: что-бы ни сказалъ я, все это не выразитъ существенности и дастъ не полное о ней понятіе. Впрочемъ, мнѣ кажется, многое тамъ сдѣлано безъ вкуса, или, по крайней мѣрѣ, не соотвѣтствуетъ этому богатству и великолѣпію.
   Гораздо любопытнѣе остановиться передъ гробницами, поставленными въ ризничей той-же церкви, потому что искуство драгоцѣннѣе матеріяловъ, а это искуство Микель-Анджелово. Неподражаемый художникъ показалъ свое мастерство и на этихъ двухъ гробницахъ Медичисовъ. Одна, Юліана, роднаго брата Льва Х-го, другая Лаврентія, Герцога Урбинскаго, отца Французской Королевы Екатерины. Надъ первою изъ нихъ двѣ статуи, представляющія День и Ночь: первая истинно одушевлена выраженіемъ жизни! Ночь дремлетъ, и кажется дышитъ въ усыпленіи: боишься разбудить ее! Destala, se nol credit е parleratti, сказалъ современникъ Микель-Анджело. "Сонъ ей сладокъ -- отвѣчалъ ваятель: -- не "видать, не слышать, не чувствовать для нея благо; и такъ молчи; не буди ее!"
   
   Non veder, non sentir, e gran ventura; paro non la destar, deb! parla basso.
   
   На другой гробницѣ статуя Лаврентіева, съ двумя эмблематическими фигурами утренней и вечерней зари. Лаврентій изображенъ въ военномъ одѣяніи, въ шлемѣ; онъ сидитъ въ размышленіи. Эта фигура такъ естественна, что ее можно принять за живую. Передъ нею невольно стоишь молча, потому что, кажется, она подниметъ голову, если пробудишь ее отъ размышленія. Изящно, велико художество, дающее такимъ образомъ мысль камню.
   Лаврентіанская библіотека пользуется заслуженною славою. Она очень богата рукописями, изъ числа которыхъ не только ученый, но и любопытный человѣкъ велитъ себѣ показать славные Амальфійскіе пандекты, рукописи Плутарха и Тацита, очень древнія, Цицероновъ! письма, списанныя рукою Петрарки, древнѣйшій изъ всѣхъ извѣстныхъ списковъ Виргилія, жизнь Бенвенуто Челлини, писанную самимъ этимъ страннымъ художникомъ, трагедіи Альфіери, и проч. Самое помѣщеніе библіотеки прекрасно изящною простотою и какимъ-то страннымъ оттѣнкомъ; цвѣтныя стекла, готическіе стулья, и дубо: ме рѣзные налои, все это совершенно прилично пожелтѣвшимъ пергаментамъ и мѣднымъ застежкамъ книгъ. Тутъ царствуетъ спокойствіе и тишина, невольно погружающія въ мысли....
   Любопытно также зайти въ церковь Святаго Духа. Красота зданія, и Коринѳскія колонны ея заслуживаютъ вниманіе; но для любителей живописи еще драгоцѣннѣе картины Джіотти, Мазаччіо, Чимабуэ и Перуджина, всѣ той славной школы, которая предшествовала Рафаэлю. Я только наименую церкви Санъ-Марко (Св. Марка), въ которой гробницы Ангела Полицій на и Пика де Ммрандола, монастырь della Maddalena de pazzi, del Carmine; но не льзя не упомянуть нѣсколько подробнѣе о церкви Благовѣщенія (£'Лnnunziata). Всякой любитель живописи остановится тамъ въ восхищеніи, при видѣ живописныхъ работъ Андреа дель Сарте, и впадетъ въ сладостную, глубокую задумчивость. Почти всѣ эти произведенія al frеsco; тѣ, которыя внутри, сохранили всю свѣжесть красокъ, но, къ сожалѣнію, находящіяся въ наружныхъ галлереяхъ подвержены вліянію воздуха и сырости: они начинаютъ нѣсколько портиться Въ числѣ ихъ находится превосходное и неподражаемое изображеніе Богоматери, извѣстное подъ именемъ Madona del Sacco (Богоматерь съ мѣшкомъ). Простота этого изображенія и вмѣстѣ поэтическая роскошь дѣлаютъ, нѣкоторымъ образомъ, превосходное произведеніе Андрея дель Сарте народнымъ, хотя оно неподражаемо силою фигуръ и отдѣлкою всѣхъ подробностей.
   Я не буду говорить о нравахъ и обществѣ Флорентинскомъ, потому что слишкомъ мало видѣлъ ихъ, и вообще мало оставался въ столицѣ Тосканы; пишу, что знаю, и упоминаю только о томъ, что видѣлъ.
   На другой день своего пріѣзда былъ я у Сардинскаго Министра, Графа Броліо, желая узнать, могу-ли я ѣхать черезъ Генуу на Туринъ. Намѣреніе мое: ѣхать чрезъ Болонью, Миланъ и Симилонъ, не состоялось, отъ того что по всей Сѣверной Италіи были учреждены холерные карантины, и я хотѣлъ попытаться, не ускользну-ли отъ нихъ другимъ путемъ. Графъ Броліо принялъ меня очень вѣжливо, и сказалъ, что ѣхать на Генуу нѣтъ никакого препятствія, но что онъ еще не знаетъ навѣрно, есть, или нѣтъ карантинъ между Генуей и Туриномъ. Послѣ такого неопредѣлительнаго отвѣта, я побоялся снова попасться на мѣсяцъ въ какую нибудь лачугу, и рѣшился ѣхать въ Ливорно, а тамъ сѣсть на корабль. И такъ, взявъ у своего банкира, Г-на Бори, нѣсколько денегъ, осмотрѣвъ еще мозаичную мануфактуру, и распрощавшись съ товарищами своими Бельгійцими, я нанялъ извощика (voiturino) за пять піастровъ, и въ 8 часовъ вечера отправился, въ спокойной каретѣ, по дорогѣ въ Ливорно.
   Въ каретѣ сидѣло насъ четверо: со мною рядомъ Ливорискій купецъ, который во все время спалъ и не говорилъ ни слова, а впереди камердинеръ мой и какой-то старичекъ, называвшійся Графомъ. Послѣдній безпрестанно ворочался, говорилъ, величалъ меня Свѣтлостью, почиталъ себя обязаннымъ въ присутствіи моемъ хвалить Россію и Русскихъ, звалъ къ себѣ въ гости, разсказывая, что онъ ѣдетъ въ деревню, гдѣ у него прекрасный домъ, въ который много разъ заѣзжали Русскіе путешественники, называлъ мнѣ нашихъ Графовъ, Князей, сдѣлавшихъ ему эту честь, и проч. Почти при каждомъ моемъ словѣ онъ приподнимался съ мѣста и снималъ шляпу. Я начиналъ уставать отъ такой чрезмѣрной вѣжливости; но, на второй станціи, по счастью, старичекъ насъ оставилъ, потому что въ замокъ Его Сіятельства надо было своротить влѣво, и какъ оставалосъ съ полмили и уже начинало разсвѣтать, то онъ отправился домой пѣшкомъ. Счастливый путь!
   Хотя мы выѣхали изъ Флоренціи ночью, но при лунномъ свѣтѣ можно было хорошо видѣть окружное мѣстоположеніе. Мы почти все ѣхали по берегамъ Арно; деревни не перемежались и казались сплошными; во многихъ мѣстахъ виды были живописны и достойны ночной Гакертовой или Фанъ-деръ-Нотовой картины. На одной станціи (не помню ужъ которой) прислуживалъ въ кофейной карло: подобнаго я никогда не видывалъ! Онъ былъ очень малъ, широкъ въ плечахъ и съ преогромной головой; съ виду казался силенъ и здоровъ, черенъ лицомъ, и, что рѣдкость въ карлѣ, у него была длинная, окладистая, черная борода: словомъ это -- какъ называется въ Русскихъ сказкахъ:-- былъ мужичекъ съ ноготокъ, а борода съ локотокъ! Онъ служилъ проворно и вездѣ поспѣвалъ, хотя прихрамывалъ. Узнавъ, что онъ полу чаетъ самое скудное жалованье и съ трудомъ содержится, я далъ ему два піастра и предложилъ пойти ко мнѣ въ услугу; онъ спросилъ меня, куда я его повезу, и когда я сказалъ ему: въ Россію, онъ покачалъ головой, вздрогнулъ и отвѣчалъ мнѣ: -- Холодно!--
   Скоро разсвѣло. Мѣстоположеніе измѣнилось: я видѣлъ довольно обширныя поля, засѣянныя пшеницей; деревни также были близко одна отъ другой. Мы покинули Арно, и въ 6 часовъ утра, въ Воскресенье, пріѣхали въ Ливорно.
   Описывать здѣсь, по истинѣ, почти нечего. Городъ можно назвать новымъ, и слѣдственно въ немъ нѣтъ никакихъ древнихъ памятниковъ. Только съ XIII-го вѣка, послѣ упадка Пизы, Ливорно начала процвѣтать и пристань ея стала извѣстною и богатою. Въ этомъ можно сравнить ее съ нашею Одессою."
   Теперь Ливорно большой городъ, богатая торговая пристань, и въ числѣ 50 тысячь жителей ея конечно десятая часть Жиды. Городъ прекрасно отстроенъ. Большая продолговатая площадь занимаетъ средину его. Улицы прямы и широки. Та, которую называютъ Фердинандовою, лучше всѣхъ: въ ней сосредоточивается почти вся торговля, и народу на ней всегда множество; въ лавкахъ ея увидите самые блестящіе и богатые товары. Одна часть города, пересѣкаемая множествомъ каналовъ, по которымъ товары подвозятся къ самымъ магазинамъ, называется Новой Венеціей. Изъ публичныхъ зданій, можно замѣтить театръ и Жидовскую синагогу. Воздухъ здѣсь сырой и почитается нездоровымъ, отъ стоячихъ водъ. Въ городѣ трудно сыскать хорошей воды для питья; жить дорого, особенно для иностранца, котораго безсовѣстно обираютъ.
   Въ Ливорно свободный портъ (porto franco). Гавань защищена цитаделью, хорошо укрѣпленною, безопасна для кораблей, но не глубока, и заносится пескомъ. Маякъ отнесенъ далеко въ море; три лазарета, для карантина, также построены довольно далеко. Въ Тосканскихъ владѣніяхъ Ливорно можетъ почесться единственною пристанью, потому что на островѣ Эльбѣ пристань очень мала; а Піомбинская и Орбительская едва достойны назваться второстепенными.
   Протестантское кладбище, за городомъ, служитъ здѣсь, гуляньемъ для публики. Всѣ гробницы -- и ихъ много -- сдѣланы изъ бѣлаго мрамора; на большей части изъ нихъ хорошія статуи и другія украшенія, довольно изящныя; иныя просто богаты. Это погребальное мѣсто, при морѣ, эта долина успокоенія, близъ безпрестанной тревоги волнъ, столько различныхъ людей, издалека приплывшихъ сюда лечь вмѣстѣ, и общее кораблекрушеніе ихъ жизни на чуждой землѣ, все это навѣяло тягостныя мысли на мою душу.
   На другой день, рано, я послалъ къ Россійскому Консулу, спросить, когда могу видѣть его; онъ отвѣчалъ, что явится ко мнѣ самъ тотчасъ, и дѣйствительно пришелъ еще въ девятомъ часу. Я удивился и обрадовался, когда узналъ въ немъ стараго и добраго знакомаго. Г-нъ Энгельбахъ имѣлъ нѣкогда въ Москвѣ Французскую книжную лавку, и я у него часто покупалъ книги. Мы возобновили знакомство, и онъ пригласилъ меня въ тотъ-же день къ себѣ обѣдать, предупредивши, что самъ онъ проведетъ утро во дворцѣ Великаго Герцога, куда приглашенъ весь дипломатическій корпусъ на церемонію, но что Г-жа Энгельбахъ, также моя знакомая, будетъ очень рада принять меня, а къ обѣду онъ непремѣнно воротится домой. Г-нъ Энгельбахъ сказалъ мнѣ также, что на улицѣ, гдѣ онъ живетъ, будетъ очень тѣсно, потому что крестный ходъ, войска и вся процессія пойдутъ мимо его окошекъ, и совѣтовалъ, избѣгая тѣсноты, и если я любопытенъ видѣть церемонію, пріѣхатъ къ нему пораньше. Поблагодаривъ его за приглашеніе и за совѣтъ, я и тѣмъ и другимъ воспользовался. Въ часъ отправился я къ Консулу, и далеко не доѣзжая до его дома увидѣлъ уже большія приготовленія: окна всѣхъ домовъ были убраны коврами, и шелковыми и парчевыми тканями. У посольскихъ и консульскихъ домовъ развѣвались флаги ихъ государствъ. По двуглавому, побѣдоносному орлу Россіи узналъ я домъ нашего Консула, вышелъ изъ коляски и пошелъ прогуливаться по улицѣ. Меня веселила эта пестрота, это разнообразіе костюмовъ: тутъ были народы изъ всѣхъ частей свѣта, и много хорошихъ женщинъ. Между прочимъ, двѣ Алжирскія Жидовки обращали на себя вниманіе страннымъ своимъ нарядомъ: у нихъ на головѣ были какіе-то филигранные золотые конусы, съ плоскимъ верхомъ, но слишкомъ въ полъ-аршина вышины. Сами онѣ были молоды, хороши, и потому, можетъ статься, нарядъ казался не безобразенъ. Я долго шелъ за ними и любовался.
   Въ два часа явился я къ Г-жѣ Энгельбахъ, Добрая и привѣтливая Московская знакомка моя, кажется, была очень рада видѣть земляка. Мы разговорились о Москвѣ, о родныхъ ея, и она, не взирая на блестящее положеніе мужа своего, съ умиленіемъ говорила о родинѣ и кажется почлабы счастьемъ воротиться туда. Стали пріѣзжать гости, и я очень обрадовался, увидѣвъ Григорья Ѳедоровича Орлова, супругу его и дочь. Мы еще мало были знакомы: онъ гораздо моложе меня; но довольно было вспомнить намъ о нашихъ отцахъ, чтобы тотчасъ сблизиться и быть друзьями. Онъ представилъ меня своему семейству и пригласилъ къ себѣ. Г. Ѳ. пользуется здѣсь общимъ уваженіемъ, и Великій Герцогъ къ нему особенно внимателенъ. Съ какою радостью встрѣтилъ я тутъ-же невѣстку его, супругу брата его М. Ѳ.! Екатерина Николаевна принадлежитъ къ небольшому числу дамъ, умѣющихъ соединить очарованіе любезности съ необыкновеннымъ умомъ и познаніями! Отецъ ея долго былъ моимъ товарищемъ въ счастьи и въ несчастьи.... Онъ справедливо почитался однимъ изъ лучшихъ нашихъ полководцевъ, и въ полной мѣрѣ заслужилъ это названіе. По кончину свою остался онъ мнѣ хорошимъ пріятелемъ. Здѣсь-же увидѣлъ я Штатсъ-Даму, Княгиню Софью Григорьевну Волконскую, только наканунѣ прибывшую изъ Пизы, гдѣ она пользовалась водами. Пріятно увидѣть, вдали отъ отечества, земляковъ, особенно такихъ, которые дѣлаютъ ему честь, какъ это случилось со мною у Г-на Энгельбаха; за то какъ грустію встрѣтиться съ такими, отъ которыхъ и дома отворотился-бы; но я былъ такъ счастливъ, что во всю бытность свою на чужой сторонѣ не испыталъ этого.
   Въ четыре часа усыпали улицу лавровыми вѣтвями, и началась церемонія, возвѣщенная пушечнымъ выстрѣломъ. Сперва шли жандармы, и кажется кирасиры, по полувзводно; потомъ нѣсколько пѣхоты, съ знаменами. Войско, хорошо выправленное и хорошо одѣтое, маршировало стройно; музыка и барабаны гремѣли. Далѣе шли гражданскіе чиновники, по два въ рядъ, большая часть въ мантіяхъ на горностаевомъ мѣху. Затѣмъ проходило духовенство, во всемъ облаченіи, съ хоругвями и крестами, также по два въ рядъ, Архіепископъ, Епископы, каноники, и передъ ними пѣвчіе, сопровождали шествіе. Тотчасъ за духовенствомъ шелъ Великій Герцогъ, окруженный своими министрами и всѣмъ дворомъ; потомъ, еще два взвода кавалеріи, народъ, экипажи, и проч. и проч. Молодыя дѣвицы, въ бѣлыхъ платьяхъ, кидали изъ корзинокъ цвѣты передъ Герцогомъ. Все это было довольно хорошо, нарядно, но обыкновенно. Я уже столько видывалъ подобныхъ процессій, что эта не представила мнѣ ничего новаго.
   Когда возвратился нашъ Консулъ, мы сѣли обѣдать, и провели день очень пріятно. Супруга Г. Ѳ. Орлова пригласила меня ѣхать съ нею гулять; я съ благодарностью согласился на это, и мы долго разъѣзжали, въ ея коляскѣ, по улицамъ. Ѣхать въ театръ было еще рано, и мы заѣзжали къ нимъ на дачу, гдѣ прохладились мороженымъ и лимонадомъ. Гостепріимство и ласки Г. Ѳ., и необыкновенная любезность и умъ прекрасной его супруги, привязали меня къ нимъ. Дочь ихъ не красавица, но стройна, благовоспитанна и умна, какъ родители ея. Безъ нихъ въ Ливорно я провелъ-бы время очень скучно.
   Театръ здѣсь не малъ и хорошо устроенъ. Въ этотъ день давали Беллиніеву Соннанбулу. Я былъ очень доволенъ, и оркестромъ и пѣвцами. Впрочемъ, это была не Ливориская труппа, а пріѣхавшая съ дворомъ Флорентинская. Г-жа Такинарди произвела въ зрителяхъ неимовѣрный восторгъ! И я отдаю ей полную справедливость: это была первая пѣвица, слышанная мною въ Италіи, которая совершенно заслуживаетъ похвалу. Я слышалъ ее еще въ неблагопріятное для нея время; она черезъ нѣсколько недѣль должна была родить, и напряженіе голоса было для нея очень тягостно. Ронкони, прекрасный баритонъ. Нѣкогда слушали мы съ восхищеніемъ отца его, въ Петербургѣ: тотъ былъ превосходный, и можно даже сказать единственный теноръ. За оперою слѣдовалъ балетъ, гдѣ я увидѣлъ Г-жу Бруньоли. Она почитается первою танцовщицею въ Италіи. Я съ удовольствіемъ смотрѣлъ на нее, но вѣроятно отъ того, что еще не видалъ дѣвицъ Эльсяеръ, Нобле и Таліони въ Парижѣ. Великій Герцогъ и супруга его находились въ театрѣ.
   На другой день, я опять обѣдалъ у Орловыхъ, и снова перемѣнилъ планъ своего путешествія: я узналъ отъ Сардинскаго министра, что въ Генуѣ точно учрежденъ карантинъ; между тѣмъ, наканунѣ прибылъ изъ Чивита-Веккіо Французскій пароходъ Наполеонъ, и отплывалъ на другой день въ Марсель; онъ долженъ былъ однако побывать въ Бастіи, на островѣ Корсикѣ, и я тотчасъ рѣшился отправиться на немъ.
   Вечеромъ я гулялъ по пристани, и вспомнилъ славныя для Россіи времена Великой Екатерины, когда здѣсь стоялъ побѣдоносный Ея флотъ, подъ начальствомъ Графа Алексѣя Григорьевича Орлова-Чесменскаго. Недоброжелательный намъ Французскій министръ Герцогъ Шуазёль, узнавъ, что Екатерина отправляетъ флотъ въ Средиземное море, сказалъ: "Отправить флотъ! но сперва надобно имѣть его; а развѣ флотъ восемь или девять старыхъ, гнилыхъ кораблей! Если ихъ и отправятъ, то мы скоро увидимъ щепы этихъ гнилушекъ, а не корабли, плывущіе черезъ Гибралтарскій проливъ." -- Но гнилушки вычинились въ Англіи, и слишкомъ двадцать, большихъ и малыхъ, военныхъ кораблей, благополучно проплыли Средиземнымъ моремъ, мимо Французскихъ береговъ, истребили въ Чесмѣ Турецкій флотъ, и Г-нъ Шуазёль, на перекоръ своему предсказанію, долженъ былъ возвѣстить о знаменитой Чесменской побѣдѣ государю своему Людовику XV-му. Здѣсьже, въ Ливорно, послѣ побѣды зимовалъ нашъ флотъ, и когда, знаменитый въ то время, живописецъ Гакертъ просилъ у начальника нашего дозволенія написать четыре картины, представляющія его и бѣду, то Графъ Алексѣй Григорьевичъ купилъ нѣсколько судовъ, положилъ въ нѣкоторыя довольно пороху, и приказалъ зажечь ихъ передъ живописцемъ, чтобы дать ему ясное понятіе о взрывѣ кораблей. Воля ваша, а это что-то необыкновенное, гигантское, напоминающее Римлянъ! Эти прекрасныя картины видалъ я въ Петергофѣ.
   Я распрощался съ любезнымъ семействомъ Г. Ѳ. Орлова, съ добрыми Энгельбахами, и на другой день, 19 числа, въ 7 часовъ вечера, сѣлъ на корабль. Прости прелестная Италія, земля исполненная великихъ воспоминаній и представляющая столько наслажденій человѣку образованному! Жаль мнѣ было разстаться съ нею, не видавъ сѣверной ея части, Венеціи, Болоньи, Милана, особенно Генуи! Ястаръ; не смѣю думать о возвращеніи сюда, когда уже пора приготовляться къ дальнему и послѣднему путешествію...
   Вѣтеръ былъ благопріятенъ. Вдали виднѣлся островъ Эльба ... Сколько размышленій стѣснилось въ головѣ моей, при видѣ этихъ береговъ, откуда, какъ внезапная гроза, снова явился на твердой землѣ великій полководецъ!... На другой день, въ пять часовъ утра, мы бросили якорь въ Корсикѣ, посреди самой гавани города Бастіи.
   Я вышелъ на берегъ, гулялъ по городу, и осматривалъ его окрестности. Городъ не великъ; окруженъ горами; строеніе въ немъ изрядное. Я, и нѣсколько товарищей съ корабля, очень хорошо отобѣдали въ кофейномъ домѣ, близъ пристани. Послѣ обѣда мы услышали выстрѣлы, и я спросилъ, что такое?-- Мнѣ сказали, что на Марсовомъ полѣ учатъ рекрутъ. Идемъ туда! Училось нѣсколько взводовъ, каждый особенно, и большая часть безъ ружей. Я узналъ, что эти люди только за нѣсколько дней прибыли изъ депо. Не льзя сказать, чтобы они были отлично выправлены, но вообще стояли и маршировали хорошо, безъ малѣйшаго принужденія, и видно было, что понимаютъ команду. Почти всѣ молодые ребята, не очень рослые, но здоровые. Тутъ случилось мнѣ говорить съ Генераломъ Себастіани, командующимъ войсками на островѣ {Родной братъ того, который теперь посломъ въ Англіи.}. Онъ увѣрялъ меня, что, въ теченіе года, ни одинъ изъ солдатъ его не былъ наказанъ; немногіе только сидѣли подъ арестомъ, и то за неважныя вины. Генералъ благосклонно пригласилъ меня на другой день къ себѣ обѣдать; но какъ не отъ меня зависѣло остановить пароходъ, который уже размѣнялся депешами и готовился къ отплытію, то я могъ только благодарить, и, къ сожалѣнію, долженъ былъ отказаться. Вечеромъ воротился я на корабль. Мы поплыли въ ночь, быстро летѣли къ берегамъ Франціи, и увидѣли ихъ рано поутру. Въ Субботу, 22 числа, мы плыли между берегомъ и Гіерскими островами, и утромъ-же вступили въ Марсельскую гавань.
   

ГЛАВА VIII.
МАРСЕЛЬ, АВИНЬОНЪ, БАЛАНСЪ, ЛІОНЪ.

   Марсель, въ древности знаменитая Массилія, городъ основанный Греками изъ Фокиды, долго былъ самобытною республикою, но покоренный, какъ вся Галлія, Римлянами, оставался въ ихъ владѣніи до самаго вторженія варваровъ въ Имперію. Теперь онъ считается первою торговою пристанью Франціи. Портъ его обширенъ, спокоенъ и огражденъ отъ всѣхъ вѣтровъ; но какъ изъ моря входятъ въ него крутымъ заворотомъ, то волны морскія почти не заливаются туда, и слѣдовательно не могутъ очищать его; отъ того въ немъ много илу, и вода, не имѣя свободнаго обращенія, сдыхается и воняетъ. Когда мы вступили въ портъ, въ немъ уже стояло такъ много кораблей, что нашъ пароходъ принужденъ былъ бросить якорь у самаго входа, и я, на лодочкѣ, съ трудомъ пробрался до набережной, къ самой таможнѣ.
   Въ таможнѣ, сначала все шло я ія меня благопріятно; чемоданы мои едва раскрыли, и очень вѣжливо сказали, что нечего смотрѣть, и что я могу взять ихъ обратно; но, вдругъ, жестяная, довольно широкая трубка, въ которой у меня были планы и рисунки, обратила на себя вниманіе смотрителей. "Это что такое?" -- Трубка съ рисунками.-- "Нѣтъ-ли между ними гравированныхъ эстамповъ, или картинъ?" -- Портретъ Папы, кажется, одинъ гравированный -- отвѣчалъ я.-- "Такъ благоволите идти къ оцѣнщику, куда мы сей часъ отошлемъ трубку; онъ оцѣнитъ ее, возметъ пошлины, и тотчасъ возвратитъ ее вамъ." -- Дѣлать было нечего! Сторожъ взялъ мою трубку, и я пошелъ за нимъ къ оцѣнщику, котораго каморка находилась въ концѣ двора. Онъ развернулъ всѣ рисунки, долго смотрѣлъ, и наконецъ спросилъ меня, который-же гравированный? Я разсмѣялся, и указалъ ему портретъ. Онъ написалъ что-то на бумажкѣ, и сказалъ мнѣ: "Съ этимъ извольте идти въ присутствіе" -- А гдѣ это?-- "Здѣсь-же, въ верхнемъ этажѣ." Я пошелъ туда, и бумага моя пропутешествовала тамъ черезъ шесть столовъ: въ каждомъ что-то написали, отмѣтили, нумеровали, и продержали меня часъ! Наконецъ, опять: "Извольте съ этимъ идти внизъ, откуда пришли." Непонятная скрибоманія! Я опять пришелъ къ оцѣнщику, отдалъ бумагу, и онъ, смотря на нее, сказалъ мнѣ:-- Съ васъ, сударь, слѣдуетъ получить три франка и пятьдесятъ сантимовъ.-- У меня не было мѣлкихъ денегъ, и я подалъ ему пятифранковую монету.-- Нѣтъ сдачи, сударь!-- "Не стоитъ и думать о ней; только отпустите меня скорѣе." -- За кого вы, сударь, меня принимаете? Мы взятокъ не беремъ!-- "Дѣло не о взяткахъ, а о томъ, что я съ утра не ѣлъ, часа четыре на ногахъ, и до смерти усталъ! Сжальтесь надо мной и отпустите меня скорѣй; я кланяюсь вамъ и Папскимъ портретомъ, лишь-бы скорѣе съ вами раздѣлаться. Если у васъ нѣтъ сдачи, то развѣ не можете вы, слѣдующіе мнѣ одинъ франкъ и 50 сантимовъ, во имя Его Святѣйшества, подать нищему?" Наконецъ мой оцѣнщикъ улыбнулся, положилъ въ карманъ монету и возвратилъ мнѣ трубку съ рисунками. Я побѣжалъ въ таможню, гдѣ остались мои чемоданы.... Новая досада!... Ни слуги, ни чемодановъ моихъ уже не было, чиновники разошлись, и я не зналъ, что дѣлать? Какой-то сторожъ сжалился надо мной, и сказалъ, что слуга мой взялъ носильщика и отправился съ пожитками моими въ трактиръ, вѣроятно въ тотъ, который насупротивъ, на самой набережной. Дѣйствительно, я тамъ все отыскалъ.-- Можетъ быть слишкомъ много распространился я о такомъ обстоятельствѣ, которое мало занимательно; но я сдѣлалъ это для людей, безпрестанно охуждающихъ наши формы, обряды и промедленія. Могу ихъ увѣрить, что, ни въ одной изъ нашихъ Русскихъ таможенъ, не станутъ держать проѣзжающаго два часа, не станутъ писать въ шести столахъ о такомъ предметѣ, который стоитъ 31 Франка; дѣло кончится въ пять минутъ, и съ такою-же вѣжливостію.
   Я остановился въ гостинницѣ Бово (Hôtel de Bau vaux). Здѣсь мнѣ объявили, что я долженъ самъ идти въ префектуру, за своимъ паспортомъ. Посмотримъ! легче-ли здѣсь получить паспортъ, чѣмъ провезти портретъ Папы. Я одѣлся, зашелъ въ контору дилижансовъ, взялъ билетъ для отъѣзда на другой день, и явился въ префектуру. Меня привели въ комнату, гдѣ сидѣли два человѣка за письменными столами. Одинъ изъ нихъ взялъ мой паспортъ, разсматривалъ его долго, и наконецъ сказалъ мнѣ: "Онъ въ порядкѣ. Сей часъ заготовлю вамъ годовое дозволеніе жить во Франціи, а паспортъ вашъ отошлете" отъ насъ прямо въ Парижъ, гдѣ его выдадутъ вамъ обратно, когда вы вздумаете оттуда ѣхать." Онъ вынулъ изъ ящика печатный листъ, что-то писалъ на немъ, продержалъ меня конечно съ полчаса, и наконецъ объявилъ, чтобы я пришелъ послѣ-завтра, потому что Градоначальникъ (Maire) теперь изъ присутствія вышелъ, а завтра Воскресенье, слѣдовательно присутствія не будетъ. Я тщетно говорилъ ему, что уже взялъ мѣсто въ дилижансѣ, который ни ждать меня не станетъ, ни денегъ моихъ не возвратитъ.-- Какъ вамъ угодно Я не виноватъ, что вы поздно пришли; у насъ присутствіе кончилось.-- Я увидѣлъ, что съ нимъ дѣлать нечего, и хотѣлъ уже идти къ Меру, но, не зная его квартиры, рѣшился зайдти сперва домой, чтобъ узнать гдѣ онъ живетъ. Судите о моей досадѣ, когда лакей мой сказалъ, что секретарь обманулъ меня и что Меръ еще и не думалъ выходить изъ присутствія. Я тотчасъ написалъ къ нему письмо, гдѣ объяснилъ свое затрудненіе, и просилъ совѣта, что мнѣ дѣлать? Меръ {Г-нъ Консолатъ, бывшій С. Петербургскій негоціантъ, умный и вѣжливый человѣкъ.} сказалъ моему слугѣ, что паспортъ будетъ въ минуту готовъ, но чтобъ я благоволилъ воротиться въ префектуру, гдѣ мое присутствіе необходимо, для того, что въ паспортѣ надобно означить примѣты. Между тѣмъ, при слугѣ-же моемъ, онъ призвалъ секретаря, сдѣлалъ ему строжайшій выговоръ за ложь и невѣжливость, и велѣлъ въ одну минуту удовлетворить меня. Обрадованный явился я въ префектуру. Меръ встрѣтилъ меня, извиняясь за своего секретаря, опять призвалъ его, опять, уже при мнѣ, бранилъ, и прибавилъ, что впредь за такой поступокъ онъ можетъ лишиться должности. Я пошелъ за секретаремъ, который, кажется, очень гнѣвался на меня, и возвратившись въ свое отдѣленіе началъ бранить моего лакея, зачѣмъ онъ осмѣлился сказать, что Меръ еще былъ въ присутствіи. "Вы напрасно горячитесь," сказалъ я ему. "Слуга мой исполнилъ свою должность, и если-бъ давича вы были немножко поснисходительнѣе, то избавились-бы отъ непріятности, и, вмѣсто четверти часа, не просидѣли-бы двухъ часовъ въ присутствіи, какъ теперь." -- Не подумайте, сударь -- отвѣчалъ онъ -- что паспорта вашъ изготовляю я потому, что вы генералъ! У насъ это совсѣмъ не уважается; но я повинуюсь начальству.-- "Сожалѣю, сударь, что у васъ это не уважается; но если-бъ вы исполнили свою обязанность, не взирая на лицо, то не получили-бы очень непріятнаго выговора, и не заставили-бы меня ходить два раза въ префектуру, а себя просидѣть въ ней два часа лишнихъ.-- Онъ сталъ писать мои примѣты, и, вѣроятно, съ досады на меня, написалъ, между прочимъ: носъ толстый, хотя носъ у меня совсѣмъ не толстъ, а можетъ статься съ горбомъ. Какъ-бы ни было, а онъ кончилъ, и сказалъ мнѣ, чтобы я подождалъ, покуда онъ понесетъ бумагу къ Меру, для подписанія. "Напротивъ, сударь, я пойду съ вами, потому что считаю себя обязаннымъ благодарить вашего начальника за вѣжливость и снисхожденіе." Шалунъ мой, вѣроятно, еще что нибудь пропустилъ, желая имѣть случай опять позадержать меня, воротился, написалъ еще слова два, и мы пошли вмѣстѣ въ присутствіе. Меръ подписалъ и вручилъ мнѣ паспортъ, снова извиняясь. Онъ изъявилъ особенное сожалѣніе, что краткость моего пребыванія въ Марсели лишаетъ его чести угостить Русскаго путешественника въ своемъ домѣ... Это приключеніе удостовѣрило меня, что приказные вездѣ одинаковы, разумѣется, вездѣ съ исключеніями....
   Мнѣ оставалось до отъѣзда изъ Марсели полторы сутки, и я употребилъ ихъ на обозрѣніе города, а вечеромъ былъ въ театрѣ, гдѣ давали Влюбленнаго Шекспира, и для меня еще новую пьесу: Le Gamin de Paris. Актеры не дурны; оркестръ прекрасный: въ этотъ вечеръ играли увертюру изъ Вильгельма Теля. На другой день, въ Воскресенье, я осматривалъ прекрасную залу Ратуши, гдѣ есть славная картина, изображающая чуму 1720 года, писанная Серомъ, ученикомъ Пюже. Меня усладилъ видъ изъ крѣпостцы, называемой Notre-Dame de la Garde, оттуда, весь городъ, окрестности eroj и море до самыхъ Гіерскихъ острововъ, видны какъ въ. паноромѣ. Я посѣтилъ также Миланскія аллеи, гдѣ лучшая Марсельская публика ежедневно собирается гулять, и былъ въ госпитали: тамъ пять прекрасныхъ картинъ, относящихся къ печальнымъ событіямъ прежняго времени. Одна картина, Давидова, представляетъ три періода чумы; другая, Жерарова, изображаетъ чуму 1720 года: въ ней видѣнъ почтенный Архіепископъ Бельзёнсъ, раздающій бѣднымъ хлѣбы. Я почитаю эту картину однимъ изъ лучшихъ произведеній знаменитаго художника. Третья, Павла Герена, представляетъ Барселонскую желтую лихорадку; четвертая, Виншонова, опять Марсельскую чуму. Наконецъ, пятая, Горація Бернета, чуть видѣнъ фрегатъ Мельпомена, на которомъ свирѣпствуетъ холера. Превосходный барельефъ изъ бѣлаго мрамора, работы Пюже, представляетъ ту-же Марсельскую чуму; въ немъ замѣчательна фигура Св. Карла Борромео.
   На другой день, въ 5 часовъ утра, я пошелъ въ контору дилижансовъ. Дождь лилъ ливмя, и темнота была такъ велика, что еслибъ не безпрерывная молнія, то я не могъ-бы идти по улицѣ. Кое-какъ добравшись до дилижанса, я занялъ въ немъ свое мѣсто, напереди (въ coupe), и благополучно пустился въ путь, со мной сидѣли, рядомъ, Марсельскій негоціантъ, и морской офицеръ Г-нъ де Коедикъ, молодой, любезный, и очень образованный человѣкъ.
   Около Марсели сторона, можно сказать, грустная. До самаго дня выѣзда нашего стояла засуха: трава выгорѣла, луга помертвѣли; поля, усаженныя оливковыми деревьями, не придавали живости картинѣ, отъ того что зелень на нихъ была блѣдная. Въ Эсѣ (Aix), хорошенькомъ городкѣ, на берегу быстрой рѣки Аркъ, я замѣтилъ, что дилижансъ нашъ везла одна пара лошадей; а ѣхали мы безпрестанно большой рысью. лошади были двѣ кобылицы, вершковъ по 6-ти, широкія, плоскокрупыя, и по росту довольно чистыя. Сила и рысь ихъ такъ прельстила меня, что я спросилъ у кондуктора, откуда они достаютъ этихъ лошадей? Онъ сказалъ мнѣ, что ихъ покупаютъ въ Швейцаріи, и что онѣ обходятся имъ по 800 франковъ. Я подумалъ было купить пару, но размыслилъ, что проводъ въ Россію обойдется во столько-же. Да и кому поручить ихъ дорогой? Все это меня остановило, и я съ сожалѣніемъ покинулъ свое намѣреніе, хотя увѣренъ, что могъ-бы вывести отъ нихъ рысаковъ и упряжныхъ лошадей, гораздо превосходнѣе тѣхъ, которыхъ намъ приводятъ изъ Голландіи и Фрисланда. Оргонъ, на Дюрансѣ, небольшой городокъ, окруженный богатыми насажденіями оливковыхъ деревьевъ; но мѣстоположеніе его скучно. На окрестныхъ горахъ почти совсѣмъ не видно зелени, а которая и есть, то была совершенно покрыта пылью; дождь однакожь немного омылъ и освѣжилъ землю. Берега Дюрансы живописны; они напоминаютъ трубадуровъ и добраго короля Рене. Отъ Органа къ Авиньону природа перемѣняется; все принимаетъ другой видъ: это страна прекрасная и богатая; повсюду видно изобиліе; крестьяне зажиточны и довольны. Кромѣ оливковыхъ деревьевъ, тутъ уже есть шелковица и виноградъ. Жители веселы, и на лицахъ ихъ видна увѣренность, какую всегда даетъ изобиліе и довольство.
   Едва въѣхали мы въ Авиньонъ, какъ у нашей кареты изломалось колесо: надо было остановиться и нѣсколько времени простоять. Я не жалѣлъ объ этомъ: городокъ понравился мнѣ своимъ видомъ, и задержка наша давала мнѣ возможность разсмотрѣть его. Онъ обнесенъ вокругъ каменными зубчатыми стѣнами. Внутри города прекрасный бульваръ, усаженный огромными каштановыми и другими деревьями: это невольно напомнило мнѣ комедію; Глухой t или полный трактиръ, въ которой я нѣкогда такъ хохоталъ, глядя на Даньера. Рѣка Рона протекаетъ въ городѣ, гдѣ есть черезъ нее мостъ; она не широка, но удивительно быстра. Мы обѣдали въ гостинницѣ, подъ вывѣскою Пале-Ропли. Народъ въ Авиньонѣ грубъ и дерзокъ; не удивительно, что Маршалъ Брюнъ сдѣлался жертвой его неистовства, въ 1815 году. Въ этомъ городѣ чужеземецъ долженъ вести себя очень осторожно. Храбрый Маршалъ былъ убитъ въ томъ самомъ трактирѣ, гдѣ мы остановились, но я не похвалюсь, какъ многіе другіе путешественники, что ночевалъ именно въ той комнатѣ, гдѣ совершилось убійство. Въ стѣнахъ ея еще замѣтны слѣды пуль!-- Молодая и прекрасная хозяйка дома живетъ въ этой комнатѣ.
   Я ходилъ смотрѣть бывшій Папскій дворецъ, обширное, неправильное зданіе XIV-го вѣка, фланкированное высокими укрѣпленіями. Оно оканчивается вверху домового церковью, прекраснаго Италіинскаго вкуса, украшенною живописью знаменитаго художника Меммія. Я разсмѣялся, прочитавъ надъ дверями церкви надпись: Памятникъ древній и любопытный. Для кого это извѣщеніе? Хорошо, что не только глупо, но и смѣшно. Внутренность церкви украшена пиластрами. Въ ней хоры, съ прекрасною рѣзьбою, и два придѣла: въ одномъ изъ нихъ гробница Папы Іоанна XXII-го. Придѣлы эти истинное сокровище архитектуры: одинъ конца XIV-го вѣка, а другой начала ХІІІ-го. Разсмотрѣвъ такимъ образомъ это тяжелое, но важное строеніе, я лазилъ на близъ стоящую скалу Des dons (даровъ), откуда насладился прелестною панорамою. Супротивъ меня была высокая гора Ventoux (Ванту), покрытая снѣгомъ, и цѣпь Альпійскихъ горъ, совершенно синихъ и занимающихъ большое пространство; передо мною развивалась длинная долина, которую роетъ теченіемъ своимъ Рона, усѣянная множествомъ зеленыхъ острововъ. Черезъ рѣку перекинуть древній Римскій мостъ Св. Венезета, полузатопленный и защищенный посрединѣ зубчатыми воротами. На востокъ виднѣлся старый городъ, съ многочисленными своими колокольнями, а на полдень, на противоположномъ покатѣ, были замѣчательныя башни новаго города, Fille-Neuve-les-Avignon.
   Видъ Авиньона чрезвычайно любопытенъ. На всякомъ шагу встрѣчаются домы, которыхъ стѣны покрыты арабесками, великолѣпныя палаты съ рѣзными украшеніями и маскаронами, во вкусѣ Микель-Анджело. Я смотрѣлъ также расхваленныя мнѣ фрески Городовой ратуши, но они очень дурны, даже скверны.
   Въ Авиньонѣ есть музей, довольно богатый Римскими древностями. Я замѣтилъ въ немъ прекрасную картину очаровательнаго Альбана, Караваджіеву, блистающую колоритомъ, хорошаго Теньера, и Мазепу Горація Бернета.
   Въ этомъ городѣ не видно ничего Французскаго. Видъ его напоминаетъ цвѣтущія времена исторіи Испанскихъ или Сицилійскихъ Мавровъ; а нравственное состояніе такое-же какъ въ Италіи временъ Петронія, или постыдной эпохи Борджіевъ: алмазъ снаружи, навозъ внутри -- Улицы въ городѣ узки, кривы, вымощены острыми кремнями. Въ окошкахъ видно множество женскихъ фигуръ, манящихъ къ себѣ прохожихъ.
   Исторія Авиньона чрезвычайно любопытна, но я не могу распространяться о ней. Извѣстно, что Папы, во время продолжительнаго своего пребыванія въ Авиньонѣ, чрезвычайно украсили его: настроили множество церквей, монастырей, замковъ, и привлекали къ себѣ великихъ художниковъ и стихотворцевъ. Они владѣли этимъ городомъ по 1791-й годъ.
   На другой день, рано, дилижансъ нашъ былъ готовъ, и мы пустились далѣе по Парижской дорогѣ. Скоро доѣхали мы до Оранжа. Этотъ городъ не великъ, но красивъ и извѣстенъ тѣмъ, что нѣкогда былъ столицею княжества своего имени: по немъ называлась знаменитая фамилія Ораннскаго или Оранскаго дома изъ которой явилось столько великихъ людей, Статгалтеровъ, а нынѣ Королей Нидерландскихъ. Людовикъ XIV-й приказалъ взять Оранжъ и все княжество присоединилъ къ Французскому королевству. Мы видимъ изъ писемъ Маркизы Севинье, что экспедиція эта была поручена зятю ея, Графу Гриньяну, и потому она описываетъ ее такъ подробно и краснорѣчиво, какъ будто дѣло идетъ о Троѣ. Король приказалъ, въ 1673-мъ году, срыть замокъ и укрѣпленія Оранжа. Этотъ городъ построенъ въ обширной долинѣ, при двухъ рѣчкахъ, Оранжѣ и Эгѣ. Оранжъ былъ извѣстенъ въ самой глубокой древности: его именовали Arausio Cavarum. Плиній называетъ его Colonia secundanorum. По паденіи Римской Имперіи онъ достался Готамъ и Бургиньонамъ; потомъ уже Франкамъ Меровеевымъ и Карла Великаго, наконецъ Герцогамъ Бургонскимъ и Арльскимъ, отъ которыхъ перешелъ къ Нѣмецкимъ Императорамъ. Не вдалекѣ отъ городской заставы видѣнъ древній Римскій памятникъ: это тріумфальныя ворота; но ученые изслѣдователи не могутъ согласиться, въ какое время и по какому случаю они воздвигнуты. Даже порядочнаго рисунка имъ я не могъ найдти въ самомъ Парижѣ, гдѣ старался отыскать его; есть одинъ, въ Шпоновомъ путешествіи; но самый лучшій, кажется, въ собраніи Бернарда де Монфоконэ, хотя и тотъ представляетъ одну полуденную ихъ сторону. Ворота эти составляютъ три арки: средняя больше, а двѣ боковыя меньше, и равны одна съ другою; онѣ Коринѳскаго ордена и построены изъ огромныхъ тесаныхъ камней. Рѣзьба, на корнизахъ, на архивольтахъ и по сводамъ, хорошаго вкуса; на каждомъ Фасѣ видны фигуры барельефовъ; но нигдѣ нѣтъ надписи, по которой-бы можно было разгадать, кѣмъ и для чего воздвигнуты эти ворота.
   Теперь замѣчательнаго въ Оранжѣ только ситцевыя фабрики, которыя пользуются нѣкоторою извѣстностью.
   Во Вторникъ, 25-го числа, прибылъ я въ Монтелимаръ. Я забылъ сказать, что, не доѣзжая этого города, морской офицеръ оставилъ дилижансъ, а на его мѣсто сѣла съ нами мамзель Манеш ***, дѣвица очень любезная, лѣтъ 25-ти. Она была сестра богатаго фабриканта въ Ліонѣ, и, погостивши у родственниковъ своихъ въ Марсели, возвращалась къ брату въ Ліонъ. Она была причиной, что я, худо спавши первую ночь, слѣдующую совсѣмъ не могъ заснуть. Милая сосѣдка выпросила у меня дорожную мою, сафьянную подушечку, а я, какъ вѣжливый кавалеръ, не смѣлъ отказать, и она, положивши ее мнѣ на плечо, преспокойно изволила почивать во всю ночь. Боясь потревожить ее, смиренно прижался я къ уголку и всю ночь прозѣвалъ въ окошко. Я всегда дивился, съ какою свободою и какъ скоро Француженки знакомятся: прекрасная сопутница моя очень пріятно болтала во всю дорогу, и дѣйствовала съ своей батареи то на право, то на лѣво; но Марсельскій купецъ едва удостоивалъ ее отвѣтомъ: онъ лучше любилъ спать. И такъ, мнѣ одному пришлось отстрѣливаться! Я хоть и сѣверный житель, но начиналъ уже таять отъ пламенныхъ ея полуденныхъ взоровъ и привѣтливыхъ рѣчей; къ счастію, мы на другой день, довольно рано по утру, пріѣхали въ Ліонъ. братъ дожидался ея въ конторѣ дилижансовъ, и мы вѣжливо раскланялись. Она разсталась со мною, какъ съ человѣкомъ, съ которымъ никогда не говаривала, и котораго даже никогда не видывала.... Однакожъ этотъ эпизодъ заставилъ меня прервать свое путевое описаніе: возвратимся опять въ Монтелимаръ. Этотъ небольшой городокъ принадлежитъ уже къ Дофине. Онъ въ плодородной, изобильной сторонѣ; оливныхъ деревьевъ уже нигдѣ не видно, а произрастаютъ шелковица, виноградъ, прекрасные яворы. Городокъ построенъ при соединеніи двухъ небольшихъ рѣчекъ: Ріубіонѣ и Явронѣ, въ двухъ миляхъ отъ Роны. Онъ основанъ знатною фамиліею Графовъ Адемаровъ. На возвышеніи еще видна полураззоренная крѣпость, выдержавшая нѣсколько осадъ, между прочимъ отъ славнаго Адмирала Колиньи и не менѣе знаменитаго Коннетабля Ледигера. Мнѣ сказывала милая сосѣдка, и сквозь зубы подтвердилъ сонный Марсельскій товарищъ, что Монтелимарское вино славится.
   Балансъ, довольно значительный городъ, обнесенный стѣнами, также одинъ изъ древнѣйшихъ во Франціи. Во время Плинія Старшаго онъ уже былъ Римскою колоніею. Онъ построенъ на лѣвомъ берегу Роны. Мы только перемѣнили въ немъ лошадей. Я слышалъ, что въ Балансѣ производится значительный торгъ кожами и шерстью. Недоѣзжая до него около мили, мы переѣхали рѣку Дромъ, а подальше быстрый Изеръ, воспѣтый нѣкогда трубадурами. Лошадей перемѣнили въ мѣстечкѣ Тенъ (Tain), также на лѣвомъ берегу Роны: оно знаменито своимъ виномъ Эрмитажъ. Довольно поздно ночью прибыли мы въ Віень. Я очень жалѣлъ, что не могъ порядочно разсмотрѣть этого города, который при Римлянахъ почитался столицею почти всей Галліи: замѣтилъ только то, что онъ расположенъ по холмамъ, что въ немъ улица кривыя, а строенія старинныя. Здѣсь, въ 4311-мъ году, Папа Климентъ V-й созвалъ соборъ, на которомъ находилось 300 Архіепископовъ и Епископовъ, Патріархи Александрійскій и Антіохійскій, Король Французскій Филиппъ Красивый (Philippe le Bel), братъ его и три сына, изъ которыхъ старшій былъ тогда Королемъ Наваррскимъ. На этомъ соборѣ уничтожили навсегда орденъ Кавалеровъ Храма (des Templiers). Вблизи города есть любопытный остатокъ древности: это пирамида, воздвигнутая на четвероугольномъ базисѣ, изъ огромныхъ дикихъ камней, кладенныхъ безъ извести и всякаго цемента. Къ сожалѣнію, за темнотою я не могъ разсмотрѣть его хорошенько. Отъ Віена до Ліона, куда мы пріѣхали 26-го числа въ 7 часовъ утра, дорога шла все по берегу Роны.
   Ліонъ, послѣ Парижа важнѣйшій и многолюднѣйшій городъ Франціи. Во время революціи, осада, истребленіе жителей террористами, и бѣгство многихъ гражданъ, привели-было его въ самое жалкое положеніе, и убавили больше половины жителей, которыхъ считалось до 160-т. человѣкъ; но въ правленіе Наполеоново городъ быстро обновился: торговля и мануфактуры его процвѣли снова, разрушенныя зданія поправлены, многія построены вновь, и теперь Ліонъ опять можетъ почесться однимъ изъ первыхъ городовъ, не только во Франціи, но и въ Европѣ.
   Онъ первоначально основанъ, въ 712-мъ году Рима, Луціемъ Мунаціемъ Планкомъ, бывшимъ въ этотъ годъ Консуломъ, вмѣстѣ съ Эмиліемъ Лепидомъ. Городъ былъ застроенъ на горѣ и на берегу Саоны, въ томъ самомъ мѣстѣ, гдѣ она впадаетъ въ Рону. Но имя городу дано не Латинское, а туземное Галльское: его назвали Лугдунія, что значило Воронова гора. Онъ скоро расширился, протянулся по холмамъ береговъ Саоны, и сталъ большимъ торговымъ городомъ. Императоръ Августъ сдѣлалъ его столицей Цельтики, которая съ того времени называлась Лугдунскою областью. Изъ Ліона, главной за-Альпійской крѣпости Римлянъ, Агриппа началъ всюду военныя дороги Галліи, какъ потОму, что здѣсь сливались двѣ большія рѣки, Рона и Саона, такъ и по удобству сообщенія со всѣми частями Галліи. Ничего не могло быть величественнѣе храма, воздвигнутаго тутъ Августу, шестьюдесятью народами Галліи: каждый изъ нихъ поставилъ статую для украшенія жертвенника ему. Послѣ истребившаго городъ пожара, Неронъ не только возобновилъ его, но увеличилъ и болѣе прежняго украсилъ. Теперь здѣсь мало остатковъ древности: отъ древняго водопровода остается одинъ резервуаръ, отъ развалинъ театра, на горѣ Сенъ-Жюстъ, нѣсколько сводовъ и кучи камней. Дворецъ Императоровъ находился на томъ мѣстѣ, гдѣ послѣ былъ Визитандинскій монастырь. Когда въ V-мъ столѣтіи Галлія подверглась набѣгу и завоеванію варваровъ, Ліонъ былъ взятъ Бургонцами. Потомъ часто перемѣнялись владѣтели страны. Епископы Ліонскіе усилились и стали оспоривать власть у государей. Наконецъ жители принудили своихъ прелатовъ прибѣгнуть къ покровительству Королей Французскихъ и подчиниться ихъ власти. Но и донынѣ Архіепископъ Ліонскій пользуется большими отличіями: онъ называется Примасомъ всей Галліи. Ему подчинялись, кромѣ Ліонской епархіи, Турская, Сенская и Парижская. Прежде онъ получалъ до 150 т. франковъ годоваго дохода.
   Ліонъ, по мѣстоположенію своему, имѣетъ преимущество передъ большею частью другихъ городовъ Франціи. Онъ на двухъ судоходныхъ рѣкахъ, близко отъ границъ Нѣмецкой земли, Швейцаріи, Италіи, и пользуется этимъ для сбыта своихъ мануфактурныхъ издѣлій, особливо съ тѣхъ поръ какъ ихъ освободили отъ всякой вывозной пошлины. Главная его промышленность: шелковыя ткани всякаго рода. Ліонскія фабрики употребляютъ по большей части туземный шелкъ. Красильни здѣшнія доведены до высшей степени совершенства. Узорами для ткачей занимаются особые художники, и безпрестанно изобрѣтаютъ новые рисунки. Сверхъ того, въ Ліонѣ ни одинъ фабрикантъ не смѣетъ уменьшить доброты своихъ издѣлій: тамъ положено, сколько вѣсу должно быть въ кускѣ атласа, тафты, золотой или серебряной парчи, и проч. За этимъ строго смотрятъ, и отъ того Ліонскія издѣлія всегда лучше и дороже другихъ. Англія не можетъ въ этомъ соперничать съ фракціею, потому что у Англичанъ нѣтъ своего собственнаго шелка: они должны выписывать его изъ другихъ государствъ, и продавать товаръ свой дороже, или работать его въ нисшей добротѣ. Конечно, и Ліонскіе фабриканты употребляютъ Персидскій, Индійскій и
   Италіянскій шелки, но перемѣшивая со своимъ, и то въ маломъ количествѣ. Притомъ, Италіянскій шелкъ, по сосѣдству, обходится имъ дешевле, чѣмъ Англичанамъ. Главные предметы, выработываемые въ Ліонѣ: парчи разнаго рода, галуны, золотыя кружева, ленты, всякаго рода шелковыя матеріи, бархаты, штофы, брокатели, атласы, тэфты и проч. Въ городѣ есть и другаго рода фабрики: шляпныя, суконныя, ножевыя, оружейныя, мыловарни и проч. Типографіи въ Ліонѣ также занимаются дѣятельно печатаніемъ дешевыхъ изданій.
   Я имѣлъ случай осматривать двѣ знаменитѣйшія изъ здѣшнихъ фабрикъ, и восхищался совершенствомъ машинъ и всего производства. Вообще промышленность и торговля здѣсь такъ значительны, что поддерживаютъ и даже обогащаютъ всю страну; небольшіе сосѣдніе города и селенія участвуютъ въ этомъ. Въ иномъ мѣстѣ разматываютъ шелкъ, въ другомъ прядутъ шерсть; тамъ слесарныя заведенія для Ліонскихъ машинъ, здѣсь огороды для снабженія мастеровыхъ овощами: однимъ словомъ, Ліонъ обогащаетъ всю сосѣдственную страну. Берега Саоны славятся своими виноградниками и винами; каштаны здѣшняго уѣзда развозятъ всюду, и даже снабжаютъ ими столицу. Овощи Ліонскіе, особенно дыни, славны по всей Франціи.
   Я остановился въ Миланскомъ трактирѣ, на площади Теро (Place des Terreaux), и нанялъ криваго лонъ-лакея Бажоле. Ему было 70 лѣтъ, но онъ отличался расторопностью, зналъ всѣхъ и все, и безпрестанно разсказывалъ что мнѣ было надобно.
   Не смыкавши глазъ двѣ ночи, я былъ радъ т прежде всего, уснутъ, и проспалъ до вечера. Потомъ, одѣвшись, бродилъ по улицамъ и зашелъ въ театръ (Théâtre du Gymnase). И тутъ неудача! Шумъ и крикъ не давали ничего слышать: иной свищетъ въ какой-то свистокъ, другой ругаетъ его, тамъ хлопаютъ, тутъ шикаютъ!... Я не понималъ о чемъ идетъ дѣло, и чего они хотятъ? По несчастью, я сидѣлъ въ ложѣ одинъ, и спросить было не у кого. Вторая пьеса совершенно упала: ея не дали доиграть. Это такъ мнѣ надоѣло, что я рѣшился уйдти; мнѣ-же надобно было писать въ Парижъ и въ Россію, и я возвратился домой.
   На другой день, рано, я нанялъ открытое ландо, и отправился съ кривымъ своимъ чичероне осматривать городъ. Строенія вообще хороши, домы почти всѣ въ три, четыре этажа, не считая нижняго, гдѣ лавки и магазины, богато снабженные товарами и красиво убранные, а по вечерамъ хорошо освѣщенные, что составляетъ прекрасный видъ. Магазины здѣшніе богатствомъ мало уступаютъ Парижскимъ. Улицы въ Ліонѣ не широки и вымощены мѣлкимъ камешникомъ, очень безпокойнымъ для ходьбы. Въ городѣ есть двѣ обширныя и прекрасныя площади. Первая Белькурская, или Людовика Великаго, гдѣ воздвигнутъ бронзовый монументъ Людовику XIV-му. По сторонамъ площади находились прежде еще двѣ, также бронзовыя статуи, изображающія, одна рѣку Рону, а другая Саону. Теперь онѣ сняты съ своихъ мѣстъ и поставлены въ сѣняхъ Городовой ратуши, гдѣ я ихъ и видѣлъ.
   Вторая площадь, de Terreaux, на которой я жилъ, очень пространна: она имѣетъ фигуру правильнаго параллелограма. Главнымъ украшеніемъ ея служитъ великолѣпное зданіе Городовой ратуши. Набережная Рецова (de Retz) достойна особеннаго замѣчанія. Тамъ видно все великолѣпіе Ліона. Кромѣ огромныхъ и прекрасныхъ домовъ, украшающихъ ее, одинъ госпиталь, Hôtel-Dieu, можетъ служить образцомъ богатства и величія новой архитекторы.
   Любопытный путешественникъ долженъ также осмотрѣть молебную (chapelle) Гонфалоньеровъ (гдѣ я нашелъ нѣсколько прекрасныхъ картинъ), и городовую библіотеку, замѣчательную по множеству и хорошему выбору книгъ, такъ-же какъ по обширности самаго строенія. Театръ Ліонскій одинъ изъ прекраснѣйшихъ во Франціи. Академія здѣшняя, составленная, по примѣру Французской, изъ WO непремѣнныхъ членовъ, занимается тѣми-же предметами какъ и Парижская. Въ Ліонѣ родились многіе, знаменитые въ разныхъ родахъ люди; таковы, напримѣръ, Императоръ Клавдій, сынъ Друзовъ, Сидоній Аполлинарій, славный Епископъ и писатель V-го вѣка; изъ новѣйшихъ: Терасонъ, Де Бозъ, Спонъ и многіе другіе ученые люди. Славные художники, ваятели два брата Кусту и Куазевоксъ, живописцы Стелла и Б не іенъ, всѣ урожденцы Ліонскіе.
   Въ этотъ-же день, послѣ обѣда, ѣздилъ я смотрѣть желѣзную дорогу, ведущую изъ Ліона въ Сентъ-Этьень. Ее устроило частное общество, на акціяхъ. Предпріятіе это непремѣнно имѣло-бы успѣхъ, и доставило-бы значительные барыши обществу, если-бы дорога была сдѣлана тщательнѣе и благоразумнѣе. Разстояніе между Ліономъ и Сентъ-Этьенемъ 48 верстъ, по прямой-же линіи, гдѣ проложена желѣзная дорога, гораздо меньше. Для этого во многихъ мѣстахъ прорыли горы и провели дорогу сквозь подземныя галлереи. Главный предметъ перевоза: каменный уголь, который вырываютъ въ Сентъ-Этьенскихъ пріискахъ, и въ которомъ всегда необходимая надобность на Ліонскихъ мануфактурахъ. Первое общество, устроившее дорогу, обанкрутилось, и продало свою привиллегію другому, которое исправило поврежденія во многихъ мѣстахъ и продолжаетъ перевозку угля; но и теперь часто бываетъ остановка, отъ неисправности дороги. Тщательно разсматривая это обстоятельство, и проѣхавъ самъ по дорогѣ, я легко догадался, что общество, во" лею или неволею придерживаясь бережливости, не сдѣлало твердаго фундамента подъ желѣзные рельсы, по которымъ идутъ колеса, отъ чего они во многихъ мѣстахъ искривились, а въ другихъ дѣлаютъ упоръ колесу, и часто опрокидываютъ коляски. Кромѣ того, желѣзо рельсовъ ломко и не довольно толсто. Дорога эта не прочна, и, по мнѣнію моему, должна быть снова передѣлана.
   Возвращаясь, я переѣхалъ черезъ Лафайэтовъ мостъ, и хотѣлъ-было гулять по прекрасной чинаровой аллеѣ; но проливной дождь принудилъ меня укрыться въ карету. Я отправился въ Большой театръ. Зала прекрасная; бенуаръ и три этажа ложь не уступаютъ обширностью и убранствомъ лучшимъ Парижскимъ театрамъ. Мнѣ сказали, что въ этотъ день я увижу зрѣлище необыкновенное: давали жизнь Наполеона въ картинахъ. Декораціи для этого представленія подвижныя; онѣ долго восхищали Парижскую публику, и когда очень приглядѣлись тамъ, то были проданы за большую цѣну Ліонскому директору театра. Но здѣсь онѣ еще въ полной мѣрѣ восхищаютъ публику и даютъ много денегъ. Когда подымается занавѣсъ, вы видите отрядъ Французскаго войска, на бивакѣ посреди Піемонтскихъ горъ. Бонапарте принялъ начальство надъ Итальянскою арміею. Онъ является передъ отрядъ; но его почти совсѣмъ не знаютъ. Меня поразило сходство актера, въ поступи, въ ухваткахъ и костюмѣ, съ Наполеономъ. Живопись на декораціи превосходная: горы и пейзажъ точно какъ въ природѣ. Генералъ дѣлаетъ свои распоряженія; адъютанты скачутъ съ приказаніями; войска выстроиваются въ колонны и уходятъ со сцены. Скоро вы слышите выстрѣлы; завязывается жаркое дѣло; Французы ретируются, за ними идутъ Сардинцы; сраженіе продолжается на самой сценѣ. Вдругъ скачетъ Наполеонъ, за нимъ адъютанты, отрядъ кавалеріи: они опрокидываютъ, гонятъ непріятеля. Стукъ отъ скачущихъ по сценѣ лошадей, крикъ солдатъ при появленіи начальника, ужасная стрѣльба, пороховой дымъ, вдругъ наполнившій залу, рукоплесканія зрителей, совершенно меня отуманили. Но сцены и декораціи безпрестанно перемѣняются, и вы видите постепенно всѣ главныя эпохи Наполеоновой жизни Вы переноситесь въ Египетъ, видите пирамиды, Каиръ, тамошніе костюмы, засѣданіе дивана, и все это выражено съ строгою точностью. Я упомяну только о нѣсколькихъ главныхъ картинахъ, достойныхъ особаго замѣчанія. Напримѣръ свиданіе Императора Александра съ Наполеономъ на Нѣманѣ. Павильонъ среди рѣки, сближеніе двухъ Государей, ихъ свита, все изображено и представлено съ историческою точностію. Странно, однако это истина, что и нашъ Государь былъ сходенъ: актеръ, представлявшій его, былъ того самаго роста, такой-же цвѣтомъ волосъ и лицомъ; прибавьте тотъ-же костюмъ, и вы сознаетесь, что въ нѣкоторомъ разстояніи обольщеніе совершенно. Признаюсь, я восхищался, и переходилъ мысленно къ временамъ и событіямъ минувшихъ лѣтъ... Но обратимся къ самой удивительной картинѣ: это коронація Наполеонова въ Парижѣ. Вы видите Императора и Императрицу, сходящихъ съ крыльца Городовой ратуши и садящихся въ карету, запряженную въ восемь прекрасныхъ лошадей. Карета, шоры, костюмы кучера и лакеевъ, соблюдены въ. точности; свита, дворъ, войско, народъ, всѣ тутъ. Крики: Да здравствуетъ Императоръ! оглушаютъ. Но вотъ чудо: кучеръ хлопнулъ бичемъ, и карета, кажется, тронулась съ мѣста, лошади идутъ, или піафируютъ; вы слѣдуете глазами за экипажемъ; онъ въѣзжаетъ въ другую улицу... Тутъ уже новые предметы: другіе домы, другое войско, которое стоитъ но обѣ стороны улицы, другія украшенія. Шествіе продолжается, и вы проходите съ нимъ, такимъ образомъ, отъ Городовой ратуши до соборной церкви, гдѣ должна происходить коронація: не забудьте, что это версты полторы разстоянія, что декорацій, кажется, не мѣняли, что карета безпрестанно ѣхала въ глазахъ вашихъ, и свита, конная и пѣшая, слѣдовала за нею, а театръ обыкновенный. Какъ-же это дѣлалось?.. Декораціи, почти невидимо и нечувствительно, развивались, а зрителямъ казалось, что процессія переходила на другія мѣста. Выразить и описать это очень трудно; но это восхитительно и очаровательно. Картина смерти Наполеоновой на островѣ св. Елены, трогательна. Далѣе видите его похороны; наконецъ, онъ въ Елисейскихъ поляхъ, окруженъ своими сподвижниками. Тутъ также скала и море; вдругъ появляется челнокъ: на немъ несется молодой Герцогъ Рейхштатскій; онъ простираетъ руки къ отцу; Наполеонъ стремится принять его въ объятія, и занавѣсъ упадаетъ!
   На другой день, въ Субботу 29 числа, въ шесть часовъ утра, я сѣлъ въ дилижансъ и поскакалъ въ Парижъ.
   Первое нѣсколько замѣчательное мѣстечко по дорогѣ, Тараръ, на рѣкѣ Тардивѣ. Оно построено у подошвы высокой горы, чрезъ которую идетъ дорога. Теперь гору срыли, такъ, что она довольно поката. Далѣе проѣзжали мы чрезъ Роанъ (Roanne), небольшой, но очень древній городокъ на рѣкѣ Луарѣ, которая только здѣсь дѣлается судоходною. Городъ довольно населенъ и хорошо выстроенъ; торговля въ немъ значительна, потому что здѣсь грузятся всѣ товары, приходящіе изъ Ліона, Лангедока, Прованса, и даже съ Востока. Отсюда, Бріарскимъ каналомъ, спускаются они въ Парижъ. Черезъ Лапалисъ (La Palisse), маленькое мѣстечко на рѣкѣ Безбре, гдѣ нѣтъ ничего замѣчательнаго, проѣхали мы въ Муленъ (Moulins). Это городъ не древній, но обширный и хорошо выстроенный; улицы въ немъ широкія и прекрасно вымощены. Полагаютъ, что онъ названъ отъ большаго числа находящихся въ немъ мѣльницъ (moulins). Въ немъ протекаетъ рѣка Аллье (t'Allier), чрезъ которую перекинутъ великолѣпный мостъ въ 43 арокъ. По берегу рѣки устроено прекрасное гулянье (cours). Ножевыя фабрики города Мулена извѣстны во всей Ерропѣ. Въ окрестностяхъ города находятся ключи минеральной воды. Вся эта сторона изобильна и прекрасна. Городъ Муленъ, находясь почти въ средоточіи государства, пользуется выгодною торговлею.
   Неверъ, гдѣ считаютъ до 8000 жителей, хорошенькій городъ, построенный амфитеатромъ на берегу Луары, чрезъ которую построенъ каменный мостъ. Онъ славится своими Фаянсовыми фабриками. Изъ Невера пріѣхали мы въ Монтаржисъ, принадлежность или удѣлъ Орлеанской фамиліи. Людовикъ XIV-й отдалъ его со всѣмъ округомъ брату своему Филиппу. Городъ лежитъ на рѣкѣ Луенъ (Loing), и воды ея поддерживаютъ Монтаржискій каналъ, составляющій продолженіе Бріарскаго, который соединяетъ Сену съ Луарой. Этотъ знаменитый каналъ былъ начатъ стараніями Сюлли; но работы прерывались нѣсколько разъ, и наконецъ совершенно окончены только въ 1720-мъ году. Нынѣ въ Монтаржисѣ 8000 жителей, хотя прежде ихъ было вдвое больше. Знаменитая госпожа Гіонъ урожденна здѣшняго города. Она извѣстна своею набожностію, своими сочиненіями и несчастіями. Ея сочиненія поссорили двухъ великихъ людей вѣка Людовика XIV-го: Боссюэта и Фенелона. Послѣдній даже претерпѣлъ изгнаніе и королевскую немилость, вступаясь за мнѣнія Г-жи понъ.
   Чрезъ Немуръ, древній, но небольшой городъ, пріѣхали мы въ два часа обѣдать въ Фонтенбло. Городокъ этотъ самъ собою ничего не значитъ; вокругъ него поля усѣяны черными камнями, грунтъ повсюду песчаный, и горы, почти голыя; но онъ важенъ своимъ лѣсомъ, подъ которымъ 27 тысячъ Французскихъ десятинъ (arpens). Лѣсъ пересѣкается множествомъ аллей, и посреди него есть поля. Все это приспособлено для королевскихъ охотъ, псовой, соколиной, и проч. Французскіе Короли, начиная съ Франциска I-го, пріѣзжали сюда, со всѣмъ дворомъ своимъ, обыкновенно осенью, для охоты. Вотъ почему великолѣпный и можно сказать единственный въ своемъ родѣ здѣшній дворецъ, былъ начатъ еще при Людовикѣ VII-мъ, въ 1169 мъ году, и потомъ безпрестанно увеличиваемъ его преемниками, Генрихомъ IV-мъ, Людовикомъ ХІИ, XIV и XV-мъ, которые всѣ украшали и распространяли его, такъ что теперь въ немъ считается 900 комнатъ: онѣ заключаются въ четырехъ корпусахъ, составляющихъ каждый какъ-бы отдѣльный дворецъ. Я не могу описывать расположенія и великолѣпнаго убранства комнатъ; не льзя однакожъ не упомянуть объ Оленьей залѣ: она болѣе чѣмъ на сто шаговъ въ длину, и прекрасно расписана лучшими мастерами. Картины представляютъ главные дворцы или загородные домы Королей Французскихъ, и охоты Генриха IV-го. Тутъ на каждомъ оленѣ, или дикой козѣ, придѣланы, съ большимъ искуствомъ, настоящіе ихъ рога, а подъ картиной подписано, гдѣ была охота, и какимъ Королемъ убитъ изображенный звѣрь. Фонтенблоскій дворецъ замѣчателенъ еще по многимъ историческимъ воспоминаніямъ. Въ немъ родились Короли Филиппъ Красивый (Philippe Le Bel) и Генрихъ Ш-й. Въ описанной мною Оленьей залѣ, Шведская Королева Христина, въ й654-мъ году, приказала заколоть Шталмейстера своего Мональдески. Въ 1762-мъ году подписанъ въ Фонтенбло миръ между Франціей и Англіей. Но самое важное событіе: это отрѣченіе отъ престола, подписанное здѣсь Наполеономъ, послѣ взятія Императоромъ Александромъ Парижа, въ 1844-мъ году. Одинъ кабинетъ Наполеона, гдѣ совершилось это великое событіе, заслуживаетъ, чтобы путешественникъ остановился здѣсь: онъ не станетъ смотрѣть на убранство комнатъ, на богатство украшеній, не помыслитъ о Людовикахъ XIV-мъ и XV-мъ, о роскоши ихъ и любимицахъ, прославляемыхъ въ современныхъ запискахъ. Онъ задумается и принужденъ будетъ сказать: Sic transit gloria mundi.
   Послѣдній городокъ къ Парижу Корбель (Согъеі)). Онъ только въ 28-ми верстахъ отъ столицы, на рѣкѣ Сенѣ, при впаденіи въ нее рѣки Эссонія (Essone). Корбель мѣстечко небольшое, но знаменитое выдержанными имъ осадами. Въ 1418-мъ году, тщетно Герцогъ Бургонскій старался взять его; Кальвинисты также безуспѣшно осаждали его въ 1568-мъ году. Но Герцогъ Пармскій овладѣлъ имъ въ 1590-мъ году. Дорога отсюда къ Парижу прекрасная; но я не могъ хорошенько видѣть окрестностей Парижа съ этой стороны, потому что вскорѣ совершенно смерклось, и я въѣхалъ въ столицу Франціи ровно въ полночь, во Вторникъ 1-го Сентября. Контора дилижансовъ была въ улицѣ Notre-Dame des Victoires, противъ самой гостинницы, въ которую я тотчасъ и отправился ночевать, не желая тревожить, въ такую пору, давно ожидавшихъ меня жену и родныхъ моихъ.
   

ГЛАВА IX.
ПАРИЖЪ.

   На другой день, рано поутру, я отправился къ своимъ: они жили въ улицѣ Faubourg St-Honoré; но я засталъ тамъ только одного Г-на Жюльвекура. Онъ сказалъ мнѣ, что жена моя живетъ вмѣстѣ съ его женою на дачѣ, верстахъ въ 12-ти отъ Парижа. Мы позавтракали и отправились къ нимъ, въ Шато дю Маре (принадлежащій Графу Рессетье), на рѣкѣ Сенѣ, между Аржентёлемъ и Безономъ. Проѣзжать надобно было черезъ Нёлъи, гдѣ жилъ тогда Король Людовикъ-Филиппъ: мѣстоположеніе пріятное, но вообще плоское, которое, признаюсь, я худо и разсмотрѣлъ въ этотъ разъ, волнуемый нетерпѣніемъ скорѣе увидѣть и обнять жену и дочь. Меня въ этотъ день еще не ждали... Взаимную радость нашу, послѣ долгой разлуки, я не стану описывать. Вскорѣ начались распросы о моихъ похожденіяхъ, и отвѣты не успѣвали за ними: Какъ жилъ? что видѣлъ въ Константинополѣ? въ Азіи, въ Греціи, въ Африкѣ, въ Италіи? Всего лучше то, что я нашелъ своихъ совершенно здоровыми, тогда какъ оставилъ жену въ Москвѣ больную, зная, что и дочь наша была больна. Тутъ пошли уже ихъ разсказы о многихъ безуспѣшныхъ леченіяхъ, и наконецъ о чудѣ, произведенномъ надъ ними гомеопатіею, объ искуствѣ доктора Виденгорна, и проч.
   Мы очень пріятно прожили въ Шато дю Марѳ недѣлю; ѣзжали въ Парижъ, и каждый разъ возвращались ночевать на дачу; иногда посѣщали въ Аржантёлѣ сельскіе праздники, которые простотою своею и непринужденною веселостію мнѣ нравились. Вообще Французы страстные танцовщики; напримѣръ, тутъ кадрили и вальсы составлялись изъ солдатъ, ремесленниковъ и молодыхъ крестьянъ; Аржантёльскія дѣвушки, молодыя ремесленницы и сосѣднія ихъ подруги, вообще чисто одѣтыя и прекрасно обутыя, танцовали съ ними. Я замѣтилъ, что наша кухарка отличалась тутъ-же, а больше всего удивило меня, что три горничныя дѣвушки наши, Русскія, никогда не учась, порядочно танцовали, и уже болтали кое-что по-Французски. Онѣ были не дурны собой, и Французы увивались около нихъ, называя ихъ les demoiselles Russes. Праздники эти шумны, но благопристойны, и если когда бываетъ на нихъ ссора, то всегда за неучтивость (часто неумышленную) противъ дамъ: кавалеръ непремѣнно вступится, и дѣло доходитъ иногда до драки. Между солдатами бываютъ и дуэли, но очень рѣдко: почти всегда старики вмѣшиваются и примиряютъ. Я самъ попался-было здѣсь въ бѣду, хоть не на балѣ. Вотъ какимъ образомъ.
   Съ женою моею пріѣхала лечиться въ Парижъ родственница наша, Русская дѣвица В. И К... Хоть гомеопатія почти совершенно вылечила ее, по у нея еще оставалась нервическая слабость, и чудесный нашъ докторъ Виденгорнъ предписывалъ ей умѣренное движеніе и совершенное спокойствіе духа. Однажды, когда жена моя, дочь и зять уѣхали въ Парижъ, она рѣшилась гулять пѣшкомъ, и я пошелъ съ нею. Мы уже возвращались домой, по берегу Сены, какъ она сказала мнѣ, что хочетъ пить. Мы были въ виду нашего дома, и я уговаривалъ ее потерпѣть; но она сказала, что сорветъ одну кисточку винограда. Я не предвидѣлъ въ этомъ ни малѣйшей бѣды, тѣмъ болѣе, что, когда мы хаживали передъ виноградникомъ, крестьянки сами подчивали насъ, и просили рвать винограду сколько угодно. Но едва сопутница моя сорвала кисточку, конечно ягодъ въ десять, не больше, какъ вдругъ выскочилъ откуда-то сторожъ, въ красномъ калпакѣ, съ копьемъ въ рукахъ, и схватилъ мою дѣвицу, говоря: "Ступай за мной къ Меру." Надобно знать, что Меръ деревушки этой былъ Маршалъ Викторъ, Герцогъ Беллунскій. Я долженъ былъ вступиться за преступницу, и сказалъ сторожу, что онъ невѣжа, что съ дамами такъ не обходятся. На это онъ мнѣ отвѣчалъ: Кто воруетъ виноградъ, дама или мужчина, все равно, а онъ приставленъ сторожемъ, присягалъ вѣрно стеречь, и отведетъ ее подъ караулъ. Тутъ подоспѣлъ другой сторожъ, въ такомъ-же костюмѣ; этотъ кричалъ еще громче перваго. По несчастію, со мной не было ни гроша денегъ. Я рѣшился твердо отвѣчать имъ, что не допущу ихъ до насилія, и они должны тотчасъ отпустить мою сопутницу; что виноградъ сорвалъ я, и иду съ ними куда хотятъ, но что лучше всего дойти со мной до замка Du Marais, гдѣ я живу; что замокъ этотъ въ виду, и тамъ я их-ь удовлетворю, какъ имъ угодно. Они, спросивши еще точно-ли я тамъ живу, наконецъ согласились провожать меня до воротъ. Во все время этой непріятной сцены, В. И. К... не говорила ни слова, и я замѣтилъ, что она была жестоко поражена такимъ нечаяннымъ происшествіемъ, однако шла со мной довольно твердо. Проводя насъ до воротъ, красные калпаки пошли назадъ; я просилъ ихъ остаться и расчесться со мною, но они сказали: Дѣло не въ деньгахъ; а завтра Меръ непремѣнно вытребуетъ меня къ суду.-- Явлюсь, безъ сомнѣнія; а вы убирайтесь!-- Они пошли. Я, между тѣмъ, послалъ въ Парижъ за докторомъ, потому что бѣдная преступница моя занемогла серьёзно, и докторъ, увидя ее, сказалъ намъ: "Все леченіе пошло на вѣтеръ! Надо начинать снова мѣсяца на два."
   На другой день я получилъ отъ Маршала Виктора письмо, гдѣ онъ очень вѣжливо совѣтовалъ мнѣ, для избѣжанія непріятностей, сдѣлаться съ сторожами, которые уже готовы на то. И такъ дѣло кончилось f безъ торгу, на 40-ка копѣйкахъ, что составитъ нашихъ два рубли. По совѣсти, я не могу обвинить сторожей: если сами хозяева насъ подчивали, въ этомъ была ихъ воля; но когда настало время снятія винограда, то сторожа бдительно берегутъ его. Слѣдовательно, они исполнили въ точности свою обязанность. Кто скажетъ, что сорвано было только десять ягодокъ, тому можно отвѣчать, что по десяти ягодокъ скоро опустошатъ и весь виноградникъ, ели только допустить это. Однакожъ происшествіе для меня было тѣмъ непріятнѣе, что бѣдная родственница моя опять надолго захворала.
   Дача, на которой мы жили, была недалеко отъ Сенъ-Клу. Узнавши, что по Воскресеньямъ бываетъ тамъ ярмарка и гулянье, мы всей семьей отправились туда. Сенъ-Клу небольшое мѣстечко, или городокъ, въ 8-ми верстахъ отъ Парижа, на берегу Сены. Въ немъ прекрасный Королевскій дворецъ, сначала принадлежавшій Парижскимъ Архіепископамъ, а у нихъ купленный, и увеличенный, украшенный Людовикомъ XIV-мъ, для роднаго брата его, Филиппа, Герцога Орлеанскаго. Тамъ замѣчательны обширные сады, огромный искуственный водопадъ, и фонтанъ, бьющій слишкомъ на сто футовъ въ вышину. Въ Сенъ-Клу Бонапарте разогналъ Пяти-Сотный Совѣтъ, и потомъ учредилъ Консульское правленіе. Бывши Императоромъ, Наполеонъ часто живалъ здѣсь. Людовикъ XVIII-й, по возвращеніи своемъ, проводилъ каждое лѣто въ Сенъ-Клудскомъ дворцѣ. Здѣсь-же подписалъ отреченіе отъ престола злополучный Карлъ Х-й, за себя и за своего сына. Нынѣшній Король пріѣзжаетъ иногда сюда; но лѣтомъ онъ почти всегда живетъ въ Нёльи.
   Мы пріѣхали рано. Народу уже было много, но праздникъ еще не начинался. Осмотрѣвъ дворецъ, сады, оранжереи, мы пошли обѣдать въ трактиръ, заняли тамъ особую комнату, отдохнули отъ прогулки, хорошо поѣли, и видя, что толпится уже множество гуляющихъ, отправились опять въ садъ. Вода была пущена, и фонтаны величественно били вверхъ. По обѣ стороны дороги играли разные комедіянты: тутъ ходили по веревкамъ, тамъ Фокусники удивляли зѣвакъ своимъ проворствомъ; вездѣ красовались лавки съ мѣлочными товарами, сластями, плодами и напитками.
   Не льзя исчислить всѣхъ средствъ, изобрѣтенныхъ при этомъ для увеселенія посѣтителей, и для пріобрѣтенія отъ нихъ денегъ. Правда, все это дешево; но тѣмъ больше находится охотниковъ. Народу собралось конечно тысячъ до ста! Повсюду раздавалась музыка. Прекрасно одѣтыя дамы, мужчины, иностранные путешественники всѣхъ состояній, гуляли, сидѣли на скамейкахъ, на травѣ. Разнообразіе предметовъ было очень занимательно. Вечеромъ садъ освѣтился плошками, и начались на открытомъ воздухѣ танцы. Я замѣтилъ на небольшомъ пространствѣ четыре разныхъ собранія. Любопытствуя узнать, изъ кого они составлены, я подходилъ ко всѣмъ. Въ одномъ (и это былъ самый низкій разрядъ) танцовали солдаты, мѣщане, а дамами ихъ были работницы, кухарки, служанки и нѣсколько мѣщанокъ. Въ другомъ собраніи наряды были ужь гораздо щеголеватѣе: его составляли, по большей части, студенты Медицинской Академіи, Правъ, и гражданскіе молодые чиновники. Между ними замѣтилъ я и нѣсколько военныхъ, но уже не солдатъ, а офицеровъ. Дамами ихъ были дѣвушки изъ модныхъ лавокъ, швеи, гризетки (des grisettes), красавицы, живущія подъ покровительствомъ какого нибудь пріятеля, и проч. Въ третьемъ кругу, еще степенью выше, собрались зажиточные граждане изъ Парижа, съ своими женами, дочерьми, пріятелями. Тутъ уже было замѣтно хорошее обхожденіе. Хотя вообще вездѣ соблюдалась величайшая благопристойность, но здѣсь она была гораздо строже, подъ наблюденіемъ отцовъ и матерей. Всякаго рода прохладительныя, мороженое, конфекты, разносили безпрестанно, а главное, усердно танцовали, и, какъ мнѣ казалось, чрезвычайно веселились! Надобно замѣтить, что нигдѣ не видно было ни малѣйшаго принужденія, и даже не было ни одного изъ полицейскихъ чиновниковъ, которые во Франціи мундировъ не носятъ, и отнюдь не смѣютъ мѣшаться ни въ какое распоряженіе, кромѣ разъѣзда экипажей, для чего приставлены жандармы. Такая народная и непринужденная веселость казалась мнѣ необыкновенною, и я провелъ очень пріятно весь вечеръ, почти до одиннадцати часовъ. Когда мы поѣхали домой, то объѣзжали множество людей, такъ-же какъ и мы возвращавшихся, но по большей части пѣшкомъ. Въ нихъ не было замѣтно ни малѣйшей усталости; напротивъ, они смѣялись и пѣли, хотя большая часть должны были идти такимъ образомъ до Парижа, а иные еще и черезъ весь городъ, до своихъ квартиръ. Народъ беззаботный, веселый, особенно въ провинціяхъ, гдѣ онъ также довольно гостепріименъ и вѣжливъ. Парижане, нисшихъ классовъ, грубы, самонадѣянны и надменны; они почитаютъ себя выше всѣхъ въ мірѣ! Говорятъ, что черный народъ въ Парижѣ почти весь умѣетъ читать и писать; но что онъ читаетъ? Дешевые журналы; а они всѣ пишутся для его развращенія, всѣ льстятъ его чванству и ведутъ къ безначалію. Рѣдкій житель Парижа бывалъ далѣе 10-ти верстъ за городомъ, а осуждаетъ всѣ народы, какъ варваровъ и невѣждъ, и не можетъ понять, чтобы могло быть что нибудь хорошее внѣ Парижа. Къ сожалѣнію, я замѣтилъ, живучи почти годъ въ этомъ городѣ, что столь безразсудное понятіе раздѣляютъ и нѣкоторые изъ людей высшихъ классовъ, разумѣется также худо образованные, и ничего не видавшіе кромѣ Парижа.
   Послѣ пріятнаго житья на дачѣ, я переѣхалъ въ шумный Парижъ, гдѣ нанялъ-было очень хорошенькую квартирку, на большой улицѣ Кастильонъ; но домашніе мои нашли, что окошки паши были подъ аркадами, и отъ того мало свѣту въ комнатахъ. И такъ мы переѣхали на другую квартиру, въ прекраснѣйшую часть города, близъ новаго храма Св. Маріи Магдалины, въ Королевской улицѣ (rue Royale), близъ бульвара, Тюйлерійскаго дворца и площади Людовика XV-го, нынѣ Площади Согласія (Place de la Concorde).
   Первый визитъ мой въ Парижѣ былъ, разумѣется, къ нашему Послу, Графу П. П. Фонъ-деръ-Палену. Я служилъ нѣкогда подъ командою отца его. Посолъ человѣкъ умный, вѣжливый. Онъ принялъ меня чрезвычайно благосклонно, и пригласилъ къ себѣ, за-просто, на все время моего пребыванія въ Парижѣ. Я увидѣлъ послѣ, что онъ пользуется личнымъ уваженіемъ не только здѣшняго Двора, но и дипломатическаго корпуса. Графъ Паленъ въ обхожденіи простъ, но серьёзенъ, и слово его вѣрно, потому что оно обдумано и непремѣняемо.
   Рускихъ въ это время въ Парижѣ было много. Я отыскалъ старыхъ знакомыхъ и товарищей по службѣ, въ числѣ которыхъ были: почтенный Н. С. Свѣчинъ, бывшій С. Петербургскій Военный Губернаторъ, Графъ П. О. Стакельбергъ, служившій Посломъ нашимъ при Вѣнскомъ Дворѣ, и потомъ въ Неаполѣ, К. Друцкой-Любецкій, Членъ Государственнаго Совѣта, К. Тюфякинъ. Изъ числа знакомыхъ моихъ были Князья Голицыны, Г. Мейендорфъ, Сенаторъ В. И. Каблуковъ, Графъ Завадовскій, Князь Салтыковъ, Гг. Ермоловы, и множество другихъ, такъ, что если-бы я захотѣлъ ограничиться обществомъ Рускихъ, то нашелъ-бы почти столько-же пріятельскихъ домовъ, сколько имѣю ихъ въ Петербургѣ и Москвѣ; но я пріѣхалъ узнавать Парижъ, его жителей, а не Рускихъ. Слѣдовательно, я составилъ себѣ совсѣмъ иной планъ.
   Посолъ нашъ, на другой-же день, отдалъ мнѣ визитъ. Онъ благосклонно вызвался познакомить меня съ главными лицами дипломатическаго корпуса, и мы поѣхали, въ его каретѣ, къ Австрійскому Послу {Гр. Аппоніи.}, къ Англійскому {Лордъ Гранвиль.}, и къ Прусскому министру {Баронъ Вертеръ.}. Г. Стакельбергъ познакомилъ меня съ знатными лицами Сенъ-Жерменскаго предмѣстія. Многихъ изъ нихъ я зналъ еще въ Россіи, гдѣ они служили, какъ-то: Г.-на Кенсона, Барона Дамаса, и проч. Г. Мейендорфъ ввелъ меня въ общество ученыхъ, и Гг. Карлъ Дюпенъ, Араго, Ларрей, Жоффруа Сентъ-Илеръ пригласили меня къ засѣданіямъ Академіи Наукъ. Но самое лестное знакомство пріобрѣлъ я самъ собою: это съ Виконтомъ Шатобріаномъ. Я перевелъ нѣкогда Путевыя Записки его изъ Парижа въ Іерусалимъ, и теперь послалъ ему при письмѣ экземпляръ моего перевода, почтительно выражая желаніе представиться ему. Онъ тотчасъ пріѣхалъ самъ ко мнѣ, благодарилъ за вѣжливость мою, и просилъ посѣщать его во всякое время и сколько мнѣ угодно. Разумѣется, я воспользовался этимъ въ полной мѣрѣ, только не обременяя его собою. Когда стану я говорить о здѣшнихъ гостиныхъ (les salons), то опять упомяну о знаменитомъ авторѣ Аталы, котораго я потомъ часто встрѣчалъ у Г-жи Рекамье. Съ молодыми писателями познакомилъ меня зять мой, Г. Жюльвекуръ. У него собиралось, также самое пріятное общество, принадлежащее къ легитимистской партіи. Онъ ввелъ меня въ домъ перваго Французскаго оратора нашего времени, Г-на Беррье, гдѣ узналъ я Герцога Дрё-Брезе. У нашего Посла видѣлъ я Гг. Моле, Гизо. Однимъ словомъ, кругъ моего знакомства быстро и пріятно распространился. Это было необходимо для основательнаго изученія Парижа, и я расположилъ своимъ временемъ такъ, что утро посвящалъ обозрѣнію зданій, общественныхъ заведеній, рѣдкостей, обѣдывалъ въ гостяхъ, иногда въ славныхъ гастрономическимъ искуствомъ трактирахъ, или дома, съ семействомъ. Вечера были посвящены театрамъ и обществамъ. Я не упомянулъ еще о знаменитыхъ художникахъ, которыхъ здѣсь много; съ иными изъ нихъ я также познакомился; но объ этомъ въ своемъ мѣстѣ.
   

ГЛАВА X.

   Кажется, не нужно излагать здѣсь исторію Парижа. Кто пожелаетъ узнать ее, тѣ пусть читаютъ Морери, Соваля, Леграна, и сотню другихъ писателей, которые дадутъ имъ полныя свѣдѣнія. Скажу однакожъ, что до Юлія Цезаря о Парижѣ не упоминаетъ никто; что сначала городъ этотъ назывался Лутеція, къ чему прибавили: Паризорумъ, для означенія народа, въ немъ жившаго. Имя Французовъ тогда не существовало. Весь городъ Лутеція, даже когда въ немъ жилъ Императоръ Юліанъ, ограничивался островкомъ, нынѣ называемымъ Св. Людовика. Теперь Парижъ одинъ изъ обширнѣйшихъ городовъ въ Европѣ: въ немъ болѣе 800 тысячъ жителей, и нѣкоторыя части его великолѣпно отстроены; но онъ еще болѣе заслуживаетъ вниманія по многимъ событіямъ, въ немъ происходившимъ, по огромному числу достопамятныхъ предметовъ, находящихся въ немъ, и потому, что въ стѣнахъ его всегда живутъ замѣчательные и даже великіе люди. Сдѣлавшись столицею государства, Парижъ почти всегда былъ резиденціею Французскихъ Королей, и постепенно увеличивался. Его окружали стѣнами, въ которыхъ были ворота, имѣвшія свои названія; теперь нѣтъ ни стѣнъ, ни воротъ, но названія ихъ сохранились, на тѣхъ мѣстахъ, гдѣ они существовали, точно какъ у насъ въ Москвѣ сохраняются въ названіяхъ Тверскія, Арбатскія, Пречистенскія ворота, хотя ихъ нѣтъ и слѣда. Здѣсь это ворота Св. Антонія, Шальо и другія. Остались только двои ворота: Св. Діонисія и Св. Мартина, потому что икъ обратили въ тріумфальные проѣзды, перестроили и украсили трофеями въ царствованіе Людовика XIV-го.
   Я думаю, нѣтъ въ свѣтѣ города, гдѣ-бы такъ высоко строили домы, какъ въ Парижѣ: въ 6, 7, 8 этажей, и это почти обыкновенно. Замѣтьте еще, что нашъ первый этажъ называютъ здѣсь rez-dechaussée, а первымъ называется бель-этажъ. Мнѣ случилось, около улицы Св. Антонія, насчитать въ одномъ домѣ 42 этажей! Это чрезвычайно неудобно для бѣдныхъ людей, живущихъ обыкновенно въ самомъ верху, гдѣ квартиры дешевле. За водою и дровами они должны нѣсколько разъ въ день Взлѣзать на 200 и 300 ступеней. Каково-же это старикамъ и слабымъ женщинамъ? Къ тому, улицы вообще узки, и солнце никогда не проникаетъ вънихъ, отъ этихъ колоссальныхъ домовъ, слѣдственно и грязь вѣчная.
   Я имѣлъ случай получить изъ здѣшней полиціи свѣдѣнія о числѣ ежегодно убиваемаго скота, для продовольствія жителей Парижа. Тамъ показано: 420,500 быковъ, 27,000 телятъ, 500,000 барановъ, 14,686 свиней. Въ это исчисленіе не включены ягнята, поросята, куры, цыплята и проч. Я хотѣлъ также узнать, откуда получаютъ жители воду, потому что рѣка Сена, раздѣляющая городъ на двѣ, почти равныя части, вполовину уже Невы въ Петербургѣ, и хотя довольно быстра, но вода въ ней всегда цвѣта желтоватаго, и ея мало употребляютъ для питья и даже для варенія пищи. Множество нечистоты, безпрестанно стекающей съ улицъ, съ фабрикъ, съ боенъ, и по подземнымъ истокамъ, дѣлаютъ Сенскую воду совершенно негодною; но жители не нуждаются въ свѣжей и здоровой водѣ: она во всѣхъ частяхъ города находится въ большомъ изобиліи, въ фонтанахъ. Въ числѣ ихъ есть великолѣпные и богато украшенные, какъ напримѣръ фонтанъ невинныхъ (Fontaine des innocens), близъ воротъ Св. Діонисія. Есть множество другихъ, и я упомянулъ объ этомъ одномъ потому, что кромѣ изобилія воды, онъ отличается красотою архитектуры и богатствомъ своихъ украшеній. Въ Парижѣ много площадей, и онѣ почти всѣ украшены великолѣпными памятниками; но я предоставляю себѣ говорить о нихъ въ особенной статьѣ; теперь разскажу, какъ производилъ я свои каждодневныя обозрѣнія.
   По счастью, я нашелъ здѣсь себѣ хорошаго товарища и чичероне. Г-нъ Ж...., долго жившій въ Москвѣ, страстный путешественникъ и любопытный человѣкъ; притомъ, онъ знаетъ Парижъ въ совершенствѣ. Я любилъ и уважалъ его за благородныя чувства, а онъ во всякомъ случаѣ изъявлялъ мнѣ и всему семейству моему преданнѣйшую дружбу. Первая поѣздка наша была въ ново-учреждаемый Музей художествъ, который помѣщается въ бывшемъ монастырѣ des pelils-Augustins. Онъ еще не отдѣланъ, но мы нашли въ немъ уже много сокровищъ архитектуры, живописи, ваянія, и проч. Мнѣ особенно понравилась, и, признаюсь, даже удивила меня, прекрасная мысль: собрать здѣсь цѣлыя части древнихъ зданій. Нашли средство перенести ихъ и поставить, точно какъ будто они здѣсь были построены, и составляли часть монастыря. Мы видѣли самыя точныя и вѣрныя модели почти всѣхъ главныхъ архитектурныхъ памятниковъ: тутъ Египетскія пирамиды, остатки Бальбека и Пальмиры; тутъ-же и памятники среднихъ и новѣйшихъ вѣковъ. Молодые архитекторы могутъ сравнивать ихъ, измѣрять, изучаться надъ ними, не совершая дальнихъ путешествій, и даже не оставляя своего города. То-же самое сдѣлано для живописи: картины лучшихъ мастеровъ, всѣхъ извѣстныхъ школъ, рисунки, эстампы будутъ разставлены по порядку; наконецъ, славнѣйшія статуи, барельефы, бюсты, торсы, изъ алебастра, вылитыя въ формы, снятыя съ самихъ оригиналовъ, не оставятъ ничего желать молодымъ ваятелямъ. Это заведеніе достойно особеннаго замѣчанія путешественниковъ, и со временемъ будетъ очень полезно художникамъ.
   Отсюда поѣхали мы во Дворецъ Правосудія, Palais de justice, часто называемый просто Дворецъ, отъ того, что нѣкогда живали здѣсь Короли Французскіе. Его если не основалъ, то отдѣлалъ и увеличилъ жившій въ немъ Людовикъ Святой. Между прочимъ, онъ пристроилъ комнату, и понынѣ извѣстную подъ его именемъ, ту самую, которую называли потомъ Большой Палатой (Ла Grande Chambré), и церковь (La Sainte Chapelle) {Въ церкви достойны особеннаго замѣчанія живописныя стекла: они очень древни, однако на нихъ сохранилась вся живость красокъ, и правильность рисунка. Вставленныя въ окошки, они изображаютъ различныя событія изъ Св. Писанія. Здѣсь-же хранились до революціи мощи, между прочимъ, голова Св. Людовика, вложенная сыномъ его, для сохраненія, въ золотую статую; терновый вѣнецъ Господа нашего Іисуса Христа, желѣзно съ копія, и проч. Нынѣ, кажется, ничего не остаюсь.}. Филиппъ Красивый такъ распространилъ это зданіе, что почти всѣ историки ему одному приписываютъ честь возобновленія, оконченнаго имъ въ 1343-мъ году. Людовикъ Х-й приказалъ Парламенту имѣть здѣсь свои собранія, и Судамъ здѣсь рѣшить дѣла. Когда Карлъ V-й переѣхалъ изъ него въ Палаты Св. Павла, Hôtel de St-Paul, въ 1364-мъ году, то зданіе это было не что иное какъ куча толстыхъ башенъ, сообщавшихся между собою галлереями. Карлъ Vl-й жилъ въ немъ еще въ 1383-мъ году, а Францискъ І-й въ 4534-мъ, въ большой залѣ дворца. Короли обыкновенно здѣсь принимали иностранныхъ пословъ; тутъ-же давались церемоніяльные обѣды, и праздновались свадьбы Принцевъ и Принцессъ Королевской фамиліи. Зала была украшена статуями Королей Французскихъ, начиная съ Фарамонда; подъ каждою находилась надпись, съ именемъ Короля, съ означеніемъ лѣтъ его царствованія и кончины. Въ концѣ былъ большой мраморный столъ, за который могли садиться только Императоры, Короли, Принцы крови, Перы Франціи и ихъ жены. Для другихъ особъ ставились въ томъ-же покоѣ особенные столы. Излишне было-бы входить здѣсь въ исчисленіе всѣхъ перемѣнъ въ этомъ строеніи, тогда истинномъ лабиринтѣ, отъ котораго осталось немногое. Пожаръ 1618-го года такъ исказилъ все, что едва можно распознать первобытный планъ зданія.
   Большую залу поручили, въ 1622-мъ году, перестроить славному архитектору Деброссу. Она существуетъ и теперь. Потолокъ ея со сводами изъ дикаго камня; она необыкновенной длины, и освѣщена только съ боковыхъ сторонъ, сквозь арки. Недостаточное освѣщеніе, особенно посрединѣ, придаетъ ей что-то величественное и таинственное. Нынѣ называютъ ее La salle des pas perdus, потому, можетъ статься, что челобитчики, и служащіе въ присутственныхъ мѣстахъ, безпрестанно по ней расхаживаютъ и теряютъ напрасно свое время. Изъ нея входы во всѣ судебныя палаты. Эти занимаютъ разныя построенія, слѣпленныя между собою безъ всякаго порядка, что старались скрыть какимъ-то фасадомъ, не заслуживающимъ ни малѣйшаго вниманія. Замѣчательно, что съ боку, и на самомъ томъ мѣстѣ, гдѣ былъ садъ, когда живали здѣсь Короли, нынѣ устроена знаменитая тюрьма, извѣстная подъ названіемъ La Conciergerie. Тутъ въ революцію погибло много невинныхъ; тутъ содержалась и несчастная Марія Антуанетта, дочь Императрицы Маріи Терезіи, сестра двухъ Императоровъ и супруга Людовика XVI-го I Сидя въ тюрьмѣ на соломенномъ матрасѣ, она принуждена была сама заштопывать чулки свои, и тщетно просила бѣлья, котораго нѣсколько недѣль, до самаго дня казни, не могла перемѣнить. Дикіе звѣри, управлявшіе тогда Франціей, Маратъ, Робеспьеръ, Фуке-Тенвиль, отказали ей и въ этой просьбѣ. Въ дни Террора перерѣзано здѣсь множество невинныхъ жертвъ. Есть и нынѣ арестанты, но мало. Я добился позволенія войти въ комнаты, и не могъ безъ ужаса и содроганія взглянуть на сырой и тѣсный чуланъ, въ которомъ содержалась несчастная Королева.
   Странно видѣть, что во Дворцѣ Правосудія, какъ называется онъ, весь нижній этажъ составляютъ довольно худо освѣщенныя галлереи, наполненныя башмачными лавками. На чердакѣ устроенъ архивъ, спасшійся отъ пожара; въ немъ хранятся сокровища древнихъ документовъ. Я и туда лазилъ, но не для бумагъ: мнѣ сказали, и я въ самомъ дѣлѣ удостовѣрился, что своды архива выведены изъ кирпича, пустаго внутри. Это изобрѣтеніе Г-на Антуана прекрасно тѣмъ, что облегчаетъ стѣны и самые своды, которые предохраняютъ отъ огня не хуже каменныхъ, самыхъ толстыхъ.
   Возвратившись домой, я нашелъ приглашеніе къ обѣду въ Клубъ Иностранцевъ (Salon des étrangers), и еще письмо отъ какой-то Госпожи Л. Ф., которая просила меня по Четвергамъ на вечеринки, упоминая, что у нея бываютъ и танцы, подъ музыку фортепіано. Кто она такая? Почему зоветъ? Вѣрно она не знаетъ меня; иначе не стала-бы приглашать на пляску шестидесяти-лѣтняго старика. Но и тотъ и другой зовъ дѣла промышленности! Здѣсь промышленность во всемъ, подъ разными вывѣсками и личинами. Мудрено то, какъ они тотчасъ узнаютъ о прибытіи въ Парижъ иностранца? Кто-бы онъ ни былъ, откуда-бы ни пріѣхалъ, но если можетъ издержать нѣсколько наполеоновъ, то добро пожаловать! У этихъ людей сношенія съ полиціей, а туда приносятся паспорты пріѣзжихъ.
   Клубъ Иностранцевъ однакожъ стоитъ посѣщенія; тутъ, на званыхъ обѣдахъ, довольно частыхъ, на балахъ и концертахъ, также иногда бывающихъ, можно найти самое лучшее общество, и особенно путешественниковъ. Домъ прекрасно убранъ; услуга богатая; столъ лакомый; въ концертахъ участвуютъ лучшіе артисты. Здѣсь я въ первый разъ услышалъ Г-жу Гризи, Рубини, Тамбурина, Лаблаша, и нашего Русскаго Иванова; здѣсь-же я познакомился съ знаменитымъ Сиромъ Сиднеемъ Смитомъ. Это одно уже вполнѣ вознаграждало за потерю нѣсколькихъ наполеоновъ.
   Клубъ Иностранцевъ не что иное какъ домъ, гдѣ публично играютъ въ азардныя игры; онѣ были здѣсь на откупу, какъ у насъ винная продажа. Но въ обыкновенные дни женщины въ Клубъ не пріѣзжаютъ; да и мужчины могутъ пріѣзжать только тѣ, которые уже разъ были приглашены; отъ того никогда вы тутъ не встрѣтите никакого сброда: посѣтители люди принятые въ лучшія общества. Три директора, или лучше сказать угощателя, избранные изъ извѣстныхъ и хорошихъ людей, получаютъ отъ откупщиковъ большое жалованье, тысячь по 20 франковъ, распоряжаются услугой, столомъ, приглашаютъ посѣтителей, смотрятъ за порядкомъ, и тщательно наблюдаютъ, чтобы всѣ были угощены и довольны. За столъ, за напитки, чай и кофе, и даже за входъ гости ничего не платятъ; играть не только никто не обязанъ, но даже и не приглашается. А между тѣмъ весь разсчетъ и вся прибыль основаны на игрѣ. Въ 10 и 11-ть часовъ вечера, банкометы на своихъ мѣстахъ; милліоны готовы, и игроки ползутъ. Даже тѣ, кто не играетъ, изъ вѣжливости идутъ порисковать червонецъ, или хоть пять франковъ. Иногда выигрываютъ, что и со мною случилось. Зная цѣль заведенія, я почелъ обязанностью заплатить свою дань, поставилъ золотой, но карты шли такъ счастливо, что въ этотъ вечеръ выигралъ я 500 франковъ. Не смотря на то, я нахожу совершенно безразсуднымъ играть въ такомъ заведеніи: въ послѣднее время ставка позволялась не выше 12 тысячъ франковъ; при самомъ большомъ счастьѣ, выигравши эту сумму, должно идти уже ссмпелями! Спрашиваю: вѣроятно-ли такимъ образомъ выиграть большую сумму? Почти всегда, послѣ нѣсколькихъ счастливыхъ ударовъ, наконецъ возьмутъ ставку; а при несчастьѣ можно проиграть много. Однакожъ къ столамъ трудно было продраться: наперерывъ несли дань со всѣхъ краевъ свѣта! Я видѣлъ многихъ земляковъ своихъ, усердно приносившихъ дань крепсу, или Rouge et Noir, Красный или Черный: такъ называется игра (родъ банка). Откупщики не могли-бы заплатить нѣсколько милліоновъ откупа, если-бы они не имѣли другихъ игорныхъ домовъ, какъ-то; Фраскати, разныхъ залъ въ Палероялѣ, и даже самыхъ подлыхъ, для всякаго народа. Фраскати, гдѣ я изъ любопытства былъ, очень близко отъ Salon des étrangersy тамъ бываютъ и дамы, но что за дамы! По большей части пожилыя и разрумяненныя отставныя красавицы; онѣ съ изступленіемъ играютъ, и, проигравши все, безъ стыда подходятъ къ первому и просятъ взаймы пять Франковъ, или предлагаютъ играть пополамъ; инымъ это удается, и посѣтитель рѣдко откажетъ въ пяти франкахъ, даже изъ одного любопытства. Въ прочихъ домахъ ставили по одному франку, и меньше; но тамъ ужь никогда не бывало никакого угощенія, и маломальски порядочные люди совѣстились входить въ эти домы.
   Я размышлялъ о вредѣ для нравственности, и разстройствѣ семейной жизни отъ публичныхъ игръ. Съ одной стороны не льзя не видѣть большаго вреда, но съ другой тутъ есть и своя хорошая сторона. У насъ, напримѣръ, азардныя игры строго запрещены правительствомъ; но соблазнъ существуетъ: кучи золота, или пучки ассигнацій, привлекаютъ молодыхъ и даже старыхъ игроковъ; только для игры запираются съ глазу на глазъ, или играютъ два, три товарища; а по большей части плуты заманиваютъ неопытнаго молокососа, или страстнаго игрока, и обыгрываютъ или обворовываютъ его, не боясь улики. Прибавьте къ этому, что играютъ на мѣлокъ: тогда ужь нѣтъ мѣры проигрышу; разгоряченный, а иногда и подпоенный, несчастный игрокъ проигрываетъ все имѣніе, часто и больше того, что имѣетъ, въ надеждѣ отыграться, даетъ векселя и лишается всего состоянія, а не рѣдко и чести, въ одинъ вечеръ, въ полчаса! Въ игорныхъ домахъ этого не можетъ случиться: игра чистая, въ присутствіи ста и двухъ сотъ человѣкъ; проиграть можно только то, что въ карманѣ; но въ карманѣ никто не носитъ всего состоянія, а молодежь и дома рѣдко бываетъ съ деньгами; слѣдовательно, не разстроиваются семейства, не развращаются молодые люди, не заходятъ далѣе того, что въ карманѣ. Мнѣ кажется, если взвѣсить то и другое, то перевѣсъ чуть-ли не останется на сторонѣ публичныхъ игоръ, особенно когда въ нихъ есть правила и границы.
   Узнавши, что въ Уголовной Палатѣ будутъ публично разбирать дѣло двухъ молодыхъ людей, не запирающихся въ заговорѣ на жизнь Короля, я досталъ билетъ отъ министра юстиціи, и поѣхалъ туда {Всякой можетъ и безъ билета свободно входить въ Уголовную Палату, во время сужденій ея, потому что здѣсь судопроизводство публичное; но тогда трудно достать мѣсто, и часто надобно очень долго дожидаться. Имѣя-же билетъ, можно пріѣхать къ самому началу и сѣсть въ кресла, позади судей, почти рядомъ съ присяжными (Les Jurés).}. Въ то самое время, когда президентъ и судьи вошли, я занялъ кресла по правую сторону отъ присутствующихъ, которые сидѣли на возвышенномъ мѣстѣ. Родъ открытой ложи занимали присяжные судьи; рядомъ съ ними сидѣлъ Королевскій прокуроръ {Это быль знаменитый краснорѣчіемъ своимъ Г-нъ Плугульмъ.}; противъ нихъ, на другой сторонѣ, были обвиняемые; за ними два жандарма, приведшіе ихъ изъ тюрьмы. Адвокаты, избранные для защиты, находились противъ судей и президента. Далѣе были лавки для вытребованныхъ свидѣтелей, за тѣмъ мѣста для посѣтителей, и проч. Президентъ началъ громко и внятно читать обвиненія, и при всякомъ обстоятельствѣ вызывалъ свидѣтелей, которые всѣ до одного подтверждали, что поименованные точно говорили о своемъ намѣреніи убить Короля, даже хвалились этимъ и показывали ножъ и пистолетъ, приготовленные для злодѣянія. Казалось, не было ни малѣйшаго сомнѣнія въ винѣ и никакого средства къ оправданію. Начался допросъ. Обвиняемые рѣшительно заперлись въ намѣреніи убить Короля! Но кто были они? Два мальчишка, одинъ 18-ти, другой 14-ти лѣтъ. Они безстыдно глядѣли на всѣхъ, даже пересмѣивались между собою, отвѣчали свободно, а иногда шутя. Тогда адвокаты., защитники ихъ, начали свои рѣчи, въ которыхъ также ясно доказали, что не было никакого заговора противъ Короля, и никакихъ участниковъ, или подстрекателей у этихъ шалуновъ. Но для чего-же они хвастали, носи іи и показывали оружіе? Чтобы занять собой публику, прославиться (какъ они говорили) своимъ мнимымъ предпріятіемъ въ глазахъ товарищей, такихъ-же шалуновъ и бродягъ, какъ они сами; быть предметомъ разговора въ публикѣ и видѣть свои имена во ста журналахъ, изъ которыхъ половина похвалитъ ихъ и представитъ Брутами, или по крайней мѣрѣ Гармодами и Аристогитонами. Между тѣмъ они оставались совершенно безопасны, потому что доказательствъ явныхъ не было, и имъ довольно было запереться, чтобы отклонить отъ себя отвѣтственность въ заговорѣ, который дѣйствительно не существовалъ. Каковы люди? какова нравственность? какой закоренѣлый развратъ въ 47-ти лѣтнихъ юношахъ? И какая притомъ наглость! этого не возможно вообразить!... Я не могъ безъ омерзѣнія смотрѣть на такихъ негодяевъ! Хвалиться убійствомъ законнаго властителя государства, и разсказывать объ этомъ какъ о бездѣлицѣ! Это свойственно только потомкамъ пагубной Французской революціи, которымъ не внушено отцами ихъ ни малѣйшаго понятія о религіи, и слѣдственно о нравственности. Присяжные судьи удалились въ особую комнату, для совѣщанія о приговорѣ; президентъ и совѣтники также вышли вонъ; а какъ мнѣ сказали, что до возвращенія ихъ пройдетъ больше часа, то и я пошелъ съ товарищами своими завтракать въ кофейный домъ, противъ самой палаты присутственной. Насъ было трое Рускихъ, и мы всѣ изумлялись развращенію и наглости подсудимыхъ молодыхъ людей, очень жалѣя, что не льзя хоть выпороть розгами этихъ шалуновъ. Кофейный домъ былъ полонъ; всѣ говорили про это дѣло; большая часть смѣялись глупой выдумкѣ молодыхъ дураковъ; но были и такіе, которые видѣли въ нихъ какую-то твердость характера и свободу въ отвѣтахъ. Я видѣлъ только наглость и безстыдство. Наконецъ, съѣвши сотню пресвѣжихъ устрицъ, мы возвратились въ Палату Правосудія.
   Присяжные были уже на своихъ мѣстахъ, и единогласно сказали, что обвиняемые невиновны въ намѣреніи убить Короля. Послѣ такого приговора, президентъ тотчасъ объявилъ, что они свободны отъ суда. Уже радость появилась-было на лицахъ молодыхъ шалуновъ; они, вѣрно, надѣялись, что такіе-же какъ они ожидаютъ ихъ при выходѣ, съ тріумфомъ поведутъ праздновать побѣду, и станутъ пить за здоровье храбрыхъ противниковъ Людовика Филиппа. Но они очень ошиблись! Королевскій прокуроръ, Г-нъ Плугульмъ, вдругъ всталъ съ своего мѣста, и краснорѣчиво укоряя бездѣльниковъ въ безнравственности, въ наглости, въ тунеядствѣ, доказывалъ, какой развратъ долженъ распространиться отъ безнаказанности подобныхъ поступковъ. Наконецъ, обратясь къ президенту, онъ сказалъ: "Если Уголовный Судъ не находитъ ихъ виновными въ богопротивномъ и ужасномъ покушеніи на жизнь Государя, то я обвиняю ихъ какъ бродягъ, праздношатающихся, ведущихъ развратную жизнь! Они своими рѣчами, примѣромъ, и непокорностью родственникамъ, соблазняютъ юношей и подобныхъ имъ безразсудныхъ людей. Но такое дѣло не подлежитъ Уголовному Суду, и я предлагаю отослать ихъ къ сужденію въ исправительную полицію. Президентъ согласился. Тотчасъ видно было, какъ шалуны задрожали, потупили головы и поблѣднѣли: вмѣсто торжества, имъ предстояла тюрьма, вѣроятно мѣсяцевъ на шесть! Въ исправительной полиціи множество дѣлъ, и они счастливы будутъ, если еще въ полгода дойдетъ до нихъ очередь; а между тѣмъ сиди съ ворами, съ колодниками, въ заперти. Прощай торжество, прощай бражничество въ трактирѣ! прощайте журналы и слава! Весь плодъ глупой выдумки ихъ потерянъ! Я былъ очень доволенъ оборотомъ этого дѣла, и съ наслажденіемъ слышавши одного изъ краснорѣчивѣйшихъ ораторовъ, чувствовалъ, что утро мое было не потеряно.
   Обѣдать я былъ званъ къ Русскому Послу. Въ числѣ многихъ гостей я нашелъ шесть Русскихъ дамъ. Нечего говорить о богатствѣ и роскоши стола, сервиза, бронзъ, прислуги у Графа Палена; но всего пріятнѣе было радушіе и гостепріимство хозяина, равное ко всѣмъ. Послѣ обѣда здѣсь тотчасъ почти всѣ разъѣзжаются.
   Описывать Парижъ, какъ я осматривалъ его каждый день, было-бы неудобно, потому что надобно оставлять неконченнымъ описаніе одного предмета, и обращаться къ другому. Гораздо лучше осмотрѣть каждую достопамятность вполнѣ, не прерывая этого посторонними вставками. Такъ опишу я славнѣйшія зданія Парижа.
   

ГОРОДОВОЙ ДОМЪ ИЛИ РАТУША

(Hôtel-de-Ville).

   Домъ этотъ знаменитъ своею древностью, и ужасами, которыхъ онъ былъ свидѣтелемъ во время революціи. Онъ любопытенъ еще какъ первое публичное зданіе въ Парижѣ, гдѣ Готическая архитектура стала сближаться съ Итальянскою, или лучше сказать съ новою. Въ 1357-мъ году, городовое общество купило Гревскій домъ: такъ назывался онъ еще въ 1212-мъ году, когда Король Филиппъ-Августъ купилъ его у каноника соборной церкви Богородицы. Но только въ царствованіе Франциска 1-го скупили нѣсколько сосѣдственныхъ домовъ, и начали перестроивать его и уи личивать. Въ 1549-мъ году, Италіянецъ архитекторъ (Доминико Боккадоро, прозванный Кортоне) представилъ Генриху П-му свои планы, и тогда перестроили его по нимъ, въ томъ видѣ, въ какомъ видимъ его теперь. Прекрасный мраморный барельефъ, надъ входомъ, представлялъ Генриха IV-го на конѣ; была еще отличная бронзовая статуя Людовика XIV-го, работы Куазевокса; но во время революціи они разбиты и истреблены. Ратуша зданіе довольно значительное для своего времени; но теперь оно кажется ничтожнымъ, и для такого большаго города, какъ нынѣ Парижъ, слишкомъ мало и тѣсно. Даже кареты не могутъ въѣзжать во дворъ его. Внутри есть довольно обширная зала, и мнѣ сказывали, что нѣкогда она была украшена хорошими картинами; но во время ужасовъ революціи все было оборвано, разграблено. Народъ, въ изступленій, неоднократно врывался въ комнаты, и тамъ дрались, рѣзались. Наконецъ Ратушу предали совершенному запустѣнію, и только въ 1801-мъ было приказано опять помѣстить въ нее Городовое Правленіе. Сенскому префекту Г-ну Фрошо было поручено привести все зданіе въ порядокъ. Теперь оно убрано и меблировано просто, но прилично. Въ немъ даютъ городовыя празднества, обѣды, балы; здѣсь-же присутствіе городоваго управленія; но предполагается распространить и значительно увеличить все зданіе. Площадь передъ нимъ (Place de Grève) также мала. Прежде на ней казнили преступниковъ; но теперь казни производятся на площади св. Іакова (совсѣмъ въ другой части города). Ратуша ознаменована во время революціи многими историческими событіями: сюда привезли несчастнаго Людовика XVI-го, когда исторгли его изъ Версали; здѣсь принималъ его славный и также несчастный Бальи; тутъ, вышедши на балконъ, передъ собравшуюся буйную чернь. Король въ первый разъ прикололъ къ шляпѣ своей трехцвѣтную кокарду; отсюда поѣхалъ Наполеонъ короноваться въ соборную церковь Богородицы; наконецъ, здѣсь провозгласили Королемъ нынѣ царствующаго Людовика Филиппа 1-го. Вотъ все, что я могу сказать о Городовомъ Домѣ. Архитектура его не замѣчательна: надъ срединою строенія бельведеръ, или, лучше сказать, родъ каланчи; по бокамъ строеніе выше, и составляетъ родъ плоскихъ башенъ; но величественнаго ничего нѣтъ.
   

ТЮЙЛЕРІЙСКІЙ ДВОРЕЦЪ
(Palais des Tuileries).

   Обширное мѣсто, занятое дворцомъ и садомъ Тюйлери, принадлежало прежде черепичному заводу, отъ котораго и дворецъ получилъ названіе. Катерина Медичи не хотѣла жить въ Луврѣ, въ одномъ дворцѣ съ Карломъ IX-мъ, и для построенія новаго избрала это мѣсто, удобное по пространству своему, и по близости къ Лувру, съ которымъ Тюйлери теперь соединяется. При ней, подъ надзоромъ двухъ славныхъ современныхъ архитекторовъ, Делорма и Бюланта, выстроили средній корпусъ, два боковые, составляющіе теперь галлереи, террасы, и оба крайніе павильона. Но скоро эта постройка наскучила Королевѣ, и она приказала оставить ее. Генрихъ IV-й продолжалъ начатое, а Людовикъ XIII-й поручилъ архитектору Дю Серсо увеличить и довершить дворецъ. Наконецъ, Людовикъ XIV-й, видя разнообразіе во многихъ частяхъ, хотѣлъ придать единство всему зданію, и поручилъ это архитектору Лево (Le Veau). Но отъ самой перемѣны архитекторовъ произошло различіе въ частяхъ, которое и теперь видно. Тутъ можно замѣтить пять родовъ украшеній и пять родовъ кровель; иныя съ переломами, другія крутыя, иныя плоскія. За всѣмъ тѣмъ, Тюйлерійскій дворецъ всегда останется однимъ изъ великолѣпнѣйшихъ въ Европѣ. Онъ занимаетъ 168 саженъ въ длину, и положеніе его единственное. Со стороны двора, рѣшетка отдѣляетъ его отъ Карусельной площади и Луврскаго двора; съ другой стороны, прелестный садъ его, устроенный и украшенный Ленотромъ, соединяется съ великолѣпною площадью, которая прежде называлась площадью Людовика XV-го, нынѣ Place de la Concorde. По одну сторону дворца идетъ великолѣпная улица Риволи, по другую струится Сена.
   Наполеонъ поставилъ посрединѣ рѣшетки, отдѣляющей дворъ Тюйлери отъ Карусельной площади, тріумфальныя ворота изъ разноцвѣтнаго мрамора. Четыре бронзовые коня, увезенные изъ Венеціи, были на верху этихъ воротъ, которыя напоминаютъ, величиною и даже рисункомъ, ворота Септимія Севера въ Римѣ; но отдѣлка ихъ, мнѣ кажется, чище. Я полагаю, что они могутъ почесться въ Парижъ единственнымъ зданіемъ древняго вкуса. Совершенное соединеніе Тюйлерійскаго дворца съ Лувромъ представляетъ большое затрудненіе, потому что, во-первыхъ, фасады двухъ дворцовъ не совсѣмъ параллельны; а во-вторыхъ, фасадъ Лувра гораздо короче Тюйлерійскаго, слѣдовательно боковыя линіи соединенія неминуемо выйдутъ косы. Конечно, на такомъ разстояніи можно скрыть много неправильности, но совершенно исправить ее, кажется, невозможно. Говорятъ, есть для этого планы, но я ихъ не видалъ, и знаю только, что когда планъ выполнятъ, то обширнѣе Карусельной площади не будетъ въ Европѣ. Вѣроятно, она украсится еще монументами, что сдѣлаетъ ее во всѣхъ отношеніяхъ первою изъ всѣхъ площадей по красотѣ.
   Тюйлерійскій садъ, въ которомъ ежедневно, и можно сказать ежечасно, въ хорошую погоду, гуляютъ Парижскіе жители всѣхъ состояній, прекрасенъ. Его располагалъ славный Ленотръ, и ни одинъ извѣстный садъ не можетъ съ нимъ сравниться, если глядѣть на это произведеніе искуства какъ на украшеніе дворца и публичное гулянье. Тутъ все величественно: украшенія благоразумно придуманы; статуи поставлены съ разборомъ, и распредѣлены хорошо. Цвѣтникъ, съ котораго открывается весь фасадъ дворца и тер-; раса, вдоль него лежащая, группы и статуи, придаютъ всей массѣ строенія видъ богатства и роскоши. При самомъ выходѣ изъ сада на площадь Людовика XV-го существовалъ, черезъ канаву, мостъ, называвшійся Pont tournant (поворотный мостъ). Теперь тутъ поставлены мраморные крылатые кони, Меркурій и Слава, прекрасное произведеніе художника Куазевокса. Живши близко отъ Тюйлери, я почти каждый день гулялъ въ саду его, и всякой разъ находилъ новые предметы, достойные замѣчанія.
   Внутренность дворца соотвѣтствуетъ его наружному великолѣпію: богатое убранство комнатъ, бронзы, мраморы, картины, штофъ, парча, драгоцѣнные обои и ковры, показываютъ жилище могущественнаго государя. Наполеонъ возобновилъ и значительно украсилъ Тюйлери, въ которомъ онъ всегда жилъ. Залы въ немъ обширны. Маршальская, такъ называемая потому, что въ ней поставлены портреты Маршаловъ, Тронная и Діанина, больше другихъ и лучше убраны. Мнѣ случилось быть на балѣ у Короля, и надобно признаться, что при освѣщеніи, когда эти залы наполнены гостями, и особенно множествомъ богато одѣтыхъ дамъ, картина несравненна ни съ чѣмъ, кромѣ развѣ тѣхъ празднествъ, которыя бывали у насъ въ Зимнемъ дворцѣ, и которыя видалъ я еще въ блестящія времена Великой Екатерины. Во время достопамятнаго праздника въ Таврическомъ дворцѣ, я былъ даже однимъ изъ дѣйствующихъ лицъ въ знаменитой кадрили {Кадриль эту, составленную изъ 24 паръ, называю знаменитою потому, что въ ней танцовали Великіе Князья Александръ и Константинъ, и Принцъ Виртсмбергскій; всѣхъ прочихъ кавалеровъ избрала и назначила сама Великая Императрица.}.
   Въ пристройкѣ, соединяющей Тюйлери съ Лувромъ, помѣщается Французскій музеумъ картинъ. Длина ея 222 сажени. Она построена также въ разныя времена, разными архитекторами и съ разными цѣлями, и потому наружныя украшенія ея не одинаковы; пиластры и медальоны явно принадлежатъ Людовику XIV-му; но есть части еще Людовика XIII-го и даже Генриха IV-го. Вообще объ этомъ зданіи, кажется, тогда только можно будетъ судить, когда Лувръ совершенно соединится съ нимъ, и когда будетъ вполнѣ украшена Карусельная площадь.
   Во время революціи, 10-го Августа, Швейцарскіе гвардейцы отчаянно защищали Короля и его фамилію, и почти всѣ пали жертвою своей вѣрности. Король и все его семейство едва нашли себѣ убѣжище въ Національномъ собраніи, откуда уже и не возвратились во дворецъ, который былъ разграбленъ и оставался въ самомъ жалкомъ состояніи почти до восшествія на престолъ Наполеона. При возвращеніи Императора съ острова Эльбы, Людовикъ XVIII-й съ такою поспѣшностію бѣжалъ изъ Тюйлери, что въ кабинетѣ его остались всѣ бумаги на своихъ мѣстахъ. Въ послѣднюю революцію, возведшую на престолъ Орлеанскую линію, народъ взялъ Тюйлерійскій дворецъ штурмомъ, но ничего не грабилъ въ немъ; только изорвали картину, изображавшую коронацію Карла Х-го, и его портреты. Теперь все исправлено, и ни малѣйшихъ слѣдовъ насильства не осталось.
   

ЛУВРЪ.

   Настоящее время построенія Лувра не извѣстно, такъ-же какъ и то, отъ чего произошло имя его. Нѣкоторые писатели относятъ начало этого дворца къ VII-му столѣтію. Онъ составлялъ продолговатый четвероугольникъ, въ шестьдесятъ слишкомъ саженъ длины и 58 ширины. Въ немъ соединено было нѣсколько корпусовъ, самой простой наружности; четыре стѣны, съ маленькими окошками, безъ симметріи, съ множествомъ башенъ, окруженныя широкимъ и глубокимъ рвомъ: таковъ былъ Лувръ. Его нѣсколько разъ перестроивали; довольно упомянуть о четырехъ главныхъ эпохахъ перестроекъ: первая, при Францискѣ І-мъ и Генрихѣ ІІ-мъ; вторая, при Людовикѣ XIV-мъ; третья, при Людовикѣ XV-мъ, а четвертая при Императорѣ Наполеонѣ. Великолѣпнѣйшая часть этого дворца извѣстна подъ названіемъ Луврской колоннады: она построена при Людовикѣ XIV-мъ, по планамъ архитектора Перо (Perrault), и окончена въ 1670-мъ году. Это превосходнѣйшее изъ всѣхъ зданій новой архитектуры; во Франціи оно почитается классическимъ, и такъ извѣстно, что описывать его почитаю излишнимъ.
   Наполеонъ совершенно достроилъ Лувръ: теперь всѣ четыре фасада его окончены, и хотя только три изъ нихъ одинаковы, но иначе сдѣлать было невозможно.
   Часть нижняго этажа (Rez-de-chaussée) занята музеумомъ, а часть оранжереями. Бель-этажъ весь посвященъ музеуму, и въ немъ собраны картины разныхъ школъ, но только умершихъ живописцевъ; картины существующихъ современниковъ поставлены въ особой галлереѣ Люксанбургскаго дворца. Огромныя и великолѣпныя залы посвящены живописи; другія ваятельному искуству, и въ нихъ есть драгоцѣнные древніе бюсты и статуи. Тутъ-же и Египетскій музей. Словомъ, это истинный храмъ художествъ. Здѣсь-же бываютъ ежегодныя выставки художественныхъ предметовъ всякаго рода, и тогда публика ежедневно, отъ 40-ти часовъ утра до 5-ти по полудни, допускается безъ различія лицъ и состояній. Иностранцы во всякое время, и даже безъ выставки, имѣютъ свободный входъ въ галлереи; они должны только предъявить свои паспортыя для удостовѣренія, что они точно иностранцы. Туземцы допускаются въ простые дни но билетамъ. Я не стану описывать статуй и картинъ, хотя въ числѣ ихъ есть много драгоцѣнныхъ. Французскій музеумъ почитается однимъ изъ первыхъ въ Европѣ. Онъ особенно замѣчателенъ еще тѣмъ, что соединяетъ въ себѣ всѣ извѣстныя школы, а это трудно найти въ другихъ собраніяхъ такого-же рода. Впрочемъ, тому, кто видѣлъ Римскія и Флорентинскія галлереи, нечему здѣсь подивиться, особенно въ отношеніи къ Италійскимъ школамъ. Верхній этажъ Лувра занятъ придворными чиновниками, служителями дворца, и множествомъ другихъ лицъ, принадлежащихъ къ музеуму. Кажется, и директоръ его, Графъ Форбенъ, живетъ тутъ-же.
   

ЛЮКСАНБУРГСК1Й ДВОРЕЦЪ.

   Онъ построенъ Королевой Маріей Медичи, на развалинахъ Люксанбурговыхъ палатъ, отъ которыхъ получилъ и названіе. Королева скупила мѣста, находившіяся по близости, и приказала архитектору своему Деброссу выстроить дворецъ, точно въ томъ видѣ, въ какомъ онъ и донынѣ остается. Послѣ смерти Маріи, его наслѣдовалъ меньшой сынъ ея Гастонъ, Герцогъ Орлеанскій, и потому дворецъ долго назывался Орлеанскимъ. Наконецъ онъ поступилъ во владѣніе Короля. Людовикъ XVI-й пожаловалъ его, въ 1779-мъ году, брату своему, Графу Провансскому, который послѣ былъ Людовикомъ XVIII-мъ. Около 1798-го года, Директорія, сдѣлавъ нѣкоторыя перемѣны внутри, имѣла тутъ рвои засѣданія. При Наполеонѣ въ немъ помѣщался Сенатъ, а теперь бываютъ засѣданія Палаты Перовъ. Люксанбургскій дворецъ должно почесть первымъ послѣ Луврскаго. Онъ имѣетъ еще то преимущество, что единообразенъ во всѣхъ частяхъ своихъ. Кромѣ царскихъ дворцовъ въ Европѣ, врядъ-ли есть зданіе, подобное ему величиною и красотой.
   Люксанбургскій дворецъ занимаетъ большое пространство. Главный фасадъ его въ 60 саженъ длины, а двѣ стороны боковыя, по саду и по улицѣ Tournon, каждая въ 50 саженъ. Онъ, кромѣ построеннаго въ садъ Флигеля, составляетъ почти равносторонній квадратъ, и всѣ части его въ удивительной симметріи: достоинство, которое рѣдко встрѣчаете въ большихъ зданіяхъ. Дворъ пространенъ и окруженъ портиками; по угламъ четыре квадратные корпуса, называемые павильонами.
   Внутренность дворца, великолѣпіемъ и убранствомъ, соотвѣтствуетъ наружности. Въ одной половинѣ бель-этажа помѣщается Палата Перовъ, ея отдѣленія, канцелярія, библіотека, и, не знаю для чего, тронная. Наполеонъ захотѣлъ устроить ее передъ Сенатской залой, и она теперь, какъ и тогда, безъ всякаго употребленія. Прежде въ Люксанбургскомъ дворцѣ была единственная красотою Рубенcова галлерея: въ ней живописецъ изобразилъ всю жизнь Маріи Медичи; нынѣ картины перенесены въ музеумъ. Вторая половина бель-этажа занята собраніемъ картинъ лучшихъ живописцевъ Франціи, нынѣ существующихъ. Я разсматривалъ ее съ большимъ удовольствіемъ. Многія картины, принадлежащія къ исторіи Франціи, еще въ бытность мою въ Парижѣ, перевезены были во вновь устроенный Версальскій историческій музеумъ.
   Сѣни и крыльцо дворца великолѣпны, и, по мнѣнію моему, лучше Тюйлерійскихъ. Всего любопытнѣе и занимательнѣе для меня было, увидѣть въ нижнемъ этажѣ, по лѣвую руку отъ входа во дворъ, комнаты Маріи Медичи, сохраняемыя въ цѣлости: всѣ мебели по мѣстамъ; спальня, съ альковомъ, украшеннымъ прекрасными живописными медальонами, постеля, изголовье, одѣялы, какъ-бы только что оправленныя, столикъ, большія кресла самой Королевы, скамейки, на которыхъ садились Фрейлины, туалетъ и даже фарфоръ, ей принадлежавшій, все цѣло. Въ предспальной зеркало, чудное своими рѣзными рамами; мебель обита парчей. Особенно любопытна домовая небольшая церковь; въ ней образа и вся утварь церковная сохранены тѣ-же; молебная книга Королевы лежитъ на налоѣ, передъ мѣстомъ, гдѣ она садилась; даже подушка, на которую становилась она, все тутъ. Сколько воспоминаній пробуждаютъ эти вещи, столь отдаленныя отъ нашего вѣка! Невольно переносишься къ тому времени, когда честолюбивая супруга Генриха IV-го, мать Людовика XIII-го, правительница царства, не умѣла быть счастливою, ни даже спокойною, и послѣ величія и богатства умерла почти въ нищетѣ, изгнанницею въ Кельнѣ, при жизни и въ царствованіе сына своего!
   Изъ дворца я перешелъ въ садъ. Онъ обширенъ, хорошо расположенъ, богатъ густыми и древними деревьями. Въ немъ есть хорошія мраморныя группы и статуи, но теперь гуляющихъ мало, потому что ко дворцу съ этой стороны производится большая пристройка. Груды камня, пыль отъ извести, толпы рабочихъ, мѣшаютъ гуляющимъ. Не знаю, не испортитъ-ли придѣлка фасада съ этой стороны дворца? Теперь онъ прекрасенъ.
   

БУРБОНСКІЙ ДВОРЕЦЪ.

   Бурбонскій дворецъ построенъ въ 1722-му году, Герцогинею Бурбонскою, первою вдовствующею Принцессою этого имени. Строителемъ его былъ Италіянскій архитекторъ Жирардини; но потомъ дворецъ распространили и увеличили владѣльцы его, Принцы Конде. Они собрали сюда все, что только можно было, для украшенія. Богатство господствовало въ ихъ жилищѣ, а мѣстоположеніе, на берегу Сены, почти противъ самаго Тюйлерійскаго дворца и Елисейскихъ полей, дѣлало его почти загороднымъ и увеселительнымъ домомъ. Революція опустошила дворецъ, и онъ оставался безъ назначенія до 1797-го года, когда помѣстили въ немъ такъ называемый Совѣтъ Пяти Сотъ (Conseil des Cinq-Cents). Теперь онъ принадлежитъ Палатѣ Депутатовъ. Противу моста устроили новую залу для собранія, и преддверіе съ огромнымъ аттикомъ и Фронтономъ, на 12-ти Коринѳскихъ колоннахъ: это служитъ перспективой мосту и панданомъ храму Св. Магдалины. Четыре огромныя мраморныя статуи, сидящія, довольно хорошо украшаютъ крыльцо: это изображенія великихъ людей Франціи, славныхъ гражданскими заслугами; въ томъ числѣ Герцогъ Сюлли и Канцлеры Моле и Дагессо. Зала Депутатскаго собранія заслуживаетъ вниманіе путешественниковъ. Прежде въ ней стояла статуя Наполеонова, работы ваятеля Шоде, а въ боковыхъ залахъ были портреты его и супруги его, во весь ростъ, работы живописцевъ Энгра и Летіера. Въ главныхъ сѣняхъ, передъ крыльцомъ, поставлены колоссальныя статуи знаменитыхъ ораторовъ. Я видѣлъ три изъ нихъ: Генерала Фуа, Мирабо и Казимира Перье; четвертая была не готова.
   Я довольно часто ходилъ въ засѣданія Палаты Депутатовъ, получивъ билетъ въ ложу министровъ, на все время пребыванія моего въ Парижѣ; сверхъ того, нашъ Посолъ позволилъ мнѣ посѣщать ложу Дипломатическаго Корпуса. И такъ я могъ наслушаться ораторовъ, и познакомился съ ихъ краснорѣчіемъ, враньемъ и болтовней.
   Въ день открытія Палатъ Королемъ, я не пропустилъ случая видѣть эту церемонію. Она была любопытна еще тѣмъ, что въ этотъ самый день случилось новое покушеніе на жизнь Его Величества. Я пріѣхалъ рано, чтобы занять повыгоднѣе мѣсто, въ первомъ ряду. Депутатовъ въ залѣ было еще немного; они оставались въ другихъ комнатахъ; но ложи были уже довольно полны. Скоро пріѣхала Королева, и заняла свою ложу, противъ приготовленнаго Королю трона на президентскомъ мѣстѣ. Съ нею были: Герцогъ Омальскій (Duc d'Aumale) и Герцогъ Монпансъерскій (Duc de Montpensier), меньшіе сыновья ея, сестра Короля и дочери его. Тотчасъ по прибытіи Королевы, зала начала наполняться. Перы Франціи занимали свои мѣста по правую сторону залы,* Депутаты по лѣвую; скоро раздался громъ пушекъ: Это означало, что Король вышелъ изъ дворца и шествіе началось. Войско было разставлено отъ самаго дворца до Палаты Депутатовъ, по обѣ стороны улицы. Вдругъ замѣтилъ я волненіе въ залѣ: Депутаты вставали съ своихъ мѣстъ, подходили другъ къ другу, шептались; Нѣкоторые поспѣшно выходили изъ залы; также и Перы Франціи. Тутъ вошелъ въ Королевину ложу адъютантъ Его Величества. Королева и Принцессы стали плакать, но не покидали своихъ мѣстъ. Скоро раздался говоръ, что въ Короля стрѣляли, но что онъ остался невредимъ. Минутъ черезъ пять показались, съ лѣвой стороны залы, герольды; за ними шли министры, президентъ, секретари собранія, и наконецъ показался Король. За нимъ шли два старшіе сына его, Герцоги Орлеанскій и Немурскій, Маршалы, адъютанты и свита. Зала мгновенно огласилась криками: Да здравствуетъ Король (Vive le Roi!). Государь сталъ на свое мѣсто, благодарилъ, кажется съ чувствомъ, кланялся на всѣ стороны: крики не прекращались, а безпрестанно усиливались. Король нѣсколько разъ начиналъ говорить, но это было невозможно. Никогда еще восторгъ и изъявленіе къ нему преданности не выражались такъ сильно! Король безпрестанно кланялся. Наконецъ клики поумолкли, и онъ успѣлъ сказать, что вполнѣ чувствуетъ народное участіе и благодаритъ за изъявленіе его. Но онъ ни слова не говорилъ о злодѣйскомъ покушеніи, сѣлъ на тронъ, и накрылся. Герцогъ Орлеанскій сѣлъ по правую, а Немурскій по лѣвую его сторону; министры и президентъ помѣстились на скамейкахъ, ниже трона, а Маршалы на приготовленныхъ для нихъ мѣстахъ. Тогда канцлеръ возвѣстилъ Перамъ и Депутатамъ, что они могутъ садиться. Я замѣтилъ, что Король былъ нѣсколько блѣденъ, взволнованъ, тронутъ; но твердость ни на минуту не оставила его, и онъ произнесъ рѣчь свою внятно, твердо и безъ малѣйшей торопливости. Герцогъ Орлеанскій держалъ шею на сторону, и я узналъ послѣ, что онъ былъ раненъ каретнымъ стекломъ, разбитымъ пулею злодѣя, стрѣлявшаго въ Короля; но чтобы не остановить церемоніи и не испугать Королевы, онъ не позволилъ сдѣлать перевязки, а только остановилъ кровь. По окончаніи Королевской рѣчи, опять начали кричать: Vive le Roi! Король опять сталъ на всё стороны кланяться. Тутъ подошелъ къ трону канцлеръ, и, принявъ Королевское повелѣніе, обратился къ Депутатамъ и Перамъ, и объявилъ имъ, что Палаты открыты. Тотчасъ послѣ этого Король всталъ и прежнимъ порядкомъ вышелъ изъ собранія. Я спѣшилъ выйти, чтобы добраться скорѣе до кареты, и, къ счастью, мнѣ тотчасъ подали ее. Король еще не выѣхалъ, и я торопился въ Тюйлерійскій садъ, гдѣ было неисчислимое множество народа: оттуда я могъ хорошо видѣть возвратное шествіе поѣзда. Войско вездѣ стояло подъ ружьемъ, и я пріѣхалъ въ самую пору. Толпы народа вездѣ толковали о происшествіи, и событіе разсказывалось всѣми одинаково, только заключенія были разныя, по духу партій, къ которой каждая группа принадлежала. Тутъ я узналъ, что злодѣй, по имени Мёнье (Meunier), сѣдельный работникъ, успѣлъ пройти въ интервалъ двухъ батальоновъ національной гвардіи, и не болѣе какъ въ 15-ти шагахъ выстрѣлилъ изъ пистолета въ Короля, который въ это самое время кланялся войску: пуля счастливо миновала Короля и разбила одно изъ шести стеколъ кареты.; обломкомъ ранило въ шею Герцога Орлеанскаго. Едва раздался выстрѣлъ, какъ злодѣя схватили: онъ не успѣлъ даже бросить пистолета.
   Я еще не прошелъ всей аллеи, какъ возвратный поѣздъ показался: повсюду кричали Французское ура (Vive le Roi)! Я бросился на тротуаръ сада, мимо котораго ѣхалъ Король: физіогномія его была спокойна; онъ выставлялся изъ кареты, и съ улыбкою кланялся народу на всѣ стороны; карета ѣхала самой маленькой рысью. Войско сдѣлало на караулъ, барабаны били походъ; мало по малу все утихло и успокоилось.
   

ПАЛЕ-РОЯЛЬ.

   Такъ называютъ дворецъ, съ окружающими его галлереями, и садъ, что все вмѣстѣ составляетъ нѣчто цѣлое. Можно сказать, что это цѣлый городъ, и городъ богатый, роскошный, составившійся и существующій въ сердцѣ Парижа. Вѣрно ни одно зданіе не подвергалось столькимъ перемѣнамъ въ теченіе 150-ти лѣтъ, и даже такъ часто не перемѣняло своего названія, какъ Пале-Рояль. Въ 1629-мъ году, Кардиналъ Ришелье построилъ его, по рисункамъ славнаго тогда архитектора Лемерсье, на развалинахъ Меркёровыхъ (Mercoeur), Рамбульетовыхъ Палатъ, и нѣсколькихъ другихъ домовъ. Сперва назвали его Ришельёвскими палатами; потомъ переименовали Кардинальскимъ дворцемъ, и безпрестанно увеличивали; но отдѣлали только въ 1636-мъ году. Въ 1639-мъ Кардиналъ подарилъ его Королю, со всѣми мебелями и драгоцѣнными вещами, въ немъ находившимися; но какъ Ришелье предоставилъ себѣ право владѣть и пользоваться дворцомъ по смерть свою, то дарственную подтвердилъ еще духовнымъ завѣщаніемъ, сдѣланнымъ имъ въ Нарбоннѣ, въ 1642-мъ году. Въ слѣдующемъ году, когда Королева Анна Австрійская была правительницею государства и попечительницею Людовика XIV-го, онъ и братъ его, Герцогъ д'Анжу, переѣхали изъ Лувра въ Кардинальскій дворецъ, который съ тѣхъ поръ и сталъ называться Королевскимъ дворцомъ (Palais Royal). Это названіе сохранилъ онъ по сіе время. Людовикъ XIV-й уступилъ Пале-Роялъ брату своему Филиппу въ пожизненное владѣніе, а въ вѣчное и потомственное пожаловалъ потомъ сыну его, своему племяннику, бывшему послѣ Регентомъ, когда онъ женился на побочной дочери его, Маріи Францискѣ Бурбонъ. Тогда только совершенно окончили и отдѣлали корпусъ строенія, доходящій до Ришельёвской улицы.
   Въ правомъ флигелѣ дворца былъ большой театръ, гдѣ могло помѣщаться до 3000 зрителей. На немъ играли Итальянцы и Мольерова труппа до 1673-го года, когда умеръ этотъ великій сочинитель. Потомъ была тутъ опера и давались балы. Въ лѣвомъ флигелѣ помѣщалась прекрасная галлерея, гдѣ славный живописецъ Филиппъ Шампань написалъ на сводахъ главныя дѣянія жизни Кардинала Ришелье. Герцогъ Орлеанскій, Регентъ, пристроилъ къ дворцу многое, и собралъ въ немъ богатыя коллекціи картинъ, древнихъ рѣзныхъ камней {Знаменитая коллекція рѣзныхъ камней почти вся куплена Императрицею Екатериною II-й, и находится теперь въ Императорскомъ Эрмитажъ.}, кабинетъ натуральной исторіи, собраніе моделей, инструментовъ художественныхъ и ремесленныхъ. Упоминаю обо всѣхъ этихъ сокровищахъ потому, что отецъ нынѣшняго Короля, извергъ Egalité, расточилъ все и распродалъ въ революцію, на замыслы свои, и на обороты, которые совсѣмъ переобразовали Поле-Рояль. Онъ обнесъ весь садъ строеніями, которыхъ нижній этажъ составленъ изъ множества аркадъ, гдѣ въ каждой лавка съ разными товарами. Въ другихъ этажахъ кофейные домы, трактиры, бильярдныя залы, однимъ словомъ, тутъ помѣщается цѣлый міръ. Подъ арками и передъ лавками, знаменитое гулянье, куда собираются ежедневно праздные и дѣловые жители Парижа; первые зѣваютъ на лавки, и смотрятъ, сквозь стекла, на всѣ сокровища, въ нихъ разложенныя: тутъ галантерейные и модные магазины, тамъ собранія рѣдкостей, книжныя лавки; тутъ съѣстные припасы, лакомые и дорогіе у Шеве, у Корселя; невольно заглядишься и промотаешь что нибудь, то есть купишь по большей части не нужное. Дѣловые люди ходятъ сюда толковать, условливаться, узнавать новости. Они по большей части собираются въ кофейныхъ домахъ, а ихъ здѣсь много; между прочимъ славный кофейный домъ Фуа. Во всякомъ изъ Нихъ можно найти почти всѣ журналы. Замѣчательно еще, что каждый изъ такихъ кофейныхъ домовъ усвоенъ какою нибудь партіей. Лежитимисты, напримѣръ, собираются въ Café Valoi, либералы въ другомъ, артисты въ третьемъ, и такъ далѣе. Здѣсь-же и лакомые столы Бери, Вефура, братьевъ Провенсо. Пале-Рояль резиденція всѣхъ путешественниковъ. Кто не посѣщалъ здѣшнихъ профессоровъ гастрономіи? Кто не бывалъ въ театрѣ Пале-Рояля, посмотрѣть прелестную актрису Дежазе, и порадоваться игрою Ашарда? Кто не знаетъ, что на этой сценѣ игралъ въ послѣдній разъ и распрощался съ публикою неподражаемый Потье?
   Пале-Рояль сосредоточиваетъ въ себѣ всю роскошь, всѣ наслажденія, всѣ прихоти, какія только можно пожелать, и отъ того-то большая часть путешественниковъ ограничиваются имъ и театрами, и потомъ думаютъ, что они знаютъ Парижъ. Не льзя не сознаться однакожь, что Пале-Рояль для иностранца прибѣжище спокойное и пріятное. Тутъ можно найти все, и встрѣтиться съ знакомыми и земляками, о которыхъ никогдабы и не узналъ, безъ этого сходбища со всѣхъ краевъ свѣта.
   Пале-Рояль принадлежитъ теперь Герцогу Орлеанскому, который однакожъ живетъ съ отцомъ въ Тюйлерійскомъ дворцѣ, и только иногда даетъ здѣсь балы, обѣды и принимаетъ представленія. Комнаты его богато убраны, и заключаютъ въ себѣ богатую картинную галлерею, собранную нынѣшнимъ Королемъ, жившимъ, до восшествія своего на престолъ, всегда здѣсь.
   Дворецъ Elysé Bourbon между дворомъ и садомъ; дворъ его въ улицу предмѣстія св. Онорія, а садъ на Елисейскія поля. Онъ не великъ, но замѣчателенъ тѣмъ, что изъ него въ послѣдній разъ выѣхалъ Наполеонъ, и въ немъ жилъ Императоръ Александръ. Потомъ онъ принадлежалъ Герцогу Беррійскому, и въ немъ супруга его собрала драгоцѣнную галлерею картинъ, Фламандской и Голландской школы, которую въ бытность мою здѣсь распродали съ аукціона. Самыя лучшія и дорогія картины куплены А. Н. Демидовымъ.
   При описаніи Парижа, не льзя не упомянуть о площадяхъ, украшающихъ его; но ихъ слишкомъ много, и не всѣ онѣ хороши. Я назову только самыя достопамятныя. Первая, прекрасная и обширная площадь, Людовика XV-го. Съ одной стороны ея протекаетъ Сена. Тутъ нѣкогда насажены были аллеи, по приказанію Маріи Медичи, и площадь эта, какъ мѣсто прогулки Королевиной, называлась Cour de la Reine; потомъ ужь называли ее площадью Людовика XV-го, по конной статуѣ его, поставленной по срединѣ площади. Въ революцію, когда памятникъ былъ уничтоженъ, ее назвали площадью Революціи. Тутъ стояла гильотина и напояла землю кровью. На этомъ мѣстѣ казнили Короля, Королеву, Принцессу Елисавету, Герцога Орлеанскаго, даже самого изверга Робеспьера. Во время Директоріи назвали ее Place de la Concorde (Площадь Согласія): это названіе сохранилось и понынѣ, хотя по большой части называютъ ее площадью Людовика XV-го. Теперь она совершенно отдѣлана и украшена. Она представляетъ фигуру большаго квадрата, и посрединѣ ея воздвигнутъ Луксорскій обелискъ, привезенный изъ Египта. Прелестный древній памятникъ! Въ Римѣ есть Египетскій обелискъ выше его; но цѣлость Парижскаго, и чистота отдѣлки гіероглифовъ удивительны. Его при мнѣ поднимали; это было исполнено счастливо и довольно скоро, подъ надзоромъ инженера Леба (Lebаs). Вокругъ обелиска четыре фонтана {При мнѣ они еще не были отдѣланы.}. Видъ съ площади во всѣ стороны великолѣпный.
   Вандомская осміугольная площадь пересѣкается на двѣ равныя половины широкой улицей Мира, rue de la Paix. Посреди нея великолѣпная Наполеонова бронзовая колонна. Это совершенная копія Траяновой колонны въ Римѣ: барельефы, изображающіе побѣды Наполеона, обвиваютъ ее съ низу до капители, такъ-же какъ Римскую; вышина та-же самая, и такая-же внутри лѣстница, винтомъ до верху; разница въ томъ, что на Парижской поставлена статуя Наполеонова, и весь памятникъ обнесенъ желѣзной рѣшеткой, подлѣ которой всегда стоитъ заслуженный инвалидъ. Работа статуи, барельефовъ и всей колонны, превосходна, и эффектъ ея на этой площади, окруженной прекрасными, высокими и единообразными домами, величественъ!
   Площадь Побѣдъ (Place des Victoires) замѣчательна конною бронзовой статуей Людовика XIV-го. Лошадь, какъ въ нашемъ Петербургскомъ памятникѣ Петра, изображена скачущею, съ тою только разницею, что наша опирается на хвостъ и на змѣю, а Парижская держится просто на двухъ заднихъ ногахъ, что гораздо приличнѣе, и труднѣе для художника. Король въ Римской Императорской одеждѣ.
   Королевская площадь (Place Royale) великолѣпна; она окружена большими и прекрасными домами въ три этажа, гдѣ арки нижнихъ этажей представляютъ спокойное и пріятное гулянье во всякую погоду. Посрединѣ площади зеленый лужокъ, и на немъ конная мраморная статуя Людовика XIII-го, работы ваятеля Дюпати. Лошадь въ этомъ памятникѣ такъ хороша, что я ничего совершеннѣе не видывалъ: она идетъ шагомъ, и жаль только, что подъ самое брюхо ея подставленъ мраморный столбъ, безъ котораго памятникъ не могъ-бы держаться. Это чрезвычайно портитъ эффектъ и отнимаетъ живость у всей фигуры. Надобно замѣтить, что это памятникъ возобновленный, потому что прежній, поставленный Кардиналомъ Ришелье Людовику ХІІІ-му (бронзовый на мраморномъ подножіи) былъ истребленъ во время революціи.
   На Новомъ мосту (Pout Neuf) былъ памятникъ Генриху IV-му, также бронзовая конная статуя; но бѣшеная чернь, въ 4791-мъ году, не пощадила памяти добродѣтельнаго и храбраго Короля, и разрушила статую. Это тѣмъ больше жаль, что лошадь была работы безсмертнаго ваятеля Жанъ-де Булонь (Jean de Boulogne). Теперь на мѣстѣ прежняго новый памятникъ, также бронзовый и той-же величины; но на этомъ Король посаженъ какимъ-то худымъ берейторомъ; онъ, кажется, жизни не радъ, что залѣзъ на такую вышь, и не знаетъ какъ съѣхать съ нея. Недалеко отсюда небольшая площадь Дофинова (Place Dauphine); на ней фонтанъ и памятникъ Генералъ Деде (Desaix): это бюстъ, поставленный на обелискѣ, гдѣ описаны подвиги, слава и смерть молодаго воина.
   Въ Парижѣ много другихъ памятниковъ, какъ-то, ворота св. Діонисія, ворота св. Мартина, перестроенныя и украшенныя Людовикомъ XIV-мъ; фонтаны: Св. избіенныхъ младенцевъ (Fontaine des lnnocens), Самаритянки (De la Samaritaine), и проч. Колоссальныя Тріумфальныя ворота Наполеона (L'Arc de Neuilly), огромнѣе всѣхъ извѣстныхъ. Они прекрасной архитектуры, и видъ съ площадки, на вышинѣ ихъ, представляетъ полную и очаровательную панораму Парижа. Барельефы, изображающіе разныя эпохи французской революціи, превосходны; но мнѣ не нравится фигура самого Императора (впрочемъ очень сходная). Римская тога, непокрытая голова, сандаліи на голыхъ ногахъ, кажутся мнѣ неумѣстны и неприличны.
   Приступая къ описанію знаменитыхъ Парижскихъ церквей, я прежде всего назову Соборъ Пресвятыя Богородицы Парижской (Notre-Dame). Онъ очень древенъ, и сперва былъ созданъ во имя великомученика Стефана, по перестроенъ и увеличенъ въ 522-мъ году, въ царствованіе Хильдиберта, сына Хловикова (Clovis). Тогда посвятили его имени Богородицы, съ которымъ онъ остается до сихъ поръ. Его еще увеличилъ Король Робертъ, а совершенно окончилъ уже Филиппъ Августъ; полуденный-же порталъ довершенъ только въ 1257-мъ году. Слѣдовательно, этотъ соборъ строился безпрерывно почти 300 лѣтъ. Онъ великолѣпенъ и чистой готической архитектуры. Своды въ немъ имѣютъ 17 саженъ высоты; ширина собора 24 сажени, а длина 65, считая отъ входа до конца алтаря. Огромное круглое окно, съ ярко-расписанными стеклами, внутри алтаря, было всегда предметомъ удивленія знатоковъ. Вокругъ всей церкви, внутри ея, двойныя галлереи, отдѣленныя рядомъ толстыхъ столбовъ. Множество придѣловъ, ни мало не стѣсняющихъ внутренности, придаютъ ей, напротивъ, особое величіе и таинственность. Надъ входомъ въ церковь двѣ квадратныя башни, въ 34 сажени вышины, составляютъ родъ фронтона, черезъ который входятъ тремя вратами. Наружность этого огромнаго зданія великолѣпно отдѣлана въ томъ-же готическомъ вкусѣ. Вокругъ алтаря, множество пирамидъ, нѣжно выработанныхъ, украшены листьями, изображеніями лицъ, и даже цѣлыми фигурами. Наружныя двери покрыты рѣзьбою, представляющею святыхъ, ангеловъ и патріарховъ Ветхаго Завѣта. Достойны замѣчанія 28 фигуръ, болѣе чѣмъ въ ростъ человѣческій, поставленныя въ одинъ рядъ по фронтону: онѣ изображаютъ Французскихъ Королей. Все зданіе покрыто свинцомъ. Внутренность собора довольно темна, кромѣ однакожь алтаря, въ которомъ замѣнили раскрашенныя стекла бѣлыми. Внутри 108 цѣльныхъ колоннъ. Стропилы и перекладины подъ крышей всѣ изъ каштановаго дерева. Меня поразила величественная красота этого собора, его таинственная мрачность, призывающая къ молитвѣ, и обширность всего зданія, гдѣ теряешься въ размышленіяхъ и забываешь суеты міра. Прекрасныя бронзовыя колонны поддерживаютъ балдахинъ надъ главнымъ престоломъ; стѣны украшены картинами Жувенета, представляющими всю жизнь Богородицы. До революціи было множество украшеній, которыя теперь уже не существуютъ. Почти не было Короля Французскаго, который не оставилъ-бы по себѣ здѣсь напоминанія, богатыми вкладами или украшеніемъ; но вандалы-Якобинцы все истребили, и едва не разрушили самого собора. Къ счастію, понадобился сарай для складки овса и сѣна: это спасло храмъ. Если-бы истребили его, то не много осталось-бы въ Европѣ, подобныхъ готическихъ зданій. Наполеонъ обновилъ церковь, приказалъ исправить все, что было возможно, и къ лей коронованъ съ пышностію и великолѣпіемъ, приличными такому обряду, который совершалъ Папа Пій VII-й, въ 1804-мъ году.
   Мнѣ показывали въ ризницѣ все тогдашнее облаченіе Папы, и императорскую мантію, вышитую золотыми пчелами по малиновому бархату и подбитую горностаемъ. Давно-ли кажется? А ужь едва остается память Великаго въ Парижѣ, и всѣ событія его времени причислены къ древней исторіи.
   Въ этомъ соборѣ похоронено много знаменитыхъ людей; тутъ находилась и гробница св. Діонисія, Апостола Франціи. Множество мощей и святыни истреблено Якобинцами; памятники, украшавшіе гробницы, разрушены, и только случайно спасся одинъ изъ нихъ: подъ наваленнымъ сѣномъ злодѣи не усмотрѣли его. Онъ стоитъ въ придѣлѣ, и понынѣ неотдѣланномъ, а загороженномъ просто дреками. Это гробница Маршала Гаркура, воздвигнутая ему супругой его. Группа изъ бѣлаго мрамора представляетъ Герцога, лежащаго на полѣ сраженія; умирая, онъ приподнимается, опираясь на одну руку и оборачиваясь къ супругѣ, которая, стоя на колѣнахъ, и протягивая къ нему руки, будто призываетъ его къ себѣ. Говорятъ, мысль этого памятника пришла ей во снѣ, и въ ту самую минуту, когда его убили въ сраженіи. Работа превосходная; кажется ваятеля Кусту. Въ алтарѣ я видѣлъ прекрасный памятникъ бывшаго при Наполеонѣ Архіепископомъ Парижскимъ, Кардинала Бельзенса: онъ изъ бѣлаго мрамора. Кардиналъ, во весь ростъ, сидитъ въ креслахъ и правою рукою благословляетъ; не льзя лучше выразить въ лицѣ человѣка кротости, набожности и доброты, какъ изобразилъ ихъ здѣсь художникъ! Ризница и церковная утварь собора очень богаты; но все это новое, сдѣлано Наполеономъ, и усердіемъ двухъ послѣднихъ Королей, старшей линіи Бурбоновъ, а особенно Карла Х-го. Архіепископскія палаты, библіотека, и жилища канониковъ, и вообще всего причта церковнаго, помѣщались въ огромномъ строеніи, прилегавшемъ къ собору; но въ послѣднюю революцію, 1830-го года, чернь разломала все это до основанія, и даже драгоцѣнную библіотеку Архіепископа побросала въ рѣку.
   Королевское аббатство св. Жермена въ лугахъ (St. Germain des prés), такъ названное вѣроятно потому, что оно построено было внѣ города, и вошло въ черту его послѣ, когда Парижъ значительно увеличился. Я не сталъ-бы упоминать объ этой церкви, еслибъ она не была одною изъ древнѣйшихъ въ Парижѣ, и не заслуживала вниманія путешественниковъ множествомъ воспоминаній историческихъ. Какъ зданіе, она стоитъ замѣчанія развѣ только по высотѣ башни, служащей ей колокольнею. Полагаютъ, что церковь эта построена на развалинахъ храма Изиды {Статуя Египетской богини сохранялась при церкви до 1314-го года, когда священникъ приказалъ разбитъ се, потому, что непросвѣщенная чернь покланялась ей какъ образу святой.}. Я тщательно осматривалъ эту церковь, потому что ни въ одной другой въ Парижѣ не льзя найти такихъ слѣдовъ древности, и архитектуры, уже нигдѣ болѣе не существующей. Напримѣръ, внутри церкви капители у колоннъ всѣ разнообразныя; работа ихъ и украшенія напоминаютъ что-то Египетское, и что-то послѣднихъ временъ Греческой Имперіи; иныя-же украшенія чисто готическія. Жаль, что безумная чернь въ революцію все это испортила. Конечно исправили многое, и теперь еще тщательно исправляютъ; алтари въ придѣлахъ возобновлены, хоть ужь не такъ богато, какъ были они прежде, но прилично; Папа Пій VII-й, по пріѣздѣ своемъ для коронованія Наполеона, положилъ первый камень при возобновленіи придѣла Богородицы, и другаго, св. Мартина.
   Церковь св. Жермена Оксеруа (St. Germain l'Auxerrois), на Луврской площади, также любопытна, своею древностію, своею готической архитектурой, и тѣмъ, что она была приходскою церковью дворца. Въ ней было похоронено множество людей знаменитыхъ, и она вмѣщала въ себѣ произведенія лучшихъ художниковъ того времени; но ее недавно опустошили. Думаютъ, что велѣно будетъ возобновить, и жаль, если этого не сдѣлаютъ: она хотя не велика, но прекрасной готической архитектуры.
   Церковь св. Женевьевы (Ste Geneviève) одна изъ самыхъ древнихъ въ Парижѣ. Она всегда была въ большомъ уваженіи у Парижанъ, потому что въ ней хранились мощи святой и рака. Тутъ-же были похоронены Хловигъ, первый изъ Королей, принявшій вѣру Христіанскую, жена и дочь его. Раку св. Женевьевы великолѣпно украсили въ 1242-мъ году, и поставили подъ главный престолъ, а потомъ опять передѣлали, изъ чистаго серебра, и вызолотили. Подъ церковью была палатка со сводами; ее сохраняли тщательно, потому что во времена гоненій на христіанъ тамъ собирались на молитву.
   Аббатство и церковь св. Женевьевы нѣсколько разъ грабили и жгли Норманы, въ 846, 884 и 892 годахъ; неизвѣстно даже, въ какое время возобновили ее; знаютъ только, что это было въ 9-мъ столѣтіи; а отстроили ее уже въ XIII-мъ или XIV-мъ вѣкѣ. Она была великолѣпно украшена драгоцѣнными мраморами и образами, щедрымъ къ благолѣпію ея Кардиналомъ Ларошфуко. Извѣстно, что во времена заразительныхъ болѣзней и бѣдствій, постигавшихъ городъ, раку святой торжественно обносили по городу. Это случилось въ первый разъ въ 1229-мъ году.
   Людовикъ XV-й хотѣлъ перестроить церковь съ основанія. Онъ самъ положилъ первый камень ея въ 1764-мъ году, утвердивъ планъ архитектора Суфло (Soufflot) Художникъ этотъ учился въ Италіи, и перемѣнилъ все первое расположеніе храма, и всю систему архитектуры, бывшую тогда въ употребленіи въ Парижѣ. Онъ ввелъ колонны, отдѣльныя и большаго діаметра, какъ внутри, такъ и снаружи строенія. Планъ его, по новости, легкости и красотѣ своей, заслужилъ общее одобреніе, и заставилъ думать, что имъ произведено все, что лучшаго осталось намъ послѣ Грековъ и Римлянъ. Храмъ долженъ былъ представлять Греческій крестъ, въ 340 футовъ длины, считая преддверіе, и въ 250 ширины между стѣнъ; посрединѣ возвышался куполъ въ 62 фута 8 дюймовъ, поддерживаемый внутри четырьмя столбами, столь легкими, что едва можно было различать ихъ между отдѣльными колоннами, составлявшими четыре отдѣленія креста.
   Такая-же легкость являлась и въ круглыхъ сводахъ зданія, гдѣ съ большимъ искуствомъ сдѣлали просвѣты, придававшіе имъ, нѣкоторымъ образомъ, видъ готической легкости. Просвѣты эти въ разныхъ направленіяхъ, и производятъ, переливами свѣта, эффектъ разнообразный и очень пріятный. Присоедини къ тому свѣжую отдѣлку, чистоту камня, украшенія легкой рѣзьбы, со вкусомъ размѣщенной, можно вообразить восхищеніе жителей, при появленіи ихъ внутри зданія. Высота, отъ помоста до рамы верхняго просвѣта, посрединѣ свода вдѣланнаго, была 170 футовъ. Оставалось только кончить мраморный помостъ, какъ вдругъ замѣтили нѣсколько отколовъ и небольшихъ трещинъ іъ столбахъ, держащихъ куполъ, и въ сосѣдственныхъ колоннахъ. Ясно было, что тяжесть сводовъ подавляетъ слабыя подпоры, и угрожаетъ скорымъ разрушеніемъ всего зданія. Надобно было приспособить новыя поддуги, сдѣлать опоры столбамъ, и нѣкоторымъ образомъ испортить внутренній видъ зданія, которое уже полагали оконченнымъ, послѣ безпрерывныхъ, слишкомъ сорокалѣтнихъ трудовъ, и болѣе 15-ти милліонной издержки.
   Опытные архитекторы давно предвидѣли эту бѣду, и многіе подавали записки, гдѣ доказывали, что зданіе не можетъ устоять. Между прочимъ Паттъ ясно показалъ, отъ чего произошло поврежденіе. Правительство велѣло тотчасъ составить коммисію, тщательно разсмотрѣть недостатки построенія, и изыскать средства помочь имъ. Коммисія, гдѣ соединились лучшіе художники, удостовѣрилась, что куполъ и три свода сложены искусно и предусмотрительно; что при построеніи ихъ было приложено все возможное стараніе; что желѣзныхъ связей достаточно; что кладка искусна, и изъ лучшаго камня, и въ верхней части церкви никакого поврежденія не оказалось, хотя поддерживающіе ее нижніе столбы осѣли и треснули. Слѣдовательно, весь недостатокъ заключается въ непрочности и дурной постройкѣ столбовъ.
   Послѣ такого заключенія занялись средствами исправить несовершенства и предупредить разрушеніе, не портя системы внутренняго расположенія и не прибавляя столбовъ, или колоннъ, которыя нарушили-бы гармонію плана. Главное управленіе работами поручили Г-ну Ронделе (Rondelet), который принялся за нихъ въ концѣ 1770-го года, и съ такимъ тщаніемъ и искуствомъ передѣлалъ куполъ и своды, что даже ни сколько не измѣнилъ плана Суфло.
   Въ революцію, назначеніе храма перемѣнилось: подъ названіемъ Пантеона, его посвятили великимъ мужамъ Франціи. Для этого сдѣланы были перемѣны въ расположеніи, и подъ сводами подземельныхъ галлерей его похоронили прахъ Вольтера, Руссо, и потомъ Марата; послѣ Марата выкинули. Я видѣлъ смѣшныя гробницы Вольтера и Руссо; онѣ были на первый случай сдѣланы деревянныя, нелѣпо раскрашенныя, съ какою-то сусальною позолотою, и теперь уже почти сгнили; вѣроятно, никто не подумаетъ исправить или возобновить ихъ. Другихъ великихъ людей, достойныхъ Пантеона, Франція еще не нашла. Да почему она присвоила себѣ и Руссо? Онъ, конечно, великій писатель, но онъ Швейцарецъ. Въ царствованіе Наполеона, Пантеонъ возвратили религіи, и онъ опять назвался церковью св. Женевьевы. Императоръ опредѣлилъ хоронить въ подземельныхъ галлереяхъ его верховныхъ чиновниковъ Имперіи, и тѣхъ рѣдкихъ мужей, которые превосходными дарованіями, геройскими подвигами, или примѣрною храбростію заслужатъ такое отличіе. Тамъ уже много гробницъ, и между прочими гробница Маршала Ланна. Но всѣ эти прославившіеся покойники въ другой сторонѣ и лежатъ далеко отъ Вольтера и Руссо, которые и послѣ смерти, кажется, не могутъ примириться и сблизиться, а потому лежатъ въ противоположныхъ сторонахъ: одинъ по правую отъ входа, а другой по лѣвую сторону. Въ этомъ подземельѣ есть мѣсто, гдѣ удивительное эхо: почти цѣлая фраза явственно и чисто повторяется имъ.
   При Людовикѣ XVIII-мъ еще отдѣлывали церковь. Плафонъ расписывалъ славный живописецъ Баронъ Гро (Gros). Четыре картины, изъ исторіи Франціи, начиная отъ Карла Великаго, были предначертаны такъ, чтобы четвертая посвящена была Наполеону; но паденіе его не допустило до этого, и художникъ изобразилъ въ ней возвращеніе Бурбоновъ, искусно помѣстивъ на облакахъ Людовика XVI-го, супругу и сына его. Живопись хороша, но композиція картинъ не совсѣмъ нравится мнѣ. Карлъ Великій больше похожъ на раздраженнаго пророка, чѣмъ на царя-воина. Искренно сожалѣю, что когда я посѣщалъ Пантеонъ, пандатифы, порученные кисти моего пріятеля Барона Жерара, оставались еще покрыты холстомъ, потому что не совсѣмъ были отдѣланы.
   Теперь онъ умеръ; не знаю, кто докончитъ работу этого великаго худодника. Послѣ революціи 1830-го года, церковь опять обращена въ Пантеонъ, и, по моему мнѣнію, совсѣмъ некстати. Архитектура этого зданія совершенно прилична и даже прилична единственно богослуженію. Французы, вѣрно, скоро опомнятся, обратятся къ религіи и почувствуютъ, что гораздо лучше внести въ храмъ Св. Женевьеву, чѣмъ сохранять подъ сводами ея людей, которыхъ славу можно оспоривать. Если-бы Магдалининскую церковь, которую Наполеонъ назначалъ быть храмомъ славы для его великой арміи, посвятили великимъ мужамъ Францій, а Пантеонъ опять отдали богослуженію, тогда оба зданія были-бы совершенно приличны каждое своему назначенію.
   Пантеонъ зданіе великолѣпное и одно изъ прекраснѣйшихъ въ своемъ родѣ; его своды съ просвѣтами, его куполъ, его легкость, единственны! Онъ пустъ и неукрашенъ, но прелестенъ, и долго останется, вмѣстѣ съ соборною церковью Богородицы, первымъ зданіемъ Парижа.
   Церковь Св. Стефана въ горѣ (St. Etienne du mont) замѣчательна тѣмъ, что въ ней теперь на ходится рака Св. Женевьевы, безъ всякаго украшенія, покрытая только шелковою матеріею. Она забыта Парижанами; малое число вѣрующихъ, и по большей части женщины, изрѣдка приходятъ сюда молиться, и кладутъ на раку вѣночки изъ полевыхъ цвѣтовъ; я нашелъ два или три, завядше.
   Церковь Св. Елисаветы, близъ Тамиля, достойна посѣщенія путешественниковъ: нигдѣ въ другомъ мѣстѣ не увидятъ они расписныхъ стеколъ такой величины; каждое окошко въ одно стекло, съ изображеніемъ картины, или образа, превосходной живописи. Ихъ работали въ Севрѣ, и они очень дорого стоятъ. Мнѣ сказывали, что Король Виртембергскій заказалъ для себя точныя копіи съ нихъ, такой-же величины.
   Церковь Маріи Магдалины заслуживаетъ подробное описаніе. Я жилъ подлѣ и имѣлъ дозволеніе входить въ нее во всякое время, потому что, въ бытность мою, отдѣлывали еще внутренность ея; архитекторъ упросилъ, чтобы туда никого не впускали безъ него, и это строго соблюдалось.
   Наполеонъ приказалъ построить Греческій храмъ славы. Бурбоны, возвратившись, велѣли сдѣлать на фронтонѣ храма Латинскую надпись, посвящай его Всеблагому Всемогущему Богу, во имя Святыя Маріи Магдалины; Хорошо; но почему узнать, что это христіанская церковь? гдѣ крестъ? куда помѣстить колокола, призывающіе къ молитвѣ? Наконецъ, какъ различить это зданіе, при первомъ взглядѣ, отъ биржи, отъ Депутатской Палаты? Оно несообразно съ нынѣшнимъ своимъ назначеніемъ; однако не льзя не сознаться, что, какъ произведеніе архитектуры, это превосходнѣйшее зданіе новыхъ временъ. Церковь Маріи Магдалины начата еще въ 1762-мъ году; потомъ планъ ея перемѣнили и начали ее снова; къ счастью, она не была достроена въ 1793-мъ году, и потому только не превратилась тогда въ клубъ или складочный амбаръ. Въ 1807-мъ году Наполеонъ вздумалъ сдѣлать изъ нея храмъ славы, предполагая поставить на фронтонѣ слѣдующую надпись: Императоръ Наполеонъ солдатамъ Большой Арміи. Притомъ велѣно было сохранить все построенное, какъ оно было, чтобы не увеличить расходовъ выще трехъ милліоновъ. Изъ представленныхъ плановъ, Императоръ утвердилъ планъ Внньона. Этотъ архитекторъ передѣлалъ все снова, но работы шли медленно, во время войны и при недостаткѣ въ деньгахъ, такъ, что съ 1808-го по 1830-й годъ едва выводили по два ряда камней въ годъ. Теперь, при новомъ архитекторѣ Г-нѣ Гюве, наружность церкви совершенно отдѣлана; работаютъ внутри. Займемся сперва наружностью. Это храмъ Коринѳскаго ордена, изъ числа тѣхъ, которые у древнихъ назывались периптеръ, то есть, окруженный рядомъ однообразныхъ, колоннъ, поставленныхъ въ равномъ разстояніи между собою и отъ стѣны. Онъ украшенъ двумя портиками, съ фронтонами; фронтонъ, обращенный къ бульвару, поддерживается колоннами въ два ряда, которыя, какъ и пилястры, соотвѣтствующіе имъ, посрединѣ даютъ отверстіе дверямъ. Потолокъ надъ дверями возвышается аркою, украшенною, такъ-же какъ и на прочихъ дверяхъ, розасами и рѣзьбою превосходной работы. Вообще весь храмъ вокругъ украшенъ лѣпною работою, удивительно нѣжною. На фризѣ, надъ каждою колонною, и посрединѣ каждаго промежутка, поставлены ангелы, поклоняющіеся и держащіе гирлянды, гдѣ на изгибахъ помѣщены: сосудъ, рипиды, кресты. Это зданіе одно изъ обширнѣйшихъ и прекраснѣйшихъ не только новаго, но и стараго времени. Я очень сожалѣю, что мнѣ не удалось видѣть барельефа, назначеннаго на главный фронтонъ. Знакомые мнѣ художники сказывали, что онъ несравненной красоты, работы художника Лемера (Lemaire). Въ немъ Спаситель стоитъ на тронѣ, и милостиво привѣтствуетъ Магдалину, стоящую передъ нимъ на колѣнахъ; тутъ множество другихъ фигуръ.... Но не видавши барельефа, не хочу его описывать и еще меньше судить о немъ по чужимъ разсказамъ. Сообразите его огромность потому, что одна фигура Спасителева 48-ть футовъ вышины!
   Внутренность храма очень близка къ отдѣлкѣ; боюсь, что она не будетъ соотвѣтствовать наружной его красотѣ. Для украшеній употреблено множество разноцвѣтнаго мрамора, изъ Французскихъ каменоломней; картины написаны всѣ своими художниками. Славный живописецъ Ларошъ, зять Горація Вернета, взялся-было росписать всю церковь, условился въ цѣнѣ и получилъ задатки; но министръ Тьеръ отдалъ написать одну картину какому-то художнику, имъ покровительствуемому, и Ларошъ возвратилъ задатокъ и отказался отъ работы. Жаль! во-первыхъ потому, что это художникъ первостепенный, а во-вторыхъ, что не будетъ согласія Въ изображеніяхъ.
   Мнѣ остается сказать нѣсколько словъ о церкви Богоматери Лореттской. Ее при мнѣ отдѣлали и освятили. Въ жизнь мою не видывалъ я такого восторга, какой произвело въ публикѣ освященіе этого храма. Можно было-бы подумать, что построили какое нибудь чудо, подобное Парижскому собору Богородицы, или Кельнской соборной церкви. Я пріѣхалъ за два часа до начатія церемоніи, но ужь мѣста не было, и я не могъ протѣсниться даже до преддверія. Одинъ изъ старостъ церковныхъ, мой пріятель Графъ Эрсевилъ, убѣдилъ меня не трудиться напрасно, предлагая показать мнѣ церковь во всѣхъ ея подробностяхъ, когда въ ней никого не будетъ; я послушался, и черезъ нѣсколько дней, вмѣстѣ съ нимъ, отправился въ нее.
   Церковь Лореттской Богородицы напомнила мнѣ, только въ маломъ видѣ, Римскую церковь Богородицы (Ste Marie Majeure). Впрочемъ, она не мала и легко можетъ вмѣстить до 3-хъ тысячъ человѣкъ. Стѣнная живопись здѣсь выгодно замѣняетъ картины, которыя почти всегда ставились невыгодно, безъ разбора. Здѣсь хотѣли, чтобы все было на мѣстѣ, и для мѣста. Многіе изъ Французскихъ художниковъ нашли случай показать свои дарованія.
   Жаль, что важныя обстоятельства не дозволили всего кончить до ея освященія, и потому не льзя судить о цѣломъ, которое отъ этого много теряетъ. Живопись плафона и пандатифовъ невозможно разсмотрѣть вполнѣ, потому что даже не всѣ подмостки сняты; группу, изъ позлащенной бронзы, долженствующую украсить главный престолъ, и двухъ ангеловъ, еще не успѣли поставить. Мраморныя изображенія Спасителя и Богоматери не на своихъ мѣстахъ, отъ того что придѣлы, въ которыхъ, они должны стоять, не отдѣланы; боковыя двери въ церковь и въ ризницу загорожены досками. Однимъ словомъ: много еще недоконченнаго.
   Церковь эта, совершенно отдѣленная отъ всякаго строенія, находится въ концѣ Лафиттовой улицы, такъ что ее видно съ бульвара. Ширина ея 95 футовъ, а длина 215 футовъ. Въ фасадѣ портикъ, съ четырьмя колоннами Коринѳскаго ордена, и съ богатыми фризами; онъ повершенъ фронтономъ, по угламъ котораго поставлены статуи Вѣры, Надежды и Любви, работы ваятелей Фолтье, Лемера и Лайтье. Въ полотнѣ Фронтона барельефъ, работы Нантёля, изображающій ангеловъ, поклоняющихся Богородицѣ и Младенцу Іисусу. Внутренность церкви пространна, хорошо отдѣлана; стекла большаго запрестольнаго окна, и въ ризницѣ, расписаны прекрасно; они сдѣланы на Севрской фабрикѣ. Четыре главные придѣла, по угламъ, будутъ также украшены лѣпною работою и живописью.
   Послѣ этого поверхностнаго описанія, я позволю себѣ войти въ разсмотрѣніе достоинствъ новаго храма. Парижане, не привыкшіе видѣть расписанныхъ внутри по стѣнамъ церквей, восхищаются этою: изобиліе красокъ и позолоты, всравненіи съ холодною сухостью почти всѣхъ ихъ новыхъ храмовъ, прельщаетъ зрѣніе новостью, и толпа посѣтителей (не молельщиковъ) готова рукоплескать этому блестящему зрѣлищу. Они и не помышляютъ о благоговѣйномъ впечатлѣніи, какое должно было-бы внушать такое мѣсто, Кто виноватъ? Толпа, и самое зданіе
   Конечно, во Франціи прошло то время, когда вѣра и набожность увлекали молящихся въ храмы, заставляли ихъ восхищаться изображеніями святыхъ преданій, и повергали долу въ набожномъ молчаніи. Но прошло и то время, когда величественный соборъ возносилъ къ небесамъ огромные своды свои, подъ которыми человѣкъ казался такъ малъ. Вѣка перемѣнились.... Теперь архитекторъ созидаетъ новый домъ Божій, но домъ этотъ такъ веселъ, и такъ щеголевато убранъ, что, кажется, въ немъ не возможно никакое глубокое и важное размышленіе.... Но оставимъ и это. Въ эпоху, когда всѣ хотятъ изобрѣтать, а не подражать, для чего было копировать въ углу Парижа церковь Св. Маріи (Majeure) въ Римѣ? А если такъ, то къ чему, вмѣсто огромной церкви, дѣлать родъ часовни? Надобно-ли было копировать Римскій соборъ со всѣми его недостатками, если въ немъ они есть, и даже придать ихъ, если онъ ихъ не имѣетъ? Хорошо-ли, напримѣръ, что фасадъ здѣшняго храма въ полтора раза больше его ширины, а Коринѳскія колонны, по толщинѣ своей, несоразмѣрны съ Іоническими, поставленными внутри? Сколько выпусковъ и придѣлокъ, выходящихъ изъ черты главныхъ линій, и удобныхъ лишь на то, чтобы за нихъ цѣпляться! На что они? Притомъ, совершенное отсутствіе всякаго украшенія снаружи, для меня непонятно! Хорошо-ли и то, что колокольня, возвышающаяся надъ строеніемъ, похожа на китайскую садовую бесѣдку, или на голубятню!
   Внутри церкви, вы дивитесь красотѣ и богатству живописи, рѣзьбы и позолоты; но что чувствуете вы? Углубляетесь-ли въ благоговѣйныя размышленія? Открывается-ли душѣ что нибудь высшее земнаго чувства удивленія? Нѣтъ. Глазамъ пріятно смотрѣть на изобиліе богатыхъ и пріятныхъ украшеній; но щеголеватость не замѣняетъ величія и важности. Скорѣе можно подумать, какъ сказалъ одинъ французъ, что находишься въ богатомъ кабинетѣ, а не въ церкви Богородицы.
   Мнѣ не нравятся даже эти простыя окошки, такія-же какъ въ обыкновенныхъ комнатахъ, и этотъ раззолоченный коробками потолокъ тяжелъ, давитъ меня. Я не войду въ разсмотрѣніе каждой части храма и каждой картины; заключу только тѣмъ, что церковь Лореттской Богородицы хороша, нарядна, но не величественна, и далеко не можетъ сравняться съ церквами Италіи, и еще меньше съ древними готическими церквами Франціи и Германіи,
   Я былъ во многихъ другихъ церквахъ въ Парижѣ, какъ-то: въ церкви Св. Евстафія, Успенія Богородицы, С. Рока, Св. Сульниція. Послѣдняя особенно замѣчательна красотою и огромностію своею, и темъ еще, что въ ней начертанъ Парижскій меридіанъ, столько извѣстный во всѣхъ астрономическихъ и географическихъ наблюденіяхъ; онъ былъ принятъ за основаніе многими учеными писателями. Въ концѣ линіи поставленъ астрономическій обелискъ. Вообще, во всѣхъ здѣшнихъ церквахъ, до революціи, было множество любопытныхъ, историческихъ памятниковъ; теперь почти ничего не осталось. Церкви возобновили, это правда; но онѣ пусты для любителей древности и художествъ, и, къ сожалѣнію должно прибавить, пусты и отъ того, что въ нихъ мало бываетъ молельщиковъ. Если и бываютъ они, то по большой части это женщины и нѣсколько стариковъ: молодыхъ людей я почти ни разу не заставалъ. Любопытство завлекаетъ ихъ иногда услышать проповѣдь какого нибудь прославленнаго оратора, какъ-то: аббата Лакордера въ соборѣ, аббата Кёръ (Cœur) въ церкви Св. Евстафія, аббата Равнньлна, въ церкви Св. Ѳомы Аквинскаго, аб6ata Комбало, въ церкви Успенія Богородицы, аббатовъ: Дюпанлу и Гіона, въ церкви Св. Рока. Тогда обыкновенно бываетъ давка, и я съ большимъ трудомъ доставалъ себѣ мѣсто.
   Мазариновскія палаты, извѣстныя подъ названіемъ Collège Mazarin, и церковь четырехъ языковъ (Eglise des quatre nations) построены на берегу Сены, противъ самаго Луврскаго дворца. Здѣсь нѣкогда были большія и малыя Нельскія палаты, и славная башня того-же имени (la Tour de INesle). Послѣ многихъ переходовъ изъ рукъ въ руки, мѣсто это досталось Кардиналу Мазарину, который отстроилъ дворецъ, и основалъ въ немъ учебное заведеніе, богатую библіотеку, и огромную церковь, въ которой находилась гробница его {Нынѣ она сохраняется въ музеумѣ Французскихъ монументовъ, и по справедливости считается лучшею работою знаменитаго ваятеля Куазевокса.}. Онъ одарилъ заведеніе свое двумя милліонами, и опредѣлилъ ему еще духовнымъ завѣщаніемъ 45 тысячъ ливровъ дохода, изъ процентовъ капитала, положеннаго имъ въ Городовую Ратушу. Назначенные имъ попечители заботились о содержаніи и распространеніи его заведенія.
   Въ царствованіе Наполеона Національный Институтъ имѣлъ здѣсь свои публичныя засѣданія.
   Хотя во время мятежей часть библіотеки пострадала, а манускрипты присоединены къ Королевской библіотекѣ, но я нашелъ тутъ еще прекрасную библіотеку, составленную изъ 400 тысячъ, и болѣе, рѣдкихъ и драгоцѣнныхъ книгъ. Она открыта публикѣ, и въ ней всякой день можно застать читающихъ и трудящихся надъ выписками и справками. Здѣсь видѣлъ я два прекрасные и самые большіе глобуса, подаренные библіотекѣ Людовикомъ XVI-мъ. Тутъ-же рѣдкое собраніе моделей архитектуры, и украшеній, снятыхъ, въ уменьшенномъ, но точномъ размѣрѣ, съ древнихъ зданій Рима. Для меня, самая рѣдкая коллекція, какая только быть можетъ, это искусно сдѣланныя копіи съ древнихъ остатковъ строеній, называемыхъ Циклопическими (Cyclopéens), или Этрурскими. Ихъ 86, извѣстнѣйшихъ, какъ въ Греціи такъ и въ Италіи. Я всячески старался достать хоть одинъ снимокъ съ нихъ, и нашелъ работника, который дѣлалъ эту коллекцію для ученаго составителя ея. Я обѣщалъ ему за трудъ больше чѣмъ онъ могъ-бы надѣяться; однако онъ ни за что не согласился, говоря, что это собраніе собственность вдовы ученаго путешественника, и поставлено въ библіотеку на время, потому что она старается продать его правительству; а если узнаютъ, что существуютъ копіи съ него, то, можетъ статься, это повредитъ ей. Я принужденъ былъ одобрить прекрасное чувство ремесленника, и остался безъ модели, которая была-бы для меня тѣмъ любопытнѣе, что я видѣлъ подлинники этихъ построеній въ Греціи и въ Италіи. Нынѣ въ Мазариновыхъ палатахъ бываютъ засѣданія Французской Академіи, на которыхъ мнѣ случилось быть два раза. Зала засѣданій хороша, но устроена почти одинаково съ залами Депутатскаго Совѣта и Палаты Перовъ; только она меньше ихъ. Въ первый разъ, при мнѣ былъ принятъ въ члены Г-нъ Дюпати, а во второй разъ Г-нъ Гизо: послѣдній былъ тогда министромъ. Оба засѣданія показались мнѣ довольно скучны. Собраніе въ оба раза было многолюдно; множество дамъ и посѣтителей наполняли ложи и галлереи; принятой членъ возглашалъ длинную рѣчь, обыкновенно наполненную пышными хвалами умершему члену, на мѣсто котораго онъ поступилъ, благодареніемъ Академіи за избраніе, притворнымъ уничиженіемъ самого себя, и обѣщаніемъ ревностно стараться, усердіемъ и трудами своими, сдѣлаться достойнымъ такой чести: все это повторяется каждый разъ при подобныхъ случаяхъ. Конечно, иные умѣютъ все украсить краснорѣчіемъ, и входятъ въ сужденія о сочиненіяхъ своихъ предшественниковъ; но вообще такія засѣданія не любопытны. Президентъ, или Непремѣнный Секретарь Академіи, отвѣчаетъ новопринятому: Г-ну Дюпати отвѣчалъ Александръ Дюваль. Онъ выхвалялъ новопринятаго, и все то-же и то-же. Г-нъ Гизо говорилъ долго, красно, и за всѣмъ тѣмъ утомительно: я былъ радехонекъ, когда это кончилось. Французская Академія, въ простыя засѣданія свои, занимается единственно литтературой и Французскимъ языкомъ, то есть очищеніемъ его и составленіемъ полнаго словаря. Изъ числа членовъ ея всегда были и теперь есть люди, знаменитые въ словесности.
   Засѣданія Академіи Наукъ гораздо занимательнѣе. Я обязанъ Г-ну Мейендорфу доставленіемъ мнѣ случая быть тамъ нѣсколько разъ. Въ первый разъ, какъ иностраннаго посѣтителя, меня усадили въ кресла противъ самого Президента: тогда предсѣдательствовалъ Карлъ Дюпенъ (Charles Dupin). Онъ привѣтствовалъ меня нѣсколькими слонами, въ которыхъ лестно упомянулъ, что Академіи извѣстны мои труды, что мой Географическій Словарь Россійской Имперіи, на Французскомъ языкѣ, остается у нихъ классическимъ сочиненіемъ, и проч. Я былъ принужденъ благодарить, и, говорятъ, исполнилъ это довольно удачно. Мнѣ было особенно пріятно посѣщать Академію Наукъ, потому, во-первыхъ, что между членами ея находилось много знакомыхъ моихъ, и съ иными даже я переписывался прежде. Назову здѣсь добраго пріятеля своего, старика Ларрея (Larrey), бывшаго первымъ лейбъ-хирургомъ Наполеона. Онъ сопровождалъ его во всѣхъ походахъ и сраженіяхъ, и бесѣда этого почтеннаго старца чрезвычайно занимательна. Свидѣтель столькихъ событій, онъ разсказывалъ мнѣ множество анекдотовъ, не всѣмъ, или даже мало кому извѣстныхъ. Отъ него слышалъ я многое о Египтѣ, о Сиріи, о Россіи.
   Другими пріятелями моими, изъ академиковъ, были: Карлъ Дюпенъ, къ которому я ѣзжалъ на вечера и на публичныя его лекціи; Жоффруа Сентъ-Илеръ, столько разъ угощавшій меня въ Ботаническомъ саду (Jardin des plantes); Араго, славный астрономъ нашего времени, Амперъ, и другіе. Засѣданія Академіи любопытны и потому, что въ нихъ всегда разсуждаютъ о предметахъ, имѣющихъ общую занимательность.
   Почти возлѣ самыхъ Мазариновскихъ палатъ, по набережной, находится Монетный Дворъ. Я разсматривалъ его съ восхищеніемъ, и не думаю, чтобы гдѣ нибудь было подобное заведеніе. Строенія великолѣпны, и составляютъ два фаса, или двѣ линіи треугольника, каждая въ 60 саженъ. Въ главномъ фасадѣ, со стороны рѣки, прекрасныя сѣни, украшенныя 24-мя Дорическими колоннами; лѣстница также съ 16-го Іоническими колоннами; внутри огромныя залы, гдѣ большой и драгоцѣнный минералогическій кабинетъ устроенъ и приведенъ въ совершенный порядокъ, ученымъ профессоромъ Сажемъ (Sage), преподающимъ тутъ публичныя лекціи. Есть еще много кабинетовъ съ машинами, и особыя комнаты для присутствій, для служащихъ, и проч. Внутри двора, окруженнаго галлереями, la salle des balanciers (Зала для чеканной машины); надъ нею другая, для уставщиковъ; каждая въ 62 фута длины и 39 ширины. Возлѣ нихъ была церковь, но теперь въ ней работаютъ. Повсюду видна лѣпная работа, барельефы и арабески; карнизы по большей части съ позолоченными украшеніями, но легки и сдѣланы съ большимъ вкусомъ. Особенно богато украшена зала, гдѣ преподаются лекціи. Мнѣ показывали здѣсь полное собраніе медалей и монетъ Французскихъ, составленное по хронологическому порядку, отъ первыхъ королей до нашего времени И еще мудренѣе, что сохранили при каждой и штемпель и пуансонъ ея, такъ, что если-бы кто пожелалъ имѣть какую нибудь монету или медаль, то чрезъ нѣсколько часовъ могъ-бы получить настоящій и свѣжій отпечатокъ: въ такомъ случаѣ платится за употребленный металлъ по цѣнѣ съ вѣсу, да самая бездѣлица за работу. Я видѣлъ здѣсь-же коллекцію новоизобрѣтенныхъ машинъ, относящихся къ монетному искуству: иныя были одобрены и приняты для употребленія; другія остались для любопытства. Ее всѣхъ заведеніяхъ, которыя посѣщалъ я въ Парижѣ (а ихъ много), я вездѣ встрѣчалъ, при отличной вѣжливости, готовность все показывать путешественнику и удовлетворять его вопросамъ и любопытству. Безкорыстіе сторожей меня даже удивляло: они никогда ничего не просили и довольствовались тѣмъ, что добровольно давали имъ.
   Между учеными заведеніями нельзя не упомянуть о Музеумъ Св. Мартина (Le Musée St. Martin). Онъ особенно замѣчателенъ огромною коллекціей собранныхъ въ немъ моделей всего, что относится до наукъ, приспособленныхъ къ промышленности. Тутъ вы найдете паровыя машины всѣхъ родовъ, мѣльницы, винокурни, и другія заведенія для перегонки, или дистиллировки, свекловичныя сахароварни, рафинадные аппараты, прядильныя машины и проч. и проч. Я полагаю, что нигдѣ нѣтъ коллекціи, полнѣе и лучше составленной. Въ тотъ самый день, когда я осматривалъ ее, Г-нъ Карлъ Дюпенъ преподавалъ тутъ лекцію, о приложеніи Химіи къ промышленности. Зала была полна. Когда я вошелъ, профессора еще не было; но кто были слушатели? Ремесленники, нѣсколько заводчиковъ, солдаты, фабриканты, и небольшое число студентовъ изъ лицея. Изъ этого я заключилъ, что Г-нъ Дюпенъ сѣетъ не на камнѣ, и зерна его даютъ плодъ. Онъ говорилъ ясно, внятно, и его слушали съ большимъ вниманіемъ; многіе записывали его слова. Увидя меня, онъ вѣжливо попенялъ мнѣ, что я не предупредилъ его о своемъ посѣщеніи, и прибавилъ, что почелъ-бы долгомъ сберечь мнѣ мѣсто поближе къ себѣ.
   Винный дворъ (Halle aux vins), гдѣ складываются вина и водки, привозимыя въ Парижъ, и гдѣ платится съ нихъ городу пошлина, или акцизъ, заведеніе огромнѣйшее. Оно построено слишкомъ роскошно, стоило городу болѣе трехъ милліоновъ рублей, и едва уплачиваетъ проценты съ употребленнаго на него капитала. Всѣ торгующіе виномъ купцы имѣютъ здѣсь погреба и небольшія палатки, служащія имъ конторами. Погреба эти такъ обширны, что войдя въ нихъ, можно, кажется, заплутаться въ подземельныхъ ихъ галлереяхъ. Плоскія кровли составляютъ на нихъ большія террасы, убитыя хрящемъ и окруженныя желѣзными балюстрадами. Ежедневно, съ разныхъ заставъ приходятъ сюда обозы съ виномъ, которое измѣряется и записывается; съ него платится акцизъ и оно ставится въ погребъ. Я съ любопытствомъ смотрѣлъ, какъ дѣлается измѣреніе: оксофтовую бочку подкатываютъ подъ машину, которая беретъ ее на блоки, и мальчикъ лѣтъ тринадцати, одинъ вертя небольшое колесо, съ неимовѣрною легкостію поднимаетъ ее и ставитъ на приготовленное ей мѣсто; потомъ, такимъ-же образомъ, ставитъ другую, третью и такъ далѣе. Когда весь рядъ, составленный изъ десяти бочекъ, наполнится, тогда смотритель приказываетъ отпереть находящіеся въ нихъ краны, и вино течетъ въ другія бочки, поставленныя внизу. Противъ каждой изъ нихъ вдѣланъ стеклянный цилиндръ, на подобіе тѣхъ, которые бываютъ въ барометрахъ, только нѣсколько пошире, и по мѣрѣ истеченія вина, на немъ обозначается, тою-же самою жидкостію, сколько убыло ея изъ бочки, такъ что когда сошла вся бочка, то мѣра вина, до послѣдняго стакана, вѣрно обозначена на цилиндрѣ, и инспектору остается только противъ каждаго No бочки записать ея вмѣстимость? Все это производится легко, вѣрно очень скоро.
   Недалеко отъ Виннаго двора находится знаменитый Ботаическій садъ (Jardin des plantes). Я посѣщалъ его много разъ, и всегда находилъ новые предметы для изученія, удивленія и замѣчанія. Подробно описать его невозможно: это составило-бы огромнѣйшую книгу; удовольствуюсь немногими подробностями.
   Ботаническій садъ первоначально заведенъ Людовикомъ XIII-мъ, въ 1626-мъ году. Мѣсто подъ нимъ и тогда было обширное, но застроенное только нѣсколькими теплицами и оранжереями. Безсмертный Графъ Бюффонъ, сдѣлавшись директоромъ этого заведенія, расширилъ сады его до самаго берега Сены, вырылъ пруды для водяныхъ растеній, началъ собраніе всѣхъ предметовъ, относящихся къ Естественной Исторіи, насадилъ множество иноземныхъ растеній, завелъ звѣринецъ, птичникъ, и началъ систематическую классификацію. Короли Французскіе покровительствовали этому заведенію, и не щадили издержекъ, для доставленія изъ всѣхъ странъ міра предметовъ, входящихъ въ составъ такого собранія. Отвсюду привозили живыхъ звѣрей, птицъ, насѣкомыхъ, деревья, и всякаго рода растенія; чего не льзя было доставить въ живомъ видѣ, то доставлялось въ видѣ чучелъ, травниковъ, сухихъ насѣкомыхъ, и проч. Преемники Бюффона были достойны его: славный Добантонъ (Daubanton), лаеепедъ, наконецъ безсмертный Кювье, продолжали тщательно умножать коллекціи. Каждый изъ нихъ былъ писатель, знаменитый по своей части. Кто не читалъ Словаря Добантона, Естественной Исторіи змѣй и пресмыкающихся, Ласепеда? Кто не удивлялся глубокой учености, краснорѣчію и открытіямъ Кювье? Его сравнительная анатомія, его система допотопныхъ животныхъ, описанія ихъ скелетовъ, словомъ, его сочиненія останутся предметомъ удивленія и признательности ученаго міра. Онъ основалъ здѣсь полный Кабинетъ Сравнительной Анатоміи, довершилъ и привелъ въ ясный порядокъ Кабинетъ Натуральной Исторіи, полнѣйшій во всемъ свѣтѣ. Здѣсь, начиная съ слона и единорога до блохи и мошки, все извѣстное доселѣ царство животныхъ является въ подлинникѣ. То-же самое можно найти въ царствѣ ископаемыхъ. Если климатъ и мѣстность не дозволили составить полнаго собранія растеній (хотя ихъ здѣсь много), то по крайней мѣрѣ можно видѣть полные травники, образчики деревъ, искусно раскрашенные рисунки ихъ, и проч.
   Нынѣшній директоръ заведенія, хорошій пріятель мой Жоффруа Сентъ-Илеръ, не уступаетъ Никому изъ предшественниковъ своихъ (исключая развѣ Кювье) въ учености. Онъ достойный ихъ преемникъ, и посвятилъ всю жизнь свою наблюденію и содержанію въ порядкѣ всего, что принадлежитъ къ Ботаническому саду. Сочиненія его извѣстны, и онъ одинъ изъ трудолюбивѣйшихъ членовъ Академіи Наукъ. Я подарилъ ему привезеннаго мною изъ Крыма Scarabeus Tauricus, и онъ очень благодарилъ меня говоря, что по неосторожности одного студента, бывшій въ ихъ собраніи единственный экземпляръ этого насѣкомаго попорченъ.
   Я иногда по часу просиживалъ противу льва, или огромнаго Альпійскаго орла, такъ что они переставали заниматься мной, и предавались своимъ привычнымъ занятіямъ. Отъ нихъ переходилъ я къ крошечнымъ колибри, для которыхъ въ теплицѣ растутъ магноліи и муза-парадиза. Эти прелестныя малютки перелетаютъ съ вѣтки на вѣтку, чичикаютъ, хлопочутъ, мечтаютъ, можетъ быть, что онѣ на родинѣ, и занимаются, какъ левъ и орелъ, своимъ бытомъ! Сколько размышленій возбуждали во мнѣ всѣ эти творенія! Истинно, каждый разъ можно было произнесть: "Чудны дѣла твои, Господи, яко вся премудростію сотворилъ еси!" Кромѣ жирафа, котораго я здѣсь увидѣлъ въ первый разъ, другіе звѣри были мнѣ извѣстны. Я видалъ ихъ въ Россіи, и въ путешествіяхъ своихъ по чужимъ землямъ; но нигдѣ не собраны они въ такомъ числѣ, какъ здѣсь. Ихъ содержатъ просторно. Не опасныя и не вредныя человѣку ходятъ почти по волѣ; имъ отгорожены пространныя мѣста въ саду, гдѣ они пасутся или гуляютъ.
   Вообще строеніе здѣсь нероскошно, и даже не соотвѣтствуетъ величію столь славнаго заведенія, кромѣ однакожь новопостроенныхъ и отдѣланныхъ при мнѣ оранжерей и теплицъ. Стекляныя рамы въ нихъ, съ наклонами, такъ огромны, что ихъ можно назвать стекляною кровлею. Нѣтъ сомнѣнія, что ничего не можетъ быть выгоднѣе и помѣстительнѣе для растеній. У насъ такая кровля была-бы совершенно невозможна: ее неминуемо раздавитъ снѣгомъ, да и счищать его было-бы вовсе нельзя. И здѣсь, если пойдетъ крупный градъ, много надѣлаетъ онъ поврежденія! Хотя Г-нъ Сентъ-Илеръ и увѣрялъ меня, что на такой случай приспособлены для защиты толстыя клеенки, но я этому не вѣрю. Судя по числу работниковъ, и неудобству ступать по стекламъ, недостанетъ ни рукъ, ни времени {Въ 1838-мъ году, во Французскихъ газетахъ, изъ Парижа отъ 11-го Сентября новаго стиля, я увидѣлъ, что мое предсказаніе сбылось: буря, при которой шелъ крупный градъ, не только перебила всѣ стекла въ оранжереяхъ и теплицахъ, но и переломала много стоявшихъ подъ ними деревъ и растеній.}.
   Въ Ботаническомъ саду три профессора преподаютъ публичныя лекціи: одинъ Сравнительной Анатоміи, другой Ботаники, третій Химіи. Обыкновенно на эти мѣста избираются самые ученные и уже прославившіеся люди, и отъ того аудиторіи ихъ всегда наполнены слушателями. Для публики одинъ разъ въ недѣлю открытъ входъ въ кабинеты натуральной исторіи и сравнительной анатоміи; а въ садъ, гдѣ можно видѣть живыхъ звѣрей, два раза. Иностранные путешественники, предъявляя при входѣ свои паспорты, могутъ входить во всякое время.
   Домъ инвалидовъ. Онъ вполнѣ заслуживаетъ вниманіе путешественника, какъ благодѣтельное учрежденіе, достойное великаго государя. Строеніе Дома инвалидовъ начато въ 1671-мъ году, по повелѣнію Людовика XIV-го, для содержанія и успокоенія въ немъ Л000 заслуженныхъ и изувѣченныхъ инвалидовъ. Я имѣлъ случай, по дружбѣ почтеннаго Барона Ларрея, живущаго въ въ немъ, войти въ подробное разсмотрѣніе этого, почти единственнаго въ мірѣ, заведенія. Въ самомъ дѣлѣ, только въ Англіи Гриничскій инвалидный домъ, для матросовъ, можетъ съ нимъ соперничать. Тотъ имѣетъ еще одно преимущество: содержать и довольствовать гораздо большее число инвалидовъ, потому, что многимъ изъ нихъ отпускаются, на содержаніе ихъ, деньги, а живутъ они по квартирамъ. Здѣсь, напротивъ, вспоможеніе оказываютъ только тѣмъ, которые живутъ въ заведеніи, что, во время продолжительной войны, слишкомъ недостаточно, какъ то и было въ концѣ царствованія самого учредителя, Людовика XIV-го, и во все царствованіе Наполеона.
   За всѣмъ тѣмъ, это заведеніе чрезвычайно полезно, и дѣлаетъ честь правительству, которое учредило и поддерживаетъ его. Зданіе Инвалиднаго дома огромно, и занимаетъ около 17-ти десятинъ земли {Arpent, Французская десятина, меньше нашей, кажется цѣлою третью.}. Оно окружаетъ четыре двора, правильными строеніями въ четыре этажа, и посреди нихъ находится пятый дворъ, равный всѣмъ четыремъ вмѣстѣ. Вокругъ него двуэтажныя и довольно узкія аркады, по которымъ во всякое время можно проходить во всѣ части заведенія. Внутри двора, и противъ самыхъ главныхъ воротъ, возвышается церковь, болѣе извѣстная подъ названіемъ Le Dôme des Invalides (Куполъ Инвалиднаго дома). Она заслуживаетъ особенное вниманіе, и почитается превосходнѣйшимъ произведеніемъ Французской архитектуры: здѣсь привыкли именовать ее тотчасъ послѣ церкви св. Петра въ Римѣ, и равнять съ церковью св. Павла въ Лондонѣ, хотя съ первою она ни въ какомъ отношеніи сравняться не можетъ, и гораздо меньше второй. Но расположеніе ея прекрасно, и эффектъ четырехъ придѣловъ, видимыхъ вдругъ, когда становишься посрединѣ, превосходенъ. Престолъ, посреди возвышеннаго алтаря между куполомъ и церковью, представляетъ видъ очаровательный и необыкновенный. Я не понимаю только, почему церковь отдѣлили отъ купола: войдя въ нее жалѣешь, что куполъ такъ далеко углубленъ; а если войдешь отъ купола, то встрѣчается другая несообразность: между зрителемъ и алтаремъ нѣтъ церкви. Не для того-ли это сдѣлано, чтобы церковь предоставить инвалидамъ, спокойно въ ней молящимся, а куполъ торжественному входу и моленію великаго монарха и вельможъ его?
   Снаружи видъ купола прекрасенъ; но и тутъ, ставши на нѣкоторомъ разстояніи, невольно чувствуешь, что портикъ подъ нимъ и слишкомъ малъ, и слабъ, такъ, что не можетъ служить основаніемъ для такой высоты. Тогда-то система архитектуры древнихъ показываетъ свое преимущество, и не допускаетъ сравненія съ новой архитектурой! Сравнивъ мысленно портикъ во вкусѣ того, который у Римскаго Пантеона, съ слабымъ портикомъ, устроеннымъ Мансардомъ въ Инвалидной церкви, пожалѣешь объ архитекторѣ, который имѣлъ случай возобновить чудо древней архитектуры, и не могъ воспользоваться этимъ. Неимовѣрное самолюбіе многихъ новыхъ художниковъ, недовольно изучавшихся надъ древними Римскими памятниками, убѣдило ихъ, что они, своими холодными вымыслами, могутъ превзойти чудесныя произведенія древнихъ, и что Французскому вкусу достаточно взглянуть на эти образцы, чтобы сдѣлать еще лучше; эта несчастная мысль имѣла сильное вліяніе и на архитектуру, и на живопись: и отъ того Французы долго предпочитали неправильную манеру и фальшивый колоритъ своихъ; живописцевъ временъ Людовика XV-го, строгому и неподражаемому стилю Пуссеня. Церковь инвалидная имѣетъ 200 футовъ вышины подъ сводомъ, и 300 до верха креста. Діаметръ купола 50 футовъ. Внутренность ея превосходно расписана: куполъ Лафосомъ, четыре Евангелиста и 12 Апостоловъ Жувенетомъ, святая Троица, въ сводѣ алтаря, Кустелемъ, Успеніе Богородицы Ютрелемъ. Четыре придѣла, посвященные четыремъ учителямъ западной церкви, св. Іерониму, св. Амвросію, св. Августину и св. Григорію, хорошо расписаны двумя Булоньями и Доэнемъ. Полъ вымощенъ плитами бѣлаго и разноцвѣтнаго мрамора подъ паркетъ. Порталъ, къ Марсову полю, украшенъ статуями, и колоннами соединенныхъ орденовъ Дорическаго и Коринѳскаго. Внутри купола поставлены, по одну сторону прекрасная гробница, или памятникъ Маршала Тюрення, а по другую Маршала Вобана: это великіе военные люди, достойные такой чести!
   Инвалиды размѣщены по камерамъ спокойно и не тѣсно; столъ у нихъ сытный и даже обильный: хорошій супъ, мясо во всякое время свѣжее, картофель, овощи, и на каждаго порція вина. На кроватяхъ вездѣ хорошіе матрасы и изголовья; бѣлье инвалидъ перемѣняетъ два раза въ недѣлю, а постельное по одному разу; на каждой кровати занавѣсъ. Но что мнѣ всего больше полюбилось, это совершенная ихъ свобода; они отлучаются куда и когда хотятъ, и должны только возвратиться въ урочное время, передъ тѣмъ какъ запирать вороты. Каждый изъ нихъ получаетъ еженедѣльно карманныя деньги на мѣлочные расходы, на табакъ и проч. Дома занимается онъ чѣмъ ему угодно, иди и ничего не дѣлаетъ. Они избираютъ между собою старшихъ, для соблюденія тишины и порядка въ камерахъ. Инвалидные штабъ и оберъ-офицеры живутъ особо; есть даже и генералы. Оберъ офицеръ имѣетъ особенную комнату, а высшіе чины и болѣе. У генераловъ приличная чину ихъ квартира и особенный столъ, если не желаютъ обѣдать за общими офицерскими столами, гдѣ кушанье подается также на серебрѣ. Большая библіотека, залы для чтенія, планы, рисунки, предоставлены всѣмъ вообще. Есть еще комнаты, куда собираются для препровожденія времени между собою, солдаты отдѣльно. Тутъ играютъ въ шахматы, въ домино, въ пикетъ. Обширные сады назначены для прогулки инвалидовъ; слѣпымъ отгороженъ особенный садъ, чтобы ихъ не безпокоили и не мѣшали имъ прохаживаться; однимъ словомъ: здѣсь все придумано для безбѣдной и спокойной жизни. Я часто разговаривалъ съ инвалидами: всѣ вообще благословляютъ правительство, и находятъ себя столько счастливыми, сколько увѣчье ихъ или старость дозволяютъ. При этомъ заведеніи есть большая и превосходно устроенная госпиталь. Искусные врачи, подъ надзоромъ знаменитыхъ старцевъ, Бароновъ Ларрея и Ивана (Yvan), пользуютъ тамъ больныхъ инвалидовъ. Нельзя вообразить, какую привязанность сохраняютъ эти старые воины къ Наполеону: они чтятъ его память и со слезами разсказываютъ о его побѣдахъ, и вниманіи къ солдатамъ. Когда поставили на Вандомской площади новую колоссальную статую Императора, они просили позволенія сдѣлать точно такую изъ гипса на свой счетъ, и поставили ее противъ воротъ, гдѣ я и видѣлъ ее. Они жалѣютъ только, что не въ состояніи были сдѣлать ее, какъ подлинную, изъ бронзы. Въ большихъ залахъ этого заведенія есть хорошія картины, изображающія битвы Людовика XIV-го и Наполеона. Главный директоръ Инвадиднаго дома живетъ въ немъ: у него великолѣпныя и богато убранныя комнаты. При мнѣ занималъ эту должность Маршалъ Монсей, Герцогъ Конеліапо. Въ присутственной залѣ помѣщены хорошо написанные портреты всѣхъ бывшихъ главныхъ директоровъ, со времени основанія дома. Это истинно историческая галлерея, потому что почти всѣ директоры были знаменитые и заслуженные воины, и почти всѣ Маршалы Франціи.
   Подлѣ Инвалиднаго дома Марсово поле. Оно окружено рвами, террасами, и деревьями, посаженными въ нѣсколько рядовъ. Марсово поле простирается на версту въ длину и на полверсты въ ширину. По срединѣ его поставили недавно бюстъ Генерала Лафаэта. Этотъ невысокій памятникъ почти теряется на такомъ пространствѣ: надо знать, что онъ тутъ, и только тогда можно его замѣтить. На Марсовомъ полѣ находилась прежде Военная Школа, обращенная Наполеономъ въ Главный Штабъ. Теперь на самомъ полѣ бываютъ иногда смотры и конскія скачки.
   Арсеналъ. Это одно изъ самыхъ древнихъ зданій въ Парижѣ. Его основалъ Карлъ V-й, въ одно время съ Бастиліей. Прежде тутъ отливались пушки, и ихъ донынѣ сохраняется еще много. Въ арсенальной библіотекѣ достойны особеннаго замѣчанія плафоны, расписанные Миньяромъ. Г-нъ Подъе, главный директоръ библіотеки, къ которому я ѣзжалъ, доставилъ мнѣ случай хорошо разсмотрѣть все зданіе. Въ немъ также нѣсколько дворовъ и большой садъ къ рѣкѣ Сенѣ, откуда прекрасный видъ. Генералъ-Фельдцейгмейстеры Франціи (Grands maîtres de l'artillerie) всегда живали здѣсь и потому-то, знаменитый Герцогъ Сюлли, другъ Генриха IV-го, имѣлъ помѣщеніе въ арсеналѣ. Когда злодѣй Равальякъ убилъ этого государя въ каретѣ, онъ ѣхалъ Въ арсеналъ къ Сюлли. Потомъ жилъ здѣсь сынъ Людовика XIV-го Герцогъ Мейскій (duedu Maine). Теперьарсеналъ довольно запущенъ, и остается почти безъ всякаго употребленія.
   Мнѣ удалось также видѣть артиллерійскій арсеналъ. Онъ чрезвычайно любопытенъ, потому что въ немъ можно проходить хронологически всю исторію орудій и оружія: они собраны въ совершенномъ порядкѣ; иныя представлены только въ моделяхъ. Но всего драгоцѣннѣе здѣсь рыцарское вооруженіе многихъ знаменитыхъ мужей. Такъ, напримѣръ, вы увидите здѣсь Франциска 1-го на конѣ, въ шишакѣ, съ опущеннымъ забраломъ, въ латахъ: оружіе у короля то самое, которое имѣлъ оцъ въ Мариньянскомъ сраженіи, и даже конь его покрытъ настоящею бронею. Возлѣ него Герой безъ страха и укоризны, славный Баяръ. Такимъ-же образомъ представленъ, по далѣе, Генрихъ IV-й, въ томъ самомъ видѣ и въ тѣхъ-же Латахъ и шишакѣ, въ которыхъ онъ сражался подъ Иври. Я провелъ здѣсь два часа пріятнѣйшимъ образомъ, и обязанъ этимъ бывшему артиллеріи подполковнику Графу Александру Жюльвекуру. Билеты для входа сюда получить довольно трудно; но онъ, какъ служившій прежде въ этомъ корпусѣ, снисходительно похлопоталъ за меня.
   Мнѣ оставалось видѣть Королевскую библіотеку. Сначала она состояла изъ весьма небольшаго числа книгъ, и возрастала постепенно. Карлъ V-й помѣстилъ ее въ одну изъ Луврскихъ башенъ; но при Карлѣ VII-мъ ее растаскали. Людовикъ ХІ-й опять сталъ собирать книги; Карлъ VIII-й умножилъ число ихъ. Людовикъ ХІІ-й перевезъ библіотеку въ Блуа (Blois), гдѣ уже заведена была другая, Карломъ Орлеанскимъ. Онъ присоединилъ къ нимъ библіотеку Тоанна Графа Ангулемскаго, и обогатилъ ее, вывезя изъ Италіи библіотеки Висконтіеву и Сфорцову, Герцоговъ Миланскихъ, и книги принадлежавшія Петраркѣ. Францискъ I-й перевезъ ее въ Фонтенбло, а Генрихъ IV-й окончательно въ Парижъ. Библіотека быстро умножалась попеченіемъ приставленныхъ къ ней смотрителей, на счетъ суммъ, отпускавшихся королями. Кольберъ особенно заботился о ней. Она занимала разныя зданія, и въ 1721-мъ году перенесена въ Ришельёвскую улицу, гдѣ и донынѣ находится. Домъ, занимаемый ею, ветхъ, и хотя обширенъ, но для нея тѣсенъ. Правительство намѣрено построить особенное и приличное зданіе. Я не могу опредѣлительно сказать, сколько теперь книгъ въ Королевской библіотекѣ; меня увѣряли, что число ихъ превосходитъ 500 тысячъ; но, какъ-бы ни было, можно утвердительно сказать, что нѣтъ библіотеки богаче ея, не исключая и Ватиканскую, особенно манускриптами Еврейскими, Греческими, Сирійскими, Латинскими, Французскими, Китайскими, Еѳіопскими, Датскими, Индѣйскими, Халдейскими, Армянскими, Самаританскими, Турецкими, Персидскими.
   Осматривать книги подробно, и даже прочесть каталогъ ихъ, нѣтъ возможности: на это недостанетъ жизни человѣческой. Я былъ два раза въ библіотекѣ, и могу только отдать справедливость порядку, вѣжливости и услужливости, съ которыми принимаютъ въ ней всѣхъ посѣтителей. Спросите, какую вздумаете, книгу, или рукопись, и минуты черезъ двѣ ее подадутъ вамъ, и вы можете спокойно разсматривать ее, заниматься ею, сколько вамъ угодно. Никогда не замѣтите вы, въ прислужникахъ, или въ библіотекарскихъ помощникахъ, ни малѣйшаго признака нетерпѣнія или досады: все дѣлается съ расторопностію и съ готовностью вамъ услужить. Большая часть служащихъ тутъ люди просвѣщенные: они, замѣчаніями своими, или совѣтами, если вы ихъ попросите, могутъ быть очень полезны. Это одно изъ заведеній въ Парижѣ, которое поразило меня, и которому я нигдѣ подобнаго не Видывалъ. Здѣсь въ библіотекѣ сохраняются два огромные глобуса Коронелли, поднесенные Людовику XIV-му Кардиналомъ Детре (d'Estrée) въ 1683-мъ году. Коллекція эстамповъ также чрезвычайно велика: говорятъ, она богатѣйшая въ Европѣ.
   Описывая различные памятники, видѣнные мною въ Парижѣ, я еще не упомянулъ о самомъ любопытномъ: это небольшая церковь, съ галлереями, построенная въ память Людовика XVI-го и супруги его Маріи Антуанетты, единственною дочерью покойныхъ мучениковъ, Герцогиней Ангулемской. Извѣстно, что тѣла ихъ были зарыты послѣ казни на Магдалининскомъ кладбищѣ, которое нынѣ не существуетъ: мѣсто его занято улицами и застроено домами. По возвращеніи во Францію Бурбоновъ, отыскали гробы Короля и Королевы, и на этомъ мѣстъ сооружена церковь, небольшая, но приличная своему назначенію. Въ ней, на правой рукѣ со входа, поставлена прекрасная статуя, изъ бѣлаго мрамора, изображающая Людовика XVI-го. Король представленъ во весь ростъ; онъ держитъ въ рукѣ развернутый листъ, на которомъ написано его духовное завѣщаніе; осанка и лицо Короля величественны, и выражаютъ кротость и совершенное спокойствіе. На лѣвой рукѣ, противъ Короля, поставлена такая-же статуя Королевы: она на колинахъ простираетъ руки къ кресту; по на горестномъ лицѣ ея изображается полное упованіе въ вѣрѣ, къ которой она прибѣгаетъ. Оба памятника прекрасны, трогательны и влекутъ къ размышленію! Всякой день служатъ здѣсь обѣдню, за упокой убіенныхъ, причемъ можно встрѣтить человѣка два, три, а рѣдко десятокъ молящихся; но 21-го Января, въ день, назначенный для поминовенія Людовика XVI-го и супруги его, всѣ старые слуги королевскаго дома, знатныя фамиліи, оставшіяся приверженными къ старшей линіи, легитимисты -- какъ ихъ называютъ -- непремѣнно собираются сюда къ обѣдни, и тогда церковь становится даже тѣсна.
   Я осматривалъ новыя и старыя тюрьмы. Въ старыхъ, чуланы, построенные изъ дикаго камня, со сводами, получающіе слабый свѣтъ только изъ коридора, сыры и ужасны. Я не понимаю, какъ несчастные колодники могли въ нихъ существовать. Есть комнатки посуше, въ верхнемъ этажѣ; но вообще всѣ онѣ, кажется были строены только для вѣрнаго и безопаснаго содержанія арестантовъ, безъ мысли о человѣколюбіи и состраданіи. Должно однакожь прибавить, что теперь въ этихъ тюрьмахъ почти никого нѣтъ, съ тѣхъ поръ какъ нѣкоторыя передѣлали, а другія построили вновь. Въ новыхъ совсѣмъ другое: арестанты раздѣлены на классы, и комнаты у нихъ обширны, свѣтлы; во всѣхъ воздухъ чистый и свѣжій. Заключенники всѣ занимаются работами, для собственной пользы, и за работами ихъ надсматриваютъ мастера. Я замѣтилъ, что по большой части они работаютъ бронзовыя вещи, заготовляя вчернѣ фугуры: одинъ оболваниваетъ (какъ они сами говорятъ) Юпитера, Венеру, Грацій; другіе подножія къ часамъ и проч. Много также башмачниковъ, и всякихъ другихъ ремесленниковъ. Ужасно однакожъ слышать ихъ разговоры: безвѣріе и развратъ на устахъ ихъ безпрестанно, хотя надзиратели, во время работъ, особенно при посѣтителяхъ, стараются соблюдать тишину и благопристойность. Состояніе арестантовъ, съ нѣкотораго времени, вообще улучшено, но еще не то, чего бы пожелать можно было. Это дѣло трудное и задача еще нерѣшеная: о ней много писали, и много сдѣлано попытокъ, особенно въ Америкѣ; но система наказаній (système pénitentiaire) еще не совсѣмъ удовлетворительна. Для осмотра тюремъ, здѣсь надобно имѣть особое дозволеніе Министра Внутреннихъ Дѣлъ.
   Я видѣлъ также госпитали, и подробно обозрѣвалъ славный Hôtel-Dieu. Огромно, чисто; нигдѣ нѣтъ (какъ по разсказамъ прежде бывало) двухъ больныхъ на одной постелѣ; вездѣ хорошее бѣлье, занавѣсы у кроватей, сидѣлки подлѣ трудныхъ больныхъ; но кто, какъ я, хорошо знаетъ эту часть {По волѣ Императора Александра, я года два былъ инспекторомъ всѣхъ Московскихъ госпиталей, кромѣ военныхъ.}, тотъ скажетъ, что намъ, Рускимъ, нечего завидовать иностраннымъ госпиталямъ, даже Французскимъ. Исключаю морскую въ Мальтѣ, о которой я говорилъ въ своемъ мѣстѣ, потому что это уже кокетство, избытокъ, и даже излишество, а не существенная польза. Посмотрите наши военныя и гражданскія госпитали въ Петербургѣ и Москвѣ: всѣ онѣ въ совершенствѣ! Поблагодаримъ-же Государей нашихъ, за ихъ предусмотрительность и человѣколюбіе. Но у насъ есть еще то, чего нигдѣ нѣтъ; это огромныя и богатыя, заведенія, основанныя частными людьми, это Голицынская больница, это Страннопріимный домъ Графа Шереметева, это Куракинская богадѣльня въ Москвѣ, и много другихъ подобныхъ заведеній въ Россіи. У насъ нѣтъ одного, что желательно было-бы видѣть скорѣе: частныхъ больницъ, доставляющихъ величайшее благодѣяніе для большихъ городовъ. Куда дѣваться вдовѣ, холостому пріѣзжему, когда они больны? Кто станетъ за ними ухаживать? Въ такихъ заведеніяхъ, больной за малую цѣну имѣетъ особую комнату, сидѣлку, лекарства, доктора, и кушанье, свойственное болѣзни, а что всего важнѣе: спокойствіе и попеченіе. Даже для своей безопасности, боясь быть обкраденнымъ слугами, въ Парижѣ, Въ случаѣ болѣзни, многіе помѣщаются въ частныхъ больницахъ. Такихъ заведеній здѣсь много, и они обыкновенно подъ завѣдываніемъ лучшихъ докторовъ, и даже въ ихъ домахъ, иногда за городомъ, но всегда близъ заставъ, гдѣ почти всѣ домы съ садами.
   Говоря о большихъ зданіяхъ Парижа, не льзя пропустить одного изъ главныхъ: это Хлѣбный магазинъ (Halle aux blés). Онъ построенъ на томъ самомъ мѣстѣ, гдѣ прежде были Суассонскія палаты. Въ продолженіе 500 лѣтъ, ихъ постепенно занимали: знаменитая фамилія де Нель (de Nesle), Король Людовикъ Святой, и Королева Бланшъ, мать его, Филиппъ Красивый, Карлъ V-й и Людовикъ ХІІ-й, который отдалъ зданіе подъ женскій монастырь. Въ 1552-мъ году, Екатерина Медичи перевела монастырь въ другое мѣсто, и выстроила тутъ дворецъ, въ которомъ жила 36 лѣтъ. Въ 1601-мъ году, его продали Екатеринѣ Бурбонской, сестрѣ Генриха IV-го, потомъ Карлу Суассонскому, а послѣ смерти его онъ достался Принцу Кариньянъ. Съ этого времени онъ назывался Суассонскими палатами. Наслѣдники Принцевы сломали его въ 1748-мъ году, оставивъ одну колонну, которая и донынѣ существуетъ, какъ драгоцѣнный памятникъ прежняго зданія. Наконецъ, въ 1755-мъ году, городъ купилъ мѣсто, и рѣшился, въ 1762-мъ, построить на немъ хлѣбный магазинъ. Зданіе это, начатое въ 1763-мъ году, было совершенно достроено, стараніями Г-на Віорма, Градскаго Главы, въ три года, по рисункамъ архитектора Камю де Мезъера. Оно замѣчательно по круглой своей формѣ, и стоитъ совершенно отдѣльно отъ всякаго строенія. Въ Парижѣ оно одно можетъ дать понятіе объ огромныхъ театрахъ, или амфитеатрахъ древнихъ, съ тою только разницею, что первые имѣли фигуру полукруга, а вторые эллипсиса; но для глазъ эффектъ почти одинаковъ.
   Хлѣбный магазинъ достоинъ замѣчанія по отдѣлкѣ своей, по легкости кирпичныхъ сводовъ, по красивой формѣ двухъ лѣстницъ, и наконецъ, по виду цѣлаго зданія, какъ снаружи такъ и внутри. Круглый дворъ посреди строеній имѣетъ слишкомъ 420 футовъ діаметра; но онъ не вмѣщалъ всего зерноваго хлѣба и муки, изъ 1782-мъ году рѣшились покрыть его. По проекту архитекторовъ Леграна и Молиноса (Legrand et Molinos), надъ нимъ сдѣлали куполъ въ видѣ полушара, изъ легкаго матеріяла, слѣдуя системѣ Филибера де Лорма. Онъ былъ почти не меньше купола Римскаго Пантеона, и также свѣтъ проходилъ въ него сквозь круглое отверстіе въ верху, въ 24 фута діаметра. Архитекторъ, провожавшій меня, сказывалъ, что, сверхъ того, было въ немъ 25 боковыхъ прорѣзей, которыя уподоблялись лучамъ, и производили чудесный эффектъ: отъ этого куполъ казался еще огромнѣе и легче. Разсматривая съ удивленіемъ обширный сводъ, въ 377 футовъ окружности, и 4 00 футовъ высоты отъ помоста до самаго верха, не льзя понять, какъ съ этими разрѣзами и не имѣя болѣе фута толщины, могъ онъ держаться? По несчастію, въ 1802-мъ году, отъ неосторожности паяльщика, чинившаго что-то на кровлѣ, который оставилъ тамъ жаровню, а самъ отлучился, эта чудесная кровля сгорѣла въ нѣсколько часовъ: она существовала только 22 года.
   Астрономическая колонна, донынѣ стоящая, та самая, которую построила Екатерина Медичи, въ 1572-мъ году, въ Суассонскихъ палатахъ, по рисунку архитектора Бюльока, строителя хлѣбнаго магазина; но ее вмѣстили въ стѣну, и она потеряла свой видъ. Вышина ея 95 футовъ; видъ Дорической колонны. Въ ней есть лѣстница, ведущая въ глобусъ, или, лучше сказать, въ обсерваторію, устроенную вверху, куда Екатерина Медичи удалялась съ своими астрономами.
   При построеніи хлѣбнаго магазина, сдѣлали у подножія колонны фонтанъ, а на самомъ столбѣ начертили мериданъ, и очень замысловато: онъ во всякое время года вѣрно показываетъ ч.съ дня. Изобрѣтеніе его принадлежитъ Отцу Пинаре (Pinaré), канонику Св. Женевьевы.
   Куполъ недавно отдѣланъ вновь: теперь онъ весь изъ чугуна; строеніе дивное, но уже не имѣющее того вида, той легкости, той щеголеватости, какіе были въ немъ прежде; за то онъ безопасенъ и гораздо прочнѣе.
   Одинъ знакомый пригласилъ меня осмотрѣть Монмартрскую каменоломню, увѣряя, что я не буду раскаиваться въ своей поѣздкѣ. Я не понималъ, что могло быть любопытнаго въ каменоломнѣ, по охотно поѣхалъ, вспомнивъ, что Монмартрская возвышенность должна быть священна для Рускаго, что тутъ храбрые воины наши, въ виду Парижа, сражались, проливали свою кровь, и что Александръ Благословенный отсюда вошелъ побѣдителемъ въ столицу Франціи.
   Едва выѣхали мы за заставу, какъ тотчасъ были уже у входа въ пещеры, потому что иначе нельзя и назвать этихъ каменоломней. Я много видалъ пещеръ въ Италіи, въ Греціи, но ничего подобнаго не знаю, да ничто и не можетъ сравниться съ ними. Вообразите огромнѣйшія галлереи съ высокими сводами, по которымъ могутъ свободно разъѣзжаться кареты въ два ряда; вообразите, что пещеры эти, подобно лабиринту, углубляются въ гору, и между тѣмъ какъ при входѣ въ нихъ свѣтло, отъ того, что въ широкія отверстія свѣтъ входитъ свободно, далѣе, и при заворотахъ, царствуетъ совершенный мракъ. Тамъ работаютъ при огнѣ, и картина эта удивительно живописна и величественна! Я не ожидалъ и не могъ вообразить такого зрѣлища. Камень, добываемый здѣсь, довольно мягокъ, однакожъ для отдѣленія большихъ кусковъ его употребляютъ порохъ, и тогда въ пещерахъ раздается громовый взрывъ, нѣсколько разъ повторяемый эхомъ въ разныхъ направленіяхъ. Но отъ чего эти галлереи правильны? Отъ чего въ нихъ своды, и огромные столбы, на которые своды опираются? Отъ чего величественная архитектура, напоминающая Ѳивскія или Мемфисскія катакомбы въ Египтѣ? Отъ того, что ни одинъ владѣлецъ не можетъ добывать принадлежащаго ему камня безъ приставленныхъ къ тому архитекторовъ. Иначе давно обвалилась-бы большая часть горы, давно передавила-бы множество народа, и завалила напрасно и безъ пользы большую часть камня. Тогда не существовали-бы эти чудесныя и единственныя пещеры, достойныя того, чтобы нарочно пріѣхать и удивляться имъ. Теперь скажу какимъ образомъ производятся здѣсь работы. Хозяинъ обязанъ придти и увѣдомить архитектора, что онъ намѣренъ ломать камень; тогда архитекторъ отправляется съ нимъ, и, осмотрѣвъ мѣстоположеніе, назначаетъ ширину того мѣста, гдѣ ему позволяется рыть; показываетъ столбъ, который онъ долженъ оставить неприкосновеннымъ, сводъ, который онъ обязанъ вытесать вверху, форму и величину этого свода, и какимъ образомъ онъ долженъ опираться на столбѣ; наконецъ показываетъ направленіе галлереи, и потомъ тщательно наблюдаетъ за исполненіемъ своего чертежа. Отъ того, гору прорываютъ съ разныхъ сторонъ правильно, систематически, безопасно и выгодно для владѣльцевъ и работниковъ. Такимъ-то образомъ, мало по малу составились эти великолѣпныя и обширныя пещеры. Могъ-ли я вообразить, что въ каменоломнѣ увижу галлереи и своды цѣльные, превышающіе огромностію, "иногда и шириною, постройки, которымъ дивился я въ церкви Св. Петра въ Римѣ, или здѣсь въ соборѣ Богородицы? Но всего удивительнѣе показалось мнѣ, что когда я сталъ разсказывать о видѣнномъ мною чудѣ, то многіе изъ жителей Парижа и понятія о немъ не имѣли! Даже ученые, между прочими любезный Нодье, философъ Балланшъ, и самъ знаменитый статистикъ Карлъ Дюпенъ, смѣясь надъ своимъ невѣдѣніемъ, благодарили меня за открытіе, и уговорились на другой-же день ѣхать въ Монмартрскія катакомбы. Возвышенность! надъ ними издалека замѣтна по множеству построенныхъ на ней вѣтряныхъ мѣльницъ. Осмотрѣвъ пещеры, я пошелъ на гору. Русскій офицеръ, имѣвшій счастіе быть и даже отличиться въ Монмартрскомъ сраженіи, указалъ мнѣ, гдѣ стояли наши батареи, откуда шелъ непріятель, гдѣ былъ Императоръ Александръ.
   Прогулка въ Монмартръ и на Монмартръ была одна изъ любопытнѣйшихъ въ моемъ путешествіи, и никогда не изгладится изъ моей памяти. Я искренно благодарилъ пригласившаго меня, и со знался, что онъ былъ правъ, обѣщая мнѣ много удовольствія отъ этой поѣздки.
   Возвращаясь въ городъ, мы заѣхали въ бойню, у самой заставы: она одна изъ четырехъ главныхъ въ Парижѣ. Тутъ замѣчательны обширность, и особенно чистота: нигдѣ не увидите крови, не почувствуете малѣйшаго запаха, потому что полы, сдѣланные плотно, безпрестанно вымываются приведенною сюда водою. Здѣсь показывали мнѣ мѣха и трубки, которыми вдуваютъ воздухъ между кожею и мясомъ убитаго животнаго, отъ чего кожа отдѣляется совершенно и снимается легко. На этой бойнѣ каждую недѣлю бьютъ Я тысячи барановъ и шесть сотъ быковъ, не считая телятъ, свиней и проч. Такихъ большихъ боенъ въ Парижѣ четыре, да шесть другихъ, гораздо меньшихъ, у прочихъ заставъ.
   Надобно упомянуть о двухъ любопытныхъ зданіяхъ Парижа: Обсерваторіи и Биржѣ. Обсерваторія напоминаетъ пышность Людовика XIV-го и любовь его къ наукамъ. Она строена по рисункамъ Перро (Claude Perrault), съ 1667-го года, и менѣе чѣмъ въ три года была кончена. Зданіе ея обширно и величественно; простота фасада и архитектурныхъ украшеній, высота стѣнъ, все прилично назначенію этого зданія. Оно составляетъ четвероугольникъ, у котораго къ двумъ угламъ придѣланы осміугольныя башни, а на заднемъ фасѣ большой выступъ. Четвероугольникъ устроенъ такимъ образомъ, что линіи передняго и задняго фаса его составляютъ параллель, а боковыя перпендикуляръ меридіану, означенному на полу средней большой залы. Шесть комнатъ, различной формы, расположены на разные пункты неба. Я видѣлъ здѣсь огромный телескопъ, котораго подвижная ножка способствуетъ различнымъ направленіямъ инструмента, и его можно выносить наружу. Платформа, устроенная на полдень, дозволяетъ дѣйствовать имъ во всѣ стороны. Въ сводахъ, посреди строенія, сдѣланы отверстія въ три фута діаметра, отъ самаго верху до погребовъ; ими мало пользовались для астрономическихъ наблюденій, но они были полезны для измѣренія скорости паденія тѣлъ, и для повѣрки барометровъ. Въ нижнихъ погребахъ дѣлаются опыты надъ замерзаніемъ и охлажденіемъ, и для узнанія разныхъ степеней сырости и сухости, тепла и холода. Аэрометръ показываетъ силу вѣтровъ. Онъ устроенъ въ сѣверной залѣ, гдѣ по стѣнамъ написаны картины, изображающія времена года и знаки зодіака; тутъ-же портреты знаменитѣйшихъ астрономовъ.
   Биржа, новое и прекрасное зданіе, находится на площади, и, можно сказать, въ центрѣ города. Архитектура его почти одинакова съ архитектурой церкви Маріи Магдалины: тотъ-же периптеръ, тотъ-же Греческій храмъ, съ такими-же фронтонами и колоннами. Внутри огромная зала, гдѣ каждый день собирается множество народа, но не столько для обыкновенныхъ торговыхъ сдѣлокъ, или разсчетовъ, сколько для пагубной игры государственными и общественными бумагами, de la hausse et de la baisse. Прежде и женщины являлись сюда; но теперь ихъ не впускаютъ. Я видѣлъ однакожь многихъ, сидящихъ на наружныхъ ступенькахъ, подъ колоннами, и оттуда спекулирующихъ черезъ сводчиковъ и маклеровъ, безпрестанно выбѣгающихъ къ нимъ. Въ чемъ-же состоитъ игра? Въ покупкѣ и продажѣ облигацій Испанскаго займа, городоваго долга, акцій желѣзныхъ дорогъ, каналовъ, асфальта, дилижансовъ, и всякихъ компаній и обществъ, своихъ и иностранныхъ. Извѣстно, что отъ политическихъ обстоятельствъ, отъ разстройства компаній, отъ удачныхъ или неудачныхъ оборотовъ, акціи, какого-бы рода ни были онѣ, не остаются въ равной и одинаковой цѣнѣ: сегодня возвышаются, завтра, можетъ статься, упадутъ. Спекулянтъ разсчитываетъ, что такія-то акціи должны скоро подняться, и покупаетъ ихъ по курсу, на милліонъ, или больше, меньше, каждый по возможности. Если онъ угадалъ, и акціи дѣйствительно поднялись, то онъ продаетъ ихъ съ барышомъ; если онѣ упали, онъ въ убыткѣ, или совсѣмъ раззорился. Эта игра тѣмъ опаснѣе, что часто безъ гроша можно покупать на. милліоны, что очень заманчиво; но въ такомъ случаѣ купленныя акціи только запишутся за вами, а остаются на биржѣ, и если въ недѣлю вы не заплатили за нихъ, или не успѣли перепродать ихъ съ барышомъ, то онѣ возвращаются продавцу, по тому самому курсу, по которому онъ продалъ, и все пониженіе цѣны взыскивается съ васъ. Тутъ бываетъ много и плутовства. Министры, напримѣръ, могутъ, часто навѣрное, знать напередъ перемѣну курса, могутъ даже на многія акціи имѣть сильное вліяніе, поднять, или уронить ихъ, особенно министры финансовъ, иностранныхъ и внутреннихъ дѣлъ, или богатые банкиры. Я не думаю, чтобы, такіе люди стали входить въ плутни, и никого не виню; но часто тайна вырывается; есть вездѣ секретари, правители канцелярій.... Какъ отвѣчать, чтобъ мной не соблазнился? Знаю только, что всякой день здѣсь играютъ съ изступленіемъ. Вотъ какъ это происходитъ. Посрединѣ залы кругъ, въ который, кромѣ биржевыхъ маклеровъ (agents de change), никто не входитъ: игроки и почтенная публика тѣсно обступаютъ этотъ кругъ. Маклера безпрестанно подбѣгаютъ, то къ тому, то къ другому, и кричатъ, напримѣръ: "20 акцій страховой компаніи, курсъ такой-то.-- Сорокъ акцій Испанскаго, или Португальскаго займа, по тому-то." Здѣсь компаній тма, слѣдовательно огромнѣйшіе капиталы безпрестанно въ оборотѣ. Очень рѣдко случается, чтобы акціи не продались и не купились. Въ мое время, акціи займа первыхъ Кортесовъ Испанскихъ, втораго займа Христиносовъ, Донъ Мигуалева въ Португаліи, первой Ліонской желѣзной дороги, понизились 70%; но Ліонская дорога вдругъ поднялась на 20%: вотъ барышъ ужасный! Въ государствахъ, подверженныхъ такимъ перемѣнамъ, какъ теперь Испанія и Португалія, кто можетъ отвѣчать за ихъ облигаціи? А онѣ теперь токъ понизились въ цѣнѣ, что дѣло очень заманчиво. Акціи на первый Марнскій каналъ, отъ 260-ти франковъ поднялись вдругъ въ 4 000 франковъ: ихъ скупили двое или трое, и покупщики эти, можно сказать, изъ ничего сдѣлались милліонщиками! Другіе игроки, и большая часть, раззорились въ конецъ"
   Не видавши этого дѣла, не льзя вообразить, съ какимъ изступленіемъ, съ какимъ бѣшенствомъ занимаются имъ. Я знаю людей, очень почтенныхъ, которые каждый день являются на биржу, совершенно оставивъ всѣ прежнія свои занятія: они только биржей и занимаются. Навѣрное-же обогащаются одни биржевые маклера, потому что съ каждой перепродажи они получаютъ извѣстный или условленный процентъ, и не участвуютъ въ убыткѣ или барышѣ: ихъ дѣло чистое. Этихъ маклеровъ положенное, ограниченное число, и отъ того за мѣста ихъ платятъ очень дорого. Мнѣ сказывали, что были такіе, которые продавали мѣста свои за 40 тысячъ франковъ, и болѣе.
   На биржѣ я встрѣтился однажды съ Маркизомъ Дюбдезель (Dublaizel). Онъ пригласилъ меня ѣхать къ знакомому своему Г-ну Сомерару, который купилъ древнее аббатство Клюньи (Clugny). Оно было построено Кардиналомъ Дамбуазомъ (d'Amboise), любимымъ министромъ Людовика ХІІ-го. Это готическое зданіе можетъ почесться однимъ изъ лучше сохранившихся своего времени. Графъ Сомераръ тщательно сохранялъ его, въ томъ самомъ видѣ, въ какомъ оно было. Онъ собралъ въ немъ богатѣйшій кабинетъ, составленный изъ предметовъ, бывшихъ въ употребленіи въ Средніе Вѣка. Тутъ видѣлъ я костюмы, оружія, мебели, даже мѣлкія вещицы, служившія къ убранству или украшенію дамъ; цѣлую церковь, убранную въ тогдашнемъ вкусѣ; утварь церковную, книги, и самого священника, молящагося у престола. Не льзя вообразить всѣхъ рѣдкостей, находившихся въ этомъ собраніи: оно было единственное въ своемъ родѣ, и очень дорого стоило своему хозяину. Графъ Сомераръ охотно показывалъ свои сокровища. Онъ принялъ насъ очень привѣтливо, и болѣе двухъ часовъ терпѣливо провожалъ по всѣмъ комнатамъ, показывая и объясняя все. Вѣроятно, будущіе путешественники уже не увидятъ этого рѣдкаго кабинета. Я читалъ въ журналахъ, что Графъ Сомераръ умеръ, и наслѣдники его продадутъ составленный имъ кабинетъ какому нибудь Англичанину, или распродадутъ вещи порознь. Это очень жаль. Сколько времени, сколько денегъ надобно было, чтобы собрать такую коллекцію! Какихъ познаній и какого терпѣнія это стоило!
   Въ этотъ-же день ѣздилъ я смотрѣть знаменитую Діораму Г-на Дагера (Daguerre). Признаюсь, я ничего занимательнѣе и ничего совершеннѣе не видывалъ, и даже по сіе время не понимаю, какимъ образомъ производятся въ ней перемѣны. Насъ было въ этотъ день много Рускихъ: Гр. С. П. Румянцевъ, Н. А. Дивовъ, я, и три дамы. Мы всѣ равно восхищались, и не понимали механизма перемѣнъ. Первая картина представила намъ Соломоновъ храмъ въ Іерусалимѣ. Ночь; свѣтъ луны доходитъ сквозь облака; небо усѣяно звѣздами, которыя блистаютъ какъ настоящія. Въ этомъ полумракѣ было что-то таинственное; массы тѣней отъ огромнаго строенія, и свѣтъ луны, проникающій между колоннами, и мѣстами освѣщающій зданіе, производили эффектъ очаровательный. Чѣмъ больше вглядывались мы въ эту картину, тѣмъ больше пробуждалось въ насъ какое-то меланхолическое чувство! Эта совершенная пустота, это безмолвіе, колоссальный храмъ, эти колонны, эта живая ночная природа, переносили зрителя въ Іерусалимъ, и всякой изъ насъ невольно ждалъ чего-то. Въ самомъ дѣлѣ, звѣзды стали блѣднѣть; самыя мѣлкія потухли; отдаленныя части храма начали освѣщаться. Храмъ великолѣпно озарился огнями повсюду, народъ покрылъ площадь и ступени храма, священники выходили изъ дверей, въ храмѣ была слышна божественная гармонія, вся картина оживилась. Но прежде ни что не тронулось, и каждый изъ насъ ясно видѣлъ, что ни на площади, ни на ступеняхъ храма никого не было! Какъ и откуда взялся этотъ народъ? Какимъ образомъ освѣтился храмъ? Непонятно! Изумительно! Прелестно!... Но вдругъ огни стали тухнуть, народъ исчезать, и мало по малу все пришло въ первое положеніе: луна опять взошла, опять звѣзды заблистали, опять мы погрузились въ размышленія и задумчивость! Вторая картина представила намъ внутренность церкви св. Стефана въ горѣ {Я описывалъ ее выше.}, передъ полуночнымъ въ ней служеніемъ. Эффектъ перспективы чудесенъ и достоинъ Гранетовой кисти; но церковь пуста; она едва освѣщается луннымъ свѣтомъ сквозь окошки; стулья посрединѣ собраны въ кучу; лавки пусты; престолъ едва видѣнъ вдали; между колоннами никого нѣтъ. Но за престоломъ начали освѣщать церковь, и скоро она вся освѣтилась; видно множество людей, сидящихъ по лавкамъ, стоящихъ группами въ разныхъ положеніяхъ, и стулья (замѣтьте это) разставлены въ порядкѣ, и всѣ заняты, сидящими на нихъ. Священникъ служитъ, дьяконы кадятъ, предстоящіе молятся, органы играютъ.... Вдругъ все померкнетъ, и все опять въ прежнемъ видѣ: никого нѣтъ, стулья опять въ кучѣ, и даже, какъ прежде, одинъ на одномъ поставлены, для простора. Поймите, если можно! Мы только восхищались!
   Третья картина представляетъ долину Гольдау въ Швейцаріи. Извѣстно, что послѣ бури, ужасная снѣжная лавина обрушилась на нее съ горы, и совершенно измѣнила весь видъ и положеніе ея: даже теченіе рѣчки перемѣнилось, и составились озерки тамъ, гдѣ ихъ прежде не было; принуждены были проложить иначе дорогу, а селеньице, бывшее посрединѣ, погибло и совершенно изгладилось съ лица земли. Это-то представили намъ. Мы увидѣли долину въ первобытномъ ея состояніи; ландшафтъ прекрасенъ, освѣщенъ вечернимъ солнцемъ, и хотя видны тучи, какъ-бы предвѣщающія бурю, однако стада пасутся, пастушка прядетъ, все спокойно, все живо, все цвѣтетъ. Мало по малу облака густѣютъ; слышенъ вдалекѣ громъ; ночь приближается, и вдругъ все меркнетъ. Наступаетъ утро; разсвѣло; солнце уже высоко; долина та-же, но уже трудно узнать ее, и надобно очень вглядѣться, чтобы найти знакомый предметъ: гдѣ текла рѣчка, тамъ теперь озерки, гдѣ была дорога, тамъ кучи камня, и недотаявшій снѣгъ гдѣ была деревенька; ни что не осталось на мѣстѣ, кромѣ одного торчащаго бревна; словомъ, все перемѣнилось; но природа еще богата, и ландшафтъ прекрасенъ, хотя суровъ, дикъ и совершенно пустъ.
   Мнѣ кажется, произведенія Г-на Дагера такъ превосходны, такъ близки къ природѣ, что на нихъ не льзя довольно наглядѣться, и я, спустя нѣсколько недѣль, опять заѣзжалъ въ Діораму, видѣлъ тѣ-же самыя картины, и опять сказалъ, что на нихъ не льзя довольно наглядѣться.
   Живши долго въ Парижѣ, не льзя не поговорить о Парижскихъ театрахъ. Театръ здѣсь любимое и можно сказать общее занятіе почти всѣхъ жителей. Новая пьеса волнуетъ всю публику, и почти нѣтъ возможности достать мѣсто въ первое представленіе: въ партеръ, въ галлереи идутъ съ трехъ часовъ по полудни, и толпятся у входа, хотя знаютъ, что начало въ семь часовъ; ложи, бенуары разобраны, иногда за недѣлю. На другой день, журналы наполнены сужденіями о пьесѣ, объ актерахъ, объ авторѣ; въ обществахъ ими-же занимаются. Можно подумать, что случилась какая нибудь государственная перемѣна, а на повѣрку выйдетъ, что сыграли плохую драму, оперу, или водевиль! И это бываетъ часто, раза два въ недѣлю, потому что театровъ здѣсь множество, а сочинителей еще больше. Если-жь даютъ новую пьесу какого нибудь знаменитаго автора, Казимира Делавиня, Александра Дюма, Виктора Гюго, Скриба, Мазера, или Г-жи Ансело, то всѣ начнутъ толковать за недѣлю, хлопотать о мѣстахъ, а послѣ недѣлю продолжаются сужденія.
   Я посѣщалъ всѣ главные театры, желая имѣть полное понятіе о пьесахъ, объ актерахъ и о музыкѣ. Намъ, Рускимъ, съ младенчества надуваютъ въ уши о превосходствѣ Французовъ въ драматическомъ искуствѣ; большая часть тесъ ихъ переведена на нашъ языкъ, и слѣдовательно актеры наши, болѣе или менѣе, подражатели Французовъ; къ тому-же, отъ временъ Императрицы Елисаветы Петровны, въ столицѣ нашей всегда были Французскіе театры, и актеры наши невольно подражали игрѣ тѣхъ, которые нравились Двору и публикѣ.
   Вотъ нынѣшнее состояніе Французскихъ театровъ.
   Théâtre Franèais, Французскій театръ, собственно такъ называемый, считается первымъ, и имѣетъ привиллегію представлять на сценѣ своей Корнелевы, Расиновы, Вольтеровы и Мольеровы пьесы. Онъ обязанъ сохранять театральныя преданія и костюмы. Эту привиллегію раздѣлялъ съ нимъ Одеонъ, но теперь тамъ не играютъ. Французскій театръ принимаетъ и новыя сочиненія, но тогда только, когда ихъ прочтутъ въ собраніи актеровъ и признаютъ достойными представленія. Принятая на немъ пьеса остается его собственностію, и другіе театры въ Парижѣ играть ея уже не могутъ. Автору отдается часть сбора отъ каждаго представленія, сколько-бы времени пьеса ни оставалась на театрѣ. Зала Французскаго театра довольно обширна; видѣть и слышать въ ней можно хорошо, но проходы въ кресла тѣсны и безпокойны. Въ бытность мою, на немъ почти не играли трагедій, кромѣ одной или двухъ современныхъ авторовъ; да и тѣ едва-ли можно назвать трагедіями. Тальма какъ будто похоронилъ съ собою Мельпомену. Но комедіи здѣсь играютъ превосходно. Дарованія нѣкоторыхъ актеровъ и актрисъ выше всякой похвалы. Что сравнится, напримѣръ, съ игрою Г-жи Марсъ? Кто не видалъ ея, тотъ, по истинѣ, не можетъ имѣть понятія, до какого совершенства довела она мимическую игру, съ какимъ чувствомъ, съ какимъ благородствомъ, съ какою истиною представляетъ она свои роли! Прибавьте, что этой волшебницѣ 60 лѣтъ, что на сценѣ она прекрасна, и въ совершенствѣ играетъ роли молодыхъ дѣвицъ. Г-жа Вольнисъ, болѣе извѣстная подъ именемъ Леонтины Фэ (Léontine Fay), и Г-жа Анаисъ, почти равны ей дарованіемъ, и обѣ прелестны. Дѣвица Плесси, Г-жи Парадоль и Леверъ превосходны въ своихъ роляхъ.
   Лижье, Жоанни, Фирменъ (Firmin), Сансонъ (Sanson) Вольнисъ, Батистъ, Монрозъ, Дюпаре, всѣ артисты превосходные. Монрозовы роли исчезаютъ, и онъ уже рѣдко является на сцену въ своемъ характерѣ, а этого жаль! Онъ былъ достойный наслѣдникъ Превиля, Дазенкураи Дюгаэона; но теперь ливрейныя роли встрѣчаются рѣдко: нравы и обычаи перемѣнились; нынѣ съ лакеями не говорятъ, и они въ комнатахъ съ господами не бываютъ. Монрозъ въ этихъ роляхъ превосходенъ! Я нѣсколько разъ видѣлъ его въ старыхъ пьесахъ, и наслаждался его игрою. Онъ напомнилъ мнѣ молодость мою, напомнилъ Дельпи (Delpie), Черникова, Сандунова. Дельпи, кажется, имѣлъ дарованіе еще выше, а Рускіе если и уступали, то единственно потому, что играли въ переводныхъ пьесахъ, слѣдовательно терявшихъ много интереса. Дюпаре состарѣлся; мы видѣли его въ Москвѣ, и тогда не умѣли оцѣнить этого дарованія.
   Осмѣлившись назвать двухъ Русскихъ актеровъ, я позволю себѣ упомянуть о нѣкоторыхъ другихъ, потому что никогда, кажется, не могу я лучше отдать имъ справедливости, какъ говоря о великихъ дарованіяхъ артистовъ Французскаго театра. Я посѣщалъ его часто, тщательно всматривался въ игру актеровъ, и чтожь? По истинѣ, ни одного не могу я сравнить съ нашимъ старикомъ Померанцевымъ!... Крутицкій, Черниковъ, того-же времени актеры, были-бы достойны играть съ ними на ряду. Наши Г-нъ Каратыгинъ и Г-жа Каратыгина старшіе были-бы приняты здѣсь съ рукоплесканіями: я увѣренъ въ этомъ. Но нашъ Московскій Щепкинъ.... О, ему нѣтъ подобнаго!... Приспособьте роль къ его дарованію, и Щепкинъ превзойдетъ всѣхъ: онъ не имѣетъ соперника.
   Большая Опера (Le Grand Opéra). Зданіе этого театра огромно, зала нарядна, и почитается одною изъ первыхъ въ Европѣ. Декораціи оперы обворожительны, а на костюмы не щадятъ ничего, и за то поставка на сцену новой оперы, или балета, часто обходится до 300 тысячъ рублей, и больше. Здѣсь также есть великія дарованія. Нурри (Nourrit), теноръ, конечно первый изъ нихъ. Чистота голоса, искуство въ пѣніи, и притомъ игра, даютъ ему первую степень. Дюпре поетъ можетъ быть не хуже, но играетъ не очень хорошо. Левассёръ (Levasseur), басъ, также пѣвецъ превосходный. Пѣвицы хороши: это Г-жа Фальконъ (Falcon) и Г-жа Дорюсъ-Графъ. Но что можетъ сравниться съ танцовщицами этого театра? Гдѣ найти такое собраніе превосходныхъ дарованій? Г-жи Легаллуа, Тальони {Г-жа Тальони была тогда еще въ Парижѣ; вскорѣ явилась она на Петербургской сценѣ.}, двѣ Эльснеръ, Нобле, Фицъ-Джемсъ, Дюверне: вотъ семь первоклассныхъ танцовщицъ! И это на одномъ театрѣ! Я вообще не люблю танцовщиковъ, и нынѣшніе танцы не для мужчинъ; однакожъ не льзя не упомянуть о славномъ Перро (Perault). Оркестръ въ театрѣ Большой Оперы превосходенъ: онъ мало уступаетъ Неаполитанскому.
   Какъ любитель древностей, я добился увидѣть, хотя не на сценѣ, стариковъ Вестриса и Гарделя: они живы и еще бродятъ.
   Комическая Опера также театръ прекрасный; тутъ отличаются актеры Поншаръ (Ponchard), Шоле, Лемонѣе (Lemmonier), и актрисы: Чинти-Даморо и Прадеръ.
   Итальянская Опера въ Парижѣ конечно лучшая въ Европѣ. Труппа ея уѣзжаетъ на лѣто въ Лондонъ, а зимой возвращается въ Парижъ. Тутъ превосходныя дарованія: Лаблашъ, Тамбурини, Рубини, и нашъ Русскій Ивановъ. Ивановъ постъ хорошо; теноръ его чистъ, пріятенъ, но слабъ, и отъ того на сценѣ съ другими актерами, и при огромномъ оркестрѣ, онъ много теряетъ. Къ тому-же онъ играетъ дурно. За то въ комнатѣ, при аккомпаньеманѣ фортепіано, онъ прелестенъ. Первая пѣвица, Г-жа Гризи, счастливо замѣнила Малибранъ. Дарованіе ея не упадаетъ, но, кажется, еще растетъ! Г-жа Альбертацци также пѣвица хорошая.
   Изъ маленькихъ театровъ, первымъ почитается Гимназическій (Théâtre du Gymnase): онъ прежде назывался Театромъ Герцогини Берри. Тутъ также много хорошихъ дарованій. Стоитъ видѣть Фервилл и Буффе. Украшеніемъ его были Г-нъ и Г-жа Алланъ, которые теперь въ Петербургѣ. Лучшая актриса Женни Верире: она слѣдовала за Наполеономъ въ Россію, и тогда играла въ Москвѣ; теперь старенѣка, но играетъ еще хорошо.
   Въ театрѣ des Variétés очень замѣчательны актеры Верне, Je гранъ, Одри, актрисы: Полинъ и Женни Колонъ (Jenny Collon).
   Въ Палероялѣ прекрасны Ашаръ, Тевассёръ; тамъ-же несравненная актриса Лежале: я почитаю ее одною изъ первыхъ въ Парижѣ.
   Въ Водевилѣ много дарованій: тутъ двое Лепентръ (Lepeintre), Арналъ, Лавонъ (Lafont), Тенье, Г-жа Броанъ (Brohant), Г-жи Алберъ и Теноръ.
   Театръ у воротъ Св. Мартина (Théâtre de la Porte St.-Martin). Я называю его послѣ другихъ потому, что онъ не похожъ на другіе: въ немъ играютъ всѣ ужасныя романтическія драмы нашего времени, а иногда смѣшные фарсы. Сюда переходили и великіе актеры съ другихъ театровъ, и часто отсюда принимались на Французскій театръ. На него была большая мода; потомъ онъ упадалъ. Теперь въ немъ замѣчательны актеры: Фредерикъ, Леметръ, Бокажъ, Лакруа (онъ-же и сочинитель). Актрисы; нѣкогда знаменитая Г-жа Жоржъ, которою мы долго восхищались въ Петербургѣ. Она еще хорошо играетъ, но безобразно потолстѣла. Ида также прелестная актриса.
   Я не стану говорить о Франконіевомъ театрѣ и его конскихъ представленіяхъ: онъ извѣстенъ, и сказать о немъ нечего. Кажется, и такъ я заплатилъ дань свою Парижскимъ зрѣлищамъ.
   Въ Парижѣ есть еще множество другихъ театровъ, нисшаго разбора, но они не стоятъ труда и заниматься ими. Есть театры, называемые загородными, (de la banlieue), гдѣ актеры всякая сволочь; но иногда, для смѣху, можно зайти въ нихъ.
   Въ бытность мою въ Парижѣ была выставка художествъ въ Луврѣ. Я смотрѣлъ ее не одинъ разъ. Картинъ выставлено было множество; здѣсь тма художниковъ, но, такъ-же какъ и вездѣ, дарованій мало. Горація Бернета не было ни одной картины; Энгра (Ingres) также. Замѣчательнѣе другихъ, по моему мнѣнію, были двѣ большія картины Поль Делароша (Paul Delaroclie), Смерть Страффорда, и Англійскій Король Карлъ І-й подъ стражею; Си Цецилія, художника Брасказа (Brascasat); пейзажъ, представляющій окрестности Алжира, Гюдена (Gudin). Портретовъ было множество; лучшіе Дебюфовы, а между ними отличнѣйшіе: портретъ нынѣ царствующаго Короля Людовика Филлиппа, Г-жи Легонъ (Le Hon), супруги Бельгійскаго Посланника, и Герцогини Истрійской. Не должно однакожъ думать, что Дю6юфъ лучшій портретистъ въ Парижѣ: онъ далеко уступаетъ Штейбену, и даже Бинтергальтеру. Мнѣ особенно нравилась Бинтергальтерова картинка, представляющая Италіянское общество, посреди котораго бесѣдуетъ Боккачіо. Сцена въ загородномъ саду, въ то время, когда во Флоренціи была чума, прекрасна! Вообще картинъ отличныхъ мало: есть хорошія, но посредственныхъ множество. Всякой день, поутру, залы были набиты посѣтителями, и между ними всегда встрѣчалось множество солдатъ: они по большой части останавливались противъ картинъ, изображающихъ сраженія, и разсказывали другъ другу о событіяхъ особенно-же любовались тѣми, на которыхъ представленъ Наполеонъ.
   

ГЛАВА XI

   "Весна, погода теплая, Апрѣль во всей красѣ, синели разцвѣли! Не льзя избрать лучше дня для загородной прогулки; а сегодня фонтаны и каскады будутъ пущены въ Версали." Такъ говорилъ пріятель мой, зашедши ко мнѣ рано поутру, въ Воскресенье. "Поѣдемъ!" было моимъ отвѣтомъ. Мы позавтракали, сѣли въ дилижансъ, и отправились въ Версаль. Городокъ этотъ въ четырехъ съ половиною льё, т. е, за 18 верстъ къ западу отъ Парижа. Дорога къ нему прекрасная. Мы переѣхали Сену въ Севрѣ, оставивъ въ правой рукѣ Сенъ-Клу. Отсюда до самой Версали широкая тройная аллея, прекрасно содержимая, и по которой безпрестанно, взадъ и впередъ, встрѣчаются экипажи. Что-жь это было, когда въ Версали живалъ пышный дворъ, и когда почти всѣ знатные вельможи имѣли тамъ домы, или квартиры? Людовикъ ХІІІ-й купилъ небольшое Версальское помѣстье, для помѣщенія въ немъ своей псовой охоты, и приказалъ построить, для своего пріѣзда, небольшой загородный дворецъ, который былъ такъ не важенъ, что Бассомпьеръ называлъ его всегда: загородный домишко. Людовику XIV-му понравилось это мѣсто, и показалось очень удобнымъ для охоты. Онъ превратилъ деревеньку въ городъ, а изъ загороднаго домишка, сдѣлалъ великолѣпнѣйшій дворецъ, донынѣ изумляющій всѣхъ, особенно иностранцевъ. Россійскій Императоръ Александръ, въ первый разъ посѣщая Вереаль, сказалъ окружающимъ Его: "Вотъ истинно жилище Великаго Государя!"
   Городъ Версаль правиленъ, довольно обширенъ и населенъ: въ немъ считается до 25 тысячь жителей. Здѣсь можно найти все, не только для жизни, но и для роскоши: магазины и лавки снабжены товарами, театръ не дуренъ, и на немъ играютъ не послѣдніе во Франціи артисты. Жить здѣсь дешево, и отъ того многіе иностранцы и даже туземцы поселились въ Версали. Они пользуются сосѣдствомъ Парижа, и за три рубли, въ полтора часа, могутъ свободно ѣздить туда во всякое время, потому что дилижансы отправляются каждый часъ взадъ и впередъ. Около Версали уже начинаются дворцовыя службы, прекрасно построенныя: съ одной стороны огромныя палаты оберъ-егермейстера, и при нихъ вся принадлежность дворцовой охоты; по другую палаты оберъ-гофмейстера, со всѣми принадлежностями къ его должности. Большой и малый конюшенные дворы выстроены по Мансаровымъ рисункамъ. Все это раздѣляется желѣзными рѣшетками, съ богатыми, ярко вызолоэдшыми украшеніями. Далѣе, по обѣимъ сторонамъ дворца, большіе флигели, для министровъ, статсъ-Секретарей, и подъ ними покои для канцелярій, такъ что король имѣлъ здѣсь подъ руками все, что относится къ государственному управленію. Обширныя террасы, усаженныя по краямъ цвѣтами и уставленныя мраморными статуями лучшихъ художниковъ, окружали почти весь дворецъ. Подъ ними были устроены казематы, по правую сторону для Французской гвардіи, а по лѣвую для Швейцарской. Тутъ былъ Парадный дворъ (La cour d'honneur), и та чаете дворца, которую выстроилъ Людовикъ XIII-й: она вошла въ общій составъ зданія, и хотя не соотвѣтствовала великолѣпію его, но Людовикъ XIV-й приказалъ оставить ее какъ она была.
   Теперь на парадномъ дворѣ поставлена бронзовая конная статуя Людовика XIV-го, и передъ нею 12 мраморныхъ колоссальныхъ статуй, стоявшихъ прежде въ Парижѣ, на мосту Людовика XVI-го. Бронзовый конь и всадникъ превосходной работы; но зачѣмъ они тутъ? Не понимаю! Еще меньше понятно для меня, съ какой стати окружили Людовика XIV-го статуями мужей, ни къ исторіи его, ни къ вѣку не принадлежавшихъ? Тутъ Баяръ, тутъ Дюгескленъ, и даже покойный Маршалъ Мортье! Мнѣ кажется, Маркъ-Антоній и даже Юпитеръ были-бы столько-же приличны!
   Описывать всѣ части здѣшнихъ огромныхъ строеній значило-бы описывать большой городъ. Конечно въ мірѣ нѣтъ обширнѣйшаго дворца Разскажу только о нѣкоторой части внутреннихъ покоевъ; я не могъ видѣть всѣхъ, потому что не вездѣ дозволяли ходить: тогда устроивали историческій музей, и онъ еще не былъ отдѣланъ. Прежде всего надобно сказать, что фасадъ дворца, со стороны сада, имѣетъ 306 саженъ длины. Въ немъ три этажа: нижній (rez de chaussée), средній, или бель-этажъ (весь занятой комнатами короля и королевы, парадными, пріемными залами), и верхній, или аттикъ. Всѣ они, отъ террасы до крыши, возвышаются на 62 фута. Крыша на всемъ дворцѣ плоская свинцовая; она составляетъ большую площадь, по которой можно очень свободно прогуливаться. По краямъ ея устроены высокія балюстрады. Вообразите это строеніе лучшей архитектуры, украшенное пилястрами, колоннами, богатыми балконами, трофеями, множествомъ статуй, и вы получите идею о его великолѣпіи.
   Въ нижнемъ этажѣ двѣ обширныя залы: первая отъ входа со двора убрана мраморомъ; колонны въ ней Дорическаго ордена, также мраморныя. Вторая зала больше первой: изъ нея выходъ въ садъ, на террасу. Влѣво отъ нея покои, гдѣ была королевская купальня: тутъ все великолѣпно, и даже капители на колоннахъ изъ бронзы, жарко вызолоченной; картины и статуи, хорошихъ художниковъ, приличныя для купальни. Вездѣ Каррарскій бѣлый мраморъ! Но все это уже очищали и выносили, потому что залы и покои нижняго этажа назначались подъ отдѣленіе Французскаго историческаго музея. Въ белъ-этажъ ведутъ два крыльца: первое, по правую руку, называется Посольскимъ; оно освѣщено сверху, и надъ нимъ огромныя бронзовыя рамы въ видѣ кровли. Крыльцо это 72-хъ футовъ въ длину; ширина его 31 футъ. Передъ крыльцомъ сѣни, съ тремя обширными арками, украшенныя, такъ-же какъ и крыльцо, разноцвѣтнымъ мраморомъ, пиластрами и колоннами Іоническаго ордена, у которыхъ базисы и капители изъ золоченой бронзы.
   Вверху, на этой великолѣпной лѣстницѣ, встрѣчаются новыя украшенія: трофеи, корабельныя кормы, бюстъ Людовика XIV-го, работы Куазевокса, и все это изъ мрамора, изъ бронзы. Вездѣ картины, кисти Лебрена (Lebrun). Словомъ, всходя на эту лѣстницу, можно предвидѣть, къ какому великолѣпію, къ какому богатству ведетъ она. Версальская лѣстница такъ знаменита, что се срисовали, и гравированные съ нея рисунки составили Книгу большаго формата, въ родѣ атласа, которая становится очень рѣдка и дорога; но я успѣлъ еще достать ее въ Парижѣ.
   Другая лѣстница, также великолѣпная, вела на Королевину половину. Съ нея входъ въ большую залу караульныхъ. Комнаты короля и королевы, описанныя во многихъ книгахъ, превосходили богатствомъ и украшеніями своими все, что бывало въ этомъ родѣ: мраморы, бронзы, золото, картины лучшихъ мастеровъ, огромныя зеркала, все соединялось, чтобы сдѣлать Версальскій дворецъ достойнымъ жилищемъ Великаго Государя и пышнаго двора, какой былъ во Франціи отъ временъ Людовика XIV-го до самой революціи. Здѣсь, между прочимъ, были залы, имѣющія 30 саженъ длины. Кромѣ Короля, Королевы и Дофина, всѣ прочіе Принцы и Принцессы Королевской фамиліи имѣли приличныя ихъ званію и богато украшенныя отдѣленія; теперь только спальня Людовика XIV-го сохранена точно въ томъ видѣ, въ какомъ она была при немъ. Даже всѣ принадлежности, мебель, бѣлье, спальное одѣяніе, тѣ-же самыя; кажется, камердинеръ сей часъ явится и король придетъ ложиться спать. Во всѣхъ покояхъ остались однакожь прежніе богатые плафоны; прочее все перемѣнилось: дворецъ обращенъ въ огромный и богатый историческій Французскій музей. Я не видалъ его въ новомъ видѣ, потому что онъ еще не былъ отдѣланъ, и въ него никого не впускали; но я видѣлъ многія картины, назначенныя и даже нарочно заказанныя для него; признаюсь, многія изъ нихъ показались мнѣ недостойными такого знаменитаго собранія.
   Дворцовая церковь, съ двумя придѣлами, своею обширностью, великолѣпіемъ и красотою архитектуры достойна всего другаго. Снаружи поставлены статуи двѣнадцати Апостоловъ и Евангелистовъ; къ алтарю она имѣетъ форму полукруга; но другою оконечностью соединяется съ дворцемъ. Входъ въ нее изъ нижняго и изъ верхняго этажа: изъ нижняго прямо въ церковь, а изъ верхняго на галлереи, гдѣ было обыкновенное мѣсто Короля, прямо противъ престола. По лѣвую руку отъ него, въ заворотѣ, мѣсто Королевы; подалѣе мѣста Принцевъ и Принцессъ Королевской фамиліи. По правую руку становились: Капитанъ Гвардіи {Это всегда былъ одинъ изъ знатнѣйшихъ чиновниковъ государства, и часто Маршалъ, Капитановъ Гвардіи было только четыре.}, первые вельможи и министры. Прочіе, имѣвшіе входъ въ церковь, кавалеры и дамы, помѣщались въ самой церкви, внизу. Особое мѣсто, подъ лѣвою галлереею, было устроено для Маркизы Ментенонъ, такъ что Королева не могла видѣть его; но оно было видно Королю, и находилось противъ самыхъ вельможъ и царедворцевъ, занимавшихъ правую галлерею. Какъ все это напомнило мнѣ пышные дни царствованія Людовика XIV-го, и потомъ грустную его старость! Читавши Записки его времени, кажется, присутствуешь тутъ, за обѣдней; видишь старую Фаворитку, и раболѣпство, съ которымъ глядятъ на нее тутъ-же стоящіе вельможи. Между ними узнаешь знакомыя лица: вотъ вельможный Лувуа, вотъ соперникъ его, знаменитый Кольберъ, вотъ Тюрень, вотъ Вандомъ, Виллеруа, Вилларъ.... Церковь, памятники, образа, статуи, все еще тутъ, но присутствующихъ уже нѣтъ! Едва память событій сохранилась въ Исторіи! Нынѣшняя Франція иначе глядитъ на Великаго Людовика.
   Плафонъ купола, расписанный Куапелемъ, изображаетъ Всевышняго во славѣ; вокругъ, на облакахъ, херувимы и серафимы. Надъ Королевскимъ мѣстомъ написано сошествіе Святаго Духа: это лучшее произведеніе Жувенета. По карнизамъ всей церкви бронзовые барельефы, и изъ нихъ особенно замѣчателенъ барельефъ работы Кусту, изображающій Богоматерь въ домѣ Захарія и Елисаветы. Алтарь богато и прилично украшенъ.
   Перейдемъ въ Версальскіе сады! Но какъ описать красоту ихъ, различныя ихъ мѣстоположенія, и безчисленное множество каскадовъ, фонтановъ, бронзовыхъ и мраморныхъ группъ и статуй? Кто исчислитъ проспекты, залы и кабинеты изъ зелени, повсюду устроенные? Кто назоветъ всѣхъ великихъ художниковъ, трудившихся надъ украшеніемъ этихъ очаровательныхъ садовъ? Множество мраморныхъ статуй и купидоновъ, которые здѣсь встрѣчаются на всякомъ шагу, могли-бы украсить самыя рѣдкія собранія въ Европѣ. И все это напоминаетъ Людовика XIV, славный вѣкъ его, и почти всѣ событія его царствованія!
   Сады Версальскіе занимаютъ 280 десятинъ Французскихъ; но въ нихъ нѣтъ ни одного мѣста, которое не было-бы тщательно обработано и украшено. За первымъ регулярнымъ садомъ, насаженнымъ по планамъ Ленотра, слѣдуетъ второй, называемый Малымъ паркомъ, потому что тутъ уже прогуливались въ линейкахъ, въ коляскахъ, или верхомъ. Не льзя не упомянуть о прудѣ Швейцаровъ, такъ названномъ потому, что его вырыли солдаты швейцарской гвардіи. Длина его 320 саженъ, ширина 115. Онъ окруженъ аллеями и дерномъ. Близъ него, на возвышеніи, видна чудная красотою, мраморная, и на такомъ-же пьедесталѣ, статуя Муція Сцеволы. Она работы славнаго Кавалера Бернини. Мнѣ кажется однакожъ, что ей приличнѣе быть въ музеѣ, чѣмъ въ саду. Направо отъ регулярнаго сада дорога ведетъ въ Тріанонъ, а налѣво въ Сенъ-Сиръ.
   Кромѣ обширности, убранства, красоты садовъ, и множества воды въ бассейнахъ, каскадахъ и фонтанахъ, въ Версали есть почти всѣ славныя статуи древности, въ копіяхъ, сдѣланныхъ лучшими художниками, изъ бѣлаго мрамора, или изъ бронзы, той-же самой величины какъ и подлни ники. И все это въ саду! Я ходилъ въ оранжереи, потому что деревья еще не были выставлены. Тамъ увидѣлъ я лѣсъ померанцевыхъ, апельсинныхъ и лимонныхъ деревьевъ, тщательно сохраняемыхъ. Два дерева, временъ Франциска І-го, почитаютъ первыми, явившимися въ Европѣ. Такихъ огромныхъ, и въ такомъ множествѣ померанцевыхъ деревьевъ, я и вообразить не могъ. Въ Луврѣ и въ Тюйлери ихъ много, и они велики, хороши; но что они противъ Версальскихъ? Я два раза ѣздилъ гулять въ Версальскій садъ, и каждый разъ изнемогалъ отъ усталости, а, вѣроятно, еще не видалъ всего. Изъ Версали я отправился въ Большой и Малый Тріанонъ (Trianon): первый въ верстѣ, не болѣе, отъ дворца, и смеженъ съ садами Версали. Это небольшой, но прекрасный дворецъ, также съ садами, хорошо устроенными, съ фонтанами и статуями; но онъ гораздо меньше. Въ немъ двѣ половины: Королевская и Дофинова. Герцогиня Бургонская живала тутъ при Людовикѣ XIV-мъ, а теперь живетъ иногда, или, лучше сказать, пріѣзжаетъ сюда Герцогъ Орлеанскій. Въ бытность мою убирали вновь комнаты, для пріѣзда молодой Герцогини, которую со дня на день ждали въ Парижѣ. Малый Тріанонъ, близъ большаго, не что иное какъ хорошенькій загородный домикъ, щеголевато отдѣланный, и окруженный прекрасно разбитымъ Англійскимъ садомъ. Тамъ протекаетъ рѣчка, придающая много жизни ландшафту, и есть ферма, или скотный дворъ, въ Швейцарскомъ вкусѣ. Деревенька Швейцарская, построенная дли пріѣзжающихъ съ дворомъ господъ, также прекрасна. Это мѣстечко особенно замѣчательно тѣмъ, что его построила и всегда любила Королева Марія-Антуанетта, супруга Людовика XVI-го. Она удалялась сюда изъ пышнаго Версальскаго дворца, и проводила время съ избранными и совершенно приверженными къ ней людьми. Я велѣлъ принести сюда для себя обѣдъ изъ Версали, и очень пріятно отдохнулъ въ одномъ изъ Швейцарскихъ домиковъ.
   Въ Севрѣ осматривали мы фарфоровую фабрику, знаменитую во всей Европѣ. Это истинно царское заведеніе! Издѣлія здѣшнія доведены до совершенства во всемъ, что относится къ живописи по стеклу и по фарфору. Славные художники въ этомъ родѣ, какъ-то Г-жа Жакото и другіе, копируя лучшія картины, не уступаютъ въ подражаніяхъ своихъ оригиналамъ. Такъ, напримѣръ, я видѣлъ копіи на фарфорѣ, изображающія смерть Аталы, съ оригинала Жироде, и входъ Генриха IV-го въ Парижъ, съ картины Жерара. Это совершенство! Ваза, на которой изображенъ букетъ цвѣтовъ, превосходитъ всякое воображеніе; таково-же бюро съ живописью по фарфору. Но что-жь это стоитъ? Смерть Аталы, картинка не болѣе какъ въ полъ-аршина, 18 тысячъ рублей; входъ въ Парижъ Генриха IV-го, 40 тысячъ; бюро -- 70 тысячь рублей! Есть большія вазы по 15, 20 и 30 тысячь рублей. Кому это раскупать?... Даже бездѣлицы; чайныя чашки, и прочее, съ хорошею живописью, продаются чрезвычайно дорого. Мнѣ сказали, что Короли назначаютъ такія вещи для подарковъ Государямъ, или въ награду знаменитымъ людямъ, на украшеніе кабинетовъ. Правда, такая фабрика не дастъ казнѣ дохода; но она достойна покровительства Короля. Здѣсь могутъ усовершенствоваться художники въ живописи на эмали, и узнать красоту формъ, въ которыхъ по большей части подражаютъ древнимъ. Я порадовался, поглядѣлъ, и, разумѣется, ничего не купилъ.
   Спустя нѣсколько дней ѣздилъ я въ Сенъ-Дени (St.-Denis). Городокъ этотъ въ восьми верстахъ отъ Парижа. Онъ никогда не можетъ увеличиться, но всегда останется достоинъ посѣщенія путешественниковъ и любителей древности, какъ по огромному своему собору изящной готической архитектуры, такъ и потому, что въ немъ хоронили Королей Французскихъ, начиная отъ Клотарія II-го, отца Дагобертова, и до новѣйшихъ временъ. Несмѣтныя сокровища, накопившіяся тутъ съ самыхъ древнихъ временъ при мощахъ Св. Діонисія и Св. Элоа (Eloi), теперь не существуютъ. Во время революціи все было разграблено, расхищено; даже кости похороненныхъ Королей и Королевъ выкиданы изъ гробовъ, и большая часть ихъ сожжена въ общей ямѣ. Но здѣсь еще осталось много достойнаго любопытства: иное успѣли скрыть отъ разрушителей, другаго они не нашли. Наполеонъ исправилъ все, что только можно было исправить. Нѣсколько королевскихъ гробницъ и памятниковъ поставили на прежнія мѣста; надписи вездѣ возобновили; соборъ вычинили, исправили, и церковь Св. Діонисія опять надолго останется примѣрнымъ готическимъ зданіемъ Среднихъ Вѣковъ, какъ по обширности, такъ и по красотѣ своей.
   При Римлянахъ мѣсто это называлось Катуліакусъ, и было не что иное какъ деревенька, названная по имени жившей тутъ Катуллы. Какъ христіанка, она приняла къ себѣ тѣло Св. Діонисія, перевезла также тѣла мучениковъ: Рустика и Елевѳерія, похоронила ихъ въ полѣ, и воздвигла надъ мощами ихъ гробницу. Потомъ уже поставили надъ ними часовню. Около "69-го года, Св. Женевьева построила на мѣстѣ развалившейся часовни церковь, во имя Св. Діонисія. Король Дагобертъ чрезвычайно усердствовалъ къ церкви, и устроилъ тутъ аббатство, одарилъ богато общину, и положилъ большіе вклады въ монастырь. Съ тѣхъ поръ деревенька раздвинулась, и скоро стала именоваться городомъ Св. Діонисія. Король Пепинъ началъ перестроивать церковь; сынъ его, Карлъ Великій, докончилъ ее въ 775-мъ году. При аббатѣ Сюгерѣ увеличили ее и освятили въ присутствіи Короля, въ 41 "4-мъ году; но въ 1231-мъ она пришла въ упадокъ, и ее принуждены были поправлять. Большую часть издержекъ принялъ на себя Св. Людовикъ и мать его Королева Бланка. Съ тѣхъ поръ церковь осталась въ томъ видѣ, въ какомъ она и теперь существуетъ. Конечно, отъ передѣлокъ въ столь отдаленныя одна отъ другой эпохи, есть небольшое разнообразіе въ архитектурѣ всего зданія; однако оно осталось и донынѣ лучшимъ готическимъ зданіемъ, какое только гдѣ нибудь есть. Внутренность церкви на 335 футахъ въ длину; ширина 50 футовъ, вышина подъ сводъ 90 футовъ. Передъ входомъ двѣ огромныя четвероугольныя башни, на которыхъ висятъ большіе колокола. Церковь поддерживается 60-го толстыми столбами, кромѣ стѣнъ и контрфорсовъ; крыша свинцовая, и на ней, въ самомъ верху, поставлены большія, мѣдныя, позолоченныя яблоки. Двери обиты мѣдью; на средней изображены различныя событія изъ Св. Писанія. Передъ алтаремъ устроены мѣста для монаховъ. Полъ наборный изъ различнаго мрамора. Престолъ въ древнемъ вкусѣ; по угламъ его четыре бронзовыя колонны, съ парчевыми подборами и шелковою, богато вышитою занавѣсою. Желѣзная рѣшетка, отдѣляющая алтарь отъ церкви, достопамятна превосходною работою, которая такъ чиста и нѣжна, что въ этомъ родѣ я ничего подобнаго не видывалъ. Капители, карнизы, всѣ украшенія на ней сквозные, и сдѣланы отъ руки: ихъ работалъ Денисъ, первый современный мастеръ въ своемъ родѣ.
   Кромѣ Французскихъ Королей и Королевъ, здѣсь были похоронены Дюгесклень, Тюреннь, и нѣсколько другихъ великихъ мужей. Прахъ Тюрення перенесли въ Инвалидный Домъ; другихъ, вѣроятно, выкинули. Молодой Наполеонъ, племянникъ Императора, также полежалъ тутъ не долго: Бурбоны, по возвращеніи своемъ, велѣли вынести его вонъ. Несчастный Карлъ Х-й не успѣлъ лечь съ предками своими, а Наполеонъ занесенъ судьбою на каменную скалу, подъ экваторъ.
   Изъ Сенъ-Дени заѣзжалъ я посмотрѣть пристань, или бассейнъ со шлюзомъ, вновь устроенный въ Сентъ-Уанѣ, для выгрузки товаровъ: по немъ проходятъ барки порядочной величины. Тутъ.же видѣлъ я два Артезіянскіе колодца, и славное Сентъ-Уанское помѣстье, съ прекраснымъ домомъ и садами, на берегу рѣки Сены: оно нѣсколько, разъ было подарено Людивикомъ XVIII-мъ Графинѣ Дюкайла, опять покупаемо у нея, и наконецъ осталось за нею.
   На другой день ѣздилъ я въ Марли, гдѣ устроена славная машина, поднимающая изъ рѣки воду въ большой резервуаръ, откуда она снабжаетъ почти всѣ Версальскіе фонтаны, посредствомъ водопроводовъ. Въ тотъ-же день я былъ въ Мальмезонѣ, любимомъ убѣжищѣ Наполеона. Теперь грустно смотрѣть на этотъ замокъ... Мѣстоположеніе, правда, прекрасное; строеніе и сады на полугорѣ; но земли уже раздроблены на мѣлкія помѣстья: даже саду и оранжерей не поберегли! Новый помѣщикъ главнаго дома передѣлалъ внуттреннее расположеніе самыхъ комнатъ. Меня это такъ разсердило, что я даже изъ коляски не вышелъ. Какъ не оставить Мальмезона драгоцѣннымъ памятникомъ? Какъ забыть, что въ немъ великій человѣкъ провелъ лучшіе дни своей молодости и славы, и бывши Первымъ Консуломъ обдумывалъ планы знаменитыхъ своихъ походовъ! Здѣсь предначерталъ онъ всѣ важныя государственныя перемѣны; здѣсь отдыхалъ отъ трудовъ, посреди цвѣтущаго тогда семейства своего! Мальмезонъ былъ всегда любимымъ мѣстопребываніемъ Наполеона. Тутъ Александръ Благословенный посѣщалъ Императрицу Жозефину, и потомъ самъ проводилъ нѣсколько времени. Въ Мальмезонѣ было нѣкогда собраніе рѣдкихъ растеній и цвѣтовъ, до которыхъ Императрица Жозефина была охотница; тутъ-же находилась прекрасная галлерея картинъ, нынѣ украшающая Императорскій Эрмитажъ въ Петербургѣ. Теперь живетъ здѣсь какой-то пришлецъ, извѣстный только своею разсчетливостью: онъ раздробилъ помѣстье и настроилъ домишковъ. Эти новыя дачки, можетъ быть, и хороши, но онѣ производятъ точно такое впечатлѣніе, какое произвело-бы раздробленіе нашего Царскаго Села. Французы и не помышляютъ о Мальмезонѣ; проѣзжая мимо, рѣдкій изъ нихъ скажетъ вамъ: Тутъ жилъ Наполеонъ. Можетъ быть не повѣрятъ, а точно много есть и такихъ, которые этого даже не знаютъ! Я не останавливаясь поѣхалъ въ Рюэль. Рюэль, мѣстечко на половинѣ пути отъ Парижа въ Сенъ-Жерменъ; нѣкогда помѣстье Кардинала Ришелье, а потомъ Герцоговъ Дегильоновъ. Здѣсь былъ великолѣпный замокъ, богатые сады, водопады; сюда ѣздили дивиться красотѣ строеній, подобныхъ лучшимъ дворцамъ; нынѣ все это исчезло, запустѣло: революція срыла почти до основанія остатки Ришельёвскаго величія. Теперь Рюэль замѣчателенъ по прекрасной церкви своей, а еще болѣе по воспоминанію объ Императрицѣ Жозсфинѣ: здѣсь покоится прахъ ея, въ гробницѣ, поставленной въ церкви, на высокомъ цоколѣ, или пьедесталѣ. Жозефина изображена стоящею за колѣнахъ передъ крестомъ: руки ея распростерты, и она молится возведя очи на крестъ. У ногъ ея лежала корона, которую Бурбоны приказали снять! Что она имъ помѣшала? Какъ изгладить изъ Исторіи, что Жозефина была супруга Императора Наполеона І-го, два раза коронованнаго Папою, и признаннаго почти всѣми Монархами Европы? Какъ забыть;, что и она коронована была съ нимъ вмѣстѣ?... Фигура Императрицы и весь памятникъ изящной работы: онъ заслуживаетъ, чтобы нарочно пріѣхать въ Рюэль посмотрѣть на него. Д видѣлъ послѣ въ журналахъ, что бывшая Королева Голландская, Гортензія, дочь Императрицы Жозеніны, скончавшаяся въ Швейцаріи, будетъ похоронена въ Рюэльскойже церкви, возлѣ матери: это еще болѣе заставитъ путешественниковъ пріѣзжать туда. Надобнознать, что Мальмезопъ всегда принадлежалъ къ Рюэльскому приходу.
   На возвратномъ пути въ Парижъ, насъ угощали въ Люсьенѣ. Это мѣстечко, нѣкогда подаренное Людовикомъ XV-мъ Графинѣ Дюбарри, принадлежитъ теперь Г-ну Лафитту. Изъ него очаровательные виды. Домъ помѣщика небольшой, но роскошно отдѣланный, въ саду, на высокомъ берегу Сены, неподалеку оть Марли. Изъ дому видны самыя отдаленныя мѣста за рѣкою. Г-нъ Лафиттъ не живетъ здѣсь, но очень часто пріѣзжаетъ сюда изъ Парижа, съ пріятелями своими, и угощаетъ ихъ великолѣпно. Этимъ мѣстечкомъ оканчиваются мои загородные набѣги вокругъ Парижа. Настаетъ время отъѣзда, и я скоро долженъ буду проститься съ Франціей; но я не покину столицы ея, не сказавши нѣсколько словъ о моихъ тамошнихъ знакомствахъ.
   

ГЛАВА XII.

   Въ Парижѣ я имѣлъ обширный кругъ знакомыхъ, и былъ такъ счастливъ, что вездѣ встрѣчалъ благосклонный и радушный пріемъ. Я обязанъ этимъ какой-то старой извѣстности, а еще болѣе своимъ добрымъ землякамъ, давно живущимъ здѣсь и пользующимся общимъ уваженіемъ. Съ благодарностью именую Посла нашего, Графа Петра Петровича Фонъ-деръ-Палена, Графа Густава Оттоновича Стакельберга, Николая Сергѣевича Свѣчина, Князя Петра Ивановича Тюфякинэ, и Барона Александра Казиміровича Мейепдорфа! Мнѣ также много способствовали въ знакомствахъ -- почтенное семейство зятя моего, Гр. Жюльвекура, и старая пріязнь моя съ эмигрантами и офицерами бывшей арміи Принца Конде. Со многими изъ нихъ я служилъ въ арміи, при Великой Екатеринѣ. Съ Герцогомъ Ришелье, Графомъ Ланжерономъ, Графами Кенсона, Броліо, Жерманьянъ, Дамасомъ, я былъ въ однихъ чинахъ и находился въ сраженіяхъ; а ничто такъ не знакомитъ и не сближаетъ какъ поле битвы, если товарищъ пріобрѣтаетъ себѣ уваженіе! Мы всѣ заслужили Георгіевскіе кресты почти въ одно время, кто подъ Очаковомъ, кто подъ Измаиломъ, въ Шведскую войну, или въ первую Польскую кампанію, ни одинъ не позже 1793-го года. Итакъ я вступилъ въ общество, совершенно знакомый почти всему Сенъ-Жерменскому предмѣстью, то есть старому дворянству, или нынѣ лежитимистской партіи. Я уже говорилъ, что въ общество ученыхъ открылъ мнѣ доступъ Баронъ Мейендорфъ, въ дипломатическій кругъ Посолъ нашъ, Графъ Паленъ, и Графъ Стакельбергъ. Меня ввели къ художникамъ, милая старушка, почтенная госпожа Лебренъ (Le Brun), а въ молодое общество дворянъ семейство Г.Г. Жюльвекуровъ. Послѣ этого уже легко было и самому распространять кругъ знакомыхъ, сколько мнѣ хотѣлось, и я этимъ довольно удачно воспользовался. Меня безпрестанно звали на балы, концерты, вечеринки.
   Прежде всего поговоримъ объ извѣстнѣйшихъ salons (гостиныхъ), какъ здѣсь называютъ домы лучшаго общества, гдѣ принимаютъ гостей разъ или два въ недѣлю, а близкихъ знакомыхъ всякой день. Описывать каждое общество невозможно: Герцогиня Абраптесъ принялась было за это, но въ четырехъ томахъ описала только съ десятокъ гостиныхъ; сколько-же надобно писать тому, кто захотѣлъ-бы изобразить всѣ замѣчательныя гостиныя въ Парижѣ? Осмѣлюсь сказать, что у насъ, въ Россіи, почти нѣтъ ихъ. У насъ собираются на балы, на обѣды, на вечера, гдѣ принимаютъ великолѣпно, роскошно; но едва успѣешь поклониться хозяевамъ, какъ ужь подаютъ карты, и усадятъ на весь вечеръ бесѣдовать втроемъ или вчетверомъ, за ломберный столъ. Мнѣ часто случалось, послѣ продолжительнаго вечера, уѣзжать домой даже не видавши, кто были со мною гости; а собраніе было многолюдное! Здѣсь этого не случается: на вечерахъ рѣдко играютъ въ карты, и то на одномъ столѣ, какіе нибудь. старички или старушки, въ вистъ по 10-ти коп., не болѣе. Хозяйка дому старается каждому дать случай вступить въ разговоръ, и вообще говорятъ тихо, не возвышая голоса. Самая утонченная вѣжливость господствуетъ при этомъ, и никто не позволяетъ себѣ даже двусмысленнаго намека. Обыкновенными предметами разговора бываетъ театръ, литтература, очень рѣдко политика, причемъ шутки и острыя слова сверкаютъ безпрерывно. Женщины всегда нарядны, одѣты со вкусомъ, и, можно сказать, царствуютъ въ этихъ бесѣдахъ. Все вниманіе мужчинъ обращено къ нимъ: онѣ душа всякой бесѣды. Здѣсь не ужинаютъ никогда и разъѣзжаются не поздно. Я проводилъ время въ этихъ обществахъ чрезвычайно пріятно; но необходимое условіе для каждаго посѣтителя: платить свою дань любезности, или умѣть пріятно занять другихъ.
   Я начну свое описаніе съ лежитимистовъ, или старинныхъ большихъ баръ. Часто посѣщалъ я почтенную старушку Маркизу Дескельбекъ. Дочь ея, Маркиза Бетизи, еще прекрасная женщина, была гофмейстериною при дворѣ Карла Х-го, или, лучше сказать, при Герцогинѣ Ангулемской. Маркиза Дескельбекъ принимала гостей обыкновенно разъ въ недѣлю. Въ домѣ ея, богато убранномъ, двѣ большія гостиныя служили пріемными комнатами. Каждый пріѣзжій гость былъ громогласно возвѣщаемъ камердинеромъ въ гостиной. Для дамъ растворялись обѣ половинки двери, а для мужчинъ одна, и слуга, при появленіи каждаго почетнаго гостя, вносилъ подъ рукою новое полѣно для камина. Маркиза, 80-ти-лѣтняя старушка, обыкновенно сидѣла въ большихъ креслахъ, у камина, приподымалась, и привѣтливо раскланивалась съ каждымъ. Угощала она прекрасно, и не смотря на преклонныя лѣта свои была очень любезна. У нея всегда можно было встрѣтить Герцога Дюра (Duras), друга Карла Х-го, Князя и Княгиню Де Бово, Графа Босета (отецъ котораго нѣкогда былъ Французскимъ Посланникомъ въ Россіи, при Екатеринѣ Великой), Графа Де Скервиля, и множество другихъ особъ высшаго круга. Въ этомъ обществѣ никогда не говорили о нынѣшнемъ правительствѣ, а если случалось упомянуть о царствующемъ Королѣ, то его всегда именовали Герцогомъ Орлеанскимъ. Впрочемъ, время проводили пріятно, и часто занимались музыкой. Излишняго этикета не было, однако все напоминало, что находишься между знатными барами; даже утонченная внимательность въ обращеніи доказывала это. Іер-- цогъ Дюра любилъ играть въ вистъ, и для него всегда составляли партію: это и для меня было иногда кстати, потому что сначала, имѣя еще мало знакомыхъ, я радъ бывалъ пріютиться къ мѣсту. Зная это, Герцогъ всегда поджидалъ меня для своей партіи. Я любилъ этотъ домъ, и видѣлъ въ немъ всѣ дворскія преданія Людовика XV-го. Хозяйка, эта добрая, преласковая, но хитрая старушка, любила пышность, и у ней встрѣчались всѣ историческія фамиліи Франціи.
   То-же самое могъ-бы я сказать о гостиной Герцога Дюра; но у него было церемоніяльнѣе. Супруга его, иностранка, была годами тридцатью моложе своего мужа. Послѣ отъѣзда своего узналъ я, что Маркиза Дескельбекъ, и Герцогъ Дюра, оба скончались.
   Гостиную Депутата Берръе должно причислить къ лежитимистскому обществу: она, можно сказать, центръ ихъ собраній. Я никогда не пропускалъ его вечеровъ, которые всегда сопровождались прекраснымъ концертомъ, гдѣ можно было слышать лучшихъ артистовъ Парижа. Г-нъ Беррье, краснорѣчивѣйшій ораторъ нынѣшняго времени, пылкій, умный человѣкъ, принимаетъ гостей своихъ отлично хорошо; жаль, что въ собраніяхъ у него всегда чрезвычайно тѣсно, и иногда нѣтъ возможности подойти къ нему, или къ тѣмъ особамъ, съ которыми хотѣлось-бы бесѣдовать. У него всякой разъ можно застать: Герцога Фицъ-Джемса, теперь почти слѣпаго, Графа Клермонъ-Тоннера, Герцога Дрё-Брезе, и всѣхъ принадлежавшихъ къ партіи старшей линіи Бурбоновъ. Молодыя даімы этой партіи предпочтительно собираются у него, и въ числѣ ихъ я видѣлъ множество прекрасныхъ. Улица, въ которой живетъ знаменитый ораторъ, такъ тѣсна, что по ней едва можетъ проѣхать карста; во дворъ также въѣзжаетъ только одинъ экипажъ, а другіе должны дожидаться, покуда первый не выѣдетъ на улицу. Это всякой разъ было очень затруднительно. Гостиную Г-на Беррье почти можно назвать клубомъ лежитимистовъ.
   Гостиная Г-жи Боскари де Вильпленъ (Villeplaine) совсѣмъ въ другомъ родѣ. Семейство ей состоитъ, собственно, изъ четырехъ семействъ, живущихъ въ одномъ домѣ, но совершенно отдѣльно. Мать, старушка де Боcкари, принимаетъ у себя по утрамъ; племянницы ея, Графиня Верженъ и Маркиза Мирамонъ (Miramont), вмѣстѣ съ мужьями своими, также видаютъ своихъ знакомыхъ у себя; но вечера, или то, что называютъ le salon, общіе, у Г-жи Вильпленъ. Въ этомъ домѣ, обладающемъ милліонами богатствъ, общество совсѣмъ не то, которое описывалъ я въ первыхъ гостиныхъ. Множество прекрасныхъ молодыхъ дамъ и свѣтскихъ мужчинъ посѣщаютъ гостиную Г-жи Вильпленъ; но вообще это люди, принадлежавшіе нѣкогда ко Двору Наполеона. Тутъ вы увидите Княгиню Ваграмскую, супругу Маршала Бертье, урожденную Принцессу Баварскую, Графа и Графиню дю Тальи, дѣтей Маршала Нея, Герцогиню Піаченцскую (Лебрёнь), Герцогиню Виченцскую, вдову Коленкура, и даже иногда Герцога Орлеанскаго. Это общество блистательнѣе другихъ: въ немъ все пышно и роскошно. Частые обѣды, балы и концерты доказываютъ богатство хозяевъ. Я любилъ проводить у нихъ время, потому что къ радушію хозяевъ присоединялась любезность почти всѣхъ гостей; непринужденность и свобода одушевляли ихъ бесѣду. Иногда и партія виста занимала насъ, посреди шума музыки. Тутъ встрѣчалъ я также нѣкоторыхъ извѣстныхъ литтераторовъ: Ламартина, Эмиля Дешана. Не думаю, чтобы когда нибудь, хоть на минуту, скука прокралась въ эту гостиную. Я обязанъ искреннею благодарностію обществу Г-жи Вильпленъ, въ которомъ всегда встрѣчали меня съ такою предупредительностію, съ такимъ радушнымъ гостепріимствомъ.
   Гостиная Герцогини Абрантесъ была опять совершенно въ другомъ родѣ. Состояніе не позволяло ей принимать гостей такъ, какъ, можетъ быть, она желала-бы. Общество ея казалось смѣшеніемъ всѣхъ другихъ, и, къ сожалѣнію, не показывало осторожнаго выбора. Конечно, тутъ можно было встрѣтить людей, очень почтенныхъ; но иногда и такихъ, съ которыми не желалъ-бы встрѣтиться. Она, не знаю почему и для чего, покровительствовала бѣжавшимъ изъ отечества Полякамъ, принимала безвѣстныхъ журналистовъ, писателей; особенно дамы, посѣщавшія гостиную ея, мало мнѣ нравились: можетъ быть, это и моя вина. Герцогиня говорила много, скоро и громко; въ обращеніи ея трудно было узнать даму, принадлежавшую нѣкогда къ избранному обществу Наполеона, великолѣпную, блестящую. Она была уже дурна и не замѣняла этого недостатка любезностью, хотя принимала вѣжливо и старалась всячески угощать своихъ посѣтителей. Я бывалъ у нея и не въ пріемные дни, и даже позволялъ себѣ иногда противорѣчить ей, не одобряя всѣхъ ея сочиненій, когда она требовала моего мнѣнія. Она не сердилась, вѣжливо выслушивала меня, и потомъ говорила: "Такъ почти всегда случается съ писателями, которые вѣрятъ разсказамъ другихъ, и не "имѣютъ времени критически изыскать истину. Я, можетъ быть, послушалась-бы васъ; но, къ сожалѣнію, должна сказать вамъ, какъ аббатъ Верто: Моя осада Мальты кончена, и теперь уже нельзя перемѣнить ничего {Извѣстно, что аббатъ Верто описывалъ осаду Мальты, и когда ему доказали, что онъ представилъ всѣ событія въ превратномъ видѣ, и даже имена мѣстъ и людей совершенно исказилъ, то онъ хладнокровно отвѣчалъ на это; жаль, но моя осада Мальты кончена.}". И этой знаменитой женщины нѣтъ болѣе въ мірѣ: она умерла, послѣ отъѣзда моего изъ Парижа.
   На вечера Президента Академіи Наукъ, Карла Дюпена, каждую недѣлю разъ съѣзжались люди, но большей части ученые, или занимающіеся улучшеніемъ предметовъ, важныхъ для промышленности. Дамъ здѣсь бывало немного, однакожъ прекрасная и любезная супруга хозяина принимала нѣкоторыхъ знакомыхъ своихъ, потому что безъ дамъ здѣсь нѣтъ общества. За всѣмъ тѣмъ, гостиная Г-на Дюпена, почти всегда, раздѣлялась на различные круги, гдѣ всякой занимался тѣмъ предметомъ, который онъ любитъ, и отъ того общаго разговора почти никогда не было.
   Къ почтенному старцу Карлу Нодье, живущему въ арсеналѣ, съѣзжались почти всѣ извѣстные писатели: Викторъ Гюго, Александръ Дюма, Жуи, старый Петербургскій знакомый мой, драматикъ Дюваль, Бальзакъ, Графъ Ресетъе, Казиміръ Делавинь, и проч. Дѣти и внучата Г-на Нодье танцовали; но старикъ, часто больной, не всегда выходилъ въ гостиную. Къ нему гораздо любопытнѣе бывало пріѣзжать въ простые дни. Ничто не можетъ сравниться съ любезностію и занимательностію этого милаго старика! Кому неизвѣстны его сочиненія? Кто не былъ тронутъ его разсказами, его нравственными уроками?
   Я очень часто посѣщалъ старушку, славную художницу Вижи Лебренъ. Наше знакомство было давнее: съ 1795-го года, когда она пріѣзжала въ Петербургъ. Конечно никто не могъ быть любезнѣе, пріятнѣе ея въ обществѣ! Не только за превосходное дарованіе свое въ портретной живописи, Г-жа Лебренъ удостоилась быть искреннею собесѣдницею въ обществѣ Королевы Французской Маріи Антуанетты, которая особенно любила ее, и въ обществахъ Королевы Неаполитанской, Императрицы Екатерины II-й, Императрицы Австрійской, Императора Павла І-го, Короля Станислава Августа, такъ же какъ при Дворѣ Прусскомъ. Она вездѣ была обласкана, одарена, и ее наперерывъ приглашали въ самыя знатныя общества. Надобно было имѣть, кронѣ дарованія, много привлекательнаго, чтобы заслужить такую почесть! И точно, она обладала любезностью невыразимою: скромность, пріятность, веселость, радость вездѣ за нею слѣдовали! Г-жа Лебренъ членъ многихъ Академій художествъ: Цетербургской, Неаполитанской, Парижской, Флорентинской. Портретъ ея помѣщенъ во Флоренціи въ Питтіевой галлереѣ, на ряду съ портретами знаменитѣйшихъ живописцевъ.
   Какъ я обрадовался, встрѣтивъ ее въ Парижѣ! Ей было уже болѣе 80-ти лѣтъ; но она не измѣнилась въ здоровьѣ, веселости и любезности. Такъ давно не видавшись, мы не могли наговориться. Она живетъ хорошо и окружена друзьями. Двѣ племянницы ея (одна также отличная живописица), милыя Г-жа Трипье-ле-Франъ (Tripier-le-Franc) и Г-жа Ривьеръ (супруга Саксонскаго секретаря посольства), помогаютъ ей занимать гостей на вечерахъ, и какъ родныя дочери, ни на минуту, не оставляютъ ея. Въ гостиной Г-жи Лебренъ являются дамы и мужчины очень любезные. У нея познакомился я съ писательницами Г-жею Софіею Гэ (Sophie Gay), и дочерью ея Дельфиною Жирарденъ, съ Г-жею Бауръ, и Графинею Керка до; также съ писателями, извѣстнымъ Г-мъ Мишо, и сопутникомъ его въ Азіи, молодымъ Пужула. Тутъ-же часто встрѣчалъ я Графа Белиля, стараго Беррье, отца знаменитаго оратора и не менѣе его извѣстнаго глубокими познаніями въ законовѣдѣніи. Г-жа Лебренъ доставила мнѣ еще знакомство съ добрымъ Жераромъ. Его гостиная славилась; но я скоро лишился бесѣды этого знаменитаго художника, у котораго также проводилъ очень пріятные вечера. Жераръ скончался, еще при мнѣ. Картины его распроданы за самую дешевую цѣну съ аукціона. Между ними была полная коллекція всѣхъ написанныхъ имъ портретовъ: Жераръ имѣлъ обыкновеніе оставлять, для себя, копію съ каждаго писаннаго имъ портрета, въ маломъ размѣрѣ, и это составило наконецъ прелюбопытное собраніе лицъ знаменитѣйшихъ людей нашего времени. Какъ я жалѣлъ, что состояніе мое не дозволило мнѣ пріобрѣсти этой коллекціи.
   Я бывалъ также въ гостиныхъ Графини Керкадо, Г-жи Ансело, и на музыкальныхъ вечерахъ Г-жи Лэфонъ (Lafont). Но самое пріятное, самое занимательное общество находилъ я въ гостиной Г-жи Рекамье. Здѣсь соединялось все, что можетъ польстить уму и даже самолюбію приглашеннаго. Несравненная любезность хозяйки, выборъ посѣтителей, занимательность разговоровъ, все привлекало меня сюда! Г-жа Рекамье не имѣетъ своего дома, и давно уже поселилась въ женскомъ убѣжищѣ, извѣстномъ подъ именемъ Аббатства въ лѣсу (Abbaye-aux-bois), хотя это аббатство на большой улицѣ въ Парижѣ. Г-жа Рекамье, славная во время Директоріи и Консульства своею красотою, скромностью и добротой, умѣла сохранить всѣ эти преимущества и въ старости!... даже красоту! Къ сожалѣнію друзей своихъ, Г-жа Рекамье слабаго здоровья и отъ того по вечерамъ не принимаетъ. Ея собранія начинаются въ два часа по полудни, а оканчиваются въ шесть часовъ. У нея всякой день можно было встрѣтить знаменитаго Виконта Шатобріана, ученаго и добраго Баллашна, Анпера, старика Герцога Дудовиля, Графа Кюстина, и другихъ извѣстныхъ людей. Гостиную ея часто посѣщаютъ Княгиня де Пуа (de Poix), Герцогиня Ноаль (Noaille), Герцогиня Муши; но я больше всего наслаждался бесѣдою Шатобріана. Его умъ, краснорѣчіе, и даже образъ мыслей о нынѣшнемъ времени., прельщали меня. Я вполнѣ раздѣляю мнѣніе его о настоящемъ союзѣ Франціи съ Англіей. Меня плѣняло въ немъ особенно то, что онъ превозносилъ нашего Государя, и умѣлъ постигать Его великость, твердость и высокій характеръ. Присоедините ко всему этому любезность хозяйки, сужденія и доброту Балланша, блестящій умъ Шатобріана, и вы сознаетесь, что можетъ почитать себя счастливымъ тотъ, кто, какъ я, былъ радушно принятъ въ такомъ обществѣ.
   Я могъ-бы прибавить къ этимъ обществамъ гостиную Г-на Тьера, потому что былъ у него три раза; но тамъ я не видалъ никого изъ дамъ, кромѣ тещи хозяина, Г-жи Донъ, и супруги. Первая одна хозяйничаетъ и занимается гостями; Г-жа Тьеръ разряжена, но говоритъ мало, или почти ничего не говоритъ. Посѣтители большею частію депутаты, и Г-нъ Тьеръ съ ними только и разговариваетъ, какъ человѣкъ, котораго всегда занимаетъ одна мысль, одно желаніе: опять достигнуть министерства. Онъ вѣчно развлеченъ, и всякой разговоръ, кромѣ политики, кажется въ тягость ему. Не знаю, успѣетъ-ли выполнить онъ свое желаніе, но, въ бытность мою, онъ, кажется, былъ далекъ отъ своей цѣли.
   Парижскихъ баловъ у частныхъ людей не льзя сравнивать съ нашими, потому, что въ большей части домовъ комнаты не велики, и слѣдовательно танцующіе и зрители почти всегда стѣснены. Я видалъ здѣсь балы званые въ такихъ комнатахъ, гдѣ, казалось, не помѣстились-бы и двадцать человѣкъ, а въ нихъ тѣснилось и двигалось ихъ до полутораста.
   Меня не разъ приглашали на балы къ Королю: тамъ и залы, и убранство ихъ, и освѣщеніе, все великолѣпно; однакожь кто видалъ наши придворныя собранія, того не удивятъ и эти балы. Общество на нихъ довольно смѣшанное; но это сообразно времени. Людовику Филиппу не льзя подражать прежнимъ Французскимъ Королямъ, хотя можно надѣяться, что время перемѣнитъ многое. На одномъ изъ Королевскихъ баловъ, ужинъ былъ накрытъ въ залѣ театра. Сперва сѣли однѣ дамы; Король пошелъ съ одною изъ нихъ и усадилъ всѣхъ за столъ, но самъ не сѣлъ. Сервизы, прислуга, все было великолѣпно, и общая картина этого собранія плѣняла глаза.
   Балы, каждую недѣлю бывающіе у Англійскаго Посла, Лорда Гренвиля, и у Австрійскаго Графа Аппони, прекрасны. И тотъ и другой занимаютъ обширныя палаты. Убранство комнатъ, прислуга, угощеніе, все это достойно хозяевъ, и праздники ихъ показываютъ представителей великихъ государствъ.
   

ГЛАВА XIII.

   Такъ, посреди развлеченій, прогулокъ и пріятнаго отдыха, настало время моего отъѣзда. Я простился со всѣми, кто удостоивалъ меня своею дружбою, ласковымъ и радушнымъ пріемомъ въ Парижѣ, и выѣхалъ изъ него 26-го Апрѣля 1837-го года, обратно въ Россію, направляя путь свой къ Любеку и Травемюнде, гдѣ намѣревался сѣсть на пароходъ. Погода была прекрасная; весна всюду развивала свои прелести, и я наслаждался ею вполнѣ, совершивъ столь большое и любопытное путешествіе и счастливо возвращаясь въ отечество. Хотя я купилъ прекрасную двумѣстную карету въ Парижѣ, но всякой вечеръ останавливался ночевать: въ чужихъ краяхъ это очень удобно, потому что вездѣ, даже въ послѣдней деревушкѣ, найдется хорошая постель и чистое бѣлье.
   Въ Нанси я остановился потому, что надобно было поправить бездѣлку въ экипажѣ, да я и хотѣлъ пробыть здѣсь дня два: городъ стоитъ этого.
   Нанси, нѣкогда столица Лотарингіи (Lorraine), на рѣкѣ Мёртѣ (Meurthe), населенъ 30-го тысячами жителей. Городъ раздѣляется на старый и коновый; старый плохо отстроенъ, и улицы въ немъ узки; новый прекрасенъ. Польскій Король Станиславъ Лещинскій, которому была отдана вся Лотарингія въ пожизненное владѣніе, въ 1736-мъ году, чрезвычайно украсилъ новый городъ. Любопытенъ бывшій дворецъ его. Церковь, извѣстная подъ названіемъ Круглой молитвенницы (la chapelle ronde), гдѣ находятся гробницы прежнихъ Герцоговъ Лотарингскихъ, достопамятна недавними событіями. Въ 1814-мъ году, когда союзныя войска занимали Нанси, и въ городѣ былъ нашъ Русскій Губернаторъ {Тайный Совѣтникъ Алопеусь.}, Австрійскій Императоръ Францъ І-й, котораго родъ происходитъ отъ Лотарингскихъ Герцоговъ, приказалъ поправить и украсить церковь на свое иждивеніе, а гробницы предковъ своихъ прилично возобновить. Въ числѣ ихъ есть очень хорошіе памятники. Королевская площадь въ Нанси конечно одна изъ прекраснѣйшихъ въ Европѣ; до революціи украшала ее статуя Людовика XV-го; нынѣ на мѣстѣ ея бронзовая статуя Станислава; она не высокой работы, но прилична тутъ, напоминая жителямъ города благодѣтеля ихъ, добраго Короля Станислава. Въ церкви бывшихъ Францисканскихъ монаховъ (Notre-Dame de bons secours) есть также памятникъ Станислава, превосходной работы знаменитаго художника Жирардона. Противъ Короля покоится прахъ супруги его, Екатерины Опалинской. Въ Нанси два прекрасныя гульбища. Образованность жителей доказываютъ лицей, публичная библіотека, и прекрасный театръ. Окрестности города, особенно по берегу Мёрты, живописны; но онъ какъ-то мертвъ, и это конечно отъ того, что въ немъ почти нѣтъ никакой торговли или промышленности. Въ немъ стоитъ два полка войскъ. Для человѣка, оставившаго службу и не занятаго политикой, мнѣ кажется, не льзя избрать лучше и спокойнѣе мѣста для жизни, какъ Нанси: климатъ здѣсь самый умѣренный, здоровый, природа живописна, изобиліе во всемъ, и все дешево. Общество по большей части составлено изъ стараго дворянства. Присоедините къ этому близость Парижа, чистоту въ городѣ, и вы согласитесь со мной, что Нанси не даромъ полюбился мнѣ. Я охотно провелъ-бы въ немъ нѣсколько времени.
   Изъ Нанси переѣхалъ я въ Люневиль, славный трактатомъ 1801-го года, маленькій, но хорошенькій городокъ, также отстроенный Станиславомъ Лещинскимъ, который часто въ немъ живалъ. Дворецъ королевскій обращенъ нынѣ въ казармы; но прекрасные сады, его окружающіе, и теперь служатъ гульбищемъ для всѣхъ жителей города. Я нашелъ здѣсь знакомое мнѣ семейство Сосротовъ, и съ удовольствіемъ видѣлъ, что они помнятъ Русскую хлѣбъ-соль, благословляя память своего благотворителя Императора Александра. Отсюда, черезъ Бламонъ, Сарбургъ, Вогезскія горы, Саверну, я благополучно пріѣхалъ въ Страсбургъ. Переѣзжая Вогезскія горы, не льзя не замѣтить большой разницы въ почвѣ земли: здѣсь она уже не такъ плодоносна; по горамъ растутъ сосны, а въ долинахъ сѣютъ рожь и гречиху, что напомнило мнѣ милую нашу Русь. Но страна постепенно дѣлается живописнѣе. За цѣпью горъ тотчасъ начинается Эльзасскій край, во всей своей красѣ: вотъ и богатый Страсбургъ, и очаровательные берега Рейна! Не говоря еще о Страсбургѣ, надобно сказать нѣсколько словъ о чудесной дорогѣ, проложенной черезъ Саверискую гору. Съ высоты ея, передъ глазами весь Эльзасъ, подобный обширному саду, усѣянный обработанными пригорками, лугами, полями, виноградниками, и многими городами. Дорога идетъ винтообразно, такъ, что безпрестанно окружая гору, нечувствительно, легко и безопасно спускаешься внизъ. Когда еще Наполеонъ не создалъ удивительной Сенилонской дороги, эта казалась чудомъ; теперь ей уже не дивятся, но пользуются ею, и благодарятъ правительство, припоминая тѣ времена, когда почти не было возможности экипажамъ взбираться на Саверискую гору, а спускаться было крайне опасно.
   Страсбургъ старинный городъ, и одинъ изъ главнѣйшихъ во Франціи. Въ немъ считается болѣе 80 тысячъ жителей, включая въ то число и гарнизонъ, который даже въ мирное время никогда не бываетъ менѣе 6000 человѣкъ. Черезъ городъ протекаетъ рѣка Иль, впадающая въ Рейнъ почти подъ самымъ Страсбургомъ. Пробывъ здѣсь три дни, я не позволю себѣ распространяться о городѣ, и скажу только, что онъ хорошо отстроенъ, что улицы въ немъ довольно широки, но въ строеніяхъ уже видѣнъ характеръ Нѣмецкихъ городовъ: высокія кровли, красный камень, показываютъ его происхожденіе. Крѣпость Страсбургская, и особенно цитадель, почитается одною изъ лучшихъ построекъ Вобана. Въ полуденной части города былъ большой шлюзъ, посредствомъ котораго, въ случаѣ осады, можно было затопить всю эту сторону на три версты вокругъ.
   Страсбургъ знаменитъ своимъ университетомъ, гдѣ было, и теперь есть, много славныхъ ученыхъ мужей. Кромѣ того, здѣсь много другихъ общеполезныхъ заведеній. Я посѣтилъ оба здѣшніе театра, Французскій и Нѣмецкій, и былъ особенно доволенъ актерами Нѣмецкими.
   Соборная церковь здѣшняя, такъ называемый Мюнстеръ, извѣстна въ цѣломъ свѣтѣ. Ее заложили въ 1015-мъ году, а кончили не прежде 1275-го. Два года спустя стали строить колокольню, или башню, по плану и подъ надзоромъ архитектора Эрвина Штейнбаха. Она довершена въ 1439-мъ году. Чудесная готическая архитектура ея восхищаетъ всѣхъ знатоковъ! Высота башни, отъ фундамента, 445 Французскихъ футовъ. Между извѣстными строеніями, одна Египетская пирамида выше ея, и то лишь тремя футами. На нее всходятъ по 635-ти ступенькамъ. Вся эта башня прорѣзная, какъ кружево, и чудесной красоты. Лѣстница, ведущая вверхъ, идетъ внутри башни только до половины; потомъ надобно уже подниматься снаружи. Признаюсь, я ни за какія сокровища не полѣзъ-бы туда; но охотниковъ на такое предпріятіе множество. Впрочемъ, молодые люди могутъ взбираться на самый верхъ, хоть для того только, чтобы послѣ сказать, что они тамъ были, и написать имя свое на площадкѣ; а я, въ 60 лѣтъ, и съ слабыми ногами, не смѣлъ рѣшиться на это. Прежде революціи, внутренность собора заключала въ себѣ множество богатыхъ украшеній, статуй, картинъ; но вандалы-бунтовщики все разграбили и истребили. За всѣмъ тѣмъ, я нашелъ еще много любопытныхъ образовъ, прекрасную рѣзную изъ дерева каѳедру, и другія рѣдкости, которыя уцѣлѣли не знаю какъ. Республиканцы приспособили-было соборъ къ своимъ празднествамъ; но теперь онъ опять возвращенъ христіанской религіи.
   Здѣсь также достойна замѣчанія лютеранская церковь Апостола Ѳомы: въ ней гробница Фельдмаршала Герцога де Сакса. Фигуры, изъ бѣлаго мрамора, поставленныя на ней, почитаются лучшимъ произведеніемъ знаменитаго ваятеля Пигаля.
   Въ Келѣ переѣхалъ я черезъ Рейнъ по плотовому мосту: при въѣздѣ на него стоятъ еще Французскіе часовые, а на другомъ концѣ уже Нѣмецкіе, Великаго Герцога Баденскаго. И такъ я разстался съ Франціею!
   Проѣзжая черезъ Германію по почтѣ, и почти безъ остановокъ до Гамбурга и Любека, я ничего не могъ осматривать, и потому удовольствуюсь немногими, мимолетными замѣтками о предметахъ, которые особенно поразили меня. Во владѣніяхъ Баденскихъ и Виртембергскихъ страна обильная, и жители, кажется, счастливы. Около Франкфурта почва становится скуднѣе, но еще хороша. Городъ Франкфуртъ славенъ своею торговлею, и въ немъ около 80-ти тысячь жителей. Воспоминаній во Франкфуртѣ много знаменитыхъ: въ немъ родился и провелъ юность свою Гёте, въ немъ короновались Германскіе Императоры отъ временъ Карла Великаго, и онъ до сихъ поръ сохранилъ видъ Германскаго города Среднихъ Вѣковъ: высокія, острыя кровли на домахъ, узкія улицы, готическія церкви, множество Жидовъ, все это напоминаетъ времена Германской Имперіи.
   Отъ Франкфурта далѣе къ сѣверу страна уже вовсе не та. Около Касселя появляются сосновые лѣса, виды бѣднѣютъ, селенія встрѣчаются рѣже, а около самаго города Ганновера, множество земли, даже вовсе необработываемой: это песокъ и камень.
   Отъ Гарбурга, я долженъ былъ, и съ экипажемъ, плыть въ лодкѣ до самаго Гамбурга (верстъ 20), потому что Французы, въ послѣднюю войну, истребили мосты, по которымъ можно было сухимъ путемъ переѣзжать между этими городами.
   Гамбургъ, большой, богатый, вольный городъ, такъ извѣстенъ моимъ соотечественникамъ со времени учрежденія постояннаго пароходства изъ Петербурга, что я не стану описывать его. Та-же причина заставляетъ меня только наименовать Любекъ, откуда я спѣшилъ въ Травемюнде.
   Травемюнде, мѣстечко, замѣчательно единственно тѣмъ, что оно служитъ пристанью Любеку. Но сколько ожиданій, помышленій и вздоховъ несется къ нему въ наше время изъ Россіи! Тамъ пристаютъ, оттуда пускаются въ море наши родные, друзья, земляки. Въ числѣ такихъ путешественниковъ привелось быть и мнѣ. Мы взошли на пароходъ въ прекрасный Майскій день, и не плыли, а летѣли къ милому отечеству: пароходъ будто чувствовалъ наше нетерпѣніе, и хотѣлъ угодить намъ, скользя по волнамъ съ быстротою необыкновенною. Плывя мило Готланда, и при видѣ Финскихъ береговъ, я вспомнилъ свою поѣздку въ Стокгольмъ, совершенную мной по Высочайшему повелѣнію, 45 лѣтъ назадъ, вспомнилъ кораблекрушеніе близъ Аланда и спасеніе на Сингельшерскомъ камнѣ. Теперь я плылъ благополучно, весело возвращался въ отечество, но -- признаться-ли?-- жалѣлъ о прошедшемъ, о годахъ молодости, радостей и надеждъ своихъ, невозвратныхъ никогда. Сколько событій, сколько воспоминаній тѣснилось въ душѣ моей! Сколько товарищей, знакомыхъ, друзей, которыхъ болѣе не увижу!... Черезъ три дни по выходѣ изъ Любека мы прибыли въ Кронштатъ, и тутъ узналъ я, къ сожалѣнію, что еще одинъ изъ старыхъ сотоварищей моихъ, Александръ Дмитріевичъ Балашевъ, скончался за нѣсколько дней до моего прибытія. Онъ отправился было въ чужіе край, для возстановленія свое г здоровья, но доѣхалъ только до Кронштата. Я былъ счастливѣе его почти въ такихъ-же лѣтахъ: объѣхалъ большую часть Европы, побывалъ въ Азіи, въ Африкѣ, и возвратился домой благополучно....
   Въ послѣднихъ числахъ Мая 1837-го года, я сошелъ съ парохода на великолѣпную Англійскую набережную, въ пышномъ Петербургѣ.

КОНЕЦЪ.

   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru