Воскресенский Михаил Ильич
Тринадцатый гость

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    (Картинки Замоскворецкой жизни.)

ТРИНАДЦАТЫЙ ГОСТЬ.

РАЗСКАЗЪ

М. Воскресенскаго.

(Картинки Замоскворѣцкой жизни.)

"Не имила баба хлопотъ, такъ купила порося!"
Малороссійская пословица.

   Часу въ девятомъ утра, когда я только-что выпилъ мои два стакана чая и, закуря сигару, расположился за письменнымъ столомъ, въ передней комнатѣ послышался шумъ и чей-то рѣзкій говоръ.
   --Онъ проснулся? спрашивалъ звонкій голосъ.
   "Давно проснулся" отвѣчалъ мой старикъ Демидъ.
   -- Пьетъ утренній чай?
   "Напился уже."
   -- Сбираемся ѣхать куда-нибудь?
   "Не могу сказать."
   -- Что же онъ дѣлаетъ? Можно мнѣ войти къ нему?
   "Какъ объ васъ доложить?"
   На этотъ разговоръ, я вышелъ въ залу и увидѣлъ чрезъ отворенную въ переднюю комнату дверь стариннаго моего знакомца Макара Ивановича, удостоившаго меня такимъ раннимъ и нежданнымъ посѣщеніемъ.
   Надобно сказать читателю, кто таковъ былъ Макаръ Ивановичъ, да кстати кто и я самъ.
   Начнемъ съ меня:
   Кто я? Этотъ вопросъ всего легче рѣшить самому читателю; я писатель, или, чтобы выразиться поскромнѣе, я пишущій человѣкъ, котораго сочиненіе теперь въ рукахъ у читающаго. Мало этого; прибавлю еще... впрочемъ, кто жъ нынче читаетъ прибавленія?
   Обратимся лучше къ Макару Ивановичу,
   Макаръ Ивановичъ былъ то, что у насъ за Москвой-рѣкой называютъ обыкновенно добрымъ человѣкомъ, а по ту сторону рѣки выражаютъ фразою: пороху не выдумаемъ! А между-тѣмъ, что же такое въ самомъ дѣлѣ былъ Макаръ Ивановичъ? Оба опредѣленія слишкомъ неясны; выяснимъ ихъ сколько умѣемъ: Макаръ Ивановичъ былъ довольно ограниченный чиновникъ девятаго класса; онъ служилъ, то есть онъ писалъ, въ одномъ изъ присутственныхъ мѣстъ. Но писалъ безсознательно, какъ гусиное перо, которое скрипѣло по гербовой бумагѣ въ рукахъ его слишкомъ уже десять лѣтъ, начиная отъ девяти часовъ утра до трехъ вечера. Макаръ Ивановичъ носилъ обыкновенно форменный фракъ, съ бархатнымъ воротникомъ, и круглую шляпу, вѣчно съ надломанными полями, по причинѣ большаго знакомства, съ которымъ онъ обыкновенно разкланивался въ три пріема, какъ человѣкъ учтивый и знающій свѣтское обращеніе. Волосы на головѣ Макара Ивановича были какого-то неопредѣленнаго пыльнаго цвѣта, можетъ-быть въ слѣдствіе того, что онъ терпѣть не могъ помады, говоря обыкновенно на счетъ этого пункта такъ: "хорошая помада дорога; а дешевая мерзко пахнетъ! Обойдусь и такъ; къ тому же масляная голова скоро портитъ шляпу и дѣлаетъ лосы на бархатномъ воротникѣ фрака". Глаза Макара Ивановича были блѣдно-молочнаго цвѣта съ красненькой коемочкой около изломанныхъ вѣкъ; носъ какъ-то поставленъ не по плану, и даже неизвѣстно для чего такъ длиненъ? Углы рта были въ близкомъ сосѣдствѣ съ ушами, а уши какъ-то такъ странно изогнуты,-- что какъ-будто они подслушивали, что говоритъ ихъ хозяинъ? Губы могли бы быть безъ потери тоньше; подбородку не мѣшало бы чаще бесѣдовать съ бритвой. Станъ Макара Ивановича былъ всегда въ полусогнутомъ положеніи; онъ какъ-будто родился, поклонился Божьему свѣту, выговорилъ: "мое почтеніе!" да такъ и выросъ живымъ, длиннымъ поклономъ. Руки чиновника девятаго класса были достаточно длинны для его небольшаго ранга, ноги -- что кто ни говори -- не совершенно кривыя, а казались такими только отъ нескладныхъ сапогъ, въ чемъ была, разумѣется, не его же вина! Вотъ вамъ вѣрный и полный наружный портретъ Макара Ивановича, по фамиліи... впрочемъ у этого человѣка не то, чтобы не было совсѣмъ фамиліи, а такъ какъ-то его знали, и звали всѣ, даже начальникъ его, просто: Макаромъ Ивановичемъ; ограничимся и мы этимъ.
   Теперь слѣдуетъ нарисовать другой портретъ Макара Ивановича; портретъ внутренній, если можно такъ выразиться?.. Почему же и нельзя? слово вѣрно и выражаетъ точно идею.
   Кому изъ читателей не извѣстна старая поговорка: глаза зеркало души? Эти три слова давнымъ-давно приняты всѣми за аксіому, а между-тѣмъ... между тѣмъ, они неболѣе, какъ гипотеза; и именно вотъ почему: хорошее, вѣрное зеркало нечасто встрѣтишь и не въ метафорическомъ смыслѣ; одно уменьшаетъ, другое увеличиваетъ, третье коситъ, четвертое желтитъ, пятое... Ну, да на пятомъ пока и остановимся. Что же касается до глазъ, которые называютъ зеркаломъ души,-- они ужъ и сплошь да рядомъ фальшивы; представлю примѣры. У знаменитаго мошенника Картуша были большіе голубые глаза, въ которыхъ налито было столько добродушія, что ихъ поцаловать хотѣлось, а между-тѣмъ въ нихъ глядѣлась душа чисто разбойничья. На добраго Августа римскаго нельзя было, разсказываютъ, смотрѣть прямо, столько пронзительнаго было въ его взорѣ, а между-тѣмъ душа его была чисто прекрасная. У Лейбница были всегда глаза красные, какъ у невоздержнаго человѣка; у Ньютона разкосые и плутовскіе -- вотъ вамъ и зеркала ваши! "Да, съ другой стороны, если и допустить вѣрность этихъ зеркалъ, почему жъ мы хотимъ думать, что душа безпрестанно въ нихъ смотрится? Вѣдь она не женщина; а если и женщина, такъ ужъ вѣрно не кокетка, хоть говорятъ, что одно безъ другаго не бываетъ; впрочемъ, вѣдь мало ли говорятъ и пустяковъ на свѣтѣ? Вотъ хоть бы недалеко сказать, про этого же Макара Ивановича, у котораго, поводѣ судьбы, зеркала блѣдно-молочнаго цвѣта съ красненькой коемочкой около изломанныхъ вѣкъ, говорятъ же, что онъ нетрезвой жизни, и не совсѣмъ честнаго поведенія; а все вздоръ! Я знаю его восьмнадцать лѣтъ, а восьмнадцати разъ не видывалъ пьянымъ; а на счетъ четнаго поведенія -- чего же вамъ лучше: у него на фракѣ имѣется значекъ безпорочной службы за пятнадцать лѣтъ. Не бось, даромъ не повѣсятъ! Но мы собрались писать портретъ внутреннихъ его достоинствъ, а между-тѣмъ заболтались, растирая краски; пора къ дѣлу.
   Макаръ Ивановичъ былъ, вопреки своей незавидной наружности, человѣкъ прекрасный. Нельзя было поклепать его большимъ умомъ, за то у него была смѣтливость русскаго человѣка, иногда вполнѣ замѣняющая умъ; и если бы онъ былъ воспитанъ и ученъ съ малолѣтства не на мѣдныя деньги, изъ него бы вышелъ хорошій классный чиновникъ, а не вѣчно титулярный, каковымъ былъ теперь онъ. Душа его, безсмертная, какъ и у всякаго чиновника, была всегда наклонна къ добру и по возможности отвращалась отъ зла; сердце его было столь чувствительно, что онъ еще на двадцать-четвертомъ году отъ рожденія, находясь только въ четырнадцатомъ классѣ и имѣя жалованья ровно триста пятьдесятъ рублей въ годъ, влюбился въ дѣвушку, богатую только красотою, и даже женился на ней, для чего долженъ былъ взять за треть впередъ изъ своего жалованья. Кажется бы, взявши за женою въ приданое нуль, стоило только приставить его къ 350, и вышло бы 3500 -- анъ лихъ нѣтъ! На бумагѣ-то такъ, а на дѣлѣ иначе! Вѣрно милый нуликъ помѣстился не съ той стороны -- и сумма жалованья осталась та же, а расходовъ прибыло. Макаръ Ивановичъ и тутъ не задумался: онъ дежурилъ не въ чередъ за богатыхъ товарищей, бралъ на домъ переписывать чужія бумаги, хлопоталъ кой-гдѣ на сторонѣ; только, какъ бы то ни было, у жены его всегда была миленькая шляпка на головѣ, и чашка кофе послѣ обѣда, состоявшаго не менѣе какъ изъ четырехъ блюдъ. Оно, кажется съ Перваго взгляда, и мудрено, а было истинно такъ. Иной и съ умомъ не распорядился бы лучше Макара Ивановича, вовсе не умнаго. Не даромъ написано: Господь умудряетъ слѣпцы! Квартирка, занимаемая Макаромъ Ивановичемъ, была небольшая, за то чистенькая, уютненькая; онъ даже ухитрился сгородить себѣ кабинетецъ, въ которомъ, не хуже кого другаго, у него на письменномъ столѣ стоялъ чугунный бюстикъ Наполеона, а на двухъ окнахъ алебастровыя мамзели: Тальопи и Фанни Элье леръ, что, по моему, значитъ не отстать отъ вѣка и слѣдить по возможности европейскую образованность. Кстати о европейской образованности: Макаръ Ивановичъ и на этотъ счетъ былъ малой хоть куда: круглый годъ онъ былъ абонированъ въ библіотекѣ чтенія Глазунова, что нынѣ Улитина, и получалъ всѣ возможные (Чуть-было не сказалъ: и невозможные) журналы и газеты. Макаръ Ивановичъ любилъ почитать и не гнался за тѣмъ, что ему даютъ журналъ апрѣльскій въ іюлѣ, а газету шестью недѣлями позже выхода ея въ свѣтъ.-- Что за нужда, говаривалъ снисходительный Макаръ Ивановичъ; доберемся когда-нибудь и до настоящихъ нумеровъ; вѣдь иные и выходятъ-то годомъ позже, да читаютъ же ихъ люди еще и почище меня грѣшнаго! Весело, бывало, смотрѣть на добряка Макара Ивановича, когда онъ, воротясь изъ присутствія, притащитъ большой узелъ книгъ и журналовъ изъ лавки и, еще снимая грязныя калоши въ передней комнатѣ, закричитъ женѣ: -- Аленушка! книгъ-то, книгъ-то я притащилъ тебѣ! Только читай не лѣнись! Да къ тому же все журналы! Макаръ Ивановичъ особенное имѣлъ пристрастіе къ журналамъ. Библіотека для Чтенія всегда радовала его своей красивой оберткой; на загнутый уголокъ ея онъ всегда смотрѣлъ съ особеннымъ удовольствіемъ и каждый разъ, получая новый нумеръ, говорилъ съ улыбкою: Ой, этотъ журналъ! вѣчно съ загибочкой, а люблю, страхъ люблю! Отечественныя Записки онъ обыкновенно (сначала долго привѣшивалъ на рукѣ, потомъ произносилъ, обращаясь къ женѣ:-- "Приподними-ка, Аленушка? Экая книжища? Нечего сказать; есть что почитать. Откуда набираютъ?" На раздвоеніе въ нынѣшнемъ сороковомъ году Сына Отечества онъ почти смотрѣлъ съ восторгомъ. "Вотъ что умно, такъ умно придумано!" говорилъ онъ своей Аленушкѣ. "Двойшниками-то спорѣе; этого же журнала рѣдко выдавалось въ годъ двѣнадцать книжекъ -- все, бывало, неустоечка; а теперь все-таки въ годъ ужъ получимъ хоть двѣнадцать книжекъ, оно и пріятнѣе!" Изъ всего этого вы видите, что Макаръ Ивановичъ былъ и въ литературномъ отношеніи не хуже кого другаго. Теперь, если прибавить вамъ, что онъ былъ аккуратенъ въ должности, любилъ безъ памяти жену, старался заводить знакомства съ людьми учеными; подъ часъ любилъ побредить съ важнымъ видомъ о политикѣ, порой ѣздилъ въ Царицыно погулять съ компаніею, и былъ вообще добрый, услужливый знакомый, и вѣрный исполнитель того, что ему препоручите, сдѣлать,-- то вы уже будете имѣть полный и вѣрный нравственный портретъ Макара Ивановича.
   Теперь начнемъ уже безъ отступленій продолжать разсказъ нашъ:
   -- Макаръ Ивановичъ? сказалъ я почти съ удивленіемъ, вышедши въ залу и встрѣчая ранняго и довольно рѣдкаго у меня гостя.-- Какими судьбами? Милости прошу, безъ церемоніи...
   И я ввелъ его въ кабинетъ мой.
   "Ну, такъ и есть! я помѣшалъ вамъ?" началъ Макаръ Ивановичъ, войдя ко мнѣ и увидя на письменномъ столѣ бумагу, на которой еще не высохли чернила.
   Ничего, ничего; напротивъ, я очень радъ....
   "Вы писали?"
   -- Да, такъ, кой что...
   "Дѣловой человѣкъ по утру никогда не занимается кой-чѣмъ" очень не глупо, замѣтилъ Макаръ Ивановичъ. "Что пописываете?"
   -- Это еще пока тайна.
   "Но вѣдь я никому.... будто вы меня не знаете?"
   -- Не хотите ли сигару, Макаръ Ивановичъ?
   "Очень благодаренъ; у васъ, я чай, хорошія, дорогія?"
   -- Не угодно ли попробовать?
   И мы закурили сигары.
   "Васъ, я думаю, удивилъ ранній визитъ мой?" спросилъ Макаръ Ивановичъ,-- расположась довольно покойно на моей кушеткѣ, пуская густыя облака дыма изо рта и сопровождая все это безпрестанными похвалами сигарѣ.
   -- Да странно, что вы не на службѣ, Макаръ Ивановичъ, съ вашею всегдашнею аккуратностію.".
   "Сегодня табельный день, присутствія нѣтъ у насъ. Вы, господа писатели, вѣрно рѣдко заглядываете въ календарь, точно такъ же, какъ нашъ братъ рѣдко куритъ такія прекрасныя сигары."
   -- Это правда. Не прикажете ли кофе. Макаръ Ивановичъ? Вы вѣроятно еще не завтракали? сказалъ я моему гостю, съ которымъ -- надобно предувѣдомить читателя -- я хотя и давно былъ знакомъ, видѣлся очень не часто -- и то не у себя, а съ постороннихъ людяхъ. Мой домъ, кажется, едва ли не второй разъ только пользовался честью его посѣщенія. Но Макаръ Ивановичъ любилъ всякому знакомству придать видъ короткости.
   "Э, полно-те, почтенный другъ мой!" отвѣчалъ Макаръ Ивановичъ: "какой теперь кофе; еще не всякій успѣлъ напиться чаю; я нарочно поспѣшилъ къ вамъ пораньше, чтобы застать васъ.... У меня есть до васъ Дѣльцо, любезнѣйшій Михаилъ Михайловичъ."
   -- Чѣмъ могу служить вамъ., Макаръ Ивановичъ?
   "То-есть не дѣльцо, а просьбица до васъ."
   -- Что такое?
   -- Да вотъ, изволите видѣть: во первыхъ Аленушка моя препоручила мнѣ засвидѣтельствовать вамъ свое почтеніе!
   "Очень благодаренъ за любовь и память."
   Мы видѣлись съ ней только два раза въ жизни.
   -- Во вторыхъ.... Не сигарка -- малина! Во вторыхъ, во вторыхъ... Ну, вѣдь какъ хотите, а вамъ во вѣки вѣковъ не угадать, о чемъ я собираюсь говорить теперь, любезнѣйшій Михаилъ Михайловичъ?
   "Совершенная правда, Макаръ Ивановичъ. Да согласитесь, что это и нелегко съ моей стороны. Надобно быть слишкомъ проницательнымъ."
   -- Правда, правда! Одолжите огоньку, у меня погасла сигара...
   "Закурите другую, Макаръ Ивановичъ."
   -- Нѣтъ, такія хорошія сигары надобно докуривать до нельзя, пока губамъ будетъ горячо.
   "Помилуйте..."
   -- Да, да! чудная сигара! Такія не дешевы; но обратимся къ нашему разговору: вотъ, изволите видѣть, въ чемъ все дѣло, любезнѣйшій и почтеннѣйшій другъ мой. Мы съ Аленушкой задумали одно дѣльцо, для исполненія котораго нужно намъ содѣйствіе всѣхъ нашихъ друзей, слѣдовательно и ваше.
   "Очень благодаренъ за ваше вниманіе; но что же это такое?"
   -- Да не хочу васъ томить; это ни больше, ни меньше, какъ прогулка за городъ, Михаилъ Михайловичъ, и прогулка не простая, а по водѣ.
   Я съ изумленіемъ посмотрѣлъ на моего гостя, боясь за его голову, такъ озадачилъ онъ меня этимъ ничтожнымъ предложеніемъ послѣ такого торжественнаго приступа.
   -- Что вы такъ странно смотрите на меня? продолжалъ Макаръ Ивановичъ. Да, это будетъ прелестная загородная прогулка водою. Мы съ Аленушкой затѣяли пикникъ. Я надѣюсь, чтобы, по всегдашней ласкѣ вашей ко мнѣ, не откажетесь быть участникомъ, почтеннѣйшій другъ мой?
   "Очень бы радъ; но я..."
   -- Не думаете ли вы, что вамъ нужно хлопотать и брать съ собою что нибудь? Ничего не бывало: у насъ ужъ все распредѣлено, вы будете просто нашъ гость.
   "Не въ томъ дѣло, Макаръ Ивановичъ; я такъ занятъ всю эту недѣлю; у меня едва ли достанетъ времяни и досуга, чтобы воспользоваться вашимъ обязательнымъ предложеніемъ...."
   -- Помилуйте! Да вѣдь нашъ пикникъ еще не на этихъ дняхъ!
   "Когда же?"
   -- Да еще въ половинѣ будущаго мѣсяца. Мы съ Аленушкой хотимъ праздновать десятилѣтіе нашей свадьбы, которая была 15 іюля.
   "Къ чему же вы такъ рано собрались хлопотать объ этомъ пикникѣ? Развѣ у васъ затѣвается что нибудь большое, необыкновенное, Макаръ Ивановичъ? Вѣдь еще до 15 іюля слишкомъ мѣсяцъ."
   -- Оно такъ да, знаете, лучше какъ условишься заранѣе; всякій ужъ такъ распорядится... Нельзя будетъ отговориться въ какой нибудь неисправности тѣмъ, что мало было времяни на сборы и проч. А что вы спрашиваете, что у насъ затѣвается, такъ это просто будетъ только искренняя, веселая пирушка: обѣдъ, чай, лакомства, закуска и тому подобное; немножко музыки... Оно, знаете, на водѣ очень пріятно; немножко пѣнія... это также довольно эффектно; съ нами будутъ кой-кто изъ артистовъ во всѣхъ родахъ.
   "Да куда же вы собираетесь, Макаръ Ивановичъ? Куда и какъ совершится эта прогулка водой?"
   -- А вотъ, изволите видѣть: мы всѣ отправляемся въ Кунцово Москвой рѣкой. Вы знаете, что я живу недалеко отъ берега. Сосѣдъ мой, купецъ Ласточкинъ, по котораго дѣламъ хлопочу я теперь, дастъ намъ свою большую лодку, или лучше сказать яликъ, который онъ сдѣлалъ себѣ для прогулокъ съ семействомъ. Яликъ этотъ чудесно отдѣланъ: весь зеленый; на носу нарисованы двѣ морскія сирены съ змѣиными хвостами скамейки обиты краснымъ сукномъ. Отъ дождя есть крышечка; отъ крышечки опускаются сторы на случай солнца; однимъ словомъ, тутъ придумано все; гребцы у него свои барочники, народъ лихой, искусный въ водяномъ дѣлѣ. Право, я обѣщаю себѣ заранѣе много веселаго въ этотъ день! И такъ руку вашу, почтеннѣйшій другъ мой, Михаилъ Михайловичъ! Вѣдь вы не откажетесь? Вы наши? Я на васъ считалъ; я васъ всегда такъ люблю и уважаю.... Не обидьте же меня отказомъ!
   "Благодарю васъ! я постараюсь."
   -- Нечего тутъ стараться, я не выйду отсюда безъ вашего вѣрнаго слова. Я люблю отдѣлывать на чистую всѣ дѣла мои.
   "Хорошо, любезнѣйшій Макаръ Ивановичъ. Я даю вамъ мое вѣрное слово." Я любопытствовалъ въ самомъ дѣлѣ посмотрѣть, что за пикникъ и что за собраніе артистовъ во всѣхъ родахъ будетъ у Макара Ивановича.
   -- Руку вашу!
   "Извольте."
   -- Вотъ это я люблю! у меня теперь! отлегло отъ сердца. Не даромъ же я! проснулся сегодня вмѣстѣ съ пѣтухами, и побѣжалъ къ вамъ, чтобы застать васъ дома. Безъ васъ, почтеннѣйшій другъ; мой, въ нашей загородной прогулкѣ все! чего-то не доставало бы -- ужъ какъ вы хотите! У меня такой нравъ: когда весело, люблю, чтобы со мной были всѣ тѣ, кого люблю я.
   "А большая компанія будетъ у васъ, Макаръ Ивановичъ?" спросилъ я..
   -- Не очень.... все короткіе люди, кромѣ васъ, позвольте, только десять человѣкъ обоего пола, да я съ женой, слѣдовательно двѣнадцать.
   "Вотъ это-то и плохо, любезный Макаръ Ивановичъ" сказалъ я съ улыбкою.
   -- Почему такъ?
   "Я буду у васъ -- тринадцатый гость."
   -- Что же изъ этого?
   "Будто вы не знаете, что число тринадцать есть роковое число и за столомъ и въ обществѣ. Съ этимъ несчастнымъ числомъ рѣдко проходитъ безъ какой-нибудь непріятности, по преданіямъ старины, Макаръ Ивановичъ."
   -- Какіе пустяки! я не изъ числа суевѣрныхъ людей. Да и вамъ, какъ кажется, угодно только посмѣяться надъ вашимъ покорнѣйшимъ слугою! Ужъ вѣдь я знаю васъ, господъ писателей! Вы всегда любите подтрунить надъ нашимъ братомъ неучемъ!
   "Ничуть. Право, Макаръ Ивановичъ, быть какой-нибудь бѣдѣ у васъ на пикникѣ! Я далъ ужъ мое слово, не отказываюсь, только смотрите, не пеняйте на меня, если что случится."
   -- Проказникъ Михаилъ Михайловичъ! Да чему тутъ случиться? Впрочемъ, какъ знать: можетъ-быть кто нибудь изъ, нашего общества еще и не будетъ пятнадцатаго іюля? Вотъ слѣдовательно вы и не будете тринадцатымъ.
   "Хорошо, если такъ."
   -- Да ужъ не безпокойтесь, не безпокойтесь; наша прогулка по водѣ и пикникъ будутъ на славу. А не правда ли, что мы съ Аленушкой выбрали славное мѣсто? Кунцово -- рай земной. Жаль только, что садъ немножко запущенъ, заброшенъ теперь..... А окрестности-то? А виды-то? Вы насъ сводите И на проклятое мѣсто!
   "Съ удовольствіемъ."
   -- Прекрасно! превосходно! Я ужъ напередъ восхищаюсь этою прогулкой. Ну, такъ это дѣло кончено; не хочу больше мѣшать вамъ и ухожу...
   "Прошу не спѣшить, я очень радъ..."
   -- Нѣтъ, нѣтъ; я знаю, что говорю; да, правду сказать, мнѣ и самому не мало еще дѣла. И такъ прощайте, мой почтеннѣйшій другъ! Если намъ не случится увидѣться до назначеннаго дня, я наканунѣ пришлю къ вамъ записочку, гдѣ и когда собираться. Только еще разъ повторю: съ вашей стороны, не безпокойтесь ни о чемъ; у насъ будетъ всего вдоволь.... Вы просто нашъ гость. Не забудьте же дня: 15 іюля!
   "Не забуду, Макаръ Ивановичъ."
   Про случай запишите въ свою памятную книжку, оно вѣрнѣе.
   "Да ужъ не безпокойтесь!"
   -- Благодарю, благодарю! Прощайте! Пожалуйста безъ проводовъ, я и одинъ найду дорогу. Какъ рада будетъ моя Аленушка! Она васъ такъ любитъ и почитаетъ...
   "Очень благодаренъ!"
   -- Прощайте, прощайте, мой почтеннѣйшій!
   "До свиданія, Макаръ Ивановичъ!" Мы разстались друзьями.
   Но прежде, нежели я стану продолжать разсказъ мой и поведу читателей вмѣстѣ съ собою, перескочивши мѣсяцъ времяни, на пикникъ моего обязательнаго пріятеля, Макара Ивановича, не лишнимъ считаю воротить нѣсколько назадъ ихъ вниманіе и раскрыть, отъ чего въ головѣ Макара Ивановича и его Аленушки родилась идея этого пикника и предполагаемая прогулка водою, что и самъ я узналъ уже, разумѣется, въ послѣдствіи времяни отъ него же самого.
   Не помню, сказывалъ ли я читателю, что герой моего разсказа, Макаръ Ивановичъ, любилъ свою супругу Аленушку, и если когда нибудь ропталъ онъ на нее, а она на него -- такъ это только по одному случаю: взаимная страсть ихъ подавала плода; просто сказать, у нихъ не было дѣтей, не смотря на то, что имъ обоимъ хотѣлось имѣть ихъ.
   -- Просто Богъ не даетъ, Макаръ Ивановичъ!
   "Его святая воля, Аленушка!"
   -- А можетъ быть еще и дастъ; мы не старики.
   "Много ждали, немножко подождемъ, Аленушка; вотъ вѣдь ужъ кажется въ будущемъ іюлѣ будетъ ровно десять лѣтъ нашей свадьбѣ."
   -- Да, пятнадцатое іюля!-- Я какъ теперь помню этотъ день, Макаръ Ивановичъ: на тебѣ былъ коричневый фракъ, съ костяными пуговками и розовая жилетка
   "Именно такъ" А на тебѣ блѣднопалевое платье, съ зеленымъ кушакомъ, и на головѣ цвѣты; какъ теперь гляжу: такъ и трясутся изъ стороны въ сторону!"
   -- Это отъ того, что я дрожала со страха, Макаръ Ивановичъ.
   "Да чегоже ты боялась, глупенькая?" -- Да такъ; мнѣ наговорили много страшнаго о замужствѣ.
   "А между тѣмъ..."
   -- А между тѣмъ все вздоръ! Послѣ я сама надъ собой смѣялась.
   "Ахъ ты моя умница,-- разумница!" въ восторгѣ вскричалъ счастливый Макаръ Ивановичъ и бросился цѣловать жену.
   Во время этого-то супружескаго разговора и сердечнаго взаимнаго изліянія, Макару Ивановичу вдругъ пришла въ голову мысль о торжественномъ празднованіи десятилѣтія своего супружества и о прогулкѣ загородъ, что, впрочемъ, едва было не довело его до серьезной ссоры съ любезной половиной.
   Вотъ какъ это было.
   "А знаешь ли, мой милый ангелочикъ, Аленушка, что мнѣ вдругъ пришло теперь въ голову?" сказалъ Макаръ Ивановичъ.
   --" Что такое, дружокъ мой?
   "Лишь бы ты согласилась, а то будетъ хорошо."
   -- Да что такое? Я ужъ напередъ согласна; будто мы не сходимся въ чемъ нибудь съ тобой?
   "Вѣдь мы счастливы другъ другомъ, Аленушка?"
   -- Конечно, счастливы, Макаръ Ивановичъ; ты человѣкъ не пьющій, мѣсто
   у тебя порядочное. Къ зимѣ же ты обѣщаешь мнѣ теплый салопъ норковый...
   "Ну да, да; все это будетъ. Такъ какъ мы счастливы другъ другомъ, то почему бы намъ, Аленушка, не отпраздновать этого дня нашего бракосочетанія приличнымъ благороднымъ людямъ образомъ?"
   -- То есть, Макаръ Ивановичъ?
   "То есть, почему бы намъ не созвать къ себѣ нѣсколько короткихъ пріятелей, сдѣлать хорошенькій обѣдецъ, купить добраго винца..... Мы, благодаря Бога, теперь имѣемъ хлѣбъ насущный; а лучше-то и благороднѣе бы всего, отправиться за городъ куда-нибудь, въ садъ, въ поле, на дачу, на чистый воздухъ, да тамъ и задать пирушку.... А? какъ ты объ этомъ думаешь, мой безцѣнный дружочикъ, Аленушка?"
   -- Дорого станетъ, Макаръ Ивановичъ; а то бы оно, конечно, и хорошо и деликатно.
   "И, матушка! дорога голова на плечахъ!" сказалъ счастливый мужъ. "На двоихъ насъ пока станетъ; а тамъ, коли что случится.... (тутъ Макаръ Ивановичъ опять поцѣловалъ жену) ну что же? и то не бѣда. На всякую долю Богъ пошлетъ!"
   -- И то правда.
   "Ну, такъ ты не прочь отъ этого, Аленушка?"
   -- Не прочь, Макаръ Ивановичъ.
   "Ладно! Только куда же бы намъ ѣхать?"
   -- Куда разсудишь ты самъ.
   "Въ Царицыно развѣ махнуть?"
   -- Ну что жъ, въ Царицыпо. "Или въ Останкино?"
   -- Ну что жъ, и въ Останкино.
   "Или не лучше ли просто въ Марьину рощу?
   -- Хорошо и въ Марьиной рощѣ. "Или лучше въ Сокольникахъ?" -- Да; и въ Сокольникахъ хорошо. "Да что жъ ты все только дакаешь, дружокъ мой, Аленушка, и повторяешь за мной слова; вѣдь ты человѣкъ, а не попугай какой? Мнѣ хочется знать собственное твое мнѣніе на счетъ этого дѣла."
   -- Да какъ угодно тебѣ, Макаръ Ивановичъ; для меня все равно. Мнѣ вездѣ весело, лиціь бы быть съ тобою.
   "Ну, да если бъ я тебѣ предложилъ созвать гостей на конную площадь и тамъ праздновать десятилѣтіе нашей свадьбы?"
   -- Я бы пошла и туда.
   "Глупа ты, Алена Ивановна!" сказалъ съ неудовольствіемъ Макаръ Ивановичъ.
   -- Вотъ ужъ вы и разсерчали, Макаръ Ивановичъ! Не хорошо это въ васъ!
   "Да какъ же, прости Господи! вѣдь вы такую околесную несете, Аленушка, что уши вянутъ!" сказалъ смягчая голосъ Макаръ Ивановичъ. "Вы вишь согласны пировать и на конной -- да что же мы съ вами, лошади что-ли какія? Кажется я чиновникъ, и вы, слѣдственно, чиновница, титулярная совѣтница; оно конечно не такъ, чтобы очень высоко, а все-таки... На все есть, сударыня, свои приличія, свои законы...."
   -- Ну вотъ, ужъ вы и пошли, и пошли, Макаръ Ивановичъ!
   "Да какъ же иначе, моя милушка? Надобно и себѣ знать цѣну!"
   -- Вы все сердитесь; вотъ можетъ быть у насъ отъ того-то и дѣтей нѣтъ, Макаръ Ивановичъ?
   "Да на что съ этакимъ разпорядкомъ и дѣтей намъ, Алена Ивановна? Богъ знаетъ, что дѣлаетъ! Вишь, вамъ и конная ни почемъ, такъ что съ вами толковать много!"
   -- Ну, полноте же, полноте, Макаръ Ивановичъ; вѣдь ужъ вы расходитесь, такъ на васъ и уема нѣтъ... помиримтесь; поцѣлуйте; вонъ кто-то идетъ по лѣстницѣ.... вѣрно къ намъ; не хорошо застанутъ разстроенными.
   Макаръ Ивановичъ молча поцѣловалъ жену.
   -- А чтобы покончить все дѣло, продолжала, ласкаясь къ мужу, Аленушка, я предлагаю ѣхать пятнадцатаго іюля въ Кунцово.
   "Славная мысль!" вскричалъ прояснившійся Макаръ Ивановичъ, и чмокнулъ опять въ полную щечку Аленушку.
   -- Да еще какъ ѣхать, подхватила опять жена; не на лошадяхъ, а водою, по Москвѣ рѣкѣ,-- это будетъ еще веселѣе и благороднѣе, совершенно по петербургски. У сосѣда Ласточкина, подѣлимъ котораго хлопочешь ты, возмемъ новую его лодку..."
   "Яликъ" душа моя."
   -- Ну, хоть яликъ, все равно; я увѣрена, что онъ не откажетъ.
   "Навѣрное не откажетъ."
   -- А чтобы намъ не составило это большаго счета, Макаръ Ивановичъ, сдѣлаемъ не простое приглашеніе, а какъ это зовутъ большіе господа, пик-пикъ, что ли то... ну, еще гдѣ всякій платитъ за себя, или привозитъ съ собою что нибудь....
   "Пикникъ! Превосходная мысль, мой херувимчикъ!" вскричалъ въ восторгѣ Макаръ Ивановичъ. "Поцѣлуй меня за это, шесть разъ сряду, да крѣпче.... вотъ такъ!"
   Посреди звучныхъ супружескихъ поцѣлуевъ тихо отворилась дверь и въ комнату вошла третья особа.
   Эта третья особа -- былъ мужчина лѣтъ подъ пятдесятъ,-- довольно толстый, низенькій и одутловатый; одѣтъ онъ былъ въ старомодномъ вкусѣ: сюртукъ гороховаго цвѣта, огромное жабо и бѣлая пуховая шляпа на головѣ, лишенной почти безъ малаго всѣхъ волосъ. Глаза у него были маленькіе, быстрые, бѣгали какъ ртуть изъ стороны въ сторону. Этого Мужчину звали Осипъ Осиповичъ; онъ былъ такъ же, какъ и Макаръ Ивановичъ, чиновникъ, такъ же какъ и онъ титулярный совѣтникъ, Только въ отставкѣ. Доводился онъ дядей супругѣ нашего героя.
   -- Вы все цѣлуетесь, да милуетесь, дѣтки! вскричалъ вошедшій, остановись посреди комнаты. У васъ все еще какъ-будто тянется медовый мѣсяцъ!
   -- "Здравствуйте, дядюшка!" вскричала весело Аленушка и, какъ рѣзвая козочка, бросилась обнимать лысаго дядю.
   "Здравствуйте, дядюшка! милости просимъ! Очень рады; вы никогда не могли пожаловать такъ кстати, какъ теперь!" сказалъ въ свою очередь Макаръ Ивановичъ, и такъ же какъ жена бросился цѣловать плѣшиваго дядю.
   -- Здорово, здорово мои любезные! отвѣчалъ гость, поочередно цѣлуя то племянницу, то племянника. Ну, какъ поживаете? Какъ васъ Богъ милуетъ?
   "Все хорошо, любезный дядюшка."
   -- "Все слава Богу!"
   -- Слава Богу лучше всего. Нѣтъ ли у васъ холоднаго пива, племянница? Жара такая, что мочи нѣтъ; насилу добрелъ къ вамъ. Что это вы сидите съ закрытыми окнами, дѣти?
   "Мы и не замѣтили, дядюшка. Пива сейчасъ подадутъ; я пойду сама похлопочу."
   -- Нѣтъ, нѣтъ, за чѣмъ самой; развѣ нельзя приказать? А, вотъ кстати и ваша старуха Васильевна! Здравствуй Васильевна! По добру ли, по здорову?
   -- "Слава Богу, Осипъ Осиповичъ, слава Богу! Благодаримъ за ласковое слово."
   Хозяйка распорядилась на счетъ пива, которое чрезъ минуту и было подано на столъ.
   "А мы съ Аленушкой сейчасъ разсуждали о весьма важномъ дѣлѣ, дядюшка" началъ Макаръ Ивановичъ, садясь около дяди и также наливая себѣ стаканъ холоднаго пива.
   -- Что такое, племянничекъ?
   -- "Не простудитесь, Макаръ Ивановичъ; пиво сейчасъ только со льда" перебила рѣчь Аленушка и остановила руку съ стаканомъ своего супруга.
   -- Не простудитесь, Макаръ Ивановичъ? запищалъ тонкимъ голоскомъ,! передразнивая племянницу, дядя: а обо мнѣ и заботы нѣтъ, воструха? Старику дядѣ хоть глотку перехвати, ей горя мало; лишь бы Макаръ Ивановичъ былъ цѣлъ! Ой вы, молодежь! Вамъ только тотъ и милъ, съ кѣмъ вы разцѣловываетесь каждый часъ... а? не правда ли, племянница? А внучковъ-то у меня все-таки нѣтъ, какъ нѣтъ! вотъ что плохо... Ну, ну; не краснѣй же, не потупляйся въ землю; старики любятъ поболтать вздоръ... Къ тому же я не чужой вамъ обоимъ; но это въ сторону пока: о какомъ же важномъ дѣлѣ, племянникъ, разсуждали вы, цѣлуясь съ женой въ то время, какъ я вошелъ къ вамъ?
   "Вотъ видите что, дядюшка" отвѣчалъ Макаръ Ивановичъ", "въ слѣдующемъ мѣсяцѣ минетъ ровно десять лѣтъ нашей свадьбѣ..."
   -- Знаю.
   --"И мы хотимъ праздновать это десятилѣтіе на славу" сказала Аленушка.
   -- Не дурно.
   "Мы рѣшились созвать гостей" сказалъ Макаръ Ивановичъ.
   -- Поѣхать за городъ! прервала его жена.
   "Отправиться въ Кунцово...."
   -- "На большой лодкѣ...."
   "На большомъ яликѣ, съ музыкой и пѣніемъ..."
   -- "Съ обѣдомъ и виномъ...." "Однимъ словомъ, мы рѣшились съ
   Аленушкой сдѣлать пикникъ..."
   -- "Вы знаете, что такое пикникъ, дядюшка?"
   Осипъ Осиповичъ только успѣвалъ повертываться то въ ту, то въ другую сторону и покачивать весело своей плѣшивой головой въ знакъ одобренія всего, что напѣвали ему поочередно счастливые супруги. При послѣднемъ вопросѣ племянницы, онъ остановилъ свою голову, гордо взглянулъ на нее, какъ университетскій студентъ, котораго спрашиваютъ: знаетъ ли онъ грамотѣ и отвѣчалъ съ важною улыбкою?
   -- Знаю ли я, что такое пикникъ, говоришь ты, племянница? Забавный вопросъ! Да у насъ за Москворѣчьемъ не бываетъ нй -одного пикника, на который бы я не былъ приглашенъ.... Мнѣ не знать, что такое пикникъ? Да я почти круглое лѣто каждую недѣлю бываю разъ, иногда и два на пикникѣ.
   "Прекрасно! Но вѣдь это вамъ должно довольно дорого стоить, дядюшка? спросила наивно Аленушка: "каждый разъ надобно или платить деньги, или привозить съ собою, что назначатъ..."
   -- Я не дѣлаю ни того, ни другаго, съ гордою улыбкою отвѣчалъ Осипъ Осиповичъ.
   -- "Какъ же это такъ, дядюшка?"
   -- Очень просто: на все есть своя манера. Вотъ видители, въ чемъ дѣло: еще послѣ моего покойнаго дѣда Панфила Петровича... ты ужъ не помнишь его, Аленушка.-- онъ умеръ вскорѣ послѣ непріятеля,-- достался мнѣ по наслѣдству круглый, замшевый футляръ, который на взглядъ кажется и не великъ, не толстъ, а между тѣмъ въ немъ помѣщается дюжина серебряныхъ ложекъ съ вилками и ножами; разумѣется., все это не вальяжно, тонко, за то очень-удобно, портативно, какъ говорятъ знатные бары, а по нашему то-есть укладисто въ карманѣ. Ну вотъ, съ этимъ-то замшевымъ футляромъ я вотъ ужъ какъ себя запомню, всегда участвую во всѣхъ замоскворѣцкихъ пикникахъ. Кому что назначаютъ приводить, а про меня обыкновенно говорятъ: "Осипъ Осиповичъ пожалуютъ съ своимъ замшевымъ футляромъ!"
   -- "А! такъ вотъ что, дядюшка!"
   -- Да, именно; мой футляръ почти всегда у меня въ карманѣ. Чуть съ кѣмъ за городъ -- я ужъ и готовъ. Считайте, и на меня, дѣти мои, въ вашемъ пикникѣ! Я никакъ не прочь: долю мою вы уже знаете: берите только что ѣсть; а чѣмъ -- ужъ это мое дѣло!
   "И прекрасно!" сказалъ Макаръ Ивановичъ: "одни хлопоты и въ сторону Я Но нравится ли вамъ, дядюшка, выбора мѣста для загородной прогулки?"
   -- Кунцово? Что жъ? славное мѣсто!
   "А хорошо ли, что отправимся водой?"
   -- Даже очень. Это будетъ оригинально.
   "И прохладно, дядюшка, особенно если будетъ жаркое утро."
   -- Да и не такъ дорого. Экипажи нынче жгутся.
   "Сѣно и овесъ очень дороги, дядюшка!".
   -- То-то и дѣло. Лошадямъ-то нынче приходится чуть-ли не хуже человѣчьяго. Но будетъ объ этомъ; скажите же мнѣ, дѣти, распорядились ли вы всѣмъ, какъ надобно для пикника?
   "Нѣтъ еще, дядюшка."
   -- Займемтесь вмѣстѣ; я пособлю вамъ.
   "Да что тутъ много толковать, дядюшка: позовемъ пріятелей, да каждому назначимъ, что принесть съ собой, -- вотъ и все тутъ!" сказала Аленушка.
   -- Вотъ то-то и есть, племянница! А еще давича спрашивала меня, знаю ли я, что такое пикникъ, сказалъ,.иронически улыбаясь, дядя. И видно, что вы первый разъ сбираетесь его дѣлать.... Положитесь ужъ лучше на меня; я знаю какъ все обдѣлать порядкомъ, на благородную руку.... Мнѣ не въ первый разъ. Дай-ка мнѣ черни лицу и листъ бумаги, племянникъ.
   "Извольте, дядюшка."
   --Садитесь оба около меня... Налейка мнѣ еще стаканъ пива, племянница; я все еще не остылъ.
   -- "Извольте, дядюшка!"
   Осипъ Осиповичъ выпилъ съ разстановкою стаканъ пива, потомъ взялъ въ руки перо и вывелъ крупными словами на заголовкѣ бѣлаго листа: Пикникъ.
   -- Котораго онъ будетъ числа?
   "Пятнадцатаго, дядюшка."
   Старикъ приписалъ: 15-го іюля сего 1840 года.
   -- Рано ли сборъ?
   "Часовъ въ семь утра, я думаю" сказалъ Макаръ Ивановичъ, посматривая на свою Аленушку.
   -- Больно рано, племянникъ; такъ не сберутся; я хорошо знаю это дѣло, замѣтилъ Осипъ Осиповичъ. Хорошо, хотя бы и въ восемь.
   "Пусть хоть въ восемь."
   -- У кого сборъ?
   "Разумѣется, у насъ; мы ближе всѣхъ живемъ къ берегу."
   -- Справедливо; къ тому же вы и заводчики предполагаемаго пикника... И такъ, у васъ.
   "У насъ, дядюшка."
   -- А сколько персонъ предполагаете вы звать, племянница?
   -- "На лодкѣ усядется безъ труда человѣкъ пятнадцать..."
   "На яликѣ, хотѣла ты сказать, Аленушка" прервалъ ее Макаръ Ивановичъ.
   -- "Пусть будетъ по твоему, мой другъ: на яликѣ."
   --Хорошо. Теперь, кого же вы думаете звать? Все это должно сейчасъ придумать, рѣшить и записать по нумерамъ, какъ обыкновенно это дѣлается въ порядочныхъ пикникахъ. Напротивъ каждой персоны, съ общаго согласія, назначается: что должно привезти для общины; я предполагаю, что у васъ будетъ не денежный пикникъ, дѣти мои?
   "Нѣтъ, дядюшка, не денежный; кому хлопотать за покупкою всего этого?..."
   -- Дѣло, дѣло! Да оно и благороднѣе -- натурой. Давайте же пока на досугѣ назначать по нумерамъ гостей, и распредѣлять, кому что привозить?... Вели принести еще пивца, племянница, это уже нагрѣлось...
   -- "Да ужъ оно и все, дядюшка.-- Васильевна! подай еще бутылку.... двѣ бутылки хорошаго пива."
   -- Нумеръ первый, началъ Осипъ Осиповичъ, хлѣбнувши холоднаго свѣжаго пива и принимаясь за перо---по всей справедливости долженъ принадлежать хозяевамъ пикника... И такъ, напишемъ: Макаръ Ивановичъ съ женою.
   "Хорошо, дядюшка, пусть мы будемъ первый нумеръ" весело сказалъ, потирая руки, неизъятый честолюбія Макаръ Ивановичъ. "Мы съ тобой, душка, первый нумеръ!", шепталъ онъ тихо своей Аленушкѣ, и щипнулъ ее за шею: "знай нашихъ! вотъ каково!"
   -- Теперь, что же вы берете на свою долю? спросилъ Осипъ Осиповичъ.
   "Какъ вы полагаете, дядюшка?"
   -- Я полагаю, что вамъ можно не брать ничего, сказалъ съ важнымъ видомъ Осипъ Осиповичъ.
   "Какъ ничего, дядюшка?"
   -- Такъ ничего, дѣти мои. На листѣ вы будете занимать первый нумеръ, а въ голосовомъ собраніи скажемъ: мы послѣдніе, и беремъ на себя все остальное! Ну, а остальнаго, разумѣется, ничего и не будетъ, потому-что мы обложимъ гостей всѣмъ нужнымъ для пирушки...
   "Но это немножко совѣстно, дядюшка .."
   -- Ни чуть, глупенькіе! А хлопоты-то развѣ вы ставите ни во что? Это такъ же не бѣздѣлица? а идея-то пикника? и она стоитъ чего нибудь?
   "Все такъ, только..."
   -- Чтобы успокоить вашу щекотливую совѣсть, возьмите съ собою про запасъ денегъ; можетъ-быть встрѣтятся непредвидимые расходы. Вотъ и все тутъ.
   "На это я согласенъ," сказалъ Макаръ Ивановичъ.
   -- "И я также" подтвердила Аленушка.
   -- Нумеръ второй, дѣти мои, пусть буду -- я; началъ опять, послѣ новаго глотка пива, Осипъ Осиповичъ.
   "Справедливо, дядюшка, вы у насъ старшій въ родствѣ."
   -- И такъ, напишемъ: Осипъ Осиповъ Трубкинъ: пріѣдетъ съ своимъ круглымъ, замшевымъ футляромъ. Такъ ли, дѣти мои?
   "Такъ, дядюшка."
   -- Третій нумеръ назначайте ужъ вы сами; я буду только писать за васъ. Ну, кого вы думаете?"
   -- "На третій нумеръ, по всей справедливости, должно поставить Ѳаддея Гавриловича Ласточкина съ его супругой; во первыхъ потому, что лодка.."
   "Яликъ," перебилъ ее Макаръ Ивановичъ.
   -- "Во первыхъ потому, что яликъ, на которомъ мы поплывемъ въ Кунцово, принадлежитъ имъ; во вторыхъ потому, что они миліонеры, а въ третьихъ потому, что Макаръ Ивановичъ хлопочетъ, какъ сосѣдъ, по ихъ дѣлу въ Надворномъ Судѣ; въ четвертыхъ...
   -- Довольно и этихъ трехъ причинъ, чтобы удостоить ихъ третьяго нумера! съ важностію произнесъ Осипъ Осиповичъ, и принялся вписывать имена ихъ.
   "Кстати, дядюшка, впишите ужъ рядомъ съ ними и старшую дочку ихъ Матрену Ѳаддеевну; она славно играетъ на гитарѣ" сказалъ Макаръ Ивановичъ.
   -- "Такъ ужъ и младшую Марину Ѳаддеевну; она чудесно поетъ" прибавила Аленушка.
   -- Резонъ, запишемъ и ихъ, сказалъ Осипъ Осиповичъ. А что же они привезутъ?
   -- "Съ нихъ бы можно и ничего не брать" замѣтила Алена Ивановна: "мы всѣ поѣдемъ на ихъ лодкѣ..."
   "Яликѣ" перебилъ Макаръ Ивановичъ.
   -- Какъ ничего не брать? Да какой же это будетъ пикникъ, племянница? Надобно, чтобы каждый бралъ съ собою что нибудь. Меня, небось, никуда не приглашаютъ безъ моего круглаго замшеваго футляра?..
   -- "Ну, развѣ какую-нибудь бездѣлку, къ обѣду..."
   -- Хорошо. Ихъ четверо; пусть же они возьмутъ съ собою четырехъ жареныхъ куръ и копченый языкъ -- вещи нужныя и вкусныя, а между-тѣмъ недорогія.
   "Пусть такъ" сказалъ Макаръ Ивановичъ.
   -- Нумеръ четвертый? спросилъ Осипъ Осиповичъ, опять глотнувши пива.
   "Петръ Сергѣевичъ Вѣнцовъ, нашъ секретарь" сказалъ Макаръ Ивановичъ: "онъ добрый человѣкъ, притомъ и кавалеръ; знаете,-- и для виду пріятно и благородно."
   -- Разумѣется!
   "А съ нимъ вмѣстѣ и сынокъ его, Петръ Петровичъ; этотъ хоть еще не служитъ, за то удивительно играетъ на флейтѣ; онъ будетъ аккомпанировать дѣвицамъ Ласточкинымъ."
   -- Ладно. А какая съ нихъ благостыня?
   "Пусть привезутъ вина. Тесть Петра Сергѣевича содержитъ винный погребъ. Ему обойдется даромъ, а намъ хорошо. А сынъ пусть захватитъ сладкихъ пирожковъ."
   -- Резонъ. Нумеръ пятый?
   "Карлъ Карловичъ Штруцманъ съ сынкомъ."
   -- Кто это такой?
   "Сосѣдъ нашъ, зубной лѣкарь, весельчакъ такой, что мочи нѣтъ; сынъ-то, правда, и глуповатъ; ну, да ужъ для отца пригласить и его! онъ привезетъ хоть голантиру."
   -- "Зачѣмъ же? лучше одного Карла Карловича" сказала Алена Ивановна: "надобно, чтобы все были интересные люди. Дядюшка, вычеркните Штруцманова сына'."
   -- Вычеркнулъ. Что же принесетъ отецъ?
   -- "Большой, круглый пирогъ, ветчины и салату."
   -- Не многонько ли на одного, племянница?
   -- "Нѣтъ дядюшка! онъ богачъ и не скупой человѣкъ."
   -- Нумеръ шестой, кто?
   -- "Клариса Владиміровна Василькова!" сказала Алена Ивановна: "это сорокалѣтняя дѣва, дядюшка; носъ всегда въ табакѣ, за то у ней есть четверомѣстная карета. Ее можно отправить сухимъ путемъ съ провизіею, а въ случаѣ дождя, ѣхавши оттуда, можно въ ней и помѣститься кому-нибудь изъ дамъ."
   -- Совершенно справедливо: Что съ нея?
   "Она дѣвица деликатная, чувствительная" замѣтилъ Макаръ Ивановичъ: "пусть привезетъ десертъ, какихъ-нибудь ягодъ, фруктовъ, сластей..."
   -- Прекрасно; такъ и запишемъ. Ну, а кого писать подъ седьмымъ нумеромъ?
   Добрый Макаръ Ивановичъ назвалъ тутъ меня, какъ послѣ слышалъ я, почтеннѣйшіе читатели!
   -- Кто такой? поморщась спросилъ дядя.
   "Это... это одинъ изъ моихъ искреннѣйшихъ друзей" сказалъ Макаръ Ивановичъ: "славный, умный малой; много пишетъ, переводитъ..."
   -- А привезетъ ли онъ что нибудь?
   "Да къ чему же намъ? и такъ ужъ всего довольно. Впрочемъ, можетъ-быть, и онъ догадается захватить хоть чайку съ сахарцомъ."
   -- Ладно. Нумеръ восьмой?..
   -- "Да не будетъ ли, дядюшка? Мы, кажется, набрали съ дюжину. Куда же еще? Да, правду сказать, я больше почти не придумаю никого! Баста, дядюшка!"
   -- Нѣтъ, еще не баста, племянникъ. А ты забылъ Ѳедора Ѳедоровича Горошкова?
   "Кого, дядюшка?"
   -- Ѳедора Ѳедоровича Горошкова.
   "Горошкова? Да я первый разъ въ жизни слышу такую фамилію, дядюшка."
   -- "И я также" сказала племянница.
   -- Какъ, вы оба не знаете Ѳедора Ѳедоровича Горошкова, дѣти мои? съ изумленіемъ вскричалъ Осипъ Осиповичъ, и чуть не подавился глоткомъ пива, которое не урѣжалъ попивать отъ жара.-- Не знать Горошкова? А еще замоскворѣцкіе жители! Да это просто стыдъ, смѣхъ! Кто у насъ не знаетъ этого достойнаго человѣка? У кого онъ не бываетъ?
   -- "Но, ради Бога, не мучьте же наше любопытство, любезный дядюшка" сказала Алена Ивановна: "простите наше невѣдѣніе и откройте, кто такой этотъ Ѳедоръ Ѳедоровичъ Горошковъ? Что онъ за особа? Гдѣ служитъ?"
   "Не новый ли нашъ частный приставъ?" спросилъ, съ какою-то, какъ-будто, робостію, Макаръ Ивановичъ.
   -- Э, нѣтъ! совсѣмъ не то,-- отвѣчалъ дядя. Ѳедоръ Ѳедоровичъ Горошковъ, онъ... онъ, коли вы хотите, нигдѣ не служитъ; ничего особеннаго не дѣлаетъ, а такъ... такъ, знаете, чудный, удивительный человѣкъ.
   "Что же онъ богачъ, что ли?"
   -- Не то, чтобы богачъ; но должно быть и не бѣденъ; онъ всегда такъ славно одѣтъ, причесанъ по модному, а главное-то въ немъ: умъ, да умъ! Ѳедоръ Ѳедоровичъ Горошковъ, просто вамъ сказать, замоскворѣцкій геній!-- Что ни скажетъ -- уши развѣсишь; что ни сдѣлаетъ -- ротъ разинешь! Да какъ это, мнѣ все право странно, вы не знаете Ѳедора Ѳедоровича! Онъ въ связи со всѣми здѣсь; его ловятъ на расхватъ; у него почти нѣтъ минуты свободной... А ужъ какой бонмотистъ, острякъ, забавникъ!
   "Ахъ, дядюшка! такъ пригласите къ намъ на пикникъ Ѳедора Ѳедоровича Горошкова, познакомьте насъ съ такимъ рѣдкимъ человѣкомъ!" вскричали въ одно время оба супруга.
   -- Да, да! я это сдѣлаю; только если онъ не занятъ, не отозванъ куда-нибудь прежде, сказалъ дядя.
   "Да вѣдь еще нашъ пикникъ черезъ мѣсяцъ."
   -- Это-то и хорошо. Я успѣю предупредить его и обязать честнымъ словомъ. Между-тѣмъ на дняхъ приведу его къ вамъ обѣдать; вы познакомитесь, сойдетесь, насмѣетесь до сыта и надивитесь на Ѳедора Ѳедоровича.. Я съ нимъ вчера просидѣлъ цѣлый вечеръ у Трындиныхъ... и теперь еще у меня лѣвый бокъ ноетъ до смерти.
   "Значитъ вашъ Ѳедоръ Ѳедоровичъ большой балагуръ, и вы вѣрно надорвали себѣ бокъ хохотавши, дядюшка?" спросилъ Макаръ Ивановичъ.
   -- Нѣтъ, не то, племянникъ; мы просто только разговаривали съ нимъ; но вотъ видишь ты: у всякаго умнаго человѣка есть своя особенная странность: Ѳедоръ Ѳедоровичъ, говоря съ кѣмъ-нибудь, имѣетъ обыкновеніе упирать своимъ указательнымъ пальцемъ въ лѣвый бокъ того, съ кѣмъ разсуждаетъ; и, разгорячась въ разговорѣ, онъ дѣлаетъ это такъ часто и больно, что послѣ насилу поворотишься, такой проказникъ! За то ужъ какъ говоритъ! Не слова -- медоточивая сладость.
   "Слѣдовательно, эта статья конченная, дядюшка, и вы заключаете нашъ листъ вашимъ Ѳедоромъ Ѳедоровичемъ Горошковымъ?"
   -- Да, я позову его отъ вашего имяни; только само собою разумѣется, дѣти мои, что съ такого геніальнаго человѣка, какъ Ѳедоръ Ѳедоровичъ, нечего требовать, чтобы онъ привезъ какой-нибудь вздоръ...
   -- "Куда? Къ чему это, дядюшка?" вскричала Алена Ивановна.
   "Лишь бы самъ пожаловалъ" повершилъ Макаръ Ивановичъ: "намъ бы и то большая честь!"
   -- Да, да; ужъ онъ насъ распотѣшитъ!, сказалъ Осипъ Осиповичъ.-- Ну, вотъ это дѣло и покончено, племянникъ; вотъ тебѣ листъ; я свое дѣло сдѣлалъ; распоряжайся теперь какъ знаешь; времяни еще много остается на сборы.
   -- "Покорно васъ благодаримъ за хлопоты, дядюшка" сказала племянница. "Что это? да вы ужъ беретесь и за шляпу:-- куда такъ торопитесь, посидите у насъ."
   -- Некогда, дружокъ мой, некогда. Надобно еще далеко итти. Прощайте, дѣти, прощайте.
   -- "Вы хоть бы на дорожку еще выкушали стаканчикъ пива?-- Или оно ужъ опять все?" прибавила въ полголоса Алена Ивановна.
   -- Нѣтъ, нѣтъ, благодарствуйте, мнѣ пора, очень пора; до свиданія. Славно же мы устроили это дѣльцо, дѣти мои! Далъ бы Богъ только поскорѣе дождаться пятнадцатаго іюля! Прощайте.
   "Прощайте, дядюшка!" И они разстались довольные другъ другомъ.
   Дня черезъ четыре послѣ описаннаго мною разговора, вечеромъ, когда Макаръ Ивановичъи Алена Ивановна сидѣли за чаемъ, къ нимъ опять явился хлопотунъ дядя, Осипъ Осиповичъ, съ озабоченнымъ лицомъ и безпокойнымъ видомъ.
   -- Ну вотъ, какъ я говорилъ, такъ и вышло на счетъ Ѳедора Ѳедоровича Горошкова! вскричалъ онъ, порти повалясь отъ усталости на кожаный, черный диванъ и отирая краспымъ клѣтчатымъ платкомъ лицо свое.
   "Что? вѣрно ему нельзя быть на нашемъ пикникѣ, дядюшка?" спросилъ съ участіемъ Макаръ Ивановичъ.
   -- "Вѣрно онъ куда-нибудь отозванъ?" прибавила племянница.
   -- На счетъ пикника ничего опредѣлительнаго не могу сказать вамъ, дѣти; Ѳедоръ Ѳедоровичъ не далъ слова, но и не отказалъ на отрѣзъ, какъ это часто у него случается. Онъ сказалъ", постараюсь! И этого Пока довольно.
   "Разумѣется, довольно", повторилъ Макаръ Ивановичъ.
   -- Что же касается до моего обѣщанія вамъ, привести его къ вамъ на дняхъ обѣдать, этого я никакъ не могъ сдѣлать. Ѳедоръ Ѳедоровичъ на цѣлыя двѣ недѣли впередъ надавалъ обѣщаній обѣдать то тамъ, то въ другомъ мѣстѣ.
   "Какая жалость!"
   -- "Какая досада!" t
   -- Что дѣлать. Такіе люди на расхватъ, говорю я вамъ: ихъ всякій ищетъ, ласкаетъ...
   "Угодно чаю, дядюшка?"
   -- Хорошо! Жажда смертная. Ну, а вы здѣсь, дѣти, что, подѣлывали хорошенькаго въ это время, какъ мы не видались? Подвигается ли впередъ нашъ пикникъ?
   "По-маленьку, дядюшка" отвѣчалъ Макаръ Ивановичъ. "Я ужъ успѣлъ побывать у всѣхъ."
   -- "Выпросили у Ласточкиныхъ лодку" сказала весело Алена Ивановна.
   "То-есть яликъ, дядюшка. Я уговорился обо всемъ со всѣми моими пріятелями, и у насъ будетъ чудо, какъ весело! Садитесь-ка опять за дѣло, дядюшка, и распишемте, какъ быть нашимъ дорожнымъ увеселеніямъ... Я хочу, чтобъ все было въ порядкѣ."
   -- Да, то-есть составить программу? Очень радъ: эти дѣла по моей части: мнѣ не въ первой.
   И листъ бумаги съ чернилицей опять явились на сцену предъ нашимъ затѣйливымъ тріумвиратомъ.
   -- Первое будетъ что? спросилъ Осипъ Осиповичъ племянника.
   "А вотъ что, дядюшка: какъ только выплывемъ на средину рѣки, Марина Ѳаддсевна обѣщается намъ спѣть большую арію изъ оперы: Велизарій,-- знаете?"
   -- Какъ не знать! Я два раза видѣлъ эту оперу. Итакъ: No 1, Арія изъ Велизарія.
   "Да, дядюшка. Потомъ Петръ Петровичъ Вѣнцовъ, сынъ нашего секретаря, сыграетъ на флейтѣ концертъ, забылъ чьего сочиненія.... какая-то мудреная фамилія."
   -- No 2, Концертъ на флейтѣ, записалъ Осипъ Осиповичъ.
   -- Далѣе?
   "Далѣе Матрена Фаддеевна сыграетъ на гитарѣ итальянскую большую каватину съ варіяціями, собственнаго сочиненія."
   -- No 3, Каватина, съ варіяцами на гитарѣ, записалъ Осипъ Осиповичъ.
   "Потомъ пойдетъ романсъ русскій Матрены Ѳаддеевны съ аккомпаньеманомъ флейты Петра Петровича."
   -- Записано! сказалъ дядя.
   "Потомъ тріо сочиненія Петра же Петровича, гдѣ будетъ участвовать онъ самъ и двѣ дѣвицы Ласточкины."
   -- Это будетъ пятый нумеръ, сказалъ, записывая, Осипъ Осиповичъ.
   "Этого и довольно на дорогу, чтобы сдѣлать ее веселою; какъ вы полагаете, дядюшка?"
   -- Разумѣется, довольно!
   -- "Даже очень довольно!" повторила Аленушка.
   -- А въ интермедіи будемъ заниматься разговорами между собою, слушать нашего безцѣннаго Ѳедора Ѳедоровича Горошкова, да еще какъ его? Этого писателя, ну, твоего пріятелято, Макаръ Ивановичъ?
   "Этотъ не такъ разговорчивъ, за то у него славныя сигарки, дядюшка; мы будемъ курить на водѣ, это очень пріятно."
   -- Разумѣется. О, я обѣщаю себѣ много удовольствія! сказалъ Осипъ Осиповичъ.
   "И я также!" повторилъ Макаръ Ивановичъ.
   -- "И я также!" повершила Аленушка.
   Тѣмъ на этотъ разъ и кончилось засѣданіе; всѣ дали другъ другу слово, готовиться къ вожделѣнному пятнадцатому числу іюля.
   Объяснивъ моимъ читателямъ всѣ обстоятельства, предшествовавшія знаменитому пикнику Макара Ивановича, на который я такъ обязательно былъ приглашенъ лично имъ самимъ, какъ видѣлъ читатель въ началѣ моего разсказа, теперь я ужъ гораздо удобнѣе могу разсказывать и о самомъ пикникѣ и о нашей загородной водяной прогулкѣ въ Кунцово.
   За два дня до назначеннаго числа, я получилъ записку отъ Макара Ивановича, въ которой онъ снова убѣдительнымъ образомъ просилъ меня не забыть 15-е іюля и пожаловать къ нему, не позже восьми часовъ, чтобы не задержать отправленія.
   Я отвѣчалъ, что помню приглашеніе и непремѣнно явлюсь въ назначенный день и часъ.
   Наконецъ насталъ этотъ торжественный день пятнадцатаго іюля!
   Проснувшись по обыкновенію въ шесть часовъ, я выглянулъ въ окно: утро прелестное, теплое, свѣтлое. Мнѣ стало весело за Макара Ивановича, который, по всѣмъ вѣроятностямъ, проснулся раньше меня, и уже безъ сомнѣнія болѣе дюжины разъ смотрѣлъ на небо, подстерегая, не носятся ли враждебныя тучки.
   Чтобы быть вполнѣ исправнымъ и никакъ не огорчить въ такой веселый день добраго Макара Ивановича, я, какъ только напился чаю, отправился къ нему съ порядочнымъ запасомъ сигаръ, и явился даже четвертью часомъ ранѣе положеннаго срока.
   Въ комнатахъ Макара Ивановича, не смотря на раннее время, была ужасная суматоха. Хозяйка бѣгала изъ одного угла въ другой и раздавала различныя приказанія; старая служанка ихъ, Василиса, такъ сказать дробилась, чтобы поспѣть вездѣ и на все. Макаръ Ивановичъ что-то кричалъ, когда я вошелъ въ залу, гдѣ на стульяхъ и на столахъ разложены были кульки, узлы, салфетки, платья, нѣсколько посуды, стакановъ, и рюмокъ.
   -- Вотъ люблю за обычай почтеннѣйшаго друга!" вскричалъ Макаръ Ивановичъ, какъ только увидѣлъ меня и потомъ, вынувъ изъ кармана свои серебряные часы луковичной формы, прибавилъ: еще безъ четверти восемь, а вы ужъ были такъ добры, что пожаловали.
   "Я боялся заставить ждать себя. Но что съ вами, Макаръ Ивановичъ? Зачѣмъ правый глазъ вашъ завязанъ чернымъ платкомъ?" спросилъ я.
   -- Да такъ, маленькая непріятнjсть, отвѣчалъ Макаръ Ивановичъ. Вчера вечеромъ пошелъ я пробовать съ гребцами новый яликъ, на, которомъ мы сегодня отправимся, засуетился тамъ, да и наткнулся на весло... Чуть глазъ не выкололъ... такъ и разнесло за ночь! И теперь безпрестанно поламливаетъ... Аленушка! полно бѣгать взадъ да впередъ; вотъ нашъ почтенный другъ Михаилъ Михайловичъ!
   -- "Очень рада васъ видѣть, сударь!" ласково сказала Алена Ивановна и, кажется, присѣла.
   Раскланявшись съ нею, я опять обратился къ хозяину: "да вы бы озаботились этимъ, Макаръ Ивановичъ", сказалъ я, показывая на глазную перевязку. "Такими вещами не шутятъ..."
   -- "Я и такъ ужъ лечу его "перебила рѣчь Алена Ивановна: "о, я въ этихъ болѣзняхъ нехуже всякаго доктора, Михаилъ Михайловичъ; я сама долго страдала Глазами и перепробовала всѣ лѣкарства... лучше вотъ этого нѣтъ."
   И она, взявши съ окна стклянку съ какою-то голубоватою жидкостію, подошла къ мужу и спросила: "Не пора ли примочить, душка? Не прошелъ ли ужъ часъ? Съ этой примочкой нужна большая аккуратность..."
   "А чѣмъ вы примачиваете?" спросилъ я.
   -- "Васильковой водой."
   "Будто это помогаетъ?"
   -- "Какъ нельзя лучше и почти во всѣхъ глазныхъ болѣзняхъ; я это говорю съ опыта... Сколько часовъ, Макаръ Ивановичъ? Не пора ли?"
   -- Безъ пяти минутъ восемь.
   -- "Пять минутъ куда не шли! Дай, я примочу тебѣ."
   И пошло примачиванье, сопрождаемое страшными и вмѣстѣ смѣшными гримасами со стороны Макара Ивановича, весьма забавно мигавшаго остальнымъ, здоровымъ глазомъ своимъ, блѣдно-молочнаго цвѣта.
   На стѣнныхъ часахъ пробило восемь.
   -- Какъ долго не сбираются эти господа! сказалъ Макаръ Ивановичъ, выглядывая въ окно. А погода, кажется, устоитъ весь день прекрасная, Михаилъ Михайловичъ?
   "Кажется" отвѣчалъ я.
   -- На прошлой недѣлѣ, мы съ Аленушкой тоже гуляли за городомъ; только такъ, знаете, случайно, безъ сборовъ; а было очень весело; встрѣтили кой-кого знакомыхъ, обѣдали, пили чай, рѣзвились, играли...
   "Хорошо бываетъ по большой части нечаянно" замѣтилъ я Макару Ивановичу.
   -- Ну, нѣтъ, не говорите этого, почтеннѣйшій мой другъ; то ли дѣло собраться заранѣе, все подготовить, окружить себя тѣми, кого любишь и въ этомъ пріятномъ обществѣ... Однако ужъ четверть девятаго.... Аленушка, выгляника въ окно; что это какъ будто ѣдетъ вдали карета Кларисы Владиміровны?
   -- "Нѣтъ, эта зеленая двумѣстная, мой дружокъ."
   -- А! вонъ кто-то взбирается по лѣстницѣ.... Наконецъ! Пора, пора, милости-просимъ.
   Дверь отворилась, вошла старуха Васильевна съ огромнымъ кулькомъ, изъ котораго торчала солома.
   -- И тугъ не угадалъ! сказалъ съ досадою Макаръ Ивановичъ. Васильевна! А ходила ты на берегъ? Гребцы готовы на яликѣ?
   "Давнымъ давно, батюшка Макаръ Ивановичъ; я ужъ носила имъ и позавтракать."
   -- Умно сдѣлала... Фу, чортъ возьми, какъ глазъ-то ломитъ; это немножко будетъ мѣшать мнѣ въ дорогѣ, а по берегамъ такіе прекрасные виды... между-тѣмъ все-таки еще нѣтъ никого!
   И Макаръ Ивановичъ въ нетерпѣніи ходилъ крупными шагами по комнатѣ, не забывая безпрестанно выглядывать въ окно. Алена Ивановна между-тѣмъ одѣлась въ бѣлое буфмуслиновое платье съ мелкими голубыми цвѣточками, и даже надѣла на голову соломенную шляпу, съ большими полями, и шведскія перчатки на руки.
   -- Да ужъ не ушли ли впередъ наши часы, Аленушка? сказалъ послѣ небольшаго промежутка молчанія Макаръ Ивановичъ, видя, что уже девятаго полчаса.-- Какъ на вашихъ, Михаилъ Михайловичъ? Съ вами есть часы?
   "Есть; на нихъ такъ же половина."
   -- Что за странность такая! Чего они мѣшкаютъ? Хоть бы дядюшка Осипъ Осиповичъ; ужъ ему-то стыднѣе другихъ: онъ не въ первый разъ на пикникахъ... А! вонъ наконецъ кто-то говоритъ на лѣстницѣ....
   И Макаръ Ивановичъ бросился къ дверямъ. На этотъ разъ въ самомъ дѣлѣ явился гость, только нежданный. Это былъ сынъ зубнаго лекаря, Карла Карловича Штруцмана, молодой малой восемнадцати лѣтъ, съ глупою рожей, оловянными глазами и въ добавокъ заика.
   -- А, Эдуардъ Карловичъ, добро пожаловать! сказалъ сквозь зубы Макаръ Ивановичъ: мы и не ждали васъ видѣть; а гдѣ же вашъ папенька?
   "Онъ уѣхалъ въ ночь верстъ за двадцать къ одной княгинѣ,-- забылъ ея фамилію-дергать больной зубъ, отвѣчалъ, заикаясь, съ глупою улыбкою Эдуардъ: приказалъ извиниться, что не можетъ быть, и прислалъ за себя меня къ вамъ."
   -- Очень рады; то-есть очень жаль, что вашего папеньки не будетъ; садитесь, сдѣлайте одолженіе!
   -- "Первый блинъ, да комомъ!" шептала сквозь зубы Алена Ивановна: "хорошъ гость! Сова вмѣсто сокола."
   Дверь снова отворилась и въ комнату вошла старая дѣва въ розовомъ платьѣ и розовой шляпкѣ, и даже съ розовымъ носомъ. На рукахъ у ней лежала собаченка, которую она звала амуромъ, и которая была столько же похожа на Амура, какъ и хозяйка ея на Венеру.
   -- "А! Клариса Владиміровна!" вскричала хозяйка: "милости просимъ! А мы такъ заговорились, что и не слыхали, какъ подъѣхала ваша карета!"
   "Какая карета! Я къ вамъ пѣшкомъ пришла, милая Алена Ивановна," отвѣчала, жеманясь, гостья. "Вотъ видите какое обстоятельство. Карету мою я на этихъ дняхъ красила; кучеръ говоритъ, что еще не просохла, нельзя ѣхать; пристанетъ, говоритъ, пыль въ дорогѣ, навсегда останутся пятна; желтый же цвѣтъ, знаете, такой нѣжный... Да къ тому же, я, признаться, не слишкомъ надѣюсь и на рессоры моя карета, знаете, болѣе для городской ѣзды... Обойдемся, я думаю, и безъ нея... Мое почтеніе, Макаръ Ивановичъ! Кажется, у насъ будетъ чудная погода сегодня? Здравствуйте, Эдуардъ! Здоровъ ли вашъ папенька? А у меня сегодня всю ночь проболѣлъ коренной зубъ съ правой стороны; да боюсь дергать, кажется, глазной... Да и амуръ мой что-то все скучитъ, вѣрно не очень здоровъ; вчера много ѣлъ рѣпнаго соуса; боюсь, не сдѣлалось бы съ нимъ чего... Я такъ къ нему привязана; на людей не понадѣялась; рѣшилась взять съ собой; онъ никого не стѣснитъ, да онъ же такой смирный, кроткій.... А другіе еще не собрались, вѣрно? пора бы; значите я исправнѣе другихъ.
   Пока говорила словоохотливая Клариса Владиміровна Василькова, Макаръ Ивановичъ отошелъ къ окошку и подъ предлогомъ, что ждетъ другихъ гостей, съ недовольнымъ видомъ ужасно мигалъ своимъ здоровымъ глазомъ. Глупый сынъ вмѣсто умнаго отца, и Клариса Владиміровна съ собакой вмѣсто кареты, были ему ужасно не по сердцу. Но дѣлать нечего. Какое удовольствіе бываетъ безъ маленькихъ непріятностей? Макаръ Ивановичъ рѣшился быть твердымъ и казаться веселымъ. Тихонько шепнулъ онъ старой Васильевнѣ, чтобы она сбѣгала нанять телегу для перевоза сухимъ путемъ всей провизіи, которая была прислана отъ членовъ пикника, отчасти вчера вечеромъ, отчасти сегодня утромъ.
   Пока Клариса Владиміровна хлопотала достать чашку теплаго молока для своего амура, которому хотѣлось пить, дверь отворилась въ третій разъ: явился дядюшка Осипъ Осиповичъ съ своимъ замоскворѣцкимъ геніемъ Ѳедоромъ Ѳедоровичемъ Горошковымъ.
   Ѳедоръ Ѳедоровичъ Горошковъ былъ молодой человѣкъ, лѣтъ двадцати шести, довольно высокаго роста, хорошо сложёнъ и одѣтъ модно, но безъ вкуса. Сверхъ коротенькаго коричневаго сюртучка съ металлическими пуговицами, на немъ было пальто съ огромными чѣмъ-то набитыми карманами; въ рукахъ толстая трость и соломенная бѣлая шляпа съ широкими полями. Причесанъ былъ онъ a la мужикъ, носилъ коротенькіе усики и рыжую эспаньолетку.
   "Честь имѣю рекомендовать вамъ, Макаръ Ивановичъ и Алена Ивановна, моего искренняго друга Ѳедора Ѳедоровича Горошкова!" прокричалъ Осипъ Осиповичъ." Ѳедоръ Ѳедоровичъ, рекомендую вамъ хозяевъ здѣшняго дома и нашего общаго пикника!"
   Макаръ Ивановичъ разшаркался предъ новымъ гостемъ и, желая схватить его руку, чуть не залѣзъ, по причинѣ завязаннаго своего глаза, въ огромный карманъ его пальто.
   -- Извините, Что являюсь, началъ острякъ, обращаясь къ хозяину, на ваши глаза, или правильнѣе сказать: на вашъ глазъ, потому что другой завязанъ, въ дорожномъ костюмѣ.... Загородная прогулка все извиняетъ. Вашъ слуга, mesdames, въ буквальномъ смыслѣ этого слова!
   "Слышишь!" шепнулъ съ видимымъ восторгомъ Осипъ Осиповичъ на ухо племяннику: "этотъ безцѣнный Ѳедоръ Ѳедоровичъ! Вотъ ужъ и начинаетъ отпускать штучки.... Что за голова! На вашъ глазъ! поди ты! Другому бы и въ умъ не вошло; а у него сейчасъ каламбуръ."
   Макаръ Ивановичъ такъ-же улыбался, потиралъ руки и безпрестанно кланялся новому гостю.
   -- Кажется, златовласый Фебъ нынѣшнее утро очень благосклонно улыбается нашей преднамѣреваемой прогулкѣ, началъ Макаръ Ивановичъ, обращаясь къ Ѳедору Ѳедоровичу и желая показать, что и онъ не дуракъ, и умѣетъ красное словцо вклеить, гдѣ надо.
   "Правда ваша" отвѣчалъ геніальный гость: "только улыбкѣ Феба я такъ же мало вѣрю, какъ и улыбкѣ хорошенькой женщины.... Pardon mesdames! Она часто обѣщаетъ больше, нежели исполняетъ. Утренняя улыбка вечеромъ часто обращается въ дурную гримасу."
   -- "Каковъ!" шепнулъ опять Осипъ Осиповичъ племяннику.
   Алена Ивановна и Клариса Владиміровна улыбались, сколько могли милѣе, даже оловянные глаза Эдуарда Штруцмана забѣгали, какъ ртутные шарики.
   Наконецъ мало-по-малу собрались всѣ. Явилось семейство Ласточкиныхъ, состоящее изъ толстѣйшей четы и двухъ испитыхъ дочекъ, разодѣтыхъ до нельзя; пріѣхалъ хромоногій секретарь съ своимъ сынкомъ, артистомъ на флейтѣ. Началась суматоха!
   На стѣнныхъ часахъ пробило девять.
   "Господа! пора въ путь!" прогремѣлъ голосъ Макара Ивановича: "а то жарко будетъ ѣхать; вѣдь дорога не близкая! Всѣ ли мы на лицо?"
   -- Кажется, всѣ....
   Макаръ Ивановичъ началъ считать.
   "А я все-таки выхожу тринадцатый гость!" шепнулъ я ему. "Смотрите, быть бѣдѣ. Напрасно вы меня пригласили."
   Макаръ Ивановичъ хотѣлъ улыбнуться, и вмѣсто того нечаянно вздохнулъ.
   -- Все ли захватили съ собой, господа? прокричалъ хлопотунъ Осипъ Осиповичъ.
   "Кажется все" отвѣчали нѣсколько голосовъ.
   -- Съ вами ваша флейта? спросилъ Макаръ Ивановичъ молодаго Вѣнцова.
   "Со мной; не безпокойтесь."
   -- "Ахъ, Боже мой, маменька! а я забыла на фортепьянахъ мои ноты!" вскричала Марина Ѳаддеевна. "Какъ же мнѣ пѣть мой романсъ?"
   "Послать за ними поскорѣе! Это недалеко."
   Опять задержка.
   Наконецъ ноты принесены, всѣ взялись за шляпы и шляпки; только что спустились съ лѣстницы, къ Ласточкиной подбѣжала, запыхавшись, ея нянька.
   -- Что такое, Ненила? Не забыла ли я чего?
   "Чего забыли, сударыня! Алексѣй Ѳаддеичъ сталъ играть у окна, разбилъ стекло и обрѣзалъ себѣ ручку.... реветъ; не знаемъ что съ нимъ и дѣлать!"
   -- Алешинька обрѣзался! вскричала купчиха:-- ну, ужъ какъ хотите, отцы мои, а мнѣ надо съѣздить домой; еще наши дрожки здѣсь... Вѣдь это всего два шага; а то я не буду спокойна... Я сейчасъ вернусь. Подождите.
   Еще задержка.
   "Подождите, господа, немножко, дѣлать нечего" сказалъ Макаръ Ивановичъ. "Степанида Егоровна сейчасъ воротится. Нельзя же въ самомъ дѣлѣ... всякому свое дѣтище мило...."
   -- Притомъ же и лодка, на которой поплывемъ -- ихъ, прошептала Алена Ивановна -- Васильковой.
   "Какая лодка, яликъ, говорю я тебѣ, Алена Ивановна" съ видимою досадою поправилъ опять забывчивую жену Макаръ Ивановичъ.
   Но вотъ дрожки скачутъ и назадъ; только Степанида Ивановна не одна; у ней на рукахъ ревущій во все горло ребенокъ. Это ея обрѣзавшійся Алешинька, семилѣтній баловникъ съ рыжими, всклоченными волосами и кучею веснушекъ на здобномъ лицѣ.
   -- Мой бѣдный Алешинька! вскричала Ласточкина, слѣзая съ дрожекъ:-- такъ и зашелся кричавши; не пускаетъ меня, вцѣпился въ платье, да и все тутъ! Боялась васъ задержать; ужъ рѣшилась и его лучше взять съ собою; авось утѣшится; притомъ же ребенокъ никого не стѣснитъ; онъ будетъ у меня на рукахъ.... Замолчи же, Алешинька! Видишь, чужіе люди; поклонись; душенька; сдѣлай ручкой.... вотъ такъ!
   А ребенокъ и не думалъ дѣлать ручкой; онъ только вылъ бѣлугой. Макаръ Ивановичъ опять ужасно замигалъ своимъ глазомъ. Самъ Осипъ Осиповичъ что-то ворчалъ себѣ подъ носъ.
   Наконецъ вся кавалькада, какъ они называли свою ватагу, двинулась въ путь къ берегу, гдѣ ожидалъ ихъ яликъ.
   Только что стали усаживаться, Алена Ивановна вдругъ вспомнила, что она забыла на окнѣ васильковую воду, которою каждый часъ примачивала больной глазъ Макару Ивановичу.
   "Не надобно, Аленушка "говорилъ онъ: "мнѣ лучше, ужъ не такъ подергиваетъ..."
   -- Нѣтъ, нѣтъ, душка! вскричала нѣжная жена:-- я безъ этого не поѣду. Да и много ли времяни на то, чтобъ сбѣгать? Я черезъ пять минутъ ворочусь. Тебѣ непремѣнно надо примачивать каждый часъ, ужъ это такое лекарство, я вѣдь знаю, что говорю."
   И еще задержка! Авось эта послѣдняя.
   Наконецъ Алена Ивановна воротилась съ своей примочкой. Всѣ размѣстились, какъ слѣдуетъ, въ яликѣ; гребцы взялись за весла и пошла писать!
   Макаръ Ивановичъ вздохнулъ свободно и чуть не перекрестился.
   Сначала, когда яликъ поплылъ, покачиваясь изъ стороны въ сторону, всѣ смолкли, потомъ мало-по-малу начали улыбаться и говорить другъ другу: не правда ли, какъ это хорошо?-- Да, прекрасно, такъ и укачиваетъ, какъ дитя въ люлькѣ?-- А посмотрите, какой отсюда чудесный видъ.
   -- Да да! Это прекрасно! и проч. тому подобное.
   Въ самомъ дѣлѣ, нельзя же плыть молча: оно и неучтиво!
   Одинъ Осипъ Осиповичъ молчалъ и что-то все морщился.
   "Что съ вами, дядюшка? Вы какъ-будто не въ себѣ?" спросилъ его заботливо Макаръ Ивановичъ.
   -- Чего, братецъ, отвѣчалъ дядя: не знаю отъ чего-то здѣсь скверно пахнетъ... Какъ-будто лукомъ ли, чеснокомъ ли... только ужасно гадко! я насилу дышу.
   -- "А, это отъ меня!" вскричалъ Ѳедоръ Ѳедоровичъ съ веселою улыбкою.
   -- Какъ, отъ тебя, Ѳедоръ Ѳедоровичъ?Проказничаешь?
   -- "Именно отъ меня; или правильнѣе сказать, отъ моего кармана; вотъ смотри!"
   И Ѳедоръ Ѳедоровичъ вытащилъ изъ глубокаго кармана своего пальто какой-то длинный свертокъ, завернутый въ бѣлую салфетку.
   -- Кой чортъ! да что же это такое, Ѳедоръ Ѳедоровичъ?
   -- "Славная италіянская колбаса съ чеснокомъ... Это чудесная закуска послѣ водки; она возбуждаетъ аппетитъ."
   -- Пфуй, Ѳедоръ Ѳедоровичъ! Спрячь Бога ради поскорѣе опять въ карманъ эту чудесную закуску... я задохнусь отъ ужаснаго запаха... Воняетъ какою-то гнилью... А лучше всего, брось ее въ воду. Кто ее станетъ ѣсть; Богъ съ тобой!
   -- "Ты не знаешь въ этомъ толку, Осипъ Осиповичъ. Это деликатное кушанье!" сказалъ Горошковъ и опять опустилъ въ карманъ огромную колбасу.
   "А, кстати, дядюшка, захватили ли вы вашъ круглый, замшевый футляръ съ ложками и вилками?" спросила Алена Ивановна.
   -- Какъ же, вотъ онъ! Ужъ я забуду его! вскричалъ Осипъ Осиповичъ и торжественно вытащилъ изъ своего кармана круглый футляръ, обернутый бережно въ салфетку, какъ и колбаса Ѳедора Ѳодоровича.
   Разговоръ принялъ другой оборотъ, и между-тѣмъ записной шутникъ Горошковъ, привыкшій къ aарсамъ, чтобы посмѣшить компанію и посмѣяться надъ Осипомъ Осиповичемъ, сидѣвшимъ рядомъ съ нимъ, тихонько вытащилъ изъ его кармана похожій фигурою на его колбасу футляръ и помѣстилъ его въ свое пальто; а колбасу съ чеснокомъ всунулъ на его мѣсто. Все это произошло такъ быстро и сдѣлано было такъ ловко, что никто изъ присутствовавшихъ и не замѣтилъ этой продѣлки, кромѣ Макара Ивановича, который хохоталъ въ тихомолку надъ дядей.
   Яликъ держался близко къ берегу. Маленькіе домики на берегу мелькали одинъ за другимъ.
   -- А вотъ и твой домикъ съ зелеными ставнями, сказалъ Осипъ Осиповичъ Горошкову, указывая рукою на одинъ домъ незавидной наружности.
   -- "Да, да; вонъ и окно моего кабинета съ бѣлою сторою" отвѣчалъ Горошковъ. "Ба! это что? Такъ и есть! Это мой Касторъ, который узналъ меня издали, выскочилъ изъ окна и бѣжитъ опрометью къ рѣкѣ... Гребцы, остановитесь на минутку; причальте къ берегу; я выйду и сведу его домой въ одну минуту. Дурные люди, ни за чѣмъ не хотятъ посмотрѣть порядочно... А такую собаку, того и смотри, уведетъ кто нибудь; ей цѣны нѣтъ... Касторъ мой славной породы... Онъ такой тихій, смирный, и такъ привязанъ ко мнѣ... Или ужъ лучше, чтобы не задерживать плаванья, свиснуть мнѣ и поманить его сюда? Мой Касторъ плаваетъ, какъ утка; это рѣдкая собака."
   И, не дожидаясь отвѣта своихъ спутниковъ, Ѳедоръ Ѳедоровичъ привсталъ съ скамьи, свиснулъ пронзительнымъ голосомъ и такъ близко нагнулся къ водѣ, что чуть не опрокинулъ ялика. Всѣ дамы вскрикнули; огромная, черная собака между-тѣмъ вскочила на яликъ и съ громкимъ лаемъ бросилась ласкаться къ своему господину. Амуръ Кларисы Владиміровны, сидѣвшій у ней на колѣнахъ, вдругъ ощетинился, какъ кошка, и залился визгомъ; Алеша Степаниды Петровны закричалъ во весь голосъ... пошла потѣха.
   Чтобы укротить нечаянную бурю, Ѳедоръ Ѳедоровичъ заставилъ Кастора служить и кланяться дамамъ, которыхъ онъ забрызгалъ съ головы до ногъ, отряхая шерсть свою; а самъ залпомъ разсказалъ имъ четыре анекдота, которые заставили забыть случайную непріятность.
   Но вотъ наконецъ яликъ пошелъ быстрѣе и Москва начала оставаться назади у нашихъ пловцовъ. Солнце палило безъ милости головы, а плыть еще оставалось де мало. Видя, что всѣ доморщивались тихонько, иные и позѣвывали въ платокъ, Макаръ Ивановичъ предложилъ обществу, что такъ какъ они были теперь уже за городомъ, то не пора ли открыть праздникъ настоящаго дня музыкою и пѣніемъ, какъ предположено было въ программѣ?
   Всѣ охотно согласились: поѣхали веселиться, такъ надо веселиться,"--противъ этого нельзя и спорить.
   Загородный праздникъ долженъ былъ открыться, какъ помнятъ наши читатели, аріею изъ оперы Велизарій, которую должна. пѣть дочь Ласточкиныхъ, Марина Ѳаддеевна.
   Пѣвицу посадили на особенную скамью; слушатели образовали изъ себя полукругъ и смолкли. Одна Алена Ивановна приставала къ своему любезному супругу съ неотвязнымъ вопросомъ: "не пора ли примочить тебѣ, душка?" на что Макаръ Ивановичъ отвѣчалъ отрицательно.
   Но лишь только пѣвица взяла въ руки ноты, откашлялась, развернула ихъ, какъ громкое ахъ! вылетѣло изъ ея плоской груди.
   Это несчастное: "ахъ!" какъ острымъ гвоздемъ вонзилось въ сердце Макара Ивановича. Онъ смекнулъ, что восклицаніе пѣвицы не предвѣщало ничего хорошаго для его праздника, ч
   "Что такое, Маринушка? Укололась что ли ты?" заботливо спросила Степанида Егоровна.
   -- Чего укололась, маменька; вѣдь мнѣ ноты-то завернули не тѣ!
   "Какъ не тѣ?"
   -- Да такъ не тѣ. Это не арія изъ "Велизарія." Какая досада! А я твердила цѣлыя три недѣли!
   -- "Нельзя ли какъ-нибудь хоть на память?" робко проговорилъ Макаръ Ивановичъ.
   -- Какъ можно? что вы это? вступилъ въ рѣчь отецъ Марины Ѳаддеевны.-- Ей учитель именно запретилъ пѣть не по нотамъ. Этакъ сбивается голосъ. Зачѣмъ же портить себя; ужъ учиться, такъ учиться и слушаться. Нельзя же деньги даромъ въ печку бросать. Вѣдь я плачу по два цѣлковыхъ за урокъ.
   "Ну, хоть бы пропѣть то, что захватили съ собою" сказала Клариса Владиміровна.
   -- Да что тутъ пѣть. Это увертюра изъ "Волшебнаго Стрѣлка" отвѣчала Марина Ѳаддеевна.
   Дѣлать было нечего. Нумеръ первый -- мимо. Петръ Петровичъ Вѣнцовъ сѣлъ на мѣсто пѣвицы, чтобы потѣшить публику концертомъ на флейтѣ. Одно другаго стоитъ. Флейта, особенно на водѣ, какъ замѣтилъ Ѳедоръ Ѳедоровичъ Горошковъ, восхитительна.
   Вотъ сѣлъ Петръ Петровичъ на свое мѣсто, съ приличною артисту важностію, отеръ лицо клѣтчатымъ шелковымъ платкомъ и полѣзъ въ карманъ за складною флейтою.
   "Мой Петръ потѣшитъ васъ!" сказалъ съ довольною улыбкою хромоногій секретарь, отецъ его: "зальется такъ, что тебѣ твой соловей въ рощѣ!"
   Но и Петръ, какъ его предшественница, Марина Ѳаддеевна, началъ свой концертъ съ аха! Онъ забылъ дома одно колѣно отъ своей флейты... Надобно же быть такому несчастію пятнадцатаго іюля 1840 года! А все обрушивается на голову бѣднаго Макара Ивановича, который съ горя ужъ такъ часто замигалъ своимъ глазомъ, что почти совсѣмъ закрылъ èro, какъ-будто для того, чтобы не видать своего невзгодья... Бѣдный Макаръ Ивановичъ!
   Теперь не могло итти и тріо съ аккомпапьеманомъ: нѣтъ флейты! Что ты будешь дѣлать? Оставалась одна каватина и романсъ Матрены Ѳаддеевны съ ея гитарой. На безрыбьи и ракъ рыба.
   Рѣшились посадить ее на мѣсто Петра Петровича, которому не удалось залиться на* флейтѣ, какъ соловью въ рощѣ, по словамъ отца его.
   Но ужъ видно, эта скамейка была такая несчастная: кто на нее ни сядетъ -- пиши пропало! Матрена Ѳаддеевна только что принялась настроивать свою гитару... бр! Квинты какъ не бывало! Макаръ Ивановичъ охнулъ вслухъ. Но ужъ или привыкли къ несчастьямъ, иди и не надѣялись многаго отъ гитары, какъ-бы то ни было, только слушатели довольно хладнокровно приняли это бѣдствіе, лишившее ихъ каватины.
   -- Музы не нуждаются въ струнахъ, замѣтилъ съ улыбкою Ѳедоръ Ѳедоровичъ. Одной квинтой меньше ничего не значитъ для артистки; мы все-таки надѣемся слышать романсъ, если нельзя сыграть каватины.
   Макаръ Ивановичъ отдохнулъ. Степанида Егоровна тихонько щипнула дочь и на ухо приказала ей пѣть непремѣнно, а иначе... остальныхъ словъ я не разслышалъ.
   Матрена Ѳаддеевна кой-какъ подстроила гитару и почти сквозь слезъ отъ щипка и угрозъ матери затянула".
   
   "Игры и смѣхи,
   "И всѣ утѣхи...
   
   "Да никакъ нельзя пѣть, маменька!"
   -- Отъ чего, сударыня?
   "Басъ рознитъ..."
   -- Натяни его.
   Матрена Ѳаддеевна натянула, и запѣла снова:
   
   "Игры и смѣхи,
   "И всѣ утѣхи
   "Къ намъ вы слетайтесь,
   "Цѣпью свивайтеть...
   
   Бацъ! И баса не стало такъ же, какъ квинты.
   Рѣшили съ общаго совѣта, что этотъ день былъ неблагопріятенъ музыкѣ.
   "Шутка ли, пробились изъ-за нея безъ успѣха цѣлый часъ!" горестно сказалъ Макаръ Ивановичъ.
   -- Часъ прошелъ! вскрикнула Алена Ивановна: тебѣ пора примочить, душка!
   Занялись разговорами, но все какъ-то не вязалось. Напрасно Макаръ Ивановичъ втягивалъ меня въ разговоръ о Петербургѣ, откуда я недавно пріѣхалъ, о пароходахъ, о тамошнихъ прогулкахъ водою; я упорно молчалъ, или отвѣчалъ коротко, не бывши знакомъ почти ни съ кѣмъ изъ общества, и спокойно курилъ себѣ сигару. Напрасно разсыпалъ и всѣ возможные цвѣты своего краснорѣчія замоскворѣцкій геній, Ѳедоръ Ѳедоровичъ Горошковъ: на этотъ разъ и ему какъ-то не удавалось сдѣлать большаго впечатлѣнія на слушателей. Осипъ Осиповичъ также былъ не въ своей тарелкѣ; толстый купецъ Ласточкинъ дремалъ безъ зазрѣнія совѣсти; хромоногій секретарь проговаривалъ что-то объ адмиральскомъ часѣ и водкѣ; Клариса Владиміровна нянчилась съ своимъ Амуромъ, Алена Ивановна съ васильковой водой; двѣ дѣвицы Ласточкипы дулись отъ своей музыкальной неудачи, вмѣстѣ съ молодымъ Вѣнцовымъ; одинъ глупый сынъ зубнаго лекаря Штруцмана поглядывалъ весело на обѣ стороны своими оловянными глазами и время отъ времяни поплевывалъ въ воду.
   Чтобы занять чѣмъ нибудь спутниковъ, Ѳедоръ Ѳедоровичъ Горошковъ предложилъ разные опыты надъ Касторомъ. Онъ заставлялъ его ложиться на спину, притворяться мертвымъ, скакать черезъ руку, ловить на лету брошенное ему яблоко и проч. Послѣдній опытъ яблокомъ вздумалъ сдѣлать и Макаръ Ивановичъ; но со слѣпа, такъ какъ у него одинъ глазъ былъ завязанъ, перекинулъ яблоко черезъ бортъ, и искусная собака бросилась черезъ голову дѣвицъ Ласточкиныхъ въ воду, нырнула въ глубь и чрезъ полминуту воротилась тѣмъ же путемъ назадъ въ яликъ, обдавши всю публику холодною водою и брызгами отъ своего отряхиванія; опять сдѣлался гвалтъ, поднялся ропотъ, чуть не вслухъ, на Ѳедора Ѳедоровича и его Кастора; даже Амуръ Кларисы Владиміровны завылъ пронзительно; насилу кой-какъ привели все въ порядокъ.
   Между-тѣмъ, дядюшка Осипъ Осиповичъ, не зная продѣлки Горошкова, всунувшаго ему въ карманъ свою колбасу съ чеснокомъ на обмѣнъ замшеваго футляра съ серебромъ, наскучивъ морщиться отъ несноснаго запаха, котораго онъ терпѣть не могъ, вздумалъ въ свою очередь такъ-же подшутить надъ геніальнымъ человѣкомъ, и, тихонько вытянувши у него изъ кармана свой футляръ, бросилъ его въ воду, думая, что это чесноковая колбаса, чего никто изъ общества и не замѣтилъ... Осипъ Осиповичъ напередъ смѣялся изумленію Ѳедора Ѳедоровича, когда они пріѣдутъ на мѣсто, и онъ хватится при закускѣ италіянской колбасы своей... Бѣдный Осипъ Осиповичъ! подозрѣвалъ-ли онъ, что у него поднялись руки на самаго себя! Справедлива русская пословица: не рои другому ямы, самъ въ нее попадешь!
   Наконецъ показалось и вожделѣнное Купцово. "Берегъ! берегъ!" закричалъ въ восторгѣ Макаръ Ивановичъ, начинавшій дивиться, что до сихъ поръ онъ еще порядкомъ не ощущалъ обѣщанныхъ себѣ удовольствій загородной прогулки.
   Яликъ присталъ къ берегу; вышли въ садъ. Лошадь съ припасами стояла уже у наружной ограды. Рѣшились расположиться на прекрасной лужайкѣ и вмѣсто завтрака, такъ какъ уже было довольно поздно, прямо начать съ обѣда. И тутъ помѣха! Человѣкъ въ ливреи подошелъ къ нашей компаніи и сказалъ, что въ саду запрещено обѣдать и пить чай.
   "Какъ такъ?" вскричалъ Макаръ Ивановичъ
   -- Да такъ-съ... Здѣсь нельзя.
   "А гдѣ же прикажешь?"
   -- Гдѣ угодно, только не въ саду.
   Дѣлать было нечего. Все собраніе пріуныло и не знало что дѣлать. Макаръ Ивановичъ шепнулъ мнѣ: "ужъ вправду всѣ эти неудачи нынѣшняго дня не происходятъ ли отъ несчастнаго числа тринадцати?"
   Я улыбнулся.
   "Но, почтеннѣйшій другъ" Сказалъ онъ мнѣ: "вы теперь одни только и можете поправить еще дѣло..."
   -- Какимъ образомъ, Макаръ Ивановичъ?
   "Въ саду нельзя обѣдать; ведите насъ на ваше проклятое мѣсто; тамъ ужъ намъ никто не помѣшаетъ!"
   -- "Да, да! ведите насъ на проклятое мѣсто!" закричали всѣ мои спутники.
   -- Но, господа, отвѣчалъ я: вѣдь это довольно далеко и неудобно будетъ обѣдать тамъ: лошади съ припасомъ подъѣхать нельзя, тамъ все горы и кустарники; близко даже и жилья нѣтъ на случай, если что намъ понадобится...
   "Чему намъ понадобиться? Съ нами все есть" сказалъ Макаръ Ивановичъ. "Припасы донесемъ на рукахъ,-- насъ здѣсь не мало. Однимъ словомъ, безъ возраженій, любезный Михаилъ Михайловичъ, давайте намъ ваше проклятое мѣсто!"
   Надобно было уступить общему требованію. Выгрузили все съ телеги, разобрали по рукамъ и отправились гуськомъ по нестерпимому жару къ проклятому мѣсту. Никогда я на себя такъ не ропталъ за этотъ романъ, какъ въ настоящую минуту.
   Пришли и почти всѣ повалились на траву отъ зноя и усталости,
   -- Наконецъ! сказалъ торжественно Макаръ Ивановичъ. Вотъ мы и на мѣстѣ.
   "И еще въ добавокъ на проклятомъ" замѣтилъ съ улыбкою Ѳедоръ Ѳедоровичъ.
   -- "Да, да, пора отвести душку!" сказалъ толстый Ласточкинъ: "я такъ оголодалъ, что съѣлъ бы цѣлаго быка."
   "Прежде всего водочки, благословенной водочки!" закричалъ Осипъ Осиповичъ. "Мы русскіе люди! А кто не пьетъ водки, тому винца какого нибудь."
   Подали кулекъ хромоногаго секретаря, на котораго долю палъ винный запасъ... О, ударъ! водку забыли положить! Было только шесть бутылокъ вина, и изъ тѣхъ три лопнули и вытекли до капли, а въ остальныхъ вино такъ нагрѣлось, что его можно было употреблять почти вмѣсто уксуса.
   Потужили и рѣшились пользоваться тѣмъ, что есть. Спросили хлѣба... Баста! Хлѣба нѣтъ! Назначая каждому что нибудь, о хлѣбѣ, какъ о бездѣлкѣ, и забыли; о соли также. Одинъ считалъ на другаго и всѣ обочлись.
   -- Ничего, у насъ есть пирогъ, сказала Алена Ивановна. Все равно, это еще лучше.
   О, верхъ несчастія! Алешинька Степаниды Егоровны, вмѣсто подушки, сѣлъ на завернутый большой пирогъ съ грибами и сдѣлалъ изъ него что-то такое, что мудрено и выразить! Да это еще бы все ничего: къ несчастію, вмѣстѣ съ пирогомъ, была бутылка съ уксусомъ, прованскимъ масломъ и сахаромъ -- смѣсью, приготовленной для салата; бутылка ототкнулась и полила раздавленный пирогъ!.. Можете себѣ представить, какая вышла катавасія! Обратились къ жаренымъ курамъ Степаниды Егоровны, открыли кошелку... Что, вы думаете нѣтъ куръ? Ничего не бывало! Онѣ тутъ на лицо всѣ четыре -- только сырыя, а не жареныя... Такъ всѣ и ахнули! Копченый языкъ также сырой... и -- вотъ какъ произошло все это. Съ вечера, Степанида Егоровна приказала Марѳѣ, глупой кухаркѣ своей, уложитъ въ кошелку четырехъ куръ да языкъ. Марѳа, подумала, что ихъ будутъ жарить на мѣстѣ, такъ какъ нужно къ завтраку, и отпустила сырыя. Что дѣлать? оставалась одна ветчина и лакомства. Ветчины поѣли кой-какъ; но какое же это кушанье въ жаркое время, особливо за городомъ? Только возбуждаетъ жажду... Бросились къ плодамъ и ягодамъ; на нихъ помѣстился Касторъ въ сторонкѣ за деревомъ; только сокъ разнаго цвѣта текъ изъ сдавленныхъ корзинъ!!!
   Начался ропотъ; чуть не брань. Хотѣли достать молока и яицъ -- далеко было итти на село. Макаръ Ивановичъ выходилъ изъ себя. Осипу Осиповичу забыли захватить пива... Вмѣсто удовольствія поднялся содомъ.
   -- А! постойте, господа! вдругъ вскрикнулъ Ѳедоръ Ѳедоровичъ: есть еще спасеніе: у меня чудесная италіянская колбаса въ карманѣ, теперь и она годится...
   "Не безпокойся, другъ Ѳедоръ Ѳедоровичъ" сказалъ Осипъ Осиповичъ: "твоей колбасой давно ужъ лакомятся рыбы... Я вытащилъ ее тихонько изъ твоего кармана, наскучивши чесноковымъ запахомъ и бросилъ еще дорогой въ воду."
   Горошковъ опустилъ руку въ карманъ -- въ самомъ дѣлѣ -- пусто!
   -- Какъ? Ты бросилъ въ воду то, что было у меня въ карманѣ, Осипъ Осиповичъ?
   "Да я утопилъ твою колбасу."
   -- Анъ не колбасу!
   "А что же?"
   -- Твой футляръ съ серебомъ! Я для шутки тихонько обмѣнилъ его на колбасу, которая и теперь у тебя въ карманѣ, а себѣ взялъ твой футляръ. Ты и не замѣтилъ обмана...
   Осипъ Осиповичъ припрыгнулъ на мѣстѣ и закричалъ громкимъ голосомъ. Другіе расхохотались. Это его взбѣсило еще. больше и у него чуть не дошло до драки съ замоскворѣцкимъ геніемъ. Насилу разнялъ ихъ несчастный Макаръ Ивановичъ, которому при этомъ случаѣ нечаянно подбили и другой глазъ для симметріи, что доставило двойную работу его нѣжной половинѣ.
   Между-тѣмъ, за этой суматохой время шло своимъ обычнымъ чередомъ; начинало почти смеркаться, потому что скоро сказка сказывается, да не скоро дѣло дѣлается. Достали кой-какъ самоваръ, расположились попировать хоть за чаемъ; вдругъ, откуда ни взялась туча, полилъ дождь во всѣ чашки, такъ что не было нужды въ чайникѣ; сахаръ расплылся, сухари размокли... Тутъ ужъ началось просто вавилонское столпотвореніе! Гости перемокли, дамы перепортили платья; Алеша Степаниды Егоровны окушался давленыхъ ягодъ и сокомъ раскрасилъ себѣ лицо, какъ индіецъ; всѣ кричали безъ толку, суетились какъ шальные и наконецъ, перессорясь ни за что, ни про что между собою, разошлись въ разныя стороны, наняли себѣ крестьянскихъ лошадей и случившихся тутъ извощиковъ, и -- кто какъ попало, поскакали въ Москву, проклиная и проклятое мѣсто, и Макара Ивановича, и его глупый пикникъ.
   Какъ остатки разбитой арміи, остались на мѣстѣ мы трое: т.е., я и Макаръ Ивановичъ съ женой.
   -- Ну, теперь вѣрите ли вы примѣтамъ? спросилъ я Макара Ивановича. Вѣрите ли вы, что тринадцатый гость чума для хозяина?
   "Ничуть" отвѣчалъ несчастный Амфитріонъ: "тринадцатый гость все-таки лучше первыхъ двѣнадцати. Тѣ разбѣжались, а онъ на лицо. Не правду ли я говорю, Аленушка?"
   -- "Разумѣется; когда же мы съ тобой не одинакаго мнѣнія... Но не пора ли примочить тебѣ, душка?"
   "Эхъ, мой другъ, мочитъ и безъ тебя порядочно" съ досадою сказалъ
   Макаръ Ивановичъ, закутываясь въ шинель. "Далъ бы Богъ добраться по добру по здорову до дому!"
   -- "А вѣдь мы отсюда опять отправимся водою, душка, въ Ласточкиныхъ лодкѣ?"
   "Въ яликѣ, Алена Ивановна; вамъ что ни говори, все несете свое."
   
   Москва. 20 іюля, 1840.

"Пантеонъ", No 8, 1840

   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru