Аннотация: Александр Добролюбов. Natura naturans. Natura naturata. Тетрадь No 1. Спб. 1895 г.
Русскіе символисты. Выпускъ I--II. Москва 1894 г. Александръ Добролюбовъ. Natura naturans. Natura naturata. Тетрадь No 1. Спб. 1895 г.
Новыя теченія въ литературѣ, новые разговоры объ искусствѣ не всегда сопровождаются появленіемъ крупныхъ и свѣжихъ поэтическихъ талантовъ. Какъ-бы ни были оригинальны тѣ или другія идеи, волнующія молодыя поколѣнія литературныхъ работниковъ, художественное творчество можетъ стоять на очень низкомъ уровнѣ, если на помощь живой потребности новыхъ выраженій, красокъ и оттѣнковъ, новыхъ образовъ не придетъ способность воплощать въ ясныхъ, простыхъ формахъ, доступныхъ пониманію, трогающихъ душу, волнующихъ и увлекающихъ воображеніе. Искусство никогда не можетъ превратиться въ механическую передачу опредѣленной мысли или настроенія. Между моментомъ, когда идея впервые блеснула въ сознаніи, и выраженіемъ этой идеи должна совершиться нѣкоторая таинственная работа, которая въ результатѣ и даетъ настоящія слова, смѣлыя уподобленія, фразы, рисующія цѣльныя поэтическія картины или движеніе лирическаго чувства. Именно въ этой работѣ, скрытой отъ сознанія, невидимой для самого художника, представляющей для истиннаго таланта живую импровизацію, и проявляется творящая сила искусства. Въ комъ эта работа слаба, блѣдна, лишена самобытности, въ комъ впечатлѣнія жизни не возбуждаютъ глубокихъ, и тревожныхъ броженій, въ томъ, при всѣхъ напряженіяхъ ума, при самыхъ пламенныхъ желаніяхъ слѣдовать за вѣкомъ, мы никогда не найдемъ таланта, который въ самомъ дѣлѣ выводитъ искусство на новые пути. Все дѣло въ талантѣ. Возбуждая въ людяхъ съ художественнымъ призваніемъ игру силъ и способностей, страстное движеніе къ идеальнымъ цѣлямъ, вдохновенное желаніе-осмыслить новыя человѣческія задачи, вѣянія эпохи безсильно волнуютъ людей бездарныхъ или, при нѣкоторой даровитости, лишенныхъ настоящей умственной оригинальности. Въ литературную сферу вносятся съ этими вѣяніями идеи, производящія нѣкоторое замѣшательство среди работниковъ стараго склада, но только немногіе, только самыя избранныя натуры дѣйствительно расцвѣтаютъ въ свѣжемъ воздухѣ новыхъ настроеній и поднимаются до ихъ полнаго и яркаго воплощенія.
Съ паденіемъ стараго тенденціознаго искусства, въ глазахъ молодого поколѣнія, въ общество стали проникать болѣе вѣрныя и болѣе смѣлыя мысли, которыя не могли не отразиться на всѣхъ нервныхъ и чуткихъ дѣятеляхъ печати. Исканіе красоты въ поэзіи сдѣлалось въ литературѣ послѣдняго десятилѣтія замѣтнымъ явленіемъ. Писатели, одаренные поэтическимъ талантомъ, прежде уступавшіе давленію утилитарныхъ требованій и со стороны общества, и со стороны его прогрессивныхъ вождей, стали одинъ за другимъ переходить на новую дорогу, открывающую большой просторъ ихъ истиннымъ влеченіямъ и артистическому темпераменту. Надсонъ можетъ считаться послѣднимъ выразителемъ старой традиціи съ ея однообразными мотивами, искусственно приподнятой и тенденціозно подчеркнутой гражданственности. Его шумный успѣхъ въ среднихъ слояхъ русскаго общества былъ какъ-бы прощальнымъ взрывомъ прежнихъ литературныхъ симпатій и вкусовъ. Послѣ Надсона молодое поколѣніе писателей быстро стряхнуло съ себя прахъ мертвящихъ журнальныхъ предписаній, которыя держали ихъ на службѣ у публицистическихъ задачъ. Но поддавшись новымъ настроеніямъ, молодые писатели еще не овладѣли тѣмъ, что безсознательно шевелитъ въ нихъ потребность въ болѣе совершенномъ и глубокомъ поэтическомъ выраженіи вѣчныхъ идей и цѣлей искусства. Мы не можемъ не сочувствовать этимъ искреннимъ стремленіямъ заглянуть въ ту таинственную область, изъ которой выходитъ творческая работа -- въ настоящую глубь психической жизни, съ ея неясными, но волнующими мечтаніями о совершенной красотѣ, съ ея фантастическими настроеніями, неуловимыми для мысли, какъ музыкальный мотивъ. Однако, мы должны при этомъ сказать, что самое творчество этихъ писателей въ новомъ направленіи отличается то наивной зависимостью отъ популярныхъ въ настоящую минуту, громкихъ западно-европейскихъ именъ, то дѣланностью и риторичностью въ погонѣ за внѣшними эффектами. Нащупывая пути въ туманѣ своихъ неясныхъ и сбивчивыхъ понятій, они, быть можетъ, еще долго не внесутъ въ литературу ничего истинно значительнаго, составляющаго моментъ въ исторіи искусства, знаменующаго истинно новую эпоху въ умственной жизни общества. Поэзія нашихъ дней, въ лицѣ ея наиболѣе упорныхъ, наиболѣе мужественныхъ и наиболѣе интеллигентныхъ работниковъ, каковы напр. Минскій и Мережковскій, только еще пробуетъ свои силы, и должно пройти, не мало времени, пока ихъ искусство преодолѣетъ болѣзненный процессъ исканія вѣрныхъ словъ и художественныхъ образовъ для передачи ихъ внутреннихъ тревогъ и томленій.
Рядомъ съ этими новыми попытками въ центрѣ литературы, стали обнаруживаться въ послѣднее время новаторскія стремленія и со стороны людей, пока еще не вошедшихъ въ литературу, но очевиднымъ образомъ льнущихъ къ тому, что происходитъ въ ней свѣжаго, современнаго. Появилось нѣсколько тощенькихъ сборниковъ съ очевидной претензіей представить самое оригинальное явленіе въ новѣйшемъ русскомъ искусствѣ, но увы! сборники эти не отличаются никакими серьезными поэтическими достоинствами. Они переполнены безсмыслицами, для которыхъ нельзя подобрать ключа ни въ какихъ живыхъ человѣческихъ настроеніяхъ, или такими стихами, въ которыхъ, при поразительной нищетѣ воображенія, убогой риѳмѣ и хромающемъ размѣрѣ, особенно бьетъ въ глаза банальность и даже пошловатость основныхъ сюжетовъ. Таковы два московскихъ сборника подъ названіемъ "Русскіе символисты", таковъ-же и вышедшій на дняхъ, худенькій, какъ общипанный цыпленокъ, сборникъ одного интеллигентнаго и начитаннаго юноши, Александра Добролюбова, любезно доставившаго намъ свою книжку для "безпристрастнаго" отзыва. Всѣ названные сборники не заслуживаютъ никакого серьезнаго разбора. Еслибы это явленіе не стало повторяться съ нѣкоторымъ постоянствомъ и еслибы жажда оригинальности и новаторства не переходила порою въ комическую погоню за небывалыми выраженіями и до дикости странными образами, мы не сказали-бы объ этихъ сборникахъ ни единаго слова: въ нихъ нѣтъ таланта, воображеніе блѣдно и безпомощно, несмотря на его полную, подчасъ грубо циническую распущенность, претенціозныя краски безвкусно смазаны въ какія-то тусклыя пятна. Въ двухъ выпускахъ московскихъ символистовъ мы нашли только два-три стихотворенія за подписью Валерія Брюсова, въ которыхъ бьется живое и болѣе или менѣе понятное человѣческое чувство. Но и эти стихотворенія не поднимаются надъ уровнемъ самой ординарной версификаціи, и по художественной отдѣлкѣ, по свѣжести психологическихъ настроеній безконечно ниже истинно-талантливыхъ и, временами, тоже безформенныхъ, декадентски-загадочныхъ стихотвореній К. Фофанова. Въ сборникѣ г. Добролюбова очень много претензій, очень много пышныхъ посвященій "великимъ учителямъ", очень много совершенно бѣлыхъ страницъ и листовъ, невѣдомо для чего отдѣляющихъ другъ отъ друга микроскопическія произведенія въ стихахъ и въ прозѣ. При этомъ въ странномъ сборникѣ молодого автора нельзя найти ни одного вполнѣ удовлетворительнаго по формѣ стихотворенія. При всей важности латинскихъ, философическихъ заглавій, при всемъ разнообразіи эпиграфовъ изъ Верлена, Гюго, Фета, Лонгфело, при всемъ богатствѣ въ опредѣленіи музыкальныхъ темповъ, въ которыхъ написаны стихотворенія (adagio maestoso, presto, andante con moto), произведенія г. Добролюбова производятъ иногда тягостное, иногда забавное впечатлѣніе. Вы ищете въ книжечкѣ какого-нибудь поэтическаго содержанія, волнующихъ автора настроеній, какихъ-нибудь отличительныхъ признаковъ его артистической индивидуальности, и вмѣсто всего этого видите безсвязный бредъ человѣка мало жившаго, ничего глубоко не испытавшаго, но, быть можетъ, уже болѣзненно изнемогающаго отъ какого-то сквернаго недуга воображенія. Проза г. Добролюбова плоха, отрывочна и въ сущности еще болѣе нелѣпа, чѣмъ его стихи. Повсюду пестрятъ одни и тѣ же слова, взятыя изъ какихъ-то старинныхъ лексиконовъ, ничего не рисующіе, расплывчатые эпитеты, повсюду мелькаютъ какія-то "бѣлыя ноги" и "бѣлыя нози", но нигдѣ ни одного простого поэтическаго выраженія, по которому можно былобы судить о талантѣ автора.
Таковы жалкія попытки русскихъ символистовъ, которыя, конечно, не предрѣшаютъ важнаго вопроса о новыхъ путяхъ въ искусствѣ нашихъ и будущихъ дней.