Волынский Аким Львович
Критический обзор главнейших произведений Вильгельма Вундта

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Часть третья.

Критическій обзоръ главнѣйшихъ произведеній Вильгельма Вундта.

(Продолженіе)

IX.

   Дифференцирующая дѣятельность сознанія обнаруживается въ представленіяхъ. Въ сознаніи нѣтъ ничего другого, кромѣ представленій, ибо, говоря словами Вундта, представленіе есть единственный актъ сознанія. Понятія Bewustsein и Bewustwerden покрываютъ другъ друга, а каждое Bewustwerden, т. е. каждое проявленіе сознанія, есть ничто иное, какъ опредѣленное представленіе {Vorlesungen über Menschen und Thierseele, стр. 322 (т. I). Die Vorstellung bildet den Inhalt des Bewustseins, oder vielmehr die Vorstellung ist das einzelne Akt des Bewustseins, den das Bewustsein ist ja nur ein fortgesetztes Bewustwerden, und jeder einzelne Bewtistwerden ist еще Vorstellung.}. Кѣмъ развитѣе сознаніе, тѣмъ оно богаче представленіями, отчетливыми, ясными, такъ сказать, отчеканенными до мельчайшихъ подробностей. Научная цѣнность представленія тѣмъ выше, чѣмъ оно дробнѣе, детальнѣе. Представленія расплывчатыя, съ общими очертаніями, недостаточно нюансированныя, свидѣтельствуютъ о поверхностномъ, бѣгломъ знаніи предмета. Гдѣ обычное сознаніе не видитъ уже никакихъ подробностей, тамъ сознаніе, упражненное въ научной работѣ, различаетъ еще многочисленные оттѣнки, мельчайшія особенности, нѣжнѣйшіе штрихи, совершенно самостоятельные, своеобразные, характеристичные. Представленіе ведетъ какъ-бы постоянную борьбу съ обобщительною тенденціею воспріятія. Оно безъ устали дробитъ на части, на элементы все сгущенное, сложное, составное. Безконечная дифференціація -- такова задача научнаго анализа, такова естественная дѣятельность сознанія, а слѣдовательно -- и представленія. Ибо, повторяемъ, представленіе и сознаніе по существу своему тождественны. Сознаніе есть логическій процессъ, которымъ мы устанавливаемъ отношеніе предмета къ себѣ и другимъ предметамъ, представленіе есть результатъ этого процесса. Человѣческое мышленіе, вся работа познанія имѣетъ дѣло только съ представленіями, такъ какъ творческій процессъ сознанія скрывается во тьмѣ безсознательной души {Ibid., стр. 326.}. Представленія -- движущая сила сознанія. Они ведутъ дѣятельную жизнь, то возникая, то исчезая, то возрастая въ своей силѣ, то умаляясь. Описываемыя въ психологіяхъ формы ассоціацій, внѣшнихъ и внутреннихъ, по смежности и по сходству -- блѣдныя, условныя выраженія для сложной игры сознательныхъ силъ человѣка, для превосходной картины душевной жизни, полной движенія, страсти и интереса. Вундтъ обозрѣваетъ эти формы въ общихъ выраженіяхъ въ связи съ вопросомъ о памяти. Онъ отличаетъ воспоминаніе отъ памяти. Память означаетъ сохраненіе въ душѣ прежнихъ мыслительныхъ актовъ. Память функція безсознательной души. Воспоминаніе означаетъ воспроизведеніе, извлеченіе изъ безсознательной сферы скрытыхъ въ ней фактовъ нашего прежняго сознательнаго существованія. Воспоминаніе -- функція сознанія. Память, говоритъ Вундтъ, должна быть разсматриваема, какъ извѣстное, состояніе безсознательной души, а воспоминаніе, какъ процессъ, которымъ это состояніе вліяетъ на сознаніе такъ, что извѣстная часть безсознательной души переходитъ въ сознаніе. Воспоминаніе одно изъ орудій взаимодѣйствія обѣихъ частей человѣческаго духа. Именно одно изъ орудій, ибо безсознательная сфера непрестанно трудится для нашего сознанія -- во всѣхъ нашихъ умственныхъ операціяхъ, въ обработкѣ умозаключеній, сужденій, понятій, всего того, что на арену сознанія является уже готовымъ продуктомъ, во всеоружіи логическихъ признаковъ. Безсознательная душа есть почва, основа всякой сознательной дѣятельности, и воспоминаніе проникаетъ въ эту почву таинственными, скрытыми путями. Таинственными, скрытыми путями, такъ какъ психологія не объясняетъ, а только описываетъ дѣйствія памяти, а физіологія не идетъ дальше самыхъ неубѣдительныхъ, произвольныхъ догадокъ. Когда мы говоримъ: представленія возрождаются по ассоціаціямъ смежности и сходства, то мы этимъ ничего не объясняемъ. Вопросъ въ томъ, что такое воспоминаніе, какъ возможно новое переживаніе психическаго явленія, причина котораго уже не раздражаетъ нашей нервной системы, ни нервовъ головного и спинного мозга, ни нервовъ симпатическихъ? Недостаточно сказать: воспоминаніе есть воспроизведеніе, въ формѣ идей, прошлыхъ и исчезнувшихъ впечатлѣній, безъ участія ихъ оригиналовъ, единственно лишь посредствомъ извѣстныхъ умственныхъ операцій {А. Бэнъ, Психологія, стр. 95.} -- опредѣленіе воспоминанія не есть объясненіе его, аналитическіе признаки предмета не разрѣшаютъ вопроса о томъ, какъ этотъ предметъ возможенъ, какова его природа, какова его сущность. Теорія ассоціацій не обогащаетъ насъ никакими знаніями,-- она только описываетъ формы проявленія памяти.
   Физіологи говорятъ: воспроизведеніе представленій возможно потому, что въ мозгу остаются болѣе или менѣе интенсивные слѣды отъ пережитыхъ впечатлѣній. Еслибъ это было такъ, то, по справедливому соображенію Вундта, мозгъ нашъ былъ-бы покрытъ безконечнымъ числомъ всевозможныхъ слѣдовъ, другъ на другѣ лежащихъ, различнѣйшимъ образомъ перекрещивающихся. Еслибъ это было такъ, то рѣшительно непонятно было-бы, какъ возможно оживлять отдѣльные слѣды, подавленные безчисленнымъ множествомъ другихъ слѣдовъ, затертые самыми разнообразными и свѣжими впечатлѣніями. Эта гипотеза слѣдовъ неудовлетворительна и въ другихъ отношеніяхъ. Если память связана со слѣдами, то почему-же вся сумма нашихъ представленій не находится постоянно въ сознаніи? Какъ возможно, основывая память на слѣдахъ, объяснить возникновеніе въ сознаніи представленій по ассоціаціи сходства? Къ этимъ вопросамъ можно присоединить и многіе другіе, на которые физіологическая гипотеза слѣдовъ не даетъ никакого разумнаго отвѣта. Вотъ почему Вундтъ уже и въ своихъ "Vorlesungen über Menschen und Thiérseele" склоняется, по настоящему вопросу, къ объясненію, окончательно имъ усвоенному въ его "Grundzüge der physiologischen Psychologie". Дѣйствующія на насъ впечатлѣнія оставляютъ въ мозгу не слѣды опредѣленной интенсивности, а извѣстное расположеніе, извѣстную возможность возобновленія прошедшаго представленія безъ всякаго внѣшняго мотива. Въ дѣлѣ памяти, какъ и въ рефлекторной дѣятельности, иннерваціонные процессы всего легче совершаются по путямъ уже протореннымъ и выровненнымъ предыдущими раздраженіями. Въ физическомъ отношеніи основа памяти, говоритъ Вундтъ, должна быть отыскиваема въ тѣхъ измѣненіяхъ раздражимости, которыя облегчаютъ возобновленіе разъ совершившихся процессовъ возбужденія и тѣмъ какъ бы обнаруживаютъ значеніе упражненія. И съ этой точки зрѣнія едва-ли есть необходимость въ памяти усматривать функцію одного только мозга: Герингъ, Гензенъ и друг. видятъ въ ней одно изъ общихъ свойствъ матеріи {Grundzüge der physiologischen Psychologie, Dritte Aufl. (1887), т. II. Apperceptive Verbindungen, 4. Geistige Anlagen, стр. 395.}. Однако и это объясненіе не уничтожаетъ, а только замаскировываетъ трудности вопроса. При современныхъ свѣдѣніяхъ объ анатомическомъ устройствѣ и физіологическихъ отправленіяхъ мозга, теорія функціональнаго расположенія не можетъ казаться особенно убѣдительною. Въ самомъ дѣлѣ, сказать вмѣстѣ съ Renouvier, что всѣ случаи ассоціацій, при углубленной критикѣ, сводятся къ великому закону привычки, по которой разъ образовавшіяся связи имѣютъ наклонность къ возобновленію -- значитъ, въ сущности, ничего не сказать или сказать очень мало. Рѣчь идетъ вѣдь о наклонности въ сферѣ психической. Чтобы объяснить эту наклонность, надо раньше всего дать твердое и окончательное опредѣленіе существа психическихъ явленій, какъ таковыхъ, какъ явленіи особаго порядка, какъ явленій нигдѣ, кромѣ сознанія, не встрѣчающихся въ природѣ. Безъ знанія природы душевной жизни, память и воспоминаніе должны оставаться загадочными, мало понятными: то, что составляетъ самую суть психическаго существованія, не можетъ быть приведено въ ясность съ помощью анатомическихъ и физіологическихъ данныхъ.
   Отъ простыхъ и частныхъ представленій сознаніе, развиваясь все дальше и дальше, доходитъ до представленій общихъ, а затѣмъ и до эмпирическихъ и абстрактныхъ понятій, т. е. до крайнихъ вершинъ знанія, до высшихъ ступеней абстракціи. Вся исторія философскаго мышленія, говоритъ Вундтъ, совершается въ кругу понятій, обладающихъ двумя слѣдующими признаками: во-первыхъ, полною абстрактностью и, во-вторыхъ, соотносительностью. Это значитъ, что матеріалы внутренняго и внѣшняго опыта въ философіи перерабатываются до степени отвлеченныхъ положеній и что образуемыя философіею понятія никогда не бываютъ одинокими, не парными. Абстрактность и соотносительность (коррелятивность) связаны между собою необходимымъ образомъ. Обобщая одни признаки предмета въ одно понятіе, мы другіе, остающіеся признаки, собираемъ для другого понятія. На нисшихъ ступеняхъ отвлеченія возникаютъ такимъ образомъ высшія и нисшія (подчиненныя) родовыя понятія. На высшихъ ступеняхъ отвлеченія возникаютъ коррелятивныя понятія, имѣющія одинаковое значеніе и равную важность и свидѣтельствующія о логическомъ мышленіи съ характеромъ крайней всеобщности и обобщенности {Philosophische Studien Zweiter Band, W. Wundt, Zur geschichle der Theorie der abstractèn Begriffe, стр. 161--162.}. Вундтъ дѣлитъ эти абстрактныя понятія философіи на два класса, на Subjectbegriffe и Prädicatbegriffe. Къ первому классу относятся понятія бытія и возникновенія (Sein und Werden), содержанія и формы, субстанціальности и причины, ко второму же преимущественно слѣдующія: понятія единства и множества, количества и качества, конечности и безконечности. Не слѣдуетъ при этомъ забывать основного Вундтовскаго убѣжденія: вся сфера нашей душевной жизни развивается изъ элементарныхъ чувственныхъ ощущеній и воспріятій. Абстрактнѣйшія понятія философіи выростаютъ на почвѣ эмпирическихъ фактовъ -- безъ впечатлѣній жизни, безъ атмосферы чувственной дѣйствительности, раздражающей нервы, нѣтъ отвлеченій науки, нѣтъ мысли, нѣтъ философіи. Вотъ почему каждое изъ соотносительныхъ понятій въ отдѣльности не реально: только оба соотносительныхъ понятія, вмѣстѣ взятыя, могутъ быть выраженіемъ того, что въ самомъ дѣлѣ есть, въ самомъ дѣлѣ живетъ и дѣйствуетъ. Въ дѣйствительности нѣтъ бытія отдѣльнаго отъ возникновенія, нѣтъ матеріи безъ формы, нѣтъ единства безъ множества. Философская система, исходящая только изъ одного абстрактнаго понятія, неизбѣжно и необходимо дополняется системою, построенною на другомъ соотносительномъ понятіи. Такъ, въ классической странѣ метафизическаго мышленія философія бытія или, такъ называемая, элеатская философія, дополняется философіей безпрерывнаго возникновенія, философіею Гераклита, хотя совершенно очевидно, что ни Парменидъ, теоретикъ абсолютнаго бытія, ни Гераклитъ, г философъ абсолютнаго процесса, не имѣли ясныхъ абстрактныхъ понятій -- иначе каждый изъ нихъ логически долженъ былъ бы сообразить односторонность своихъ философскихъ взглядовъ. Такъ, философія Демокрита, опирающаяся на матеріальный принципъ содержанія, дополняется формальною философіею Платона и Аристотеля. И только позднѣйшая классическая философія стремится примирить и объединить матеріализмъ Демокрита съ формализмомъ Платона и Аристо теля: такова была главнѣйшая тенденція одного изъ вліятельнѣйшихъ ученій древности, именно физики стоиковъ. То-же надо сказать и о новѣйшей философіи: она постоянно раскачивалась между двумя соотносительными понятіями -- понятіемъ субстанціальности и понятіемъ причинности.
   Но для полной характеристики исторіи философіи слѣдуетъ имѣть въ виду еще одно обстоятельство. Названныя философскія системы, отправляясь отъ одного отвлеченнаго понятія изъ категоріи Subjectbegriffe, естественнымъ образомъ проникались соотвѣтствующимъ понятіемъ изъ второй категоріи Prädicatbegriffe. Бытіе элеатовъ было несомнѣнно абсолютнымъ единствомъ, противуположнымъ разнообразію, множеству Гераклитовскаго Werden, а количественный принципъ Демокритовской атомистики противоположенъ былъ качественному принципу элементовъ Эмпедокла. Субстанціальная философія Спинозы не могла быть логически ничѣмъ другимъ, какъ философіею абсолютнаго единства: въ безконечной субстанціи всѣ качественныя различія модусовъ (подъ стекломъ вѣчности, sub specie aeternitatis) теряютъ всякій реальный смыслъ. Напротивъ, философія монадъ есть философія множества. Лейбницъ утверждаетъ, что внутреннее бытіе мѣняется отъ одного простого существа до другого, а Гербартъ всю реальность предмета полагаетъ исключительно въ одномъ -- въ его качественномъ отличіи отъ всѣхъ другихъ предметовъ. Философія Спинозы, исходящая изъ понятія безконечной субстанціи, необходимо должна была быть философіею единства. Ибо безконечность есть понятіе не первоначальное, а производное изъ понятія единаго. Субстанція Спинозы вся сверхчувственна, недоступна опыту, трансцендентна. Она есть то, что существуетъ въ себѣ и только черезъ себя можетъ быть представлена {Ethica, I, Definitio III.}, а въ опытномъ мірѣ, доступномъ нашимъ чувствамъ, нѣтъ ни одной вещи, которая существовала бы въ себѣ и которая могла бы быть воспринята отдѣльно отъ другихъ предметовъ. Въ опытномъ мірѣ нѣтъ ничего безконечнаго и абсолютнаго: въ немъ все ограничено и относительно. Понятіе абсолютнаго -- понятіе не эмпирическое, а трансцендентное. Оно въ сущности только- другое выраженіе понятія абсолютно единаго, котораго тоже нѣтъ нигдѣ въ мірѣ чувственнаго опыта. Вотъ почему философія единаго и безконечнаго должна быть философіею сверхчувственнаго, а философія разнообразія и множества не можетъ быть ни чѣмъ другимъ, какъ системою чувственнаго опыта. Единое и множество нигдѣ не соприкасаются другъ съ другомъ въ эмпирическомъ мірѣ: малѣйшее соприкосновеніе было бы равносильно полному уничтоженію и того, и другого. Тоже надо, думается намъ, сказать и объ абстрактныхъ понятіяхъ бытія и постояннаго, не прекращающагося Werden. Когда Вундтъ утверждаетъ, что только оба парныя понятія, вмѣстѣ взятыя (бытіе и Werden), выражаютъ настоящую дѣйствительность, то для обычнаго сознанія остается все-таки неяснымъ, гдѣ въ окружающемъ насъ мірѣ тѣ элементы, которые обнимаются понятіемъ бытія. По отношенію къ этому міру, къ этой окружающей насъ дѣйствительности, положеніе Гераклита -- все мѣняется, все течетъ -- совершенно неуязвимо. И дѣйствительно, въ опытномъ мірѣ нѣтъ ничего устойчиваго, неизмѣннаго. Жизнь есть вѣчный потокъ, въ которомъ нѣтъ ни одной неподвижной точки. Жизнь есть вѣчное Werden. Если подъ бытіемъ слѣдуетъ разумѣть нѣчто абсолютное и твердое, то ни одно эмпирическое явленіе не подойдетъ ни одною своею стороною подъ понятіе бытія. СоотносительностіС^итія и Werden вещь несомнѣнная, но это вовсе еще не значитъ, что оба понятія эмпирическаго характера. Das Werden возможно только потому, что есть бытіе, но само это бытіе сверхчувственно, трансцендентно. Только принявъ во вниманіе различную природу разбираемыхъ абстрактныхъ понятіи, можно признать за словами Вундта вѣрный философскій смыслъ. Въ самомъ дѣлѣ, жизнь во всемъ своемъ составѣ, съ обѣими своими половинами (сверхчувственною и эмпирическою) есть и бытіе и Werden, и единое и множество, и безконечное и конечное. Только въ этомъ смыслѣ парныя абстрактныя понятія выдерживаютъ философскую критику. Сдѣлайте бытіе, единое, безконечное опытными понятіями и вы сразу же вступите на путь непримиримѣйшихъ противорѣчій и ничѣмъ неисправимыхъ логическихъ ошибокъ.
   

X.

   Посмотримъ, однако, каковы по Вундту логическіе признаки главнѣйшихъ соотносительныхъ понятій.
   Бытіе обладаетъ слѣдующими признаками: во-первыхъ, оно должно быть чѣмъ-то наличнымъ, даннымъ {Philosophische Studien, II. Zur Geschichte der Theorie der ahstracten Begriffe, 167. Das erste und nothwendige Erforderniss des Seins ist das Gegebensein, die Existenz.}. Но бытіе и наличность но покрываютъ другъ друга. Иллюзіи наличны и все-таки не имѣютъ бытія. Противоположность бытію, по признаку наличности, данности, составляетъ ничто. Во-вторыхъ, бытіе есть нѣчто объективное, независимое отъ личнаго воспріятія. Бытіе, зависящее отъ субъективнаго воспріятія, есть видимость (der Schein). Въ явленіи понятіе объективнаго бытія и понятіе видимости сливаются. Въ-третьихъ, бытіе должно быть чѣмъ-то неизмѣннымъ. Бытіе, говоритъ Вундтъ, исключаетъ измѣненія. При измѣненіяхъ нѣтъ ничего наличнаго, при измѣненіяхъ возможно только das Werden, непрестанное разрушеніе, непрестанное движеніе.
   Процессъ возникновенія и разрушенія, заключенный въ понятіи Werden, отличается отъ бытія только своею подвижностью. Das Werden тоже должно быть наличнымъ и объективнымъ. Отсюда слѣдуетъ, говоритъ Вундтъ, что оба понятія, Sein и Werden, равноправны и вмѣстѣ взятыя выполняютъ одно понятіе дѣйствительности: каждый предметъ опыта будитъ въ насъ обѣ абстракціи, а не ту или другую въ отдѣльности. Но не имѣя самостоятельнаго значенія въ дѣлѣ познанія, каждое изъ этихъ отвлеченныхъ понятій имѣетъ большое субъективное значеніе. Такъ, тремъ признакамъ бытія соотвѣтствуютъ три стадіи логическаго испытанія, проходимыхъ каждой проблемой познанія. Трактуя о предметѣ, мы прежде всего желаемъ убѣдиться въ томъ, существуетъ-ли онъ, данъ-ли онъ намъ. Если предмета не оказывается, мы считаемъ себя свободными прекратить о немъ всякій разговоръ. Ничто не можетъ быть объектомъ логическаго анализа. Затѣмъ мы заботимся о томъ, чтобы доказать независимость предмета отъ нашего личнаго воспріятія. Призрачное слѣдуетъ отличать отъ того, что реально, что дается въ каждомъ опытѣ. И, наконецъ, мы испытываемъ предметъ съ точки зрѣнія всеобщихъ теоретическихъ понятій, изъ которыхъ одно выражаетъ постоянство, неизмѣнность, а другое -- измѣнчивость, подвижность. Самъ объектъ, говоритъ Вундтъ, ни абсолютно постояненъ, ни абсолютно измѣнчивъ. Измѣнчивость имѣетъ значеніе только перехода отъ одного даннаго состоянія къ другому, отъ одного относительно постояннаго состоянія къ другому столь-же относительному. Относительное постоянство, нѣкоторая неподвижность необходимы: измѣненіе безъ неизмѣннаго не поддается нашему представленію {Philosophische Studien, ibidem, стр. 170.}.
   Понятія бытія и Werden приводятъ насъ къ понятію вещи, имѣющей опредѣленныя свойства и переживающей извѣстныя, постоянно измѣнчивыя состоянія. Свойство и состояніе связаны между собою неразрывно: каждое состояніе есть не больше, какъ извѣстный комплексъ свойствъ, принадлежащихъ предмету въ данный моментъ времени. Отвлекаясь отъ всѣхъ свойствъ вещи, мы получаемъ понятіе чего-то объективно и неизмѣнно даннаго, т. е. бытія. Сосредоточивая логическую мысль только на фактѣ измѣнчивыхъ состояній, мы приходимъ къ понятію гераклитовскаго процесса, гераклитовскаго движенія вверхъ и внизъ, къ принципу тождества бытія и не-бытія. Бытіе и Werden только извѣстныя абстрактныя формы, необходимыя при обработкѣ предметовъ нашего познанія -- они немыслимы внѣ объектовъ опыта, но сами по себѣ они вовсе не объективны {Ibidem, стр. 173.}.
   Перейдемъ къ понятіямъ содержанія и формы.
   Понятія содержанія и формы, говоритъ Вундтъ, не могутъ быть разсматриваемы просто какъ субъективныя логическія формы, указывающія только на опредѣленныя направленія въ нашей познавательной дѣятельности: это понятія, имѣющія для процесса познанія несомнѣнное объективное значеніе. Бытіе не существуетъ тамъ, гдѣ есть измѣненіе,-- напротивъ того, содержаніе предмета можетъ остаться неизмѣннымъ при всѣхъ измѣненіяхъ формы, или же различныя содержанія могутъ уживаться подъ одною и тою же формою. Это-то обстоятельство и породило убѣжденіе, что содержаніе и форма -- самостоятельныя, отдѣлимыя другъ отъ друга вещи, убѣжденіе, получившее свое классическое выраженіе въ системѣ Платона. Въ чувственномъ мірѣ форма переплетена съ содержаніемъ, но въ мірѣ идей формы ведутъ особое, независимое существованіе,-- таково основное положеніе платоновской философіи. Матерія не есть понятіе, а предметъ чувственнаго представленія. Въ матеріи форма слита съ содержаніемъ, идеальное начало съ земнымъ. И хотя Аристотель отвергъ существованіе идеальнаго міра, признавъ реальнымъ только тотъ міръ, въ которомъ содержаніе и форма спаяны въ одно цѣлое, однако основная идея его философіи осталась платонической. Форма есть послѣдняя цѣль всякаго развитія, форма есть цѣлъ, мыслящій духъ, божество. Вліяніе Платона сказывается еще и теперь. Душа и тѣло -- это только варіація на старую тему. Душа есть нѣчто формирующее, значитъ душа есть форма. И въ этой варіаціи логическая ошибка доведена до высшей степени. Въ соотношеніи матеріи и формы оба элемента были, по крайней мѣрѣ, реальны, дѣйствительны, въ соотношеніи души и тѣла одинъ изъ элементовъ (душа) оказывается началомъ гипотетическимъ, метафизическимъ. На мѣсто двухъ понятій съ простымъ логическимъ смысломъ поставлены понятія далеко съ ними неоднородныя. Когда Аристотель видъ, движеніе, цѣль относитъ къ разновидностямъ формы, то ясно, что онъ при этомъ исходитъ изъ метафизическаго предположенія, что форма есть то, что можетъ быть духовной причиной. Такое-же смѣшеніе формы съ духовнымъ принципомъ мы видимъ и у Канта. Формы воспріятія и формы мышленія апріорны, между тѣмъ какъ матерія дается намъ только въ ощущеніи, только эмпирически. Въ дѣйствительности-же содержаніе неотдѣлимо отъ формы. Нѣтъ содержанія безъ формы, нѣтъ формы безъ содержанія. Содержаніе имѣетъ всѣ признаки бытія: наличность, объективность, неизмѣнность и, кромѣ того, еще признаки вещи -- оно тѣсно связано съ представленіемъ о свойствахъ, не застывающихъ въ одномъ какомъ-нибудь состояніи. Если у Платона матерія безформенна, то это потому, что Платонъ не освободился еще отъ элеатской теоріи бытія -- въ современной философіи безформенная матерія изгнана окончательно, какъ слово безъ всякаго логическаго смысла, безъ всякаго разумнаго значенія.
   Не таково отношеніе понятія формы къ понятію возникновенія, Werden. Въ исторіи философіи, говоритъ Вундтъ, замѣчается одно интересное явленіе. Метафизическое бытіе постоянно навязывало формѣ тотъ признакъ, который дѣлаетъ его самого абсолютно противоположнымъ понятію Werden, именно неизмѣнность. Отъ платоновскихъ идей до Causa sui Спинозы и vis primitiva Лейбница философія постоянно стремилась принципъ измѣнчивости подчинить принципу постоянства, неизмѣнности {Ibidem, стр. 176.}. Эмпирическое понятіе о вещи непримиримо съ абстрактнымъ понятіемъ вѣчнаго измѣненія. Эта непримиримость выражается отчетливѣе всего въ двухъ извѣстныхъ намъ относительныхъ понятіяхъ -- въ понятіи свойства, отрѣшеннаго отъ измѣнчивости, и въ понятіи состоянія, въ которомъ моментъ измѣнчивости играетъ выдающуюся роль. Но именно потому, что понятіе свойства предполагаетъ нѣчто пребывающее, постоянное, нельзя не видѣть, что и понятіе состоянія чуждо абсолютной, никогда не прекращающейся измѣнчивости. Свойство и состояніе порождаютъ понятія относительнаго постоянства и относительнаго Werden, вполнѣ, отвѣчающихъ эмпирическому содержанію нашихъ представленій. И какъ понятіе матеріи заимствуется у вещи признаками неизмѣнныхъ, пребывающихъ свойствъ, такъ и понятіе формы заимствуетъ у нея признакъ относительнаго измѣнчиваго состоянія.
   Все это приводитъ къ слѣдующему заключенію. Измѣненія возможны потому, что они проявленія неизмѣннаго субстрата. Субстратъ этотъ даетъ намъ два понятія: если откинуть присущую ему способность измѣняться -- понятіе содержанія, матеріи, чего-то постояннаго, непреходящаго, пребывающаго, если присоединить къ нему этотъ признакъ -- понятіе формы, чего то измѣняющагося, текучаго, неустойчиваго. Но этотъ субстратъ порождаетъ въ насъ еще и третье, высшее абстрактное понятіе -- понятіе субстанціи, въ которой форма и матерія окончательно слиты въ одно неразрывное цѣлое.
   Что такое субстанція? Съ логической точки зрѣнія субстанція есть то, что пребываетъ при всѣхъ возможныхъ измѣненіяхъ, что остается неподвижнымъ въ потокѣ различныхъ состояній, переживаемыхъ предметомъ. Съ точки зрѣнія метафизической субстанція есть реальный субстратъ всего сущаго, трансцендентная основа всѣхъ явленій бытія: метафизическая субстанція вмѣстѣ съ понятіемъ причинности -- послѣдній шагъ по пути развитія, подготовленному уже понятіями бытія и абсолютнаго процесса, матеріи и формы. Важнѣйшая, характеристическая черта субстанціи -- трансцендентность, не присущая, по словамъ Вундта, прежде разобраннымъ понятіямъ. Бытіе и Werdën, матерія и форма суть абстракціи изъ непосредственной дѣйствительности. Трансцендентными, говоритъ Вундтъ, понятія эти становятся только тогда, когда каждое изъ нихъ въ отдѣльности возводится на степень самостоятельнаго принципа -- вопреки нагляднымъ указаніямъ опыта. Только тогда, когда бытіе отрѣшено отъ всякаго элемента измѣнчивости, или das Werden превращено въ гераклитовскій абсолютный процессъ, только тогда, когда мы говоримъ о безформенной матеріи или о формѣ безъ матеріи -- только въ этихъ случаяхъ мы вступаемъ въ область трансцендентнаго. Въ скромныхъ же границахъ изложеннаго философскаго ученія мы не выходимъ изъ сферы эмпирической дѣйствительности: вмѣстѣ взятыя понятія бытія и Werden, понятія формы и матеріи не только допустимы, но даже просто необходимы въ каждомъ процессѣ познанія {Philosophische Studien, ibid. стр. 179.}. Не таково понятіе субстанціи: оно ближе къ понятію вещи, чѣмъ каждое изъ названныхъ соотносительныхъ понятій. Субстанція и вещь стоятъ какъ бы на одной и той же ступени. Субстанціи, какъ и вещи, принадлежатъ извѣстныя свойства, извѣстные аттрибуты, извѣстныя состоянія -- субстанція есть какъ бы философская передѣлка эмпирической вещи. Понятіе субстанціи есть понятіе объ абсолютномъ, объ абсолютно неизмѣнной основѣ всякаго бытія, объ абсолютной причинѣ всякой перемѣны. И никоимъ образомъ субстанція не должна быть отождествляема съ частными чувственными явленіями, какъ это дѣлается въ метафизикѣ Аристотеля. Единичныя явленія суть проявленія, или дѣйствія субстанціи, но сама субстанція трансцендентна, т. е. доступна пониманію, но не доступна чувственному воспріятію {Ibid. Höchstens können die Einzelndinge und ihre Veränderungen als Aeusserungen oder Wirkungen der Substanz aufgefasst werden. Die Substanz selbst aber bleibt transscendent: sie kann nur im Denken erfasst, nich in der Sinnlichkeit angeschaut werden.}. Все, что есть абсолютнаго въ понятіяхъ бытія и вѣчнаго процесса, въ понятіяхъ матеріи и формы, все это сгущено въ понятіи субстанціи, какъ въ чемъ-то единомъ, цѣльномъ и законченномъ. Субстанція есть замиреніе противоположностей (coincidentia oppositorum). Причинность есть выраженіе этого замиренія, ибо она не абсолютный процессъ, а только законъ, правило всякаго движенія, всякаго измѣненія. Въ то время, какъ абсолютное Werden непримиримо съ неизмѣннымъ бытіемъ, въ то время, какъ форма только внѣшнимъ, т. е. случайнымъ образомъ связана съ матеріею, причинность и субстанціальность составляютъ полнѣйшее внутреннее единство. "Нѣтъ субстанціальности безъ причинности" -- таково убѣжденіе Гербарта, таково основное положеніе современной естественно-научной метафизики. Это значитъ: трансцендентная -субстанція есть причина всего сущаго, это значитъ, что въ основѣ всего летитъ непознаваемое, сверхчувственное начало, причинившее этотъ міръ и давшее ему возможность жить и развиваться по опредѣленнымъ и непреложнымъ законамъ.
   Понятіями субстанціи и причинности завершается развитіе такъ называемыхъ Subjectbegriffe. Вотъ смыслъ понятій, играющихъ такую важную роль въ нашихъ самыхъ обыкновенныхъ сужденіяхъ. Кто не вникъ въ этотъ смыслъ, тотъ не владѣетъ необходимыми критеріями опыта, тотъ не разберется въ главнѣйшихъ вопросахъ научнаго и философскаго познанія. Анализъ Вундта на нѣкоторыхъ страницахъ обозрѣваемой статьи достигаетъ очень значительной глубины. Признавая субстанцію трансцендентною, сверхчувственною, Вундтъ тѣмъ самымъ становится на истинно философскую почву. Въ эмпирической сферѣ нѣтъ ничего абсолютнаго, въ опытѣ нѣтъ никакихъ субстанцій. Жизнь складывается только изъ явленій, только изъ относительныхъ фактовъ, только изъ ограниченнаго и измѣнчиваго матеріала. А субстанція есть то, что абсолютно, что существуетъ само по себѣ, что не замкнуто ни въ какія условныя рамки. Субстанція не можетъ быть эмпирической. Ясно, въ виду, этого, что о субстанціи можно говорить только, какъ о чемъ-то, лежащемъ внѣ или, вѣрнѣе, въ основѣ всякаго опыта. Но разъ допустивши трансцендентное начало, Вундтъ долженъ былъ съ гораздо большею ясностью и рѣшительностью положить раздѣлительную грань между такими двумя понятіями, какъ бытіе и Werden. Вундтъ говоритъ: оба эти понятія, взятыя вмѣстѣ, покрываютъ опытъ, подрываютъ дѣйствительность. Это неточно. Если трансцендентность не есть пустая выдумка воображенія, то абсолютное бытіе, о которомъ распространяется Вундтъ, можетъ быть отнесено только къ ней и ни къ чему другому. Дѣйствительность феноменальная можетъ быть только процессомъ, къ абсолютному бытію рѣшительно непричастнымъ. Бытіе и Werden соотносительныя, но не противорѣчащія другъ другу понятія. Бытіе есть трансцендентная основа, das Werden -- процессъ явленіи, безъ этой трансцендентной основы невозможный, непостижимый. Вундтъ сдѣлалъ глубокій, но недостаточно острый анализъ. Ставши на истинно философскую почву, онъ ограничился довольно грубымъ, такъ сказать, макроскопическимъ обзоромъ предмета, тогда какъ надо было сдѣлать обзоръ болѣе подробный, болѣе детальный, микроскопическій.
   Но закончимъ изученіе абстрактныхъ понятій и перейдемъ къ Вундтовскимъ Prädicatbegriffe.
   Вотъ что Вундтъ говоритъ о первой парѣ понятій изъ второй, имъ установленной, группы. Съ понятіями бытія и Werden тѣснѣйшимъ образомъ связаны, въ качествѣ сказуемыхъ, понятія единства и разнообразія (Mannigfaltigkeit). Бытіе, какъ нѣчто неизмѣнное, есть абсолютное единство. Процессъ существованія, напротивъ того, какъ переходъ отъ одного состоянія къ другому, есть разнообразіе, множество. Субстанція, въ силу вышеустановленнаго толкованія, едина: субстанція Спинозы едина, не смотря на множественность міра, въ которомъ она проявляется, субстанція Лейбница едина въ смыслѣ абсолютной простоты. Для естественно-научной метафизики, говоритъ Вундтъ, единство субстанціи состоитъ въ качественной однородности {Philosophische Studien, ibid. Die correlaten ubstràcten Prädicatbegriffe, етр. 184. Der naturwissenschaftlichen Metaphysik besteht die Einheit der Substanz in ihrer qualitativen Gleichartigkeit.}. И задача причинности -- связать разнообразіе явленій съ единствомъ субстанціи. Субстанція -- единое, причинность -- разнообразіе, множество. Субстанція сверхчувственна, трансдендентна -- вотъ почему она и едина. Причинность по природѣ своей эмпирична, опытна -- вотъ почему она и разнообразна, множественна. Единое -- это міръ, недоступный познанію, мыслимый разсудкомъ, множество,-- это міръ нашего опыта, нашего чувственнаго воспріятія, пестрѣющій многочисленными красками, множествомъ формъ и оттѣнковъ. Такъ, намъ кажется, надо думать объ единомъ и множествѣ, если не отступать отъ только что вскрытыхъ признаковъ субстанціи. Но Вундтъ и въ этомъ мѣстѣ своей Статьи выражается не совсѣмъ ясно. Что такое субъективный характеръ понятій единства и множества? Значитъ-ли это, что понятіе единаго есть только абстрактная по- гическая идея? Если да, то тогда не было никакой философской необходимости признать реальность трансцендентнаго начала, которое можетъ быть только единымъ. Если-же и на этотъ разъ авторъ хочетъ сказать, что единое и множество только при совмѣстномъ употребленіи пріобрѣтаютъ значеніе реальныхъ понятій, то позволительно замѣтить, что въ мірѣ чувственнаго опыта нѣтъ ничего такого, что въ какомъ либо отношеніи могло-бы быть признано за единое. Все, воспріемлемое органамй нашихъ чувствъ, не едино. Всѣ чувственныя впечатлѣнія основаны на множествѣ, на. разнообразіи. Единое или. фантасмагорія, пустое слово, или нѣчто трансцендентное, сверхчувственное, непознаваемое. Непремѣнно одно изъ двухъ -- середины здѣсь быть не можетъ:
   Вторая пара понятій: количество и качество. Если отвлечься отъ различій предметовъ, получится понятіе количества. О количествѣ можно говорить только тамъ, гдѣ существуютъ различныя качества. Количество ближайшимъ образомъ соединено съ единствомъ, качество съ множествомъ. Но разъ возникнувъ, понятія эти допускаютъ и перекрестныя, сочетанія: качественно единое можетъ быть мыслимо и какъ количественное множество, а количественно единое, какъ качественное множество. По существу своему количество и качество гораздо конкретнѣе, чѣмъ понятія единаго и множества. Они тяготѣютъ къ вещи подобно понятіямъ матеріи и формы. Безформная матерія -- это количество, а форма безъ матеріи -- это качество по преимуществу. Нерѣдко, однако, всѣ качественныя различія сводятся на почву количественныхъ объясненій -- большею частью въ философскихъ ученіяхъ; все возводящихъ къ единому. Нерѣдко весь центръ тяжести мышленія полагается въ первоначальномъ качественномъ различіи матеріи,-- въ системахъ, пренебрегающихъ единымъ. И то и другое объясняется ходомъ нашего опыта. Вещь, какъ предметъ внѣшняго міра и какъ нѣчто относительно постоянное, относительно пребывающее, порождаетъ понятіе матеріи. Но та-же вещь своими различными свойствами, своею способностью видоизмѣняться, порождаетъ понятіе формы. Вещь, отрѣшенная отъ всякихъ свойствъ, даетъ понятіе пространства, въ которомъ могутъ быть мыслимы только количественныя различія. Но та-же вещь, мыслимая только въ своихъ свойствахъ цвѣта, теплоты, твердости и друг., даетъ неизбѣжно понятіе качества. Основываясь на этомъ, естественнонаучная философія сводитъ все содержаніе матеріи, всѣ ея качества къ различной комбинаціи матеріальныхъ частицъ:, матерія есть то, что наполняетъ пространство и что своимъ движеніемъ вызываетъ. всѣ знакомыя намъ явленія жизни. Взглядъ односторонній и невѣрный. Онъ противоположенъ другой, болѣе зрѣлой, болѣе состоятельной точкѣ зрѣнія. Всѣ предметы внѣшняго міра доступны намъ только черезъ посредство нашихъ ощущеній. Безъ ощущеній мы не имѣли-бы никакихъ качественныхъ представленій, ибо ощущеніе есть прежде всего чистое качество. Качество первоначально, а количество производно. Ergo, объясненіе всѣхъ явленій только количественными началами по меньшей мѣрѣ непослѣдовательно. Такова точка зрѣнія Эмпедокла, Лейбница, Гербарта и другихъ.
   Оба эти воззрѣнія, говоритъ Вундтъ, правильны въ извѣстномъ смыслѣ и, будучи выраженіемъ различныхъ міросозерцаній, какъ-бы пополняютъ другъ друга. Сила перваго воззрѣнія въ его объективности. Слабость его -- въ логической наивности. Съ одной стороны оно какъ-бы прикрѣплено къ почвѣ реальнаго предмета, но съ другой -- оно наивнымъ образомъ (именно наивнымъ образомъ) трактуетъ о дѣйствительныхъ качествахъ объекта, не задаваясь при этомъ вопросомъ, какъ возможно соединеніе вмѣстѣ количественныхъ и качественныхъ особенностей. Сила второго воззрѣнія -- это логическій анализъ понятія предмета, углубляющійся до основы всякаго качества, до кач'ества ощущенія. Слабость его -- субъективизмъ, превращающій, въ концѣ концовъ, всякое качество во что-то призрачное, обманчивое, въ иллюзію.
   Спрашивается, какъ примирить обѣ точки зрѣнія, имѣющія каждая въ отдѣльности свои хорошія и дурныя стороны? Примирить ихъ возможно на почвѣ субстанціи, гипотетической субстанціи, надѣленной лишь тѣми свойствами, которыя не заключаютъ въ себѣ никакого противорѣчія и отрѣшенной отъ признаковъ, годныхъ только для міра явленій. Въ этой субстанціи вмѣстѣ съ противоположностями матеріи и формы примиряются и противоположности количества и качества. Количество и качество выражаютъ различныя дѣйствія субстанціи -- объективныя и субъективныя. Мы выводимъ представленія количества изъ представленій качества, но это обстоятельство не лишаетъ вовсе количество его объективнаго характера. Количество объективно потому одному уже, что оно не есть нѣчто только психологическое: оно логическій постулатъ, отъ котораго не отказывается ни одно строгое мышленіе подъ страхомъ впасть въ субъективнѣйшій произволъ. Нѣтъ количества безъ качества, и нѣтъ качества безъ количества -- то и другое въ каждомъ данномъ воспріятіи образуютъ одинъ неразрывный, твердый переплетъ.
   И, наконецъ, послѣдняя пара соотносительныхъ понятій: конечное и безконечное. Понятіе безконечнаго раздробляется на два понятія: на понятіе безконечно малаго и понятіе безконечно великаго, между которыми протянута цѣпь, всѣхъ конечныхъ величинъ. Оба понятія безконечнаго имѣютъ при этомъ двоякое значеніе: значеніе неопредѣленной, развивающейся, относительной безконечности (infinite) и значеніе замкнутой, абсолютной безконечности (transfinite). Относительная безконечность -- это путь, это мостъ отъ конечнаго къ абсолютно безконечному, безконечно малому или безконечно великому {Philosophische Studien, ibidem, стр. 189h. Der Unendlichkeitsbegriff (hat) zwei verschiedene Bedeutungen, die des Infiniten, der werdenden oder relativen Unendlichkeit, und die des Transfiniten, der abgeschlossenen oder absoluten Unendlichkeit. Сравни, Wundt's Logik, т. II. llethodenlehre, стр. 126--129, c. die Zahlgrenzen.}.
   Съ соотносительными понятіями конечнаго и безконечнаго перекрещиваются понятія единаго и множества. Конечная величина, обособленная отъ другихъ, представляетъ изъ себя нѣчто единое, взятая-же рядомъ съ другими конечными величинами -- нѣчто множественное, разнообразное. Безконечно великое и безконечно малое, мыслимыя какъ абсолютныя, замкнутыя величины, суть всегда единое. Напротивъ того, относительно безконечныя величины суть всегда множество. Отъ конечнаго къ абсолютно безконечному путь лежитъ черезъ необъятное, неограниченное множество.
   Къ этому надо прибавить еще и слѣдующее. Безконечно великое и безконечно малое могутъ быть такими по отношенію къ заключающемуся въ нихъ разнообразію. Мы можемъ говорить: безконечно великое и безконечно малое разнообразіе, безконечно великая и безконечно малая простота. Въ обоихъ выраженіяхъ мы становимся подъ понятіе множества, въ обоихъ выраженіяхъ мы только даемъ различное толкованіе понятію безконечнаго, не мѣняя, однако, его основной и постоянной природы.
   Но истинное значеніе разбираемыхъ понятій обнаруживается только на почвѣ чисто метафизическихъ отвлеченій. Бытіе и абсолютный процессъ слишкомъ абстрактны. Матерія и форма слишкомъ близки къ реальному предмету. Субстанція и причинность -- вотъ понятія, къ которымъ безконечное и конечное примѣриваются какъ нельзя болѣе просто и натурально. Субстанція безконечна, причинность, въ ея опытныхъ, эмпирическихъ проявленіяхъ, конечна. Субстанція безконечна, благодаря своей сверхчувственной, трансцендентной природѣ, причинность конечна, благодаря своей природѣ чувственной, эмпирической. Но достойно замѣчанія, говоритъ Вундтъ, что по отношенію къ субстанціи мы пускаемъ въ ходъ оба понятія безконечнаго: абсолютнаго и относительнаго. Абсолютно безконечная субстанція -- это понятіе, полноправное только въ метафизической философіи. Только здѣсь мы говоримъ вмѣстѣ со Спинозою, Лейбницемъ, Гербартомъ объ абсолютно безконечномъ, объ абсолютной простотѣ, объ абсолютно единомъ. Относительно безконечная субстанція -- это продуктъ естественно-научной метафизики. Здѣсь мы говоримъ только о неопредѣленной, относительной безконечности (de infnito). Ибо не дѣло науки обнять субстанцію во всей полнотѣ ея опредѣленій. Для науки совершенно достаточно сказать: отъ каждаго даннаго пункта, отъ каждой данной точки открывается перспектива безконечнаго, дальнѣйшаго изслѣдованія. Но и въ наукѣ понятіе субстанціи не теряетъ своей трансцендентности: наука только не предначертываетъ ничего такого, что не имѣло бы своимъ источникомъ эмпирическую дѣйствительность {Philosophische Studien, ibid. 191.}.
   Вотъ мы и разобрали обѣ группы абстрактныхъ понятій. Развитіе первой изъ нихъ идетъ такимъ образомъ: оно начинается съ самыхъ отвлеченныхъ понятій бытія и абсолютнаго процесса и затѣмъ, медленно подвигаясь, какъ бы соприкасаясь съ чувственными документами жизни, приводитъ къ понятіямъ субстанціи и причинности, представляющимъ лучшую философскую формулу опыта. Вы хотите обнаружить внутреннія условія познанія: это возможно сдѣлать не иначе, какъ посредствомъ этихъ двухъ важнѣйшихъ отвлеченныхъ понятій, не иначе какъ посредствомъ понятія причинности, проникающей всѣ явленія опыта, и основанной на незыблемомъ фундаментѣ непознаваемой субстанціи. Причинность вноситъ порядокъ и классификацію въ чувственное содержаніе опыта. Всѣ эмпирическія науки могутъ быть названы различными системами причинности (Causalwissenschaften), дающими полное, исчерпывающее объясненіе тѣмъ явленіямъ, которыми онѣ занимаются.
   Развитіе второй группы понятій связано съ развитіемъ первой. Центральная между ними абстракція -- понятіе разнообразія, множества. Системы, изучающія причинныя отношенія въ природѣ, а также и принципъ разнообразія, множества, дифференціаціи -- захватываютъ главнѣйшія стороны всякаго опыта, гдѣ бы и въ какомъ бы видѣ онъ ни воплотился. Причинность и разнообразіе -- такова картина жизни, написанная въ отвлеченныхъ, общихъ, метафизическихъ выраженіяхъ. Изъ понятій обѣихъ категорій выдвигаются самыя рельефныя, самыя жизненныя и, соединяясь въ одно цѣлое, даютъ намъ полную философскую характеристику опыта. Причинность и разнообразіе символы жизни -- живые, яркіе, почти конкретные.
   

XI.

   Психологическая система должна закончиться анализомъ чувства и воли. Мы видѣли, какъ изъ мельчайшей психической величины, изъ чувственнаго ощущенія, выростаютъ явленія высшаго порядка, развиваются воспріятіе, представленіе и понятіе, развиваются высшія формы самосознательной и сознательной дѣятельности. Теперь мы должны разобраться въ тѣхъ психическихъ явленіяхъ, которыя могутъ быть названы субъективными по преимуществу: Чувство и воля -- субъективный эффектъ, субъективная реакція духа на впечатлѣнія и раздраженія, идущая изъ внѣшняго міра. Все, отъ ощущенія до понятія включительно, вызываетъ въ душѣ человѣческой внутреннюю эмоціональную волну, по качеству, которой мы судимъ о внутреннихъ и внѣшнихъ достоинствахъ и недостаткахъ предмета. Ощущенія, воспріятія, представленія, понятія, говоритъ Вундтъ, закономѣрно развиваются другъ изъ друга и представляютъ продукты духовной дѣятельности, устремленной на одну только цѣль: познаніе. Въ ощущеніи познаніе пріобрѣтаетъ первое основаніе, а въ понятіи оно достигаетъ высшаго своего предѣла. Но познаніе только одна половина той сферы, которую мы называемъ психическою. не подлежитъ никакому сомнѣнію, что въ душѣ нашей происходитъ множество явленій, отчасти совсѣмъ неприкосновенныхъ къ дѣлу познанія, отчасти же происходящихъ не внутри раньше описаннаго хода познавательнаго процесса. Мы дали бы, говоритъ Вундтъ, въ самомъ основаніи. ошибочное представленіе о нашей душевной жизни, если бы изобразили ее въ видѣ цѣпи процессовъ, начинающейся воспріятіемъ чувственнаго впечатлѣнія и заканчивающейся пониманіемъ внѣшнихъ явленій. Гдѣ тотъ человѣкъ, который, познавая міръ, доступный познанію, не зажигался бы при этомъ огнемъ радости или страданія? Безъ чувства и воли акты познавательной дѣятельности не заключали бы въ себѣ никакого внутренняго импульса къ дальнѣйшему труду, къ дальнѣйшей работѣ. Чувства и желанія то сопровождаютъ наши ощущенія и представленія, то какъ бы предшествуютъ познанію, то вліяютъ на мыслительные процессы, то сами подвергаются ихъ вліянію. Чувство и воля даютъ направленіе нашей, жизни, даютъ ей опредѣленную, ясную, рѣзко очерченную физіономію {Vorlesungen über Menschen und Thierseele т. II, стр. 2.}.
   Есть одинъ пунктъ, въ которомъ всѣ чувства, какъ бы они ни были различны по своей природѣ, сходны между собою: всѣ они очевиднымъ образомъ относятся къ состоянію самого чувствующаго существа, къ состоянію нашего личнаго, индивидуальнаго я. Чувство всегда субъективно: потерявъ свою субъективность, оно перестаетъ быть чувствомъ. Вы соприкоснулись кожей съ предметомъ: при этомъ вы получили ощущеніе. предмета и чувство внутренне измѣненнаго, личнаго состоянія. Называя чувствами радость и горе, любовь и презрѣніе, языкъ нашъ при этомъ хочетъ сказать, что это только, субъективныя, внутреннія состоянія нашего я {Ibidem стр. 3.}. Въ природѣ, внѣ насъ нѣтъ ни любви, ни радости, ни горя: это. только внутреннее эхо нашего сознанія, это только откликъ души на явленія, имѣющія совершенно объективную, индифферентную натуру. Ходъ представленій и ощущеніи, которыми вызывается то или другое психическое состояніе, самъ по себѣ свободенъ отъ всякаго чувства.
   Чувства возможны только при наличности самосознанія и сознанія. Конечно, каждое ощущеніе есть извѣстная перемѣна въ нашемъ психическомъ состояніи, но было бы большою ошибкою думать, что мы на всѣхъ ступеняхъ развитія воспринимаемъ ощущеніе именно какъ такую перемѣну. Первоначально мы ничего не знаемъ ни о- нашихъ внутреннихъ состояніяхъ, ни о внѣшнихъ впечатлѣніяхъ. И то и другое возможно только съ того момента, когда мы начинаемъ чувствовать наше я, при вполнѣ пробудившемся самосознаніи и при первыхъ молніяхъ наступающаго сознанія. Только на этой ступени душевнаго процесса мы начинаемъ понимать различіе между внѣшнимъ и внутреннимъ, между ощущеніемъ и эмоціей, между объективнымъ впечатлѣніемъ и субъективнымъ состояніемъ {Ibid. етр. 5. Beides entwikelt und vollzieht sich nothwendig gleichzeihig: von dem Moment an, wo Empfindungen als Veränderungen unseres Jch gefühlt werden können, da können auch Empfindungen auf die Beschaffenheit eines äussern Eindrucks bezogen werden. Beides setzt gleicher Weise das Bewusstsein voraus.}.
   И вотъ, когда мы уже въ состояніи отдѣлить наше я отъ внѣшняго міра, мы въ каждомъ ощущеніи стараемся прослѣдить какъ то, что въ немъ объективно, такъ и то, что субъективно. И смотря потому, какой изъ двухъ признаковъ оказывается преобладающимъ въ данномъ психическомъ явленіи, мы его называемъ либо ощущеніемъ, либо чувствомъ, либо, наконецъ, признаемъ его явленіемъ смѣшанной природы, если оба элемента выражены въ немъ съ одинаковою силою {Vorlesungen über Menschen und Thierseele, т. II, стр. 6.}.
   Физическое чувство есть субъективный эффектъ физическаго ощущенія, или, такъ сказать, чувственный тонъ его. Оно можетъ быть удовольствіемъ, или неудовольствіемъ, или же ни тѣмъ, ни другимъ. Между удовольствіемъ и неудовольствіемъ есть серединная, индифферентная точка, свидѣтельствующая о томъ, что существуютъ ощущенія, лишенныя тона, не сопровождаемыя физическими чувствами. Это доказываетъ, что физическое чувство, или физическій тонъ зависитъ исключительно отъ ощущенія. Множество ощущеній сопровождается столь слабымъ чувственнымъ тономъ, что его не различаетъ даже самое острое самонаблюденіе. Другія же ощущенія, напротивъ, сопровождаются сильнѣйшими чувствами, завладѣвающими всѣмъ вниманіемъ человѣка. Въ одномъ случаѣ мы какъ бы имѣемъ ощущеніе въ тѣсномъ смыслѣ слова, въ другомъ настоящее физическое чувство {Grundzüge der physiolog. Psychologie, erster Band (1887), Zehntes Capitel, стр. 508. In der Existenz des Indiffehenzpuncktes liegt zugleich ausgesprochen, dass es Empfindungen geben muss, welche unbetont, nicht von sinnlichen Gefühlen begleitet sind.}.
   Такой взглядъ на чувство, какъ на субъективный моментъ ощущенія, дѣлаетъ Вундта противникомъ Гербарта въ этомъ частномъ вопросѣ. По Гербарту, чувство есть ничто иное, какъ извѣстное соотношеніе между представленіями. Если представленія другъ друга задерживаютъ, мы говоримъ, что испытываемъ чувство неудовольствія, если же они связываются другъ съ другомъ легко и согласно, мы говоримъ, что испытываемъ пріятное чувство {Lehrbuch der Psychologie I Theil, IV Cap., § 33 Werke (изд. Hartenstein'а), Y. Band.}. Вундтъ считаетъ эту теорію Гербарта и его учениковъ (Циммермана, Фолькмана и другихъ) совершенно несостоятельною. Въ самомъ дѣлѣ, теорія эта оставляетъ безъ объясненія простѣйшее изъ чувствъ, именно -- чувство физическое. Если правда, что обыкновенное физическое ощущеніе сопровождается физиче скимъ чувствомъ,-- а это правда несомнѣнная,-- то значитъ, участіе представленій въ образованіи эмоцій не такъ велико, какъ это полагаетъ Гербартъ. Физическія же чувства, по природѣ своего возникновенія, чувства типическія: элементы, ихъ производящіе, въ большей или меньшей степени участвуютъ въ образованіи и всѣхъ другихъ эмоцій. Физическій оттѣнокъ свойственъ всѣмъ рѣшительно чувствамъ, даже самымъ высокимъ.
   Ощущеніе изучается со стороны своей интенсивности и со стороны качества,-- вотъ почему и чувство должно быть изучаемо съ этихъ, же двухъ сторонъ. Общая зависимость чувственнаго тона отъ ощущенія, говоритъ Вундтъ, самымъ недвусмысленнымъ образомъ проявляется при очень интенсивныхъ ощущеніяхъ, сопровождаемыхъ обыкновенно болью. Боль есть чувство неудовольствія, возростающее вмѣстѣ съ ощущеніемъ до извѣстной максимальной границы. Ощущеніе становится болью на извѣстномъ разстояніи отъ высшаго своего предѣла. Ощущенія, идущія вверхъ отъ индифферентной точки, развиваютъ боль, ощущенія, лежащія ниже этой черты, вызываютъ нѣкоторое пріятное чувство. Опытъ убѣждаетъ насъ, что обыкновенно удовольствіе, во всѣхъ областяхъ чувствъ, вызывается ничѣмъ другимъ, какъ именно ощущеніями умѣренной силы {Grundzüge der physiologischen Psychologie, стр. 510.}. Умѣренное, тихое щекотаніе, умѣренное мышечное напряженіе доставляютъ намъ несомнѣнное удовольствіе. Но, конечно, ощущеніе можетъ дойти до того, что совершенно потеряетъ свои чувственный тонъ. Это бываетъ у порога раздраженія, когда ощущеніе дѣлается безконечно малою психическою величиною. При безсознательномъ, или отрицательномъ ощущеніи чувство равно нулю. Иначе говоря, ощущенія, лежащія ниже порога раздраженія, суть ощущенія чистыя, безъ всякаго эмоціональнаго оттѣнка, безъ всякой субъективной окраски. Въ сильнѣйшихъ ощущеніяхъ, высоко приподнятыхъ надъ порогомъ, чувственный тонъ какъ бы совершенно заглушаетъ голосъ объективнаго ощущенія. Высшія ощущенія совершенно замираютъ въ той огромной и сильной эмоціональной волнѣ, которую они же сами вызываютъ неизбѣжнымъ образомъ. При сильныхъ ощущеніяхъ все сознаніе, можно сказать, расплывается въ чувствѣ. Сильная, яркая эмоція, пріятная или непріятная, порабощаетъ все наше вниманіе. Потому то такъ труденъ психологическій анализъ чувства: когда оно на лицо, сознаніе порабощено, когда на лицо здравое и твердое сознаніе, оно уже не существуетъ {Развитіе этой мысли, сы, Horwicz, Psychologische Analysen, т. I, стр. 168.}. Человѣкъ не можетъ быть зрителемъ своихъ душевныхъ волненій. Какъ только вы прикоснетесь къ чувству анализомъ, какъ только вы хоть нѣсколько захотите подойти къ нему съ разсудочной рефлексіею, оно сейчасъ же исчезнетъ. Огонь чувствъ боится холоднаго дыханія разсудка. Если тучи на небѣ, если рокочутъ громы и вѣтеръ быстрымъ, враждебнымъ размахомъ ополчаетъ одну стихію на другую, все море, покрывается трепетными судорогами, мятущимися волнами. Но вотъ прошла гроза, разсѣялись тучи и волны моря улеглись въ одну ровную, спокойную, зеркальную гладь. То-же бываетъ и въ человѣкѣ. Когда рокочутъ чувства, когда кипятъ эмоціи, сознаніе заволочено тучами. Разбѣгутся тучи, засверкаетъ сознаніе -- пропадутъ эмоціи, тѣ стихійныя, властныя чувства, изученіе которыхъ могло бы дать такой богатый матеріалъ, могло бы объяснить намъ главнѣйшую основу человѣческаго характера. Анализъ чувства, который можетъ быть только субъективнымъ, приходится производить, такъ сказать, на память, оперируя тѣми ничтожными остатками, которые сохраняются все-таки въ сознаніи послѣ пережитой душевной бури.
   Несомнѣнная зависимость чувства отъ качества ощущенія явственнѣе всего выступаетъ тамъ, гдѣ чувственный тонъ совершенно поглощаетъ всѣ прочія составныя части ощущенія, именно при ощущеніяхъ, идущихъ изъ органовъ растительной жизни, при ощущеніяхъ осязательныхъ, обонятельныхъ и вкусовыхъ {Grundzüge der physiologischen Psychologie, т. I, стр. 513. Abhängigkeit des Gefühls von der Qualität der Empfindung.}. Здѣсь именно мы и замѣчаемъ, что извѣстныя ощущенія мы прямо заносимъ въ таблицу пріятныхъ или непріятныхъ чувствъ, не справляясь совершенно съ ихъ интенсивностью. Вкусовыя и обонятельныя ощущенія мы безъ всякихъ разговоровъ дѣлимъ на пріятныя и непріятныя. Сладость -- пріятна, горечь -- непріятна. Впрочемъ, ощущеніе сладости пріятно только при извѣстной силѣ и извѣстной продолжительности -- при умѣренной интенсивности и болѣе или менѣе краткой продолжительности, а ощущеніе горечи при тѣхъ-же условіяхъ теряетъ свой характеръ непріятности. То-же надо сказать и о запахахъ. Пахнущія вещества въ концентрированномъ состояніи непріятны, а въ нѣсколько разжиженной формѣ производятъ благоуханіе.
   Результатъ этихъ наблюденій слѣдующій: нѣтъ такого качества ощущенія, которое было-бы абсолютно пріятно или непріятно. Чувство есть функція интенсивности. Чувство зависитъ отъ силы ощущенія. При умѣренной интенсивности чувственный тонъ достигаетъ максимума своего положительнаго-Значенія и затѣмъ, перейдя индифферентную точку, пріобрѣтаетъ постоянно возростающее отрицательное значеніе {Ibid, стр. 514. Wir können es demnach wohl als ein allgemeines Resultat aussprechen, dass es keine Empfindungsqualität gibt, die absolut angenehm oder unangenehm wäre, sondern dass bei jeder das Gefühl in der vorhin bestimmten Weise Function der Intensität ist, so dass bei einer gewissen massigen Empfindungsstärke der Gefühlston das Maximum Seines positiven Werthes erreicht und dann durch einen Indifferenzpunkt zu immer mehr wachsenden negativen Werthen übergeht.}. Но, само собою, эти различныя значенія могутъ соотвѣтствовать весьма различнымъ интенсивностямъ. Извѣстная сила горечи причиняетъ значительное чувство непріятности, тогда какъ та-же сила горечи доставляетъ еще положительно пріятное чувство. При нѣкоторыхъ ощущеніяхъ, связанныхъ съ отправленіями органовъ растительной жизни, индифферентная точка помѣщается повидимому у самаго порога ощущенія. И это совершенно согласуется съ тѣмъ, что органическія ощущенія, обусловливающія чувство здоровья, такъ слабы, что мы не. улавливаемъ ихъ даже пристальнѣйшимъ вниманіемъ. Можно считать вѣроятнымъ, что измѣняющееся положеніе максимальной черты и индифферентной точки чувственнаго тона зависятъ отъ первоначальнаго характера ощущенія {Ibidem.}.
   Чувство, связанное съ высотою тона (въ области звуковыхъ ощущеній), поддается только самому общему опредѣленію. Низкіе, глубокіе тоны служатъ выраженіемъ серьезности и важности, высокіе тоны -- веселаго и шутливаго настроенія, а средніе тоны звуковой скалы соотвѣтствуютъ болѣе всего равномѣрно пріятному настроенію духа. Безконечно разнообразнѣе, говоритъ Вундтъ, тѣ чувства, которыя вызываются, такъ называемою, цвѣтностью звука (Klangfarbe). Но такъ какъ эта послѣдняя можетъ быть разложена наизвѣстное число тоновъ, то и искомое, соотвѣтствующее ей чувство, возможно вывести изъ основныхъ настроеній, которыя вызываются тою, или другою высотою звука. Цвѣтности звука, или тэмбры, при которыхъ основной тонъ чистъ или связанъ, только съ ближайшими по высотѣ верхними тонами (звуки, производимые флейтными трубами органа), болѣе всего пригодны для выраженія серьезныхъ настроеній, и напротивъ -- тѣ цвѣтности звука, или тэмбры, которые зависитъ отъ сильнаго совмѣстнаго звучанія высокихъ верхнихъ тоновъ, какъ это бываетъ у большинства духовыхъ и смычковыхъ инструментовъ, болѣе всего соотвѣтствуютъ веселому или страстно напряженному настроенію духа {Ibidem, стр. 515 (Основанія Фивіологичеекой психологіи, стр. 499).}. Гдѣ чувственный тонъ, обусловленный тэмбромъ, находится въ противорѣчіи съ тѣмъ, который зависитъ отъ высоты тона, тамъ возникаютъ чувства съ своеобразною окраскою -- въ силу контраста ощущеніи, лежащихъ въ. ихъ основаніи. И если это противорѣчіе достигаетъ высокой степени, наступаетъ раздвоенность чувства (Zwiespältige Stimmungen), если же оно еще довольно умѣренно -- настроеніе наше покрывается меланхолическимъ оттѣнкомъ. Оттого-то и понятно, почему эти своеобразныя чувства лучше всего выражаются въ цвѣтности, въ тэмбрѣ смычковыхъ инструментовъ при малой высотѣ тоновъ. Совершенно иначе слагается чувственный характеръ звука, если онъ, какъ напр. при мѣдныхъ трубахъ, имѣетъ очень значительную силу. Здѣсь звукъ бываетъ мощнымъ и энергичнымъ и если преобладаетъ основной тонъ, какъ въ звукахъ рога, мощь и энергія звука смягчаются нѣкоторою серьезностью. По наиболѣе рѣзкое выраженіе чувство мощи находитъ въ звукѣ трубы, какъ-бы бравирующей своими трескучими верхними тонами. Это -- мощь подчеркнутая, воинственная, властноповелительная. И, наконецъ, нѣкоторая серьезность, въ соединеніи съ могучею силою, слышится и въ звукахъ фагота. Впрочемъ, на основаніи сказаннаго, не надо забывать, что одинъ и тотъ-же звукъ, при разной силѣ, можетъ сопровождаться то однимъ, то другимъ чувственнымъ тономъ, и что вмѣстѣ съ силою нѣсколько мѣняется и цвѣтность звука, такъ какъ. при возростающей силѣ звука болѣе высокіе изъ верхнихъ тоновъ слышатся сильнѣе. Кромѣ того, не надо упускать изъ виду и. того, что чувственный тонъ опредѣляется также и продолжительностью звука. Медленная смѣна звуковъ знаменуетъ серьезное и мрачное настроеніе духа, быстрая -- живой и радостный подъемъ настроенія. Медленная вибрація звука усугубляетъ дѣйствіе низкихъ тоновъ, быстрая -- дѣйствіе тоновъ высокихъ.
   Что касается чувственнаго тона свѣтовыхъ ощущеній, то онъ зависитъ частью отъ цвѣтоваго тона, частью отъ силы свѣта и насыщенности. Черный цвѣтъ есть выраженіе серьезности и важности, бѣлый -- веселаго. и жизнерадостнаго чувства, а между ними лежащій сѣрый цвѣтъ служитъ выраженіемъ неопредѣленнаго расположенія духа. Физическое чувство, связываемое съ простыми цвѣтами, всего удобнѣе изучается въ совершенно одноцвѣтнемъ освѣщеніи, напр. если смотрѣть черезъ цвѣтныя стекла, причемъ смотрящій, по превосходному выраженію Гёте, какъ бы отождествляется съ цвѣтомъ, и глазъ и духъ его настраиваются въ униссонъ. "Фактъ, что цвѣта составляютъ замкнутый рядъ, выражается и въ чувственномъ тонѣ ихъ, причемъ самыя различныя противоположности чувства находятся на противоположныхъ половинахъ цвѣтоваго круга, пурпуровый же цвѣтъ и дополнительный къ нему зеленый составляютъ, между чистыми цвѣтами, переходы отъ одной стороны чувства къ другой" {Grundzüge der physiologischen Psychologie, т. I, стр. 519. (Основанія Физіологической психологіи, стр. 503).}. Цвѣтовые тоны отъ краснаго до зеленаго Гёте назвалъ положительною стороною цвѣтоваго круга (Plus-Seite), цвѣта отъ зеленаго до фіолетоваго -- отрицательною стороною (Minus-Seite): первые порождаютъ возвышенный чувственный тонъ, вторые -- угнетенный.
   Если нѣсколько цвѣтовъ одновременно дѣйствуютъ на глазъ, то вліяніемъ, производимымъ ими другъ на друга, опредѣляется вмѣстѣ съ ощущеніемъ и физическое чувство. Если цвѣтъ, отъ дѣйствія контраста, усиливается, то съ нимъ вмѣстѣ усиливается и соотвѣтствующій чувственный тонъ. Если же индукція ослабляетъ цвѣтовое впечатлѣніе, то умаляется и сила чувственнаго тона. Чувства, порождаемыя звуковыми и свѣтовыми ощущеніями, колеблются, подобно всѣмъ вообще чувствамъ, между противорѣчіями {Ibidem, стр. 521. Die Gefühle, welche sich an Schall -- und Lichtempfindungen knüpfen, bewegen sich zwischen Gegensätzen, wie alle Gefühle.}. Но здѣсь противоположныя другъ другу состоянія не могутъ быть названы, какъ при нисшихъ чувственныхъ ощущеніяхъ, просто удовольствіемъ, или неудовольствіемъ. Говоря, что низкіе тоны выражаютъ серьезность и важность, высокіе -- веселое и игривое настроеніе духа, говоря, что желтый цвѣтъ причиняетъ возбуждающій чувственный тонъ, а голубой -- успокаивающій, мы этимъ отмѣчаемъ такія противоположности, которыя уже не покрываются понятіями удовольствія и неудовольствія. Конечно, во всѣхъ перечисленныхъ настроеніяхъ, вызываемыхъ различными цвѣтами, есть и элементы удовольствія и неудовольствія, но нѣтъ сомнѣнія, что въ нихъ эти элементы зависятъ исключительно отъ интенсивности ощущенія. Нѣтъ такого цвѣта, какого бы качества онъ ни былъ, который бы при извѣстной силѣ не вызывалъ опредѣленнаго, непріятнаго, или пріятнаго чувства. При тонахъ и цвѣтахъ чувственный тонъ, связанный съ качествомъ ощущенія, совершенно самостоятеленъ: связь его съ физическимъ чувствомъ пріятности или непріятности сохраняется только въ томъ, что характеръ серьезности, присущій низкимъ звукамъ и черному цвѣту, болѣе или менѣе правильно можно отнести къ категоріи неудовольствія, а возбудительный характеръ высокихъ звуковъ и бѣлаго цвѣта -- къ категоріи удовольствія. Можно подумать, говоритъ Вундтъ, что эта связь всего живѣе обнаруживается на примитивной ступени чувственности при еще неразвившемся сознаніи. У дѣтей и дикарей чувство, вызываемое свѣтомъ и темнотою, высокими и низкими тонами, проявляется вполнѣ непосредственно, въ разнообразныхъ формахъ радости и печали. "Но то обстоятельство, что качества чувства въ этой высшей чувственной сферѣ почти вовсе не сводятся къ противоположностямъ физическихъ чувствъ удовольствія и неудовольствія, позволяетъ этимъ качествамъ сдѣлаться элементами эстетическаго дѣйствія. Послѣднее несовмѣстимо со сколько-нибудь рѣзкимъ чувствомъ физической непріятности, но требуетъ въ качествѣ элементарныхъ факторовъ чувствъ, находящихся, въ своихъ многочисленныхъ градаціяхъ, еще въ рамкахъ простого физическаго удовольствія, или выходящихъ изъ этихъ рамокъ только исключительномъ образомъ, чтобы усилить дѣйствіе посредствомъ опредѣленныхъ контрастовъ. Въ высшей степени замѣчательно, что эти формы чувства, связанныя съ извѣстными качествами ощущенія и не обнимаемыя физическими чувствами удовольствія и неудовольствія, постоянно колеблются между противоположностями. Это доказываетъ, что противоположности чувства, вмѣстѣ съ лежащимъ между ними безразличнымъ состояніемъ равнодушія, суть непремѣнные аттрибуты всякаго чувства" {Основанія Физіологической психологіи, сур. 508--509. Grundzüge der physiolog. Psych, стр. 522.}.
   И такъ, чувства удовольствія и неудовольствія суть произведенія исключительно интенсивной стороны ощущенія. Съ качествомъ ощущенія связаны противоположности, только по аналогіи называемыя удовольствіемъ или неудовольствіемъ.

А. Волынскій.

(Продолженіе слѣдуетъ).

"Сѣверный Вѣстникъ", No 3, 1890

   
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru