Волошин, М.А. Собрание сочинений. Т. 7, кн. 1. Журнал путешествия (26 мая 1900 г. -- ?); Дневник 1901-1903; История моей души
М.: Эллис Лак 2000, 2006.
ИСТОРИЯ МОЕЙ ДУШИ
1904 год
29 мая.
Прогулка в Фонтенбло. 27 л<ет>. Клятва ехать в Индию. Вечер на дороге. В Цюрихе... Он приехал с тем >, чтобы предупредить. У него тогда не было денег. Бросили письмо ему налицо.
Зачем Вы уступаете свое место. "Прочти Кама Сутра".
30 <мая>.
У Англады. Стихотвор<ение> "13 мая". "Как тебе нравятся эти рыбы?" Чтение в обществе -- Отчизна. "Я вижу, ты влюблен. Вот этот жест. Забил болт (?). Pardon". (Поляков).
Жорж Занд на Майорке. Прочесть "Спиридион", "Лукреция Флориани". Мемуары Жорж Занд и А. Дюма.
-- Город -- это большой павлиний хвост.
Новая красота -- это только новое воспоминание о старой красоте.
3 ию<н>я.
Я не могу говорить о текущем -- внутреннем. Если говорю -- преувеличиваю. Через несколько месяцев я почти свободно говорю о себе и анализирую. Поэтому я не могу писать дневника. У меня есть непосредственное чувство, но нет для них непосредственных слов.
Слова всегда запаздывают.
Вечером у Кругл<иковой>. Я могу владеть силой жизнерадостности. М. В. в японском платье. За занавеской ждут.
4 июня.
Почему не удалось движение Рёскина и Морриса? Они требовали от искусства наибольшего количества художественных произведений, а не смотрели на него как на язык, которым должен владеть каждый.
Они все-таки считали маслян<ые> картины высшим искусством, а прикл<адное> и декор<ативное> искус<ство> низшим.
5 июн<я>.
Аксинит и алмаз.
Jardin des Plantes. Б<альмонт> странный, пьяный, но не вином. Глаза суженные и влажные. "О чем ты думаешь?"
-- О твоем стихотворении "13 мая". Твои глаза выдают тебя.
-- Ты меня развратил (он так сказал). Я разрезал ее платье ножом сверху донизу. Когда тело обнажается сразу всё. Это действительно удивительно.
Она там лежит окровавленная. Я ее ранил. Есть действительно наслаждение крови. Это пьянее алкоголя. Я ее чуть-чуть резал. Мне хочется тебе всё рассказать. Мне бы хотелось, чтобы нас отделяли тысячи километров от Е<катерины> А<лексеевны> и Маргори, которую ты любишь так же, как я. (Это прямо глядя в глаза).
В J d Plantes: Крокодилы -- это боги, ничего не видящие, ничего не чувствующие. "Он хочет удивить мир злодейством" (про слона).
Кристаллы. Поцелуй. Гнездо аметиста. "Если б женщины были такими!"
Вечером, проводив Муромцевых, у Юнге. Я зашел к М<аргарите> В<асильевне> и написал те 3 стиха. Я очень волновался и почти не мог скрыть.
-- Напишите мне что-нибудь на "Евгении Онегине".
6 июня.
St. Germain Auxerrois. Перед Магдалиной. После долгой нерешимости. "В тех трех стихах есть вопрос". Долгое молчание. "Какой вопрос?"
Я не ответил. Рисуем. Проходя по двору Лувра: "Какой вопрос? Вы раньше не задавали вопросов". -- "Нет, это легенда"... Но об вопросе мой язык не повернулся. Завтрак у Дюваля. Об мгновении. "Служите мгновению. Это смирение. Я бездарна".
В Японском отделе. Много часов. Разговор непринужденный, даже смех. Точно ничего не было. Но за этим мысль.
Мышка бежала
Хвостиком вильнула,
Яичко упало
И разбилось...
Потом, выходя: "У меня мучительное чувство, когда люди мне вдруг надоедают и становятся невыносимы. Они совсем в этом не виноваты". (Это о Пищалке)...
Проходим через Тюильри. "И чем они меня больше любят, тем меньше я их могу выносить". -- Тогда предупреждайте их, пока сохранилось чувство дружелюбия. Вы можете сказать: "Вот, у меня такая особенность -- и т. д.".
"Ну вот, я Вас предупреждаю".
Чувство падения в провал. Долгое молчание. Потом мы говорим о других предметах, и я мысленно хвалю себя за то, что умею владеть собой.
В груди физическое ощущение, что что-то сжалось в комок, но мы спокойно говорим до самого дома.
Бальмонт уезжает. На вокзале Ек<атерина> Ал<ексеевна>, Елена и я. Когда я смотрю на нее, я боюсь показать, что знаю.
С Ек<атериной> Ал<ексеевной>: Вы не изменили мнение о М<аргоре>? Я узнала ее с других сторон. Она -- это говорили в семье, но она сама отрицала... (след<ует> тот же рассказ).
Это для меня? Предупреждение?
Надо уничтожить всякое подозрение объяснения. Надо дать другое толкование стихам и "Что значит вопрос?". Я думаю об этом, ожидая omnibus'a на St. Germain'e. Меня осеняет возможность. Я заговорю о книге. Пока это возможно. "Три стиха определяют ее содержание".
Мне представляется, что мы говорили весь день и только два раза кончик<ами> пальцев притронулись к главному. Теперь это надо скрыть.
7 июня.
Может, я всё это и выдумал. Мы утром поехали в музей Гимэ. Я сказал на конке: "Мне кажется, что эти три стиха, которые я написал на книге, очень определяют ее содержание. "О, если б нам пройти чрез жизнь одной дорогой". Из <1 ел. нрзб.> выбрать одну. Вечная иллюзия человечества, что не может быть двух истин" и т. д.
Мне показалось, что она сделала радостное движение. В музее. Мумии. "Мне кажется, что это должно быть в церквах. Это неприлично в музее".
-- Королева Таиах. Она похожа на Вас.
Я подходил близко. И когда лицо мое приблизилось, мне показалось, что губы ее шевелились. Я ощутил губами холодный мрамор и глубокое потрясение. Сходство громадно.
Она подошла, но была мала ростом, чтобы дотянуться.
-- Возьмите на память этот рисунок.
8 июня.
Отъезд М-те Юнге. Мы вдвоем в карете. Беспросветный дождь.
-- Мне кажется, это репетиция Вашего отъезда.
-- Очень жаль.
-- Нам не придется больше так увидеться. В Москве это будет не то.
Опять в St. Germain l'Auxerrois. Комната наверху. "Вот, нарисуйте мне это".
10 июня.
В музее Трокадеро. "Счастливый, что Вы остаетесь и можете всё это рисовать! Мне завидно (сделать номер для "Весов" -- текст и рисунки).
Мне бы хотелось вместе с Вами побывать в Италии, во Флоренции, в Сиене, в Орвието".
"Мы будем писать друг другу".
"Я не хочу, чтобы близость между нами оборвалась".
"Нет, но будем писать не словами, а только рисунками и стихами?"
-- Хорошо.
Вечером. Франциск Ассизский... "Но разве он воскрес?" -- Это только дорогая легенда для тех, кто боится смерти.
11 июня.
В Лувре. Ватто -- скрипучие шелковые платья с чеканными серебряными складками. Шарден. Фрагонар.
"Вчера Дьявол на меня не произвел такого сильного впечатления, как мог произвести несколько лет назад. Помните, я Вам говорила о том периоде равнодушия. Рэдоновский дьявол -- это мой Дьявол. Когда мы ехали в Шарантон". -- Индивидуальность бездны. Звездная уже близка. Страшны последующие.
Родэн. В. Гюго. Мы смотрели близко, почти соприкасаясь головами. В American Art. "Париж без меня больше не будет такой... Здесь-то холодно, а там горячо. Потом всё будет одинаково".
Вечером в Булонском лесу. "Я его никогда не видала таким... игривым. Это мне нравится.
И я у Вас никогда не слыхала такого тона".
"Как, если представишь себе, что это рассвет, всё сразу меняется".
Чувствуя близость плеча, я чувствую всё обаянье ласки. На днях я видел во сне, что она держала мою голову в руках и гладила. Лет 7-8 я вечером плакал в постели от отсутствия ласки. Потом привык.
13 июня.
Этот день я унесу в груди как большой драгоценный камень. День "грустного счастья". Надрывающего счастья.
Утром церкви, старые улицы. Кафе против Пигмалиона. "Ек<атерина> Ал<ексеевна>, поедемте в St. Cloud". -- Нет. Поезжайте с Маргорей -- у меня кружится голова.
Едем. На пароходе. Мгновение грусти, когда слезы свертываются в глазах. "Посмотрите отражения. Как я это понимаю. Запомните это. Нарисуйте это. Вот этот желтый забор в большой волне. А вот видите: кусочки инкрустаций дерева внутри круга".
На берегу. "Я чувствую свободу. Меня никто здесь не знает. Это в последний раз в жизни".
По парку. "Какая лестница. Восхищайтесь". Круглая лужайка. Как деревья грандиозны и торжественны. -- У Вас кружится голова? -- Немного. -- Пройдемте наверх. Сырые аллеи. Площадка с видом на Париж. "Мне бы хотелось вымести этих людей. Так, взять метлу и вымести за двери".
-- Сядемте дальше в аллее. Темно от ветвей.
..."И потом какой-то голос грустно говорит: Вот так вся жизнь".
-- Пройдемте так через жизнь. Смерть я вижу так: когда закроешь глаза и всё забудешь...
Потом ощущение влажной травы. Высокой и мягкой. И надо идти. Свет чуть-чуть, как язык пламени в глубине аллеи. И так долго между большими деревьями. И вся жизнь вспоминается. Но целиком на одной плоскости. Жемчужный рассвет. И потом обрыв. Когда спустишься -- всё забудешь... Пройдемте, как вместе.
-- Мы еще не умерли! -- Пройдемте при жизни. Далеко. Прямо. "До самого синего моря". Почему всегда все доходят до самого синего моря?
-- Тоже "синего".
"Белое, Черное, Красное моря -- но нет Синего".
"Oeuvre de la bonne Mort" {Работа доброй Смерти (фр.).} -- маленькие трусливые дети. Они хотят ее уговорить ласковыми словами.
Смерть -- это радость, это высший подъем жизни. Это высший момент жизни. Вдохновения.
-- Она подойдет и взглянет большими строгими глазами прямо в глаза и спросит: "Ты готова?"
Я не живу. Мне нужно, чтобы меня поезд переехал. Чтобы я почувствовала жизнь. Иначе смерть от меня отвернется.
"Притча о талантах".
Мы сидим в густой влажной траве на перекрестке. Слова сжимаются в горле.
Я пройду до конца аллеи. Когда возвращаюсь, то чувствую себя чужим и равнодушным.
Идем. "Я какой-то ошибкой живу. У меня есть подруга, которая живет как следует. Она любит собирать грибы и ягоды, постоянно влюбляется. Она меня страшно любит. Но пугается иногда. И тогда она меня зовет, как будто я где-то далеко. Я не могу жить без этого. Мне нужно, чтобы около меня копошилось бы что-то живое. <1 сл. нрзб.>? Она. Я тогда вспоминаю.
-- Вы мне должны написать стихотворение. "Рождение Венеры".
Рассвет тихий, перламутровый. И волна вдруг поднялась и сверкнула. Небо отразилось. Неизменное в вечно текущем. И родилась красота. Белая как пена. И взвилась стая голубей. И у ней раскрывается глаз, один глаз. Большой, удивленный, испуганный. Как у коровы. Знаете. Волоокая.
Потом другое. Сумерки в мастерской. Кто-то смотрит в зеркало. Часы тикают. Капля капает из крана. Иногда перебивая. "Да, да... да. Так... Тик-так... да-да".
В зеркале видны только большие грустные безнадежные глаза и черные губы. За окном город. Вечерний. Громады домов. И так, как будто он вдруг лопнет от напряжения.
И сделайте это просто. Не нужно никаких: "На вершинах познания одиноко и холодно". А просто констатируя.
-- Ну что ж. Аллея как аллея. Момент как момент. Около каскадов.
-- Вы немецкий идеальный юноша. Благородный, честный. Вы способны ждать невесты 50 лет. Это хорошо. Нет, тут нет дурного. Вы можете думать что угодно, но останетесь честным против своей воли.
Бросила палкой на меня сено:
-- Я была мертвой, но вокруг меня происходила жизнь. Только поэтому я догадывалась, что я живу. "Я произвожу впечатление -- следовательно, я существую".
Может быть, кто-нибудь меня выдумал. Меня кто-нибудь соврал. Во всяком случае, про меня соврал художник.
Никому не говорите о надрывающем счастье. Это для Вас. Иначе всё исчезнет.
"Все чувства стремятся убежать в другую область -- через посредство слова".
Я умерла и еще не родилась.
Обед. На реке. Всё серое. Голос говорил: "Вот так вся жизнь..." Слова щекотали в горле.
Зачем говорить последнее слово, когда все ясно.
"Пройдемте по миру, как дети".
Я буду помнить этот день так же, как день отъезда из Москвы.
"Вы знаете, что Вы имели на меня громадное влияние. Мне становилось веселее, когда я думала об Вас. Алеша то же самое говорил, когда Вы уезжали. Тот день был очень тяжел для меня. И я почти его не заметила, благодаря Вам".
-- Пройдемте вместе по миру.
-- Нельзя. Я мертвая -- Вы живой. Смотрите, какой праздник на воде.
Праздник серых теней. Вечером был праздник и огни танцевали в реке. Кто-то проносил большие алмазы. Пароходы проходили, оставляя зеленых танцующих змеек.
Башня стояла на огненном пьедестале, который висел высоко в воздухе.
-- Так не забудьте. Напишите три стихотворения. Нарисуйте три пейзажа. Знаете. И прочтите Коро.
Вам нужно ехать сегодня.
-- Третья тема. Женщина всползла на верх горы. Она была в тяжелом платье с драгоценными камнями. Оно рвалось. За ней остались следы лохмотьев и струйки оборвавшихся драгоценностей. Наверху нищий. Таким большим орлом. Самая вершина. Кругом горы, белеют снега. И она припала к его ногам и замерла. Это последняя минута полного успокоения. Может, она сейчас умрет.
Утром. Между вчера и сегодня легла грань. Ольг<а> Сер<геевна> -- М<аргарита> В<асильевна> почти одни слова. Ужас за масками. Может, это ужас молодых девушек. Ужас природы непробудившейся, нерасцветшей.
У меня есть то же. Но меня это не пугает. Почему со мной говорят об этом? О<льга> С<ергеевна> удивлялась, что я это знаю. Какая разница и какое сходство.
Если Вам будет нужна душа, чтобы стать человеком,-- позовите.
Разговор с Екатер<иной> Алекс<еевной>. М<аргарита> В<асильевна> спит. "Мне хотелось снова поговорить с Вами об М<аргарите> В<асильевне>. Только я не знаю, как с Вами говорить. Вы не должны подумать, что она Вас может полюбить. Она странная. То расположение, которым Вы пользуетесь, это высшее, что Вы можете получить. Она говорила, что ей легко только с двумя людьми: со мною и с Вами. Она как-то нас сравнивала и находила громадное сходство. Только Вам, я боюсь, много придется страдать". -- Я всё это знаю. Я так же думаю. Но, может, так надо. И я не знаю, любовь ли это?.. У меня нет желания (это я подумал).
-- Ну, а если б она вышла замуж, полюбила другого?
-- Я не знаю... Я не представляю себе. Я не могу представить. (На самом деле я представляю и чувствую острую боль. Но я думаю, что она скоро бы прошла.)
-- Если Вам придется видеться так, урывками. Раз в несколько лет... Я думаю, что это только первая стадия, первый период настоящей любви.
-- Но я не знаю, можно ли это назвать "любовью". Впрочем, верно, в "первом периоде" это всегда так бывает.
-- Да. Это так бывает всегда (с грустной улыбкой). Мне жаль, что Вы утратите Вашу жизнерадостность.
-- Я не думаю. Я со слишком большой радостью принимаю все, что ни посылает мне жизнь. Может, разница в словах: я называю счастием то, что другие называют страданием, болью.
-- То, что у вас выходит естественно, что Вам дано от природы, это я достигла рядом долгим страданий, но пришла к тому же. Пусть другие видят в этом несчастие и страдают: я из каждого несчастия сделаю себе радость.
В детстве нас учили долгу. Нам запрещали смеяться. Думать по утрам о чем-нибудь, кроме работы. Наша мать со смерти нашего отца надела траур. Мы всё детство ходили в трауре. Десять лет. И я после этого все-таки достигла радости.
Вечером. По Сене до Отейля.
-- У меня начинается спячка. Смотрите эти отражения. Я себе представляю лицо мирового закона. Оно бледное, с широко открытыми глазами.
Ел<ена> К<онстантиновна> -- Сфинкс. "В Древней Греции таких девиц называли Сфинксами".
Около Эйф<елевой> башни. Деревенский пруд. Потом на террасе Трокадеро. Дождь.
"Представим себе, что мы вышли на террасу нашего дома".
"Мне бы хотелось знать: какой Вы были в детстве. Я думаю, Вы с тех пор мало изменились. У Вас есть ваши детские карточки?"
16 июня.
На Père Lachaise. У стены Коммуны. О смерти опять.
"У меня в детстве был ужас смерти. Мне казалось, что нужно любить каждую минуту так, как будто это была последняя...
Мне странно, что Вы понимаете меня. Кажется, точно это недоразумение. Я ни с кем не могла говорить об этом. Т. е. говорила, применяясь. С Вами я не применяюсь. И реплики наши совпадают".
-- Точно мы едем по соседним аллеям. "Но я за деревьями не вижу вашей головы". Я начинаю понимать разговоры с ответами через полчаса, как вы рассказывали про А<нну> Ник<олаевну>.
-----
"Посмотрите, какие розы нам посылает Гименей".
(Садовник Лариных. Собачка Диониса.)
Едемте по реке. Вечером в Венсенском лесу.
Какая пропасть! Отраженное небо.
Лицо, освещенное лампочкой. Близкие смеющиеся глаза. "Какой Вы ребячливый".
Давайте рисовать на одни темы. Вот эти деревья при фонаре.
Ночью в комнате. На рассвете в Halle. Река утром. Корзины с ягодами. Цветы.
"Меня огорчает, что гортензии Вам нравятся. Они ситцевые. Не смотрите -- это грешно".
17 июня.
В Люксембур<гском> саду днем. Полусонные.
18 июня. Суббота.
"Вы изменилисьза последние дни. Стали молчалив<ее>. У Вас бедные глаза".
-- Когда я смотрю в глаза, у меня рождается страшная жалость к людям.
J des Plantes. "В этом есть ужас мертвой природы".
Она следом за Вами ходит? (Е. С).
Вечером в обществе.
"Влюбитесь в нее. Это идеальная красота. Это Вам еще завет".
"Б<альмонт> приехал. Он в плохом состоянии. Остановился в 99".
Баронесса. Билет на вход. Торжественн<ые> стихи, так же поэтическ<ие>.
19 <июня>. Воскресенье.
Утром. "Пойдите в Американский <магазин>. Вас ждут Конст<антин> и Елен<а>".
"Я тебе привез скверненькую наваху. Там был английский офицер, который рассказывал о бурской войне. Бессмысленность сражения. Ни малейшего чувства вражды".
К Ел<изавете> С<ергеевне> за М<аргаритой> В<асиль-евной>. "Вот мой офорт не удался. Мне так жаль. Поедемте за город".
Севр. У Мечниковых. В лесу St. Cloud.
Как странно. Это те же аллеи. Вот мы здесь шли. Как это было давно... Неужели только пять дней?
Что ж... ничего... Это не повторение.
-- Мне жаль, что это разбилось. Вам нужно было уехать тогда же. Мне хотелось тогда же убежать и сохранить тот день целиком, как драгоценный камень. Теперь это уже затерлось.
Я мечтал, что я приеду сюда один и буду вспоминать шаг за шагом.
Вышли на лужайку. Внизу глубоко между скалами-деревьями другие лужайки. Посередине статуя.
Добрянович и Ге заговорили о суевериях.
"Это бывает со всяким, кто заглянет в будущее, каким бы путем это ни случилось". А разве это так плохо -- смерть?
"Тот, кто любит жизнь, не боится смерти".
Обед на лужайке. Спуск. По темным аллеям. Через город по лестницам.
"Здесь совсем Генуя. А вот Корсика".
"Зачем ездить, когда всё это можно здесь же увидеть?"
"Только сколько надо ездить раньше, чтобы увидеть это здесь".
В вагоне. "О чем Вы думаете?" ...Я не могу сказать. Т. е. вот сейчас не могу: это непреодолимый стыд. А через пять минут он пройдет. -- Какой Вы честный, другой бы выдумал...
Разговор оборвался на Иловайской. Я представил себе ее лицо и губу. Потом думал о том, что она вся погрузилась в материнство. Что в этом переходе, как у Наташи, может, и нет никакого противоречия. Это у женщины. Но как же у мужчины? Я представил себе себя женатым. "Около 30 лет всегда начинают сниться детки". Поток впечатлений оборвался. Я ловлю немногие. Формулирую. M-r Бержере. Самостоятельность поступков. У меня ее нет. Я всегда считаюсь с тем, что подумают. Я всегда всё делаю для какого-нибудь третьего лица, которому нет никакого дела. Потом я подумал о моем вызове в Петербург. Здесь оборвалось.
Вечером втроем: Ек<атерина> Ал<екссевна>, М<аргарита> и я.
20 <июня>. Понедельник.
Утром писал. Только я остаюсь один, на меня находит волна чувственных образов. Чтобы отогнать, я хватаюсь за книгу. Но не могу работать. Всё это время меня <не> посетило ни одно желание. Тут они сразу вернулись. Я шел по улице, представлял себе удовлетворение и с отвращением смотрел в лицо женщинам.
Только те, у которых на лице была печать, казались доступными для меня. Потом это сразу исчезло.
Вечером опять за город на пароходе.
"Ты опять грустный". "Он точно легкой вуалью покрыт".
Почему? Я не знаю. С St. Cloud? Это был кризис. Высший подъем чувства. Теперь оно озаряет только мгновеньями.
М<аргарита> В<асильевна>: "Зачем же Вы сказали мне, Макс<имилиан> Алек<сандрович>, что нужно восторгаться этим Ангелом?"
Курб<атов>: "Я нахожу его лучше Васнецова, но хуже Берн Джон<са>".
Я: "Потому что Вы подходили к нему, чтобы судить его. А надо подходить так, точно он Вас судить будет".
-- Ах, это очень хорошо. Вы очень хорошо сказали.
Пусть каждый скажет всем девизы из стихотворений.
... пространств...
Много у Господа дивных убранств.
Ек<атерина> Ал<ексеевна> -- "И ночь, как яркий день".
Comprendre -- ce reflet de créer {Понимание -- это сотворчество (фр.).}. Ел. Д.
В этом странном цветке лепестки расцветут. И не знаешь: цветок далеко или тут.
Ночью через лес. Раньше -- танцы <на> палубе.
"Вот как вы говорите про материал: чем грубее, тем глубже. Так же и жизнь в рамках и традициях. Теперь все рамки стираются. Эпоха либерализма".
-- Одни выбирают дорогу. Другие углубляют старые.
-- Ангел? Это очень верно. Мы все развратились. Мне хочется ехать. Довольно впечатлений.
-- Не забудь, что мы вместе переводим Д'Аннунцио.
-----
Métropolitain. Две женщины. Они мне были противны, но желательны. Они вышли вместе из вагона и переходили вместе пустынный Тюильри. Я видел их то спереди, то слышал сзади. Слушал клочки разговора. Их присутствие, как присутствие желания.
И я вспомнил отъезд из Москвы. Один на вокзале. Ожидая вагона и слёз. Я точно защищался этим.