Lib.ru/Классика: Волохов Петр Михайлович. Безрукий

БЕЗРУКІЙ.

(Очеркъ изъ быта Петербурскихъ рабочихъ).

Вмѣстѣ съ толпою крестьянъ, пріѣхавшихъ по желѣзной дорогѣ изъ провинціи въ Питеръ, сошолъ со станціи молодой парень, краснощокій и здоровый. Все имущество его состояло изъ толстаго мѣшка, биткомъ набитаго разнымъ скарбомъ и взваленнаго на спину. Звали его Иваномъ Захаровымъ. Въ столицу онъ пришелъ прямо изъ деревни. Крупнымъ безостановочнымъ шагомъ, неглазѣя по сторонамъ, повалила гурьбою вся толпа по улицѣ, предшествуемая бывалыми въ столицѣ мужиками, и вскорѣ дошла до захолустной трущобы съ грязными и вонючими помѣщеніями, которыя, казалось, были приспособлены единственно для нихъ, какъ для людей, черезчуръ невзыскательныхъ и искавшихъ только крыши, которая могла бы укрыть отъ непогоды, и небольшаго мѣстечка, гдѣ можно было бы пріютиться на ночь. Освободивъ плечи свои отъ мѣшковъ и осмотрѣвшись немножко, пріѣзжіе разбрелись подвое, по-трое и въ одиночку въ разныя стороны, куда кого влекло или прежнее знакомство, прерванное на лѣто, или соображеніе подыскать скорѣе мѣсто, работу, или простое любопытство поглядѣть на городъ и на людей.

Захаровъ былъ въ числѣ послѣднихъ. Онъ вышелъ на дворъ, потомъ за ворота и, остановившись, сталъ смотрѣть на улицу; она казалась ему ужасно шумною послѣ деревенской тишины; громадные дома, величинѣ которыхъ онъ удивлялся, добродушно разинувъ ротъ, прохожіе суетливо спѣшившіе куда-то, словно на пожаръ, -- все это заставило его воскликнуть: "ну, Питеръ!"

-- Братецъ, не знаешь ты, гдѣ тутъ рабочіе останавливаются? спросило парня подошедшее къ нему поношенное пальто, съ синимъ рубцомъ надъ глазомъ.

-- Тутъ на дворѣ. Тебѣ какихъ рабочихъ? отвѣтилъ парень.

-- Которые, конечно, могли бы работать на заводѣ. Я пришелъ отъ хозяина нанимать.

-- Тамъ вонъ. Это мы тамъ остановились. Только что пріѣхавши. Коль тебѣ для завода,-- я тоже могу.

-- Ты заводскій?

-- Только что впервой. Которые и раньше были, а я впервой. Насъ много пріѣхало. Теперь разошлись.

-- А-а...

-- Ты найми меня...

-- По какой работѣ ходишь?

-- Я бы все одно. Мнѣ бы какая нашлась. Которые со мной -- тѣ ужь приработались, а я вновь. На станкѣ бы мнѣ, говорили они.

-- И это можно. Только на станкѣ плата тебѣ, какъ ты вновь, пойдетъ самая лядящая. Я могу и больше назначить, конечно... но это особая статья, даромъ не дается. Вотъ кабы ты писать умѣлъ...

-- Этому я обученъ, писать-то...

-- Умѣешь?

-- Какъ угодно.

-- Ой?

-- И-и! только перо въ руки...

-- Скажи на милость! Тебѣ тутъ не житье, а масляница будетъ, если такъ. Вправду ли умѣешь?

-- Ей Богу. Хоть сейчасъ...

-- Какже бы это взглянуть на твое писаніе...

-- Въ училище ходилъ три года...

-- Ай, ай, ай,-- тебѣ цѣны тогда нѣтъ, если не врешь, а правду говоришь.

-- Кабы мнѣ теперь что написать тебѣ!

-- Пойдемъ въ трактиръ. Тамъ сейчасъ и перо и чернила получимъ. Пойдемъ. Очень интересно взглянуть.

Когда пришли въ сосѣдній трактиръ, половой по первому требованію принесъ бумагу и чернильницу съ перомъ, послѣ чего почтительно остановился и спросилъ, не потребуется ли еще чего. Поношенное пальто приказало подать двѣ бутылки пива, въ то время, какъ парень старательно выводилъ буквы на клочкѣ бумаги.

-- Хорошо. Я найму тебя въ писаря. Жалованье -- пятьдесятъ рублей въ мѣсяцъ.

Парень усумнился: плата показалась черезчуръ великою, а потому невѣроятною.

-- Среди васъ нѣтъ ли такого, который бы писалъ еще лучше тебя,-- чтобы ты меня не обманулъ!

-- И ни одного даже нѣтъ, который бы писать умѣлъ.

-- Допивай пиво. Завтра утромъ выходи на работу, на углу... спросишь заводъ Аносова. Своимъ скажи, что приду ихъ нанимать завтра къ вечеру. Нынче, видно, не успѣю,-- теперь мнѣ надо идти въ другое мѣсто.

-- Погоди маленько... Айи вправду ты положилъ мнѣ полсотни?

-- Въ столицѣ, другъ мой, нельзя такъ... Ежели тебѣ кажется невѣроятно, то я пойду и другаго найду,-- мнѣ все равно кого ни нанимать, всякій пойдетъ на такое жалованье. А только что другаго надо искать, а ты самъ подъ руку подвернулся. Въ столицѣ всякое дѣло дѣлается живо. Это въ деревнѣ привыкли считать воронъ на колокольнѣ. Допивай пиво, и какъ завтра придешь на заводъ, то спроси прямо меня -- Ивана Ивановича Калашникова, главнаго мастера.

О мастерѣ парень слышалъ отъ своихъ, какъ о человѣкѣ чуть ли не самомъ главномъ на заводѣ, важнѣе даже хозяина; причемъ существенное отличіе отъ послѣдняго онъ имѣетъ въ томъ, что требуетъ отъ рабочихъ постояннаго угощенія и почета себѣ.

-- Вы не выпьете-ли водочки? спросилъ парень.

-- Ставь. Кстати принеси, половой, яичницу мнѣ.

Вечеромъ того же дня, когда рабочіе воротились на свою квартиру, Иванъ Захаровъ стоялъ передъ ними и говорилъ...

-- Спросилъ онъ у половаго яичницу... Послѣ принесъ ему тотъ картошку. Я ему еще пива поставилъ. Наѣлся онъ, гляжу -- нѣтъ его. И какъ, братцы, непримѣтно сбѣжалъ, словно въ воду канулъ. Ждать-пождать, половой потребовалъ деньги, а если не отдашь, говоритъ, такъ въ участокъ. И выложилъ за все послѣднюю рублевку... Ахъ, анафема! проклятый!

-- Зюзя! рѣшили рабочіе.-- Станешь ротъ разѣвать, и послѣдніе сапоги стащутъ съ ногъ...

-- Жуликъ!

-- Вѣстимо, жуликъ: кому больше. Пойдемъ завтра наниматься на заводъ Аносова, увидишь, какой онъ тамъ мастеръ...

Вслѣдъ затѣмъ наступило для Захарова время подъискиванія подходящей работы. Оно длилось столько недѣль, сколько необходимо для того, чтобы продать весь привезенный изъ деревни биткомъ набитый мѣшокъ съ необходимыми вещами, прожить деньги, вырученныя отъ этой продажи, и стать въ тягость землякамъ, изъ которыхъ большинство успѣло уже размѣститься по заводамъ и фабрикамъ, но не оставляло своею помощью тѣхъ, кому приходилось еще переходить отъ однихъ заводскихъ воротъ къ другимъ и просить себѣ работы. Этотъ предварительный искусъ переходовъ и стояній у заводскихъ воротъ познакомилъ парня со многими рабочими, такими же алчущими и жаждущими, какъ и онъ. Одни изъ нихъ находились въ его положеніи, недавно пріѣхавъ изъ деревень послѣ осеннихъ полевыхъ работъ; другіе прожили въ столицѣ нѣсколько лѣтъ, лишились работы по тѣмъ или другимъ причинамъ -- вслѣдствіе болѣзни, недоразумѣнія съ заводскимъ начальствомъ и пр., успѣли за это время основательно ознакомиться съ питерскими порядками и въ нерѣшительности ставили себѣ вопросъ: не уѣхать ли въ деревню? Однако предпринять то или другое рѣшеніе затруднялись; были между ними также истые петербургскіе рабочіе, съ болѣзненно-землистымъ цвѣтомъ лица, впалыми щеками, блуждающими по сторонамъ глазами и въ одеждѣ какой-то переходной формы отъ крестьянскаго зипуна къ мѣщанской поддевкѣ или къ интеллигентному пальто. Манны небесной дожидались у заводскихъ воротъ, кромѣ того, разночинцы по преимуществу и происхожденію, "письменные люди", на языкѣ рабочихъ, "стрюцкіе", на языкѣ остряковъ изъ нихъ, и низшіе виды "умственнаго пролетаріата", по книжному,-- въ родѣ канцелярскаго служителя, заштатнаго писца и т. п. Они показывались рѣдко и относились численностью къ массѣ рабочаго люда такъ же, какъ капля къ морю. Только вышеупомянутые остряки позволяли себѣ безжалостно и зло издѣваться надъ попавшимъ въ ихъ среду "письменнымъ" человѣчкомъ, посылая его отыскивать себѣ работу туда, откуда пришолъ. Каждый день рано утромъ приходилъ Захаровъ къ заводскимъ воротамъ и вечеромъ уходилъ. Тутъ началось его дальнѣйшее знакомство съ столичною жизнью по разсказамъ другихъ и по своимъ наблюденіямъ. По темпераменту и характеру ему болѣе нравилось стоять около остряковъ, большею частью молодыхъ, безцеремонно подтрунивавшихъ надъ собою въ такой же степени, какъ и надъ посторонними прохожими. Среди этой голытьбы, то злой, то наивно-добродушной, то насмѣшливой, парень впервые немного пообтесался и если въ началѣ наивно разсказалъ о томъ, какъ изъ его кармана выудилъ послѣднюю рублевку какой-то жуликъ въ трактирѣ, надъ чѣмъ слушатели въ достоль похохотали, какъ надъ фактомъ непростительнаго деревенскаго разгильдяйства,-- за то въ послѣдствіи, въ концѣ выдержаннаго у воротъ искуса, самъ настолько проникся этимъ духомъ бодрости и веселаго настроенія въ минуты самыя невеселыя, что нисколько не уступалъ въ этомъ отношеніи прочимъ рабочимъ. Въ этомъ случаѣ онъ скоро сообразилъ, что вздыхать надъ вылетѣвшею изъ кармана рублевкою оказывается позволительнымъ только гдѣ нибудь среди деревенской простоты, которая увидѣла бы въ этомъ главнымъ образомъ именно потерю рублевки, пожалѣла бы ее, а вмѣстѣ съ нею и его, человѣка обманутаго; здѣсь же, въ глазахъ этой голытьбы, не имѣвшей въ карманѣ пятака мѣднаго, рублевка все-таки отступала на задній планъ, такъ что о ней не считали нужнымъ не только сожалѣть, а просто даже говорить,-- а на первое мѣсто выдвигалось его же собственное разгильдяйство... Парню подъ конецъ не особенно даже нравилось острословіе одного рабочаго, потѣшавшаго окружавшихъ его своими разсказами о заводской жизни, такъ что онъ осмѣлился сказать ему:

-- Ври больше!

-- Ты какой? встрепенулся тотъ.

-- Такой.

-- Откуда?

-- Оттуда. Изъ своихъ краевъ.

-- Это и видать. Слышалъ -- хотя во снѣ -- заводскій гудокъ?

-- У тебя языкъ лучше гудка.

-- Не говорилъ бы, что вру. Ты, видать, вчера только съ палатей слѣзъ.

-- А тебя, должно быть, на пустую колокольню поставили звонить.

Наконецъ, онъ получилъ мѣсто на одномъ заводѣ, увеличившемъ работу, вслѣдствіе правительственныхъ заказовъ для войскъ; почему и потребовалось нѣсколько десятковъ рабочихъ. Парень работалъ хорошо, и ему не отказали потомъ отъ мѣста, какъ прочимъ, вмѣстѣ съ нимъ нанятымъ, когда вышелъ срокъ временнаго увеличенія работы. Это послѣднее обстоятельство обратило на себя его вниманіе. Хорошо, что на взглядъ заводскаго начальства онъ оказался и въ достаточной степени смышленнымъ, и ловкимъ, однимъ словомъ, болѣе сподручнымъ для работы, чѣмъ другіе, а въ противномъ случаѣ и ему отказали бы отъ завода? Что бы онъ сталъ дѣлать? Опять голодать, да слоняться? Въ такомъ случаѣ не вернуться ли въ деревню? Но что тамъ дѣлать?

Къ заводской работѣ и жизни онъ также привыкъ очень скоро. Въ первый же день его поступленія, вслѣдствіе излишняго усердія и торопливой поспѣшности, вызванныхъ въ свою очередь радостнымъ душевнымъ настроеніемъ отъ полученія мѣста, онъ проткнулъ себѣ на станкѣ ладонь насквозь острымъ, какъ гвоздь, инструментомъ и проходилъ съ завязанною рукою около трехъ недѣль къ заводскому доктору. Ладонь зажила (ладонь или палецъ порѣзанный -- самое обыкновенное явленіе на томъ заводѣ, случающееся изъ десяти съ шестью рабочими, преимущественно новичками) и оставила на себѣ слѣдъ въ видѣ какъ бы связаннаго узла, глядя на который Иванъ по временамъ соображалъ, что не только съ жуликами, но и съ заводскими станками надо держать себя какъ можно осторожнѣе. Та же осторожность, съ примѣсью робкой и безмолвной почтительности, требовалась и въ отношеніяхъ къ заводскому мастеру, управляющему и прочему начальству, но, въ этомъ случаѣ, парню труднѣе было сладить съ собой. Привыкнуть вполнѣ къ новымъ формамъ отношеній, послѣ сельской простоты и патріархальности онъ сразу не могъ. И вотъ какой съ нимъ случился отъ этого пассажъ. Прошло болѣе шести мѣсяцевъ, когда въ субботу, передъ какимъ-то воскресеньемъ и праздникомъ, въ одинъ день начальство заводское вывѣсило по всѣмъ мастерскимъ объявленіе, гласившее, что, вслѣдствіе временнаго увеличенія работы, предписывается отнынѣ всѣмъ рабочимъ приходить на заводъ для работъ, помимо буденъ и во всѣ праздники. Пошли толки и пересуды. На просьбу рабочихъ отмѣнить это распоряженіе, начальство отвѣтило категорическимъ отказомъ. Тогда рабочіе заговорили между собою о томъ, чтобы всѣмъ просто не выходить на работу завтрашній день. Какъ бы въ доказательство возможности исполненія такого рѣшенія, парень подошелъ къ вывѣшенному объявленію и на глазахъ массы рабочихъ, по деревенской простотѣ, сорвалъ его со стѣны. Черезъ нѣсколько минутъ всѣ остальные листы съ объявленіями также были сорваны со стѣнъ и въ скомканомъ видѣ брошены на полъ. На работу, однако, на слѣдующій день не вышла только треть рабочихъ, остальныя двѣ трети явились, но такъ видимо неохотно и лѣниво, что многіе, начавъ работу, бросали ее вдругъ и самовольно уходили изъ завода, чего въ обыкновенное время почти никогда не дѣлается. Послѣ того появилось отъ начальства другое объявленіе, въ которомъ сказано было, что тѣ, которые не выйдутъ на работу, вновь будутъ оштрафованы въ размѣрѣ двухъ-дневнаго заработка. Штрафъ нѣсколько подѣйствовалъ: неявившаяся въ прошлый разъ часть рабочихъ еще уменьшилась численностью, но однако не настолько, чтобы не дать почувствовать свое отсутствіе на заводѣ. Тогда, наканунѣ слѣдующаго затѣмъ воскресенья, вышло третье объявленіе, коротко и ясно заявлявшее, что невышедшіе на работу немедленно получатъ разсчетъ. На этотъ разъ протестовавшая треть уменьшилась очень замѣтно и на работу не вышло уже только человѣкъ около пятидесяти. Двадцать изъ нихъ такъ или иначе удержались однако на заводѣ, частью -- упросивъ начальство, частью -- послѣднее само смилостивилось; изъ остальныхъ тридцати одна половина тоже готова была просить милости, но начальство не вняло ихъ просьбамъ и разсчитало, какъ бы въ наказаніе за всѣхъ прочихъ; другая половина сама сочла излишнимъ входить въ какія либо сдѣлки съ начальствомъ, хотя со стороны послѣдняго и дѣлались попытки въ этомъ смыслѣ, такъ какъ приходилось расчитывать людей наиболѣе работящихъ, умѣлыхъ и способныхъ; эта послѣдняя часть, получивъ разсчетъ, молча покинула заводъ, какъ бы вполнѣ увѣренная въ своихъ силахъ, умѣньи, а, стало быть, и въ возможности вновь пріискать для себя работу. Въ числѣ послѣднихъ былъ и Иванъ Захаровъ.

Теперь еще труднѣе было найти мѣсто. Всюду, куда необращался Захаровъ, его первымъ дѣломъ спрашивали, на какомъ заводѣ работалъ раньше, до этого, и отчего ушелъ оттуда. Всѣ знали о томъ, что на заводѣ были недоразумѣнія и одно это, даже безъ объясненія настоящей причины ухода, сопровождалось положительнымъ отказомъ. Большинство, впрочемъ, считало излишнимъ входить въ такое откровенное объясненіе, а говорило прямо, что или по болѣзни, или вслѣдствіе уменьшенія работы, или что нибудь въ этомъ родѣ, что ни коимъ образомъ не могло уже считаться предосудительнымъ. Иванъ Захаровъ, въ это время безработицы и безденежья, захворалъ отъ хронической голодухи и, получивъ тифъ, слегъ въ Обуховскую больницу. Онъ не отправился въ могилу, благодаря здоровой, крѣпкой натурѣ, хотя надломившейся, но подъ конецъ все-таки осилившей болѣзнь. Изъ больницы онъ вышелъ достаточно похудѣвшимъ и изнуреннымъ и когда врачъ-нѣмецъ на прощанье посовѣтовалъ ему, чтобы скорѣе оправиться, получше питаться и пить красное вино по полу-стакану въ день, парень молча и съ недоумѣніемъ взглянулъ на него и, не простившись, ушелъ.

Снова пришлось стать за станокъ и работать съ ранняго утра до поздняго вечера. Совѣтъ нѣмца-врача былъ въ высшей степени благоразуменъ, но парень не исполнилъ его, даже не обождалъ нисколько, чтобы справиться съ силами и окрѣпнуть; на третій же день по выходѣ изъ больницы онъ нашелъ работу къ большому удовольствію своему. Если въ совѣтѣ нѣмца, дѣйствительно, много благоразумія, то въ поведеніи парня, напротивъ, заключалось въ такомъ случаѣ слишкомъ много легкомыслія, которое повело къ тому, что щеки его такъ и остались блѣдно-розовыми и худыми, глаза впалыми, носъ заострившимся и весь организмъ словно надорваннымъ и остановившемся на полдорогѣ въ своемъ развитіи. Къ концу мѣсяца онъ захворалъ животомъ и принужденъ былъ пролежать дома около недѣли. При полученіи затѣмъ заработной платы, онъ увидалъ въ своей разсчетной книжкѣ штрафъ, выставленный за эту недѣлю, какъ за прогулъ и въ размѣрѣ дневнаго заработка за каждый прогульный день,-- штрафъ, уничтожавшій такимъ образомъ заработокъ и предшествовавшей недѣли, такъ что получить приходилось плату собственно только по разсчету за двѣ недѣли, вмѣсто трехъ отработанныхъ, или четырехъ вообще истекшихъ. Парень заявилъ писарю, что выставленный штрафъ нужно похѣрить, потому что онъ не являлся вслѣдствіе болѣзни, въ чемъ онъ нимало не повиненъ, а прогуливать вовсе не имѣлъ ни намѣренія, ни желанія. Не добившись толку отъ писаря, онъ обратился къ мастеру, который, впрочемъ, не сталъ съ нимъ говорить и отослалъ обратно къ писарю; писарь, выслушавъ его просьбу во второй разъ объ одномъ и томъ же, предложилъ ему переговорить лучше съ мастеромъ... Тогда парень отправился прямо къ управляющему, который былъ настолько любезенъ, что, внимательно выслушавъ его, спросилъ, умѣетъ ли онъ читать и, получивъ утвердительный отвѣтъ, раскрылъ передъ нимъ лежавшую на столѣ тоненькую книжечку съ заглавіемъ "Правила для мастеровыхъ и рабочихъ ..аго завода", указалъ въ ней на § 35 и предложилъ прочитать. "Съ мастеровыхъ и рабочихъ, не бывшихъ на работѣ ¹/₂ дня, взыскивается дневная зарабочая плата, т. е. не выдается плата за тотъ полдень, въ который не былъ на работѣ, и удерживается плата за тотъ полденъ, въ который былъ на работѣ; съ мастеровыхъ же и рабочихъ, которые не были въ работѣ въ теченіи цѣлаго дня, удерживается двухдневная зарабочая плата, т. е. не выдается плата за тотъ день, въ который не былъ на работѣ, и удерживается плата за тотъ день, въ который былъ на работѣ". Когда рабочій прочиталъ, управляющій показалъ ему на § 1 и предложилъ тоже прочитать: "Каждый мастеровой или рабочій, желающій поступить на заводъ, долженъ ознакомиться съ нижеприведенными правилами и потому, по вступленіи на заводъ, не можетъ отзываться незнаніемъ ихъ".

Парень молча вышелъ изъ конторы, но за дверью надумалъ что-то спросить, а потому, возвратившись назадъ, сказалъ:

-- Ежели бы я вовсе умеръ отъ болѣзни, тогда какой штрафъ взяли бы съ меня?

-- Ежели бы ты вовсе умеръ, тогда бы вовсе не взяли штрафа и вовсе пропустили бы прогульные дни, отвѣтилъ управляющій.

Впродолженіе какихъ либо двухъ-трехъ лѣтъ Иванъ Захаровъ успѣлъ перебывать на многихъ фабрикахъ и заводахъ петербургскихъ. Они наложили на него ту, свойственную столичному рабочему, полировку, которая рѣзко отдѣляетъ его отъ деревенскаго жителя, или даже отъ крестьянъ другихъ профессій, временно или постоянно живущихъ въ столицѣ. Изъ этихъ послѣднихъ извощикъ, напримѣръ, обладаетъ почему-то -- можетъ быть, именно вслѣдствіе особаго рода своего промысла -- самою твердою устойчивостью и, кажется, совсѣмъ не поддается вліянію окружающей цивилизаціи, къ которой онъ, сидя по цѣлымъ днямъ на дрожкахъ и спокойно созерцая происходящее вокругъ него, едва ли не относится скептически, и во всякомъ случаѣ, говоромъ и всѣмъ обликомъ своимъ, даже по прошествіи многихъ лѣтъ жизни въ столицѣ, ближе всего походитъ на своего прародителя, дальше волости да церкви своей никуда не отъѣзжавшаго. Наравнѣ съ извощикомъ стоитъ каменьщикъ, плотникъ и проч. Половой ярославецъ глубже окунается въ трактирную цивилизацію и поднимается оттуда съ лоскомъ гостиннодворскаго прикащика. Тотъ-же лоскъ у дворника принимаетъ оттѣнокъ внушительной сановитости и грубаго сознанія своего личнаго достоинства. Полнѣе же всѣхъ и до самаго дна окунается въ столичную цивилизацію рабочій заводскій и фабричный. Но въ немъ нѣтъ ни гостиннодворскаго лоска половаго, ни сановитости дворника,-- менѣе всего спокойнаго созерцанія извощика.

Онъ первымъ дѣломъ нервенъ и раздражителенъ. Деревенское разгильдяйство вполнѣ отсутствуетъ. Вмѣсто него, рабочій получилъ тревожную и зоркую наблюдательность, отъ чуткости которой не ускользнетъ ни одно движеніе на лицѣ. За собой онъ слѣдитъ такъ же, какъ и за посторонними, и можетъ не показать и виду, что кое-что замѣчаетъ за вами,-- что, исключая непосредственность натуры, свидѣтельствуетъ о присутствіи извѣстной доли житейской деликатности. Что у него на умѣ, то не всегда бываетъ на языкѣ,-- признакъ, что человѣкъ слѣдитъ за своими словами. Онъ удивительно изворотливъ и, имѣя въ карманѣ пятиалтынный, можетъ прожить цѣлую недѣлю, способомъ извѣстнымъ ему одному. Имѣя же въ карманѣ рубли, онъ дорожитъ ими такъ же, какъ и пятиалтыннымъ. Никогда не пьянствуетъ -- махнувъ рукою на все, безъ-время и по цѣлымъ недѣлямъ, а пьетъ два раза въ мѣсяцъ, послѣ двухнедѣльныхъ получекъ заработной платы, и, на этотъ разъ, понедѣльникъ считаетъ продолженіемъ воскресенья. Любитъ посидѣть за бутылкой пива въ трактирѣ и послушать органъ; еще сильнѣе любитъ посмотрѣть, какъ играютъ на билліардѣ. Холостую жизнь предпочитаетъ женатой, законный бракъ -- гражданскому. Если бы рабочій имѣлъ въ своемъ распоряженіи денегъ больше, чѣмъ имѣетъ, я бы сказалъ, что онъ любитъ играть на билліардѣ; теперь же говорю -- любитъ смотрѣть какъ играютъ другіе, такъ какъ смотрѣть билліардную игру можно даромъ, не тратя ни копѣйки. Начальство свое почитаетъ; надъ чужимъ не прочь легонько посмѣяться; изъ этого слѣдуетъ, что начальство вообще въ его глазахъ не покрыто ореоломъ грознаго величія и славы и если представляется все еще по привычкѣ Юпитеромъ, то уже такимъ, который не сидитъ на Олимпѣ, а сошелъ на землю и успѣлъ обнаружить многія человѣческія слабости. На городоваго смотритъ сверху внизъ, на околодочнаго надзирателя снизу вверхъ и занимаетъ между ними такимъ образомъ серединную позицію. Любитъ присутствовать при чтеніи газетъ, но политикою занимается болѣе внѣшнею, чѣмъ внутреннею, которую онъ старается какъ бы нѣсколько игнорировать. Когда крестьянинъ, проникнутый принципомъ круговой поруки, пріѣзжаетъ въ первый разъ въ столицу, онъ оставляетъ за собою на дебаркадерѣ желѣзной дороги поговорку: "другъ за дружку, а Богъ обо всѣхъ"; становясь рабочимъ и втягиваясь по немногу въ заводкую жизнь, онъ, силою обстоятельствъ окружающей обстановки принуждается измѣнить поговорку эту на другую: "самъ о себѣ, а Богъ, можетъ быть, обо всѣхъ", или "моя хата съ краю -- ничего не знаю". Изъ всѣхъ фактовъ столичной цивилизаціи самое сильное вліяніе оказываетъ на рабочаго принципъ индивидуальности, доведенной въ Петербургѣ до nec plus ultra въ сравненіи съ провинціею, но отнюдь никогда не вытѣсняетъ собою вполнѣ поговорку, другъ за дружку...". Напротивъ, иногда поговорка эта, въ отдѣльныхъ случаяхъ, какъ бы наперекоръ всему окружающему, охватываетъ собою все существо рабочаго и доводитъ до такого же nec plus ultra. Такимъ рабочимъ былъ нашъ Иванъ Захаровъ, къ тому времени, когда ему стукнуло лѣтъ за двадцать съ лишнимъ.

Если столичная жизнь наложила на него упомянутую выше полировку, то, съ своей стороны, онъ не остался передъ ней въ долгу и платилъ ей за эту полировку упорнымъ отрицаніемъ и ни за что не хотѣлъ признавать законность ея надъ собою. Онъ не могъ примириться съ штрафами, налагаемыми заводскимъ начальствомъ на рабочихъ за что бы то ни было, даже хотя бы, по общему мнѣнію, за дѣло, напримѣръ, за дѣйствительно прогульный день. Въ сущности, общее мнѣніе всей массы рабочихъ безъ исключенія -- въ принципѣ рѣшительно противъ штрафа за прогулъ, но отнюдь не по тому, что тутъ задѣваются ихъ личные интересы, а въ силу того, что противная сторона, сторона хозяина, управляющаго, даже мастера, даже писаря, даже какого нибудь надзирателя въ сюртукѣ, даже наконецъ иногда слесаря -- поставлена совершенно иначе въ отношеніи этого и, неизвѣстно почему, вовсе не испытываетъ на себѣ силы штрафовъ не только за прогулъ, но и за все, за что рабочій испытываетъ. Ежели бы существовало что нибудь такое отвлеченное, въ родѣ идеи, или вполнѣ реальное, въ родѣ, напримѣръ, третейскаго суда, который рѣшительно за все, за что нашелъ бы нужнымъ, и притомъ непремѣнно въ одинаковой, равной степени штрафовалъ бы или миловалъ и хозяина, и рабочаго, ставя ихъ такимъ образомъ передъ собой на одну доску, тогда масса рабочихъ признала бы законность штрафовъ; до тѣхъ же поръ она будетъ смотрѣть на нихъ и смотритъ, да иначе и смотрѣть не можетъ, не противорѣча всему складу своихъ идей, какъ на беззаконіе и несправедливость. Впрочемъ, въ дѣйствительности этотъ взглядъ перепутанъ и опутанъ другимъ, противоположнымъ, исходящимъ изъ такихъ книжечекъ, какъ вышеупомянутая тоненькая, подъ заглавіемъ: "Правила для мастеровыхъ и рабочихъ ...аго завода". Этотъ противоположный взглядъ проводится въ заводской жизни съ такою удивительною послѣдовательностью и съ такою строгою увѣренностью въ своей абсолютной правотѣ и полной законности, что, сталкиваясь ежеминутно съ первымъ, парализируя его, заглушая и иногда вовсе вытѣсняя, заставляетъ и рабочихъ, незамѣтно для нихъ, по временамъ и въ отдѣльныхъ случаяхъ на половину проникаться имъ, въ особенности тѣхъ, которые работаютъ на заводѣ съ десятилѣтняго возраста. Становясь на эту послѣднюю точку зрѣнія, масса рабочихъ часто выражаетъ общее мнѣніе, что за "прогульный" день, то есть день вообще невыхода на заводъ по какимъ бы тамъ ни было причинамъ, слѣдуетъ поставить штрафъ, какъ за дѣло, то есть какъ не за фиктивное, а за дѣйствительное нарушеніе обязательствъ. Но въ глубинѣ души она остается непоколебимо убѣжденною въ совершенно противномъ и какъ бы только забываетъ объ этомъ на это время...

Переходя съ завода на заводъ, съ фабрики на фабрику, молодой парень въ тоже время постепенно измѣнялъ и свое поведеніе и отношеніе какъ къ заводской работѣ вообще, къ заводскому начальству въ частности, такъ и къ массѣ рабочаго люда. Заработывалъ онъ столько, сколько необходимо было, чтобы удовлетворить своимъ неприхотливымъ потребностямъ, не заботясь о большемъ, во-первыхъ, потому, что это было сопряжено съ большимъ трудомъ и стараніемъ, которыхъ онъ не считалъ нужнымъ прилагать къ дѣлу по неимѣнію на то побудительной причины и, вовторыхъ, потому, что въ сущности, что такое изъ его старанія и трудолюбія послѣдовало бы? Ничего. Надо въ такомъ случаѣ работать и вести себя такъ, чтобы не отказывали отъ мѣста...

Если молодой парень иногда злился, то не отъ постановки этихъ вопросовъ, а отъ того, во-первыхъ, что они наплывали въ его голову не совсѣмъ ясно, точно и опредѣленно, а напротивъ, запутанно и смутно, и скорѣе чувствовались, чѣмъ сознавались, и потому, во-вторыхъ, что рѣшенія и разъясненія на нихъ совсѣмъ никакого ни откуда не получалось для него.

Тотъ фактъ, что въ каждой деревнѣ у каждаго мужика есть клочекъ земли, свидѣтельствуетъ о циклѣ извѣстнаго рода идей, называемыхъ людьми интеллегенціи "общинными". Масса рабочихъ, проникнутая такого рода настроеніемъ, вдругъ не чувствуетъ подъ собою никакого подобнаго клочка. Эти противорѣчія навѣваютъ на рабочаго смутное недоумѣніе и вторгаютъ въ какую-то темноту. Во-первыхъ, клочекъ,-- онъ непремѣнно долженъ быть, потому что понятіе объ немъ составляетъ необходимое кольцо въ той цѣпи, которая зовется складомъ всѣхъ свойственныхъ -- въ данномъ случаѣ -- деревенскому люду идей,-- и его, клочка, вдругъ не оказывается... гдѣ онъ? Какой онъ? И что такое собственно онъ на почвѣ заводской и фабричной? Отвѣтомъ служитъ темнота, положительная темнота. Во-вторыхъ, вопросы о лично нажитой тысячѣ, конечно, какъ мечта, какъ фантазія. Это понятіе новое, нежданно-негаданно, какъ нѣчто совершенно постороннее, ни имѣющее за собой ни писанія, ни преданія, начинаетъ вторгаться въ область понятій, діаметрально противоположныхъ ему, въ сферу "общинныхъ" идей. И такъ какъ это вторженіе началося не сегодня и не вчера, а нѣсколько раньше, то вышло что же? Въ сущности, должно быть что нибудь одно: или клочекъ, или тысяча. Первый представляетъ изъ себя нѣчто неопредѣленное и неизвѣстное, вторая -- какъ разъ наоборотъ. Трудно держаться за что-то неопредѣленное и неизвѣстное, гораздо легче, и къ тому же выгоднѣе,-- за что либо ясное и прямое. Нѣтъ, поэтому, ничего удивительнаго въ томъ обстоятельствѣ, что молодой парень очень часто возмущался стремленіемъ массы рабочихъ ухватиться за каждый цѣлковый, ведущій къ тысячѣ, обрываясь въ то же время сплошь и рядомъ не на полъ-дорогѣ, а просто на какихъ либо трехъ-пяти цѣлковыхъ, и негодовалъ, видя, какъ другой, пятый, десятый въ тотъ же моментъ, устраняя перваго, становился на его мѣсто и начиналъ съизнова. Рознь среди рабочихъ и влеченіе урвать кусокъ у своего сосѣда, предоставляя ему, въ свою очередь, сдѣлать то же самое по отношенію къ его сосѣду, злило его тѣмъ болѣе потому еще, что самъ онъ не ощущалъ въ себѣ ни малѣйшаго поползновенія овладѣть тѣмъ же кускомъ. Если въ началѣ своей работы по фабрикамъ и заводамъ онъ, то и дѣло, сталкивался или съ писаремъ изъ-за пропущеннаго этимъ послѣднимъ его рабочаго дня, не внесеннаго въ расчетную книжку и пропавшаго по этому даромъ, безплатно, или съ мастеромъ изъ-за штрафа, поставленнаго за грубость, или, наконецъ, съ управляющимъ изъ-за праздника, въ который предписано выходить на заводъ -- то, впослѣдствіи, достаточно присмотрѣвшись вокругъ и около себя, онъ на половину потерялъ охоту грызться съ ними -- часто съ рискомъ прямо вылетѣть изъ завода. Но отъ этого разныя приходившія въ голову мысли и вопросы очень мало уяснялись и по прежнему осаждали съ требованіемъ такаго или другаго рѣшенія. Но кто или что ему могло рѣшить ихъ?

Нѣсколько времени тому назадъ пришлось мнѣ проходить по одной изъ крайнихъ улицъ города. Мерцавшіе кое-гдѣ по сторонамъ ламповые фонари тускло освѣщали улицу. Я шелъ тихо; впереди себя я замѣтилъ, повидимому, рабочаго, который такъ же, какъ и я, медленно подвигался впередъ и такъ какъ время было праздничное, то онъ вышелъ на улицу, подумалось мнѣ, просто пошляться и поглазѣть по сторонамъ. При поворотѣ за уголъ, на него наскочилъ какой-то человѣкъ, быстро шагавшій по тротуару. Человѣкъ этотъ вдругъ остановился, заставивъ и рабочаго остановиться; произошелъ между ними такой разговоръ.

-- Господинъ, милостивый государь! будьте такъ великодушны и добры...

-- Что тебѣ надо? спросилъ рабочій.

-- Что надо? другимъ тономъ отвѣтилъ тотъ, замѣтивъ, что видитъ передъ собою не "господина", а рабочаго.-- Стоишь, стоишь на морозѣ, весь день мерзнешь, хоть бы копѣйку какой подлецъ подалъ. Подай хоть ты, ежели есть!

-- А ты не жуликъ?

-- Гмъ. Жуликъ... Тьфу! Отъ твоей копѣйки не разбогатѣю. Жалко, такъ подавись... И то весь день деньской всѣ прохожіе глядятъ въ морду и думаютъ: жуликъ. Черти проклятые!

Человѣкъ быстро заковылялъ далѣе и тутъ наткнулся на меня.

-- Господинъ, милостивый государь! будьте такъ великодушны и добры...

Потомъ остановился. Я всмотрѣлся въ него. Онъ тоже сердито вглядывался въ меня.

-- Въ конторѣ на заводѣ --скомъ изволите служить? иронически спросилъ онъ у меня.

-- Въ то время, когда васъ по праздникамъ заставили работать?

-- Да. Я васъ помню.

-- И я не забылъ.

Замолчали.

Онъ, кажется, испытывалъ какую то неловкость и стыдливость, очевидно, не за прошлое, а за свое настоящее; я ощущалъ то же нѣчто въ этомъ родѣ, потому что зналъ, что онъ смотритъ на меня, какъ на лицо, служившее въ конторѣ, и потому такъ или иначе, хоть отдаленнымъ манеромъ, повинное во всемъ томъ, что исходило и вообще исходитъ изъ этой конторы.

-- Такъ вотъ какъ... работы, стало быть, не имѣете?

-- Нѣтъ, какже. Имѣю.

-- Гдѣ же?

-- На Невскомъ, на другихъ углахъ. Случится, карманы выворачиваемъ. Постоянной работы нѣтъ.

Еще помолчали.

-- Вѣдь такъ опасно...

-- Опасно...

-- Съ завода давно въ послѣдній разъ отошли?

-- Безъ малаго съ лишнимъ...

-- Гмъ. На меня-то за что сердиться?

-- Не за что. На всякаго сердиться -- лопнешь. Много чести. Опять замолчали. Надо было бы послѣ этого, по настоящему, разойтись, но онъ, казалось, не обнаруживалъ попытки къ этому; я, съ своей стороны, также не хотѣлъ. Чтобы сразу въ ту или другую сторону выясниться, я предложилъ зайти въ сосѣднюю портерную. Онъ молча послѣдовалъ за мной.

Я не зналъ, съ которой стороны приступить къ разговору. Онъ сидѣлъ за столомъ и упорно молчалъ. Я рѣшилъ тоже молчать. Промолчали около получаса. А, впрочемъ, пришло мнѣ на умъ,-- съ какой стати къ разговору приступать? Я былъ пораженъ однимъ: его дьявольскою злостью и такою же сильною сдержанностью, такъ что первую нужно было разглядывать сквозь вторую. Вмѣсто здороваго краснощекаго парня, я видѣлъ передъ собою человѣка какого-то заморенаго, съ желто-болѣзненнымъ цвѣтомъ на лицѣ, нервно-раздражительнаго и злаго. Интересовало меня узнать, какимъ порядкомъ покончилъ онъ съ заводами и фабриками. Къ сожалѣнію, изъ послѣдовавшаго затѣмъ разговора съ нимъ я такъ и не могъ опредѣлить, жульничаетъ-ли, дѣйствительно, онъ, или только Христовымъ именемъ живетъ.

-- За что же васъ изъ завода разсчитали?

-- Почему разсчитали? Можетъ быть, я самъ ушелъ. Что такое заводъ?.. дуракъ! И труба -- дура, и гудокъ -- дуракъ, рабочій подавно... Взялъ и плюнулъ -- кажется, понятно?

-- Да...

-- Ну. Что-жь еще разговаривать...

-- Я къ тому же кое что и самъ знаю и могу разсказать.

-- Ну и вотъ, коль такъ и лучше.

Онъ нетерпѣливо завозился по стулу.

-- Все это слышалъ я, и спросить хочу не объ этомъ, извѣстномъ мнѣ, а о другомъ, именно -- какимъ порядкомъ вы потомъ попали на какой-то заводъ еще и оттуда вышли въ послѣдній разъ?

-- Попалъ,-- очень просто. Что такого мудренаго? Могу во всякій разъ попасть, если захочу. Что такое -- воспретили мнѣ поступать на заводы? ну? Обернулся въ шкуру другую и попалъ. Такое вдругъ непремѣнное рѣшеніе запало хоть насильно прорваться, а быть на заводѣ!.. Ну, вотъ, что такое -- не попасть! Можете понимать? Петръ, Антипъ, Захаръ -- что такое, не все одно? Не пущай на заводъ Петра, а я Захаръ, былъ Петръ да сплылъ, вотъ... Тьфу!

Послѣ энергично произнесенныхъ словъ и плевокъ послѣдовалъ энергичный.

-- Думаешь, боюсь тебя?

-- Да я-то что?

-- Ну. Одинъ дьяволъ-то -- что съ рогами, что съ хвостомъ. Вотъ и попалъ. Да кабы не рука и теперь-бы работалъ. Богъ наказалъ... Чортъ попуталъ меня, сунулся въ машину, хлопъ! звякнула по рукѣ и скомкала, въ больницѣ отрѣзали. Вотъ видишь -- мотается лѣвый рукавъ? Ты, Митька, что разинулъ ротъ? Отойди прочь отсюда! Не мѣсто тебѣ слушать здѣсь.

Мальчикъ отошелъ за прилавокъ.

-- Ну, вотъ. Выпили. Эй ты, Митька, Федька, какъ тебя... Бери деньги. Гривенникъ съ меня, гривенникъ съ него.

-- Я могу за обѣ бутылки заплатить...

-- Покорно благодаримъ на предложеніи. Пока у самихъ есть. Не будетъ -- другое дѣло. Получай. Да въ другой разъ не смѣй слушать... Тутъ тебѣ всякую кутерьму наговорятъ. Ты -- мальчишка. Вотъ видишь на иконѣ Богъ... Такъ и знай -- Богъ. Какъ отецъ говорилъ тебѣ, такъ и знай. А что другіе барабанятъ, то -- мимо. Выростешь большой, тогда другой разговоръ. Какъ подумаешь, такъ и твое. А теперь не смѣй. Прощайте.

Когда мы вышли изъ портерной, онъ неожиданно обратился вдругъ ко мнѣ голосомъ учтивой почтительности со словами:

-- Господинъ, милостивый государь! будьте такъ великодушны и добры...

Я подумалъ, что онъ шутитъ или зло насмѣхается,-- ни того, ни другаго не было. Когда я замѣтилъ, что въ такомъ случаѣ не все-ли равно было-бы, если-бы я за обѣ бутылки заплатилъ и подалъ-бы ему такимъ образомъ гривенникъ, онъ на это отвѣтилъ, что то была одна статья, а это другая. Недоумѣвая, я подалъ ему...

-- Позабылъ я вашу фамилію, кстати...

-- Моя фамилія -- Безрукій. Покорнѣйше благодаримъ васъ, господинъ, за подаяніе...

И съ этимъ словомъ онъ поспѣшно заковылялъ по улицѣ, махая на ходу одною правою рукою.

Я повернулъ въ другую сторону и пошелъ домой. Всю дорогу звучала въ моихъ ушахъ его фраза:

-- Господинъ, милостивый государь! будьте такъ великодушны и добры...

П. Волоховъ.

"Русское Богатство", No 2, 1880

Оставить комментарий Волохов Петр Михайлович (bmn@lib.ru) Год: 1880 Обновлено: 19/02/2020. 40k. Статистика. Рассказ: Проза Проза	Скачать FB2 Ваша оценка:
Аннотация: (Очерк из быта Петербурских рабочих).

Волохов Петр Михайлович Безрукий

БЕЗРУКІЙ.

Волохов Петр Михайлович
Безрукий