Волков Борис Николаевич
Стихотворения

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Пулеметчик сибирского правительства
    Пески
    Дымный след
    Дракон, пожирающий солнце
    В китайском павильоне
    Гобийские пески
    Простые строки
    Звездоносец

Русская поэзия Китая: Антология

БОРИС ВОЛКОВ

ПУЛЕМЕТЧИК СИБИРСКОГО ПРАВИТЕЛЬСТВА

I

             Оставшимся спиртом грея
             Пулемет, чтоб он не остыл,
             Ты видишь: внизу батарея
             Снялась и уходит в тыл.
             А здесь, где нависли склоны
             У скованной льдом реки,
             Последние батальоны
             Примкнули, гремя, штыки.
             Простерлась Рука Господня
             Над миллионом стран,
             И над рекой сегодня
             Развеет Господь туман.
             Чтоб были виднее цели,
             Чтоб, быстро поймав прицел,
             На гладь снеговой постели
             Ты смог бросить сотни тел.
             Широкие коридоры
             Зданья, что на Моховой, --
             Привели тебя на просторы,
             Где кипел долгожданный бой.
             В двуколке, что там, в овражке, --
             Шопенгауэр, Бокль и Кант...
             Но на твоей фуражке
             Голубой отцветает кант.
   

II

             Небо из серых шкурок
             В утренний этот час...
             И, закурив окурок,
             Подумал: "В последний раз!"
             Надо беречь патроны
             И терпеливо ждать,
             Пока не покроют склоны,
             Как муравьи, опять.
             И только когда их лица
             Ты различишь, пулемет,
             Забившись в руках, как птица,
             В последний их раз сметет.
             А там -- за наган... Пустое!
             Лучше эмблемы нет:
             Снег на горах и хвоя --
             Бело-зеленый цвет.
   

III

             И совсем как тогда, под елью
             (Над бровями лишь новый шрам),
             Ты меришь ногами келью,
             Что дали монахи нам.
             Сегодня, мгновенно тая, --
             Снежинки... О, в первый раз!..
             И мы за стеной Китая
             О прошлом ведем рассказ...
             Обыденность буден сжала,
             Как келья, былую ширь...
             На стене -- портрет Адмирала
             Из книги: "Колчак, Сибирь".
             И рядом с ним -- твой Георгий,
             Символ боев и ран...
             -- В городах выставляют в морге
             Неопознанных горожан...
             -- Как сон, помню: шли без счета,
             И в небе -- горящий шар...
             ...И труп мой от пулемета
             Отбросил в снег комиссар...
   
             Бэй-Гуань, Пекинский монастырь

КОНЕЦ ПУТИ

             В смятеньи своем ничему не веря,
             По привычке призываю Тебя, Бог!
             Я подобен раненому зверю,
             Который заполз умереть в лог.
             Над ним пылает небо, а в небе
             Кружит коршун и зорко ждет...
             Я мало думал о насущном хлебе,
             И вот, Господи, пришел мой черед.
             К чему же слова о лилиях долины,
             И о тех, что не сеют и не жнут?
             Как рабы, согнули мы спины,
             И гуляет по ним -- Твой кнут.
             Не дай видеть кровавые извивы,
             Которые на потном теле вижу я...
             Если слова Твои справедливы,
             Если безгранична милость Твоя,
             Дай умереть свободным, как даешь зверю, --
             Заползти поглубже в чащу кустов!..
             ...Ибо -- я ничему не верю.
             Не хочу собирать Твоих цветов.
   
             Бэй-Гуань, Пекинский монастырь

ПЕСКИ

             С тех времен, когда люди топором из нефрита
             Убивали, сражаясь, в тьме зловонных пещер,
             Смерть героев далеких была так же повита
             Ароматом курений нам неведомых вер.
             Может быть, в тонком слое попираемой пыли --
             Их заветные мысли, стоны их матерей!
             Может быть, эти люди никогда здесь не жили
             Или ныне на дне мы их бездонных морей.
             Много песен пропели на могильниках барды
             С той поры, когда поднят был впервые топор.
             Кто проникнет в былое, где прошли миллиарды,
             Где словами насыщен беспредельный простор?
             Так и ты, и народ твой, и столетья, и эры
             Могут в общем движеньи промелькнуть без следа,
             И о павших героях, как о людях пещеры,
             Ничего не узнают. Ничего. Никогда.
   
             Ставка Цеценхана, Монголия

ДРАКОН, ПОЖИРАЮЩИЙ СОЛНЦЕ

На желтом журавле муж древности поднялся
К сребристым облакам. Здесь только басни след...
Назад журавль не возвращался.
...А облака клубятся много тысяч лет.
Цуй-Хао. Танская династия

I

             Вспомни
             вечер,
             когда над городом
             плыли
             отдаленные зовы
             кумирни
             "Утраченной Радости".
             Чужие слова и речи.
             Пыль чужих дорог.
             В древних кумирнях жгу свечи
             Тебе, Великий Бог!
             Но, слушая гонга удары
             С тысячелетних стен,
             Помню родные пожары
             И свой безысходный плен.
             Зачах в нестерпимом зное
             День. Не вернется назад...
             На все бросает Чужое
             Свой равнодушный взгляд.
             За мной -- разоренные гнезда
             Опустошенной земли...
             ...Только родные звезды
             Сияют вдали... вдали...
   

II

             Серые камни
             разрушенных башен
             по склонам
             исчезающих в сумерках
             гор.
             Со мною поэма
             господина Ли-Чи.
             "Мы не видели солнца. Утесы
             Днем в кострах: за дозором -- дозор...
             Упадали кровавые росы.
             В желтых сумерках -- с гор.
             Звуки труб на заре трепетали
             В ветре резком, несущем песок.
             В те края, где багровые дали
             Намечали во мгле восток.
             Там, за рябью холмистых складок,
             Небо слито с концом земли...
             Ничего, кроме наших палаток.
             За тысячи тысяч ли!
             И песок желтизной налета,
             Прилетев от пустынь, осел,
             На могилы, что мы без счета
             Разбросали... Где их предел?
             Все мечты о тебе!.. Из тумана
             Звуки лютни прорежут мглу...
             О, я знаю, берет из колчана
             Дикий всадник в тот миг стрелу!
             Скоро сердце послужит целью,
             Вдруг наступит и мой черед...
             Этой дикой скалистой щелью
             Мы сегодня займем проход.
             Коршун! Коршун! На камнях склона
             Видишь трупы? При них -- мечи.
             Ты поведал мне "Песни Дракона"", --
             Так когда-то писал Ли-Чи.
             ...Бесцельный день, бесцельный, как вчерашний.
             Как завтрашний... Багровый фон,
             И на скале чернеет остов башни --
             Тысячелетний, смутный сон.
             И вижу я: сомкнув стеной утесы,
             Разбросив башни, ждут... И гарь
             Приносит весть: "Иду на вас, раскосый,
             В песках пустынь родившийся дикарь!"
             Со стен следит огни и слышит ржанье
             Дозор ночной. Врагов не счесть.
             И, как сейчас, холодных звезд мерцанье
             Над ним. Так будет, было, есть.
             Мой день -- день умирает. Еле-еле
             Очерчен башен силуэт...
             И я заполз. В какой-то дикой щели
             Лечусь от ран. Воскресну? -- Нет!
             И для той, кто в тоске безмерной,
             При тусклом огне свечи
             Осталась до смерти верной,
             Написал когда-то Ли-Чи:
             "Вдруг я понял: стал путь короче
             Здесь сведу я последний счет...
             В небе жалобный крик -- до ночи
             Этот дикий гусиный лет.
             Ветер кедры в горах, как трости,
             На пути от пустынь сломил.
             Не отдаст безымянные кости
             Ненасытная пасть могил.
             О, я знаю, ты плачешь, верно, --
             Ибо сердце всегда болит,
             Когда в гонг ударяешь мерно
             Ты в пыли полустертых плит!
             Много лет посвятишь богомолью,
             Пока ветер, слетев с вершин,
             Желтой пылью обдаст, как молью,
             На пути твой резной паланкин
             И расскажет о горькой были
             Сердцу, тихо вздохнув: "Остынь!""
             ...Мы коней в эту ночь поили
             В зарубежной "Реке Пустынь".
             И друг другу в тиши отвечали
             Взоры, встретясь: "Сам знаю... молчи!"
             "Это были года печали", --
             Добавляет поэт Ли-Чи.
   

Ill

             "Цветущий на заре лотос" --
             Императрица.
             Будущая императрица
             в пыли улиц
             продает дыни
             у Семи Ворот.
             "Ломти сочной янтарной дыни
             Разложу у Семи Ворот...
             (Называются так доныне
             Эти арки из года в год).
             Оборванец, покрытый потом,
             Сильный, крепкий и весь в пыли,
             Подбегает к моим воротам,
             Пробежавши десятки ли.
             Там, у ручек резных паланкина,
             Оборванцы другие ждут,
             Ибо сердце сейчас мандарина
             Все во власти Святых Минут.
             Власть молитв... Колокольчик в храме
             Продолжает еще звенеть,
             Пока пьешь ты двумя глотками,
             Вынимая поспешно медь.
             О, невольная дань святыне --
             Мой глубокий, мой тихий вздох!..
             "Этот ломоть янтарной дыни
             Будет стоить тебе лишь чох.
             Ты смеешься, а я... заплачу;
             Ничего для тебя здесь нет!" --
             И бросаю к ногам я сдачу
             Связкой стертых слепых монет:
             Если б я была бы царицей
             И был у меня паланкин,
             Разукрашенный райской птицей, --
             Ты бы нес его, господин!"
             Мандарин,
             пораженный красотой
             маленькой продавщицы,
             увозит ее
             во дворец.
             И когда проходили мимо
             Любопытством горящих глаз,
             Кем-то властным был дан незримо
             Задержать паланкин приказ.
             Мандарина мне стало видно,
             Я упала к его ногам:
             "Повелитель, смеяться стыдно.
             О, я видела знатных дам!
             Забинтованы ножки туго,
             Отдыхают по целым дням,
             С детских лет не изведав луга,
             И не бегая по камням.
             Мои ноги большие босы,
             Я не знаю -- кто мой отец,
             Заплетает мне ветер косы, --
             Как поеду я во дворец?!"
             Как могла я противиться? Строго
             Мандарином приказ был дан.
             ...И теперь я подруга бога,
             Покорителя многих стран...
             Но моим дорогим воротам,
             Где когда-то давал мне медь
             Оборванец, покрытый потом,
             Моя песня должна звенеть:
             "Если б я была бы царицей,
             И был у меня паланкин,
             Разукрашенный райской птицей,
             Ты бы нес его, господин!"
   

IV

             Лучи
             заходящего солнца
             озаряют
             низкорослые
             сосны над мрамором
             гробниц.
             ...Усталый, я сел на обломок гранита,
             Снял шляпу... Буддийский монах,
             Изможденный старик, еле слышно
             Прочел полустертую надпись:
             "Один --
             Ищет только любви
             И не находит
             В частых сменах женщин всех рас...
             Другой -- мечтает о золоте
             И избивает рабов
             В сырых рудниках далеких северных гор
             Или запирается в душных лавках,
             Продает и меняет
             И думает все купить...
             Третий -- ищет лишь славы,
             Если он честен... Или думает мир поразить
             Необычайным и новым,
             Как будто бы все не исчерпано в мире до дна!
             Люди живут,
             Ибо жить надо.
             А ты?
             Ты мечешься на перепутьях
             И, изведав много дорог,
             В лучах заходящего солнца
             По стертым другими плитам
             Вдруг находишь забытый путь
             Сюда -- под вечные сосны"...
             ...Когда ветер колышет колокольчики,
             В виде древнего лотоса
             На крыше храма --
             Они издают мелодичный звон.
   
             Калган, ущелье Северного Китая

ДЫМНЫЙ СЛЕД

             Да, ты прав. Мы в тумане, мы не знаем, не верим...
             Догорают пожары. Искры гаснут. Темно.
             Мы привыкли с тобой к ежедневным потерям.
             Нам с тобой -- все равно!
             Наш кошмар неизменен: за уступом -- уступы,
             Уходящие в сумрак, и по ним мы идем.
             Каждый шаг окровавлен. Эти бледные трупы,
             Может быть, -- чернозем.
             "Быть ступенью для многих"... Даже в прежнем, любимом,
             Мы не ищем защиты. Искры гаснут. Темно.
             Мы с родимых пожарищ, мы пропитаны дымом...
             Нам с тобой -- все равно!
   
             Кобэ, Япония

В КИТАЙСКОМ ПАВИЛЬОНЕ

             Полюбил ее бродяга и повеса,
             Дом которого -- "Земля под небесами"...
             Ах, "Колокольчики" -- маленькая принцесса
             С такими суженными азиатскими глазами!
             Принцесса "Колокольчики" -- еще совсем ребенок,
             Ей не исполнилось четырнадцати весен,
             И для нее, как говорит поэт: "Звонок Ветер,
             перебирающий струны сосен".
             Гадает месяц в воде отражением,
             Говорят о счастье храмовой завесы складки:
             Для принцессы "Колокольчики" -- все полно значеньем
             Какой-то жуткой и радостной загадки.
             Как ребенка, но страстно и грубо
             Принцессу "Колокольчики" берет на колени
             И терзает поцелуем губы Марко
             Поло -- искатель приключений.
             Сын расы -- новой и полнокровной,
             Не дающий, но взять всегда готовый, --
             Для него столетья поступью ровной
             Не проходят: "День его -- день новый"...
             Смуглую грудь прикрывает она руками,
             Но разве оттолкнуть его -- в ее власти?
             ...И на Марко Поло глядят суженными глазами
             Тысячелетья и провалы иной страсти.
   

ГОБИЙСКИЕ ПЕСКИ

             Все это началось не нами,
             И людей прошло -- тьма тем...
             Что делать с мускулистыми руками,
             С косматым сердцем -- все тем же и не тем?
             Пусты проходят в мелкой радости и злобе
             Дни наши, пустотой звеня:
             Не раз пересек я -- свою Гоби,
             И гобийский песок изранил меня.
             О, пращур мой, с топором кремневым!
             Твой зычный голос в веках не смолк,
             И во мне -- современном и новом, --
             Такой же притаился волк.
             Хотел бы я любить иначе,
             Но любовь жжет первобытным огнем.
             И если ты не только зрячий,
             Но и сильный -- погибнешь в нем.
             Прикрывайтесь лживыми словами,
             Говорите о том, чего нет.
             Но знайте, начался не нами
             В песках, -- тысячелетний след!
   

ПРОСТЫЕ СТРОКИ

Я тело в кресло уроню,
Я свет руками заслоню
И буду плакать долго, долго.
Н. Гумилев

             О, да, я знаю, получив ответ,
             Прочту, подумаю: "Вы правы".
             И все ж мне будет даже Ваше "нет"
             Дороже "родины и славы".
             Так ослепителен, так бел
             Цветущий снег акаций... Им усеян
             Наш дикий сад. И потому я смел
             И, как сказали Вы, "рассеян".
             Для тех, кто спит, -- нисходит сон
             И тишина на крыльях звездной ночи.
             Сквозь предрассветный легкий звон
             Я слышу: "Дни чем ближе, тем короче".
             "Любовь -- как ночью вдалеке
             Огни судов, мелькнувших ало..."
             ...Сжав Ваши пальчики в руке,
             сказать о ней Вам тихо и устало...
             ...Дорогу, зной, безумно яркий свет
             И звон цепей (Сомненья? Долга?)
             И я, и Вы, сказавшая мне "нет",
             Мы -- будем помнить долго, долго...
   

ЗВЕЗДОНОСЕЦ
Парад на экране

             Ты живешь и кажешься даже сытым,
             У тебя такие же, как у нас были, винтовка и штык,
             И не словам, от употребления избитым,
             Прервать твой звериный зык.
             В странное мы живем время,
             И многое суждено нам увидеть наяву.
             В тучную землю бросили семя
             Проклятые буквы "Гэ-пэ-у".
             Одинаково -- злодея и праведника венчают
             Топор гильотины или пламя на костре...
             Воскресенья мертвых чаю И
             о Суде думаю на заре.
             Но можешь ли ты есть, когда голодают дети?
             Когда у них нет ничего, кроме нор?
             Ты, обшаривающий клети
             В доме собственном, -- вор.
             Иностранцам для доказательства теоремы
             Необходима узость глаз твоих и ширина скул...
             Звезды. Коммунистические шлемы.
             От солдатских ног -- миллионный гул.
   

ПРИМЕЧАНИЯ

   Пулеметчик сибирского правительства; Конец пути; Пески, Дымный след; Дракон, пожирающий солнце; В китайском павильоне; Гобийские пески // Волков Б. В пыли чужих дорог: Стихи. Берлин: Парабола, 1934. С портретом автора (фотография скульптурного бюста работы М. М. фон Мейера). Книга вышла в конце 1933 или в январе 1934 г. В сборнике 77 стихотворений и отрывки из поэмы "Возведенные на эшафот". Большинство включенных в книгу стихотворений публиковалось в 1921--1933 гг. в эмигрантских периодических изданиях. "Вкус его эклектичен, -- писал об авторе "В пыли чужих дорог" Г. Адамович. -- По-видимому, он сильнее всего тянется к раннему Гумилеву..." (Последние новости. 1934. 8 фев.). Ставя Волкова в ряд незаслуженно забытых поэтов, Г. Струве был уверен, что будущий историк зарубежной литературы "исправит эту ошибку" (Русская литература в изгнании. Нью-Йорк, 1956. С. 369). Простые строки; Звездоносец. Парад на экране // Феникс. 1935. No 4.

* * *

   Волков Борис Николаевич (17/31.5.1894, Екатеринослав -- 9.6.1954, Сан-Франциско). Гимназические годы прошли в Иркутске. В 1912 г. поступил на юридический факультет Московского университета. Учился на курсах военных санитаров и затем с 10.4.1915 до середины 1917 г. был на фронте. Георгиевский кавалер. В тот же период начал печататься в газетах. В декабре 1917 г. воевал в Белой армии в Иркутске. В 1919 г. после падения правительства Колчака перешел монгольскую границу. Был приговорен Унгерном к смерти, бежал с помощью монголов в Хайлар. Скитался по странам Азии. Побывал в Персии, на арабском Востоке. Жил в Японии и в Китае. Сотрудничал в харбинской газете "Русский голос". В 1923 г. эмигрировал в США. "Чего я только в Америке не делал: шоколад, колбасные изделия, натирал полы, проводил дороги, строил дома, грузил и разгружал пароходы" (Вольная Сибирь. 1929. No 5. С. 112). Стихи писал еще в России. Его первая известная публикация в США -- в альманахе "Дымный след" (1925). В дальнейшем находим его публикации в шанхайском альманахе "Врата", в "Калифорнийском альманахе" (Сан-Франциско), в "Земле Колумба" (Сан-Франциско), "У Золотых Ворот" (Сан-Франциско), в журналах "Рубеж" (Харбин), "Феникс" (Шанхай), "Вольная Сибирь" (Прага), "Москва" (Чикаго), "Asia", "Русские записки" (Париж), "Возрождение" (Париж). В 1929 г. стал американским гражданином. Был женат: в первый раз в Китае -- на В. П. Витте; второй раз в США, после развода, на В. В. Townley. В 1934 г. вышла его единственная книга "В пыли чужих дорог". В этом сборнике заметно знакомство автора с "Чужим небом" Гумилева. Книга проникнута мужественным и серьезным отношением к жизни. "Живительный огонь" воспоминаний напрямую связан с автобиографическими мотивами: память о гимназии, "тишь вековой усадьбы", университет, старый московский быт, окопы Первой мировой, мемуарный триптих о Гражданской войне, странствия "в дикой стране Пророка" и за "тысячелетними стенами" Китая. Волков готовил на английском и на русском издание второй своей книги -- автобиографического романа "Царство золотых будд". Известны только отрывки под названием "В стране золотых будд". Написал несколько других романов и повестей, все они не опубликованы. Умер Волков от травм, полученных в автомобильной катастрофе, в которой погибла его жена.
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru