Войтоловский Лев Наумович
Андрей Белый. Возврат. III симфония. М., 1905

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

Л. ВОЙТОЛОВСКИЙ

<Рец. на кн.:> Андрей Белый. Возврат. III симфония. М., 1905. Стр. 126. Ц. 1 р.

   Андрей Белый: pro et contra
   СПб.: РХГИ, 2004. -- (Русский путь).
   
   "Иные говорят, что искусство для жизни, а иные -- что жизнь для искусства. Но если искусство -- копия жизни, то оно излишне при наличности оригинала. И соображением об идейности вы не измените моего взгляда" ("Возврат", с. 81). "Может быть, наши капризы разлагаются на железные законы необходимости. Или законы необходимости -- только привычки, укоренившиеся в веках" (Ib., с. 83). Так говорит устами героя-магистранта Хандрикова г. Белый. Хандриков грубо путает две вещи: искусство для жизни и искусство как копию, как рабу жизни. Очевидно, в этом противуположении искусства для жизни и жизни для искусства кроется только игра слов, без внутреннего содержания; искусство есть элемент жизни, его неотделимая составная часть, и нельзя, следовательно, навязывать им раздельное, взаимно-противуположное бытие. Весь вопрос только в том, каково искусство, здоровое ли оно, ясное, жизненно-нужное, "железно-необходимое" (см. цитату) или -- взвинченное, пустое, надуманное, "капризное". И "симфония" г. Белого есть именно ненужный, хотя и блестящий местами каприз...
   "Симфония" состоит из трех частей, постепенно ведущих героя к "возврату": ребенок с ясной, близкой к вечности и природе душой вырастает в магистра химии, окунается в повседневность, заболевает прогрессивным параличом, обретает спокойствие безумия, топится в озере и "возвращается" в лоно первобытной ясности. Сотни символов, иногда действительно оригинальных, а иногда грубо выдуманных и аляповатых, рисуют пантеистический восторг ребенка и его родство с морем, с краббом, с "снежно-серебряным стариком", у которого на груди сияет "знак вечности", с солнцем, с орлом -- его будущей судьбой, его безумием. Отметим здесь же одну странную и характерную особенность книги -- склонность к аллитерации, к сближениям по звуковой ассоциации; это, по-видимому, находится в связи с прогрессивным параличом героя. Орел этот необычный: это "высокий пернатый муж с птичьей головой"; "белые перья топорщатся на шее". Он явится к герою, "когда наступит развязка", когда Хандрикову придет время сойти с ума. Он действительно и является, в виде психиатра доктора Орлова, и везет его в санаторию на станцию Орловка (курсив в подлиннике). Или вот еще пример:
   Весело чирикали воробьи. В книжных магазинах продавали рассказы Чирикова.
   Итак, ребенок увидел свою судьбу -- орла и отныне обречен страдать с людьми и от людей. Вторая часть застает героя уже магистрантом Хандриковым; он беден, харкает кровью, имеет жену (Софью Чижиковну почему-то) и "неприятного, дряблого ребенка". Есть у него враг -- доцент Ценз с мертвенным лицом-маской и "с глубиной и юмором речи"; ненавидит его Хандриков еще с того времени, как, ребенком, провел с ним в гроте несколько неприятных часов; Ценз был тогда чудовищем, приплыл к ребенку на спине морской змеи с головой теленка и по приказанию этой змеи разрушил своими хитрыми и жестокими рассказами душевную ясность ребенка. Озлобленный Цензом, он напивается в погребке допьяна; вернувшись домой, застает Софью Чижиковну внезапно заболевшей, жена вскоре умирает, он сходит с ума и поселяется в Орловке. И т.д., и т.д., целый поток бредовой лавы, целое море безудержных, некоординированных, бессвязных образов и представлений. И это очень, очень жаль: г. Белый безусловно умный и талантливый человек, повинный только в том, что выше всего поставил необузданный "каприз".
   "Низкое облачко, волнуясь и дымясь, заколебалось над морем и потом, разорвавшись от восторга, понеслось куда-то вбок своими священными обрывками". "Ослепительная синь, заслоняемая пышно-водяными куполами, пьяно смеялась над гранитами". "Бледноснежные, длинные иглы, высоко замерзшие в небесах, составляли перистое облако. Точно позабытая сеть, оно двигалось по небу. Засверкавший месяц попал в эту сеть и грустно мерк, пойманный в ловушку". "Одинокое сердце его почуяло неведомую близость кого-то, уходившего надолго и снова пришедшего для свиданий". Не правда ли, свежие, оригинальные поэтичные строки? Но вот другие, гораздо более частые, подавляющие обилием примеры: "Зазвякали высыпающие звезды". "Его поцеловало головокружение". "Залегает сонный ужас между кораллами". "Морской гражданин, лысый, зеленобородый, курносый... испуская ревы, похлопывал себя по вздутому животу". "Бык Баранович Мясо казался дельфином в енотовой шубе". "Быть может, наш мир, -- глубокомысленно думал Хандриков, -- это -- только конка, везомая тощими лошадьми вдоль бесконечных рельсов"... "И вспомнил Хандриков, что еще до создания мира конки тянулись по всем направлениям". "Его увили пеленами. Облеченный в белые одежды ухватился за щеку X--ва и намылил ее"; так торжественно описывает автор визит в парикмахерскую. Еще одна глубокая мысль героя. "Другие X--ы вот так же моются в бане. Все Хандриковы, посеянные в пространстве и периодически возникающие во времени, одинаково моются". Это положение еще более бесспорно, чем тезис Картинкина в "Авдотьиной жизни" г.Найденова о том, что "все мы Авдотьи..."1 Последняя цитата: "Быть может, вселенная -- только колба, в которой мы осаждаемся как кристаллы, причем жизнь с ее движением -- только падение образовавшихся кристаллов на дно сосуда, а смерть -- прекращение этого падения... Быть может, вы правы, и мы упадочники в своем развитии, а может быть, всякое развитие идет к упадку. И жизнь -- последовательное вырождение, подготовляющее смерть". Так думает Хандриков, но как можно жить и, главное, работать и любить жизнь при таком отношении к ней? Жизнь, это преемственное "immer vorwärts" {"всегда вперед" (нем.).}, представляется ему наклонной плоскостью, ведущей к смерти и вырождению... Довольно этого ужаса пустоты, этого холода безвременья! Довлеют дневи новые, бодрые песни, новые, сильные певцы!
   

КОММЕНТАРИИ

   Впервые: Образование. 1905. No 5. Отд. III. С. 136--138. Подпись: Л. В--ий.
   
   Лев Наумович Войтоловский (1876--1941) -- критик, литературовед, публицист; врач, работавший в Киеве с 1905 г. в клинике душевных болезней. В своих статьях и рецензиях придерживался марксистских позиций.
   
   1 Подразумеваются слова Картинкина в заключительной сцене драмы С. Найденова " Авдотьина жизнь" (впервые опубликованной в IV сборнике товарищества "Знание", вышедшем в свет в марте 1905 г.): "Все мы Авдотьи... Все мы влачим и терпим Авдотьины жизни... Погорячимся, поерепенимся, а потом... потом смиряемся и живем, живем, живем..." (Найденов С. Пьесы. СПб., 1911. Т. 2. С. 61).
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru