Войтинский Владимир Савельевич
На крестьянском съезде

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   

На крестьянскомъ съѣздѣ.

   Илью сильно тревожилъ назначенный въ уѣздѣ съѣздъ представителей крестьянскихъ организацій.
   Съ обычной партійной работой въ деревнѣ справлялся онъ недурно. Самъ бывшій крестьянинъ, обтершійся въ городѣ на заводѣ, онъ умѣлъ говорить съ мужиками. Умѣлъ говорить съ ними и въ полѣ, во время перерыва въ работѣ, и въ трактирѣ, и на базарѣ, и на церковной паперти. Умѣлъ ловко, незамѣтно свернуть разговоръ къ вопросу о землѣ, о Государственной Думѣ. И мужики слушали его всегда съ интересомъ, съ вниманіемъ, и вѣрили его словамъ.
   Но въ теоретическихъ вопросахъ Илья былъ слабоватъ. Программныя тонкости ему давались съ трудомъ. И даже разногласія между соціалъ-демократами и соціалистами-революціонерами представлялись ему въ довольно туманномъ видѣ. Поэтому пуще всего боялся онъ теоретическихъ споровъ съ эсэрами. И когда узналъ, что на предстоящемъ съѣздѣ будетъ представитель соціалистовъ-революціонеровъ, и что безъ дискуссіи дѣло тамъ не обойдется, совсѣмъ упалъ духомъ.
   Цѣлую недѣлю ходилъ онъ на комитетскую явку. Все надоѣдалъ секретарю, чтобъ дали ему на съѣздъ кого-нибудь изъ интеллигентовъ. Секретарь объяснялъ ему, что деревенскихъ работниковъ у нихъ нѣтъ, что всѣ заняты въ городѣ. Но Илья настаивалъ, грозился, что одинъ онъ на съѣздъ не поѣдетъ, и, въ концѣ-концовъ, добился своего. На помощь ему командировали на крестьянскій съѣздъ студента Костина. Студентъ въ жизни своей ни разу не бывалъ въ деревнѣ. О мужикахъ зналъ по Тургеневу, Глѣбу Успенскому да по "Аграрному вопросу" Маслова. Въ деревню, на съѣздъ согласился онъ ѣхать, главнымъ образомъ, чтобы посмотрѣть, поучиться: въ крестьянахъ онъ видѣлъ одну изъ существенныхъ движущихъ силъ русской исторіи и радъ былъ случаю воочію познакомиться съ этой силой.
   Вдвоемъ съ Костинымъ Илья чувствовалъ себя спокойно. Никакіе эсэры не были ему страшны теперь.
   Съѣздъ былъ назначенъ на воскресенье, съ полудня. Но пріѣхать въ село Волково слѣдовало пораньше: нужно было до съѣзда кое-съ-кѣмъ повидаться, столковаться, выяснить положеніе.
   Волково отстояло верстъ на пять отъ желѣзной дороги. Но поѣздомъ приходилось ѣхать всю ночь.
   Илья и Костинъ выѣхали съ ночнымъ, часовымъ поѣздомъ. Изъ предосторожности сѣли, въ различные вагоны: вмѣстѣ ѣхать было рискованно,-- летко было привлечь къ себѣ вниманіе шпиковъ и навести, такимъ образомъ, охрану на слѣдъ.
   Илья, сѣвъ въ вагонъ, осмотрѣлся. Лицо одного пассажира, молодого человѣка въ пальто съ барашковымъ воротникомъ, показалось ему подозрительнымъ. Строго говоря, подозрительно было не лицо его, само по себѣ, а все его поведеніе. Молодой человѣкъ нѣсколько разъ мѣнялъ мѣсто, садился то къ двери, то къ окну, то поближе къ серединѣ вагона; вглядывался въ лицо спутниковъ и съ особеннымъ интересомъ поглядывалъ на Илью. Въ то же время старался казаться безпечнымъ, разсѣяннымъ: то насвистывалъ пѣсенку, то преувеличенно зѣвалъ и потягивался.
   Илья сразу сообразилъ, что это -- агентъ, и притомъ неопытный агентъ, изъ начинающихъ. Первымъ движеніемъ его было перебраться въ другой вагонъ и предупредить Костина; но рѣшилъ, что лучше не двигаться съ мѣста и постараться усыпить подозрительность шпіона.
   Принявъ это рѣшеніе, Илья полѣзъ на полку, вытянулся, будто для сна, подложивъ подъ голову пальто, и закрылъ глава. Неопытный агентъ долженъ былъ принять его за спящаго.
   Хитрость Ильи удалась, какъ нельзя лучше. Спустя четверть часа Илья уже храпѣлъ самымъ настоящимъ образомъ, убаюканный легкимъ покачиваньемъ вагона. А когда на разсвѣтѣ онъ открылъ глаза, подозрительнаго молодого человѣка въ пальто съ барашковымъ воротникомъ уже не было въ вагонѣ.
   Въ Волковѣ Илья выскочилъ на платформу одновременно съ Костинымъ.
   Все было спокойно на крошечной станціи. Не видно было на платформѣ ни жандарма, ни шпиковъ, ни стражниковъ,-- никакихъ признаковъ тревоги.
   -- Не пронюхали ничего!-- шепнулъ Илья товарищу.
   Но вспомнилъ о непріятномъ спутникѣ, слѣдовавшемъ за нимъ въ вагонѣ, и посовѣтовалъ благоразумно:
   -- Все-таки, лучше бы намъ пѣшкомъ пройти до села.
   Студентъ поморщился:
   -- Далеко?
   -- Верстъ пять, не больше. Въ часъ дойдемъ. А если лошадь брать, замѣтятъ.
   Костинъ покорился.
   Сперва шли разъѣзжанной дорогой, по снѣгу, смѣшанному съ землей и пескомъ. Затѣмъ, Илья свернулъ въ сторону, на проселокъ:
   -- Здѣсь прямикомъ мы версты двѣ сократимъ.
   Принялся разсказывать товарищу о мѣстныхъ дѣлахъ. Въ разговорѣ идти было легче. Но ноги все чаще и чаще проваливались въ рыхлый снѣгъ.
   -- Что за дурацкая дорога!-- выругался студентъ, съ трудомъ вытаскивая застрявшую въ снѣгу галошу.
   -- Зимой проселки всегда такіе,-- объяснялъ Илья.
   Не это замѣчаніе не успокоило Костина:
   -- Тутъ самъ чортъ ногу сломитъ!-- сердито ворчалъ онъ, стараясь не отставать отъ товарища и спотыкаясь, чуть не падая, на каждомъ шагу.
   Дорога вилась полями, развѣтвляясь то вправо, то влѣво. Бѣжали вдаль борозды отъ полозьевъ крестьянскихъ санокъ. По обѣ стороны отъ нихъ лежалъ пушистый, не тронутый снѣгъ, а по серединѣ дороги снѣгъ былъ сбить конскими копытами, такъ что между бороздами отъ полозьевъ получалось углубленіе, вродѣ канавки, и Костинъ никакъ не могъ сообразить, какъ идти по этой дорогѣ. Пробовалъ идти по серединѣ,-- снѣгъ набивался въ низкія галоши, проникалъ выше ботинокъ, было холодно ногамъ, непріятно. По бороздамъ идти было какъ будто легче,-- примятый, придавленный полозьями снѣгъ выдерживалъ тяжесть ноги, но опасно было довѣряться этому снѣгу: поминутно проваливался онъ,-- безъ всякихъ видимыхъ причинъ, проваливался неожиданно и глубоко, и Костину приходилось употреблять всѣ усилія, чтобы не растянуться во весь свой ростъ.
   Илья былъ обутъ въ высокіе сапоги и шагалъ увѣреннѣе, смѣлѣе, но и ему неудобно было идти по снѣгу безъ палки.
   Измучились, выбились изъ силъ, пока дошли до села.
   Костинъ нервничалъ, сердился на своего товарища, и на самаго себя, и на всѣхъ на свѣтѣ, но своеобразная прелесть занесеннаго снѣгомъ села немного успокоила его.
   Не было никакихъ красокъ въ картинѣ. По бѣлому фону четкими черными линіями вырисовывался узоръ деревьевъ, изгородей и избъ. И вся картина казалась изумительно тонкой, старинной гравюрой.
   Вмѣстѣ съ красками исчезла и перспектива. Отдаленная церковь съ круглымъ куполомъ и остроконечной колокольней казалась крошечной замысловатой моделью, такой близкой, что стоитъ сдѣлать два шага, протянуть руку,-- и можно будетъ дотронуться пальцами до висящихъ въ пролетѣ башни колоколовъ. Такимъ же близкимъ казался и лѣсъ, рисовавшійся полупрозрачнымъ кружевомъ за селомъ.
   Все это было ново студенту, привыкшему къ городу и не выѣзжавшему зимой дальше подгороднихъ рабочихъ поселковъ. И эта тонкая картина-гравюра примирила его немного съ неудобствами пройденнаго пути.
   -- Мы сперва къ Максимову зайдемъ, -- предложилъ Илья.
   -- Ведите, куда хотите,-- отвѣтилъ Костинъ:-- я тутъ никого, не знало.
   Изба у Максимова была маленькая, низенькая, съ покривившимися окнами, неказистая и убогая снаружи, но довольно чистая внутри. Хозяинъ изъ окна замѣтилъ гостей и вышелъ на дворъ встрѣчать ихъ. Съ перваго взгляда онъ понравился Костину.
   Это былъ мужикъ лѣтъ 30, средняго роста, худощавый и жилистый, съ безбородымъ рябоватымъ лицомъ, съ небольшими черными усиками. Глаза у него были живые, немного насмѣшливые. Движенія быстрыя, рѣзкія, но безъ излишней суетливости. Одѣтъ онъ былъ по-деревенски,-- въ пеструю рубаху, въ огромные валенки. Поздоровавшись съ гостями, началъ грубовато и безцеремонно выговаривать Ильѣ:
   -- Гдѣ это вы таскались до сихъ поръ?-- Ужъ полтора часа, какъ поѣздъ пришелъ!
   -- Да мы только съ машины! Самой прямой дорогой шли. Полями.
   -- То-то, что "полями"... А къ эсэрамъ ужъ съ часъ, какъ пріѣхалъ.
   -- Ну? А кто къ нимъ?-- заволновался Илья.
   -- По имени не знаю, а только интеллигентъ.
   -- Изъ "генераловъ" ихнихъ?
   -- Можетъ, и изъ "генераловъ". Одѣтъ шикарно.
   -- Это намъ не страшно,-- поспѣшилъ замѣтить Илья.-- Товарищъ,-- онъ указалъ на Костина,-- и "генераламъ" ихнимъ намажетъ!
   Онъ старался не столько успокоить Максимова, сколько разогнать собственный страхъ. Теперь, передъ самымъ съѣздомъ, эсэровскій "генералъ" снова началъ казаться ему необыкновенно опаснымъ противникомъ.
   Костинъ тщетно старался обсушить ноги у печки. Прислушивался къ разговору, и ему пріятно было, что Максимовъ,-- котораго онъ сразу опредѣлилъ, какъ представителя "новой деревни" и "революціоннаго крестьянства",-- выражается такъ, какъ всѣ говорятъ въ городѣ. Это сильно облегчало агитатору лежавшую передъ нимъ задачу говорить на крестьянскомъ съѣздѣ.
   Максимовъ обернулся въ его сторону.
   -- Э, товарищъ! Да у васъ, никакъ, ноги промокли? Такъ вы во вѣкъ не обсушитесь... Разуться нужно!
   Максимову было смѣшно,-- какъ это человѣкъ не умѣетъ обсушиться у печки. Костинъ сконфузился, но послѣдовалъ дѣльному совѣту.
   Крестьянинъ слѣдилъ за его движеніями, приглядывался къ нему, будто стараясь что-то припомнить. Вдругъ положилъ руку ему на плечо.
   -- Да вы, товарищъ, не Григорій Городской?
   Подъ этой кличкой Костинъ выступалъ на митингахъ въ 1905 г.
   -- Откуда вы меня знаете?-- съ удивленіемъ спросилъ онъ Максимова.
   -- На заводѣ я васъ раза два слышалъ. Я въ деревнѣ не такъ давно. Какъ выслали меня изъ столицы за забастовку, сперва я на Волгѣ работы искалъ, да тамъ всюду безработица, голодъ. Потомъ, говорятъ, фабриканты черные списки другъ другу сообщаютъ, а я у нихъ "зачинщикомъ" отмѣченъ. Однимъ словомъ, нигдѣ работы найти не могъ. Вотъ и вернулся къ себѣ на родину. Тутъ хоть съ голода не помрешь. Сперва думалъ, съ тоски подохну, однако, и дѣло нашлось: стали мы съ Ильей организацію ставить. Ничего, идетъ дѣло на ладъ. Работникъ-то я плохой, и дѣла большого въ городѣ не сдѣлалъ бы, а здѣсь темнота, люди такъ нужны, что и Максимову рады,-- а Илья пріѣдетъ,-- и совсѣмъ свѣтлый праздникъ.
   Слушая Максимова, Костинъ испытывалъ чувство, близкое къ досадѣ и разочарованію: только что рѣшилъ онъ, что Максимовъ -- представитель "новой деревни", только что началъ изучать его, стараясь по немъ составить себѣ представленіе о "революціонномъ крестьянствѣ" вообще,-- и вдругъ оказалось, что Максимовъ такой же рабочій, какъ тѣ, съ которыми онъ постоянно встрѣчался въ городѣ; и о деревнѣ-то говоритъ этотъ рабочій, какъ о далекой, чуждой ему средѣ, гдѣ онъ является гостемъ... Все же, за неимѣніемъ подлиннаго предводителя деревни, приходилось воспользоваться хоть Максимовымъ, чтобъ подготовиться къ съѣзду. Костинъ началъ разспрашивать его. Узналъ, что съѣздъ задуманъ уже давно, сразу послѣ разгона второй Думы. Предполагалось собрать съѣздъ передъ выборами въ третью Думу. Отказались отъ этого плана только въ силу внѣшнихъ препятствій. Выборы прошли хорошо. Почти всюду въ уполномоченные были выбраны наиболѣе сознательные крестьяне. Составъ выборщиковъ тоже оказался лѣвый, но на губернскомъ собраніи не прошелъ ни одинъ изъ намѣченныхъ крестьянами кандидатовъ въ Думу. Противъ воли крестьянскихъ выборщиковъ даже отъ крестьянской куріи выбрали праваго, какимъ-то чудомъ затесавшагося въ число выборщиковъ изъ сосѣдняго уѣзда.
   Послѣ этого рѣшили не откладывать больше съѣзда и немедленно собрать во всѣхъ уѣздахъ представителей волостей, чтобы рѣшить, какъ быть дальше. Такіе уѣздные съѣзды должны были подготовить болѣе обширный общегубернскій съѣздъ, а губернскій съѣздъ долженъ былъ опредѣлить окончательно, возможно ли, при наличныхъ условіяхъ, выступленіе крестьянъ, и въ какія формы должно оно вылиться.
   Весь этотъ планъ поразилъ Костина грандіозностью замысла и своеобразной стройностью. Онъ сказалъ объ этомъ товарищамъ, и лицо Ильи вспыхнуло и озарилось самодовольной улыбкой.
   Собраніе уполномоченныхъ происходило въ помѣщеніи сельскаго правленія. Въ деревнѣ это казалось наиболѣе естественнымъ мѣстомъ для обсужденія общественныхъ дѣлъ.
   Село было тихое, спокойное. Пятый годъ прошелъ въ немъ безъ волненій и безпорядковъ. Не было поблизости ни крупныхъ помѣщиковъ, ни заводовъ. И потому, несмотря на близость желѣзной дороги, въ селѣ не было иной полиціи, кромѣ своей, деревенской,-- старосты, десятскихъ, сотскихъ. Въ старостахъ второй годъ ходилъ умный и хитрый мужикъ Хрѣновъ, бывшій портъ-артурецъ, дружившій съ Максимовымъ, но умѣвшій, вмѣстѣ съ тѣмъ, ладить и съ пріѣзжавшими въ село властями. Десятскихъ и сотскихъ онъ держалъ въ подчиненіи и доноса съ ихъ стороны не боялся. Сельскій священникъ, добродушный и жадный старичокъ, политикой вообще не интересовался и ни во что не вмѣшивался. Учитель считался изъ "сочувствующихъ..."
   Всѣ условія складывались такъ, что въ волковскомъ сельскомъ правленіи можно было собраться совершенно спокойно, не опасаясь провала.
   Максимовъ пошелъ въ правленіе, узнать, скоро ли можно будетъ открыть собраніе. Обѣщалъ вернуться за товарищами. Но заговорился и не могъ отлучиться. Послалъ къ себѣ на домъ десятскаго сказать пріѣзжимъ, чтобы скорѣй приходили.
   Съѣхалось изъ сосѣднихъ волостей человѣкъ тридцать. Были среди нихъ и недавніе выборщики, по большей части ужъ немолодые, степенные, съ длинными бородами и медлительной рѣчью. Были и старики патріархальнаго вида, и молодые парни. Оказались среди уполномоченныхъ и два сельскихъ учителя, и одинъ высланный на родину рабочій, и отставной солдатъ въ затасканной до послѣдней степени шинели.
   Изъ села сошлись къ правленію мужики, желавшіе послушать, о чемъ будутъ говорить на съѣздѣ. Староста распорядился сдвинуть въ середину горницы лавки для уполномоченныхъ, а волковцамъ указалъ стоять вдоль стѣнъ, чтобы не смѣшиваться съ уполномоченными и не мѣшать имъ.
   Когда Илья и Костинъ, въ сопровожденіи десятскаго, пришли въ правленіе, всѣ были ужъ въ сборѣ. Хрѣновъ съ мѣдной бляхой на груди стоялъ впереди всѣхъ, у стола подъ образами. Ждалъ городскихъ.
   Рядомъ со старостой стоялъ чисто, почти изысканно одѣтый молодой человѣкъ въ пальто съ барашковымъ воротникомъ, въ изящныхъ кавказскихъ буркахъ, вмѣсто валенокъ.
   Илья покраснѣлъ и смутился, узнавъ въ немъ своего ночного подозрительнаго спутника. Не меньше того смутился и молодой человѣкъ при видѣ Ильи.
   Переглянувшись съ Максимовымъ, Хрѣновъ открылъ собраніе. Сталъ за столъ, оперся обѣими руками о край стола и провозгласилъ торжественно и громко, слегка нараспѣвъ:
   -- Такъ что можно и къ дѣлу приступать.
   Обвелъ взглядомъ собраніе и спросилъ:
   -- Ждать, кажись, больше некого?
   -- И такъ съ утра ждемъ,-- отвѣчали изъ толпы.
   -- Кого ждать-то?
   -- Коли такъ, уполномоченные пущай на лавкахъ сидятъ, а которые отъ себя послушать пришли, волковскіе которые, тѣхъ къ сторонкѣ просимъ.
   Выждавъ, чтобы всѣ заняли назначенныя мѣста, Хрѣновъ продолжалъ:
   -- А для порядку предсѣдателя выбрать нужно, какъ всегда водится.
   -- Ты же предсѣдателемъ и будь.
   Но осторожный староста не хотѣлъ предсѣдательствовать на. крамольномъ собраніи, хотя, какъ "сознательный", и участвовалъ въ съѣздѣ. Отказался отъ предложенной чести и предложилъ выбрать Максимова.
   Максимова и выбрали.
   Рабочій поклонился собранію и, занявъ мѣсто за столомъ, рядомъ съ Хрѣновымъ, предложилъ:
   -- Нужно бы, старики, прежде всего провѣрить, съ какихъ деревень пріѣхали, а съ какихъ не пріѣхали. Потомъ вопросъ будетъ: какъ кого выбирали, какія полномочія, иначе -- довѣренность какая -- дана намъ отъ общества?
   -- Ладно, провѣряй!
   -- Я по списку выкликать буду.
   -- Выкликай!
   -- Изъ Михайловки есть кто?
   -- Я изъ Михайловки.
   Поднялся съ лавки кряжистый старикъ. Илья хорошо зналъ его, такъ какъ не разъ толковалъ съ мужиками въ его избѣ.
   -- Васъ общество послало?-- спросилъ Максимовъ.
   -- Опчество, все опчество. Я на сходѣ опчеству сказывалъ, зачѣмъ съѣздъ назначенъ. Опчество мнѣ наказывало крѣпко стоять, а на чемъ поставимъ, все опчество отвѣчаетъ. И приговоръ положить хотѣли, да староста, сукинъ сынъ, печатку потерялъ, найти не могъ. А какъ безъ печатки приговоръ силы не имѣетъ, то на словахъ наказывали...
   Илья улыбался, слушая старика. Думалъ: не даромъ шесть разъ заѣзжалъ въ Михайловку. Но Костина рѣчь старика обезпокоила. Наклонившись къ Ильѣ, спросилъ его:
   -- Какая же это конспирація?
   -- А?-- переспросилъ тотъ, не сразу понявъ студента.
   -- Я говорю: какъ можно такъ неконспиративно вести дѣло? Это безуміе!
   Илья только рукой махнулъ вмѣсто отвѣта. Продолжался опросъ.
   Выбраны уполномоченные оказались всѣ по-различному: почти столько способовъ избранія, сколько селъ и деревень было представлено на съѣздѣ.
   Изъ деревни Тепеницы пріѣхалъ на съѣздъ молодой учитель. Въ удостовѣреніе своихъ полномочій представилъ резолюцію, скрѣпленную подписями членовъ мѣстной организаціи. Передалъ резолюцію предсѣдателю и принялся разсказывать:
   -- У насъ организація рѣшила деньги собирать на оружіе. Хотѣли партійные взносы установить, но убѣдились, къ сожалѣнію, что взносы въ деревнѣ не привьются. Денегъ у крестьянъ на рукахъ нѣтъ. Поэтому мы иначе устроились. У одного изъ нашихъ членовъ оказалась машинка для рѣзанья дранки для крышъ. Мы ее починили, и теперь она принадлежитъ организаціи. Работаемъ по-очереди, или кто когда свободенъ. Мужики и изъ сосѣднихъ селъ даютъ заказы, а плата вся въ организацію поступаетъ. Въ этомъ родѣ можно бы и въ другихъ деревняхъ завести: практично въ высшей степени.
   -- Это вы ладно надумали!-- замѣтилъ одинъ изъ уполномоченныхъ.
   -- Ловко это вѣрно!
   А предсѣдатель спросилъ съ любопытствомъ:
   -- Много набрали?
   -- 23 рубля съ копѣйками, за два мѣсяца!-- съ явнымъ выраженіемъ гордости отвѣтилъ учитель.
   -- Ловко!
   Костинъ замѣтилъ, что собраніе пропустило безъ вниманія вопросъ о цѣли, съ которой собираетъ деньги тепеницкая организація. Заинтересовались лишь хозяйственной стороной дѣла.
   Изъ остальныхъ уполномоченныхъ почти каждый хоть что-нибудь да разсказалъ о мѣстной работѣ. И когда опросъ уполномоченныхъ былъ законченъ, оказалось, что можно не терять времени на отдѣльные "доклады съ мѣстъ", которыми начинаются обыкновенно съѣзды. Фактически доклады съ мѣстъ были уже сдѣланы. Вырисовалось, въ общихъ чертахъ, положеніе "работы" въ уѣздѣ.
   Работы!
   Костину казалось, что онъ, дѣйствительно, знакомится съ результатами революціонной, партійной работы Ильи, Максимова и другихъ товарищей. То же казалось и представителю эсэровъ. Молодой человѣкъ съ барашковымъ воротникомъ былъ во время опроса уполномоченныхъ напряженно внимателенъ: старался учесть, насколько широко распространялась въ уѣздѣ эсдэковская пропаганда. И не замѣчали, что то живое, то настоящее, что пробивалось въ рѣчахъ уполномоченныхъ, было одинаково далеко и отъ ихъ программъ и отъ привычныхъ для нихъ формъ организаціи и пріемовъ работа, что это было лишь ищущее выхода стихійное неудовольствіе, примитивное и слѣпое, само не вѣдающее, къ чему оно придетъ, во что выльется...
   Максимовъ предложилъ перейти къ вопросу о Государственной Думѣ.
   Первымъ сталъ говорить Илья. Началъ объ избирательномъ законѣ, о послѣднихъ выборахъ.
   Но старикъ, представитель крестьянскаго общества деревни Михайловки, перебилъ его.
   -- Ты не съ того началъ. Ты сначала, съ самаго начала говори, какъ намъ въ Михайловкѣ говорилъ!
   -- Съ первой Думы?-- переспросилъ ораторъ.
   -- Съ самой первой и говори!
   -- Долго будетъ.
   -- Ништо, что долго. Спѣшить-то намъ некуда. По крайности, понятно все будетъ.
   -- Мнѣ все равно... Могу хоть съ первой Думы... Какъ только собранье рѣшитъ?
   -- По порядку все говори!
   -- Съ первой Думы начинать лучше...
   Настроеніе съѣзда достаточно выяснилось.
   -- Ладно!-- произнесъ Илья.
   И началъ свою рѣчь заново. Началъ съ надеждъ и упованій, которыя возлагались крестьянами на первую Думу. Характеризовалъ составъ этой Думы. Напомнилъ наиболѣе яркіе моменты изъ ея дѣятельности. Разсказалъ о концѣ ея и объ исторіи съ выборгскимъ манифестомъ.
   Говорилъ онъ грубовато, мѣстами даже нескладно. О многихъ событіяхъ, которыя казались Костину весьма существенными, не сказалъ ни слова. На иныхъ мелочахъ останавливался подробно. Но эта безпорядочность была здѣсь незамѣтна.
   Илью слушали внимательно. Поддакивали ему. Подчеркивали отдѣльныя мѣста его рѣчи сочувственными замѣчаніями. И хотя онъ говорилъ о вещахъ, которыя всѣмъ были отлично извѣстны, подъ конецъ ему удалось захватить собраніе.
   Онъ говорилъ о томъ, какъ было предъявлено второй Думѣ требованіе о выдачѣ 55 депутатовъ, и въ томъ, что случилось въ послѣдующіе дни... Мужики слушали, затаивъ дыханіе, съ серьезными, угрюмыми лицами.
   Въ это время подошелъ къ Костину представитель эсэровъ.
   -- Вы будете говорить послѣ товарища? Или мнѣ предоставите слово?
   -- Все равно. Вы думаете возражать?
   -- Да. Но я предпочелъ бы послѣ васъ. Тогда я могъ бы отвѣчать сразу и вамъ, и вашему товарищу... Впрочемъ, возражать мнѣ, пожалуй, придется немного. Я больше буду говорить для агитаціи.
   -- Тогда лучше полемикой не будемъ разбивать настроеніе. Я сейчасъ буду говорить, а потомъ уже -- вы.
   Костинъ не зналъ, о чемъ говорить. Его рѣчь о партіи и объ ея задачахъ большинству уполномоченныхъ не понравилась. Слишкомъ быстро онъ говорилъ и слишкомъ по-господски: не то, чтобъ слова употреблялъ непонятныя, а фразы получались у него слишкомъ гладкія, округленныя. Чужое это было, не свое, не привычное,-- и потому утомляло и даже раздражало слушателей.
   Но когда ораторъ перешелъ къ вопросу о братствѣ крестьянъ и рабочихъ и сталъ доказывать, что крестьяне должны идти за рабочими и поддерживать ихъ, эта часть его рѣчи, видимо, произвела впечатлѣніе на собраніе.
   -- Вмѣстяхъ нужно!
   -- Это ты правильно, чтобы вмѣстяхъ всѣмъ!
   Эти возгласы изъ толпы сперва смутили оратора. Но затѣмъ, уловивъ настроеніе слушателей, онъ началъ дальше и дальше развивать свою мысль, постепенно повышая тонъ, выдвигая на первый планъ наиболѣе рѣзкіе политическіе лозунги. И когда кончалъ, у него было такое чувство, что онъ справился вполнѣ со своей задачей, и что говорить передъ крестьянской аудиторіей не такое ужъ головоломное дѣло.
   Изъ уполномоченныхъ никто не бралъ слова. Илья успѣлъ на ухо объяснить Костину, что это -- обычное явленіе: передъ чужими людьми крестьяне говорятъ неохотно, и трудно заставить ихъ высказаться послѣ городскихъ агитаторовъ.
   Михаилъ, представитель эсэровъ, посвятилъ свою рѣчь вопросу о землѣ. Указалъ, какъ мало говорили о землѣ предыдущіе ораторы, подробно остановился на вопросѣ о значеніи земли для крестьянъ, ядовито, но безъ внѣшняго полемическаго задора, изобразилъ, какъ измѣняли соціалъ-демократы свою аграрную программу, начавъ съ отрѣзковъ и придя, въ концѣ концовъ, къ муниципализаціи. Затѣмъ перешелъ къ изложенію своихъ взглядовъ на земельный вопросъ. Нарисовалъ картину уравнительнаго землепользованья при воспрещеніи примѣнять наемный трудъ въ сельскомъ хозяйствѣ. Говорилъ красиво и ярко, какъ опытный ораторъ, внимательно слѣдя за выраженіемъ на лицахъ слушателей.
   Замѣтилъ, что первую -- критическую -- часть его рѣчи слушали со скукой. Поэтому поспѣшилъ сократить полемику и привелъ противъ эсдэковской программы далеко не всѣ извѣстные ему доводы, а лишь нѣкоторые, наиболѣе убѣдительные. Зато картину соціализаціи земли развилъ во всѣхъ подробностяхъ, не жалѣя яркихъ красокъ.
   Сочувствіе крестьянъ было, несомнѣнно, на его сторонѣ и проявлялось въ теченіе его рѣчи настолько недвусмысленно, что Илья нервно кусалъ себѣ губы и то хватался за карандашъ, начиналъ что-то записывать, то откладывалъ бумажку въ сторону и только перебиралъ пальцами по столу. Онъ чувствовалъ себя совершенно безпомощнымъ противъ эсэровской соціализаціи, такъ какъ и муниципализація представлялась ему недоступной бездной премудрости.
   Вспомнилъ, какъ въ 1905 г. ловко "посадилъ" онъ одного эсэровскаго агитатора, противопоставивъ его соціализаціи эсдэковскій лозунгъ -- поддерживать стремленія крестьянъ вплоть до конфискаціи всѣхъ земель, не предрѣшая, однако, будущихъ формъ землепользованія. Тогда Илья просто бросилъ ему:
   -- Вы говорите о "Землѣ и волѣ". А развѣ вы даете крестьянамъ по ихъ волѣ распорядиться съ землей? Нѣтъ! Какую-то аграрную программу имъ навязываете. Соціализацію предписываете. А мы даемъ землю, всю землю даемъ, и программы не навязываемъ. Пусть мужики сами и рѣшатъ, что съ землей дѣлать. Ихъ земля, пусть же и воля ихъ будетъ! Мы, значитъ, землю и волю даемъ. А вы землю даете, а волю себѣ оставляете!
   Тогда Илья только начиналъ работать. Теперь онъ понималъ, что эта рѣчь его была грубой демагогіей... Но какой произвела она фуроръ, какой успѣхъ, какую блестящую побѣду принесла находчивому оратору!
   -- Вотъ бы теперь такъ двинуть!-- думалъ Илья.
   Но тотчасъ же обрывалъ себя:
   -- Нельзя. Теперь и у насъ программа,-- чортъ бы ее подралъ! Муниципализацію защищать нужно...
   И съ надеждой и упованіемъ бросалъ взгляды въ сторону Костина.
   Костинъ во время рѣчи Михаила дѣлалъ замѣтки у себя въ блокъ-нотѣ. Рѣчь эсэровскаго представителя не казалась ему ни сильной, ни убѣдительной. Все ея построеніе можно было разрушитъ, какъ карточный домикъ, выясненіемъ процесса дифференціаціи, происходящаго въ деревнѣ.
   Костинъ и посвятилъ свою рѣчь выясненію того, какъ выдѣляются изъ крестьянской толщи пролетарскіе элементы на одномъ полюсѣ и буржуазные элементы -- на другомъ. Коснувшись попутно вопроса о развитіи производительныхъ силъ,-- показалъ, что соціализація земли явится тормазомъ для прогресса сельско-хозяйственной техники въ странѣ.
   Осѣдлавъ любимаго конька, студентъ увлекся, и самъ заслушался своего краснорѣчія. Но въ собраніи было скучно. Мужики сидѣли неподвижные, безучастные. А старикъ изъ Михайловки не выдержалъ и крикнулъ:
   -- Это намъ ни къ чему!
   Другіе поддержали:
   -- Не для того съѣхались.
   -- Не про насъ это.
   -- Ты, баринъ, про насъ говори!
   Это былъ совершенный провалъ.
   Представитель эсэровъ учелъ выгоды своего положенія, и послѣ Костина произнесъ рѣчь о сельско-хозяйственныхъ товариществахъ въ Даніи. И опять имѣлъ успѣхъ.
   Костинъ хотѣлъ, было, отвѣчать ему. Но послѣ первой неудачи онъ слишкомъ волновался. Шепнулъ Ильѣ:
   -- Вы теперь говорите, товарищъ!
   -- А вы?
   -- Я потомъ....
   -- Я не могу.
   -- Хоть что-нибудь!
   Илья бросился въ бой.-- Началъ, какъ всегда, нескладно:
   -- Вотъ, тутъ товарищъ, много чего говорилъ. Только это все для насъ неподходящее. Въ Даніи товарищества совсѣмъ другое дѣло. А что до соціализаціи, такъ изъ нея ничего не получится. Выдумки это однѣ. Взять хоть наемный трудъ... Не можетъ того быть, чтобы въ деревнѣ безъ наемнаго груда обойтись. Невозможно это!
   Представитель эсэровъ иронически пожалъ плечами и, поднявъ брови, спросилъ вѣжливо:
   -- Почему невозможно?
   -- А потому, что невозможно! Не выдетъ ничего. Волково, вотъ, пастуха держитъ. Шесть рублей за лѣто ему даетъ, да подпаску два рубля...
   -- Это вѣрно,-- вставилъ староста:-- старику шесть, а мальчишкѣ два. Это вѣрно.
   -- Это я и говорю,-- подхватилъ Илья,-- нанимаютъ, значитъ. Вотъ тебѣ и наемный трудъ. А они,-- указалъ онъ пальцемъ на Михаила,-- запретить хотятъ! Чтобъ не нанимать никого! Да гдѣ же это слыхано? Какъ же обществу безъ пастуха быть? А? Всѣ общества пастуховъ нанимаютъ. А когда запретятъ нанимать -- разореніе будетъ мужикамъ. Нельзя этого допустить. Поэтому я и говорю: неподходящая для насъ эта выдумка, которую товарищъ, предлагаетъ.
   -- Неподходящая,-- какъ эхо, повторяли уполномоченные.
   --Безъ пастуха невозможно.
   Михаилъ еле владѣлъ собой, такъ задѣло его выступленье Ильи. Поднялся и началъ съ язвительной улыбкой:
   -- Товарищъ, который говорилъ передо мною, либо не понялъ программы партіи соціалистовъ-революціонеровъ, либо -- въ цѣляхъ полемики -- извратилъ ее. Я не предлагалъ вовсе обходиться безъ пастуха. Скотоводство, съ моей точки зрѣнія, является необходимымъ элементомъ... то есть, необходимой частью сельскаго хозяйства. Но если мы признаемъ въ принципѣ... то есть, какъ правило, что наемный трудъ недопустимъ въ деревнѣ, то нельзя отступаться отъ этого, ради пастуха. Вопросъ о пастухѣ можетъ быть легко улаженъ и другимъ путемъ...
   -- Какъ? Какимъ путемъ?-- добивался Илья, видя, что противникъ его теряетъ почву подъ ногами.
   -- Ну... хотя бы такъ, чтобы всѣ члены общества поочередно выполняли обязанности пастуха. Это даже лучше, чѣмъ нынѣшній способъ. Это дастъ возможность всѣмъ хозяевамъ ближе познакомиться со скотоводствомъ, расширитъ ихъ хозяйственный опытъ. Затѣмъ, сами хозяева будутъ слѣдить за скотомъ внимательнѣе и добросовѣстнѣе, чѣмъ человѣкъ, котораго общество нанимаетъ за нищенское вознагражденіе въ шесть рублей въ годъ. Затѣмъ...
   Михаилъ увлекся своей мыслью. И чѣмъ дальше развивалъ ее, тѣмъ убѣдительнѣе и ярче казалась она ему.
   Но въ это время старикъ, сидѣвшій въ переднемъ ряду и не проронившій ни слова съ самаго начала собранія, -- сердито перебилъ его:
   -- Пустое мелешь! Не можетъ этого быть, чтобы всякій за стадомъ ходилъ!
   И какъ будто прорвало собраніе. Всѣ заговорили разомъ.
   -- Пастухъ долженъ каждую скотину знать!
   -- Какъ же я за стадомъ пойду, когда я не пастухъ?
   -- Да я не всякому-то скотину довѣрю!
   -- Этакъ онъ у насъ весь скотъ распустятъ.
   -- Ишь ты, выдумщики!
   -- Безъ пастуха!
   -- Ловко придумалъ!
   -- Этакъ безъ скотины останешься.
   Кричали, махали руками. И весь шумъ криковъ и возгласови покрывался голосомъ Ильи:
   -- Вотъ она зсэровская программа! Я потому и говорилъ, что она для насъ не подходящая.
   Михаилъ пытался спорить, доказывать свою правоту. Но понялъ, что его дѣло проиграно безповоротно, махнулъ рукой и отошелъ въ сторону съ равнодушно-презрительнымъ выраженіемъ на лицѣ. Утѣшало его сознаніе, что въ теоретическомъ спорѣ онъ несомнѣнно разбилъ своихъ противниковъ. А выѣхали они на ерундѣ, на демагогіи!
   Работа съѣзда продолжалась. Теперь говорили о постановкѣ союзовъ на мѣстахъ, о возстановленіи связей между ними, о выпискѣ газетъ. Говорили нестройно, переходя безпорядочно съ одного вопроса на другой, сваливая различные вопросы въ одну кучу. Въ рѣчи уполномоченныхъ вставлялъ свои замѣчанія и Илья. Его замѣчанія оказывались къ дѣлу, всегда вносили что-нибудь новое въ споръ. Не разъ брали слово и Максимовъ и староста. Но Костинъ молчалъ.
   И когда Илья вопросительно поглядывалъ въ его сторону, студентъ опускалъ глаза къ полу. Все, что происходило передъ нимъ, казалось ему непонятнымъ, далекимъ и чуждымъ. Чувствовалъ онъ, что его слова были далеки отъ жизни, отъ запросовъ, отъ мысли собравшихся сюда людей. Была между ними непроходимая пропасть...
   Ужъ онъ не улавливалъ отдѣльныхъ словъ, не слушалъ отдѣльныхъ репликъ. Слышалъ лишь гулъ голосовъ, глухой и невнятный, какъ шумъ далекаго прибоя.
   Казалось Костину, что мечется, бьется передъ нимъ слѣпая зажатая въ тиски мысль деревни. Мысль старая, какъ земля, и, какъ земля, тяжелая, непохожая на мысли шумнаго города. И не могъ онъ подойти къ этой мысли, приблизиться къ ней.
   Позднимъ вечеромъ возвращались изъ деревни на станцію Михаилъ, Илья и Костинъ.
   Такъ тиха, такъ хороша была лунная ночь, что Костинъ предложилъ идти пѣшкомъ. Попросилъ только Илью:
   -- Вы ужъ не старайтесь прямикомъ идти. Ведите по дорогѣ! Да хорошо было бы палки съ собой захватить.
   Обратная дорога оказалась легче, чѣмъ утренній путь отъ станціи. Не такъ вязли ноги, не такъ набивался снѣгъ въ галоши.
   Михаилъ, видимо, разстроенный неудачей, молча шагалъ впереди. Костинъ былъ задумчивъ, разсѣянъ,-- въ его ушахъ звучалъ еще гулъ мужицкихъ голосовъ. Илья ликовалъ.
   Подтолкнувъ подъ локоть товарища, подмигнулъ ему и указалъ на шагавшаго впереди представителя эсэровъ:
   -- Ловко мы имъ намазами? А? Всыпали!
   Костинъ очнулся отъ задумчивости:
   -- Кому всыпали?
   -- Да эсэру! Я говорю намазали ему!
   Костинъ ничего не отвѣтилъ. Вдругъ почувствовалъ крайнюю усталость во всемъ тѣлѣ. И думалъ лишь объ одномъ,-- добраться бы до станціи, вернуться бы поскорѣе домой, въ городъ...
   И тихая лунная ночь, зачаровавшая его при выходѣ изъ волковскаго сельскаго правленія, теперь давила его и казалась загадочно-жуткой...

Вл. Войтинскій.

"Современникъ", кн.II, 1914

   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru