Войт Владимир Карлович
Маяк Утэ или Эпизод из жизни
Lib.ru/Классика:
[
Регистрация
] [
Найти
] [
Рейтинги
] [
Обсуждения
] [
Новинки
] [
Обзоры
] [
Помощь
]
Оставить комментарий
Войт Владимир Карлович
(
yes@lib.ru
)
Год: 1843
Обновлено: 29/10/2020. 57k.
Статистика.
Рассказ
:
Проза
Проза
Скачать
FB2
Ваша оценка:
шедевр
замечательно
очень хорошо
хорошо
нормально
Не читал
терпимо
посредственно
плохо
очень плохо
не читать
МАЯКЪ УТЭ
или
Эпизодъ изъ жизни.
Три нѣмецкія мили оставалось мнѣ пролавиравать до острова Утэ, на которомъ выстроенъ маякъ. Вѣтеръ свѣжѣлъ, небо бороздилось мрачными тучами, яркая молнія, очерчивая силуэтами, освѣщала ихъ грозныя волненія и снова послѣ огненной улыбки неба, тучи сжимались, напирали другъ на друга, и уступай одна другой, казалось, опускались, хотѣли задавить море.
Мракъ ночи всегда говоритъ человѣку одиночествомъ, но онъ еще чувствительнѣе, если вамъ приходится лавировать между каменьевъ, въ узкости, гдѣ нельзя убавить парусовъ, взять рифовъ. И вы видите себя, одинового, покинутаго на произволъ вашей твердости, борющагося съ судьбою! И даже самыя далекія звѣздочки, не разогрѣтыя огнемъ жизни, тускло промелькиваютъ изъ за тучь, какъ любопытные слѣдятъ за вами.
Вѣтеръ дуетъ съ яростію, угнѣтенная яхта наклонялась, жмется къ водѣ, она кряхтитъ, лежитъ на боку, русленя буроватъ воду.
Часъ отъ часу не легче, всё отважнѣе и отважнѣе подымаются волны, и какъ свинецъ ниспадая, образуютъ пропасти и, съ вершины на вершину перебрасывая яхту, соревнуя, спорятъ о добычѣ. А вѣтеръ всё сильнѣе и сильнѣе рокочетъ въ снастяхъ, съ ожесточеніемъ напираетъ на паруса. Вотъ завылъ новый порывъ, валъ разразился водопадомъ по палубѣ, вода льётся сквозь поручни, прядаетъ на баку. Въ морѣ мрачно, слышно его осеннее дыханіе, а вѣтеръ всё свѣжѣе и свѣжѣе, слышны болѣзненные стоны яхты. Яхта хочетъ возстать противу вѣтра и -- выпрямляется, она хочетъ возстать противу моря и -- подымается. А вѣтеръ и море всё болѣе гнетутъ, заливаютъ её.
О! есть, есть поэзія въ морѣ, въ каждомъ его разоблаченіи, и когда море, какъ роскошная любовница, раскинулась передъ вами, и въ забытьи улыбается небу, играя и его лазурью и золотомъ его солнца, и туманясь его прозрачными облаками, или когда это море, почуя слѣдъ человѣка, свирѣпо возстаетъ, и мечется и рвется, какъ бы хочетъ смыть ничтожный слѣдъ человѣка, зоветъ небо на подмогу, и всё это на гордеца человѣка. А человѣкъ, чувствуя свою мощность, взываетъ: пои! пои, море! мнѣ эту колыбельную пѣсню, которой ты убаюкивала мою неопытность, и засыпая подъ твои грозные порывы, я забывалъ что въ мірѣ есть грязные города, съ грязными страстями и прекрасными женщинами!
Прощай, поэзія свободнаго моря! Теперь мы, какъ соперники, сражаемся съ противными вѣтрами. Прощайте, пароходы, не въ вашихъ крыльяхъ, не въ угляхъ заключается могущество. Скоро, очень скоро, человѣкъ помощію новыхъ открытій явится на морѣ, съ торжествомъ побѣдителя! Внутри судна образуетъ онъ неистощимую силу, въ родѣ той, которая одушевляетъ нашу жизненную дѣятельность, и безъ боковыхъ надѣлокъ, а свободное станетъ оно нырять по морскимъ пучинамъ.
Klar att venda (пора поворачивать) закричалъ съ боку лоцманъ.
-- Ахъ! сказалъ мнѣ Б.... почтенный морякъ, окружный надзиратель лоцмановъ (uppsynigsman), показывая на маякъ. Есть ли предметы, болѣе достойные вниманія и уваженія? какъ маяки, я люблю огонь.
-- И я тоже, съ восторгомъ отвѣчалъ я, вспомнивъ о нѣсколькихъ десяткахъ глазъ, которыми восхищался въ разныя времена.
-- Знаете, продолжалъ Б..... когда въ мрачную ночь....
-- Да! когда въ мрачную часть нашей жизни блеснетъ привѣтливыя огонь.
-- Да! готовъ отдать послѣднюю тысячу.
-- Нѣтъ! готовъ отдать послѣднюю каплю жизни.
-- Der Herr Capitain ist sehr poetisch. Но всё равно, продолжалъ старый морякъ; и думаешь, теперь уже можно надѣяться....
-- И стараешься приблизиться, чтобы....
-- Зачѣмъ приблизиться? Увидали, опредѣлили свое мѣсто, и довольные -- пускаемся въ дальній муть.
-- Посмотрѣли? Нѣтъ! Я не люблю такъ маячить. Der Herr Kollegienrath ist schon alt?
-- Пятдесятъ шесть.
-- Понимаю!
-- А я такъ нѣтъ, отвѣчалъ Б.
-- И не мудрено.
-- Я говорилъ объ огнѣ маяковъ.
-- А я, такъ объ огнѣ пламенныхъ глазъ..
Мы долавировали вплоть до навѣтренной стороны острова; буруны бьютъ со всѣхъ сторонъ; какъ сконфуженная, яхта то бросается въ сторону, то стиновится на дыбы.
Между двумя скалами проходъ во сто сажень, посрединѣ природой еще брошена скала, и мы проскользнувъ, при освѣщеніи бѣлой пѣны буруновъ, очутились въ самой покойной гавани. Море глухимъ ревомъ облегали окружныя скалы гавани, пронзительный вѣтеръ свисталъ, рокоталъ въ верхнемъ рангоутѣ и тираня изгибалъ вымпелъ змѣею.
Было поздо, но любопытство подстрекнуло съѣхать на берегъ; молодость отъ избытка жизни, всегда старается опережать время.
Островъ Утэ -- голая скала; на немъ живутъ около 120 человѣкъ, большая часть изъ нихъ лоцмана, но всё рыбаки. Рядъ домовъ выстроенъ безъ симетріи на сѣверной сторонѣ острова, у самой гавани.
Жизнь наша, безпрерывный рядъ опытовъ, ужасныхъ испытаній, для которыхъ человѣкъ часто готовъ отказаться отъ жизни, позабывая, что въ молитвѣ нужно искать утѣшеніе, въ будущемъ облегченіе, во времени измѣненіе нашихъ понятій, всегда основанныхъ на предразсудкахъ, на принятыхъ правилахъ.
Посмотрите на этотъ островъ Утэ, брошенный въ морѣ. Вѣтеръ безъ препятствія разгуливая по Балтикѣ, встрѣчаетъ съ ожесточеніемъ Утэ, ревётъ, стонетъ въ ея ущелинахъ. Самые лучи лѣтняго солнца, дробясь, играя зеленѣющей природой земли, здѣсь являются карателями, освѣщая дикую скалу и человѣка на ней, какимъ-то молчаливымъ, угрюмымъ существомъ, не разогрѣтымъ привѣтомъ зеленѣющей природы. {На всемъ островѣ только двѣ тощія рябины.} Человѣкъ, какъ нищій, безъ зелени, безъ тѣни, видитъ въ небѣ грознаго карателя, которое палитъ его, накаляя скалу. Или это небо казнитъ его своими тучами, громами, дождями, оглушительными вѣтрами: въ этомъ хаосѣ даже мать не можетъ заговорить ребенку нѣжнымъ голосомъ сердца, за свистомъ вѣтра не можетъ слышать страдальческій голосъ новорожденнаго. Даже самая свѣжесть лица любовницы покрывается мертвящимъ цвѣтомъ холода.
Человѣкъ, житель этой скалы, обратился къ морю, или ищетъ въ немъ прохлады въ знойный день, или отважнымъ пловцомъ, съ опасностію жизни, пускается въ море ловить рыбу и бить тюленей.
Наслажденіе зависитъ не отъ окружающихъ предметовъ; и сквозь золото льются слезы, а отъ внутреннихъ впечатлѣній! Прошу васъ заглянуть въ грязную хижину жителя Утэ: вѣтеръ врывается въ нее, колеблетъ въ основаніи, клокочетъ, стонетъ и яростно стучится въ окошко, врывается въ скважины, сквозь плохо насланный полъ, и издѣваясь, говоритъ хозяину: вотъ еще напоръ, завалю тебя хатой и вмѣстѣ съ нею снесу въ море.
А хозяинъ, обрадованный представившимся случаемъ для разговора, флегматически выпуская дымъ изъ трубки, говоритъ женѣ: какой поднялся вѣтеръ.
Въ это время въ другой, а можетъ быть и въ этой хижинѣ, молодой парень жмется къ любезной и повторяетъ: какой вѣтеръ, пожалуй снесетъ съ хижиной.
-- Пусть снесетъ насъ обоихъ, отвѣчаетъ она.
У молодаго парня загорѣлись глаза, грудь моремъ взволновалась, какъ стопы вѣтра вырывается дыханіе. Онъ еще крѣпче обнялъ свою любезную, они готовы летѣть по вѣтру, по только вмѣстѣ; ихъ можетъ снести вѣтеръ, но не разлучить, не разорвать.
Море страшно воетъ, его свободная волна поднялась изъ глубины, и величественно и шумно высится она, какъ бы хочетъ забраться въ угрюмое небо, она высится, высится, поднялась чуть не до неба, но вдругъ на пути скала Утэ, -- и волна съ проклятіями разсыпается, местью реветъ она. Начинается грозная битва. Море вооружается пропастями, изъ глубины своей, выбрасываетъ камни, взбирается, прядаетъ какъ -бы хочетъ смыть скалу, отступаетъ отъ нее, и съ -новой силой, съ покой яростію наступаетъ на нее.
Безмолвно стонетъ скала, водопадъ льется съ нея, и новый напоръ заступаетъ ему дорогу.
-- Поднялась вода! говоритъ лоцманъ, обрадованный представившимся случаемъ перемолвиться съ женою. Чтобы не смыло хижины, сыро!
Поднялась вода! шепчетъ любовникъ.
-- Сыро! отвѣчаетъ она. Пожалуй снесетъ.
-- Сыро! повторяетъ любовникъ, и онъ глядитъ на нее, какъ бы хочетъ разогрѣть ее своимъ внутреннимъ жаромъ; глядитъ на нее, пламень проструился по ея жиламъ, и она, какъ заколдованная, мечется, падаетъ на его грудь.
Увлеченный пылкостію воображенія, я произнесъ: пусть смоетъ, пусть снесетъ; всѣмъ водамъ океана не охладить нашей страсти.
Чей страсти? спросилъ меня мой товарищъ, флотскій офицеръ, который безмолвно прислушивался къ вою вѣтра, казалось, вдыхалъ въ себя бурю балтійскаго моря на обнаженной скалѣ.
-- Какъ чей? произнесъ я въ замѣшательствѣ. И смѣясь, разсказалъ мои мечты, основанныя на существенности.
Тяжкій вздохъ былъ мнѣ отвѣтомъ.
-- И такъ все это справедливо, что я слышалъ отъ постороннихъ, во ты мнѣ, твоему другу, не хотѣлъ повѣрить никакой подробности.
Ланитинъ разсказалъ мнѣ эпизодъ своей жизни.
На крутыхъ скалахъ города В ... расположенъ тѣнистый паркъ, окруженный решетчатымъ заборомъ, часовая будка у воротъ, сквозь которыя видѣнъ небольшой павильонъ, лѣтнее мѣстопребываніе Ланитина.
Молодой человѣкъ, полу-лежалъ, полу-сидѣлъ въ волтеровыхъ креслахъ; грусть вычерчивалась на его блѣдномъ лицѣ. Но то не была грусть, подъ печатью которой читаютъ отторженіе отъ свѣта, отъ самаго себя. Нѣтъ! по кучѣ разбросанныхъ книгъ у ногъ его, по недокуренноя сигарѣ, вы бы замѣтили, что для души его были малы, ничтожны окружающія занятія, -- онѣ утомляли, но не удовлетворяли ее.
Наконецъ Ланитинъ приподнялся: то былъ онъ; навёлъ телескопъ на море, которое со всѣмъ очарованіемъ, со всей своей дѣятельной жизнію разстилалось подъ ею Окнами, бросилъ телескопъ, погладилъ собаку, небрежно взглянулъ на свою комнату, зѣвнулъ, и со словомъ: тоска, снова опустился въ кресла.
Растворилась дверь, и между цвѣтовъ на террасѣ, показалась прекрасная молодая дѣвушка.
-- Елена! произнесъ Ланитинъ, тѣмъ же голосомъ, какимъ онъ произносилъ: тоска.
-- Вы удивляетесь моему приходу?
-- Нѣтъ! я сейчасъ Думалъ о тебѣ.
-- Думали! вскричала Елена, бросаясь въ объятія Ланитина. Вы думали обо мнѣ, я это почувствовала. Отъ того то, такъ и билось мое сердце, и я не могла дольше оставаться дома, и не смотря на угрозы матери пробралась къ вамъ. Такъ вы думали обо мнѣ? продолжала она ласкаясь. Скажите, не должна ли я ненавидѣть мою сестру, она всё твердитъ мнѣ, что вы меня не любите, бросите, какъ эти книги.
-- Какія черныя мысли.
-- Это говоритъ сестра, но я не вѣрю ей.
-- Развѣ я подалъ тебѣ причину сомнѣваться въ моихъ чувствахъ.
-- Нѣтъ! мнѣ всё равно, любите ли вы меня, или нѣтъ. Мнѣ нуженъ вашъ привѣтливый взглядъ ваша улыбка, и тогда -- я счастлива. Тогда я чувствую въ себѣ что то необыкновенное, такъ и хочется вамъ передать свое сердце. Но когда я васъ не вижу.... О! какъ тогда бываетъ мнѣ тяжело, холодно, темно и на красномъ солнышкѣ. Да и теперь, я не видала васъ цѣлую недѣлю, -- продолжала она, измѣняя свои веселый голосъ на печальный. Боже! цѣлую недѣлю. А въ недѣли семь дней, сколько мучительныхъ часовъ, тяжелыхъ минутъ! Ахъ! какъ грустна разлука.
-- Но вѣдь мы не можемъ же всегда быть вмѣстѣ.
-- Прежде, вы не говорили этого. Прежде вы ласкали меня, прощаясь говорили до завтра, и считай долгіе часы ночи, я надѣялась на завтра, и была счастлива. А теперь вамъ надоѣла ваша Елена, вы любите другую.
-- Ты плачешь, Елена, я не люблю слезъ.
-- Вы не любите слезъ? Посмотрите, я больше не плачу, я смѣюсь. И она улыбалась сквозь слезы. Какъ Хороша была Елена! разгорѣвшія щеки испаряли слезы, глаза блестѣли влагой.
-- Что скажутъ о тебѣ посторонніе? кто повѣритъ нашей непорочной любви?
-- Они скажутъ, что Елена любитъ васъ, -- и скажутъ правду.
-- Изъ тебя я не рѣшусь сдѣлать жертву моей прихоти.
-- Ваша прихоть, для меня всё. Безъ васъ, и жизнь мнѣ не въ жизнь.
-- Ты молода, хороша, невинна.
-- Я желала бы быть этой статуей, этой вазой, лишь только бы принадлежать вамъ, служить вамъ. Не покидайте меня, не стращайте разлукой. Зовите меня своей; все равно быть служанкой или любовницей, во только быть вашей.
Молодой человѣкъ снова опустился въ кресла, и закрывъ лицо ладонью, говорилъ про себя: ужасное испытаніе; нѣтъ! я не принесу се въ жертву.
Елена помѣстилась у ногъ его на скамейкѣ.
-- Не покидайте меня! ластясь продолжала она. Вы сами говорите, что я молода, хороша. Въ этомъ все мое богатство, ихъ приношу я вамъ въ жертву; когда я постарѣю, подурнѣю, тогда мнѣ нечего будетъ вамъ отдать, но тогда у меня останется воспоминаніе.
-- Елена, я буду любить тебя.
-- Вы будете любить меня? вскричала дѣвушка, съ изступленіемъ бросаясь на Ланитина. О! повторите, повторите, вы давно уже не говорили мнѣ о любви. А какъ хорошо вы произносите это слово; кажется, вы только и созданы для любви. И она еще болѣе прижималась къ нему.
-- Что ты дѣлаешь, Елена! говорилъ молодой человѣкъ, отстраняя ее. Разсудокъ! произнесъ онъ твердымъ голосомъ.
-- У меня нѣтъ его! отвѣчала дѣвушка, съ изступленіемъ обнимая его. У меня нѣтъ разсудка, я управляюсь однимъ счастіемъ быть съ вами, любить васъ. О! не отвергайте меня.
Молодой человѣкъ судорожно обвалъ ея ставъ, казалось хотѣлъ сдавить Елену.
-- Другъ мой! произнесъ онъ задыхаясь.
-- Другъ мои? Вы зовете меня другомъ. О! какъ я счастлива. Какъ вы хороши. Посмотрите на меня, какъ блестятъ ваши глаза. Вы любите меня? Вы будете любить вашу Елену?
-- Ангелъ мой.
-- Ангелъ мой! шептала дѣвушка, цѣлуя его. Посмотрите на меня, пусть глаза ваши блестятъ любовью; любовію ко мнѣ, которая безъ васъ была бы несчастна, всѣми покинута. Да безъ васъ, есть ли что нибудь въ цѣломъ мірѣ!
Ланитинъ вдругъ измѣнился въ лицѣ, всталъ а подошелъ къ письменному столу.
-- Что съ вами?
-- Письмо.
-- Оставьте письмо. Не ужели моя любовь не стоитъ клочка исписанной бумаги -- мертвыхъ буквъ. Моими чувствами, ихъ огнемъ хочу очертить ваши мысли, обвить вашу жизнь.
-- Это письмо отъ моего отца.
-- О! какъ хорошъ, какъ добръ долженъ быть вашъ отецъ.
-- Елена! наконецъ я долженъ рѣшиться.... Слушай! Отца моего увѣдомили о нашей любви, ему написали даже больше, чѣмъ есть. Онъ подозрѣваетъ любовныя связи.
-- Развѣ это не правда. Развѣ съ вашей любовію не связана жизнь моя.
-- Онъ опасается, чтобы я не женился на тебѣ.
-- Женились! Нѣтъ! это невозможно. Вамъ жениться на мнѣ? Никогда! никогда. Когда я буду дурна, вы бросите меня, и я сдѣлаюсь вашей рабыней, стану няньчить дѣтей вашихъ. Все что имѣю, отдаю и отдамъ вамъ за наслажденіе. Вамъ быть моимъ мужемъ? Нѣтъ! полюбивъ васъ, я отказалась отъ брака.
-- Отъ чего же?
-- Васъ люблю я однихъ, и никогда не измѣню любви своей. Вы не можете быть моимъ мужемъ. За другаго не выйду, чтобы не сдѣлаться порочной. Напишите вашему паямвькѣ, что Елена ни за кого не выйдетъ за мужъ.
-- Ты удивляешь меня.
-- Я люблю васъ.
-- Ты выше меня, Елена. Нѣтъ! говорилъ Ланитинъ, отмѣривая шаги по горницѣ. Нѣтъ! я не принесу ее съ жертву своей прихоти. Жениться....
Къ это время Елена подбѣжала къ нему и, ласкаясь, съ улыбкою говорила:
-- Вы называете меня вашимъ другомъ, а не хотите подѣлиться вашими мыслями.
-- Это черныя мысли.
-- Я разгоню ихъ моей ласкою, спою пѣсню, которую вы такъ любите, и которой вы всегда улыбаетесь. Зачѣмъ я не имѣю надъ вами подобной власти, какъ вы мною. Иногда въ ночной темнотѣ мнѣ кажется, я вижу два вашихъ огненныхъ глаза и просыпаюсь; часто въ безсонную ночь, окружающая тишина шепчетъ мнѣ вашимъ голосомъ, -- и я засыпаю подъ эти звуки. Часто мнѣ скучно, душно, все томитъ меня, но я встрѣчу вашу улыбку и снова разцвѣтаю жизнію. Мнѣ кажется, я никогда не состарѣюсь, не подурнѣю, подъ привѣтомъ вашей улыбки.
И она бросилась въ его объятія.
-- До завтра! сказалъ Ланитинъ, вырываясь. До завтра! произнесъ онъ еще разъ и выбѣжалъ изъ павильона.
Я не могъ долѣе оставаться съ Еленою, говорилъ мнѣ Ланитинъ. И не могъ оставаться одинъ на единѣ съ собою. Мнѣ было душно; огонь, а не кровь бичевала въ моихъ жилахъ, я задыхался въ своихъ порывахъ. Все окружающее меня было въ огнѣ, вычерчивалось огненными узорами. Я не хотѣлъ жертвы, не хотѣлъ изъ Елены сдѣлать свою любовницу. Между нами существовала большая разница; она была дочь небогатаго, незначительнаго чиновника; свѣтъ былъ противъ этого брака! Это была бы жертва съ моей стороны; пресыщенный властью надъ нею, я искалъ въ любви пылкую, равносильную любви, гордой взаимностію -- женщину, которую бы я могъ показать цѣлому міру, и чтобы весь міръ, сознавая свою ничтожность, поклонялся бы ей.
Въ тотъ самый день графъ П.... давалъ балъ.
Грустны мечты одиночества! прислонясь къ колоннѣ небрежно смотрѣлъ я на окружающее. Съ катимъ самоотверженіемъ люди стараются быть замѣченными между блескомъ золота, блескомъ бриліянтовъ, и между всѣмъ тѣмъ, что составляетъ прихоть, самодовольную улыбку богача!
Здѣсь ли ваше мѣсто, давнымъ творчествомъ надѣленныя душа? Каждый балъ, каждый раутъ оскорбитъ вашу святыню; съ усталостію вы принесете домой затаенную грусть; -- вещественность оскорбитъ созданіе вашего воображенія, вашего вѣрованія.
Здѣсь ли твое мѣсто, поэтъ? Бѣга въ уединеніе, создавай твой волшебный міръ -- онъ твоя жизнь, цвѣтущее подобіе твоего сердца. Люди не поймутъ, не оцѣпятъ тебя! Ихъ улыбка коварны; ты не поразишь ихъ твоимъ вдохновеніемъ; ихъ вдохновеніе золото -- золото въ разныхъ золотыхъ видахъ, въ фермуарахъ, въ аксельбантахъ а въ золотыхъ серьгахъ, привѣшенныхъ для украшенія.
Балъ -- картина подосженнаго Рима, которою спокойно любовался Неронъ, съ высоты дворцоваго балкона, читая разореніе Трои, повѣрялъ описаніе, съ наслажденіемъ прислушиваясь къ стенаніямъ гибнувшихъ, сливавшимся съ трескомъ все пожирающаго пламени. Не тѣ ли же стенанія тружениковъ мѣняются на бриліянты, французскія обои, и ни на что не служащія бездѣлка. Иной съ кускомъ черствяка, голодный, больной -- до послѣдняго вздоха приноситъ свою жизнь, что-бы угодить своему собрату, -- насытить его устрицами. Но люда не разсуждать, а наслаждаться пріѣзжаютъ на балы, подъ звуки музыка.
Музыки, вырванной изъ сердца музыканта-поэта, которую онъ лелѣялъ, носилъ въ глубинѣ груди, мечталъ ею въ поэтическомъ восторгѣ. Какое дѣло людямъ, что волканъ жизни: разразился этими звуками, довольно, что они находятъ эту музыку годною, чтобы передвигать свои лѣнивые члены.
Такъ размышлялъ
я,
смотря на эту толпу выглаженную, причесанную, монотонную. Я видѣлъ, во всемч бальную одежду, -- и ни капли чувствъ, ни одного лица съ достойнымъ выраженіемъ! Я не хотѣлъ присоединяться къ этимъ накрахмаленнымъ лицамъ.
Въ это время танцовали котильонъ; баронесса Миньо предложила выбрать, по условію фигуры, какое нибудь качество, двумъ счастливцамъ: мнѣ и гусару Юлину.
-- Непреклонность! сказалъ я.
-- Непреклонность -- девизъ моряковъ, замѣтила баронесса съ очаровательной улыбкой, останавливая на мнѣ свой огненный взглядъ.
Противу вашего искуственнаго огня, подумалъ я, у насъ есть морскія волны; онѣ тушатъ огонь и посильнѣе вашихъ глазъ.
Насъ подвели къ кому-то. Юнинъ, какъ наслажденіе, былъ предпочтенъ въ выборѣ, и мнѣ досталось танцевать съ баронессою.
-- Вы не любите вальсировать? предложила мнѣ баронесса вопросъ въ то время, какъ я посадилъ ее на мѣсто.
-- Люблю! отвѣчалъ я отрывисто.
-- Но, васъ никогда не видно въ кругу вальсирующихъ.
-- Боюсь, чтобы не потерять головы.
-- О непреклонность! Не боитесь ли вы другимъ вскружить головы, -- произнесла баронесса съ милой улыбкой.
-- Дамскія головы такъ застрахованы уборами, прекрасными личиками и огненными глазами, что смертный скорѣе сдѣлается идолопоклонникомъ, чѣмъ побѣдителемъ.
-- Вы, моряки, какъ кокетки, убираете ваши корабли, а на нашу долю ропотъ и за головной уборъ. Вы намъ ничего не хотите оставить?
-- Какъ ничего? подхватилъ ея кавалеръ Вальсовъ. Все, все вамъ, и наше удивленіе, и нашъ восторгъ, и наши сердца, и съ этимъ: и, его выбрали -- и онъ отправился продолжать фразу и доканчивать свою танцевальную жизнь.
-- Вы такой печальный спутникъ нашихъ баловъ, -- съ особеннымъ выраженіемъ въ голосѣ продолжала баронесса. Я никогда не замѣчала улыбки на вашемъ лицѣ.
-- О! я всегда улыбаюсь, разговаривая съ дамами или....
-- Или съ дѣтьми. Не правдали? Высмотрите на танцующихъ такимъ лицомъ, словно хотите упрекнуть Въ мелочномъ удовольствіи.
-- Мнѣ остается сожалѣть, что я не имѣю бальной наружности.
-- Развѣ есть физіогноміи, созданныя для баловъ?
-- Конечно. Посмотрите на эту смѣсь глазъ, улыбокъ: онѣ кажется только, и живутъ и одушевляются балами и бальными разговорами. Ежели бы привести сюда человѣка, лишеннаго слуха, онъ удивился бы всеобщему бѣшеному волненію.
Баронесса задумалась, и, помолчавъ, спросила: и такъ, для васъ, балъ не имѣетъ никакой цѣны?
-- Я еще не лишенъ слуха, -- и эти мелодическіе звуки германскихъ вальсовъ имѣютъ для меня особенную прелесть. Да и на самый балъ смотрю я, какъ на прекрасную картину. И теперь, баронесса, я былъ такъ увлеченъ, что не успѣлъ полюбоваться вашимъ браслетомъ.
-- Онъ вамъ нравится? спросила баронесса, привздернувъ нижнюю губу.
-- Прелесть, какъ хорошъ.
-- Чѣмъ это ты восхищаешься? спросилъ Вальсовъ.
-- Мой браслетъ обратилъ вниманіе monsieur Ланитина.
-- Ланитинъ неисправимъ. О, вандализмъ! продолжалъ Вальсовъ, пожимая мнѣ руку. Восхищаться браслетомъ, и ни одного знака удивленія красотѣ, предъ которой всѣ преклоняются! Его выбрали, и онъ снова изчезъ въ вихрѣ вальса.
-- Выбравъ девизъ: непреклонность, вы и самую красоту должны вмѣнять въ недостатокъ. И баронесса опустилась на спинку стула, грудь ея волновалась, влажные глаза остановились на мнѣ.
-- Баронесса! сказалъ я. И въ то время ничего лучшаго не придумалъ сказать. Баронесса! повторилъ я. И съ третьимъ воззваніемъ: баронесса, прибавилъ съ нѣжностію: позвольте васъ ангажировать наслѣдующій кадриль.
-- Я горжусь своей побѣдой, говорила мнѣ баронесса съ очаровательной улыбкой, вмѣшиваясь со мною въ ряды французскаго кадриля. Я одержала побѣду надъ вашей непреклонностью вы танцуете, -- не правда ли, это жертва съ вашей стороны?
-- Если это жертва, то каждый смертный съ радостію принесетъ ее тому божеству, котораго вы совершеннѣйшій представитель.
-- Слова, какъ канва, не говорятъ за исполненіе.
-- По канвѣ часто вышиваютъ цвѣты, а цвѣты, баронесса, лучшее украшеніе нашей жизни.
-- Кто много старается объ украшеніяхъ, тотъ все остальное оставляетъ безъ вниманія.
-- Въ обществѣ все основано на одномъ эфектѣ.
-- Какую калейдоскопическую картину вы составляете изъ насъ.
-- Самую красивую, блестящую, -- смазалъ я, выступая во вторую фигуру.
-- Съ подписью: фантасмагорія.
-- Нѣтъ! существенность сама подпишется бальными лицами.
-- Позвольте надѣятся, что вы и себя помѣстите въ общую картину.
-- Развѣ только для тѣни.
-- Нѣтъ, для общей оцѣнки,-- сказала баронесса, съ очаровательной улыбкой. Я бы васъ представила пустынникомъ съ фонаремъ въ рукѣ и съ надписью: ищу человѣка.
-- И этотъ пустынникъ, встрѣтя васъ, баронесса, потушилъ бы свѣчу и слово
ищу
перемѣнилъ бы на радостное --
нашелъ.
-- Trop complaisant. Жаль, что не изобрѣтены орудія, а мнѣ очень хотѣлось бы узнать, какую вѣру "сѣютъ ваша слова на вѣсахъ сердца.
-- Въ пустынѣ, гдѣ нѣтъ мелкихъ заботъ условіе, тамъ истина всегда горитъ яркимъ огнемъ.
-- Но въ пустынѣ нечему горѣть.
-- За то солнце съ восхода и да заката освѣщаетъ ее полнымъ блескомъ.
-- Развѣ солнце не для всѣхъ одинаково блеститъ. Кажется, люди не изобрѣли его подобія.
-- Изъ угля, изъ безжизненнаго угля, баронесса, посредствомъ гальванической струи, человѣкъ добылъ солнечныя свѣтъ, но онъ мгновененъ какъ вдохновеніе.
-- Положимъ, что вдохновеніе -- огонь сердца, кратокъ, но онъ творитъ и завѣщаетъ свои творенія столѣтіямъ, -- произнесла баронесса съ какимъ то энтузіазмомъ.
-- Вдохновеніе и восторгъ маятники чувствъ; ихъ человѣкъ долженъ беречь для себя, какъ святыню,
-- Вотъ мы и пришли къ тому, сказала баронесса съ удареніемъ, что всѣ люди эгоисты и любятъ только себя, и во всемъ только и хотятъ видѣть себя.
-- Напротивъ, сознавая себя, мы поклоняемся совершенству, часто и себя приносимъ ему въ жертву.
-- То есть на словахъ.
-- Что значатъ слова, баронесса?
-- А! наконецъ вы договорились, что слова ничего не значатъ.
-- Вамъ не угодно меня понять.
-- Положимъ, что я виновата, сказала баронесса, оканчивая кадриль, мы предоставимъ времени рѣшить кто правъ, кто виноватъ?
О женщины, женщины! Одинъ вашъ страстный взглядъ рѣшаетъ часто участь мужчины. И мужчина, этотъ деспотъ природы, который изувѣчилъ землю, прорылъ ее отъ одного полюса до другаго, чтобы добыть золото и удовлетворить своей роскоши, перевелъ съ земли цѣлыя поколѣнія животныхъ для своей прихоти, который своимъ умомъ провелъ границы себѣ подобнымъ, наложилъ на все условія, и этими условіями нажилъ враговъ, рѣжется съ ними, каръ лютый звѣрь, казнитъ, покоряетъ слабѣйшихъ противниковъ его власти, -- отъ одного такого взгляда повергается ницъ передъ женщиной -- передъ безсильной! Пусть небо и море вооружаются противу мужчины, пусть всѣ изобрѣтенныя страданія земли гнетутъ его, -- мужчина какъ заколдованный пройдетъ побѣдителемъ, но одинъ взглядъ пылкой женщины, и гдѣ его мужество?... женщина оселокъ нашей жизни, на которомъ или изощряются страданія, или бурные годы правятся счастіемъ семейной жизни.
-- Мы предоставимъ времени рѣшить, кто правъ, кто виноватъ, -- сказала мнѣ баронесса. Нѣтъ! ненужно. Время, со всей своей тяжестію, со всѣми своими опытами исчезло отъ одного сближенія съ баронессою. Я взглянулъ на это общество и почувствовалъ свое перерожденіе, хотѣлъ этому обществу протянуть свои руки и сказать имъ: братья, друзья.
Музыка показалась мнѣ дивной гармоніей, въ звукахъ которой носилась баронесса, съ очаровательной, неземной улыбкой. Блескъ ея глазъ, казалось; мнѣ, разсыпался и въ звуки, и въ яркость, и въ блескъ и въ роскошь окружающаго. Воздухъ, наполненный тихими аккордами ея голоса, какъ-то отрадно волновалъ мое сердце.
Теперь я понялъ этого демона, который тормошилъ меня, мучилъ въ ночные часы, и тихое ложе сна, раскаляя, превращалъ въ пытку, дѣлалъ изъ меня грустнаго мечтателя, безпріютнаго сироту.
Этотъ демонъ отлетѣлъ отъ одного ея привѣтливаго взгляда, и всѣ неясныя мечты замѣнились мнѣ прекрасной, божественной женщиной. О! какъ благословлялъ я судьбу, какъ началъ дорожить собою".... все, все принесъ я въ жертву баронессѣ! Я полюбилъ мыслями -- ее, и сдѣлавшись неразлученъ съ нею, -- былъ счастливъ. Понимаешь ли ты? говорилъ Ланитинъ, я былъ счастливъ.
Въ образѣ баронессы явилась любовь со всей полнотою. Когда она останавливала на мнѣ свои очи, мнѣ казалось, что въ этихъ очахъ сосредоточено все очарованіе жизни, и помощію ихъ только можно смотрѣть на жизнь съ улыбкою счастія. Когда она говорила, я прислушивался къ ея голосу, и былъ убѣжденъ, что только эти звуки могли осуществить тѣ наслажденія, которыми я очерчивалъ свои мечты.
Странное существо человѣкъ! думалъ я, смотря на баронессу: онъ хочетъ опровергнуть все не доступное ему совершенство, и рано или поздно сознается въ своей ошибкѣ. Прежде я часто видалъ баронессу, и почти не замѣчалъ ее, даже удивлялся толпѣ ее обожателей, изъ которыхъ съ однимъ я чуть чуть не поссорился не на шутку, за то, что я, зѣвая, сказалъ про баронессу: ma foi, elle n'est pas male. А теперь я вдругъ измѣнился, нашелъ въ баронессѣ что-то мнѣ знакомое, когда-то мнѣ принадлежавшее: баронесса ожила передо мною въ другихъ краскахъ. Мнѣ казалось, что ея взглядъ, улыбка, ея лицо, были вычерчены красками моего сердца. Мнѣ казалось, что сердце мое, разсыпавшись звуками любви, составило образъ баронессы.
Такъ протекли два мѣсяца въ какой-то свѣтлой, отрадной струѣ.
Блестящая кавалькада углублялась въ лѣсъ, баронесса явно отдавала мнѣ предпочтеніе предъ прочими; я былъ постояннымъ ея кавалеромъ на всѣхъ балахъ я гуляньяхъ, во съ нѣкотораго времени я замѣтилъ, что она какъ-то начала удаляться отъ меня, и ежели уже неизбѣжно нужно было вставятся на-единѣ со мною, она терялась, измѣнялась и старалась всѣми силами добыть третьяго. Но теперь моя лошадь подлѣ нея несла меня по дорогѣ.
Отрадно пускать коня во весь карьеръ, летѣть полетомъ птицы. Но еще пріятнѣе нестись подлѣ вмятины, которую вы любите! Предъ вами мелькаютъ всѣ предметы въ неясной дали, скорость надъ всѣмъ окружающимъ проводитъ уровень, и изъ этого уровня является она, во всей полнотѣ красоты; она скачетъ, несется но воздуху, вы догоняете ее, равняетесь съ нею, боясь, чтобы она совсѣмъ не отдѣлилась отъ земли, не скрылась бы въ волнахъ голубаго неба. О! это очарованіе.
Проскакавъ довольно большое разстояніе, баронесса удержала свою лошадь.
-- Какая прекрасная прогулка! произнесла она неровнымъ голосомъ, откинувъ вуаль. Глаза ея блестѣли, щеки горѣли, корсажъ амазонскаго платья, казалось, хотѣлъ лопнуть отъ внутренняго волненія. Опершись рукою на шею лошади, она какъ бы сквозь сонъ произнесла: какъ пріятно вестись по волѣ скакуна. Plaisir, plaisir, продолжала она холя свою лошадь. И красивый конь моталъ головой, вздувалъ ноздри, танцовалъ подъ нею.-- О! то была прелестная картина.
-- Мы далеко впередъ ускакали, сказала баронесса.
-- Наше общество за этимъ поворотомъ лѣса.
-- Мы одни. Одиночество! произнесла баронесса съ очаровательною улыбкою.
-- О! баронесса, за подобное одиночество можно отдать и жизнь со всѣми мечтами, и землю со всѣми богатствами.
-- Это можетъ одинъ только мужчина, названный царь природы, отвѣчала баронесса и, повернувъ лошадь назадъ, произнесла: какъ жарко!
-- Въ прахъ вѣнецъ его! Въ васъ баронесса все наше богатство.
-- Еще не видать нашу кавалькаду.
-- Баронесса! къ чему вы уклоняетесь выслушать меня. Неужели вы чуждаетесь языка сердца.
Ока подняла лошадь въ галопъ. Видя ее удаляющуяся, я пришпорилъ свою и очутился рядомъ съ нею: моя лошадь жалась къ ея. Я пришелъ въ забытье, обезумѣлъ; подлѣ меня, видѣніемъ, волновалась баронесса, пылкая, очаровательная красавица. Вмѣсто отвѣта смотрѣла она на меня привѣтливо; жаръ проникъ въ меня, я не выдержалъ, и обнявъ ея станъ, напечатлѣлъ страстный поцѣлуй. Этотъ поцѣлуй сокрушилъ во мнѣ весь разсудокъ, я сдѣлался неистовъ; бросивъ поводья лошади, я сжималъ ее въ своихъ объятіяхъ, хотѣлъ задушить ее, или унести куда нибудь далеко, далеко отъ людей, на край свѣта, и тамъ лобзать, лобзать и умирая еще лобзать ее.
-- Ланитинъ! вскричала баронесса, останавливая свою лошадь, между тѣмъ какъ моя сдѣлала такой курбетъ, что я чуть не свалился. Что вы сдѣлали со мной?
-- Эмилія! ежели порывы сердца преступленія, я готовъ всю свою жизнь посвятить, всѣ свои страсти обратить въ молитву.
Съ потупленнымъ взоромъ сидѣла баронесса.
-- Эмилія! продолжалъ я, взявъ ее за руку: не на ша ли взаимность развила мою страсть, я не могъ устоять противъ ея обольщенія. Вы сердитесь на меня.
Въ это время изъ за поворота показалось наше общество.
-- Вы хотите погубить меня въ общемъ мнѣніи, сказала баронесса, со слезами на глазахъ: чѣмъ теперь вы поправите вашъ поступокъ. И она поскакала.
-- Благословеніе неба и счастіе земли накличу я на тебя, прелестное созданіе.
Медленно возвращался я въ свой паркъ, голова моя была въ огнѣ, воздухъ палилъ, какія то новыя желанія тѣснилась въ душѣ. Въ то время мнѣ мало было земли для власти, тѣсно небо для полёта мысли, тѣло мое сокрушалось отъ сердечныхъ порывовъ, я переродился отъ поцѣлуя, и изнеможенный качался на сѣдлѣ. Все окружающее было населено тѣнями безъ мысли, движеніями безъ жизни, одно волшебное видѣніе баронессы носилось передо мною съ привѣтами надежды, тѣснилось въ сердцѣ. Я хотѣлъ зажечь это волшебное видѣніе моими раскаленными устами, хотѣлъ зажечь, старая медленнымъ пламенемъ.
Привратникъ взялъ мою лошадь, и я углубился въ свой паркъ. При поворотѣ въ одну алею, я увидѣлъ Елену; вся въ черномъ, блѣдная, сидѣла она, закрытая акаціями; красные глаза, посинѣлыя губы и страдальческій видъ ея поразили меня.
-- Что съ тобою, Елена?
-- Ничего, отвѣчала она.
-- Ты плачешь?
-- Нѣтъ! и она старалась сдавить слезы, глухо рыдая.
-- Отъ чего ты такъ перемѣнилась? Ты больна, моя милая.
-- Нѣтъ!
-- Какъ, нѣтъ? Ты съ трудомъ держишься на ногахъ. Я подвелъ ее къ скамейкѣ, она не сѣла, но упала на нее.
-- Какъ ты слаба! посовѣтовалась бы ты съ докторомъ.
-- Съ докторомъ, зачѣмъ? отвѣчала она съ страдательной улыбкой.
-- Не нужно пренебрегать болѣзнями.
-- Я не больна.
-- Чѣмъ же ты страдаешь?
-- Вотъ здѣсь, здѣсь -- она показала на сердце -- сжетъ, душатъ меня.
-- Не принести да воды, можетъ быть пройдетъ.
-- Пройдетъ!-- есла я брошусь въ воду. Вы женитесь, едва произнесла она, и упала на скамейку. Казалось, на этомъ словѣ была повѣшена ея жизнь и -- обрывалась.
Я бросился подавать ей помощь.
-- Елена, другъ мой, успокойся.
-- Я скоро успокоюсь! Неужели творецъ за мои страданія меня не успокоитъ. Прощайте, меня отецъ увозитъ отъ сюда. Мы больше не уводимся. Прощайте.
-- Что это? спросилъ я, совершенно теряясь.
-- Какъ, что? Вы женитесь. Она вся дрожала, слезы остыли, глаза выкатились впередъ; а
я
умираю, договорила она, помолчавъ.
-- Зачѣмъ умирать! зачѣмъ говорить о смерти, ты молода, хороша, будешь счастлива.
-- Да! я буду счастлива тамъ! она указала на небо. Тамъ я буду молиться за васъ, и если вы обо мнѣ здѣсь вспомните -- я буду счастлива.
Между нами наступило ужасное молчаніе.
-- Прощайте! наконецъ выговорила Елена. Поцѣлуйте на прощаніе, этотъ поцѣлуй отходная моимъ радостямъ.
Цѣлый день и цѣлую ночь просидѣлъ я запершись, безъ сна и безъ пищи. Образъ несчастной Елены смѣнялся съ роскошнымъ видѣніемъ баронессы, и опять затемнялъ ее своей предсмертной тѣнью. Боже мой! какъ тѣсно связано на землѣ счастіе одного съ страданіями ближнихъ, смерть съ рожденіемъ, плачь, стенанія угнетеннаго съ безумнымъ восторгомъ счастливца, который подавилъ, обошелъ другаго въ искательствахъ.
Утромъ получилъ я приглашеніе отъ матери баронессы на eoirée mueicale. Дочь прислала мнѣ книги, которыя я ей давалъ читать и приказала просить пріѣхать пораньше.
Перелистывая книги, подчеркнутыя въ нѣкоторыхъ мѣстахъ, я прочиталъ едва начерченныя слома:
"Любовь развивается жертвами, она все прощаетъ и над
ѣ
ется."
Признаюсь, я обезумѣлъ отъ восторга, и позабылъ объ Еленѣ; передо мною развернулась очарованіемъ вся будущность. Надежду, надежду, предрѣкаетъ
она,
этотъ ангелъ, которому извѣстны всѣ завѣты счастія!
Этотъ день показался мнѣ вѣчностію. Наконецъ солнце начало склоняться къ горизонту и вмѣстѣ съ тѣмъ началъ открываться горизонтъ моего счастія.
Вдругъ во мнѣ вошелъ Тіовъ. Ты знаешь его рѣшительный характеръ, сказалъ Ланитинъ, обращаясь коммѣ, ты знакомъ съ этимъ человѣкомъ, о которомъ говорятъ такъ много дурнаго; знаешь и то, что онъ имѣетъ своихъ партизановъ, готовыхъ рѣзаться за него, который тщеславится, говоря съ важностію о своихъ порокахъ, и смѣется надъ своими добродѣтелями.
-- Ну что, счастливецъ? сказалъ онъ мнѣ.
-- Здравствуй!
-- Я слышалъ, что ты хочешь измѣнить намъ и просишься переименовать тебя подъ ферулу жены?
-- Кто вамъ это сказалъ?
-- Вамъ? Браво, первый шагъ сдѣланъ.
-- Думаю, что я никому не долженъ отдавать отчета въ своихъ шагахъ.
И, кто мой милый этого требуетъ; только жаль, что ты, славный малый, хочешь пролонгировать свою жизнь на подобную карту.
-- Я въ карты не играю.
-- Лучше имѣть дѣло съ картежными дамами, чѣмъ съ такими, какъ баронесса. Въ первомъ случаѣ тебѣ придется только поплатиться деньгами, а въ настоящемъ...
-- Прошу васъ избавить меня отъ разсужденій.
-- Я люблю тебя, и мнѣ жаль, что капризы баронессы уничтожатъ тебя.
-- Тіовъ, не говори ни слова о баронессѣ, или....
-- Или поплатишься жизнію: не правдали? подхватилъ онъ, сардонически улыбаясь. Теперь хоть и вышли дуэли изъ моды, однако если тебѣ угодно, изволь, но, и подъ пулей повторю тоже самое, и умирая буду жалѣть, что погибъ ты -- наша краса, нашъ мечтатель.
-- На чѣмъ же ты основываешь всѣ свои сужденія?
-- Во первыхъ, на томъ, что она женщина, и во вторыхъ, что она Эмилія Миньо, бывшая невѣста трехъ жениховъ и владѣтельница десяти горничныхъ.
-- Это все вздоръ, сплетни; она божество.
-- Божество, которое горничныхъ бьётъ по щекамъ башмаками. Не на счастіе, а на погибель нашу созданы женщины. Красота -- приманка, подъ оболочкой которой они скрываютъ свою внутренность. Взгляни на человѣка, цвѣтущаго здоровьемъ, и на трупъ его послѣ смерти, и ты поймешь разницу между дѣвицею -- невѣстою, которую показываютъ женихамъ и женою, которая распоряжается мужемъ безъ церемоній, не обращая ни на кого вниманія.
Гдѣ это, братъ, набрался ты такой философіи? не завидую же я твоему счастію.
-- Другъ мой! продолжалъ Тіовъ съ чувствомъ, счастіе -- мечта! Не много считаю я лѣтъ себѣ, но они отравлены горестію. Въ страданіяхъ, -- въ ихъ огнѣ плавились мои мысли; эти мысли уничтожили во мнѣ вѣру во все прекрасное, доброе, безкорыстное. Было время, я какъ богачъ, расточалъ всѣ рудники моего сердца, цвѣлъ чувствами, вѣрилъ въ любовь и въ женщинъ.
-- Я не слыхалъ отъ тебя подобнаго языка.
-- Гекла и Крабла, и не смотря на свою снѣжную наружность, вѣчно клокочатъ и горятъ. Я помню ту ужасную ночь. Слушай! я любилъ -- былъ любимъ женскою любовію и вѣрилъ всему простодушно. Вдругъ эта женщина съ плачемъ открыла мнѣ соперника, чрезъ трупъ котораго могъ
я
только съ нею переступать къ брачному алтарю. Я дрался и убилъ его. Убить человѣка! быть сосланнымъ, мучиться раскаяніемъ совѣсти -- это все ничего, то были жертвы любви взаимной! Меня, сослали. Эта женщина писала ко мнѣ письма какъ къ жениху, очерчивала мнѣ цвѣтущую будущность, и уже ѣхала со мною соединиться на вѣкъ -- и я былъ счастливъ. Былъ счастливъ, какъ человѣкъ, который всѣмъ пренебрегъ, все потерялъ за любовь, -- и этой любовью могла меня вознаградить только она. Но она дорогой вышла за мужъ за человѣка, который мнѣ былъ всѣмъ обязанъ, который со слезами обнимая, называлъ меня благодѣтелемъ, другомъ.
-- Ужасный случай.
-- То была ужасная ночь! Во мнѣ скопилось столько пламени и крови; я боялся, чтобы отъ жара не распался мой черепъ, и я сдерживалъ его въ своихъ рукахъ. Когда я дотрогивался до головы, то волосы клочьями повисали между пальцевъ; я чувствовалъ, что ониподгорали въ корняхъ. Эти волосы я показывалъ себѣ, утѣшаясь, что а я сгорю страстями какъ и онъ. Помолчавъ продолжалъ Тіовъ: Другъ мой, брось эту мысль жениться; если ты не можешь повиноваться разсудку -- размозжи себѣ черепъ. Лучше погибнуть отъ своей руки, нежели страдать а гибнуть на медленномъ огнѣ, раздуваемомъ коварствомъ женщины.