19 сентября скончался профессоръ и сенаторъ И. Я. Фойницкій, крупный ученый и выдающійся общественный дѣятель съ немаловажными общественными заслугами.
Но вмѣстѣ съ заслугами въ прошломъ покойнаго имѣются и тяжкія прегрѣшенія.
Странный это былъ человѣкъ. Про него говорили, что въ качествѣ профессора онъ училъ, какъ долженъ дѣйствовать судья, а въ качествѣ судьи показывалъ, какъ не долженъ дѣйствовать судья.
Очень трудно говорить о такихъ людяхъ, какъ Фойницкій, тотчасъ послѣ ихъ смерти. "Смерть велитъ умолкнуть злобѣ", и о мертвыхъ, какъ гласитъ извѣстная латинская пословица, слѣдуетъ говорить только хорошее,-- или же молчать. Но если въ могилу сошла слишкомъ крупная историческая фигура, то молчать нельзя, а говорить только хорошее -- иногда значитъ говорить завѣдомую неправду. Поэтому, все же лучше говорить правду, не смущаясь тѣмъ, что кому-нибудь она можетъ показаться неумѣстной.
Фойницкому принадлежитъ видное мѣсто въ наукѣ. Едва ли можно сдѣлаться серьезнымъ криминалистомъ, не проштудировавъ "Ученія о наказаніи" (1889) и "Курса уголовнаго судопроизводства" покойнаго профессора; а человѣкъ, интересующійся нѣкоторыми спеціальными вопросами уголовнаго права, и теперь еще не пройдетъ мимо его магистерской и докторской диссертаціи, несмотря на ихъ значительную устарѣлость -- "Мошенничество по русскому праву" (1871) и "Ссылка на Западѣ въ ея историческомъ развитіи и современномъ состояніи" (1881); не пройдетъ онъ и мимо его многочисленныхъ статей, частью собранныхъ въ двухъ томахъ его сборника "На досугѣ" (1898 и 1900) {Обѣщанный авторомъ 3-ій томъ этого сборника не вышелъ, но объ этомъ можно пожалѣть. Ученикамъ покойнаго слѣдуетъ позаботиться объ его изданіи.}. Съ особеннымъ удовольствіемъ остановится читатель этихъ сборниковъ на юридическихъ корреспонденціяхъ Фойницкаго изъ Англіи, представляющихъ собою отчеты о нѣкоторыхъ интересныхъ уголовныхъ процессахъ передъ англійскимъ судомъ присяжныхъ, въ которыхъ авторъ талантливо развертываетъ яркую картину англійскаго суда съ его крупными достоинствами и нѣкоторыми недостатками. Въ тѣхъ же сборникахъ читатель прочтетъ съ глубокимъ интересомъ монографію не изъ спеціальной области Фойницкаго "Міровая эволюція (Моменты исторіи) законодательства печати". Она до сихъ поръ остается лучшей (не только въ ряду русскихъ, но и иностранныхъ) общей работой по исторіи цензуры и свободы печати. Фойницкій дѣлитъ всю исторію законодательства о печати на три періода: періодъ крѣпостного состоянія, когда правительство предписывало литературѣ служебную по отношенію къ нему роль; періодъ полицейской опеки, когда правительство мирится съ независимой отъ него печатью и ограничивается только предупредительными мѣрами для предупрежденія и пресѣченія проистекающихъ для него отъ независимой литературы опасностей; наконецъ, періодъ свободы и подзаконности печати, неизбѣжно наступающій во всякомъ развивающемся государствѣ. Россія, по объясненію Фойницкаго, только что вступила во второй періодъ, и ея правительство не совсѣмъ еще забыло стремленія періода перваго (работа Фойницкаго написана въ 1875 г., но едва ли и теперь въ своей оцѣнкѣ положенія русской печати авторъ имѣлъ бы основаніе смягчить хоть одно слово). Доказавъ, на основаніи тщательнаго изученія громаднаго фактическаго матеріала, а не апріорныхъ положеній, "безсиліе и вредъ для правительства стѣснительныхъ мѣръ надъ печатью", Фойницкій приходитъ къ выводу, что "у всѣхъ безъ исключенія народовъ гражданская полноправность достигается гораздо раньше политической... Но, съ другой стороны, признаніе правъ гражданскихъ есть предвѣстникъ обезпеченія правъ политическихъ и необходимо влечетъ ихъ за собой".
Какъ криминалистъ, Фойницкій принадлежалъ къ школѣ Листа и, въ противовѣсъ старой классической школѣ, видѣлъ задачу уголовной репрессіи въ борьбѣ съ состояніемъ преступности, а не съ преступнымъ дѣяніемъ, какъ таковымъ; поэтому онъ на ряду съ догматическимъ анализомъ преступнаго дѣянія считалъ необходимымъ для криминалиста также изученіе личности преступника. Задолго до Ломброзо Фойницкій обратилъ свое вниманіе на психологію преступниковъ и занимался изслѣдованіемъ космическихъ вліяній на нихъ {Имъ посвящена очень цѣнная работа "О вліяніи временъ года на распредѣленіе поступленій. Опытъ соціальнаго діагноза преступленій", впервые появившаяся въ свѣтъ въ 1873 г. и перепечатанная въ 1 томѣ сборника "На досугѣ".}. Однако, когда появилась знаменитая книга Ломброзо (1876) о преступномъ человѣкѣ, объяснявшая преступленіе антропологическими свойствами виновника и, въ особенности, строеніемъ его черепа, то Фойницкій призналъ это ученіе одностороннимъ, главнымъ образомъ, что Ломброзо не уяснилъ себѣ смысла преступленія, какъ явленія соціальнаго.
По своему отношенію къ вопросамъ уголовнаго права, поскольку они имѣютъ общественно-политическое значеніе, Фойницкій былъ представителемъ прогрессивныхъ началъ, совершенно такъ же, какъ и по отношенію къ вопросу о свободѣ печати. Онъ былъ рѣшительнымъ врагомъ смертной казни, не говоря уже о тѣлесныхъ наказаніяхъ; своимъ вліятельнымъ словомъ онъ боролся противъ ссылки; онъ доказывалъ, и притомъ, какъ всегда, на основаніи анализа богатаго собраннаго имъ матеріала, что судъ присяжныхъ есть лучшая изъ всѣхъ извѣстныхъ въ настоящее время формъ суда. Эти начала Фойницкій проводилъ въ своихъ лекціяхъ, и цѣлый рядъ поколѣній русскихъ юристовъ испыталъ на себѣ его благотворное вліяніе. Эти же начала проводилъ онъ и въ качествѣ члена комиссій по выработкѣ новаго уголовнаго уложенія и по пересмотру судебныхъ уставовъ, хотя здѣсь ему не разъ приходилось идти на весьма печальные компромиссы. Такъ первая изъ этихъ комиссій сохранила въ своемъ уголовномъ уложеніи смертную казнь и сдѣлала это, по ея собственнымъ объясненіямъ, приведеннымъ въ объяснительной запискѣ, по соображеніямъ политическимъ, хотя въ той же объяснительной запискѣ сама она прекрасно выяснила всю несостоятельность этого наказанія юридической точки зрѣнія; и врагъ смертной казни, Фойницкій (такъ же, какъ и Таганцевъ, тоже рѣшительный врагъ смертной казни), согласился подъ такимъ рѣшеніемъ и такимъ двусмысленнымъ его объясненіемъ подписать свое имя. не сочтя даже нужнымъ приложить къ проекту свое особое мнѣніе. Врядъ ли также Фойницкій-профессоръ могъ сочувствовать той редакціи статей 129, 73 и многихъ другихъ, подъ которыми руку приложилъ Фойницкій-чиновникъ, и которыя направлены къ преслѣдованію политическихъ и религіозныхъ преступленій.
Фойницкій нѣсколько лѣтъ (1904--09) былъ гласнымъ С.-Петербургской городской думы, и именно ему, главнымъ образомъ, Петербургъ обязанъ введеніемъ особаго суда для малолѣтнихъ, вызвавшаго общее сочувствіе. Онъ былъ однимъ изъ основателей СПб. юридическаго общества и долгое время предсѣдателемъ его уголовнаго отдѣленія; иниціаторомъ и предсѣдателемъ русской группы международнаго союза криминалистовъ; онъ же принялъ дѣятельное участіе въ созданіи С.-Петербургскаго общества патроната.
Когда въ концѣ прошлаго, 1912 года, Кассо нашелъ, что Фойницкій съ его сочувствіемъ началамъ судебныхъ уставовъ, вообще съ его прогрессивнымъ складомъ мышленія, не подходитъ къ современному направленію дѣятельности министерства народнаго просвѣщенія и уволилъ его отъ кафедры, которую онъ занималъ сорокъ лѣтъ, то студенты подали ему адресъ, въ которомъ говорили:
"Благоговѣйно проходили черезъ вашу аудиторію длинные ряда предшествовавшихъ намъ поколѣній и вами пріобщенные къ лучшимъ и свѣтлымъ началамъ права широкой волной разливались по лицу земли родной, взращивая заложенныя въ нихъ сѣмена "разумнаго, добраго, вѣчнаго". Не намъ говорить о цѣнности вашихъ научныхъ трудовъ: они нашли себѣ авторитетную оцѣнку и высокое признаніе не только въ Россіи, но и вездѣ за границей; и всякій, будь онъ русскій или иностранецъ, хоть сколько-нибудь причастный къ юриспруденціи, смотритъ на нихъ, какъ на цѣннѣйшій вкладъ нашей родины въ сокровищницу міровой науки права. А мы, лишь только соприкасались съ ними, мы всегда подпадали подъ, могучее обаяніе вашего строгаго научнаго мышленія, глубокаго и тонкаго анализа и яркой силы и красоты вашего изложенія. И это чувствовали и признавали не только тѣ, которые объединились вокругъ этого вами созданнаго кабинета уголовнаго права -- это единодушный голосъ всѣхъ студенческихъ бесѣдъ. И тѣ, которые, не интересуясь этой именно отраслью права, лишь, такъ оказать, невольно подходили къ вашимъ трудамъ, и они также невольно подпадали подъ власть стройной, строго научной мысли вашей. Съ гордостью скажемъ мы всегда: "Онъ былъ нашъ учитель", съ грустью глубокою вспомнимъ, что это былъ прощальный годъ.
"Въ нашей печали есть одно лишь утѣшеніе; съ большимъ, чѣмъ когда-либо, правомъ, мы можемъ сказать: "не профессоръ Фойницкій отставляется отъ каѳедры, а каѳедра отъ профессора Фойницкаго".
"Но пока въ этихъ стѣнахъ будетъ существовать каѳедра уголовнаго права, до тѣхъ поръ могучая сила вашей творческой мысли, вашихъ научныхъ построеній будетъ царить здѣсь и надъ тѣми, кто слушаетъ, и надъ тѣми, кто будетъ читать".
Пишущій эти строки самъ былъ когда-то ученикомъ Фойницкаго, хорошо помнитъ его лекціи и отъ души присоединяется къ словамъ студенческаго адреса. Но, къ сожалѣнію, онъ былъ также подсудимымъ по литературному дѣлу (по знаменитой статьѣ 129), по которому Фойницкій въ качествѣ сенатора принималъ участіе въ кассаціонномъ разсмотрѣніи, и онъ, къ несчастью, рѣшительно не въ состояніи свести воедино своихъ представленій о Фойницкомъ-профессорѣ и о Фойницкомъ-судьѣ. Фойницкій-профессоръ былъ безусловнымъ сторонникомъ свободы печати, а Фойницкій-судья душилъ печать. Фойницкій-профессоръ проводилъ великія начала судебныхъ уставовъ, и цѣлый рядъ поколѣній русскихъ юристовъ именно ему обязанъ прочнымъ ихъ усвоеніемъ, а Фойницкій-судья самъ плохо ихъ усвоилъ и соглашался своимъ высоко авторитетнымъ именемъ покрывать ту казуистику, которою сенатъ снискалъ себѣ столь печальную славу {Между прочимъ, Фойницкій принималъ участіе и въ томъ засѣданіи сената (въ 1909 г.), на которомъ была отвергнута кассаціонная жалоба Лопухина на приговоръ суда, хотя судебное разбирательство было ведено сенаторомъ Варваринымъ съ изумительнымъ пренебре;еніемъ къ законности, и хотя его приговоръ давалъ болѣе чѣмъ достаточное число поводовъ для кассаціи, несмотря даже на то, что это былъ приговоръ особаго присутствія сената, со многихъ сторонъ забронированный отъ кассаціоннаго разсмотрѣнія. Позднѣе (въ 1910 г.), Фойницкій въ статьѣ, помѣщенной имъ въ "Вечернемъ Времени" (No 34), пытался снять съ суда въ дѣлѣ Лопухина обвиненіе въ неправосудіи и возложить долю отвѣтственности на защитника Пассовера. Но статья Фойницкаго своей цѣли не достигла и подверглась вполнѣ заслуженной ею уничтожающей критикѣ въ отвѣтной статьѣ В. Новикова въ "Рѣчи" (No 6).
Глубокое противорѣчіе между дѣятельностью Фойницкаго-профессора и Фойницкаго-судьи было хорошо извѣстно уже давно. Еще въ 1905 г., т. е. задолго до того, какъ опредѣлился новый курсъ въ дѣятельности сената, М. Л. Гольдштейнъ въ статьѣ, посвященной инциденту съ кіевскимъ съѣздомъ криминалистовъ ("Наша Жизнь", 1905, No 78), говорилъ:
"Профессоръ И. Я. Фойницкій въ зданіи по эту сторону Невы поучалъ съ университетской каѳедры о священномъ правѣ присяжныхъ засѣдателей оправдывать сознавшихся обвиняемыхъ.
Сенаторъ И. Я. Фойницкій въ курульномъ креслѣ въ зданіи но ту сторону Невы подписывалъ указы о кассаціи приговоровъ присяжныхъ засѣдателей, разъ они оправдывали сознавшихся обвиняемыхъ, и, кромѣ того, неуклонно привлекалъ къ дисциплинарной отвѣтственности тѣхъ защитниковъ, которые, ссылаясь на учебникъ Фойшщкаго, домогались подобныхъ оправданій. Такъ продолжалось долгіе годы".}.
И не только въ судейской дѣятельности Фойницкаго имѣются такіе ошибочные шаги. Въ 1890 г., въ качествѣ предсѣдателя комиссіи петербургскаго юридическаго общества, подготовлявшей доклады для предстоящаго въ Петербургѣ 4-го международнаго тюремнаго конгресса, Фойницкій въ своей рѣчи, вызвавшей въ свое время общественное недоумѣніе, счелъ нужнымъ отъ имени юридическаго общества выразить благодарность печальной памяти начальнику главнаго тюремнаго управленія Галкину-Врасскому и закончилъ свою рѣчь такими удивительными словами:
"Современная тюрьма разглядѣла въ грубыхъ очертаніяхъ арестанта Божій ликъ человѣка... На воротахъ современной тюрьмы дантевскія слова отчаянія становятся болѣе и болѣе неумѣстны, ихъ должны смѣнить слова евангельскаго характера: ты, сюда входящій, вѣрь, надѣйся, люби и заслужи того же" ("Труды пенитенціарной комиссіи С.-Петербургскаго Юридическаго Общества", подъ редакціей И. Фойницкаго. СПБ. 1890, стр. 13) {Интересно, разсмотрѣлъ ли эту надпись Бейлисъ, когда входилъ въ ворота кіевской тюрьмы, чтобы посидѣть въ ней два года предварительно за несовершенное имъ преступленіе!}.
Эти слова были произнесены передъ обширной аудиторіей, въ которой присутствовали многія высокопоставленныя лица; они были произнесены непосредственно послѣ якутской бойни политическихъ ссыльныхъ и засѣченія на карійской каторгѣ нѣсколькихъ женщинъ, вызвавшемъ массовое самоубійство каторжанъ.
Фойницкій, какъ было уже упомянуто, былъ основателемъ русской группы международнаго союза криминалистовъ и долгое время предсѣдательствовалъ въ ней. Но его предсѣдательство окончилось весьма печально. 3 января 1905 г. въ Кіевѣ засѣдалъ V съѣздъ названной группы. Съѣздъ былъ открытъ Фойницкимъ, какъ предсѣдателемъ, и первый день засѣданія, несмотря на раздраженное и придирчиво поведеніе Фойницкаго по отношенію къ нѣкоторымъ членамъ, прошелъ благополучно. 4 января, на второмъ засѣданіи предсѣдательствовалъ избранный съѣздомъ H. В. Тесленко. По поводу доклада объ юридической помощи населенію И. А. Кистяковскимъ была предложена резолюція въ духѣ резолюцій того времени съ требованіемъ конституціи. Резолюція вызвала рѣзкія возраженія со стороны Фойницкаго; онъ предложилъ къ ней свои поправки и принялъ участіе въ баллотированіи какъ своихъ поправокъ, такъ и самой резолюціи. Значительнымъ большинствомъ голосовъ резолюція Кистяковскаго была принята въ первоначальной редакціи. Ея принятіе было встрѣчено апплодисментами. Но вдругъ поднялся со своего мѣста Фойницкій, и, несмотря на то, что въ этотъ день онъ не предсѣдательствовалъ, заявилъ:
"Въ виду того, что собраніе съѣзда начинаетъ принимать нелегальный характеръ, я объявляю съѣздъ закрытымъ" {Такъ эти слова переданы въ очень обстоятельномъ отчетѣ журнала "Право" (1905, No 5, стран. 361).}.
Предсѣдательствующій Тесленко выразилъ удивленіе, назвалъ это вмѣшательство насиліемъ и продолжалъ веденіе засѣданія. Но черезъ нѣсколько времени явился полиціймейстеръ и, по распоряженію кіевскаго генералъ-губернатора (Клейгельса), закрылъ съѣздъ. На слѣдующій день въ газетахъ появилось офиціальное объявленіе, что съѣздъ закрытъ генералъ-губернаторомъ, въ виду закрытія его предсѣдателемъ группы {"Право", стр. 361.}.
Поступокъ Фойницкаго вызвалъ всеобщее негодованіе. Въ "Правѣ" и другихъ газетахъ появилось письмо за подписью 74 членовъ съѣзда (изъ общаго числа 115 участвовавшихъ въ баллотировкахъ въ засѣданіи 4 января), въ числѣ которыхъ были H. В. Тесленко, Л. А. Куперникъ, проф. В. Я. Желѣзновъ, присяжные повѣренные А. С. Гольденвайзеръ, В. Н. Новиковъ и многіе другіе. Авторы письма,-- говорилось въ немъ, -- "считаютъ несовмѣстимымъ со своимъ нравственнымъ достоинствомъ и общественными обязанностями дальнѣйшее съ нимъ (Фойницкимъ) общеніе и заявляютъ протестъ противъ грубаго насилія, учиненнаго надъ кіевскимъ съѣздомъ И. Я. Фойницкимъ, совмѣстно съ мѣстной администраціей" {"Право", No 2, стр. 85.}.
Инцидентъ этимъ, однако, не былъ исчерпанъ. Фойницкій, оскорбленный единодушнымъ осужденіемъ его поступка въ печати, счелъ нужнымъ помѣстить въ "Журналѣ Министерства Юстиціи" (1905, No 2) свои объясненія вмѣстѣ съ различными касавшимися съѣзда документами. Но лучше бы онъ этого не дѣлалъ, лучше, по крайней мѣрѣ для его собственной памяти, такъ какъ въ смыслѣ разъясненія дѣла опубликованные имъ матеріалы, представляютъ большой интересъ. Онъ становился на чисто формальную почву и съ уставомъ международнаго союза въ рукахъ доказывалъ, что онъ имѣлъ право на закрытіе съѣзда, хотя и не былъ предсѣдательствующимъ; что же касается его поступка по существу, то здѣсь онъ не нашелъ ни одного слова въ свою защиту, кромѣ ссылки на опасность принятой резолюціи. Какимъ образомъ ради избѣжанія опасности закрытія съѣзда администраціей можно было самому накликать ту же самую опасность,-- Фойницкій оставилъ не разъясненнымъ. Болѣе того, онъ самъ въ своихъ объясненіяхъ сообщилъ фактъ, о которомъ ходили неясные слухи, но въ возможность котораго никто не хотѣлъ вѣрить: "Я,-- говоритъ онъ,-- немедленно поѣхалъ къ начальнику края (Клейгельсу), которому и заявилъ, что къ величайшему сожалѣнію, я вынужденъ былъ закрыть съѣздъ". ("Ж. М. Ю.", 1905, No 2, стр. 333). Въ числѣ документовъ, напечатанныхъ Фойницкимъ, долженствовавiихъ служить къ его оправданію, находилось сочувственное ему письмо отъ нѣсколькихъ чиновъ кіевской прокураторы и тюремной инспекціи и двѣ столь же сочувственныя статьи изъ стоявшаго тогда едва ли не на верху своего консерватизма "Кіевлянина" и изъ ярко въ то время черносотеннаго "Кіевскаго Слова" (впослѣдствіи перешедшаго въ другія руки и измѣнившаго свой характеръ). Сочувствіемъ черносотенцевъ хотѣлъ Фойницкій оправдать свой доносъ.
Опубликованіе всѣхъ этихъ документовъ, конечно, никого не примирило съ поступкомъ Фойницкаго, и на очередномъ собраніи группы международнаго союза 20 апрѣля 1905 г. было постановлено: "выразить Фойницкому крайнее порицаніе за поведеніе его на кіевскомъ съѣздѣ и, кромѣ того, выразить ему свое удивленіе, что онъ продолжаетъ до сихъ поръ оставаться членомъ съѣзда, игнорируя выраженный ему отъ имени 74 членовъ съѣзда протестъ" {"Сынъ Отечества", 1905, No 56.}.
Несмотря на эту весьма недвусмысленную резолюцію, Фойницкій остался членомъ русской группы, удовольствовавшись отказомъ отъ званія предсѣдателя.
Я уже указалъ на заслуги Фойницкаго въ качествѣ гласнаго петербургской городской думы. Но, увы, и здѣсь его дѣятельность была далеко небезупречна. Иногда и здѣсь онъ дѣйствовалъ подъ вліяніемъ соображеній, не имѣющихъ ничего общаго ни съ правомъ ни съ интересами представляемаго имъ городского населенія. 8 апрѣля 1909 г. въ петербургской городской думѣ на очереди стоялъ вопросъ о лишеніи Е. И. Кедрина званія гласнаго, которое онъ носилъ въ теченіе многихъ лѣтъ. Поводомъ послужило то, что Кедринъ только что отбылъ трехмѣсячное тюремное наказаніе за подписаніе Выборгскаго воззванія. Значительное большинство городской думы было на сторонѣ Кедрина, не видя въ трехмѣсячномъ тюремномъ заключеніи безъ лишенія или ограниченія въ правахъ по политическому дѣлу ни юридическаго ни, тѣмъ болѣе, общественнаго основанія къ тому, чтобы лишать петербургскихъ избирателей права имѣть своимъ гласнымъ лицо, къ которому они питали довѣріе; во всякомъ случаѣ, имъ казалось болѣе удобнымъ предоставить удаленіе Кедрина административной или судебной власти, но не забѣгать самимъ впередъ, какъ не забѣгаютъ впередъ по аналогичному поводу и присяжные повѣренные, не удаляющіе изъ своей среды людей, осужденныхъ по политическимъ дѣламъ. Фойницкій же пошелъ навстрѣчу желаніямъ администраціи раньше даже, чѣмъ эти желанія были офиціально выражены. Онъ настаивалъ на удаленіи Кедрина изъ засѣданія при обсужденіи вопроса о немъ, онъ обращалъ вниманіе предсѣдателя и требовалъ занесенія въ протоколъ, "что послѣ того, какъ засѣданіе было объявлено закрытымъ, Кедринъ оставленъ былъ въ засѣданіи, и ему предоставлено было слово", и онъ же настаивалъ на исключеніи Кедрина изъ числа гласныхъ. Къ счастью онъ остался въ меньшинствѣ; городская дума признала права Кедрина, и только впослѣдствіи высшая власть рѣшила вопросъ иначе {Стенографическій отчетъ о засѣданіи городской думы напечатанъ въ No 18 "Извѣстій СПб. городской думы" за 1909 г.; приведенныя слова Фойницкаго см. стран. 1263.}.
Итакъ, И. Я. Фойницкій въ своей общественной дѣятельности не разъ былъ готовъ идти далеко навстрѣчу требованіямъ торжествующей реакціи. И, тѣмъ не менѣе, власть имущіе не прощали ему его образа мыслей. Въ концѣ 1911 г. Фойницкій изъ кассаціоннаго департамента сената былъ неожиданно перемѣщенъ во второе общее собраніе, считающееся въ сенатѣ какъ бы ссылкой, а въ концѣ 1912 г. министръ народнаго просвѣщенія Кассо лишилъ Фойницкаго университетской кафедры. Общественное мнѣніе отвертывалось отъ Фойницкаго за его заслуги передъ администраціей, а высшая администрація карала за его общее міросозерцаніе, за его заслуги ученаго и учителя, и Фойницкій дожилъ послѣдніе мѣсяцы своей жизни, лишенный одинаково дѣятельности въ университетѣ и дѣятельности въ сенатѣ, которую онъ любилъ. Удаленіе отъ обѣихъ должностей человѣка съ громкою славою ученаго, и вмѣстѣ съ тѣмъ столь покладистаго, какъ Фойницкій, является послѣднимъ яркимъ штрихомъ на картинѣ, послѣднимъ аккордомъ симфоніи жизни покойнаго профессора и судьи.
Смерть примирила съ Фойницкимъ тѣхъ и другихъ. На отпѣваніи его тѣла и на панихидахъ присутствовали, съ одной стороны, многіе лучшіе общественные дѣятели, въ томъ числѣ и тѣ, которые 8 лѣтъ тому назадъ печатно заявили о прекращеніи всякаго общенія съ Фойницкимъ и голосовали за резолюцію съ предложеніемъ Фойницкому выйти изъ русской группы международнаго союза, и рядомъ съ ними министръ юстиціи И. Г. Щегловитовъ и товарищъ мин. нар. просв. Шевяковъ; можно сказать, что и тѣ, и другіе имѣли достаточноNo основаніе почтить намять умершаго, -- одни за одну сторону его дѣятельности, другіе за другую.
Таковы были странныя противорѣчія въ дѣятельности покойнаго. Для ихъ объясненія нѣкоторые изъ близко знавшихъ его людей указывали на крайнюю его болѣзненность, вызывавшую постоянное состояніе раздражительности, которое и послужило причиной его поведенія на кіевскомъ съѣздѣ и въ петербургской думѣ по отношенію къ Кедрину. Но врядъ ли это объясненіе достаточно, чтобы объяснить всю отрицательную сторону въ дѣятельности Фойницкаго. Другіе думаютъ словомъ "карьеристъ" отмахнуться отъ разрѣшенія загадки. Но почему же карьерныя соображенія не повліяли на общее юридическое и политическое міросозерцаніе Фойницкаго, сказывавшееся въ его лекціяхъ и научныхъ работахъ, и сказывавшееся одинаковымъ образомъ до послѣднихъ дней его жизни? Обыкновенные карьеристы дѣйствуютъ иначе...
Какъ Фойницкій примирялъ въ своей душѣ всѣ эти противористы дѣйствуютъ иначе...