Lib.ru/Классика: Влагин Марк. Скала влюбленных

СКАЛА ВЛЮБЛЕННЫХЪ

Разсказъ М. Влагина

Я полюбилъ рыбаковъ, ихъ здоровую вольную, бездумную, беззаботную жизнь на волнахъ, на яркомъ солнцѣ, подъ открытымъ небомъ и проводилъ большую часть дня не въ пансіонатѣ, гдѣ я поселился, а у нихъ на берегу.

Палило солнце, покрывая людей бронзовымъ загаромъ, игралъ волнами вѣтеръ, бѣлѣли въ морѣ паруса. Медленно на горизонтѣ плыли пароходы и за ними тянулись длинныя полосы, чернаго дыма.

Все на берегу у рыбаковъ было яснымъ, простымъ, здоровымъ и крѣпкимъ. И я чувствовалъ себя легко и хорошо.

Вокругъ рыбаковъ сбиралась случайная бродячая рабочая молодежь, любящая не столько деньги, какъ море и вольную жизнь. Утромъ они помогали въ рыбной ловлѣ, вечеромъ катали гуляющую публику. Неподалеку было нѣсколько пансіонатовъ, дачи, курзалъ, играла музыка, и въ лунныя ночи парочки, ищущія уединенія, забредали сюда къ рыбакамъ, брали по часамъ лодки и давали приличный заработокъ.

Днемъ солнце нестерпимо палило, и рыбаки вмѣстѣ съ работниками спали подъ перевернутой вверхъ дномъ ремонтирующейся лодкой, головы ихъ были въ тѣни, а туловища на солнцѣ, на многихъ были надѣты только широкіе нанковые штаны, валялись и совсѣмъ голые.

Составъ работниковъ мѣнялся. Просто, откуда-то появлялся человѣкъ съ хлѣбомъ, колбасой, огурцами и бутылкой водки. Купался, угощалъ рыбаковъ и тутъ же на горячемъ пескѣ подъ шумъ волнъ засыпалъ.

Иные соблазнялись и оставались на цѣлое лѣто... Здоровые, загорѣлые, пахнущіе моремъ на разсвѣтѣ они ловили рыбу, днемъ спали на пескѣ, а вечеромъ мирно сидѣли вокругъ котелка. Плескалось море, вился ѣдкій и вмѣстѣ сладкій дымокъ, вкусно пахло ухой, люди курили, поплевывали черезъ зубы.

Однажды на берегу появился ободранный, грязный, блѣдный, тщедушный человѣкъ въ кепкѣ. Засунувъ руки въ карманы, онъ глядѣлъ въ море и долго шарилъ у себя въ карманѣ и, въ концѣ-концовъ, вывернулъ содержимое его -- махорку и высыпалъ въ руку, потомъ пересыпалъ въ вытащенный изъ другого кармана клочекъ газеты, свернулъ, положилъ на камень и, снявъ кепку, прикрылъ ею свертокъ, а чтобы не сдуло вѣтромъ, придавилъ камнемъ, самъ же, какъ былъ въ парусиновой курткѣ и штанахъ, такъ и полѣзъ въ воду купаться, гдѣ первымъ дѣломъ занялся стиркой на себѣ, своего костюма.

Въ этомъ человѣкѣ было что-то непріятное, наглое; и заискивающее, да и весь онъ съ птичьимъ, острымъ носикомъ, маленькими бѣгающими глазками, веснущатый, прыщавый и тщедушный, былъ паршивенькій. Онъ сразу какъ-то сталъ суетиться, помогать сталкивать лодки и втаскивать ихъ на берегъ. Вечеромъ примазался къ ѣдѣ. Рыбаки покормили, но расположенія ихъ онъ не завоевалъ и, когда сталъ нацѣливаться ночевать, Архипъ -- рыбачій староста -- обрѣзалъ:

-- Посидѣлъ и, довольно,-- отчаливай. Попутнаго вѣтра...

-- Да, я дядька Архипъ...

-- Кому дядька, а тебѣ, во-первыхъ, Архипъ Ивановичъ, а во-вторыхъ, говорю, не пришивайся, отчаливай...

"Господинъ" спорить не сталъ, а Архипъ, остерегавшійся покражъ, уходя съ обрыва, бросилъ внизъ на пляжъ:

-- Эй, хлопцы. Какъ племянникъ съ берега пойдетъ, гляди, чтобы какой нашъ якорь къ нему не прицѣпился...

Суровый пріемъ не смутилъ новичка. Въ ближайшій праздникъ онъ опять появился на берегу, но уже съ двумя бутылками водки и, съ провизіей въ узелкѣ. Пошатывался, презрительно поплевывалъ.

Море клокотало, у берега отъ поднятаго песку было желтое съ бѣлой пѣной, волны у прибрежныхъ камней съ грохотомъ разбивались, выбрасывая вверхъ блестящіе вѣера брызгъ.

Человѣкъ въ кепкѣ презрительно поглядѣлъ на море, бросилъ въ море окурокъ, а за нимъ и самъ полѣзъ въ поду. Первая же волна его сбила съ ногъ, вторая перевернула и онъ оказался саженяхъ въ пятнадцати отъ берега у камней.

-- Рату-у-й-те...-- вскорѣ донеслось изъ-за шума волнъ.

Полдничавшіе у котелка рыбаки поглядѣли.

-- Кажись, тонетъ...-- хладнокровно замѣтилъ высокій Журавель.

-- Тоже добро... може прибьетъ до берега...

Но ясно было, что его не прибьетъ, а ударитъ волной объ одинъ изъ камней. Вскорѣ волна покрыла барахтавшееся тѣло и его не стало видно.

-- Скидайте, хлопцы, одежду,-- сказалъ спокойно Архипъ,-- нужно выратовать, а то берегъ запакоститъ... Еще и втопленникомъ будетъ.

Вытащили его въ безсознательномъ состояніи, трясли внизъ головой, растирали и, хотя нескоро, но привели въ чувство, Блѣдный, съ трясущимися руками, долго сидѣлъ онъ на камнѣ. А когда оправился, заговорилъ:

-- Я не могу потонуть... И въ Батумѣ тонулъ, и въ Керчи, и въ Севастополѣ, и въ Ѳеодосіи,-- меня не принимаетъ вода...

-- Видѣли какъ не принимаетъ,-- засмѣялись рыбаки

-- Эй, втопленникъ, магарычъ съ тебя...-- предложилъ Журавель.

Утопленникъ, казалось, только этого и ждалъ,-- засуетился, подсѣлъ къ котлу, торопливо развязалъ узелокъ, сталъ рѣзать колбасу, похлопывать сосѣдей по плечу и вскорѣ захмелѣлъ, къ вечеру окончательно былъ пьянъ, свалился и такъ на берегу и заночевалъ.

Утромъ опохмелялись,-- неловко было отказать ему въ водкѣ и ѣдѣ,-- потомъ ѣздилъ въ море, полдничалъ и окончательно прилипъ къ берегу.

-- Эй ты, капитанъ съ погорѣлаго судна, вычисти къ вечеру лодку,-- приказывалъ ему Архипъ.

Вскорѣ только одного Архипа онъ и побаивался. Въ море на ловлю пересталъ ѣздить, изрѣдка ночью отправлялся съ катающимися, да и то рѣдко,-- плохо гребъ. А деньги водились у него и. всегда былъ пьянъ, вмѣсто махорки сталъ курить "Ласточку",-- десять штукъ шесть копѣекъ. Изъ города пріѣзжали къ нему какія-то женщины, пили съ нимъ.

На рыбаковъ, онъ глядѣлъ свысока и въ глаза назвалъ дурачьемъ. Задирался... Его нѣсколько разъ побили, но это ничего не измѣнило. Положеніе его было прочно: къ нему привыкли.

Иногда "капитанъ съ погорѣлаго судна" философствовалъ:

-- Что ты мнѣ все: работа, да работа... Съ работой и дуракъ проживетъ, а ты безъ работы попробуй... Умный долженъ ничего не дѣлать...

И вотъ этому "капитану", какъ это ни странно, суждено была сыграть большую роль въ моей жизни.

Ко времени его появленія на берегу, моя почти рыбачья жизнь рѣзко измѣнилась. Въ Пансіонатѣ, гдѣ я жилъ, появилась ѣздившая куда-то на время въ гости дочь хозяйки. Молоденькая, смуглая, вся въ бѣломъ. Дамы ее назвали "муха въ сметанѣ". Но это было невѣрно, она была почти красавица; изящная съ большими карими глазами, гибкая, какъ лоза, стройная, вся какая-то воздушная. Черезъ недѣлю я уже былъ влюбленъ: хорошо, наивно, глупо влюбленъ, такъ, какъ влюбляются только юноши. И сразу все, кромѣ этой дѣвушки, перестало для меня существовать.

Не стало вольной беззаботности, я пересталъ ходить къ морю, ѣздить съ рыбаками на рыбную ловлю и валяться голымъ на пряжѣ. Искалъ встрѣчъ съ Галей и, какъ воръ, цѣлыми часами наблюдалъ за ней издали.

Галя только въ этомъ году окончила гимназію, говорила о курсахъ, держалась свободно, увѣренно, привыкнувъ съ малыхъ лѣтъ къ пестрому и большому обществу пансіоната. Мамаша смотрѣла сквозь пальцы на иногда, можетъ быть, слишкомъ смѣлое поведеніе дочери.

За Галей всѣ ухаживали и она всѣхъ дарила своимъ вниманіемъ, хотя никто не могъ похвастаться особеннымъ успѣхомъ. Мнѣ почему-то казалось, что дѣйствительнымъ вниманіемъ Гали пользуется актеръ. Высокій, всегда гладко выбритый, съ завитой шевелюрой, съ темными масляными глазами, глупый-глупый,-- онъ мнѣ былъ противенъ, я ненавидѣлъ его, его панаму, ажурные чулки и банты да туфляхъ. Фатовато-небрежный тонъ раздражалъ меня, пошлыя остроты выводили изъ себя, а сладкое исполненіе романсовъ но вечерамъ и выразительные взгляды въ сторону Гали приводили меня въ ярость.

Въ такія минуты я срывался съ мѣста, отправлялся на берегъ, бралъ у "капитана" шлюпку и уплывалъ въ море, тамъ складывалъ весла и лежалъ часами на днѣ лодки. Чуть покачивало. Въ темномъ небѣ горѣли звѣзды, съ берега доносилась музыка. А мнѣ хотѣлось плакать и любить, было такъ хорошо и больно... Я глядѣлъ въ огромное небо, на яркую Большую Медвѣдицу и Млечный Путь... Отъ неба вѣяло великимъ покоемъ міровъ, а моему сердцу такъ хотѣлось обыкновенной человѣческой любви, хотѣлось чувствовать теплыя ручки Гали, цѣловать ихъ и касаться лицомъ нѣжной покрытой пушкомъ щечки.

У курзала горѣли сотни электрическихъ фонарей, свѣтъ ихъ дрожащими полосами отражался въ покойномъ, черномъ бархатномъ морѣ. Корнетъ-а-пистонъ оркестра выводилъ мотивъ вальса, игриво пѣлъ и обѣщалъ:

"И я, противный, злой,--

Буду твоею маленькой женой"...

Въ ужасномъ и гнусномъ преступленіи не сознаются съ такимъ трудомъ и мучительнымъ стыдомъ, какъ я признавался Галѣ въ своей любви.

Это случилось почему-то въ коридорѣ, въ то время, когда всѣ шли къ вечернему чаю. Я, вѣроятно, былъ очень смѣшенъ, потому что Галя, удивленно поглядѣвъ на меня, разсмѣялась. Намъ помѣшали, мы разошлись въ разныя стороны, не сказавъ другъ другу ничего. И я былъ почти радъ этому. Смѣхъ Гали звучалъ у меня въ ушахъ, щеки горѣли отъ стыда. Я не выходилъ въ столовую, ночь не спалъ, утромъ, избѣгая встрѣчи съ Галей, ушелъ на берегъ и съ рыбаками провелъ въ морѣ цѣлый день.

Я страдалъ такъ, какъ потомъ, вѣроятно, никогда не страдалъ. Тысячу разъ я раскаивался въ томъ, что признался. За табльдотомъ боялся на Галю поднять глаза, мнѣ казалось, что тайна моя уже извѣстна всѣмъ и я чувствовали себя въ положеніи пойманнаго вора. И такъ прошла мучительная недѣля или болѣе того. Однажды за вечернимъ чаемъ Галя оказалась рядомъ со мною. Я готовъ былъ провалиться сквозь землю. И вотъ, когда я не зналъ, куда дѣваться. куда глядѣть, Галя тихо спросила меня:

-- Вы не сердитесь?

Съ изумленіемъ, робкой радостью. покраснѣвъ, только и могъ пошептать:

-- Я?

Галя подъ скатертью чуть-чуть пожала мнѣ руку и лукаво улыбнулась.

Мнѣ показалось, что тысячи цвѣтовъ зацвѣли и все запѣло, такъ радостно стало, такимъ счастьемъ наполнило меня это прикосновеніе. Подъ столомъ я нѣжно гладилъ лѣвую ручку Гали, а она, не глядя на меня, улыбалась и мѣшала ложечкой чай.

Вечеромъ мы гуляли по берегу мимо дачъ. Пахло цвѣтами, Галя была удивительно хороша, вся въ бѣломъ и въ большой шляпѣ... Стройная, легкая, покачиваясь, она шла, едва касаясь земли. Въ паркѣ курзала, когда мы сидѣли въ каштановой аллеѣ, я отъ неожиданнаго счастья, лишился дара слова и только могъ повторять:

-- Галя, Галя, я васъ очень люблю... люблю...

А она, капризно надувъ губки, сердилась:

-- Всѣ это говорятъ: люблю, да люблю... Ну, и что-жъ изъ этого слѣдуетъ?

-- Кто всѣ?

-- Вы первый...

-- А еще кто?

-- Такъ я вамъ сейчасъ все и разсказала...

И потомъ совершенно серьезно добавила:

-- Скажите, отчего это вы все съ рыбаками и съ рыбаками? Мнѣ кажется, что отъ васъ даже сейчасъ рыбой пахнетъ..

-- А лучше, развѣ, чтобы, какъ отъ актера, точно отъ аптекарскаго магазина?..

-- Лучше...-- отвѣтила она и вдругъ... поцѣловала меня...

Вскочила, сдѣлала мнѣ реверансъ, показала кончикъ языка и быстро-быстро побѣжала. Съ сильно бьющимся сердцемъ, восторженный, я стоялъ и глядѣлъ, какъ мелькало въ зелени бѣлое платье. Галя давно уже скрылась, а я все еще стоялъ и шепталъ: "Боже, Боже, какъ хорошо... Галя любитъ...".

Но счастье мое не было безмятежнымъ. Первые же мои восторги отравила ревность. Я мучился, не спалъ по ночамъ, подстерегалъ въ коридорѣ Галю, сжималъ ея ручки и шепталъ:

-- Я васъ люблю...

-- Слыхала,-- смѣясь, отвѣчала Галя.

-- Галя, Галя...-- говорилъ я, но дальше словъ не было.

-- Ну, что? Галя, Галя, Галя...-- дразнила она меня.

-- Я васъ люблю...

-- Слыхала...-- Фу, какой вы глупый,-- опять смѣялась она и убѣгала.

И если сегодня была мила со мной, то завтра мучила меня, кокетничая съ актеромъ. Такъ свѣтлые и черные дни у меня и чередовались. Отъ захватывающаго духъ восторга -- къ отчаянію. Я прощалъ все за минуту вниманія, за улыбку.

Каждое ея ея слово, жестъ, движеніе, взглядъ,-- все плѣняло меня, очаровывало, лишало воли.

Я мечталъ, какъ о счастьи, о возможности цѣловать ея платье, туфельки, вѣеръ. Даже актера я ей не ставилъ въ вину. Его я готовъ былъ уничтожить, а о томъ, что тутъ можетъ быть виновата, прежде всего, Галя, я и не думалъ. Я зналъ только, что вниманіемъ въ актеру она причиняетъ мнѣ боль, что мнѣ временами хочется колотиться головой о стѣны.

Такъ прошла первая половина лѣта.

Какъ-то послѣ обѣда актеръ, развалясь въ гостиной, шлифовалъ свои ногти и разсказывалъ:

-- ...Мнѣ предлагали ѣхать въ Америку, давали по пять тысячъ долларовъ за выходъ. Когда въ Петроградѣ поклонницы узнали объ этомъ, всѣ точно съ ума сошли. Цвѣты, галстуки, брилліантовыя запонки, перстни, брелоки. Одна графиня даже написала: "Позвольте мнѣ поцѣловать васъ, и я умру"...

-- Ахъ, какой вы счастливый...-- вздохнула Галя.-- Какъ бы я хотѣла быть на сценѣ...

Въ этотъ день она провела съ нимъ все утро и совершенно не замѣчала меня.

Актеръ поглядѣлъ на Галю и продолжалъ:

-- Шаляпинъ мнѣ какъ-то говорилъ:-- Я въ оперѣ, а ты!-- въ драмѣ. Только двое насъ.

Я не могъ вынести этого самоувѣреннаго вранья. Мнѣ было обидно за Галю, я ненавидѣлъ всѣхъ, кто его слушалъ, и, не вы державъ, хриплымъ голосомъ спросилъ:

-- А Шекспиръ вамъ ничего не говорилъ?

Мой дерзкій вопросъ создалъ на мгновеніе въ гостиной чувство неловкости. Но актеръ, не глядя на меня, самоувѣренно-нагло и спокойно отвѣтилъ:

-- Всякому культурному человѣку онъ многое говоритъ. Но, понятно, не тѣмъ, кто только поминаетъ его имя всуе...

Я демонстративно поднялся и вышелъ. Это было лучшее, что можно было сдѣлать. Взбѣшенный, задыхающійся, я, какъ всегда, убѣжалъ къ морю, взялъ лодку и уплылъ. Я клялъ твою неловкость и неумѣніе держать себя въ женскомъ обществѣ. Ловилъ себя на томъ, что почти начиналъ завидовать пошлой самоувѣренности презираемаго мною актера. Гребъ изо всѣхъ силъ. Уставалъ, бросалъ весла, и потомъ снова начиналъ грести, пока не отнимались руки. Но сегодня и это не помогло. Я почти физически чувствовалъ еще послѣдній поцѣлуй Гали, и въ ушахъ звенѣлъ ея смѣхъ. И мысль, что актеръ около Гали, что она сейчасъ, можетъ быть, съ нимъ вдвоемъ, истязала меня. Я наслаждался мысленно моментомъ, когда, наконецъ, дамъ актеру пощечину.

Я зналъ, что значительно сильнѣе его и торжествовалъ. У меня сжимались руки, и я билъ его, онъ позорно закрывалъ голову, звалъ на помощь и умолялъ пощадить. Я былъ безпощаденъ, жалости во мнѣ не было, пинкомъ ноги я его вышвыривалъ вонъ.

Не зная еще, что я буду дѣлать, зачѣмъ, я, послѣ долгихъ скитаній въ морѣ, когда уже стемнѣло, вдругъ изо всей силы направилъ лодку къ берегу. И, пока гребъ, только и думалъ, какъ бы поскорѣе добраться.

Едва причаливъ, не вытащивъ лодки, я бросилъ весла и побѣжалъ къ пансіонату, больше всего боялся опоздать. У воротъ парка я, сколько могъ, беззаботнымъ голосомъ спросилъ садовника:

-- А что хозяйская барышня дома?

-- Барышня, кажись, пошла гулять, а, можетъ, и дома,-- отвѣчалъ онъ равнодушно.

Я обошелъ весь пансіонатъ и отъ прислуги узналъ, что она, дѣйствительно, ушла къ морю съ актеромъ.

"По берегу или въ курзалъ?" -- пронеслась мысль. И сразу почему-то стало все равно, по берегу-ли пошли, въ курзалъ-ли... Какъ-то опустились руки. Подъема, которымъ я горѣлъ еще минуту назадъ, уже не было. Казалось, что все погибло, и я, посидѣвъ въ паркѣ, безцѣльно направился опятъ къ морю.

Спускаясь по тропинкѣ къ скалѣ съ пещерой, гдѣ всегда такъ хорошо думалось, я въ темнотѣ натолкнулся на кого-то.

-- Кто идетъ?-- грозно спросилъ голосъ.-- А-а-а, студентъ...-- узнавъ меня, смягчился онъ.-- Дайте прикурить...

Это былъ "капитанъ". Я далъ ему огня, и повернулся, но онъ сталъ меня удерживать:

-- Посидите...

-- Чего тебѣ?

-- Я васъ прошу: не ходите...-- съ тревогой въ голосѣ попросилъ онъ.

-- Да въ чемъ дѣло?-- разсердился, наконецъ, я.

-- Гуляютъ тамъ...-- проговорилъ онъ тихо, къ чему-то прислушиваясь.

Я ничего не понималъ.

-- Какое тебѣ дѣло?

Онъ замялся и нерѣшительно переступилъ съ ноги на ногу.

-- Только вы не скажете никому изъ рыбаковъ?

-- Ну, не скажу...

-- Такъ оно такое дѣло...-- началъ было "капитанъ", и вдругъ сорвался.-- Я сейчасъ...-- прошепталъ онъ, и какъ кошка, безъ шума помчался внизъ по тропинкѣ и потонулъ въ темнотѣ.

Въ концѣ-концовъ, мнѣ было все равно, куда итти и я просто остался на мѣстѣ. Прилегъ у обрыва на траву и отдался своимъ горькимъ мыслямъ. Внизу вскорѣ послышались голоса. Кричалъ "капитанъ", оправдывался какой-то мужской голосъ. Потомъ все стихло, и минуты черезъ двѣ мимо меня быстро прошли, почти убѣгая, мужчина и женщина въ бѣломъ.

-- Ахъ, какой скандалъ... Ахъ, какой скандалъ...-- говорила съ отчаяніемъ торопившаяся женщина.

Это была Галя.

-- Ну, успокойтесь... бываетъ и хуже,-- отвѣчалъ актеръ.

Я вскочилъ, чтобы побѣжать за ними. Но сейчасъ же что-то остановило, и я апатично опустился на землю. Изъ темноты вдругъ вынырнулъ "капитанъ" и довольный заговорилъ:

-- Пять рублей за эти фигли-мигни... Тоже франтъ: въ бѣломъ костюмѣ и съ трешкой отъѣхать хотѣлъ...

Я, удрученный, раздавленный, разозлился и крикнулъ:

-- Да разскажи ты толкомъ!..

-- И съ толкомъ, и съ удовольствіемъ, сей моментъ,-- заговорилъ скороговоркой довольный "капитанъ", закуривая папироску.-- Я, значитъ, на счетъ этой самой скалы влюбленныхъ. Пряма смѣхъ беретъ въ иное время, когда подумаешь. и что она имъ далась. Мало берега, штоль? Такъ нѣтъ: всѣ сюда, до этой скалы, какъ мухи до сладкой бумаги, липнутъ. А въ праздникъ только сгонишь, какъ другіе на ихъ мѣсто. Извѣстное дѣло, на вольномъ воздухѣ...

-- Ну, и что же?

-- Какъ, что же? Значитъ, и гляжу... Ну, тамъ цѣлуются, милуются, то и другое А какъ дѣло до точки дойдетъ, я тутъ, какъ тутъ и извѣстное дѣло... Пожалуйте въ часть. Барышня "ахъ", другая ревѣть начинаетъ, а кавалеръ: "Ты, милый, потише, потише, пожалуйста. На тебѣ"... За вечеръ, какъ хорошая погода и луна, такъ десятку настрѣляешь. На прошлой недѣлѣ одинъ такъ даже четвертной билетъ отвалилъ. Только вы ужъ не говорите никому,-- тревожно взмолился "капитанъ",-- потому это секретъ... Мой заработокъ. Тоже въ родѣ, какъ рыбное мѣсто...

Я ничего ему не отвѣтилъ и поплелся въ пансіонатъ.

Утромъ я уѣхалъ и съ тѣхъ поръ не видѣлъ больше на Гали, ни актера, ни рыбаковъ, ни того города, гдѣ проводилъ то несчастное лѣто.

Маркъ Влагинъ.

"Огонекъ", No 38, 1916

Оставить комментарий Влагин Марк (bmn@lib.ru) Год: 1916 Обновлено: 14/05/2015. 21k. Статистика. Рассказ: Проза Проза	Скачать FB2 Ваша оценка:

Влагин Марк Скала влюбленных

СКАЛА ВЛЮБЛЕННЫХЪ

Влагин Марк
Скала влюбленных