Владиславлев Владимир Андреевич
Безприютный

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   

Безпріютный.

Повѣсть.

(Посвящена любезному родителю.)

   Кто въ минуты досуга не находитъ удовольствія, философствовать на мирномъ кладбищѣ и среди могилъ, на рубежѣ двухъ міровъ, подумать о своей участи? Только злодѣя страшитъ мысль о будущности, но человѣку съ чистою совѣстію жилище смерти не можетъ быть ужасно.-- Тамъ, попирая прахъ подобнаго намъ человѣка и вспомнивъ, что протекутъ полвѣка и усталый путникъ найдетъ отдохновеніе на нашей могилѣ, входимъ болѣе въ себя. Тамъ, среди гробовой тишины, забываемъ оболочку, въ которой заключёна душа наша -- переходимъ въ міръ духовный. Тамъ мучатъ насъ раскаяніе за дѣла злыя мы чистосердечно обѣщаемся исправиться.
   Памятники и надгробныя надписи являютъ обильный источникъ размышленію.-- Посмотри, вотъ памятникъ Герою. Онъ украшенъ арматурою. Посмотри, какъ на пушкахъ и ядрахъ играютъ лучи солнечныя. Герой превозносимъ былъ до небесъ. Слава о немъ гремѣла во всѣ концы вселенной; но, когда отходилъ онъ въ вѣчность! Кровавыя рѣки имъ пролитыя, заглушали громъ побѣдъ его, и стонъ умирающихъ, вопли осиротѣвшихъ преслѣдовали его на предѣлы жизни. Вотъ памятникъ временщику. Онъ поросъ травою, нѣтъ въ нему тропинки и давно не раздавалась здѣсь вѣрная память! Далѣе, могила корыстолюбца. Сокровища его были несмѣтны, но надъ нимъ погнувшійся деревянный крестъ, а наслѣдники сіяютъ въ золотѣ.-- Вотъ могила добраго, укромный памятникъ сооруженъ друзьями. Тропинки идутъ со всѣхъ сторонъ. Ладонъ курится непрестанно и цвѣтутъ вокругъ цвѣты душистые, орошаемые слезами нѣжной подруги, эти примѣры весьма разительны для исправленія нашихъ ошибокъ, и утвердительно можно сказать, что если бъ люди чаще удалялись на кладбище, они были бы добродѣтельнѣе.

-----

   Любуясь островами, украшающими сѣверную Столицу нашу, я посѣтилъ однажды кладбище Новой Деревни, и оставя студенческій посохъ подъ сѣнію вѣтвистой березы отдыхалъ на зеленой могилѣ. Тамъ съ одной стороны пестрѣютъ тучныя нивы; вдали синее море сливается съ синевою Неба. Съ другой, рядъ деревянныхъ домовъ идётъ длинною цѣпью. На право Церковь. Густыя березы, бросающія длинную тѣнь, доставляютъ всю прелесть отдыха усталому путнику. Пѣночки и малиновки беспечно порхаютъ между кустарниками, и своими трелями заставляютъ невольно задуматься. И любимецъ розы разсыпается мѣлкою дробью. Плескѣ Невскихъ волнъ едва доходитъ до ушей.--
   Друзья! думалъ я, тамъ не такъ страшна самая, смерть, какъ длинный саванъ, унылое пѣніе, черныя ризы,-- но чувствуетъ ли это умершій?-- Чувствуетъ ли онъ рыданія и слезы осиротѣвшихъ? Жизнь наша есть странствованіе отъ ночлега къ ночлегу, а смерть -- смерть есть переходъ отъ временнаго пребыванія въ вѣчное. Конечно, намъ грустно оставить общество, гдѣ мы проводили пріятнѣйшія минуты, среди радости и веселія, гдѣ присутствуетъ наша любезная... но охотно удаляемся оттуда, гдѣ встрѣчаемъ на свой счетѣ насмѣшки и презрѣніе.-- Такъ и человѣку, надѣленному щедрою рукою слѣпой фортуны, горестно разстаться съ жизнію, потому, что онѣ, окруженный ослѣпительною чувственностію, не знаетъ наслажденій возвышенныхъ. Но бѣдному -- убогому -- которыхъ ничто не привязываетъ къ жизни?... Часто и человѣкѣ, пресыщенный всѣми удовольствіями земными, вступаетъ въ вѣчность съ нѣкоторымъ пріятнымъ любопытствомъ.
   На семъ кладбищѣ, противъ мраморныхъ памятниковъ Ломановымъ, возлѣ двухъ деревянныхъ крестовъ, нашелъ я могилу, покрытую гранитною доскою съ надписью: Пріютъ безпріютному. Родился 1803 -- умеръ 1826 года. Судя по лѣтамъ, покойникѣ угасъ въ красѣ молодости. Сидя на могилѣ, я часто представлялъ себѣ безпріютнаго и разгоряченное воображеніе рисовало мнѣ его исторію.
   Во всѣхъ посѣщеніяхъ кладбищу прошлаго года, я останавливался на могилѣ сей и, такъ сказать, сдружился съ прахомъ безпріютнаго.

-----

   Наступила весна. Запестрѣлися поля широкія, покрылись деревья листьями зелеными, запѣли зяблики вешніе, природа пробудилась отъ сна глубокаго. Пѣночка нѣжная, Нева величественная, лучи закатные напомнили мнѣ о безпріютномъ.
   Пользуясь свободнымъ временемъ, побрелъ я на кладбище Новой деревни. Солнце клонилось къ полдню, день былъ жаркій, въ сильной усталости приближался я къ цѣли пути моего, надѣясь на пріятное отдохновеніе, у Церкви стояла прекрасная карета въ четыре лошади. Вступая на кладбище, я думалъ о безсмертіи души; иду къ безпріютному, подхожу почти къ самой могилѣ, но какъ опишу мое изумленіе?... Мѣсто мое было занято; прекрасная женщина сидѣла на ономъ задумавшись. Большіе голубые глаза ея устремлены были на маленькой медальйонъ. Зефиры играли ея русыми кудрями и приводили ихъ въ безпорядокъ. Черты лица ея были привлекательны. Въ нихъ видна была сильная скорбь, ее угнетающая. Ланиты ея были блѣдны. Она уподоблялась прекрасной розѣ, но уже отцвѣтающей. Разсмотрѣвъ предметѣ прекрасный, иное чувство заступило въ моемъ сердцѣ -- чувство прекраснѣйшее. Я забылъ свою философію, забылъ, что на кладбищѣ, перенесся въ поля Елисейскія, въ мірѣ идеальный!-- Священникѣ, сопровождаемый двумя лакея, мы въ богатыхъ ливреяхъ, прервалъ наше спокойствіе; я боялся оскорбить ее своимъ присутствіемъ, но она, казалось, не примѣчала ничего окружающаго.
   Увидя почтеннаго старца, убѣленнаго власами сребристыми, она приняла его благословеніе, пришли церковнослужители, зажгли свѣчи, старецъ взялъ кадило, читалъ молитвы, и наконецъ уныло протянулъ: Вѣчная память!-- Тутъ свѣча выпала ихъ рукѣ незнакомки и сильный обморокъ лишилъ ее чувствъ. Я бросился къ ней и съ помощію слугѣ довелъ ее до кареты. Тамъ ожидала ее другая дама преклонныхъ лѣтъ. "Ахѣ! Соня! милая Соня!" бормотала старушка.-- "Бѣдная!" Стараясь привести ее въ чувство, я не вслушался въ бормотаніе старушки. Чрезъ четверть часа она очнулась, открыла голубые глаза и указала рукою на карету. Ахъ, какъ прелестна была она въ ту минуту! Мы посадили прекрасную. Старушка отъ души поблагодарила за мои старанія, ударили по лошадямъ и помчались. Долго смотрѣлъ я въ слѣдѣ съ страстнымъ любопытствомъ. Заботясь о приведеніи ее въ чувство, мнѣ и въ голову не пришло спросить о ея фамиліи. Изъ словъ пожилой дамы, узналъ я только, что прекрасная называлась Софьею. Что Софья несчастна.

-----

   Подстрекаемый сильнымъ любопытствомъ, обратился я къ Священнику.-- Почтенный старецъ сказалъ мнѣ, что незнакомка въ другой разъ пріѣзжаетъ сюда служить панихиду; что она богатая Графиня; но какъ приводится ей безпріютный, братъ-ли, или... Это ему неизвѣстно.
   "По крайней мѣрѣ, батюшка, скажите, чья эта могила?" --
   "Эта могила Поручика Эльскаго?" --
   "Не можете ли вы мнѣ сказать, что нибудь объ немъ?" --
   "Сколько я помню," -- продолжалъ старецъ -- "Эльскій служилъ въ Н--скомъ Драгунскомъ полку. Въ нынѣшнюю войну съ Персами былъ тяжело раненъ при Елисаветполѣ и въ скоромъ времени скончался въ Петербургѣ. По желанію этой незнакомой особы, тѣло его предано землѣ на томъ самомъ мѣстѣ, гдѣ служили теперь панихиду?"
   "Давно ли погребенъ Поручикѣ?" Спросилъ я старца!
   "Съ полгода."
   "И вы ничего не знаете объ этой особѣ?"
   "Ничего." --
   Поблагодаривъ старца за извѣщеніе, я отправился на могиилу безплотнаго. Сидя на оной, я увидѣлъ въ двухъ шагахъ отъ себя нѣчто блестящее -- подхожу ближе, представте мое удивленіе!-- передо мной лежалъ золотой медальйонъ Софьи и переломленная свѣча. Тутъ вспомнилъ я, что свѣча изъ рукъ ее выпала во время обморока, но медальйона тогда я не примѣтилъ.--
   Раскрываю медальйонъ и портретѣ прекраснаго Офицера представился глазамъ моимъ. Большіе черные глава, густыя рѣсницы, правильныя черты лица, всегдашняя задумчивость и тихая скорбь, разливавшаяся по всему лицу -- дѣлали его чрезвычайно привлекательнымъ. Теперь не удивлялся я, что незнакомка такъ сильно занята была портретомъ: я самъ, на томѣ же мѣстѣ, любовался имъ долго, долго -- и, наконецъ, размышляя о случившемся, непримѣтно добрелъ домой.--

-----

   Прошли два мѣсяца. Происшествіе на кладбищѣ начало мало по малу ослабѣвать въ моей памяти, какъ однажды, идя по Литейной, встрѣтился мнѣ слуга Софьи и привѣтствовалъ меня поклономъ.
   "Здорова ли твоя барыня?" -- Спросилъ я.
   Слава Богу, сударь. Только Ея Сіятельство очень грустна. На кладбищѣ она обронила...
   "Медальйонъ!-- сказалъ я, прервавъ его. Онъ у меня."--
   Ахъ, сударь, а я перерылъ все на кладбище; былъ и у Священника.--
   "Гдѣ живетъ твоя барыня?-- Я тотчасъ отвезу его!" --
   "Въ Большой Миліонной, въ домѣ Графа О. Пожалуйте, сударь, барыня --"
   Я не дослушалъ словѣ его, поѣхалъ домой, взялъ медальйонъ, отправился къ Софіи -- и чрезъ четверть часа былъ у нее въ передней.-- Графиня приказала меня просить.
   Я прошелъ длинный рядъ комнатъ. Все дышало роскошью и великолѣпіемъ. Богатыя бронзы, блестящія хрустали и фарфоры, отражались въ цѣльныхъ зеркалахъ, что еще болѣе увеличивало блескъ ихъ. Но лучшимъ украшеніемъ была хозяйка. Тихая задумчивость, слѣды глубокой горести, придавали прекрасному лицу ея неописанную прелесть. Примѣтно было, что сія роскошь и великолѣпіе были чужды ея сердцу, увидя меня, она смѣшалась и начала благодарить за мои старанія, оказанныя ей во время обморока.
   "Извините, Графиня" -- сказалъ я, желая прервать сей разговоръ -- "извините моей дерзости, что я осмѣлился нарушить ваше спокойствіе; но долгъ сего требовалъ. Эта вещь кажется принадлежитъ вамъ." -- Тутъ я подалъ ей медальйонъ.--
   Румянецъ нѣжной стыдливости въ минуту вспыхнулъ на лицѣ прекрасномъ. Радость, подобно молніи, заблистала въ голубыхъ глазахъ ея. Въ восторгѣ, она забыла все окружающее, открыла медальйонъ, долго смотрѣла на портретъ и поцѣловала его.
   Послѣ первыхъ порывовъ радости, она снова начала благодарить меня и спросила: какимъ образомъ достался мнѣ медальйонъ?-- Я увѣдомилъ ее о случившемся, прибавивъ нѣсколько словъ о красотѣ лица этаго Офицера.
   "Душа его была еще прекраснѣе" -- сказала она со вздохомъ.--
   Разговоръ дѣлался откровеннѣе, я старался пріобрѣсть ея довѣренность. Графиня говорила съ милымъ чистосердечіемъ и обнаруживала болѣе и болѣе образованный умъ, благородное и чувствительное сердце. Признаюсь, она обворожила меня своими словами. Я слушалъ ее съ благоговѣніемъ. Я видѣлъ въ ней въ полномъ смыслѣ женщину, достойную высокаго своего предопредѣленія.-- Я видѣлъ въ ней прелестную Лилію, и въ минуту восторга забывалъ, что это не она. Ахъ, какъ мало такихъ женщинѣ!--
   "Графиня," сказалъ я, "Сильное любопытство мучитъ меня узнать участь безпріютнаго; если воспоминаніе объ немъ не тягостно вашему чувствительному сердцу, то прошу васъ, осчастливте меня сею довѣренностію. Мнѣ кажется, что только однѣ вы знаете ее совершенно.-- Тутъ я расказалъ ей мои прогулки на кладбищѣ.
   Она съ участіемъ внимала словамъ моимъ и, наконецъ, сказала: "Вы мнѣ столько доставили сегодня радости и столько вселяете къ себѣ довѣренности, что видя васъ только дважды, готова ввѣришь вамъ его исторію."
   Милая женщица!-- Благодаря за довѣренность, я не могъ удержаться, чтобы не поцѣловать ея нѣжную ручку.
   Пробило три часа. "Вы у меня обѣдаете", сказала она, съ свойственнымъ ей простосердечіемъ, "а послѣ обѣда, я начну свою жалкую повѣсть." -- Я и не думалъ отговариваться.
   Разговоръ нашъ прерванъ былъ приходомъ старушки, бывшей съ нею на кладбищѣ. "Это моя тетушка." -- сказала Графиня. Старушка вспомнила меня, и ну хвалить -- пока не позвали къ столу. За обѣдомъ говорили о предметахъ обыкновенныхъ. Графиня была весела, шутила и послѣ обѣда сама вызвалась исполнишь обѣщаніе.

-----

   "Могила безпріютнаго, такъ начала Графиня,-- "и этотъ портретъ -- Владиміра Эльскаго. Рано узналъ онъ несчастія. Василій Петровичъ Эльскій, отецъ его, богатый помѣщикѣ славнаго Кіева, роскошествовалъ въ своихъ владѣніяхъ. Нѣжно любимый прелестною женою Маріею, Василій былъ хладнокровенъ къ ея ласкамъ и убивалъ время въ шумныхъ забавахъ съ сосѣдями. Крутой и своенравный, онъ смягчаемъ былъ добродѣтелями кроткой Маріи. Первымъ плодомъ супружества ихъ былъ несчастный Владиміръ. Любовь матери была къ нему безпредѣльна, но привязанность отца продолжалась только до тѣхъ порѣ, какъ Марія чрезъ три года родила дочь -- прекрасную Ольгу. Какая причина тому неизвѣстно. Съ сихъ поръ Владиміръ не видалъ отцовской улыбки. Дѣтскія ласки не трогали жестокосердаго. Нѣжная мать слишкомъ чувствовала жестокости мужа и въ цвѣтѣ молодости и красоты она увяла, подобно розѣ, подточенной злымъ червемъ. Владиміръ горько плакалѣ, но могъ ли понимать всю важность сей потери шести-лѣтній ребенокъ?
   По смерти Маріи, Владиміръ рѣдко видѣлъ отца. Старикъ еще болѣе пустился въ шумныя забавы. Къ-чести его должно сказать, что онъ сохранилъ всю нѣжность родительскую къ милой Ольгѣ, приставилъ къ ней гувернантку и нянюшекъ; но о Владимірѣ не смотря на обѣщаніе умирающей Маріи, любить его какъ и дочь, не заботился ни мало. Онъ отдалъ его подъ присмотръ старой и бранчивой ключницѣ, которая, съ низкимъ характеромъ соединяла грубость и своенравіе. Зная непріязненность Василія къ сыну, она находила дурное въ благородныхъ поступкахъ его и часто заставляла чувствовать свою суровость.-- Таково было воспитаніе безпріютнаго.--
   Но Провидѣніе пеклось объ его нравственномъ образованіи. Въ двухъ верстахъ отъ насъ, удалясь отъ шумнаго свѣта, поселился въ небольшомъ помѣстьѣ своемъ отставной Ротмистръ Муровъ. Онъ съ прискорбіемъ смотрѣлъ на несправедливость Василія къ несчастному сыну;-- нѣсколько разѣ укорялъ жестокаго отца и нѣсколько разъ дѣло доходило до ссоры, но увидя наконецъ, что всѣ убѣжденія его не дѣйствуютъ, онъ принялъ на себя священнную обязанность Наставника. Ротмистръ, любя науки, охотно началъ развивать его умственныя способности, и Владиміръ удивлялъ его своими быстрыми успѣхами. Проведя болѣе десяти лѣтъ въ лучшихъ обществахъ Петербургскихъ, Муровъ служилъ молодому человѣку образцемъ свѣтскаго обращенія. Танцы и музыка не были забыты. Онъ хотѣлъ сдѣлать изъ юнаго питомца совершеннаго свѣтскаго человѣка. Къ нещастію, скорая смерть лишила Владиміра сего добродѣтельнаго наставника. Владиміръ рѣдко видѣлъ сестру и никогда не слыхалъ священнаго имени брата. Олыа жила въ богатыхъ палатахъ Василія, окруженная многочисленною свитою. Владиміру запрещено было приближаться къ ней. Онъ видывалъ ее иногда украдкою, вспоминалъ, что онъ браться, вспоминалъ добрую мать, отца и крупныя слезы катились изъ глазъ нещастнаго.--
   Природа надѣлила его нѣжнымъ сердцемъ матери, чтобы чувствовать всю тяжесть своего горестнаго положенія. Часто, съ стѣсненнымъ сердцемъ, удалялся онъ въ глухіе лѣса и цѣлые дни проводилъ одинъ. Тамъ сердце его облегчалось, тамъ не слышалъ онъ бранчивой клюшницы; тамъ повѣрялъ онъ страданія свои безмолвнымъ свидѣтелямъ и громкое эхо вторило его жалобы.
   Часто, Владиміръ, желая разсѣять грусть свою, приходилъ къ утѣсненнымъ крестьянамъ Василія, помогалъ имъ въ работахъ, ободрялъ ихъ и успокоивалъ. Добродушные съ умиленіемъ внимали словамъ его, кормили медомъ, пирогами, дарили цвѣтами и сквозь слезы говорили: "поди отъ насъ, добрый баринъ. Насъ станутъ бранить, когда узнаютъ, что ты былъ здѣсь. Старый баринъ тебя не любитъ". -- И несчастный Владиміръ еще съ большею горестію возвращался домой.

-----

   Имѣніе наше граничило съ помѣстьями Василія. Однажды, прогуливаясь съ матушкою по живописному берегу величественнаго Днѣпра, въ пріятномъ разговорѣ, увлеченные прелестію мѣстоположенія, непримѣтно зашли мы въ помѣстья богатаго сосѣда. Пріятность бесѣды нашей прервана была непріятною встрѣчею. Досчатый гробъ поселянина, покрытый рогожею, везли на кладбище. Осиротѣвшая жена съ тремя малютками провожала оный. За ними шелъ молодой человѣкъ прекрасной наружности. Осанка его была величественна, видъ благородный, черты лица привлекательны. Онъ шелъ медленно. Задумчивость есть украшеніе молодыхъ людей. Въ зрѣлыхъ лѣтахъ она есть плодъ опытности, но въ цвѣтѣ жизни кажется предчувствіемъ нѣжной души. Не доходя до церкви, Владиміръ простился съ покойникомъ, долго смотрѣлъ въ слѣдъ, вздохнулъ и побрелъ въ глухой лѣсъ.
   "Кто этотъ молодой человѣкѣ?" -- спросила я мимошедшаго крестьянина.
   "Это нашъ добрый баринъ Владиміръ Васильевичъ" -- съ почтеніемъ отвѣчалъ крестьянинъ. -- "Онъ всегда провожаетъ нашего брата." --
   "Отъ чего же онъ не дошелъ до могилы?"
   "Да старый баринъ не приказываетъ, онъ будетъ бранить его за это, когда узнаетъ." --

-----

   Всѣ сосѣди говорили о непріязненности Василія къ сыну -- и говорили съ сожалѣніемъ. Смотря на его привлекательную наружность, Видно было, что онъ добръ, чувствителенъ и несчастливъ. Я удивлялась, какъ можно не любишь красавца Владиміра. На возвратномъ пути, разговоръ нашъ былъ о Безпріютномъ. Матушкѣ онъ очень понравился, она говорила обѣ немъ съ сердечнымъ участіемъ. Но на меня сдѣлалъ онъ сильное впечатлѣніе, которое до нынѣ осталось въ моемъ сердцѣ.

-----

   Между крестьянами Василія и нашими произошла сильная ссора за порубку лѣса. Дѣло весьма обыкновенное въ деревнѣ. Нужно было свидѣться обоимъ помѣщикамъ. Покойный батюшка былъ старый другъ Василія и неизмѣнный товарищъ въ шумныхъ бесѣдахъ. Василій былъ боленъ и для окончанія спора прислалъ къ батюшкѣ Владиміра. Какъ теперь помню, это было въ самомъ началѣ лѣта, въ 9 часовъ утра пріѣхалъ къ намъ безпріютный. Батюшки не было дама. Онъ уѣзжалъ тогда рано и до 10 часовъ былъ всегда при строеніи мѣльницы. Долго было ждать и матушка приказала, просишь его къ себѣ. Владиміръ пришелъ. Легкій румянецъ покрывалъ всѣ черты его лица. Онъ былъ робокъ и молчаливъ. Казалось, онъ вѣрилъ, что всѣ люди противъ него ожесточены. Рѣдко, но быстро устремлялъ онъ на меня черные глаза и читалъ на лицѣ моемъ: "несчастный молодой человѣкѣ! въ моемъ сердцѣ найдешь ты пріютъ." --
   Спустя полчаса пріѣхалъ батюшка и увелъ съ собою безпріютнаго -- дѣла ихъ кончились очень скоро.
   Скоро послѣ того, по случаю Иванова дня, въ нашемъ селѣ готовилась ярмарка. Прощаясь съ Владміромъ, матушка просила его къ себѣ на сей праздникѣ. Я молчала; но мои глаза повторяли просьбу родительницы.

-----

   Наступилъ день, столь нетерпѣливо ожиданый мною.-- Въ нашемъ домѣ все зашевелилось. Батюшка любилъ показать свое великолѣпіе.-- Иготи застучали, кострюли зазвенѣли и отворились настежъ и подвалы и кладовыя.-- Въ 8 часовъ собрались гости, загремѣла музыка, и послѣ степеннаго Польскаго гости усѣлись. Владиміра еще не было. При каждомъ стукѣ дверной ручки сердце мое билось сильнѣе. Нѣтъ ничего несноснѣе какъ ждать и не дождаться!
   Черезъ полчаса вошелъ безпріютный. Съ удивительною ловкостію привѣтствовалъ онъ собраніе. Я ожидала особаго поклона, но пораженный разнообразіемъ, Владиміръ меня не замѣтилъ и прошелъ къ батюшкѣ. Возвратившись въ залу, онъ подошелъ ко мнѣ и послѣ обыкновенныхъ привѣтствій, ангажировалъ меня на котильойнъ.--
   Владиміръ, противъ ожиданія моего, танцовалъ очень ловко, и послѣ каждаго танца со мною разговаривалъ.
   Я, какъ хозяйка, должна была занимать дѣвицъ, и до самаго котильйона очень мало танцовала съ Владиміромъ.
   Наконецъ, дали отдыхъ музыкантамъ передъ безконечнымъ танцомъ.
   Два часа продолжался котильйонъ и два часа не прерывался разговоръ нашъ. Ахъ! я не могу вамъ описать тогдашняго моего счастія. Оно неизъяснимо. Естьли вы когда нибудь танцовали котильйонъ съ любезною вашего сердца,-- вы тогда это чувствовали." --
   "Признаюсь, Графиня, сказалъ я, еще я не былъ такъ счастливъ! Да я и не рожденъ для счастія... Лилія... "Но Графиня, не внимая словамъ моимъ, продолжала:
   "Ахъ! сколько разъ хотѣла я открыть Владиміру чувства мои, но уста не дерзали сего выполнить. Впрочемъ, нѣкоторыя поступки, со всѣмъ безъ умысла, открывали, что таилось въ моемъ сердцѣ. Владиміръ, кажется, былъ очень доволенъ и какъ онъ ни притворялся, но не могъ скрыть чувствѣ своихъ. Два часа пролетѣли, какъ одно мгновеніе. И слова слуги объявившаго батюшкѣ, что готовъ ужинъ, вывели насъ изъ сего очаровательнаго состоянія.
   Послѣ ужина, усталые гости начали разъѣзжаться, а другіе остались у насъ ночевать. Владиміръ уѣхалъ -- и моя радость умчалась!
   Съ сихъ порѣ, я рѣдко видала Владиміра. Онъ старался убѣгать меня. И меня не узнавали многіе. Исчезла дѣтская рѣзвость и веселіе. Я просиживала цѣлые часы въ задумчивости, забывала все окружающее, ручей, прелестныя окрестности, пышныя розы уже меня не радовали -- мысли мои неслись къ Владимру, я произносила прелестное его имя; и только голосъ матушки выводилъ меня изъ сладкаго забвенія.-- Такъ -- я любила. А влюбленному первое удовольствіе -- уединеніе.--
   На самой границѣ нашего имѣнія съ Васильевымъ, рисуется прекрасная роща. Всякое утро; съ восходомъ солнца ходила я туда, сопровождаемая кормилицею. Старушка съ чулкомъ садилась у подошвы холма, а я всходила на оный мечтать о безпріютномъ. Тамъ, сидя на сухомъ пнѣ стараго дуба, я проводила пріятнѣйшія минуты моей жизни. Сіи безмолвныя бесѣды происходили всегда на одномъ мѣстѣ и въ одно время. Для чего спросите вы?-- Кто любилъ, тотъ отгадаетъ. Эта привычка служила вѣрнымъ способомъ найти меня. Я знала, что меня избѣгали; но не могли остаться твердымъ въ своемъ намѣреніи.-- Я видала пламенные взоры его, прочла въ нихъ таившееся въ его сердцѣ. Можетъ быть и онъ,-- думала я,-- забредетъ, когда нибудь въ эту пустыню, сядетъ на своей полосѣ и смотря на холмъ предастся тихой задумчивости. Это значитъ говорить и понимать другъ друга. Высокая трава, окружавшая пень дуба, была обыкновенно измята на томъ мѣстѣ, гдѣ я сидѣла; въ одно утро я примѣтила, что она измята гораздо болѣе обыкновеннаго. Въ тотъ же день, я нарочно оставила тутъ букетъ дикихъ розъ, на завтре его уже не было. Я спросила сердце, кто его взялъ? Могло ли оно обмануться?
   Противъ этаго мѣста, на землѣ Василія, возвышалась уединенная хижина. Съ величайшимъ вниманіемъ смотрѣла я на нее. Какое-то тайное предчувствіе невольно обращало на нее глаза мои. Домикъ съ тремя окошками стоялъ прямо противъ меня. Въ одно утро замѣтила я кисейный занавѣсъ на среднемъ окнѣ. Я начала смотрѣть съ большимъ вниманіемъ и иногда различала тѣнь головы, которая потихоньку приближалась къ окошку, безъ сомнѣнія, чтобы лучше видѣть и дышать благовоннымъ воздухомъ рощи. Тогда я хотѣла летѣть на холмъ; и по крайней мѣрѣ, вздохъ, вырвавшійся изъ стѣсненной груди не терялся въ воздухѣ, онъ достигалъ хижины -- любовь была тамъ, чтобы принять его.
   Въ слѣдующій день, едва восходящее солнце позолотило горизонтъ, я была уже у подошвы холма. Старушка, по обыкновенію, сѣла за чулокъ, надѣла на носъ полуразбитые очки и со всѣмъ вниманіемъ смотрѣла, чтобы не спустить петли. Взошедъ на холмъ, лишь только взглянула на хижину, какъ невидимая рука въ ту же минуту задернула бѣлую занавѣску; подойдя къ древесному пню, какъ я была удивлена, увидя оный покрытымъ мохомъ, и вокругъ шесть прекрасныхъ розовыхъ кустовъ; я оборотилась къ хижинѣ и мысленно поблагодарила. Потомъ сорвала розу и приколола её къ трепещущей груди.
   Уходя домой, я отколола отъ груди розу и оставила на дерновой скамейкѣ. Съ этаго времени, всякое утро я срывала розу и оставляла ее на пнѣ дуба; и на другой день не находила ни одной.
   Сіи прогулки, сдѣлавшіяся свиданіями, продолжались безпрерывно около мѣсяца, и неизъяснимая прелесть ихъ была все одинакова. Восторги счастливой любви скоро истощаются, но чувства чистыя и непорочныя не проходятъ, а особливо, когда ихъ скрывать надобно.
   Взаимная любовь, принуждающая себя къ молчанію, имѣетъ много способовъ говорить, способовъ, гораздо трогательнѣйшихъ и значительныхъ, нежели пошлыя слова! Строгій законъ, ею себѣ предписанный, дѣлаетъ ее искуснѣйшею въ выдумкахъ.--
   Въ сіе время, Эльскій опредѣлилъ Владиміра въ --ійскій Гусарскій полкъ. Онъ уѣхалъ и увезъ съ собою всю привлекательность хижины. Однакоже я, по обыкновенію, пошла въ рощу; но нашла тамъ одно печальное уединеніе, лишенное всѣхъ своихъ прелестей. Въ первыя минуты разлуки самыя пріятныя воспоминанія возбуждаютъ неудовольствіе. Съ навернувшимися на глазахъ слезами я посмотрѣла на хижину, окно было отворено; но занавѣска не задернута. Потомъ, безъ вниманія, посмотрѣла на розы; по привычкѣ сорвала одну; но вмѣсто того, чтобы приколоть къ груди, въ разсѣяніи бросила ее на мшистую скамейку, и не могши долѣе переносить вида окружающихъ предметовъ, поспѣшила возвратишься домой.
   На другой день нашла я на скамейкѣ увядшую розу, которую тамъ забыла. Это меня опечалило; однако жь, къ сему горестному чувству присоединилась и пріятная мысль: это служило вѣрнымъ доказательствомъ, что всѣ прочіе цвѣты были взяты Владиміромъ.
   Сильное любопытство увлекало меня по" бывать въ хижинѣ: трудно ли было обмануть старушку? "Ахъ, няня" -- сказала я, "какъ мнѣ хочется пить!" -- "И, матушка!" Пробормотала она, "войдемте въ этотъ домикѣ; намъ вѣрно не откажутъ." --
   Съ какимъ смущеніемъ, увидѣла я себя въ маленькой средней комнатѣ. Съ какимъ участіемъ разсматривала всѣ мебели, стѣны исписаны были различными мыслями, на столикѣ вырѣзано было мое имя. Тутъ нашла я множество чернильныхъ пятенъ и очиненное перо. Крестьяне не умѣли читать, онъ одинъ по этому писалъ здѣсь. Я взяла перо съ намѣреніемъ сохранишь его, потомъ сѣла подъ окошкомъ и задернула занавѣску. Съ какою радостію замѣтила я, что сквозь нее можно было совершенно все видѣть.--
   Приходѣ крестьянки, принесшей мнѣ молоко, вывелъ меня изъ сладкаго мечтанія. Я выпила насильно цѣлый стаканъ и съ неудовольствіемъ оставила хижину.
   Прошли шесть мѣсяцевъ, какъ шесть вѣковъ. Суровая зима смѣнила плодоносную осень. Безпріютный изъ полка не возвращался и горесть моя была неизъяснима.
   Однажды, родители мои уѣхали къ сосѣду на крестины. Любя уединеніе, я отговорилась головною болью -- и осталась дома. Пробило и часовъ и я, заснувъ послѣ прелестныхъ мечтаній, пробуждена была сильнымъ крикомъ:
   "Пожаръ! пожарѣ! горитъ!" -- раздавалось по всюду. Я вскочила въ ужасномъ смятеніи. Въ испугѣ бросалась по комнатѣ, не зная, что дѣлать. Правый флигель былъ весь въ огнѣ, и съ одной стороны пламя охватило уже часть моей комнаты. Еще было время уйти. Двери были свободны. Но пока успѣла я надѣть платье, пламя захватило и ихъ. Въ отчаяніи, начала я кричать, но крикъ мой заглушаемъ былъ трескомъ падающихъ бревенъ и разрушающагося строенія. Наконецъ густой дымъ наполнилъ комнату -- окна затрещали и я упала безъ чувствѣ, произнося имя Владимира.

-----

   Я не ошиблась. Не напрасно въ послѣдній разъ призывала Владиміра. Онъ былъ мой спаситель. За нѣсколько дней передъ тѣмъ, безпріютный возвратился изъ полку, увидѣлъ зарево, вскочилъ на лошадь и полетѣлъ къ намъ въ деревню. Онъ прискакалъ, въ тотъ самый мигъ, когда пламя доходило уже до моей комнаты. Сильный трескъ оконъ происходилъ отъ его мощной руки. Онъ услышалъ свое имя. Въ одно мгновеніе выломлена рама. Онъ схватилъ меня безчувственную -- и съ великою опасностію спустился внизъ по обгорѣлой лѣстницѣ.
   Очнувшись, я долго не вѣрила глазамъ. Я лежала въ садовой бесѣдкѣ. Какой-то Гусаръ, задумавшись сидѣлъ въ головахъ. Черный мундирѣ, вышитый серебромъ, гармонировалъ съ его печалью. Матушка молилась. Я никакъ не могла собраться съ мыслями; обращала вокругъ дикіе взоры; вспомнила пожаръ, огонь въ моей комнатѣ... трескъ оконъ... Наконецъ, желая увѣриться, точно ли я существую, рѣшилась произнести что нибудь и сказала: "матушка, это вы?" -- Она бросилась ко мнѣ рыдая отъ радости. Гусарѣ устремилъ на Небо благодарный взоръ и крупная слеза медленно скатилась на черные усы его.--
   "Благодари Владиміра Васильевича," сказала матушка -- послѣ первыхъ восторговъ, онъ вынесъ тебя изъ огня, а безъ него намъ не видать бы тебя." --
   "Владиміра Васильевича?" -- Сказала я въ замѣшательствѣ.
   Эльскій закраснѣлся. Я узнала его -- и такой же румянецъ выступилъ на моемъ лицѣ. Мы молчали, но эта минута была краснорѣчива. Наши взоры высказали все, что было у насъ на сердцѣ.
   "Гдѣ батюшка?-- спросила я.
   "Онъ тушитъ тамъ съ людьми. "Ахъ, Сонюшка," продолжала матушка, какъ я перепугалась. Вчера запоздали мы у Лавиныхъ, подъѣзжаемъ къ деревнѣ, вдругъ кучеръ закричалъ: ахъ, Баринъ! Никакъ у насъ пожаръ! Алексій Ивановичъ вышелъ изъ кареты, посмотрѣлъ, и пожавъ плечами, сказалъ: ну, Татьяна Михайловна, домъ-то нашъ горитъ. А я подумала о тебѣ, да такъ и покатилась. И не помню, какъ мы доѣхали. Посмотрѣли -- все сгорѣло. Спрашиваю тебя. Мнѣ сказали: Владиміръ Васильевичъ, вынесъ барышню въ бесѣдку. Ну, спасибо тебѣ, родимый, возвратилъ ты мнѣ жизнь мою, не знаю чемъ и отблагодарить тебя."
   Вошелъ батюшка, и ну цѣловать Гусара. Ахъ, съ какимъ восторгомъ смотрѣла я на Безпріютнаго.
   Послѣ сего происшествія, Владиміръ ѣздилъ къ намъ чаще. Четыре мѣсяца былъ онъ въ отпуску и это время было счастливѣйшимъ въ нашей жизни. Часто гуляли мы вмѣстѣ по берегу величественнаго Днѣпра. Владиміръ всегда велъ матушку и въ моихъ взорахъ читалъ за то благодарность. Пріятностію въ разговорахъ, онъ привлекалъ къ себѣ сердца наши болѣе и болѣе. Владиміръ былъ шутливъ и забавенъ. Съ почтеніемъ говорилъ объ отцѣ, съ слезами о матери -- и на вопросы матушки о непріязненности отца его и родныхъ, отвѣчалъ смѣяся: что онъ былъ въ тягость Публикѣ. Наконецъ, когда мы остались наединѣ, мы выразили словами, то, что уже давно говорили наши взоры: "Твой!-- твоя! до гроба!" -- И первый пламенный поцѣлуй заключилъ наши обѣты. Съ сихъ поръ казалось, что намъ все благопріятствовало: батюшка принималъ моего Гусара ласково, просилъ его бывать у насъ чаще, и Владиміръ почти жилъ у насъ. Самъ жестокій отецъ его, страстный только къ еврей избалованной дочери, и къ борзымъ собакамъ, признавался, что Владиміръ добрый малой -- и оказывалъ ему болѣе снисхожденія. Матушка, любуясь красавцемъ, гусаромъ, съ удовольствіемъ смотрѣла на нашу взаимную склонность, называла его любезнымъ сыномъ, и дожидалась только благопріятнаго случая убѣдить батюшку согласиться на нашъ союзъ.

-----

   Прошелъ срокъ отпуску, Гусару надлежало ѣхать въ полкѣ. Послѣдній вечеръ провелъ Владиміръ съ нами. Онъ всѣми Святыми убѣждалъ матушку, стараться о нашемъ благополучіи. Батюшки не было дома. Онъ за мѣсяцъ передъ тѣмъ уѣхалъ въ Херсонскую деревню, куда пригнали къ нему изъ Одессы стадо мериносовъ. Матушка горько плакала; она предчувствовала, что болѣе его не увидитъ. Я проводила его до коляски. "Сонюшка" сказалъ онъ, "какъ мнѣ тяжело съ тобою разставаться." Онъ не могъ говорить... "Помни меня," сказала я, подавая ему, только что сорванную розу,-- онъ подарилъ мнѣ тюльпанъ-- мы посмотрѣли на цвѣты; съ нихъ капала роса и наши слезы слились съ нею. Мы еще разъ поклялись въ вѣрности до могилы. Въ послѣдній разъ прижалъ онъ меня къ трепещущей груди, въ послѣдній разъ напечатлѣлъ прощальный поцѣлуй -- въ это время страшно прокричалъ на крышѣ нашего дома воронъ и мы вздрогнули;-- Владимиръ сѣлъ въ коляску и умчался.--

-----

   Кругъ общества, въ которомъ покойный отеръ мой большею частію проводилъ время, состоялъ изъ стараго Эльскаго, еще четырехъ-пяти сосѣдей и ближайшаго изъ нихъ Графа Жерскаго, отставнаго Полковника. Съ нѣкотораго времени замѣтила я, что Полковникъ сталъ чаще ѣздить къ намъ въ домъ, шутилъ, старался забавлять меня, смѣялся надъ моею задумчивостію ухаживалъ за мною, дарилъ, а иногда въ присутствіи батюшки дозволялъ себѣ кое-какія вольности. Батюшка смотрѣлъ на это равнодушно, а я не могла понять, что это значитъ. Полковникъ сдѣлался мнѣ несносенъ. Я всячески старалась убѣгать его. Но батюшка бранилъ меня за то и велѣлъ быть ласковѣе съ Графомъ.
   Графъ былъ мущина 45-ти лѣтъ, низкаго роста и отвратительной наружности. Красное лице его, было слѣдствіемъ невоздержной жизни. Онъ былъ страстный охотникѣ до собакъ, до лошадей, а еще больше до вина. Очень часто ѣзжалъ съ батюшкою на охоту, дарилъ его лошадьми и борзыми собаками, и скоро сдѣлался самымъ лучшимъ его пріятелемъ. Графъ былъ чрезвычайно влюбчивъ. Онъ уже схоронилъ двухъ женъ, на которыхъ былъ женатъ по страсти. Онъ слишкомъ 20 лѣтъ служилъ въ военной службѣ, былъ храбръ, богатъ, бездѣтенъ, имѣлъ воинскія знаки отличія -- и взявъ отставку, удалился въ родовую деревню изъ 500 душъ, въ пяти верстахъ отъ нашей, уже болѣе шести мѣсяцевъ вдовѣлъ онъ, ему, непривыкшему къ одиночеству, казалось это цѣлымъ вѣкомъ. Онъ умиралъ съ тоски и спѣшилъ, какъ можно скорѣе, найти себѣ новую подругу. Я жила всѣхъ ближе, чего же лучше? Это согласовалось съ его природною лѣнью -- и не отвлекало ни отъ лошадинаго завода, ни отъ псовой охоты.
   Однажды, батюшка вошелъ ко мнѣ въ комнату. "Сонюшка", сказалъ онъ, весело потирая руками, "не все намъ быть вмѣстѣ; не вѣкѣ и тебѣ въ дѣвкахъ сидѣть; вить ты ужь невѣста -- не вѣкъ и намъ жить. Ты знаешь, мы ужь старики, а ты еще не пристроена..." Тутъ сердце мое сильно затрепетало... "Понимаешь ли меня?" --
   "Нѣтъ-съ!" Отвѣчала я въ замѣшательствѣ.
   "Если нѣтъ; такъ скажу безъ обиняковъ: пора тебѣ замужъ! женихъ на чудо, какого и во снѣ не видать. Богатъ, пригожъ, уменъ, (тутъ думала я, что приближается минута нашего благополучія, что матушка успѣла склонить его), но слова -- "въ чинахъ, Графъ... и мнѣ пріятель" вывела меня изъ сладкаго забвенія и заставили почувствовать всю тягость моего, состоянія. "Однимъ словомъ, Графъ Жерскій." -- Сказалъ онѣ и ушелъ, не дожидаясь моего отвѣта.
   Представьте мое положеніе. Въ отчаяніи, въ слезахъ, бросилась я къ матушкѣ. На нее полагала всю надежду. Добрая родительница и слышать не хотѣла про Жерскаго. Она пошла къ батюшкѣ. Но ни слезы, ни убѣжденія, не могли его тронуть. Напрасно описывала она несчастіе, въ которое ввергнетъ онъ единственную дочь свою, выдавъ меня за неровню. Напрасно говорила ему о благодарности къ Владиміру, о любви его ко мнѣ, о доброй его славѣ, о скромности: все было тщетно! Онъ упрекалъ матушку, зачемъ она такъ часто принимала Владиміра, называлъ его мальчишкою и хотѣлъ его вытолкать, изъ своего дома, если онъ пріѣдетъ. "Сумасшедшая," сказалъ онъ наконецъ, "не такъ-ли и ты хныкала, когда отдавали тебя за меня? А теперь, слава Богу, привыкла! Бери деньги, шей приданое и -- ни слова." Нечего было дѣлать; однѣ слеза оставались намъ въ утѣшеніе.

-----

   Полковникъ сталъ ѣздить еще чаще. Я должна была тогда наряжаться, выходишь въ гостиную, казаться веселою и занимать его. Ахъ, какъ мучилъ меня этотъ несносный человѣкѣ своими разсказами о псарняхъ, лошадяхъ и заводахъ; ни о чемъ болѣе не умѣлъ говорить онъ.
   Иногда, послѣ охоты, онъ привозилъ мнѣ имъ самимъ затравленнаго зайца. Съ какимъ вдохновеніемъ разсказывалъ онъ мнѣ всѣ подробности этаго славнаго подвига. Тутъ обыкновенно начинался у него съ батюшкою жаркій спорѣ и продолжался до глубокой ночи. Они такъ заняты были своимъ дѣломъ, что не примѣчали ничего окружающаго. Иногда женихъ обращался ко мнѣ для разобранія спора, но не получая отъ меня никакого отвѣта онъ обращался къ батюшкѣ. Онъ не обижался моею холодностію.
   Наконецъ, я рѣшилась на послѣднее: "послушайте, Графѣ;" сказала я ему однажды, "со мною вы не будете счастливы, я не терплю васъ, вы мнѣ несносны, я люблю другаго." -- "Ничего," отвѣчалъ онъ мнѣ такъ равнодушно, какъ будто дѣло шло о чашкѣ чаю; это отъ романовъ; голова ваша вскружена; но это пройдетъ, скоро пройдетъ; когда вы будете моею женою, когда короче узнаете мои достоинства, о, вы будете отъ меня безъ ума. И вотъ вамъ вѣрный примѣръ, продолжалъ онъ, показывая на свою лягавую собаку, она прежде принадлежала моему повару, я долго не могъ пріучить ее къ себѣ, все бѣгала въ поварню, а теперь ни на шагъ отъ меня.-- Мужъ не любовникъ; ему не нужно, чтобъ вы ахали и падали въ истерику отъ любви къ нему. Права мужа со всѣмъ другаго рода; онѣ не столь пламенны; за то прочнѣе, неразрывнѣе."
   "Ахъ, какъ рада была я той минутѣ, когда, освободившись отъ несноснаго Полковника, уходила въ свою комнату и бросившись въ постелю, могла, по крайней мѣрѣ, свободно плакать!
   Добрая матушка! Она плакала больше меня. Всегдашнія непріятности, которыя терпѣла она отъ батюшки и несчастное мое положеніе разстроили ея слабое здоровье, -- и не прошло двухъ недѣль, какъ на ней лежалъ саванѣ погребальный!--

-----

   Смерть родительницы моей не сдѣлала сильнаго впечатлѣнія на батюшку.-- Только на шесть мѣсяцовъ отложена была моя свадьба.
   Еще за день до свадьбы, пошла я къ батюшкѣ, бросилась къ ногамъ его и со слезами отчаянія умоляла спасти меня. "Встань, дочь моя," такъ началъ онъ; -- "ты молода, неопытна, прельстилась наружнымъ блескомъ. Эльскій никѣмъ нетерпимъ и вѣрно не даромъ. Уже ли вѣришь ты его клятвамъ -- клятвамъ повѣсы? Онъ скоро разлюбитъ тебя. Ты знаешь, что клятвы нынѣшнихъ молодыхъ людей пишутся на водѣ. Милая дочь, вѣрь, что я желаю тебѣ добра прочнаго, счастья продолжительнаго. Опытъ многому научилъ меня." --
   Напрасно защищала я Владиміра, напоминала, что онъ спаситель мой, что о такомъ человѣкѣ, должно говорить съ почтеніемъ.-- Батюшка разгорячился, грозилъ мнѣ проклятіемъ. Мои просьбы, мои слезы не имѣли никакого дѣйствія. И едва прошло полгода, послѣ кончины моей незабвенной матери, -- какъ Полковникъ стоялъ подлѣ меня съ брачной свѣчею. Посудите о моемъ горѣ. Но что можетъ сдѣлать дочь противъ власти отца?.. бѣжать? Но я рѣшилась лучше быть жертвою, нежели опозорить его сѣдые волосы. Однимъ словомъ, день брака назначенъ -- и меня привезли въ Церковь.....

------

   Думала ли я, что Владиміръ въ тотъ несчастный день летѣлъ къ намъ изъ за тысячи верстъ? Никогда еще не спѣшилъ онъ такъ -- развѣ на помощь къ погибающему.-- Прежде никто не ждалъ его, никто не радовался его присутствію. А теперь онъ зналъ, что онъ любимъ, что его ожидаютъ нетерпеливо -- думалъ, можетъ быть, женясь, переселиться въ домъ къ моему родителю, помогать ему въ хозяйствѣ; вѣрно строилъ воздушные замки. И всѣ его надежды, всѣ мечты его въ одну минуту исчезли!

-----

   Проѣзжая мимо нашей Церкви, онъ увидѣлъ около нее множество народу. "Что за правда никъ у васъ въ селѣ?" -- Спросилъ Эльскій перваго крестьянина.
   -- Свадьба, Ваше Благородіе, свадьба!-- Чья?" -- вскричалъ онъ съ большимъ нетерпѣніемъ.
   -- Нашей барышни, дай Богъ ей всякаго благополучія, говорилъ онъ крестяся, она наша!--
   "Чья?" -- закричалъ еще громче изумленный Гусаръ, схватя его за горло и замахнувшись на него саблею, "чья?-- говори, несчастный.!-- Веселый крестьянинѣ остолбенѣлъ отъ ужаса, онъ не могъ произнесши ни слова.
   Владиміру показался онъ разбойникомъ, его ограбившимъ.
   Онъ подзываетъ другаго. Тотъ съ такою же радостію объявилъ, что барышня Софья Алексѣевна выходитъ замужъ, и кажется, уже повѣнчана.--
   "Софья! Вскричалъ Владиміръ и сабля выпала изъ рукъ его.--
   Владиміръ собралъ послѣднія силы, велѣлъ отъѣхать въ сторону, чтобы не видать ужасной для него свадебной процессіи.
   Подъ предлогомъ сильной усталости, Безпріютный велѣлъ остановиться передъ домикомъ счастливыхъ свиданій. Онъ вошелъ въ комнату; ибо дѣйствительно имѣлъ нужду въ покоѣ, увидѣлъ кисейную занавѣску, рощу, пень, розы, его рукою насажденныя... Ахъ! какія чувства овладѣли тогда его душою, этаго описать невозможно.--
   "Чувствую, Графиня," сказалъ я, "весь ужасъ положенія Безпріютнаго. Неумолимый рокѣ подвергъ меня той же участи. Я люблю,-- а Лилія въ объятіяхъ другаго!"--

------

   Еще издали завидѣлъ его Петръ, старый батюшкинъ конюхъ и пришелъ къ нему въ хижину. Владиміръ дѣлалъ ему небольшія пособій -- и добрый старикѣ любилъ его отъ всей души.
   Петръ со слезами разсказалъ ему мою несчастную участь. Эльскій залился слезами, узнавъ о кончинѣ доброй моей матери.-- Въ бѣшенствѣ схватилъ саблю и хотѣлъ изрубить Полковника, но слова Петра: "ахъ, сударь, они уже обвѣнчаны!"-- удержали его. Добрый Владиміръ! Онъ не винилъ меня, онъ зналъ мое положеніе. "Скажи барышнѣ," продолжалъ онъ, "что я не виню ее, что я еще болѣе люблю ее; что никогда не перестану любить ее... но -- что она никогда не увидитъ Владиміра въ этомъ мірѣ. За гробомъ -- мы увидимъ ея!-- прощай, добрый Петръ," продолжалъ онъ, подавая ему красненькую бумажку, "помни Эльскаго." -- Растроганный старикъ не хотѣлъ брать денегъ; но принужденъ былъ уступить усильнымъ просьбамъ гусара.-- Они обнялись и разстались со слезами.
   Послѣ сего, Владиміръ заѣхалъ проститься съ отцомъ и сестрою -- отправился въ полкъ;-- а оттуда, по собственному желанію, переведенъ въ дѣйствующую противъ Персіянъ Армію, въ Н. Драгунскій полкъ.

------

   Скоро узнала я обѣ его отъѣздѣ въ Грузію. Двоюродный братъ мой служилъ Маіоромъ въ томъ же полку. Я переписывалась съ нимъ довольно рѣдко и онъ ничего не зналъ о любви моей.-- До моей свадьбы, мнѣ не позволялось самой ни къ кому писать, но пользуясь правомъ замужней женщины, я рѣшилась писать къ брату каждую почту и изливать ему мои горести. Маіоръ любилъ меня сердечно. Въ отвѣтѣ на первое мое письмо братъ между прочимъ написалъ: ,,ко мнѣ въ эскадронъ переведенъ лихой Гусаръ -- сосѣдъ вашъ Владиміръ Эльскій. Жаль, что онъ безпрестанно груститъ, задумчивъ такъ, что трудно растолкать его и ввесть въ разговоръ. Кажется, что жизнь ему наскучила; онъ все спрашиваетъ: скороли дадутъ сраженіе?"
   Я просила брата извѣщать меня о Владимірѣ и изъ слѣдующаго письма узнала, что онъ въ сильной горячкѣ. "Въ жару" -- писалъ братъ, онъ проклинаетъ какого-то Графа, "вскакиваетъ съ постели -- глаза его сверкаютъ -- но вдругъ останавливается, произноситъ имя Софія и глаза блистаютъ радостію. Вчера я сидѣлъ надъ нимъ, вдругъ, онъ схватилъ меня, за руку и въ бреду произнесъ "Посмотри, вонъ сидитъ старый сластолюбецъ. Знакомыя черты -- это онъ!-- я узнаю его -- это мужъ прекрасной Софіи! Посмотри, онъ обнимаетъ ее... она плачетъ! Боже, Боже мой! Какъ она похудѣла, какъ блѣдна!" Тише, тише! она смотритъ сюда, заслони меня, мой другъ. Она подходитъ къ нему -- ласкаетъ! -- онъ отворачивается -- тише! тише! онъ не слушаетъ -- она -- она -- цѣлуетъ его -- онъ отталкиваетъ ее!-- Чудовище!.." "Знаешь ли, милая Кузина, продолжалъ братъ въ письмѣ своемъ "кажется, проклятая любовь всему причиною. Я подозрѣваю, что онъ влюбленъ въ тебя."...
   Это письмо чрезвычайно меня встревожило. Я умоляла брата стараться всѣми средствами о его выздоровленіи и въ короткихъ словахъ описала мое несчастное положеніе. "Ну, сестра" -- отвѣчалъ добродушный Маіоръ, "я догадывался, что тутъ, что нибудь, да не даромъ." --

-----

   Прошло шесть недѣль -- и я получила извѣстіе о выздоровленіи Владиміра. Между тѣмъ, однажды Полковникъ отправился на охоту, жарко погнался за зайцомъ, вдругъ лошадь споткнулась на всемъ скаку, и онъ черезъ голову со всего размаха ударился грудью на пень счастливыхъ свиданій. Его принесли домой -- созвали Докторовъ -- но всѣ ихъ усилія остались тщетны. Онъ скончался на рукахъ моихъ. Я искренне его оплакала: онъ былъ добросердеченъ, обходился со мною почтительно и любилъ меня, какъ умѣлъ.

------

   "Скажи Эльскому" -- писала я брату,-- "что Софья все также любитъ его, что она свободна, что горести научили ее чувствовать всю цѣну счастія. Мой мужъ умеръ и я въ Петербургѣ " -- Тетушка, по приглашенію моему, отправилась сюда со мною. (Тутъ Графиня показала на почтенную даму -- свою собесѣдницу.)
   Съ какимъ нетерпѣніемъ ожидала я Владиміра. Теперь не было препоны къ нашему благополучію. И я, въ свою очередь, опять начала мечтать! Съ трепетомъ пробѣгала каждый листокъ Инвалида -- и въ скоромъ времени, читая описаніе сраженія при Елисаветполѣ, въ числѣ отличившихся и тяжело раненыхъ я нашла Эльскаго.
   Это извѣстіе снова повергло меня въ отчаяніе -- и я съ нетерпѣніемъ, между страхомъ и надеждою, ожидала письма отъ брата.
   "Сестра", такъ писалъ ко мнѣ Маіоръ, "твое письмо пришло недѣлею позже сраженія при Елисаветполѣ. Эльскій тяжело раненъ -- и я боюся объявишь ему содержаніе твоего письма.-- Ему нуженъ покой, а излишняя радость разстроитъ его здоровье.-- Ну,-- молодецъ рубиться твой Владилиръ; будутъ его помнить. Эскадронъ мой былъ первый къ непріятелю, а Эльскій командовалъ первымъ взводомъ. Персіяне съ яростію на насъ бросились. Командуя эскадрономъ, въ пылу сраженія, я не примѣтилъ, какъ четыре Персіянина меня окружили, шашки ихъ засверкали надъ моей головою, но вдругъ явился Эльскій; самъ Господь прислалъ его ко мнѣ на помощь, а то басурманы смахнули бы съ меня голову, какъ шапку. Онъ застрѣлилъ того, который былъ ко мнѣ ближе. Другіе, давъ мнѣ двѣ легкія раны въ голову, оборотили лошадей -- и ускакали. Перевязавъ голову платкомъ, я собралъ свой эскадронъ, и сдѣлавъ атаку, опрокинулъ и разогналъ густыя толпы непріятелей. Мы пустились ихъ преслѣдовать; многихъ изрубили, другіе успѣли спастись. Возвращаясь назадъ, мы нашли. Эльскаго на землѣ; онъ былъ раненъ пистолетною пулею въ грудь, мы подняли его. Драгуны принесли его въ лагерь чушь дышащаго.
   Владиміръ терпѣливо перенесъ операцію, и исполняетъ всѣ лѣкарскія предписанія, хотя и крѣпко жалѣетъ, что не кончилъ жизнь на ратномъ полѣ, а глубокая рана въ грудь долго не дозволитъ ему сѣсть на коня, и снова искать смерти.
   Добрый братъ, обязанный ему спасеніемъ жизни, онъ одинъ только умѣлъ развеселять его, разсказывалъ обо мнѣ, возбуждалъ надежду, дѣлалъ намѣки и постепенно приготовлялъ его къ извѣстію о моей свободѣ. Здоровье Владиміра поправлялось; утѣшительныя слова Маіора дѣйствовали на него лучше всѣхъ Медицинскихъ пособій. Чрезъ двѣ недѣли онъ оставилъ постелю; но Медики настоятельно требовали, чтобъ онъ оставилъ на время, и Персію и Грузію. Знойный климатъ, недостатокъ спокойнаго пріюта и средствъ въ краю, нованаселенномъ и наполненномъ войсками, могъ имѣть вредное вліяніе, на его разстроенное здоровье; онѣ это чувствовалъ; но почитая, что Рускому стыдно оставлять шпагу въ военное время, рѣшительно отвергнулъ ихъ предложеніе.
   Генералъ его, бывшій лично свидѣтелемъ храбрости Безпріютнаго, самъ посѣтилъ его. Въ присутствіи Полковаго Командира и Офицеровъ, онъ поцѣловалъ Владиміра за геройской подвигъ, оказанный имъ подъ Елисаветполемъ и самъ надѣлъ на него орденъ Св. Георгія только что полученный изъ Петербурга. Потомъ убѣждалъ его оставить полкъ и ѣхать лѣчиться. Драгунъ представлялъ ту же причину. "Любезный другъ" возразилъ Генералъ "ты здѣсь безполезенъ. Болѣзнь долго не позволитъ тебѣ владѣть шпагою. Отечество признательно къ твоей храбрости, а бѣлый крестъ будетъ свидѣтельствовать, что ты не отъ трусости вложилъ въ ножны саблю." Начальники Владиміра повторяли слова Генерала и Безпріютный склонился на ихъ убѣжденія, взялъ отпускъ до выздоровленія, отъ полученной раны, съ слезами обнялъ сослуживцевъ своихъ, и не смотря на ужасную боль въ груди, поскакалъ въ Петербургъ, какъ фельдъ-егерь. Братъ провожалъ его до Ставрополя: ему также нужно было попить богатырской воды цѣлительнаго Кавказа.
   Они остановились въ трактирѣ, гдѣ надлежало имъ разстаться. Дорогою Безпріютный былъ задумчивъ и часто оглядывался назадъ. Еще онъ не зналъ обо мнѣ рѣшительно, но слѣдующій разговорѣ, написанный ко мнѣ братомъ почти слово въ слово, вывелъ его изъ сомнительнаго положенія.
   Графиня вынула письмо и читала:
   Эльскій, сказалъ я,-- пишетъ Маіоръ,-- наденемъ-ка бѣлые Кресты, да выпьемъ за здоровье -- Царя и Рускихъ воиновъ. Молодцы рѣзаться! Эй, малой! трубокъ! Шампанскаго! Еще мы не праздновали съ тобою побѣды при Елисаветполѣ.
   Влад. выпьемъ, мой другъ! я заглушу виномъ боль раны.
   Маіоръ. Владиміръ, Ты спасъ мнѣ жизнь, а то не курить бы мнѣ больше трубку, не пивать бы пѣнистаго Шампанскаго; твое здоровье!
   Владим. Любезный другъ! Мой долгъ былъ защищать тебя, какъ Начальника, а за друга охотно пожертвую жизнію. Ты желаешь мнѣ здоровья? Спасибо тебѣ! но на что оно?
   Маіоръ. Отчаяніе есть отпечатокъ слабой души, а Драгуну съ бѣлымъ крестомъ, сражавшемуся при Елисаветполѣ....
   Владим. Я шелъ на бой, какъ на званый пиръ. Мнѣ было пріятно смотрѣть, какъ шашки сверкали надъ головою. Пуля, влетѣвшая въ грудь не такъ больна для меня, какъ одна мысль, что Софья за мужемъ!-- Рана закроется, во сердце вѣкъ будетъ ныть и мучиться.
   Маіоръ. Мой другъ! Еще есть надежда. Посмотри, какъ играетъ вино въ покалахъ. Посмотри, какъ оно искрится. Можетъ быть,-- что когда нибудь и ты будешь счастливъ; пятидѣсяти-лѣтній Графъ Жерскій не обязался подпискою жить вѣчно....
   Владим. Что сказалъ ты? (Тутъ алый румянецъ покрылъ блѣдное его лице.) Договаривай, братъ, договаривай... нѣтъ, молчи! Ты для того только всегда обольщаешь меня, чтобы послѣ, тѣмъ болѣе заставить чувствовать всю тяжесть моего положенія... безчеловѣчный!
   Маіоръ. Надѣйся!
   Влад. Ты смѣешься и находишь удовольствіе меня мучить. Этотъ варваръ!...
   Маіоръ. Совсѣмъ нѣтъ. Выпьемъ-ка, да пожелаемъ ему царства небеснаго!.
   Владиміръ (вскакиваетъ). Какъ? Жерскій умеръ!... Жалкій человѣкѣ!"-- --
   Братъ подалъ ему мое письмо. Владиміръ пробѣжалъ его и долго не вѣрилъ глазамъ. Потомъ воскликнувъ: "Софья свободна! Она въ Петербургѣ!" бросился обнимать Маіора. "Пусть это обманчивый сонѣ, говорилъ онъ; я никогда бы нехотѣлъ пробуждаться." Добросердечный Маіоръ принималъ самое живое участіе въ его восторгахъ: это видно въ каждой строкѣ письма. "Никогда еще не видалъ я Владиміра веселымъ, никогда еще не видалъ такого румянца на загорѣломъ лицѣ его. "Я тебѣ давно говорилъ, твердилъ я Эльскому, что въ Петербургѣ славныя лѣкарства." --
   Разлука съ братомъ разстроила на нѣсколько времени веселость Безпріютнаго. Владиміръ взялъ у брата мой адресъ.

------

   Однажды, поѣхала я въ магазинѣ Ключарева. Возвращаюсь домой -- въ передней сказываютъ, что какой-то Офицерѣ недавно пріѣхавшій изъ Грузіи ожидаетъ въ залѣ. Я тотчасъ догадалась я невольно громко произнесла его имя. Владиміръ ходилъ большими шагами по комнатѣ. Частыя горести прогнали румянецъ мой; я думала, что онъ меня не узнаетъ, но едва переступила черезъ порогѣ, какъ Безпріютный лежалъ у ногъ моихъ. "Софья!.. Владиміръ!.." Вотъ все, что могли мы тогда сказать. Мы долго стояли въ безмолвіи. Ахъ! какъ слабы слова въ подобномъ случаѣ. Бываютъ минуты въ жизни, которыя дѣйствуютъ на человѣка съ необыкновенною силою, минуты, когда самыя горестныя чувства становятся для насъ наслажденіемъ, когда языкѣ нѣмѣетъ, но полное сердце говоритъ краснорѣчиво.

------

   Два дни провели мы въ безпрерывныхъ восторгахъ, распрашивали, разсказывали все; что съ нами было! На третій назначено было наше обрученіе. Мы не могли другъ на друга наглядѣться, вспоминали холмъ, розы, домикъ, пожаръ, малѣйшія подробности. Тетушка раздѣляла нашу радость. Священникъ обручилъ насъ.

------

   Увы! сказала Графиня, теперь начинается горестная эпоха: я постараюсь сократить расказъ объ ней.
   Во весь день Владиміръ былъ веселъ. Но излишняя, внезапная радость, и безпокойство далекой дороги въ глубокую осень, совсѣмъ разстроили его слабое здоровье. Рана растворилась, сдѣлался сильный жаръ, лихорадка, и къ вечеру онъ слегъ въ постелю. Тотчасъ послали за Врачами. Они осмотрѣли рану, потомъ вышли въ другую комнату, совѣтовались между собою съ такимъ видомъ и такимъ голосомъ, который не предвѣщалъ ничего добраго. Я не знала, что мнѣ остается: страхи или надежда. Я умоляла ихъ, оказать надъ нимъ все свое искуство, обѣщала золотыя горы... Они обѣщали, обнадеживали; но больному становилось часъ отъ часу хуже; я не отходила отъ его постели. И передъ иконою Божіей Матери со слезами просила ему облегченія. Но Владиміръ угасалъ подобно нагорному лучу, скрывающемуся въ сумракѣ тумана. Казалось, мое присутствіе прогоняло еще хладную смерть. "Софья!" -- сказалъ онъ умирающимъ голосомъ, сжавъ мою руку,-- "силы мои слабѣютъ, смертный холодъ разливается по моимъ жиламъ. Но -- ты моя и я умираю спокойно. Не плачь, милая Софья, мы разлучаемся не надолго..." -- Голосъ его слабѣлъ.-- Онъ прижалъ меня къ сердцу, и хотѣлъ еще что-то сказать, но силы ему измѣнили, смертный холодъ разлился по всѣмъ членамъ: онъ преставился.-- Въ отчаяніи бросилась я на безчувственное его тѣло, покрывала его жаркими поцѣлуями, хотѣла вдохнуть въ него жизнь... но всѣ усилія мои остались тщетными, я упала въ обморокѣ и меня -- насильно оторвали отъ бездыханнаго тѣла.
   Очнувшись, я побѣжала было въ его комнату; въ залѣ, первый предметъ, представившійся глазамъ моимъ, былъ Владиміръ въ гробѣ. На бѣломъ, какъ полотно, лицѣ его видно было тихое спокойствіе; казалось, будто онъ мнѣ улыбался. Не стану говорить вамъ о моей горести.
   Я не имѣла силъ проводить тѣло его до могилы. Тетушка провожала Владиміра. Добрый братъ, узнавъ о смерти его, плакалъ о немъ, какъ о другѣ и спасителѣ, и до сихъ порѣ неутѣшенъ. Весь полкѣ былъ огорченъ симъ извѣстіемъ; и Офицеры и солдаты проливали, о немъ слезы.
   Въ тотъ день, когда вы видѣли меня на его могилѣ, былъ день рожденія Безпріютнаго." -- Она умолкла; закрыла платкомъ прекрасное лице свое... видно было, что она рыдала... я удалился.

-----

   Участь Безпріютнаго сильно меня тронула. Чрезъ недѣлю, я зашелъ навѣдаться обѣ ея здоровьѣ; но мнѣ сказали, что она уѣхала въ Малороссійскія свои деревни.

-----

   Желая знать о сей достойной сожалѣнія женщинѣ, я писалъ къ К... Предводителю Дворянства, который увѣдомилъ меня, что Графиня уединенно живетъ въ своей деревнѣ, выѣзжаетъ только въ Церковь, заботится о благоденствіи крестьянъ своихъ и бѣдные благословляютъ ея имя; что, наконецъ, въ память несчастливцу -- Владиміру, на холмѣ противъ хижины она выстроила огромный домъ, куда принимаются несчастные сироты. Графиня воспитываетъ ихъ на свой счетъ, обучаетъ ихъ полезнымъ рукодѣльямъ, читать, писать и начальнымъ основаніямъ необходимѣйшихъ наукъ. Она всякій день посѣщаетъ сіе благодѣтельное заведеніе и имѣетъ бдительнѣйшій надзоръ за порядкомъ и успѣхами.-- Ворота сего дома всегда отворены и надъ ними сіяетъ золотая надпись: Пріютъ безпріютнымъ.

В. Владиславлевъ.

   Крестовскій
   Островъ.

"Славянинъ", NoNo XXXII--XXXIII, 1827

   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru