Вяземский Петр Андреевич
Переписка князя П. А. Вяземского с А. И. Тургеневым. 1812-1819

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Остафьевский архив. Том I.

  

ОСТАФЬЕВСКІЙ АРХИВЪ
КНЯЗЕЙ
ВЯЗЕМСКИХЪ.

I.

Переписка князя П. А. Вяземскаго съ А. И. Тургеневымъ.
1812--1819.

Изданіе графа С. Д. Шереметева.
Подъ редакціей и съ примѣчаніями В. И. Саитова.

С.-ПЕТЕРБУРГЪ.
Типографія М. М. Стасюлевича, Bac. Остр., 5 лин., 28.
1899

  
   Настоящее изданіе Остафьевскаго архива князей Вяземскихъ есть продолженіе дѣла, задуманнаго еще княземъ Павломъ Петровичемъ, который принималъ личное участіе въ составленіи изданной въ 1881 году книги подъ заглавіемъ: "Архивъ князя Вяземскаго".
   Изданіе переписки князя Петра Андреевича съ Александромъ Ивановичемъ Тургеневымъ служитъ починомъ къ обнародованію писемъ и документовъ, собранныхъ нѣсколькими поколѣніями. Обширность этого собранія и его разнообразіе не могутъ служить препятствіемъ къ осуществленію задуманнаго дѣла изданія всего Остафьевскаго архива; исполненіе этого предпріятія да послужитъ завѣтомъ грядущимъ поколѣніямъ семьи, дорожащей свѣтлыми преданіями минувшаго.
   Издаваемая нынѣ первая книга переписки князя П. А. Вяземскаго съ А. И. Тургеневымъ обнимаетъ собою лишь періодъ съ 1812 по 1819 годъ. Переписка эта, конечно, не можетъ служить полнымъ отраженіемъ личности писавшихъ; какъ относящаяся въ ихъ юнымъ годамъ, которые всегда склонны въ порывамъ и увлеченіямъ; но оглашеніе ея необходимо для полной ихъ характеристики.
   Остафьевскій архивъ, временно перенесенный нынѣ въ сосѣднее село Михайловское для подробнаго его описанія, составляетъ неотъемлемую принадлежность села Остафьева, вмѣстѣ съ библіотекой и многими вещественными воспоминаніями о Карамзинѣ, Жуковскомъ, Пушкинѣ и о воспѣтой Баратынскимъ плеядѣ, вліяніе которой на отечественную литературу не можетъ быть ни оспариваемо, ни затемнено послѣдующими теченіями.
   Душою и средоточіемъ Остафьева былъ князь Петръ Андреевичъ Вяземскій,-- тотъ, кому суждено было пережить всѣхъ своихъ друзей...
  
   Ищу я васъ; гляжу, что съ вами?
   Куда вы брошены судьбами,
   Вы, озарившіе меня
   И дружбы кроткими лучами,
   И свѣтомъ высшаго огня?
   Что вамъ даруетъ Провидѣнье?
   Чѣмъ испытуетъ Небо васъ?
   И возношу молящій гласъ:
   Да длится ваше упоенье,
   Да скоро минетъ скорбный часъ!
  
   Звѣзда разрозненной плеяды!
   Такъ изъ глуши моей стремлю
   Я къ вамъ заботливые взгляды,
   Вамъ высшей благости молю;
   Отъ васъ отвлечь судьбы суровой
   Удары грозные хочу,
   Хотя вамъ прозою почтовой
   Лѣниво дань мою плачу.
  
   Такъ обращался Баратынскій къ тому, кто никогда не могъ перечитывать этихъ строкъ безъ глубокаго сердечнаго волненія.

Графъ Сергій Шереметевъ.

Графиня Екатерина Шереметева,
урожденная княжна Вяземская.

   3-го февраля 1899 г.
   Петербургъ.
  

ОТЪ РЕДАКТОРА.

  
   Переписка князя Петра Андреевича Вяземскаго съ Александромъ Ивановичемъ Тургеневымъ велась съ нѣкоторыми перерывами въ теченіе тридцати-трехъ лѣтъ и прекратилась только со смертію Тургенева, скончавшагося 3-го декабря 1845 года.
   Значеніе издаваемаго собранія писемъ заключается въ богатствѣ того матеріала, который оно даетъ для исторіи литературы, просвѣщенія и общественной жизни въ Россіи, а частію и въ западной Европѣ. Въ цѣломъ видѣ переписка князя Вяземскаго съ Тургеневымъ появляется въ свѣтъ впервые, но нѣкоторые отрывки изъ нея были приведены въ статьѣ князя Павла Петровича Вяземскаго: "А. C. Пушкинъ по документамъ Остафьевскаго архива и личнымъ воспоминаніямъ" (см. Собраніе сочиненій князя П. П. Вяземскаго. Изданіе графа С. Д. Шереметева. С.-Пб. 1893, стр. 469--563). Въ настоящее собраніе включены также письма Николая Ивановича и Сергѣя Ивановича Тургеневыхъ къ князю Петру Андреевичу изъ княгинѣ Вѣрѣ Ѳедоровнѣ Вяземскимъ {Письма Н. И. и С. И. Тургеневыхъ не включены въ общую нумерацію писемъ. Въ настоящемъ томѣ встрѣчаются только письма Н. И. Тургенева, напечатанныя на стр. 102, 103 и 192.} и тѣ немногія письма обоихъ друзей-корреспондентовъ, которыя уже появлялись въ печати. Точныя библіографическія указанія о подобныхъ перепечаткахъ находятся въ примѣчаніяхъ въ письмамъ.
   Вся переписка раздѣлена на четыре тома. Первый томъ заключаетъ въ себѣ письма 1812--1819 гг.; второй томъ -- письма 1820--1823 гг.; третій томъ -- письма 1824--1836 гг.; четвертый томъ -- письма 1837--1845 годовъ.
   Оригиналы писемъ, вошедшихъ въ первый томъ настоящаго изданія, за небольшимъ только исключеніемъ, не имѣютъ точныхъ хронологическихъ датъ, а потому эти послѣднія приходилось установлять, руководствуясь содержаніемъ писемъ. Опредѣленныя такимъ образомъ даты въ отличіе отъ датъ, выставленныхъ самими корреспондентами, заключены въ пряныя скобки.
   Печатается переписка князя П. А. Вяземскаго съ Тургеневыми почти безъ сокращеній; исключены лишь тѣ немногія выраженія и отдѣльныя слова, которыя не допускаются въ печати. Эти пропуски обозначены въ тестѣ одною чертой или нѣсколькими, смотря по количеству пропущеннаго.
   Считаю долгомъ выразить свою искреннюю признательность И. М. Болдакову, Э. А. Вольтеру, В. П. Ламбину, А. М. Ловягину, Л. Н. Майкову, А. I. Маленну, барону В. Р. Розену, Вс. И. Срезневскому, П. А. Соколовскому, К. Ѳ. Феттерлейну, А. А. Флоридову, Н. Д. Чечулину, Н. К. Шильдеру и Р. И. Эрмерину, любезнымъ содѣйствіемъ которыхъ я пользовался при настоящемъ изданіи.
   Сообщеніемъ необходимыхъ мнѣ рукописныхъ матеріаловъ для примѣчаній я обязанъ И. А. Бычкову, П. М. Майкову, Л. Н. Перетцу, В. В. Руммелю, А. Ѳ. Шидловскому и преимущественно Р. Ѳ. Штендману, относившемуся въ моимъ запросамъ съ рѣдкою предупредительностью.
   Особенную благодарность приношу Б. Л. Модзалеаскому. Его образцовое во всѣхъ отношеніяхъ сотрудничество въ большой мѣрѣ облегчаетъ мнѣ дѣло изданія обширной переписки князя Вяземскаго съ Тургеневымъ.
  
   1-го декабря 1898 года.
  

1812.

  

1.

Князь Вяземскій Тургеневу.

[Первые мѣсяцы]. Москва.

   Милостивый государь Лаврентій (кажется) Никитичъ!
  
   Ты добрый человѣкъ, твой мнѣ пріятенъ видъ,
   И вѣрно дѣвушкѣ не сдѣлаешь обидъ.
   (Изъ "Опаснаго Сосѣда").
  
   Хотя я и не изъ числа дѣвушекъ, -- -- -- -- но не менѣе надѣюсь на твое добросердечіе и для того прошу всепокорнѣйше сказать мнѣ два слова о твоемъ почтенномъ и безмолвномъ баринѣ Александрѣ Ивановичѣ Тургеневѣ. Не получая ни одной строки отъ сего таинственнаго высокородія, теряюсь въ сомнѣніяхъ, терзающихъ мою дружбу къ нему. "Онъ лѣнивъ, онъ равнодушенъ къ друзьямъ своимъ", говоритъ мнѣ разсудокъ. "Такъ точно", отвѣчаетъ разсудку мое сердце. "Но онъ весьма дѣятеленъ за трапезою и усерденъ къ кулебякамъ", говоритъ опытность, и сердце мое робѣетъ. Можетъ быть, его высокородіе изволилъ обкушаться и лежитъ теперь съ рѣзомъ въ животѣ -- -- --, а можетъ быть, уже пошелъ онъ отвѣдать
  
   Вина и адскихъ пироговъ?
  
   Лаврентій (кажется) Никитичъ (а по другимъ догадкамъ) Дементьевичъ, рѣши мое сомнѣніе! Сжалься надъ бѣдственнымъ недоумѣніемъ и скажи, умеръ ли Тургеневъ для всѣхъ, или только для меня одного? Повторяю тебѣ:
  
   Ты добрый человѣкъ, твой мнѣ пріятенъ видъ,
   И вѣрно москвичу не сдѣлаешь обидъ.
  
   Остаюсь къ услугамъ тебѣ покорнѣйшій слуга князь Петръ Вяземскій.
  

2.

Тургеневъ князю Вяземскому.

18-го марта 1812 г. С.-Петербургъ.

   Первою свободною минутою пользуюсь, любезный Вяземскій, чтобъ поблагодарить тебя за пріятныя минуты, которыми я обязанъ тебѣ. И прежде моего пріѣзда въ Москву я любилъ тебя и желалъ покороче съ тобой познакомиться; теперь прошу тебя о продолженіи твоей дружбы, а въ знакъ благодарности за тѣ удовольствія, которыми я наслаждался въ твоей бесѣдѣ, посылаю тебѣ панегирикъ, читанный Дашковымъ въ Обществѣ любителей россійской словесности, при принятіи графа Хвостова въ почетные члены. Онъ все это выслушалъ съ мученическимъ терпѣніемъ и -- позвалъ автора къ себѣ обѣдать; и обѣщалъ напечатать на собственный счетъ все то, что на его счетъ написано будетъ. Я успѣлъ видѣться съ твоими пріятелями и вручить имъ письма твои. Они сбирались писать къ тебѣ. И Блудовъ, и Батюшковъ хотятъ пригласить тебя въ сотрудники къ себѣ для преподаванія курса дурной словесности. Предисловіе къ сему курсу уже готово. Постараюсь прислать тебѣ его.
   Порученья твоего я не забылъ и уже совѣтовался съ кѣмъ надобно. Какъ скоро открою что-либо для тебя выгодное и сходное съ твоимъ желаніемъ, немедленно тебя увѣдомлю. Я надѣюсь, что ты будешь доволенъ точностью, съ которой я буду исполнять твои порученія. Приношу мою чувствительнѣйшую благодарность княгинѣ за ея ласки и за доброе ко мнѣ расположеніе. Когда буду имѣть болѣе свободнаго времени, то буду и писать болѣе. Надѣюсь, что ты сдержишь данное обѣщаніе и съ своей стороны. Прости, любезный другъ, помни и люби преданнаго тебѣ Тургенева.
   Поклонись всѣмъ пріятелямъ, особливо Василію Львовичу и прочимъ.
  

3.

Князь Вяземскій Тургеневу.

4-го апрѣля. [Москва].

   Благодарю тебя, любезнѣйшій Александръ Ивановичъ, за твое письмо и за чувства, въ немъ выраженныя. Дружба твоя мнѣ драгоцѣнна и надѣюсь всегда ее заслуживать. Благодарю и за присылку похвальной рѣчи, которую не могу похвалить. Въ ней замѣтно сильное желаніе быть острымъ и весьма слабый успѣхъ.
   Василій Львовичъ, какъ разумѣется, читая ее, билъ себя по -- --,теръ руки, хохоталъ, орошалъ всѣхъ росою устъ своихъ и въ душѣ повторилъ клятву и присягу боготворить Дашкова и дивиться каждому слову его.
   Веселія съ тобою улетѣли: всѣ лица мрачны, разговоры всѣхъ еще мрачнѣе. Надобно дождаться Свѣтлаго Воскресенья, но когда оно будетъ? Скажи Батюшкову, что онъ повѣса и мерзавецъ; скоро отрекусь я отъ него вовсе: вотъ ужъ съ мѣсяцъ какъ не получаю отъ него ни строки. Что онъ у васъ дѣлаетъ? Я думаю, по обыкновенію своему, ничего. Я намедни познакомился съ твоимъ братомъ въ концертѣ и, надѣюсь, буду его завтра имѣть у себя въ обѣдъ. Блудову мой поклонъ. Прости, любезнѣйшій! Не забывай преданнаго тебѣ Вяземскаго и давай ему иногда о себѣ извѣстія.
  

4.

Князь Вяземскій Тургеневу.

16-го октября. Вологда.

   Я давно не писалъ въ тебѣ, любезный Александръ Ивановичъ. Обстоятельства, разсѣянія, а послѣ и важныя происшествія, завладѣвшія совершенно и вниманіемъ, и всѣми способностями души и разума, были тому причиною. Теперь, богатый и временемъ, и чувствами, пишу къ тебѣ, чтобы напомнить о себѣ и отвести съ кѣмъ-нибудь душу, стѣсненную и мрачную. Ты могъ уже узнать отъ Сѣверина, что я былъ въ арміи и въ чудесномъ дѣлѣ 26-го августа, казавшемся намъ всѣмъ столь выгоднымъ, но котораго послѣдствія обременили имя русскаго вѣчнымъ стыдомъ -- сдачею Москвы; могъ узнать, что потерялъ въ немъ двухъ лошадей, и больной отправился послѣ того въ Москву, изъ нея въ Ярославль къ женѣ, а съ нею изъ Ярославля въ Вологду, откудова и пишу къ тебѣ, любезный Александръ Ивановичъ.
   Давно ли бесѣдовали мы съ тобою на Кисловкѣ, глазѣли на красоту, богатство и пышность въ стѣнахъ Благороднаго Собранія, ѣздили на Басманную наслаждаться сладостнымъ удовольствіемъ быть съ умнымъ и добрымъ человѣкомъ? Давно ли мечтали мы о славѣ, объ успѣхахъ? Давно ли? И гдѣ это все, и когда это возвратится? Ночь ужасная окружаетъ насъ; мы бредемъ, и сами не знаемъ куда. Гдѣ освѣтятъ насъ лучи наступающаго утра, и когда наступитъ оно? Признаюсь, надеждѣ заперто мое сердце: оно столько было ею обмануто; но и самъ разсудокъ не былъ ли принужденъ часто признаваться, что онъ строилъ планы свои на пескѣ. Взятіе Смоленска обмануло не одну надежду и самый разсудокъ оставило въ дуракахъ. О Москвѣ и говорить нечего. Сердце кровью обливается, и клянусь тебѣ честью, что я еще не привыкаю къ этой мысли. Каждое утро мнѣ кажется, что я впервой еще узнаю объ горестной ея участи.
   Мы живемъ здѣсь въ Вологдѣ совершенными изгнанниками, ни отъ кого не получаемъ извѣстій. Вотъ ужъ съ мѣсяцъ, какъ мы разстались съ Карамзиными, поѣхавшими въ нижегородскую свою деревню, и ни строки еще отъ нихъ не получали; о Жуковскомъ также ничего не знаю, кромѣ того, что 1-го сентября, въ тотъ день, какъ мы съ нимъ разстались, онъ перешелъ въ дежурство свѣтлѣйшаго и хотѣлъ отпроситься въ отпускъ. Дай Богъ, чтобы онъ исполнилъ свое намѣреніе! Не завидна судьба тѣхъ, которые теперь въ арміи: я немного по опыту узналъ объ этомъ. Ты не можешь вообразить, какъ мнѣ грустно было смотрѣть на нѣсколькіе десятки тысячей нашихъ соотечественниковъ, жертвъ прусской тактики и проклятыхъ позицій.
   А ты что дѣлаешь, любезный? Заклинаю тебя написать мнѣ хотя двѣ строки, хотя два слова и доставлять мнѣ иногда извѣстія, которыя вы получаете изъ арміи. У тебя переписчиковъ много, и это тебѣ ничего не будетъ стоить. Здѣсь, кромѣ нелѣпыхъ сказокъ, никакихъ нѣтъ извѣстій. Вообрази же, какъ должна быть мучительна сія безвѣстность о томъ, что дѣлается. Наконецъ, жена, за которую я столько боялся и трепеталъ будущаго, для которой рѣшился я пріѣхать въ Вологду, родила сына Андрея, котораго вручаю твоей любви.
   Счастливъ еще, кто можетъ оплакивать участь свою въ объятіяхъ семейства и быть хоть какой-нибудь помощью тѣмъ, съ кѣмъ соединенъ онъ душою и небомъ. Я вечоръ узналъ по печатнымъ извѣстіямъ, что французы удостаивали деревню Климовку, то-есть, знакомое тебѣ Остафьево, своимъ посѣщеніемъ, и что происходила въ немъ маленькая ошибка. Тихое убѣжище, въ которомъ за нѣсколько недѣль тому назадъ родились страницы безсмертной, а можетъ быть, и никогда не извѣстной свѣту "Исторіи" Николая Михайловича, исторіи славныхъ нашихъ предковъ, было свидѣтелемъ сраженія съ французами, покорившими почти въ два мѣсяца первыя губерніи Россіи.
   Я получилъ на дняхъ письмо отъ Сѣверина, которое увѣдомляетъ меня объ отъѣздѣ его въ Гишпанію, а Блудова въ Швецію. Счастливый имъ путь! Я, признаюсь, не имѣлъ бы духа показаться въ чужіе краи до конца ужасной нашей трагедіи.
   Повторяю тебѣ усерднѣйшую мою просьбу о письмахъ твоихъ и извѣстіяхъ изъ арміи. Ты окажешь мнѣ незабвенную услугу. Мы здѣсь совершенно какъ въ темницѣ, и безсовѣстная длина письма моего служитъ тому доказательствомъ. Прости, любезнѣйшій Александръ Ивановичъ, будь здоровъ и помни преданнаго тебѣ Вяземскаго. Пиши мнѣ просто въ Вологду.
  

5.

Тургеневъ князю Вяземскому.

27-го октября 1812 г. Петербургъ.

   Вчера получилъ я, милый другъ князь Петръ Андреевичъ, письмо твое отъ 16-го октября изъ Вологды и несказанно обрадовался я, не смотря на то, что оно писано въ уныломъ расположеніи духа. Сѣверинъ не читалъ мнѣ твоего письма къ нему, но сказывалъ о содержаніи онаго; и я тогда уже, а еще болѣе теперь, когда дѣла наши ежедневно и примѣтно поправляются, пенялъ тебѣ мысленно за отчаяніе, въ которое ты погрузился. Зная твое сердце, я увѣренъ, что ты не о томъ, что потерялъ въ Москвѣ, но о самой Москвѣ тужишь и о славѣ имени русскаго; но Москва снова возникнетъ изъ пепла, а въ чувствѣ мщенія найдемъ мы источникъ славы и будущаго нашего величія. Ея развалины будутъ для насъ залогомъ нашего искупленія, нравственнаго и политическаго; а зарево Москвы, Смоленска и пр. рано или поздно освѣтитъ намъ путь въ Парижу. Это не пустыя слова, но я въ этомъ совершенно увѣренъ, и событія оправдаютъ мою надежду. Война, сдѣлавшись національною, приняла теперь такой оборотъ, который долженъ кончиться торжествомъ сѣвера и блистательнымъ отомщеніемъ за безполезныя злодѣйства и преступленія южныхъ варваровъ. Ошибки генераловъ нашихъ и неопытность наша вести войну въ нѣдрахъ Россіи, безъ истощенія средствъ ея, могутъ болѣе или менѣе отдалить минуту избавленія и отраженія удара на главу виновнаго; но постоянство и рѣшительность правительства, готовность и благоразуміе народа и патріотизмъ его, въ которомъ онъ превзошелъ самихъ испанцевъ, ибо тамъ многіе покорялись Наполеону, и составились партіи въ пользу его; а наши гибнутъ, гибнутъ часто въ безызвѣстности, для чего нужно болѣе геройства, нежели на самомъ полѣ сраженія; наконецъ, примѣръ народовъ, уже покоренныхъ, которые, покрывшись стыдомъ и безславіемъ, не только не отразили удара, но даже и не отсрочили бѣдствій своихъ (ибо конскрипціи съѣдаютъ ихъ, и они, участвуя во всѣхъ ужасахъ войны, не раздѣляютъ съ французами славы завоевателей-разбойниковъ). Все сіе успокоиваетъ насъ на счетъ будущаго, и если мы совершенно откажемся отъ эгоизма и рѣшимся дѣйствовать для младшихъ братьевъ и дѣтей нашихъ и въ собственныхъ настоящихъ дѣлахъ видѣть только одно отдаленное счастье грядущаго поколѣнія, то частныя неудачи не остановятъ насъ на нашемъ поприщѣ. Безпрестанныя лишенія и несчастія милыхъ ближнихъ не погрузятъ насъ въ совершенное отчаяніе, и мы преднасладимся будущимъ и, по моему увѣренію, весьма близкимъ воскресеніемъ нашего отечества. Близкимъ почитаю я его потому, что намъ досталось играть послѣдній актъ въ европейской трагедіи, послѣ котораго авторъ ея долженъ быть непремѣнно освистанъ. Онъ лопнетъ или съ досады, или отъ бѣшенства зрителей, а за нимъ послѣдуетъ и вся труппа его. Сильное сіе потрясеніе Россіи освѣжитъ и подкрѣпитъ силы наши и принесетъ намъ такую пользу, которой мы при началѣ войны совсѣмъ не ожидали. Напротивъ, мы страшились послѣдствій отъ сей войны, совершенно противныхъ тѣмъ, какія мы теперь видимъ. Отношенія помѣщиковъ и крестьянъ (необходимое условіе нашего теперешняго гражданскаго благоустройства) не только не разорваны, но еще болѣе утвердились. Покушенія съ сей стороны нашихъ враговъ совершенно не удались имъ, и мы должны неудачу ихъ почитать блистательнѣйшею побѣдою, не войсками нашими, но самимъ народомъ одержанною. Послѣдствія сей побѣды невозможно исчислить. Они обратятся въ пользу обоихъ состояній. Связи ихъ утвердятся благодарностью и уваженіемъ съ одной стороны и увѣренностью въ собственной пользѣ съ другой. Политическая система наша должна принять послѣ сей войны также постоянный характеръ, и мы будемъ осторожнѣе въ перемѣнѣ оной. Мы избѣжали еще другого зла, которымъ намъ угрожали, но объ этомъ я и намекать не хочу. Будетъ время, мы свидимся, любезный другъ, и на развалинахъ Москвы будемъ бесѣдовать и вспоминать прошедшее; но, конечно, прежде должно пріучить себя къ мысли, что Москвы у насъ почти нѣтъ, что сія святыня наша обругана, что она богата теперь одними историческими воспоминаніями. Но есть еще остатки древняго ея величія: мы будемъ съ благоговѣніемъ хранить ихъ. Я также потерялъ много съ Москвою; потерялъ невозвратимое, напримѣръ, всѣ акты, грамоты, библіотеку; но еще, право, ни разу не жалѣлъ объ этомъ, еще менѣе -- о другомъ движимомъ имуществѣ и о большой подмосковной. Нажитое опять нажить можно. Лишь бы омыть стыдъ нашествія иноплеменниковъ въ крови ихъ. Дѣла наши идутъ очень хорошо. Непріятель бѣжитъ, бросаетъ орудія и зарядные ящики: мы его преслѣдуемъ уже за Вязьмою. Послѣднія донесенія князя Кутузова очень утѣшительны. Наполеонъ желаетъ спасти, кажется, одну гвардію; арміею, кажется, онъ рѣшился жертвовать. Ты вѣрно читаешь всѣ извѣстія въ "Сѣверной Почтѣ", и для того я тебѣ не посылаю ихъ, но пришлю копіи съ многихъ интересныхъ, перехваченныхъ у непріятеля, писемъ. Подпишусь для тебя на "Сынъ Отечества, въ которомъ помѣщаются любопытныя статьи. Назначеніе сего журнала было помѣщать все, что можетъ ободрить духъ народа и познакомить его съ самимъ собою. Какой народъ! Какой патріотизмъ и какое благоразуміе! Сколько примѣровъ высокаго чувства своего достоинства и неограниченной преданности и любви къ отечеству! Послѣ буду писать болѣе и чаще. Не забывай и ты меня.
   Сѣверинъ уѣхалъ въ Испанію, Блудовъ въ Стокгольмъ. Я остался вѣренъ Петербургу и дружбѣ твоей. Весь твой Тургеневъ.
  
   29-го октября.
  

6.

Князь Вяземскій Тургеневу.

7-го ноября 1812 г. Вологда.

   Часъ полученія письма твоего, любезнѣйшій Александръ Ивановичъ, внесенъ въ малое число часовъ, бывшихъ для меня радостными со дня изгнанія нашего и вѣрно будетъ стоять изъ первыхъ. Знаки дружбы отъ людей по сердцу нашему всегда драгоцѣнны, но въ такое время, какъ теперь, служатъ они единственною отрадою. Ты ободрилъ еще письмомъ своимъ и до него уже немного ободренную мою душу послѣдними извѣстіями о военныхъ нашихъ дѣйствіяхъ; но все, однако же, не могу я во всемъ согласиться съ тобою. Представь себѣ человѣка, у котораго заболѣлъ мизинецъ на ногѣ, и у котораго глупый лѣкарь, испугавшись того, отпилилъ ногу и послѣ, какою-то нечаянною благостью неба, успѣлъ излѣчить ее и, положимъ такъ, даже возвратить совершенное здоровье больному, о которомъ уже всѣ ближніе отчаявались. Конечно, ни ему, ни ближнимъ его нельзя не восхищаться: вѣдь глупый лѣкарь могъ легко и совсѣмъ его уморить; такъ, конечно, но все онъ на всю жизнь свою безногимъ; и скажи по совѣсти, не одному ли небу долженъ онъ быть благодаренъ за спасеніе свое, и не будетъ ли онъ всегда проклинать глупаго лѣкаря, Богъ вѣсть за что отпилившаго у него ногу?
   Ожидаю съ нетерпѣніемъ обѣщанныхъ мнѣ тобою копій и "Сына Отечества". Ради Бога, продолжай то, что ты такъ хорошо началъ: пиши мнѣ. Письма твои будутъ для меня, какъ утренняя роса для странника, томимаго зноемъ.
   Нашъ добрый и почтенный Николай Михайловичъ отправился, было, изъ Нижняго съ тамошнимъ ополченіемъ къ Москвѣ для предполагаемаго ея освобожденія, но дѣло обошлось, пишетъ онъ ко мнѣ, безъ меча исторіографскаго, и онъ остается въ Нижнемъ. О Жуковскомъ я ничего не знаю, а Батюшкова ожидаютъ въ Вологду. Ты увидишь въ "Петербургскомъ Вѣстникѣ" стихи, вылившіеся изъ души моей въ одну изъ вологодскихъ ночей, въ которую я болѣе обыкновеннаго былъ удрученъ мрачными предчувствіями и горестными воспоминаніями. Въ нихъ услышишь ты голосъ моего сердца. Ты пеняешь мнѣ за отчаяніе, въ которое погрузился, но напрасно. Иногда, признаюсь я, очень, очень мнѣ грустно и мало ожидаю я хорошаго; но, однако же, я почти тотъ же, что и прежде былъ и, преклоняя голову подъ ударами судьбы, стараюсь, какъ можно, дѣлать ихъ менѣе чувствительными, и Москву, какъ жестокую любовницу, удаляю отъ мыслей своихъ, потому что, ежели она когда на умъ мнѣ придетъ, то уже нескоро отъ нея отдѣлываюсь, и часто съ воспоминаніями о ней проводилъ я цѣлыя ночи. Что касается до имущества, я ничего не потерялъ въ ней, ибо не имѣлъ собственнаго дома и никакихъ вещей. Завидую отцу своему и сестрѣ, лежащимъ мирно въ гробахъ своихъ: они не имѣли стыда предать прахъ ближнихъ своихъ на поруганіе. Сажень земли, въ которой они лежатъ, составляетъ все мое богатство въ стѣнахъ московскихъ; я надѣюсь еще придти разъ поклониться священному ихъ жилищу и проститься навсегда съ оскверненною святынею Москвы и оскверненною въ глазахъ моихъ, признаюсь тебѣ, не столько неистовыми врагами, какъ нашею гнусностью.
   До сихъ поръ не знаю еще, что будетъ со мною. Ожидаю на дняхъ посланнаго мною въ армію, который скажетъ мнѣ, возвратиться ли подъ пули, или еще на нѣсколько времени остаться ли при женѣ и при малюткѣ. Прости, любезнѣйшій мой Александръ Ивановичъ! Дари меня своими письмами. Жена благодаритъ тебя за твое о ней напоминаніе. Поклонись отъ меня Милонову, когда свидишься съ нимъ, и напомни ему обѣщаніе его прислать мнѣ свои сочиненія; они теперь будутъ для меня пріятнѣе, чѣмъ когда-нибудь.
   Не оставлялъ ли Блудовъ списка со стихотвореній Батюшкова? Онъ мнѣ принадлежитъ; и, если можно, перешли мнѣ его.

7.

Князь Вяземскій Тургеневу.

12-го декабря 1812 г. [Вологда].

   Ты меня совершенно забылъ, любезный Александръ Ивановичъ! Напрасно съ каждою почтою ожидалъ я отъ тебя письма и обѣщанныхъ тобою бумагъ, извѣстій и "Сына Отечества": каждая почта увѣряла меня только въ томъ, что не надо вѣрить всѣмъ словамъ жителей невскихъ береговъ. Ой, вы, петербургскіе господа! Бога ради, пиши ко мнѣ изрѣдка. Твоя дружба для меня драгоцѣнна, а письма твои будутъ для меня утѣшеніемъ. Мнѣ, можетъ быть, придется пожить еще нѣсколько здѣсь, хотя легко станется и то, что я возвращусь въ армію; отвѣтъ на посланное мною письмо въ Милорадовичу рѣшитъ мою судьбу.
   Послѣднія извѣстія отъ Карамзиныхъ прискорбны: дѣти ихъ, а особливо же Андрюша, все хвораютъ, и самъ Николай Михайловичъ не очень здоровъ. Библіотека его московская сгорѣла; но тѣ книги, что посланы были во мнѣ въ деревню, спаслись, вмѣстѣ съ домомъ я со всѣмъ селеніемъ. Благое Провидѣніе не захотѣло лишить меня мѣста, въ которому я по многому привязанъ душою. И исполнителемъ воли его была швейцарка, дѣвица Boehr, жившая у Карамзиныхъ при дѣтяхъ и отправившаяся въ Остафьево во время приближенія французовъ къ Москвѣ; она храбростью своею и благоразуміемъ защищала отъ враговъ, болѣе мѣсяца безпрестанно набѣгающихъ, мою деревню и заслужила отъ крестьянъ прозваніе храброй мамзели, а отъ меня -- безпредѣльную благодарность. Обнимаю тебя отъ всей души. Будь здоровъ и воспоминай иногда, что въ Вологдѣ находится человѣкъ, которому письма твои будутъ, какъ для Шишкова новое какое-нибудь выкопанное изъ старой Библіи реченіе.
  

8.

Тургеневъ князю Вяземскому.

27-го декабря. [Петербургъ].

   Съ сердечнымъ удовольствіемъ получилъ письмо твое, милый другъ Вяземскій. Ничто не можетъ извинить моего молчанія. Я заслужу свой проступокъ длинными и частыми письмами. Сегодня не успѣю. Скажу только, что сейчасъ получено извѣстіе о новыхъ успѣхахъ графа Витгенштейна. Весь корпусъ генерала Іорка, изъ 15000 состоящій, сдался ему, и уже соединились бывшіе непріятели наши съ нами и идутъ противу общаго врага. Макдональдъ сдается графу Витгенштейну съ 5000 войска и пушками. Онъ уже вступилъ въ переговоры. Въ Пруссіи принимаютъ насъ, какъ избавителей.
   На слѣдующей почтѣ много, много! Жуковскаго стихи прекрасны, безподобны. Тургеневъ.
  

1813.

  

9.

Князь Вяземскій Тургеневу.

15-го января. [Вологда].

   Отвѣчаю тебѣ только сегодня на письмо твое отъ 27-го декабря, любезный Александръ Ивановичъ, по причинѣ отлучки моей изъ Вологды. Я ѣздилъ въ подмосковную свою и плавалъ надъ развалинами Москвы. Зрѣлище ужасное и непостижимое! Надобно самому видѣть, чтобы познать всю силу сего несчастія. Я скоро обниму тебя: поѣду въ армію черезъ Петербургъ, ибо женѣ моей, которой непремѣнно хочется быть если не совсѣмъ вмѣстѣ, то, по крайней мѣрѣ, ближе ко мнѣ, удобнѣе будетъ найти мѣстечко для пребыванія своего по питерской дорогѣ въ армію, нежели по московской, которая совершенно разорена и заражена болѣзнями. Бѣдный и почтенный нашъ другъ Жуковскій лежитъ или, по крайней мѣрѣ, лежалъ, въ декабрѣ, больной въ Вильнѣ, одинъ, безъ денегъ, безъ услуги. Человѣкъ его пропалъ со всѣмъ имуществомъ. Мнѣ бы очень хотѣлось помочь ему въ его несчастіи, но, въ сожалѣнію, не имѣю ни малѣйшей возможности, и это меня терзаетъ. Зная участіе, которое ты принимаешь во мнѣ, скажу тебѣ, что я удостоился получить за Бородинское дѣло 4-го Владиміра съ бантомъ.
   Я, кажется, писалъ тебѣ разъ о стихахъ Батюшкова, у Блудова оставшихся. Сдѣлай милость, напиши Дмитрію Николаевичу, чтобъ онъ прислалъ ихъ тебѣ, и оставь ихъ у себя до меня. Передъ пріѣздомъ моимъ я напишу въ тебѣ о квартирѣ. Если хочешь писать ко мнѣ, то отвѣчай по первой же почтѣ, а не то письмо твое меня не застанетъ, ибо я ѣду еще прежде въ полкъ и въ Москву. Обнимаю тебя отъ всего сердца, милый мой, добрый Тургеневъ. Преданный тебѣ Вяземскій. Жена тебѣ кланяется.
  

10.

Тургеневъ князю Вяземскому.

4-го февраля. [Петербургъ].

   Курьеръ мой изъ Вильны возвратился съ извѣстіемъ, что тамъ уже нѣтъ Жуковскаго, и что онъ 20-го декабря, сколько по всѣмъ справкамъ узнать было можно, по выдержаніи въ университетѣ экзамена, уѣхалъ въ армію и произведенъ въ капитаны. Я писалъ къ тамошнему епископу Стройновскому и къ почтъ-директору. Они вездѣ о немъ справлялись и ничего болѣе узнать не могли. Теперь я буду писать къ нему въ армію. Сегодня выйдутъ изъ печати стихи его. Въ "Сынѣ Отечества" напечатаны другіе.
   Я получилъ отъ Блудова изъ Стокгольма письмо. Онъ скучаетъ и жалуется на наше молчаніе. Пиши къ нему, а еще лучше со мнѣ. Не пеняй на мои лаконическія письма. Хлопоты разнаго рода, и съ утра до вечера, лишаютъ меня удовольствія бесѣдовать съ друзьями. На то нуженъ досугъ и свободная голова, а у меня нѣтъ ни того, ни другого. Впрочемъ,
   Пусть всякъ изъ насъ идетъ во слѣдъ судьбѣ своей, Но въ сердцѣ любитъ незабвенныхъ.
  

11.

Князь Вяземскій Тургеневу.

[Первая половина апрѣля. Москва].

   Христосъ Воскресъ, любезнѣйшій Александръ Ивановичъ! Я не зналъ, чѣмъ начать мое письмо и рѣшился воспользоваться сею извѣстною -- --. Скажи, ради Бога, что дѣлаешь ты, гдѣ Батюшковъ, живы ли вы, здоровы ли вы, знаете ли, что и я живъ, и если знаете, то зачѣмъ поступаете со мною, какъ съ мертвымъ? Иной говоритъ, что ты болѣзнуешь животомъ, а что Батюшковъ отправился на брань, только не съ Хвостовымъ; другой говоритъ, что вы оба сидите на мѣстѣ и живете припѣваючи. Я таскаюсь изъ Остафьева въ Москву, а изъ Москвы въ Остафьево. Дѣлъ бездна, скуки пропасть. Здѣсь пусто, здѣсь грустно, здѣсь мрачно. Въ теченіе сентября думаю ѣхать къ вамъ и уже заранѣе бьетъ меня лихорадка. Ожидаю Жуковскаго, только не Дудина, и стану его звать съ собою. Ему теперь дуетъ попутный вѣтеръ, и непремѣнно намъ, то-есть, его друзьямъ, надобно его заставитъ воспользоваться хорошею погодою. Полно ему дремать въ Бѣлевѣ. Онъ мнѣ пишетъ о полученіи ордена святыя Анны.
   "Я спалъ, а у меня Фортуна въ головахъ!" Хорошо, что такъ, но сномъ немного сдѣлаешь или, по крайней мѣрѣ, немногіе успѣютъ сномъ. Иные московскіе умники утверждаютъ, что свѣтлѣйшій только и дѣлалъ, что спалъ въ арміи. Дай Богъ всѣмъ, и тутъ же и этимъ умникамъ, сна, подобнаго сну Кутузова отъ Тарутина до Дрездена. Но я отошелъ въ сторону; придемъ опять на прямую дорогу и поговоримъ о нашемъ другѣ. Жуковскаго надобно освѣжить: онъ теперь. вянетъ, и я, ей Богу, боюсь, чтобы онъ вовсе не увялъ. Характеръ его, обстоятельства, ходъ жизни его -- все, мало-по-малу, его томитъ, Нельзя долго жить въ мечтательномъ мірѣ и не надобно забывать, что мы хотя и одарены безсмертною душою, но все-таки немного причастны скотству, а, можетъ быть, и очень. Жуковскій же пренебрегаетъ вовсе скотствомъ: это гибельно. Свинью можно держать въ опрятномъ хлѣвѣ; но, чтобы она была и здорова, и дородна, надобно ей позволять валяться иногда въ грязи и питаться навозомъ. И человѣкъ, который, по излишнему почтенію въ сему, конечно, весьма почтенному животному, сталъ бы держать его во благоуханной оранжереѣ, кормить ананасами и померанцами, купать въ розовой водѣ и класть спать на ложѣ, усыпанномъ жасминами, скоро бы уморилъ почтеннаго своего кумира. Ты смѣешься, Тургеневъ, и говоришь: "Онъ, вѣрно, пишетъ во снѣ или диктуетъ ему Шаликовъ". Пожалуй, смѣйся, но, право, вздоръ мой не безъ истины.
   Нѣтъ ли у тебя пародіи "Пѣвца", сдѣланной Батюшковымъ? Мнѣ очень хочется ее прочесть. Не можешь ли мнѣ ее прислать? Кстати о "Пѣвцѣ". Кому поручилъ Жуковскій продажу вновь напечатаннаго "Пѣвца"? Ты видишь, я все подбираюсь къ своему скотству. Теперь кстати о скотствѣ. Знаешь ли ты, что Шаликовъ женился, и на нѣмкѣ, которая куритъ трубку, пьетъ полпиво, и которая съ большимъ трудомъ, и то только на вторую недѣлю, могла -- -- его сіятельство. Иванъ Ивановичъ, видя его, спросилъ: "Помилуйте, отчего вы это стали еще пуще прежняго кобениться?" Читалъ ли ты его книгу о французахъ? Признаться, хороша и Булгакова, хорошъ и "Сынъ Отечества". Скажи мнѣ, ради Бога, кто написалъ статью о Делилѣ противъ Каченовскаго и сказалъ сіи безсмертныя и безподобныя слова: "Конечно, бранить французовъ похвально!" Мнѣ бы хотѣлось расцѣловать этого человѣка. Сдѣлай милость, не забудь сказать. Я не понимаю, какъ давно не сдѣлали его главнокомандующимъ всѣхъ армій. Не доказываютъ ли эти четыре слова его патріотизмъ, его геній? Спроси у меня, что я желалъ бы написать: "Иліаду" ли Гомерову или это изреченіе, и я воскликнулъ бы: "Изреченіе, изреченіе!" Дай мнѣ на выборъ разбить въ пухъ и прахъ французовъ и посадить на пику Наполеона или быть творцомъ сихъ четырехъ словъ, и я согласился бы на послѣднее. Но я тебя замучилъ. Извини и прости. Напиши мнѣ нѣсколько словъ: въ домѣ Кологривова на Грузинахъ; а не то я подумаю и всѣмъ объявлю, что ты критикуешь вышеупомянутое изреченіе, а въ Москвѣ оно твердится вмѣстѣ съ безсмертными словами: "У меня болѣлъ глазъ, теперь смотрю въ оба!" Вотъ стихи подъ портретъ.
  

12.

Тургеневъ князю Вяземскому.

[Октябрь. Петербургъ].

   Неужели, милый другъ Вяземскій, не получалъ ты моего послѣдняго отношенія на твою грамоту? Послѣдняя порадовала меня и побѣдила непобѣдимую или рѣдко побѣждаемую лѣнь мою. Пріѣзжай сюда, любезный другъ, перестань киснуть въ Остафьевѣ, deviens utile au monde. Это слово эгоистично; я искренно и тебѣ, и Жуковскому желаю уединенія и охоты къ трудамъ мирнымъ.
   Сію минуту получилъ я его посланіе ко мнѣ, въ отвѣтъ на мое письмо бъ нему. Превосходно! Боюсь напечатать его, ибо изъ его стиховъ узнаютъ тайну души моей; которая отъ Жуковскаго не была скрыта. Тебѣ доставлю копію. Жуковскій est aussi dans le vague. Онъ сбирается говорить со мною и совѣтоваться; сбирается и ничего не дѣлаетъ, кромѣ прекрасныхъ стиховъ. Надобно рѣшить его нерѣшимость. Услышитъ ли онъ, наконецъ, голосъ дружбы, призывающій его къ берегамъ Невы? Рѣшите меня; иначе я, проводивъ братьевъ къ блистательному ихъ назначенію, скажу вамъ всѣмъ: поминайте, какъ звали вашего друга; наскучилъ я жизнію безъ жизни, друзьями безъ дружбы, поэтами безъ поэзіи, грамотеями безграмотными и дѣлами бездѣльными.
   Братъ мой Николай, по высочайшему повелѣнію, отправляется завтра въ главную квартиру, къ министру барону Штейну, уполномоченному отъ двухъ императоровъ и Прусскаго короля для организаціи Германіи уже завоеванной и той, которая имѣетъ быть завоевана. Братъ остается и при всѣхъ его здѣшнихъ мѣстахъ. Баронъ Штейнъ est l'homme de l'Europe entière. C'est lui qui a beaucoup contribué à. décider de son sort, et c'est lui qui est appelé à donner à l'Allemagne une constitution solide et durable. Наполеонъ въ свое время, которое, кажется, становится нашимъ, объявилъ его внѣ покровительства закона; но онъ не тужилъ объ этомъ. Я часто удивлялся ему и видѣлъ въ немъ орудіе Провидѣнія.
   Братъ Сергѣй идетъ въ военную службу и, вѣроятно, будетъ адьютантомъ графа Воронцова. Я желалъ устроить судьбу ихъ согласно съ ихъ склонностями. Теперь начинаю дышать свободнѣе. Они меня выручатъ.
   Если увидишь почтеннаго Николая Михайловича, то увѣрь его въ моей дружбѣ къ нему и привязанности. Ниши ко мнѣ больше и будь Витгенштейномъ моей лѣности. Тургеневъ.
  

13.

Князь Вяземскій Тургеневу,

29-го октября. [Остафьево].

   Лобызаю щедрую десницу и забываю роптанія. Но только, мой милый, ты мнѣ говоришь о какомъ-то прежнемъ письмѣ,
  
   А я того письма не получалъ,
             Тургеневъ мой лѣнивый,
   И этому дивлюсь! Тебѣ жъ оно не диво,
             И самъ себѣ ты мыслишь молчаливо:
   "Да какъ и получать, когда я не писалъ!"
             Признайся: ключъ загадки я сыскалъ?
  
   За однимъ разомъ отдѣлаюсь отъ стиховъ: у васъ какой-то Грузинцевъ, который пишетъ стихи. какъ нашъ князь изъ грузинцевъ, издалъ поэму: "Спасенную Россію". У насъ кто-то, большой неохотникъ ни до Грузинцева, ни до грузинцевъ, сказалъ со вздохомъ:
  
             Кутузова рукой побѣдной
   Отъ дерзкихъ пришлецовъ Россія спасена,
   Но отъ дурныхъ стиховъ твоей поэмы бѣдной,
             Ахъ, не спаслась она!
  
   Теперь примемся за дѣло. Благодарю тебя, мой милый Тургеневъ, за твое письмо и за твой зовъ въ Петербургъ; будь увѣренъ, ты -- частица, и частица не малая, магнита, привлекающаго меня бъ берегамъ Невы. Заразъ отдѣлаюсь отъ всѣхъ своихъ дѣлъ и прилечу къ вамъ, какъ летаютъ съ женою и малюткою и дюжиною de valets insolants. Желалъ бы очень, хотя и на плечахъ, притащить и Бѣлевскаго нашего Тиртея и Горація -- Эпиктета; но, кажется, онъ на всѣ наши приглашенія намъ поетъ:
  
   Прочь отъ васъ Катонъ, Сенека
   И угрюмый Эпиктетъ!
  
   Съ нетерпѣніемъ ожидаю его стиховъ къ тебѣ, о которыхъ онъ мнѣ ни слова не говоритъ, хотя мы съ нимъ ведемъ самую частую переписку. Я намѣренъ, если не удастся мнѣ выманить его изъ берлоги, съѣздить въ нему передъ поѣздкой своею въ Петербургъ, какъ набожные люди ходятъ поклониться мощамъ святого, или какъ въ Москвѣ старухи ѣздятъ ко всѣмъ скорбящимъ передъ отъѣздомъ своимъ изъ города.
   Ты шутишь надо мною, когда говоришь, что ты мнѣ желаешь уединенія и охоты къ трудамъ мирнымъ. Жуковскому -- такъ, но мнѣ въ какой стати? Мнѣ лѣнивѣйшему, мнѣ пустѣйшему и неспособнѣйшемy изъ смертныхъ! Перекрестись, Тургеневъ: ты вѣрно хотѣлъ о Шаликовѣ говорить.
   Я давно уже знаю и давно говорю, что я ноль: съ другими числами могу что-нибудь значить, одинъ -- ничего. Жалѣй обо мнѣ или нѣтъ, но вѣрь мнѣ, потому что я говорю правду. Радуюсь твоей радости и желаю твоимъ братьямъ успѣховъ и счастья:
  
   L'esprit veut des succès, Pâme veut le bonheur!
  
   и кажется умъ скорѣе можетъ быть удовлетворенъ, госпожа душа, какъ и всѣ госпожи, прихотлива, своенравна и ненасытна съ ногъ до головы и со всѣхъ сторонъ. Она, какъ госпожа, comme qui dirait Шаликовъ, всегда плачется я говоритъ:
  
   Два счастья вдругъ нейдутъ, а одного такъ мало!
  
   Господинъ умъ, какъ и всѣ господа нашей братіи, всему радъ и поетъ:
  
   Меда сладкаго не надо,
   Лишь бы въ полѣ, да стрѣлять.
  
   Но кончить пора трактатъ о душѣ, которымъ я тебя душу, и трактатъ объ умѣ, по которому ты можешь подозрѣвать, что я безъ ума, и я тогда съ Магометомъ скажу:
  
   Mon empire est détruit, si l'homme est reconnu!
  
   Я только тѣмъ и беру, что не даю никогда себя хорошенько разобрать.
   Зачѣмъ ты мнѣ ничего не говоришь о Батюшковѣ: я крайне безпокоюсь о немъ, и новая побѣда придаетъ мнѣ страху. Признаюсь тебѣ, хотя донесъ бы ты на меня и "Сыну Отечества", я десяти побѣдъ не возьму за Батюшкова. Que diable allait-il faire dans cette galère? И особливо же въ то время, какъ все уже кончается, но однако же все еще, по несчастію, довольно во-время, чтобы воротиться безъ головы. Я однимъ дуракамъ велѣлъ бы ходить на войну: имъ терять нечего. Напримѣръ, Невзоровъ убитый что потерялъ бы, кромѣ брюха и гузна, Хвостовъ убитый -- кромѣ подогнутыхъ колѣнъ, Шаликовъ -- кромѣ грузинскаго носа и такъ далѣе.
   Пишетъ ли къ тебѣ шведъ-Блудовъ, который, говорятъ, скучаетъ, какъ нѣмецъ. Поклонись ему отъ меня: я его душевно люблю и душевно желаю, чтобы онъ скорѣе воротился въ Петербургъ. Зачѣмъ нашей братіи скитаться, какъ жидамъ? И отчего дуракамъ можно быть вмѣстѣ? Посмотри на членовъ Бесѣды: какъ лошади, всегда всѣ въ одной конюшнѣ и если оставятъ конюшню, такъ цугомъ или четвернею заложены вмѣстѣ. По чести, мнѣ завидно на нихъ глядя, и я, какъ оселъ, завидую этимъ лошадямъ. Когда заживемъ и мы по-братски: и душа въ душу, и рука въ руку? Я вздыхаю и тоскую по будущему. Увижу ли я его и увижу ли какъ желаю? А то иное будущее и настоящаго хуже. Дѣло не въ томъ, чтобы зажить иначе, но чтобы зажить радостнѣе.
   Николай Михайловичъ благодаритъ тебя за твое о немъ воспоминаніе: онъ у меня въ Остафьевѣ съ самаго пріѣзда изъ Нижняго, но на дняхъ переѣзжаетъ въ городъ, и мы съ женою остаемся одни. Прости, мой милый Тургеневъ!
  
   Живи здоровъ, не знай заботъ, ни скуки
   И веселись, и розы рви однѣ,
   И не бери во вѣкъ Хвостова въ руки,
   Но иногда бери перо ко мнѣ.
  
   Вѣтеръ дуетъ, плюетъ, суетъ; но я не Шишковъ и этому не радуюсь, а зябну.
   Жену мою очень обижаетъ твое выраженіе: киснуть въ Остафьевѣ; она говоритъ, что при ней киснуть нельзя. И впрямь: ледъ сохраняетъ свѣжесть, а ты знаешь отношенія Гименея во льду. Я тебя выручилъ, мой милый, благодари меня: теперь она на меня сердится.
  

1814.

14.

Князь Вяземскій Тургеневу.

[Апрѣль-май. Москва].

   Дни чудесъ невѣроятныхъ! Мы въ Парижѣ. Бурбоны восходятъ на тронъ, а я, о чудо изъ чудесъ, получаю письмо отъ Тургенева и письмо на четырехъ страницахъ. Теперь стану ожидать съ нетерпѣніемъ взятія Царьграда: надѣюсь и тогда получить еще одно письмо отъ тебя. Падаю на колѣни передъ чудесами небеснаго и земного царя царей. Отъ чудесъ перваго получено мною твое письмо, отъ чудесъ второго скорбная Москва отомщена и, сотрясая съ главы пепелъ, облекается въ торжественную и радостную одежду. Слава тебѣ, пророку! Ты мнѣ въ двѣнадцатомъ году писалъ, что пожаръ Москвы намъ освѣтитъ путь къ Парижу, и Остолоповъ, прочтя у меня сіе выраженіе, сказалъ въ стихахъ въ князю Смоленскому:
  
   Намъ зарево Москвы освѣтитъ путь къ Парижу!
  
   И я, признаюсь, смѣялся вамъ тогда и думалъ себѣ: какъ бы не такъ! Но теперь преклоняю повинную голову и отнынѣ всему вѣрить стану. Шутки въ сторону, дѣла великія и единственныя. Наполеоны бывали, Александра другого нѣтъ въ вѣкахъ. Роль его прекрасная и безпримѣрная. Цѣль его побѣдъ -- завоеваніе свободы и счастья царей и царствъ: исторія намъ ничего прекраснѣе, славнѣе и безкорыстнѣе не представляетъ. Я отдалъ бы десять лѣтъ и болѣе своей жизни, отдалъ бы половину и болѣе достоянія моего, чтобы быть 19-го марта въ Парижѣ. Больно, очень больно быть празднымъ зрителемъ такихъ происшествій. Ничто меня не утѣшитъ: жизнь не днями должна быть богата, но сильными ощущеніями и великими воспоминаніями. Отъ сего времени жизнь наша будетъ цѣпью вялыхъ и холодныхъ дней. Счастливы тѣ, которые жили теперь!
   Что нашъ Батюшковъ? Если онъ живъ и здоровъ, то долженъ быть въ Парижѣ и можетъ быть контропошитъ, изъ уваженія къ Парни, беззубую его Элеонору, которая, какъ и мы, находитъ, что переводчикъ не хуже подлинника. Напиши мнѣ о немъ, если что-нибудь узнаешь. Мы здѣсь, мы, то-есть, нѣкоторые, хотимъ дать праздникъ, чтобы торжествовать великую месть. Какъ прежній житель Москвы, не хочешь ли быть сочленомъ нашимъ? Скажи, что за тебя подписать, и я съ радостью буду видѣть твое имя вмѣстѣ съ нашими. Если еще найдутся вѣрные и честные братія, то милости просимъ; только, ради Бога, не надутыхъ вельможъ; намъ не деньги нужны, а любезные товарищи. Прошу объ одномъ: не разглашай слишкомъ нашего прожекта, потому что онъ еще только зародышъ. Ура! Ура! Vive Alexandre! Vive ce roi des rois! Какъ ни говори, а французы мастера хвалить: выбрали нарочно голосъ пѣсни, сочиненной въ честь любимѣйшаго царя.
   Обнимаю тебя и цѣлую. Дашкову дружескій поклонъ. Странное дѣло, меня никогда всѣ мои пріятели вмѣстѣ не балуютъ: есть отъ тебя письмо, зато отъ Дашкова нѣтъ ни строки, Богъ знаетъ какъ давно.
  

Приписка Василія Львовича Пушкина.

   Какая радость, любезнѣйшій Александръ Ивановичъ! Какая слава для Россіи! Никакія слова не могутъ изобразить то, что я чувствую въ сердцѣ моемъ. Великъ Богъ! Великъ государь нашъ, избавитель и возстановитель царствъ! Москва красуется бѣдствіями своими, и на нее должны обращаться взоры всей Европы. Поздравляю васъ и обнимаю отъ всего моего сердца. Поздравляю и любезнаго друга Дашкова, а не пишу къ нему: онъ никогда не отвѣчаетъ на письма мои. Ура! Виватъ Александръ и русскіе! Преданный вашъ слуга Василій Пушкинъ.

15.

Князь Вяземскій Тургеневу.

[Конецъ мая. Москва].

   Посылаю тебѣ, мой милый Тургеневъ, письмо Василія Львовича, которое прошу покорно немедленно отдать для напечатанія редактору газеты "Conservateur". Жаль, что ты не былъ на нашемъ праздникѣ: умный и богатый праздникъ! Послѣднее бываетъ часто, но первое очень рѣдко. Скоро выйдетъ въ свѣтъ полное описаніе сего праздника, и ты изъ первыхъ его будешь имѣть. Жуковскій ласкаетъ меня надеждою увидѣть его въ Москвѣ; не вѣрю надеждѣ, а однако же все надѣюсь. Николай Михайловичъ написалъ превосходное стихотвореніе на настоящія происшествія: оно скоро будетъ напечатано. Онъ воспользовался слабостью, оставшеюся послѣ лихорадки, чтобы написать сильные стихи, богатые и мыслью, и выраженіемъ. У васъ въ Петербургѣ и понятія не имѣютъ о такихъ стихахъ; но ты, мой милый, будешь умѣть и понять, и цѣнить ихъ, и вотъ за что, между прочимъ, обнимаю тебя и люблю тебя. Вяземскій.
  

16.

Тургеневъ князю Вяземскому.

1-го іюня 1814 г. Петербургъ.

   Я тяжело виноватъ предъ тобою, любезный и любимый Вяземскій! Не отвѣчалъ тебѣ и за болѣзнію, и за разными хлопотами, но восхищался и восхищалъ другихъ прекраснымъ твоимъ "Польскимъ". Я столько же радуюсь твоему таланту, какъ и новому роду поэзіи, въ которомъ ты такъ отличился. Я надѣюсь, что, восхищенный подвигами рыцаря-побѣдителя и одобренный успѣхами въ семъ новомъ родѣ, оставишь старые грѣхи свои. Ни въ Парижѣ, откуда я получаю черезъ брата Николая всѣ оды и брошюры, тамъ выходящія, ни здѣсь, ни даже у васъ въ Москвѣ, не было еще написано на сей случай ничего приличнѣе твоихъ строфъ и твоей надписи въ бюсту. Напиши другіе стихи на въѣздъ государя въ Петербургъ, для котораго мы строимъ трухмальныя ворота, и пришли ко мнѣ. Жуковскому не до того: иначе я бы и его въ сему понудилъ. Другого подобнаго торжества въ этомъ тысячелѣтіи, вѣроятно, не будетъ.
   Участвовалъ ли я въ обѣдѣ на праздникахъ вашихъ, и что должно прислать тебѣ? У насъ ничего не состоялось. Мы слишкомъ заняты важнѣйшимъ дѣломъ: трунить насчетъ другихъ, которые любятъ и хотятъ веселиться и радуются избавленію Европы и счастію Россіи быть освобожденной ея избавителемъ.
   Пришли мнѣ нѣсколько экземпляровъ описанія вашего торжества. Я только одинъ экземпляръ видѣлъ въ чужихъ рукахъ; это должно пристыдить тебя. Если мои брошюры, которыя вояжируютъ въ Петербургѣ и въ Павловскѣ, невредимо возвратятся восвояси, то я тебѣ пришлю ихъ, дабы ты могъ судить о расположеніи Франціи и о Парижѣ. Пишутъ біографіи Наполеона en vaudevilles и распѣваютъ новую конституцію, а государю русскому, окруженному еще всѣмъ блескомъ славы его, говорятъ въ печатныхъ листкахъ, что слово конституція, которое употребилъ онъ въ своей деклараціи, уменьшило въ нихъ энтузіазмъ, произведенный въ нихъ его подвигами. Братъ мой Николай возвращается изъ Парижа черезъ Франкфуртъ, гдѣ онъ будетъ въ комитетѣ, учреждаемомъ для окончанія дѣлъ Германіи, съ повѣренною особою барона Штейна. Онъ будетъ и въ Москву и желалъ бы поспѣшить въ вашему празднеству, о которомъ онъ уже слышалъ съ душевнымъ восторгомъ москвитянина въ Парижѣ.
   Облобызай за меня милаго Пушкина съ братіею. Увѣрь въ сердечномъ почтеніи Карамзина съ фамиліею. Прости, пиши и присылай мнѣ каждую строку своего произведенія.
   Сію минуту получилъ письмо твое, любезный другъ и сейчасъ же отправлю въ аббату Мангеню письмо Василья Львовича для помѣщенія въ "Conservateur".
   Ожидаю съ нетерпѣніемъ стиховъ Николая Михайловича; сдѣлай одолженіе, пришли немедленно, хоть въ рукописи. Не знаю, помѣститъ ли Мангень письмо in extenso.
   Присылай мнѣ все и скорѣе. Завтра или сегодня ѣдетъ въ вамъ искусный переводчикъ "Мизантропа".

17.

Князь Вяземскій Тургеневу.

15-го іюня. Остафьево.

   Благодарю тебя, мой милый Тургеневъ, за твое письмо отъ 9-го іюня, которое я получилъ только 14-го, и за твои похвалы моимъ стихамъ; во всякомъ смыслѣ и во всѣхъ случаяхъ твоя похвала для меня пріятна, а я вообще не очень дорожу ни похвалами, ни бранью. Меня здѣсь за мои стихи и хвалятъ, и ругаютъ и въ хвостъ, и въ голову. Иные величаютъ меня Ломоносовымъ, а я, право, быть Ломоносовымъ не хочу; другіе пишутъ на меня стихи за мои стихи и говорятъ:
  
   Ликуй, Россійская держава:
   Твоихъ писателей читаютъ и ѣдятъ!
  
   Ты, вѣрно, не понимаешь остроты сихъ стиховъ; я и самъ, было, сначала не понялъ, но добрые люди истолковали: тутъ сказано о вяземскихъ пряникахъ.
   Благодарю тебя и обнимаю за восторгъ, произведенный въ тебѣ стихами Карамзина. Пускай ты стиховъ и не пишешь, но умѣть цѣнить хорошіе и восхищаться ими гораздо лучше въ моихъ глазахъ, чѣмъ писать посредственные. Любовь къ изящному и правильный вкусъ -- дары, которыхъ природа не расточала.
   Нашъ Жуковскій погибаетъ, и я едва не плачу съ досады: образумится ли онъ когда-нибудь, заживетъ ли такъ, какъ и разсудокъ, и все, и всѣ велятъ ему жить? Я ожидаю его въ себѣ.
   Не получивъ отъ тебя отвѣта на письмо, въ которомъ я тебѣ говорилъ о нашемъ праздникѣ, не внесъ я тебя въ число нашихъ товарищей и, слѣдственно, никакихъ денегъ отъ тебя и не могу получить. Описаніе праздника къ тебѣ не присылалъ, потому что его и до сей поры еще нѣтъ; но если издатели "Сына Отечества" не напечатаютъ моего письма, присланнаго къ Дашкову, то прочти его у него. Только, ради Бога, ни въ которомъ случаѣ меня не называй. Скоро, скоро думаю тебя обнять: пріѣду въ сентябрѣ въ Петербургъ и стану стучаться у дверей министровъ. Хочу служить и служить усердно, прости, мой любезный! Тебѣ всегда готовъ служить стихами, потому что тебѣ весело давать читать; но, по несчастію, ничего не пишется: жарко и душно.

18.

Князь Вяземскій Тургеневу.

25-го іюня 1814 г. [Москва].

   Посылаю тебѣ описаніе праздника, сдѣланное Вельяшевымъ: оно только-что вышло изъ печати. Съ нетерпѣніемъ ожидаю присылки парижскихъ книжекъ. У насъ здѣсь на улицахъ появляется довольно русскихъ парижанъ, сіяющихъ безсмертіемъ.
   Нашъ Батюшковъ здоровъ и теперь долженъ быть въ Лондонѣ; я о немъ имѣю вѣрное свѣдѣніе. Прости, мой милый Александръ Ивановичъ! Я пріѣхалъ въ городъ на короткое время и озабоченъ дѣлами. Твой навсегда Вяземскій. Отдай Дашкову одинъ изъ экземпляровъ.

19.

Князь Вяземскій Тургеневу.

[Осенніе мѣсяцы. Москва].

   Милый мой Тургеневъ, отдай вложенное здѣсь письмо Батюшкову. Ты знаешь, что со мною было, не сердись за мое молчаніе. Пришли мнѣ, если можно, новое изданіе сочиненія г-жи Сталь о Германіи и скажи мнѣ, нѣтъ ли здѣсь человѣка, которому могъ я отдать бы деньги за него или научи какому нибудь другому средству. Ради Бога, также пришли мнѣ адресъ шалуна Батюшкова, мнѣ уже надоѣло у него просить. Прости, любезный!
  

1815.

  

20.

Князь Вяземскій Тургеневу.

22-го марта. Москва.

   Прибѣгаю къ тебѣ, мой милый Тургеневъ, съ рѣшительною просьбою, на которую прошу заранѣе отвѣчать рѣшительно. Я хочу ѣхать въ Петербургъ и служить, но по какой части -- не знаю: отъ полиціи до дипломатики, отъ Архангельска до Мадрита бродитъ мое воображеніе и едва останавливается ли гдѣ-нибудь. Тебѣ, совѣтамъ твоимъ, дружбѣ твоей поручаю указывать мнѣ, гдѣ и какъ бросить свой странническій посохъ признаюсь тебѣ, что желаніе мое и самъ разсудокъ манитъ меня въ Германію во двору или Веймарскому, или тому, гдѣ будетъ царствовать великая княгиня. Тамъ, сверхъ службы, будутъ мнѣ средства заняться и учиться, чего мнѣ весьма хочется; тамъ можно мнѣ будетъ жить умѣренно, чего мнѣ также весьма хочется и что необходимо для меня, чтобы привесть въ устройство минутными шалостями и долгою безпечностью немного, или, чтобы сдѣлать антитезу, порядочно разстроенное мое состояніе. Впрочемъ, рѣшившись продать нѣкоторую часть имѣнія моего для уплаты совершенной всѣхъ моихъ долговъ и имѣя въ виду весьма изрядный остатокъ, я почти готовъ и отказаться до времени отъ переселенія въ чужую землю, если мнѣ открылось бы здѣсь мѣсто пріятное, и въ которомъ могъ бы я употребить въ пользу малую толику способностей, коими наградило меня небо. Но могу ли надѣяться съ мелкимъ чинишкомъ своимъ занять хорошее мѣсто, хорошее по важности исполненія? Нѣтъ, не думаю: nul n'est prophète en son pays. Кажется, по всѣмъ нравственнымъ и политическимъ причинамъ, по всѣмъ выгодамъ умственнымъ, карманнымъ, настоящимъ и будущимъ полезнѣе для меня убраться куда-нибудь. Предпочтительно избралъ бы я мѣсто при одномъ изъ тѣхъ дворовъ, о которыхъ выше говорилъ, потому что тутъ имѣю я въ виду нѣкоторыя особенныя выгоды. Теперь еще долженъ ты мнѣ сказать, когда пріѣхать мнѣ съ тѣмъ, чтобы скорѣе и удачнѣе осмотрѣться, рѣшиться и получить желаемое. Къ самому ли пріѣзду государя, или дать немного утихнуть треволненію? Дѣло въ томъ, что лѣтомъ я займусь устройствомъ своихъ дѣлъ и врядъ отдѣлаюсь ли прежде августа и, слѣдственно, если не пріѣду теперь, то долженъ буду отложить свою поѣздку на нѣсколько мѣсяцевъ. Будь самъ моимъ судьею. Своя рубашка къ тѣлу ближе, и какой буду я служивый и причастникъ дѣлъ государственныхъ, если не устрою своихъ дѣлъ? Хочу заняться службою спустя рукава и не оглядываясь назадъ, то-есть, безъ долга и покоенъ духомъ. Но не опоздаю ли я, выжидая августъ? Теперь, то-есть, при началѣ, буду я властенъ выбирать мѣсто, но, прозѣвавши шапочный разборъ, опасаюсь я остаться или вовсе безъ шапки, или съ шапкою мнѣ не по головѣ, что еще хуже. Ради Бога, постарайся нарядить меня, только не въ фафошку. Я въ Петербургѣ имѣю нѣсколько добрыхъ людей, которые помогутъ мнѣ, и людей съ голосомъ и съ вѣсомъ. На иныхъ изъ нихъ могу считать, какъ на каменную стѣну, по дружбѣ ихъ ко мнѣ; на другихъ -- и такъ и сякъ, смотря по погодѣ. Въ числѣ послѣднихъ занимаетъ первое мѣсто Милорадовичъ. Онъ меня любитъ, готовъ сдѣлать мнѣ одолженіе и вызвался самъ на то, но онъ -- вѣтеръ и къ тому же сомнѣваюсь, чтобы дулъ ему всегда попутный вѣтръ. Я тебѣ надоѣдаю, Тургеневъ: извини меня; но нѣтъ, я совралъ: извини мнѣ мое вранье. Твоя дружба ко мнѣ не подвержена сомнѣнію: могу опереться на нее надежно во всѣхъ случаяхъ, и эта мысль меня утѣшаетъ. Моя довѣренность не можетъ докучать твоему сердцу, твоей лѣни, можетъ быть, но такъ и быть. Не будетъ ли какой перемѣны въ министерствѣ просвѣщенія, то-есть, не перемѣнится ли министръ? Здѣсь говорятъ о H. H. Новосильцовѣ: служеніе по этому министерству и при такомъ человѣкѣ можетъ меня соблазнить. Кажется, высказалъ я все, что было у меня на умѣ: не стану обижать тебя повтореніемъ просьбы отвѣчать мнѣ скоро, подробно и ясно. Полагаюсь на твою дружбу и засыпаю въ ожиданіи пробужденія.
   Съ вами ли Жуковскій? Поручаю его тебѣ. Изнасильничай его и на зло ему сдѣлай ему добро. Нужно непремѣнно обезпечить его судьбу, утвердить его состояніе. Такой человѣкъ, какъ онъ, не долженъ быть рабомъ обстоятельствъ. Слава царя, отечества и вѣка требуютъ, чтобы онъ былъ независимъ. Пускай слетаетъ онъ на землю только для свиданія съ друзьями своими, а не для мелкихъ и недостойныхъ его занятій. Друзьямъ его надобно подумать о его счастіи и, какъ я сказалъ, на зло ему сдѣлать ему добро.
   Прости, мой добрый Тургеневъ! Будь здоровъ и счастливъ! Обними Батюшкова: и этотъ шалунъ, кажется, дурачится и просится охотою въ горемыки. Что съ ними дѣлается? Я, право, ихъ не понимаю, хотя, можетъ быть, не менѣе ихъ всѣхъ поплавалъ на своемъ вѣку. Есть горе, но есть и веселье. Прости!
  

21.

Тургеневъ князю Вяземскому.

1-го апрѣля 1815 г. [Петербургъ].

   Я получилъ только сегодня письмо твое, любезный князь Петръ Андреевичъ, и спѣшу благодарить тебя за довѣренность твою ко мнѣ, которой письмо сіе служитъ доказательствомъ. Въ теченіе сей зимы я самъ собирался писать къ тебѣ о самомъ тебѣ и показать тебѣ въ истинномъ свѣтѣ всѣ выгоды, которыя для тебя служба представить можетъ. Подъ словомъ выгоды я не разумѣлъ ни удовлетворенія честолюбія, ни избѣжанія московской праздности. Насчетъ перваго я болѣе другихъ разочарованъ; послѣдняя не долго можетъ быть пагубна для того, кто способенъ чувствовать цѣну умственныхъ, моральныхъ наслажденій. Нѣтъ, я желалъ сотворить для тебя будущее, или по крайней мѣрѣ показать тебѣ необходимость въ цѣли жизни; познакомить тебя съ нѣкоторыми пріятностями, которыя встрѣтить можешь на пути въ сей цѣли. Я полагалъ, что, кромѣ Петербурга, нѣтъ для тебя другой дороги въ сей цѣли; но думая, что и служба въ чужихъ краяхъ въ твоемъ положеніи не озаботитъ тебя, хотѣлъ звать тебя сюда и быть на первый случай твоимъ cicerone у здѣшнихъ матадоровъ. Отсутствіе государя и неизвѣстность, въ которой находятся многіе изъ управляющихъ министерствами на счетъ ввѣренныхъ имъ частей и на счетъ самихъ себя, заставили меня отложить до времени намѣренія мои, дружбою къ тебѣ мнѣ внушенныя. Да и самъ въ себѣ я не былъ увѣренъ. Желать добра не довольно; надобно имѣть средства произвести въ дѣйство свои желанія. Теперь а скажу тебѣ искренно мое мнѣніе на счетъ твоего пріѣзда сюда и рода службы, который ты избрать долженъ. Еслибы не постигли насъ ужасныя для рода человѣческаго происшествія, которыя легко могутъ лишить насъ
  
   И славы прежнихъ лѣтъ,
   И славы лѣтъ грядущихъ,
  
   то, въ надеждѣ скораго возвращенія государя, коего присутствіе здѣсь должно было до сего почитать первою и священнѣйшею его обязанностью, я бы присовѣтовалъ тебѣ немедленно пріѣзжать сюда и воспользовался бы первымъ случаемъ для исходатайствованія тебѣ должности, склонностямъ и желаніямъ твоимъ сообразной. Но мы, по несчастію, должны лишиться надежды вскорѣ видѣть государя и оставить покуда старое по старому; а если, что еще хуже, онъ только заглянетъ сюда, то и тогда врядъ ли бы можно было успѣть устроить тебя въ Петербургѣ. Изъ этого ты видишь, что не одно желаніе видѣть экономическія дѣла твои устроенными прежде пріѣзда твоего сюда, но и безполезность скораго пріѣзда заставляютъ меня дать тебѣ совѣтъ, несогласный съ нетерпѣніемъ моимъ обнять тебя въ Петербургѣ, въ кругу немногихъ твоихъ и моихъ пріятелей. Поѣзжай туда, куда зоветъ тебя долгъ отца семейства для будущаго твоего спокойствія и пріѣзжай къ намъ безъ долговъ и безъ желанія надѣлать здѣсь новые. До тѣхъ поръ поручи мнѣ думать о мѣстѣ, которое бы могло быть тебѣ по всему пріятно. Что придумаю, о томъ напишу къ тебѣ. Если же рѣшишься избрать часть дипломатическую, то увѣдомь меня заблаговременно, дабы я могъ, черезъ кого надобно, написать съ графу Нессельроде. Братъ мой тамъ и можетъ дѣйствовать за меня по моимъ наставленіямъ. Ходатайство его по сей части по сю пору не совсѣмъ было безуспѣшно. Между дипломатами у меня есть истинные пріятели; но какъ я часто о томъ же родѣ службы думалъ и для братьевъ моихъ, то и знаю всѣ неудобства сей службы, изъ коихъ первое есть дороговизна, и не въ одной Англіи; нѣтъ, въ Германіи, при самомъ незначущемъ дворѣ -- то же; особливо, когда чиновникъ съ семействомъ. Для занятій мѣста при одномъ изъ нѣмецкихъ дворовъ довольно выгодны, но по службѣ нѣтъ. Но замѣшательства, произведенныя новѣйшими происшествіями и по сей части весьма велики, и чиновники, жившіе въ Вѣнѣ, въ надеждѣ будущихъ итальянскихъ и нѣмецкихъ миссій, остались большею частію съ однѣми надеждами, и только нѣкоторымъ удалось получить штатныя мѣста и жалованья; но поѣдутъ ли къ своимъ дворамъ -- не знаю. Чинъ твой хотя и представляетъ нѣкоторыя затрудненія въ выборѣ виднаго мѣста, но не столько по дипломатической, сколько по гражданской части. По сей послѣдней надобно стараться попасть подъ непосредственное начальство министра и на добраго директора департамента или къ статсъ-секретарю, или въ государственную канцелярію. Первое возможно безъ государя, послѣднее только при немъ. Но я не почитаю нужнымъ теперь распространяться объ этомъ въ ожиданіи отзыва твоего о времени пріѣзда сюда. Какъ скоро увижу здѣсь Жуковскаго, то съ нимъ о тебѣ посовѣтуюсь. Я совершенно согласенъ съ твоимъ мнѣніемъ на счетъ его рода и средствъ жизни. Не только какъ другъ его, но и какъ любящій славу Россіи и поэзію, желаю ему одной независимости отъ людей и отъ обстоятельствъ.
   Засвидѣтельствуй мое душевное почтеніе Николаю Михайловичу, Екатеринѣ Андреевнѣ и Ивану Ивановичу. Новостей не пишу. Elles sont révoltantes. Пришли мнѣ полный списокъ своихъ сочиненій, всѣхъ безъ исключенія; я имѣю одинъ неполный списокъ старыхъ грѣховъ твоихъ. Послѣднихъ произведеній твоихъ хвалить не буду: они и сами себя хвалятъ, и друзьямъ твоимъ оставалось только съ тобой согласиться.
   Кланяйся Давыдовымъ: счастливцу и поэту; Пушкинымъ-поэтамъ. Но не обидѣлся бы одинъ изъ двухъ близкимъ сосѣдствомъ. А. Тургеневъ.
  

22.

Князь Вяземскій Тургеневу.

[Начало апрѣля. Москва].

   Благодарю тебя, мой милый Тургеневъ, за твое письмо. Не буду отвѣчать на него подробно: нѣтъ времени и почти нѣтъ мыслей. На что рѣшиться? Чего ждать? Нечего надѣяться, много чего страшиться. Если война приметъ видъ важности и постоянства, то лучше всего начать службу, связанную съ нею, то-есть, по дипломатической части. Лучше заложить первое основаніе подъ глазами государя: можетъ быть, будетъ случай и показать себя съ успѣхомъ. Можно ли получить ассессорскій чинъ безъ экзамена? Я все право на него имѣю и давно уже былъ представленъ; къ тому же и въ военное время служилъ я поручикомъ. Увѣдоми меня объ этомъ. Прости, мой милый и услужливый Тургеневъ!
   Батюшкову отдай его сказку и скажи, что мнѣ писать времени нѣтъ. Напишу къ нему въ понедѣльникъ и пришлю чай.
   У меня нѣтъ моихъ стиховъ переписанныхъ, въ тому же я роздалъ ихъ по журналамъ.
   Мой адресъ: у Арбатскихъ воротъ, въ домѣ князя Сибирскаго.
  

23.

Князь Вяземскій Тургеневу.

[Октябрь. Москва].

   Сдѣлай милость, любезный Тургеневъ; попроси отъ меня Жихарева, чтобы онъ похлопоталъ въ театральной конторѣ о скорѣйшей высылкѣ въ Москву піесы-оперы подъ названіемъ "Пѣвецъ и портной", переведенной мною для бенефиса актера Лисицина. Бенефису его скоро быть должно, а піесы не присылаютъ. Сдѣлай дружбу, похлопочи и попроси отъ меня похлопотать Жихарева, который, кажется, знакомъ съ театральною ракальею. Прости! Обнимаю тебя. Сдѣлай одолженіе, исполни, какъ можно скорѣе, мою просьбу; но, ради Бога, не говори, что эта піеса мною переведена; я хотѣлъ одолжить Лисицина, а не искалъ славы или безславія.
  
   Приписка Batti.
   Votre lettre à m-r Boulgakoff a été rendue le jour même de mon arrivée; le billet que vous m'avez adressé, au moment de mon départ étant tombé par hasard dans les mains de la princesse, a été le sqjet d'un quiproquo charmant. Vous me disiez de faire des heureuses, et la princesse avait cru le billet adressé à son mari. Je me borne au singulier, et comme je viens d'apprendre que vous êtes sur le point de vous établir, je ne saurai jamais douter qu'elle ne soit la plus heureuse. Adieu, m-r Tourguénieff. Quand vous verrez la princesse Catherine, au nom de Dieu, n'oubliez pas de lui répéter, que je serai toujours l'un de ses admirateurs les plus zélés. Batti.
  

24.

Князь Вяземскій Тургеневу.

4-го ноября. Москва.

   Благодарю милую Эолову Арфу за присылку "Видѣнія", которое я прочелъ нѣсколько разъ, и всегда съ новымъ удовольствіемъ и новымъ смѣхомъ. "Видѣніе" писано мастерски. Дай Богъ новому Арзамасу процвѣтать болѣе и болѣе и родить чаще такихъ дитятокъ, и тогда -- горе новому Вавилону! Онъ будетъ срытъ до основанія, и мы воскликнемъ:
  
   Упалъ сей градъ --
   Гроза и трепетъ для разсудка!
  
   Сейчасъ везу "Видѣніе" къ Василью Пушкину, который пламенѣетъ желаніемъ сразиться съ нечестивцами. Иванъ Ивановичъ совѣтуетъ ему поспѣшить съѣздить въ Петербургъ, чтобы сдѣлать эту кампанію противъ Шутовского.
   Ради Бога, присылайте все, что будетъ выходить въ Арзамасѣ. У тебя много писцовъ въ командѣ, и одолженія этого требую отъ дружбы твоей. Мы здѣсь, въ древнемъ Іерусалимѣ, только и живемъ вами.
   Подписка на сочиненія Жуковскаго идетъ помаленьку. Вотъ третій день, какъ я сталъ выѣзжать. Прости, мой милый Тургеневъ и соарзамасецъ! Прочимъ соарзамасцамъ -- дружескій и братскій поклонъ. Я ихъ всѣхъ люблю, какъ душу. Съ общаго вашего позволенія я буду или Асмодеемъ, или Варвикомъ. Кто Ивиковъ Журавль? Спасибо за попеченіе объ оперѣ моей. Я знаю, что она переведена, но она переведена безграмотнымъ: нѣтъ ни смысла, ни соблюденія правилъ языка и поэзіи. Я, по крайней мѣрѣ, одѣлъ ее въ пристойное платье. Напомни Жихареву справиться объ ней обстоятельнѣе. Прости еще разъ: писать далѣе некогда. Обнимаю тебя отъ всего сердца Жуковскаго, Свѣтлану то-жъ, обнимаю то-жъ.
   Вчера былъ здѣсь блестящій балъ у князя Юрія Владиміровича Долгорукаго въ новыхъ покояхъ, имъ отдѣланныхъ, и я домой притащился въ пять часовъ. Усталъ, какъ собака; пустота въ головѣ.
   Зачѣмъ не печатаете вы "Видѣнія"? Если нельзя въ Питерѣ, то не хотите ли мнѣ поручить? Я думаю, у Всеволожскаго можно напечатать.
   На оборотѣ: Александру Ивановичу Тургеневу.
  

25.

Князь Вяземскій Тургеневу.

18-го ноября. Москва.

   Я получилъ твое письмо и билеты, и все исполню по твоему приказанію. По слѣдующей почтѣ надѣюсь прислать тебѣ деньги и списокъ подробный подписчикамъ. Ты говоришь, что посылаешь мнѣ форматъ изданія -- и ничего не бывало, а самъ другимъ толкуешь о точности, которая тебѣ незнакома,
  
   Какъ Шаховскому умъ, а Шаховской уму.
  
   Я все хвораю: день выѣду, а пять сижу дома. Теперь и въ постели лежалъ, но чувствую себя лучше. На дняхъ я былъ въ Остафьевѣ; Карамзины грустятъ о прошедшемъ и безпокоются о будущемъ. Катя и Андрюша не въ опасности, но болѣзнь такого рода, что прежде истеченія шести недѣль нельзя ни за что отвѣчать.
   Злоба Шишкова и прочихъ дуралеевъ не тяжела, но злоба судьбы -- бремя свинцовое, отъ котораго никакая мудрость, никакая добродѣтель освободить не можетъ. Что нужно для счастья Карамзина? Не дѣлать утратъ: и того не имѣетъ онъ наслажденія. Не понимаю Провидѣнія.
   Хороши вы, Арзамасцы! Вся Москва наводнена "Липецкими Водами"; одни мы, усердные Арзамасцы, забыты вами. Какъ не прислать одного экземпляра! На дняхъ Кокошкинъ позвалъ меня на вечеръ къ себѣ для слушанія "Водъ"; я повезъ съ собою Василія Пушкина, и
  
   Мы зрѣли полное собранье
             Бесѣды всей:
  
   Ивановъ, Мерзляковъ и всѣ московскіе актеры. Съ начала примѣтно было, что нѣкоторые умы расположены были благосклонно къ Шутовскому: хвалили разговоръ, свободу, чистоту, плавность слога. Одинъ Пушкинъ нѣсколько разъ испускалъ яростные крики, не будучи въ силахъ обуздать порывы ретиваго сердца. Я молчалъ и думалъ про себя, что версификація не свободная, а растянутая и водяная, а потому молчалъ, давши себѣ слово не говорить, если нечего будетъ хвалить. Дѣйствіе первое прочтено: хвалятъ тотъ же свободный разговоръ; кто-то спрашиваетъ о ходѣ перваго дѣйствія. "Да", говорятъ, "кажется, онъ медленъ, но подождемъ конца". Читаютъ второе дѣйствіе. Кокошкинъ божится, что разговоръ самый комическій. Я молчу, будто вѣрю; другіе и заподлинно вѣрятъ и вторятъ ему, но однако же лица темнѣютъ, тѣнь скуки крадется по челамъ. Василій Пушкинъ бодрится; крики его вырываются чаще изъ груди, волнуемой яростью; я молчу и гляжу на свѣтъ блѣдный и унылый. Читаютъ третье дѣйствіе. Читаютъ, читаютъ, несется легкій ропотъ, и Кокошкинъ не божится, а зѣвающій его ротъ молча клянется за него, что и онъ скучаетъ; Мерзляковъ уже выставляетъ Аристотеля; Ивановъ начинаетъ выпускать плоскія шутки; Василій Пушкинъ бьется по ляжкамъ и вскрикиваетъ: "Я торжествую". Я молчу и гляжу на свѣтъ блѣдный и унылый. Читаютъ четвертое дѣйствіе, читаютъ пятое, кончаютъ, и единый гласъ, вылетающій изъ разныхъ грудей, воскликнулъ: "Піеса дурна; нѣтъ въ ней ни одного характера, нѣтъ хода, пѣтъ плана, нѣтъ завязки."
   И въ самомъ дѣлѣ: можно ли было ожидать отъ Шутовского подобной плоскости, хотя и возвышенъ онъ на чредѣ плоскихъ. Что за кокетка -- курва? Что за Пронскій дуракъ? Чего хочетъ Саша? Почему думаетъ онъ, что Оленька влюблена въ него, а что онъ -- въ сѣтяхъ графини? Что за Холмскій? Что за Ольгинъ? Что за Угаровъ-Буяновъ? О Фіалкинѣ и говорить нечего. Подлая зависть ничего внушить хорошаго не можетъ. Одно лицо сносное: старой княжны. Что за иллюминація? Мнѣ хочется написать на эту пьесу письмо обстоятельное къ липецкому жителю, но надобно собраться съ силами: я теперь боленъ и что-то невеселъ. Надѣюсь, однако же, въ скорости исполнить свое желаніе. Между тѣмъ, ради Бога, печатайте мои эпиграммы; выставьте хотя имя мое полное и чинъ, и лѣта, и примѣты.
   Посылаю тебѣ портретъ обратно; Тончи находитъ, что главною причиною его несходства есть то... {Конецъ письма утерянъ.}.
  

1816.

  

26.

Князь Вяземскій Тургеневу.

13-го генваря. [Москва].

  

Тургеневъ, голубчикъ,

Будь письмамъ попутчикъ!

   Ты меня забылъ вовсе. Богъ тебѣ судія. Прости, а я тебя люблю по старому.
   Въ концѣ генваря
   Московскаго во мнѣ узришь пономаря;
   А, можетъ, въ февралѣ,
   На питерской землѣ,
   Проклятьемъ отягченной
   Бесѣды воспаленной,
   Съ смущеньемъ на челѣ,
   Пріѣду въ Бесѣду.

0x01 graphic

   Этотъ проклятый Батюшковъ всегда меня врать заставляетъ; какъ голова Медузы, онъ надо мною дѣйствуетъ и мой умъ превращаетъ въ камень.
  
   Батюшковъ хочетъ сохранить анонимъ,
   Но глупость за него здѣсь руку приложила,
   И ты его узналъ, мой другъ Абдолонимъ,
   Съ тобою будь его и жизнь, и сила 1).
  
   1) Портретъ изображаетъ князя Вязмскаго съ подписью рукою Батюшкова: "Безъ образа лицо". Окончаніе письма, напечатанное курсивомъ, дописано рукою Батюшкова.
  
  

27.

Тургеневъ князю Вяземскому.

16-го генваря. [Петербургъ].

   Пожалуйста, доставь письмо А. M. Пушкину. Дѣло его сдѣлано.
   Я получилъ письмо твое, на имя Сюськи посланное, но не видалъ еще Дашкова, ибо задушенъ новыми хлопотами; а надобно поспѣть сегодня на балъ къ французскому послу, гдѣ и государь будетъ, и похоронить графа Янковича, который за нѣсколько минутъ до смерти велѣлъ просить меня пригрѣть грѣшное его тѣло, которое я нашелъ уже на столѣ, прикрытое рубищемъ. Cela а fait une impression sur moi qui ne s'effacera de la vie.
   Жуковскій давно уѣхалъ въ Дерптъ.
   A propos d'enterrement et de Жуковскій: я пришлю въ тебѣ на слѣдующей почтѣ сотни три, четыре, для бѣдной Поповой и, если не разыграю здѣсь въ лотерею, то и вещи ей назначаются.
   Пишите ко мнѣ чаще, но не всегда ожидайте отвѣта. Tout à vous de coeur Тургеневъ.
  

28.

Князь Вяземскій Тургеневу.

[Вторая половина января. Москва].

   Господинъ Молчановъ-Нѣмцовъ-безгласный, Тургеневъ-безъязычный, Поповъ-безсловесный-словесникъ, некорреспондентствующій корреспондентъ Библейскаго общества, безмолвный ораторъ женскаго отдѣленія! извольте меня выслушать; не тревожьтесь: я скажу только два слова, а тамъ успѣете пойти христосоваться съ жидами. Ради Библіи и Моисея, и Попова, удержите Жуковскаго въ Петербургѣ до моего пріѣзда, а сей мой пріѣздъ приключится въ весьма скоромъ времени. Я имѣлъ честь исполнить ваше приказаніе и отдалъ письмо Пушкину, который тоскливо поджидаетъ деньги. Съ истиннымъ почтеніемъ и таковою же преданностью честь имѣю пребыть, милостивый государь, вашего превосходительно-молчаливства покорнѣйшій слуга такой-то.
   Я такъ на тебя золъ, Тургеневъ, что еслибы отъ меня зависѣло, то цѣлые два часа не далъ бы тебѣ куска въ ротъ и по крайней мѣрѣ двадцать минутъ держалъ подъ безсонницею.
  

29.

Князь Вяземскій Тургеневу.

22-го генваря. [Москва].

   Я отдалъ твое письмо Пушкину. Ты пляшешь и хоронишь, и то дѣло; а я пляшу и скучаю. Здѣсь каждый день балъ, но все какъ-то сердце не радостно. Какъ волка ни корми, а онъ все въ лѣсъ глядитъ. Надобно дѣйствовать, но гдѣ и какъ? Наша россійская жизнь есть смерть. Какая то усыпительная мгла царствуетъ въ воздухѣ, и мы дышемъ ничтожествомъ. Я пріѣду освѣжиться въ Арзамасъ и отдохнуть отъ смерти. Ждите меня съ пукомъ плановъ. Пора протереть глаза. Обнимаю тебя отъ всего сердца и люблю. Получили ли вы мои письма отъ барона Треска? Что дѣлаетъ Сѣверушка? Онъ ко мнѣ не пишетъ и меня не слышитъ. У меня жена все нездорова. Прощай! Карамзиныхъ обними.
  

30.

Князь Вяземскій Тургеневу.

Четвергъ. [Конецъ января. Moсква].

   Добрый Тургеневъ, здравствуй и прощай! Въ воскресенье ѣдемъ въ вамъ; завтра даю балъ на весь кварталъ и пиръ на весь міръ. Хлопотъ выше воротъ, но поговорить съ пріятелемъ найдется всегда время. Послушай, нельзя ли гдѣ-нибудь найти, купить, заказать, подтибрить у Пахома шитый придворный мундиръ, на случай нужды? Подумай объ этомъ. Я хотѣлъ тебѣ послать мѣрку свою, но Пипинька-Парни говоритъ, что не нужно: въ Петербургѣ, дескать, не мундиръ, а и трагедія поспѣть можетъ въ двадцать четыре часа. У портныхъ есть свои Хвостовы, свои Шаховскіе. Имъ быть такъ, но ты будь мнѣ отецъ и мать; на тебя надѣюсь, какъ на каменную стѣну,
  
   Фаросъ младыхъ вельможъ и мой!
  
   Въ Петербургѣ
  
   Проснусь, и ты въ душѣ моей
   Скорѣй, чѣмъ денъ очамъ коснется.
  
   Вызывай скорѣе Свѣтланушку изъ Дерпта. Василію
  
   Вотъ братское лобзанье
   Въ залогъ здѣсь вѣрныя любви,
   Тамъ сладкаго свиданья.
  
   Спроси у него, слѣдовалъ ли онъ дорогою моимъ совѣтамъ и скажи, что у меня балъ. Прости, моя голубушка! Черезъ недѣлю я у васъ: и радостно, и нѣтъ. Le sort en est jeté. Цѣлую и люблю.
  

31.

Князь Вяземскій Тургеневу.

29-го генваря. [Москва].

   Съ трепетомъ беру перо въ руки: не помню, въ ссорѣ ли мы съ тобою, извините: съ вами, или нѣтъ; но помню, что во всю зиму не получалъ отъ тебя, или отъ васъ, если мы въ ссорѣ, ни пяти строкъ, кромѣ тѣхъ, которыми были умараны конверты двухъ писемъ, попавшихъ въ двѣ огромныя руки твоего или вашего превосходительства. (Если мы не въ ссорѣ, превосходительство вышереченное будетъ по арзамасской табели о рангахъ; если въ ссорѣ, то по адресъ-календарю о жидовскихъ и христіанскихъ комитетахъ).
   Я былъ въ горѣ, былъ въ хлопотахъ и теперь бьюсь, какъ рыба объ ледъ и, слѣдственно, заслуживаю прощеніе, если писалъ рѣдко; но ваше превосходительство, которое до дна ежедневно осушаете чашу счастія и удовольствій, веселитесь, какъ рыба на солнцѣ, плаваете въ наслажденіяхъ, какъ карась въ прудѣ и, кстати говоря о рыбахъ, такъ же съ друзьями своими нѣмы, какъ и онѣ, вамъ непростительно и грѣшно забывать о тѣхъ, которые помнятъ и любятъ васъ и посреди страданій душевныхъ, и посреди заботъ тяжелыхъ и скучныхъ. Простите, жирная и безмолвная превосходительная стерлядь! Сегодня буду любоваться вашимъ подобіемъ на бригадирскомъ столѣ его сіятельства графа Ѳедора Андреевича Толстого.
  
   Во всемъ на стерлядь онъ похожъ:
   Онъ, какъ она, и нѣмъ, и жиренъ, и пригожъ --
  
   стихи къ портрету Александра Ивановича Тургенева.
  
   На оборотѣ: Его превосходительству, милостивому государю Александру Ивановичу Тургеневу. Въ домѣ его сіятельства князя Голицына, на Фонтанкѣ. Въ С.-Петербургѣ.
  

32.

Тургеневъ князю Вяземскому.

3-го апрѣля. Понедѣльникъ. [Петербургъ].

   Исполняя одно изъ правилъ твоего завѣщанія, любезный другъ, я пользуюсь первою свободною минутою, чтобы отдохнуть отъ жизни, бесѣдуя съ тобою. Пустота, которую вашъ отъѣздъ и вскорѣ послѣ отъѣздъ Жуковскаго оставили во мнѣ, не могла наполниться новымъ трудомъ, который на меня взвалили. Я привыкъ къ вашему кругу и безпрестанно тоскую по васъ. Намъ непремѣнно нужно снова собраться. Я пріѣду за тобой въ маѣ. Надежда на вѣрное возвращеніе сюда Николая Михайловича меня поддерживаетъ.
   На другой день отъѣзда вашего получилъ я отъ Софьи Петровны колчанъ съ перьями для тебя. Жуковскій едва не завладѣлъ имъ; но, получивъ обѣщаніе въ присылкѣ для него другого, оставилъ тебѣ твою собственность. Пришлю ее съ первою почтою. Я читалъ Софьѣ Петровнѣ и князю Голицыну твою памятную записку, мило составленную, перечитывалъ по ихъ приказанію твои романсы и посвященія; а что было говорено въ то время и послѣ не разъ повторяемо, этого я тебѣ сказывать не обязанъ, не смотря на мое желаніе быть для тебя пріятнымъ вѣстникомъ.
   Наканунѣ отъѣзда Жуковскій написалъ, по просьбѣ англійскаго посла. прекрасные куплеты, которые я не успѣлъ послать въ вамъ; а теперь не посылаю, зная, что Сѣверинъ доставилъ уже ихъ Ивану Ивановичу.
   Портреты Арзамасцевъ для тебя уже готовы; мой, comme de raison, хуже всѣхъ. При всемъ стараніи живописца онъ написалъ меня съ утреннею заботливою миною, которая мнѣ совсѣмъ не нравится. Я бы очень не желалъ, чтобы этотъ портретъ былъ моимъ предтечею въ Москвѣ. Жуковскаго характеръ изображенъ прекрасно: онъ задумчивъ и мечтатель и, кажется, говоритъ:
  
   И все, что жизнь сулитъ, и все, чего въ ней нѣтъ.
  
   Какъ вы доѣхали и въ цѣлости ли довезли нашего почтеннаго Старосту? Въ день вашего отъѣзда Иванъ Ивановичъ писалъ ко мнѣ: "Отдайте намъ хотя Василья Львовича"; я повторяю вамъ слова его. Сегодня, на обѣдѣ у Лаваля, поминать васъ буду; но "Исторія" Дебре, которую я тамъ услышу, вѣрно не напомнитъ мнѣ покоренія Новгорода.
   Всѣ эти дни я и съ Арзамасцами рѣдко видался. Въ пятницу едва не попалъ къ халдеямъ въ Бесѣду, но судьба спасла меня и отъ скуки безсмертія, и отъ смертной скуки. Какъ маленькій Гриммъ, сообщаю вамъ новѣйшій impromptu маленькой нашей словесности:
  
   Великій сей министръ въ исторіи бъ гремѣлъ
   И съ Колбертомъ его потомство бы сравнило,
   Изъ внутреннихъ когда бы дѣлъ
   Наружу ничего у насъ не выходило.
                                                                                   К. С.
  
   Поздравляю княгиню съ твоимъ пріѣздомъ и свидѣтельствую ей мое душевное почтеніе, en la priant en même temps de me rappeler au souvenir des princesses Gagarine.
  

Памятная записка безпамятливому Тургеневу.

  
   Тургеневъ получитъ изъ Москвы 2500 рублей, изъ коихъ заплатитъ себѣ 2000 рублей, а 500 оставитъ у себя на всякій случай, напримѣръ, на требованіе Жихарева и прочее, и прочее.
   Отдать Софіи Петровнѣ Свѣчиной три книги сочиненія Дюсиса и возвратить ихъ Окуневу, когда она ихъ прочтетъ. При Софіи Петровнѣ и при княгинѣ отдавать мнѣ полную справедливость, то-есть, сказывать, что я глубоко тронутъ и благодаренъ имъ за лестное и милостивое ихъ ко мнѣ расположеніе и никогда не забуду счастливѣйшихъ часовъ, проведенныхъ мною въ ихъ обществѣ, на которомъ основываю я пріятнѣйшія свои воспоминанія о Петербургѣ. Тургеневъ долженъ мнѣ на память оторвать каждый день по получасу отъ своего дневного почиванія и по лакомому куску отъ своего дневного пропитанія. Но зато позволяетъ ему, встрѣтясь съ Шаховскимъ и Шишковымъ, зѣвнуть за меня. Тургеневъ долженъ ко мнѣ писать и въ каждомъ письмѣ сказать, и не сквозь сонъ, пару словъ о Софіи Петровнѣ и о княгинѣ. Тургеневъ долженъ не проспать и не проѣсть дружбы своей ко мнѣ.
   Софія Петровна обѣщалась меня посвятить въ свои рыцари, то-есть, вооружить перо во имя вкуса и ума.
  

33.

Князь Вяземскій Тургеневу.

Среда. [Начало апрѣля. Москва].

   Здравствуй, моя златострунная Арфа, слабая струна моего сердца! Мы благополучно доѣхали въ Москву въ понедѣльникъ, въ девятомъ часу утра и, слава Богу, я нашелъ всѣхъ своихъ здоровыми. У Н[иколая] М[ихайловича] только не совсѣмъ здоровъ маленькій, но и то ничего.
   Вы что дѣлаете, голубчики-гусенки? Нашъ Староста забавлялъ васъ во всю дорогу; немедленно пришлемъ журналъ нашего путешествія въ Арзамась. Мы васъ любимъ душою; Н[иколай] М[ихайловичъ] васъ точно полюбилъ. Пріѣзжай скорѣе къ намъ.
  
   Въ день вторника счастливый
   Ты вспомни обо мнѣ
  
   и напомни обо мнѣ милой четѣ. Прости, всѣмъ Арзамасцамъ дружеское рукожатіе. Скажи Жихареву, чтобы онъ скорѣе высылалъ портреты. Пиши чаще, ради Бога, чаще и говори мнѣ о вторникахъ и o пятницахъ, Жуковскій уже въ Дерптѣ, такъ ли? Пишетъ ли онъ къ тебѣ? Какъ мнѣ къ нему писать: черезъ тебя ли, прямо ли? Обнимаю тебя отъ всего сердца.

34.

Князь Вяземскій Тургеневу.

[Первая половина апрѣля. Москва].

   Здравствуй, моя Александровская Арфа! Что подѣлываешь? Не хорони друзей и будешь дѣлать лучше моего. Будешь ли въ Москву? Что же перья? Ты -- безстыдный человѣкъ: мнѣ и говорить съ тобою совѣстно и для того -- прости. Перешли письмо къ Жуковскому и скажи Арзамасцамъ поклонъ отъ сердца. Что дѣлаетъ единственная чета, двойственное число? Кланяюсь имъ въ ноги. Скоро ли они ѣдутъ? Прости, папошнинъ души моей! Будь счастливъ и здоровъ, но ты и такъ здоровъ ѣсть, пить и спать. Н[иколай] М[ихайловичъ] не очень здоровъ, а къ вамъ собирается. Ради Бога, скажи мое истинное почтеніе доброй и почтенной Екатеринѣ Ѳедоровнѣ; мнѣ такъ совѣстно, что я къ ней не писалъ. Извини меня передъ нею.
  

Приписка К. Н. Батюшкова.

   Вяземскій увѣнчанъ лаврами за новые успѣхи на сценѣ. Его "Портвой" -- безсмертенъ; его "Посланіе къ перу", никогда не умретъ. О, какой талантъ!
  

35.

Князь Вяземскій Тургеневу.

20-го апрѣля. [Москва].

   Здравствуй, моя Тургевешка, и благодарствуй за письмо и за обѣщаніе будущихъ благъ, то-есть, частыхъ писемъ, пріѣзда въ Москву и присылки колчана, котораго ожидаю съ нетерпѣніемъ и съ гнѣвомъ, разумѣется, на тебя, потому что ему давно уже надобно быть у меня. Я къ тебѣ все это время не писалъ, потому что съ одной стороны кружусь въ вихрѣ празднаго разсѣянія, а съ другой стороны тоскую и страдаю душою.
   Бѣдная Шаховская борется уже дней десять со смертію. Ужасное и поучительное зрѣлище! Торжество кротости и религіи! Въ ужаснѣйшихъ мученіяхъ не вырывается легчайшее роптаніе: ангелъ на землѣ! Бѣдный Гусятниковъ умеръ тою же болѣзнію на дняхъ. А вы, счастливцы, слушаете мои стихи, пьете чудесное шампанское, а o смерти и въ усъ не дуете.
   Будешь ли сюда учиться мудрости и терпѣнію? Но прежде всего высылайте мнѣ скорѣе свои образины: я очень ими дорожу. Что дѣлаетъ Громобой? Не убило ли его громомъ? Онъ ко мнѣ ни слова не пишетъ, ни басенъ Крылова не присылаетъ, ни денегъ отъ меня не требуетъ. Овидій-капуцинъ Батюшковъ здоровъ, то-есть, не очень здоровъ и тѣломъ, и душою: въ носу насморкъ и въ сердцѣ, и въ умѣ то же. Онъ скоро будетъ посаженъ въ желтый домъ моимъ состраданіемъ. Силы нѣтъ видѣть, какъ онъ капуцинитъ. Утѣшьте его: сдѣлайте старостою его въ Библейскомъ обществѣ, какъ Пушкинъ въ Арзамасскомъ. Радость эта его пріободритъ.
   Винюсь передъ Громобоемъ: сейчасъ получилъ я отъ него письмо, но за то гнѣвъ мой противъ тебя усилился. Я и отъ канцлера имѣю письмо сегодня, а ты, лѣнивый и сдобный папошникъ, не только не писалъ ко мнѣ, но и перьевъ не высылаешь. По какому праву задерживаешь ты ихъ, всеобщій и вѣковѣчный задержатель? Послѣ того, ты еще хочешь, чтобы я присылалъ къ тебѣ мои письма къ Жуковскому. Когда и въ нему пишу, мнѣ прибыли мало будетъ отъ того, что письмо проваляется у тебя двѣ недѣли на столѣ съ чухонскою Библіею, съ чухонскою одою Хвостова и съ тарелкою чухонскаго масла. Однако же сегодня дѣлать нечего: поневолѣ пишу къ нему черезъ тебя, многотруднаго потока забвенія и безпорядка. Я получилъ отъ него письмо, на которое долженъ отвѣчать, а не знаю, какъ адресовать къ нему прямо.
   Прости, мой Саша! Будь здоровъ и пріѣзжай въ Москву, гдѣ Вяземскій любитъ тебя всею душою. Карамзины здоровы. Получилъ ли ты мое письмо черезъ почталіона, который съ нами ѣздилъ? Отъ души поклонъ арзамасскому гусятнику. Громобою буду отвѣчать по той почтѣ. Котенка царапни за меня. Онъ обо мнѣ и въ усенки не дуетъ. Экой Васька!
   Единственной четѣ поклонъ отъ души, отъ сердца, отъ чувства, отъ разсудка, отъ ума, отъ воображенія. Муза моя грозится на нихъ стихами, но нѣтъ перьевъ. Ты, пожалуй, нарочно подшутишь и не пришлешь ихъ изъ ревности ко мнѣ, а, можетъ быть, и изъ жалости къ нимъ, то-есть, къ четѣ. Ты, пожалуй, съ просонья подумаешь, что я говорю изъ жалости въ первымъ.
   Вели ко мнѣ скорѣе выслать для подписчиковъ второй томъ Жуковскаго и потребуй отъ Кашкина записку о числѣ экземпляровъ перваго тома, высланныхъ ко мнѣ въ разныя времена.
  

36.

Тургеневъ князю Вяземскому.

4-го мая. [Петербургъ].

   Потрудись доставить копію съ письма князя Тюфякина Пушкину и сказать ему, что я сегодня пошлю за деньгами и пришлю ихъ съ первою почтою. Вчера проводили мы Чу до Царскаго Села. Онъ съ вами пробудетъ 24 часа. Черезъ недѣлю будетъ съ нами Свѣтлана, зачѣмъ -- узнаете послѣ. Прошу не клепать меня рѣчьми и товариществомъ Моисею. Князь Гагаринъ два раза приказывалъ тебѣ поклонъ изъ Рима. До свиданія! Тургеневъ.
  

37.

Князь Вяземскій Тургеневу.

18-го мая. [Москва].

   Здравствуй, Тургеневъ! Берхманъ пожалованъ въ званіе камеръ-юнкера, по просьбѣ князя Алексѣя Григорьевича Щербатова, но указъ еще о томъ не вышелъ. Нельзя ли постараться о скорѣйшемъ изданіи его. Берхману надобно ѣхать въ деревню и хочется ему повезти съ собою шляпу съ плюмажемъ. Еще просьба: пришли мнѣ двѣ Библіи французскія и двѣ русскія или славянскія, какъ онѣ у васъ называются, но лучшаго изданія. Я напишу благодарное письмо въ Библейское общество или тебѣ пришлю деньги: какъ лучше тебѣ покажется.
   Я скученъ; жена моя больна и вчера до смерти перепугала; и боленъ, и Карамзины сегодня уѣхали. Прости! Арзамасцамъ поклонъ отъ сердца. Единственной четѣ -- безсчетные поклоны.
  

38.

Князь Вяземскій Тургеневу.

1-го іюня. Льгово.

   Степанъ Степановичъ Апраксинъ пишетъ къ князю Александру Николаевичу о Глушковскомъ, танцовщикѣ здѣшняго театра, бывшаго вѣры католической, и которому жена моя недавно была воспріемницею въ нашу вѣру. Онъ хочетъ жениться на Ивановой, также танцовщицѣ здѣшняго театра, но ее вдругъ требуютъ на петербургскій театръ. Онъ въ отчаяніи, она отъ грусти слегла въ постель. Будь ходатаемъ ихъ любви: жена моя проситъ тебя заступиться за ея крестника. Сдѣлай доброе дѣло! Прости!
   Я пишу съ тебѣ изъ Льгова. Пріѣхавши въ Москву, буду писать къ тебѣ подробнѣе. Скажи Карамзинымъ, что мы къ нимъ не писали оттого, что мы здѣсь. Дѣтямъ нашимъ, слава Богу, лучше. Обнимаю тебя отъ всего сердца. Не забудь нашей просьбы. Доброе дѣло никогда не пропадаетъ: ходатайствуя за любовь другого, заслужишь ты ходатайство любви и за себя при случаѣ. Посылаю тебѣ копію съ письма Степана Степановича, изъ котораго ты лучше поймешь дѣло.

39.

Князь Вяземскій Тургеневу.

4-го іюня. Москва.

   Здравствуй, мой милый папошникъ! Благодарю тебя за письмо и сознаюсь въ несправедливости и неблагодарности. Мнѣ грѣшно жаловаться на тебя, но смотри: избаловавши меня сначала, чуръ не покидать. Я привыкъ теперь часто тебя читать: больно будетъ отвыкать. Ради Бога, не оставь просьбы моей о Глушковскомъ. Вѣдь ты получилъ мое письмо изъ Льгова? Я писалъ къ Н[иколаю] М[ихайловичу] и просилъ его, чтобы онъ тебя выслалъ въ Москву къ моимъ именинамъ. Питерскія сплетни на мой счетъ меня не удивили: я о нихъ догадывался или, лучше сказать, ихъ угадывалъ; угадывалъ и то, что ты зажмешь ротъ безсовѣстнымъ болтунамъ. О живыхъ молчу, но тревожить прахъ умершихъ глупыми разсказами непростительно. Мнѣ здѣсь было сказывали, что о похоронахъ было къ вамъ писано оффиціальнымъ образомъ. Я и тутъ на тебя надѣялся. Мнѣ такъ надоѣла Москва, Петербургъ, Торжокъ и Козельскъ, что я радъ былъ бы бѣжать бѣгомъ за тридевять земель, еслибы не ты, да еще кое-кто. Прости, милый Тургешка!
   Что дѣлаетъ Жуковскій, Блудовъ? Я на дняхъ ѣду въ Остафьево и со мною весь московскій Арзамасъ. Отдай. Жихареву письмо къ Вельяшеву, если ты не знаешь, гдѣ онъ живетъ. Алексѣй Пушкинъ проситъ не оставить его просьбы. У меня сердце замерло, какъ я узналъ, что одной половины четы уже нѣтъ въ Петербургѣ: мы, по крайней мѣрѣ, дышали подъ однимъ небомъ, смотрѣли на одно солнце, и это меня утѣшало.
  

40.

Тургеневъ князю Вяземскому.

9-го іюня. Пятница. Утро. Петербургъ.

   Вчера ввечеру получилъ письмо твое изъ Льгова. Сегодня выправлюсь у князя Тюфякина и буду просить его. Сейчасъ ушелъ отъ меня Николай Михайловичъ, который пріѣхалъ изъ Сарскаго Села на одну ночь сюда, а сегодня возвращается. Катерина Андреевна была нездорова, и оттого не была на Павловскомъ праздникѣ, куда ее обѣ императрицы приглашали. Отъ васъ я имъ кланялся. Какъ твой адресъ? Тургеневъ.
   Поэтъ Пушкинъ получилъ часы отъ государыни за куплеты, которые съ перемѣною пошли въ дѣло.

41.

Тургеневъ князю Вяземскому.

12-го іюня. [Петербургъ].

   Я не успѣлъ на прошедшей почтѣ увѣдомить тебя, что крестникъ твой разлученъ съ супругою не будетъ. Предписаніе отсюда уже послано въ Москву. Сейчасъ получилъ твои письма. Отвѣчать тебѣ и Старостѣ -- Пушкину буду послѣ. А. М. Пушкину я писалъ уже на прошедшей почтѣ, вложивъ письмо въ пакетъ къ Булгакову. Желалъ бы пріѣхать къ твоему празднику, но еще не увѣренъ въ возможности исполнить сіе желаніе.
   Сейчасъ увѣдомлю H. M. Карамзина объ отзывѣ главнокомандующаго о типографіи. Есть надежда, что печатать будутъ здѣсь. Пиши во мнѣ чаще и больше. Твои строки для меня дороги, а я въ хлопотахъ по уши. Прости, моя радость! Тургеневъ.
   Жихареву и Вельяшеву письма отошлю сейчасъ же.
  

42.

Князь Вяземскій Тургеневу.

15-го іюня. Москва.

   Здравствуй, милая Тургешка! Я получилъ вчера твои три строки и отвѣчаю тебѣ двумя. Я въ Москвѣ на нѣсколько часовъ. Изъ деревни буду писать болѣе. Мой адресъ: въ Чернышевскомъ переулкѣ, въ домѣ Наумова.
   Вотъ эпитафія Пушкина его сочиненія и съ нашими варіантами:
  
   Здѣсь Пушкинъ нашъ лежитъ; о немъ скажу два слова:
   Онъ пѣлъ Буянова и не любилъ Шишкова.
  
   Варіанты Батюшкова:
  
   Здѣсь Пушкинъ нашъ лежитъ; на немъ лежатъ два слова:
   Онъ пѣлъ Буянова и пр.
  
   Moe:
  
   Здѣсь Пушкинъ и пр.
   Учился у Тальмы и проучилъ Шишкова.
  
   Прости! Причту Арзамасскому поклонъ.
  

43.

Князь Вяземскій Тургеневу.

27-го іюня. Москва.

   Превосходительный мой другъ!
   Превосходительны занятья
   Позволь прервать минутъ для двухъ
   И кинуться во весь мнѣ духъ
   Въ превосходительны объятья,
   Тебя поздравивъ сердцемъ вслухъ
             Безъ всякаго изъятья.
  
   Радуюсь милости, оказанной тебѣ, а болѣе еще милости, оказанной мнѣ судьбою надеждою увидѣться съ тобою. Только смотри: прежде половины августа не ѣзди. Я завтра ѣду въ Кострому и прежде пятнадцати дней не возвращусь.
  
   Съ тобой хочу я говорить,
   Мой другъ и братъ но Аполлону!
   Склонись къ знакомой лиры звону:
   Одинъ въ насъ пламенѣетъ жаръ,
   Но мой удѣлъ на свѣтѣ -- струны,
   Тебѣ же данъ рукой Фортуны
   Скуфеекъ теплыхъ сладкій даръ
   (Здѣсь истина безъ украшенья).
   Послушай просьбы ты моей:
   Есть пастырь -- образецъ смиренья,
   Отъ самыхъ юношескихъ дней
   Святого алтаря служитель;
   Онъ чистой жизнью оправдалъ
   Все то, чѣмъ вѣрныхъ умилялъ
   При алтарѣ въ день воскресенья.
   Онъ -- пастырь моего селенья;
   Его застигла сѣдина,
   И вскорѣ старости рукою
   Глава его обнажена
   (Не Филаретская она),
   И краснорѣчія судьбою
   Ему наука не дана;
   Но, другъ, спроси Карамзина:
   Не пьетъ онъ никогда вина
   И, пастырь христіанскій стада,
   Съ него онъ шерсти не деретъ;
   Любовь, признательность -- награда
   Ему за бремя всѣхъ хлопотъ.
   Но поскорѣй приступимъ къ дѣлу:
   Я отхлесталъ страницу цѣлу,
   И морщится твой съ скуки лобъ.
   Узнай же все съ двухъ строкъ нелживыхъ:
   Плѣшивый мѣсяцъ -- этотъ попъ;
   Въ семействѣ Бога нѣтъ плѣшивыхъ,
   Скуфейками же ты богатъ;
   Пришли ему одну ты, братъ:
   Мнѣ сдѣлаешь ты одолженье,
   Ему -- защиту отъ зимы
   И оправдаешь Провидѣнье,
   И всѣ довольны будемъ мы.
  
   Въ самомъ дѣлѣ, мой превосходительный и превосходно добрый другъ: исполни мою просьбу, если можешь безъ большихъ хлопотовъ. Прости, моя душа! Поклонись Карамзинымъ; Жихареву и Арзамасцамъ поклонъ.
  

44.

Князь Вяземскій Тургеневу.

[Начало іюля. Москва].

   Чѣмъ богатъ, тѣмъ и радъ. Посылаю тебѣ кое-какія свои бездѣлицы на всякій страхъ. Впрочемъ, тебѣ Мудровъ, вѣрно, не запретитъ дремать. Тутъ нѣтъ никакой скромности съ моей стороны. Я знаю, что ты любишь спать подъ согласіе стиховъ.
   Ради Бога, пришли мнѣ письмо къ своему Августину для моего священника. Это безсовѣстно: онъ живетъ здѣсь почти съ недѣлю. Побѣди свою лѣнь и пришли письмо съ Николаемъ Ивановичемъ. Прости!
  

45.

Князь Вяземскій Тургеневу.

5-го іюля. [Москва].

   Не у тебя ли осталась переписанная тетрадъ моихъ старыхъ грѣховъ во имя Феба? Пришли мнѣ ее, моя Арфа -- Александра Ивановна. Тебя ждать сюда надобно, кажется, съ такимъ же успѣхомъ, какъ хорошаго стиха отъ Хвостова, или добраго дѣла отъ Кутузова. Богъ съ тобою! А мы здѣсь веселимся, да топимъ добрыхъ людей. Предразсудокъ Николаевичъ Батюшковъ не можетъ; Василій староста считаетъ по пальцамъ стопы своихъ стиховъ и, умножая каждый стихъ по двѣнадцати, радуется огромности своихъ твореній. Я сижу у берега и жду погоды или солнца, то-есть, тебя, мой красный мѣсяцъ, радуга моего благополучія, затменіе всего дурного. Гдѣ наши двѣ сѣверныя звѣзды, женскія Касторъ и Поллуксъ?
  
   Parle moi de ce que j'adore,
   Témoin discret de mes amours!
  
   Если ты увидишь Карамзиныхъ, то скажи, что мы здоровы; Сѣверину,-- что я его письмо получилъ и сказалъ: "Сердце сердцу вѣсть даетъ", потому что въ тотъ самый день, какъ я получилъ его письмо, писалъ я въ нему такого же содержанія.
   Гдѣ Жуковскій? Ради Бога, скажи, гдѣ Жуковскій и что Жуковскій? Прости, моя душа, мое сладкое мясо, обнимаю тебя отъ всей души. Пришли тетрадь, ту, что ты имѣлъ отъ Предразсудка Николаевича.
  

46.

Князь Вяземскій Тургеневу.

27-го сентября. Москва.

   Благодарю тебя, мой голубчикъ, за два письма твои, за увѣреніе въ дружбѣ, о которой не сомнѣваюсь и которой искренно отвѣчаю, за обязательныя хлопоты и ходатайство обо мнѣ; но не благодарю и негодую за то, что ты такъ скоро уѣхалъ отъ насъ и оставилъ меня въ пустынѣ, которую ты было населилъ и оживилъ собою. Буду ожидать дальнѣйшихъ извѣстій отъ тебя. Не написать ли мнѣ письмо въ князю? Зимою могъ бы я пріѣхать налегкѣ и на короткое время къ вамъ, вступить въ службу и, взявши отпускъ, возвратиться, чтобы уже домомъ переѣхать.
   Я изъ профессоровъ послѣ тебя никого не видалъ. Мерзляковъ хотѣлъ дать мнѣ знать, когда и какъ приступить къ дѣлу, но не тутъ-то было. Геймъ при тебѣ объявилъ неудобность ѣздить мнѣ къ нему, а самъ хотѣлъ заѣхать во мнѣ, но я по сю пору жду его. А самому навязываться мнѣ на нихъ, признаюсь, совѣстно. Нельзя-ли какъ-нибудь поступить простѣе и въѣхать мнѣ въ чинъ ассесорскій верхомъ на стихахъ моихъ, а въ рукахъ съ свидѣтельствомъ нѣкоторыхъ профессоровъ, что я учился у нихъ? Право, мнѣ что-то больно вытягиваться передъ черною доскою и мѣломъ чертить по ней а + b или отвѣчать наобумъ на безумные вопросы. Поговори объ этомъ съ кѣмъ слѣдуетъ, а я здѣсь между тѣмъ не прочь сдѣлать что потребно будетъ, если здѣшніе парики подадутся немного. Ты самъ посуди, что мнѣ нельзя будетъ передъ Шаликовымъ показаться и что меня живого заѣдятъ Олины, если я ошибусь какимъ-нибудь --, и со стыдомъ отженетъ меня черная доска. А чего добраго? Конечно, пословица говоритъ, что учиться никогда не поздно, но сердце не лежитъ у меня къ этому ученію. Хотя я учителя и беру себѣ теперь, но какого? Языковъ! Ради Бога, не ставь знака ударенія на середній слогъ, а то подумаешь, что я хочу научиться отучиться отъ ъ. Нѣтъ, хочу заняться теперь нѣмецкимъ языкомъ, а тамъ англинскимъ и такъ далѣе, пока силы будутъ.
   Я порученія твои всѣ исполнилъ. Пришли мнѣ скорѣе списокъ мой.
  
   Мнѣ жизнь не жизнь, безъ славы бремя
   И пустъ прекрасный міръ.
  
   Пришли также новое изданіе Озерова, а я тебѣ деньги вышлю. Оно мнѣ нужно: я хочу писать объ немъ. Я радуюсь, что моя статья о Державинѣ имѣетъ друзей, угадывая большое число ея враговъ. Что говоритъ о ней Карамзинъ -- вотъ что нужно мнѣ знать.
   Я получилъ нѣсколько писемъ отъ Жуковскаго. Подозрѣваю, что онъ съ круга спился: хвалитъ меня не на животъ, а на смерть, такъ что совѣстно мнѣ читать его письма. Онъ писалъ тебѣ о Мещевскомъ. Приложимъ единодушныя старанія. Что соберешь денегъ для него, доставь ко мнѣ, а я перешлю ему. Надобно вытащитъ его изъ бездны. Напиши Жуковскому о намѣреніи издавать журналъ. Право, это будетъ доброе дѣло для всѣхъ и каждаго, говоря моднымъ языкомъ манифестовъ. За Батюшкова я ручаюсь. Мысль о авторолюбивомъ обществѣ -- мысль святая у насъ. Кому приличнѣе имѣть ее и привести въ дѣйство, какъ не попечителю наукъ и просвѣщенія въ государствѣ, гдѣ Озеровы принуждены для куска хлѣба служить въ Лѣсномъ департаментѣ, и гдѣ найдешь не одного Мещевскаго, а сотни.
   Прощай, мой милый другъ! Обнимаю тебя отъ всего сердца. Мои тебя помнятъ и любятъ. Дружескій поклонъ добрымъ Арзамасцамъ. Есть ли слухъ о варшавскихъ Арзамасцахъ? Погода здѣсь ужасная, и вотъ отъ чего не тронулся я съ мѣста. Ради Бога, возврати мнѣ мою славу. Если ты знаешь типографщика Кашкина, то скажи ему, что присланныя имъ на мое имя сочиненія Жуковскаго совершенно испорчены дождемъ и, конечно, отъ худого присмотра за укладкою. Прости! Будь здоровъ, счастливъ и
  
   Пей, ѣшь и веселись, сосѣдъ.
  
   Общіе наши пріятели всѣ кланяются тебѣ. Не увезъ ли ты прозаическихъ книгъ Жуковскаго? Дай себѣ трудъ отыскать первую трагедію Озерова, которой я имени не упомню. Она, кажется, была представлена разъ одинъ въ пользу Яковлева. Блудовъ вѣрно знаетъ. Также спроси у него, нѣтъ ли еще чего-нибудь Озеровова, мало извѣстнаго. Онъ перевелъ героиду Элоизы, Колардо. Гдѣ она? Что она? Ради Бога, господа, помогите мнѣ. Озеровъ стоитъ, чтобы объ немъ похлопотать: грѣшно забвеніе, въ которое ввергли мы его. Все, что отыскать можешь печатанаго или письменнаго Озерова, пришли мнѣ. Прости еще разъ! Я сейчасъ ѣздилъ по русскимъ книжнымъ лавкамъ: и пальцы, и умъ окостенѣли отъ мороза и мерзлыхъ книгъ нашихъ.
  

47.

Князь Вяземскій Тургеневу.

5-го октября. [Москва].

   Что за чудеса пишешь ты ко мнѣ? Ослы сдѣлались себяѣдами, Смирнова на меня сердится за то, что надоѣла мнѣ, "Буяновъ" напечатанъ? Сила крестная съ нами! Ради Бога, пришли "Буянова": мы станемъ здѣсь продавать его въ пользу наслѣдниковъ автора. Да, бѣдный Пушкинъ умеръ въ Козельскѣ. Несчастный стихъ засѣлъ у него въ горлѣ: тетка послала за докторами и за учеными. Съѣхались и рѣшили, что непремѣнно должно погибнуть стиху или стихотворцу. Пошли споры, толки и, наконецъ, общимъ мнѣніемъ положили сдѣлать кесарскую операцію и на всякій страхъ спасти твореніе, хотя и на счетъ творца, но, увы, тѣсно связанные взаимнымъ родствомъ и сродствомъ, оба сдѣлались жертвою пагубнаго инструмента. Сообщи печальное извѣстіе Карамзинымъ, Арзамасцамъ и всѣмъ чувствительнымъ сердцамъ. О ты, Эолова Арфа, достойная соперница трубы стогласной молвы,
  
   Скажи, что Пушкинъ мертвъ, восплачь и отдохни!
  
   Не забудь просьбъ моихъ, то-есть, послѣдняго письма. Я за Жуковскаго радъ. Муза подружитъ его съ жизнію, а насъ подружитъ съ чтеніемъ:
  
   Пустота у насъ въ журналахъ,
   Пусто въ прозѣ и въ стихахъ!
  
   Прощай, душа моя! Ни сердце твое, ни желудокъ твой, конечно, не пусты. Мои здоровы и тебѣ кланяются. Къ Смирновой пришлю билеты по первой почтѣ, а сегодня опоздалъ. Заклинаю тебя именемъ дружбы взять за воротъ Соколова и принудить его написать портретъ Николая Михайловича и Екатерины Анд[реевны], а ихъ упросить, чтобы они дали себя списать. Ради Бога, устрой это!
  

Приписка К. H. Батюшкова.

  
   Вяземскій пишетъ элегію "Первый снѣгъ", которая не доживетъ до перваго пути. Онъ очень плохъ. Голова его слабѣетъ и вянетъ безпрестанно, а я честь имѣю быть вашего превосходительства покорнѣйшій слуга Константинъ Батюшковъ.
  

48.

Князь Вяземскій Тургеневу.

9-го [октября]. Понедѣльникъ. Москва.

   Ты, Шушка (Машенька поминутно повторяетъ это слово), гнѣваешься на меня, и самъ не знаешь за что. Я писалъ къ тебѣ, пишу и всегда писать буду, потому что люблю тебя и люблю тебя просить о томъ и о семъ. Вотъ и теперь прибѣгаю съ просьбою. Алексѣй Пушкинъ перевелъ "Игрока", и, право, удачно. Онъ желаетъ продать его въ дирекцію театральную за 1200 рублей. Деньги эти назначаетъ онъ въ пользу однофамильки своей, жертвы несчастной любви и убѣжавшей съ крѣпостнымъ человѣкомъ. Комедія стоитъ этихъ денегъ, а употребленіе ихъ достойно твоего ходатайства. Поговори съ Тюфякинымъ, но не сказывай о назначеніи этихъ денегъ. Въ случаѣ согласія его пришлю въ тебѣ списокъ перевода, который одинъ изъ лучшихъ на нашемъ языкѣ и, безъ сомнѣнія, публикѣ понравится болѣе "Мизантропа". На этотъ разъ довольно. Некогда писать болѣе. Твои профессоры проводятъ меня и вдобавокъ еще лгутъ тебѣ на меня. Однако же я дѣло подвинулъ впередъ. Обнимаю тебя отъ всего сердца. Арзамасцамъ поклонъ въ поясъ.
  

49.

Князь Вяземскій Тургеневу.

12-го октября. [Москва].

   Милая моя Шушка, пришли мнѣ, ради Бога, "Эдипа", трагедію Дюсиса. Вели отыскать ее въ книжныхъ французскихъ лавкахъ. Въ нашемъ древнемъ Ерусалимѣ ничего найти нельзя.
   Наконецъ Василій Пушкинъ возвратился изъ царства смерти и чуть не умеръ отъ страха, когда узналъ, что здѣсь считали его мертвецомъ. Ты что дѣлаешь, мой живчикъ? Я съ братомъ твоимъ видѣлся разъ, то-есть, былъ у него. Воля твоя, а онъ тугъ на знакомство, такъ же, какъ и пріятель твой Константинъ Булгаковъ, у котораго я послѣ нечаяннаго посѣщенія не былъ, потому что онъ и не заглянулъ ко мнѣ. Съ нашимъ братомъ я спустя рукава и самъ; но съ тѣми, которые кобенятся, я, признаюсь, вдвое корячусь. Здѣсь, однако же, дѣло идетъ не о твоемъ братѣ, а объ одномъ Булгаковѣ. Одинъ сжимается, другой надувается, а я надутости терпѣть не могу. Вотъ отчего не люблю ни одъ Шихматова, ни прозы Шишкова. Но тебя люблю, моя Тургешка, потому что ты ни сжатъ, ни надутъ и, не сердись пожалуй, точно я другой. Я вижу, ты говоришь или, по крайней мѣрѣ, думаешь:
  
        За что же, сдѣлавши себѣ ты мадригалъ,
   Меня отдѣлалъ эпиграммой?
   Прости, души моей плюмажный генералъ:
        Съ преданностью отличной самой
   Имѣю честь я быть покорный твой слуга.
   У Гейма хоть была не разъ моя нога,
        Но головѣ моей не слаще;
   Цидулкою въ него ты свисни, будто пращей,
   Въ которой сызнова ты повтори ему,
        Чтобъ просвѣтилъ мою онъ тьму.
   За эти, другъ, стихи не вскрикни караула
        И не сажай меня въ тюрьму:
   Стихъ прочиталъ теперь я Олина-Катулла
        И подражать хотѣлъ ему.
  
   Чтобы ты не подумалъ, однако же, что я пьянъ или вовсе изъ ума выжилъ, прибавлю прозою, что обнимаю тебя отъ всего сердца и люблю по прежнему.
   Мои здоровы. Карамзинымъ сердечный поклонъ. Арзамасцамъ также.
  

Приписка В. Л. Пушкина.

  
                                                               Я живъ,
             И этотъ слухъ не лживъ.
             Люблю тебя душою,
   Но долго, кажется, не буду я съ тобою
   И въ Питерѣ гулять на невскомъ берегу:
   Карманъ въ чахоткѣ мой. Ей Богу, я не лгу.
   Тургеневъ милый мой, мнѣ жить приходитъ трудно!
   Прости! Будь счастливъ, веселись,
             Расходовъ лишнихъ берегись,
   Не поступай, какъ я, ты глупо, безразсудно:
             Прелестницъ убѣгай,
             Бумаги не марай,--
   И вѣчно будешь ты судьбой своей доволенъ,
             Румянъ, здоровъ, покоенъ.
                                                               В. Пушкинъ.
  

50.

Князь Вяземскій Тургеневу.

16-го октября. Москва.

   Что ты, моя Эолова Арфа, разлаялась на меня, какъ собака? Какое раздумье беретъ меня? Перекрестись и опомнись! Говорятъ тебѣ, что я у твоихъ париковъ былъ, преклонялъ имъ повинную голову. Они обѣщались прислать ко мнѣ, дать знать и пр., но до сей поры я все еще на посулѣ, какъ на стулѣ.
   Благодарю Кассандру за пророческую ея радость; но боюсь, чтобы пророчество не осталось въ лжецахъ. Я теперь и жалѣю, что объявилъ желаніе свое писать объ Озеровѣ. Помню пословицу: собака лежитъ на сѣнѣ. Самъ ничего хорошаго не сдѣлаю, а другого отведу. Вчера отдалъ я Батюшкову всѣ права на "Первый снѣгъ", а самъ сижу при оттепели. Готовъ то же сдѣлать и съ любезнымъ Блудовымъ въ надеждѣ двоякой выгоды: подстрекнуть его лѣнь и разбудить спящій геній и прочесть статью, написанную, безъ сомнѣнія, мастерскимъ перомъ.
   Я тебѣ посылаю гостинецъ. Предвижу его участь въ карманѣ маленькаго Гримма. Стихи прекрасные. Прочти ихъ Карамзину и исполни просьбу доброю прозою. Ради Бога, на крюкъ Соколова, къ Карамзинымъ, карандашъ въ руки и засади его списывать, а ихъ умоли дать себя списать. Хорошъ Капнистъ! Нашелъ чѣмъ шутить! Смертію друга, родственника, поэта, Державина! Четыре стиха его возмутили мою душу. Его, кажется, уже высохла.
   Мой милый, я къ тебѣ еще съ просьбою. Не имѣешь ли средства, да какъ не имѣть: у тебя всѣ средства въ рукѣ и все доброе желаніе услуживать въ сердцѣ -- поторопить высылку въ Москву свѣдѣнія изъ двадцатипятилѣтняго банка въ отвѣтъ на посланный допросъ изъ здѣшняго Опекунскаго совѣта. Вотъ при семъ и записка.
   Наконецъ Геймъ хотѣлъ мнѣ завтра прислать нужныя для экзамена бумаги, и я. призывая пресвятое имя твое, пойду на брань съ париками. Прости, моя душа! Поклонись Карамзинымъ и всѣмъ православнымъ христіанамъ Арзамасцамъ. Ради Бога, Дюсиса и еще какую то оперу "Oedipe à Colonne". Не знаю, чья она. Будь здоровъ! Мои здоровы, то-есть, не совсѣмъ, но тебя любятъ во всё. Иванъ Ивановичъ написалъ нѣсколько превосходныхъ басенъ. Скипетръ -- въ рукахъ законнаго царя: горе и стыдъ самозванцамъ! Разумѣется, здѣсь дѣло идетъ не о Крыловѣ: онъ счастливый смѣльчакъ, безстрашный наѣздникъ, который, смѣясь законамъ, умѣлъ приковать побѣду къ себѣ и закупить навсегда пристрастіе народа, склоннаго всегда рукоплескать счастливой смѣлости.
  
   Не забудь скуфьи,
   Люшеньки-люли!
  

51.

Тургеневъ князю Вяземскому.

19-го октября. [Петербургъ].

   Я исполнилъ твое порученіе, любезный другъ, и говорилъ съ княземъ Тюфякинымъ объ "Игрокѣ". Онъ обѣщалъ мнѣ сдѣлать все, что можно; и хотя требуемая цѣна дается только за оригинальныя сочиненія, однако жъ онъ надѣется, что можно будетъ назначить ту же цѣну и за хорошій переводъ хорошей піесы. Я старался убѣдить его тѣмъ, что предложенное имъ мнѣ третье представленіе доставитъ театру гораздо болѣе, нежели 1200 рублей. Онъ проситъ прислать переводъ на разсмотрѣніе дирекціи, безъ чего она ничего положить не можетъ. Итакъ, присылай его поскорѣе, а я хлопотать не перестану. Кланяйся Алексѣю Михайловичу. Въ сію самую минуту приносятъ ко мнѣ прилагаемую у сего записку и мѣшаютъ писать къ тебѣ. Я буду отвѣчать, что ты обѣщалъ доставить билеты и вѣрно пришлешь.
   Вчера былъ великолѣпный парадъ: лейбъ-гусаръ Офенбергеръ и кавалергардъ Петрищевъ, женатый на графинѣ Апраксиной, переломили каждый по ногѣ. Сѣверинъ и Жихаревъ пріѣхали, но ни одинъ не поспѣлъ въ моему Арзамасскому торжеству. Кланяйся всѣмъ пріятелямъ, а милой Машѣ тверди: Шушка; тогда и маменька меня не забудетъ. Тургеневъ.
  

52.

Князь Вяземскій Тургеневу.

[Конецъ октября. Москва].

   Прошу, моя рожица, доставить Блудову письмо и трагедію. "Игрокъ" будетъ посланъ тебѣ въ понедѣльникъ. Я что-то давно не получалъ вѣсточки о тебѣ,
  
   Что съ тобою, ангелъ, стало:
   Не слыхать твоихъ рѣчей?
   Или брюхо захворало
   Отъ бекасъ и стерлядей?
  
   Ради Бога, вели Соколову списать портреты Карамзиныхъ. Прости, голубка!
  

53.

Князь Вяземскій Тургеневу.

Четвергъ. [26-го октября. Москва].

   Благодарю тебя за письмо отъ 19-го, мой неутомимый и всегда добрый другъ. "Игрокъ" будетъ высланъ изъ Москвы въ понедѣльникъ. Право, онъ будетъ подарокъ русскому театру. Растолкуй Тюфякину, что онъ хорошъ: онъ глазамъ своимъ не повѣритъ. Боюсь его недовѣрчивости къ себѣ. Нельзя ли будетъ прочесть прежде нѣсколько сценъ въ домѣ Лаваль или индѣ? Это, можетъ быть, подѣйствуетъ на театральный ареопагъ. Впрочемъ, участь "Игрока" въ твоихъ рукахъ, и выигрышъ на его сторонѣ. Алексѣй Пушкигъ тебя сердечно благодаритъ.
  
             Наконецъ Геймъ
   Собралъ париковскій сеймъ
  
   и рѣшилъ мою судьбу, приславши мнѣ часть нужныхъ бумагъ. Сижу надъ ними и складываю, какъ Филатка, ы съ ъ. Богъ не выдастъ, свинья не съѣстъ! Недѣли черезъ двѣ надѣюсь выдти съ указкою въ рукахъ и удивить народъ своею ученостью. Дай срокъ, будетъ прокъ въ Митрофанушкѣ, и Вральманы будутъ довольны.
   Сѣверинъ въ звѣздѣ? Жихаревъ въ риѳмѣ? А ты? -- Вездѣ! Поклонись имъ всѣмъ отъ меня, а Сѣверушкѣ выдери уши: хотѣлъ писать ко мнѣ изъ Варшавы и не написалъ. Гдѣ онъ живетъ?
   Прости, голубка! Пришли же мнѣ "Вадима". А Дюсисъ? Нашелся ли или нѣтъ? Жуковскій ко мнѣ не пишетъ, а Смирнова душитъ письмами. Надобно съ ума сойти. Я послалъ къ тебѣ "Адольфа" съ молодымъ Апостоломъ-Муравьевымъ. Цѣлую тебя въ очи и въ уста. Маменька и дочка тебѣ кланяются.
  
   Не забудь скуфьи,
   Люшеньки-люли!
  
   Вотъ тебѣ на закуску:
  
             Презрѣвши совѣсти угрозу,
   Насъ Ѳирсъ даритъ плодомъ досуга своего;
             Въ стихахъ его находишь прозу,
   Но въ прозѣ ужъ за то не встрѣтишь ничего.
  

54.

Тургеневъ князю Вяземскому.

3-го ноября. [Петербургь].

   Спѣшу увѣдомить тебя, что вслѣдствіе отношенія Московскаго банка на мою просьбу директоръ здѣшняго Заемнаго банка велѣлъ мнѣ сказать, что ежели еще не послано въ Москву отношеніе о согласіи здѣшняго банка на переводъ твоей суммы, то немедленно, сегодня же, если можно, отправлено будетъ.
   Читаю съ восхищеніемъ прелестный impromptu Батюшкова и на другой день полученія стиховъ съ похоронъ поѣхалъ прямо на свадьбу поэта Лобанова. Да сбудется писаніе! Поцѣлуй за меня Парни Николаевича. Святость его не мѣшаетъ ему восхищать и восхищаться алебастровыми плечиками. На дняхъ буду отвѣчать ему дурною прозою на прекрасные стихи. Но не забудьте прислать подробнаго увѣдомленія о четѣ, уже незабытой судьбою, ибо воспѣта милымъ поэтомъ. Вмѣсто приданаго можетъ она показать описаніе поэта, и за нею женихи будутъ бѣгать, какъ за Орловой, или какъ Орлова отъ нихъ бѣгаетъ.
   Цѣлую ручку у милой княгини и обнимаю всѣхъ вашихъ. Прости! Твой Тургеневъ.
  

55.

Тургеневъ князю Вяземскому.

20-го ноября. [Петербургъ].

   Не зная жительства ни почтеннаго нашего Старосты, ни пѣвца его, князя Шаликова, я прошу тебя доставить имъ поскорѣе, къ послѣднему хотя чрезъ Ивана Ивановича, прилагаемыя у сего письма. Первому посылаю я радость велію, а второму благодарность. Скажи Батюшкову, что скоро надѣюсь прислать четѣ его посильную помощь. Какъ оставшіеся? На сихъ дняхъ начинаю печатать "Пѣвца на Кремлѣ", на иждивеніе канцлера, который этого требовалъ. За "Игрока" обѣщано мнѣ 1200 рублей: дѣло неслыханное въ исторіи россійскаго театра. По полученіи отъ князя Тюфякина оффиціальнаго увѣдомленія, напишу къ переводчику. Деньги получу не скоро, но, кажется, вѣрно.
   Я получилъ извѣстіе о твоихъ подвигахъ испытанія. Не лѣнись и кончи порядочно:
  
   Выростешь великъ,--
   Будешь въ золотѣ ходить.
  
   Свидѣтельствую мое душевное почитаніе милостивому государю Ивану Ивановичу. Въ какой звѣздѣ Сѣверинъ? Очарованный Челнокъ писалъ къ намъ изъ Лондона. Онъ осужденъ тамъ спасать отъ бури заимодавцевъ Бунину, которой руку помощи (то-есть 4000 р.) подала государыня чрезъ достойнаго мецената ея, сѣдого дѣда. Но самъ Челнокъ не могъ спастись отъ стиховъ ея, которые могли бы разочаровать его насчетъ русской поэзіи, еслибъ онъ не былъ Арзамасцемъ. Прощайте, добрые люди! Любите вашу Арфу!
  

4 часа съ половиною.

   Сію минуту получилъ эпиграмму; иду обѣдать къ Лавалю и прочту ее Уварову. Въ Казани давно отпѣли пѣвца "Фелицы"; здѣсь ожидали твоей эпиграммы. Скоро ли ты воскресишь Озерова?

56.

Тургеневъ князю Вяземскому.

24-го ноября 1816 г. [Петербургъ].

   Посылаю тебѣ, любезный Петръ, копію съ письма князя Тюфякина. Увѣдомь, присылать ли мнѣ всю тетрадь? Кажется, есть ошибки, которыя непремѣнно исправить должно.
   У меня сегодня полъ-дня животъ болѣлъ, и я сижу дома съ флюсомъ и даже Карамзиныхъ письменно только поздравилъ. Тургеневъ.
  

57.

Князь Вяземскій Тургеневу.

[24-го ноября. Москва].

  
   Здравствуй, моя Шушка,
   Безмолвная пушка!
   Тебя поздравляю со днемъ именинъ
             Всѣхъ Катеринъ.
  
   Ты видишь, что и я пишу вольные стихи. Ты меня забылъ, а я тебя помню и въ доказательство посылаю тебѣ мой росскій отвѣтъ на галльское посланіе ко мнѣ графа Чернышева, который онъ еще и не видалъ. Извини меня передъ Блудовымъ: я все мыкался отъ одного въ другому; теперь засяду за Озерова. Увидимъ, что будетъ. Прости! Обнимаю тебя. Всѣмъ нашимъ поклонъ сердечный. Ты, смотри, не прими на себя званіе святителя дамскихъ душъ. Скажу тебѣ на ухо, что я думалъ о Лабзинѣ, а всѣ прочіе колпаки на любую голову. Клянусь, что нѣтъ личности нигдѣ. Покажи стихи Николаю Михайловичу.
  

58.

Князь Вяземскій Тургеневу.

27-го ноября. [Москва].

   Я получилъ твои письма, моя душа, прочелъ свое и отдалъ другія по назначенію. Что значитъ, что ты изъ моего вычеркнулъ нѣсколько строкъ? Это меня теребитъ. Я любопытенъ, какъ старая дѣвица: ты меня высушишь на этихъ строкахъ. Давно не писалъ я въ тебѣ порядочно: все какъ-то былъ не свой, Богъ знаетъ отъ чего. Хочется мнѣ сбѣгать къ вамъ просвѣжиться. Удастся ли? Мнѣ сказывали, что Сѣверинъ сіяетъ въ Константиновской звѣздѣ. Онъ меня забылъ, какъ стихъ Хераскова. Кстати: на дняхъ пріѣдетъ къ тебѣ съ письмомъ отъ меня гишпанецъ, несчастный изгнанникъ, одинъ изъ тѣхъ, которые бились за свободу, независимость отечества и законнаго царя, который изъ благодарности пустилъ ихъ по міру. Судьба его бросила въ Россію. Въ Одессѣ видѣлъ онъ великаго князя Николая Павловича, который пригласилъ его въ Петербургъ, куда онъ и ѣдетъ. Поговори съ Сѣверинымъ о немъ. Онъ -- баронъ Треска и мнѣ рекомендованъ Плещеевымъ. Онъ въ совершенной нищетѣ. Мы здѣсь съ помощію добрыхъ людей пріодѣли его и отправляемъ въ дорогу. Надѣюсь на тебя: ты не откажешься подать ему руку помощи.
  
   Сиротъ въ семействѣ Бога нѣтъ!
  
   Слѣдуя этому правилу, пригрѣлъ я басни, виноватъ, притчи Хвостова по поводу калмыковъ, или второго изданія, вышедшаго въ Петербургѣ. Батюшковъ отправилъ мое чадо къ "Сыну Отечества". Не знаю, уживутся ли они? Мнѣ совѣстно передъ всѣми честными людьми и съ особенности передъ Блудовымъ, что я промѣнялъ ястреба на кукушку и бросилъ Озерова, чтобы пощипать Хвостова. Виноватъ! Обыкновенно даютъ въ театрѣ "Магомета", а послѣ "Филаткину свадьбу"; а я, напротивъ, началъ съ "Филатки"; доберусь до трагедіи. Я уже началъ работать надъ Озеровымъ. Право, я что-то робѣю. Хвостова можно качать и въ хвостъ, и въ голову и въ усъ не дуть; а тутъ не то, какъ разъ проврешься. Говоря о Хвостовѣ, такъ и надобно: боюсь привыкнуть.
   Н[иколай] М[ихайловичъ] какъ-то скучаетъ у васъ. Вамъ, Арзамасцамъ, должно лелѣять его и, согрѣвая арзамасскимъ солнцемъ, не допускать до него холодный вѣтеръ Невы.
   Не забудь прислать ко мнѣ нѣсколько экземпляровъ "Пѣвца Кремлевскаго". Спасибо канцлеру, истинному вельможѣ, Шувалову нашего времени. Какъ жаль, что науки въ нашемъ отечествѣ лишаются отъ табели ранговъ покровителя въ немъ. Вотъ истинный министръ просвѣщенія!
   Мое испытаніе хвораетъ отъ болѣзни Гейма и неизлѣчимой лѣни Мерзлякова, спящей на лонѣ моей безпечности. Не сердись однако же. Будетъ и на нашей улицѣ праздникъ.
  
   Взойдетъ день опыта во мглѣ,
             Подымутся стенанья;
   Какъ столбъ, стоящій при столѣ,
             Недвижный, безъ дыханья,
   При свѣтѣ красныхъ париковъ,
             При заднихъ ликовъ б.....ѣ,
   Низвергнусь я въ ученый ровъ
             На вѣки въ заточенье;
   И грозно ректоръ захрипитъ
             Надъ толстою башкою,
   И тихо клиръ провозгласитъ:
             Съ грѣхомъ, но чортъ съ тобою!а
  
   И съ тобою Богъ, и прости. Нашимъ поклонъ въ поясъ. Карамзиныхъ обними за меня.
  

59.

Князь Вяземскій Тургеневу.

28-го ноября. Москва.

   Письмо это будетъ тебѣ доставлено барономъ Треска, о которомъ говорилъ тебѣ я въ послѣднемъ письмѣ. Онъ человѣкъ несчастный и добрый: вотъ достаточное право на твое состраданіе. Не знаю, какія можно будетъ тебѣ оказать ему услуги для будущей жизни его; теперь онъ требуетъ только хлѣба и кровли, Великій князь призвалъ его въ Петербургъ, но онъ со всѣмъ тѣмъ можетъ умереть въ немъ съ голоду, если добрые люди не примутъ его подъ свой покровъ. Надежда -- худая кормилица, а при дворѣ обыкновенно ею кормятъ. Политическаго Кортеса поручаю благотворенію Арзамасцевъ, то-есть, литературныхъ Кортесовъ. На первый случай у него есть деньги; со временемъ пришлемъ ему еще. На мѣстѣ легче тебѣ самому увѣриться въ чемъ онъ нуждаться будетъ.
   Я получилъ твое письмо и краснорѣчивое отношеніе Тюфякина, которое и отослалъ къ Пушкину. Онъ пришлетъ новый и исправленный списокъ "Игрока", а между тѣмъ благодаритъ тебя отъ всего сердца, такъ же, какъ и я, за твое неутомимое усердіе, мой добрый и благолюбивый Тургеневъ. Будь здоровъ, дѣлай добро, ѣшь и пей вдоволь, пиши ко мнѣ, люби меня, а я тебя люблю, какъ душу, а ты, обжора, люби меня, какъ грушу,
  
   И никогда съ тобой пріязни я не рушу.
  

1817.

60.

Тургеневъ князю Вяземскому.

2-го генваря. [Петербургъ].

   Подарокъ въ новый годъ отъ Тургенева князю Вяземскому.
  

Копія съ указа.

Господину министру финансовъ.

   Взирая со вниманіемъ на труды и дарованія извѣстнаго писателя, штабсъ-капитана Василья Жуковскаго, обогатившаго нашу словесность отличными произведеніями, изъ коихъ многія посвящены славѣ россійскаго оружія, повелѣваю, какъ въ ознаменованіе Моего къ нему благоволенія, такъ и для доставленія нужной при его занятіяхъ независимости состоянія, производить ему въ пенсіонъ по четыре тысячи рублей въ годъ изъ суммъ Государственнаго казначейства. Александръ.
   С.-Петербургъ. 30-го декабря 1816 года.
  
   Сверхъ того, государь приказалъ князю Александру Николаевичу выбрать для Жуковскаго прекрасный брильянтовый перстень съ шифромъ государя.
   Кутузовъ отставленъ въ самый тотъ же день, и князь Оболенскій опредѣленъ на его мѣсто. Если арзамасское твое сердце не выпрыгнетъ отъ радости изъ арзамассвой груди твоей или не выльется изъ нея въ прекрасныхъ арзамасскихъ стихахъ и не скажетъ спасибо Эоловой Арфѣ, которая поспѣшила добряцать до тебя эти арзамасскіе звуки, то ты -- не Асмодей! Мы дѣлаемъ у меня Арзамасъ, и я предсѣдателемъ въ первый и, вѣроятно, единственный разъ. Обнимаю васъ всѣхъ дружески. Карамзины были въ придворномъ маскарадѣ вчера, слѣдовательно здоровы. Тургеневъ.
  

61.

Князь Вяземскій Тургеневу.

Четвергъ. [Первая половина февраля. Москва].

   Ради Бога, не пиши мнѣ ничего о князѣ Ѳедорѣ: боюсь, чтобы письмо не попалось къ женѣ. Она въ такомъ положеніи, что горестное извѣстіе можетъ ее уморить Богъ знаетъ, чего ожидать? У меня страхъ и смерть на душѣ. Я читалъ твое письмо къ Булгакову: вездѣ узнаю добраго и попечительнаго Тургенева. Обнимаю тебя отъ всего сердца. Если что будетъ, то напиши къ Булгакову. Дай Богъ, чтобы ты былъ вѣстникомъ утѣшительнымъ. Если бы нужны деньги были князю Василію, то не откажись помочь ему, и я буду твоимъ должникомъ. Прости, мой милый другъ. Ты ко мнѣ совсѣмъ не пишешь.
  
   На оборотѣ: Милостивому государю моему Александру Ивановичу Тургеневу. Въ С.-Петербургѣ.
  

62.

Тургеневъ князю Вяземскому.

  

13-го февраля. [Петербургъ].

   По порученію кн[язя] Вол[конскаго] писалъ я графу Строганову, чтобы онъ довелъ до свѣдѣнія твоего объ опасной болѣзни князя Ѳедора Ѳед[оровича]. Теперь, слава Богу, ему лучше, и вчера увѣряли меня, что онъ вышелъ изъ опасности. Поспѣшаю васъ о семъ увѣдомить; а писать и думать, даже и сердцемъ, нѣтъ времени. Tout à vous Tourguéneff.
   Поблагодари Нагибина за доставленіе писемъ съ того свѣта.
  

63.

Тургеневъ князю Вяземскому.

  

16-го февраля. [Петербургъ].

   Посылаю тебѣ письмо, изъ котораго узнаешь о помолвкѣ... {Въ этомъ мѣстѣ письмо прорвано.}. Письмо княгини къ Марьѣ Осиповнѣ и сто рублей доставлены вѣрно. Карамзины здоровы. Князю Ѳедору Ѳ[едоровичу] лучше. Деньги Поповой (850 р.) посланы на твое имя съ оказіей. Буди надъ вами мое грѣшное благословеніе! Тургеневъ.
  

64.

Князь Вяземскій Тургеневу.

19-го февраля. [Москва].

   Благодарю тебя, мой добрый другъ, за хорошее извѣстіе о князѣ Ѳедорѣ. Предчувствіе мое было справедливое, но позднее. Жена моя, которая никогда не распечатываетъ писемъ моихъ, въ моемъ отсутствіи получила твое и прочла его. Хорошо, что письмо твое принесло довольно утѣшительное извѣстіе; но что было бы съ нею, если оно было печальнымъ вѣстникомъ! Слава Богу, теперь гроза прошла! Обнимаю тебя со всею благодарностью сердца, умѣющаго цѣнить попечительное и внимательное дружество. Прости, мой милый другъ! Всѣмъ нашимъ избраннымъ поклонъ въ поясъ и пусанхень.
  

65.

Князь Вяземскій Тургеневу.

  

23-го февраля. [Москва].

   Здравствуй, мой милый другъ! Поздравляю тебя съ рожденіемъ новой Сюсеньки, которую поручаю въ твое покровительство.
   850 рублей получены и отданы Василію Львовичу, такъ же какъ и лоскутный рядъ, присланный тобою. Александръ Барановъ не ѣдетъ къ вамъ безъ письма къ тебѣ и стиховъ. Я ничего новаго не нашелъ у себя, кромѣ "Машки", которую къ тебѣ отправляю съ тѣмъ, чтобы ты самъ на мѣстѣ разсмотрѣлъ, кому посвятить ее. Прости, мой голубчикъ! Обнимаю тебя и весь Арзамасъ. Жихаревъ придерживается здѣсь горячаго и халдействуетъ, но помнитъ друзей своихъ и часто бываетъ у меня.
  

66.

Князь Вяземскій Тургеневу.

  

25-го февраля. [Москва].

   Посылаю тебѣ, моему любезному другу, росписку отъ нашего Старосты, потому что я не знаю Поповой, а просилъ объ ней онъ да Батюшковъ. Письмо къ Батюшкову отошлю сегодня. Ему надобно надписывать просто въ Череповецъ.
   Ты надо мною ругаешься письмами своими въ трехъ строкахъ, изъ которыхъ нѣтъ никогда строки о тебѣ, ни строки для меня. Берегись, я тебѣ стану отсылать ихъ обратно. Къ тому же еще, всегда одна изъ трехъ строкъ сдирается печатью, потому что хотя ты и правителемъ женскихъ дѣлъ, а не знаешь, что разогрѣтый сургучъ прилипаетъ и слипается. Присылайте мнѣ, ради Бога, скорѣе новые стихи Жуковскаго. Вы меня формально трактуете, какъ каналью: я еще не "Пьяница" Измайлова.
   На дняхъ было у насъ засѣданіе, или надсѣданіе. Староста прочелъ мою "Доведь", но я и забылъ, отдавая ее, что онъ и самъ будетъ читать свою разогрѣтую басню и принесетъ невольно и по природному влеченію мою на жертву своей. Такъ и было: онъ прошепталъ или зажевалъ мою, но зато уже свою высосалъ до конца, такъ что слюнки потекли. Замѣчаніе сдѣлано не мною, но всѣми слушателями. Еще Староста прочелъ стихотвореніе Шаликова "Поэтъ", который списанъ не съ природы. Впрочемъ, оршадъ и чай были приготовлены со вкусомъ и осушены съ достодолжною признательностью. Прости, мой милый другъ! Будь здоровъ.
  
   Пей, ѣшь и веселись, сосѣдъ!
  

67.

Князь Вяземскій Тургеневу.

1-го марта. [Москва].

   Я сгоряча написалъ въ своей баснѣ глупость, сгоряча отдалъ ее въ Общество; не знаю, съ чего прочли ее, оставя ошибку. У меня риѳмою къ ней служитъ слово въ ней. Можетъ быть и ты не замѣтилъ моей шалости. Поправь ее вотъ такъ:
  
   При счастьѣ чванство впрокъ бываетъ у людей,
   Но что, скажите, въ немъ, какъ счастье къ намъ спиною?
  
   Такъ какъ ты во мнѣ вовсе не пишешь, и я обращусь въ тебѣ спиною или чѣмъ другимъ пониже и оставлю тебя. Отошли письмо по надписи и скажи Блудову, что я потѣю надъ Озеровымъ.
  
   Дай Богъ, чтобъ этотъ потъ
   Принесъ хорошій плодъ,
   А не такой, какъ тотъ,
   Въ которомъ тонетъ Вотъ.
  
   Примѣчаніе: Василій Львовичъ Пушкинъ, по слабости лѣтъ, одержимъ неизсякаемымъ потомъ. Посылаю послѣднее испражненіе Старосты.
  

Приписка С. П. Жихарева.

   Вотъ уже двѣ недѣли, какъ я сбираюсь въ Петербургъ, но кой-какія дѣла меня задержали. Спасибо, спасибо вамъ за поклонъ, а Николаю за письмо, на которое не отвѣчалъ я за недосугомъ, но зато привезу ему посылку. До свиданья! Искренно преданный С. Жихаревъ.
  

68.

Князь Вяземскій Тургеневу.

26-го марта. Москва.

   Гдѣ ты, гдѣ ты? Что ты, что ты? Какъ ты, какъ ты? Если бы ты не писалъ ко мнѣ съ мѣсяцъ или два, то я жаловался бы на твою лѣнь и попенялъ тебѣ за то, что ты меня такъ жестоко забылъ; но теперь, когда ты не писалъ ко мнѣ съ полъ-года, я уже не знаю, что тебѣ сказать, какъ тебя пристыдитъ и чѣмъ привести въ совѣсть. Ты, мнѣ кажется, безсовѣстнѣе Шаликова, когда онъ заставляетъ своихъ сестеръ, Макарова и всю Прѣсненскую часть слушать его стихи и, подобно Ѳемистоклу, говоритъ зѣвающимъ слушателямъ: "Зѣвайте, но выслушайте". Нѣтъ, ты не Тургеневъ; ты -- скучный и досадный Шишковъ; твой родитель былъ гнѣвный Шаховской; ты воспитавъ на скамьяхъ Бесѣды, ученъ читать по трагедіямъ Висковатова и ходишь въ кафтанѣ, подбитомъ листами "Сына Отечества"; я тебя не знаю и жалѣю, что любилъ тебя нѣкогда. Посуди, какъ должно страдать мое самолюбіе. не получая отвѣта на мои письма, когда и письма изъ Москвы въ Нижній пишутся не тщетно. Неужели мои глупѣе и скучнѣе? Это сомнѣніе меня убиваетъ. Воскреси меня! Нынѣшніе дни легки для воскресенія. Ожидаю чуда и съ волненіемъ, трепетомъ и надеждою обнимаю тебя. Приведи меня на законный путь: я съ него давно совратился, и ничто, какъ твое письмо, не докажетъ мнѣ, что мертвые воскресаютъ хотя на Пасхѣ трехдневной, но полной шестимѣсячной смерти.
   Мой адресъ: На Рожественкѣ, въ домѣ князя Оболенскаго.
  

69.

Князь Вяземскій Тургеневу.

Вторая половина іюня. [Царское Село].

   Слава Богу: кажется, хорошо. Е[катерина] А[ндреевна] говорила сегодня утромъ съ государемъ, и онъ хотѣлъ сегодня же велѣть написать въ Тормасову, чтобы Сок[овнина] держали въ Москвѣ подъ карауломъ. Онъ сказывалъ, что это дѣло было ему представлено слегка, и потому не считалъ онъ строжайшія мѣры нужными. Не худо бы тебѣ завтра быть сюда: можно было бы черезъ Голицына или Волконскаго узнать о предписаніи и отправить его скорѣе. Во всякомъ случаѣ понавѣдывайся у Вязьмитинова. Прости! Я дышу свободнѣе. Пріѣзжай завтра или воскресенье. Что Жуковскій?
  

70.

Князь Вяземскій Тургеневу.

29-го іюня.

   Здравствуйте, любезные друзья: Тургеневъ, Жуковскій, Сѣверинъ, или, правильнѣе, Эолова Арфа, Свѣтлана и Котъ! Пишу къ вамъ изъ деревни Прасковьи Юрьевны, гдѣ, слава Богу, нашелъ все въ изрядномъ порядкѣ. Не удалось мнѣ попраздновать въ нѣдрахъ Арзамаса тезоименитства своего. Каковъ Соковнинъ! Надобно бы наложить ему заочное наказаніе въ отказахъ арзамасскихъ; напримѣръ, учредить его безсмѣннымъ сторожемъ всего, что выйдетъ изъ г -- -- Арфы и изъ и -- -- и -- -- Громобоя.
   Ради Бога, Тургеневъ, дѣлай свое дѣло! Уговори Голицына, въ память дружбы его въ моему отцу, содѣйствовать избавленію семейства моего отъ заразы, насъ преслѣдующей. Тормасовъ обѣщался мнѣ предложить въ Петербургѣ взять дурака подъ опеку и держать въ какомъ-нибудь безопасномъ мѣстѣ. Навѣдывайся объ этомъ у Вязьмитинова; дружбу твою напрасно просить объ усердіи: она всегда угадываетъ и предваряетъ просьбы.
   Будешь ли въ Москву, моя свѣтлаша? Съ какимъ наслажденіемъ провелъ бы я съ тобою нѣсколько дней подъ тѣнью Остафьевскихъ деревъ:
  
   Тамъ нашихъ дней хранится старина.
  
   Пріѣзжай, если можно. Еще нуженъ былъ бы ты мнѣ и для того, чтобы рѣшить задачу, заданную намъ Соковнинымъ: безумецъ ли онъ, или подлецъ? Во всякомъ случаѣ, кажется, можешь ты укротить его. Прощайте, ребята! Васъ я и не зову въ Остафьево, прибитые сѣдалищемъ, одинъ къ -- дипломатическому стулу, другой -- съ архимандритскимъ кресламъ. Но всѣхъ обнимаю и прошу раздѣлить мои лобызанія со всѣмъ Арзамасомъ. Пишите ко мнѣ въ Москву, на имя почтъ-лиректора, въ Калугу.
   Милый мой Тургеневъ, слушай всѣми ушами: здѣсь просьба не шуточная. Ты слышалъ о несчастной исторіи Пушкиной, убѣжавшей съ крѣпостнымъ человѣкомъ ея тетки, Маріи Сергѣевны Каръ. Она вышла за него замужъ и имѣетъ робёнка. Тетка отпустила его вѣчно на волю, и живутъ они въ Калугѣ, подъ бременемъ нищеты и наказаніемъ судьбы, не всегда благосклонной къ жертвамъ любви. Здѣшній, то-есть, калужскій архіерей сжалился надъ нимъ и, воспользовавшись талантомъ его къ музыкѣ, поручилъ ему обученіе своихъ пѣвчихъ. Это хорошо, но дѣло въ томъ, что онъ не назначилъ ему никакого жалованья и до сей поры не далъ ему еще ни копѣйки. Тебѣ можно осчастливить эту чету. Свѣтъ осуждаетъ ихъ поступокъ, но передъ совѣстію и небомъ они правы. Тебѣ предстоитъ святое дѣло. Во-первыхъ, какимъ-нибудь средствомъ поручить несчастнаго особенному покровительству архіерея и расположить его къ нему благосклонно участіемъ, принимаемымъ въ немъ начальствомъ. Далѣе: теперь или современемъ принять его въ синодскую службу. Для нихъ ничего, но у нихъ уже есть робёнокъ, могутъ быть и болѣе: надобно о нихъ подумать. Несчастіе и согласная любовь говорятъ въ ихъ пользу. Облегчить ихъ судьбу есть точно дѣло святое и тебя достойное. Ради Бога, войди въ него всею душою! Буду ожидать съ нетерпѣніемъ отвѣта отъ тебя: сдѣлай милость, не замедли. Я прошу о вольноотпущенномъ генеральши Каръ, Алексѣѣ Александровичѣ Штурмановѣ. Дай Богъ тебѣ успѣха.
  

71.

Князь Вяземскій Тургеневу.

9-го іюля. [Москва].

   Сейчасъ получилъ я твои строки отъ 25-го іюня и благодарю за возвращеніе писемъ. Ради Бога, не забывай Соковнина: въ теперешнемъ положеніи дѣлъ безпокойствія и преслѣдованія могутъ утихнуть, но на время. Карамзины скажутъ тебѣ о новой его проказѣ. Отошли письмо къ князю Щербатову: онъ, можетъ быть, пришлетъ тебѣ на мое имя тысячу рублей. Употреби ихъ для уплаты портному, о которомъ я тебѣ далъ записку. Я ему выдалъ задатокъ, и у него есть записка моей руки; его росписка у тебя. Сочтись съ нимъ и пришли во мнѣ заказанныя платья.
   Поздравь брата и отплати ему за его пріязнь моею искреннею привязанностью. И я тоскую по васъ, но что же дѣлать! Что дѣлаетъ Жуковскій? Высылайте его во мнѣ. Я на дорогѣ встрѣтился съ Воейковымъ, ѣхавшимъ на долгихъ изъ Дерпта истымъ профессоромъ. Онъ куда-то изъ Москвы поѣхалъ. Я здѣсь еще никого не видалъ, даже и Смоковницы. Когда увидишь Нагибина, скажи ему, что я письмо его получилъ и скоро буду отвѣчать. Отдалъ ли онъ Жуковскому мои книги? И у него ли моя книга съ моею прозочкою и двѣ другія со всякою всячиною? Прости, моя душа! Ради Бога, не забывай Соковнина и отвѣчай мнѣ скорѣе на калужскую просьбу. Всѣмъ нашимъ мое душевное привѣтствіе. Что журналъ? Пошлите къ Батюшкову рѣчи и планы.
  

72.

Тургеневъ князю Вяземскому.

17-го іюля. [Петербургъ].

   Вчера получилъ письмо твое, милый другъ, изъ Москвы; но ни просьбы, ни тѣста калужскаго не получалъ и потому не знаю, что долженъ исполнять. Напишу къ Кар[амзинымъ] и постараюсь узнать отъ нихъ и о послѣднихъ проказахъ Сок[овнина]. Самому врядъ ли удастся увидѣть ихъ, ибо я другую недѣлю боленъ и мало выѣзжаю. Постараюсь, по минованіи праздниковъ, снова приняться за исторію Соковнина, но мнѣ нужно знать всѣ подробности послѣднихъ происшествій.
   Письмо кн[язю] Щерб[атову] доставилъ. Лаврушка два раза былъ у твоего портного и не заставалъ его; увѣряютъ, что онъ ein liederliefer Kerl, но я и чрезъ полицію готовъ съ нимъ раздѣлаться и надѣюсь, что съ нимъ сладимъ скорѣе, нежели съ Сок[овнинымъ].
   Проза твоя и стихи отданы Ник[оласмъ] Ив[ановичемъ] Жуковскому, который читалъ письмо твое, но о проектѣ и о другихъ бумагахъ Николай Ивановичъ ничего не знаетъ. Зеленая книга осталась у тебя. Я получилъ изъ Рима и Неаполя письма отъ князя Га[гарина]. Тебѣ кланяются. Сбирались въ Парижъ. но за скорымъ отъѣздомъ Софьи Петровны, вѣроятно, туда не поѣдутъ.
   Въ пятницу начнутся праздники въ Петергофѣ и Рамбовѣ; не знаю еще, смогу ли ѣхать?
   Арзамасъ безъ тебя два раза уже собирался. Законы написаны и пересмотрѣны; утверждены должны бытъ общимъ согласіемъ. На что тебѣ Жуковскаго? Увѣдомь меня, не перемѣнилъ ли ты мысли о Варшавѣ et cetera? Княгинѣ и всѣмъ милымъ и малымъ домочадцамъ низкій поклонъ. Прости и пиши ко мнѣ. Тургеневъ.
   Баронъ Строгановъ пишетъ къ князю Гол[ицыну] о Дашковѣ и отдаетъ ему полную справедливость.
  

73.

Князь Вяземскій Тургеневу.

29-го іюля. [Остафьево].

   Я получилъ твое письмо, моя Тургеша. Благодарю за готовность исполнить мои просьбы. Получилъ также и отъ Булгакова извѣстіе, что ты знаешь, о чемъ идетъ дѣло. Но, какъ не стыдно тебѣ ругаться любовью и называть несчастливца влюбленнымъ холопомъ? Покайся сейчасъ своему брату въ антилиберальномъ прегрѣшеніи, а отъ любви заслужи прощеніе устройствомъ судьбы четы несчастной и сожалѣнія и даже, вопреки восклицаній беззубыхъ бригадиршъ, уваженія достойной. Жена, особливо же пожертвовавъ почестями для истинной чести и не постыдившаяся соединиться въ глазахъ свѣта съ человѣкомъ, котораго она однажды полюбила, дала примѣръ твердости и великодушія необыкновеннаго; и теперь сестра ее зоветъ къ себѣ и обѣщается забыть ея поступокъ, если она согласится оставить мужа; но она не поддается обѣщаніямъ лестнымъ, терпитъ нужду и клятвѣ сердца не измѣняетъ. Никогда женское Патріотическое общество не имѣло лучшаго средства благодѣтельствовать несчастную, которая оскорбила какія-то установленія общества, прихотливаго и жестокаго, но осталась безъ укоризны въ глазахъ добродѣтели и кроткой терпимости. Боже мой, если бы она была любовницею слуги, то родные смотрѣли бы на нее равнодушно, и безстыдный порокъ не лишилъ бы ее никакихъ правъ; теперь она страдаетъ, потому что предпочла одобреніе совѣсти снисходительности толпы. Женскій патріотъ, патріотъ жидовъ! Расшевели свое доброе сердце и соверши доброе дѣло, право, доброе! Спроси о томъ не совѣтъ предразсудковъ, но посовѣтуйся съ сердцемъ и очистись отъ преступнаго выраженія. Оно у меня сидитъ въ горлѣ: я его пропустить не могу. Ты его засорилъ, ты же и очисти. Я жду не дождусь исполненія просьбы.
   Теперь поговоримъ о себѣ. Сохранилъ ли ты росписку портного въ 350 рубляхъ? Если она у тебя, то бояться нечего. Дай себѣ трудъ отдать письмо Нагибину и сто рублей, если деньги Щербатова у тебя. Я немного помылъ бѣлокурую голову, надобно ее и высушить.
   Развѣ я не писалъ тебѣ о Новосильцовѣ? Я ни мало не отмѣнилъ прежняго намѣренія, только на прежнихъ условіяхъ, тебѣ извѣстныхъ. Что слышно о Нико[лаѣ] Нико[лаевичѣ]? Скоро ли ѣдетъ? Какъ везетъ? Я жду отъ него, то-есть, отъ тебя рѣшенія судьбы. Даже и дома еще въ Москвѣ не нанимаю, котораго, впрочемъ, кажется, и во всякомъ случаѣ не найму.
   Что тебѣ вздумалось занемочь? Рѣши загадку: въ третьей ли ты степени или нѣтъ? Газеты говорятъ: да, но чего не скажутъ газеты! Что дѣлаетъ Жуковскій? Впрокъ ли накушался онъ грамматики или нѣтъ? За вѣсть изъ Италіи благодарю: она окурила и согрѣла мое воображеніе. Я перенесся подъ голубое небо и любовался не имъ, а красными щечками. Кстати о красныхъ щечкахъ: поцѣлую я тебя и прощусь.
   Пришлите мнѣ скорѣе арзамасскія новыя положенія, если вы только въ состояніи сдѣлать когда-нибудь порядочное дѣло. На дняхъ ожидаю Старосту, который хочетъ погостить у меня. Арзамасской шайкѣ бью челомъ.
  

74.

Тургеневъ князю Вяземскому.

30-го поля. [Петербургъ].

   Я долго не писалъ къ тебѣ, любезный другъ, потому что мнѣ нечего было сказать тебѣ о твоемъ дѣлѣ. На сихъ дняхъ узналъ я, что графъ Тормасовъ, не находя его довольно виновнымъ къ помѣщенію въ домъ сумасшедшихъ, предлагаетъ отправитъ его по службѣ на Кавказъ или въ Крымъ. Вязьмитиновъ соглашается съ симъ мнѣніемъ и послалъ на разрѣшеніе докладъ государю въ Петергофъ, но отвѣта еще не получилъ. По сію пору продолжались маневры, и сегодня возвращается сюда государь, а завтра и весь дворъ. Коль скоро что узнаю, не премину тебя увѣдомить. На балѣ у прусскаго министра постараюсь добиться толку. Напрасно ты не предупредилъ меня о представленіи графа Тормасова.
   Я получилъ изъ Парижа кучу новостей, даже и стихотворныхъ, но такъ какъ послѣднія не достойны тебя, то и не посылаю. Годъ тому назадъ привезъ я тебѣ Арно, теперь посылаю его аутобіографію. Я получилъ письмо отъ Софьи Петровны изъ Парижа, а отъ князя Гагарина изъ Неаполя и Рима. Первая въ концѣ осени будетъ въ Москвѣ.
   Скажи Старостѣ, что француженка съ слѣпымъ сыномъ вручила мнѣ письмо его: готовъ хлопотать.
   Кромѣ Сената и министровъ, никто не имѣетъ права опредѣлять вольноотпущенныхъ, и Синодъ самъ отъ сего отказался. Слѣдовательно, мнѣ надобно искать другого средства помочь мужу Пушкиной. Я надѣюсь пристроить его. Скоро явится искупленіе. Письмо твое получилъ.
   Въ Петергофѣ мы погуляли порядочно, и я отдохнулъ отъ хлопотъ и подышалъ свѣжимъ воздухомъ. Жаль, что не было тебя со мной пободажничать. На маневры я не остался. Ораніенбаумъ взятъ сегодня приступомъ, и все кончено. Завтра пляска у пруссака и фейерверкъ на Невѣ, передъ дачей Молчанова; гдѣ будетъ балъ его.
   Кар[амзина] давно не видалъ. Обнимаю тебя и цѣлую милую руку у милой княгини. Тургеневъ.
   Графиня Разумовская прислала мнѣ изъ Парижа нѣсколько номеровъ du "Constitutionel" съ любопытными статьями о Бональдѣ, франмасонахъ и съ двумя письмами въ Тальмѣ.... {Два слѣдующія слова не разобраны.}. Пришлю тебѣ, но не потеряй.
  

75.

Князь Вяземскій Тургеневу.

5-го августа. [Остафьево].

   Благодарю, мой милый Тургеневъ, за письмо и новинку Арно. Пришли я другія, обѣщанныя новинки: я здѣсь отдуваюсь "Другомъ Россіянъ" и худѣю съ голода. Сдѣлай доброе дѣло: вели переписать "Овсяный кисель" и сказку и пришли ихъ, если не ради меня, то ради жены, которой хочется ихъ прочесть. Староста, который у меня гоститъ, благодаритъ тебя за обѣщаніе исполненія просьбы, но жалуется, что ты ослѣпилъ нѣмого. Ты, какъ сыръ въ маслѣ катаешься съ праздника на праздникъ, съ обѣда на обѣдъ, съ рѣза въ животѣ на рѣзъ въ животѣ. Въ досужный часъ скажи своей пузѣ, чтобы она прислала мнѣ свои арзамасскія рѣчи прозою и стихами: Ив[ану] Ив[ановичу] хочется ихъ прочесть. Прости, голубчикъ! Засади портного въ полицію: сдѣлай доброе дѣло. Да полно, не изъ христіанскихъ ли онъ жидовъ? Кстати о блуждающемъ жидѣ. Посылайте его на Канназъ или въ чорту: мнѣ дѣла нѣтъ. Арзамасцамъ кляняюсь въ поясъ.
  

76.

Тургеневъ князю Вяземскому.

6-го августа. [Петербургъ].

   Письмо твое въ Жуковскому въ свое время получилъ; стихи и письмо ему и Арзамасцамъ читалъ; отвѣчать онъ можетъ самъ. Письмо твое во мнѣ съ изъявленіемъ негодованія твоего за хамское выраженіе также получилъ, читалъ и въ свое время исполню наложенную тобою эпитимію. Надобно писать къ архіерею, но черезъ кого лучше и чего просить -- еще не знаю, а узнавши, все что нужно сдѣлаю. Соковнинъ отправленъ будетъ въ Ѳеодосію заштатнымъ членомъ губернскаго правленія съ жалованьемъ по мѣсту и подъ присмотръ градоначальвика Санковскаго. Указъ о семъ посланъ уже и къ графу Тормасову, и къ Санковскому. Берегитесь, чтобы не ушелъ съ дороги, а оттуда не уйдетъ.
   Поздравляю и съ Николаемъ Николаевичемъ Карамзинымъ. Катерина Андреевна здорова, поправляется. Я не видалъ ихъ давно, но сегодня видѣлъ видѣвшихъ ихъ. Завтра поѣду къ Новосильцову говорить о тебѣ и дамъ во всемъ отчетъ. Нагибину письмо доставилъ и велѣлъ завтра явиться къ себѣ. Я давно поручилъ ему хлопотать у портного, и онъ уже вѣрно исполнилъ мое порученіе. Сто рублей ему отдамъ, хотя денегъ отъ князя Щербатова я и не получалъ: пришлешь съ оказіей. 3-ю степень я получилъ. Жуковскій сегодня пьетъ чай у меня съ Воейковымъ.
   Должностные Арзамасцы должны послать тебѣ проектъ законовъ и прочее: мнѣ недосугъ. Съ государемъ ѣдутъ: князь Волконскій, Уваровъ; въ свитѣ -- князь Меньшиковъ; Данилевскій при кухнѣ. Въ Москву будетъ и князь Голицынъ. Василій Сергѣевичъ Ланской ѣдетъ завтра въ Минскъ по особому порученію. Вашъ Орля-Ошмянецъ умѣлъ испортить Хвостова, соединить на одной страницѣ князя Смоленскаго и губернатора Яковлева, рескриптъ о Жуковскомъ и буллу папы о Библейскомъ обществѣ. Онъ объявляетъ намъ, что онъ -- польскій ораторъ глухонѣмыхъ и что онъ же Фердинандъ Францовичъ Орля-Ошмянецъ.
   Третьяго дня мы нарекли, а вчера посвятили Филарета во епископа Ревельскаго, викарія С.-Петербургскаго.
   Прости и цвѣти, мой несравненный цвѣтъ, Асмодеюшка! Получилъ ли ты Вадима Васильевича? Жучка продала его за 3300 рублей. Платье твое готово и съ первою оказіею по почтѣ будетъ прислано. Сейчасъ былъ у меня Нагибинъ.
   Присылай впередъ всѣ свои новыя произведенія прямо ко мнѣ; иначе ни одного порученія не исполню.
  
   7-го августа.

77.

Князь Вяземскій Тургеневу.

Первая половина августа. [Москва].

   Сейчасъ получилъ я твое письмо отъ 7-го августа. Обязуюсь присылать тебѣ свои стихи и Орля-Ошмянеца. Какъ знаете вы его? Но, послушайте, вотъ чего вы не знаете: онъ приходитъ къ Ив[ану] Ив[ановичу]. Тотъ говоритъ ему: "По содержанію вашего журнала приличнѣе было бы назвать его "Букетомъ цвѣтовъ знатнымъ вельможамъ изъ орловскаго сада". Тотъ встаетъ со стула: "О, ваше превосходительство", говоритъ онъ, "какъ прекрасно! Позвольте..." вынимаетъ карандашъ и записываетъ слова Дмитріева; встрѣчаетъ послѣ Шаликова и сказываетъ ему о сожалѣніи своемъ, что не прежде услышалъ онъ совѣтъ Ив[ана] Ив[ановича] я не можетъ уже на этотъ годъ воспользоваться имъ. Каковъ Орликъ!
   Присылай мнѣ "Constitutionel". "Вадима" я еще не видалъ, а видѣлъ вчера упившагося Громобоя, который хлебнулъ въ Москвѣ да и уѣхалъ. Прости! Сейчасъ возвращаюсь въ Остафьево.
  
   На оборотѣ: Его превосходительству, милостивому государю Александру Ивановичу Тургеневу. Въ домѣ его сіятельства князя Александра Николаевича Голицына. Въ С.-Петербургѣ.
  

78.

Тургеневъ князю Вяземскому.

17-го августа. [Петербургъ].

   Здравствуй, добродзѣю! Вмѣстѣ съ двумя Арзамасцами ѣздилъ я на поклоненіе къ новорожденному Арзамасцу Николаю въ городъ Сарское Село и тамъ видѣлся и говорилъ съ Новосильцовымъ, душой Арзамасцемъ, объ Асмодеѣ. Къ счастью, это было предъ самымъ его докладомъ государю,-- и дѣло въ шляпѣ! Государь хвалилъ тебя, а еще болѣе княгиню; самъ нашелъ для тебя родъ занятій: для иностранной переписки. Новосильцовъ пришлетъ ко мнѣ сегодня Бороздина, чтобы написать о тебѣ указъ. Разумѣется, я не забуду ни чина, ни жалованья и увѣдомлю, какъ и что удастся выхлопотать; но во всякомъ случаѣ не болѣе 750 рублей серебромъ. Назначили 600, но я сказалъ, что я, вступивъ къ Новосильцову въ канцелярію, получалъ 750 ассигнаціями и что я желаю тебѣ начать такъ же хорошо, какъ я, и на это согласились. Сейчасъ везу къ Новосильцову твои два тома, которые я взялъ отъ Жуковскаго: если не хочетъ показать государю, то пусть хоть самъ увидитъ. Писать не имѣю времени, ибо спѣшу въ Совѣтъ. Арзамасцы не вѣрятъ еще, что ты рѣшился въ Варшаву. Кланяйся Архиву. Весь твой Тургеневъ.
  

79.

Тургеневъ князю Вяземскому.

  

25-го августа 1817 г. [Петербургъ].

   Сейчасъ возвратился я изъ Сарскаго Села съ указомъ, съ котораго копію при семъ прилагаю. Государь подписалъ его за нѣсколько часовъ передъ отъѣздомъ его. Сперва подносилъ его Новосильцовъ, но я не упомянулъ о томъ, гдѣ ты служишь, не желая отсылать тебя въ покойнику, и онъ возвратилъ мнѣ его для исправленія, сказавъ государю, что виноватъ я, твой пріятель. Сегодня принесъ самъ Новосильцовъ Карамзинымъ копію, а со мной отправилъ оригиналъ для доставленія въ Сенатъ. Здѣсь и въ Сарскомъ Селѣ многіе недовольны, что ты хочешь служить въ Варшавѣ; но служить въ Польшѣ не есть служить Польшѣ, особливо при проконсулѣ. Я уже сказалъ чиновнику, находящемуся при Новосильцовѣ, чтобы не забылъ представить тебя за выслугу лѣтъ въ Сенатъ тотчасъ по прошествіи срока, и слѣдовательно черезъ нѣсколько недѣль ты совѣтникъ. Новосильцовъ будетъ въ Москву; ты къ нему явишься и покороче познакомишься; нельзя было охотнѣе и любезнѣе исполнить нашего желанія. И Батюшковъ уже мирится съ мыслью о тебѣ и о службѣ. Мы ѣздили съ нимъ и Жуковскимъ вмѣстѣ въ Сарское Село.
   Свѣтлана назначенъ учителемъ къ великой княгинѣ Александрѣ Ѳедоровнѣ и завтра ей представляется. Халдей хотѣлъ отбить у него это мѣсто, но Арзамасецъ-Карамзинъ отстоялъ честь и славу Арзамаса, и козни халдейскія не удались.
   Ты можешь дождаться Новосильцова въ Москвѣ и, слѣдовательно, пробыть тамъ всѣ блестящіе мѣсяцы и даже быть ему полезнымъ, ибо у Бороздина, который сюда съ нимъ пріѣхалъ, умеръ отецъ, и онъ беретъ назадъ отпускъ. Въ Варшаву же можешь съѣздить покуда одинъ, для того, что (между нами) Новосильцовъ можетъ возвратиться послѣ сюда и ты съ нимъ,-- а отдаленную будущность предоставь устраивать Провидѣнію. Новосильцовъ получилъ аренду въ 18 1/2 тысячъ серебромъ, а она можетъ приносить и 24 тысячи серебромъ ежегоднаго дохода. Теперь бы Батюшкова устроить въ Италіи, или гдѣ потеплѣе и менѣе прозы, такъ бы и въ шляпѣ дѣло. Но не разочаруетъ ли его сосѣдство третьяго лица?
   Посылаю для свѣдѣнія Ивана Ивановича и въ радость Василію Львовичу копію и переводъ письма польскаго литератора, которое я получилъ для графа Румянцова, вмѣстѣ съ переводами и сочиненіями польскими. Люби и помни твоего Тургенева. Братъ тебѣ кланяется и поздравляетъ.
  

80.

Князь Вяземскій Тургеневу.

27-го августа. Красное село.

   Здравствуйте, мои Арзамасцы! Что сказать вамъ съ береговъ Волги? Лучше ничего не придумаю какъ то, что я взялъ съ собою на дорогу изъ книгъ: Жуковскаго и "Кума Матвѣя", или "Кума Матвѣя" и Жуковскаго. Подите, дивитесь послѣ играмъ судьбы! Скорѣе, кажется, случишь хорошій стихъ съ стихомъ Хвостова, или Глинку съ здравымъ смысломъ. Я могу сказать о себѣ справедливо:
  
   Я памятникъ себѣ воздвигъ чудесный, вѣчный.
  
   Спроси у Жуковскаго, не икалось ли ему? Чего добраго, я думаю, не обошлось и безъ ночныхъ грезъ? Бѣдняжка! Онъ и придумать не могъ, отчего такое божеское напущеніе; а всему причина Асмодей второй въ угодность Асмодея перваго. Знай нашихъ! Простите, голубчики! Болѣе сказать нечего. Проживу еще здѣсь дни четыре на подножномъ кормѣ и возвращусь въ Остафьево, гдѣ надѣюсь найти "Вадима" и хорошія вѣсти отъ васъ.
  

81.

Князь Вяземскій Тургеневу.

Понедѣльникъ. 3-го сентября. [Москва].

   Сейчасъ пріѣхалъ я изъ Костромы, сейчасъ былъ у Булгакова и нашелъ твое письмо, мой милый Тургеневъ. Благодарю за извѣстіе обо мнѣ и чистосердечно скажу: не знаю, радоваться ли ему или нѣтъ. Чаша налита: пей ее до дна или, по крайней мѣрѣ, выкушай изъ части.
   Извѣстіе о Жуковскомъ меня радуетъ въ полной мѣрѣ. Прости, моя душа! Писать долѣе некогда: сейчасъ ѣду въ Остафьево къ женѣ и дѣтямъ. Прости! Скажи друзьямъ о моемъ пріѣздѣ и недосугѣ писать къ нимъ. Люблю васъ душою: вотъ ядро моей жизни, а скорлупу дѣвайте, куда хотите. Чортъ съ нею! А я весь тутъ: въ Варшавѣ, въ Красномъ селѣ, въ адѣ и въ раю.
  

Приписка В. Л. Пушкина.

   Благодарю любезнаго Александра Ивановича за пріятное увѣдомленіе. Я извѣстенъ буду въ Польшѣ, но мнѣ гораздо пріятнѣе бы было, если бъ русскіе обо мнѣ знали, а не поляки. Поцѣлуй отъ меня всѣхъ нашихъ Арзамасцевъ. Радуюсь счастію Жуковскаго, радуюсь сердечно. Я -- не халдей, а искренно всѣхъ васъ любящій В. Пушкинъ.
  

Приписка А. Я. Булгакова.

   Пишу тебѣ среди страшнаго шума. Сейчасъ ввалился Вяземскій. Братъ вручаетъ ему пакетъ, возвѣщающій ему, что впредь ему не межевать, а быть съ добрымъ Новосильцовымъ, Слонимскимъ. Вотъ отвѣтъ на твое послѣднее письмо. Отняли перо. Продолжаю: Вяземскій еще не образумился и не знаетъ, что съ нимъ будетъ. Послѣдствія ему покажутъ, что ему открывается путь славный. Василій Львовичъ потѣетъ, суетится; въ головѣ его бродятъ стихи. Вяземскій надѣваетъ присланный тобою капотъ, фракъ; читаетъ въ третій разъ твое письмо и скачетъ сейчасъ въ Остафьево къ женѣ своей, коллежской со старшинствомъ ассесоршѣ. Прощай, милый другъ! Мы, высуня языкъ, съ братомъ ищемъ квартиру Нессельроде. Обнимаю тебя и Жуковскаго. Поздравлять надобно не его, а великую княгиню. Прощай.
  

82.

Тургеневъ князю Вяземскому.

4-го сентября. [Петербургъ].

   Честь имѣю увѣдомить ваше высокоблагородіе, что г. Нагибинъ получилъ 600 рублей жалованья по Департаменту просвѣщенія, и что я ему вручилъ сегодня 100 рублей, вами ему пожалованные. Сію минуту прислала ко мнѣ за твоимъ адресомъ Марья Васильевна Смирнова. Всѣ ли вы въ добромъ здоровьѣ? Честь имѣю быть вашимъ Тургеневымъ, котораго вы совсѣмъ забыли.
  

83.

Князь Вяземскій Тургеневу.

  

6-го сентября. [Остафьево].

   Посылаю тебѣ, любезный Тургеша, письмо къ Новосильцову, нарочно незапечатанное, чтобы ты могъ удержать его у себя, если оно тебѣ не покажется. Увѣдоми меня поскорѣе о томъ, что мнѣ дѣлать надлежитъ; разспроси подробно о судьбѣ моей у Николая Николаевича и не лѣнись, все разскажи мнѣ обстоятельно. Ты мнѣ говоришь, что я, можетъ быть, поѣду одинъ: растолкуй это пояснѣе. Ѣдетъ ли Новосильцовъ въ Варшаву? Пробудетъ ли въ Москвѣ все время пребыванія государя? Если поѣдемъ въ Варшаву, то на долго ли? Мнѣ надобно, смотря по тому, устроить дѣла и знать, какъ ѣду: налегкѣ или на житье? Пробрянчи мнѣ это все порядкомъ, моя Эолова Арфушка!
   Василій Львовичъ приподнялся на два вершка отъ моихъ успѣховъ и уже ѣдетъ не въ Италію, а въ Варшаву. Мы и тамъ устроимъ Арзамасъ, а бургмистромъ будетъ Фердинандъ Фердинандовичъ Орля-Ошмянецъ. Мнѣ хочется написать къ нему посланіе, а у Хвостова выпросить рекомендательное письмо къ Анастасевичу. Пока не пришлось мнѣ еще работать надъ польскимъ уставомъ; смастерилъ я, по слѣдамъ Панара, "Столовый уставъ", который посылаю тебѣ. Не кажи его, ради Бога, Батюшкову; онъ меня, да и покойника Панара, заѣстъ: меня-де апостолъ нижегородскій такъ училъ! Не худо бы попросить Арзамасца-Плещеева написать музыку и пропѣть за жаренымъ гусемъ. Прости, моя гусиная голубка! Какъ прислать тебѣ деньги, или не здѣсь ли отдать ихъ въ вашемъ домѣ? Рейнъ протекъ черезъ Москву безъ меня: я былъ на Волгѣ и получилъ только отпрыскъ отъ него.
   Къ Карам[зину] я посылаю копію письма моего къ Новосильцову и предаю его волѣ. Позадержи письмо у себя: можетъ быть, не пропуститъ его цензура.
  

84.

Князь Вяземскій Тургеневу.

10-го сентября. [Москва].

   Отношеніе, пущенное вашимъ превосходительствомъ на мое имя отъ 4-го сентября, имѣлъ я высокоторжественную честь получить. Не знаю, почему вамъ благоугодно было жаловаться на мое молчаніе. Отсутственный изъ Москвы, писалъ я къ вамъ съ береговъ Волги; по возвращеніи моемъ восвояси, писалъ такожде. Теперь нахожусь я одержимъ поношеніемъ, или, съ позволеніемъ вашимъ, излишнимъ снисхожденіемъ, которое, вѣроятно, бываетъ извѣстно и превосходительной утробѣ вашей. Къ тому еще присовокупите и легкую простуду, и вы будете имѣть понятіе о физическомъ положеніи покорнѣйшаго вашего слуги. Сижу на латинской кухнѣ и ожидаю облегченія. Вотъ все, что могу и успѣваю донести вамъ. Важнѣйшія занятія вызываютъ меня, но и тутъ будете вы присутственны моему сердцу.
   Поздравь отъ меня Нагибина и прими мою благодарность за оказанное ему покровительство.
  

85.

Тургеневъ князю Вяземскому.

18-го сентября. [Петербургъ]

   Получилъ большое письмо вашего высокоблагородія и, сожалѣя о недугѣ вашемъ, спѣшу отвѣтствовать вамъ на запросы, въ здоровомъ письмѣ вашемъ изъясненные, и увѣдомить, что по прочтеніи отношенія вашего, милостивый государь, къ его превосходительству Н. Н. Новосильцову, я не почелъ нужнымъ ожидать согласія исторіографа на изданіе сего документа вашего эпистолярнаго слога, а немедленно доставилъ его согласно вашему назначенію. Но, встрѣтивъ у него толпу будущихъ вашихъ соотечественниковъ, не хотѣлъ распространиться по всѣмъ пунктамъ вашего предписанія; а узналъ только то, что вы все узнаете отъ самого проконсула въ Москвѣ, куда онъ будетъ недѣли черезъ двѣ. Между тѣмъ не могу я скрыть отъ вашего сіятельства, что когда рѣчь зашла о почтенномъ имени вашемъ, то, чтобы объяснить кто вы, вмѣсто отвѣта одна изъ жертвъ вашего остроумія запѣла:
  
   Мы, право, право ничего etc., etc.,
  
   и дальнѣйшее объясненіе не било уже нужно для слушателей.
   Стишки ваши прочтены въ Арзамасѣ въ самый день полученія; а сегодня, въ прощальномъ Арзамасѣ у Чернаго Врана, сообщу ваше послѣднее поносное отношеніе. Прощальнымъ онъ будетъ для Свѣтланы, которая завтра скачетъ въ Дерптъ, а 12-го будущаго листопада обниметъ Асмодея съ будущимъ его арзамасскимъ товарищемъ.
   Третьяго дня Карамзинъ возвратился въ столицу; вчера проводилъ я вечеръ съ нимъ и мысленно цѣловалъ руки у всѣхъ именинницъ, слѣдовательно и вашему ангелу отъ меня досталось. Вчера же былъ я на сюрпризѣ за городомъ, на Петергофской дорогѣ, гдѣ княгиня Зинаида давала завтракъ княгинѣ Софьѣ Волхонской, въ самомъ томъ домѣ, гдѣ она родилась.
   Съ первою почтою сообщу вашему сіятельству листы изъ "Courrier de Paris", который вышелъ въ этотъ день въ нашемъ Парижѣ, и пѣтые въ генгетѣ куплеты.
   Съ истиннымъ почтеніемъ честь имѣю быть и спѣшу въ Совѣтъ, а потомъ на обѣдъ, а потомъ въ Арзамасъ, а потомъ въ ванну, вашимъ покорнымъ слугой А. Тургеневъ. Сѣверинъ ѣдетъ съ графомъ Капод[истріа] въ Москву дней черезъ шесть.
  

86.

Князь Вяземскій Тургеневу.

26-го сентября. Остафьево.

   У тебя архивъ всякой дряни: нѣтъ ли какихъ-нибудь учебныхъ польскихъ книгъ и вообще относящихся къ исторіи польской и Польшѣ? Я сталъ учиться польскому языку; но ни у меня, ни въ Москвѣ нѣтъ ничего польскаго, кромѣ "Польскихъ" Козловскаго и русскихъ стиховъ Анастасевича. Сдѣлай милость, дай мнѣ руку помощи. Прости, голубчикъ! Благодарю за извѣстіе о пріѣздѣ Софьи Петровны. Обнимаю тебя и весь Арзамасъ.
  
   На оборотѣ: Его превосходительству Александру Ивановичу Тургеневу. На Фонтанкѣ, въ домѣ князя Голицына, въ С.-Петербургѣ.
  

87.

Князь Вяземскій Тургеневу.

[Конецъ сентября. Москва].

   Тебѣ, одному изъ виновниковъ, или, по крайней мѣрѣ, изъ главныхъ орудій размолвки моей съ халатомъ, посылаю "Прощаніе" мое съ нимъ. Желаю стихамъ моимъ счастія при тебѣ и Арзамасскомъ ареопагѣ.
   Есть въ Петербургѣ промотавшійся рыцарь, есть у него карета, и нечего ѣсть. Онъ карету продаетъ дешево. Мнѣ хочется купить ее недорого. Посылаю тебѣ, моя душа, тысячу рублей и письмо: пошли вѣрнаго и знающаго человѣка съ письмомъ и деньгами по назначенному адресу, и если карета, какъ мнѣ сказывали, еще хороша и очень хороша, то сдѣлай мнѣ это дѣло. У меня же нѣтъ двумѣстной кареты, а есть въ ней нужда. Мнѣ здѣсь сказываютъ, что промотавшійся рыцарь отдаетъ ее руками и ногами за тысячу рублей, со однако же, если поупрямится, додай отъ себя сотню, другую и третію и перешли ее какъ можно скорѣе въ Леонтьевскій переулокъ, въ домѣ Челищева, гдѣ буду обрѣтаться. Скажи Жуковскому, чтобы онъ на первый случай прямо влѣзъ ко мнѣ. Прости, душа! Вчера получилъ я твое письмо отъ 18-го. Будешь ли въ Москву? Обнимаю тебя отъ всего сердца и живота.
  

88.

Тургеневъ князю Вяземскому.

5-го октября. [Петербургъ].

   Я получилъ два письма твои и прекрасный "Халатъ" твой, въ которомъ ты явился намъ со всею прекрасною душою твоею. Жуковскій, отправившійся вчера въ Москву, перескажетъ тебѣ о чтеніи посланія въ Арзамасѣ.
   Я говорилъ о каретѣ съ Андронниковымъ. За нее просили 2500 р. Теперь отдали перекрасить и потому просятъ болѣе 3000 p., да пересылка; слѣдовательно, покупать ее не должно. 280 рублей удержу у себя за отданные 100 р. Нагибину и 180 портному; а остальные будутъ ожидать твоихъ приказаній.
   Посылаю тебѣ два тома польскихъ стиховъ, переведенныхъ большею частью съ русскаго. Понавѣдаюсь у х[олу]я Анастасевича о букваряхъ и хрестоматіяхъ и тебѣ доставлю что найду. За это пришли мнѣ изъ Варшавы историковъ польскихъ.
   Прости, мой милый, обними Жуковскаго и Сѣверина. Трикса его съѣла у меня фунтъ сахару, слѣдовательно -- въ добромъ здоровьѣ. Ахиллъ и Сверчокъ, проводя Свѣтлану, сейчасъ возвратились, и Сверчокъ прыгаетъ съ пасторомъ Гавеманомъ. Иду усадить его на шестокъ. Не забывай меня. Прости! Я полагаю, что Софья Петровна должна быть теперь въ Москвѣ. Спроси ее, прикажетъ ли она доставить въ Москву ей книги, присланныя братомъ изъ Парижа, или хранить ихъ здѣсь. Я могу прислать ей реестръ.
  

89.

Князь Вяземскій Тургеневу.

8-го октября. [Остафьево].

   Wielmoxny Mosci Dobrodzieju! Я давно отъ тебя ничего не получалъ и тоскую по твоему письму, а еще болѣе по тебѣ. Неужели не заглянешь ты въ Москву полюбоваться на наши стерляди, упитанные телята и огромныя кулебяки? Лучшаго случая не найдешь, чтобы объѣсться. Наши бригадиры въ грязь лицомъ не ударятся. Берегись! Если не пріѣдешь, то изойдешь слюнями. которыя потекутъ у тебя, читая въ "Сѣверной Почтѣ" описанія нашихъ пировъ; смотри, закуси всякій разъ послѣ, а то, право, будутъ бѣды. Я еще не видался ни съ Котикомъ, ни съ Громобоемъ: ихъ еще откармливаютъ. А я поживаю тихомолкомъ въ деревнѣ и не спѣшу въ городъ. Мнѣ кажется, Москва должна быть такъ глупа въ придворномъ кафтанѣ, что я за нее краснѣю и совѣщусь посмотрѣть ей въ глаза. Я вижу отсюда Дурасова, который представителемъ древней столицы въѣзжаетъ по Красному крыльцу верхомъ на стерляди и подноситъ двору отъ московскаго дворянства кулебяку, говоря:
  
   Voila tout mon talent, je ne sais, s'il suffit
  
   Благодарю за польскій подарокъ: ты мнѣ прислалъ дессертъ, а я ожидаю хлѣба: дай мнѣ грамматику и дай мнѣ лексиконъ! прости, голубчикъ! Жуковскій пріѣхалъ и сегодня видѣлъ свою ученицу, которая на десять дней просится погулять. Пріѣзжай ради Бога и кулебяки. Деньги пришли ко мнѣ, если такъ.

90.

Князь Вяземскій Тургеневу.

25-го октября. [Москва].

   Здравствуй, мой милый! Я грустенъ: Митя нашъ боленъ. Я давно не получалъ отъ тебя писемъ. Третьяго дня видѣлъ Новосильцова, сегодня Свѣчину. Что ты дѣлаешь? Попроси Блудова, чтобы онъ прислалъ мнѣ нѣсколько книжекъ моихъ объ Озеровѣ. У Жуковскаго бродитъ въ головѣ, у Сѣверина -- въ ш -- -- , у Жихарева -- въ желудкѣ. Здѣсь все еще тихо. Прости, мой милый! Арзамасу поклонъ отъ души; тебя цѣлую. Что же польскія книги? Ради Бога, съѣзди нарочно къ княгинѣ Авдотьѣ Ивановнѣ Голицыной и оправдай меня передъ нею за Варшаву. Скажи ей, что эта Варшава будетъ для меня Сибирью, если заслужу въ ней ея гнѣвъ. Скажи ей, что я все тотъ же, и чтобы она не осуждала меня, не выслушавши.
  
  

1818.

91.

Тургеневъ князю Вяземскому.

19-го февраля 1818 г. С.-Петербургъ.

   Сейчасъ простился съ твоимъ варшавскимъ товарищемъ, любезный Вяземскій, и просилъ его взять это письмо къ тебѣ. Долго не писалъ я къ тебѣ въ Москву -- и самъ еще не знаю почему; но, узнавъ о твоемъ отъѣздѣ оттуда, я сталъ грустить, какъ бы разлучался съ тобою. Надежда увидѣть тебя въ Москвѣ, куда я сбираюсь, исчезла, и я почувствовалъ, что люблю тебя, какъ немногихъ. Судьба твоя, покрытая нѣкоторою неизвѣстностью, возбудила во мнѣ какое-то безпокойство, которое чувствуютъ только о милыхъ ближнихъ. Оно умѣряется мыслію, что, судя по разсчетамъ ума, поприще твое открывается при благопріятныхъ обстоятельствахъ; а внутреннее счастіе будетъ всегда съ тобою и зависимо только отъ счастія твоего семейства. Болѣе нежели когда-нибудь желаю вамъ неизмѣняемости, слѣдовательно быть достойнымъ возможнаго на землѣ счастія. Карамзины также жалѣютъ, что не найдутъ васъ въ Москвѣ и долго не увидятъ васъ. Для меня, послѣ матушки, были вы самою сильною приманкою, и тамъ васъ никто мнѣ не замѣнитъ. Живучи здѣсь, я часто оглядывался на Москву и видѣлъ васъ тамъ болѣе всѣхъ другихъ. Надѣясь имѣть пріютъ въ вашемъ обществѣ, я, хотя рѣдко, по дѣлалъ планы и когда, скучая скучною дѣятельностью и не смѣя по обстоятельствамъ устремлять взоръ вдаль, обращалъ его на Москву, какъ на законное успокоеніе всѣхъ бригадировъ нашего времени, и находилъ у васъ дружбу, слѣдовательно убѣжище. Теперь долженъ запасаться другими пріятными видами, которые уже и представляются мнѣ въ землѣ, ими обильной.
   Князь Григорій Гагаринъ везетъ дѣтей къ Феленбергу, дѣлается швейцарскимъ пустынникомъ и зоветъ меня туда же отдыхать отъ жизни. Не могу выразить тебѣ, сколько прелестей имѣетъ для меня теперь снова путешествіе и за нимъ спокойствіе. Не знаю будетъ ли мой отдыхъ въ пользу мнѣ или моимъ читателямъ, но почти увѣренъ, что онъ сперва успокоитъ, а потомъ возбудитъ къ новой жизни разочарованное мое сердце. Я вижу вѣрное дѣйствіе спокойной жизни на князѣ Гагаринѣ. Съ изнуренною душою онъ ожилъ однако же въ Италіи. Я восхищаюсь его письмами, въ которыхъ вижу благотворное вліяніе климата на здоровье и на самый характеръ; великихъ воспоминаній на воображеніе; умственныхъ занятій, чуждыхъ всего мелочнаго, на умъ; произведеній искусствъ на вкусъ его и даже на самый слогъ. Кстати: на сихъ дняхъ я получилъ отъ него два письма и въ обоихъ онъ тебя помнитъ. Посылаю ему "Исторію" Карамзина и сочиненія Батюшкова. Жаль, что не могу отправить самого автора. Сѣверина письмо огорчило его жестоко. Онъ потерялъ шесть мѣсяцевъ въ тщетныхъ ожиданіяхъ, безъ коихъ, можетъ быть, успѣлъ бы встрѣтить весну подъ лучшимъ небомъ. Онъ рѣшается продать имѣніе и ѣхать на свой счетъ для того, чтобы возвратиться сюда здоровымъ. У меня бродитъ въ головѣ новый планъ для него; но не знаю, созрѣетъ ли, и будутъ ли благопріятствовать обстоятельства для приведенія его въ дѣйствіе. Доброй воли недостаточно. Иначе, въ сію минуту всю устремилъ бы я только въ пользу Батюшкова, котораго сохранить должно и для пріятелей, и для поэзіи.
   Сію минуту помѣшалъ мнѣ продолжать письмо другой варшавскій твой товарищъ, также отъѣзжающій, надворный совѣтникъ Буссе, который приходилъ также за письмами. Я надѣюсь писать въ тебѣ и съ нимъ и предложу то же и Карамзинымъ. Онъ знающъ и довольно уменъ. Я просилъ и его напоминать тебѣ о Петербургѣ наканунѣ курьерскихъ посылокъ. Не замѣшкай увѣдомить насъ о первомъ твоемъ водвореніи et du degré de comfortabilité morale que vous trouverez à Varsovie.
   Присылай стихи свои, пиши письма прозою и стихами, какъ хочешь, но только пиши. Съ отдаленными я аккуратнѣе: не только писать, но пересылать буду все, что достойно твоего вниманія; на первый случай нечего. Прочти въ "Сынѣ Отечества" письмо Уварова и отвѣтъ Карамзина о принятіи его въ почетные члены Академіи; я напечатаю ихъ при своемъ замѣчаніи въ пользу Шишкова et comp. Вчера и меня избрали почетнымъ членомъ Академіи, слѣдовательно товарищемъ Карамзина и графа Хвостова, который за нѣсколько дней до Арзамасца-президента успѣлъ попасть въ сосѣдство Карамзину.
   Мы ожидаемъ сюда Блудова и Полетику, чтобы снова проститься съ ними. Договорю послѣ; боюсь пропустить Бороздина. "Исторіи" Карамзина разошлось 1900 экземпляровъ. Мы взяли 100 въ пользу училищъ свѣтскихъ; возьмемъ и для духовныхъ.
   Цѣлую ручку у милой княгини и прошу ее не забывать одного изъ самыхъ искреннихъ ея почитателей. Не одна дружба къ тебѣ даетъ мнѣ право на ея воспоминаніе. Знакомьте меня иногда и съ вашими малютками, которымъ желаю одного -- сходства съ вами. Прости, мой милый! Кланяюсь Орлову, Меньшикову и всей блистательной свитѣ царя нашего; но прежде всего не забудь свидѣтельствовать мое душевное почитаніе моему бывшему, а твоему настоящему начальнику. Тургеневъ.
  

92.

Князь Вяземскій Тургеневу.

3-го марта. Варшава.

   Здравствуй, моя молчаливая душа! Неужели и въ Варшаву не будешь писать ко мнѣ? Это будетъ грѣшно: порадуй сиротку на чужой сторонѣ. Ты изъ письма моего въ Николаю Михайловичу узнаешь о нашихъ Робинсоновскихъ Крюзосвскихъ приключеніяхъ. Ты долженъ въ нихъ болѣе другого брать участіе: не забудь, что ты былъ почти наша судьба, и что мы въ Варшавѣ по твоей милости. Подпишись за меня на "Сынъ Отечества" и на "Благонамѣренный", если Измайловъ не остался при одномъ благонамѣреніи, и присылай его сюда или поручи это дѣло Николаю Ивановичу; онъ будетъ точнѣе въ присылкѣ, а я здѣсь жажду всякой русской дряни:
  
   И дрянь отечества сладка намъ и пріятна.
  
   Наконецъ Чарторижскій дрался съ Поццо; первый былъ легко раненъ въ ногу; дрались они на десяти шагахъ. Сегодня въ ночь застрѣлился адьютантъ великаго князя, молодой Миллеръ, сынъ Петра Ивановича. Онъ оставилъ письма, въ которыхъ сказываетъ, что застрѣлился потому, что надоѣло ему жить и что чувствуетъ свою близкую кончину. Тутъ логики мало, но умеръ онъ или, лучше сказать, приготовился къ смерти съ большимъ хладнокровіемъ. Здѣсь всѣ собираются съ выборамъ, и все кажется въ большомъ движеніи: on va mettre les polonais à la diette. Я кончилъ глупостью: лучше кончить нельзя. Итакъ, прости! Обнимаю тебя и весь Арзамасъ нѣжно и горячо. Ожидаю на дняхъ Жихарева: отъ него понесетъ на меня русскимъ, однако же не лукомъ. Вотъ еще глупость на придачу.
   У тебя мой послужной списокъ? Скажи мнѣ, когда слѣдуетъ мнѣ получить чинъ? Жена моя тебѣ кланяется.

93.

Тургеневъ князю Вяземскому.

23-го марта. [Петербургъ].

   Посылаю тебѣ, милый другъ, письмо выздоравливающаго Нагибина, а самъ не пишу для того, что отъ тебя еще не имѣю отвѣта на письмо мое, съ Бороздинымъ посланное. Похожденія твои на пути къ Варшавѣ намъ были извѣстны и прежде твоихъ писемъ. Возвратили ли тебѣ похищенное? Увѣдомь. Журналы буду доставлять исправно.
   Вчера были мы на открытіи Восточныхъ каѳедръ и Исторической. Отъ шести часовъ вечера томили насъ до двѣнадцатаго часа. Уваровъ сказалъ рѣчь о пользѣ изученія восточныхъ языковъ, въ особенности для Россіи, и о пользѣ исторіи, на русскомъ. Раупахъ на нѣмецкомъ читалъ намъ поэзію его объ исторіи, гдѣ много блистательныхъ мыслей и уподобленій; но Карамзинъ недоволенъ главною его мыслію объ исторіи человѣчества. Профессоръ Деманжъ болѣе часу возилъ насъ по безплодной арабской пустынѣ и такъ утомилъ насъ, что и святой труженикъ Филаретъ пожелалъ скораго пришествія въ обѣтованную землю. Другой профессоръ, Шармуа, знакомилъ насъ съ Фердуси и Бильпаемъ и оживилъ нѣсколько утомленное наше вниманіе. Въ двѣнадцать часовъ ночи пріѣхали мы, наконецъ, къ Карамзинымъ пить чай, и я закричалъ: "Берегъ, берегъ!" Вообще, чтеніе было довольно интересное и академическое въ иностранномъ смыслѣ этого слова. Когда Уваровъ напечатаетъ рѣчь свою, то и ты ее получишь.
   Жихарева обнимаю и благодарю за строки отъ 12-го марта. Всѣмъ пріятелямъ кланяюся. Увѣдомь меня съ первымъ курьеромъ, получилъ ли ты письмо съ твоими деньгами, которыя я отдалъ Перовскому для доставленія тебѣ при поѣздкѣ въ Москву. Свѣчина тебѣ кланяется. У княгини цѣлую ручки. Тургеневъ. Братъ мой тебѣ кланяется.
  

94.

Князь Вяземскій Тургеневу.

3-го апрѣля. Варшава.

   Здравствуй, мой милый другъ! Я до сей поры не писалъ къ тебѣ путемъ изъ Варшавы потому, что самъ велъ безпутную жизнь: не было ни стула, гдѣ сѣсть, ни стола, гдѣ писать, ни минуты, гдѣ подумать. Съ того времени, какъ мы здѣсь, успѣли мы уже переѣхать въ четвертый домъ; но теперь кончились наши странствованія, и мы пріискали себѣ покои, довольно покойные, на Краковскомъ предмѣстіи: изъ спальни видимъ черезъ узкую улицу Вислу, а изъ гостиной -- площадь, на которой торчитъ Сигизмундъ III, и точно торчитъ: колонна высокая, а статуя крошечная. Такимъ образомъ окружены мы исторіей и поэзіей, хотя вѣроятно не найду вдохновенія на берегахъ Вислы. Вообще, кажется, жизнь моя здѣсь будетъ прозаическая: пусть такъ, лишь бы не была шероховатая проза. Впрочемъ, ничего еще рѣшительнаго о себѣ сказать не ногу: занятія мои по службѣ не начались, потому что, какъ мнѣ сказывалъ Николай Николаевичъ, работа, которую онъ задать мнѣ хочетъ, не поспѣла. Что касается до остальной жизни, она, вѣроятно, будетъ свободна и слѣдственно не непріятна. Присутствіе государя налагаетъ здѣсь нѣкоторыя обязанности по свѣтской службѣ; но безъ него всякій дѣлаетъ, что хочетъ и ведетъ родъ жизни, который ему нравится. Общество здѣсь довольно сухо, хотя и встрѣчаешь въ немъ много умныхъ людей; но въ этихъ умахъ нѣтъ ничего союзнаго: каждый уменъ про себя и про свое дѣло. Оно не худо, но для чужого не заманчиво. Съ другой стороны есть добрые люди, которые рады привязаться, но зато они скучны: избави Боже отъ такихъ друзей! И для того буду, вѣроятно, имѣть здѣсь однѣ шапочныя связи
  
   И понемножку всѣхъ любить
  
   Время здѣсь самое интересное; но, въ сожалѣнію, по незнанію своему языка польскаго, не могу ходить слушать пренія сейма и долженъ ожидать появленія французскаго журнала, который и тебѣ доставлю. Проектъ закона о разводахъ и бракахъ, которые министерство хотѣло подвергнуть и духовной власти, вопреки Наполеонову кодексу, былъ отброшенъ въ камерѣ пословъ. Министерство дало тутъ промахъ и, вѣроятно, дастъ еще и другой при предложеніи уголовныхъ законовъ. Такія неудачи министерства годны по крайней мѣрѣ въ тому, чтобы доказать совершенное безпристрастіе правительства и свободу представителей. Воля Николая Михайловича, а нельзя не пожелать, чтобы и на нашей улицѣ былъ праздникъ. Что за дѣло, что теперь мало еще людей! Что за дѣло, что сначала будутъ врать! Люди родятся и выучатся говорить. А теперь развѣ не врутъ въ Совѣтѣ? И зачѣмъ имъ не врать съ одобренія начальства? Ври съ Богомъ! Слушать нечего, да и некому; но когда явятся нѣсколько сотенъ ушей, хотя подчасъ и ослиныхъ, то поневолѣ обдумаешь, что скажешь и что дѣлать хочешь. Къ тому же общее мнѣніе, въ какомъ бы то обществѣ ни было, не можетъ долго остаться криво: при первомъ случаѣ оно распрямится, вопреки коварнымъ умысламъ или на зло добродушной глупости. "Умъ хорошо, а два лучше", говоритъ пословица: пусть будетъ она девизомъ конституціи. Просвѣщенный лучше изъяснитъ свою мысль; но нашъ братъ русакъ скорѣе, или, лучше сказать, живѣе почувствуетъ истину. Пускай конституція на бумагѣ родится у насъ отъ конституціи на дѣлѣ: я, какъ Митрофанушка, не къ географу пойду узнавать о ближайшей дорогѣ въ городъ, но къ ямщику, хотя онъ и не въ состояніи будетъ сказать мнѣ, подъ какимъ градусомъ стоитъ онъ. Мужикъ, у котораго капитанъ-исправникъ укралъ десять рублей, не хуже всякаго юриспрудента докажетъ, почему капитанъ-исправникъ плутъ. То ли говорю я, что хочу сказать? Право не знаю, потому что мысли мои еще не живутъ дома, а слова вышли изъ повиновенія. Но памяти Варшава у меня не отшибла, и я не забылъ прибѣгать въ тебѣ съ просьбами. Вотъ въ чемъ дѣло: есть несчастный докторъ въ Гроднѣ, который ходилъ за мной въ Михалинѣ; по словамъ его, il sert depuis douze ans dans le même caractère. Заставь его перемѣнить характеръ: онъ добрѣйшій нѣмецъ; зубы у него почернѣли отъ кнастера и отъ трубки, которая тоже вѣроятно двѣнадцать лѣтъ не чищена. Впрочемъ, онъ отецъ семейства и, ссылаясь на его послужной списокъ, заслуживаетъ награжденія. Нельзя ли родить участіе въ судьбѣ его въ Кавелинѣ? Посылаю тебѣ первыя двѣ книжки журнала сейма; онѣ еще не очень любопытны, и содержаніе ихъ отчасти вамъ извѣстно. Я приглашаю сюда Николая Ивановича: здѣсь есть какіе-то вздохи свободы. Поклонись ему отъ меня, такъ же, какъ и всѣмъ Арзамасцамъ. Гдѣ Батюшковъ? И если онъ гдѣ-нибудь, что онъ дѣлаетъ? По старому ли позываетъ тебя на швейцарскій сыръ? Напомни обо мнѣ Гагаринымъ, когда будешь писать въ нимъ. Жихаревъ сказывалъ мнѣ, что послалъ къ тебѣ мои стишки: кушай на здоровье. Кстати: Христосъ воскресъ! У насъ онъ уже давно на ногахъ. Государь поѣхалъ на нѣсколько дней въ Калишъ. Новосильцовъ живетъ здѣсь Шереметевымъ; городскіе живутъ сапожниками. Со временемъ опишу Варшаву; ты увидишь, что такое. До сей поры называю ее европейскою Костромою. Скажи Нагибину, что немедленно буду отвѣчать ему. Прости, мой милый! Давай мнѣ "Сына", давай мнѣ "Благонамѣреннаго".

95.

Тургеневъ князю Вяземскому.

7-го апрѣля 1818 г. С.-Петербургъ.

   Завтра въ ночь или рано поутру послѣзавтра сбираюсь я въ Москву; не знаю еще въ какомъ экипажѣ и, вѣроятно, на перекладныхъ, ибо дороги нѣтъ ни лѣтней, ни зимней. Хочется разговѣться съ матушкой и похристосоваться съ пріятелями, изъ коихъ лучшаго не найду тамъ. Но заслуживаешь ли ты быть между лучшими -- этого еще я не знаю: ибо слышу, что ты не вѣришь досадѣ моей не найти тебя въ Москвѣ, гдѣ въ послѣднія посѣщенія любилъ находить тебя. Не вѣришь и тоскѣ моей по Швейцаріи, а только тоскѣ по швейцарскомъ сырѣ. Богъ съ тобою, господинъ переводчикъ: въ Россіи разочтемся.
   Послужного твоего списка у меня нѣтъ, а только записка о твоей службѣ, которую ты легко составить можешь, ибо въ дѣлахъ Н. Н. Новосильцова найдешь всѣ нужныя свѣдѣнія о себѣ и о своемъ служебномъ поприщѣ. Нужно только вычислить старшинство. Я помню, что тебѣ доставалось около генваря въ совѣтники. Скажи объ этомъ Новосильцову, или я напишу ему отъ себя и напомню его обѣщаніе. Впрочемъ, я надѣюсь, что онъ докладывать объ этомъ государю не будетъ, ибо за выслугу, до надворнаго совѣтника, жалуетъ Сенатъ, куда онъ и представить можетъ. А государь можетъ дать тебѣ ключъ, хотя польскій. Увѣдомь, долженъ ли я писать къ нему. Сегодня мы сбираемся для Кассандры у Старушки арзамасской. Я прощусь съ ними для свиданія съ другими Арзамасцами въ Москвѣ.
   Цѣлую ручки у княгини и обнимаю варшавскихъ пріятелей. Рука и перо не пишутъ отъ усталости. Простите! Вѣчно твой А. Тургеневъ.
  
   На оборотѣ: Его сіятельству князю Петру Андреевичу Вяземскому. Въ Варшавѣ, при тайномъ совѣтникѣ И. Н. Новосильцовѣ.
  

96.

Князь Вяземскій Тургеневу.

15-го апрѣля 1818 г. Варшава.

   Матушка, ты въ Москвѣ, а я въ Варшавѣ! И послѣ этого скажешь, что судьба не б--? Б--, сударъ, и преестественная! Я слѣдую за тобою изъ переулка въ переулокъ; вижу тебя въ кремлевской кельѣ у отца Василія, читающаго мои стихи "Къ воспоминанію"; тамъ вижу на Петровкѣ, у отца Дурасова, безпамятно уплетающаго кулебяку; далѣе вижу тебя... и опускаю занавѣсъ. Что сказать о себѣ? Ничего не скажу, кромѣ того, что послужного списка у меня нѣтъ; вытребуй его изъ московской Межевской Канцеляріи и пришли мнѣ, а здѣсь я самъ переговорю съ кѣмъ и какъ слѣдуетъ. Рѣчь государя прочтешь ты у Булгакова. Рѣчь моего сердца къ тебѣ прочти въ своемъ сердцѣ: если есть въ немъ толпъ, то ты, не требуя повторенія, узнаешь всю мою подноготную. Я писалъ въ тебѣ нѣсколько разъ въ Петербургъ. Прости, моя матушка! Жуковскаго тебѣ поручаю поцѣловать: твоимъ устамъ подобаетъ коснуться его устъ.
  

Приписка С. П. Жихарева.

   При сей вѣрной оказіи долгомъ почитаю свидѣтельствовать вашему превосходительству мое всеуниженнѣйшее высокопочитаніе: пребываю, впрочемъ, съ совершеннѣйшею преданностью вашего превосходительства покорный слуга Громобой.
   Вяземскій посылаетъ къ Булгакову всякую дрянь, афиши и рѣчь царскую: есть занятіе вамъ въ Москвѣ!
  

97.

Князь Вяземскій Тургеневу.

17-го апрѣля.. Варшава.

   Сейчасъ ѣдетъ курьеръ и сейчасъ пишу къ тебѣ, моя душа, чтобы сказать тебѣ пару словъ. Вчера былъ балъ у намѣстника, въ который во второй разъ государь, съ пріѣзда своего въ Варшаву, показался публикѣ; завтра утромъ онъ выѣзжаетъ. Бороздинъ получилъ отставку, и я жалѣю объ отставкѣ честнаго человѣка и честнаго товарища или начальника, какъ хочешь.
   Что ты дѣлаешь въ Москвѣ? Теперь-то буду съ глаза на глазъ съ Польшею: все русское отхлынетъ; отдувайся на просторѣ! Признаться, на сердцѣ грустно. Взявшись за гужъ, не говори, что не дюжъ: вотъ моя пѣсня, прибаутка, молитва, все, что хочешь.
   Служащіе при Соболевскомъ, Тимовскій и Матушевичъ, получили ключи къ з-- --. Ты шутишь и надо мной смѣешься, говоря о моемъ ключѣ. Честью клянусь, что всякое награжденіе было бы мнѣ теперь въ тягость; а ключъ -- и всегда награжденіемъ виднымъ, но не приличнымъ.
   Мы отдули и вторую рѣчь государя; переводъ лучше перваго, ибо моего въ немъ болѣе; впрочемъ, царь и тутъ изволилъ шутить. Прости, радость! Тебя обнимаетъ горе. Жуковскому и нашимъ поклонъ. Варшава; перо мое написало было: Москва.
  
   Quel nom, dans ma retraite osaisje prononcer?
  
   Чернышевъ ѣдетъ въ Швецію, Орловъ въ Берлинъ, Ожаровскій въ Австрію. Князь Иванъ Голицынъ, шутъ великаго князя, пожалованъ въ камеръ-юнкеры.
  

98.

Тургеневъ князю Вяземскому.

8-го мая. Москва.

   Я получилъ, милый другъ, два письма твои здѣсь, а печатное оставилъ у себя братъ Николай, который сбирался благодарить тебя. Я здѣсь живу въ раздольѣ, и лѣнь выѣхать отсюда, но придется 14-го отправляться восвояси. Прости! Вспоминая о тебѣ, мой свѣтъ, припѣваю:
  
   Одного цвѣта нѣтъ, какъ нѣтъ!.
  
   Изъ Петербурга сберусь съ мыслями и напишу, и пришлю въ тебѣ все, что надобно. Кланяйся Жихареву, если онъ еще съ тобою. Блудовъ, сходивъ на поклоненіе въ Сергіевскую пустынь, уѣхалъ въ Парижъ. Арфа.
   У княгини цѣлую ручки.
  

Н. И. Тургеневъ князю Вяземскому.

22-го мая 1818 г. С.-Петербургъ.

   Если я по сіе время замедлилъ отвѣчать на письмо ваше, милостивый государь князь Петръ Андреевичъ, то это оттого, что не было случая послать къ вамъ требуемыхъ вами журналовъ. Теперь онъ представился, и я спѣшу отправить къ вамъ всѣ доселѣ вышедшіе номера "Благонамѣреннаго" и послѣднюю половину номеровъ "Сына Отечества". Измайловъ представилъ новое доказательство, что для успѣха недовольно одного только намѣренія. Въ номерѣ 17-мъ "Сына Отечества" прошу васъ замѣтить статью объ иностранныхъ крестьянахъ. Она написана (не мною, вопреки мнѣнію здѣшней публики) противъ одной статьи, въ "Духѣ Журналовъ" помѣщенной, въ которой доказывается, что иностранные крестьяне бѣдны, несчастны, бѣгутъ толпами въ Россію; и все это оттого, что они не крѣпостные! Статья "Сына Отечества" произвела много сужденій въ публикѣ и много толковъ. Все же кончилось тѣмъ, что начальство запретило печатать такія статьи, какъ pour, такъ и contre. Это совсѣмъ неудивительно, ибо у насъ все кончится или запрещеніемъ, или приказаніемъ. Когда-то намъ запретятъ не быть хамами и прикажутъ быть порядочными людьми!
   Такъ какъ на присланные вами 100 р. можно подписаться еще на какого-нибудь проказника, то прошу сказать мнѣ, кого изъ нихъ прислать вамъ: "Духа" или "Соревнователя Просвѣщенія", или предоставить остальныя деньги въ пользу инвалидовъ? Отъ Рейна нѣтъ теперь никакой вѣсти. Онъ прежде писалъ ко мнѣ, что онъ занимается введеніемъ Ланкастеровой методы въ военно-сиротскомъ отдѣленіи кіевскомъ. Нѣкоторыя либеральныя идеи, которыя у васъ переводятъ законно-свободными, а здѣсь можно покуда назвать арзамасскими, и которыя онъ желаетъ привить своему новому творенію, нашли противниковъ въ его пятиклассныхъ товарищахъ. Любопытно знать мнѣніе Рейна о новыхъ чудесахъ царства Польскаго. Что касается до меня, то я, право, не имѣю еще никакого положительнаго объ этомъ мнѣнія. Нахожу однако же, что при томъ порядкѣ вещей, который уже введенъ въ царствѣ, все, что теперь съ нимъ дѣлается, все было хорошо и слѣдовало изъ начальнаго образованія королевства. Нельзя однако же русскому не пожалѣть, что, между тѣмъ какъ поляки посылаютъ представителей, судятъ и отвергаютъ проекты законовъ, мы не имѣемъ права говорить о ненавистномъ рабствѣ крестьянъ, не смѣемъ показывать всю его мерзость и беззаконность. При этомъ нельзя не подивиться, что если запрещаютъ рабство бранить, то вмѣстѣ запрещаютъ и хвалить его. Примѣры же на наше дворянство не дѣйствуютъ. Курляндцы и эстляндцы искореняютъ рабство, даже виленское дворянство произвольно отказывается отъ печальнаго права владѣть себѣ подобными. Мы же продолжаемъ пребывать во грѣхѣ.
   Вмѣстѣ съ журналами получите вы рѣчь Уварова. Она также не можетъ нравиться нашей публикѣ. Прочіе номера "Сына Отечества" доставлю вамъ съ будущимъ курьеромъ. Блудовъ, Полетика и Батюшковъ уѣхали; послѣдній въ Крымъ. Жуковскій изъ Москвы поѣхалъ въ деревню. Стихи его на случай придворной радости вамъ, вѣроятно, уже извѣстны.
   Братъ возвратился сюда третьяго дня. Не можетъ нахвалиться Москвою: такъ его тамъ отпотчивали. Обѣды заставили его найти въ Москвѣ и какой-то національный духъ, и какое-то общее мнѣніе. Хвалитъ даже театръ Степана Степановича Апраксина, но остался при прежнемъ мнѣніи о стихахъ Василія Львовича и князя Шаликова, равно какъ и объ исторической учености Каченовскаго. Въ восьмомъ номерѣ "Вѣстника" сей послѣдній напечаталъ что-то объ "Исторіи" Николая Михайловича. Этого номера здѣсь еще нѣтъ. Вы его получите съ будущими курьерами. Между тѣмъ прошу васъ принять увѣреніе въ искренней моей преданности. Н. Тургеневъ.
  

99.

Тургеневъ князю Вяземскому.

29-го мая. [Петербургъ].

   Посылаю тебѣ, любезный другъ, письмо Батюшкова, которое вчера получилъ я отъ Карамзина. Книжку Уварова, которая къ нему приложена была, я послалъ въ тебѣ прежде. Поздравляю тебя съ милымъ пришельцемъ въ Божій міръ. Увѣренъ, что онъ оправдаетъ первое прилагательное и желаю ему найти міръ достойнымъ второго. Я все еще не посылаю тебѣ послужного списка, ибо кромѣ записки, изъ которой я составилъ другую для Новосильцова, у меня ничего нѣтъ. Нагибина же, за болѣзнію его, не видалъ. Пошлю къ нему выправиться. Обнимаю тебя и цѣлую ручку у княгини. Прости! А. Тургеневъ.
  

100.

Князь Вяземскій Тургеневу.

30 го мая. [Варшава].

   На силу тебя дождался съ твоихъ стерляжьихъ походовъ. Теперь и переписка наша пойдетъ по старому; только я немного руку отбилъ и развѣ недѣли черезъ двѣ наточу ее. Посылаю тебѣ просьбу: сдѣлай изъ нея, что сердце тебѣ скажетъ. Говорить о ней придетъ къ тебѣ нѣкто отъ имени Ивана Михайловича Фовицкаго, находящагося въ Варшавѣ. Устрой все къ лучшему по возможности. Благодарю за повѣствованіе о Москвѣ; я эту старуху люблю, не знаю самъ за что. Ни образъ жизни, ни мыслей мнѣ не нравится; поселиться въ ней снова не могъ бы; подъ ножемъ обоюднымъ предпочту даже Петербургъ; но московская прогулка всегда веселитъ мое воображеніе. Что ты ничего не говоришь мнѣ объ университетскомъ и словесномъ народѣ московскомъ? Воля твоя, жарко, душно, глупо. Продолжать не могу. Вотъ тебѣ стишки, которые отдай "Сыну". Прочти со вниманіемъ французскіе листы, кажется, отъ 26-го апрѣля, о прошеніи, читанномъ въ палатѣ: явный доносъ на d'Artois.
  

101.

Князь Вяземскій H. И Тургеневу.

8-го іюня. Варшава.

   Благодарю васъ отъ всего сердца, почтеннѣйшій и любезнѣйшій Варвикъ, за присылку насущнаго хлѣба, но болѣе еще за письмо. Я тотчасъ бросился на указанную статью и прочелъ ее съ удовольствіемъ; но, признаюсь, не удивляюсь мѣрамъ, принятымъ полиціею. Дѣтямъ не должно позволять играть ножами: научи ихъ рѣзать, что рѣзать надобно, и тогда съ Богомъ. Пока правительство не разрѣшитъ: "То be or not to be" -- до того времени не должно касаться иныхъ предметовъ. Эти а parte всего скучнѣе въ театрѣ и всего опаснѣе въ политикѣ. Для того-то правительство и должно идти всегда на встрѣчу къ общему мнѣнію, а не дожидаться, чтобы оно разбѣжалось и сшибло его съ ногъ. Впрочемъ, рѣчь государя, у насъ читанная, кажется должна быть закускою передъ приготовляемымъ пиромъ. Я стоялъ въ двухъ шагахъ отъ него, когда онъ произносилъ ее, и слезы были у меня на глазахъ отъ радости и отъ досады: зачѣмъ говорить полякамъ о русскихъ надеждахъ! Дѣти ли мы, съ которыми о дѣлѣ говорить нельзя? Тогда нечего и думать о насъ. Боится ли онъ слишкомъ рано проговориться? Но развѣ слова его не дошли до Россіи? Тѣмъ хуже, что Россія не слыхала ихъ, а только что подслушала. Подслушанная рѣчь принимаетъ тотчасъ видъ важности, видъ тайны; а тутъ и разродятся сплетни, толки кривые и криводушные. Какъ бы то ни было, государь былъ великъ въ эту минуту: душою или умомъ, но былъ великъ. Пустословія тутъ искать нельзя: онъ говорилъ отъ души или съ умысломъ дурачилъ свѣтъ. На всякій случай я былъ тутъ, арзамасскій уполномоченный слушатель и толмачъ его у васъ. Можно будетъ и припомнить ему, если онъ забудетъ. У насъ въ Россіи тѣмъ хорошо, что все -- какъ съ гуся вода. Государева рѣчь обдала законоположительнымъ (извините меня: я человѣкъ придворный. При Македонскомъ покривилъ бы я шею; при нашемъ кривлю языкомъ) паромъ православный народъ, и все заговорило языкомъ законносвободнымъ (не взыщите и здѣсь). Прусскій король пріѣдетъ, начнутся праздники и продолжатся парады, и все прежнее забудется опять до перваго сейма. Я хотѣлъ бы послушать теперь "Сѣверную Почту". У меня стоитъ въ записной книжкѣ прошлогодней: "Свободныя понятія бываютъ у многихъ послѣднимъ усиліемъ и послѣднимъ промысломъ рабства и лести (смотри "Сѣверную почту")". Теперь, я думаю, желтый карла ей въ подметки не годится. Такъ и душитъ свободою. Есть такіе благословенные желудки, которые все перевариваютъ, только чтобы хозяину стола угодить или, лучше сказать, которые ничего не варятъ, а все принимаютъ и все пропускаютъ. Вы подумаете, глядя на него, что онъ голоденъ, что онъ обжора, что пища ему пришла по вкусу: ошибетесь! Онъ хочетъ выслужиться передъ хозяиномъ. У татарскаго хана онъ набивалъ бы себя лошадинымъ мясомъ, у папы -- макаронами, у насъ -- кунжутнымъ масломъ и либеральностью. Не знаю, кому хочетъ угодить "Благонамѣренный". Я подписался на него въ надеждѣ, что онъ будетъ бить въ гробъ Хвостова, а онъ, кажется, до него и не дотрогивается. Я думаю, онъ беретъ отъ него ужасныя деньги и издаетъ журналъ, какъ англичане, по мнѣнію иныхъ, держатъ Наполеона на привязи. Только что Хвостовъ какъ-нибудь просрочитъ, онъ на него и напустятъ своего "Благонамѣреннаго". Я съ большимъ удовольствіемъ прочелъ рѣчь Уварова. Начало мнѣ болѣе всего понравилось, а середина -- менѣе всего. Онъ, кажется, немного путается, говоря о феодальной системѣ, или я не такъ понимаю его и путаюсь. Нельзя ли прислать и прочихъ рѣчей, въ засѣданіи читанныхъ? Я "Вѣстникъ Европы" получаю и потому прошу не присылать мнѣ 8-й книжки, которую уже имѣю. Но онъ уже не въ первый разъ задираетъ "Исторію": и въ 4-й книжкѣ есть кое-что въ статьѣ о славянскихъ мѣсяцахъ. Вотъ уже и приговоръ мой: я написалъ отъ скуки пѣсню въ швейцару Московскаго благороднаго собранія и тутъ, между прочимъ:
  
   Оставь ума враговъ безсильныхъ,
   Враговъ чужого торжества
   И грамотеевъ щепетильныхъ,
   Прожившихъ умъ свой на слова!
   Но доброхотамъ русской славы,
   Но тѣмъ, которыхъ разумъ здравый
   Не взятъ пристрастіемъ въ полонъ,
             Скажи поклонъ.
  
   Я не понимаю этихъ людей. Онъ вооружается булавкой и идетъ воевать богатыря. Что за охота выказывать свою ярость и свое малосиліе? Я получилъ на дняхъ письмо отъ Рейна; онъ въ душѣ своей празднуетъ царскую рѣчь и оплакиваетъ смерть арзамасскихъ надеждъ, то-есть, надеждъ на журналъ. Я въ этомъ ему товарищъ. Хорошій журналъ теперь былъ бы въ самую пору и назвать бы его "Воспріемствомь". Онъ за толпу дулъ бы и плевалъ, отрекался бы за нее отъ сатаны и всѣхъ дѣлъ его, сочетовался бы съ Христомъ (но только не Лабзинскимъ) и принялъ бы изъ купели новорожденное просвѣщеніе и показалъ бы его на роду. Мы, то-есть русскіе, могли бы обойтись вовсе безъ журналовъ; но при дурныхъ журналахъ одинъ хорошій необходимъ. Напримѣръ: какъ не навести общаго мнѣнія на правильное созерцаніе государя, въ Варшавѣ, посреди представителей народныхъ, бесѣдующаго съ ними о благахъ общественныхъ и требующаго отъ нихъ не безмолвнаго, не рабскаго повиновенія, но совѣтовъ и послушности обдуманной и собственною ихъ пользою предписанной; на "Исторію" Карамзина, эпоху въ исторіи гражданской, философической и литературной нашего народа. Вниманіе наше, какъ вниманіе дѣтское, словно пробуждается, но скоро засыпаетъ: народнымъ надзирателемъ, то-есть, хорошимъ журналомъ надобно приковывать его при случаѣ. У насъ о нравственныхъ явленіяхъ говорятъ, какъ чернь говоритъ о физическихъ явленіяхъ. Дѣти и бабы соберутся на улицахъ, поглазѣютъ, подложивши руку подъ щеку, два-три дурака соврутъ что-нибудь, толпа разойдетея -- и дѣло съ концомъ. На третій день комета забыта. Почему? Потому что чернь смотритъ, а не разсуждаетъ. Такъ и мы всѣ: мы на все смотримъ, но ни во что не всматриваемся. Чортъ знаетъ, чѣмъ мы заняты! Намъ все какъ будто недосужно. Поглядишь на насъ, подумаешь, что мы думаемъ думу: ничего не бывало. На насъ отъ рожденія нашелъ убійственный столбнякъ: ни вѣкъ Екатерины, со всею уродливостью своею, вѣкъ, много обѣщавшій, ни 1812 годъ,-- ничто не могло насъ расшевелить. Пошатнуло немного, а тутъ опять эта проклятая Медузина голова, то-есть, невѣжество гражданское и политическое окаменило то, что начинало согрѣваться чувствомъ. Я такъ заговорился, что мнѣ передъ самимъ собою совѣстно. За себя краснѣю, а за васъ потѣю. Но здѣсь не съ кѣмъ наговориться, а говорить-то хочется. Пеняйте себѣ: зачѣмъ задрали вы меня? Что это за звѣрь "Соревнователь Просвѣщенія"? Присылайте меня душить или просвѣщать, какъ хотите. Получили ли вы мой здѣшній журналъ, который я вамъ послалъ? Простите! Ни за что другого листа не возьму, а то руки не остановишь. Будьте здоровы и терпите: будетъ и на нашей улицѣ праздникъ.
  

102.

Тургеневъ князю Вяземскому.

[Середина іюля. Петербургъ].

   Сейчасъ возвратился изъ Петергофа, гдѣ провелъ время съ Карамзинымъ, Жуковскимъ и Пушкинымъ, слѣдовательно, пріятно. Посылаю тебѣ письмо ихъ и благодарю за два письма во мнѣ и къ брату Николаю, который уже въ Москвѣ, а оттуда поѣдетъ въ симбирскую деревню. Несчастіе Сѣверина тебѣ извѣстно. Оно всѣхъ насъ поразило. Теперь хлопочу я о Батюшковѣ и надѣюсь отправить его въ Италію съ мѣстомъ, чиномъ и жалованьемъ. Обнимаю тебя, моя прелестная Курсифеюшва, а писать буду, когда выйдутъ изъ головы молдавскіе скутельники, а изъ Петербурга прусскіе чиновники. Посылаю "Сына" Греча и пасынка Жуковскаго. Кланяйся Н. Н. Новосильцову. Тургеневъ.
  

103.

Князь Вяземскій Тургеневу.

22-го іюля. Koszyki.

   Я, вѣроятно, и изъ того свѣта буду приставать въ тебѣ съ просьбами. О сегодняшней меня многіе просили и увѣряли, что эта женщина въ самомъ жалкомъ положеніи. Постарайся, мой милый, и дай мнѣ знать, что ты сдѣлаешь. Да, сдѣлай милость, выведи изъ характера того характернаго доктора и, если дѣло пойдетъ на ладъ, то увѣдоми меня. Онъ мнѣ ставилъ пластырь на бокъ: я ему приложу бальзамъ на сердце. Николай Николаевичъ ѣдетъ завтра къ себѣ въ Слонимъ; а я хочу въ его отсутствіе пошататься по Польшѣ и, вѣроятно, поѣду въ Краковъ, маленькую Швейцарію и маленькую Москву. Сдѣлай одолженіе, напиши мнѣ по первой эстафетѣ, что говорятъ у васъ объ отъѣздѣ вдовствующей государыни: ѣдетъ ли, проѣзжаетъ ли черезъ наше царство, нѣкоторое государство, когда, какъ? и напиши пообстоятельнѣе! Ты вздумаешь, что хочу встрѣтить ее, то-есть, ошеломить торжественною одою. Не бойся, совсѣмъ не для того. Сегодня вдовствующая царица подняла меня въ шестомъ часу утра и навьючила шитымъ кафтаномъ. Нашъ цесаревичъ заказываетъ обѣдню въ 7 часовъ. Пожалѣй обо мнѣ: и тогда, когда ты уже получишь это письмо, я все еще буду со сна.
  
   О, мой халатъ, товарищъ нѣги праздной!
  
   Впрочемъ, мы съ халатомъ живемъ еще по-братски; такъ какъ до сего времени не имѣлъ еще канцелярской работы по отъѣздѣ государя, то надъ конституціею сидѣлъ у себя дома. Я ее отвалялъ. Пришли мнѣ, если можно, печатанные проекты Сперанскаго: онъ былъ большой ковачъ словъ, а я теперь словами промышляю. Прости, мой милый другъ! Обнимаю тебя, Сѣверина и Жуковскаго. Что бѣдный Сѣверинъ?
   Сдѣлай дружбу, нашъ арзамасскій Гриммъ, отыщи въ безднѣ своей мой "Халатъ", "Вечеръ на Волгѣ", вели ихъ списать Нагибину и пришли ко мнѣ.
  

104.

Тургеневъ князю Вяземскому.

23-го іюня. [Петербургъ].

   Благодарю тебя, милый другъ, даже и за упрекъ въ молчаніи и спѣшу обратить гнѣвъ на милость доброю вѣстью, которая должна тебя порадовать. Ты, можетъ быть, слыхалъ, что Батюшковъ сбирался въ Италію, и что въ Москвѣ это дѣло не удалось. Читая письмо его въ Б. Ѳ. Муравьевой, исполненное грусти по самомъ себѣ и тоски по Италіи, я рѣшился въ тотъ же денъ просить Каподистріа объ опредѣленіи его къ итальянской миссіи. Онъ принялъ мою просьбу, какъ человѣкъ, готовый на все доброе и полезное добрымъ; велѣлъ мнѣ скорѣе увѣдомить Батюшкова, что нужно отъ него письмо къ государю, и въ чемъ оно должно состоять. Въ тотъ же день я писалъ къ нему. Письмо мое застало его еще въ Москвѣ, въ минуту возвращенія Жуковскаго. Письмо написано, доставлено ко мнѣ и, опять въ тотъ же день представленное графу Каподистріа, имъ апробовано. Докладная записка составлена еще до несчастія Сѣверина, которое на нѣкоторое время остановило исполненіе нашего желанія. Узнавъ о скоромъ отъѣздѣ графа Каподистріа, я написалъ къ нему записку, въ которой напомнилъ ему о Батюшковѣ, между страхомъ и надеждою въ Одессѣ рѣшенія судьбы своей ожидавшемъ, и вмѣсто отвѣта на другой же денъ получаю записку отъ графа, въ которой онъ пишетъ ко мнѣ, что государь согласенъ на его опредѣленіе къ неаполитанской миссіи, пожаловалъ ему чинъ и жалованье съ курсомъ на дорогу. Я едва опомнился отъ арзамасской радости. Черезъ два дня прислалъ мнѣ Каподистріа и прилагаемый у сего указъ, который уже и отправленъ мною въ Одессу. Вотъ и дѣло въ шляпѣ. Батюшковъ пріѣдетъ сюда проститься съ нами и запастись итальянскою ученостью.
   Вчера получилъ я изъ Рима отъ князя и княгини Гагариныхъ письма и брошюры. Къ осени они будутъ въ Швейцаріи, куда и меня снова приглашаютъ. Жуковскаго и Пушкина (поэта) вижу ежедневно; третьяго дня былъ у Карамзиныхъ въ Сарскомъ Селѣ, гдѣ болѣе нежели когда-либо движенія, то-есть, ажитаціи, начиная отъ фрейлинъ и генералъ-адьютантовъ до истопниковъ.
   Братъ Николай въ Симбирскѣ, откуда будетъ отвѣчать тебѣ на умное письмо. О старшинствѣ твоемъ справлюсь и хлопотать буду. Теперь остается только пристроить Пушкина.
   Всѣ твои письма получены, и съ первымъ отдыхомъ отвѣчать буду, а теперь едва рука пишетъ, и только сердце не устало любить тебя и всѣхъ твоихъ. Тургеневъ.
   Сдѣлай одолженіе, похлопочи чрезъ H. H. Новосильцова, чтобы великій князь не отказалъ принять по моей просьбѣ бѣднаго мальчика въ корпусъ. Попроси его отъ меня и увѣдомь.
   Увѣдомь, тѣ ли журналы я тебѣ посылаю, ибо я, безъ брата, не найду въ нихъ толку.

105.

Князь Вяземскій Тургеневу.

[Конецъ іюля. Варшава].

   Еще разъ за перо. Отдай Е[катеринѣ] А[ндреевнѣ] посылку, да вели поторопить дѣло о разводѣ Лежановой, то-есть, чтобы скорѣе высылали рѣшеніе изъ той Консисторіи, въ коей оно находится. Цѣлую тебя.
   Скажи Е[катеринѣ] А[ндреевнѣ], что злотъ обходится въ шестьдесятъ копѣекъ мѣдью, а польскій локоть -- въ три четверти аршина.
  

106.

Тургеневъ князю Вяземскому.

30-го іюля. [Петербургъ].

   Сію минуту получилъ письмо твое отъ 19-го липца и послалъ въ Царское Село къ Н[иколаю] М[ихайловичу] съ отъѣзжающимъ сегодня въ Павловскъ на житье Жуковскимъ. Послужной списокъ подкараулю и тебя о полученіи увѣдомлю. Московскій бродяга -- Владиміръ Измайловъ. Читалъ ли плюгавое произведеніе плюгаваго Каченовскаго въ "Вѣстникѣ Европы"? Николай Михайловичъ отнесся уже прежде въ министру о томъ, что онъ не позволялъ "Украинскому Вѣстнику" печатать "Записку" его.
   О характерномъ докторѣ скажу сегодня Кавелину, котораго я уже просилъ о немъ и, кажется, онъ уже увѣдомлялъ меня, что желаніе твое исполнится. Сѣверинъ переѣхалъ на другую дачу. Я давно не видѣлъ его, не желая свиданіемъ растравлять его раны. Сейчасъ получилъ письмо отъ Батюшкова изъ Одессы, откуда онъ отправляется въ Крымъ, и отъ И. И. Дмитріева изъ Москвы, который восхищается превосходствомъ, найденнымъ казанскимъ профессоромъ въ стихахъ графа Хвостова. Вотъ еще гостинецъ сарскосельскій. Прости, мой милый! Получилъ кучу книгъ и писемъ изъ Парижа, которыя, то-есть, письма, прочесть хочется. Тургеневъ.
  

107.

Князь Вяземскій Тургеневу.

1-го августа. Кошыки.

   Благодарю тебя, мой милый, за Батюшкова. Ты -- арзамасскій опекунъ: ты и меня упекъ, но послѣ разочтемся. Николай Николаевичъ третьяго дня уѣхалъ въ Слонимъ; я сегодня ѣду въ Краковъ и потому ничего рѣшительнаго сказать не могу о жребіи присланнаго прошенія; я отдалъ его дежурному адьютанту великаго князя для передачи Курутѣ и замолвилъ слово. И у насъ здѣсь есть свой грекъ, свой всемогущій Зевсъ! Впрочемъ, по возвращеніи моемъ и Николая Николаевича, приступлю къ дѣлу, если оно безъ меня не пойдетъ въ ходъ.
   Сдѣлай милость, уговори Батюшкова заѣхать въ прозаическую Польшу на пути въ поэтическую Италію, чтобъ рыгнуть въ меня русскимъ духомъ; я здѣсь протухъ и прокиснулъ.
   Кстати о вонючемъ: зачѣмъ ты н -- -- мнѣ "Духомъ Журналовъ?" Я на него не подписался; о порядкѣ въ присылкѣ прочихъ журналовъ ничего не могу сказать, потому что предыдущія книги у меня въ городѣ. Кажется, лишній есть "Благонамѣренный": отдамъ его бѣднымъ отъ твоего имени. Отдай письмо Миллеру: тутъ идетъ о судьбѣ, а можетъ быть и жизни несчастнаго, то-есть, преступника, потому что злодѣйство есть несчастіе. Пришли мнѣ новое изданіе Жуковскаго и прозу его и за меня поцѣлуй въ лобъ, а не въ уста, потому что они для меня безмолвны, и я на нихъ дуюсь. Прости! Шутки въ сторону: иначе не отпускай Батюшкова, какъ черезъ Варшаву. Дней черезъ десять напишу тебѣ соленое письмо, если только меня на дорогѣ не просолятъ. Милаго Сѣверина обними за меня отъ души. Письмо въ Тимовскому отдай въ канцеляріи Соболевскаго и поклонись отъ меня согражданамъ, если ты ихъ знаешь. Соболевскіе очень добрые и хорошіе малые.
  
   Часъ по полуночи.
   Сейчасъ сажусь въ коляску. Прости, мой милый!
  

108.

Тургеневъ князю Вяземскому.

7-го августа. [Петербургъ].

   Я получилъ письмо твое на имя Жуковскаго, прочелъ его и критику на Воейкова, и доставляю сегодня въ Павловскъ. Вчера получилъ чрезъ Геслера другое письмо и записку о Лежановой. Съ симъ же курьеромъ отвѣчаю я H. H. Новосильцову по дѣлу Лежановой. Оно не здѣсь, а въ виленской Консисторіи производится, и митрополитъ уже, по моей просьбѣ, предписалъ ей немедленно кончить это дѣло. По полученіи отвѣта оттуда онъ меня увѣдомитъ немедленно, а я тебя.
   Ожидаю описанія твоего путешествія. Стихи твои отыщу, или Пушкинъ наизусть напишетъ ихъ. Братъ еще въ Симбирскѣ. Прости! Нѣтъ времени поболтать съ тобою. Тургеневъ.

109.

Тургеневъ князю Вяземскому.

14-го августа 1818 г. Петербургъ.

   Я не успѣлъ отвѣчать тебѣ, милый другъ, на запросъ твой, кто ѣдетъ съ императрицами. Но А. Булгаковъ, который стоитъ теперь передо мною, увѣряетъ меня, что онъ донесъ тебѣ обо всемъ подробно.
  

Приписка А. Я. Булгакова.

   Экій лгунъ! Я ему не говорилъ этого. А ѣдутъ съ императрицею Маріею Ѳедоровною: Александръ Львовичъ Нарышкинъ для шутокъ, Альбедиль -- для денегъ, Туркестанова -- для ума, графиня Самойлова -- для рожицы и графиня Ливенъ и Нелидова. Съ Елизаветою Алексѣевною: Кириллъ Александровичъ Нарышкинъ и фрейлины: княжна Волконская и Валуева и Лонгиновъ, Постниковъ -- шталмейстеръ. Будутъ назадъ къ Рождеству. Тургеневъ въ сокрушеніи: Свѣчина ѣдетъ въ чужіе края. Выбѣжалъ въ ту комнату дать аудіенцію импровизатору Филистри. Кричитъ: "Дайте кофію!" Говоритъ: "Булгаковъ, дай мнѣ писать, или нѣтъ: пиши, я подиктую тебѣ", а самъ надѣваетъ галстухъ, поетъ, ходитъ по комнатѣ, ищетъ бумагу, не находитъ ея, пишетъ записку; тебя ужъ забылъ, рветъ бумагу. Экій повѣса!
  

110.

Князь Вяземскій Тургеневу.

24-го августа. Варшава.

   Здравствуй, мой милый! Благодарю за строки, которыя нашелъ дома по возвращеніи своемъ изъ Кракова. Я немножко стряхнулъ съ сердца варшавскую пыль. Видѣлъ прекрасныя мѣста и добрыхъ людей, чего здѣсь не вижу. Лазилъ по скаламъ и спускался въ бездны Wieliczka, плавалъ по водамъ Стикса: точно, Стиксомъ можно назвать озеро, находящееся въ соленой пропасти. Свѣточи освѣщали передъ мною глубину мрака, и я съ отмѣннымъ любопытствомъ, а иногда и съ движеніями восхищенія, ходилъ по этимъ безчисленнымъ переходамъ, тайникамъ природы. Самый городъ Краковъ во многомъ похожъ на Москву, а особенно же по добродушному гостепріимству жителей. Я не успѣлъ съѣсть куска хлѣба въ трактирѣ, гдѣ стоялъ: всякій день былъ на званомъ обѣдѣ. Большую часть оказанныхъ мнѣ ласкъ приписываю любви и признательности жителей въ вашему государю и ненависти ихъ справедливой въ пруссакамъ и австрійцамъ. Странная мысль была у царей, когда они объявили Краковъ вольнымъ городомъ. Впрочемъ, тамъ думаютъ, что ему дана была свобода, чтобы спасти его отъ Австріи, которая мѣтила на него, и избѣжаніе одной крайности служитъ ему утѣшеніемъ въ другой. Городъ умретъ отъ свободы, но земля будетъ благоденствовать: одно другого стоитъ; въ городѣ 20000 жителей, а въ области республики остается еще около 60000. Крестьяне -- счастливѣйшіе изъ смертныхъ: нѣтъ войска, нѣтъ случайныхъ налоговъ. Этотъ уголокъ земли призванъ, можетъ быть, Провидѣніемь дать великій примѣръ народамъ; одного должно бояться, чтобы тяжелое покровительство нѣмецкое не подавляло всѣхъ добрыхъ растеній. И теперь уже начинаетъ Австрія болѣе, но и Пруссія, притѣснять пріемыша. Жители говорятъ, что изъ трехъ покровителей одинъ только нашъ ихъ не гнететъ. Этотъ взглядъ, брошенный мною на совершенно для меня новую природу, разлакомилъ, и будущею весною хочется мнѣ погулять въ сосѣдственной Германіи. Пріѣзжай въ намъ: я тебѣ покажу твою любезную Швейцарію въ окрестностяхъ Кракова: нѣтъ сыра, но зато есть артишоки чудесные, которые посылаютъ въ Пруссію. Есть хорошее венгерское вино и есть добрые хлѣбосолы, въ особенности же изъ духовныхъ. Чего же тебѣ болѣе? Мы тамъ заведемъ Библейское общество на зло папѣ.
   Ради Бога, скажи, какъ позволяютъ Каченовскому такъ ругаться Карамзинымъ, и въ журналѣ -- почти правительственномъ, ибо онъ издается университетомъ? Я вовсе не приверженецъ самовластныхъ мѣръ; но у насъ, гдѣ свобода печатанія не разрѣшена, гдѣ объ актерѣ придворномъ говорить запрещается, не само ли собою разумѣется, что честь писателя, снискавшаго уваженіе согражданъ и отличные знаки благоволенія государя и званіемъ государственнаго исторіографа причисленнаго въ чинамъ государства, должна быть ограждена законами отъ ругательствъ презрѣннаго мерзавца? Критикуй, разсуждай, обличай въ ошибкахъ, но языкомъ пристойнымъ и съ должнымъ уваженіемъ въ человѣку, уже утвердившему права свои на признательность отечества и въ лицѣ государя уже ознаменовавшаго надъ нимъ свою признательность. Грязь грязью останется, конечно, и не судъ Каченовскаго рѣшитъ о достоинствѣ творенія, лежащаго передъ глазами просвѣщенной Европы, но мнѣ досадно видѣть эту нелѣпость правительства, которое кричитъ караулъ, когда дотронешься до Злова, а Карамзина предаетъ на руганіе площадной черни. Я знаю, что Оболенскій мылъ голову Каченовскому за какіе-то стихи, анакреонтическіе или эпикурейскіе, напечатанные въ "Вѣстникѣ", а теперь онъ молчитъ. У насъ и самое самовластіе умѣютъ еще подгадить; эту ядовитую траву употребляютъ только, чтобы отравливать людей, а никогда не воспользуются ею, гдѣ придется случай выжать изъ нея сокъ, для иныхъ болѣзней цѣлебный. Что имѣетъ въ себѣ вреднаго свобода печатанія? То, что честь гражданина предана на оскорбленіе первому вралю. Поди, послѣ судись, но пощечина на щекѣ. У насъ же только тогда и снимаютъ съ нея оковы, когда должно было бы связывать ей руки. Знаешь ли, я не узнаю въ слогѣ этой статьи изъ Лужниковъ, то-есть, изъ н -- --, Каченовскаго. Прости, Господи, мое прегрѣшеніе: ужъ не Апостолъ ли? Право, есть какая-то его замашка. Жаль, что нѣтъ ни Блудова, ни Дашкова! Стыдное дѣло, что Арзамасъ молчитъ!
   Посылаю тебѣ копію о дѣлѣ кадета. Я радъ, что и мнѣ удалось угодить въ чемъ-нибудь вашему превосходительству. Впрочемъ, буду искрененъ: дѣло безъ меня сдѣлалось, твоимъ счастіемъ. Посмотримъ, что будетъ съ характернымъ докторомъ. Кто писалъ рескриптъ къ Бахметеву о Бессарабіи? Что дѣлаетъ Жуковскій? Не пристала ли и къ нему корь? Пожалуй, чего добраго! Какъ я за Батюшкова радъ! Боюсь только, чтобы онъ въ Италіи не истаялъ отъ сладострастныхъ восторговъ. Одинъ я сижу на сухомъ хлѣбѣ и давлюсь прозою. Иногда вскрикну стихъ, но отзывъ отвѣчаетъ мнѣ прозою, и голосъ онѣмѣетъ, и я краснѣю отъ стыда, какъ когда проврешься. Слава Богу, мнѣ рѣдко случается попадать впросакъ, и я какъ можно болѣе василійльвовничаю. Оно хорошо, только боюсь по привычкѣ вовсе извасилійльвовничаться. Присылай мнѣ стиховъ Жуковскаго: этотъ магнитъ приподымаетъ меня немного съ земли. Впрочемъ, дай срокъ: я на горахъ свободы такую взгромоздилъ штуку, что только держись, такъ Сибирью на меня и несетъ. Теперь -- ни слова, но надѣюсь скоро кончить и тогда пришлю тебѣ свой законносвободный и законоположительный восторгъ. Прости, мой милый! Обнимаю тебя и весь Арзамасъ отъ души, въ особенности Сѣверина, несчастнаго Сѣверина. Что, каковъ онъ? Не поѣдетъ ли онъ къ графу Каподистріа?
   Получили ли вы мои "Злоупотребленія?" Скажи Нагибину, что я получилъ три книги Плутарха, а отвѣчать ему буду послѣ.
   Твое дѣло теперь хлопотать у Клингера о кадетѣ.
  

111.

Тургеневъ князю Вяземскому.

28-го августа. [Петербургъ].

   Посылаю тебѣ два письма царскосельскія. Я провелъ субботу съ Карамзиными, которые останутся весь сентябрь въ Сарскомъ Селѣ, если время будетъ благопріятствовать. Жуковскій здѣсь, весь излѣнился; Пушкинъ -- также, и исшалился. Не могъ уговорить его по сію пору сыскать для тебя стихи твои, тобою требуемые. Государь уѣхалъ вчера изъ Сарскаго Села въ шестомъ часу утра, государыни ѣдутъ сегодня. Новостей мало: монахамъ роздали ленты и шапки, военнымъ -- земли и деньги, а меня посадили въ Коммиссію Казанской церкви, между митрополитомъ и протоіереемъ.
   Сейчасъ получилъ отъ Батюшкова письмо изъ Одессы отъ 10-го августа, въ минуту его отъѣзда писанное. 17-го онъ будетъ въ Москвѣ ожидать письма моего и потомъ пріѣдетъ сюда; пишу въ нему съ А. Булгаковымъ, который ѣдетъ сегодня въ Москву, кончивъ удачно дѣла свои, то-есть, занявъ 150000 р. у государя, съ процентами, но безъ залоговъ. Въ отсутствіе его умерла у него дочь Варвара.
   Братъ Николай либеральничаетъ въ симбирской нашей деревнѣ и скоро будетъ сюда. Другой братъ прислалъ мнѣ Шатобріана, "Минерву" и отослалъ посылку Кривцова къ Карамзину. Кривцовъ не перестаетъ развращать Пушкина и изъ Лондона и прислалъ ему безбожные стихи изъ благочестивой Англіи.
   Князь Яковъ Ивановичъ Лобановъ получилъ 1-го Владиміра, Кикинъ -- въ другой разъ брилліантовую Анну, Соколовъ -- 2-го Владиміра, графъ Ламбертъ -- то же, Рибопьеръ -- тайнаго совѣтника. Филаретъ, епископъ -- 1-ю Анну, Филаретъ, московскій архимандритъ -- 2-го Владиміра и пр., и пр. Нижегородскій губернаторъ удаленъ отъ должности. Прости, цѣлую тебя и ручку княгини. Тургеневъ.
   Сѣверинъ уѣхалъ съ графомъ Эделингомъ и будетъ въ Ахенѣ. Стурдза ѣдетъ туда же съ матерью и сестрою.
  

112.

Князь Вяземскій Тургеневу.

31-го августа. Варшава.

   Отошли, моя душа, повѣрнѣе и поскорѣе письмо въ Москву въ Дружинину. Можетъ быть, онъ отнесется въ тебѣ съ просьбой о пересылкѣ ко мнѣ денегъ, то сдѣлай милость, не откажись.
   У насъ вчера былъ парадъ: вся армія Польскаго царства была подъ ружьемъ или на конѣ. И мы тоже здѣсь подъ военную руку: въ Петербургѣ генералы камергерничаютъ, а здѣсь мы парадируемъ, и съ семи часовъ до трехъ были мы на ногахъ. Великій князь былъ веселъ, какъ соколъ, и во время парада, подъѣхавъ въ безногому Заіончеву, сидящему на креслахъ, сказалъ: "Voilа de quoi me justifier aux yeux du ministre des finances! Il ne pourra pas dire, que je fais un mauvais usage de son argent. Voila mon budget", показывая на проходящія войска, дѣйствительно, можетъ быть, единственныя въ Европѣ. Болѣе сказать нечего, да и некогда.
   Сдѣлай милость, смотри за Булгаковымъ: ему, когда ты былъ въ Москвѣ, поручалъ я твой желудокъ; тебѣ поручаю его нравственность: не давай ей заражаться.
   Прости, обнимаю тебя отъ души! Ты, можетъ быть, услышишь объ одной варшавской исторіи; въ такомъ случаѣ, скажи мнѣ, какъ она у васъ разсказывается, чтобы я могъ распрямить толки; если нѣтъ, то тѣмъ лучше. Она вамъ ни на что не годится. Caluję ręczki.
   Скажи поэту Пушкину, что ему непремѣнно должно высѣчь мстительнымъ стихомъ мерзавца Каченовскаго. Моя плеть здѣсь совсѣмъ развилась и стала мочалка. Не надобно личностей, но сильный приговоръ въ смерти: la mort sans phrases. У меня была мысль написать ему самому посланіе о зависти, но чортъ знаетъ, сижу, какъ разъ на пескѣ.
  

113.

Тургеневъ князю Вяземскому.

4-го сентября. [Петербургъ].

   Вчера получилъ письмо твое, милый другъ, по возвращеніи изъ Кракова писанное. Благодарю за любопытный отчетъ въ путешествіи и ожидаю съ нетерпѣніемъ то, что свободный воздухъ навѣялъ на твою душу. Ты одинъ еще не предался той праздной лѣности, которая, какъ грозный истребитель всего прекраснаго и всякаго таланта, паритъ надъ Жуковскимъ, Пушкинымъ и пр., и пр. Ты требуешь стиховъ Жуковскаго, но гдѣ взять этотъ магнитъ, который долженъ приподнять тебя? Онъ самъ лежитъ съ грамматикой или сидитъ за жирнымъ столомъ у великаго князя, а потомъ зѣваетъ въ ожиданіи вдохновенія. Пушкинъ по утрамъ разсказываетъ Жуковскому, гдѣ онъ всю ночь не спалъ; цѣлый день дѣлаетъ визиты б -- --, мнѣ и княгинѣ Голицыной, а ввечеру иногда играетъ въ банкъ; вотъ что дружба говоритъ вслухъ также одной дружбѣ и проситъ ея помощи противъ лѣни друзей и преступной праздности генія.
   Третьяго дня ѣздилъ я въ животворящему источнику, то-есть, въ Карамзинымъ въ Царское Село. Тамъ долго и сильно доносилъ я на Пушкина. Долго спорили меня, онъ возвращался, хотя тронутый, но врядъ ли исправленный.
   Батюшковъ уже въ Москвѣ и скоро будетъ сюда. Сѣверинъ давно уѣхалъ съ Эделингомъ въ Веймаръ, а оттуда въ Ахенъ. Вчера и Стурдза поѣхалъ съ сестрой и матерью.
   Благодарю за кадета и посылаю записку митрополиту о Лежановой, которую доведи до свѣдѣнія H. H. Новосильцова.
   О рескриптѣ Бахметеву ничего не знаю. Увѣдомлю послѣ. Арзамасъ отмстилъ за Карамзина одной эпиграммой, и спокойствіе Карамзина обезоружило дѣятельность Жуковскаго: побѣда небольшая! Онъ сбирался писать противъ Каченовскаго и, при видѣ холоднаго презрѣнія Карамзина, убѣдился въ безполезности отвѣта. Пиши ко мнѣ чаще и больше, милый другъ. Я буду обильнѣе въ отвѣтныхъ граматахъ, но часто очень недосугъ. Государь далъ мнѣ перстень съ шифромъ по представленію князя Лопухина, а Розенкампфу -- табакерку съ шифромъ же.
   Письмо твое отослалъ къ Булгакову въ Москву. Имъ дано 150000 взаймы, съ процентами, но безъ залога.
  

114.

Князь Вяземскій Тургеневу.

10-го сентября. Варшава.

   Жена получила Дашковскую кисею и говоритъ, что ты вѣрно ее подмѣнилъ [или, по просьбѣ Дашкова, купили ее въ Петербургѣ, но не умѣли выбрать, потому что она совсѣмъ нехороша] {Слова, заключенныя въ скобки, написаны рукою княгини В. Ѳ. Вяземской.}
   Я получилъ письмо; только ты говоришь о двухъ царскосельскихъ гостинцахъ, а письмо отъ Карамзиныхъ было одно; правда, были письма къ моимъ людямъ.
   Государыня пріѣхала сюда въ воскресенье, 8-го числа вечера, то-есть, въ шесть часовъ: встрѣчи заказанной не было. Одинъ великій князь ѣхалъ при каретѣ верхомъ, а цѣлый городъ пѣшкомъ. Отъ Праги до дворца карета ѣхала шагомъ, продираясь сквозь толпу. Вчера было представленіе: она всѣхъ ласкою своею очаровала. Сегодня балъ въ Лазенкахъ у намѣстника; завтра городъ даетъ балъ. Тамъ будетъ обѣдъ у президента Сената, Потоцкаго, въ Вилановѣ, а въ день коронаціи, вѣроятно, балъ у Новосильцова. Нарышкинъ говоритъ, что не можетъ безъ слезъ видѣть здѣшняго егермейстера, вспоминая брата.
   Пожалѣй обо мнѣ: я сижу въ пудрѣ и вчера дежурилъ и завтра буду дежурить. Я голову посыпалъ пепломъ предразсудка. Пожалѣй обо мнѣ и расцѣлуй Жуковскаго за новинку, то-есть, письмецо. Будь здоровъ, мой ангелъ! Здѣсь братъ императрицы, Евгеній.
  

115.

Князь Вяземскій Тургеневу.

15-го сентября. Варшава.

   Императрица продолжаетъ очаровывать сердца и носы. Сегодня роздано нѣсколько табакерокъ (съ портретами: намѣстнику въ 12000 рублей, Николаю Николаевичу), оберъ-гофмаршалу Бровицу, Курутѣ и два или три перстня. Александръ Львовичъ говоритъ, что Альбедиль такъ тяжелъ, что если продавать бы его на вѣсъ, то не станетъ Шереметевскаго имѣнія.
   Поздравляю и тебя съ перстнемъ. Вечеромъ балъ у Новосильцова, а завтра въ девять часовъ утра ѣдутъ и заѣзжаютъ въ знаменитую Аркадію. Богъ съ ними! И дома быть въ хомутѣ скучно, а здѣсь еще скучнѣе. Меня сбили съ пахвей, и я съ риѳмою во рту: ни проглотить, ни плюнуть не можно. Надѣюсь однако же, вымывши голову отъ пудры, освѣжиться и доѣсть свой пирогъ. Прости, матка! Когда увидишься съ Карамзиными, поклонись. Письмо Огаревой отдано. Что за арзамасская эпиграмма? Напрасно Жуковскій стиснулъ зубы: пусть кусаетъ. Карамзину молчать, а намъ -- лаять.
  

116.

Тургеневъ князю Вяземскому.

18-го сентября. [Петербургъ].

   Письма твои, любезный другъ, получилъ и принадлежащія другимъ разослалъ.
   Братъ возвратился изъ деревни и тебѣ кланяется. Онъ привелъ тамъ въ дѣйство либерализмъ свой: уничтожилъ барщину и посадилъ на оброкъ мужиковъ нашихъ, уменьшилъ чрезъ то доходы наши, но поступилъ справедливо, слѣдовательно и согласно съ нашею пользою.
   Вчера получилъ письмо отъ Батюшкова изъ Москвы. Онъ обѣщаетъ пріѣхать къ намъ въ концѣ этого мѣсяца, но заѣдетъ прежде въ Череповецъ. Въ октябрѣ надѣется отправиться въ Италію. Начинаетъ уже грустить и по снѣгамъ родины, которой еще не успѣлъ покинуть. Вотъ слова его: "Скажите Вяземскому: не въ Неаполѣ жить, а сдѣлаться достойнымъ дружбы достойныхъ людей -- вотъ мое сладострастіе. Я знаю Италію, не побывавъ въ ней. Тамъ не найду счастія: его нигдѣ нѣтъ; увѣренъ даже, что буду грустить о снѣгахъ родины, о людяхъ мнѣ драгоцѣнныхъ", и пр. Видишь ли, какъ онъ заранѣе готовится сожалѣть о Череповцѣ и о томъ, что не услышитъ болѣе Мерзлякова, котораго въ тотъ вечеръ ѣхалъ слушать и у котораго нашелъ много пламенныхъ стиховъ и другого прочаго.
   А propos: онъ вылилъ на словахъ желчь свою на Каченовскаго, а маленькій Пушкинъ давно уже плюнулъ на него эпиграммою, que voici:
  
   Безсмертною рукой раздавленный зоилъ,
   Позорнаго клейма ты вновь не заслужилъ!
   Безчестью твоему нужна ли перемѣна?
   Нашъ Тацитъ на тебя захочетъ ли взглянуть?
   Уймись -- и прежнимъ ты стихомъ доволенъ будь,
   Плюгавый выползокъ изъ г-- -- Дефонтена!
  
   Но не худо бы однако жъ оставить на немъ не одно клеймо зависти, но и глупости, котораго онъ равно достоинъ; тѣмъ болѣе, что стихъ, которымъ Дмитріевъ за -- -- ъ его, не для всѣхъ.
   А ты что дѣлаешь, лѣнивецъ? Пишешь прелестныя описанія тайниковъ природы, да и думаешь этимъ отъ насъ отдѣлаться? А propos: я укралъ у тебя это выраженіе и вставилъ его въ библейскую рѣчь, которую завтра въ Тавричеевомъ дворцѣ скажу въ многочисленномъ собраніи. Въ ней есть эпизоды и для Арзамасцевъ. По поводу негровъ и по случаю земли ихъ, то-есть, Африки, говорю о свободѣ и о рабствѣ, котораго христіанская религія не терпитъ и вездѣ истребляетъ. Есть и другіе пассажи арзамасскіе.
   Жуковскій и Пушкинъ вчера были въ Царскомъ Селѣ. Поздравляю тебя съ милой вчерашней именинницей и цѣлую у нея ручку, испрашивая вашего дружескаго благословенія. Тургеневъ.
   Клингеръ по какимъ-то причинамъ не хочетъ принять моего кадета, несмотря на предписанія великаго князя. Похлопочи за меня и за кадета. Пожалуйста!
  

117.

Князь Вяземскій Тургеневу.

20-го сентября. Варшава.

   Сегодня посылается мой послужной списокъ съ предложеніемъ Николая Николаевича о повышеніи меня слѣдующимъ чиномъ. Мнѣ приходится слишкомъ годъ старшинства. Сдѣлай одолженіе, выхлопочи мнѣ все и поторопи.
   Государыня выѣхала отсюда въ понедѣльникъ, 16-го числа, утромъ, очаровавши всѣхъ. Я никакъ не ожидалъ, чтобы она сдѣлала такое сильное впечатлѣніе. Праздникъ Новосильцова былъ славный. Великій князь ѣдетъ на той недѣлѣ въ Ахенъ, а оттуда въ Мобёжъ осмотрѣть русскія войска. Вотъ все, что умѣю и успѣваю сказать. Прости, мой милый, обнимаю тебя и люблю отъ всего сердца, отъ всего помышленія. Нашихъ всѣхъ поцѣлуй въ лобъ, а Жуковскому, любимцу честныхъ дѣвицъ, скажи, что ему кланяется Туркестанова и Самойлова, которая очень мила. Только онѣ говорятъ, что онъ дурно читаетъ.
  

118.

Тургеневъ князю Вяземскому.

25-го сентября. [Петербургъ].

   Письмо твое отъ 15-го сентября получилъ. Благодарю за сообщеніе придворныхъ извѣстій. Посылаю журналы, за исправнымъ отправленіемъ коихъ поручилъ смотрѣть Нагибину.
   Въ воскресенье Жуковскій, Пушкинъ, братъ и я ѣздили пить чай въ Сарское Село, и исторіографъ прочелъ намъ прекрасную рѣчь, которую написалъ онъ для торжественнаго собранія Русской Академіи, по порученію корешковаго ея президента.
   Карамзины давно отъ тебя писемъ не получали. Блудовъ аукнулся изъ Лондона и груститъ по Арзамасѣ. Прости! Тургеневъ.
   Батюшковъ скоро будетъ сюда, то-есть, въ концѣ сего мѣсяца или въ началѣ будущаго.
  

119.

Князь Вяземскій Тургеневу.

[25-го сентября. ВаршаваJ.

   Вотъ вамъ мой contingent, разошлите ихъ по квартирамъ:
  
                                           1.
  
   Нашъ журналистъ и сухъ, и тощъ, какъ спичка;
   Когда бъ ума его весь выжать сокъ,
   То выйдетъ въ рядъ учености страничка
   Да мыслей пять или шесть строкъ.
  
                                           2.
  
   Изсохлось бы перо твое безплодно,
   Засухою скончались бы листы,
   Но помогать бѣдамъ искусству сродно:
   Въ желчь зависти перо обмокнешь ты,--
   И сызнова на мѣсяцъ -- два свободно
   Съ него польются клеветы.
  
   На этотъ разъ довольно. Впередъ -- рады стараться! Лучше отослать въ "Сынъ Отечества", но если струситъ, такъ въ "Благонамѣренный", или хотя въ "Сіонскій Вѣстникъ", если онъ не вовсе умеръ. Прости, мой милый!
   Сегодня поѣхалъ великій князь; съ нимъ поѣхалъ одинъ только польскій адьютантъ, да два канцелярскіе подмастерья. Я всѣмъ уѣзжающимъ завидую, почти даже и на тотъ свѣтъ уѣзжающимъ. Впрочемъ, это прибавлено для риторической фигуры, а дѣло въ томъ, что bardzo nudno. Сегодня вечеромъ въ первый разъ съ пріѣзда своего въ Варшаву кормлю пятьдесятъ сарматскихъ штукъ и надѣюсь -- въ послѣдній.
   Жуковскаго обнимаю. Напечатаетъ ли онъ мои "Злоупотребленія"? Видишься ли съ Киселевымъ? Скажи ему отъ меня сердечный поклонъ. Отчего чета счастливцевъ не поѣхала съ царемъ? Развѣ
  
   Царевы милости съ погибелію смежны?
  
   А что же характерный докторъ? Я и самъ человѣкъ характерный: до смерти не отстану отъ тебя, пока не сдѣлаешь.
  

Четвертый часъ утра. Le 26 septembre.

   Сейчасъ напоилъ и накормилъ сарматовъ: какъ каторжные прыгали за рюмку водки. Нелединскій сейчасъ ѣдетъ: онъ тебѣ все разскажетъ.
  

120.

Князь Вяземскій Тургеневу.

28-го сентября. [Варшава].

   Здравствуй, моя радость! Благодарю за письмо отъ 18-го сентября. Батюшковъ душитъ меня своею уступчивостью. Онъ выпилъ стаканъ пива у Мерзлякова и готовъ уже находить у него пламенные стихи; горячіе, быть можетъ, потому что они настоены пуншемъ. Со всѣмъ тѣмъ присылай его въ Варшаву. Я, пожалуй, съ радости и изъ благодарности буду съ нимъ читать Мерзлякова, вздыхать о Череповцѣ и мерзнуть отъ Неаполя. Сдѣлай милость, пришли мнѣ академическую рѣчь Карамзина и свою библейскую. Я и не догадывался, что выраженіе мое: тайники природы -- хорошо. Я здѣсь въ насморкѣ: ни обонянія, ни вкуса нѣтъ. Носъ зажимаю развѣ отъ одного за -- -- го Каченовскаго. Признаюсь: чувствую, что въ Москвѣ я эту бестью прибилъ бы. Въ первый разъ имѣю причину радоваться пребыванію своему въ Варшавѣ. Посылаю стихи Жуковскому: пылаю и хладѣю, умираю и обнюхиваю безсмертіе. Боюсь, чтобы вы не сказали мнѣ, какъ Вольтеръ Жанъ-Батисту:
  
   Faites tous vos vers à Moscou
   Et n'allez pas à Varsovie.
  
   Впрочемъ, они въ духѣ "Сѣверной Почты": вотъ моя союзница! Прости, мой милый! Скажи Нагибину, что получилъ его книги, а отвѣчать буду послѣ.
   Василій Львовичъ храбрится въ Москвѣ противъ Каченовскаго и пишетъ ко мнѣ, что "хотя и печатаетъ онъ свои сочиненія зимою, но смѣло бросаетъ ему перчатку и отдѣлаетъ его не хуже славенской братіи". Какъ другой Раевскій, выставляетъ онъ себя съ дѣтьми передъ рядами. Нашимъ всѣмъ мой сердечный поклонъ. Сдѣлай милость, не слушайся Жуковскаго и напечатай мои эпиграммы. Тутъ личности нѣтъ, а на ворѣ шапка горитъ, то-есть, qui se sent morveux, se mouche. Прощай же!
   Вотъ что мнѣ отвѣчаютъ о кадетѣ. Узнай, когда Клингеръ будетъ писать, а я съ своей стороны здѣсь буду стряпать.

121.

Тургеневъ князю Вяземскому

2-го октября. [Петербургъ].

   Письмо твое отъ 20-го сентября получилъ и немедленно далъ знать кому надобно о скорѣйшемъ производствѣ тебя въ слѣдующій чинъ по Сенату. Только онъ старшинства, кажется, не даетъ. Справлюсь порядочно и что нужно сдѣлаю. Кажется, надобно будетъ внести представленіе въ Комитетъ министровъ. Я тебя или Николая Николаевича объ этомъ увѣдомлю.
   Карамзины еще въ Сарскомъ Селѣ. Дни черезъ три, вѣроятно, будутъ къ намъ и жить въ моемъ сосѣдствѣ. У Жуковскаго -- субботы, и стекается множество праздношатающихся авторовъ и литераторовъ; Плещеевъ читаетъ, и въ знакъ соединенія россійской образованности съ иностранною пьется пуншъ и пьется шампанское.
   Пришли поскорѣе, что у тебя напишется; иначе отъ меня долго не дождешься отпечатанной братниной книги. Поцѣловавъ за меня руку у милой княгини, доложи ей, что здѣсь четверги у князя Лопухина; весь лучшій городъ пляшетъ до пяти часовъ утра, а завтра, то-есть, въ четвергъ, горюетъ, что великій князь даетъ свой балъ и тѣмъ уничтожаетъ Лопухинскій. Только и живутъ открытыми домами: князь Лопухинъ и Жуковскій. Всѣхъ твоихъ обнимаю. Тургеневъ.
  

122.

Князь Вяземскій Тургеневу.

6-го октября. Варшава.

   Здравствуй, моя радость! Спасибо за послѣднія строки. Если кадетъ пойдетъ, какъ ключъ, ко дну, то черезъ мѣсяцъ, то-есть, по возвращеніи великаго князя, можно прислать новое прошеніе, и тогда я уже знаю, что надобно дѣлать. Я въ тотъ разъ получилъ твое письмо, какъ ѣхалъ въ Краковъ, понадѣялся на добраго человѣка, да и оплошалъ. А что же характерный докторъ? Скажи: да или нѣтъ? Прости, мой милый! Всѣмъ православнымъ поклонъ въ поясъ, а Жуковскому -- два за то, что ожидаю отъ него великія и богатыя милости: суда моимъ стихамъ; а Батюшкову -- три, если онъ проѣдетъ черезъ Варшаву, а если нѣтъ, то и шапки не ломай.
  
   На оборотѣ: Тургеневу.
  

123.

Тургеневъ князю Вяземскому.

9-го октября. [Петербургъ].

   Я получилъ вчера, милый другъ, два письма твои: первое съ эпиграммами; а второе съ прекрасными стихами, которые сегодня отдалъ Жуковскому, прочитавъ ихъ три раза съ братомъ Николаемъ, который восхищался ими по многимъ причинамъ. Пакетъ Карамзинымъ отослалъ немедленно: они въ моемъ сосѣдствѣ, ибо живутъ у К. Ѳ. Муравьевой. Сегодня переговорю я съ разсѣяннымъ Жуковскимъ и принужу его заняться поскорѣе изданіемъ твоей піесы; ибо она можетъ почтена быть пророчествомъ или удачнымъ понужденіемъ, какъ хочешь. Эта загадка объяснится тебѣ скоро. Но двумъ молодцамъ будетъ по товарищу. Macte virtute tua! Славные, полные стихи! Но кое-гдѣ есть зазубринки, которыя лучше меня отмѣтитъ Жуковскій.
   Вчера послалъ я И. И. Дмитріеву твои эпиграммы, а сегодня покажу твое письмо ко мнѣ Жуковскому, и онъ рѣшитъ участь ихъ. Эти дѣтки не въ батюшку. По нихъ [sic] тебя не узнаютъ. Но безъ твоего имени и то хорошо, и лучше многихъ.
   Карамзинъ рѣчи своей вѣрно не дастъ и тебѣ прежде чтенія въ Академіи. Однако жъ попытаюсь попросить и доставлю списокъ, если дастъ. Моя рѣчь печатается, и черезъ недѣлю или двѣ пошлю ее въ тебѣ на съѣденіе. Я не сдержалъ слова и принялъ два или три текста, полагая, что они пройдутъ подъ эгидою языческаго эпиграфа, который, однако жъ, ценсура вымарала, но ты получишь.
   Чинъ ты получить, кажется со старшинствомъ, отъ самого Сената.
   Чета счастливцевъ въ Москвѣ. Орловы уѣхали на прошедшей недѣлѣ. Они все еще счастливцы въ мірскомъ смыслѣ; не поѣхали потому, чтобы не обидѣть другихъ непоѣхавшихъ.
   О характерномъ докторѣ напомню Кавелину. О кадетѣ вчера говорилъ съ Клингеромъ, но онъ не помнитъ, какой отвѣтъ послалъ великому князю, а открылъ мнѣ тайну опредѣленія. Надобно, чтобы предписано было опредѣлить, хотя и есть сверхкомплектные, а не на основаніи данныхъ какихъ-то предписаній, по которымъ онъ сверхъ комплекта опредѣлять не можетъ.
   Благодарю милую княгиню за адресъ, который доказываетъ мнѣ, что если не меня самого, то по крайней мѣрѣ помнитъ она то нѣжное выраженіе, которое вырвалось изъ преданной ей души.
   И. И. Дмитріевъ пишетъ мнѣ, что университетъ готовитъ торжественный актъ для открытія возобновленнаго зданія. Всѣ мастеровые готовы съ работами, какъ-то: архитекторъ, маляръ и прочіе. Дѣло стало за Каченовскимъ и Мерзляковымъ. Чтобы подкрасить ихъ и крѣпче усыпить слушателей, прикомандировано и Общество любителей словесности, и Василій Львовичъ читалъ уже Дмитріеву начало приготовляемой басни, которой тема: собака вѣрнѣе любовницы. Для чего не жены? Но видно и отъ Анны Николаевны ему плохо приходится. Прощай! Пора приняться за катехизисы, которыхъ дюжина лежитъ передо мною! Sic itur ad astra! Братъ тебѣ много кланяется. Сегодня былъ у M. А. Нарышкиной, завтра у князя Лопухина, послѣ завтра у графа Лаваля, послѣ послѣ завтра у ушителя В. А. Жуковскаго. Кромѣ перваго, на всѣхъ буду. Тургеневъ.
  

124.

Князь Вяземскій Тургеневу.

13-го октября. Варшава.

   Здравствуй, мой перерожденный Тургеневъ! Въ самомъ дѣлѣ я не узнаю тебя. Ты ко мнѣ пишешь, какъ будто ты не Александръ Ивановичъ. Нельзя ли при вѣрной оказіи переродить и Жуковскаго? Онъ со мною молчитъ, какъ Тутолминъ въ Совѣтѣ. Кто бываетъ у него по субботамъ? Сдѣлай милость, смотри за нимъ въ оба. Я помню, какъ онъ пилъ съ Чебышевымъ и клялся Катенинымъ. Съ нимъ шутить нечего. "Du sublime au ridicule il n'у а qu'un pas": въ первую субботу напьется съ Карамзинымъ, а въ другую съ Шишковымъ. Сдѣлай одолженіе, не прозѣвай мое старшинство. Если я здѣсь чинъ -- другой не схвачу, то право буду въ круглыхъ дуракахъ. Мнѣ поѣздка сюда стоила денегъ: хоть купить на нихъ чести малую толику. И то инымъ дешевле достается! Я хотѣлъ бы въ два года добраться до статскихъ совѣтниковъ: вотъ моя обѣтованная земля! Другого ничего не требую; придетъ оно -- хорошо; не придетъ -- и то не бѣда. Но пребываніе мое здѣсь дешевле двухъ чиновъ не цѣню. Кстати о чинахъ: мнѣ такъ понравились слѣдующіе стихи Свиньина, напечатанные въ "Сынѣ Отечества", что я рѣшился ихъ перевести.
  
   Я весь объѣхалъ бѣлый свѣтъ:
   Зрѣлъ Лондонъ, Лиссабонъ, Римъ, Трою,
   Дивился многому умомъ,
   Но только въ Грузинѣ одномъ
   Былъ счастливъ сердцемъ и душою
   И сожалѣлъ, что не поэтъ!
  
   Мой переводъ:
  
   "Что пользы", говоритъ разсчетливый Свиньинъ,
   "Мнѣ кланяться развалинамъ безплоднымъ
   "Пальмиры, Трои иль Аѳинъ?
   "Пусть дорожитъ Нарнасса гражданимъ
   "Воспоминаньемъ благороднымъ:
   "Я не поэтъ, а дворянинъ,
   "И лучше въ Грузино пойду путемъ доходнымъ:
   "Тамъ, кланяясь, могу я выкланяться въ чинъ".
  
   Вѣдь это, ей Богу, стыдное дѣло, что мнѣ изъ-за границы должно отправлять вашу полицію. У васъ подъ носомъ рѣжутъ и грабятъ; Свиньинъ полоскается въ грязи и пишетъ стихи, и еще какіе, а вы ни слова, какъ будто не ваше дѣло. Да чего же смотритъ Сверчокъ, полуночный бутошникъ? при каждомъ такомъ безчинствѣ долженъ онъ крикнуть эпиграмму. На меня надежда плоха: я старъ становлюсь. Къ тому же хорошія шутки родятся дома; въ гостяхъ все какъ-то не такъ шутится: тамъ шутишь отъ сердца, а здѣсь -- съ сердцовъ. Въ самомъ дѣлѣ, теперь только тогда выскочитъ изъ меня слово, какъ хорошенько разберетъ и раскипится желчь, а соль моя промокла. Здѣсь утѣшаетъ меня Апраксинъ: онъ чудесно смѣшонъ. Нельзя вообразить себѣ, какой вздоръ лѣзетъ ему въ голову и изъ него лѣзетъ. Вотъ настоящее дитя природы: онъ самоучкою научился уму, рисованью и музыкѣ. Эта какая-то особенная русская принадлежность; вотъ отчего Державинъ -- русскій поэтъ par excellence, и вотъ отчего я за васъ не боюсь, если когда-нибудь случится нужда въ людяхъ: сыщутся, а пѣтъ,-- такъ родятся. Русскій Богъ -- не пустое слово, но точно имѣетъ полный смыслъ. Объ этомъ-то Богѣ можно сказать по истинѣ:
  
   Si Dieu n'existait pas, il faudrait l'inventer.
  
   Только объ этомъ не надобно вслухъ говорить: у насъ ужъ и такъ на Бога слишкомъ надѣются. Сдѣлай милость, дай отъ меня Нагибину сто рублей, а я напишу въ Москву, чтобы тебѣ ихъ тотчасъ доставили. Что же не присылаешь академической рѣчи Карамзина да книгу брата? Прощай, моя радость! Молись за меня русскому Богу: онъ изъ Польши не слышитъ. Всѣхъ нашихъ обними, да купи для Жуковскаго портретъ Кострова: авось уймется! Костровъ по крайней мѣрѣ пилъ и пѣлъ, Мерзляковъ пьетъ и вретъ, а этотъ?
   Посылку отдай Екатеринѣ Андреевнѣ, а къ Булгакову письмо доставь поскорѣе и повѣрнѣе. Гдѣ Жихаревъ?
  

125.

Тургеневъ князю Вяземскому.

16-го октября. [Петербургъ].

   Письма и посылку твою въ Карамзиной получилъ, и вчера уже она выѣзжала въ сѣренькой косынкѣ, а розовыми восхищались дѣти.
   Стихи твои читаются. Прочитавъ рескриптъ на имя Вязьм[итинова] редакціи Карамзина, ты увидишь, что сбылось то, что я намекалъ тебѣ въ послѣднемъ письмѣ. Ты не пророкъ, а провозвѣстникъ міра сего.
   Письмо ваше о кисеѣ, присланной Дашковымъ, получилъ я послѣ всѣхъ вашихъ писемъ (не знаю отчего) и потому не успѣлъ оправдаться. Я и забылъ, что отправлялъ къ вамъ кисею, слѣдовательно, вѣрно не обмѣнилъ ее. Но кто же поручаетъ такія дѣла Дашкову? Онъ нелѣпъ и о тонкихъ кисеяхъ знаетъ только по восточнымъ сказкамъ. Сами виноваты, сіятельнѣйшая княгиня Вѣра Ѳедоровна! Лучше бы поручить мнѣ, а я бы поручилъ брату моему, иже въ Парижѣ и въ довѣренности у всѣхъ торгововъ тамошнихъ и доставляетъ все въ исправности, въ чемъ поручиться можетъ Катерина Андреевна, которая на сей недѣлѣ получила цѣлую повозку съ нарядами: съ легкими газами и благоухающими розами, и нѣжными марабудами, и прозрачными чулочками, etc., etc., etc. Но, увы! Брата-коммиссіонера скоро не будетъ уже въ благословенной уборами дамскими Франціи. Сейчасъ читаю письмо его. Онъ готовится принимать въ Мобёжѣ государя императора и показывать ему героевъ его, читающихъ по Ланкастеровой методѣ русскія книги, въ Мобёжѣ напечатанныя! Ohe, jam satis est!
   Прости, моя душа, милая, мыслящая и прочая, ибо есть души и безсмысленныя, слѣдовательно, не мыслящія.
   Батюшковъ здѣсь. Собирался писать къ тебѣ и даже заѣхать въ Варшаву.

126.

Князь Вяземскій Тургеневу.

20-го октября. Варшава.

   Вотъ тебѣ еще мой: breкеке, коах, коах! А ты, злодѣй, и поешь мнѣ:
  
   Безславье примыкаетъ къ славѣ.
   Другъ Вяземскій, ты на мель сѣлъ:
   Въ Москвѣ умно ты врать умѣлъ,
   Умѣй умно молчать въ Варшавѣ.
  
   Пожалуй ты скажешь, что и этотъ выкидышъ не въ батюшку. Но Богъ съ тобой! Знаешь ли ты, что ты однако же меня обидѣлъ. Скажи Василію Львовичу, что онъ посѣдѣлъ, Козодавлеву, что онъ исподличался, Хвостову, что онъ исшутился; ты врѣжешь имъ ножъ въ сердце, потому что давно зеркало, которое та же совѣсть, или совѣсть, которая то же зеркало, имъ то самое сказали. Я и такъ крылья поджалъ въ уныніи, а ты тутъ же на меня. Скажи Жуковскому въ воскресенье, что онъ пьяница; онъ на вѣки съ тобою поссорится, потому что суббота у него тутъ еще на плечахъ и въ головѣ, и въ глазахъ посоловѣвшихъ, и на языкѣ побѣлѣвшемъ. Со всѣмъ тѣмъ благодарю отъ души за письмо, которое тоже вовсе не въ батюшку. Какъ, четыре страницы, кругомъ исписанныя! Да ты сталъ Геркулесъ, въ добрый часъ молвить, а въ худой промолчать. Главное для меня то, что оные стихи тебѣ и брату твоему понравились. Только растолкуй мнѣ, что значитъ въ твоемъ письмѣ: "двумъ молодцамъ будетъ по товарищу". Безъ меня не печатайте, если сдѣлаете какія-нибудь поправки. Этотъ Жуковскій -- злодѣй; онъ, какъ медвѣдь: чтобы муху согнать со стиха, стихъ наповалъ убьетъ. Къ тому же въ немъ нѣтъ капли конституціонной крови. Что говоритъ Николай Михайловичъ о этихъ стихахъ? Я про нихъ ему и заикнуться не смѣю. Ради Бога, если ему покажете, то скажите, что они Василья Львовича, а Василью Львовичу, что меня за нихъ сошлютъ въ Сибирь, какъ только государь воротится изъ Ахена. Я надѣюсь, что Жуковскій на меня не сердится за то, что въ нему не пишу.
  

Ты точно онъ другой!
Вы вмѣстѣ милы мнѣ! Вы вмѣстѣ мнѣ священны!

   А къ тому же писать ему -- то же, что въ вистъ играть съ деревяннымъ мужичкомъ: ни отвѣта, ни привѣта! Какъ хочешь ему сдавай, а все онъ козырять не станетъ. Мнѣ Булгаковъ пишетъ, чтобы я пересылалъ свои письма въ Москву черезъ Калинина; дѣлай, какъ хочешь, только не ѣшь ихъ. Тутъ есть нужныя письма. Есть ли у васъ въ Петербургѣ номеръ гамбургскихъ газетъ, въ коемъ помѣщенъ разговоръ государя съ генераломъ Мезономъ? Языкъ мой -- врагъ мой! Я читалъ въ "Libéral", что "Духъ Журналовъ" запрещенъ по причинѣ напечатанной статьи въ пользу рабства. Правда ли это? Прости, мой голубчикъ! Ты получишь посылку, которую отдай Е[катеринѣ] А[ндреевнѣ]. Къ нимъ буду писать на той недѣлѣ. Всѣмъ православнымъ мой сердечный поклонъ, а деревяннаго мужичка обними. Что же "Для немногихъ"? Оно, кажется, вышло: "Ни для кого".
   Есть ли у васъ "Jean Sbogar", новый романъ, и не русскимъ ли онъ сочиненъ? Жуковскому непремѣнно надобно его прочесть. Тутъ есть характеръ разительный, а послѣднія двѣ или три главы -- ужаснѣйшей и величайшей красоты. Я, который не охотникъ до романовъ, проглотилъ его разомъ. Что за новый русскій романъ, о коемъ говоритъ "Сынъ Отечества"? Пришли его, если стоитъ прогоновъ.
  

127.

Тургеневъ князю Вяземскому.

23-го октября. [Петербургъ].

   Письмо твое, милый другъ, отъ 13-го октября, получилъ исправно вчера и вчера же отправилъ одно въ Булгакову и отдалъ Карамзину, съ которымъ обѣдалъ у Козодавлева. Благодарю за переводъ Свиньина. Я изъявлялъ нашимъ то же негодованіе, которымъ кипѣло твое сердце отъ постыднаго молчанія. Субботніе вечера Жуковскаго опишу послѣ; сейчасъ извѣщаетъ меня Ахиллъ, что Свѣтлана больна и, вѣроятно, сильною простудою. И не удивительно: онъ былъ въ Русской Академіи. Повезу къ нему доктора, и, чтобы не было и послѣ него упалаго мѣста, устраню отъ него все, что можетъ напомнить ему субботнюю академическую бесѣду.
   О старшинствѣ твоемъ хлопочу и, вѣроятно, успѣю. Но цѣну, за которую ты чины покупаешь, почитаю дорогою. Пожалуйста, сбереги денежку на бѣлый день, то-есть, для Россіи. На что разоряться для Аршавы?
   Нагибину сто рублей отдамъ. Книга братнина переплетается. Пришлю тебѣ съ слѣдующимъ курьеромъ и Николаю Николаевичу, которому прошу поклониться и сказать, что я часто вижу графиню Строганову, выздоровѣвшую, любезную, добрую, умную попрежнему. Но не могу еще привыкнуть къ нѣмымъ напоминаніямъ прошедшаго, коими окруженъ въ домѣ ея.
   Жихаревъ женился; прислалъ просьбу объ отставкѣ изъ Koмитета министровъ и желаетъ служить въ Коммиссіи законовъ или въ другомъ какомъ-либо мѣстѣ злачномъ и спокойномъ, о чемъ я уже и хлопотать началъ.
   Вчера послалъ либеральные стихи твои Дмитріеву. Завтра ѣду на освященіе Всѣхъ Скорбящихъ; оттуда на обѣдъ къ графинѣ Потоцкой, которой дочери прелестны, а оттуда на балъ къ князю Лопухину.
   Черезъ недѣлю провожаю Софью Петровну въ Парижъ. Если поѣдетъ черезъ Варшаву, то скажу ей, чтобы заслала за тобой. Съ нею лишусь я истиннаго наслажденія въ жизни, которое полагаю въ дружбѣ и въ свободномъ сообщеніи мыслей и чувствъ.
   Прости, неувядаемая радость моя, ручко манитъ [sic] и пр., и пр. Посылаю Греча. Письмо къ нему изуродовано ценсурою, и у брата не было недобрыхъ татаръ, но было кое-что прочее, котораго теперь нѣтъ. Тургеневъ.
  

128.

Князь Вяземскій Тургеневу.

27-го октября. [Варшава].

   Что ты мнѣ не присылаешь: 1) чина; 2) "Рѣчи" Карамзина; 3) книги брата; 4) рескрипта къ Вязьмитинову; 5) своей крѣпостной библейской рѣчи; 6) награжденія характерному доктору; 7) терпѣнія и мужества противъ осаждающихъ меня враговъ подъ предводительствомъ генералиссимусовъ скуки и унынія; 8) добраго совѣта, какъ съ волками выть; 9) скрѣпленнаго свидѣтельства отъ частнаго пристава, приходскаго священника и аничковскаго придворнаго лѣкаря, что Жуковскій живъ, то-есть, ѣстъ, пьетъ, спитъ, однимъ словомъ, дѣлаетъ все, что онъ привыкъ дѣлать всегда; 10) Батюшкова; 11) твоего счастія; 12) Жуковскаго дѣвственности; 13) Козодавлевскаго краснорѣчія, которое идетъ у него какъ по маслу, то-есть, кунжутному; 14) и, наконецъ, хотя искру того ума, который остался у меня въ лунѣ, то-есть, у васъ. Ты видишь, какъ я глупъ. Слава Богу, пока еще и я вижу, но того смотри, что и видѣть перестану. Тогда, ради Бога, заклинаю: пріѣзжай за мной и перевези меня въ Ѳеодосію. Я, какъ укушенный бѣшеною собакою, предчувствую свое бѣшенство; ваше дѣло привязать меня вовремя. Кстати о Ѳеодосіи. Государь имѣетъ странную привычку: вдругъ дѣлаетъ онъ изъ Пензенской губерніи смирительный домъ, изъ Ѳеодосіи -- желтый домъ, а изъ Совѣта -- богадѣльню, куда отсылаетъ дряхлыхъ умомъ и разслабленныхъ разсудкомъ. Знаешь ли, что это однако же не такъ-то глупо сказано. Кончу скорѣе. Время пришло крутое. Прежде былъ я расточителенъ: было изъ чего; а теперь берегу денежку на черный день; къ тому же сейчасъ стану писать къ Шаликову, отблагодарить его за посвященіе: онъ зло платитъ мнѣ добромъ. Въ молодыя свои лѣта посвятилъ я его въ дураки, а онъ теперь мнѣ посвятилъ книгу. Кто въ дуракахъ? Я думаю, тотъ же. Тьфу, пропасть! Ей Богу, самому досадно! То жаловался на свою глупость и тупость; теперь -- на проклятую остроту, которая на зло сердцу выскакиваетъ изъ меня, какъ шампанская пробка. А знаешь ли, что пишетъ Галіани къ г-жѣ Депинэ? -- "Il faut compter pour quelque chose l'honneur, car il cause un certain chatouillement de plaisir, qu'on pourrait très bien appeler l' -- -- -- de la vertu. L'argent et les dignités sont le plaisir parfait, l'honneur est la m -- -- --". Дай Жуковскому перевести эту мысль въ эпиграфы "Для немногихъ" или въ Avis au lecteur, ou plutôt -- à la lectrice.
   Если Левашова еще нѣтъ въ Петербургѣ, то подержи письмо у себя. Для Карамзиныхъ есть посылка.
  

129.

Тургеневъ князю Вяземскому.

30-го октября. [Петербургъ].

   Вчера получилъ твою посылку для Карамзина, письма для Булг[акова] и для меня и стихи Толстому. Посылку и письмо Булгакову доставилъ исправно, а за себя благодарю. И прежнія письма Булгаковъ получалъ исправно. Онъ боленъ чирьями и сообщаетъ мнѣ печальныя извѣстія изъ Москвы, какъ, напримѣръ, о внутреннемъ нарывѣ у Августина, за жизнь коего и Мудровъ не ручается; о паденіи Семеновой въ "Сульотахъ", отчего она голову проломила; о смерти въ чужихъ краяхъ прекрасной Малышевой, урожденной Кавериной; объ ударѣ князя Ѳ. С. Голицына на водахъ, что однако жъ не подтверждается пріѣхавшимъ оттуда генералъ-адьютантомъ Левашовымъ, къ погибели гусарскихъ спинъ совершенно выздоровѣвшимъ.
   Напрасно, мой любезный, ощетинился ты на меня такъ сильно за мое мнѣніе о двухъ эпиграммахъ твоихъ. Я нашелъ ихъ только не совсѣмъ твоими, а другимъ бы онѣ и въ честь, и въ славу. Это знакъ, что я не умѣю умно молчать, хотя и въ Петербургѣ, за что и больной Жуковскій вчера мнѣ читалъ выговоръ; а все твои безпокойства о пьяныхъ вечерахъ его, которые онъ уничтожаетъ, несмотря, что мы упивались иногда только однимъ веселіемъ и шутками Перовскаго, весьма, впрочемъ, благочинными. Но объ этомъ онъ самъ будетъ писать къ тебѣ послѣ первой лихорадки. Либеральныхъ стиховъ печатать долго не будутъ, ибо прежде получишь ты сужденіе о нихъ Жуковскаго и прочихъ.
   Птичка -- Батюшковъ на дняхъ отлетаетъ. Подстереги его и удержи, если не силкомъ, такъ своими стихами.
   Разговоръ гос[ударя] съ Мез[ономъ] мы читали, а вмѣстѣ съ нимъ и басню Арно.
   Не "Духъ Журналовъ" запрещенъ, а запрещено, по случаю напечатанія въ "Сынѣ Отечества" піесы въ пользу крестьянъ, писать pro и contra свободы мужиковъ, какъ нашихъ, такъ и иностранныхъ, дабы тѣмъ не произвесть пустыхъ толковъ и не навлечь плетей на московскихъ и провинціальныхъ хамовъ. Hinc illae lacrimae! Недавно у меня вымарали англійскую свободу въ библейской рѣчи. Скоро ее, вѣроятно, и въ лексиконѣ не останется.
  
   Благословенный брегъ великаго народа!
  
   "Jean Sbogar" я читалъ и заплатилъ 10 р. за чтеніе, но экземпляра не имѣю: пришли. Послѣднія главы и мнѣ понравились. Впрочемъ, это Шиллеровъ Карлъ Мооръ, переодѣтый madame Krüdener или тѣмъ, кто хотѣлъ подражать ей, прежде ея возрожденія.
   Читалъ ли ты переписву аббата Галіани? Сколько ума и сальностей! Истый репрезентантъ своего вѣка, хотя и во многомъ не согласенъ съ нимъ. Скажи, пожалуйста, можешь ли ты еще купить такое полотно, какое ты прислалъ Карамзину въ 240 p.? Я бы поручилъ тебѣ коммиссію прислать мнѣ его для собственнаго моего употребленія и прислалъ бы къ тебѣ деньги. Только попроси, чтобы хорошенько выбрали. Если есть тонѣе, хотя и немного подороже, то нужды нѣтъ. Увѣдомь. Посылаю "Сына Отечества". Братъ Николай тебѣ кланяется, но книга его еще не переплетена. Прости, моя радость, и поцѣлуй за меня ручку у милой княгини. Твой Шушка.
   Провожаю Софью Петровну на дняхъ, и сердце сжимается отъ грусти, но она будетъ спокойнѣе и счастливѣе тамъ, гдѣ и душа, и цвѣты цвѣтутъ.
  

130.

Князь Вяземскій Тургеневу.

2-го ноября. Варшава.

   Ты такая сдѣлалась умница, что только дай Богъ въ добрый часъ молвить, а въ худой промолчать. Благодарю за письмо и за "Сынъ Отечества". "Нашествіе" мнѣ очень понравилось; ты не толковито пишешь: чье оно, брата или нѣтъ? А что же мои эпиграммы? Оно все не худо плюнуть, особливо же съ стороны. Спасибо тебѣ, что ты о моемъ чинѣ хлопочешь, но, право, старшинство мнѣ оспорить нельзя: я такъ здѣсь состарѣлся! Посылаю тебѣ письма къ Воейкову и къ Дашкову, которыя прошу взять на свое попеченіе. Не могу рѣшиться ихъ запечатать: я такъ доволенъ твоимъ поведеніемъ, что потѣшу тебя ими. Я былъ въ духѣ. Смѣйся, непремѣнно смѣйся! Тутъ есть шутка о Каченовскомъ, который въ своемъ родѣ Венера Медиційская или Медузина голова. Даромъ что я не аббатъ Галіани, а и мой онъ не дуренъ. А я только что хотѣлъ тебя просить доставить мои стихи къ Ивану Ивановичу. Да мнѣ что же вы не возвращаете съ примѣчаніями? Чортъ бы разодралъ этого Жуковскаго!
   Вяземскій: "Да исправится моя молитва предъ тобою!"
   Чорть: "Исправилась: я его посадилъ въ академіи, съ Филаретомъ".
   Хоръ: "Чѣмъ чортъ не шутитъ!"
   Скажу Ник[олаю] Ник[олаевичу] о твоемъ поклонѣ, но онъ и самъ сдѣлался нѣмымъ воспоминаніемъ.
   Есть ли у васъ Ласъ-Казасъ? Посылается посылка на имя Екатерины Андреевны: прошу ее отыскать. Да Ивану Ивановичу отправить книгу. Да еще будетъ посылка на твое имя подъ литерами N. В., которую отошли къ московскому оберъ-полицмейстеру Шульгину для отправленія въ Четвертинскимъ. Смотри, чтобы голова у тебя не закружилась. Если издержишь какія-нибудь деньги для отправленія въ Москву, такъ скажи. Если можно, напиши слово къ Шульгину, только покрупнѣе, потому что онъ не бѣгло читаетъ.
  

131.

Тургеневъ князю Вяземскому.

6-го ноября 1818 г. [Петербургъ].

   Вчера получилъ письмо твое отъ 27-го октября и посылку, хотя уже и развязавшуюся, и письма всѣ исправно доставилъ.
   1) Чинъ пришлю скоро. 2) "Рѣчи" Карамзина у меня нѣтъ, но ему о желаніи твоемъ скажу. 3) Книгу брата пошлю въ слѣдующую среду. 4) Рескриптъ къ Вязьмитинову напечатанъ во всѣхъ газетахъ. 5) Рѣчь библейскую пришлю въ слѣдующую среду. 6) Награжденіе доктора во власти Кавелина, который обѣщаетъ много, а дѣлаетъ только -- --, то-есть, Константина Дмитріевича, на сихъ дняхъ родившагося; виноватъ,-- и много добра: ибо на сей недѣлѣ собралъ болѣе 4000 рублей и спасъ пятерыхъ клуглыхъ сиротъ. 7) Жуковскому далъ знать сейчасъ, что сегодня ѣдетъ курьеръ въ Варшаву. Онъ опять прихворнулъ. 8) Батюшковъ въ Варшавѣ не будетъ. 11) Счастіе мое поѣдетъ къ тебѣ завтра, то-есть, Софья Петровна; рѣшилась ѣхать чрезъ Варшаву и обѣщала мнѣ видѣть тебя: смотри, не проспи ея. Это ангелъ, который освѣтитъ сарматскую твою темницу. Если тебѣ случалось въ жизни быть другомъ, то въ такомъ случаѣ, а не иначе, скажи ей все, что я чувствую, разлучаясь съ нею. 12) Жуковскаго дѣвственность въ распоряженіи Пушкина, а не моемъ. 13) "Сѣверной Почты" у меня нѣтъ. 14) Умъ твой посылаю въ выпискѣ изъ письма Дмитріева: "За варшавское пѣснопѣніе, кажется, могу смѣло прибавить,-- князя Вяземскаго, очень, очень благодарю васъ. Искренно скажу, что стихи мастерствомъ своимъ достойны таланта князя Вяземскаго".
   На всѣ-ли четырнадцать пунктовъ твоихъ я откликнулся? Кажется, на всѣ. Итакъ, niauum de tabula
   Вотъ тебѣ письмо Нагибина, которому отдаю 100 р. сейчасъ, кои получу отъ Е. А. Карамзиной.
   Будь остороженъ относительно разглашенія перевода твоего эпиграммы. Sapienti sat! Къ этому приплетутъ и старое, а ты уже камеръ-юнкеръ, да и человѣкъ государственный.
   Еще разъ: опиши мнѣ свиданіе твое съ Софьей Петровной и заставь ее нѣсколько строкъ написать во мнѣ. Галіани я и самъ теперь читаю. Жаль, что нѣсколькими неопрятными фразами, въ коихъ и остроты мало, лишилъ онъ прекрасный полъ удовольствія читать его, или по крайней мѣрѣ признаваться въ томъ, потому что украдкой всѣ читаютъ, а признаются немногія.
   Братъ тебѣ кланяется. Тургеневъ. Тьфу, пропасть! Я пишу къ тебѣ каждую среду. Пора перестать? Посылаю посылку отъ Екатерины Андреевны для княгини Вѣры Ѳедоровны и при сей вѣрной оказіи цѣлую милую, нѣжную и бѣлоснѣжную ея ручку.
  

132.

Князь Вяземскій Тургеневу.

[8-го] ноября. [Варшава].

   Ну, если вы и это не сейчасъ напечатаете, то я клянусь всѣми богами и чертями академій, бесѣдъ, ученыхъ и Библейскихъ обществъ, что пера не возьму въ руки, пока Жуковскій не издастъ полныхъ твореній Хвостова, Батюшковъ не напишетъ элегіи: "Оживающій (то-есть, приходящій въ себя) Мерзляковъ", Варвикъ Ивановичъ не посвятитъ своей книги Козодавлеву, а ты, злодѣй, не промѣняешь Свѣчину на Шишкову. Я не шучу: эта штука самая сыноотечественная и арзамасская, самая Вяземско-Гераковская, обоюдный ножъ, леденецъ съ перцемъ, ничего и много, все и мало, лисій хвостъ и волчій ротъ. У меня еще было кое-что на умѣ, но и такъ предисловіе мое не въ мѣру. Но дайте срокъ: это лучшій способъ пропускать запрещенный товаръ. Ложка меду и бочка дегтю -- и я вымараю многихъ. Поправьте, если что не ладно, и отдайте переписать Нагибину и напечатайте. Потѣшьте меня, голубчики! Нелединскій въ одиночку пилъ противъ зеркала; мнѣ здѣсь некому читать: дайте мнѣ хотя себя почитать по печатному и противъ зеркала охорашиваться и притопыриться. Я и то хожу, какъ убитый, и пою съ Сумароковымъ:
  
   Савушка -- Сава,
   Гдѣ твоя слава?
   Ой, ты, Варшава!
  
   Мнѣ что нравится въ сумароковской исторіи? То, что я отсюда вижу его, какъ онъ, мертвецки пьянъ, лѣзетъ на сцену и кричитъ по -- --... Батюшки, какъ надобно писать: по-м -- -- ни, или нѣ, или нему? Спроси-ка у академика Жуковскаго: онъ теперь долженъ знать. Мнѣ кажется, будто я вижу Мерзлякова, который въ Бесѣдѣ нашей московской чуть не колотитъ Антонскаго, который мастерски описанъ Воейковымъ:
  
   Превосходительный профессоръ нашъ Ханжеевъ!
   Всѣмъ недоволенъ онъ, всѣхъ судитъ, всѣхъ бранитъ,
   А самъ... подъ вѣрный лишь закладъ благотворитъ.
  
   Да, бишь, у Гримма, въ письмѣ Екатерины, актриса названа: la Belmontia. Что нибудь да не такъ. Справься хоть у старика Полянскаго, или оставить бѣлое мѣсто, если доискаться нельзя.
  

9-го ноября.

   Сейчасъ получилъ я твое письмо отъ 30-го октября и письма. Спасибо за все. Я надѣюсь, что извѣстіе о Малышевой ложно: этотъ Булгаковъ такой неутомимый батракъ смерти, что страхъ.
   Князь Ѳедоръ былъ здѣсь съ нами, а теперь онъ, вѣроятно, уже у васъ и никакого удара не было. Впрочемъ, не мудрено: онъ со своими чирьями не voit que plaies et bosses partout. Хорошъ и ты! Неужели ты не разнюхалъ моего сердца и не видишь, что я шутилъ, когда жаловался на твою критику. Чортъ васъ всѣхъ передери и раскроши въ окрошку! Кто проситъ васъ печатать мои стихи? Скоро ли или долго ли,-- мнѣ до этого дѣла нѣтъ, а дѣло въ томъ, чтобы этотъ тигръ, крокодилъ-академикъ прислалъ мнѣ свои замѣчанія. Мнѣ и Николай Михайловичъ пишетъ уже о нихъ, а этотъ учитель-мучитель не можетъ рѣшиться написать мнѣ страничку. Да что ему стоитъ, уже не деревянному мужичку, а деревенскому мужику, позвать къ себѣ Нагибина и продиктовать ему, что у васъ на умѣ о стихахъ моихъ. Ради Бога, вступись и защити! Кстати, скажи пожалуй: ты ли совралъ за меня, или самъ я за себя совралъ? У тебя въ письмѣ:
  
   Благословенный брегъ великаго народа,
  
   а я сказалъ: "Обѣтованный брегъ". Не ошибся ли я въ спискѣ? Что у васъ за проклятый переплетчикъ! Ужъ не Жуковскій ли пустился переплетать? Я жду, не дождусь книги твоего брата. Полотно будетъ тебѣ доставлено современемъ. Ник[олай] Мих[айловичъ] пишетъ мнѣ, что ты хочешь задержать 100 рублей; но, кажется, я поручилъ Дружинину расплатиться съ тобою. Я, какъ Галіани, боюсь, чтобы друзья не обворовали меня. Этотъ Галіани съ разсчетами своими сбивается иногда на тверского Галіани. Второй томъ лучше; только надобно признаться, что онъ былъ бездушная бестья. Но умъ презабавный! Аттическое или парижское остроуміе съ италіанскимъ буфонствомъ. Вотъ тебѣ наше письмо: къ вамъ такихъ писемъ не пишутъ. А я все-таки говорю: "Языкъ мой -- врагъ мой". У него ничего того ни на умѣ, ни на сердцѣ нѣтъ, а все это такъ говорится: для виду, для блезиру. А дураки-то и разинули ротъ! Впрочемъ, государствованіе -- выученная роль. Что мнѣ за дѣло до души актера! Была бы игра у него хороша, а законы партера были бы такъ положительны, чтобы онъ на сценѣ не могъ никогда забыться: вотъ и все! А я все актеру, какой бы онъ добрый человѣкъ ни казался, пальца въ ротъ не положу. Повѣрь, въ этомъ ремеслѣ, отъ престола до лубочнаго поля, всегда есть примѣсь діавольскаго: одного чистаго человѣческаго не станетъ на безпрерывныя проказы. О всякомъ государѣ можно, то-есть, всякій государь или актеръ можетъ сказать съ Магометомъ:
  
   Исчезнетъ власть моя, коль узнанъ человѣкъ.
   Потемкинъ.
  
   Вытолкайте скорѣе Батюшкова! прости, дружокъ! Василій Львовичъ жалуется на твое и Жуковскаго молчаніе. Напиши ему словечко. Когда будетъ можно, пришли "Сбогара". Не проѣдетъ-ли твой французскій братъ черезъ Варшаву? Тогда пришли мнѣ къ нему рекомендательное письмо. Воронцовскій корпусъ проходитъ, какъ слышно, черезъ Варшаву. Но болѣе всего давайте Батюшкова.
  
   Мой ангелъ, какъ прижмусь я къ сердцу твоему!
   Маздорфъ.
  
   Voilа pour le coup de l'érudition.
  
   Но, пуще всего, пришлите ареопагскія, то-есть, арзамасскія замѣчанія, пока я еще не совсѣмъ простылъ. Я чувствую въ себѣ нѣкоторую ярость: могу многое исправить и кое-что прибавить.
   Мои деньги, присланныя изъ Москвы, должны быть у Закревскаго; сдѣлай милость, попроси его ихъ скорѣе ко мнѣ доставить.
  

10-го ноября.

   Отправляется и посылка къ Карам[зинымъ], о коей писалъ я по послѣдней почтѣ.
  

133.

Тургеневъ князю Вяземскому.

12-го ноября. [Петербургъ].

   Сію минуту получилъ письмо твое отъ 2-го ноября и посылку подъ буквою N. В. на имя Шульгина, но другой, для Оболенскаго, не получалъ. Письмо къ Дашкову доставлю при первой возможности, но къ Воейкову не смѣю посылать, не получивъ отъ тебя на сіе письмо отвѣта. Ты съ нимъ говоришь съ арзамасскою откровенностью, которой онъ по характеру и по душѣ своей недостоинъ. Онъ уже вошелъ въ переписку, какъ мы видимъ изъ "Инвалида", и съ Княжнинымъ, и слѣдовательно шутить съ нимъ отъ чистаго сердца опасно, особливо о Гр. Пожалуйста, будь осторожнѣе и для себя, и для другихъ. Я намекалъ тебѣ объ этомъ и въ прежнемъ письмѣ. Буду ожидать твоего разрѣшенія. W[ojéicoff] est un vilain monsieur -- voilа tout ce que je puis vous dire. Дмитріеву пакетъ отправилъ. Посылаю тебѣ книгу брата и мой отчетъ. Другой экземпляръ братниной книги -- для Н. Н. Новосильцова.
   Братъ мой Сергѣй произведенъ въ коллежскіе совѣтники въ присутствіи государя въ Мобежѣ. Онъ осматривалъ Ланкастерскую школу при корпусѣ графа Ворогцова и былъ очень ею доволенъ. Братъ болѣе всѣхъ въ устройствѣ оной участвовалъ. Сергѣй пишетъ ко мнѣ, что онъ съ войсками будетъ въ Варшавѣ и проситъ, чтобы я заранѣе рекомендовалъ его Новосильцову. Скажи ему, что этотъ братъ не лучше Николая, но гораздо лучше меня, что и онъ -- Тургеневъ и слѣдовательно имѣетъ право на его благорасположеніе, и что ничѣмъ такъ обязать меня нельзя, какъ дружбою къ моимъ братьямъ. Скажи то же и себѣ, и своей княгинѣ, а о братѣ Сергѣѣ спроси у Софьи Петровны, которая 9-го числа поѣхала отсюда чрезъ Варшаву въ Парижъ. Я завтра буду писать въ ней. Если въ Варшавѣ письмо мое ея уже не застанетъ, то отошли чрезъ Шредера въ Парижъ, а Шредеръ тамъ нашимъ совѣтникомъ посольства.
   Я осиротѣлъ совершенно, ибо никто не замѣнитъ мнѣ Софьи Петровны. Угости ее и скажи ей о моей неограниченной привязанности. Съ ней будетъ и Надежда Николаевна, или Nadine, прелестное твореніе, цвѣтъ, расцвѣтшій подъ нѣжнымъ присмотромъ Софьи Петровны и въ одномъ цвѣтникѣ съ княгиней Гагариной. Заставь Софью Петровну написать ко мнѣ и перескажи мнѣ все ея житье-бытье въ Варшавѣ. Знаетъ ли ее Новосильцовъ? Завтра же ѣдетъ Батюшковъ въ Италію, и я пишу къ Гагарину и посылаю ему твой "Петербургъ".
   Жуковскій все еще хилъ. "Нашествіе" -- брата Николая. Дмитріевъ шлетъ мнѣ новое изданіе своихъ сочиненій. Къ Рождеству обѣщаютъ намъ Василья Львовича вмѣстѣ съ тушами. Авось онъ здѣсь оттаетъ.
   Какъ скоро Нева совсѣмъ станетъ, Шишковъ соберетъ Академію, и Карамзинъ будетъ читать свою рѣчь, которую онъ еще разъ вчера прочелъ намъ въ присутствіи нѣсколькихъ Арзамасцевъ. Если успѣю, допишу письмо завтра. Теперь голова кружится, а желудокъ ворчитъ отъ нетерпѣнія и готовясь на польскій обѣдъ въ Стройновскому.
   Знаешь ли, мой милый, что я уже во многомъ -- не
  
   Прежній я, цвѣтущій, жизни полный?
  
   Присылай свои посылки исправнѣе, ибо я получаю ихъ расшитыя, почти безъ надписи, потому что адресъ всегда бумажный, а не кожаный или холстинный. Не совѣстно ли тебѣ, что я долженъ на эти совѣты терять время и тупить перья! Пожалуйста, отошли немедленно письмо мое къ Софьѣ Петровнѣ, если ея нѣтъ уже въ Варшавѣ. Оно весьма нужное.
  

13-го ноября.

   Батюшковъ ѣдетъ завтра, то-есть, 14-го ноября. Прости! Писать некогда. Тургеневъ.
  

134.

Князь Вяземскій Тургеневу.

15-го ноября. Варшава.

   Умница, умница! Дай себя по головкѣ погладить, дай себя поцѣловать! Не могу нарадоваться твоимъ Геркулесовскимъ подвигамъ. Только, ради Бога, не унывай и не исполняй обѣщанія перестать писать. Кстати о Геркулесѣ: зашиби палицею Жуковскаго, котораго адской лѣни я понять не могу, я, который здѣсь съ глазу на глазъ съ своими стихами. Какъ же не дорожить мнѣ замѣчаніями, которыя должны мнѣ подать новую силу и бодрость! Того и смотри, что они придутъ, когда жаръ во мнѣ остынетъ, и тогда дѣло съ концомъ. Adieu, mon plaisir! Уже мнѣ невозможно будетъ дотронуться до нихъ, и мой "Петербургъ" останется недостроеннымъ. Я чуть не заплакалъ, теряя надежду видѣться съ Батюшковымъ; глаза были сухи, но сердце залилось слезами.
   Я буду черезмѣрно радъ Соф[ьѣ] Петров[нѣ], но все не то. Съ нею мнѣ нуженъ умъ, а мой, право, запылился: перомъ сметаю съ него пылъ, но сдуть ее не могу. Шутки въ сторону: только когда въ вамъ пишу, сижу я въ своей тарелкѣ, а то все въ какомъ-то поганомъ y -- -- кѣ. Когда удастся мнѣ его выполнить!
   Ты мнѣ смѣшенъ, уговаривая меня не разглашать своего перевода свинскаго или перевода съ свиного языка. Да что я за Хвостовъ такой, чтобы читать стихи свои въ заведеніи глухонѣмыхъ. Здѣсь не только читать, мнѣ и говорить некому. Я здѣсь, какъ на морѣ, кричу въ говорную трубу, "металлическое орудіе на подобіе воронки, съ длинною шейкою дѣлаемое, посредствомъ котораго говорить можно съ людьми, въ нарочитомъ отдаленіи находящимися" (Словарь Академіи Россійской). Въ новомъ изданіи новый академикъ прибавитъ или, лучше сказать, исправитъ: "Говорить не съ людьми, а людямъ", потому что эти люди иногда вамъ не отвѣчаютъ, какъ и видно по примѣру вышереченнаго академика. Но дайте срокъ, и я буду академикомъ; только моя академія почище вашей. Я буду Ягеллонскимъ академикомъ, то-есть, членомъ академіи Краковской республики. И только что получу дипломъ, напечатаю какую-нибудь книжицу, или двоестишіе, какъ старые французы, чтобы выставить свой титулъ. Пусть лопнетъ съ досады членишка молокососной академіи! Мнѣ тогда будетъ старшинства нѣсколько сотъ лѣтъ; старшинство къ старшинству: не забудь и того старшинства. Я боюсь, что отъ меня со всѣми этими старшинствами скоро будетъ мертвымъ пахнуть. Если на умъ находили бы морщины и сѣдины, то пришлось бы мнѣ учиться у Обрѣзкова румяниться и черниться. Повѣришь ли, что я съ женщинами говорить не могу. По преданію, я слыву здѣсь умнымъ, и меня здѣшнія Dudeffant и L'Espinasse, и Свѣчины задираютъ знакомствомъ; но я бѣгу ихъ, какъ огня. Есть и какая-то сонность; но, признаюсь, есть и крошка ненадежности, родной дочери самолюбія. Какъ Свѣчина сюда пріѣдетъ, на всякій случай подвяжу себѣ щеку, чтобы она глупость мою, если Богъ глупости быть велитъ, приписала флюсу. Съ одною Ржеутскою было мнѣ ловко; но она не долго была здѣсь при мнѣ; тогда еще не совсѣмъ я выдохся и держался русскимъ духомъ. О, Боже мой, зачѣмъ я не князь Цертелевъ! Этотъ князь, какъ нарочно, дразнитъ меня языкомъ изъ-за "Сына Отечества". Онъ -- Лудовикъ XVIII, а я -- Наполеонъ. Я вижу отсюда, какъ онъ завоевываетъ мое достояніе и славу. Ради Бога, по крайней мѣрѣ ты не передавайся ему: будь мой вѣрный Las-Cases. Бьюсь объ закладъ, что онъ бывалъ по субботамъ у Жуковскаго, пилъ у Жуковскаго и напивался пьянъ у Жуковскаго. Признаюсь, этотъ князь Цертелевъ, какъ привидѣніе, торчитъ у меня въ глазахъ во снѣ и на яву. И откуда взялся онъ? Нельзя ли какъ-нибудь предать его полиціи и взять отъ него росписку, что онъ ничего подъ именемъ своимъ печатать не будетъ. Другъ мой, освободи меня отъ этого князя, лжи князя! Настоящій князь -- я; полунастоящій -- Шаликовъ: только и есть въ князьяхъ. А это что за князь? "Не надѣйтесь ни на князей, ни на сыновъ отечества!" Вотъ и у меня текстецъ пришелъ кстати. Только Библіи нѣтъ; тѣмъ лучше: пишу съ головы.
   Что дѣлаетъ княгиня Авдотья Ивановна? Мнѣ совѣстно называть ее такимъ прозаическимъ именемъ. Напомни ей обо мнѣ. Мало знаю женщинъ, которыя были бы мнѣ такъ по сердцу, какъ она. Скажи ей, что я имѣю новое право на ея милость: скуку свою въ Польшѣ. Она пылаетъ негодованіемъ, а я зѣваю при одной мысли о Варшавѣ, и мое впечатлѣніе временемъ не изгладится. Причины ея ненависти могутъ исчезнуть: онѣ -- политическія, а мои -- природныя. Есть люди, которые не терпятъ мышей, пауковъ и прочее; и у меня есть что-то такое въ физическомъ сложеніи, которое не ладитъ съ полякомъ. И чортъ знаетъ отчего! Много знаю умныхъ и добрыхъ здѣсь людей; за глаза мысленно готовлюсь приблизиться къ нимъ; подойду -- все у меня онѣмѣетъ: мысль, чувство, языкъ. Мнѣ все кажется, что деньги мои здѣсь не могутъ быть въ ходу, и не вынимаю ихъ изъ сундуковъ, а между тѣмъ ржавчина ихъ ѣстъ. На ихъ деньги смотрю, какъ на какую-то фальшивую монету, и тѣмъ кончается, что торга у насъ нѣтъ и никогда не будетъ. Сомнѣніе, заблужденіе уступчиво болѣе или менѣе, завтра или послѣ завтра; но предубѣжденіе упорно и съ каждымъ днемъ глубже вростаетъ; а я сознаться долженъ: во мнѣ есть это предубѣжденіе. Богъ вѣсть, какъ оно вкралось.
  

16-го ноября.

   Оно не политическое: поляки не болѣе намъ врагами, чѣмъ мы полякамъ; только дѣло въ томъ, что они вооружены перочиннымъ ножичкомъ, а мы -- топоромъ. Екатерина хватила ихъ разъ, и они разлетѣлись на части. Система политической справедливости, принятая чтобы по крайней мѣрѣ наружнымъ образомъ опровергать правила и разрушить дѣло Наполеона, требовала возстановленія Польши, которая въ Европѣ занимала столь долго мѣсто плевальника или бѣднаго Макара, на котораго всѣ шишки валились. Я говорю о томъ, что сдѣлано, и въ этомъ случаѣ не раздѣляю мнѣнія Орлова; надѣюсь, что не придется мнѣ ихъ раздѣлять. Купленное моими деньгами или моею кровью есть благопріобрѣтенное, и я могу располагать имъ, какъ хочу; но какое право имѣю лишать наслѣдниковъ своихъ достоянія, запечатлѣннаго кровію отцовъ? Тутъ не надобно пускаться въ дальнюю политику: при одномъ этомъ возраженіи должна, мнѣ кажется, оцѣпенѣть безразсудная мысль. Мнѣ здѣсь нехорошо, потому что въ иномъ мѣстѣ мнѣ было бы лучше. Здѣсь нѣтъ хлѣба, то-есть, счастія, то-есть, васъ, людей и привычекъ моего сердца. Нѣтъ и пирожковъ, то-есть, лакомства жизни, сладострастіи ума: и такимъ образомъ я не могу быть ни сытымъ, ни лакомиться. Здѣсь совершенный голодъ въ общежитныхъ припасахъ. Успѣхи ума, искусства, художества, все это не здѣшнихъ полей ягоды. Нечего смотрѣть, нечему учиться; все это подъ спудомъ. Литература въ какомъ-то школьническомъ ребячествѣ; поэзія -- въ полустишіяхъ; политика -- въ гамбургскихъ газетахъ; народная слава -- въ воспоминаніяхъ; красота -- въ семидесятыхъ годахъ, то-есть, дворянская; мѣщанская и современная -- на улицахъ; но ты не прислалъ мнѣ Жуковскаго дѣвственности, то-есть, Минервиной эгиды, и я не заглядываюсь на Калипсъ. Начало портрета сбивается на Россію, но Польша заснула, а Россія не проснулась Чудесная разница! Уставная грамата ихъ, если напечатана на мягкой бумагѣ, то можетъ быть какой-нибудь пользы; но, впрочемъ, имъ до этого дѣла нѣтъ; у нихъ правило: "Il vaut mieux être, que paraître" на изнанку выворочено. Они не умѣютъ быть ни счастливыми, ни благодарными, а только -- хвастунами и энтузіастами Они всегда промѣняютъ солнце на фейерверкъ, потому что имъ не столько блескъ, какъ трескъ нуженъ. Рѣчь государя, читанная имъ на сеймѣ, дороже для нихъ всѣхъ его благодѣяній, потому что онъ въ ней бонапартичалъ, то-есть, мазалъ ихъ по губамъ въ глазахъ Европы. Пожалуй, мори ихъ съ голоду, только позволь имъ имѣть рыльце въ пуху, чтобы другіе, глядя на нихъ, говорили: "Ну, ужъ житье!" Мнѣ Бонапарте не сказалъ бы, какъ Прадту, "que je n'ai pas enteudu la Pologne". И уразумѣлъ я ее какимъ-то вдохновеніемъ, но уразумѣлъ я ее вдоль и поперекъ: въ этомъ честью клянусь. Мнѣ не нужно было перечитывать книгу ихъ бытія: я такъ, самъ наткнулся, и чѣмъ болѣе повѣряю, тѣмъ болѣе увѣряюсь въ истинѣ своихъ итоговъ. Мнѣ это все пригодится въ старости, написать что-нибудь о Польшѣ совокупно съ Анастасевичемъ и Орлемъ-Ошмянецемъ. Не знаю, каково тебѣ читать меня; но я пишу къ тебѣ во весь духъ и такъ, что не успѣю оглядѣться, а листъ уже исписанъ, и какъ еще:
  
   Печатью мелкою убитый!
  
   Зато цѣлую недѣлю бродитъ во мнѣ въ молчаніи все то, что вырывается на бумагу. Прощай, завтра еще прощусь съ тобою.
  

17-го ноября.

   Здравствуй и прощай! Вотъ тебѣ двѣ пѣсни; дай Сверчку перевести "Фею". Обнимаю тебя отъ всей души и помышленія.
   Отчего же этотъ Батюшковъ не ѣдетъ черезъ Варшаву? Тутъ уже не Варшава на картѣ, а я: неужели не стою я какихъ-нибудь верстъ? Богъ съ вами, господа друзья! Одинъ ты, мой умница, мнѣ не другъ, и отъ того съ каждымъ днемъ люблю тебя болѣе и болѣе, то-есть, вящше и вящше. Пришли мнѣ книгу о магнетизмѣ, о коей сказано въ 43-й книгѣ "Сына Отечества".
   Подъ литерами N. В. есть посылка въ Карамзиной. Если не возьмутъ теперь, то по слѣдующей.
  

135.

Тургеневъ князю Вяземскому.

20-го ноября. [Петербургъ].

   Долго ли тебѣ любить Воейкова и почитать Галіани бездушкиномъ, умный робёнокъ Вяземскій! Неужели не огадились тебѣ тѣ, кои, схвативъ благодѣяніе, спѣшатъ сравнить безсильнаго благодѣтеля и вставляютъ его въ стихъ, на все готовый? И неужели ты не угадалъ скрытой подъ умомъ души Галіани? Неужели послѣднее письмо его о кончинѣ любимой имъ женщины не разгадало тебѣ души его? При всемъ умѣ своемъ, изъ уваженія въ тогдашнему вѣку, да и по характеру своему, онъ не хотѣлъ казаться чувствительнымъ и измѣнилъ себѣ только у гроба друга любовницы. Съ холоднымъ философомъ-пріятелемъ былъ онъ тѣмъ, чѣмъ быть должно было, особляно въ его время: холоднымъ пріятелемъ. Онъ и мнѣ надоѣлъ своими разсчетами о ста приборахъ, но я не вяжу въ немъ ни скупого, ни даже разсчетливаго; первое потому, что онъ втайнѣ благодѣтельствовалъ; второе и потому, что разсчеты свои предоставлялъ на попеченіе пріятелей. Но полно о любезномъ философѣ, поговоривъ о миломъ поэтѣ. Вчера проводили мы Батюшкова въ Италію. Во второмъ часу, передъ обѣдомъ, К. Ѳ. Муравьева съ сыномъ и племянницею, Жуковскій, Пушкинъ, Гнѣдичъ, Лунинъ, баронъ Шиллингъ и я отправились въ Царское Село, гдѣ ожидалъ уже насъ хорошій обѣдъ я батарея шампанскаго. Горевали, пили, смѣялись, спорили, горячились, готовы были плакать и опять пили. Пушкинъ написалъ impromptu, котораго послать нельзя, и въ девять часовъ вечера усадили своего милаго вояжера и съ чувствомъ долгой разлуки обняли его и надолго простились. Онъ поминалъ о тебѣ и велѣлъ тебѣ кланяться. Чрезъ Варшаву онъ не поѣдетъ. Жаль за тебя и за него. Возвратившись домой, нашелъ я твои письма, но безъ посылки. На газеты подпишусь и съ доставленіемъ въ Варшаву, если можно.
   Сто рублей я отъ Карамзина получилъ и Нагибину отдалъ. Если Дружининъ мнѣ пришлетъ ихъ, то возвращу въ Варшаву и у Закревскаго о деньгахъ выправлюсь.
   Піесу твою читалъ и съ общаго согласія напечатаю, если ценсура пропуститъ. Потѣшу тебя и въ печати, а между тѣмъ посылаю письмо Жуновскаго. который тѣшится надъ тобой въ письмѣ, да и мнѣ досталось. И все напраслина, ей-ей напраслина! Я читалъ ему, да и у него. Тутъ случились два или три болѣе нежели пріятеля, изъ коихъ только одинъ былъ лишній.
   Я же въ своей винѣ истинной признаюсь, ибо долженъ бы былъ за него на тебя разсердиться. Но чортъ ли на тебя сердиться, милая Шушка моя! Посылаю я новое изданіе Дмитріева, котораго я благодарилъ за экземпляръ письмомъ, истинно арзамасскимъ, предрекая приговоръ потомства. Брегъ благословленъ мною, а не тобою. По привычкѣ принимать и давать благословенія я поставилъ одно слово вмѣсто другого.
   Въ тотъ день, какъ ты спрашивалъ меня, не проѣдетъ ли мой парижскій братъ чрезъ Варшаву, я писалъ къ тебѣ о немъ и поручалъ дружбѣ твоей и Новосильцова пребываніе его въ Варшавѣ, вѣроятно съ войсками, а можетъ быть и немного прежде, ибо сейчасъ былъ у меня пріѣхавшій изъ Мобёжа съ Ивиковымъ Журавлемъ докторъ Пикулинъ и сказывалъ, что брату хотѣлось бы и прежде отъ корпуса сюда урваться; но такъ какъ по дѣламъ корпуса онъ -- всяческая во всѣхъ, то едва ли удастся ему прежде Варшавы оставить его, ибо Воронцовъ пойдетъ только до Эльбы, а послѣ возвратится въ Европу, куда онъ уволенъ безсрочно. Если узнаешь брата, то полюбишь. Спроси о немъ французовъ и русскихъ, бывшихъ во Франціи: всѣ одно говорятъ, а письма его знакомятъ съ нимъ еще болѣе. Не нашимъ либераламъ жбанъ. Да и на самомъ дѣлѣ, сказавъ самому себѣ разъ: "advienne ce qui peut", остается при правилахъ и при душѣ своей, которая въ дѣлахъ и рѣчахъ не измѣнилась. Сюда ѣдетъ не надолго. Да и лучше: останется при душѣ. За то, что ты не послалъ ко мнѣ разбойника "Сбогара", не посылаю тебѣ мы французскаго "Conservateur'а", въ которомъ пишетъ Шатобріанъ, вы m-r Jeobin, который обратилъ смѣхъ на всѣ партіи во Франціи, исключая роялистовъ, вы le petit volume de Say, ни новаго отчета Императорской Публичной Библіотеки, которымъ увѣдомляютъ публику, что публика же стремилась въ 1818 году болѣе всего къ чтенію любимыхъ ея авторовъ: Свиньина и Загоскина. Впрочемъ, если исправишься и пришлешь "Сбогара", то я можетъ быть и пожертвую отчетомъ.
   Знаешь ли ты "Poésies de Marguerite--Eléonore--Clotilde de Vallon-Chalys, depuis madame de Surville, poète franèais de XV siècle, publiées par Charles Vanderbourg?" Счастливая поддѣлка подъ старинный слогъ, но вездѣ виденъ французъ нашего вѣка. "Verselets à mon premier né" трогательны, и я бы для нихъ послалъ милой княгинѣ все собраніе, если бы не отъ Софьи Петровны получилъ его въ подарокъ.
   Новый "Адресъ-календарь" еще не вышелъ; но мы сбираемъ уже его, и по появленіи немедленно получишь. Читалъ ли портретъ государя въ англійской газетѣ "The Times", отъ 6-го ноября новаго стиля? Прочти братнину книгу и скажи порядочно свое мнѣніе.
   Ожидаю увѣдомленія твоего о пребываніи Софьи Петровны въ Варшавѣ. Если, паче чаянія, и это письмо застанетъ ее еще въ Варшавѣ, то скажи ей, что я получилъ чрезъ Ахенъ письмо отъ князя Гагарина изъ Альбано. Онъ не получалъ отъ нея писемъ съ тѣмъ курьеромъ, съ которымъ писалъ я, и не зналъ, 28-го сентября (10-го октября), что съ нею дѣлается. Проситъ меня не продавать книгъ его и не посылать въ Бернъ отправленныхъ въ Любекъ, а оставить ихъ въ Любекѣ. Прости! Цѣлую руку у княгини и обнимаю малютокъ. Тургеневъ.

136.

Князь Вяземскій Тургеневу.

[23-го] ноября. [Варшава].

   Дѣлай, что хочешь съ письмомъ въ vilain monsieur; только смотри, самъ за меня и отвѣчай ему, потому что я не въ состояніи сочинять письма. Впрочемъ, что же я тутъ говорю такого? Неужели сошлютъ меня въ Сибирь за Каченовскаго и за Мерзлякова? А o Букѣ я, кажется, ни слова не сказалъ. Впрочемъ, дѣлай какъ хочешь, а я буду дѣлать, что могу, то-есть, руки держать на привязи, шею пріучать въ хомуту, языкъ -- въ мунштуку и такъ далѣе -- только ты не сердись на меня, мой менторъ! Къ тому же, что въ стихахъ моихъ такого прочаго? Я плюю на поклонника, а не трогаю кумира; тѣмъ болѣе, что я его даже и люблю нѣкоторымъ образомъ. Въ немъ есть какое-то башкирское рыцарство, которое не вовсе худо. По крайней мѣрѣ не хочетъ отличиться онъ подлостію и корыстолюбіемъ и говоритъ пресмыкающейся толпѣ: "Видите, какъ я откидываю то, на что вы свалите зубы и пялите глаза." Конечно, тутъ не голосъ души, но ума, который по крайней мѣрѣ поддѣлывается подъ душу. И за эту вынужденную дань спасибо! При себѣ, можетъ быть, нѣтъ, а въ домѣ сосѣда люблю холопа, который зазнается передъ бариномъ: онъ, стало, не совсѣмъ изъ холопьяго тѣста. Другое воспитаніе -- и Бука былъ бы человѣкъ.
  

23-го ноября.

   Свѣчиной все еще нѣтъ; десять разъ на день посылаю къ коменданту справиться. Я самъ жажду ее видѣть и за тебя, и за себя. Благодарю за книги тебя и брата. Съ большимъ удовольствіемъ принимаюсь за чтеніе "Теоріи".
   Николай Николаевичъ сказывалъ мнѣ, что получилъ отъ тебя письмо и книги; не знаю, прочелъ ли онъ твое письмо, но за книги ручаюсь, что не прочтетъ. Онъ ничего не читаетъ: это не сплетни, потому что онъ самъ торжественно въ томъ сознается. Иные люди, какъ календари: только на одинъ годъ; другія книги обновляются изданіями: они исчезаютъ съ первымъ. Ради Бога, кстати о Николаѣ Николаевичѣ: не пиши ему никогда обо мнѣ. Если бы онъ былъ моимъ человѣкомъ, то и самъ напоминалъ бы я ему о себѣ; а ты не тотъ же ли я? Глупость сдѣлана: давись и проглоти. Вотъ мое правило. Чего мнѣ ждать, чего хотѣть, чѣмъ мнѣ льститься по совѣсти и по чести, когда я прячу здѣсь сердце свое, какъ Гнѣдичъ прячетъ кривой глазъ, чтобы мальчишки на улицахъ не заметали его грязью; и когда умъ мой меня здѣсь жметъ и гнететъ, какъ платье, которое не подъ стать другимъ. Ты съ трудомъ мнѣ вѣришь, а, можетъ былъ, безъ труда и не вѣришь -- я это вѣрю. Да и быть такъ должно; а то пришлось бы тебѣ съ раскаянья застрѣлиться. Однако же успокойся, мой ангелъ, отложи пистолетъ и выслушай: я еще не совсѣмъ умираю; ѣмъ, сплю и пью хорошо; немного глупѣю, потому что съ волками надобно выть; но стараюсь, чтобы и волки, и овцы 0ыли довольны; волки -- здѣсь, овцы -- въ Арзамасѣ, то-есть, вы. Время, въ которое я работаю на волковъ, то-есть, вою, тяжко; но дома и кое-гдѣ прыгаю и такимъ образомъ сохраняю равновѣсіе. Мой "Петербургъ", удостоенный вашими похвалами, написанъ подъ вывѣскою овцы; но по несчастію онъ попался подъ зубъ волка, который все еще не сытъ бѣсить меня. Я и назвать его не имѣю духа; ты пишешь, что онъ все хилъ; да что же съ нимъ будетъ, когда придетъ въ силу? Теперь самое время раскаянія. Пушкинъ сказалъ:
  
   Когда здоровъ, я -- волкъ.
  
   Ты знайся съ женою, а не со мною за неисправность посылокъ; я всякій разъ ссорюсь съ нею за нихъ. Что прикажешь дѣлать? Прости, мой голубчикъ! Мнѣ грустно: какъ можно было не избрать Benjamin? Когда прочтешь его книжицу, отошли ее въ Ивану Ивановичу. Хочешь ли имѣть полный французскій журналъ здѣшняго сейма? Всѣмъ православнымъ мой покловъ. А Батюшковъ рѣшительно уѣхалъ? Книжицу пришлю послѣ. Если жизнь Арзамасца вамъ дорога, то поставьте свѣчку Василію Апраксину: имъ только здѣсь и живу.
  

137.

Тургеневъ князю Вяземскому.

26-го ноября. [Петербургъ].

   Посылаю тебѣ письмо Булгакова, которое дней шесть ожидаетъ отправленія. Онъ увѣдомляетъ меня о твоемъ сравненіи меня съ цвѣткомъ на навозѣ. Спасибо за мнѣніе и за дружбу. Но на навозѣ растутъ сочныя, блестящія растенія, а я сохну и вяну душою ежедневно. Ничто, право, почти ничто и никто не отогрѣваетъ моего сердца, и съ Софьей Петровной лишился я послѣдней животворной силы. Но ты опять напомнишь о тоскѣ по швейцарскомъ сырѣ, и я заранѣе положу храненіе устамъ моимъ.
   Карамзины получили посылку твою, но не знаютъ еще, какъ отправить ее въ Москву. Постараюсь объ этомъ. Сегодня по обыкновенію ожидалъ отъ тебя писемъ, и тщетно. Авось, будутъ завтра. Карамзины читали мнѣ твое письмо въ нимъ. Я желалъ бы имѣть объясненіе на таинственныя слова твои о Н[овоспльцовѣ]: разгадай мнѣ ихъ. Ты можешь быть увѣренъ въ тайнѣ. Я любопытствую только по отношенію къ тебѣ и въ этомъ только отношеніи и желаю видѣть ясно, что дѣлается съ тѣмъ, кто съ тобою. Не пеняй на меня за Варшаву. Я и самъ желалъ тебя въ Петербургъ, но ты не хотѣлъ этого. Впрочемъ, этотъ страхъ за самого себя, который владѣетъ тобою, еще можетъ быть спасителенъ для тебя, если ты не захочешь сдѣлать изъ него а soft pillow для твоей безпечности. Я самъ нѣкогда прозѣвалъ самого себя, понадѣясь, что пока съ страхомъ и омерзѣніемъ смотрю на душевное свое запустѣніе, надежда еще не совсѣмъ потеряна. Mais je désespère à force d'avoir espéré toujours. Съ поэтомъ это еще легче случиться можетъ. Я поддерживалъ душу дѣятельностью, которую иногда называлъ разсѣяніемъ, но не поддержалъ, и теперь смотрю на самого себя въ прошедшемъ, какъ Голицынъ Милліонъ смотрѣлъ на прежнее богатство свое, то-есть, безъ сожалѣнія и безъ надежды, съ деревяннымъ равнодушіемъ. А propos de Голицынъ: мы съ каждою почтою страшимся получить извѣстіе о кончинѣ графа Льва Кирилловича Разумовскаго. На прошедшей увѣдомляли, что нѣтъ надежды къ выздоровленію. Отъ 21-го пишутъ, что чуть-чуть лучше. Родственники въ большихъ хлопотахъ. Его болѣзнь: charbon. Дѣлали операцію, но не совсѣмъ удачную. Къ несчастію, нельзя перевезти его изъ Петровскаго.
  

27-го ноября.

   Жаль, что ты не читаешь по-нѣмецки. На сихъ дняхъ подарилъ мнѣ Раупахъ, здѣшній профессоръ нѣмецкой словесности, который былъ прежде приватнымъ учителемъ, первую часть своихъ сочиненій, вышедшихъ въ Германіи, въ которой три піесы. Трагедія "Князья Хованскіе", изъ исторіи царевны Софьи, лучше всѣхъ и напоминаетъ Шиллера. Есть стихи съ мыслями. Раупахъ, можетъ быть, теперь изъ лучшихъ поэтовъ, если не лучшій въ Германіи, ибо Гете не принадлежитъ уже нашему вѣку, по крайней мѣрѣ по своей поэзіи. Онъ теперь вдался въ естественную исторію и выдаетъ журналъ по сей части, въ первой части коего описано его первое знакомство съ Шиллеромъ -- единственное отступленіе отъ общаго предмета журнала. Но есть и стихи, достойные прежняго Гете, хотя не много.
   Я спрашивалъ у Закревскаго о твоихъ деньгахъ. Онъ сказалъ мнѣ, что получилъ и отправилъ въ тебѣ 6000 р. О другихъ ничего не знаю.
   Съ пріѣздомъ Бутурлина изъ Ахена здѣсь прошелъ слухъ, что генералъ Уваровъ женится на принцессѣ Tourn et Taxis, двоюродной сестрѣ великой княгини Александры Ѳедоровны. Но съ тѣхъ поръ это не подтверждается. Братъ мой былъ призванъ статсъ-секретаремъ въ Ахенъ и писалъ мнѣ оттуда; прислалъ еще три части новаго журнала "Le Conservateur", но стиховъ въ нихъ нѣтъ, а есть одна любопытная піеса о народномъ обученіи.
   Съ разрѣшенія всего ареопага "Сумароковъ" твой будетъ напечатанъ. Только надобно исправить нѣкоторыя небольшія погрѣшности противъ языка, что и поручилъ я Жуковскому, и сегодня возьму отъ него и отдамъ "Сыну Отечества". О письмѣ вспомнилъ князь Голицынъ, но имени актрисы никто не знаетъ. Сію минуту возвратился ко мнѣ твой Нагибинъ, которому я поручилъ подписаться на газеты. Такъ какъ сенатскихъ газетъ не нашлось уже ни одного экземпляра, то я посылалъ къ Столыпину съ просьбой, не можетъ ли онъ достать мнѣ одинъ экземпляръ. Узнавъ, что это для Николая Николаевича, онъ велѣлъ мнѣ сказать, что онъ сейчасъ посылаетъ ему на веленевой бумагѣ экземпляръ за сей текущій годъ и билетъ на полученіе такового же экземпляра и на 1819 годъ, и все безденежно. Если пришлется до обѣда, то сегодня же къ тебѣ отправлю. Если же нѣтъ, то до слѣдующей среды. На академическія газеты подпишусь къ новому году.
   Если ты еще хотя одного курьера пропустишь, то и у меня охота пропадетъ быть исправнымъ корреспондентомъ, а привыкнувъ не писать къ тебѣ въ среду, я уже не буду умѣть снова начать переписку, Итакъ, берегись. Тургеневъ.
   Посылаю тебѣ, любезный другъ, подлинное отношеніе Столыпина и газеты. Не худо поблагодарить его вамъ. Учтивость не вредитъ въ Европѣ, а вы на границѣ оной.
   Еще разъ обнимаю тебя, а у княгини цѣлую ручки. Тургеневъ.

138.

Князь Вяземскій Тургеневу.

1-го декабря. Варшава.

   Мой милый, какъ мнѣ послѣ того, что я бился на кулачки съ Жуковскимъ, съ разбитою харею, въ развратномъ видѣ, придти къ тебѣ говорить о Свѣчиной? У меня руки еще дымятся грязью, которую кидалъ я въ своего противника; на языкѣ еще бродить сквернословіе, которымъ я пушилъ его. Право, нѣтъ духа! Скажу только о матеріальномъ ея пребываніи здѣсь; о разговорахъ нашихъ, о душевномъ и душистомъ, буду говорить послѣ. Во вторникъ получаю отъ нея записку, увѣдомляющую меня о пріѣздѣ ея въ Варшаву въ воскресенье, и о болѣзни ея, задержавшей дома въ понедѣльникъ. Въ этотъ день съ нею видѣлся. Она все жаловалась на желудочныя судороги; я ей далъ нашего доктора, который ей тотчасъ помогъ, и вчера, въ субботу вечеромъ, то-есть, около семи часовъ, отправилась она. Она здѣсь никого не видала, кромѣ насъ. Я и радъ: ее не разслушали бы, не поняли. Вчера утромъ ѣздили мы показывать ей городъ и то, что въ городѣ можно видѣть, то-есть, на что смотрѣть. Я ей далъ Польши отвѣдать: она знаетъ какой въ ней вкусъ. Впрочемъ, она чутьемъ ее раскусила. Польша тѣмъ хороша, что какъ устрица: жевать ее не надобно; проглотишь, и знаешь, что за вкусъ. Много говорили о тебѣ: я тебя еще болѣе полюбилъ отъ нея. Она такъ хорошо умѣетъ тебя показывать. Знаешь ли, я ее пожаловалъ бы въ души Арзамаса. Въ ней есть отголосокъ, который отвѣчаетъ на все прекрасное, доброе, умное. Рѣдкое созданіе! Виноватъ, говорю о ней противъ обѣщанія, не выполоскавши рта.
   Скажу слово о Галіани. Что ты на меня за него напалъ, а болѣе еще на его вѣкъ и общество? Чувствительность въ его вѣкѣ и обществѣ было то, что либеральность въ наше время. Первыми успѣхами своими въ Парижѣ Гриммъ былъ обязанъ тому, что пролежалъ нѣсколько дней безъ памяти отъ любви къ оперной дѣвкѣ. Каждый умникъ тогдашній былъ жрецомъ какой-нибудь богини. Томасъ былъ Пиладомъ жены Неккера, ледовитый Даламбертъ согрѣвался Леспинассой; Рэналь оплакалъ Элизу Драпперъ горячими слезами; Дидеротъ былъ раскаленною печкою. Все это пылало зноемъ, поддѣльнымъ иногда, быть можетъ, но доказываетъ по крайней мѣрѣ, что холодность не была тогда въ чести. А этотъ Галіани при смертной постели брата видитъ только приданое, которое ему надобно будетъ дать сиротамъ-племянницамъ; этотъ Галіани, когда искры свободы начинали разгораться, проповѣдуетъ самовластіе; не даромъ называли его друзья: Макіавеллино. И послѣднее письмо его пышетъ на меня холодомъ. Онъ въ друзьяхъ своихъ видѣлъ пріятелей; дружба въ немъ было дѣло житейское; онъ ею лакомился, а сытъ былъ собою. Зато, не слишкомъ ли уже нападаешь на Воейкова? Онъ уменъ, а я умъ люблю. Ты съ ума сошелъ, спрашивая у меня "Сбогара": я у тебя просилъ его; здѣсь въ продажѣ нѣтъ. Теперь -- прости! Я измучился съ Жуковскимъ: кости болятъ. Тебѣ кланяется Надина, жалуясь что Свѣчина забыла писать тебѣ о ней. И она была не очень здорова.
   Ахъ, этотъ злодѣй Батюшковъ! Что онъ у меня отнялъ, не проѣхавши черезъ Варшаву! Онъ да Свѣчина такъ запасли бы меня чистою водою, что и пошло бы для меня на нѣсколько мѣсяцевъ на моемъ соленомъ морѣ. Карамзиныхъ обними за меня, писать буду въ другой разъ. Книгу твоего брата читаю съ живымъ удовольствіемъ: большая ясность въ мысляхъ и слѣдственно -- сила. За назначеніе денегъ за книгу цѣлую его. Какъ бутошники позволили?
   Попроси Нагибина списать мой "Петербургъ" на большомъ листѣ и строки пошире, чтобы я могъ на этомъ спискѣ поправлять; у меня здѣсь некому, а самъ никогда не рѣшусь. Благодарю за "Сочиненія" Дмитріева. Тутъ есть замѣчаніе подъ новою баснею, которая такъ и пахнетъ страхомъ Божіимъ и Каченовскимъ. Пришли мнѣ какія-то новыя басни Крылова и "Прощаніе" Пушкина. А чинъ что же? Справься въ какой формѣ должно... {Продолженіе письма утрачено.}
  

139.

Тургеневъ князю Вяземскому.

3-го декабря. [Петербургъ].

   Напрасно упрекалъ я тебя, любезный другъ, въ послѣднемъ письмѣ моемъ, ибо на другой день получилъ я полную твою грамату отъ 15-го ноября, а вчера другую, отъ 23-го. Письма и посылки всѣ отправилъ; но Булг[аковъ] добивается отъ меня какой-то посылки, о которой я ничего не знаю, если это не та, которая еще на сихъ дняхъ была у Карамзина для Москвы. Разгадай ему это недоумѣніе. Вотъ тебѣ еще письмо отъ него.
   Какъ ты по сіе время не получилъ письма и критики на себя и на меня сердитаго Жуковскаго? Онъ сбирается еще грянуть на тебя, хотя я и не читаю ему, такъ, какъ и многимъ, писемъ твоихъ. На одну піесу Béranger, тобою присланную, Плещеевъ написалъ музыку и уже игралъ намъ ее на рожденіи Карамзина, въ прошедшее воскресенье, ознаменованное и разыгранными шарадами съ библейскими сюжетами.
   Письмо твое къ Воейкову рѣшился (ибо рѣшаюсь не по-русски) отослать къ нему.
   Въ доказательство хлопотъ моихъ о твоемъ чинѣ и старшинствѣ по оному посылаю къ тебѣ письмо герольдмейстера Краснопѣвкова къ директору Департамента министерства юстиціи, который нѣсколько разъ напоминалъ о немъ. Я надѣюсь, что теперь скоро выйдетъ, но сперва едва могли отыскать ваше представленіе. Мнѣ и самому очень бы хотѣлось, чтобы ты съ пушкомъ выѣхалъ изъ Варшавы, но не желаю долгаго пребыванія для сего бригадирскаго отличія. Я предчувствовалъ и, кажется, намекалъ не разъ о характерѣ или, лучше, объ отсутствіи онаго, въ общемъ нашемъ пріятелѣ; но мы искали тогда не столько человѣка, сколько удаленія изъ двухъ столицъ. Впрочемъ, милый другъ, я бы очень затруднился наименовать тебѣ кого-нибудь, съ кѣмъ бы ты могъ лучше ужиться при своихъ благородныхъ правилахъ. Пока мы не подростемъ, въ случаѣ если мы не сгніемъ заблаговременно, не будетъ людей въ государствѣ, которые бы людей же употреблять могли на дѣло. Но до поры, до времени объ этомъ и съ пріятелями говорить не должно.
   Не бойся Свѣчиной. Съ нею расцвѣтетъ душа твоя, и ты позабудешь объ умѣ въ ея присутствіи. Береги его для графини Ржевутской. Это иное дѣло. Смотри же, пойми меня.
   Княгинѣ Авдотьѣ Ивановнѣ читалъ твои о ней строки, и ей это пріятно было. Она благородная и, когда не на треножникѣ, а просто на стулѣ -- умная женщина. Я люблю ее за милую душу и за то, что она умнѣе за другихъ, нежели за себя. Это прекрасное качество, но не всегда хорошо въ женщинѣ и въ столицѣ. Жаль, что Пушкинъ ужъ не влюбленъ въ нее, а то бы онъ передалъ ее потомству въ поэтическомъ свѣтѣ, который и для насъ былъ бы очарователенъ, особливо въ нѣкоторомъ отдаленіи во времени.
   Мнѣніе твое о Польшѣ одобряетъ братъ Николай, но не все понятно. Книгу о магнетизмѣ постараюсь отыскать и прислать къ тебѣ. Мнѣ подарилъ ее авторъ. Вотъ отвѣтъ на первое письмо твое, примусь за второе. Принужденъ писать отрывисто, ибо не только думать, но и писать некогда. Николаю Николаевичу я никогда не писалъ о тебѣ, да безъ твоего согласія и писать не буду, ибо ты по крайней мѣрѣ долженъ знать о семъ и прибрать письмо, дабы не подумали, что я вызванъ къ тому тобою. Книжицы Benjamin не получалъ отъ тебя, а ожидаю. Французскій журналъ вашего сейма не только хочу, но и долженъ имѣть, полный, со всѣми актами и пр. Да скажи Буссе, чтобы онъ назначилъ тебѣ: какія книги о евреяхъ мнѣ бы нужно было имѣть. Нѣкоторыя онъ мнѣ, кажется, доставилъ, но я хочу имѣть все, даже рукописное.
   Проектъ Николая Николаевича у меня есть. О Сташичѣ имѣю понятіе, но антипроектовъ и разсужденій сената вашего по сему предмету не имѣю. Нельзя ли достать? Очень бы одолжилъ и меня, и мою дѣятельность по сей части. Письмо твое о Сумароковѣ послалъ въ "Сына Отечества". Туда же посылаю завтра переводъ Магницкаго французскаго сочиненія "Sar l'instruction du peuple".
   Послѣ завтра мы ѣдемъ всѣ въ Академію слушать Карамзина съ братіею. Ce sont des frères, mais non enfans du même Dieu.
   Пушкинъ уже на четвертой пѣснѣ своей поэмы, которая будетъ имѣть всего шесть. То ли дѣло, какъ двадцать лѣтъ ему стукнетъ! Эй, старички, не плошайте!
   Въ газетахъ пишутъ, что Стурдза написалъ какую-то книгу противъ нѣмецкихъ университетовъ, слѣдовательно о предметѣ, ему неизвѣстномъ. Англичане уже говорятъ, что въ ней есть неудачныя, Стальскія фразы, и что она раздается только иностраннымъ министрамъ, въ числѣ шести экземпляровъ. Въ случаѣ, если ты отъ Сѣверина получишь ее или инымъ образомъ, пожалуйста пришли немедленно. Намъ не присылаютъ.
   Напиши мнѣ свое мнѣніе о книгѣ Николая. Здѣсь она и въ обществѣ, и между учеными произвела значительную сенсацію. Жаль, что душа неспокойна, а пишется къ тебѣ всегда отъ всей души. За отсутствіемъ же ея и писать нечего. Прости! Обними своихъ. Тургеневъ.
  

140.

Князь Вяземскій Тургеневу.

3-го декабря. Варшава.

   Здравствуй, душка! Мнѣ пришлось поговорить съ тобою не въ очередь. Но что мнѣ говорить? Твои письма, какъ лучи на Мемнонову статую: есть письмо,-- и я уменъ, любезенъ часа на два, то-есть, пока готовлюсь писать, пишу и перечитываю; писемъ нѣтъ,-- и я камень. Но я посылаю книги къ Ивану Ивановичу въ Москву черезъ тебя. Совѣстно пройти по тебѣ, какъ по мосту; къ тому же я еще не всего Жуковскаго высадилъ изъ сердца. Скажи правду: неужели всѣ его замѣчанія справедливы, и своимъ ли или арзамасскимъ былъ онъ отголоскомъ? Закажи Сверчку пропищать мнѣ то, что онъ о моихъ стихахъ думаетъ. А отъ Жуковскаго вытяни какъ-нибудь при цѣлованіи креста признаніе: по совѣсти ли онъ такъ растерзалъ меня, или противъ совѣсти, какъ противъ шерсти? Хорошъ Шатобріанъ! Читаешь ли "Минерву", катехизисъ друзей положительной свободы? Какой твердый и ясный умъ у этого Benjamin! Отними иногда личное пристрастіе, личныя выгоды, и онъ важнѣйшія политическія, то-есть, государственныя задачи рѣшитъ, какъ дважды два -- четыре. Надобно непремѣнно ѣхать въ Парижъ года на два. Галіани говорилъ: "Въ Петербургѣ, Стокгольмѣ философы ростутъ въ теплицахъ; въ Парижѣ -- на открытомъ воздухѣ". Теперъ метафизическая философія уступила мѣсто мегаполитической философіи, и родимый край ея -- все тотъ же Парижъ.
   Въ Англіи учиться труднѣе, чѣмъ во Франціи; тамъ задачи уже разрѣшены, а здѣсь ихъ еще рѣшаютъ. Поле, уже покрытое созрѣвшею жатвою, не откроетъ вамъ науки земледѣлія; ступайте учиться ему тамъ, гдѣ только что начали пахать, и слѣдуйте постепенно за шагами земледѣльца. Англіи одинъ остается случай: служить практическимъ примѣромъ въ часъ ея разрушенія; тогда придемъ ее анатомитъ и открывать сокрытыя болячки и раны. Наблюденія надъ человѣческимъ тѣломъ дѣлаются, когда это тѣло еще зародышемъ или уже трупомъ. Но въ полномъ цвѣтѣ жизни сложеніе тѣла обманчиво. Не знаю, какъ и когда приступить мнѣ къ исполненію намѣренія, но я твердо въ немъ стою. Я не могу учиться по книгамъ; я похожъ на этихъ дѣтей, коихъ непокорное вниманіе сбрасываетъ съ себя трудъ; ихъ учатъ шутя, разговаривая съ ними. Я часто замѣчалъ: одно умное слово, одна свѣтлая истина, падая въ меня, приноситъ плода болѣе, чѣмъ чтеніе иной хорошей книги. Всякое чтеніе болѣе или менѣе утомляетъ меня; иногда въ самомъ занимательномъ мѣстѣ запрыгаютъ у меня мальчики въ глазахъ, и тогда дѣло кончено: остается одна усталость работы, а выработанное идетъ въ чорту. Еще вотъ что: разговоръ врѣзывается въ мою память; чтеніе въ ней рисуется и скоро стирается. Ты скажешь мнѣ, что и имѣю лучшій способъ все знать только поверхностно; ты правъ, но вотъ отчего и надобно мнѣ ѣхать туда, гдѣ все легко отражается. Если я только что зеркало, а не картина, такъ, по крайней мѣрѣ, повѣсьте меня въ выгодномъ мѣстѣ, такъ, чтобы изображалось во мнѣ что-нибудь хорошее; разочтите съ искусствомъ дѣйствія отраженія. А теперь Богъ знаетъ, что во мнѣ глядится. Во многихъ домахъ я видалъ зеркала за статуями; мнѣ всегда было жаль этихъ зеркаловъ, осужденныхъ навсегда носить въ себѣ и -- какого-нибудь гипсоваго Аполлона, добро бы еще Венеры aux belles fesses.
   Я посылаю Дмитріеву новое изданіе Лафонтена при слѣдующихъ стихахъ:
  
   Благочестивыхъ словъ въ душѣ признавши цѣну,
   Я каждому свое смиренно отдаю:
   И Богу Божіе, и царское царю,
   И Лафонтена Лафонтену.
  
   Не дурно для Варшавы, такъ ли? Прощай, мой милый! Я думалъ, что нечего будетъ писать, а чортъ меня понесъ по доламъ и по горамъ. Ты точно, какъ солнце мое: растворяешь меня. Зато здѣсь какіе морозы! Такъ всего и сжимаютъ. Сдѣлай милость, не разглашай моихъ варшавскихъ исповѣдей. Жуковскаго, какъ бы то ни было, поцѣлуй.
  

141.

Князь Вяземскій Тургеневу.

6-го декабря. [Варшава].

   Ты точно мой фитиль: только что получу отъ тебя письмо, такъ и выпалю. Какое занятіе ни было бы, я тотчасъ за перо и пошла писать. Такъ еще весь тепленькій и цѣлую тебя. Здравствуй, моя душка! Воля твоя, а я не виноватъ. Ни одной недѣли на совѣсти нѣтъ; но, впрочемъ, я увѣренъ, что письмо какъ нибудь залежалось и теперь у тебя; если нѣтъ, такъ скажи: я здѣсь отыщу, право. Благодарю за пьянаго "Сумарокова". У меня теперь рука чешется написать о появившихся новыхъ письмахъ Вольтера по поводу калмыковъ, то-есть, Каченовскаго и извѣстнаго его вопросительнаго знака въ 12-й книжкѣ. Не знаю только, напечатаетъ ли "Сынъ"; если нѣтъ, такъ и писать не стоитъ. Читалъ ли глупое г -- -- старца изъ н -- -- въ Оно даже и не вонюче, а только что водяно. Имѣешь ли эти Вольтеровскія письма? Тутъ есть нѣсколько къ Шувалову о "Исторіи Петра Великаго". Любопытны еще и писанныя въ графинѣ de Lutzelbourg, уже напечатанныя въ 1812 году, по тѣмъ мѣстамъ, которыя были выкинуты ценсурою. Стоитъ нашей! Все, что сказано о морской силѣ англичанъ, о бѣдствіи Франціи, о царяхъ, все было вымарано. Въ одномъ мѣстѣ онъ назвалъ прусскаго короля "Salomon Mandrin": Mandrin было выкинуто. Впрочемъ, всѣ эти письма были писаны въ минуты хладнокровія и смиренія и потому, признаюсь, менѣе другихъ любопытны. Въ сравненіи съ неапольскимъ аббатомъ Вольтеръ -- красная дѣвушка. Въ одномъ мѣстѣ онъ говоритъ, что до религіи правительству не болѣе дѣла, какъ до повареннаго искусства: будь покорность законамъ, а желудокъ и совѣсть должны быть совершенно свободны.
   Что тебѣ хочется, чтобы я разгадалъ тайну? Неужели не разгадалъ ты ее? Разумѣется, меня не колотятъ, не жмутъ, не плюютъ мнѣ въ рожу. Я того не стерпѣлъ бы.
  
   Онъ спитъ, иль въ сладкой нѣгѣ дремлетъ!
  
   А я чѣмъ же тутъ выхожу? Ночникомъ, а я ночникомъ быть не хочу. Мнѣ нужно дѣйствіе или, по крайней мѣрѣ, дѣятельность; а здѣсь -- un long sommeil, image de la mort. Je suis comme un de ces flambeaux: qui brulent près des morts, sans rechauffer leurs cendres. Покойный Николай чудотворецъ, котораго мы сегодня празднуемъ, былъ добрый человѣкъ; но что же мнѣ губить молодость свою при мощахъ его? Я скорѣе, если такъ, предпочту нечестивца. Ну, теперь понялъ ли? Болѣе ничего не скажу. И это -- жертва для тебя. Я далъ было себѣ слово молчать. Къ дополненію радости могу на слѣдующій годъ проститься съ 50000 дохода; а такъ какъ у Бога на милости образца нѣтъ, то легко случится, что еще и изъ кармана придется приплатить. Мои фабрики ходили всегда на арендѣ: открытый Пруссіи транзитъ срѣзалъ съ ногъ нашихъ купцовъ, и они фабрикъ не берутъ. Должно будетъ шерсть покупать, сукна продавать самому: покупать дорого, продавать дешево. Я буду вовсе связанъ; а между тѣмъ хочется весною ѣхать въ водамъ; а выйдетъ, что придется въ Варшавѣ просятъ милостыню. Того и смотри, что нападу въ вамъ, какъ снѣгъ на голову, чтобы своими главами осмотрѣться. Лучше всего продать мнѣ имѣніе, и если нашелся бы помѣщикъ совѣстный, то тотчасъ бы я рѣшился. Но продать человѣческую кровь въ неизвѣстныя руки -- волосъ становится дыбомъ! Въ честной землѣ транзитный торгъ ничего, но у насъ открываетъ большія ворота злоупотребленіямъ. Прусское сукно будетъ вездѣ продаваться, не платя пошлинъ. А все виноватъ Жуковскій: грамматика его и транзитный торгъ -- рука въ руку. А "Карбункулъ" его? Ей Богу, съ тѣхъ поръ, какъ онъ его воспѣлъ, болѣзнь эта такъ разошлась у насъ, что страхъ. Бѣдный Разумовскій! Если онъ умретъ, то добрымъ человѣкомъ будетъ менѣе на свѣтѣ. Сдѣлалъ ли онъ что-нибудь для сына своего, Подчацкаго?
  

7-го.

   И конечно страшусь за себя. Какъ не беречь эту дѣвственность души, неоцѣненную, невозвратимую! Дѣва -- Жаннъ-д'Аркъ; потерявши свое дѣвство, она -- баба; то же и съ душою. Нетронутая -- она качаетъ горами; разъ тронутая -- бездѣлица ее покачнетъ. Ни за какія блага міра не хотѣлъ бы я отдать сіи глухія движенія честолюбія, сіи порывы негодованія при видѣ сихъ дневныхъ счастливцевъ, отъ коихъ, сказалъ я однажды, несетъ ничтожествомъ; сіе омерзѣніе, схватывающее меня при малѣйшей тѣни предосудительнаго шага, сію дѣвственную щекотливость чести. Такъ, я честолюбивъ; но это ли честолюбіе надежнымъ вожатымъ на пути почестей? Такое честолюбіе -- конь, который вмѣсто того, чтобы идти впередъ, становится на дыбки отъ осины, шумящей листьями передъ нимъ; кидается то въ ту, то въ другую сторону, чтобы не встрѣтиться съ грязною свиньей, которая благополучно идетъ себѣ по брюхо въ грязи. И утомленный ѣздокъ, утративши вдвое болѣе времени, чѣмъ товарищъ его, который смиренно доѣхалъ до ночлега на ослѣ, видитъ себя на томъ же мѣстѣ. Спасибо ему еще, если, образумѣвшись, слѣзетъ онъ во время, не дождавшись, чтобы конь сбросилъ его на пень. Вотъ тебѣ басня, похожая на быль, а нравственный смыслъ ея, кажется, и весь вылитый: небылица въ лицахъ. Впрочемъ, еще покараулю нѣсколько времени свое сокровище. Конечно, я увѣренъ, что не дамъ себя. Но что же за охота честной дѣвкѣ жить у Панкратьевны въ домѣ, который,
  
   Какъ тростникъ отъ вѣтра колыхался.
  
   Хорошо еще, если можетъ она сердиться и бить по щекамъ Буяновыхъ и Василій Львовичей; но горе ей, если, утомленная бранью, начнетъ она только что краснѣть за свою честь. Тогда гроша не дамъ за нее. Я еще сержусь; не хвастаюсь своимъ дѣвствомъ, но не промолчу, если могло бы оно подлежать сомнѣнію. Какъ нашъ дѣвственникъ, умѣлъ бы я презрѣть глупыя насмѣшки Вяземскихъ. Не ошибись; тутъ нѣтъ личности; я говорю о себѣ не въ отношеніи своего мѣста; но вообще о себѣ на дорогѣ службы. Ты такъ напугалъ меня своимъ изнеможеніемъ, что я, дабы разогрѣть твою жизнь, посылаю тебѣ холодный страсбургскій пирогъ. Дай Богъ придти ему въ цѣлости и хотя немного успокоить твою тоску по швейцарскомъ сырѣ. Дай кусочевъ и Жуковскому; авось перестанетъ онъ тогда меня ѣсть. Прости, мой милый! Пуще всего, не пропускай никогда недѣли, не сказавши мнѣ: здравствуй! Однимъ этимъ и держится у меня духъ въ тѣлѣ. А я всегда пишу; не понимаю, куда дѣвалось то письмо, если ты не получилъ его. Но ты, сдѣлай милость, не задерживай моихъ писемъ въ Москву: я слышу, что иныя приходятъ мѣсяцъ спустя. Писалъ ли ты къ Василью Львовичу? Его надобно беречь; право, другого не будетъ, а безъ него, ты увидишь, какъ будетъ пусто. А что же мой чинъ? Вѣдь и это касается Столыпина. Поклонись ему отъ меня; Николай Николаевичъ къ нему напишетъ благодареніе. Государь около 14-го проѣдетъ черезъ царство. Великій князь ѣдетъ къ нему въ Замосцъ, здѣшнюю крѣпость; а Николай Николаевичъ въ Устилугъ, на русскую границу.
   Въ употребленіи ли у васъ широкія панталоны съ башмаками? Это, по мнѣ, одинъ изъ важнѣйшихъ шаговъ нашего вѣка. Въ Европѣ штаны надѣваются при одномъ мундирѣ. Il faut de la libéralité jusque dans la mise. Vive le XIX-me siècle, malgré tout ce qu'on en ditl Et c'est cependant aux sans-culuttes que nous devons nos larges pantalons! Médire de la révolution franèaise à l'heure qu'il est--c'est médire en Egypte des débordements du Nil. Certainement, ceux, qui se sont trouvés au bord du fleuve, ont eu pour le moins les pieds fortement mouillés, mais aussi, quelle riche récolte pour ceux, qui sont venus après.
  

142.

Тургеневъ князю Вяземскому.

11-го декабря 1818 г. С.-Петербургъ.

   Наконецъ вчера я получилъ письмо твое и Свѣчиной, о которой мы долго не имѣли никакого извѣстія. Благодарю тебя, милый другъ, за твою любовь въ ней и за все, что она мнѣ о тебѣ пишетъ. Я увѣренъ былъ, что ты лучше многихъ, даже самыхъ ближнихъ намъ, поймешь ее и безъ труда, но отъ сердца, отдашь ей справедливость. За то и она тотчасъ разгадала тебя, слѣдовательно, и полюбила. Ты предупредилъ меня, полюбивъ меня отъ нея болѣе: я хотѣлъ сказать тебѣ то же за себя. Здѣсь нѣкоторые, даже и изъ Арзамасцевъ, хотя и хвалили ее съ чувствомъ, но находили въ ней аффектацію, въ которой бы я охотно таки признался, еслибъ не умѣлъ различить привычку говорить отличнымъ образомъ, то-есть, отлично хорошо, съ богатствомъ идей и наблюденій, отъ желанія сказать не такъ, какъ бы другіе сказали то же самое. У нея слова едва успѣваютъ одѣвать ея мысли, и потому уже она не имѣетъ нужды въ аффектаціи. У нея все отъ души, такъ какъ все ея блестящее воображеніе, весь умъ ея, всѣ познанія и вся жизнь ея -- все для души.
   Она реализировала собою высокую, нравственную истину Карамзина, которую онъ открылъ въ жизни народовъ и въ языкѣ ихъ: "Здѣсь все для души", сказалъ онъ въ четвергъ бездушной Академіи, и голосъ его отдался въ душѣ Арзамасцевъ, которыхъ заслонялъ широкопузый Шаховской съ тщедушною братіею. Это было торжество не Академіи, но Арзамаса, ибо почетный гусь нашъ, казалось, отдѣлялся отъ лестныхъ собратій своихъ, какъ вѣкъ Перикловъ и Александровъ отдѣляются отъ вѣка Лудвига Благочестиваго и Батыева. Все было вниманіе, и онъ не произносилъ рѣчи, но, кажется, какъ дѣтей, наставлялъ своихъ слушателей съ чувствомъ, которое отзывалось въ душахъ нашихъ и оживляло лица. Но блѣдная зависть и глупая глупость мальчика выразилась въ досадѣ, съ которою онъ сказалъ самому Карамзину, помнится: "Будетъ и на нашей улицѣ праздникъ". Гдѣ же его улица? Мы не въ Парижѣ, и у насъ нѣтъ улицы "Невинныхъ". Карамзинъ отвѣчалъ ему дружелюбно. Другой, услышавъ слово симпатіи, можетъ быть, единственное не русское во всей рѣчи, уходя говорилъ: "Въ россійской Академіи -- французскія слова! Вотъ до чего мы дожили!" Но, впрочемъ, большинство на сторонѣ Арзамаса. Даже и сенаторы слушали съ умиленіемъ. Я сдѣлалъ только одно замѣчаніе. Не помню по какому поводу, Карамзинъ сказалъ: "Ибо и власть самодержцевъ имѣетъ свои предѣлы", или что-то подобное. Въ Европѣ это почли бы un lieu commun, пошлою истиною; у насъ -- вѣрно дерзостію, которую вслухъ говорить опасно. Современемъ on citera cela между характеристическими чертами нашего времени, беременнаго будущимъ.
   Жуковскому письмо твое вчера же доставилъ, и онъ, хотя почти ни съ однимъ оправданіемъ твоимъ не согласился, однако жъ смягчился и сбирается сегодня же отвѣчать тебѣ. Посылаю тебѣ надпись его въ портрету великой княгини Александры Ѳедоровны, которую онъ написалъ въ альбумѣ графа Милорадовича. Послѣдніе четыре стиха совѣтовалъ я ему откинуть, тѣмъ болѣе, что четвертый оканчиваетъ хорошо надпись, а послѣдніе произведутъ толки и пренія; и многіе уже не соглашаются съ нимъ въ томъ, что ей предстоитъ трудный путь и еще менѣе въ ожиданіяхъ Россіи, которая ожидаетъ или должна ожидать отъ нея одной только счастливой и, слѣдовательно, нравственной семейственной частной жизни; и въ семъ отношеніи мы увѣрены, что не обманется Россіи ожиданье. Жуковскій за это сердится; но я не со страхомъ, а съ улыбкой встрѣчаю его сердце.
  
   Для насъ рука судьбы въ сей міръ ее ввела,
   Для насъ ея душа цвѣла и созрѣвала;
   Какъ геній радости она предъ нами стала,
   И все прекрасное въ себѣ намъ отдала.
   Съ веселой младостью мила, какъ упованье,
   Въ ней духъ къ великому растетъ и возрастетъ!
                                           (Ну, хорошо ли это!)
   Она свой трудный путь съ достоинствомъ пройдетъ:
   Въ ней не обманется Россіи ожиданье!
  
   Еще двѣ надписи сдѣлалъ онъ къ портрету императрицы Елисаветы, но, въ наказаніе за мое мнѣніе о первой, не даетъ мнѣ ихъ, и потому я не могу внести ихъ сегодня въ мои литературныя депеши къ вашему сарматскому величеству.
   Нагибинъ взялъ сейчасъ переписывать твой "Петербургъ" и сегодня же, вѣроятно, пошлетъ тебѣ его. Посылаю тебѣ "Сына Отечества", въ которомъ помѣщена твоя сыноотечественная піеса. Доволенъ ли ты нашею ценсурою и сегодняшнимъ духомъ ея?
   Но вслѣдъ за симъ будетъ переводъ "Sur l'instruction du peuple" изъ французскаго "Conservаteur'а" et le diable n'у perdra rien. Такимъ образомъ пьяными шагами, бросаясь изъ огня въ воду, идемъ мы къ какой-то цѣли, которая, конечно, не для всѣхъ народовъ была выставлена. Кстати о ценсурѣ: сегодня получилъ я, наконецъ, и прочелъ съ жадностью и негодованіемъ брошюру Стурдзы: "Sur l'état actuel de l'Allemagne", которая въ пятидесяти экземплярахъ напечатана въ Ахенѣ, роздана всѣмъ иностраннымъ министрамъ и прислана сюда нѣкоторымъ только избраннымъ. Англинскіе журналы давно оцѣнили ее столько, сколько полуоффиціальныя мнѣнія могутъ быть оцѣняемы въ журналахъ. По прочтеніи второй половины этой книжки, меня такъ и обдало инквизиціей, хотя и нигдѣ безбожное сіе слово не упоминается. Но духъ ея можетъ зародиться въ началахъ, коими руководствуется авторъ. И какое невѣжество относительно главнаго предмета, о которомъ распространяется добрый Стурдза,-- университетовъ нѣмецкихъ! И слѣдовательно, какая дерзость, нашему брошюрному времени свойственная, говорить о томъ, чего не знаешь; осуждать то, чего не могъ изслѣдовать во всѣхъ многоразличныхъ онаго отношеніяхъ; писать приговоръ тысящелѣтнимъ установленіямъ, коихъ отблескъ отражается во всѣхъ умахъ европейскихъ; предлагать перемѣны, коихъ существо не опредѣлено самимъ предлагателемъ, ибо я не называю мыслію, еще менѣе опредѣлительною мыслію, предложеніе "de calmer, épurer par degrés l'effervescence des idées religieuses" или установленіе d'un institut national germanique, котораго обязанностью было бы" d'occuper une foule de têtes plus désoeuvrées qu'immorales; épurer la langue (это хоть бы Шишкову!) et faire des progrès aux sciences et aux arts; rehausser le pouvoir fédéral et lui assurer insensiblement une influence légitime sur l'esprit public". Кто составитъ институтъ сей? Какія силы дадутъ ему перевѣсъ надъ мыслящими и, слѣдовательно, недремлющими умами Германіи? Кто будетъ одушевлять сіе національное заведеніе въ противоборствѣ его съ истинными національными университетами, подъ сѣнію нѣмецкой разнобоярщины расцвѣтшими? Добрый, пламенный Стурдза! Зачѣмъ увлекаешься ты за предѣлы той самой христіанской терпимости, которую самъ проповѣдуешь и которая терпитъ ереси въ твоей первой догматической книгѣ! Нужна вся моя вѣра въ честность и въ чистоту его намѣреній, чтобы не поколебаться въ мнѣніи о его характерѣ при чтеніи сей брошюры, въ которой, впрочемъ, есть и замѣчанія справедливыя. Но отъ нихъ она будетъ опаснѣе для нашихъ фанатиковъ, судящихъ все по слухамъ и на слухахъ основывающихъ мнѣнія свои о вещахъ, людяхъ, установленіяхъ и проч. Une absurdité répétée avec persévérance devient presque une vérité pour le vulgaire; а наши простолюдины не въ простомъ народѣ. Hinc illae lacrimae! Я сбираюсь писать въ Стурдзѣ, но для полнаго, яснаго опроверженія нужны средства времени, то-есть, досугъ. Таланта почти не нужно, car je ferai parler les faits, и вотъ почему я бы рѣшился на сіе состязаніе, если бы... но hinc illae lacrimae. Стурдза и Сѣверинъ останутся въ Германіи до слѣдующаго ноября. Графъ Каподистріа поѣдетъ въ теплую отчизну свою, или въ Италію и возвратится къ намъ въ маѣ или въ іюнѣ, а потомъ опять на зиму подъ свѣтлое небо. Иначе доктора опредѣляютъ ему нѣсколько мѣсяцевъ жизни. Сѣверину я благодаренъ за брата Сергѣя, на котораго онъ имѣлъ право сердиться и, вмѣсто того, благопріятствовалъ ему въ Ахенѣ, несмотря на непреклонную гордость его въ сношеніяхъ съ равными. Братъ уже не будетъ въ Варшавѣ, ибо его посылаютъ въ Испанію и, кажется, надолго. Онъ употребленъ и теперь много и заслужилъ довѣренность начальства, слѣдовательно, и не могъ отговориться отъ немедленной новой дѣятельности. Впрочемъ, участь его еще не совсѣмъ рѣшена, и онъ узнаетъ о ней отъ Каподистріа изъ Вѣны или въ Касселѣ, до котораго онъ будетъ провожать войска наши, или въ Парижѣ, куда возвратится по дѣламъ новой службы. Сколько ни грустно мнѣ отдалять эпоху свиданія, но жертвую его выгодамъ и вѣрнымъ наслажденіямъ жизни, которыя его ожидаютъ въ чужихъ краяхъ, а конечно не здѣсь.
   Посылаю тебѣ письмо Булг[акова] и Карам[зина]. Жуковскій пришелъ и мѣшаетъ мнѣ писать къ тебѣ. Вотъ и посылка отъ Булгакова. Увѣдомь о полученіи. Братъ тебѣ кланяется. Книга его произвела примѣчательную сенсацію и едва не была причиною... {Точки въ подлинникѣ.} Если что услышишь, то спроси у меня о подробностяхъ. Прости, обнимаю тебя и твоихъ.
   Каковъ Свиньинъ! Зри "Сына Отечества".
  

143.

Князь Вяземскій Тургеневу.

18-го декабря. Варшава.

   Погоди, голубчикъ! Не доѣдай пирога, я сейчасъ буду у тебя. Николай Николаевичъ ѣдетъ встрѣчать государя въ Брестъ и проводитъ его до Слонима; я выпросился у него ѣхать съ нимъ съ тѣмъ, чтобы оттуда по сосѣдству заѣхать въ Москву, а изъ Москвы въ вамъ поговорить. Шутки въ сторону: я теперь и самъ дивлюсь, что рѣшился такъ круто. Но, Богъ меня убей, здѣсь многое мнѣ невтерпежъ. Къ тому же, если иначе не устрою своихъ дѣлъ, то мнѣ нельзя будетъ ѣхать весною далѣе, а на мѣстѣ долѣе быть не можно. Я, какъ Леандръ,-- отчаянно предпріимчивъ: переплываю пучину, чтобы взглянуть на любовницу; но я его счастливѣе: у меня ихъ нѣсколько. Прощай! Сейчасъ получилъ твое письмо отъ 3-го декабря. Знаешь, чего мнѣ, послѣ жены и дѣтей, всего болѣе жаль въ Варшавѣ? Твоихъ, то-есть, вашихъ писемъ. Буди рука Господняя надо мною! Пріѣзжіе изъ Воронцовскаго корпуса сказали мнѣ, что братъ твой сюда и въ Россію не будетъ, а воротится съ Эльбы.
  

Приписка княгини В. Ѳ. Вяземской.

  
   Si cette lettre ne vous parvient pas par le courrier-ci, n'en accusez point mon mari: j'ai été si malade le jour de son départ, que j'ai totalement oublié de le faire. Je vous salue.
  

144.

Тургеневъ князю Вяземскому.

18-го декабря 1818 г. [Петербургъ].

   Лафонтена Лафонтену, а мнѣ страсбургскій -- пирогъ. Спасибо, милый другъ! Я получилъ его въ цѣлости и на сихъ дняхъ раздѣлю его съ Арзамасцами, между которыми и Денисъ Давыдовъ, (а въ Арзамасскомъ крещеніи какъ -- не помню), и выпьемъ за твое здоровье. И Жуковскій обратилъ гнѣвъ на милость, когда пронюхалъ о пирогѣ. Я увѣренъ, что и къ стихамъ твоимъ будетъ онъ справедливѣе, по прочтеніи пирога, европейски начиненнаго. Гомзинъ довезъ мнѣ и посылку, и другое письмо. Книги отправляю завтра въ Ивану Ивановичу, а письмо уже послалъ. Пришли мнѣ непремѣнно польско-французскіе акты, ибо они мнѣ весьма нужны. Я долженъ былъ нѣкоторыя статьи выписать, не имѣя печатныхъ актовъ. Пожалуйста, все подобное доставляй. На страницѣ, не помню которой, упоминается о мнѣніи, по которому разсуждаемо было, кажется, о позволеніи жидамъ шинковать sur le débit d'eau de vie. Нельзя ли достать сего мнѣнія и всего, въ дѣлу сему принадлежащаго? Мнѣ это весьма нужно, и я уже писалъ къ тебѣ о присылкѣ всего, до евреевъ относящагося; также присылай и все, до просвѣщенія относящееся. Il faut connaître, si ее n'est la sagesse, du moins les folies des autres, pour ne pas en faire autant.
   Я нашелъ въ книгѣ польскихъ актовъ много любопытныхъ для меня предметовъ, но о многихъ токмо упомянуто. Quelques discussions sont bonnes, но вообще замѣтно отсутствіе талантовъ, и это меня утѣшило. Во всемъ сообразуются съ образомъ мыслей государя, но въ двухъ пунктахъ удаляются онаго: о разводахъ и о жидахъ. Первымъ поляки покровительствуютъ, вторымъ -- напротивъ. И то и другое изъясняется ихъ нравственностью и внутреннею политикою. Не смѣлъ оставить сей книги у себя, а отослалъ уже въ Дмитріеву, дабы и въ маломъ быть тебѣ вѣрну. Кстати о Дмитріевѣ. Вчера я получилъ отъ него пресмѣшное письмо, въ которомъ цѣлый bulletin о состояніи московской словесности, которую судитъ онъ по газетнымъ афишкамъ о книгахъ и по торжественнымъ собраніямъ. Чтенію предслѣдовало пѣніе какихъ-то стиховъ. Засѣданіе открыто рѣчью А. А. Ант[онскаго], который, по обыкновенію своему, сказалъ нѣсколько словъ о восемьсотъ двѣнадцатомъ годѣ; потомъ замѣтилъ, что надобно сочинить лучшую грамматику, надобно показать примѣръ эпистолярному и историческому слогу (зло ли это, или только глупо?), которыхъ мы еще не имѣемъ; надобно даже поправить и слогъ новѣйшихъ проповѣдей, обратя его въ первымъ источникамъ,-- въ слогу древнихъ духовныхъ книгъ; распространялся о пользѣ критики, и всѣ сіи подвиги возлагалъ на собраніе, состоящее изъ Василья Львовича, князя Петра Ив[ановича], Шатрова, Болдырева, Дружинина, Мерзлякова, Каченовскаго и пр., и пр. За нимъ Мерз[ляковъ] читалъ трактатъ о пользѣ словесности и критики; князь Шаликовъ -- гимнъ давно минувшей веснѣ; Василій Львовичъ почти пѣлъ о подвигахъ послѣдняго, слѣдственно, любимаго своего дѣтища "Печенѣга" и читалъ чужіе стихи; Кокошвинъ, вмѣсто отсутствующаго Филимонова, оплакивалъ смерть какой-то Нини; Калайдовичъ разбиралъ Ломоносова "Вечернее размышленіе", и наконецъ, чтеніе заключено было "Кладбищемъ" котораго-то члена.
   Вотъ тебѣ подробная выписка изъ отчета Ивана Ивановича; при семъ и другая, изъ письма его. Вѣроятно, такого корреспондента ты въ Москвѣ не имѣешь, а я готовъ тебя тѣшить умомъ Дмитріева. Переписка моя съ нимъ была бы еще забавнѣе, если бы онъ не почиталъ меня какимъ-то политикусомъ, примѣняющимся въ господствующему образу мыслей или подобнымъ сему. Если и тѣ, кто любятъ меня, такъ жестоко на мой счетъ могутъ ошибаться, то что же ненавидящіе? А ихъ не мало въ градѣ св. Петра и особливо между святыми онаго. Но обратимся къ любящимъ меня. Послѣднее письмо твое, милый другъ, отъ 6-го декабря, третьяго дня мною съ пирогомъ полученное, очень огорчило и обезпокоило меня извѣстіемъ о твоей фабрикѣ. Я слышалъ здѣсь, что государь обѣщалъ H. H. Новосильцову, пріѣхавъ сюда, немедленно заняться прекращеніемъ вредной для насъ контръ-банды подъ предлогомъ транзита. Не поможетъ ли это твоей фабрикѣ, которая, вѣроятно, отъ того же транзита терпитъ? Но продавать ни въ какомъ случаѣ, кажется, невыгодно, не говоря уже, что должно дѣйствовать согласно съ образомъ мыслей; а ты, конечно, не мыслишь быть Seelen Verkooper, какъ говорятъ разсчетливые голландцы. Къ чорту всѣ мнѣнія, если они не отражаются въ нашихъ дѣйствіяхъ! Впрочемъ, и разсчеты экономіи, особливо въ отношеніи въ тебѣ, то-есть, въ твоей неразсчетливости, требуютъ, кажется, для тебя сохраненія недвижимой собственности; именно потому, что она недвижимѣе капиталовъ, которые легче изъ одного кошелька переходятъ въ другой, а ты съ дѣтьми, да еще и съ милыми дѣтьми и съ надеждою имѣть ихъ болѣе и болѣе. О семъ важномъ предметѣ, то-есть, о твоихъ экономическихъ дѣлахъ по говорю съ Кар[амзинымъ] для собственнаго успокоенія.
   Здѣсь начались носиться только на сихъ дняхъ какіе-то глухіе слухи о тебѣ, и по совѣсти увѣряю, что ни я, ни другіе не могутъ опредѣлить, въ чемъ они состоятъ. Вразуми меня. Если тайна, то не сказывай, но только успокой, сказавъ, что все миновалось или нѣтъ еще, и на чемъ остановилось. Это не любопытство, а только одна нѣжная заботливость, и только объ успокоеніи сей послѣдней прошу тебя.
   Письмо твое съ Гомзинымъ также получилъ и буду отвѣчать хронологическимъ порядкомъ.
   Басни Крыловъ обѣщалъ для тебя и велѣлъ прислать писца для сего. Пошлю къ нему Нагибина. Жуковскій въ замѣчаніяхъ своихъ былъ только своимъ отголоскомъ, ибо изъ Арзамасцевъ замѣчаній его, кромѣ меня, никто не читалъ. Карамзинъ со многими изъ оныхъ согласенъ. Жуковскій сбирается отвѣчать тебѣ на твои оправданія.
   Сверчокъ прыгаетъ по бульвару и по -- --. До того-ли ему, чтобы писать замѣчанія на чужіе стихи: онъ и свои едва писать успѣваетъ. Но при всемъ безпутномъ образѣ жизни его, онъ кончаетъ четвертую пѣснь поэмы. Еслибы еще два или три -- --, такъ и дѣло въ шляпѣ. Первая -- -- болѣзнь была и первою кормилицею его поэмы.
   Я читаю "Минерву" и "Conservateur", разумѣется, парижскаго, а не нашего, хотя и тотъ наполняется иногда дрязгами обскурантизма. Сейчасъ получилъ отъ брата Сергѣя съ дороги близъ самаго Геттингена, гдѣ онъ съ корпусомъ графа Воронцова, два послѣдніе номера "Conservateur"; ожидаю мнѣній его о брошюрѣ Стурдзы. Какое счастіе для брата увидѣть первую колыбель его европейскаго образованія; онъ поскакалъ на день повидаться съ Геттингеномъ, который, вопреки Стурдзѣ, останется réservoir'омъ просвѣщенія, истинной классической учености и памятникомъ британской любви къ просвѣщенію въ Германіи. Pourquoi n'avez vous pas do frère, vous méritiez d'en avoir. C'est une grande puissance morale. Au reste vous avez une femme et des enfants. L'un vaut l'autre.
   Жаль, очень жаль, что я не увижу своего брата, но быть по сему, и пусть его грѣется въ Гишпаніи и питаетъ ненависть въ мраку, который скрываетъ еще въ ней инквизицію et comp.
   Мнѣніе твое о томъ, гдѣ легче учиться государственной мудрости, во Франціи ли, гдѣ всѣ начала еще въ броженіи, или въ Англіи, гдѣ все созрѣло,-- остроумно, но врядъ ли справедливо. Я думаю, его согласить можно съ мнѣніемъ тѣхъ, кои желали бы учиться быть народоправителями въ Англіи, и согласить тѣмъ, что изъ Англіи удобнѣе и легче смотрѣть на движенія умовъ и страстей во Франціи съ практическою для себя пользою. Будучи же во Франціи ученикомъ токмо, трудно сохранить безпристрастіе, нужное для выбора тѣхъ или другихъ началъ; трудно non juraie in verba той или другой партіи, какъ обыкновенно бываетъ съ учениками, особливо тѣми, кой одарены живыми впечатлѣніями. Во Франціи исторія дѣлается еще, въ Англіи она уже давно сдѣлана и даже написана; остается только читать ее и прислушиваться въ тѣмъ оттолоскамъ, которые приносятся туда изъ шумной Франціи.
   Опять пришелъ Жуковскій и мѣшаетъ писать къ тебѣ и кончить изъясненіе мнѣнія моего о твоемъ мнѣніи.
   Опыты Франціи если не спасительны, то, конечно, весьма полезны англичанамъ. Но и французы должны внушать для собственнаго здравія отъ зрѣлыхъ плодовъ Англіи. Мнѣніе отечестволюбцевъ о неподражаніи иностранцамъ безбожно. Гдѣ же Провидѣніе, если мы не должны пользоваться его уроками? На что же оно? На что же жертвы народовъ, если не для другихъ народовъ? Не безбожно ли не видать цѣли Провидѣнія въ спасительныхъ урокахъ, которые даетъ оно міру, и не безчеловѣчно ли ими не пользоваться?
   Жуковскій не только мѣшаетъ мнѣ писать, но и отнимаетъ послѣднее письмо твое, говоря, что самъ будетъ отвѣчать на него, и что, смотря на мои страницы, воспламеняется самъ священною охотою писать къ тебѣ всякую недѣлю по цѣлымъ дестямъ. Сдержитъ ли слово -- не знаю.
  

Приписка В. А. Жуковскаго.

  
   Тургеневъ -- скотина: не умѣлъ объяснить тебѣ моего чувства при видѣ твоихъ писемъ, да оно и не можетъ быть ему понятно. Онъ, какъ дѣвственный праведникъ, долженъ былъ тебѣ выразить горестное скрежетаніе чорта. Мое чувство есть ревность и ревность любовника, который страстно любитъ и знаетъ, что онъ недостоинъ взаимной любви. Твои письма -- такая сладость, что я дорого бы далъ за то, чтобы ихъ получать! И самая дорогая цѣна есть писать самому. Буду писать, что живъ тобою, ибо точно -- тобою очень хорошо живется. Теперь пока цѣлую тебя. А все Тургеневу, несмотря на его кипы писемъ, не уступилъ моего при тебѣ мѣста. Како хочешь, но его не тронь!
  

Продолженіе письма Тургенева.

  
   Въ богатый замѣнъ письма, котораго я не успѣлъ кончить по милости Жуковскаго, вотъ тебѣ стихи его, которые онъ прибавилъ въ "Боже, царя храни"; ихъ будутъ пѣть, вѣроятно, въ гимназіи Уварова:
  
             Перводержавную,
             Русь православную,
                       Боже, храни!
             Царство ей стройное,
             Въ силѣ спокойное!
             Все жъ недостойное,
                       Прочь отжени!
             Воинство бранное,
             Славой избранное,
                       Боже, храни!
             Воинамъ-мстителямъ,
             Чести спасителямъ,
             Миротворителямъ --
                       Долгіе дни!
             Мирныхъ воителей,
             Правды блюстителей,
                       Боже, храни!
             Жизнь ихъ примѣрную,
             Нелицемѣрную,
             Доблестямъ вѣрную,
                       Воспомяни!
             О, Провидѣніе!
             Благословеніе
                       Намъ ниспошли!
             Къ благу стремленіе,
             Въ счастьѣ смиреніе,
             Въ скорби терпѣніе
                       Дай на земли!
             Будь намъ заступникомъ,
             Вѣрнымъ сопутникомъ
                       Насъ провождай!
             Свѣтлопрелестная
             Жизнь поднебесная,
             Сердцу извѣстная,
                       Сердцу сіяй!
  
   Прекрасный акаѳистъ!
   Вспомнилъ о жидахъ. Въ семнадцатомъ засѣданіи варшавскаго сейма, 25-го апрѣля новаго стиля, читано и утверждено представленіе: "Sur la nécessité de défendre aux juifs le débit de l'eau de vie". Сообщи мнѣ tout ее qu'on а débité là-dessus chez vous, какъ въ самомъ представленіи, такъ и въ утвержденіи онаго.
   Скоро сбирается къ вамъ князь Голицынъ, адьютантъ великаго князя, безъ жены. Я буду писать съ нимъ, ибо онъ желаетъ этого. Хотѣлось бы еще поговорить съ тобою о тебѣ, о твоемъ путешествіи, то-есть, о предположеніи пут[ешествія]; о Нов[осильцовѣ] (въ мнѣніи твоемъ на его счётъ я давно съ тобою согласенъ); о широкихъ панталонахъ; о вліяніи оныхъ на нравственность общественную, но взбудораженъ споромъ брата Ник[олая] съ Жуковскимъ о намѣреніи твоемъ торговать кровію человѣческою. Въ головѣ моей бродятъ отношенія къ преосвященнымъ, а передъ глазами -- чиновники и курьеры, которые спѣшатъ къ обѣду, и я соучаствую въ семъ благородномъ позывѣ. Прости, до середы. Тургеневъ.
  

145.

Князь Вяземскій Тургеневу.

20-го декабря. Минскъ.

   Здравствуй, душа! Мы съ Николаемъ Николаевичемъ доѣхали до Минска. Онъ теперь работаетъ съ государемъ; отъ 9 часовъ утра до 11 назначено собесѣдованіе. Государь ѣдетъ сегодня вечеромъ, и ночлеги до Петербурга всѣ отмѣнены. Когда будетъ мой ночлегъ въ Петербургѣ? Поѣздка моя мнѣ служитъ во благо: я вижу, что ошибался на счетъ Николая Николаевича. Онъ рѣшительно ко мнѣ хорошо расположенъ. Я могу съ нимъ быть ближе, но никогда не будемъ смежны. А въ Варшавѣ еще къ тому насъ отдѣляетъ толстая стѣна. Но объ этомъ поговоримъ на досугѣ. Прости! Жуковскаго поцѣлуй.
  

146.

Тургеневъ князю Вяземскому.

24-го декабря 1818 г. [Петербургъ].

   Не получивъ еще отъ тебя писемъ, что-то неохотно и пишется; но въ надеждѣ, что получу еще въ теченіе дня, принимаюсь за перо и первымъ увѣдомленіемъ да будетъ о пріѣздѣ къ намъ Александра Перваго. Вчера обѣдалъ онъ въ Сарскомъ Селѣ, а ввечеру пріѣхалъ сюда къ чаю великой княгини. Движеніе двора и придворныхъ генераловъ сдѣлалось живѣе, и набережныя усыпаны пескомъ; ко второму часу явятся, вѣроятно, и гуляющіе. Изъ мирнаго окна моего увижу я первую встрѣчу. Посылаю тебѣ печатные стихи Жуковскаго. Гимназисты пѣли ихъ прекрасно и трогательно. На другой день мы обѣдали у Уварова. Не показывай приписанной строфы въ масонскихъ стихахъ. Посылаю и пять басенъ Крылова. Не знаю, вѣрно ли переписаны. Не успѣю просмотрѣть.
   Вчера привезъ мнѣ Кокошкинъ, который пріѣхалъ сюда въ помощь князю Тюфякину, двѣ послѣднія части "Трудовъ Общества любителей словесности". Любопытнѣе всего для меня переписка. Дѣятельный Хвостовъ и тутъ во всемъ блескѣ: поздравляетъ Антонскаго съ Рождествомъ Христовымъ, поручаетъ, ему благодарить кривуновъ Общества и журналиста Каченовскаго; упоминаетъ о томъ, что водилъ хлѣбъ-соль съ Державинымъ и кончитъ щедрымъ даромъ своихъ твореній для Общества и для другихъ, или нѣтъ, виноватъ -- на пользу Общества. Лучше бы сказалъ: на потѣху Общества. Третьяго дня, въ толпѣ народа, при слушаніи божественной литургіи, почувствовалъ я, что кто-то суетъ мнѣ и что-то въ руки. Обернулся и увидѣлъ Хвостова, который всучилъ мнѣ свою "Старость". Ни въ храмахъ Божіихъ, ни на стогнахъ, нигдѣ не укроешься отъ его нахальной музы. За столомъ у графа Румянцова почувствовалъ я какую-то тяжесть въ карманахъ. Хвать,-- а "Рюрикъ" моего сосѣда у меня подъ -- --, но туда и дорога! Послѣ обѣда "Рюрикъ" изъ кармана не вокругъ свѣта поѣхалъ, а по сосѣдству.
   Карам[зина] давно уже не видалъ. Дѣти и онъ не очень здоровы. Пушкинъ печатаетъ свои сочиненія. Жуковскій, если не спитъ, такъ въ сладкой нѣгѣ дремлетъ, немногихъ голосу не внемлетъ и не даетъ имъ даже и седьмой книжки. Книга брата почти вся уже разошлась въ одномъ Петербургѣ, ибо въ Москвѣ она еще въ рѣдкость, хотя тамъ толковъ о ней множество. Книгопродавцы требуютъ второго изданія. Ай да Арзамасцы! Ай да и публика! Были бы авторы.
  

25-го декабря.

   Ты меня сдѣлалъ безъ праздника, любезный другъ, ибо и сегодня нѣтъ отъ тебя писемъ. Развѣ за распутицею, которая должна быть по дорогѣ отъ дождя въ день Рождества Христова. Подожду до вечера.
   Вчера былъ я у Карамзиныхъ, которые не сбирались писать къ тебѣ. Печатаніе второго изданія идетъ весьма медленно, между тѣмъ Таппе выдалъ уже хрестоматію съ переводомъ словъ и фразъ на нѣмецкій и французскій. Французы перевели уже почти седьмой томъ, но не знаютъ еще, чѣмъ платить; парижскіе французы выдаютъ первый томъ. Нагибинъ желаетъ знать, будешь ли ты на слѣдующій годъ выписывать журналы и какіе.
   Нѣтъ, духу нѣтъ писать! Идетъ дождь, и отъ тебя нѣтъ писемъ. Прости! Вмѣсто визитовъ, пойду шататься и примусь за французскаго "Спектатора", о которомъ въ "Минервѣ" недавно писали, что не упоминаютъ о семъ журналѣ pour ne pas trahir son existence. Но есть статьи хорошія. Прости! Княгиню поздравляю съ наступившимъ праздникомъ и съ наступающимъ годомъ желаю имѣть причину поздравить ее. Тургеневъ.
   Въ одиннадцатой книжкѣ "Спектатора" есть піеса, которая напоминаетъ твою "О злоупотребленіи словъ": "Du tort que les révolutionnaires ont fait et font encore à quelques expressions de la langue".
  

147.

Князь Вяземскій Тургеневу.

26-го декабря. Москва.

   Здравствуй, моя душа! Теперь благодарю тебя, что ты протурилъ меня въ Варшаву. Боже великій, гдѣ это я жилъ? Надобно взойти изъ другой комнаты въ эту, чтобы догадаться, какой въ ней чадъ. Вотъ что я пишу къ женѣ: "Москва -- шампанское: пока его пьешь -- хорошо, а тамъ опьянѣешь и рвать станетъ. Вообрази же себѣ положеніе человѣка трезваго, который смотритъ на эту всеобщую рвоту глазами, еще не опьянѣвшими". Вотъ точно мое положеніе. Я чувствую, что со временемъ снова впился бы я, потому что это хмельное подливается прекрасными и дружескими ручками. Въ самомъ дѣлѣ: я здѣсь многихъ люблю отъ всего сердца. Въ иномъ мѣстѣ съ ними хотѣлъ бы я провести всю жизнь, но сидѣть съ ними въ въ мѣстѣ, то-есть, при Большихъ и Малыхъ Лужникахъ и въ -- это сверхъ моихъ силъ.
   Что я здѣсь слышу за толки, что за вѣсти! Какъ ругаютъ мой "Петербургъ"! Какъ ругаютъ "Теорію налоговъ"! Про меня говорятъ, что я писалъ эти стихи но высочайшему повелѣнію и продалъ свою дворянскую душу за чинъ и за рескриптъ. Говорятъ: "Признаюсь, мы не ожидали того отъ Вяземскаго". Апраксинъ ѣздилъ съ книгою брата въ вашей матушкѣ и сказалъ: "Поздравляю васъ съ вашимъ сынкомъ: посмотрите, что онъ пишетъ." Въ Варшавѣ я живу съ отоматами, а здѣсь дикіе звѣри, то-есть, кабаны, то-есть, дикія свиньи. Нѣтъ, лучше скучать, чѣмъ содрогать. Въ Варшавѣ по крайней мѣрѣ европейское молчаніе, и въ воздухѣ человѣческое дыханіе. Но зато что замѣнитъ мнѣ граф. Пушкиныхъ, Василья Львовича, который, видя меня, залился радостнымъ потомъ,
  
   Адмиралтейскій шпицъ
   И столько милыхъ лицъ!
  
   Вотъ разница: въ Варшавѣ не уживается мое сердце, а въ Москвѣ -- мой умъ, Прости, моя душа! Пишу съ тебѣ отъ Константина Булгакова. Жуковскаго поцѣлуй. Отыщи Дениса Давыдова и скажи ему, чтобы онъ торопился въ Москву или ждалъ меня въ Петербургѣ около 18-го января.
  

Приписка А. Я. Булгакова.

  
   Право, иное въ голову не идетъ, какъ Вяземскій. Всѣхъ онъ насъ обрадовалъ: вотъ настоящій праздникъ, настоящее Рождество Христово! Дай опамятоваться, а тамъ стану опять тебѣ писать и удѣлю тебѣ то время, которое опредѣлено было варшавскому гражданину. Жуковскаго обнимаю и брата Николая. А ты и не скажешь, что Сергѣй опредѣленъ въ Мадритъ!
  

Приписка В. Л. Пушкина.

  
   Здравствуй, любезнѣйшій! Съ новымъ годомъ! Будь здоровъ, благополученъ, веселъ, богатъ и влюбчивъ; наслаждайся жизнію, но не забывай старыхъ пріятелей: это грѣшно. Поздравь отъ меня Николая Ивановича и съ новымъ годомъ, и съ прекраснымъ произведеніемъ. Книга его дѣлаетъ ему честь. Жуковскаго лобызаю и всѣмъ Арзамасцамъ кланяюсь. В. Пушкинъ.
  

148.

Тургеневъ князю Вяземскому.

27-го декабря. [Петербургъ].

   Недаромъ я писалъ въ тебѣ третьяго дня черезъ пень колоду и едва дописалъ письмо, не получивъ еще твоихъ двухъ писемъ: одного изъ Минска и другого изъ Варшавы, княгинею послѣ твоего, отъѣзда посланнаго. Я предчувствовалъ, что оно тебя не застанетъ. Вчера обрадовалъ я Карамзиныхъ и себя надеждою твоего пріѣзда. Смотри же, не заживайся въ Москвѣ, а то стерляди перебьютъ тебя у насъ. Къ счастію, Дурасова нѣтъ уже болѣе. Я тебѣ послалъ съ послѣдними тремя курьерами кучу писемъ и даже стиховъ. Письма большею частію отъ меня, а стихи чужіе. Получишь ли ты ихъ? Я бы не желалъ чтобы они пропали, и не желалъ бы, чтобы двухъ изъ нихъ прочла княгиня. Если ты еще не получилъ отъ нея писемъ, то я могу сказать тебѣ, что она очень по тебѣ горевала, но здорова и писала въ Кар[амзинымъ].
   Пирогъ сберегу до тебя, если не будетъ таять, но, чуръ, не запаздывать! Очень радъ твоему сближенію съ Нов[осильцовымъ] и впередъ совѣтую брать штурмомъ его довѣренность: иначе нельзя. И со мною было то же. Онъ поздно спохватился, что я не невѣжа и добрый малый. Если письма твои хоть строкою будутъ менѣе изъ Москвы, то это будетъ мнѣ доказательствомъ, что ты писалъ ко мнѣ отъ скуки. Въ Москву я къ тебѣ неохотно пишу, ибо нѣтъ для этого особаго дня.
   Братъ мой не будетъ въ Варшаву. Я уже писалъ въ тебѣ объ этомъ. Да и что бы онъ нашелъ тамъ безъ тебя? Вчера получилъ я отъ него письмо изъ Парижа и перепечатаннаго Стурдзу. Прости, до свиданія! Тургеневъ.
  
   На оборотѣ: Его сіятельству князю Петру Андреевичу Вяземскому, въ Москвѣ.
  

149.

Князь Вяземскій Тургеневу.

30-го декабря. Москва.

   Здравствуй, моя Тургешка! Я все еще упиваюсь Москвою, но, кажется, уже не сопьюсь: прошла пора! Варшавскія непріятныя впечатлѣнія болѣе и болѣе во мнѣ остываютъ. Къ вамъ пріѣду я, можетъ быть, вовсе высохшимъ, но вы мнѣ не вѣрьте: варшавское мое положеніе не по мнѣ. Весною, кажется, однако же откроется для меня любопытный кругъ дѣйствія или, по крайней мѣрѣ, наблюденій: на словахъ тайну эту растолкую. Ты, можетъ быть, что-нибудь услышишь о Литвѣ: тутъ и будетъ макъ. Прости, моя роза! Поцѣлуй за меня прусскую гвоздику. Мой Кологривовъ читаетъ твоего брата: съ нетерпѣніемъ ожидаю его сужденія. Апраксинъ говоритъ, что онъ о налогахъ не имѣетъ права писать, потому что онъ не отдѣленный сынъ. И я сталъ бы жить съ этими людьми! Сила крестная съ нами! Въ однѣхъ женщинахъ нахожу я здѣсь удовольствіе, ибо точно имѣю въ нихъ много друзей. Большая часть нашихъ женщинъ двумя столѣтіями перегнала нашихъ мущинъ. У здѣшнихъ бригадировъ умъ еще ходитъ въ штанахъ съ гульфиками.
  

1819.

  

150.

Князь Вяземскій Тургеневу.

2-го января. Москва.

   Обнимаю тебя отъ всего сердца, мой милый Тургешка. Спасибо за письмо отъ 27-го декабря. Ты меня пугаешь двумя письмами, за которыя ты жены моей боишься. У меня не то чтобы совѣсть была не чиста, а такъ, немного въ пушку.
   Вчера былъ блестящій и веселый маскарадъ у графини Бобринской. Я былъ зрителемъ, Александръ Булгаковъ дѣйствующимъ. Я у васъ все буду вскорѣ по половинѣ января. Гдѣ мнѣ остановиться? Есть ли комната для меня у Карамзиныхъ? А не то у тебя. О довѣренности штурмомъ будемъ говорить изустно. Теперь скажу только, что въ этой крѣпости, хотя и возьмешь ее, но удержаться нельзя: умрешь въ ней съ голода, ничего нѣтъ питательнаго.
   Какъ ты хочешь, чтобы письма были здѣсь такъ обширны, какъ дома: я не на стерлядяхъ, а самъ стерлядью женскаго пола. Для мужескаго я какъ-то солонъ, но однако же не отъ того, что я Солонъ. Умнѣе ничего не выдумаю. Итакъ, прости! Не забывай, что пишу къ тебѣ теперь два раза въ недѣлю. Къ тому же мои письма никогда не коротки для того, кто умѣетъ ихъ читать: на бѣломъ, между строками, болѣе, нежели въ самыхъ строкахъ. У меня все только ключи. Ты долженъ уже быть наметанъ. Однимъ ключомъ можешь отпереть тьму тайниковъ сердечныхъ. Приготовь же мнѣ чинъ къ моему пріѣзду. Нашимъ мой душевный поклонъ.
  

151.

Тургеневъ князю Вяземскому.

3-го генваря. [Петербургъ].

   Въ Москву и писать не хочется. Рука устала подписывать благодарно-поздравительныя письма. Пріѣзжай скорѣе, пирогъ еще не съѣденъ, но зимы нѣтъ: можетъ протухнуть. Письмо твое получилъ. Вѣрю ощущеніямъ при пріѣздѣ; ибо я самъ имѣлъ подобныя, хотя и забывалъ ихъ, при видѣ все, что живо въ памяти сердца. Давыдовъ еще здѣсь, но недолго пробудетъ. Обними Василья Львовича за меня и отъ брата Николая поклонись. Тургеневъ.
  

152.

Князь Вяземскій Тургеневу.

6-го января. Москва.

   Василій Львовичъ долженъ былъ пѣть французскіе куплеты у графини Бобринской, у коей сегодня тянутъ королей; но подагра дергаетъ его за ногу, и онъ лежитъ дома и переписываетъ какую-то свою гораціанскую оду въ альбумъ Иванчина-Писарева. Прости, мой милый, будь здоровъ!
  

153.

Князь Вяземскій Тургеневу.

9-го января. Москва.

   Тебѣ ко мнѣ въ Москву писать не хочется, а мнѣ изъ Москвы. И здѣсь весь выдыхаюсь. Варшавскія впечатлѣнія стираются, а здѣшнія безобразны, то-есть, всячески безобразны. Чортъ знаетъ, моя вся жизнь какъ-то въ отрывкахъ; по крайней мѣрѣ въ томъ, что относится до исполненія жизни. Въ планѣ есть цѣлость. Мнѣ удастся обтесать нѣсколько хорошихъ чувствъ и мыслей, но въ пантеонѣ потомства ни одинъ марморъ не будетъ свидѣтельствовать о бытіи моемъ. Какъ же мнѣ васъ не любить, друзей моихъ! Отъ васъ, я могу надѣяться, не ускользнетъ ни одно изящное мое помышленіе, ни одно благое движеніе. Въ васъ мой судъ, въ васъ мое потомство! Современники меня не замѣтятъ, потомки обо мнѣ не услышатъ. Чего же недостаетъ у меня? Постоянства. И въ этомъ смыслѣ Бюффонъ сказалъ величайшую истину: "Терпѣніе есть геній", то-есть, главнѣйшее его орудіе. Оно -- кисть и краски живописца, рѣзецъ и камень ваятеля. Безъ терпѣнія Рафаэль пишетъ карандашемъ. Онъ въ соображеніи, въ вымыслѣ, въ чувствѣ тотъ же Рафаэль; творческая сила въ немъ та же, но созидательной въ немъ нѣтъ: онъ мысли своей не прикрѣпилъ къ холстинѣ, и слѣды исполинской руки стерлись, какъ бы не бывали. Такъ ли объяснился я? Если такъ, то слезы брызнутъ изъ твоихъ глазъ, потому что я пишу съ слезами. Сойду съ треножника: мнѣ надобно къ обѣду простыть. Василій Львовичъ и безъ меня потѣетъ, а мы съ Иваномъ Ивановичемъ обѣдаемъ у него.
   Къ сожалѣнію моему, прежде 24-го у васъ не буду: свадьба и дѣла похищаютъ у меня цѣлую недѣлю. Я Карамзинымъ все подробно пишу. Жуковскій показалъ имъ мое письмо: съ нимъ я позволяю себѣ и -- -- и ходить безъ ш -- --. Мнѣ не совѣстно, а стыдно. Впрочемъ, бѣды нѣтъ. У меня есть въ голосѣ и въ обычаѣ какіе-то порывы пиндарическаго сквернословія. Это отъ избытка веселости, которая упряталась въ чуланъ неблагопристойности. Благопристойной веселости у меня болѣе нѣтъ: ее подъѣли, можетъ быть, люди или обстоятельства, или время, а вѣроятно всѣ три разомъ. Я -- какъ эти пьяницы, которые пить перестали. Хорошимъ виномъ ихъ не сманишь: они пойдутъ въ кабакъ, или сидятъ на водѣ.
   Прости, мой милый! Нашимъ всѣмъ поклонъ. Сдѣлай милость, увѣрь Екатерину Семеновну, что я у нея еще не былъ оттого, что Александръ Булгаковъ все меня проводитъ. Я не знаю, гдѣ она живетъ, но сегодня рѣшусь ѣхать отыскивать ее одинъ, У меня давно на сердцѣ утѣшить ее отъ грусти, которую "Налогами" своими наложилъ на нее Николай Ивановичъ. Объ ней здѣсь всѣ жалѣютъ, какъ объ матери преступнаго сына et on lui fait des visites de condoléance, чуть ли не съ плёрезами. Знаешь ли, кто здѣсь свободнолюбивѣйшій? Василій Львовичъ! И тотъ оттого, что говоритъ: "Да почему же и намъ не быть свободными?" Вотъ либеральнѣйшее реченіе, слышанное мною въ Москвѣ. И то это оттого, что я пріѣхалъ. Алексѣй Михайловичъ говоритъ, что я его magnétiseur, а онъ мой somnambule. Обнимаю тебя отъ всего сердца.
   Сдѣлай милость, постарайся о Грамматинѣ. Я пишу о немъ Карамзинымъ. Да непремѣнно приготовь что-нибудь къ моему пріѣзду для характернаго доктора.
  

154.

Тургеневъ князю Вяземскому.

10-го генваря. [Петербургъ].

   Не имѣю ни времени, ни духу писать къ тебѣ, ибо не надѣюсь и не желаю, чтобы письмо застало тебя въ Москвѣ. Съ Карамзинымъ переговорю о твоемъ жительствѣ. Гдѣ тебѣ лучше будетъ, тамъ и останешься. Я бы желалъ у себя видѣть тебя, ибо иначе разъѣзды помѣшаютъ всему, а ночлегъ доставилъ бы вѣрное свиданіе. Но у меня одна маленькая комната. Ты помнишь ее? Довольно ли? Въ большой -- братъ Николай. Прости! Тургеневъ.
  
   На оборотѣ: князю Вяземскому.
  

155.

Князь Вяземскій Тургеневу.

13-го января. Москва.

   Спасибо, мой милый, за твои варшавскія письма. Я и здѣсь ихъ прочелъ съ живымъ удовольствіемъ и съ ними обѣдалъ, а не съ хозяиномъ и не съ гостями, у Николая Лунина, у коего отдалъ мнѣ ихъ Константинъ Булгаковъ; но тамъ, въ моемъ одиночествѣ, они были бы мнѣ еще милѣе. Какъ бы я отвѣчалъ на нихъ! Здѣсь мысли у меня въ бѣгахъ отъ Тишины до Денисовыхъ бань, отъ Курьихъ ножекъ до Вшивой горки.
   Вотътебѣ "Exegi monumentum" Грамматина. Сдѣлай милость, выхлопочи ему Владимірскій крестъ, а я везу отъ него письмо къ тебѣ и просьбу объ отставкѣ къ князю Оболенскому.
   Что такіе за слухи обо мнѣ? И понять не могу. Впрочемъ, переговоримъ обо всемъ, а ты между тѣмъ узнай, что такое. Въ продолженіе моему послѣднему письму прибавлю: есть однако же какое-то утѣшеніе въ этой осѣчкѣ жизни. Взгляни на народъ, то-есть, на толпу и на ея дѣйствія. Въ успѣхѣ есть что то пошлое: онъ -- грубое наслажденіе; высокое таится въ стремленіи къ успѣху. Поймешь ли ты меня? Не имѣю времени, ни способности развить тебѣ свою мысль и свое чувство, но оно запечатлѣно истиною. Изъ своей варшавской норы
  
   Un lièvre en son gîte songeait,
   Car que faire en un gîte à moins que l'on n'y songe!
  
   Допишу тебѣ свое понятіе. Прости, душа! Нашимъ поклонъ сердечный.
  

Приписка В. Л. Пушкина.

   Подагрикъ васъ, милые Тургеневъ и Жуковскій, обнимаетъ и увѣряетъ въ своей дружбѣ.
  

156.

Князь Вяземскій Тургеневу.

16-го января. Москва.

   Не говори ужъ мнѣ о Петербургѣ. Свадьбу, кажется, еще на два дня откладываютъ. Какъ отказаться? Но зато часа болѣе не промѣшкаю. Зато и я уже отложилъ свою хозяйственную поѣздку, которая была бы почти безъ пользы; и такимъ образомъ, я все-таки буду у васъ 24-го.
   Шаликовъ былъ намедни со мною на цыганскомъ вечерѣ у Американца и таялъ грузинскою похотью. На другой день прислалъ намъ стихи: "Достопамятный вечеръ". Начинается:
  
   Я пилъ шампанское не рюмкой, а стаканомъ.
   Тутъ были гуріи египетскаго рая.
  
   Подари этимъ стихомъ Дениса, если онъ еще у васъ, а болѣе еще извѣстіемъ, что Шаликовъ пьетъ у Толстого, который теперь ничего не пьетъ. Прости, душа! Нашимъ всѣмъ поклонъ въ поясъ. Дай Карамзинымъ знать, что я живъ.
   Я не думаю, чтобы Ник[олай] Ник[олаевичъ] говорилъ государю о транзитѣ, потому что я съ нимъ говорилъ о вредѣ, который онъ приноситъ нашимъ фабрикамъ, и, вѣроятно, онъ сказалъ бы мнѣ что-нибудь о томъ. Не забывайте Грамматина, характернаго доктора и меня грѣшнаго. Все это приготовить къ моему пріѣзду.
  

Приписка В. Л. Пушкина.

   Вяземскій утверждаетъ, что я въ Москвѣ заступилъ мѣсто покойнаго Николая Алексѣевича Дурасова; что у меня за обѣдомъ птицы райскія и рыбы заморскія, но это шутка. Я даю только обѣды для тѣхъ, кого я люблю душевно, и сегодня Вяземскій и Булгаковы, пили у меня шампанское. Тебя же, любезнѣйшій, я цѣлую ночь видѣлъ во снѣ {Выноска рукою Вяземскаго: Не промокло ли у тебя отъ этого?}, говорилъ и спорилъ съ тобою. Увижу ли когда на яву -- не знаю. Мнѣ кажется, что въ Петербургъ для меня запала дорожка. Прости, мой милый и почтеннѣйшій Александръ Ивановичъ! Будь здоровъ и веселъ и никогда не знай подагры, которая меня совсѣмъ погубила. В. Пушкинъ.
   Жуковскому -- челобитье.
  

Приписка А. Я. Булгакова.

   Ну, право, не вижу, что пишу. Насъ закормилъ подагрикъ. Славный столъ (ты бы объѣлся), славное вино (ты бы опился)! Послѣ обѣда поболтали, послѣ покурили, послѣ... картъ нѣтъ, что дѣлать? Ну, писать записку къ госпожѣ Ал. Алекс. Г. {Выноска рукою Вяземскаго: Sans la nommer: la Gourieff, которая играетъ, пьетъ и прочее.
   Le reste ne vaut pas l'honneur d'être nommé.
   Рукою Пушкина: Скрѣпилъ подагрикъ. В. П.
   Рукою Булгакова: Съ подлиннымъ вѣрно. А. Булгаковъ.}, чтобы она явилась къ намъ. Посылается Игнатій съ запискою; возвращается съ отвѣтомъ, что дома нѣтъ, уѣхала. Мы всѣ въ одно слово съ досадою: "Qu'elle aille же faire f-- --..." Si Игнатій savait le franèais il eut repondu: "J'ai justement ce qu'elle est allé faire". Ну, право, я пьянъ: не знаю, что пишу. Да я же въ радости, что родилась дочь, и въ печали, что умерла ma cousine la reine de Wurtemberg. Обнимаю тебя, Жуковскаго и Николая.
  

157.

Князь Вяземскій Тургеневу.

[20-го января. Москва].

   Виноватъ, голубчикъ! Москва, 20-го января! Виноватъ! Впередъ не буду. Завтра ѣду къ вамъ, а мыслію и чувствомъ я давно у васъ. Будьте здоровы, мои голубчики! Встрѣтьте меня радостно! Сюда пріѣхалъ Жихаревъ и успѣлъ уже вчера быть пьянымъ у Американца, и слезами обливать Дмитріева, и состязаться съ Шаликовымъ, который укорялъ его въ лести въ отношеніи къ Дмитріеву, а Дмитріевъ тутъ сидитъ. Врутъ по м-- --, а Дмитріевъ тутъ сидитъ,
  
   Свободный гражданинъ свободнаго стола.
  
   Этотъ Американецъ собираетъ у себя весь Парнассъ, весь сумасшедшій домъ. Дмитріевъ съ лѣтами милѣетъ, въ противность общему порядку, но со всѣмъ тѣмъ весь въ черномъ съ полученія извѣстія о смерти. Прощай! Я все однимъ кончаю: Грамматинъ, характерный докторъ, я. Нашимъ кланяйся. Я везу тебѣ 1200 рублей отъ матушки.
  

158.

Тургеневъ князю Вяземскому.

12-го февраля 1819 г. С.-Петербургъ.

   Пришлось опять приниматься за переписку, любезный другъ, но нечего дѣлать иного, хоть и грустно. Не прощаю себѣ какой-то разсѣянности во все время твоего здѣсь пребыванія. Можно бы было отвести душу хоть однимъ душевнымъ разговоромъ, но мы едва и поздороваться успѣли. То же будетъ и съ жизнью. Проведемъ всю въ сборахъ жить. Теперь твержу гораціанское "Carpe diem", но тебя уже нѣтъ. Не одного тебя прогулялъ я на своемъ вѣку, но о тебѣ что-то жалѣю болѣе, по крайней мѣрѣ на ту минуту.
   Смотри же, чуръ писать и передавать мысли и чувства -- "From Indus to the pole". Это вѣрнѣе, нежели отъ Симеоновскаго къ Аничковскому мосту.
   Посылаю тебѣ два письма отъ княгини и стихи Жуковскаго. Онъ уѣхалъ въ воскресенье въ Дерптъ недѣли на двѣ. Не знаю для кого и на что получилъ я изъ Москвы, кажется, отъ Булгакова, большой ящикъ съ турецкимъ табакомъ. Не для тебя ли? Если такъ, то увѣдомь, присылать ли? Но врядъ-ли возьмутъ съ обыкновеннымъ курьеромъ.
   Сдѣлай одолженіе, любезный другъ, исполни просьбу Н. Д. Офросимовой, которая просила меня черезъ тебя и Николая Николаевича похлопотать объ отставкѣ сына ея, Волынскаго полку поручика Офросимова 5-го. Ему отказываютъ въ оной, не смотря на болѣзнь его, и свидѣтельства доктора о болѣзни ему не даютъ. Послѣ того его уже обошли, слѣдовательно, ему и подавно служить нельзя. Если невозможно отставить его теперь, то хотя бы въ отпускъ отпустили до излѣченія болѣзни. Постарайся узнать объ истинной причинѣ его неудовольствія и, если можно, исполнить желаніе его и матери, которой я обѣщалъ просить тебя. Если нужно содѣйствіе Новосильцова, то попроси его отъ моего имени, а Настасья Дмитріевна во всѣхъ салонахъ будетъ проповѣдывать ваше за нее ходатайство. Знай, что я тебя живого ей выдамъ, если не уважишь нашей просьбы.
   Не читай моего привѣтствія дамскому Обществу въ "Conservateur'ѣ": оно изуродовано, а прочти въ "Сынѣ Отечества".
   Пушкинъ слегъ: старое пристало къ новому и пришлось ему опять за поэму приниматься. Буду навѣщать его.
   Денисъ Давыдовъ женится въ Москвѣ на дочери Ник. Ал. Чиркова.
   Цѣлую ручки у княгини и жалѣю, что ты не въ Москвѣ, ибо лишенъ ея писемъ. Прости! Тургеневъ.
   Присылай мнѣ Бантке; положенія о Жидахъ, кажется, Красинскаго. Нѣтъ, Круковского... {Слѣдующее слово не разобрано.} и журналъ сейма. Но, кажется, и о Красинскаго сочиненіи было писано въ какомъ-то французскомъ журналѣ. Посылаю тебѣ твой журналъ, который покоился у меня въ ящикѣ. Братъ тебѣ кланяется.
  

Н. И. Тургеневъ князю Вяземскому.

15-го февраля 1819 г. С.-Петербургъ.

   Ал. И. Офросимовъ, по разнымъ дошедшимъ до него слухамъ о братѣ его, служащемъ въ Варшавѣ, находится теперь въ большомъ безпокойствѣ. Неизвѣстность о точномъ положеніи его брата его тѣмъ болѣе безпокоитъ. Офросимовъ убѣдительно проситъ васъ, почтеннѣйшій князь, побывать у его брата, узнать его положеніе и увѣдомить черезъ насъ его о всемъ, до него касающемся. Извините, что я къ вамъ пишу не обстоятельно. Спѣшу къ А. Н. Оленину. Весь вашъ Н. Тургеневъ.
  

159.

Тургеневъ князю Вяземскому.

19-го февраля 1819 г. С.-Петербургъ.

   Я не очень здоровъ, любезный другъ, и пишу къ тебѣ черезъ силу, то-есть, съ тяжелой головой, съ кашлемъ и съ усталыми отъ жару глазами. Не все коту масляница, пришелъ и великій постъ.
   Приключенія твои на дорогѣ въ Оршу я читалъ. Счастливъ, что провидѣніе не наказало тебя за недостатокъ въ довѣренности. Мальчикъ въ челнокѣ лучше тебя.
   Получаешь ли ты "Вѣстникъ Европы"? Въ послѣднемъ номерѣ напечатанъ разборъ предисловія Карамзина "Исторіи". Такъ и несетъ Каченовскимъ; а добрый нашъ подагрикъ Василій Львовичъ пишетъ ко мнѣ, что въ Москвѣ приписываютъ эту рецензію молодому генералу, разумѣя М. Орлова, вѣроятно потому только, что письмо изъ Кіева. Возвращаю полученное вчера письмо. Теперь ты уже въ семействѣ своемъ. Скажи ему и самому себѣ, сколько я люблю тебя. Тургеневъ.
   Пушкина не видалъ еще, но онъ долженъ быть неприступенъ.
   Брать Николай тебѣ кланяется. Нагибина, вѣроятно, приметъ къ себѣ графъ Лаваль, оставивъ его и при другомъ мѣстѣ.
  

160.

Князь Вяземскій Тургеневу.

22-го февраля. Варшава.

   Мнѣ почти грустно и очень радостно было получить твое письмо, мой добрый Тургеневъ. Ты правъ: судьба издаетъ нашу жизнь на какихъ-то летучихъ листахъ, какими-то отрывками. Дай Богъ, чтобы со временемъ можно было свести концы съ концами.
   Послѣ скучной и трудной дороги возвратился я на свое мѣсто, нашелъ своихъ здоровыми, а прочее все почти по старому, кромѣ того, что меня однако же ждало занятіе постоянное, по крайней мѣрѣ недѣли на три (c'est autant de pris sur l'enuemi), за которое я уже и принялся, и въ будущемъ легкія надежды на какія-нибудь упражненія, которыя хотя дрянью, но задѣлаютъ щели упраздненной моей жизни. Вотъ отчетъ настоящаго и предположенія будущаго. Все это не очень цвѣтно, но цвѣты -- не нашего вѣка. Я ничего не знаю скучнѣе русской жизни: въ ней есть что-то такое черствое, которое никакъ въ горло не лѣзетъ; давишься да и полно, а сердце (желудокъ нравственнаго бытія) бурчитъ отъ пустоты. Лучше имѣть какія-нибудь муки, то-есть, рѣзъ въ животѣ. Возьми голоднаго: онъ съ сладострастіемъ думаетъ о тѣхъ минутахъ, въ коихъ страдалъ отъ объѣденія; разслабленный съ завистью смотритъ на Пушкина, котораго Венера пригвоздила къ постели и къ поэмѣ. Безстрастіе хуже всего: это -- голодная смерть жизни. Ah! le bon temps, que j'étais alors malheureuse", говорила, кажется, Арну. Будь спокоенъ! Я займусь твоими жидами и все доставлю. Скажи себѣ и брату, и Офросимову, что я всѣмъ сердцемъ радъ служить и примусь горячо за это дѣло. На будущей недѣлѣ имѣю надежду узнать что-нибудь обстоятельно и обо всемъ отпишу подробно. Правда ли, что исторія Bantke запрещена въ вашей Россіи? Посылаю тебѣ и брату драгоцѣнный подарокъ изъ Минска. Какъ жаль, что у насъ нѣтъ "Bibliothèque historique"! Эти два жемчуга украсили бы ее. Милѣе всего, что этого губернатора выбралъ самъ онъ,
  
   Онъ, кого назвать не смѣю,
   Но въ душѣ всегда ношу.
  
   Прочти это со вниманіемъ и Николаю Михайловичу: точно объявленіе о морскомъ львѣ; недостаетъ только, какая цѣна за входъ. Да пріидетъ царствіе твое и избави насъ отъ дураковъ (или: введи насъ во искушеніе). Вотъ молитва русскихъ конституціонистовъ. Надобно порыться внутри Россіи, чтобы видѣть глупость въ чурбанѣ; у насъ она выработана и выполирована: не скоро разглядишь. И глупость не въ толпѣ, а какъ на показъ, въ людяхъ, выставленныхъ правительствомъ. Напримѣръ, весь Минскъ смѣется надъ Викентіемъ съ Гечанъ-Гечевичемъ. Мнѣ имъ не надобно было разгадать загадку: она у нихъ была уже разгадана. Въ толпѣ есть всегда добрый запасъ здраваго смысла, и вотъ отчего завтра завелъ бы я представительство у насъ, несмотря на частные безпорядки, кои послѣдовали бы за нимъ. Волненіе беззаконнаго безпорядка не можетъ быть постоянно, но устройство безпорядочное куда какъ живуще. Горячка уноситъ больного или сама идетъ въ чорту, но хилые переживаютъ всякія болѣзни. Вольтеръ при смерти прожилъ долгій вѣкъ.
   Сдѣлай одолженіе, узнай отъ "Сына Отечества", напечатаютъ ли мой "Петербургъ", то-есть, ценсура пропуститъ ли его? Мнѣ теперь хотѣлось бы не опоздать его напечатаніемъ. Пойми это. Иначе въ самомъ дѣлѣ можно будетъ думать, что я его писалъ по заказу или, по крайней мѣрѣ, съ тѣмъ, чтобы выслужиться. Тогда принялся бы я исправить его и прислалъ тебѣ. Прости, мой милый! Я что-то еще не втянулся въ переписку: перо мое идетъ не по маслу. Кланяйся всѣмъ православнымъ. Табакъ отъ Булгакова присланъ во мнѣ. "Попытка не шутка, а спросъ не бѣда": пошли, если можно, какого-нибудь чиновника отъ имени какого-нибудь вельможи въ канцелярію Мраморнаго дворца спросить, возьмутъ ли эту посылку, или, по крайней мѣрѣ, по частямъ; а не то сговорись съ нашею варшавскою Голицыною: она должна прислать сюда обозъ, такъ упросить ее отправить и мой табакъ. Спроси у брата мои "Злоупотребленія". Мнѣ дорогою пришли кое-какія еще мысли. Пришли мнѣ "Основаніе россійскаго права", изданное Коммиссіею. Я еще не имѣю твоего мадригала патріотическимъ дамамъ.
   Знаешь ли чего я надумался въ дорогѣ? Болѣе всѣхъ въ Петербургѣ головою работаетъ Дмитрій Львовичъ Нарышкинъ. Продай это Александру Львовичу.
   Милостивцу моему, то-есть, Александру Алексѣевичу, мое всенижайшее почитаніе, а я по отпуску сего письма святыми молитвами его живъ и здоровъ.
  

161.

Тургеневъ князю Вяземскому.

  

26-го февраля 1819 г. С.-Петербургъ.

Неизбѣжное пріидетъ, и грозящее сразитъ.

   Я -- камергеръ, любезный другъ, а Грамматинъ -- кавалеръ св. Владиміра четвертой степени. Вотъ тебѣ непріятная и пріятная новость. Но такъ какъ все въ здѣшнемъ мірѣ въ лучшему, то и я постараюсь обратить себѣ въ пользу мое званіе и рѣшить судьбу мою. А какъ -- узнаешь по рѣшенію. Я еще не могу опомниться отъ высокомонаршей милости. Не знаю, гордиться ли мнѣ тѣмъ, что никому еще не вздумалось поздравлять меня, а всѣ приходятъ съ изъявленіемъ соучастія въ томъ, что меня постигло? Ce sont des visites de condoléance, но есть и прозорливые, которые думаютъ, что я искалъ сей почести, а Лаваль часъ цѣлый доказывалъ, какъ это много значитъ въ мнѣніи государя; и лучшее доказательство его было то, что въ годъ не болѣе, какъ два камергера являются въ "Сѣверной Почтѣ", а всего прочаго -- великое множество. Княгиня Н[аталья] П[етровна] оскорбилась равнодушіемъ моимъ (ибо я скрылъ отъ нея огорченіе) и разсказала при семъ случаѣ, съ какимъ восхищеніемъ приняла сію милость фамилія гр. Чернышевыхъ при пожалованіи графа, не знаю котораго. Quantum mutatum ab illo!
   Сію минуту получаю отъ княгини письмо и двѣ посылки. Въ первомъ вложены другія письма, которыя послалъ къ Карамзинымъ и одну посылку гр. Бальменъ доставилъ самъ. Le billet de la princesse est de 9 février. Je ne sais pourquoi il lui fallait autant pour arriver jusqu'à moi. Je remercie la princesse pour le peu de lignes dont elle a bien voulu m'honorer et je la prie de croire à l'exactitude que je mettrai toujours à faire ses commissions. Il faut bien avoir quelques affaires agréables dans le nombre de désagréable, qui m'accablent.
   Я опредѣлилъ къ себѣ Милонова, но не знаю, на долго ли. Условіе -- не пить. Первое нарушеніе онаго разлучитъ насъ. Первое порученіе есть письмо благодарное Вольному обществу любителей словесности и пр. за избраніе меня въ почетные члены. Покажу ему вдали почесть, которой удостоенъ Грамматинъ, его товарищъ. Тѣмъ хуже для его таланта, если она польститъ его; тѣмъ лучше для его нравственности, которая въ пошломъ видѣ сохраняется мелкимъ честолюбіемъ. Прости! Грустно, досадно! Тургеневъ.
  

162.

Князь Вяземскій Тургеневу.

1-го марта. Варшава.

   Что съ тобою сдѣлалось, моя радость? Кто тебя сглазилъ безъ меня? Мнѣ кажется, такъ и слышу, какъ бурчитъ у тебя въ животѣ упрекъ твоей невоздержности или лихому стряпчему халдейскихъ пироговъ. У кого объѣлся ты? Другая болѣзнь, какъ о тебѣ думаю, и въ голову мнѣ не приходитъ. Сдѣлай милость, выздоравливай скорѣе и пиши ко мнѣ по старому, то-есть, заводи меня: я безъ твоихъ писемъ -- какъ стоячіе часы. Я еще не получаю "Вѣстника Европы*. Сдѣлай милость, дай денегъ Нагибину на подписку "Вѣстника Европы"; пусть онъ мнѣ присылаетъ его вмѣстѣ съ "Сыномъ". А между тѣмъ пришли отдѣльно ту книжку, гдѣ критика на "Предисловіе". У меня рука что-то зачесалась. Если въ критикѣ есть шутки, оскорбительныя для Карамзина, или даже замѣчанія, предлагаемыя безъ уваженія къ лицу автора, то сердцемъ клянусь, что она не Орлова. Съ критикою на "Предисловіе", кажется, я справлюсь: тутъ не надобно погрузить мечъ свой въ кладезь учености, а просто можно отпендрячить по бокамъ этого неуча. Я все что-то еще не въ своей тарелкѣ; боюсь, однако же, чтобы это не охолодило тебя ко мнѣ: ты такъ горячо любишь все, что на тарелкѣ. Но шутки въ сторону. Какой-то червякъ тоски безъ цѣли и причины таится у меня глубоко и отзывается посреди занятій и разсѣянія и даже посреди домашнихъ радостей. Впрочемъ, поѣздка моя обратилась въ пользу для здѣшняго общества: я нашелъ по возвращеніи людей, которые точно показали мнѣ участіе и удовольствіе, и это немного подало меня въ нимъ. Я слишкомъ отъ нихъ чуждался, и отъ нихъ несло на меня свѣжестью, потому что я обдавалъ ихъ морозомъ. Здѣсь есть одна Потоцка, извѣстная подъ именемъ madame Alexandre (отъ имени мужа, который, впрочемъ, въ ней ни душою, ни тѣломъ не виноватъ), одна изъ царицъ здѣшняго общества (не по красотѣ своей, потому что она ужъ около сорока лѣтъ какъ кривобока), но женщина умная и ума пріятнаго, пользующаяся европейскою репутаціею, которая до сей поры болѣе всѣхъ мнѣ, если не по сердцу, такъ по крайней мѣрѣ по нраву. Въ ней нѣтъ ни души; ни даже, я думаю, ума Свѣчиной; но есть свѣтская любезность и ловкость, выказывая себя, выставлять и другихъ; ловкость, которая, какъ ни говори, есть точно тайна любезности и малымъ числомъ избранныхъ постигнутая. Я сравню ее съ искусствомъ музыканта, который, дѣлая варіаціи на какую-нибудь тему, приводитъ всегда мысль сочинителя, расписываетъ ее, но никогда не заглушаетъ. Оленинъ растолковалъ бы эту мысль пословицею: "И овцы цѣлы, и волки сыты". Въ Россіи нѣтъ этихъ общежительныхъ волковъ. У насъ есть говоруны, а нѣтъ собесѣдниковъ. Даръ говорить можетъ встрѣтиться и въ дикомъ, даръ разговаривать -- только въ образованномъ. Ты, вѣроятно, увидишь Байкова, который поѣхалъ на мѣсяцъ въ Петербургъ по своимъ дѣламъ. Держи ухо востро и не проговорись; онъ тебя можетъ ошеломить своею искренностью на мой счетъ и на счетъ всего нашего житья-бытья, и не изъ лукавства, но послѣ, при случаѣ, можетъ если и не пересказать, то высказать.
   Я теперь еще болѣе прежняго долженъ щадить N. N., ибо знаю навѣрно, что онъ въ свои зрячіе часы казнится моимъ положеніемъ, которое, говоря по совѣсти, точно курамъ на смѣхъ. Добро еще, еслибы онъ былъ доволенъ своими окружающими: но нѣтъ, при всякомъ случаѣ, даже мнѣ самому, жалуется онъ на свое несчастіе, что не имѣетъ при себѣ ни одного способнаго человѣка. За это другому можно бы и въ рожу плюнуть, но въ немъ обезоруживаетъ простодушіе; онъ молча будто говоритъ: "Вѣдь ты самъ не хуже меня знаешь, что верхомъ на мнѣ Байковъ сидитъ". Меня же употребляетъ онъ всегда побочно: я все на однихъ переводахъ выѣзжаю. Да -- --, мнѣ все равно, пускай бы только переводили изъ чина въ чинъ, а ужъ о чести не думаю: où diable irait-il se nicher ici? Впрочемъ, на теперешній переводъ имѣю я большія упованія; но если я и тутъ не разгрызу орѣха, то въ тотъ же мигъ
  
   Ослицей прыгъ съ рябины,
  
   и, предавши сначала тебя, потомъ всѣхъ и каждаго проклятію, плюну на все -- и во дворамъ. Доставь письмо въ Офросимову. Я ему пишу обо всемъ. Не осталось ли у тебя или у Карамзина книжекъ "Минервы"? Сдѣлай милость, поищи. Жидовятину я выпросилъ для тебя въ Совѣтѣ; только что спишутъ, доставлю. Поклонись отъ меня брату. Меня здѣсь увѣряютъ, что Карамзины откланивались. Мой поклонъ шайкѣ независимыхъ и въ особенности Пушкину, зависящему отъ фрянокъ. Скажи Карамзинымъ, что мы живы, а писать будемъ по слѣдующей. Вчера угощали мы всѣхъ барскихъ барынь варшавскихъ.
  

163.

Тургеневъ князю Вяземскому.

5-го марта 1819 г. Петербургъ.

   Я получилъ письмо твое отъ 22-го февраля и снова оживился имъ. Благодарю и за сообщенное: прекрасныя надежды для проповѣдниковъ представительной системы въ нашемъ любезномъ отечествѣ. Я читалъ акты сіи и Карамзину, и брату. Отзывы ихъ сообщу послѣ. Я все еще не въ духѣ: ключъ меня совершенно разстроилъ, но вмѣстѣ и далъ моимъ желаніямъ постоянное направленіе, отъ котораго не отойду, пока не достигну цѣли.
   О табакѣ говорилъ съ княгиней Голицыной. Она можетъ переслать развѣ только часть онаго; остальной постараюсь отправить съ курьеромъ.
   Я получилъ отъ Батюшкова письмо изъ Рима. Онъ счастливъ Италіей и горюетъ по Россіи, смотря на карту ея. Дни его летятъ, какъ молнія, а ночью учится. Во Флоренціи видѣлъ много русскихъ и только ихъ да нѣмцевъ хвалитъ. Князь Гагаринъ восхищается новой картиной Кипренскаго и пишетъ о немъ, какъ о будущемъ великомъ художникѣ. Новая картина изображаетъ ангела; въ рукахъ его гвозди, коими прибитъ Спаситель былъ ко кресту. Ангелъ прижимаетъ гвозди въ сердцу и заливается слезами. Выраженіе прелестно! Желалъ бы передать тебѣ все, что мнѣ пишутъ изъ Веймара, но едва и самъ успѣлъ прочесть письмо. Тринадцать лучшихъ художниковъ протестантовъ перешли въ Италіи въ католицизму.
   "Злоупотребленія" твои тебѣ доставлены будутъ. Сегодня проводимъ вечеръ у Карамзина и празднуемъ новорожденную Софью Николаевну, de ses dix-sept ans doucement agitée.
   Софья Петровна писала во мнѣ изъ Парижа, но мало, а отъ брата ни слова. Слышу, что король далъ ему золотой крестъ de la légion d'honneur.
   Графъ Воронцовъ женится на графинѣ Браницкой. Вчера подтвердила мнѣ это тетка ея, княгиня Юсупова.
   Здѣсь помолвлена графиня Софья П[етровна] Толстая за флигель-адьютанта Апраксина. Графъ Петръ А[лександровичъ] пріѣхалъ. Обнимаю твоихъ малютокъ и цѣлую ручку у княгини. А. Булг[аковъ] уѣхалъ въ Бѣлоруссію, и письмо твое отправилъ въ его брату, сказавъ, чтобы онъ его распечаталъ. Прости! Твой Тургеневъ.
   Братъ тебѣ кланяется. Пушкинъ уже на ногахъ и идетъ въ военную службу..
  

164.

Князь Вяземскій Тургеневу.

8-го марта. Варшава.

   Любезный родственникъ, поэтъ и камергеръ!
   Ты смѣшонъ, что за ключъ сердишься. Но, впрочемъ, оно въ порядкѣ. Римское правительство давало вѣнки на голову; наше вѣнчаетъ -- --. Вотъ тебѣ еще новыя сердца: я думаю -- Байковъ получитъ ключъ. Что ты не уступилъ его московскому подагрику? Знаешь ли любимую мечту моего честолюбія? -- имѣть случай выпросить камергерство Василію Львовичу. Шутки въ сторону. Вотъ отчего я и въ Варшавѣ живу и г-ну шею подъ хомутъ. Читалъ ли посланіе, Adresse Maubreuile, Ахенскому конгрессу? Maubreuile, замѣшанный въ исторіи покражи богатствъ Вестфальской королевы и объявляющій, что у него были уполномоченныя порученія отъ Александра, Фридриха и французскаго временнаго правительства -- убить Наполеона и сына его! Бѣснующій ругатель! Но главныя основанія его донесенія, кажется, справедливы. Онъ бранью своею доходитъ и даже до Нессельроде. Другая любопытная книга -- есть сочиненіе Прадта о Ахеневомъ конгрессѣ. Я ее еще не читалъ, но мнѣ показывали нѣкоторыя мѣста. Онъ, какъ и въ прежнихъ сочиненіяхъ, все ставитъ Россію пугалищемъ для Европы. "Карлъ XII и Наполеонъ", говоритъ онъ, "написали на границахъ de cette terre de perdition l'inscription du Dante sur la porte de l'enfer: "Vous qui entrez ici, laissez l'espérance". Хваля качества государя и говоря о томъ, что характеръ его -- лучшее поручительство Европѣ: "mais est-on aussi sûr de son éternité que de son immortalité?" -- продолжаетъ онъ.
   Жидовъ твоихъ еще у меня нѣтъ. Прости, моя радость! Сегодня что-то не пишется. Я думаю, ключъ твой держитъ ротъ мой подъ замкомъ. Я теперь твой подчиненный: сдѣлай милость, не зазнавайся и позволь мнѣ быть съ тобою по прежнему; впрочемъ, ваше превосходительство, я готовъ быть вашего превосходительства съ истиннымъ почтеніемъ всепокорнѣйшій слуга князь Петръ Вяземскій.
  

165.

Тургеневъ князю Вяземскому.

12-го марта. [Петербургъ].

   Я получилъ, милый другъ, письмо твое отъ 1-го марта и отправилъ вложенное къ Булгакову, а вчера видѣлъ у княгини Авдотьи Ивановны Голицыной Байкова, который привезъ мнѣ только поклоны отъ тебя и Николая Николаевича. Въ переговоры онъ не вдавался и не много умничалъ и важничалъ о причинахъ своего сюда пріѣзда. Я подивился его необыкновенной скромности и былъ съ нимъ также скромнымъ, хотя и хотѣлось потолковать о тебѣ.
   Хворанье мое прошло отъ нѣсколькихъ чашекъ сабаіону, но грусть и досада на ключъ пройти не могутъ, и одинъ только ясный взоръ въ будущее нѣсколько успокаиваетъ меня. А будущее сіе можетъ для меня проясниться именно отъ сего ключа. Разгадалъ бы загадку тебѣ на словахъ, но на письмѣ опасно, ибо оно можетъ проваляться очень долго на столѣ, предъ глазами всѣхъ варшавскихъ тунеядцевъ.
   Жуковскій вошелъ и снова помѣшалъ мнѣ писать къ тебѣ; по крайней мѣрѣ постараюсь отвѣчать на нѣкоторые пункты письма твоего.
   О "Вѣстникѣ Европы" сдѣлано надлежащее распоряженіе. Не знаю, гдѣ взять ту книжку, гдѣ критика на "Предисловіе", ибо я "Вѣстника Европы" не получаю. Постараюсь купить. Пиши противъ плюгавца. Отъ насъ ничего не дождешься.
   "Минервы" у меня никакой нѣтъ, кромѣ моей. Я только бралъ у тебя "Bibliothèque historique" и возвратилъ, а удержалъ и удержу Вольтерову переписку. У Карамзина спрошу о ней.
   Пушкинъ, котораго вчера видѣлъ у княгини Голицыной, написалъ нѣсколько прекрасныхъ стиховъ о Елизаветѣ Алексѣевнѣ, императрицѣ. Онъ не на шутку сбирается въ Тульчинъ, а оттуда въ Грузію и бредитъ уже войною. Я имѣю надежду отправить его въ чужіе краи, но онъ уже и слышать не хочетъ о мирной службѣ.
   Вышла первая часть критическаго "Журнала Россійскаго Законодательства", издаваемаго Коммиссіею, и въ первой книжкѣ -- отвѣтъ Куницыну. Хочешь ли ты получать его? Или не нужно, потому что Николаю Николаевичу посылать будутъ?
   Иванъ Ивановичъ получилъ письмо отъ Сѣверина, которое его очень растрогало, à ce qu'il dit. Сѣверинъ сбирается въ Пирмонтъ.
   Не забудь о моей жидовщизнѣ. Мнѣ она очень нужна будетъ. Прости! Посылаю Нагибина пакетъ. Тургеневъ.
   Жуковскій тебя обнимаетъ, но писать не хочетъ.
  

166.

Князь Вяземскій Тургеневу.

17-го марта. Варшава.

   Ключникъ души моей, здравствуй! Благодарю за письмо отъ 5-го марта и письмо Карамзина. Какъ можешь ты оживляться моими письмами, чистою стервятивою? Поѣздка моя въ вамъ придала мнѣ разсудка и усмирила мою желчь; но я только тогда и хорошъ, когда лаю. Счастливецъ Батюшковъ! Мнѣ точно брюхомъ захотѣлось итальянскаго солнца. Вижу отсюда, какъ тамъ свѣтло. Тамъ природа въ праздничномъ нарядѣ, то-есть, въ шитомъ камергерскомъ мундирѣ, а у насъ она въ будничномъ, маленькомъ мундирѣ. Тамъ такъ должно быть хорошо, что можно и счастья обойтись. Знаешь, бываютъ такія минуты, что чувствуешь совершенное отсутствіе всѣхъ нравственныхъ и физическихъ чувствованій, забываешься; ни сердцемъ, ни умомъ ничего не осязаешь, а только просто блаженствуешь! Вотъ, мнѣ кажется, каково должно быть бытіе въ Италіи. Такъ живутъ на небесахъ; такъ живетъ Василій Львовичъ, когда пишетъ стихи. Все въ немъ онѣмѣетъ: только течетъ радостная слюна. Кстати о небесномъ блаженствѣ: мнѣ не нравится мысль Кипренскаго. Во-первыхъ, ангелъ не можетъ понять тѣлесной боли и, слѣдственно, держа гвозди, нечего ему сострадать Христу, а къ тому же страданія Спасителя для насъ, а не для ангеловъ спасительны были, и тутъ также дѣла ему нѣтъ до гвоздей. А еще вопросъ, можетъ-ли ангелъ плавать? Плавать -- намъ грѣшникамъ, а имъ только что смѣяться. Отлагая всякое богохульство въ сторону, я думаю, что искусствамъ пора бросить истощенное и искони неблагодарное поле библейское. Исключая поэзіи, языка и нѣсколько патріархальныхъ поэтическихъ сценъ, въ нашемъ христіанскомъ баснословіи всѣ вымыслы натянуты, косы и такъ трезвы, что нѣтъ въ нихъ искры истинной поэзіи. Самая Корреджіева "Ночь", по крайней мѣрѣ въ глазахъ хладнокровнаго разсудка, родъ какого-то concetti. Въ этой смѣси тьмы со свѣтомъ есть ли хоть что-нибудь для сердца или воображенія? Одинъ Жуковскій умѣетъ доить и стричь этого духовнаго козла, отъ коего нѣтъ ни молока, ни шерсти. Но и то отъ того, что беретъ онъ изъ религіи не краски, а чувство, чувство страданія, которое такъ понятно отзывается въ сердцахъ страдальцевъ земныхъ. Онъ снимаетъ кожу и кидаетъ апельсинъ; другіе видаютъ кожу и потчуютъ апельсиномъ; тѣмъ хуже для нихъ; одна горечь въ немъ и хороша, а сладость приторна, внутренность суха, безсочна. Господи, прости мое согрѣшеніе и отпусти намъ долги наши! Я не знаю, противъ чего болѣе грѣшу: противъ живописи или Бога, или просто противъ одного здраваго разсудка. Но ты не взыщи на меня, какъ взыскиваютъ на Стурдзу. Что скажешь ты о его отвѣтѣ на вызовъ? Мнѣ кажется, что
  
   Онъ, кого назвать не смѣю,
   Но въ душѣ всегда ношу,
  
   со всею своею европейскою либеральностью попался впросакъ. Европа -- не мы: ее баснями кормить не будутъ. Что за охота во все вмѣшиваться открыто и исподтишка? Вѣроятно, голубчикъ и не читалъ этой книги; но какъ же ему признаться, что именемъ его пишутъ то, чего онъ не думаетъ? Алексѣй Пушкинъ разсказываетъ, что разъ получилъ онъ какой-то глупый выговоръ отъ Кнорринга и жаловался ему на то. Тотъ ему отвѣчалъ: "А я чѣмъ виноватъ? Мнѣ секретарь подастъ, а я и подписую. Пожалуйста, въ другой разъ, какъ получите отъ меня глупую бумагу, оставьте ее безъ уваженія!" Нашъ упрямъ: онъ этого не скажетъ.
   Правда ли, что Стурдза ѣдетъ въ Грецію, какъ говорятъ газеты? Впрочемъ, ему въ самомъ дѣлѣ въ Европѣ теперь никуда показаться нельзя, какъ развѣ въ Константинополѣ или Петербургѣ. Нѣтъ, теперь трудно врать въ Европѣ или лгать; есть какое-то всеобщее судилище невидимое, но явное: какъ разъ отрѣжетъ языкъ en effigie или надѣнетъ дурацкій колпакъ. Одни мы еще по-русски можемъ дурачиться за ширмами, за то какъ и дурачимся: во всю Ивановскую! Правительство наше, какъ робёнокъ, шалитъ и говоритъ: "Никто не увидитъ!" Пора, пора приставить въ нему въ дядьки представительство народное; пусть дядька будетъ и глуповатъ, но все дитя будетъ немного посмирнѣе. Бѣда только, какъ дядька не забудетъ, что онъ изъ рабовъ и станетъ на все говорить: "Ваша господская воля". Вотъ этого одного боюсь, а глупости меня не пугаютъ. Мы съ правительствомъ будемъ играть въ свои глупости, какъ въ свои козыри: чья старше!
   Растолкуй мнѣ, если это не тайна, что хочешь ты сказать о новомъ и постоянномъ направленіи твоихъ желаній? Какія твои предпріятія? Cette clef vous engage telle à prendre la clef des champs? Мнѣ хочется въ честь твоего ключа передѣлать "Священный Гребеневскій ключъ":
  
   Какъ серна, скачуща на горы,
   Такъ мой къ тебѣ стремится духъ,
   Желаньемъ пѣть тебя горящій.
  
   Прости, моя душа! Жидовъ переписываютъ. Кланяйся брату.
  

167.

Тургеневъ князю Вяземскому.

19-го марта. [Петербургъ].

   Середа сдѣлалась нынѣ для меня самымъ несноснымъ днемъ въ седмицѣ; ибо желаю писать къ тебѣ, а пишу Богъ знаетъ что и какъ; и эти строки урывкою, для того только, чтобы ни одинъ почтовый денъ не оставить sine linea.
   Въ Москвѣ новый митрополитъ Серафимъ, а Филаретъ -- Тверскимъ и членомъ Синода: вотъ наши духовныя новости, другихъ нѣтъ; развѣ то, что Чернышевъ ѣдетъ образовать Донскій край въ военномъ и гражданскомъ отношеніи; но это не всѣ еще знаютъ. Отъ тебя писемъ еще нѣтъ. Прости! Тургеневъ.
  

168.

Князь Вяземскій Тургеневу.

24-го марта 1819 г. Варшава.

   Я получилъ, моя душка, твое письмо отъ 12-го марта. Какъ можешь ты бояться варшавской нескромности моей и не сказывать мнѣ тайны загадки бѣдственнаго ключа? Во-первыхъ, я не Тургеневъ: письма твои не валяются у меня на столѣ; а во-вторыхъ, если и валялись бы, то некому прочесть: поляки русской грамоты не знаютъ, а здѣшніе русскіе и никакой. Сдѣлай милость, разстегнись. Если навѣрно знаешь, что будутъ Ник[олаю] Ник[олаевичу] присылать "Законодательный Журналъ", то подписываться не нужно: а если нѣтъ, то бери для меня. Что скажешь ты о трагической кончинѣ Коцебу? Читалъ ли ее въ статьѣ изъ Карлсруэ въ берлинскихъ газетахъ? Тутъ она описана со всѣми подробностями. Эти головорѣзы окровавятъ дѣло свободности, какъ французскіе тигры окровавили дѣло свободы. Я былъ пророкомъ въ послѣднемъ письмѣ своемъ, когда говорилъ тебѣ о невидимомъ европейскомъ трибуналѣ. Хорошо, если бы онъ приказалъ Каченовскому выдать пятьсотъ палокъ въ зачетъ. Смерть Коцебу -- нелѣпое злодѣйство. Что онъ за держава такая, которой вражда могла бы опасна быть германской свободѣ, да и къ тому же, гдѣ же эта свобода печатанія, первое орудіе свободы законной, если всякій не имѣетъ права говорить за и противъ, какъ хочетъ? Это напоминаетъ законы равенства французской революціи: будь мнѣ братъ, или я тебя зарѣжу. Я на мѣстѣ Стурдзы не покойно бы спалъ. Вотъ двѣ жертвы русскаго самодержавія! Пожалуй, свободничай оно, какъ хочетъ, на словахъ и великодушничай, но дѣла заглушатъ пустыя слова. Правда ли, что тебя посвятили въ камергеры, а теперь жалуютъ въ архіереи на мѣсто покойнаго Августина? Знаешь ли, что это недурно выраженіе: посвятить въ камергеры; вѣдь говорятъ же: посвятить въ дураки. Нашему варшавскому гостю въ Петербургѣ страхъ какъ хочется быть посвященнымъ. Дай Богъ ему. Онъ другимъ заслоняетъ дорогу; я увѣренъ, что если его не подвинутъ, то мнѣ никогда шага впередъ не сдѣлать. Онъ волшебникъ: влѣзъ въ душу, давитъ и повелѣваетъ. Я ему не завидую: скучно вѣкъ просидѣть на деревянномъ конѣ. Хорошо имѣть какое-нибудь вліяніе во благо; а такъ, для того только, чтобы дураковъ дивить,-- Боже избави!
   Я теперь сижу надъ посланіемъ къ Ивану Ивановичу и ничего высидѣть не могу. Меня убьетъ варшавскій климатъ. Что за мерзость Милонова стихи! Твой департаментъ ему не въ пользу. Пришли Пушкина стихи. Я думаю, что онъ ни хорошо, ни худо не дѣлаетъ, вступая въ военную службу. Ему нужно волненіе и сотрясеніе: пускай трясетъ онъ себѣ! По крайней мѣрѣ фрянокъ не будетъ. Прости, милый другъ! А у меня все еще нѣтъ крѣпости на чинъ. Вели поскорѣе прислать о томъ сообщеніе къ Николаю Ник[олаевичу]. Всѣмъ нашимъ православнымъ сердечное привѣтствіе. Cultivez la vigne du seigneur. Что дѣлаетъ журналъ Николая Ивановича, голубь спасенія, вѣстникъ берега свободы? А мой "Петербургъ"? Ты мнѣ ни слова на запросъ мой не отвѣчалъ. Кстати, сдѣлай одолженіе, дай подъ рукою "Сыну Отечества" двѣ слѣдующія эпиграммы, которыя я написалъ, выѣзжая изъ Петербурга, но никому о нихъ ни гугу: ни нашимъ, ни чужимъ, въ особенности Жуковскому. Послѣ растолкую.
  
                                 1.
  
   Попавшись въ рядъ зоиловъ строгихъ,
   Будь и къ себѣ ты судія:
   Жуковскій пишетъ для немногихъ,
   А ты для одного себя.
  
                                 2.
  
   Чтобъ полный смыслъ разбить въ твореніяхъ пѣвца,
   По одиначкѣ въ немъ ты стихъ коварно удишь;
   Въ безсмыслицѣ жъ твоей тогда увѣренъ будешь,
   Когда прочтешь тебя съ начала до конца.
  
   Не изъ тучки громъ гремитъ, а все-таки лучше. Я все тебѣ послѣ разскажу. Скажи Офросимову, что, кажется, рѣшительно увѣрить можно, что братъ его отпущенъ будетъ, а что отвѣчать ему буду послѣ.
   Я забылъ въ письмѣ своемъ въ Николаю Михайловичу сказать ему, что мы послали къ нимъ салфетки черезъ Москву на имя Константина Булгакова. Скажи имъ о томъ, а Булгакова поторопи прислать.
  

169.

Тургеневъ князю Вяземскому.

26-го марта. [Петербургъ].

   Письмо твое, любезный другъ, отъ -- не помню котораго марта, получилъ и опять не имѣю времени ни отвѣчать на него, ни свое писать, а сообщу тебѣ только оффиціальныя извѣстія. На мѣсто Пестеля сдѣланъ сибирскимъ генералъ-губернаторомъ Сперанскій, а пензенскимъ губернаторомъ -- бывшій стасъ-секретарь Лубяновскій, симбирскимъ -- какой-то Умянцовъ, а воронежскимъ -- Снурчевскій. Одинъ только не ій, да и тотъ по происхожденію не лучше: извини, любезный Вяземскій. Впрочемъ, первые два на своихъ мѣстахъ, по крайней мѣрѣ по знанію въ дѣлахъ. Если Сперанскій захочетъ заняться Сибирью и посвятить ей вѣкъ свой и способности, то можетъ принести государственную пользу и ей, и государству; но я опасаюсь его индиферентизма или того, что я симъ именемъ называю, не желая назвать иначе.
   Для быстраго распространенія просвѣщенія бывшій директоръ почтъ Руничъ сдѣланъ членомъ главнаго училищнаго правленія. Прости! Тургеневъ.
  

170.

Князь Вяземскій Тургеневу.

Вербное воскресенье. [30-го марта]. Варшава.

   Сегодня день въ твоемъ родѣ. У насъ вербное, у нихъ свѣтлое воскресеніе. Въ 8 часовъ у обѣдни, тамъ церковный парадъ, тамъ на поклонъ къ великому князю, тамъ на дюжину свѣтлыхъ завтраковъ, Swięcone, а тамъ у меня обѣдаютъ Brice и вся пѣсельная сволочь, и варшавскій Potier, которому я слегка далъ понятіе о "Сказкѣ трехъ возрастовъ" Плещеева, и который отъ нея безъ ума и проситъ, нельзя-ли имѣть её на письмѣ? Скажи Плещееву.
   Я получилъ твой письменный образчикъ отъ 19-го марта. Прошу не сажать меня на прикуску: тутъ отговорокъ нѣтъ. Посылаю тебѣ сыноотечественную штуку. Прочтите ее въ арзамасскомъ ареопагѣ и, если она того стоитъ, отдайте ее Гречу, но съ тѣмъ, чтобы онъ непремѣнно ее напечаталъ цѣликомъ. Если онъ захочетъ, пожалуй, намекните, что она моя, то-есть, выставьте: "Варшава", или что хотите. А впрочемъ, въ силу либеральности, конституціи и правъ личности, если онъ станетъ жаться, то можно попросить Уварова, или Горголи, или кого другого, насильно заставить его напечатать ее. Если нужно будетъ что подмазать, даю разрѣшеніе на елей. Я приношу дань Дмитріеву. Мнѣ кажется, я хорошо во имя Вольтера поколотилъ Каченовскаго за Карамзина. Жалѣть нечего, да и въ самомъ дѣлѣ, надобно было хоть разъ окликнуться палкою. Прости! Я не умѣлъ перевести: "De profundis". Это по твоей части: переведи и вставь! Разумѣется, дай подлинникъ переписать Нагибину.
   Какъ можно было отнять у тебя московскую митрополію? Поди, послѣ служи царю правдою.
   Поклонъ нашимъ. Карамзинымъ скажи, что я живъ, а писать не успѣваю: пора на Swięcone.
  

174.

Тургеневъ князю Вяземскому.

9-го апрѣля. [Петербургъ].

   Христосъ Воскресе! Вчера поздно ввечеру получилъ письмо твое, милый другъ, съ розгами Каченовскому и вчера же прочелъ однимъ Карамзинымъ, потому что прочей Арзамасской братіи не случилось. Мы читали съ разстановкой, и онъ утвердилъ мои замѣчанія на нѣкоторыя выраженія, а другія самъ сдѣлалъ. Stans pede in u no, я и исправилъ ихъ, но не бойся: ни смыслъ, ни сила оборотовъ не пострадали; только одни слова замѣнены другими, тамъ, гдѣ это необходимо было, какъ напримѣръ: вмѣсто противниковъ ты пишешь всегда поборниковъ, а это совсѣмъ напротивъ, ибо поборатъ -- значитъ: способствовать, помогать, споспѣшествовать (зри всѣ акаѳисты въ нашимъ заступникамъ и поборникамъ силъ небесныхъ); это замѣчаніе одинъ разъ навсегда; двѣ или три перемѣны въ перестановкѣ словъ: у тебя иногда они стоятъ не въ порядкѣ. Я знаю, что ты за эту перемѣну болѣе испугаешься, ибо ты часто на помѣщеніи словъ основываешь нѣкоторую красоту слога, но въ сихъ случаяхъ ты сохраненъ въ цѣлости. Я почти увѣренъ, что ты и не замѣтишь сихъ незначущихъ перемѣнъ въ словахъ и выраженіяхъ и будешь ими доволенъ, если замѣтишь; по вотъ главное, о чемъ Карамзинъ требовалъ непремѣнно, чтобы я написалъ къ тебѣ: онъ хочетъ, чтобы я выпустилъ все, лично до него относящееся, говоря, что ты и онъ -- все равно, когда дѣло идетъ о немъ; что онъ всякую защиту почитаетъ ниже себя и хотя сердцемъ и радуется твоему и Дмитріева участію, но не можетъ согласиться съ желаніемъ вашимъ отвѣчать Каченовскому; что если-бы могло что-либо оскорбить его самолюбіе, то это не ничтожество замѣчаній Каченовскаго, но важность, какую придаетъ имъ Дмитріевъ. Въ этомъ есть что-то справедливое и его достойное, но жаль не посѣчь Каченовскаго и лишить твою піесу этого тернія. Я ничего не сдѣлаю, не посовѣтовавшись съ Жуковскимъ и, вѣроятно, дождусь твоего на сіе согласія прежде, нежели отдамъ въ печать. Боюсь, чтобы ценсура не вступилась за невѣжество въ лицѣ Каченовскаго, достойнаго ея представителя, и тѣмъ не опровергла бы твое мнѣніе, что у насъ не любятъ представительную систему. Но надѣюсь, что эгидъ великой Екатерины прикроетъ бѣдняжку Вольтера, иначе я закричу: "слово и дѣло", ибо манифестомъ обѣщано царствовать по сердцу ея. Выраженіе запоздалыхъ мнѣ очень понравилось, и я увѣренъ, что оно сдѣлается техническимъ.
   Брата своего, хотя онъ и въ двухъ шагахъ отъ моей комнаты, я еще не видалъ; но сейчасъ иду читать ему, и онъ раздѣлитъ мое мнѣніе, а можетъ быть и рѣшитъ меня, оставлять ли Карамзина въ твоей піесѣ? "De profundis" или оставлю такъ, или переведу панихидой. Первое возможнѣе для ценсуры.
   Но ты, вѣрно, ищешь въ моемъ письмѣ праздничныхъ новостей, то-есть, милостей? Вотъ онѣ: А. Л. Нарышкинъ -- канцлеръ всѣхъ орденовъ, а на его мѣсто главнымъ директоромъ du même plaisir князь Тюфякинъ и ордена св. Владиміра 2-й степени кавалеръ. Кирила Нарышкинъ -- гофмаршалъ. Алексѣй Васильчиковъ, что женатъ на Архаровой, шталмейстеромъ и сидѣть въ Конюшенной конторѣ съ жалованьемъ. Альбедиль -- брилліантовую Анну. Ушаковъ, Озеровъ (московскій) и еще кто-то -- 1-й Анны. Графъ Лаваль, князь Оболенскій (московскій кураторъ), графъ Паленъ (министръ) и князь Хованскій (Капелька) -- тайными совѣтниками. Колычевъ и Байновъ (послѣдній только по слухамъ) -- камергеры. Княжны Вяземская (племянница Кочубея) и Голицына, дочь бывшаго пензенскаго губернатора -- фрейлины. Родофиникинъ, Дивовъ -- брилліантовую Анну. Булычевъ (бывшій оберъ-прокуроръ, надоѣдала Николая Николаевича) -- генералъ-аудиторъ. Графъ Санти -- сенаторъ. Мелкихъ милостей довольно, но все по двору, и болѣе -- великаго князя Николая Павловича. Actuellement vous devez penser à vous, ou plutôt m-r Novossiltzoff aurait dû faire pour vous ce, que Baykoff s'est fait pour lui même, или что другое прочее. Пожалуйста, не плошай, иначе я рѣшусь писать къ Новосильцову о тебѣ. Сенатскій чинъ не награда, а доказательство, что ты выслуживаешь въ чинахъ старшинство, то-есть, положенныя лѣта. Pour ce qui me concerne, si le métropolitain de Moscou m'а échappé, je n'ai pas échappé hier au métropolitain, car j'ai diné à peu près en Pologne, ou peu s'en faut, assis entre le métropolitain grecuni et celui de la catholicité russe. Я думаю, я скоро начну благословлять ou peu s'en faut.
   Мы еще не успѣли развеселиться, а уже на Невѣ тонутъ давно. Читалъ ли ты въ третьей книжкѣ "Соревнователя" статью Гнѣдича "О вкусѣ"? Ему бы лучше писать противъ вкуса: успѣхъ былъ бы вѣрнѣе. Вѣрно, слово модистка Пале-Рояля не войдетъ въ моду и, слѣдовательно, не испортитъ нашего вкуса: и за то спасибо. Помнишь ли ты у меня дѣло о заточенныхъ на краю сѣвера? Почти всѣ свободны: это мое красное яичко.
   Сейчасъ прочелъ съ братомъ твою піесу и никакъ не могу рѣшиться изуродовать ее, по желанію Карамзина; да и братъ не совѣтуетъ. Теперь пусть Жуковскій подписываетъ приговоръ: быть или не быть исторіографу въ "Сынѣ Отечества".
   Прости! Жалѣю, что не могу воспользоваться національнымъ обычаемъ и перецѣловать всѣхъ васъ. Я и забылъ отвѣчать тебѣ на письмо, въ день отправленія моего полученное, но сегодня уже не успѣю. Не покупай сочиненій изгнанника Арно: я ихъ здѣсь возьму для тебя.
  

175.

Князь Вяземскій Тургеневу.

12-го апрѣля. Варшава.

   Спасибо за письмо отъ 2-го апрѣля; хорошо, что не отъ 1-го: я подумалъ бы, что ты для обмана такъ расписался. Здѣсь Стурдза, укрывающійся въ Варшавѣ отъ германскихъ кинжаловъ. Онъ и Шмальцъ были обреченными жертвами, по крайней мѣрѣ, какъ онъ мнѣ сказывалъ. Я его мало еще видѣлъ; но онъ, кажется, охотно говоритъ о своихъ приключеніяхъ и даже имѣетъ нужду оправдываться. Онъ сказывалъ, что отвѣтъ его на вызовъ, напечатанный въ газетахъ, исковерканъ; но, впрочемъ, видно -- сущность оставлена: и того довольно. Какъ ни говори, а это доносъ на государя и въ какое время! Когда обиженные требуютъ удовлетворенія. Тутъ и своего брата выдать нехорошо, а государя своего -- и еще хуже. Такимъ образомъ выдаетъ онъ и народную честь: по настоящему, надобно кому-нибудь вызваться бы драться съ этими головорѣзами. Я любопытенъ знать, какъ принято было это все дѣло въ Петербургѣ. Увѣдоми. По моему мнѣнію, Стурдза не можетъ оставаться въ службѣ, то-есть, потерялъ право. Онъ ждетъ сюда матери, (которая, можетъ быть, вчера уже и пріѣхала), и вмѣстѣ поѣдутъ въ бѣлорусскую деревню, гдѣ, по его словамъ, проживутъ они какъ можно долѣе.
   Бѣдный Сѣверинъ остался больнымъ въ Дрезденѣ, а потомъ отправится съ водамъ. Кажется, дрезденское правительство убѣдило Стурдзу выѣхать, не отвѣчая за его жизнь, несмотря на всю бдительность полиціи. Есть ли подобный примѣръ этому? Нѣсколько страницъ "политическаго оссіанизма" (Pradt) подымаютъ всю Германію на ноги; но смѣшны и наши дипломатическіе барды, которые хотятъ управлять Европою верхомъ на облавахъ. Воля твоя, наши греки -- очень добрые люди, но не имъ ворочать государствами. Стурдза ошибся вѣкомъ: ему родиться было не теперь, а въ цвѣтущемъ времени церковныхъ расколовъ; онъ жансенистомъ или молинистомъ былъ бы точно на своемъ мѣстѣ. Больно смотрѣть на его худощавое и мрачное лицо. Бѣльмо его на глазу -- отпечатокъ тьмы прошедшихъ вѣковъ, облако, заслоняющее отъ него солнце настоящаго и отдѣляющее его отъ присносущаго. Положеніе его -- совершенный недугъ.
   Поговоримъ о другомъ. Пріѣзжій сказывалъ мнѣ, что видѣлъ Свѣчину въ Парижѣ, какъ дома, и ожидающую Гагариныхъ. Получаешь ли отъ нея письма? Василій Львовичъ прислалъ мнѣ по тяжелой почтѣ легкую эпиграмму на Шаховского. Не сообщаю ее тебѣ; она вѣрно уже прислана въ Петербургъ и ко всѣмъ иногороднымъ.
  
   Что жъ не пришлешь мнѣ для -- --
   Книжекъ "Вѣстника Европы"?
   Чешется моя рука,
   Чтобъ размазать г -- --.
  
   Что дѣлается съ моимъ г -- -- ъ? Принимаетъ ли его "Сынъ Отечества" въ свои объятія? Что сказать тебѣ новаго? Нечего. Итакъ, прости, обнимаю тебя и всѣхъ нашихъ! Не выѣзжай изъ Петербурга никуда прежде половины мая. Что же не отвѣчаешь ты мнѣ на мой запросъ о моемъ "Петербургѣ"? Padam do nóg. Что же мой табакъ? Я сегодня видѣлся со Стурдзою; мать его пріѣхала. Они проживутъ здѣсь еще съ недѣлю. Сѣверину гораздо лучше.
  

176.

Тургеневъ князю Вяземскому.

16-го апрѣля. [Петербургъ].

   Письмо твое отъ 4-го апрѣля съ письмами для другихъ получилъ и все разослалъ. Закуски мои кончились, и мы снова всякую среду на обѣдѣ, хотя иногда и на тощемъ. Да что дѣлать! Куска въ ротъ положить не дадутъ, а иногда и сварить ничего не успѣешь. За то, моя радость, твой письма -- объѣденье; слѣдовательно, цѣль моихъ и достижена: они, какъ закуска къ водкѣ, должны возбуждать тебя съ аппетиту. Я такъ обрадовался этой метафорѣ, что у меня и слюнки текутъ, а я еще и кофе не пилъ, ибо вчера поздно возвратился съ чайной закуски отъ фрейлины Плюсковой, гдѣ было все и для ума, и для вкуса въ первобытномъ значеніи этого слова. Но я нечувствительно опять у своихъ барановъ. Прости мнѣ, отче пастыреначальниче!
   Чувство при наступленіи весны, тобою выраженное, и мнѣ нечуждо. Я то же ощущаю и ощущалъ каждый разъ при каждомъ весеннемъ воздухѣ, но не сумѣлъ бы никогда такъ выразить. Оно иногда во мнѣ такъ сильно, что поэтическая грусть превращается уже въ тоску, но только не по отчизнѣ, а съ нѣкотораго времени напротивъ. Бездомному это еще чувствительнѣе, ибо не на кого бросить томящагося взора, и никто не дастъ отвѣтнаго движенія. Въ твоихъ отношеніяхъ это чувство другихъ пересилить не можетъ, и тебѣ легко усадить его: ты всегда съ своими. Тебѣ остается только находить въ сихъ ощущеніяхъ источникъ поэзіи, и въ этомъ смыслѣ пусть будетъ и это чувство, какъ и все -- для души, по крайней мѣрѣ для души стиховъ твоихъ. Дурной прозы ни въ жизни, ни въ сочиненіяхъ твоихъ, авось, не будетъ.
   Піеса твоя переписана, и мы рѣшились оставить въ ней и Карамзина, и Каченовскаго и пустить ее въ "Сына Отечества" съ нѣкоторыми небольшими перемѣнами только въ словахъ. Жуковскій согласенъ со мною, и мы Карамзина не слушаемъ. Иначе ты былъ бы осужденъ на вѣчное молчаніе о Каченовскомъ, а онъ принялъ бы это за всеобщее согласіе съ нимъ въ мнѣніяхъ его объ "Исторіи"; ибо всѣ Арзамасцы молчатъ, а Англійскій клубъ во всѣхъ отрасляхъ своихъ съ нимъ давно согласенъ. Во вчерашнемъ "Вѣстникѣ Европы" уже двѣ піесы его о Карамзинѣ; первая же о самой "Исторіи". Трудно вообразить себѣ что-либо ничтожнѣе. Даже самая форма не измѣняетъ его безсилія. Одно только сильное желаніе уязвить, а жала нѣтъ, и ядъ остается при немъ. Жуковскій получилъ отъ него письмо, въ которомъ онъ обѣщаетъ не безпокоить уже своими нашествіями. Несчастный! Безъ французскихъ переводчиковъ и съ предисловіемъ сладить не умѣлъ.
   Порученіе твое о жидахъ я исполнилъ бы съ удовольствіемъ, но сихъ свѣдѣній я я не имѣю; по крайней мѣрѣ точныхъ или хотя мало близкихъ въ истинѣ. Мы не знаемъ числа евреевъ въ нашей Польшѣ, ибо они скрывали оное и безпрестанно обманываютъ правительство. Министерство финансовъ, по сношеніи съ нашимъ, взяло теперь строгія мѣры къ приведенію въ извѣстность числа народа еврейскаго; но плодовъ сихъ мѣръ мы еще не видимъ, и я не могу потому приступить ни въ какому преобразованію; ибо невозможно дѣйствовать, теряясь въ неизвѣстности по самой важной и существенной статьѣ -- народонаселенія. Какъ скоро свѣдѣнія сіи доставлены будутъ, я готовъ служить оными и прошу, въ задатокъ, той же услуги отъ твоего пріятеля -- о евреяхъ Варшавскаго царства. У васъ это можетъ быть извѣстнѣе; у насъ же и пятой части въ ревизіяхъ не показывается: все прописные. О евреяхъ въ Персіи и Турціи я еще не собиралъ свѣдѣній. Спроси у того, кто тебѣ далъ сіе порученіе, знаетъ ли онъ книгу польскую графа Чацкаго? Тамъ собрано все, что о нихъ достовѣрнаго извѣстно, и это есть лучшая о нихъ статистика. Нигдѣ такъ много не сказано вѣрнаго о семъ народѣ. Другая книжка его же -- о караитахъ, или караимахъ, еврейской сектѣ, противной талмудистамъ и лучшей въ отношеніи къ нравственности, ибо караимы слѣдуютъ одному Ветхому Завѣту. Не забудь прислать мнѣ все, что получишь о евреяхъ, и достань все, что можно. Да и польскихъ французскихъ актовъ Сейма я не получалъ. Пришли непремѣнно.
   Сперанскій согласился ѣхать въ Сибирь и отправляется туда въ маѣ. Прошу за нимъ не гоняться. Если тебѣ душно въ Европѣ, такъ пріѣзжай въ Петербургъ. Посылаю тебѣ связку табаку. Если примутъ, то съ каждымъ курьеромъ буду посылать по стольку.
   Я получилъ отъ Кривцова прилагаемое у сего объявленіе одного грека, который нѣкогда, кажется, училъ князя Чарторыскаго по-гречески. Если у насъ есть охотники, то могутъ подписаться на сей греческій журналъ. А propos: знаешь ли, что Стурдза женится и на вонъ же? На дочери бывшаго іенскаго профессора, славнаго медика Гуфеланда. Онъ ѣдетъ съ невѣстой сюда, и скоро. И ему душно въ Европѣ, но по инымъ причинамъ. Прости! Тургеневъ.
  

177.

Князь Вяземскій Тургеневу.

18-го апрѣля. Варшава.

   Конечно, ты правъ: "поборникъ" употребляется мною неправильно; но въ смыслѣ языка оно значитъ то, что я хочу выразить. Я сейчасъ вклею это слово и васъ, поборниковъ его, въ "Злоупотребленія". Но ты неправъ, когда говоришь, что "поборатъ" -- значитъ способствовать. Зри академическій словарь; тутъ есть "поборать кого" и "поборать по комъ": "Поборохомъ враги Израилевы" (Маккавеи). Итакъ, ты правъ, но и я не вовсе виноватъ. Признаюсь: "противникъ" -- слово для меня немного противное, но дѣлать нечего, и я не противлюсь. Благословляю тебя и на другія перемѣны; только, ради Бога, оставь, то-есть, сохрани все, что относится до Карамзина, или не печатай. Но какъ же можно было тебѣ казать піесу Карамзину? Не мудрено было догадаться, что онъ потребуетъ очистки. Но, впрочемъ, тутъ никакого нѣтъ защищенія; а я мимоходомъ упоминаю только о н -- -- мъ старцѣ и, такъ сказать, говорю только для того, чтобы изъяснить молчаніе Такъ и быть, перекрестясь ослушаемся исторіографа, или возврати мнѣ піесу, съ коей нѣтъ у меня списка, чтобы я собственными глазами увидѣлъ, не будетъ ли она безъ карамзинскаго эпизода -- какъ тѣло безъ души. Отъ Жуковскаго тоже ждать нечего, и онъ вдается въ какую-то христіанскую выспренность; а мое правило -- за пощечину платить двумя и воздавать сторицею, какъ говоритъ Дашковъ, сынъ Алькорана, а не Евангелія.
   Стурдза еще здѣсь и съ невѣстою, дочерью доктора Гуфеланда; женится онъ, когда минетъ годъ по смерти сестры. Здѣсь вся полиція охраняетъ его, и на дняхъ схватили какихъ-то пріѣзжихъ студентовъ, которые и не думали объ немъ; но все-таки лучше. Жуковскаго съ "Для немногихъ" какъ разъ посадили бы подъ бѣлаго орла. Я всѣ его стихи спряталъ, чтобы какъ-нибудь не попасться въ бѣду.
   Ради Христа, ничего не пиши обо мнѣ къ Николаю Николаевичу. Я подурачился, пріѣхавши сюда: такъ и быть! При отъѣздѣ можно будетъ все воротить: тогда я самъ за себя буду говорить и все выскажу. Подамъ итогъ разнаго рода издержекъ нравственныхъ, политическихъ и потребую расплаты. А теперь -- Богъ съ нимъ! Догадается самъ -- хорошо; не догадается -- -- --.
   Пришли мнѣ книгу Греча о взаимномъ обученіи. Мнѣ помнится что я въ своей статьѣ сказалъ: "взаимное ученіе"; приставь "об", и еще, кажется, сказалъ я: "представительство правительствъ"; лучше сказать: "систему народнаго представительства" или "систему представительнаго правленія^.
   Да что же "Вѣстникъ Европы"? Прости моя радость! Цѣлую васъ всѣхъ православныхъ. Только съ вами и отъ васъ житье, а кругомъ рѣжутъ, давятъ. Я точно нѣмой въ обществѣ глухихъ: перо и бумага -- я весь тутъ; а иначе -- прошу пить, ѣсть условленными знаками. Нравственное бытіе мое -- на письмѣ, а на дѣлѣ одно животное. Я могу сказать современникамъ и потомству: "Не судите меня по моимъ дѣламъ, а судите меня по написанному мною". Перо придаетъ какую-то теплоту, какую-то силу, распашку, душу моимъ движеніямъ; оно отлучаетъ меня разительною чертою отъ толпы. Мнѣ надобно написать новое посланіе къ моему перу. Ты гордись этимъ: ты большой его побудитель. Мнѣ ни съ кѣмъ такъ ловко не бываетъ внутренность свою обнажать, какъ съ тобою. Жена будетъ благодарить за альбумъ съ слѣдующею почтой. Сдѣлай милость, скажи Карамзинымъ, что мнѣ непремѣнно хотѣлось писать къ нимъ, но посланіе къ Дмитріеву издержало мое время и ручную силу.
  

178.

Князь Вяземскій Тургеневу.

[Вторая половина апрѣля. Варшава.J

   Здравствуй и за письмо отъ 16-го апрѣля благодарствуй: полный обѣдъ! Такъ и надобно. А табаку все нѣтъ какъ нѣтъ. Какъ же съ Байковымъ не прислать малую толику? Вѣрно и съ Доврэ ничего не присылаешь? А исторіографу показываешь мою подтирку для Каченовскаго! Онъ въ послѣднемъ письмѣ проситъ меня именемъ дружбы не говорить о немъ. Что прикажешь дѣлать? Одна надежда остается въ томъ, что піеса уже напечатана. А не то и думать нечего! Видишь ли, что ты дѣлаешь, убійца мой и Каченовскаго животворецъ! Какъ не знать тебѣ Карамзина, образа его мыслей и прочаго, прочаго! Я заплачу, если узнаю, что піеса еще не напечатана, потому что, по полученіи сего письма, прошу ее задержать. Если уже все свершилось, признаюсь въ слабости: буду радъ, ибо я только (разумѣется, въ этомъ случаѣ) для обряда повинуюсь Николаю Михайловичу, какъ въ царствованіи Павла не носилъ бы круглыхъ шляпъ, въ твердомъ увѣреніи, что надобно всегда повиноваться закону, пока признаешь его власть; но съ тѣмъ же твердымъ увѣреніемъ въ душѣ и совѣсти не благоговѣю предъ сею его волею, хотя и благоговѣю предъ изящнымъ ея источникомъ. У каждаго свой образъ мыслей: я считаю, что связаться съ повѣсою на улицѣ непристойно, но ударить разъ дубиною дурака, который кинулъ въ тебя грязью, и послѣ отойти прочь, не только можно, но и должно. Не будь Христосъ Богомъ, онъ былъ бы забитымъ плюгавцемъ: намъ, грѣшникамъ, нельзя садиться въ чужія сани, то-есть, на чужіе кресты. Я въ смиреніи своемъ не добиваюсь славы распятія. Къ тому же, если кто подумаетъ, что Карамзинъ могъ водить моимъ перомъ, тотъ не знаетъ Карамзина и, слѣдственно, о думаніяхъ его и думать нечего.
   Наконецъ Стурдза уѣхалъ отсюда съ руками, ногами и головою. Я въ его пребываніи выдралъ здѣсь изъ сочиненій Жуковскаго заглавный листъ: "Старцу Эверсу, послѣ праздника, даннаго студентами". Храни меня, Боже! Вся полиція здѣсь пронюхивала все студентское. Шутки въ сторону: весь легіонъ полицейскій былъ день и ночь на ногахъ. У насъ въ нашемъ либеральномъ царствѣ Богъ знаетъ что дѣлается. Намедни запретили шикать въ театрѣ, потому что немного зашикали за неисправную игру любимой актрисы, варшавской Помпадуры. Для меня сѣкира самовластія ничего: она дѣйствуетъ на площади народной, и для того у насъ нѣтъ жизни народной, общественной; самые государственные люди живутъ жизнью придворной; но бѣсятъ меня эти булавки самовластія, преслѣдующія насъ въ самыхъ убѣжищахъ, гдѣ думаемъ мы укрыться отъ желѣзной руки правительства; бѣситъ меня эта мелочная попечительность его, которая съ глазъ меня не спускаетъ ни въ кабинетѣ моемъ, ни за столомъ пріятельскимъ. Я понимаю, что можно привыкнуть къ мечу, висящему надъ головою вѣчно, но вѣчно сидѣть на иглахъ невозможно, или чортъ знаетъ, что надобно имѣть за -- --, хуже и безчувственнѣе всякой души. Иногда у меня кровь кипитъ отъ этихъ булавокъ, какъ въ самоварѣ. Такъ и шипитъ, но, слава Богу, еще ни разу не выкипятилась черезъ край. Зато внутри какіе слѣды остаются? Эта запекшаяся кровь болячки моей независимости. Если ихъ черезчуръ раздразнить, то мнѣ надобно будетъ или умереть, или взбѣситься. А ты еще меня зовешь въ Петербургъ, на пытку всѣхъ и всякаго рода домовыхъ деспотизма! Vous y êtes tous sons un cauchemar inquisitorial. Кажется, никого нѣтъ, а кто-то давитъ: какая-то невидимая сила опутываетъ васъ, и самые свободные похожи на этихъ сельскихъ лошадей, которыхъ пускаютъ на волю, связавши имъ переднія ноги. Ты первый прыгаешь на травѣ. Знаешь ли, что вотъ прекрасная мысль для басни. Обдумаю и сотворю.
   Прости, мой милый! Обнимаю тебя отъ всего сердца. Всѣмъ нашимъ поклонъ въ поясъ. Что дѣлаетъ Зандъ-Жуковскій? Что же не присылаешь мнѣ азіятскаго "Вѣстника Европы"? Когда Николай Михайловичъ отдастъ тебѣ книги, отошли ихъ къ Василью Львовичу.
  

179.

Тургеневъ князю Вяземскому.

23-го апрѣля. [Петербургъ].

   Письмо твое отъ 12-го апрѣля получилъ, но едва ли успѣю отвѣтить тебѣ, ибо сейчасъ отправляю чиновника къ Сперанскому, въ Сибирь и долженъ снабдить его письмами и книгами. Онъ сюда не пріѣдетъ, а отправляется въ первыхъ числахъ мая прямо къ мѣсту назначенія своего. Сейчасъ же получаю и письмо отъ брата Сергѣя изъ Парижа, который говоритъ о поѣздкѣ своей въ Лондонъ, какъ я о выѣздѣ въ Малую Морскую; но я, моя Морская -- на сухомъ пути, ибо у насъ все просохло и пыльно, а его море мокрое. Сейчасъ же и дешифрирую письмо Свѣчиной, которая зоветъ меня въ Парижъ. Какъ дружба ея во мнѣ вѣрна и одинакова! Табакъ къ тебѣ не приняли. Постараюсь отправить съ Доврэ, если онъ, наконецъ, поѣдетъ отсюда. Прости, обнимаю тебя! Сколько любопытнаго получилъ я отъ брата Сергѣя! И какая статья или книга о Германіи, рукопись!
  

180.

Тургеневъ князю Вяземскому.

30-го апрѣля. [Петербургъ].

   Письмо твое, милый другъ, отъ 18-го апрѣля и съ письмомъ и стихами Жуковскому я получилъ и, переписавъ послѣдніе, ему доставилъ въ оригиналѣ вчера; слѣдовательно, онъ врядъ ли успѣетъ отвѣчать тебѣ сегодня при многотрудныхъ своихъ занятіяхъ россійскою грамматикою, при свѣтской разсѣянности и спаньѣ. А пока онъ не скажетъ своего строгаго мнѣнія о твоемъ посланіи, и не долженъ говорить своего, ибо чувствую ежедневно возрастающее въ тебѣ пристрастіе и опасаюсь тебя избаловать и изурочить. Я не умѣю быть строгимъ, гдѣ должно, но чувствую, что нѣкоторые стихи передѣлать надобно. Сообщу свои замѣчанія Жуковскому на досугѣ. Теперь поговоримъ о твоей прозѣ. Знаешь ли, что Яценковъ, ценсоръ, не пропускаетъ "Вольтера", утверждая, что хвалить Вольтера безъ всякой оговорки, тогда какъ Европа читала письмо графа Каподистріа, по повелѣнію государя писанное, заключающее приговоръ ему, не позволено. Онъ возвратилъ Гречу твою піесу. Не знаю еще на что Гречъ рѣшится и будетъ ли просить по начальству, то-есть, возьметъ ли апелляцію; но, между тѣмъ, на сихъ дняхъ, на Фонтанкѣ, передъ окнами Министерства духовныхъ дѣлъ, я имѣлъ сильную схватку съ Яценковымъ. Онъ требуетъ, чтобы авторъ сказалъ о вредѣ, нанесенномъ Вольтеромъ нравственности и религіи, и умѣрилъ похвалу ему. Я ему отвѣчалъ, что ты не о вліяніи его на умы и сердца, а o письмахъ его говорить хотѣлъ, не почитая себя въ правѣ исчислять его вредныя качества; что надобно хвалить хорошее и въ дурномъ, особливо терпимость, въ то время, когда гасильники предлагаютъ жечь сочиненія, отъ коихъ огонь легко распространиться можетъ и до сочинителей. А онъ одно и то же повторялъ, что бы тебѣ сказать надлежало. Я ему отвѣчалъ, что не должно влагать въ другихъ ума своего (зри "Видѣніе въ Арзамасѣ") и не успѣлъ переувѣрить моего малютку въ физическомъ и умственномъ смыслѣ. Онъ остался при своемъ мнѣніи, то-есть, при мнѣніи, какъ онъ полагаетъ, правительства, и сказалъ, что если авторъ хочетъ, то можетъ объявить желаніе быть судимымъ высшимъ мѣстомъ. Тогда это дойдетъ и до главнаго училищнаго правленія, а тамъ Магницкій, который предлагаетъ отдать подъ высшій надзоръ полиціи всѣхъ чиновниковъ изъ студентовъ, обучавшихся въ извѣстное время въ извѣстномъ (или лучше неизвѣстномъ) русскомъ университетѣ. И этакъ многимъ удается, а теперь почти и всѣмъ. Что дѣлать, я еще не знаю. Посовѣтуюсь съ Уваровымъ и Жуковскимъ и сдѣлаю все, что предпишетъ не одно такъ называемое благоразуміе, за которое хвататься мнѣ уже поздно. Я ничего не буду писать о тебѣ Новосильцову, по скажу тебѣ, что пишетъ ко мнѣ сердитый на тебя Дмитріевъ. Ботъ слова его: "Благодарю васъ за пересылку отъ князя Вяземскаго книги. Прошу васъ при случаѣ увѣрить его въ искренней моей благодарности за гостинецъ. Самъ же не хочу писать къ нему par représailles, ибо онъ съ выѣзда своего изъ Москвы не писалъ ко мнѣ еще ни строчки. Одинъ только старый Пушкинъ награждается его письмами". -- Скоро узнаетъ онъ, что у тебя рука устала отъ посланія къ нему, и проститъ прегрѣшенія твоей лѣности. Я не прошу тебя писать въ нему, опасаясь, что это умалитъ твои письма ко мнѣ.
   Братъ посылаетъ тебѣ книгу Греча и проситъ тебя присылать или, по крайней мѣрѣ, готовить піесы къ его журналу. Онъ скоро выходить будетъ, и братъ надѣется на твое обѣщаніе. Стыдно, если Гречъ будетъ болѣе обогащенъ тобою, нежели Арзамасецъ par excellence.
   Сегодня, вѣроятно, братъ вступитъ въ Министерство финансовъ управляющимъ третьимъ отдѣленіемъ, на мѣсто Жерве, который за болѣзнію долженъ оставить эту должность, становящуюся важнѣе со дня на день по всѣмъ иностраннымъ сношеніямъ и присоединеннымъ къ сему отдѣленію изъ другихъ департаментовъ дѣламъ. Братъ долго не хотѣлъ принимать должности по Министерству финансовъ, но графъ Нессельроде былъ его на сей разъ счастливымъ негоціаторомъ. Министръ финансовъ сказалъ брату столько лестнаго, что ему нельзя было уже болѣе на него сердиться, и онъ сдался. Онъ ни съ кѣмъ, кромѣ министра, дѣла имѣть не будетъ. Остается въ Совѣтѣ, но оставляетъ Коммиссію законовъ. Частъ огромная и по особенной довѣренности министра ввѣряемая, независимо отъ директоровъ. Онъ долженъ быть въ ежедневныхъ сношеніяхъ съ министромъ; но это не помѣшаетъ ему посвящать досугъ журналу, ибо теперь онъ убиваетъ много времени въ Англинскомъ клобѣ. Другой братъ мой уѣхалъ на нѣкоторое время въ Лондонъ, а участь его по сію пору не рѣшилась. Я, можетъ быть, долженъ буду съѣздить въ Москву, а тебя опять тамъ не будетъ, моя радость, ручко манитъ [sic] и мрачныхъ дней моихъ просвѣтителю!
   Карамзины уѣхали въ Царское Село еще въ субботу. Въ пятницу, то-есть, 2-го мая я сбираюсь съ Плещеевымъ посѣтить ихъ. A propos: Плещеевъ уже представленъ къ опредѣленію въ Дирекцію театра и ему поручится французскій спектакль. Если интриги мои удадутся, то онъ при сей вѣрной оказіи будетъ и камергеромъ, и это будетъ лучшая эепиграмма на мой ключъ. Дѣло должно скоро рѣшиться.
   На сихъ дняхъ онъ, Гнѣдичъ, Кокошкинъ, Семенова и другіе играли у князя Гагарина сцены изъ "Эдипа" и на русскомъ "Гишпанскіе замки", и очень хорошо. Даже и Гнѣдко игралъ Эдипа прекрасно et pour cause. Зрителей было весьма немного приглашенныхъ актерами.
   Что значитъ въ твоемъ письмѣ: "Не выѣзжай изъ Петербурга прежде половины мая!" Будешь ли ты сюда, или уѣдешь ты изъ Варшавы? Объясни. Къ вамъ будутъ въ сентябрѣ: такъ полагаютъ здѣсь.
   Я тебѣ писалъ уже, помнится, что получилъ письмо отъ Сѣверина. Ему точно лучше, но грусть не покидаетъ его, и я радъ этому за его сердце, какъ доказательству жизни. Но идеи его тѣ же, что и у Ст[урдзы] ou peu s'en faut. Поѣздитъ, поучится -- и голова просвѣтлѣетъ.
   Спѣшу въ Совѣтъ, а оттуда въ крѣпость. Но не пугайся: не въ казематы, а въ церковь, слушать Михаила и гулять съ народомъ на праздникѣ Преполовенія. Погода разгуливается, и нашему брату поденщику, Tagelöhner, это и съ руки. Не вытерплю, я думаю, чтобы не послать въ тебѣ по крайней мѣрѣ выписку изъ "Mémoire sur l'état moral de l'Allemagne". Но теперь и думать некогда. Прости! Продолженіе впредь. У милой княгини цѣлую милыя ручки и милыхъ дѣтушекъ.
   1-го или 2-го мая ѣдетъ къ вамъ ваша княгиня Голицына, съ которой пошлю тебѣ табаку.
  

181.

Князь Вяземскій Тургеневу.

1-го мая 1819 г. Варшава.

   Поѣзжай на свою Морскую, а мы завтра ѣдемъ на праздникъ въ Пулавы.
  
   Toi, dans qui l'élégance est jointe à la richesse,
   Fortuné Pulhawi, qui seul obtins des Dieux
   Les charmes, que le Ciel partage à d'autres lieux.
  
   Пиши ко мнѣ нѣсколько строкъ,-- и я тебѣ отвѣчаю только нѣсколькими строками. Впрочемъ, хотя твое письмо и было бы питательнѣе, но переварить ничего не могъ бы мой желудокъ. Я въ какомъ-то нравственномъ разслабленіи.
   Что дѣлаетъ Жуковскій? Я сегодня читалъ его цѣлое утро и наслаждался "Аббадоною". Вообще, главный его недостатокъ есть однообразіе выкроекъ, формъ, оборотовъ, а главное достоинство -- выкапывать сокровеннѣйшія пружины сердца и двигать ихъ. C'est le poète de la passion, то-есть, страданія. Онъ бренчитъ на распятіи: лавровый вѣнецъ его -- вѣнецъ терновый, и читателя своего не привязываетъ онъ къ себѣ, а точно прибиваетъ гвоздями, вколачивающимися въ душу. Сохрани, Боже, ему быть счастливымъ: съ счастіемъ лопнетъ прекраснѣйшая струна его лиры. Жуковскій счастливый -- то же, что изображеніе на крестѣ Спасителя съ румянцемъ во всю щеку, съ трипогибельнымъ подбородкомъ и съ кускомъ кулебяки во рту. Однимъ словомъ, представь себя на крестѣ, то-есть, себя за столомъ митрополитскимъ, между двумя митрополитами, -- -- --! Ты хохочешь? Довольно! День мой не пропалъ, и я кончу.
  

2-го мая.

   Сейчасъ ѣдемъ. Жди поэзіи изъ Пулавы, а теперь я весь проза и еще какая! Если Карамзины еще въ городѣ, то скажи имъ о нашей прогулкѣ.
  

182.

Тургеневъ князю Вяземскому.

7-го мая. [Петербургъ].

   Письмо твое, безъ числа, получилъ и пакетъ къ Карамзину сегодня отправилъ въ Царское Село. Будь спокоенъ: піеса твоя о Вольтерѣ уже не въ моей власти. Она представлена министру просвѣщенія на разрѣшеніе, можетъ ли быть напечатана. Уваровъ не осмѣлился самъ приказать о пропускѣ. Не знаю еще, что скажетъ министръ, а мое заступленіе въ дѣлѣ сего рода можетъ все дѣло испортить. Слѣдовательно, теперь уже надобно почитать ее напечатанною или отданною въ печать, и ни Карамзина, ни тебя слушать я уже не могу послѣ столъ важной ценсуры.
   Сравненіе твое и безбожно, и хуже этого, и въ родѣ молодого Пушкина. Сказавшій: "Любите враги ваша!" и простившій блудницѣ и безъ божественной натуры былъ бы выше Сократа и Иллиджусая, ибо передалъ намъ всѣ начала законносвободныхъ понятій, а ты что изъ него дѣлаешь? Но Онъ уже за 1819 лѣтъ простилъ это тебѣ въ молитвѣ въ Отцу своему и къ Отцу нашему: "Господи, отпусти имъ"! Онъ-бы удержалъ руку Занда, еслибъ былъ его товарищемъ, но устыдилъ бы того, кто не исправлялъ, но осмѣивалъ только соотечественниковъ, ибо и не зная Горація, сказалъ Онъ: "Добро есть за братія положити души наша (dulce est pro patria mori)"! Все прекрасное, все высокое, все близкое сердцу человѣка -- въ Немъ. Яко недостойному, не посылаю тебѣ напечатанный переводъ русскій евангелистовъ. И въ тонъ же письмѣ жалуешься ты на деспотизмъ! Но кто обезоружилъ руку деспотовъ? Кто оградилъ и ихъ, и насъ конституціями? Имѣли ли прежде его законносвободныя понятія, въ европейскомъ смыслѣ, несмотря на то, что онъ же проповѣдуетъ самоотверженіе?
   Будь справедливъ, по крайней мѣрѣ, если уже не хочешь бытъ философомъ, то-есть, христіаниномъ и не оправдывай Магиицкихъ, который просится въ Стурдзи, не имѣя ни таланта, ни bonne foi его, а нападая на Казанскій университетъ, какъ на гнѣздо безбожниковъ и требуя его разрушенія. Я сказалъ: "Лежачаго не бьютъ"! По травѣ ли я прыгаю и съ спутанными ногами, и въ неволѣ, если не писалъ, то, по крайней мѣрѣ, министрамъ и любимцамъ ихъ истину съ улыбкой говорилъ. Выходите, любезные либералы, на чистое поле, и сразимся! Тогда я и себя выведу на чистую воду, и она не возмутится. Vitam impendere vero, но по своему. Одному брату Николаю уступлю, можетъ быть. А propos: онъ опредѣленъ на мѣсто Жерве управляющимъ третьимъ отдѣленіемъ въ Министерствѣ финансовъ, по предложенію министра, и ни съ кѣмъ, кромѣ его, дѣла имѣть не будетъ. Остается въ Совѣтѣ, но оставляетъ Коммиссію законовъ. Мѣсто важное, ибо завѣдываетъ всѣ кредитныя установленія, иностранные и внутренніе долги и прочее
   Меня прервали письмомъ изъ Рима отъ князя Гагарина. Много интереснаго; сообщаю ее qu'il y a de piquant. Императору Австрійскому даютъ въ Римѣ праздники. Папа на нихъ разоряется и налагаетъ новыя подати. Въ Капитоліи написали: "Gaudium civitatis, fletus provinciarum, risus orbis". Кстати объ Италіи: на дняхъ получилъ я письмо отъ Батюшкова изъ Неаполя, прелестное по описанію и по слогу. Не успѣю сообщить подробностей, ибо сегодня же ѣдетъ курьеръ въ Парижъ и Лондонъ, и нареченіе викарнаго въ Синодѣ.
   Спѣшу дописать письмо къ брату. Піеса твоя къ Дмитріеву будетъ скоро напечатана. Я думаю, что нѣтъ нужды еще переписываться съ тобою Жуковскому, которому я и вчера напоминалъ о тебѣ. Батюшковъ спрашиваетъ о тебѣ. Я пошлю ему твое посланіе къ Дмитріеву при оказіи и кое-что другое. Прости! Присылай жидовъ и акты конституцій. Тургеневъ.
  

183.

Князь Вяземскій Тургеневу.

10-го мая. Варшава.

   Пожалуй, да будетъ воля Яцеской Печатайте моего "Вольтера" съ оговорками, только пусть самъ Яценко беретъ оговорки на себя. Я еще скажу ему спасибо: я за каждую оффиціальную глупость плачу охотно по рублю. Вотъ вѣрный способъ разориться и дѣтей по себѣ пустить по міру. Сдѣлайте милость, свяжите меня съ Главнымъ правленіемъ, напустите на меня инквизитора Лаваля. Ей Богу, не надобно опускать случаевъ посмѣяться; а здѣсь какая жатва смѣха предстоитъ Арзамасу! Батюшки, не унывайте! У насъ какой идетъ шумъ о извѣстномъ тебѣ запрещеніи полиціи шумѣть въ театрѣ! Одна газета возстала противъ этого злоупотребленія: сочинителей статей исключаютъ изъ Государственнаго Совѣта, въ коемъ они были записаны; типографію запечатали, и -- да здравствуетъ либеральность! Впрочемъ, на сеймѣ вѣрно отзовется все это. Стыдъ и смѣхъ! Какъ глупо правительство, которое не даетъ заснуть тѣмъ, которыхъ давитъ. Раздразнишь бездѣлкою, а кончится дѣломъ. Здѣсь всякій день наносятъ важныя оскорбленія конституціи, но именно потому всѣ молчали, и немногіе о нихъ догадывались, что они важны; теперь нелѣпая мѣра самовластная падаетъ на всѣхъ за какую-то актрису: всѣ заговорили, всѣ догадались, что ни въ какомъ образованномъ государствѣ не запрещено въ театрѣ за свои деньги гласно обнаруживать свое одобреніе или осужденіе о игрѣ актеровъ; не императорскихъ, не королевскихъ, а публичныхъ, потому что они содержатся иждивеніемъ публики и играютъ на театрѣ, такъ называемомъ "Narodowy". А я бѣшусь, какъ будто бы польская кровь течетъ въ моихъ жилахъ, какъ будто бы я не повитъ подъ звукомъ желѣзъ и кнутовъ и не подъ дурацкими шапками возлелѣянъ! Кажется, можно бы во всему привыкнуть! Нѣтъ, кровь и вчужѣ такъ и клокочетъ!
   Я провелъ нѣсколько весьма пріятныхъ дней въ Пулавахъ: рѣдкое, великолѣпное мѣсто! Точно съ неба упало на польскіе пески. Любопытны также и два храма; одинъ -- посвященный польскимъ драгоцѣнностямъ, другой -- всемірнымъ: мозаики вѣковъ и царствъ! Старуха Чарторицка сама, какъ вѣдьма, согбенная подъ бременемъ лѣтъ и грѣховъ, волшебнымъ жезломъ все это создала, и посреди памятниковъ вселенныя сама бродитъ, какъ памятникъ польскаго превращенія, бы всего того, что происходило въ Польшѣ въ теченіе послѣднихъ десятковъ лѣтъ. Впрочемъ, она умна и привѣтлива; дочери ея: графиня Замойска и к[нягиня] Виртембергска, каждая въ своемъ родѣ, любезны и милы. Пріятно видѣть тѣсное согласіе семейства; князь Адамъ на точкѣ замерзанія въ обществѣ, но въ домашнемъ быту, говорятъ, очень веселъ. Въ Пулавахъ есть роскошь, почтенная въ положеніи крестьянъ: они очень счастливы и по своему образованы. Старуха сама занимается ихъ благосостояніемъ съ материнскою заботливостью и пишетъ книги учебныя для крестьянскаго образованія.
   Третьяго дня, въ саду у Николая Николаевича, застрѣлился молодой Роде, русской службы офицеръ, приходившій въ нему прежде того нѣсколько разъ съ пистолетомъ въ карманѣ просить 500 червонцевъ взаймы. Николай Николаевичъ сказалъ о томъ Курутѣ; хотѣли дождаться пріѣзда Доврэ, покровительствовавшаго Роде, чтобы рѣшить его участь, и ему сказали повременить до того; наконецъ, пришелъ онъ въ Николаю Николаевичу во второмъ часу ночи и просилъ непремѣнно дать ему требуемыя деньги; тотъ, не хотѣвши ввести его въ бѣду, отославши, какъ бы надлежало, къ коменданту, отослалъ его отъ себя съ выговоромъ за такой безпорядочный поступокъ. Онъ вышелъ за ворота и выстрѣлилъ въ себя, но однако же не убился и теперь еще живъ. Выстрѣливши въ себя, имѣлъ онъ еще довольно силы, чтобы приподняться, обнажить саблю и, махая ею, вырубилъ онъ деревянную рѣшетку и, окровавленный, едва не дошелъ до комнаты Николая Николаевича, но ослабѣвшаго остановили его, связали и отвезли въ лазаретъ. Въ карманѣ нашли у него бутылку спирта и вексель отъ имени Николая Николаевича, который онъ, вѣроятно, надѣялся заставить его подписать. Вотъ гостинецъ для Жуковскаго, а кстати еще и романъ ужасный, а хуже того -- и дурной, но который надѣлалъ много шума. Второй экземпляръ отошли въ Констаитиву Булгакову для доставленія графинямъ Пушкинымъ.
   Ты требуешь объясненія: мнѣ объявили, что меня пошлютъ въ Петербургъ и, вѣроятно, недѣли черезъ двѣ или три; это -- между нами. Прости, будь здоровъ! Жиды у меня, и я ихъ самъ привезу или пришлю. Ради Бога, пустите "Вольтера" въ свѣтъ, а меня на свѣжую воду, на съѣденіе лягушекъ: Лаваля и Магницкаго. Смотри же, сиди на Фонтанкѣ и жди меня!
   Выпроси у Плещеева или у Вьельгорскаго пѣсню: "Si Ton croit vingt jolis romans, et plus d'une tendre romance", и пришли мнѣ ее. Брату скажи, что я радъ ему служить вѣрою и правдою и поздравляю, если не его, такъ Министерство финансовъ.
   Теперь открылось, что камердинеръ Роде, видя, что онъ въ такомъ разстройствѣ ходитъ всегда съ заряженнымъ пистолетомъ, тайкомъ вынулъ изъ него пулю, и выходитъ, что онъ въ голову всадилъ себѣ пыжъ, но такъ какъ онъ растерзанъ былъ фрянками, то рана его считается смертельною. Я сегодня пойду его смотрѣть.
   Писалъ ли я тебѣ, чтобы ты отослалъ Старостѣ-подагрику политическія книжицы, которыя я отправилъ въ Карамзину?
  

184.

Тургеневъ князю Вяземскому.

14-го мая. [Петербургъ].

   Краткое, безбожно-любезное письмо твое отъ 1-го мая получилъ и ожидаю описанія Пулавы. Жуковскому письмо очень понравилось, и онъ хотѣлъ у меня отнять его; но это значило бы отнять его у безсмертія, ибо я берегу твои письма, чтобы современемъ, подъ свободнымъ небомъ, издать ихъ въ свѣтъ и сдѣлать изъ тебя самого второй томъ Галіани. Смотри же, будь умнѣе и веди себя лучше, то-есть, пиши больше и шутками отъ второй страницы не отдѣлывайся. Я намѣренъ подписать подъ портретомъ Жуковскаго: "Бренчитъ на распятіи".
   Въ прошедшую пятницу мы ѣздили въ Царское Село навѣстить больного Карамзина, но, къ счастію, нашли его только въ сильной простудѣ, а совсѣмъ не такъ больного, какъ намъ описывали. Онъ встаетъ съ постели и ходитъ, а теперь ему еще лучше.
   Дмитріевъ горюетъ, что Каченовскій ускользнулъ отъ твоего пораженія, и полагаетъ, что ему покровительствуетъ Палиссотова богиня; но я еще не теряю надежды и думаю, что имя Екатерины спасетъ и тебя, и насъ отъ стыда безмолвія передъ журналистомъ.
   Не помню, писалъ ли я тебѣ о великолѣпно-скучныхъ праздникахъ, которые папа даетъ Римскому императору, и для которыхъ его святѣйшество на подданныхъ своихъ наложилъ новыя подати. На другой день нашли на Капитоліи слѣдующую надпись: "Gaudium civitatis, fletus provinciarum, risns orbis", то-есть: "Веселіе города, плачъ провинцій, смѣхъ міра".
   Я получилъ, наконецъ, сочиненія изгнанника Арно, на которыя прошу тебя подписаться. Это будетъ стоить рублей 40 или 50. Теперь вышли уже три или четыре части; всего будетъ пять. Если найдешь и другихъ подписчиковъ, то увѣдомь. Братъ Сергѣй покровительствуетъ гонимаго и просилъ меня споспѣшествовать распродажѣ 50 экземпляровъ. Я надѣюсь всѣ продать здѣсь, но опасаюсь еще ценсуры. Между прозаическими сочиненіями, до администраціи учебной части относящимися, есть и интересныя.
   Не помню, знаешь ли ты по-итальянски? Если знаешь, то совѣтую тебѣ, яко сатирику и поэту, выписать: "Satire di Angelo d'Elci Fiorentino". Fiorenze, y Piatti, 1817, два изданія, въ 8-ю и въ 4-ю долю листа. Есть прелестныя сатиры: и новыя, и въ подражаніе древнимъ. Онъ достоинъ стать подлѣ Ювенала, Горація и Персія; осмѣиваетъ и пороки, и слабости нашего времени съ итальянскимъ остроуміемъ. Славное полустишіе: "Facit indignatio versum" переводитъ онъ такъ, обращаясь къ Музѣ своей: "Тасі, parla la bile". Собираясь писать и призадумавшись о томъ, кто его читать будетъ, онъ спрашиваетъ:
  
                       Chi legge?
   Leggon matrone amor, prenci bugia,
   Farse il legista, e il monaco gazzette.
  
   Описывая вашу братью въ церквахъ католическихъ, куда приходятъ восхищаться кастратами, онъ говоритъ:
  
   Mentre in suon di nequizia i sacri detti
   Canta un cappon degli angeli victorio,
   E intanto il folto stuol nel divo albergo
   А lui volge la faccia e al Nume il tergo.
  
   О россійскихъ академіяхъ геворитъ:
  
   Crea nuove lingue, e morte fa le vive,
   Verra in Crusca Etiopico e Cinese.
  
   О нашемъ энциклопедическомъ невѣжествѣ:
  
   Lo stuol, chè in più cheta stanza,
   Studia l'enciclopedica ignoranza.
  
   Я самъ не имѣю еще самой книги, а знаю только по одной хорошей рецензіи. Намекну о ней Батюшкову. Сегодня хотѣлось мнѣ къ тебѣ расписаться, но не дождался индигнаціи и прошу не взыскать за сухощавыя выписки. Прости! Тургеневъ.
   Александръ Булгаковъ ѣдетъ съ Волковымъ въ Парижъ.
  

185.

Князь Вяземскій Тургеневу.

15-го мая. Варшава.

   Чортъ тебя дери съ моимъ безбожнымъ сравненіемъ! И какое это сравненіе; которое навалило на меня твою проповѣдь, хоть убей -- не знаю! Твое письмо для меня -- тарабарсвая грамота, и и сержусь и бѣшусь. Еще прислать бы тебѣ мнѣ оду Хвостовсвую на разгадываніе. Изъ себя дѣлаешь ты какого-то Филарета, изъ Христа -- какого то либерала, изъ меня -- уже не вогото, а что-то такое, котораго я не понимаю. Вдобавокъ всего, въ "Сынѣ Отечества" стихи какого-то князя Цертелева! Вся нынѣшняя почта гроша не стоитъ Я сердитъ и взбѣшенъ и болѣе не въ силахъ сегодня писать. Прости, авось завтра остыну. Да еще: кто проситъ васъ печатать мое посланіе къ Дмитріеву? Возвратите мнѣ его скорѣе съ замѣчаніями, или безъ замѣчаній, если ваша петербургская братія только для проповѣдей легка на подъемъ, а этотъ запорожскій Жуковскій (запоръ) ничего высидѣть не можетъ! Развѣ вы не знаете Дмитріева? Мнѣ нужно прежде ему отъ себя послать стихи, а тамъ просить позволенія ихъ печатать. Легко статься можетъ, что иное тутъ его и ошеломитъ.
  

16-го мая.

   Немножко простылъ, но грустенъ. Здѣсь показываютъ панораму Парижа; вчера зашелъ на нее взглянуть. Тоска разлилась по сердцу: мнѣ такъ живо представилось, что я успѣлъ уже издержать на вѣку своемъ по крайней мѣрѣ милліонъ наличныхъ рублей и десять лѣтъ жизни, а спросить себя, какъ и гдѣ? Ничего не видалъ, ничего не отложилъ для будущаго. Добреду до границы жизни съ чѣмъ? Послужной списокъ моего бытія -- бѣлый листъ. Конечно, симпатическими чернилами написаны на немъ нѣсколько таинственныхъ буквъ, которыя, еслибы собрать, составятъ нѣчто цѣлое; но кто разберетъ эти чернила, кто соберетъ эти отдѣльные гіероглифы? Или я весь умру? -- Такъ, весь!
  
   Cet oracle est plus sыr que celui de Calchas!
  
   Друзья могли бы меня разгадать; они и разгадываютъ иногда, но часто и сбиваются: зри письмо Тургенева отъ 7-го мая. Они вѣсятъ мои слова на казенномъ безменѣ, мѣрятъ мои движенія на всеобщій аршинъ; а не знаютъ, что самъ бѣсъ своенравія вертится во мнѣ, что нѣтъ двухъ меня на свѣтѣ, то-есть, по крайней мѣрѣ на знакомомъ свѣтѣ; не говорю этого ни въ пользу, ни въ осужденіе себѣ. Я думаю, что никого не за что ни хвалить, ни винить. Одна есть доблесть: побѣждать страсти, покорять природу внутреннюю. Но развѣ Лукинъ лучше другого, потому что онъ кулакомъ разбивалъ дубовый столъ на щепки? А развѣ нравственный Лукинъ не та же прихоть природы, которая даетъ женскія слабости, то-есть, душевныя мѣсячныя трапезной душѣ Магницкаго и прикрѣпляетъ подъ юбки Орлеанской дѣвы душевную палицу Алкида?
  
   Творецъ земли себя въ смиренной дѣвѣ
   Явитъ землѣ, зане Онъ всемогущій.
  
   А я говорю: "Зане она всемогущая", et pour cause. То-есть, кто она? -- Природа. Зачѣмъ же не Богъ? -- Я его не понимаю! Ну, доволенъ ли ты? Рѣжь, жги меня. Ты имѣешь удивительный даръ выворачивать меня на изнанку, а тамъ, увидя мои кишки, кричишь: "Какъ гадокъ"! Батюшка, умилосердуйся! Товаръ лицомъ продается; много ли найдешь пригожихъ изнанокъ? Оттого всѣ и прячутъ ихъ; и я свою прячу отъ другихъ, но отъ тебя не могу. Вотъ, говоря о тебѣ въ отношеніи ко мнѣ, приходится и мнѣ сказать: "Зане онъ всемогущій". Слышишь ли, видишь ли меня, понимаешь ли меня, разбираешь ли меня? Если нѣтъ, такъ брось меня: видно, я не при васъ писанъ. Оставьте меня, какъ безобразную рукопись, написанную ни на какомъ человѣческомъ языкѣ и ни по какой человѣческой азбукѣ, какъ шалость проказника писаря, какъ мистификацію школярнымъ грамотеямъ, которые могутъ посѣдѣть на мнѣ и не доберутся до смысла и заглавія. Едва не то же ли будетъ и съ моею рукописью, лежащею на столѣ министра? Знаешь ли, что это прелесть! Вы, уроженцы на этой землѣ чудесъ, вы ходите по чудесамъ, какъ будто ни въ чемъ не бывало. Глаза ваши приглядѣлись, уши прислушались, разсудки придурачились; но со стороны не знаешь, вѣрить ли глазамъ и ушамъ своимъ. О разсудкѣ уже не говорю; онъ остолбенѣетъ и замретъ. Чѣмъ все это кончится? Что, если Европа могла бы хотя въ щелку посмотрѣть на насъ? Стоитъ домъ на большой дорогѣ: домъ -- дворецъ. Путешественникъ издали видитъ и мысленно представляетъ себѣ хозяина дома. Подходитъ ближе -- слышитъ какой-то звѣрскій крикъ; еще ближе, смотритъ сквозь рѣшетку... домъ этотъ -- звѣринецъ. Я далъ поэтическую краску моему разсказу, но тебѣ на ухо и прозою скажу просто: домъ этотъ, то-есть, звѣринецъ этотъ -- скотный дворъ. Вотъ и вся сказва тутъ, и письмо все тутъ. Прости, обнимаю отъ всего сердца! Варшава есть дорога спасенія: на-дняхъ проѣхало семейство Коцебу. Я ихъ не видалъ, но мнѣ сказывали, что сынъ почитаетъ Занда несчастнымъ сумасбродомъ, орудіемъ преступнаго заговора.
   Вѣсть о разряженіи пистолета Роде оказалась баснею: у него точно вырѣзали въ головѣ двѣ пули, и онъ, вѣроятно, будетъ жить. Чудо, какъ выстрѣлъ не разорвалъ ему головы; видно, мало было пороху. Оказалось, что онъ въ тотъ день принималъ настойку дурмана, чтобы ошалѣть. Вѣроятно, изступленіе вело его съ саблею въ рукахъ къ Новосильцову по выстрѣлѣ. Какой вѣкъ неудачъ: и самоубійства не додѣлываются! А ты все-таки присылай мнѣ евангелистовъ и мои стихи.
   Знаетъ ли Жуковскій, что въ какой-то нѣмецкой газетѣ говорятъ съ похвалой о его вѣникахъ, "Für Wenige"? Я получилъ табакъ съ Матусевичевымъ. Каждый разъ, что я надписываю къ тебѣ, у меня невольно складывается въ головѣ: "Въ домѣ г-на министра посвященія".
  

186.

Тургеневъ князю Вяземскому.

17-го мая. [Петербургъ].

   Сію минуту сказалъ мнѣ графъ Соболевскій, что завтра по утру ѣдетъ въ Варшаву курьеръ. Хоть и нѣтъ времени писать къ тебѣ, но хочется послать табаку, если возьмутъ. Съ Матусевичемъ на прошедшей недѣлѣ я также послалъ тебѣ пакетъ. Мало-по-малу перешлю весь; а ты пришли мнѣ дюжину женскихъ разноцвѣтныхъ башмаковъ по прилагаемой у сего мѣркѣ и увѣдомь о цѣнѣ. Если дюжину послать неловко, то пришли хоть шесть паръ. Увѣдомь, на какой бумагѣ прислать тебѣ Арно; теперь вышло три части: "Les oeuvres dramatiques"; еще будетъ двѣ. На веленевой прекрасной бумагѣ à 15 r. le volume, всего 75 рублей; на лучшей простой -- по 10 рублей, всего 50; на весьма хорошей -- по 7 1/2, всего 38 1/2. Послѣднія двѣ части выйдутъ скоро, и я отвѣчаю за вѣрное доставленіе, если Богъ по душу не пошлетъ.
   Карамзину лучше. Жуковскій переѣзжаетъ съ своимъ дворомъ въ Павловскъ. Муравьевы уѣзжаютъ въ Одессу; я сиротѣю болѣе и болѣе. Урожденная княжна Куракина, замужняя Салтыкова и -- -- -- умерла.
   Пишу въ тебѣ не вовремя и не разъяренный письмомъ твоимъ. Лучше кончить и пожелать тебѣ доброй ночи, которая меня ожидаетъ. Прости до радостнаго утра! Башмачной мѣрки найти не могъ. Какъ скоро получу другую, то доставлю, а ты исполни коммиссію. Прости! Тургеневъ.
  

187.

Тургеневъ князю Вяземскому.

21-го мая. [Петербургъ].

   Я писалъ къ тебѣ съ курьеромъ графа Соболевскаго и послалъ пакетъ съ турецкимъ табакомъ, а въ тотъ же день получилъ письмо твое отъ 10-го мая, которое, обрадовавъ меня надеждою твоего пріѣзда, отняло у меня духъ писать въ тебѣ сегодня, ибо я полагаю, что письмо мое тебя уже не застанетъ въ Варшавѣ. Дай-то Богъ! Письмо твое къ Карамзину послалъ съ Жуковскимъ, который третьяго дня отправился на житье въ Павловскъ. Еслибы у тебя не было цѣлаго этажа у Карамзиныхъ, то я бы предложилъ тебѣ свою зелью, но тамъ тебѣ будетъ спокойнѣе. Не смѣю никому сказывать о твоемъ пріѣздѣ. Завтра, вѣроятно, увижу Карамзина, провожая Муравьевыхъ въ Одессу.
   Вчера скончалась княжна Туркестанова. Что ни говори, но она была и добрая, и любезная, и необыкновенно умная женщина. Благодѣтельствовала многимъ, несмотря на недостаточное состояніе и оставила пріятныя о себѣ воспоминанія въ многочисленномъ знакомствѣ. Государыня Марія Ѳеодоровна наканунѣ смерти навѣстила ее; а сегодня и въ Павловскѣ, несмотря на праздникъ, нѣтъ пріему, вѣроятно, въ память ей. Но всѣ эти почести не помѣшали спустить ее изъ окна, ибо мертвые во дворцѣ въ двери не ходятъ.
   Чѣмъ кончился пыжевой выстрѣлъ Роде? Шиллингъ зналъ его оттого, что другой Шиллингъ былъ съ нимъ, по несчастію, пріятель; и братъ Николай знавалъ его въ арміи.
   А propos: Николай пожалованъ въ статскіе совѣтники, по удостоенію Комитета министровъ, вслѣдствіе представленія князя Лопухина "за особенную дѣятельность и неусыпные труды въ Коммиссіи составленія законовъ по части законодательства". Онъ оттуда выходитъ, но за то по новой своей должности работаетъ съ утра не до вечера, а до ночи à la lettre. Romance требую отъ графа Вьельгорскаго, но отвѣта еще не имѣю. Спасибо за романъ. Я уже прочелъ его и графинѣ Пушкиной отослалъ. Книжекъ отъ Карамзина для Пушкина еще не получалъ. При свиданіи отберу. Кажется, по піесѣ твоей нѣтъ еще разрѣшенія.
   Если сослуживецъ твой, Буссе, узнаетъ объ участи, которая постигла отца его, отставленнаго отъ сеніорства, удаленнаго отъ прихода, съ тѣмъ, чтобы нигдѣ въ Россійской имперіи ни къ какому приходу его не опредѣлять, то дай ему почувствовать, что я ни мало не участвовалъ въ сей слишкомъ строгой, по моему мнѣнію, мѣрѣ. Указъ Юстицъ-коллегіи послѣдовалъ за подписаніемъ государя. Я не писалъ его, такъ, какъ и предложенія Юстицъ-коллегіи, и не разсматривалъ дѣла. Это поручено было другому; словомъ, я велъ себя по убѣжденію своей совѣсти и, конечно, не угодничалъ. Онъ самъ нѣкоторымъ образомъ навлекъ на себя эту бѣду, сдѣлавъ ослушаніе министру раздачею, прежде нежели получилъ на то позволеніе его, своего собранія церковныхъ пѣсней. Я не разъ остерегалъ его, но онъ не предполагалъ, вѣроятно, всей строгости, съ коею съ нимъ поступлено въ семъ дѣлѣ. Признаюсь, и я не ожидалъ этого. Я чистъ предъ Богомъ, слѣдовательно, и предъ людьми и не опасаюсь и въ семъ случаѣ, какъ и во всякомъ другомъ, непріятностей. Я пишу къ тебѣ для того, чтобы сынъ, котораго знаю, не имѣлъ на меня неудовольствія. Я сказалъ свое мнѣніе ясно и удаляюсь отъ дальнѣйшаго производства сего дѣла. Но этого и здѣсь еще немногіе знаютъ, и, вѣроятно, будутъ поносить меня, по обыкновенію. Впрочемъ, я и самъ никогда не оправдывалъ и не могу оправдать поступка Буссе, хотя и понимаю, что можно извинить его, то-есть, сей послѣдній поступокъ. Кажется, погодка разыгрывается. Прости! Тургеневъ.
  

188.

Князь Вяземскій Тургеневу.

23-го мая. Варшава.

   Ну, скажи, ради Христа, есть ли совѣсть въ этомъ Жуковскомъ? Настоящій Вальтеръ -- скотъ! Неужели мудрено присѣсть одинъ часъ для удовлетворенія просьбѣ дружбы. Я этихъ людей не понимаю; у него и дружба платоническая; на любовницу у него -- --, а для друга рука не подымется.
  
   Какъ плохо быть его красотками иль другомъ!
   Ихъ, на досугѣ, онъ вѣкъ держитъ на стихахъ;
   Меня жъ, за вѣчнымъ недосугомъ,
   Отнявъ мои стихи, отъ держитъ натощакъ.
  
   Parla la bile. Спасибо за письмо твое отъ 14-го и за табакъ, полученный съ Голицыною. Кажется, твой братъ куритъ: попотчивай его моимъ табакомъ и обѣщай Жуковскому дать фунтикъ, если исправится. Сколько его? Пудъ, что ли? Сдѣлай милость, не держи въ сыромъ мѣстѣ, а въ холодномъ и, по возможности, пересылай ко мнѣ. А "Вѣстникъ Европы"? Что ты заупрямился? А мой "Вольтеръ"? Умора! Выбирай любую смерть: можно умереть со смѣха. со стыда и съ бѣшенства. Желаю и я, чтобы ты письма мои напечаталъ, не изъ личнаго хвастовства, а изъ народной чести. Далеко кулику до Петрова дня! Признаюсь, изъ любопытства хотѣлось бы мнѣ дожить до этого времени; я думаю, на людяхъ совсѣмъ другія лица будутъ.
  
   Но когда-жъ это случится?
   Послѣ дождичка въ четвергъ.
  
   Уму взять верхъ надъ ЯценкоюІ И вообразить себѣ не могу.
  
   Русскимъ быть и быть въ свободѣ?
   Богъ такихъ чудесъ въ природѣ,
   Богъ не въ силахъ сотворить.
  
   Довольно ли тебѣ стиховъ подражательныхъ, вывороченныхъ и всякихъ? Съ чего же начнемъ прозу? Я сегодня не въ духѣ. Здѣсь сплинъ опасенъ. Аудиторъ гвардейскаго Волынскаго полка повѣсился намедни въ банѣ за носовой платокъ. Вообрази себѣ, какая медленная и мучительная должна была быть кончина! Онъ спустилъ краны, чтобы шумъ текущей воды заглушилъ его стенанія. Тотъ Роде умеръ. Здѣсь удивительно какъ самоубійства часты. Признакъ ли это ослабленія нравственныхъ и религіозныхъ началъ? Какъ думаешь? Во всякомъ случаѣ, я крѣпко увѣренъ, что нужно имѣть отмѣнную твердость духа, чтобы нанести на себя руку. Именно нанести, потому что желать смерти для меня понятно; но вотъ въ чемъ я вижу душевное богатырство: въ покореніи физической, животной привязанности къ жизни. И обыкновенно, посмотри на неудачнаго самоубійцу: какъ скоро привыкаетъ онъ къ жизни, въ которой ничего для него не улучшилось, не перемѣнилось!
   Сколько ложныхъ понятій, принятыхъ въ свѣтѣ за коренныя истины! Напримѣръ, не сумасбродно ли почитать самоубійство малодушіемъ и преступленіемъ? Хорошо судитъ на досугѣ и за пазухою у счастія рѣшительный поступокъ страдальца, который, послѣ многихъ распрей съ самимъ собой, признаетъ себя несостоятельнымъ должникомъ общества и, разрывая всѣ права свои на состраданіе и помощь ближнихъ, прибѣгаетъ къ послѣднему, вопреки умствованіямъ философовъ и положеніямъ законодателей, неотъемлемому праву располагать жизнью своею, какъ собственностью. И къ чему почитать это преступленіемъ? Объявите сегодня всенародно всемилостивѣйшее позволеніе лишать себя жизни: не бойтесь, не многіе воспользуются разрѣшеніемъ. А передъ Богомъ? Но развѣ медленный самоубійца, который не повинуется совѣтамъ врача и обжорствомъ, напримѣръ, какъ ты, нѣсколькими годами ускоряетъ свой конецъ, не такъ же долженъ бы виновнымъ быть? Бѣда въ томъ, что мы все мѣримъ на житейскій аршинъ. Бога пишемъ съ бородою и представляемъ его подателемъ жизни или заимодавцемъ жизни. Но если на жизнь и смотрѣть, какъ на службу, возложенную на насъ, то развѣ служивый, почувствовавъ въ себѣ неспособность къ службѣ, не можетъ отойти прочь и уступить мѣсто способнѣйшему? Куда люди глупы, и я тутъ же! Не бойся, однако же: я проповѣдую словомъ, а не дѣломъ. Я жить и любитъ хочу тебя до смерти. Прости! Письмо мое приторно. Сдѣлай милость, ни слова не говори, ущипни за меня Жуковскаго.
  

189.

Тургеневъ князю Вяземскому.

27-го мая. [Петербургъ].

   Наконецъ и ты покорствуешь духу времени, и ты заговорилъ о внутреннемъ человѣкѣ, и ты пустился въ психологическій мистицизмъ! "Нашего полку прибыло", кричитъ Пезаровіусъ. Шутки въ сторону, а письмо твое разгадать трудно, по крайней мѣрѣ твои оправданія противъ моего главнаго обвиненія неясны. Я говорилъ, какъ ученикъ Якобія, а ты -- какъ головорѣзъ XVIII вѣка и, наконецъ, якобинствуешь. Я на изнанку твою именно и нападаю. Я хочу, чтобы Вяземскій, вывороченный и на изнанку, оставался Вяземскимъ и не былъ бы двуличневымъ ни въ какомъ случаѣ. Потрохъ твой останется съ твоею природою; земное пойдетъ въ землю, но и отъ твоего sensorium, и отъ твоей природы отдѣлится то, что должно возвратиться въ Существу -- Источнику, "зане Онъ всемогущій" и не смѣшанъ съ природою, но, не удѣляясь, наполняетъ и ее, и тебя на срочное время ей и тебѣ. Тутъ нѣтъ твоего пантеизма, но одно вѣчное изліяніе свѣта и жизни отъ Существа предвѣчнаго; одинъ во времени сказанный fiat, продолжающійся
  
   Доколь не отцвѣтутъ міры, и время на косу падетъ.
  
   И я не понимаю Бога, но иногда чувствую; а ты -- поэтъ и хочешь быть пантеистомъ. Оставь Хвостову бытъ односущественнымъ съ кишками своими, а ты будь выше ихъ запаху, и самъ благоухай въ горнемъ эѳирѣ. не забывая близкое человѣку и сердцу его, живи и жизнію души, которая иногда еще и въ сей оболочкѣ едва не разрѣшается отъ земного, восторженная въ небесному и утопающая въ наслажденіяхъ, пантеизму непостижимыхъ.
   Началъ дома, а кончаю письмо въ Совѣтѣ. Посланія твоего къ Дмитріеву безъ тебя не напечатаемъ. Все это у великаго мужа россійской грамматики -- Жуковскаго, который въ Павловскѣ, куда приглашенъ и Плещеевъ государынею. Что послѣдуетъ съ другою рукописью -- еще не знаю, но увѣдомлю немедленно. Вотъ слова Дмитріева о тебѣ въ послѣднемъ его письмѣ ко мнѣ: "Нетерпѣливо желаю узнать послѣднее произведеніе оригинальнаго и истиннаго поэта Вяземскаго, котораго, конечно, не замѣнитъ и молодой Пушкинъ, хотя бы талантъ его и достигъ до полной зрѣлости. Между тѣмъ буду очень жалѣть, если предшествовавшее останется подъ спудомъ, сожалѣть не объ немъ, конечно, и не объ "Вольтерѣ". Я могу соглашаться съ Нонотомъ и въ то же время отдавать справедливость генію въ томъ, что произведено имъ прекраснаго и полезнаго". Это утѣшитъ тебя отъ моихъ гоненій за пантеизмъ и за... {Точки въ подлинникѣ.}
   Сейчасъ получилъ письмо отъ Сперанскаго изъ Казани. Заключеніе его: "Прощайте до Тобольска!" Это меня тронуло. Вообрази себѣ, что онъ выучился въ Пензѣ по-нѣмецки и проситъ книгъ высшей нѣмецкой словесности. Sapienti sat! Мотай себѣ на усъ -- и да будетъ для тебя Варшава Пензою, потому что можетъ быть и тебѣ удастся писать ко мнѣ изъ Тобольска. Но совѣтное перо, comme de raison, не пишетъ. Итакъ, прости! Тургеневъ.
  

190.

Князь Вяземскій Тургеневу.

30-го мая. [Варшава].

   Сейчасъ простился я съ Волковымъ и Булгаковымъ, которые гостили у меня шесть дней; я точно говорю: у меня, въ Варшавѣ, какъ въ подмосковной; но, въ самомъ дѣлѣ, они жили у меня въ домѣ и точно для меня. Я имъ былъ радъ сердечно. И завидую имъ сердечно: ничего нѣтъ несноснѣе, какъ дѣла не дѣлать, а отъ дѣла не бѣгать. Вотъ мое положеніе: оно убійственно. О петербургской моей поѣздкѣ рѣчь запала, и работа не подвигается, слѣдственно и вообразить нельзя, когда кончится, и кончится ли она когда-нибудь. Но если не я буду ея подателемъ, то тотчасъ кину Варшаву. Легко можетъ быть -- подкапываются подъ меня. Вотъ каково: и я вхожу въ люди, то-есть, имѣю непріятелей. Моя вся служба такой н-- --, что ужасъ: слава Богу, нѣтъ на немъ надписи Дантовой, а то, право, можно бы съ ума сойти; но я подтираю себѣ -- -- всѣми непріятностями, а на всѣхъ окружающихъ хотѣлъ бы -- --. Спасибо за присылку табаку съ Соболевскимъ курьеромъ. А Жуковскій то все еще стиховъ не отсылаетъ! Я не знаю несноснѣе его человѣка, а еще говоритъ о дружбѣ! Да когда же найдетъ онъ средства мнѣ ее доказать и чѣмъ? Выпроситъ ли мнѣ Андреевскую ленту или аренду, что ли?
   Пребываніе Волк[ова] и Булг[акова] такъ отдѣлило меня отъ моего обыкновеннаго житья-бытья, что не умѣю сообразиться. Какъ легко отвыкаешь отъ того, что не по сердцу!
   Воля твоя, писать не могу: жара страшная. Разслабленіе, уныніе, дремота меня одолѣли. Сейчасъ спалъ я два часа. Прости, мой милый, не сердись! Можетъ быть, эстафета не сегодня пойдетъ, и завтра буду я бодрѣе. Поздравь брата съ пушкомъ. Пришли мнѣ письмо Ломоносова. Буссе я эти дни не видалъ; если какъ-нибудь коснется разговоръ до отцовскаго дѣла, то просто покажу ему твое письмо. Впрочемъ, мы съ нимъ не заговариваемся, хотя онъ, кажется, добрый человѣкъ и съ умомъ.
  

31-го.

   Эстафета еще не пошла, но и рука моя не идетъ. Сирокко физическій и моральный все еще палитъ меня "L'homme lai même, malgré sa puissance morale, cède à cette puissance, contre laquelle il n'a jamais essayé ses facultés. Son noble front se penche vers la terre, ses membres faiblissent et se dérobent sous lui; sans courage et sans ressort, il tombe" ("Jean Sbogar", который, что ни говорите, очаровательный романъ).
   Пріѣзжая нѣмецкая труппа давала вчера "Разбойниковъ". Я въ первый разъ видѣлъ эту горячку на сценѣ. Много нѣмецкихъ глупостей, но много и красоты истинно нѣмецкой. Слово Бонапарте: "Du sublime au ridicule il n'у а qu'un pas" -- совершенно девизъ нѣмецкой словесности. Жуковскій, какъ попрыгунья-стрекоза, поминутно перескакиваетъ этотъ шагъ то взадъ, то впередъ. Но добрый геній придерживаетъ его на нашей сторонѣ и наконецъ, вѣроятно, одержитъ рѣшительный верхъ. Я такъ на него золъ за своего "Дмитріева", что готовъ бы заживо открыть ему торжественный ходъ, предназначенный придворнымъ мертвецамъ. Сдѣлай одолженіе, пришли мнѣ скорѣе мои стихи съ своими замѣчаніями, братниными и другими, какія попадутся. У меня не осталось списка, а пора отослать къ Ивану Ивановичу. Хорошо, если бы отобрать какіе-нибудь приговоры и Карамзина, да племянника Пушкина. А Жуковскаго мнѣ не нужно: у меня здѣсь есть Офросимовъ на его мѣсто. Что мы съ нимъ сдѣлали! Онъ только что не дерется на улицахъ. Влюбляется, видается на всѣхъ женщинъ. Умора! Цѣлую, обнимаю и падаю отъ изнеможенія душевнаго и тѣлеснаго.
  

191.

Князь Вяземскій Тургеневу.

6-го іюня. Варшава.

   Я чернилами и, слѣдственно, въ черныхъ краскахъ пролилъ свою душу къ Караизинымъ. Но можно ли назвать душою то, что завѣдываетъ въ насъ мелочами жизни? Можетъ ли когда-нибудь Новосильцовъ дотронуться до души моей? Вещественное можетъ ли касаться духовнаго? Байковъ можетъ ли когда-нибудь быть орудіемъ моихъ нравственныхъ огорченій или наслажденій?
   Муха на-- -- мнѣ на платье, я того не примѣчаю; ни зрѣніе мое, ни обоняніе тѣмъ не оскорбляются. Что же всѣ эти ползущія твари, какъ не мухи передъ мною, поэтомъ, не столько по стихамъ, напечатаннымъ въ "Сынѣ Отечества", какъ по поэзіи жизни, неизъяснимыми буквами лучшимъ тисненіемъ напечатанной на душѣ моей иждивеніемъ природы? Что всѣ ихъ непріятности, какъ не г-- --, чуть видимое, мухи на черномъ моемъ фракѣ, который не менѣе отъ того лоснится и привлекаетъ взгляды знатоковъ хорошаго сукна и мастерства портного? Неужели мнѣ заботиться объ этомъ? Если мнѣ шагъ за шагъ бороться со всѣми непріятностями, возстающими на меня, всегда очищать дорогу отъ лягушекъ и гадинъ, встрѣчающихся мнѣ на ней, то и самая жизнь моя въ вѣчномъ соткновеніи съ гадами провоняетъ гадиною. Облекусь терпѣніемъ и, растаптывая все, что попадется подъ ногами, стану слушать пустынное пѣніе уединеннаго соловья, райской птицы. Заслушаюсь, забудусь, вѣка мелькнутъ, а лягушки, надуваясь передъ быками, между тѣмъ сами собою перелопнутъ. Отгадай, не скажу. Нѣтъ, скажу: не то ты Богъ знаетъ, что нагадаешь. Успокойся! Ничего нѣтъ новаго, все по старому. Я вижу, что здѣсь меня не любятъ: я не здѣшняго поля ягодка, не по ихъ желудкамъ пища. Я -- правда, которая, хотя и не наступательнымъ дѣйствіемъ, но, такъ сказать, отрицательною силою волю ихъ не въ бровь, а въ самый глазъ. Они не понимаютъ моего молчанія, но догадываются, что если бы я могъ заговорить, то заговорилъ бы не ихъ языкомъ. Старикъ выжилъ изъ ума; я теперь не требую отъ него ни довѣренности, ни уваженія; дѣло сдѣлано, я его раскусилъ; онъ -- мощи (это сказано не на вѣтеръ: я знаю въ Москвѣ человѣка и, что странно, не вольнодумца, который изъ любопытства отвѣдывалъ въ Кіевѣ мощи и на вопросъ, какого они вкуса, отвѣчалъ: "Точно сухая курица"): никакого нѣтъ ни сока, ни вкуса. Я ожидалъ отъ него выгодъ. Онѣ открывались мнѣ самымъ блестящимъ образомъ въ петербургской поѣздкѣ. Теперь приходится мнѣ и отъ выгодъ отказаться. Я уже не предвижу возможности свершить эту поѣздку по близкому сюда пріѣзду государя. И, Господи, прости мое прегрѣшеніе, а я иначе не толкую эту медленность въ работѣ, столь важной и уже государю обѣщанной, какъ уловкою меня лишить выгодъ, уже мнѣ представленныхъ. Старикъ на меня дуется, потому что онъ влюбленъ и ревнивъ (только не думай, что я побудителемъ его ревности: все это разсказывать долго и не кстати). Его лежачій песъ это замѣтилъ и обработываетъ меня по своему. Вотъ мои догадки, основанныя если не на истинѣ, то, по крайней мѣрѣ, на вѣроятныхъ соображеніяхъ, не только моихъ, но и всѣхъ тѣхъ, которые на меня смотрятъ, и всего,
  
   Что въ сей странѣ чувствительность имѣетъ!
  
   Аминь г-- --! Обратимся въ твоему письму отъ 27-го мая.
   Мнѣ чему-нибудь учиться? А когда же чувствовать? Я и то не успѣваю. Нельзя же мнѣ переломить свою природу до подошвы. Всякій трудъ меня утомляетъ. Есть ли земля, которая, если ее пашутъ и засѣваютъ, ничего не приноситъ, а если оставляютъ въ праздности, то, по крайней мѣрѣ, даетъ душистыя растенія? Если есть такая земля, то я похожъ на нее; а если нѣтъ, то я самъ на себя только похожъ. Пожалуй, вотъ и другое сравненіе: на Эоловой арфѣ ничего играть нельзя; но повѣсь ее на дерево, отдай на волю вѣтровъ, она издаетъ звуки сладостные и очаровательные. Иной -- скрипка, иной -- Эолова арфа. Пожалуй, настраивай меня, води по мнѣ смычкомъ, но уже послѣ самъ на себя пеняй и не требуй отъ меня гармоніи: Вяземскій увянетъ, а на его мѣстѣ выростетъ какой-нибудь грибъ Каченовскій.
   Что же мой "Вольтеръ"? Да кончите же чѣмъ-нибудь! Какое же это письмо Каподистріа, которое не позволяетъ напечатать мое? Пришли, если можно. Ой, уже мнѣ этотъ оссіанизмъ дипломатическій! Всюду меня преслѣдуетъ. Прости! Отошли скорѣе письмо въ Царское Село: тутъ есть письмо въ княгинѣ Голицыной. А "Посланіе къ Дмитріеву"? Что дѣлаетъ Вальтеръ -- скотъ? Со всѣмъ тѣмъ, при случаѣ, покажи ему мое письмо; онъ долженъ знать температуру моей души, а письма мои къ тебѣ -- вѣрнѣйшіе термометры.
   У меня просили здѣсь пѣсню для музыки. Вотъ что написалось: дай ее Плещееву или Вьельгорскому. Надобно кое-что исправить, а, кажется, есть движеніе. Скажи мнѣ по совѣсти, нравится ли она тебѣ?
  
   Ты слышишь ли, съ тобою въ разговорахъ
   Какъ гаснетъ голосъ мой на трепетныхъ устахъ?
   Читаешь ли въ моихъ потухшихъ взорахъ
   Уныніе любви, надежду, робкій страхъ?
  
   Ты ловишь ли подъ грустною улыбкой
   Невольный слѣдъ тоски, владѣющей душой?
   Когда ноги твоей коснусь ошибкой,
   Восторгъ мятежныхъ чувствъ постигнутъ ли тобой?
  
   Когда молчу, толкуешь ли молчанье,
   Понятно ли тебѣ волненье нѣжныхъ думъ?
   Души моей ты знаешь ли страданье,
   Ты знаешь ли недугъ, терзающій мой умъ?
  
   Намекъ любви иль рока даръ случайный
   Тебѣ открылъ ли то, чѣмъ быть мнѣ суждено?
   Иль ты одна не разгадала тайны,
   Нескромною толпой разгаданной давно?
  
   C'est-il bien cela? Je n'écris que par réminiscence; c'est à vous à juger, si les questions sont bien posées.
   Сегодня утонули одинъ офицеръ и два солдата, а одинъ солдатъ утопился. Nous allons ici grand train.
  

192.

Тургеневъ князю Вяземскому.

11-го іюня. [Петербургъ].

   Посылаю тебѣ два письма и поздравляю съ Владиміромъ, сыномъ исторіографа, рожденнымъ въ благочестивый вѣкъ, въ богоспасаемомъ градѣ Царскомъ Селѣ. Въ прошедшую среду я пріѣхалъ туда, обѣдалъ у Карамзина, гулялъ съ Катериной Андреевной до 10 часовъ вечера, пробылъ у нихъ до 11-ти, ночевалъ въ Павловскѣ и, возвратившись въ нимъ по утру, нашелъ уже на свѣтѣ Владиміра. Остальное тебѣ извѣстнѣе изъ письма Николая Михайловича, нежели мнѣ, ибо я уже не скоро сберусь туда, развѣ для портфеля. Иначе тошно съ спокойнымъ сердцемъ смотрѣть на вѣчныя ажитаціи тамошнихъ жителей, не исключая и гусаръ, которые тревожатся инымъ образомъ, то-есть, ученьемъ. Ночь и утро были для меня всего пріятнѣе, ибо первую почти всю провелъ въ бесѣдѣ съ Жуковскимъ, а утро -- съ собою въ прекрасномъ саду. Жуковскій, несмотря на пудру, отъ которой страждетъ, можетъ быть, голова во всѣхъ отношеніяхъ, остался еще съ душою, но, можетъ, мало-по-малу и ее растрясетъ на павловскихъ линейкахъ. Ему необходимо нужно отказаться отъ вечернихъ прогулокъ, которыя отнимаютъ у него послѣдній досугъ, ибо по утру онъ за грамматикой, потомъ за обѣдомъ, а черезъ часъ долженъ являться на линейку и говорить о лунѣ съ ея величествомъ. Я пенялъ ему за тебя: онъ увѣряетъ, что письмо готово и сбирался отдать мнѣ его для доставленія, но и по сіе время я не получилъ его. Между тѣмъ пришло и послѣднее, грозное письмо твое отъ 30-го мая, которое отдалило отъ меня надежду свиданія съ тобою, но я надѣюсь, что оно сбудется. Иди бодро противу мелкихъ заговоровъ зависти, а тамъ -- arrive ce qui pourra. Я часто торжествовалъ неожиданно и даже не замѣчая на тотъ разъ, что торжествую. Теперь мнѣ туго, но я не промѣняю своего положенія на другое, если надобно измѣнить образъ дѣйствія даже въ прошедшемъ. Я предвижу для себя лучшее отдаленное, но не въ теперешнихъ отношеніяхъ. То же можетъ быть и съ тобою. Между тѣмъ:
  
   Мы съ возвышенною пойдемъ, мой другъ, главою!
  
   А propos: Василій Львовичъ требуетъ отъ меня какихъ-то книгъ, посланныхъ тобою. Я отправилъ ему на сей недѣлѣ "Mémoires d'un homme célèbre", которую получилъ отъ Карамзина. Другихъ еще не получалъ и его о семъ увѣдомилъ нѣжнымъ письмомъ.
   Какого письма Ломоносова ты просишь? Не того ли, за которое сдѣланъ Яценкѣ выговоръ? Я еще не читалъ его; достану и пришлю.
   Твоя статья о Вольтерѣ рѣшительно запрещена. Pends toi, brave Crillon! Но что дѣлать! Впредь до ума и просвѣщенія. Ce qui est référé n'est pas perdu.
   На сихъ дняхъ на маневрахъ въ Красномъ Селѣ упалъ съ лошадью генералъ-адьютантъ Потемкинъ и больно ушибся. Возвращаясь оттуда, Левашовъ и графъ Ожаровскій упали съ коляской въ ровъ и больно ушиблись. Послѣдній былъ долго безъ памяти; теперь его лѣчатъ.
   Когда ты пришлешь мнѣ моихъ жидовъ? Не знаешь ли ты un certain Frédéric Bacciarelli, ancien conseiller intime de Pologne и нашъ брать директоръ духовныхъ дѣлъ, но только также бывшій? Что онъ за человѣкъ, что у него на рукописи, и можно ли положиться, что онъ не увеличить онымъ цѣну? Я имѣю реестръ онымъ; думаю, что ихъ захотятъ пріобрѣсти, если я о семъ представлю, но я казны разорять не хочу и желаю знать подъ рукою, что онъ за нихъ запроситъ. Онъ самъ предлагаетъ купить ихъ. Будь уменъ и узнай все это поосторожнѣе; также -- какъ велика масса бумагъ сихъ, въ порядкѣ ли онѣ и хорошо ли переписаны? Я желаю также знать: quel homme est-ce? Кому бы поручить можно было со временемъ, если нужно будетъ, осмотрѣть сіи бумажныя сокровища? Но прощай! Едва ли осталась минута для отвѣта и благодарности милой княгинѣ, у которой за меня поцѣлуй ручку. Тургеневъ.
  

193.

Князь Вяземскій Тургеневу.

18-го іюня. Варшава.

   Здравствуй, мой Меценасъ! Я весь въ Гораціи:
  
   Горація на шею
   Себѣ я навязалъ;
   Я мало разумѣю,
   Но много прочиталъ.
  
   Эти стихи точно для меня пригодились. Я цѣлый день его читаю и плачу, что не выучился читать его въ подлинникѣ. Читать его во французскихъ переводахъ точно то же, что судить о прелестяхъ красавицы по ея трупу: видишь черты, правильность красоты, но гдѣ эта свѣжесть, гдѣ взглядъ, гдѣ улыбка, не подлежащіе кисти живописца (а что иное переводчикъ?), каково ни есть его искусство? Скажи мнѣ или узнай, кто лучшій нѣмецкій переводчикъ Горація и, если можно найти, пришли мнѣ его лучшій, въ прозѣ и въ стихахъ. Я, какъ тотъ, который на дняхъ отыскалъ вѣкъ Людовика XIV. Есть переводъ Виланда: не онъ ли лучшій, или Вольфа? Мнѣ сдается, что Горацій можетъ довольно хорошо обрусѣть. Былъ человѣкъ, который не понималъ, но угадывалъ его: Державинъ. Что было бы, если ученье привело бы его въ нему! У него точно гораціанское нарѣчіе, какъ у Грамматина костромское или какъ у костромского мужика Грамматинское. Державинъ съ Гораціемъ земляки: природное у нихъ смежно, коренное одно; но искусственное, благопріобрѣтенное разсадило ихъ.
   Такъ и быть, не выдержу. Только что успѣлъ накидать на бумагу. Я думаю, и Горацій такъ дѣлалъ съ Меценасомъ: посылалъ ему черное. Слушай!
  
   Куда летишь? Къ какимъ пристанешь берегамъ,
   Корабль, несущій по волнамъ
   Судьбы великаго народа? Что ждетъ тебя?
   Покой иль бурей непогода?
   Погибнешь, иль прейдешь со славою къ вѣкамъ,
   Потомокъ древнихъ соснъ, Петра рукою мощной
   Во прахъ низверженныхъ въ степяхъ, гдѣ Бельтъ полнощный,
   Дивясь, зрѣлъ новый градъ, возникшій средь чудесъ?
   Да будетъ надъ тобой покровъ благихъ небесъ!
   Мы видѣли тебя игрой сердитой влаги;
   Грозой разбитый мачтъ конецъ твой предвѣщалъ;
   Подъ блескомъ молній ты носился между скалъ,
   Но силою пловцовъ, чадъ славы и отваги,
   На якорь опершись, ты твердо устоялъ.
   Не даромъ ты преплылъ погибельныя мели,
   И тучи надъ тобой разсѣкъ привѣтный свѣтъ;
   Обдержанный подъ бурей бѣдъ
   Незримымъ кормщикомъ, ты призванъ къ славной цѣли 1).
   Шести морей держанный властелинъ,
   Ты стой въ лицо врагамъ, какъ браней исполинъ!
   Давно посолъ небесъ, твой стражъ, орелъ двуглавый,
   На гордомъ флагѣ свилъ гнѣздо побѣдъ и славы.
   Пускай почіетъ днесь онъ въ грозной тишинѣ,
   Пріосѣнивъ тебя своимъ крыломъ обширнымъ!
   Довольно громъ металъ ты въ пламенной войнѣ
   Отъ утреннихъ морей къ вечерней сторонѣ.
   Днесь путь тебѣ иной: теки къ побѣдамъ мирнымъ!
   Вселенною да твой благословится бѣгъ!
   Открой намъ новый міръ за новымъ небосклономъ!
   Пловцовъ ты приведи на тотъ счастливый брегъ,
   Гдѣ царствуетъ въ согласіи съ закономъ
   Свобода смѣлая, народовъ божество;
   Гдѣ рабства нѣтъ веригъ, оковъ нѣмѣютъ звуки,
   Гдѣ благоденствуютъ торговля, миръ, науки,
   И счастіе гражданъ -- владыки торжество!
   1) Министры, которые государя не видятъ, подумаютъ, что я о немъ говорю; но тебѣ скажу, что здѣсь разумѣю я Провидѣніе.
  
   Я еще и самъ не знаю, кончено ли оно или нѣтъ, хорошо или дурно; но знаю только, что Горацій говорилъ "Ad rempublicam":
  
   О navis, referent in mare te novi fluctue?
  
   А что ты, мой всемогущій? Такъ и быть! Видно мнѣ на роду написано быть конституціоннымъ поэтомъ. Прости! Стыдно послѣ стиховъ приниматься за пошлую прозу: что скажетъ Жуковскій? Великій князь ѣдетъ сегодня дней на 15 осматривать войска. Что у васъ говорятъ о поѣздкѣ незримаго кормщика? Будетъ ли онъ для насъ зримый и когда?
  

194.

Тургеневъ князю Вяземскому.

18-го іюня. [Петербургъ].

   Хотя и получилъ письмо твое отъ 6-го іюня, но не читалъ письма твоего къ Карамзину. Причина твоихъ неудовольствій остается для меня загадкою, хотя и давно разгадалъ я, что трудно ужиться тебѣ съ холоднымъ интригантомъ, каковъ Байковъ, и съ безпечнымъ начальникомъ, котораго душа открыта всѣмъ впечатлѣніямъ самой обыкновенной лести, а характеръ не имѣетъ никакой упругости и потому сдается на всѣ внушенія, противныя даже той же лѣнивой душѣ его. И прежде надлежало брать его приступомъ, чтобы вырвать отъ него не довѣренность (ибо онъ часто и имѣетъ ее, но отдается въ руки постоянному преслѣдователю), но токмо самыя послѣдствія оной, то-есть, порученіе дѣлъ. Надобно было пріучить его обращаться къ себѣ, а не къ другому. Теперь, конечно, и по лѣтамъ уже онъ приближается болѣе и болѣе къ душевному возрасту графа H. А. Татищева и ходитъ за женой своей -- Байковымъ, только не по Лѣтнему саду и по невинной набережной, а въ ..... {Точки въ подлинникѣ.}; но, несмотря на это, надобно чаще ходить къ нему на встрѣчу, отводить его отъ бездушнаго прелестника и оставаться съ нимъ до самаго нельзя, то-есть, до той минуты, пока безкорыстное желаніе добра можетъ и по самой наружности оставаться въ границахъ благородства. Границы сіи чувство твое опредѣлитъ лучше моихъ дружескихъ совѣтовъ, и я не опасаюсь, чтобы ты переступилъ ихъ, но только того, чтобы недошелъ до нихъ, особливо, если на пути часто долженъ будешь оглядываться на Байкова et comp. Жалѣю, что не могу быть на сей разъ твоимъ товарищемъ. Впрочемъ, пока еще сильны въ тебѣ порывы благороднаго сердца, и ты съ должнымъ презрѣніемъ смотришь на ковы подлой интриги и прощаешь ничтожеству его ничтожные замыслы, то ты не сожалѣнія, а зависти достоинъ. Какой любви ищешь ты въ службѣ варшавской? Новосильцовъ давно уже не любитъ ничего и держитъ душу свою въ холодномъ мѣстѣ, которымъ можно назвать то благородство въ правилахъ, безъ всякихъ, впрочемъ, усилій имъ сохраняемое. Теперь оно, вѣроятно, превратилось и въ самое равнодушіе во всему прекрасному; слѣдовательно, и въ тебѣ не видитъ онъ ничего болѣе, какъ обыкновеннаго канцелярскаго чиновника. Отъ него и требовать болѣе нельзя. Объясни мнѣ намеки о ревности. Письма твои будутъ всегда тайною для другихъ, когда сіе нужно будетъ.
   Письмо графа Каподистріа о Вольтерѣ точно было напечатано въ англинскихъ газетахъ, но я не могу теперь отыскать его. Я самъ читалъ его. Если найду, то доставлю.
   Поэтъ Пушкинъ очень боленъ. Онъ простудился, дожидаясь у дверей одной -- --, которая не пускала его въ дождь къ себѣ, для того, чтобы не заразить его своею болѣзнью. Quel combat de générosité et d'amour et de libertinage.
   Пушкину-подагрику послалъ письмо твое. Меня треплютъ всѣми образами. Прости, до будущей среды. Тургеневъ.
  

195.

Князь Вяземскій Тургеневу.

20-го іюня. Варшава.

   Благодарю за добрыя вѣсти, за письма и за письмо.
  
   И ты несчастливъ! Дай мнѣ руку!
  
   Успѣхъ -- пятно въ нашемъ быту. Жуковскій пудрится! Вотъ доказательство, что счастіе на руку не чисто. Его голова крѣпче Филаткиной, если устоитъ противъ этой картечи порабощенія и чванства. А я думаю о немъ съ сокрушеннымъ сердцемъ, пепломъ осыпаю его голову и плачу надъ его разверстою могилою, если не раздастся голосъ жизни въ какихъ-нибудь новыхъ стихахъ. Душа -- не спина. Спина отдувается: бей ее, какъ хочешь, наряжай, навьючи -- погнется и распрямится. На той легчайшее иго, минутное осязаніе сквернаго оставляютъ неизгладимые слѣды. Душа моя возмужала въ противорѣчіяхъ судьбы. Я никогда не зналъ площадного счастія и, кажется, теперь не побоюсь его искушеній, если когда-нибудь и вздумалось бы ему пощекотать меня. Неудача -- тотъ невидимый Богъ, которому хочу служить вѣрою и правдою. А ты говоришь мнѣ: "Иди бодро противъ заговоровъ зависти". Но кто тотъ несчастный, забытый людьми, который будетъ завидовать мнѣ, таинственнымъ перстомъ какого-то непонятнаго Бога ознаменованному непроницаемымъ для толпы знакомъ? Я -- спящій отрокъ Горацій, говорящій устами Востокова:
  
   Народъ, во множествѣ собравшись,
   Дивился чудному видѣнью,
   Что соннаго ни ползкій гадъ не тронулъ,
   Ни хищный звѣрь,-- и что кругомъ закладенъ
   Святыми лавровъ, миртъ вѣтвями,
   Но безъ боговъ отважный отрокъ спитъ.
  
   Но весь талисманъ моей неприкосновенности въ томъ, что я сплю. Проснусь,-- и все зашипитъ, и мнѣ предстоитъ распря. Сохрани меня, Боже, отъ пробужденія! Сонный -- я въ числѣ избраннихъ: бдящій -- я б -- -- въ толпѣ г-- --. Опоздалъ. Писать болѣе некогда. И то дрожу, что эстафета уѣхала. Я поднимаю весь городъ на ноги: затѣялъ пикникъ и съ трудомъ собираю 150 червонцевъ. Здѣсь Евдокимъ Давыдовъ. Отошли скорѣе приложенное письмо.
  

196.

Князь Вяземскій Тургеневу.

24-го іюня. Варшава.

   Сегодня напишу тебѣ нѣсколько строкъ съ Матусевичевымъ не въ счетъ годовыхъ ложъ, и, чтобы оно вовсе не походило на эстафетныя представленія, будетъ оно глупо; и начну, а можетъ быть и кончу тѣмъ, что попрошу, то-есть, потребую прислать мнѣ русскую Библію и переводъ евангелистовъ что ли, о коемъ ты мнѣ однажды говорилъ. Сдѣлай милость, не заставь меня проголодаться, утоли духовный гладъ и при случаѣ упомяни объ этомъ передъ Яценкою, Поповымъ, Магницкимъ и одношерстными. Здѣсь мы смотримъ на комету. Не она ли позываетъ меня на Библію? Зной такъ и палитъ. Вчера нѣмцы давали "Моисея". Куда чортъ не дергаетъ этихъ нѣмцевъ! Не доставало только на сценѣ Бога и саранчи, а то весь Старый Завѣтъ на сценѣ, какъ на ладони; а въ зрителяхъ -- Жуковскаго. Я ему пріискалъ въ статьѣ Карамзина о Богдановичѣ пугало: "Онъ былъ на розахъ, какъ говорятъ французы (на павловскихъ розахъ), но многія блестящія знакомства отвлекли Богдановича отъ жертвенника музъ въ самое цвѣтущее время таланта". и далѣе.
   Прости, моя роза! Жидовъ пришлю скоро, а у себя хочу съ нихъ оставить списокъ. Правда ли, что Лабзинъ высланъ изъ Петербурга?
  

197.

Тургеневъ князю Вяземскому.

25-го іюня. [Петербургъ].

   Я занемогъ, любезный другъ, сегодня ночью и не въ силахъ писать. Вчера еще читалъ твою гораціанскую оду съ наслажденіемъ, а сегодня и она противна, какъ и та ботвинья, которою, вѣроятно, простудилъ желудокъ. C'est tout dire. Извини, я въ жару и пишу лежа. Вотъ старое письмо молодой и милой княгинѣ и другое -- тебѣ отъ Карамзина. И. И. Дмитріевъ -- первой степени Владиміра кавалеръ. Прости! Сегодня идетъ отъ князя Голицына къ Новосильцову письмо о тѣхъ бумагахъ, о коихъ я тебѣ писалъ. Посылаю табаку чрезъ Попова канцелярію. Пушкину лучше, но былъ опасно боленъ.
  

198.

Князь Вяземскій Тургеневу,

27-го іюня. [Варшава].

   Какія разгадать тебѣ неудовольствія? И какія у меня неудовольствія? У меня ихъ нѣтъ, а есть одно неудовольствіе: быть не на своемъ мѣстѣ и не съ своими людьми. Нѣтъ болѣзни, которую можно бы залѣчить, а есть состояніе не по себѣ: горечь во рту, шумъ въ ушахъ, тяжесть въ головѣ, ознобъ въ сердцѣ, мальчики или лягушки въ глазахъ. Дѣло кончено: мнѣ такъ все здѣшнее огадилось, что мнѣ больно было бы ужиться здѣсь. Такъ, послѣ сердечныхъ утратъ, мучительно думать, что время залѣчитъ сердечныя раны. Кажи мнѣ побѣду на стѣнѣ: я на приступъ не полѣзу; хочу вынести душу разбитую, но чистую. Богъ съ ними! Я опять скажу: Аминь -- -- -- -- --.
   Есть ли у васъ комета? Наша жаритъ насъ немилосердо; у насъ три дни было адскихъ. Посылаю Жуковскому книгу: въ предисловіи о немъ говорятъ. А онъ что говоритъ? Шутки въ сторону, я не постигаю его окаменѣлости. Какъ не взять на себя дать мнѣ одинъ часъ? Въ Бѣлевѣ я простилъ бы ему, а въ Павловскомъ не прощаю: скажи ему это отъ меня. Великій князь воротился, но дни черезъ три ѣдетъ въ Россію, то-есть, польскую, осматривать Литовскій корпусъ. Если рѣшительно придется отказаться мнѣ отъ Петербурга, то не утерплю и сбѣгаю на досугѣ, до пріѣзда государя, въ Дрезденъ, Вѣну или Берлинъ посмотрѣть на бѣлый свѣтъ и отдохнуть отъ черной тьмы. Читалъ ли въ 72-й "Минервѣ", какъ насъ и васъ отдѣлали?
   Эстафеты такъ скоро отходятъ, а мысли мои и силы такъ туго приходятъ, что я не успѣваю писать, и сегодняшнее мое письмо не стоитъ гроша. Я съ Баччіарелли перемолвился; еще ничего рѣшительнаго сказать не могу. Рукописи его состоятъ изъ переписки польскаго съ римскимъ дворомъ, проситъ онъ за нихъ ничего, не смѣя торговаться съ Бѣлымъ царемъ, а говоритъ, что самъ заплатилъ за нихъ 1800 червонцевъ. Онъ пройдоха: служилъ всѣмъ и всѣмъ, все прожилъ и промоталъ. Впередъ скажу болѣе. Онъ дастъ мнѣ каталогъ рукописей: доставлю. Прости, душа! Я вспотѣлъ, какъ крыса, а тебя люблю, какъ собака.
  

199.

Тургеневъ князю Вяземскому.

1-го іюля. [Петербургъ].

   Съ тощимъ отъ лѣкарства желудкомъ принимаюсь за перо, въ надеждѣ, что силы ума не такъ ослабли, какъ силы тѣлесныя, и возвратятся въ бесѣдѣ съ тобою. Письмо твое, довольно тощее, вѣроятно отъ приготовленія къ пикнику, я получилъ; но вложенное въ Гутаковскому возвращаю, ибо онъ уѣхалъ недавно въ Варшаву.
  

2-го іюля.

   Вчера помѣшалъ Уваровъ. Онъ все сбирается въ деревни, но процессъ, возникшій между графинею Разумовскою, вдовою, подстрекаемою братомъ твоего имени, но не души, и между тестемъ его, коего онъ уполномоченный, удерживаетъ его здѣсь. Любопытно замѣчать игру мелкихъ страстей, при нѣкоторомъ благоприличіи, въ семъ дѣлѣ; невѣжество нашей дуры юстиціи, которая завязала глаза для того, чтобы играть въ жмурки и бросаться то въ ту, то въ другую сторону. Иногда ей даже и справедливою быть хочется, но не умѣетъ, и были примѣры такой невинности въ глупости (de la naïveté dans la bêtise), что я записалъ ихъ въ своемъ собраніи des causes célèbres въ этомъ родѣ и сохраню для потомства, которое, вѣроятно, будетъ умѣть читать и писать, благодаря нашимъ солдатскимъ Ланкастерскимъ школамъ.
   Помѣшала баронесса Ховенъ, которая едва не застала меня въ чемъ мать родила. Я намѣренъ теперь всякое помѣшательство, если не въ умѣ, то, по крайней мѣрѣ, уму, записывать, въ оправданіе афористическимъ моимъ письмамъ. Принимаясь за перо, я оглядываюсь, какъ преступникъ, и не могу укрыться отъ преслѣдующихъ.
   Въ ту минуту, какъ я получилъ послѣднее письмо твое, былъ у меня съ бумагами Востоковъ, коему я показывалъ стихи его, тобою приведенные. Это его повеселило, и онъ на сей разъ менѣе заикался. Онъ прочиталъ и твое подражаніе Горацію, которымъ очень доволенъ; хотѣлъ похвалить и, казалось, съ сильнымъ чувствомъ, но заикнулся. Я имъ чрезвычайно доволенъ, какъ работникомъ и человѣкомъ. Много и въ поэзіи его прекраснаго, но и въ ней онъ иногда кажется заикою. Есть какая-то Петровская шероховатость, уравненная большимъ вкусомъ и образованностью нашего времени, но онъ истинный поэтъ. Ему
  
   Языкъ не доданъ смертныхъ,
   Но данъ языкъ боговъ.
  
   По крайней мѣрѣ онъ самъ такъ о себѣ говоритъ, а часто и неумолимый Блудовъ называетъ его поэтомъ. Блудовъ написалъ въ намъ всѣмъ одно письмо въ письмѣ въ Жуковскому, но я не читалъ его, потому что не видалъ Жуковскаго, и давно уже; сбирался сегодня въ Царское Село, но удержанъ; въ пятницу надѣюсь побывать у нихъ. Прочту ему и стихи твои, ибо посылать письма опасаюсь.
   Плещеевъ увѣряетъ, что Жуковскій что-то пишетъ и занимается не одною французскою ц-- --; но скоро ученица его возвратится изъ Краснаго Села, а съ нею и грамматика въ голову поэта. (Помѣшалъ экзекуторъ Михайловъ).
   Не посылаю табаку для того, что и прежняго отослать не успѣлъ.
   Читалъ ли ты: "Annales littéraires, ou choix chronologiques des principaux articles de littérature", par m-r Dussault, въ двухъ частяхъ? Онъ почти обо всемъ писалъ, что выходило новаго и стараго, перепечатаннаго въ продолженіе революціи, и судилъ довольно основательно, но мало блеску и живости, а еще менѣе силы. Здравый смыслъ есть, и часто, вопреки духу времени, не щадитъ le jargon du jour. Я нашелъ у него мою любимую оду Горація: разговоръ его съ Лидіею, переведенную par m-r de Wailly, и очень изрядно. Горацій и его любовница укоряютъ другъ друга въ невѣрности, и готовы снова оставить каждый настоящее для прежняго. Подлинникъ прелестенъ. Послѣдній стихъ повторялъ я нѣкогда въ разныхъ случаяхъ:
  
   Tecum vivere amem, tecum obeam libens.
  
   Онъ и переведенъ удачно:
  
   Près de toi que je vive, avec toi que j'expire.
  
   Другіе стихи блѣдны и, по моему мнѣнію, не имѣютъ гораціанской прелести, хотя и хвалитъ ихъ французскій словесникъ. Wailly занимался тогда полнымъ переводомъ Горація. Я не успѣлъ еще выправиться о лучшихъ нѣмецкихъ его переводчикахъ. Въ слѣдующую среду увѣдомлю. (Помѣшалъ Зимайловъ et comp.).
   Пожалуйста, присылай жидовъ. Мнѣ они теперь очень нужны, и я досадую на твою невнимательность къ просьбамъ моимъ, кой повторятъ забываю. Присылай и остальное польское, что есть, напримѣръ, акты конституцій, что послалъ въ Дмитріеву.
   Такъ какъ ты сюда скоро не будешь, то я рѣшился послать тебѣ mémoire о Германіи, или письмо брата Сергѣя къ барону Меріану. Прочти его со вниманіемъ и съ первымъ курьеромъ возврати, не дѣлая изъ сей бумаги никакого употребленія, ибо это можетъ очень повредить брату. Скажи мнѣ о ней свое мнѣніе откровенно. Не стирай замѣчаній, карандашомъ сдѣланныхъ; не кажи никому и возврати немедленно. Онъ написалъ другое письмо, о Лондонѣ, но я еще не получалъ его.
   Скажу Николаю, чтобы онъ послалъ къ тебѣ prospectus для его журнала, который онъ доставилъ недавно Михайлу Орлову. По возвращеніи отъ онаго пошлю въ тебѣ. Пушкинъ выздоравливаетъ.
   Новости: Рибопьеръ получилъ первую Анну, камеръ-юнкеръ Ланской -- въ дѣйствительные статскіе совѣтники; прочіе чиновники по сей части финансовъ получили кресты и денежныя награжденія. Прости! Копіи съ бумаги брата Сергѣя у себя не оставляй. Тургеневъ.
   Я печаталъ уже письмо къ тебѣ, но получилъ другое отъ тебя, отъ 24-го іюня, съ Матусевичемъ. Переводъ Евангелія пришлю.
   Присылай жидовъ, а для себя перепишешь послѣ. Бумаги будутъ у меня цѣлы. Присылай съ самою первою оказіей. Лабзинъ никогда не былъ высланъ, а поѣхалъ къ Липецкимъ водамъ. Еслибы ты могъ вообразить, какъ ты мнѣ досадилъ неприсылкою жидовъ!
  

200.

Князь Вяземскій Тургеневу.

5-го июня. Варшава.

   Что съ тобой, моя Фетинья?
   Осетрина и ботвинья
   Твой желудокъ взяли въ плѣнъ,
   И письмо твое въ двухъ строчкахъ
   Горько мнѣ, какъ горькій хрѣнъ.
   Но и самъ при двухъ я точкахъ
   На мель сѣлъ съ пяти стишковъ.
   Ну, ну, съ мѣста тронься, муза!
   Иль, безъ дальнихъ пышныхъ словъ,
   Дай Тургеневу арбуза
   Иль соленыхъ огурцовъ.
  
   А Жуковскому дай сѣна. Да и ты хорошъ! Брось этого Жуковскаго. Пришли мнѣ мои стихи съ своими замѣчаніями. Слухомъ земля полнится. Скажи мнѣ, что говорилъ тотъ и другой. Впрочемъ, и этому павловскому пудромантелю только для очистки совѣсти посылаю себя на судъ. А онъ судитъ часто какъ лошадь. Ей Богу, правда! Объ немъ и Сумароковъ говоритъ въ "Первомъ и главномъ стрѣлецкомъ бунтѣ": "Ибо не думали еще тогда, какъ нынѣ нѣкоторые думаютъ, того, что посыпаніе на головѣ сей пшеничной муки, которую мы пудрою называемъ, уподобляетъ насъ прочимъ европейцамъ". Далѣе: "Ибо они изъ человѣковъ не напудренныхъ дѣйствительно въ напудренную превратились скотину" (Сумароковъ. Часть 6-я, стр. 171 и 172). Ради Бога, грянь на голову Жуковскаго Сумароковымъ. Да, кстати, пришли мнѣ моего "Вольтера"; можетъ быть успѣю я его такъ перекроить, что и волкъ будетъ цѣлъ, и овца, или ослица, или ценсура сыта. Меня мучитъ бѣсъ печатанія. Право, надоѣло мнѣ ѣздить въ безсмертію по рукописному тракту. Что мнѣ за удовольствіе, что внуки узнаютъ, каковъ былъ ихъ дѣдушка, и дураковъ будутъ бить моимъ именемъ! Я хочу заживо быть пугаломъ и бить не на животъ, а на смерть, но животомъ, а не смертью. Вы, чѣмъ бы вострить мои рога, все ихъ обиваете. Шутки въ сторону, оно такъ. И чего они боятся? Еще довольно будетъ съ нихъ дураковъ и безъ нихъ. Бодливой коровѣ Богъ рогъ не даетъ, а быкомъ мнѣ и не бывать никогда. Я только за честь вѣка стою. Пускай скажутъ послѣ "Всѣ люди въ шапкахъ были, одинъ чортъ въ колпакѣ."
   Я еще не видалъ, что князь Голицынъ пишетъ въ H. H. Новосильцову, но на всякій случай посылаю тебѣ роспись бумагъ и письмо его во мнѣ. Онъ у меня ножки цѣлуетъ, и я съ перваго взгляда вилку, что онъ уступитъ все червонцевъ за пятьсотъ и менѣе Tenez le pour dit, потому что если послѣ вмѣшаются высшіе, то я отойду.
   Что журналъ Общества, гдѣ и Николай Ивановичъ? Идетъ, стоитъ или упалъ? Здѣсь П. М. Лунинъ, который въ вамъ ѣдетъ. Сущая тѣнь, но вретъ, какъ живой. Когда будешь писать въ Батюшкову, уговори его посогрѣть меня тепленькимъ письмомъ изъ Италіи; я здѣсь зябну на варшавскомъ пескѣ. Мнѣ кажется, что онъ изъ насъ всѣхъ одинъ на солнцѣ, а мы всѣ въ тѣни. Жизнь его -- спѣлый и сочный персикъ, а наша -- рябина. Впрочемъ, я Батюшкова понимаю, то-есть, не понимаю, но увѣренъ, что онъ скучаетъ. А я только сплю и вижу, какъ года на два или три окунуться въ жизнь вовсе иную; житье -- какъ платье: въ старомъ покойнѣе, но видишь, что оно износилось и чувствуешь необходимость передѣться.
   Я за Дмитріева радъ, а за себя бѣшусь. Мнѣ скорѣе хотѣлось бы, чтобы дали ему Владиміра за басню, чѣмъ за то, что онъ сидитъ съ Малиновскимъ надъ Ильинымъ. Прилично ли ему, съ умомъ и достоинствами его, быть le grand aumônier de Moscou и получатъ за это награжденія, коихъ не удостоился онъ въ званіи государственнаго министра? У насъ ни въ чемъ нѣтъ ни совѣсти, ни благопристойности. Мы пятимся въ грязь, а рука правительства вбиваетъ насъ въ грязь. Теперь полно! Дмитріевъ уже прожилъ честь своей отставки, какъ Сперанскій въ Пензѣ -- славу своего изгнанія. Эти люди не знаютъ, до какой священной казны, наслѣдія небесъ, дотрогиваются они. Ходячую монету царской милости можно нажить и прожить сто разъ, но такое сокровище два раза не добывается. У меня теперь передъ сердцемъ и глазами одинъ остался капиталистъ народный: Панинъ. Не говорю о его умственномъ капиталѣ: не знаю; но увѣренъ, что у него есть кладъ выше ума: духъ. "Il n'а pas gâté sa disgrâce", говоря прекраснѣйшимъ выраженіемъ Арно. Печать отверженія царскаго -- тотъ "свѣтелъ мѣсяцъ во лбу", коему поклоняюсь. И у меня засвѣчивается звѣздочка, огонекъ малешенекъ, который согрѣваетъ мою душу, воспаляетъ чистый пламень благородства. Для первыхъ поръ я и тѣмъ доволенъ. Звѣздочка моя не для всѣхъ сіяетъ, но за то какъ играетъ у меня въ глазахъ, какъ живо отсвѣчивается въ глубинѣ души! Какъ бы ни было, а инымъ больно на нее смотрѣть: взглянутъ и зажмурятся. Какъ знать, что изъ нея родится! Я увѣренъ, что я не гожусь для счастія, разумѣется, площадного; я отъ него поглупѣю, раскисну. Меня должно держать на морозѣ; умъ мой гораздо живѣе при досадахъ и сердцѣ, веселость моя самая плоская: когда я сердитъ, я чувствую, что меня что-то подымаетъ; когда я доволенъ, я опускаюсь до толпы. Смутный я взыскателенъ; ясный -- снисходителенъ. Я теперь вспомнилъ: Американецъ всегда дивился снисходительности моихъ сужденій о людяхъ. Я тогда не понималъ его, теперь смекнулъ. Онъ шуткою говорилъ мнѣ, что я такъ tolérant, что онъ почти подозрѣваетъ меня на дѣлѣ быть Tatteyrand, то-есть, разумѣется, фальшивымъ и скрытымъ. Здѣсь я въ полномъ значеніи слова, страдательномъ и дѣйствительномъ, нетерпимъ: кровь у меня всегда на кипяткѣ, а умъ на точкѣ замерзанія.
  
   Варшавской гнили мерзлый паръ
   Среди зимы родитъ пожаръ.
  
   И все это служитъ тебѣ потѣшными огнями. Только въ письмахъ моихъ выкидываетъ изъ трубы, а дома все подъ спудомъ. Я сейчасъ перечиталъ свое вчерашнее изверженіе; храни мою лаву, какъ золото, если не для себя, такъ для меня. Я нигдѣ такъ весь тутъ не бываю, какъ въ письмахъ моихъ въ тебѣ. Мнѣ самому любопытно будетъ себя повѣрять. И когда я сдѣлаюсь Вшивою горкою, въ письмахъ моихъ вспомню, каковъ бывалъ я Везувіемъ. Прости, моя Гекла, тепленькая гора студеной Исландіи! Спроси у градоначальника Исландіи, нужны ли ему рисунки, варшавскіе виды, которые онъ хотѣлъ имѣть для извѣстнаго альбума: я пріискалъ живописца. Въ такомъ случаѣ пусть пришлетъ онъ мнѣ мѣру надлежащую рисункамъ, и сколько хочетъ онъ издержать на то.
   На этой недѣлѣ два офицера польской арміи застрѣлились.
  

201.

Тургеневъ князю Вяземскому.

9-го іюля. [Петербургъ].

   Посылаю письма и благодарю за послѣднее письмо твое отъ 27-го іюня. Я долженъ былъ переслать въ тебѣ 24 червонца, но, не зная по какому курсу, спрашиваю у Карамзина и, по полученіи отзыва, доставлю съ слѣдующимъ курьеромъ ассигнаціями.
   Книга St.-Hippolyte -- глупая и безалаберная, почему и отдана будетъ Жуковскому. Онъ боленъ ж-- -- и очень страдаетъ. Не взыщи, что не пишетъ, а только сердится на тебя за то, что ты о немъ пишешь. Я навѣщалъ его въ Павловскѣ ночью, прочелъ два или три изъ твоихъ писемъ съ стихами и возвратился. Послѣдними онъ очень доволенъ, но мнѣнія подробнаго дать теперь не въ силахъ.
   Вчера Плещеевъ на праздникѣ, который графиня Лаваль давала княгинѣ Бѣлосельской, дурачился, и смѣшно; но самъ праздникъ былъ очень холоденъ и нескладенъ. Созвали весь городъ на такія шутки, которыхъ представленіе и en famille требуютъ снисхожденія, да и большого. Я страдалъ за актеровъ и потѣлъ холоднымъ потомъ за женскій полъ. Кончилось баломъ, который всегда оживляетъ, но я уѣхалъ, потому что усталъ отъ жирнаго обѣда у Казанской съ митрополитами. Желудокъ еще не совсѣмъ окрѣпъ для такого состязанія съ духовенствомъ.
   Комета и у насъ явилась. Шубертъ недавно показывалъ ее дамамъ, но мнѣ не удалось еще ее видѣть.
   Дмитріевъ очень радъ лентѣ; но и въ радости горюетъ, что твоя піеса о Вольтерѣ не пропущена, хотя и не жалѣетъ о тебѣ. Вотъ слова его: "Что же касается до Вяземскаго, ни мало о немъ не сожалѣю: не во гнѣвъ своенравной ценсурѣ и ученѣйшему совѣту, онъ и безъ печати будетъ читанъ и проживетъ долго, а Карамзинъ еще долѣе".
   Молодой Гурьевъ пріѣхалъ изъ Парижа. Спѣшу къ нему и въ Реманшѣ за письмами отъ брата и, вѣроятно, отъ Свѣчиной. Жиды не ждутъ съ такимъ нетерпѣпіемъ Мессію, съ какимъ я жду жидовъ. Sapienti sat! Тургеневъ.
   Козодавлевъ умираетъ, да и жена его очень хила.
  

202.

Князь Вяземскій Тургеневу.

11-го іюля. Варшава.

   Я чуть было не отправился въ Карлсбадъ, совсѣмъ уже рѣшился. Давыдовъ давалъ мнѣ мѣсто въ коляскѣ, и я имѣлъ въ виду пять или шесть недѣль пріятнѣйшаго разсѣянія. Но трудность отпустить меня безъ русскаго пашпорта, и въ скоромъ времени зачатіе продолженія прерванной работы были отъ Николая Николаевича приговоромъ моимъ остаться дома. Конечно, если работа пойдетъ въ прокъ, то есть вознагражднніе за неудачу надеждъ моихъ; но все больно было мнѣ разстаться съ ними, а при томъ и страхъ, что и это все время промямлется. Нечего дѣлать, терпи! Я съ большимъ удовольствіемъ прочелъ письмо о Германіи, свидѣтельствующее умъ ясный и вѣрный; и не зная Германіи, можно поручиться за истину наблюденій, потому что твердый голосъ разсудка въ нихъ отзывается. Тутъ нѣтъ бормоченія, бредней отуманеннаго ума: видишь чисто глазами наблюдателя; а спроси у читателя Стурдзы, что видѣлъ авторъ? Смѣсь какихъ-то безобразныхъ явленій, ночныхъ пугаловъ, и разсказъ видѣнія такъ же смутенъ, какъ и самое сновидѣніе. Мысль его о малочисленномъ представительствѣ народномъ разительна своею силою и истиною. Разумѣется, чѣмъ представляемое менѣе, тѣмъ удобнѣе представительству быть полнымъ въ отношеніи къ нему. Бѣдный, видя, что сосѣдъ богатый старается захватить только часть своего богатства, выбѣгая изъ дома, объятаго пламенемъ, глупо поступитъ, если въ случаѣ равномъ послѣдуетъ ему. Благо, что ты бѣденъ, ты легко все вынесешь изъ своей избы: нѣтъ худа безъ добра. Величайшее препятствіе, не позволяющее намъ и думать, о народномъ правленіи, есть обширность и многолюдство нашихъ государствъ. Чего же лучше, когда въ представительномъ правленіи каждый можетъ представлять себя или, по крайней мѣрѣ, своихъ! Очень, очень благодарю тебя за доставленіе этой рукописи и за знакомство брата. Возвращаю тебѣ ее и жидовъ; только перестань сердиться, а не то бойся: не равно желудокъ набитъ, можетъ быть бѣда! Прочтя въ "Либералѣ" vLes deux quotidiennes et l'opéra de Varsovie": все правда слово отъ слова. Самовластное преслѣдованіе не превратилось; издатели этой газеты, преданной ценсурѣ, хотѣли отыграться по примѣру "Минервы", но и тутъ ихъ за нѣкоторый "Сонъ Плутарха" прибрали въ рукамъ. Это все отыкнется на сеймѣ. Нельзя было надѣлать болѣе глупостей по пустому. Вотъ и такіе случаи не позволяютъ мнѣ здѣсь оставаться; разумѣется, я наравнѣ съ другими осуждаю сіи нелѣпыя и безсовѣстныя мѣры. Того я смотри, что наживу хлопотъ. Прислать ли тебѣ всю эту антилиберальную войну? Я любопытенъ знать, что говоритъ о этомъ Соболевскій? Узнай, если можно. Я радъ, однако же, что есть въ Европѣ апелляціонный судъ народовъ. Въ старые года всякій зналъ про себя и кричалъ про свое; нынѣ есть общая польза, общая цѣль, которая связываетъ всѣхъ. Ущипни меня въ Архангельскѣ,-- крикъ мой раздастся во Франціи. Не послать ли моего "Вольтера" въ "Либераль"? Хорошъ бы тутъ былъ Каченовскій!
   И конечно, Востоковъ -- поэтъ, но вовсе не стихотворецъ; ему въ одномъ отношеніи и языкъ боговъ не доданъ. Онъ, какъ иностранецъ: мыслитъ на своемъ языкѣ божественномъ, а изъясняется на чужомъ и часто сбивается въ словахъ. Впрочемъ, если онъ не въ состояніи произносить свои стихи, то, можетъ быть, оттого и не постигнулъ онъ механическую тайну языка стихотворнаго. Денисъ увѣряетъ, что Василья Львовича стихи такъ блѣдны потому, что онъ читаетъ ихъ слишкомъ живо: ухо часто обманываетъ его мысль. У него двѣ музыки заглушаютъ его слова: декламація и педали самолюбія. Кстати о музыкѣ: у насъ здѣсь есть итальянская пѣвица изъ Вѣны, Borgondio, контръ-альто чрезвычайный, а при томъ нѣжность и чувство. Какъ она играетъ и поетъ "Танкреда" Rossini, прелесть! Когда я ее слышу, у меня этотъ счастливецъ Батюшковъ, какъ удушье, такъ и сидитъ на сердцѣ. Что за земля, гдѣ эти голоса -- народное нарѣчіе! Вотъ пришлось сказать: "Гласъ Божій -- гласъ народа". Замѣтилъ-ли ты, что "Ѵох populi -- ѵох Dei" у насъ совсѣмъ навыворотъ? Для ясности непремѣнно надобно было бы сказать: "Гласъ народа -- гласъ Божій". Не народъ подслушиваетъ Божій голосъ, а Богъ вторитъ голосу народа. Вотъ еще прибавленіе въ моему "Злоупотребленію словъ".
   Неужели Жуковскій не съ умысломъ меня такъ бѣситъ? прикинуться чортомъ можно, но чортомъ природнымъ быть -- ужасъ! Я, шутки въ сторону, не понимаю его. Чего же онъ ждетъ? Броситься въ рѣку за мною, когда я тонуть стану, или подѣлиться со мною пудрою, если грѣхъ когда-нибудь приведетъ меня въ Павловское? Тогда дружбу свою выставитъ онъ во всемъ своемъ блескѣ? А со всѣмъ тѣмъ я еще написалъ о немъ вчера въ своемъ журналѣ. Такъ какъ я сегодня что-то глупъ, то, чѣмъ потчевать свѣжею глупостью, поднесу тебѣ лежалаго ума. Тутъ только мысль брошена:
   "Жуковскій уже похитилъ творческій пламень, но твореніе не свидѣтельствуетъ еще землѣ о похищеніи небесномъ. Мы, посвященные, чувствуемъ въ рукѣ его творческую силу; но толпа чувствуетъ глазами и увѣряется осязаніемъ. Для нея надобно поставить на ноги и пустить въ ходъ исполина: тогда только поклоняется она. Къ тому же искра въ дѣйствіи обширнымъ пламенемъ возносится до небесъ и освѣщаетъ окрестности; праздная, она -- тотъ же огонь, но свѣтится только для нѣкоторыхъ и гаснетъ забытая".
   Вотъ ему и похвала, и приговоръ.
  

203.

Тургеневъ князю Вяземскому.

16-го іюля. [Петербургъ].

   Извѣстная и тебѣ лѣнь, которая и самыя наслажденія умственныя заставляетъ откладывать до самой послѣдней минуты, если они требуютъ труда физическаго, привела и меня къ послѣдней минутѣ. Пишу только для того, чтобы сказать: "Nulla dies sine linea". Благодарю за письмо отъ 5-го іюля и за Баччіарелли. Я жалѣю, что обратился отъ имени князя къ Новосильцову. Черезъ тебя дѣло пошло бы и скорѣе, и дешевле. Постарайся, чтобы онъ уступилъ, а иначе и куплено врядъ ли будетъ: если мы откажемся, то Министерство иностранныхъ дѣлъ и подавно не возьметъ. Примѣръ твоей медленности въ жидовскомъ дѣлѣ устрашилъ меня и на это порученіе.
   Жуковскаго не вижу. Онъ въ Павловскѣ, хотя и не оправдываетъ Сумарокова. Пришлю тебѣ два посланія Пушкина, уѣхавшаго къ отцу въ деревню, и твоего "Вольтера", если выручу его изъ ценсуры. Посылаю 250 рублей ассигнаціями отъ Карамзина.
   Читай "Correspondance inédite de Buonaparte avec les cours étrangères et le Directoire", 1-r volume. Какой умъ -- Карно съ товарищи! Какъ революція оживила ихъ, и какіе разбойники привиллегированные и обреченные на безсмертіе! Я называю эту книгу: "De l'histoire en lingots". Вотъ жизнь въ самой администраціи, и вотъ исполнители плановъ, которые даютъ право на безсмертіе Карно столько же, какъ и исполнителю оныхъ -- Бонапарте!
   Пожалуйста, похлопочи, чтобы бѣднымъ мальчикамъ Ареневскимъ, о коихъ просятъ великаго князя о помѣщеніи въ корпусъ, не отказалъ великій князь. Просьба и свидѣтельства посланы. Они въ бѣдности крайней и живутъ подаяніемъ; а семейство и кромѣ ихъ велико. Тургеневъ.
   Сейчасъ былъ при открытіи школы взаимнаго обученія. Koзодавлевъ безъ надежды.
  

204.

Князь Вяземскій Тургеневу.

18-го іюня. Варшава.

   Здравствуй, моя радость! Я люблю, что еще Жуковскій на меня сердится: онъ же недоволенъ! Да что, и совѣсть его видно припудрена, а я все-таки возьму ее за хохолъ и пойду теребить. Онъ точно, какъ государь, отдѣлываетъ меня благоволеніями. Что мнѣ прибыли, что онъ стихами моими доволенъ! Велика честь! Онъ и Чебышевымъ былъ доволенъ.
   Что скажешь ты о Пруссіи и какъ согласишь письмо брата съ газетами? Такъ и быть, Стурдзѣ быть пророкомъ! Здѣсь, на дняхъ, выпроводили изъ города бѣднаго мастерового, ѣхавшаго изъ Германіи въ Петербургъ: подозрѣніе пало на его длинные волосы студентскіе. Мало того, что выслали: -- -- хотѣлось посмотрѣть на него, послали за нимъ въ догонку жандармовъ. Боже мой, и я этому свидѣтель, и нога моя топчетъ конституціонную землю! Если бы не негодованіе, то, право, можно отъ смѣха надорваться. Эти правители такіе олухи, что я имъ не далъ бы конюшнею своею управлять. Они не только людей, да и лошадей взбѣсить бы въ состояніи.
  
   Dieu, que ne suis-je assis à l'ombre des forêts!
  
   Я хочу послѣдовать Митридату. Онъ, чтобы ужиться съ людьми, пріучался къ яду; я начну пріучаться къ палкамъ. Каждое утро, вставши и Богу помолившись, нѣтъ, прежде, велю дать себѣ нѣсколько ударовъ палокъ и тогда на весь день буду сговорчивѣе. Что такое общежитный человѣкъ? Человѣкъ богатый. Онъ посвященъ въ общество. А мы профаны; намъ все кажется тѣмъ, что есть: тутъ и невѣжество. Войди въ тюрьму: тутъ сто человѣкъ, живущихъ припѣваючи; они смотрятъ на васъ прямо и не понимаютъ вашихъ взглядовъ состраданія и жалости. Одинъ сидитъ въ углу: стыдъ и страданія написаны на лицѣ его; онъ убѣгаетъ вашего взора; ломоть хлѣба, лежащій предъ нимъ на дневную пищу, не тронутъ имъ. Кто онъ? Вѣроятно, виновнѣйшій изъ преступниковъ? Напротивъ, но онъ только съ нынѣшняго дня заявленный плутъ. Оковы посрамленія еще не улежались на немъ; бремя презрѣнія еще тяготитъ его; смутный, но внятный голосъ, какъ воспоминаніе какого-то сновидѣнія, говоритъ ему, что онъ созданъ былъ не для темницы, и что не путь стыда лежалъ предъ нимъ, когда онъ испытывалъ силы свои, пускаясь въ жизнь. Черезъ недѣлю или горесть убьетъ его, или сдѣлается онъ общежитнымъ, и вы только по стуку желѣзъ догадаетесь, что онъ колодникъ и преступникъ. Что скажете вы о немъ? Что задохлась его совѣсть, такъ? Но хорошъ же былъ бы онъ съ совѣстью за трапезою душегубцевъ! Не только умъ возраста своего, но и умъ званія своего имѣть должно. Спросите у другихъ колодниковъ мнѣнія ихъ о новомъ товарищѣ. "Онъ сперва дурачился", скажутъ они, "а теперь, слава Богу, образумился". Скажи по совѣсти, не точно ли то же слышишь въ обществѣ о молодомъ медвѣдѣ, который, глядя на старшихъ, дѣлается обезьяною? Вотъ и вся тайна общежитія. А гдѣ искать ее? -- въ палкахъ! Итакъ, давай палокъ! Ой, больно! -- Врешь, до свадьбы заживетъ! Тебя бьютъ любя: послѣ самъ скажешь спасибо. Неужели Козодавлевъ отъ батожья умираетъ? Что за малодушіе! За Богомъ молитва, а за -- -- палки не пропадаютъ.
   Хоть палкой бей, а продолжать не въ силахъ: и я наѣлся ботвиньи!
  
   Ботвинья, снѣдь родная!
   Какое брюхо не пыхтитъ,
   Тебя благословляя!
  
   Вотъ тебѣ стихи, мнѣ написанные графомъ Эдувилемъ, находящимся здѣсь отъ французскаго двора по дѣламъ ликвидаціи. Не чета Жуковскому!
   Говорятъ, что жертву волосъ своихъ къ вамъ посылаютъ. Отошли стихи въ Карамзину съ письмомъ.
  

205.

Князь Вяземскій Тургеневу.

21-го іюля 1819 г. Варшава.

   Милый мой, письмо доставляется тебѣ m-me Gentile-Borgondio, славною пѣвицею, о коей я тебѣ говорилъ. Будь ея покровителемъ и ходатаемъ. Ты услышишь "Танкреда", и голубое небо Италіи повѣетъ на тебя сквозь невскіе туманы. Прости! Обнимаю тебя отъ всего сердца. Вяземскій.
  

206.

Тургеневъ князю Вяземскому.

23-го іюня. [Петербургъ].

   Сейчасъ возвратился изъ Царскаго Села и не знаю еще, буду ли имѣть время сообщить тебѣ немногія новости. Вотъ онѣ: Депрерадовичъ и Бенкендорфъ -- генералъ-адьютанты; графъ Апраксинъ, женатый на дюшессѣ Серра-Капріоли -- флигель-адьютантъ; Потемкину дана вторая дивизія гвардіи съ оставленіемъ командиромъ полка Семеновскаго. По нашей же части учреждена Государственная генеральная евангелическая консисторія, коей президентъ -- графъ Ливенъ, вице-президентъ -- Пезаровіусъ, а бывшій президентъ юстицъ-коллегіи Корфъ -- сенаторомъ. Все протестантское духовенство подчинится одному епископу.
   Государь отправился въ восьмомъ часу утра сегодня, а думалъ ѣхать въ три часа: все работалъ. Въ Варшаву велѣно пріѣхать Чернышеву, который вчера возвратился съ Дону, Потемкину, Левашову и Уварову изъ Карлсбада. Я ночевалъ у Карамзина и весь день былъ въ царскосельскихъ ажитаціяхъ, мнѣ не свойственныхъ. Бродилъ по саду и смотрѣлъ на движенія глазъ, всматривающихся въ глаза того, который много видитъ, но ни на кого не смотритъ. Вечеръ всѣ, и Карамзины были въ Павловскѣ, гдѣ охотники комедь ломали; отличались графини Кутайсовы: дочь -- игрою, а мать -- пѣніемъ. Наканунѣ Жуковскій ночевалъ у меня и укралъ послѣднее твое письмо, слѣдовательно я и отвѣчать не могу, но благодарю за жидовъ. Примусъ читать. Я усовѣщевалъ его за тебя: обѣщается писать скоро. Между тѣмъ онъ написалъ стихи, и прекрасные. Въ слѣдующую среду пришлю ихъ въ тебѣ. Посланія его къ фрейлинамъ павловскимъ забавны, и онъ и въ нихъ поэтъ, но поэтъ болтунъ. Рапортъ государынѣ о Павловской лунѣ, въ шутовскомъ тонѣ,-- прекрасный; но лучшіе стихи выпустилъ, опасаясь длинностей. Я пришлю тебѣ ихъ, когда получу отъ него
   Великая княгиня еще не родила. Ожидаютъ съ часу на часъ, и я въ ту же минуту отправлюсь въ Царское Село и Павловскъ разрѣшаться отъ бремени указами, по примѣру прошедшаго года въ Москвѣ.
   Я получилъ много новаго изъ Парижа, но еще и заглянуть не успѣлъ. Поэму "Les délateurs" бралъ съ собою. Рѣдко попадаются изрядные стихи; прочее все плоско. Здѣсь видѣлъ я князя Ѳедора Ѳедоровича Гагарина. Онъ былъ на маневрахъ и возвратится къ полку, если не дадутъ прежде другого, который ему уже обѣщанъ.
   Спасибо за мнѣніе твое о братниной піесѣ, если можно говорить спасибо за мнѣніе. Я сообщу ему оное. Вѣроятно, вчера опредѣленъ онъ въ Мадритъ. Я снова сдѣланъ исправляющимъ должность статсъ секретаря по Департаменту законовъ въ Совѣтѣ, а Оленинъ остается исправляющимъ должность государственнаго секретаря.
   Пришли мнѣ все, что можно, о вашихъ газетныхъ преніяхъ. Здѣсь только слухи о нихъ, но я ничего не читалъ. Графъ Соболевскій въ Царскомъ Селѣ, и я рѣдко вижу его.
   Здѣсь учреждено общество для улучшенія тюремъ. Князь Голицынъ высочайше назначенъ президентомъ онаго; вице-президенты и директоры будутъ назначены послѣ. Прости, некогда, некогда! Тургеневъ.
  

207.

Князь Вяземскій Тургеневу.

24-го іюля. Варшава.

  
   Куда бѣжитъ народъ нетерпѣливый?
             Стѣснились улицы кругомъ;
             Восторга гласъ краснорѣчивый,--
             Веселыхъ плесковъ грянулъ громъ.
   Кого земля въ сей день вѣнчаетъ торжествомъ?
             Какой герой на бранной колесницѣ
   Является въ вѣнкѣ признательной столицѣ?
   Какой защитникъ правъ народныхъ предъ царемъ
   Идетъ, сопровожденъ усердною молвою?
   Какой мудрецъ, свой край прославившій собою,
   Съ согражданъ заживо сбираетъ дань труда?
             Медвѣдь, управленный корыстною рукою,
             Вертится на дыбахъ подъ палкою жида.
   Народъ, вотъ почестей твоихъ образчикъ славной!
   Народъ, всѣхъ дѣлъ людскихъ и цѣль и судія,
   То деспотъ съ палицей, то съ куклою дитя!
   Все пища для твоей забавы своенравной:
             Великій мужъ со злобою въ борьбѣ,
             Позорный блескъ счастливаго разврата,
                       Медвѣжья пляска, казнь Сократа,--
   Равно есть зрѣлище потѣшное тебѣ.
   А ты, тщеславья рабъ, за славою гоняйся
   И послѣ, утомясь въ мучительной гоньбѣ,
   Соперничества ты съ медвѣдемъ добивайся!
  
   Вотъ что я списалъ съ натуры на Краковской площади съ философическаго своего чердака, и пока письмо твое, ожидаемое нетерпѣливо, не пробудитъ спящаго Везувія, предлагаю тебѣ мою обрисовку. Еще одна просьба: если ваша ценсура не даетъ мнѣ либеральничать, то пускай, по крайней мѣрѣ, позволитъ она мнѣ афишничать. Приложенную французскую статью отдай въ "Conservateur", а русскій переводъ, списавши его,-- въ петербургскія газеты или "Сѣверную Почту", пользуясь благопріятною болѣзнью оберъ-холоднаго почтаря. Мой русскій списокъ, запечатавъ въ одинъ пакетъ съ письмомъ къ Пушкину, отправь немедленно въ Москву. Сдѣлай милость, исполни все это рачительно, усердно и скоро. А недѣли черезъ двѣ получишь ты черезъ оную пѣвицу письмо отъ меня: она отправилась третьяго дня въ Петербургъ черезъ Вильну. Приготовь умы, уши и кошельки встрѣтить ее. Я писалъ съ нею и къ Плещееву. Болѣе всего предвари Тюфякина, коему она везетъ письмо отъ Новосильцова. Въ нашей статьѣ нѣтъ никакого увеличенія: ея пѣніе -- настоящій душелазъ. Итальянское небо такъ и развертывается надъ головою, какъ слушаешь ее: это для души твоей; макарони и сочные апельсины такъ во рту и таютъ; желудокъ твой тронулся и позывомъ, и смѣхомъ: я покоенъ; она въ тебѣ найдетъ добраго ходатая.
   Что это значитъ? Сейчасъ пришли мнѣ сказывать, что эстафета ничего мнѣ не привезла. Быть не можетъ! Не вѣрю и вѣрить не хочу. Но на всякій случай откладываю перо; ты долженъ прежде очиститься отъ подозрѣнія: тогда только могу съ тобою бесѣдовать.
  

25-го.

   Не знаю, отчего вчера поздно принесли мнѣ твое письмецо и 250 рублей -- отъ Zaiączeka. Дорога необыкновенная, а письмо, по обыкновенію прежнему, худощаво. Я увижусь съ Bacciarelli и постараюсь его угомонить. Я видѣлъ, но еще не читалъ переписки Наполеона, а безъ сомнѣнія читать буду. Получаете ли вы газету "La Renommée"? Что за іереміада этотъ парижскій "Conservateur"! Точно нищій, заливающійся притворными слезами и по любви къ Христу ненавидящій богачей. Вотъ что значитъ совѣсть! Конечно, Шатобріанъ -- краснорѣчивѣйшій изъ французскихъ писателей нынѣшняго времени, но голосъ его не убѣждаетъ, потому что онъ совѣстью не управляемъ, или совѣстью, но не чистою, а отуманенною предразсудками или чадомъ озлобленнаго самолюбія. Всѣ удары его косвенны, и самыя искры истины блѣднѣютъ въ разноцвѣтныхъ огняхъ лжи; вспыхнувъ, угасаютъ, а съ ними и вѣчный пламень, непримѣтно сгорѣвшій въ этомъ фейерверкѣ. Онъ и братія такъ возстаютъ противъ полезнѣйшихъ и свящеенѣйшихъ завоеваній нашего вѣка, что усилія ихъ благія противъ иныхъ злоупотребленій издыхаютъ въ ихъ бѣшеныхъ судорогахъ. Имъ надобно бы разставить оберегательные огни по опаснымъ скаламъ, а они разливаютъ пожаръ по всему берегу. Впрочемъ, нѣтъ худа безъ добра; торжество никогда на сторонѣ ихъ не будетъ: одна умѣренность (но не равнодушіе) все превозмогаетъ. Революціонисты должны падать, либералисты устоятъ. Жуковскій Шиллеромъ и Гёте отучитъ насъ отъ приторной пищи однообразнаго французскаго стола, но своими бутошниками и тому подобными можетъ надолго удалить то время, въ которое желудки наши смогутъ варить смѣлую и рѣзкую пищу нѣмцевъ.
   Подчеркнутыя строки въ французской статьѣ можно, кажется, выкинуть. Не забудь отправить русскую къ Пушкину. Прости! Обнимаю тебя отъ всего сердца. А Жуковскій, каковъ! Я скоро буду, говоря о немъ, хохотать смѣхомъ нѣмецкихъ трагедій. Здѣсь на дняхъ давали "Вильгельма Теллна. Обрѣзано, исковеркано, дурно играно, а слезы такъ изъ глазъ и брызжутъ, слезы восторга, слезы священныя, изъ коихъ одна стоитъ рѣки слезъ, пролитыхъ за какую-нибудь "Федру" или "Ифигенію". Вотъ Жуковскому стезя, его достойная: переводи нѣмецкій театръ и сорви съ нашей сцены безплодное дерево, пересаженное къ нимъ съ французской!
  

208.

Тургеневъ князю Вяземскому.

30-го іюля. [Петербургъ].

   Третьяго дня схоронили мы Козодавлева. Многіе жалѣютъ о немъ, а я жалѣю о томъ, что часто смѣялся надъ нимъ, хотя совѣсть и не упрекаетъ меня въ несправедливости. Я узналъ послѣ, что онъ былъ добрый человѣкъ, а прежде видѣлъ въ немъ только придворнаго министра, который за все и за всѣхъ хватался, сперва, чтобы получить, а потомъ -- удержать свое мѣсто. Но одно доброе позволено говорить объ умершихъ, и справедливо; ибо тотъ только не обязанъ щадить, кто пишетъ исторію; другіе же, именно для того, что они не историки, слѣдовательно не разсматриваютъ критически матеріаловъ, на коихъ основываютъ свои сужденія, должны или хвалить, или молчать, иначе включаются въ число бабъ-смутницъ. (commère). (Переведи счастливѣе это слово, которому пора получить право гражданства и въ нашемъ обществѣ). Слѣдовательно, похвалимъ его и возьмемъ примѣръ изъ собственныхъ опытовъ. Было время, когда, подобно Тациту, и все думать, и все говорить я позволялъ себѣ; было время, что никто такъ свободно и охотно не смѣялся надъ нимъ, и даже въ присутствіи самыхъ милыхъ ближнихъ его, которые и по участію, и яко бабы-смутницы передавали ему и слова, и шутки мои. Настало другое время, когда я уже молчалъ, но онъ могъ и словомъ, и дѣломъ вспомнить слова мои. Кромѣ ласки и пріязни, и обѣдовъ, я не испыталъ никакого мщенія, но и существеннаго (разумѣется, только по службѣ) добра онъ не сдѣлалъ мнѣ, потому только, что я не былъ уже à la portée de son crédit. Онъ даже ласкалъ моему образу мыслей и отзывами своими на счетъ другихъ предержателей тьмы вѣка сего доказывалъ мнѣ истинное уваженіе въ моей нравственности, ибо не боялся быть откровеннымъ безъ всякой нужды Такъ называемаго частнаго добра онъ много дѣлалъ. За это не всегда хвалить должно, но въ немъ было примѣтно удовольствіе дѣлать добро, а это уже есть истинное хорошее качество. Слѣдовательно, онъ будетъ жить не въ одной "Сѣверной Почтѣ", но и въ воспоминаніи одолженныхъ:
  
   Тамъ одолженныхъ страждетъ духъ.
  
   Какой душный стихъ, хотя и великаго поэта! Онъ умеръ, какъ попросту говорятъ, христіанскою смертію: спокойно и въ полной памяти; заботился только о семействѣ и поручалъ его сердцу государя, а любимыхъ своихъ чиновниковъ -- князю Голицыну, который въ самый день смерти долго говорилъ съ нимъ, имѣя порученіе отъ государя успокоить его заботливость объ оставшихся ближнихъ его. Князь Голицынъ вступилъ и въ управленіе его министерства, вѣроятно, только на время отсутствія государя. Миръ праху его! Да помянутся добрыя дѣла его, да истребятся послѣдствія другихъ дѣлъ его, кой судитъ Богъ, а мы накажемъ однимъ забвеніемъ!
   Спасибо за письмо отъ 18-го іюля и за стихи на твои 27 лѣтъ. Я призадумался о своихъ 35-ти годахъ, когда вспомнилъ, что другіе жалѣютъ и о меньшей потерѣ. Спѣши жить жизнію души, ума и воображенія, иначе и ты оглянешься, да поздно будетъ. Но проживъ полмилліона своихъ рублей, ты нажилъ тысячу стиховъ, которые и послѣ тебя жить будутъ. А я, живучи на казенные рубли, самъ разорился и буду нищимъ къ тому времени, когда наживать не въ силахъ буду. И потому, чтобы сохранить кусокъ духовнаго хлѣба, стараюсь потерять благо міра сего, взыскуя парижскаго.
   Посылаю тебѣ стихи Жуковскаго, написанные по заказу великой княгини. Она же дала и тему на нѣмецкомъ: "Lundler Gras"; у нѣмцевъ -- цвѣтъ завѣта. Чего не выразитъ чародѣй Жуковскій! Въ семъ "Цвѣтѣ" соединяется воспоминаніе прошедшаго съ таинственностью будущаго. Онъ часто означаетъ какую-нибудь эпоху или минуту жизни, напримѣръ, свиданіе или разлуку. Знаменованіе его скорѣе понять, нежели объяснить можно. Но намъ, нѣмцамъ, весь мистицизмъ чувствительности понятенъ. На будущей почтѣ пришлю тебѣ всеподданнѣйшее донесеніе его государынѣ о павловской лунѣ, гдѣ онъ разоврался по-своему, то-есть, мило и прекрасно. Онъ много стиховъ выпустилъ изъ этой піесы, но такъ какъ въ ней и безъ того плану нѣтъ, то я и не думаю, чтобы нужно было сокращать ее.
   Великая княгиня еще не родила. У насъ или, лучше, у Жуковскаго въ Павловскѣ, готовятъ церемоніальные праздники, которые и при теперешней погодѣ будутъ вѣрно холодны, но я побываю у Карамзина, и этого довольно.
   Близъ Петербурга горятъ уже нѣсколько дней лѣса и травы. Я совѣтовалъ выслать отсюда всѣхъ гасильниковъ для погашенія пожара. А quelqu'un bon le mal serait bon! Прости, душа! Тургеневъ.
  

209.

Князь Вяземскій Тургеневу

1-го августа. [Варшава].

   Спасибо за письмо отъ 23-го іюля, которое немного отзывается царскосельскими волненіями. Сдѣлай милость, пришли мнѣ скорѣе новые стихи Жуковскаго: я такъ давно не ѣлъ русской поэзіи. А гдѣ кушанье готовитъ не Жуковскій, не Батюшковъ, не молодой Пушкинъ, не Воейковъ -- тамъ у насъ ѣсть нечего: все прочее -- дощечки сухого бульона; сочная жизность только у нихъ водится. Скажи Жуковскому (потому что я рѣшительно о немъ буду говорить только въ третьемъ лицѣ, а если можно бы, и въ четвертомъ, пока онъ не вспомнитъ меня и не предпочтетъ, по крайней мѣрѣ на часъ, дружбу петровскую службѣ павловской), что я его на дняхъ читалъ двумъ лучшимъ поэтамъ варшавскимъ: нѣсколько строфъ изъ "Пѣвца въ русскомъ станѣ" и кое-что изъ "Посланія къ государю". Болѣе всего понравилась имъ строфа Платова. Они, какъ истинные поэты, схватили именно то, что было коренною красотою. Всего труднѣе въ поэзіи разбогатѣть отъ собственныхъ сокровищей. Большая частъ поэтовъ живетъ по чужимъ карманамъ, а гдѣ нѣтъ подлинности, тамъ нѣтъ и генія. Въ подражаніи можетъ быть искусство, но что такое искусство?-- Блѣдный силуэтъ генія. Орудіе въ рукѣ генія, во всякой другой рукѣ -- игрушка. Въ слѣдующее засѣданіе прочту имъ "Двѣнадцать спящихъ дѣвъ" и "Вадима". По ихъ просьбѣ примусь я перекладывать русскіе стихи на польскую азбуку и выдамъ томъ образцовыхъ нашихъ поэтовъ. Между тѣмъ я и свое бѣлье пересматриваю: штопаю, мою и готовлю въ рынокъ. Если я здѣсь не приготовлюсь въ печати, то никогда мнѣ живому въ печать не попасть. Теперь сижу надъ своимъ "Петербургомъ". Вотъ что я говорю о свободѣ земледѣльца, вмѣсто двухъ сухихъ стиховъ прежнихъ:
  
   Съ чела оратая сотрется потъ неволи.
   Природы старшій сынъ, ближайшій братьевъ другъ,
   Свободно проведетъ въ поляхъ наслѣдный плугъ,
   И свѣтлыхъ нивъ просторъ, пріютъ свободы мирной,
   Не будетъ для него темницею обширной.
  
   Не знаю, сила выраженія отвѣчаетъ ли въ двухъ послѣднихъ стихахъ силѣ мысли, и не душно ли ей, кипящей жизнью, въ этой оболочкѣ? Нельзя ничего вообразить ужаснѣе. Поля почитаются святилищемъ свободы: тѣснимый въ обществѣ идетъ къ нимъ расходиться; земледѣлецъ нашъ именно тутъ и находить неволю. Противоположность разительная! Сдѣлай одолженіе, скажи мнѣ, какъ ты прочтешь эти стихи? Если въ будущемъ журналѣ стихи печататься будутъ, то я ихъ приготовлю для Николая Ивановича, только не Депрерадовича. Нельзя ли посадить меня подъ Пезаровіусомъ или въ Тюремный комитетъ? Зачѣмъ не заботятся о расширеніи желтыхъ домовъ? Вотъ настоящее великороссійское предпріятіе; а какъ тюрьмы не улучшивай, все не будутъ въ нихъ сажать кавалерскихъ разбойниковъ и пятиклассныхъ грабителей. Вотъ единственный способъ улучшить тюремную систему въ нашемъ царствѣ: сажать не слабыхъ, а сильныхъ.
   Немедленно пришлю тебѣ газетныя наши вылазки, но крѣпость конституціи, по силѣ конституціи крѣпчайшей, отбрита порядкомъ, и того и смотри, что совсѣмъ ей лобъ забреютъ. Ожидаю съ любопытствомъ пріѣзда царя.
   Апраксинъ увѣряетъ, что N. N. будетъ у государя просить позволенія усыновить Байкова и дать свой портретъ madame L., которая его станетъ носить за портретъ принца-регента: красный мундиръ и голубая лента. Удивительное дѣло, какой смѣшной вздоръ лѣзетъ этому Апраксину въ голову! И это все такъ, какъ съ горы, и течетъ. Вообрази, что безпечность того такъ далеко простирается, что онъ до сей поры еще не читалъ сказаннаго о немъ въ "Минервѣ". Конечно, оно не важно, и все письмо мало значитъ; но какъ не имѣть любопытства узнать своими глазами, что пишется о немъ! Странный человѣкъ! Высохъ на ногахъ, выжилъ свой вѣкъ на вѣку своемъ. Теперь бытіе его составляется изъ такихъ мелочей, пища его такая ничтожная, что Богъ знаетъ въ чемъ душа держится, но хорошо держится: давно тягу дала и слѣдъ простылъ. Едва ли и догадаешься, que Pâme a passé par là. Одно крѣпко засѣло въ немъ и ничѣмъ не выживется: благородство. Я увѣренъ, что онъ не стерпитъ никакого угнетенія, и если истина заберетъ его, то скажетъ ее во что бы ни стало. Но за то что и за истинѣ надобно быть, чтобы добудиться его!
  
   Онъ спитъ, иль въ кислой нѣгѣ дремлетъ.
  
   Сдѣлай дружбу, отыщи ною статью объ Озеровѣ и пришли мнѣ. Я вчера видѣлся съ Баччіарелли. Онъ съ padam do nóg проситъ, чтобы дали ему, что угодно. 300, 250 червонцевъ, вѣрно, довольно будетъ. Знаешь ли, что у меня большая до тебя просьба: поищи мнѣ въ Петербургѣ тысячъ пятнадцать рублей занять на годъ. Мнѣ невыгодно вытребовать теперь отъ себя такую сумму, и я охотнѣе заплачу проценты. Напримѣръ, если у тебя есть знакомый банкиръ, то пусть адресуетъ меня онъ, не здѣшняго. У тебя должны быть такіе деньголазы. Справься и отпиши мнѣ.
   Я спрашиваю у Булгакова, правда ли, что Козодавлева уже соборовали кунжутнымъ масломъ? Прости! Всѣмъ нашимъ поклонъ, а кому и два; Жуковскому все-таки киселя.
  

210.

Тургеневъ князю Вяземскому.

5-го августа. [Петербургъ].

   Возвратившись вчера изъ Царскаго Села, нашелъ письмо твое отъ 24-го іюля и сегодня послалъ письмо въ Москву къ Василію Львовичу (съ копіею объявленія) и Дружинину объявленіе о Borgondio въ "Сына Отечества", и въ "Сохранителя", ибо "Сѣверная Почта" врядъ-ли бы взяла въ свою котомку сію статью по длинѣ ея, а сокращать оной мнѣ не хотѣлось. Вчера же провозгласилъ я на обѣдѣ у графа Лаваля о ея пріѣздѣ сюда. Но итальянцы увѣряютъ, что она старуха, и, по упадку ея таланта, не можетъ даже сравниться съ нашей Сесси, которая теперь снова насъ оглашаетъ. Я спорю и привожу въ доказательство вѣнскую прибаутку, но вѣнскій ауторитетъ не слишкомъ важенъ. Впрочемъ, по пріѣздѣ, и самое состязаніе ея съ Сесси послужитъ къ возбужденію любопытства слышать ее. И Сесси уже давно и по голосу не въ цѣлости, et ces deux grands débris se consoleront entre elles. Грустно, что къ намъ пріѣзжаютъ онѣ только на закатѣ своемъ. Но вина не ихъ, а ваша. Здѣсь еще немного любителей прямо -- изящнаго: итальянской оперы точно собрать не могутъ. Князя Тюфякина здѣсь теперь нѣтъ; онъ поѣхалъ осматривать свое послѣ отца наслѣдство. Я поручу ее Плещееву и Кокошкину, а въ Москвѣ забрызжетъ Василій Львовичъ.
   Я прожилъ два дни въ Царскомъ Селѣ и Павловскѣ съ Карамзиными, Жуковскимъ и пріѣхавшимъ изъ Сарепты Феслеромъ. Нужно ли мнѣ объяснять тебѣ, кто Феслеръ?
  
   Jamais de Mithridate il n'entendit parler.
  
   Я люблю Царское Село въ отсутствіе хозяевъ: прелести его тѣ же, ажитаціи меньше; гуляютъ, не оглядываясь, и слушаютъ того, кто говоритъ, безъ разсѣянія. Все въ порядкѣ, и все на мѣстѣ, и никто не приноситъ себя на жертву genio loci. Такъ сдѣлано посвященіе дерноваго памятника, украшеннаго бюстомъ государя въ лицейскомъ (будущемъ) саду. И забавы впредь будутъ напоминать питомцамъ того, котораго сердце желало бы дать имъ хорошее воспитаніе. Но вообрази себѣ двѣнадцатилѣтняго юношу, который шесть лѣтъ живетъ въ виду дворца и въ сосѣдствѣ съ гусарами, и послѣ обвиняй Пушкина за его "Оду на свободу" и за двѣ болѣзни не русскаго имени! Возвратимся къ царскосельскимъ мудрецамъ: они блаженствуютъ, потому что живутъ съ собою и заглядываютъ во дворецъ только для того, чтобы получать тамъ дань непритворнаго уваженія съ одной стороны и, вѣроятно, зависти съ другой. Вотъ тебѣ письмо отъ нихъ. Жуковскій радуется обхожденіемъ государыни съ ними, ибо оно сердечное и искреннее. Пудра не запылила души его, и дѣятельность его, кажется, начинаетъ воскресать. Посылаю болтовню его о лунѣ и солнцѣ. Я провелъ у нихъ вечеръ пріятный съ Нелединскимъ-Мелецкимъ и Перовскимъ.
   Не напечатать ли твоего "Медвѣдя" въ "Сынѣ Отечества"? Вѣдь и онъ -- сынъ нашего отечества et où peut-on être mieux qu'au sein de sa famille? Разумѣется, надобно, чтобы ценсура прежде облизала его, и если лапа ея не задушитъ лѣсного Вестриса, то, благословясь, да и къ Гречу. Я теперь читаю "Реномею Веньяминовну" ибо, кажется, Constant болѣе другихъ въ изданіи ея участвуетъ. Братъ мнѣ началъ присылать ее вмѣсто французскаго плаксы "Conservateur^", который, какъ ни говори, а иногда дѣло пишетъ. Недавно расписался я о французскихъ журналахъ и литературѣ въ Дмитріеву и жалѣю, что не оставилъ у себя копіи съ письма для тебя. Право, у французовъ еще ума много, хоть и размѣняли они его на мелкую монету. Я бы отрядилъ двухъ или трехъ изъ нынѣшнихъ первоклассныхъ писателей, которые въ общей гіерархіи сутъ токмо второклассные, для того, чтобы собратъ цвѣты и плоды со всего поля настоящей словесности, учености и политики. Для первой и послѣдней годились бы Шатобріанъ и Benjamin Constant; но надобно запретить имъ, отъ имени всей ученой республики, вмѣшиваться въ мелкія распри de la politique du jour et des caquets littéraires, а писать для потомства болѣе, нежели для современниковъ и дать первому отчетъ во всемъ томъ, что у насъ прибыло, если не новыхъ понятій о гражданскихъ обществахъ и о всѣхъ результатахъ онаго, то, по крайней мѣрѣ, поясненій на старыя понятія; опытовъ ума изъ наблюденій за успѣхомъ или упадкомъ человѣчества, ибо есть и упадокъ. Напримѣръ, мы снова падаемъ въ нѣкоторыхъ мѣстахъ Европы въ благочестивый вѣкъ Лудовиеа XIV, съ тою разницею, что, не имѣя ни Сорбонны, ни Паскаля, мы останемся при "Сіонскомъ Вѣстникѣ" и "Инвалидѣ". Къ счастію, въ Вѣнѣ ("Ein Conversationsblatt") переводятъ пьянаго Милонова, котораго я долженъ былъ выключить изъ своего департамента. Enivré de sa gloire littéraire et autres онъ теперь таскается по всѣмъ гауптвахтамъ и допиваетъ вѣкъ и талантъ свой съ арестантами. Недавно сказали, что онъ въ крѣпости. Такъ какъ тамъ все крѣпко, кромѣ напитковъ, то это, вѣроятно, его протрезвитъ, или онъ умретъ отъ засухи, отъ которой горятъ теперь поля и лѣса вокругъ Петербурга.
   Блудовъ прислалъ Жуковскосу "Мазепу", лорда Байрона, и я сегодня читалъ его, но другая піеса то же, о Венеціи, мнѣ болѣе понравилась. C'est un pendant къ твоей піесѣ о Петербургѣ, но тамъ -- рядъ вѣковъ и славныя воспоминанія.
   Читаешь ли ты англинскихъ поэтовъ? Во всякомъ случаѣ, выучись по-итальянски, ибо никому не надобно умирать, не подышавъ подъ неапольскимъ небомъ и подъ римскими развалинами. Если читаешь, то купи Casti, полное изданіе въ трехъ частяхъ. Я начну, хотя съ большимъ трудомъ, его разгадывать, если найду хорошаго и удобнаго для меня учителя. Мнѣніе твое о нѣмецкой словесности въ послѣднемъ письмѣ меня порадовало. Принявшись за нѣмцевъ, ты за умъ принялся въ твоемъ положеніи. Они тебѣ не прибавятъ ума, то-есть, esprit, остроумія, но выкормятъ душу и воображеніе и обогатятъ своею плодовитостью сухость французскаго однообразія.
   А propos: слышалъ ли ты, что Арндта, который въ 1812 году сочинялъ для нѣмецкихъ солдатъ катехизисы въ Петербургѣ и поджигалъ нѣмцевъ къ независимости, подъ руководствомъ Штейна, а теперь профессоромъ въ Боннѣ, также схватили? Зная его, я и объ арестованіи Ява и другихъ жалѣть долженъ, ибо Арндтъ можетъ заблуждаться умомъ, но сохранилъ вѣрность и вѣру къ народу. Онъ, конечно, не классическій писатель, но съ прекрасною, хотя и пылкою душою. Здѣсь онъ былъ любимъ и уважаемъ même dans les palais des roix.
   Я спрашивалъ чрезъ Глинку у графа Милородовича о рисункахъ для извѣстнаго альбума. Кажется, онъ отложилъ уже о семъ попеченіе. По крайней мѣрѣ я такъ сужу по отзыву Глинки и пишу о семъ къ тебѣ съ его согласія. Жена Стурдзы приняла греко-россійскую вѣру.
   Въ Москвѣ куралеситъ вода, какъ у насъ огонь, и по Москвѣ-рѣкѣ, гдѣ ходятъ куры, гоняетъ лѣса, сломавъ Дорогомиловскій мостъ и пр.
   Братъ посылаетъ тебѣ переписку о Сибиряковѣ, которой авторъ -- здѣшній Глинка, съ рѣдкимъ усердіемъ къ добру и дѣятельный сподвижникъ Милорадовича въ либеральныхъ его похожденіяхъ.
   Пора спать, ибо началось 6-е августа. Сегодня напишу въ тебѣ только о Баччіарелли. Мы получили отзывъ Новосильцова.
  

7 1/2 утра

   Сію минуту получилъ князь А[лександръ] Н[иколаевичъ] письмо отъ императрицы Маріи Ѳедоровны, увѣдомляющее, что сегодня великая княгиня разрѣшилась отъ бремени дочерью Маріею, и весьма благополучно. Торжественное молебствіе будетъ 8-го числа въ Павловскѣ всѣмъ Святѣйшимъ Синодомъ, коего члены и присутствующіе на лицо теперь суть: митрополитъ Михаилъ, католикосъ Антоній, митрополитъ Варлаамъ, Филаретъ Тверскій, Антоній Ярославскій, духовникъ Криницкій и оберъ-священникъ Державинъ. Всѣ они съѣдутся въ Павловскъ для славословія. Вѣроятно и Свѣтлана разрѣшится отъ бремени стихами на сей случай, и мы отслужимъ ей за это молебенъ всѣмъ Арзамасомъ.
   Продоложеніе о Баччіарелли. Онъ самъ говоритъ въ запискѣ, поданной Новосильцову, что будетъ доволенъ 1000 рублями и менѣе. Новосильцовъ же предлагаетъ дать ему половину сей суммы. Я же полагаю, что и этого по нашимъ деньгамъ много, и буду просить министра предложить 250 или 300, то-есть, тысячи три ассигнаціями, что будетъ благовиднѣе. Das klingt besser Potztausend! Какъ ты думаешь? Увѣдомь немедленно. Прости! Обнимаю тебя, твоихъ и весь родъ земнородныхъ, чтобы вдругъ отъ всѣхъ отдѣлаться.
   Если Кесарь хвастался, что вдругъ многое и многое дѣлалъ, то въ этомъ и я похвастаюсь въ это утро. Жаль, что не одно мы съ нимъ дѣлаемъ. Присылай же ваши распри и пренія газетныя и всѣ конституціонные акты, которыхъ ты мнѣ не доставилъ, а за жидовъ еще разъ спасибо. Что выдетъ о нихъ еще, присылай немедленно. Totus tuus in saecula saeculorum Turgeuetf.
  

10 часовъ утра.

   Посылаю копію съ рескрипта князю А[лександру] Н[иколаевичу], но не печатайте его, а покажи только Новосильцову.
  

211.

Князь Вяземскій Тургеневу.

6-го августа. Варшава.

   Послушай, ты до того наумничаешь, что я Тебя и вовсе брошу: потому, что не могъ, какъ муха, за -- -- чужого во мнѣ письма, то и строчки не пишешь! Прошу покорно не слишкомъ фенелонствовать, а не то не Менторъ пырнетъ въ воду Телемака, а Телемакъ такого дастъ тумака преподобному Ментору, что на вѣки вѣковъ бултыхнетъ его на дно. Между тѣмъ, вотъ тебѣ записка, по коей прошу учинить справку. Жара смертоносная, скука поносная, но не въ твоемъ смыслѣ; въ твоемъ обиходѣ я вовсе отъ работы отсталъ и отъ письменнаго стола меня оттягиваетъ, какъ тебя тащитъ къ обѣденному. Что дѣлаетъ Батюшковъ съ carbounari? Пишетъ ли онъ въ вамъ что-нибудь? У васъ теперь Фонтонъ изъ Неаполя, но писемъ, кажется, отъ него онъ ни къ кому не привезъ. Скажи Обрѣзкову изъ Вѣны, что очень жалѣю, что не видался съ нимъ. Прости, моя радость, а я ничего скучнѣе радости своей не знаю; прости, моя душа, а моя душа прѣсна, какъ вялая рыба или Кутузова стихъ. Смотри, держи ухо востро! Долго баловать тебя не стану: стоитъ только разъ развязаться, а тамъ ни самъ чортъ не навяжетъ. Брату мой сердечный поклонъ и Булгаковымъ. Государя ожидаемъ 14-го.
  

212.

Князь Вяземскій Тургеневу.

7-го августа. Варшава.

   Этотъ оберъ-чортъ Жуковскій! Письмо твое съ стихами пришло въ то самое время, какъ я кончалъ подражаніе сатирѣ Депрео къ Мольеру о трудности риѳмы, и мои стихи такъ мнѣ огадились, что я не въ силахъ продолжать. Надобно прохмелиться. Какъ можно быть поэтомъ по заказу? Стихотворцемъ -- такъ, я понимаю; но чувствовать живо, дать языку души такую вѣрность, когда говоришь за другую душу, и еще порфирородную, я постигнуть этого не могу! Знаешь ли, что въ Жуковскомъ вѣрнѣйшая примѣта его чародѣйствія? -- способность, съ которою онъ себя, то-есть, поэзію, переноситъ во всѣ недоступныя мѣста. Для него дворецъ преобразовывается въ какую-то святыню, все скверное очищается предъ нимъ; онъ говоритъ помазаннымъ слушателямъ: "Хорошо, я буду говорить вамъ, но по своему", и эти помазанные его слушаютъ Возьми его "Славянку", стихи къ великой княгинѣ на рожденіе, стихи на смерть другой. Онъ послѣ этого точно можетъ съ Шиллеромъ сказать:
  
   И мертвое отзывомъ стало
   Пылающей души моей.
  
   "Цвѣтокъ" его прелестенъ. Былъ ли такой языкъ до него? Нѣтъ! Зачинщикомъ ли онъ новаго у насъ поэтическаго языка? Какъ думаете вы, ваше высокопревосходительство, милостивый государь Иванъ Ивановичъ, вы, у коего умъ прохолодилъ душу, а душа, не совсѣмъ остывшая, ему на зло согрѣваетъ умъ, вы, которые вообще правильный и образцовый стихотворецъ, а иногда порывами и поэтъ? Какъ думаешь ты о томъ, пуншевая стклянка, не постигающій тайны языка стихотворнаго, но посвященный на тайны поэзіи, ты, который пропилъ всѣ свои поэтическія пожитки въ Бесѣдѣ московской, Аполлономъ разжалованный Мерзляковъ? Что вы ни думали бы, а Жуковскій васъ переживетъ. Пускай языкъ нашъ и измѣнится, нѣкоторые цвѣтки его не повянутъ. Стихотворныя красоты языка могутъ со временемъ поблекнуть, поэтическія -- всегда свѣжи, всегда душисты. Въ старомъ цвѣтникѣ французовъ Маротъ еще благоухаетъ и понынѣ. Ты мнѣ отпѣвалъ Козодавлева, я могу воспѣвать тебѣ Жуковскаго: мы квиты. Что поговариваешь ты о парижскомъ хлѣбѣ? Когда ѣдешь? Поѣдемъ вмѣстѣ. На долго ли? Какъ? Зачѣмъ?
   Воля твоя, я не могу продолжать. На душѣ Жуковскій со своимъ "Цвѣткомъ", котораго здѣсь изъ нѣмцевъ никто между тѣмъ не знаетъ, а на умѣ Депрео съ своими риѳмами, которыя, надѣюсь, узнаешь ты съ будущею эстафетою. Прости!
  

213.

Тургеневъ князю Вяземскому.

13-го августа. [Петербургъ].

   Письмо твое получилъ по возвращеніи изъ Царскаго Села и Павловска, гдѣ провелъ три дня на родинахъ у великой княгини и въ садахъ съ пріятелями и книгами. По ночамъ наслаждался Жуковскимъ (honni soit qui mal y pense), сколько усталыя силы позволяли и встрѣчалъ съ нимъ три раза прекрасный день. Онъ прохаживался съ трубкой, пилъ холодный кофе и обвинялъ тебя въ томъ, что онъ въ тебѣ не пишетъ, въ ожиданіи дѣйствія кофе и трубки. Между тѣмъ я списалъ стихи и прозу его, изъ коихъ первые теперь посылаю, а послѣднюю пришлю послѣ. По всѣмъ признакамъ, онъ точно воскресаетъ, и геній -- воскреситель его есть Byron, да и отдыхъ въ пользу. Онъ теперь нянчится только съ фрейлинами, ѣстъ ихъ конфекты и пьетъ за нихъ шампанское. Вино поэзіи веселитъ сердце его, а съ нимъ и воображеніе. Впрочемъ, онъ уже и записки пишетъ стихами и не можетъ сказать прозою: "Пришлите мнѣ мороженаго и миндалю въ сахарѣ". По сенатскимъ дѣламъ сносится онъ также стихами. Сейчасъ отправилъ я къ Столыпину посланіе его о маклерѣ Звѣревѣ, въ которомъ онъ обѣщаетъ:
  
   При первомъ ходѣ на Парнассъ,
   Съ торжественнымъ всѣхъ лиръ трезвономъ,
   Передъ блаженнымъ Аполлономъ
   Поставлю свѣчку я за васъ.
  
   Его точно слабитъ стихами. Я бы желалъ, чтобы на нѣкоторое время постигъ его запоръ и потомъ, хотя въ одинъ присѣстъ и съ натугою, пустъ разродится геній его обдуманнымъ и достойнымъ его произведеніемъ. Но онъ не пропалъ для поэзіи: въ этомъ увѣрился я Павловскимъ моимъ пребываніемъ.
   Мы отслужили торжественный молебенъ и отобѣдали у государыни славно. Потомъ шатался я съ балладникомъ Жуковскимъ по дворцовой кровлѣ, гдѣ онъ, какъ діаволъ во время оно, искушалъ меня прелестными видами, но меня тянуло въ другую сторону -- dahin, dahin, wo meine Thekla bluht, и не предаться искусителю было для меня не трудно. День крещенія еще не назначенъ, ибо мы ожидаемъ разрѣшенія по одному обстоятельству отъ государя. Въ субботу я возвращаюсь туда опять на два дни. Генералъ-адьютанты сбираются дать въ Царскомъ Селѣ балъ всему Царскосельскому свѣту. Повезу твои два письма Карамзину и Жуковскому: пусть онъ читаетъ о себѣ и приговоръ, и похвалу. Сравню твою варіанту съ старымъ текстомъ и скажу свое и ихъ мнѣніе. Но между тѣмъ готовь полный съ себя списокъ заживо, то-есть, пока ты не въ Россіи. Присылай мнѣ его, и я буду съ нимъ ѣздить въ Жуковскому и по піесѣ разсматривать и отмѣчать его перемѣны и замѣчанія, а тамъ и къ Сленину или къ безъерному Языкову, управляющему нашей типографіей. Я покажу тебѣ мое изданіе Сперанскаго перевода "Подражанія", и ты вѣрно прельстишься имъ. Типографія сія принадлежала нѣкогда Всеволожскому и вѣрно уже печатала тебя въ Москвѣ. Доброе предзнаменованіе!
   Отъ типографіи перейдемъ къ Академіи. Въ прилагаемыхъ у сего "Сынахъ Оечества" прочтешь вылазки Греча на русскую Академію. Президентъ жаловался, кажется, министру на то, что вмѣсто Соколова бьютъ Академію. Но кто же имъ велитъ выставлять всегда ея имя и брать 60000 р. въ годъ за то, чтобы Соколовъ дѣлалъ грамматическія ошибки въ грамматикѣ? Я надѣюсь, что для Греча дурныхъ слѣдствій не будетъ, но, впрочемъ, чѣмъ чортъ не шутитъ! Кто не любитъ русскую Академію -- не любитъ Россіи, а кто не любитъ Россіи, тотъ не русскій, слѣдовательно богоотступникъ и пр. Можно добраться и до ереси, и такъ далѣе, если далѣе ереси есть въ нашемъ вѣкѣ высшая степень преступленія.
   Меня душилъ Буше своимъ изображеніемъ "Новаго Телеграфа" и объявленіемъ о лекціяхъ, кой онъ преподавать намѣренъ. Нѣтъ духу собраться съ прежними мыслями. Поговоримъ объ иномъ. Тебѣ нужны 15000 р. на годъ. Я и подумать еще не успѣлъ, гдѣ и у кого достать ихъ. Посовѣтуюсь съ богачами или съ ихъ нахлѣбниками. Охотно бы посовѣтовался съ своимъ карманомъ, но и 15 рублей нѣтъ. Ищемъ также для Сергѣя, который все еще не въ Гишпаніи et pour cause. Съ трудомъ можно будетъ достать здѣсь такую сумму, но попытаюсь.
   Княжна Лопухина, наконецъ, сдалась и выходитъ за князя Алексѣя Лобанова-Ростовскаго. Многіе повѣсили голову, то-есть, головы.
   Сюда пріѣхалъ съ рекомендательными письмами ультра-роялистъ Saint-Maure и привезъ книжки свои съ сатирическими стихами. Я читаю теперь одну изъ нихъ: "Hier et aujourd'hui", въ которой собраны разныя піесы sur les folies du jour; напримѣръ: "L'égoiste du Café Tortoni", "L'audience", "Le Député de l'an 1813" et cet. Не безъ ума, но почти безъ таланта.
   Я не говорилъ съ графомъ Соболевскимъ о вашихъ происшествіяхъ, ибо не читалъ того, что ты не прислалъ ко мнѣ. Пришли все, и съ конституціонными актами.
   Послалъ ли я къ тебѣ посланія Пушкина Орлову, Энгельгардту и Щербинину? Увѣдомь. Если нѣтъ, то пришлю два первыя.
   Я восхищался уродливымъ произведеніемъ Байрона: "Манфредъ", трагедія. Жуковскій хочетъ выкрасть изъ нея лучшее. Между тѣмъ и Орлеанская -- -- его, которую на нѣмецкомъ -- -- Шиллеръ, поспѣваетъ. Удивительная вѣрность въ переводѣ и, слѣдовательно, въ поэзіи.
   Я сейчасъ сказалъ . . . . у: Если замѣчанія на і столь строго штрафуются, то что бы было съ бѣднымъ рецензентомъ, если бы онъ напалъ на первую букву -- А?
   Посылаю тебѣ копію съ письма князя Голицына къ Новосильцову о Баччіарелли. Je n'ai pas voulu expressément montrer trop d'empressement. Уговори, если можно, на двѣ тысячи. Прости, обнимаю тебя, писать некогда. Тургеневъ.
   Сейчасъ накупилъ новыхъ книгъ, французскихъ и англинскихъ, и спѣшу, если не читать, то перевертывать ихъ. И Байронъ весь; этотъ финалъ напоминаетъ "Путешествіе" Василья Львовича -- Дмитріева.
  

214.

Князь Вяземскій Тургеневу.

15-го августа. Варшава.

   Спасибо за угощеніе: обѣдъ разнообразный, но ты, моя радость, лучшее блюдо, а сегодня и сытное, и полное. Съ чего начать? Воля твоя, Милорадовичъ не такъ взялся. И какъ подвигъ ни либераленъ, а предложеніе продать человѣка деретъ уши и души во рту Андреевскаго кавалера и петербургскаго военнаго губернатора, тѣмъ болѣе, что оно и беззаконно, потому что теперь запрещено продавать людей по одиначкѣ. Но все это блѣдно передъ яркостью безстыдства предводителя. Мнѣ жаль, что я не рязанскій помѣщикъ: не обойтись бы ему безъ письма отъ меня. Это -- рѣдичная душа и капустная голова, которая прожить не можетъ безъ леденцовъ и которая цѣною крови и сахара хочетъ дать воспитаніе дѣтямъ. Видалъ ли ты ужаснѣйшую смѣсь варварства, глупости? Неужели не предадутъ его костру общаго мнѣнія? Я сейчасъ напечаталъ бы все это съ выпискою (а не цѣликомъ) письма Милорадовича, то-есть, съ выпискою изъ содержанія его; а письмо Маслова, если можно,-- въ увеличенномъ форматѣ, но нѣтъ, его увеличить нельзя! И послѣ этого мы не въ Туреціи, не людоѣды! У насъ всякое благородное дѣло тѣмъ и ужасно, что освѣщаетъ бездну мерзости; добрые люди у насъ, какъ тѣ, которые чистятъ заходы: ихъ долгъ спускаться въ -- -- и, хотя послѣдствія и полезны, но на первую пору домъ провоняетъ, и мимоходы зажимаютъ носъ. Вотъ кстати сказать съ Сумароковымъ:
  
   Ихъ, должно ли людьми скотинѣ обладать?
   Не жалколь? Можетъ быкъ людей быку продать.
  
   Ценсура тогда пропущала быковъ, а ты за моего "Медвѣдя" боишься ея лапы. Мы удивительные сдѣлали попятные успѣхи на либеральномъ поприщѣ. Царствованіе Павла похоже на грозу, которая отдѣляетъ времена года и въ самую середину лѣта надолго оставляетъ въ воздухѣ осеннюю свѣжесть и суровость. Но, впрочемъ, ты шутишь за ценсуру. Что же такое будетъ? Она мнѣ -- -- не дастъ, чтобы тотчасъ не зажать -- --.
   Скажи своимъ петербургскимъ итальянцамъ, что они настоящіе Wlochi (Welches), какъ мы ихъ здѣсь, въ Польшѣ, называемъ. Боргондіо нѣтъ и тридцати лѣтъ; она воспитанница истинной новой школы, предписывающей въ пѣніи строжайшую простоту; въ Италіи за малѣйшую прикрасу, за легчайшее расписываніе (я такъ перевелъ broderie, понялъ ли бы?) освистятъ актрису. Вѣна славится своимъ изящнымъ вкусомъ въ музыкѣ. Ваши петербургскіе итальянцы обрусѣли, уши ихъ заиндивѣлись. Карачіоли говорилъ о парижскихъ ушахъ, qu'elles étaient doublées de maroquiu, а o петербургскихъ плодахъ, что дозрѣвали одни печеныя яблоки.
   Что у насъ была за гошпитальная сволочь на дняхъ! Возвращающаяся къ вамъ Суворова, съ подъѣденными рѣсницами и съ двумя дюжинами парижскихъ зубовъ, какой-то хворый и тщедушный Кушелевъ-Безбородко и пакостнѣйшее твореніе графа Дмитрія Ивановича Хвостова. Но за то пріѣхала на смѣну Трубецкая. Что за роза эта Трубецкая! Мы всѣ уговариваемъ ихъ дождаться Бѣлаго царя, то-есть, ихъ, Трубецкихъ, а лазаретный транспортъ, слава Богу, отправился. Великій князь въ движеніи, готовится встрѣчать: ѣздитъ, осматриваетъ, разумѣется, войска:
  
   Le reste ne vaut pas l'honneur d'être nommé.
  
   Въ одной нѣмецкой газетѣ говорятъ, что будто Веллингтонъ будетъ сюда: мы объ этомъ ничего не знаемъ. Арндта самого, какъ я слышалъ, не схватили, а только бумаги его. Я называю эти прусскіе кинжалы кинжалами театральными. Хотѣли пугать народъ и забили въ набатъ. Старыя уловки! Огонь зажигали, чтобы сжечь домъ сосѣда, и обѣщали ему, чтобы болѣе воспламенить, не тушить, а дать разгуляться по всей улицѣ. Домъ сосѣда сгорѣлъ, месть удовлетворена, огня ужъ не надобно: ну задувать его! Нѣтъ, господа порфирородные гасилы, погодите! Помните свое слово и не ругайтесь огню, и не очень спорьте съ нимъ; огонь вамъ этотъ глаза слѣпитъ и жжетъ; вамъ хотѣлось бы спать, а онъ трещитъ; вамъ хотѣлось бы однимъ сидѣть при огнѣ, а народъ засадить впотьмахъ, а теперь и народу становится свѣтло. Что же дѣлать! За то народъ вытащилъ васъ на плечахъ. Такъ и быть, уступите ему немного: онъ теперь требуетъ только необходимаго; раздразните вы его, и станетъ онъ требовать лишняго и кончитъ тѣмъ, что силою возьметъ.
   Есть много забавнаго и поэтическаго въ стихахъ Жуковскаго, но мало созданія: надобно было бы накормить вымыслами, а то какъ-то голо и худощаво, тѣмъ болѣе, что длинно, даже и чувства мало. Я и забылъ попросить тебя дать на выкупъ Сибирякова 500 рублей, которые ты получишь изъ Москвы отъ Дружинина, коему и напишу о томъ. Несчастный Милоновъ! Въ самомъ дѣлѣ крѣпость ему быть можетъ въ пользу, но тогда приставить бы къ нему стыдъ, а не то, брошенный одинъ, онъ и послѣднюю пропьетъ совѣсть. Жуковскій слышалъ ли что-нибудь о Мещевскомъ? Нельзя ли между донесеніями о лунѣ втереть и донесенія о несчастіи? Поговори съ нимъ. Это стоитъ Сибирякова. Все ли еще сердится на меня Иванъ Ивановичъ? Съ стихами на языкѣ не могу рѣшиться заговорить ему прозою. Что дѣлаетъ со мною этотъ павловскій лунатикъ, этотъ павловскій Сонцовъ, этотъ припудренный Оссіанъ! Знаетъ ли Иванъ Ивановичъ, что надъ нимъ носитъ посланіе? Да пришлите мнѣ его, хотя безъ замѣчаній, а то, право, будете вы у дружбы моей на замѣчаніи. Для кого же писать мнѣ? Ценсура меня душитъ, а Жуковскій стихи мои деретъ на завитки. Сдѣлай одолженіе, кстати отыщи мою статью объ Озеровѣ: мнѣ ее хочется дополнить. Я и то, кажется, въ ней нападаю на французскій покрой нашего драматическаго искусства; теперь хочу разорвать на клочки французскія фижмы нашей Мельномены. У меня много скопилось мыслей на этотъ счетъ: введу ихъ въ статью объ Озеровѣ или напишу другую. Риѳмъ своихъ еще не посылаю: вожусь съ отдѣлкою. Надѣюсь заслужить одобреніе просвѣщенной публики. А эта публика? Одинъ, два, три -- обчелся! "Сколько глупцовъ нужно на публику"? спрашивалъ Шамфоръ.
  
   Народъ (то-есть, глупцы) всѣхъ нашихъ дѣлъ и цѣль, и судія.
  
   Мы, кажется, сошлись мыслью въ цѣнѣ за бумаги Баччіареліи. Конечно, довольно 3000 рублей. Прости пока!
  

215.

Тургеневъ князю Вяземскому.

19-го августа. [Петербургъ].

   Третьяго дня, въ пять часовъ утра, возвратился и изъ Царскаго Села и Павловска, гдѣ провелъ два дни, отдыхая съ природою и друзьями отъ такъ называемыхъ текучихъ дѣлъ, которыя для души и ума то же, что стоячая вода для тѣла. Мы окрестили великую княжну и стали поминать ее непосредственно за великимъ княземъ Михаиломъ Павловичемъ. Ввечеру, въ Царскомъ Селѣ, живущіе тамъ генералъ-адьютанты, графъ Кочубей и другіе дали прекрасный балъ, въ которому была приглашена павловская и Царскосельская публика и я, какъ амфибій. Тутъ былъ и великій князь Михаилъ Павловичъ. Освѣщеніе китайской ротонды снаружи и внутри было прелестное, угощеніе также, и шампанское лилось. Я уѣхалъ въ третьемъ часу утра и въ десятомъ часу былъ уже здѣсь на освященіи новой церкви въ новой Духовной Академіи; обѣдалъ у ректора съ монахами. Сцена перемѣнилась, но монашеское шампанское было не хуже военнаго. Письмо твое отъ 7-го августа прочелъ, уже проспавшись. Пошлю съ него копію въ Жуковскому, чтобы утишить его гнѣвъ на тебя и утѣшить заранѣе, въ случаѣ, если онъ прочтетъ мнѣніе о сихъ же стихахъ въ письмѣ ко мнѣ Дмитріева, который находитъ бесѣду его съ цвѣточкомъ длинноватою. Дмитріеву не можетъ этотъ родъ поэзіи правиться. Эти цвѣты пересажены не въ его цвѣтущее время. Душа его завяла прежде, и душистые ароматы германо-британской поэзіи нравились иногда только его взору, а не обонянію. Онъ искалъ въ этихъ цвѣтахъ однѣхъ красокъ и формъ, а для запаху ихъ потерялъ онъ уже необходимую свѣжесть чувства. А propos: Дмитріевъ сбирается на свою родину, надѣется найти тамъ своего ровесника,-- ветхій домъ, и намекаетъ мнѣ, что желаетъ тамъ написать первыя страницы своихъ воспоминаній, прибавляя: "Не поздно ли? Можетъ быть тамъ и умру". Я вспомнилъ поэта Дмитріева, друга Карамзина и моего соотчича, котораго сладкія пѣсни, особливо въ молодости, еще раздаются въ сердцѣ моемъ, и это меня тронуло. Я отвѣчалъ ему сегодня и просилъ не оставлять своего намѣренія и вѣрить надеждѣ нашей, что мы еще въ московскомъ саду его будемъ вмѣстѣ читать его воспоминанія и говорить о предстоящемъ, какъ о прошедшемъ. И съ нимъ переписываюсь я почти еженедѣльно, а иногда и два раза въ недѣлю, но иначе, и не безъ причины: только съ тобой говорится прямо отъ сердца и все, что на умъ придетъ и изъ-подъ пера безъ труда выльется. Съ нимъ я только референтъ иностранной, а иногда и русской словесности. Третья переписка моя, довольно частая, но краткая, съ Сперанскимъ; четвертая съ братомъ Сергѣемъ и Свѣчиной, а иногда и съ Гагаринымъ, котораго письма изъ Италіи были умны и отъ сердца. Съ Батюшковымъ я еще не наладилъ переписки.
   Слышалъ ли ты, что Свѣчина переломила или вывихнула руку? Мужъ ея и m-lle Tardouvalle, ея другъ, пишутъ, что переломлена рука, а сестра, княгиня Гагарина, говоритъ, что вывихнута. Не знаю, чему вѣрить, ибо братъ съ послѣднимъ курьеромъ не писалъ во мнѣ, что также весьма для меня непріятно.
   Я читалъ въ Царскомъ Селѣ Карамзину и Жуковскому твои стихи на польскаго танцмейстера медвѣдя. Всѣмъ поправились. Жуковскій сбирался оставить у себя твои письма ко мнѣ, чтобы отвѣчать на нихъ, но я опасаюсь затерянія и увезъ ихъ съ собою. Если рѣшится писать къ тебѣ, то доставлю копіи. Новаго онъ ничего не написалъ, но явился обритый Пушкинъ изъ деревни и съ шестою пѣснью. Здѣсь я его еще не видалъ, а тамъ онъ, какъ бѣсъ, мелькнулъ, хотѣлъ возвратиться со мною и исчезъ въ темнотѣ ночи, какъ привидѣніе.
   Присылай мнѣ своего "Депрео". Я поѣду читать его въ Царскомъ Селѣ и себѣ, и тамошнимъ, ибо я нигдѣ столько и такъ охотно не читаю и не думаю, какъ на дорогѣ туда и въ садахъ. Тамъ у меня и голова свѣжѣе, и сердце спокойнѣе. Въ субботу снова туда отправлюсь, но, можетъ быть, уже въ послѣдній разъ осенью, ибо въ слѣдующую за первой субботой -- Александровъ день, и я, хоть и безъ параднаго опять мундира, поѣду въ Невскій. Меня хотѣли принудить надѣть его въ Павловскѣ, гдѣ я два раза былъ en garèon des cultes. Нарышкинъ послалъ повѣстку, чтобы не пріѣзжали камергеры въ мундирахъ своихъ департаментовъ. Для того-то и долженъ былъ я явиться не иначе. Но въ Елисаветинъ день обновлю 1500-рублевую ливрею и успокою подозрительныхъ моихъ товарищей.
   Я получилъ вторую часть Наполеоновой переписки съ Директоріей, но читаю еще "Путешествіе" на Востокъ Forbin-Janson: много хорошаго, хотя и легкаго. Нѣкоторыя подражанія Шатобріану неудачны. Описаніе Іерусалима благочестиво и любопытно. Онъ сдѣлалъ эпизодомъ маленькій романъ изъ восточной повѣсти, и недурно. Жуковскій хочетъ имъ воспользоваться.
   Дмитріевъ пишетъ, что Дашковъ возвратится скоро сюда. Къ этому присовокупляетъ онъ желаніе, чтобы и тебѣ припилось венгерское, а Батюшкову пріѣлись устрицы и макароны. Я бы въ этомъ съ нимъ согласился, если бы могъ предвидѣть блаженное вмѣстѣ. Но гдѣ и когда оно будетъ? Пока вы рѣшитесь тронуться съ мѣста, меня уже на мѣстѣ не будетъ, и я скорѣе отыщу васъ на Вислѣ и на Тибрѣ, нежели вы меня на Фонтанкѣ. На берегу ея не расцвѣло для меня счастіе, а маковые цвѣты часто усыпали меня. Если планы мои сбудутся, то я заѣду за тобою и свожу тебя въ Парижъ; поживу съ тобою и пришлю назадъ къ семейственному счастію, которое даетъ тебѣ право быть на мѣстѣ такъ, какъ мнѣ умъ и сердце велятъ странствовать. Здѣсь ни съ тѣмъ, ни съ другимъ не уживешься, или, лучше сказать, здѣсь уму тѣсно, а сердцу душно, потому что послѣднее трудно угомонить, когда умъ въ бездѣйствіи. Одинъ онъ можетъ усмирить порывы вѣчнаго своего антагониста. Мнѣ кажется, что одному Карамзину дано жить жизнью души, ума и сердца. Мы всѣ поемъ вполголоса и живемъ не полною жизнью, оттого и не можемъ быть довольны собою, à moins de l'être à la manière de Simon le Franc; такъ многимъ здѣсь удается, особливо въ Англинскомъ клобѣ.
   Мы ожидаемъ Головнина, который заѣзжалъ въ Святую Елену и жилъ тамъ два дня. Вѣроятно ему позволятъ сказать вслухъ, что видѣлъ, слышалъ за морями. Это будутъ вѣсти съ того свѣта, ибо и еленскій затворникъ принадлежитъ уже къ древней исторіи. Между имъ и нами вѣка мелькнули. Доходятъ ли до васъ берлинскіе слухи и виртембергскія привидѣнія? Ужъ врядъ ли правъ сочинитель письма, которое доставлялъ я тебѣ въ рукописи? Чтобы и въ самомъ дѣлѣ германскія кликуши чего не накликали! То ли дѣло, какъ есть кому помолчать! Но въ многоглаголаніи нѣтъ спасенія, да и пора спать, ибо 12 часовъ ночи.
  

216.

Тургеневъ князю Вяземскому.

26-го августа. [Петербургъ].

   Не имѣя ни одной Натальи въ Петербургѣ, которая бы требовала отъ меня визита, я принялся писать къ тебѣ. По возвращеніи изъ Царскаго Села и Пасловска я нашелъ письмо твое отъ 15-го августа, и тебѣ спасибо за щедрое письмо твое, хотя и жаль мнѣ, что ты пошутить не умѣешь и на освобожденіе одного жертвуешь 500 р. Орловъ пишетъ изъ Кіева: "Сибирякова выкупимъ мы, но насъ кто выкупитъ"?-- "Дѣти наши, если все пойдетъ подобру, поздорову" -- буду я отвѣчать ему. А ты ошибаешься, моя либеральная радость: продавать людей свободѣ никогда запрещено не было. Этого только и недоставало въ нашемъ помѣщичьемъ правѣ, а что же другое значитъ предложеніе Милорадовича, если не продажа свободѣ, то есть, на свободу, то-есть, выкупъ изъ плѣна египетскаго хамства? Чѣмъ выше человѣкъ, предлагающій выкупъ, тѣмъ онъ разительнѣе, ибо рѣже примѣры сіи въ высшемъ классѣ. Къ сему унижаетъ насъ status quo нашего государственнаго права. Одинъ изъ первыхъ сановниковъ имперіи долженъ просить представителя перваго сословія въ имперіи о продажѣ человѣка!
   Изъ Царскаго Села свезъ я ночью въ Павловское Пушкина. Мы разбудили Жуковскаго. Пушкинъ началъ представлять обезьяну и собачью комедію и тѣшилъ насъ до двухъ часовъ утра. Потомъ принялись мы читать новую литургію Жуковскаго, при семъ въ вашему святѣйшеству прилагаемую, и панихиду его чижику графини Шуваловой, коей послѣдніе два стиха прелестны. Поутру первымъ дѣломъ нашимъ было читать твое "Посланіе къ Дмитріеву" и карандашомъ отмѣчать то, что намъ не нравилось. Жуковскій обѣщалъ доставить мнѣ его съ нашими замѣчаніями при своемъ письмѣ къ тебѣ. Я ожидаю этого, но еще не получалъ, а завтра стафета къ вамъ отправляется. Онъ умилостивился къ тебѣ за предпослѣднее письмо твое во мнѣ, гдѣ ты его оберъ-чортомъ величаешь. Прислалъ ли я тебѣ "Деревню" Пушкина? Есть сильные и прелестные стихи, но и преувеличенія на счетъ псковского хамства. Дорогой изъ Царскаго Села въ Павловскъ писалъ онъ посланіе о Жуковскомъ къ павловскимъ фрейлинамъ, но еще не кончилъ. Что изъ этой головы лѣзетъ! Жаль, если онъ ее не сноситъ! Онъ читалъ намъ пятую пѣсню своей поэмы, въ деревнѣ сочиненную. Здѣсь возобновилъ онъ прежній родъ жизни. Волосъ уже нѣтъ, и онъ ходитъ блѣдный, но не унылый.
   О Мещевскомъ я хлопочу здѣсь, но не знаю, будетъ ли успѣхъ. Теперь онъ тамъ не безъ покровителей.
   Постараюсь отыскать статью твою объ Озеровѣ. Напоминай, что забуду исполнить.
   Посылаю письмо Огаревой въ княгинѣ. Поцѣлуй ея ручки за меня, а себя поцѣлуй хоть въ зеркало за меня же. Завтра ѣдетъ семейство Лаваль въ Парижъ чрезъ Варшаву. Прочти имъ стихи Жуковскаго. Они ихъ не читали, а его любятъ.
   Иванъ Ивановичъ уѣхалъ изъ Москвы въ симбирскую свою деревню. Къ его возвращенію посланіе твое поспѣетъ, то-есть, Жуковскій возвратитъ его съ замѣчаніями.
   Что тебѣ такъ полюбился Княжнинъ, что ты о немъ два раза упоминаешь. Ужъ не въ честь ли военныхъ поселеній? Оставь сына тамъ и выкинь хоть разъ отца изъ посланія.
   Михаилъ Орловъ говорилъ рѣчь въ кіевскомъ Библейскомъ обществѣ, и братъ сію минуту получилъ ее для "Инвалида". Прочту и скажу свое мнѣніе. Онъ разсматриваетъ это общество въ смыслѣ либеральнаго установленія.
  

Вечеръ.

   Я прочелъ рѣчь его. Онъ предлагаетъ соединить взаимное обученіе съ библейскими обществами и радуется, что въ то же самое время, когда Евангеліе переведено на русскій языкъ, въ Россіи введены лакнастерскія школы. Онъ видитъ въ семъ особенный Промыслъ Божій, но корифеи нашего общества не воспользуются симъ случаемъ, и не могутъ воспользоваться, ибо симъ нарушилась бы простая цѣль Библейскаго общества -- раздача Библіи. Намъ ближе было бы соединиться съ другими обществами, какъ-то: съ миссіонерами во всѣхъ родахъ, но мы содѣйствуемъ другъ другу издалека, стремимся къ одной высокой цѣли. Но всякій своимъ проложеннымъ путемъ идетъ къ ней, и если хотя на шагъ отойдемъ отъ прямой дороги, то заплутаемся. Лучшее въ М. Орловѣ есть страсть его къ благу отечества. Она сберегаетъ въ немъ душу его, благородную и возвышенную. Но недостатокъ въ учебномъ образованіи вездѣ замѣтенъ: вотъ школа аббата Николя! Умъ и сердце въ немъ свои, а ученье, то-есть, недостатки въ ономъ принадлежатъ образу воспитанія. Я не говорю уже объ учености; а желалъ бы только, чтобы учились въ публичныхъ школахъ писать методически. Охота въ ученію придетъ, а съ нею и свѣдѣнія, и даже мысли, но надобно умѣть выражать ихъ. Второе необходимое условіе хорошей школы есть -- литература учености. Надобно, чтобы ученикъ, оставляющій училище, зналъ, гдѣ онъ, въ случаѣ нужды или страсти къ ученію, можетъ найти все для него нужное. Этого-то и не знаютъ наши аббаты для нашего времени. И лучшіе изъ нихъ остановились на столѣтіи Лудовика ХѴ-го, и новый вѣкъ съ его необъятными завоеваніями въ области мыслящей силы для нихъ не начинался. Германскія и англинскія сокровища учености для нихъ не существуютъ, и они принуждены защищаться отъ нихъ, какъ отъ язвы, ибо сражаются въ семъ случаѣ pro aris et focis. Ихъ товаровъ никто покупать не станетъ. Ихъ легче увѣрить, что Кантъ, исполненный благоговѣнія къ Существу существъ,-- безбожникъ, нежели понять его философію и раздѣлять съ нимъ восторги души, изливающейся и въ собственныхъ порывахъ, и въ воспоминаніяхъ поэзіи Галлера.
  

217.

Князь Вяземскій Тургеневу.

[Конецъ] августа. Варшава.

   Если Жуковскаго слабитъ стихами, то и меня рветъ желчью стихотворной. Масловъ былъ моимъ вдохновеніемъ, предводителемъ моимъ на Парнассъ. Я писалъ горячо. Каково написалось? Вамъ судить, а мнѣ ждать; только, чуръ, чтобы дождаться! Непремѣнно по второй эстафетѣ возврати мнѣ мой списокъ съ замѣчаніями своими, братниными. Ты все съ больной головы на здоровую складываешь. Мнѣ ничуть не Жуковскаго въ особенности замѣчанія нужны: твои могутъ быть мнѣ очень полезны. Я здѣсь другихъ сужденій не слышу, какъ пристрастныя отъ самолюбія, или недоброжелательныя отъ разсудка, утомленнаго работою, который, просидѣвши нѣсколько дней на стихахъ, руками и ногами отбивается отъ нихъ и всѣмъ недоволенъ, потому что все ему прискучилось. Мнѣ непремѣнно нуженъ третій, со стороны, свѣжій: вотъ и все.
   У меня съ пера свалилось слово отверженецъ; но послѣ, по справкамъ оказалось, что его нѣтъ въ словарѣ нашего языка или, по крайней мѣрѣ, нашей Академіи. А слово какъ-то очень натуральное. Я за него, впрочемъ, не стою; развѣ Н[иколай] М[ихайловичъ] дастъ ему гражданское свидѣтельство, а то пускай и слово будетъ отверженцемъ. Надобно попытаться укоренить и стихи въ "Сынѣ Отечества": то-то затрезвонитъ въ набатъ ценсура! Я здѣсь, у государя въ Варшавѣ выпрошу вмѣсто чина или креста открытый листъ въ печать, а то право силы нѣтъ: меня, какъ чуму, никуда не пускаютъ. Жуковскому хорошо: онъ взобрался съ поэзіею на облака, а тамъ Яценко не существуетъ; а я съ своею поэзіею вожусь въ грязи, а тутъ Яценко существуетъ.
   Намъ сюда обѣщаютъ кучу царскаго народа: и Прусскаго, и Австрійскаго, но, вѣроятно, кончится на одномъ Виртембергскомъ; поговариваютъ также и о Веллингтонѣ. Прозою писать совѣстно, прости! Ты мнѣ Пушкина стиховъ не присылалъ: давай! Сегодня нѣмцы даютъ у насъ "Орлеанскую -- -- у". Я и не зналъ, что Жуковскій ее переводитъ. Я предпочелъ бы "Вильгельма Телля": можно его прекрасно орусачить. Я, признаюсь, Jean Paul не понимаю, а стихами не доволенъ. Что подлинникъ: въ прозѣ или въ стихахъ? Третьяго дня уѣхали отъ насъ Трубецкіе. Ник[олай] Ник[олаевичъ] и я дали ей два бала. Я ее полюбилъ сердечно; непремѣнно нужно населять воображеніе свое такими снами: тутъ источники поэзіи. Она -- умная, добрая и милая женщина и не тронута петербургскою гнилью, хотя и видно, что вѣтръ Зимняго дворца вѣялъ на нее. Какъ прилично названіе Зимняго дворца: все въ немъ холодно, какъ въ царствѣ зимы; все въ немъ вяло, какъ въ описаніи царства зимы Херасковымъ. Смотри, чтобъ и тебя морозъ не прихватилъ!
  

218.

Князь Вяземскій Тургеневу.

29-го августа. Варшава.

   Ты писалъ ко мнѣ въ полночь, а я вчера читалъ тебя въ полночь, что со мною рѣдко случиться можетъ, потому что я всегда послѣ спектавля, то-есть, часу въ одиннадцатомъ, откланиваюсь жизни и привѣтствую забвеніе всего. Читалъ ли ты библейскую рѣчь Орлова? Какъ приняли ее у васъ? Это не мнѣ чета, а меня ценсура въ тискахъ держитъ. Я ее читалъ съ отмѣннымъ удовольствіемъ: много неправильности въ слогѣ, но всегда сила, всегда живопись, вездѣ отпечатокъ ума бодраго и души плотной. Я ему пишу, что по всѣмъ правамъ ему принадлежитъ чинъ Асмодея, а я -- Асмодеюшка. Я никакъ не понимаю, что дали ему кіевскіе чернокнижники читать это. Какъ ловко отдѣлался онъ отъ церковнаго пустословія; текстовъ, Моисеевъ, духовныхъ гладовъ и прочаго, и прочаго. Ну, батюшка, ораторъ! Онъ и тебя за поясъ заткнулъ: не прогнѣвайся! Вотъ пустили козла въ огородъ! Да здравствуетъ Арзамасъ! Я въ восхищеніи отъ этой рѣчи и все еще въ надеждѣ, что она такъ съ рукъ ему не сойдетъ. А если нѣтъ, то я сейчасъ прошусь въ Библейское общество: въ немъ только и есть спасеніе. Сдѣлай одолженіе, увѣдомь меня, если будутъ какія-нибудь послѣдствія, и пойдетъ ли въ ходъ его предложеніе, которое очень можетъ быть полезно. Орловъ не дюжиннаго покроя. Наше правительство не выбирать, а удалять людей умѣетъ съ мастерскою прозорливостью; оно еще ни разу не ошибалось и никогда не собирало вкругъ себя людей, отъ коихъ ложились бы слишкомъ великія тѣни. Глазъ его вѣренъ, нечего сказать: набираетъ всегда подъ ростъ, а если иногда и захватитъ переросшаго клейменную мѣру, то въ надеждѣ. что онъ подастся внизъ и на почвѣ двора станетъ рости въ землю.
   Дай Богъ, чтобы Дмитріевъ сталъ писать свои воспоминанія: я нѣсколько разъ твердилъ ему о томъ. Вотъ настоящее дѣло его: обозрѣніе наблюдательнаго русскаго ума должно быть отмѣнно любопытно. Всякій народъ смотритъ на свѣтъ особеннымъ образомъ; а зрячій въ народѣ слѣпцовъ и близорукихъ тѣмъ болѣе долженъ имѣть взглядъ, ему свойственный. Со стороны литературной воспоминанія его драгоцѣнны: ему въ самомъ дѣлѣ есть что помнить. Цѣлое поколѣніе литературныхъ предковъ прошло передъ нимъ, и новое отчасти созрѣло, отчасти созрѣваетъ. Пускай будетъ онъ иногда, какъ старикъ, жалѣть о старинѣ и укорять настоящее; это мило. Каждый долженъ дѣлать свое дѣло и играть свое лицо. Когда я въ цвѣту, тогда и моя весна. Мы слишкомъ умны;
  
   Le raisonner tristement s'accrédite.
  
   Мы утратили слабости отцовъ нашихъ, но съ ними и многія наслажденія. Жизнь при нѣкоторыхъ слабостяхъ имѣетъ болѣе мягкости и благовонности: онѣ -- какъ древнія мастики, которыя открывали поры къ сладострастію; жизнь строгая сурова и суха. Ихъ счастіе увивалось розами, наше -- терніями. И въ заблужденіяхъ своихъ слѣдуемъ мы всегда правиламъ; они жили для себя, мы -- для другихъ. Они говорили: "День мой -- вѣкъ мой"; мы говоримъ: "Вѣкъ -- день мой", а можетъ быть завтрашніе потомки ничуть намъ за то спасибо не скажутъ, и все, что мы для нихъ ни дѣлаемъ, вверхъ дномъ перевернутъ. Оно грустно, а можетъ быть такъ. Таково направленіе умовъ. Прежній крикъ былъ: наслажденіе! нынѣшній: польза! Жаль, что мы скудны средствами: старые повѣсы болѣе творили. Можно эту скудность въ блестящихъ явленіяхъ истолковать военною дисциплиною и устройствомъ образованныхъ войскъ. Въ ручныхъ битвахъ древнихъ богатырей было болѣе случая оказывать частныя геройства; нынѣ личная храбрость рѣже, потому что все ограничено послушностію. Неустрашимость геройская приведена въ систему. Нынѣ на полѣ битвы не далеко въ опасность уйдешь отъ рядовъ своихъ сверстниковъ: какъ ни шагай впередъ, а они все при тебѣ. Конечно, не всѣ дѣйствуютъ для общей пользы, но, по крайней мѣрѣ, все прикрывается вывѣскою пользы. Нынѣ никто хвастаться распутствомъ своимъ не будетъ: мужъ не будетъ шутить надъ рогами своими, жена -- выказывать любовника, царь -- выставлять на показъ народный шутовъ своихъ. Пускай ему нужно при себѣ имѣть тѣло бездушное, на которое онъ ложится въ дорогѣ, или -- -- , когда разсердится; но, по крайней мѣрѣ, назоветъ онъ его какимъ-нибудь начальникомъ главнаго императорскаго штаба, а не станетъ, какъ въ старину, вѣшать ордена на придворные -- -- или жаловать по десяткамъ тысячъ душъ придворнымъ тюфякамъ. Мы -- поколѣніе Катоновъ, какъ ни говори; а отцы наши были сибариты.
  

30-го августа.

   Сегодня день хоть тебѣ: въ седьмомъ часу утра въ дворцовой церкви, тамъ къ великому князю, тамъ на Вольское поле смотрѣть на 28000-е войско, тамъ въ баню омыться отъ пыли, освѣжиться отъ четырехъ часового зноя, тамъ заѣсть кусокъ въ рестораціи; впереди -- пріемъ въ масонскую ложу, театръ безплатный, балъ у Zaiąсzeka. Прости, цѣлую. Вѣрнѣе и скорѣе отошли письмо къ Булгакову отъ брата, съ которымъ сдѣлался какой-то чудесный кризисъ.
  

219.

Тургеневъ князю Вяземскому.

2-го сентября. [Петербургъ].

   День своего ангела и послѣдующій проводилъ я опять въ Царскомъ Селѣ и въ Павловскѣ, избѣгая придворныхъ суетностей; обѣдалъ у Карамзина съ Жуковскимъ, который все еще не началъ письма къ тебѣ и держитъ "Посланіе къ Дмитріеву" съ нашими замѣчаніями. Между тѣмъ написалъ онъ на кончину другого чижика и припѣваетъ:
  
   И я чижичковъ хороню.
  
   Вотъ и эпитафія:
  
   Въ семъ гробѣ -- вѣрный чижикъ мой,
   Природы милое творенье!
   Изъ мирной области земной
   Онъ улетѣлъ, какъ сновидѣнье.
   Онъ для любви на свѣтѣ жилъ,
   Онъ нѣжной пѣсенкой отвѣтной
   За ласку нѣжную платилъ
   И подлеталъ къ рукѣ привѣтной.
   Но въ свѣтѣ страшно и любить;
   Ему былъ данъ дружокъ крылатый.
   Чтобъ милаго не пережить,
   Онъ въ гробѣ скрылся отъ утраты,
   И, вѣрный, вмѣстѣ съ нимъ угасъ.
   Они здѣсь вѣютъ дружной тѣнью,
   И здѣсь не рѣдко въ поздній часъ,
   Внимаешь грустному ихъ пѣнью.
  
   Онъ говоритъ, что предпослѣднее письмо твое ко мнѣ опять его разочаровало. Возвратившись сюда, нашелъ я письмо твое и стихи Сибирякову. Вчера читалъ его брату, который восхищался роднымъ ему чувствомъ; а сегодня послалъ ихъ Жуковскому въ Павловскъ, требуя немедленнаго возвращенія для отправленія съ слѣдующей стафетой къ тебѣ. Не знаю, будетъ ли исправенъ. Вѣроятно, стихи есть сильные по чувству и выраженію, но есть и шероховатость. Нѣкоторые останутся въ памяти народной. Отверженецъ хорошъ, и жаль будетъ съ нимъ разстаться; по крайней мѣрѣ гадомъ его никакъ замѣнить нельзя, не изгадивъ стиха и смысла, ибо предъ нимъ еще и постыдный. Послѣдній стихъ врѣзывается въ память, но и не первый въ семъ родѣ: многіе не уступятъ ему въ семъ посланіи. Есть невѣрности въ выраженіяхъ, напримѣръ:
  
   Природа не знатокъ въ наукѣ родословной --
  
   очень хорошо; но
  
   Раздаетъ дары рукой скупой, не ровной --
  
   несправедливо: и не ровной, и не скупой; но пусть будетъ она, по твоему, скупа на дары; равенства въ раздачѣ нѣтъ, иначе Сибиряковъ не былъ бы выше предводителя Маслова; ты хотѣлъ сказать то же, но не такъ. Пора обѣдать къ конституціонной Голицыной. Допишу послѣ: 6 часовъ вечера
  

3-го сентября.

   Государь пріѣхалъ. Милые ближніе поскакали на Каменный островъ, а я принялся писать къ милому дальнему. Полагаютъ, что государь 6-го числа уже уѣдетъ отсюда, если болѣзнь великаго князя Михаила Павловича его не остановитъ; впрочемъ, ему, говорятъ, лучше. Вчера читалъ я княгинѣ Г[олицыной] стихи твои и былъ свидѣтелемъ Пушкина восхищенія и ея одобренія. При повтореніи и мнѣ еще болѣе понравились нѣкоторые стихи, напримѣръ:
  
   И цѣпью смѣлою начертанный твой стихъ
   Вѣкамъ изобличитъ гонителей твоихъ.
  
   Подражаніе французскому, но прекрасное. Я думаю, что грязи ни въ какомъ случаѣ въ твоихъ стихахъ быть не можетъ. Оставь ее на туалетѣ графа Хвостова.
  
   И первый изъ вельможъ, послѣдній изъ людей --
  
   переживетъ и перваго, и послѣдняго изъ нынѣ живущихъ людей и вельможъ.
  
   Быть можетъ въ ихъ средѣ свѣтильникъ дарованья
   Потухнулъ бы въ тебѣ подъ гнетомъ воспитанья --
  
   мысль вѣрная и прекрасная, но не знаю, оставятъ ли строгіе критики свѣтильникъ подъ гнетомъ? Свѣтъ тамъ легко потушить: стоить только приближить гасильникъ, и мефитическій воздухъ самъ собою угаситъ его, не нужно гнести его. Но гнетъ воспоминанья непремѣнно сохранить должно. Нѣтъ ничего справедливѣе, особливо у насъ. Exempja sunt odiosa. Смотри институтъ Шабота, царскосельскій Лицей и пр., и пр.
   Можно ли кончить стихъ: Заимствовалъ бы ты? -- пусть рѣшатъ другіе. Я повторяю: есть шероховатость и неприличныя выраженія, но вкусъ Жуковскаго лучше укажетъ ихъ. Я обращу его вниманіе на нѣкоторые. Пушкинъ бѣсится, что ты отнялъ у него такой богатый сюжетъ, а я этому радъ; ибо онъ пересолилъ бы самое негодованіе. Попытаюсь пустить твоего "Сибирякова" въ "Сына Отечества", но для напечатанія нужно будетъ объяснить въ чемъ дѣло; а позволитъ ли это ценсура, и можетъ ли позволить, скажи по совѣсти? Въ прошедшемъ году заговорили о чемъ-то подобномъ въ Москвѣ, въ салонахъ,-- въ лакейскихъ повторили одинъ анекдотъ. Шульгинъ пересѣкъ повторителей, и тѣмъ все кончилось. Теперь рѣши вопросъ: правительству ли, или частнымъ людямъ и литераторамъ открывать такого рода пренія?
   Радуюсь, что ты сердечно полюбилъ кн. Трубецкую. Населяй воображеніе такими существами. Для поэзіи это выгодно, и и разочаровывать тебя не буду. Когда будемъ вмѣстѣ,-- но ты и самъ замѣтилъ уже, что вѣтеръ Зимняго дворца вѣялъ уже на эту прелестную розу.
   Чудо изъ чудесъ! Сію минуту приносятъ ко мнѣ письмо отъ Жуковскаго къ тебѣ съ замѣчаніями на твои стихи къ Дмитріеву. Прочелъ письмо и препровождаю. Онъ правъ при своей лѣни, ибо требуетъ отъ насъ того, что мы обязаны отдавать ему: святого уваженія въ его святынѣ, надъ которой и тебѣ не должно кощунствовать. Насъ для него немного; ибо многіе знаютъ его только по таланту, а онъ у насъ одинъ. Отъ себя одного я, можетъ быть, бы этого не сказалъ; или, быть можетъ, сказалъ бы, ибо надобно повѣрить временемъ показанія чувства; а съ нимъ я давно живу и чувствую, чувствую и живу, и онъ знаетъ, что меня морозъ Зимняго дворца не прохватитъ. Пора въ Совѣтъ. Допишу послѣ: писать болѣе некогда. Государь пріѣхалъ въ два часа утра прямо въ Зимній дворецъ, видѣлъ государыню и больного Михаила Павловича и ночевалъ на Каменномъ острову.
   Присылать ли тебѣ твоего табаку? Его еще много.
  

220.

Князь Вяземскій Тургеневу.

5-го сентября. [Варшава].

   Ты пишешь мнѣ за досугомъ отъ Наталій, а я отъ Елисаветъ; но, впрочемъ, къ обѣду надобно вздѣвать золотой хомутъ: у Ник[олая] Ник[олаевича] парадный обѣдъ.
   Жуковскій слишкомъ уже мистицизмуетъ, то-есть,-- слишкомъ часто обманываться не надобно: подъ этимъ туманомъ не таится свѣтъ мысли. Хорошо временемъ затеряться въ этой глуши безпредѣльной, но засѣсть въ ней и на чистую равнину не выходить на показъ -- подозрительно. Онъ такъ наладилъ одну пѣсню, что я, который обожаю мистицизмъ поэзіи, начинаю уже уставать. Стихи хороши, много счастливыхъ выраженій, но все одинъ окладъ: вездѣ выглядываетъ ухо и звѣзда Лабзина. Поэтъ долженъ выливать свою душу въ разнообразныхъ сосудахъ. Жуковскій болѣе другихъ долженъ остерегаться отъ однообразія: онъ страхъ какъ легко привыкаетъ. Было время, что онъ напалъ на мысль о смерти и всякое стихотвореніе свое кончалъ своими похоронами. Предчувствіе смерти поражаетъ, когда вырывается; но если мы видимъ, что человѣкъ каждый день ожидаетъ смерти, а все-таки здравствуетъ, то предчувствія его, наконецъ, смѣшитъ насъ. Дмитріева
  
   Несчастные не долголѣтны --
  
   голосъ души; стихи Фридерика наканунѣ сраженія -- на этотъ только разъ стихи поэта. Евдокимъ Давыдовъ разсказываетъ, что изувѣченный Евграфъ Давыдовъ говорилъ ему, что онъ все о смерти думаетъ: "Ну, братецъ, и думаешь о смерти; ну, и думаешь, что умрешь вечеромъ; ну, братецъ, и велишь себѣ подать чаю; ну, братецъ, и пьешь чай и думаешь, что умрешь; ну, не умираешь, братецъ; велишь себѣ подать ужинать, братецъ; ну, и ужинаешь и думаешь, что умрешь; ну, и отужинаешь, братецъ, и не умираешь; спать ляжешь; ну, братецъ, и заснешь и думаешь, что умрешь, братецъ; утромъ проснешься, братецъ; ну, не умеръ еще; ну, братецъ, опять велишь себѣ подать чаю, братецъ". И такимъ образомъ проводитъ онъ день. Онъ же говорилъ, послѣ жестокихъ ранъ, полученныхъ имъ и сдѣлавшихъ изъ него отрубокъ человѣка, на вопросъ: каково ему? "Хорошо, братецъ". "Да что же хорошаго?" -- "Конечно, братецъ, плохо, да съ одной стороны хорошо". Съ какой же? Онъ съ обѣихъ сторонъ изувѣченъ: безъ рукъ и безъ ногъ.
  

Послѣ обѣда.

   Я написалъ тебѣ много пустоты передъ обѣдомъ, а послѣ обѣда и ничего не напишу: усталъ отъ хомута, да къ тому и кровь кипитъ въ 42 градуса. Я здѣсь учусь ненавидѣть самовластіе: поляковъ не люблю, но каждый ударъ самовластный, на нихъ падающій, глубоко отзывается въ душѣ моей. Я не рожденъ для великихъ дѣйствій, но одно совершить надобно. Не пугайся и жди объясненія, а теперь дай себя расцѣловать. Сдѣлай одолженіе, отошли письма въ Москву на имя Булгакова. Прости, моя радость! Я не живу, а страдаю. Кровь у меня въ жилахъ не течетъ, а клокочетъ, какъ самоваръ творца "Утѣхъ меланхоліи". Дай же мнѣ Шаликова!
   Вдобавокъ скуднаго письма посылаю тебѣ творенія одного варшавскаго поэта. На 83-й страницѣ найдешь ты и меня.
  

221.

Тургеневъ князю Вяземскому.

10-го сентября. [Петербургъ].

   Я получилъ письмо твое, наканунѣ моего дня писанное; и такъ какъ "сердце сердцу вѣсть подаетъ", то и я, кажется, въ тотъ же самый день писалъ тебѣ мое мнѣніе о рѣчи Орлова; а ему отвѣчалъ также и сообщилъ мнѣніе президента, съ которымъ должно согласиться, иначе нарушится цѣль Общества, и мы погонимся за двумя зайцами. Если успѣю, то сообщу тебѣ копію съ моего письма къ Орлову. Я отдаю справедливость его чувству, которое изливается изъ прекрасной души. Вездѣ ищетъ оно пользы отечества, вездѣ мечтаетъ о возможномъ благѣ его. Я бы держалъ его близъ государя, но держалъ бы на привязи, ибо въ немъ нѣтъ ничего обдуманнаго, а опытъ доказалъ уже намъ, какой успѣхъ отъ несозрѣлыхъ плановъ, отъ желанія обратить въ дѣйство все, что сверкнетъ въ головѣ, не озаренной свѣтильникомъ государственныхъ познаній и наблюденій. Развѣ Новосильцовъ не былъ мечтатель съ сильными средствами приводить мечты въ исполненіе? Что за нужды, самъ ли онъ мечталъ или другіе за него! Развѣ не пользовался онъ своимъ всемогуществомъ на чредѣ высокой? И что же оставилъ по себѣ? Память добрыхъ начинаній, благородныхъ побужденій, но уродливые планы народнаго просвѣщенія, уродливые учебные и ученые институты, которыми въ свое время либералы такъ же восхищались, какъ ты теперь -- соединеніемъ Ланкастерскихъ школъ съ Библейскимъ обществомъ. Stat sua cuique dies и въ этомъ случаѣ. Развѣ Спер[анскій]...? До побужденій мнѣ дѣла нѣтъ. Я говорю объ однихъ средствахъ. Нѣтъ, пусть служитъ Орловъ нѣкоторое время внутри Россіи, пусть узнаетъ ее лучше насъ -- и тогда, если сохранитъ жаръ къ добру, пусть пріѣдетъ сюда согрѣвать оледенѣлые члены членовъ Государственнаго Совѣта et comp. Но сегодня и мысль есть, и говорить хочется, да некогда. Спѣшу сообщить тебѣ невеселыя извѣстія, кончить письмо въ брату въ Парижъ и потомъ -- въ Совѣтъ.
   5-го числа узналъ я отъ купца Сленина, что Карамзина племянникъ въ Пажескомъ корпусѣ боленъ горячкою; послалъ за докторами, самъ поѣхалъ въ нему и увѣдомилъ Карамзина, который ничего не зналъ о его болѣзни, начавшейся 14-го августа. Онъ пріѣзжалъ сюда на другой день, ужаснулся опасному состоянію болѣзни. Съ тѣхъ поръ я ежедневно увѣдомляю его, но вчера было очень худо, и Штофрегенъ теряетъ надежду. Боюсь сегодня навѣщать его. На сихъ же дняхъ узналъ я, что Нагибинъ очень боленъ. Вчера былъ у него и, можетъ быть, не долго сохранимъ его. Онъ простудился и впалъ снова въ сильную чахотку, по крайней мѣрѣ повидимому. Сегодня увижу Гаевскаго, который началъ въ нему ѣздить. Употреблю всѣ средства къ его спасенію или, по крайней мѣрѣ, къ услажденію послѣднихъ минутъ улетающей жизни. Румянецъ на щекахъ ужасенъ, ибо щеки скелета.
   Посылаю тебѣ мѣрку башмаковъ, которые прошу тебя заказать для матушки. На ней написано, что должно сдѣлать. Пожалуйста, закажи поскорѣе и пришли также. Если бы я не боялся занимать княгиню такими бездѣлицами, то бы я попросилъ ее, въ одолженіе мнѣ и матушкѣ, присмотрѣть за исполненіемъ твоимъ моего порученія. Всего шесть паръ башмаковъ нужно, изъ коихъ три пары должны быть теплые, а другія -- холодные. Увѣдомь и о цѣнѣ; я долгъ заплачу немедленно.
   Графъ Каподистріа изъ Копенгагена проѣхалъ въ Данцигъ, а оттуда въ Варшаву. Я пишу къ нему сегодня по одному важному для меня дѣлу. Если при свиданіи можешь начать рѣчь обо мнѣ, то не худо сдѣлаешь, ибо напомнишь ему мое дѣло не говоря объ ономъ, а можетъ быть онъ дастъ тебѣ порученіе меня о чемъ-либо увѣдомить. Но это должно быть произвольно съ его стороны, а не вынуждено твоимъ участіемъ. Скажи ему, напримѣръ, что я очень сожалѣю, что онъ не заѣхалъ въ Петербургъ.
   Это письмо придетъ, вѣроятно, въ 17-му сентября. Издалека привѣтствую твоего ангела съ днемъ его ангела и прошу выпить лишнюю рюмку за меня вмѣсто молитвы о ея здоровьѣ. Я поѣду въ этотъ день въ Царское Село, если мрачное предчувствіе о племянникѣ Николая Михайловича не сбудется. Увѣдомляй подробно des faits et gaîtés варшавскихъ -- въ пребываніе короля. Я писалъ тебѣ съ прошедшимъ курьеромъ два раза и чрезъ канцелярію графа Соболевскаго послалъ табаку. Прости!
   И мнѣ надобно готовить библейскую рѣчь черезъ недѣлю, но матеріаловъ пѣтъ, а мнѣнія и мысли мои -- контръ-банда.
   Читалъ ли ты "Histoire des sociétés secrètes". Какой наборъ вздору и противорѣчій! Онъ и библейскія общества причитаетъ въ тайнымъ. А что явнѣе печати, въ которой состоитъ все наше дѣло!
  

222.

Тургеневъ князю Вяземскому.

10-го сентября. [Петербургъ].

   Я тебѣ писалъ уже сегодня. Посылаю письмо на имя графа Каподистріа, которое прошу доставить ему немедленно и, если можно, вручить ему, ибо оно для меня весьма важно. Пожалуйста, не замедли. Онъ, можетъ быть, и отвѣчать чрезъ тебя будетъ; но ты скажи, что ты ничего не знаешь о содержаніи онаго. Если самъ не увидишь скоро его, то пошли къ нему. Прости! Тургеневъ.
  

223.

Князь Вяземскій Тургеневу.

13-го сентября. Варшава.

   Весь запасъ свой высыпалъ я въ письмо къ Жуковскому: кушайте съ нимъ сегодня изъ одной тарелки. Благодарю тебя за явленіе чудесъ; они меня освѣжили: я былъ въ большой засухѣ. Здѣсь Каподистріа и ожидаетъ государя. Я говорилъ съ нимъ два часа съ глазу на глазъ, то-есть, слушалъ; онъ говоритъ, какъ книга, только не Стурдзова, а напротивъ. Разумѣется, съ перваго раза, и мало ему знакомый, не смѣлъ я приступать съ ножомъ въ горлу, но старался кое-гдѣ его задѣвать и вездѣ нашелъ въ немъ здравое мнѣніе о мнимой болѣзни европейской и въ особенности германской. Такой безпристрастный образъ мыслей въ человѣкѣ, qui n'est pas payé pour cela (au pied de la lettre) сдѣлалъ на меня пріятнѣйшее впечатлѣніе. Онъ немного оссіанитъ; въ дипломатикѣ, какъ мнѣ кажется, онъ никуда не годится; я въ немъ нахожу гораздо болѣе способности для управленія внутренностью государства, чѣмъ для руководства его внѣшнихъ сношеній. Конечно, у насъ дѣлать нечего; Россіи ввѣрить ему нельзя, Россіи, ему незнакомой ни по опытности, ни по природному чутью; хорошо и то, что такой человѣкъ при государѣ и можетъ мимоходомъ заронить какое-нибудь теплое чувство въ ледникъ Зимняго дворца.
   Отвѣчаю на твой запросъ: конечно, намъ открывать такого рода пренія. Дѣйствовать должно нравственной, а не физической силѣ; а съ которой стороны у насъ сила нравственная? Вотъ что я по другому случаю говорилъ Каподистрію: "Кому-нибудь надобно дѣйствіе въ ходъ пустить". На поверхности у насъ ничего нѣтъ; правительство ничего или одни пузыри пускаетъ; размѣшайте хорошенько, что нибудь всплыветъ. Въ мирное время званіе воинское называется службою, въ военное -- обязанностью, дѣйствіемъ. Въ управленіи государства придайте также другую жизнь членамъ, жизнь, независимую отъ службы. Что же намъ дѣлать, когда еще гласно дѣйствовать нельзя?-- Кричать во весь голосъ. Не орать, не бить въ набатъ, не вопить: рѣжутъ! а твердить на всѣхъ площадяхъ и перекресткахъ: не рѣжьте!
   Воля твоя, стихи мои стихами, а 2000 моихъ душъ (puisque душъ y a) душами. Я могу говорить; я за слова свои отвѣчаю. Силъ моихъ недостаетъ проповѣдовать дѣломъ; я не печь и не окно: ни разогрѣть, ни прохладить покоя не умѣю; но я -- барометръ: смотрите на меня, и вы узнаете температуру; я наведу васъ на дѣло, и самъ послѣ, смотря на васъ, поднимусь или опущусь. Съ Богомъ и съ ценсурою драться нельзя: "на нѣтъ и суда нѣтъ"; но пока могу кричать,-- кричу, а вы меня печатайте, или я сердиться буду. Съ другимъ замѣчаніемъ я согласенъ: пока выкупъ не совершенъ, печатать не должно. Будетъ ли то, что я говорю, говориться со временемъ всенародно, и счастье ли будетъ видѣть такой образъ мыслей исповѣданіемъ всѣхъ православныхъ? Конечно, да; зачѣмъ же хотите вы осудить меня на лицо попугая, когда я могу быть добровѣщимъ ворономъ? Я сегодня на какомъ-то треножникѣ и объятъ какимъ-то священнымъ изступленіемъ:
  
   А вы, о юноши, внимать, благоговѣть!
  
   На минуту однако же съ треножника сойду къ Лавалямъ, которые пріѣхали вчера, а черезъ недѣлю весь треножникъ пойдетъ къ чорту.
   Треножникъ остылъ, я разоблачился, былъ у Лаваля, посылаю тебѣ письмо отъ нихъ. Къ намъ поминутно народъ наѣзжаетъ: Чаплицъ, Станиславъ Потоцкій съ женою, Бранискій, и то ли еще будетъ!
   Апраксинъ третьяго дня просится у великаго князя въ отпускъ на 28 дней.
   -- "Что ты, съ ума сошелъ? Въ это время, какъ государь ѣдетъ?"
   "Да нечего дѣлать, ваше высочество, Чаплицъ у меня сегодня обѣдаетъ". Ты знаешь какъ тотъ мямлитъ и тянетъ слова. Письмо къ Булгакову отошли проворнѣе.
  

224.

Тургеневъ князю Вяземскому.

17-го сентября. [Петербургъ].

   Елисаветинское письмо твое, то-есть, 5-го сентября писанное, краткостью и лабзинскою звѣздою. разсердило меня. И уха его въ стихахъ Жуковскаго я не вижу, а звѣзды и быть не могло, если ты такъ же понимаешь это выраженіе, какъ и я. Можетъ бытъ я виноватѣе тебя, придавая твоему слову такой смыслъ, какого ты не имѣлъ и, признаюсь, я бы очень былъ радъ, если бы ты на этотъ разъ былъ безъ смысла. Сегодня мнѣ некогда сердиться, иначе я бы излилъ на тебя всю досаду мою, хотя и признаю справедливость замѣчанія на счетъ единообразія. Этого письма я ему не покажу. Изъясни мысль свою, послѣ обѣда вырвавшуюся изъ раздраженнаго твоего желудка, пораженнаго задоромъ самовластія. Оно только у васъ и можетъ быть сносно, ибо основано на правѣ народнаго мщенія; но, сказавъ однажды: "Кто старое помянетъ", etc., пора бы наблюдать конституцію, если только писанныя конституціи могутъ быть вѣрно сохраняемы.
   Въ отмщеніе pour la journée du philosophe пришлю тебѣ, если не съ нынѣшнимъ, то съ слѣдующимъ курьеромъ, князя Шаликова.
   Нагибину плохо, и Гаевскій теряетъ надежду. Карамзину немного лучше, но все еще изъ опасности не вышелъ. Николай Mихайловичъ былъ опять здѣсь на нѣсколько часовъ; привезъ альбумъ, который я послалъ въ княгинѣ съ отправляющимся отсюда чрезъ Варшаву въ Италію Брзестовскимъ.
   Одного Арзамасца не стало: Ивиковъ Журавль, сирѣчь Вигель, умеръ въ Нижнемъ-Новгородѣ, отечествѣ Арзамаса. Вчера былъ у меня наконецъ Боргондіо и отдалъ письмо твое. Другое, къ Плещееву, котораго я отыскать не могъ, взялъ я у него для доставленія. Она уже пѣла у княгини Кутузовой и въ субботу поетъ въ Большомъ театрѣ. Петербургъ сдѣлается ухомъ вслѣдствіе разосланныхъ тобою граматъ. Даже княгиня Голицына, радующаяся письмамъ твоимъ, начала сбираться. Поѣдетъ ли, не знаю. Имъ очень было пріятно найти публику, приготовленную твоими объявленіями. Слышавшіе ее у княгини Кутузовой ставятъ ее выше Сесси.
   Не забудь отвѣчать мнѣ на вторую мою экспедицію съ послѣднимъ курьеромъ.
   Именинный день провожу я у разныхъ петербургскихъ ангеловъ, но думаю и о твоемъ, у котораго и прошу поцѣловать руку или крылышко, какъ тебѣ угодно.
   Отъ И. И. Дмитріева получилъ я письмо изъ Симбирска, на другой день его пріѣзда писанное. Онъ уже горевалъ по Москвѣ и думалъ о возвратномъ пути, но радовался успѣхамъ просвѣщенія въ Россіи, разговаривая съ губернаторомъ о нѣмецкихъ журналахъ, а съ вице-губернаторомъ о Говардѣ и Бильфелидѣ и даже о своей должности. Городъ славитъ его министромъ внутреннихъ дѣлъ. Прости! Пора въ Совѣтъ и къ именинницамъ. Тургеневъ.
   Вигель не умеръ еще, какъ слышно, но отчаянно боленъ. Я послалъ тебѣ Шаликова сегодня.
  

225.

Князь Вяземскій Тургеневу.

20-го сентября. [Варшава].

   Я вчера, тотъ же часъ по полученіи, отнесъ письмо къ графу Капо, которое при мнѣ онъ гласно и прочелъ Вотъ его отвѣтъ: государь такъ мало здѣсь времени проживетъ, что вѣроятно представленіе сюда не пришлется, во въ иномъ случаѣ готовъ онъ всячески содѣйствовать исполненію вашего желанія. Въ продолженіе разговора сказывалъ мнѣ, что за это дѣло неловко принялись изъ излишняго усердія сдѣлать добро твоему брату. Если бы просто назначали его, не объясняя обязанности. его (которая сама собою неразрывна съ тѣмъ мѣстомъ), въ отсутствіе Татищева, то все кончилось бы, какъ надлежало; но теперь трудно будетъ перемѣнить мнѣніе государя, однажды утвержденное. Вотъ почти сущность словъ его объ этомъ дѣлѣ. Но такъ какъ мы разговорились съ тобою о Тургеневыхъ и Капо, то увѣдомлю тебя и о разговорѣ, который былъ у меня съ нимъ о тебѣ. Онъ удивился твоему камергерству; сказывалъ мнѣ, что братъ твой въ Парижѣ говорилъ ему о желаніи твоемъ перейти въ Министерство иностранныхъ дѣлъ. Онъ, Капо, былъ бы очень радъ тебѣ, но не знаетъ, каково покажутся тебѣ начала этой службы; новому еще въ ней, тебѣ нельзя было бы дать на первый разъ мѣсто при посольствахъ, чину твоему приличное, и прочее: вотъ почти сущность словъ его о тебѣ. Сдѣлай одолженіе, ни въ какомъ случаѣ не выводи на меня сплетней, а сказанное мною держи про себя и дѣлай изъ него, что вздумается.
   Печальныя извѣстія твои очень легли мнѣ на сердце: мнѣ нечего поручатъ тебѣ Нагибина, но, въ случаѣ какихъ-нибудь издержекъ необходимыхъ, дѣлай за меня то, что бы я самъ сдѣлалъ.
   У насъ начинается кипѣть: вся дрянь на поверхности. Если государевъ пріѣздъ мнѣ чего-нибудь не придастъ, то я, кромѣ шумной и хлопотливой скуки, ничего хорошаго отъ него не ожидаю. Я не могу видѣть спокойно блестящаго роя нашихъ отличныхъ. Боже великій, вотъ что неводъ самодержавія вытянулъ на берегъ изъ обширнаго океана Россіи! Да если бы другой добычи не было на днѣ, то не стоило бы и заботиться о ней. Приходите опять татары и заграбьте все: мы не стоимъ не только свободы, но и бытія государственнаго. Вотъ, однако же, болваны, по коимъ -- -- портной, правильнѣе закройщикъ, шьетъ платье на русскій народъ; съ нихъ снимаетъ мѣрку, по нимъ кроитъ онъ покрой. Съ ними сшился онъ. Ножницы представительства народнаго, придите къ намъ на помощь!
   Лавали уѣхали третьяго дня. Наташа была во все время нездорова и не выходила изъ комнаты. Онѣ очень кланяются тебѣ и Жуковскому. Вотъ два письма отъ него. Если Козицкой уже нѣтъ въ Петербургѣ, то отправь письмо въ Москву. Мы ожидаемъ сюда княгиню Зенеиду. Здѣсь Храповицкій съ женою, датскій Блумъ, будетъ австрійскій Лебцельтеръ. Дурачье это пріѣзжаетъ сюда наблюдать. Куда глупа эта вся пошлая политика! Но когда подумаешь, что она платится потомъ, если не всегда кровью, народовъ, то тутъ не до жалости и не до смѣха, а до негодованія. Вчера Капо либеральничалъ (разумѣется, принимаю выраженіе въ хорошемъ смыслѣ) у Новосильцова и противъ него. Смѣшно было видѣть Уварова, который толковалъ то, что говорилъ Капо. Не знаю, таковъ ли онъ и съ государемъ, но мнѣнія его всѣ здравы. Въ такомъ случаѣ дай Богъ, чтобы и рѣчи его были цѣлительны. Я вчера еще болѣе увѣрился, что эти гостинныя пренія не что иное, какъ движеніе языка. Не сомнѣваюсь, что изъ десяти человѣкъ, сидѣвшихъ насъ тутъ, изъ коихъ ни одинъ не былъ звѣздою не заклейменный, одинъ я слушалъ и понималъ то, что говорилось даже и Уваровымъ. Другіе запускали руку въ карманъ и выдавали безъ оглядки слова на обмѣну словъ, выдаваемыхъ и принимаемыхъ также безъ оглядки. Хорошо, если бы въ разговорѣ можно бы настроиваться, какъ въ музыкѣ: каждый игралъ бы свою партію, и изъ разнозвучнаго, но одногласнаго выраженія вышелъ бы какой-нибудь ладъ. Но здѣсь скрипка сбивается на флейту, фаготъ на віолончель, и послѣ концерта, кромѣ шума въ ушахъ, сухости во рту, а иногда немного и кислоты, въ сердцѣ ничего не остается. Спроси у любого послѣ, въ какомъ тонѣ онъ игралъ: и самъ не знаетъ; только увѣренъ въ томъ, что сосѣдъ его игралъ фальшиво. Кстати, что дѣлаетъ Боргондіо, которая, безъ сомнѣнія, уже напѣваетъ вамъ въ уши: посмотрю, что такое за уши ваши. Мы на дняхъ ожидаемъ Каталани.
   Сейчасъ видѣлъ сейчасъ пріѣхавшаго Меньшикова. Сейчасъ сажусь одѣваться на обѣдъ въ Zaiączek со всею блестящею дружиною ничтожества. Мнѣ больно и досадно. У здѣшнихъ чутье не очень остро, но не менѣе того разнюхаютъ они ихъ. Буду сообщать тебѣ все.
   По мѣркѣ постараюсь башмаки заказать, но что значитъ: дерево въ длину. Я уже испытывалъ: европейскіе башмачники не понимаютъ варварскаго языка вашихъ азіатскихъ сапожниковъ.
  

226.

Тургеневъ князю Вяземскому.

24-го сентября. [Петербургъ].

   Мы получили любезную ералашь твою отъ 13-го сентября, и ты совершенно примирилъ съ собою Жуковскаго. Если онъ не отвѣчаетъ сегодня, то не его вина, а моя. Съ слѣдующимъ курьеромъ писать будетъ. Козицкой и Булгакову письма доставилъ. Первая еще здѣсь, но первымъ зимнимъ путемъ ѣдетъ въ Москву, а кня[гиня] Бѣлос[ельская] сегодня. Скажи объ этомъ графу Лавалю, если, паче чаянія, что-нибудь задержало ихъ по сіе время въ Варшавѣ.
   Наконецъ мы слышали Боргондіо. Голосъ ея мнѣ очень поправился, но ожиданіе публики было твоими афишками слишкомъ натянуто, и она не удовлетворила ему. Театръ былъ почти полонъ, кромѣ половины ложъ перваго этажа; но охотники всѣ были. Всѣ въ одинъ голосъ, по выходѣ изъ театра, унижали талантъ ея и, несмотря на рукоплесканія, она и сама примѣтила, что дѣйствіе, ею произведенное, не было чрезвычайное, и сказала объ этомъ въ тотъ же вечеръ Кавосу. Княгиня Кутузова увѣряла меня, что она поетъ гораздо лучше; что ни одинъ изъ трехъ разъ, которые она ее слышала у себя и въ Ригѣ, она такъ слабо не пѣла, какъ въ театрѣ, и что выборъ музыки неудаченъ. Сердится на Дирекцію, не знаю, за что-то. И въ салонахъ не прощаютъ тебѣ итальянской поговорки, въ которой она стоитъ на ряду съ Каталани. Ее ставятъ несравненно ниже Сесси, съ которой она встрѣтилась въ Ригѣ. Вотъ тебѣ вѣрный отчетъ перваго опыта. Не упади въ обморокъ, но вооружись терпѣніемъ до второго раза.
  
   Не тигръ, а человѣкъ и братъ убилъ сестру.
  
   На сихъ дняхъ получено здѣсь извѣстіе, что Кирьяковъ, котораго ты знаешь по покупкѣ твоего дома, а я лично и по женѣ его, здѣшней увядающей и морально пропадающей красавицѣ, урожденной Дризенъ, за столомъ, въ присутствіи своего семейства, убилъ кинжаломъ (другіе же говорятъ -- ножомъ) сестру свою, въ присутствіи жениха ея, который у него спросилъ, отчего онъ такъ мало ѣстъ. Убійца отвѣчалъ: "скоро узнаешь", или что-то подобное и чрезъ нѣсколько минутъ вонзилъ сестрѣ своей ножъ, повернулъ его въ сердцѣ, такъ что на другой день сестра умерла, но успѣла сама простить ему его преступленіе и просить о томъ же мать свою и жениха. Никто еще не знаетъ причины злодѣянія. Одни полагаютъ пьянство, другіе -- сумасшествіе. Подробностей мы еще не имѣемъ. Я его знавалъ и бывалъ у него, желая нѣкогда устроить участь жены его. Я нашелъ въ немъ добраго и даже благороднаго человѣка, привязаннаго къ своему семейству, о которомъ онъ заботился. A worm! A God!
   Вчера былъ я у Нагибина и входилъ со страхомъ застать его уже на столѣ, но онъ былъ еще живъ и на минуту пришелъ въ память, узналъ меня, привсталъ и снова опустился въ безпамятствѣ. Онъ скелетъ, и мы ежеминутно ожидаемъ кончины. Меня сейчасъ отозвали къ князю Голицыну, и тамъ пришли сказать, что Нагибина вчера же ввечеру, въ одиннадцать часовъ, не стало. Часа черезъ три послѣ моего посѣщенія посѣтила его смерть. Князь велѣлъ похоронить его на счетъ Департамента. Я отдамъ послѣдній долгъ доброму и умному юношѣ. Велю опечатать всѣ его бумаги и принести къ себѣ. Если найду что-либо тебѣ принадлежащее, доставлю. Онъ имѣлъ друзей, и они его любили и не отходили отъ одра болѣзни. Я искренно жалѣю его. Миръ праху его!
   Я сбираюсь ораторствовать въ библейско-таврической залѣ 27-го числа. Прости! И грустно по Нагибинѣ, и хлопотно.
   Это письмо съ начала до конца мрачно и похоже на жизнь нашу, потому что исполнено смерти. Тургеневъ.
  

227.

Князь Вяземскій Тургеневу

27-го сентября. [Варшава].

   Какъ могъ ты подумать, что я лабзинскую звѣзду принимаю въ кавалерскомъ, а не въ мистическомъ смыслѣ? Перекрестись и улыбнись! Что сказать тебѣ? Кромѣ солдатскихъ дѣйствій и строевыхъ записокъ, ничего не видимъ и не слышимъ. Государь былъ еще только на одномъ балѣ у Zaiączeka; теперь балы до отъѣзда короля Виртембергскаго кончатся. Онъ, сказываютъ, уѣзжаетъ въ будущую середу, а государь въ субботу. Королю былъ приготовленъ почтовый домъ, но онъ остановился въ трехъ комнатахъ, въ замкѣ. Принцъ Кумберландскій также здѣсь. Государь еще ни разу обѣда не давалъ и до вчерашняго дня обѣдалъ съ глаза на глазъ съ цесаревичемъ, а сегодня, въ шести глазахъ, съ королемъ. Всѣ дни разобраны Zaiączek, Новосильцовымъ, Замойскою и Потоцкимъ, президентомъ Сената. Мы работаемъ надъ какимъ-то глупымъ проектомъ таможеннымъ, который дали мнѣ переводить, какъ коренному переводчику всѣхъ государственныхъ глупостей.
   Я сегодня отказался отъ торжественнаго засѣданія нашей ложи, чтобы съ тобою побесѣдовать, но никакія мысли не проходятъ транзитомъ черезъ мою голову, и я кончаю, цѣлуя тебя. Съ первымъ курьеромъ буду писать тебѣ. Здѣсь княгиня Зенеида.
   Нов[осильцовъ] сказывалъ мнѣ, что онъ государю говорилъ обо мнѣ. Царь говорилъ со мною на балѣ о Карамзиныхъ. Увидимъ, что будетъ. Кромѣ чина, я ничего не хочу и за все буду сердиться. Впрочемъ, я думаю, что меня въ сердце не введутъ. N. N. безстыдно афишируетъ любовь свою къ Байкову и, за неимѣніемъ другихъ похвалъ, твердитъ Каподистрію и прочимъ, что только Байковъ и снабжаетъ его дичиною для стола. Представь себѣ мою рожу въ оныя минуты и рѣши, можетъ ли быть мнѣ при кухнѣ хорошо.
  

228.

Князь Вяземскій Тургеневу.

30-го сентября. [Варшава].

   Что сказать тебѣ? Былъ вчера парадъ; государь предводительствовалъ войскомъ, государь командовалъ по-польски doskonale, государь салютовалъ короля Виртембергскаго, qui était le roi de la fête; государь, обнаживши шпагу, сказалъ войскамъ польскимъ: "Сегодня въ первый разъ предводительствую вами. Войны не желаю, но если быть ей, то всегда увидите вы меня на этомъ мѣстѣ, всегда впереди васъ", то-есть, à votre tête. Государь -- картина на лошади! Каждый день теперь будутъ ученья. Кумберландскій получилъ Андреевскую: за дѣломъ пріѣхалъ! Другихъ еще награжденій нѣтъ. Ожидаемъ богатыя и великія милости. Государь намедни сдѣлалъ мнѣ вопросъ: отвѣчалъ криво; повторилъ: немножко выпрямился, но все еще отвѣчалъ наискосокъ; наконецъ, тотъ же вопросъ переиначилъ: сталъ на прямой путь. Полюбуйся моею удачей. Впрочемъ, дѣло шло о моей военной службѣ: онъ спрашивалъ у меня: "Jusqu' à quelle époque", а я два раза сряду отвѣчалъ въ смыслѣ à quelle époque. Все-таки еще есть люди, которые хуже меня: московскій сенаторъ, князь Масальскій, б -- --, когда онъ въ комнатѣ одной съ кѣмъ-нибудь изъ царской фамиліи; п -- --, когда кто на него взглянетъ; подъ себя п -- --, когда кто изъ фамиліи съ нимъ заговоритъ.
   Вчера былъ у насъ вечеръ: княгиня Зенеида пѣла прекрасно; метода ея напоминаетъ Боргондіо. Прощай, мой отче!
  

229.

Тургеневъ князю Вяземскому.

1-го октября. [Петербургъ].

   Спасибо за исправное исполненіе моего порученія къ Капо и за увѣдомленіе. Желалъ бы отвѣчать на его отзывъ, но письмо мое не застанетъ уже у васъ государя, и для того отвѣтъ мой безполезенъ. Пожалуйста, не говори ни слова о томъ, что относительно меня дипломатъ проболтался: это можетъ очень повредить мнѣ. Будущее мое совсѣмъ неясно, и я рѣшительно теперь ничего предпринять не могу; но если Капо еще въ Варшавѣ, то постарайся заговорить съ нимъ снова и все сообщи мнѣ. Это мнѣ пригодится по его возвращеніи сюда.
   У васъ теперь снова все спокойно, и шумно только отъ уѣзжающихъ колясокъ. Ожидаю съ нетерпѣніемъ извѣстія отъ тебя и о тебѣ.
   Я не посылаю тебѣ "Les quatres nouvelles" de la princesse Zénéide, полагая, что она сама привезла ихъ къ вамъ, а здѣсь въ экземплярахъ большой недостатокъ, и для того я удержалъ назначенный ею графу Каподистріа. Я еще не читалъ книжки, но помню, что она читала мнѣ рукопись и не оставила задорнаго впечатлѣнія.
   Жуковскій уѣзжаетъ сегодня на двѣ недѣли въ Гатчину, то-есть, до пріѣзда туда государя.
   Я не посылаю тебѣ рѣчи своей, въ Библейскомъ обществѣ произнесенной; ибо она не стоитъ того, особливо послѣ всѣхъ тѣхъ опущеній, которыя я долженъ былъ сдѣлать, говоря о дѣйствіи религіи на просвѣщеніе и на гражданственность полудикихъ народовъ и на рабство въ Африкѣ и въ островахъ океана. Но пришлю тебѣ для прочтенія письмо брата Сергѣя объ Англіи, на сихъ дняхъ мною полученное. Онъ говоритъ о нѣкоторыхъ только предметахъ, хотя и не новыхъ, но новымъ образомъ. Vous en jugerez.
   Боргондіо пѣла и въ другой разъ въ пользу театра и хотя получила и болѣе знаковъ одобренія, однако жъ все и собою, и публикой недовольна. Она не можетъ уже возстановить о себѣ того мнѣнія, которое произвели твои афишки: ты ими повредилъ ей. Но я вѣрный ея слушатель и буду всякій разъ слышать ее, ибо слышу звуки Италіи и переношусь туда, гдѣ и небо въ гармоніи съ звуками.
   Дерево -- значитъ, кажется, самая мѣрка en nature, или нога en sculpture. Присылай скорѣе.
   Нагибина мы похоронили. Бумагъ еще я не получилъ; объ издержкахъ не хлопочи. Если будутъ, то и меня не разорятъ онѣ.
   Посылаю "Сына Отечества". Pas si bête, de la part de Gretch -- познакомивъ своихъ читателей съ рѣчью Шанфора, un moment de ses disputes avec notre Académie, которой президентъ жалуется на его грамматическія нападенія.
   Посылаю и листокъ о Делилѣ для тебя и для книгопродавцевъ вашихъ. Писалъ въ Парижъ и спѣшу проститься съ Жуковскимъ. Прости! Тургеневъ.
   Вотъ выписка изъ письма Дмитріева отъ 4-го сентября, изъ села Богородска, по полученіи твоего "Медвѣдя": "Вяземскій, въ сердитомъ или веселомъ духѣ, всегда умѣетъ прельстить меня. Увѣренъ, что апологъ его о медвѣдѣ ничего ему не стоилъ, но сколько и тутъ остроты, здраваго разсудка и легкости въ стихосложеніи! Онъ истинно природный поэтъ. Жаль, что не надѣюсь дожить до полной зрѣлости его таланта, равно какъ и молодого Пушкина. На мою долю выпалъ дядя, а потомству племянникъ", и прочее.
  

230.

Князь Вяземскій Тургеневу.

3-го октября. Варшава.

   На царей не гляжу,
   Вкругъ царей не хожу,
   А я съ флюсомъ сижу,
   Вкругъ постели хожу,
  
   ругаю все и всѣхъ на чемъ свѣтъ стоитъ. Вотъ уже третій день, какъ не выхожу изъ комнаты. Торчалъ бы я въ толпѣ, вѣрно ничего бы не выторчалъ ни для вѣчныхъ, ни для временныхъ благъ; а теперь кажется мнѣ, что пухлая щека моя чревата грядущимъ, то-есть, имѣетъ пагубнѣйшее вліяніе на все мое бытіе; а дѣло въ томъ, что она третьяго дня помѣшала мнѣ котильонствовать на балѣ у Новосильцова съ графинею Замойскою; а завтра, если мнѣ легче не будетъ, похититъ у меня привѣтливое слово или сухой поклонъ Бѣлаго царя, ожидающій меня на обѣдѣ у Zaiączeka. Но поди, толкуй человѣка, этотъ линяющій гіероглифъ Провидѣнія, которое и само иногда не умѣло бы разобрать свою тарабарскую грамоту, писанную въ просоньяхъ или наудачу, какъ дѣти, марающія листъ бумаги бѣлой, передъ ними лежащій. Какова моя философическая выходка?
  
   Un lièvre en son gite songeait,
   Car que faire en un gîte à moins, que l'on n'y songe?
  
   Письмо твое отъ 24-го сентября омрачило мою нору. Я сердечно оплакиваю Нагибина, какъ какую-то нравственную собственность души моей. Конечно, жизнь не предстояла ему цвѣтущею долиною, и по этой долинѣ намъ идти было не вмѣстѣ; но я съ нѣкотораго времени привыкнулъ было слѣдовать за нимъ взоромъ, и утрата этой привычки чувствительна мнѣ. Всѣ наши связи не что иное, какъ привычки, болѣе или менѣе вкорененныя. Какія мои наличныя наслажденія отъ товарищества съ тобою, Жуковскимъ и Батюшковымъ? Вы болѣе существуете для меня въ душевной привычкѣ моей, чѣмъ въ себѣ самихъ. Я васъ ищу не въ васъ, а въ себѣ. Безъ сомнѣнія, привычку эту питаетъ и надежда на свиданіе; потому что я никакимъ свиданіямъ ни здѣшнимъ, ни тамошнимъ не вѣрю или, лучше и правильнѣе, ни въ какія не вѣрую. Не отвергаю ихъ, но и не ожидаю; не сомнѣваюсь въ нихъ, но и не убѣжденъ. Вся моя жизнь, все мое бытіе пишется на летучихъ листкахъ: autant en emporte le vent. Хорошо, если случайный вѣтеръ соберетъ нѣсколько листковъ вмѣстѣ и нечаянно составитъ полную главу. Но честь подобаетъ случаю, а не мнѣ или нравственной силѣ, во мнѣ дѣйствующей; всѣ мои способности дуютъ въ одиначку. Будемъ говорить искренно: я держусь однимъ капиталомъ, а умѣй я пустить въ ходъ этотъ капиталъ, то вѣрно стоялъ бы я не на этомъ мѣстѣ. Я -- маленькая Россія: нельзя отрицать ея наличныя богатства, физическія и нравственныя, но что въ нихъ, или, по крайней мѣрѣ, то ли было бы изъ нихъ при другомъ хозяйственномъ управленіи. Впрочемъ, мой недостатокъ -- отличительная черта русскаго характера, много поэзіи въ себѣ имѣющаго: что-то такое темное, нерѣшительное, безпечное; какая-то неопредѣленность и безкорыстность; мы переходимъ жизнь, не оглядываясь назадъ, не всматриваясь вдаль. Разумѣется, можно все это истолковать другимъ, невыгоднымъ образомъ. Но врядъ ли истина не тутъ. Впрочемъ, поэзія въ житейскихъ разсчетахъ -- весьма плохой казначей, и потому, какъ въ обществахъ ничего нѣтъ глупѣе поэта, такъ и въ народахъ, въ смыслѣ государственномъ и правительственномъ, нѣтъ глупѣе нашего брата россіянина.
   Новостей никакихъ у насъ нѣтъ. Варшавскіе политики толкуютъ привѣтствіе государя войску объявленіемъ войны; дѣло въ томъ, что наши усы очень щетинятся противъ австрійцевъ. Будь война съ ними, вся Польша вооружится; и пруссаковъ не очень жалуютъ, но все ненависть къ нимъ нельзя сравнить съ ненавистью въ австрійцамъ.
   Опять надѣлали театральныя дурачества, запретивши Филисѣ играть въ пребываніе государя: такое запрещеніе не есть ли признаніе робости неумѣстной и неприличной? Если правительство возьметъ на себя управленіе театра, то кому же править государствомъ? Спроси у этихъ людей: они называютъ это тайнами государственной науки, а на повѣрку выходитъ qu'ils compromettent le gouvernement à propos de bottes.
  

4-го.

   Я зналъ напередъ, что уши пойдутъ тируши. Гдѣ вашимъ великороссійскимъ ушамъ понять голосъ Borgondio, выражающій звуки Россини? Что говоритъ Плещеевъ? На немъ вся моя надежда; только не знаю, не сбивается ли онъ немного на французскую музыку?
   Надутостъ душенки превозмогла пухлость щеки, и я сейчасъ съ обѣда, на коемъ узналъ я отъ N. N., что вечеромъ долженъ подписаться обо мнѣ указъ въ коллежскіе. Признаюсь, я вовсе не ожидалъ. Итакъ, одинъ шагъ еще остается до обѣтованнаго брега, а тамъ и пѣтушиться мнѣ можно; теперь въ своемъ придворномъ мундирѣ я опушился поддѣльными перьями.
   Сейчасъ отдалъ я княгинѣ Зенеидѣ книгу Сопикова: она сбирается писать что-то о русской словесности. Великъ русскій Богъ! Она мила и русская: не сомнѣваюсь въ успѣхѣ или, лучше сказать, въ удачѣ. Она очень любезна и поетъ, какъ ангелъ. Читалъ ли ты ея "Nouvelles"? Въ первой есть тонкія наблюденія и счастливыя выраженія.
   Я имѣлъ отъ Левашова извѣстія о Блудовѣ, который груститъ и скучаетъ. Мы съ Левашовымъ встрѣтились, какъ будто ни въ чемъ не было: я въ немъ такъ живо увидѣлъ свою старину, что забылъ его старое.
   Сдѣлай милость, пошли что-нибудь въ Василію Львовичу: онъ во всякомъ письмѣ жалуется мнѣ на васъ. Пошли ему хоть приглашеніе таврическое, а я въ замѣну посылаю тебѣ наше приглашеніе. Онъ вовсе безсоченъ самъ собою; непремѣнно намъ, друзьямъ, должно подливать его. Что стоитъ тебѣ разъ въ мѣсяцъ чихнуть на него? Пошли ему моего "Медвѣдя" и "Сибирякова". Что же "Медвѣдь" не идетъ въ берлогъ "Сына Отечества"?
  
   Où peut-on être mieux qu'au sein de sa famille?
  
   Сдѣлай милость, скажи племяннику, чтобы онъ далъ мнѣ какого-то своего "Монаха" и "Вкругъ я Струдзы хожу" и все, что есть новаго. Чей этотъ въ "Сынѣ Отечества" кубокъ безъ риѳмы и гудокъ безъ смысла?
  

6-го.

   И указъ не подписанъ, и я не коллежскій! Государь за недосугомъ велѣлъ всѣ наши представленія прислать въ Петербургъ. То же, да не то же. Впрочемъ, Байковъ отправляется на дняхъ къ вамъ по дѣламъ тарифнымъ, и какъ онъ самъ въ числѣ представленныхъ, то надѣяться должно, что онъ за себя и слѣдственно за насъ грѣшныхъ постоитъ. Прости! О военныхъ производствахъ не говорю: "Инвалидъ" говоритъ за меня. Впрочемъ, вообще, государево пребываніе было довольно безплодно.
   Здѣсь тульчинская Потоцкая съ Софьею; живетъ у Николая Николаевича на городской дачѣ; черезъ нѣсколько дней ѣдетъ въ Петербургъ. Зенеида отправляется сегодня. Мы вовсе осиротѣемъ. Кумберландскій остается допивать вино на нѣсколько дней; но пьяная репутація его вовсе не основана. Такъ ли мы пьемъ?
   Отослалъ ли мое письмо къ Смирновой?
  

231.

Тургеневъ князю Вяземскому.

7-го октября. [Петербургъ].

   Сегодня хоронилъ я въ англинской церкви m-me Gerngross, бывшую нѣкогда у Нарышкиной m-lle Сонечка, а ввечеру видѣлъ превращеннаго на изнанку "Вертера" и смѣялся какъ бы во время оно. Хоть труппа наша и ледащая, но St.-Félix утѣшитъ иногда отъ скуки красавца Петрограда. За первое представленіе, ознаменованное гласнымъ шиканьемъ, многимъ запретилъ либеральный Милорадовичъ ходить въ французскій театръ; и я сегодня не могъ доказать ему, что онъ на это не имѣлъ никакого права, ибо ограничивать свободу дѣйствія навсегда превышаетъ власть полиціи. Сколь ни весело было мнѣ смѣяться надъ дурачествами Вертера, но я право не радъ, что запачкалъ душу и воображеніе свое этими шутками и разочаровалъ себя, можетъ быть, надолго для чтенія настоящаго "Вертера", котораго почитаю прекраснѣйшимъ произведеніемъ ума и опытности человѣческаго сердца. Я его помню мѣстами наизусть, между тѣмъ какъ все забыто мною, что прельщало молодое сердце.
   Тощее письмо твое отъ 27-го сентября я получилъ и другія разослалъ. Ожидаю дальнѣйшихъ извѣстій, для меня радостныхъ. И на глаза не кажись, если государь уѣдетъ, не ознаменовавъ на тебѣ своего могущества. Продолжай питать чинолюбіе. Въ теперешнемъ твоемъ политическомъ возрастѣ оно выгоднѣе другихъ мелкихъ позывовъ честолюбія. Анна навяжется еще въ тебѣ на шею и надоѣстъ своею неотступною вѣрностью.
   Я теперь читаю Вильменя біографію Кромвеля, какъ романъ, и много сходства нахожу въ его характерѣ, измѣнявшемся по обстоятельствамъ его времени и его положенія, съ характеромъ великаго между владыками міра нашего. Это чтеніе было бы и для другихъ наставительно, ибо во мнѣ утвердило оно только мнѣніе, а для другихъ было бы открытіемъ, что nil novi sub sole, даже и во вкусахъ. Съ слѣдующимъ курьеромъ пошлю въ тебѣ другое письмо брата Сергѣя, къ Мерзлякову, объ Англіи. Очень много любопытнаго, особливо о тюрьмахъ и домахъ для умалишенныхъ.
   И мнѣ лѣнь писать къ тебѣ, глядя на твое краткое письмо и на стрѣлку, которая показываетъ два часа за полночь или утра, сказалъ бы я -- подалѣе отъ Торнео.
   Здѣсь князь Ѳедоръ Ѳедоровичъ Гагаринъ и графъ Толстой -- Американецъ. Послѣдній живетъ у князя Шаховского, и потому мы, вѣроятно, рѣдко будемъ видѣться. Да я же опять пошелъ въ люди и потому работаю, какъ лошадь.
   Жуковскій въ Гатчинѣ еще, хотя ученица его пріѣзжала сюда взглянуть на дѣтей и на "Вертера"; но Жуковскій не могъ оторваться отъ графини Бобринской, съ которой играетъ au petits jeux. Блудовъ назвалъ въ честь ему новорожденнаго сына своего Вадимомъ и по сему случаю написалъ въ нему и слѣдовательно и ко всѣмъ намъ первое и, конечно, послѣднее письмецо.
   Свѣчина опять упала въ той же каретѣ и опять ушиблась, но ничего не переломила.
   Прости, моя нетлѣнная радость, и утѣшайся при трудахъ таможенной редакціи, вспоминая, что и Мильтонъ писалъ прокламаціи съ текстами и галиматьей въ духѣ того времени et qu'il est seulement désigné dans les mémoires du temps, comme un vieux secrétaire aveugle dont le travail n'est pas assez facile et assez sûr. То же и o тебѣ передастъ Байковъ потомству, но то же потомство прибавитъ: "C'était pourtant alors que Wiasemsky, las du.... {Точки въ подлинникѣ.} commenèait son sublime ouvrage!"
  
   8-го октября.
  

232.

Князь Вяземскій Тургеневу.

11-го октября. [Варшава].

   Спасибо за 1-ое октября. Капо уже съ нами не было, и потому и разговоровъ о тебѣ никакихъ не было. Вчера простились мы на плясовой вечеринкѣ у Ник[олая] Ник[олаевича] съ послѣднею невскою зыбью, блестящимъ Чернышевымъ, который оказывалъ рѣдкую дѣятельность и живость вдохновеній въ предводительствѣ котильономъ. У него на сердцѣ было послѣднее его пребываніе въ Варшавѣ съ женою, въ которое онъ ознаменовалъ себя смѣшною ревностью, и для того въ нынѣшнее употребилъ онъ всѣ средства свои плѣнять и искупить прошедшее. Le ridicule est chez nous la dot, que donne la faveur de la cour. Не ходи этотъ народъ съ азами на плечахъ, и они были бы люди какъ люди. Не понимаю, какъ ихъ дурь не колетъ глазъ государю: онъ точно, кажется, выбираетъ изъ тысячей тѣхъ, которые болѣе имѣютъ склонностей раздурачиться. Notre cour est l'école du ridicule. За то, какъ смѣшно, напримѣръ, видѣть въ этой толпѣ Капо, который, съ горемъ пополамъ, за панибрата съ Уваровымъ, который имѣетъ къ нему снисходительность покровительства. Впрочемъ, если должно примѣшивать утѣшеніе ко всякой горечи, то можно радоваться, что этотъ народъ, хотя и глупъ, да не золъ. Все это ничего въ своей семьѣ, но въ чужомъ мѣстѣ, право, прискорбно: какъ нагрянуть съ цѣлою стаею ничтожныхъ? Ихъ здѣсь сейчасъ всѣхъ раскусили: одинъ Меньшнковъ далъ голосъ подъ зубомъ.
   Еще нѣсколько дней погостятъ съ нами Потоцкая съ Софьею, которая хороша, какъ Минерва въ часъ похоти. Старуха, кажется, снова добирается до старой своей добычи, а нынѣшняя хищница дуется. Впрочемъ, дай Богъ! Moi je suis pour la légitimité. Хотя можетъ быть для публики и для общей пользы хуже будетъ союзъ съ Потоц[кой], чѣмъ съ теперешнею. Эта, по крайней мѣрѣ, не имѣетъ никакого вліянія, и если ей иногда и отсчитывается лишній padam do nòg, то болѣе отъ подлости безкорыстной, чѣмъ отъ искательства. Слава Богу! Оно еще только гадко, потому что глупо, а не глупо, потому что гадко.
   Я все это время купаюсь въ пучинѣ поэзіи: читаю и перечитываю лорда Байрона, разумѣется, въ блѣдныхъ выпискахъ французскихъ. Что за скала, изъ коей бьетъ море поэзіи! Какъ Жуковскій не черпаетъ тутъ жизни, коей стало бы на цѣлое поколѣніе поэтовъ! Безъ сомнѣнія, если рѣшусь когда-нибудь чему учиться, то примусь за англинскій языкъ единственно для Байрона. Знаешь ли ты его "Пилигрима", четвертая пѣснь? Я не утерплю и вѣрно, хотя для себя, переведу съ французскаго нѣсколько строфъ, разумѣется, сперва прозою; и думаю, не составить ли маленькую статью о немъ, гдѣ могъ бы я перебрать лучшія его мѣста, а болѣе бросить перчатку старой, изношенной шлюхѣ -- нашей поэзіи, которая никакъ не идетъ языку нашему? Но какъ Жуковскому, знающему языкъ англичанъ, а еще тверже языкъ Байрона, какъ ему не броситься на эту добычу! Я умеръ бы на ней. Племянникъ читаетъ ли по-англински? Кто въ Россіи читаетъ по-англински и пишетъ по-русски? Давайте мнѣ его сюда! Я за каждый стихъ Байрона заплачу ему жизнью своею.
   Байковъ везетъ въ князю Голицыну письмо отъ Ник[олая] Ник[олаевича] о племянникѣ, Василіи Сергѣевичѣ, просящемъ губернаторскаго мѣста въ Херсонѣ. Сдѣлай одолженіе, поддержи письмо своими напоминовеніями, а если можно и просьбами. Дѣло это мнѣ было поручено, и я очень дорожу успѣхомъ. Николай Николаевичъ не хотѣлъ лично просить государя боясь петербургской укоризны, что онъ входитъ не въ свои дѣла. Ты можешь раскрасить передъ княземъ случай сдѣлать услугу Николаю Николаевичу, въ нему съ просьбою прибѣгающему. И въ случаѣ успѣха напиши прямо о томъ въ Огаревой въ Москву. Я скажу ей, что отъ тебя ждать ей дальнѣйшихъ извѣстій. Впрочемъ, кажется, что В[асилій] С[ергѣевичъ] по всѣмъ правамъ можетъ добиваться мѣста губернаторскаго. Это также мой сонъ: или за Байрономъ пуститься по всему свѣту въ догонку за солнцемъ, или въ Губернскомъ правленіи -- за здравымъ разсудкомъ и правдою, бѣжавшими изъ Россіи, или..... Развернитесь скорѣе передо мною, туманныя завѣсы будущаго! Раскройте бездну, которая пожретъ меня, или цѣль, достойную человѣка! Полно истощевать мнѣ силы въ праздныхъ и неопредѣленныхъ шатаньяхъ! Судьба, Промыселъ, Боже, случай, направьте шаги мои, или отправьте меня къ -- -- --! Я не по росту своему шагаю, не туда иду, куда глаза глядятъ, куда чутье манитъ, куда сердце призываетъ. Тамъ родина моя, гдѣ польза или наслажденіе, а здѣсь я никого не пользую и ничѣмъ не наслаждаюсь. Сдѣлайте со мною одинъ конецъ или выведите мою жизнь на свѣжую воду, или и концы въ воду! Вотъ тебѣ и моего байронства.
   Прощай, мой милый! Всѣмъ нашимъ мой сердечный поклонъ. Спасибо за выписку изъ Дмитріева: похвалы какъ-то все шевелятъ душу или, по крайней мѣрѣ, душенку, потому что у каждаго она есть. Прошу не жеманиться и рѣчь библейскую прислать мнѣ.
  

233.

Тургеневъ князю Вяземскому.

15-го октября. [Петербургъ].

   Письмо твое отъ 3-го и 4-го октября, противъ обыкновенія, пришло двумя днями позже, и я получилъ его только вчера ввечеру, да и ты еще все не панъ пулковникъ! Это еще досаднѣе. Узнаю, у кого здѣсь Новосильцова бумаги и буду хлопотать о скорѣйшемъ подписаніи. Старшинства терять не надобно.
   Третьяго дня пріѣхалъ государь въ Гатчину. но мы еще не видали его. Вчера тамъ французы комедь ломали, и St-Félix превращалъ "Вертера".
   Прости, моя прелесть! Меня затормошили необыкновеннымъ образомъ и оторвали отъ тебя въ минуту, когда хотѣлось писать отъ сердца и благодарить за анализисъ твоей къ намъ дружбы, которую ты называешь душевною привычкою. Другой истинной дружбы и быть не можетъ, ибо привычка сія не исключаетъ чувства, на которомъ она основана и съ котораго всегда начинается.
   Опять оторвали, и снова письмо мое сдѣлается неврологіей Петербурга. Сію минуту пришли мнѣ сказать, что графъ Вязьмитиновъ въ десять часовъ утра умеръ. Болѣзнь его была непродолжительна, ибо еще на прошедшей недѣлѣ видѣлъ я его въ театрѣ; а вчера, какъ увѣряютъ, онъ сбирался туда же сегодня, на бенефисъ Колосовой, а отправился ad patres. Мы должны жалѣть о немъ, ибо, не будучи государственнымъ человѣкомъ въ смыслѣ европейскомъ, онъ имѣлъ хорошія негативныя качества, и 1812 годъ былъ бы не для одной Москвы ужасенъ, если бы Вязьмитиновъ имѣлъ позитивныя качества Ростопчина. Сколько безполезныхъ жертвъ подозрѣнія пало бы въ Петербургѣ, если бы человѣколюбіе и опытность его не спасали легкомыслія и болтовни нашего юношества! Архивы особенной его канцеляріи, въ семъ отношеніи, будутъ лучшимъ его памятникомъ. Я благодаренъ ему за старое. Когда Екатерина, въ старости своей, сослала насъ въ Симбирскъ, и тамошній губернаторъ, изъ излишней угодливости, не пускалъ насъ въ самый городъ, а держалъ въ деревнѣ, Вязьмитиновъ, по пріѣздѣ своемъ туда въ качествѣ намѣстника, обошелся съ батюшкой, какъ старый сослуживецъ и пріятель его: вызвалъ въ городъ,-- и съ тѣхъ поръ мы дышали свободнѣе. Въ то время этотъ поступокъ имѣлъ свою цѣпу, и мы его не забудемъ.
   Сказываютъ, что у Бал[ашева] явились уже кареты у крыльца. Двѣ вакансіи -- и все въ ожиданіи.
   Вотъ два письма: тебѣ и Новосильцову. Карамзинъ еще въ Царскомъ Селѣ. Посылаю брата Сергѣя объ Англіи. Возврати немедленно. Читалъ ли графа Хвостова въ "Соревнователѣ"?
   На сихъ дняхъ выходитъ изданный мною и напечатанный по высочайшему повелѣнію, въ пользу бѣдныхъ, переводъ Сперанскаго "Подражаніе Христу" Ѳомы Кемпійскаго. Изданіе прелестное и по бумагѣ, и по чистотѣ. Прости! Тургеневъ.
  

234.

Князь Вяземскій Тургеневу.

17-го октября. Варшава.

   Смерть за смерть! Вчера похоронили мы старика Deschamps, который четвертаго дня умеръ скоропостижно на улицѣ, ѣхавши домой съ обѣда, гдѣ пѣлъ и балагурилъ по обыкновенному. Впрочемъ, онъ давно уже страдалъ отъ удушья. Покойникъ былъ добрый человѣкъ: послѣ смерти оказалось много добрыхъ его тайныхъ дѣлъ. Я его въ особенности любилъ, и мы на счетъ многаго согласны были; я имѣлъ случай увидѣть на опытѣ, что онъ желалъ мнѣ добра. Молодая вдова его въ отчаяніи: онъ былъ благодѣтелемъ всего ея семейства. Смерть его насъ всѣхъ живо поразила и дала философическую и важную оттѣнку нашимъ разговорамъ. Мы вчера съ Ник[олаемъ] Ник[олаевичемъ] бесѣдовали о жизни, смерти и безсмертіи; онъ странный человѣкъ и, при добрыхъ качествахъ своихъ, убійца всего изящнаго и поэтическаго въ жизни, а я, напротивъ, съ каждымъ днемъ болѣе поэтизирую. Куда меня это приведетъ -- не знаю, но, вѣрно, не къ счастью житейскому. Я вовсе потерялъ къ нему вѣру. Одно могло бы еще заманить меня: ощутительное дѣйствіе мое въ пользу, или наслажденія, другъ друга смѣняющія, и потому мнѣ надобно быть бы на мѣстѣ, въ коемъ могу дѣйствовать, и дѣйствія свои пересчитывать по пальцамъ, или пуститься странствовать по бѣлому свѣту.
   "Кати твои волны, океанъ лазурный, кати твои воды глубокія! Десять тысячъ флотовъ браздятъ тебя и ни единаго слѣда не оставляютъ. Человѣкъ означиваетъ переходъ свой по землѣ развалинами, но валы твои ограничиваютъ его владычество, кораблекрушенія -- твоею собственностью. Опустошенія наши даже и тѣни по себѣ не оставляютъ, когда падаемъ мы, какъ капля дождевая, въ нѣдра твои и спускаемся съ ропотомъ кончины во глубину водъ твоихъ, безъ звона колоколовъ, гроба, эпитафіи. Человѣкъ не ходитъ по стезямъ твоимъ. Равнины твои не покорятся его завоеваніямъ. Ты подымаешься и стряхиваешь его далеко отъ себя. Ты пренебрегаешь сею силою разрушительною, которую употребляетъ онъ на землѣ; ты съ пѣною своею изъ лона вскидываешь его къ небесамъ. Онъ содрогается, призываетъ боговъ, на коихъ положилъ свою надежду, но ты съ яростью бросаешь его объ берегъ, и тутъ онъ лежитъ. Забудемъ о немъ".
   "О, океанъ, какъ я любилъ тебя! Радостью дней моей молодости было дерзать на тебя, быть уносимымъ въ даль, какъ пѣна водъ твоихъ. Еще младенцемъ игралъ я съ стремнинами твоими; опасности твои меня восхищали; боязнь, тобой внушаемая, была пополамъ съ веселіемъ. Я себя чувствовалъ отъ тебя рожденнымъ, я ввѣрялся волнамъ твоимъ; рука моя покоилась на твоей гривѣ, какъ покоится и нынѣ".
   Для Байрона океанъ -- та же жизнь: въ земной жизни ему тѣсно, душно.
   "Дикіе лѣса не безъ пріятности, берега уединенные не безъ восторговъ. Есть сообщество тамъ, гдѣ слѣдъ шаговъ человѣческихъ неизвѣстенъ, и на берегахъ моря глубокаго есть гармонія въ ея ревѣ. Не человѣка ненавижу болѣе, но болѣе люблю природу послѣ сихъ бесѣдъ, въ коихъ убѣгаю отъ всего, что былъ, отъ всего, чѣмъ быть могу, чтобы слиться съ вселенною. Я чувствую тогда все, чего ни выразить, ни сдержать не въ силахъ".
   "О, время! Ты, которое мертвыхъ украшаешь, ты, которое одѣваешь развалины плѣнительностью величественною и можешь одно уврачевать раны глубокія! О, время! Ты, которое исправляешь легкомысленныя сужденія людей и испытываешь съ увѣренностью любовь и истину, философъ единый посреди софистовъ земли, сила мстительная! Къ тебѣ возношу я глаза, руки, сердце мое. Ты имѣешь въ запасѣ богатства, коихъ употребленіе, хотя и отложенное, никогда потеряно быть не можетъ: почерпни изъ сокровища сего даръ, мною отъ тебя испрашиваемый! На семъ театрѣ сѣтованія высокаго, посреди столькихъ даней, могуществу твоему принесенныхъ, приношу въ жертву развалину жизни моей, ибо лѣта мои, въ числѣ маломъ, исполнены бѣдствія. Если ты когда меня видѣло ободреннаго довѣренностью или тщеславіемъ напыщеннаго, то отврати слухъ отъ мольбы моей; но если я выдержалъ счастіе съ спокойствіемъ и скромностью, если я сберегъ гордость свою противъ ненависти тѣхъ, которымъ не удается побороть меня, то дай мнѣ, чтобы не вотще питалъ я въ глубинѣ души моей столько горестей и страданій! О, не придется ли имъ страдать?"
   "Любовь! Нѣтъ, ты не житель земли! Мы вѣруемъ въ тебя, серафимъ незримый, и сердца наши разбитыя свидѣтельствуютъ о нашемъ мученичествѣ. Но взоръ человѣка не видалъ тебя и не увидитъ такимъ, какимъ бытъ ты долженъ. Онъ образовалъ тебя, какъ населилъ небеса, по своенравію желанія своего; и сей образъ, сей окладъ, который далъ онъ мысли своей, безпрестанно ему является; онъ преслѣдуетъ его душу жаждущую, утомляетъ, сушитъ и терзаетъ ее".
   "Мы изнываемъ отъ самой молодости, раненные въ сердце. Жажда наша не утоляется. Ничто желаній нашихъ не насыщаетъ. Мы гонимся до запада за привидѣніемъ, которое плѣнило насъ на разсвѣтѣ лѣтъ молодыхъ и которое обрѣли бы мы уже слишкомъ поздно. Мы, такимъ образомъ, вдвое несчастливы. Любовь, слава, честолюбіе, корысть -- все равно бѣдственно и тщетно; подъ различными именами онѣ все тотъ же метеоръ, коего пламя потухаетъ въ черномъ дыму смерти!"
  

18-го.

   Что за туманъ поэтическій? Ныряй въ него и освѣжай чувства, опаленныя знойною пылью земли. Что ваши торжественныя оды, ваши холодныя поэмы! Что весь этотъ языкъ условный, симметрія словъ, выраженій, понятій! Капля, которую поглощаетъ океанъ лазурный, но иногда и мрачный, какъ лицо небесъ, въ нихъ отражающееся. Нѣтъ, сохрани меня, Боже: не стану живописать Байрона съ блѣднаго трупа! Что за блѣдность послѣ того была бы въ спискѣ моемъ, ужъ не смертная, а Шишковская.
   Какъ я радъ, что ты лакомишься глупостями. Я и самъ или въ облакахъ, или въ лубошномъ театрѣ. Какого "Вертера" давали у васъ? Ихъ два. Одинъ застаетъ Шарлотту уже матерью, а другой пріѣзжаетъ къ ея свадьбѣ. Итакъ, Милорадовичъ поступаетъ, какъ будто бы и при конституціи. Театръ нашъ императорскій, а императорство наше театрально: вотъ почему и министры наши такъ горячо вступаются за гаеровъ. Бѣднаго сенатора Хвостова можно письменно освистывать, а актера даже и шикать словесно считается государственнымъ преступленіемъ. Неужели все это не выведется на свѣжую европейскую воду? Авось, хотя бы разглашеніемъ ихъ нелѣпостей проступитъ на лицахъ этихъ мертвецовъ холодный потъ стыда?
   Съ будущей недѣли стану присылать вамъ по нѣскольку своихъ піесъ, исправленныхъ и переписанныхъ для общаго утвержденія; а тамъ и готовиться въ печать? Знаешь ли, не сдѣлать ли пажескую шутку -- поднести сочиненіе Михайлу Павловичу? Можно придраться: онъ очень ласковъ былъ со мною въ Варшавѣ. А съ именемъ его все сойдетъ съ рукъ. Скажи мнѣ свое мнѣніе. Пускай глупцы назовутъ это искательствомъ: на дураковъ не запасешься. Перешли мое письмо къ Остолопову. У него быть должна старая моя вологодская дрянь. Пошарить, можетъ быть что и найдется. Да "Вечеръ на Волгѣ" долженъ быть у Юрія Александровича. Когда ученица Жуковскаго ѣдетъ въ Пруссію, и monsieur l'ouchitel поѣдетъ ли съ ней? Прости, мой милый!
  

235.

Тургеневъ князю Вяземскому.

22-го октября. [Петербургъ].

   Вчера ввечеру получилъ письмо твое отъ 11-го октября, а ночью вчера же записку отъ 30-го сентября чрезъ графа Комаровскаго. Вчера же получилъ посылку и письмецо Софіи Николаевнѣ Карамзиной отъ кн. Голиц[ыной] и доставилъ все въ цѣлости Карамзинымъ, вчера же изъ Царскаго Села по зимнему пути возвратившимся. Государь сказалъ имъ, что онъ получитъ немедленно указъ о тебѣ и подпишетъ его здѣсь, слѣдовательно мнѣ и хлопотать не о чемъ. Байкова еще нѣтъ. Сегодня же переговорю съ княземъ Г[олицынымъ] о Василіи Сергѣевичѣ и постараюсь увѣдомить тебя о его отзывѣ. Только не на бѣду ли его вы доставляете ему это мѣсто? Вакансія уже есть, какъ сказываютъ, но князь Голицынъ ни малѣйшаго участія въ назначеніи губернаторовъ не имѣетъ. И прежде дѣйствовалъ по этой части болѣе г[рафъ] А[ракчеевъ], нежели министръ полиціи, а по смерти сего послѣдняго и по незанятію еще никѣмъ сего министерства и подавно все въ рукахъ г[рафа] А[ракчеева]. Если бы я имѣлъ полную мочь отъ Николая Николаевича просить сего послѣдняго, то я бы рѣшился на это охотно. Впрочемъ kommt Zeit, kommt Rast. Увѣрь, кого надобно, что въ усердіи недостатка не будетъ.
   Я не жалѣю о томъ, что свита наша выставила себя въ полномъ блескѣ ничтожества, ибо изъ васъ, кромѣ женщинъ, никто или почти никто этому цѣны дать не можетъ, но мнѣ всегда грустно видѣть ее возвращающуюся сюда или къ пагубной дѣятельности, или въ занятію прежнихъ вакансій при военномъ дворѣ. Кромѣ того, котораго ты отдѣлилъ отъ другихъ, да еще и того, который, лѣта прежняя помянухъ, заплясывалъ тоску по невѣрной, ни одного въ дѣло пустить нельзя. Но и въ сихъ, даже и въ первомъ, государственныхъ слугъ не будетъ, ибо для этого у насъ теперь и мѣста нѣтъ. У насъ все оффиціанты: дворецкаго быть не можетъ; но и стараго, заслуженнаго слуги нѣтъ, который бы пришелъ сказать доброму барину отъ вѣрнаго сердца доброе и вѣрное слово. Если бы можно высказать душу свою государю, право бы ни устрашился теперь представить ему героевъ героями, а не... {Точки въ подлинникѣ.}. Сердце кипитъ необыкновеннымъ образомъ съ нѣкотораго времени. Жаль, если и для исторіи все погибнетъ! Право, спартанцы были малодушны въ сравненіи съ нашими. Къ ихъ геройству прибавили наше христіанское самоотверженіе. Я не умѣю выразить résignation et l'abnégation de soi-même en même temps. Древніе говорили: "Exoriare aliquis ex ossibus ultor" и надѣялись на него; наши умираютъ, увѣренные, что и они, и смерть ихъ забыты будутъ. Только тотъ достоинъ принять ихъ въ свои объятія, кто прежде ихъ могъ сказать: "Господи, отпусти имъ: не вѣдятъ бо, что творятъ!" И наши молились, но уже не о своемъ временномъ спасеніи. Одно помнили: "Dulce est pro patria mori", то есть, "Добро есть за братія наши души положити". Читатель,
  
   Пѣснь эта -- быль.
  
   Ты проповѣдуешь намъ Байрона, котораго мы все лѣто читали. Жуковскій имъ бредитъ и имъ питается. Въ планахъ его много переводовъ изъ Байрона. Я нагрѣваюсь имъ и недавно купилъ полное изданіе въ семи томахъ. Четвертая пѣснь "Пилигрима" и моя любимая. Я разогрѣлъ имъ воспоминанія о Венеціи, которыя застывали въ моемъ воображеніи.
  
   There are some feelings Time cannot benumb!
  
   Вотъ тебѣ доказательство, что я читалъ и помню четвертую пѣснь; но я читалъ и помню еще и портретъ Зулейки! Прочти VI-е стансы of the "Bryde of Abydos" и вели себѣ перевести ихъ. Какой языкъ и какое чувство! Любовь была вдохновеніемъ поэта, иначе онъ не выразилъ бы себя въ портретѣ Зулейки:
  
   Soft, as the memory of buried love,
   Pure, as the prayer, which Childhood wafts above;
   Was she...
  
   По этимъ стихамъ угадалъ я въ себѣ любовь, я понялъ ихъ и сказалъ: "Пойми меня". А ты, милый другъ, не предай меня. А propos: мнѣ сказывали, что ты въ кого то влюбленъ. Перестань дурачиться и люби только для поэзіи.
   Сію минуту былъ у князя Голицына и говорилъ съ нимъ о Василіи Сергѣевичѣ. Онъ уже получилъ чрезъ Байкова письмо отъ Н[иколая] Н[иколаевича] и обѣщалъ мнѣ доложить государю при первомъ случаѣ о семъ мѣстѣ, хотя подобныя назначенія и ни мало въ вѣдомству его не относятся. Онъ взялся за дѣло, кажется, охотно и принялъ мою просьбу, какъ должно принимать отъ меня подобныя ходатайства. Въ субботу, передъ докладомъ, я напомню ему и еще повторю выгодное мнѣніе, которое я имѣю о Василіи Сергѣевичѣ. Онъ благороденъ по характеру, и съ этой стороны постараюсь я его выставить.
   Байкова я еще не видалъ. Съ симъ же курьеромъ, чрезъ графа Соболевскаго, посылаемъ мы 2500 рублей для Баччіарелли, при отношеніи въ Новосильцову. О знакѣ отличія не сказано ничего, потому что нельзя ничего обѣщать не видавъ посулки. Впрочемъ ее, какъ посулку, мы и видимъ, но это не помѣшаетъ испросить, при случаѣ, un calmant pour la petite ambition.
   Сію же минуту получилъ я письмо отъ Сперанскаго изъ Иркутска; онъ говоритъ мнѣ о нѣмецкихъ книгахъ, но долженъ жить въ доносахъ, жалобахъ и слѣдствіяхъ. Между тѣмъ заводитъ тамъ и школу взаимнаго обученія, и на слѣдующей почтѣ посылаю я ему таблицы наши. Свѣтъ долженъ отразиться и на льдахъ Сибири, вопреки бывшему недостойному наперстнику Сперанскаго, который здѣсь обскурантствуетъ и ищетъ моего или Уварова мѣста. Есть анекдоты о немъ, которые бы я разсказалъ охотно, если бы они и меня не касались.
   Читалъ ли ты, милый гонитель всѣхъ злоупотребленій и именно словесныхъ, поэму sur l'abus des mots, точно въ томъ смыслѣ, какъ твой отрывокъ, написанную.
   Пушкинъ переписалъ для тебя стансы на с[вободу], но я боюсь и за него, и за тебя посылать ихъ къ тебѣ. Les murs peuvent avoir des yeux et même des oreilles!
   Постараюсь прислать тебѣ переводъ И. И. Козлова, бывшаго танцмейстера, лишившагося ногъ, но пріобрѣвшаго вкусъ къ литературѣ и выучившагося въ три мѣсяца (sapienti sat!) по-англински Байрона: "Bride of Abydos" на французскомъ. Елисавета Алексѣевна дала ему за сіе перстень.
   Прости, иду къ церковному старостѣ обѣдать, а тамъ на вечеръ къ графу Кочубей. Вчера смѣялся отъ сердца, смотря на St.-Félix dans "L'enfant prodiguea et "Le sourd ou l'auberge pleine".
  

236.

Князь Вяземскій Тургеневу.

25-го октября. Варшава.

   Спасибо, голубчикъ, за твое смертельное письмо. На этотъ разъ мое, напротивъ, будетъ нетлѣнное, то-есть, при стихахъ. Желаю, чтобы они вамъ, моимъ судіямъ, понравились: эти короткія басни Красицнаго имѣютъ много соли въ подлинникѣ. "Круговая порука" -- одного моего пріятеля, Моравскаго, который перевелъ мою надпись къ царю, и тутъ круговая порука. Мысль очень удачна. Этотъ Моравскій ничего полновѣснаго не сдѣлалъ; но, какъ Жуковскій, далъ шиллеровское выраженіе языку польскому и воюетъ съ классиками за романтиковъ. Онъ поэтъ въ душѣ. Къ сожалѣнію моему, его упекли въ генералы и дали бригаду внѣ Варшавы. Онъ меня влюбилъ въ Байрона и читалъ мнѣ его. Я возьму у него одну піесу и пришлю Жуковскому, какъ къ роднѣ. Которые болѣе полюбятся изъ моихъ карликовъ, отдай въ "Сына", означивши, что переводъ съ польскаго, но меня не называйте. Пускай подумаютъ, что Анастасевичъ. Я "Соревнователя" имѣть не ревную, но Хвостова прочесть порываюсь. Отдери его; ему уже не въ первый разъ: туда и дорога!
   Благодарю за присылку письма, которое я прочелъ съ большимъ удовольствіемъ, но предпочитаю письмо о нѣмцахъ. Умъ виденъ и здѣсь, и тамъ; но въ томъ письмѣ умъ ходитъ по землѣ знакомой, и каждый шагъ напечатлѣваетъ твердый слѣдъ; въ этомъ -- шаги бѣгло означены, и потому проложеннымъ слегка слѣдамъ не всегда довѣрять можно. Англія не картина, а книга; надобно выучиться языку, на коемъ она писана (разумѣется, я принимаю языкъ въ иносказательномъ смыслѣ; хотя можно бы, по многимъ отношеніямъ, принять здѣсь и въ положительномъ), чтобы понять ее, и долго учиться ему, чтобы судить о немъ неошибочно: обыкновеннаго чутья ума и наблюдательности недостаточно. Авторъ письма и самъ въ этомъ признается сначала. Великое дѣло уже и то, что говоритъ онъ безпристрастно и безъ предразсудковъ. Впечатлѣнія, дѣлаемыя на насъ вещью незнакомою и совершенно отдѣляющеюся отъ всего того, что мы видѣть привыкли, всегда придерживаются крайности, ненависти исключительнаго упрямства или необдуманнаго восхищенія легкомыслія. Жаль, что вмѣсто мѣсяца не прожилъ онъ годъ въ Англіи или болѣе. Мнѣ кажется, сколько я могу судить по наслышкамъ, не довольно отдаетъ онъ справедливости утонченному усовершенствованію, которое находишь въ Англіи въ вещественной жизни, и превосходящему все то, что встрѣчаешь въ другихъ государствахъ образованныхъ. Тамъ, мнѣ кажется, все придумано, чтобы похитить у времени все, что похитить у него можно, и въ этомъ отношеніи дѣйствіе -- хотя и вещественное, но послѣдствіе имѣетъ нравственное. Напримѣръ, въ дорогѣ тамъ, говорятъ, не ѣдутъ, а летятъ; но не такъ, какъ у насъ, моря лошадей, а потому, что все разочтено, и на разстояніи нѣсколькихъ сотъ верстъ можно, садясь въ карету, опредѣлить положительно, сколько часовъ проѣдешь. En un mot, ils ont fait en Angleterre une édition compacte de la vie, qui, si elle coûte plus cher, que dans les autres pays, c'est que l'argent n'est pas ce, qu'ils apprécient le plus, car vu leur position physique c'est sur les bras et par conséquent sur le temps, qu'ils spéculent. На этотъ счетъ я предпочелъ бы Англію всякой другой землѣ; но, съ другой стороны, должно слишкомъ долго быть натощакъ, чтобы раскусить ихъ нравственную пищу, а я лѣнивъ; меня надобно кормить кашею, и потому воображеніе зоветъ меня въ Италію, какое-то своенравіе -- въ Гишпанію, умъ -- во Францію, душа -- въ Германію. Что же зоветъ въ Россію? Ты, вѣрно, ждешь эпиграмму? Ошибся! -- сердце, то-есть, привычка. По настоящему, должно повиноваться уму постоянно, на время отдать себя воображенію и сдѣлать маленькую уступчивость своенравію: вотъ какъ судьба расположитъ моею жизнью, если желанія мои до нея доходятъ. Ты видишь, я не женщина, я не говорю: "Le coeur est tout", и хочу доказать, que l'homme n'est point un animal d'habitude; ce qui est sûr, c'est qu'il y aurait quelque chose d'animal dans cette habitude. О теперешней жизни pycской, или россійской, я не могу думать безъ отвращенія и негодованія. Цвѣты на лугахъ вашихъ не растутъ: позвольте же сѣять хлѣбъ, а вы насъ, какъ ословъ, хотите привязывать къ репейнику. Да отвяжитесь отъ меня прочь! На воротахъ Россіи должно вырѣзать Павловскую шутку: "Не намъ, не намъ, а имени Твоему!" Въ самомъ дѣлѣ, намъ ничего нѣтъ, а все тому имени, съ которымъ нельзя
  
   Въ строкѣ описку поскоблить.
  
   А воля твоя, надобно намъ, чтобы что-нибудь было и для насъ! Коллежскими совѣтничествами, да ключами къ -- -- соловья не кормятъ.
   "Roule tes flots, océan azuré, roule tes eaux profondes! -- Vaisseau legerl Vaisseau propice! Tu voles sur l'onde écumantel Peu m'importe le rivage, où tu me conduis, pour vu que ce ne soit pas le mien! Salut, salut, o vagues bleuâtres! O, mon pays natal, adieu!"
   И мнѣ помѣшали, только причины не земныя: я ѣздилъ слушать музыку, сейчасъ только воротился. Пятый часъ: сажусь обѣдать; въ шестомъ часу призываетъ меня "Сѣверный щитъ". Прости, отъ всей души цѣлую. Всѣмъ нашимъ поклонъ; да если увидишь и коротко ее знаешь,-- владычицѣ моего воображенія, Минервѣ въ часъ похоти, въ которой все не здѣшнее, кромѣ взгляда, въ которомъ горитъ искра земныхъ желаній. Счастливъ тотъ, который эту искру раздуетъ: въ ней тлѣетъ пожаръ поэзіи. Надо мною удивительное вліяніе имѣютъ проѣзжающія. Постоялицы никогда воображенія моего не задѣваютъ; оно, какъ дитя: его надобно раздразнить. Радость, какъ бабочка: не та плѣнительна, которая усѣлась на цвѣтовъ, но та, которая изъ глазъ вашихъ улетаетъ далѣе и далѣе. Какъ часто казалось мнѣ, что только рукою дотронуться до этой радости, и все назначеніе Провидѣнія совершится со мною; поймаешь ее, сожмешь въ руку: холодомъ смерти застынетъ рука, горящая въ ожиданіи; холодный поцѣлуй Фаустовой Feuer Braut отзовется на сердцѣ, замирающемъ и скоропостижно увядающемъ, какъ недотрога. Вотъ строфа для баллады Жуковскаго: покажи ему.
  

237.

Тургеневъ князю Вяземскому.

29-го октября. [Петербургъ].

   Поздравляю тебя на новой степени россійской гражданской іерархіи, любезный коллегіи совѣтникъ! Если ты такъ бѣжать будешь по дорогѣ честей, то за тобой не угнаться.
   Байковъ получилъ 3-го Владиміра, и вчера обѣдали мы вмѣстѣ у графини Строгановой. Онъ сказалъ мнѣ о тебѣ: "Мы представляли его въ камергерству, мы писали, мы сдѣлали". Я все слушалъ съ терпѣніемъ, за которое братъ Николай на меня сердится. Во время оно Николай Николаевичъ не съ такимъ бы равнодушіемъ принялъ это товарищество. Mais ne me faites point de commérage.
   Письмо твое, исполненное Байрономъ, получилъ и читалъ то, которое ты писалъ къ М. Орлову о его рѣчи. Онъ требуетъ отъ меня, чтобы я снова представилъ Библейскому комитету о напечатаніи оной, хотя не отъ комитета. Но неужели можно отдавать въ печать столь несовершенное произведеніе, и для чего вы, друзья-ласкатели, не вразумите вашимъ благоразуміемъ пылкость кіевскаго либерала? Чему вы обрадовались? Я и Сергѣю Волконскому не прощаю, что онъ приводитъ изъ Орлова фразы объ "Исторіи" Карамзина, въ которыхъ и автору оныхъ трудно отчетъ дать, по крайней мѣрѣ, понятный. Ce sont des questions qu'il faut discuter, et non traiter en passant, итакъ -- до другого времени.
   Вѣроятно, братъ мой скоро поѣдетъ изъ Парижа. Желаю для него, чтобы онъ ѣхалъ чрезъ Варшаву. Курьерство не помѣшаетъ ему остановиться съ тобою, хотя на сутки, и покороче познакомиться. Я объ этомъ въ нему писать буду. Вѣроятно, онъ смѣнитъ одного изъ Арзамасцевъ, но прежде будетъ въ Петербургѣ и Москвѣ.
   О Васильѣ Сергѣевичѣ Новосильцовѣ доклада еще не было, ибо государь нѣсколько дней жилъ въ Царскомъ Селѣ и возвратится только сегодня.
   Жаль добраго старика Дешана. Онъ былъ моимъ товарищемъ въ Коммиссіи законовъ. Государь утвердилъ его аренду и для жены. По крайней мѣрѣ такъ сказывалъ мнѣ Байковъ вчера.
   Нашъ Вертеръ застаетъ уже Шарлотту матерью, даетъ конфеты и дьяболины дѣтямъ ея et des coups de pied au -- --. Эти веселыя глупости замѣняютъ намъ таланты другихъ актеровъ, которые ниже посредственности.
   Грозный Яценко запретилъ и твоего "Медвѣдя". Гречъ уже напечаталъ его и на обверткѣ журнала; но изъ текста Яценко его вымаралъ. Что дѣлать и кому жаловаться? Общаго мнѣнія нѣтъ, а высшая инстанція хуже низшей! Вылей желчь свою на бумагу, которая переживетъ ценсуру, по крайней мѣрѣ въ теперешнемъ ея видѣ. Присылай свои піесы: я установлю для чтенія оныхъ вечера. Иначе отъ Жуковскаго не скоро толку добьешься. Будемъ читать тебя, а я сдѣлаюсь протоколистомъ, и ты получать будешь замѣчанія, исправленія и превознесенія исправно.
   Къ Остолопову письмо отослалъ. Онъ недавно былъ у меня съ "Тассомъ" и представилъ свою хрестоматію или что-то подобное министру для напечатанія на казенный счетъ. Онъ отставленъ отъ вице-губернаторства, но не знаю еще, не возвратился ли въ Вологду.
   О "Вечерѣ на Волгѣ" справлюсь у Юрія Александровича.
   Батюшковъ блаженствуетъ въ Икчіи и спрашиваетъ о тебѣ. Онъ пишетъ болѣе въ прозѣ, какъ наблюдатель.
   Читалъ ли Прадтовы бредни о Карлсбадскомъ конгрессѣ. "La Russie a attaché à ses possessions un avant-corps qui n'a aucun rapport avec ce qui le suit. Un pays despotique a pour péristyle un pays à constitution". Полно, такъ ли? Прости! Писать некогда. Мучатъ, тормошатъ, а долженъ обѣдать рано у возвратившагося канцлера. Тургеневъ.
  

238.

Князь Вяземскій Тургеневу.

1-го ноября. Варшава.

   Спасибо за сейчасъ полученное письмо отъ 22-го октября. Что тебѣ за вздоръ обо мнѣ сказали и кто? Въ кого я влюбленъ? И похожаго на дѣло нѣтъ. Вѣрно пріѣзжіе. Я и здѣсь, какъ вездѣ, трусь всегда около женскаго пола, а больше ничего. Я только могу влюбиться что въ Feuer Braut, а онѣ по гостинымъ не сидятъ и на балахъ не пляшутъ. Иногда сверкаютъ онѣ въ парахъ воображенія и при первой очевидности или ощутительности исчезаютъ, истаиваютъ. Вотъ моя исповѣдь -- и daj mnie pokój.
   Я не понимаю твоей были: на кого у тебя сердце кипитъ, кого и кому покажешь героевъ героями? Угадываю, но не догадываюсь. "Жаль, если и для исторіи все погибнетъ!" Чему погибнуть? Ничего нѣтъ. Найди въ Barbicke стихи его къ великому князю. Вотъ исторія всѣхъ великихъ людей нашего времени. Потомство скажетъ: "Эта толпа жила при возвышеніи и паденіи Наполеона; ходила два раза въ Парижъ, сзывала конгрессы pour les menus plaisirs de l'abbé Pradt: вотъ и всей. Но физіономія ни одна не всплыветъ на этомъ океанѣ; одно чудо святоеленское, одинокое, какъ оторванная скала, встанетъ въ глаза потомству. Насъ онъ удивляетъ потому, что мы себя считаемъ за нѣчто: потомство все по пальцамъ разберетъ. Кто не будетъ Лукинымъ въ богадѣльнѣ? Я опять за Байрона: "Чему радоваться, что свалили льва, когда послѣ него достались на добычу волкамъ?" (Въ строфахъ его о Наполеонѣ въ "Пилигримѣ"). Конечно, надѣяться можно, что у волковъ этихъ подпилятъ зубы конституціоннымъ образомъ; потому и надобно, чтобы наше поколѣніе положило всему основаніе. Но если дѣти наши родятся на старомъ ходу, то -- все прости! Мы -- воспитанники судьбы; они будутъ воспитанниками привычки. Насъ Провидѣніе благословило на перемѣну, и само кидало насъ во всѣ стороны. Мы не по наслышкамъ знаемъ, что когда время крутое, то правительства принимаются за народы. Мы это все видѣли на яву и на опытѣ. Дѣти наши скажутъ: "Отцы наши не глупѣе насъ были", и останутся дураками. Я теперь пробѣгаю "Вѣстникъ Европы" нынѣшняго года, котораго вотще требовалъ отъ тебя. Какъ досадно, что не вовремя досталось мнѣ письмо изъ Кіева. Читая его, такъ и осаждали меня удачныя мысли, коими воспользовался бы я. Боже мой, что сдѣлалось съ Воейковымъ? Помнишь ли въ "Посланіи къ Уварову":
   Самъ подражатель Кострова, Гнѣдичъ, ужъ нѣсколько пѣсней переложилъ шестистопными русскими ямбами съ риѳмой.
   Que n'écrit-il en prose? Неужели такою поэзіей укоренишь экзаметры у насъ? Вотъ отчего я ихъ и боюсь. Конечно, въ "Аббадонѣ" они меня не пугаютъ. Но прошу покорно сказать это газетное объявленіе "русскими ямбами съ риѳмой"? Не удастся; le jen ne voudrait pas la chandelle. А болѣе еще сердитъ я на него, зачѣмъ въ отрывкѣ о русскихъ поэтахъ ни слова не сказалъ онъ обо мнѣ, хотя бы въ примѣчаніи. Извиняется же онъ передъ Василіемъ Львовичемъ, наравнѣ съ Петровымъ и Денисомъ Давыдовымъ; зачѣмъ же ни слова и мнѣ, тогда какъ письменно ставитъ меня въ живоначальную троицу нынѣшнихъ поэтовъ, въ которую я столько же вѣрю, какъ и въ прочую. Конечно, никогда не поставлю себя на ряду съ Жуковскимъ и Батюшковымъ; пожалуй, хотя и успѣхъ нашъ былъ бы равенъ, но въ разныхъ родахъ. Но, какъ кукольникъ ни работай мастерски, а все онъ не Канова. Родъ роду не чета. А Мерзлявову что онъ говоритъ? Можно въ разсужденіи упомянуть о незрѣлости иныхъ его стихотвореній и о томъ, что по его мнѣнію лучше перевелъ бы онъ Гомера, чѣмъ Тасса, но все это говорить потомству -- неслыханное дѣло. Онъ меня совсѣмъ въ дураки ставитъ. Я за него стоялъ горою. О Жуковскомъ говорилъ онъ хорошо. Я въ состояніи опять грянуть на него бранью: пускай его сердится! Тутъ идетъ дѣло и о моей чести: я за него поручился. Присылай же пѣсню Пушкина. Что ты за трусишка такой? "Смѣлымъ Богъ владѣетъ". Я никого и ничего не боюсь; совѣсть -- вотъ мое право. Пускай у стѣнъ не только уши и глаза, но и ротъ будетъ: я все-таки стану бить въ нее горохомъ.
   Крайняя просьба: Николай Николаевичъ пишетъ къ князю Голицыну о исходатайствованіи пашпорта бывшему московскому купцу Геве, желающему возвратиться въ Россію и выѣхавшему изъ нея тайнымъ образомъ по разстройкѣ дѣлъ, которыя въ его отсутствіе приведены въ порядокъ. Проступокъ его не порочный, а необдуманный. При письмѣ Николая Николаевича будетъ и письмо въ нему князя Ю[рія] Влад[иміровича] Долгорукова. Я знаю, что это дѣло не по вашей части, но, говоря словами Дениса Давыдова, дѣло доброе по чести всякаго; итакъ, работай, гдѣ должно, и какъ можно успѣшнѣе. Николай Николаевичь поѣхалъ въ Слонимъ; я сегодня писалъ ему о томъ, что ты вызывался говорить графу Аракчееву. Можетъ быть онъ тебѣ и писать будетъ.
   Дай Богъ, чтобы Жуковскій впился въ Байрона. Но Байрону подражать не можно: переводи его буквально, или не принимайся. Въ немъ именно что и есть образцоваго, то его безобразность. Передай всѣ дикіе крики его сердца; не подливай масла въ ядъ, который онъ иногда изъ себя выбрасываетъ; бѣснуйся, какъ и онъ, въ поэтическомъ изступленіи. Я боюсь за Жуковскаго: онъ станетъ дѣйствовать, а никто не въ силахъ, какъ онъ, выразить Байрона. Пускай начнетъ съ четвертой пѣсни "Пилигрима"; но только слово въ слово, или я читать не буду. Передай ему все это. А какова Озерова ("La Dame du lac") Вальтера Скотта? Сдѣлай милость, пришли мнѣ Козлова. Въ "Bibliothèque universelle" нѣтъ этой піесы, а мой толмачъ уѣхалъ.
   Я на-дняхъ видѣлъ Шекспирова "Макбета". Польская актриса Ledbchowska сцену сомнанбулизма сыграла превосходно. Морозъ по кожѣ подираетъ, когда она себѣ руки умываетъ: такъ кровь на нихъ и видна. Что же ты пересталъ мнѣ говорить о Borgondio? Мы съ часу на часъ ожидаемъ Каталани; она уже въ Позенѣ. Прощай! Погода ненастная, жена нездорова, сердце куксится. Если бы Bacciarelli дать 3-ю Анну, то, право, хорошо. Зачѣмъ не посвятить его въ дураки, когда охотою просится?
  

239.

Тургеневъ князю Вяземскому.

6-го ноября. [Петербургъ].

   Вчера раздалась по городу вѣсть о назначеніи новаго министра полиціи и внутреннихъ дѣлъ въ лицѣ графа Кочубея, а Балашевъ -- генералъ-губернаторомъ пяти низовыхъ губерній. Указовъ мы еще не читали. Жаль, что фатальное названіе полиціи не исчезло при сей вѣрной оказіи. Намъ неизвѣстны еще подробности сего назначенія. Столыпинъ и Постниковъ, и много другихъ -- сенаторы; Департаментъ мануфактуръ отошелъ къ Министерству финансовъ. Въ прошедшее воскресенье князь докладывалъ государю, по письму Николая Николаевича, объ опредѣленіи Василія Сергѣевича въ херсонскіе губернаторы. Государь сказалъ, что St.-Priest и не думаетъ идти въ отставку, и велѣлъ объ этомъ увѣдомить Николая Николаевича. Князь сдалъ мнѣ бумаги и велѣлъ заготовить отвѣтъ Николаю Николаевичу. Онъ готовъ, но еще не знаю, успѣетъ ли онъ подписать его. Между тѣмъ, по твоему желанію, я вчера увѣдомилъ объ этомъ Елизавету Сергѣевну въ Москву. Жаль, что это не сбылось или, лучше, не могло сбыться. Но если Николай Николаевичъ захочетъ предварить графа Кочубея, отъ коего, вѣроятно, теперь будутъ зависѣть сіи назначенія, то можно, при случаѣ, сказать ему о семъ, если Николай Николаевичъ писать къ нему не захочетъ. "Старый другъ лучше новыхъ двухъ": я охотно возьму на себя сію негосіацію, если Николаю Николаевичу это угодно будетъ.
   Знаешь ли, отчего Яценко не пропустилъ твоей піесы? Отъ слова Варшавы, которое я подписалъ вмѣсто твоего имени. Онъ опасался, чтобы не приняли за медвѣдя, который въ это время возвращался оттуда. Dieu délivre moi de mes amis! Я писалъ къ Гречу, чтобы вымаралъ Варшаву, и надѣюсь, что піеса напечатается. C'est une charmante anecdote dans les annales de notre administration. Кого же онъ видѣлъ въ жидѣ, подъ палкою коего вертѣлся медвѣдь? Писалъ-ли я къ тебѣ, что Академія Россійская жаловалась на рецензію Греча, и что Главное училищное правленіе положило сдѣлать ценсору и ему выговоръ, что и сдѣлано отъ министерства. Рецензія, и самая колкая, не могла такъ унизить Академію, какъ удалось ея президенту!
   Письмо твое и стихи получилъ. Буду печатать ихъ въ "Сынѣ Отечества", котораго посылаю. Я получилъ только этотъ номеръ; справлюсь, гдѣ другіе, но у меня они не теряются.
   Угадалъ ли я твою Минерву въ часъ похоти? Не знаю, но, чтобы не сдѣлать смѣшного quiproquo, прошу объяснить опредѣлительнѣе. Я бы назвалъ ее, если бы не было въ ней болѣе похоти, чѣмъ поэзіи. Я ее видѣлъ только еще въ театрѣ вчера, гдѣ смѣшилъ насъ St.-Félix.
   Недѣль черезъ шесть поѣдетъ братъ мой чрезъ Варшаву курьеромъ. То, что здѣсь еще въ секретѣ, можно сказать тебѣ на ухо: онъ назначенъ уже (но не знаю еще, подписанъ ли указъ) на мѣсто Дашкова совѣтникомъ посольства въ Царьградъ и пріѣдетъ сюда на нѣсколько дней, чтобы здѣсь проститься надолго съ Европой. Перемѣна части свѣта будетъ отсюда менѣе чувствительна. Дашковъ уже, кажется, оставилъ Царьградъ, но объѣдетъ наши консульства въ Греціи и возвратится къ намъ греческимъ Арзамасцемъ. Я радъ назначенію брата, но грустно отдалять надежду и срокъ свиданія. И въ Европу меня не такъ позывать будетъ. Я писалъ къ брату, что я обѣщалъ его тебѣ, и чтобы онъ у тебя остановился хоть на сутки. Пріѣзжіе изъ Варшавы встрѣчали меня тобою.
   Карамзинъ пишетъ къ тебѣ сегодня, но не знаю, чрезъ меня-ли пошлетъ письмо, опасаясь моего любопытства. Онъ всѣхъ насъ сбирался описывать.
   Просьба. Агаѳоклся Марковна Сухарева писала къ генералу Веревкину объ опредѣленіи въ Военно-сиротскій корпусъ сиротъ секретаря лепельскаго Повѣтоваго суда Ареневскаго: Александра, Петра и Ильи Ареневскихъ. Ея теперь въ Петербургѣ нѣтъ, а семейство сіе въ крайней бѣдности. Я давно ихъ знаю и теперь не умѣю и головы приложить, что дѣлать съ ними. Дѣти вянутъ отъ голоду, холоду и томятся въ ожиданіи. Пристанища нѣтъ, а лѣта проходятъ. Пожалуйста, похлопочи! Если нужно, то попроси и Новосильцова, чтобы онъ вступился за нихъ у великаго князя. Увѣдомь подробно.
   Vivat! Полиціи нѣтъ: она присоединена въ Министерству внутреннихъ дѣлъ, коего управляющимъ графъ Кочубей. Да забудется названіе -- порожденіе Наполеоново! Балашеву достались: Рязанская, Тульская. Орловская, Воронежская и Тамбовская губерніи. Сейчасъ подписалъ князь письмо къ Николаю Николаевичу. Посылаю его къ тебѣ для доставленія. Прости! Тургеневъ.
   Посылаю тебѣ копіи съ указовъ и по Государственному Совѣту. Братцы уже не будутъ другъ друга пересуживать.
  

240.

Князь Вяземскій Тургеневу.

[Начало ноября. Варшава].

   Спасибо за письмо отъ 29-го октября. Ты забываешь присылать мнѣ "Сына". За что ты такъ строго судишь рѣчь Орлова? Отъ пера, очиненнаго шпагою, болѣе требовать нельзя. Есть неисправности въ слогѣ: я иныя ему замѣтилъ, но въ цѣломъ много хорошаго. Я никогда не бываю другомъ ласкателемъ: Жуковскій это лучше другого знаетъ, и ты знаешь, что онъ знаетъ. Ты принимаешь его рѣчь въ библейскомъ смыслѣ и говоришь, что не должно за двумя зайцами бѣгать; но я тутъ только одного вижу, а библейскій заяцъ, въ смыслѣ государственной пользы, бѣденъ, какъ церковная крыса. Воля твоя и всѣхъ православныхъ, ваши общества никакой народной прибыли не принесли. Я ручаюсь, что въ городахъ изо ста простолюдиновъ едва ли у одного сыщется Библія, а въ деревняхъ о ней и слуха нѣтъ. Онѣ всѣ разошлись по барамъ, которые держатъ Библію у себя въ домѣ, какъ вельможи Александра держали шею на сторонѣ. Вотъ и вся тутъ не долга. А вы своими отчетами только морочите людей, и то по условію взаимному; кстати спросить, кого здѣсь обманываютъ? Спросите у Россіи: всѣ голоса сольются въ одинъ анти-библейскій. Иные видятъ въ обществѣ зло, другіе -- дурачество.
   Гдѣ ты читалъ мое письмо къ Орлову? Что и гдѣ приводитъ Волконскій слова Орлова о Карамзинѣ? Развѣ Волконскій что-нибудь написалъ? Вотъ здѣсь Орлова выдаю живьемъ: онъ сердится на Карамзина за то, что онъ вмѣсто "Исторіи" не написалъ басни, лестной родословному чванству народа русскаго. Я съ нимъ воевалъ за это и вѣрно не ласкалъ его. Теперь брошу тебѣ перчатку за Прадта. За что: бредни? Послѣдній "Конгрессъ" его половъ мыслей: онъ такъ и рубитъ топоромъ разсудка. Онъ записываетъ голоса европейскіе. Каждый изъ насъ встрѣчаетъ въ немъ свои мысли. Конечно, конституціонныя сѣни въ деспотическихъ казармахъ -- уродство въ искусствѣ зодческомъ, и поляки это очень чувствуютъ. Намъ отъ ихъ сѣней не тепло, но имъ отъ нашихъ казармъ очень холодно. Пѣсня, которую онъ заладилъ о могуществѣ русскомъ, доказываетъ только, что онъ о Россіи пишетъ по соображеніямъ ума; онъ видитъ великана и слышитъ, что пекутся о развитіи нравственной силы этого Соловья-разбойника. Какъ же не бить въ набатъ? Но подойди поближе, и страхъ пройдетъ; онъ увидитъ, что этого богатыря принялись трясти въ семьсотъ тысячъ кулаковъ, и такимъ образомъ изнуряютъ его тѣлесно; умственно и душевно. У дурака кровью -- --, а онъ думаетъ, что наслаждается и эпикурничаетъ. Дай ему здоровую дѣвку, сытую красавицу-свободу, кровь съ молокомъ, и тогда держись Европа! То-то пойдутъ дѣти! А чего бояться отъ людской избы? Я смѣло говорю, что на штыки наши не надѣюсь и не сталъ бы отвѣчать за успѣхъ въ войнѣ, хотя бы противъ Австріи. Чего ожидать отъ тѣла, въ коемъ ни малѣйшаго нѣтъ признака жизни? А жизнь ему не дастся подъ удушьемъ. Вынеси на свѣжій воздухъ, и тогда увидимъ, можетъ ли оно вынести его рѣзкость. Нѣтъ,-- такъ околѣвай! Лучше въ одинъ разъ, чѣмъ томиться въ издыханіяхъ гнилой кончины. Что же за власть ума, что за владычество просвѣщенія, если этотъ трупъ можетъ наложитъ руку на Европу живую! Я первый скажу: Франціи, если спросили бы меня, кому хозяйничать въ Европѣ: ей или Россіи въ нынѣшнемъ ея положеніи. Что мнѣ за дѣло! Спасая меня отъ голода, корми хотя ядомъ, только дай повременить. Я не знаю: варварскіе набѣги на просвѣщеніе могли входить въ планъ воспитанія, составленный Провидѣніемъ для образованія гражданскаго общества, но нынѣ воспитаніе кончено. Первый потопъ могъ быть наказаніемъ, вторый былъ бы злодѣйствіемъ. А вообрази же себѣ потопъ Чернышевыхъ, Розеновъ, Потемкиныхъ, Магницкихъ и прочихъ. Какой ковчегъ спасетъ отъ нихъ? Нѣтъ, нѣтъ, Прадтъ богохульничаетъ! Или Россіи переродиться, или не владычествовать ей въ Европѣ! Конечно, кулакомъ сшибешь на первый разъ, но придетъ время, опомнишься. Европа, какъ заяцъ, начинаетъ ужъ обнюхивать ружье не заряженное. Si l'heureux accident ne profite pas du moment favorable pour devenir un bonheur constant, il pourra bien se changer en fatalité. Мы все еще охаемъ подъ лаврами двукратнаго Парижа: они сохнутъ на насъ. Когда же придетъ время жатвы? А съ этимъ запасомъ не далеко пойдемъ. Жуковскій хорошо сдѣлалъ: онъ осѣдлалъ эту эпоху и доѣдетъ на ней до потомства. Коня не станетъ -- одинъ всадникъ усидитъ на воздухѣ. Тебя удивляетъ: "Мы сбили, мы рѣшили". Здѣсь всѣ его знаютъ по употребленію этого множественнаго мѣстоименія. Онъ иначе не зоветъ къ Ник[олаю] Ник[олаевичу] какъ такъ: "Пріѣзжайте къ намъ обѣдать. Мы послѣ завтра даемъ балъ государю. Мы отдѣлали комнаты". И тотъ это слышитъ. Я очень радъ, что ты выслушалъ его терпѣливо. Что за охота съ нимъ связываться: "Не любо, не слушай, а врать не мѣшай". Мудрено то, что въ умѣ отказать ему не можно, а иногда онъ и очень забавенъ. Языкъ -- бритва, но подлость его притупила. Ему самому неловко, и часто видитъ онъ, безъ сомнѣнія, какими глазами на него смотрятъ. Онъ здѣсь вообще нелюбимъ и презираемъ и какъ ни важничаетъ, и ни суетится, а никакого вѣса не имѣетъ, даже въ глазахъ искателей, кромѣ самыхъ низшихъ, которые относятся къ нему, какъ въ приворотнику, держащему Ник[олая] Ник[олаевича] подъ замкомъ. Я признаюсь, второго его не встрѣчалъ: для меня онъ загадка; но загадка и тотъ, который могъ покориться такому грубому порабощенію. Главное орудіе -- похвала повару и удачѣ въ женщинахъ. Поваръ въ самомъ дѣлѣ хорошъ, и я ѣмъ, только молча. Заговори когда-нибудь или попроси Кар[амзина] заговорить объ этомъ съ Капо. Дѣло неимовѣрное! Смѣхъ и горе! Полагая, что у васъ еще нѣтъ Прадта, я купилъ было его для васъ. Если Ник[олай] Мих[айловичъ] не читалъ, то дай ему, а послѣ отошли въ Орлову. Къ Ив[ану] Ив[ановичу] я посылаю "Le congrès de Vienne", ce grand encan des peuples. Такъ и рубитъ, сѣкврное выраженіе: не одинъ отъ него поморщится. А Пруссію какъ онъ отдѣлалъ! Прадта слушаешь, а не читаешь: онъ гласно пишетъ. Онъ тоже какой-то Байронъ въ своемъ родѣ: судитъ, какъ прозаистъ, а выражается, какъ поэтъ. Il а des gestes dans son parler et de l'accent dans ses gestes. Онъ тоже усядитъ на воздухѣ. Прости! Сдѣлай милость, пришли мнѣ брата: nous sommes tous les enfants de la veuve и знакомые, и незнакомые. Мы всѣ носимъ трауръ не по усопшемъ, а по не рожденномъ отечествѣ, мы не оплакиваемъ отечество, а по отечествѣ плачемъ. Великій князь къ вамъ на дняхъ ѣдетъ. Вотъ вамъ еще польщизны:
  
                       Рѣшеніе.
  
   Для табатерки ль сдѣланъ носъ
   Иль сдѣлали для носа табатерку,
   Заспорилъ съ старикомъ одинъ молокососъ.
   Къ золотарю былъ споръ отосланъ на повѣрку:
   "О чемъ и толковать? Разборъ тутъ не великъ:
   "Для табатерки носъ", сказалъ онъ нанрямикъ.
  
      ;                 Пастухъ и овцы.
  
   Пастухъ стригъ шерсть съ овецъ и имъ твердилъ не разъ:
   "Вы видите, друзья, какъ я тружусь для васъ;
   "Быть въ пользу вамъ -- мое любимое занятье",
   Неблагодарныя молчали. Наконецъ,
   Одна сказала: "Самъ воздай тебѣ Творецъ!
   "А изъ чего, скажи, сукно твое на платьѣ?"
  
   Пожалуй, Яценко и тутъ найдетъ возмутительные крики. Не забудь сказать мнѣ свою мысль о посвященіи моемъ.
  

241.

Тургеневъ князю Вяземскому.

12-го ноября. [Петербургъ].

   Въ четыре часа возвратился съ балу Кочубея, и въ головѣ пусто, какъ въ пріемной отставного министра. Сколь не безалаберенъ былъ вчера день мой, однако жъ я успѣлъ прочесть съ Жуковскимъ твои мелочи, получить его полное одобреніе и сегодня посылаю ихъ въ "Сына Отечества", коего послѣдній номеръ при семъ препровождается. Въ немъ найдешь ты и мое объявленіе, а для образчика печати посылаю избранныя мѣста, особо напечатанныя. Когда-то придется быть издателемъ твоихъ избранныхъ мѣстъ, ибо всѣхъ сподвалъ никакая ценсура да и отсутствіе ценсуры не пропустятъ. Между тѣмъ бѣснующійся Пушкинъ печатаетъ уже свои мелочи, какъ увѣряютъ меня книгопродавцы, ибо его мелькомъ вижу только въ театрѣ, куда онъ заглядываетъ въ свободное отъ звѣрей время. Въ прочемъ же жизнь его проходитъ у пріема билетовъ, по которымъ пускаютъ смотрѣть привезенныхъ сюда звѣрей, между коими тигръ есть самый смиренный. Онъ влюбился въ пріемщицу билетовъ и сдѣлался ея cavalier servant; наблюдаетъ между тѣмъ природу звѣрей и замѣчаетъ оттѣнки отъ скотовъ, которыхъ смотритъ gratis.
   Изъ письма твоего отъ 1-го ноября вяжу я, что ты не совсѣмъ понялъ о комъ я говорилъ тебѣ въ одномъ изъ моихъ прошедшихъ, писанныхъ въ минуты священнаго негодованія. Но бумага не все терпитъ, и въ этомъ случаѣ пословица не вѣрна. По крайней мѣрѣ послѣ можно потерпѣть и за бумагу. Итакъ, доскажу словами, которыя разноситъ вѣтеръ.
   Для чего тебѣ не воротиться въ Кіевъ, если охота беретъ поцарапать Каченовскаго? Хорошее никогда не поздно. Что за разсчетъ писать только для однихъ на все разочарованныхъ современниковъ? Будущіе литераторы съ лучшимъ вниманіемъ прочтутъ наши пренія, нежели мы, отуманенные пристрастіями. Пренія сіи войдутъ въ исторію словесности, когда она будетъ, а лишь бы въ какой ни было исторіи да жить послѣ себя, а не умереть veluti pecora. Передъ нами извинись въ опоздалости тѣмъ, что ты въ Варшавѣ, а корреспондентъ твой въ мелкихъ ажитаціяхъ городской и служебной жизни. Грянь и пришли мнѣ свои перуны, а я отдамъ ихъ громовержцу отечества.
   Воейковъ не включилъ тебя въ свои прозаическіе гекзаметры въ угоду тѣмъ, для кого онъ ихъ печаталъ, а въ письмахъ къ тебѣ хвалитъ тебя въ угоду тебѣ.
   Какъ тебѣ не стыдно хлопотать о Геке! Удержи и Николая Николаевича: проступокъ его есть преступленіе, какъ меня увѣряли. Врядъ-ли князь Голицынъ въ это дѣло вмѣшается. Онъ еще не говорилъ объ этомъ со мною. Borgondio еще здѣсь, но поетъ только въ частныхъ домахъ. Ожидаю съ нетерпѣніемъ Каталани, а между тѣмъ съ терпѣніемъ хожу смотрѣть французовъ, которые, однако жъ, давно бы вывели насъ изъ терпѣнія, если бы не смѣшилъ St.-Félix. Вчера онъ игралъ "Solliciteur'а", и очень удачно. Много мѣстнаго, относящагося только къ Парижу, но наши solliciteur'ы не ударятъ лицомъ въ грязъ предъ парижскими, и сегодня одинъ изъ сидѣвшихъ со мною въ театрѣ явился во мнѣ въ роли St.-Félix и сыгралъ ее не хуже француза, и въ самое то время какъ le secrétaire général prenait son café.
   По полученіи актовъ, я еще не отчаяваюсь женить Баччіарелли на Аннѣ Павловнѣ и сватать непремѣнно буду. Объ успѣхѣ моего сводничества ты первый извѣщенъ будешь.
   Сегодня женится князь Лобановъ на княжнѣ Лопухиной. Свадьба -- во дворцѣ. Придворныя дѣла отошли отъ князя Голицына въ князю Н. М. Волконскому. Да сбудется писаніе: "Имущему дано будетъ и преисбудетъ". У насъ остается почта.
   Пришлю тебѣ нѣсколько жуковщизны. Онъ неистощимъ въ любовныхъ мечтаніяхъ и настроилъ-было опять душу и любовь свою для поэзіи: положилъ на ноты звукъ своего сердца или сердечнаго воображенія, и слѣдовательно тоска его по счастію семейственной жизни не совсѣмъ пропала для насъ и потомства. Завтра директоръ Департамента духовныхъ дѣлъ наряжается дежурнымъ камергеромъ на балъ къ ея величеству и будетъ тамъ проповѣдывать военнымъ камеръ-юнкерамъ противъ... {Точки въ подлинникѣ.}. Прости! Что же башмаки для матушки? Тургеневъ.
   Сейчасъ получилъ 20й номеръ "Вѣстника Европы". Тамъ опять "Розысканія касательно русской исторіи". Если въ сей статьѣ опять на Карамзина лягаютъ правою рукою, то вотъ тебѣ привязка ударить правымъ ударомъ.
  

242.

Князь Вяземскій Тургеневу.

15-го [ноября]. Варшава.

   Спасибо за 5-е ноября! Сто разъ спасибо за Яценко! Признаюсь, я донесъ бы князю на твоемъ мѣстѣ о попечительномъ медвѣдѣ, или попечителѣ "Медвѣдя". Глупость -- святое дѣло на святой Руси, но и тутъ умѣренность потребна, а фанатизмъ вреденъ. Но и я фанатикъ!
   Я ее слышалъ! -- кого? Стыдись спрашивать:-- КаталаниІ Если голосъ Боргондіо -- Энеида, то ея -- Иліада. Есть какая-то творческая сила, какое-то богатырство сверхчеловѣческое. Я только что прослышалъ ее: она нездорова и у себя въ комнатѣ за разстроеннымъ піано пустила нѣсколько молній изъ огненнаго горла. Она поетъ русскій гимнъ: "Ты возвратился, благодатный" При: "О, сколько мы благополучны" и "ура" -- морозъ восхищенія пробѣгаетъ по жиламъ и сердцу. Къ вамъ она еще не ѣдетъ, развѣ весною, и хочетъ въ Россіи пробыть годъ и тѣмъ кончить свое лебединое поприще. У нея ростетъ какой-то желвакъ въ горлѣ: она поѣдетъ за операціей въ Вѣну. Операція ее не пугаетъ, потому что и Кречентини выдержалъ подобную. Здѣсь только что для нея уши, глаза и рты. Валабренъ, ея супругъ,-- несносный глупецъ, котораго, однако же, должно сносить для нея. Душитъ каламбурами и повѣствованіями о панибратствѣ своемъ со всѣми владыками міра. Сегодня обѣдаемъ съ нею у намѣстника: не знаю будетъ ли пѣть. Теперь отговаривается она нездоровьемъ, но и всегда, говорятъ, не очень поюща. Не думаю, чтобы она въ звонкомъ смыслѣ довольна осталась Варшавою, которая въ многомъ отношеніи деревнушка. Напримѣръ, до сей поры не можно найти для концерта залы: театръ такъ холоденъ, что она, по совѣсти, не можетъ рисковать, а между тѣмъ во всемъ городѣ одинъ только оркестръ, а директоръ театра радъ прижать, чтобы этою царскою добычею поживиться. Я тебѣ открываю всѣ наши тайны; но что же дѣлать, надобно говорить о Каталани или молчать. Впрочемъ, я всегда рукоплещу владычеству дарованія: всякій хочетъ быть не тѣмъ, чѣмъ онъ есть. Дарованіе требуетъ княжескихъ преимуществъ; я силою втираюсь въ сообщество дарованія. Вольтеръ, можетъ быть, съ улыбкою удовольствія малодушнаго встрѣчалъ имя свое въ прусскомъ календарѣ придворномъ; я -- встрѣчая свое въ каталогѣ, и Гречъ, въ послѣдней книжкѣ своей, вставивши меня, parmi tant de héros, потрясъ сердце сладостнымъ біеніемъ. Я не шучу и не краснѣю за истину. Спроси у Хвостова: откуда, изъ Сената, или изъ лавки Глазунова изгнаніе было бы ему сноснѣе? Не сомнѣваюсь въ отвѣтѣ: такъ сильно и благородно бываетъ вліяніе изящнаго, даже и на тѣ души, которыя ничего душевнаго, ни изящнаго въ себѣ не имѣютъ. И, такимъ образомъ, Хвостовъ не вовсе избѣгаетъ уваженія, если въ лицѣ поэта видѣть сенатора, а въ лицѣ сенатора видѣть поэта. Поэзія, какъ солнце: она купается въ зеркалѣ синяго моря, но и въ самой тинѣ грязной лужи лучъ его отражается. Солнце одно, но зеркала развы.
   Я полагалъ, что твой братъ будетъ въ Лондонѣ на мѣстѣ Блудова. Гдѣ ни былъ бы, пускай погоститъ онъ у меня.
   Мало-по-малу Арзамасъ соберется на невскомъ пепелищѣ, или ледникѣ, а меня все-таки не будетъ. Я даже и въ сновидѣніяхъ будущаго не умѣю пригрезить себя на Руси. Предчувствія ли это ранней смерти, или жизни бродяжной и кочующей, или отвращеніе отъ этой смертельности, которою скована русская жизнь, но, право, какъ мнѣ здѣсь ни скучно и ни пасмурно, но сердце не зоветъ домой; въ гости домой,-- да, но на житье -- нѣтъ. "Vaisseau léger, vaisseau propice! Peu m'importe le rivage où tu me conduis, pourvu que ce ne soit pas le mien". Неужели не взойдетъ при жизни моей та заря, которая одна можетъ призвать меня на землю родную? Клянусь, солнце рабства не будетъ палить меня губительнымъ своимъ лучомъ. Пускай рука Провидѣнія зажжетъ другое солнце на русскомъ небосклонѣ, и я первый приду поклониться ему и облобызать землю, согрѣтую свободою. Имѣй я болѣе силы нравственной, умѣлъ бы я создать себѣ жизнь въ общемъ усиленіи, какъ, напримѣръ, Карамзинъ, который создалъ себѣ міръ свѣтлый и стройный посреди хаоса тьмы и неустройства; но съ силами малыми не предпринимай подвига многотруднаго: силы распадутся, а путнаго ничего не сдѣлаешь. Въ тебѣ тоска эта, червякъ этотъ, долженъ бы заморенъ быть привычкою жизни поддѣльной, но однако же дѣятельной и освященной нѣкоторою пользою очевидною, но и ты часто, если не всегда, тревожишься какимъ-то голосомъ, зовущимъ тебя далѣе; а я, который скоропостижно сошелъ изъ міра умозрительнаго на эту голую лощину, гдѣ не нашелъ даже и призраковъ обольстительныхъ, вообразя, что я долженъ чувствовать! Конечно, не мудрено оболванить себя, уходить эту частицу жизни, шевелящейся въ насъ подъ саваномъ принужденія. Удовольствіе мое при коллежскомъ совѣтничествѣ, жажда опериться -- все это не признаки ли готовящагося разрушенія этой частицы живоначальной? И когда пробьетъ ея послѣдній часъ, я, протрезвившійся отъ тяжелаго пьянства площадныхъ успѣховъ, не услышу ли отъ смерти тотъ же на мои упреки отвѣтъ, какъ старикъ у Дмитріева:
  
   Какого-жъ болѣе хотѣлъ ты извѣщенья?
  
   Нѣтъ, нѣтъ! Дадимъ скорѣе тягу, пока сѣмя смертельности не совсѣмъ еще прозябло во мнѣ! Я еще могу сказать: "Есть Богъ, жива душа моя", и съ этою живою душою обнимаю тебя и всѣхъ православныхъ.
   Какъ же не угадываешь ты похотливой Минервы, когда я тебѣ ее назвалъ -- Софьи Потоцкой? И кто-жъ, какъ не она?
   О просъбѣ твоей буду стараться, но великій князь теперь у васъ. Вамъ самимъ легче. Съ нимъ Даниловъ и Геслеръ. Можно сказать и Апраксину. Ник[олай] Ник[олаевичъ] еще не возвращался. Письмо къ Праск[овьѣ] Юрьев[нѣ] отдай Ладомірской же.
  

243.

Тургеневъ князю Вяземскому.

19-го ноября. [Петербургъ].

   И тебѣ спасибо за письмо безъ числа и за книжку Прадта, которую отдалъ читать Карамзину, а потомъ отошлю въ Кіевъ. Поговорилъ бы съ тобою о той точкѣ зрѣнія, съ которой я смотрю на Библейскія общества въ Россіи и о пользѣ, чуждой ихъ цѣли, которую они приносятъ у насъ, но для этого надобно собрать мысли и facta. Результаты не довольно очевидны, чтобы убѣдить тебя однимъ намекомъ оныхъ. Не съ той стороны надобно у насъ нападать на сіи общества. Они будутъ имѣть отдаленныя дѣйствія на церковь, а вмѣстѣ съ тѣмъ и на государство, если не противопоставится à ce protestantisme en action оплотъ, который бы, не удерживая въ границахъ мыслящей силы, возбужденной или, лучше, пробужденной въ народѣ чтеніемъ поэтовъ, историковъ и законодателей въ одной книгѣ, привелъ бы въ порядокъ и въ возможную ясность то, что способно къ принятію порядка и ясности, а остальное поручилъ бы вѣрѣ, безъ которой не обойдешься. Библейскія общества сливаютъ религіи. Въ смыслѣ всеобщаго филантропизма, эта мысль обольстительна; но въ смыслѣ государственномъ она вредна и допущена быть не можетъ. Вотъ для чего нужны катехизисы, то-есть, положительные догматы, которые бы удерживали библейскую безпредѣльность. Хорошихъ у насъ еще нѣтъ, но и вездѣ были они позднымъ явленіемъ. Оттого стражи церкви запрещали входъ въ Библію безъ провожатыхъ, то-есть, безъ комментаріевъ и безъ проповѣдниковъ. Но мы не посовѣтовались съ опытностью вѣковъ и народовъ: поспѣшили печатать, ибо Библію нужно было только перепечатать, а катехизисъ написать. Большая часть моихъ товарищей еще не одумались, но у меня давно гребтитъ на совѣсти -- недостатокъ въ народномъ хорошемъ катехизисѣ, и давно бы предложилъ о семъ. Но кто его напишетъ? Я не вижу и не предвижу автора. Тѣ, кои теперь возьмутъ на себя сіе дѣло, не исполнятъ его, какъ должно, а поведутъ насъ къ новымъ расколамъ, и по своему невѣжеству, и по угодничеству. Въ одномъ я увѣренъ: намъ не время быть протестантами. Мы скороспѣлки легкихъ умовъ, какъ сказалъ справедливо исторіографъ. А стоитъ только со вниманіемъ прочесть исторію первыхъ лѣтъ реформаціи, чтобы увидѣть ясно, что болѣе всего способствовало первымъ успѣхамъ ея. Народное чтеніе Библіи болѣе утвердитъ оную, нежели всѣ насмѣшки и сильныя нападенія на папское владычество. Sapienti sat! Хотѣли узнать причину, почему папа опасается (папа и политика его не умираютъ) Библіи и бьетъ въ набатъ противу употребленія оной -- и подрыли основанія самой церкви, которая есть законъ положительный, между тѣмъ какъ Библія есть только законъ нравственный, всеобщій источникъ законовъ частныхъ и положительныхъ. Вотъ почему аббатъ Мене называетъ безусловное чтеніе Библіи, покровительствуемое Библейскимъ обществомъ, церковною анархіею. Въ нѣкоторомъ отношеніи это весьма справедливо, особливо въ отношеніи въ незрѣлости народовъ для чтенія вообще. По сему самому я, не желая еще сильнѣйшихъ успѣховъ Библейскимъ обществамъ (прежде успѣховъ катехизаціи), не желаю и новаго, сильнаго орудія къ распространенію успѣховъ ихъ, то-есть, повсемѣстнаго употребленія взаимнаго обученія. Что вы дадите читать народу, кромѣ ариѳметики? Нравственной книги, или Беккеровой (chef d'oeuvre въ своемъ родѣ) ручной хозяйственной книги у насъ еще нѣтъ. А сохрани, Боже, отъ "Краткаго понятія о всѣхъ наукахъ"!
   Братъ къ тебѣ заѣдетъ, если поѣдетъ чрезъ Варшаву. Графъ Тормасовъ умеръ. Публика назначаетъ на его мѣсто графа Толстого и князя Дмитрія Владиміровича Голицына. Первое вѣроятнѣе. Твои стихи съ польскаго отправилъ къ Гречу. Прости, писать некогда. Читалъ ли ты въ "Courrier" статьи Loyson'а объ "Исторіи" Карамзина?
  

244.

Князь Вяземскій Тургеневу.

22-го ноября. [Варшава].

   Благодарю за 12-е ноября. Я радъ, что Жуковскій одобрилъ моихъ малютокъ. Вотъ вамъ еще зубы острить. Я въ "Первый снѣгъ" влюбленъ; не придется ли на него оттепель вашей критики? Мнѣ кажется, что, по крайней мѣрѣ, смотрѣлъ я да зиму съ самой поэтической точки и въ этомъ отношеніи j'ai mérité de la patrie. Я перечитывалъ царство зимы "Россіады". Херасковъ, какъ ультра-роялисты, qui sont plus royalistes que le roi, холоднѣе зимы и умѣлъ ее заморозить. Только, сдѣлай милость, вели скорѣе переписать начисто мои стихи. Мое письмо,-- какъ мутное зеркало, которое обезобразитъ лучшую красавицу. Мнѣ самому непріятно читать свою руку, и я часто переписаннымъ стихамъ своимъ радуюсь, какъ новинкѣ. Вѣрь кокетству авторскому: убранство -- хорошій союзникъ. Кто-то замѣтилъ, что хорошіе стихи вдвое лучше кажутся напечатанные. Мы нигдѣ не любимъ удовольствія, трудами добытаго. Нетерпѣливо ожидаю вашего сужденія. Перемѣна моя въ первыхъ четырехъ стихахъ по всѣмъ отношеніямъ лучше. главная причина та, что далѣе рѣшительно отъ весны отказываюсь, а въ началѣ я колебался бы еще въ сомнѣніи: противорѣчіе. По моему мнѣнію, эти стихи -- мои выродки. Тутъ есть русская краска, чего ни въ какихъ почти стихахъ нашихъ нѣтъ. Русскаго поэта по физіономіи не узнаешь. Вы всѣ не довольно въ этомъ убѣждены, а я помню, разъ и смѣялись надо мною, когда называлъ себя отличительно русскимъ поэтомъ, или стихомарателемъ; тутъ дѣло идетъ не о достоинствѣ, а о отпечаткѣ; не о сладкорѣчивости, а о выговорѣ; не о стройности движеній, а о народности нѣкоторыхъ замашекъ коренныхъ. Зачѣмъ не перевести nationalité -- народность? Поляки сказали же: narodowosć! Поляки не такъ брезгливы, какъ мы, и слова, которыя не добровольно перескакиваютъ къ нимъ, перетаскиваютъ они за волосы, и дѣло съ концомъ. Прекрасно! Слово, если нужно оно, укоренится. Неужели дичимся мы теперь отъ словъ татарскихъ, поселившихся у насъ? И гораздо лучше, чѣмъ брать чужія, дѣлать -- -- своимъ: пускай, хотя и, -- -- родиться должны отъ не всегда законнаго соитія. Окончаніе ость -- славный сводникъ; напримѣръ: libéralité непремѣнно должно быть: свободность, а libéral -- свободностный. Вольно было Шишкову предавать проклятію: будущность. En Russie nous n'avons pas d'avenir, а гдѣ нужнѣе оно какъ у насъ. Будущее, какъ ни дѣлай, а существительнымъ не смотритъ.
   Воля твоя, меня тошнитъ отъ Ѳомы Кемпійскаго, то-есть, отъ переводчика его. Я не прощаю людямъ, которые заставляютъ меня перемѣнить о нихъ мнѣніе. Я этого человѣка хотѣлъ уважать. Знаешь ли стихи, которые вырвались у меня, проѣзжая мимо его новогородской деревни; онъ тогда уже библейничалъ:
  
   На степени вельможъ Сперанскій былъ мнѣ чуждъ.
   Въ изгнаньи, подъ ярмомъ презрѣнія и нуждъ,
   Въ немъ жертву уважалъ обманчиваго счастья:
   Сталъ ненавистенъ мнѣ угодникъ самовластья.
  
   Онъ поставилъ въ дураки своего Ѳому, который говорилъ: "Человѣкъ имѣетъ два крила, на коихъ можетъ воспарить отъ вещей земныхъ: простоту и чистоту". Онъ навязалъ себѣ два лучшія крила: ханжество и подлость. Какъ можно себя унизить до такой степени, чтобы промышлять этою дрянью; и какъ можно унизить людей до того, чтобы требовать отъ нихъ такія дурачествъ! Нѣтъ сомнѣнія, что ни со стороны требующей, ни со стороны угождающей нѣтъ никакой искренности. Что за юродливость такая! Тьфу, чортъ васъ всѣхъ побери!
   Сегодня первый концертъ Каталани. Плата билету 30 злотыхъ, то-есть, около 18 рублей. Правительство долго спорило, но сирена околдовала. Роздано будетъ 350 билетовъ. Городъ весь въ движеніи; всѣ уши въ ожиданіи; рты полны ея именемъ, а болѣе именемъ мужа, который -- дуракъ нарядный. Пришлю тебѣ каррикатуру на него прелестную или, лучше сказать, портретъ.
   Любовь Пушкина -- вѣрно моя пріятельница, которая меня промучила цѣлую ночь..... {Точки въ подлинникѣ.} на маскарадномъ балѣ. Сдѣлай одолженіе, скажи ему, чтобы онъ отъ меня имъ поклонился; онѣ должны быть двѣ. Одинъ левъ былъ влюбленъ въ нее, и когда она ласкала его, у него выказывался львиный скипетръ. Знаетъ ли Пушкинъ о своемъ соперникѣ? Впрочемъ, мужчинѣ у женщины труднѣе было бы тягаться съ осломъ.
   У насъ теперь здѣсь собачья и обезьянная комедія: прелесть! Даетъ ли у васъ St.-Félix "Douvres et Calais"? Уморительная шутка! Попроси еще "Jocrisse Suicide". У насъ есть Mairet, который разнообразнѣе вашего, но, къ несчастію, онъ не имѣетъ длинной худощавости Потье, и потому не всѣ его роли играть можетъ, какъ напримѣръ: "Le ci-devant jeune homme".
   Свой "Первый снѣгъ" писалъ я частью съ воображенія, но и съ природы. У насъ съ недѣлю стоитъ зима и санная дорога; уши оглушены звономъ колоколовъ, привязанныхъ къ санямъ. Иногда, забывшись, воображаешь себя въ дорогѣ. Если зима установится, не ручаюсь, чтобы чортъ не дернулъ меня обнять васъ въ шестыя сутки. Мнѣ душно на мѣстѣ.
   Я теперь читалъ "Освобожденный Ерусалимъ" Baour-Lormian. Весьма хорошій переводъ, но что можетъ быть скучнѣе поэмы эпической? Особливо же, когда содержаніе взято изъ новѣйшей исторіи. Эта чертовщина и боговщина хороша только у древнихъ: самая ложь имѣетъ какой-то видъ правдивости. Древнимъ не надобно говорить, какъ дѣтямъ, сны разсказывающимъ: "Я будто шелъ, будто пѣлъ, будто онъ мнѣ говорилъ". Они съ мѣднымъ лбомъ выдаютъ небылицы за быль, и прекрасно. Но робкій повѣствователь, который самъ оговаривается передъ слушателями; наводитъ на меня сонъ. Провалитесь вы, классики, съ классическими своими деспотизмами! Міръ начинаетъ узнавать, что не народы для царей, а цари для народовъ; пора и вамъ узнать, что не читатели для писателей, а писатели для читателей. Мы -- ваши драгоцѣнные камни: брилліанты, опалы собираемъ тщательно и дорожимъ ими; но позвольте намъ ихъ оправить по своему. Уступаемъ вамъ въ богатствѣ, уступите намъ во вкусѣ. Вашъ Аристотель -- великій оцѣнщикъ, но, признаюсь, страницу Шиллера, крикъ бѣснующаго Байрона предпочту его искусству, а часто и богатству вашему. Вы очень правильны, но не рѣдко и очень скучны. Притомъ, что такое правила? Неужели нѣмцы, англичане, гишпанцы -- дураки потому, что не слѣдуютъ заповѣдямъ Депрео; магометане -- грѣшники потому, что не слѣдуютъ заповѣдямъ Моисея? Оставьте всякаго при своемъ, не вѣрьте всѣхъ на свой аршинъ. Нашъ аршинъ клейменъ въ Россіи; но неужели поляки -- бездѣльники потому, что продаютъ вамъ сукно на свой локоть? Итогъ красотъ и безобразностей одинаковъ вездѣ; вычисленіе розное, выкройка, рубка не равныя. Греческій носъ, калмыцкій носъ могутъ нравиться каждый особенно; но фистула на носу, рана гнойная на щекѣ во всякой землѣ отвратительны; твердая -- --, груди упругія, вездѣ будутъ красоты космополитныя. Итакъ, какъ вкусы ни разны, есть красоты и дурноты общія. Вотъ и довольно для оправданія главной и единственной мысли созданія; а измѣненія оставьте намъ на произвольное распоряженіе. Развѣ Гомеръ писалъ по законамъ Аристотеля? Не Аристотель ли законодательствовалъ по образцу Гомера? Будь Байронъ на мѣстѣ Гомера, Гомеръ былъ бы Байрономъ, потому что эта скотина Аристотель ничего изъ головы не выдумалъ бы. Несостоятельный говоритъ: "Дѣтямъ должно родиться во столько-то вершковъ, ни болѣе, ни менѣе; прочихъ всѣхъ въ воду". Самъ ничего не порождающій, хочетъ онъ, по крайней мѣрѣ, заставить помнить о себѣ трудящихся въ минуту труда. И посмотри, какъ иной не -- --, чтобы не переступить за мѣру; другой -- -- -- -- --. И что же выходитъ? -- всѣ дѣти не по ногамъ велики или не по головѣ малы.
   Что за уставъ такой о рекрутскомъ наборѣ! Принимается трусъ, только былъ бы казеннаго роста; кликните мнѣ вольную дружину: въ рядахъ не будетъ правильности размѣрной, но въ движеніяхъ будетъ одна душа. Кажется, говорю вздоръ, а на повѣрку дѣло. Прости! Валабрекъ говоритъ: "Ma femme vient de faire un joli c -- -- de sac" (passage). Нашимъ всѣмъ мое сердце.
   Посылаю тебѣ пару башмаковъ, но воля твоя и твоей матушки: варшавскіе башмаки славятся щегольствомъ отдѣлки, а какой ждать отдѣлки съ каблуками и мѣхомъ? Право, пересылать не стоитъ. Впрочемъ, да исполнится воля твоя!
  

245.

Тургеневъ князю Вяземскому.

26-го ноября 1819 г. С.-Петербургъ.

   Благодаря сосѣдству Соболевскаго, пишу къ тебѣ за полчаса до отправленія курьера, и то для того только, чтобы не было ни одной среды sine linea въ Варшаву. Я надѣялся писать по утру, но провелъ его во дворцѣ, гдѣ видѣлъ самую интересную церемонію въ монархическомъ государствѣ, которое не исключаетъ храбрости, яко заслуги, хотя часто болѣе истинной смѣлости нужно, чтобы не согласиться съ мнѣніемъ министра, наединѣ въ его кабинетѣ, чѣмъ идти брать штурмомъ городъ передъ глазами товарищей и въ виду святого Георгія. Залы дворца, украшенныя неподвижными героями солдатами и подвижными генералъ и флигель-адьютантами, на хорахъ два или три личика, цвѣтущія розами и славой мужей своихъ, и восточное великолѣпіе церкви -- все это на минуту погружаетъ въ забвеніе, по крайней мѣрѣ, пока не разглядишь знакомыхъ лицъ и не услышишь. Никогда не прощу себѣ 1812-го года! Знаешь-ли, что эта мысль меня иногда преслѣдуетъ? Ищу утѣшенія и нахожу его только въ индивидуальности героевъ, кои пойдутъ представителями нашей славы и нашего патріотизма къ потомству. Хорошо, что придумали писать исторію въ портретахъ. Болѣе тридцати уже начато, и физіономія улана Чаликова самая значительная. Но камергера Тургенева тамъ не будетъ для расправы. Pour toi seul.
   Письмо твое 15-го ноября, наполненное восхищеніями Каталани, получилъ въ тотъ день, какъ познакомился съ Боргондіо, у которой былъ два раза и которую надѣюсь полюбитъ болѣе, если досугъ позволитъ. Мы выпросили ей два или три вечера у Тюфякина и слышимъ ее часто. Она мила и голосомъ, и добродушіемъ. Въ Москву снабжу ее письмами, но отпущу какъ можно позже, если порядочно доберусь до нея.
   Польскіе стишки твои напечатаны въ "Сынѣ Отечества"; но съ тѣхъ поръ, какъ умеръ Нагибинъ, мнѣ никогда не приносятъ его вовремя. Позволишь-ли отдать въ "Благонамѣреннаго" два послѣднія твои произведенія? Онъ проситъ ихъ. Дмитріевъ думаетъ, что сіи замысловатыя бездѣлки, какъ онъ ихъ называетъ, Красицкаго. Такъ ли? Онъ требуетъ, чтобы Карамзинъ писалъ опроверженіе на польскаго своего критика, а Карамзинъ по прежнему презираетъ все презрительное et verse des torrents de de lumière sur ses obscurs blasphémateurs.
   Похотливая Минерва скоро отъѣзжаетъ отсюда. Въ этотъ пріѣздъ ее менѣе видѣлъ, и впечатлѣніе, ею произведенное, было слабѣе.
   Знаю, что графъ Апраксинъ, котораго я не знаю, писалъ въ тебѣ о Петербургѣ. Жуковскаго вижу очень рѣдко. Вотъ тебѣ его записка ко мнѣ, по которой суди о состояніи души и ж -- -- его. Прости: шесть часовъ вечера.
   Закомельскій -- министръ, а Коновницынъ управляетъ Кадетскимъ и Пажескимъ корпусами и членъ Совѣта.
  

246.

Князь Вяземскій Тургеневу.

28-го ноября. [Варшава].

   Чтобы опять не забыть: кто говорилъ тебѣ о Геке? Сдѣлай милость, отжени нетерпимость и похлопочи объ отцѣ семейства. Впрочемъ, я все стою въ томъ, что вина его не преступленіе, а проступокъ. Въ Москвѣ должны же его дѣло знать, а изъ Москвы о немъ ходатайствуютъ; здѣсь видѣлъ я купцовъ московскихъ, которые того же мнѣнія. А если онъ подлежитъ суду, то онъ не отъ него, а къ суду идетъ, возвращаясь на мѣсто своего преступленія. Далѣе: если о прошедшемъ говорю по преданію, то о настоящемъ буду говорить очевидно: онъ добрый, тихій человѣкъ; я его знаю лично. Итакъ, прошу не умничать, а добродѣйствовать. Отъ Кочубея легко будетъ выпросить этотъ пашпортъ.
   Видно, я тебя за живое задѣлъ: письмо твое -- отзывъ библейской струны, которую я тронулъ. Впрочемъ, ты видишь хорошо, но слишкомъ отвлеченно, слишкомъ уже далеко заходишь и во всемъ видишь только одни злоупотребленія. Протестантизмъ не сдѣлается въ два дни; въ два дни народъ и читать не выучится. Пока онъ будетъ сидѣть за складами, все равно: библейскими или Барковскими (робёнку, начинающему учиться азамъ, все равно показывать эти азы что въ духовной, что въ похабной книгѣ), вы успѣете приготовить для него чтеніе назидательное и отвѣтствующее его званію и обязанностямъ. "Всего бояться, такъ и дѣтей -- -- не будетъ", говоритъ пословица. "Положимъ", говоритъ гдѣ-то Benjamin Constant, "что въ народѣ, не имѣющемъ дара слова, нашелся бы изобрѣтатель его: не стали ли бы всѣ кричать, и справедливо, противъ злоупотребленій, могущихъ послѣдовать отъ сей новизны? Языкъ опаснѣйшимъ орудіемъ будетъ; все подвергнется его острію: спокойствіе общее и частное, честь личная, цѣлость государственная; развратъ будетъ гласно проповѣдывать ученіе порочное". И мало ли что вопить будутъ! То же самое бываетъ со всѣми новизнами. Рѣшеніе вопроса не запутаннаго должно быть не затруднительно: вредно ли просвѣщеніе, соразмѣрное всякому быту? -- Безъ сомнѣнія не только нѣтъ, но оно полезно, и высшая цѣль надежды государственной. Какое первое средство для достиженія сей цѣли? -- ученіе грамотѣ. Такъ ли или не такъ? А тамъ пойдетъ длинная цѣпь но, однако же, коей ключъ и главное звено держится въ рукѣ верховнаго ключника всѣхъ недоумѣній людскихъ, къ которому тебя и съ Библіями отсылаю, а самъ перехожу въ верховной ключницѣ душъ, ушей, воображеній,-- въ Каталани. Мы ее слышали въ двухъ концертахъ. Никакого выраженія на человѣческомъ языкѣ нѣтъ для переданія того, что чувствуешь при ея пѣніи. Голосъ ея -- Гомеръ, повелѣвающій небомъ, землею и адомъ. Скажу только одно: не вѣрь тѣмъ, которые называютъ ее фокусъ-покусникомъ. Конечно, она не понятна въ игрѣ трудностями, но и въ самыхъ неимовѣрностяхъ душа причастна удивленію. Сказать тебѣ, что иногда голосъ ея -- хоръ пѣсельниковъ, иногда -- тончайшая флейта,-- все будетъ мало, и пока своими ушами не услышишь, понятія, то-есть, чувства о ней имѣть не будешь, такъ же какъ и о мужѣ ея, который, напримѣръ, говоритъ Кицкому: "Monsieur, vous êtes kiki; madame doit donc être kaka". Она очень нами довольна и, въ доказательство, на требованія публики, вчера пропѣла два раза варіаціи Роде, чего, говорятъ, еще нигдѣ не дѣлала.
   И это чтобы не забыть: у меня недостаетъ двухъ книжекъ "Сына" передъ тремя послѣдними. Вотъ еще червякъ, котораго запусти въ Яценко. Впрочемъ, тутъ дѣло идетъ или можетъ идти и о Пруссіи. Меня съ нѣкотораго времени заѣла блоха стихотворная. Еще двѣ штуки непосредственно къ вамъ отправятся. Что же ничего ты мнѣ не говоришь о предполагаемомъ посвященіи?
   У насъ такой холодъ на дворѣ и такой морозъ въ комнатахъ, что силъ нѣтъ выдержать. Было до и за 15 градусовъ, а дома сквозные; теперь рука моя пишетъ окостенѣвши. Посылалъ ли мои послѣдніе стихи къ Свѣчиной? Отошли ей "Сибирякова" и эту басню, и "Первый снѣгъ". Я обѣщался писать въ ней, но пусть стихи мои за меня пойдутъ. Прощай! Воля твоя, я замерзъ: въ плечо чортъ знаетъ откуда дуетъ, и я пишу надувшисъ.
   Если какой-то покажется жестко Яценку, то поставь восточный: пускай эти восточники отдуваются за нашихъ западниковъ. Теперь кончаю съ совѣстью успокоенною. Послѣдняя строка стоитъ десяти листовъ.
   Табаку?

29-го.

   Сегодня немного потеплѣе и я, отогрѣвшись, скажу тебѣ нѣсколько словъ. Вчера были мы у графа Замойска. Каталани дѣлала аттитюды вродѣ славной Гамильтонъ. Много выразительности, благородства, а болѣе всего -- удивительное спокойствіе въ перемѣнахъ аттитюдъ. Видно, что большой навыкъ и пристальное . наблюденіе лучшихъ живописныхъ представленій. Послѣ того играли въ картинныя шарады. Тутъ было торжество Валабрена: "Il faut avoir ici l'esprit de vin", говорилъ онъ. Я думаю, нигдѣ Каталани такъ на рукахъ не носили, какъ здѣсь. Тѣмъ болѣе оно здѣсь въ глаза бросается, что мужчины безгласны въ обществѣ, и слѣдственно ухаживаютъ за нею женщины, которыя за все отвѣчаютъ. Напримѣръ, въ публичномъ концертѣ, между отдыхами, Каталани сидитъ на креслахъ, а вокругъ ея стоятъ первѣйшія дамы: Заіончекъ, Чарторицка и прочія. Тутъ еще другой умыселъ: онѣ считаютъ,. что учтивость дешевле денегъ, и потому, вѣроятно, за всѣ вечера и обѣды частные, на коихъ Каталани поетъ, ей подарковъ придется не много. Впрочемъ, что ей и дарить? Заговорятъ о шаляхъ. "А вы шали любите? -- Покажите сюда шаль, которую далъ мнѣ императоръ Александръ". О бирюзяхъ.-- "Подайте сюда бирюзу королевы Шведской", и несутъ бирюзовый кирпичъ, и такъ далѣе. Въ Варшавѣ лучшій трактиръ -- "Виленскій". Содержатель былъ Розенгартенъ; умеръ, осталась вдова; вышла замужъ, но въ честь трактира сохранила имя перваго мужа. Пріѣзжаетъ Каталани; съ шумомъ требуетъ чего то пріѣзжій съ нею; нынѣшній мужъ содержательницы выбѣгаетъ, спрашиваетъ о причинѣ шума и о имени шумящаго. "Je sois monsieur Valabreque, le mari de m-me Catalani, mais vous même qui êtes-vous?" -- "Je suis monsieur Obuch, le mari de m-me Rosengarten".
   Чернышева, возвратившаяся изъ деревни, ѣдетъ мыкать скуку свою въ Парижъ. Нѣтъ на свѣтѣ женщины ея страннѣе и, узнавши ее короче, увѣришься, что она не столько развратна, какъ превратна. Жизнь для нея, какъ кусокъ, котораго никакъ проглотить не можетъ; отъ того то она такъ и морщится, и кривляется. Должно признаться, что приторный Чернышевъ совсѣмъ не по вкусу ей былъ. Здѣшнія женщины не терпятъ петербургскаго умничанья. Имъ нужны сильныя ощущенія, и онѣ скорѣе влюбятся въ палача, чѣмъ въ мирлифлора или генералъ-адьютанта.
   Съ чего говорятъ здѣсь о поединкѣ Чернышева съ Шеллеромъ? Было ли что-нибудь на это похожее?
   Обними за меня Карамзиныхъ и скажи, что въ ту минуту, какъ писать въ нимъ садился, пришелъ во мнѣ помѣшатель.
  

247.

Тургеневъ князю Вяземскому.

3-го декабря. [Петербургъ].

   Я не получалъ отъ тебя должнаго письма. Что это значитъ? Развѣ въ отсутствіи великаго князя и курьеровъ нѣтъ? Подожду до вечера и пошлю запросъ въ мраморное царство. Съ горемъ пополамъ посылаю тебѣ отвѣтъ графа Кочубея князю о Геке. Вѣроятно, вы получили уже и пашпортъ. Между тѣмъ какъ Каталани заставляетъ тебя забывать о Боргондіо, намъ удалось пустить ее въ моду, и теперь она почти ежедневно поетъ гдѣ-нибудь: въ воскресенье -- у графа Остермана, а въ понедѣльникъ слышалъ я её у графа Кочубея, гдѣ она восхитила и знатоковъ и даже полюбилась своею миловидностью. Сегодня везу я къ ней Жуковскаго, но не знаю, удастся ли планъ мой? А ввечеру надѣюсь услышать ее у графини Головиной.
   Посылаю тебѣ вдругъ двухъ "Вѣстниковъ". Впредь будешь получать исправнѣе. И дѣтки твои тутъ. Двухъ малолѣтныхъ храню для "Благонамѣреннаго", если получу твое разрѣшеніе пустить ихъ въ дурную компанію.
   А propos de mauvaise compagnie: посылаю тебѣ книжку о тюрьмахъ, которой и самъ еще не читалъ, ибо читаю французскаго Струдзу: аббата de-Menais, котораго новая книга, сборъ старыхъ піесъ его, у насъ запрещена, и только одинъ экземпляръ выданъ мнѣ. При всей его антилиберальности, талантъ его необыкновенный и много справедливаго, но онъ фанатикъ и хвалитъ іезуитовъ. За статьи о Библейскомъ обществѣ намъ его читать не позволяютъ; il n'у а rien de plus monarchique que lui. Достань себѣ книжку "L'observateur de l'an 1819": много умныхъ наблюденій объ обществѣ. Статья его о женщинахъ показываетъ не только наблюдателя, но и знатока.
   Хотѣлъ писать тебѣ о письмѣ Орлова въ Бутурлину, но задержали. Назначаются новые генералъ-губернаторы: Кутузовъ и графъ Шуваловъ. Прости!
  

248.

Князь Вяземскій Тургеневу.

6-го декабря. Варшава.

   Писать некогда. Здѣсь Булгаковъ. Вотъ стихи. Осчастливь Измайлова, разумѣется, тѣми стихами, которые уже имѣешь. Что за польская критика на Карамзина? Братъ твой, говорятъ, и не думаетъ изъ Парижа ѣхать. Ник[олай] Ник[олаевичъ] пріѣхалъ. О Геке онъ къ князю писалъ: сдѣлай милость, возврати отца дѣтямъ!
   Спасибо за признакъ жизни Жуковскаго. Я у него укралъ португальщину. Она находится въ одной изъ книгъ Байрона. Влюбился ли онъ въ Borgondio? Послѣ обѣда самое удобное время. Каковъ Костя? Прости. Не извиняюсь, а оправдаюсь послѣ. Впрочемъ, стихи мои -- тѣ же я: это родъ моей исповѣди.
   Если твой братъ именинникъ, то поздравь. Каталани еще разъ васъ восхищала. Въ одномъ домѣ уговаривали ее пѣть; она отговаривалась за простудою и въ самомъ дѣлѣ немного охрипла. Наконецъ, послѣ многихъ преслѣдованій сказала: "Pourquoi voulez-vous, que je gâte ce bel orgue, que Dieu m'a donné?" Пpoстодушіе самолюбія прелестное!
  

Приписка А. Я. Булгакова.

  
   Что можно иного сказать лѣнивцу, какъ -- не правъ я. Люби не по своему, то-есть, молча, а люби по нашему: говоря, писавши. Я здѣсь уже какъ въ раю, что же будетъ въ Москвѣ? Сергѣя видалъ я очень часто въ Парижѣ: здоровъ, веселъ и либераленъ, но не ультра-либераленъ, какъ Чичаговъ, который говоритъ, что онъ только тогда поѣдетъ во дворецъ, когда король надѣнетъ трехцвѣтную кокарду. прощай, душа моя! По пріѣздѣ въ Москву буду тебѣ писать, и ты получишь доказательство, что я тебя помнилъ и въ Эгрѣ, больной. Обнимаю тебя и Жуковскаго.
  

249.

Тургеневъ князю Вяземскому.

10-го декабря. [Петербургъ].

   Получилъ 22-е ноября съ стихами и башмаками и 28-е ноября съ другими. Давно ужъ ты такихъ свѣжихъ и полныхъ стиховъ не писалъ, какъ "Первый снѣгъ". Есть стихи, которые врѣзываются и въ память, и въ сердце съ перваго раза.
  
   По жизни такъ скользитъ горячность молодая
   И жить торопится, и чувствовать спѣшитъ --
  
   смѣло, но прелестно!
  
   Пора тоски сердечной --
  
   останется классическимъ опредѣленіемъ этой эпохи въ жизни.
  
   Но въ памяти живутъ души утраты --
  
   войдетъ въ пословицу чувствительныхъ сердецъ. Я отъ этого стиха безъ памяти, а между тѣмъ запомнилъ его съ перваго чтенія.
  
   Воспоминаніе, какъ чародѣй богатый,
   Изъ пепла хладнаго минувшее зоветъ
   И гласъ умолкшему, и праху жизнь даетъ --
  
   пишу на память. Прекрасно!
   Окончаніе не такъ хорошо. Есть стихи, которые надобно передѣлать ("Съ волненьемъ обычайнымъ"). Передѣланное начало кажется лучше, особливо четвертый стихъ:
  
   Сынъ пасмурныхъ небесъ полунощной страны, ибо
   Къ намъ скудныхъ свѣтомъ дня --
  
   не выговоришь, не заикнувшись. "Тѣнь таинственности" въ этомъ случаѣ лучше, нежели "душистѣе", ибо не о духахъ здѣсь идетъ дѣло.
   Можно ли дремать сномъ? Въ этомъ я знатокъ. Сномъ только спать можно, да еще и крѣпкимъ.
  
   Допрашиваетъ слѣдъ добычи торопливой --
  
   смѣлое и прекрасное выраженіе, такъ, какъ и доносъ снѣга. "Съ неволи спущенный" -- облагородствованное выраженіе и сильное.
  
   Топоча хрупкій снѣгъ, насъ по полю помчитъ --
  
   подражательный звуку перваго снѣга и бѣгу по немъ. Но нельзя сказать топоча, отъ топтать; а правильно будетъ, но не хорошо -- топча.
  
   Какъ лучшей жизни младость --
  
   прелестно! Вотъ стихи изъ души моей! Я повторяю ихъ не иначе, какъ со вздохомъ и съ тѣснотою въ груди.
   Въ нѣкоторыхъ выраженіяхъ есть что-то новое и необыкновенное, а между тѣмъ не чуждое хорошему вкусу, напримѣръ:
  
   Ревнивыхъ не боясь, сидѣлъ нога съ ногой...
   И думу первую, и первый вздохъ зажегъ.
  
   Ты оправдалъ пословицу: "Смѣлымъ Богъ владѣетъ". Другой бы не зажегъ вздоха, но у тебя весь стихъ горитъ, и огнемъ Аполлона, который владѣлъ тобою. .
   "Крылатый мигъ" -- лучше, нежели порывный, хотя Жуковскому послѣдній и нравится. Гдѣ есть порывъ, тамъ уже мигъ прошелъ, ибо есть продолженіе времени, котораго порывъ требуетъ. А мигъ во времени есть то же, что точка въ пространствѣ (pas si bètel). Безграничнымъ: въ этомъ словѣ болѣе поэзіи, нежели въ такомъ же, да не такъ.
  
   Душистую лазурь и свѣжій блескъ цвѣтовъ --
  
   поэзія, и прекрасная, мой милый Делиль Андреевичъ!
   Но почему же ты по этимъ стихамъ называешь себя преимущественно русскимъ поэтомъ и находишь въ немъ русскія краски? Эти стихи болѣе другихъ принадлежатъ блестящей поэзіи французской: ты въ нихъ Делиль. Описаніе, манеръ -- его, а не совершенно оригинальный. Рѣшился ли бы ты дѣлать описаніе соболя, катанья, бѣга парой, если бы онъ не былъ твоимъ предшественникомъ? И это не уменьшаетъ достоинства стиховъ, ни вымысла. Но знаешь-ли въ чемъ твоя оригинальность? И это принадлежитъ между русскими поэтами одному тебѣ; назови ее, если хочешь, и народностью: -- въ выборѣ выраженій и въ дачѣ имъ такого мѣста почетнаго и вмѣстѣ приличнаго въ стихахъ, что, несмотря на то, что ихъ тутъ видимъ въ первый разъ, никому не придетъ въ голову сбивать ихъ. Никто такъ не пользовался нѣкоторыми словами, какъ ты -- и ты поэтъ и по эпитетамъ, и еще по оборотамъ.
  
   Красивый выходецъ кипящихъ табуновъ:
  
   въ первомъ словѣ ты новъ, а во второмъ -- поэзія.
   Кто въ тѣснотѣ саней позволилъ бы себѣ просидѣть въ стихахъ? А тебѣ это удалось, да еще и нога съ ногой -- и все прекрасно! Другой бы не усидѣлъ. Вотъ твое преимущество и одно изъ отличительныхъ свойствъ твоего таланта.
  
   Въ побѣдѣ ей другихъ побѣдъ пріявъ залогъ --
  
   не хорошо. На что ковать слова? Придутъ мысли -- будешь умѣть ихъ выразить: ты это въ самыхъ трудностяхъ доказываешь. Тогда и побѣда будетъ легкая, и никто не примѣтитъ плѣнника въ новомъ отечествѣ. Самые ультра-патріоты будутъ встрѣчать его съ улыбкой дружелюбія, какъ стараго соотчича. Развѣ Шишковъ догадался, что промышленностью никто не промышлялъ прежде Карамзина?
   Басня твоя врядъ-ли выдержитъ оцѣнку Яценки! Что ни подпиши -- все не кстати или, лучше, кстати: "Варшаву" нельзя, "Берлинъи -- еще менѣе. Развѣ Парижъ? Но Поццо-ди-Борго русскихъ стиховъ не пишетъ.
   Надобно говорить: съ птицей, а не птицѣ. Исправь!
   Посылаю тебѣ письмо и твои старые стихи изъ Вологды. Возврати мнѣ тѣ, коихъ я не имѣю: я не успѣлъ списать ихъ. Двухъ "Сыновъ Отечества" пришлю послѣ, а теперь посылаю послѣдняго. По выздоровленіи Жуковскаго, который вывихнулъ апфедронъ, пришлю тебѣ новые стихи его: балладу, въ которой онъ описываетъ двухъ черезъ стѣну посаженныхъ плѣнниковъ, которые не видѣли, а любятъ другъ друга, и одинъ умираетъ съ тоски по смерти другого. Вотъ гадкій скелетъ его красавицы.
   Читалъ ли Пушкина въ "Соревнователѣ"? Я сказывалъ ему о его соперникѣ. Онъ (но не соперникъ, а Пушкинъ) написалъ посланіе à une bran le use, и право, первой стыдливости читать можно. А propos: скажи H. H. Новосильцову, что графиня Потоцкая по своему дѣлу съ сыномъ опять въ моихъ рукахъ. Я еще не принимался его разсматривать, то онъ уже былъ у меня съ визитомъ. Желаю отъ всего сердца, чтобы законъ былъ на сторонѣ нравственности. Отъ мнѣнія Коммиссіи законовъ можетъ зависѣть рѣшеніе Совѣта. Онѣ уѣзжаютъ на сихъ дняхъ, чтобы возвратиться съ О[льгой] зимнимъ же путемъ. Какъ блекнутъ розы С[офіи] оттого, что она не позволяетъ никому рвать ихъ.
   Спасибо за извѣстія о Каталани. Будетъ ли она въ намъ хотя весною? Боргондіо входитъ въ моду и завтра поетъ на театрѣ "Танкреда".
   Байковъ сбирался выѣхать сегодня. Если я не увижу его, то скажи ему, что о дѣтяхъ Демчинскаго увѣдомлю его чрезъ тебя въ будущую среду. Великій князь уѣдетъ тотчасъ послѣ бала: 12-го на 13-е.
   Обѣщаютъ новыхъ генералъ-губернаторовъ, голубую ленту, штатсъ-дамъ и трехъ флигель-адьютантовъ. Послѣдніе вѣроятнѣе: баронъ Строгановъ, князь Лобановъ и Мансуровъ, адьютанты князя Волконскаго.
   О дуэли Чер[нышева] съ Шел[леромъ] и здѣсь говорили, но очень давно уже, то-есть, съ годъ тому назадъ: и была этому причина.
   Во дворцѣ встрѣтился я съ графомъ Апраксинымъ, котораго знаю только по тебѣ и по шуткамъ его. Мы молвили слова два, какъ старые пріятели, хотя эти два слова были первыя между нами; въ сожалѣнію, вѣроятно, и послѣднія на сей разъ, ибо я не надѣюсь встрѣтить его еще разъ. Я мраморъ люблю только въ древнихъ статуяхъ, а мраморные дворцы для меня не привлекательны.
   Здѣсь графъ Петръ А[лександровичъ] Толстой; но въ Москву по сію пору никто еще не назначенъ.
   Я читалъ "Les Vèpres Siciliennes": мѣстами хорошо, но піеса не хороша. Прости! пріѣзжай къ намъ по первому морозу.
   Сію минуту принесли ко мнѣ бумаги, оставшіяся послѣ Нагибина, между коими много твоихъ стиховъ -- и твоей руки. Я не успѣлъ еще разобрать ихъ, но скажу тебѣ, что найду, и сдѣлаю имъ опись. Вообрази себѣ, что какая-то подполковница Осинская объявила на него претензію въ 10000 рублей, и потому остановлено его имѣніе. Но, вѣроятно, это окажется неосновательно, ибо онъ ходилъ по ея дѣламъ и имѣетъ росписку. Перестаю писать къ князю Вяземскому для того, чтобы писать за княжну Вяземскую къ графинѣ Кочубей и получать фрейлинскія тысячи.
  

250.

Князь Вяземскій Тургеневу.

14-го декабря. Варшава.

  
   Скажу матушкѣ: "Голова болитъ",
  
   а все нѣсколько словъ сказать въ добавку надобно, хотя съ тѣмъ, чтобы сдѣлать выговоръ. Я именно не хотѣлъ, чтобы выставлена была "Варшава", а хотѣлъ, чтобы сказано было, что стихи съ польскаго.
   Что ты такъ особачился противъ Геке? Если бы ты видѣлъ радость его, когда отдалъ я ему пашпортъ, то не сталъ бы жалѣть о добромъ дѣлѣ.
   Булгаковъ, намѣрившись прожить у меня два дни, прожилъ ихъ слишкомъ пять. Вотъ каковы мы, варшавцы! Впрочемъ, честь не столько мнѣ, какъ Каталани подобаетъ: онъ жилъ въ ожиданіи концерта и дождался. Ага, господа вислоухіе, и ваши грубыя перепонки начинаетъ пробивать голосъ Боргондіо! Повѣрь, что не только сессисты, но и каталанисты, ни говори, а Боргондіо можно всегда слушать, а можетъ быть ее и долѣе Каталани заслушаешься. Спроси у нея отъ меня, чтобы пропѣла она тебѣ дуэтъ Фіорованти изъ "Камиллы". Въ послѣднемъ концертѣ, данномъ Каталани въ пользу бѣдныхъ, на коемъ собрали слишкомъ тысячу червонцевъ, прогремѣла она, по требованію публики, два раза торжественное и поэтическое "ура". Разумѣется, поэзія -- въ ея голосѣ, а не въ стихахъ. Странное дѣло! Никогда хорошіе стихи не дѣлаются народными, исключая Италіи, гдѣ чернь поетъ битвы Танкреда и прельщенія Армиды. Жуковскаго не пѣли въ Двѣнадцатомъ году, а пѣли Корсакова. Тутъ можетъ быть и разсчетъ музыкантовъ: они въ славѣ не хотятъ раздѣла.
   Что говорятъ у васъ о первыхъ преніяхъ парижскихъ засѣданій? Кажется, цари стакнулись, и Карлсбадскій конгрессъ, даромъ что не много шумѣлъ, а дѣлалъ много. Я здѣсь воевалъ за Гришку Отрепьева (Grégoire, какъ называетъ его Ростопчинъ въ Парижѣ), то-есть, не столько за лицо его, какъ за званіе, которое неприкосновенно, буде препятствія, выставляемыя противъ избранія его въ силу закона, не совсѣмъ достовѣрны.
   Я читаю теперь исторію Ста дней англичанина Hobbouse, кажется, въ Парижѣ схваченную: много любопытнаго. Выдерите всѣ листы изъ жизни Наполеона, но оставьте одни -- о переходѣ его изъ острова Эльбы въ Парижъ, и тогда еще переростетъ онъ всѣхъ фокусъ-покусниковъ героическихъ, явившихся на лубкахъ вселенныя. Но, дошедши до Парижа, изнемогъ онъ. нравственно: или Франція была не та, или онъ уже былъ не тотъ. Или онъ уже былъ не левъ, или Франція твердо рѣшена была когти льву подстричь. Этотъ человѣкъ не могъ быть искренно конституціоннымъ монархомъ. Со всѣмъ тѣмъ поступили противъ него вопреки всѣмъ правамъ народнымъ; и цари, разодравшіе по немъ его наслѣдство, не только вещественное, но и умственное, могли покойнику оставить, по крайней мѣрѣ, честь почетныхъ похоронъ и мирный уголокъ на лучшемъ кладбищѣ, тѣмъ болѣе, что, по словамъ его, онъ въ самомъ дѣлѣ кончилъ свое политическое поприще. Живи теперь онъ въ Парижѣ, никто о немъ и думать не будетъ: онъ похоронилъ себя и самъ отпѣлъ, возвратившись въ Парижъ послѣ неудачи. Что онъ не убилъ себя, это другое дѣло: въ его положеніи было болѣе великодушія рѣшиться на жизнь, чѣмъ на смерть; нашему брату послѣ пощечины дѣлать нечего, но исполину исторіи можно имѣть другой разсчетъ. "Quelque chose qui arrive, je n'avancerai pas la destinée d'une heure", сказалъ онъ тогда своему адьютанту.
   Четыре часа: надобно одѣваться, ѣхать обѣдать. Сдѣлай милость, скорѣе отправь письмо.
  

251.

Тургеневъ князю Вяземскому.

17-го декабря. [Петербургъ].

   Письмо отъ 6-го декабря я получилъ съ прелестными стихами. Португальскіе полны истинною страстію. При первой счастливой любви я впишу ихъ въ альбумъ и отыщу въ Байронѣ, но вѣрно оригиналъ не лучше перевода. Это -- греческая древняя эпиграмма. У насъ одинъ бы старый, но облагородствованный Нелединскій могъ придумать такой стихъ:
  
   ..... Душа, не умирая,
   Внѣ жизни будетъ жить безсмертіемъ любви!
  
   Это сильнѣе, или, по крайней мѣрѣ, возвышеннѣе:
  
   Душу что во мнѣ питало
   Смерть не можетъ истребить, и пр.
  
   Я начинаю думать, что ты влюбленъ, по крайней мѣрѣ воображеніемъ.
   "Уныніе" также прекрасно. Есть стихи удивительные, напримѣръ:
  
   И яркою браздой прорѣзать мглу вѣковъ.
  
   Славолюбецъ запомнитъ стихъ этотъ съ перваго разу. Въ немъ вся жизнь его и цѣль его жизни.
  
   Забвеньемъ заростетъ безмолвная могила --
  
   смѣло и хорошо!
  
   Святую ненависть къ безчестному зажгла
   И чистую любовь къ изящному и благу --
  
   этими стихами можно зажечь любовь въ поэзіи и къ поэту, который написалъ ихъ. "Святая ненависть" -- прелестно!
  
   Тирану быть врагомъ и жертвѣ вѣрнымъ другомъ --
  
   я повторилъ эту клятву въ сердцѣ своемъ, когда прочелъ стихъ. Онъ въ меня врѣзался, ибо чувство сродное его приняло.
  
   Въ побѣдѣ чести нѣтъ, когда безчестенъ бой --
  
   я далъ этотъ стихъ Уварову, который занемогъ отъ безчестнаго бою съ Магницкимъ, подлымъ льстецомъ и обскурантомъ изъ одной подлости и по невѣжеству.
   Не знаю, писалъ ли я тебѣ о нашихъ новостяхъ? Вотъ онѣ. Три фрейлины: княжна Волконская, Миллеръ, дочь военнаго министра Васильчикова. Малиновскій (Алексѣй Ѳедоровичъ), Дивовъ, Ададуровъ -- сенаторы. Гурьевъ и Коновницынъ -- графы. О первомъ сказали: "Ce n'est pas un compte-rendu, mais un comte fait". Mopской министръ пережаловалъ всѣхъ своихъ. Родофиникинъ -- тайный совѣтникъ, Татищевъ -- дѣйствительный тайный совѣтникъ, другой Татищевъ (А. И.) -- Александра Невскаго, князь Ѳедоръ Голицынъ -- 2-го Владиміра, князь Долгоруковъ -- шталмейстеръ, Самаринъ -- въ должности гофмейстера, и прочіе, имъ же нѣсть числа. Посылаю "Вѣстника" и письмо Боргондіо восхитила публику въ "Танкредѣ" и, примиривъ ее съ собою, и сама примирилась съ нею. Скоро ѣдетъ отсюда. Булгакова вѣрно нѣтъ уже въ Варшавѣ, а Константина ежедневно ожидаемъ сюда. У насъ 30 градусовъ. Старухи и форейторы замерзаютъ. Вчера на пути отъ Кронштадта въ Петербургъ замерзло 18 человѣкъ, и между прочимъ офицеръ съ кучеромъ и лакеемъ.
   Послалъ сегодня пару твоихъ піесъ въ Парижъ для Софьи Петровны Братъ недѣли черезъ четыре, вѣроятно, будетъ въ Варшавѣ. Байковъ не ѣдетъ за холодомъ.
   О Демчинскаго дѣтяхъ доложитъ князь при первомъ докладѣ. Прости! Тургеневъ.
  

252.

Князь Вяземскій Тургеневу.

19-го декабря. [Варшава].

   Письмо твое 10-го декабря, какъ масло душистое, разлилось по мнѣ. Ты меня такъ хвалишь, что слюнки потекли. Спасибо за "Первый снѣгъ"!
   "Топоча хрупкій снѣгь"; а Ломоносовъ: "Топоча бурными ногами". Мнѣ самому диво немного: "Съ волненьемъ обычайнымъ", но, разобравши, что найдешь въ немъ худого, ни для уха, ни для смысла; а между тѣмъ тотъ стихъ хорошо падаетъ: "Воспоминаньемъ тайнымъ". Мы такъ бѣдны на риѳмы.
   Что ты мнѣ за вздоръ поешь о птицѣ и съ птицей? Во-первыхъ, мнѣ кажется, именно съ птицей и нельзя говорить, а только: птицѣ; а во-вторыхъ, ни того, ни другого въ баснѣ моей пѣтъ. Есть:
  
   Онъ говорить искусникъ былъ; и птицѣ
   . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
   Онъ въ росказняхъ сулилъ на завтра кладъ.
  
   Отчего ты думаешь, что я по первому снѣгу ѣхалъ за Делилемъ? Гдѣ у него подобная картина? Я себя называю природнымъ русскимъ поэтомъ потому, что копаюсь все на своей землѣ. Болѣе или менѣе ругаю, хвалю, описываю русское: русскую зиму, чухонскій Петербургъ, петербургское Рождество и пр., и пр.; вотъ что я пою. Въ большей части поэтовъ нашихъ, кромѣ торжественныхъ одъ, и то потому, что нельзя же враговъ хвалить, ничего нѣтъ своего. Возьми Дмитріева: только въ лирикѣ слышно русское нарѣчіе и русскія имена; все прочее всѣхъ цвѣтовъ и всѣхъ голосовъ, и потому все безъ цвѣта и все безъ голоса. Отъ чего Вольтеръ французѣе Расина? Тотъ боялся отечественнаго, какъ Уваровъ боится говорить по-русски; другой -- напротивъ хватался за все свое, пѣлъ Генриха, французскихъ рыцарей и -- -- древними. Вотъ, моя милуша, отчего я пойду въ потомство съ россійскимъ гербомъ на лбу, какъ вы, мои современники, ни французьте меня. Орловскій -- фламандской школы, но кто русѣе его въ содержаніяхъ картинъ? Вотъ о чемъ идетъ дѣло, и дѣло съ концомъ.
   Что сказалъ ты по послѣдней эстафетѣ, не получивши письма отъ меня? Чортъ знаетъ, какъ она ускользнула отъ меня; письмо готово было, и въ доказательство посылаю его. Я "Соревнователя" не имѣю: ты только все о стихахъ говоришь, а не присылаешь.
   Давай мнѣ Пушкина и его трясучку. Что за письмо Орлова къ Бутурлину? Что же оный журналъ, о коемъ хлопоталъ твой братъ?
   Неужели и эта надежда въ воду канетъ? Что мы за -- -- такіе, что ничего -- -- порядочно не можемъ? Оставимъ потомству слѣдъ жизни, завладѣемъ мнѣніемъ, которое разогрѣется и очнется въ рукахъ нашихъ! Теперь самая пора: дѣти намъ спасибо скажутъ. Мы доселѣ прокрадываемся по жизни, а надобно шагать твердо. Право, мнѣ иногда приходитъ въ голову засѣсть учиться по-французски, чтобы писать, разумѣется, не стихами. Чортъ ли стоитъ писать на языкѣ мертвомъ, и то еще по песку! То ли дѣло рѣзать на мѣди! Дубъ возьметъ свое: не сегодня подъ тѣнью своею угоститъ прохожаго, такъ завтра, или черезъ триста лѣтъ, или черезъ тысячу; но розѣ суточной должно временемъ дорожить: для нея завтра не существуетъ; или сегодня благоухай на груди красавицы, или расцвѣла ты вотще. Дубъ, напримѣръ, Карамзинъ, а я, напримѣръ, роза.
   Возврати мнѣ "Первый снѣгъ" съ замѣчаніями: у меня списка не осталось. Что въ окончаніи не нравится? Послѣдніе три стиха, мнѣ кажется, хороши. Посыпай моимъ снѣгомъ Неаполь и скажи этому кастратѣ, что не пишу къ нему потому, что онъ ко мнѣ не пишетъ. Изъ Варшавы нечего сказать въ Неаполь, а въ Варшаву можно бы изъ Неаполя сказать тепленькое слово.
   Каталани будетъ весною въ Россіи, но, вѣроятно, прежде будетъ въ Москвѣ, чѣмъ у васъ, потому что проѣдетъ черезъ Кіевъ. Скажи это Borgondio: пускай опередитъ она ее въ Москвѣ. На дняхъ ѣдетъ она въ Лембергъ; сегодня у меня обѣдаетъ. Я еще никого не видалъ изъ нашихъ, бывшихъ у васъ. Великій князь пріѣхалъ третьяго дни, то-есть, въ середу. Мнѣ Остолоповъ пишетъ о печатаніи "Словаря" своего и, кажется, намекаетъ мнѣ, чтобы я тебѣ замолвилъ слово о немъ для замолвки князю. Сдѣлай, что можешь. Прости! Сдѣлай милость, давай Пушкина и Жуковскаго. Я по горло во французской революціи.
  

20-го декабря.

   Ужъ мы въ двадцатомъ году. Добрый баронъ Штейнгель увѣряетъ, что мы только двѣнадцатью днями отстали отъ Европы, и надѣется, что мы вскорѣ и въ этомъ не уступимъ имъ. Успѣхи гражданскіе въ силу именныхъ указовъ не затруднительны: мудрено другихъ домогаться.
   Надобно же съ ума сойти! Третьяго дня была у меня безсонница и вышла безсовѣстница: пришелъ въ голову "Благонамѣренный", а съ нимъ и шарады. Вотъ слѣдствіе: отошли Измайлову; только, ради Бога, не выдай меня! Загадка -- съ польскаго.
  

253.

Тургеневъ князю Вяземскому.

24-го декабря. [Петербургъ].

   Середа, а я все еще безъ письма отъ тебя и перечитываю "Португальскую любовь" и радуюсь "Уныніемъ". И то, и другое сообщилъ съ басней Дмитріеву, который прислалъ мнѣ сухую хронику московской литературы или Общества любителей, спасаемаго Васильемъ Львовичемъ и Шаликовымъ и птенцами московскаго Парнасса.
   Здѣсь скоро будетъ торжественное чтеніе въ Русской Академіи. Жуковскій написалъ уже стихи -- подражаніе Овидію, а Карамзинъ будетъ читать отрывовъ изъ IX книги "Исторіи". Шишковъ корешками своими приворожилъ талантъ и къ Академіи.
   Что же ты не возвращаешь мнѣ "Перваго снѣгу"? Присылай его хоть по послѣднему пути. Отдавать ли его въ "Сына" и обрадовать ли его и "Уныніемъ"*?
   Въ воскресенье пріѣхалъ сюда Константинъ Булгаковъ, и мы ежедневно видимся. Я его люблю и за него самого, и за что-то минувшее, которое съ нимъ оживляется въ душѣ и вѣетъ на нее. Я его встрѣчалъ и въ радостяхъ, и въ горестяхъ жизни, и онъ познакомилъ меня съ твердостью въ несчастіи. Жалѣю, что ты не сдержалъ слова и не пріѣхалъ въ намъ. Мы бы прожили счастливо и молодо недѣли три вмѣстѣ, и твое присутствіе и насъ, вмѣстѣ сущихъ, соединило бы хоть на время твоего присутствія; ибо улицы раздѣляютъ насъ болѣе, нежели границы, и я недавно писалъ къ Жуковскому, что одному изъ насъ надобно уѣхать въ Варшаву, чтобы знать другъ о другѣ.
   Шишковъ прежде меня прочтетъ стихи его, и я услышу о нихъ отъ Петра Ивановича Соколова.
   Скажи Николаю Николаевичу, что я только вчера ввечеру, то-есть, 23-го декабря, получилъ письмо его изъ Слонима, 29-го ноября писанное, и постараюсь сегодня же отвѣчать ему.
   О дѣтяхъ Демчинскаго князь опять докладывалъ государю; но велѣно ожидать очереди по кандидатскому списку, въ которомъ они состоятъ, помнится, подъ номеромъ 37-мъ. Надобно дождаться выпуску. Что дѣлать? Ни мѣста нѣтъ, ни способовъ расширить нынѣшнее.
   Посылаю "Сына". Въ немъ двѣ надписи и объявленіе о новомъ изданіи братниной книги. Жаль; что мало хвалятъ публику, которая любитъ чтеніе подобныхъ книгъ Это утѣшительное явленіе не въ одномъ литературномъ отношеніи. Жаль, что и Николай начинаетъ утопать въ дѣлахъ текущихъ! по крайней мѣрѣ Европа и ея ажитаціи для него еще не чужды; онъ обѣдаетъ въ Англинскомъ клобѣ и весь вечеръ посвящаетъ чтенію журналовъ; а къ ночи возвращается въ кабинетъ свой и знаетъ публику только по Совѣту и по англинской тавернѣ. Тѣмъ лучше! Единственный родъ невѣжества, выгодный для ума и сердца!
   Сію минуту прислалъ мнѣ князь Голицынъ сказать, что Булгаковъ сдѣланъ сюда почтъ-директоромъ, а Калининъ сенаторомъ; на мѣсто Булгакова -- Рушковскій, его бывшій помощникъ. Сейчасъ посылаю поздравить Костю.

254.

Князь Вяземскій Тургеневу.

26-го и 27-го декабря. [Варшава].

   Чортъ знаетъ, что сдѣлалось! Письма приносятся поздно, а эстафета отъѣзжаетъ рано: едва успѣваю сказать спасибо за письмо.
   Радуюсь за португальскій апельсинъ; любопытенъ знать, кому поднесешь его, сказавши: "Madame, voulez-vous des apelcins"? Я думаю, Жуковскій бѣсится, что я вырвалъ у него изо рту самый его кусокъ. Что же мнѣ не даешь ни его, ни Пушкика стиховъ? Я осужденъ ѣсть однѣ шарады "Благонамѣреннаго", и ты уже видѣлъ пагубное слѣдствіе этой пищи: корми меня чѣмъ-нибудь другимъ. Я это время былъ какъ-то въ стихотворной похоти: праздновалъ собачьи свадьбы.
   У насъ тоже по насъ морозъ изрядный. Сейчасъ горитъ домъ піаристовъ, то отдѣленіе, въ коемъ школа инженіеровъ. Здѣшняя пожарная команда въ жалостномъ положеніи: надобно надѣяться, что русское правительство распространитъ и на Варшаву свое гасительное дѣйствіе. А сегодня изъ двухъ скаредныхъ трубъ, вмѣсто воды, кидаютъ сосульки на огонь. Но за то великій князь дѣлаетъ на пожарѣ дѣйствіе трубы: толпы народа, скопившіяся на улицѣ, мигомъ разсѣялись, какъ только онъ показался. Отъ него строго запрещено ходить зрителемъ на пожаръ, и любопытныхъ отсылаетъ онъ на огонь или на гауптвахту.
   Г[рафъ] Хоткевичъ, бывшій полковникомъ, отставленный генераломъ, назначенъ былъ въ сенаторы. Этотъ Хоткевичъ, въ Варшавѣ вездѣсущій и всесущій, химикъ, освистанный трагикъ, ультрапатріотъ, осмѣянный даже и въ Польшѣ за патріотизмъ неловкій, мужъ прекрасной жены, съ коей живетъ Александръ Голицынъ, но за вѣрность коей онъ ручается, потому что она спитъ съ нимъ въ одной комнатѣ, будто днемъ чортъ не чортъ, вздыхатель всѣхъ курвъ, бѣсъ театра или, лучше сказать, балбесъ, мужичина въ сажень, который поминутно мелькаетъ то въ райкѣ, то въ ложѣ актрисъ, то въ партерѣ, предводительствующій рукоплесканіями при словѣ "ojczyzna" и кричащій bis при словѣ "polak", богачъ безъ гроша въ карманѣ и прочее, и прочее. Къ концу, этотъ человѣкъ, будучи еще полковникомъ, влѣзъ на крышку во время пожара и ради narodowości, или dobroczyności, въ дыму и въ огнѣ, работалъ, какъ трубочистъ. Пріѣзжаетъ великій князь; ты понимаешь удивленіе его,-- и на завтра приказъ, что, кромѣ должностныхъ, никто на пожарѣ быть не имѣетъ. Проходитъ годъ, другой; Хоткевичъ уже въ отставкѣ отъ военной службы, уже кастеланъ. Загорается домъ въ Аллеяхъ: за первой искрой является Хоткевичъ; спустя нѣсколько минутъ и великій князь; нападаетъ онъ на пожарнаго героя, кричитъ на него, гонитъ и наконецъ приказываетъ плацъ-адьютанту отвезти его. Все это хорошо, но послушай далѣе: въ послѣднее пребываніе государя, Хоткевичъ съ другими пожалованными сенаторами приводится къ присягѣ. Присяга сдѣлана. Хоткевичъ проситъ у предсѣдателя голоса и говоритъ: "Столько-то предковъ моихъ засѣдали въ сенатѣ; мнѣ непростительно было бы не цѣнить въ полной мѣрѣ всего достоинства званія сего и потому, послѣ непріятности, сдѣланной мнѣ, о коей говорить мнѣ излишне, но которая всѣмъ извѣстна, я не могъ бы, не оскорбляя самаго сего званія и царя, возвысившаго меня на него, оставаться среди васъ, и потому прошу о увольненіи". Разумѣется, онъ и былъ уволенъ. Каково тебѣ это кажется? Изъ глупца умѣли сдѣлать человѣка почтеннаго, и смѣхъ обратился въ уваженіе. Теперь другой вопросъ, и дѣлаю его съ сокрушеннымъ сердцемъ: много-ли изъ нашей братіи, то-есть, разумѣется, дворянской, въ состояніи было бы такъ поступить? Здѣсь такъ поступилъ шутъ, коего пальцемъ указывали. Какъ ни говори, но донъ-кишотство чести, когда оно сдѣлалось, такъ сказать, народною замашкою,-- кремень, изъ коего легко высѣкать искры. Теперь дѣло въ томъ, что изъ огня раздуешь: ничтожный фейерверкъ или пламень священный и вѣчно неугасимый? Во всякомъ случаѣ, донъ-кишотство подлости -- гораздо хуже.
   Ты изъ "Унынія" хвалишь нѣкоторые стихи. Желаю знать, какъ думаешь и какъ думаете о цѣломъ? Это -- "бытіе сердца моего". За мысли и чувства отвѣчаю: онѣ всѣ оттуда. Но мнѣ самому кажется, что въ стихосложеніи нѣтъ той прелести, той увлекательности, безъ коей все -- ничего, а съ коей ничего -- все. Будь эти стихи сочны и благовонны, то они были бы лучшимъ растеніемъ моего сада. Отчего это? "Зиму" писалъ я болѣе наобумъ; "Уныніе" -- подъ шопотомъ сердца, а въ "Зимѣ" болѣе истины, звуки полнѣе, выговоръ свободнѣе. Отчего это? Спроси у Жуковскаго. Нѣтъ, не спрашивай: у него, напротивъ, нѣтъ никогда разноголосицы съ сердцемъ. Будь я влюбленъ, какъ ты думаешь, вѣрь я безсмертію души, быть можетъ, не сказалъ бы тебѣ на радость:
  
             Душа, не умирая,
   Внѣ жизни будетъ жить безсмертіемъ любви.
  
   Напримѣръ, я часто замѣчалъ, что тутъ, гдѣ сердце мое злится,-- языкъ мой всегда осѣчется; на посторонняго -- откуда ни возьмется, такъ и выпалитъ. Дидеротъ говоритъ: "Зачѣмъ искать автора въ его лицахъ? Что общаго между Расиномъ и Аталіею, Мольеромъ и Тартюфомъ?" Что онъ сказалъ о драматическомъ писателѣ, можно сказать и о всякомъ. Главная примѣта не въ выборѣ предметовъ, а въ пріемѣ: какъ, съ какой стороны смотришь на вещь, чего въ ней не видишь и чего въ ней не доищешься, другимъ непримѣтнаго. О характерѣ пѣвца судить не можно по словамъ, которыя онъ поетъ, но можно, по крайней мѣрѣ, догадываться о немъ по выраженію голоса и измѣненіямъ напѣва. Я не очень ясно мысль мою выражаю, но въ ней кроется сѣмя истины. Со временемъ взрощу. Неужели Батюшковъ на дѣлѣ то, что въ стихахъ? Сладострастіе совсѣмъ не въ немъ. Я съ тѣхъ поръ, что остываю, выбрасываю немного пламень сладострастія, который разжигалъ меня столько лѣтъ.
   Сдѣлай милость, скажи Николаю Михайловичу, что книги будутъ ему посланы съ первою эстафетою. Прости! Чтобы ни одно письмо безъ вложенія безсмертія не ходило, вотъ нѣсколько стиховъ, которые я написалъ при извѣстіи прошлогоднемъ о мнимой смерти Давыдова. Я отыскалъ ихъ въ тряпкахъ.
  
   Жизнь -- ночь, а смерть есть день; иль ночь могилы сѣнь,
   А жизнь есть день для насъ; но къ цѣли безопасной
   Равно вести должна послѣдняя ступень.
   Прохожій, гость земли, отвергни страхъ напрасный,
   Или по бурномъ днѣ насъ сонъ постигнетъ ясный,
   Иль бурной ночи въ слѣдъ проглянетъ ясный день.
  
   Что дѣло Сибирякова? Неужели и оно въ воду кануло? Не забудь сказать. пришли мнѣ "Тысяча восемьсотъ двѣнадцатый годъ" Ахшарумова.
   На дняхъ умеръ старшій генералъ польской арміи Sierakowski, въ лѣтописяхъ военныхъ человѣкъ не великій, но умный и добрый старикъ и съ познаніями инженерными. Умеръ на большой дорогѣ; предчувствуя свою кончину, хотѣлъ непремѣнно умереть на родинѣ, на Волыни, и отъѣхалъ только нѣсколько миль отъ Варшавы. Сейчасъ Niemcewicz далъ мнѣ записку о книгѣ рѣдкой и для Николая Михайловича весьма полезной. Отдай ему ее. Онъ считаетъ, что она должна находиться въ бывшей библіотекѣ Залускаго. Прочее доставится на слѣдующей недѣлѣ.
  

255.

Тургеневъ князю Вяземскому.

31-го декабря. [Петербургъ].

   Два письма твои и загадки получилъ. Будь впередъ исправнѣе и не заставляй меня разгадывать твое мнимое молчаніе, ибо я уже начиналъ питаться надеждою свиданія съ тобою въ Петербургѣ. Вмѣсто письма, посылаю тебѣ сегодня стихи Жуковскаго, по его порученію. Самъ онъ уѣхалъ въ Дерпть до 20-го генваря и обѣщалъ оттуда писать въ тебѣ. Въ копіи съ перевода должно быть много ошибокъ, ибо я не успѣлъ пересмотрѣть его. Возвратился съ бала отъ графа Головина въ четыре часа. Давали три піесы, въ которыхъ Плещеевъ отличался. Я заваленъ отчетами и визитами. Булгаковъ остается съ нами и не поѣдетъ даже и за женой въ Москву. Стиховъ твоихъ не имѣю времени послать въ тебѣ, ибо долженъ велѣть списать копію и прочесть ее.
   Боргондіо восхищала насъ опять въ "Танкредѣ". Публика начинаетъ быть справедливѣе и оглушаетъ ее ладошами. Сесси вчера гремѣла у графа Головина, но "Di tanti palpiti" Боргондіо движутъ сердцемъ. Посылаю тебѣ послѣдній номеръ "Сына Отечества". Подписываться ли для тебя? Мнѣ очень затруднительно соблюдать порядокъ въ отправленіи, ибо часто во мнѣ не приносятъ, а я забываю по многимъ ужаснымъ занятіямъ. On n'a pas d'idée de ce que c'est pu la matinée d'un secrétaire général d'un ministère.
   Дмитрій Сергѣевичъ Ланской отставленъ съ лентой Александра Невскаго. На его мѣсто Лавинскій съ чиномъ тайнаго совѣтника, а на мѣсто Лавинскаго нашъ больной камергеръ Барановъ, бывшій начальникомъ отдѣленія по Медицинскому департаменту.
   Здѣсь литографированъ St.-Félix въ своихъ двухъ костюмахъ dans "L'enfant prodigue". Прости! Тургеневъ.
   Другіе стихи нужно переправить. Пришлю ихъ сегодня или послѣ.
  

ПРИМѢЧАНІЯ.

  
   1. Князь Вяземскій Тургеневу. [Первые мѣсяцы 1812 г.]. Москва.
   -- (Стр. 1). "Опасный сосѣдъ" -- сатира В. Л. Пушкина, написанная въ 1811 году.
   -- (Стр. 1). Лаврентій -- слуга Тургенева.
   -- (Стр. 1). Тургеневъ въ это время имѣлъ чинъ коллежскаго совѣтника и занималъ съ 13-го сентября 1810 г. должность директора главнаго управленія духовныхъ дѣлъ иностранныхъ исповѣданій. Кромѣ того, съ 9-го апрѣля 1812 г. онъ былъ назначенъ помощникомъ статсъ-секретаря Государственнаго совѣта по Департаменту законовъ, а съ 4-го мая 1812 г.-- членомъ Совѣта Коммиссіи составленія законовъ (Изъ формуляра).
   -- (Стр. 1). Тургеневъ, по словамъ кн. Вяземскаго, "былъ не гастрономъ, не лакомка, а просто обжорливъ. Вмѣстимость желудка его была изумительная" (Полн. собр. соч. кн. Вяземскаго, т. VIII. стр. 284).
   -- (Стр. 1). Стихъ взятъ изъ сатиры Батюшкова: "Видѣніе на берегахъ Леты", написанной въ 1809 году (Соч. Батюшкова, т. I, кн. 2, стр, 85). "Адскіе пироги" вѣроятно заимствованы изъ ѴІ-й пѣсни "Энеиды". Тамъ Сивилла, желая умилостивить адскаго пса Цербера, бросаетъ ему лепешку.
  
   2. Тургеневъ князю Вяземскому. 18-го марта 1812 г. С.-Петербургъ.
   -- (Стр. 2). Въ половинѣ февраля 1812 г. Тургеневъ, взявъ отпускъ на 28 дней, ѣздилъ въ Москву, но долженъ былъ возвратиться въ Петербургъ ранѣе срока, чтобы застать государя, который 13-го марта намѣревался отбыть въ Вильну, но выѣхалъ только 9-го апрѣля (Р. Архивъ 1867 г., стт. 1365--1366).
   -- (Стр. 2). Панегирикъ Дашкова -- рѣчь его, читанная 14-го марта 1812 г. въ Обществѣ любителей словесности, наукъ и художествъ по поводу избранія графа Д. И. Хвостова въ почетные члены. Д. В. Дашковъ, бывшій членомъ Общества, противился избранію Хвостова, но долженъ былъ уступить большинству голосовъ. Тогда онъ вызвался привѣтствовать новооизбраннаго члена и въ присутствіи послѣдняго сказалъ ему рѣчь, наполненную похвалами, заключавшими въ себѣ сплошную и ядовитую насмѣшку надъ литературною дѣятельностью Хвостова. Рѣчь Дашкова напечатана Н. С. Тихонравовымъ въ Р. Старинѣ 1884 г., т. 43, стр. 105--113.
   -- (Стр. 2). Д. Н. Блудовъ былъ старше Вяземскаго на 7 лѣтъ. Знакомство ихъ состоялось въ 1809 или 1810 году, въ домѣ Карамзиныхъ (Полн. собр. соч. кн. Вяземскаго, т. X, стр. 243--244). Знакомство Вяземскаго съ К. Н. Батюшковыкъ относится къ первой половинѣ 1810 г., когда послѣдній. находился въ Москвѣ (Соч. Батюшкова, т. I, стр. 112--113). Съ Дашковымъ же, по словамъ самого Вяземскаго, онъ познакомился черезъ Карамзиныхъ до 1812 г. (Полн. собр. соч. кн. Вяземскаго т. X, стр. 244). Вяземскій былъ моложе Дашкова только четырьмя годами.
   -- (Стр. 2). Подъ "курсомь дурной словесности" разумѣется "Собраніе образцовыхъ русскихъ сочиненій и переводовъ, изданныхъ Обществомъ любителей отечественной словесности", 12 частей. С.-Пб. Въ Медицинской типографіи, 1815--1817. Этотъ "курсъ" подготовлялся еще съ 1809 г., одновременно съ "Собраніемъ русскихъ стихотвореній" (5 частей. М. 1810--1811), изданныхъ Жуковскимъ, который также называлъ его "курсомъ словесности* (И. А. Бычковъ. Письма В. А. Жуковскаго къ А. И. Тургеневу. М. 1895, стр. 45, 50). Въ изданіи "Собранія образцовыхъ русскихъ сочиненій" принимали участіе: А. И. Тургеневъ, Жуковскій, А. Ѳ. Воейковъ, Д. А. Кавелинъ, завѣдывавшій Медицинскою типографіей, и М. Д. Костогоровъ, которому поручена была корректура. Воейкова и Жуковскаго, во время ихъ отсутствія, замѣняли Дашковъ и Батюшковъ (Библіограф. Записки 1859 г., стт. 423--424). Изъ письма Тургенева можно заключить, что въ этомъ предпріятіи участвовалъ и Блудовъ, который въ товарищескомъ кружкѣ будущихъ Арзамасцевъ пользовался репутаціей прирожденнаго литературнаго критика (Полн. собр. соч. кн. Вяземскаго, т. IX, стр. 207). Не даромъ и Воейковъ въ своемъ "Парнасскомъ Адресъ-календарѣ" называлъ его "государственнымъ секретаремъ бога Вкуса".
   -- (Стр. 2). Княгиня Вѣра Ѳедоровна Вяземская (род. 6-го сентября 1790 г., ум. 8-го іюля 1886 г. въ Баденъ-Баденѣ и погребена на Тихвинскомъ кладбищѣ Александро-Невской лавры) вышла замужъ за кн. Петра Андреевича 18-го октября 1811 г. Она была дочерью кн. Ѳедора Сергѣевича Гагарина (род. въ 1757 г., ум. въ 1794 г.) и княжны Прасковьи Юрьевны Трубецкой (род. въ 1762 г., ум. въ 1846 г.), во второмъ бракѣ Кологривовой.
   -- (Стр. 2). Василій Львовичъ -- Пушкинъ.
  
   3. Князь Вяземскій Тургеневу. 4-го апрѣля [1812 и Москва].
   -- (Стр. 3). Братъ А. И. Тургенева, о знакомствѣ съ которымъ говоритъ Вяземскій,-- Николай Тургеневъ.
  
   4. Князь Вяземскій Тургеневу. 16-го октября [1812 г.]. Вологда.
   -- (Стр. 4). 25-го іюля 1812 г. Вяземскій, состоя съ ноября 1807 г. при Межевой канцеляріи, получилъ разрѣшеніе поступить въ Московскую милицію и, находясь при М. А. Милорадовичѣ (Р. Архивъ 1866 г., ст. 221), участвовалъ въ Бородинскомъ сраженіи, за что былъ награжденъ орденомъ св. Владиміра 4-й степени съ бантомъ. 1-го сентября, наканунѣ занятія Москвы французами, Вяземскій выѣхалъ изъ древней столицы въ Ярославль, гдѣ находилась его жена вмѣстѣ съ семьей Карамзина, а оттуда, заѣхавъ за деньгами въ свое костромское имѣніе (село Красное), отправился въ Вологду. "Выборъ мой", говоритъ Вяземскій, "палъ на этотъ городъ потому, что въ Вологду ѣхалъ нашъ знакомый, знаменитый московскій врачъ и акушеръ Рихтеръ. Жена моя была беременна первымъ своимъ ребенкомъ и вскорѣ должна была родить. Въ ожиданіи родовъ ея, Рихтеръ просиживалъ у насъ цѣлые часы и въ комнатѣ предъ спальнею ея писалъ извѣстное свое сочиненіе о медицинѣ въ Россіи" (Р. Архивъ 1866 г., стт. 276--277). Впослѣдствіи Вяземскій написалъ "Воспоминаніе о 1812 годѣ" (Полн. собр. соч., т. VII, стр. 191--213).
   -- (Стр. 4). Умный и добрый человѣкъ, жившій на Басманной -- В. Л. Пушкинъ.
   -- (Стр. 4). В. А. Жуковскій, въ чинѣ поручика, также находился въ Московскомъ ополченіи съ 10-го августа 1812 г. Послѣ Бородинскаго сраженія онъ состоялъ при главной квартирѣ, съ которою дошелъ до Вильны, гдѣ и заболѣлъ горячкою. Оправившись, взялъ безсрочный отпускъ и поѣхалъ въ Бѣлевъ, худа и прибылъ 6-го января 1813 г. (Письма В. А. Жуковскаго къ А. И. Тургеневу, стр. 96--98; К. К. Зейдлицъ. Жизнь и поэзія В. А. Жуковскаго. С.-Пб. 1883, стр. 56). Жуковскій былъ введенъ въ домъ Вяземскихъ Карамзинымъ, еще при жизни кн. Андрея Ивановича (Полн. собр. соч. кн. Вяземскаго т. VII, стр. 489).
   -- (Стр. 5). Князь Андрей Вяземскій умеръ въ августѣ 1814 г. Остафьево -- имѣніе князя Вяземскаго, находящееся въ семи верстахъ отъ уѣзднаго города Подольска.
   -- (Стр. 5). Дмитрій Петровичъ Сѣверинъ (род. въ 1791 г. ум. въ 1865 г.), былъ товарищемъ князя Вяземскаго по петербургскому іезуитскому пансіону патера Чижа. Вяземскій скоро сошелся съ Сѣверинымъ, и товарищество ихъ мало-по-малу "обратилось въ крѣпкое и до конца неизмѣнное дружество" (Полн. собр. соч. кн. Вяземскаго, т. I, стр. XVI--XVIII).-- Сѣверинъ уѣзжалъ въ Испанію потому, что съ 20-го сентября 1812 г. былъ опредѣленъ къ Мадридской миссіи канцелярскимъ служителемъ, какъ видно изъ его формулярнаго списка.
   -- (Стр. 5). Блудовъ, назначенный совѣтникомъ русской миссіи въ Стокгольмѣ, выѣхалъ изъ Петербурга 7-го октября 1812 г. (Р. Архивъ 1866 г., ст. 239).
   -- (Стр. 5). Князь Вяземскій писалъ изъ Вологды и Сѣверину, который отвѣчалъ ему письмомъ отъ 7-го октября. Въ этомъ письмѣ находятся, между прочимъ, слѣдующія строки: "Ты не можешь сомнѣваться, чтобы я не раздѣлялъ грусти твоей о участи Москвы; но, признаюсь, я не согласенъ съ тобою, чтобы всему былъ конецъ и пр., и пр. Я еще до сихъ поръ надѣюсь и буду надѣяться, если мы не потеряемъ твердости и особенно, если потщимся подражать безсмертнымъ испанцамъ" (Р. Архивъ 1866 г., ст. 238).
  
   5. Тургеневъ князю Вяземскому. 27-го октября 1812 г. Петербургъ.
   Подлинникъ неизвѣстно гдѣ находится. Напечатано княземъ Вяземскимъ въ Русскомъ Архивѣ, 1866 г., стт. 250--253, съ автографа, хранившагося въ Остафьевскомъ архивѣ. Печатая нѣсколько писемъ разныхъ лицъ изъ эпохи Отечественной войны, Вяземскій въ своемъ предисловіи говоритъ между прочимъ слѣдующее: "Въ числѣ другихъ особенно замѣчательно письмо А. И. Тургенева отъ 27-го октября 1812 г. Въ немъ есть что то и пророческое, и зрѣло обдуманное. Вѣроятно, не многіе изъ политическихъ и государственныхъ людей того времени такъ спокойно и такъ вѣрно смотрѣли на совершающіяся событія, такъ здраво оцѣнивали послѣдствія и плоды, которые Россія могла бы извлечь изъ нагрянувшаго на нее бѣдствія, и такъ мѣтко указывали на развязку этой потрясающей и кровавой драмы. Остолоповъ, которому въ Вологдѣ показывалъ я это письмо, присвоилъ себѣ и переложилъ на стихи одну строку изъ сего письма. Въ одномъ изъ стихотвореній своихъ сказалъ онъ:
  
             Но что еще предвижу?
   Намъ зарево Москвы освѣтитъ путь къ Парижу.
  
   Дѣло въ томъ, что не онъ это предвидѣлъ, и вѣроятно никто, за исключеніемъ Тургенева, въ то время того не предвидѣлъ и во всякомъ случаѣ не имѣлъ сознательной смѣлости это высказать. Мнѣ особенно пріятно огласить это письмо съ тѣмъ, чтобы настоящаго Тургенева, того, котораго любили и уважали Карамзинъ и Жуковскій, противопоставить вымышленному Тургеневу, который такъ недоброжелательно и невѣрно выведенъ Вигелемъ въ извѣстныхъ его запискахъ" (Р. Архивъ 1866 г., ст. 218).
   -- (Стр. 8). Сѣверная Почта издавалась отъ Почтоваго департамента, который находился въ вѣдѣніи министра внутреннихъ дѣлъ. Началась она съ 1-го ноября 1809 г., выходила два раза въ недѣлю небольшими листами и издавалась подъ руководствомъ товарища министра, а съ 1811 г. министра, О. П. Козодавлева, который вмѣстѣ съ тѣмъ былъ и дѣятельнымъ сотрудникомъ ея. Прекратилась 31-го декабря 1819 г., когда почтовое вѣдомство было присоединено къ Министерству духовныхъ дѣлъ и народнаго просвѣщенія. Сѣверная Почта стала издаваться съ тою цѣлію, "чтобы, сообщая публикѣ приличныя обстоятельствамъ времени свѣдѣнія, заслуживающія ея вниманіе, содержать всегда умы народные въ томъ направленіи, которое наиболѣе соотвѣтствуетъ благонамѣреннымъ видамъ правительства" (Письмо Александра I къ гр. А. А. Аракчееву отъ 18-го октября 1809 г.-- Р. Старина 1870 г., т. I, стр. 345). Кромѣ оффиціальной части, газета вмѣщала въ себѣ хронику современной жизни Россіи и внѣшней политики, часть учено-литературную и смѣсь. Сѣверная Почта во все время своего существованія отличалась патріотически-либеральнымъ направленіемъ, несмотря на измѣнившіяся впослѣдствіи взгляды императора Александра, который, тотчасъ же по смерти Козодавлева, нашелъ неприличнымъ изданіе газеты отъ министерства. Для характеристики Сѣверной Почты не лишенъ интереса слѣдующій отзывъ о ней М. Т. Каченовскаго: "Будущій историкъ нашего времени въ главѣ объ успѣхахъ просвѣщенія въ Россіи долженъ съ благодарностію упомянуть, что сія знаменитая газета въ животворящее царствованіе Александра первая въ нашемъ отечествѣ начала сообщать публикѣ извѣстія и сужденія о выгодахъ свободнаго книгопечатанія и о благодѣтельности либеральной конституціи. Хвала избраннымъ сынамъ Россіи, постигающимъ высокую мудрость отца своихъ подданныхъ" (Вѣстникъ Европы 1816 г., ч. 90, No 22, стр. 137 -- 138). Подробный обзоръ Сѣверной Почты см. въ Исторіи Россійской Академіи, М. И. Сухомлинова, вып. VI. Спб. 1882.
   -- (Стр. 8). Сынъ Отечества сталъ выходить съ октября 1812 г.
  
   6. Князь Вяземскій Тургеневу. 7-го ноября 1812 г. Вологда.
   -- (Стр. 9). Батюшковъ, вмѣстѣ съ другими московскими бѣглецами, находился въ Нижнемъ-Новгородѣ, куда прибылъ съ Б. Ѳ. Муравьевой около 10-го сентября. Въ октябрѣ и ноябрѣ онъ ѣздилъ въ Вологду для свиданія съ родными (Соч. Батюшкова, т. I, стр 155 и 163).
   -- (Стр. 9). Въ С.-Петербургскомъ Вѣстникѣ 1812 г., No 8, стр. 153, напечатано стихотвореніе Вяземскаго "Къ моимъ друзьямъ: Жуковскому, Батюшкову и Сѣверину".
   -- (Стр. 9). Отецъ Вяземскаго, князь Андрей Ивановичъ, умеръ въ 1807 г., а сестра, Екатерина Андреевна (род. 21-го іюня 1789 г.), бывшая замужемъ за кн. Алексѣемъ Григорьевичемъ Щербатовым, скончалась въ январѣ 1810 г. (Атеней 1858 г., ч. III, стр. 343 и 476) Оба погребены на кладбищѣ Новодѣвичьяго монастыря (Полн. собр. соч. кн. Вяземскаго, т. X, стр. 256). Жуковскій въ "Пѣвцѣ во станѣ русскихъ воиновъ" посвятилъ нѣсколько строкъ памяти кн. Е. А. Щербатовой.
   -- (Стр. 10). Князь Вяземскій въ армію не возвращался, а остался служить въ Москвѣ, въ вѣдомствѣ Межевой канцеляріи.
   -- (Стр. 10). Михаилъ Васильевичъ Милоновъ (род. въ 1792 г., ум. въ 1821 г.), питомецъ Московскаго университета, былъ извѣстнымъ въ свое время писателемъ, о которомъ Вяземскій такъ отзывался: "Стихотворецъ онъ былъ замѣчательный, особенно въ сатирическомъ родѣ. Фактура стиха его была всегда правильна и художественна, языкъ всегда изящный. Но, кажется, въ Милоновѣ было мало поэтическаго увлеченія, мало de diable au corps, какъ говорилъ Вольтеръ; недоставало и творчества" (Полн. собр. соч. кн. Вяземскаго, т. VIII, стр. 345). Милоновъ въ это время служилъ помощникомъ столоначальника въ первой экспедиціи Департамента Министерства юстиціи, подъ начальствомъ И. И. Дмитріева. Знакомство Вяземскаго съ Милоновымъ должно было состояться въ Москвѣ, до 1809 г., когда Милоновъ, окончивъ университетскій курсъ, уѣхалъ на службу въ Петербургъ. Милоновъ тогда же, вѣроятно, познакомился и съ Тургеневымъ, служившимъ въ Коллегіи иностранныхъ дѣлъ. О Милоновѣ см. Соч. Батюшкова, т. III.
  
   7. Князь Вяземскій Тургеневу. 12-го декабря 1812 г. [Вологда].
   -- (Стр. 10). Андрей Карамзинъ, первый сынъ Николая Михайловича, родился 21-го октября 1807 г., умеръ 13-го мая 1813 г., въ Нижнемъ-Новгородѣ, гдѣ и похороненъ на кладбищѣ Печерскаго монастыря.
   -- (Стр. 10). О швейцаркѣ Boehr князь Вяземскій упоминаетъ также въ своей статьѣ: Допотопная или допожарная Москва" (Полн. собр. соч., т. VII, стр. 109).
  
   8. Тургеневъ князю Вяземскому. 27-го декабря [1812 г. Петербургъ].
   Подлинникъ неизвѣстно гдѣ находится. Напечатано кн. Вяземскимъ въ Русскомъ Архивѣ 1866 г., стт. 253--254, съ автографа, хранившагося въ Остафьевскомъ архивѣ.
   -- (Стр. 12). Прусскій генералъ Іоркъ командовалъ вспомогательнымъ корпусомъ, стоявшимъ въ Курляндіи и находившимся подъ главнымъ начальствомъ Макдональда. Іоркъ не сдавался Витгенштейну, но 13-го декабря заключилъ съ Дибичемъ Таурогенскую конвенцію, по которой, расположивъ свой корпусъ между Мемелемъ и Тильзитомъ, долженъ былъ сохранять нейтралитетъ до полученія приказаній отъ короля. Что касается Макдональда, то онъ, благодаря счастливой случайности, избѣгнулъ плѣна и соединился съ Мюратомъ, находившимся въ Кенигсбергѣ.
   -- (Стр. 11). Стихи Жуковскаго -- "Пѣвецъ во станѣ русскихъ воиновъ" -- напечатаны въ Вѣстникѣ Европы 1812 г., ч. 66, No 23 и 24, декабрь, стр. 176--196.
  
   9. Князь Вяземскій Тургеневу. 15-го января [1813 г. Вологда].
   -- (Стр. 12). Любопытныя подробности о печальномъ состояніи Москвы послѣ удаленія французовъ находятся въ письмахъ А. Я. Булгакова къ женѣ его Натальѣ Васильевнѣ (Р. Архивъ 1866 г., стт. 719--731).
   -- (Стр. 12). У Блудова хранился рукописный сборникъ стихотвореній Батюшкова, какъ это видно изъ писемъ послѣдняго къ Н. И. Гнѣдичу и къ В. А. Жуковскому (Соч. Батюшкова, т. III, стр. 209, 339, 358; Отчетъ И. П. Библіотеки за 1887 г., стр. 220).
  
   10. Тургеневъ князю Вяземскому. 4-го февраля [1813 г. Петербургъ].
   Подлинникъ неизвѣстно гдѣ находится. Напечатано кн. Вяземскимъ въ Русскомъ Архивѣ 1866 г., ст. 254, съ автографа, хранившагося въ Остафьевскомъ архивѣ.
   -- (Стр 13). Свѣдѣнія, полученныя Тургеневымъ, оказались невѣрными и относились въ какому-то другому лицу (ср. примѣчаніе къ 4-й страницѣ).
   -- (Стр. 13). Іеронимъ Стржемень-Стройновскій (род. въ 1752 г., ум. въ 1815 г.), сперва профессоръ и ректоръ Виленской академіи, а съ 1806 г. членъ Римско-католической коллегіи въ Петербургѣ, съ 1808 г. управлялъ Виленской епископіей. Его "Наука права" была переведена съ польскаго В. Г. Анастасевичемъ и издана въ Петербургѣ въ 1809 году.
   -- (Стр. 13). Литовскимъ почтъ-директоромъ былъ въ то время Андрей Ивановичъ Бухарскій, ум. 7-го октября 1833 г. въ Вильнѣ (Іосифъ, епископъ. Виленскій православный некрополь. Вильна. 1892, стр. 103), впослѣдствіи сенаторъ. Въ литературѣ извѣстенъ одами и комедіями.
   -- (Стр. 13). Стихи Жуковскаго -- первое отдѣльное изданіе "Пѣвца во станѣ русскихъ воиновъ". Другіе стихи -- "Князю Смоленскому", напечатанные въ Сынѣ Отечества, 1813 г., ч. III, No 5, стр. 242--245.
   -- (Стр. 13). Двустишіе взято изъ элегіи Жуковскаго "Вечеръ", впервые напечатанной въ Вѣстникѣ Европы 1807 г., ч. XXXI, No 4, стр. 315).
  
   11. Князь Вяземскій Тургеневу. [Первая половина апрѣля 1813 г. Москва].
   -- (Стр. 14). Батюшковъ въ это время находился въ Петербургѣ, ожидая пріѣзда А. Н. Бахметева, чтобы отправиться съ нимъ въ дѣйствующую армію (Соч. Батюшкова, т. I, кн. 1, стр. 168).
   -- (Стр. 14). Дудинъ -- вѣроятно, то лицо, съ которымъ въ Вильнѣ смѣшали Жуковскаго (см. 10-е письмо).
   -- (Стр. 14). Объ ожидаемой наградѣ Жуковскій писалъ Тургеневу изъ Муратова 9-го апрѣля (Письма В. А. Жуковскаго къ А. И. Тургеневу, стр. 98). Изъ формуляра Жуковскаго видно, что за отличіе въ сраженіяхъ при Бородинѣ (26-го августа) и Красномъ (6-го ноября) онъ былъ награжденъ чиномъ штабсъ-капитана и орденомъ св. Анны 2-й степени.
   -- (Стр. 14). Выраженіе: "Я спалъ, а у меня Фортуна въ головахъ" взято изъ стихотворенія И. И. Дмитріева: "Искатели Фортуны", въ которомъ послѣдній стихъ читается такъ:
  
   Онъ спитъ, а у него Фортуна въ головахъ. .
  
   -- (Стр. 15). Пародія Батюшкова -- "Пѣвецъ въ Бесѣдѣ славяно-россовъ", написанный имъ сообща съ А. Е. Измайловымъ въ 1813 году (Соч. Батюшкова, т. II, стр. 375--376; Отчетъ И. П. Библіотеки за 1887 г., стр. 227).
   -- (Стр. 15). Князь П. И. Шаликовъ женился на Александрѣ Ѳедоровнѣ Лейснау, дочери маіора Георгіевскаго внутренняго баталіона Франца Христіановича Лейснау. Бракъ состоялся въ Москвѣ 9-го іюля 1813 г. (Сообщилъ В. В. Руммель). Слѣдовательно и письмо кн. Вяземскаго должно отнести не къ апрѣлю, а къ іюлю.
   -- (Стр. 15). Иванъ Ивановичъ -- Дмитріевъ.
   -- (Стр. 15). Книга Шаликова -- "Историческое извѣстіе о пребываніи въ Москвѣ французовъ 1812 года". М. 1813. Съ посвященіемъ Александру I. Книга Шаликова любопытна въ томъ отношеніи, что заключаетъ въ себѣ показанія очевидца.
   -- (Стр. 15). Булгаковъ -- Александръ Яковлевичъ, сынъ знаменитаго дипломата Я. И. Булгакова (род. въ 1743 г., ум. въ 1809). Онъ родился въ Константинополѣ 23-го ноября 1781 г.; образованіе получилъ въ петербургскомъ училищѣ св. Петра, откуда въ 1789 году поступилъ на службу въ Преображенскій полкъ сержантомъ. Въ іюнѣ 1796 г. "по знанію французскаго и нѣмецкаго языковъ, а потомъ обучась польскому и итальянскому, исторіи, географіи и нѣкоторымъ частямъ математики, принятъ въ Коллегію иностранныхъ дѣлъ юнкеромъ". Въ мартѣ 1802 г. Булгаковъ былъ опредѣленъ къ Неаполитанской миссіи и съ 1807 по 1809 г. занималъ должность секретаря посольства. Въ 1812--1814 гг., числясь при Московскомъ архивѣ Коллегіи иностранныхъ дѣлъ, онъ состоялъ при гр. Ростопчинѣ, который поручилъ ему вести дипломатическую и секретную переписку. Оставаясь при преемникахъ Ростопчина, Булгаковъ исполнялъ различныя, возлагаемыя на него, порученія, за успѣшное исполненіе которыхъ былъ награжденъ чиномъ дѣйствительнаго статскаго совѣтника (1819 г.) и пожалованъ въ камергеры (1826 г.). Наконецъ, 10-го іюля 1832 г. онъ былъ назначенъ московскимъ почтъ-директоромъ (изъ дѣла Департамента герольдіи, сообщеннаго В. В. Руммель). "Тутъ", по словамъ кн. Вяземскаго "былъ онъ совершенно въ своей стихіи: купался и плавалъ въ письмахъ, какъ осетръ въ Окѣ. Когда уволили его изъ почтоваго вѣдомства съ назначеніемъ въ Сенатъ (5-го февраля 1856 г.), онъ былъ пораженъ, какъ громомъ. Сложенія худощаваго, поджарый, всегда держащійся прямо, отличающійся необыкновенною живостью въ движеніяхъ и рѣчи, онъ вдругъ осунулся тѣломъ и духомъ" (Полн. собр. соч. кн. Вяземскаго, т. VII, стр. 188--190). Булгаковъ дожилъ до глубокой старости и умеръ въ 1863 году въ Дрезденѣ (ib. и Словарь Геннади).
   Александръ Яковлевичъ былъ стариннымъ пріятелемъ Тургенева, Жуковскаго, а впослѣдствіи близко сошелся и съ кн. Вяземскимъ, не смотря на то, что былъ старше послѣдняго на 11 лѣтъ: ихъ соединила общность вкусовъ и понятій. Оба они принадлежали въ высшему московскому обществу, оба любили литературу, театръ и музыку. Отцы ихъ также находились въ дружественныхъ отношеніяхъ.
   "Александръ Яковлевичъ носилъ отпечатокъ и мѣста рожденія своего, и пребыванія въ Неаполѣ. Игра лица, движенія рукъ, комическія ухватки и замашки -- вся эта южная обстановка и представительность были въ немъ какъ-будто врожденными свойствами. Онъ хорошо зналъ итальянскій языкъ и литературу его. Впрочемъ, вмѣстѣ съ этою заморскою и южною прививкою, онъ былъ настоящій, коренной русскій и по чувствамъ своимъ, и по мнѣніямъ. И умъ его имѣлъ настоящія русскія свойства: онъ ловко умѣлъ подмѣчать и схватывать разныя смѣшныя стороны и выраженія встрѣчающихся лицъ. Онъ мастерски разсказывалъ и передразнивалъ. Бесѣда съ нимъ была часто живое театральное представленіе. Тутъ опять сливались и выпукло другъ другу помогали двѣ натуры: русская и итальянская. Булгаковъ вынесъ изъ Италіи еще другое свойство: онъ живо и глубоко проникнутъ былъ музыкальнымъ чувствомъ. Самоучкой, по слуху, по чутью, разыгрывалъ онъ на клавикордахъ цѣлыя оперы" (Полн. собр. соч. кн. Вяземскаго, т. VII, стр. 186--187).
   Булгаковъ хотя и не принадлежалъ въ Арзамасскому обществу, но былъ общимъ пріятелемъ Арзамасцевъ и членомъ-корреспондентомъ ихъ кружка. Онъ, какъ и Тургеневъ, отличался особенною любовью къ корреспонденціи. Жуковскій, въ одномъ изъ своихъ писемъ въ нему, говоритъ: "Ты рожденъ гусемъ, то-есть, все твое существо утыкано гусиными перьями, изъ которыхъ каждое готово безъ устали писать съ утра до вечера очень любезныя письма" (Соч. Жуковскаго, изд. 7-е, т. VI, стр. 570). Обширнѣйшая переписка Булгакова съ пріятелями, съ разными высокопоставленными лицами и въ особенности съ братомъ, собранная во едино, по словамъ кн. Вяземскаго, "могла бы послужить историческимъ или, по крайней мѣрѣ, общежительнымъ справочнымъ словаремъ для изученія современной ему эпохи или, правильнѣе, современныхъ эпохъ, ибо по долголѣтію своему пережилъ онъ многія" (Полн. собр. соч. кн. Вяземскаго, т. VII, стр. 184). Но, къ сожалѣнію, въ печати, кромѣ писемъ къ Жуковскому, извѣстны только немногія, помѣщенныя въ разныхъ книжкахъ Русскаго Архва. Что же касается переписки съ кн. Вяземскимъ, то она напечатана, частію въ извлеченіи, частію въ полномъ видѣ, въ Русскомъ Архивѣ 1879 г., въ Истор. Вѣстникѣ 1881 г. и въ Х-мъ томѣ полнаго собранія сочиненій кн. Вяземскаго.
   Говоря о литературной дѣятельности Булгакова, кн. Вяземскій основательно замѣчаетъ: "Въ печати извѣстенъ онъ нѣкоторыми статьями, болѣе біографическими и полу- или бѣгло-историческими; но въ немъ, при хорошемъ образованіи и любви къ чтенію, не было ни призванія литературнаго, ни авторскаго дарованія". Кромѣ того "онъ не всегда держался правила: не мудрствовать лукаво, увлекался своимъ воображеніемъ и живостью впечатлѣній и сочувствій" (ib., стр. 183). Можно предполагать, что и воспоминанія Булгакова, оставшіяся въ рукописяхъ, судя по отрывкамъ изъ нихъ, напечатаннымъ въ Москвитянинѣ 1843 г., Библіографическихъ Запискахъ 1858 г. и Р. Архивѣ 1864, 1866, 1867 и 1873 гг., носятъ на себѣ такой же характеръ.
   Изъ статей Булгакова, напечатанныхъ большею частію безъ подписи или съ сокращенною подписью, намъ извѣстны слѣдующія: 1) Русскіе и Наполеонъ Бонапарте. М. 1813; 2) Два губернатора (Мортье и Сакенъ) -- въ Сынѣ Отечества 1816 г., ч. 34, и 52; 3) Нѣкоторыя свѣдѣнія о крѣпостныхъ земляхъ и о живущихъ на нихъ половникахъ (Отеч. Записки 1823 г., ч. XIII, No 34); 4) Біографія гр. Ѳ. В. Ростопчина (ib., 1826 г., ч. XXVI, No 72); 5) Отвѣтъ на библіографическій вопросъ (Моск. Телеграфъ 1827 г., ч. 16, No 13). Въ этой статьѣ идетъ рѣчь о С.-Петербургскихъ Вѣдомостяхъ и объ иностранныхъ журналахъ, выписываемыхъ въ Россіи въ 1631--1762 гг.; 6) Краткая біографія Я. И. Булгакова (Моск. Телеграфъ 1831 г., ч. XI); 7) Біографія Александра Александровича Волкова (ib, ч. XII); 8) Біографія К. Я. Булгакова. М. 1838; 9) Листъ въ Москвѣ (Москвитянинъ 1843 г., ч. III, No 5); 10) Софья Шоберлехнеръ въ Москвѣ (ib., 1844 г., ч. I, No 2).
   Въ письмѣ кн. Вяземскаго упоминается, очевидно, о первой статьѣ Булгакова, написанной съ оттѣнкомъ раздраженія и въ духѣ національной нетерпимости.
   -- (Стр. 15). Подъ статьею о Делилѣ разумѣется замѣтка неизвѣстнаго автора, напечатанная въ Сынѣ Отечества 1813 г., ч. VII, No 29, стр. 130. Въ этой замѣткѣ, служащей отвѣтомъ на статью о Делилѣ, помѣщенную въ іюньской книжкѣ Вѣстника Европы, встрѣчаются слѣдующія строки: "Похвально, конечно, бранить французовъ, и на то имѣемъ мы тьму причинъ, но не должно изъ ненависти къ нимъ клеветать великихъ писателей, принадлежащихъ не одной странѣ, а всѣмъ образованнымъ народамъ".
   -- (Стр. 15). "У меня болѣлъ глазъ, а теперь смотрю въ оба" -- выраженіе гр. Ѳ. В. Ростопчина, встрѣчающееся въ его афишѣ отъ 30-го августа 1812 (см. Ростопчинскія афиши 1812 г. С.-Пб. 1889, стр. 46).
   -- (Стр. 15). Стихи подъ портретъ -- "Надпись съ портрету Александра I", напечатанная, безъ имени автора, въ Сынѣ Отечества 1814 г., ч. XIV, No 22, стр. 98.
  
   12. Тургеневъ князю Вяземскому. [Октябрь 1813 г. Петербургъ]. Подлинникъ неизвѣстно гдѣ находится. Напечатано кн. Вяземскимъ въ Русскомъ Архивѣ 1866 г., стт. 860--861, съ автографа, хранившагося въ Остафьевскомъ архивѣ.
   -- (Стр. 16). Къ 1813 году относятся два посланія Жуковскаго къ Тургеневу, но здѣсь идетъ рѣчь о томъ, которое начинается такъ:
  
   Другъ, отчего печаленъ голосъ твой?
  
   Письмо Тургенева, вызвавшее посланіе Жуковскаго, въ печати не появлялось.
   -- (Стр. 16). Николай Ивановичъ Тургеневъ (род. въ Симбирскѣ 11-го октября 1789 г., ум. 29-го октября 1871 г., въ своей виллѣ Vert-Bois, въ окрестностяхъ Парижа), сынъ директора Московскаго университета Ивана Петровича Тургенева (ум. въ 1807 г.), получилъ образованіе въ Московскомъ университетскомъ благородномъ пансіонѣ, а съ 1803 г. въ университетѣ. По окончаніи курса, онъ въ 1808 г. поступилъ актуаріусомъ въ Архивъ Коллегіи иностранныхъ дѣлъ. Въ 1810 году Тургеневъ уѣхалъ въ Гёттингенъ, гдѣ и занимался юридическими и историческими науками, политической экономіей и финансами. Въ 1811 г. онъ посѣтилъ Парижъ, а въ 1812 возвратился на родину и опредѣлился на службу въ Министерство финансовъ. Съ обширнымъ, чисто государственнымъ умомъ и европейскимъ образованіемъ Тургеневъ соединялъ и высокія нравственныя качества. Одаренный мягкой, отзывчивой душой и твердымъ, непреклоннымъ характеромъ, онъ весь былъ проникнутъ чувствомъ великодушія и безграничной любви къ свободѣ и правдѣ. Начало служебной карьеры Тургенева какъ разъ совпало съ появленіемъ Штейна въ Петербургѣ. Баронъ Генрихъ-Фридрихъ-Карлъ Штейнъ (род. въ 1756 г., ум. въ 1831 г.), одинъ изъ знаменитѣйшихъ государственныхъ людей Европы, обладавшій энергическомъ и независимымъ характеромъ, аристократъ по рожденію, но демократъ въ душѣ, былъ открытымъ и заклятымъ врагомъ Наполеона, который въ 1808 году добился, наконецъ, удаленія его изъ Пруссіи. Первоначально Штейнъ поселился въ Австріи, а въ іюнѣ 1812 г. пріѣхалъ въ Россію, по приглашенію Александра I, который съ этимъ "другомъ человѣчества и либеральныхъ идей" хотѣлъ соединиться для болѣе успѣшной борьбы противъ "варварства и рабства", господствовавшихъ въ Европѣ. Рекомендованный Штейну Уваровымъ, Тургеневъ былъ назначенъ русскимъ коммиссаромъ въ Центральную правительственную коммиссію и провелъ за границей слишкомъ два года, сопровождая "русскія войска въ походахъ 1814--1815 гг. Въ 1816 году онъ возвратился на родину, не смотря на просьбы Штейна остаться при немъ. Благородная личность Штейна "породой германца, душой Арзамасца", какъ сказано въ Протоколѣ двадцатаго Арзамасскаго засѣданія (Р. Архивъ 1868 г., ст. 829),. запечатлѣлась на всю жизнь въ благородной душѣ Тургенева. А самъ Штейнъ, какъ говоритъ И. С. Тургеневъ, "питалъ чувство дружелюбія и уваженія къ молодому своему помощнику: имя Николая Тургенева, по его словамъ, было равносильно съ именами честности и чести".
   "Одинъ изъ лучшихъ сыновъ Россіи" ждетъ еще своего біографа. Литература о Тургеневѣ указана въ книгѣ А. Н. Пыпина: Общественное движеніе въ Россіи при Александрѣ I. Изд. 2-е. С.-Пб. 1885. Крохѣ того, въ VII-мъ томѣ сочиненій кн. П. А. Вяземскаго есть нѣсколько страницъ, посвященныхъ памяти Тургенева.
   -- (Стр. 16). Сергѣй Ивановичъ Тургеневъ родился въ 1790 г. и съ 19-го декабря 1803 г., по выходѣ изъ Университетскаго благороднаго пансіона, значился на службѣ въ Коллегіи иностранныхъ дѣлъ актуаріусомъ, будучи причисленъ къ Московскому архиву. Съ 1806 г. онъ слушалъ лекціи въ Московскомъ университетѣ, а 15-го іюня 1810 г. получилъ высочайшее разрѣшеніе отправиться за границу "до окончанія наукъ". Закончивъ образованіе въ Гёттингенѣ, Тургеневъ въ 1812 г. вернулся въ Россію и до прежнему находился на службѣ въ Коллегіи, еще въ 1807 г. произведенный въ переводчики. Въ 1813 г. (28-го іюня) онъ перешелъ въ Министерство финансовъ и былъ назначенъ столоначальникомъ въ 3-мъ отдѣленіи Департамента государственныхъ имуществъ. Занимая эту должность, онъ, по высочайшему повелѣнію, опредѣленъ правителемъ канцеляріи кн. Ник. Григ. Репнина-Волконскаго, бывшаго генералъ-губернаторомъ королевства Саксонскаго, а въ 1815 г. назначенъ членомъ Дрезденской ликвидаціонной коммиссіи. Съ 1-го сентября того же года Тургеневъ состоялъ по дипломатической части (не адьютантомъ и не въ военной службѣ, какъ говорится въ письмѣ А. И. Тургенева) при графѣ, впослѣдствіи князѣ и генералъ-фельдмаршалѣ Мих. Сем. Воронцовѣ, бывшемъ въ то время командиромъ сводной гренадерской дивизіи, стоявшей въ Мобёжѣ.
   Числясь въ Государственной коллегіи иностранныхъ дѣлъ, Тургеневъ 3-го января 1820 г. былъ назначенъ вторымъ совѣтникомъ при Константинопольской миссіи, смѣнивъ Д. В. Дашкова, который и указалъ на него, какъ на своего преемника. Въ маѣ 1825 г. Тургеневъ, по болѣзни, былъ уволенъ въ безсрочный отпускъ съ сохраненіемъ получаемаго содержанія и уѣхалъ въ Германію. Слабое здоровье его окончательно сломилось, когда онъ узналъ объ открытіи заговора декабристовъ, въ которомъ былъ замѣшанъ и братъ Николай. Сергѣй Тургеневъ лишился разсудка и умеръ 2-го іюня 1827 г. въ Парижѣ, на рукахъ брата Александра и Жуковскаго (Формуляръ. -- Соч. Жуковскаго, изд. 7-е, т. VI, стр. 482--489. -- Соч. H. C. Тихонравова, т. III, ч. 1. М. 1898, стр. 408.
  
   13. Князь Вяземскій Тургеневу. 29-го октября [1813 г. Остафьево].
   -- (Стр. 17). Александръ Николаевичъ Грузинцевъ въ началѣ XIX ст. проживалъ въ Москвѣ и сотрудничалъ въ Новостяхъ русской литературы 1802--1803 гг., гдѣ напечатаны его критическія статьи по драматургіи, въ которыхъ онъ заявилъ себя поклонникомъ Хераскова и противникомъ Сумарокова Впослѣдствіи, поселившись уже въ Петербургѣ, Грузинцевъ напечаталъ нѣсколько плохихъ подражательныхъ трагедій въ стихахъ, изъ которыхъ "Электра и Орестъ" (1810 г.) заслужила неодобрительные отзывы въ печати, въ особенности со стороны Жуковскаго, помѣстившаго разборъ ея въ Вѣстникѣ Европы 1811 г., No 7. Въ 1812 году Грузинцевъ издалъ "Петріаду", поэму въ стихахъ, о которой Д. В. Дашковъ въ письмѣ къ кн. Вяземскому отъ 15-го октября 1813 г. отзывался такъ: "Онъ не совсѣмъ безъ дарованій: вы увидите многія тому доказательства; напримѣръ, описаніе пира, даннаго казакамъ Мазепою, подвигъ Искры и Кочубея" (Отчетъ И. П. Библіотеки за 1887 г., стр. 223). Получивъ за свою поэму награду въ 2000 р. и брилліантовый перстень отъ государя, авторъ, "возрожденный какъ Фениксъ", написалъ новую патріотическую поэму "Спасенная и побѣдоносная Россія въ девятомъ-на-десять вѣкѣ" и напечаталъ ее въ 1813 году, съ посвященіемъ Александру I, въ которомъ уже прямо называлъ себя пѣвцомъ Петра. "Спасенную и побѣдоносную Россію" осмѣялъ князь Вяземскій въ двухъ эпиграммахъ, напечатанныхъ только въ 1821 году, въ журналѣ Благонамѣренный, ч. XIV, стр. 146--147. Въ полномъ собраніи сочиненій кн. Вяземскаго эти эпиграммы и отнесены къ 1821 году (т. III, стр. 239). Въ посланіи кн. Вяземскаго "Къ пріятелю" (Полн. собр. соч., т. III, стр. 364) есть также насмѣшки надъ Грузинцевымъ. О Грузинцевѣ см. Соч. Батюшкова, т. III, стр. 662--664.
   -- (Стр. 17). Князь изъ грузинцевъ -- Петръ Ивановичъ Шаликовъ (род. въ 1768 г., ум. въ 1852г), "слезливый стихотворецъ", котораго Вяземскій постоянно осмѣивалъ (см. Полн. собр. соч. кн. Вяземискаго, т. III, стр. 51, 275--279. О Шаликовѣ -- въ Соч. Батюшкова, т. I, кн. 2, стр. 434--437.
   -- (Стр. 17). Стихи Жуковскаго -- "А. И. Тургеневу, въ отвѣтъ на его письмо" (Соч. Жуковскаго, изд. 8-е, т. I, стр. 294--300).
   -- (Стр. 17). Стихи, какъ бы пѣтые Жуковскимъ, взяты изъ стихотворенія И. И. Дмитріева: "Стансы къ H. M. Карамзину", сочиненные въ 1793 году (Соч. И. И. Дмитріева. С.-Пб. 1893, т. I, стр. 136).
   -- (Стр. 18). Двухстишіе "г. ума" взято изъ піесы Державина: "Стрѣлокъ".
   -- (Стр. 18). Приведенныя слова Магомета -- послѣдній стихъ изъ трагедіи Вольтера "Le fanatisme, ou Mahomet le prophète".
   -- (Стр. 18). Батюшковъ находился тогда въ Веймарѣ, при H. H. Раевскомъ, который лѣчился тамъ отъ раны, полученной въ сраженіи подъ Лейпцигомъ (Соч. Батюшова, т. I, кн. 1, стр. 169--170).
   -- (Стр. 19). Невзоровъ -- Максимъ Ивановичъ (род. въ 1762 г., ум. въ 1827 г.), масонъ изъ кружка Новикова, И. П. Тургенева и И. В. Лопухина, принадлежавшій въ числу добродѣтельнѣйшихъ людей своего времени. Издаваемый имъ журналъ Другъ юношестеа (1807--1815 гг.) служилъ постоянною мишенью для незлобныхъ шутокъ кн. Вяземскаго и Жуковскаго (Р. Архивъ 1866 г., ст. 877). О Невзоровѣ см. статьи H. А. Безсонова въ Русской Бесѣдѣ 1856 г., т. III.
   -- (Стр. 19). Хвостовъ -- графъ Дмитрій Ивановичъ, извѣстный метроманъ.
   -- (Стр. 19). Члены Бесѣды любителей русскаго слова отличались, какъ извѣстно, солидарностью, представляя собою консервативный элементъ, враждебный нарождавшемуся Арзамасу.
   -- (Стр. 19). Говоря о Шишковѣ, Вяземскій разумѣетъ, вѣроятно, стихотвореніе его "Буря", въ которомъ встрѣчаются слѣдующія строки:
  
   И бури, и зефиръ, и молніи, и грады
   Употребіяетъ Онъ для общей всѣхъ отрады.
  
   (Собр. соч. и переводовъ А. С. Шишкова, ч. I. С.-Пб. 1818, стр. 403).
  
   14. Князь Вяземскій Тургеневу. [Апрѣль-май 1814 г. Москва].
   -- (Стр. 20). Николай Ѳедоровичъ Остолоповъ (род. въ 1782 г., ум. въ 1833 г,), довольно извѣстный въ свое время писатель и журналистъ, познакомился съ кн. Вяземскимъ въ 1812 году въ Вологдѣ, гдѣ занималъ должность губернскаго прокурора. Вяземскій самъ "зазывалъ его на знакомство" и съ этою цѣлію сочинилъ посланіе къ Остолопову (Полн. собр. соч. П. А. Вяземскаго, т. III, стр. 33 -- 34), вызвавшее. отвѣтъ со стороны послѣдняго (Р. Архивъ 1866 г., стт. 243--244). Упоминаемые стихи Остолопова къ Кутузову напечатаны подъ заглавіемъ: "Побѣдителю Наполеона". С.-Пб. 1813. Объ Остолоповѣ см. Соч. Батюшкова, т. III, стр. 682--683.
   -- (Стр. 21). Батюшковъ дѣйствительно находился въ Парижѣ, откуда и писалъ кн. Вяземскому 17-го мая (Соч. Батюшковаг т. III, стр. 272274).
   -- (Стр. 21). Однимъ изъ любимыхъ писателей Батюшкова былъ Парни, элегіи котораго онъ и переводилъ на русскій языкъ. За это Вяземскій въ шутку называлъ Батюшкова пѣвцомъ чужихъ Элеоноръ (Полн. собр. соч. кн. Вяземскаго, т. I, стр. XXVI).
   -- (Стр. 21). Д. В. Дашковъ писалъ кн. Вяземскому 25-го іюня 1814 г. Письмо это напечатано въ Р. Архивѣ 1866 г., стт. 495--498.
  
   15. Князь Вяземскій Тургеневу. [Конецъ мая 1814 г. Москва].
   -- (Стр. 22). Газета Conservateur Impartial издавалась въ Петербургѣ съ 1-го января 1813 г. по 1-е января 1826 г, когда была преобразована въ Journal de St.-Pétersbourg. Въ первые годы существованія редакторами ея были: аббатъ Мангень, воспитатель С. С. Уварова, впослѣдствіи одинъ изъ директоровъ комитета Библейскаго общества, и нѣмецкій публицистъ Теодоръ Фаберъ, бывшій на службѣ во Франціи и переселившійся въ Россію. Онъ былъ рекомендованъ русскому правительству барономъ Штейномъ (А. Н. Пыпинъ. Общественное движеніе въ Россіи при Александрѣ I, стр. 281--282). Въ 45-мъ номерѣ Conservateur' а за 1814 г. и было напечатано письмо В. Л. Пушкина, содержащее въ себѣ краткое описаніе праздника, устроеннаго московскимъ дворянствомъ въ честь Александра I, по полученіи извѣстія о взятіи Парижа. Изъ числа восьми учредителей праздника князь Вяземскій занималъ первое мѣсто. Празднество происходило въ домѣ Дмитрія Марковича Полторацкаго, за Калужскими воротами, и началось пѣніемъ пролога въ стихахъ, подъ названіемъ "Храмъ безсмертія", сочиненнаго Ал. Мих. Пушкинымъ и представлявшаго аллегорически славу Россіи. Россію изображала кн. В. Ѳ. Вяземская, Европу -- Татьяна Александровна Лунина, Славу -- Варвара Дмитріевна Бахметева. Нѣсколько другихъ представительницъ высшаго московскаго общества составляли хоръ, аллегорически изображавшій различныя европейскія государства. Одна изъ декорацій пролога представляла собою бюстъ Александра I, подъ которымъ находилась "Надпись", сочиненная кн. Вяземскимъ. За прологомъ слѣдовалъ балъ, а потомъ иллюминація, фейерверкъ и ужинъ. Балъ начался "Польскимъ", слова котораго были сочинены также Вяземскимъ. За ужиномъ пѣли его же "Хоръ", "Народную пѣсню" и "Хоръ" В. Л. Пушкина. Одинъ изъ учредителей, Александръ Петровичъ Вельяшевъ, составилъ и напечаталъ подробное "Описаніе праздника, даннаго въ Москвѣ 19-го мая 1814 г. обществомъ благородныхъ людей, по случаю взятія россійскими войсками Парижа и счастливыхъ происшествій, послѣдовавшихъ за занятіемъ сей столицы". М. 1814, съ посвященіемъ "благороднымъ дамамъ, игравшимъ въ прологѣ". По поводу послѣдняго Карамзинъ въ письмѣ къ Дмитріеву отъ 12-го іюля 1814 г. говорилъ: "Авторъ мелодрамы былъ, сказываютъ, доволенъ твоею похвалою. Онъ скромный стихотворецъ и позволилъ нашему князю Вяземскому марать безъ милосердія его прологъ. Вышло, что ты читалъ: не хорошее, но сносное" (Письма Карамзина къ Дмитріеву, стр. 184).
   -- (Стр. 22). Стихотвореніе Карамзина -- "Освобожденіе Европы и слава Александра I", напечатанное въ Вѣстникѣ Европы 1814 г., ч. 75, No 11, стр. 258--271, безъ предисловія, которое находится въ двухъ отдѣльныхъ изданіяхъ, вышедшихъ въ томъ же году въ Москвѣ и въ Петербургѣ.
  
   16. Тургеневъ князю Вяземскому. 1-го іюня 1814 г. Петербургъ.
   Подлинникъ неизвѣстно гдѣ находится. Напечатано кн. Вяземскимъ въ Русскомъ Архивѣ 1866 г., стт. 878--880, съ автографа, хранившагося въ Остафьевскомъ архивѣ.
   -- (Стр. 22), "Польскій" кн. Вяземскаго напечатанъ въ "Описаніи праздника" и въ Сынѣ Отечества 1814 г., ч. XIV, стр. 280.
   -- (Стр. 22). Въѣздъ Александра I въ Петербургъ состоялся 13-го іюля 1814 г., но безъ всякихъ торжественныхъ встрѣчъ, которыя были запрещены рескриптомъ С. К. Вязмитинову, обнародованнымъ 11-го іюля (Сѣверная Почта, No 55). О приготовленіяхъ къ торжественной встрѣчѣ Александра I въ 1814 году см. статью А. В. Безроднаго (Р. Старина 1897 г., No 12 и 1898 г., No 1). Тріумфальныя ворота, о которыхъ говоритъ Тургеневъ, были сооружены городомъ въ честь побѣдоносной гвардіи, по плану знаменитаго Гваренги, на Нарвскомъ трактѣ. Первоначально ворота, какъ временныя, были деревянныя, но въ 1834 году замѣнены постоянными, сооруженіе которыхъ обошлось въ 1100000 р.
   -- (Стр. 23). Милый Пушкинъ -- Василій Львовичъ.
   -- (Стр. 23). Переводчикъ "Мизантропа" -- Ѳедоръ Ѳедоровичъ Кокошкинъ (род. въ 1773 г., ум. 9-го сентября 1838 г., въ Москвѣ). Онъ получилъ образованіе въ Московскомъ университетѣ, началъ службу въ гвардіи, но потомъ перешелъ въ гражданское вѣдомство. Въ бытность И. И. Дмитріева министромъ юстиціи (1810--1814 гг.) получилъ должность московскаго губернскаго прокурора, которую, однако, занималъ недолго. Въ 1818 г. былъ членомъ репертуарной части, замѣнивъ кн. А. А. Шаховскаго, и съ 1823 по 1831 управлялъ московскимъ театромъ. Въ литературѣ Кокошкинъ извѣстенъ какъ переводчикъ или, вѣрнѣе, какъ перелагатель на русскіе нравы Мольерова "Мизантропа", первое дѣйствіе котораго было читано Кокошкинымъ въ Бесѣдѣ любителей русскаго слова 10-го мая 1814 г., а напечатано въ 17-мъ Чтеніи (1815 г.). "Мизантропъ" Кокошкина имѣлъ большой успѣхъ въ Петербургѣ и былъ даже читанъ при дворѣ императрицы Маріи (Письма Карамзина къ Дмитріеву, стр. 182, 184). Полный переводъ появился въ Москвѣ, въ 1816 году. По словамъ кн. Вяземскаго, Кокошкинъ "былъ отъявленный классикъ. Въ то время, когда начали у насъ толковать о романтизмѣ, онъ какъ отъ заразы остерегалъ отъ него литературную молодежь, которая находилась при немъ. Какъ директоръ театра, особенно возставалъ онъ противъ Шекспира и его послѣдователей". кн. Вяземскій находился съ Кокошкинымъ въ пріятельскихъ отношеніяхъ (Полн. собр. соч. кн. Вяземскаго, т. VIII, стр. 80, 336). О Кокошкинѣ см. Соч. Батюшкова, т. I, кн. 2 и статью въ журналѣ Артистъ 1889 г., кн. 3: "Ѳ. С. Потанчиковъ".
  
   17. Князь Вяземскій Тургеневу. 15-го іюня [1814 г.]. Остафьево.
   -- (Стр. 24). Писыма Тургенева отъ 9-го іюня не сохранилось.
   -- (Стр. 24). Стихи Карамзина -- "Освобожденіе Европы и слава Александра I".
   -- (Стр. 24). "Нашъ Жуковскій погибаетъ". Въ объясненіе этого выраженія могутъ служить слѣдующія строки самого Жуковскаго въ письмѣ къ А. И. Тургеневу, отъ второй половины мая 1814 г., изъ Черни: "Не умѣю тебѣ описать своего положенія. Это не горе,-- нѣтъ: и горе есть жизнь, а какая-то мертвая сухость. Все кажется пустымъ, а жизнь всего пустѣе. Такое состояніе хуже смерти". (Письма В. А. Жуковскаго къ А. И. Тургеневу, стр. 119). Тяжелое нравственное состояніе Жуковскаго находилось въ прямой зависимости отъ обстоятельствъ, мѣшавшихъ ему жениться на M. А. Протасовой.
   -- (Стр. 24). Статья кн. Вяземскаго подъ заглавіемъ: "Письмо изъ Москвы" напечатана въ Сынѣ Отечества 1814 г., ч. XIV, No 26, стр. 273--279, съ подписью: NN. За нею помѣщены уже стихи Вяземскаго и В. Л. Пушкина, пѣтые на праздникѣ. Въ полное собраніе сочиненій князя Вяземскаго статья эта не вошла.
  
   18. Князь Вяземскій Тургеневу. 25-го іюня 1814 г. [Москва].
   -- (Стр. 25). Александръ Петровичъ Вельяшевъ (см. примѣчаніе къ 15-му письму), сынъ Петра Адріановича Вельяшева, богатаго пензенскаго помѣщика, родился 1-го мая 1785 г., первоначально служилъ въ Иностранной коллегіи, а впослѣдствіи въ Особенномъ управленіи о устроеніи большихъ въ государствѣ дорогъ. Умеръ инженеръ-генералъ-маіоромъ 30-го марта 1826 г. и погребенъ на Тихвинскомъ кладбищѣ Александро-Невской лавры. Въ Отечественныхъ Запискахъ 1824--1825 гг., чч. 18, 19, 20, 23, напечатано его "Обозрѣніе кампаніи 1813 r." -- О Вельяшевѣ см. Записки Вигеля. М. 1891.
   -- (Стр. 25). Батюшковъ, послѣ двухмѣсячнаго пребыванія въ Парижѣ, отправился моремъ въ Лондонъ, побывалъ въ Стокгольмѣ и вмѣстѣ съ Д. Н. Блудовымъ пріѣхалъ въ Петербургъ въ началѣ поля 1814 г. (Соч. Батюшкова, т. I, стр. 179--180).
  
   19. Князь Вяземскій Тургеневу. [Осенніе мѣсяцы 1814 г. Москва].
   -- (Стр. 25). Изъ письма Карамзина къ А. И. Тургеневу отъ 27-го іюля 1814 г. и къ Bac. Мих. Карамзину отъ 25-го августа того же года видно, что въ это время самъ кн. Вяземскій былъ боленъ, а малолѣтній сынъ его, кн. Николай, умеръ въ августѣ (Москвитянинъ 1855 г., кн. I, No 1, стр. 91.-- Атеней 1858 г., ч. III, стр. 541).
   -- (Стр. 25). Первое изданіе "L'Allemagneu г-жи Сталь вышло въ Парижѣ въ 1810 году, въ трехъ томахъ, а второе -- въ 1814 году.
   -- (Стр. 25). Пріѣхавъ въ Петербургъ, Батюшковъ жилъ у своей тетки Е. Ѳ. Муравьевой (Соч. Батюшкова, т. I, стр. 181).
  
   20. Князь Вяземскій Тургеневу. 22-го марта [1815 г.]. Москва.
   -- (Стр. 27). Графъ Михаилъ Андреевичъ Милорадовичъ (род. въ 1771 г., ум. въ 1825 г.) былъ въ это время командиромъ гвардейскаго корпуса.
   -- (Стр: 28). Министромъ народнаго просвѣщенія былъ графъ Алексѣй Кирилловичъ Разумовскій, который оставилъ свой постъ 10-го августа 1816 г. Его замѣнилъ кн. А. H. Голицынъ.
   -- (Стр. 28). Николай Николаевичъ Новосильцовъ (ум. 8-го апрѣля 1838 г., на 72 году), впослѣдствіи предсѣдатель Государственнаго совѣта (1834 г.) и графъ (1835 г.), получилъ прекрасное образованіе подъ руководствомъ графа Александра Сергѣевича Строгонова, сестра котораго, Марія Сергѣевна, была матерью Новосильцова. Въ домѣ Строгонова онъ и былъ представленъ великому князю Александру Павловичу. Въ молодости Новосильцовъ служилъ въ военной службѣ, но съ воцареніемъ Павла I, по совѣту будущаго императора, вышелъ въ отставку и уѣхалъ въ Англію. Живя въ Лондонѣ, онъ усердно занимался самообразованіемъ и посѣщалъ лекціи тамошняго университета. Въ 1801 году, по приглашенію Александра I, Новосильцовъ возвратился въ Россію и сдѣлался однимъ изъ самыхъ приближенныхъ лицъ въ государю, принимая дѣятельное и живое участіе во всѣхъ реформахъ того времени, особенно же по части народнаго просвѣщенія. По своимъ политическимъ воззрѣніямъ Новосильцовъ былъ другомъ Англіи и врагомъ Франціи, такъ что въ 1809 году, по заключеніи Тильзитскаго мира, Александръ I долженъ былъ, въ угоду Наполеону, считавшему Новосильцова опаснымъ для себя человѣкомъ, удалить послѣдняго изъ Россіи. Новосильцовъ уѣхалъ "для поправленія здоровья" въ Австрію, гдѣ и прожилъ до начала Отечественной войны, когда вернулся въ Россію, но уже другимъ человѣкомъ, отрекшимся отъ своего прежняго либерализма и опустившимся нравственно. 4-го марта 1813 г. Новосильцовъ былъ назначенъ вице-президентомъ временного Совѣта, учрежденнаго для управленія герцогствомъ Варшавскимъ, а съ 1-го декабря 1815 г.-- полномочнымъ делегатомъ при правительствующемъ Совѣтѣ царства Польскаго. Судя по отзыву кн. Вяземскаго (Полн. собр. соч., т. VIII, стр. 64--65), Новосильцовъ, во время пребыванія своего въ Варшавѣ, отличался политическою безтактностью. Онъ ласкалъ только тѣхъ поляковъ, которые были преданы Россіи; къ лицамъ же оппозиціоннаго лагеря относился съ высокомѣрнымъ пренебреженіемъ, чѣмъ вызывалъ одно только раздраженіе въ послѣднихъ. Бромѣ того, Новосильцовъ былъ лѣнивъ и безпеченъ, что отражалось и въ его частной жизни, и въ общественной дѣятельности.
   -- (Стр. 28). Жуковскій въ то время находился въ Дерптѣ, какъ это видно изъ писемъ его къ А. И. Тургеневу.
   -- (Стр. 28). Батюшковъ, оправившись отъ нервной болѣзни, вызванной разрывомъ съ любимой особой, уѣхалъ изъ Петербурга въ деревню въ концѣ января 1815 г.
  
   21. Тургеневъ князю Вяземскому. 1-го апрѣля 1815 г. [Петербургъ]. Подлинникъ неизвѣстно гдѣ находится. Напечатано кн. Вяземскимъ въ Русскомъ Архивѣ 1866 г., стт. 881--884, съ автографа, хранившагося въ Остафьевскомъ архивѣ.
   -- (Стр. 29). Приведенный стихъ взятъ изъ піесы Жуковскаго: "Императору Александру".
   -- (Стр. 29). Императоръ находился тогда въ Вѣнѣ и вернулся въ Россію только 1-го декабря 1815 г.
   -- (Стр, 30). Графъ Карлъ Васильевичъ Нессельроде (род. въ 1780 г., ум. въ 1862 г.), будущій государственный канцлеръ, замѣнилъ въ 1814 году графа Н. П. Румянцова, "получивъ скромный титулъ статсъ-секретаря, завѣдывающаго Коллегіей иностранныхъ дѣлъ" (Записки гр. К. В. Нессельроде -- въ Русскомъ Вѣстникѣ 1865 г., No 10, стр. 568). прекрасную характеристику Нессельроде см. въ Полн. собр. соч. кн. Вяземскаго, т. VII, стр. 224--225.
   -- (Стр. 30). Князь Вяземскій, какъ видно изъ формулярнаго списка, имѣлъ въ то время чинъ титулярнаго совѣтника.
   -- (Стр. 30). Иванъ Ивановичъ -- Дмитріевъ.
   -- (Стр. 31). Счастливецъ Давыдовъ -- вѣроятно, Дмитрій Александровичъ (род. 26-го мая 1786 г., ум. 13-го мая 1851 г.), женатый на княжнѣ Елизаветѣ Алексѣевнѣ Шаховской. Въ письмѣ M. А. Boлковой къ В. А. Ланской отъ 9-го ноября 1814 г. говорится о предстоящей свадьбѣ этихъ лицъ (Вѣстникъ Европы 1874 г., No 12, стр. 662--663).
   -- (Стр. 31). Поэтъ -- Д. В. Давыдовъ (род. въ 1784 г., ум. въ 1839 г.). Онъ находился тогда еще въ Москвѣ, но въ августѣ уже выѣхалъ въ Варшаву, откуда и написалъ нѣсколько писемъ къ князю Вяземскому (см: Соч. Давыдова, изд. 1893 г., т. III, стр. 150--154). Знакомство Тургенева съ Давыдовымъ относится, вѣроятно, къ началу XIX ст., когда оба они, еще юноши, проживали въ Москвѣ. Князь Вяземскій познакомился съ Давыдовымъ также въ ранніе годы молодости, быть можетъ, въ домѣ Ю. А. Нелединскаго-Мелецкаго, стариннаго друга А. И. Вяземскаго, куда Давыдовъ былъ вхожъ, какъ и Жуковскій и другіе молодые писатели (Полн. собр. соч. кн. Вяземскаго, т. VII, стр. 89).
   -- (Стр. 31). Пушкины -- Василій Львовичъ (род. въ 1770 г., ум. въ 1830 г.) и Алексѣй Михайловичъ (род. въ 1769 г., ум. въ 1825 г.), оба коренные москвичи и, не смотря на разницу въ лѣтахъ, давнишніе пріятели Тургенева и князя Вяземскаго. Послѣдній въ своемъ примѣчаніи къ этому письму говоритъ, что Алексѣй Михайловичъ такъ же, какъ и Василій Львовичъ, писалъ стихи, но, при всемъ умѣ и остроуміи своемъ, не очень удачные. Василій Львовичъ щеголялъ классицизмомъ своимъ и никакъ не могъ признавать поэтомъ своего однофамильца. А этотъ вѣчно трунилъ надъ стихами Василія Львовича и на энергическомъ и часто циническомъ языкѣ своемъ говорилъ, что все это "жидень". "Твои басни", говорилъ онъ ему, "такъ пусты содержаніемъ своимъ, что скоро будешь ты ограничиваться одними заглавіями и писать и печатать: "Оселъ и Корова", басня; "Попугай и Левъ" басня, и такъ далѣе. Всѣ эти колкости были однѣ веселыя вспышки и не посягали на дружескія сношенія двухъ родственниковъ и пріятелей. Это были комическія сцены, разыгрываемыя на домашнемъ театрѣ, къ удовольствію и гомерическому смѣху благосклонныхъ зрителей и слушателей" (Р. Архивъ 1866 г., стт. 884--885). О В. Л. и А. М. Пушкиныхъ см. въ соч. Батюшкова, т. II и III.
  
   22. Князь Вяземскій Тургеневу. [Начало апрѣля 1815 г. Москва]
   -- (Стр. 31). Чины коллежскаго ассессора и статскаго совѣтника, на основаніи указа 9-го августа 1809 г., давались не за выслугу лѣтъ, а по представленіи свидѣтельства объ окончаніи университетскаго курса, котораго князь Вяземскій не проходилъ. Этотъ законъ, проведенный Сперанскимъ съ цѣлью поднятія уровня просвѣщенія, съ паденіемъ Сперанскаго постепенно терялъ свою силу, пока наконецъ въ 1834 году не былъ окончательно отмѣненъ.
   -- (Стр. 31). Сказка Батюшкова -- "Странствователь и домосѣдъ", напечатанная въ іюньской книжкѣ Амфіона 1815 г. Піеса эта не нравилась князю Вяземскому, о чемъ упоминаетъ и самъ авторъ въ письмѣ къ Жуковскому изъ Каменда отъ средины декабря 1815 г. (Соч. Батюшкова, т. III, стр. 360).
  
   23. Князь Вяземскій Тургеневу. [Октябрь 1815 г. Москва].
   -- (Стр. 31). Степанъ Петровичъ Жихаревъ (род. въ 1787 г., ум. въ 1860 г.) -- университетскій товарищъ Тургенева, страстный театралъ и авторъ извѣстныхъ записокъ, а также нѣсколькихъ неудачныхъ драматическихъ піесъ и стихотвореній. Живя въ Петербургѣ, онъ постоянно вращался въ литературныхъ и театральныхъ кружкахъ, былъ очень близокъ съ кн. А. А. Шаховскимъ и состоялъ членомъ Бесѣды любителей русскаго слова, но впослѣдствіи сдѣлался Арзамасцемъ. Съ 1806 г. Жихаревъ служилъ въ Коллегіи иностранныхъ дѣлъ, а съ 1812 г. поступилъ въ Канцелярію статсъ-секретаря П. С. Молчанова для занятій по Комитету министровъ и Коммиссіи прошеній. Кромѣ того, былъ правителемъ дѣлъ Театральнаго комитета (изъ формулярнаго списка). О Жихаревѣ см. въ Соч. Батюшкова, т. III.
   -- (Стр. 31). "Пѣвецъ и портной", комическая опера въ одномъ дѣйствіи, была переведена кн. Вяземскимъ съ французскаго и напечатана въ Москвѣ, безъ имени переводчика, въ началѣ 1816 г. Музыка принадлежала Gaveaux.
   -- (Стр. 31). А. B. Лисицына, московскаго комическаго актера, С. П. Жихаревъ характеризируетъ такъ: "Любимецъ райка. Гримаса въ разговорѣ, гримаса въ движеніи -- словомъ, олицетворенная гримаса, даже въ роляхъ дураковъ, которыхъ онъ представляетъ" (Записки* М. 1890, стр. 90--91). Въ 1813 году Лисицынъ пріѣзжалъ дебютировать въ Петербургъ (П. Н. Араповъ. Лѣтопись русскаго театра. С.-Пб. 1861, стр. 218--219).
   (Стр. 32). Ratti -- итальянскій пѣвецъ, о которомъ упоминается въ письмахъ M. А. Волковой къ В. И. Ланской, 1815 г. (Вѣстникъ Европы 1875 г., No 1, стр. 244, 246--247) и въ статьѣ кн. Вяземскаго: "Моя исповѣдь" (Полн. собр. соч., т. II, стр. 111).
   -- (Стр. 32). Princesse Catherine -- Екатерина Петровна Гагарина (род. въ 1790 г., ум. въ 1873 г.), рожд. Соймонова, сестра Софьи Петровны Свѣчиной, жена князя Григорія Ивановича Гагарина.
  
   24. Князь Вяземскій Тургеневу. 4 ноября [1815 г.]. Москва.
   -- (Стр. 32). Эолова Арфа -- Арзамасское прозвище А. И. Тургенева.
   -- (Стр. 32). Приведенное двустишіе представляетъ перефразировку слѣдующихъ строкъ изъ "Оды на разрушеніе Вавилона" А. Ѳ. Мерзлякова, напечатанной въ Вѣстникѣ Европы 1805 г.,ч. XXI, No 11, стр. 171--175, съ подписью: А. А. А.
  
   Свершилось! Нѣтъ его! Сей градъ,
   Гроза и трепетъ для вселенной,
   Величья памятникъ надменной,
   Упалъ!..
  
   (Стр. 32). "Видѣніе" Д. Н. Блудова написано въ 1815 г. и представляетъ собою прямое подражаніе сочиненію аббата Morellet: "Préface de la commédie des philosophes, ou la vision de Charles Palissot" (1760) (См. "Mélanges de littérature et de philosophie du XVIII siècle. Par l'Abbé Morellet, de l'Académie franèaise". Paris. 1818, pp. 1--12). Morellet (род. въ 1727 г., ум. въ 1819 г.) принадлежалъ къ числу сотрудниковъ "Энциклопедіи" Дидеро и д'Аламбера. Palissot (род. въ 1730 г., ум. въ" 1814 г.) былъ литературнымъ врагомъ энциклопедистовъ и нападалъ на нихъ въ своихъ памфлетахъ и комедіяхъ, изъ которыхъ "Les Philosophes" (1760 г.), надѣлавшая большого шума, вызвала отвѣтъ со стороны Morellet.
   "Видѣніе" Блудова также служило отвѣтомъ на комедію князя А. А. Шаховского "Урокъ кокеткамъ или Липецкія воды" (1815 г.), въ которой былъ осмѣянъ Жуковскій, какъ представитель нарождавшагося тогда романтизма. Піеса Блудова и послужила внѣшнимъ поводомъ къ основанію Арзамасскаго общества, членами котораго сдѣлались какъ прежніе бойцы за "новый слогъ", такъ и болѣе молодые писатели, воспитавшіеся подъ вліяніемъ литературнаго направленія, даннаго Карамзинымъ. Съ прекращеніемъ полемики между шишковистами и карамзинистами, послѣдніе, очевидно, должны были примкнуть къ Арзамасцамъ, которые являлись продолжателями ихъ же излюбленнаго дѣла -- борьбы съ обскурантизмомъ, гнѣздившимся въ стѣнахъ Россійской академіи и доживающей свои послѣдніе дни Бесѣды любителей русскаго слова. Такимъ образомъ, между старшими и младшими членами Арзамаса существовала тѣсная преемственная связь, и Жуковскій былъ правъ, когда называлъ общество, основанное Блудовымъ, Новымъ Арзамасомъ (Р. Архивъ 1895.г., кн. III, стр. 24), давая этимъ понять, что Арзамасъ существовалъ и раньше, но только не носилъ этого прозвища. Очевидно, и князь Вяземскій въ такомъ же смыслѣ называетъ Арзамасъ новымъ. Въ письмѣ къ П. И. Бартеневу отъ 1875 г. кн. Вяземскій, говоря объ этомъ кружкѣ, замѣчаетъ: "Мы были уже Арзамасцами между собою, когда Арзамаса еще и не было. Арзамасское общество служило только оболочкой нашего нравственнаго братства" (Полн. собр. соч., т.. VII, стр. 411--412).
   Піеса Блудова до сихъ поръ не появлялась еще въ печати, а потому мы и приводимъ ее цѣликомъ, пользуясь однимъ изъ списковъ ея.
  

Видѣніе въ какой-то оградѣ.
Изданное обществомъ ученыхъ людей.

Le vrai peut quelquefois n'être pas vraisemblable.

  

Предувѣдомленіе отъ издателей.

  
   Общество друзей литературы, забытыхъ Фортуною и живущихъ вдали отъ столицы, собиралось по назначеннымъ днямъ въ одномъ Арзамасскомъ трактирѣ. Тамъ члены Общества за столомъ, покрытымъ ветхою скатертью и не обремененнымъ блюдами, проводили вечера въ разговорахъ о предметѣ, ими любимомъ; никогда не ссорились, но часто спорили, и споры ихъ иногда продолжались до утра. Случилось, что въ одинъ изъ такихъ вечеровъ, возлѣ ихъ скромной академіи, за тонкою перегородкою, ночевалъ какой-то пріѣзжій, никому незнакомый въ Арзамасѣ. Но вдругъ, въ срединѣ ночи, спокойствіе литературнаго разговора было нарушено страннымъ шипѣньемъ и бормотаньемъ какъ будто сквозь сонъ. Эти чудные звуки выходили изъ комнаты пріѣзжаго, а любопытство -- порокъ не однѣхъ женщинъ. Оно возбудилось въ Арзамасскомъ ученомъ обществѣ. Одинъ молодой членъ подошелъ къ перегородкѣ, за нимъ другіе. Широкая щель открыла передъ ними догорающій ночникъ, постелю и тучное тѣло ихъ сосѣда. Онъ былъ погруженъ въ крѣпкій сонъ, но сонъ не мѣшалъ ужасному волненію. Долго чудесный проѣзжій вертѣлся подъ одѣяломъ, наконецъ спустился съ постели и началъ бродить по комнатѣ. Бока его раздувались отъ одышки, потъ лился съ него градомъ, ежеминутно у него вырывались невнятныя слова; но вдругъ онъ остановился, размахнулъ руками и, не просыпаясь, даже не переставая храпѣть, громкимъ голосомъ прокричалъ реляцію о какомъ-то видѣніи. Потомъ, безъ отдыха и продолжая спать, онъ повторилъ ее въ другой, въ третій, въ четвертый разъ и наконецъ столько разъ, что члены Общества успѣли записать всѣ слова его отъ перваго до послѣдняго. Общество почитаетъ обязанностью сообщить сіе видѣніе публикѣ. Само по себѣ оно не весьма любопытно, но не можетъ ли послужить дополненіемъ къ исторіи магнетическаго сна? Что касается до сочиненій и авторовъ, о которыхъ грезилъ проѣзжій, то, вѣроятно, они не существуютъ. По крайней мѣрѣ, ни имена сихъ авторовъ, ни ссоры ихъ не дошли до свѣдѣнія мирныхъ литераторовъ Арзамаса.
  

Видѣніе въ какой-то оградѣ.

  
   И было въ лѣто второе отъ Лейпцигской битвы, въ мѣсяцъ третій, въ день пятый на десять, и былъ въ Словесницѣ и видѣлъ въ Словесницѣ мерзость и запустѣніе, и отъ чтенія стиховъ моихъ пронзилъ меня хладъ полунощи.
   И вотще обращалъ я взоры мои одесную и ошую и по стѣнамъ обнаженнымъ чертога, и до сѣдалищамъ, и по лавкамъ, и не было ни друговъ, ни соглядатаевъ.
   И чтеніе стиховъ моихъ достигало средины, и всѣ словесные братія уснули вмалѣ, и смутился я духомъ моимъ, и помыслилъ: "Возстану, иду во свояси".
   И былъ я въ оградѣ Словесницы, и встрѣтила меня буря зѣльна и была вьюга отъ страны сѣверной и отъ поморія, и отъ Москвы, и отъ Волги, и снѣгъ осыпалъ меня, бѣлый, какъ волна агнцевъ юнчихъ, и дрожалъ я, какъ листья древа проклятаго.
   И началъ я глаголать въ сердцѣ моемъ и сказалъ: "Нѣтъ надежды на счастіе, и лишился я всѣхъ подпоръ моихъ; и разсердилъ я слѣпца Эдипа, и раздразнилъ я безумца Леара, и надоѣлъ я прочимъ друзьямъ моимъ; и нѣтъ уже друзей у меня, и нѣтъ денегъ, несть заимодавцы".
   И клялъ я судьбу мою, творящую наперекоръ мнѣ во всѣхъ дѣлахъ моихъ, ибо слезливъ я въ сатирахъ своихъ и забавенъ въ своихъ трагедіяхъ: и хочу я, чтобъ смѣялись надъ врагами моими, и смѣются одни враги мои; и люблю я красавицу, и уродъ мнѣ любовница; и пишу я стихи, и стихи мои -- проза.
   И вздохнулъ я отъ глубины утробы моей, и воскликнулъ я гласомъ великимъ и тонкимъ: "О, кто стихамъ моимъ дастъ игривость и легкость Мѣшкова, и силу тельца Барабанова, и чистоту двухъ Хлыстовыхъ!"
   "И дерзну я, и возгремлю сатирами, и напишу я сатиру на моихъ благодѣтелей; и преложу я сатиру въ комедію, и комедію начиню я балетами, и за казенный убытокъ возьму изъ казны я пятьсотъ рублей, и не заплачу я долговъ моихъ."
   "И что помышляю о радостяхъ? Уже не блистать мнѣ въ листкахъ и на сценѣ; уже прежнія чада главы моей скончалися тихою смертію, и новыя чада родятся полумертвыя."
   И умолкъ я, и восплакалъ я, какъ послѣ успѣха чужой трагедіи, и положилъ я руки мои на чрево мое, и очи мои сокрылись въ ланитахъ моихъ.
   И се послышалъ я въ десномъ ухѣ моемъ нѣкій гласъ охриплый и рѣзкій, какъ гласъ вѣтра въ ущеліяхъ горныхъ, какъ гласъ чтеца на Словесницѣ.
   И помыслилъ я: "Се не Мѣшковъ ли глаголетъ", и озрѣлся я, и узрѣлъ сквозь оконце Мѣшкова, предъ столомъ спящаго;
   И гласъ охриплый шепталъ мнѣ на ухо шуее; и озрѣлся я и узрѣлъ единую колесницу ветхую и внималъ единому храпу коневому;
   И страхъ зѣльный напалъ на меня, и воздымались останки власовъ моихъ, и помышлялъ я о бѣгствѣ, и чрево мое давило ноги мои, и былъ я недвижимъ, какъ ходъ комедій моихъ;
   И сказалъ мнѣ гласъ охриплый: "Не бойся!" И испугался я больше прежняго;
   И снова сказалъ мнѣ гласъ охриплый: "Не бойся, озрися вспять и зри, и узришь!"
   И подъялъ меня какъ духъ бурный, и подвигнулъ меня, и сталъ я чревомъ къ дому Словесницы, и не узрѣлъ я дома Словесницы.
   И на мѣстѣ дома Словесницы узрѣлъ я нѣкій міръ извращенный, и тамъ, въ сумракѣ странномъ, предметы мѣняются въ видахъ своихъ, и маки тамъ кажутся розами, и за ѳиміамъ курится тамъ ельникъ, и гуща квасная тамъ кажется нектаромъ, и толокно тамъ -- амброзія, и гудки почитаются лирами.
   И носился въ туманѣ свитокъ великій, какъ ветхій столбецъ Приказа посольскаго, и развивался столбецъ, и по малу исшелъ изъ столбца чудный призракъ во образѣ старца;
   И явился мнѣ старецъ въ лучахъ изъ замерзлыхъ сосулекъ, и лицо его было какъ древняя хартія, и власы его, какъ снѣгъ вешній, съ багрянымъ пескомъ перемѣшанный;
   И старецъ возсѣлъ на два мѣха изъ кожи воловьей, и исполнены мѣхи корнями словесъ, и предъ мѣхами сидящій, обникая колѣна мрачнаго старца, внималъ ему и лелѣялъ его, какъ чадо избранное, и вѣщалъ мнѣ призракъ: "Чадо второе, приди и внимай мнѣ!
   "И почто смущаешься духомъ, и почто ужасаешься скудости мыслей, и что плачешь надъ безплодіемъ главы твоей? И духъ твой не зависитъ отъ мыслей, и даръ твой не требуетъ знаній, и даръ твой питается чувствомъ единымъ, живущимъ вѣчно въ тебѣ и во мнѣ;
   "И оное чувство и сушитъ насъ, и пучитъ, и грызетъ насъ, и движетъ, и не престанетъ возбуждать насъ, и мы не престанемъ писать, доколѣ будетъ чуждое счастіе, доколѣ будутъ терзать насъ успѣхи ума;
   "И когда погибнутъ таланты, и когда глупость возсядетъ на судилище вкуса, и тогда мы умоляемъ, и увы! не придетъ сіе время!
   "И онымъ чувствомъ безсмертнымъ yмертвилъ ты геній, создавшій въ Россіи трагедію, и почто есть другіе? О, чадо! Ополчись и успѣвай, и завидуй, и уязвляй!
   "И напиши нѣчто и назови сіе нѣчто комедіей, и раздѣли сіе нѣчто на пять тетрадей, и тетрадь назовется дѣйствіемъ.
   "И хвали ироевъ русскихъ, и усыпи ихъ своими хвалами, и тверди о славѣ Россіи, и будь для русской сцены безславіемъ, и русскій языкъ прославляй стихами не русскими.
   "И подражай Моліеру, и никто не узнаетъ Моліера, и превращай тонкое въ грубое, и забавное въ сонное, и Селимену въ знакомку Буянова;
   "И то не главное въ твоей нареченной комедіи; но омочи перо твое въ желчь твою и возненавидь кроткаго юношу, дерзнувшаго оскорбить тебя талантами и успѣхами;
   "И разъярись на него безплодною яростью, и лягни въ него десною рукою твоею и твоей грязью природной обрызгай его и друзей его;
   "И представь не то, что въ немъ есть, но чего ты желалъ бы ему; и, чтобъ онъ казался глупцомъ, ты вложи въ него умъ свой, и стихи его да завянутъ въ рукахъ твоихъ, какъ цвѣты отъ куренія смраднаго, и заснетъ онъ спокойно подъ шумомъ ругательствъ твоихъ;
   "И въ день оный придетъ въ тебѣ храбрость чудесная, и потъ хладный повроетъ тебя и стихи твои и достигнетъ до зрителей;
   "И ты будешь остороженъ и мудръ, и соберешь ты полчище крѣпкое, и будутъ въ томъ полчищѣ тридесять креселъ и сто мѣстъ за креслами и пятьнадесять воинственныхъ женъ и сто воиновъ пѣшихъ;
   "И поставится полчище отъ верху чертога до низу и отъ десныя страны и до шуія, и отъ скрипицъ и до преддверія, и единый воинъ, какъ бѣсомъ движимый, приближится къ спокойнымъ врагамъ твоимъ и вопьется въ спящаго юношу;
   "И, внимая мнимымъ стихамъ твоимъ, всѣ зрители будутъ преходить постепенно отъ жалости къ гнѣву и отъ гнѣва къ презрѣнію и отъ презрѣнія ко сну;
   "И во всеобщемъ успеніи вознесется громъ дружины твоей, и громъ не разбудитъ зрителей, зане еще будутъ тянуться стихи твои;
   "И когда отыдутъ стихи твои, и ее враги твоя воскликнутъ: "И сперва да явится онъ, усыпитель нашъ, да пріиметъ дань благодарности за благодѣяніе неумышленное";
   "И будетъ дружина твоя плескать тебѣ по найму и презирать тебя даромъ, и будетъ Словесница, зѣвая, хвалить тебя;
   "И ты будешь одинъ восхищаться собою и съ умиленіемъ скажешь "Се нынѣ день торжества, и свершилось мщеніе, и безъ барыша я отыду въ домъ свой, но съ миромъ, и всѣмъ глупцамъ миръ."
   И престалъ вѣщать старецъ, и вложилъ онъ мнѣ въ сердце главу зміи малой, и наполнился я духа старчаго, и престало видѣнное, и сбудется.
   -- (Стр. 32). Шутовской -- прозвище, подъ которымъ князь Шаховской осмѣивался въ эпиграммахъ Вяземскаго (см. Полн. собр. соч., т. III, стр. 84--85).
   -- (Стр. 33). Сочиненія Жуковскаго -- первое изданіе его "Стихотвореній", печатавшееся въ Петербургѣ, въ Медицинской типографіи, подъ наблюденіемъ Д. В. Дашкова, А. И. Тургенева и Д, А. Кавелина. Въ Москвѣ подписка на сочиненія Жуковскаго принималась у князя Вяземскаго (Моск. Вѣдомости 1815 г., No 103, стр. 1936). Подробности объ этомъ изданіи см. въ Письмахъ Жуковскаго къ А. И. Тургеневу, стр 144--145.
   (Стр. 33). За Вяземскимъ осталось прозвище Асмодея. Варвикомъ назывался Н. И. Тургеневъ. Ивиковымъ Журавлемъ былъ Ф. Ф. Вигель. Свѣтлана -- Арзамасское прозвище Жуковскаго.
   -- (Стр. 33). Опера кн. Вяземскаго -- "Пѣвецъ и Портной" (см. примѣчаніе къ 23-му письму). Существовалъ и другой переводъ этой же піесы неизвѣстнаго намъ переводчика подъ заглавіемъ: "Буфъ и портной". Въ этомъ переводѣ піеса напечатана не была, но на петербургской сценѣ давалась въ 1813 году. П. Н. Араповъ ошибочно приписываетъ этотъ переводъ князю Вяземскому (Лѣтопись русскаго театра, стр. 221).
   -- (Стр. 33). Князь Ю. В. Долгоруковъ (род. въ 1740 г., ум. въ 1830 г.) въ концѣ царствованія Екатерины II былъ военнымъ губернаторомъ Москвы и главно-начальствующимъ гражданскою частью въ губерніи. Выйдя въ отставку, онъ поселился въ Москвѣ, гдѣ и умеръ, будучи уже генераломъ отъ инфантеріи. Послѣ него остались записки, напечатанныя въ Русской Старинѣ 1889, т. 63. О немъ см. П. В. Долгоруковъ. Сказанія о родѣ князей Долгоруковыхъ. С.-Пб. 1840, стр. 188--192. -- С. Н. Глинка. Записки. С.-Пб. 1895. О балѣ Долгорукова упоминается въ письмахъ М. А. Волковой къ В. И. Ланской (Вѣстникъ Европы 1875 г., No 1, стр. 246--248).
   -- (Стр. 33). Всеволожскій -- Николай Сергѣевичъ (род. 8-го ноября 1772 г., ум. 9-го февраля 1857 г. въ Москвѣ), принадлежавшій къ числу разностороннихъ и широко образованныхъ людей своего времени, прекрасно знавшій исторію, классическіе и многіе новѣйшіе языки и самъ занимавшійся литературой. Въ царствованіе Екатерины онъ находился въ военной службѣ; со вступленіемъ же на престолъ Александра I -- въ гражданской; съ 1808 г. былъ вице-президентомъ московскаго отдѣленія Медико-хирургической академіи, а съ 1817 по 1826 г. тверскимъ губернаторомъ. Всеволожскій былъ большимъ любителемъ книгъ и собралъ обширную библіотеку. Въ 1809 г. онъ открылъ въ Москвѣ собственную типографію, на девяти станахъ, для печатанія на русскомъ, французскомъ и греческомъ языкахъ, при чемъ литеры были выписаны изъ Парижа, отъ Дидо. Въ 1812 г. французы печатали въ его типографіи свои прокламаціи и бюллетени. Въ 1817 типографія Всеволожскаго перешла въ Министерство народнаго просвѣщенія и была перевезена въ Петербургъ (Моск. Вѣдомости 1857 г., No 23; Р. Архивъ 1869 г., стт. 1456--1457; В. С. Сопиковъ. Опытъ росс. библіографіи. ч, I, стр. СХХІІІ).
  
   25. Князь Вяземскій Тургеневу. 18-го ноября [1815 t.]. Москва.
   -- (Стр. 33). Въ началѣ письма идетъ рѣчь о подпискѣ на изданіе стихотвореній Жуковскаго.
   -- (Стр 34). Карамзины съ весны уже находились въ Остафьевѣ. Осенью дѣти ихъ захворали скарлатиною. Двое изъ нихъ выздоровѣли, а дочь Наталья (род. въ 1812 г.) умерла въ ноябрѣ (Письма H. M. Карамзина къ брату Василію Михайловичу -- въ Атенеѣ 1858 г., ч. III, стр. 600--602).
   -- (Стр. 34). Екатерина Николаевна Карамзина родилась 22-го сентября 1805 г., умерла 10-го ноября 1867 и погребена на Тихвинскомъ кладбищѣ Александроневской лавры. Была замужемъ за княземъ Петромъ Ивановичемъ Мещерскимъ.
   -- (Стр. 34). Андрей Николаевичъ Карамзинъ родился 24-го октября 1814 г., умеръ 23-го мая 1854 г.
   -- (Стр. 34). Приведенные стихи заимствованы изъ кантаты, сочиненной въ 1815 году Д. В. Дашковымъ, который осмѣялъ въ ней князя Шаховского. Кантата эта распѣвалась хоромъ въ засѣданіяхъ Арзамаса. Напечатана Араповымъ въ его "Лѣтописи русскаго театра" стр. 241 -- 242.
   -- (Стр. 34). О Кокошкинѣ см. примѣчаніе къ 16-му письму.
   -- (Стр. 34). Ѳедоръ Ѳедоровичъ Ивановъ (род. въ 1777 г., ум. 31-го августа 1816 г.), извѣстный въ свое время драматическій писатель, состоялъ, такъ же, какъ и А. Ѳ. Мерзляковъ съ Кокошкинымъ, членомъ Общества любителей россійской словесности. Ивановъ былъ большой весельчакъ и записной театралъ. Онъ устраивалъ у себя литературные вечера, которые посѣщалъ князь Вяземскій, и принималъ участіе въ любительскихъ спектакляхъ на домашнемъ театрѣ С. С. Апраксина. Объ Ивановѣ см. Соч. Батюшкова, т. III, стр. 674--675.
   -- (Стр. 35). Въ выраженіи кн. Вяземскаго: "Я молчу и гляжу на свѣтъ, блѣдный и унылый" пародируются послѣдніе два стиха изъ 8-й строфы "Свѣтланы" Жуковскаго.
   -- (Стр. 35). Перечисляя дѣйствующихъ лицъ въ "Липецкихъ Водахъ", князь Вяземскій называетъ Угарова Буяновымъ, имѣя въ виду безпутнаго героя поэмы В. Л. Пушкина: "Опасный Сосѣдъ".
   -- (Стр. 35). Князь Вяземскій не замедлилъ исполнить свое желаніе. Въ Россійскомъ Музеумѣ 1815 г., ч. IV, No 12, стр. 257--265 появилось его "Письмо съ Липецкихъ водъ", съ подписью: В. Эта статья представляетъ забавную каррикатуру на всѣхъ дѣйствующихъ лицъ комедіи Шаховского и на самого автора (см. Полн. собр соч. кн. Вяземскаго, т. I, стр. 10--14.
   -- (Стр. 35). Четыре эпиграммы на Шаховского появились, съ подписью: В., въ Россійскомъ Музеумѣ 1815 г., ч. IV, No 12, стр. 234--235. Онѣ вошли въ Полное собраніе сочиненій кн. Вяземскаго, т. III, стр. 84--86.
   -- (Стр. 35). Въ то время, какъ первый томъ настоящаго изданія былъ уже отпечатанъ, въ Остафьевскомъ архивѣ нашлось окончаніе этого письма, которое и приводимъ: "...что глаза написаны неправильно: одинъ ниже другого. Прощай, мой милый другъ! Обнимаю тебя отъ всего сердца. Ради Бога, не забывай меня и пиши чаще. Я грустенъ, скученъ, нездоровъ и озабоченъ. Чортъ ли въ жизни, если не печется о ней дружба! Арзамасцамъ мой сердечный поклонъ. Чу меня забылъ: я къ нему писалъ, а онъ и въ усъ не дуетъ. Эолова Арфа холоденъ ко мнѣ, какъ ледъ. Пишешь ли къ Батюшкову? Денисъ пишетъ ко мнѣ, что онъ послалъ тебѣ письмо. Онъ боится за тебя, чтобы изъ независимаго философа не сдѣлался ты рабомъ фортуны".
   -- (Стр. 35). Сальваторъ Сигизмундовичъ Тончи, называвшійся обыкновенно Николаемъ Ивановичемъ, родился въ Римѣ, въ январѣ 1756 г. Получивъ прекрасное образованіе, онъ служилъ нѣкоторое время въ неаполитанской гвардіи, а потомъ посвятилъ себя литературѣ. Обладая крупнымъ поэтическимъ дарованіемъ, Тончи достигъ извѣстности и былъ избранъ въ члены академіи Arcadia, а впослѣдствіи сдѣлался президентомъ академіи De Forti. Сблизившись въ Римѣ съ Станиславомъ Понятовскимъ, племянникомъ Польскаго короля Станислава-Августа, онъ уѣхалъ съ нимъ въ Польшу, но послѣ раздѣла ея переселился въ Петербургъ. Живя здѣсь, Тончи вращался среди избраннаго общества столицы и пользовался всеобщею любовью и уваженіемъ самого императора. Переселившись въ Москву, Тончи въ 1805 или въ 1806 году женился (P. Архивъ 1898 г., No 5, стр. 66) на княжнѣ Натальѣ Ивановнѣ Гагариной (род. въ 1778 г., ум. въ 1832 г.), отъ брака съ которою имѣлъ двухъ дочерей. Съ нашествіемъ французовъ онъ удалился во Владиміръ, а по возвращеніи въ Москву поступилъ въ 1815 году на службу въ Экспедицію кремлевскаго строенія, гдѣ и содѣйствовалъ основанію архитектурной школы, съ открытіемъ которой занялъ въ ней должность инспектора. Въ 1842 году Тончи, дослужившись до коллежскаго совѣтника, вышелъ въ отставку, а въ декабрѣ 1844 г. скончался въ глубокой старости, переживъ и жену, и младшую дочь, Софью Николаевну; старшая же, Марія, была впослѣдствіи монахиней въ Переяславскомъ монастырѣ.
   Тончи принадлежалъ къ числу богато одаренныхъ натуръ. Природа надѣлила его красотой, даромъ слова, философскимъ складомъ ума и талантами поэта, живописца, пѣвца и музыканта. Тончи любилъ изящныя искусства, науку, но выше всего ставилъ поэзію, которая наполняла всю его личную жизнь и давала надежду на безсмертіе въ потомствѣ. Онъ такъ заботился о своихъ поэтическихъ произведеніяхъ, такъ тщательно ихъ отдѣлывалъ, въ особенности "Эденеиду", что при жизни ничего не успѣлъ напечатать, кромѣ аллегорической поэмы: "Il patto fra la Pietá e il Rigore". (M. 1826), написанной по случаю восшествія на престолъ Николая I. Послѣ него остался большой рукописный томъ сочиненій, носящій общее заглавіе: "Poesie italiane d'un russo, dedicate all'Italia, sua cara autica patria". Рукопись эта еще въ 1831 году была приготовлена къ печати, но осталась не изданною. Между произведеніями, входящими въ составъ этого тома, особенно замѣчательна поэма въ 33-хъ пѣсняхъ: "L'Edeneide ossia la Veritá scoperta dalla Ragione". Предметомъ поэмы, имѣющей автобіографическое значеніе, служитъ объясненіе поэту Іоанномъ Богословомъ тайнъ творенія и искупленія. Кромѣ "Эденеиды", въ сборникѣ есть еще нѣсколько поэмъ духовнаго и историческаго содержанія, басни и переводы изъ Горація и Виргилія. Въ рукописяхъ Тончи сохранился переводъ въ стихахъ оды Державина "Богъ".
   Какъ мыслитель, Тончи создалъ совершенно самостоятельную философскую систему, очень близкую въ системѣ Фихте и, въ довершеніе, облекъ ее подъ конецъ въ поэтическую форму (Н. А. Мельгуновъ. Лекціи Пинто о Данте и его вѣкѣ -- въ Современной Жѣтописи 1861 г., No 17, стр 8). Послѣдователемъ его философіи былъ, между прочимъ, А. M. Пушкинъ (Полн. собр. соч. кн. Вяземскаго, т. VII, стр. 395--396; VIII, стр. 344).
   Живопись Тончи изучилъ вполнѣ самостоятельно, руководствуясь только Рафаэлемъ и, не смотря на отсутствіе школы, въ своихъ произведеніяхъ проявилъ замѣчательное дарованіе. Изъ картинъ его извѣстны: "Крещеніе Руси", находящаяся въ городскомъ соборѣ во Владимірѣ, и запрестольный образъ Рождества Христова въ Вознесенскомъ монастырѣ, въ Москвѣ. Тончи написалъ еще нѣсколько портретовъ высокопоставленныхъ лицъ: кн. П. И. Багратіона, кн. А. А. Безбородка, кн. И. С. Гагарина, кн. Е. Р. Дашковой, Г. Р. Державина, И. И. Дмитріева, императора Павла, гр. Софьи Потоцкой, гр. Ѳ. В. Ростопчина, кн. А. В. Суворова, кн. П. Д. Циціанова и др.
   Главнымъ источникомъ для біографіи Тончи служитъ книга преподавателя итальянскаго языка въ Московскомъ университетѣ Giuseppe Rubini: Antologia italiana poetica del secolo decimo nono, два тома. M. 1843--1844. Извлеченія изъ нея сдѣланы въ "Смѣси" Отеч. Записокъ за 1845 г., т. 40, стр. 71--72. Затѣмъ слѣдуютъ статьи: К. Н. Тихонравова (Владимірск. губернск. вѣдомости 1867 г., No 39) и М. Ранга (ib., 1873 г., No 17), составленныя на основаніи рукописныхъ матеріаловъ, которыми пользовался и Я. К. Гротъ при изданіи сочиненій Державина, равно какъ и вышеназванной "Антологіей", и "Записки" Д. П. Рунича (Русское Обозрѣніе 1890 г., No 9, стр. 210--212).
  
   26. Князь Вяземскій Тургеневу. 13-го января [1816 и Москва].
   -- (Стр. 36). Батюшковъ изъ Каменца пріѣхалъ въ Москву въ началѣ января и прожилъ въ ней до конца года.
   -- (Стр. 36). Четверостишію, оканчивающему письмо, послужило образцомъ стихотвореніе Жуковскаго "Безполезная скромность":
  
   Демидъ, подъ одою своей, боясь зоила,
             Ты имени не подписалъ;
   Но глупость за тебя къ ней руку приложила,
             И свѣтъ тебя узналъ.
  
   -- (Стр. 36). "Безъ образа лицо" -- также выраженіе Жуковскаго и заимствовано изъ стихотворенія его "Славянка".
  
   27. Тургеневъ князю Вяземскому. 16-го января [1816 г. Петербургъ].
   -- (Стр. 37). Французскимъ посломъ былъ въ то время графъ de-Noailles.
   -- (Стр. 37). Жуковскій въ концѣ 1815 года ѣздилъ въ Дерптъ и недѣли черезъ три возвратился въ Петербургъ (К. К. Зейдлицъ. Жизнь и поэзія Жуковскаго. С.-Пб. 1883, стр. 99).
   -- (Стр. 37). Дарья Васильевна Попова -- бѣдная вдова, жившая въ Тамбовѣ. Мужъ ея, губернскій секретарь Иванъ Ивановичъ Поповъ, умеръ въ 1810 году, оставя пятерыхъ дѣтей. Старшій сынъ, утратившій казенныя деньги, находился подъ судомъ; младшій въ 1814 году скоропостижно умеръ. На рукахъ матери, не имѣвшей никакихъ средствъ къ существованію, оставались двѣ дочери-дѣвицы и пятилѣтній сынъ. Въ Вѣстникѣ Европы 1814 г., ч. 77, No 19, стр. 241--242, было напечатано "Письмо изъ Тамбова" Алексѣя Широнина, въ которомъ изображалось бѣдственное положеніе Поповой.
  
   28. Князь Вяземскій Тургеневу. [Вторая полотна января 1816 г. Москва].
   -- (Стр. 37). Безсловесный словесникъ Поповъ Василій Степановичъ (род. 17-го декабря 1743 г., ум. въ Петербургѣ 5-го ноября 1822 г.), бывшій правитель канцеляріи князя Потемкина, а тогда членъ Государственнаго совѣта, предсѣдатель Коммиссіи прошеній и Комитета еврейскихъ дѣлъ. Литературой никогда не занимался, но съ 1812 г. былъ попечителемъ 1-го разряда Бесѣды любителей русскаго слова. Послѣ Попова остался богатѣйшій архивъ, о которомъ см. Отчетъ И. П. Библіотеки за 1887 годъ, стр. 31--55.
   -- (Стр. 37). Тургеневъ былъ членомъ и секретаремъ Библейскаго общества съ самаго основанія его въ 1812 году; правителемъ дѣлъ Женскаго патріотическаго общества -- также съ основанія его въ концѣ 1812 г. и, какъ директоръ Департамента духовныхъ дѣлъ иностранныхъ исповѣданій, принималъ участіе въ дѣлахъ Комитета для устройства евреевъ.
   -- (Стр. 37). Пушкинъ -- Алексѣй Михайловичъ (см. предыдущее письмо).
  
   29. Князь Вяземскій Тургеневу. 22-го января [1816 г. Москва].
   -- (Стр. 38). О баронѣ Треска см. 58-е письмо.
   -- (Стр. 38). Выраженіе: "Онъ ко мнѣ не пишетъ и меня не слышитъ" -- подражаніе слѣдующимъ стихамъ изъ сатиры И. И. Дмитріева "Чужой толкъ":
  
   Со всеусердіемъ все оды пишемъ, пишемъ,
   А ни себѣ, ни имъ похвалъ нигдѣ не слышимъ.
  
   -- (Стр. 38). Сѣверинъ въ это время жилъ въ Петербургѣ, состоя на службѣ въ канцеляріи Министерства иностранныхъ дѣлъ.
  
   30. Князь Вяземскій Тургеневу. Четвергъ. [Конецъ января 1816 г. Москва].
   -- (Стр. 38). М. А. Волкова въ письмѣ къ В. И. Ланской отъ 31-го января 1816 г. говоритъ: "Въ пятницу у Вяземскихъ танцы продолжались до шести часовъ утра. Балъ былъ преудачный; давно я такъ не веселилась и не была такъ въ духѣ, какъ въ этотъ вечеръ. Ты скоро увидишь нашего милаго князя. Онъ вчера уѣхалъ въ Петербургъ" (Вѣстникъ Европы 1875 г., No 3, стр. 232). Изъ сопоставленія извѣстій Волковой съ данными календаря за 1816 годъ опредѣляется и точная дата письма князя Вяземскаго, писаннаго въ четвергъ, то-есть, 27-го января.
   -- (Стр. 38). Князь Вяземскій упоминаетъ о шитомъ придворномъ мундирѣ потому, что съ 29-го іюня 1810 г. состоялъ въ званій камеръ-юнкера высочайшаго двора.
   -- (Стр. 38). Пипинька-Парни -- К. Н. Батюшковъ. Въ пріятельскомъ кружкѣ онъ, по словамъ князя Вяземскаго, назывался попенькою, "потому что въ лицѣ его, а особенно въ носу, было что-то птичье" (Р. Архивъ 1866 г., ст. 490). Прозвище же пипиньки находится, вѣроятно, въ связи съ произведеніемъ А. П. Беницкаго: "Похвальное слово чижику Пипинькѣ", напечатаннымъ въ Цвѣтникѣ 1809 г.
   -- (Стр. 39). Приведенный стихъ взятъ изъ піесы Державина: "На выздоровленіе мецената" (Соч., т. I, стр. 122); двустишіе -- изъ піесы Жуковскаго "Пѣсня", а слѣдующіе за нимъ три стиха представляютъ собою перефразировку заключительныхъ строкъ его же "Пѣвца во станѣ русскихъ воиновъ".
  
   31. Князь Вяземскій Тургеневу. 29-го января [1816 г. Москва].
   -- (Стр. 39). Двѣ огромныя руки -- прозвище А. И. Тургенева, который отличался страстью къ собиранію рукописей. Князь Вяземскій говорилъ, что "это не двѣ, а сотни бріарейскихъ рукъ захватывали направо и налѣво, вверху и внизу, всѣ мало-мальски замѣчательныя рукописи историческія, политическія, административныя, литературныя и т. д." (Полн. собр. соч., т. VIII, стр. 283).
   -- (Стр. 39). По Арзамасской табели о рангахъ всякій членъ Общества носилъ титулъ: его превосходительство геній Арзамаса.
   -- (Стр. 39). Графъ Ѳ. А. Толстой -- извѣстный собиратель рукописей (род. въ 1758 г., ум. въ Петербургѣ въ 1849 г.). Былъ женатъ на Степанидѣ Алексѣевнѣ Дурасовой (ум. въ 1821 г.).
  
   32. Тургеневъ князю Вяземскому. 3-го апрѣля. Понедѣльникъ. [1816 г. Петербургъ].
   -- (Стр. 40). Князь Вяземскій пріѣхалъ въ Петербургъ 2-го февраля, а возвратился въ Москву 27-го марта (Погодинъ. H. M. Карамзинъ, ч. II. М. 1866, стр. 135. Письма М. А. Волковай къ В. И. Ланской -- въ Вѣстникѣ Европы 1875 г., No 3, стр. 237) вмѣстѣ съ В. Л. Пушкинымъ и Карамзинымъ, который ѣздилъ въ Петербургъ для представленія государю восьми рукописныхъ томовъ своей "Исторіи". Всѣ трое выѣхали изъ Петербурга 16-го марта.
   -- (Стр. 40). Жуковскій въ началѣ апрѣля отправился въ Дерптъ, гдѣ и прожилъ до конца декабря (Зейдлицъ, стр. 107).
   -- (Стр. 40). Тургеневъ былъ директоромъ Департамента духовныхъ дѣлъ иностранныхъ исповѣданій (съ 13-го сентября 1810 г.), помощникомъ статсъ-секретаря Государственнаго совѣта по Департаменту законовъ (съ 9-го апрѣля 1812 г.), членомъ Совѣта Коммиссіи составленія законовъ (съ 7-го ноября 1815 г.). Съ марта 1816 г. по 29е августа 1818 г. онъ исправлялъ должность статсъ-секретаря Департамента законовъ (изъ формуляра).
   -- (Стр. 40). Карамзинъ возвратился въ Петербургъ 25-го мая и окончательно поселился въ немъ (Письма H. M. Карамзина къ И. И. Дмитріеву, стр. 187).
   -- (Стр. 40). Софья Петровна -- Свѣчина (род. въ Москвѣ 22-го ноября 1782 г., ум. въ Парижѣ 29-го августа 1857 г.), дочь статсъ-секретаря Петра Александровича Соймонова (род. въ 1737 г., ум. въ 1800) и Екатерины Ивановны, рожд. Болтиной (род. въ 1756 г., уи. въ 1799 г.). Въ 1801 году Софья Петровна вышла замужъ за петербургскаго военнаго губернатора, генерала отъ инфантеріи Николая Сергѣевича Свѣчина (род. въ 1759 г., ум. въ 1850 г.).
   Въ концѣ 1815 г. она, находясь подъ сильнымъ вліяніемъ извѣстнаго Жозефа де-Местра, тайно перешла въ католичество, переселилась въ Парижъ и, примкнувъ къ ультрамонтанской партіи, пріобрѣла въ ней со временемъ большое значеніе. Салонъ Свѣчиной, посѣщаемый различными знаменитостями Парижа, отличался, по выраженію кн. Вяземскаго, "характеромъ духовнымъ, съ оттѣнкомъ догматическимъ, но и литературнымъ" (Полн. собр. соч., т. VIII, стр. 172). А. О. Смирнова, описывая одинъ изъ вечеровъ, проведенныхъ ею въ салонѣ Свѣчиной, говоритъ между прочимъ: "Лакордеръ, назвавшій г-жу Свѣчину "la grande conversatrice", глубоко правъ. Она умѣетъ заставить своихъ друзей разговориться. Понемногу, незамѣтно направляетъ она разговоръ. Это положительно особое искусство, соединеніе ума, изысканности, доброты, такта и ласковости" (Записки, ч. II. С.-Пб. 1897, стр. 66--68).
   Князь Вяземскій относился съ большимъ уваженіемъ къ Свѣчиной, а Тургеневъ находился съ ней въ самыхъ дружескихъ отношеніяхъ и въ ранніе годы знакомства, и въ позднѣйшее время, когда она уже пребывала въ Парижѣ. Въ письмѣ къ брату отъ 17-го декабря 1827 г. онъ говоритъ: "Какъ бы ни разнствовали мы въ нѣкоторыхъ политическихъ мнѣніяхъ съ Свѣчиной, но старая дружба и мнѣніе ея о рабствѣ, которое она ненавидитъ и почитаетъ противнымъ христіанству и государственной и частной нравственности, всегда насъ сближаютъ. Въ случаѣ горя, мы всегда другъ другу откликаемся: это первый признакъ дружбы" (Письма А. И. Тургенева къ Н. И. Тургеневу. Лейпцигъ. 1872, стр. 307).
   Послѣ Свѣчиной осталось много духовно-нравственныхъ сочиненій, часть которыхъ была издана въ 1860 году графомъ de-Falloux въ Парижѣ, въ двухъ томахъ: "Madame Swetchine, ca vie et ses oeuvres". Было иного изданій. Нѣкоторыя изъ статей Свѣчиной, не вошедшія въ собраніе ея сочиненій, а также и переписка съ различными лицами, вышли впослѣдствіи отдѣльно (см. Библіографическій словарь русскихъ писательницъ, кн. Н. Н. Голицына. С.-Пб. 1889). На русскомъ языкѣ не существуетъ сколько-нибудь обстоятельной біографій этой замѣчательной женщины, пользовавшейся уваженіемъ не только во Франціи, но и въ Россіи.
   -- (Стр. 41). Куплеты Жуковскаго -- "Стихи, пѣтые на празднествѣ англійскаго посла лорда Каткарта, въ присутствіи государя императора Александра Павловича". Празднество происходило 28-го марта, въ годовщину отреченія Наполеона отъ престола.
   -- (Стр. 41). Иванъ Ивановичъ -- Дмитріевъ.
   -- (Стр. 41). Приведенный стихъ взятъ изъ "Славянки" Жуковскаго.
   -- (Стр. 41). Староста -- Арзамасское прозвище В. Л. Пушкина.
   -- (Стр. 41). Письмо И. И. Дмитріева къ А. И. Тургеневу отъ 16-го марта см. въ Сочиненіяхъ Дмитріева. С.-Пб. 1893.
   -- (Стр. 41). Графъ Иванъ Степановичъ Лаваль (ум. 19-го апрѣля 1846 г.), французскій эмигрантъ, дѣйствительный камергеръ и церемоніймейстеръ высочайшаго двора, былъ очень богатъ, жилъ открыто и принималъ у себя въ домѣ на Англійской набережной все высшее петербургское общество, чѣмъ только и поддерживалъ свое значеніе въ Петербургѣ. Лаваль былъ женатъ на извѣстной милліонеркѣ Александрѣ Григорьевнѣ Козицкой (род. въ 1772 г., ум. въ 1850 г.), отъ которой имѣлъ одного сына и четырехъ дочерей. Состоя членомъ главнаго правленія училищъ, Лаваль, вмѣстѣ съ Магницкимъ и Руничемъ, принималъ участіе въ извѣстномъ дѣлѣ о преслѣдованіи профессоровъ петербургскаго университета (см. Изслѣдованія и статьи по русской литературѣ и просвѣщенію, М. И. Сухомлинова, т. I. С.-Пб. 1889). О Лавалѣ см. замѣтку барона Ѳ. А. Бюлера въ Русской Старинѣ 1872 г., т. VI, стр. 682--683. А. И. Кошелевъ. Записки. Берлинъ. 1884, стр. 21.
   -- (Стр. 41). Графъ Францискъ-Гавріилъ де-Бре (de-Bray, род. въ 1765 г. въ Руанѣ, ум. въ 1832 г., въ Баваріи) былъ баварскимъ посланникомъ въ Петербургѣ съ 1808 по 1812 г. и вторично, съ 1814 по 1819. Онъ былъ женатъ на лифляндкѣ, баронессѣ Левенштернъ, благодаря чему хорошо узналъ Прибалтійскій край. Онъ долгое время собиралъ матеріалы для исторіи Ливоніи, и результатомъ этихъ занятій явился трудъ его, напечатанный безъ имени автора въ Дерптѣ въ 1817 году, въ трехъ частяхъ: "Essai critique sur l'histoire de la Livonie, suivi d'un tableau de l'état actuel de cette province". Де-Бре былъ знакомъ съ Карамзинымъ (Письма Карамзина къ Дмитріеву, стр. 225), Жуковскимъ (Письма Жуковскаго къ А. И. Тургеневу, стр. 164, 167, 172), К. Н. Батюшковымъ (Соч., т. III, стр. 549, 550, 557) и другими русскими писателями. "Графъ де-Бре, извѣстный умомъ и любезностью, былъ человѣкъ высокаго образованія и обладалъ даромъ вести и поддерживать бесѣду" -- такъ отзывается о немъ Булгаринъ, лично его знавшій (Воспоминанія, ч. III. С.-Пб. 1847, стр. 77).
   -- (Стр. 41). И. И. Дмитріевъ прозвалъ Тургенева маленькимъ Гриммомъ (Полн. собр. соч. кн. Вяземскаго, т. VIII, стр. 273. -- Сочиненія И. И. Дмитріева, изд. 1893 г., т. II, стр. 233) за его распространеніе въ обществѣ всѣхъ новинокъ, касающихся литературы, науки, искусства и общественной жизни и за обширную корреспонденцію въ Россіи и за границей на подобіе "Correspondance littéraire, philosophique et critique" извѣстнаго Фридриха-Мельхіора Гримма (род. въ 1723 г., ум. въ 1807 г.).
   -- (Стр. 41). Приведенная эпиграмма написана, очевидно, на О. П. Козодавлева, который съ 1810 по 1819 г. былъ минстромъ внутреннихъ дѣлъ: Авторомъ эпиграммы былъ князь Александръ Николаевичъ Салтыковъ, что видно изъ "Старой записной книжки" кн. Вяземскаго (Полн. собр. соч., т. VIII, стр. 41).
   Князь Салтыковъ (род. въ 1775 г., ум. въ 1837 г.), сынъ воспитателя Александра I, фельдмаршала князя Николая Ивановича (род. въ 1736 г., ум. въ 1816 г.), по уму, образованности и благородству характера принадлежалъ къ числу выдающихся людей своего времени, но не пользовался благосклонностью императора, который не предоставлялъ Салтыкову служебной дѣятельности, соотвѣтствовавшей его дарованіямъ (N. Tourgueneff. La Russie et les russes, t. I, pp. 394--395). Въ 1816 году Салтыковъ, имѣя чинъ тайнаго совѣтника и званіе гофмейстера, былъ членомъ Государственнаго совѣта, сенаторомъ, почетнымъ опекуномъ С.-Петербургскаго опекунскаго совѣта, оберъ-лиректоромъ Коммерческаго училища и директоромъ Государственной коммиссіи погашенія долговъ (Мѣсяцословъ на 1816 г., ч. I, стр. 178, 192). Въ письмѣ Карамзина къ Дмитріеву отъ 12-го марта 1817 г., находимъ такое извѣстіе: "Тургеневъ сказывалъ мнѣ, что указъ объ увольненіи кн. А. H. Салтыкова отъ всѣхъ должностей подписанъ. Не много такихъ людей въ Петербургѣ. Онъ не хотѣлъ служить" (Письма Карамзина къ Дмитріеву, стр. 209). Ср. Сборникъ истор. матеріаловъ, извлеченныхъ изъ архива Собственной е. в. и. канцеляріи, вып. V, изд. подъ ред. Н. Ѳ. Дубровина. С.-Пб. 1892, стр. 174. Карамзинъ познакомился съ кн. Салтыковымъ въ Петербургѣ въ началѣ 1816 г. Въ своемъ письмѣ къ Екатеринѣ Андреевнѣ отъ 7--8-го февраля 1816 г. онъ называлъ князя "человѣкомъ умнымъ и пріятнымъ" (Неизданныя сочиненія и переписка Н. М. Карамзина. С.-Пб. 1862, стр. 144).
   -- (Стр. 41). Princesses Gagarine -- сестры кн. В. Ѳ. Вяземской: Надежда Ѳедоровна, Софія Ѳедоровна и Любовь Ѳедоровна.
   -- (Стр. 42). Окуневъ -- Григорій Александровичъ, кавалергардскій офицеръ, пріятель Д. В. Давыдова, Батюшкова, Жуковскаго и князя Вяземскаго. По словамъ послѣдняго, Окуневъ "писалъ французскіе стихи въ родѣ Колардо и Дората, которые читалъ съ большимъ восторгомъ и съ произношеніемъ нѣсколько гасконскимъ" (Р. Архивъ 1866 г., стт. 897, 901; Полн. собр. соч. кн. Вяземскаго, т. III, стр. 109; т. VIII, стр. 489; Письма Жуковскаго къ Тургеневу, стр. 145; Соч. Батюшкова, т. III, стр. 371).
  
   33. Князь Вяземскій Тургеневу. Середа. [Начало апрѣля 1816 і. Москва].
   -- (Стр. 42). Въ понедѣльникъ было 27-е марта, слѣдовательно это письмо должно отнести къ 29 нарта.
   -- (Стр. 42). У Карамзина въ это время было двое маленькихъ сыновей: Андрей, родившійся 24-го октября 1814 г., и Александръ, родившійся 31 декабря 1815 г.
   -- (Стр. 42). Члены Арзамаса назывались арзамасскими гусями.
   -- (Стр. 42). Объ Арзамасцахъ Карамзинъ такъ выражался въ своемъ письмѣ къ женѣ отъ 28-го февраля: "Здѣсь изъ мущинъ всѣхъ любезнѣе для меня Арзамасцы: вотъ истинная русская Академія, составленная изъ молодыхъ людей умныхъ и съ талантомъ!" (Неизданныя сочиненія и переписка, стр. 160).
   -- (Стр. 42). Милая чета -- С. П. Свѣчина и сестра ея, княгиня Е. П. Гагарина.
  
   34. Князь Вяземскій Тургеневу. [Первая половина апрѣля 1816 г. Москва].
   -- (Стр. 43). Единственная чета -- С. П. Свѣчина и сестра ея, княгиня Е. П. Гагарина.
   -- (Стр. 43). Екатерина Ѳедоровна -- Муравьева, рожд. баронесса Колокольцова (род. въ 1771 г., ум. 21-го апрѣля 1848 г.), вдова Михаила Никитича Муравьева.
   -- (Стр. 43). О піесѣ Вяземскаго "Портной" см,. примѣчаніе къ 23-му письму.
   -- (Стр. 43). Посланіе Вяземскаго -- "Къ перу моему", подражаніе VII-й сатирѣ Буало, напечатанное въ Трудахъ Общества любителей росс. словесности 1816 г., ч. V, стр. 71.
  
   35. Князь Вяземскій Тургеневу. 30-го апрѣля [1816 и Москва].
   -- (Стр. 43). Шаховская -- княжна Александра Алексѣевна (род. 15-го октября 1793 г., ум. 20-го апрѣля 1816 г.), дочь князя Алексѣя Леонтьевича (род. въ 1755 г., ум. въ 1838 г.) отъ брака его съ Анной Петровной Руковой (ум. въ 1811 г.). О кн. Шаховской, умершей отъ чахотки, М. А. Волкова въ письмѣ къ В. И. Ланской отзывается такъ: "Жизнь ея была такъ безупречна, страдала она иного и умирала съ такой покорностью, что въ той жизни ее ждетъ награда, которой удостоиваются праведники... Князь Петръ (то-есть, Вяземскій) плакалъ всѣ эти дни, быть можетъ больше, чѣмъ нѣкоторыя изъ насъ. У него золотое сердце: очень похвально, что онъ не старается скрывать своей чувствительности, подобно другимъ мущинамъ, которые считаютъ стыдомъ, если у нихъ выкатится хоть одна слезынка" (Вѣстникъ Европы, 1875 г., No 3, стр. 239--240).
   -- (Стр. 44). Гусятниковъ -- Николай Михайловичъ, умершій 3-го апрѣля, также отъ чахотки. Гусятниковъ, "превеликій англоманъ и человѣкъ очень аккуратный", какъ отзывается о немъ С. П. Жихаревъ, служилъ въ гусарахъ, отличался красивой наружностью и умѣньемъ держать себя въ обществѣ, а потому былъ принятъ въ лучшіе дома (Полн. собр. соч. кн. Вяземскаго, т. VIII, стр. 502). "О немъ жалѣютъ всѣ, кто его зналъ и цѣнилъ", говоритъ Волкова въ письмѣ къ Ланской (Вѣстникъ Европы 1875 г., No 3, стр, 239).
   -- (Стр. 44). Громобой -- Арзамасское прозвище С. П. Жихарева.
   -- (Стр. 44). Батюшковъ въ письмѣ къ кн. Вяземскому изъ деревни отъ 19-го декабря 1811 г. называлъ себя "маленькимъ Овидіемъ, живущимъ въ маленькихъ Томахъ" (Соч., т. III, стр. 165). Въ связи съ этимъ находится, вѣроятно, и прозвище, данное ему кн. Вяземскимъ. Слово же капуцинъ, въ смыслѣ ханжи, также было употреблено Батюшковымъ, который, заимствуя его у Вольтера, назвалъ такъ друга своего Гнѣдича (Соч. Батюшкова, т. III, стр. 633).
   -- (Стр. 44). Канцлеръ -- графъ Николай Петровичъ Румянцовъ. Писемъ его къ кн. Вяземскому въ печати не появлялось.
   -- (Стр. 44) Котенокъ -- Д. П. Сѣверинъ, носившій въ Арзамасѣ прозвище Рѣзваго Кота.
   -- (Стр. 44). Единственная чета -- С. П. Свѣчина и сестра ея, кн. Е. П. Гагарина. Онѣ упоминаются въ 33-мъ и 34-мъ письмахъ.
   -- (Стр. 45). Къ одной изъ сестеръ Вяземскій дѣйствительно написалъ стихи, которые напечатаны въ Сынѣ Отечества 1816 г., подъ заглавіемъ: "Къ кн. Гагариной, при посылкѣ пѣсенъ" (ср. Полн. собр. соч. кн. Вяземскаго, т. III, стр. 110, III -- въ примѣчаніяхъ).
   -- (Стр. 45). Кашкинъ -- Василій Тимоѳеевичъ, столоначальникъ 2-го отдѣленія Медицинскаго департамента, гдѣ директоромъ былъ Д. А. Кавелинъ (Мѣсяцословъ на 1816 г., ч. I, стр. 708). Ср. примѣчаніе къ 24му письму.
  
   36. Тургеневъ князю Вяземскому. 4-го мая [1816 и Петербургъ].
   -- (Стр. 45), Князь Петръ Ивановичъ Тюфякинъ (род. въ 1769 г., ум. въ Парижѣ 20-го февраля 1845 г.) былъ въ это время вице-директоронъ императорскихъ театровъ. О немъ, какъ о "любезномъ человѣкѣ" упоминаетъ князь Вяземскій въ своей "Старой записной книжкѣ" (Полн. собр. соч., т. VIII, стр. 260--261).
   -- (Стр. 45). Душкинъ -- Алексѣй Михайловичъ, переводчикъ Мольерова "Тартюфа" и "Федры" Расина. Деньги, о которыхъ говоритъ Тургеневъ, вѣроятно -- гонораръ за представленіе піесъ Пушкина на сценѣ московскаго театра.
   -- (Стр. 45). Чу -- Арзамасское прозвище Д. В. Дашкова.
   -- (Стр. 45). Подъ товариществомъ Моисею слѣдуетъ понимать участіе Тургенева въ дѣлахъ Еврейскаго комитета (ср. примѣчаніе въ 28-му письму).
   -- (Стр. 45). Князь Гагаринъ -- Григорій Ивановичъ (род. въ 1782 г., ум. въ 1837 г.), любитель литературы и художествъ, товарищъ А. И. Тургенева по Московскому университетскому благородному пансіону. Въ 1816 году Гагаринъ былъ совѣтникомъ посольства въ Римѣ, а впослѣдствіи чрезвычайнымъ посланникомъ тамъ же. Онъ былъ женатъ на Екатеринѣ Петровнѣ Соймоновой, родной сестрѣ Софьи Петровны Свѣчиной. Гагаринъ состоялъ почетнымъ членомъ Арзамаса и Академіи художествъ. Еще будучи въ пансіонѣ, онъ сотрудничалъ въ Пріятномъ и полезномъ препровожденіи времени 1798 г., Утренней Зарѣ 1800 г. и издалъ вмѣстѣ съ Петромъ Лихачевымъ переводъ съ французскаго сочиненія Блера "О началѣ и постепенномъ приращеніи языка и изобрѣтеніи письма". М. 1799. Съ посвященіемъ И. П. Тургеневу. Въ 1811 году Гагаринъ напечаталъ въ Петербургѣ свои "Эротическія стихотворенія" (Н. В. Сушковъ. Московскій университетскій благородный пансіонъ. М. 1858, стр. 74, 78. -- П. Н. Петровъ. Сборникъ матеріаловъ для исторіи С.-Пб. акад. художествъ, ч. II, С.-Пб. 1865, стр. 219--220).
  
   37. Князь Вяземскій Тургеневу. 18-го мая [1816 г. Москва].
   -- (Стр. 45). Берхманъ -- Степанъ Ѳедоровичъ, находился на службѣ въ Экспедиціи кремлевскаго строенія въ Москвѣ. Былъ женатъ на княжнѣ Елизаветѣ Григорьевнѣ Щербатовой, родной сестрѣ князя Алексѣя Григорьевича.
   -- (Стр. 45). Князь А. Г. Щербатовъ (род. въ 1777 г., ум. въ 1848 г.) -- извѣстный боевой генералъ, воспѣтый Жуковскимъ въ "Пѣвцѣ во станѣ русскихъ воиновъ", съ 1844 г. былъ Московскимъ военнымъ генералъ-губернаторомъ. Онъ былъ женатъ на родной сестрѣ князя П. А. Вяземскаго, княжнѣ Екатеринѣ Андреевнѣ, умершей въ 1810 году. Во второмъ бракѣ Щербатовъ былъ женатъ на Софьѣ Степановнѣ Апраксиной. О Щербатовѣ см. статью С. П. Шевырева въ Москвитянинѣ 1849 г., ч. I, No 1, стр. 25--36.
   -- (Стр. 46). Карамзины отправились въ Царское Село и уже не возвращались болѣе въ Москву.
   -- (Стр. 46). Объ единственной четѣ см. примѣчаніе къ 44-й страницѣ.
  
   38. Князь Вяземскій Тургеневу. 1-го іюня [1816 г.]. Льгово.
   -- (Стр. 46). Генералъ отъ кавалеріи С. С. Апраксинъ (род. 13-го іюля 1747 г., въ Ригѣ, ум. 8-го февраля 1827 г., въ Москвѣ) былъ извѣстенъ въ Москвѣ своимъ гостепріимствомъ и хлѣбосольствомъ, доходившимъ, по выраженію князя Вяземскаго, до "гомерическихъ размѣровъ". Кромѣ обѣдовъ и вечеровъ, Апраксинъ устраивалъ у себя литературныя чтенія, концерты и любительскіе спектакли, въ которыхъ принимали участіе родовитые москвичи. На его домашнемъ театрѣ появлялись всѣ заѣзжія артистическія знаменитости. Апраксинъ былъ женатъ на княжнѣ Екатеринѣ Владиміровнѣ Голицыной (род. въ 1767 г., ум. въ 1854 г.), сестрѣ Московскаго генералъ-губернатора. Его дочь, Софья Степановна, была замужемъ за кн. А. Г. Щербатовымъ (Полн. собр. соч. кн. Вяземскаго, т. VII, стр. 199; VIII, стр. 470--474.-- Д. Д. Благово. Разсказы бабушки. С.-Пб, 1885).
   -- (Стр. 46). Льгово -- подмосковная С. С. Апраксина.
   -- (Стр. 46). Князь Александръ Николаевичъ -- Голицынъ.
   -- (Стр. 46). Адамъ Павловичъ Глушковскій, танцоръ и балетмейстеръ при московскомъ театрѣ, былъ ученикомъ знаменитаго хореграфа Карла-Людовика Дидло. Въ двадцатыхъ и тридцатыхъ годахъ текущаго столѣтія балеты Глушковскаго пользовались извѣстностью въ Москвѣ. Сюжеты для нѣкоторыхъ изъ нихъ онъ бралъ изъ сочиненій Пушкина, напримѣръ: "Русланъ и Людмила" (1821 г.), "Черная шаль" (1831 г.). Глушковскій писалъ кое-что по исторіи театра. Такъ, ему принадлежатъ: 1) "Воспоминаніе о великомъ хореграфѣ К. Л. Дидло и нѣкоторыя разсужденія о танцовальномъ искусствѣ" (Пантеонъ и Репертуаръ русской сцены 1851 г., тт. II,. IV, VI; 2) "Воспоминаніе о пребываніи въ Москвѣ m-lle Жоржъ" (Литературная Библіотека 1867 г., т. III). Рукописныя воспоминанія Глушковскаго, дожившаго, очевидно, до глубокой старости, хранятся въ бумагахъ князя П. А. Вяземскаго, который и въ позднѣйшее время не прекращалъ съ нимъ сношеній.
   -- (Стр. 46). Александра Ивановна Иванова, вышедшая замужъ за Глушковскаго, была воспѣта въ стихахъ Д. В. Давыдовымъ; въ письмахъ же своихъ къ Вяземскому онъ называлъ ее "сиреной" и "божествомъ" (Сочиненія Давыдова, т. I, стр. 75; т. III, стр. 150). "И подлинно", замѣчаетъ князь Вяземскій, "была она красавица и необыкновенно стыдливо-граціозна. Денисъ воспламенился ею съ чистою страстью "цѣломудреннаго и пламеннаго Петрарки" (Р. Архивъ 1866 г., ст. 900). Иванова умерла въ 1830 году, еще въ молодыхъ годахъ (Репертуаръ русскаго театра на 1841 г., кн. II, стр. 69).
  
   39. Князь Вяземскій Тургеневу. 4-го іюня [1816 г.]. Москва.
   -- (Стр. 47). Жуковскій находился въ это время въ Дерптѣ, а Блудовъ въ Петербургѣ.
   -- (Стр. 47). Членами московскаго Арзамаса, кромѣ Вяземскаго, были: В. Л. Пушкинъ и Д. В. Давыдовъ, носившій прозвище Армянина. По словамъ Вигеля, лица эти "составили отдѣленіе Арзамаса, и засѣданія ихъ посѣщали Карамзинъ и Дмитріевъ. Новыхъ членовъ они не набирали безъ согласія горняго Арзамаса, не имѣя на то права" (Записки. М. 1891--1893, ч. V, стр. 45). Въ это время въ Москвѣ находился и Батюшковъ.
   -- (Стр. 47). Вельяшевъ -- Александръ Петровичъ. О немъ см. примѣчаніе къ 18-му письму.
   -- (Стр. 47). Половина четы -- вѣроятно, С. П. Свѣчина, собиравшаяся въ Парижъ. Ср. примѣчаніе къ 37-му письму.
  
   40. Тургеневъ князю Вяземскому. 9-го іюня [1816 г.]. Петербургъ.
   -- (Стр. 47). О князѣ Тюфякинѣ см. примѣчаніе къ 36-му письму.
   -- (Стр. 47). Катерина Андреевна -- жена исторіографа.
   -- (Стр. 47). Празднество, о которомъ говоритъ Тургеневъ, происходило 6-го іюня, въ честь в. к. Анны Павловны и принца Оранскаго, впослѣдствіи Нидерландскаго короля Вильгельма II, повѣнчавшихся 9-го февраля. Ю. А. Нелединскій-Мелецкій, которому Марія Ѳедоровна поручила написать стихи, приличные этому случаю, обратился къ А. C. Пушкину, въ то время еще лицеисту; послѣдній и исполнилъ его просьбу, сочинивъ стансы "Къ принцу Оранскому", за что получилъ въ подарокъ отъ императрицы-матери золотые часы съ цѣпочкою (В. П. Гаевскій. Пушкинъ въ лицеѣ -- Современникъ 1863 г., No 8, стр. 372).
  
   41. Тургеневъ князю Вяземскому. 12-го іюня [1816 г. Петербургъ].
   -- (Стр. 48). Крестникъ -- А. П. Глушковскій, о которомъ см. примѣчаніе къ 38-му письму.
   -- (Стр. 48). Булгаковъ -- Александръ Яковлевичъ.
   -- (Стр. 48) Праздникъ -- именины князя Вяземскаго, 29-го іюня.
   -- (Стр. 48). Главнокомандующій -- генералъ Отъ инфантерія Сергѣй Козьмичъ Вязмитиновъ.
   -- (Стр. 48). Какъ закончилось дѣло о печатаніи "Исторіи" Карамзина видно изъ слѣдующихъ строкъ его письма въ А. Ѳ. Малиновскому отъ 2-го августа: "Государь безъ моей просьбы велѣлъ печатать "Исторію" мою въ Военной типографіи, желая тѣмъ изъявить къ намъ милость. Отказаться невозможно, хотя, кромѣ всего прочаго, самая "Исторія" будетъ тамъ напечатана весьма некрасиво" (Письма Карамзина къ А. Ѳ. Малиновскому. М. 1860, стр. 10). Второй томъ "Исторіи" и слѣдующіе печатались уже въ Медицинской типографіи. (Письма Жуковскаго къ Тургеневу, стр. 165).
  
   42. Князь Вяземскій Тургеневу. 15-го іюня [1816 г.]. Москва.
   -- (Стр. 48). Пушкинъ -- Василій Львовичъ.
   -- (Стр. 48). Буяновъ -- главное дѣйствующее лицо въ "Опасномъ сосѣдѣ".
   -- (Стр. 49). Тальма -- знаменитый французскій драматическій актеръ (род. въ 1760 г., ум. въ 1826 г.), съ которымъ В. Л. Пушкинъ познакомился во время пребыванія своего въ Парижѣ въ 1803 году и у котораго бралъ уроки въ декламаціи. О Тальмѣ см. статью князя Вяземскаго въ Полномъ собраніи его сочиненій, т. I, стр. 291--312.
  
   43. Князь Вяземскій Тургеневу. 27-го іюня [1816 г.]. Москва.
   -- (Стр. 49). Вяземскій называетъ Тургенева "превосходительнымъ другомъ" потому, что 22-го іюня послѣдній былъ произведенъ въ дѣйствительные статскіе совѣтники.
   -- (Стр. 49--50). Просьба Вяземскаго о своемъ священникѣ представляетъ собою пародію на посланіе Жуковскаго къ князю Вяземскому, съ заимствованіемъ многихъ стиховъ (см. Соч. Жуковскаго, изд. 8-е, т. I, стр. 449--452).
  
   44. Князь Вяземскій Тургеневу. [Начало поля 1816 г. Москва].
   -- (Стр. 50). Мудровъ -- Матвѣй Яковлевичъ (род. въ 1772 г., ум. въ 1831 г.), извѣстный врачъ и профессоръ Московскаго университета. Онъ былъ очень любимъ семьею Тургеневыхъ и находился въ дружбѣ съ Андреемъ Ивановичемъ Тургеневымъ.
   -- (Стр. 50). Августинъ Виноградскій (род. въ 1766 г., ум. въ 1819 г.), съ 1814 г. былъ архіепископомъ Дмитровскимъ, а съ 1818 г.-- Московскимъ.
  
   45. Князь Вяземскій Тургеневу. 5-го іюля [1816 г. Москва].
   -- (Стр. 51). Кутузовъ -- Павелъ Ивановичъ Голенищевъ-Кутузовъ (род. въ 1767 г., ум. въ 1829 г), стихотворецъ, въ то время попечитель московскаго университета и сенаторъ, извѣстный злобными и безсмысленными доносами на Карамзина, сочиненія котораго находилъ "исполненными вольнодумческаго и якобиническаго яда" (Чтенія Общества исторіи и древностей 1858 г., кн. II, Смѣсь, стр. 185--186). Голенищевъ-Кутузовъ не обладалъ ни литературными, ни административными дарованіями и принадлежалъ въ числу "гасильниковъ" русскаго просвѣщенія. Князь Вяземскій осмѣивалъ его въ своихъ эпиграммахъ (см. Полн. собр. сочиненій. т. III, стр. 267--268).
   -- (Стр. 51). Двѣ сѣверныя звѣзды -- вѣроятно, С. П. Свѣчина и ея сестра, кн. Е. П. Гагарина, о которыхъ неоднократно упоминалось въ предыдущихъ письмахъ.
   -- (Стр. 51). Упоминаемое письмо Д. П. Сѣверина къ князю Вяземскому въ печати не появлялось.
  
   46. Князь Вяземскій Тургеневу. 27-го сентября [1816 г.]. Москва.
   -- (Стр. 52). Князь -- А. Н. Голицынъ.
   -- (Стр. 52). А. Ѳ. Мерзляковъ (род. въ 1778 г., ум. въ 1830 г.), профессоръ поэзіи и краснорѣчія, находился издавна въ дружескихъ отношеніяхъ съ Тургеневыми и съ Жудовскимъ. Вмѣстѣ съ ними онъ былъ основателемъ Дружескаго литературнаго общества въ 1801 году. Князь Вяземскій зналъ Мерзлякова еще съ юношескихъ лѣтъ, и первая эпиграмма его была направлена на Алексѣя Ѳедоровича, вызвавшаго ее своимъ рѣзкимъ отказомъ читать домашнія лекціи молодому князю, который самъ же и былъ виновникомъ отказа (Полн. собр. соч. кн. Вяземскаго, т. I, стр. XIII.-- Р. Архивъ 1866 г., стт. 647--649).
   -- (Стр. 52). Геймъ -- Иванъ Андреевичъ (род. въ 1758 г., ум. въ 1821 г.), ординарный профессоръ исторіи, статистики и географіи, бывшій ректоромъ университета.
   -- (Стр. 52). Валеріанъ Николаевичъ Олинъ (ум. въ 1840-хъ годахъ) принадлежалъ въ числу плодовитыхъ, но бездарныхъ писателей безъ всякаго опредѣленнаго направленія. Начавъ съ поклоненія Державину, онъ дошелъ до Байрона и Гофмана. Олинъ сотрудничалъ во многихъ періодическихъ изданіяхъ, въ которыхъ помѣщалъ и свои критическія статьи, а съ 1818 г. самъ былъ издателемъ нѣсколькихъ журналовъ. Это литературное "насѣкомое" было прозвано А. Пушкинымъ "черной мурашкой". Объ Олинѣ см. Соч. Батюшкова, т. III, стр. 730.
   -- (Стр. 52). Въ просьбѣ кн. Вяземскаго не ставить удареніе на средній слогъ въ словѣ: языковъ -- ясенъ намекъ на Дмитрія Ивановича Языкова, который принадлежалъ въ числу писателей, старавшихся изъять изъ употребленія букву ъ. Объ Языковѣ см. примѣчаніе въ 219-му письму.
   -- (Стр. 53). Двустишіе взято изъ стихотворенія Батюшкова "Плѣнный".
   -- (Стр. 53). Второе изданіе сочиненій В. А. Озерова началось со второй части, которая и вышла въ Петербургѣ въ 1816 году; первая же часть, съ біографіею Озерова, написанною кн. Вяземскимъ, появилась въ слѣдующемъ году.
   -- (Стр. 53). Статья Вяземскаго о Державинѣ была напечатана въ Вѣстникѣ Европы 1816 г., ч. 88, No 15, стр. 222--232, и въ Сынѣ Отечества того же года, ч. XXXII, No 37, стр. 163--175.
   -- (Стр. 53). Письма Жуковскаго къ Вяземскому за этотъ годъ въ печати не появлялись..
   -- (Стр. 53). А. Мещевскій, умершій въ началѣ двадцатыхъ годовъ, какъ видно изъ "Записокъ" А. C. Шишкова (Берлинъ. 1870, т. II, стр. 268), неизвѣстно за что былъ отданъ въ солдаты и жилъ въ Сибири. Будучи еще воспитанникомъ Московскаго университетскаго благороднаго пансіона, онъ писалъ стихи, которые печатались сперва въ Утренней Зарѣ (1800--1808 гг.), а потомъ въ Вѣстникѣ Европы 1810 г. Нѣкоторыя изъ его произведеній вошли въ "Собраніе русскихъ стихотвореній" (1810--1815 гг.), "Пантеонъ русской поэзіи" (1814--1615 гг.) и "Собраніе образцовыхъ русскихъ сочиненій и переводовъ" (1815--1817 гг.), а по смерти его печатались въ Новостяхъ русской литературы 1824--1825 гг. Современники очень цѣнили нарождающееся дарованіе молодого поэта. Вотъ отзывъ одного изъ нихъ: "Въ Мещевскомъ ума, силы, таланта много; вкуса меньше, разсудка также; чувство глубокое, но не изящное; онъ не умѣетъ, такъ сказать, растворяться душою; онъ чувствителенъ потому только, что имѣетъ талантъ поэта; однимъ словомъ, онъ не изященъ въ своей поэзіи: важный недостатокъ, особенно для поэзіи легкой, которую онъ преимущественно любитъ (Письмо П. М. Головина къ вы. П. И. Шаликову отъ 25-го февраля 1819 г. изъ Оренбурга -- въ Дамскомъ Журналѣ 1829 г., ч. XXVIII, No 51, стр. 186). Жуковскій принималъ живое участіе въ Мещевскомъ и побуждалъ своихъ друзей оказать нравственную и матеріальную помощь ссыльному. Онъ хлопоталъ, между прочимъ, объ изданіи поэмы Мещевскаго "Наталья, боярская дочь", которая и была напечатана въ Петербургѣ въ 1817 году (Письма Жуковскаго къ Тургеневу, стр. 109, 171--175, 179, 189).
   -- (Стр. 53). Мысль объ изданіи журнала въ Петербургѣ возникла среди Арзамасцевъ въ началѣ существованія Общества. Въ особенности хлопоталъ объ этомъ Батюшковъ, желавшій, чтобы во главѣ этого предпріятія сталъ Жуковскій (Соч. Батюшкова, т. I, кн. 1, стр. 244). Черновую программу этого журнала или, вѣрнѣе, литературнаго сборника см. въ "Бумагахъ В. А. Жуковскаго", стр. 157--159. Подъ "попечителемъ наукъ и просвѣщенія" разумѣется С. С. Уваровъ.
   -- (Стр. 53). Подъ варшавскими Арзамасцами слѣдуетъ разумѣть Д. П. Сѣверина и С. П. Жихарева, которые находились въ свитѣ Александра I во время путешествія его по Россіи и Польшѣ. Императоръ выѣхалъ изъ Петербурга 10-го августа и возвратился 13-го октября, побывавъ; между прочимъ, и въ Варшавѣ.
   -- (Стр. 53). О Кашкинѣ и сочиненіяхъ Жуковскаго см. примѣчаніе къ 35-му письму.
   -- (Стр. 53). Приведенный стихъ взятъ изъ піесы Державина "Къ первому сосѣду".
   -- (Стр. 53). Первой трагедіей В. А. Озерова была "Смерть Олега", впервые представленная на петербургской сценѣ 16-го мая 1798 г. Ярополка игралъ знаменитый трагикъ А. С. Яковлевъ (П. Н. Араповъ. Лѣтопись русскаго театра, стр. 137). Піеса эта, написанная подъ вліяніемъ трагедій Сумарокова и Княжнина, не имѣла успѣха.
   -- (Стр. 54). Вольный переводъ съ французскаго героиды Колардо "Элоиза къ Абелярду", напечатанный въ 1794 году, былъ первымъ литературнымъ опытомъ Озерова на русскомъ языкѣ.
  
   47. Князь Вяземскій Тургеневу. 5-го октября [1816 г. Москва].
   -- (Стр. 54). "Буяновъ", то-есть "Опасный сосѣдъ", въ то время напечатанъ еще не былъ, но въ 1815 поду былъ налитографированъ въ Мюнхенѣ, по предложенію состоявшаго при русской арміи чиновника Министерства иностранныхъ дѣлъ, барона Павла Львовича Шиллинга фонъ-Капштадтъ, въ видѣ образца, какъ первый опытъ въ дѣлѣ примѣненія литографіи въ Россіи. Опытъ оказался удачнымъ, и въ Петербургѣ, при Министерствѣ иностранныхъ дѣлъ, была заведена литографія, а Шиллингъ назначенъ директоромъ ея (Сѣверная Пчела 1853 г., No 142, статья Н. И Греча о баронѣ Шиллингѣ). Въ печати піеса В. Л. Пушкина появилась впервые въ Лейпцигѣ въ 1855 году.
   -- (Стр. 54). Слухъ о смерти В. Л. Пушкина распустили его пріятели изъ желанія напугать его. Карамзинъ, въ письмѣ къ кн. Вяземскому отъ 2-го октября 1816 г., замѣчалъ по этому поводу: "Я чуть было не повѣрилъ смерти дяди-поэта. Хорошо, что вы скоро оживили его, и притомъ забавными стихами. Пусть живетъ въ Козельскѣ: лишь бы жилъ" (Старина и Новизна, стр. 16). Еще ранѣе подобную же неприличную шутку позволилъ себѣ его четвероюродный братъ Ал. Мих. Пушкинъ, которому Василій Львовичъ отвѣчалъ посланіемъ, напечатаннымъ тогда же въ Россійскомъ Музеумѣ 1815 г. (см. Соч. В. Л. Пушкина, изд. 1893 г, стр. 82--83).
   -- (Стр. 54). Тетка Пушкина -- Варвара Васильевна Чичерина, родная сестра его матери, Ольги Васильевны. Она умерла въ 1824 г., оставивъ наслѣдство племяннику (Соч. А. С. Пушкина, изд. Литер. фонда, т. VII, стр. 132).
   -- (Стр. 54). Радость кн. Вяземскаго за Жуковскаго объясняется согласіемъ послѣдняго участвовать въ предполагаемомъ журналѣ.
   -- (Стр. 55). Смирнова -- вѣроятно, Марья Васильевна (см. 82-е письмо). Подъ билетами разумѣется подписка на первое изданіе стихотвореній Жуковскаго. Ср. примѣчаніе въ 24-му письму
   -- (Стр. 55). Соколовъ -- Петръ Ѳедоровичъ (род. въ 1787 г., ум. въ 1848 г.), историческій живописецъ и портретистъ, академикъ акварельной живописи. Написанные имъ портреты Карамзиныхъ были доставлены Николаемъ Михайловичемъ князю Вяземскому въ февралѣ 1818 г. (Старина и Новизна, стр. 46).
   -- (Стр. 55). Элегія "Первый снѣгъ" появилась въ печати только въ 1821 году въ Сынѣ Отечества.
  
   48. Князь Вяземскій Тургеневу. 9-го [октября 1816 г.]. Москва.
   -- (Стр. 55). Машенька -- дочь кн. Вяземскаго, род. въ 1813 г., ум. въ февралѣ 1849 г. Съ 22-го мая 1836 г. была замужемъ за Петромъ Александровичемъ Валуевымъ, впослѣдствіи графомъ.
   -- (Стр. 55). "Игрокъ" -- комедія въ 5 д. Реньяра. Представлена въ первый разъ 30-го апрѣля 1817 г. Напечатана не была. См. Полн. собр. соч. кн. Вяземскаго, т. VIII, стр. 395--396.
   -- (Стр. 55). "Мизантропъ" въ переводѣ Ѳ. Ѳ. Кокошкина появился на московской сценѣ еще въ 1815 году, а на петербургской -- 14-го февраля 1816 г. Ср. примѣчаніе къ 16-му письму.
   -- (Стр. 55). Въ концѣ письма Вяземскій говоритъ о своемъ экзаменѣ на чинъ.
  
   49. Князь Вяземскій Тургеневу. 12-го октября [1816 г. Москва].
   -- (Стр. 56). Подъ трагедіей Дюсиса кн. Вяземскій разумѣетъ "Oedipe chez Admète",написанную въ подражаніе Эврипиду и Софоклу. Представлена въ первый разъ 4-го декабря 1778 г., напечатана въ 1780 году.
   -- (Стр. 56). Братъ Тургенева -- Николай Ивановичъ.
   -- (Стр. 56). Константинъ Яковлевичъ Булгаковъ родился 31-го декабря 1782 г. въ Константинополѣ. Образованіе получилъ дома, а потомъ въ нѣмецкомъ училищѣ св. Петра въ Петербургѣ; съ шестилѣтняго возраста былъ записанъ въ Преображенскій полкъ сержантомъ. Съ 1797 г. по 1816 г. онъ служилъ въ Коллегіи и въ Министерствѣ иностранныхъ дѣлъ. Булгаковъ находился нѣсколько лѣтъ при Вѣнской миссіи (1802--1806), а во время войнъ съ турками и французами состоялъ при главныхъ квартирахъ дѣйствующихъ армій, занимаясь дипломатической перепиской. По окончаніи Вѣнскаго конгресса, Булгаковъ, согласно своему желанію, былъ назначенъ московскимъ почтъ-директоромъ (11-го февраля 1816 г.), а 23-го декабря 1819 г. переведенъ въ Петербургъ на ту же должность, на которой и оставался до кончины своей, послѣдовавшей 29-го октября 1835 г. Петербуржцы обязаны ему учрежденіемъ городской почты (изъ дѣла Департамента герольдіи, сообщеннаго В. В. Руммель. -- А. Я. Булгаковъ. Біографія К. Я. Булгакова. М. 1838). Князь Вяземскій въ своемъ "Воспоминаніи о Булгаковыхъ" (Полн. собр. соч., т. VII) такъ отзывается о младшемъ братѣ: "Умственныя и служебныя способности его, нравъ общежительный, скромность, съ тому же прекрасная наружность, всегда привлекающая сочувствіе, снискали ему общее благорасположеніе, которое впослѣдствіи на опытѣ умѣлъ онъ обратить въ уваженіе и довѣренность. Императоръ Александръ особенно отличалъ его... Московскимъ старожиламъ памятно его директорство, всѣмъ доступное -- подчиненнымъ и лицамъ постороннимъ, для всѣхъ вѣжливое и услужливое; памятенъ и гостепріимный домъ его, въ которомъ запросто собирались пріятели и лучшее общество".
   Другой современникъ, А. И. Кошелевъ, даетъ слѣдующую характеристику Булгакова: "Онъ былъ весьма добръ, уменъ и умѣлъ сосредоточить въ своемъ домѣ все, что было замѣчательнаго въ Петербургѣ въ административномъ и общественномъ отношеніи. Онъ былъ со всѣми въ самыхъ лучшихъ отношеніяхъ, дѣлалъ очень много добра; помогалъ и совѣтами, и заступничествомъ и особенно любилъ молодыхъ людей, которые у него были, какъ у себя дома... Хотя Булгаковъ былъ только почтъ-директоромъ, однако личный его авторитетъ въ Петербургѣ былъ таковъ, что его ходатайства уважались всѣми министрами, и когда онъ хотѣлъ кому помочь, то всегда достигалъ своей цѣли. Онъ умѣлъ сдѣлаться необходимымъ для самихъ министровъ: не всѣ они были между собою въ хорошихъ отношеніяхъ, а между тѣмъ всѣ часто имѣли другъ въ другѣ надобность, а потому Булгаковъ былъ между ними посредникомъ и притомъ посредникомъ всегда удачнымъ" (Записки. Берлипъ. 1884, стр. 29).
   -- (Стр. 56). Князь Сергѣй Александровичъ Ширинскій-Шихматовъ (род. въ 1783 г., ум. въ 1837 г.) принадлежалъ къ партіи "славянофиловъ" и былъ любимцемъ Шишкова. Писанія обоихъ отличались обиліемъ славянизмовъ и сложныхъ словъ, по справедливому выраженію Вяземскаго, "не обогатившихъ нимало казны нашего языка" (Полн. собр. соч., т. IX, стр. 9). О Ширинскомъ-Шихматовѣ см. Соч. Батюшкова, т. I, кн. 2.
   -- (Стр. 56). "Точно я другой" -- выраженіе, заимствованное изъ посланія В. Л. Пушкина "Къ Арзамасцамъ".
   -- (Стр. 56). Катулломъ Вяземскій называетъ Олина потому, что многія стихотворенія послѣдняго отличаются эротическимъ характеромъ. Одно изъ нихъ -- "Цѣвница Эрота" и было напечатано въ Сынѣ Отечества 1816 г., ч. XXXIV, No 49, стр. 153--154.
  
   50. Князь Вяземскій Тургеневу. 16-го октября [1816 г.]. Москва.
   -- (Стр. 57). Кассандра -- Арзамасское прозвище Д. Н. Блудова.
   -- (Стр. 58). Д. Н. Блудовъ, двоюродный братъ Озерова, хорошо зналъ характеръ и внутреннюю жизнь послѣдняго. Изъ біографіи Озерова, написанной кн. Вяземскимъ, видно, что въ бесѣдахъ съ нимъ Блудовъ сообщалъ многое будущему біографу для уясненія нравственнаго облика погибшаго писателя. Вотъ почему Вяземскій, увлекавшійся Озеровымъ, и готовъ былъ уступить Блудову свои "права" на біографію "преобразователя русской трагедіи".
   -- (Стр. 58). Гостинецъ -- стихотвореніе Батюшкова, о которомъ см. примѣчаніе къ 54-му письму.
   -- (Стр. 58). Маленькій Гриммъ -- А. И. Тургеневъ (см. примѣчаніе къ 32му письму).
   -- (Стр. 58). Вотъ четверостишіе В. В. Капниста на смерть Державина, напечатанное въ Сынѣ Отечества 1816 г., ч. XXXIII, No 39, стр. 27:
  
   Державинъ умеръ, слухъ идетъ,
   И всѣ молвѣ сей довѣряютъ;
   Но тутъ и тѣни правды нѣтъ:
   Безсмертные не умираютъ.
   18-го августа 1816 г. Обуховка.
  
   -- (Стр. 58). Подъ Двадцатипятилѣтнимъ банкомъ разумѣется основанный въ 1797 году для дворянъ вспомогательный банкъ, который въ 1802 году былъ присоединенъ къ Государственному заемному банку подъ названіемъ Двадцатипятилѣтней экспедиціи, выдававшей ссуды банковыми билетами на 25 лѣтъ подъ залогъ недвижимостей.
   -- (Стр. 58). "Эдипъ" Софокла послужилъ Озерову образцомъ, когда онъ писалъ своего "Эдипа въ Аѳинахъ". Но онъ пользовался и французскими подражаніями Софоклу, какъ, напримѣръ, трагедіей Дюси "Эдипъ у Адмета" (см. примѣчаніе къ 49-му письму) и слѣдующей піесой, которую вы. Вяземскій просилъ выслать ему: "Oedipe à Colone, opéra en 3 actes. Paroles de Guillard, musique de Sacchini". Представлена въ Версалѣ 4-го января 1786 г.
   -- (Стр. 58). Иванъ Ивановичъ -- Дмитріевъ. Его басни, упоминаемыя кн. Вяземскимъ, въ печати тогда не появлялись.
   -- (Стр. 58). Письмо оканчивается напоминаніемъ Тургеневу о священникѣ, за котораго ходатайствовалъ кн. Вяземскій (см. 43-е письмо).
  
   51. Тургененъ князю Вяземскому. 19-го октября [1816 г. Петербургъ].
   -- (Стр. 59). Упоминая о "билетахъ", Тургеневъ разумѣетъ подписку на изданіе стихотвореній Жуковскаго (см. 24-е письмо).
   -- (Стр. 59). Говоря о несчастномъ случаѣ съ офицерами, Тургеневъ сообщаетъ не совсѣмъ точныя свѣдѣнія. Одинъ изъ потерпѣвшихъ былъ не лейбъ-гусаръ Офенбергеръ, а капитанъ л.-гв. Егерьскаго полка баронъ Иванъ Петровичъ Оффенбергъ (род. въ 1792 г., ум. въ 1870 г.), впослѣдствіи генералъ отъ кавалеріи (Иллюстрированная Газета 1870 г., No 12).-- Петрищевъ -- Николай Ивановичъ, штабъ-ротмистръ, женатый на графинѣ Надеждѣ Ѳедоровнѣ Апраксиной (ум. 12-го февраля 1855 г.). Во второмъ бракѣ она была за гр. Иваномъ Осиповичемъ Виттъ (род. въ 1772 г., ум. въ 1840 г.).
  
   52. Князь Вяземскій Тургеневу. [Конецъ октября 1816 г. Москва].
   -- (Стр. 59). Первые два стиха взяты изъ "Пѣсни" И. И. Дмитріева, напечатанной въ "Карманномъ пѣсенникѣ" 1796 г. (ср. Соч. Дмитріева, изд. 1893 г., т. I, стр. 184).
  
   53. Князь Вяземскій Тургеневу. [26-го октября 1816 г. Москва].
   -- (Стр. 60). О Лавалѣ см. примѣчаніе къ 32-му письму.
   -- (Стр. 60). Филатка -- дѣйствующее лицо въ комической оперѣ А. Я. Княжнина: "Дѣвишникъ, или Филаткина свадьба". Въ шестомъ явленіи піесы, въ разговорѣ съ дурочкой Федорой, Филатка и объясняетъ процессъ своего чтенія. Опера была напечатана въ Петербургѣ въ 1809 году, съ посвященіемъ А. H. Титову, сочинившему музыку къ ней. Представлена въ томъ же году, 13-го апрѣля.
   -- (Стр. 60). Своимъ вопросомъ: "Сѣверинъ въ звѣздѣ" Вяземскій хотѣлъ указать на полученіе его пріятелемъ отъ короля Обѣихъ Сицилій ордена св. Константина (см. 58-е письмо). Но Сѣверинъ не получилъ этого знака отличія, а 3-го іюля 1816 г. былъ награжденъ испанскимъ орденомъ Карла III (изъ формуляра).
   -- (Стр. 60). "Вадимъ" Жуковскаго, который въ это время только что оканчивалъ его (Письма Жуковскаго къ Тургеневу, стр. 164, 166), представляетъ собою вторую балладу изъ повѣсти, носящей общее названіе "Двѣнадцать спящихъ дѣвъ", появившуюся въ печати отдѣльнымъ изданіемъ въ 1817 году. Въ этомъ изданіи впервые напечатано предисловіе и "Вадимъ", съ посвященіемъ Д. Н. Блудову, а также вошла и первая баллада, то-есть, "Громобой", написанный въ 1810 году (ibid. стр. 78) и напечатанный въ Вѣстникѣ Европы 1811 г. "Вадимъ" начатъ былъ въ концѣ 1814 г. и первоначально назывался "Искупленіемъ" (ibid., стр. 132).
   -- (Стр. 60). О Смирновой см. примѣчаніе къ 47-му письму.
   -- (Стр. 60). "Адольфъ" -- романъ Бенжамена Констана, напечатанный въ 1816 году. Впослѣдствіи онъ былъ переведенъ Вяземскимъ и изданъ въ 1831 году, съ посвященіемъ А. C. Пушкину.
   -- (Стр. 60). Молодой Апостолъ-Муравьевъ -- Сергѣй Ивановичъ (род. въ 1796 г., казненъ 13-го іюля 1826 г,), второй сынъ Ив. Матв. Муравьева-Апостола, въ то время поручикъ Семеновскаго полка, отличавшійся большими способностями и твердостью характера. Во второй половинѣ октября онъ находился въ Москвѣ, что видно изъ письма Батюшкова къ Гнѣдичу (Соч. Батюшкова, т. III, стр. 407). О Муравьевѣ см. Записки Н. И. Греча (С.-Пб. 1886) и Записки А. Е. Розена (Лейпцигъ. 1870).
  
   54. Тургеневъ князю Вяземскому. 3-го ноября [1816 г. Петербургъ].
   -- (Стр. 61). Директорами Заемнаго банка были: ст. сов. Иванъ Ивановичъ Крычевскій и кол. сов. Иванъ Ивановичъ Пономаревъ.
   -- (Стр. 61). Impromptu Батюшкова -- "Посланіе къ А. И. Тургеневу" (Соч. Батюшкова, т. I, кн. 2, стр. 243--245 и т. III, стр. 405--407), написанное съ цѣлью выхлопотать чрезъ Тургенева вспомоществованіе вдовѣ Поповой изъ Коммиссіи, учрежденной для выдачи пособій разоренымъ отъ нашествія непріятеля москвичамъ. Ср. примѣчаніе въ 27-му письму.
   -- (Стр. 61). Парни Николаевичъ -- Батюшковъ. Такъ называлъ его Карамзинъ (Москвитянинъ 1855 т., кн. I, No 1, стр. 97),
   -- (Стр. 61). Орлова -- Анна Алексѣевна (род. 2-го мая 1785 г., ум. 5-го октября 1846), дочь графа Алексѣя Григорьевича Орлова-Чесменскаго, извѣстная своимъ богатствомъ и благочестіемъ.
   -- (Стр. 61). Лобановъ -- Михаилъ Евстафьевичъ (род. въ 1787 г., ум. 1846 г.), въ то время уже извѣстный своимъ переводомъ Расиновой "Ифигеніи въ Авлидѣ" и печатавшій стихотворенія въ Сынѣ Oтeчества. Онъ принадлежалъ къ литературному кружку А. Н. Оленина, въ домѣ котораго, безъ сомнѣнія, и познакомился съ Тургеневымъ. Въ первомъ бракѣ Лобановъ былъ женатъ на Александрѣ Антоновнѣ, рожд. Бароцци (П. Н. Тихановъ. Н. И. Гнѣдичъ. С.-Пб. 1884, стр. 95). Она родилась 9-го ноября 1793 г., ум. 26-го сентября 1836 г. и похоронена въ Александроневской лаврѣ. О Лобановѣ см. Соч. Батюшкова, т. III.
  
   55. Тургеневъ князю Вяземскому. 20-го ноября [1816 г. Петербургъ].
   -- (Стр. 61). Староста -- В. Л. Пушкинъ. Иванъ Ивановичъ -- Дмитріевъ.
   -- (Стр. 62). Чета Батюшкова -- вдова Попова съ дочерью.
   -- (Стр. 62). "Пѣвецъ въ Кремлѣ", изданный на средства гр. Н. П. Румянцова, напечатанъ отдѣльной брошюрой въ Петербургѣ въ 1816 году. Эту піесу Жуковскій началъ еще въ декабрѣ 1814 г., когда проживалъ въ Муратовѣ, продолжалъ въ Черни, въ Москвѣ и окончилъ въ Дерптѣ въ концѣ 1816 г. (Зейдлицъ, стр. 67; Бумаги В. А. Жуковскаго, стр. 151, 155; Письма Жуковскаго къ Тургеневу, стр. 132, 168).
   -- (Стр. 62). О Сѣверинѣ см. примѣчаніе къ 53-му письму.
   -- (Стр. 62). Очарованный Челнокъ -- Арзамасское прозвище Петра Ивановича Полетики (род. 15-го августа 1778 г., ум. 26-го января 1849 г., въ Петербургѣ), служившаго въ то время совѣтникомъ посольства въ Мадритѣ, но вѣроятно командированнаго въ Лондонъ по служебнымъ дѣламъ. О Полетикѣ см. Соч. Батюшкова, т. III.
   -- (Стр. 62). Бунина -- Анна Петровна (род. въ 1774 г., ум. въ 1829 г.), извѣстная въ свое время писательница, пользовавшаяся покровительствомъ А. С. Шишкова. Въ 1815 году Бунина ѣздила въ Англію лѣчиться отъ рака. Возвратилась оттуда въ 1817 году. О Буниной см. статью Ал. Павл. Чехова -- въ Истор. Вѣстникѣ 1895 г., т. 62, стр. 164--173, и статью П. А. Корсакова въ Энциклопедичесеомъ Лексиконѣ Плюшара, т. VII.
   -- (Стр. 62). Эпиграмма -- кн. Вяземскаго, находящаяся въ 53-мъ письмѣ.
   -- (Стр. 62). Уваровъ -- Сергѣй Семеновичъ (род. въ 1786 г., ум. въ 1855), извѣстный своимъ многостороннимъ образованіемъ и ученостію, впослѣдствіи графъ, министръ народнаго просвѣщенія и президентъ Академіи наукъ. Служебная карьера Уварова началась въ 1801 году, въ Министерствѣ иностранныхъ дѣлъ. Съ 1806 по 1809 г. включительно онъ состоялъ при посольствахъ въ Вѣнѣ и въ Парижѣ, а съ 1810 г. былъ попечителемъ петербургскаго учебнаго округа. Живя въ Петербургѣ, онъ примкнулъ къ литературному кружку А. Н. Оленина, а впослѣдствіи сдѣлался членомъ Арзамасскаго общества, получивъ прозвище Старушки. Знакомство Уварова съ Тургеневымъ относится, по всей вѣроятности, еще къ 1805--1806 гг., когда оба они находились въ Петербургѣ. Съ кн. Вяземскимъ Уваровъ познакомился гораздо позднѣе и не находился съ нимъ въ особенно близкихъ отношеніяхъ, равно какъ и съ Карамзинымъ (Полн. собр. соч. кн. Вяземскаго, т. X, стр. 245). Князь Вяземскій хотя и признавалъ за Уваровымъ блестящія способности, но считалъ его безхарактернымъ, суетнымъ, легкомысленнымъ человѣкомъ, не отличавшимся особенною мягкостью чувствъ (тамъ же, т. IX, стр. 206; т. X, стр. 160),
   -- (Стр. 62). По случаю смерти Державина въ Казанскомъ обществѣ любителей отечественной словесности, котораго умершій былъ почетнымъ членомъ, 24-го сентября состоялось чрезвычайное собраніе подъ предсѣдательствомъ И. Ѳ. Яковкина. На этомъ засѣданіи читались рѣчи и стихи въ честь Державина, сочиненные Г. Н. Городчаниновымъ, Н. М. Ибрагимовымъ и Ѳ. М. Рындовскимъ. Описаніе торжества напечатано въ Казанскихъ Извѣстіяхъ 1816 г., No 79 и въ Вѣстникѣ Европы того же года, ч. 90, No 23. Кромѣ того, въ Казанскихъ Извѣстіяхъ 1816 г., No 75, появилось стихотвореніе M. С. Рыбушкина: "На кончину Г. Р. Державина".
  
   56. Тургеневъ князю Вяземскому. 24-го ноября 1816 г. [Петербургъ].
   -- (Стр. 63). Говоря о поздравленіи Карамзиныхъ, Тургеневъ разумѣетъ именины Екатерины Андреевны.
  
   57. Князь Вяземскій Тургеневу. [24-го ноября 1816 г. Москва].
   -- (Стр. 63). Чернышевъ -- графъ Григорій Ивановичъ (род. въ 1762 г., ум. 2-го января 1831 г.), камергеръ при Екатеринѣ, а впослѣдствіи оберъ-шенкъ, женатый на Елизаветѣ Петровнѣ Квашниной-Самариной (род. въ 1773 г., ум. въ 1828 г.). Его сынъ, Захаръ Григорьевичъ, былъ декабристъ, прощенный въ 1856 г. и умершій въ 1862 году въ Римѣ (Записки А. E. Розена. Лейпцигъ. 1870, стр. 421). Одна изъ шести дочерей, Александра Григорьевна (ум. въ 1833 г.), была женою декабриста Никиты Михайловича Муравьева (ум. въ Сибири въ 1843 г.). Сестра Чернышева, Анна Ивановна (ум. въ 1817 г.) была замужемъ за Арзамасцемъ Александромъ Алексѣевичемъ Плещеевымъ. Графъ Григорій Ивановичъ, "одинъ изъ самыхъ любезныхъ людей въ свѣтѣ, умный, острый, привѣтливый" (Записки С. П. Жихарева. М. 1890, стр. 62) и извѣстный своею расточительностію (Соч. Державина, т. VIII, стр. 722--723) былъ прекрасно образованъ, отличался краснорѣчіемъ, любилъ театръ (кн. И. М. Долгоруковъ. Капище моего сердца. М. 1890, стр. 383), литературу и даже самъ писалъ на французскомъ языкѣ веселые, остроумные стихи во вкусѣ Грессе и Буфлера. Чернышевъ былъ стариннымъ знакомцемъ Тургеневыхъ и кн. Вяземскаго (Жихаревъ, стр. 59, 68), съ которымъ иногда обмѣнивался стихотворными посланіями (Полн. собр. соч. кн. Вяземскаго, т. III, стр. 342--345). "Росскій отвѣтъ" кн. Вяземскаго, безъ сомнѣнія, и былъ такимъ посланіемъ, неизвѣстнымъ однако въ печати.
   -- (Стр. 63). Лабзинъ -- Александръ Ѳедоровичъ (род. въ 1766 г., ум. въ 1825 г.), извѣстный мистикъ -- писатель и масонъ Новиковскаго кружка, впослѣдствіи ревностный членъ Библейскаго общества. Не смотря на умъ, образованіе и высокія нравственныя качества, Лабзинъ въ своемъ мистическомъ направленіи доходилъ до крайностей, не исключавшихъ даже сочувствія сектѣ Е. Ф. Татариновой. Издававшійся Лабзинымъ въ Петербургѣ въ 1806, 1817 и 1818 гг. Сіонскій Вѣстникъ былъ систематическимъ органомъ мистицизма. Въ числѣ подписчиковъ 1817 г. первое мѣсто занималъ императоръ Александръ.-- О Лабзинѣ см. статью П. А. Безсонова (Р. Архивъ 1866 г., No 6), статьи А. Н. Пыпина о "Россійскомъ библейскомъ обществѣ" (Вѣстникъ Европы 1868 г., NoNo 8, 9, 11, 12) и брошюру Цвѣткова: Сіонскій Вѣстникъ. Харьковъ. 1862.
  
   58. Князь Вяземскій Тургеневу. 27-го ноября [1816 г. Москва].
   -- (Стр. 63). Константиновская звѣзда -- сицилійскій орденъ. См. примѣчаніе къ 53-му письму.
   -- (Стр. 64). Плещеевъ -- Александръ Алексѣевичъ (род. около 1775 г., ум. въ 1827 г), сынъ Алексѣя Александровича и Настасьи Ивановны Плещеевыхъ, которымъ били посвящены "Письма русскаго путешественника" Карамзина, женатаго въ первомъ бракѣ на Елизаветѣ Ивановнѣ Протасовой, родной сестрѣ Настасьи Ивановны. Чрезъ Карамзина, вѣроятно, и состоялось знакомство Тургенева и князя Вяземскаго съ Плещеевымъ-сыномъ. Плещеевъ, получившій образованіе въ пансіонѣ аббата Николя, служилъ сперва въ гвардіи, но женившись въ 1799 году на графинѣ Аннѣ Ивановнѣ Чернышевой (ум. въ 1817 г.), вышелъ въ отставку и поселился въ своемъ родовомъ имѣніи, селѣ Черни, находившемся въ Болховскомъ уѣздѣ Орловской губерніи, верстахъ въ сорока отъ Муратова, гдѣ проживала съ своимъ семействомъ Е. А. Протасова, тетка Плещеева по мужу. Здѣсь онъ познакомился съ Жуковскимъ, и это знакомство съ теченіемъ времени обратилось въ дружество. Жуковскій искренно полюбилъ общительнаго, живого, веселаго пріятеля, артистическая натура котораго невольно расположила въ себѣ душу поэта. По смерти своей первой жены, Плещеевъ пріѣхалъ въ Петербургъ и, по предложенію Жуковскаго, былъ избранъ въ члены Арзамаса, получивъ прозвище Чернаго Врана. Хотя Плещеевъ и не заявилъ себя ничѣмъ на литературномъ поприщѣ, но несомнѣнно принадлежалъ къ числу культурныхъ людей своего времени. Онъ прекрасно зналъ отечественную литературу, писалъ русскіе и французскіе стихи, сочинялъ комедіи, оперы, но въ печать ничего не пускалъ. Имя его получило извѣстность въ избранныхъ кружкахъ Петербурга и Москвы на другомъ поприщѣ,-- на поприщѣ музыкальнаго и драматическаго искусства. Его многочисленные романсы, равно какъ и литературные опыты, не дошли до насъ, но остается несомнѣннымъ, что онъ сочинялъ музыку къ произведеніямъ Жуковскаго, Державина и другихъ писателей. Такъ, въ 1808 году онъ написалъ, музыку къ стихотворенію кн. Вяземскаго: "На бракосочетаніе княжны Е. А. Вяземской" (Полн. собр соч., т. III, стр. 8). Сценическія же его дарованія и въ трагическихъ, и въ комическихъ роляхъ, въ связи съ замѣчательной мимикой и превосходной дикціей, засвидѣтельствованы многими современниками, видѣвшими игру Плещеева на различныхъ домашнихъ театрахъ. Страстно любя театръ и отличаясь организаторскими способностями въ постановкѣ піесъ, онъ, по пріѣздѣ въ Петербургъ, поступилъ въ Театральную дирекцію и нѣкоторое время завѣдывалъ французскою труппою. Слухи о талантахъ Плещеева дошли, наконецъ, до императрицы Маріи, которая и пригласила его къ себѣ въ чтецы. Впослѣдствіи Плещеевъ получилъ камергерство и умеръ въ чинѣ тайнаго совѣтника, О немъ см. Соч. Батюшкова, т. III и Письма Жуковскаго въ А. И. Тургеневу.
   -- (Стр. 64). Приведенный стихъ взятъ изъ піесы Жуковскаго "Къ князю П. А. Вяземскому".
   -- (Стр. 64). Второе изданіе книги гр. Д. И. Хвостова, напечатанной въ Петербургѣ въ 1816 году, вышло подъ слѣдующимъ заглавіемъ: "Избранныя притчи изъ лучшихъ сочинителей, стихами". По поводу этой книги въ Сынѣ Отечества (ч. XXXI, No 32, стр. 245) появилась только слѣдующая замѣтка: "Сія книга принадлежитъ къ тѣмъ, о которыхъ нельзя говорить вкратцѣ. Намъ обѣщано подробное разсмотрѣніе оной". Но никакого "разсмотрѣнія" не послѣдовало.
   -- (Стр. 64). Магометъ -- трагедія Вольтера: "Le fanatisme, ou Mahomet le prophète". Въ первый разъ представлена 9-го августа 1742 г. На петербургской сценѣ піеса эта въ переводѣ П. С. Потемкина появилась впервые 11-го мая 1795 г. (Архивъ дирекціи императорскихъ театровъ, вып. I, отд. III. С.-Пб. 1892, стр. 160).-- "Филаткина свадьба" -- опера А. Я. Княжнина (см. примѣчаніе къ 53-му письму).
   -- (Стр. 64). О "Пѣвцѣ кремлевскомъ" см. примѣчаніе къ 55-му письму,
   -- (Стр. 64). Шуваловъ -- Иванъ Ивановичъ (род. въ 1727 г., ум. въ 1797 г.), извѣстный русскій меценатъ.
   -- (Стр. 65). Приведенные стихи представляютъ собою пародію 21-й строфы "Громобоя" Жуковскаго.
  
   60. Тургеневъ князю Вяземскому. 2-го января [1817 г. Петербургъ].
   -- (Стр. 67). Князь Александръ Николаевичъ -- Голицынъ.
   -- (Стр. 67). П. И. Голенищевъ-Кутузовъ (см. примѣчаніе къ 45-му письму) дважды занималъ должность попечителя Московскаго университета: съ 1798 по 1803 г. и съ 1810 по 1817 г. Его смѣнилъ князь Андрей Петровичъ Оболенскій (род. въ 1769 г., ум. въ 1852 г.), двоюродный дядя кн. П. А. Вяземскаго, "честный, высокой нравственности, здравомыслящій и духовно-религіозный человѣкъ" (Полн. собр. соч. кн. Вяземскаго, т. VII, стр. 496).
  
   61. Князь Вяземскій Тургеневу. [Первая половина февраля 1817 г. Москва].
   -- (Стр. 68). Князь Ѳедоръ -- Гагаринъ (род. въ 1786 г., ум. 6-го сентября 1863 г.), родной братъ княгини В. Ѳ. Вяземской. Въ 1812 году онъ былъ адьютантомъ при князѣ И И. Багратіонѣ. Любопытныя подробности для характеристики кн. Гагарина см. въ запискахъ гр. М. Д. Бутурлина (Р. Архивъ 1897 г., No 6, стр. 256; No 7 стр. 435--436).
   -- (Стр. 68). Булгаковъ -- Александръ Яковлевичъ.
   -- (Стр. 68). Князь Василій -- также Гагаринъ (ум. въ 1829 г.), родной братъ Ѳедора Ѳедоровича.
  
   62. Тургеневъ князю Вяземскому. 13-го февраля [1817 г. Петербургъ].
   -- (Стр. 68). Князь Волконскій -- Петръ Михайловичъ (род. въ 1776 г., ум. въ 1852 г.), генералъ-квартирмейстеръ и начальникъ главнаго штаба, впослѣдствіи фельдмаршалъ, министръ двора. Онъ пользовался особеннымъ расположеніемъ императора Александра.
   -- (Стр. 68). Графъ Строгоновъ -- вѣроятно, Сергѣй Григорьевичъ (род. въ 1794 г., ум. въ 1882 г.), будущій попечитель Московскаго университета.
   -- (Стр. 68). О Н. И. Нагибинѣ см. примѣчаніе къ 71му письму.
  
   63. Тургеневъ князю Вяземскому. 16-го февраля [1817 г. Петербургъ].
   -- (Стр. 69). Марья Осиповна -- вѣроятно, жена Василія Романовича Марченка, въ то время статсъ-секретаря и управляющаго дѣлами Комитета министровъ (Русская Старина 1896 г., No 3, стр. 479: Автобіографическая записка В. Р. Марченка).
   -- (Стр. 69). О Поповой см. примѣчаніе къ 54-му письму.
  
   65. Князь Вяземскій Тургеневу. 23-го февраля [1817 г. Москва].
   -- (Стр. 69). Новая Сюсенька -- княжна Прасковья Петровна, скончавшаяся въ 1835 году въ Римѣ.
   -- (Стр. 70). Александръ Николаевичъ Барановъ (род. въ 1793 г., ум. въ 1821 г.) въ 1820--1821 гг. былъ Таврическимъ губернаторомъ (Г. В. Гераковъ. Путевыя записки по многимъ россійскимъ губерніямъ 1820. Петроградъ. 1829). Барановъ, не смотря на свою кратковременную дѣятельность, пріобрѣлъ репутацію даровитаго администратора (см. Воспоминанія Андрея Михайловича Фадѣева, ч. I. Одесса. 1897, стр. 65).
   -- (Стр. 70). "Машка" князя Вяземскаго въ печати не появлялась.
  
   66. Князь Вяземскій Тургеневу. 25-го февраля [1817 г. Москва].
   -- (Стр. 70). Батюшковъ съ конца 1816 г. находился въ своей деревнѣ.
   -- (Стр. 70). Съ основаніемъ Женскаго патріотическаго общества А. И. Тургеневъ занялъ въ немъ должность правителя дѣлъ.
   -- (Стр. 70). "Пьяница" -- извѣстная сказка А. Е. Измайлова.
   -- (Стр. 70). Засѣданіе Общества любителей россійской словесности, о которомъ говоритъ князь Вяземскій, происходило 24-го февраля. В. Л. Пушкинъ читалъ слѣдующія стихотворенія: "Поэтъ" князя П. И. Шаликова; "Анакреонова гробница", А. С. Пушкина; "Доведь", князя Вяземскаго и свою басню "Волкъ и Лисица". князь Вяземскій прочелъ собственное посланіе "Къ Батюшкову" (Труды Общества, ч. VIII, стр. 168--169).
   -- (Стр. 70). Приведенный стихъ взятъ изъ піесы Державина "Къ верному сосѣду".
  
   67. Князь Вяземскій Тургеневу. 1-го марта [1817 г. Москва].
   -- (Стр. 71). Въ этомъ письмѣ рѣчь идетъ о баснѣ князя Вяземскаго "Доведь".
   -- (Стр. 71). Вотъ -- Арзамасское прозвище В. Л. Пушкина.
   -- (Стр. 71). Николай -- Тургеневъ.
  
   68. Князь Вяземскій Тургеневу. 26-го марта [1817 и Москва].
   -- (Стр. 72). Князь Шаликовъ жилъ въ своемъ домѣ на Прѣснѣ (М. А. Дмитріевъ. Мелочи изъ запаса моей памяти. Москва. 1869, стр. 95).
   -- (Стр. 72). Макаровъ Михаилъ Николаевичъ (родился около 1789 г., умеръ въ 1847 г.), пріятель Шаликова, плодовитый, но бездарный писатель, отличавшійся недостовѣрными сообщеніями. О немъ см. Соч. Батюшкова, т. III, стр. 679--680.
   -- (Стр 72). "Зѣвайте, но выслушайте" -- пародія словъ Ѳемистокла: "Бей, но выслушай", сказанныхъ спартанскому полководцу Эврибіаду.
   -- (Стр. 72). Висковатовъ -- Степанъ Ивановичъ (род. въ 1786 г., ум. въ 1831 г.), членъ Бесѣды любителей русскаго слова, неудачный авторъ и переводчикъ псевдоклассическихъ трагедій. Его переводъ трагедіи Кребильона "Радамистъ и Зенобія" (С.-Пб. 1810) подвергся строгому разбору и осужденію со стороны князя Вяземскаго (Полн. собр. соч., т. I) и Жуковскаго (Соч., изд. 8-е, т. V). Сотрудничалъ во многихъ петербургскихъ журналахъ, въ которыхъ печатались мелкія его стихотворенія.
   -- (Стр. 72). Подъ письмами изъ Москвы въ Нижній слѣдуетъ разумѣть "Письма изъ Москвы въ Нижній-Новгородъ" Ивана Матвѣевича Муравьева-Апостола, печатавшіяся безъ имени автора въ Сынѣ Отечества 1813 г. Всѣхъ ихъ было пятнадцать. Въ этихъ "письмахъ", направленныхъ главнымъ образомъ противъ галломаніи, господствовавшей тогда въ культурныхъ слояхъ русскаго общества, Муравьевъ осуждалъ слѣпое пристрастіе ко всему французскому, въ томъ числѣ и къ литературѣ, которая играла выдающуюся роль въ образованіи юношества. Какъ убѣжденный классикъ и патріотъ, Муравьевъ предлагалъ замѣнить систему образованія, построенную на изученіи французскихъ ложноклассическихъ образцовъ, системою, основанною "на изученіи греческаго или, по крайней мѣрѣ, латинскаго языка, вмѣстѣ съ русскимъ, основательно, эстетически".
   Муравьевъ хотя и былъ членомъ Бесѣды любителей русскаго слова и даже съ 1813 года предсѣдательствовалъ въ четвертомъ разрядѣ ея, но, какъ человѣкъ просвѣщенный, не принадлежалъ въ числу фанатическихъ поклонниковъ старины и самого Шишкова. Между всѣми членами Бесѣды онъ выдѣлялся своимъ глубокимъ, разностороннимъ образованіемъ. Однако въ Арзамасскомъ кружкѣ Муравьевъ не пользовался расположеніемъ, какъ это видно, между прочимъ, изъ отзывовъ князя Вяземскаго и Дашкова (Р. Архивъ 1866, стт. 493, 497). Причиной этому, кромѣ участія въ Бесѣдѣ, было, по всей вѣроятности, оскорбительное для Арзамасцевъ равнодушіе Муравьева къ литературной дѣятельности Карамзина.
  
   69. Князь Вяземскій Тургеневу. [Вторая половина іюня 1817 г. Царское Село].
   -- (Стр. 72). Екатерина Андреевна -- Карамзина.
   -- (Стр. 72). Тормасовъ Александръ Петровичъ (род. въ 1752 г., ум. 13-го ноября 1819 г.), графъ, генералъ отъ кавалеріи, членъ Государственнаго совѣта, съ 30-го августа 1814 г. по смерть сперва главнокомандующій, а съ 1816 г. военный генералъ-губернаторъ въ Москвѣ. По поводу назначенія Торнасова главнокомандующимъ кн. Вяземскій написалъ шуточную "Грамоту" отъ имени великаго князя Георгія Владиміровича (Полн. собр. соч., т. IX, стр. 3--5). Москвичи очень любили Тормасова и въ 1815 г. выразили даже письменную благодарность императору Александру за назначеніе такого начальника, который "явилъ имъ разительный примѣръ возможности, сохраняя высочайшіе е. в. и. законы, быть равно внимательному къ богатому и убогому, къ сильному и слабому, къ сущему въ чести и въ ничтожествѣ пребывающему" (Сынъ Отечества 1820 г., ч. 59, No 1: "Краткое извѣстіе о жизни гр. Тормасова", подписанное цифрами: 2--3--25, подъ которыми скрылся баронъ Владиміръ (Ивановичъ) Штейнгейль. О немъ см. примѣчаніе къ 252-му письму).
   -- (Стр. 72). Соковнинъ -- Сергѣй Михайловичъ, воспитанникъ Московскаго университетскаго благороднаго пансіона, товарищъ Жуковскаго и Тургенева, находившійся въ пріятельскихъ отношеніяхъ съ княземъ Вяземскимъ и Батюшковымъ. По окончаніи курса въ пансіонѣ, Соковнинъ поступилъ на службу въ Архивъ Иностранной коллегіи, гдѣ занималъ должность переводчика. Въ 1811 году онъ былъ избранъ Обществомъ любителей россійской словесности въ сотрудники, но уже въ слѣдующемъ году выбылъ по случаю отъѣзда изъ Москвы. Соковнинъ былъ любителемъ литературы, но самъ мало писалъ. Въ 1802 году, еще будучи въ пансіонѣ, онъ напечаталъ въ Москвѣ переводъ съ французскаго: "Избранныя мысли Томаса и Боленброка и ученіе древнихъ философовъ о Богѣ", съ посвященіемъ своей матери Аннѣ Ѳедоровнѣ Соковниной. Нѣкоторыя стихотворенія его и переводы въ прозѣ помѣщены въ пансіонскомъ журналѣ Утренняя Заря 1803--1808 гг. Въ позднѣйшее время Соковнинъ хотя и писалъ стихи, но въ печать не отдавалъ.
   Съ именемъ Соковнина связано непріятное происшествіе, возмутившее покой князя и княгини Вяземскихъ. Соковнинъ, имѣвшій наклонность къ психической болѣзни, влюбился въ княгиню Вѣру Ѳедоровну, которой въ 1816 году прислалъ письмо съ объясненіемъ своихъ чувствъ къ ней. Княгиня, показавъ письмо мужу, просила не принимать болѣе Соковнина. Князь заявилъ ему о прекращеніи доступа въ свой домъ и убѣждалъ не предавать дѣло огласкѣ. Въ обществѣ они продолжали встрѣчаться, вполнѣ соблюдая внѣшнія приличія. Непріятный эпизодъ сталъ уже забываться, какъ вдругъ 17-го апрѣля 1817 г., на Никитскомъ бульварѣ, въ два часа дня, Соковнинъ, при встрѣчѣ съ княгиней, бросился передъ ней на колѣни и сталъ просить прощенія въ томъ, что оскорбилъ ее своимъ письмомъ. На другой день онъ опять появился на бульварѣ, находясь въ возбужденномъ состояніи, а 19-го апрѣля сцена съ колѣнопреклоненіемъ повторилась, послѣ чего Соковнинъ, какъ нарушитель общественной тишины, былъ арестованъ и препровожденъ къ родителямъ, которые отправили его въ деревню. Вся эта исторія надѣлала такого шума въ Москвѣ, что нѣсколько дней сряду болѣе пятисотъ экипажей и толпы народа окружали обѣ стороны бульвара въ надеждѣ увидѣть повтореніе любопытнаго зрѣлища. Пріѣзжали смотрѣть даже изъ ближайшихъ окрестностей Москвы. Въ началѣ мая Соковнинъ вернулся въ Москву и снова появился на бульварѣ, но княгиня уже не показывалась тамъ, такъ какъ Соковнинъ далъ клятву, что при всякой встрѣчѣ съ княгиней будетъ падать передъ ней на колѣни (Ferdinand Christin et la princesse Tourkestanow. M. 1882--1883.-- Соч. Батюшкова, т. III, стр. 735--736). Чѣмъ кончились преслѣдованія Соковнина -- выяснится въ дальнѣйшихъ письмахъ князя Вяземскаго и Тургенева.
   -- (Стр. 72) Голицынъ -- Александръ Николаевичъ; Волконскій -- Петръ Михайловичъ (см. примѣчаніе къ 62-му письму); Вязмитиновъ -- Сергѣй Козьмичъ (см. примѣчаніе къ 41-му письму).
  
   70. Князь Вяземскій Тургеневу. 29-го іюня [1817 г.].
   -- (Стр. 73). Прасковья Юрьевна -- Кологривова (род. въ 1762 г., ум. 24-го апрѣля 1846 г.), теща князя П. А. Вяземскаго, жена отставного полковника Петра Александровича Кологривова, дочь князя Юрія Никитича Трубецкого (род. въ 1736 г., ум. въ 1811 г.) и Даріи Александровны, родной сестры фельдмаршала графа П. А. Румянцова-Задунайскаго. Прасковья Юрьевна въ первомъ бракѣ была за княземъ Ѳедоромъ Сергѣевичемъ Гагаринымъ (род. въ 1757 г., ум. въ 1794 г.); она отличалась большой энергіей и пользовалась вліяніемъ въ административныхъ сферахъ. Въ комедіи "Горе отъ ума" Кологривова упоминается подъ именемъ Татьяны Юрьевны (Полн. собр. соч. А. С. Грибоѣдова, т. II. С.-Пб. 1889, стр. 281--282). Но словамъ Вигеля, "вмѣстѣ съ твердостью имѣла она необычайныя, можно сказать, невиданныя живость и веселость характера; разъ предавшись удовольствіямъ свѣта, она не переставала имъ слѣдовать" (Записки, ч. IV, стр. 70). Кологривова, предъ которой "знаменитый Карамзинъ преклонялъ колѣна и отражалъ на нее сіянье своей славы", была "женщина смолоду взбалмошная и на всякую проказу готовая", говоритъ кн. И. М. Долгоруковъ, воспѣвавшій ее въ стихахъ (Капище моего сердца, стр. 73). О Кологривовой см. также Сказанія о родѣ князей Трубецкихъ. М. 1891, стр. 368--371.
   -- (Стр. 73). Деревня -- село Мещерское, въ Сердобскомъ уѣздѣ Саратовской губерніи.
   -- (Стр. 73). Голицынъ -- Александръ Николаевичъ.
   -- (Стр. 73). Стихъ (въ первоначальной редакціи) приведенъ изъ посланія кн. Вяземскаго къ Жуковскому (Полн. собр. соч., т. III, стр. 29).
   -- (Стр.). 74). M. С. Каръ (род. въ 1756 г., ум. въ 1833 г.), рожд. кн. Хованская, была женою генералъ-маіора Василія Алексѣевича Каръ (род. въ 1731 г., ум. въ началѣ XIX и.), исключеннаго изъ службы Екатериной И за явное уклоненіе отъ дѣйствій противъ Пугачева. По смерти мужа, Марья Сергѣевна удалилась въ одинъ изъ калужскихъ монастырей, гдѣ и скончалась (Д. Д. Благово. Разсказы бабушки, стр. 87--88).
   -- (Стр. 74). Епископомъ Калужскимъ былъ въ то время Антоній Соколовъ, умершій въ 1827 году.
  
   71. Князь Вяземскій Тургеневу. 9-го іюля [1817 г. Москва].
   -- (Стр. 74). Князь Щербатовъ -- Алексѣй Григорьевичъ (см. примѣчаніе въ 37-му письму).
   -- (Стр. 75). А. Ѳ. Воейковъ (род. въ 1773 г., ум. въ 1839 г.) былъ профессоромъ русской словесности въ Дерптскомъ университетѣ съ 1814 по 1820 г.
   -- (Стр. 75). Смоковница -- В. Л. Пушкинъ, авторъ басни, носящей такое заглавіе. И. И. Диитріевъ въ письмѣ къ А И. Тургеневу отъ 6-го іюня 1817 г. говоритъ: "Староста уже съ мѣсяцъ въ подагрѣ, однако жъ посѣщающимъ его неутомимо читаетъ переводимую имъ басню, какую-то "Смоковницу". Хочетъ подарить ею Общество любителей словесности, которое готовится праздновать день своего основанія" (Соч. Дмитріева, изд. 1893 г., т. II, стр. 226).
   -- (Стр 75). Николай Ивановичъ Нагибинъ происходилъ изъ духовнаго званія и, по окончаніи курса въ Московской духовной академіи, поступилъ въ Медико-хирургическую, но по неспособности уволенъ оттуда Съ 19-го декабря 1813 г. находился на службѣ въ канцеляріи Синода, а съ 4-го сентября 1817 г.-- въ Департаментѣ народнаго просвѣщенія. Съ 13-го февраля 1818 г. занималъ должность младшаго помощника секретаря. Умеръ въ ночь на 24-ое сентября 1819 г. (Изъ формуляра).
   -- (Стр. 75). О "журналѣ" см. примѣчаніе къ 46-му письму.
  
   72. Тургеневъ князю Вяземскому. 17-го іюля [1817 г. Петербургъ].
   -- (Стр. 75). Лаврушка -- слуга Тургенева.
   -- (Стр. 75) Николай Ивановичъ -- Тургеневъ.
   -- (Стр. 76). Гагаринъ -- Григорій Ивановичъ. О немъ см. примѣчаніе къ 36-му письму.
   -- (Стр. 76). Софья Петровна -- Свѣчина.
   -- (Стр. 76). Празднества происходили 22-го іюля, по случаю именинъ императрицы Маріи и великой княгини Маріи Павловны (см. Сѣверную Почту, No 59).
   -- (Стр. 76). Подъ законами разумѣется уставъ Арзамаса, составленный Жуковскимъ и Блудовымъ (Бумаги Жуковскаго, стр. 159--160).
   -- (Стр. 76). Баронъ Строгоновъ -- Григорій Александровичъ (род. въ 1770 г., ум. въ 1857 г.), чрезвычайный посланникъ и полномочный министръ въ Константинополѣ, подъ начальствомъ котораго служилъ Д. В. Дашковъ.
  
   73. Князь Вяземскій Тургеневу. 29-го іюля [1817 г. Остафьево].
   -- (Стр. 76). Булгаковъ -- Александръ Яковлевичъ.
   -- (Стр. 77). Князь Вяземскій называетъ Тургенева женскимъ патріотомъ и патріотомъ жидовъ потому, что онъ былъ правителемъ дѣлъ Женскаго патріотическаго общества и засѣдалъ въ Комитетѣ для устройства евреевъ. Этому Комитету подчинено было и Общество израильскихъ христіанъ, находившееся подъ покровительствомъ самого императора и основанное 25-го марта 1817 г. "для доставленія пріемлющимъ вѣру христіанскую евреямъ, какого бы исповѣданія то ни было, спокойнаго и безопаснаго пребыванія въ нѣдрахъ Россійской имперіи". при этомъ имъ отводились безденежно земли въ вѣчное и потомственное владѣніе. Подробныя правила этого Общества напечатаны въ Сѣверной Почтѣ 1817 г., No 28.
   -- (Стр. 77). Щербатовъ -- Алексѣй Григорьевичъ.
   -- (Стр. 77). Вопросъ кн. Вяземскаго о третьей степени относится къ награжденію Тургенева орденомъ св. Владиміра, третью степень котораго онъ получилъ 1-го іюля 1817 г.
   -- (Стр. 77). Жуковскій, назначенный преподавателемъ русскаго языка при великой княгинѣ Александрѣ Ѳедоровнѣ, началъ уроки съ нею 22-го октября 1817 г. въ Москвѣ (Письма Жуковскаго къ А. И. Тургеневу, стр. 177--179). Усиленныя занятія грамматикой находились въ прямой связи съ педагогическою дѣятельностью Жуковскаго, который и написалъ руководство для своей ученицы: "Esquisse de grammaire russe". CлІб. 1818. Въ бумагахъ Жуковскаго сохранилось нѣсколько тетрадей съ различными замѣтками по русской грамматикѣ (Бумаги Жуковскаго, стр. 165, 166, 173). Въ "Дневникѣ" Жуковскаго за 1817 годъ отмѣчено имъ: "27-10 октября. Поутру таблицы. 28-го. Весь день дома за таблицами. 29-го Таблицы" (Русскій Вѣстникъ 1889 г., т. 203, стр. 367).
   -- (Стр. 77). Арзамасскія новыя положенія -- уставъ, о которомъ говорилъ Тургеневъ въ письмѣ отъ 17-го іюля.
  
   74. Тургеневъ князю Вяземскому. 30-го іюля [1817 г. Петербургъ].
   -- (Стр. 78). Прусскимъ министромъ былъ въ то время Schöler.
   -- (Стр. 78). Arnault, Antoine-Vincent (род. въ 1766 г., ум. въ 1834 г.), начавшій литературную дѣятельность въ 1791 году, былъ извѣстенъ въ свое время какъ драматическій писатель и въ особенности какъ баснописецъ. Онъ, между прочимъ, участвовалъ въ переводѣ 6асенъ Крылова, которыя въ 1825 году издавались въ Парижѣ гр. Г. В. Орловымъ (Сборникъ 2-го отдѣленія Ак. наукъ, т. VI, стр. 271). Сперва приверженецъ старой монархіи, а впослѣдствіи поклонникъ Наполеона, Арно въ 1815 г. былъ изгнанъ Людовикомъ XVIII изъ Франціи и исключенъ изъ Академіи, гдѣ состоялъ членомъ съ 1799 года. Въ 1819 г. Арно былъ возвращенъ въ отечество и снова принятъ въ Академію. Въ 1817--1819 гг. вышло въ пяти томахъ собраніе его сочиненій, печатавшихся частью въ Гагѣ, частью въ Парижѣ. Первые три тома заключаютъ въ себѣ его драматическія произведенія; 4-й томъ -- басни и мелкія стихотворенія; 5-й посвященъ разнообразнымъ прозаическимъ сочиненіямъ. Въ началѣ перваго тома помѣщены двѣ статьи Арно; одна -- подъ заглавіемъ: "А ma patrie", въ которой излагается исторія изгнанія его изъ Франціи; вторая: "L'auteur au lecteur", представляющая изъ себя жизнеописаніе Арно. Очевидно, Тургеневъ и имѣлъ въ виду эту "аутобіографію". Что касается записокъ Арно, то онѣ были напечатаны въ Парижѣ только въ 1833 году: "Souvenirs d'un sexagénaire" и доведены только до начала имперіи; продолженіе осталось не изданнымъ.
   -- (Стр. 78). "Искупленіе", то-есть, "Вадимъ" Жуковскаго (см. примѣчаніе въ 53-му письму).
   -- (Стр. 78). Молчановъ -- Петръ Степановичъ. Онъ родился въ 1773 г. и получилъ образованіе въ Московскомъ университетскомъ благородномъ пансіонѣ (H. B. Сушковъ, стр. 25), Онъ слылъ, по выраженію кн. Вяземскаго, "всемогущимъ дѣльцомъ" въ то время, когда былъ статсъ-секретаремъ у принятія прошеній и занималъ въ 1808--1815 гг. должность управляющаго дѣлами Комитета министровъ, гдѣ предсѣдательствовалъ (съ 1812 по 1815 г.) воспитатель Александра І, кн. Н. И. Салтыковъ (Журналы Комитета министровъ, т. I, С.-Пб. 1888). Силу Молчанова испыталъ на себѣ И. И. Дмитріевъ, который, не поладивъ съ нимъ, долженъ быть оставить министерскій постъ. Въ 1817 г. Молчановъ былъ сенаторомъ 1-го департамента и не имѣлъ уже никакого вліянія на государственныя дѣла. Кн. Вяземскій сблизился съ Молчановымъ, когда онъ былъ въ отставкѣ и слѣпъ, найдя въ немъ "человѣка умнаго, обхожденія самаго вѣжливаго и пріятнаго". Обладая живою, увлекательною рѣчью и прекрасною памятью, словоохотливый старикъ съ удовольствіемъ разсказывалъ о многихъ выдающихся русскихъ дѣятеляхъ и событіяхъ своего времени. Нѣкоторые изъ его разсказовъ кн. Вяземскій занесъ въ свою "Старую записную книжку" (Полн. собр. соч., т. VIII). Въ молодости Молчановъ занимался литературой, сотрудничая въ журналахъ прошлаго столѣтія и печатая отдѣльно переводы съ французскаго, между которыми находилась и поэма Аріоста "Неистовый Роландъ". М. 1791--1793. Молчановъ былъ женатъ на Авдотьѣ Ивановнѣ Кушелевой (род. въ 1786 г., ум. въ 1823 г.). Умеръ въ іюлѣ 1831 г. (Сѣверная Пчела 1831 г., No 159). Молчановъ пользовался большимъ расположеніемъ П. А. Плетнева и А. Пушкина, который, по поводу смерти "добраго и умнаго слѣпца", писалъ Плетневу 19-го іюля 1831 г.: "Ты угадалъ мои чувства по случаю кончины Молчанова. Онъ и Дельвигъ были для меня необходимы, чтобы я вполнѣ чувствовалъ счастіе жизни. Смерть ихъ сдѣлала изъ меня какого-то автомата" (П. А. Плетневъ. Сочиненія и переписка, т. III. С.-Пб. 1885, стр. 374). Въ дальнѣйшихъ строкахъ своего письма Пушкинъ выясняетъ то значеніе, какое имѣлъ въ его жизни Молчановъ.
   -- (Стр. 79). Графиня Генріетта Разумовская, рожденная баронесса Мальсенъ (род. въ 1790 г., ум. 17-го декабря 1827 г.), по происхожденію француженка, была женою гр. Григорія Кирилловича Разумовскаго (род. въ 1758 г., ум. въ 1837 г.), который въ 1806 году, находясь въ Тріестѣ, заблагоразсудилъ жениться вторично, на нѣмкѣ, баронессѣ Шенкъ-де-Кастель (род. въ 1790 г., ум. въ 1818 г.), признавъ свой первый бракъ незаконнымъ, какъ совершенный по католическому обряду. Узнавъ о поступкѣ мужа, гр. Генріетта явилась въ Петербургъ и, благодаря своимъ связямъ въ высшемъ обществѣ, добилась того, что второй бракъ гр. Григорія Кирилловича былъ признанъ недѣйствительнымъ Графиня Генріетта, которую Жуковскій называлъ "прототипомъ умной, живой, огненной француженки", успѣла плѣнить не только большую часть петербургскаго большого свѣта, но даже и враждебную къ себѣ Наталью Кирилловну Загряжскую, сестру мужа, которая пользовалась огромнымъ вліяніемъ въ обществѣ. Во время пребыванія своего въ Петербургѣ, гр. Разумовская сблизилась съ гр. Жозефомъ де-Местръ, гр. Каподистріа, С. П. Свѣчиной, а чрезъ нее съ H. H. Новосильцовымъ и братьями Тургеневыми, познакомившими ее, въ свою очередь, съ Жуковскимъ. Знакомство съ Тургеневыми обратилось впослѣдствіи въ тѣсную дружбу. Въ 1816 г. графиня покинула Петербургъ и окончательно поселилась въ Парижѣ, гдѣ пользовалась большою популярностью и уваженіемъ. Въ салонѣ ея обыкновенно собирался весь цвѣтъ умственной жизни Парижа (А. А. Васильчиковъ. Семейство Разумовскихъ, т. II. С.-Пб. 1880, стр. 183--218).
   -- (Стр. 79). Le Constitutionnel сталъ выходить въ Парижѣ съ 29-го октября 1815 г., но 16-го іюля 1817 г. былъ прекращенъ за предполагаемое сочувствіе династіи Наполеона. Возобновился въ 1819 году.
   -- (Стр. 79). Бональдъ (Louis-Gabriel-Ambroise, род. въ 1753 г., ум. въ 1840 г.), извѣстный писатель, публицистъ и философъ, почитатель іезуитовъ и врагъ свободы печати, во время революціи былъ защитникомъ монархіи, при Наполеонѣ пользовался его милостями, при Людовикѣ XVIII былъ государственнымъ министромъ и пэромъ. Послѣ іюльской революціи отказался присягать Орлеанамъ и удалился отъ дѣлъ.
   -- (Стр. 79). О Тальмѣ см. примѣчаніе къ 42-му письму.
  
   75. Князь Вяземскій Тургеневу. 5-го августа [1817 г. Остафьево].
   -- (Стр. 79). Другъ россіянъ и ихъ единоплеменниковъ обоего пола, или Орловскій журналъ на 1816 г., издаваемый титулярнымъ совѣтникомъ и Орловской губернской гимназіи старшимъ учителемъ Фердинандомъ Орля-Ошменцомъ, началъ выходить съ іюля мѣсяца, по одной книжкѣ въ мѣсяцъ. Печатаніе производилось въ Москвѣ, въ университетской типографіи. Другъ россіянъ хотя и значился выходящимъ въ 1816 году, но, начиная съ сентябрьской книжки, печатался уже въ 1817 году. Изъ передовой статьи журнала, а также изъ подробной программы его, напечатанной въ Сынѣ Отечества 1816 г., ч. XXX, No 22, стр. 118--121, видно, что онъ былъ предпринятъ для того, чтобы "утвердить въ вѣчномъ союзѣ непоколебимаго дружества умы и сердца славяно-россійскихъ и польскихъ народовъ чрезъ посредство ихъ просвѣщенія и добродѣтели". Для достиженія этой цѣли издатель наполнялъ свой журналъ "пріятно-сокращенными сочиненіями разныхъ славнѣйшихъ авторовъ", къ которымъ, вѣроятно, относилъ и себя, время отъ времени украшая изданіе произведеніями свой польско-русской патріотической музы. Для журнала выбирались сочиненія, трактовавшія о "знаменитѣйшихъ лицахъ имперіи ученаго, военнаго, гражданскаго и духовнаго круга", а также о "повелѣвающемъ сердцами народовъ ангелѣ", то-есть, Александрѣ I, "и прочихъ царяхъ славянскаго племени". Кромѣ того, помѣщались статьи объ "усовершенствованіи публичнаго и приватнаго воспитанія обоего пола"; сообщались различныя "новости" въ краткомъ извлеченіи изъ русскихъ и иностранныхъ журналовъ, и существовалъ особый отдѣлъ, въ которомъ было отведено мѣсто общественной благотворительности, оффиціальнымъ и ученымъ извѣстіямъ, а также "увеселеніямъ". Широковѣщательная программа Друга россіянъ сводилась къ тому, что изданіе это представляло изъ себя почти сплошную перепечатку соотвѣтствующихъ духу журнала отрывковъ въ стихахъ и прозѣ изъ разныхъ русскихъ, польскихъ и другихъ писателей, съ примѣсью льстиво-патріотическихъ и раболѣпныхъ изліяній самого издателя и нѣсколькихъ безсодержательныхъ статей на латинскомъ и французскомъ языкахъ, которыя Орля-Ошменецъ печатно предлагалъ переводить "любителямъ словесности" для помѣщенія въ другихъ періодическихъ изданіяхъ. Изъ всѣхъ отдѣловъ Друга россіянъ только отдѣлъ "увеселеній" представляетъ еще нѣкоторый интересъ, такъ какъ заключаетъ въ себѣ матеріалы для исторіи театра въ Орлѣ. Считая себя "образованнымъ журналистомъ", Ошменецъ исключалъ изъ программы журнала "завистливую критику, язвительныя примѣчанія и злобныя досажденія, приличныя только угрюмымъ и необработаннымъ умамъ", но обѣщался "украшать его "пріятнымъ безо всякаго ласкательства дружествомъ, сладкимъ согласіемъ, восхищающимъ патріотизмомъ и прочими добродѣтелями славяно-россійскихъ и польскихъ народовъ".
   Продолженіемъ Друга россіянъ, пользовавшагося матеріальною поддержкой графа Сергѣя Михайловича Каменскаго, служилъ Отечественный памятникъ, посвященный дружелюбному соединенію россійскихъ и польскихъ народовъ, котораго вышло всего три тетради въ формѣ продолговатаго альбома. Изданіе это по прежнему составлялось въ Орлѣ, а печаталось въ Москвѣ, въ 1817--1818 годахъ.
   -- (Стр. 79). "Овсяный кисель" Жуковскаго былъ напечатанъ въ Трудахъ Общества любителей росс. словесности 1818 г., ч. X, стр. 64--70, такъ же, какъ и сказка, то-есть, "Красный Карбункулъ" (Труды 1817 г., ч. IX, стр. 49--65). "Овсяный кисель" былъ переведенъ еще въ концѣ 1816 г. (Письма Жуковскаго къ Тургеневу, стр. 164).
   -- (Стр. 79). Изъ Арзамасскихъ рѣчей, въ которыхъ обыкновенно осмѣивалась Бесѣда любителей русскаго слова и отожествляемое съ нею московское Общество любителей россійской словесности, въ печати извѣстны только нѣкоторыя рѣчи Блудова, кн. Вяземскаго, Дашкова, Жуковскаго, В. Л. Пушкина, Сѣверина (Полн. собр. соч. кн. Вяземскаго, т. VIII, стр. 416--426) и отрывокъ изъ рѣчи Д. В. Давыдова (Бумаги Жуковскаго, стр. 161). Кромѣ того, велись еще шуточные протоколы Арзамасскихъ засѣданій, образцы которыхъ, въ стихахъ и прозѣ, сохранились въ бумагахъ кн. Вяземскаго и Жуковскаго (Р. Архивъ 1868 г., стт. 829--838; Бумаги Жуковскаго, стр. 161--162; Отчетъ И. П. Библіотеки за 1887 г. Приложенія, стр. 68--82).
   -- (Стр. 79). Блуждающій жидъ -- С. М. Соковнинъ, о которомъ см. примѣчаніе къ 69-му письму. Объ отправленіи его на Кавказъ упоминается и въ письмѣ Карамзина къ кн. Вяземскому отъ 3-го августа 1817 г. (Старина и Новизна. С.-Пб. 1897, стр. 32).
  
   76. Тургеневъ князю Вяземскому. 6-го августа [1817 г. Петербургъ].
   -- (Стр. 79--80). Въ началѣ письма идетъ рѣчь о мужѣ Пушкиной (см. 70-е письмо).
   -- (Стр. 80). Санковскій -- Степанъ Андреевичъ, д. с. с., служившій прежде при Петербургскомъ главнокомандующемъ С. К. Вязмитнове.
   -- (Стр. 80). Николай Карамзинъ родился 3-го августа 1817 г. (Атеней 1858 г., ч. III, стр. 655). Умеръ въ Дерптѣ 21-го апрѣля 1833 г. (Русская Старина 1896 г., т. 85, стр. 85).
   -- (Стр. 80). Предпринявъ поѣздку по Россіи, Александръ I выѣхалъ изъ Царскаго Села 25-го августа. Съ октября по январь 1818 г. онъ находился въ Москвѣ. Въ январѣ ѣздилъ на короткое время въ Петербургъ, послѣ чего вернулся въ Москву, гдѣ и прожилъ до своего отъѣзда въ Варшаву 21-го февраля 1818 г. (Н. К. Шильдеръ. Александръ I, статья въ "Русскомъ біограф. словарѣ", т. I. С.-Пб. 1896, 556--357).
   -- (Стр. 80). Волконскій -- кн. Петръ Михайловичъ.
   -- (Стр. 80). Уваровъ -- Ѳедоръ Петровичъ (род. въ 1773 г., ум. въ 1824 г.), генералъ-адьютантъ, съ 1821 г.-- командиръ гвардейскаго корпуса, съ 1823 г.-- членъ Государственнаго совѣта. Онъ пользовался особеннымъ расположеніемъ императора.
   -- (Стр. 80). Князь Меньшиковъ -- Александръ Сергѣевичъ (род. въ 1787 г., ум. въ 1869 г.), въ то время генералъ-маіоръ, директоръ канцеляріи начальника главнаго штаба, состоящій въ свитѣ по квартирмейстерской части (Морской Сборникъ 1869 г., т. 102).
   -- (Стр. 80). Данилевскій, то-есть, Михайловскій-Данилевскій (родъ 1789 г., ум. въ 1848 г.) -- Александръ Ивановичъ, извѣстный военный историкъ. Съ октября 1816 г. онъ былъ флигель-адьютантомъ Александра I (Полн. собр. соч. Михайловскаго-Данилевскаго, т. I. С.-Пб. 1849, стр. 15). Онъ былъ стариннымъ пріятелемъ и С. И. Тургеневыхъ, какъ это видно изъ хранящихся въ И. П. Библіотекѣ писемъ къ нему А. И. И. Тургеневыхъ. Съ Н. И. Тургеневымъ Михайловскій-Данилевскій слушалъ въ одно и то же время лекціи въ Гёттингенскомъ университетѣ ("Изъ воспоминаній Михайловскаго-Данилевскаго" -- Русскій Вѣстникъ 1890 г., No 9, стр. 145).
   -- (Стр. 80). Голицынъ -- Александръ Николаевичъ.
   -- (Стр. 80). В. С. Ланской (род. въ 1754 г., ум. въ 1831 г.) былъ членомъ Государственнаго совѣта, съ 1823 по 1827 г. управлялъ Министерствомъ внутреннихъ дѣлъ.
   -- (Стр. 80). Упоминая объ изданіи Ошменца, Тургеневъ имѣлъ въ виду первую тетрадь Памятника его (см. примѣчаніе къ 75-му письму), гдѣ на 6-й страницѣ помѣщена статейка: "Новый памятникъ посреди отдаленныхъ морей Кутузову-Смоленскому"; на 9-й страницѣ: "Память долговременнаго и кроткаго начальства Орловскаго гражданскаго губернатора Яковлева" (Петра Ивановича); на 12--13-й: "Высочайшее благоволеніе знаменитому россійскому писателю Жуковскому"; на 34--37-й страницахъ: "Булла римскаго папы Пія VII къ Гнезненскому архіепископу и примасу всей Польши, отъ 20-го іюня 1816 г." Фердинандъ Францовичъ Орля-Ошменецъ, родомъ полякъ, до 1796 г. служилъ въ военной службѣ, потомъ былъ секретаремъ у гр. Августа Илинскаго и профессоромъ въ Велико-Романовскомъ (Волынской губ.) институтѣ глухонѣмыхъ, а затѣмъ учителемъ въ Курской и Орловской гимназіяхъ, гдѣ преподавалъ статистику, исторію, географію, древности, миѳологію и "ученость римско-латинскаго языка". Въ августѣ 1817 г. онъ былъ переведенъ въ Могилевскую гимназію. Дальнѣйшая его судьба намъ неизвѣстна. Ошменецъ велъ "ежедневные журналы, заключающіе въ себѣ все теченіе его жизни", и приготовилъ къ изданію на русско-польскомъ, латинскомъ, французскомъ и нѣмецкомъ языкахъ разныя "по ученой части упражненія". Въ составленномъ имъ спискѣ своихъ многочисленныхъ трудовъ находится и польская рѣчь, произнесенная въ институтѣ глухонѣмыхъ, на которую очевидно и намекаетъ Тургеневъ, называя Ошменца ораторомъ глухонѣмыхъ (Другъ россіянъ, No 1, стр. 4--5, No 6, стр. 11 -- Памятникъ, тетрадь I, стр. 62--67, тетрадь III, стр. 3, 47).
   -- (Стр. 80). Филаретъ -- Дроздовъ (род. въ 1782 г., ум. въ 1867 г.), съ 1826 г. митрополитъ Московскій.
  
   77. Князь Вяземскій Тургеневу. [Первая половина августа 1817 г. Москва].
   -- (Стр. 81). Громобой -- Арзамасское прозвище С. П. Жихарева.
  
   78. Тургеневъ князю Вяземскому. 17-го августа [1817 г. Петербургъ].
   -- (Стр. 82). Бороздинъ -- Константинъ Матвѣевичъ (род. въ 1781 г., ум. въ 1848 г.). Онъ служилъ первоначально въ Преображенскомъ полку, а потомъ перешелъ въ гражданскую службу. Съ 1809 г. находился въ отставкѣ. По занятіи русскими герцогства Варшавскаго, Бороздинъ былъ назначенъ областнымъ начальникомъ Радомскаго департамента, а съ 1815 г. состоялъ нѣкоторое время при Новосильцовѣ. Впослѣдствіи былъ причисленъ къ Герольдіи. Отличаясь кротостью и гуманными взглядами, Бороздинъ пріобрѣлъ среди поляковъ всеобщую любовь и уваженіе. Съ 1826 по 1832 г. онъ занималъ должность попечителя петербургскаго округа и на этомъ поприщѣ оставилъ по себѣ хорошую память, какъ скромный, добрый человѣкъ и просвѣщенный администраторъ. Въ 1833 г. Бороздинъ былъ назначенъ сенаторомъ.
   Онъ съ любовью занимался русскою исторіею и генеалогіей, но печаталъ мало, такъ что большая часть его трудовъ осталась въ рукописяхъ. Онъ сотрудничалъ, между прочимъ, въ Энциклопедическомъ лексиконѣ Плюшара. Московское Общество исторіи и древностей избрало его въ свои почетные члены (П. А. Плетневъ. Отчеты И. Акад. наукъ. С.-Пб. 1852; В. В. Григорьевъ. Императорскій С.-Петербургскій Университетъ. С.-Пб. 1870). Бороздинъ былъ женатъ на Прасковьѣ Николаевнѣ Львовой (ум. въ 1839 г.), дочери Николая Александровича Львова, основателя извѣстнаго литературнаго кружка и пріятеля Державина и А. Н. Оленина.
   -- (Стр. 82). Подъ "двумя томами" слѣдуетъ разумѣть рукописныя сочиненія кн. Вяземскаго.
   -- (Стр. 82). Московскій Архивъ Коллегіи иностранныхъ дѣлъ былъ первоначальнымъ мѣстомъ служенія Тургенева. Онъ былъ зачисленъ въ него юнкеромъ 16-го іюня 1800 г., а съ 8-го января 1801 г. по апрѣль 1805 г. состоялъ переводчикомъ (изъ формуляра).
  
   79. Тургеневъ князю Вяземскону. 25-го августа 1817 г. [Петербургъ].
   -- (Стр. 82). Князь Вяземскій находился на службѣ въ Межевой канцеляріи съ 1-го ноября 1807 г. (Изъ формуляра). Подъ покойникомъ разумѣется директоръ этой канцеляріи, сенаторъ Петръ Алексѣевичъ Обрѣзковъ, умершій въ 1814 году.
   -- (Стр. 82--83). Великая княгиня Александра Ѳедоровна (Фредерика-Луиза-Шарлотта-Вильгельмина), дочь Прусскаго короля Фридриха-Вильгельма III, родилась 1-го іюля 1798 г., вышла замужъ за в. к. Николая Павловича 1-го іюля 1817 г. Скончалась 20-го октября 1860 г. Жуковскій сдѣлался учителемъ великой княгини благодаря ходатайству Тургенева и въ особенности Карамзина (Старина и Новизна, стр. 33), который такимъ образомъ одержалъ верхъ надъ халдеемъ, то-есть, А. C. Шишковымъ.
   -- (Стр. 83). Отецъ К. М. Бороздина -- сенаторъ Матвѣй Корнильевичъ (род. въ 1753 г., ум. 22-го августа 1817 г.), женатый на Варварѣ Ивановнѣ Панфиловой (Энциклопедическій лексикомъ, т. VI. С.-Пб. 1836).
   -- (Стр. 83). Батюшковъ въ это время находился въ Петербургѣ, куда пріѣхалъ по дѣламъ и между прочимъ для того, чтобы хлопотать о поступленіи на службу при итальянской миссіи (Соч. Батюшкова, т. I, вы. 1, стр. 258).
   -- (Стр. 83). Въ письмѣ польскаго литератора, присланномъ для гр. Н. И. Румянцова, находились похвальные отзывы о В. Л. Пушкинѣ, какъ это видно изъ приписки его въ 81-мъ письмѣ.
  
   80. Князь Вяземскій Тургеневу. 27-го августа [1817 г.]. Красное Село.
   -- (Стр. 83). Это письмо писано изъ имѣнія кн. Вяземскаго, находившагося въ Костромской губерніи.
   -- (Смр. 83). "Le compère Mathieu", романъ Дюлорана (Henri Joseph Dulaurens, род. въ 1719 г., ум. въ 1797 r.), появившійся въ 1766 году, пользовался большою извѣстностью. Онъ былъ написанъ подъ вліяніемъ двухъ знаменитыхъ произведеній: "Пантагрюэля" Рабелэ и "Кандида" Вольтера, которому первоначально и приписывался. На русскій языкъ переведенъ П. А. Пельскимъ и напечатанъ въ Москвѣ въ 1803 году. Въ этомъ произведеніи, представляющемъ собою ѣдкую сатиру на общественные нравы, въ особенности на духовенство, высказывается, между прочимъ, и циническій взглядъ автора на отношенія мужчины къ женщинѣ. Послѣ этого понятно, что "Кумъ Матвѣй" не имѣлъ ничего общаго съ произведеніями Жуковскаго, который и въ поэзіи, и въ жизни былъ идеалистомъ.
   Русскій переводъ "Кума Матвѣя" подвергся преслѣдованію со стороны Московскаго военнаго губернатора гр. И. П. Салтыкова, но, по приказанію императора, дѣло было прекращено (Историческія свѣдѣнія о цензурѣ въ Россіи. С.-Пб. 1862, стр. 10.-- Архивъ кн. Воронцова, кн. XX, стр. 487--493).
   -- (Стр.83). Глинка -- Сергѣй Николаевичъ, благороднѣйшій человѣкъ, но плохой житейскій практикъ, отличавшійся притомъ крайними, порывистыми мнѣніями. Князь Вяземскій называлъ его "добродушнымъ и добросовѣстнымъ отечестволюбцемъ, котораго вся жизнь была ознаменована честностью поступковъ и безпорочностью мнѣній" (Полн. собр. соч. кн. Вяземскаго, т. VIII, стр. 365; т. IX, стр. 115). Современники-литераторы уважали Глинку, но часто подсмѣивались надъ его "литературнымъ старообрядствомъ", хотя эти насмѣшки не имѣли и тѣни озлобленія (ibid., т. II, стр. 343--344).
   -- (Стр. 83). Приведенный стихъ взятъ изъ "Памятника" Державина.
   -- (Стр. 84). Подъ Асмодеемъ вторымъ Вяземскій разумѣлъ себя; подъ Асмодеемъ первымъ -- демона, который, по нѣкоторымъ толкованіямъ, считался внушителемъ порочной любви.
  
   81. Князь Вяземскій Тургеневу. 3-го сентября [1817 г. Москва].
   -- (Стр. 84). Благодарность В. Л. Пушкина находится въ связи съ письмомъ польскаго литератора, о которомъ говорится въ 79-мъ письмѣ.
   -- (Стр. 84). Новосильцовъ названъ слонимскимъ потому, что проживалъ большею частію въ Слонимѣ, который данъ былъ ему въ аренду. Такъ называемая Слонимская экономія состояла изъ уѣзднаго города Слонима, многихъ фермъ, деревень и приносила 125000 р. асс. ежегоднаго дохода (Р. Архивъ 1872 г., ст. 1709).
   -- (Стр. 85). Нессельроде -- графъ Карлъ Васильевичъ. Во время пребыванія императора въ Москвѣ онъ, какъ управляющій Министерствомъ иностранныхъ дѣлъ, долженъ былъ находиться тамъ же.
  
   83. Князь Вяземскій Тургеневу. 5-го сентября [1817 г. Остафьево].
   -- (Стр. 85). кн. Вяземскій по ошибкѣ называетъ Орля-Ошменца Фердинандомъ Фердинандовичемъ: его звали Фердинандомъ Францовичемъ.
   -- (Стр. 86). Объ Анастасевичѣ см. примѣчаніе къ 88-му письму.
   -- (Стр. 86). Panard, Charles-Franèois (род. въ 1691 г., ум. въ 1765 г.) извѣстенъ какъ авторъ многочисленныхъ комедій, оперъ и мелкихъ лирическихъ стихотвореній, преимущественно пѣсенъ. Его "Oeuvres choisies", не заключающія въ себѣ драматическихъ піесъ, были изданы въ Парижѣ въ 1803 г., въ трехъ томахъ. Во второмъ изъ нихъ и находится пѣсня: "Les lois de la table", въ подражаніе которой написанъ "Уставъ столовой". Въ раннюю пору своей литературной дѣятельности кн. Вяземскій получилъ отъ Батюшкова прозвище Панара (Соч. Батюшкова, т. III, стр. 138). Въ Полн. собр. соч. кн. Вяземскаго, (т. III, стр. 198--199) "Уставъ столовой" отнесенъ къ 1820 году.
   -- (Стр. 86). Апостолъ нижегородскій -- Ив. Матв. Муравьевъ-Апостолъ, строгій классикъ, врагъ всего французскаго (см. примѣчаніе къ 68-му письму).
   -- (Стр. 86). О Плещеевѣ см. примѣчаніе къ 58-му письму.
   -- (Стр. 86). Рейнъ -- Арзамасское прозвище Михаила Ѳедоровича Орлова (род. 25-го марта 1788 г., ум. 19-го августа 1842 г. въ Москвѣ), который вступилъ въ Арзамасъ въ 1817 году, одновременно съ Н. И. Тургеневымъ (Варвикъ) и Никитою Муравьевымъ, получившимъ прозвище Адельстана (Соч. Жуковскаго, изд. 7-е, т. VI, стр. 418). Со вступленіемъ новыхъ членовъ въ Арзамасское общество была нарушена его мирная и веселая дѣятельность, основанная исключительно на литературныхъ интересахъ. Если В. Л. Пушкинъ, не отличавшійся вообще глубокомысліемъ, осуждалъ Арзамасцевъ за ихъ легкомысленное отношеніе къ задачамъ Общества, занимавшагося только шутками и пародіями среди замкнутаго кружка своихъ же единомышленниковъ (Соч. В. Л. Пушкина, изд. 1893 г., стр. 86: "Къ Арзамасцамъ"), то вполнѣ естественно, что такіе люди, какъ Орловъ, Тургеневъ и Муравьевъ, отнеслись къ Арзамасу еще съ большей критикой. Въ первое же засѣданіе, на которомъ присутствовали вновь избранные члены и протоколъ котораго сохранился въ бумагахъ Жуковскаго, Орловъ, вмѣсто обычнаго надгробнаго слова одному изъ живыхъ членовъ Академіи, произнесъ рѣчь совершенно иного характера. Онъ горячо убѣждалъ сочленовъ бросить пустыя забавы и обратить свои силы на разумное служеніе обществу. Въ то же время и приблизительно въ такомъ же духѣ высказался и старый Арзамасецъ -- Блудовъ. Орловъ предлагалъ, между прочимъ, издавать журналъ (см. примѣчаніе къ 101-му письму), который, какъ извѣстно, не состоялся (Соч. Жуковскаго, изд. 8-е, т. II, стр. 498--503). Вскорѣ затѣмъ и самое Общество прекратило свое существованіе, за отсутствіемъ наиболѣе дѣятельныхъ членовъ его. Въ бумагахъ Жуковскаго сохранился черновой отрывокъ его Арзамасской рѣчи, едва-ли не послѣдней, относящейся къ 1818 году, въ которой шутливыми стихами изображено печальное состояніе умиравшаго Арзамаса (Бумаги Жуковскаго, стр. 161).
   М. Ѳ. Орловъ, сынъ генералъ-поручика Ѳедора Григорьевича Орлова (род. въ 1741 г., ум. въ 1796), окончивъ образованіе въ пансіонѣ аббата Николя (Записки А. В. Кочубея. С.-Пб.1890, стр 21), въ 1801 г. былъ причисленъ къ Коллегіи иностранныхъ дѣлъ, а въ 1805 поступилъ на службу въ Кавалергардскій полкъ, съ которымъ и совершилъ кампанію противъ французовъ, участвовалъ въ битвѣ подъ Аустерлицемъ и во многихъ послѣдующихъ сраженіяхъ. Въ 1812 г. онъ находился при 1-й западной арміи и тогда же былъ назначенъ флигель-адьютантомъ къ императору, который, желая выразить свое особое благоволеніе Орлову, поручилъ ему въ 1814 г. заключить капитуляцію о сдачѣ Парижа. Разсказъ объ этомъ событіи, записанный Орловымъ, впервые былъ напечатанъ въ альманахѣ Утренняя Заря на 1843 г., а въ болѣе полномъ видѣ помѣщенъ въ ХХ-мъ томѣ Русской Старины 1877 г. Капитуляція Парижа была подписана 18-го марта, а 2-го апрѣля Орловъ произведенъ въ генералъ-маіоры и назначенъ въ свиту государя. Въ томъ же году Орловъ былъ отправленъ въ Данію для заключенія договора объ уступкѣ Норвегіи Швеціи. Прибывъ на мѣсто, Орловъ убѣдился, что причины, по которымъ норвежцы возставали противъ присоединенія ихъ къ Швеціи, заслуживали полнаго уваженія, и потому Бернадоттъ, вмѣсто поддержки, встрѣтилъ въ лицѣ русскаго уполномоченнаго противника своимъ планамъ и защитника Даніи (La Russie et les russes, t. I, pp. 44--45). Въ 1815 г. Орловъ назначенъ начальникомъ штаба 7-го пѣхотнаго корпуса, который, во время заграничнаго похода былъ расположенъ въ окрестностяхъ Нанси. Здѣсь то онъ и сблизился съ Н. И. Тургеневымъ, который съ 1813 по 1816 г. находился за границей въ качествѣ русскаго коммиссара при баронѣ Штейнѣ (тамъ же, стр. 160). Въ 1817 г., когда въ русскомъ обществѣ стали распространяться упорные слухи о намѣреніи императора Александра присоединить къ Польшѣ Литву и другія западно-русскія области, Орловъ, подобно Карамзину, дорожившій національнымъ достоинствомъ Россіи, составилъ записку, родъ протеста, подписанную многими высокопоставленными лицами, съ цѣлью измѣнить намѣреніе императора. Но Александръ I, заранѣе извѣщенный о предпріятіи Орлова, призвалъ своего любимца и потребовалъ составленную имъ записку. Орловъ, видя, что дѣло ихъ приняло дурной оборотъ и не желая выдавать соучастниковъ, отказался представить требуемый документъ, за что и былъ удаленъ въ Кіевъ, съ назначеніемъ въ 4-й пѣхотный корпусъ также начальникомъ штаба. Командиромъ этого корпуса былъ извѣстный генералъ Н. Н. Раевскій (М. И. Богдановичъ. Исторія царствованія Александра I, т. VI, стр. 426). Какъ во время пребыванія своего въ Кіевѣ, такъ и позже, въ Кишиневѣ, Орловъ принималъ живое участіе въ дѣлахъ Библейскаго общества (см. письма NoNo 216, 218, 221, 237, 240) и съ увлеченіемъ занимался устройствомъ Ланкастерскихъ школъ, не жалѣя на нихъ собственныхъ средствъ (La Russie, t. I, p. 159). Въ 1820 г. Орловъ былъ переведенъ въ Кишиневъ, назначенный командиромъ 16й пѣхотной дивизіи. Въ Кишиневѣ тогда находился и А. С. Пушкинъ, съ которымъ Орловъ былъ знакомъ уже раньше (Р. Архивъ 1866 г., ст. 1130). Извѣстно, что Орловъ, давно мечтавшій о возстановленіи стараго масонства (La Russie, t. I, p. 160), въ концѣ концовъ примкнулъ къ Союзу благоденствія, но, разочаровавшись въ немъ, рѣшилъ выйти изъ членовъ его. Съ этого цѣлью, въ началѣ января 1821 г, онъ отправился въ Москву на союзный съѣздъ и отказался отъ участія въ дѣлахъ этого Общества (Русская Старина 1872 г., т. V, стр, 778--779). Весною того же года Орловъ женился на дочери своего бывшаго начальника, Екатеринѣ Николаевнѣ Раевской (Сборникъ И. Р. И. Общества, т. 78, стр. 66--67). По поводу этого событія кн. П. М. Волконскій, у котораго Орловъ былъ адьютантомъ въ 1810--1812 гг., писалъ А. А. Закревскому 8/20 марта 1821 г : "Весьма радъ, что Миша мой Орловъ женится; надѣюсь, что послѣ того остепенится. Я его очень люблю и сожалѣю, что вѣтренностью своею и легкомысліемъ онъ много дѣлаетъ себѣ вреда, тогда какъ у него душа и сердце предобрыя, и благородныя чувства, но язычекъ проклятый не можетъ удержать, воображая, что все, что онъ говоритъ, есть свято, и что всѣ должны быть съ нимъ одного мнѣнія" (ibid., т. 73, стр. 57). Между тѣмъ до императора Александра стали доходить слухи, что Орловъ, не особенно заботившійся о фронтовой части, но все свое вниманіе устремившій на образованіе и уничтоженіе жестокихъ тѣлесныхъ наказаній, ослабляетъ дисциплину въ войскѣ и вводитъ разныя либеральныя новшества; что въ Ланкастерской школѣ, находившейся подъ вѣдѣніемъ энтузіаста В. Ѳ. Раевскаго, "толкуютъ о какомъ-то просвѣщеніи"; наконецъ, явился прямой доносъ о принадлежности самого Орлова и многихъ изъ его сослуживцевъ къ тайному обществу, проникнутому "пагубнымъ духомъ вольномыслія" (Русская Старина 1883 г., т. 40, стр. 657, 659), Враги Орлова наконецъ достигли своей цѣли: Раевскій былъ отданъ подъ судъ, а Орловъ, 18-го апрѣля 1823 г., лишенъ дивизіи и назначенъ состоять по арміи. Въ концѣ 1825 г., съ открытіемъ заговора декабристовъ, Орловъ, находившійся тогда въ Москвѣ, былъ арестованъ (Записки И. Д. Якушкина. Лондонъ. 1862, стр. 81) и подвергся шестимѣсячному заключенію въ крѣпости. Дѣло его кончилось тѣмъ, что онъ, признанный виновнымъ "въ прежнихъ связяхъ съ обществомъ злоумышленниковъ, отъ которыхъ отсталъ, и въ распоряженіяхъ, вовсе противныхъ порядку военной службы въ командованіе 16-ю пѣхотною дивизіею, во уваженіе прежней отличной его службы и вмѣняя въ штрафъ шестимѣсячное содержаніе въ крѣпости, высочайшимъ приказомъ 16-го іюня 1826 г. отставленъ отъ службы съ тѣмъ, чтобы и впредь никуда не опредѣлять и съ запрещеніемъ въѣзда въ обѣ столицы" (изъ формуляра, сообщеннаго А. Ѳ. Шидловскимъ). Однако въ скоромъ времени Орлову разрѣшено было пребываніе въ Москвѣ, гдѣ онъ и поселился, войдя въ кругъ передовыхъ людей того времени, цѣнившихъ его возвышенную честность и рыцарское благородство. Ближе всѣхъ къ нему находился П. Я. Чаадаевъ. Среди молодежи Орловъ пользовался большимъ авторитетомъ, какъ либералъ и притомъ опальный (Воспоминанія Т. И. Пассекъ, т. II. С.-Пб. 1879, стр. 340--341). Скучая невольнымъ бездѣйствіемъ, Орловъ принялъ участіе въ дѣлахъ Московскаго художественнаго класса, который избралъ его своимъ директоромъ (Московскій Наблюдатель 1835 г., ч. II, кн. 2, стр. 161), и занимался изученіемъ финансовъ. Плодомъ этихъ занятій было сочиненіе "О государственномъ кредитѣ", напечатанное въ Москвѣ въ 1833 году.
   По отзыву Н. И. Тургенева, Орловъ обладалъ большимъ природнымъ умомъ и живымъ воображеніемъ. Его благородный, возвышенный характеръ сказывался въ великодушіи и въ чистомъ стремленіи къ общественному благу. Что касается образованія, то оно, какъ у большинства свѣтскихъ людей, отличалось блескомъ, но не глубиною знаній. Какъ человѣкъ съ пылкимъ воображеніемъ, онъ настойчиво преслѣдовалъ осуществленіе своихъ благородныхъ идей, но мало принималъ въ разсчетъ положительну