Вяземский Петр Андреевич
О разборе трех статей, помещенных в записках Наполеона

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

  

П. А. Вяземский

О разборе трех статей, помещенных в записках Наполеона1

   Вяземский П. А. Эстетика и литературная критика / Сост., вступ. статья и коммент. Л. В. Дерюгиной.-- М.: Искусство, 1984. (История эстетики в памятниках и документах).
  
   Начав свои партизанские подвиги против Наполеона-завоевателя, автор рассматриваемой книжки продолжает их против Наполеона-повествователя. Он ловит его в некоторых отступлениях от истины, кои заметны в записках знаменитого изгнанника на остров Св. Елены, и сии отступления тем более автору нашему близки, что они относятся до действий партизанских в войне 1812 года. Русский автор первый обратил внимание начальства на пользу, которую могут принести военному успеху отдельные действия легкого войска, как свидетельствует о том известное письмо его к князю Багратиону2: он вправе похвалиться, что с его легкой руки устроились партизанские отряды, нанесшие столько вреда победоносной армии Наполеона в России, и что ему обязаны как главною мыслию сего предприятия, так и некоторым блистательным успехом в исполнении. Вдруг оспоривают у него и у товарищей на партизанском поприще все их права на уважение и благодарность соотечественников. Наполеон несколькими строками записок своих поражает ничтожеством все их дела и утверждает, что французская армия не догадывалась о русских партизанах и что они для нее как будто не существовали. "Слова, падшие с такой высоты,-- говорит автор в опровержении своем,-- не суть уже шипение раздраженной посредственности, столь давно преследующей партизанов наших,-- это удары Юпитера". Чем обвинение важнее, тем оправдание необходимее, но тем и оправдывание затруднительнее. По нашему мнению, русский автор, побуждаемый любовью к отечеству и к истине, если хотят, даже и личным честолюбием, не только извинительным, но и похвальным в таком случае, хорошо сделал, что внял вызову противника, которого нельзя оставить без уважения, и решился по возможности отразить его удары. Способ опровержения им избранный, кажется, самый основательный и удачный. Из слов же Наполеона, из бюллетеней французской армии, писанных, как известно, им самим или под его непосредственным руководством, выписками из французских повествователей (свидетелей в этом случае неотложных) почерпнул он все свои доводы; не увлекался многословным витийством, но, по собственным его словам, "подводил статьи, противуречащие некоторым статьям, помещенным в записках Наполеона, писанных наобум, наскоро и без документов".
   Предоставляя опытным знатокам военного ремесла судить о сей книжке в отношении военных соображений, в ней заключающихся, скажем, что и не военный может прочесть ее с любопытством удовлетворенным. Автор не упускает случаев изобличить Наполеона в заблуждениях ему подлежащих, но и в самых горячих выходках сохраняет всегда вежливость и прямодушие рыцарские, не забывая должного уважения к врагу знаменитому, который, вопреки разности мнений политических, пребудет неизменно, в особенности же для воинов, предметом удивления. Нельзя вместе с автором не дивиться обмолвкам, вольным или невольным, Наполеона, и в недоумении должно согласиться с ним, что "притворство не имеет подобных порывов". Как бы то ни было, поправки нужны, ибо нет сомнения, что слова Наполеона не менее деяний его отдадутся в отдаленнейшем потомстве. Ныне события ему современные еще свежи в памяти нашей: многие из участников в шекспировской драме, коей Наполеон был главным автором, главным действующим лицом, а ныне отчасти и докладчиком, могут исправить ошибки, вкравшиеся в отчет игранным ролям. Желательно, чтобы пример, данный нашим автором, имел последователей во всех людях, находящихся в его положении, то есть во всех достоверных уличителях заблуждений Наполеона. Сии справки и показания войдут в состав материалов, коими новый Квинт Курций воспользуется для бытописания нового завоевателя, затмившего славу предшественника. Без сомнения, хорошая история современных событий будет первою книгою в мире: это будет не только книга, но событие и памятная эпоха в летописях ума человеческого. Прадт говорил, что никто лучше г-жи Сталь не мог бы исполнить этой задачи, которая, вероятно, долго еще останется неразрешенною3. Согласен, но в таком случае г-же Сталь надлежало б быть русскою. Мне кажется, что только русскому, по крайней мере из европейцев, можно быть беспристрастным судьею и чистосердечным повествователем деяний Наполеона. Все другие народы, кроме нашего, более или менее, неудачами или успехами, лично замешаны в деле Наполеона: одни мы, когда дело дошло до личности, разочлись с ним благородно и начисто. Сношения наши с ним до 1812 года, более зависевшие от жребия войны, не имели ничего народного: каковы ни были последствия походов, но народное бытие оставалось неприкосновенным. Когда же Наполеон захотел иметь с нами, как имел с другими, дело дома, так сказать, в святыне отечественного бытия, то мы показали пример, как должно дорожить независимостью государственною, и, конечно, русскому историку Наполеона не нужно будет, при сей критической эпохе, для народного честолюбия кривить душою и прибегать к благовидным оправданиям, насильным союзникам дела не совершенно чистого. Здесь лучшие оправдания в истине обнаженной. Конец дело венчает, и мы в этом венке приобрели право не быть злопамятными. Как в частных, так и в политических отношениях вражда не оставляет по себе ненависти, когда не за что краснеть перед врагом.
   Опомнясь, вижу, что, занимаясь партизанством, увлекся я и сам в партизанское отступление от главного предмета. Прошу в том извинения у строгих методистов и кончу свой разбор несколькими словами о слоге нашего автора, уже известного блестящими опытами в слоге военном4. Как в полевых действиях его, так и в самом языке Тугуты военные и литературные найдут, вероятно, погрешности непростительные, ибо для них успех ничего не значит, когда он не выведен из постановленных правил, а вспыхнул под внезапным вдохновением. Но для нас, охотно разделяющих ненависть Суворова, образ изложения мыслей, свойственный автору нашему, носит отпечаток ума быстрого и светлого: живость мыслей и чувств пробивается сквозь сухость предмета и увлекает читателя, которому недосуг справиться, наслаждается ли он в силу такой-то статьи и не достанется ли ему вместе с автором от журналиста, разбирающего книгу, как школьный учитель разбирает черновые тетради учеников и ничего перед глазами своими не видит, кроме деепричастий, местоимений, кавык и проч. и проч. Многим не под силу раздробить ядро мысли, и потому с алчностию острятся они об оболочку. Если в оборотах речей найдутся галлицизмы, то по крайней мере сабля, очинившая перо нашего военного писателя, чужда сего упрека и должна обезоружить неумолимую строгость Аристархов, которые готовы защищать наш язык от чужеземного владычества с таким же упорством и энтузиазмом, с каким наши воины обороняли от него нашу землю. Усердие похвальное! Пусть целость нашего языка будет равно священна, как и неприкосновенность наших границ; но позвольте спросить: разве и завоевания наши почитать за нарушение этой драгоценной целости? Не забудем, что язык политический, язык военный, скажу наотрез -- язык мысли вообще, мало и немногими у нас обработан. Хорошо не затеивать новизны тем, коим незачем выходить из колеи и выпускать вдаль ум домовитый и ручной; но повторяю: новые набеги в области мыслей требуют часто и нового порядка. От них книжный синтаксис, условная логика частного языка могут пострадать, но есть синтаксис, но есть логика общего ума, которые, не во гнев ученым будь сказано, также существуют, хотя и не под их ведомством, и они часто оправдывают и признают произвольные покушения дерзости счастливой и со временем, как власти уже обдержавшейся, порабощают ей ослушников недовольных и ропщущих.
  

ПРИМЕЧАНИЯ

  
   Статьи П. А. Вяземского были собраны воедино только однажды, в его Полном собрании сочинений, изданном в 1878--1896 гг. графом С. Д. Шереметевым {В недавнем, единственном с тех пор издании: Вяземский П. А. Соч. в 2-х т. T 2, Литературно-критические статьи. М., 1982, подготовленном М. И. Гиллельсоном, воспроизведены тексты ПСС; отдельные статьи печатаются с уточнениями по рукописи или дополнены приведенными в комментариях фрагментами первоначальных редакций.}; они заняли первый, второй и седьмой тома этого издания, монография "Фонвизин" -- пятый том, "Старая записная книжка" -- восьмой том. Издание, вопреки своему названию, вовсе не было полным, причем задача полноты не ставилась сознательно, по-видимому, по инициативе самого Вяземского. Он успел принять участие в подготовке первых двух томов "литературно-критических и биографических очерков"; статьи, входящие в эти тома, подверглись значительной авторской правке, некоторые из них были дополнены приписками. Переработка настолько серьезна, что пользоваться текстами ПСС для изучения литературно-эстетических взглядов Вяземского первой половины XIX в. чрезвычайно затруднительно; кроме того, в этом издании встречаются обессмысливающие текст искажения, источник которых установить уже невозможно. Автографы отобранных для настоящей книги работ этого периода (за исключением статьи "О Ламартине и современной французской поэзии") не сохранились; имеется только наборная рукопись первого и начала второго тома, представляющая собой копию журнальных текстов с правкой и дополнениями автора. Здесь выделяются три типа правки. Во-первых, это правка, вызванная ошибками и пропусками переписчика, обессмысливающими фразу; не имея под рукой первоисточника, Вяземский исправлял текст наугад, по памяти, иногда в точности воспроизводя первоначальный вариант, чаще же давая новый; такая правка в настоящем издании не учитывается. Во-вторых, это правка, вызванная опечатками в самом журнальном тексте, воспроизведенными переписчиком; в тех случаях, когда текст первой публикации очевидно дефектен, такая правка используется в настоящем издании для уточнения смысла. В-третьих, это более или менее обширные вставки и стилистическая правка, не имеющая вынужденного характера; хотя позднейшие варианты текста часто стилистически совершеннее первоначальных, в настоящем издании эта правка в целом не учтена, лишь некоторые варианты отмечены в примечаниях; вставки же, не нарушающие основной текст, даны внутри его в квадратных скобках, Таким образом, статьи, входящие в первый и второй тома ПСС, печатаются по тексту первой публикации; источник его назван в примечаниях первым, затем указан соответствующий текст по ПСС и рукопись, использованная для уточнения текста, в тех случаях, когда такая рукопись имеется. Тот же порядок сохранен при публикации и комментировании статей, вошедших в седьмой и восьмой тома ПСС, однако следует учитывать, что они не подвергались авторской переработке и расхождения между текстом первой публикации, ПСС и рукописи здесь обычно незначительны: основная часть этих статей дается по тексту первой публикации, работы, не печатавшиеся при жизни Вяземского,-- по рукописи. Хотя все включенные в настоящее издание главы монографии "Фон-Визин" были предварительно, иногда задолго до выхода книги и в значительно отличающихся вариантах, напечатаны в различных журналах, газетах и альманахах, однако, поскольку книга с самого начала была задумана как единое целое, они даются здесь по первому ее изданию. Раздел "Из писем" сделан без учета рукописных источников. Отсутствующие в принятом источнике текста названия или части названий статей даны в квадратных скобках. Постраничные примечания принадлежат Вяземскому. В примечаниях к книге использованы материалы предшествовавших комментаторов текстов Вяземского (П. И. Бартенева, В. И. Саитова, П. Н. Шеффера, Н. К. Кульмана, В. С. Нечаевой, Л. Я. Гинзбург, М. И. Гиллельсона). Переводы французских текстов выполнены О. Э. Гринберг и В. А. Мильчиной.
   Орфография и пунктуация текстов максимально приближены к современным. Сохранены только те орфографические отличия, которые свидетельствуют об особенностях произношения (например, "перерабатывать"); убраны прописные буквы в словах, обозначающих отвлеченные понятия, лица, а также в эпитетах, производных от географических названий. Рукописи Вяземского показывают, что запутанная, часто избыточная пунктуация его печатных статей не является авторской; более того, во многих случаях она нарушает первоначальный синтаксический строй и создает превратное представление о стиле Вяземского. Простая, сугубо функциональная пунктуация его часто требует лишь минимальных дополнений. Поэтому можно утверждать, что следование современным пунктуационным нормам при издании текстов Вяземского не только не искажает их, но, напротив, приближает к подлиннику.
   Составитель выражает глубокую благодарность Ю. В. Манну за полезные замечания, которые очень помогли работе над книгой.
  

СПИСОК ПРИНЯТЫХ СОКРАЩЕНИЙ

  
   BE -- "Вестник Европы".
   ГБЛ -- Отдел рукописей Государственной ордена Ленина библиотеки. СССР имени В. И. Ленина.
   ЛГ -- "Литературная газета".
   ЛН -- "Литературное наследство".
   MB -- "Московский вестник".
   MT -- "Московский телеграф".
   ОА -- Остафьевский архив князей Вяземских, Издание графа С. Д. Шереметева. Под редакцией и с примечаниями В. И. Саитова и П. Н. Шеффера. Т. 1--5. Спб., 1899--1913.
   ПСС -- Вяземский П. А. Полное собрание сочинений. Издание графа С. Д. Шереметева. T. 1--12. Спб., 1878--1896.
   РА -- "Русский архив".
   СО -- "Сын отечества".
   ЦГАЛИ -- Центральный государственный архив литературы и искусства СССР (Москва).
   ПД -- Рукописный отдел Института русской литературы (Пушкинский Дом) Академии наук СССР (Ленинград).
  

О РАЗБОРЕ ТРЕХ СТАТЕЙ, ПОМЕЩЕННЫХ В ЗАПИСКАХ НАПОЛЕОНА

  
   MT, 1825, ч. 3, с. 250--255; ПСС, т. 1, с. 193--197; ЦГАЛИ, ф. 195, оп. 1, No 1183, л. 197--202 (рукопись с авторской правкой). Рецензия на книгу: Разбор трех статей, помещенных в записках Наполеона, Денисом Давыдовым. М., 1825.
  
   1 Mémoires pour servir à l'histoire de France, sous Napoléon, écrits à Saint-Hélène..., t. 2. Paris, 1823.
   2 См.: "Отеч. зап.", 1820, ч. 1, No 1, с. 87--88.
   3 В статье "О биографическом похвальном слове г-же Сталь-Гольстейн" (1822) Вяземский отмечает умение писательницы "отгадывать душу описываемого человека": "Искусство ее в этом отношении столь превосходно, что Прадт в книге "Европа и Америка" решительно утверждает, что, кроме г-жи Сталь, никто не был бы в состоянии написать верный и полный портрет Наполеона. Память о личных неудовольствиях не затмила бы в глазах ее светильника истины и беспристрастия. "Отделенная (говорит Прадт) от человека, на коего, казалось ей, была она вправе жаловаться, в присутствии истории и потомства, не менее о своей, сколько о славе подлинника своего заботливая, она в изображении своем допустила бы только те краски и черты, кои сама история допустить и извинить может. Она отстранила бы первые памятники, оставленные нам более горестию ее, чем рассудком (Прадт говорит здесь о "Десятилетнем изгнании"). Освободясь таким образом от препон, налагаемых человечеством и на разум возвышенный, гений ее увеличился бы в присутствии гения ей предстоявшего: тогда развернула бы она все свое богатство и, может быть, от усилий своих нашла бы в себе руду блестящую и новую, которая осталась утраченною для нее самой и для света" (ПСС, т. 1, с. 82). Интерес Вяземского к Прадту, к которому и Карамзин и А. И. Тургенев относились очень сдержанно, определяется отчасти теми же причинами, что и интерес к прозе Давыдова: Вяземский ищет осуществления своего идеала современного публициста: "Прадта слушаешь, а не читаешь: он гласно пишет. Он тоже какой-то Байрон в своем роде: судит как прозаист, а выражается как поэт" (1819; ОА, т. 1, с. 349). Прадт становится для него как бы символом "языка мысли", способного выразить новое содержание: "Русскому языку чтобы дать толк, нужно его иногда коверкать. Прадт не мог бы кричать языком Фенелона. А наш язык неволи и невольный язык еще туже, еще спесивее подается на мягкие приемы. У него спина русская; как хватишь по ней порядком, так то ли дело!" (1821; ОА, т. 2, с. 139).
   4 В одной из статей Вяземский поставил "Опыт теории партизанского действия" (1821) Д. Давыдова в один ряд с "Историей государства Российского" Карамзина и "Опытом теории налогов" Н. И. Тургенева как "сочинения европейские" (ПСС, т. 1, с. 102). А. И. Тургенев, упрекая его за это, назвал книгу Давыдова безграмотной. В письме от 3 июня 1823 г. Вяземский отвечал: "За что нападаешь ты так на книгу Дениса и на меня за то, что упомянул о ней? Я же сказал: несмотря на различие достоинства. Тут обширная рама для мнений. Всякий вставь в нее свое! А все же книга эта - плод ума живого, деятельного, практической опытности и пера не бесцветного и не тупого. Ты все хочешь грамоты; да что ты за грамотей такой? Есть ошибки против языка, но зато есть и подарки языку. Уж мне этот казенный штемпель! Жжет душу. Наш язык на то только и хорош, чтобы коверкать его, жать во всю Ивановскую: соки еще все в нем. Говорил и тебе это сто раз, а ты все свое умничанье!" (ОА, т. 2, с. 329).
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru