Виппер Роберт Юрьевич
Общество, государство, культура Запада в XVI веке

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Экономический подъем и экономический кризис в XVI веке.
    Возрастание спроса на капитал к XVI в. и препятствия к его сосредоточению и обороту.- Финансовые силы XVI в. и их централизация на всемирных биржах.- Антверпен и. Лион, их значение для европейской политики и торговли.- Финансовая спекуляция и эпоха кризисов.- Падение финансового мира XVI века.- Революция цен, ее значение для различных общественных классов.- Антикапиталистическое движение в XVI веке.

   

Общество, государство, культура на Западѣ въ XVI вѣкѣ.

Проф. Р. Виппера.

(Продолженіе *).

*) См. "Міръ Божій", No 7, іюль.

Экономическій подъемъ и экономическій кризисъ въ XVI вѣкѣ.

Возростаніе спроса на капиталъ къ XVI в. и препятствія къ его сосредоточенію и обороту.-- Финансовыя силы XVI в. и ихъ централизація на всемірныхъ биржахъ.-- Антверпенъ и. Ліонъ, ихъ значеніе для европейской политики и торговли.-- Финансовая спекуляція и эпоха кризисовъ.-- Паденіе финансоваго міра XVI вѣка.-- Революція цѣнъ, ея значеніе для различныхъ общественныхъ классовъ.-- Антикапиталистическое движеніе въ XVI вѣкѣ.

   Въ нашихъ изображеніяхъ хода историческаго развитія обыкновенно чередуются группы "событій" и "состояній". Когда идетъ рѣчь о первыхъ, то прежде всего возникаетъ представленіе о сцѣпленіяхъ и актахъ политической или религіозной жизни, такъ какъ мы привыкли въ этой области встрѣчать болѣе яркіе моменты, находить большую измѣнчивость, большій драматизмъ. Явленія соціально-экономическія представляются намъ скорѣе въ видѣ длительныхъ состояній, видоизмѣняющихся мало замѣтными полосами.
   Историкъ, изучающій шестнадцатый вѣкъ, невольно чувствуетъ охоту нарисовать экономическое движеніе этой эпохи по тому же пріему, какъ обыкновенно изображаются культурные и политическіе ея перевороты, т. е. въ видѣ ряда рѣзкихъ, пожалуй, даже драматически захватывающихъ событій: онъ можетъ въ самомъ дѣлѣ намѣтить быстро смѣняющіеся этапы въ развитіи совершенно новаго экономическаго міра въ Европѣ, впервые образующаго въ ней одно связное цѣлое, выдвинуть крупныя и сильно очерченныя предпріятія, развертывающіяся въ предѣлахъ этого міра, указать яркія черты постигающихъ его катастрофъ и революцій, схватить моменты настроенія общества, нервно и чутко отзывающагося на перипетіи экономическаго движенія. Если угодно, здѣсь можно найти своихъ крупныхъ дѣятелей, своихъ "героевъ", и со своей точки зрѣнія современный изслѣдователь финансовой исторіи XVI в. имѣлъ право подвести эпоху Лютера, Карла V и Филиппа II подъ новый заголовокъ "вѣка Фуггеровъ" {В. Ehrenberg, "Das Zeitalter der Fugger, Geldcapital und Creditverkebr im XVI Jh.". 1896, 2 Bde.}. Да мы и не можемъ болѣе выдѣлять отъ великихъ колебаній религіозной и политической борьбы эпохи реформація одновременнаго имъ развитія матеріальныхъ условій общественно! Жизни. Это развитіе не представляетъ только теченія, параллельнаго ходу идей или комбинаціямъ и сцѣпленіямъ политики, теченія, лишь по временамъ врывающагося въ сферу, гдѣ, повидимому, дѣйствуютъ логическіе аргументы и психическія настроенія. Крупныя столкновенія политическихъ силъ, напр., Габсбурговъ и Валуа, Голландіи и Испаніи, гугенотскихъ дворянъ и католическихъ горожанъ во Франціи, не могли бы разыграться безъ скопленія и борьбы массъ капитала; характерныя черты самихъ религіозныхъ программъ, ихъ широта и распространенность, ихъ соціальный оттѣнокъ останутся намъ непонятны, если мы не схватимъ тѣхъ могущественныхъ пружинъ матеріальной жизни, вліяніе которыхъ объединило въ XVI вѣкѣ Европу, подняло или расшило различныя общественныя группы въ средѣ европейскихъ націй.
   Шестнадцатый вѣкъ -- эпоха первыхъ шаговъ въ сосредоточеніи и мобилизаціи капитала въ Европѣ, эпоха возникновенія и крушенія, если можно такъ выразиться, первой его европейской организаціи.
   Все болѣе и болѣе широкіе слои населенія вступаютъ къ концу среднихъ вѣковъ въ общій экономическій обмѣнъ, въ условія денежнаго хозяйства. Это явленіе можно иллюстрировать такимъ характернымъ примѣромъ. Въ XIV вѣкѣ въ крупнѣйшемъ городѣ Германіи, Кёльнѣ, самой мелкой Деньгой была монета, равная 8 пфеннигамъ (3 1/2 копѣйки); если мы примемъ въ разсчетъ гораздо болѣе значительную покупательную цѣну денегъ того времени, то этотъ фактъ означаетъ, что для большой части городского населенія въ одномъ изъ оживленнѣйшихъ пунктовъ рынокъ былъ недоступенъ, или что эта часть населенія не нуждалась въ немъ для покрытія своихъ жизненныхъ потребностей, что множество предметовъ не имѣло цѣны, не подлежало обмѣну. Въ томъ же Кёльнѣ черезъ два вѣка уже чеканится монета, равная 1 пфеннигу (менѣе 1/2 коп.), т. е. мельчайшей современной размѣнной денежкѣ. Въ промежуткѣ лежитъ огромный шагъ.
   Съ развитіемъ денежнаго хозяйства выростала быстро и въ частныхъ отношеніяхъ, и въ государственной жизни потребность въ свободномъ распоряженіи все большими и большими массами движимаго капитала. Со времени крестовыхъ походовъ и кончая великими открытіями португальцевъ и испанцевъ развертывается купеческая предпріимчивость объ руку со смѣлымъ полетомъ географическихъ изысканій. Слѣдомъ за фантазіей купцовъ и конквистадоровъ разростается игра политическаго воображенія у европейскихъ властителей. Французскій король, соря деньгами, добивается чести называться германскимъ императоромъ; государя, носящій провиденціальное имя Карла, считаетъ себя призваннымъ къ борьбѣ съ мусульманскимъ міромъ на Дунаѣ, въ Африкѣ, на Средиземномъ морѣ и въ то же время, преслѣдуя великую программу религіознаго замиренія Европы, воюетъ и съ религіозными отщепенцами, а съ "христіаннѣйшимъ" королемъ, и съ единымъ главою непогрѣшимой церкви; испанцы и французы истощаютъ силы въ спорѣ за богатства Италіи, англійскіе короли, въ цѣпкой и терпѣливой коммерческой борьбѣ съ обладателями сѣверныхъ морей и проливовъ, кладутъ основы морского владычества своей націи.
   Нечего и говорить объ осуществленія этихъ грандіозныхъ проектовъ усилій, когда ежедневная государственная практика, которая все болѣе должна была опираться на обширные кадры чиновниковъ и требовать правильнаго оборота крупныхъ суммъ, не могла подвигаться впередъ безъ широкаго кредита. Государственный бюджетъ въ эту эпоху тамъ же отсутствовалъ, какъ не было правительственныхъ, національныхъ войскъ. Попытки бережливыхъ правителей скопить казну, запрятать на черный день сокровище создавали слишкомъ ничтожные рессурсы. Въ военной и финансовой сферѣ приходилось прибѣгать къ частному предпринимателю, въ первомъ случаѣ къ профессіональному "военному спекулянту", кондотьеру, во второмъ -- къ финансовыхъ дѣлъ мастеру, который еще не носилъ тогда, названія банкира, а именовался traitant, partisan, asentista и т. д. Въ этомъ положеніи дѣло и оставалось въ Европѣ, приблизительно, до эпохи Людовика XIV.
   Государи Евроцы въ XVI и XVII вв. были хроническими и притомъ далеко не всегда надежными должниками; въ тоже время они были безпокойными и неутомимыми прожектерами. Отвѣчая на запросы съ ихъ стороны, увлеклось въ свою очередь, грандіозными планами мобилизаціи и оживленія спящихъ натуральныхъ богатствъ, финансисты XVI в. должны были развивать качества, аналогичныя заокеаническимъ смѣльчакамъ плавателямъ и завоевателямъ: они должны были пробивать новые пути, изощряться въ привлеченіи боязливаго капитала, подвергаться опасности, поднимая и пуская въ оборотъ сырыя доходныя статьи. Сосредоточеніе капиталовъ въ первой половинѣ XVI в. въ значительной мѣрѣ -- дѣло ихъ личныхъ усилій, личной изворотливости, таланта и риска, и потому эпоха можетъ быть съ извѣстнымъ правомъ названа "героическимъ" вѣкомъ западно-европейскаго капитализма.
   Затрудненія, съ которыми приходилось въ данномъ случаѣ бороться, были въ самомъ дѣлѣ велики. Прежде всего сказывалась крайняя необезпеченность въ дѣлахъ и сношеніяхъ. Страхъ передъ разбойничьими и солдатскими бандами заставлялъ многихъ прибѣгать къ допотопному способу сбереженія, закапывать въ землю клады. Деревня все еще держалась на старомъ натуральномъ хозяйствѣ, и города со своимъ денежнымъ обмѣномъ представляли оазисы. Но и въ городѣ экономическая жизнь била неровнымъ пульсомъ; деньги приливали въ ярмарочные сроки и отливали опять. Отсюда объясняются крупныя измѣненія въ цѣнѣ монетъ, которая колебалась, какъ у всякаго другого товара, зависящаго отъ подвоза, урожая и т. п. Въ видномъ торговомъ центрѣ, въ г. Барселонѣ въ первой половинѣ XV в. во время лѣта монеты становилось мало и она дорожала вслѣдствіе покупки шерсти въ Арагоніи и Валенсіи; цѣна ея послѣ этого падала и подымалась опять въ январѣ вслѣдствіе покупки шафрана, потомъ опять падала. Благодаря недостатку звонкой монеты и трудности ея пересылки, обмѣнъ серебра на золото и обратно неизбѣжно былъ связанъ съ значительной потерей, и комиссіонная плата равнялась 6 или 8%, иногда доходила до 12%. Бѣдная и безъ того драгоцѣнными металлами, Европа должна была отдавать свое серебро и золото Азіи въ обмѣнъ за ея продукты. Рѣдкость металлическихъ денегъ и огромная ихъ покупательная цѣна въ XV в. объясняютъ ту жадность до золота, которую обнаруживали первые завоеватели и колонизаторы Америки, "пьянѣвшіе", по выраженію Пизарро, отъ обилія предлагаемаго имъ здѣсь драгоцѣннаго металла.
   Трудно найти эпоху, когда бы недостатокъ средствъ оборота въ сравненіи съ потребностью въ капиталѣ въ такой мѣрѣ чувствовался, какъ въ концѣ среднихъ вѣковъ. Любопытно, что уже въ XIV в. появляются различные пріемы дробленія доходовъ и мобилизаціи мелкихъ ихъ частицъ: такъ, напр., разбивается рента съ земельныхъ участковъ, и минимальные ея паи, пѣною въ нѣсколько су, переходятъ изъ рукъ въ руки сотнями и тысячами. Но въ то же время слабо развиты были средства къ сосредоточенію капиталовъ, ихъ сбереженію, средства къ тому, чтобы узнавать ихъ мѣстонахожденіе, притягивать ихъ, поощрять къ обороту. Представители власти, чтобы получить кредитъ, вынуждены были обращаться къ купеческимъ операціямъ, ворочать товаромъ, бѣгать на рынокъ. Казначей герцога бургундскаго Іоанна Безстрашнаго долженъ былъ, чтобы добыть въ короткій срокъ значительную сумму, купить въ Куртрэ 137 штукъ сукна въ долгъ за 2.764 экю и тотчасъ же продать ихъ на наличныя съ потерею 564 экю. Или, напр., правительство получало при займѣ запасы ртути и киновари, которые оно съ большою потерею реализовало на деньги. Задача финансовыхъ магнатовъ XVI в., разныхъ Фуггеровъ, Отроцци, Дуччи, Грешэмовъ, заключалась въ томъ, чтобы установить связь, ускорить сношенія между производителями, владѣльцами мелкихъ сбереженій и капиталовъ и, такъ сказать, крупными потребителями ихъ, главнымъ образомъ, государями, а затѣмъ и купцами -- организаторами крупныхъ предпріятій.
   Въ XVI в. выполненіе этой задачи приняло своеобразныя формы. Цѣлое столѣтіе по открытіи Новаго Свѣта длится странное явленіе: Америка служитъ какъ будто только въ видѣ дополненія къ европейскимъ источникамъ руды. Для того, чтобы отдать это голое средство къ богатству, роскошная по своей природѣ страна заставляетъ работать скудную Европу: и не только предметами своей индустріи снабжаетъ Европа колоніи, но также сырьемъ, пищевыми продуктами, хлѣбомъ, масломъ, виномъ. Къ половинѣ XVI в., особенно со времени открытія потозійскихъ рудниковъ, американское золото и серебро наполняетъ Европу и начинаетъ. быстро падать въ цѣнѣ. Непосредственная нужда въ немъ прекратилась. Но какимъ образомъ Европа воспользовалась имъ, какъ эти мертвыя сокровища претворились въ двигающую силу? Превращеніе стало возможно лишь благодаря культурѣ и индустріи Европы, а направителями движенія, посредниками въ данномъ случаѣ стали финансовыя силы Стараго Свѣта.
   Особенно любопытны отношенія ихъ къ непосредственному владѣтелю американскихъ сокровищъ, королю Испаніи, который безъ ихъ кредита не могъ реализовать своихъ богатствъ. Мы видѣли, что Яковъ Фуггеръ возвелъ на императорскій престолъ Карла V своими деньгами. Четыре года спустя, когда въ Германіи поднялось гоненіе на большія торговыя компаніи, онъ писалъ императору наполовину иронически, наполовину угрожающе: "Извѣстно и очевидно, что ваше величество не могли бы безъ меня добиться короны, и я могъ бы это доказать подписями всѣхъ Вашихъ Императорскихъ коммиссаровъ". Карлъ V не могъ не защитить купцовъ противъ князей. Союзъ между аугсбургскимъ торговымъ домомъ и династіей Габсбурговъ скрѣпился еще тѣснѣе при племянникѣ Якова, знаменитомъ Антонѣ Фуггерѣ (1525--1560). Это былъ несомнѣнно первый капиталистъ своего времени, и возроптаніе денежной силы въ XVI в. видно уже имъ того, что его имущество относилось къ капиталу перваго богача XV в., Медичи, какъ 5:1.
   Въ 1580 г. Фуггеръ посредствомъ крупной ссуды устроилъ избраніе бъ римскіе короли брата Карла V, Фердинанда. На его средства была ведена война съ Франціей въ 1536 г. Передъ рѣшительнымъ столкновеніемъ императора бъ протестантами Фуггеры ссудили Карлу Крупную сумму, будто бы для придворныхъ тратъ. Протестантскій союзъ узналъ обѣ этомъ, Н такъ какъ, по его мнѣнію, "императоръ безъ помощи аугсбургскихъ банкировъ не могъ бы съ мѣста сдвинуться", онѣ потребовалъ, чтобы великая финансовая сила теперь помогла и протестантамъ и задержала ссуды императору. Союзѣ въ то же время вынуждалъ враждебное Карлу V управленіе города Аугсбурга отобрать у богатыхъ гражданъ всѣ наличныя деньги, всѣ драгоцѣнности да содержаніе союзныхъ войскъ. Тогда аугсбургскіе демократы, только что заставившіе удалиться католическихъ патриціевъ и въ томъ числѣ Фуггера, обратились къ заступничеству послѣдняго передъ императоровъ и чрезъ посредство банкира помирились съ Карломъ.
   Уже теперь аугСбургсній банкиръ заявлялъ, что "онъ усталъ ссужать императора". Однако, ихъ отношенія не превратились. Въ 1552 г., въ самый критическій моментъ для старѣющаго императора, когда протестантскіе князья, во главѣ даровитый Морицъ Саксонскій, соединились Съ французскимъ королемъ и Карлу, при полномъ отсутствіи войска, грозилъ плѣнъ, Фуггеръ буквально спасѣ его. Упавшій духомъ императоръ въ отчаяніи заявлялъ, что "купцы точно сговорились не служить ему больше; ни въ Аугсбургѣ, ни въ другихъ мѣстахъ никто не хочетъ мнѣ давать взаймы, какія ни обѣщай выгоды". Наконецъ, онъ отправилъ собственноручное письмо къ великому банкиру и Молилъ пріѣхать въ Инсбруккѣ "ради самого неба", увѣряй, что въ "данную минуту онѣ ничего такъ не желаетъ", какъ этого пріѣзда". Фуггеръ явился, и съ этимъ драгоцѣннымъ человѣкомъ, представлявшимъ собою цѣлую державу, императоръ бѣжалъ дальше въ горы. Здѣсь въ Виллахѣ состоялась сдѣлкѣ: Фуггеръ ссудилъ Карла огромной суммой въ 400.000 дукатовъ, и тонъ императора, въ переговорахъ съ мятежными князьями въ Нассау сразу рѣзко перемѣнился.
   Торговое имя этого дома пользовалось удивительнымъ авторитетомъ въ "христіанскомъ мірѣ". Анекдотъ о великомъ Фуггерѣ, сжигающемъ въ присутствіи Карла его векселя, чтобы отблагодарить за честь высокаго посѣщенія, конечно, -- легенда, но зато вполнѣ достовѣренъ слѣдующій фактъ: когда въ самый тяжелый моментъ нидерландскаго возстанія въ 1576 г. поднялся бунтъ солдатъ, не получавшихъ жалованья, испанскій министръ два раза ночью посылалъ за факторомъ Фуггера, умоляя его асссигновать на Антверпенъ крупную сумму: "солдаты, увидавши векселя Фуггера, тотчасъ смирятся и терпѣливо будутъ ждать денегъ". Факторъ еще колебался; тогда испанецъ поцѣловалъ св. крестъ и поклялся явь, что "если Нидерланды будутъ потеряны изъ-за недостатка денегъ, это будетъ виною Фуггера".
   Услуги Фуггеровъ любопытны въ двухъ отношеніяхъ: во-первыхъ, они обязывались не просто добыть извѣстную крупную сумму, опираясь на свой кредитъ; имъ приходилось затѣмъ выплатить, и притомъ въ быстрые сроки, по особымъ ассигновкамъ отдѣльныя суммы въ разныхъ концахъ Европы, переслать одну на театръ войны, другую вручить старому кредитору государя, третью уплачивать нужному человѣку въ видѣ ежегодной ренты и т. д. Во-вторыхъ, помимо процентовъ, которые вычитались пряно изъ условленной суммы, ссужавшій банкиръ не могъ разсчитывать на возвратъ долга деньгами; вмѣсто того онъ получалъ въ видѣ векселя право пользоваться опредѣленной доходной статьей, ртутными рудниками, грузомъ серебра изъ "Индіи", т. е. Америки, частью дешева, пошлиной и т. д. Правительство уступало ему въ данномъ случаѣ свое мѣсто и предоставляло устройство эксплуатація дохода..
   Хотя банкира XVI в. уже не ждала висѣлица послѣ сказочнаго владычества, какъ финансовыхъ гигантовъ XV в., въ родѣ Жана Кэрнь по отношенія между финансовымъ міромъ и политическимъ были долго еще неправильны я подлежали большимъ колебаніямъ. Для купца было крайне рисковано связывать свои операціи съ предпринимателями и фантазерами дипломатическаго и военнаго дѣла, и денежные люди старались вознаградить себя огромнымъ процентомъ. Вотъ примѣръ такихъ сдѣлокъ. Весной 1522 г., когда возстаніе испанскимъ коммунъ еще не было окончательно сломлено, императору для обузданія ихъ и для поѣздки въ Англію немедленно нужна была значительная сумма. При посредничествѣ города Антверпена удалось занять у группы купцовъ, взамѣнъ трехлѣтней аренды таможеннаго сбора въ самомъ Антверпенѣ и въ провинціи Зеландіи, каковая аренда равнялась 117.000 ливровъ, такую же сумму, причемъ они фактически дали только 70.000 ливровъ, такъ какъ 47.000 были вычтены тотчасъ же въ видѣ процента. Любопытна въ этой сдѣлкѣ еще одна особенность. Городъ Антверпенъ, играя здѣсь роль имперскаго финансоваго агента, долженъ былъ гарантировать купцамъ вѣрность сдѣлки зато былъ освобожденъ отъ обязательства взносить двумъ нѣмецкимъ курфирстамъ отъ имени императора ежегодную плату, условленную подъ залогъ тѣхъ же самыхъ таможенныхъ сборовъ. Такимъ образомъ, ростовщическая сдѣлка осложнялась еще рѣзкимъ правонарушеніемъ. Нѣсколько мѣсяцевъ позднѣе, когда долгъ императора разнымъ купцамъ дошелъ уже до 400.000 ливровъ, онъ былъ въ почти безвыходномъ положеніи: не на что было снарядить корабли для переправы его въ Испанію и нечего было заплатить сопровождавшимъ его ланцкнехтамъ. Купцы ссылались на безпокойное военное время и говорили, что деньги скрылись съ биржи. Послѣ многихъ усилій, приближеннымъ Карла удалось достать подъ залогъ императорскаго кубка и нѣсколькихъ золотыхъ цѣпей нѣкоторую сумму за 52%.
   Постепенно для сношеній финансоваго и политическаго міра возникли опредѣленные центры, выработались болѣе опредѣленныя формы. Присмотримся ближе, какимъ образомъ, могли финансовые владыки сосредоточивать въ своихъ рукахъ въ короткіе сроки столь значительныя суммы и какъ могли они ворочать этими суммами?
   Съ конца XV в. въ характерѣ и направленіи путей европейской торговли происходитъ рѣшительный переворотъ. Ея главной артеріей до тѣхъ поръ, начиная отъ крестовыхъ походовъ, была дорога отъ портовъ Италіи черезъ Альпы и Германію къ гаванямъ Сѣвернаго и Балтійскаго моря, а главными средоточіями -- Венеція и Генуя на югѣ, Аугсбургъ и Нюрнбергъ въ срединѣ, Брюгге, Кёльнъ, Любекъ, Бременъ, Гамбургъ на сѣверномъ краю; по этому пути съ юга шли пряности, тонкія матеріи, предметы роскоши, съ сѣвера -- сырье, шерсть, кожи, хлѣбъ и т. д. Теперь торговый циклъ этотъ разрывается всюду. Сѣверъ эмансипируется въ промышленномъ отношеніи, и Англія, напр., начинаетъ наполнятъ обратно материкъ своими шерстяными матеріями. Крупныя національныя территоріи, Данія, Швеція, Англія осиливаютъ слабую федерацію городскихъ республикъ Ганзы. Съ другой стороны, гордыя итальянскія коммуны утрачиваютъ свою гегемонію на Левантѣ. Націи на океанической окраинѣ, особенно португальцы, продолжая поиски генуэзцевъ вдоль береговъ Африки, добираются до прямого источника сказочныхъ восточныхъ богатствъ, до Индіи. Дорогая доставка ихъ старымъ путемъ чрезъ Египетъ, съ которымъ торговала Венеція, стала ненужна. Въ началѣ XVI в. завоеваніе Египта турками почти заперло этотъ путь. Средневѣковыя торговыя державы на сѣверномъ и южномъ краю Средней Европы, нѣмецкіе и итальянскіе города, были подорваны; съ ними вмѣстѣ должно было высохнуть и то торговое русло, которое проложили медленно подвигавшіеся торговые караваны XII--XV вв. черезъ альпійскіе проходы и по притокамъ верхняго Дуная и Рейна.
   Но не все погибло въ старомъ торговомъ мірѣ. Традиціи, опытъ, своего рода наслѣдственные вкусы и сноровка торжествовали и здѣсь надъ измѣнившмися матеріальными условіями, какъ нерѣдко въ политической жизни старая аристократія, подорванная экономически, остается еще во главѣ дѣлъ, служитъ своими талантами и моральнымъ авторитетомъ новымъ соціальнымъ слоямъ, явившимся ей на смѣну. Въ то время, какъ Венеція и Ганзейскіе города въ гордой патриціанской неподвижности сохранили свои прежніе торговыя задачи и пріемы и такимъ образомъ шли навстрѣчу своему разоренію, генуэзскіе, флорентійскіе и южнонѣмецкіе купцы цѣпко схватились за новыя коммерческія условія и бросились за торговыми стихіями. Говоря коротко, они передвинулись на большіе новые биржевые пункты на Западѣ и стали, вмѣсто оборота товаровъ, торговать деньгами.
   Этотъ переходъ былъ подготовленъ измѣненіемъ въ самой торговой техникѣ. Купецъ стараго времени "гостилъ", путешествовалъ со своимъ товаромъ; позднѣе негоціантъ сталъ держать своихъ агентовъ въ разныхъ пунктахъ, важныхъ для пріема или сбыта, завелъ "факторіи". Такъ перешли къ коммиссіонной торговлѣ: одинъ агентъ представлялъ собою нѣсколько торговыхъ домовъ, въ важномъ торговомъ узлѣ садился иностранный купецъ, который поддерживалъ дѣловыя сношенія съ цѣлымъ кругомъ своихъ земляковъ. Рядъ крупныхъ торговыхъ условій привелъ къ тому, что агенты главныхъ фирмъ Германіи, Франціи, Италіи, Англіи и другихъ странъ стали сосредоточиваться съ конца XV в. въ Антверпенѣ.
   Въ этомъ фламандскомъ городѣ, удивительномъ по своему положенію у моря, недалеко отъ устья Рейна, близъ Англіи и у границъ Франціи и Германіи, сходилось нѣсколько важныхъ товаровъ, которые направлялись отсюда въ разные концы Европы: англійское сукно, индійскія пряности, которыя шли однимъ большимъ русломъ черезъ Лиссабонъ, мѣдь, бархатъ, очень распространенный тогда, и т. д. Это соединеніе крупныхъ товаровъ привлекало сюда и другія торговыя отрасли. Въ одномъ англійскомъ мемуарѣ половины XVI столѣтія говорится, что Антверпенъ "поглотилъ торговлю другихъ городовъ". Высчитывали, что ежедневно Антверпенъ видѣлъ въ своихъ стѣнахъ около 5.000 негоціантовъ, корреспондировавшихъ со всѣми концами материка. Въ мѣсяцъ здѣсь совершалось больше дѣлъ, чѣмъ въ прежнее время въ два года въ Венеціи. Коммерческій оборотъ Антверпена, не считая операцій вексельныхъ, оцѣнивался въ 1 1/2 милліарда флориновъ въ годъ.
   Вотъ здѣсь-то торговля и приняла совершенно новыя формы. Хотя по старому еще открывались 4 ежегодныя ярмарки, въ Рождество, Пасху, Троицынъ день и осенью, но онѣ служили лишь сроками уплаты по счетамъ. Торговый рынокъ не расширялся во время ихъ открытія и не ограничивался мѣстнымъ обмѣномъ въ промежутки между ними. Онъ былъ открытъ круглый годъ, такъ какъ въ Антверпенѣ не существовало характерныхъ для средневѣкового центра спеціальныхъ купеческихъ привилегій; дѣло облегчалось еще тѣмъ, что для многихъ продуктовъ выработались опредѣленные типы или появились образцы, и осмотръ самихъ товаровъ передъ заключеніемъ сдѣлки становился ненуженъ. Растущій обмѣнъ совершался такимъ образомъ при полной торговой свободѣ; значеніе ея для промышленнаго міра XVI в., приблизительно, можно сравнить съ ролью желѣзныхъ дорогъ и пароходства для торговли XIX в.
   Благодаря всѣмъ этимъ условіямъ, Антверпенъ сталъ непрерывной ярмаркой или изъ ярмарочнаго центра обратился въ купеческую биржу. Но значеніе ярмарочныхъ сроковъ осталось: это были моменты стеченія капиталовъ, открывавшіе просторъ различнымъ промышленнымъ и денежнымъ комбинаціямъ; въ этомъ смыслѣ они имѣли существенное значеніе для правительствъ, искавшихъ займа: вотъ почему французскіе короли такъ хлопотали о развитіи Ліона, центра аналогичнаго Антверпену, а савойскіе герцоги старались оттянуть ліонскія ярмарки въ Женеву. Биржи встрѣчаются и раньше, напр., въ Брюгге у итальянцевъ -- первая биржа, носившая это названіе. Но прежнія биржи имѣли національный, почти корпоративный характеръ, онѣ служили мѣстомъ встрѣчи и переговоровъ для купцовъ-земляковъ. Антверпенская биржа, для которой мѣстная дума выстроила великолѣпное зданіе близъ порта, была первой международной биржей. Такъ гласила и надпись, красовавшаяся на ея домѣ: in usum negotiatorum cujuscunque nationis ac linguae (на пользу купцовъ всѣхъ націй и языковъ). По словамъ современника, здѣсь "слышался смутный говоръ всѣхъ нарѣчій, видѣлась пестрая смѣсь всевозможныхъ костюмовъ, словомъ, антверпенская биржа казалась малымъ міромъ, Въ которомъ соединялись всѣ части большого".
   Въ антверпенской торговлѣ быстро выдвинулся элементъ спекуляціи. Прежде всего спекуляція была результатомъ риска, связаннаго съ оборотомъ многихъ товаровъ. Наибольшимъ рискомъ отличалась торговія перцемъ. Большіе купеческіе синдикаты, выдавая португальскому королю крупные задатки, покупали у него всю партію перца, приходившую съ однимъ флотомъ изъ Индіи, и притомъ обыкновенно еще во время движенія груза моремъ; опасность гибели на морѣ, опасность захвата его во время войны компанія окупала значительнымъ процентомъ выгоды; вмѣстѣ съ тѣмъ она пользовалась, по крайней мѣрѣ, до прихода новаго флота изъ Остъ-Индіи, фактической монополіей на перецъ и могла опредѣлять цѣну его на антверпенскомъ рынкѣ. Но шансы были здѣсь такъ сложны, до такой степени не поддавались разсчету, колебанія могли быть такъ велики, что спекуляціи открывался неслыханный до того времени просторъ. Надо замѣтить при этомъ, что цѣны на перецъ, какъ своего рода барометръ биржеваго настроенія, опредѣляли значительную часть остальныхъ цѣнъ рынка. Соблазнъ къ спекулятивной игрѣ вообще создавался тѣмъ, что первые шаги широкаго общеевропейскаго торговаго разсчета неизбѣжно должны были прерываться рѣзкими неровностями: и политическій міръ Европы отличался еще крайнею дробностью и неустойчивостью, и размѣры спроса и предложенія товаровъ были мало выяснены и регулированы. Крайне характерно, напр., положеніе важной для того времени торговли мѣдью, въ которой монополія небольшого синдиката могла смѣняться полной анархіей оборота.
   Вслѣдствіе этого для купца, торговавшаго въ Антверпенѣ, огромное значеніе получало ежедневное посѣщеніе биржи и внимательное наблюденіе за ея новостями и поворотами. Агенты торговыхъ домовъ составляли листки товарныхъ цѣнъ и вексельныхъ курсовъ и посылали ихъ своимъ патронамъ. Важность политическихъ измѣненій для оборота товаровъ и настроенія биржи заставила купцовъ весьма рано организовать въ такихъ центрахъ, какъ Антверпенъ и Ліонъ, политическую корреспонденцію. Изъ купеческихъ отчетовъ, очень обстоятельныхъ, полныхъ наблюденій, характеристикъ, описаній, и возникли первыя газеты. Нигдѣ нельзя было получить столь свѣжихъ, точныхъ политическихъ извѣстій, какъ на биржѣ, и политическія депеши, отправляемыя ко дворамъ государей, заимствовали у нея главный свой матеріалъ. Надвигающуюся грозу войны Карла V съ протестантами рано почуяли въ финансовомъ мірѣ: Антонъ Фуггеръ порицалъ своего антверпенскаго фактора въ іюлѣ 1546 г. за принятіе векселя къ уплатѣ въ осеннюю мессу: "вѣдь въ эту мессу будутъ платить длинными копьями".
   Для исторіи культуры очень любопытно отмѣтить, какъ трезвый дѣловой разсчетъ спекулянтовъ переплетался съ астрологическими выкладками и фантазіями, какую роль у биржевиковъ XVI в. играли "предсказанія" и пророчества. Большой мастеръ этого дѣла, Христофъ Курцъ, торговый агентъ крупнаго нюренбергскаго дома, писалъ своему принципалу, внимательно просматривавшему его отчеты и соображенія, что "онъ встаетъ ежедневно раньше 4 часовъ и что онъ окруженъ работой, какъ водой Въ морѣ"; "прежніе наши астрологи писали много, но безосновательно, и я мало имъ вѣрю; вотъ почему я самъ добираюсь до своихъ законовъ и правилъ, а потомъ ищу подтвержденія въ исторіяхъ". Курцъ углубляется и въ политическія предсказанія: онъ вычерчиваетъ гороскопъ имперскаго принца, будущаго Филиппа II, намѣчаетъ его судьбу и затѣмъ приписываетъ прямо безъ красной строки: "на гвоздикѣ можетъ выйти хорошій барышъ, не вредно попробовать съ 8 или 10 мѣшковъ".
   Спекулятивный характеръ антверпенскихъ оборотовъ быстро сводитъ купцовъ на чисто денежныя и вексельныя операціи. Интересный документъ отъ 1530 г., содержащій мнѣніе авторитетныхъ парижскихъ юристовъ о допустимости съ канонической точки зрѣнія дѣловыхъ формъ, которыя примѣнялись въ Антверпенѣ, ярко отмѣчаетъ этотъ поворотъ и его мотивы: большинству негоціантовъ торговля товарами казалась слишкомъ хлопотливой; они не желали связывать свой капиталъ опредѣленнымъ дѣломъ на долгій срокъ; они искали болѣе вѣрной и скорой выгоды на оборотахъ денежныхъ. Эти обороты были очень разнообразны. Уже раньше были въ ходу денежные пари на избраніе того или другого лица въ папы, на рожденіе мальчика или дѣвочки у государя, на жизнь или смерть человѣка (начало страхованія жизни). Въ Антверпенѣ теперь широко играли на подъемъ или паденіе цѣнъ извѣстнаго товара, на разницу вексельныхъ курсовъ въ различныхъ отдаленныхъ другъ отъ друга торговыхъ пунктахъ (contrats de gajeures et d'assurances des changes). Особенно широкіе размѣры принимаютъ операціи по отдачѣ суммъ, собранныхъ путемъ депозитовъ, вкладовъ на проценты у финансоваго магната, въ новые займы крупнаго характера; это -- обычная форма сдѣлокъ съ государями.
   По поводу этихъ разнообразныхъ формъ спекуляціи даже такой поклонникъ антверпенской торговли, какъ экономически вполнѣ эмансипированный Лодовико Гвиччардини, писалъ съ безпокойствомъ (въ концѣ 60-хъ г.г. XVI в.): "прежде дворяне вкладывали свои капиталы въ землю, купцы въ правильную торговлю, благодаря которой уравнивались обиліе и недостатокъ въ разныхъ странахъ; тѣ и другіе занимали массу людей и увеличивали доходы государей и городовъ. Теперь же часть дворянства и купечества, первые тайно, вторые открыто, стараясь избѣгнуть трудовъ и опасностей правильной профессіональной работы, вкладываютъ все свободные капиталы въ денежные обороты. Вслѣдствіе этого земля остается необработанной, торговля въ пренебреженіи, постоянно возникаетъ дороговизна, бѣдныхъ высасываютъ богачи, а въ концѣ концовъ и послѣднихъ настигаетъ банкротство".
   Ненормальность, столь драматично отмѣченная итальянскимъ наблюдателемъ, въ значительной мѣрѣ была результатомъ своеобразнаго раздѣленія функцій въ промышленной жизни Европы того времени. Источники тѣхъ товаровъ, которыхъ жадно добивалась Европа, и новые торговые пути достались въ руки націй, въ промышленномъ отношеніи слабыхъ, стоявшихъ на низкой ступени капиталистическаго развитія: испанцы и португальцы могли орудовать только чужими капиталами, и они попали въ полную зависимость отъ финансовыхъ силъ Италіи и Южной Германіи. Въ XVI в. территоріи вообще представляли въ промышленномъ отношеніи еще нѣчто сырое, неорганизованное, и руководителями, вождями капиталовъ остались патриціи старыхъ городовъ, бюргеры-космополиты. Въ свою очередь, эти финансовыя силы, не имѣя позади себя крупной организованной національной промышленности, передвинувшись въ международный, до извѣстной степени искусственный дѣловой узелъ, тѣмъ легче отрывались отъ реальной почвы, тѣмъ легче сбивались на высшую денежную игру.
   Въ этой игрѣ, конечно, полной опасности, злоупотребленій, несправедливой наживы и незаслуженныхъ паденій, заключался, однако, крайне важный рессурсъ экономическаго развитія: такимъ путемъ входили въ оборотъ, становились производительными разрозненныя единицы и группы капитала. Среди централизующейся экономической жизни Европы, главные пункты обмѣна пріобрѣтали необыкновенную чувствительность, которая опиралась на своего рода сообщества денежныхъ силъ, "биржевую корпорацію", какъ выразился вышеприведенный документъ парижскихъ юристовъ, Биржа, т. е. наличныя денежныя силы, находившіяся во взаимныхъ сношеніяхъ, вырабатывала себѣ опредѣленное мнѣніе о положеніи товаровъ и оборотовъ, о кредитоспособности лицъ и фирмъ. Въ предшествующіе вѣка при изолированности торговыхъ пунктовъ, неудобствахъ обмѣна, боязливости капитала, въ качествѣ гарантіи при ссудахъ, должны были фигурировать опредѣленные залоги и непосредственно уступленныя доходныя статьи, займы обставлялись хитроумно сочиненными обезпеченіями и сложными формулами. Теперь подъ вліяніемъ общенія, подъ вліяніемъ постоянной биржевой оцѣнки кредитующихся и ссужающихъ лицъ, формы сдѣлокъ чрезвычайно упрощались, передача кредитныхъ обязательствъ, обращавшихся постепенно въ кредитные знаки, крайне облегчалась, а главное, въ денежномъ мірѣ устанавливались сужденія на основаніи общей экономической или финансовой состоятельности лица, учрежденія, правительства, вмѣсто взвѣшиванія спеціальныхъ статей.
   Такимъ путемъ въ оборотъ вступало множество долговыхъ обязательствъ, облигацій, которыя гарантировались всѣми ресурсами какого-либо крупнаго цѣлаго, города, государства; вращаясь подъ именемъ "королевскихъ, придворныхъ писемъ" (съ прибавленіемъ in verbo regio, de bonne foy, en paroHe d'empereur), они представляли уже подобіе современныхъ государственныхъ бумагъ, государственныхъ рентъ и займовъ.
   Всѣ описанныя условія давали возможность правительствамъ обращаться уже не къ отдѣльнымъ купцамъ, какъ раньше, а къ биржамъ. Но переходъ совершался еще въ нѣкоторыхъ старыхъ, можно сказать, патріархальныхъ формахъ, которыя любопытно отмѣтить. Во главѣ кредитныхъ операцій обыкновенно все не становилась крупная фирма. Втягивая въ дѣловые и спекулятивные обороты массу мелкихъ сбереженій и капиталовъ, какіе-нибудь Фуггеры, Вельзеры, Строцци прежде всего обращались къ своимъ родственникамъ, къ людямъ, такъ или иначе имъ обязаннымъ, которые обыкновенно являлись вкладчиками въ ихъ дѣлѣ, или составляли небольшія зависимыя фирмы, или служили у нихъ факторами, словомъ, къ своимъ денежнымъ вассаламъ. Въ такомъ "финансовомъ планѣ", по выраженію историка финансовыхъ отношеній XVI в., глава пользовался монархическимъ авторитетомъ и опирался на почтительное довѣріе другихъ членовъ.
   Въ болѣе выгодномъ финансовомъ положеніи, чѣмъ владѣвшій Антверпеномъ король испанскій, находился король Франціи, располагавшій Ліонской биржей, въ которой сосредоточивался обмѣнъ Южной Европы. Пользуясь болѣе правильной администраціей, онъ могъ скорѣе обходиться безъ посредниковъ въ видѣ большихъ банкирскихъ домовъ. Онъ могъ уже въ 40-хъ гг. въ публичномъ заявленіи обѣщать, что лица, которыя согласятся дать ему взаймы получатъ большія выгоды, чѣмъ вообще можно заработать въ Ліонѣ на векселяхъ и депозитахъ. Король перешелъ такимъ образомъ къ системѣ займовъ по публичной подпискѣ съ уплатой процентовъ въ ярмарочные сроки.
   Распространеніе въ обществѣ государственныхъ рентъ имѣло важное политическое значеніе. Оно заинтересовывало массу лицъ, въ томъ или другомъ веденіи политики. Во время религіозныхъ войнъ во Франціи, когда долгъ по нимъ возросъ до 2.300.000 ливровъ, было въ обычаѣ награждать рентами переходившихъ на сторону короля гугенотовъ. Сторонники монархіи надѣялись, что съ развитіемъ этихъ обязательствъ тѣснѣе свяжутся интересы буржуазіи и короны. Но средство было обоюдоострое. Бодэнъ не даромъ ссылался на то, что никогда не было столько волненій въ королевствѣ, какъ со времени возникновенія государственной ренты. Когда правительство къ концу 80-хъ гг. перестало платить ренту, раздраженное парижское населеніе приняло сторону враждебной королю Лиги и устроило знаменитый "день баррикадъ" въ 1588 г.
   Какъ ни рискованы были операціи съ государями, но они завлекали все дальше воротилъ финансоваго міра, а вмѣстѣ съ ними и темную публику. При крушеніи одного займа, банкиръ, въ надеждѣ вернуть убытки, заключалъ новый или соглашался на продолженіе стараго и втягивался такимъ образомъ все дальше и дальше. Возможность быстраго обогащенія развивала своего рода| финансовую горячку, вела къ чрезмѣрному напряженію кредита, которое, въ свою очередь, увлекало людей политики. Въ 50-хъ гг. XVI в. въ связи съ общей войной, захватившей почти всѣ страны Европы, общество переживаетъ впервые моментъ какого-то общаго кредитнаго опьяненія, весьма напоминающій знаменитую впослѣдствіи эпоху Джона Ло и англійской компаніи Южнаго моря въ 1717--1720 гг. Особенно рѣзко выразилось общее увлеченіе по поводу займа, заключеннаго французскимъ правительствомъ въ 1555 году и извѣстнаго подъ названіемъ grand parti. Современникъ разсказываетъ намъ, что въ этой операціи, прикрытой благозвучнымъ именемъ don gratuit, всякій желалъ принять участіе "вплоть до прислуги, приносившей свои мелкія сбереженія. Женщины продавали украшенія, вдовы отдавали свои ренты и пенсіи, словомъ, народъ бѣжалъ туда, какъ на пожаръ". Изъ другого источника мы узнаемъ, что въ grand parti спекулировали не только швейцарскіе богачи и нѣмецкіе князья, но даже турецкіе купцы и паши (I), что послѣдніе вложили въ дѣло не менѣе 500.000 экю, прикрывшись именами разныхъ факторовъ.
   Такъ же быстро, какъ въ эпоху кредитной горячки во второмъ десятилѣтіи XVIII в., и въ половинѣ XVI в. за очарованіемъ слѣдовала катастрофа, и финансовый кризисъ носилъ почти такой же общій международный характеръ. Онъ разразился во время войны Испаніи съ Франціей въ 1557 году. Первая объявила себя несостоятельною Испанія.
   Банкротство Испаніи было задолго подготовлено ея неспособностью слѣдовать за обширными планами Карла, несоотвѣтствіемъ ея хозяйственной силы съ ея притязаніями на гегемонію въ Европѣ. Въ огромной имперіи Карла V отдѣльныя страны въ финансовомъ отношеніи функціонировали крайне неравномѣрно: ея, такъ сказать, декоративныя части, Германія и Италія, поглощали большія суммы для поддержанія императорскаго престижа, не давая ничего въ замѣнъ; богатыя рессурсами нидерландскіе города и области, опираясь на свои вольности, платили лишь до извѣстнаго предѣла; все бремя падало на Испанію, на которой еще съ предшествующаго царствованія, Фердинанда Католика, тяготѣлъ огромный долгъ. Понятно, что подавленная налогами страна упорно хваталась за послѣднее средство, стараясь не выпускать за границу своего золота и серебра; это требованіе обратилось въ ка: кой-то фанатическій національный предразсудокъ, и послѣ страшнаго возстанія коммунъ въ 1520 г. правительство должно было съ нимъ считаться, что создавало новыя финансовыя препятствія. Когда неудачи и годы сломили Карла, его финансовая политика совершенно расшаталась и приняла характеръ насильственной хищнической эксплуатаціи платежныхъ силъ населенія и огромныхъ коронныхъ доменовъ; войны съ половины 30 хъ гг. съ Франціей и протестантами обозначаютъ вмѣстѣ съ тѣмъ шаги по пути непомѣрнаго задолжанія.
   Финансовое положеніе при отреченіи Карла въ 1555 году было отчаянное. Только цѣлымъ рядомъ финансовыхъ фокусовъ протянулъ Филиппъ II еще два года до неминуемаго банкротства. Долгъ одной страны переводился на другую. Чтобы покрыть траты войны, кипѣвшей на нидерландской границѣ, нидерландское правительство заключило заемъ у нѣмецкихъ и итальянскихъ банкировъ, и нидерландская торговая фирма Schetz'а, финансоваго агента испанскаго короля, взяла на себя реализацію занятой суммы въ Испаніи. Но вмѣсто денегъ Испанія могла дать лишь обязательство на первое серебро, имѣющее придти изъ "Индіи". Однако, индійскіе серебряные грузы приходили и забирались по другимъ, болѣе раннимъ обязательствамъ короны; кредиторамъ предлагались упавшія въ цѣнѣ правительственныя бумаги, поручившаяся передъ банкирами фирма приближалась къ раззоренію, и нидерландское правительство, чтобы спасти эту полуоффиціальную силу, обращалось съ новымъ требованіемъ къ Испаніи.
   Тогда Филиппъ II рѣшилъ покончить съ безнадежно запутаннымъ положеніемъ однимъ почеркомъ пера и объявить государственное банкротство. Его поддержали придворные богословы, которые указывали на богопротивность ростовщическихъ сдѣлокъ и ссылались на право короля на основаніи Писанія забрать у купцовъ ихъ неправедное имущество. Король увѣрялъ антверпенскаго фактора Фуггеровъ, что онъ пошелъ на банкротство крайне неохотно, подъ давленіемъ великой нужды, чтобы "не осрамить войска". Въ силу декрета, изданнаго въ Вальядолидѣ, въ іюнѣ 1557 года, у всѣхъ кредиторовъ испанской короны отбирались отданныя въ ихъ пользованіе доходныя статьи въ Испаніи и взамѣнъ того имъ вручались пятипроцентныя испанскія государственныя бумаги (juros). Въ сущности, это означало принудительную расплату съ огромной потерей для купцовъ, такъ какъ juros пришлось реализовать по низкой цѣнѣ: кредиторамъ надо было поскорѣе извлечь изъ Испаніи свои деньги, чтобы спасти поколебленный кредитъ. Цѣна juros тотчасъ упала на 25%; они дошли потомъ до 43% номинальной стоимости. Кредитъ короны былъ подорванъ еще другой насильственной мѣрой. Незадолго до банкротства Фуггеры выдали королю большую сумму подъ обычное обезпеченіе "ближайшаго индійскаго серебра и золота", и получили спеціальное позволеніе для вывоза его изъ Испаніи наличными. Богатый серебряный грузъ, пришедшій въ Севилью, далъ Фуггерамъ 570.000 дукатовъ, которые и были ими посланы въ Нидерланды; но тамъ, по повелѣнію короля, вся сумма была опечатана и обращена на военныя траты въ борьбѣ съ Франціей. Испанскій агентъ Фуггеровъ писалъ въ это время: "законы поворачиваются туда, куда хочетъ король; дай намъ Боже исцѣленіе и пошли миръ!"
   Общій размѣръ долга, ликвидированнаго такимъ насильственнымъ способомъ, доходилъ до 7 милліоновъ дукатовъ. Казалось бы, король, освободивъ теперь множество доходныхъ статей отъ эксплуатаціи постороннихъ денежныхъ силъ, могъ поправить свои финансы. Но дѣло въ томъ, что несоотвѣтствіе въ бюджетѣ оставалось: свободные доходы равнялись годовымъ 1 1/2 милліонамъ дукатовъ, расходы достигали 3 милліоновъ. Между тѣмъ, кредитъ, необходимый для текущаго финансоваго управленія, былъ разрушенъ пріостановкой обязательствъ: никто не хотѣлъ ссужать испанскаго короля. Даже блестящая побѣда при С.-Кантенѣ, одержанная имъ надъ французами, не могла ничего измѣнить. Побѣдители страннымъ образомъ бездѣйствовали, а ихъ жалобы на пустоту казны, на выгодное положеніе противника, который такъ легко занимаетъ деньги, краснорѣчиво объясняли, въ чемъ дѣло: нѣмецкіе ланцкнехты, не получая жалованья, массами переходили во французскій лагерь, а французскій король, еще располагавшій хорошимъ кредитомъ у нѣмецкихъ банкировъ, тотчасъ вознаграждалъ ихъ. Правда, нидерландскіе чины ассигновали Филиппу большую субсидію; но соизволенную сумму, которую еще надо было собрать, пришлось тотчасъ записать въ обезпеченіе займа, заключеннаго на самыхъ тяжелыхъ условіяхъ. Въ то же время испанскіе кортесы жаловались, что захватъ американскаго серебра, принадлежавшаго частнымъ лицамъ, остановилъ подвозъ драгоцѣнныхъ металловъ изъ колоній: серебро Новаго Свѣта подвозилось контрабандой, выгружалось на Азорскихъ островахъ и шло въ Лиссабонъ вмѣсто Севильи.
   При этихъ условіяхъ продолженіе войны для Филиппа II становилось совершенно невозможнымъ. Но и французское правительство объявило себя банкротомъ; и вотъ обѣ воюющія стороны, совершенно истощенныя, вынуждены были заключить миръ (въ Като-Камбрези). Крайне любопытно въ данномъ случаѣ еще сплетеніе политическихъ и финансовыхъ затрудненій, которыя испытывало испанское правительство. Нидерландскіе чины, вотируя субсидію, выставили знаменитое требованіе, чтобы изъ страны были удалены испанскія войска: это было первое предвѣстіе революціи. Финансовый кризисъ правительства поднималъ политическую оппозицію. Въ свою очередь, чтобы избѣгнуть политическихъ счетовъ съ чинами, вмѣшательства ихъ въ финансовое управленіе, правительство должно было форсировать постороннія финансовыя средства, заключатъ опять невыгодные займы.
   Въ концѣ 50-хъ годовъ финансовый кризисъ пронесся по всей Европѣ. Австрійское правительство удержалось на волоскѣ и почти потеряло кредитъ. Слѣдомъ за Испаніей и Франціей банкротировалъ португальскій король. Ему тоже помогла теологія: король заявилъ, что не можетъ платить болѣе 5%; богословы объяснили ему, что болѣе высокій процентъ составляетъ грѣхъ, и онъ хочетъ очистить свою душу.
   Грандіозная спекуляція 50-хъ годовъ была погребена среди этого разгрома. Кредиторы правительствъ, которыя объявили себя несостоятельными, въ свою очередь не могли выполнить своихъ обязательствъ, уплаты въ сроки мессъ остановились. Въ теченіе 1561--1565 годовъ рушилось нѣсколько крупныхъ нѣмецкихъ фирмъ, общій пассивъ которыхъ доходилъ до 3 милліоновъ гульденовъ. Въ началѣ 60-хъ годовъ одинъ нюренбергскій купецъ писалъ интимно къ своему родственнику и товарищу по дѣлу: "Въ виду долговременныхъ жестокихъ войнъ и огромныхъ займовъ, заключенныхъ великими государями за высокіе проценты съ купцами всѣхъ націй, во Франціи, Германіи, Италіи и Нидерландахъ, у всякаго, одинаково у большихъ компаній и у людей бѣдныхъ, явилось желаніе обогатиться крупнымъ барышемъ; и вотъ всякій вступалъ, гдѣ только могъ, со своимъ капиталомъ, принимая залоги или векселя и не помышляя, въ какія затрудненія попадетъ онъ, если правители вздумаютъ не исполнять своихъ обѣщаній; а между тѣмъ теперь ясно, какъ Божій день, что великіе міра сего слова не держатъ, и одинъ подражаетъ въ этомъ отношеніи другому".
   Банкротства трехъ правительствъ и ихъ послѣдствія около 1560 г. были такъ значительны, что они, можно сказать, потрясли до основанія экономическую жизнь западноевропейскихъ странъ. Неудовлетворенныя требованія купцовъ различныхъ націй равнялись, по крайней мѣрѣ, 20 милл. дукатовъ, или 200 милл. марокъ современной нѣмецкой валюты. Если принять въ разсчетъ, что съ 1520 по 1560 годъ было извлечено изъ рудниковъ Европы и Новаго Свѣта на 115 милл. марокъ золота и серебра, то окажется, слѣдовательно, что вся эта масса драгоцѣнныхъ металловъ, поражавшая современниковъ, и еще значительная масса денегъ погибла въ жестокомъ кризисѣ; фактически она была проглочена войнами Карла V и его противниковъ во Франціи. Какъ страшный расточитель, быстро выбросила Европа доставшіяся ей богатства!
   Послѣднее сорокалѣтіе XVI вѣка, полное войнъ и смутъ, эпоха нидерландской революціи и религіозной борьбы во Франціи, довершило разореніе. Финансовая бѣда идетъ объ руку съ политическими потрясеніями. Когда испанское правительство во второй разъ объявило банкротство въ 1575 г., въ моментъ почти полнаго отпаденія Нидерландовъ, его собственные солдаты взбунтовались, не получая жалованья; въ ярости бросились они на мирныхъ гражданъ и произвели страшную "антверпенскую фурію". Испанія, упрямо державшаяся политики великой державы, не могла уже выйти изъ періодическихъ кризисовъ: она банкротировала, приблизительно, черезъ каждыя 20 лѣтъ (послѣ 1557 и 1575 г. еще 1596, 1607, 1627 и т. д.). Но и французское правительство среди религіозныхъ войнъ утратило кредитъ. Въ 1575 г. оно не могло достать денегъ въ Ліонѣ. Его облигаціи пали до 30% цѣны. Въ сущности и знаменитое финансовое управленіе Сюлли, начавшись послѣ продолжительнаго кризиса, должно было дебютировать принудительнымъ пониженіемъ платежей по всѣмъ обязательствамъ, которое по своимъ размѣрамъ равнялось банкротству.
   Вся торговля, тянувшая къ большимъ европейскимъ биржамъ, была расшатана. Оба великихъ центра, Антверпенъ и Ліонъ, особенно первый, жестоко пострадали тѣмъ болѣе, что оба они были театрами религіозныхъ столкновеній. Капиталы ушли изъ нихъ, они потеряли господствующее значеніе въ торговлѣ деньгами. Блестящій финансовый міръ XVI вѣка рушился самымъ буквальнымъ и видимымъ образомъ. Въ Антверпенѣ въ 1572 г. отъ безработицы умирали съ голоду. Большіе запасы товаровъ были брошены безъ надежды на продажу: не было ни денегъ, ни кредита; биржа, центръ города, стояла пустая. Въ Ліонѣ въ половинѣ 70-хъ годовъ знаменитая place des changes походила на деревенскую площадь въ будни; на ней выросла трава. Немногія финансовыя силы пережили эти катастрофы и дожили до слѣдующаго вѣка: Фуггеры, затѣмъ большіе генуэзскіе дома рушились въ эту пору. Но звѣзда и этихъ немногихъ катилась къ закату. Въ XVII в. выдвинулись двѣ народности, сильныя своей торговлей и индустріей, Англія и Голландія, которыя создали не только національный капиталъ, но и національно-финансовую солидарность.
   Почти одновременно съ катастрофой едва сложившагося финансоваго міра европейское общество переживало болѣзненно другой кризисъ, который обыкновенно называютъ теперь "революціей цѣнъ". Въ литературѣ эпохи всюду замѣтны рѣзкіе слѣды этого явленія. Современники жалуются на невѣроятное повышеніе цѣнъ на товары, за которымъ не можетъ поспѣть ни одинъ доходъ, ни одинъ заработокъ. Бодэнъ, одинъ изъ самыхъ острыхъ наблюдателей во второй половинѣ XVI в., говоритъ о возростаніи цѣнъ въ 10 разъ выше прежняго.
   Люди XVI в. терялись въ догадкахъ и объясненіяхъ по поводу этого явленія, которое они вмѣстѣ съ тѣмъ по большей части считали крупнымъ бѣдствіемъ. Лишь одинокіе голоса допускали вліяніе въ данномъ случаѣ естественныхъ причинъ, напр., возростанія населенія. По убѣжденію большинства, дороговизна цѣнъ -- явленіе искусственно вызванное, результатъ злоупотребленій. Одни обвиняли правительство, будто бы создавшее дороговизну порчею монеты, другіе настаивали на томъ, что цѣны повышаются вслѣдствіе хищническаго барыша купцовъ, составляющихъ компаніи и монополизирующихъ товары, или видѣли причину въ преувеличенной роскоши одежды, убранства жилищъ, ѣды и питья и т. д. Въ Англіи ростъ цѣнъ приписывали вліянію закрытія монастырей и огораживанія помѣщичьихъ полей, во Франціи думали, что причиной вывозъ хлѣба и вина. Словомъ, всюду указывали на то, что представлялось экономически или морально наиболѣе ненавистнымъ. Но всего болѣе народная молва, раздражаемая фактами, ежедневно бившими въ глаза, ссылалась на развитіе посреднической торговли, которая разъединяла потребителя и производителя, особенно деревню и городъ, и брала себѣ "несправедливую выгоду". Увлеченный силой народныхъ жалобъ, Лютеръ восклицаетъ: "въ короткое время лихва и жадность довели насъ до того, что, кто немного лѣтъ назадъ могъ пропитаться на 100 гульденовъ, теперь не проживетъ и на 200; ростовщики скребутъ и дерутъ съ насъ кожу".
   Важные для культурной ^характеристики эпохи взгляды эти не помогаютъ намъ теперь добраться до истинной причины явленія. Размѣры роста цѣнъ въ нихъ преувеличены; современники отмѣчали въ качествѣ причинъ симптомы широкаго общаго экономическаго процесса, болѣзненно отзывались на то или другое мѣстное зло или протестовали противъ естественнаго хода въ развитіи обмѣна.
   Единственный писатель, который уже во второй половинѣ XVI в. вѣрно указывалъ главную причину явленія, былъ тотъ же Бодэнъ. Онъ видѣлъ ее въ огромномъ возростаніи количества драгоцѣнныхъ металловъ въ Европѣ, слѣд., считалъ вздорожаніе товаровъ равнозначительнымъ удешевленію цѣны денегъ. Но можно ли на такомъ объясненіи успокоиться? Что значитъ это явленіе? Разъ драгоцѣнные металлы -- не считая ихъ роли, какъ предмета роскоши, доступнаго немногимъ -- служатъ лишь въ качествѣ средства обмѣна, то не должно ли ихъ удешевленіе, при соотвѣтственно большемъ ихъ количествѣ, оказаться простымъ измѣненіемъ мѣры оцѣнки всего, что подлежитъ обмѣну товаровъ, работы, повинностей? Гдѣ же тогда причины безпокойства и раздраженія? Не были ли страхи людей XVI в. оптическимъ обманомъ, происходившимъ отъ непривычки скоро примѣняться къ новому счету?
   Присмотримся нѣсколько ближе къ ходу развитія явленія, къ его размѣрамъ и деталямъ для того, чтобы судить, насколько правы были люди XVI в. въ своихъ впечатлѣніяхъ, что происходитъ нѣчто тяжелое, болѣзненное, хотя бы ихъ объясненія были сплошь невѣрны.
   Надо замѣтить прежде всего, что эпохѣ вздорожанія товаровъ и удешевленія денегъ въ XVI в. предшествуетъ обратно періодъ приблизительно въ 100--130 лѣтъ (отъ 1390 г. до 1500 или 1520), когда цѣны на все стоятъ низкія, а деньги чрезвычайно дороги. Въ 1470 г. во Франціи можно было купить вдвое болѣе товаровъ, чѣмъ за 100 лѣтъ передъ тѣмъ, на одну и ту же сумму. Вздорожаніе денегъ и удешевленіе товаровъ идетъ, все возростая къ концу вѣка, а въ то же время усиленно работаютъ европейскіе, особенно серебряные рудники и начинается довольно крупный подвозъ золота съ береговъ западной Африки (количество ежегодно добываемаго золота и серебра увеличилось во второй половинѣ XV вѣка въ сравненіи съ двумя предшествующими вѣками въ отношеніи; 11:7). Очевидно необыкновенное развитіе спроса на драгоцѣнные металлы. Причина уже была указана выше. Съ 1520 г. замѣчается обратно возростаніе цѣнъ на нѣкоторые продукты, съ 1550 оно дѣлается болѣе общимъ. Въ то же время открывается ввозъ американскаго золота и особенно серебра (общее количество серебра, добытаго европейцами въ періодъ 1545--1560 гг., въ 6 разъ больше, общее количество золота за то же время въ 1 1/2 раза больше, чѣмъ въ періодъ 1493--1520 гг.). Не шло ли возростаніе цѣнъ все время параллельно и въ зависимости отъ увеличенія количества драгоцѣнныхъ металловъ и удешевленія звонкой монеты? Не произошло ли постепенно удовлетвореніе горячаго въ свое время спроса на денежный товаръ?
   Вглядываясь ближе, мы замѣчаемъ, что въ первыя два, три десятилѣтія XVI вѣка поднялись цѣны собственно на пряности, остальныя цѣны мало измѣнились. Явленіе это такимъ образомъ частичное, не захватывающее всего рынка. Дѣло въ томъ, что въ торговлѣ пряностями наступили новыя условія. Съ открытіемъ морского пути въ Индію ихъ подвозъ монополизировали португальцы, которые, какъ мы видѣли, сбывали ихъ въ Антверпенъ. Старые поставщики этихъ продуктовъ, южно-нѣмецкіе города и Венеція, чтобы не потерять своихъ покупателей, должны были обращаться теперь въ Лиссабонъ или Антверпенъ. Такимъ образомъ, хотя количество товара увеличилось, но цѣны его попали въ зависимость отъ извѣстныхъ торговыхъ усложненій и опредѣлялись теперь въ еще большей степени, чѣмъ раньше, немногими торговыми силами. Въ этомъ отношеніи жалобы современниковъ на соглашенія между "монополистами" были близки къ истинѣ; но монополія не имѣла того общаго характера, какой ей тогда приписывали; она захватила лишь немногіе продукты и измѣненіе въ ихъ цѣнѣ затрогивало лишь богатыхъ людей. При этомъ надо замѣтить еще, что подвозъ американскаго золота и серебра до 20-хъ годовъ былъ вообще не великъ, до половины 30-хъ годовъ онъ ограничивался только предѣлами Испаніи и мало былъ ощутителенъ для остальной Европы.
   Иное дѣло -- возростаніе цѣнъ съ половины вѣка приблизительно. Оно захватываетъ болѣе или менѣе всѣ товары и отрасли труда; его характерная черта -- крайняя неравномѣрность для разныхъ предметовъ обмѣна. Это -- именно революція цѣнъ, по скольку всколебались и переставились всѣ отношенія между цѣнами. Самый сильный ростъ обнаруживаютъ цѣны на хлѣбъ, на мясо, вообще на пищевые продукты. Гораздо слабѣе возрасли цѣны на фабрикаты, на металлическія издѣлія, ткани и т. д. Наконецъ, еще менѣе поднялась заработная плата. Во Франціи за время 1525--1560 гг. цѣны на пищевые продукты возрасли на 30--40%, на индустріальные на 25--35%, заработки въ индустріи поднялись на 20--30%, въ сельскомъ хозяйствѣ едва на 15--20%.
   Если сравнить относительное повышеніе цѣны пищевыхъ продуктовъ и платы за трудъ, то окажется крайне невыгодное движеніе послѣдней. Перемѣна, напр., въ положеніи поденщика во Франціи ярко иллюстрируется слѣдующими цифрами: между тѣмъ какъ съ 1500 по 1525 г. пища составляетъ 35 или 40% его заработка, съ 1525 по 1560 г. она равняется уже 55% заработка. Отсюда становится понятно общее недовольство, жалобы на трудность жизни. Осложненное волненіеми религіознаго характера, обостренное войной, недовольство это выражается въ Парижѣ въ концѣ 80-хъ гг. вѣка въ революціонномъ взрывѣ Лиги.
   Замѣтимъ еще, что возростаніе количества населенія въ разныхъ частяхъ Европы само по себѣ не могло вызвать явленія всеобщаго вздорожанія. Въ XVI в. приростъ населенія не былъ, повидимому, особенно значителенъ. Мѣстами роста населенія вовсе нѣтъ, какъ, напр., въ Англіи и Испаніи, а между тѣмъ явленія дороговизны на лицо. Именно общность этого явленія объясняется необыкновеннымъ увеличеніемъ въ количествѣ самого орудія обмѣна въ видѣ драгоцѣнныхъ металловъ. Отчегоже происходитъ неравномѣрность въ возростаніи различныхъ цѣнъ, и не могли ли онѣ постепенно сравняться?
   Увеличеніе количества звонкой монеты дѣйствовало на рынокъ, какъ возростаніе спроса на товары. Между тѣмъ производство однихъ товаровъ могло быть расширено, другіе не могли вовсе увеличиться въ количествѣ или могли въ меньшей степени. Отсюда неравномѣрность вздорожанія. Такъ, напр., быстрое сравнительно развитіе индустріальной техники, какъ разъ сдѣлавшей въ XVI в. большіе успѣхи, удешевляло производство и ослабляло ростъ цѣнъ на фабрикаты. Напротивъ, сельское хозяйство слабо двигалось въ техническомъ отношеніи, и приходившіеся на него пищевые продукты росли въ цѣнѣ быстрѣе; уже въ качествѣ дополнительнаго фактора, поднимавшаго цѣны на нихъ, здѣсь играло роль нѣкоторое возростаніе населенія въ XVI вѣкѣ.
   Въ этой неравномѣрности и заключалось опасное и разрушительное до извѣстной степени вліяніе удешевленія денегъ. Оно не моглр въ одинаковой мѣрѣ придтись на пользу всѣмъ, разлиться ровнымъ слоемъ, равномѣрно впитаться; напротивъ, оно обостряло уже существующія различія. Положеніе, которое занимали тѣ или другіе слои населенія относительно рынка, тѣхъ или другихъ предметовъ обмѣна, сказывалось очень рѣзко. Выигрывали въ общемъ тѣ классы, которые обмѣнивали товаръ на деньги. Торгово-промышленный классъ естественно получалъ выгоду; выигрывалъ крестьянинъ, жившій своимъ хозяйствомъ, такъ какъ съ пониженіемъ цѣны денегъ онъ сравнительно меньше платилъ собственнику земли въ видѣ ценза, а съ другой стороны дороже продавалъ свои продукты. Теряли тѣ классы, которые получали деньги и на нихъ должны были пріобрѣтать продукты. Терялъ сеньёръ, дворянинъ, если, какъ обыкновенно, онъ не хозяйничалъ, а жилъ на ренту, фиксированную въ старыя времена. Если онъ хозяйничалъ посредствомъ половниковъ, то онъ, правда, выигрывалъ отъ продажи сельскохозяйственныхъ продуктовъ: во зато ему приходилось теперь гораздо больше платить батракамъ и слугамъ; онъ платилъ значительно больше за предметы первой необходимости, которыхъ не производилъ самъ, и за предметы роскоши, которые ему навязывало его сословное положеніе. Вотъ почему всюду наблюдается задолженность дворянства, почему испанскіе гидальго во множествѣ идутъ въ чиновники, а въ администраціи при плохомъ содержаніи развивается взяточничество. Терялъ по преимуществу работникъ, особенно сельскій, тѣмъ болѣе, что городъ, съ его закрытыми корпораціями, былъ для него недоступенъ. Теряли вообще низшіе классы, поскольку они представши въ своемъ жизненномъ положеніи среду малоподатливую, трудно приспособляющуюся къ измѣненіямъ рынка, тогда какъ наоборотъ, тѣ общественные слои, которые привыкли наблюдать малѣйшія колебанія экономической жизни и пользоваться ими, примѣнялись весьма быстро.
   Такимъ образомъ, въ процессѣ выступали условія соціальныя, сказывалась сила и слабость различныхъ общественныхъ слоевъ и притомъ въ мѣру закона, что сильный пріумножаетъ достояніе, а у слабаго отнимается и то, что было. Революція цѣнъ пришлась въ эпоху важныхъ соціальныхъ измѣненій въ городѣ и деревнѣ, въ періодъ, когда ростъ крупной индустріи, торговли и крупнаго земельнаго хозяйства сдвигалъ съ мѣста и пролетаризировалъ рабочія массы; революція цѣнъ подчеркнула, выставила во всей яркости этотъ переворотъ и обострила его; въ этомъ смыслѣ она была для XVI в. завершеніемъ процесса, который разрушалъ положеніе классовъ, процвѣтавшихъ въ концѣ среднихъ вѣковъ, мелкаго ремесленника и полузависимаго крестьянина, и въ этомъ смыслѣ опять-таки правы были народные проповѣдники и демократическіе публицисты, когда они жаловались на растущую придавленность мелкаго люда, когда они связывали возростаніе цѣнъ съ народными бѣдствіями.
   Въ экономическомъ подъемѣ XVI в. много чертъ рѣзкихъ, насильственныхъ, финансовые властители его выступали, подобно первымъ представителямъ политическаго абсолютизма, съ характеромъ тиранническимъ и вызывающимъ. Слишкомъ понятна оппозиція и самому движенію, и его главнымъ носителямъ. Шестнадцатый вѣкъ -- вѣкъ перваго разцвѣта капитализма и въ то же время вѣкъ горячихъ антикапиталистическихъ протестовъ. Если въ предшествующіе три вѣка и возникали народныя волненія противъ евреевъ и ломбардовъ, какъ представителей капитала, то они носили мѣстный характеръ. Въ XVI в. движеніе это одновременно захватываетъ широкіе круги населенія въ разныхъ странахъ. Всюду поднимаются тѣ классы, которые оттѣснялись экономическимъ переворотомъ: крестьяне, рыцари, ремесленники, мелкіе торговцы.
   Поводы и спеціальныя основанія различны: въ Германіи грозятъ "монопольнымъ компаніямъ", во Франціи народъ ставитъ усиленіе налога въ счетъ банкирамъ, въ Испаніи денежныхъ людей считаютъ виновниками ухода изъ страны золота. Но суть вездѣ одна и та же: это -- протестъ противъ всѣмъ видимаго сосредоточенія властнаго капитала, оказывающаго всюду давленіе. Противъ этого неуловимаго, но безпощаднаго врага все кажется дозволеннымъ: представители мелкаго дворянства въ Германіи, привыкшіе къ аргументу меча, бросаются на захватъ того, что они считаютъ награбленнымъ, а княжеская олигархія, имѣющая свои счеты съ капиталистами, объявляетъ разбойничьи банды рыцарей бичемъ Божіимъ за вымогательства купцовъ. Развиваясь дальше, антикапиталистическое движеніе принимало еще болѣе широкій, антигородской характеръ, и это понятно: въ деревню денежное хозяйство проникало еще въ слабой мѣрѣ, и притомъ въ формѣ эксплуатаціи со стороны города, который казался мужику какимъ-то сосущимъ паукомъ. Вотъ почему, напр., въ программѣ тирольскихъ крестьянъ въ 1525 г., рядомъ съ требованіемъ запретить купечество, "чтобы никто не осквернялъ себя грѣхомъ лихвы", есть еще желаніе уничтожить замки и городскія стѣны для того, чтобы не было больше городовъ, а оставаіись бы однѣ деревни, и чтобы никто не возвышалъ себя надъ другими.
   Въ движеніи есть извѣстная аналогія современнымъ соціальнымъ протестамъ. Но коммунистическій элементъ въ оппозиціи XVI в.-- еще результатъ средневѣковыхъ традицій, привычки къ общиннымъ порядкамъ въ деревнѣ, къ корпораціоннымъ въ цехѣ и братствахъ. Сдвигаемый силой капитала, мелкій людъ хватается за свой общинный строй и мечтаетъ о возведеніи его спасительныхъ формъ въ общій законъ, о расширеніи его на всѣ человѣческія отношенія. Впрочемъ, коммунистическій идеалъ пользуется значительнымъ распространеніемъ и въ интеллигентныхъ слояхъ, какъ можно судить, напр., по изображенію идеальнаго общественнаго строя въ "Утопіи" гуманиста Мора или по характеру вліянія анабаптизма въ бюргерскихъ кругахъ.
   Еще другая своеобразная черта примѣшивается въ XVI вѣкѣ къ антикапиталистическому движенію: оно находитъ себѣ оправданіе въ стародавнихъ воззрѣніяхъ церкви, которыя подновляются теперь реформаціей. Во имя нравственныхъ началъ, въ силу естественнаго консерватизма и отчасти по своему отсталому экономическому положенію, церковь долго сохраняла протестъ противъ процента. Религіозные реформаторы, возвращаясь къ ригористическимъ принципамъ, большею частью поднимали и это ученіе; захватывая такимъ образомъ горячую популярную ноту, они уже увлекались далѣе на этомъ пути въ роли громителей общественной неправды. По временамъ и католическое духовенство возвышало голосъ противъ явленій капитализма. Хотя духовниковъ Филиппа II можно было подкупать для заключенія съ правительствомъ выгодныхъ займовъ, но въ затруднительныя для государя минуты старые аргументы противъ роста, противъ купцовъ, подкрѣпляемые каноническими и библейскими цитатами, снова извлекались на свѣтъ Божій, и во всякомъ случаѣ находили отголосокъ въ общественныхъ настроеніяхъ.

(Продолженіе слѣдуетъ).

"Міръ Божій", No 8, 1897

   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru