Неизмѣримость вселенной и безконечное разнообразіе вещей, чудный порядокъ и согласіе, по которому онѣ представляютъ изъ себя единое неразрывное цѣлое; самая точная и непримѣтная постепенность въ развитіи жизни, отъ бездушнаго каменнаго зерна, до высочайшаго разумнаго созданія; необходимая связь причину съ ихъ самыми отдаленными дѣйствіями и послѣдствіями, цѣлей съ средствами, слѣпаго механизма съ силою свободной воли;-- естественно возносятъ насъ къ понятію о Единомъ, Всемогущемъ, Премудромъ, Всеблагомъ Творцѣ міра -- къ понятію высочайшему, важнѣйшему и драгоцѣннѣйшему для человѣка.
Падемъ съ благоговѣніемъ предъ непостижнымъ величіемъ Создателя; поклонимся Ему духомъ и истиною, и будемъ въ безмолвіи чудиться необъятному созданію рукъ Его! Единъ Онъ великъ во всемъ и паче всего: безпредѣльное Его величіе превыше нашего разумѣнія. Молніеносная риза Саваоѳа простерта надъ всѣмъ, отъ самаго высочайшаго солнца -- до глубочайшаго земнаго праха.
Такова должна быть цѣль при созерцаніи природы!
Философія, по самому знаменованію сего слова, есть любовь къ мудрости {Пиѳагоръ первый, по нѣкоторой благородной скромности, назвалъ себя Философомъ или мудролюбцемъ; до него Философы назывались мудрецами. Прим. Соч.}, состоящая въ познаніи самого себя и въ умѣньѣ давать истиную цѣну вещамъ, встрѣчающимся въ жизни. Мало есть словъ, подверженныхъ столь частому злоупотребленію; и истинное значеніе слова философія, столь мало извѣстно, что философомъ обыкновенно называютъ такого человѣка, который привыкъ отмѣнять себя отъ другихъ, и часто приписываютъ сіе названіе Астрономамъ или Метафизикамъ. Но еще Греческая древность изобразила подлинный характеръ Философіи въ немногихъ, но знаменательныхъ чертахъ слѣдующею надписью на одномъ знаменитомъ храмѣ, познай самого себя," -- и великій Сократъ извелъ Философію изъ мрачныхъ стѣнъ школы на свѣтъ общественной жизни, ограничивъ ее ученіемъ общаго здраваго смысла. И поелику нѣтъ ничего къ человѣку ближе самого человѣка; то Философія и должна быть правиломъ нашего поведенія, а съ тѣмъ вмѣстѣ основаніемъ и мѣриломъ нашихъ сужденій о вещахъ. Истинный мудролюбецъ совершенно увѣренъ въ бытіи Божіемъ, въ непостижимыхъ, но всегда премудрыхъ и благихъ судьбахъ Его Святаго Промысла, а съ тѣмъ вмѣстѣ -- и въ безсмертіи души: ибо сіи двѣ истины совершенно между собою неразрывны, и послѣдняя есть необходимое слѣдствіе первой. Но сіи основныя и драгоцѣнныя для человѣка истины, мудролюбецъ болѣе созерцаетъ и чувствуетъ, нежели доказываетъ по правиламъ діалектическихъ тонкостей, которыя часто не столько проясняютъ, сколько потемняютъ истину и нѣкоторымъ образомъ дѣлаютъ ее сомнительною: ибо доказывать, значитъ убѣждать другаго въ томъ, въ чемъ онъ еще не убѣжденъ. Будучи совершенно увѣренъ въ сихъ святыхъ истинахъ, внушаемыхъ Вѣрою, и досточтимыхъ для разума и сердца, -- истинный мудролюбецъ по совѣсти исполняетъ обязанности любви къ Богу, ближнему, и себѣ самому. На человѣчество взираетъ онъ какъ на единое семейство Единаго Небеснаго Отца, и живетъ съ людьми какъ съ братьями, въ мирѣ и согласіи. Всѣ его намѣренія, желанія и поступки чисты; ибо клонятся къ общему благу, къ частному благополучію другихъ, а чрезъ то и къ благополучію его самого. Онъ совсѣмъ непохожъ на безбожника, который, почитая себя какъ бы отдѣленнымъ отъ природы и человѣчества, все относитъ къ своему самолюбію; не ищетъ и не знаетъ другаго блага, кромѣ того, что можетъ льстить его вкусу и нѣжить его страсти; жаждетъ, и никогда не утоляетъ своей жажды, подобно Танталу; скитается по землѣ, какъ чудовище; ненавидитъ Бога, Природу, человѣчество, самого себя, и -- видя въ каждомъ мгновеніи времени мелькающую ему грозную вѣчность, съ адомъ въ душѣ и сердцѣ, призываетъ къ себѣ мечту вѣчнаго ничтожества, дабы въ сей безднѣ погребсти себя съ цѣлою вселенною.
Удалимъ нашъ взоръ отъ столь дикой и ужасной картины! Истинная Философія не такова: она должна -- и любитъ дѣлать людей счастливыми. Она заставляетъ насъ съ благоговѣніемъ повиноваться законамъ Божественнымъ, составляющимъ нашу нравственность; свято чтить и исполнять законы предержащей Власти, охраняющіе общественную и личную безопасность. Сія нравственность, внушаемая Божественными законами, подаетъ намъ самые вѣрные совѣты и самыя сильныя побужденія къ дѣятельности для нашего счастія, могущей служить утѣшеніемъ во всякомъ возврастѣ, во всякомъ состояніи, и во всѣхъ обстоятельствахъ жизни. Она удовлетворяетъ -- уму небесными истинами, сердцу -- утѣшельными чувствованіями и надеждами; она упрочиваетъ человѣку сей миръ и сіе спокойствіе души, столь вожделѣнныя какъ въ счастіи, такъ и въ несчастій; она даетъ ему средства быть счастливымъ и здѣсь, и за предѣлами гроба (ибо вѣчно будетъ свѣтить, вѣчно не погаснетъ звѣзда человѣчества); она укрѣпляетъ связи обществъ, Царствъ и народовъ; ея утѣшительныя правила прогоняютъ скуку, грусть и томленіе, неразлучныя съ заблужденіями ума и сердца. Правила сіи сообщаютъ духу силу и крѣпость; жизнь самаго тѣла юнѣетъ, такъ сказать, отъ ихъ животворнаго дѣйствія. Сколько невинныхъ удовольствій, сколько чистыхъ наслажденій, сколько прелестей появилось бы въ общественной и частной жизни, если бы повсемѣстно исполняли правила нравственности! Она есть сильное лекарство противъ опасныхъ заблужденій тѣхъ мечтателей, которые святотатственно присвояютъ себѣ досточтимое названіе философовъ, ни мало, не оправдывая онаго ни твореніями своего ума, ни движеніями своего сердца, ни своимъ поведеніемъ. Таковые мечтатели весьма далеки отъ святилища истиннаго мудролюбія, которое отверзто лишь чистымъ душамъ, познающимъ Бога, Природу, и самихъ себя. Имъ то по всѣмъ правамъ принадлежитъ высокое наименованіе истинныхъ мудролюбцевъ.
Имъ же отъ искренняго сердца посвящаются и сіи строки.