Веселый Артем
Степь да степь кругом...

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

Артем Веселый

Степь да степь кругом...

1

   Степь была разломана оврагами.
   Кружил по степи горячий ветер, завивал на дорогах черную, чернее сажи, пыль.
   На кургане дремал, сонно озирая дали, высеченный вечностью, косматый орел.
   Несжатые и местами уже начавшие осыпаться хлеба, точно море подступали к самым порогам хат.
   Уж вторую неделю кавполк безмятежно отдыхал на затерянном в степи хуторе.
   По вечерам, когда сваливала жара и по улицам ложились густые тени тополей, политруки проводили по эскадронам занятия.
   А ночами отдохнувшие бойцы с гармошкой и песнями шлялись по хутору и, случалось, уже затевали из-за девок драки.
   Командир полка Иван Чернояров, выслушивая от своего ординарца Шалима доклады о тех сварах, недовольно ворчал:
   -- Пора бы и за дело браться... Самый раз... У хлопцев кровь застоялась, осатанели от скуки.
   Но штаб дивизии молчал.
    

2

   Иван Чернояров давно искал встречи со своими станичниками, что не захотели служить революции и пошли под трехцветные знамена "единой и неделимой". [421/422]
   И вот наконец-то конная разведка доставила на хутор языка, от которого с точностью было вызнано о стоявшем в недалеком селе пластунском батальоне Запорожского полка.
   Чернояров возликовал.
   Вся подготовка к набегу была проведена в полном секрете и в кратчайший срок.
   Была темная августовская ночь. Тишина нарушалась лишь редким лаем собак да доносившимся с речки немолчным кваканьем лягушек. Небо было затянуто грозовыми тучами, и меж туч лишь кое-где мерцала робкая звезда.
   Трубач проиграл сбор.
   Спавший до того мертвым сном хутор вмиг ожил, -- в окнах хат зажелтели трепетные огоньки, захлопали двери, заржали кони, тпрукали хриплые спросонья голоса. Не прошло и полной минуты, как со дворов уже вылетали всадники и устремлялись к условленному заранее месту сбора -- за сады, к ветрякам.
   Полк выстроен.
   Бубнят низкие голоса, в зубах вспыхивают раздуваемые ветром цигарки, всхрапывают кони, чуя дорогу.
   Чернояров вполголоса объясняет окружившим его эскадронным командирам и ближайшим своим помощникам предстоящую задачу.
   -- Из огня в плен не брать, -- говорит Чернояров, сверкая в темноте огненными очами, -- попал под шашку, руби.
   Эскадронные разъезжаются по своим местам, подают команду, и полк трогается к речке.
   Выпаивают коней на дорогу, потом эскадрон за эскадроном вытягиваются за хутор, на шлях и, сопровождаемые неистовым собачьим лаем, пропадают в темной степи.
    

3

   Полк шел переменным аллюром.
   Впереди смутно белел степной шлях, по сторонам -- волнуемые ветром -- шумели хлеба.
   Мягко погромыхивали колеса пулеметных тачанок, звякали удила, подковы, пулеметные щиты. Ветер заглушал все эти звуки.
   Время от времени из головы колонны в хвост передавалась негромкая команда: [422/423]
   -- Не кури-и-и-ть... Кашляй в шапку-у-у...
   Иван, как и всегда, был впереди полка. Под ним поскрипывало новое, еще не обмятое седло. Громобой -- так звали его жеребца -- бодро потряхивал головой, прося повода. Стремя в стремя с командиром по один бок ехал верный Шалим, по другой бок -- трубач.
   Иван перед боем, как перед прыжком в холодную воду, весь был собран, серьезен... Но душа его была пьяна -- атака была его любимая игра. Вот уже третий год, как он беспрерывно находился в огне -- Персия, Украина, Кубань -- он заболевал дикой тоской, когда подолгу не было боев, и только после хорошего дела веселел, орал вместе с бойцами нехитрые походные песни и на дневках переплясывал самых удалых плясунов.
   Так полк двигался часа два.
   Засерел рассвет, но еще настолько слабо, что и в десяти шагах всадник был еле различим.
   И не было еще никаких признаков села.
   "Опоздали", -- эта мысль уже мелькала кое у кого в голове.
   Вот-вот готовый вспылить Иван обернулся к начальнику конной разведки Бурульбашу и недовольно буркнул:
   -- Ну, где ж твой чертов круган?
   -- От, туточки, Иван Михайлович, -- шепнул старый Бурульбаш, и под бледным светом звезды блеснула вдетая в его ухо серебряная серьга.
   И действительно, проехав еще немного, Иван различил в указанном направлении смутный контур кургана. Он очертил собранною в руке плетью быструю петлю и тихонько свистнул.
   Бурульбаш все понял.
   Он крутнул коня и замешался в движущуюся конную массу, а через какую-нибудь минуту его полусотня, оторвавшись от полка, пошла наметом прямо по хлебам, обтекая курган с обеих сторон, чтобы захватить, по возможности без шума, неприятельский дозор, если он там засел, да чтобы немедля выпытать у тех дозорщиков пароль.
   Иван ослабил в ножнах шашку и выдернул из коробки маузер.
   И следовало бы подождать Бурульбаша, но было уже некогда: заметно начала редеть ночная темень, была дорога каждая доля минуты. [423/424]
   Сразу за курганом должно было быть село, и еле слышный редкий собачий брех уже доносился оттуда.
   Полк остановился.
   Иван отдал последние распоряжения, а сам с полусотней осторожно двинулся вперед.
   И сейчас же за ним, в некотором отдалении, двинулись уже перестроенные в боевой порядок эскадроны.
   В стороне кургана вспыхнул короткий крик, блеснул один-другой выстрел, и там все смолкло.
   И -- почти одновременно -- впереди испуганный окрик:
   -- Кто идет?
   -- Свои,-- глухо, волнуясь, отозвался Иван.
   -- Пароль?
   -- Рубай! -- подал Иван команду и, выдернув шашку, ринулся с полусотней на заставу белых.
   В мгновенье ока застава была перерублена.
    

4

   На храпящем кабардинце подскакал Бурульбаш и начал было рапортовать:
   -- Так что, Иван Михайлович...
   Но впереди уже слышались чужие голоса, и некогда было слушать Бурульбаша.
   Иван привстал на стременах, гаркнул:
   -- По-о-о-лк, шашки к бою!
   Горнист повторил на рожке приказание командира.
   Полк пришел в движение.
   Однако, проскакав не более сорока сажен, Иван наткнулся на залегшую в неглубоких окопах цепь противника: несомненно, что пластуны были уже предупреждены кем-то о готовящемся набеге.
   Тревога, первые -- вразнобой -- выстрелы.
   Степь ожила.
   Прямо в лоб -- веером каленого гороха -- брызнул неприятельский пулемет.
   Иван с полусотней, потеряв несколько всадников, отлетел в сторону.
   Скачущий за ним следом эскадрон затоптался на месте, не зная, то ли спешиваться и класть коней, то ли кидаться в атаку. [424/425]
   Полк был открыт... Успех налета заколебался, точно на острие ножа.
   -- По-о-о-олк, за мной!
   Иван с полусотней стремглав поскакал по неглубокой ложбинке вдоль неприятельской цепи.
   Эскадроны, спутав всякий порядок, рванулись за ним.
   Степь загудела от конского топота.
   Темнота ночи все еще боролась с рассветом.
   Трещали, точно кто полотно драл, винтовочные залпы.
   Пулеметы белых, видимо заранее пристрелянные, поливали шлях, на котором уже не было ни одного всадника.
   Наконец -- на стыке двух рот -- Иван скорее угадал, чем увидел разрыв, прогал и кинулся в него со своей полусотней.
   За ним, расширяя брешь, как прорвавшаяся вода, хлынул первый эскадрон, второй эскадрон, весь полк.
   Полыхнуло короткое:
   -- Ура-а!
   И дальше подхватили:
   -- А-аа...
   Неожиданно дело приняло для пластунов дурной оборот: в самом центре своего расположения они имели целый кавполк.
   Стрельба на минуту захлебнулась.
   Всадники -- одни направо, другие налево -- кинулись по фронту, работая шашками и горланя:
   -- Ложи оружие!.. Сдавайся, гады!..
   Но в следующее мгновенье с новой силой разгорелась стрельба и -- пошла потеха.
   Водоворот боя.
   Там, поддетый пластуном на штык, вылетел из седла Семен Зряхов, первый в полку песенник.
   Тут упал с рассеченной головой, задрав бороду, пластун Яков Дубонос: то-то будет радости его семерым детишкам, когда весточка об отце долетит в станицу.
   Горячая пуля чмокнула в переносицу рыбака Остапа Калайду, и осиротела его белая хатка на берегу моря, под Таганрогом.
   Опрокинулся навзничь и выпучил остановившиеся глаза сотник Петро Цаберябый -- пожалеет теперь о его кудрявой голове не одна молодая казачка Бейсугского юрта. [425/426]
   Под казаком Игнатом Забуженко кобыла сломала ногу, попав ногою между спицами колес. Игнат упал вместе с кобылой и, запутавшись в стремени, не успел сразу вскочить -- он был затоптан конями.
   Рядом с ним лег поручик Стрижевский. Еще не успеет как следует разгореться день, а по его измазанному запекшейся кровью, мертвому лицу уже поползут мухи; мухи набьются в ноздри и в полураскрытой поблекший рот, который еще так недавно и с таким азартом целовала в Армавире какая-то девчонка...
   Как косарь идет, косою играя и оставляя за собой широкий прокос, так и Иван Чернояров, с молниеносной быстротой работая шашкой, прорубался сквозь самую гущу врагов.
   Вдруг он увидел на одном из возов своего родного брата Василия, того самого, что давно уже оторвался от казачьего рода и жил в городе и в городе имел свою торговлю. Стоя на возу, он отбивался железной лопатой от наседавших на него Никиты Чубаренко и Петра Галагуры.
   Иван метнулся к брату и закричал:
   -- А ну, хлопцы, осади!.. Я с ним сам расправлюсь!
   Чубаренко и Галагура осадили.
   Василий с непостижимой быстротой выхватил из кобуры наган и вскинул его.
   Иван на мгновенье увидел перед собой черную дырочку дула... щелкнул курок... и вот, -- то ли наган дал осечку, то ли в нем уже не оставалось ни одного патрона, чего Василий впопыхах не заметил, -- выстрела не последовало...
   Он поднял над собой руки и дико, страшно закричал:
   -- Ваня! Братец!..
   Ударом шашки Иван выбил у него из руки наган и осекшимся, чужим голосом туго выговорил:
   -- Молись, стерва.
   И тогда случилось странное...
   Громобой -- под Иваном -- быть может, испугавшись выражения глаз Василия, что еще не так давно был его хозяином, храпел, упирался и никак не хотел подойти к нему настолько близко, чтобы того можно было достать шашкой.
   Иван пришпоривал Громобоя, но все было напрасно.
   А Василий Михайлович, несмотря на свою полноту, вдруг легко закружился на возу и, отмахиваясь от брата руками, точно от овода, залился каким-то кудахтающим смехом: [426/427]
   -- Ванька, не балуй... Ванька, не лезь...
   В глазах его, как пламя, вихрилось безумие, изо рта начала клубом выбиваться пена.
   "Спятил", -- мелькнуло в сознании у Ивана.
   Наконец он совладал с конем и рассек брата через плечо до пояса: ключица -- под шашкой -- хлопнула, точно револьверный выстрел.
   Между тем, пластуны бежали куда попало.
   Кавалеристы гонялись за ними по степи и секли их клинками.
   Первый эскадрон под командой Юхима Закоры уже ворвался в село, по широким улицам которого метались обозы.
   Бой закончен.
   Горнист играет сбор.
   Отовсюду -- на рысях -- сгоняют пленных, подбадривая их плетьми и озорно покрикивая:
   -- Шире шаг!
   Иван спрыгнул с седла, чтобы немного поразмяться, и, бросив повод своего коня Шалиму, спросил его:
   -- Ну, как, кунак, жарко?
   -- Уф, Ванушка, жарко,-- ответил тот, отирая рукавом черкески пот с заветренного лица.
   -- Велик ли урон?
   -- Чотири гроба, семнадцать раненых. Иван раскурил трубку, вскочил в седло и, с места взяв с копытка, поскакал в село.
    
   (1935)
    

Комментарии

   Рассказ впервые опубликован в газете "Легкая индустрия" 23 февраля 1936 г., затем в журнале "30 дней", 1936, No 4.
   Один из последних рассказов Артема Веселого, опубликованных при его жизни. Не вошел ни в один сборник.
   По замыслу автора рассказ должен был быть включен в состав романа "Россия, кровью умытая".
   В настоящем издании печатается по тексту журнала "30 дней", сверенному с рукописью.
    
   Текст приводится по изданию А. Веселый. Избранное / Сост., вступ. ст. и ком. З. А. Веселой. -- М.: Правда, 1990.
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru