Верхоустинский Борис Алексеевич
Птица-чибис

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

Борис Верхоустинский

Птица-чибис

   Тяги пришлось ждать недолго. "Эк-э-эк"! -- послышались голоса вальдшнепов, и над просекой, где притаились охотники, медленно пролетела длинноклювая птица. Самый молодой из охотников, в студенческой тужурке и в длинных сапогах, почти одновременно выстрелил из обоих стволов, но промахнулся.
   -- Чертова кукла! -- проворчал он вдогонку птице, даже не изменившей от выстрела плавности полета.
   Клубы сизого дыма поползли над просекой. Два других охотника насмешливо взглянули на неудачника. Где ему!
   Охотники, -- студент, мужик и земский фельдшер, стояли почти на одинаковом расстоянии друг от друга. Каждому хотелось положить почин, но у дяди Семеныча одноствольная шомполка давала безбожные осечки, а у фельдшера дрожали руки, да и бывшую с ним собаку приходилось часто осаживать, что ему также мешало.
   -- Стрелки тоже! -- пробормотал дядя Семеныч, прислушиваясь, и замер, как истукан, в суровой, выжидательной позе.
   Солнце закатывалось. В лесу быстро темнело, дневные пичуги замолкали, лишь кукушка отсчитывала чьи-то года, да козодой все никак не мог угомониться, и -- то здесь, то там попискивал, словно пилил крошечными пилками крошечные листики железа. Порою проскальзывал слабый ветерок, шуршал зеленою листвой, и казался тихим лепетом дремлющего леса.
   Бац! бац! -- выпалил фельдшер; глупая собака взвизгнула и заметалась из стороны в сторону, а у студента от неожиданности ружье чуть не выпало из рук. Этакая скотина этот фельдшер! Впрочем, слава Богу, он тоже не попал.
   Теперь студент, в свою очередь, насмешливо взглянул. Эге! Оказывается, и фельдшер мажет по горе-охотничьи. А хвастун, -- я, говорит, прицелист, ружье у меня, говорит, чек-борное -- страсть сколько дичи этим самым ружьем на моем веку перехлопано. Вот тебе и прицелист!
   Вальдшнепы же тянули исправно. Дядя Семеныч несколько раз вскидывал самопал к плечу и, свирепо нахмурившись, прицеливался, но подлая шомполка давала осечку за осечкою.
   -- Господи! Неужели я не убью ни единого стервеца! -- сокрушенно подумал студент. -- Ну, что, как ружьишко дяди Семеныча выпалит?
   -- Эк-э-эк! -- внезапно послышалось вдали. Раньше студент принимал этот звук за лягушечье кваканье, но теперь он освоился и знал наверняка, что приближается вальдшнеп.
   -- Эк-э-эк! -- раздалось почти над самою головой. Кровь в студенте отхлынула от сердца, весь он вытянулся, побледнел и впился пальцем в собачку.
   Летит!
   Грузно, лениво вылетела брачующаяся птица на просеку. Студент прицеливался долго и подпускал ее поближе к себе, чтобы бить без промаха. Но вальдшнеп, заметив его, стал сворачивать. -- А-a! Вот ты как!.. Не уйдешь, милый!
   Студент нажал собачку, оглушительный выстрел прокатился по просеке и мгновенно замер; вальдшнепа не было видно в клубах стелющегося дыма. Неужели мимо? Нет! -- в траве, у ног охотника, что-то билось и трепетало... Она, птица, летевшая на любовное свидание!
   Студент поднял раненого самца за ноги и размозжил ему голову о приклад ружья. Не уйдешь, брат! Фельдшер и дядя Семеныч завистливо посмотрели в сторону победителя, а глупый пес опять взвизгнул так, что фельдшер раза два полоснул его арапником вдоль спины.
   И вновь на просеке затихло. Кукушка на время перестала куковать. Лишь неугомонный козодой, испугавшись выстрела, запищал быстрее, как бы норовя допилить нужный ему кусочек железа.
   Пальцы студента были в крови, -- какая она липкая!
   Он брезгливо поморщился.
   Тьма сгущалась, деревья принимали сказочные очертания.
   К засаде птицы больше не приближались, -- дядя Семеныч зря настораживался, прислушиваясь к каждому шороху: очевидно, вальдшнепы тянут в другом месте и уже успокаиваются.
   В тщетном ожидании охотники простояли еще с добрый час.
   -- Ни черта боле не выдет, ну его к лешему! -- рассердился дядя Семеныч, когда в лесу совсем потемнело.
   -- Ничего не выйдет! -- согласился и фельдшер, вскидывая ружье на плечо. -- Пойдемте, господа, здесь не выгорит. Цезарь! Цезарь, сволочь паршивая! Назад!..
   Студент торжествовал. Вот так раз, старые охотники -- ни пуху, ни пера, а он, новичок, -- с дичиною. Небось, сердятся... Ха-ха-ха!
   Он закурил папироску, весело шагая за дядей Семенычем, знавшим в лесу все ходы и выходы. Каждую весну дядя Семеныч таскается по мхам, болотам и просекам; про себя он говорит, что стрелок на редкость, и что, если бы не проклятые осечки, он нанашивал бы во, сколько дичи... А дяде Семенычу надо верить: борода у него окладистая, как у кучера; брови могучие, вроде двух усин, и даже из носу у дяди Семеныча лезут волосы.
   -- Позвольте прикурить, Леонид Алексеевич! -- попросил фельдшер, останавливаясь.
   Студент вынул из кармана коробок и черкнул спичкой:
   -- Пожалуйста.
   -- Н-да-с, подвезло вам, подвезло. Достойно удивления: неофит в этой области, если можно так выразиться, и вдруг -- представьте себе, прямехонько вальдшнепа. Твердость руки! Завидная меткость!
   -- Ну, ну! -- улыбнулся студент, -- чего там. Дуракам счастье, -- знаете поговорку, так вот...
   -- Как можно, Леонид Алексеевич! -- укоризненно ответил фельдшер. В данном случае, простите меня, ваша поговорка не уместна. Вы человек образованный, с интеллигентным складом мышлении, так сказать, какой же дурак, помилуйте.
   -- Да я себя за дурака и не считаю! -- лениво отозвался студент, -- этакий вы чудак, все всерьез принимаете.
   Фельдшер переменил тон на назидательный:
   -- Потому рассуждаю так, что словам придаю многозначительное значение. Слово такая вещь, что иной раз убьет хуже ножа, хуже обуха. Да-с! Не воробей, вылетит -- не воротишь. Это я так, безотносительно к нашему разговору. Понимаете?
   -- Понимаю.
   -- Знаете, Леонид Алексеевич, -- фельдшер глухо кашлянул, -- я, можете себе представить, атеист, индивидуум лишенный веры в разумное существо, координирующее наши волевые поступки. Да-с, бог -- это я, иного не признаю, а умру -- и прах мой могу пожертвовать даже на салотопенный завод. Все равно... Но слову придаю бо-ольшое значение. Простите, что назойливо напрашиваюсь на разговор, а только сейчас такое пессимистическое настроение.
   Студент почувствовал себя неловко:
   -- Пожалуйста, пожалуйста, я вас слушаю с большим удовольствием... Лишь бы не отстать от дяди Семеныча.
   -- Не отстанем!
   Фельдшер перекинул ружье за другое плечо.
   -- Можете себе представить, читал я Библию, и там слова: "Вначале бе Слово" -- весьма замечательно сказано, и из-за этого гибнем. Слово -- это душа каждого поступка. Да-с, именно душа. Но, представьте себе, всегда случается так -- слово сказано, а дело еще не наступило, а когда наступит дело, от слова остались одни воспоминания. Сперва из ружья вылетает дым и огонь, а грохот позднее, и никогда вместе.
   -- Ну, и что же? -- заинтересовался студент.
   -- А то, что через это погибнем.
   -- Не понимаю.
   -- Но представьте себе, Леонид Алексеевич, следующую картину. Некоторый человек, положим, моих лет, а мне 38, живет с женой десять лет, и от нее у него дети. Да-с... И сошлись они, муж да жена, по взаимности. Он ей сказал: "дорогая моя"! -- и она ему то же. Можете себе представить?
   -- Ну?
   -- И вот через десять лет оказывается, то было слово. Встречается он с другой женщиной, тоже замужней, и видит, что любит-то ее, а жена, была только десятилетним словом. И лишь теперь наступило истинное дело... Хе-хе-хе! А у мужа и жены детки... Н-да-с! Ведь, поздно?
   -- Что за чушь вы городите! -- нетерпеливо оборвал речь собеседника студент. -- Ей-богу ничего не понимаю.
   Фельдшер опять перекинул ружье и плаксивым голосом пробормотал:
   -- Не понимаете? Очень жалко, Леонид Алексеевич, что не понимаете. Т-тубо, Цезарь, п-паршивый черт, чего под ноги лезешь!..
   Студент ускорил шаг и у конца просеки настиг Семеныча.
   -- Эва, дорога вот! -- сказал мужик, зевая.
   В небе уже висела огромная, красная, как медь, луна. Из лесу неслись соловьиные трели. Необыкновенно мягким, опьяняющим был весенний воздух. Студенту, измытарившемуся в городе и кое-как выбравшемуся на неделю в гости к дальнему родственнику попу, хотелось втягивать, пить этот воздух, чтобы запастись им надолго-надолго.
   Горбатая дорога сползала к речке, через которую был перекинут мост.
   -- Постоим! -- попросил студент дядю Семеныча. Семеныч согласился. Студент облокотился на перила и заглянул в журчащую между камнями воду. Откуда здесь эти глыбы гранита? Быть может, они нанесены сюда еще в ледниковый период. И потом -- какие высокие берега у этой речонки. Да в них поместилась бы целая Волга! Очевидно, в древности здесь протекала великая река. Однако, черт возьми, жизнь-таки двигается!
   -- Вот что, дядя Семеныч, не хочешь ли ты покурить? Хороший ты человек, ей-богу, -- а ружье у тебя дрянь, нужно тебе отдать справедливость.
   Дядя Семеныч ответил: "благодарствуйте"! -- и осторожно вынул заскорузлыми пальцами из портсигара папироску.
   -- Что ж, теперя и покурить можно. Глянько-сь, туман подымается.
   Река дымилась. Белый, как вата, туман наползал на отлогие берега. В нем где-то невдалеке кричал коростель.
   Дядя Семеныч сел на перила моста и задумчиво сплюнул.
   -- Строют дома и всякую чертовщину... Подумаешь! На кой шут?.. Жили и без городов. Всех бы их в хайло чертово. То-то народ дохлый пошел. Взять тебя, Леонид Алексеевич. Ведь, тля-тлей, волосы-то отрастил длинные, что у дьякона, а дать по грудям хорошенечко -- и дух вон. Жил бы в деревне завсегда, на охоту ходил да парное молочко пил -- и дело бы другое. Так нет, -- скучно в деревне, в город хочется.
   Подошедший фельдшер возразил:
   -- Ты этого не в силах понять, Семеныч. Город -- сосредоточие интеллигентности, соль земли, так сказать. Вы на меня не сердитесь, Леонид Алексеевич? Извините, пожалуйста. Поделиться думами с другою, так сказать, индивидуальностью повлекло, а вы как раз не в настроении.
   Студент пожал плечами. Что за тупая пила этот фельдшер! Несет чушь и просит прощения. Однако, по-видимому, рассказывал он про себя. Значит, деревенский ловелас -- забавно!
   -- Нет, дядя Семеныч, не брани город. Разве у вас в деревне есть такие женщины, как в городе? Ха-ха! Брови собольи, походка павья, эка, черт возьми... Как пройдет она мимо тебя, так сердце в груди подпрыгнет. А у вас что... Но учительница все-таки недурна, правду говорю я, а?
   Он хлопнул по плечу фельдшера, Тот покраснел, как вареный рак, и, отвернулся.
   -- Жаль, что замужняя! -- докончил студент. Фельдшер строго взглянул на него; студенту показалось, что он даже слегка задрожал.
   -- Не смейте так о женщинах отзываться. Не хорошо-с... Мученицы и святые, если можно так выразиться. А Зинаиды Павловны вы не имеете счастья знать, они необыкновенной чистоты и, так сказать, не будут реагировать на проявления флирта. Высокая душа!
   Студент улыбнулся. Попался, любезный друг. "Высокая душа! Чистота необыкновенная"! -- Ах, ты, шут гороховый!
   Но, взглянув на фельдшера, он устыдился. Сутулый, рыженький, в морщинах и слегка веснушчатый фельдшер был жалок, словно пришиблен судьбой. "Зачем я его мучаю? -- подумал студент, -- и зачем лгу на себя: ведь, не хлыщ же я и не циник".
   -- Пойдемте, господа.
   Он откинул окурок папиросы под мост в туманную речонку. С берега доносились странные звуки: "Чиби! чиби! чиби! чиби!"
   -- Убью сейчас! -- в волнении прошептал фельдшер, скидывая ружье с плеча и осторожно пробираясь к берегу на манящие его звуки.
   Дядя Семеныч фыркнул:
   -- Черта с два... убил. Чибисиха зачибикала! -- пояснил он недоумевающему студенту. -- Нестоящая птица, а в крайности и ее можно есть. Да в тумане не углядеть, где ему!
   Глухо и сдавленно прозвучал в сыром воздухе одинокий выстрел. Студент видел, как фельдшер палил, но не мог понять, что было для него мишенью. Птица, конечно, бегает по земле, скрытая травой и туманом,
   -- Попали? -- насмешливо спросил он, подойдя к фельдшеру. Тот повернул улыбающееся лицо, бледное, как туман, и с расширенными зрачками в разгоревшихся глазах.
   -- Я собственно и не метил. Выстрелил наобум, на голос. Ну, -- и промазал... И очень рад, что промазал.
   Помолчал.
   -- Я собственно загадал. Ежели убью, так убью; ежели нет, так нет... И не убил.
   -- Что за ерунда! -- засмеялся студент; фельдшер тоже засмеялся надорванным тенорком.
   -- Цезарь! Цезарь! -- вдруг закричал он, -- назад, Цезарь, куда ты?
   Но пес потонул в тумане.
   -- Дичину пошел выискивать! -- сыронизировал Семеныч. Фельдшер перестал смеяться, с беспокойством глядя вслед убежавшему псу.
   Неожиданно из тумана вынырнула голова Цезаря, в зубах он держал убитую птицу. Птица-чибис, вот что это было!
   Фельдшер отшатнулся. Все черты его лица сразу обострились, а зрачки глаз еще более расширились. Он взял убитую птицу-чибис, спрятал ее в ягдташ и молчаливо пошел вместе со спутниками по верху берега к селу. Слышно было, как в селе парни играли на гармониках, а девушки голосили песни.
   -- Убил, ведь, а? -- пробормотал фельдшер.
   -- Да, удачно! -- подтвердил студент.
   -- На наобум стрелял-то, понимаете?.. А вкатил в самую грудь. Вон огонек, это из окна Зинаиды Павловны...
   Он указал на мерцавший в окне избы огонек.
   -- Н-да-с, у Зинаиды Павловны. Она еще не спит, -- зайдемте, Леонид Алексеевич?
   Студент согласился.
   Село ютилось на крутом берегу реки; на другом было имение генерала Подрубцева, которое уже лет тридцать подряд сдавалось в аренду обрусевшему швейцарцу, Зееру, толстому и здоровенному, пившему водку стаканами, но сумевшему сохранить до старости белые зубы во рту. Село с имением соединялось мельничною плотиной. Старая мельница стояла на сельской земле, но принадлежала фельдшеру, он держал двух работников, а также частенько и сам возился у жерновов в свободное от медицинских занятий время.
   У самого крыльца избы фельдшер заколебался:
   -- А то разве не заходить? Не стоит?.. Помешаем ей, труженица, так сказать.
   -- Как хотите. До свидания, господа.
   Студент распрощался с ним и с дядей Семенычем, и хотел было направиться в дом попа. Когда он отошел шагов десять, фельдшер его окликнул:
   -- А то пойдемте?
   -- И что вы за несносный характер, право! -- рассердился студент, возвращаясь.
   Поднялись на крыльцо, толкнулись в запертую дверь; щелкнул откинутый крючок, дверь отворилась. Их встретила сама учительница, женщина лет двадцати пяти, статная, краснощекая. Она была в голубой кофточке, придававшей ей кроткий и задумчивый вид. Обнаженную шею оплетали коралловые бусы.
   -- Зинаида Павловна! Голубушка! -- затараторил фельдшер, не велите казнить, велите миловать; шли с охоты, видим огонек, и заглянули. Хе-хе! А это, позвольте вам рекомендовать, родственничек отца Андрея, студент юридического факультета, Леонид Алексеевич Боярский. Хе-хе! Замечательный стрелок, хотя еще неофит в некотором роде.
   Студент поклонился и крепко пожал руку женщины. Однако, глаза у нее славные! Настоящие глаза северянки -- голубые, грустные...
   -- Отлично сделали, что зашли. У нас как раз гости, -- карточное сражение. Вы играете?
   -- О, да! И в стуколку, и в двадцать одно.
   -- Вот превосходно!
   Они поставили ружья в угол прихожей и повесили ягдташи на гвозди. Цезарь давно утек домой, фельдшер о нем не беспокоился.
   Хозяйка провела их в столовую. Длинный стол, покрытой белой скатертью, был заставлен пивными и водочными бутылями, на тарелках лежали куски колбас, остатки селедки, холодная телятина, студень. По-видимому, здесь пили долго и много. На полу валялись окурки папирос, это уж было совсем безобразно.
   Студент взглянул на учительницу, ее глаза с беспокойством скользнули по опустошенному столу, русые брови чуть-чуть нахмурились. Ага! Ей это пиршество не нравится, -- значит, иногда она бывает недовольна своим мужем. Действительно, здесь, как в кабаке.
   Игра шла в соседней комнате.
   -- Зина, кто там?
   Голос мужа... Наверное, он в проигрыше и сердит.
   Игроки при виде новых гостей поднялись со своих мест. Их было четверо: сам хозяин, чахоточный учитель, с ярким румянцем на щеках, и остриженный наголо; начальник почтовой конторы, широколицый хохол, со стальными очками на пористом носу. Взгляд у него был немножко застенчивый, как у всех близоруких. Третий -- ветеринар, маленький человечек с длиннейшими черными усами, которые он часто крутил; наконец, лавочник, почтеннейший Фома Петрович.
   Студент со всеми, кроме хозяина, был знаком.
   -- Леонид Алексеевич! Великолепно! Нашего полку прибыло!
   -- Очень приятно! Очень приятно! -- тряс его руку учитель, -- слышал в достаточной мере о вас. А почему нет отца Андрея? Что вы с охоты?.. Очень приятно, присаживайтесь. Господа, сперва только выпить и закусить, устали, поди. Зиночка!
   Учительница попросила отведать, чего Бог послал. Все переселились в столовую. Фельдшер категорически отказался от всего, но студент пропустил несколько рюмок вонючей, теплой водки. Голова закружилась
   Разговорились про охоту. Оказывается, учитель любит побродить с ружьишком по лесу, но Зиночка находит, что легко простудиться, и не пускает. Так-таки и не пускает, ничего с ней не поделаешь.
   Студент рассказал о своей удаче с вальдшнепом, а почтеннейший Фома Петрович стал сожалеть, что настоящая охота переводится. Где медведи? -- тридцать верст вправо, тридцать влево -- и ничего. Говорят, в соседней губернии есть, но подумать только -- берлога триста рублей... А-а? Триста рублей за берлогу, каково! Нет, зверь перебит -- еще отец Фомы Петровича ходил на Топтыгина с рогатиной, а теперь кругом чисто... Тоже и лоси. Разве что в глухих болотах парочка осталась, да и то, чай, стреляная. Кстати, известно ли Леониду Алексеевичу, что подбитый лось плачет настоящими слезами, как умирающий человек?
   -- А со мной вышел, так сказать, преинтереснейший случай! -- начал было фельдшер, но студент его перебил:
   -- Ну, все-таки еще охота не погибла.
   -- А со мной вышел преинтереснейший факт, -- опять начал фельдшер, до неприличия впиваясь глазами в учительницу. Но студент опять его перебил, а потом перешли играть в карты; так фельдшеру и не удалось рассказать про птицу-чибис.
   -- Сядьте рядом со мной, вы мне всегда приносите счастье! -- попросил он Зинаиду Павловну. Она, робко взглянув на мужа, исполнила его просьбу, села между ним и студентом, но руку положила не на стул студента, а на спинку его стула.
   У студента было только десять рублей, тем не менее, когда ветеринар поставил в банк три рубля, и банк вырос до одиннадцати, он пошел по банку, и сорвал. Ха-ха! Теперь у него было много денег, двадцать один рубль. Фельдшер проигрывал. Зинаида Павловна не приносила ему счастья.
   Очередь держать банк дошла и до него. Он вынул трясущимися руками из кошелька пятирублевую бумажку.
   -- Посмотрим! -- сказал он, кинув ее на стол, -- посмотрим.
   Банк начал расти. Ветеринар проиграл, начальник конторы проиграл, Фома Петрович тоже проиграл. Стояло двадцать рублей.
   В висках студента застучало, он почувствовал, как кожа его щек покрывается бледностью.
   -- На то, что зажато в кулаке! -- сказал он прерывающимся голосом.
   Странная вещь: у него была тройка пик, обыкновенно он не шел на эту карту, но тут он знал, что должен выиграть -- и пошел.
   -- Еще карту!
   Фельдшер выкинул ему семерку. Итого было десять очков.
   -- Еще карту!
   Фельдшер выкинул туза червей.
   -- Двадцать одно! -- торжественно процедил сквозь зубы студент, открывая карты. Да, это было именно двадцать одно, полный выигрыш.
   Студент разжал кулак, в нем оказалось двадцать рублей. Банк сорван. Нет, Зинаида Павловна не приносила фельдшеру счастья! Незаметно для других она отодвинула стул, -- теперь она сидела за фельдшером, обе ее руки лежали на спинке его стула: ведь он, проигрывал...
   -- В картах не везет, в любви везет! -- сострил студент, фельдшер сгорбился, вынул из кармана записную книжку и что-то написал карандашом на вырванном листике.
   -- Нельзя ли послать домой... к жене? -- нерешительно попросил он учителя, тот крикнул прислугу, толстую, деревенскую девушку, -- и передал ей записку. "За деньгами!" -- торжествующе сообразил студент.
   Игра продолжалась. Студент начал проигрывать. Учитель устроил банк и благополучно снял его. Ветеринар тоже снял... Фома Петрович поставил десять рублей, в надежде снять тридцать. Ах, эти лавочники дьявольски любят деньгу... "Много! много!" -- запротестовал начальник конторы, но его никто не поддержал.
   Прислуга вернулась с пакетом, который она передала фельдшеру. Ну-ка, кто кого? -- Новенькие шуршащие кредитки легли грудою перед фельдшером. Ими он будет играть! Часть же денег он спрятал в кошелек.
   -- По банку!
   Увы! Он проиграл.
   -- Зиночка! -- позвал учитель жену. Она знала, что это значит. Муж просил денег; она сходила в спальню и принесла из комода все свое жалованье, полученное накануне, -- его же деньги она почему-то не тронула. Пусть лежат. Ей было все равно, проиграет он ее деньги или нет.
   И он их проиграл. Да, он их проиграл. В банке лежало около шестидесяти рублей. Лицо учителя стало неприятным. Смертельная бледность граничила с ярко-алыми пятнами нервического румянца. Студент пошел на тридцать рублей -- и выиграл.
   -- Не бейте! -- умоляюще прошептала учительница фельдшеру. -- Вы проиграете: вы всегда проигрываете после Леонида Алексеевича.
   Но он не послушался. Груда кредиток растаяла. Фельдшер вынул из кошелька новые.
   ... Игра затянулась. Пропели первые петухи и вторые.
   Перед студентом возвышалась целая горка золота, кредиток и серебра. Выло ясно, что ему необычайно везет. Фельдшер же, проиграв последние деньги, встал и хотел уйти, но учительница что-то шепнула ему на ухо, он раздраженно мотнул головой, однако, вновь опустился на стул... Вот как, у него опять появились ставки... Странно, как раз перед этим Зинаида Павловна ходила в спальню и рылась в комоде.
   -- Зиночка! -- смотря исподлобья, попросил муж.
   На этот раз жена не поняла его с полуслова.
   -- Что? -- спросила она, глядя в карту фельдшера.
   -- Пожалуйста, принеси из комода!
   -- У меня больше нет -- сухо ответила она и с вызовом подняла глаза на супруга. -- Я их одолжила...
   Фельдшер поежился, а чахоточный учитель облизал кончиком языка потрескавшиеся губы.
   Через полчаса все было кончено. Игроки поднялись. Пора и по домам! Фома Петрович, багровея, пересчитывал проигрыш. Да, попался; все попались, кроме студента, выигравшего около ста рублей.
   -- Ну, будет! -- криво улыбнулся фельдшер. -- А знаете, господа, сегодня со мной случился на охоте преинтеоеснейший, так сказать, факт.
   Он пристально и тоскливо взглянул на Зинаиду Павловну.
   -- Можете себе представить, чибиса я убил. Ха-ха! В тумане... Выстрелил наобум. Н-да-с.
   -- Пойдемте! -- лениво одернул его студент. -- Спать пора, жена-то, чай, уж беспокоится.
   Гости вышли из дому все вместе. Чахоточный учитель так устал, что не проводил их даже до крыльца, зато Зинаида Павловна пошла провожать студента и фельдшера. Фома Петрович, начальник конторы и ветеринар жили в другом краю села, но с ними она не пошла.
   Солнце всходило. На Востоке небо розовело, алело, золотилось и разгоралось, словно костер, на котором некий царь пожелал сгореть.
   -- Как хорошо! Как хорошо! -- воскликнула учительница.
   Фельдшер молчал.
   -- Посмотрите же! -- нежно и с тревогой повторила учительница.
   Фельдшер посмотрел.
   -- Да, да!.. Удивительная штука наша жизнь, Зинаида Павловна. Удивительная! Сегодня, впрочем, виноват -- вчера, я выстрелил в чибиса и попал, потому что не хотел попасть. Так всегда с нами случается. А нужно вам сказать, было у меня при этом кое-что загадано. Но попал...
   Он недоразумевающе развел руками.
   Дошли до плотины.
   -- Прощайте же, Леонид Алексеевич, всего вам хорошего!
   Потряс руку студента:
   -- А уж на охоту-то с вами мне больше не придется идти. Завтра уезжаю.
   -- Уезжаете? -- удивилась учительница, -- куда?
   -- На север, к приятелю...
   Поцеловал ее загорелую руку.
   -- Прощайте же, господа. Должок, Зинаида Павловна, пришлю с работником. Большое спасибо, что выручили...
   Его трехоконный домишка, присоседившийся к старой мельнице, был чистенький и заново окрашен красною краской. Когда студент и учительница поднялись на кручу берега и оглянулись, они увидели, как на стук фельдшера дверь отворилась и на пороге показалась маленькая женщина в темном платье -- жена фельдшера. Она, стоя на пороге, о чем-то спросила мужа и так же тихо закрыла за ним дверь, как и отворила.
   -- Вы с ней знакомы, Леонид Алексеевич? Милая особа... Трудно остаться в таком захолустье такою же, как была в юности, а она осталась. Я думаю, она ни о ком даже не скажет обидного слова, не говоря, уж о деле.
   "Слово и дело"! -- промелькнуло в уме студента, и ему стало жутко. Черт возьми, ведь, это же, ясно, как божий день, что Зинаида Павловна не любит своего мужа. Поразительно, как люди не умеют устраивать свою жизнь,
   Он проводил учительницу до дому. Спать совсем не хотелось. Разговорились о крестьянах, о деревне... Вот как, Зинаида Павловна недовольна тем, что у мужиков мало земли? Чересполосица? Зеер не желает сдавать луга для подножного корма? Посадил в тюрьму мужика, рубившего в генеральском лесу жерди? -- Да, да, это с его стороны большое свинство.
   Когда они распрощались, студенту было досадно, что Зинаида Павловна его покидает.
   Побрел домой.
   Скрипя половицами, студент пробрался к буфету, поел суповой говядины, выпил стакан молока и полез по шатким ступеням на чердак, в летнюю светелку, где он спал. Дверь светелки он запер на крючок, -- оказывается, на чердаке есть осиное гнездо, не налетели бы грехом на сонного, да и попова работница, вдовая солдатка, стала что-то больно ворочать глазищами при виде его -- не заявилась бы и она невзначай к нему в одной рубашке. Связываться с бабами он не намерен...
   Студент задернул в окне занавеску, разделся и нырнул в кровать, под одеяло. Над самою головой ворковали жившие на чердаке голуби, скоро они улетели, но за окном чирикали другие пичуги. Благоухало березовым листом: две высокие березы росли перед окном, на них-то и распевали веселые пичуги.
   -- А ведь я выиграл! -- подумал студент, засыпая. -- Девяносто шесть целковых!.. О, черт возьми, да на это можно жить целых три месяца!..

* * *

   Спал он до полудня, в полдень же в дверь забарабанил поп.
   -- Ленька! Ленька! Вставай, фельдшер ланцетом зарезался!..
   Студент вскочил.
   -- Чего, батька, врешь? Я с ним в карты играл выиграл.
   Но поп повторил:
   -- Ей богу, не вру, фельдшер зарезался.
   Студент торопливо стал одеваться.
  

----------------------------------------------------

   Источник текста: "Рассказы" т. 1, 1912 г.
   Исходник здесь: Фонарь. Иллюстрированный художественно-литературный журнал.
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru