Юмористическая иллюстрированная библиотека журнала "Смехач", No 27
-- Сам я живу в сарае по доброте дворника; жена на чердаке, где прачки вешают белье на предмет копчения; а сын имеет резиденцию между двумя поленницами.
Москва, -- ничего не поделаешь. Жителей стало впятеро больше, а домов в десять раз меньше. Географическая пропорция.
Если и дальше так будет, то, вероятно, дома будут жить в людях... И правильно! Будя! Попили мы ихней кровушки!
* * *
Жена просунула голову в дверь.
-- 12 червяков просят.
-- Кто?
-- Какой - то беспартийный. Со всеми удобствами. От центра всего 14 верст, через картошку.
-- Комната или квартира?
-- Цыгане хозяина увели, так помещение освободилось. Очень хвалят: хороший был пес.
-- Отказать! Мелочи, мол, нет...
-- А мне крупных дай: шесть гривен.
-- Крупных нет. Всего гривенник!
Хлопнула дверью, ушла. Головушка сынка в дверь.
-- Родитель! Рюпь можешь подкинуть?
-- На какой предмет?
-- После вчерашнего -- малокровие на почве наследственной дегенерации.
-- Тю-тю! Мать последнего гришку аннулировала.
-- Мамашу, господь послал!.. Эх!
-- Митрофан! Почитай родителей, веди благонравственную жизнь... Вчера в трамвае ты вытащил кошелек с семью рублями. Поделился ли ты с отцом и матерью? Нет! Ты не поделился. Ты их один пропил! Митрофан, исправься!
-- Партия не дозволила.
-- Плюнь на партию.
-- Плюнешь! А ты знаешь, как я ее просадил? Тринадцатый в лузе завяз,-- Колька его ррраз, дуплетом восьмого -- дддва, мне киксом по морде -- трри, -- пожалуйте денежки -- четыре. Давай, родитель, рюпь,-- пять!
-- Нет!
-- Ну, тогда я твое пальтишко конкретизирую. А ты дома посиди до лучших времен.
* * *
-- Так жить нельзя! Ни квартиры, ни дензнаков; семья вразброд. Будущего никакого. От кареты прошлого одна ось,-- и та -- хоть брось.
-- Повешусь!
Достал из-под дворниковой кровати веревку, нацепил на крюк, поставил табурет...
-- Погоди, погоди! Минуточку!
Гляжу из петли вниз: жена.
-- Ты всамделе повеситься хочешь?
-- А что это тебе? Кабарэ? Или правов не имею?
-- Да я ничего. Теперь свобода: самоопределяйся. Только я о Митрошке беспокоюсь: отнимет он у меня все. Ты мне, пока жив, отдай пиджак, брюки и ботинки.
-- Это... не жирно будет?
-- Где ж жирно? Да тебе ведь и все равно,-- на том свете форсить не для кого.
Разделся. Разулся. Полез снова.
-- До свиданья! Ушла.
* * *
-- Родитель! Стой!
Сынка черти принесли. А сынок разного харчу принес.
-- Вешаться или закусить?
-- Ты серьезно повесишься?
-- Да уж надо полагать.
-- Ну, ладно, валяй. Только отдай мне рубашку и носки.
-- Никак этого невозможно. Вы хоша и не вполном теле, одначе, веревка и оборваться может. Мне терять из своего достатку никакого резону нетути.
-- Дозвольте раньше получить, а потом с господом.
-- Бери корзину. В ней барахло разное, на полтинник наберется.
-- И то. Я эту корзинку к куму отнесу, а то наследники явятся, суд да дело... До свиданья-с... Дай вам бог...
Не успел уйти,-- окно настежь, и Митрошкина голова, а за Митрошкиной головой штук пятнадцать неизвестных голов. Разговор.
-- Видите? Стоит на тубуретке и голова в петле.
-- А и верно. Лысый, а самоубийствами занимается.
-- Он у меня такой.
-- А он вам кто приходится?
-- Отец единоутробный. Беспартийный. И ехидный старичишка... А насчет веревки будьте безсумления. Как только крак, так сейчас я по куску каждому... Играете!..
-- Запись тут на веревочные угрызения?
-- Здесь. Здесь. Семь вершков -- червяк; а если больше, то скидка.
-- Мне поларшина, пожалуйста.
-- Господин товарищ, сажень беру. Получи вперед, штоп без омману.
-- Не могу дать без очереди, встаньте в хвост.
-- Для какой причины народ собрамши?
-- Веревку, который повесился.
-- Тебе, бабушка, помирать, а ты насчет макао. Тут и без тебя нехватит.
-- Товарищи! Граждане! Господа! Не напирайте, всем достанется. Родитель, скоро ты там? Публика ждет, нервничает!
-- Раздумал я,-- отвечаю из петли.
Побелел мой сынок.
-- Ну это, говорит, мошенство! Свинья ты, а не отец! Никакой в тебе сыновьей любви нет. Одумайся! Прими во внимание: одежи у тебя нет, денег нет, квартиры нет, жена -- ведьма, сын -- мошенник. Подумай, родитель! Вспомни бога! Пожалей сынка!
Уговорил, собачий сын. Поправил я петлю, перекрестился -- рраз!
* * *
Сначала из глаз искры посыпались. Потом по затылку словно кто пудового леща дал, а потом темнота. А разом за темнотой -- кто то под микитки наподдал, потом по носу с'ездил, по скуле прокатился, да так будто и по черепу стукнул для апофеоза. И началось мое благожеланное загробное житие. Не то я в раю, не то поблизости. Слышу, словно во сне,-- гармонь будто надрывается, кто-то пляшет и кто-то песню поет:
-- Эх, шарабан мой американка,
А я девченка -- да хулиганка...
А в общем такой гул стоит в раю, что хоть иконы выноси. Открыл я один глаз, глянул. Глянувши, удивился. А удивившись, выразился.
Жена сидит в переднем углу и "шарабана" поет. Митрофан гармонь терзает, а дворник кикапу пляшет.
А на столе колбаса, яичница, закусь и бутылки всевозможные. Веревки на мне нет, а лежу под столом, голова потрескивает, шею больно... Но, ничего: жить можно...
* * *
Сынок меня заметил, обрадовался.
-- Папаша! -- кричит: -- Сорвамшись вас! А я на вас 470 рублей сделал. На-ка!
И подносит.
-- С товарищеским приветом!-- говорит.
-- Все на производство!-- отвечаю.
Поехало... И жена радуется, и дворник целоваться хочет.