Иванов (Вячеслав Иванович) -- поэт (род. в 1866 г.), сын чиновника. Учился на филологическом факультете Московского университета, потом в Берлинском университете. Надолго поселившись в Риме, написал диссертацию "De societatibus vectigalium publicorum populi Romani"; она не была напечатана, но выводы ее, важные для характеристики римских откупных акционерных обществ, вошли в науку (ср. книги профес. Гревса и Ростовцева). На литературное поприще И. выступил в 1898 г., стихами, напеч. в "Вестн. Евр.". В "Журн. Мин. Нар. Просв." 1899 г. поместил переводы из Пиндара, вышедшие и отд. брошюрой. В 1901 г. предпринял поездку в Грецию и на Восток, в целях изучения вопроса о существе и происхождении религии Диониса. В 1903 г. напечатал сборник стихов "Кормчие звезды. Книга лирики" (СПб.) и прочел в Русской высшей школе в Париже ряд лекций о религии Диониса, часть которых появилась в "Новом Пути" 1904 года (NoNo 1, 2, 3, 5, 8, 9). В этой работе, озаглавленной "Эллинская религия страдающего Бога", автор "обосновывает свой взгляд на сущность и корни дионисической мистики и экстаза (их колыбелью, по мнению И., были первобытные тризны), а затем пытается осветить живое значение дионисовского круга верований и переживаний, своеобразно окрасившего и христианство, для духовной жизни нового человечества". Ряд стихотворений И. напеч. в московских альманахах "Север. Цветы" и "Скорпион" и в "Новом Пути". В 1904 г. книгоиздательство "Скорпион" выпустило второй сборник стихотворений И.: "Прозрачность", с приложением перевода, размером подлинника, бакхилидова дифирамба "Тезей" и его оценки. В журнале "Весы" И. поместил ряд статей ("Ницше и Дионис", "Поэт и чернь", "Поскольку мы идеалисты", "Дионисово действо" и др.), стремящихся "установить идеал подготовляемого символическим и келейным искусством искусства всенародного, которое должно найти свое полное выражение в хоровом действе трагедии -- мистерии, она же -- литургическое служение у алтаря страдающего Бога". В "Северных Цветах" 1905 г. вместе с циклом новых стихотворений напечатана трагедия И. "Тантал" (с античными хорами). Для соч. Байрона под редакцией Венгерова И. перевел поэму "Остров" и ряд стихотворений. Отмеченное печатью выдающейся и тонкой вдумчивости, творчество И. представляет собой крайний предел того отчуждения от жизни, которым характеризуется русский символизм. Оно озадачивает даже читателя, знакомого с причудами Бальмонта, Брюсова и др. Не говоря уже о том, что значительная часть того, что пишет И., построена по образцу греческих дифирамбов и других форм античной поэзии, в творчестве его все непосредственное тщательно изгнано, вся задача поэзии сведена к схоластически-отвлеченной символизации явлений жизни и природы. Даже вполне определенного содержания сюжеты исторические и мифологические обработаны с точки зрения совсем особого рода "мифотворчества", т. е. вкладывания в простые верования первобытного человека наиглубочайшего, или, вернее, наивыспреннейшего, символического смысла. И наконец, предметы, казалось бы, уже безусловно-конкретные (напр. минералы) фигурируют в поэзии И. лишь в качестве символов свойств, уразуметь которые не очень-то легко. Алмаз есть "всепроницаемая святыня, луча божественного Да"; рубин, "рдея рудой любовью", представляет собой "прозрачности живую кровь", он "красной волей ярко-властен"; изумруд -- "змий, царь зачатий Красоты", "обет чудес в дали безбрежной", "земли божественная злачность, ее рождающее Да" и т. д. Ввиду такого нагромождения символов и несомненной их надуманности даже поклонники своеобразной поэзии Вячеслава И. не могут отрицать "трудности" понимания ее и того, что она "плод труда не менее, чем вдохновения". Но эта "трудность" понимания обусловлена не недостатком таланта, как думают многие критики, в общем очень сурово относящиеся к И. и усматривающие в нем тип "гелертера", которого обширное образование, замечательная литературная начитанность и особенно желание полностью воскресить античные литературный формы лишило простоты непосредственно-художественного восприятия. В действительности, как "трудность", так и своеобразная внешняя форма поэзии И. -- только результаты определенной теории; в тех немногих случаях, когда он о ней забывает, он пишет и просто, и талантливо, и поэтично. И. смотрит на поэзию, как на нечто безусловно жреческое, как на нечто такое, что не может и не должно быть доступно толпе. "Отъединенность" поэта от "черни" -- гордость И. Символ непременно должен быть "темен в последней глубине", потому что в нем должны воплотиться смутные, как сквозь сон, воспоминания об отдаленном прошлом народных верований. Эта намеренная темнота поэзии и мистики И. еще увеличивается тем, что у него перемешана символика христианская с символикой языческой, античной, и в ней поэтому нет определенного стиля. Наиболее бросающимся в глаза свойством поэзии И. является та необыкновенно-тяжеловесная форма, в которую он облекает свою жреческую, или, по его терминологии, "гиератическую", символику. По своему миросозерцанию примыкая то к греческому пантеизму, то к средневековой мистике и витая всегда вдали от земли вообще и от России в частности, И., однако, усвоил себе крайне неуклюжий, архаически-"русский" слог и целыми десятками создает неологизмы в славяно-росском стиле, вроде "среброзарность", "снеговерхий", "светорунный", "светозрачный", и т. д. Рядом с этим, он воскрешает десятки давно забытых старых слов и славянизмов вроде: "облак", "ветр", "дхнуть", "упряг", "сулица", "лет", "рык", "стремь", "кипь", "сткло", "ветвие", "пря", "вони древес", "осияваться", "вздыбиться", "скиты скитальных скимнов" и т. д. Славяно-росские архаизмы вызывают глумление критики, и редкая рецензия об И. обходится без жестких сопоставлений с Тредьяковским. На самом деле, однако, тяжеловесность формы И. -- исключительно результат все того же "гиератического" взгляда на поэзию. По его мнению, "магическая и теургическая энергия размерной речи возрастают с гиератичностью выражения" и потому поэтическая речь должна непременно отдаляться по возможности дальше от "общепринятой речи нашего образованного общества".
С. Венгеров.
Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона, доп. т. Ia (1905): Гаагская конференция -- Кочубей, с. 806--807