Венгеров Семен Афанасьевич
Примечания к первому тому ПСС Белинского

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

ПОЛНОЕ СОБРАНІЕ СОЧИНЕНІЙ В. Г. БѢЛИНСКАГО.

ВЪ ДВѢНАДЦАТИ ТОМАХЪ

ПОДЪ РЕДАКЦІЕЮ И СЪ ПРИМѢЧАНІЯМИ С. А. Венгерова.

ТОМЪ I.

С.-ПЕТЕРБУРГЪ.
Типографія М. М. Стасюлевича. Bac. Остр., 5 лин., 28
1900.

  

8. Русская Быль.
1831.

   Вскорѣ послѣ исторіи съ трагедіей, Бѣлинскій выступаетъ въ первый разъ въ печати въ No 40--41 "Листка" за 1831 годъ. Цензурная помѣтка профессора Ивана Снегирева отъ 27 мая 1831 года.
   Въ 1831 году нѣкій кн. Д. В. Львовъ {Въ бывшихъ у А. H. Пыпина, но не напечатанныхъ имъ письмахъ Бѣлинскаго, издателемъ называется какой-то Артемовъ. Но это имя въ "Листкѣ" нигдѣ не названо.} вздумалъ выпускать періодическое изданіе подъ заглавіемъ "Листокъ". Съ перваго взгляда -- "Листокъ" производитъ впечатлѣніе поразительнаго убожества. Представьте себѣ "листокъ" въ буквальномъ смыслѣ слова -- 2 страницы текста, ростомъ въ обыкновенный писчій листъ. Черезъ нѣкоторое время форматъ и объемъ измѣнились, и "Листокъ" выходилъ 4 листками въ четвертку. Состояли нумера изъ какого-то невообразимаго мусора: какія-то описанія московскихъ улицъ и балагановъ, повѣсти, занимающія 2 столбца, шарады, анекдоты и т. п. Но вмѣстѣ съ тѣмъ общій топъ этой скорѣе дѣтской забавы, чѣмъ дѣйствительнаго періодическаго изданія, былъ очень симпатиченъ. Такъ, одною изъ цѣлей "Листка" было взываніе къ благотворительности (см. No 10) и указываніе лицъ, которымъ надо придти на помощь. Одинъ изъ наиболѣе дѣятельныхъ сотрудниковъ "Листка" -- другой кн. Львовъ, съ иниціалами В. С., писалъ такіе стишки:
  
   Сжальтесь, сжальтесь надъ убогимъ,
   Не отвергните его,
   Я доволенъ хоть немногимъ,
   Ломоть хлѣбца мнѣ всего.
  
   Очень забавно, но вмѣстѣ съ тѣмъ и симпатично по своимъ стремленіямъ другое произведеніе кн. В. С. Львова -- "Картины изъ крестьянскаго быта" -- имѣющее цѣлью показать, что и крестьянамъ доступны весьма нѣжныя чувства:
   Вы думаете, господа городскіе жители, что въ курной избѣ, куда сквозь маленькія нечистыя окна рѣдко проникаетъ лучъ солнца, гдѣ живутъ по виду не люди, а варвары, какъ честятъ всѣ иностранцы и многіе русскіе православныхъ нашихъ, не можетъ родиться никакая страсть благородная? Ошибаетесь и очень ошибаетесь"!
   И въ доказательство разсказывается исторія, какъ зачахла отъ любви деревенская дѣвушка, когда ея милаго забрали въ солдаты.
   Рядомъ съ ничтожнѣйшими стишками, въ "Листкѣ" появились стихи "Съ Гейне" Н. Кирова (No 17) и стихи выбраны не любовные, а тѣ, въ которыхъ юноша вопрошаетъ волны:
  
   Скажите: къ чему все бытье человѣка?
   Откуда пришелъ онъ? Куда онъ идетъ?
   Кто тамъ въ высотѣ надзвѣздной живетъ?
  
   Содержаніе "Листка" становилось все серьезнѣе и подъ конецъ {Всего вышло 49 нумеровъ. "Листокъ" довольно неаккуратно выходилъ 2 раза въ недѣлю. Онъ прекратился въ іюлѣ. Въ письмѣ отъ 29 сентября 1831 г. Бѣлинскій писалъ брату: "О "Листкѣ" не безпокойся. Многострадальный юноша кончилъ свою жизнь; великій мужъ помре вмалѣ... Вотъ ужъ болѣе двухъ мѣсяцевъ, какъ объ немъ нѣтъ ни слуху, ни духу" ("Русск. Ст." XV, стр. 64).} получаетъ литературный интересъ. Таковы, напр., довольно ядовитыя выходки противъ Полевого (No 25--26), рецензіи, подписанныя иниціалами П. С., театральныя рецензіи, подписанныя **, разборъ "Наложницы" Баратынскаго (No 39) и др.
   По странной ироніи судьбы именно въ этомъ, въ общемъ, все-таки совершенно ничтожномъ, "Листкѣ" суждено было впервые явиться въ печати нѣсколькимъ геніальнымъ писателямъ. Въ "Листкѣ" напечатаны первыя стихотворенія Кольцова ("Вздохъ на могилѣ В -- ва" въ No 22, "Посланіе къ ***", въ No 30, и "Посланіе къ А -- й", въ No 42--43), одна изъ эпиграммъ, приписываемыхъ Лермонтову {Знакомясь съ "Листкомъ", мы были ее мало изумлены, наткнувшись на слѣдующую статейку:

АЛЬБОМЪ.

Первый блинъ да комомъ!

   Прошу не оскорбиться, почтенныя читательницы, я разскажу случай, который не могъ бы встрѣтиться въ хорошемъ обществѣ (курсивъ "Листка"). Цѣль моя состоитъ въ томъ, чтобъ заставить васъ улыбнуться, а общество, въ которомъ это случилось, вѣрно, не одинъ разъ заставляло васъ не только улыбаться, но и смѣяться даже отъ добраго сердца!
   Подражаніе губитъ людей такого тона; "у графини есть альбомъ -- какъ мнѣ не имѣть?" -- сказала Матрена Савишна, дѣвушка или, такъ сказать, барышня.-- Купила альбомъ.-- "Сдѣлайте одолженіе, Николай Максимовичъ, начните вы писать въ моемъ альбомѣ".-- Долго отговаривался онъ, наконецъ, кто можетъ противъ власти женской? взялъ перо, чтобъ удовлетворить неотвязчивую Матрену Савишну, открылъ первый листъ и -- пишетъ:
  
   Три граціи считались въ древнемъ мірѣ;
   Родились вы...
  
   "Нѣтъ, полноте! зачѣмъ! уже это явная лесть!" -- "Дайте кончить", -- сказалъ хладнокровно избранный на важное начало, и продолжалъ:
  
   Родились вы -- все три, а не четыре!
  
   Разумѣется, что Николай Максимовичъ не могъ сказать намъ, чѣмъ наполнился послѣ альбомъ, онъ съ тѣхъ поръ не видалъ ни его, ни Матрену Савишну".
   Изумленіе наше вполнѣ понятно, потому что приведенное въ статейкѣ двустишіе принадлежитъ къ числу извѣстнѣйшихъ эпиграммъ Лермонтова и помѣщается во всѣхъ изданіяхъ его стихотвореній безъ всякихъ оговорокъ и безъ всякихъ сомнѣній въ томъ, что это удивительно тонкая насмѣшка дѣйствительно принадлежитъ ему. Болѣе точное разслѣдованіе показываетъ, что въ рукописяхъ Лермонтова эпиграммы нѣтъ и взята она всѣми издателями изъ записокъ Хвостовой, гдѣ разсказано вотъ что:
   "Въ нашемъ обществѣ была тогда одна барышня, сосѣдка по чембарской деревнѣ; она упрашивала Лермонтова не терять словъ для нея и написать ей на память хоть строчку правды для ея альбома. Онъ ненавидѣлъ попрошаекъ и, не имѣя возможности отдѣлаться отъ ея настойчивости, сказалъ: "ну, хорошо, дайте листокъ бумаги, я вамъ выскажу правду". Сосѣдка принесла поскорѣе бумаги и перо, онъ началъ:
  
   Три граціи...
  
   Барышня смотрѣла черезъ плечо на рождавшіяся слова и сказала: "Михаилъ Юрьевичъ, безъ комплиментовъ! Я правды хочу".-- "Не тревожьтесь, будетъ правда", отвѣчалъ онъ и продолжалъ:
  
   Три граціи считались въ древнемъ мірѣ,
   Родились вы... все три, а не четыре!
  
   За такую сцену можно было бы платить деньги; злое торжество Мишеля, душившій насъ смѣхъ и слезы воспѣтой, -- все представляло комическую картину". ("Рус. Вѣст." 1857 г., т. V, стр. 402).
   Признаться, первою нашею мыслью при сопоставленіи замѣчательнаго совпаденія статейки "Листка" съ этимъ мѣстомъ записокъ Хвостовой было то, что Хвостова вклеила въ нихъ ходячій анекдотъ. Со стороны нашихъ мемуаристовъ, а въ особенности мемуаристокъ это вполнѣ станется. Вѣдь вставила же Смирнова въ свои знаменитыя записки и пріурочила къ Пушкину десятки прямо дикихъ анахронизмовъ, физически немыслимыхъ, потому что они связаны съ событіями, случившимися уже послѣ смерти Пушкина. Въ данномъ случаѣ, однако, такой физической невозможности нѣтъ. Дѣло въ томъ, что осень холернаго 1830 года Лермонтовъ и его бабушка Арсеньева проводили въ Москвѣ и въ подмосковной деревнѣ Арсеньевой. По вечерамъ у Арсеньевой, чтобы разсѣять старуху, собиралось большое общество молодежи, развлекавшееся разными играми и забавами. На одномъ изъ этихъ вечернихъ собраній и произошла, по словамъ Хвостовой, описанная ею сцена. Возможно, что острота Лермонтова разнеслась по великосвѣтскимъ пружкамъ и дошла до князей Львовыхъ, которые и тиснули ее въ "Листкѣ".
   Для изслѣдователей Лермонтова прибавимъ, кстати, что злая шутка не всецѣло принадлежитъ ему. Она собственно представляетъ собою злую передѣлку заключительныхъ строкъ пошлаго мадригала, посвященнаго одной актрисѣ поэтомъ Екатерининскихъ временъ Василіемъ Петровымъ:
  
   Три только граціи во всемъ считались мірѣ:
   Когда родилась ты -- вдругъ стало ихъ четыре.
  
   (См. "Рус. поэзію" подъ ред. С. А. Венгерова, т. I, стр. 446).}, и, наконецъ, первыя печатныя произведенія Бѣлинскаго -- стихотвореніе "Русская Быль" (въ No 40--41), и маленькая рецензія (въ No 45, безъ подписи). И если еще прибавить, что цензуровалъ большую часть NoNo "Листка" Сергѣй Аксаковъ, то букетъ получается замѣчательно литературный.
   "Русская Быль" извѣстна читающей публикѣ. Она напечатана и въ двѣнадцатитомномъ изданіи Солдатенкова (т. XII), и въ сокращенномъ изданіи Ф. Ѳ. Павлевкова. Воспроизводимъ его точно по "Листку", съ соблюденіемъ орѳографіи того времени. Стихотвореніе какое-то странное. Нельзя про него сказать, что оно очень слабое, потому что недостатки его -- болѣе нелѣпая, чѣмъ дикая кровожадность, которою оно проникнуто -- не могутъ быть всецѣло приписаны юному стихотворцу, явно впадавшему въ тонъ, не имъ созданный. Но, конечно, еще менѣе можно его назвать сколько-нибудь удовлетворительнымъ. Трудно сказать, подражаніемъ чему именно является "Русская Быль". Русскія народныя пѣсни никогда подобною кровожадностью не отличаются, да еще такою изысканною, чтобы подать измѣнницѣ на серебряномъ блюдѣ сердце убитаго соперника. Это ужасы вполнѣ романтическіе, плодъ недавняго чтенія и увлеченія кровавыми произведеніями эпохи, втиснутый внѣшнимъ образомъ въ рамки русскаго быта и изложенный русскимъ пѣсеннымъ складомъ.
  

9. О Борисѣ Годуновѣ, сочиненіи Александра Пушкина. Разговоръ Москва. Въ университетской типографіи. 1831. 16 стр., въ 8.
1831.
("Листокъ" 1831 г., No 45; цензурная помѣта 10 іюня 1831 г.).

   Эта небольшая рецензія, не включенная въ собранія сочиненій Бѣлинскаго, очень любопытна, какъ свидѣтельство того, что критическое чутье Бѣлинскаго уже вполнѣ созрѣло. Она вполнѣ соотвѣтствуетъ тому, что сообщаетъ Поповъ о замѣчательной перемѣнѣ къ лучшему въ эстетическихъ воззрѣніяхъ Бѣлинскаго, которую онъ не могъ не замѣтить, когда свидѣлся съ нимъ въ началѣ 1831 года. Будучи въ гимназіи, Бѣлинскій, "по лѣтамъ своимъ, еще не могъ отрѣшиться отъ обаянія первыхъ пушкинскихъ поэмъ и мелкихъ стиховъ. Непривѣтно встрѣтилъ онъ сцену: Келья въ Чудовомъ монастырѣ. Онъ и въ то время не скоро сдавался на чужое мнѣніе. Когда я объяснялъ ему высокую прелесть въ простотѣ, поворотѣ къ самобытности и возрастаніе таланта Пушкина, онъ качалъ головой, отмалчивался или говорилъ: "Дайте, подумаю; еще прочту".
   Теперь, когда Поповъ, во время масляницы 1831 года, свидѣлся съ Бѣлинскимъ, тотъ же "Борисъ Годувовъ" явился наиболѣе яркимъ показателемъ его духовнаго роста. "Я увидѣлъ большую перемѣну въ Бѣлинскомъ. Умъ его возмужалъ; въ замѣчаніяхъ его проявлялось много истины. Тамъ прочли мы только-что вышедшаго тогда (въ полномъ составѣ) "Бориса Годунова". Сцена "Келья въ Чудовомъ монастырѣ" на своемъ мѣстѣ, при чтеніи всей драмы, показалась мнѣ еще лучше. Бѣлинскій съ удивленіемъ замѣчалъ въ этой драмѣ вѣрность изображеній времени, жизни и людей; чувствовалъ поэзію въ пятистопныхъ безриѳменныхъ стихахъ, которые прежде называлъ прозаичными, чувствовалъ поэзію и въ самой прозѣ Пушкина. Особенно поразила его сцена "Корчма на литовской границѣ". Прочитавъ разговоръ хозяйки корчмы съ собравшимися у нея бродягами, улики противъ Григорія и бѣгство его черезъ окно, Бѣлинскій выронилъ книгу изъ рукъ, чуть не сломалъ стулъ, на которомъ сидѣлъ, и восторженно закричалъ: "Да это живые; я видѣлъ, я вижу, какъ бросился онъ въ окно!" Въ немъ уже проявился тотъ критическій взглядъ, который впослѣдствіи руководилъ имъ при оцѣнкѣ сочиненій Гоголя".
   Рецензія собственно не касается трагедіи. Она высмѣиваетъ ничтожную брошюрку неизвѣстнаго автора. Но мимоходомъ рецензентъ весьма ясно даетъ понять, какого онъ высокаго мнѣнія о трагедіи. Онъ проявляетъ тутъ полную самостоятельность, нападая на Полевого и слегка иронизируя надъ Надеждинымъ, тогда еще, главнымъ образомъ, извѣстнаго подъ псевдонимомъ Надоумки. Немногія строки о Надеждинѣ очень интересны какъ потому, что онѣ мѣтко опредѣляютъ духовную сущность Надеждина, лишеннаго глубокихъ убѣжденій, такъ и потому, что онѣ показываютъ, что еще студентомъ Бѣлинскій относился къ Надеждину съ достаточною дозою скептицизма.
  

10. Монфермельская молочница.

  
   Послѣ исключенія изъ университета, Бѣлинскій бросался во всѣ стороны, ища заработка, и, между прочимъ, задумалъ перенести романъ Поль-де-Кока "Монфермельская молочница". Но его ждала неудача. "Къ Рождеству (1832 г.), -- писалъ онъ роднымъ, -- съ великими трудами, просиживая иногда напролетъ цѣлыя ночи, а во время дня не слѣзая съ мѣста, перевелъ я (романъ), въ надеждѣ пріобрѣсти рублей 300. Но фортуна и тутъ прежестоко подшутила надо мной: въ газетахъ было объявлено о другомъ переводѣ сего самаго сочиненія, и потому я едва-едва могу получить 100 р. ассигн.". на самомъ дѣлѣ онъ, очевидно, и 100 р. не получилъ: "Монфермельская молочница" имѣется на рус. языкѣ только въ одномъ переводѣ и его переводъ издателя не нашелъ.
   Неудача съ первымъ переводомъ не обезкуражила Бѣлинскаго. Онъ засѣлъ за новый романъ того же Поль-де-Кока, который ему далъ 200 р.
   Весною и лѣтомъ 1898 г., когда почти всѣ органы русской печати съ небывалымъ единодушіемъ преклонялись предъ свѣтлою памятью Бѣлинскаго, нашлось, все-таки, одно изданіе, которое и по этому случаю не преминуло свести счеты съ "либерализмомъ". Въ Римѣ былъ обычай, что за колесницей тріумфатора, для вящшаго оттѣненія, ходилъ "клеветникъ" и поносилъ чествуемаго героя всякими небылицами и поношеніями. Роль этого "клеветника" взялъ на себя г. Медвѣдскій изъ "Москов. Вѣд." и, между прочимъ, онъ не преминулъ ядовито отмѣтить, что вотъ, молъ, "либералы" доказываютъ, что Бѣлинскій такой, сякой, хорошій, да благородный, а между тѣмъ онъ насадилъ въ русской литературѣ поль-де-коковщену. Если бы г. Медвѣдскій чуточку получше зналъ Бѣлинскаго, онъ могъ бы напитать свои стрѣлы еще большимъ ядомъ. Мы ему великодушно придемъ на помощь и приведемъ нѣсколько строкъ изъ отзыва самого же Бѣлинскаго о томъ писателѣ, распространенію котораго онъ посвятилъ первое напряженіе своихъ духовныхъ силъ. Спустя два года послѣ выхода "Магдалины" Бѣлинскій писалъ въ "Телескопѣ":
   "Передо мною лежитъ романъ Поль-де-Кока "Сынъ моей жены", перелистываю его съ разстановкою и трепещу при мысли, что это подлое и гадкое произведеніе можетъ быть прочтено мальчикомъ, дѣвочкой и дѣвушкой; трепещу при мысли, что Поль-де-Кокъ почти весь переведенъ на русскій языкъ и читается съ услажденіемъ всей Россіей".
   Въ другой рецензіи того же времени онъ называетъ Поль-де-Кока "корифеемъ кабаковъ и лакейскихъ", пишущимъ для "любителей неблагопристойныхъ сочиненій" и т. д. Правда, чрезъ нѣсколько лѣтъ Бѣлинскій значительно измѣнилъ свой взглядъ на Поль-де-Кока, называлъ его Теньеромъ и даже сближалъ съ Беранже. Но сейчасъ, для опредѣленія чисто-нравственной стороны положенія, имѣетъ значеніе только взглядъ Бѣлинскаго, хронологически наиболѣе близкій къ тому времени, когда онъ выпустилъ переводъ "Магдалины". Сознаемся откровенно, подчеркиванія г. Медвѣдскаго насъ смутили не мало. Говоря словами сейчасъ приведенной рецензіи, всякій поклонникъ Бѣлинскаго и его великаго сердца не можетъ не "трепетать при мысли, что подлыя и гадкія произведенія" Поль-де-Кока вошли въ литературный обиходъ, между прочимъ, при содѣйствіи "неистоваго Виссаріона".
   Смущеніе, однако, прошло совершенно безслѣдно, какъ только мы приступили къ непосредственному разслѣдованію литературнаго проступка Бѣлинскаго -- начали читать самый corpus delicti -- "Магдалину". Рекомендуемъ г. Медвѣдскому сдѣлать то же самое, и онъ убѣдится, что и этотъ маленькій козырь въ игрѣ противъ Бѣлинскаго (вѣдь въ концѣ концовъ нравственный типъ человѣка не можетъ же считаться установившимся въ такіе молодые годы) придется ему выпустить изъ рукъ. Изъ этого испытанія Бѣлинскій выходитъ все тѣмъ же рыцаремъ безъ страха и упрека, не имѣющимъ на своей репутаціи ни единаго, самомалѣйшаго пятнышка.
   Первый разъ въ жизни пришлось намъ читать Поль-де-Кока, въ наше время совершенно забытаго, а нѣкогда наравнѣ съ Дюма всеобщаго любимца, котораго читалъ даже столь далекій отъ литературы тургеневскій "Отчаянный", соединившій всѣ доступныя ему пріятности жизни въ одно представленіе:
  
   Хлопъ въ лобъ, въ потолокъ,
   Ай-да шельма Поль-де-Кокъ.
  
   Мы знали и теоретически, по разнымъ критическимъ статьямъ, что "подлость" и "гадость" произведеній Поль-де-Кока очень относительны и сводятся, большею частью, къ разстройству желудка. Но, все-таки, чтеніе "Магдалины" привело васъ въ совершенное изумленіе, въ данномъ случаѣ, конечно, чрезвычайно пріятное. "Грязи" въ смыслѣ эротическомъ въ немъ нѣтъ и слѣда. Во всемъ романѣ есть единственная глава, посвященная щекотливому предмету -- "паденію" нѣкоей маркизы Эрнестины. Но и эта глава обрывается на томъ, какъ будущій любовникъ уговариваетъ маркизу провожать сосѣдей и затѣмъ они одни возвращаются домой. Нѣтъ даже простого многоточія, которое принято ставить въ этихъ случаяхъ. Не только по сравненію съ французскими натуралистами послѣднихъ десятилѣтій, но даже по сравненію съ русскими писателями эта самая рискованная глава есть олицетвореніе скромности. Смѣшно ее даже сравнивать съ "паденіемъ" Елены въ "Наканунѣ" или Вѣры въ "Обрывѣ". А собственно "польдекоковщина" въ "Магдалинѣ" сводится къ нѣсколькимъ эпизодамъ въ излюбленномъ стилѣ французской юмористики: гризетки объѣлись приниковъ и внезапно должны спасаться въ кусты; близорукій господимъ, вмѣсто разсыпавшихся боченковъ отъ лотто, подбираетъ съ земли остатки отъ прохожденія мимо того мѣста, гдѣ онъ шарилъ, нѣсколькихъ козъ; одна старушка, всегда имѣющая при себѣ "свою добрую пріятельницу" -- клистирную трубку, попадаетъ въ неловкое положеніе въ присутствіи нѣкоего молодого человѣка -- вотъ и все "грязное" въ романѣ. Не скажемъ, чтобы все это было очень "чисто", эстетично и даже просто забавно. Но все-таки, смѣемъ думать, переводъ такихъ невинныхъ вещей, ничего не прибавляя къ лаврамъ Бѣлинскаго, ровно ниего не прибавляетъ и къ лаврамъ г. Медвѣдскаго, и безъ того уже блистательно доказавшаго, что Бѣлинскій величина не по заслугамъ раздутая "либералами". Къ тому же въ общемъ составѣ романа "польдекоковщина" занимаетъ не болѣе трехъ, четырехъ главъ. Остальное представляетъ собою типичнѣйшій романъ добраго стараго времени -- "нравоучительный и длинный": порокъ наказывается, добродѣтель вознаграждается и торжествуетъ, устраивается свадьба, отецъ находитъ свою дочь, симпатичная крестьянка оказывается графиней и т. д. Главное дѣйствующее лицо, по имени котораго названъ романъ, -- воспитанная крестьянкой, а на самомъ дѣлѣ дочь графа Магдалина есть олицетвореніе великодушія и самопожертвованія, и романъ кончается ея словами: "всѣ, которыхъ я люблю, счастливы, значитъ и я счастлива".
   Мы не считали нужнымъ заняться изслѣдованіемъ того, занимаетъ ли "Магдалина" въ ряду романовъ Поль-де-Кока исключительное положеніе или же остальные его романы тоже въ этомъ родѣ. Интересуетъ насъ не авторъ, а переводчикъ. Въ томъ видѣ, въ какомъ вышла "Магдалина" на русскомъ языкѣ, нѣтъ надобности слѣдовать совѣту Бѣлинскаго, который даже въ позднѣйшей статьѣ, относящейся довольно благосклонно къ Поль-де-Коку, какъ вѣрному бытописателю мелкой парижской жизни, все-таки прибавляетъ: "Горе безпечному отцу, который не вырветъ изъ рукъ своего сына-мальчика романа Поль-де-Кока; горе неосторожной матери, которая дастъ его въ руки дочери". Кто, зная Поль-де-Кока во его веселой репутаціи, возьметъ русскій переводъ "Магдалины", очень и очень разочаруется и будетъ жестоко скучать.
   Перепечатать всю "Магдалину" не считаемъ нужнымъ. Возьмемъ только самую "рискованную" главу, посвященную "паденію" Эрнестивы. Это дастъ читателю понятіе и о слогѣ молодого переводчика, и о томъ, насколько ужасна та "польдекоковщина", въ насажденіи которой его обвиняютъ гг. Медвѣдскіе:
   "Викторъ остался одинъ съ Эрнестивою, съ какимъ нетерпѣніемъ ждалъ онъ этой минуты! Когда находишься одинъ въ полѣ съ молодою женщиною, которую любишь, которою сгораешь желаніемъ владѣть, и не восторжествуешь надъ ея сопротивленіемъ, тогда потеряна всякая надежда видѣть исполненными свои желанія.
   Сначала ничего не говорили: чрезмѣрность любви производитъ часто дѣйствіе страха. Эрнестина хотѣла идти скорѣе; Викторъ же напротивъ старался всѣми мѣрами замедлить ихъ дорогу. "Къ чему намъ торопиться, сударыня", сказалъ Викторъ, "позвольте мнѣ насладиться нѣсколькими минутами высочайшаго блаженства быть вмѣстѣ съ вами...-- Я хочу скорѣе быть дома...-- И сей же часъ! Когда вы находились съ вашими сосѣдями, то не спѣшили такъ!.. вы жестоки ко мнѣ!.. вы во всемъ отказываете мнѣ!.. я виновенъ въ глазахъ вашихъ тѣмъ, что люблю васъ!..-- Прошу васъ, не говорите со мною о такихъ вещахъ... не говорите мнѣ этого... Пойдемте поскорѣе... я боюсь, чтобы мой мужъ не ожидалъ меня... онъ можетъ удивиться тому, что...
   -- "Вашъ мужъ теперь спитъ; вы это очень хорошо знаете, потому что онъ предупредилъ васъ объ этомъ. Но вы потому торопитесь, что не хотите согласиться ни на малѣйшую ко мнѣ благосклонность... потому что вы гнушаетесь мною, и что для васъ непріятно быть со мною наединѣ...-- Это не потому, чтобы я гнушалась...-- И вы смотрите на меня какъ и на всѣхъ?.. Какъ это лестно!.. какъ это любезно!-- Чего же вы хотите отъ меня...-- О! ничего... вы довольно мнѣ сказали... Боже мой! кажется, вы трепещите...-- Да я, трепещу... я страшусь васъ...-- Страшитесь!.. со мною, со мною, который васъ столько любитъ!..-- Можетъ быть, отъ этого-то...-- Ахъ! сударыня, я очень несчастливъ, если внушаю въ васъ одинъ только страхъ!.. Какъ бы я желалъ не любить васъ болѣе!.. Да, я отдалъ бы все въ мірѣ, чтобы только забыть васъ; ибо я очень вижу, что моя любовь наскучиваетъ, надоѣдаетъ вамъ... Но я не могу, я никогда не буду въ состояніи сдѣлать этого... я люблю васъ совсѣмъ иначе, нежели я любилъ когда-нибудь прежде. Я понимаю теперь различіе истиннаго чувства отъ этихъ желаній, которыя принимаютъ за любовь...-- Докажите же мнѣ это, не требуя отъ меня ничего противнаго моимъ обязанностямъ. Мнѣ кажется, что я и такъ довольно благоразуменъ...-- Да! это удивительно!..-- Развѣ моя вина въ томъ, что подлѣ васъ я сгораю, я желаю столь многаго?... Ахъ, если бы вы чувствовали хотя малѣйшую часть Того, что я ощущаю! -- прошу васъ, пойдемте скорѣе... вы мучаете меня... я задыхаюсь... ахъ! какъ я страдаю!..-- Боже мой! и я виновникъ этого...-- Да, вы дѣлаете меня такъ несчастною.
   Голосъ Эрнестины прервался; она поднесла платокъ къ своимъ глазамъ. Викторъ хотѣлъ обнять ее; она вырвалась и удвоила шаги. Ему удалось тотчасъ поймать ее, и онъ схватилъ ея руку, которую она хотѣла отнять у него.
   -- Какъ, вы не хотите даже дать мнѣ своей руки?.. -- Оставьте меня!..-- Нѣтъ, нѣтъ, я не оставлю васъ... я слишкомъ люблю васъ. Если это преступленіе, то я одинъ виновенъ въ немъ".
   Вотъ и вся сцена "паденія". Едва ли кто станетъ спорить противъ того, что она не только не порнографична, а прямо цѣломудренна.
  

28. Тоска.

   Ив. Остров -- овъ, первый имѣвшій въ своемъ распоряженіи письма Бѣлинскаго къ брату и извлекшій изъ нихъ первыя по времени ("Москов. Вѣд." 1859 г. No 25) свѣдѣнія о драмѣ и начальной дѣятельности Бѣлинскаго, между прочимъ пишетъ:
   "Въ томъ же журналѣ ("Телескопѣ" 1833 г.) помѣстилъ онъ оригинальную свою статью "Тоска".
   Такой статьи ни въ "Телескопѣ", ни въ "Молвѣ", ни за 1833, ни за позднѣйшіе годы, ни оригинальной, ни переводной не появлялось. Тутъ какое-нибудь недоразумѣніе или ошибка.
  

29. Библіографическія статьи въ первомъ полугодіи "Молвы" 1834 г.

   "Литературныя мечтанія" считаются началомъ критической дѣятельности Бѣлинскаго въ "Молвѣ" и "Телескопѣ". Но вѣрно ли это? Если читать "Литературныя мечтанія" такъ, какъ они печатались въ "Молвѣ", и такъ, какъ мы ихъ воспроизводимъ -- именно со всѣми юмористическими помѣтками въ концѣ отдѣльныхъ главъ: "продолженіе обѣщано", "слѣдующій листокъ покажетъ", "опять не кончилось", "не все еще" и др., то становится совершенно очевиднымъ, что Бѣлинскій далъ только начало статьи и затѣмъ къ каждому No давалъ продолженіе, самъ не имѣя точнаго представленія о томъ, на сколько NoNo протянется статья. Но какъ же это Надеждинъ, зная своего молодого сотрудника только какъ усерднѣйшаго переводчика и совершенно еще не зная критическихъ силъ Бѣлинскаго, рискнулъ приступить къ печатанію статьи, имѣя только ея начало? Надо поэтому предположить, что онъ уже имѣлъ нѣкоторое представленіе объ этихъ критическихъ силахъ. Вотъ почему, кажется, слѣдуетъ допустить, что кое-что изъ неподписанныхъ, но часто весьма бойкихъ библіографическихъ статеекъ "Молвы" вышло изъ-подъ пера Бѣлинскаго и внушило Надеждину выгодное о немъ представленіе. Однакоже, сколько-нибудь опредѣленно высказаться какія именно статейки могли бы быть приписаны Бѣлинскому невозможно. Ex ungue leonem тутъ не распознаешь, потому что анонимно писалъ въ библіографическомъ отдѣлѣ "Молвы" и Надеждинъ, и совсѣмъ не лишенный бойкости Межевичъ, и Бодянскій, а весьма возможно, что и Станкевичъ и другіе члены его кружка -- Красовъ, Сергѣй Строевъ и др., довольно усердно сотрудничавшіе въ журналѣ Надеждина.
  

36. Похищеніе Папы.

"Телескопъ" 1833, No 22, стр. 163--184. Цензур. разрѣшеніе отъ 17 сент. 1834 г. (Книжки 1834 г. выходили одновременною съ недоданными книжками 1833 г.).

   Переводъ нигдѣ не указанъ. Но подпись:-- скій и то, что съ фр. историч. статьи переводилъ всегда Бѣлинскій, даетъ основаніе приписать ему и этотъ переводъ. Перепечатывать, однако, переводъ, въ виду отсутствія твердой увѣренности, считаемъ лишнимъ.
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru