Ваненко Иван
Тысяча и одна минута

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Собрание русских сказок. Книга вторая.

ТЫСЯЧА И ОДНА МИНУТА.

Собраніе русскихъ сказокъ,
ПИСАННЫХЪ
Иваномъ Ваненко.

КНИГА ВТОРАЯ.

Сказка изъ похожденій слагается.
Казакъ Луганскій.

Изданіе Ю. М.
МОСКВА
184З.

Мужъ задуритъ -- полдвора горитъ, а жена задуритъ, цѣлый дворъ горитъ.
Стар. пословица.

  

ОГЛАВЛЕНІЕ ВТОРОЙ ЧАСТИ.

   II. Сказка о Парамонѣ и о женѣ его Матренѣ
   Предрѣчіе, сирѣчь присказка
   I. О томъ, каково баба-Матрена жила съ Парамономъ
   II. Отъ чего Парамоновой женѣ захотѣлось новыхъ чоботовъ
   III. Какъ Парамонъ отправился за чоботами
   IV. Какъ ошибся Парамонъ, и попалъ не туда куда надобно
   V. Какъ Парамоновъ быкъ козломъ сдѣлался
   VI. Что съ козломъ сталося
   VII. Съ чѣмъ Парамонъ возвратился къ женѣ
   VIII. О томъ, какъ узналъ Парамонъ, что у его жены порча есть
   IX. Какъ служивый вылечилъ отъ порчи жену Парамонову

-----

   III. Сказка объ Ильѣ женатомъ и о Мартынѣ тороватомъ
   Рѣчь о сказкѣ
   1 Приключеніе: Илья поѣхалъ за гостинцемъ женѣ да и опростоволосился
   2. Сталъ Илья и голъ и не правъ
   5. И не ждешь да найдешь
   4. Вотъ какъ порой надо жить въ городѣ
   5. Бери Илья, коль кобылка твоя
   6. Илья да Мартынъ духъ перевели, позавтракали
   7. Лысый Мартынъ Илью удивилъ
   8. Илья ворожеей сдѣлался
   9. Мартынъ съ Ильей за ворожбу въ дѣлежъ пошли
   10. Староста, Потапъ Миронычь, знакомецъ Мартына лысаго
   11. Новыя хитрости Мартына лысаго.... 181
   12. Лукавство Мартына и смышленая пѣсня Лукерьина
   15. Послѣдняя просьба Ильи женатаго
   16. Что Илья принесъ въ гостинецъ женѣ

-----

   IV. Сказка о крестьянинъ Яковъ, до прозванію простая голова
  

II.
СКАЗКА О ПАРАМОНѢ И ЖЕНѢ ЕГО МАТРЕНѢ.

  

II.

   Сказка о... нѣтъ, дозвольте прежде, люди добрые, порасправить кости старыя, пустошь поболтать, языкъ поразмять, къ сказкѣ приготовиться.

-----

   Вотъ пережъ сего какая штука была?
   Ѣздилъ Фока за море, набрался Фока разума: видѣлъ тамъ, высмотрѣлъ, что на землѣ трава растетъ, а по небу порой тучи ходятъ, порой только одно солнышко; а по ночамъ тамъ ясный мѣсяцъ глядитъ на землю-матушку, или однѣ яркія звѣздочки между собою переглядываются. Больше ничего не замѣтилъ Фока за моремъ; а привезъ съ собой Фока тетрадку-книжку маленькую, и въ той тетрадкѣ много умнаго понаписано: написано правдиво и съ толкомъ про народъ заморскій, про ихнее житье-бытье, про ихъ правъ и обычаи. И эту тетрадку-книжку маленькую одинъ толстой Руской человѣкъ, выпросилъ у фоки и предалъ тисненію. И покупили книжки тисненые печатью гражданскою люди разумные, грамотные; стали читать и стали фоку расхваливать; а самъ Фока ни съ переда ни съ бока, ни съ конца ни съ начала, не пойметъ не растолкуетъ ни по книжкѣ печатной, ни по своей тетрадкѣ писаной, за что его люди разумные хвалятъ и жалуютъ. "Это за то,-- онъ думаетъ,-- что пилъ я сыту заморскую, ѣлъ пряники чужеземные!" А кто зналъ фоку прямо, слухомъ чуялъ его рѣчи, ощупью пыталъ голову, дивится не надивуется: откуда это у Фоки при пустыхъ рѣчахъ, при пустой головѣ набрался разумъ письменный?.. Толкуютъ съ собой, дивуются... "Плохо Фока баетъ, а грамоту знаетъ, дѣло диковенное!.."
   Ахъ, люди добрые... не Фокѣ-бъ дивиться, не Фокѣ-бъ честь-слава: вѣдь въ дорогѣ у Фоки былъ попутчикомъ Сава.

-----

   "И къ чему это нашъ сказочникъ такую приплёлъ присказку негораздую!" говорили - шушукали между собой братцы-товарищи: "не слушаетъ онъ нашего ума-разума; пускается въ ремесло безхлѣбное -- чужаго ума ощупью допытываться!.. Зй, смотри, молодецъ!.. станешь выть по волчьи, цѣлое стадо волковъ прибредетъ, кто-то ихъ отгонитъ, тебя обережетъ!.. То-то мы дивимся, думаемъ, чего онъ бьется, надсажается, силится разсказать сказку мудреную, и словами кудреватую и рѣчьми смышленую... а онъ, сердяга, съ своей смышленостью, колеситъ все кругомъ гумна и думаетъ, что напалъ на прямую дорогу новую, только не пробитую, не протоптаную... Нѣтъ молодецъ-продавецъ, не тѣмъ ты товаромъ торгъ повелъ!.. Не будетъ тебѣ барыша и выручки -- сметанка хороша, да мала скрыночка. Что ты ходишь, набиваешься очками -- слѣпому, сапогами -- безногому, рукавицами -- безрукому, умомъ-разумомъ -- у кого голова что свищъ: въ одно ухо слово влетитъ, а въ другое и выпорхнуло!.. Взялся ты съ умными рѣчь вести, такъ чего же ты имъ про глупыя продѣлки разсказываешь?.. Они и сами смекнутъ, что гдѣ надобно. А буде тебя угораздила нелегкая умнымъ ума прибавлять... то смотри, любезный, и самъ опростоволосишься!.. Ты, думая свозить на токъ свой хлѣбъ необмолоченый, свозишь его туда, куда люди добрые только навозъ кладутъ. У тебя лобъ-то не мѣдный, а голова не съ пивной котелъ; у тебя ума-разума и про себя не хватитъ порой, чего же ты лѣзешь съ нимъ по людямъ, которые сами не знаютъ, куда и свою такую обузу свалить!..
   Разсказывалъ ты намъ присказки, морилъ насъ ими, помирать намъ не хотѣлося, да и уморы въ твоихъ присказкахъ не было!.. Дай-ко, послушай вотъ, и мы тебѣ присказку вымолвимъ:
   Ходила, въ старые годы, когда это еще наживалось между люду православнаго, ходила сваха сватать жениховъ-молодцевъ; ходила она по богатымъ домамъ, гдѣ дочки невѣсты взрослыя, а у батюшекъ кошели не простые; вотъ она и настрочила рукописную грамоту, или регистръ, что ли, по ихнему, всѣмъ женихамъ-молодцамъ, своимъ будущимъ высватанцамъ; и дѣло тамъ понаписала она, если просто прочесть, а поразмыслить, такъ и выходитъ то дѣло бездѣльное!.. Пока она по дуракамъ ходила, то и сватьбы сводила и деньги брала, и отъ каждой сватьбы давай Богъ ноги, послѣ сватанья; то есть, ужъ видно, что старалась благое творить! Обходивши всѣхъ дурней въ этой сторонѣ, забрела было и къ умнымъ за такимъ же промысломъ!.. Анъ одинъ насмѣшникъ и ввернулъ ей крюкъ, добавилъ къ ея регистру смыселу. Вотъ какъ это и сдѣлалось, вотъ и регистръ тотъ, прочти его! Что просто-то написано, то у бабы-свахи такъ и значилось, а что въ скобкахъ-то понаставлено, то вписалъ этотъ насмѣшникъ для поясненія.
  

РЕГИСТРЪ ЖЕНИХАМЪ

СВАХИ-БАБЫ ОПЫТНОЙ.

   1. У него двѣ лавки, да своя земля.
   (Лавки тѣ немного ветхоньки: обѣ на четырехъ ножкахъ, за то земля въ новыхъ цвѣточныхъ горшкахъ понасыпана).
   2. Торгуетъ катками да штофами.
   (Комки большею частію изъ сбойни жеваной; а штофы не все битые, есть и безъ трещины).
   3. Камни гранитъ.
   (По мостовой, сердяга, цѣлый день шляючись).
   4. Служитъ дѣльнымъ парнемъ -- переводчикомъ.
   (Слѣпыхъ съ моста на мостъ переводитъ и меньше гроша за разъ беретъ).
   5. Молоть гораздъ.
   (Каждый день безъ-умолку пересыпаетъ изъ пустаго въ порожнее).
   6. Купецъ-не купецъ, не однодворецъ, а дворомъ завѣдываетъ.
   (Ходитъ чемъ свѣтъ съ метелкою, чиститъ соръ по подъ-оконью).
   7. Ходитъ снигирей ловить.
   (На носъ собственный).
   8. Слоны продаетъ.
   (Слоняясь по улицѣ).
   9. Рюмы распускаетъ.
   (Хныкаетъ, гдѣ надобно).
   10. Такъ хлѣбъ достаетъ.
   (Буде есть готовый, то съ полки и въ ротъ).

-----

   Смотри! что бы и съ тобой не поступили такъ разумники: не ввели бъ въ твою сказку замысловатыхъ крючковъ, твой же пай на тебя бъ не прикинули!..
   Хоть ты не то, что баба-сваха-сплетница, ты и съ добрымъ своимъ суешься, да суешься-то не въ пору и не къ тому, кому надобно!
   Понурилъ голову мой старикъ-сказочникъ. Видно, думаетъ, и впрямь я, подъ старость, безъ мѣры болтливъ сталъ; молчать бы мнѣ почаще, лучше бы; ужъ меня и прежде за это ругали-ругали, хаяли-хаяли, а я-таки опять съ грѣшнымъ тѣломъ да въ горячій кипятокъ!.. Бываетъ, идетъ иному счастье такое безолаберное... иной скажетъ изъ десяти словъ одно умное, его по головкѣ погладятъ; а иной весь вѣкъ умно говоритъ, да коли разъ обмолвился, то и пошлый дуракъ!.. такъ видно на свѣтѣ устроено.
   Да ну, такъ и быть; начну сказку рубить просто съ плеча, чтобъ была ни холодна ни горяча, а такъ, тепленькая: что бы у умнаго отъ холода языкъ не распухъ, а глупенькой не ожегся бы!
   Вотъ вамъ сказка съ прикрасами, не съ моими, съ чужими лясами; я ее купилъ на толкучемъ, такъ не знаю, будетъ ли толкъ въ ней, она тамъ висѣла на веревочкѣ, подъ деревяннымъ колышкомъ; еще и продалъ-то мнѣ ее мужикъ съ рыжей бородой, въ нагольномъ тулупѣ. Вотъ видите, я все разсказалъ, ничего не потаилъ отъ васъ; а буде не вѣрите, то сами подите справьтесь, спросите у него сказки такой, и онъ вамъ ихъ хоть сотню повынимаетъ и все одной масти, да еще съ фигурами, а у меня, извините, никакихъ фигуръ тутъ нѣтути.
   Вотъ вамъ она...
  

СКАЗКА
О ПАРАМОНѢ И О ЖЕНѢ ЕГО МАТРЕНѢ, И О ТОМЪ, КАКЪ ПАРАМОНЪ ХОДИЛЪ ВЪ ГОРОДЪ ЖЕНѢ ЧОБОТЫ ПОКУПАТЬ.

  

I.
О томъ, каково Матрена жила съ Парамономъ.

   Жилъ-былъ мужичокъ Парамонъ; малой во всемъ хватъ, да больно простоватъ, и женись онъ еще, съ дуру, на умницѣ; запропастилъ бѣдняга ни за что свою голову: то есть, просто жена изъ него, что хочетъ, то и дѣлаетъ, какъ ей поволится, такъ его и поворотитъ и выворотитъ; ровно куль съ овсомъ сталъ бѣднякъ Парамонъ: повалятъ -- лежитъ, поставятъ -- стоитъ, захотятъ -- набьютъ, захотятъ опять вытряхнутъ!. Просто, одурила парня женитьба, сбила съ толку; правду говорятъ, что станетъ овцой если загонять и волка
   Ужъ какому, въ деревенскомъ быту, какому въ хозяйствѣ толку быть, когда жена станетъ головой мужниной, а настоящая, доморощеная голова мужнина готова вмѣсто помела въ печи заметать!.
   Такъ оно и вышло: что не надо-де дуги, коли есть дышло.
   Былъ прежде у Парамона на гумнѣ хлѣбъ, была на полѣ скотинка, кого бывало по пути занесетъ Богъ, то найдется про того и пирогъ и масла скрынка; и одежи всякой у Парамона, и другаго-прочаго попроси, все есть, всего сыщешь-бывало; одного не доставало: жены-сатаны, вотъ дядя Парамонъ и пріобрѣлъ себѣ таковую.
   Была она съ мѣсяцъ тиха, знать боялась грѣха, а тамъ стала понемножку всбрыкивать; да какъ спознала, довѣдалась, что дядя Парамонъ для нее, что пугало для воронъ: только кажется съ виду страшенъ, а и рукой не взмахнетъ, хоть сядь ему на маковку; вотъ принялась Матрена учить Парамона; школить, муштровать на свою бабью стать, взяла повадку точатъ и кроить, дѣлать изъ мужа то верхъ то подкладку... И хитра же была шельмовская!.. Въ людяхъ бывало сидитъ, не дышитъ, только Парамона и видитъ и слышитъ; онъ къ сосѣдамъ, и она за нимъ слѣдомъ, выйдетъ ли отъ нихъ онъ, и она вонъ; поѣдетъ ли на базаръ, и она, что товаръ, ужъ торчитъ на возу!.. А какъ дома вдвоемъ глазъ-на-глазъ останутся... ну!.. тутъ бѣднякъ Парамонъ мѣста и подъ лавкой не отыщетъ, негоде на палатя залечь; тутъ только и слышна ея рѣчь, а уже его рѣчи впереди остаются; тутъ, какъ не смиренъ Парамонъ, а ужъ гляди въ оба зорко, что бы не досталось на обѣ корки; легла ли жена спать, не тряхнись, не ворохнись, ни зѣвни громко, что бы не потревожить ея милости; захворала ли какой лихой болѣстью, хоть днемъ, хоть ночью, за версту бѣги къ знахаркѣ за лекарственнымъ снадобьемъ; а попробуй перечить, такъ кажись только и жилъ
   Такъ вотъ я къ этому-то слово и молвилъ... какому же-молъ тутъ толку быть?
   И дѣйствительно: Парамонъ и париѳмъто былъ хомякъ-хомякомъ, а какъ зачала еще муштровать жена бойкая, то сталъ такимъ олухомъ, что хоть воду на немъ вози; то есть, кажись, просто, обортай ему уздой голову, да скажи: ты-де конь! такъ онъ самъ въ оглобли впрягаться пойдетъ... Такъ бѣднягу загоняла жена, пусто ее!..
   А еще и въ томъ толкъ: что какъ тамъ баба ни хитри дома, какъ ни економничай, что бы тамъ изъ горшка лишній уполовникъ щей выгадать, да пожиже кашу сварить, что бы крупъ меньше шло, а если мужъ своего добра за избою не можетъ сберечь, то скоро и въ избѣ нечего будетъ поставить въ печь!.. Такъ вотъ и нашъ грѣшный Парамонъ, думая и дома и на пашнѣ, и въ овинѣ и на току только про-жену одну, только размышляя ей угодить, не перечить бы словомъ да биту не быть, совсемъ растерялся сердяга умомъ-разумомъ: изъ страха, чтобъ жена не бранила, что зерно будетъ сыро, два овина сжегъ; взабытьи насѣялъ ржи къ веснѣ, а къ зимѣ горохъ; а не знавши какъ дѣла поправить, призанялъ всего у сосѣдей, что бы лишь жена ничего не провѣдала; пришло время отдать, денегъ нѣтъ, животами поплатился; да такими-сякими манерами не оставилъ у себя ни гроша въ кошелѣ, ни зерна въ землѣ, а животовъ всего на все осталось: лошаденка кляча, коровенка ростомъ съ ягненка, бычишка не мудрый, да козелъ уже состарѣвшійся.
   Баба-Матрена, хоть занималась себѣ хозяйствомъ, спрядала льну -- по двѣ кудели въ недѣлю, да ткала въ годъ по холсту; она, видите, праздниковъ больше будней насчитывала и всего чаще смышляла, какъ бы лучше понарядиться, да въ люди явиться,-- та къ стало ей нѣкогда и присмотрѣть было, что у мужа оставалось мало, да и то сплыло!..
  

II.
ОТЪ ЧЕГО ПАРАМОНОВОЙ ЖЕНѢ ЗАХОТѢЛОСЬ НОВЫХЪ ЧЕБОТОВЪ.

   Разъ, на селѣ, въ большой праздникъ, въ Семикъ, коли знаете, еще когда яишню пряженую готовятъ, да съ березкой пляшутъ, да припѣваютъ:
  
   Подъ липою столъ стоитъ.
   Подъ тѣмъ столомъ дѣвица.
   На дѣвицѣ..
  
   Тьпфу! что я вру, не такъ бишь оно поется!.. старость прихватила, все пѣсни позапамятовалъ, да не въ этомъ сила!
   Ну такъ въ этотъ-то большой праздникъ и дерни нелегкая старостиху Козминишну выдти въ новыхъ котахъ строченыхъ хороводъ водить..
   Какъ увидѣла это Матрена Поликарповна, куда ее и веселье дѣвалося и голову повѣсила, и лишни не ѣстъ, только искоса на мужа поглядываетъ; другіе думаютъ: что съ ней стало? видно выпила мало; подносятъ вина.
   "Матушка, Матрена Поликарповна! покорно прошу!.."
   -- А вотъ я у мужа спрошу; велитъ ли еще пить, какъ бы битой не быть! отвѣчаетъ Матрена; кинулась къ Парамону и шепчетъ на ухо: смотрижъ у меня, ты завтра же купи коты такіе, какъ у старостихи!
   Вишь вѣдь какая завистливая проклятая!
   Парамонъ и голову понурилъ... вотъ-те курочка и махоточка (горшокъ): полѣзай не бось! теперь не спасетъ и авось; теперь хоть матушку-рѣпку пой, а коты купи, ужъ жена отъ своего слова не попятится!.. А на что ихъ добыть? Кабы ты знала да вѣдала, моего горя отвѣдала, думаетъ себѣ Парамонъ, запустивъ руку въ карманъ да изрѣдка на жену поглядывая, вѣдь намъ не бѣсы деньги куютъ, а на базарѣ даромъ никому не даютъ; посмотрѣла бъ ты въ мой карманъ... вишь! тутъ вотъ одинъ кукишь -- что хочешь, то и купишь!
   Назавтра еще добрые люди спятъ послѣ праздника вчерашняго, иной пьянчуга, какъ ни рано встаетъ, а еще и опахмѣлиться не успѣлъ, а ужъ въ избѣ Парамона дребезжитъ Матрена, бьетъ языкомъ, что шерстобитъ струной жиленою...
   Да куда ты все дѣвалъ, куда промоталъ? пропьянствовалъ, прогулялъ!.. не даромъ видно безъ меня два-разъ на базаръ ѣздилъ, вотъ теперь и нѣтъ ничего!.. Ахъ ты окаянный, ахъ ты голова непутная, забубенная! Да что ты затѣялъ? Да по твоему ли уму безтолковому такія дѣда?.. Ахъ ты чучело гороховое, ахъ дурацка стать!"
   Парамонъ нигугу; сидитъ на лавкѣ, подлѣ самой двери, не шелохнется, только глазами похлопываетъ, да нѣтъ-нѣтъ на дверь взглянетъ, чтобы тягу задать, буде жена такъ озартачится, что кинется бить.
   "Да мнѣ распрострѣли тебя на части, да дуй-те горой!.. Да хоть лопни ты, а чтобъ были коты, чтобы я ихъ видѣла... слышишь!.. Возьми своего бычишку да козла негоднаго, они то же, что и ты, только даромъ сѣно ѣдятъ; веди ихъ на базаръ, ступай, и тамъ хоть себя заложи, а коты добудь... не то и мужемъ моимъ не будь, и на глаза не кажись; прибью я тебя, притаскаю, да и всѣмъ сосѣдямъ разскажу, что ты безпутничаешь.
   Обрадовался несказанно Парамонъ, что жена его настроила сама какъ горю помочь, бухъ ей въ ноги...
   -- Матушка, Матрена Поликарповна, все исполню и сдѣлаю, лишь помилуй, прости моей дури -- не срывай сердце на моей шкурѣ!.. а позволь какъ приказала, позволь такъ учинить; продамъ я и козла и быка и заложу въ придачу себя-дурака, лишь бы только тебѣ угодить, лишь бы тебѣ услужить... окажи свою милость, позабудь мою провинность!
  

III.
КАКЪ ПАРАМОНЪ ОТПРАВИЛСЯ ЗА ЧОБОТАМИ.

   Вотъ въ туже пору, въ тотъ же часъ и поѣхалъ нашъ дядя Парамонъ въ городъ, сѣлъ на быка и отправился, а козла-сердягу оборталъ за рога веревкою и пошелъ за собой; да столько бился, бѣднякъ, маялся съ своими животами, пока до города доплелся, что и сказать нельзя: быкъ-то ни вскачь ни рысью не умѣетъ бѣжать, а старый козелъ на другую стать: то кинется въ бокъ, то назадъ попятится. А! молвилъ Парамонъ упрямъ ты быкъ, что жена Матрена, а самъ только это вымолвилъ, да и зажалъ рукою ротъ, да и оглянулся назадъ, не стоитъ ли жена за нимъ; видитъ, жены нѣтъ, перекрестился до и зачалъ опять съ своими животами раздобарывать: упрямъ ты быкъ, да я упрямѣй тебя, не хочешь ты ѣхать, такъ идижъ пѣшкомъ! Слѣзъ Парамонъ съ быка, накинулъ ему свой кушакъ на рога и пошелъ впередъ, а быка да козла за собой ведетъ и думаетъ: что, нелегкій васъ побери, давича вы все врозь да врозь, а теперь идете рядышкомъ небойсь!.. Толькобъ до города добраться, пусто васъ; сей часъ первому встрѣчному за ничто продамъ, а ужъ надъ собой ломаться не дамъ.
   Такъ калякая да мѣрекая, да плетяся шажкомъ съ козломъ да съ быкомъ, по большой дорогѣ, отбиваючи ноги, дошелъ Парамонъ къ ближнему селу; еще и къ обѣдни не благовѣстили, какъ онъ до мѣста довалился, да такъ упыхался, такъ сердяга взопрѣлъ, будто цѣлую чашку горячихъ щей съѣлъ, а чего тебѣ, ему и вчера-то вечеромъ жена порядкомъ перехватить не дала!..
   Вотъ вошелъ онъ на первый дворъ, попросилъ поснѣдать чего бы недорогаго, и чего больше, вѣстимо луку да квасу да хлѣба кусокъ; пора лѣтняя, да и не постъ же великій, такъ толокна не дадутъ небойсь.
   Поѣлъ-себѣ, покушталъ дядя Парамонъ, на скорую руку; а не то, думаетъ, въ городъ на торгъ не успѣешь, такъ долголь до бѣды оттоль въ дорогѣ заночевать! Вынулъ Парамонъ изъ кошеля полтинку и расплатился за угощеніе.
   "Ты бы, дядюшка, говоритъ хозяйка, животамъ-то сѣнца далъ."
   -- Нѣтъ, тетка, что ихъ кормить попусту; вѣдь я ихъ на торгъ продавать веду, такъ оно все одно, будь они сыты или голодны, цѣна одна.
   "Да вишь они какіе тощіе и волъ-то кажетъ не больше городскаго козла откормленаго..."
   -- Эхъ тетушка-матушка, дуй ихъ горой, вѣдь не жалко бъ было, коли ихъ за деньги продать, а то вишь надо на коты мѣнять, такъ пусть ужъ они и сами будутъ не лучше, какъ кошки голодныя! надо правду сказать, и я теперь съ твоей лѣтней похлѣбки не сытѣе ихъ!
   "Ну инъ какъ хошь! прибавила тетка-дворница.
   -- Да такъ и хочу, какъ сказывалъ -- молвилъ дядя Парамонъ.
  

IV.
КАКЪ ОШИБСЯ ПАРАМОНЪ И ПОПАЛЪ НИ ТУДА КУДА НАДОБНО.

   Пошелъ опять дядя Парамонъ со своимъ добромъ, пошелъ тѣмъ же порядкомъ, тѣмъ путемъ. Долго ли коротко неблизко ли далеко ли, шагомъ или рысцой, сушью или грязцей, какъ ни пойдешь все таки до мѣста добредешь; черепаха ползкомъ, что и конь скокомъ, все таки доходитъ куда ей надобно. Такъ и нашъ дядя Парамонъ дошелъ-дотащился до города уже поздо къ вечеру, весь въ поту сердяга, точно въ воду окунутъ былъ, да глядь... анъ вотъ-те Марѳа еще орѣхъ, о женѣ ль думая, или о быкѣ съ козломъ, иль о котахъ женинныхъ,-- пошляндалъ онъ отъ села совсемъ въ противную сторону, да хоть и пришелъ въ село, да со всемъ въ незнакомое, невѣдомое.
   Ну, думаетъ, бѣда теперь моя, видно къ худу такъ пошло на меня! Нелегкая знаетъ, какъ это я обмешулился! Однако какъ же быть, не назадъ же иттить, остаться видно тутъ переночевать да отдохнуть, да завтра подальше отправиться.
   Такъ какъ ничего съ нимъ въ пути не приключилось особеннаго, кромѣ какъ-то, что онъ, хоть не хотя, а долженъ же былъ животовъ покормитъ, то я вамъ и не стану разсказывать; а вотъ что было дальше, то, буде въ угоду, послушайте.
   Пришелъ ли, пріѣхалъ ли, завѣ до по неизвѣстно, уже на другой день и тожъ къ вечеру, нашъ Парамонъ припожаловалъ въ городъ незнаемый, въ такой, что страшно и кругомъ посмотрѣть... настроено вишь домъ на дому, и людей-видишь разныхъ видѣлъ тьму, какъ опосля самъ разсказывалъ.
   Пришелъ, спросилъ гдѣ постоялый дворъ; показали люди добрые; эка вещь, и дворъ-то постоялый такой, что у его барина палаты меньше; страшно кажись и войти-то туда. Однако дѣлать нечего, приходитъ плыть, коли брода лѣтъ, дядя Парамонъ давай своимъ умомъ раскидывать, какъ бы въ такія хоромы ночевать вкарабкаться! Вышелъ какой-то парень на дворъ, Парамонъ ему въ поясъ поклонъ.
   "Можноль, кормилецъ, не во гнѣвъ твоей милости, учинить мнѣ такое благодѣяніе, дозволить здѣсь пріютиться, ночевать-остановиться двоимъ скотамъ моимъ да мнѣ Парамону грѣшному?"
   -- Отъ чего же не можно; поди спроси дворника.
   "Да гдѣ жъ мнѣ найти его милость господина дворника? "
   -- А вонъ видишь онъ въ синемъ кафтанѣ стоитъ.
   Парамонъ опять поклонъ. "Благодарствую, родимый, на ласковомъ словѣ!" поплелся къ дворнику и думаетъ: ну, отъ это отбоярился, какъ-то съ тѣмъ придетъ сговорить: вишь онъ въ кафтанѣ какомъ, у насъ самъ староста, даже и по праздникамъ въ смуромъ похаживаетъ, а и съ тѣмъ не больно сговоришь.
   Однако напрасно робѣлъ дядя Парамонъ, дворникъ только спросилъ чего ему надобно, безо всякихъ рѣчей велѣлъ козла да быка на дворѣ оставить^ а ему самому на кухню идти.
   Слава Тебѣ, Господи! думаетъ Парамонъ себѣ, здѣсь страшно только снаружи, а внутри какъ и въ нашей избѣ, только мѣста побольше, а то есть и палати и печь, можно будетъ прилечь да переждать до завтра; вотъ бы бѣда, кабы меня на верьхъ повели, толку тамъ мало, только высоко отъ земли.
   Однако немного погодя набуркалось столько народу въ кухню, что дядѣ Парамону показалась и эта широкая изба тѣснѣй чѣмъ его; но какъ онъ усталъ, что лошадь извощичья, то не смотря ни на жаръ ни на тѣсноту, прилегъ на лавку, прикрылся кафтаномъ да и уснулъ такъ, хоть бы тебѣ въ избѣ собственной.
  

V.
КАКЪ ПАРАМОНОВЪ БЫКЪ КОЗЛОМЪ СДѢЛАЛСЯ.

   Встаетъ поутру дядя Парамонъ ранымъ-ранешенько, умылся и Богу помолился и сталъ думу думать, какъ бы на базаръ отправиться? Сколько ни думалъ, самъ не придумалъ: кто-молъ его знаетъ, какой тутъ въ городѣ порядокъ идетъ, можетъ на базарѣ тѣснота страшная, можетъ впору и самому пройти, такъ лучше одну прежде скотину отведу да продамъ, а тамъ и другую пущу потомужъ пути; впрочемъ дай у людей спрошу, какъ это здѣсь дѣлается?
   Въ избѣ народу еще было кой-кого, нашъ Парамонъ высмотрѣлъ такого, что похуже одѣтъ: этотъ-де авось толкомъ сказать не поспѣсивится, высмотрѣлъ парня ощипаннаго, подсѣлъ къ нему и спрашиваетъ:
   "А что, кормилецъ, скажи не откажи, посовѣтуй, какъ поступить: привелъ я сюда въ городъ двухъ животовъ продать, да не знаю, вмѣстѣ ли ихъ вести аль поочереди?"
   Парень усмѣхнулся и говоритъ: а у тебя какіе животы, лошади чтоль?
   "Нѣтъ, родимый, быкъ да козелъ всего на всего."
   -- А какой быкъ, хорошей породы, Черкасской чтоль?
   "Нѣтъ, родимый, онъ у меня рыжій -- этакъ изгнѣда."
   Парень опять ухмыляется. Я не про шерсть говорю, а что-молъ крупенъ ли, то есть какъ великъ твой рыжій быкъ?
   "Онъ гораздо больше козла, а ужъ не знаю какъ противъ вашихъ городскихъ, можетъ не придетъ подстать."
   -- А за сколько намѣренъ продать?
   "И того не вѣдаю какъ сказать... сколько посулятъ не постою, дорожиться не буду, лишь бы съ рукъ долой!
   Ну такъ ведижъ его продавать впередъ, а тамъ и до козла дойдетъ чередъ. А знаешь ли ты, гдѣ базаръ у насъ?
   "Гдѣ жъ знать; я впервой только пришелъ сюда.
   -- Такъ пойдемъ пожалуй вмѣстѣ, я покажу.
   "Благодарствую, благодѣтель, сдѣлай милость такую, я тебя буду вѣчно благодарить... А куда же мнѣ козла-то пріютить, пока я съ базара вернусь?"
   -- Оставь здѣсь у хозяина, не опасайся, не пропадетъ.
   Радъ Парамонъ, что отыскалъ такого милостивца; мигомъ бѣгомъ на дворъ, отыскалъ дворника, заплатилъ за ночлегъ и сдалъ козла на руки; самъ накинулъ на себя кафтанъ, привязалъ быка и отправился съ своимъ новымъ знакомцемъ.
   Прошли они большихъ улицы три да переулковъ нѣсколько, вышли на площадку; народу тамъ пропасть, такъ кишмя и кишатъ, кричатъ, голосятъ, а чѣмъ торгуютъ никто и не растолкуютъ: у инаго сапоги въ рукахъ, а самъ босикомъ ходитъ, а сапогами другимъ набивается; иной, въ армякѣ, носитъ пропасть всякагo-то платья на рукѣ, думаешь онъ продаетъ его, а онъ у другаго кафтанъ торгуетъ, почти силой рветъ, и деньги въ руки суетъ, словно еще ему мало что есть у него. Парамонъ только дивуется.-- Экіе, говоритъ, въ городѣ люди торговые, видно не подеревенски живутъ, все мужички богатые.
   Зазѣвался нашъ Парамонъ, а парень, который его привелъ, подшелъ къ одному молодцу-торговцу, что-то ему шепнулъ да на Парамона кивнулъ, а самъ затерся между народа, и не видать его. Парамонъ стоитъ да посматриваетъ кругомъ, кому набиться съ быкомъ, а того не замѣчаетъ, что его оступили молодцы-продавцы, между собою перемигиваясь да шушукая; а одинъ подшелъ, потрепалъ по плечу Парамона и спрашиваетъ:
   -- Что, добрый человѣкъ, али Максимъ что ли, какъ тебя зовутъ?..
   "Парамонъ называютъ."
   -- То-то Парамонъ, это по вашему, по-деревенски, Парамонъ, а по нашему по-городски и Максимъ хорошо! Что это ты козла-то продать что ли хоть?
   "Какого козла?
   -- Вотъ, дурень, какого?.. А этого рыжа то-то, рогатаго, что съ собою привелъ?
   "Да какой же это козелъ? я козла на постояломъ дворѣ оставилъ, а это быкъ:"
   -- Что?.. быкъ? Ахъ ты увалень, что ты это... ай вздумалъ дурить людей въ городѣ? козла за быка продавать?.. ты думаешь мы, городскіе, глупый народъ, вашихъ деревенскихъ плутней и не провѣдаемъ... Смотрите, люди добрые, онъ быкомъ козла называетъ!.. скажите ему, что это такое?..
   -- Да что жъ, развѣ онъ и впрямь не видитъ, отозвался одинъ мужикъ съ рыжей бородой, что это козелъ! что онъ морочитъ что ли насъ?.. А за нимъ и всѣ завопили... "вишь, братъ, какой ловкой мужикъ, привелъ козла, да и говоритъ, что быкъ!.. Да какъ ты смѣешь православный народъ обманывать?.."
   Парамонъ и струсилъ и дивится и самъ быка осматриваетъ со всѣхъ сторонъ...-- Нѣтъ, говоритъ, ей Богу же я быка привелъ; да онъ же быкъ и есть, вся наша деревня знаетъ, да и жена, когда меня посылала, говорила...
   -- Дуракъ ты,-- закричали на него,-- а ты во всемъ и вѣришь женѣ?.. Да жены и не такъ обманываютъ...
   "Не одна жена, и на постояломъ дворѣ говорятъ, что это быкъ; правда, одна баба сказала, что онъ не больше городскаго козла, да все же не совсемъ козелъ, а хоть малъ да быкъ!"
   -- Когда тебѣ всѣ говорятъ, что это не быкъ, то и не смѣй перечить... а не то, отправить тебя на съѣзжую, такъ другое заговоришь.
   "За что же? если этотъ быкъ и впрямь не быкъ, всежъ не я его, того... не яжъ виноватъ."
   -- Что съ нимъ калякать по пусту,-- сказалъ мужикъ съ рыжей бородой,-- коли онъ его продавать привелъ, то давайте покупать; ну, говори, борода, что стоитъ твой козелъ?
   "Да что стоитъ... я теперь не знаю какъ и сказать: если онъ взаправду быкъ, какъ я самъ покупалъ, то рублишковъ бы десятокъ взялъ..."
   -- Глупая ты голова, глухой тетеревъ, говорятъ тебѣ всѣ, что ты спятилъ съ ума, такъ ужъ и не смѣй пустымъ мѣстомъ умничать! говорятъ тебѣ, что ты козла привелъ, такъ козла и продавай, а людей не надувай! Вишь ты простота какая, ты еще видно не знаешь чѣмъ крапива пахнетъ!
   Пригорюнился Парамонъ; то на быка посмотритъ, то на своихъ честныхъ покупателей, а тѣ такъ къ нему и льнутъ, что мухи къ меду, не даютъ ему проходу, хотятъ чуть не силой быка отнять Думаетъ Парамонъ: врагъ его знаетъ, какъ это сталося!.. Кажись я козла на дворѣ оставилъ, а быка привелъ; дорогой уже не перемѣнился ли онъ; а мнѣ все сдается, что это быкъ!.. видно дѣлать нечего, надо съ волка мы но волчьи выть 5 въ собачьей стаѣ по собачьи брехать... махнулъ рукой и сказалъ: ну, буде онъ и вправду козелъ, такъ всежь десяти рублей стоитъ небойсь: онъ у меня прошлымъ лѣтомъ пашню пахалъ, а ваши городскіе козлы этого не сдѣлаютъ."
   -- Да ты еще подсмѣиваешься!.. Пойдемъ на расправу къ судьѣ, онъ тебѣ растолкуетъ, какой породы животина твоя!
   Парамонъ не въ шутку сробѣлъ, и такъ и этакъ, биться, маяться... на томъ бѣдняга и покончилъ, что молодцы-покупатели сунули ему въ руку сколько-то денегъ мелкихъ потертыхъ серебряныхъ; онъ было сощитать, а ему нахлобучили шапку по самыя плечи да каждый еще пристукнулъ по разу; и пока онъ выбился изъ подъ шапки своей да оправился, глядитъ, нѣтъ возлѣ него ни продавцевъ ни быка, а только въ рукахъ три гривенника.
   Всплакнулъ сердяга, утерся рукавомъ и пошелъ прочь отъ базара куда глаза глядятъ. Глядь, подвернулся опять къ нему тотъ молодецъ-сорванецъ-общипанецъ, что подбивалъ съ собой на базаръ итти, подвернулся, какъ вытный и спрашиваетъ:
   -- Что, дядя, за сколько быка-то продалъ?
   "Да то говорятъ не быкъ, а козелъ видишь былъ!.." и поразсказалъ Парамонъ какъ и что съ нимъ подѣялось.
   -- Экой ты!-- говоритъ удалый оборванецъ,-- ты бы не продавалъ, а меня бъ подождалъ, это тебя обманули какъ нибудь, какъ это ты обмишулился? Эхъ не хорошо, не ладно; ты, кажется, молодецъ крѣпко сшитъ, да скроенъ не складно!.. у тебя вишь борода съ ворота, а умъ съ приколитокъ!.. какъ это на себя такую дурь напустить, быка за козла на базарѣ спустить?.. эхъ, не ладно!..
   "Что дѣлать, добрый человѣкъ, говоритъ Парамонъ, тяжело вздыхаючи; что дѣлать?.. Твоя милость отъ меня отвернулся, а эти лиходѣи оступили кругомъ и продраться подальше не дали..
   -- Что же ты теперь намѣренъ дѣлать?.. козла чтоль продавать?
   "Нѣтъ, родимый, ужъ боюсь пуститься на это: если уже здѣсь быка за козла приняли, то пожалуй козла за собаку почтутъ; нѣтъ, ужъ лучше его на селѣ продамъ гдѣ нибудь, авось не дешевлѣ городскаго дадутъ, хоть будетъ съ чѣмъ домой дойти."
   -- Ну инъ ладно; жаль мнѣ тебя да помочь нельзя; пойдемъ вмѣстѣ до постоялова; я опять провожу пожалуй, мнѣ; опять туда же путь лежитъ.
   "Очень благодаренъ, кормилецъ, да мнѣ скоро-то нельзя: надо бы женѣ коты купить, а вотъ что станешь дѣлать, не знаю какъ быть: сунули эти ахаверники мнѣ деньженокъ, да купить на нихъ не придется, хоть бы ужъ еще своихъ доплатилъ: у меня есть рублишка съ два..."
   -- Пойдемъ вмѣстѣ, изволь я покажу гдѣ купить, съ меня, по знакомству, возьмутъ дешево"
   Парамонъ радехонекъ. "Окажи милость, благодѣтель!" И привелъ его благодѣтель въ лавку къ продавцу; а лавка та Богъ знаетъ съ чѣмъ, премудреная: всего товару въ ней только и видно какія-то желѣзки висятъ, да валяется разное стекло битое, да тряпки, да лоскутья суконные. "Гдѣ же тутъ коты-то?"
   -- А вотъ онъ принесетъ... Эй, братъ, Василій! мы пришли у тебя коты купить, дай-ко намъ получше какія!.. Отдавай ему деньги, онъ достанетъ сей-часъ!
   Полѣзъ Парамонъ въ кошель, досталъ деньги послѣдніе и отдаетъ, сердяга, чуть не плачучи; а кривой Василій посмотрѣлъ искоса на покупателей, взялъ деньги и говоритъ: -- Войдите, обождите: у меня здѣсь этаго товара нѣтъ, а я въ палатку сбѣгаю!
   И точно, мигомъ слеталъ, принесъ коты... ну ужъ и коты!.. Фу-ты!.. Парамонъ и глазамъ не вѣрилъ: зеленые, лощеные, краснымъ ремешкомъ обведены, и гдѣ сшиты не видать: все смолкой замазано! Очень радъ Парамонъ, что хорошу штуку купилъ, и о быкѣ позабылъ, хоть нѣтъ ничего въ кошелѣ, да на душѣ стало веселѣй, жена не обидится.
   Кланялся, кланялся Парамонъ за такую обнову, а кривой Василій, такой ласковой, говоритъ: -- коли хочешь еще приходи, и лучше, говоритъ, добуду и дешевле возьму!
   И парень-добрякъ не совралъ, проводилъ Парамона до постоялова, и спросилъ когда онъ домой пойдетъ и въ какую сторожу, пожелалъ Парамону хорошаго пути и распростился съ нимъ какъ надобно.
  

VI.
ЧТО ТАКОЕ СЪ КОЗЛОМЪ СТАЛОСЯ?

   Не зѣвая долго, не мѣшкая, собрался Парамонъ въ дорогу; уложилъ коты за пазуху, вздохнулъ разъ о быкѣ, взялъ козла и отправился обратнымъ путемъ, такимъ, же чередомъ, какъ и прежде шелъ.
   А знакомецъ его забѣжалъ давно впередъ, отыскалъ своего пріятеля, Яшку солдата-служиваго и разсказалъ по какой дорогѣ Парамонъ пойдетъ и кого за собой поведетъ... Кажись на что бы это, что у людей за любопытство такое имѣется?
   Идетъ-бредетъ Парамонъ домой; привязалъ козла веревкою крѣпко на крѣпко и тащитъ за собой да думаетъ... Козелъ упирается, какъ будто ему жаль съ городомъ разстаться, а Парамонъ знай его тащитъ, да говоритъ себѣ на умѣ:-- нѣтъ, непутный, не быть тебѣ въ городѣ, а пойдемъ въ село, тамъ все-таки ты пригодишься, а въ городѣ взятки-гладки: назовутъ тебя козломъ, да и возьмутъ даромъ, а меня прибьютъ: не торгуй такимъ товаромъ; нѣтъ, здѣсь не по деревенскому, здѣсь купить -- какъ козулю убить, а продать -- какъ блоху поймать; здѣсь покупать ладно, а продавать накладно!
   Такъ-то идя да раздобарывая, тащитъ Парамонъ козла, да какъ вспомнитъ зачѣмъ въ городъ онъ отправился, то вынетъ изъ-за пазухи коты да и посмотритъ на нихъ, и станетъ ему веселѣй, и опять онъ поволочетъ сердягу своего козла прикрученнаго.
   Вотъ и идетъ онъ таковымъ манеромъ, такой ловкой поступью идетъ глухой улицей; только прошелъ не много, а изъ переулка за нимъ слѣдомъ и вывернулся молодецъ-оборванецъ, что коты покупалъ, да еще и не одинъ, а съ солдатомъ-Яшкою; и вотъ они тихомолкомъ, не стуча, не спѣша подкрались сзади къ Парамону да и хвать за веревку, а Парамонъ думаетъ, что это все козелъ упрямится, ну сильнѣй тащить да ругать его больше прежняго; межъ тѣмъ молодецъ-знакомецъ отвязалъ козла и былъ съ нимъ таковъ, а солдатъ-Яшка оборталъ себѣ голову веревкою, что козелъ привязанъ былъ, и идетъ за Парамономъ упираючись; а Парамонъ все таки тащитъ, знай таки надсажается.
   Вотъ, какъ только молодецъ-знакомецъ увелъ козла изъ виду, солдатъ-Яшка стукъ ногой о землю, и давай назадъ пятиться.
   "Что? ай зацѣпился, псиная порода!" молвилъ Парамонъ на козла досадуючи; отлянулся -- вотъ-те на!.. вмѣсто козла стоитъ солдатъ обортанъ веревкою, и голову повѣсилъ и руки сложилъ, ни слова не говоритъ, а плетется за Парамономъ, переступаетъ, какъ будто такъ надобно.
   Парамонъ разинулъ ротъ и руки распустилъ: что-молъ это за оказія?
   -- Что такое, думаетъ, ай мнѣ мерещится?.. Потянулъ веревку, и служивый идетъ потупившись, выпустилъ веревку -- и служивый сталъ какъ вкопаной... Парамонъ инда вскрикнулъ: -- "что это такое? кто тутъ это такой?"
   -- Да это я,-- отвѣчалъ Яшка жалобнымъ голосомъ,-- бывшій козелъ твой; опять я, видишь, сталъ чѣмъ быть надобно, а впрочемъ тебѣ перечить не смѣю; что дѣлать, твоя воля! куда хошь туда и веди, что пожелаешь, то со мной и дѣлай!
   "Полно, служивый, морочить! скажи жъ, гдѣ мой козелъ?"
   -- Я все жъ, и козелъ, и служивый; это все я одинъ.
   "Какъ такъ?"
   -- Да такъ: я, видишь ли, проклятъ отцемъ съ матерью за одно дѣло фальшивое; они мнѣ сказали: что вотъ-де ты сынъ такой-сякой, понадѣлалъ-де ты сынъ непутное, такъ вотъ тебѣ и зарокъ: быть тебѣ, сыну нашему, козломъ, а не солдатомъ, и быть тебѣ до тоихъ поръ, пока не нападется на тебя добрый хозяинъ и не захочетъ тебя не дождясь твоего вѣка другому продать!" -- Вотъ ты напался на меня, добрый человѣкъ, былъ я у тебя козломъ время не малое...
   "Да, сказалъ Парамонъ, я тебя еще позапрошлое лѣто на базарѣ въ деревнѣ купилъ."
   -- Ну, то-то и есть; почти въ позапрошломъ году со мной и случилась эта оказія!.. Да, теперь видно, либо я уже Бога умолилъ, либо родители простили, на свое чадо сжалились, а можетъ и ты, добрый человѣкъ, Богу угодливъ, такъ ради твоей правоты и моя вина выкупилася!
   "Да оно, дядя-козелъ, то, служивый бишь, оно конечно, передъ людьми-то можетъ я и правъ совсемъ, да жена-то моя не туда глядитъ: все меня виноватымъ становитъ, все меня да меня бранитъ; такъ оно мнѣ и чудно кажется, что ради моей правоты ты-то оправился: гдѣ же, кажись, искать правости у виноватаго?"
   -- А развѣ твоя хозяйка-то больно грозна, дядюшка?
   "Вотъ ты какой забывчивой; а не помнишь, какъ ты, бывши козломъ, бывало наровишь овса съ горстку унесть изъ закрома раскрытаго, такъ она бывало тебя цѣпомъ иль коломъ изъ-за плетня ихлобыснетъ, глядишь, ты бывало только взвизгнешь да и драла задашь?"
   -- Да, дядюшка, помню; какъ забыть; она вѣдь, случалось, и тебѣ спуску не даетъ...
   "Ну этаго ты, чаю, не прикидывалъ, вѣдь она все наровитъ меня въ избѣ покомшить, такъ ужъ оно дѣлать нечего, хоть и больно да не стыдно, бокамъ не повольно да людямъ не видно."
   -- Такъ, дядюшка, такъ; да за чтожъ, кажись, такое обижательство?.. вѣдь ты кажется малой доброй и простой..
   "Эхъ, братъ, служивый, или козелъ, какъ тебя, коль бы ты, чѣмъ два-то года козломъ быть, хоть бы мѣсяца на три мужемъ сдѣлаться попробывалъ, такъ бы узналъ смакъ въ людскомъ житьѣ-бытьѣ; смекнулъ бы, что часто такъ прилучается, часто въ житейскомъ быту случается: что чѣмъ было волу ревѣть, анъ телега скрыпитъ."
   -- Ахъ дядя, дядя! жаль мнѣ тебя; да тебя глядя я и самъ ровно другой сталъ; простъ ты, простъ; какъ не повѣрить пословицѣ: видно и сзаду что Парфенъ!
   "Нѣтъ, это отца звали Парфеномъ, а меня Парамономъ зовутъ."
   -- Я вѣдь знаю; неужлижъ столько у тебя служивши да еще не знать, что ты Парамонъ Парфенычь!
   Ну, думаетъ Парамонъ, коли знаетъ мое имя и отчество, видно онъ точно у меня служилъ! Позадумался и спрашиваетъ:
   "Ну что дядя, козелъ, ай служивый... какъ тебя велишь чествовать?"
   -- Да какъ хоть себѣ, такъ и зови, все едино по мнѣ.
   "Что же мнѣ съ тобой дѣлать теперь?"
   -- Да нешто: теперь веди позавтракать, а ужо на базаръ поведешь.
   "Какъ на базаръ?"
   -- Чтожъ дѣлать, я твой холопъ, такъ ужъ изъ твоей воли не выступлю; да ты же и деньги платилъ за меня, такъ надо тебѣ ихъ выручить!
   "Вотъ тебѣ внучка онучки, а бобовъ не купилъ," сказалъ Парамонъ ухвативши себя за бороду, "вотъ тебѣ какая бѣда еще дѣлается... вишь, накорми его, служиваго, да веди на базаръ на свою пагубу: и людей честныхъ разгонишь и мнѣ такой нагоняй дадутъ: да какъ это можно продавать слугу царскаго? Да этаго николи и во снѣ не пригрѣзится, негоде на яву повстрѣчать!.. Дай (такъ все это размышляетъ себѣ Парамонъ) дай ужъ я скажу, что-молъ такъ отпущу, ужъ-молъ на продажу не хочу вести!.." и говоритъ служивому: "ну, ступай, братъ, домой! что тебя по базару таскать, ступай съ Богомъ!.. поминай меня Парамона грѣшнаго."
   -- Пожалуй, если ты уже такой милостивый, я на базаръ не пойду, изволь; а ужъ покормить не откажись: вѣдь ты мой бояринъ, а я твой холопъ, такъ тебѣ должно меня и поить и кормить..
   "Эко, братъ-служивый, вѣдь ты отслужилъ у меня, такъ за что жъ мнѣ и кормить тебя?"
   -- Да за старую службу покорми на прощаньѣ.
   "А чѣмъ я тебя стану кормить? Вотъ будь ты козелъ, я тебя бъ сѣномъ пожалуй удовольствовалъ., а теперь чѣмъ стану?.."
   -- А теперь я служивый, такъ мнѣ бъ щецъ да кашки, сивухи да бражки, вотъ я бы и сталъ какъ встрепаной; а коль не накормишь такъ, то я негожусь на службу царскую; буду хворать, въ гошпиталѣ вѣкъ пролежу; грѣхъ будетъ и твоей душѣ и моему тѣлу мука не малая... Охъ! вотъ и теперь чую -- такъ и подводитъ животъ... охъ, батюшки родимые! охъ, ѣсть хочу!
   Да съ симъ словомъ бухъ нашъ служивый на траву и давай валяться, да стонать, да охать, да ѣсть просить.
   Видитъ Парамонъ -- бѣда неминучая какъ пустится прочь отъ служиваго... да отбѣжавши чуть не съ полверсты, оглянулся и смотритъ, что съ тѣмъ дѣлается?.. А служивый, будто насилу перемогаючись, всталъ и идетъ въ противную сторону, кулаками глаза утираючи, будто слезами заливается отъ горькой обиды Парамоновой. Жаль стало сердягу Парамону Парфенычу; ну онъ служиваго опять догонять... подбѣжалъ къ нему, задыхается...
   "Послушай, братъ-служба, не пѣняй на меня!.. ей-ей, вотъ-те Христосъ, я бы тебя напоилъ, накормилъ, да денегъ нѣтути; какъ же мнѣ быть?.. Не пѣняй пожалуйста!.. Есть у меня алтына съ три всего, да самому на дорогу надобны: я на нихъ кромѣ хлѣба да воды ничего и ѣсть не буду ни постнаго ни скоромнаго; жаль мнѣ тебя... вотъ возьми кушакъ, можетъ продашь въ городѣ за сколько нибудь, можетъ тебѣ служивому и хорошія деньги дадутъ; можетъ можно будетъ и калачъ купить, такъ на здоровье себѣ и съѣшь его! Отдалъ бы я тебѣ и женнины чоботы, да нельзя; право слово нельзя... затаскаетъ жена, свѣта увидѣть не дастъ, только покажусь безъ нихъ!"
   Служивый остановился; взялъ кушакъ, посмотрѣлъ на Парамона -- и плакать полно.
   -- Ну,-- говоритъ,-- старый хозяинъ, спасибо, спасибо тебѣ!.. если не можешь большимъ, хорошо, что и этимъ благодарствуешь!.. За это сослужу я тебѣ службу современемъ, если прилунится мнѣ въ вашей деревнѣ быть... Вотъ видишь ли что: бывши еще козломъ у тебя, я замѣтилъ, что жена твоя, не въ проносъ слово, порченая, она бы не стала такъ съ тобой обходиться да надъ тобою командывать... знаешь ли что: попробуй-ко полечи ее, вотъ видишь какъ: ты, какъ придешь домой, то и прикинься простякомъ, будто ты ничего не знаешь; а вѣдь ты малой смышленой, тебя не учить стать!.. Вотъ ты прикинувшись этакимъ манеромъ и залѣзь на печь, и лежи на лѣвомъ боку не ворохнись; буде жена тебѣ станетъ что говорить, молчи не отвѣчай; буде станетъ куда посылать, не вставай, а самъ все таки лежи на лѣвомъ боку; вотъ какъ она начнетъ уже очень крѣпко къ тебѣ приступать, ты тутъ и оправься, вскочи съ печи да вдругъ къ ней, погладь ее по головѣ, а самъ приговаривай: "тпруся, тпруся!.. полно бурена, тпруся, ай сѣнца хошь?" Да побѣги таки за сѣномъ, принеси да ее и попотчивай!.. прикинься такъ, какъ будто ты ее и взаправду за корову почелъ... такъ вотъ ты тутъ и увидишь, что будетъ съ нею: просто ты всю порчу какъ рукой снимешь, она у тебя будетъ по ниткѣ ходить!.. Да, ужъ повѣрь слову солдатскому!.. Прощай же теперь!
   Солдатъ-Яшка пошелъ прочь; а Парамонъ поджалъ руки, уставилъ глаза въ земь и думаетъ: а что, и за правду вѣдь солдатъ-козелъ правду сказалъ?.. вѣдь дѣйствительна моя жена порченая!.. вѣдь это мнѣ нельзя было спознать, а ему оборотню какъ не смекнуть.
  

VII.
СЪ ЧѢМЪ ПАРАМОНЪ ВОЗВРАТИЛСЯ КЪ ЖЕНѢ.

   Кой-какъ да кое-какъ дотащился Парамонъ до деревни своей, истощалъ сердяга такъ что вчужѣ жаль, а все это его неисправило: не покинулъ привычки бояться жены. Не дошедши до избы еще за четверть версты, вынулъ коты, поднялъ ихъ да такъ и несетъ: какъ только-де завидитъ жена, то авось спасибо вымолвитъ; иди хоть покрайности отъ нее мнѣ брани миновать.
   Идетъ ближе; такъ у него сердце и дрожитъ... вотъ дверь отворилъ и жена передъ нимъ! Парамонъ женѣ поклонъ и покупку ей...
   И точно; Матрена-жена какъ будто умилостивилась; взяла коты, полюбовалась на нихъ и на полку поставила; а мужа даже за столъ посадила и ѣсть дала и стала еще распрашивазь, что онъ въ городѣ видѣлъ и какъ и что тамъ дѣется?.. И какой тамъ народъ и всѣли избы бѣленыя, а ли просто черныя есть, и прочее...
   Парамонъ веселъ несказанно, что жена его покупку приняла, и что ѣсть-то ему дала и что еще съ нимъ раздобарываетъ; уписываетъ съ голодухи инда за ушами пищитъ, а между тѣмъ не упускаетъ женѣ на вопросы отвѣчать и разсказываетъ: "диво-де не городъ, чего тамъ нѣтъ: воротъ, воротъ... а оконъ не перещитать и счетчику; и фонарей и людей... а по латы... такъ куда ты, не найдешь такой и лѣстницы, чтобы до крыши долѣзть; а внутри палатъ, тожъ какъ и у насъ въ избѣ: и печь и полати, и столъ и скамьи; только умывальникъ не на дворѣ, а въ избѣ, да изба гораздо поболѣе..."
   Ну вотъ стала Матрена разспрашивать далѣе: какъ онъ животовъ продавалъ, за сколько и сколько денегъ принесъ?
   "Что, говоритъ Паоамонъ, вотъ тутъ-то со мной и сдѣлалась штука мудреная: быкъ-то козломъ и осоротился..."
   -- Какъ козломъ?
   "Да лукавый его знаетъ какъ; гляжу, веду быка, а привелъ козелъ говорятъ, да и спорить не велятъ, козелъ да и козелъ, хоть ты лопни, козелъ!"
   -- Ты таки-такъ и продалъ за козла?
   "Радъ бы не продать, такъ купили насильно, видно ужъ у нихъ обычай такой: одинъ при мнѣ тамъ тожъ насильно у бабы кафтанъ купилъ, хоть у самаго у него такихъ кафтановъ дѣвать нѣкуда."
   Матрена уставилась на Парамона и вѣритъ и нѣтъ; кажется онъ передъ ней никогда не лгалъ, а теперь еще и божится и крестится.
   "Да это еще не все, говоритъ Парамонъ, знаешь ли что: козелъ-то, что мы для приплода держали; вѣдь то не козелъ, а солдатъ вѣдь былъ онъ, вишь оборотень..."
   Матрена еще больше дивуется и смотритъ на Парамона, не рѣхнулся ли онъ.
   -- Да какъ это ложно?.. Что это городишь ты?
   "Ей-ей правда истинная; онъ вишь отцемъ съ матерью проклятъ былъ за одно дѣло фальшивое, такъ отъ этаго козломъ и сдѣлался."
   Не знаетъ, что и подумать Матрена Поликарповна, своего мужа выслушивши; постой же, говоритъ себѣ на умѣ, спрошу у кумы, бываюгъ ли такіе оборотни?.. кажется мой мужъ врать не гораздъ, откуда ему довелось сплесть такую исторію? И не стала больше Парамона разспрашивать; онъ и радъ этому случаю, залегъ на печь.
   А Матрена тотчасъ давай коты примѣривать; надѣла ихъ и ходитъ по избѣ, и себѣ на ноги поглядываетъ.. ну, говоритъ, душа утѣшилась, экіе коты, настоящіе городскіе, лучше старостихиныхъ!.. Вотъ и не дурно мужа дурака имѣть: что захочу, то и получу отъ него!
   И поджигаетъ Матрену показать всѣмъ свою обнову. Идетъ на дворѣ дождь; грязь порядочная; а ей не терпится; сей часъ, говоритъ, къ кумѣ пойду, какъ увидитъ такъ и ахнетъ и завтра же разскажетъ всему селу... сей-часъ пойду!.. Надѣла коты и отправилась.
  

VIII.
О ТОМЪ, КАКЪ УЗНАЛЪ ПАРАМОНЪ, ЧТО У ЕГО ЖЕНЫ ПОРЧА ЕСТЬ.

   Вечеряетъ на дворѣ. Парамонъ въ избѣ давно выспался, а все не встаетъ, покрякиваетъ: думаетъ себѣ: "ай да я молодецъ!.. и бѣды миновалъ, и дива повидалъ, и жену удовольствовалъ! напоила она меня, накормила и ласковымъ словомъ надѣлила; а что еще ужо будетъ... то ужъ хм! да молчи!." и усмѣхнулся самъ себѣ Парамонъ на печи лежучи, на теплой грѣючись; уставилъ глаза въ потолокъ, али въ притолку и думою бродитъ по матицѣ.
   А тутъ и случилась оказія:
   Пошляндала по своимъ знакомымъ баба Матрена въ новыхъ чеботахъ, да и занеси ее лукавый въ другое село, дескать мало своимъ, дай чужимъ покажу!.. анъ вотъ-те гдѣ тетка задоринка... не дошла до села не дошляндала, какъ глядь, что-то мокро ногѣ, что за притча? нагнулась взглянуть, анъ отъ чеботовъ криваго Василья только верхушки остались, а подлетковъ нѣтъ, отвалились прочь, ровно были припаяны. Матрена прежде струхнула было: не навожденьель дескать лукаваго, а послѣ и позадумалась: это-де насмѣхъ мнѣ сдѣлано, а потомъ и ругаться начала: это-де мужъ надѣлалъ непутный, пусто его, знать на то, чтобы я не ходила въ гости въ новыхъ котахъ!. "Доброжъ! молвила Матрена, и задумала зло."
   Парамонъ на печи лежитъ да на бревны, что въ потолкѣ, поглядываетъ, да дивуется своей удачи нежданной-негаданной, какъ вдругъ распахнулась дверь и вбѣжала въ избу Матрена жена злая, босая, растрепаная, страшно и гадко взглянуть и залилась звонкимъ голосомъ съ перекатами... Гдѣ ты, мошенникъ, насмѣшникъ, такой сякой!.. а?.. куда спрятался песья порода, собачій сынъ? а?..
   Парамонъ свѣсилъ голову и смотритъ и думаетъ, что это такое?.. жена, али оборотень?.. да осмѣлившись и вымолвилъ: "Матрена Поликарповна, кого ты зовешь?"
   Какъ увидѣла Матрена Поликарповна, что мужъ на печи, такъ и завизжала, что собака на привязи... ахъ ты плутъ, мошенникъ, ахъ ты воронье пугало!.. Да ты вздумалъ надъ женою тѣшиться; да ты думаешь, что я тебѣ надъ собою орудывать дамъ?.. Ахъ ты скаредъ, ахъ ты выжига, ахъ ты... да и прочее такое наговорила Матрена Поликарповна про Парамона Пароеныча, что совѣстно и разсказывать; а Парамонъ, лежа на печи и вздумалъ себѣ: "Э! вотъ штука-то гдѣ! теперь-то мнѣ и поправиться: видно на жену опять порча нашла; постой же сдѣлаю, какъ служивый сказалъ; добьюсь толку, жену вылечу!"
   И легъ Парамонъ на лѣвый бокъ и лежитъ не ворошится, жена кричитъ, а онъ молчитъ что убитый, не ворохнется.
   -- Слѣзай съ печи! кричитъ Матрена.
   А Парамонъ знай лежитъ на лѣвомъ боку.
   -- Слѣзай, тебѣ говорю! поди сюда, говори скорѣй, кто тебя научилъ такія штуки надъ женой выкидывать?
   Парамонъ знай лежитъ на лѣвомъ боку.
   Видитъ Матрена, слова не берутъ, приготовилась урезонивать по своему; схватила ухватъ и идетъ къ печи... слѣзешь, ай нѣтъ?..
   Видитъ Парамонъ дѣло плохо: принялась жена за ухватку бывалую, хочетъ ухватомъ по бокамъ отхватать; а самъ все таки замышляетъ солдатскій совѣтъ вполнѣ повершить, выгнать изъ жены порчу давнишнюю... какъ кинется съ печи, подскочилъ къ женѣ, и ну ее по головкѣ гладить да приговаривать: "тпруся, тпруся, полно бурена, тпруся ай, сѣнца хочешь?.." и смотритъ на жену, что будетъ съ ней? И Матрена-жена какъ ни разозлилась, а молчитъ, на мужа уставилась: что-де это? вправду онъ съ ума сошелъ, или притворяется?.. А Парамонъ все поглаживаетъ ее по головѣ да приговариваетъ; "тпруся, полно бурена, тпруся! сей-часъ сѣнца принесу!"
   Недолгожъ Матрена глядѣла на Парамона, какъ хватитъ его ухватомъ,-- Парамонъ на сѣнникъ, она за нимъ, а онъ въ сѣно забился да и лежитъ не дышетъ... Матрена его ругала-ругала, кричала-кричала да съ тѣмъ и въ избу пошла; погоди же, непутный, вернешься!.. Я тебя допрошу съ родуль ты дуракъ, али теперь такъ...
   А Парамонъ лежитъ въ сѣнѣ и размышляетъ такъ: "ну, начало сдѣлалъ, а концы не знаю какъ свести: узналъ, что жена порченая.; а помочь не могу!.. Понесъ бы ей сѣна, да ухвата боюсь!.. Вишь какая въ ней порча азартная!.."
   Услыхалъ, что жена ушла и долго не ворочается; вылѣзъ изъ сѣна и мѣрекаетъ, что ему теперь дѣлать съ женой!.. И жалость и страхъ Парамона беретъ, и жену вылѣчить хочется и боковъ своихъ жаль... какъ тутъ поступить?. "Пойду, говоритъ, съ сосѣдами посовѣтуюсь; видимое дѣло, что одному не совладать, а придется видно знахаря звать!"
   И пошелъ Парамонъ кой къ кому изъ своихъ сосѣдовъ пріятелей, поразсказать про свое горе великое, что жена его Матрена порченая! пришелъ къ одному-къ другому, разсказываетъ со слезами на глазахъ, что вотъ-молъ такъ и такъ, вотъ какое съ женой подѣялось... кто вѣритъ, кто не вѣритъ, кто только ахаетъ, а пуще бабы, такъ и голосятъ всѣ: "да какъ же, какъ же, чего тутъ ходить и къ знахарямъ, дѣло дѣйствительное: порча у ней, у моей голубушки!.. Еще и въ Семикъ замѣтно было, что съ нею дѣется что-то недоброе, такая она сидѣла кручинная!.. А кажись съ чего бы быть и порчи въ ней: вѣдь какая она тихая, скромная, противу мужа слова не вымолвитъ, за что это съ ней такая оказія? Правда говорится, что рѣзвый самъ набѣжитъ, а на смирнаго Богъ нашлетъ! Вотъ съ ней какая бѣда за тихость передъ мужемъ да за ея къ нему послушливость! А все мужья виноваты, онѣ часто всему злу и причина-то: тиха жена далась, такъ нѣтъ, давай ее еще школить-муштровать по своему, на зло на досаду наводить, человѣкъ не ангелъ, противу жара и камень треснетъ, вотъ мучаютъ, мучаютъ да дѣла и надѣлаютъ, да послѣ сами и ахаютъ какъ бѣдѣ помочь; а какъ жили бы тише, такъ и отъ бѣды бы прочь; теперь локоть близко, а не укусишь!.."
   Вотъ такое-то наговорили бабы Парамону въ глаза; только заступились было за него три мужичка мужья горемычные. Можетъ, говорятъ, баба Матрена была въ дѣвкахъ заморена!.. да и тѣхъ перекричали бабы, переспорили; а остальные, кто зубоскалилъ, а кто махнулъ рукой да вымолвилъ: что намъ за дѣло? какъ хотите, такъ и вѣдайтесь!
   Однако изъ любопытства многіе за Парамономъ въ его избу отправились посмотрѣть: какъ и что съ бѣдной Матреной порченой? что она только кричитъ или ее коверкаетъ?..
   А межъ тѣмъ у Парамона въ избѣ тоже дѣло дурное задумано, хоть порча и не велика, а все же дѣло не ладное.
   Сидитъ Матрена, злая презлая, мужа ждетъ; а тутъ, мимоходомъ, молодой парень стукъ въ оконце и Матрена тожъ стукнула.
   "Одна чтоль?"
   -- Одна.
   "Такъ я въ клѣть пойду...
   -- Только смотри, черезъ крышу опять.
   Матрена, какъ будто угомонилась, ругаетъ мужа уже не такъ сильно, только приговариваетъ: хорошо же, и я тебѣ на зло стану дѣлать разбойнику!.. Подобрала космы, повязалась, взглянула въ зеркальце, что мужъ прошлымъ годомъ на базарѣ купилъ, и пошла въ клѣть отдохнуть прилечь.
   А тутъ въ избу и припожаловалъ Парамонъ Парфенычь съ своими сосѣдами.
   Парамонъ первый въ избу вошелъ, а другіе изъ двери выглядываютъ, кто голову высунулъ, а кто сквозь разстворенную дверь чрезъ другихъ поглядѣть топырщится.
   Глядь-поглядь -- нѣтъ жены, ни порченой ни не порченой... куда ушла?
   "Э, говоритъ Парамонъ, постоите, порча-то по старому зашалила: видно въ клѣти прихватила; я и пережъ сего замѣчалъ, что тамъ съ ней чаще всего это дѣлается; постойте, я впередъ пойду, а тамъ покличу и васъ, какъ дѣло до чего дойдетъ."
   Пошелъ Парамонъ къ клѣти и всѣ за нимъ, подошли къ двери; Парамонъ прислушивается: вишь какъ бѣдную возитъ... и теперь не угомонилась еще. Сталъ дверь пробывать, а дверь изъ нутри приперта...
   "Матрена Поликарпова! а Матрена Поликарповна! встань, что это съ тобой? прошло, ай нѣтъ? Встань! вотъ и я здѣсь и сосѣди здѣсь."
   Какъ услышала Матрена, что и сосѣди съ мужемъ пришли, такъ и обомлѣла, точно и взаправду порченая, да мигомъ и смекнула, злая баба вѣдь на что на другое, а на это у всякой бабы достанетъ ума, мигомъ и выдумала: а что если мой мужъ и вправду съ ума сошелъ да пересказалъ всѣмъ, какъ я съ нимъ наединѣ живу; подумаютъ я его съ ума свела?.. Прикинусь же сама безумною! И давай Матрена въ клѣти кричать, давай говорить слова разныя непонятныя, слушаютъ сосѣди да только головами покачиваютъ; а бѣдный Парамонъ опустилъ руки, смотритъ на всѣхъ, не знаетъ, что и начать ему.
   Одинъ изъ пришедшихъ, молодой парень, сынъ старостинъ, обѣжалъ кругомъ клѣти, заглянулъ подъ навѣсъ, да и покатывается со смѣху.
   "Ты чему зубоскалишь?" спросилъ его одинъ мужичекъ, горемычный мужъ, которому прилучилось тутъ же быть "что, чай не вѣришь, что порча на свѣтѣ есть? не думаешь, чтобы дьяволъ-могъ съ человѣкомъ зло сотворить?"
   -- Нѣтъ, дядя Трифонычь, отвѣчалъ парень, не переставая хохотать, что мочи есть, нѣтъ, теперь я вѣрю, истинно вѣрю, что у многихъ женъ порча водится: вотъ я сей часъ видѣлъ, какъ отъ жены Парамоновой нечистый-то изъ подъ застрѣхи выскочилъ!
   Пока такъ они перемолвились, отперлась дверь въ клѣти и Парамонъ и сосѣди міряне православные увидали: валяется по землѣ Матрена Поликарповна, растрепенная-раскосмаченная, и стонетъ и охаетъ, и такъ ее коробитъ сердечную, что страшно взглянуть.
   Тутъ бабы-старухи сердобольныя, кто съ чѣмъ явились: кто оттирать, кто нашептывать, кто съ уголька водой спрыскивать... говорятъ: "вѣдь это еще невѣдомо что: можетъ порча, а можетъ итакъ только сглазу оно!"
   Насилу-насилу старухи перемогли, лихую "болѣсть прочь отвели, насилу Maтрена успокоилась. Перетащили ее съ избу, уложили на лавку, укрыли тепло, оставили одного Парамона съ ней и крѣпко на крѣпко наказали ему, чтобы прочь не отходилъ и лишнихъ словъ бы женѣ не говорилъ, и спать бы погодилъ; а слушалъ-бы-исполнялъ, чего ей теперь послѣ боли захочется. "Самъ-де, говорятъ, виноватъ, самъ за свой грѣхъ и въ отвѣтѣ будь!"
   Остался одинъ Парамонъ съ женою въ избѣ и думаетъ: бѣда теперь моя: либо жена опять притаскаётъ меня, либо отъ порчи запроситъ такого, что и достать мудрено!..
   Однако жена ничего на этотъ разъ не просила, а только охала, да переставши охать и захрапѣла бѣдняжка, какъ будто возъ сѣна везетъ; а грѣшный Парамонъ всю ночь просидѣлъ глазъ не смыкаючи.
  

IX.
КАКЪ СЛУЖИВЫЙ ВЫЛЕЧИЛЪ ОТЪ ПОРЧИ ЖЕНУ ПАРАМОНОВУ.

   Долго, нѣтъ ли бился Парамонъ съ женой, заточно невѣдомо, а только вся деревня, то есть бабы всѣ деревенскія, на томъ и повершили, что Матрена точно порченая, и что порча эта отъ мужа пришла.
   Приходили знахари, навѣдывались знахарки и сказали въ одно слово, что та порча дѣйствительная и что съ этой порчей тотъ только и совладаетъ, кто навелъ ее!.. И Парамонъ самъ ѣздилъ по знахарямъ, и дальные знахари тожъ говорятъ. Такъ было дѣлу долго быть, да вотъ вышедъ случай какой:
   Въ ближнемъ селѣ стояли солдаты на зимовкѣ, и бывалъ тамъ базаръ, торгъ большой, и ѣздили на тотъ торгъ мужички деревни Парамоновой; случись то же и Парамону туда отправиться.
   Пріѣхалъ онъ туда съ овсомъ, али съ гречею, заподлинно невѣдомо; поставилъ свои возъ съ другими въ рядъ и сидитъ подгорюнившись, смотритъ, какъ другіе товаръ продаютъ да дивуется на солдатъ-честныхъ покупателей, какъ они хорошо-красно разряжены... вдругъ его кто-то сзади стукъ по плечу...
   -- Здравствуй, дядя Парамонъ, добрый человѣкъ, по добру ль, по здоровуль живешь?
   Оглянулся Парамонъ, стоитъ передъ нимъ Яшка солдатъ, бывшій козелъ его. Парамонъ и радъ и не радъ встрѣчи такой, не знаетъ что и сказать служивому.
   -- Что? спрашиваетъ Яшка, аль не узналъ?
   "Узнать-то узналъ, да дивуюся: какъ ты попалъ въ нашу сторону?.."
   -- Да такъ вотъ, пришелъ на своемъ на двоемъ, примаршировалъ своими ногами солдатскими: захотѣлось посмотрѣть мѣсто давнишнее, гдѣ я пережъ сего кричалъ по козлиному... вѣдь ты здѣсь живешь?
   "Да вонъ тамъ, за лѣскомъ, вправо наша деревня стоитъ!"
   -- Знаю, знаю, не показывай, какъ не знать!.. Ну, каково съ женой живешь, что подѣлываешь?.. вотъ у тебя, слава Богу, и греча есть и овсецомъ запасся небойсь... одолжико мнѣ по мѣрочкѣ того и другаго за прежнюю службу вѣрную!.. Оно признаться мнѣ бы у тебя и совѣстно теперь просить; ты, помню я, мнѣ послѣдній кушакъ свой отдалъ, да не въ прокъ онъ пошелъ: я въ тѣ поры такъ истощалъ, что хотѣлъ было съ голодухи повѣситься; ужъ на сукъ было и кушакъ прицѣпилъ да урядникъ мнѣ съ сотню палокъ закатилъ и велѣлъ въ походъ итти, что-де нѣкогда затѣвать недобраго; я было и вылечился, да опять лукавый попуталъ: стащилъ я безъ просу барана въ селѣ, а мужикъ увидалъ, я, отъ этаго, опять было козломъ и сталъ, да спасибо урядничьи палки исправили, опять на ноги поставили, видишь какой я сталъ молодецъ!.. Такъ ради этакой рѣчи дай же овсеца да гречи: буде козломъ сдѣлаюсь, опять къ тебѣ въ батраки пойду!
   Парамонъ слушалъ, слушалъ служиваго, дивовался такому его житью-бытью, и задумалъ объявить ему свою кручину и просить его помощи.
   "Батюшка-служивый, коли былъ ты два раза солдатомъ да два раза козломъ, видно спасеный человѣкъ! помоги моей бѣдѣ, выручи! тогда и гречи и овса сколько у меня есть, хоть все бери!"
   -- А что такое? спросилъ Яшка, изволь дядя, во всемъ помогу, хоть смогу не смогу, а ужъ сдѣлаю; изволь сказать, въ чемъ тебѣ нужна моя помощь солдатская?
   "Да что родимый, вишь какая напасть, пришло хоть пропасть: сдѣлалъ я по твоему совѣту съ женой своей, помнишь, что ты мнѣ приказывалъ и узналъ, что она дѣйствительно порченая!.. съ тѣхъ поръ съ нею еще хуже стало дѣлаться: если не каждый день, то черезъ день непременно такъ порча ее и корчитъ, а наши бабы деревенскія на меня вину кладутъ: я вишь этому и причина всему."
   -- Какъ же это сталося? и что ты сдѣлалъ съ ней?
   Тутъ Парамонъ разсказалъ все, какъ что случилося. "Можетъ" прибавилъ онъ, "можетъ я тѣмъ виноватъ, что невполнѣ твой совѣтъ повершилъ: что сѣна-то ей боялся принесть, можетъ она бы и вылечилась!"
   -- Да, сказалъ Яшка, серьезно все выслушавши, да, этимъ ты дѣло много повредилъ; тебѣ бы все покончатъ слѣдовало, какъ я сказывалъ; ну да дѣлать нечего, было бы счастье, а дни впереди, поправимъ авось. Отпусти-ко мнѣ, что я просилъ у тебя, да и ступай себѣ домой; я къ тебѣ дня черезъ два приду, погляжу, узнаю и разскажу какъ жену лечить; только ты смотри, не говори же ей, что я приду!
   Парамонъ кланялся, кланялся Яшкѣ служивому, и просилъ его прійтить не забыть, и благодарствовалъ на обѣщаніи; далъ ему по мѣркѣ овса и гречи и поѣхалъ домой, въ надеждѣ, что авось пройдетъ горе горькое, авось жена его станетъ такою, какъ была, авось служивый порчу выгонитъ.
   Въ тотъ самый день, какъ солдату прійти, день былъ праздничный; вскочила Матрена рано но утру и давай къ мужу приставать...
   -- Что же ты, гороховое чучело, что же ты мнѣ съ базара намедни ничего не привезъ? чай вотъ скоро праздникъ у насъ, въ чемъ я выйду въ люди? У меня ни новой шубейки, ни платка нѣтъ, ни чеботовъ... Въ чемъ я пойду?.. Ты, думаешь, тѣмъ и отдѣлался, что принесъ мнѣ коты негодные, ты думаешь мнѣ наперекоръ идти, чтобы я уже въ люди и не казалася!. Да еще выдумалъ небывальщину: изъ быка вишь у него козелъ сдѣлался, а козелъ прежде вишь солдатомъ былъ... Экую нагородилъ!.. Дуракъ, дуракъ, а нашелся какъ выдумать!.. такое зло, что вотъ и до сихъ поръ не справлюся, и голова точно не своя, и сердце сосетъ, и подъ животъ вотъ такъ и подкатывается... а тебѣ, чаю и нуждушки нѣтъ?.. что молчишь, уставился; какъ сычь глазами хлопаешь?.. Отвѣчай, долго ли будетъ такъ?
   "Да что отвѣчать, сказалъ Парамонъ, когда ты моимъ рѣчамъ вѣры неймешь?.. Развѣ я тебя коли обманывалъ?.."
   -- Лукавый тебя знаетъ, можетъ кто нибудь научилъ тебя, а ты сдуру и радъ тому: дай дескать я жену обдурю, наговорю ей небывальщины! ты думалъ -- я дура какая, такъ вотъ сей часъ и повѣрю всему!..
   "А коли не вѣришь, вотъ на дѣлѣ увидишь сама: я намедни видѣлъ козла нашего, онъ хотѣлъ сюда самъ придти -- вотъ у него и спроси, правда ли, что я говорилъ!"
   -- Это что еще за выдумка, какого козла увижу я?
   "Да нашего-то, что теперь служивымъ сталъ; онъ хотѣлъ прійти полечить тебя, избавить отъ боли, порчу отвесть; онъ вишь это дѣло хорошо вѣдаетъ..."
   -- Ахъ ты негодяй, это что за затѣи еще, ты видно подговорилъ какого нибудь плута-разбойника, да и хочешь меня провести... такъ нѣтъ же, постой, я и съ нимъ и съ тобой раздѣлаюсь: пусть-ко онъ придетъ, я вамъ обоимъ глаза повыцарапаю!.
   Парамонъ страхъ-какъ перепугался.
   "Матушка-жена, не губи меня! ты еще этого солдата не вѣдаешь, не тронь его: если онъ самъ два раза козломъ оборачивался, то и насъ пожалуй оборотитъ во что ни попало, не трогай его, не серди Матрена Поликарповна!"
   А Матрена Поликарпова не туда глядитъ, ругается...
   -- Да какъ ты смѣлъ безъ моего спроса звать его?.. Да кто тебѣ вложилъ это въ голову? .
   Тутъ вошла въ избу кума Степанида-сплетница, старушонка вѣковая; вошла пронюхать, что у Парамона въ избѣ дѣлается... прежде у дверей послушала, слышитъ шумъ, да сглуху не пойметъ ничего и вошла въ избу.
   Увидѣла ее Матрена и ну опять охать-стонать... охъ, батюшки, тошно! голубчики, тошно, охъ, сердце сосетъ!.. Чебурахъ на лавку и давай корчиться.
   "Ну, такъ и есть, сказала Степанида кума; я этого и чаяла... опять сердечная мучается?.. А все мужья небойсь?.. и мой, покойникъ, не тѣмъ будь помянутъ, такой же былъ, и ты батюшка... Эхъ, Парамонъ Пароѳнычь, не стыдно ль тебѣ мучить такъ жену бѣдную.
   Парамонъ повѣся руки стоитъ надъ женой, а кума Степанида щебечетъ языкомъ, что сорока, уговариваетъ его, какъ съ женою жить... А тутъ, не много погодя, какъ день то былъ праздничный, то, отъ нечего дѣлать, и много въ Парамонову избу народу набуркалось.
   Матрена лежитъ не выздоравливаетъ, а бабы стоятъ надъ ней да приговариваютъ: "экая порча злая! экая порча наслана эхидная!.. не отстаетъ отъ бѣдной, мучаетъ!.. Вдругъ... шасть въ избу Яшка солдатъ...
   -- Добрый день, православные! что, кто тутъ порченой?..
   Разступились люди добрые, увидавши браваго служиваго, хвата-солдата усатаго.
   -- Здорово дядя Парамонъ! сказалъ Яшка, обращаясь къ хозяину, что, братъ, никакъ опять съ твоей женой порча шалитъ?
   "Да, что станешь дѣлать, родимый" отвѣчалъ Парамонъ, обрадовавшись несказанно, что солдатъ пришелъ, что сосѣди при немъ не станутъ гонять за жену, "да вотъ опять приняла."
   -- Ты жену свою не огорчилъ ли чѣмъ, не потревожилъ ли? спросилъ Яшка окинувъ глазами всѣхъ бывшихъ тутъ и посматривая пристально въ лицо порченой, можетъ ты въ чемъ нибудь строго поступилъ съ ней?
   "Нѣтъ, кормилецъ, какъ можно... она же теперь немощная, я и со здоровой-то съ ней никогда..."
   Матрена застонала на всю избу "охъ, батюшки, тошно, охъ, тошно!.." и вдругъ начала брехать точно по собачьему; но лукавый Яшка замѣтилъ, что ей больше смѣшно чѣмъ больно мужа выслушивать, и продолжалъ по прежнему, будто на Парамона досадуючи: не хорошо, не хорошо; надо обходиться поласковѣй!.. вишь ты со зла-то какъ исхудалъ, а она съ доброты-то какая дородная, даромъ что порченая!.. жаль бабы: изведется, будетъ старушенкой, тогда хоть собакамъ брось! надо помочь, умненько полечить, зло выгнать, ее облегчить! Не просила ли она у тебя купить, чего ей хочется?.. Можетъ это ей лучше поможетъ.
   "Какъ же родимый, просила," отвѣчалъ Парамонъ.
   -- Ну, чего же ей хочется?
   "Да просила она многаго: не знаю, что лучше по ней, а всего добыть не начто; хочется ей платка и шубейки и котовъ и прочаго..."
   -- Ну чтожъ, всего этаго и надо добыть; непремѣнно надобно: это уже въ ней порча такая, я вижу; достанешь всего, легче будетъ ей...
   Матрену коробитъ на лавкѣ, Матрена и стонетъ, и охаетъ, а слушая рѣчи служиваго, стало любо ей, что мужа винятъ, не терпится ей, такъ смѣяться и хочется; инда губу закусила Матрена и оханье ея не похоже на порченое.
   -- Ну да, примолвилъ серьезно солдатъ, прежде нежели ты все купишь для нее, исправишь какъ надобно, должно немного полечить ее... вопервыхъ узнать отъ кого къ ней порча пришла; если отъ посторонняго, то надобно отыскать его, а если ты самъ причиною, хоть можетъ и по незнанію, можетъ кто чрезъ тебя чѣмъ нибудь испортилъ ее, позавидовавши вашему житью ладному; такъ надо тебѣ не откладывая самому исправить все; вопервыхъ купить всего, чего запроситъ жена, во вторыхъ во всемъ добромъ ее слушаться, а въ третьихъ... ну да ужъ я тебя послѣ научу, какъ обходиться съ женой такой... Я вижу это наслано.. Да вотъ подъ нее-то ничего не подослано, прибавилъ Яшка, оглядывая крѣпкали скамья, на которой Матрена лежитъ, подкинько соломки, да надѣнь на жену хомутъ: она у насъ сей-часъ будетъ выкликать, кто порчу навелъ!..
   Засуетились бабы и всѣ, кто былъ въ избѣ, ради смотрѣть такую оказію, какъ порченая будетъ выкликать, на кого покажетъ, о комъ толковать послѣ будетъ надобно... и кинулись, кто за хомутомъ, кто за соломою. Матрену пуще возить начало, корчится она да придумываетъ, какъ ей лучше порчу на мужа свалить, что бы онъ и впередъ ее боялся и слушался, и что бъ все сдѣлалъ для нее, какъ служивый сказалъ.
   Межъ тѣмъ все принесли-приготовили, служивый уложилъ Матрену на солому, привязалъ ноги къ лавкѣ, что бы баба не билась а лежала покойнѣе, и надѣлъ хомутъ на голову, примотавши крѣпко на крѣпко.
   Взялъ солдатъ Яшка ковшъ съ водой, бросилъ въ него три уголька, такъ угли и загули на водѣ, такъ и завертѣлися, какъ солдатъ сталъ нашептывать; потомъ перекрестился служивый, взялъ въ ротъ воды поболѣе и обрызнулъ Матрену съ головы до ногъ, такъ тое всее холодомъ и обдало, и полно она стонать, корчиться, а себѣ-наумѣ начала смѣкать: "ну, видно служивый и впрямь ворожей, ну какъ онъ догадается, что у меня порчи нѣтъ, да наведетъ на меня за это порчу дѣйствительную?.." Инда дрожъ проняла Матрену Поликарповну. А служивый свое продолжаетъ творить: взялъ супонь ременную, что у хомута была, сложилъ ее вчетверо; за одни концы самъ взялъ, а другіе Парамону въ руки даетъ и приговариваетъ:
   -- Ну-ко мужъ, ледащій мужичекъ, подержи супонь ременную, да пожелай женѣ здоровья-добра, чтобы лихая боль прочь отошла; пожелай здоровья здороваго, непритворнаго, какъ бы ты его пожелалъ кобылкѣ своей, что въ этомъ хомутѣ была; пожелай здоровья новаго, небрыкливаго и безъ норова, чтобъ и въ сушь хорошо везла и въ грязную пору не ортачилась!.. А я межъ тѣмъ пощупаю, попытаю гдѣ порча сидитъ и буде есть она, то намъ скажется, изъ подъ хомута откликнется; противъ нашей ворожбы не устоитъ, себя намъ покажетъ и заговоритъ!
   И сталъ Яшка Матрену пощипывать, сталъ допрашивать, строгимъ голосомъ, приговаривая..-- Ну, говори, порча окаянная! какъ ты зашла въ бабу умную, какъ въ добрую душу христіанскую закралася?.. человѣкомъ ли наслана, или сама затесалася?... Отвѣчай, супостатка непрошеная!, говори все, что знать хочу, не то и съ тѣломъ тебя сквозь хомутъ протащу!
   Видитъ Матрена, что молчаньемъ не отдѣлается, давай охать-стонать и коробиться, инда всѣхъ, кто тутъ былъ, дрожь проняла.
   -- А, что? отозвалась лукавая! боишься знать гдѣ дѣло правое?... Нутка, дядя Парамонъ, потяни супонь посильнѣе, а я покрѣпче руками прихвачу, теперь уже дѣло минутное, подастся порча непутная, сей-часъ съ нами заговоритъ... ну, сказывай окаянная, кто те наслалъ?.. Хираусъ на хаксъ! фиртъ-фортъ-алё!
   "Охъ, охъ, простонала Матрена, будто едва перемогаючись, мужъ испортилъ, мужъ!.."
   Услышавъ это, Парамонъ чуть самъ не сталъ корчиться, и руки у него задрожали, и ремешки онъ выпустилъ.
   -- Чего сробѣлъ?-- говоритъ солдатъ, не бойся, держись еще, съ порчей авось справимся... ну, какимъ манеромъ испортилъ мужъ, говори окаянная?..
   "Охъ, на соленомъ огурцѣ принесъ, охъ, на огурцѣ!.."
   -- А, а, вотъ какое дѣло? смотри пожалуйста!.. ну братъ, Парамонъ, на что же ты соленые огурцы дома держишь?
   "Да я," отвѣчалъ Парамонъ, чуть не плачучи, "я на базарѣ купилъ огурцовъ, да самой же женѣ этого захотѣлося... я бы и не подумалъ николи самъ этого."
   -- То-то и плохо, что ты жеинины приказанія исполняешь не подумавши; вотъ теперь и сталъ виноватъ! Смотри же, за свою вину купи обновъ женѣ, порчи въ другой разъ не будетъ съ ней, я ее выгоню и она больше не воротится! Теперь православные, прибавилъ Яшка, обращаясь къ присутствующимъ, вы вѣдь всѣ желаете, что бы порча пропала, оставила бы въ покоѣ бабу разумную?.. Такъ теперь помогите вы всѣ вотъ какъ: возьмите каждый въ руки кто тазъ, кто горшекъ, кто палки двѣ, что бы можно было стучать чѣмъ нибудь, а у кого этого нѣтъ, то хоть такъ кричи, и обойдите съ такимъ крикомъ семь разъ кругомъ избы тихою походкою; а ты Парамонъ впереди иди; обошедши семь разъ, станьте противъ окна и стойте на одномъ мѣстѣ не двигайтесь, пока не увидите, какъ лукавый, оборотившись огнемъ изъ окна выскочитъ, а не то, пожалуй, на кого ни будь изъ васъ нападетъ... Ступайте же!..
   Что бы помочь бѣдѣ, а больше что бы увидѣть, какъ лукавый огнемъ оборотится, всѣ, кто только былъ въ избѣ, поспѣшили исполнить приказаніе служиваго, а болѣе всѣхъ Парамонъ спѣшилъ, желая избавить жену отъ мученія, а себя отъ людскаго нарѣканія, и выжить нечистаго, котораго вовсе нехотя онъ къ женѣ въ соленомъ огурцѣ принесъ. Вышли всѣ вонъ, схватили въ руки кому что попалося, и пошли съ стукомъ и крикомъ избу семь разъ обходить.
   -- Ну,-- началъ говорить Яшка-солдатъ, оставшись наединѣ съ Матреной Поликарповной; -- вижу я, по моей ворожбѣ чѣмъ ты испорчена: вопервыхъ, ты у мужа просишь часто чего не слѣдуетъ, а если онъ не исполнитъ, то ты его передъ людьми винишь и позоришь, а наединѣ и рукамъ своимъ волю даешь!.. Сдѣлался онъ отъ того дуракъ-дуракомъ, все по твоимъ прихотямъ прожилъ, раззорился совсѣмъ, и ты же на него всклепала, что онъ испортилъ тебя; а знаю я, по ворожбѣ своей, того молодца, что порчу наслалъ: онъ парень не старый да и на порчу его ты не обижаешься, а какъ нѣтъ дома мужа, то всегда поджидаешь его... это кажется хватъ Андрюха изъ вашего села?.. (Солдатъ-Яшка подслушалъ это стороною отъ молодежи деревенской, когда они между собою про Парамона пересмѣивались).-- Скажи же, кто тутъ виновенъ? ты ли, баба злая лукавая, или мужъ твой дуракъ-ротозѣй?..
   Матрена не ожидала такого увѣщанія, ну, думаетъ, бѣда моя: солдатъ-то знаетъ всю подноготную!.. и давай ее корчить уже дѣйствительно, и начала она опять было стонать, охать, говорить слоза непонятныя, будто, ничего не разслышала...
   -- Послушай!-- закричалъ на нее сердито Яшка-солдатъ,-- я съ тобой, а не съ порчей разговариваю, такъ меня не провесть тебѣ; а лучше отвѣчай мнѣ толкомъ: хочешь ты оставить съ мужемъ такое житье, или нѣтъ?
   Матрена не слушаетъ, не говоритъ ничего, только стонетъ на всю избу, да корчится.
   -- А когда такъ,-- сказалъ Яшка,-- то я-жъ тебя научу по солдатски, по своему!..
   Заложилъ ей паневу чехломъ на голову и давай ременною супонью порчу вонъ выгонять... Да ужъ истинно по солдатски принялся... инда потъ съ него съ сердяги ручьями текъ...
   Кричала Матрена на всѣ голоса, а все это не подѣйствовало: ватага сосѣдей, обходя избу, голосила еще громче по велѣнію служиваго, и не слыхала громкаго крика Матрены Поликарповны, а кто и услышалъ, такъ только сказалъ: "вишь какъ порча-то въ ней голоситъ, видно и съ бабой разстаться не хочется!"
   Взмолилася Матрена Яшкѣ-солдату, всплакалася. "Батюшка, служивый, прости Христаради! не буду больше надъ мужемъ своевольничать; отпусти вину мою! Вижу, что во всемъ я виновата, буду его слушаться, не стану просить чего не надобно!.."
   Услышавъ это, Яшка пересталъ порчу выгонять, и началъ опять Матрену словами уговаривать:-- ну вотъ такъ бы давно; не довела бы ты себя до бѣды, до такаго лекарства солдатскаго: и насъ вѣдь командиры часто лечатъ отъ порчи такимъ снадобьемъ, отъ того мы рѣдко и прихварываемъ!.. Слушай же теперь, въ послѣдній разъ: я никому не скажу, какъ твоя порча излечилася, а приду сюда этакъ мѣсяцевъ черезъ пять: и если увижу, что ты все еще не выздоровѣла, что все еще съ мужемъ попрежнему живешь, то не то съ тобой сдѣлаю, слышишь?.. это еще не бѣда, что разскажу про тебя на сходкѣ всѣмъ, про твои проказы тайныя и какъ ты съ мужемъ своимъ обходишься... а вотъ что: мнѣ стоитъ только сказать нѣсколько татарскихъ волшебныхъ словъ, то я оборочу тебя свиньей, и рыла не дамъ, будешь хрюкать чѣмъ не слѣдуетъ!.. Помни же!..
   Потомъ Яшка кинулся къ окну, гдѣ уже сдѣлавши обходъ, стояли противу избы міряне, глядя, какъ лукавый выскочитъ, вынулъ изъ кармана порошекъ-пловунъ, чѣмъ, знаете, городскіе фокусники свои огни дѣлаютъ; зажегъ спичку и тряхнулъ на нее порошекъ, такъ клубъ огня изъ окна и выскочилъ, православные такъ всѣ и крикнули отъ изумленія; а Яшка закричалъ въ окно, что бы Парамонъ одинъ въ избу вошелъ. Самъ развязалъ Матрену, и велѣлъ ей, какъ мужъ войдетъ, въ ноги ему поклониться и прощенья просить, что она его своею болѣзнью мучила.
   Какъ ни нехотѣлось Матренѣ Поликарповнѣ сдѣлать такое, передъ мужемъ, себѣ дѣло обидное, а боялася солдата ослушаться: пожалуй злой ворожей въ самомъ дѣлѣ исполнитъ свой замыселъ: оборотитъ свиньей, тогда и весь вѣкъ на четверенькахъ проползаешь!... Только мужъ въ избу, она бухъ ему въ ноги... "Прости меня, Парамонъ Парѳенычь, что я тебя своею болѣзнію мучила!"
   Парамонъ сначала чуть было опять въ двери не выпрыгнулъ, думая, что жена хочетъ его укусить за ноги; а какъ услышалъ слова ея ласковыя да просьбу простить ее, чуть было и самъ ей въ ноги не кинулся...
   "Помилуй," сказалъ онъ со слезми на глазахъ, "помилуй Матрена Поликарповна, да развѣ я, родимая, за это пѣнялъ на тебя... да мнѣ самому было больнѣй твоего!.."
   -- Вотъ,-- прибавилъ Яшка,-- вотъ за это люблю, что вы такъ другъ съ другомъ говорите ласково; ну обнимитесь, поцѣлуйтеся!.. Вотъ такъ-то; эхъ, какъ глядѣть-то на васъ весело!.. Ну, теперь живите мирно и счастливо!.. Когда я къ вамъ еще приду, то ужъ надѣюсь, что не надо будетъ опять порчи выгонять, а лучше я васъ потѣшу тогда ворожбой моей, покажу вамъ штуки невиданныя, диковенныя; вѣдь моя ворожба не алое дѣло вражее; а я научился ей, что бы дѣлать добро народу доброму; ну, а противу злыхъ, что и говорить, и въ моей ворожбѣ злая управа есть; а теперь радъ, что сдѣлалъ пользу вамъ.
   Такъ вотъ и солдатъ-Яшка, хоть плутъ былъ, а довелось и ему сдѣлать дѣло доброе... говоритъ пословица: что крапива родится и жигуча, а годится во щи.
   Когда Парамонъ Парѳенычь сталъ Яшку благодарствовать за великой трудъ и дѣло полезное, и повелъ въ свой амбаръ, выдать ему гречи и овса и прочаго, и холстъ еще цѣлый далъ ему, тогда солдатъ-Яшка не упустилъ и Парамону сдѣлать порядочную натацію, урезонилъ его, что-молъ умнымъ мужьямъ не такъ надо съ женами жить, не во всемъ волю давать, а въ чемъ только слѣдуетъ, что порою-де свистомъ, а порою и хлыстомъ, а буде заортачится, то и дубинкой можно заставить итти по прямому пути...
   "Да я на это какъ-то робокъ," сказалъ Парамонъ.
   -- Эка простота, эхъ ты дядя бутузъ, а ты будь безъ хвоста, а не кажися кургузъ; буде строгимъ не можешь быть, то хоть черезъ чуръ робкимъ не дѣлайся, а не то и въ житьѣ-бытьѣ толку не найдешь... вотъ твой быкъ да козелъ, былъ да пошелъ, а отъ чего? отъ простоты да недогадливости да отъ того, что жена хитритъ надъ тобой. Смотри, держи ухо востро теперь, а будешь во всемъ женѣ потакать, да ея ума на свое мужское дѣло спрашиваться, не будетъ пути... Ну, теперь прости, будь здоровъ на много лѣтъ, и помни мой солдатскій совѣтъ!
   Матрена была баба балованная да умная, подумала, подумала и нашла. что солдатъ ей правду говорилъ, что онъ ее не безъ пути усовѣщивалъ, и стала съ мужемъ жить иначе, рѣдко огрызаться да капризиться, хоть правда, она дѣлала, что хотѣла, но мужемъ меньше вертѣла, и отъ того у нихъ въ дому лучшій порядокъ пошелъ. И Парамонъ, по совѣту солдатскому, прилаживая ко всякому дѣлу свой умъ, а у жены не спрашиваясь, сталъ поумнѣе жить; и деньги у него появились, когда онъ ихъ пересталъ тратить на ненужное, и дѣтей, какъ разсказываютъ, у него куча была своихъ, доморощеныхъ.

-----

   Ну, люди добрые, можетъ вамъ моя сказка не понравилась, такъ начнемъ другую сначала, когда эта не хороша.
   Да еще на томъ извините, что тутъ же, подалѣе, будутъ вамъ попадаться сказки вѣдомыя, мною прежде вамъ поразсказанныя; это ради той причины такъ прилучилося, что сказки тѣ въ разныхъ книжкахъ были понаписаны, такъ мнѣ ихъ хотѣлось въ одну собрать; они почти ничего не перемѣнены, оставлены такъ, какъ были пережъ сего.
   Есть на это другіе, болѣе толкъ въ книжномъ дѣлѣ знающіе, ну такъ ужъ то особа стать: тѣ, что напишутъ, да заставятъ прочесть, послѣ это же перелицуютъ въ другую книжку, да уже не прочитать, а пропѣть велятъ, и, кажется одно и то же должно бъ надоѣсть, анъ вотъ штука -- нѣтъ: у нихъ и то и другое больно хорошо!
   А впрочемъ надобно сказать, и нашъ сказочникъ, старичекъ Пахомъ, умѣлъ, порою, изъ одного ковалка желѣза тянуть двѣ проволоки, умѣлъ изъ одной сказки съ оборотомъ двѣ пересказывать; у него на этотъ случай поговорка была: "тѣхъ же щей да пожиже влей, тотъ же блинъ да на блюдѣ подай, вотъ тебѣ и лишнихъ два кушанья; надѣнь тотъ же зипунъ да полами назадъ -- вотъ тебѣ и лишній нарядъ! Да оно, говоритъ, отъ нечего дѣлать, и часто такъ: исколешь дрова помельче, тотъ же возъ, и топлива столько же, да топить веселѣй, чаще станешь поленцы подбрасывать"
   Какъ не помянуть такимъ словомъ Пахома покойника: и старъ вѣдь былъ, а какой продувной: научился такому ремеслу, что въ пору только тому, кто заглядываетъ порой въ книжки журнальныя.
  

III.
СКАЗКА
ОБЪ ИЛЬѢ ЖЕНАТОМЪ
И

О МАРТЫНѢ ТОРОВАТОМЪ

  

РѢЧЬ О СКАЗКѢ.

   Въ нѣкоторомъ... нѣтъ, постой, что за въ нѣкоторомъ, такъ встарь разсказывали, и, хотя мои сказка стародавняя, да надо жъ се разсказать за ново, а кто грамотѣ не нельми гораздъ, да оной-таковой сказки не слыхивалъ, то не то что за новую самъ почтетъ, а и будетъ всѣмъ поразсказывать, что слышалъ-де сказку недавнюю, кѣмъ-то сложенную... Не нами это начато, не нами и кончится! Иной, смышленый, прочтетъ въ книжкѣ, добро нѣмецкой, куда не шло, а то просто книжку русскую, да тебѣ ее и перескажетъ не такъ, какъ оно тамъ стоитъ, а на выворотъ; глядишь: одинъ, другой послушаетъ, чуетъ что-то знакомое, а не смѣняетъ, что та книжка давнымъ давно была написана, да только съ конца пересказана, заголосятъ: "вотъ какую знатную новую исторію разсказалъ! вотъ молодецъ, цѣлую книгу настрочилъ не отдыхаючи! да и гдѣ ему удалось понабрать такой всячины диковенной?.. А иной, разумный, по такому случаю и третью книжку накатаетъ, въ которой расхвалитъ книжку новенькую, а расхулитъ, разславитъ недобромъ старую: что-де старая разсказана по старинному, какъ дьяки говаривали, а новая, къ намъ ближе: читаешь, какъ будто слушаешь самого молодаго умника, что ходитъ въ куцемъ сюртукѣ да въ желтой шляпѣ съ широкими полями, съ чернымъ бархатнымъ ободомъ! А выходитъ по пословицѣ: не знаетъ-де Вавила ни уха ни рыла, а туда же толкуетъ: "въ мозгу вся сила!"
   Ну да, нехай имъ!.. Пусть себѣ толкуютъ наобумъ, навыворотъ доброму смыселу, а наше дѣло разсказать добрымъ людямъ, какъ что было, пѣло или голосило шло или ходило.
   Но, вѣдь, прежде нежели пѣсню запоешь, надобно откашлянуться, прежде нежели сказку заведешь, надо приготовить присказку: безъ присказки сказка что безъ полозьевъ салазки, и съ горы по льду имъ нѣтъ ходу, а на сухомъ пути ихъ нечего и везти; присказка красуетъ сказку, что красная дѣвка повязку, хороша алая лента, когда на молодую надѣта, а старуха хоть пять лентъ навѣсь, все скажутъ, что морщины есть!
   -- Однако, хвалятъ на дѣвкѣ шолкъ, когда въ самой дѣвкѣ есть толкъ; надо, говорятъ, что бы присказка была толковита, да что бы и въ сказкѣ не много было безтолочи! Поди, что станешь дѣлать съ народомъ нынѣшнимъ? Вѣдь, господа почтенные, ино мѣсто и радъ бы хорошо играть да тузы не приходитъ!
   Ну, была не была, катай съ плеча присказку! Вишь пришла бѣда, разлилась вода, переѣхать нельзя, а стоять не велятъ!
   Взглянь-ко, Гришка, нѣтъ ли старой книжки переписать для добрыхъ людей, авось не догадаются! Намъ же вѣдь самимъ на скорую руку не выдумывать стать? Что? нашелъ? Подай-ко сюда! Что это за старинная исторія?.. Ба, ба! Ба, ха-рі-а-на! Ну вотъ и кончено! Разложико, гдѣ бы выписать, чтобъ другимъ не вдомѣкъ; вотъ тутъ; да еще что-то виршами понаписано, да и о сказкѣ рѣчь!.. Извольте, господа почтенные, вотъ что, какой то господинъ Херасковъ про сказку разсказываетъ:
  
   Сказка юность веселитъ,
   Сказка старыхъ утѣшаетъ.
   Какъ въ корѣ, въ ней смыслъ сокрытъ,
   Смыслъ, который просвѣщаетъ,
   Учитъ, забавляя насъ.
   Сказка -- Музы и Парнасъ
   . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
   Сказка есть -- волшебницъ свита,
   Но во сказкахъ правда скрыта.
  
   Старая штука, давно написана, а правда! За что же нѣкіе мужи книжные на сказку прогнѣва лися; говорятъ: "ну, написалъ одну тетрадку съ пятью сказками, съ пяти десятью прибаутками -- и будетъ, и перестань себѣ; сказки-де твои понадоѣли всему люду православному!"
   Эхъ, господа почтенные!.. Да-полно всѣмъ ли надоѣли сказки такого разскащика, который, шутя-балагуря, насказалъ довольно правды симъ книжнымъ мудрецамъ; вотъ его-сердечнаго и приняли.
   Эхъ, кабы далась мнѣ его удаль казацкая-молодецкая!.. Осѣдлалъ бы я конька пѣгаго, обнуздалъ бы черногриваго, пустился бы рысью и въ прискачку; многіе годы ѣздилъ бы по бѣлу свѣту, объѣхалъ бы кругомъ Окіянъ-море, вернулсябъ домой -- уже старъ-человѣкъ; а дома, пока бы. добрые люди понаготовили мнѣ и дѣтей и внучатъ; вотъ я бы каждый вечеръ имъ и началъ пересказывать о всемъ, что мнѣ только прилунилось видѣть на бѣломъ свѣтѣ; а чтобы запомнилъ, свое приложилъ,-- вѣдь лгать не устать, лишь бы вѣрили! Брани, хули меня люди книжные, да слушай, люби люди разумные -- имъ-то бью челомъ, имъ-то кланяюся!
   Такъ что же, люди добрые, сказку начать, или все вести присказку?.. А люди добрые говорятъ; "да ты жъ присказки и не разсказывалъ; ты говорилъ много, а толку нѣтъ: какая тутъ присказка, тутъ ни про какого царевича, ни королевича не сказано."
   Инъ добро, собьемъ ведро -- обручи подъ лавку, а доски въ печь, такъ не будетъ течь!
   Слушайте жъ теперь диковенной рѣчи: у дяди Луки были палати подлѣ печи, а мостъ поперегъ рѣки; картофель родился въ землѣ, а рожь зрѣла на колосѣ? Не вѣрите, сами подите справьтесь, на всякой землѣ и во всякой избѣ вамъ скажутъ про эту диковинку.
   А вотъ и она, сказка обѣщанная
  

1 ПРИКЛЮЧЕНІЕ.

ИЛЬЯ ПОѢХАЛЪ ЗА ГОСТИНЦОМЪ ЖЕНѢ ДА И ОПРОСТОВОЛОСИЛСЯ.

   Жилъ-былъ мужичекъ Илья, съ своею женою Агафьею; жили они-себѣ ни бѣдно ни богато, ни скудно ни торовато, а такъ, середка на половинѣ; была у нихъ кобылка пашню пахать, была и коровка молоко давать; что наработаютъ, то и съѣдятъ, а что излишнее, въ оброкъ несутъ; вѣдь и многіе такъ на свѣтѣ живутъ.
   Вдругъ -- далъ бѣсъ бабѣ-Агафьѣ охоту, имѣть новую душегрѣйку кумачную!.. А вѣдь на что придетъ бабѣ охота, не унять ни Ильѣ ни Ѳедоту. Простъ былъ мужичекъ Илья, а и то смѣнялъ, что гдѣ ему кумачу достать про Агафью, а та таки-знай свое толчетъ: "гдѣ хочешь возми, а душегрѣйку сшей! Какой ты мужъ, коли жену потѣшить не хочешь!"
   -- Да гдѣ жъ я про тебя возьму?-- говоритъ Илья,-- сама ты знаешь наше хозяйство: только такъ концы съ концами свесть!
   Анъ то-то и есть, что видно бабы-то этого и знать не хотятъ! Есть правда мужья умные, жена языкомъ, а онъ камелькомъ, чтожъ вѣдь и дѣлать: если бы на горохъ не морозъ, онъ бы черезъ тынъ переросъ! Ну, а дядя Илья былъ другаго покроя; дѣлать нечего, пришло жену потѣшить, хоть голову запропастить, а бабу утѣшить.
   Еще съ вечера пошелъ онъ въ анбаръ положить товаръ, повезъ на базаръ -- послѣднее продать да кумачу достать и сшить душегрѣйку про жену-злодѣйку.
   Плетется Илья погоняетъ-размышляетъ, какъ бы женѣ угодить, какъ бы себя не запропастить.-- Простъ, не изворотливъ я, говоритъ Илья, обдурятъ меня въ городѣ: либо товаръ унесутъ, а не то и цѣлый возъ уведутъ; тамъ народъ хитрый, въ городѣ вишь и теленокъ мудренѣе деревенскаго парня! Гдѣ мнѣ съ ними столковать! А первый разъ отроду ѣдетъ Илья въ городъ; онъ и изъ села-то своего давно не выѣзживалъ; ночь-то на бѣду темная, а лошадь-то черная, ѣдетъ, ѣдетъ Илья да пощупаетъ: тутъ ли она; такой осторожный! Ѣхалъ, ѣхалъ такъ Илья, да и вздремнулось ему, зѣвнулъ сердешный, потянулся, да и заснулъ богатырскимъ сномъ.
   Прошло видно довольно времени, запиликали пташечки около большой дороги, завидѣлся вдали городъ; проснулся Илья Макарычь, оглядывается -- вотъ-те бабушка и Юрьевъ день! Лежитъ Илья въ тѣлегѣ, а мѣшки съ просомъ и съ гречею, и нитки и красна, и кобылка вороная, словно сговорились вмѣстѣ, да тягу задали! Лежитъ онъ бѣдняга на соломѣ, въ пустой тѣлегѣ, прикрытъ рогожею. Ахнулъ Илья, и кручина его обуяла, и чудно ему кажется; вздохнулъ про себя да и вымолвилъ: чтой-то за народъ, чтой-то за удаль городская отчаянная: ночью ни зерна не смѣли унесть, а днемъ, при свѣтѣ Божіемъ, очистили какъ крысы закромъ! Дѣлать нечего, пришла бѣда съ вечера, такъ утромъ опять не горевать про нее стать! Подумалъ Илья, помѣрекалъ, запрягся самъ въ тѣлегу да и повезъ ее къ городу; -- лучше уже, думаетъ, хоть ее продать, чѣмъ опять дожидаться молодцовъ-удальцовъ, ночныхъ-портныхъ, что ходятъ съ деревянной иглой по большимъ дорогамъ, то мастера ловкіе: гдѣ, видишь, стебнетъ, то либо кафтанъ, либо шапка про него и есть!
  

2 ПРИКЛЮЧЕНІЕ.

СТАЛЪ ИЛЬЯ И ГОЛЪ И НЕ ПРАВЪ.

   Ѣдетъ Илья, то есть, идетъ пѣшкомъ, а тѣлегу за собой везетъ... Вдругъ, на встрѣчу ему, пырь два молодца-удальца, два ночные дѣльца. "Что это, пріятель, гдѣ телѣгу стянулъ?"
   -- Какое тебѣ стянулъ,-- отвѣчалъ Илья,-- вишь насилу тяну! Лошадь да товаръ унесли какіе-то непутные, чтобы имъ ни дна ни покрышки ни на томъ свѣтѣ ни на этомъ!..
   "А, молодецъ, да ты видно изъ удалыхъ!.. Смотри пожалуста, что городитъ, лошадь вишь унесли у него, такъ онъ тѣлегу взялся самъ везти!.. Да гдѣ жъ у тебя была лошадь-то?"
   -- Гдѣ, вѣстимо гдѣ: была въ оглобли завозжана.
   "Это не мудрено отгадать всякому; да кто жъ ее взялъ и какъ ты отдалъ?"
   -- Отдавать я не отдавалъ, а кто взялъ, не видалъ; такъ и сказать про это не могу.
   "Чего съ нимъ долго толковать!" обозвался одинъ изъ встрѣчныхъ, "что онъ тутъ намъ бабушку путаетъ! Посмотри-ко хорошенько -- не знакомая ль тѣлега; видимо, что онъ ее изъ ближняго села стащилъ да лошадь добыть не съумѣлъ, такъ самъ и надсаждается до базара довезти. Да нѣтъ, любезный, не на тѣхъ напалъ; мы вѣдь баснямъ не вѣруемъ, а за правду готовы хоть въ омутъ лѣзть, мы на то и приставлены!"
   -- Да что вы, братцы, съ ума спятили чтоль? Я хоть до старосты пойду изволь, вся деревня наша скажетъ вамъ, что истинно и дѣйствительно тѣлега моя и лошадь была моя и мѣшки съ житомъ и прочее... и жена моя, что послала меня въ городъ... и прочее... все мое; что вы, братцы, привязываетесь?
   "Поди-себѣ толкуй дьяковой кобылѣ, любезной, отвѣчалъ другой изъ встрѣчныхъ, а насъ не проведешь!.. Дай-ко посмотрѣть поближе... вишь!.. что ты тамъ городишь? Тѣлега твоя?.. это, знаете, братцы, это тѣлега моего сосѣда Кузьмы, она вчера, какъ я въ городъ пошелъ, стояла у его избы, я хорошо разсмотрѣлъ, и ужъ не обманулся!"
   "Такъ чтожь на него долго смотрѣть," закричали въ одинъ голосъ молодцы-удальцы, "откатать его своимъ судомъ, чѣмъ далеко идти, отнять тѣлегу да Кузьмѣ отдать."
   Бился-бился бѣдный Илья и такъ и сякъ, и просилъ и умаливалъ, чтобы тѣлегу не трогали, что она его -- куда-тебѣ, имъ разбойникамъ и дѣла нѣтъ -- отняли, какъ отняли; да еще каждый, какъ правый, далъ Ильѣ хорошаго подзатыльника, приговаривая: "не надсаждай живота, не вози попусту на базаръ тѣлеги пустой; а укралъ тѣлегу и коня воруй, такъ не будетъ на пути остановки; а то, дуракъ, не знаешь снаровки!"
   На томъ дѣло и покончилось, что молодцы-удальцы съ тѣлегой отправились въ одну сторону, а бѣднякъ Илья пошелъ въ другую, безъ телѣги, безъ коня, налегкѣ -- съ тяжкою кручиною на сердцѣ.
  

3 ПРИКЛЮЧЕНІЕ.

И НЕ ЖДЕШЬ ДА НАЙДЕШЬ.

   Идетъ Илья, думаетъ-размышляетъ, и себя ругаетъ, и женѣ спуску не даетъ. Вишь, говоритъ, поганая баба, попробовала сама бы въ городъ товаръ везти; попытала бы сама лиходѣйка, вотъ тебѣ и кумачь и душегрѣйка!.. Нагрѣли мнѣ душу молодцы-сорванцы; пусто ихъ знаетъ, либо то воры-мошенники, либо и впрямь моя тѣлега похожа на тѣлегу Кузьмы грѣшнаго.
   Такъ, то въ слухъ, то себѣ на умѣ, бранился Илья, ругался, не хотя къ городу подвигался, и самъ не зная зачѣмъ идетъ. Вдругъ кто-то стукъ его по плечу, инда вздрогнулъ Илья, глядь: стоитъ передъ нимъ человѣкъ, не то чтобы старъ, не то что бы моложавъ; съ бородой длинной полубѣлою, съ небольшой на маковкѣ лысиной; стоитъ онъ безъ шапки, и смѣется и кланяется, и сверкаетъ глазами сѣрыми изъ подъ густыхъ бровей.
   Не до смѣха было Ильѣ и отъ прежняго, а при такомъ досадномъ случаѣ онъ не вытерпѣлъ, ругнулъ-таки порядкомъ бородастаго дѣдушку да и вымолвилъ: -- чему оскаляешся дѣдъ? Ай радъ, что дожилъ до лысины?
   А старикъ загрохоталъ пуще прежняго и спрашиваетъ: "Да чего же ты, Илья Макарычь, ерепенишься, неужель ты не спозналъ меня?"
   -- Лукавый тебя спознаетъ,-- отвѣчалъ Илья съ досадою,-- вишь ты какія рожи строишь, я этакой ни одной не припомню.
   "Видно тебя лихая кручина беретъ: ты что-то и самъ не свой; ну, коль такъ, не буду тѣшиться, тебя не раскуражишь по прежнему; самъ я по себѣ знаю, что горе вѣдь лыкомъ подпоясано, такъ гдѣ жъ ему въ присядку плясать! Ну-ко поразскажи, что это съ тобою подѣялось?"
   -- Отвяжись, сказалъ Илья, что тебѣ за дѣло про мое горе знать; вишь ты распотѣшился, видно тебѣ чужая бѣда слаще коврижки Вяземской.
   "Оно ты немножко и правду сказалъ, дядя Илья," прибавилъ старикъ, "гдѣ людямъ тынъ да помѣха, тутъ мнѣ смѣхъ да потѣха; это за то имъ отъ меня такой привѣтъ, что я, видишь, прожилъ много лѣтъ, сталъ лысъ и сѣдъ, а всю жизнь нажилъ всего навсего -- вотъ этотъ одинъ кафтанъ, да и тотъ побуднямъ наизнанку выворачиваю, что бы не износить пока умру; а людямъ горе-бѣда не отъ того приходятъ: имъ все не довольно, мало все; хоть чего хочешь придумай, да надавай имъ, все не штука, ихъ все не утѣшишь, имъ только то въ диковинку, чего у нихъ нѣтъ; а и это добудутъ, скажутъ: нѣтъ я просилъ энтова! а попроси, что у нихъ лишнее есть, скажутъ: самимъ мало! такъ вотъ я на нихъ и тѣшусь и смѣюсь и зубоскалю, сколько мнѣ хочется. Вотъ и ты, какъ я тебя знаю, живешь, кажется, хоть не богато, но таки безъ большой нужды, а голову вѣшаешь! Коли лишняго нѣту, такъ вѣдь крѣпко спишь, а коли лишнее хочешь, такъ Бога гнѣвишь! Ну, толкуй же, въ чемъ твоя кручина?"
   -- Да скажи, почему ты меня знаешь, и почемъ смѣкнулъ, что меня Ильею зовутъ?
   "Ужъ изволь ты прежде про свое разсказать, а моя рѣчь пусть впереди останется."
   -- Пожалуй, дядя... какъ тебя?..
   "Да Мартыномъ зовутъ."
   -- Пожалуй, я тебѣ, буде ты доброй человѣкъ, всю правду скажу: не лишняго мнѣ хочется, а у меня и нужное отняли.
   "Такъ видно за лишнимъ погнался?" молвилъ лысый Мартынъ.
   Илья почесалъ затылокъ да на земь поглядѣлъ...
   -- Оно вишь-что, не я, а жена-баба, пусто ее, захотѣла лишняго
   "А ты бабы и послушался?"
   -- Да не послушаешь, коль тебѣ колотятъ языкомъ, что молотомъ, безъ устали, безъ милости,-- дай, да подай, да вынеси!.. такъ ужъ оно лучше, отъ такого горя или изъ дома бѣжать, или добыть-пріискать чего ей хочется.
   "Эхъ братъ, Илья, полвѣка ты дожилъ, а уму-разуму у тебя все еще не водъ; вишь тебя взнуздали словно лошадь рабочую! Я и лысъ, а молодой бабѣ не поддамся, а ты и молодъ да опростоволосился!"
   -- Да, толкуй себѣ, проворчалъ Илья, вѣдь это хорошо только разсказывать, хорошо въ чужомъ дѣлѣ указывать; а на своемъ полѣ не станешь ржи косою косить, за то, что растетъ лебеда между колоса!
   "Ну ладно, Илья, ладно; толкуешь ты и самъ складно, да дѣлаешь шиворотъ на выворотъ!.. не стану я тебя словами учить, языкомъ, что Лопатою, вкладывать ума-разума; а покажу на дѣлѣ; ужъ тогда5 братъ, самъ смѣкай, гдѣ берегъ, гдѣ край; набирайся уму, да не умничай! Еще издали я замѣтилъ по походкѣ, что это ты идешь, и дался диву: зачѣмъ это, думаю, Илья въ городъ пробирается? онъ его, по своей простотѣ, прежде что огня боялся, и идешь ты пѣшь, да и голову повѣсилъ, видно не отъ радости, а кручина видно тяжелая тянетъ буйную къ сырой землѣ!. Вотъ я и поспѣшилъ тебя утѣшить, Илья Макарычь, сердечный ты мой, добрый пріятель, мужикъ-простакъ, женнинъ паголинокъ... А отъ чего я тебя поважаю и этаго не утаю:
   Простъ ты мужикъ, худо дѣлаешь, что своей жены-бабы-хозяйки по дудкѣ пляшешь, а съ другой стороны, доброты въ тебѣ столько, что еслибъ, въ городѣ, отбирать со ста по одному добряку, то и въ половину бы того изъ нихъ не вытопилъ, за то я тебя и люблю Илья Макармчь, любезный! вотъ что.
   Помнишь ли ты, какъ разъ, когда былъ праздникъ въ вашемъ селѣ, поднялъ ты на улицѣ старика больнаго, хмѣльнаго, что валялся у лужи да носомъ окуней ловилъ; поднялъ ты его, и въ избу къ себѣ взялъ, и отливалъ водою холодною, встащилъ на печь, одѣлъ тепло, далъ ночью проспаться, поутру опохмѣлиться, да и отпустилъ въ путь-дорогу, насовавши ему за пазуху, тихонько отъ жены, и лепешекъ здобныхъ и кусковъ разныхъ пироговъ праздничныхъ, да еще въ добавокъ, пятакъ далъ, чтобы, буде отъ усталости, на пути винца хлебнуть захочется, такъ было-бъ на что... Такъ, братъ Илья, не въ похвальбу тебѣ, не всякой сдѣлаетъ; а ты дѣлалъ это не первому и не послѣднему... В старикъ этотъ грѣшный былъ я; хоть я люблю надъ людской бѣдой тѣшиться, но люблю за доброе дѣло и спасибо сказать..."
   -- Такъ не ужъ-то-жъ это ты, дядя Мартынъ?-- спросилъ Илья.
   "Коли все такъ припомнилъ, то видно, что я; а у тебя, вотъ видишь, память плоха: ты не знаешь того въ глаза, кому и добро сдѣлалъ -- прямой дуралей!.. гдѣ тебѣ жить въ городѣ, тамъ не такъ живутъ: тамъ одной рукой замахнутся сдѣлать добро про тебя, а другою ужъ лѣзутъ въ кошель къ тебѣ, чтобы ты не одними поклонами благодарствовалъ, а чтобы было чѣмъ и послѣ помянуть; такъ гдѣ-жъ тебѣ-грѣшному якшаться съ горожанами!"
   -- Оно и я думалъ, что будетъ мудрено,-- молвилъ Илья;-- вотъ еще не въѣзжая въ городъ, такъ ошеломили, что теперь едва пѣшкомъ иду.
   "Ну, Илья, плюнь на все; это бѣда не бѣда, что во ржи лебеда, а вотъ бѣды, какъ ни ржи, ни лебеды. Скажи спасибо, что на меня папа лея; я иду тѣшиться, да одному на это куражу мало; пойдемъ вмѣстѣ; тебѣ теперь продавать нечего, такъ ты свободный купецъ!"
   -- Съ чѣмъ же я, дядя Мартынъ, домой-то вернусь? потѣшишься, потѣшишься, да вѣдь и перекусить захочетъ; а дома жена глаза повытеребитъ за душегрѣйку проклятую!
   "Погоди, постой; научу я тебя, какъ въ городѣ хлѣбъ собираютъ, гдѣ не сѣяли, и какъ женъ уговариваютъ, чтобы онѣ не просили, чего добыть не дешево стоитъ. Пойдемъ же, вотъ и городъ близко; только ты, смотри, не во весь ротъ зѣвай -- и мнѣ не мѣшай, что я буду дѣлать или врать, ты только поддакивай, кажется, эта наука не мудреная, а за нее, порой, въ старосты становятъ и умнымъ зовутъ..."
   Подумалъ Илья: -- да, истинно, надо еще мнѣ поучиться у разумныхъ людей; дядя-то Мартынъ, видно, малый не дай-промаха. Обѣщался Илья слушаться, и проситъ понаучить, какъ на снѣгѣ жить. Вотъ и пошли они вмѣстѣ однимъ путемъ-дорогою.
  

4 ПРИКЛЮЧЕНІЕ

ВОТЪ КАКЪ НАДО ПОРОЮ ЖИТЬ ВЪ ГОРОДѢ.

   Вошли въ городъ: фу-ти-пропасть, какой тутъ-гамъ, экая толкотня... и лошадей-то и народу-то какая пропасть, и кавалеровъ-офицеровъ ходитъ по улицамъ такъ много, какъ сорокъ въ селѣ; а палаты-то, палаты-то -- батюшки свѣты, все каменпыя, да такъ уемисты, что въ иную палату всю деревню упрячешь и съ деревенскимъ старостою; а взглянуть на крышу, такъ шапка и валится!
   Разинулъ ротъ Илья и руки порастаращилъ дивуючись; а дядя Мартынъ стукъ его по затылку: "гляди, молвилъ, Илья, подъ ноги, а рта неразѣвай, не то ворона влетитъ!" Поопомнился Илья; и впрямь, думаетъ, въ городѣ вѣдь и вороны чай не то, что у насъ въ селѣ! И пошелъ рядомъ съ дядей Мартыномъ, изрѣдка поглядывая по сторонамъ и всему втихомолку дивясь. А и было чемъ подивиться! Идетъ, примѣрно, барыня; такая пестрая, разряженая, на головѣ у ней сдѣлана изъ плетеной соломы какая-то покрышка и на той покрышкѣ цвѣты всякіе -- точно сей-часъ распустились, а цвѣты тѣ всѣ лентами поперевязаны; идетъ она, выступаетъ, какъ пава птица; платье на ней такъ кругомъ и порастапырилось, и ножекъ-то не видать, а хотѣлось бы взглянуть: во что онѣ обуты, въ коты, или въ чеботы?.. За барыней идетъ барчонокъ; на немъ синій кафтанъ, обшитъ по краямъ золотомъ и стянутъ золотымъ поясомъ; а на головѣ высокая красная шапочка притянута ремешкомъ крѣпко на крѣпко: чтобъ, видишь, держалась на боку, а не сваливалась. И несетъ онъ на рукахъ платокъ не платокъ, коверъ не коверъ, а что-то такое большое, выстроченное цвѣтами узорчатыми, обшитое бахромкой диковенною; и несетъ онъ собачку такую маленькую, да такую махнатую, что ни видно у ней ни ногъ ни хвоста, а видно только рыльце съ тремя черненькими пятнушками; еще несетъ въ рукахъ какой-то струментъ, ужъ не знаю, на что такой и устроенъ; онъ, этимъ струментомъ, позади барыни, такіе штуки выкидываетъ, что инда чудно смотрѣть: вытянетъ оттуда къ себѣ палочку, струментъ съежится, и треплется точно лахмотья на него навязаны, а какъ посунетъ палочку, то онъ и растянется, и станетъ точно грыбъ большой!. такая диковенка!
   Вотъ этотъ барченокъ, совалъ, совалъ палочку, да и оступился, и выронилъ въ грязную лужу собаченку шершавую завизжала не путемъ сердечная! Какъ барыня оборотится, да какъ учнетъ лупить но щекамъ барченка; видно за то, что собачепку-то въ грязь увязилъ, онъ бѣдняжка, и такъ и эдакъ, и собаченку-то ужъ вытащилъ, да съ попыховъ ну съ нее тѣмъ ковромъ, что на рукахъ песъ, грязь обтирать... Господи ты мой, какъ барыня завопила!.. и шапку съ барченка сорвала и волосы ему порастрепала... онъ сердяга, совсемъ ошеломѣлъ, и не разберетъ видно, что барыня-то толкуетъ: она уже старая престарая, такъ словъ-то и не выговоритъ, а только слышно: шамъ, шамъ, шамъ.
   Тутъ дядя Мартынъ съ Ильей поворотили въ другую улицу и не видали, чѣмъ это дѣло покончилось; только нашъ Илья смѣкнулъ про себя: видно-де въ городѣ житье бояринамъ хуже чѣмъ боярынямъ!
   Прошли Мартынъ съ Ильей улицу и вышли на площадку ровную, пространную; а въ томъ просторѣ такая тѣснота, такая давка, народу столько, что пушкой не пробить. Стоятъ воза нераскрытые, всякой всячиной набитые; съ огурцами, съ морковью, съ рѣпою и съ разной потребою.
   -- Что это такое? спрашиваетъ Илья.
   "Вотъ, не знаешь!.. вишь базаръ..
   -- Ой? такъ это базаръ?
   "Да теперь смотри, Илья, держи ухо востро, что я буду говорить, ты только головою кивай, или поддакивай; а перечить не смѣй! Да пооглядись-ко, не лежитъ ли что у тебя въ карманѣ?
   -- Чему лежать!.. Только и есть пятака съ три.
   "Ну такъ положи ихъ подальше за пазуху, здѣсь и этому спуску не дадутъ, да вотъ еще что: когда я тебя легонько въ бокъ толкону, то ты этими пятаками и побрякивай, понимаешь?"
   -- Пожалуй, изволь; да къ чему жъ это?
   "Ужъ не твое дѣло спрашивать, только слушайся."
   Обходятъ они воза, ходятъ кругомъ да около. Дядя Мартынъ все овощь торгуетъ, все о цѣнѣ спрашиваетъ; беретъ съ возовъ то рѣпу то морковь, то огурецъ то ябкоко, откуситъ половину да подаетъ Ильѣ доѣсть, а самъ его спрашиваетъ: "что, хозяинъ, дорогонько?" Илья поддакиваетъ да кивнетъ головой, а самъ съ голодухи оплетаетъ, что Мартынъ подаетъ, по пословицѣ: голодному Ѳедоту и рѣпа въ охоту. Мужички-продавцы слыша ихъ рѣчь, такъ къ нимъ и лѣзутъ чуть не въ драку, тотъ морковь подноситъ къ самому рту, тотъ лукъ суетъ въ руки, тотъ рѣдьку кладетъ за пазуху... всякой къ себѣ тащитъ, всякой кричитъ: "ко мнѣ, хозяинъ! сюда поди! и спѣлѣе купишь, и слаще будетъ, и дешевле уступлю! "дядя Мартынъ раздобарываетъ со всѣми одинъ..." Нѣтъ, говоритъ, нѣтъ; хозяину все дорогонько кажется и не такъ чтобы товаръ хорошъ!" а самъ обираетъ, что ему даютъ; кладетъ то въ карманъ, то за пазуху, то Ильѣ суетъ, что лишнее, приговариваетъ: "попробуй, хозяинъ! это, кажись, туда и сюда?"
   Вотъ, какъ понабилъ карманы, понаклалъ за пазуху, тащитъ Илью отъ возовъ. Ужо, говоритъ, лучше попозднѣй зайдемъ: а то вишь какая сумятица; гдѣ теперь что-нибудь купить, слова толкомъ ни сказать ни разслушать нельзя!
   Отбились отъ возовъ. Ну, Илья, пойдемъ подалѣе; умнижъ хорошенько, что на пробу взялъ; да стучи пятаками-то почаще; плохо звѣнятъ!
   Идутъ мимо большой лавки, чтъ съ парусиннымъ навѣсомъ стоитъ; разложены тамъ хлѣбы печеные, вареная печенка, да рыба сушеная, подошелъ Мартынъ, хвать ломоть хлѣба да въ ротъ, другой ломоть Ильѣ въ зубы, а продавецъ увидалъ; да большой ножъ надъ кускомъ печенки ужъ и держитъ наготовѣ, и спрашиваетъ: на сколько прикажешь отрѣзать?
   "Постой, говоритъ Мартынъ," этаго добра у насъ и дома дѣвать некуда; а вотъ лучше хлѣбъ-то покажъ, отрѣжъ-ко отъ свѣжаго, съ верхней корочкой, да чтобы и нижняя была!"
   Отхватилъ продавецъ ломоть, что двоимъ не съѣсть; дядя Мартынъ отломилъ малинькой косочикъ, откусилъ чуть-чуть да подалъ Ильѣ.
   "Что, хозяинъ, какъ скажешь: съ песочкомъ никакъ?
   -- Да, молвилъ Илья.
   "То-то же, братъ купецъ, насъ не проведешь! твои хлѣбъ не одинаковъ, сыръ, вотъ этотъ получше, что давича пробывали!"
   -- Да тотъ, хозяинъ, вчерашній, сказалъ продавецъ.
   "То-то и есть, ты какъ пекъ вчерашній, такъ бы испекъ и нынѣшній; къ тебѣ бы покупатели каждый день и навертывались!"
   -- Да кажись, хозяинъ, и тотъ и другой изъ одной муки.
   "Изъ одной муки, да въ разное время въ квашню кладенъ; вотъ и эта рыба, примѣрно, изъ одного озера, а вкусъ-то небось не одинъ!" И началъ Мартынъ перебирать рыбу на лоткѣ, искать въ ней разницу; а самъ все съ продавцемъ на счетъ хлѣба раздобарываетъ.
   Вдругъ чуетъ Илья, что къ нему что-то въ карманъ ползетъ... хвать, анъ тамъ рыбій хвостъ торчитъ!.. что за пропасть, лѣзетъ сама, подумалъ Илья, вытащилъ ее, да и показываетъ продавцу... смотри-ко рыба то... Не успѣлъ онъ кончить, какъ Мартынъ выхватитъ ее у него, да скорѣй къ себѣ за пазуху; а самъ какъ на Илью вскинется...
   "Эхъ, хозяинъ, накупилъ добра да и хвастаешься!.. ты тамъ купилъ и здѣсь купи, а домой придешь такъ и разсматривай; которая лучше, тамъ и станемъ брать!.. а то продавца удивить хочешь чтоль? будто онъ своего товара не видывалъ!"
   Самъ какъ сунетъ Илью въ бокъ, а Илья вспомнилъ что это значитъ и ну пятаками гремѣть.
   "Ну вотъ" началъ опять Мартынъ, "и деньгами чванишься!.. Ихъ братья и это видала! они видятъ по рылу, что въ карманѣ не рубль не полтина!.. Такъ ли, хозяинъ, я говорю?"
   -- Да, сказалъ Илья.
   То-то же и есть; стало неча спѣсивиться! а вотъ лучше что про хлѣбъ-то скажешь? хорошъ или нѣтъ, кажется, живетъ?..
   -- Да отвѣчалъ Илья.
   "Ну, не совсѣмъ-то да!" отвернулся Мартынъ и шепнулъ продавцу на ухо: "вѣдь богатъ мужикъ, а куда глупъ да простъ!" Продавецъ разсмѣялся, а Мартынъ лысый откашлянулся и спрашиваетъ: почемъ же хлѣбъ-то за пудъ?
   -- Лишняго не возму, хозяинъ, дешевле другаго продамъ, а хлѣбъ знатной, не хуже пряника!
   "Да, про голоднаго," молвилъ Мартынъ, "не што, а кто дома каши поѣлъ, такъ твоего хлѣба и въ ротъ не возметъ; на-ко, хозяинъ, возми ломоть-то, дома бабамъ покажемъ, а то мы съ тобой видно оба плохо знаемъ толкъ, сколько у тебя пудовъ, любезный?"
   -- А вамъ сколько требуется?
   "Да количество порядочное. Вотъ насъ у хозяина работниковъ десять; а ѣдимъ-то мы каждый за двоихъ, такъ выходитъ двадцать, да хозяинъ одинъ это двадцать одинъ; вотъ ты и смѣкай по скольку на брата въ день!
   Пока онъ этакъ разговаривалъ, Илья опять почуялъ, что къ нему лѣзетъ рыба въ карманъ, однако вытащить не посмѣлъ, а упряталъ ее подалѣе.
   "Такъ приготовь-ко пріятель, къ ужину побольше, или лучше завтра утромъ вели привезть; а мы съ хозяиномъ явимся."
   -- Очень хорошо, почтенные, довольны останетесь.
   Проважаетъ ихъ продавецъ, и благодаритъ и кланяется, и проситъ не забыть сдѣлать посѣщеніе, позакупить всякаго съѣснаго, увѣряетъ, что все будетъ лучшее.
   Отошли подалѣе отъ базара.
   "Пойдемъ, говоритъ Мартынъ "теперь вонъ изъ города, а то, пожалуй и вправду заставятъ купить. Тыже такой ротозѣй, Илья, не въ укоръ сказать, сунулъ я тебѣ давича рыбу въ карманъ, а ты ее вздумалъ опять на лотокъ выкладывать! Ну скажи, умпо ль это?"
  

5 ПРИКЛЮЧЕНІЕ.

БЕРИ ИЛЬЯ, КОЛЬ КОБЫЛКА ТВОЯ

   Только хотѣлъ что-то Илья сказать въ оправданіе, какъ мужикъ съ полнымъ возомъ клюквы, заоралъ на всю улицу...
  
   По ягоду, по клюкву,
   По хорошую, крупну!
   Экая прекрасная;
   Что дѣвушка красная --
   Румяна, ядряна,--
   Зерно къ зерну подобрана!."
   Эй, поскорѣй,
   Раскупайте живѣй,
   Кому ягоду клюкву
   Крррррупну!..
   По ягоду по клюкву.
   По хорошую по крупну!
   Пріѣхала клюква
   Изъ Калуги въ Москву
   На бѣлой лошадкѣ,
   На красной телѣжкѣ...
  
   Глядь дядя Илья въ сторону и сталъ какъ вкопаной: его вороная кобылка идетъ повѣся голову за какимъ-то взрослымъ дѣтиною, да и дѣтина-то былъ одинъ изъ тѣхъ молодцевъ-удальцевъ, съ которыми Илья на дорогѣ встрѣтился, свою телѣгу везучи въ городъ. Кинулся Илья, схватилъ лошадь подъ устцы и заоралъ, какъ у себя на селѣ: "батюшки родимые, помогите!.. ведетъ этотъ плутъ разбой никъ мою кобылу, онъ у меня ее утромъ стянулъ!"
   Дѣтина выпучилъ глаза на Илью, смотритъ, какъ будто не признаетъ. "Что ты, говоритъ, съ ума спятилъ, что ли? Что ты на добрыхъ людей кидаешься, аль бѣлены объѣлся?"
   -- Чего объѣлся, полно непутный прикидываться!.. здѣсь есть люди добрые; это вѣдь не на полѣ, гдѣ пятеро на одного! Дядя Мартынъ! скажи хоть ты честнымъ людямъ, что кобылка моя! Гдѣ ты, дядя Мартынъ?
   Не видать дяди Мартына, а народу столпилась тма-тмущая; кто смѣется, кто за Илью заступается, кто за дѣтину стоитъ, кто обоихъ ругаетъ-бранитъ... вдругъ ѣдетъ мимо начальникъ города.
   Что это за толпа? Что тутъ такое?.. подъѣхалъ поближе, видитъ -- мужикъ у мужика рветъ изъ рукъ поводъ лошади, инда та чуть не падаетъ. Велѣлъ къ себѣ подозвать ихъ обоихъ.
   "Чего вы шумите, неучи?"
   -- Да вотъ, батюшка, Г-нъ исправникъ, или какъ вашу милость... этотъ вотъ у меня сегодня утромъ лошадь стянулъ; я поймалъ его теперь, а онъ увѣряетъ всѣхъ людей, что лошадь его, когда она моя доморощеная!..
   -- Онъ несетъ невѣсть что, Ваше Высокоблагородіе, отвѣчалъ другой, мои домашнія знаютъ всѣ, что лошадь моя, уже пять лѣтъ, какъ я ее на базарѣ купилъ.
   -- Чертъ же васъ и впрямъ разберетъ! молвилъ начальникъ, а отправить васъ обоихъ на съѣзжу"
   -- Откуда ни возмись вдругъ вывернулся дядя Мартынъ, бухъ на колѣна передъ начальникомъ.
   "Батюшка, отецъ-командиръ милостивый! Ваша премудрость извѣстна всему городу, вы въ одну минуту рѣшаете всякое дѣло; благоволите и это тутъ же покончить: потому-что, изволите видѣть, отъ праваго и мнѣ на долю что-нибудь достанется, а я тѣмъ и живу, что правыхъ оправдываю!.. Одинъ изъ этихъ молодцевъ говоритъ, что лошадь его, доморощеная, а другой, что онъ ее пять лѣтъ какъ купилъ, вы своею премудростію это тотчасъ разрѣшить можете; вотъ изволите видѣть..."
   Хвать лысый Мартынъ съ чужаго воза рогожку да и набросилъ ее на голову вороной кобылѣ, и опять обернулся къ начальнику.
   "Вотъ батюшка, командиръ милостивой, извольте поступить, какъ вы уже прежде съ плутами-мошенниками дѣлывали, извольте спросить, буде они давно лошадь знаютъ, то скажутъ правду; пусть объявятъ вашей милости: на какое око кобыла крива?"
   -- Дѣльно, старикъ, говоритъ начальникъ, дѣльно! Я самъ люблю скорой судъ и рѣшенье, и тотчасъ по глазамъ узнаю мошенника! Пусть будетъ такъ. Ну, олухи, говорите: на которой глазъ лошадь крива?
   Хотѣлъ было Илья слово вымолвить, дядя Мартынъ какъ сунетъ его въ бокъ, да какъ крикнетъ на него: "постой, молчи, не смѣй перечить, да съ своимъ глупымъ словомъ соваться впередъ передъ его милостью; а ты, прибавилъ онъ, обращаясь къ взрослому дѣтинѣ, ты отвѣтъ держи Его Высоблагородію, о чемъ его милость изволить спрашивать, отвѣчай, ну, на какое око лошадь крива?"
   Взрослый дѣтина позамялся, взглянетъ то на начальника, то на лошадь рогожей покрытую... пусть, говоритъ, тотъ скажетъ впередъ, если онъ увѣряетъ, что лошадь его доморощеная.
   "Да ты" заговорилъ опять лысый Мартынъ, "не вертись, какъ бѣсъ передъ заутреней, не мотай хвостомъ передъ носомъ его милости, нашего командира и начальника, онъ знаетъ всю подноготную, не провести его вамъ плутамъ-мошенникамъ! Вѣдь что тотъ скажетъ и ты соврешь; а подойди учтиво-вѣжливо, да скажи толкомъ-тихомолкомъ его милости, на какое око кобыла крива; а Его Высокоблагородіе послѣ благоволитъ и другому допросъ учинить!
   Дѣльно, дѣльно, сказалъ начальникъ, я такъ и хочу поступить! Ну, говори ты, первый плутъ, на какой глазъ кобыла крива?
   Дѣлать нѣчего; дѣтина подошелъ къ начальнику и молвилъ шопотомъ, что лошадь-де крива на око лѣвое, если, то есть, посмотрѣть на нее съ рыла. А если съ хвоста взглянуть, то выйдетъ, что она крива на правое!
   Да я въ толкъ не возму, закричалъ начальникъ; ты скажи прямо, безъ увертокъ, на которое крива?
   -- Если прямо, Ваше Высокоблагородіе, посмотрѣть, то оно и выйдетъ, какъ я вамъ докладывалъ!
   Лысый Мартынъ опять тутъ подсунулся.
   "Вы не извольте, Ваша милость, командиръ батюшка, такъ много безпокоиться, извольте другаго допросить, пусть этотъ молвитъ теперь безъ запинки, а прямо, чисто-на-чисто... ну, подойди теперь къ Его Высокоблагородію и скажи ему по чистой правдѣ, буде вѣдаешь, не вертись на словахъ, его милость, начальникъ нашъ, сей-часъ признаетъ плута, если не толковито говорить начнетъ; ну, объявляй: на какое око кобыла крива?"
   -- Да она жъ вовсе у меня и крива не была, отвѣчалъ Илья, а можетъ этотъ разбойникъ ей глазъ выткнулъ, такъ ужъ не вѣдаю съ которой стороны.
   "Ладно," подхватилъ Мартынъ, "довольно, не ври лишняго! Его милость нашъ отецъ командиръ теперь самъ разберетъ и дастъ вамъ судъ и расправу!.. Такъ вотъ, изволили выслушать, Ваше Высокоблагородіе: сей дѣтина говоритъ, что кобыла крива дѣйствительно на одно око; а оный мужичекъ утверждаетъ, что она будто совсѣмъ не крива. Вотъ вы сію минуту можете распознать и ложъ и правду, и чья рѣчь прямая и чья кобыла вороная!.. Благоволите мнѣ приказать открыть ее да вамъ показать."
   -- Открой! сказалъ начальникъ.
   Сдернулъ рогожку лысый Мартынъ, оказалась лошадь нисколько не крива; а такъ здорова на оба глаза, и такіе они у ней зоркіе, хоть бы тебѣ у любаго подъячаго.
   Когда понялъ дѣло начальникъ, не былъ онъ, въ самомъ дѣлѣ, какъ Мартынъ утверждалъ, ни мудръ, ни хитеръ, а таки смѣтливъ, то, желая, показать передъ народомъ свой разумъ и правду, тотчасъ приказалъ дядѣ Ильѣ лошадь отдать безотговорочно; лысому Мартыну выдать за труды пять алтынъ, а дѣтину взрослаго велѣть отвести, для расправы, куда слѣдуетъ, и сказалъ ему, при всѣхъ собственноустно, во всеуслышаніе, чтобы люди знали, почитали и дивилися...
   -- Я, сказалъ, тебя давно замѣтилъ любезнаго, призналъ тотчасъ твое плутовство, какъ ты началъ на рѣчахъ путаться... э, э!.. ты вздумалъ одурить меня, вашего начальника? видно ты малый не вялый, грамоты не знаешь, а ѣшь пряники писаные... погоди, я съ тобой раздѣлаюсь!
   Потащили дѣтину два усатыхъ сержанта, а нашъ Илья съ хлопотливыми" Мартыномъ взяли кобылку и пошли своею дорогой.
   Отошли не много, а Илья и заоралъ опять на всю улицу. Дядя Мартынъ! а какъ же мы забыли: а гдѣ телѣга-то моя, и мѣшки съ просою, съ гречею и съ прочимъ?..
   Дядя Мартынъ заткнулъ ему ротъ руковицею и молвилъ строгимъ голосомъ: "что ты, дура-голова, орешь, попусту ротъ дерешь! Скажи спасибо, что кобылу-то отбили кое-какъ, а гдѣ тутъ другаго чего доискиваться, дурень ты этакой, простокваша не доспѣлая! Еслибъ тебя давича повели на расправу, то.. ты видно не слыхалъ дѣльной городской поговорки: у кого пропало, у того бы въ горлѣ торчало, а кто укралъ, тому на здоровье! это ужъ случай такой вышелъ -- свое добро взять, я псамъ тому дивлюсь. Видно за твою дурь Богъ посылаетъ! Теперь молчи, ни-шни!.. а не то смотри, ударишь челомъ своимъ добромъ!
   Нашъ Илья былъ глупъ да простъ, такъ послушался, не сталъ умничать, да учить бывалаго, какъ парня малаго; замолчалъ и пошелъ себѣ тихо, посматривая на свою вороную кобылку, и дѣйствительно радуясь, какъ будто ему подарили ее.
  

6 ПРИКЛЮЧЕНІЕ.

ИЛЬЯ ДА МАРТЫНЪ ДУХЪ ПЕРЕВЕЛИ, ПОЗАВТРАКАЛИ

   Шли они долго, да опять пришли къ концу города.
   "Пойдемъ," сказалъ Мартынъ Ильѣ, "пойдемъ вонъ туда, къ концу рощи; ты пустишь пока лошадь на траву да и сами мы закусимъ чѣмъ Богъ послалъ s вишь у насъ теперь есть кое-что, хоть некупленое, а ѣсть можно. Ступай вонъ на энту лужайку, привяжи коня къ кустарнику да отдохни; а мнѣ дай-ко твои три пятака; я добѣгу, да принесу приправы къ нашему завтраку: вѣдь вина-то вишь не даютъ на пробу, такъ не придется хлѣбнуть, если денегъ не дашь; будетъ того, что и закуску такъ припасли.
   Пошелъ Илья къ рощѣ съ своей вороной кобылкой; а дядя Мартынъ, увидавши за полверсты елку, что торчала надъ дверьми, откуда рысь взялась, пустился туда опрометью и минутъ чрезъ пять воротился къ Ильѣ съ гостинцемъ, живой водицей, зеленымъ виномъ, что зовутъ горѣлкою.
   "Вотъ Илья" говоритъ "теперь мы съ тобой, какъ рыба съ водой, попьемъ, поѣдимъ, побесѣдуемъ и что дальше дѣлать посовѣтуемъ. Ну-ко, качай во здравіе да не сведи на упокой, милый мой, а то ты больно мягкопекъ, ужъ если жена изъ тебя что хочетъ дѣлаетъ, то вино и подавно съ ума свихнетъ!.. Ну-же, чего струсилъ? я это такъ, къ слову сказалъ; пей, не робѣй, если налили, неси въ ворота, гдѣ усъ да борода!.. Вотъ такъ-то! теперь и я хлѣбну... Будь здоровъ!"
   Такъ себѣ-потолковали, поѣли, попила наши товарищи; послѣ принялись думу думать.
   -- Дядя Мартынъ, сказалъ Илья, неужто мнѣ домой только придти съ кобылой вороной?.. Вѣдь жена чай спроситъ, гдѣ телѣга и мѣшки съ просомъ, съ гречей и прочее... и душегрѣйка проклятая, чтобы пусто тому, кто ее и выдумалъ! Какъ же быть, дядя Мартынъ?
   "Не отвѣта ты бойся передъ женой. Илья милый мой, а думай какъ бы поправиться опять хозяйствомъ: вѣдь телѣгу чай тебѣ нужно имѣть, и деньги чай нужны, которыя ты хотѣлъ за товаръ получить?"
   -- Какъ же, дядя Мартынъ, какъ же ненужны... Все бы нужно... и душегрѣйка проклятая...
   "Ты опять свое несешь! Ну, скажи женѣ, коли боишься, что телѣгу-молъ волки съѣли; а душегрѣйку я тебя научу какую про жену припасти!.. Однако мы, кажись, довольно посидѣли, пойдемъ-ка на работу; надо денегъ добыть да телѣгу купить; снаряжу я тебя всемъ и тогда ступай съ Богомъ во свояси; да смотри, помни, что я тебѣ покажу и растолкую и ужъ въ городъ, любезный, берегись ѣздить: на меня, соколъ, не всегда нападешь, такъ опять пѣшь да голъ домой побредешь!"
   -- Меня теперь и калачемъ не заманишь пода: только бы душегрѣйку-то, дядя Мартынъ!..
   "Ладно, ладно, будетъ душегрѣйка: жена скажетъ спасибо; научу я тебя, какъ ее безъ портнаго и шить и кроить, ты хоть къ каждому празднику послѣ женѣ давай!"
   Илья инда-ахнулъ отъ радости: пуще всего думаетъ, что жена не станетъ ругать.
  

7 ПРИКЛЮЧЕНІЕ.

ЛЫСЫЙ МАРТЫНЪ ИЛЬЮ УДИВИЛЪ.

   Покуда они шлялись по рынку, да по городу возились съ конемъ, да вотъ здѣсь-то на досугѣ талалакали, уже наступилъ и вечеръ.
   "Теперь," говоритъ Мартынъ, надо искать мѣстечька теплаго, да ночлега сытнаго, безобиднаго; что бы за него платы не давать, а было бы съ чѣмъ завтра поутру встать! Пойдемъ же; есть у меня на примѣтѣ одинъ дворянинъ; баринъ не большой, да богатъ; не больно тароватъ, да не слишкомъ уменъ, къ иному и голую руку за пазуху всунешь, да нечего унестъ, а къ этому можно и въ рукавицѣ залѣзть! Пойдемъ къ нему. Смотрижъ, у меня не изволь врать да орать; хоть на все смотри волкомъ, да только думай тихомолкомъ; а не все, что въ головѣ шебортитъ, съ языка спускай!"
   Встали, Богу помолились, отправились; взяли-отвязали кобылку и пошли путемъ дорогою, прочь отъ города. Шли-шли таки довольно, пріусталъ Илья; что, дядя Мартынъ, не сѣсть ли намъ на лошадь, буде еще дорога дальняя?..
   "Не нужно, теперь близко: смотри, видишь деревня чернѣется, а вотъ высокія хоромы, это самое жилье того барина!.."
   Стали подходить ближе, вдругъ захромалъ нашъ Мартынъ точно закованый.
   -- Что это съ тобою? спросилъ Илья.
   "Нишни, молчи, не ворчи: видишь, что я такой уродился, видишь у меня отъ рожденія нога болитъ, а ты не перечь!"
   Подивился Илья Макарычь на такую штуку Мартынову, да подумалъ: ну пусто съ нимъ. Можетъ быть, въ самомъ дѣлѣ такъ тутъ надобно!
   Вошли они прямо на барскій дворъ; а у барина веселье пиръ-горой!.. Родила ему жена сына, такого хорошенькаго, черноглазинькаго, черноволосинькаго, румянинькаго, горбоносинькаго, точно учитель французъ, что прошлымъ лѣтомъ у него дѣтей училъ; такъ баринъ и не нарадуется, что это за удача такая!..
   Вошли на дворъ паши товарищи, оступила ихъ челядь боярская, и спросить не успѣли, всѣ такъ и вскрикнули: да это нашъ лысый хромой Мартынъ! кинулись доложить барину; баринъ тотчасъ велѣлъ его къ себѣ позвать.
   Лысый Мартынъ отвѣчаетъ: "что-де пришелъ онъ втроемъ, съ дядей Ильей да съ конемъ, такъ пусть доложатъ барину: кому изъ нихъ онъ прикажетъ въ конюшню, а кому въ хоромы идти: а то чтобы, по незнанію, не сдѣлать вопреки его милости, не затесаться туда кошу не слѣдуетъ!"
   Баринъ, услышавъ замысловатый отвѣтъ, выбѣжалъ самъ, на крыльцо, кликнулъ Мартына.
   "Что прикажете, батюшка, ваше благородіе?"
   -- Чего ты, дурень, ко мнѣ нейдешь?"
   -- Не смѣю, батюшка, извольте сами датъ чередъ, кому идти впередъ! здѣсь насъ три скота, не считая дворни да вашей милости. "
   Баринъ засмѣялся. А кто же этотъ твой товарищъ, и что же это у васъ за конь такой?
   "Это... это позвольте вашей милости тихонько вымолвить!"
   -- Ну, подойди ближе, говори, что это?
   "Это конь волшебный, покойнаго Кащея безсмертнаго!.. конь этотъ былътрехногой, да какъ неловко кузнецу за нечетъ подковъ платить, такъ ему, коню, четвертую ногу и придѣлали, а вонъ энтотъ мужичекъ, большой ворожея, знахарь и угадчикъ, злымъ людямъ не потатчикъ, и съ добрыхъ людей но алтыну беретъ за каждое слово, которое имъ въ угоду совретъ."
   -- Неужто онъ и впрямъ колдунъ?
   Колдунъ, не колдунъ, а какъ я вашей чести докладывалъ небольно простъ: прикажите ему, ради потѣхи и увѣренія, глаза завязать, да посадить на кобылу волшебную, хоть задомъ напередъ, такъ онъ ощупью найдетъ-разберетъ гдѣ голова у коня приставлена, и гдѣ хвостъ торчитъ.
   Баринъ хохоталъ-хохоталъ, да велѣлъ молодцевъ повести къ гостямъ, а кобылу ихнюю поставить въ свою конюшню и задать ей овса.
   Между тѣмъ баринъ вполовину повѣрилъ Мартыну, что Илья колдунъ дѣйствительной, и велѣлъ тихонько, когда сядутъ за столъ ужинать, поставить на столъ накрытый судокъ и посадить въ него ворону живую въ намѣреніи узнать, отгадаетъ ли ворожея Илья, что тамъ запрятано.
   Привели пріѣзжихъ пѣшеходцевъ предъ гостей барина. Хохочутъ надъ ними, подсмѣиваются; лысый Мартынъ за пятерыхъ и отвѣчаетъ и спрашиваетъ, а Илья, боясь проболтаться, сидитъ какъ сычь; развѣ нѣтъ-нѣтъ да поддакнетъ Мартыну лысому, а тотъ какъ лиса юлитъ.
  

8 ПРИКЛЮЧЕНІЕ.

ИЛЬЯ ВОРОЖЕЕЙ СДѢЛАЛСЯ.

   Сидѣлъ-сидѣлъ такъ нашъ грѣшный Илья, да понаѣвшись досыта рѣпы, рѣдьки и прочаго снадобья, какъ, простите на правдивомъ словѣ, какъ икнетъ на всѣ комнаты!.. такъ отъ него гости и прыснули въ разныя стороны, одинъ Мартынъ, какъ бѣсъ подвернулся тутъ, кинулся обнимать-цѣловать дядю Илью, приговаривать: "неужто въ правду дядюшка? неужто можно, благодѣтель мой?.." да какъ бухнетъ въ ноги барину "отецъ, окажи милость, не дай умереть калекою, а закажи лучше поминать вѣковѣчно тебя! Брось ему золотой, онъ хоть малой не скупой, да не безъ корысти!.. вишь онъ обѣщается какую штуку сварганить надо много грѣшнымъ: вотъ ты отецъ и благодѣтель видишь и знаешь, что я хромъ отъ природы, что мнѣ ни за сто полтинъ на за полсотни рублей прямо не пройдтить... а онъ говоритъ теперь: что вотъ-де только дунуть да плюнуть ему, такъ вишь я, при твоихъ глазахъ, такъ трепака и почну отдирать!.. Да безъ золотаго вишь нельзя по его лукавому павожденію... повели такое чудо совершить, дай ему золотой, тогда я по гробъ слуга твой!.."
   -- Изволь, сказалъ баринъ; не постою, лишь бы такъ было!.."
   И всѣ гости завопили: "а ну, ну, пропляши трепака!"
   Вынулъ баринъ золотой, далъ Ильѣ: а Илья стоитъ сердечный, хлопаетъ глазами, что сычь: не знаетъ что такое дѣется и чего отъ него хотятъ.
   Мартынъ къ нему: "ну, дядя Илья, обѣщалъ, такъ исполни!.. не хотѣлъ ты пережь за полсотни, а теперь за золотой слово далъ... ну, дунь да плюнь!.. да нуже скорѣй, слышь и музыка заиграла.. ну, скорѣй!.."
   Дунулъ, плюнулъ Илья и смотритъ дивуется, что будетъ изъ этого.
   Какъ нашъ Мартынъ принялся отдирать вприсядку, инда полъ дрожитъ, ни хромаетъ, ни ковыляетъ, а такъ отплясываетъ, хоть бы тебѣ дватцатилѣтнему парню у себя на свадьбѣ плясать, или сороколѣтнему на похоронахъ у благой жены! такъ вотъ и дуетъ, только вѣтеръ гудетъ.
   Вся бесѣда боярина диву далась! и то чудно, что хорошо вприсядку пошолъ, и то мудрено, что старый да лысый вертится проворно безъ устали!
   Вотъ поколчилась потѣха, повершился пиръ, запросили ноги отдыха, а брюхо приправы съѣстной; накрыли на столъ и начали гостей ухаживать... посадили тутъ же, ради потѣхи, и нашихъ ребятъ, колдуна Илью да Мартына излеченнаго.
   Баринъ показываетъ на закрытый судокъ и спрашиваетъ: а ну, молодецъ-проходецъ-всевѣдецъ! скажи-ко во всеувѣданіе: что это такое за кушанье?..
   Мартынъ посунулъ Илью въ бокъ, тотъ вида ухнулъ во весь столъ, а Мартынъ подставилъ свое ухо къ его бородѣ да и слушаетъ, а послѣ обратился съ отвѣтомъ къ боярину: "осмѣлюсь, ваше благородіе, моимъ словомъ потревожить вашу честь, онъ шепчетъ такую вѣсть: залетѣла-де ворона въ высокія хоромы: почету много а полету нѣтъ! вотъ его правдивый отвѣтъ. Больше жъ не гугукнетъ...
   Баринъ инда руками ударилъ объ-полы: эку штуку мужикъ сказалъ... провѣдалъ-узналъ, что въ судкѣ ворона запрятана!.. А чего тебѣ, грѣшному Ильѣ и въ умъ не пришло о чемъ спрашивали, а лысый Мартынъ на удачу сказалъ, да какъ разъ словомъ на дѣло попалъ! Баринъ велѣлъ садокъ съ вороной прочь унести.
   А тамъ дальше и дальше, лысый Мартынъ такъ разпотѣшился, что морилъ всѣхъ со смѣха; всѣ бояре поджавши животы регочутъ, смѣются такъ, что мочиньки нѣтъ.
   А дядя Илья смотрѣлъ, смотрѣлъ на нихъ, скучно ему стало, какъ зѣвнетъ во весь ротъ... такое затянулъ о-у, что всѣ хохотать перестали, а на него уставились.
   И тутъ нашъ лысый Мартынъ опять таки крюкъ ввернулъ, опять вывернулся: подбѣжалъ къ Ильѣ да и засунулъ ему въ ротъ чуть не весь кулакъ, приговаривая: "будетъ, дядюшка, право будетъ; вѣдь гости тебѣ не дадутъ больше, какъ по рублю; будетъ, побереги лучше на завтра, что сегодня припасъ; не все, что въ кошелѣ есть, на земь мечи, эй, недостанетъ въ постъ на калачи! А не хочешь слушать, скажу барину, лишнее выдастъ, а велитъ сдѣлать!"
   -- А что такое?-- спросилъ баринъ,-- что онъ можетъ сдѣлать?
   "Да что, родимый, вретъ!" отвѣчалъ Мартынъ. "Выпилъ онъ липшее, такъ и вздумалъ штуки выкидывать: вишь дай ему каждый гость по рублю, да твоя милость хоть пять полтинъ, такъ вишь хочетъ онъ заставить вилку съ ножемъ по столу плясать!"
   -- А ну, ну,-- сказалъ баринъ,-- мы и за тѣмъ не постоимъ, пусть его выпуститъ штуку такую, изволь, дадимъ хоть всѣ по пяти полтинъ! сдѣлай, покажи, какъ это будетъ!
   "Что братъ, Илья!" сказалъ Мартынъ, "берешь не берешь, а назадъ слова не вернешь!.. сказалъ я, не хвались, а прежде за умъ хватись... ну если лопнетъ?.. такъ братъ самъ знаешь, что лукавый сказалъ: прахъ и пепелъ на твою голову! помни это слово, а боярское слово и больше того!.. дѣлать нечего, если самъ затѣялъ, давай шапку!"
   Схватилъ Мартынъ шапку у Ильи и пошелъ по гостямъ въ нее деньги сбирать; а самъ приговариваетъ: "будь деньги-не деньги -- будь пепелъ - зола, а компанія весела!" собралъ со всѣхъ да и бросился вонъ все приговаривая: "спрошу у вѣтра совѣта, не будетъ ли отвѣта!" а выбѣжавъ Мартынъ, въ одну секунду пересыпалъ деньги въ карманъ, а въ шапку Ильи зачерпнулъ золы изъ ближней печи и въ минуту воротился къ гостямъ. "Ну, дядя Илья, воля твоя, вотъ тебѣ вилка и ножъ; теперь какъ хошь; воткну я ихъ въ столъ, а ты, какъ тамъ знаешь приговаривай!.. буде не запляшутъ, не моя вина!
   Воткнуло" Мартынъ ножъ и вилку, стукнулъ Илью по затылку, да и надѣлъ на него въ тужъ минуту шапку съ золой, такъ проворно, что никто не успѣлъ глазомъ мигнуть.
   Крякнулъ Илья, а лысый Мартынъ и спрашиваетъ: "что дядя? вслухъ говорить?"
   -- Да,-- отвѣчалъ Илья нехотя
   "Ну, братъ, смотри, что бы насъ съ тобою не повернули по своему, если ножъ съ вилкою и впрямь плясать да кружиться начнутъ!"
   Потомъ Мартынъ оборотился къ гостямъ и къ хозяину, да и молвилъ вполголоса, что бы всѣ однако слышали:
   "Вотъ что онъ говоритъ, государи милостивые: не гнѣвитесь ни на мою рѣчь глупую, ни на его слово правдивое; молвилъ онъ вотъ что: будетъ-де диво дивное, и чудо великое -- будетъ плясать ножъ съ вилкою... если только между васъ... (простите на этомъ словѣ)! буде между васъ есть или незаконный сынъ, или мужъ, женою обманутый!.. такъ угодно ли вамъ смотрѣть такую комедію?"
   -- Я думаю не надо!-- сказалъ сурьезно одинъ изъ гостей;-- пожалуй ножъ съ вилкою разпляшется такъ, что и насъ всѣхъ или переколетъ, или перецарапаетъ!..
   -- А за нимъ и всѣ гости завопили: "не надо, не надо!.. тутъ смѣха не будетъ, а умора одна!"
   Дядя Мартынъ вспрыгнулъ отъ радости, что удалась его смѣтливость, и бросился къ дядѣ Ильѣ... "Слышь ты, колдунъ-чародѣй отъявленный! не надо нашимъ милостивцамъ дурацкой потѣхи твоей, такъ распадись же ихъ рубли въ прахъ и пепелъ на твою голову!"
   Поднялъ Мартынъ шапку на Ильѣ, такъ того бѣднаго золою и обдало. Гости хохотали этому диву, а болѣе отъ радости, что вилка съ ножемъ плясать не пошла.
   Съ такими-то потѣхами Мартынъ да Илья просидѣли у боярина между его гостей до свѣта; наѣлись, напились, ночевали, выспались; а поутру онъ же ихъ проводилъ добрымъ словомъ, да еще денегъ на дорогу далъ.
   Вотъ вамъ и смыслъ русскій, и колдовство деревенское.
  

9 ПРИКЛЮЧЕНІЕ.

МАРТЫНЪ СЪ ИЛЬЕЙ ЗА ВОРОЖБУ ВЪ ДѢЛЕЖЪ ПОШЛИ.

   Поутру чемъ свѣтъ, какъ я уже вамъ докладывалъ, вышли наши молодцы Илья да Мартынъ, и кобылку за собой вывели 5 вышли они; вотъ Илья и отвѣсилъ впоясъ поклонъ Мартыну лысому, приговаривая: -- дядя Мартынъ! отдай мнѣ, что баринъ далъ, твой золотой! будетъ съ чѣмъ вернуться домой, я у себя на селѣ и телѣгу куплю, и душегрѣйку куплю, да еще кое-что на протори останется.
   Посмотрѣлъ на него Мартынъ, да и захохоталъ во всю мочь. "Все еще ты глупъ, дядя Илья! а я думалъ, что ты умнѣй становишься: своимъ же добромъ меня чествуешь, за свое же толокно да своей брагой поднимаешь! Хоть пустилъ я свой смыселъ въ ходъ, а вѣдь твоя дурь простоволосая казну добыла!.. Что толковать, ты вѣдь этаго не выразумѣешь; давай дѣлежъ дѣлать! вотъ тебѣ всѣ деньги, что я съ гостей собралъ, а золота то мнѣ и не показывай; если онъ тебѣ въ руки отданъ, такъ онъ твой и есть; а дай ты мнѣ за труды рублишковъ съ пятокъ, съ меня будетъ и этаго; я найду-достану, если лѣниться не стану; а буде не подъ силу придетъ, такъ къ тебѣ притащусь; а буде съ моей легкой руки да своихъ тяжелыхъ трудовъ поразживешься, да станешь самъ большой надъ женой; то, знаю, примешь меня, какъ роднаго; а я тебѣ ничего не дѣлая дома пригодиться могу: будутъ у тебя ребятишки, отдай мнѣ въ науку, злы не будутъ, да и дураками не дамъ быть! ну, такъ что ли?.."
   А Илья уставился на Мартына, смотритъ, слушаетъ, а самъ ничего себѣ не втямлетъ, что онъ такое несетъ. Мартынъ насыпалъ ему чуть не полшапки серебряныхъ рублей и золотой сунулъ ему же въ кошель, а самъ какъ чужой, присталый человѣкъ, проситъ пяти рублей изъ милости!.. Смотрѣлъ-смотрѣлъ Илья на Мартына, что баранъ на гумно, да и вымолвилъ:-- дядя Мартынъ! что же такое? морочишь ты что ли меня?.. скажи толкомъ; чьи же это деньги, что ты мнѣ въ шапку наклалъ?
   "Э, голова глупая!" сказалъ Мартынъ съ досадою, "я уже не знаю какъ въ тебя хоть крошку вложить разума! то-то простота, хуже воровства, надоѣдаешь ты ей, что дьякъ грамотой; подай сюда шапку, безтолковщина!"
   Отдалъ опять Илья Мартыну шапку съ деньгами, а тотъ отсчиталъ себѣ десять полтинъ, положилъ ихъ въ карманъ, а остальныя всѣ высыпалъ въ кошель Ильи-простака, гдѣ лежалъ золотой, барина; да сунулъ ему за пазуху и закричалъ на него: смотри, дядя Илья, пора перестать дуракомъ-то быть! Велю тебѣ и приказываю объ этихъ деньгахъ мнѣ больше не поминать, и вонъ ихъ не вынимать, и на меня не навязывать, и держать ихъ при себѣ дотуда, пока придешь въ свою деревню отсюда!.. Ну, пойдемъ же теперь далѣе!"
   И Илья, несмѣя ни дивиться, ни перечить Мартыну лысому, отправился съ нимъ дальше отъ города тѣмъ путемъ-дорогою, по которой онъ въ городъ шелъ.
   И шли они цѣлый день, и отдыхать пріостанавливались, и ѣли, и пили, и деньги платили; теперь были не безъ гроша, не то, что за день впередъ.
   Вотъ вечерять начало, идутъ они и подвигаются на ночлегъ къ селу, а село знатное, избы все тесовыя и у каждой слуховое окно размалеванное разными красками, и двѣ боковыя тѣсницы, что передъ первымъ стропиломъ стоятъ, изукрашены разными фигурами чудными, и даже чуть не во всякой избѣ трубы выведены бѣленыя, и рѣдкая изба не крыта тесомъ, а буде которая крыта соломою, то соломою новою-золотистою, какъ будто сей-часъ съ тока принесена.
   -- Что это за село?-- Илья спрашиваетъ.
   "Это," молвилъ Мартынъ, "село Гнѣздушки, теплое что гнѣздо и привольное; это послѣдній съ тобою ночлегъ нашъ; завтра чемъ-свѣтъ нанимай телѣгу и отправляйся восвояси: а я поверну въ сторону. къ своему жилью. Пора разстаться. Здѣсь мы ночуемъ у старосты, это человѣкъ такой же, какъ ты: и добръ, и простъ, и упрямъ порой, и жены, что исправника, боится и слушается!.. Кажется завтра середа у насъ, онъ съ вечера на. базаръ отправляется; я и прош113
   лой недѣлей у него ночевалъ тожъ въ середу, такъ думаю, если прилучится мнѣ тоже встрѣтить, что прошлымъ разомъ... то дамъ я тебѣ на намять еще урокъ, да ужъ то послѣдній О.. Если и это не поможетъ тебѣ, дядя Илья, голова простоволосая, то ужъ больше отъ меня ничего не жди! Достали мы съ тобою кобылу назадъ и денегъ добыли своимъ трудомъ-потомъ, ловкимъ оборотомъ, а теперь хочется понаучить тебя, какъ съ женою жить, съ бабой ватажиться!.. Если будетъ такъ, какъ я думаю, то меня ввѣкъ не забыть, а если не будетъ, то такъ знать и быть!.. Тогда я тебѣ скажу перекрестясь не обинуючи: видитъ Богъ, хотѣлъ да не смогъ!.. Ты вѣдь съ глупу, по простотѣ, и за это спасибо скажешь? Пойдемъ же, вотъ и дворъ передъ нами.
  

10 ПРИКЛЮЧЕНІЕ.

СТАРОСТА, ПОТАПЪ МИРОНЫЧЬ, ЗНАКОМЕЦЪ МАРТЫНА ЛЫСАГО.

   Вошли Илья съ Мартыномъ на мощеный дворъ, крытый сверху соломою.
   Стоитъ на томъ дворѣ бурая кобыла, запряженная въ телѣгу, въ телѣгѣ устлано сѣномъ мягко на-мягко и покрыто новой рогожею; видно, что кто-то ѣхать хочетъ не съ товаромъ за продажею, а за товаромъ, за покупкою. Возлѣ той телѣги, подъ навѣсомъ, стоитъ телѣга другая, простая деревенская; Илья какъ взглянулъ на нее, такъ и вскрикнулъ: дядя Мартынъ! глянько сюда: вѣдь то моя телѣга, что подъ навѣсомъ стоитъ!
   "Молчи," сказалъ Мартынъ, "подожди, дай хозяина увидать, да съ нимъ поздороваться; а что у него на дворѣ да въ избѣ -- послѣ разглядимъ."
   Пока они такъ между собою перемолвились, вышелъ изъ избы мужичекъ въ синемъ кафтанѣ, опоясанный краснымъ кушакомъ съ желтыми полосами, въ новой поярковой шляпѣ, а на рукахъ замшевыя рукавицы зеленыя. На видъ казался онъ не очень старъ да таки и не молодъ; волосы на маковкѣ уже вытираться начали, а борода изъ черной становилась цвѣта дикаго; это былъ староста, Потапъ Миронычь, къ которому нашъ лысый Мартынъ съ Ильею въ гости шли.
   Только увидалъ Мартына Миронычь, и руками взмахнулъ отъ радости, подошелъ къ нему и шапку снялъ, и началъ цѣловаться-здороваться, и въ избу тащитъ обоихъ нашихъ путниковъ, Илью да Мартына лысаго, приговаривая: милости просимъ, други любезные, добро пожаловать!.. А я чуть было сей часъ въ городъ не отправился, и васъ подвезу, пожалуй, если вы тудажъ; а теперь рано еще, еще успѣемъ и выпить и закусить, и покалякать-побесѣдовать; а я съ тобой уже давно не видался дядя Мартынъ; ты, вишь, прошлой недѣлей былъ у меня да скоро отправился; пойдемъ-ко въ избу скорѣй!
   "Нѣтъ," отвѣчалъ Мартынъ, "мнѣ теперь куда мало времени, нѣкогда мой отецъ; а вотъ благоволи-ко намъ одолжить той телѣги, что у тебя подъ навѣсомъ стоитъ: мы запряжемъ въ нее нашу кобылку вороную, да и поѣдемъ по одной дорогѣ: мнѣ-жъ нужно тебѣ, въ пути, поразсказать кое-что."
   -- Такъ зайди-жъ въ избу; тамъ что нужно и поразскажешь, а водка у меня есть знатная; на праздникъ припасена была, да не много осталось, такъ хочу еще купить.
   "А гдѣ твоя Лукерья Пантелевна?" спросилъ Мартынъ.
   -- Пошла къ сосѣдямъ, чрезъ часъ время она вернется домой.
   "Коли такъ, надо поспѣшить!.. а старуха въ избѣ?"
   -- Нѣтъ, и тое она-жъ услала куда-то; я вотъ и поджидаю все ее, а то давно-бъ отправился!..
   "Ну, дядя Илья," сказалъ Мартынъ, обращаясь къ товарищу, "хозяинъ позволяетъ, бери телѣгу, запрягай твою вороную; да ужъ, Миронычь, позволь еліу и сбруей твоей попользоваться!.."
   -- Изволь,-- сказалъ староста.
   "Такъ запрягай же, смотри хорошенько и соломы въ телѣгу настели, и старой рогожки посмотри нѣтъ ли гдѣ; а мы пока съ хозяиномъ въ избу войдемъ, да переговоримъ, что надобно."
   Вошли въ избу Мартынъ съ Миронычемъ; Илья кинулся къ своей телѣгѣ и давай въ нее свою кобылку закладывать, и стало ему такъ весело, радостно... запрягаетъ и приговариваетъ: видно, невидавши нужды да туги, не спознаешь чужой услуги; какъ всего у насъ вдоволь, то мы о бѣдѣ-кручинѣ и знать не хотимъ, а какъ подъѣдетъ-подвернется напасть злая, такъ и своему добру прежнему, что находкѣ радъ, и кто тебѣ поможетъ, станетъ милъ, что родимый братъ; ахъ ты, Господи! ну не будь дядя Мартынъ со мной, пропалъ бы я и со шкурой и съ головой! Выть бы мнѣ волкомъ, за мою овечью простоту!
   Пока онъ калякалъ да управлялся съ телѣгою, да впрягалъ кобылку вороную, да настилалъ соломы и приладилъ все, какъ надобно, Мартынъ съ Миронычемъ вышли изъ избы, и о чемъ-то у нихъ такой крупной разговоръ идетъ, что не будь Илья радъ безъ памяти, подумалъ бы, что бранятся они.
   "Совсемъ ли готовъ?" спросилъ Мартынъ Илью."
   -- Совсемъ, почитай совсемъ; только поплотнѣй гужи притяну, да душегрѣйку... ой, бишь -- жену, тьфу! нѣтъ!.. кобылку взвозжаю -- и готовъ совсемъ.
   "Экъ у тебя жена да душегрѣйка въ умѣ вертится!.. Боюсь, Илья, врядъ ли мнѣ исправить тебя, врядъ ли пойдетъ впрокъ мой дѣльный урокъ; ну, тогда ужъ дѣлать нечего; было старанье, да попусту; впрямь долбилъ Данило, да вкось пошло долбило!.. поѣдемъ же скорѣй!"
   Сѣли Мартынъ съ Миронычемъ на телѣгу, что впряжена кобыла бурая, а Илья Макарычь усѣлся, гдѣ его вороная взвозжана, да таки и тутъ не утерпѣлъ, вымолвилъ: эко, Господи, точно вотъ опять изъ дому въ городъ ѣду за женой... то, бишь! за душегрѣйкой, пусто ее!
   Дядя Мартынъ снялся, а Миронычь все что-то хмурился, говорилъ съ Мартыномъ серьезно и отрывисто, инда Илья разслушать могъ: -- ну, говоритъ -- дядя Мартынъ, если это правда, и ты самъ не обманулся... я во всемъ, знаешь, тебѣ вѣрю: да, быть можетъ, ты самъ не такъ разглядѣлъ, и тебѣ все иначе показалося?
   "Да ужъ только сдѣлай, какъ я говорю, самъ увидишь и увѣришься; не хотѣлось мнѣ тебя огорчить, да правду жъ другу сказать надобно: еслибъ я такое дѣло противъ тебя утаилъ, то бы ты меня и другомъ не считалъ!"
   Илья мѣрекалъ, о чемъ это они раздобарываютъ, не могъ разобрать, а не утерпѣлъ, разинулъ ротъ и хотѣлъ спросить... да Мартынъ на него такъ зорко взглянулъ, инда жарко стало дядѣ Ильѣ, и онъ вмѣсто того, что хотѣлъ сказать, выговорилъ: "а что почтеннѣйшій дядюшка, Потапъ Мироновичъ, гдѣ вы эту телѣгу купить изволили?"
   -- Мужики изъ сосѣдней деревни мнѣ ее сами на дворъ привезли и за безцѣнокъ почти продали, ужъ я боюсь, полно не краденая-ль?
   Да, похоже на правду, подумалъ Илья, и въ отвѣтъ понукнулъ только свою вороную, хотя бы это и не подобно было: она и такъ хорошо везла.
   Ѣхали они все по большой дорогѣ, къ городу, а какъ деревни не видать стало, то Миронычь и поворотилъ въ сторону.
   -- И мнѣ тудажъ?-- спросилъ Илья.
   "Вѣстимо дѣло, голова безтолковая!" отвѣчалъ Мартынъ.
  

11 ПРИКЛЮЧЕНІЕ.

НОВЫЯ ХИТРОСТИ МАРТЫНА ЛЫСАГО.

   Проѣхали недалеко проселкомъ, завиднѣлась въ дали деревушка; Миронычь остановилъ свою кобылку бурую и Илья тожъ. Слѣзъ лысый Мартынъ, подошелъ къ нему: "ну-ко, поднимайся съ телѣги долой."
   Вылѣзъ изъ телѣги Илья; "приподними-ко ее"спереди!" сказалъ Мартынъ. Илья приподнялъ Лысый Мартынъ вынулъ чеку, снялъ колесо, да какъ стукнетъ имъ по оси, такъ и хряснула! "Ну, стой же здѣсь Илья; вишь телѣга твоя отъ труднаго пути изломалася!.. Смотри-жъ, буде спросятъ, такъ и сказывай!.. Подожди же здѣсь, мы пришлемъ за тобой,"
   Сѣли опять Мартынъ съ Миронычемъ въ телѣгу свою и поѣхали къ деревушкѣ; а Илья остался у сломаной телѣги и думаетъ: чтой-то дѣлаетъ дядя Мартынъ, пусто его знаетъ! добылъ было мнѣ телѣгу назадъ; была она здорова, цѣлехонька, нѣтъ, вишь ты, надо ему было ось сломать!.. нелегкій отгадаетъ, къ чему такая потѣха глупая! да впрочемъ и то сказать, если онъ уже вчера и самъ хромалъ, что журавль подстрѣленый, то почемужъ сегодня и телѣгѣ. не ковылять по его милости! кто знаетъ, можетъ быть тоже оно тутъ нужно такъ!
   Чрезъ нѣсколько минутъ бѣгутъ изъ деревни два мужичка и ташутъ за собою ось новую; прибѣгли къ Ильѣ, давай прилаживать, а сами разспрашиваютъ: "какъ это вы сломали, ай на косогоръ наѣхали?"
   -- Да,-- отвѣчалъ Илья,боясь правду не кстати сказать.
   "А вѣдь экая здоровенная!.. ее и обухомъ бы не скоро перешибъ!"
   Вотъ пока кобылку разпрягли, вынули ось старую, приладили новую, взяли лагунку да новую ось смазали дегтемъ, надѣли колеса, воткнули чеки -- ужъ добрый часъ прошелъ, и отправились въ деревушку съ Ильей.
   Подъѣхали къ первой избѣ, выходитъ оттуда Мартынъ и спрашиваетъ: "что, готова-ль? хорошо-ль пришлась?"
   -- Хорошо дядя Мартынъ,-- сказалъ Илья,-- да на что это ты?..
   Мартынъ не далъ ему выговорить, схватилъ за воротъ и потащилъ въ избу, приговаривая: "много будешь знать, скоро состарѣешся, станешь дѣдъ или лысъ, или сѣдъ!"
   Вошли они въ избу, сидитъ тамъ Миронычь съ сѣдымъ старикомъ, а передъ ними стоитъ горѣлка съ закускою. Миронычь такой угрюмый; не ѣстъ-не пьетъ, а старикъ-весельчакъ то и дѣло подливаетъ себѣ да его чествуетъ.
   "Вотъ, дядюшка Захаръ," сказалъ Мартынъ, встащивши Илью, "вотъ по чьей милости мы въ гостяхъ у тебя! понесла его нелегкая черезъ пень черезъ колоду, лошаденка озартная, вотъ дѣла и надѣлала!"
   -- Сидоръ да Лука въ городѣ живетъ, а грѣхъ да бѣда на кого не живетъ!.. чтожъ дѣлать? Теперь стоитъ выпить съ горя и все пройдетъ... ну-ка землякъ, какъ тебя велишь чествовать?..
   "Зови его Ильей," прибавилъ Мартынъ, "поднеси проста то и скажи такое слово: пей, молъ, Илья-простякъ, выпивай до дна, наживай ума! Вѣкъ не знай грамоты, а толкуй какъ по писаному, вотъ и люди будутъ дивиться и самъ будешь радъ!.. Не такъ ли сватъ?"
   Старикъ засмѣялся и вымолвилъ Миронычу: -- а что зять, буде хочешь меня къ себѣ въ гости звать, то ужъ дай я поѣду на твоей телѣгѣ съ сватомъ Мартыномъ: онъ такой веселый, что съ нимъ и умереть будетъ не скучно, буде смерть придетъ; а тебя землякъ Илья на своей телѣгѣ свезетъ -- вишь ты какой что-то угрюмой сталъ; съ тобой негоде ночью, а и при солнцѣ ѣхать, такъ все равно, что въ пору осеннюю, въ гололедицу студеную!
   "Да мы такъ и хотѣли," отвѣчалъ Мартынъ: "только знаешь что, дѣдушка Захаръ, пусть они теперь поѣдутъ впередъ, а мы черезъ часъ отправимся. Свату-то Миронычу надо еще тамъ въ селѣ кой къ кому завернуть, да и къ нашему пріѣзду велѣть приготовить кой что; а нето онъ станетъ разъѣзжать дома по избамъ, намъ не ждать его стать. А мы и одни доплетемся теперь; вишь ночь-то какая ясная! свѣтлый мѣсяцъ, что дѣвушка красная, такъ и смотритъ во всѣ глаза!"
   Дѣдъ Захаръ не перечилъ.
   Вотъ вышелъ изъ избы Мартынъ и Илью вывелъ,-- пора, говоритъ, отправляться; поди-ко приготовь все какъ слѣдуетъ; небось у тебя и солому-то всее новытрясло?.. дѣдушка Захаръ! одолжи соломки земляку Ильѣ I"
   -- Да тамъ, на здоровье, хоть десятокъ сноповъ бери!-- отвѣчалъ старикъ Захаръ.
   Вотъ вышли Мартынъ съ Ильей, пошли на задворокъ; выбралъ Мартынъ большой снопъ соломы и положилъ къ Ильѣ въ телѣгу.
   -- На чтожъ это?-- спросилъ Илья,-- у насъ и такъ вдоволь этаго снадобья!
   "А вотъ слушай, что я тебѣ скажу; да еще говорю, хорошенько помни, о чемъ накажу] Поѣдете вы съ Миронычемъ, на полдорогѣ онъ ляжетъ, завернется въ снопъ; ты его и укутай, увяжи хорошенько, чтобъ не было замѣтно, что въ соломѣ человѣкъ запрятанъ лежитъ; пріѣдешь къ его избѣ, просись ночевать, что молъ Потапъ Мироновичъ велѣлъ его дома до утра ожидать; когда впустятъ въ избу, возьми этотъ снопъ да подъ лавку и по ложь, а самъ завались на палати и притворись будто уснулъ крѣпко на-крѣпко; что въ избѣ ни будетъ дѣлаться, ты отвѣта ни на что не давай и голоса не выказывай; а когда услышишь, что въ дверь избы стукнутъ три раза, то скажи громко: развернись соломка! да и самъ съ палатей прыгай тотчасъ! смотрижъ ничего больше не распрашивай, а дѣлай все по сказанному, какъ по писанному; тогда и спознаешь, отъ чего слѣпой ощупью идетъ, а зрячій зачѣмъ черезъ лужу камушки кладетъ: смекнешь, что они, идя однимъ путемъ-дорогою, думаютъ разное а схожее: одинъ боится родную голову разшибить, а другой жалѣетъ головъ загрязнить, хоть они и къ старымъ голенищамъ придѣланы!.. Вотъ что.
   Изъ послѣдняго ничего не взялъ въ толкъ Илья, а только старался запомнить, что ему Мартынъ попережъ наказывалъ.
  

12 ПРИКЛЮЧЕНІЕ.

ЛУКАВСТВО МАРТЫНА И СМЫШЛЕНАЯ ПѢСНЯ ЛУКЕРЬИНА.

   Такъ и сталося.
   Поѣхалъ Миронычь впередъ съ Ильей на его кобылкѣ вороной, на его телѣгѣ вновь по чиненой; отъѣхали по я пути, велѣлъ Миронычь снопъ развязать и залегъ въ него; а Илья укуталъ, увязалъ, оглядѣлъ кругомъ, и примѣтъ нѣтъ, что въ снопѣ лежитъ староста; засѣлъ и отправился къ дому Потапа Мироныча.
   Подъѣзжая къ воротамъ, видитъ Илья свѣтъ въ окнахъ, слышитъ шумъ въ избѣ, будто пирушка тамъ идетъ веселая!.. Только стукнулъ онъ въ ворота тесовыя, вдругъ и стукъ утихъ, и свѣтъ уменшился; еще стучитъ Илья Макарычь, слышно: подходитъ къ воротамъ кто-то и спрашиваетъ: "кого это Богъ принесъ! чего такъ поздно надобно?"
   -- Да нужно ночлега,-- отвѣчалъ Илья.
   "Ступай къ другимъ, почтенный, здѣсь не принимаютъ."
   -- Нельзя къ другимъ: мнѣ самъ Потапъ Миронычь велѣлъ у него ночевать.
   "Если такъ, то подожди, я самой хозяйки спрошу."
   Вздохнулъ въ соломѣ Потапъ Миронычь, а Илью Макарыча такъ лихорадка и бьетъ; -- ну, думаетъ, что-то не просто идетъ... чему-то быть далѣе!..
   Прошло добрыхъ полчаса; отперли ворота, впустили на дворъ; сказали неласковымъ голосомъ: "добро пожаловать О да прибавили въ полголоса: вотъ чортъ не въ пору принесъ!"
   Струхнулъ немного Илья Макарычь, а побоялся дѣлать не такъ, какъ приказано; прикинулся усталымъ и тихонею; сказалъ бабѣ, которая впустила, полу шопотомъ: "мнѣ мѣста не много надобно, только-бъ до тепла довалиться и усну сейчасъ А самъ взялъ снопъ соломы что со старостою и шасть въ избу.
   Горитъ на столѣ свѣтецъ; хозяйка на лавкѣ лежитъ; а передъ покутою, за занавѣсомъ, какъ вслушался Илья, сопитъ что-то, точно боровъ откормленный.
   "На что это солому-то взялъ?" спросила Илью старуха, вернувшись въ избу.
   -- Да я думалъ, бабушка, что будетъ уснуть не-начемъ, анъ вишь у васъ и печь и палати есть; такъ положу-жъ снопъ подъ лавку, не надать онъ мнѣ; а самъ завалюсь на палати, буде изволите; такъ съ дороги соснуть хочется, что кажись дня бы три проспалъ!
   "Пожалуй, лягъ себѣ, сказала старуха; я сама твою лошадь распрягу, а ты усни себѣ, если хочется."
   -- Спасибо, бабушка!-- отвѣчалъ Илья, сунувъ снопъ подъ лавку, залѣзъ на палати и черезъ минуту давай храпѣть, будто крѣпко заснулъ... А самъ чуткимъ ухомъ прислушиваетъ, зоркимъ глазомъ подглядываетъ... старается разгадать, провѣдать, для чего-де такая исторія дѣлается?..
   Вотъ видите, люди добрые,-- и нашъ Илья-простакъ хитрить принялся! и онъ хочетъ околицей на прямой путь напасть, и у него родилася смышленость темную думу красными рѣчьми закидывать... Правду говорятъ, что нужда заставитъ и коваля сапоги строчить, и коновала быть лекаремъ!
   Прошло съ четверть часа, Илья нашъ храпитъ на палатахъ, а самъ черезъ щель въ избу поглядываетъ... И стало въ избѣ становиться свѣтло... Появилась свѣча на столѣ, и кувшинъ съ брагою, и фляга съ настойкою, что Миронычь Мартына угощалъ, и вынутъ изъ печи пирогъ подовый большой, и гусь жареный, и вылѣзъ изъ за на вѣса молодой дѣтина, съ бритой бородой, въ нанковомъ длиннополомъ сюртукѣ, въ лощеныхъ сапогахъ, городской работы; и хозяйка встала да на лавкѣ сидитъ, да придвигаетъ къ себѣ дѣтину длинпополаго, да улыбается ему, а сама, на настойку, да на гуся, да на палати показываетъ: "кушай-де да нишни: чужакъ въ избу взлетѣлъ!"
   Вотъ длиннополый дѣтина, видно малый не промахъ, подсѣлъ къ хозяйкѣ, и то потреплетъ по плечу и по прочешу, то ущипнетъ такъ, что чуть не взвизгнетъ она, а другой рукой подливаетъ себѣ настойку въ стаканъ, да хлѣбаетъ, да пирогъ съ гусемъ оторачиваетъ.
   И хозяйка Лукерья тожъ хохочетъ что мочи на его шутки умныя, треплетъ его по краснымъ, что кумачь, щекамъ и прихлебываетъ изъ кувшина браги и раздобарываетъ разныя разности.
   Вотъ какъ они видно путемъ понаклюкались, настойки да браги поубавили, пирога да гуся поупрятали, стали громче раздобарывать... гдѣ вѣдь весело хватишь -- и опаски нѣтъ.
   "А ну, драгоцѣнная Луша, или правдоподобнѣе сказать Лукерія, а по латынскому -- Лукреція -- чмокни меня еще разъ, да и затяни давишшою пѣсню, или правильнѣе стихословіе съ виршами, а я подтяну... пѣніе произойдетъ знатное!"
   -- Да вонъ тамъ какой-то дуракъ завалился, мужа ждетъ,-- сказала Лукерья въ полголоса"
   "Ничего; все яко прахъ! Вишь онъ храпитъ съустали, гдѣ ему, дурню, помѣшать нашимъ пріятностямъ... Ну, катай небось!"
   Встала Лукерья съ лавки и давай что-то пѣть да подплясывать; на нее глядя и длиннополый дѣтина вылѣзъ изъ за стола. Прежде тихо, а потомъ громче, такъ, что нашъ Илья, еслибъ и на дворѣ въ клѣти спалъ, то разслушалъ бы и голосъ и слова хитрой пѣсни, что пѣла Лукерья съ длиннополымъ дѣтиною.
   Разслушалъ и смѣкнулъ нашъ Илья про все, что такое дѣялось и для чего староста въ снопъ соломы залегъ; смѣкнулъ и про себя горемычный Илья: пошелъ ему въ прокъ Мартыновъ урокъ; и пѣсню-то Илья на память затвердилъ; вотъ какъ вишь она и пѣлася:
  
   ЛУКЕРЬЯ своимъ бабьимъ голосомъ, скороговоркою.
  
   Мужъ поѣхалъ на базаръ,
   Покупать женѣ товаръ --
   Тудабъ ему не доѣхать,
   Оттуда бы не пріѣхать.
  
   ДЛИННОПОЛЫЙ ДѢТИНА басомъ, съ разстановкою.
  
   А пріѣдетъ -- ничего:
   Въ кнутовищи мы его!
  
   ОНА.
  
   Онъ мнѣ купитъ кумачу,
   Я скажу, что не хочу!
   Тудабъ ему не доѣхать,
   Оттуда бы но пріѣхать!
  
   ОНЪ.
  
   А пріѣдетъ -- не бѣда:
   Пріударимъ въ два кнута!
  
   ОНА.
  
   Онъ -- ласкаться, цѣловать...
   Я -- кусаться да щипать.
   Тудабъ ему не доѣхать,
   Оттуда бы не пріѣхать!
  
   ОНЪ.
  
   А пріѣдетъ -- ничего:
   Въ кнутовищи мы его?
  
   ОНА.
  
   Чортъ ему лишь будетъ радъ,
   Какъ вернется онъ назадъ!..
   Тудабъ ему не доѣхать,
   Оттуда бы не пріѣхать.
  
   ОНЪ.
  
   А пріѣдетъ -- не бѣда:
   Карачунъ ему тогда!
  
   Слушалъ, слушалъ Илья; ну, и его за чужое добро стало зло разбирать; примѣрилъ онъ и къ себѣ это полотнище: -- да, говоритъ, не хитро дѣло, не мудрено, если и моя жена теперь такого же кумача поджидаетъ!.. Инда вздохнулъ Илья съ горя, да и молвилъ вслухъ:
   "Соломонька!.. слушай, слушай!."
   -- Что это?-- спросила струся Лукерья у дѣтины длиннополаго,-- никакъ пріѣзжій что-то сказалъ?
   "Да слышь, онъ, съ просонья, про солому бредитъ, что подъ лавку сунулъ давича... начинай еще!"
   Тутъ три раза стукнули въ дверь.
   -- Ну-ко, соломенька, развернись!-- вскрикнулъ Илья, да и бросился внизъ.
   Дверь растворилась настежь въ избу и появились у порога лысый Мартынъ да тесть старосты Мироныча, Лукерьинъ отецъ; а снопъ соломы, что Илья принесъ, выкатился изъ подъ лавки, поднялся, сталъ прямо и ну метаться по избѣ на диво старику Захару, да Лукерьѣ хозяйкѣ, да гостю-дѣтинѣ длиннополому... Эти двое и руки опустили и прижались каждый въ особый уголъ; а дѣдъ Захаръ Мартына разврашиваетъ:
   "Что-де такое тутъ дѣется?"
   "Вотъ тотчасъ спознаешь!" сказалъ Мартынъ да и заголосилъ: "А ну, соломка, будетъ плясать: вѣдь радости не много, хоть и есть куражъ!"
   Порастрепался снопъ мечучись туда и сюда, обвалилась солома, и явился изъ него, предъ изумленныхъ зрителей, староста Миронычь собственною особою!..
   Что дальше было, разсказывать нечего; сами, будьте здоровы, догадаетесь!.. Только надожъ къ рѣчи прикинуть пару-другую словъ, что бы наша сказка не кургуза была.
   Мартынъ съ Пльей проводили, какъ надо гостя незванаго, дѣтину длиннополаго -- насилу сердяга ноги унесъ. Дядя Илья такъ озартачился, что изъ силъ выбился, дубася его то по бокамъ, то по подзатылицѣ: ему такъ и мерещилось, что онъ не Лукерью-старостиху, а свою жену въ такомъ передѣлѣ засталъ.
   А дѣдъ Захаръ съ Миронычемъ принялись съ Лукерьей управляться-вѣдаться; проворный Мартынъ гдѣ-то старостѣ, про такой случай и арапникъ припасъ; такъ этимъ инструментомъ такъ вспарили старостиху, что она съ мѣсяцъ не могла ни сѣсть ни прилечь иначе, какъ къ небу затылкомъ, а глазами въ земь.
  

13 ПРИКЛЮЧЕНІЕ.

ПОСЛѢДНЯЯ ПРОСЬБА ИЛЬИ ЖЕНАТАГО

   Мартынъ съ Ильей и дѣдъ Захаръ, съ котораго отъ такой передряги и хмѣль соскочилъ, переночевали у Мироныча, хоть безъ большаго веселья, да, послѣ работки, соснули крѣпкимъ сномъ; а на утро каждый отправился во свояси.
   Мартынъ Ильѣ и телѣгу у Мироныча выпросилъ а тотъ узнавши, что она и прежде ему принадлежала, отдалъ съ радостью. Да Илья, бравши телѣгу, и благодарствуя за нее Мироныча, вымолвилъ послѣднюю просьбу свою:
   -- Потапъ Миронычь! думаю я, сердечно желаю, чтобы моя дума была правая; теперь больше чай не понадобится тебѣ арапникъ твой?.. Благоволи его со мной отпустить! Сердцемъ чую, что не обойдусь безъ него!
   Миронычь было поупрямился такую вещь нужную для обихода домашняго другому отдать, да Мартынъ упросилъ; обѣщалъ, если понадобится, другой про него добыть.
   И Мартынъ, выѣхавши изъ деревни, прощается съ Ильей. Заплакалъ Илья Макарычь, разставаясь съ такимъ золотымъ товарищемъ; и, какъ отца роднаго, просилъ Мартына извѣстить его, а буде можно, хотя навсегда жить припожаловать! Мартынъ обѣщался это сдѣлать, если такой случай придетъ; а до свиданія взялъ слово съ Ильи, вспоминать почаще про ихъ похожденія.
  

14 ПРИКЛЮЧЕНІЕ.

ЧТО ИЛЬЯ ПРИНЕСЪ ВЪ ГОСТИНЕЦЪ ЖЕНѢ.

   Вотъ такъ-то Илья Макарычь и пріѣхалъ домой, и съ кобылой вороной, и съ телѣгою своей, на которой поѣхалъ, и съ деньгами, сколькихъ бы ему не выторговать, и съ лишнимъ умкомъ въ головѣ, и съ дорогимъ совѣтомъ и съ славнымъ гостинцемъ для жены: съ новымъ ременнымъ арапникомъ.
   Хотя онъ не замѣтилъ дома никакого безпорядка, или чего похожаго на такое, что видѣлъ у Мироныча; однако на все поглядывалъ изъ подлобья.
   Вскочила жена Агафья, начала его ласкать, миловать, объ городѣ распрашивать, о хорошемъ пути, о торговлѣ довѣдоваться... Онъ уже было и забылся опять, и опять было готовъ женѣ насказать всякой всячины... А какъ стала Агафья толковать о душегрѣйкѣ кумачной, да приставать, чтобы Илья скорѣе показалъ ее, такъ у него ретивое и заворочилось, такъ его потъ и прошибъ опять, такъ въ головѣ и завозилось все, что онъ видѣлъ у старосты!.
   А баба Агафья молчаніе его за насмѣшку почла, и высмотрѣвши все, увидѣвши, что кумачу и духа не пахнетъ... давай по прежнему ругать Илью; давай его позорить да досадывать, толкаетъ въ телѣгу, гонитъ въ городъ опять кумачу покупать.
   Вотъ ужъ тутъ-то нашъ Илья вполнѣ рѣшился выполнить совѣтъ Мартына лысаго, сказалъ серьезно и толкомъ женѣ: "Эхъ Агафьюшка! неужели ты думаешь я позабылъ тебя?.. Я привезъ тебѣ душегрѣйку кумачную готовую и строченую... да нарочно ее пока въ клѣть отнесъ, чтобы ты не вдругъ обрадовалась!"
   Кинулась любопытная Агяфья за душегрѣйкой въ клѣть, а Илья за ней... ину грѣть душу Агафьи арапникомъ, приговаривая разныя слова полезныя, и надавалъ ей тамъ совѣтовъ хорошихъ, и разныхъ именъ ласковыхъ.
   Прошло съ мѣсяцъ, всѣ сосѣди и сосѣдки дивовать начали: "что-де, толкуютъ, стало съ Агафьей?.. Бывало она ни намъ въ рѣчахъ не уступитъ, ни мужу пикнуть не дастъ, а теперь, какъ съѣздилъ Илья въ городъ, стала баба такая тихая, скромная, что любо смотрѣть!.. Ужъ не привезъ ли онъ зелья какого съ собой? ..
   -- Да и то еще диковинка: тиха, скромна стала Агяфья, а вѣдь какъ взбѣленится, разсердится, если кто помянетъ про душегрѣйку кумачную, или хоть просто про кумачь одинъ!..
  

IV.
СКАЗКА
О
КРЕСТЬЯНИНѢ ЯКОВѢ, ПО ПРОЗВАНІЮ ПРОСТАЯ ГОЛОВА.

   Милости просимъ, господа почтенные! Кому угодно Русскихъ щей разхлебать, разъѣсть Руской каши гречневой? Не все же намъ кушать съ перцемъ французскій супъ! Не къ ночи, а ко дню будь помянуто, не приведи намъ господи читать страсти этакія! У насъ на Руси такъ не водится, возмите любую Гисторію, въ ней сговорятся колдуны съ злыми вѣдьмами, убьютъ богатыря на повалъ, на смерть; размечутъ тѣло бѣлое но чисту полю; откуда ни возмется старичекъ-добрячекъ, съ сѣдой бородой въ триста лѣтъ молодой, притащитъ живой, да мертвой воды, вспрыснетъ разъ, вспрыснетъ два -- и ожилъ богатырь, и всталъ онъ опять какъ ни въ чемъ не бывалъ живехонекъ, лишь развѣ промолвитъ: чтодолго-де спалъ! И пойдетъ опять кутить по бѣлу свѣту, да еще къ концу, глядишь, и женится. Вотъ это-то намъ и наруку; читаемъ мы это безъ устали: и страшно, и любо, и весело.
   Не угодно ли будетъ послушать вамъ, люди добрые, вотъ такую-то Гисторію. Начинаю я разсказывать моимъ братцамъ-товарищамъ, съ которыми я вмѣстѣ росъ, ладилъ и ссорился. Пристали ко мнѣ, отдыху нѣтъ: сказку имъ скажи, да правду имъ сложи, да еще въ добавокъ и пѣсню спой; и все это сдѣлай съ мѣста не сходя, рукъ не отводя!
   Хитеръ вы народъ! подумалъ я; сталъ считать, да расчитывать, умомъ-разумомъ раскидывать: скажи имъ сказку, за правду почтутъ, скажи имъ правду, сказкой назовутъ, а пѣсенъ пѣть я совсѣмъ не гораздъ. Есть въ нашей сторонѣ Украинской казакъ-молодецъ, вотъ этотъ, такъ мастеръ, не намъ чета; разскажетъ тебѣ сказку разумную -- и правда въ ней есть; станешь слушать, забудешь и пить и ѣсть. Загадаетъ тебѣ загадку вотъ хоть эдакую: трое шли, пять рублей нашли; семеро пойдутъ, много ли найдутъ? Бьешься, бьешься, никакъ не смѣняешь. Бывало мѣломъ, на черной доскѣ, выводишь фигуры мудреныя, ставишь азъ, да буки французскія, а и тутъ задачи эдакой вѣкъ не выведешь. Вотъ его-то послушайте, братцы товарищи, такъ позабудешь, что варенухой, что борщемъ зовутъ. Говоритъ онъ, что его сказки будничныя, а признаться по чистой совѣсти дай Богъ ихъ слышать и въ великой день.
   Ну, ужъ нечего дѣлать, пришлося начать, придетъ покончатъ, только чуръ моей сказки не перебивать; кто перебьетъ, тотъ самъ начинай! Садитесь же въ кружокъ, да всѣ передомъ, и пойдетъ все съ начала, да чередомъ, всякъ себѣ смѣкай, да на усъ мотай. Будь не красна моя сказка, не мудрая, за то вѣдь и работа-то не трудная, не самъ я ее слагалъ, а такъ Богъ послалъ, слыхалъ я ее отъ старосты Фоки, прозвищемъ Красной усъ, такъ ужъ будетъ вамъ любо не любо, я за вкусъ не берусь; впрочемъ есть такая поговорка: не о томъ рѣчь, что некуда лечь, а о томъ рѣчь, чтобы было что печь; дескать будешь сытъ, такъ и дѣлу квитъ, наѣшься какъ на убой, да и Богъ съ тобой.
   Такъ вотъ, други, и послушайте; это сказка не сказка и не присказка, начало съ начала, середка на половинѣ, а конецъ промѣлю, такъ не будетъ и въ поминѣ.
   У нѣкоего мужичка богатаго, разумнаго, тороватаго были усъ, да борода, да жена молода; усъ посалитъ, бороду погладитъ а съ женой не поладитъ; то ей дай, да другое ей дай, сшей сарафанъ, купи запайку; этаго накупишь, еще подавай! Плохо пришло дядѣ Якову, хоть велика мошна, да вся изошла, а Марфѣ женѣ нѣтъ и нуждушки, нашей ей обновы, самъ хоть волкомъ вой! Ну вотъ братцы-товарищи, видно, что жениться не всѣмъ хорошо!
   Думаетъ нашъ Яковъ, инда одурьвзяла, хоть итти себѣ въ лѣсъ, да повѣситься, загубить молодецкую голову съ горькой думою. Вѣдь кто этаго на свѣтѣ не вѣдаетъ: коли пустъ кошель, тяжко на сердцѣ. Думалъ онъ долго и не выдумалъ, что ему дѣлать съ головой своей. Между тѣмъ приходитъ время тяжкое, ходитъ выборный по деревнѣ, да по окнамъ стучитъ: "эй міряне, эй людъ честной! везите оброкъ на господской дворъ!" Обмерло сердце у Якова, опустились его руки: пуста мошна! Идетъ онъ къ своей женѣ, повѣся голову. "Нутка, Марфутка, раздѣлывайся, все я въ тебя прожилъ, теперь сама, какъ хошь! "Батюшки свѣты, какъ вскинулась Марфа Сидоровна. И пьяница ты, и такой сякой, и тамъ-то тебя видѣли, и то-то ты пилъ!"
   Заголосила, завопила... заткнулъ Яковъ уши, да вонъ изъ избы; а Марфа на сходку, да къ старостѣ. "Батюшка родной, Трифонычь! Заступись за меня горемычную, измучилъ меня мужъ мой-тиранъ, не на-что хлѣба купить, печемъ оброка платить!" Трифонычь былъ вдовой мужикъ, позабылъ, какъ жены и блины пекутъ, какъ шьютъ себѣ платье новое, какъ допекаютъ мужей обновами, ну да онъ и бабъ-то молодыхъ жаловалъ!.. Пожалъ плечьми, головой покачалъ и велѣлъ позвать дядю Якова. Туда-сюда кинутся, нѣтъ нигдѣ.
   "Не поѣхалъ ли по дрова?" молвилъ Трифонычь. И, нѣтъ, затрещала Марфа Сидоровна; чай гдѣ ни будь пьянствуетъ.
   Вотъ собралася сходка православныхъ мірянъ, загутарили мужичьки о томъ, о семъ, кто: великъ оброкъ, кто: староста строгъ, съ кого недоимки, кого въ рекруты; шумятъ и гомятъ, ажъ въ деревнѣ стонъ; но вотъ почти все и покончили, палками землю поутыкали; надсѣлося горло, усталъ языкъ, дядя Яковъ не является. Видно дѣлать съ нимъ нечего! Выходитъ Трифонычь впередъ и такую міру рѣчь ведетъ: "вѣдомо вамъ, мужички православные, есть въ нашемъ міру крестьянинъ Яковъ простая голова; былъ онъ мужичекъ достаточный, было у него добра всякаго и богатства такого, что и намъ дай Богъ, да видно все не впрокъ пошло, протранжирилъ онъ все, какъ вы знаете, не даетъ ни оброка боярину, ни о домѣ, ни о прочемъ не старается! Вотъ у него, примѣромъ сказать, жена-баба хозяйка хорошая, нечѣмъ укорить, не чѣмъ глазъ уколоть, а онъ съ ней живетъ, что кошка съ собакою! стало, отъ него нечего и ждать добраго. Говорится въ Священномъ Писаніи: гнилое дерево порубается, сирѣчь-худая трава изъ поля вонъ, и такъ по моему сужденію, отдать его нынѣшній наборъ въ некруты? а? какъ вы думаете, мужичка православные?..
   Начались пересуды, да разсуды; двое похвалятъ, а сто выругаютъ; тотъ и виноватъ, кого нѣтъ на глазахъ, ужъ это въ свѣтѣ водится, эта привычка не сальное пятно: ее французскій портной ни какой не выведетъ.
   -- Правда, сказалъ кудрявый Антонъ, былъ богатъ Яковъ и мнѣ помогалъ; отпустилъ мнѣ на раззаводъ коровенку, ну, да я ему намедни барана далъ! "Истинно такъ," молвилъ рыжій Егоръ; "года съ три назадъ, одолжилъ онъ мнѣ четверть ржи, ну, я аномнясь, для его поросятъ припасъ отрубей четверикъ!" Передавалъ онъ иногда и деньжонокъ въ долгъ, "сказалъ кривой Мартынъ," ну такъ я ему на дняхъ, пособилъ плетень городить! "Нѣтъ, братцы, неча таить, прибавилъ черный Степанъ, былъ Яковъ парень, мало этакихъ, что ни попроси, нѣтъ отказу ни въ чемъ, всякъ ему бывало, въ поясъ кланивался, а какъ стало вотъ мало, нападки пошли, какъ у Сеньки да деньги -- Сенюшка-Семенъ, а у Сеньки ни деньги, такъ чертъ ли въ немъ! Да и Трифонычь-то съ Спиродоновной..." Но видитъ Степанъ, что его никто не слушаетъ, прижался къ углу и думаетъ: видно обухомъ не срубишь избы, видно языкомъ не слизнуть бѣды, еще самому, пожалуй, достанется; и то сказать: мнѣ какая стать, сломать свое ребро за чужое добро, а лучше болтать что другіе врутъ! "Такъ всѣ поквитались съ дядей Яковомъ, никто ему не долженъ, одинъ онъ виноватъ; завопили міромъ: забрить ему лобъ!
   Глядь.... идетъ и самъ дядя Яковъ, будто съ неба упалъ, съ ноги на ногу переваливается, словно какъ и въ прошлые годы!
   "Вотъ онъ! вотъ онъ! закричали всѣ, только завидѣли издали, точно какъ на волка затукали.
   -- Бью міру челомъ, поклонъ старостѣ! сказалъ дядя Яковъ, вступая на сходку.
   "Милости просимъ!.. отвѣчалъ Трифонычь, усмѣхаясь; "ну-ко Яковъ-братъ, хоть ты радъ иль не радъ, разкажи-ка, долго ль ты будешь такъ маить насъ, аль мірскія деньги нахальныя, что намъ платить за тебя?"
   -- Да окстись, дядя Трифонычь! Развѣ за меня коли плачивали?
   "Не плачивали, такъ приходитъ платить, голова не разумная; онъ же еще озарничаетъ передъ міромъ всѣмъ!"
   -- Не озорничаю, а правду баю. Кто тебѣ сказалъ, что за меня другія поплатятся? Въ чужой мошнѣ не въ своей квашнѣ, не смѣняешь: если ли тѣстно али пусто мѣсто! Что я міру повиненъ и самъ отдамъ!
   "А чемъ-то отдашь, у тебя, коли, и всего живота продать, на кафтанъ не собрать!
   -- Не тужи, Трифонычь, что у батрака животъ болитъ, а тужи, что онъ кашей набитъ! Многодь за мной неустою, изволь сказать?
   "Самъ знаешь, не первый годъ платишь; почемъ за тягло, самъ смѣкай!"
   -- Хм! молвилъ Яковъ; такъ на, отщитаи!
   Вынулъ свою кису, брякнулъ на столъ, перевернулъ къ верху дномъ... Ахъ ты, мой Господи! У всѣхъ глаза такъ и повыскакали: все-то имперіялы, да рублевики! Трифонычь струсилъ, ну оглядывать: да не сталъ ли ужъ Яковъ нашъ оборотнемъ! Всѣ рты поразинули.
   Дядя Яковъ оброкъ отщиталъ, деньги поклалъ и пошелъ домой, какъ ни въ чемъ не бывалъ.
   Поглядѣли мужички другъ на друга, погладили бороды, да понурили головы, почесалъ затылокъ Tрифонычь, призадумалась и Марфа Сидоровна. Хочется ей узнать, такъ что Господи, гдѣ это Яковъ денегъ досталъ?.. Бабье сердце что глиняной горшокъ: вынешь изъ печи, онъ пуще кипить.
   "Погоди жъ, думаетъ она, "я тебѣ дружку отплачу за это. Прятать деньги отъ жены -- гдѣ это видано! прикинулся такимъ, что у него копѣйки нѣтъ, а теперь вишь! Все это мнѣ на зло дѣлаетъ!.."
   Но хитра жъ и Сидоровна: стала вдругъ такая тихая, смирная: въ людяхъ ли сидитъ, только слушаетъ, да глядитъ, воротится ль домой, не замутитъ водой; самъ Яковъ не надивуется, да ужъ тали это полно Марфа жена. Бывало онъ только на дворъ, она: и плутъ ты и воръ, по чужимъ людямъ шляешься, болтаешься, отъ жены-отъ дому отбиваешься; хоть всего въ домѣ вдоволь, она себѣ ворчитъ да ругаетъ: и того нѣту, и эта то нѣту; коровъ, хоть бы те у самаго барина, а ей купи масла на блины; все поле хлѣбомъ засѣяно, а ей давай муки на пироги; ни за что нѣтъ спасибо, а за все брань, да попрекъ! Теперь стала баба та жъ да не та, ниже травы, тише воды; даже вся деревня диву далась; во всякой избѣ только и толкуютъ, что про Якова да про Марфу Сидоровну. Вѣдь мы про людей вечеринку, а люди про насъ и всю ночь не спятъ. Говорятъ головы умные: видно Яковъ денегъ не путемъ досталъ, спознался онъ съ нечистою силою, даже и жена-то передъ нимъ пикнуть не смѣетъ! Судятъ всѣ, да рядятъ, да мѣрекаютъ; кто говоритъ, что видѣлъ, какъ Яковъ ѣздилъ въ другое село къ колдуну Запѣкалѣ, кто что онъ подъ вечерокъ повытрясъ у кого-то изъ кармана лишнее, то есть просто-ободралъ, какъ липку; кто говоритъ, что давно по деревнѣ ходитъ кладъ въ видѣ рыжаго теленка, да попался подъ руку Якову, а онъ его, благословясь, стукнулъ обухомъ, вдругъ изъ теленка и сталъ мѣшокъ съ золотомъ! Вотъ всякой этакъ и смѣкалъ и другому пересказывалъ за правду. На чужой ротокъ не накинешь платокъ; дѣло не дѣло, а наскажутъ на чьей избѣ ворона сидѣла. Дошли эти слухи до Якова, онъ улыбнулся, погладилъ усъ лѣвою рукою, а правою поднесъ ко рту кружку, да прихлебнулъ домашней браги, а у завистниковъ разскащиковъ и по усамъ текло, да въ ротъ не попало. Приходитъ великій праздникъ Николинъ день; ждетъ Яковъ, запроситъ жена обновъ по старой привычкѣ. Не тутъ-то было, ни гугу Марфа Сидоровна! Экой на нее доброй стихъ нашелъ, думаетъ Яковъ, видно кается, что мнѣ прежде отъ нея житья не было! Жалко стало Якову Марфу жену. Сидитъ онъ однажды да брагу пьетъ, а Марфа ленъ прядетъ -- вишь какая стала досужная!
   -- А что, Марфуша, промолвилъ Яковъ, поглядывая въ окно; глядишь, скоро къ празднику съ торгами пріѣдутъ.
   "Ну что жъ такое? пріѣдутъ такъ пріѣдутъ."
   -- Чай съ города всякихъ обновъ навезутъ?
   "Ну что жъ? навезутъ, такъ навезутъ."
   -- Чай наши бабы будутъ себѣ покупать всякой всячины?
   "Ну что жъ? будутъ, такъ будутъ!"
   Экое бабье сердце упрямое! Вѣдь и знаетъ, про что хочешь сказать, а никогда не начнетъ первая.
   -- Чай тебѣ тоже обновъ хочется?
   "У меня много и стараго!
   -- Ну да старое старымъ, а новое новымъ! Что тебѣ: тѣлогрѣйку, али шубку купить?
   "Ничего не надо! Я и такъ, можетъ, все твое на обновахъ прожила!" Марфа захныкала. "Острамилъ ты меня, опозорилъ, сказалъ, что у тебя копѣйки и ѣтъ; всѣ на меня пальцами указывали; вотъ жена мужа въ конецъ разорила, заставила ходить по міру!
   Экая дура негодная!.. У-ухъ!.. вотъ дочего я дожила!..
   Изъ хныканья Марфа ужъ и выть начала. Говорятъ: мужъ да жена одна сатана, а иная и одна жена, что твои двѣ сатаны. Яковъ унималъ, унималъ, пришло хоть самому заревѣть.
   -- Да не плачь; экая, право, у меня тогда гроша не было.
   "Да не было, а откуда же ты взялъ только на оброкъ? Небось, взаймы-то дать нѣкому, а ты видно нарочно отъ меня припряталъ! У-ухъ]..
   -- Ну право-же, великое слово не было!
   "Ничего не было, а послѣ откуда пришло? "
   -- А послѣ...
   "Что послѣ? Гдѣ ты ихъ взялъ!
   -- Да такъ... Богъ послалъ!
   "Богъ послалъ! Видно солгать какъ не знаешь! Опозорилъ, острамилъ, да еще обманываетъ! Вотъ какое житье мое горемычное! У-хъ! у-ухъ!..
   -- Полно Марфуша! Что было, то прошло; давай помиримся! кто старое помянетъ, тому глазъ вонъ! Богъ насъ избавилъ отъ бѣды, теперь будемъ жить посмирнѣе, да получше, такъ и худу конецъ.
   Но кто сладитъ съ бабой упрямой? Реветъ, да воетъ, да приговариваетъ: "несчастная я, безталанная, подъ злою родилась планидою, живу не правой обидою; отъ родныхъ укоръ, отъ сосѣдей позоръ, а отъ мужа еще того хуже!.."
   Причитала Марфа, да высчитывала, нагнала тоску на Якова. Перестань же Марфа корить, напрасное говорить, да выдумывать; коли я тебѣ разскажу всю правду истинную, такъ ты и повѣришь и вспокаешься; какъ узнаешь, гдѣ я денегъ добылъ, такъ не станешь на мужа плакаться!
   "Ну-ка какъ выдумаешь еще обманывать? сказала Марфа, утирая слезы и поглядывая изъ подъ-рукава на Якова.
   Да такъ, али ужъ въ самомъ дѣлѣ все пересказать?
   Не хотѣлось бы, баба-то ты болтлива подъ иной часъ! Ну смотри же, никому ни слова, чтобы намъ съ тобой бѣды не нажить! Вотъ, видишь, какъ потребовали оброкъ, вижу, бѣда неминучая; я въ кошель, анъ дыра въ горсти. Признаться, Марфуша, мы съ тобой таки безъ разсчета деньги трачивали. Что тутъ дѣлать? Знаю, есть у меня въ деревнѣ недруги. На сходку показаться, дрожь проняла; пошелъ я съ горя въ лѣсъ подумать наединѣ, какъ помочь горю нашему. Думалъ, думалъ, ничего не выдумалъ. Ну такъ и быть! сказалъ я самъ себѣ; видно подлѣ избы не растутъ грибы, а надо искать ихъ за версту; а уже худова не будетъ инова, и скочилъ съ стараго пня, на которомъ сидѣлъ, да съ горя рубнулъ изовсей мочи топоромъ по немъ. Вдругъ въ пнѣ что-то звякнуло; я еще, опять тоже самое, вотъ ни дать-ни взять стеклы битыя. Я давай сильнѣе постукивать, а тамъ что-то такъ и пересыпается. Изрубилъ я пень, сталъ щепки раскидывать.. глядь! а тамъ врытъ котелокъ не тяжелъ, нелегокъ, а серебромъ да золотомъ полонъ до верха. Тотчасъ я себѣ и нагребъ на оброкъ да и теперь похаживаю къ нему. А вотъ, какъ ты закаешься болтать передъ другими лишнее, мы съ тобою, какъ нибудь ночью темною, пойдемъ да притащимъ домой.
   "Будто это правда? Будто ты меня не обманываешь?" вскричала ЗІарфа, все еще не вѣря словамъ Якова.
   -- Правда истинная; сама на дѣлѣ увидишь!
   Кинулася Марфа Сидоровна къ мужу на шею. Золотой ты мой Яковушка! прости меня не разумную, огорчила я тебя дура-глупая. Теперь во всемъ тебя стану слушаться; впередъ ты отъ меня никакого досаднаго слова не услышишь!
   -- Ну то-то же! молвилъ Яковъ, утирая усы и чуть не плача отъ радости; давно бы такъ! Давай же помиримся, поцѣлуемся. Эхъ, ка-бы мы и всегда такъ ладно жили! Марфа позабыла и прясть, такъ и льнетъ около Якова, такъ въ душу и увивается."
   "Ну" сказала она, погодя не много, "когда же мы пойдемъ все-то взять?"
   -- Экая нетерпѣливая! Успѣешь еще.
   "А ну какъ кромѣ насъ кто отыщетъ?"
   -- Небось, я его теперь запряталъ въ такое мѣсто, что хоть весь лѣсъ изрой, не докопаешься!
   "Лучше бы поскорѣе домой принесть! Родной ты мой Яковушка, пойдемъ, возмемъ въ эту ночь?
   -- Нѣтъ, Марфуша, въ эту ночь мѣсяцъ будетъ ясно свѣтить, насъ увидятъ.
   "Ну завтра? Голубчикъ мой бѣлой, завтра!"
   -- Экая! говорятъ успѣемъ, денегъ у насъ теперь еще много; не лучше ли обождать.
   "Вотъ, и этаго для меня сдѣлать не хочешь! Дружечикъ, Яковушка, золотой, ну послѣ завтра! А? непремѣнно послѣ завтра?" Зачала цѣловать, миловать, ластиться, разглаживать Якову бороду и голову...
   У Якова душа, словно въ маслѣ плавала. Что это, думаетъ онъ, не жена, а золото; чего для нея не сдѣлаешь? Ну, ну, сказалъ онъ, быть такъ; послѣ завтра, такъ послѣ завтра! Кинулась Марфа опять къ Якову отъ радости, обхватила руками за его шею, точно, какъ разсказывалъ намъ одинъ доброй человѣкъ, обезьяна обнимала хвостомъ монаха Индѣйскаго.
   Приходитъ день-другой. Марфа Сидоровна безпрестанно напоминаетъ Якову, что скоро пора за кладомъ итти. Яковъ говоритъ: хорошо, хорошо; а самъ думаетъ: что-то Марфа не путемъ пристаетъ, не разболтала бы она объ этомъ кому, не разславила бы. Слово не синица, не спрячешь въ голицу, коли держишь зубами, не вырвется, а чуть ротъ разкрылъ, то и слѣдъ простылъ, и накличутъ другіе на свой свистокъ!
   На всякой случай онъ выдумалъ похитрить немножко. Приходитъ день назначенный. Яковъ поѣхалъ въ лѣсъ за дровами и сказалъ женѣ, что хочетъ получше развѣдать, по какой дорогѣ будетъ не замѣтнѣе идти имъ. Начинаетъ смеркаться. Такъ и подмываетъ Марфу Сидоровну, а Якова нѣтъ какъ нѣтъ. Наступаетъ ночь, да такая темная, хоть глаза себѣ выколи, и то ничего не увидишь. Злится Марфа на Якова, ругаетъ его тихомолкомъ, а сама то и знай въ окно поглядываетъ. Катитъ наконецъ Яковъ изъ лѣсу, такой веселой. Марфа выскочила къ нему на встрѣчу, не дала и шапки съ головы снять: торопитъ въ лѣсъ за кладомъ, да и только. Да погоди, говоритъ Яковъ; дай будетъ еще попозднѣе! Куда тебѣ! Марфа словами засыпала, крестится, божится, увѣряетъ, что скоро разсвѣтать начнетъ. Дѣлать нечего. Беретъ Яковъ ломъ да заступъ и идетъ съ Марфою, приказавъ только ей напередъ, чтобъ она у него дорогой ни о чемъ много не разспрашивала.
   Доходятъ до лѣсу, идутъ по дорогѣ не пробитой, непротоптаной. Видитъ влѣвѣ Марфа огонекъ надъ болотомъ, спрашиваетъ: "что это такое?" Молчи, говоритъ Яковъ, это нашъ дворецкій тихомолкомъ съ женою барскихъ куръ да гусей жарятъ!
   "Да развѣ, Яковушка, имъ нельзя дома дѣлать этаго."
   "Экая глупая! Слышь они боятся, чтобы у насъ по деревнѣ жаренымъ не запахло!
   Да смотри Марфа, прибавилъ Яковъ, осторожнѣй ступай, тутъ близко барскій капканъ стоитъ, не попади въ него... А гдѣ это, спрашиваетъ Марфа, нутка, давай поглядимъ, можетъ не попало ли въ капканъ чего.
   Эхъ Марфа, больно лыбопытна ты!. ну чему въ барскій капканъ попасть путному, пожалуй посмотримъ, да берегись, чтобы насъ не защемило тамъ.
   Яковъ отыскалъ капканъ, Марфа кинулась посмотрѣть, такъ и ахнула... въ капканѣ вмѣсто звѣря какого щука сидитъ, да видно не давно и вскочила, еще хвостомъ ворочаетъ.
   "Что это за притча, Яковушка? какъ это кажись сюда щукѣ зайдти?
   -- Какъ зайдти?.. да иной баринъ какую хочешь животину заставитъ нырять, какую хочешь рыбину заставитъ идти по сухому пути...
   "Ай, батюшки, какая диковинка!
   -- Чего тутъ диковеннаго, да вотъ тутъ въ прудѣ то и дѣло изъ вершей таскаютъ лисицъ, аль куницъ; бояры хитры на выдумки, вонъ нашъ поставилъ капканъ, да рыбу и полавливаетъ: онъ знаетъ что иной ночью по травѣ погулять захочется, а ее тутъ и цапъ-царапъ, какъ эту щуку вотъ; а верши въ прудѣ на то у него стоятъ, буде какой звѣринкѣ пить или помыться вздумается, анъ глядь и въ вершѣ сидитъ! Идутъ около пруда, подлѣ воды у берега что-то бѣлѣется...
   "Что это, Яковушка?.. никакъ новое что-то, поглядимъ пойдемъ."
   Подошли, анъ и впрямь штука диковинная; стоитъ верша большая, а въ ней сердяга заяцъ ворочается. Яковъ вынулъ его, онъ какъ рванется да и драла въ лѣсъ.
   -- Вотъ вашъ ты, молвилъ Яковъ, я говорилъ.
   "Экой ты, да чегожъ не держалъ.
   -- Ну пусто его, за барскаго зайца овцой пожалуй поплатишься... пойдемъ скорѣй, того гляди что ночь пройдетъ.
   Идутъ дальше, вдругъ чуетъ Марфа, ступаетъ по чему-то мягкому; нагнулась посмотрѣть, глядь -- анъ блинъ подъ ногой; подвинулась подальше -- пирогъ лежитъ, еще далѣе -- опять блинъ, потомъ -- еще пирогъ.
   Набрала ихъ Марфа десятка съ три.
   "Что это за чудо, Яковушка? Откуда это?" спрашиваетъ она у мужа.
   -- Какъ откуда? А давича шла туча блинная, да столкнулась съ тучей пирожною, вотъ они и нападали.
   "Да развѣ бываютъ тучи этакія?"
   -- Какая ты не разумная! А съ чего же говорятъ про нашего волостнаго писаря, что у него пироги да блины даровые? У людей ненастье, а ему счастье; каждый разъ что нибудь и нападаетъ!
   "Поди ты, думаетъ Сидоровна," кажись я родилась въ деревнѣ и слыхомъ ничего этого не слыхивала.
   Идутъ еще и слышутъ вдали кричатъ кто-то, вотъ точно козелъ, туго привязанный. *
   "Слышишь? Что это? спрашиваетъ опять Марфа.
   -- Нишни, Марфуша! это нашего барина черти брѣютъ.
   Хотѣлось Марфѣ распросить объ этомъ поболѣе, какъ вдругъ Яковъ ударилъ ломомъ и началъ копать землю. Марфа стала отгребать заступомъ, и въ четверть часа докопались они до клада. Какъ стукнулъ объ него ломомъ, такъ у Марфы сердце задрожало. Вытащилъ Яковъ котелокъ, взялъ въ охапку и безъ оглядки пустился съ Марфою домой. Пришли, подняли половицу подлѣ печи и поставили свою находку.

-----

   Теперь-то нашъ Яковъ съ своею Марфою будетъ поживать припѣваючи, подумаете вы добрые люди. Ахъ нѣтъ! не круглой годъ тучи на небѣ, но не каждый день и красное солнышко! Всякая обнова хороша только снова, а и рженая каша коли пріѣстся, хуже пшенной молочной покажется! Наскучило Марфѣ сидѣть дома да одной потѣшаться обновами. "Дай-ко," говоритъ, "пойду къ сосѣдкамъ, да заставлю ихъ подивиться на наше житье-бытье, пусть онѣ себѣ съ зависти хоть полопаются, то-то мнѣ будетъ любо!" Анъ видно, не вѣй веревки другаго бить, чтобы тебѣ самому изъ ней петлю не сдѣлали. Марфа думала такъ, а вышло иначе.
   Надѣваетъ она шубку китайчатую, тѣлогрѣйку мухоярчатую, повязывается платкомъ алымъ врозь-концы и идетъ къ кумѣ Степанидѣ, дать ей на себя подивиться, а себѣ на нее потѣшиться.
   Степанида-кума была хоть не дальняго ума, а немножко таки смышлена: не дастъ, бывало, комару у себя на носу и часу посидѣть. Приняла она Марфу Сядоровну, какъ гостью дорогую, не жданную. Не знаетъ, гдѣ посбить, чѣмъ употчивать. "Забыла ты меня, матушка Марфа Сидоровна! что бы когда этакъ по просту-за просто хлѣба-соли откушать пожаловать съ своимъ дрожайшимъ сожителемъ!"
   -- Благодарю за ласку, Стегга ни да Трифоновна!-- отвѣчала Марфа, жеманясь;-- все будто не время, да неколи, сидишь, не видишь, какъ и день пройдетъ!
   "Забогатѣла, моя матушка, не въ укоръ будь помянуто, заспѣсивѣлась!"
   -- И, да изъ чего спѣсивѣться! живутъ люди лучше насъ, ходятъ краше насъ. Китайка! что такая за невидаль!
   "Не гнѣви Бога, родимая! Въ чемъ у васъ недостатки? чего у васъ требуется? всего много, всего ворохи. Намедни ты, родимая, вышла въ шубейкѣ шелковой, наши завистливыя сосѣдки такъ и ахаютъ, а я, нечего, какъ передъ Богомъ, такъ и передъ добрыми людьми, молвила: что жъ такое? дай Господи всякому! кто у Бога хорошъ, тотъ и между людьми пусть будетъ лучше всѣхъ."
   -- Что же? пускай ихъ пересуживаютъ, я не чужое на себѣ ношу; эко дѣло, шубейка шелковая; захочу, и три получу!
   "Ахъ моя красавица! да какая ты въ этомъ нарядѣ пригожая. Нечего и дивить, что тебя твой сожитель такъ любитъ и жалуетъ. Тебѣ бы быть только боярыней!" Пустилась кума Степанида хвалить Сидоровну, а та сидитъ сама не своя, словно по сердцу у ней медъ течетъ.
   "Видно, голубушка ты моя сизокрылая, Богъ любитъ васъ!" заключила Степанида рѣчь свою, "что у васъ, моя матушка, деньгамъ переводу нѣтъ. Ужъ не нашли ли вы клада, родная моя бѣляночка?" прибавила она лукаво. "Это я говорю не для чего инаго прочаго... мнѣ въ этомъ ни какой нужды нѣтъ; помилуй меня Мать Пресвятая Богородица! я это молвила, чтобы порадоваться вашему счастію. Я знавала еще твою покойную матушку Ѳеклу Пантелеевну." Кума Степанида взглянула на образъ, перекрестилась. "Дай ей Господи царство небесное на томъ свѣту и покой ея косточкамъ на сей землѣ; и тебя люблю, что дочь родимую; а дорого мнѣ будетъ, мое красное солнышко, что у тебя передо мною утайки нѣтъ!.."
   Запиралась-отнѣкивалась Марфа Сидоровна; но какъ устоять противъ ласки этакой? А кума Степанида замѣтала ее словами ласковыми, и пирогъ передъ нею становитъ, и брагою потчиваетъ, и проситъ прощенія, что не знаетъ, какого еще сдѣлать угощенія.
   У Марфы и ушки на макушкѣ. Думаетъ, что такая за бѣда, что другіе узнаютъ про наше счастіе. Да какъ еще и узнать? кума Степанида такая добрая, божится-зарекается, что никогда ни кому не откроетъ во вѣки вѣчные. Вотъ и бухнула Марфа Сидоровна:
   -- Да, кумушка-Степанида, точно такъ, нашли кладъ съ Яковомъ, только чуръ никому ни слова про это: мужъ меня просилъ и приказывалъ такъ, что Господи!
   Зачала опять кума, заклинаться-закаяваться, такъ и лѣзетъ изъ шкуры вонъ. Марфа ей все пересказала: и какой это кладъ, и гдѣ онъ лежалъ, и какъ его Яковъ отыскалъ, и какъ они его взяли, и куда поставили. Вѣдь бабій языкъ до время смирно лежитъ, а какъ пришла пора, такъ что твои три топора, и рубитъ, и колитъ, и лыки деретъ, покуда изъ силы выбьется.
   Наговорилась Марфа досыта, кума досыта надивилася; одна съ другой прощается, та проситъ никому ничего не разсказывать, эта обѣщается; и кажется, все бы пошло по старому. Нѣтъ, не тутъ-то было! У кумы-Степаниды еще при началѣ разсказа сердце такъ и рвалось и ворочилось -- идти разсказать по секрету знакомымъ всѣмъ про такое чудо неслыханное. Лишь Марфа за порогъ, она накинула на себя балахонъ, да къ сватьѣ Настасьѣ, попросила тое быть помолчаливѣе и пересказала все, что слышала, прибавивъ только вмѣсто одного -- два котла. Сватья Настасья кинулась къ теткѣ Аксиньѣ, тетка Аксинья къ бабкѣ Фетиньѣ, и каждая прибавила по немногу -- по одному котлу; а какъ дошла эта исторія до господскаго двора, то каждый поваренокъ узналъ, что дядя Яковъ простая-голова изрылъ весь лѣсъ и откапалъ по котлу съ деньгами подъ каждымъ деревомъ.
   Не смерклось еще, узналъ и баринъ всю эту исторію, а баринъ у нихъ сорокъ лѣтъ былъ отставнымъ юнкеромъ, стало быть, зналъ военный порядокъ. Онъ хоть я не совсѣмъ повѣрилъ этимъ разсказамъ, однако, хоть не ради фуражу, а такъ изъ одного куражу, велѣлъ позвать къ себѣ на слѣдующее утро Якова и жену его.
   Еще красное солнышко и глазокъ своихъ не прочистило, порядкомъ не убралось, не умылося, а выборный стучитъ изо всей мочи палкою но окну дяди Якова. Вскочилъ тотъ.-- Что такая за пропасть? ужъ не пожаръ ли съ деревнѣ? Накинулъ на себя съ попыховъ кафтанъ наизнанку. "Фу ты, дрянь какая! видно биту быть!" Выходитъ онъ къ выборному, а съ тѣмъ стоитъ староста Трифонычь; увидѣлъ Якова, и шапки не ломаетъ, не кланяется, только ощеряется, да покашливаетъ. "Что вамъ нужно?" спрашиваетъ Яковъ. Выборный усмѣхается.-- Да къ твоей милости, Яковъ Прохорычь, и къ твоей дражайшей сожительницѣ Марфѣ Сидоровнѣ, просить васъ сегодня на пиръ къ барину: у него, видишь, каша сплыла, такъ не одолжите ли вы одного котелка, перелить, перемѣшать, да сварить сызнова.
   Спохватился Яковъ, видитъ, къ чему дѣло идетъ.-- Хоть я ничего не понимаю, говоритъ онъ выборному, а пожалуй, къ барину тотчасъ явлюсь!
   "Нѣтъ, Яковъ Прохорычь, нѣча тутъ ждать, перчетверживать, идти такъ теперь идти, а не то, знаешь, поволочемъ по своему!"
   -- Дайте же хоть кафтанъ порядкомъ натянуть!
   Вошелъ Яковъ въ избу.-- Ну, Марфа, одѣвайся, ступай къ барину!-- сказалъ онъ женѣ, самъ какъ схватилъ-тряхнулъ ее за воротъ, да далъ ей хорошаго подзатыльника, примолвилъ: "ахъ ты окаянная!.. у тебя всякое слово, что вода въ рѣшетѣ, только войдетъ да и вытечетъ!"
   Не успѣла Марфа порядкомъ одѣться, отворилъ Яковъ дверь, да и пырнулъ ее къ старостѣ.-- Вотъ вамъ жена, ведите ее, а я покуда обуюся! Заперъ дверь на крюкъ, выломилъ половицу, вынулъ котелокъ, да загребъ его подъ печку, а на мѣсто его поставилъ корчагу съ золою. Убралъ все, какъ надобно, и вышелъ къ выборному. А тамъ стоитъ бѣдная Марфа потупившись; староста съ выборнымъ надъ нею подтруниваютъ. "Что это за шубка кумачная! экой нашъ баринъ какой, не даетъ пощеголять такой красавицѣ, хочетъ заставить ходить, какъ и наши бабы деревенскія!" Посмѣялись, позубоскалили и повели ихъ на барскій дворъ.
   Выходитъ баринъ въ писаномъ халатѣ, на головѣ зеленый козырекъ одинъ, должно быть, картузъ въ покояхъ забылъ. Сталъ судить и рядить и разспрашивать, начиная съ Якова. "Нашелъ ты кладъ въ моемъ лѣсу?"
   -- Ни какого клада не вѣдаю!
   "Какъ же говорятъ всѣ это? сама твоя жена объ этомъ разсказывала."
   -- Вольно, батюшка-баринъ, разсказывать, вольно слушать вашей милости! Извѣстно всей деревнѣ, какая жена у меня! Я ли для нея чего не дѣлаю, а она рада петлю накинуть на меня. Что, батюшка-баринъ, Ваше Благородіе, будешь дѣлать съ злою бабою?
   "Но отъ чего же ты такъ богато живешь? "
   -- Также, кормилецъ, и это всякой знаетъ, что отецъ мой, и даже дѣдъ мой, были крестьяне достаточные, завсегды платили оброкъ вашей милости. Я не мотъ и не пьяница, живу скромно и тихо; одна жена у меня проситъ того-сего, хоть иногда и жалко, а отдашь послѣднее, лишь бы только она была поугомоннѣе!"
   Баринъ зналъ, что онъ говоритъ правду. Живши всегда въ деревнѣ, онъ видѣлъ, что Яковъ мужикъ работящій, смирный; выпьетъ этакъ когда въ пирушкѣ, а пьянаго по буднямъ его не видывали. Баринъ оборотился къ Марфѣ.
   "Какже ты говоришь на мужа напраслину?"
   Зло разбирало Марфу Сидоровну съ тѣхъ поръ, какъ мужъ ей далъ тукманку и выгналъ изъ избы, а теперь, когда въ глаза корить сталъ, она ни какъ не вытерпѣла, кинулась въ ноги барину.
   "Не вѣрь ему, отецъ родной, онъ налгалъ тебѣ; а это точно правда истинная: нашли мы кладъ въ лѣсу, я сама ходила съ нимъ ночью его откапывать, и теперь онъ стоитъ у насъ въ избѣ, подлѣ печи подъ половицею."
   Послалъ баринъ справиться. Пришли и донесли, что тамъ точно стоитъ, только корчага съ золою, а не котелъ съ деньгами.
   "Что же ты врешь?" закричалъ баринъ сердито.
   -- Не вру, батюшка. Можетъ онъ, плутъ, обмѣнилъ его, а тамъ точно стоялъ котелъ съ деньгами; мы его въ самую ту ночь и поставили...
   "А въ какую это было ночь?"
   -- Въ самую ту, родимый, какъ шла туча блинная и пирожная; я тогда и блиновъ и пироговъ набрала, да еще когда вашъ капканъ щуку поймалъ, а въ вашу вершу заяцъ попалъ"
   "Что она городитъ?" спросилъ баринъ у Якова.
   -- Она, батюшка, со зла съ ума сошла, отвѣчалъ тотъ.
   -- Еще въ самую эту ночь,-- прибавила Марфа.-- Дворецкой вашей милости съ женою на болотѣ гусей да утокъ жарили!
   "Она помѣшанная!.. что ты болтаешь, дура? мой дворецкой два года какъ въ Москвѣ живетъ."
   -- Ну, можетъ быть; и не онъ, батюшка, а другой кто... Да я думаю, вамъ самимъ памятнѣе... въ эту ночь. Марфа замялася.
   "Ну? что въ эту ночь?"
   -- Въ эту ночь, какъ... Промолвить не смѣю, ваша милость-батюшка, осерчаете?..
   "Да ну, дура, договаривай!" закричалъ баринъ сердито.
   -- Въ ту ночь, какъ. вашу милость... черти брили... сказала Марфа въ полголоса.
   "Ахъ ты мерзкая! да ты смѣешься надо мною! Ступай Яковъ домой; я съ нею раздѣлаюсь!"
   Махнулъ баринъ рукой, и потащили Марфу Сидоровну учить уму-разуму, да такъ выучили, что она даже позабыла, сколько въ году праздниковъ, что бывало прежде страхъ какъ любила мужу напоминать.
   А дядя Яковъ пришелъ къ себѣ въ избу, да и залегъ на палати.

-----

   Отдохнуть и мнѣ кстати. Въ другой вечеръ, братцы-товарищи, разскажу я вамъ поболѣе, а то... ты начнешь про Якова, а подумаютъ на всякова; иной, пожалуй, и осердится! По нашему, пришлось сказать слово красное, снялъ шапку да и разкланялся на обѣ стороны: и тебѣ весело и другимъ обижаться нечего!
   Такъ до другаго вечера, господа почтенные!..

КОНЕЦЪ ВТОРОЙ ЧАСТИ.

  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru