Кривич Валентин
Заметки о русской беллетристике

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    М. Арцыбашев, В. Муйжель, Г. Чулков, С. Городецкий, Е. Лундберг, А. Н. Толстой

  

Замѣтки о русской беллетристикѣ

   "Аполлонъ", No 2, 1909
  
   Есть писатели-затворники. Они гордо, пусть даже просто самонадѣянно -- что-жъ изъ этого?-- замкнулись въ своихъ кельяхъ, чтобы молиться своимъ иконамъ, а на жизнь смотрѣть лишь черезъ сбои стекла, они ничего не ищутъ сами, эти одинокія души; они только ждутъ, чтобы отразить пришедшее -- и то не все, а лишь нѣкоторое, избранное, -- въ своемъ самоцвѣтномъ я.
   Есть писатели -- фотографы-моменталисты. Эти ничего не отражаютъ. Ихъ credo -- степень чувствительности объектива, а тамъ -- не все ли равно кого и что, воспользовавшись минутнымъ солнцемъ, удалось имъ защелкнуть своимъ быстрымъ и неразборчивымъ кодакомъ: уличную-ли драку, отправленіе-ли войскъ на Дальній Востокъ, влюбленную-ли пару на скамейкѣ сквера, или, наконецъ, просто толстаго господина съ поднятой для шага ногой. Что же, и они имѣютъ свое мѣсто, а вещи ихъ могутъ быть иногда даже интересны, по крайней мѣрѣ для любителей фотографіи...
   Я бы ушелъ слишкомъ далеко за межи своихъ замѣтокъ, если бы сталъ говорить о всѣхъ развѣвающихся флагахъ современныхъ беллетристическихъ группъ,-- вѣдь почти всѣ они будутъ все-таки на одномъ изъ этихъ береговъ. Но есть и особый родъ писателей: это ужъ на какомъ-то островѣ, что-ли... Имъ некуда идти, но зато они должны волноваться, потому что когда-то давно, кто-то большой и строгій неосторожно сказалъ имъ, что писатель, да еще русскій, обязанъ волноваться и возмущаться. И вотъ, время отъ времени, кто-нибудь изъ нихъ сочтетъ своей обязанностью, среди прочаго, -- по чеховскому выраженію -- "нарочно сочинить стихи про дурного городового". Они давно отдѣлились, давно уже все рѣшили и давно уже все сказали. И все-таки, право, я люблю этихъ милыхъ, этихъ честныхъ и скучныхъ островитянъ, и когда въ длинный октябрьскій вечеръ я разрѣзалъ "Этюды" М. Арцыбашева, новую книгу его разсказовъ, мнѣ было весело предчувствовать, что сейчасъ пойдетъ "вся волнуясь на ходу", молодая и красивая женщина, а потомъ -- въ другомъ разсказѣ -- "бѣлое кружево капота" будетъ обнажать ея "полные розовые локти". Вѣдь это-же та самая, которую и раньше Арцыбашевъ столько разъ заставлялъ волноваться на ходу и обнажать полные розовые локти передъ демоническими взглядами царево-кокшайскаго сверхъ-человѣка и разныхъ другихъ знатоковъ... А когда я дошелъ до разсказа ("Мужикъ и баринъ", то уже заранѣе зналъ, что если мужикъ будетъ худой и "похожій на комъ грязи", то, логически, баринъ долженъ быть толстый, "въ чистой чесучовой парѣ" и непремѣнно съ дворянской фуражкой на головѣ,.. что мужикъ будетъ становиться на колѣни, а баринъ гордо пить чай, купаться и читать газету... что голоднаго мужика выгонятъ, а сытаго барина убьютъ... Развѣ все это не строго логично? Я навѣрное зналъ, что въ объятіяхъ кого-нибудь изъ героевъ "Этюдовъ" будетъ трепетать чье-нибудь "теплое тѣло" -- и, дѣйствительно, оно затрепетало на стр. 157, въ объятіяхъ карательнаго драгунскаго офицера, а потомъ, уже въ другомъ разсказѣ, офицеръ, махая бѣлой перчаткой, будетъ сѣчь и казнить невинныхъ людей. "Съ тѣхъ поръ, какъ у проститутки Сашки провалился носъ, и ея когда-то красивое и задорное лицо стало похоже на гнилой черепъ" -- смакуетъ Арцыбашевъ (начало разсказа "Счастье") ..."чтото хрустнуло, какъ разрубаемое мясо, что-то противно хлюпнуло и брызнуло на стѣну" ("Мужикъ и баринъ") -- сдавленно шепчетъ онъ, дѣлая страшные глаза... а мнѣ, право, не страшно, даже, пожалуй, хочется улыбнуться: кажется, я уже гдѣ-то читалъ такое начало, про Сашку, едва-ли не въ чьей-то пародіи. И не страшно мнѣ не потому, чтобы я былъ не чувствителенъ къ хаотическому кошмару современности, а потому, что здѣсь, у Арцыбашева всѣ эти насилія, убійства, разстрѣлы, надругательства надъ раздѣтыми на морозѣ проститутками -- все это пріобрѣтаетъ видъ чего-то ненастоящаго, какого-то "нарочно", и вмѣсто правдиваго ужаса жизни я отлично вижу просто ручного и безвреднаго арцыбашевскаго "буку". А вѣдь въ началѣ своего пути Арцыбашевъ написалъ "Смерть Ланде", написалъ "Ужасъ", отъ котораго дѣйствительно иногда становилось холодно...
   Милые, честные, скучные островитяне... В. Муйжель. Его "Земнaя" открываетъ собой беллетристическій отдѣлъ альманаха "Смерть". И опять мы читаеамъ и про стараго больного мужика, и про старую измученную землю, и про то, какъ вѣрилъ старый и больной мужикъ въ старую и измученную землю. И можно съ полной увѣренностью сказать, что въ какой-бы альманахъ ни пришли муйжелевскіе герои, всюду они обречены вздыхать тѣми же скорбными вздохами и вѣрить въ измученную землю. Мужичья смерть... легко-ли?... а мужичья смерть у Толстого?
   Разъ пришлось коснуться альманаха "Смерть", то не лишнее будетъ сказать и о нѣкоторыхъ другихъ авторахъ его беллетристическаго отдѣла.
   Беллетристика альманаха, несмотря на кажущуюся объединенность темой, вообще очень случайна, мѣстами безсильна, хотя и притязательна, мѣстами просто и откровенно скучна. Лучшая вещь -- это "Западня" Георгія Чулкова, разсказъ о сходящемъ съ ума человѣкѣ, который въ свое время взялъ съ жены слово застрѣлитъ его въ ту минуту, когда болѣзнь станетъ несомнѣнной, и приготовившаго уже заранѣе записку самоубійцы. Здѣсь собственно нѣтъ грубаго факта смерти. Чуткій авторъ съ большимъ мастерствомъ оборвалъ нить разсказа въ самый моментъ поднятія рокового курка и не сказалъ намъ, будетъ ли поднятъ уроненный револьверъ,-- но отъ этихъ сдержанныхъ и сильныхъ страницъ дѣйствительно вѣетъ неподдѣльной тоской смерти, тоской осужденности и отчаяніемъ обреченія.
   Удался, мѣстами даже очень, Сергѣю Городецкому очеркъ "Спеціалисты", т.е. могильщикъ и гробовщикъ, пьянствующіе на кладбищѣ, да еще запомнятся, пожалуй, нѣкоторыя отдѣльныя страницы В. Козлова ("Лицо смерти") Зато уже въ описаніи титаническихъ "Стрaдaній" Н. Архипова, несмотря на то, что Смерть съ большой буквы склоняется во всѣхъ падежахъ, нѣтъ, кажется, ничего, кромѣ ходульнаго пафоса короткихъ строкъ, восклицательныхъ знаковъ и многоточій. Остроумнѣе всѣхъ поступилъ, пожалуй, Вл. Ленскій ("Марія"). Онъ, по крайней мѣрѣ, спокойно обезпечилъ себя интересной темой, взялъ ее почти цѣликомъ у Роденбаха (см. "Мертвый Брюгге") -- человѣкъ, потерявшій горячо любимую жену, сближается съ внѣшне похожей на нее проституткой и въ угарѣ бредовыхъ иллюзій хочетъ вернуть утраченное. Вмѣстѣ съ темъ Вл. Ленскій взялъ ужъ заодно и нѣкоторыя характерныя детали трактовки: напр., переодѣваніе новой женщины въ платье покойной...
   "Отъ смерти къ жизни", Евгеній Лyндбергъ. Это имя еще не примелькалось намъ ни въ журналахъ, ни въ альманахахъ, но за то въ 09 г. Е. Л. выпустилъ въ свѣтъ цѣлыхъ двѣ книги: "Мои Скитанія" и "Разсказы". Этотъ -- любитъ жизнь, и "Скитанія" -- очень характерная для него книга. "Мнѣ вздумалось пойти изъ Крыма домой, въ Петербургъ...... И какъ хорошо было идти!" И вотъ, въ пыльныхъ деревняхъ, подъ старыми березами Екатерининскихъ шляховъ, на сѣнѣ случайныхъ ночлеговъ -- онъ жадно и торопливо закоситъ въ записную книжку встрѣчи и пѣсни своихъ капризныхъ скитаній. У него нѣтъ, да и не можетъ быть, съ собой плана. Петербургъ? Да, Петербургъ. Но вѣдь онъ еще далеко, а пока -- широкое и горячее, звенящее ласточками небо и прелесть невѣдомыхъ дорогъ... И дѣйствительно, въ "Моихъ скитаніяхъ" есть немало милыхъ и поэтическихъ страницъ. Но вѣдь все-таки это записная книжка, и только записная книжка, и зарисовывалось въ ней только то, что могъ умѣстить на ея маленькихъ листкахъ маленькій дорожный карандашъ, а когда Лундбергъ съ этой-же книжечкой и этимъ-же карандашемъ подошелъ къ разсказамъ, то оказалось, что этого мало, что ему или нечего сказать, или хочется сказать больше, чѣмъ онъ можетъ. Однѣ "Старухи" останавливаютъ вниманіе въ книгѣ его разсказовъ.
   Въ октябрьскомъ "Нов. Ж. для всѣхъ" гр. Алекс. Н. Толстой выступилъ съ довольно большимъ разсказомъ "Архипъ"; разсказъ интересно задуманъ и своезвученъ. У графа А. H. Толстого есть и свои слова и свои краски. Въ разсказѣ чувствуются эти "степныя дали, неѣзженныя дороги и забытые курганы", въ тишинѣ которыхъ разыгрывается темная драма трехъ сплетенныхъ жизнью людей -- конокрада, его отца-кучера и помѣщика.
   Къ минусамъ разсказа должна быть отнесена его неровность: въ иныхъ мѣстахъ авторъ безпричинно ускоряетъ шаги, и тогда языкъ его дѣлается отрывочнымъ и не рельефнымъ -- такъ смята, напримѣръ, заключительная сцена убійства -- хотя въ общемъ "Архипъ" все-таки нѣсколько растянутъ.
   Увы, краткость -- удѣлъ немногихъ...

Валентинъ Кривичъ.

 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru