Устрялов Николай Васильевич
О форме и содержании религиозной мысли

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    (По поводу последнего доклада Вяч. И. Иванова в Религиозно-философском обществе)

   

H. УСТРЯЛОВ

О форме и содержании религиозной мысли
(По поводу последнего доклада Вяч. И. Иванова в Религиозно-философском обществе)

   В. И. Иванов: pro et contra, антология. Т. 1
   СПб.: РХГА, 2016.
   

1

   Вячеслав Иванов публично выступил с новой своею работой -- с мистической поэмой "Человек". Третья часть этой поэмы уже целиком напечатана в январской книжке "Русской мысли", отрывки же первых двух ее частей читались и комментировались автором на последнем собрании религиозно-философского общества1.
   Общий замысел трилогии поистине грандиозен: можно сказать, что он обнимает собою центральные проблемы философского миросозерцания, пытается разрешить основные загадки бытия. Внутренняя сущность человека, внутренняя сущность Бога, отношение человека к Богу, создание мира, происхождение зла и путь его преодоления, смысл любви, смысл прогресса, цель истории -- вот круг вопросов, о которых трактует поэма. И все эти вопросы не только ставятся в ней, но и получают определенное решение.
   Автор стоит на точке зрения христианства, христианской философии. Его мистические прозрения и неразрывно с ними связанные его рациональные построения продолжают традиции христианской мистики, христианского гнозиса, христианской мысли. Недаром он ссылается на блаженного Августина: этот отец западной церкви, сочетающий в себе глубину подлинной интуиции с ясностью логического мышления, по-видимому, служит ему образцом правильного пути религиозно-философского творчества.
   Следует приветствовать новое произведение г. Иванова: бесспорно, оно является одним из выдающихся явлений русской литературы и одним из интереснейших явлений русской мысли.
   

2

   Оно значительно и по форме, и по содержанию. Но, как мне кажется, между его формой и содержанием есть какое-то несоответствие, какой-то досадный разлад. Его форма, взятая сама по себе, прекрасна. Его содержание, взятое само по себе, интересно и поучительно. Но дело в том, что его форма требовала бы другого содержания, а его содержание требовало бы другой формы. Попытаюсь несколько развить свою мысль.
   Стиль Вячеслава Иванова хорошо известен всякому, кто знаком с новейшею русскою литературой. Это -- типичный "стиль модерн", несмотря на все его тяготение к старинному, к древнеславянским и древнерусским лингвистическим красотам. Утонченный, изысканный, немножко искусственный, немножко изломанный. Увлекающий именно некоторой своею искусственностью, некоторой своею изломанностью. Он -- "эстет" до мозга костей. Его эстетическая стихия -- изящество, рафинированность, усложненность словесных оборотов и поэтических метафор. Преобладание рассудка, ума над непосредственным чувством. Непосредственности в нем нет ни грана!
   Конечно, эта форма сама по себе заслуживает всяческого признания, тем более, когда она доведена до такого совершенства, как у В. Иванова. И раньше она вполне гармонировала с общим стилем его мироощущения, тоже изощренного, тоже утонченного, тоже "модерн"...
   Но вот в его миросозерцании произошел сдвиг: оно эволюционировало в сторону христианства, в сторону церковной соборности, торжествующей над уединенным индивидуальным сознанием, над переживаниями отвлеченно личными, субъективными... Он стал христианином и даже, кажется, православным. Он стал христианским мистиком и христианским философом.
   Здесь-то и начинается некоторый разлад между внешнею формою и внутренним содержанием его писаний. Пусть содержание их религиозно значительно, глубокомысленно, интересно. Но как-то странно видеть его в сочинении с прежнею формою...
   Как-то не подобает христианскому мистику облекать свои религиозные откровения в труднейшую, изощреннейшую форму "венка сонетов". Для мистика и тем более мистика христианского нужна некоторая доля святой непосредственности, нужна мудрая простота правды. Мистика -- живая вода, а не душистый бенедиктин2.
   Точно так же христианская философия, мне думается, требует иной формы, нежели та, в которую облечена "лирическая трилогия" автора. Христианская философия должна прежде всего подчиниться требованиям всякой философии: она должна быть рациональной, ибо ее материал -- понятия, а не образы, она должна быть "научной" в смысле признания разума за единственный ее авторитет. Претендуя на значимость объективную, общеобязательную, философская мысль требует школьной строгости, школьной ясности и прозрачности. Вспомним еще раз блаж. Августина -- вот лучший пример христианского философствования.
   Конечно, и "образы" могут иметь место в системе христианского миросозерцания. Но стоит только сопоставить притчи Евангелия с эффектными метафорами поэмы Вяч. Иванова, чтобы понять, что бывают образы и образы...
   

3

   Однако это несоответствие между формой и содержанием нового творения г. Иванова отнюдь не компрометирует ни его формы, ни его содержания, взятых по отдельности. Можно лишь, пожалуй, отметить, что форма мешает содержанию выявиться в его подлинной значительности. Можно сказать еще проще: содержание трудно понимаемо, недоступно без пояснений, "эзотерично", темно. А это -- досадный недостаток для религиозной проповеди. Не достоинство это и для философского произведения.
   В истории культуры, кажется, есть аналогия философствованию подобного рода. В эпоху умирания древнего мира приблизительно так философствовали гностики. (На близость концепции г. Иванова к гностицизму указывал в прениях г. Успенский3.)
   Такие произведения требуют компетентных комментариев. Именно поэтому особенно ценны пояснения, которые давал сам автор трилогии на последнем собрании религиозно-философского общества. Центр интереса сосредоточивался именно в пояснениях, ибо у них форма вполне соответствовала содержанию. О Христе, о Боге, о последних тайнах мироздания они трактовали просто, строго и безыскусственно, как и подобает трактовать о Христе, о Боге, о последних тайнах мироздания. В том же серьезном, достойном этих великих проблем тоне произнес свою вдумчивую, содержательную, вдохновенную истинным философским и религиозным пафосом речь С. Н. Булгаков.
   Мне думается, что дальнейшая внутренняя религиозная работа должна привести В. И. Иванова к отказу от некоторых внешних приемов, которыми он доселе пользуется в своем творчестве: слишком эти внешние приемы неадекватны духовному составу идей, которые он ныне исповедует.
   
   1916
   

КОММЕНТАРИИ

   Впервые: Утро России. 16 апреля 1916 г. Суббота. No 106. С. 5. Печатается по этому изданию.
   
   Устрялов Николай Васильевич (псевдоним -- Сурмин; 1890-1937) -- публицист-социолог, юрист, политический деятель, после революции сменовеховец, один из основателей т. н. "национал-большевизма". В 1916-1918 гг.-- приват-доцент Московского и Пермского университетов, сотрудник газеты "Утро России". Эмигрировал в Харбин. В 1921-1922 гг. сотрудничал в сборнике и журнале "Смена вех", газете "Накануне", издававшихся в Праге, Париже и Берлине. После возвращения в 1935 г. в Советский Союз -- профессор экономической географии Московского института инженеров транспорта. Расстрелян. Реабилитирован в 1989 г.
   Соч.: Чего хотят социалисты. М., 1917; Революция и война. М., 1917; В борьбе за Россию. Харбин, 1920; 2-е изд.: Orange: Antiquary, 1987; Patriotica // Смена вех. Прага, 1921; Под знаком революции. Харбин, 1925; 1927; Политическая доктрина славянофильства. Харбин, 1925; У окна вагона // Новая Россия. 1926. No 3; Национал-большевизм // Смена вех. Париж, 1921. No 3; Этика Шопенгауэра (1927); Итальянский фашизм. Харбин, 1928; 1999; О политическом идеале Платона. Харбин, 1929; Проблема прогресса. Харбин, 1931; Германский национал-социализм. Харбин, 1933; М., 1999; Наше время. Шанхай, 1934; Белый Омск. Дневник колчаковца // Русское прошлое. 1991. No 2. С. 283-338; Национал-большевизм. М., 2003; 2004; Очерки философии эпохи. М., 2006. О нем см.: Зайцев А. Об Устрялове, неонэпе и жертвах устряловщины. М., 1928; Кондратьева Т. Большевики-якобинцы и призрак термидора. М., 1993; Агурский М.С. Идеология национал-большевизма. Иерусалим, 1979 ([Электронный ресурс] URL: http://aleksandr-kommari.narod.ru/agursky.htm); Репников А.В. Национал-большевизм Николая Устрялова // Гуманитарный вестник. Ежегодный научно-теоретический сборник профессорско-преподавательского состава ВТУ. 2001. No 1; Чернавский М. Первый национал-большевик (Н. В. Устрялов как политический писатель) // Наш современник. 2004. No 10. Г.Е. Зиновьев 5 сентября 1925 г. писал Н.К. Крупской о книге Устрялова "Под знаком революции": "Вышла книга Устрялова -- замечательная. Помните, В. И. [Ленин] называл его даже диалектиком. Он, шельмец, умен и талантлив. Но абсолютно -- враг" (В жерновах революции. Русская интеллигенция между белыми и красными в пореволюционные годы. Сборник документов и материалов. М., 2008. С. 208-209).
   
   1 ...на последнем собрании религиозно-философского общества.-- ВИ выступил с докладом в Московском РФО 30 марта 1916 г. на тему "Человек. Размышления о существе и назначении, отпадении и божественном воссыновлении человека", который сопровождался чтением стихотворных отрывком из лирической трилогии "Человек" (1915, окончательный вариант 1919). Тезисы доклада, заявленные в программе (воспроизведена в кн.: Человек: Ст. и мат-лы, 2006. С. 38; оригинал тезисов см.: [Электронный ресурс] URL: http://www.v-ivanov.it/archiv/opis-6/karton-04/p03/op6-k04-p03-f07.jpg), отражали структуру и содержание лирической трилогии.
   2 ...а не душистый бенедиктин.-- В противопоставлении "живой воды" мистики и "душистого бенедиктина", французского сладкого ликера, которому уподобляется стиль ВИ, сконцентрирована основная мысль статьи. Высоко оценивая "грандиозное" религиозно-философское содержание поэмы, Устрялов настаивает на его несоответствии сверхсложной форме произведения, не подобающей, по мнению критика, христианской мистике. Однако, называя "Человека" "религиозной проповедью" и напрямую сравнивая образы поэмы ни больше ни меньше с "притчами Евангелия", Устрялов совершает подмену тезиса. Именно на это сразу указал ВИ, отвечая на попреки в статье "О "Мысли изреченной"", опубликованной на той же странице газеты, где напечатан текст Устрялова. Здесь сказано: "...необходимо различать между строго уставным, храмовым, литургическим искусством, например, иконописью и церковным пением, и религиозным искусством не для храмов и литургии, каковы мистерии средневековья, духовные оратории... Памятно ли ему (Устрялову), в какие формы облекал свои откровения Данте? Слыханное ли, далее, дело, чтобы мистик, как таковой, высказывался бы не своеобычно, и не ему ли по преимуществу принадлежит право говорить так, как ему говорится?" (цит. по: Шишкин А.Б. К истории мелопеи "Человек" -- творческая и издательская судьба // Человек: Ст. и мат-лы, 2006. С. 42).
   Статья Устрялова продемонстрировала непонимание им важнейшего принципа поэзии -- неразрывности формы и содержания, очевидной для ВИ. Он был убежден в том, что стих-ние адекватно выражает внутренний опыт поэта. В архиве сохранился черновой набросок его выступления: "О Человеке. Размышление о существе и назначении, отпадении [грехе, изгнании] и божеств, воссыновлении человека, сопровождаемые прочтением стихотворных отрывков из лирич<еской> трилогии "Человек" или предварить ими мои размышления о Сущем и Человеке. Я предлагаю испытать их испытанием внутренним. Я похож, предпринимая мое двойное изложение, на отца, который бы стал говорить перед вами, каковы начала учения, в котором он так убежден, что воспитал в нем своих детей,-- и потом вывел бы своих детей, и вы стали бы спрашивать их самих, [о том, как они] и их явлением, свидетельствами и поступками стали бы проверять услышанное от отца. [Дети] -- это стихи, а слова отца -- исповедание его убеждений.
   На стих я смотрю не как на приблизительное, но как на единственно адекватное изображение внутреннего опыта. Живой стих, достойный именоваться стихом, больше и содержательнее [логически] всякой иной формулы, находим личным сознанием. Он должен [быть] до некоторой степени оставаться тайным, т.е. логически не исчерпанным, для самого поэта, поскольку таковой [передает быть может] выходит из состояния музык<ального> энтузиаз<ма> и становится только мыслителем. И в то же время он точнее выражает подлежащее раскрытию, чем самая точная [дискурсивная форма] [или] апофθегма, или философема. Стих не есть только ритмическое и музыкальное словесное облачение независимого от формы мыслительного содержания. [Он даже] Его тело неотделимо от его души. Итак, давая стих, я даю свидетельство о самом реальном смысле [душевного опыта] моих правд" (РГБ. Ф. 109. К. 5. Ед. хр. 43. Л. 1-1об.).
   В поздней статье ВИ "Forma formans e forma formata" (1947) эти рассуждения ужмутся до краткого и точного тезиса: "...искусство не есть механическое соединение какого-то ЧТО с каким-то КАК, а целостное двойное КАК, т. е. как художник выражает и как он видит мир" (III, 675).
   3 Успенский Леонид Васильевич (1888 -- после 1937) -- философ-правовед, участник "соловьевского" семинара по проблемам этики, один из переводчиков трудов Фихте (М., Путь, 1914).
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru