Тургенев Иван Сергеевич
Из писем И. С. Тургенева к С. К. Брюлловой,- рожденной Кавелиной (1871-1877 гг.)

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
 Ваша оценка:

   

Изъ писемъ И. С. Тургенева къ С. К. Брюлловой,-- рожденной Кавелиной (1871--1877 гг.).

(Съ предисловіемъ и примѣчаніями Д. А. Корсакова.)

   Софья Константиновна Кавелина (р. 16 дек. 1851 г. ум. 5 окт. 1877 г.), дочь Константина Дмитріевича Кавелина, принадлежала къ числу выдающихся даровитыхъ натуръ, соединяя въ себѣ многосторонній умъ съ необыкновенно живымъ, веселымъ характеромъ и добродушіемъ.. Въ 1861 г. Кавелинъ имѣлъ несчастіе лишиться 15-ти лѣтняго сына и съ тѣхъ поръ всю силу своей любви и вниманія сосредоточилъ на единственной дочери, воспитаніе и образованіе которой сдѣлались для него главною задачей жизни.
   Я познакомился съ Софьей Константиновной, когда ей шелъ 15-й годъ и когда она училась еще въ Петербургской Васильеостровской гимназіи. Уже въ то время поражала она обширностью своихъ познаній, сохраняя вмѣстѣ съ тѣмъ ребяческую шаловливость, свойственную ея возрасту; ничего не было въ ней напускного, все было Въ ней естественно, искренно; она не щеголяла своимъ умомъ, не выставляла его напоказъ, онъ самъ собою сквозилъ у нея всюду -- и въ разговорахъ, и въ шуткахъ, и въ шалостяхъ. Весной 1867 г. Кавелина кончила курсъ въ гимназіи и поступила въ нее затѣмъ преподавательницей исторіи, въ то же время продолжая серьезно заниматься главнымъ образомъ исторіей и музыкой. Лѣтніе мѣсяцы въ 1868, 1869, 1871 и 1873 годахъ Софья Константиновна проводила за границей, преимущественно въ Германіи, куда ѣздила съ матерью; она изучала тамъ и по книгамъ, и практически, посѣщая музеи, галлереи и оперные театры,-- исторію, латинскій и греческій языки, классическія древности, археологію и искусство.
   Въ 1870 г. К. Д. Кавелинъ основалъ въ своемъ имѣніи -- сельцѣ Ивановѣ, Тульской губ., Бѣлевскаго у., на собственныя средства -- народную школу, и Софья Константиновна преподавала тамъ въ тѣ лѣтніе мѣсяцы, когда не уѣзжала за границу; несмотря на такое необычное для занятій время, крестьянскія дѣти охотно у нея учились; въ 1872 г. я самъ былъ свидѣтелемъ ея преподаванія и до сихъ поръ помню то восхищеніе, которое я испыталъ отъ ея живого и умѣлаго веденія класса. Познакомившись съ потребностями и понятіями своихъ учениковъ, она задумала составить для нихъ учебники по русскому языку и ариѳметикѣ, но, къ сожалѣнію, не успѣла этого исполнить.
   Въ февралѣ 1871 г. Софья Константиновна выдержала въ Петербургскомъ Педагогическомъ Обществѣ состязаніе съ извѣстнымъ въ то время учителемъ исторіи и педагогики Сиповскимъ -- о методахъ преподаванія исторіи въ среднихъ учебныхъ заведеніяхъ. Кавелина имѣла значительный успѣхъ, и диспутъ ея произвелъ большое впечатлѣніе въ Петербургѣ: о немъ говорили въ теченіе нѣсколькихъ дней даже въ высшихъ кругахъ столицы, столь равнодушныхъ къ школьнымъ вопросамъ, и печатались статьи въ газетахъ. Самъ Сиповскій въ некрологѣ Софьи Константиновны съ чувствомъ вспоминалъ, какъ она, 19-ти лѣтняя молодая дѣвушка, побѣдила его, опытнаго преподавателя. На диспутѣ, въ числѣ другихъ слушателей, находился Тургеневъ и былъ въ восторгѣ. "Для него,-- читаемъ мы въ Новомъ времени,-- какъ художника, въ этой дѣвушкѣ явился новый типъ русской женщины, рѣзко выдѣлявшійся между такъ называемыми нигилистками и женщинами прежняго покроя.-- "Вотъ вамъ новая тема, Иванъ Сергѣевичъ", говорили ему многіе въ этотъ вечеръ, и онъ припоминалъ и повторялъ ея доводы, ея манеру говорить, воспроизводилъ ея живой образъ, на что онъ такой мастеръ" {См. Новое Время 1877 г., No 579.}. "Да, это былъ незабвенный для меня вечеръ,-- писалъ самъ Тургеневъ по поводу диспута съ Сиповскимъ.-- Молоденькая, небольшого росту, дѣвушка въ простомъ сѣренькомъ платьицѣ, съ бѣлымъ платочкомъ на шеѣ, съ назадъ зачесанными недлинными русыми волосами, говорила почти еще дѣтскимъ голосомъ такъ умно и увлекательно, возражала такъ дѣльно, выказывала такое разнообразное знаніе своего предмета, такія энциклопедическія свѣдѣнія, что всѣ слушатели (а ихъ собралось много на этотъ диспутъ) были поражены, скажу прямо -- очарованы. Нѣсколько недовѣрчивыя, снисходительныя улыбки, которыми ее встрѣтили сначала, скоро приняли другое выраженіе,-- выраженіе удивленія и вниманія. Дѣвушка не была красавицей; но болѣе миловиднаго, симпатическаго лица представить нельзя: нѣжно-бѣлый лобъ свѣтился умомъ и чуткостью мысли; та же живая мысль играла въ глазахъ, звучала въ голосѣ; все ея существо было не то, что напряжено -- а сильно и весело оживлено... и какая простота при этомъ, какая душевная стройность и ясность!-- Вы бы не назвали этой дѣвушки ни скромной, ни смѣлой: оба эти слова не шли къ ней... но вы чувствовали: хорошая, честная, въ лучшемъ смыслѣ, образованная личность появилась передъ вами и охотно сообщалась вамъ.-- Дѣло шло о способахъ преподаванія исторіи: Софья Константиновна была тысячу разъ права въ томъ, что она защищала: но въ самыхъ ударахъ, наносимыхъ ею противнику, было столько граціи -- и не элегантно-самоувѣренной, на французскій ладъ, а добродушной русской, почти невинной, безсознательной..." {См. Воспоминанія Тургенева о С. К. Брюлловой. В. Евр. 1877 г., ноябрь.}
   Съ этого-то 1871 года и начинается переписка Тургенева съ Софьей Константиновной. Къ сожалѣнію, сохранилось всего лишь семь писемъ Тургенева, но и изъ нихъ читатель можетъ видѣть, съ какой симпатіей относился этотъ великій знатокъ русскихъ женскихъ характеровъ къ "женщинѣ новаго типа" и какъ онъ дорожилъ ея замѣчаніями о своихъ литературныхъ произведеніяхъ. Въ маѣ 1873 г. Софья Константиновна вышла замужъ за Я. А. Брюллова. Жизнь ея была коротка, но тѣмъ не менѣе она успѣла напечатать въ журналахъ нѣсколько статей, весьма серьезныхъ и своевременно обратившихъ на нее вниманіе нашей періодической печати. Назовемъ главнѣйшія изъ этихъ статей: 1) Вѣнское общество женскаго труда -- въ педагогическомъ журналѣ, издававшемся г. Сиповскимъ въ Петербургѣ, подъ названіемъ женское Образованіе, за 1874 г.; 2) въ Вѣстникѣ Европы М. М. Стасюлевича: Общественные идеалы въ Екатерининскую эпоху, за 1876 г., январь, и 3) Новая теорія о происхожденіи Франціи, за 1877 г., февраль. Кромѣ того она готовила къ печати переводъ на русскій языкъ классической книги Юлія Цезаря о Гальской войнѣ, съ своими примѣчаніями, но преждевременная кончина помѣшала ей исполнить это намѣреніе.

Д. Корсаковъ.

   Казань, 25 марта 1897 г.

-----

Москва. На Пречистенскомъ бульварѣ, въ домѣ Удѣльной Конторы.

Суббота 13 Марта 1871 г.

   Ну-съ, вселюбезнѣйшая моя Софья Константиновна,-- вотъ я и въ Москвѣ -- и въ деревню не поѣду -- управляющаго выписалъ и съ нимъ здѣсь все порѣшилъ -- и выѣзжаю отсюда въ будущій Четвергъ или въ Пятницу -- но не въ Петербургъ -- а прямо "dahin wo keine Citronen blühen" -- черезъ Смоленскъ, Вильно и т. д. Мнѣ очень жаль, что я не увижу ни Васъ, ни другихъ моихъ Петербургскихъ друзей -- но -- говоря безъ обиняковъ -- очень ужъ я боюсь холеры -- и потомъ, "ce qui est différé n'est pas remis". Теперь я безпокоюсь -- и полагаю и надѣюсь -- совершенно напрасно -- о васъ -- а тогда бы къ этому непріятному чувству примѣшивалось бы позорное личное трепетаніе... Нѣтъ, ужъ лучше -- въ другой разъ!
   Москва все та же -- и представьте въ салонахъ люди все тѣ жени одного молоденькаго не прибавилось. Попахиваетъ лампаднымъ масломъ и славянской ворванью -- я до этихъ запаховъ не охотникъ и потому чувствую -- въ Москвѣ никогда себѣ гнѣзда не совью. Эхъ, кабы Петербургу да ея климатъ!-- Упекли меня въ Понедѣльникъ читать -- только не для Славянъ: на это, я объявилъ -- у меня языкъ не повернется -- а съ благотворительно-просвѣтительною цѣлью.-- Ну, это можно; читалъ же я для Гарибальдійцевъ.
   Я всего въ Москвѣ 4 дня;-- а уже два раза отъ 8 часовъ вечера до 3 утра устраивалъ, до пересыханія языка -- и будущность Россіи и Славянщину -- т.-е. не я устраивалъ -- я только не понималъ, какъ другіе ее устраиваютъ. Болтали, болтали до гудѣнья колокольнаго въ ушахъ и въ мозгу... Стало быть все въ порядкѣ.
   А за симъ, будьте здоровы, ростите и процвѣтайте. Папѣ и Мамѣ за меня усердно поклонитесь и черкните слово

Вашему пріятелю
Ив. Тургеневу.

-----

Лондонъ. 30 Devonshire place Portland place. Пятница 14 (2) Апр. 1871 г.

   Любезная Софья Константиновна! Не все Вамъ меня бранить: побраню и я Васъ. Какъ? Вы -- человѣкъ аккуратный, да еще профессоръ:-- а пишете письмо и не выставляете ни числа, ни адреса. Что я буду теперь дѣлать? Взявшись обѣими руками за голову и напрягши всѣ мышцы своей памяти -- я наконецъ вскрикиваю: "на одной линіи съ Ге, а Ге -- седьмая линія! "хорошо.-- Ну, а нумеръ? Нумеръ... Нумеръ 361 Нѣтъ это одинъ Г-лъ Питчъ въ Берлинѣ живетъ въ 36 Нумеръ! 48? Нѣтъ... еслибы Нумеръ около 48-го, я бы его тотъ часъ вспомнилъ, ибо онъ въ умѣ моемъ тотъ часъ сочетался бы съ французской революціей, нѣкоторымъ ^-коммунистическимъ принципамъ которой Вы сочувствуете... Не 48-й! Какой же? Память какъ бы трепетно подсказываетъ: 60-й. Кажется, точно, 60-й {K. Д. Кавелинъ жилъ тогда въ Петербургѣ на Вас. Островѣ, по 7 линіи, No 60, домъ Костицына.}. Но если нѣтъ, за что же это письмо пропадетъ и Вы будете думать что я не учтивый кавалеръ и не умѣю цѣнить дамскую любезность?-- За что я всю эту пытку принялъ и пропасть времени потерялъ, которое я, правда, ни на что другое употребить бы не съумѣлъ?-- Но справедливость прежде всего. А потому торжественно умываю руки напередъ -- а вы впередъ, какъ аккуратная преподавательница и корреспондентка, выставляйте всегда годъ, число, мѣсяцъ, день недѣли, пожалуй -- даже часъ дня, городъ, улицу и домъ. И тогда все будетъ въ порядкѣ и Вы будете правы еще большею правотою, цѣнъ какою воображаетъ Коммуна себя обладающей (Сія послѣдняя фраза имѣетъ видъ якобы переведенной изъ Латинскаго писателя Тацита; однако ни малѣйше).
   Однако я замѣчаю, что половина бумаги ушла на эти объясненія, и потому потщусь быть краткимъ, лаконическимъ, вспомнивъ онаго же Тацита и Мих. Погодина.
   Пробылъ въ Москвѣ десять дней. Пріятно, однако не совсѣмъ, ибо пучитъ, будучи частью сдобно, частью прѣсно. Холерный страхъ, миновавъ, оставилъ угрызенія въ совѣсти; однако, возобновившись, не далъ остановиться въ Петербургѣ, который городъ пролетѣвъ съ одной чугунки на другую, пожалѣлъ, но не поколебался. Ѣдучи въ Берлинъ, размышлялъ о Москвѣ: добродѣтели много,-- а женщины -- слишкомъ некрасивы;-- и къ чему сіи колокола въ Прагу? Представились въ видѣ обширныхъ грушъ -- и княгиня Черкасская срываетъ ихъ съ Древа Познанія добра и зла. Труда много -- благодарности же -- ни откуда. Въ Берлинѣ -- отдохновеніе. Нѣмцы выросли даже до безобразія: шишаками небо подпираютъ, на землѣ же желаютъ Богемію -- прочихъ одѣляя презрѣніемъ; насъ, по дружбѣ и по родству, больше всѣхъ. Отдохнувъ, продолжалъ путь. Черныхъ крестовъ съ бѣлыми каемками видимо-невидимо;-- ширина щекъ у Ландверовъ въ изумленіе повергаетъ;-- уторопленный смѣхъ французскихъ плѣнныхъ -- подобный же смѣхъ битаго лакея напоминаетъ -- ему же баринъ, побивъ, улыбнулся: горечь и жалость -- и грязи на одёжи много. Переплывъ морскія бездны, въ Лондонѣ жительство воспріялъ и, къ радости великой, всѣхъ друзей здоровыми засталъ; однако, самъ немедленно заболѣлъ и въ постель слегъ -- и двѣ ночи не спалъ нисколько -- а больше охалъ, что весьма непріятно. Сего дня же отъ одра всталъ и здравымъ себя почувствовалъ и взявъ перо въ руки, написалъ настоящее письмо. Больше ничего не совершилъ -- и къ совершенію чего либо надобности не предвидится: таращатся глаза на Францію и на Парижъ -- и полно!-- О томъ же, что будетъ потомъ со мною грѣшнымъ, гдѣ буду жить, какъ, чѣмъ, почему, поколику -- cur, quomodo, quando -- не знаю, да и знать не хочу.
   О чёмъ всёмъ подробно доложилъ, бью челомъ нижайше.
   Когда вздумается, напишите. Дайте всякія вѣсточки о себѣ, о Вашихъ родителяхъ, которымъ кланяюсь дружески, Вамъ же крѣпко жму обѣ руки и желаю всего хорошаго.

Вашъ Ив. Тургеневъ.

-----

Парижъ Rue de Douai, 48, 12 декабря (30 ноября) 1871 г.

   Небо синевато-бѣлое, какъ снятое молоко, улицы завалены бѣло-сѣрымъ снѣгомъ, въ родѣ знаменитаго петербургскаго "песка" -- въ комнатѣ 9 градусовъ -- на душѣ уныло -- конецъ носа красный, пальцы зябнутъ и плохо держать перо. Кажется, гдѣ ужъ тутъ писать письма -- но сердце людское преисполнено противорѣчій -- и я именно теперь возжелалъ перемолвить словечко съ Вами, любезная моя молодая пріятельница, Софья Константиновна! Т.-е. собственно -- я желаю узнать отъ Васъ, что Вы живы и здоровы, родители Ваши такъ же -- сердце Ваше по прежнему пылаетъ любовью къ наукѣ, и никакого другаго алтаря у себя еще не воздвигло -- особенно алтаря съ не священнымъ пламенемъ! Если все это обстоитъ благополучно -- извѣстите; если даже что-нибудь и свихнулось легохонько -- все-таки, извѣстите; мнѣ будетъ очень пріятно не отъ того, что "свихнулось", а отъ того, что я узнаю что-нибудь о Вашемъ житьѣ-бытьѣ. Итакъ надѣюсь, что Вы отзоветесь. Вы вѣдь профессорствуете по прежнему?
   А я поселился пока въ Парижѣ разставшись съ Баденомъ и съ Германіей. Никого здѣсь еще не видалъ -- то страдалъ подагрой, то оканчивалъ большую повѣсть, которую отправилъ въ Вѣстникъ Европы и которая появится въ январскомъ нумеръ {Рѣчь идетъ о повѣсти Тургенева Вешнія воды, появившейся въ Вѣст. Евр. 1872 г., январь.}. Боюсь я Вамъ ее рекомендовать: хотѣлъ я возвеличить нравственность, а вышло къ ужасу моему, что торжествуетъ-то безнравственность! Бѣда моя... ужъ лучше не читайте.
   Здѣсь мы находимся въ самомъ странномъ положеніи;-- начиная съ Тіэра, всѣ чуть не гнушаются республики,-- а чѣмъ ее замѣнить -- неизвѣстно.-- Кончится опять какимъ-нибудь coup d'état, на этотъ разъ въ пользу Орлеанистовъ. А пока здѣсь все черно -- и жить не особенно весело.
   Въ концѣ января я непремѣнно отъявлюсь въ Петербургъ.-- Это вѣрно: притомъ-же и холеры нѣтъ.
   Засимъ -- низкій поклонъ Вашимъ родителямъ и крѣпкое рукопожатіе Вамъ.

Преданный Вамъ
Ив. Тургеневъ.

-----

Парижъ 48, rue de Douai. Воскресенье (16) 28 января 1872 г.

   Любезнѣйшая Софья Константиновна, отвѣчаю немедленно на Ваше письмо. Прежде всего долженъ Вамъ сказать, что никакого письма отъ Васъ я въ Лондонѣ -- послѣ мая мѣсяца не получалъ; (NB хуже Англіи на счетъ неисправности почтъ нѣтъ въ цѣломъ свѣтѣ страны!) на единственное письмо, написанное Вами, я отвѣчалъ немедленно. Во-вторыхъ, я не только не сержусь на Васъ за то, что Вы мнѣ сказали о моей повѣсти {Задачи психологіи К. Д. Кавелина начали появляться съ январьской книги Вѣст. Евр. 1872 г.}, но напротивъ -- весьма Васъ благодарю за откровенность; впрочемъ, зная Васъ, я другаго и не ожидалъ. Скажу Вамъ безъ обиняковъ, что я совершенно согласенъ съ вами и чувствую нѣчто вродѣ отвращенія къ собственному дѣтищу: это отвращеніе во мнѣ накоплялось по маленьку -- и Ваше письмо только довершило начатое. Мнѣ кажется, что еслибы мнѣ пришлось прочесть кому-нибудь вслухъ эту вещь до печатанія -- я во всякомъ случаѣ передѣлалъ бы конецъ и'заставилъ бы Г-на Санина бѣжать тотчасъ отъ Г-жи Полозовой, еще разъ свидѣться съ Дженней, которая бы ему отказала и т. д. и т. д.
   Но теперь все это въ воду упало -- и я не прикоснусь до моего уродца. Не знаю, буду-ли я еще когда-нибудь что писать,-- но съ этими лицами, въ которыхъ Вы справедливо меня упрекаете, я разстался навѣки. Вотъ видите-ли, какой я паинька.
   Вы мнѣ ничего не говорите о Вашихъ родителяхъ,-- полагаю, что они здоровы и благоденствуютъ. Статью Вашего батюшки въ В. Е. еще не прочелъ {Старушка, бѣдная дворянка, жившая у H. Н. Тютчева, давнишняго, еще съ начала 40-хъ годовъ, пріятеля Тургенева. Лица, близкія къ Тютчеву, постоянно остроумничали на счетъ Дарьи Николаевны и шутили съ ней.}. Радуюсь тому, что Вы продолжаете подвизаться на пользу отечественнаго просвѣщенія -- а также и тому, что Вы до сихъ поръ вольная птица. Одно къ одному... или говоря другими словами -- одно съ другимъ вяжется плохо. Впрочемъ Вы созданы на то, чтобъ доказать на дѣлѣ совмѣстимость несовмѣстимыхъ вещей.
   Въ началѣ марта Богъ дастъ увидимся, а до тѣхъ поръ еще разъ благодарю Васъ и крѣпко жму Вашу руку.

Преданный Вамъ И. Т.

   P.S. Поклонитесь всѣмъ и Дарьѣ Ивановнѣ {Вешнія воды.} также. На этотъ разъ Вы не только не выставили своего адреса, но даже имени не подписали! Хорошо, что я знаю Вашъ почеркъ.

-----

Парижъ, 48, rue de Douai. Понедѣльникъ, 14 (2) окт. 72.

   Итакъ Вы находитесь въ мехлюдіи, любезная Софья Константиновна, въ мехлюдіи, навѣянной пребываніемъ въ деревнѣ, общимъ строемъ жизни на Святой Руси и т. д. Эта мехлюдія -- еще ничего. А вотъ та мехлюдія, которую навѣваетъ пять мѣсяцевъ продолжающаяся, мучительная подагра -- вотъ та -- мое почтеніе! J'en sais quelque chose -- потому что именно я нахожусь въ ея лапахъ и вовсе не предвижу, когда это кончится. Эта пахнетъ старостью, гадостью, разрушеніемъ личнымъ, а въ той -- что ни говорите -- есть подкладочка надежды и молодости. Вы опять станете упрекать меня въ малодушіи, въ себялюбіи какъ передъ холерой; но я бы посмотрѣлъ, что бы Вы сказали, когда -- (впрочемъ, я надѣюсь, что съ Вами ничего подобнаго не случится) -- когда у Васъ одно колѣно будетъ какъ у всѣхъ людей, такъ {Въ письмѣ нарисованы двѣ колѣни: одна нормальная, а другая искривленная, скрюченная и распухшая отъ подагры.}, а другое будетъ эдакъ: да къ тому цѣлыя ночи зубовнаго скрежета и невозможность ходить и т. д., и т. д. Тутъ даже о Бисмаркѣ забудешь -- и горе Эльзасцевъ покажется Вамъ совершенной чепухой.
   А мысль -- пріѣхать подышать гнилымъ воздухомъ Запада -- прекрасная мысль -- и Вы постарайтесь осуществить ее въ будущемъ году. Даже съ точки зрѣнія ученой, преподавательной -- это необходимо. Съ удвоеннымъ рвеніемъ Вы станете потомъ дѣйствовать на пользу той толстой, раскислой и обрюзглой купчихи, которую зовутъ Русью. Мнѣ очень досадно, что я ничего не могъ сдѣлать для ознакомленія Нѣмцевъ съ твореніемъ Вашего батюшки {Кавелинъ просилъ Тургенева разузнать въ Берлинѣ о возможности изданія перевода на нѣмецк. язык. его Задачъ психологіи. Тургеневъ отвѣчалъ отрицательно. См. его письмо къ К. Д. Кавелину отъ 7 сент. (26 авг.) 1872 г. въ Русской Мысли 1892 г., Statt, стр. 6--7.} -- но я съ самаго начала мало имѣлъ надежды на успѣхъ. Имъ ужъ точно не до того. Надо побороть и задушить католицизмъ -- передъ этимъ все другое улетучивается и блѣднѣетъ.
   А Франція ходитъ въ Лурдъ и à la Salette. Но это въ сущности не важно: республика здѣсь упрочена -- въ этомъ нѣтъ сомнѣнія, а этого пока довольно.
   Напишите мнѣ Ваше мнѣніе о Концѣ Чертопханова -- {Разсказъ Тургенева, напечатанный первоначально въ Вѣстн. Евр. 1872 г., ноябрь.}, по прошу прочесть эту штуку безъ предупрежденія, т.-е. безъ хорошаго, въ мою пользу -- а напротивъ строго и объективно. Продолженія большею частью бываютъ неудачны -- и можетъ быть -- и я напрасно потревожилъ прахъ Чертопханова. Еслибы не гнусная подагра, у меня въ головѣ именно теперь кое-что вертится -- но все замираетъ.
   Вы однако напрасно сомнѣваетесь въ моемъ пріѣздѣ; я дѣйствительно имѣлъ и имѣю намѣреніе прибыть въ Петербургъ зимой; но болѣзнь моя лишаетъ меня всякой возможности дѣлать какіе бы то ни было планы. А потому... будетъ что будетъ. Во всякомъ случаѣ я до конца года здѣсь.
   Говорятъ -- Перовъ выставитъ въ Петербургѣ портреты, сдѣланные имъ съ Достоевскаго, Майкова, Погодина и меня. Посмотрите ихъ -- они всѣ очень хороши -- особенно Достоевскаго.
   Какія положительныя извѣстія о Катковѣ? Здѣсь увѣряютъ, что онъ съ ума сошелъ. Плакать я не буду.
   Пишите мнѣ, когда вздумается. Я всегда буду отвѣчать аккуратно. Поклонитесь отъ меня Вашимъ родителямъ;-- Вамъ крѣпко жму руку и желаю Вамъ всяческихъ успѣховъ.

Вашъ Ив. Тургеневъ.

-----

Парижъ, 48, rue de Douai, четвергъ 2 января 1873 (21 дек. 1872).

   Любезнѣйшая Софья Константиновна, письмо я Ваше получилъ и прочелъ съ великимъ удовольствіемъ -- и буду отвѣчать по пунктамъ:
   а) Прежде всего поздравляю Вашихъ родителей и Васъ съ Новымъ годомъ -- и желаю всѣмъ вамъ всего хорошаго, начиная съ здоровья.
   б) Ваше воззрѣніе на Чертопханова -- совершенно вѣрно и указаніе на слабые пункты изобличаетъ въ Васъ тонкое критическое чутье; я самъ понимаю и чувствую, что мнѣ слѣдуетъ произвести нѣчто болѣе крупное и современное,-- и скажу Вамъ даже, что у меня готовъ сюжетъ и планъ романа -- ибо я вовсе не думаю, что въ нашу эпоху перевелись типы и описывать нечего -- но изъ двѣнадцати лицъ, составляющихъ мой персоналъ, два лица не довольно изучены на мѣстѣ -- не взяты живьемъ; а сочинятъ въ извѣстномъ смыслѣ я не хочу -- да и пользы отъ этого нѣтъ никакой -- ибо никого обмануть нельзя. Слѣд. нужно набраться матеріалу. А для этого надо жить въ Россіи. "Но отчего вы не живете въ Россіи?" спросите Вы -- да и такъ-таки спрашиваете въ своемъ письмѣ. На это я Вамъ скажу, что это-то именно и есть то фатальное (въ смыслѣ fatum'а, а не фатальности) въ моей жизни, что я такъ же мало въ состояніи измѣнить, какъ передѣлать форму моего носа.-- "Вздоръ! "воскликнете Вы,-- такъ какъ Вы молоды и храбры;-- но такъ какъ Вы въ то-же самое время по ремеслу -- историкъ, то я и аппелирую къ Вамъ какъ историку (благо Вы занимаетесь теперь польской безурядицей) и попрошу Васъ поразмыслить немного, прежде чѣмъ повторить это гслово: "Вздоръ!" Быть можетъ, Вы его и не повторите.
   И выходить изо всего этого, что мнѣ надо стараться помочь горю хоть временными пребываніями на Руси; что я и намѣренъ привести въ исполненіе. Но достаточны-ли будутъ эти наѣзды? Это скажетъ мнѣ моя литературная совѣсть. Коли -- да -- напишу мой романъ;-- коли нѣтъ -- ну и аминь!Придетъ другой и исполнитъ то, что у меня мелькаетъ въ головѣ, и вѣроятно гораздо лучше моего. Ибо ужъ Гёте сказалъ:
   
   "Selbst dem grossen Talent drängt sich ein grösseres nach".
   
   А меня въ grosse Talent произвести можно лишь съ дружелюбной натяжкой.
   
   Dixi et animam meam salvavl.
   
   в) жаль, что Вы не видѣли еще портретовъ Перова, нѣкоторые (особенно Достоевскаго, того, что такъ аристофановски выводитъ меня въ "бѣсахъ" въ Русскомъ Вѣстникѣ) отличны. "Петръ" Антокольскаго (я видѣлъ большую фотографію) совершенно неудаченъ и именно похожъ на брандмаіора. Лавровская здѣсь и уже взяла 20 уроковъ у Г-жи Віардо. Я ее изрѣдка вижу; она очень милая, простая и скромная женщина. Вашего энтузіазма на ея счетъ я не раздѣляю. Голосъ у нея симпатичный, но уже слегка попорченный и не совсѣмъ вѣрный;-- поэтическій безсознательный элементъ въ ней присущъ -- но художественный сценическій, театральный, пѣвческій, какъ хотите назовите -- слабъ, и физіономіи не имѣетъ. Не назовите меня циникомъ -- но она слишкомъ хорошая женщина, чтобъ быть великой артисткой, присутствіе темноты -- der Trüben даетъ свѣту краски -- а ужъ она больно свѣтла.
   Въ Парижѣ пока все идетъ понемножку. Республика устанавливается въ народѣ -- но все правительство (не исключая самого Тьера) -- противъ нея -- и такъ какъ правительство -- администрація -- страшно сильно во Франціи въ данную минуту, да и вообще то оно можетъ еще перевернуть ее какъ перчатку -- правда, на время -- но отъ этого не легче. Не забудьте, что нигдѣ въ цѣломъ мірѣ клерикалы такъ не могущественны, какъ именно здѣсь -- и соображайте.
   У меня колѣнка окончательно сведена подагрой -- я съ этимъ помирился... плохо, однако помирился. Не только съ охотой, съ ходьбой я долженъ проститься. Утѣшаюсь тѣмъ, что я могъ вѣдь бы ослѣпнуть? Будьте здоровы. Жму Вашу руку

Вашъ Ив. Тургеневъ.

   P.S. Кстати, знаете-ли Вы на нѣмецкомъ или англійскомъ языкѣ монографіи царствованія императора Павла! Если знаете, сообщите поскорѣе заглавіе; меня проситъ объ этомъ Мишелэ.
   А адреса Вы опять не выставили!! Пришлось болѣе получаса рыться въ старыхъ письмахъ и то слава Богу, что отыскалъ!

-----

50, rue de Douai Paris. Вторникъ, 16--4 янв. 1877.

   Милая Софья Константиновна, я все откладывалъ отвѣчать на Ваше любезнѣйшее, умное письмо -- потому что мнѣ не хотѣлось ограничиться нѣсколькими словами благодарности и т.д., а времени не было. Но далѣе мѣшкать было бы непростительно -- а потому вотъ Вамъ -- tout chaud, tout bouillant -- что я могу сказать.
   Прежде всего Ваше письмо причинило мнѣ. великую радость: вслѣдъ за письмомъ Вашего отца, оно было мнѣ залогомъ того, что я не ошибся совершенно -- и что написанное мною имѣетъ право существовать {Рѣчь идетъ о романѣ Тургенева Новь. Письмо Тургенева къ К. Д. Кавелину въ отвѣтъ на письмо Кавелина объ этомъ романѣ отъ 29--17 декабря 1876 г. помѣщено нами въ Русской Мысли 1892 г., май, стр. 8--9. "Поклонитесь отъ меня вашей дочери -- писалъ въ этомъ письмѣ Тургеневъ -- и скажите ей, что ея одобреніе -- лучшій перлъ въ томъ вѣнкѣ, который вы на меня налагаете. Нѣсколько аллегорически сказано, но вполнѣ вѣрно".}. Послѣ всѣхъ сомнѣній, высказанныхъ другими -- а главное -- послѣ собственныхъ сомнѣній и колебаній -- это, дѣйствительно большая радость. Тутъ дѣло не въ литературномъ самолюбіи, которое во мнѣ никогда слишкомъ сильно не было,-- а въ другомъ, болѣе серьезномъ чувствѣ. Слѣдовательно: Вы можете понять, какъ мнѣ было пріятно Ваше мнѣніе, именно Ваше. Теперь публика выскажетъ свое мнѣніе: я не буду къ нему равнодушенъ; но моя жатва ужъ сдѣлана.
   Въ письмѣ къ Константину Дмитріевичу я изъяснилъ причину, заставившую меня именно такъ обрисовать народный элементъ въ Нови; впрочемъ я, подъ вліяніемъ Вашихъ словъ, прибавилъ два -- три дополнительныхъ штриха.
   Но теперь я долженъ высказать нѣкоторое несогласіе съ Вами. (Надѣюсь, что Вы не припишите это авторской маніи, которая съ любовью останавливается на болѣе плохихъ и слабыхъ дѣтенышахъ). Вы говорите о разныхъ моихъ незначительныхъ бездѣлкахъ, упоминаете между прочимъ о Стукъ стукъ! Представьте, что я считаю эту вещь -- не то чтобъ удавшейся -- исполненіе, быть можетъ, недостаточно и слабо -- но одной изъ самыхъ серьезныхъ, которыя я когда либо написалъ. Это студія самоубійства, именно Русскаго, современнаго, самолюбиваго, тупого, суевѣрнаго -- и нелѣпаго, фразистаго самоубійства -- и составляло предметъ столь же интересный, столь же важный, сколь можетъ быть важнымъ любой общественный, соціальный и т. д. вопросъ. Повторяю, я, вѣроятно, не съумѣлъ проанализировать и выставить все это въ довольно яркомъ свѣтѣ; но я опять таки утверждаю, что такого рода сюжеты нисколько не уступаютъ какимъ либо другимъ! Не забудьте, что Русскій самоубійца нисколько не похожъ на Европейскаго или Азіатскаго;-- и указать это различіе вѣрнымъ, художественнымъ образомъ -- вещь дѣльная; потому что она прибавляетъ одинъ документъ къ разработкѣ человѣческой физіономіи -- а въ сущности вся поэзія, начиная съ эпопеи и кончая водевилемъ другого предмета не имѣетъ.
   Уфъ! Скажете Вы, какая oratio pro domo sua! И потому -- je n'insiste plus.
   Я по всей вѣроятности, черезъ мѣсяцъ или недѣль черезъ пять -- пріѣду въ Петербургъ -- и тогда мы конечно будемъ часто видѣться. Пока, прошу Васъ передать мой дружескій поклонъ Вашему мужу и Вашимъ родителямъ -- и принять отъ меня выраженіе искренней сердечной привязанности, съ которою остаюсь

Вашъ преданный
Ив. Тургеневъ.

"Русская Мысль", кн.VII, 1897

   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru