Туган-Барановский Михаил Иванович
Новый труд по экономической теории

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   

Новый трудъ по экономической теоріи.

   Появленіе книги П. Б. Струве "Хозяйство и цѣна" представляетъ собой замѣтное явленіе въ нашей экономической литературѣ. Еще очень недавно политическая экономія была у насъ самой модной наукой. Теперь это время прошло и политическая экономія интересуетъ широкую публику нисколько не болѣе, чѣмъ любая другая общественная наука. Но любопытно, что, пока экономическая наука была у насъ въ модѣ, русскіе экономисты обнаруживали мало самостоятельнаго творчества и довольствовались въ области общей теоріи популяризаціей западно-европейскихъ экономическихъ идей. Теперь же, когда волна общественнаго вниманія отхлынула отъ нашей науки, замѣчаются признаки болѣе самостоятельнаго ея роста.
   Раньше всякій приличный русскій экономистъ старался опереться на какого-нибудь виднаго ученаго Запада. Даже если ему приходилось говорить что-либо свое, онъ старался это свое изложить такимъ образомъ, чтобы выходило, будто его мысли заимствованы у другихъ. Это считалось хорошимъ тономъ, нарушеніе котораго строго каралось критикой и общественнымъ мнѣніемъ.
   Теперь, повидимому, наступило другое время. Прежняго страха передъ самостоятельнымъ мнѣніемъ не осталось и слѣда и замѣчается усиленное желаніе подчеркнуть свою самостоятельность и оригинальность.
   Если сравнить недавно вышедшую книгу Струве съ его первымъ трудомъ -- "Критическими замѣтками къ вопросу объ экономическомъ развитіи Россіи" -- то указанная перемѣна бросается въ глаза. Въ своей первой книгѣ, сыгравшей историческую роль въ развитіи нашего марксизма, Струве всячески старается ослабить свою оригинальность. Ссылка на нѣмецкіе-авторитеты кажется ему самымъ сильнымъ аргументомъ въ полемической борьбѣ и онъ чувствуетъ себя въ безопасности только тогда, когда его тезисы имѣютъ надежное прикрытіе въ видѣ солидныхъ нѣмецкихъ цитатъ.
   Совершенно также смотрѣлъ надѣло и читатель, и если "Критическія замѣтки" имѣли такой шумный успѣхъ, то именно въ силу указанной ихъ особенности. Они импонировали огромной суммой нѣмецкаго авторитета, которую сумѣлъ выставить въ свою пользу талантливый авторъ.
   Теперь время наступило иное и Струве въ своей новой книгѣ отнюдь не хочетъ казаться менѣе оригинальнымъ, нежели онъ есть на самомъ дѣлѣ. Эрудиція его возросла за прошедшіе два десятилѣтія въ огромной степени. Если и въ первой своей книгѣ онъ показалъ себя очень образованнымъ публицистомъ, то въ своей новой книгѣ онъ является изслѣдователемъ огромной и, что особенно цѣнно, крайне разнообразной учености. Чего онъ только не знаетъ и какихъ онъ только книгъ не цитируетъ! И, не смотря на такую широту захвата, чувствуется, что во всѣхъ разнообразныхъ областяхъ его научнаго интереса онъ у себя дома.
   Какъ и въ первой своей книгѣ, Струве любитъ щеголять обширностью своей эрудиціи. Но въ "Хозяйствѣ и цѣнѣ" онъ выступаетъ не пропагандистомъ чужой теоріи, а самостоятельнымъ ученымъ, ставящимъ себѣ цѣлью реформу чуть ли не всей экономической науки. Съ этой точки зрѣнія я и постараюсь дать оцѣнку его новой работы.
   Оцѣнка эта нѣсколько затрудняется тѣмъ, что разсматриваемая книга есть только первая часть болѣе обширнаго труда. Однако нельзя не согласиться съ авторомъ, что и уже появившаяся часть имѣетъ свое самостоятельное значеніе. Нѣкоторыя мысли автора должны получить болѣе полное развитіе въ дальнѣйшемъ изложеніи (ихъ я касаться не буду), но другія уже достаточно выяснены, чтобы встрѣтить критическую оцѣнку.
   Прежде всего, слѣдуетъ указать, что общій планъ сочиненія вызываетъ извѣстныя недоумѣнія и врядъ-ли можетъ быть признанъ удачнымъ. Чрезвычайно трудно опредѣлить основную тему, которой посвящена книга. Общее заглавіе книги -- "Хозяйство и цѣна", подзаголовокъ первой части -- "Хозяйство и общество. Цѣна -- цѣнность". Общее заглавіе совпадаетъ, по своему объему, съ подзаголовкомъ -- для второй части ничего не остается, ибо все сочиненіе посвящено хозяйству и цѣнѣ, которыя уже разсмотрѣны въ 1 первой части.
   Это, по внѣшней видимости, маловажное обстоятельство я отмѣчаю потому, что оно кажется мнѣ крайне характернымъ для разсматриваемой книги. Она не можетъ быть правильно расчленена, ибо ея внутренняя структура не обладаетъ единствомъ. Книга Струве представляетъ собой не изслѣдованіе какого-либо одного опредѣленнаго научнаго вопроса или хотя бы цѣлаго цикла вопросовъ, внутренно связанныхъ между собой, но рядъ изслѣдованій различныхъ вопросовъ, интересующихъ автора, изслѣдованій, которыя авторъ обрываетъ тамъ, гдѣ считаетъ это нужнымъ, не? доводя ихъ до конца и переходя къ другимъ темамъ, если онѣ возбуждаютъ его научный интересъ.
   Этимъ объясняется удивительная непропорціональность развитія отдѣльныхъ подраздѣленій его сочиненія. Хотя второй изъ двухъ отдѣловъ книги посвященъ "цѣнности -- цѣнѣ", но читатель: не найдетъ въ этомъ отдѣлѣ ничего похожаго на то, что обычно называютъ теоріей цѣнности и цѣны. Авторъ, несомнѣнно, примыкаетъ къ школѣ предѣльной полезности. Однако Струве отнюдь не безусловный сторонникъ этой школы. Онъ относится къ ней даже съ извѣстной ироніей, говоритъ, что "не придаетъ особеннаго значенія тонкостямъ психологическаго субъективизма въ теоріи цѣнности" и идетъ "въ разсмотрѣніи проблемы цѣны -- цѣнности своимъ путемъ" (стр. 32 введенія). Казалось бы, послѣ такого заявленія отъ автора можно было ожидать, что онъ дастъ критическую оцѣнку теоріи предѣльной полезности,-- изъ которой, повторяю, онъ заимствуетъ самое существенное,-- и укажетъ ея слабыя стороны. Ничего подобнаго однако мы въ книгѣ не находимъ. О теоріи предѣльной полезности авторъ упоминаетъ всегда вскользь, между прочимъ, и никакого критическаго разсмотрѣнія ея не даетъ.
   Книга Струве является, какъ сказано, не единой работой, а собраніемъ отдѣльныхъ этюдовъ, посвященныхъ разнообразнымъ вопросамъ, связаннымъ съ основными проблемами политической з экономіи. Несомнѣнно, что всѣ эти этюды объединены общей
   мыслью и это оправдываетъ появленіе ихъ подъ одной обложкой. но какъ, по арабской пословицѣ, изъ ста зайцевъ не составится одного льва, такъ и изъ отрывочныхъ этюдовъ не составится законченной научной системы.
   Самымъ удачнымъ изъ этихъ этюдовъ я считаю первый, носящій названіе "Хозяйственный и соціальный строй". Этюдъ этотъ представляетъ собой повтореніе, съ нѣкоторыми измѣненіями, статей того же автора, напечатанныхъ уже много лѣтъ тому назадъ въ журналѣ "Жизнь". Здѣсь Струве дѣлаетъ попытку дать методологическое освѣщеніе основныхъ проблемъ политической экономіи и разграничить эти проблемы соотвѣтственно ихъ различной внутренней природѣ. Онъ различаетъ три типа хозяйственнаго строя: совокупность рядомъ стоящихъ хозяйствъ, систему взаимодѣйствующихъ хозяйствъ и общество-хозяйство. Хозяйство, какъ субъективное телеологическое единство, рѣзко противопоставляется имъ хозяйству, какъ системѣ отдѣльныхъ хозяйствъ, называемой имъ псевдо-хозяйствомъ. Вмѣстѣ съ тѣмъ хозяйственныя категоріи противопоставляются имъ категоріямъ соціальнымъ.
   Это послѣднее противопоставленіе основано на слѣдующей мысли. Хозяйственныя категоріи суть такія, которыя непосредственно вытекаютъ изъ хозяйственной дѣятельности людей. Хозяйственныя категоріи могутъ и должны быть изучаемы въ чистомъ видѣ, отвлекаясь отъ различій соціальной силы составляющихъ общество соціальныхъ группъ. Напротивъ, соціальныя категоріи "выражаютъ явленія, вытекающія изъ взаимодѣйствія хозяйствующихъ людей, занимающихъ различное соціальное положеніе". Соціальныя категоріи суть отношенія соціальнаго неравенства, между тѣмъ какъ хозяйственныя категоріи предполагаютъ полное отвлеченіе отъ соціальнаго неравенства. "То обстоятельство, что категоріи соціальныя въ хозяйственномъ общеніи облекаются въ костюмъ междухозяйственныхъ категорій, создаетъ, видимость тожества между ними. Между тѣмъ изъ хозяйственнаго общенія и его категорій такъ же нельзя вывести соціальнаго строя и его категорій, какъ и наоборотъ, изъ соціальныхъ категорій нельзя построить хозяйственнаго общенія и его категорій. Изъ теоріи цѣны хозяйственныхъ благъ нельзя вывести ученія о "распредѣленіи", хотя доходы всѣхъ трехъ классовъ,-- землевладѣльцевъ, капиталистовъ и рабочихъ,-- несомнѣнно реализуются въ цѣнахъ. Точно также изъ распредѣленія факторовъ производства между тремя классами нельзя вывести теоріи цѣны, хотя всякій продуктъ и всякая цѣнность должны заключать доли этихъ классовъ, состоять изъ ренты, прибыли и заработной платы".
   Важность этого разграниченія хозяйственныхъ и соціальныхъ категорій явствуетъ изъ того, что въ предѣлахъ того же хозяйственнаго строя мыслимы самые различные виды соціальнаго строя. Такъ, напр., хозяйственный строй, называемый Струве "совокупностью рядомъ стоящихъ хозяйствъ" (или, по обычной терминологіи, натуральное хозяйство), существовалъ въ самыхъ различныхъ соціальныхъ формахъ:, въ формѣ соціальнаго равенства (общество первобытныхъ охотниковъ) и въ формѣ величайшаго соціальнаго неравенства (рабское и крѣпостное хозяйство).
   Какъ хозяйственный строй, первобытное полукоммунистическое хозяйство и хозяйство, основанное на рабскомъ трудѣ, имѣютъ между собой много общаго, почему Бюхеръ и объединилъ обѣ эти формы общества въ одинъ общій типъ замкнутаго хозяйства. Но, какъ соціальный строй, рабство является прямой противоположностью хозяйству свободныхъ охотниковъ и земледѣльцевъ. Точно также хозяйство коллективистическаго типа мыслимо какъ при условіи полнаго соціальнаго равенства и свободы отдѣльныхъ лицъ, такъ и въ условіяхъ полнаго рабства и подчиненія однихъ лицъ другимъ. И Струве находитъ "исторически любопытнымъ, что единственный широко поставленный опытъ коллективизма, осуществленный, правда, въ совершенно исключительныхъ условіяхъ, являетъ намъ картину абсолютнаго, болѣе, чѣмъ рабскаго, подчиненія организованныхъ такимъ образомъ людей небольшому числу организаторовъ", имѣя въ виду знаменитое іезуитское государство въ Парагваѣ.
   Эти мысли Струве кажутся мнѣ весьма поучительными и плодотворными въ научномъ отношеніи. Съ ними можно не соглашаться, но не считаться съ ними нельзя. Вообще названная глава является, какъ сказано, самой значительной и оригинальной во всей книгѣ. Жаль только, что всѣ эти мысли только отрывочно набросаны, намѣчены, а не разработаны и не сведены въ стройную научную систему.
   Вторая глава носитъ названіе "Основной дуализмъ общественно-экономическаго процесса и идея естественнаго закона". Въ этой главѣ излагается центральная идея всей работы -- идея, которою авторъ очень дорожитъ и которой придаетъ огромное значеніе, формулируя ее слѣдующимъ образомъ: "Въ единомъ общественно-экономическомъ Процессѣ есть два ряда явленій, въ каждый данный моментъ или, вѣрнѣе, въ каждомъ изучаемомъ отрѣзкѣ времени существенно отличающіеся одинъ отъ другого. Одинъ рядъ, могущій быть раціонализированнымъ т. е. направленнымъ согласно волѣ того или иного субъекта, другой рядъ, не могущій быть раціонализированнымъ, протекающій стихійно, внѣ соотвѣтствія съ волей какого-либо субъекта" (стр. 61).
   Все послѣдующее изслѣдованіе Струве строится подъ угломъ зрѣнія указаннаго имъ основного общественнаго дуализма. Исходя изъ него, онъ критикуетъ соціализмъ, какъ такое общественное построеніе, которое надѣется уничтожить указанный дуализмъ и раціонализировать весь общественный строй до конца; идея дуализма лежитъ въ основѣ и проводимаго Струве рѣзкаго различія между "вольной" и "указной" цѣной и т. д., и т. д.
   Мнѣ кажется заслугой Струве, что онъ такъ послѣдовательно проводитъ сквозь все свое изслѣдованіе отмѣченное имъ дѣйствительно основное различіе общественныхъ процессовъ. Но я никакъ не могу признать, чтобы самое это различеніе было нѣкоторымъ научнымъ подвигомъ Струве, какъ онъ самъ, повидимому, склоненъ думать. Я думаю, наоборотъ, что признаніе этого дуализма является одной изъ самыхъ старинныхъ идей общественной науки и воспроизводитъ мысль, высказанную еще греческой философіей, о томъ, что общественныя явленія бываютъ двоякаго рода: одни даны самой природой, а другія суть результатъ человѣческихъ установленій. Это долженъ признать и самъ Струве. "Несомнѣнно,-- говоритъ онъ -- что наша мысль присутствовала въ недифференцированномъ видѣ въ этомъ старомъ различеніи" (стр. 61). Но, конечно, греческая идея не вполнѣ совпадаетъ съ тѣмъ различеніемъ, которое защищаетъ Струве, ибо, говоря его словами, его различеніе "имманентно, различеніе древнихъ трансцендентно".
   Это, дѣйствительно, такъ, и по отношенію къ древнимъ Струве можетъ отстаивать свои авторскія права на названную идеюОднако, кромѣ древнихъ, идея о двойственномъ характерѣ общественныхъ явленій высказывалась и многими новыми писателями. Я думаю, съ моей стороны не будетъ преувеличеніемъ сказать, что эта идея есть общее достояніе едва-ли не всей современной общественной науки. Противопоставленіе "естественнаго" "искусственному" есть одинъ изъ самыіъ частыхъ пріемовъ экономической аргументаціи. Изъ этого противопоставленія вытекла вся система физіократовъ и, отчасти, Смита. Правда, это противопоставленіе отчасти понималось ими въ смыслѣ греческой философіи, какъ трансцендентное, а не имманентное различіе. Но у болѣе новыхъ писателей, напримѣръ у Милля, съ этимъ различеніемъ никакихъ трансцендентныхъ идей уже не связывается.
   Идея названнаго дуализма лежитъ въ основѣ общепринятаго дѣленія экономической науки на экономическую теорію и экономическую политику. Наиболѣе широкое философское обоснованіе этого дуализма дано Лестеромъ Уордомъ и положено имъ въ основу всей его научной системы. И я рѣшительно отказываюсь понять, въ чемъ усматриваетъ Струве различіе между своимъ пониманіемъ указаннаго различія и пониманіемъ Уорда. Различіе, пожалуй, есть, но оно заключается лишь въ болѣе точномъ и ясномъ формулированіи Уордомъ той же идеи.
   "Всѣ естественныя явленія -- говоритъ Уордъ -- происходятъ сообразно всеобщимъ законамъ, подчиняются механическимъ аксіомамъ, движутся настоящими естественными силами. Поэтому они доступны изслѣдованію, ихъ результаты могутъ быть предсказаны и самыя явленія могутъ быть видоизмѣнены по волѣ разумныхъ существъ, которыя усвоили себѣ законы, лежащіе въ основѣ такихъ явленій. Искусственныя явленія суть такія, которыя вытекаютъ изъ подобнаго видоизмѣненія естественныхъ явленій и управленія ими, исходящаго отъ разумныхъ существъ. Преобразованія, произведенныя человѣкомъ на земномъ шарѣ, преобразованія, которыя безъ его разумныхъ дѣйствій не осуществились бы, и которыя общимъ образомъ могутъ быть охарактеризованы, какъ созданныя силами цивилизаціи, состоятъ, главнымъ образомъ, изъ подобныхъ искусственныхъ явленій".
   Исходя изъ этого различенія, Уордъ строитъ свою систему "динамической соціологіи", въ которой движущей силой общественнаго прогресса признается человѣческій интеллектъ, все болѣе и болѣе подчиняющій себѣ какъ внѣшнюю природу, такъ и самый общественный строй. Общественный строй, бывшій первоначально естественнымъ явленіемъ, все болѣе и болѣе становится продуктомъ человѣческаго искусства.
   Струве все это хорошо знаетъ и тѣмъ не менѣе настаиваетъ, что развитая Уордомъ идея дуализма не имѣетъ ничего общаго съ его собственной. А именно, говоритъ онъ, "отношенія человѣка или, общѣе и точнѣе, человѣческихъ субъектовъ къ природѣ отличаются отъ нашего естественнаго ряда тѣмъ, что они принципіально поддаются полной раціонализаціи. Самое природу человѣкъ, конечно, не можетъ раціонализировать, но свои отношенія къ природѣ онъ можетъ раціонализировать до конца. Такимъ образомъ, отношенія человѣка къ природѣ въ нашемъ смыслѣ суть нѣчто, какъ это ни звучитъ странно, такое, въ чемъ нѣтъ ни грана естественнаго". Мнѣ не совсѣмъ ясно, что имѣетъ въ данномъ случаѣ въ виду Струве. Хочетъ ли онъ сказать, что въ его смыслѣ всякое отношеніе человѣка къ природѣ должно разсматриваться, какъ явленіе "искусственное"? Однако можно ли признавать искусственными тѣ явленія, гдѣ человѣкъ подчиняется воздѣйствію непреоборимыхъ для него силъ природы? Назоветъ ли Струве искусственнымъ явленіемъ разрушеніе Мессины землетрясеніемъ? Очевидно, нѣтъ. Если же такъ, то, значитъ, и съ его точки зрѣнія не всякое отношеніе человѣка къ природѣ должно быть относимо къ категоріи искусственныхъ явленій.
   Какая же группа отношеній человѣка къ природѣ должна быть отнесена къ категоріи искусственныхъ? Очевидно, та, гдѣ человѣкъ измѣняетъ, соотвѣтственно своимъ цѣлямъ, внѣшнюю природу. Такъ смотритъ на дѣло Уордъ, и, понятно, такъ же долженъ смотрѣть и Струве. И, конечно, въ такихъ отношеніяхъ нѣтъ ни грана "естественнаго", ничего тутъ страннаго нѣтъ, и пониманіе Струве не прибавляетъ ничего новаго къ тому, что сказано Уордомъ.
   Вообще вся полемика Струве съ Уордомъ кажется мнѣ основанной на чистомъ недоразумѣніи. Идея дуализма общественно-экономическихъ явленій, которую Струве склоненъ считать своей собственной, вполнѣ укладывается въ болѣе широкое различеніе естественныхъ и искусственныхъ явленій, которое, какъ сказано, является общимъ достояніемъ современной научной мысли, и особенно широко было обосновано и развито Уордомъ.
   "То различеніе двухъ рядовъ явленій въ общественно-экономическомъ процессѣ: "естественнаго" или "органическаго" ("стихійнаго") и "искусственнаго" или "раціональнаго", которое мы предлагаемъ, сыграло крупную роль въ исторіи идей политической экономіи и въ построеніяхъ экономической политики. Экономическая мысль все время, такъ сказать, вращается вокругъ этого различенія" (стр. 67) -- говоритъ нашъ авторъ. Это совершенно вѣрно съ одной существенной поправкой. Различеніе это отнюдь не было впервые "предложено" Струве, а давнымъ давно всѣмъ извѣстно и получило въ общественной наукѣ вполнѣ точное опредѣленіе и формулировку.
   Итакъ, хотя основная идея работы Струве менѣе всего можетъ претендовать на новизну, но за то никакихъ сомнѣній въ своей правильности она не возбуждаетъ. Очень неудачными мнѣ кажутся однако критическія построенія Струве, направленныя противъ соціализма вообще и марксизма въ частности. По мнѣнію Струве, соціализмъ принципіально отрицаетъ названный дуализмъ и надѣется все раціонализировать. Съ этой точки зрѣнія критиковать соціализмъ, конечно, легко, но такая критика врядъ-ли можетъ претендовать на научность. Конечно, совершенство на нашей грѣшной землѣ недостижимо и при любомъ общественномъ строѣ (въ томъ числѣ и при соціалистическомъ) не все будетъ раціонализировано, не все будетъ совершенно. Слѣдуетъ ли однако отсюда, что соціализмъ несостоятеленъ? Ни малѣйшимъ образомъ -- отсюда слѣдуетъ лишь то, что и соціализмъ не есть строй абсолютнаго совершенства, въ чемъ ни одинъ мыслящій соціалистъ сомнѣваться не можетъ.
   Въ области теоріи цѣнности Струве также хочетъ сказать новое слово. А именно "въ отличіе отъ традиціоннаго пониманія, которое цѣну возводитъ къ объективной цѣнности, онъ возводитъ послѣднюю къ первой" (стр. 33 пред.). Цѣнность кажется ему ни чѣмъ инымъ, какъ производной цѣнъ. "Что цѣнность есть понятіе своеобразнаго неосознаннаго, такъ сказать, сырого статистическаго мышленія, это -- говоритъ онъ -- мнѣ кажется, до сихъ поръ ни сознавалось и, во всякомъ случаѣ, не продумывалось до конца экономистами" (стр. 33--34).
   Мѣновая цѣнность для Струве есть ни что иное, какъ субъективная средняя рыночныхъ цѣнъ. По его мнѣнію, экономисты до настоящаго времени не сознавали этого и представляли себѣ соотношеніе цѣны и цѣнности въ обратномъ видѣ: цѣнность казалась имъ не производной цѣнъ, а, наоборотъ, производящей цѣны.
   И въ данномъ случаѣ мнѣ приходится повторить только что сказанное: идея Струве по существу совершенно правильна и возраженій не вызываетъ. Къ его словамъ нужно сдѣлать только одну поправку -- ту, что идея эта не только не есть нѣчто новое, а всегда болѣе или менѣе сознавалась экономистами. Конечно, возможно, что тотъ или иной экономистъ "субстанціонизировалъ" цѣнность, но никогда это не было общимъ правиломъ.
   Противоположное мнѣніе Струве можетъ основываться только на томъ, что онъ неправильно толкуетъ общепринятую экономическую терминологію. Дѣйствительно, обычно говорятъ, что цѣнность опредѣляетъ цѣны, а не наоборотъ. Но вѣдь такой же самой терминологіи придерживается и Струве, не замѣчая, что этимъ онъ даетъ право обвинить его самого въ "субстанціонизированіи" цѣнности, въ чемъ онъ обвиняетъ экономистовъ. Говоря объ основныхъ категоріяхъ хозяйства, которыя "существуютъ всюду, гдѣ есть хозяйствующіе субъекты, гдѣ есть хозяйственная дѣятельность", онъ находитъ три такихъ категоріи: "потребность, цѣнность (субъективную) и трудъ" (стр. 17). Итакъ, цѣнность оказызывается одной изъ трехъ основныхъ хозяйственныхъ категорій, между тѣмъ какъ цѣна есть историческая категорія, свойственная только мѣновому хозяйству.
   Значитъ, и по мнѣнію самого Струве, цѣнность есть нѣчто основное, а цѣна производное. Это противорѣчіе можетъ показаться непонятнымъ. Неужели Струве такъ скоро забылъ свое собственное "новое слово" въ теоріи цѣнности?
   На самомъ дѣлѣ, никакого внутренняго противорѣчія у Струве тутъ нѣтъ, а онъ просто придерживается на разныхъ страницахъ своей книги разной терминологіи. Когда онъ говоритъ объ основныхъ категоріяхъ хозяйства, онъ придерживается общепринятой и правильной терминологіи, согласно которой субективная оцѣнка блага, мыслимая какъ свойство этого блага, именуется субъективной цѣнностью послѣдняго. Когда же онъ хочетъ сказать "новое слово", онъ измѣняетъ свою терминологію и субъективную оцѣнку, мыслимую такимъ образомъ, не называетъ субъективной цѣнностью. Поэтому на стр. 17 у него получается такой логическій рядъ: цѣнность (субъективная) -- цѣна; а на стр. 88 уже иной: цѣна -- цѣнность (объективная). Полный же рядъ долженъ имѣть слѣдующій видъ: цѣнность (субъективная) -- цѣна -- цѣнность (объективная).
   Съ точки зрѣнія теоріи предѣльной полезности цѣны управляются не объективной, а субъективной цѣнностью. Совершенно также смотритъ на дѣло и Струве. Въ чемъ же его "новое слово"? Въ томъ, что на нѣкоторыхъ страницахъ своей книги онъ избѣгаетъ термина "субъективная цѣнность" и предпочитаетъ говорить "субъективныя оцѣнки"?
   Въ концѣ концовъ, всѣ эти второстепенныя противорѣчія не мѣшаютъ Струве придерживаться въ вопросахъ цѣнности въ общемъ здравыхъ взглядовъ, не только, впрочемъ, не новыхъ, но могущихъ считаться въ настоящее время общепринятыми. Упреки Струве въ "субстанціонизированіи" цѣнности, никоимъ образомъ не могутъ относиться къ господствующей въ настоящее время въ наукѣ психологической теоріи цѣнности. Но и но отношенію къ Марксу и его школѣ упреки эти мнѣ кажутся неосновательными. И Марксъ понималъ, что общественно-необходимое рабочее время есть производное отъ отдѣльныхъ индивидуальныхъ трудовыхъ затратъ, а не наоборотъ. Ни въ какую таинственную метафизическую цѣнность, вопреки Струве, Марксъ не вѣрилъ, а его способъ выраженія, толкуемый Струве, какъ "субстанціонизированіе" цѣнности, опредѣлялся тѣми же соображеніями, какъ и способъ выраженія самого Струве, провозглашающаго цѣнность (а не субъективныя оцѣнки) основной категоріей хозяйства. Напрасно только Струве игнорируетъ различіе между субъективной оцѣнкой и субъективной цѣнностью (т. е. той же субъективной оцѣнкой, мыслимой какъ свойство внѣшняго предмета).
   То, что Струве называетъ своей теоріей цѣны-цѣнности, уже потому не можетъ быть противопоставлено ученію психологической школы, что обѣ теоріи говорятъ о разныхъ предметахъ. Психологическая школа стремится объяснить происхожденіе цѣны и цѣнности изъ индивидуальныхъ оцѣнокъ. Струве же въ своей теоріи цѣны говоритъ преимущественно объ историческомъ развитіи двухъ видовъ цѣны: "указной" и "вольной", доказывая, что основной цѣной является именно "вольная" цѣна, основанная на индивидуальныхъ оцѣнкахъ. Во всей работѣ Струве я не нашелъ ни одного соображенія, ни одной мысли, которыя были бы непріемлемы для сторонника психологической школы. Правда, психологическая школа не говоритъ или мало говоритъ о томъ, что Струве называетъ "вольной" и "указной" цѣной; еще менѣе психологическая школа занимается исторіей цѣнъ. Но вѣдь дальнѣйшее развитіе извѣстной теоріи или приложеніе ея къ анализу эмпирическаго матеріала составляютъ не опроверженіе, а именно обоснованіе ея. Поэтому рѣшительно непонятно, чѣмъ вызывается ироническое отношеніе Струве къ той теоріи цѣнности, изъ которой онъ исходитъ въ своихъ историческихъ изслѣдованіяхъ, и читатель не можетъ не пожалѣть, что, отводя такъ много мѣста полемикѣ съ теоріей цѣнности Маркса, научное значеніе которой онъ отвергаетъ, онъ не счелъ нужнымъ удѣлить нѣсколько страницъ своей книги разсмотрѣнію той теоріи цѣнности, изъ которой онъ исходитъ, не соглашаясь съ ней въ какихъ-то неясныхъ второстепенныхъ пунктахъ.
   Вообще же научное значеніе книги Струве заключается отнюдь не въ установленіи какихъ-либо новыхъ точекъ зрѣнія въ области экономической теоріи, а въ томъ, что онъ очень стройно въ методическомъ отношеніи обработалъ обширный (хотя и отрывочный) матеріалъ по исторіи цѣнъ. Его различіе "вольной" и "указной" цѣны такъ же мало оригинально, какъ и большинство его другихъ теоретическихъ построеній. Но, ясно понявъ существенно иную природу цѣны, создаваемой велѣніемъ общественной власти ("указная" цѣна) и цѣны, стихійно возникающей изъ столкновенія множества различныхъ интересовъ и воль ("вольная" цѣна), Струве очень удачно сгруппировалъ съ той точки зрѣнія историческіе факты.
   Однако и историческая часть работы Струве вызываетъ извѣстныя сомнѣнія и возраженія. Историческіе экскурсы его очень интересны и поучительны. Но ихъ основной недостатокъ заключается въ ихъ отрывочности: выборъ отдѣльныхъ историческихъ темъ носитъ случайный характеръ и въ своей совокупности экскурсы эти не охватываютъ предмета со всѣхъ сторонъ. Поэтому основной тезисъ Струве въ его историческихъ изслѣдованіяхъ, гласящій, что вольная цѣна предшествовала указной, отнюдь не можетъ считаться имъ доказаннымъ.
   Чтобы доказать нѣчто подобное, нужно было бы произвести обширное изслѣдованіе строенія цѣнъ у первобытныхъ народовъ. Ничего подобнаго такому изслѣдованію у Струве мы не находимъ.
   Вмѣсто этого онъ даетъ рядъ отдѣльныхъ очерковъ, посвященныхъ весьма разнообразнымъ вопросамъ, связаннымъ съ исторіей указной цѣны. Болѣе всего мѣста отводится "проблемѣ соотношенія вольной и указной цѣны въ римскомъ правѣ", причемъ весьма часто изслѣдованіе ведется такъ, что его нужно скорѣе отнести къ области права, чѣмъ исторіи хозяйства, т. е. не столько изслѣдуется фактическое положеніе дѣла въ хозяйственной жизни, сколько толкуются соотвѣтствующія юридическія нормы, далеко не всегда имѣющія непосредственное отношеніе къ цѣнѣ. Всѣ эти экскурсы въ область римскаго права сами по себѣ, можетъ быть, и интересны, но они всего менѣе могутъ замѣнить то, что долженъ былъ дать Струве -- общій обзоръ строенія цѣнъ у первобытныхъ народовъ.
   Но даже и въ области исторіи цѣнъ у грековъ и римлянъ тезисъ Струве отнюдь не доказывается собраннымъ имъ фактическимъ матеріаломъ,-- пожалуй, до извѣстной степени, опровергается имъ самимъ. Такъ, онъ заявляетъ на стр. 143: "ни гражданское право Аттики, ни римское гражданское право эпохи 12 таблицъ не знало указной цѣны: высота цѣны предоставлялась свободному соглашенію сторонъ". Однако мы узнаемъ на стр. 202, что "греческое и римское право никогда не сомнѣвалось въ томъ, что государство имѣетъ право и обязанность вторгаться въ установленіе цѣнъ на предметы первой необходимости". "Не можетъ на мой взглядъ -- говоритъ онъ далѣе -- подлежать ни малѣйшему сомнѣнію, что въ древней Греціи и, въ частности, въ Аѳинахъ компетентныя власти, какъ бы онѣ ни назывались, были уполномочены регулировать цѣны на хлѣбъ" (стр. 204). Что касается Рима, то, по мнѣнію Струве, "принципіально римское полицейское право въ вопросѣ о регулированіи цѣнъ стоитъ на той же почвѣ, что и греческое. Только вообще объ учрежденіяхъ и практикѣ управленія въ Римѣ въ раннія эпохи мы знаемъ гораздо менѣе, чѣмъ о соотвѣтствующихъ явленіяхъ въ Греціи. Несомнѣнно, что цѣны на предметы необходимости римлянами такъ же, какъ и греками, разсматривались, какъ дѣло общественной важности, т., е. съ точки зрѣнія публичнаго права, и ихъ регулированіе входило въ компетенцію эдиловъ" (стр. 230). "Воздѣйствію власти въ той или иной формѣ подлежалъ или подвергался оборотъ предметовъ необходимости, въ уровнѣ цѣнъ которыхъ было заинтересовано все общество. Тутъ на первомъ мѣстѣ было хлѣбное зерно, а впослѣдствіи печеный хлѣбъ, затѣмъ растительное масло, вино, соль, мясо, рыба" (стр. 232--3).
   Итакъ, что же остается отъ столь категорическаго утвержденія Струве, что "высота цѣны (въ Аттикѣ и Римѣ) предоставлялась свободному соглашенію сторонъ"? Ровно ничего, ибо цѣны предметовъ необходимости въ Римѣ и Греціи, по собственному признанію Струве, устанавливались не свободнымъ соглашеніемъ сторонъ, а регулировались общественной властью. А, значитъ, и его основной тезисъ, что вольная цѣна предшествуетъ указной, не доказывается даже тѣмъ фактическимъ матеріаломъ, который приведенъ въ его книгѣ.
   Я не хочу сказать, что вѣренъ противоположный тезисъ, что "указная цѣна" предшествуетъ "вольной". Вопросъ этотъ мнѣ кажется значительно болѣе сложнымъ, чѣмъ его представляетъ себѣ Струве, и съ самой постановкой его у Струве я несогласенъ. Но эта тема потребовала бы особой статьи.
   Подводя итогъ сказанному, я долженъ признать книгу Струве, несомнѣнно, интересной работой, въ которой собранъ обширный и поучительный, хотя и отрывочный матеріалъ по исторіи "указной" цѣны. Но въ области экономической теоріи новый трудъ Струве не прибавляетъ ничего существенно новаго сравнительно съ его болѣе ранними статьями, появившимися около 15 лѣтъ тому назадъ въ журналѣ "Жизнь".

М. Туганъ-Барановскій.

"Русское Богатство", No 10, 1913

   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru