Троицкий Михаил Васильевич
Стихотворения

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Свирская долина
    Вечер перед Октябрем
    Штыковой удар
    Опыт
    "Таврический сад совершенно внезапен..."
    Калган (Из застольных стихов)
    "По-разному неслись мои года..."
    Испания
    "На берегу желтели доски..."
    Музей муравьев
    "Мы захотим - поставим брашна..."
    Ласточки в Кронштадте
    "Границу мы представляем кривой..."
    Устная картинка
    Тропинка гномов
    "Мы недолго пробыли в Батуми..."
    "Застыли, как при первой встрече..."
    "Здесь только призрак мой живёт..."
    "Вдоль проспектов глухо и слепо..."
    "Пространство. Даль. Буланая..."

   
   Стихи остаются в строю. Произведения поэтов, павших в боях за Родину.
   "Советский писатель", 1949
   

МИХАИЛ ТРОИЦКИЙ

1904 -- 1941

   Свирская долина
   Вечер перед Октябрем
   Штыковой удар
   

СВИРСКАЯ ДОЛИНА

             Мы на крутом остановились спуске,
             Там, где упрям дороги поворот,
             А склоны скользки и тропинки узки.
   
             Невольно медлит робкий пешеход.
             Спускается, за столбики хватаясь.
             То вслух бранясь, то втайне усмехаясь,
             Он еле подвигается вперед.
             Он вдруг долину взором обведет
             И замолчит. И хорошо вздохнет
             А перед ним отчетливей и шире
             И неба край, синеющий вдали,
             И дальние леса, и снежный берег Свири.
   
             Там в бороздах чернеющей земли
             Несется вьюга белыми клоками
             Вдоль рельсовых путей и от костра к костру.
             Оттуда шум работ машинными гудками
             То долетит, то смолкнет на ветру.
   
             Там бревна, как рассыпанные спички,
             Там дым, как пух из птичьего гнезда,
             И в шуме трудовом, как в братской перекличке.
             К обрывам подбегают поезда.
   
             Дымки паровиков белеют, отлетая,
             Как будто, тая, отлетает звук,
             И темной насыпи черта крутая
             У берега очерчивает круг.
             А за рекой просторно и отлого
             Поднялся склон. О, зимняя краса!
   
             Синеющая санная дорога
             И сизые прозрачные леса,
   
             Я был бы рад и зимнему туману,
             Когда метель и паровозов дым
             Покроют реку облаком густым,
             Но думалось: и сам таким же стану,
             Как эта даль, и ясным и простым.
   
             Все отдаленное мне представлялось рядом,
             И так отчетливо. Открыто. На виду.
             Хотел бы я таким же чистым: взглядом
             Глядеть на все, что на земле найду.
   
             Родимый север мой! Не кинем мы друг друга,
             И свежесть бодрую мы понесем с собой
             И к морю запада, и на предгорья юга,
             В спокойный труд и в. беззаветный бой.
   
             1941
   

ВЕЧЕР ПЕРЕД ОКТЯБРЕМ

             Еще сентябрьским перламутром
             Блистает ясный небосвод,
             Когда художник рано утром
             Пустую площадь обойдет.
   
             Рисуя на клочках бумаги,
             Он словно видит в чертеже --
             Воображает он уже
             Эмблемы, лозунги и флаги.
   
             Домов нарядное убранство
             И миноносцы вдоль Невы,
             И необъятной синевы
             Как бы ожившее пространство;
   
             Где в росчерках прямых и смелых,
             Выравнивая мощный лёт,
             В порхании листовок белых,
             Воздушный пролетает флот.
   
             Сверканье стройное парада,
             Гудящих танков грозный ряд
             И все, что вы увидеть рады,
             И все, что каждый вспомнить рад.
   
             . . . . . . . . . . . . . . .
   
             И я приду, воображая
             В суровой простоте стиха --
             И час, когда, как бы чужая,
             Пустынна площадь и тиха,
             И громыханье меди жаркой
             И песню, что подхватит хор,
   
             И шум шагов под гулкой аркой
             И светлый площади простор,
             Что нас охватывает сразу
             Ведет по кругу своему;
             И я обрадуюсь всему,
             Что моему явилось глазу,
             Звучало слуху моему
             И что в груди моей звучало.
   
             Припоминая каждый год
             Его торжественный приход,
             Люблю я праздника начало --
             Приготовлений и забот
             Степенный, чинный обиход.
   
             Еще в мазках простых и грубых
             Огромный праздничный портрет,
             Еще в Домах культуры, в клубах
             Последних репетиций нет;
             Тем больше привлекают взоры
   
             Заметки быстрые газет:
             О темах праздничных бесед,
             И пожелания, и сборы,
             И сталеваров договоры --
             Обычай многих славных лет.
   
             И вот, сменяя день обычный,
             Весь транспарантами горя,
             Приходит он, от всех отличный,
             Чудесный вечер Октября!
   
             1940
   

ШТЫКОВОЙ УДАР

             Снаряд. И вот все раскололось.
             Вперед зовет меня рожок,
             И первой пули тонкий голос,
             И шага первого прыжок.
   
             Конец и клятвам и беседам.
             Как мир велик! Как долог спор!
             Века идут за нами следом
             В борьбе за будущий простор.
   
             Идут бойцы широким шагом,
             Мои. Мои. Моя родня.
             И стало наше небо флагом --
             То цвет зари,
             То цвет огня.
   
             Вперед! Мы на открытом месте.
             Теперь у нас блестят штыки.
             Как мир велик, как эти двести
             Шагов до цели велики.
   
             Но чаще зазвенели пули.
             Раскрыто поле, как ладонь.
             Столбы из-под земли рванули,
             Встал заградительный огонь.
   
             Там будет проволока. Братья,
             Кого любил я больше вас?!
             Разрывов черные объятья
             Встают по нескольку зараз.
   
             И вот на бегу мы штыки опустили.
             Открытый и страшный поднялся бугор.
             Чужие винтовки опять зачастили.
             На флангах ревут пулеметы в упор.
   
             Давайте. Шагов шестьдесят я не дожил.
             Но каждый мой шаг мне кричит -- не ложись.
             Теперь мы гранаты добрасывать можем.
             Спасибо, родимый, за все, что я прожил.
             Спасибо, товарищ. Да здравствует жизнь!
   
             Так вот он пред нами -- наш недруг и ворог..
             Он прятался в гнездах, он полз в блиндажи.
             Я вижу карманы чужих гимнастерок.
             Я вижу кокарды фуражек чужих.
   
             И если удар опрокинет, завертит
             И холод дойдет до висков и до глаз --
             Сквозь вату бесчувствия, тупости, смерти
             Увижу я: враг покатился от нас.
   
             В последних лучах, в холодеющей дали
             Увижу: вперед мои братья идут.
             Несут мою волю: "Да здравствует Сталин!",
             Моею душой, моим счастьем живут.
   
             И всем, что мне сердце живило и грело;
             Моим, что несется сквозь крики и дым;
             Моим, что во мне и товарищах пело, --
             Любовью и гневом и счастьем моим.

------

   
   Советские поэты, павшие на Великой Отечественной войне. -- Академический проект, 2005.
   
   Опыт (февраль--июнь 1934)
   "Таврический сад совершенно внезапен..." (1934)
   Калган (Из застольных стихов) (1936)
   "По-разному неслись мои года..." (1936)
   Испания (декабрь 1936)
   "На берегу желтели доски..." (1937)
   Музей муравьёв (1938)
   "Мы захотим -- поставим брашна..." (май 1939)
   Ласточки в Кронштадте (1940)
   "Границу мы представляем кривой..." (1940?)
   Устная картинка (30 января 1941)
   Тропинка гномов (1941)
   "Мы недолго пробыли в Батуми..." (1941)
   "Застыли, как при первой встрече..." (1941)
   "Здесь только призрак мой живёт..." (1941)
   "Вдоль проспектов глухо и слепо..." (1941?)
   "Пространство. Даль. Буланая..." (1941?)
   

Опыт

             Детский мир, ещё простой и плоский,
             Медные фамилии квартир,
             Диаграммы, аспидные доски,
             Карты, открывающие мир.
   
             Мальчику большое время снится.
             Он ещё не спит, он влез на стул.
             Двадцать оловянных пехотинцев
             Встали перед ним на караул.
   
             Над столом, на плоскости Европы,
             Черные кружочки -- города.
             Так приходят знание и опыт,
             Незаметные и навсегда.
   
             Корабли в морях стоят на страже.
             Армия огромна и сильна.
             Жёлтые околыши фуражек.
             Вот она, японская война!
   
             Я глядел в лицо большой иконе,
             Я читал слова молитв чужих.
             Оловянные скакали кони,
             В городе забытый мальчик жил.
   
             Застревали зёрнышки гороха
             В чёрном дуле детского ружья.
             Адмиральский час в окошки грохал
             В комнате? На карте? Где же я?
   
             Как понятны знания и опыт,
             Каждый возглас, каждый переход!
             Контуры воюющей Европы --
             Девятьсот четырнадцатый год.
   
             За окном стоят большие здания
             В сумрачном величии своём,
             Те же плоскостные очертания,
             Стены, потерявшие объём.
   
             Может быть, тугие клубы грома,
             Чёрный беспокойный телефон --
             Первое понятие объёма,
             Трудно проникающее в дом.
   
             февраль--июнь 1934
   

* * *

             Таврический сад совершенно внезапен --
             Как будто деревья по улицам шли,
             Нигде не оставив следов и царапин,
             Нигде на камнях не просыпав земли.
             Как будто сегодня неслышной походкой
             Пришли, а надолго ль останутся тут?..
             Спокойно стоят за железной решеткой,
             Стоят добровольно и завтра уйдут.
   
             1934
   

Калган

А. Гитовичу

             ...Калган -- растение простое.
             О нем поэты не поют,
             Его, на перекрестках стоя,
             Букетами не продают.
             И не ведутся обсужденья,
             Что-де -- лекарство или яд?
             Своим знакомым в день рожденья
             Его в горшочках не дарят.
             Забыт, а нам какое дело --
             Хвалу калгану вознесу.
             Я этот корень почернелый
             Ножом выкапывал в лесу.
             В местах, исхоженных заране,
             В траве колючей и густой,
             У пней корявых на поляне
             Мелькает крестик золотой.
             И вьется стебель невысокий,
             Чуть перехваченный листом,
             Уходит вглубь. И что за соки
             Таятся в корешке простом!
             И мы его простым приемлем,
             Как говорили в старину,
             И приобщаем нашу землю
             Простому нашему вину.
             Пускай он дух лесной и жадный
             В душе, как птицу, поселит,
             Похмельем легким и отрадным
             Сердца людей развеселит.
             Слепым он возвращает зренье,
             Глухим он музыкой звучит,
             И всех скорей к закуске клонит,
             Земли плоды, листы, коренья
             И осладит и огорчит,
             К желудку сок волнами гонит, --
             И тут, в моем стихотвореньи,
             Приятным зовом прозвучит.
   
             1936
   

* * *

             По-разному неслись мои года.
             Я не пожалуюсь, что мог прожить иначе.
             И вечно жадный, жаждущий и зрячий,
             Я не боялся смерти никогда.
   
             Я помню смерть, глядевшую угрюмо
             На землю, что уходит из-под ног,
             Но в простоте я никогда не думал,
             Чтоб целый мир во мне погаснуть мог...
   
             1936
   

Испания

             И вдруг по залу глуховато
             Толпы дыханье пронеслось.
             Оно с жужжаньем аппарата
             В один и трудный вздох сошлось.
             Так от колесиков зубчатых
             Большая повернется ось,
             Так струны: запоет одна --
             Другая задрожит струна.
             Так свет изображенье строит --
             Далекий раскаленный день
             Прошел, но долго целлулоид
             Хранит живые свет и тень.
             Ряды бойцов и небо юга,
             Вот кто-то смотрит к нам сюда.
             Я, может быть, такого друга
             Не встречу больше никогда.
             Винтовку взял шутя и взвесил.
             Пусть поглядел он наугад,
             Но взгляд его упрям и весел!
             Мы здесь, товарищ! Все глядят.
             Мы сжали пальцы, ручки кресел
             У нас в руках, а не приклад.
             Так мысль идет мгновенным чудом
             На всех народов языки,
             И смотрят женщины оттуда,
             К плечам поднявши кулаки.
             Там день, здесь вечер темный, ранний,
             Там свет, но между нами нет
             Ни дней пути, ни расстояний,
             И все мы поняли привет.
             Бойцы нам свой пароль сказали.
             И дети закивали нам.
             Они глядят как будто в зале,
             А мы глядим как будто там.
             Свои вершины приближая,
             Идут вдали покатые холмы.
             Твои дороги, родина чужая,
             Как сказки детства, узнавали мы.
             "Испания!" -- мы повторяем глухо,
             Мы узнаем, как имя произнесть,
             Чтоб оглянулась шедшая старуха,
             Чтобы друзья услышали: мы здесь!
             Мы здесь глядим, мы знаем всё кругом.
             Как мы глядим! В экран ворваться можем,
             Как будто кинемся к прохожим,
             Детей их на руки возьмем,
             Я узнаю дороги жесткий камень
             И матерей усталые глаза.
             Покачивая серыми вьюками,
             Проходит мул -- и трудно дышит зал.
             Как мы глядим! Мы здесь. Мы узнаем
             Обломки баррикад, пустые окна зданий.
             Они живут в дыхании моем
             И в горькой тишине воспоминаний.
             Мы узнаем. Мы знаем всё вокруг:
             Шипенье пуль и крик гортанный.
             О, если бы перешагнул я вдруг
             На серую траву экрана!
             Не подвиги, не воинская слава!
             И клятвы ни одной не произнесть!
             К чужой земле, к чужим горячим травам
             Прижаться грудью! Родина, ты здесь!
             О, если бы... Но это только чудо!
             О, если бы... Но это полотно!
             Комок земли хотя бы взять оттуда,
             Уж если мне там быть не суждено!
   
             Декабрь 1936
   

* * *

             На берегу желтели доски,
             И в ручейках краснела глина.
             Река легла светло и плоско,
             Кусты и небо опрокинув.
             Она текла и не журчала,
             В какую сторону -- забыла.
             И синий катер у причала
             Одной чертою обводила.
             Корму очерчивая тонко,
             К бортам прижалась, как лекало.
             И только темная воронка
             Из-под руля вдруг выбегала.
             И мне казалось, что сегодня
             Так стройно этих струй движенье,
             Что если бы убрали сходни --
             Осталось бы их отраженье.
   
             1937
   

МУЗЕЙ МУРАВЬЁВ

             Двенадцать тысяч муравьев
             Собрали зернышки плодов
             И много разноцветных игл --
             Музей готов.
   
             Торчала кочка, а под ней,
             У догнивающих корней,
             Сто комнат и двухсветный зал,
             И там видней --
   
             Черники синенький плакат,
             Суставы муравьиных лат,
             Коронки челюстей, рога
             Рядком лежат.
   
             И стопки крыльев расписных,
             И усики клопов лесных,
             И пряжа тонких паутин
             Лежат с весны.
   
             Мешочки желтых мертвых тлей,
             И в кубиках вишневый клей,
             И в колокольчиках пыльца
             Со всех полей.
   
             Но странный есть один предмет,
             Таких в музее больше нет:
             Громадный конус, тяжкий вес
             И странный цвет.
   
             Стоит он, круглый, без конца,
             Как бог, лишившийся лица,
             И, капли сохранивший вид,
             Кусок свинца.
   
             Здесь не узнают, как он тверд,
             Какою силой он протерт
             Сквозь пыль и ветер, ткань и кость
             И шум аорт.
   
             Как червь его безглазый грыз,
             И в прахе он катился вниз,
             И тонкий стебелек травы
             Над ним повис.
   
             Его катили через пыль
             За сотни муравьиных миль.
             И в поколеньях муравьев
             Забылась быль
   
             Микроскопических минут.
             Сто поколений проживут,
             А он, ужасный и простой,
             Всё тут.
   
             Геометрический предмет,
             Но для него масштабов нет,
             Как будто в этот мир внесен
             С других планет.
   
             1938
   

* * *

             Мы захотим -- поставим брашна,
             Друзей, товарищей зовём
             И выпьем так, что небу страшно,
             А не хотим -- так и не пьём.
   
             Мы пляшем так, что стены стонут,
             И наша пляска всем видна;
             Народы целые потонут
             В потоках нашего вина.
   
             Мы запоём -- весь мир нам тесен,
             По всей земле тогда гремит,
             А коль не слышно наших песен,
             То вся вселенная молчит.
   
             Грустили мы -- земля страдала
             И тучи плакали над ней,
             Мать сыновей не узнавала
             И реки стали солоней.
   
             Считать -- не сосчитаем раны,
             Но вспомним обо всех боях,
             И не могилы, а курганы
             Находим мы в своих степях.
   
             Май 1939
   

Ласточки в Кронштадте

             На базе в амбразурах окон
             Есть много ласточкиных гнёзд.
             Из глины птицы лепят кокон, --
             Он крепок, незаметен, прост.
   
             Висит он каменным карманом,
             Неинтересный птичий дом,
             Открытый ветру и туманам,
             Как будто шепчет: "Не уйдём.
   
             От века мы с природой спорим,
             Мы не жалеем о былом,
             Всё будем мы летать над морем,
             Воды не зацепив крылом.
   
             Пожар сраженья нас задушит,
             Людей внезапная беда,
             Нам гнёзда лёгкие разрушат --
             Мы не исчезнем и тогда.
   
             Пусть будет жизнь -- и труд, и горе,
             Мы гнёзда вылепим опять,
             Покуда существует море,
             Здесь будут ласточки летать..."
   
             Я понял, что и в наше время
             Даёт природа вещий знак,
             Что трудовое наше племя
             Не может уничтожить враг.
   
             Пускай вся жизнь мне будет горем,
             Я не сойду с родной земли.
             Всю жизнь мы боремся и спорим,
             Но вьются ласточки над морем
             И ходят наши корабли.
   
             1940
   

* * *

             Границу мы представляем кривой,
             Окрашенной в красный цвет.
             Кроме того, стоит часовой, -
             А так ничего интересного нет.
             За ней синеет такой же лес,
             Так же стволы дубов черны.
             Но часовой потерял интерес
             К предметам чужой страны.
             Он будет смотреть от куста до куста,
             Но что ему этот вид!
             Будет ходить и, если устал,
             Винтовку к ноге. Стоит.
             Как будто бы и ничего не грозит -
             Всё тихо, застыло хоть на сто лет,
             Но четыре патрона вошли в магазин,
             Пятый сидит в стволе.
             Но если ночью шаги заскрипят,
             Ворохнётся лист или наст --
             Уверенный выстрел тряхнёт приклад,
             И эхо его отдаст.
   
             1940 (?)
   

Устная картинка

             Я не ропщу, что вновь пришла бессонница, -
             Во сне увидеть ничего не хочется.
             Не стану я подушку перекладывать,
             Курить впотьмах, вздыхать или ворочаться.
   
             Возьму тетрадку, что-нибудь придумаю, --
             Иных займёт. Кому-нибудь приглянется.
             Со многими делю я одиночество
             И не боюсь теперь, что ночь протянется.
   
             Кому-нибудь и этим я понадоблюсь
             И помогу в минуту несчастливую.
             Не брезгайте, когда простой ремесленник
             Подарит вам работу кропотливую.
   
             Не прогоняй меня, мой друг неведомый,
             Не отвергай простого приношения.
             Ведь я и для тебя слова придумывал,
             И для тебя искал я утешения.
   
             Мой бедный друг в минуту несчастливую
             Увидит вдруг мою картинку устную --
             Простит меня за эту вещь несложную,
             Простит меня и за улыбку грустную.
   
             30 января 1941
   

Тропинка гномов

             Я нашёл в лесу следы,
             Что кончались у воды.
             Были в том лесу канавы
             И проточные пруды.
   
             У воды желтел песок,
             Был кустарник невысок.
             Там нашёл я отпечатки
             Маленьких проворных ног.
   
             По песку и по суглинку
             Кто-то вытоптал тропинку,
             Кто-то часто здесь ходил,
             Не задел за паутинку,
             Веточки не обломил.
   
             Кто-то вытянул травинку,
             Сплел зелёную корзинку
             И чернику собирал.
             Кто живет в лесу зелёном,
             Чья избушка там под клёном --
             До сих пор я не узнал.
   
             Между чёрными корнями
             Вижу маленькую дверь,
             Загороженную пнями,
             Чтоб не вполз лукавый зверь...
   
             1941
   

* * *

             Мы недолго пробыли в Батуми.
             Я едва запомнил узкий берег,
             Чёрно-красный корпус парохода,
             Лодки тёмные, как рыбьи спины,
             Пристани с дрожащими мостками,
             Близко зеленеющие горы
             И деревья старого бульвара,
             Самого прекрасного на свете.
             В первый раз увидел я всё это,
             Но как будто вновь сюда вернулся,
             Узнавал, как будто прожил годы
             В домике с прохладными сенями.
             Так же вечерами у кофеен
             Слышался костяшек треск азартный,
             Стук подков на улицах мощёных,
             Окрики усатых водоносов,
             Плещущие гулкие удары
             И судейский жестяной свисточек
             На площадке за стеной акаций.
             Мы с тобой ходили всюду вместе,
             Вечно нам друг друга не хватало.
             Я ли в домино играть садился --
             Ты в мои заглядывала кости,
             Если ты записывать садилась --
             Я твои перебирал тетрадки.
             Ужинать ходили -- занимали
             Самый дальний столик в ресторане.
   
             1941
   

* * *

             Застыли, как при первой встрече.
             Стоят и не отводят глаз.
             Вдруг две руки легли на плечи
             И обняли, как в первый раз.
   
             Всё было сказано когда-то.
             Что добавлять? Прощай, мой друг.
             И что надежней плеч солдата
             Для этих задрожавших рук?
   
             1941
   

* * *

             Здесь только призрак мой живёт.
             Как человек, он ест и пьёт.
             А если я сюда приду/--
             Он навсегда уйдёт.
   
             Мне жаль бессонных вечеров
             Над столбиками древних строф.
             Мне жаль, что бедный призрак тот
             Моих найти не может слов.
   
             Он будет мучиться всю ночь,
             Я не могу ему помочь:
             Когда я подойду к столу/--
             Ему уйти придется прочь.
   
             Не знает он мою печаль
             И радости поймёт едва ль.
             И то, что я своим зову,
             Ему, наверное, не жаль.
   
             Мое уменье он постиг,
             Добрался до заветных книг.
             Но разве он узнает всё,
             Что я любил, к чему привык?
   
             Внизу я под окном стою
             И вижу комнату мою.
             Зелёной лампы мягкий свет
             На потолке я узнаю...
   
             1941
   

* * *

             Вдоль проспектов глухо и слепо,
             Спотыкаясь, идёт тишина.
             Ветер замер, и ночь окрепла.
             Над заводом темнеет она.
   
             Но сочатся всю ночь над цехами
             Сотни лампочек -- жёлтых глаз.
             И лежит в шкафу за резцами
             Твой проверенный противогаз.
   
             1941 (?)
   

* * *

             Пространство. Даль. Буланая.
             Парнишка на коне.
             О, Трансвааль, страна моя,
             Ты вся горишь в огне.
   
             О песня, снова в дрожь иди
             Туда, где на заре
             Летят карьером лошади
             В дымящемся каре!
   
             На буйный век я выменял
             Спокойную страну,
             И ты, Девет, возьми меня
             С собою на войну!
   
             Там грянет залп -- и пауза.
             И поле нараспашь.
             Я взял с собою маузер,
             Кларнет и патронташ.
   
             Буланая, постранствуй
             В траве по стремена.
             Страна моя -- пространство,
             Мой век -- все времена!
   
             Я сапоги изнашивал.
             Я рвался наугад.
             И вот из века нашего
             Я в бой веду отряд.
   
             В свою победу верю я.
             Ведь нам не первый раз:
             "Мы красная кавалерия,
             И про нас..."
   
             1941 (?)
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru