Толстой Лев Николаевич
В. Лазурский. Воспоминания о Л. Н. Толстом ... У Л. Н. Толстого в последний год его жизни. Дневник В. Ф. Булгакова

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   В. Лазурскій. Воспоминанія о Л. Н. Толстомъ. Москва. 1911. Стр. 102. Ц. 80 к.
   У Л. Н. Толстого въ послѣдній годъ его жизни. Дневникъ В.Ѳ. Булгакова (Библіотека Л. Н. Толстого. Подъ ред. П. И. Бирюкова. No 4). Изд. Т-на И. Д. Сытина. Москва. 1911. Стр. 338. Ц. 50 к.
   Воспоминанія г. Лазурскаго относятся къ 1894--1900 гг., когда онъ жилъ въ домѣ Л. Н. Толстого въ качествѣ учителя его сыновей. Г. Булгаковъ былъ секретаремъ Л. Н. и помогалъ ему въ работѣ надъ составленіемъ сборника "На каждый день"; онъ былъ ближе къ Л. Н. и почти ежедневно въ теченіе послѣдняго года жизни великаго писателя имѣлъ случай видѣть и слушать его. Обѣ книги принадлежатъ людямъ, которыхъ не связывала съ Л. Н. какая-либо интимная близость; не замѣтно въ нихъ особенной глубины, тонкости, наблюдательности. Но обѣ производятъ впечатлѣніе добросовѣстности и строгой правдивости, и уже этимъ онѣ рѣзко отличаются отъ сочиненныхъ разговоровъ, которые еще при жизни Л. Н. Толстого появлялись въ такомъ количествѣ, собирались въ книги и,-- какъ, напр., сочиненія пресловутаго г. Тенеромо, увы, нынѣ даже переведенные на нѣмецкій языкъ -- вызывали рѣшительныя опроверженія изъ Ясной Поляны. Уже въ протокольной суховатости книгъ г.г. Лазурскаго и Булгакова чувствуется сознаніе той отвѣтственности, которую налагаетъ на нихъ ихъ задача. Хорошо или дурно написали они свои книги, видѣли больше или меньше того, что показалъ имъ счастливый случай, во всякомъ случаѣ ихъ книги и черезъ много лѣтъ будутъ необходимымъ матеріаломъ для изслѣдователей жизни и творчества Л. Н. Толстого. Теперь онѣ очевидно разсчитаны не столько на изслѣдователей, сколько на рядовыхъ читателей, и г. Булгаковъ даже не считалъ себя въ правѣ задерживать опубликованіе своей книги: "мнѣ чувствовалось -- говорить онъ -- что я долженъ сдѣлать это теперь же, для всѣхъ тѣхъ, кто не дѣлилъ со мной радости личнаго общенія со Львомъ Николаевичемъ, но кто любилъ его не меньше меня". Въ оцѣнкѣ долга, лежащаго на немъ, г. Булгаковъ, пожалуй, ошибся: "радости личнаго общенія" его книга не замѣняетъ, конечно, ни въ малой степени, а между тѣмъ поспѣшность, съ которой г. Булгаковъ издалъ ее, заставила его пожертвовать кой чѣмъ очень существеннымъ. Самъ онъ, ссылаясь на современное положеніе русской печати и на понятныя требованія деликатности по отношенію къ упоминающимся въ дневникѣ здравствующимъ лицамъ, заявляетъ, что дневникъ его появляется въ значительно сокращенномъ видѣ. Это было бы не такъ важно, если бы мы всѣ не знали, что какъ разъ годъ, проведенный въ семьѣ Толстыхъ г. Булгаковымъ, былъ годомъ полнымъ напряженныхъ настроеній, столкновеній, событій, -- а книга г. Булгакова спокойно день за днемъ рисуетъ этотъ годъ, какъ заурядный. Въ этихъ обычныхъ разговорахъ о морали и религіи, о литературѣ и политикѣ было уже что-то роковое, что-то послѣднее, "подъ ними хаосъ шевелился",-- а мы получили записи мнѣній Л. Н. Толстого. Конечно, характеристики его посѣтителей и корреспондентовъ, разсказы о его привычкахъ,-- все это, безъ сомнѣнія, чрезвычайно интересно, но въ концѣ концовъ оставляетъ не вполнѣ удовлетвореннымъ. Въ еще большей степени это относится къ книгѣ г. Лазурскаго,-- который былъ болѣе внимателенъ къ воззрѣніямъ Толстого,-- оно и легче -- чѣмъ къ его дѣйствіямъ, чѣмъ, такъ сказать, къ нему самому. Въ томъ, что мы такъ высоко цѣнили въ Толстомъ, особенно въ Толстомъ послѣднихъ десятилѣтій, какую роль играютъ его мнѣнія литературныя и политическія? Г. Лазурскій вспоминаетъ объ Эккерманѣ,-- который, къ слову сказать, и не спѣшилъ, какъ наши мемуаристы, и издалъ свою книгу, и то не всю, лишь черезъ четыре года послѣ смерти Гете, "систематически позировавшаго" передъ нимъ, по словамъ г. Лазурскаго. Пора бы, кажется, покончить съ этой пошловатой привычкой называть Гете "олимпійцемъ и тайнымъ совѣтникомъ" и обличать его въ позахъ. Книга Эккермана безсмертна потому, что она передаетъ воззрѣнія великаго мыслителя, который въ этихъ воззрѣніяхъ передавалъ лучшую часть своего существа. Можемъ ли мы, не кривя душой, то же сказать о Толстомъ. Развѣ есть у Эккермана что нибудь подобное такимъ приговорамъ: "Рудинъ -- фальшивая, придуманная вещь", "Бѣлинскій -- болтунъ", "у Некрасова въ стихахъ не было нисколько поэзіи", "поэмы Пушкина -- дребедень" (Лазурскій), "Дарвинизмъ для меня образецъ глупости" (Булгаковъ) и т. п. Развѣ есть у Гете въ книгѣ Эккермана эти противорѣчія, явно зависящія отъ настроенія, эта догматичность, лишающая всякой возможности сговориться, обсудить доводы, думать вмѣстѣ? И развѣ это говоритъ противъ Толстого? Развѣ онъ обязанъ быть такимъ, какъ Гете? Онъ самъ по себѣ. Главное, самое дорогое было вѣдь не въ томъ, что онъ говорилъ и даже не въ томъ, что онъ писалъ, а въ томъ, что онъ чѣмъ-то былъ, что въ послѣдніе десятилѣтіе каждое его писаніе было прежде всего дѣйствіемъ, не литературнымъ произведеніемъ, а жизненнымъ актомъ. И когда намъ ближе хочется узнать его, проникнуть за толщу внѣшняго къ болѣе глубокимъ чертамъ его личности, мы прежде всего чувствуемъ, какъ сравнительно мало говорятъ о немъ его воззрѣнія, самыя парадоксальныя. Пожалуй, парадоксальность -- самое характерное въ нихъ, и какъ выразителенъ такой, напримѣръ, эпизодъ, записанный г. Булгаковымъ: "Въ "Рѣчи" напечатанъ отрывокъ письма Толстого къ Гусеву о кометѣ Галлея. Кто-то при Л. Н. замѣтилъ, не совсѣмъ удачно, что печатаютъ все, что бы ни написалъ Толстой.-- Да, это такъ трудно,-- сказалъ Л. Н.-- такъ часто напишешь свойственныя мнѣ глупости, и все это попадаетъ въ печать".
   И вообще дневникъ г. Булгакова въ высшей степени важенъ и интересенъ, потому что въ немъ Толстой является не въ видѣ источника сентенцій и приговоровъ, а живетъ, ѣстъ, ѣздитъ верхомъ, улыбается, говоритъ важное и неважное. Чудесное ребячество великаго человѣка, такъ хорошо его рисующая способность къ шуткѣ, къ стихійному веселью, къ игрѣ, нашло прекрасное отраженіе въ книгѣ г. Булгакова. Мысли Толстого отступаютъ здѣсь на второй планъ передъ его чувствами, передъ общимъ обликомъ его волевой природы, и какъ ни важны разсыпанныя здѣсь -- и въ книгѣ г. Лазурскаго -- признанія его о его творчествѣ, замѣчанія о писателяхъ, о вопросахъ морали, религіи, общественной жизни, болѣе цѣнными для любящихъ Толстого представляются намъ разныя сообщенія о. вкусахъ, о привычкахъ Л. Н., объ эмоціональной окра скѣ того или другого его замѣчанія или незамѣтнаго поступка. Трудно передать то впечатлѣніе напряженной жизненности, громадной активности, которыя оставляютъ замѣтки г. Булгакова, и, конечно, гораздо интереснѣе сохраненныхъ имъ мнѣній Л. Н. о декадентахъ или о русскомъ правительствѣ -- мы вѣдь достаточно знаемъ эти мнѣнія -- такое, напримѣръ, указаніе: "Между прочимъ, вотъ программа всѣхъ верховыхъ прогулокъ Л. Н., отъ которой онъ отступаетъ очень рѣдко: выѣхать по дорогѣ, скоро свернуть съ нея въ лѣсъ или въ поле, въ лѣсу пробираться по самымъ глухимъ тропинкамъ, переѣзжать рвы и заѣхать такимъ образомъ очень далеко; затѣмъ -- заблудиться и, наконецъ, тогда искать дороги въ Ясную, спрашивая объ этомъ у встрѣчныхъ, плутать, пріѣхать утомленнымъ. Спросишь: Устали, Левъ Николаевичъ?-- Нѣтъ ничего,-- неопредѣленнымъ тономъ. Или очень опредѣленно, только одно слово: "Усталъ"!
   Какъ хорошо; и какъ чувствуется въ этомъ Толстой, и какой свѣтъ на его душу, на его жизнь бросаетъ эта незамѣтная привычка.

"Русское Богатство", No 5, 1911

   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru