Толстой Лев Николаевич
Мысли из дневников Л. Н. Толстого (1881-1910)

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Составил В. С. Аньянов (2014).


Мысли из дневников Л. Н. Толстого
1881-1910

  

Составил В. С. Аньянов (vanyanov@yandex.ru)

  

Волгодонск
2014

Предисловие

   Литературное наследие Толстого поистине бесценно. Во всем мире восхищаются его гениальными художественными творениями. Но в тени этой славы находятся другие произведения автора, которые сам Толстой ценил намного выше, чем "Войну и мир" и "Анну Каренину". Это статьи, сборники изречений, письма и дневники, написанные после духовного перелома, пережитого писателем во второй половине 70-х годов XIX века. Полушутя, Толстой говорил, что его художественные сочинения -- это рекламная вывеска для привлечения публики к его действительно важным произведениям. Из творчества позднего периода, пожалуй, наименее известными широкому кругу читателей остаются дневники писателя.
   Дневники Толстого поражают своей глубиной, оригинальностью мышления и разнообразием затрагиваемых тем. Трудно найти сколько-нибудь важную сторону общественной или личной жизни, которая бы не волновала писателя и не нашла отражения на страницах его дневников. Однако больше всего Толстого интересовали религиозно-нравственные вопросы, потому что именно в религии, и вытекающем из нее нравственном поведении, он видел благо человеческой жизни. Мы можем соглашаться или не соглашаться с убеждениями, к которым пришел Толстой-мыслитель, но одно бесспорно: дневник Толстого до конца искренен.
   Толстой незадолго до смерти так писал о своих дневниках последних лет:
   " Дневники... могут иметь некоторое значение, хотя бы в тех отрывочных мыслях, которые изложены там. И потому издание их, если выпустить из них всё случайное, неясное и излишнее, может быть полезно людям".
   Исполняя волю Толстого, выпустив "всё случайное, неясное и излишнее", данная книга предлагает читателю ознакомиться с религиозно-философскими размышлениями великого мыслителя из его дневников 1881-1910 гг.
  
   1881-1883
  
  
   5 мая 1881 г.
   Семья -- это плоть. Бросить семью -- это 2-ое искушение -- убить себя. Семья -- одно тело. Но не поддавайся 3-му искушению -- служи не семье, но единому Богу. Семья указатель того места на экономической лестнице, которое должен занимать человек. Она -- плоть. Как для слабого желудка нужна легкая пища, так для слабой, избалованной семьи нужно больше, чем для привычной к лишениям.
  
   6 мая 1881 г.
   Не даром пословица: деньги -- ад. Ходил Спаситель с учениками. "Идите по дороге, придут кресты, налево не ходите -- там ад". Посмотрим, какой ад. Пошли. Куча золота лежит. "Вот сказал -- ад, а мы нашли клад". На себе не унесешь. Пошли добывать подводу. Разошлись и думают: делить надо. Один нож отточил, другой пышку с ядом спек. Сошлись, один пырнул ножом, убил, у него пышка выскочила -- он съел. Оба пропали.
  
   15 мая 1881 г.
   Государство. "Да мне всё равно, в какие игрушки вы играете, только чтобы из-за игры зла не было".
  
   18 мая 1881 г.
   Сережа говорит: учение Христа всё известно, но трудно. Я говорю: нельзя сказать "трудно" бежать из горящей комнаты в единственную дверь.
  
   21 мая 1881 г.
   Спор: "добро условно", т. е. нет добра -- одни инстинкты.
  
   22 мая 1881 г.
   Продолжение разговора об условности добра. Добро, про которое я говорю, есть то, которое считает хорошим для себя и для всех.
  
   29 мая 1881 г.
   -- Христианское учение неисполнимо.
   -- Так оно глупости?
   -- Нет, но неисполнимо.
   -- Да вы пробовали ли исполнять?
   -- Нет, но неисполнимо.
  
   28 июня 1881 г.
   Разговор о Боге. Они думают, что сказать: я не знаю этого, это нельзя доказать, это мне не нужно, что это признак ума и образования. Тогда как это-то признак невежества. "Я не знаю никаких планет, ни оси, на которой вертится земля, ни экликтик каких-то непонятных, и не хочу это брать на веру, а вижу ходит солнце, и звезды как-то ходят". Да ведь доказать вращение земли и путь ее, и мутацию, и предварение равноденствий очень трудно, и остается еще много неясного и, главное, трудно вообразимого, но преимущество то, что всё сведено к единству. Также и в области нравственной и духовной -- свести к единству вопросы: что делать, что знать, чего надеяться? Над сведением их к единству бьется всё человечество. И вдруг разъединить всё, сведенное к единству, представляется людям заслугой, которой они хвастают. Кто виноват? Учим их старательно обрядам и закону Божию, зная вперед, что это не выдержит зрелости, и множеству знаний, ничем не связанных. И остаются все без единства, с разрозненными знаниями и думают, что это приобретение.
  
   1 июля 1881 г.
   Разговор о том, что обидчиков простить надо. Читает Евангелие: и кто хочет взять у тебя рубаху... Смеется. Да что ж, это разве на смех сказано? - Ну, так и надо делать...
  
   3 июля 1881 г.
   Я с болезни не могу справиться. Слабость, лень и грусть. Необходима деятельность, цель -- просвещение, исправление и соединение. Просвещение я могу направлять на других. Исправление -- на себя. Соединение с просвещенными и исправляющимися.
  
   10 июля 1881 г.
   Тургенев боится имени Бога, а признает его. Наивно спокойный, в роскоши и праздности жизни.
  
   5 октября 1881 г.
   1) Прошел месяц -- самый мучительный в моей жизни. Переезд в Москву. Всё устраиваются. Когда же начнут жить? Всё не для того, чтобы жить, а для того, что так люди. Несчастные! И нет жизни. Вонь, камни, роскошь, нищета, разврат. Собрались злодеи, ограбившие народ, набрали солдат, судей, чтобы оберегать их оргию, и пируют. Народу больше нечего делать, как, пользуясь страстями этих людей, выманивать у них назад награбленное. Мужики на это ловчее. Бабы дома, мужики трут полы и тела в банях, возят извозчиками.
   2) Соловьев бедный, не разобрав христианство, осудил его и хочет выдумать лучше. Болтовня, болтовня без конца.
  
   22 декабря 1882 г.
   Если любишь Бога, добро (кажется, я начинаю любить его), любишь, т. е. живешь им -- счастье в нем, жизнь в нем видишь, то видишь и то, что тело мешает добру истинному -- не добру самому, но тому, чтобы видеть его, плоды его. Станешь смотреть на плоды добра -- перестанешь его делать, мало того -- тем, что смотришь, портишь его, тщеславишься, унываешь. Только тогда то, что ты сделал, будет истинным добром, когда тебя не будет, чтобы портить его. Но заготовляй его больше. Сей, сей, зная, что не ты, человек, пожнешь. Один сеет, другой жнет. Ты, человек, Лев Николаевич, не сожнешь. Если станешь не только жать, но полоть -- испортишь пшеницу. Сей, сей. И если сеешь Божье, то не может быть сомненья, что оно вырастет. То, что прежде казалось жестоким, то, что мне не дано видеть плодов, теперь ясно, что не только не жестоко, но благо и разумно. Как бы я узнал истинное благо -- божие -- от неистинного, если б я, человек плотский, мог пользоваться его плодами?
   Теперь же ясно; то, что ты делаешь, не видя награды, и делаешь любя, то наверно божие. Сей и сей, и Бог возрастит, и пожнешь не ты, человек, а то, что в тебе сеет.
  
   1 января 1883 г.
   1) Когда только проснусь, часто мне приходят мысли, уяснения того, что прежде было запутано, так что я радуюсь -- чувствую, что продвинулось.
   Так на днях -- собственность. Я всё не мог себе уяснить, что она. Собственность, как она теперь -- зло. А собственность сама по себе -- радость на то, что тем, что я сделал, добро. И мне стало ясно. Не было ложки, было полено, я выдумал, потрудился и вырезал ложку. Какое же сомненье, что она моя? Как гнездо этой птицы ее гнездо. Она хочет им пользоваться, как хочет. Но собственность, ограждаемая насилием -- городовым с пистолетом -- это зло. Сделай ложку и ешь ею, но пока она другому не нужна. Это ясно. Вопрос трудный в том, что я сделал костыль для моего хромого, а пьяница берет костыль, чтобы ломать им двери. Просить пьяницу оставить костыль. Одно. Чем больше будет людей, которые будут просить, тем вернее костыль останется у того, кому нужнее.
   2) Нынче Гудович умерла. Умерла совсем, а я и мы все умерли на год, на день, на час. Мы живем, значит мы умираем. Хорошо жить, значит хорошо умирать. Новый год! Желаю себе и всем хорошо умереть.
  
   1884
  
  
   Без даты
   1) Китайские пословицы:
   И из реки мышь не выпьет больше того, что в брюхо влезет (богатство).
   Чего нельзя сказать, лучше не делать.
   Бог не поможет, коли упустишь.
   Когда пить захотелось, некогда колодца рыть.
   Сладкие речи -- яд, горькие -- лекарство.
   Яйцо всё крепко, а насидится, цыпленок вылупится.
   Кто бьет на самое лучшее, добьется хорошего, а кто бьет только на хорошее, тот никогда не дойдет до него.
   Останови руки, останови и рот.
   Дегтярная бочка только на деготь.
   Доброта завяжет крепче долга.
   На чужие деньги жить -- время коротко, на других работать -- время долго.
   Открой книгу, что-нибудь да узнаешь.
   Настоящий человек всегда, как дитя.
   Не тот судья, кто играет, а кто смотрит.
   Счастье умному -- радость, а дураку -- горе.
   Себя попрекай, в чем других попрекаешь, а других прощай, в чем себя прощаешь.
   2) Из Лаоцы:
   Когда человек родится, он гибок и слаб; когда он колян и крепок -- он умирает.
   Когда деревья родятся, они гибки и нежны. Когда они сухи и жестки, они умирают. Крепость и сила спутники смерти. Гибкость и слабость спутники жизни. Поэтому то, что сильно, то не побеждает.
   Когда дерево стало крепко, его срубают.
   То, что сильно и велико, то ничтожно; то, что гибко и слабо, то важно.
   3) Я сейчас перечел среднюю и новую историю по краткому учебнику.
   Есть ли в мире более ужасное чтение? Есть ли книга, которая могла бы быть вреднее для чтения юношей? И ее-то учат. Я прочел и долго не мог очнуться от тоски. Убийства, мучения, обманы, грабежи, прелюбодеяния и больше ничего.
   Говорят -- нужно, чтобы человек знал, откуда он вышел. Да разве каждый из нас вышел оттуда? То, откуда я и каждый из нас вышел с своим миросозерцанием, того нет в этой истории. И учить этому меня нечего.
   Так же как я ношу в себе все физические черты всех моих предков, так я ношу в себе всю ту работу мысли (настоящую историю) всех моих предков. Я и каждый из нас всегда знает ее. Она вся во мне, через газ, телеграф, газету, спички, разговор, вид города и деревни. В сознание привести это знание? -- да, но для этого нужна история мысли -- независимая совсем от той истории. Та история есть грубое отражение настоящей. Реформация есть грубое, случайное отражение работы мысли, освобождающей человечество от мрака. Лютер со всеми войнами и Варфоломеевскими ночами не имеет никакого места между Эразмами, BoИtie, Rousseau и т. п.
   4) Из Вед:
   Будь они лошади, коровы, люди, слоны, всё, что живет, ходит, плавает и летает, всё, что даже не двигается, как деревья и травы, всё это глаза разума. Всё образовано разумом. Мир есть глаз разума, и разум его основа. Разум есть единое сущее. Человек, отдаваясь разуму и служению ему, спускается из этого мира явлений в мир блаженный и свободный и становится бессмертным.
   5) Конфуций не упоминает о Шанг-ти -- личном Боге, а всегда только о небе.
   А вот его отношение к миру духовному. Его спрашивают: как служить духам умерших? Он сказал: когда вы не умеете служить живым, как вы будете служить мертвым? Спросили о смерти: когда вы не знаете жизни, что вы спрашиваете о смерти? Спросили: знают ли мертвые о нашем служении им? Он сказал: если бы я сказал, что знают, я боюсь, что живые погубили бы свою жизнь, служа им. Если бы я сказал, что не знают, я боюсь, что совсем бы забыли о них. Вам незачем желать знать о том, что знают мертвые. Нет в этом нужды. Вы всё узнаете в свое время.
   Что есть мудрость?
   "Искренно отдаваться служению людям и держаться дальше от того, что называют духовным миром -- это мудрость".
   "Управлять значит исправлять. Если вы ведете народ правильно, кто посмеет жить неправильно?"
   Было много воров. Спросили: как от них избавиться?
   "Если бы вы сами не были жадны, то вы бы деньги платили им, и они не стали бы воровать".
   Спросили, хорошо ли для блага добрых убивать дурных?
   "Зачем убивать? Пусть ваши желания будут добрые, и все будут добрые. Высшее всё равно как ветер, а низшее, как трава. Ветер дует, трава гнется".
   Весь вопрос в том, что и кого считать высшим.
   Считать высшим, поднимать, уважать доброе.
   Считать низшим, спускать, презирать злое -- без сделок.
  
   9 марта 1884 г.
   Пришел Гуревич-эмигрант (еврей). Хочет найти общее соединительное евреев и русских. Оно давно найдено. Иногда я грущу, что дрова не горят. Точно если бы они загорелись при мне, это бы не было явным признаком, что горят не дрова, а поджожки, и они не занялись.
  
   10 марта 1884 г.
   1) Андрюша пролил чернила. Я стал упрекать. И верно у меня было злое лицо. Миша тотчас же ушел. Я стал звать его; но он не пошел и занялся тотчас же рисованием картинок. После я послал его в комнату Тани спросить о Маше. Таня сердито окрикнула его. Он тотчас же ушел. Я послал его еще раз. Он сказал: нет, я не хочу, я хочу с тобой быть. Где сердятся, там нехорошо. Он уходит оттуда, но сам не сердится, не огорчается. И его радости и занятия жизни не нарушаются этим. Вот чем надо быть. Как говорит Лаоцы -- как вода. Нет препятствий, она течет; плотина, она остановится. Прорвется плотина -- она потечет, четвероугольный сосуд -- она четвероугольна; круглый -- она круглая. От того-то она важнее всего и сильнее всего.
   2) Что за глупое явление реформация Лютера. Вот торжество ограниченности и глупости. Спасение от первородного греха верою и тщета добрых дел стСят всех суеверий католичества. Учение (ужасное по нелепости) об отношениях церкви и государства могло только вытечь из глупости. Так оно и вытекло из лютеранства.
  
   11 марта 1884 г.
   Учение середины Конфуция удивительно. Всё то же, что и Лаоцы -- исполнение закона природы -- это мудрость, это сила, это жизнь. И исполнение этого закона не имеет звука и запаха. Оно тогда -- оно, когда оно просто, незаметно, без усилия, и тогда оно могущественно. Признак его есть искренность -- единство, не двойственность. Он говорит: небо всегда действует искренно.
   Не знаю, что будет из этого моего занятия, но мне оно сделало много добра.
  
   12 марта 1884 г.
   Неопределенность желаний, и потому неискренность, и потому бессилие. Как удивительно ясно и сильно выражение Лаоцы, что небо производит всё, и могущественно, потому что оно всегда искренно.
  
   14 марта 1884 г.
   Читал Отечественные Записки. "Психические явления должны войти в круговорот жизни". Разумеется, но не через это они сделаются нам известны, только регулируемы они могут быть тем, что мы поймем их связь с круговоротом жизни. Они -- известное, самое известное, то известное, которое нам необходимо признавать известным для решения вопросов круговорота жизни. Всё круговорот -- правда. Но есть начало движения и начало косности. Глядя на мир, я должен признать силу и материю. Стараясь же определить и то, и другое, я прихожу к метафизическому представлению начала того и другого -- непостижимой начальной силы и непостижимого вещества. Я пришел к этой бессмыслице только потому, что я не признал известного себя, который есть начальная непостижимая сила и непостижимое вещество. Вещество и сила соприкасаются с непостижимым, но не где-то там, в бесконечном пространстве и времени, а во времени, а во мне самом. Я сознающая себя сила и сознающее себя вещество, и потому только и вижу круговорот силы и вещества.
  
   15 марта 1884 г.
   Мое хорошее нравственно состояние я приписываю чтению Конфуция и, главное, Лаоцы. Надо себе составить Круг чтения: Эпиктет, Марк Аврелий, Лаоцы, Будда, Паскаль, Евангелие. Это и для всех бы нужно. Это не молитва, а причащение.
  
   16 марта 1884 г.
   Читал статью Гуревича. Дурно написана. Тон эмигранта -- развязный и неясный. Интересно изменение миросозерцания еврея. Да, променять синагогу с Талмудом на гимназию с граматикой невыгодно. Кажущаяся выгода только в том, что в гимназии и университете ни во что не верят -- делаешься свободным от всего, но это не надолго приятно. Всё равно, как снять платье зимой. В первую минуту покажется легче.
  
   18 марта 1884 г.
   Принес письмо еврей. Читал письмо. Странно. Это 3-й еврей обращается ко мне. Одно общее во всех. Они чувствуют, что их вера, как ни изуродована -- вера, и лучше безверия прогресса. Этот кажется серьезнее всех. Но у всех какой-то спешный азарт. Вспыхивают, а не горят.
  
   19 марта 1884 г.
   1) Извозчик пьяный, сквернослов, здоровенный. Сейчас о похабстве... Что делать с этими? Их же имя легион. Это в лучшем случае Горации. Конфуций прав, только не насилие власти, а насилие убеждения -- искусства -- церкви, обряды жизни, веселья, нравы определенные, которым бы легко было им повиноваться. Но непременно повиноваться. Они сами не могут. В их числе все женщины.
   2) Пришел Гуревич. Он писатель без своих мыслей. Лучшая поверка человека: уйдет он и нечего вспомнить.
  
   22 марта 1884 г.
   Я грущу, что мое дело не растет. Это всё равно, что грустить о том, что посеянное не всходит сейчас же, что зерен не видно. Правда, что поливки нету. Поливка была бы -- дела твердые, ясные, во имя учения. Их нет, потому что не хочет еще Бог.
  
   23 марта 1884 г.
   Сел за перевовод Урусова. Неровен. Часто очень нехорошо. Не знаю что�: текст или перевод? Вероятнее текст. Надо писать, т. е. выражать мысли так, чтобы было хорошо на всех языках. Таково Евангелие, Лаоцы, Сократ. Евангелие и Лаоцы лучше на других языках.
  
   25 марта 1884 г.
   Человек, делающий дурное, самое дурное -- не зол и часто бывает очень добр -- цари, солдаты. Но человек, делающий дурное и знающий, что это дурно, -- сомневающийся, вот кто зол, только эти злые и есть в мире.
  
   29 марта 1884 г.
   1) Читал Конфуция. Всё глубже и лучше. Без него и Лаоцы Евангелие не полно. И он ничего без Евангелия.
   2) Письмо после обеда от Черткова. Он сердится за разумение вместо Бога. И я с досадой подумал: коли бы он знал весь труд и напряжение, и отчаяние, и восторги, из которых вышло то, что есть. Вот где нужно уважение. Но чтобы оно было, нужно его заслужить. А чтобы его заслужить, нужно его не желать.
   3) Я боялся говорить и думать, что все 99/100 сумасшедшие. Но не только бояться нечего, но нельзя не говорить и не думать этого. Если люди действуют безумно (жизнь в городе, воспитание, роскошь, праздность), то наверно они будут говорить безумное. Так и ходишь между сумасшедшими, стараясь не раздражать их и вылечить, если можно.
   4) Если точно я живу (отчасти) по воле Бога, то безумный, больной мир не может одобрять меня за это. И если бы они одобрили, я перестал бы жить по воле Бога, а стал бы жить по воле мира, я перестал бы видеть и искать волю Бога. Таково было твое благоволение.
  
   30 мapтa 1884 г.
   Читал Конфуция. Надо сделать это общим достоянием.
   Не даром "церемония" -- propriety -- обращения с людьми есть целое учение: 1) этика -- основы нравственности и 2) приложение этих основ -- обращение с людьми.
  
   Март 1884 г.
   Читал Конфуция и записывал. Религиозное -- разумное объяснение власти и учение о нем китайское было для меня откровением. Если Богу угодно, я буду полезен людям, исполнив это. Во мне всё больше и больше уясняется то в этом, что было неясно. Власть может быть не насилие, когда она признается как нравственно и разумно высшее. Власть, как насилие, возникает только тогда, когда мы признаем высшим то, что не есть высшее по требованиям нашего сердца и разума. Как только человек подчинился тому -- будь то отец или царь, или законодательное собрание, -- что он не уважает вполне, так явилось насилие. Когда то, что я считаю высшим, стало не высшим, и я осуждаю его, то употребляются обыкновенно два способа: стать самому выше того, что было высшим -- подчинить его себе (ссоры сыновей с отцами, революции), или, несмотря на то, что высшее перестало быть высшим -- продолжать нарочно считать его высшим -- конфуцианство, славянофильство, Павел (несть власти не от Бога). Оба средства ужасные и самое ужасное последнее; оно доводит до первого. Выход же один: я не считаю того-то высоким, и потому и должен поступать так. Считаю то высоким и должен поступать так.
   Власть истинная не может быть основана ни на предании, ни на насилии. Она может быть основана только на единстве признания высоты.
   4 апреля 1884 г.
   1) Очень тяжело в семье. Тяжело, что не могу сочувствовать им. Все их радости, экзамен, успехи света, музыка, обстановка, покупки, всё это считаю несчастьем и злом для них и не могу этого сказать им. Я могу, я и говорю, но мои слова не захватывают никого. Они как будто знают -- не смысл моих слов, а то, что я имею дурную привычку это говорить. В слабые минуты -- теперь такая -- я удивляюсь их безжалостности. Как они не видят, что я не то, что страдаю, а лишен жизни, вот уже 3 года. Мне придана роль ворчливого старика, и я не могу в их глазах выйти из нее: прими я участие в их жизни -- я отрекаюсь от истины, и они первые будут тыкать мне в глаза этим отречением. Смотри я, как теперь, грустно на их безумство -- я ворчливый старик, как все старики.
   2) Если верить в то, что цель и обязанность человека есть служение ближнему, то надо и доходить до того, как служить ближнему. Надо выработать правила, как нам, в нашем положении, служить? А чтобы нам, в нашем положении, служить, надо прежде всего перестать требовать службы от ближних. Странно кажется, но первое, что нам надо делать -- это прежде всего служить себе. Топить печи, приносить воду, варить обед, мыть посуду и т. п. Мы этим начнем служить другим.
  
   7 апреля 1884 г.
   1) Толпы бегут к заутрене. Когда будут бегать хоть не так, но в 1/100 к делу жизни?!
   2) С Страховым разговор о дарвинизме. Он -- бедный -- серьезно, разумно опровергает бред сумасшедших. Напрасно и бесконечная работа. Напрасно потому, что они безумны тем, что не верят разумным доводам, и бесконечная работа потому, что сумасшествиям нет конца.
   3) Когда проскочет через машину колос, то он колос. Когда попадет в машину, то он зерно, потом мука, потом хлеб, потом кровь, потом нервы, потом мысль, и как только он мысль, то он всё, т. е. уже не колос, а то, из чего и рожь и хлеб, и свинья, и дерево, и добро, и всё, т. е. Бог. Попадет в корковое, мозг и оттуда может попасть в Бога, в источник всего. В человеке, в жизни его, в мозгу, в разуме источник всего. Не источник, а та часть, которая соединяется, сливается с началом всего. Всякое жизненное явление, впечатление, получаемое человеком, может пройти по человеку, как по проводнику, и может дойти до его сердцевины, и там слиться с его началом. Задача и счастье человека образовать из себя центр начальный, бесконечный, свободный, а не вторичный, ограниченный, подневольный проводник.
  
   9 апреля 1884 г.
   1) Поздно читал Страхова статью. Праздно, на все глупости не надоказываешься. А анализировать приемы науки не нужно, кто любит науку, тот их знает, как знает законы равновесия человек, который ходит.
   2) Начал Менгце. Очень важно и хорошо. Менгце учил, как recover, найти потерянное сердце. Прелесть.
  
   10 апреля 1884 г.
   Деятельность революционеров воображаемая, внешняя -- книжками, прокламациями, которые не могут поднять. И деятельность законная. Если бы ей не препятствовали, в ней не было бы вреда. Им задержали эту деятельность -- явились бомбы.
  
   11 апреля 1884 г.
   Нельзя запрещать людям высказывать друг другу свои мысли о том, как лучше устроиться. А это одно, до бомб, делали наши революционеры. Мы так одурели, что это выражение своих мыслей нам кажется преступлением.
  
   14 апреля 1884 г.
   Неужели не может быть счастливой жизни? Я не знаю. Надо в несчастной быть счастливым. Надо это несчастье сделать целью своей. И я могу это, когда я силен духом. Надо быть сильным или спать.
  
   16 апреля 1884 г.
   1) Получил письмо Черткова с возмутительной запиской англичанина for their own dear saves. Все преступники -- сумасшедшие. Судья лечит. Зачем же он судит, а не свидетельствует? Зачем он наказывает?
   2) Попытки не курить глупы. Бороться не надо. Надо очищать, освящать ум.
   3) Всё бродит мысль о программе жизни. Не для загадывания будущего, которого нет и не может быть, а для того, чтобы показать, что возможна и человеческая жизнь.
  
   18 апреля 1884 г.
   Я сомневался, нужно ли помогать политическим заключенным. Мне не хотелось, но теперь я понял, что я не имею права отказывать. Рука протянута ко мне. "И в темнице посети".
  
   21 апреля 1884 г.
   Встретил Самарина. Дурная привычка ценить в шляпах и колясках дороже. Самарин для меня то же, меньше, чем Петр лакей. Петра лакея я не знаю, а Петра Самарина уже знаю.
  
   23 апреля 1884 г.
   Пошел к Урусовым. Племянница интеллигентная консерваторка. Как не противиться злу? Всё то же. Хочется знать истину и осуждать других, но делать ее не хочется.
  
   25 апреля 1884 г.
   Как люди, лишенные религиозного чувства, ненавидят проявление его и чутки. Им ненавистно упоминание, как о важном, о том, чего они не видят.
  
   3 мая 1884 г.
   Хороший разговор о городе и деревне. Можно говорить о выгодах города, как выгоды, но как только поставить вопрос, что нравственнее, так всё кончено.
  
   13 мая 1884 г.
   Читал Эмерсона. Глубок, смел, но часто капризен и спутан. Всё попытки сердиться.
  
   14 мая 1884 г.
   В лесу стоял. Стал гадать -- влияние огромное, большое, среднее, ни то, ни се, малое, очень малое, ничтожное. Два раза вышло очень малое. Я уже пережил гаданье -- привычка. Но очень малое заняло меня. Ведь это лучшее, что я могу желать. Самое огромное дело ведь всегда очень малое. Для Бога всякое дело очень малое. И оно-то дело. И целый ряд хороших мыслей о том, как хорошо желать и делать очень малое: приятное детям, Власу, жене, если бы можно было.
  
   15 мая 1884 г.
   Эмерсон сильный человек, но с дурью людей 40-х годов.
  
   16 мая 1884 г.
   1) Как много времени выигрываешь от отсутствия тщеславия и охоты к потехам.
   2) Прелестная мысль Бугаева, что нравственный закон есть такой же, как физический, только он im Werden. Он больше, чем im Werden, он сознан. Скоро нельзя будет сажать в остроги, воевать, обжираться, отнимая у голодных, как нельзя теперь есть людей, торговать людьми. И какое счастье быть работником ясно определенного божьего дела!
  
   19 мая 1884 г.
   Надо только делать добро около себя, радовать людей вокруг себя -- без всякой цели и это великая цель.
  
   22 мая 1884 г.
   Говорил с детьми, как жить -- самим себе служить. Верочка говорит: Ну хорошо неделю, но ведь так нельзя жить. И мы доводим до этого детей!
  
   27 мая 1884 г.
   1) Много думал о том, что учение искупления Павла, Августина, Лютера, Редстока -- сознание своей слабости и отсутствие борьбы -- имеет великое значение. Борьба, надежда на свои силы, ослабляет силы. Не мучить себя, не натягивать струны и тем не ослаблять ее. А кормить себя пищей жизни. То же самое, что искупление. Очень интересно узнать будет ли меня теперь также мучить искушение с тех пор, как я не буду бороться с ним.
   2) Жизнь наша есть исполнение возложенного на нас долга. И всё сделано для того, чтобы исполнение это было радостно. Всё залито радостью. Страдания, потери, смерть -- всё это добро. Страданья производят счастье и радость, как труд -- отдых, боль -- сознание здоровья, смерть близких -- сознание долга, потому что это одно утешение. Своя смерть -- успокоение. Но обратного нельзя сказать; отдых не производит усталости, здоровье -- боли, сознание долга -- смерти. Все радость, как только сознание долга. Жизнь человека, известная нам -- волна, одетая вся блеском и радостью.
  
   2 июня 1884 г.
   У Kingsley прекрасно философское объяснение "сына" -- идея человека -- праведного для себя, для Бога. А чтобы быть таким праведным, надо быть обруганным, измученным, повешенным, презираемым всеми и всё-таки праведным. К Христу это неверно, потому что у него были ученики, было признание его от людей. Неправильно и то, что "сын" вполне выражен Христом. Он выражается вечно и выразится только во всем человечестве.
  
   3 июня 1884 г.
   Пошел на суд. Заведение для порчи народа. И очень испорчен. Расчесывают болячки -- вот суд.
  
   4 июня 1884 г.
   1) Скептицизм ведет к несчастью, если человек живет в разладе с своими идеалами: чем дальше он пойдет по этому пути, тем тяжелее ему будет. И для него надо желать, чтобы жизнь его была хуже. Чем хуже, тем лучше.
   2) Всем надо везти тяжесть, и все его рассуждения, как и многих других, -- отвиливания: "повезу, когда другие". "Повезу, когда оно тронется". "Оно само пойдет". Только бы не везти. Тогда он сказал: я не вижу, чтоб кто-нибудь вез. И про меня, что я не везу. Я только говорю.
  
   9 июня 1884 г.
   Одно средство для того, чтобы сделать что-нибудь, -- это приготовить орудия работы, завести порядок в работе и кормить. Накормить лошадь, запрячь ладно и не дергать, а ровно ехать, тогда довезет легко. То же с работой своей -- кормить, т. е. 1) питаться верой -- религией, мыслью о жизни общей и личной смерти, 2) чтоб было к чему прикладывать деятельность, 3) не рвать, не торопиться и не останавливаться. Это чтобы делать. А чтобы не делать, одно средство -- пустить воду, которая рвет плотину, по другим путям. Тоже в жизни -- похоть. Работать веселую, неостановную работу.
  
   11 июня 1884 г.
   Думал о своих неудачных попытках романа из народного быта. Что за нелепость?! Задаться мыслью написать сочинение, в котором первое место бы занимала любовь, а действующие лица были бы мужики, т. е. люди, у которых любовь занимает не только не первое место, но у которых и нет той похотливой любви, о которой требуется писать.
  
   14 июня 1884 г.
   Высшее счастье -- отдавать себя другим, и это подтверждается в работе продолжительно и в акте сосредоточенно. Да, это так, но для этого должна быть работа, соответственная потреблению. А если потребление выше работы, потребность эта будет преувеличена, так оно и есть. Стало быть, опять всё к работе. Главное несчастье наше -- это то, что мы потребляем больше, чем работаем, и потому путаемся в жизни. Работать больше, чем потреблять, не может быть вредно. Это высший закон.
  
   24 июня 1884 г.
   Перечитывал дневник тех дней, когда отыскивал причину соблазнов. Всё вздор, одна -- отсутствие физической напряженной работы. Я недостаточно ценю счастье свободы от соблазнов после работы. Это счастье дешево купить усталостью и болью мускулов.
  
   27 июня 1884 г.
   Нужда, т. е. нужная работа, учит, главное, мудрости жизни -- делать наибольшее дело с наименьшей тратой и чужих, и своих сил. Этому выучишься только в настоящем труде.
  
   30 июня 1884 г.
   Честолюбие и вообще vanite занимает пустое место, незанятое -- миросозерцанием. Полнеет содержание миросозерцания, уничтожается vanite.
  
   9 июля 1884 г.
   Читал Meadows о Китае. Он весь предан китайской цивилизации, как всякий умный, искренний человек, знающий китайскую жизнь. Ни на чем лучше не видно, как на Китае, значение насмешки. Когда человек не в силах понять вещь, он над ней смеется. Китай -- 360 миллионов жителей, самый богатый, древний, счастливый, мирный народ живет какими-то основами. Мы подняли на смех эти основы, и нам кажется, что мы распорядились Китаем.
  
   10 июля 1884 г.
   Читал Meadows. Прекрасно. Образование китайцев, как он говорит, по качеству выше нашего, хотя и ниже по количеству. Образование там главное в этике, а у нас этики совсем нет.
  
   12 июля 1884 г.
   Молился вчера, значит, слаб. Молитва к богам и святым -- чаще к святым -- от того, что нужна помощь. И если бы мы жили христианской жизнью, была бы помощь от людей, от церкви. Всё, о чем мы разумно молимся, могут сделать нам люди -- помочь трудом, умом, любовью.
  
   13 июля 1884 г.
   Читал Meadows о цивилизации. Прекрасно он делит на 4 степени: 1) материальная, 2) физическая, 3) умственная, 4) нравственная. Цивилизация же есть замена физических факторов умственными и умственных -- моральными. Это запутано, но есть правда. Цивилизация есть слово и его вовсе определять не нужно. Правда же в том, что наибольшее благо людей достигается применением к жизни тех факторов, которыми получается благо наилегчайшим путем. И как нелепо поднимать руками то, что можно поднять рычагом, так же нелепо поддерживать отношения и защищать свою независимость войной, когда эта же цель достигается нравственной жизнью.
  
   27 июля 1884 г.
   1) У нравственного человека семейные отношения сложны, у безнравственного всё гладко.
   2) Мы упрекаем Бога, горюем, что встречаем препятствия в осуществлении учения Христа. Ну, а что, если бы мы все были без семей несогласных. Мы бы сошлись и жили счастливо и fad'но. Ну, а другие. Другие бы и не знали. Мы хотим собрать огонь в кучу, чтоб легче горел. Но Бог раскидал огонь в дрова. Они занимаются, а мы тоскуем, что они не горят.
  
   28 июля 1884 г.
   Есть пищу и не выставлять работу, получать знания и не передавать -- это онанизм настоящий. Всё чаще и чаще будешь выпускать, и всё гаже будешь себе и другим. Я онанист всяческий. Надо не быть.
  
   1 августа 1884 г.
   Стал говорить Лазареву мои замечания на его выражения мысли. Он не может переносить этого и злится. Он показал мне этим свою неискренность. Журнальное образование и тщеславие. Христианство тронуло его только внешней стороной. Он, как Rads'токисты, только приводит к учению Христа, а то, в чем оно, он и не думал. Много я узнал от этого странного человека. Главное, как ложно учение любви. Это не шутка, что я ненавижу любовь, как учение. Это прямо qui pro quo. Любовь есть сама жизнь, цель, закон, а они и Павел, и непонимающие учения Христа выставляют ее правилом. Как правило -- это величайшая ложь.
  
   2 августа 1884 г.
   Думал о постепенности требований природы: пищи и труда, собирания семени и отдачи его и (мне кажется) собирания и передачи его. Любовь же не входит в этот ряд, потому что любовь есть сама жизнь, которая достигается естественными удовлетворениями этих требований.
  
   6 августа 1884 г.
   В числе ряда дел, наполняющих жизнь, есть дела настоящие и пустые. Знать настоящие и пустые -- в этом всё знание жизни.
  
   9 августа 1884 г.
   Произведения науки, как учреждение вроде церкви, -- пустая важность.
  
   17 августа 1884 г.
   Верочка Кузминская решила, что ходить без MademoisХle в гимназию нельзя, потому что все засмеют. И я понял в первый раз всю страшную силу влияния среды. Всё можно сделать в школе и потому, как же строго надо относиться к тому, что делаешь в школе.
  
   21 августа 1884 г.
   Всякая наука хороша, но только наверно не та, которая в данную минуту считается большинством самой настоящей и важной. Так вся наша университетская наука.
  
   25 августа 1884 г.
   1) Спорят за картами: "я видел туза". -- "Нет, вы не могли видеть" и т. д. Им тяжело и другим тяжело, зачем они это делают? Я думаю, что скоро выучатся этого не делать, т. е. не настаивать на том, что я прав.
   2) Делая дела дьявола -- войну, суд, присягу, нельзя говорить о Христе.
  
   28 августа 1884 г.
   Вечером читал Maupassant. Забирает мастерство красок, но нечего ему, бедному, писать.
  
   31 августа 1884 г.
   1) Умереть? Ну что ж. Износить свою личность так, что она ненужна, т. е. неразумна. Мне противно, неразумно, стало быть -- противна моя жизнь. Мне нужно и радостно разумное, стало быть, нужна и радостна смерть.
   2) Стало ясно, как и чем сильны женщины: холодностью и невменяемой, по слабости их мысли, лживости, хитрости, льстивости.
  
   1 сентября 1884 г.
   Женщины никогда или редко любят, т. е. отдают свое миросозерцание любимому человеку. Они всегда холодны.
  
   2 сентября 1884 г.
   Сила женщин -- лесть, что они любят. Мы так уверены, что мы стоим любви, что мы верим.
  
   12 сентября 1884 г.
   Читал Будизм -- учение. Удивительно. Всё то же учение. Ошибка только в том, чтобы спастись от жизни -- совсем. Будда не спасается, а спасает людей. Это он забыл. Если бы некого было спасать -- не было бы жизни. Учение о том, что вопросы о вечности не даны, прелестно. Сравнение с раненным стрелою, который не хочет лечиться прежде, чем не узнал, кто его ранил.
  
   Без даты
   Жить в Ясной. Самарский доход отдать на бедных и школы в Самаре по распоряжению и наблюдению самих плательщиков. Никольский доход (передав землю мужикам) точно так же. Себе, т. е. нам с женой и малыми детьми, оставить пока доход Ясной Поляны, от 2 до 3-х тысяч. Оставить на время, но с единственным желанием отдать и его весь другим, а самим удовлетворять самим себе. т. е. ограничить как можно свои потребности и больше давать, чем брать, к чему и направлять все силы и в чем видеть цель и радость жизни. Взрослым троим предоставить на волю: брать себе от бедных следующую часть Самарских или Никольских денег, или, живя там, содействовать тому, чтобы деньги эти шли на добро или, живя с нами, помогать нам. Меньших воспитывать так, чтобы они привыкали меньше требовать от жизни. Учить их тому, к чему у них охота, но не одним наукам, а наукам и работе. Прислуги держать только столько, сколько нужно, чтобы помочь нам переделать и научить нас и то на время, приучаясь обходиться без них. Жить всем вместе: мужчинам в одной, женщинам и девочкам в другой комнате. Комната, чтоб была библиотека для умственных занятий, и комната рабочая, общая. По баловству нашему и комната отдельная для слабых. Кроме кормления себя и детей и учения, работа, хозяйство, помощь хлебом, лечением, учением. По воскресениям обеды для нищих и бедных и чтение и беседы. Жизнь, пища, одежда все самое простое. Все лишнее: фортепьяно, мебель, экипажи -- продать, раздать. Наукой и искусством заниматься только такими, которыми бы можно делиться со всеми. Обращение со всеми, от губернатора до нищего одинаковое. Цель одна -- счастье свое и семьи, зная, что счастье это в том, чтобы довольствоваться малым и делать добро другим.
  
   1885-1887
  
  
   5 Апреля 1885 г.
   1) Всё занятие моей жизни есть (к сожалению моему, потому что это скользкий обманчивый путь жизни) сознание и выражение истины. Часто мне приходят ясно выраженные мысли, радостные и полезные для меня, но, не найдя им места, я забываю их. Буду записывать. Кому-нибудь пригодятся.
   2) Думал о своем несчастном семействе: жене, сыновьях, дочери, которые живут рядом со мной и старательно ставят между мной и собой ширмы, чтобы не видать истины и блага, которое обличит ложь их жизни, но и избавит их от страданий.
   Хоть бы они-то поняли, что их праздная, трудами других поддерживаемая жизнь, только одно может иметь оправдание: то, что употребить свой досуг на то, чтобы одуматься, чтоб думать. Они же старательно наполняют этот досуг суетой, так что им еще меньше времени одуматься, чем задавленным работой.
   3) Думал об Усове, о профессорах: отчего они, такие умные и иногда хорошие люди, так глупо и дурно живут? От власти на них женщин. Они отдаются течению жизни, потому что этого хотят их жены или любовницы. Всё дело решается ночью. Виноваты они только в том, что подчиняют свое сознание своей слабости.
   4) Творить волю пославшего меня -- это моя пища. Какое глубокое и простое значение. Спокойным, всегда удовлетворенным можно быть только, когда целью своей ставишь не что-либо внешнее, но исполнение воли пославшего. Я не хочу печатать своего портрета в сочинениях, -- мне противно, неприятно. Но если я буду делать свою волю, я не соглашусь, оскорблю, огорчу. Если же я исполню не свою волю, я попрошу не делать этого. А если сделают, буду спокоен, потому что исполнил волю пославшего.
   Еще какое ясное выражение: это -- моя пища. Большинство людей делают для себя только то, что нужно для тела: пищу, и половое, и забавы, а то всё для людей. Так вот про всю ту область, которую люди делают не для себя, а для славы людской, Христос говорит, что в ней надо работать, исполняя волю пославшего -- не для людей. И про эту-то деятельность он говорит, что она для него, как пища, так же необходима и не зависима от мнения людского. Творить волю пославшего так же, как есть и пить, не для людей, а для своего удовлетворения. Вот это-то нужно, и это-то можно, и это-то единственный путь жизни, дающий благо всегда, везде.
  
   25 мая 1886 г.
   1) В деле Божием не важно, много ли сделал -- хоть что-нибудь, но только прямо, тогда ты участник в нем, в деле Божием. Оно не кончается, и работников нет конца, работник он сам. Если твое дело прямо, то оно пойдет в дело, и его докончат. Только когда оно криво, оно не нужно и вредно. Не много, а прямо.
   2) Вера благотворнейшее и злотворнейшее дело. Учители Моисей, Конфуций, Брама, Лаодзы, Будда, Христос делали благотворное дело. Жрецы -- дело из него же губительнейшее. Связь с государством, вот что губило всех.
   3) Сон -- смерть. Что будет после смерти? Зачем бояться смерти? Как не бояться смерти? Какая нужда жить лучше, когда придет смерть?
   Смерть -- сон. Зачем бояться сна? Затем, что не кончил начатого. Как не бояться сна? Чего же его бояться, когда это отдых, перемена жизни? Зачем жить хорошо нынче, когда я засну? Да ведь завтра проснешься. А что смерть -- сон, это несомненно. Мы видим, как всё засыпает и пробуждается. Мы сами засыпаем и пробуждаемся. И помним пробуждение и ждем усыпления.
  
   26 мая 1886 г.
   Сначала Бог сотворил человека вечным. Он всё рос и спал. Потом -- знающим прошлую и будущую жизнь наиближайшую. Он стал ленив. Потом смертным, одиноким, ничего не знающим о прежней и прошлой жизни. Он стал зол. Он вложил в него бесконечную жизнь, показал ему, что откуда-то он пришел и куда-то пойдет и что он всё из всего. И он стал трудиться и любить.
   19 июня 1886 г.
   1) Мир живет. В мире жизнь. Жизнь -- тайна для всех людей. Одни называют ее Бог, другие -- сила. Всё равно -- она тайна. Жизнь разлита во всем. Всё живет вместе и всё живет отдельно: живет человек, живет червь. Эту отдельную жизнь наука называет организмами. Это глупое слово -- неясное. То, что они называют организмом, есть сила жизни, обособленная местом и временем и неразумно заявляющая требования жизни общей для своей обособленности. Это обособление жизни само в себе носит противоречие. Оно исключает всё другое. Всё другое исключает его. Оно, кроме того, исключает самого себя. Своим стремлением к жизни оно уничтожает себя: всякий шаг, всякий акт жизни есть умирание. Противоречие это было бы неразрешимо, если бы в мире не было разума. Но разум есть в человеке. Он-то и уничтожает это противоречие. Один человек съел бы другого, если бы у него не было разума, показывающего ему, что� его благо: ему лучше быть в любви с этим другим человеком и вместе с ним убивать зверей для пищи. Этот же разум показал ему, что ему лучше не убивать зверей, а быть в любви с ними и питаться их произведениями. Этот же разум покажет и дальше в этом направлении и уничтожит противоречие эгоизма.
   2) Для всего огромного мира существ, съедающих друг друга, заложен в одного человека разум (любовь тоже), долженствующий уничтожить всё противоречие эгоизма. Кажется, так мало для такого огромного дела. Это всё равно, что сказать: как мало одной искры для сожжения леса. Если искра огонь и есть горючий матерьял, то как бы мала она ни была, ее достаточно. Нужен только горючий матерьял, нужно, чтоб он был и не уничтожался. И в мире противоречивого эгоизма он есть. В мир противоречивого эгоизма существ, для того, чтобы они не уничтожили сами себя, вложено одно из эгоистических стремлений цветения, оплодотворения, в человеке -- похоти полового акта. И мир живет, представляя не гибнущий матерьял для деятельности разума -- любви, уничтожающего противоречие эгоизма существ. Мир может ждать: матерьял не уничтожится -- всегда будет, и настоящая искра огня есть. Бог или природа дает необходимое, но только достаточное для своих целей. Природа или Бог действует всегда одинаково. Она или он не делают готового, а делают возможность совершения, не дерево, а семя.
   3) Для Бога, для природы нет времени. Когда есть возможность чего-либо, то уже есть то, что должно быть. То же и с осуществлением уничтожения противоречий эгоизма существ деятельностью разума. Есть возможность, и потому есть осуществление, есть то, что говорил пророк, что лев будет лежать с ягненком. Можно дальше сказать, что ни один зверь не раздавит насекомого и ни одного растения. Для человека, не сознавшего свою разумную природу, есть полное удовлетворение в жизни эгоистического противоречия. Он тогда не видит его. Он следует низшему закону Бога или природы; но как скоро он сознал свою разумную природу, противоречие внутреннее его жизни отравляет ее. Он не может жить ею и отдается другому закону разума -- любви, имеющему целью уничтожение противоречия. И, отдавшись этому новому закону, получает такое же полное удовлетворение. Для разумного существа нет другой жизни, кроме деятельности, имеющей целью уничтожение противоречия. Эта деятельность выводит его из своей личности и заставляет отречься от себя и вводит в жизнь общую, в служение тому Богу или той природе, для которых нет времени.
   Он делается частью его. Тот же, кто не отдается этому служению и продолжает жить в противоречии эгоизма, этим самым исключает себя из жизни. Человек (служащий закону разума), сам отрекающийся от своей жизни для служения закону разума, получает жизнь вечную в этой вечной деятельности разума. Человек, не отрекающийся от себя, отрекается от разума и теряет свою жизнь, становясь только матерьялом для деятельности разума.
   Задача человека в этой жизни отречься от всего противоречивого в самом себе, т. е. личного, эгоистического, для возможности служения разуму, для уничтожения внутреннего противоречия жизни, в чем одном он находит полное удовлетворение, безопасность, бесстрашие и спокойствие перед смертью. Если он не исполняет этой задачи, он остается в внутреннем противоречии личной жизни и уничтожает себя, как уничтожает себя всякое противоречие.
   4) Говорят о будущей жизни, о бессмертии. Бессмертно только то, что не я. Разум -- любовь -- Бог -- природа.
   28 августа 1886 г.
   Главное заблуждение жизни людей то, что каждому отдельно кажется, что руководитель его жизни есть стремление к наслаждениям и отвращение от страданий. И человек один, без руководства, отдается этому руководителю. Он ищет наслаждений и избегает страданий и в этом полагает цель и смысл жизни. Но человек никогда не может жить, наслаждаясь, и не может избежать страданий. Стало быть, не в этом цель жизни. А если бы была, то что за нелепость: цель -- наслаждения, и их нет и не может быть. А если бы они и были, -- конец жизни, смерть, всегда сопряженная с страданием. Если бы моряк решил бы, что цель его миновать подъемы волн, куда бы он заехал? Цель жизни вне наслаждений и страданий. Она достигается, проходя через них.
   Наслаждения, страдания -- это дыхание жизни: вдыхание и выдыхание, пища и отдача ее. Положить свою цель в наслаждении и избежании страданий, это значит потерять путь, пересекающий их. Цель жизни общая или духовная. Единение.
  
   18 октября 1886 г.
   Как странно и невероятно кажется сначала, чтобы будущая жизнь моя была только во всей деятельности, произведенной моей жизнью и не только в душах людей, но и в мире вообще. Так же странно и невероятно показалось бы зародышу, что будущая жизнь зародыша будет та сложная деятельность моего тела.
   А аналогия полная.
  
   3 февраля 1887 г.
   Человек употребляет свой разум на то, чтобы спрашивать: зачем и отчего? -- прилагая эти вопросы к жизни своей и жизни мира. И разум же показывает ему, что ответов нет. Делается что-то в роде дурноты, головокружения при этих вопросах. Индейцы на вопрос отчего? говорят: Майа соблазнила Брама, существовавшего в себе, чтобы он сотворил мир, а на вопрос зачем? не придумывают даже и такого глупого ответа. Никакая религия не придумала, да и ум человека не может придумать ответов на эти вопросы. Что ж это значит?
   А то, что разум человеку не дан на то, чтобы отвечать на эти вопросы, что самое задание таких вопросов означает заблуждение разума. Разум решает только основной вопрос как. И для того, чтобы знать как, он решает в пределах конечности вопросы отчего и зачем?
   Что же как? Как жить? Как же жить? Блаженно.
   Этого нужно всему живущему и мне. И возможность этого дана всему живущему и мне. И это решение исключает вопросы отчего и зачем.
   Но отчего и зачем не сразу находится блаженство? Опять ошибка разума. Блаженство есть делание своего блаженства, другого нет.
   другого нет.
   1888
  
  
   23 ноября 1888 г.
   1) На днях была девушка, спрашивая (такой знакомый фальшивый вопрос!), -- что мне делать, чтоб быть полезной? И, разговорившись с ней, я сам себе уяснил: великое горе, от которого страдают миллионы, это не столько то, что люди живут дурно, а то, что люди живут не по совести, не по своей совести. Люди возьмут себе за совесть чью-нибудь другую, высшую против своей, совесть (например, Христову -- самое обыкновенное) и очевидно не в силах будучи жить по чужой совести, живут не по ней и не по своей, и живут без совести. Я барышню эту убеждал, чтобы она жила не по моей, чего она хотела, а по своей совести. А она, бедняжка, и не знает, есть ли у нее какая-нибудь своя совесть. Это великое зло. И самое нужное людям это выработать, выяснить себе свою совесть, а потом и жить по ней, а не так, как все -- выбрать себе за совесть совсем чужую, недоступную и потом жить без совести и лгать, лгать, лгать, чтобы иметь вид живущего по избранной чужой совести. Потому-то я, истинно, предпочитаю кутилу весельчака, нерассуждающего и отталкивающего всякие рассуждения, умствователю, живущему по чужой совести, т. е. без нее. У первого может выработаться совесть, у второго никогда, до тех пор пока не вернется к состоянию первого.
   2) С женой тяжелые отношения, распутать которые может только смиренная жизнь, как узел только покорное следование всем клубком за ниткой.
   24 ноября 1888 г.
   1) Утром хотел писать "Номер газеты". Уже давно эта мысль приходит мне: написать обзор одного номера с определением значения каждой статьи. Это было бы нечто ужасающее.
   2) Пришел Дарго. Это один из тех людей, которые только занимают место и проходят во времени, но которых нет; по крайней мере для меня, хотя я и пытаюсь найти долженствующего быть человека.
   3) Жизнь, не моя, но жизнь мира с тем renouveau христианства со всех сторон выступающая, как весна, и в деревьях, и в траве, и в воде, становится до невозможности интересна. В этом одном весь интерес и моей жизни; а вместе с тем моя жизнь земная кончилась. Точно читал, читал книгу, которая становилась всё интереснее и интереснее, и вдруг на самом интересном месте кончилась книга и оказывается, что это только первый том неизвестно сколь многотомного сочинения и достать продолжения здесь нельзя. Только за границей на иностранном языке можно будет прочесть его. А наверно прочтешь.
   4) Сейчас учитель Андрюши, кандидат, только что кончивший филолог, рассказывал, что Андрюша плохо учится, потому что не умеет словами объяснить, написать арифметическую задачу. Я сказал, что требования объяснения есть требования бессмысленного заучивания, -- мальчик понял, но слов не умеет еще находить. Он согласился и сказал: да, мы, учителя, обязаны формы даже давать заучивать. Например мы учим тому, что рассуждение о задаче должно начинаться со слов: если. Если бы мне сказали, что так учили в Японии 1000 лет тому назад, я бы с трудом поверил, а это делается у нас свежими плодами университета.
  
   25 ноября 1888 г.
   1) Нарgood: Отчего не пишете? Я: Пустое занятие. Hapgood: Отчего? Я: Книг слишком много, и теперь какие бы книги ни написали, мир пойдет всё так же. Если бы Христос пришел и отдал в печать Евангелия, дамы постарались бы получить его автографы и больше ничего. Нам надо перестать писать, читать, говорить, надо делать.
   2) Траписты в Америке. Ведь каждый из этих 200 братий, пошедший на молчание и труд, в 1000 раз больше философ, чем, не говорю уж Гроты и Лесевичи, а чем Канты, Шопенгауеры и Cousin'ы!
   3) Суждения о Русском правительстве Kennan'a поучительны. Мне стыдно бы было быть царем в таком государстве, где для моей безопасности нет другого средства, как ссылать в Сибирь тысячи и в том числе 16-летних девушек.
   4) Люблю обращаться к Богу. Если бы не было Бога, то хорошо уже это обращение в безличную пустоту. В таком обращении нет всех тех слабостей тщеславия, человекоугодничества: расчетов, от которых почти невозможно отделаться, обращаясь к людям.
  
   26 ноября 1888 г.
   Общий недостаток всех научных знаний, обращенных к массам: или ничего не говорить (вода -- мокрая) или не может говорить, потому что на разных языках говорим, разной жизнью живем.
  
   27 ноября 1888 г.
   О деньгах: о том, как быть с ними. У одного их нет, у другого лишние. Джунковский хочет служить и копить, чтобы купить землю, дом и кормиться с земли. Какой очевидный самообман. (Он не ужился на земле с Хилковым.) Ведь нужны ему не деньги и земля и дом, а ему нужно самому быть земледельцем и по любви и по привычкам. Если он в себе устроит земледельца, то он попадет на землю, а если нет, то никакие приспособления не сделают его им. Задача всех нас одна: из своего положения богатства, больших требований и отсутствия полезного труда для людей, выучиться жить с меньшими требованиями и не желать больших и выучиться делу наверно полезному людям. И к этому надо спускаться понемногу, т. е. по мере достижения того и другого.
  
   30 ноября 1888 г.
   Я всё гадаю по картам (пасьянсам), что писать? Из всех суеверий это одно, к которому меня тянет -- именно к загадыванию, к спрашиванию у Бога, что делать? То или это? Освободиться от этого можно только тем, чтобы делать не для себя, а для Бога (тогда у него и спрашивать нечего). Для себя одно лучше другого, а для Бога всё одинаково хорошо или дурно, потому что для него нужны не факты, а мотивы, по которым делается. Да, это гаданье есть признак силы личной жизни. При личной же жизни, мне кажется, что даже невозможно без гаданья. Поэтому-то язычникам и нельзя было начинать никакого дела без птицегадания и рассматривания внутренностей жертв.
  
   1 декабря 1888 г.
   Чтение газет и романов есть нечто в роде табаку -- средство забвения. Тоже и разговор праздный. Стоит не делать этого, чтобы вместо этого: сидеть смирно и думать, или играть с ребенком, утешая его, или говорить по душе с человеком, помогая ему, или главное -- работать руками.
   Чтобы не читать, главное не надо бояться оставаться без дела, если нет настоящего дела, следуя правилу: лучше ничего не делать, чем делать ничего. Тогда лучше труд, настоящий труд и отдых, а не всегдашнее ни то ни сё нашего мира.
  
   4 декабря 1888 г.
   Как бы приучить себя, встречаясь с людьми, ожидать и желать от них (для испытания себя, для уничтожения своей поганой личности), желать от них унижения, оскорбления и превратного о тебе мнения (юродство).
  
   6 декабря 1888 г.
   1) Немного помогает мне правило: желать, сходясь с людьми, чтобы они тебя унизили, оскорбили, поставили в неловкое положение, а ты бы был добр к ним.
   2) В городах сотни тысяч проездных лошадей. Это всё не нужно. Через 50 лет этого не будет. Будет стыдно ездить здоровому.
  
   7 декабря 1888 г.
   1) Когда это поймут ту простую вещь, что если бы доктора 10-рублевые спасали, то каково же бы было положение бедных. И как бы тогда обвинять тех, которые бы убили старика, чтобы, ограбив на 10 рублей, нанять доктора и спасти молодого сына.
   2) Служить людям? но как, чем служить? Не деньгами, не услугами телесными даже: расчистить каток, сшить сапоги, вымыть белье, посидеть ночь за больным. Всё это и хорошо, может быть и лучше, чем делать это для себя, но может быть и дурно и, в сущности, бесполезно. Одно полезно, одно нужно -- это научить его жить добро. А как это сделать? Одно средство: самому жить хорошо. Обман в том, что хотят учить так, чтоб виден был плод ученья и тогда неизбежно учить словами. Ученье же своей жизнью -- из верных верное, только не увидишь часто -- почти всегда -- плодов. И остается одно -- жить хорошо.
   3) Всё не уживаются люди: Джунковский с Хилковым, Чертков с Озмидовым и Залюбовским, Спенглеры муж с женой, Марья Александровна с Чертковым, Новоселов с Первовым. Одна причина, что все преграды приличий, законов, которые облегчали сожитие, устранены, но этого мало; утешаться можно этим, но это неправда. Это ужасное доказательство того, что люди, считающие себя столь лучшими других (из которых первый я), оказываются, когда дело доходит до поверки, до экзамена, ни на волос не лучше. "Я с ним не могу жить". "А с ним не можешь жить, так и не живи вовсе -- тебе именно с ним и надо жить". "Я хочу пахать, только не это поле" (то первое, которое довелось пахать). "Похоже, что ты только хвалился, а не хочешь пахать". (Так было у меня со многим и многими) "Я не могу с ним жить, разойдусь, тогда будет лучше". Да что же может быть лучше, когда сделал хуже всего, что только можно сделать. Всё: бедность жизни, воздержание, труд, смирение даже, всё это нужно только для того, чтобы уметь жить с людьми, жить, т. е. любить их. А коли нет любви, так и это всё ничего не стоит. Вся пахота нужна, чтоб посев взошел, а коли топчешь посев, незачем было и пахать.
   9 декабря 1888 г.
   Американки -- две сестры, одна через Атлантический, другая через Тихий океан и съехались и опять едут, всё видели, и меня видели, но не поумнели. Она спросила: странно вам, что они так ездят? Я попытался сказать, что надо жить так, чтобы быть useful другим; она сказала, что она так и ожидала, что я это скажу, но о том: правда ли это или нет, она уже не может думать.
  
   10 декабря 1888 г.
   Как хорошо, что получение писем не интересует меня. Ничего нужного мне вне меня нет.
  
   12 декабря 1888 г.
   1) Фет говорит, что безнравственно воздерживаться в чем-нибудь, что доставляет удовольствие. И рад, что он сказал это. Зачем? Тут же пришел Грот и недоволен диссертацией Гилярова. Тоже зачем? Зачем Гилярову защищать себялюбие? Зачем Гроту защищать любовь?
   2) Да, есть совесть. Люди живут либо свыше совести, либо ниже совести. Первое мучительно для себя, второе -- противно. Лучше то, чтобы жить по растущей совести всегда немного выше ее, так, чтоб она дорастала то, что взято выше ее. Я живу выше, выше совести, и она не догоняет: и в том, что оскорбляюсь и всё чувственен и тщеславен, что не хочется не печатать до смерти.
  
   13 декабря 1888 г.
   Мы в жизни замерзшие, закупоренные сосудчики, задача которых в том, чтобы откупориться и разлиться, установить сообщение с прошедшим и будущим, сделаться каналом и участником жизни общей. Смерть плотская не делает этого. Она как бы только вновь переливает и опять в закупоренные сосуды.
  
   15 декабря 1888 г.
   1) Соня за обедом сказала: надо быть совсем глупой, чтобы верить другому, не иметь своих мыслей. Я сказал: никто не имеет своих мыслей, а дело только в том: следовать ли мыслям Христа или M-me Minangois. Она больше и больше чувствует тяжесть своей жизни, но при моей жизни едва ли изберет иной путь. Я уж не жалею. Так должно быть.
   2) Из Смоленского вокзала выбегают собравшиеся ехать рекрута, нарядные, гибкие, свежие, молодые. Цвет молодежи, весь цвет берут и развращают.
  
   16 декабря 1888 г.
   1) Книги из библии и евангелия хуже, чем могли бы быть. Апостолы и библия ввели неясность. А всё только в том.
   2) Процесс прогресса. Мир идет вперед к Царству Божию, как золото промывается. Золота не прибавляется, а только песок промывается.
  
   17 декабря 1888 г.
   Грот рассказывал свою философию. Поразительно! обо всем житейском он говорит и думает, как антифилософ, а о теории мысли, чувства он философ. Строит карточные, мысленные домики. И даже некрасивые и неоригинальные, а так, только похоже на философию.
  
   19 декабря 1888 г.
   Правительства защищают интересы людей и взыскивают деньги, блюдут за исполнением контрактов денежных. Почему они (правительства) не блюдут за исполнением условий, хоть бы семейных, а главное условий трудовых. Трудовыми условиями я называю вот что: Мы согласились -- ты Б. мне носи дрова и хлеб, а я буду тебя учить. Нельзя правительствам -- они окажутся виноваты. Но мы можем и должны позвать их к ответу на основании того самого принципа, который они выставили и который поддерживают.
   25 декабря 1888 г.
   Что это значит порядочный, gentleman? He знаю, но значит что-то. Должно быть значит вот что: барин нечаянно, malgre soi.
  
   28 декабря 1888 г.
   Одни люди себя строго судят и других прощают. Другие себя прощают и других судят.
  
   30 декабря 1888 г.
   1) Простая любовь ко всем -- это площадка на спуске. Отдых.
   2) Злые дела прикрыты добрыми именами. Чтоб начать добрые дела, нельзя взять куклы добрых дел и из них переделать настоящие, нельзя из вех переделать живые деревья, а надо выкинуть вехи и посадить живое, и вместо дерева семячко, надо всё начинать сначала.
   3) Он сказал о своей тоске, беспомощности, одиночестве и страхе смерти, я узнал себя и мне стало жалко его. Я сказал: молитесь Богу, т. е. найдите ту точку, в которую смотреть помимо людей. Он понял. Он живет в постоянном ужасе смерти. На нем поразительно ясно то, что с ним, с Сережей и с кучей людей. В университете товарищеская самая либеральная нравственность -- фрондировать, никому не кланяться, уважать науку (ну, целый кодекс), нравственность чужая, наклейная. И с ней живется не дурно сначала и как будто подъем. Но проходит время, приложений ее нет, напротив, а самомнение остается то же и погибель. Немолодышев страдает тем, что у него нет сознанья своих вин. И все они также снисходительны к себе, и строгость к другим.
  
   1889
  
  
   1 января 1889 г.
   Начали читать Лесковского Златокузнеца при светских барышнях: Мамонова, Самарина. Только эстетические суждения, только эту сторону считают важной. Подумал: ну пусть соберется вся сила изящных искусств, какую только я могу вообразить, и выразит жизненную нравственную истину такую, которая обязывает, не такую, на которую можно только смотреть или слушать, а такую, которая осуждает жизнь прежнюю и требует нового. Пусть будет такое произведение, оно не шевельнет даже Мамоновых, Самариных и им подобных. Неужели им не мучительно скучно? Как они не перевешаются -- не понимаю.
  
   6 января 1889 г.
   Сейчас перечел заглавия начатых вещей. Не хочется ничего писать. Удивительно -- совсем или временно. Но и не болтать же, как вчера. Всё заблуждение о том, что книжники ближе к истине, чем другие люди, тогда как несравненно дальше. Главное, что у них засорены мозги.
  
   11 января 1889 г.
   Читал и Мормонскую библию и Жизнь Смита и ужасался. Да, религия, собственно религия, есть произведение обмана. Лжи для доброй цели. Иллюстрация этого очевидная, крайняя в обмане: Жизнь Смита; но и другие религии (собственно религии) тоже, только в разных степенях.
  
   13 января 1889 г.
   Читал мормонов, понял всю историю. Да, тут с очевидностью выступает тот умышленный обман, который составляет частью всякую религию. Даже, думается -- не есть ли исключительный признак того, что называется религией, именно этот элемент -- сознательной выдумки -- не холодной, но поэтической, восторженной полуверы в нее, -- выдумки? Выдумка эта есть в Магомете и Павле. Ее нет у Христа. На него наклепали ее. Да из него и не сделалось бы религии, если бы не выдумка воскресения, а главный выдумщик Павел.
  
   19 января 1889 г.
   От греха страдание. От страдания разумение. От разумения -- любовь. Разумение уничтожает грех; любовь уничтожает страдание. Всё это я думаю о своем грехе, своем страдании, своем разумении, о своей любви. Но кроме того, что так для себя, внешнее действие то же. Грех чей бы то ни было производит чье бы то ни было страдание; разумение чье бы то ни было всегда общее и уничтожит грехи чьи бы то ни было и любовь всегда общая и уничтожает страданья чьи бы то ни было.
  
   20 января 1889 г.
   Быть готовым прослыть дураком, обманщиком, знать, что во всяком случае это будет. Запачкать руки, чтоб не бояться браться за грязное. И тогда жить не для славы людской. Легко сказать. Но когда привык жить только для славы -- не зачем жить. Cercle vicieux. Жить для Бога, будешь презирать суждения людей. Презирай суждения людей, выучишься жить для Бога, а то не зачем больше жить.
  
   22 января 1889 г.
   1) Приходила трогательная женщина с 4-мя детьми и матерью -- муж университетского образования, алкоголик, бьет, выгоняет, спрашивала, что с ним делать? Да, одно из двух: принять в семью и губить детей, или выгнать в шею. Одного же, что нужно -- лечения с любовью -- нету. Да и то не знаю, так ли? Да, кажется, по божью надо принять его.
   2) В разговоре с Алехиным уяснилась следующая притча. Поручил помещик именье приказчику; приказчик пригласил всех своих родственников, кроме того старосту и выборных и составил сложное управление на образец Лутовиновского (И. Тургенева): 1) управляющий (2000), 2) помощник его (1000), 3) бухгалтер, 4) управляющий конторой, 5) его помощник, 6) врач телесный, 7) врач духовный, 8) цензор, 9) умиритель, 10) соединитель и т. п. Всё с именья шло на них. Неужели найдутся такие люди, которые скажут, что для улучшения именья нужно внушить управителям добросовестность в исполнении их обязанностей. Такие найдутся только из участников управления. Свежему же человеку ясно, что надо прежде всего всех уничтожить, а потом установить уж только тех, которые окажутся нужны.
  
   23 января 1889 г.
   Когда я получаю письмо от Денисенко, от "спутника" из Оренбурга, вообще озлобленные и ругательные, и статьи Шелгунова, не надо бросать и забывать их, а надо радоваться о них, вникать в них: почерпнуть из них поучение, если возможно; если нет, то еще важнее приучить себя весело и любовно переносить их. Приучать себя к этому, как приучал себя к мысли о смерти.
  
   24 января 1889 г.
   1) По признакам у Ванички туберкулы и смерть. К нему странное чувство "ай" благоговейного ужаса перед этой душой, зародышем чистейшей души в этом крошечном больном теле. Обмакнулась только душа в плоть.
   2) Со мной стало делаться недавно странное и очень радостное -- я стал чувствовать возможность всегдашней радости любви. Прежде я так был завален, задушен злом окружающим и наполняющим меня, что я только рассуждал о любви, воображал ее, но теперь я стал чувствовать благость ее. Как будто из под наваленных сырых дров изредка стали проскакивать струйки света и тепла; и я верю, знаю, чувствую любовь и благость ее. Чувствую то, что мешает, затемняет ее. Теперь я совсем по-новому сознаю свое недоброжелательство к кому-нибудь -- к Тане было вчера -- я пугаюсь, чувствуя, что заслоняю себе тепло и свет. Кроме того, часто чувствую такую теплоту, что чувствую то, что, любя, жалея, не может прерваться состояние тихой радости жизни истинной.
   3) Пришел Федор Федорович с юношей. Хочет найти религиозные основы. Да, я сказал ему. Два пути: один радости вне себя, другой радости только в очищении своей души.
  
   25 января 1889 г.
   Думал, не только думал, но чувствовал, что могу любить и люблю заблудших, так называемых злых людей. Думал сначала так: Разве можно указать людям их ошибку, грех, вину, не сделав им больно? Разве можно выдернуть зуб без боли? Есть хлороформ и кокаин для телесной боли, но нет для души. Подумал так и тотчас же пришло в голову: не правда, есть такой хлороформ душевный. Также, как и во всем, тело обдумано со всех сторон, а о душе еще и не начато думать. Операцию ноги, руки делают с хлороформом, а операцию исправления человека делают, болью заглушая исправление, болью вызывая худшую болезнь злобы. Душевный хлороформ есть и давно известен -- всё тот же: любовь. И мало того: в телесном деле можно сделать пользу операцией без хлороформа, а душа такое чувствительное существо, что операция, произведенная над ней без хлороформа -- любви, всегда только губительна. Пациенты всегда знают это и всегда требуют хлороформа и знают, что он должен быть. Лекари же часто сердятся за это требованье. "Чего захотел, -- говорят они, говорил я сколько раз, -- и за то он должен быть благодарен, что я лечу, вырываю, отрезаю его болячку, а он требует, чтобы еще без боли! Будь доволен и тем, что лечу". Но больной не внимает этим рассуждениям, ему больно, и он кричит, прячет больное место и говорит: не вылечишь и не хочу лечиться, хочу хуже болеть, если ты не умеешь лечить без боли, и он прав. Ведь что такое душевная болезнь -- это заблуждение -- отступление от закона, от единого пути и запутывание на ложных путях в сети соблазна. И вот люди, желающие помочь, или просто идущие более прямым путем (и по существующей между всеми людьми связи) вытягивающие заблудших из их сетей, как же они должны поступать? Очевидно, человека, только что своротившего, можно прямо тянуть с ложного пути на правый, ему не больно будет, но человека, уже опутанного сетью, нельзя прямо тянуть -- ему сделаешь больно; надо мягко, нежно распутать прежде; эта остановка, это распутыванье и есть хлороформ любви. А то что же выходит?
   Человек весь по ногам, рукам, по шее обмотан сетями на ложном пути и вот, чтобы спасти его, я, ухватив за что попало, тащу его, душа его, и перерезаю ему члены и хуже затягиваю его. Чем дальше он, чем больше запутан, тем больше любви нужно ему. Вот это-то я почти понимал прежде, теперь же совсем понимаю и начинаю чувствовать.
  
   27 января 1889 г.
   Да, вся беда в преждевременности, в уверенности в том, что сделал то, чего не сделал. Это с христианством вообще, это, в частности, с рабством. Уничтожили рабов -- бумаги на владение рабами, но все-таки не только меняли каждый день белье, делали ванны, ездили в экипажах, обедали 5 кушаний, живем в 10 комнатах и т. п., -- всё вещи, которых нельзя делать без рабов. Удивительно ясно, а никто не видит.
  
   29 января 1889 г.
   Все глупости людские ясны только до тех пор, пока сам не вступил в них. А как вступил, так кажется, что иначе и быть не может. Потому-то так дорого не вступать в них.
  
   30 января 1889 г.
   Соня так страстно болезненно любит своих детей от того, что это одно настоящее у нее в жизни. От любви, ухода, жертвы для ребенка она прямо переходит к юбилею Фета, балу не только пустому, но дурному.
  
   31 января 1889 г.
   1) После обеда пришел Семенов. Вопрос о его деньгах, т. е. о нужде ему, не решился для меня. Но нет: в той мере, в которой ему нужны деньги, в этой мере он не исполнил христианский закон.
   2) Новоселов начал осуждение тем, кто не поставил себя по внешней форме безукоризненно. Очень узок и не добр. Много говорили и под конец выяснилось, что формы безукоризненной нет, и что та, которую он хочет принять, укоризненна больше той, которую он укоряет. Очень много говорил, но, кажется, не бесполезно. Впрочем, когда кажется, то часто выходит обратное.
  
   6 февраля 1889 г.
   Думал притчу по случаю того, что люди, желающие жить во имя Христа, хотят жить вместе. Люди хотят жить во имя Христа. Это зерны, хотящие прорасти и принести плод. Огорчаться христианину на то, что вокруг него люди мирские, не такие, как он, всё равно, что зерну огорчаться о том, что вокруг него земля, а оно не висит на просторе, или о том, что оно не лежит с другими зернами. Но ведь земля это то самое, что нужно зерну для того, чтобы питаться и пустить рост. Другие зерна ему не нужны, они нужны только как навоз.
  
   8 февраля 1889 г.
   Всё хочется умереть. Да, мне кажется, что я дожил до того, что, думая о будущем, отыскивая впереди цели, к которым стремишься в будущем, я знаю и вижу одну крайнюю цель в этой жизни -- выход из нее, и стремлюсь к ней почти радостно, по крайней мере, уже наверно без противления. Благодарен за это.
  
   9 февраля 1889 г.
   Да, становится ясно, что "с словом надо обращаться честно", т. е. что если говорить, то надо говорить так ясно, как только можешь, а не с хитростями, умолчанием и подразумеванием, с которыми пишут все, и я писал. Постараюсь этого не делать.
  
   12 февраля 1889 г.
   1) Качал воду в колодце -- звонят в церквах. Я, бывало, злился на звоны Иверской и т. п. Не право злился. Касаткин, Архангельский, не говоря об Ивине, с трудом расстаются с верой в чудеса и исполнение молитв о внешнем, так что же нетронутая масса? Придет им в свое время, а пока нет повода, что ж им делать? Одни фарисеи, т. е. те, кто знает и продолжает. Горе вам, книжники и фарисеи -- лицемеры.
   2) Я вчера лишнее говорил. Это не эгоизм -- страх быть в глупом положении. А надо добродушно молчать, хоть бы приговаривая: понимаю, когда понимаешь.
   3) Пришел Ивин. Не столько сомнений у него о самой загробной жизни, сколько о той загробной жизни, про которую он уже написал и напечатал. Читал с ним Евангелие, свое изложение, и мне многое не понравилось: много ненужных натяжек. Хорошо бы исправить, но едва ли я могу теперь. И едва ли это нужно. Помню то доброе чувство, по которому я не боялся, что меня осудят за ошибки. Я знал, что больше доброго, чем злого, что от сердца доброго исходят слова добрые, и потому не боялся зла и не боялся осуждения и теперь в хорошие минуты не боюсь. Если бы это было, то это было бы высшее благо -- юродство.
  
   13 февраля 1889 г.
   Отец, помоги мне не переставая радоваться, исполняя в чистоте, смирении и любви волю твою.
  
   14 февраля 1889 г.
   Читал в Our Day критики на Elsmer'a -- поучительно. Можно ли возражать таким? Надо тотчас же узнавать аргументацию, чтоб скрыть истину и замолкать. А то это ужасно. Признаки этого: 1) когда разговор, сделав круг, возвращается, не двинувшись вперед, к точке исхода, 2) когда горячится и сердится один из двух, 3) когда один из собеседников отклоняется от всего довода, а выхватывает только то, что нужно, чтоб не разрешить вопроса. Этакие споры подобны тому, что бы делали люди под предлогом отпирания замка. Когда держащий ключ дергал бы им в ту минуту, как он входит.
  
   15 февраля 1889 г.
   Был юноша, пустой. Хочет быть полезен, всё узнать, а сам 18 лет знает женщин. Да, я хорошо сказал ему, что средство служить людям одно: быть лучше. Да светит свет ваш перед людьми, чтобы они видели ваши добрые дела и прославляли Отца вашего небесного. А не из грязи грех проповедывать.
  
   20 февраля 1889 г.
   1) Читал Mathew Arnold. Предисловие. Удивительно торжественно. Только он забрал в свой круг того, что он возвышает, и Ветхий Завет. И это давит и тянет к земле.
   2) Незнание, плод неясности, не от не знания многого, но от многого знания. Возьми так называемое священное писание, возьми всё с Библии. Боже, что за путаница в сознании, возьми Новый Завет с посланиями -- путаница большая (вот о властях Заведующий лавкой цитировал Павла) и возьми одни Евангелия -- ясность, возьми одни слова Христа из Евангелия и какой свет!
   3) Надо писать с тем, чтобы не показывать своего писания, как и дневник этот, при жизни. И, о ужас! Я задумался -- писать ли? Станет ли сил писать для Бога? Вот как мы гадки и как мы всегда переоцениваем себя. Так думал перед сном. Но теперь вижу, что могу и буду, и буду счастлив, делая это. Только бы не желать, не радоваться тому, чтобы кто-нибудь узнал.
  
   22 февраля 1889 г.
   Мудрость, знание у нас распалось на два: богословие, в котором изменять ничего нельзя и которое решает все вопросы о жизни, всё, что нужно знать. Что этот мир? Что я? Зачем? Что будет? Что делать? Всё это решено богословием и этого касаться нельзя. Философия же может говорить о всем, только не об этом, только не о том, что нужно и важно.
  
   23 - 24 февраля 1889 г.
   1) Читал Mat. Arnold'a, очень хорош тонкостью разграничений, при чем не теряется ясность; но с церковью англиканской National Society for the promotion of goodness -- влияет, и это жалко. Зачем для promotion of goodness надевать епанчи, петь известные песни в известных домах?
   2) В практической жизни не может не быть неправильностей и отступлений от идеала, но в мысли, в идеале беда, если отступление, если прямая уже и в представлении не совсем кратчайшая линия между двумя точками.
  
   25 февраля 1889 г.
   У нас царство разврата и женщин. Женщины движут всем. И это ложь и от того такое раздраженное отстаивание. Попробуйте коснуться этого. Нет предмета, который бы озлобил более людей. А поддерживайте это, и вам всё простится.
  
   26 февраля 1889 г.
   В связи с статьею Добровольского описание несправедливостей демократии заставило думать: Ну, хорошо, ну, не будет договора, не будет правительство поддерживать прав, что ж будет? Люди или по привычке будут стремиться к установлению этих прав насилием или просто будут делать то, что они делают и делали, отстаивать насилием свои выгоды, продолжительность исключительного владения (собственность) и будут придумывать для нее оправдания. Будет хуже. Правда. Но эта неправда правительственная, состоящая в том, чтобы утверждать обязанности по отношению земли одной десятой из 10 тысяч владельцев так же строго, как обязанность исполнить обещанную работу и т. п., не сделается правдой. Договор и собственность есть ложь. Но как освободиться от нее? Постепенными шагами, подоходным налогом, уничтожением наследства и т. п. Пожалуй, но сознавая, что это не то, что должно, а только приближение. Самая беда это компромисс, принимаемый за принцип. А вот это-то всегда в правительственных делах. Политического изменения социального строя не может быть. Изменение только одно нравственное, внутреннее человека. Но каким путем пойдет это изменение? Никто не может знать для всех, для себя мы все знаем. И как раз все озабочены в нашем мире этим изменением для всех, а только не для себя.
  
   27 февраля 1889 г.
   1) Как бы найти критериум не истины, но того состояния умов, при котором их общение может быть плодотворно, или скорее -- такое состояние и отношение умов, при котором общение плодотворное невозможно. Как бы найти те условия, при которых винт может держать, и те, при которых он не держит. Дело, главное, в том, чтобы найти признаки праздной болтовни, баловства словом, которые ужасны для меня, как и для всех искренних работников слова. Как же -- я из глубины души достаю с болью и страшным трудом мысль, и вдруг эта мысль замешивается в миллионы таких же мыслей и среди этой массы теряет свое значение. Мысли же эти не мысли, а подобие их и добываются совсем не из глубины и совсем иначе и очень легко. Вот найти признак их.
   2) Всё бы хорошо, кабы только женщины были на своем месте, т. е. смиренны.
  
   28 февраля 1889 г.
   1) Многописание есть бедствие. Чтобы избавиться от него, надо установить обычай, чтобы позорно было печататься при жизни -- только после смерти. Сколько бы осадку село и какая бы пошла чистая вода!
   2) Чтобы спорить и из спора выходил плод, нужно, чтобы спорящие смотрели в одну и ту же сторону, чтоб цель у них была одна (истина). Надо уяснить себе, что каждый хочет доказать. И если окажется, что или один ничего не хочет доказать (очень обыкновенно), или что цели, побуждающие спорить спорящих, совершенно различны, то спор тотчас же следует прекратить.
   3) Главное заблуждение в том, что не чувства руководят рассуждениями, а что рассуждения могут руководить чувствами. От этого прекрасная мысль Arnold'a, что метод Христа есть sweet reasonableness, любовная разумность.
  
   2 марта 1889 г.
   Во сне видел: цель жизни всякого человека улучшение мира, людей: себя и других. Так я видел во сне, но это неправильно. Цель моей жизни, как и всякой: улучшение жизни; средство для этого одно: улучшение себя. Действительно, надо быть совершенным, как Отец. Надо быть, как Отец. Не только не робеть от такой гордости, но робеть от мысли о том, что можно забывать это. Я не орудие, но орган Божества. Я такой же, как и Отец, как говорил Иисус, но я его орган, клеточка и всё тело. Отношение подобное. Дерзко приравнивать себя Отцу только тогда, когда считаешь себя и его личностями. Но когда ясно, что существует только мое отношение к нему, то я не могу не считать себя одинаковым с ним. Я и Отец одно. И когда поймешь это: я то же, что Отец, -- какая сила духовная прибавляется. Как Паскаль говорит, как разночинец, нашедший права наследства. Я, по крайней мере, как только скажу себе, что я такой же, как Он, и призван делать дело Его, так не могу уж делать низкого, нечистого, не могу гордиться, радоваться на себя и не могу не любить, не жалеть. Всё как Он. Ты посланец от Отца, делать Его дело. И потому, чтобы быть достойным продолжать его делать, иметь это благо, 1) блюди себя чистым, каким Он представляется тебе, 2) всё, что делаешь, делай только в исполнение Его воли и 3) волю Его ты познаешь, когда ты в любви. Любовь -- это Его сила, проходящая через тебя, поворачивайся такой стороной, чтобы она проходила через тебя. Еще неясно, но мне не то что ясно, но мне это сознание придало силы.
  
   3 марта 1889 г.
   1) Учись во всем у Бога. Учись делать доброе так, чтобы получающий его не видал твоей руки. Как Бог. Он это делает, до такой степени скрывая себя, что многие точно думают, что Его нет.
   2) Женское царство -- беда. Никто как женщины не могут делать глупостей и гадостей чисто, мило даже и быть вполне довольными. А нет уважения к суждению людей, которое вызвало бы сомнение.
   3) Грот жалок, он что-нибудь дурное сделал и хорошо чувствует. Как неверно слово: жалок, к такому положению. Жалок человек, когда не видит греха. Только горе в том, что я-то сержусь тогда, а не жалею, как бы должно было.
  
   4 марта 1889 г.
   Читал Arnold'а. Слабо. Софизмы о церкви, которая ему зачем-то нужна.
  
   5 марта 1889 г.
   Ох, кабы облечься в броню любви, т. е. на все стороны всегда выставлять любовь к людям; чтоб никто бы тебя не пробрал.
  
   6 марта 1889 г.
   1) Мне всё легче и легче с людьми, говорю, что могу, о божьем, а остальное как хотят.
   2) Фет жаловался на скуку и на незнанье того, что хорошо и дурно, что должно и не должно. Я сказал: Люди жили и не знали зачем, Христос объяснил закон жизни: установления Царства Божьего на земле и дал смысл жизни каждого -- участия в этом, установлении Царства Божьего. И всё это самая точная, ясная реальная философия. И ее-то они называют мистицизмом.
   3) Спорили о православии. Они, как и моя сестра бедная, не знают еще веры, а думают, что имеют ее.
  
   8 марта 1889 г.
   Читали статью Евангелического союза в ответ Победоносцеву и замечания на это редакции. Это ужасно. Мне последнее время стали ужасны не физические уродства, раны, а духовные, из которых самые очевидные -- уродства слова, употребляющего все способы для скрытия истины и выставления лжи вместо ее. Софизм возражения Победоносцева в следующем:
   У нас полная веротерпимость: мы позволяем строить церкви всех исповеданий и в них отправлять богослужения, крестить, венчать, хоронить, присягать и др., каждому по своим обрядам, но воспрещаем каждому вероисповеданию проповедывать свое учение, т. е. совращать из православия, как они выражаются. Подразумевается, что религия состоит только в исполнении известных внешних жизненных актов: службы, похороны, крестины, браки, присяги и больше ничего; и что эти акты каждое вероисповедованпе может делать по своему обряду, т. е., что магометан не заставляют крестить своих детей и т. п. Это не веротерпимость, а отсутствие насилия такого, при котором ни один иноверец не стал бы приезжать в Россию. И тут до религии еще дела нет. Это мертвая форма, религия же есть нечто живое. Оно нечто живое уже потому, что постоянно нарождаются новые люди и для них вопрос: какой веры? Вопрос этот решается опять по мертвому, т. е. дети веры отцов. Стало быть дело не религиозное, а гражданское, -- гражданское же решается не на основании того, что должно руководить всяким гражданским актом, -- справедливости. 1) Дети, у которых один из родителей православный, должны быть православны. 2) Проповедывать устно и письменно православие -- можно, никакое другое исповедание -- нельзя. 3) Совращать в православие можно -- это называется миссионерство, в другие же исповедания -- нельзя. Этих 3-х пунктов нет в других странах и потому там есть веротерпимость, а у нас нет.
  
   10 марта 1889 г.
   Говорили о том, что не надо делать по предписанию извне, а по внутренней потребности. Ну, не люблю человека -- не притворяться, не лгать. Люблю курить -- курить и т. п. Я говорил: да, но надо любить любить, любишь чистоту -- не курить и т. п. и надо возбуждать в себе эту любовь к доброму. Как возбуждать эту любовь к любви и т. п.? Есть одно всемирное, всем известное и до неузнаваемости изуродованное средство: молитва. Обращение (следовательно, внимание к тому) к самому святому в себе (выдвигание его вперед). Святое же во мне есть святое во всех, есть святое в самом себе, есть Бог. Да, молитва сильнейшее средство и единственное, молитва, как вызывание в себе лучшего что есть и приучение себя жить им. Так и выходит: человек, не знающий в себе ничего выше силы, могущей делать то или другое, обращается к такой силе личного Бога, прося у него здоровья, жизни, дождя. Человек, не знающий ничего выше гордости, славы, поклоняется Богу прославляемому. Часто и то, и другое, и еще третье. Хочется сказать: человек, не знающий ничего выше покаяния, поклоняется Богу искупившему, тому, который принял покаяние и очистил. Человек, не знающий ничего и выше самоотречения, поклоняется Богу самоотречения Будде и Христу, как мученику. И потом всё это вместе. Я знаю Бога творящего добро и поклоняюсь ему.
  
   11 марта 1889 г.
   1) Тщеславие, роскошь, поэзия, всё это обворожительно, когда полно энергии молодости, но без молодости и энергии, а с скукой старости, просвечивающей сквозь всё, -- гадко.
   2) Думаю об общинах, что для освобождения себя от пользования правом чужого труда неразумно и опасно собирать себе деньги (орудие угнетения) и на эти деньги покупать несправедливейшую собственность -- земельную.
   3) Не говорите о нужде бедных материально и о помощи им. Нужда и страдания не от материальных причин. Если помогать, то только духовными дарами, нужными одинаково и бедным и богатым. Посмотрите на жизнь среднего сословия. Мужья с отвращением, напряжением, тоской наживают деньги противными для них самих средствами, а жены неизбежно с недовольством, с завистью к другим, с тоскою проживают всё и им мало и в воображении утешаются надеждой на выигрыш билета, если не в 200, то в 50 тысяч.
   4) Читал "Учение XII Апостолов" Соловьева. Как праздны рассуждения ученые. В науке неправильно одно значение, которое ей придается. Они, ученые (профессора), делают некоторое определенное дело и нужное, они собирают, сличают, компилируют всё однородное. Они, каждый из них, справочная контора, а их труды справочные книги. Например в Учении собрано всё касающееся этого, и это полезно, но выводы не полезны и глупы. Catalogue raisonne и экстракты из книг -- полезны, но их воображение, что этими компиляциями, собраниями, каталогами они увеличивают знание, в этом комическое заблуждение. Как только они выходят из области компиляций, они всегда врут и путают добрых людей.
   5) С Ограновичем спорил. Он материалист. Сознание -- плод сил, действующих в материи, и потому надо действовать на материю. Чем? Ну, обычное сумасшествие.
   Я как будто пробовал, тверд ли я. Если говорил, то значит не тверд.
  
   13 марта 1889 г.
   Васильев проповедует. Все они и Пашков, Radstock проповедуют. Я понял их, Евангеликов, так: они от церковной безбожности очнулись и нашли более разумную и свободную и теплую веру в Христа, искупившего своей кровью наши грехи и спасшего нас. И верят, и радуются. Но ошибка и тут большая: они чувствуют себя совершенными и всю энергию направляют на проповедь, предполагая, что совершенство жизни совершится бессознательно. В этом вредоносная ошибка. Васильев проповедует бессмыслицу и соблазняет своей жизнью, равно и многие другие. Я соблазняю своей жизнью меньше, потому что признаю себя несовершенным и, кроме того, не проповедую.
  
   14 марта 1889 г.
   1) Китайцы не могут смотреть иначе на нас, как на варваров сумасшедших, злых и подлых, корыстолюбивых уродов. Как поучителен такой взгляд.
   2) Пошел к Третьякову. Хорошая картина Ярошенко "Голуби". Хорошая, но и она и особенно все эти 1000 рам и полотен с такой важностью развешанные. Зачем это? Стоит искреннему человеку пройти по залам, чтобы наверно сказать, что тут какая-то грубая ошибка и что это совсем не то и не нужно.
  
   15 марта 1889 г.
   1) Читал Quental'a. Он говорит, что узнал, что несмотря ни на какие неопровержимые доказательства (детерминизма) зависимости жизни от внешних причин свобода есть, но она есть только для святого. Для святого мир перестает быть тюрьмой. Напротив он (святой) становится господином мира, потому что он высший истолкователь его. "Только через него и знает мир, зачем он существует. Только он осуществляет цель мира".
   2) Читаю хорошенькие вещицы Чехова. Он любит детей и женщин, но этого мало.
  
   18 марта 1889 г.
   Врачи, юристы, богословы, все те, которые научно занимаются предметами фантастическими, не могущими быть предметами познания, вырабатывают приемы, посредством которых у них получается внешнее, механическое подобие достоверности, т. е. получается успокоение личное о том, что я, мол, приложил все известные научные приемы для познания и потому могу быть спокоен; о том же, что употребляемые приемы не могут по существу дать познания, они не думают. Таковы: следствия, судопроизводство у юристов, исследование больного у докторов, подведение под тексты у богословов. Хотелось сказать, что то же и у естественнпков, но это не вполне так.
  
   19 марта 1889 г.
   Отчего не мог быть Христос больше. Христос такой, которого все гнали, убили, не скажу: никто не узнал, но мы не узнали, мир не узнал. Могли, должны были быть и есть миллионы, биллионы, бесконечное число Христов (Будд), делавших дело жизни. Мы не знаем словами, но делом жизни они дошли до нас и сделали нас. Из этого выходит то, что понимание Христа как единицы личности не только мелко, но нельзя. Это личность. Есть Христос -- логос, разумение, и он во всем. И называть его нельзя Иисусом, жившим в Галилее. Другое выходит то, что надо и можно и должно жить так, чтобы быть Христом неизвестным. Да им, в сущности, и будешь всегда, т. е. если ты святой, то ты будешь неизвестным. И Христос Иисус неизвестен для милиардов и для существ мира. Всё это ведет к тому, что кроме исполнения воли Отца ничего нет ясного и несомненного.
  
   21 марта 1889 г.
   1) Пошел к Гроту. Что за каша в голове. Даже нет понятия о различии между ясными и не ясными мыслями.
   2) Хохлов покидает техническоеучилише, дом и идет в деревню. Жутко, знаю, что не выйдет то, чего он жаждет, но стремление к чистоте, отречение -- хороши и должны принесть плоды.
  
   22 марта 1889 г.
   Животному даны органы, например, зверю -- чутье, насекомому -- щупальцы, и исполнять свое назначение животное может только через употребление своих высших органов. То же и с человеком. Он может исполнять свое назначение только через употребление своего высшего органа -- разума. Какое его употребление? -- Понимание жизни как служение Богу для установления Царства Божия на земле или, с другой стороны, любовь к Богу и ближнему.
  
   26 марта 1889 г.
   1) Как не суди, я есмь весь орудие чье-то, Божье. Часть этого орудия подчиняется воле Бога всегда, несомненно, это плоть, даже животное, которое ест и плодится и при всем этом радуется, и в действительности и вечности чего я не сомневаюсь; но есть еще нечто во мне главное, что может подчиняться и противиться воле Его. Как скоро оно не подчиняется, оно страдает (является зло, другого нет), как скоро подчиняется, оно становится столь же действительным и вечным, и радостным (еще более действительным и вечным, и радостным), как и плоть и животное. Страдать, сомневаться можно только в жизни, противной воле Бога. Как только в согласии с ним, нет ни страданий, ни сомнений.
   2) Помни, что жизнь твоя есть только исполнение воли Бога в чистоте, смирении и любви. Всё вне этого не жизнь.
  
   27 марта 1889 г.
   1) Миткаль обходится дешево, потому что не считают людей, сколько портится и до веку не доживают. Если бы на почтовых станциях не считать, сколько лошадей попортится, тоже дешева бы была езда. А положи людей в цену, хоть в лошадиную, и тогда увидишь, во что выйдет аршин миткалю. Дело в том, что люди свою жизнь задешево, не по стоимости продают. Работают 15 часов. И выходит из за станка -- глаза помутивши, как шальной; и это каждый день.
   2) Творить волю Бога? Как узнать ее? Одно средство -- жить, не нарушая закона (чистоты, смирения и любви). Прямо узнать и творить волю можно только святому, нам же одно это средство: не оскверняй себя, не возвышай себя и не будь враждебен никому, и сила жизни повлечет тебя по пути исполнения воли.
   3) Ищите Царствия Божия и правды его и остальное приложится. Ищите того, чтобы быть исполнителями воли Бога и больше ничего, ничего. Всё будет -- и праведность, и радость, и жизнь, не говоря о хлебе и одежде, которые и не нужны. Нужен только хлеб насущный -- пища жизни, та пища, про которую сказал Христос: Пища моя творить волю пославшего.
   4) Не хвалить так же важно, как не хулить. Ничто так не возбуждает гнева.
  
   28 марта 1889 г.
   1) Старался успокоить себя мыслью о смерти и никак не мог. Умственно, разумом не боюсь смерти, а сердцем далек еще. Может быть так и будет и иначе не может быть, пока жив и здоров, и смерти нет. Когда она придет, Отец сведет к ней тихо, без потрясений и противления. Надеюсь, что так будет. Когда я дома думаю о смерти -- готов кажется, но вчера на дороге в лесу не боялся, но не мог быть спокоен, радостен. Это от того, что во мне энергия деятельности жизни (Бог велит действовать) и с нею не соединимо понятие смерти. Уничтожься энергия деятельности -- не вели Бог жить -- и легко будет умереть.
   2) Пьяный дикий народ в трактире, 3000 женщин, вставая в 4 и сходя с работы в 8, и развращаясь, и сокращая жизнь, и уродуя свое поколение, бедствуют (среди соблазнов) в этом заводе для того, чтобы никому ненужный миткаль был дешев, и Кноп имел бы еще деньги, когда он озабочен тем, что не знает куда деть те, которые есть. Устраивают управление, улучшают его. Для чего? Для того, чтобы эта гибель людей, и гибель в других видах, могли бы успешно и беспрепятственно продолжаться. Удивительно!
  
   29 марта 1889 г.
   Я и большинство людей губят свою невинность -- не от соблазнов, не то чтобы женщина прельстила, а просто a froid решают, что вот еще есть удовольствие -- блуд, как курить, пить, и идут совершать блуд.
  
   30 марта 1889 г.
   1) Приехали американцы. Два пастора, один literary man. Они бы издержали только доллар на покупку моих книг -- What to do и Life, и только два дня на прочтение их и узнали бы меня, т. е. то, что есть во мне, много лучше.
   2) Заботится M-r Newton о соединении церквей в практической деятельности. Это прекрасно. Но боюсь, что помимо истины христианской нигде не соединятся; а истина в жизни христианской, а жизнь христианская в полном отречении от собственности, безопасности, следовательно и всякого насилия -- хоть декларация Гарисона.
   3) Было бы недобросовестно считать равнозначущими и отрицающими одно другое -- речи злые, неразумные и добрые, разумные: злые, неразумные не имеют за собой ничего, кроме раздражения минуты, добрые же и разумные -- природу человека. Добро и зло не равны. Первое -- свет, второе -- отсутствие света.
   4) Низшая потребность, переходящая в похоть -- еда, нужная прямо только мне для себя, посредственно она нужна для всего; более высокая потребность полового общения, также переходящая в похоть, нужная прямо для семьи; еще более высокая потребность одобрения людского, переходящая в похоть славолюбия, нужная прямо для общества людей. Как сделать, чтобы ни одна не переходила в похоть и пределы закона? Пост, чистота, смирение.
  
   3 апреля 1889 г.
   Читал Ньютона о соединении церквей. Пока будут говорить о церквах и их соединении, соединения не будет; главное, надо быть серьезным и правдивым в деле веры, т. е. в деле объяснения смысла жизни и потому направления ее; а будут люди серьезны и правдивы, не будут говорить о причастиях, троицах и церквах, и все соединятся. О, кабы только они отбросили все суеверия, весь этот cant об искуплении и инкарнации, божестве Христа и тому подобное! Есть наша жизнь всех одинакая -- мудреная и бедственная и как бы таинственная, и вот есть объяснение этой жизни Христом. Возьмем с благодарностью это объяснение и будем стараться еще дальше, лучше, точнее уяснять себе наше дело жизни. А то эти люди, да и большинство (коль не все) христиан, берут учение Христа со всем суеверным балластом веков, и оно выходит не объяснение, а затемнение жизни; и хотят в этом мраке согласиться. Ищите света и больше ничего, и согласие и единение будет.
  
   4 апреля 1889 г.
   Читал Щедрина. И хорошо, да старо, нового нет. Мне точно жалко его, жалко пропавшую силу.
  
   6 апреля 1889 г.
   Урусов прекрасно объяснил свое понятие о любви. Любовь не чувство, а лицо. Это лицо берет за руки меня, "я" и ближнего и связывает меня с ним. И только тогда, т. е. когда он через Бога связано ближним, только тогда человек -- человек.
  
   7 апреля 1889 г.
   Совсем не нужно много спать, когда не объедаешься. 4-й день не ем сахара и белого хлеба и прекрасно. То же, что я открыл о половом разврате и законности и радости воздержания, то же и об еде -- пост. И одно в связи с другим.
  
   8 апреля 1889 г.
   1) У дома нашел мальчика, семинариста из Рязани, который просил денег и навалился на меня всей тяжестью своей онанистической беспомощности. Я торопился домой и ничем не сумел помочь ему. Говорил с ним и дал деньги, которые были у меня. Это одно из самых трудных положений: юноша, составив себе преувеличенное и ложное представление обо мне, долго носясь с этим представлением и еще с представлением о том, что он считает своим незаслуженным несчастием, добирается до меня и ждет спасения полного; и вдруг ничего. Надо помнить, что это одно из труднейших дел и потому надо не отстраняться от него и делать его наилучшим образом. Это drawback многих радостей моего положения. Главное же не торопиться.
   2) Бог сошел на землю, чтобы дать закон (спасения, благо) и Христос дал закон этот. Я, человек, слышал его и понял и нашел спасенье и благо. И вдруг оказываются неясности, затруднения, и надо искусственные построения делать, которые еще неяснее, чтобы разъяснить. Зачем я пойду туда? Зачем всё то, что путает и что не от Христа? А таковое весь ветхий завет и, главное, падение, искупление. Да, беда вся в том, что Христа мы не понимаем, как Бога, могшего родиться только от Бога, а мы принимаем его сыном еврейского народа (замечательно, что народ-то отрекся от него), сыном матери (отчего же не внуком и племянником еще) и тянем в божественность и его antИcИdents. В сущности же Бог не может иметь никаких antИcИdents. Бог родился в мире (я ведь говорю по признанию (которое я могу допустить) его Богом), а не в еврейском народе и для всего мира, и потому для учения Бога вовсе не нужно, не имеет никакого значения учение еврейского народа, так же мало, как имеет значение учение его матери, дяди. Это такая обычная ошибка.
   3) Да, хорошо бы: остави нам долги наши, как и мы оставляем должникам нашим: чтобы забыть всё прошедшее людей и сначала относиться к ним.
  
   12 апреля 1889 г.
   1) Получил брошюру, проповедь Dol'a. Ничто, как такие хорошие, но пресные книги, не указывают на тщету писаний, рассуждений, построений.
   2) Я, проходя в этом мире, умирая, могу делать одно: исполнять волю пославшего или проводящего, т. е. проходить так как он хочет, не задерживая себя и одних и не стаскивая других и, главное, не толкаясь, не злясь.
  
   14 апреля 1889 г.
   1) Мы работники, от которых скрыт результат работы, которым не дано воспользоваться работой. Дано одно: возможность участия в работе, слияние интересов с хозяином. Удивительно, как этот последний вывод, до которого доходишь, определенно и именно в этой самой форме выражен Христом. Ведь это даже не сравнение -- это само дело. Вся жизнь людей есть работа: работа на хозяина (фабричная и др.), работа пахоты и посева, уборки и опять посева, улучшения земли, пород, построек, умственные изобретения -- всё не для себя, всем пользоваться не надо, а во всем есть благо в самой работе. Такова вся и жизнь. Дано пользоваться только благом самой работы. И еще дано перенесение своего интереса в интерес другой, вне себя, в интерес хозяина или дела, и это перенесение интереса, это освобождение себя от интереса своего, для гибнущего себя, возможно только через работу. Так в работах жизни. И точно то же во всей жизни, когда на всю жизнь свою временную плотскую, на направление своим произволом этой жизни, смотреть (а иначе и смотреть нельзя), как на работу для дела Божьего, или, короче, для Бога. Только проводя свою всю жизнь для исполнения воли Бога (в установлении Царства Божия, правды, где его видишь, и соблюдении чистоты, смирения и любви, где и не видишь), в работе Божьей можно отрешиться от своего интереса тем, чтобы найти интерес в деле Божьем. Сказать, что воспользуешься в будущем этим делом, рискованно, но точно нельзя доказать. Да и зачем? когда участие в работе уж дает благо. Только начинаешь участвовать и уж чувствуешь благо, что ж будет, если отдашься весь этой работе, сделаешь привычку к ней? Тогда благо настоящее будет так велико, что не нужно будет воображать себе никакого другого в будущем.
   2) Помни, ты работник дела Божьего (молитва, которую напишу на ногте).
  
   18 апреля 1889 г.
   Читал Танееву об искусстве. Он совершенно невежественный человек, усвоивший бывшее новым 30 лет тому назад эстетическое воззрение и воображающий, что он находится в обладании последнего слова человеческой мудрости. Например, чувственность -- это хорошо. Христианство -- это католические догмы и обряды и потому глупость. Греческое миросозерцание -- это высшее и т. п.
  
   19 апреля 1889 г.
   Читал World Advance Thought и Universal Republic. Созревает в мире новое миросозерцание и движение и как будто от меня требуется участие, провозглашение его. Точно я только для этого нарочно сделан тем, что я есмь с моей репутацией -- сделан колоколом.
   Отче, помоги мне. Если такова воля Твоя, буду делать.
  
   20 апреля 1889 г.
   Встретил Озмидова. Он шел ко мне с 4-мя пунктами: 1) что если хочешь дурное, то надо его делать, иначе -- фарисейство. Непостижимый вздор, если не знать, что эта теория нужна ему, чтобы оправдывать свое курение, револьвер, т. е., делая дурное, думать, что я делаю, что должно, 2) что я несправедливо сказал, что если человеку нужны деньги, то это не значит, что ему нужны деньги, а значит, что нужно направление того ложного положения, в котором он находится. Непостижимое непонимание, если не знать, что не понимать этого ему необходимо для того, чтобы не считать свое положение неправильным, 3) что неверно я сказал, что разрешение экономических затруднений для отдельного человека состоит в том, чтобы быть нужным, тоже непостижимое несогласие, если не знать, что он считает себя нужным людям, несмотря на то, что люди не понимают своей нужды. Наконец, четвертое. На этом четвертом я так ясно убедился, что все эти якобы разъяснения недоразумений суть не что иное, как умственные хитрости для оправдания своего положения (для довольства собой, исключающего движение вперед), что я перестал возражать и мне истинно стало жалко его. Думаю, что это мое молчание более полезно могло подействовать на него, чем возражение. Четвертое состояло в том, что человек может убить себя. Может ли человек убить себя? спросил он. Думаю, что нет, отвечал я. А как же, когда я, защищая другого, подставлю себя? Да, разумеется, сказал я, удивляясь, к чему эта высота самоотвержения. "А, стало быть, и морфин хорошо?" Я понял, что морфин, который он вспрыскивает и который есть слабость, он объясняет тем, что он делает это для того, чтобы быть в состоянии работать и потом кормить семью, следовательно, убивает себя для других. Никогда так ясно не было мне искривление суждений людских для оправдания себя, для избавления себя от покаяния и потому от движения вперед. Это нравственный морфин. Таковы все изуверы, все теоретики. Да, вот что нужно писать на ногте: не спорить с такими. Спор с такими -- страшный обман, это драться обнаженному с покрытым латами (нехорошо сравнение).
  
   21 апреля 1889 г.
   1) Читаю Ноеса о коммунах. Везде одно: освобождение себя от суеверий религии, правительства и семьи.
   2) Работа докторов могла бы быть хорошая, коли бы была одухотворена.
   3) Прошел с Сашей к солдатам. Страшно и странно смотреть, как серьезно и уверенно делают эти гадости и глупости. Мне даже кажется, что им стыдно.
  
   22 апреля 1889 г.
   Читая шекеров, приходишь в ужас от однообразия мертвенного и суеверий: пляски и невидимые посетители и подарки -- очки, фрукты и т. п. Удаление в общину, образование общины, поддержание ее в чистоте -- всё это грех -- ошибка. Нельзя очиститься одному или одним; чиститься, так вместе; отделить себя, чтобы не грязниться, есть величайшая нечистота, в роде дамской чистоты, добываемой трудами других. Это всё равно, как чистить или копать с края, где уж чисто. Нет, кто хочет работать, тот залезет в самую середину, где грязь, если не залезет, то, по крайней мере, не уйдет из середины, если попал туда. Смутно приходит мысль: всё дело в том, чтобы исполнять закон истины, насколько есть свет там, где стоишь, и сдвигаться с места только для того, чтобы исполнять этот закон, а не для себя. Есть три способа служить Богу и братьям.
   1-й тот, чтобы, уверив себя, что знаешь волю Бога о других, заставлять других убеждением, силой, даже хитростью исполнять этот закон: это церковь, государство, наука даже.
   2-й тот, чтобы бороться с ложным учением церкви, государства, науки, доказывать ошибки -- это революционная и практическая и умственная деятельность. Общины как образцы истинной жизни, общины монастырские, социалистические -- это иллюстрации этой деятельности -- они тоже плод борьбы.
   3-й способ -- единственно разумный, тот, который (достигнуто уж давно бы было, я хотел сказать, забывая, что то, что было, должно было быть, и без него не могло бы быть то, что будет) состоит в том, чтобы не заставлять делать других, не оспаривать тех, которые заставляют делать (церковь, государство, науку), не показывать образцы, как общины и монастыри, а просто самому делать, где находишься, по мере света. Убедить людей, что заставлять других и быть заставляемым делать доброе нельзя, что все заставляющие и заставляемые всегда делают злое. (Нелепо, в самом деле, что одни люди знают, как надо жить, а другие не только не знают, но и не могут быть научены, а должны быть заставляемы.) От этого, от власти и влияния церкви, государства, науки, всё зло. Суеверия, кощунства, остроги, убийства, ложь, софизмы -- всё от этого. Убедить людей, что бороться с этим и показывать образчики в общинах есть усиление зла и еще большее удаление от предмета. Нужно одно: самому, каждому приближаться к идеалу по мере света. О коли бы это начали делать. Что бы сталось со всем злом мира?!
  
   23 апреля 1889 г.
   Страшно подумать, как заброшен мир, как парализована в нем деятельность лучших представителей человечества организациями церкви, государства, педагогической науки, искусства, прессы, монастырей, общин: все силы, которые могли бы служить человечеству примером и прямым делом становятся в исключительное положение, такое, при котором простое житье, воздержание от пороков, слабостей, глупостей, роскоши становится необязательным, простительным, даже нужным (нельзя же архиерею, министру, ученому не иметь прислуги, удобоваримого обеда, рюмки вина), и не остается никого для делания простого, прямого дела жизни. Еще хорошо, что церковь, государство, наука, литература, искусство не чисто выбирают, а остаются люди рядовые. Но все-таки это отступление лучших по силам людей от дела жизни губительно. St. Simon говорит: что если бы уничтожить 3000 лучших ученых? Он думает, что всё погибло бы. Я думаю -- нет. Важнее уничтожение, изъятие лучших нравственно людей. Это и делается. И все-таки мир не погибает.
  
   24 апреля 1889 г.
   1) Чуется, что смерть приближается. Нет побуждения жить. Сделать хочется слишком много, такого, что не укладывается в этой жизни. Да и форма жизни не та, тяготит меня, а разорвать не могу.
   2) Попов от Сютаева. Он ищет святых, чтобы видеть осуществление истины, которой служит. Ему кажется, что у Сютаева есть путь: брать на себя.
  
   25 апреля 1889 г.
   Попов взволнованно ищет добра и истины. Боюсь, что он еще в периоде тщеславия, жизни для людей. Периоды жизни: 1) животный, 2) животный и славы человеческой, 3) животный, славы человеческой, и божеский. И еще положения переходные из одного в другое.
  
   28 апреля 1889 г.
   1) Джентльмен -- это помои от христианина. Смывали посуду, где был христианин -- вышел джентльмен.
   2) Еще можно заблуждаться о вреде, губительности для своей жизни своего эгоизма, но на эгоизме семейном это очевидно; из-за дурмана тщеславия не видать, например, вреда себе своего эгоизма; но на детях, жене, за которых тщеславишься, очевиден весь вред. Тоже с богатством и всякой потачкой личности своей и семейной. Мать любит детей, а делает им вред. Стало быть, не любовь, а пристрастие.
  
   29 апреля 1889 г.
   В Учении XII Апостолов сказано: одних обличай, за других молись, а третьих люби больше души своей. По моему надо так: одним, сострадая, помогай, других, молясь за них, обличай, третьих люби больше души своей. Оно так и выходит. Все люди и каждый человек отдельно сначала живет животной жизнью, где ему нужно помогать, потом жизнью мирской, славой людской, где его нужно обличать, и потом жизнью божеской, где нельзя не любить его больше себя. Выходит и еще с той стороны, что жизнь человека есть исполнение воли пославшего, которая совершится (если прямо не знаешь несомненно этой воли, что бывает большей частью) тогда, когда будешь жить в чистоте, которая дает возможность помогать другим, в смирении, которое освобождает от делания для славы людской и в благоволении к людям, которое ведет к любви.
  
   30 апреля 1889 г.
   1) Проходя назад, слышу разговор Вахмистра: "не полагается". Какое страшное слово! Ведь не про божеский закон оно говорится, а про безумно жестокую чепуху военного устава.
   2) 7 пунктов обвинительного акта против правительства: 1) церковь, обман суеверия, траты; 2) войско, разврат, жестокость, траты; 3) наказание, развращение, жестокость, зараза; 4) землевладение крупное, ненависть бедноты города; 5) фабрики -- убийство жизни; 6) пьянство; 7) проституция.
   3) Читал статью Ковалевского профессора, исповедание матерьялизма очень связное. Среда, воздействуя в известном направлении, вызывает реакцию, из этой реакции выделяются органы, и органы чувств, чувства оставляют следы, следы эти, комбинируясь, производят ум, волю, душу. Всё это прекрасно и очень верно: но дело в том, что всё это не нужно. Мне дела нет, как произошла моя душа, но она есть и действует. Ну так как же ей действовать? Вот это-то нужно знать; а теория происхождения ее не только не отвечает на вопрос, но отводит от него. Как я спросил плутоватого мальчугана, объявившего, что он умеет складывать, как сложить: лапа. Он задумался и спросил: какая лапа, собачья?
  
   14 мая 1889 г.
   Маша дорогого сто ит: серьезна, умна, добра. Упрек ей делают, что она не имеет привязанностей исключительных. А это-то и показывает ее истинную любовь. Она любит всех и заставляет всех себя любить -- не так же, но больше, чем любящие исключительно своих.
  
   16 мая 1889 г.
   Достоверность знания как получить? Всегда говорят: разум. Но разум у каждого свой. Нужен авторитет: откровение, закрепленное чудом. Какой ужасный вздор. И какой софизм! Предполагается, что нужно иметь истину такую, в которой все бы были согласны. Но такой истины, в которой все бы были согласны, нет, не от того, что нет истины, но от того, что не все согласны. И способ утвердить истину посредством откровения, закрепленного чудом, не дает больше согласия -- напротив больше несогласия -- чудо за чудо, откровение за откровение, одно отрицает другое. Нет истины, в которой бы все были согласны, но есть постоянно движение и мое и всех людей к той истине, в которой все согласны, не могут не быть согласны. Все люди верят в такую истину и идут к ней. И в движении к истине всегда согласие. Несогласие только в предполагаемой неподвижной истине.
  
   19 мая 1889 г.
   Обыкновенно предполагают и Христос даже так (по Луке) учил о собственности, чтоб отдать собственность. Это не верно. Церковь, государство, собственность. Всё это надо уничтожить только в себе; в себе уничтожить признание действительности этих дел, а разрушать ничего не надо. Для человека, уничтожившего в себе хоть собственность, не нужно будет ничего отдавать, а нужно только жить, не признавая ее (разумеется для себя прежде всего, но также и для других) и тогда отдавать ничего нельзя, но нельзя и не позволять брать каждому, что он хочет, и можно и должно просить у всех, а не покупать.
  
   20 мая 1889 г.
   Искусство, чтобы быть уважаемым, должно производить доброе. А чтобы знать доброе, надо иметь миросозерцание, веру. Доброе есть признак истинного искусства. Признаки искусства вообще -- новое, ясное и искреннее. Признак истинного искусства -- новое, ясное и искреннее, доброе.
  
   24 мая 1889 г.
   1) Хорошо быть руганным и еще лучше быть полезным. А каково. Обе вещи сходятся. Для их блага обличать: будешь поруган и полезен.
   2) Читал World Advance Thought. Много риторики; а нужно дело. Не Soul comunion нужно 27 числа, а во всякое число нужно сходиться в одном, в исполнении учения Христа, в непризнавании Церкви, Государства, Собственности.
   3) Не конгрессы мирные нужны, а непокорение солдатству каждого.
  
   25 мая 1889 г.
   1) Во сне видел, что я взят в солдаты и подчиняюсь одежде, вставанию и т. п., но чувствую, что сейчас потребуют присяги и я откажусь, и тут же думаю, что должен отказаться от учения. И внутренняя борьба. И борьба, в которой верх взяла совесть.
   2) Нет умственной энергии. Помоги, Отец. Вздор! Только бы служить Богу до конца теми силами, которые остались. В этом вся сила.
  
   29 мая 1889 г.
   1) Странно кажется, но нельзя иначе сказать, как то, что Грекорусская вера есть одна из самых суеверных и вредных ересей.
   2) Ходя по лесу, где я преследовал и без жалости добивал раненного зайца, подумал о том, как невинны должны быть убийцы. Они думают о другом и убивают без борьбы. Но стоит опомниться. Как хороша могла бы быть история об убийце, раскаявшемся на незащищавшейся женщине.
   3) Жизнь дана нам, как ребенок дан няньке, чтобы возрастить его. (Великая притча о талантах.) И как дурная нянька может пользоваться ребенком, и щеголять им, может бояться и стыдиться показать его нечистым, невыхоленным, усталым, хотя для его здоровья и роста ему нужно бывать и нечистым и усталым, так и глупый дурной человек с своей жизнью хочет показать ее в наилучшем свете, хочет хвастаться ею, пользоваться ею, забывая то, что ему нужно только возрастить ее. Когда не хочется, не нравится то или другое положение, спроси себя: что, мешает это положение росту жизни или содействует ему? И большей частью окажется обратное.
  
   30 мая 1889 г.
   По случаю Ильи, который опять занят постройкой. Люди, не воскресшие к жизни, заняты всегда и всё только приготовлениями к жизни, а жизни нет. Заняты едой, сном, ученьем, отдыхом, продолжением рода, воспитаньем. Одного нет -- жизни, роста своей жизни. Да, дело наше, как дело няньки -- возрастить порученное нам -- нашу жизнь. И пусть не говорят столь любимую пошлость, что растить свою жизнь -- эгоизм. Растить свою жизнь -- служить Богу. Люби Господа Бога твоего всем сердцем, всей душой и всем помышлением твоим и ближнего, как самого себя. Когда видишь пользу ближнего и не видишь никому пользы от своего роста и приходится выбирать всегда рост своей жизни, потому что польза ближнего всегда сомнительна, благо же роста своей жизни всегда несомненно. Как кажутся непонятными бесцельные и безвестные страдания и получают смысл только вне видимых нами условий жизни, так и бесцельное, бесполезное на наш взгляд благо и безвестное, но несомненное благо своего роста доказывает нам то, что жизнь наша не ограничивается видимыми условиями. В этом, мне кажется, разрешение того страстного непреодолимого эгоизма, который составляет нашу жизнь. Я могу любить только себя, но чтобы не страдать от любви к себе, я должен найти и выделить в себе достойное любви -- Бога. Не от того ли сказано: люби Бога твоего всем сердцем твоим и всем...? Это, скажут, эгоизм. А благо людей, скажут, утилитаризм. И то и другое несправедливо. И то и другое правда и одно доказывает другое. Из себя человек найдет смысл только в росте жизни. Вне себя человек найдет только то, что устанавливает Царство Божие на земле. Одно неизбежно совпадает с другим. Людям же по мере сил их дано руководиться тем или другим; оба ведут к одной цели. Кто не достиг сознания жизни в росте, руководится тем, что содействует благу людей. Как совершенно всё равно, нарисовать фигуру черным на белом или оставив белое в черном, контуры будут те же.
   Сказать, что жизни нет у человека, который не растит свою жизнь, не есть метафора: у такого человека точно нет жизни, как нет ее в дереве, которое спускает старую кору, но не выращивает новую, как нет ее в животном, которое разлагается, но не асимилирует пищу. Вся плотская жизнь организма с ее пищей, ростом, продолжением рода есть по отношению истинной жизни (растущей) только разрушительный процесс.
  
   31 мая 1889 г.
   Надо учиться растить жизнь. Ученье это в том, чтобы думать о добре другого и потому о желаниях его. Чтоб учиться этому, надо начинать с одного, двух людей, а не с городской тесноты. Городская теснота и суета лишает возможности учиться жить.
  
   1 июня 1889 г.
   Говорил вечером о единственном смысле жизни, о росте, не о росте, а о рощении своего воспитанника. Готовиться к жизни, а не жить, значит няньке заниматься собой, а не воспитанником.
  
   2 июня 1889 г.
   1) Как свойственно людям, делая для других, думать только о себе. Вы говорите ребенку: принеси мне шляпу. Ему не то интересно, что вам нужна шляпа, и он принесет ее вам, а то, что он служит вам, и так хорошо, и спрашивает: где? в зале? принести сюда? И вам заметно, что он ваше дело переделывает в свое. Взрослые лучше скрывают это, но так же заметно.
   2) Читал слова: люби Бога твоего всем сердцем... и т. д., удивляешься этим словам и, сводя их с представлением о Боге в той же книге, не находишь им смысла: нельзя любить Бога, казнящего и т. п. Но дело в том, что слова эти имеют смысл для того, кто только что выяснил себе Бога, поняв его из себя, для того, кто чувствовал еще пуповину, связывавшую его с Богом. Слова не имеют смысла для нас, вообще, для тех, которые удалили от себя Бога, изуродовавши себя.
   3) С матерьялистами и совсем заблуждающимися не надо тратить времени на спор. Надо, указав им их ошибку, идти вперед; пускай остаются позади. Так же как с людьми, спорящими о дороге. Надо указать им настоящую и идти по ней, предоставив им исправить свою ошибку или оставаться назади.
   4) Говорил с Страховым, между прочим о верах, о православной. Он сказал было, что христианство в народе есть дело православной церкви. Я сказал: напротив, христианство есть в народе, несмотря на церковь. Посмотрите на прямое последствие влияния церкви, в главных центрах ее: полный мрак, в Москве, в Риме; дисиденты в мире католичества, православия и протестантства, христиане, не зараженные духом ереси, наш народ, квакеры, францискане и др. это истинные христиане, сходящиеся везде, всегда согласные. Только ереси, называющие себя католической, православной, во вражде друг с другом и со всеми.
  
   3 июня 1889 г.
   Вопрос: Вы признаете, что любовь радостное чувство?
   Ответ: Да.
   В: Признаете, что могут быть условия, увеличивающие и уменьшающие ее?
   О: Да.
   В: Какое действие на возможность любви производит забота о себе?
   О: Уменьшающее.
   В: А обратное, самоотречение?
   О: Увеличивающее. Давайте так и делать.
   Но, может быть, заботы о себе дают больше радости, чем любовь? Надо взвесить. Вспомнил заботу Сони о Леве, о всех детях, заботу внешнюю, но такую, какую одну она может понять, и полюбил ее. Как бы вызывать перед собою все хорошие черты человека, когда имеешь дело с ним.
  
   5 июня 1889 г.
   Только кротостью и смирением достигается добро. Всякий нравственный подвиг: победа ли над похотью, гневом, славолюбием и др. достигается только каким-то внутренним утишением, каким-то заливанием волн маслом. Да, во все покои добрые двери отворяются внутрь. Наружу отворяются с размаху двери в бучило.
  
   6 июня 1889 г.
   1) Вчера, обдумывая воззвание, нашел форму обращения к ближнему, сестре или брату. Кто бы ты ни был, брат мой, вот наше положение и вот что мы знаем и можем знать..... и т. д. Человек не бывает лучше другого, как не бывает место одной реки глубже или чище места другой реки. Человек течет, как река. И человек между 15 и 16 годами и другой между 25, 30, и 3-й между 40, 50, и 4-й между 4 и 5-м часом на последнем году своей жизни и т. д. всё несоизмеримые величины. И нельзя сказать этот лучше или хуже.
   2) Я несчастлив, потому что не чист. Как установить чистоту?
   3) Говорили с Страховым о так называемых Отцах Церкви: Иоанн Златоуст, Василий Великий, Августин и т. п. Надо уметь разделять: как люди они братья и достойны любви, но как самозванные наместники Христа, его враги, они ненавистны и вредны. И не надо забывать этого.
   4) Проводил юношу. Он добрый. Я говорил ему слишком много, надо бы формулировать, что и что ему нужно. Надо бы так: 1) понимать свою жизнь только как служение, и потому, не заботясь о своих силах, об уменьшении или увеличении их, служить теми силами, какие есть; 2) молиться -- Отче наш, т. е. чаще становиться в условия, где нет заботы о людях, а только о Боге; и 3) (пустяки) уменьшать требования от жизни: не было чтоб прислуги, не проживать денег -- та же прислуга.
  
   7 июня 1889 г.
   Мир это огромный храм, в котором свет падает в середине. Все люди, любящие свет, стремятся к нему и с разных сторон мира собираются в середине и соединяются. Единение достигается только тогда, когда ищут не единения, а истины. Обыкновенно люди собираются в темных пределах и, имея целью единение, сгоняют, привлекают к себе людей. Но в другом пределе другие люди делают то же. Ищи истину и найдешь единение. Ищи единения и удалишься от истины.
  
   11 июня 1889 г.
   1) Мне кажется, мы все живем в подавленном состоянии. Видят все, что живем не так, как надо, а продолжаем.
   2) Женщина, наряжаясь, сама на себя разгорается похотью. Наряжая других даже, она живет воображением о похоти. От этого-то наряды так властны над женщинами.
   3) Не надо думать, чтобы доброе могло непосредственно пересиливать зло. Ты пожертвовал собой, а он говорит: "он и не смеет иначе, он знает меня, каков я". Ты оторвал от сердца, отдал дорогое. Он только гордится по этому случаю собой: тем, что он стало быть так нужен, или тем, что он так был умен и тонок, что умел выпросить.
  
   13 июня 1889 г.
   1) Люди самые слабые, бессильные нравственно выбиваются из нужды, т. е. из тех условий, которые разумно руководят их жизнью: принуждают их к труду и воздержанию. Выбиваются и становятся в такое положение, которое по плечу только самым мудрым. И гибнут нравственно и страдают в 100 раз хуже, чем от нужды.
   2) О наследственности, а именно: для тех, для кого весь человек есть результат матерьяльных сил, всё и передается. Для лошади, барана всё передается, всё, что нужно от лошади и от барана, всё, что мы ценим в них. Но для того, кто в человеке видит и ценит его усилие подчинить себе плоть, наследственно ничего переходить не может. И это усилие может быть и сильным и слабым, и в сильном и в слабом физически существе.
   3) Люди чувствуют, что путь, по которому они идут, не настоящий. Что им делать? Казалось бы не может быть и разговора о том, что нужно искать всеми силами, соблюдая себя в наилучшем состоянии или того, чтобы иметь те способности внимания и энергии, которые для этого нужны; но обыкновенно делается другое: человек пугается своей ошибки, и, думая, что он погиб, что будет наказан, обращается к невидимым силам Елогим, стараясь умилостивить их -- просит прощенья и по мере жертв (в прямом смысле), приносимых им, думает, что он получает его. Являются пророки, отрицающие этот взгляд и жертвы и утверждающие, что если есть невидимые силы, то они требуют одного: хождения по правильному пути. Является Христос, который говорит то же и указывает самый путь. "Я есмь путь жизни и истины". Но старый взгляд так свойствен людям, что учение пророков и Христа претворяется в учение о жертве. Христос оказывается жертвой, которая сама себя принесла; и люди остаются в прежнем состоянии искания прощения. Одни признают прощающую, очищающую благодать в таинствах и, исполняя их, приносят что-то подобное жертвам, признавая вместе с тем и искупление жертвой Христа; другие признают одну жертву Христа. Оба остаются на первом мировоззрении, что покидание пути есть грех, за который надо добиться прощения. Одна неправда такого взгляда та, что для того, чтобы вернуться на путь, невыгодно думать, что что-либо внешнее, кроме моего учения, может вернуть меня на него; другая неправда та, что, считая себя очищенным, новым Адамом, человек перестает бороться. А между тем, если есть новое рождение, новый Адам, как они любят говорить -- т. е. если человек, кроме животной неразумной цели жизни, постигает другую,человеческую разумную цель, то старые стремления к животным целям остаются живы, и потому главное дело человека есть борьба, ожесточенная, упорная и хитрая борьба. А для борьбы нужно прежде всего знать, что есть 2 борющихся, а потом нужно полнейшее внимание для того, чтобы помогать борьбе нового Адама с старым, а не усыпление в мысли, что я весь новый. Но кто такой тот, кто помогает борьбе? Не знаю. Должно быть, Бог. Тот, что во мне, тот, которого я должен любить всем сердцем, всей душой и всем разумением. Да, 1) тело, животное, 2) человек разумный и 3) Бог. Вот из чего я состою.
  
   14 июня 1889 г.
   Страхов говорил о плане своего сочинения о пределах познания. Познание бывает только формальное, но есть еще постижение содержания. Это область нравственности, любви и искусства. Он не ясен. Читал критику на него Тимирязева и ужаснулся. "Дурак, ты сам дурак". В области той, которая избрана перед всеми другими по своей достоверности, область, в которой всё основывается на столь любимых фактах, оказывается столь сомнительной, что можно утверждать два противуположные мнения.
  
   15 июня 1889 г.
   1) Дурное отношение детей к родителям не зависит ли от презрения детей к родителям за их чувственность? Они чувствуют это как-то.
   2) Страшный пример тщеты науки и искусства это споры о дарвинизме (да и многом другом) и вагнеровщина. А ведь жрецы-то науки и искусства не дожидают решенья, а давно решили, что черный народ должен им служить. А куафер театральный купил именье и ему в ноги падают мужики.
   3) Две вещи дурны, вероятно в связи одна с другой: 1) то, что я тягощусь жизнью, забываю, что если есть силы жизни, то они могут быть употреблены на служение Богу и что никуда не уйдешь -- нет пустоты, везде трение и в трении жизнь и 2) что поддаюсь животным инстинктам, не побеждаю их -- в еде, в еде главное.
   4) Нынче читал прекрасную переделку из "L'homme qui rit" и подумал: описывается всё, как жизнь отдают герои другим, но всё это вздор. Надо от места отказаться, как Семеновский дворник или, еще труднее, от каши, когда голоден.
   5) У богатых праздных классов детей больше, следовательно, дармоедов всё увеличивается. Так что по самой сущности дела так продолжаться не может.
  
   17 июня 1889 г.
   Если в жизни есть доброе, то под старость уж и то нужно, чтоб не испортить сделанное. Если Бог даст сделать, то еще лучше.
   23 июня 1889 г.
   Образец женских рассуждений.
   Я: Какие чудные статьи о Non resistance.
   Она: Да, только разговоры. Все знают и никто не делает, потому что невыгодно.
   Я: Да от того, что не внушают.
   Она: Сколько ни внушай, не будут делать.
   Я: Отчего ж, если бы внушали, хоть так, как внушается святость причастия. Ведь никто не выплюнет причастия, хотя бы под угрозой казни это велели.
   Она: Да, это-то пустяки, легко, это всякий сделает, а того нет.
   Я (озадаченный): Да ведь я говорю, что несмотря на то, что это пустяки, и не сделают. Ты не понимаешь.
   Она: Что ж тут понимать? Я и дальше-то всё поняла. Это ты только всё одно и то же размазываешь.
  
   25 июня 1889 г.
   1) Привитая оспа избавляет ли от настоящей -- неизвестно, но привитые соблазны не то что спасают наверное, но необходимы, чтобы избавиться от них. И легче отстать от соблазна, привитого в детстве, чем от привитого после, например, роскошь, прислуга, сладкая еда. Несомненно одно, что всем равно. И не несчастнее недоедающий, чем объедающийся и даже в меру едущий. Несомненно еще другое, что человеку для того, чтобы узнать зло, надо вкусить от голода его. Т. е. учиться не мозгами, а боками, надо опытом изведать зло, потолкаться о стенки, огораживающие путь истинный, чтоб идти по нем. Одного опыта мало, нужно и знание (разумение). Испытать и знать. Знать и испытать. Второе легче.
   2) Думал о повести о человеке, всю жизнь искавшего доброй жизни и в науке, и в семье, и в монастыре, и в труде, и в юродстве и умирающего с сознанием погубленной, пустой, неудавшейся жизни. Он-то святой.
   3) Сердится человек только потому, что не знает, от чего произошло то, на что он сердится. Потому что если бы он знал, то сердился бы не на следствие, а на причину: причина же внешняя всегда Бог -- тайна, а внутренняя ты сам. Должно быть, как буддисты говорят, и всякий грех от незнания, но гнев уж наверное. Ребенок сердится на пол, что он его убил, а я на человека на то, что он делает не то, что вытекает из моего миросозерцания, а из своего. Разве это не одинаково глупо?
   4) Доктор: Вы больны?
   Больной: Да.
   Д: Лечитесь, принимайте лекарство.
   Б: Что ж я от лекарства никогда не буду болен?
   Д: Нет, будете, но вылечитесь от этой болезни.
   Б: Наверное?
   Д: Наверное мы никогда не можем сказать, но есть большое вероятие.
   Б: Не стоит лечитъся, если только вероятие.
   Д: Вы ничего не теряете испытав.
   Б: Нет, теряю. То лекарство, которое вы предлагаете, всегда ли и всеми ли признавалось?
   Д: Нет, только в последнее время нашей истинной школой медицины.
   Б: Вот видите, если я знаю, что в прежнее время лечили другим, противная школа (гомеопатия) тоже лечит другим и признает предлагаемое вами лечение вредным, то я несомненно теряю, слушаясь вас. Во-первых, вероятие, что ваше лекарство полезно, такое же, как и то, что оно не полезно; во-вторых, есть даже вероятие, что оно вредно. Главное же, несомненно то, что, повинуясь вам, я наверное: 1) теряю время, занимаясь лечением, 2) приучаю себя к тому, что для меня хуже всякой болезни, заниматься своим телом.
   5) Хочу ли, готов ли умереть сейчас: и более готов, чем бывал прежде -- страху нет ни малейшего, но как будто не можешь вполне вообразить переход потому не уверен, что нет страха.
  
   26 июня 1889 г.
   Знать, что несешь крест, и нести любя, совсем не то, что когда он навалится на тебя, ты не ждешь и не желаешь. Всё равно, как работа: если бы то напряжение и боль, которые испытываешь охотно при работе, мы бы испытывали без работы и нашего согласия на то, было бы мучительно. То же и с жизнью, с участью каждого, с несением креста, на евангельском языке.
  
   1 июля 1889 г.
   Looking backward прекрасно. Одно плохо: социалистическое Марксовское представление, что если очень долго делать дурно, то само собою сделается хорошо. Капиталы сходятся в малое число рук, под конец сойдутся в одни. Рабочие союзы тоже сольются в один. И будет капитал и рабочая сила разделенные. Тогда власть или революция соединит их, и всё будет благополучно. Главное то, что ничего в нашей цивилизации не уменьшится, не пойдет назад: будут те же дворцы, гастрономические обеды, сласти, вина, экипажи, лошади -- только всё будет доступно всем. Вот это непонятно, как они не видят, что это невозможно. Возьмите сейчас роскошь Яснополянского дома, разделите ее между мужиками. Нельзя. Ничто не годится. (Надо отказаться от роскоши.) Пока есть насилие, сила капитала и изобретения направлялась не на то, что нужно. И чтобы было то, что нужно, массам надо всё проверить. Главное же надо быть готовым отказаться от всех усовершенствований нашей цивилизации, только чтоб не было того жестокого неравенства, которое составляет нашу язву. Если правда, что я люблю брата, то я не задумаюсь лишиться гостиной, только бы приютить его, бесприютного. А то мы говорим, что хотим приютить брата, но только с условием, чтобы гостиная оставалась свободною для приема. Надо решить, кому служить -- Богу или Мамону. Обоим нельзя. Если Богу, то надо отказаться от роскоши и цивилизации, будучи готовым устроить ее завтра же, только общую и равную.
  
   2 июля 1889 г.
   Самопожертвование матери ни хорошо, ни дурно, так же как труд. И то и другое хорошо только, когда разумно любовно. А труд для себя и самопожертвование для своих исключительно детей -- дурно.
  
   4 июля 1889 г.
   1) Вся драма повести, всё время не выходившая у меня, теперь ясна в голове. Он воспитал ее чувственность. Доктора запретили рожать. Она напитана, наряжена, и все соблазны искусства. Как же ей не пасть. Он должен чувствовать, что он сам довел ее до этого, что он убил ее прежде, когда возненавидел, что он искал предлога и рад был ему.
   2) Был разговор с А. Кузминским о христианстве. Я сказал, что христиане только те, которые кротки, смиренны, терпеливы, как Христос, т. е. nоn resistant. А что те, которые не признают этого, признают по вере убийство, казни, суды, не имеют права называть себя христианами. Что в имени? Нет, очень много. Имя принято ложно и сбивает людей. Александр Михайлович стал доказывать, что христиане и те, которые не признают его, имеют право называться христианами и что благодаря им все-таки произошло и происходит смягчение нравов, охристианение жизни. Он огорчился, что у него отнимают успокаивающее его душу учреждение. Я сказал, что самая вредная секта есть та, которая сознательно отрицает сущность христианства -- православие.
   Смягчение нравов и охристианение людей произошло не от учения полухристианства или по имени только христианства (православия), но несмотря на него. Они злейшие враги, т. е. главные задерживатели установления Царства Божия; они паразиты истинного христианства. Как только явится что-нибудь истинное, наука, искусство и, главное, вера, являются паразиты этого истинного. Про них-то говорил Христос, называя их лицемерами, и про них говорил, что они ставят памятники, гробницы пророкам и преследуют их. Попробуйте скажите о православии. А наши святые? Да святые-то, которых вы называете вашими, были бы только больше святыми, если бы не было вас. И они святые, а вы противное им, вы губители истины, потому что служите не ей, а ее заставляете служить своим целям.
   6 июля 1889 г.
   Разговор за завтраком о том, кто говорит и не делает. Какая тут путаница! Человек, как Соня, говорит: другие говорят, но не делают. А я не говорю и не делаю. Это честнее. Что за вздор! Да ты знаешь ли, что нужно делать? Знаю. Ну, так уж лучше говорить. Говоренье хоть что нибудь -- обязывает.
  
   7 июля 1889 г.
   Ум, дарованья даны не всякому и неравномерно, но понимание чувств людей, улыбки, нахмуренья дано всем, и малоумным, и детям, больше чем другим.
  
   11 июля 1889 г.
   1) Урусов всё делает свои вычисления. Это возможно только при табаке. Очевидно, ему ничего не нужно, кроме упражнения своих сил. А приложение их правильное потеряно.
   2) Полудновали, я предложил кончившему есть и перекрестившемуся Степану картофеля с маслом. Он отказался, сказав, что сыт и что через силу есть -- грех. Кабы все знали это?!
  
   12 июля 1889 г.
   Файнерман пишет о моем кресте, предвидя мои мучения в том, что я живу в таких условиях, которые мне противны и которые я хочу и колеблюсь изломать. Противны да, но колебаний в том, чтоб изломать, нет, потому что я знаю, что это как болезнь, старость, смерть, благие условия жизни моей, а потому и противность не болезненная, а крест, значение которого он не понимает. Крест значит неприятное, больное, тяжелое, несомое как неизбежное, необходимое, от Бога посланное и потому уж не неприятное, не больное, не тяжелое, а такое, без которого бы было неприятно, не ловко и не естественно. Это то же, что получить на спину неожиданную, непризнаваемую необходимой тяжесть, скажем в пуд (ведь это мука) или несение мешка с пудом муки для пищи своей и детей.
  
   15 июля 1889 г.
   1) Нынче утром сказал Романову о собственности и общине, и что всё дело не в общине, а в том, чтобы исполнять сознанный закон, одно из положений которого неимение собственности. И что если бы держаться этого, то вышла бы не община, а совсем другое.
   2) Говорил Урусову на то, что он сказал, что пострижение в монахи помогает доброй жизни. Сказал: Христос указал нам путь и верующие видели его всегда перед собой как прямую линию. Дело нашей жизни свести движение наше к этой прямой. Движение наше не сходится с этой прямой, а пересекает и окружает ее, как спираль. Отступление наше от прямой заставляет нас страдать и вот вместо того, чтобы продолжать усилия приближаться к прямой, мы придумываем приемы, которые бы скрывали от нас наше отступление: жертвы, молитвы, таинства, причастие, вера в искупление. Но всё это великий грех, потому что уничтожает усилие -- одно нужное. Нужно стремиться сначала, и опять сначала, и тогда получится сила, особенно от сознания того, что спираль постоянно приближается к прямой и неизбежно должна слиться с ней.
  
   16 июля 1889 г.
   1) Кто кается, тот любит униженье, а не боится его.
   2) Как бы надо поступить? И всё не то. Надо думать только о нынешнем часе, чтобы исполнить волю пославшего. Молился, и молитва уяснила. Да, жить, исполняя без конца, без цели, а только по указанному Им направлению.
   3) Какое удивительное дело -- неуважение детей к родителям и старшим во всех сословиях, повальное! Это важный признак времени; уважение и повиновение из-за страха кончилось, отжило, выступила свобода. И на свободе должно вырасти любовное отношение, включающее в себя всё то, что давал страх, но без страха. Так у меня с одной Машей. Боюсь говорить и писать это, чтобы не сглазить, т. е. не разочароваться.
  
   17 июля 1889 г.
   Вот как думал о том, что надо помнить в минуту упадка духа, горя, страха, досады или гнева на людей: Помни, что жизнь твоя только в исполнении воли Бога на земле; исполнять же волю Бога несомненно ты можешь, только возращая свою духовную сущность; возращать же свою духовную сущность ты можешь только соблюдением чистоты в твоей животной, смирения в твоей человеческой (мирской) и любви в твоей божеской жизни. Для соблюдения же чистоты тебе нужны лишения, для смирения нужны худая слава и унижения, для любви нужна враждебность к тебе людей (и если любите любящих вас, какая же вам... и т. д.). И потому то, что ты называешь страданиями, то, на что ты жалуешься, чем тревожишься, о чем горюешь, чего боишься, всё это ничто иное, как или лишения и боли, или худая слава, оскорбления, унижения, или враждебность к тебе людей; а и то и другое и третье необходимо тебе для соблюдения чистоты, смирения, любви, для возращивания своей духовной сущности, для служения Царству Божию, для жизни. И потому не огорчаться, а радоваться я должен и лишениям и унижению и враждебности. В самом деле, неужели Бог мог поставить человека в такое ужасное положение, чтобы он переносил лишения, унижения и враждебность, не получая за это возмездия? Это не могло быть. И нет этого. Нельзя ответить, будет ли возмездие на том свете или нет? Вопрос неправильно поставлен. Надо исправить прежде ложный взгляд, которого не должно быть, при котором возникает такой вопрос. Вроде того, как если бы люди ленивые, голодая от праздности, спрашивали бы, будет ли им награда на том свете. Награды не будет за то, что они должны работать то, чем кормиться, но надо понять, что работа, дающая хлеб, есть необходимое условие животной жизни. Точно так же надо понять, что перенесение лишений, унижений и враждебности есть необходимое условие жизни духовной.
  
   18 июля 1889 г.
   Получил письма и выписку из газет: The world has of Tolstoi, as much as it can digest. Лестно. То-то и скверно, что прислушиваешься к этому.
  
   20 июля 1889 г.
   1) Читал Brunetier'a о Discipl'e. Смешной страх, как бы они не сказали того, что я готовлюсь сказать. О! Только бы сказали! И сказали бы лучше моего, затмив меня, но возбудив сердца!
   2) Шел мимо всегдашнего покоса Тита покойника и подумал ясно, что тело его в земле и жизни его здесь нет больше, то самое, что вот-вот со мной будет, и тут злиться, гордиться, печалиться, беречь что бы то ни было, кроме своей души.
   3) В Америке казнят -- не публично и без боли (электричеством). Если же не для угрозы и не для страданий, то зачем же? Изъять из жизни. Да кто же взял на себя решенье вопроса о том, кто подлежит изъятию из жизни?
  
   24 июля 1889 г.
   1) Я пишу "Крейцерову Сонату" и даже "Об искусстве", и то и другое отрицательное, злое, а хочется писать доброе
   2) В древности у греков был один идеал красоты. Христианство же, выставив идеал добра, устранило, сдвинуло этот идеал и сделало из него условие добра. Истина? Я чувствую, что в сопоставлении, замене одного из этих идеалов другим вся история эстетики, но как это? Не могу обдумать. Мешает мне и образ нашей жизни и нездоровье думать. Что ж делать -- только бы растить свою душу в чистоте, смирении и любви. Не было ни того, ни другого, ни третьего.
  
   25 июля 1889 г.
   1) Во времена духовного упадка, такие времена, когда не чувствуешь любви к враждебным людям, даже к равнодушным, когда занят собой, в эти времена не суди людей, а суди себя, кайся. Это самое удобное время для этого, так что и это настроение пойдет тебе в пользу. Докапывайся до последней глубины своей гадости. Нынче я испытал это. Увидал всю силу своего эгоизма. Это состояние подобно тому, когда сошла вода из колодца, реки, пруда, грязно, уныло, пусто, но пользуйся, только в эти времена очистишь нечистоты дна.
   2) Помни, что ничто не может нарушить твоей жизни. Она в соблюдении порученной тебе души твоей. А она вся в твоей, и твоей одной, власти.
   3) Ты страдаешь; это от того, что ты заснул и забыл, в чем жизнь твоя. Жизнь твоя в установлении Царства Божия на земле. (И это не верно.) Жизнь в исполнении воли Бога. Воля же Бога в том, чтобы я сохранил всё то, что он дал мне, сохранил и увеличил. (Как удивительно! Думаю, думаю, живу внутренне, выживаю и прихожу забыв, не думая о нем.)
   Сохранить и увеличить можно только в чистоте страданиями, в смирении унижениями и в любви борьбой с враждебностью.
   Это всё так, но новое было для меня то, что я ясно понял, что установление Царства Божия на земле не может быть целью моей жизни, что это стрелять пушкой по воробьям, что конечная цель слишком ничтожна для такого огромного (бесконечного) средства, что цель вне Царства Божия на земле. Царство же Божие на земле установится как последствие, точно так же как душевное и даже телесное здоровье получится при исполнении воли Бога.
   Установление Царства Божия на земле может служить только поверкой того, что, соблюдая и увеличивая то, что дано тебе Богом, ты не ошибешься.
   4) Прекрасное место из New Christianity о том, что составление символа есть обречение себя на сектантство и что символы, имеющие назначение соединять, они-то разъединяли.
   5) Читал Fouillie Transformation de l'idee morale. Что за каша в голове, что за низость умственная! Что за невежество. Из непонятого Евангелия изуродованные обрывки и смелое суждение и построение нелепое, произвольное о том, что сделалось ясно, вечно, как бы дитя стало придумывать геометрию, кое-что услыхав без связи и смысла. Ужасно! Вот: последние будут первыми -- еще неизвестно; но что первые ученые нашего века будут последними, это уж верно.
  
   27 июля 1889 г.
   1) Для Маши было большое счастье то, что мать не любила ее. Таня не только не имела тех побудительных причин искать блага на указываемом мною пути, но ее прямо соблазняли любовью и баловством.
   2) Я считал иногда своих близких. Как это глупо и не христианско! Разве можно знать, что и как и чем ты сделал Божье? Человек, делающий волю Бога, всегда не знает, не может знать того, что произойдет, видимых последствий. Он всегда с завязанными глазами. И тем лучше исполняет волю Бога, чем он слепее. Как слепая лошадь лучше ходит на кругу. Не знаю, что произойдет, но знаю (верю), что ни одно усилие мое для Бога не пропадет. "Что ж это вера?", -- спросил я себя. Да, пожалуй вера; но только эта вера не есть для меня та вера, про которую говорят православные, вера, руководящая жизнью; эта вера есть последствие миросозерцания. Из этого ясно различие веры и миросозерцания. Миросозерцание -- это то, во имя чего живешь, поступаешь так, а не иначе, потому что оно-то определяет благо и зло, проводит черту между ними. И потому можно жить по миросозерцанию, но не по вере. Если люди думают, что живут по вере, fides, доверию, то они ошибаются, они живут по миросозерцанию, из которого вытекает, что они знать ничего не могут, а могут найти определение добра и зла, только слушаясь того или тех, кому они верят.
   3) Земледелие, заменяющее кочевое состояние, которое я выжил в Самаре, есть первый шаг богатства, насилий, роскоши, разврата, страданий. На первом шаге видно. Надо сознательно вернуться к простоте вкусов того времени. Это невинность мира детская.
   4) После обеда читал газеты. Требования социалистов о вмешательстве государственной власти в часы работы с возвышенной платой, в работу женщин и детей и т. п., т. е. требуются привилегии рабочему классу и вроде майоратов стеснения. И не думают о том, что власть не может помешать людям продавать себя. Нужно, чтоб люди поняли, что нельзя покупать и продавать людей. А для этого нужно -- свобода от вмешательства правительства и главное, свобода, даваемая воздержанием.
  
   30 июля 1889 г.
   1) Довольно неготовому первых слов молитвы Отче наш, именно: Отче наш иже еси на небеси, да святится имя твое -- т. е. сознание того, что свята одна любовь. Это не даром первое прошение: это первое условие божеской жизни. Прежде надо помнить, знать, что свята одна любовь, а потом, уж будучи пропитанным любовью, можно желать пришествия Царства Божия. Только любовью, только любовно можно достигать и Царства Божия. Это всё равно, что прежде всего надо наточить косу, а потом уж косить. Как я это горьким опытом узнал. Царство Божие не придет, не придет, если не достигать его любовью.
   2) Подумал об Урусове: что бы было с ним, если б его лишили средств жизни, если бы была установлена справедливость? Он и Костенька и подобные им погибли бы ужасно. Надо, чтоб они сами выучились жить не паразитами. А пока они паразиты, есть и питающие этих паразитов. Христиане не могли бы кормить, поить их, поставлять им табак, вино и т. п. Всё делается с двух сторон: уничтожается и возможность и способность.
   3) Лева сказал, на меня глядя: грибы, это та же охота. Тоже жалко грибков маленьких, как и дупелей, только маленькая разница. Я промолчал, а потом думал: да, маленькая разница; но как Брюлов говорил, на то, что вот он, поправляя, чуть-чуть изменил, а всё стало другое, что искусство только тогда, когда дело в "чуть-чуть"; так и еще с большей справедливостью можно сказать, что добрая жизнь начинается там, где чуть-чуть.
  
   31 июля 1889 г.
   1) Любить, доказать, что любишь, заставить признать это других, заставить другого любить себя, всё это невозможные дела, потому что они делаются для людей. И как то же просто и легко, когда оно делается для Бога: любить его, Л. С. Ф. Ш., любить их перед Богом, т. е. знать, что я желаю им добра и не осуждаю, а скорее хвалю их -- не думать, не говорить про них и не делать им дурного, предоставляя Богу последствия.
   2) Всё больше и больше подтверждает меня в том, что любить можно только врагов, тех, к кому не влечет. Любить можно, только подставляя щеку, только тех, которые бьют, и потому, чтобы иметь счастье любить, надо, чтобы тебя били. А потому-то, что тебя бьют, или унижают, есть не неприятность, могущая вызвать раздражение, а есть радость -- исполнение ожидаемого, как я и писал здесь же, что, сходясь с людьми, жди, как желаемого, оскорбления. А то я же говорил много раз, что получить удар по одной щеке, чтобы иметь счастие подставить другую, есть счастливая случайность, как выигрыш 200 тысяч. Желал этого, а, сам получая пощечины (хотя и не в прямом смысле), не только не пользовался ими, чтобы исполнить заповедь -- подставить, а огорчался, унывал, злился. Подставление щеки не есть редкий -- это напротив самый частый случай.
  
   2 августа 1889 г.
   1) Вчера пришел какой-то юноша с стихами. Нынче он ждал меня и, когда я вышел, его уже не было. Я огорчился, даже досада, что я лишаюсь удовольствия купаться и после купанья пить кофе и читать, и только пройдясь, вспомнил, что единственно истинно радостное дело это растить свою душу, а для роста именно нужны эти лишения маленькие и большие. Но надо выучиться любить маленькие, чтобы полюбить и большие.
   2) Мысль из World Advance Thought, что люди не растущие, не могущие больше расти здесь, умирают, т. е. переходят в форму, способную к росту. Там сказано -- есть люди, которые не могут здесь принять новое сознание. Такие люди должны родиться вновь.
  
   3 августа 1889 г.
   1) Люди в глубине души всегда знают, что хорошо и что дурно, in seinem dunklem Drauge ist sich des rechten Weges wohl bewusst.
   2) Нынче утром понес Урусову подарить по случаю рожденья папиросочницу и стало стыдно. Стыдно давать деньги доктору, стыдно брать за писанье, неприятно слышать, когда дети говорят о деньгах, и многое подобное. Стыд этот надо воспитывать, блюсти, а не переламывать, чтоб загрубеть.
   3) He от этого ли происходит то, что спириты, вертя вдвоем, втроем карандаш или блюдечко, по буквам получают выражение мыслей таких, которые те же люди не в состоянии выразить в состоянии рассеянности. Это нечто вроде ясновиденного гипнотического сна.
   4) О вреде избрания внешней цели для жизни. Ищите Царства Божия и правды его, а остальное приложится. Моряк, руководись тем компасом, который в твоем корабле, крошечной стрелкой, которая меньше в 1000 раз корабля, а не видимым предметом, даже не звездами, всё обманет, кроме того, что в тебе. Не заботься ни о том, чтобы написать важное сочинение, ни о том, чтобы люди познали истину, ни о том, чтобы ты оставался чистым в глазах людей, заботься о том только, чтобы исполнить волю пославшего тебя. Воля же пославшего тебя та, чтобы ничего не погибло из того, что он тебе дал, а чтобы, напротив, воскресло, ожило, распустилось, очистилось всё, что может.
  
   5 августа 1889 г.
   1) Часто говорят: мне уж не к чему, мне уж помирать пора. Всё, что не к чему, потому что помирать пора, не к чему было и когда-либо делать. А есть дело, которое всегда нужно и чем ближе к смерти, тем нужнее -- дело души, растить, воспитывать душу.
   2) Начинаю вспоминать именно то, что все горести, неприятности, унижения -- искушения.
  
   6 августа 1889 г.
   1) Письмо от Калужинского. Просит сыскать и прислать письма его. Сел писать ему, но нет адреса и потому отложил. Выйдет, что ему, наглому человеку, я напишу, а кроткий и смирный, в 1000 раз больше стоющий ответа, останется без ответа, скажут: "Стало быть, надо быть наглым". Для чего? Для того, чтобы получать письма, деньги, славу и т. п. Да, но для чего всё это? Ведь нужно одно: воспитать, возростить себя, сохранить и возвысить то, что дано мне. Для этой цели тому, кто всё получит -- худо. Он не пойдет вперед, не выработает тех органов, которые нужны для служения Богу и для блага. Первое обух, второе лезвие".
   2) Что как родится еще ребенок? Как будет стыдно, особенно перед детьми. Они сочтут, когда было, и прочтут, что я пишу. И стало стыдно, грустно. И подумал: не перед людьми надо бояться, а перед Богом. Спросил себя: как я в этом отношении стою перед Богом, и сейчас стало спокойнее. (Часто бывает наоборот, что перед Богом хуже, чем перед людьми, но в этом случае было обратное.) Да, лучше перед Богом жить, чем перед людьми. Он (Бог) и справедливее (осудит только за дурное), и умнее (поймет всё), и добрее (простит всё). Только что надуть его нельзя. Зато исправиться можно. Да, как хорошо переводить в эту высшую инстанцию!
   3) Думал об ужасных словах посланий Павла и Петра о покорности властям. "Не повинуйтесь властям", сказал бы Христос, если бы он говорил об этом предмете. Как же можно в чем бы то ни было повиноваться власти, цель которой есть насилие и оно же средство. Нельзя ни в чем повиноваться, как не станет никто повиноваться озлобленному, пьяному, шальному.
  
   14 августа 1889 г.
   1) Как в организме боль указывает на нарушение закона, -- предупреждает, так и в обществе людском страдание от враждебности указывает на нарушение закона единения, предупреждает. Если делая дело, которое считаешь добрым, испытываешь страдание враждебности или заставляешь других испытывать враждебность к себе, тотчас остановись: значит ты не умеешь еще делать то дело, за которое взялся. Больно физически или духовно враждебно -- остановись делать и, с одной стороны, учись делать без боли, с другой устрани то, от чего больно.
   2) Удивляешься, что человек не видит очевидного требования разума, а забываешь, что человек не возрожденный видит прежде всего свою плотскую жизнь, свою особенную жизнь с ее приятностями и мыслит только о том, как сделать эту жизнь более приятною: о другом мыслить не может, и ты вдруг требуешь, чтобы он мыслил независимо от своих выгод.
   3) Искусство есть одно из орудий выражения (через подражание таких же чувств, как зевотой) нового содержания. Пустое же искусство нашего времени есть вызывание таких же чувств, как и испытываемые художником, не для того, чтобы выразить что-нибудь, а просто так: как Петрушка читал книгу для процесса чтения.
   4) Пришел Ругин. Рассказывал про общину и теорию Алехина о людоедстве, что христианину прежде всего надо перестать людей есть. Правда, и спасибо ему, что он напоминает и показывает, как это трудно, но все-таки это не цель, а последствие. Если в любви всё сделаешь, будет наверное и чистота в экономическом отношении, если же и достигнешь чистоты только в экономическом отношении, то может не быть вовсе главного, любви. Правда, что в деле любви можно врать себе и другим, в чистоте же экономической жизни нельзя. И потому-то достигать ее так важно.
  
   19 августа 1889 г.
   Блудник есть не ругательство, но состояние (думаю, то же и блудница), состояние беспокойства, любопытства и потребности новизны, происходящее от общения ради удовольствия не с одной, а с многими. Как пьяница. Можно воздерживаться, но пьяница -- пьяница и блудник -- блудник, при первом послаблении внимания -- падет. Я блудник.
  
   21 августа 1889 г.
   Бесконечность пространства и времени кажутся и непонятными и заключающими в себе противоречие, когда они, бесконечность пространства и времени, думаются сами по себе, независимо от жизни своей и ее смысла и цели. Но стоит понять жизнь и ее смысл -- совершенствование или приближения к благу и тогда бесконечность пространства и времени не только не непонятны, не противуречивы, но эта бесконечность есть необходимое условие, или скорее последствие смысла жизни. Какое ж могло бы быть совершенствование или приближение к благу, если бы время и пространство были бы ограничены?
  
   22 августа 1889 г.
   1) Труды людей, занятия, приписывающие себе важность под знаменем деятельностей научной и художественной, загромождают мир. Требования к людям предъявляются огромные, и деятельность граничит часто с безумием и развратом: (по науке) классицизм, реализм, дарвинизм, гипнотизм, бактерии, (по искусству) развратные картины, статуи, театры, балеты, романсы, песни, оперы Вагнера и др. Необходимо разобраться и проверить справедливость требований уважения к себе людей, занятых этими деятельностями. Какое объяснение этих деятельностей? Наука движет вперед человечество, содействует его благу. Искусство приводит в сознание человечество его самого. Такое обычное всеобщее. Найти его можно не в писаниях эстетиков, а в общественном мнении. Это совершенно не справедливо по отношению к науке теперешней: благо матерьяльное -- опытом, а не теорией, благо же духовной жизни -- почти отрицается. Приведение же в сознание совсем не нужно. Что ж, неужели всё это вздор и обман? Сравнение с церковью. Молебен Казанской Божьей матери в христианской церкви. Неужели всё христианство от этого вздор? Нет, но дегенерация, отклонение, извращение. Точно то же и с наукой и искусством. Посмотрим же, что это. Это передача людьми друг другу своего внутреннего содержания. Передача внутреннего содержания для единения есть самое важное и святое. В передаче важно передача доброго -- признак ведущего к единению. Разделения на науку и искусство в действительности нет, есть два рода передачи.
   Характер первого рода есть логический довод, второго рода есть воздействие на свойство подражания (зевота).
   Теперь передача тем или другим способом нужного для единения есть важное дело и передача эта совершается только при соблюдении 3-х условий, чтобы было ново, было хорошо ясно и было правдиво. Так оно всегда и было и будет. Всегда это было делом религии; но всем злоупотребляют, и вот является передача не важного и нужного, а только нового красивого и правдивого, и вот являются псевдо наука и псевдо искусство, в области которых является и прямо ложная наука и ложное искусство, не соблюдающее даже 3-х условий. Не ново или не ясно (красиво) или не правдиво. Но бывают и соблюдающие все три, но не передающие важного -- софисты в науке и софисты или скорее эстеты в искусстве, является в избыточествующих классах забава псевдо наукой и псевдо искусством. Наука для науки, искусство для искусства. Чтение Петрушки Гоголя для процесса чтения. И догмат о том, что всякое открытие науки на что-нибудь да пригодится и всякое проявление художества что-то производит хорошее. Подстраиваются теории. Теория Шопенгауера и Конта для наук.
   Как же должно быть? Передавать важно и тем и другим способом только то, что содействует истинному благу, ведет к единению, и то важно. Баловать же как Петрушка книгой для процесса чтения и знаниями не зная зачем, а также искусством -- вредно и гадко. Dixi.
   2) Медицина это учение о том, что может быть помогает. Для того, чтобы выучиться этому, надо выучиться многому тому, что может быть есть, и на это изучение посвятить года. Когда же потратишь на это года, уже не скажешь, что это вздор. Нет более фантастической и мошеннической науки.
   3) Ей нужно не уверить других, а в противность доводам собеседника уверить себя, только себя, что она права. Когда знаешь и ясно видишь это, как спорить?
   4) Образец дамских разговоров. Я говорил о неправильности того, что общественное мнение одобряет сильное горе по детям. Не понимают. Говорят: как же вы хотите, чтобы противиться естественному чувству горя. Я говорю: на войне естественно бояться, а т. к. бояться считается стыдным, то люди и не боятся, вот чего я желал бы, такого же общественного мнения относительно детей. "Нет, -- говорит Менщикова, -- как же не жалеть, хотя бы и на войне убьют сына -- все-таки жалко". И так большей частью мы спорим с дамами и с молодыми людьми. Они просто не понимают, хуже чем не понимают -- не понимают, воображая и делая вид, что понимают.
  
   23 августа 1889 г.
   Глядишь на женщину, как на предмет наслаждения, хотя бы то была, и даже тем более, если это твоя жена, то ты прелюбодействуешь и грешишь. При исполнении закона хлебного труда, совокупление имеет цель вне личного наслаждения, помощники, продолжатели, но при избытке -- один разврат.
  
   24 августа 1889 г.
   Есть по отношению веры три рода людей: 1) те, у которых совесть не говорит, главное, не тревожит. Они знают, что считается хорошим и дурным, но могут спокойно делать дурное. Это невинные. (Впрочем, все невинные); 2) это те, которых совесть тревожит, мучит, и им надо что-нибудь сделать, чтобы успокоить ее. И вот они делают то, что советуют духовные врачи -- жертвы, молитвы, покаяние и вера, fides, доверие в то, что говорят. Это сумасшедшие и 3) те, у которых совесть требует дела, перемены жизни, приближения к тому, что указывает разумная любовь. Это разумные.
  
   25 августа 1889 г.
   Так же, как я в заповеди: люби Бога твоего всем сердцем и т. д. и ближнего и т. д., видел прежде неестественное преувеличение в требовании любви к Богу, как и в заповеди -- любитъ ненавидяших и т. д. я видел преувеличение, почти риторику, и как увидал теперь,что вся сила любви к Богу и что эта заповедь есть только выражение самого несомненного и ясного, так и требование любви к ненавидящим я понял теперь, как самое ясное и несомненное. В самом деле, другой любви нет и не может быть, потому что привязанность, дорожение теми, которые полезны, приятны, утешительны мне, никак не есть любовь, а нечто другое. "То же делают и язычники". То же делают и собаки.
  
   26 августа 1889 г.
   1) От Черткова письма. Он пишет, что мысль о смерти останавливает энергию всякой деятельности. Он не поверил, не усвоил себе сознания о том, что я совершенствующееся орудие, орган божества. В плотском мире орган совершенствуется, а потом разрушается, изнашивается, а в духовном нет разрушения. Все мы с годами делаемся божественнее. Смерть может быть только переход из одного органа в другой. И потому мысль о смерти не прекращает интерес, энергию совершенствования.
   2) Я прежде был, и слова Христа: "от начала сущий, как и говорю вам" и "прежде чем был Авраам, Я есмь", говорят только это.
   3) Бог делает то, что делает, только через свои органы. Такие органы мы -- разумные существа. И как я могу перемещать предметы только руками, так и Бог может творить разумное только разумными существами, нами. Сказать, что Бог может делать разумное и без разумных существ, всё равно, что сказать, что я могу работать поле без рук.
  
   27 августа 1889 г.
   Читал вчера присланную Американскую газету Dawn и Nationalist, обе газеты христианского социализма. Программа: национализация промышленности и установление братства человечества. Программа Nationalist'a. Замена принципа борьбы соревнования и индивидуализма артельностью и установление сыновности Богу и братства людей, программа (вкратце) Dawn'a. Всё это прекрасно. Но средства, предлагаемые ими для этого, не определенны, неясны и не могут быть иными. Они предлагают проповедь всех родов и приложение к торговым делам и к жизни принципа братства, а не борьбы соревнования. Но как прилагать эти принципы в мире борьбы? Если жизнь каждого основана теперь на борьбе с другими, то борьба эта ведется до конца со всеми, как мы и видим -- борьба с ребенком, женщиной, заставляя их работать сверх сил. Как только нет этого, нет обеспеченности. Другой поборет меня, и я погибну. Как же прилагать в этом мире? Одно средство -- отдавать себя и всю жизнь свою. Не противиться злу, а гибнуть самому во имя истины. Вот это-то не договариваемся.
  
   29 августа 1889 г.
   1) Инстинкт половой это стремление, если не исполнить весь закон, то обеспечить возможность его исполнения. Истинность этого подтверждается и на отдельных лицах: чем больше человек приближается к исполнению закона, тем более он отвращается от половой страсти; и наоборот.
   2) Обыкновенно думают (и я всегда думал, прикладывая это к себе), что можно служить Богу и быть полезным людям, только будучи здоровым. Неправда. Часто напротив. Христос больше всего послужил Богу и людям, будучи совсем умирающим -- на кресте, когда он прощал убивающих его. То же может делать всякий человек больной. И нельзя сказать, какое состояние: здоровья или болезни более удобно для служения Богу и людям.
   3) Я вожусь с своим писаньем Крейцеровой Сонаты из-за тщеславия; не хочется перед публикой явиться не вполне отделанным, не складным, даже плохим. И это скверно. Если что есть полезного, нужного людям, люди возьмут это из плохого. В совершенстве отделанная повесть не сделает доводы мои убедительнее. Надо быть юродивым и в писании.
   4) Сошлись за рыжиками в елочках и слышу Маша говорит сердито: "это отчаяние, их любимое занятие" и т. п. Это она об малышах, что они убивают лягушек. Я подумал, что надо ей сказать: не быть как Дужкин, как сестра милосердия на перевязочном пункте, не работающая, но охающая. И стал думать об этом для себя. Если я знаю несомненно, что мне хорошо и все придут, рано или поздно, туда, где я, и вижу, что люди идут прочь туда, где им дурно и будет хуже, как я могу сердиться на них? Одно, что я могу -- жалеть. Научи меня, Отец, поступать, как ты: жалеть, делать и ждать.
  
   1 сентября 1889 г.
   Самое невыгодное (экономически, да и всячески) расположение людей такое, когда человек работает для себя одного, защищает, обеспечивает себя одного. Я думаю, что если бы так было, если бы не было групп, хоть семьи, где люди работают для других, то люди не могли бы жить. Самое выгодное устройство (экономические да и всякое) людей такое, при котором каждый думал бы о благе всех и беззаветно отдавал бы себя служению этому благу. При таком настроении всех каждый получит наибольшую долю блага. Но этого стремления к благу всех нет в людях; напротив, каждый стремится к своему благу в ущерб другим, но это расположение так невыгодно, что при этой борьбе тотчас же ослабевают многие. И вот по самой природе вещей делается то, что один покоряет других и заставляет их служить себе, и является самый невыгодный розничный, а, отчасти, совокупный, более выгодный, труд людей. Но при этом совокуплении людей является неравенство и угнетение людей. И вот делаются людьми попытки уравнения (таковы попытки артели, общины) и освобождения людей (таково политическое право). Уравнение ведет всегда к невыгоде: в работе, чтобы быть равным в вознаграждении, самый лучший работник равняется с худшим, в пользовании предмета делятся так, чтобы ни у кого не было больше и лучше другого (дележ земли), и потому деление идет всё мельче и мельче и всем невыгоднее. Так что попытки уравнения, освобождения от угнетения, политические права ведут к большему возбуждению и неладам и освобождения угнетенных остаются без успеха, а объединение, покорение всё большего и большего количества людей одному всё увеличивается. И чем больше совокупление труда, тем выгоднее труд, но тем поразительнее и возмутительнее неравенство. Как же быть? Розничный труд невыгоден, совокупный выгоден, но неравенство и угнетение ужасны. Социалисты хотят устранить неравенство и угнетение тем, чтобы присвоить капитал народам, человечеству, так что совокупляющая единица сделается уже само человечество; но, во-первых, не только человечество, но и народы еще не сознают необходимости этого, а до тех пор, пока это устройство не будет достоянием всего человечества, во-вторых, среди людей, стремящихся к своему благу, нет никакой возможности найти людей столь бескорыстных, которые бы управляли бы капиталами человечества, не воспользовавшись своей властью, и опять не внесли бы в мир неравенство и угнетение. Так что человечество стоит неизбежно перед дилемой, или оказаться от движения вперед, достигаемого совокупностью труда, даже пойти назад, только бы не нарушить равенства и не допустить угнетения, или смело признать, что неравенство должно быть, а также и угнетение, что где дрова рубят, щепки летят, что должны быть жертвы, что борьба есть закон человечества. И такой взгляд усваивается и поддерживается одними людьми, но всё громче и громче слышится рядом с этим протест обделенных, стоны угнетенных и голоса возмущенных во имя идеала Христа или истины и добра, который будто официально признается нашим миром. Да всякий ребенок знает, что самое выгодное для всех было бы то, чтоб каждый заботился об общем деле и потому был бы обеспечен, как член общего, но так как этого нет и невозможно влезть в душу каждого и приказать это, а угодить всем тоже невозможно или бесконечно долго, то остается другое: продолжать содействовать совокупному труду, вытекающему из покорения многих немногими и, вместе с тем, скрывать перед обделенными их неравенство с счастливыми, препятствовать их нападениям и помогать, благотворить угнетенным. Так и делают, но совокупления капиталистически делаются всё больше и больше, неравенство и угнетение жесточе. А рядом с этим просветление общее и неравенство и жестокость угнетения очевиднее и для угнетенных и для угнетающих. Дальнейшее движение по этому пути становится невозможным, и мало думающие, до конца не думающие люди предлагают воображаемые заплатки, воспитание людей в сознании необходимости совокупления для большей выгоды. Это нелепо. Если цель большая выгода, то всякий получит ее для себя большую при капиталистическом устройстве и потому из этих попыток ничего не выходит, кроме разговоров. Наивыгоднейшее устройство всех получится не тогда, когда целью каждого будет стоять выгода, земное благо, оно получится только тогда, когда целью каждого будет стоять благо независимое от земного, когда каждый от сердца скажет: блаженны нищие, блаженны плачущие, гонимые. Только тогда, когда каждый не будет искать блага земного, когда будет искать духовного, всегда совпадающего с жертвой, проверяемого жертвой, только тогда получится наибольшее благо всех. И в самом деле, хоть простой пример: живут люди; если все аккуратны, убирают, чистят за собой, то каждому нужно мало труда, чтобы соблюдать общую чистоту; но все привыкли к тому, что за ними убирают и чистят. Что ж надо делать тому, кто хочет, чтобы было чисто? Ему надо работать за всех, быть совсем в грязи. Если же он не будет делать этого и будет работать только за себя, он не достигнет своей цели. Разумеется, легче было бы велеть им всем. Да некому велеть. Остается одно -- делать самому за других. В самом деле, в мире, в котором все живут для себя, начать жить для других немножко нельзя, надо отдать всего себя. И этого самого и требует совесть, та, которая освящена Христом.
  
   3 сентября 1889 г.
   1) Пьянство папирос поразительно. Как нужно не видать, так поднимается дым и наполняет всю комнату.
   2) Сереже поразительна и ужасна ирония, насмешка, смешное представление. Да, это орудие зла и его никогда (как насилие) употреблять не надо. Я начинаю видеть это, хотя еще не чувствую.
  
   4 сентября 1889 г.
   1) Я (в ответ на то что Диоген презренный человек, потому что ходил голый): Христос тоже проповедывал бедность.
   Она: Нет. Он сказал: если хочешь быть совершен.
   Я пытаюсь сказать, что Он сказал: оставь дома, поля, жену и детей. Она не дает говорить, продолжает: Христос сказал: если хочешь быть совершен, а не то, что каждому; а то как бы были семьи. И амплифицирует до бесконечности.
   Я хочу сказать и говорю: да я понял, дай мне сказать.
   Она: Да, я знаю, ты привык всегда один говорить, чтоб тобой восхищались.
   Я: Да нет.
   Она: Ну хорошо, я замолчу, и уходит.
   Потом идет речь о браке.
   Я: Он сказал: кто хочет вместить...
   Она: Так не будет семьи. Напротив, честная семья воспитывает, делает добро.
   И опять амплификация.
   Я (выждав) хочу сказать, что закон -- полное целомудрие и хочу привести примеры девушки. "Если она посвятит себя Богу ..."
   Она (перебивая): Это другое дело, и я согласна. Посвятить себя Богу, монастырю.
   И опять амплификация о том, что я не говорил.
   Я: Да я еще не сказал.
   Она: Разве я не понимаю?
   Я: Нет, ты не поняла.
   Она: Ты один понимаешь. Все глупы.
   2) Ирония скверное орудие, его жалко бросать, но оно скверно, как насилие.
   3) Он купил дурную пшеницу и посеял, а хорошую отказал. Теперь он занят (это занимает его время) тем, чтобы доказывать себе, особенно в присутствии других, что он не ошибся. То же делается беспрестанно ошибающимися -- церковники.
  
   7 сентября 1889 г.
   1) Верочка прекрасно по своей откровенности говорила о том, что для нее жизнь только тогда, когда она кокетничает с мужчиной. Все они, бедные, так. Пока нет жизни в самой, есть потребность передать эту жизнь другому.
   2) Почему осуществление Царства Божия на земле никак не может совершиться ни путем того правительственного насилия, которое теперь существует, ни путем революции и правительственного социализма, ни тем путем, который проповедуют евангельские социалисты, путем проповеди и постепенного сознания людей, что так выгоднее. Пока цель людей есть благо личной жизни, ни один человек не может остановиться в стремлении к своему благу на том, что справедливо, на требованиях от людей, таких, при которых всем бы было хорошо. Ни один человек не может этого сделать, во-первых, потому, что невозможно найти ту точку в этих требованиях, которая бы была вполне справедливою, человек всегда преувеличит свои требования; а, во-вторых, и, главное, потому, что если бы и можно было найти меру справедливых требований, человеку нельзя заявить только требования того, что справедливо; он никогда не получит этого, а без сравнения меньше, потому что требования других людей вокруг него определяются не справедливостью, а наибольшей личной выгодой, так что очевидно в действительности справедливое пользование благами мира получится для каждого отдельного лица скорее соревнованием и борьбою, как оно и есть в нашем мире, чем справедливыми требованиями. И потому для достижения справедливости при стремлении людей к личному благу нужно, чтобы были такие люди, которые сумели бы установить ту меру мирских благ, которая справедливо может доставаться на долю каждого, и такие люди, которые бы имели власть помешать людям пользоваться большим, чем то, что им следует по справедливости. Люди, бравшие на себя эти оба дела, всегда были и теперь есть между людьми -- это правители, но до сих пор, ни в монархиях, ни в республиках, не было таких, которые, определяя меру благ и распределяя их между людьми, не нарушали бы этой меры для себя и для своих помощников и тем не уничтожали бы того дела, которое они призваны и берутся делать. Так что это средство признано уж всеми неудовлетворительным. И вот некоторые люди говорят, что надо уничтожить этих правителей и основать другого рода правительство, ведающее преимущественно экономические дела, которое, признав все капиталы и земли общим достоянием, управляло бы работой людей и распределяло бы им блага мирские соответственно их работе, или их потребностям, как говорят другие. Попытки этого устройства делались до сих пор без успеха. Но и без испытания такого устройства можно смело сказать, что при стремлении людей к личному благу устройство такое не может осуществиться, потому что те люди, очень много людей, которые будут заведовать экономическими распорядками, будут люди с стремлениями к личному благу и будут иметь дело с такими же людьми и потому неизбежно в устройстве и поддержании нового экономического склада будут преследовать свои личные выгоды так же, как и прежние правители, и тем будут нарушать смысл самого того дела, к которому они призваны. Скажут: выбрать таких людей -- мудрых и святых. Но выбрать мудрых и святых могут только мудрые и святые. Если же бы все люди были мудрые и святые, то не нужно бы было никакого устройства. Так что неисполнимость того, что проповедуют революционеры, социалисты, чувствуется всеми, даже ими самими, и потому отжило свой век и не имеет успеха. И вот является 3-е учение евангельского социализма, которое проповедует проповедь воздействия на сознание. Но успех этого учения очевидно возможен только тогда, когда все люди будут иметь одинаковое ясное сознание выгоды общности труда и когда сознание это будет у всех единовременно. Но так как очевидно ни того ни другого не может быть, то и экономического устройства, основанного не на соревновании и борьбе, а на общности интересов не может быть установлено. И потому лучшего экономического устройства, чем теперешнее, не может быть, пока цель людей есть личное благо.
   Заблуждение тех, которые проповедуют евангельский социализм, состоит в том, что из евангельского учения они берут только тот практический вывод общего блага, которое есть не цель, указываемая Евангелием, но только поверка верности пути. Евангелие учит пути жизни и при шествии по этому пути оказывается, что достигается земное благополучие. Оно достигается, это правда, но оно не есть цель. И если бы цель учения евангельского ограничивалась достижением земного благополучия, то земное благополучие и не достигалось бы. Цель выше или дальше, цель учения совсем независимая от мирских благ, цель есть спасение души, т. е. того божественного начала, которое вложено в человеке. Спасение это достигается отречением от личной жизни и потому от мирских благ и стремлением к благу ближнего -- любовь.
   И только при этом стремлении достигается попутно наивысшее благо всех на земле -- Царство Божие. При стремлении к личному благу не достигается ни личное благо, ни общее. При стремлении к самоотречению достигается и личное, и общее.
  
   10 сентября 1889 г.
   1) Хозяин (это Бог) поручил свое именье рабам (это люди) и рабы умышленно или неумышленно приняли то, в чем завернуто было именье (тело), за то, что поручено от хозяина, и берегли и преувеличивали эти оболочки именья, всё вещественное, а само именье (душу) или не увеличили (а не увеличив, уменьшили), или растратили. Хорошо сравнить с виноградником. Хозяин поручил виноградник, и рабы, вообразив, что торканье самое важное, развели, укоренили кусты и деревья, и заглушили виноградные лозы. Совершенно это совершалось и совершается в мире, и освобождение от этого заблуждения проповедует Евангелие. Хорошо бы с этой стороны осветить Евангелие, соединить все места, говорящие об этом, начиная с Матфея VI, 25. Душа больше пищи и одежды, и до притчи о талантах, о требовании увеличить данное, которая так определенно говорит то же (и у Матфея и у Луки). То же говорит и притча о неверном управителе, так ясно освещенная прибавлением слов о том, что нельзя служить двум господам. Угроза отрешения от должности есть угроза смерти. Сделка с должниками это деятельность для упрочения бессмертия или жизни истинной (двойная аналогия -- прощайте должникам не только вашим, но и Божьим -- грешникам). В конце только припутаны 10, 11, 12 стихи переписчиком, превратно понявшим притчу. Это же значение имеет и гость не в брачной одежде, опять непонимавшим значение притчи переписчиком впутанный в притчу пира. Этот гость не в брачной одежде есть отдельная притча. Бог зовет в жизнь будущую -- высшую, и вся жизнь здешняя есть или приумножения таланта или сделка с должниками, или приготовление себя к пиру, делание себя достойным той жизни. Та же мысль в рабах приказчиках, ожидающих господина, и девах, ожидающих жениха. В этих притчах та же мысль высказывается с той стороны, что вся здешняя жизнь должна быть непрестанное приготовление к той жизни, что в этой жизни нет более важного дела, что все другие дела добрые и важные (дела милосердия, любви к ближнему) вытекают неизбежно из этого соблюдения и возращения данного Богом таланта. От того и вся речь о девах, талантах кончается в 25-й главе Матфея стихами с 31 по 45, в которых говорится о том внешнем выражении, проявлении, которое произойдет от соблюдения и возращения жизни каждого человека в себе. Человек будет иметь целью только блюсти светильник, растить талант, последствия же этого будут те, что будут накормлены голодные, посещены больные и заключенные и т. п. и по этим внешним признакам можно будет узнать тех, которые исполнили волю Бога. Да, только соблюдение светильника, ращение таланта, облачение себя в брачную одежду есть дело, вечно, радостно наполняющее жизнь. И какое страшное заблуждение растить торканье, вместо лозы: то, что в таких огромных размерах творится в нашем мире.
   2) Удивительные русские мужицкие выражения: спасать душу, жить для души, помнить Бога, в себе Бога иметь и жить пo-Божьи.
  
   11 сентября 1889 г.
   1) Сознание жизни в возращении таланта сделалось моим. И беспрестанно вспоминаю это. И всякий раз радостно разрешается всякое затруднение. Как будто зацепит, растопырившись, и тотчас же опять примет настоящий размер и проходит везде не цепляясь.
   2) Соня всё поговаривает о переезде в Москву, чего ей страшно хочется -- нужно. Опять станет обидно, жалко потерять уединение, жалко детей -- зацепит: вспомнишь о том, что мое дело -- моя душа, и всё ясно и опять расцепилось и прошло. Занятие моей душой не значит, что я соглашусь ехать -- нисколько -- очень может быть, что это, напротив, заставит не ехать; но интерес переносится с того, что не в моей власти (по Эпиктету) и мне не нужно и не важно (по христианскому учению), на то, что мне нужно и важно и потому в моей власти.
  
   12 сентября 1889 г.
   Вспоминал свое увлечение хозяйством, даже работой с желанием кончить. Всякое занятие делом, имеющим определенную цель, достижение этой внешней цели есть пьянство. Пьянство в том смысле, что цель внешняя никак не может быть серьезной, заправдочной целью человека. Миллионы, собственность земли, камни, ленты, чины, даже ближе к человеку: наряды, удобства, не могут быть целью. Строго говоря, это пьянство, как всякие игры. Людям всем дано только одно дело: соблюдение своей души. Искание того Царства Божия, которое внутри нас и остальное всё не приложится, а само вытечет из этого искания внутреннего Царства Божия. Это искание внутреннего Царства Божия должно быть одно целью, подстановка под эту цель другой временной цели, какая бы она ни была высокая, хоть бы установление Царства Божия на земле, не говоря уж об излечении всех болящих и т. п., есть самое искусное дело дьявола, т. е. заблуждения. Вопрос только может быть: достигнется ли всё нужное на земле, если жить только для спасения души? Испытайте и узнаете. Главное то, что и вопроса не может быть. Было бы лучше, если бы я мог двигать мускулами других людей и животных, как я хочу, но я не могу и потому всё внимание на себя. Очень, очень важно это. Надо думать об этом.
  
   13 сентября 1889 г.
   С трудом боролся с дьяволом, подавляя его искушение злобы на Соню, которая враждебно страдальчески расположена. Успокаивает больше всего сознание того, что я должен поступить по Божьи так, как поступает Бог. Он не сердится, не огорчается и не ослабевает, а всё тот же добрый, радостный и всемогущий. Таков должен быть и я.
  
   14 сентября 1889 г.
   Жизнь в исполнении воли Бога. В чем эта воля Бога? Всё, что мы можем себе поставить целью, как волю Бога, всё недостаточно, не полно, всё только признак, но не сама воля Бога; так же как один частный работник не может понять всего дела предпринимателя. Как ни жалко, мелко это сравнение воли Бога, т. е. всего, с волей предпринимателя, но оно именно этой несоразмерностью тем более показывает невозможность человеку понять всю волю Бога. Есть для нас признаки того, что мы делаем волю Бога, но самую волю Бога мы никогда не узнаем. По всем этим признакам мы можем узнавать то, что мы делаем волю Его; то же, в чем именно состоит Его воля, всегда останется для нас тайною. И так и должно быть. Не могло бы быть жизни -- жизни вечной, если бы цель, к которой мы стремимся, была понятная нам, следовательно конечная. Признаки же того, что живем мы по Его воле, а не против нее, даны нам самые несомненные, такие же или еще более несомненные, чем для лошади, которую возжи пускают идти только в одном направлении. Самый первый, главный, несомненный признак, которым мы так склонны пренебрегать, это отсутствие ощущения духовного страдания (как у лошади отсутствие ощущения боли от удил). Если испытываешь полную свободу ничем ненарушаемую, то живешь по воле Бога. Другой признак, поверяющий первый, это не нарушение любви с людьми. Если не чувствуешь враждебности ни к кому и знаешь, что к тебе не чувствуют зла, ты в воле Бога. Третий признак, опять поверяющий первый и поверяемый им, есть рост духовный. Если чувствуешь, что делаешься духовнее, побеждаешь животное, ты в воле Бога.
   Мы знаем, верно знаем, когда мы живем по воле Бога, но не знаем, не знаем мы самую волю Бога и нам надо помнить, надо знать, что мы не знаем и не можем знать ее; а не выставлять себе цели внешние, отождествляя их с волей Божьего; как бы ни высоки казались нам эти цели, как например, поучение людей в истинах веры, установление на деле Царства Божия на земле, указание примера жизни по Божьи и многое другое. Лошадь верно знает, что она идет по воле хозяина, когда и возжи не дергают ее, но она не знает воли хозяина и горе ей, если она вообразит, что знает эту волю. Хозяин воротит загруженную кобылу с шоссе в грязь, заставляет ее войти в грязный, тесный от других лошадей двор. Кобыле кажется ясно, что воля хозяина в том, чтобы везти тяжесть по шоссе, и она везет ее, сворачиванье же в грязь двора и общение с другими лошадьми -- этого не может хотеть хозяин, по суждению кобылы, и кобыла упирается, и жалуется, и страдает. Она не знает, что хозяин сворачивает на двор и затем, чтобы сложить тяжесть на других лошадей и затем, чтобы покормить лошадь, потому что он жалеет ее, ожидая от нее приплода. Так и я сколько, сколько раз упирался, жаловался на судьбу, на те возжи, которые вели меня туда, куда вели, и страдал. А всё от того, что я себе представлял известное осуществление в мире воли Божьей. Вот я отдал свое именье, отказался от всякой роскоши и живу, своим примером указывая, как можно и должно жить по воле Бога. И вдруг меня воротят в сторону в грязь, тесноту. Я думаю, что дело Божье задерживается, нарушается от этого. А оно, может быть, этим-то и делается. И наверное делается, если налицо признаки того, что я живу по воле Бога. Я ищу ближайших последствий и огорчаюсь, что не вижу их, а не знаю тех последствий в миллион раз больших, которые достигаются этим обходом.
  
   15 сентября 1889 г.
   1) Читал о калмыках, о том, что им мало нужно, и они не мучают себя работой, как европейцы, приучившие себя к тысячам прихотей и потом отдающие всю жизнь на удовлетворение их.
   2) Радоваться! Радоваться! Дело жизни, назначение ее -- радость. Радуйся на небо, на солнце, на звезды, на траву, на деревья, на животных, на людей. И блюди за тем, чтобы радость эта ничем не нарушалась. Нарушается эта радость, значит ты ошибся где-нибудь -- ищи эту ошибку и исправляй. Нарушается эта радость чаще всего корыстью, честолюбием, и то и другое удовлетворяется трудом. Избегай труда для себя, мучительного тяжелого труда. Деятельность для другого не есть труд. Будьте как дети -- радуйтесь всегда. Какое страшное заблуждение нашего мира, по которому работа, труд есть добродетель. Ни то ни другое, но скорее уж порок. Христос не трудился.
  
   16 сентября 1889 г.
   1) Камень не может сделаться вредным, даже не может сделаться неполезным. Железо и всё не живое. Оно никому и ничему не делает вреда и оно не может отказаться от того, чтобы из него сделали, из камня жернов, из железа плуг. Но человек может быть вреден, может быть бесполезен. Вот это-то и страшно. Нельзя человеку быть ничего: он вреден уже тем, что он неполезен.
   2) Прославление, восхваление труда в роде восхваления полового общения в единобрачии. Неестественно иметь многих жен и неестественно не работать и потому ни то ни другое не достоинство.
  
   21 сентября 1889 г.
   Славянофильство -- это любовь к народу, признание истины в его формах жизни. У нас это произошло от того, что благодаря Петру русское высшее сословие усвоило себе всё, что сделал запад, стало на тот путь, где видно, что идти дальше некуда, стало на эту точку зрения тогда, когда народ еще не вышел из старого республиканского склада жизни. И вот это высшее сословие видит, что не надо идти за ними, а надо попытаться удержать старые справедливые формы -- сознательно.
  
   23 сентября 1889 г.
   По церковному верованию должен наступить конец света; по науке точно также должна кончиться и жизнь человека на земле и сама земля, что же так возмущает людей, что нравственная добрая жизнь тоже приведет к концу род человеческий. Может быть, это совпадает. В статье шекеров говорится то же самое. Там говорится: почему же людям воздержанием не избавить себя от насильственной смерти?
  
   24 сентября 1889 г.
   1) Письма Аполлова -- замечательные. Он бросает священство. Он пишет: я не приставал к вам, боялся, что Толстой оставляет что-нибудь из ненавистной мне богословской системы. Теперь я присоединяюсь, чтоб посвятить жизнь на борьбу с этим обманом. И разные резкие сильные выражения. Хороша его сказка, задуманная, об уловке Мары, чтоб бороться против света Будды. В самом деле, как же бороться с христианством, как не прикинувшись учеником? Превосходная книга из Тихона Задонского. Не может же всё это не произвести последствий. Мне кажется иногда, что я присутствую при зажигании поджожек. Они загорелись, так что наверно загорится всё. Дрова еще совсем холодны и нетронуты, но они несомненно загорятся все.
   2) Надо помнить свои грехи. Примириться с ближним, простить обиды? Трудно, невозможно даже, сказать себе: прощу, и простить. Одно можно. Это помнить свои вины, грехи, если можно, против того человека, которого надо простить, если же нельзя, то хоть просто свои вины и грехи, равные и большие той, какую надо простить. Многие не могут этого. И я не мог. Не могут те люди, которые не знают за собой грехов. Не знают, потому что точно не видят их. Грехи их от не троганья их скипелись и покрылись корой в их душе и они воспоминанием не могут найти их. Надо прежде общим покаянием разбить эту кору, раскидать их и тогда они всегда будут под рукой и всегда найдешь столько и каких нужно грехов, один хуже других.
  
   25 сентября 1889 г.
   1) Жизнь по Божьи вызывает злость людей. Злость эта бывает особенно ядовита. Злящиеся люди выбирают самые слабые места (как пчелы глаза) и бьют в них. Выедают грязь во всех закоулках, вычищают сердце до дна. И это-то и нужно человеку, желающему жить по Божьи. Мне много пользы сделало это.
   2) Большая доля неуспеха моей проповеди от того, что я еще не опомнился от радости познания истины и мне всё кажется, что это я узнал ее и я говорю от себя, приписываю себе, а не Богу и не от Бога говорю. Надо помнить всегда и так говорить, что я говорю не от себя, а говорю то, что сказано в откровении (вся мудрость людей) и в совести каждого.
  
   26 сентября 1889 г.
   Добрый человек -- это тот, кто помнит свои грехи и забывает свое добро, и злой -- наоборот. Не прощай себе для того, чтоб быть в состоянии прощать другим.
    
   28 сентября 1889 г.
   Несоответствие дел, поступков с сознанием -- грех, то, что служит основанием всяких жертв и культа, есть непременное условие человеческой жизни, движение жизни. Несоответствие ведь есть ничто иное, как видимое перед собой недостигнутое совершенство. Жизнь без этого несоответствия, когда человек живет не видя своих грехов, есть жизнь животная; такая же жизнь человека, не видящего впереди высшего совершенства -- как бы головой в стену уткнулся. Да, огромная ошибка это покаяние, раскаяние и искупление грехов чем-либо другим, чем то, что вытекает из самого сознания греха. Ведь что такое грех? Отступление с прямого пути направо или налево. Что ж вытекает из того, что я понял, что я сбился налево? Кажется ясно, что только то, что я должен идти направо столько же, сколько я шел налево. Мы же когда каемся, этого не делаем, каемся в грехе, а не ворочаемся на тот путь, с которого свел нас грех. Как ни суди, всё выйдет, что грех требует чего-то еще, кроме покаяния. Грех -- зло людям. Если я сделал зло, то ясно, что сколько я сделал зла, столько же должен стараться сделать и добра тем или другим людям. Если я внес грехом ложь в мир, должен столько же внести правды. Если я прогневил грехом Бога, то добрыми делами умилостивил его. Насколько грехом испортил душу, настолько добрыми делами должен исправить ее. Во всяком случае грех обязывает к деятельности, а не к покаянию.
  
   29 сентября 1889 г.
   1) Ужасные люди, живущие животной жизнью и имеющие дар рассуждения и слова. Они-то говорят: "не надо рассуждать" -- рассуждают, что не надо рассуждать. Обычная вещь есть ложная религия, все религии суеверия, есть люди, которые говорят, но не делают -- не надо говорить, есть люди рассуждающие неверно -- не надо рассуждать.
   2) Мне пришла мысль и потом я забыл ее. Ну, ничего, это только мысль. Если бы это был не только миллион рублей, но камушек, жемчуг, бриллиант, я бы перерыл всё, пока бы не нашел его, но тут что, только мысль. Только пар, только семечко, только мысль! Ведь из семя дуб, ведь от мысли совсем другая деятельность самого сильного существа человека, а нам кажется, что ничто.
  
   1 октября 1889 г.
   Теоретически возможны три устройства мира (людского общества). Первое то, что люди, лучшие люди Бога дадут людям закон такой, при котором будет соблюдено наибольшее счастье людей и власти будут заставлять исполнять этот закон. Так и было, но вышло то, что власти, те, которые исполняют закон, злоупотребляли властью и нарушали закон, и не одни они, но и их пособники, которых много. Потом явилась 2-я схема, laisser faire, laisser passer, мысль, что не нужно властей, что все люди, стремясь каждый к своему благу, этим самым установят справедливость. Но это не выходит, во-первых, потому, что власть не уничтожена и люди думают, что ее нельзя уничтожить, потому что явится насилие одних над другими, т. е. я, правительство, откажусь от применения власти для задержания разбойника, а разбойник не откажется, а пока есть власть, условия людей, борящихся за свое благо, неравны не только потому, что одни сильнее других, но еще и потому, что люди пользуются властью для борьбы, во-вторых, потому, что при стремлении постоянном каждого к своему только благу -- малейшее преимущество одного дает ему новое преимущество, и неравенство неизбежно должно установиться. Остается одна третья теория, что люди поймут, что им выгоднее жить для блага других, и все станут стремиться к этому. Это самое даст христианская вера. И при этом предположении не может быть, во-первых, извне никаких препятствий в осуществлении этого: будет ли, не будет ли существовать правительство, капитализм и весь теперешний порядок вещей, предполагаемое изменение миросозерцания людей осуществляет это. И, во-вторых, не нужно ожидать никакого особого термина для начала осуществления и всякое одно лицо, изменившее свое миросозерцание и отдающееся для блага других, уже содействует благу; в-третьих же, это самое совершается с тех пор, как мы что-либо знали о жизни людей.
  
   2 октября 1889 г.
   Часто враждебно относишься к людям, во-первых, за то, что они делают то же самое, что делали их предки, и отстаивают это всеми силами своего ума, не вникая во все рассуждения, которые представляют им, а прямо откидывая их. Еще более враждебно располагаешься к людям, когда они при этом, да и вообще доказывая что-нибудь, недобросовестно спорят, например, я называю докторов мерзавцами за то, что они, побуждаемые корыстными целями, говорят, чего не знают, путают народ, а между тем сыну советую, если уж он поступает в университет, поступать на медицинский факультет. И мне говорят: "называть докторов мерзавцами, не верить в них, смеяться над ними и туда-то именно посылать сына. Этого нельзя понять!" и т. п. Я недоброжелательно располагаюсь. А тут что? Первое -- консерватизм: чтоб было как было. Второе -- желание себя обмануть, себя уверить, что я прав. Вникни в источник этого. Ребенок вчера плясал на этом месте и после ел баранку и он этого самого хочет нынче. Если же делает, что делают все, положим крестился, мы говорим, что он консерватор, а он не делает то, что делали все, а только то, что он делал вчера. На этом весь консерватизм. Если у человека нет силы или иногда досуга мысли, то он будет делать как ребенок то же самое, что он делал вчера. Для того же, чтобы объяснить это, он придумает или возьмет придуманные аргументы, и вот консерватор. Точно так же ребенок играет в куклы или лошадки и уверяет себя, что кукла больна или лошадь горячится и он целым рядом слов, интонаций особенно, уверяет себя в этом. Чего ему хочется, он в том уверяет себя, иногда и других. А мы говорим, как он хорошо говорит. На этом всё то, что именно можно назвать красноречием, краснобайством. Если человек не понимает жизни, ее явлений, законов, то он будет сам себя уверять краснобайством, что в мире то и есть, что ему хочется. И вот как разберешь две самые раздражающие в людях вещи: консерватизм -- непременно чтоб всё было как было и недобросовестное, лживое красноречие, -- и то и другое свойство детской слабости: отсутствие мысли и непонимание жизни.
  
   3 октября 1889 г.
   1) 1) Универсалисты, 2) Унитарьянцы, 3) Квакеры нового толка с 36 года, 4) большинство спиритуалистов, 5) Сведенборгиане, 6) Шекеры, 7) Зоариты, 8) Спиритуалисты, держащиеся своих церквей, и наконец 9) Broadchurch, которой представитель Hebert Newton, -- всё это одно и то же. Всё это идет к practical Christianity, к всемирному братству и признак этого -- non-resistance.
   2) Читаю Ballou в первый раз хорошенько. Непременно надо перевести; но его исключение случая употребления силы против ребенка с лекарством, сумасшедшего, бешеного есть слабость, уступка, губящая всё. The next best thing есть ужасная вещь. Это дьявол: лечение сифилиса и воспитательные дома при поощрении разврата; Красный крест при поощрении войны; инспекторы рабочих, школы, кассы и т. п. при поощрении фабричного производства; сумасшедшие дома при поощрении сведения с ума; поощрение лечения при губящем здоровье образе жизни и многое другое. Бог, природа ли к каждому яду приложили противоядие. И люди озабочены тем, чтобы усовершенствовать противоядие так, чтобы не избегать ядов. Не хорошо сравненье. Баллу говорит, что можно допустить насилие и заключение над сумасшедшим -- нет, нельзя, как нельзя убить. Если бы мы знали это вперед, мы бы боялись таких положений, в которых надо насиловать или убивать, и не доводили бы до него людей. Теперь же это ни по чем.
  
   7 октября 1889 г.
   Разумеется, я в том, что во мне хорошо, ничто иное, как орган Бога, я выражаю, передаю то, что он в меня не то, что вложил раз навсегда, а то, что он в меня вкладывает, через меня проталкивает. А я то горжусь! Как бы гордился камень, загораживающий проток ключа, тем, что из него идет вода, поящая зверей и людей. Но камень гордится, что он чист и не портит воду. И то неправда: он бы испортил воду, коли бы не та же вода обмыла и обмывала его.
  
   11 октября 1889 г.
   1) Не знаю, нужно ли записать, даже кажется, что не нужно, а видел с большой настоятельностью, именно то, что не нужно задавать себе цели совершенствования общие, как например быть в любви со всеми, быть трудолюбивым, т. е. всегда в работе, быть воздержанным и т. п., а надо задавать себе самые близкие частные конкретные, с позволения сказать, цели, например, нынче провести день, ни разу не позволив подняться в себе недоброжелательному чувству к NN, или проще, установить согласие с NN или нынче дописать или дошить сапоги, или проще -- не гулять нынче, или нынче не предаваться похоти, а есть за обедом впроголодь или проще: поберечься нынче. Преимущество этого то, что ничего при этом о себе не воображаешь. Так живут самые, самые лучшие люди: они живут и вовсе не думают о добродетели.
   2) Прочел нынче статью в Воспитании и Обучении о книжках Посредника. Осуждаются и Эпиктет, и Паскаль, и Гоголь, и Марк Аврелий за то, что они не предлагают средств внешних улучшить положение людей. Но ведь они утверждают с первых слов -- Эпиктет -- что внешние вещи не в нашей власти. Стало быть, надо не сердиться на Эпиктета, Марка Аврелия, Паскаля и Гоголя, а доказать, что они не правы. Но противники не доказывают этого, потому что это им кажется слишком явным. "Не истоплю печки, будет холодно, не повесь замка, меня обкрадут, не посажу в острог разбойника, он мне сделает зло. А истоплю, будет тепло, повешу замок, и не украдут, посажу в острог разбойника, он мне не сделает зла". Это так ясно и несомненно, что против этого спорить нельзя, но это так ясно и несомненно, что нельзя же предполагать, чтобы Эпиктет, Марк Аврелий, Гоголь, Паскаль и др. не видели этого, следовательно, говоря про то, что внешние вещи от нас не зависят, они верно говорят нечто другое. Они говорят, что, истопив печку, ты никак не можешь быть уверен, что ты будешь пользоваться теплом или даже, что будет теплее: может разбиться окно, может отворяться дверь, может завалиться, ты сам можешь быть вызван на двор; что повешенный замок на лошадь не обеспечивает ее целость: ее могут все-таки увести и она может издохнуть; что заключение конокрада в острог не избавляет тебя от зла, которое он тебе может сделать, научив того, кто сидит с ним в остроге, как сделать тебе зло. Они не говорят, что последствия топления печки, вешания замка и сажания в острог разбойника никогда не будут иметь желаемых последствий, но они говорят, что надо помнить, что последствия могут быть и иные и противуположные и потому нельзя человеку все свои силы класть на такие сомнительные дела: должны быть у него дела несомненные. И вот такие-то несомненные дела они и указывают. Дела эти -- это делание добра людям. Дела эти, так же как и топление печки, и кование лошади, и сажание в острог, достигают тех же практических целей, т. е. что делающий добро людям будет согрет, у него не уведут лошадь и ему не сделает зла разбойник (некоторые утверждают, что даже действительнее достигают их; и я так думаю и могу доказать) и потому в этом смысле шансы равны, одно перевешивает другое; но, кроме того, получается выгода 1-я та, что деятельность добра не исключает и деятельности практической, как топление печки, когда она не противуположна добру; так что для достижения практический цели два действия, и 2-я та, что деятельность добра имеет такое свойство несомненности, что она продолжается радостно (у мучеников) даже тогда, когда от нее получаются самые пагубные для тела последствия. "Но и мы, преследующие практические цели, не лишаем себя возможности делать добро и даже любим делать его; но мы не ставим его главной целью". Вот в этом то и ошибка. Когда я топлю печку, ни у кого не отнимая дров и времени, моя деятельность не исключает возможности доброй жизни; когда же я вешаю замок, я уж этим поступком делаю кое-что противное доброй жизни: я выказываю недоверие к людям, я утверждаю свою исключительную собственность, я вызываю к нарушению этой собственности -- и может быть колебание для человека, желающего жить добро, повесить ли замок или нет. Но когда я сажаю разбойника в острог, является уже прямое противоречие деятельности для практической цели и доброй жизнью и необходимо знать, что важнее и чем жертвовать чему. В этом то, в этих дилемах всё различие.
   3) Можно ли для большой, очень вероятной пользы сделать маленькую, но наверное гадость? Нельзя, потому что самая вероятная и большая польза может оказаться вредом, всегда даже можно о всяком случае найти 2 противуположные мнения, а гадость наверное как была, так и останется гадость. Сомнение в этом и решение в ложную сторону происходит только от того, что мы не понимаем -- не видим, ясно не видим прямой связи причин и следствий между миром нравственным и матерьяльным, как это нам кажется в мире матерьяльном. Я ясно вижу, мне кажется, связь между тем, что я побил малого, который крал у меня горох, и тем, что после этого горох цел, но я не вижу связи между тем, что малый этот сделал мне зло, оправдывая его тем, что я бил его и т. п.
  
   12 октября 1889 г.
   Если бы сказано было: будьте совершенными, как Павел или даже как Иисус Христос, жизнь могла бы кончиться. Стал как Христос, а потом? А то сказано: Как Отец Небесный -- нет конца; что ни сделал в себе, как ни подвинулся, всё так же далек. Или как движение по двум силам. Всегда силы под тем же углом, чтобы могло быть мое движение вперед. Всегда то же несоответствие с совершенством Отца Небесного. И есть куда идти всегда.
  
   18 октября 1889 г.
   Старость, иногда и не старость, а приближение к смерти, есть переход части существа (части -- неверно) в другой, тот дальнейший мир. Я чувствую иногда, что я живу в нем уже, в том мире. Добрая жизнь моя (когда есть таковая) есть последствие сознания той высшей жизни. Младенец, ребенок и юноша часто живут еще там назади, в прошедшем мире, и дурные дела их суть последствия их того сознания прежнего низшего мира. Полная жизнь здесь есть только момент -- точка соприкосновения прошедшего сознания с будущим. Всё это не так. Всё это слова; но верно то, что я чувствую центр своей тяжести теперь там, за гробом.
  
   22 октября 1889 г.
   В нашем мире обжорство считается счастьем. С радости свиданья, брака, родин едят. Любимых людей угощают, чем богаче, тем лучше едят: в обжорстве видят счастье. От этого происходит, что в обратном: в невозможности обжорства -- есть хлеб с водой -- видят бедствие и этим казнят; в том же, чтобы вовсе не есть дни, видят самое страшное несчастие. Да Танер не ел 40 дней, а что больше проходило дней без еды, то больше радовался, да пустынники не едят или доводят еду до minimum'a и счастливы. Тут есть большое заблуждение. Человеку, хотящему есть, надо дать хлеба, если у тебя есть. И все делают это. Про это говорить не стоит -- злой человек и тот собаку накормит, а не то что добрый человек человека; но жалеть людей преимущественно в виду их еды, обеспечивать людям их еду, заботиться о ней, забывая о пище души, есть большой грех. Происходит это не от того, что нам точно жалко людей от того, что они голодны или холодны, тут жалкого ничего нет, но от того, что нам, имеющим излишнюю пищу и одежду -- нам, в этом полагающим счастье, совестно перед голодными и голыми. И эту совесть мы называем жалостью. Диоген не мог испытывать другой жалости, кроме жалости за невежество, незнание истины. И мы, по мере освобождения от обжорства и роскоши, освобождаемся от этой ложной жалости и приобретаем единую истинную жалость к незнанию, к заблуждению, к греху.
   Почему никто не ужасается тому, что люди живут без света истины (есть даже люди, которые считают, что полезно от масс скрывать истину) годами, поколениями, а ужасается тому, что люди плохо, мало едят (голодный год), дышат дурным воздухом? Они помрут от дурной пищи и воздуха, скажут. Что ж за беда, отвечу я. Не зачем жить здоровым поколениям людей без знания истины. Главное же то, что люди могут быть обеспечены всем матерьяльным -- и воздухом, и пищей, и питьем, и одеждой самыми лучшими и быть не людьми, не нужными, вредными, как все развратники, существами; но не может быть обратного: чтобы люди, наученные всей истине, которая доступна в данное время человечеству, были бы ненужными, вредными существами.
  
   24 октября 1889 г.
   1) К религиозному сознанию истинному непоколебимому привело меня признание бессмысленности и бедственности жизни и признание не рассудочное, а чувство всего существа. Разница -- признать умом или быть приведенным к пропасти и ужаснуться, увидав ее. Мне кажется, что только это одно приводит к истинной непоколебимой вере: только изведав погибельность всех путей, кроме единого истинного, непоколебимо станешь на истинном. Так со мной было и так мне кажется должно быть со всеми. Но может быть, что есть другой путь: познания единого истинного пути по откровению, ясновидению, по привлекательности единого истинного пути. Может быть, так есть для других, более чутких и чистых натур. И такая вера яснее, светлее, радостнее моей, вытекающей не столько из любви к истине и добру, сколько из сознания погибельности всех остальных путей. Может быть одни приходят, как я, отрицательным, другие положительным.
   И в том и в другом есть пришедшие только рассудком и пришедшие всем существом. Все люди могут относиться к истине только так: 1) рассудком познавая благо истины и 2) всем существом познавая его, 3) рассудком познавая погибельность всех путей, кроме истинного и 4) всем существом познавая это. И потому в действительности каждый человек, если знает истину, то только этими 4-мя способами в различных степенях их. Третье отношение к истине, т. е. рассудочное познание по гибельности всех путей, кроме истинного, переходит в 4-ое тем скорее, чем страстнее натура человека к личному благу. Такой скорее избегает большое количество ложных путей до тех мест, где они очевидно ведут к гибели. Ход познания во мне был такой, да я думаю, что он такой и для всех: Прежде всего человек рассудочно любит истину (я ее любил с 15 лет, когда восторгался Руссо), потом начинает познавать погибельность не истинных путей рассудком, потом убеждается всем существом, что все погибельны, кроме одного; потом должен всем существом полюбить истину. Вот это-то еще предстоит мне.
   2) Есть два способа рассуждения: один состоит в том, что рассуждающий для решения данной задачи не признает ни одного вывода установленным и выводит все сначала из тех данных, из которых должны быть сделаны выводы; другой способ состоит в том, что рассуждающий вперед признает часть выводов (хотя бы один) уже установленным и решает задачу только так, чтобы она сошлась с установленным выводом. Это нечто в роде того, чтобы решать уравнение с многими неизвестными, предполагая значение одного неизвестного. Решение может быть найдено, но только в одном случае, во всех же остальных случаях будут делаться вычисления, весьма похожие на правильные, но такие, которые будут приводить всегда к невозможности.
   Например: Разумна ли смертная казнь? Можно рассуждать так: люди живут вместе, стремятся все к своему благу, устанавливают некоторые правила для совместной жизни. Разумно ли в числе этих правил поставить правило о том, что за известные поступки одни люди должны убивать людей. Это первый род рассуждений. Второй род рассуждений такой: вперед признав, что правительство должно существовать, доказывать необходимость смертной казни тем, что отсутствие ее повлекло бы уничтожение правительства. Другой пример. Разумно ли мне проводить свою жизнь в писании бумаг сомнительной важности, заставляя других поддерживать мое существование, и можно рассуждать так: Я сознаю равноправность всех людей и потому всякий другой имеет такое же право на сладкую жизнь, как и я. Другой пример, способ рассуждения такой. Бумаги, которые я пишу, составляют необходимое условие всякого общества и потому равенство людей должно быть в чем-то другом. Вроде того, как решать уравнение х + у = 10 и 2х + 3у = 26; можно решать так, чтобы, не придавая никакого значения неизвестным, вычесть одно из другого и определить. Это правильный способ. Другой способ в том, чтоб предполагать, что х непременно какое-нибудь а, х = а, отыскивать значение у. При таком способе решения бесконечное количество случаев неверно и только один, когда х положено = 4, верно. Таковы постоянно рассуждения о жизни и о возможности исполнения учения истины, таковы рассуждения людей о своей частной жизни и о жизни общественной. "Да, говорит рассуждающий, я хочу следовать учению истины", но оставаясь в своем положении царя, министра, палача, солдата, попа, прокурора, купца, землевладельца, врача, ученого, писателя за деньги, и он хочет, придав известное определенное значение своему положению, своему х, найти правильное решение всего уравнения. Этого очевидно не может быть. Так же и в вопросах общих: Да, пускай руководит миром учение истины (справедливость, добродетель (justice, vertu). Они особенно любят эту фикцию истины), но только чтобы остались Париж с своей Ейфелевой башней, проституцией, Шарко и т. п. Только бы остались Германия, Россия, Англия... Но всякое такое предрешение уничтожает возможность не только исполнения, но понимания истины. Вот почему так давно знают люди истину и так мало понимают и исполняют ее.
  
   27 октября 1889 г.
   1) Сознание своего нездоровья, заботы об устранении его, главное мысль о том, что я теперь нездоров и не могу, а вот дай выздоровлю, тогда сделаю, всё это большой грех, т. е. ошибка. Это ведь значит говорить: не хочу того, что мне дано, а того, чего мне хочется, именно чтобы нынче было так же, как вчера. "Живот болит, за то зубы не болят" и т. д. Сейчас всегда можно радоваться тому, что есть, и делать из того, что есть (т. е. тех сил, какие есть), всё что можно.
   2) Читал опять присланного мне Walt Whitman'a. Много напыщенного пустого; но кое-что уже я нашел хорошего, например, "Биография писателя". Биограф знает писателя и описывает его! Да я сам не знаю себя, понятия не имею. Во всю длинную жизнь свою, только изредка, изредка и кое-что из меня виднелось мне.
   3) Вспоминал, как я молодым человеком жил во имя идеалов прошедшего, быть похожим на отца, на деда, жить так, как они жили. Мои дети, Миша мой живет инстинктами моими 40-х годов. Не подражает же он теперешнему мне, которого он видит, а мне прошедшему, 40-х годов. Что это такое? Не происходит ли это от того, что я думал прежде, что ребенок живет не весь тут, а часть его еще там, откуда он пришел, в низшей ступени развития; я же уж живу там, куда я иду, в высшей ступени развития; но там я теперь отсталый, ребенок. Очень это наивно. Но никак не могу сделать, чтобы не признавать этого.
   4) Только человек, положивший свою жизнь в служение Богу и ближнему, познает то, что служить и Богу и ближнему можно только через себя и сосредоточивает свою деятельность на себе, на своем божественном начале, признак служения которому есть служение другим. Болью сердца он познает неизбежность обращения всей своей энергии на себя. Ну как бы сказать? Человек, желающий спасти утопающего, не должен ахать, бегая по берегу, не должен даже бросаться в одежде и сапогах, а должен раздеться и, внимательно работая своими членами, плыть туда, к утопающему. Всё, что может сделать человек для другого, всегда будет сделано им самим, его деятельностью, энергией, направленной на свою деятельность. Вот это-то любят забывать те, которые не перенесли еще свою жизнь из личной жизни в служение Богу и ближнему и, рассуждая о жизни, любят говорить о том, что заботы о себе, о своем личном спасении есть эгоизм и т. п. Они любят говорить, что ради любви к людям можно пожертвовать и своим спасением, и своими принципами! как они любят говорить. Всё это ложь, сентиментальность, любовь без почвы, которой не может быть.
  
   28 октября 1889 г.
   1) Совпадение линии жизни с линией идеала есть счастье и что усилие для этого совпадения есть дело жизни, что все религии ложные -- искупления суть ничто иное как освобождение себя от этого усилия.
   2) К роману или драме "Духовное рождение". Ему открылась ложь его жизни и истина истинной и он избирает первый попавшийся путь: отдавать нищим, ходить за больными, учредить общину, проповедывать и ошибается. И вот все в восторге нападают на него и на истину.
   3) Говорить о человеке всегда так, как бы я говорил ему, желая оставаться с ним другом.
   4) Выставление перед обществом ясного христианского идеала жизни заставит людей, почувствовав неправду своей жизни, искать точек опоры. И вот в наше время, странное дело, люди свободно мыслящие ухватываются за государственную нашу форму, за церковь, то о чем бы не смели без страха ridicul'a подумать 5 лет тому назад. Также упираются на науку, искусство. Пока не поднимало моста с одной стороны, столбы запасные на другой стороне были на слаби, а теперь мост лег на ненужные запасные столбы всей тяжестью, тем лучше. Если столбы эти хороши, то они удержат, если нет -- скорее сломаются.
   5) Подхожу к дому после прогулки и думаю о предшествующем, о том, что сознание истины охватывает людей, что даже в наше время (с нашей точки зрения) совершается как бы подъем на ступень и слышу в тумане осеннего дня крики, голоса мужиков, кроющих нашу конюшню, топоры плотников, строющих нам сарай, мальчишки по грязи скачут с лошадьми, люди идут обедать. Жена делает коректуры. Дитрихс что-то пишет ненужное, дети мои учатся латыни. Что это? Зачем это? Они все делают не то, что хотят, и не то, что нужно, а делают то, что вытекает из того случайного сцепления, в котором они застали себя. Сцепление же случайно и надо не затягивать его, а, напротив, растянуть, распустить и стремиться каждому только к вечному делу общего роста и только во имя его соединиться.
  
   29 октября 1889 г.
   1) Люди все хотят поправлять Христа. Он хорош, велик, свят, но он увлекался, надо понимать и т. п. Он говорит: В мире если вас будут мучить... отдайте всё и жизнь свою... Возьмите крест... Оставьте поля, жену, детей и т. д. Всё это надо понимать, говорят те, которые исповедуют его устами. Это всё преувеличения, мистицизм и т. п., говорят те, которые не исповедают его. И вот и те, и другие, проникнувшись духом его учения, желая того же, чего он хочет, поправляют его, придумывая средства достигнуть того же без таких крайних мер. Поправляют его 2-ю тысячу лет и всё не удается. Последние поправки это justice или социализм христианский и простой. Он, мистик, говорит: возьми крест. Этого совсем не надо; надо только понять, что жить для общего выгоднее, и всё выйдет. Так говорят люди положительные, научные. Но забывают то, чего не забывал мистик, что мгновенно внушить всем невыгоду заботы о своей личности и выгоду общинной жизни нельзя. Нельзя внушить ее дикарям, с которыми еще нет общения, нельзя внушить этого эгоизму молодости, страсти и потому неизбежно выйдет то, что человека или людей, переставших бороться за себя и ищущих благо общего, сейчас же задавят те, которые ищут блага себе, и потому дело никогда не выйдет. Положительные люди науки забыли то, что разрушает все их предположения. Мистик же не забыл, он прямо указал на то, что будет, что человека, отрекшегося от личного блага, среди людей ищущих только личного блага, тотчас же неизбежно задушат, и так и сказал, что середины нет в мире: надо искать или своего только блага, как все, или быть готовыми на потерю всего личного, на смерть. Он и сказал так, и указал людям другое духовное благо, не только не зависящее от личного блага, но совпадающее с самоотвержением, так что по его учению, во-первых, нет обмана и неясности, а, во-вторых, выходит то, к чему стремятся люди, установление общего блага. По теориям поправителей Христа ничего не вышло, никогда ничего не может выйти, по теории же Христа выходит, во-первых, благо каждого отдельно, понявшего духовное благо, и благо общее, неизбежно долженствующее вытечь из отречения сначала отдельных личностей, а потом и всех во имя духовного блага. Стремление к справедливости ни к чему не приводит, кроме как к несчастию и разочарованию того, кто стремится, и к погибели его, и к продолжению борьбы; стремление к самоотречению приводит того, кто стремится, к высшему духовному благу и уменьшает напряжение борьбы (покорностью) и заражает примером. Христос точнее своих исправителей.
   2) Часто огорчаешься, что бессилен против людей, не можешь передать им истину, не можешь воздействовать на них.
   Это от того, что видишь одно зло их -- не видишь их добра. Ведь только добро своей души покоряет зло своей души, стало быть, для того, чтобы воздействовать на человека, надо вызвать в его душе его добро и вооружить его против его же зла. А как же это сделать, когда видишь в нем одно зло. На зло действуют еще насилием и страхом, но, действуя так, достигают только подобия добра , т, е. лицемерия. Действовать же не насилием нельзя иначе, как вызвав добро. Зло производит всегда зло, таков закон. Не об этом ли сказано: Луки XI, 17-26?
  
   30 октября 1889 г.
   Говорил с Алехиным. Он грешит тем, что считает свою форму и себя святым. Очень грешит. Ему кажется, что есть два состояния только: мирская ложная жизнь и общинная святая. В этом грубая ошибка. Думал по этому: Есть вот что: мир людской, подразумевая под этим словом большинство людей, живущих мирской эгоистичной жизнью. В среде этого большинства всегда были и есть люди, понявшие погибельность этой жизни, отдающие другим, миру блага личной жизни и живущие для другого духовного блага. Эти люди застаются этим новым сознанием во всех самых разнообразных положениях жизни. В каждом из этих положений люди стремятся к жертве своей личностью и к достижению духовного блага. Это стремление, выводящее людей из ложных, высших по мирскому, положений и вводящие их в низшие по мирскому, истинные, и составляет их жизнь и составляет в общем осуществление Царства Божия. Таков всегда есть и был ход истинной жизни, но рядом с этим постоянно происходит еще следующее: люди, не понимая того, что выхождение правдиво и любовно из ложного положения (увлекая с собой других) и есть сама жизнь, представляют себе жизнь только уж после освобождения от лжи и стараются освободить себя от лжи ложными средствами, обрубая жестоко, не любовно связи с людьми, только бы поскорее начать истинную жизнь, которую они известным внешним образом определяют. Это обман. Старый обман -- сделать жизнь похожей на истинную, такой, как будто люди любят добро. Это зло худшее.
  
   31 октября 1889 г.
   Апатия, грусть, уныние. Но не дурно мне. Впереди смерть, т. е. жизнь, как же не радоваться? По этому самому, по тому, что чувствую уменьшение интереса, не говорю уже к своей личности, к своим радостям (это, слава Богу, отпето и похоронено), а к благу людей: к благу народа, чтобы образовались, не пили, не бедствовали, охлаждение даже к благу всеобщему, к установлению Царства Божия на земле, по случаю этого охлаждения думал: Человек переживает 3 фазиса, и я переживаю из них теперь 3-й. Первый фазис: человек живет только для своих страстей, еда, питье, веселье, охота, женщины, тщеславие, гордость и жизнь полна. Так у меня было лет до 30, до седых волос (у многих это раньше гораздо), потом начался интерес блага людей, всех людей, человечества (началось это резко с деятельности школ, хотя стремление это проявлялось, кое-где вплетаясь в жизнь личную, и прежде). Интерес этот затих было в первое время семейной жизни, но потом опять возник с новой и страшной силой при сознании тщеты личной жизни. Всё религиозное сознание мое сосредоточивалось в стремлении к благу людей, в деятельности для осуществления Царства Божия. И стремление это было так же сильно, так же наполняло всю жизнь, как и стремление к личному благу. Теперь же я чувствую ослабление этого стремления: оно не наполняет мою жизнь, оно не влечет меня непосредственно; я должен рассудить, что это деятельность хорошая, деятельность помощи людям матерьяльной, борьбы с пьянством, с суевериями правительства и церкви. Во мне, я чувствую, выростает новая основа жизни, -- не выростает, а выделяется, высвобаживается из своих покровов, новая основа, которая заменит, включив в себя стремление к благу людей, также как стремление к благу людей включило в себя стремление к благу личному. Эта основа есть служение Богу, исполнение его воли по отношению к той его сущности, которая поручена мне. Не само совершенствование, нет. Это было прежде и включает любовь к личности; это другое. Это стремление чистоты божеской (и не чистоты телесной, нечистота телесная противна, но она не нарушает этого, нарушает главное ложь перед людьми и перед собой), соблюдение в чистоте полученного от Бога дара и вступление в жизнь, где нет осквернения его, в жизнь другую. Стремление к лучшей, высшей жизни и соблюдение себя в готовности к ней. Стремление это начинает всё больше и больше охватывать меня, и я вижу, как оно охватит меня всего и заменит прежние стремления, сделав жизнь столь же полною. Я не ясно выразил, но ясно чувствую. Главное дело в том, что когда во мне исчез интерес личной жизни и не вырос еще интерес религиозный, представши сначала в виде стремления к общему благу человечества, я ужаснулся, но потом тотчас же успокоился, когда возникло религиозное чувство стремления к благу человечества; и в этом стремлении нашел удовлетворение полное стремлению к благу личности. Точно так же, теперь, когда исчезает во мне прежнее страстное стремление к благу человечества, мне немножко жутко, как будто пусто, но стремление к той жизни и приготовление себя к ней уже заменяет прежнее, вылупляется из прежнего и точно так же, как и с стремлением к личному благу, удовлетворяет вполне и лучше стремление к благу общему. Готовясь к той жизни, я вернее достигаю цели блага человечества, чем когда я ставил себе целью это благо. Точно так же, как, стремясь к благу общему, я достигал своего личного блага вернее, чем когда я ставил себе целью личное благо. Стремясь, как теперь, к Богу, к чистоте божеской сущности во мне, к той жизни, для которой она очищается здесь, я попутно достигаю вернее, точнее блага общего, и своего личного блага, как-то неторопливо, несомненно, спокойно и радостно.
  
   1 ноября 1889 г.
   Люди говорят: "La planХte roulera ainsi quand elle ne sera plus qu'une boule sans air et sans eau, dont l'homme aura disparu comme les bЙtes et les plantes", и им кажется, что такие соображения очевиднее всего доказывают ничтожество человека; а между тем ничто так очевидно не показывает его величие, вечность. Ведь одно из двух: или это рассуждение есть рассуждение червяка, не могущего иначе думать, как в нелепых формах пространства и времени, и тогда всё рассуждение это вздор, или то, что рассуждает об уничтожении мира, не есть то, что может уничтожиться.
  
   2 ноября 1889 г.
   1) Не надо сердиться на злых, недобрых людей -- они прямо -- это не утешение себя, не игра слов -- они прямо определяют, утверждают добро в добрых. Без них не было бы добра. Как всё нужно, всё хорошо.
   2) Читал журнал Грота. И грешил, сердился на Трубецкого. Философия, имеющая целью доказать Иверскую. Решение уравнений со многими х, у, z, когда придано произвольно х самое нарочно нелепое решение. Ведь сколько труда! Да и весь журнал -- подбор статей без мысли и ясности выражения.
  
   3 ноября 1889 г.
   Большая ошибка думать, что Царство Небесное там, за гробом, и такая же большая ошибка думать, что оно здесь. Оно внутри, а когда внутри, то здесь и там не раздельно.
  
   5 ноября 1889 г.
   1) Главное дело, чего я прежде не понимал, это то, что вывод тот, что науки и искусства без религиозной основы, т. е. без цели, которой они должны служить, непременно баловство.
   2) Наука и искусство без религиозной основы -- вздор и зло. Показать, как наука и искусство зло: наука теория заражений, теория наследственности, гипнотизма, искусство распаление похотей.
  
   7 ноября 1889 г.
   1) Нынче в Туле, глядя на всю суету и глупость и гадость жизни, думал: Не надо, как я прежде, бывало, негодовать на глупость жизни, отчаяваться. Всё это признаки неверия. Теперь у меня больше веры. Я знаю, что всё это кипит в котле и варится или закисает и сварится и закиснет. Так чего же я хочу? Чтоб не двигалось? Чтобы люди не ошибались и не страдали? Да ведь это одно средство познания своих ошибок и исправления пути. Одни сами себя исправляют, другие других, третьих. Все делают дело Божье, хотят или нет. И как хорошо хотеть. Пишу так и на меня находит сомненье: нет ли тут преувеличения, сантиментальничанья, философски христианского cant'a? Опасаюсь этого. Нет ничего ужаснее, как пересолить хорошее, пережарить. Вот где именно "чуть-чуть" Брюловское.
   2) Говорил с Алексеем Митрофановичем. Он возражает мне о том, что наука может указать нравственный закон, что электричество как-то указывает на необходимость взаимности. Он читает всё это время "О жизни". Читает это и не видит, что он говорит то самое (только дурно), что я высказал хорошо и старательно опроверг в этой книге, именно чтобы, отвернувшись от предмета, по тени, бросаемой им, изучать его. Да, невозможно ничего доказывать людям, т. е. невозможно собственно опровергать заблуждения людей: у каждого из заблуждающихся есть свое особенное заблуждение. И когда ты хочешь опровергнуть их, ты собираешь в одно типическое заблуждение всё, но у каждого свое и потому, что у него свое особенное заблуждение, он считает, что ты не опроверг его. Ему кажется, что ты о другом. Да и в самом деле, как поспеть за всеми! И потому опровергать, полемизировать никогда не надо. Художественно только можно действовать на тех, которые заблуждаются, делать то, что хочешь делать полемикой. Художеством его, заблуждающегося, захватишь совсем с потрохами и увлечешь куда надо. Излагать новые выводы мысли, рассуждая логически -- можно, но к спорить, опровергать нельзя, надо увлекать.
  
   8 ноября 1889 г.
   Нам кажется естественной наша жизнь с закабаленными рабочими для наших удобств, с прислугой. Нам даже кажется, как дети сказали: ведь его никто не заставляет, он сам пошел в лакеи и как учитель сказал: что если человек не чувствует унижения выносить за мной, то я не унижаю его, нам кажется, что мы совсем либеральны и правы. А между тем, всё это положение есть нечто столь противное человеческому свойству, что нельзя бы было не только устроить, но и вообразить такое положение, если бы оно не было последствием очень определенного нам известного зла, которое мы все знаем и которое, мы уверяем себя, уже давно прошло. Не было бы рабства, ничего подобного нельзя бы было выдумать. Всё это есть не только последствие рабства, но само оно, только в иной форме. Источник этого есть убийство. И не может быть иначе.
  
   9 ноября 1889 г.
   1) Брак был прежде приобретение жены для обладания ею. Опять отношение к женщине установилось войною, пленом. Мужчина себе устроил возможность удовлетворять своей похоти, не думая о женщине: гарем. Единобрачие изменило количество жен, но не отношение к ней. Отношение же, истинное, совсем обратное. Мужчина может всегда иметь женщину и всегда может воздерживаться; женщина же (особенно, познавшая мужа) с гораздо большим трудом может воздерживаться тогда, когда может иметь общение, что с ней бывает в 2 года раз. И потому если уж кто может требовать удовлетворения, то никак не мужчина, а женщина. Женщина может требовать этого потому, что для нее это не pflichtloser Genuss, как для мужчины, а, напротив, она с болью отдается и болея ожидает и боли, и страдания, и заботы. Кажется, что так формулировать надо брак: сходятся, любя духовно друг друга, мужчина и женщина; и оба обещают друг другу то, что если они будут иметь детей, то только друг с другом. Требование же плотского общения должно идти от ней, а не от него.
   2) Много думал и формулировал себе ясно; но потом, когда пришел к доказательству того, что наука теперешняя не права, потому что не служит религии, занялся и не мог себе уяснить, как же может наука служить религии? Нужно, чтобы знания служили благу -- единению людей для того, чтобы они были важны. Единению людей служит, кроме любви, еще истина. Приходя к единой для всех истине, люди соединяются между собой. (От этого суеверия вредны -- они разъединяют людей.) И потому наука истинная ведет к единению; но для того, чтобы она была таковою, она должна действительно вести всех к истине. Выражения истины должны быть ясны, понятны и истинны, несомненны. То ли делает большая часть науки? Обратное: выражения не ясны и непонятны и истины не только сомнительны, но вызывают споры и производят не соединение, а разделение. Это происходит от того, что те, которые называют себя жрецами науки, потеряли религиозную основу (это не совсем верно) и не имеют целью единение всех, а свои дилетантские интересы, славу и divertissement.
  
   11 ноября 1889 г.
   Мое недовольство жизнью от того, что я забываю, что я не хозяин, а работник. Чтоб мне было хорошо, мне надо исполнять волю хозяина. Только тогда и другим будет хорошо. Главное, только тогда для меня не будет тяготы неисполненных желаний и сомнений -- поступить так или этак. Инструкции от хозяина ясны -- правда и любовь. Именно надо чувствовать себя послом: 1) держать себя с достоинством, помня, кого ты представляешь, 2) быть ласковым учтивым дипломатом, мудрым как змеи и 3) в виду иметь одну цель исполнения посольства.
  
   13 ноября 1889 г.
   Не было бы рабства, не было бы многоженства, не было бы смертоубийства, не было бы прислуги, и мясоедения. Наше сознание жизни истинной потеряно и подменено ложным сознанием жизни плотской всё от готовых хлебов и прислуги. А это от убийства, плена, рабства. Ах, как надо бы разъяснить это.
  
   14 ноября 1889 г.
   1) Много болтал с Алексеем Митрофановичем. Законы, говорит, физические, одна сила до психики. Да ведь это обман чувств, я говорю ему, что вы знаете физический закон. Ведь это отвлечение. Вы знаете себя, свое сознание -- Льва Николаевича. Отвлекши от него Льва Николаевича, получается человек, отвлекши духовную деятельность, получается животное, отвлекши физиологический процесс, получается химпческий процесс, отвлекши их, получаются физические силы. Да ведь отвлеченье, отвлеченье от отвлеченья. От того-то оно и кажется ясно, что пусто, как цифровые величины.
   2) Всё ходит и тревожит мысль о том, что рабство, стоящее за нами, губит нашу жизнь, извращает наше сознание жизни.
   3) Ищешь, как лучше обойтись с человеком, (прибавлю) как обойти трудность? Прикидываешь и так и этак и всё не выходит. А есть одно средство: быть готовым на униженье ради Бога и с любовью к этому человеку, или вообще к людям.
   4) Людям необходимо чувствовать себя правыми перед самими собой; без этого им нельзя жить, и потому если жизнь их дурна, они не могут мыслить правильно (вот где губит нашу мысль инерция рабства) и от этого та путаница в головах. Главное правило для жизни -- это натягивать ровно с обоих концов постромку совершенствования (движение вперед), и мысленного совершенствования и жизненного, чтоб одно не отставало от другого и не перегоняло. Как у нас впереди идеалы высокие, а жизнь подлая, и у народа жизнь высокая, а идеалы подлые.
  
   18 ноября 1889 г.
   1) Я не смею думать о личном счастьи -- даже не счастьи, а спокойствии. И не надо -- так лучше. Мне много добра сделано.
   2) Людям, чтобы жить, надо быть правыми перед собой. Если же они не правы, они прямо избегают того, что обличает их, прямо не слушают, не понимают понятное. Это казнь их. Мало этого, суетятся, заводят себе суету, чтоб не слышать, не думать.
   3) Я уж писал, что зло, как серная кислота, выедает, как кирпич, чистит добро. Удивительна экономия природы даже и в этом, зло очищает, усиливает добро. Я это личным опытом знаю. Чем злее люди, тем вернее и строже их требования добра. Им нельзя не требовать добра. Оно нужно им, чтоб покрыть их зло. Эгоисту нужно самоотвержение, гордому смирение. Чем больше озяб человек, тем больше ему нужно тепла.
   4) Предопределение? Да оно есть, т. е. будет то, что хочет Бог, только того, чего он хочет, он может достигнуть бесчисленными путями и времени для него нет. То, что будет через 1000 лет, для него также есть, как то, что теперь. От этого предопределение.
   5) Хохлова, отказавшегося от воинской повинности, признают сумасшедшим. Да, только одни есть люди безнадежно, несомненно сумасшедшие -- это психиатры, те, которые других признают сумасшедшими.
  
   19 ноября 1889 г.
   Ходил гулял утром и думал о ней, о том, чтобы письмо ей написать, которое бы она прочла после моей смерти. Сказать ей хочу, что ей надо искать, искать веры, основы духовной жизни, а нельзя жить, как она, инстинктами (которые у ней все, нет не все, материнские хорошие) и тем, что другие делают. Другие сами не знают, потому что то, на чем они стоят, проваливается.
  
   21 ноября 1889 г.
   1) Человек живет не по своей воле, какая-то сила выдвинула его в мир и движет -- сила эта (как ни смотри на мир, на человека -- материалистически или идеалистически) -- всё в мире от тяготения до самоотвержения, и в движении этом человек придумывает себе цели, освещает себе это стремление, говорит себе, зачем он живет. Человек с рассудком не может не делать этого. И потому он не может не считать себя правым в своих поступках. Человек идет с фонарем и говорит, что он видит траву, камень, дорогу и не может быть вопроса о том, что он прав или не прав: он не может не идти и не может не видеть и называет то то, что он видит при свете фонаря, причиной того, что он видит, то то, что он идет, причиной того, что он видит. Один видит дальше и лучше направляет путь. Сердиться за то, что человек не видит лучшего пути, нельзя, жалеть даже нельзя; можно только помогать им видеть лучший путь. Должно даже, потому что в этом весь смысл жизни. Понимать, что он не может иначе и идти и видеть и то, что каким бы обходом он ни шел, он идет к Богу, как и ты. Не сердиться, не жалеть, а двигать туда, куда видишь, так же как и он двигает.
   2) Материи, разумеется, нет никакой вне меня -- вне меня есть существа -- сознания на различных степенях и такие же, как я. И материя есть мое средство общения с ними.
  
   23 ноября 1889 г.
   Письмо от Левы. Он всё хочет словами доказать, что его дела добрые. Не может еще видеть. Что делать! Пример могут видеть все и, каким бы высоким ни был пример, он может действовать на людей, но мысли, слова, до которых не дорос человек, вредно действуют. Он привыкнет баловать важное.
  
   24 ноября 1889 г.
   Дух управляет материей, материя есть только проявление деятельности духа, как говорит Эванс. Всё это хорошо. Я сказал бы: есть существа-сознания, эти существа общаются между собой в формах материи, проявляющейся в пространстве и времени. Пример: то, что у меня гниет печень, то, что происходят изменения матерьяльные, или я страдаю от того, что меня посадили в тюрьму, или я сам ослаб так, что сижу, не выходя из комнаты, всё это влияет на мой дух; но всё это, все эти изменения материи произошли от деятельности духа моего же. От того, что я дурно жил, у меня гниет печень, и я страдаю от тюремного заключения и ослабел так, что не могу выходить. Говорить, что это происходит от материальных причин, всё равно, что человек, который бы ходил на час под окнами, говорил бы, что вонь происходит от г...., а не от его поступков. И в доказательство приводил бы тот довод, что, как бы он ни изменял своих поступков, вонь будет. Вонь будет и будут болезни и беды, последствия моих (можно сказать и общих, не разделяя себя с человечеством) дел, но чтобы уничтожить их, нужно не чистить г-, не лечить свою печень, не убегать из тюрьмы, не велеть катать себя, а не делать всего того, что привело меня к этим бедам. Вонь пройдет сама и беды все пройдут, надо сделать только так, чтобы ни то, ни другое не возвращалось. Ошибки Эванса и сиентистов именно в том, что они утверждают, что т. к. дух причина и двигатель и власть, то он может исправить материальное. Он и может, но только в условиях пространства и времени. Чтоб не воняло, он может сделать так, что не будет со временем вонять в известном месте, т. е. там, где он не будет ходить на час, и будет убеждать людей не делать того же. Но сделать чудесное благовоние в нужнике не может, как не может возвратить зрение этому слепому и силу этой руке, атрофированной и сейчас. 2-й главный аргумент матерьялистов тот, что измените частицы материи в мозгу, и у вас изменится или уничтожится деятельность духа, стало быть причина деятельности духа в мозгу, в материи. Но ведь это всё равно, что сказать, что если иначе повернуть дышло или отцепить его, то повозка поедет боком или вовсе станет, стало быть причина движения повозки дышло. Как дышло есть орудие передачи движения, так и материя есть орудие передачи духовной деятельности и потому, если повозка с дышлом едет, то необходимо предположить, что ее везет лошадь, или пар, вообще сила, но то, что повозка стала, нисколько не доказывает того, что ее везло дышло. Точно так же если совершается какая-либо деятельность через известное сочетание частиц материи, то необходимо предположить, что есть сила не матерьяльная, следовательно духовная, которая движет ее, но что деятельность прекратилась, никак не доказывает того, чтобы известное сочетание частиц материи было бы причиной деятельности.
   Но на это скажут матерьялисты: мы и признаем силу, но одну силу движения, а не тысячи разных сил, как вы. Мы сводим все другие силы на простое движение, толчок. Это прекрасно, отвечаю я, но здесь обращаюсь к тому, что я говорил в книге "О жизни", именно, что я знаю только одну силу -- силу своей жизни, и не могу ее понимать иначе, как объединенною.
  
   25 ноября 1889 г.
   Вечером читал Эванса. Идет дело о том, что бессознательные отправления организма управляемы все-таки духом, бессознательной мыслью. И потом о значении воображения и мысли в воздействии на отправления. Не так это легкомысленно, как я думал. Я попробовал остановить свою изжогу, решив, что ее нет и не должно быть. И вот теперь 12 часов, нет. Так же надо убедить себя, главное, что ты счастлив, что ты расположен работать и т. п.
  
   26 ноября 1889 г.
   Признак истинной, т. е. самоотверженной любви тот, что если человек, которого я люблю и для которого тружусь, не принимает моих трудов, презирает их, я все-таки не могу сердиться на него и не дорожу своими трудами. Противуположный признак ложной эгоистичной привязанности.
  
   28 ноября 1889 г.
   Вчера читал в книге Эванса, что жизнь есть любовь, и когда жизнь любовь, то она радость, благо. Да, стало быть всё, что нужно, одно, что нужно -- это любить, уметь, привыкнуть любить всех всегда, отвыкнуть не любить кого бы то ни было в глаза и за глаза. Ведь я знаю это, ведь я писал об этом, ведь я как будто верю в это. Отчего ж я не делаю этого, не живу только этим? Вся та жизнь, которую я веду, ведь только tatonnement, а надо твердо поставить всю жизнь на это: искать, желать, делать одно доброе людям, любить и увеличивать в них любовь, уменьшать в них нелюбовь. Доброе людям? Что доброе? Одно: любовь. Я это по себе знаю и потому одного этого желаю людям, для одного этого работаю. Не нащупывая, а смело жить этим значит то, чтобы забыть то, что ты русский, что ты барин, что ты мужик, что ты женат, отец и т.п., а помнить одно: вот пред тобой живой человек, пока ты жив, ты можешь сделать то, что даст тебе и ему благо и исполнит волю Бога, того, кто послал тебя в мир, можешь связать себя сним любовью.
   1 декабря 1889 г.
   1) Подумал о Домашке: что же мы лечим ее тело, а не думаем о ее душе, просто не утешаем ее, сколько можем. И стал думать. Вот тут-то являются утешения армии спасения, утешения, состоящие в том, чтобы, действуя на нервы пением, торжественной речью и тоном, поднять дух, вызвать загробную надежду. Я понимаю, как они успевают и как это им самим кажется важным, когда умирающий подбадривается и проводит в экстазе свои последние минуты. Но хорошо ли это? Мне чувствуется, что не хорошо. Я не мог бы это делать. Сделавши это, я умер бы от стыда. Но ведь оттого, что я не верю. Они же верят. Этого я не могу делать; но что-то я могу и должен делать -- делать то, что я желал бы, чтобы мне делали; желал бы, чтобы не оставили меня умирать, как собаку, одного, с моим горем покидания света, а чтобы приняли участие в моем горе, объяснили мне, что знают об этом моем положении. Так мне и надо делать.
   2) Нет спасенья, пока не возненавидишь себя, потому что, пока не возненавидишь себя, не полюбишь других. Но не возненавидеть страстно, даже вовсе не возненавидеть, а презирать себя -- так же мало думать, заботиться духовно (физически -- кормить себя, греть, покоить, когда этого требует тело, не мешает) о себе, как о Фомиче я теперь забочусь, а заботиться о нем и всех, с кем я встречаюсь, как теперь я забочусь о себе.
   3) Как ужасно то, что я забываю, именно забываю главное, то, что если не смотреть на свою жизнь, как на послание, то нет жизни, а ад. Я это давно знаю, давно писал в дневнике и в письмах и могу забывать, а забыв, страдаю и грешу, как нынче. Да, послание, и надо исполнять его для Того, кто послал.
  
   2 декабря 1889 г.
   Надо помнить не только о том, что я посланник, которому поручено дело, но и в том смысле, что я посланник, который должен соблюсти и возвысить, возрастить себя. Оба -- одно и то же; возвысить себя можно, только исполняя Его дело, и, возвышая, возращая и себя, исполнить Его дело.
  
   3 декабря 1889 г.
   1) Всё неисполнение закона от того, что люди говорят: хочу религии, но только такой, чтобы она не нарушала моего образа жизни, тогда как религия есть сила, дающая форму жизни. Это всё равно, что желать сесть в отправляющийся вагон и не лишиться обстановки своей жизни. Одно средство сесть в стоячий вагон.
   2) Верю, что мне поручены и дело Твое и сила Твоя. Дело ж Твое в том, чтобы проявить Тебя в себе и в мире.
  
   6 декабря 1889 г.
   Верю, что во мне сила Твоя, данная для исполнения дела Твоего. Дело же Твое в том, чтоб преувеличить силу Твою в себе и во всем мире.
  
   9 декабря 1889 г.
   Был у Домашки, она лежит и стонет и даже не отвечает мне. Сказал ей о Боге -- напомнил, но дальше ничего говорить не мог. Да, я слуга, орган Божий. И вот при виде Домашки чувствуешь, что это дело не мое, не мне поручено. Ясно думал и радостно о том, что жизнь моя, а потому я заключаю и всего, есть сила Божия, есть вся сила жизни, которая проходит через меня, через (ограниченное и органическое) часть всего, и я могу пропускать через себя эту силу и могу задерживать ее: вот вся моя роль в жизни; задержать я не могу, но могу задерживать. Жизнь мира мне представляется так: через бесчисленные и разнообразные трубочки стремится жидкость или газ, или свет. Свет этот есть вся сила жизни -- Бог. Трубочки это мы, все существа. Одни трубочки неподвижны совсем, другие чуть-чуть, третьи больше и наконец мы совсем подвижные трубочки. Мы можем совсем пропускать свет и можем загораживать его на время. То, что мы называем своей жизнью, личной жизнью -- это способность стать поперек свету -- не пропускать его, истинная же жизнь есть способность стать так, чтобы пропускать свет вполне, не задерживать его. Но когда человек стал так, движение его жизни кончается. Оно кончается, когда человек уже начинает устанавливаться так. Движение жизни кончается и тогда человек чувствует, что он только тогда сделал всё, что должно, когда он устранился так, что его как бы нет. Когда человек познает эту отрицательность своего личного существования, тогда он переносит свою жизнь в то, что проходит через него, в Бога. Я испытываю это, слава Богу. Хотел я выразить яснее словами то, что верю, что во мне сила Божия, делающая дело Божие, и потом убедился, что это не нужно: довольно того, что я не я, а сила Божия, делающая во мне. Как и сказано Иоанном, V гл., 19. Сын ничего не может творить сам от себя, если не увидит Отца творящего, ибо что творит Он, то и сын творит так же. И всякий раз, как вспомню это, так станет хорошо: усмиряется досада, недовольство и уничтожается забота о чужом мнении.
  
   10 декабря 1889 г.
   Надо бы коротко и ясно изложить, что я думаю; именно: 1) неучастие в насилии правительственном, военном, судейском; 2) половое воздержание; 3) воздержание дурманов, алкоголя, табаку; 4) работа. Всё без красноречия, а коротко и ясно.
  
   11 декабря 1889 г.
   1) То, что нам кажется движением нашей личной жизни, есть движение нашей формы жизни, когда мы становимся под углом к направлению жизни Божеской. Когда же станем по направлению воли Божьей, то она проходит через нас, переставая нас двигать, и тогда иллюзия пропадает и тогда мы сознаем, что мы, наша жизнь, ничто иное, как сила Божья. И тогда представляется необходимость перенести свое сознание из оболочки, формы, в силу ее направления. Эта трудность однако побеждается сама собой и устраняется вопрос о бессмертии и будущей жизни. Сознание жизни перенесено из движущейся формы в источник силы, в самую волю Божью, вечную, бесконечную. Я из сознания формы перешел к сознанию самой жизни. Так как же мне усумниться, что то, что есть одно, было и будет, что оно не умрет? Я сознаю себя самого силою жизни, которая проходит через меня, движение моей жизни есть колебание этой формы, стоявшей под углом к направлению силы и понемногу устанавливающейся в том же направлении. Устанавливается одинаковость направления, движение прекращается, плотская личная жизнь кончается, я перехожу в силу, проходящую через меня. Но что ж эта сила бесконечная вся? ходящее через меня не есть я, а я был частью всего; но как я перестал быть частью, я слился со всем -- Нирвана? Так что ли? Представляется так. Тайна вечная. И не нужно дальше знать. Знаю только, что мне не страшна смерть при этом. В руки Твои предаю дух мой! Обособленность его, составлявшаяся формой, через которую он проходил, кончается, и я соединяюсь со Всем. Странно! Я недавно стал это живо чувствовать -- то, что когда я умру, то я нисколько не умру, но буду жив во всем другом. Думается это так: я представляю себе сначала, что я умру здесь и возвращусь к жизни где-нибудь в другой форме -- положим самое простое -- существа вроде человека в детстве; и пойду опять развиваться или находить то положение новое, ту форму, при которой проходила бы беспрепятственно сила Божия. Хорошо. Но потом думаю: но если и не буду помнить себя, как не помню прежней жизни, то я ли это буду? Не я. Да, зачем же мне быть тем же я. Всё, что будет, будет я. Только, может быть, свяжется опять часть этого я с какой-нибудь формой. Так что погибели, уничтожения, смерти нет. И прямо буддийское отношение: не то, что как бы мне не умереть; а как бы мне опять не ожить? По мне ожить, т. е. связаться опять с формой, прекрасно и не ожить хорошо. Но не ожить, т. е. не связаться опять с какой-нибудь формой, не ожить нельзя, потому что сила Божия одна сама в себе без формы есть только мое представление и очевидно неточное, ложное, не полное. Сила же Божья двигающая, направляющая формы жизни, т. е. живое в формах -- это не мысль, а это самая действительность. Ведь я, сравнением выражая, так понимаю всю жизнь. Через существа, как через прозрачные или проходимые тела, проходит, направляя их, сила Божия. Я одно из существ. Материя, матерьяльное это пределы моей формы и мне подобных.
   2) Любовь потому основное свойство наше, живых существ, что она выражает единство силы, проходящей через всех нас. Любовь -- это сознание единства и стремление к нему. Сам я, разумеется, не могу быть тем, чем хочу; всё, что я могу, я могу не помешать Божьей силе проявляться в моей ограниченной форме.
  
   17 декабря 1889 г.
   С Соней был разговор, кончившийся хорошим взаимным чувством. Да, прежде раздражение взаимное, злоба и выражение ее, потом начинаешь воздерживаться от выражения злобы, но злоба та же; и с одной стороны хуже тем, что молчишь и молчание еще больше отчуждает. Но теперь наступает время, что я могу переносить (едва ли могу) злобу, раздражение, не заражаясь ими и могу отвечать, т. е. указывать на ошибки. Это-то и нужно. Это нужно. Мысль о том, что мне надо не мешать проявляться через меня Богу, удивительно утверждая и успокаивая, действует на меня.
  
   24 декабря 1889 г.
   1) Грубая философская ошибка -- это признание 3-х духовных начал: истина, добро и красота. Таких никаких начал нет. Есть только то, что если деятельность человека освящена истиной, то последствия такой деятельности -- добро (добро и себе и другим); проявление же добра всегда прекрасно. Так что добро есть последствие истины, красота же последствие добра. Истина, не имеющая последствием добро, как например, теория чисел, воображаемая геометрия, туманные пятна при нахождении мира и т. п., так же как добро, не имеющее в основе своей истину, как например милостыня набранными, скопленными деньгами, и т. п. Также красота, не имеющая в основании своем добро, как например, красота цветов, форм, женщины не суть ни истина, ни добро, ни красота, но только подобие их.
   2) Монашеская жизнь имеет много хорошего: главное то, что устранены соблазны и занято время безвредными молитвами. Это прекрасно, но отчего бы не занять время трудом прокормления себя и других, свойственным человеку.
   3) Вопрос о свободе воли: человеку предстоят всегда только два выбора: поступить по плоти или по духу, или по форме по себе или по содержанию по Богу. И раз выбор совершен, поступки на том и другом пути, поступки определены с роковой необходимостью.
  
   25 декабря 1889 г.
   Мне стало вдруг стыдно и гадко, что я усвоил тон поучении в письмах. Это надо прекратить.
  
   26 декабря 1889 г.
   Жить для себя одного нельзя. Это смерть. Жизнь только тогда, когда живешь для других или хоть готовишь себя к тому, чтобы быть способным жить для других. Но как? Другим я не нужен, не нужна. В том-то и дело, что когда живешь для себя, то ищешь общения с людьми, которые тебе могут быть полезны -- это всё люди богатые, сильные, довольные и потому, когда живешь для себя, оглянешься вдруг, отыскивая, кому бы я мог быть полезен, кажется, что никому я не могу быть нужен. Но если понял, что жизнь в служении другим, то будешь искать общения с бедными, больными, недовольными и тогда не поспеешь служить всем, кому будет хотеться служить.
  
   27 декабря 1889 г.
   Те, которые утверждают, что здешний мир юдоль плача, место испытания и т. п., а тот мир есть мир блаженства, как будто утверждают, что весь бесконечный мир Божий прекрасен или во всем мире Божьем жизнь прекрасна, кроме как только в одном месте и времени, а именно в том, в котором мы живем. Странная бы была случайность!
  
   1890
  
  
  
   3 января 1890 г.
   1) Оскорблены мы так, что желаем отомстить только тем, кого любим. А как только желание зла им (месть) начинает сбываться, нам жалко их.
   2) Пророк, настоящий пророк, или, еще лучше, поэт ю?ЇдЇ (делающий) -- это человек, который вперед думает и понимает, что люди и сам он будет чувствовать. Я сам для себя такой пророк. Я всегда думаю то, что еще не чувствую, например, несправедливость жизни богатых, потребность труда и т. п., и потом очень скоро начинаю чувствовать это самое.
   3) Эмерсону сказали, что мир скоро кончится. Он отвечал: "Well, I think I can get along without it".
   4) Вера необходима, как и твердят обыкновенно, но не вера в троицу, сотворение мира, воскресение и т. п. Одно, во что неизбежно нужно верить, одно, где при устройстве человека рассчитано на веру, это то, зачем всё это делается? Что выходит из деятельности человека? Нужно верить, что это нужно. Нам показано ясно, что делать, но не показано, что из этого выйдет. И есть прелесть в этом доверии. Заставляют меня что-то делать, не говорят зачем, но меня любят, и я люблю и делаю. Вера тут сливается с любовью, вытекает из нее и производит ее. Вот надежда -- sauf mon respect к Павлу -- тут не только не при чем, но даже вносит что-то грубое, противное и вере и любви понятие. Вера тут доверие не к тому, что мне говорят, а к тому, кто мне говорит. И в самом деле, что если бы не было потребности веры, а всё бы было ясно известно и определено (как это и стараются определить церковники и догматики), то разрушается всё прекрасное в отношении к Богу. Не может быть ни любви, ни веры ему. Если ясно (как и уверяют церковники), зачем Бог всё это сделал и сотворил, и погубил, и простил, и искупил, и указал средства искупления, то какая же тут вера? Никакой. А чистый расчет. И какая же любовь? За что? И к кому? Тот Бог, который выходит из этих рассказов, зачем и как он всё это сделал, не вызывает любви.
   Вера нужна потому, что она открывает простор деятельности. Если бы всё было известно и не нужно бы было верить, то незачем бы действовать. А вера -- это условие самобытной божеской деятельности.
  
   5 января 1890 г.
   Мы ищем ума, силы, доброты, совершенство во всем этом, а совершенство не дано человеку ни в чем. Совершенства не может быть ни в силе, ни в уме, ни в доброте. Может быть одно: соответствие к тому, где ты in sein Platz passen. Этого можно достигнуть, и тогда полное спокойствие и удовлетворение. Дает это, главное, смирение.
  
   10 января 1890 г.
   1) Соня ужасно не в духе, Маша сердилась не хорошо в отпор. Я ей говорю: 1) первая стадия за зло отплатить, 2) зло перенести страдая, 3) пожалеть злящегося, 4) помочь ему. Вот этому надо учиться.
   2) При рассказе Стаховича о Шарко и Бергейме, что одни -- Шарко -- говорят, что потому, что в часах с снятой гирей или пружиной можно, двигая стрелки, двигать колеса, что от этого и всякие часы (с пружинами и гирями) устроены так,что безразлично, двигать ли пружиной или рукою стрелку; другие же -- нансийцы -- говорят, что всё дело в пружине и воздействие стрелки на колеса возможно только при устранении пружины.
  
   15 января 1890 г.
   1) Разговоры с Янжулом о христианском социализме. Странное равнодушие у меня стало последнее время к высказыванью истины о жизни -- неудобопринимаема она.
   2) Половой акт потому так увлекателен, что он снятие с себя ответственности, он освобождает как бы меня от исполнения закона и переносит это, ответственность, на других. Не я буду достигать Царства Божия, а мои дети. От этого женщины так уходят в детей.
   3) Всё в мире круговратно, т. е. начнется, кончится, опять начнется, как колесо вертится: так вертятся день, месяц, год, т. е. луна, земля около себя и вокруг солнца, так вертится то, отчего предварение равнодействия, так вертится солнце, так растения, животные, так воды, ветры -- всё в мире родится, растет, созревает, стареется, умирает, опять родится -- и до конца. Так я родился и начал быть. Я начал быть, но не совсем начал. Если бы до меня не было людей, разве я был бы такой же? Я произведение предшествующих людей, то, что составляет мое я, было прежде меня -- оно будет и после меня. Но я спрашиваю: буду ли я? Я? И ответ на это может быть дан только тогда, когда я ясно сознаю то, что я разумею под я. Большей частью дети, молодые под я разумеют нечто совсем материальное: то, что ест, пьет, смеется, отдыхает. Этого, очевидно, не будет. Но нечто другое, то, что меня сделало, что во мне от предшествующих людей, то останется и после меня, и если я это назову собою, буду чувствовать это как свое я, то я и буду твердо знать, что не умру. А впрочем, всё это невозможно объяснить. Вопрос о том, буду ли я жить после смерти, всегда останется вопросом, подобным тому: как если бы день нынешний спрашивал себя, тот ли я день, который был вчера, и тот день, который будет завтра, будет всё я же или другой? Или весна спрашивала бы: та весна, которая была, и та, которая будет, это я же или не я?
   4) О вере говорят: верить в сотворение мира, в троицу, в воскресение Христа и т. п. Во всё это нельзя верить. Можно доверять или не верить тем, кто говорит это, а не в самое это. Верить можно лицу, а не предложениям, propositions. И вера необходима человеку -- вера Богу, не в Бога, а Богу. Нельзя мыслящему человеку не верить Богу, тому, кто послал меня сюда, по выражению Христа. Одна тайна всегда останется для человека, только одна. Зачем я живу? Ответ разумный один: затем, что этого хочет Бог. Зачем он этого хочет? Это тайна. И эта тайна покрывается только верой Богу, верой в то, что он, добрый, сделал это и меня для добра.
   5) Думал о том, как некоторые люди относятся к Крейцеровой Сонате. Им кажется, что это нечто особенный человек, а во мне, мол, нет ничего подобного. Неужели ничего не могут найти? Нет раскаяния, потому что нет движения вперед, или нет движения вперед, потому что нет раскаяния. Раскаяние -- это как пролом яйца или зерна, вследствие которого зародыш и начинает расти и подвергается воздействию воздуха и света, или это последствие роста, от которого пробивается яйцо. Да, тоже важное и самое существенное деление людей: люди с раскаянием и люди без него.
    
   17 января 1890 г.
   Электрический свет не только ненужен, но вреден, потому что освещает Hay Market, Невский и неприятельские лагери. Он тогда только будет нужен, когда ему будет готово доброе употребление.
  
   18 январь 1890 г.
   Буткевич рассказывал, что многие ненавидят Крейцерову Сонату, говоря, что это описание полового маньяка. Меня это в первую минуту огорчило, но потом приятно, что во всяком случае это разворочало то, что нужно. Разумеется, можно бы лучше; но как умел.
   19 января 1890 г.
   1) Истинная жизнь начинается тогда, когда она становится связью между прошедшим и будущим: тогда только она получает настоящее и радостное значение.
   2) Cтирал пыль с нового дивана и вдруг ясная мысль такая. Отчего одно и то же в действительности серо, не важно, не красиво и радостно, ясно в воспоминании? Не от того ли это, что настоящее, истинное есть только духовное, действительность же, реальность, как говорят, это только леса, подставляемые для постройки настоящей духовной жизни. Действительность, реальность -- это дым от огня и света истинной жизни. И дым этот застилает и портит настоящую, истинную жизнь.
  
   21 января 1890 г.
   1) Странное дело эта забота о совершенстве формы. Не даром она. Но не даром тогда, когда содержание доброе. Напиши Гоголь свою комедию грубо, слабо, ее бы не читали и одна миллионная тех, которые читали ее теперь. Надо заострить художественное произведение, чтобы оно проникло. Заострить и значит сделать ее совершенной художественно -- тогда она пройдет через равнодушие и повторением возьмет свое.
   2) Вера есть необходимое условие жизни. То, во что надо верить -- тайна -- есть условие всякой жизни -- движения. Без тайны не было бы возможности движения вперед к неизвестному. Если бы я был там, куда я иду, я не шел бы. Движение к этому неизвестному и есть жизнь. Любовь к этому неизвестному есть вера. Идти все-таки во всяком случае будешь. Но вера сделает то, что будешь идти с радостью.
   3) Говоря с Евдокимовым и убеждая его в том, что ничего нет ни исключительного, ни страшного в том, что он теряет умственные способности, если бы это была и правда, я говорил ему о себе, повторил то, что давно думал, именно то, что всякий человек есть всегда, с рождения, непрестанно гибнущее существо. (Ребенок, как говорит Лао-дзе, делаясь крепким и жестким, теряет уже гибкость и жизненность.) Физическая гибель для человека, сознающего себя в духовном я, обнажает только всё больше и больше духовное я. (Гибель мышц рук и ног, а также гибель мозга.) В сознание моего духовного я не входит моя умственная сила. Сознание это в чем-то другом -- в смирении, преданности воле божьей -- в том, чему большей частью мешает и физическая и умственная сила. Из погибели физического я вылупляется невольно я духовный.
  
   27 января 1890 г.
   1) Всё, что мы имеем духовно, есть последствие передачи; но из всей массы передаваемого выделяется то, что мы называем наукой и искусством. Что это? Это-то не то, чего нельзя не знать, что само собой передается, -- искусство ходить, говорить, одеваться и т. п., и это не то, чего можно не знать, специальное дело -- кузнечное, сапожное; а то, что и должно знать всякому человеку.
   2) О смерти то, что не надо никогда забывать, что жизнь есть постоянное умирание. И сказать, что я постоянно умираю, всё равно, что сказать -- я живу. Сознание постоянного умирания потому полезно, что сознание это нельзя иметь без сознания жизни. Сознание это вызывает на необходимость употребить на дело свою умирающую жизнь.
  
   29 - 30 января 1890 г.
   Нынче утром почувствовал, что мне не хочется передавать ему (Черткову) мои мысли именно потому, что он их принимает так жадно. Боязно. Я-то плох. Мне самому нужно питаться ими.
  
   31 января 1890 г.
   Странное дело: с необыкновенной ясностью и радостью видел во сне, что жизнь человеческая не то, что я думал, не круг или шар с центром, а часть бесконечной кривой, из которой то, что я вижу, понимаю, имеет подобие шара.
  
   4 февраля 1890 г.
   Тело -- это леса, при которых строится жизнь. Тело это пища духа. Матерьялисты, т. е. несчастные сумасшедшие, говорят, что вся жизнь в теле. Без тела, скажут они, нет жизни. Это всё равно, что говорить, что вся жизнь в пище, а не в теле, потому что без пищи нет тела. Тело не живет само по себе, так же как пища не живет сама по себе. А только когда есть тело, тогда пища дает ему жизнь, и точно так же только когда есть дух, тело дает ему жизнь. Пища войдет в тело, а потом выйдет и даст телу жизнь. Так же тело, войдет в дух, а потом выйдет и даст ему жизнь.
  
   5 февраля 1890 г.
   1) Думал к драме о жизни: отчаяние человека, увидавшего свет, вносящего этот свет в мрак жизни с надеждой, уверенность освещения этого мрака; и вдруг мрак еще темнее.
   2) В Евангелии нет указания на брак, есть отрицание его, есть противодействие разврату вожделения и развода для тех, которые уже находятся в браке, но учреждения брака, как говорит это церковь, нет и помина. Ничего кроме нелепого чуда Каны, которое утверждает брак столько же, сколько посещение Закхея утверждает собирание податей.
  
   11 февраля 1890 г.
   1) Главный соблазн в моем положении тот, что жизнь в ненормальных условиях роскоши, допущенная сначала из того, чтобы не нарушить любви, потом захватывает своим соблазном, и не знаешь, живешь так из страха нарушить любовь или из подчинения соблазну. Признак того, что первое, т. е. что допускаешь соблазн только из страха нарушить любовь -- тот, что не только не ослабляются прежние требования совести, но появляются новые.
   2) Послесловие Крейцеровой Сонаты писать не нужно. Не нужно потому, что убедить рассуждениями людей, думающих иначе, нельзя. Надо прежде сдвинуть их чувство, предоставив им рассуждать о том, что они правы. Они будут чувствовать себя неправыми, а все-таки будут рассуждать, что правы. Это не то, что нужно людям, а без этого не могут жить люди. Рассудок -- фонарь, привешенный к груди каждого человека. Человек не может идти -- жить иначе как при свете этого фонаря. Фонарь всегда освещает ему вперед его дорогу -- путь, по которому он идет. И рассуждения о том, что освещает мне мой фонарь на моем пути, когда путь мой другой (хотя бы путь мой был истинный, а его ложный), никак не может заставить его видеть другое или не видать того, что он видит по тому пути, по которому идет. Нужно сдвинуть его с дороги. А это дело не рассуждения, а чувства. Даже сдвинувшись с ложной дороги и уж идя по истинному направлению, он долго будет видеть то, что освещает его фонарь на ложном пути.
   3) Очень много думал о Коневской повести. 1) Он не хотел обладать ею, но сделал это потому, что так надо -- ему кажется. Она прелестна в его воображении. Он улыбается, и ему хочется плакать. 2) Поездка в церковь, темнота, белое платье, поцелуй. 3) Старая горничная берет деньги, но смотрит грустно. 4) Старая горничная фаталистка, Катюша одинока. 5) Она, увидав его при проезде, хочет под поезд, но садится и слышит ребенка в чреве. 6) Он спрашивает у тетки, где она. У помещика в горничных. Дурно живет, в связи с лакеем. И ей нельзя не быть в связи: в ней разбужена чувственность. 7) Он в волнении и спрашивает: И вы прогнали? И очень она плакала? И я виноват? и т. д. 8) Пробовал ambition -- скверно, не по характеру; заграницу -- Париж -- разврат -- скверно. Остались чтение, изящество, охота, карты, примеры. Волоса седеют -- тоска.
  
   16 февраля 1890 г.
   Я рад, что в самые дурные минуты я не падаю до озлобления на людей и до сомнения в истинной жизни. Только поползновение к этому. Я все эти дни, не сознавая этого, задавал себе вопросы о жизни. Что ж за беда, что умру плотски? Умрет ведь моя личность, только сознание моей личности. Если она есть произведение материальных сил, то она есть обман. А чем скорей уничтожится обман, тем лучше. Если же в этом сознании есть то, что уничтожится, и то, что останется, то чем скорее уничтожится то, что должно уничтожиться, тем лучше, потому что это-то личное сознание мешает мне жить с Богом шире. Любовь есть это стремление уйти от того, что уничтожается в личности.
  
   17 февраля 1890 г.
   1) Главная ошибка людей в жизни -- самая обычная и вредная, -- в том, что мы хотим что-то совершить в жизни -- подвиг, или хоть дело какое бы то ни было. Этого нельзя, это совсем неправильно, всё равно как если бы человек, которого приставили пахать, стал бы на своей сохе возить -- да неверно и это -- или человека приставили запрягать на станции, а он бы хотел свезти. Дело наше здесь только в том, чтобы делать, как должно, то, что потребуется, т. е. любовно. В роде того, что запрягать -- делать всё то, что соединяет людей, а сделать что-нибудь, совершить нам не дано, потому что жизнь наша не есть что-либо цельное, законченное, а есть часть чего-то несоизмеримо огромного, есть конечная частица бесконечного. Дело всё только, чтобы часть прилаживалась как должно к целому. Если уж хочешь совершить что-нибудь, то все-таки совершить ты можешь не сочинение, не ряд сочинений, не просвещение народа, не объединение Германии и т. п., а только одно, свою всю жизнь до последнего издыхания; так что все-таки ты не узнаешь, что ты совершил, и жизнь твоя вся в целом видна будет не тебе, а другим. Крез и Солон. Это радостно и полезно думать. Как ни стар, как ни болен, как ни много, как ни мало сделал, всё твое дело жизни не только не кончено, но не получило еще своего окончательного решающего значения до последнего издыхания. Это радостно, бодрительно.
   2) Прочел китайское: Иу говорил, пока я не привел в исполнение то, что я узнал, я боюсь узнавать новое.
   3) Вы пишете, что не надо усилий. Каких усилий? В темноте делать усилия, чтобы отворить дверь, или нарубить дрова, неразумно, но еще неразумнее не сделать усилий, чтоб засветить свет -- засветить и даже усилить, насколько возможно. Усилие одно, главное, которое свойственно делать человеку и которое никогда не надо прекращать -- это усилие просветить себя -- не знанием запятых и лейкоцитов и т. п. чепухой, нынче трескучей, завтра забытой, а истинной мудростью людской, просвещению которой и обязан Бирюков своим спокойствием и радостью. Когда же человек просвещен, то он уж без усилий будет делать то, к чему влечет его природа. И потому не надо не думать, а надо, напротив, много и хорошо думать с мудрейшими людьми мира.
  
   19 февраля 1890 г.
   Государь, министр, первосвященник, политический деятель думает, что он ответит за то, что может произойти, если он не сделает то-то и то-то. Всё вздор. Человек не может отвечать ни за что, кроме как за свои поступки перед Богом. И несправедливо распределять обязанности: семейные, общественные, личные. Одни обязанности перед своей совестью. Что будет -- я не знаю и не могу знать, а что должно -- знаю. Грех ни в чем ином, как тушении своего и -- хуже всего -- чужого света.
  
   20 февраля 1890 г.
   1) Грех ни в чем ином, как только в том, чтобы тушить тот свет, который горит в тебе. Еще хуже грех -- тушить свет, который горит в других. Вопрос о свободе воли сводится к этому.
   Чувствую, что вопрос о свободе воли сводится как-то к этому.
   2) Материя -- это пределы меня, моего я. Проявление моего я -- это точки соприкосновения с другими существами, со всем миром. Но есть во мне еще нечто, не имеющее пределов и единое -- всё. Это вся моя духовная, разумная, любовная деятельность.
   3) В New Christianity прочел: иметь целью свое счастье -- ад; благо других, служение Богу -- небо, рай.
  
   22 февраля 1890 г.
   1) Во сне видел что-то, что я в городе подъехал на лошади к крыльцу, сошел, и лошади нет, и я в отчаянии. И я во сне отыскивал все средства спасения, вспоминаю, что я, вероятно, сплю, и делаю усилие, чтобы проснуться, и просыпаюсь. Ведь то же и самоубийство. Самоубийство есть это усилие проснуться.
   2) Только смерть и последние минуты, часы, годы дают смысл жизни. Так что, может быть, я еще не начинал жить.
   3) Матерьялисты, объясняющие всё механической теорией, видят в мире только материю и энергию, и поэтому думают, что они отрицают невещественное, идеальное, спиритуализм. Но они утверждают сильнее и определеннее всяких идеалистов то, что сущность жизни есть нечто духовное. По их мировоззрению есть непостижимая, неуничтожимая материя, такая же энергия и различные соединения того и другого (форма). Я есмь такое таинственное соединение двух таинственных сущностей в нечто единое. Таинственна материя, таинственна энергия, таинственна форма, соединение, то, что сознает себя единым. Вся разница между спиритуалистами и материалистами в том, что материалисты имеют в виду материю и энергию, предполагая, что ее формы суть естественное и неизбежное последствие энергии в материи, спиритуалисты же имеют прежде всего в виду форму существа, сознание единства, а на материю и энергию смотрят, как на неизбежное условие существования формы.
  
   27 февраля 1890 г.
   1) Машинька только и говорила про Амвросия, и всё, что говорит, ужасно. Подтверждается то, что я видел в Киеве -- молодые послушники святые, с ними Бог, старцы -- не то, с ними дьявол. Вчера был у Амвросия, говорил о разных верах. Я говорю: где мы в Боге, т. е. в истине, там все вместе, где в дьяволе, т. е. лжи, там все врозь.
   2) Монастырь -- духовное сибаритство.
  
   28 февраля 1890 г.
   Горе их (монахов), что они живут чужим трудом. Это святые, воспитанные рабством.
  
   4 марта 1890 г.
   1) Сережа говорит: надо быть занятым. Это ничего не говорит. Надо знать, чем быть заняту. А чтобы знать это, одно средство: делать то, что тебе нужно, то, что ты сам потребляешь, или то, к чему влечет неудержимо призвание.
   2) Поправить жизнь монастырскую, сделать из нее христианскую можно двумя способами: 1) Перестать брать деньги от чужих, т. е. чужие труды, а жить своим трудом, или 2) уничтожить все внешние обряды, все запрещенные Евангелием молитвы общие в храмах, Матвея гл. VI, и всё связанное с этим. Одно держит другое, как две доски шалашиком.
   3) Церкви сделали из Христа Бога спасающего, в которого надо верить и которому надо молиться. Очевидно, что пример его стал не нужен. Работа истинных христиан именно в том, чтоб разделать эту божественность (картина Ге). Если он человек, то он важен примером и спасет только так, как себя спас, т. е. если я буду делать то же, что он.
   4) Позитивисты, либералы, революционеры и всякие мнимо нехристианские секты верят в ту же Христову истину, в которую и мы, только не во всю и под другим именем, и потому не только с ними спорить и ссориться не надо, но надо дружить с ними.
   5) Читал дневник Тани и полюбил ее нежно, заглянув в ее слабую, мятущуюся душу. Она пишет: "право, я не дурная". Она это сама сказала, и был случай увидать. Но ведь все такие же, и Победоносцев, и Никанор, и Скабичевский, и др. Надо устанавливать на них этот взгляд, и можно.
   6) Самое ужасное страдание: знать, что я страдаю и лишаюсь не от завала горы, не от бактерии, а от людей, от братьев, которые должны бы любить и которые, вот, ненавидят меня, если заставляют страдать. Это вот когда вели на казнь декабристов, это заключенные -- несчастные в Каре и др. Ужасно!
  
   7 марта 1890 г.
   1) Ночью были очень сильные боли. Думал умереть и теперь всё думаю. И страху не могу даже понять. И сожаления нет. В здоровые минуты скорее бывает желание умереть, а во время боли совершенное равнодушие, т. е. равны жизнь и смерть.
   2) Читал в New Christianity о любви Робертсона: держи, говорит, ее, она всё победит, что бы с тобой ни было. Странно, о чем ни думай, всё сводится к одному этому: люби -- не не люби, не относись без любви ни к кому ни в мыслях, ни к отсутствующим, ни к умершим. И можно. И когда достигаешь, как хорошо!
  
   9 марта 1890 г.
   1) Главная разница в влиянии -- не христианства, но нравственного серьезного сознания -- на жизнь та, что для одних известные положения, сословия, учреждения мира признаются непоколебимыми, неизменными; и уж в этих положениях они стараются следовать указанию христианства или нравственного учения; для других же настоящим является вопрос о самых положениях, о сословиях, об устройстве жизни; и всё подлежит изменению. Для одних христианство есть руководство для поступков в известных положениях, для других оно поверка законности самых положений, "богатый, высокопоставленный должен на пользу употреблять свое..." и т. д. Фальшь.
   2) Вчера читаю в New Christianity: Christ must be in social life, in politics, in business. Как это Christ in business? Всё равно, что Christ in kicking или killing (война). Да, прежде всего надо этим людям внушить, что все положения, от положения земледельца до палача, распределяются по своей нравственности, и потому мало быть хорошим в своем положении, надо избирать то или другое.
  
   10 марта 1890 г.
   Всё думаю о любви и прилагаю. Всегда везде можно extirper из души всё недоброжелательное, слушая разговор, читая, думая.
  
   11 марта 1890 г.
   1) Получил статью Янжула, читал. Главное, по ихнему, надо не изменять жизни, не трогать учреждений, но поправлять жизнь. Жизнь не плоха от дурных учреждений. Хотелось бы написать про это в связи с Christian business.
   2) Думал о послесловии в форме ответа на письмо Прохорова. 1) Не могу ответить, как вам идти в Москву, не знаю, где вы. 2) Есть три положения, и с первого не видно того, что видно со 2-го, а со 2-го не видно то, что видно с 3-го. С 3-го же видно и то, что видно со второго и с первого. Не могу я близорукому дать впереди точку направления, которую я вижу, но он не видит. 1) Цель -- сам, 2) люди, 3) Бог. Беда думать служить Богу, людям, когда все силы души направлены на служение себе, и думать служить Богу, когда все силы души направлены на служение себе и людям. Надо не идти выше требований своего сознания и не ниже.
  
   12 марта 1890 г.
   Жизнь вечная есть, но не такая, какую мы можем, как эту, видеть, слышать, осязать чувствами этого тела. Жизнь вечную мы можем сознавать только тем, что вечно. Сомнение в вечности нашей жизни происходит именно от того, что, спрашивая себя: будем ли мы видеть, слышать, чувствовать ее после смерти, невольно должны ответить, что нет, забывая то, что есть чувственное и духовное сознание. Если есть духовное сознание теперь здесь, то очевидно, что уничтожение ушей, глаз, чувств может помешать чувственному, но не может помешать духовному сознанию.
  
   13 марта 1890 г.
   1) Если не любишь своего животного, похоти, и хочешь покорить его, то будешь радоваться всякому лишению -- даже страданию, как средству покорения; если не любишь славы людской и хочешь освободиться от ее соблазна, то будешь радоваться всякому унижению; если не любишь мести, будешь радоваться всякому проявлению нелюбви к тебе, при котором только ты можешь показать истинную любовь -- любовь к ненавидящим.
   И потому не бояться лишений и страданий, унижения и позора, нелюбви и ненависти людей, а желать этого надо.
   Не стараться делать добро надо, а стараться быть добрым; не стараться светить надо, а стараться быть чистым. Человек носит в себе алмаз, призму которого он может очистить и не очистить. Насколько очищен этот алмаз, настолько светит через него свет и Бог, светит и для самого человека и для других. И потому всё дело человека внутренне не в делании добра, не в свечении людям, а только в очищении себя. И свет и добро людям -- неизбежные последствия очищения.
   2) Злоба к одному человеку заражает душу точно так же, как злоба ко всему миру; и потому Калигула, желавший, чтобы у всех людей была одна голова, чтобы он мог отрубить ее, не больше зол, чем муж, не любящий свою жену и желающий от нее избавиться. Злоба, как и любовь, не химическое вещество, а органическое, как дрожжи -- закваска. Крошечная доля заквашивает всё.
   3) Gaston Boissier пишет, что христиане в первые века только сначала были строги и враждебно относились к Риму, к государству, а потом стали приноравливаться к государству, и христианство не вредило государству. Надо бы сказать, явились люди, называющие себя христианами и жившие в согласии с государством; епископы -- церковники. Христиане же, как были, так и остались не врагами, но проповедниками учения, несовместимого с государством. Одно из страшных и зловреднейших заблуждений то, что люди, крещенные Константином, Карлом, Владимиром, и сами они -- христиане. Народов не было и не бывает христианских, есть люди христиане, и таковые есть между турками, китайцами, индейцами.
   4) Новоселов хочет выйти из общины, потому что ему непереносимо название и положение перед людьми собственника. Написать ему надо, что первый шаг это отказаться от похоти и удовлетворяющей ей собственности, второй шаг это отказаться от тщеславия и удовлетворяющего этому мнения людского.
   5) Безумный человек, мечущийся, злящийся, дерущийся, делающий гадости отличается от всех так называемых не безумных, делающих то же самое, только тем, что безумный хуже умеет объяснять эти свои гадости, чем так называемые не безумные. У каждого человека на груди фонарь -- его рассудок и этот рассудок освещает каждому его путь, его дела, -- какие бы они ни были -- разумные или неразумные. У безумных потух совсем или отчасти этот фонарь, вот вся разница. Разница же между разумными и всеми родами безумных та, что разумный идет по истинному единому пути, освещаемому не своим фонарем, а светом ночным, хотя и далеко не столь ярким, как фонарь, но светом общим; безумный же идет без руководства этого света.
  
   17 марта 1890 г.
   Два типа: один критически относится не только к поступкам, но и к положению -- например, не может взять место чиновника правительства, не может собирать и держать деньги, брать % и т. п., и вследствие этого всегда в нужде, в бедности, не может прокормить ни семью, ни даже себя и по своей слабости становится в унизительное для себя и тяжелое для других положение -- просить; другой же относится критически только к своим поступкам, но положения принимает не критикуя и, поставив себя раз в положение чиновника, богатого человека, с избытком кормит себя, семью и помогает другим и никому не в тягость (незаметно по крайней мере). Кто лучше? -- Оба. Но никак не последний.
  
   18 марта 1890 г.
   Ничего не делал. Всё болит печень. Должно быть, смертная болезнь. Мне это ни страшно, ни неприятно. Только не привык. Всё хочется по-старому работать.
  
   19 марта 1890 г.
   Он весь, его разговоры, шуточки -- это точно приправа к кушанью, которого нет. Это часто бывает, что жизнь, деятельность, разговоры, в особенности веселье и шутки, это приправы к тому существенному, чего нет.
  
   20 марта 1890 г.
   Разговаривал с Алексеем Митрофановичем о статье Иванова о стоиках. Он верно придает стоицизму значение религии. Как удивительно, что профессиональные философы не видят того, что Эпиктет, Сократ, Конфуций, Менций, Сакиа Муни -- это одно, а все Платоны, Аристотели, Декарты, Гегели, Шопенгауеры совсем другое, как живописцы художники и мастеровые. То -- мудрость и жизнь, это -- пустомыслие и слова. Первое есть то же, что христианство, когда с него снят ложный ореол, разумеется, менее полное и глубокое. Поднять мудрость мудрецов и извлечь мудрость Христа из обоготворения и свести их в один фокус.
  
   25 марта 1890 г.
   1) В разговоре о счастье семейной жизни вышло, что несчастье есть счастье, потому что в несчастьи семейном растет человек с неотъемлемым счастьем. Так и должно быть.
   2) Видел во сне, что материя претворяется, изменяет форму, но не уничтожается, и это было доказательством бессмертия.
  
   27 марта 1890 г.
   1) Иногда ощущаешь в сознании какое-то беспокойство; чего-то недостает, чего-то стыдно. Спросишь себя: не оттого ли это, что я сделал то-то дурное? Да, но не это только. Не от того ли еще? Да, но и еще что-то. И стыдно, и неловко, и чего-то недостает и хочется. Кажется, что это случайное тревожное состояние; а это-то и есть сознание истинной движущейся жизни. Видишь возможность лучшего и тянешься к нему.
   2) Недовольство либералов и революционеров тем, что люди употребляют свои силы на христианскую, кажущуюся им столь бесполезной и даже мешающей их целям деятельность, подобно тому недовольству, которое испытывал бы человек за то, что пахотой под хлеб портят на пару траву.
  
   28 марта 1890 г.
   1) Отец наш, да святится сущность Твоя, любовь, с тем, чтобы наступило царство любви, и воля Твоя о том, чтобы всё управлялось любовью (Тобою), совершалась здесь на земле, как она, в моих глазах, совершается на небе. И дай мне жизни, т. е. участия в совершении этого сейчас здесь. И уничтожь последствия моих ошибок, которые могут мешать мне, так же как я уничтожаю в своем сознании последствия видных мне ошибок других людей, могущих мешать мне любить их. И не введи меня в искушение -- физическое страдание, отуманение, соблазн, которые препятствуют осуществлению любви, и, главное, избавь меня от главного препятствия во мне самом -- от зла в моем сердце. Да, только одно, одно нужно для этой жизни и для всей жизни, одно -- любовь, увеличение ее.
   2) Сомневаешься в вечности твоей жизни, в том, что есть остаток, не умирающий с телом. Так что же любовь? Любовь ведь это стремление, прямо противуположное животному. Любовь к самке, к самцу, к детям нужна для животного рода. Но любовь ко всем, к животным, к врагам, зачем она? И как она могла возникнуть из животных сил? Любовь есть то, что вселилось в животное и не может умереть с ним.
  
   30 марта 1890 г.
   Помни, что от тебя ничего не требуется: ни подвига, ни какого бы то ни было внешнего дела, а только одно: действия, поступки, наиболее соответственные твоему положению сейчасному, в духе любви. Делай сейчас то, чего требует от тебя твоя божественная сущность (любовь), подчиняя животное, жертвуя им, и, главное, -- не рассуждай о том, что выйдет. Как только к деятельной любви подмешаешь рассуждение, скажешь: я не пойду к этому зовущему человеку, потому что знаю, что не могу быть ему полезен, и займусь делом более нужным людям, так всё погибло. Мерило одно: чтобы на тебя, радостно улыбаясь, смотрели сейчас и Бог и люди.
  
   8 апреля 1890 г.
   Нехорошо придти и накурить людям. Но разве лучше придти к веселым, счастливым людям с мрачным лицом и испортить им удовольствие.
  
   10 апреля 1890 г.
   1) Одно из самых дерзких неповиновений Христу это богослужение, общая молитва в храмах и название отцами духовенство, тогда как Мф. III, 5-15, Иоанна IV, 20, 21 и Мф. XXIII, 8.
   2) Выразить словом то, что понимаешь, так, чтобы другой понял тебя, как ты сам -- дело самое трудное; и всегда чувствуешь, что далеко, далеко не достиг того, что должно и можно. И тут взять и задать себе еще задачу ставить слова в известном порядке размера и окончаний. Разве это не сумасшествие? Но они готовы уверять, что слова сами собой складываются в "волнует кровь... и любовь".
   3) Социалисты говорят: не нам, пользующимся благами цивилизации и культуры, надо лишаться этих благ и спускаться к грубой толпе, а людей, обделенных благами земными, надо поднять до нас и сделать их участниками благ цивилизации и культуры. Средство для этого наука. Она научает нас побеждать природу, она до бесконечности может увеличить производительность, она может заставить работать электричеством Ниагарский водопад, реки, ветра. Солнце будет работать. И всего всем будет довольно. Теперь только малая часть, часть людей, имеющая власть, пользуется благами цивилизации, а большая лишена этих благ. Увеличить блага, и тогда всем достанет. Но дело в том, что люди, имеющие власть, уже давно пользуются не тем, что им нужно, а тем, что им не нужно, всем, чем могут. И потому как бы ни увеличились блага, те, которые стоят наверху, употребят их все для себя. Употребить нужного нельзя больше известного количества, но для роскоши нет пределов. Можно тысячи четвертей хлеба скормить лошадям, собакам, миллионы десятин превратить в парки и т. п. Как оно и делается. Так что никакое увеличение производительности и богатств ни на волос не увеличит блага низших классов до тех пор, пока высшие имеют и власть и охоту потреблять на роскошь избыток богатств. Даже напротив, увеличение производства, большее и большее овладевание силами природы дает большую силу высшим классам, тем, которые во власти, силу удерживать все блага и ту власть над низшими рабочими классами. И всякое поползновение со стороны низших классов заставить богатых поделиться с собой (революции, стачки) вызывают борьбу; борьба же бесполезную трату богатств. "Никому пускай не достается, коли не мне", говорят борющиеся.
   Покорение природы и увеличение производства благ земных для того, чтобы переполнить благами мир, так, чтобы всем достало, такое же неразумное действие, как то, чтобы увеличивать количество дров и кидание их в печи для того, чтобы увеличить тепло в доме, в котором печи не закрываются. Сколько ни топи, холодный воздух будет нагреваться и подниматься вверх, а новый холодный тотчас же заступать место поднявшегося, и равномерного распределения тепла, а потому и самого тепла не будет. До тех пор будет доступ холодному воздуху и выход теплому, имеющему свойство подниматься вверх. Будет так до тех пор, пока тяга будет снизу вверх.
   До сих пор против этого придумано три средства, из которых трудно решить, которое глупее; так они глупы все три. Одно, первое, средство революционеров, состоит в том, чтобы уничтожить то высшее сословие, через которое уходят все богатства. Это вроде того, что бы сделал человек, если бы сломал дымовую трубу, через которую уходит тепло, полагая, что когда не будет трубы, тепло не будет уходить. Но тепло будет уходить в дыру так же, как и в трубу, если тяга будет та же, точно так же, как богатства все будут уходить опять к тем людям, которые будут иметь власть, до тех пор, пока будет власть. Другое средство состоит в том, чтобы делать то, что делает теперь Вильгельм II. Не изменяя существующего порядка, от высших сословий, имеющих богатство и власть, отбирать маленькую долю этих богатств и бросать их в бездонную пропасть нищеты. Устроить вверху вытягивающей тепло трубы, там, где проходит тепло -- опахала и этими опахалами махать на тепло, гоня его к низу в холодные слои. Занятие очевидно праздное и бесполезное, потому что, когда тяга идет снизу вверх, то как бы много ни нагоняли тепла вниз (а много нагнать невозможно), оно всё тотчас же уйдет, и труды пропадут даром. И наконец 3-е средство, которое с особенной силой проповедуется теперь в Америке. Средство состоит в том, чтобы заменить соревновательное, индивидуалистическое начало экономической жизни началом общинным, артельным, кооперативным. Средство, как это и высказано в Dawn и Nationalist, то, чтобы проповедыватъ и словом и делом кооперацию -- внушить, растолковать людям, что соревнование, индивидуализм, борьба губит много сил и потому богатств, а что гораздо выгоднее кооперативное начало, т. е. каждому работать для общей пользы, получая потом свою долю общего богатства. Что так выгоднее будет для всех. Всё это прекрасно, но горе в том, что, во-первых, никто не знает, какая порция достанется на каждого, если всем будет поровну. Главное же то, что какая бы ни была эта порция, она покажется недостаточна людям, живущим, как они теперь живут, для своего блага. "Всем будет хорошо, и тебе будет как всем". Да я не хочу жить, как все, а лучше. Я жил всегда лучше, чем могут жить все, и привык так. А я жил долго хуже, чем все могут жить, и хочу жить, как жили другие. Средство это глупее всех, потому что оно предполагает, что при существующей тяге снизу вверх, т. е. при мотиве стремления к наилучшему, можно уговорить частицы воздуха не подниматься выше по мере нагревания.
   Средство одно -- показать людям их истинное благо и то, что богатство не только не есть благо, но отвлекает их, скрывая от них их истинное.
   Одно средство: заткнуть дыру мирских желаний. Только это одно даст равномерное тепло. И это-то и есть самое противоположное тому, что говорят и делают социалисты, стараясь увеличить производительность и потому общую массу богатств.
  
   13 апреля 1890 г.
   1) Детерминисты, т. е. люди, отвергающие свободу воли, говорят об яйце, как о предмете в скорлупе с известными физическими и химическими свойствами. Те же, которые утверждают свободу воли, говорят об яйце, как зародыше живой птицы, не могут согласиться. Для одних: человек -- животное, произведение материальных сил, для других: человек -- таинственная сила, заключенная в животное, произведение материальных сил.
   2) Говорят: благодаря роскоши жизни высших классов, их досугу, происходящему от неравенства состояний, являются выдающиеся люди -- равнодушные к благам мира, с одними духовными интересами. Это всё равно, что сказать, что на поле, вытоптанном скотиной, оставшиеся колосья особенно хороши. Ведь это неизбежное вознаграждение, которое есть во всяком зле, а потому нельзя этим оправдывать делание зла.
   3) Орлов да и многие говорят: я верю, как мужик. Но то, что он говорит это, показывает, что он верит не как мужик. Мужик говорит: я верю, как ученые господа, как архиерей.
  
   18 апреля 1890 г.
   1) В ответ на письмо Кудрявцева, в котором он пишет, что половой союз есть священный акт, т. к. продолжает род, думал, что как человек вместе со всеми животными подчиняется закону борьбы за существование, так он подчиняется как животное и закону полового размножения, но человек как человек находит в себе другой закон, противный борьбе -- закон любви, и противный половому общению для размножения -- закон целомудрия.
   2) Думал для будущей драмы, как мужики притворяются, что верят для господ, а господа притворяются для мужиков.
  
   30 апреля 1890 г.
   1) К повести Фридрихса. Перед самоубийством -- раздвоение: хочу я или не хочу? Не хочу, вижу весь ужас, и вдруг она в красной паневе, и всё забыто. Кто хочет, кто не хочет? Где я? Страдание в раздвоении, и от этого отчаяние и самоубийство.
   2) Определение любви, стремление к любви -- нельзя выражать тем, чтобы любить самому -- этого нельзя себя заставить делать, а в том, чтобы устанавливать любовь, согласие между людьми; так что своя любовь, согласие само собой подразумевается -- включено в это.
   3) К послесловию. Если же пал или пала, то знать, что искупления этого греха нет иного, как 1) освободиться вместе от соблазна похоти и 2) воспитать детей слуг Богу.
   4) Тщеславие есть первое, самое грубое орудие совершенствования -- орудие против животной похоти. Но потом надо лечиться от лекарства. И это трудно. Боголюбие -- больше не знаю.
  
   5 мая 1890 г.
   1) Вчера думал к статье о пьянстве. 1) Человеку нужно разрешить нечто трудное, чтобы идти вперед, надо осветить, и вот он затемняет наркотиками. 2) Человек упирается в то же затруднение и не разрешает. Для движения вперед нужна ясность, ее-то затемняют. 3) Нужно самое острое, его-то сшибают.
   2) Единственное, во что можно верить, это то, что добро -- добро, что его можно и должно делать без награды.
   3) Обращение к Богу как к личности нужно, когда сам себя чувствуешь слабым -- личностью; когда силен -- не чувствуешь себя личностью и живешь, когда слаб -- только просишь. Лицо -- прости, помоги мне, лицу.
  
   9 мая 1890 г.
   1) Многие из тех мыслей, которые я высказывал последнее время, принадлежат не мне, а людям, чувствующим родство со мною и обращающимся ко мне с своими вопросами, недоумениями, мыслями, планами. Так основная мысль, скорее сказать, чувство, Крейцеровой Сонаты принадлежит одной женщине, славянке, писавшей мне комическое по языку письмо, но замечательное по содержанию об угнетении женщин половыми требованиями. Потом она была у меня и оставила сильное впечатление. Мысль о том, что стих Матфея: если взглянешь на женщину с вожделением и т. д. относится не только к чужим женам, но и к своей, передана мне англичанином, писавшим это. И так много других.
   2) Поразительная противуположность между отношением людей к двум отделам знания: тем, что называется нравственным учением, религией даже, и тем, что любят называть наукой. Люди, далеко ушедшие в первом разряде знаний -- нравственном учении, большей частью образцами своими ставят предшествующих учителей: Менций -- Конфуция, Платон -- Сократа, Будда -- браминов, Христос -- Исайю. Учители эти всегда считают себя ничего не знающими (Сократ прямо говорит это). Мудрость свою считают перешедшей к ним от предков; свою же ничтожною. Совершенно противоположно смотрят люди так называемой науки: им всегда кажется, что до них никто ничего не знал. Что только теперь наука находится в обладании, если не всей, то такой доли истины, о которой не смели мечтать предшествующие. Если человек науки вспомнит о том, как смотрели предшествующие люди науки же на мироздание, на устройство человеческого тела, на происхождение мира и того, что его наполняет, и прочее, то он так уверен, что ошибались все предшествующие, но не он, что не может не презирать всей научной деятельности, кроме своей, своего времени.
   Совершенно обратное в области нравственных учений: христианин, буддист, конфуцианец не может не презирать себя и учения своего времени.
   И в самом деле: в научных знаниях могут быть такие перевороты, как признание элементов в теории химии, земля центр мироздания и земля же крошечный спутник одного из бесчисленных солнц; -- до мелочей: спасительность кровопускания и губительность его.
   В области же нравственных учений этого нет, не было и не может быть: Будда, Христос (были ли они в действительности или не были, это всё равно) остаются для нас теми же идеальными совершенствами, выше которых мы ничего не можем себе представить. Я не говорю, разумеется, о тех диких людях, не понимающих нравственного величия Христа и считающих себя учеными, которые воображают себе, что если бы Христос был революционером, и вероятно Будда тем, чем хотели, чтобы он был, то было бы гораздо лучше.
  
   10 мая 1890 г.
   Прелестно и нужно для статьи о пьянстве слова Лессинга: "Многие люди перестают думать тогда, когда думанье начинает быть трудным". Я прибавил бы: "и плодотворным".
   18 мая 1890 г.
   1) Неправильно говорить: жизнь в Боге радостнее, чем мирская. И в мирской и в божеской есть радости и печали -- только другие. Я записал это. А теперь вижу, что это неправда. В жизни для Бога нет горя и печали. Горе и печаль при переходах, когда они-то и перегоняют в нее. То, что я записал это, доказывает, как я духовно ослаб. Помню, вызвало во мне эту мысль сведения о тоске Попова. Мне хотелось оправдать его. И я сказал вздор. Это можно сказать про жизнь человека, признающего и не признающего обязательности учения Христа.
   2) Искусство жизни подразделять в себе божеское и человеческое. В первом быть непоколебимым, во втором уступать.
   3) Человек, как животное, подчиняется закону борьбы и половому стремлению для усиления рода; как разумное, любящее, божественное существо, он подчиняется закону обратному -- не борьбы с соперниками и врагами, а смирения перед ними и любви к ним, и не полового стремления, а целомудрия.
   4) Как похоть вкуса есть необходимое условие развития ребенка, так тщеславие необходимое условие развития в дальнейшем возрасте. Но и того и другого слишком много и без того заложено в природу человека, чтобы развивали их воспитанием.
   5) Анархисты правы во всем -- и в отрицании существующего и в утверждении того, что хуже насилия власти при существующих нравах без этой власти быть не может. Ошибаются они только в том, что анархию можно установить революцией -- учредить анархию! Анархия установится; но установится только тем, что всё больше и больше будет людей, которым не нужна защита правительственной власти, и всё больше и больше людей, которые будут стыдиться прилагать эту власть.
   6) С Сережей-братом шел разговор об обеспечении жизни наперед.
   Сережа: Нельзя жить, не зная, будут ли сыты завтра мои дети.
   Я: Христианину нельзя заботиться об этом: забота об этом есть отрицание всего учения.
   Сережа: Да вот вы говорите, а все живы и живете, и у детей молоко есть, и сами чай пьете.
   Я. Да ведь это и сказано. Сказано, что не заботьтесь и всё будет. Птицы небесные... и т. д.
   7) Идеал Христова служения Отцу -- это служение, прежде всего исключающее заботу как о пище, так и о продолжении рода. До сих пор попытки отказа от этих забот не прекратили рода человеческого. Что дальше будет? Не знаю.
   8) Делать добро, не признавая Бога мздовоздаятеля, есть единственное истинное исповедание Бога. Приписывание Богу забот о наградах и наказаниях есть отрицание его и совершенное лишение себя возможности делать доброе. Делание добра для добра -- это-то и есть Бог.
   9) Только одно есть доброе дело -- это то, которое имеет целью открытие себе Бога, открытие окошечка, через которое виден Бог. Только через это окошечко, если удается открывать его, и видишь Бога, и только через него и действует Бог в тебе. Кабы суметь раскрыть его настежь!
   10) Мы пишем наши романы, хотя и не так грубо, как бывало: злодей -- только злодей и Добротворов -- добротворов, но все-таки ужасно грубо, одноцветно. Люди ведь все точно такие же, как я, т. е. пегие -- дурные и хорошие вместе, а ни такие хорошие, как я хочу, чтоб меня считали, ни такие дурные, какими мне кажутся люди, на которых я сержусь или которые меня обидели.
   11) Добрые дела, которые делаются в виду награды или по предписанию старцев, directeurs de conscience -- столь же мало добрые дела, как накладные икры -- икры. Этими ходить нельзя, а теми увидать Бога нельзя.
   12) Думал о скверности своей жизни, всё для людей, для славы, если не для брюха; о том, как при болезни, смерти чувствуется слабая привычка жить не людьми, но Богом. И начал думать о том, что надо учиться жить для Бога, пока бодр и здоров, надо найти радость. Тут же прочел в New Christianity прекрасную статью о целях и любвях человека. Если цели его мирские, и он любит их, он в аду, и наоборот. Думал, главное, о том, что если ты живешь для Бога, то то, что про тебя думают люди, тебе всё равно, и то, что тебе помешали в твоем намерении -- деле -- всё равно. Всё это вместе сделало то, что вот 2-й день воспоминание о Боге, о жизни для него особенно успокоительно, усиливая, действует на меня: рассердишься, досадно станет, захочется чего, вспомнишь о том, что жизнь только та, которая для одного его, и мгновенно проходит.
  
   20 мая 1890 г.
   Мы едим соусы, мясо, сахар, конфеты -- объедаемся, и нам кажется ничего. В голову даже не приходит, что это дурно. А вот катар желудка повальная болезнь нашего быта. Разве не то же самое сладкая эстетическая пища -- поэмы, романы, сонаты, оперы, романсы, картины, статуи. Тот же катар мозга. Неспособность переваривать и даже принимать здоровую пищу и смерть.
  
   25 мая 1890 г.
   1) То, что мы называем земной жизнью, всей нашей жизнью, есть только одна из обязанностей, должностей всей жизни -- земная жизнь есть одна из форм -- теперешняя -- служения и роста и относится ко всей жизни, как одно из исполнений обязанности слуги относится ко всей его жизни. И что мне за дело, если те, с которыми я имею по этой должности дело, теперь, будут недовольны мной? Только бы хозяин был доволен.
   2) Какая страшная сила и плодотворность была бы в нашей деятельности (доброй), если бы совсем не заботились о том, как ее оценят люди, как она выразится для людей. Ничто так не ослабляет деятельность, как заботы о том, какие будут ее последствия.
   3) Большие, важные, великие дела -- всё это не для Бога. Для Бога есть только совершенные полные дела. Для того, чтобы быть с Богом, не нужно делать ничего большого, а нужно только то, что сейчас делаешь, делать вполне наисовершеннейшим образом.
   4) Если веришь в Бога, то будешь верить в жизнь в настоящем, будешь доделывать дела настоящего до конца, до возможного совершенства. Пример: не написать учение истины, не избавить людей от войны, а сейчас с тем стариком, который пришел спрашивать, как лечить одышку и сына вызволить из солдатства, обойтись как возможно лучше.
   5) Наибольшее сближение с Богом -- это наибольшее сосредоточение в настоящем. И наоборот.
  
   2 - 8 июня 1890 г.
   1) Я обхожу людей, мне люди мешают. Да ведь ты живешь только людьми и только для них. Если тебе мешают люди, то тебе жить незачем. Уходить от людей -- это самоубийство.
   2) Полемика в Open Court по случаю книги Bellamy очень интересная. Сначала возражает Open Court тем, что борьба есть закон жизни, что представить себе жизнь без борьбы всё равно, что представить себе физический мир без закона тяготения. Очень удобно, но не может быть. Ему возражают, что в борьбе сначала одерживает верх the strongest, а потом the fittest, а потом будто бы уже самый best, нравственный. Это вздор. Fittest значит тот, который больше годится для общинной жизни. Община с годящимися, дисциплинированными членами будет сильнее общины с негодящимися, недисциплинированными членами будет сильнее опять для борьбы. Но как же будет? Нужнее лучший нравственно. Лучший нравственно должен будет быть наисильнейшим, умнейшим и наиболее годящимся. Если так, то опять сильнее для борьбы, и нравственный получает другое значение. Но что делать с плохими, пока они есть? С слабыми, глупыми? Очевидно, их надо убивать. Существование слабых уничтожает всё представление об этой новой нравственности. По старому нравственность не есть средство усиления и победы в борьбе, а напротив. И по старой нравственности слабому, больному, старому есть место, по новой нравственности места им нет. Надо уничтожить наследственность, болезни, старость. Что за нелепость!
  
   9 - 12 июня 1890 г.
   Самому самого победить нельзя. Самый святой сам -- сам чёрт. Надо устроить в себе обиталище достойное Бога, чтобы он пришел и вселился.
  
   15 июня 1890 г.
   1) Разговорился о статье Михайловского о наследственности. Всё дело в том, что забыто деление Эпиктета о вещах зависящих и независящих от нас. Ни наследственность, ни среда не зависят от нас. Т. е. они зависят, но так же, как зависят от меня бесчисленное количество последствий, могущих произойти от моей деятельности. Но дело ведь в том, что всех могущих произойти последствий я предвидеть не могу, и потому могу желать делать одно: именно то, чтобы все те последствия, которые могут произойти от моей жизни, были бы благие, а не пагубные. Для того, чтобы узнать, какие последствия важнее, опять одно средство -- знать, какие действия для меня наилучшие и наихудшие. Только поступая для своей души наилучшим образом, я произведу наилучшие последствия и для наследственности, т. е. произведу лучших людей, и для воспитания людей.
   2) Сказал Страхову, что все рассуждения об охлаждении солнца, о происхождении видов пустяки. Он говорит: еще большие пустяки рассуждения о небесной иерархии. Да, нет глупости, которая не считала бы себя разумною, потому что знает еще большую глупость. Если человек понимает, что есть вещи, которые зависят от него, и такие, которые не зависят, и мало того, что понимает, но видит, что единственный смысл, цель жизни в улучшении того, что зависит от себя -- своей души, то всё это отпадает. Потому что вся жизнь всякого человека, что бы ни было позади, скверная -- пустые 50 лет, или добродетельная -- полезные 50 лет -- вся жизнь всякого человека представляется для него тем иксом остающейся доли жизни, от которого зависит всё, который сгладит всё прошедшее -- сделает злое добрым или доброе злым. От этого икса зависит быть Иудой или разбойником. И потому это не шутка, и думать о пустяках некогда. Думают же о пустяках те, которые не видят этого. Им надо чем-нибудь заполнить пустоту.
  
   17 июня 1890 г.
   1) Много и часто думаю эти дни, молясь о том, что думал сотни, тысячи раз, но иначе, именно: что мне хочется так-то именно, распространением его истины не словом, но делом, жертвой, примером жертвы служить Богу; и не выходит. Он не велит. Вместо этого я живу, пришитый к юбкам жены, подчиняясь ей и ведя сам и со всеми детьми грязную, подлую жизнь, которую лживо оправдываю тем, что я не могу нарушить любви. Вместо жертвы, примера победительного, скверная, подлая, фарисейская, отталкивающая от учения Христа жизнь. Но ты знаешь, что в моем сердце и чего я хочу. Если не суждено, не нужен я тебе на эту службу, а нужен на навоз, да будет по Твоему. Это скверный эгоизм. И нельзя отговариваться тем, что я хочу успеха дела, становления Царства Бога, и от того грущу. Грустить об этом нечего. И без меня сделается. Даже нельзя говорить так смешно: и без меня сделается. Это всё равно, что червяк очень озабочен тем, что ему нельзя точить дерево, потому что он скорбеет, что без него дерево не скоро сточится и будет расстройство в порядке мира. Самому хочется? Да. Но хлеб наш насущный даждь нам днесь. Дай мне жизни настоящей. И эта жизнь есть и дана, и просить нечего. Господи, Отец. Люблю тебя, возьми меня. И благодарю тебя за то, что ты открыл себя мне. Не скрывайся от меня.
   2) Страхов да и многие испорченные духовным онанизмом люди смотрят на этику с эстетической точки зрения: для него нравственность лучше безнравственности только или, главное, потому что она красивее.
   3) Помню себя, как я предполагал осуществление всего доброго в крестьянской жизни; вижу людей, верящих в осуществление идеала в европеизме, в монашестве, у тодов в горах Индии. Все молодые люди, созерцая идеал, всегда надеются найти его где-нибудь и спешат искать. Они не знают и не хотят верить, что его не надо искать там и здесь, в пространстве и времени, а что идеал затем дан, чтобы его осуществлять сейчас, здесь. Царство Божие внутри нас и достигается усилием.
  
   24 июня 1890 г.
   Вчера читал "Без догмата". Очень тонко описана любовь к женщине -- нежно, гораздо тоньше, чем у французов, где чувственно, у англичан, где фарисейно, и у немцев -- напыщенно, и думал: написать роман любви целомудренной, влюбленной, как к Соничке Калошиной, такой, для которой невозможен переход в чувственность, которая служит лучшим защитником от чувственности. Да не это ли единственное спасение от чувственности? Да, да, оно и есть. Затем и сотворен человек мужчиной и женщиной. Только с женщиной можно потерять целомудрие, только с нею и можно соблюсти его. Нецеломудрие начинается при перемене.
  
   25 июня 1890 г.
   1) Надо бы написать книгу ЖРАНЬЕ. Валтасаров пир, архиереи, цари, трактиры. Свиданья, прощанья, юбилеи. Люди думают, что заняты разными важными делами, они заняты только жраньем. А то, что за кулисами делается? Как готовятся к этому?
   2) Воспитание их ведется кем? Женщиной без убеждений, слабой, доброй, но journaliere, переменчивой и измученной взятыми на себя ненужными заботами. Она мучается, и они на моих глазах портятся, наживают страдания, жернова на шеи. Прав ли я, допуская это, не вступая в борьбу? Молюсь и вижу, что не могу иначе. Не моя воля, но Твоя. С одной стороны, порча детей, страдания напрасные, с другой -- борьба, озлобление. Лучше пусть будет первое. Второе наверно, первое не наверно. Не для своей семьи я рожден и должен жить, а для Бога. А Бог ясно велел то, чтобы не нарушать -- хоть не любви -- хоть согласия, хоть не заводить, не усиливать злобы. Да будет со мной воля Твоя. Пусть буду служить Тебе не так, как мне хочется, чтобы служба моя видна была мне и радовала меня, а так, как ты хочешь, чтобы я и не знал, как. А всё хочется свободы, хотя и борюсь.
  
   26 июня 1890 г.
   1) Одно из обычных заблуждений людей то, что они делают то, что делается само собою, что они везут то, на чем сами едут. Государь правит государством, министр министерством, хозяйка домом и т. п. Они делают только то, что им велит делать предание и окружающие, и участвуют в общем движении.
   2) Думал, лежа в лесу и глядя на дальний лес и небо: не нужна мне, бесполезна мне красота природы, как и красота искусства, гораздо низшая. Другое нужно и радует. А это только развлекает, отвлекает. Но зачем же это? Зачем? Да, пчеле надо любить всё это, чтобы был мед, перга, летва; пчеле, липе надо любить землю, воздух, влагу, чтобы была липа; всем животным, всему нужно это, чтобы размножаться, как и мне нужно это было для низшей животной жизни. Теперь нужно нечто другое, не имеющее выражения в материальном мире и ищущее этого выражения вне его, там, за гробом. Я могу себе представить существа, которым те проявления добра, которые влекут меня к себе, так же не нужны станут, как мне проявления красоты.
  
   29 июня 1890 г.
   Община Алехина прекрасное дело для тех, которые могут его делать. (Я думаю, что я на старости лет стал бы его делать.) Но нисколько не обязательное дело для всех. То же и жизнь Колечки и Хилкова и всякая. Есть мирская злая жизнь и есть божеская святая жизнь. Утверждать, как это делают многие, почти все, что мирская злая жизнь и есть та, которая должна быть -- неправильно и вредно. Но и думать, что святая божеская жизнь осуществима на земле и устраивать жизнь, которая казалось бы такою другим и даже себе -- тоже неправильно и вредно. Хорошо то, чтобы отрекаться от дьявола и всех дел его, этой злой мирской, жизни, и, не спуская глаз с идеала святой жизни, уходить от мирской и приближаться к святой, сколько можешь, не заботясь о том, похоже или непохоже это на святую жизнь. Вот это одно хорошо и нужно. И, делая это, будет и Алехинская, и Колечкина, и Хилковская, и Чертковская жизнь, и все хороши, и все делают дело божие.
   1 июля 1890 г.
   1) С Ермолиным начал спорить. Он понял то, что надо устроить производительную артель, т. е. чтобы люди, собравшись в общину, поселились на земле и, производя сырые продукты, переделывали их -- льняное семя в масло, лен в полотно. И это для него источник всяких рассуждений о жизни, смерти, мироздании и цели мира.
   2) Придите ко мне все труждаюшиеся и обремененные, и я успокою вас. Возьмите иго мое на себя и научитесь от Меня, что я кроток и смирен сердцем, и найдете покой душам вашим, ибо иго мое благо, и бремя мое легко. Глубокое значение этого. Всё беспокойство только от несмирения. Если быть готовым ко всякому унижению, то какое спокойствие! И как легко! И научитеся от Меня, ибо я кроток и смирен, унижен сердцем. Будьте смиренны, и тогда только найдете спокой душам вашим.
   3) Катерина умирает во время покоса. Событие ничтожное с точки зрения покосников. Покос убрали прекрасно. Какой важности это событие с точки зрения умирающей и умершей Катерины.
   4) Хорошо бы написать историю человека доброго, нежного, кроткого, милого, образованного, умного, но живущего по-господски, т. е. жрущего и потому требующего, чтоб для него резали цыплят, не спали кучера, рабочие и чистили нужники. Нельзя быть добрым человеку, неправильно живущему.
  
   2 июля 1890 г.
   Приехала Гельбиг с дочерью. У ней тот недостаток, про который я пишу Анненковой, желание быть выдающейся, прекрасной. Она всё говорит, что ей ничего не нужно. Этого не надо говорить, а надо делать.
  
   3 июля 1890 г.
   1) Тяжело, скучно, праздность, жир, тщета разговоров. Точно жиром заплыли, засорены зубья колес и не цепляются. То не идут колеса от недостатка мази, а то не идут от набитого в них сала. Писать для этих людей? Зачем? Странная неохота писать.
   2) Главная черта женщин неуважение к мысли -- недоверие к тому, что она -- мысль -- приведет всегда. От того ложь, извращение истины, игра мыслями и вообще духовными дарами. Если бы мужчины не были связаны с женщинами половым чувством и вытекающей из того снисходительностью, они бы видели ясно, что женщины (большей частью) не понимают их, и не говорили бы с ними, исключая девственниц. Женщин начинаешь узнавать по жене и совсем узнаешь по дочерям. Это женщины, на которых смотришь совсем свободно.
  
   4 июля 1890 г.
   Статьи и письма всё о Послесловии и Крейцеровой Сонате. Поразительно, какое пренебрежение к слову, какое злоупотребление им! То же, что в женских разговорах, окружающих меня. Чем ниже предмет этих разговоров, тем лучше. О глазках и лапках по крайней мере искренно. Но чем выше поднимается предмет, тем менее искренно. Там М-me Гельбиг. Что она несет. И всё та же главная черта хвастовства, тщеславия и лжи. Для женщины очень важно, что больше или меньше сахару или денег, но что больше или меньше правды, она искренно уверена, что всё равно.
   Страдаю от того, что окружен такими людьми с искривленными мозгами, такими самоуверенными, с такими готовыми теориями, что для них писать что-либо тщетно: их ничем не проберешь. Вчера жена начала укорять Машу, что у нее нет духовных интересов, и всякие утверждения прямо противные делу, и потом сама же сказала, что она сердита на нее за то, что она то-то и то-то. От того они и не курят: они и так не видят указаний совести.
  
   5 июля 1890 г.
   1) Застал М-mе Гельбиг с Страховым в разговоре о том, можно ли очистить всё любовью, не изменяя своей жизни. Я вступился и горячо говорил, тем более, что пришла молодежь. Но, разумеется, никого не убедил. Слишком больно то место, в которое я мечу, и потому они старательно и поспешно и своевременно защищают его, как глаз веком.
   2) Rаubеr'ы Шиллера от того мне так нравились, что они глубоко истинны и верны. Человек, отнимающий, как вор или разбойник, труд другого, знает, что он делает дурно; а тот, кто отнимает этот труд признаваемыми обществом законными способами, не признает своей жизни дурной, и потому этот честный гражданин несравненно нравственно хуже, ниже разбойника.
   3) Молился, когда встретился Страхов. Он сказал, что мысль не всегда с одинаковой силой действует. Да, молиться можно только тогда, когда новый луч проникает в сердце, или то молитва, когда новый луч проникает в сердце, и ты живешь при свете этого луча. Как хорошо мне было, когда я мог вызвать не мысль о Боге, а мог стать перед лицом его. А потом утратилось. Не совсем, но утратилось. Потом было сознание того, что нельзя, не должно огорчаться тем, что я не могу служить Богу так, как мне хочется -- проповедником, что он знает, зачем я ему нужен. И то и делать. Потом было сознание радости, спокойствия, унижения -- смирения. "Придите ко мне все труждающиеся и обремененные, и я успокою вас. Научитесь от меня, что я кроток и смирен сердцем, и найдете покой душам вашим. Ибо иго мое благо, и бремя мое легко". Потом думал, что беда в том, что я позволил зарождаться в себе духу недоброжелательства, а что нужна любовь.
   4) Оставь нам долги наши, яко же и мы оставляем должникам нашим, т. е. ко всем людям относись как бы освобожденный от долгов своих -- не боясь их и, главное, не поминая их долгов, а как бы с новыми, свежими существами, открытыми на всё доброе, т. е. на любовь.
   И всё это вместе, и всё это только тогда возможно, когда ходишь перед Богом, т. е. живешь с ним, для него. Помоги мне. Не отпускай меня от себя.
  
   6 июля 1890 г.
   1) Искусство -- одно из средств различения доброго от злого -- одно из средств узнавания хорошего. Это одно из духовных отправлений человечества, как кормление, пути сообщения и т. п. суть физические отправления. Как же может быть, чтобы это отправление надо было отыскивать назади за 5 000 и за 500 лет, а у нас бы его не было. Очевидно, это происходит от тупости судящих, не могущих видеть около себя новое проявление, а видящих только трупы старого.
   2) Да, как болезнь нужна для убийства похоти, так унижение, позор нужны для убийства тщеславия.
   3) Приехали Зиновьевы. Очень мне тяжело с людьми мертвыми, а они так сознательно, нарочно мертвы.
  
   7 июля 1890 г.
   Не то что прав или не прав спиритизм, гипнотизм, дарвинизм, а некогда, незачем заниматься этими делами. Как заниматься о том, внушает ли и как и что Шарко своей истеричной пациентке, а не заниматься тем, чтобы узнать, как внушить ту правду, которую знаешь.
  
   10 июля 1890 г.
   1) Николинька, когда был маленький, ложился в постель играя и просил няню продолжать играть; а он будет спать. Так и православные, просят попов за них молиться, пока они будут спать.
   2) В Риме по приказу папы казнили во время карнавала в костюмах и покупали окна смотреть. И вдруг поняли, что это дурно. Нет градаций в переходе от зла к добру, а прямо от самого черного к совсем белому.
  
   11 июля 1890 г.
   1) Как живое космографическое представление получается только тогда, когда мы в воображении перенесемся на солнце, так живое представление о том, что мне делать (для исполнения воли Бога), чтобы поступать хорошо, получается только тогда, когда перенесешься в судящего тебя Бога. И это можно. Я пробовал.
   2) Вечером с Страховым спор о русском. Одно из двух: славянофильство или евангелие. Мы переживаем то ужасное время, о котором говорил Герцен. Чингис-хан уже не с телеграфами, а с телефонами и бездымным порохом. Конституция, известные формы свободы печати, собраний, исповеданий, всё это тормоза на увеличение власти вследствие телефонов и т. п. Без этого происходит нечто ужасное и то, что есть только в России.
  
   13 июля 1890 г.
   Надо написать об отговорке -- добывать хлеб не прямо, косвенным путем -- то, что всякое добывание есть поедание людей или подличанье и прислуживанье людям, поедающим людей.
  
   14 июля 1890 г.
   Вспоминаю то, что я делал 3-го дня, и не могу вспомнить. Забыл так, что никогда не вспомню. То, что я делал, другие люди не видали или видели, но забыли так же, как и я. Это может быть с днями и со всей жизнью. Что ж остается? Одно: рост души.
  
   20 июля 1890 г.
   1) Плакаться людям, что у них нет любви, как будто ее может не быть и ее можно откуда-то взять. Это всё равно, что, стоя с дырявым ведром под ключом, плакаться на то, что нет воды в ведре и искать откуда-то воды, которая бы держалась. Надо заткнуть дыру, через которую уходит любовь. Соблазны, можно сказать, застилают, отгораживают любовь; но лучше сказать, что они мешают ей держаться.
   2) Родители, живя развращенной, невоздержанной в пище, праздной, в неуважении к людям -- жизнью, всегда требуют от детей воздержания, деятельности, уважения к людям. Но язык жизни, примера далеко слышен и виден и ясен и большим, и малым, и своим, и инородцам.
   3) 6 молитв, 6 мест Евангелия, вызывающих твердость, спокойствие и радость:
   1) Отче наш, сущность Твоя и моя -- любовь.
   2) Да будет не моя воля, но Твоя.
   3) Нести крест свой на каждый день.
   4) Если не прощаете должникам, и вам не простится. Так жить, чтоб начинать с каждым человеком сначала -- забыв все свои прошедшие отношения.
   5) Придите все труждающиеся, научитесь унижению, спокойствию унижения, и найдете спокойствие и благо.
   6) Не творите милостыню вашу перед людьми. Перед Богом жизни, а не перед людьми.
  
   21 июля 1890 г.
   1) Молитва очень радует меня.
   1) Отче наш, иже еси на небесех, да святится имя Твое. Имя Твое есть любовь. Бог есть любовь.
   2) Да приидет царствие Твое.
   Ищите же Царствия Божия и правды его, а остальное приложится.
   Я признаю Бога и себя любовью и ищу проявления ее, совершения Царства Бога в мире и в себе.
   3) Да будет воля Твоя, яко на небеси, так и на земли. Проявление же любви, совершение царства Бога да будет не так, как я хочу, но как ты хочешь.
   4) Хлеб наш насущный даждь нам. Совершение Царства Бога да будет как для всего мира, так и мое участие в нем не так, как я хочу, но как Ты хочешь. Возьмите иго мое на себя и научитесь, что я кроток и смирен сердцем и... Служение всякое -- благо.
   5) Даждь нам днесь. Служение всякое -- благо, только помни, что надо отречься от себя и нести крест свой на каждый день.
   6) И остави нам долги наши, яко же и мы оставляем должникам нашим. Крест на каждый день вперед, и не оглядывайся назад. А сначала со всяким человеком забывай его грехи. И если не будете прощать, не простится и вам.
   7) И не введи нас во искушение, но избави нас от лукавого. И не творите милостыню перед людьми.
   Не заглядывай ни вперед, ни назад и не поддавайся соблазну суждений людей и, главное, лукавому.
   Кроме первого исповедания веры в то, что Бог и жизнь -- это любовь, на каждую просьбу молитвы указание из Евангелия о том, как сделать, чтобы она исполнилась. На "да придет царствие твое" -- ищите царства небесного и правды его -- Мф. VI. 33. На: "Да будет воля твоя" -- Марка XIV. 36. На: "Хлеб наш насущный дай нам" -- Мф. XI. 28-30. На: "днесь" -- Луки IX. 23. На: "остави нам долги наши яко..." -- Мф. VI. 15; XVIII. 35. "И не введи нас во искушение" -- Мф. VI. 1-18.
   2) Заботы о любви, о том, чтобы во мне была любовь, увещания в этом смысле, подобны заботам и увещаниям о том, чтобы иметь свет тому человеку, который сам собой загородил то отверстие, из которого идет свет. Не заботиться и увещевать нужно о том, чтоб был свет, а о том, чтобы уничтожить или хоть уменьшить соблазн личности, закрывающей свет: соблазны личной похоти, тщеславия. Только уничтожь их, отстранись от окна света, и свет прольется.
   3) Думал о своих дневниках старых, о том, как я гадок в них представляюсь, и о том, как не хочется, чтобы их знали, т. е. забочусь о славе людской и после смерти. Как страшно трудно отрешиться от славы людской, не заботиться совсем о ней. Не страдать о том, чтобы прослыть за негодяя. Трудно, но как хорошо! Как радостно, когда отбросишь заботу о славе людской, как сразу попадаешь в руки Богу, и как легко и твердо. Вроде как тот мальчик, который попал в колодезь и висел на руках, страдая, а стоило только перестать держаться, и он стал бы на материк, который тут же, под ногами, попал бы в руки Богу.
  
   25 июля 1890 г.
   1) Ум, мысли, чувство n'est qu'une secretion du cerveau. Хорошо. Это правда. Ум, мысли, чувства, но сознание жизни? Жизнь, которую я сознаю в себе? Сознание жизни? Это уж не отделение мозга, а жизнь -- таинственная сущность, Бог. Что же это? Какое свойство этого? Стремление захватить как можно больше. Любовь есть стремление обнять больше, уйти от себя и захватить больше, всё -- быть Богом. Стремление к Богу. К нему я и иду и приду. Стремленье Бога, который во мне, освободиться.
   2) Думал о том, как я объяснял личное бессмертие в "О жизни". Не верно. Характер -- это особенность, выросшая в прошедших веках, скрывающаяся в бесконечности, но оно умирает с плотью и возрождается в потомстве, но не связано с моим сознанием. Мое сознание -- это Бог -- и не иметь характера. Даже не могу сказать, что моя жизнь должна расти в любви. И этого не могу знать. Моя жизнь есть Бог, а для Бога нет большего и меньшего. Мое сознание жизни есть Бог. Бог есть сознание всей жизни. Для меня с моим ограниченным сознанием сознание всей жизни выражается любовью. Мы и стремимся к наибольшему сознанию, к сознанию всей жизни, она-то и есть любовь. Привязанный корнями к своему личному сознанию, я стремлюсь к сознанию всего -- это стремление выражается любовью, пока я привязан корнями к своему личному сознанию. Но отрешись я от него -- умри, и любовь станет (может быть это так) сознанием всего, что я люблю. Во всяком случае мое сознание, отрешенное от личности, станет сознанием божества, сознанием всего. Мое сознание будет сознанием всего. А я жалею, что мое сознание перестанет быть сознанием, связанным с ограниченной личностью. Я не могу представить себе этого -- так это хорошо -- и от того боюсь. Если я отрекся или как бы то ни было освободился от своей узкой личности, то почему же всякая жизнь не будет мне то же, что и моя жизнь? Непонятно. Но все идет к тому, что во мне есть бог, и быть им хорошо всегда, начиная с этого мира.
   3) Главное различие мужчин и женщин: для мужчины разум есть двигатель, для женщины разум есть последствия движения. Женщины и женские умы играют разумом, движутся же инерцией и похотями, мужчины настоящие руководят разумом инерцию и похоти.
  
   27 июля 1890 г.
   1) Надо выучиться узнавать заразу раздражения и тотчас же давать ей отпор.
   2) Скверно faire du style a propos de Dieu.
   3) Люди имеют наибольший успех те, которые не стыдятся с торжественной важностью делать самые большие глупости. Подумал, вспомнив, как Захарьин рассказывал, что у них в клиниках для содействия пищеварению пускают струю воды на пузо.
   4) Любовь есть стремление сознавать другие существа как себя. Все существа сознают себя или включены в сознание чье-либо. Всё существующее сознается всемирным существом Богом, как мое тело мною. Любовь есть стремление к тому, чтобы быть, как Бог, а не так, как сказал Иоанн, что Бог есть любовь. Мешает осуществлению стремление исключительное сознания себя. Путь к достижению стремления есть отрешение от себя -- смерть личности и переход в всемирное сознание. Только проходя через всемирное сознание (через Бога), я могу сознавать других как себя.
  
   29 июля 1890 г.
   1) Ходил с Голцапфелем. Он говорил про оскорбленье, про свое будущее. Иногда выгодно нравственно учить, хотя и опасно, docendo discimus. Я говорил ему о кресте на каждый день и о такой же чистоте позади -- не помнить долгов других и вследствие того и своих. Главное помнить, что не дело какое-либо предстоит делать, совершать, а участвовать наиуспешнейшим, полезнейшим образом в деле божьем, которого совершение я не то что не увижу, но не могу видеть, участвовать, заботясь только о наилучшем участии. Это же и точит -- совершенствует тебя духовно и совершенствуя дает и радость.
   2) Родительская власть прежняя рухнула. Родители же держатся за формы власти и тем мешают установлению новой формы.
   3) Поразительно, как он, могущий судить там, где дело не касается личности, теряет всякий смысл, когда надо выгородить свою правоту.
   4) Думать вполне правильно можно только, когда живешь хорошо, а то сейчас покривится разум, чтоб скрыть, уменьшить свои грехи. Употребление разума дается любовью.
  
   30 июля 1890 г.
   1) С неудовольствием думал о неловких, стыдных выражениях, употребленных во вчерашних письмах. И знал, что это физическое, и победил это сознанием смирения и незаботы о людском мнении.
   2) Заснул и видел во сне, что я куда-то собираюсь и всё теряю, и одно найду, другое потеряю. Физическое состояние недовольства и стыда во сне возможно; но на яву я прежде не побеждал его, а теперь побеждаю.
   3) Осуждать еще потому нельзя, что если я и вижу искренно, не потому, что он меня обидел, а вижу его недостаток, то вижу я, а не тот, кому я говорю. Часто же бывает, что тот, кто слышит осуждение, не имеет права осудить, не видит того, что осуждается, но по свойственному всем тщеславию ухватывается за осуждение, которое дает ему вид стоящего выше.
  
   31 июля 1890 г.
   1) Молитва только тогда молитва, когда все слова ее прикладываются к прошедшей и предстоящей жизни -- долги свои вспоминаешь и чужие, прощая их, и т. п.
   2) Как же молодому человеку только стремиться к целомудрию, а не искать той девушки, которая была бы по душе и сделала бы счастье? "Если так, то кончится тем, что падешь, а потом и женишься на первой попавшейся". Но разве не то же самое случается с теми, которые ищут с Толстым, с Степой, с В.
   3) Зачем физическая сила тела. Только затем, чтобы, сжигая ее, тем светить духовно.
  
   3 августа 1890 г.
   1) Как удивительно определение евангельское жизненной деятельности -- не радость, не наслаждение, не достижение какой-либо цели, а крест или, лучше всего, -- иго -- место в работе.
   2) Как грубо я ошибаюсь, вступая в разговоры о христианстве с православным, или говорю о христианстве по случаю деятельности священников, монахов, синода и т. п. Православие и христианство имеют общего только название. Если церковники христиане, то я не христианин, и наоборот.
  
   6 августа 1890 г.
   1) Чем люди безнравственнее, тем выше предъявляемые ими требования. Помню, редактор журнала говорил о том, что хотя и трудно и бесславно жить городской барской жизнью, надо нести это. Что за высота! Не могу даже представить себе исполнения этого; а он просто требует.
   2) Чтобы победить заботу о людской славе, надо заботиться о худой славе -- не минуешь юродства. Я хотел сделать это нынче утром, сказать, что мне дела нет до погорелых; но не выдержал и сделал напротив -- расхвастался.
  
   7 августа 1890 г.
   1) Да будет воля Твоя, как на небе, так и на земле, относится и к будущей жизни. В том, что будет после смерти со мною, да будет Твоя воля. Не моя, но Твоя, и не то, что я хочу, а то, что Ты, и не как я хочу, а как Ты хочешь. И когда скажешь это от сердца, как легко!
   2) Вопросы о загробной жизни. И отчего мы не знаем, что будет? Мы и теперь склонны пренебрегать этой жизнью для будущей, теперь, когда мы не знаем, что ж бы было, если б мы знали? -- Открыть нам, что будет с нами после смерти, нельзя было: если бы мы знали, что нас ждет дурное, было бы лишнее страдание; если б мы знали, что нас надет прекрасное, мы б не жили здесь, а старались бы умереть. Только если бы мы знали, что там нет ничего, только тогда мы бы жили здесь хорошо. Оно почти так и есть. Скорее всего предполагать, что нет такой жизни, которую мы бы нашими орудиями мысли и слова могли выразить.
   3) В молитве "Остави нам долги наши, как и оставляем должникам нашим", и конец 18 главы: "И не простит вам отец ваш, если каждый из вас не простит брату своему от сердца своего прегрешения его" сказано что? А то, что наши грехи (ошибки) не помешают нам жить, простятся нам только в том случае, если мы от сердца простим всем, т. е. всех любим. Если дошел до любви, то всё побеждено, и прежние грехи развязаны и не мешают.
  
   10 августа 1890 г.
   1) Доказательство того, что любовь есть сама жизнь -- Бог и что если освободиться от соблазнов, то любовь забьет ключом, в том, что когда, хотя мысленно, освободишься от соблазнов -- и придешь в состояние любви, то в воображении прощаешь и любишь одинаково без малейшей разницы лютейшего врага, немного неприятного и самого симпатичного человека.
   2) К "Отцу Сергию". Описать новое состояние счастия -- свободы, твердости человека, потерявшего всё и не могущего упереться ни на что, кроме Бога. Он узнает впервые твердость этой опоры.
  
   11 августа 1890 г.
   Нельзя проявлять нарочно любовь, как-то выпускать ее. Помилуй Бог проявлять ее так. Это выходит фарисейство.
  
   13 августа 1890 г.
   1) Не "comprendre c'est tout pardonner", а вот как: "aimer c'est comprendre, comprendre c'est pardonner, pardonner c'est aimer".
   2) Юродство, разумеется, неестественно; идеал: ровное отношение и полное равнодушие к похвале или осуждению людей; но мы в нашем мире (я по крайней мере) до такой степени привыкли жить ради одного тщеславия, -- для славы людской, что, чтобы исправиться, надо умышленно приучать себя переносить осуждение людей. Палка согнута в одну сторону, чтобы выправить ее, надо перегибать ее в другую.
  
   15 августа 1890 г.
   1) Православие не есть вера (религия), а отрицание всякой веры, есть заполнение сором того места, которое должно бы принять веру.
   2) Мы часто, чтобы смягчить свою нелюбовь к людям, говорим про нелюбимого человека: жалею его, мне жаль его. Это ложь. Если ты не любишь, то ты не жалеешь. Если ты не любишь, то старайся уничтожить то, что мешает тебе полюбить, а пока не уничтожил, избегай сделать ему зло и не тужься любить и не уверяй себя, что ты жалеешь. Мало ли людей заблудших в России, в Китае. Отчего же ты не жалеешь их?
   3) Свойственно забывать себя в деле, в работе, можно забыть себя в пахоте, в косьбе, в шитье. Так же надо забыть себя во всей жизни, в деле божьем: не спрашивать себя: что будет из моего труда, что выйдет из меня после смерти, а отдаваться делу с такой же, хотя, любовью, с таким же, хотя, желанием сделать хорошо, с каким пашешь, шьешь. Это тем более легко, что дело божие есть дело любви, которое свойственно и радостно делать.
  
   17 августа 1890 г.
   1) Отчего мы так рады обвинять и так злобно несправедливо обвиняем? Оттого, что обвинение других снимает с нас ответственность. Нам кажется, что нам дурно не от того, что мы дурны, а оттого, что другие виноваты.
   2) Смерть ребенка, болезнь, потеря дорогого, все это только указания нашей кривизны, неладности. Все эти внешние события только видимости, в них нет ничего реального, реально только то, что мы испытываем при этих явлениях, наше отношение к ним.
  
   19 августа 1890 г.
   1) Когда молишься: остави нам долги наши и т. д., надо вспоминать хорошенько свои грехи -- хорошенько свои глупости. Ну, я сержусь на глупость сыновей, а давно ли я мечтал о лошадях, о том, что мне царь подарит засеку, окружающую Ясную Поляну. Глупости и гадости для нехристя нет пределов, и все равны, и на все сердиться нельзя. А мерзость свою как вспомню: Федорову жену, пруд, зеркало, Женеву. Надо бы написать. Да не знаю, польза или вред. Польза знать, что все мы одинаковы, вред, что ничто не скверно.
   2) Виновность, виноват -- это понятие дикости, или оправдание злобы, или указание пути к благу. Первое чаще. Мы говорим: "он виноват" только тогда, когда мы злимся на человека. Если же мы про себя говорим: виноват, то это только значит, что я, сбившись с дороги, увидал, что я не на ней и что надо не сбиваться -- так приладиться, чтобы не сбиваться.
   3) Спорят о том, есть ли или нет свобода воли, т. е. может или не может человек сделать лучшее или худшее. Это всё равно, что спорить о том, может или не может путник после метели сбиваться с пути и итти по нем? Всё дело состоит в том, чтоб итти по пути; это одно дело. И вопрос: может ли сбиваться и итти по пути? -- неуместен. Также и вопрос, может ли человек итти по пути к благу и сбиваться с пути? Жизнь есть не что иное, как шествие по пути, стремление к шествию по пути, так где ж тут место вопросу о свободе воли? Но скажут: вопрос в том, может ли человек по своей воле сбиваться с пути? Разумеется, не может. Так стало быть детерминизм? Нисколько. Человек всегда стремится к благу, к тому, чтобы итти по пути, и то, что он пойдет по нем или мимо, есть дело самой жизни, таинственной и самой реальной силы. В какой мере есть у каждого из нас эта сила, никто не знает. Сила эта свободна -- может возрасти до всемогущества и спуститься до нуля.
   4) Страхов и Темирязев хорошие, порядочные люди и вот ругаются. Отчего? От науки, как мужики от вина; стало быть наука ихняя скверная.
   5) Церковь есть учреждение для скрытия Христова учения. Они заботятся скрывать Христово учение, но вовсе не озабочены распространять свое; так мало озабочены, что, утверждая, что троица есть главный догмат, они не внушили его народу.
   6) Доброе учение, которое попадается в церкви, как Тихон Задонский, происходит от того, что в сети скверного учения, предназначенного для скрытия от людей Христова учения, попадаются люди добрые, христианские по духу, и вот они, не разрывая сети, вносят туда, сколько могут, доброго.
   20 августа 1890 г.
   Делать добро материально людям то же, что лелеять тело ребенка. Без этого нельзя, но не в этом дело. Дело в установлении Царства Божия -- любви.
  
   22 августа 1890 г.
   Судить о других совсем не нужно, если это не нужно для дела Божия.
  
   23 августа 1890 г.
   1) Дело жизни, работа жизни, вся жизнь -- это установление царства Бога, царства любви. Средство установления опять та же любовь. Это и сама жизнь. Жизнь есть исполнение дела, порученного Богом.
   2) Забота о себе, о личной жизни -- это покража у хозяина принадлежащих ему сил и времени. Заботы о личной жизни -- это вроде того, что делают приказчики по имению, купив себе именьице около и перегоняя скот и перевозя семена и всё другое из хозяйского в свое.
   3) Надо бы написать свое исповедание веры, такое, в которое верят все христиане -- это будет: Отец, Христос, учитель и посредник, и его учение жизни. Написать, во что мы верим со всеми другими христианами и во что неверим: во все особенности каждого исповедания, как-то: троица, воскресенье, искупленье, преемственность ерархии, таинства, папа, Анна Ли и т. п.
   4) Чтобы жить для Царства Бога -- любви, надо уметь служить этому царству и еще важнее уметь не соваться, где тебя не спрашивают, спокойно ждать.
  
   26 августа 1890 г.
   1) Всё: мои болезни, моя женитьба, характер жены -- всё, что иногда казалось мне злом, было и есть благо. Всё благо, зла нет. Зло только кажется во времени. Не было бы времени, не было бы зла. Это как в белом храме нет черного и темного, черное и темное только кажется от расстояния. Тоже только для умственного взора, отделенного временем, кажется, что есть зло.
   2) Осуждение остроумное -- это под соусом труп. Без соуса отвратился бы, а под соусом не заметишь, как проглотишь.
   3) Любить -- это переноситься в душу другого, жить его желаниями. Я не могу этого. Учись. Ты не мог сыграть и чижика, а теперь читаешь ноты presto. Как же ты хочешь без упражнения. Бывает врожденное, так же как и музыка: один в деле любви деликатен, чует за другого от природы, и в деле музыки слышит, помнит, находит, а другой не чует и не слышит. Но и тому и другому надо учиться. Надо учиться, упражняться любить, т. е. чувствовать за другого, а мы не только не учимся, но часто учимся противному; учимся не чувствовать за другого, тушить в себе эту чуткость: в делах, в игре, на охоте, на войне.
  
   28 августа 1890 г.
   1) Маша рассказывала, как Лева с Стаховичем говорили о том, что не надо смешивать благотворительность с хозяйством: "в хозяйстве справедливость, а благотворительность -- совсем другое". Так говорят с уверенностью, что это умно и мило, а в сущности это не что иное, как отмежевание себе произвольной области, в которой вперед уж освобождаешь себя от всякого человеческого чувства, в которой разрешаешь себе быть жестоким. Так говорят про службу, дисциплину, государство. Какое прекрасное художественнее произведение возможно на эту тему. И как нужно! И как мне хочется!
   2) Большинство добрых чувств, мыслей -- не чувства, мысли. А то, что тебя взволнует что-либо доброе: сострадание ли, сознание ли неправды и желание помочь уяснить, и это доброе стремление переходит или в негодование, злобу, осуждение, или в тщеславное перед людьми выставляемое рассуждение -- болтовню, и сила его уходит, ничего не сделав. Надо не выпускать, запереть это чувство, как пар, как воду, и пускать его уж только в поршень и на колесо.
  
   3 сентября 1890 г.
   Я сержусь на нравственную тупость детей кроме Маши. Но кто же они? Мои дети, мое произведение со всех сторон, с плотской и духовной. Я их сделал, какими они есть. Это мои грехи -- всегда передо мной. И мне уходить от них некуда и нельзя. Надо их просвещать, а я этого не умею, я сам плох.
   Я часто говорил себе: если бы не жена, дети, я бы жил святой жизнью, я упрекал их в том, что они мешают мне, а ведь они моя цель, как говорят мужики. Во многом мы поступаем так: наделаем худого; худое это стоит перед нами, мешает нам, а мы говорим себе, что я хорош, я бы всё сделал хорошо, да вот передо мной помеха. А помеха-то я сам.
  
   6 сентября 1890 г.
   Вчера читал Emil'a Руссо. Да, дурно я повел свою семейную жизнь. И грех этот на мне и вокруг меня.
  
   11 сентября 1890 г.
   1) Молиться бывает нужно во время волнения при людях; тогда я молюсь так: 1) смирение -- любить унижение, желать его, 2) покорность воле Бога; я не знаю, как должно служить Богу, и напрасно воображаю, что так, а надо так, как я не думаю, и 3) любовь: что хочешь, как хочешь делай, но чтобы наименьше нарушить любовь.
   2) Нам представляется, что высшая степень добродетели и радости, это высшая степень напряженности и восторга. Напротив: высшая степень добродетели тогда, когда испытываешь высшую степень легкости, а высшая степень радости -- это когда испытываешь высшую степень не восторга, а спокойствия.
   3) Содействовать установлению Царства Бoгa -- любви -- в этом жизнь, но содействуя надо быть как вода (Лаодцы), течь туда, куда ход есть -- не выбирая течь.
   4) Жизнь тратится, хочешь не хочешь -- трата будет; так пусть же уж лучше тратится на служение Богу.
  
   13 сентября 1890 г.
   1) Читал Coleridg'a. Очень симпатичный мне писатель -- точный, ясный, но к сожалению робкий -- англичанин -- англиканская церковь и искупление.
   2) Вчера подумал о том, что война (все говорят о посылке войск на Прусскую границу и о войне) не так страшна тем, что драться будут или звери кровожадные или стадные животные и что если они перебьют друг друга, то меньше их останется -- и сказал это. Как на меня напали! А это так. Точно выражаясь, надо сказать так: люди, к несчастию, только опытом познают -- и потому опыт бедственности войны им нужен. Это раз. А другое то, что людей, стоящих на той степени, на которой могут убивать друг друга по приказанию кого-то, не так жалко, как было бы жалко разумных людей. Это утешение.
   3) Иду по деревне и смотрю -- копают разные мужики. Каждый для себя картофельную яму, и каждый для себя кроет, и многое другое подобное. Сколько лишней работы! Что если бы всё это делать вместе и делить. Казалось бы, не трудно: пчелы и муравьи, бобры делают же это. А очень трудно. Очень далеко до этого человеку, именно потому, что он разумное, сознательное существо. Человеку приходится делать сознательно то, что животные делают бессознательно. Человеку прежде еще общины пчелиной и муравьиной надо сознательно дойти до скота, от которого он еще так далек: не драться (воевать) из-за вздоров, не обжираться, не блудить, а потом уж придется сознательно доходить до пчел и муравьев, как это начинают в общинах. Сначала семья, потом община, потом государство, потом человечество, потом всё живое, потом весь мир, как Бог.
   4) Вчера разговаривал с Рутченко, который рассказывал, что они спорили с Долнером о награде за добро. Долнер будто бы утверждал, что за страдание должна быть награда, а Рутченко напомнил о работниках в винограднике. Мне пришло в голову, что награды уж потому не может быть, что нет перерыва в жизни (смерть перерывает для тех, которые остаются, но не для умирающих), нет времени для расчета, когда можно наградить или казнить.
   14 сентября 1890 г.
   Читал Coleridg'a. Много прекрасного. Но у него английская болезнь. Ясно, что он может ясно, свободно и сильно думать; но, как только он касается того, что уважается в Англии, так он, сам не замечая того, делается софистом.
  
   16 сентября 1890 г.
   Утром читал Hausrath'a. Как много труда положено, и как мало узнаешь. Научный прием -- это прием умерщвления живого.
  
   17 сентября 1890 г.
   Христиане всегда, по слову Христа, были гонимы. Не все те, которые были гонимы, были христиане; но те, которые не были гонимы, не были христиане.
  
   19 сентября 1890 г.
   1) Как недоступны учению истины мужики. Так полны они своими интересами и привычками. Кто же доступен? Тот, кого привлечет Отец -- тайна.
   2) Все поступки моей жизни происходят в 3-х областях: первая -- это та, в которой я не хочу делать некоторые дела и не могу делать того, чего не хочу, и не могу не делать того, что хочу. Например, не хочу драться с людьми, убивать животных и не могу этого делать, хочу отвечать на всякое заявление, требование, и не могу не делать. Вторая -- та область, о которой говорит Павел: хочу делать доброе и делаю злое; не хочу делать и могу сделать, хочу сделать и могу не сделать, например, не предаваться похоти, делать для Бога, а не для людей. И третья область, в которой я ничего себе не запрещаю и ничего не приказываю и делаю, что вздумается, так или иначе. Вторая область есть область жизни. В ней я подвигаюсь и откладываю некоторые дела, бывшие предметом борьбы, в разряд дел, которые я не могу уже делать, и включаю в нее новые дела из третьей области, которые были безразличны и которые я начинаю хотеть -- одни не делать, другие -- делать. Эта средняя область есть область жизни, в ней движешься; и всегда движешься, мудреешь умом и опытом, слабеешь телом, и хочешь не хочешь всё дальше и больше откладываешь то, с чем боролся, назад в разряд невозможных и из 3-й области в разряд тех, с которыми борешься. Если же хочешь этого и в этом полагаешь жизнь, то жизнь нескончаемая радость.
  
   21 сентября 1890 г.
   1) Как определенно ровно настолько уменьшается потребность мирского рассеяния, забот, похотей, насколько наполняет душу духовная жизнь.
   2) То, что теперь дает наука, это только указание того, как много может сделать человек, как много впереди ему в области матерьяльной. Еще больше в области духовной -- любви.
  
   22 сентября 1890 г.
   1) Мир стоит и дошел до того, до чего он дошел, по крайней мере, столько же благодаря известным, сколько и неизвестным людям, мудрецам и святым. Христов, может быть, лучше того, которого мы знаем, было много. Хороша бы история неизвестного Христа.
   2) Думал всё о тех же двух кладовых и мастерской. Одна горница кладовая, где матерьял, другая -- мастерская, куда беру из матерьяльной кладовой и над ней работаю, и третья кладовая, куда складываю отделанную работу. Дорого не набирать сразу слишком много, не по силам матерьялу, который портится, пылится, вянет, но не работается; потом важно то, чтобы работать над тем, что взято в мастерскую, и наконец, важно не тратить время на любованье работой оконченной, считая это делом.
   Различие людей в различной их отношении к этим делам и еще важное различие, за которое чаще всего люди осуждают друг друга, это то, что у каждого человека разные вещи взяты на верстак -- в рабочую. Обвиняешь, зачем он не делает того, что ему надо бы, а не замечаешь того, что у него взято в мастерскую, на верстак, другое, и он не может оторваться, не кончив.
  
   4 октября 1890 г.
   1) Всё живое растет, тем только отличается от мертвого: то и с верованиями -- пониманиями Христа. Одно мертвое неподвижное -- это верование и понимание церкви.
   2) Дело в том, что среди языческого мира родилось христианство, и началось взаимодействие одного на другое. Старое языческое отпечатывалось на христианстве, христианство накладывало свою печать на язычество. Живое молодое побеждало отживающее. Соединение того и другого происходило в разных степенях. Языческое всё более и более просветлялось христианским (или, сказать иначе, свет просвещал тьму), и такое движение идет до сих пор, и вдруг среди этого непрерывного движения, составляющего жизнь человечества, придумываются основания, по которым можно признать известное состояние просветления истинным, вечным, окончательным. И закрепляется состояние, свойственное 3-му веку, и требуется, чтоб его после 15 веков признавали соответствующим. Но христианство именно в движении к идеалу, и потому то, что закреплялось и тем лишалось движения, тем самым и переставало быть христианским.
   3) Всякое учение, составлявшее ступень для достижения следующей, могло быть христианским, но только не то, которое закреплялось как выражение вечной жизни; также как жизнь христианская могла быть всякая, только не та, которая соединялась с властью и насиловала.
   4) Главное несчастие церковного учения теперь в том, что они наивно уверены в том, что они христиане, тогда как они учением, закреплением догматов и жизнью (насилием) отреклись от христианства и всю историю христианства изучают только с той точки зрения, при которой вырабатывается именно их суеверие. Всё же, что противоречит этому, отбрасывается названием ереси. Что же называется ересью? Без прибавлений и шуток: то, что противно нашей ереси.
   5) Broglie говорит: Constantin Иtait prЙt Ю employer la violence pour servir (!) la religion, jamais pour la dominer.
   6) Константин давал такие прогонные деньги, что епископы летели на соборы с восторгом.
   7) Mais bien que le service militaire ne fut jamais interdit aux chrИtiens, un prИjugИ assez naturel contre une profession meurtriХre... могли быть вредны, и потому благословил военную службу.
   8) Никейский символ подписан под влиянием угрозы.
   9) Константин придумал механический способ решения вопросов веры.
   10) Константин говорит в речах только о Боге; понятия его и епископов самые грубые. Всё, что выше, как Тертуллиан, Ориген, Арий, отрицается.
   11) Праздник освящения Константинополя с играми в цирке и молебствиями.
   12) Broglie видит, что успех погубил христианство, но он говорит, что это испытание, которое 15 веков выдержало церковное христианство. То-то и дело, что нет.
   13) Иполит считает еретиком Калиста и называет их калистианами, Калист -- Иполита. Оба святые.
   14) Все еретические сочинения погибли; всё, что мы знаем -- это из обвинителей их.
   15) Эпифаний признает 80 ересей сект, Филастрий -- 156.
   16) При страдании, в умирании невозможна деятельность мысли. Еле-еле можешь лениво молиться, проводя мысль по пробитой колее.
  
   6 октября 1890 г.
   1) Проснулся рано и радостно думать о необходимости написать всю трезвую правду о том, что считается верой, о том безумии, которое признается и повторяется: искупление, творение, таинства, церковь и т. п. Очень ясно представляется, но нет формы. Разумеется, художественная сильнее бы всего.
   2) Христос, в противность древним религиям внешнего закона, который никогда (хоть бы суббота) не мог быть исполнен, дал образец совершенный, и приближение к нему, всегда возможное (в каком бы человек ни был положении), поставил целью.
   3) Вера Христова вся в деле, а не в исповедании -- исповедание делом.
   4) Вред безумного церковного учения в том, что оно подрывает веру в разум. Если возможна Троица, то всё возможно.
   5) Вещи, украшения гостиных, мешают детям, а дети вещам. Война между ними, и победа всегда на стороне вещей.
  
   8 октября 1890 г.
   1) Обычное рассуждение о том, что рабочие классы свободны работать или нет, образовываться и подняться в высшие слои общества, напоминает мне вопрос той барыни, которая говорила, что у мужиков нет хлеба, так отчего они не едят пирожки? Такое же непонимание не только действительности, но того, о чем и в чем речь.
   2) Когда трудишься или страдаешь -- некогда, нельзя молиться. Это надо было делать прежде.
  
   23 октября 1890 г.
   1) К молитве прибавилось: к Ищите Царства Божия и правды его -- Царство Божие внутрь вас есть, и к искушению -- главное искушение -- думать, что жизнь моя и дана мне, что мы хозяева сада, когда жизнь дана для работы его, и в сад я только за тем пущен, чтоб платить оброк хозяину. Всегда поражает простота и истинность этого.
   2) От Кузминского жестокое письмо. И вчера я его понял, как он пойман и как он именно одинок и жалок. Пойман он тем, что его служба требуется женой. И когда зашел он далеко -- что дальше, то холоднее, черствее, жесточе служба, и всё дальше любовь людей, всё больше страх и недоброжелательство, и отношений с людьми меньше и меньше, и утешение одно -- сознание власти. А за это еще меньше любви. И холодно, жутко и одиноко.
   3) Нам дан разум на борьбу с искушениями, а мы употребляем его на достижение того, что выставляют нам искушения.
   24 октября 1890 г.
   1) Что больше живу, то яснее убеждаюсь в том, что доводы ума не могут изменить жизни. Они изменяют жизнь только тогда, когда она тронется. Чувство, желания, выгоды, представление о том, что есть благо, вызывает деятельность мысли; и тогда мысль, деятельность ума, руководит жизнью. Но дело в том, что если деятельность мысли не связана с представлением о благе, с желанием, то она передается только внешне, не связываясь с поступками, с жизнью.
   2) Разум на то только и дан нам, чтоб помогать борьбе с искушениями, с искушениями 3-х родов: искушения похоти, тщеславия, злости, -- искушения, лишающие чистоты, смирения и любви. Только разум дает орудие борьбы с искушениями похоти тем, чтобы откидывать те условия, которые служат соблазнами -- вырывать глаз, руку....; с искушениями тщеславия тем, чтобы делать дела без ведома людей, умышленно, испытывая себя, делать дела, вызывающие недоразумения, осуждение людей; с искушениями злости, подавляя в себе злые помыслы. На это только дан нам разум. И каково же наше положение, когда мы как раз на противное этому употребляем его: на то, чтобы достигнуть удовлетворения похоти, тщеславия, злости.
   3) Сущность христианства в том, что жизнь наша не есть наша жизнь, как сад не есть собственность тех, которые пущены в него; а собственность хозяина, Бога, полученная нами для того, чтобы платить за нее трудами для Бога, что жизнь наша есть данная нам сила для служения Богу, исполнения воли пославшего и совершения дела Его. Дело же и воля Его в том, чтобы все соединялись любовью. Для соединения в любви главное избегать соблазнов, указанных 5-ю заповедями.
   4) Мы не можем ничего знать о том, что есть, а можем знать верно только о том, что должно быть. Много знаний разных, но одно важнее и достовернее всех -- знание того, как жить. И это-то знание пренебрегается и считается и неважным и недостоверным.
  
   29 октября 1890 г.
   1) Удивительное слово: Царство Божие внутри вас. Указывается на то, что во власти нашей, и то, что внешнее ничего не значит и есть только дело времени.
   2) Кажется так просто и известно всем, что совестно говорить и писать, а мне было совсем поразительно радостно ново, именно: что животное всегда стремится к наслаждению. Желая войти, толкается прямо в дверь, отворяющуюся во внутрь. Разум затем и дан, чтоб, желая туда войти, тянуть дверь сюда. Желая наслаждения, искать труда. Ведь человек знает, стоит ему только вспомнить минуты радости, что лучшее наслаждение -- это сознание совершенного доброго дела, и не дела, а хорошо, как надо, проведенного времени: часа, дня, года, жизни. Что ж дает эту радость? Труд не для себя. Стремленье к наслажденью -- и всегда сознание ошибки; стремление к труду для других -- и всегда радость. Как развешено верно! Даже не верно. Перевешано в пользу бедных. У богатых наслаждения и возможность сознательно, испытав их, освобождаться от них; у бедных привычка труда для других. Крестьянский мальчик с детства привыкает работать на людей и всю жизнь потом работает другим. Богатый с детства и всю жизнь обратное.
   3) Отче наш, иже еси на небесах, да святится имя твое. Имя твое любовь. И мы познали любовь Его к нам и уверовали в нее. Бог есть любовь. И пребывающий в любви, пребывает в Боге, и Бог в нем.
   Бога никто не видел никогда. Если мы любим друг друга, то Бог пребывает в нас, и любовь его совершается в нас. Иоанна послание III гл., 18, 17, 14 и 15. Да приидет Царствие Твое. Ищите Царства Божия и правды Его, остальное приложится вам. Царство Божие внутрь вас есть. Да будет воля Твоя, яко на небе, так и на земле. Не моя воля да будет, но Твоя, и не то, что я хочу, но Ты, и не как я хочу, а как Ты. Хлеб наш насущный даждь нам днесь. Дай мне пищу жизни. Пища моя творить волю Пославшего меня и совершить дело Его. Дело его не есть дело внешнее, а то, чтобы делать, как он -- взять иго его и научиться от него быть кротким и смиренным сердцем и найти покой душам вашим, ибо иго мое благо и бремя мое легко. И отвергнуться от себя, взять крест свой на каждый день и идти за ним. Не иметь никакого дела в виду, а только каждый день, час, отвергнувшись себя, следовать за ним с кротким и смиренным сердцем, куда он поведет. И остави нам долги наши, яко же и мы оставляем должникам нашим. И не простит вам Отец ваш прегрешение ваше, если каждый из вас не простит от сердца своего брату своему все прегрешения его. И в самом деле: как же я хочу быть свободен от своих грехов, когда я не освобождаю другого. Свобода моя будет только тогда, когда я прощу всем, всех буду любить. Только такая любовь освободит и меня от последствий моих грехов. Не введи нас во искушение.
   Искушения мои 3-х родов: против чистоты, смирения и любви. Против чистоты надо отрезать руку, коли рука соблазняет, т. е. надо выходить во что бы то ни стало из тех условий, которые вызывают похоть. Ведь только это свойство и отличает человека от животного. На то только и дан ему разум. Против смирения надо не делать доброго перед людьми, чтобы не путать себя и не знать, для Бога ли делаешь или для людей. Надо не думать о своих делах добрых, помнить о злых, чтоб левая не знала, что делает правая. Против любви: подавлять в себе зачатки зла в мыслях. Из сердца выходят злые помыслы, убийства, кражи, лжесвидетельства, прелюбодеяния, любодеяния, хуления. Против всех искушений молиться постоянно -- Яко твое есть царство, сила и слава. Все блага жизни не мои, но Твои, они даны мне, как сад оброчникам. Не думать о том, что это мое, и я вправе распоряжаться и пользоваться: оброк я должен платить. Мало того, что оброк, вся моя жизнь, мое сознание есть не мое, но Его, того, кто послал меня; и жизнь эта дана мне как талант, для работы над ней, для роста, увеличения ее. И это не то, что так кто-то велел, а это так есть, я поставлен в такие условия: и если захочу для себя спасти свою жизнь, я погублю ее. И спасу я ее только тогда, когда, служа пославшему меня, погублю ее. Думал еще, что, молясь так, я забываю смерть. Часто хорошо думаю, но думаю без смерти. И эта дума легкая, пустая. Часто хорошо живу, но живу без ожидания смерти, и это жизнь легкая, пустая. Жизнь -- талант, данный мне для роста. Только тогда можно думать и жить с смертью, когда будешь помнить, что дело одно -- не написать что, не помочь кому, не сделать что вне себя, а только одно: возрастить свою жизнь, чтоб отдать ее хозяину, когда он возьмет ее -- лучше, больше, чем она была дана мне. Это страшно только тогда, когда рост жизни можно представить себе помимо любви к людям и, стало быть, служения им. Но рост и служение одно и то же, только рассматриваемое с разных сторон.
  
   30 октября 1890 г.
   Прекрасное письмо от женщины редактора Alfa. Пишет, что я должен написать о детях, в смысле наследственности. Как они носятся с наследственностью, именно потому, что она не обязывает, а оправдывает.
  
   1 ноября 1890 г.
   Как хорошо в 15-ом стихе III главы Послания Иоанна: человекоубийца не имеет жизни вечной, в нем пребывающей. Не человек вступает в жизнь вечную. А жизнь вечная бывает в человеке. И бывает и есть она в человеке, когда есть в нем любовь -- Бог, любовь ко всем, радостная, не усиленная.
  
   6 ноября 1890 г.
   1) Простить от сердца, тогда и нам простится, т. е. наше прошедшее не будет тяготить нас.
   2) Читал биографию Бруно. Хорошо изложение его миросозерцания: бытие, порядок, гармония -- дух, разум, любовь.
   3) Молитва, которой молиться всегда, чтобы не впадать в напасть, для меня такая: помни, что ты посланник Бога -- любви -- от него исшел и к нему идешь.
   4) Я вспомнил, как я играл в карты, выигрывал деньги, и как я смотрел на них, как на естественное, законное средство наслаждений. И тени сомнения не было. И я любил их. Деньги были для меня тогда нечто основное. За ним ничего не было. Так теперь многие смотрят.
   5) Как страшно должно быть усумниться в вере детской. Инстинктом чувствуется, что надо будет искать, трудиться: оттолкнуться от берега и пуститься в море.
   6) От ложного учения церкви, перенесшего центр тяжести религиозный из области нравственного учения в внешнее богопочитание и определение того, что есть, потеряно знание того, что должно. А мы не можем знать того, что есть, а можем знать только то, что должно.
  
   7 ноября 1890 г.
   Письмо от Алехина. Он осуждает себя за то, что он два внешние условия выставил в общине -- труд и безбрачие, и говорит, что это задушило жизнь общины. Пишет, что две вещи он не сделал, к которым его тянуло, и как желает знать о них мое мнение: 1) не написал декларацию своих религиозных основ жизни, и 2) протест против карийских ужасов.
   Декларацию, провозглашение основ своей жизни, хорошо и даже нужно сделать. Нужно это для того, чтобы знали единоверцы и враги, чего они могут и должны ожидать от меня; для того еще, чтобы сжечь свои корабли, которые часто мешают. Второе же -- протест против жестокости на Каре не нужен: вся жизнь наша должна быть протестом против всякого зла.
  
   8 ноября 1890 г.
   Думал при молитве о том, что "Возьмите иго мое на себя и научитесь от меня, ибо я кроток и смирен сердцем" значит то, что дело божье, то, которому мы призваны служить, понять мы не можем всё, как не может понять лошадь, зачем и куда и даже что она везет; но если она смиренна и кротка -- она участница труда, даже главная работница, и ей хорошо. То же и нам. Смутно мы знаем, что мы делаем дело любви, знаем, что мы везем любовью, и потому знаем, когда везем и когда не везем. И везти есть счастие и радость. И лошадь радуется, когда ее запрягают и пускают. Не мог долго понять стих послания Иоанна, IV главы, 16 и 19, где говорится, что мы познаем, что Бог возлюбил нас, и о любви, которую он имеет к нам. А теперь начинаю понимать и сердцем чувствовать то благо, которое дает нам Бог, давая эту радостную, блаженную, неумирающую и вечно растущую жизнь.
   9 ноября 1890 г.
   1) Только благодаря понятию церкви, представлению о том, что известное понимание истины есть ее окончательное выражение, могло случиться то, что ряд грубых недоразумений (сын Божий = Бог, пища жизни = поеданию тела и т. п.) возведен в догматы замерзшие, в которые велят влезать людям нашего даже века. Что зла от этого и какое извращение ума и фарисейство -- ужасно подумать.
   2) Рост жизни (увеличение любви) производит дела любви. Только дела любви производят рост жизни.
   3) О VoguИ и его фразах о войне. Он, бедный, думает, что он глубокомысленен, и не догадывается о том, что даже тот закон эволюции и подбора, который он приводит, исполнится только тогда, когда он, VoguИ, и каждый из нас будет жить свойственно своей природе. Если бы всё существующее не исполняло свойственное ему по закону природы, то как же бы совершался этот закон природы. А человеку свойственно искать блага соответственно указаниям своего разума.
   4) И не простит вам Отец ваш небесный, если каждый из вас не простит от сердца своего брату своему все прегрешения его. Это имеет тот смысл, что как же я хочу, чтобы мне простились, не имели для меня последствий, не мучили меня все прегрешения мои, если я и то не могу простить. Если в моем сердце, которое могло бы выпустить из себя следы, оставленные на нем делами других, и то застревают эти дела, как же им, моим грехам, не застревать во всем окружающем мире. Это один смысл, но другой смысл тот, что если бы я мог простить всем всё, то это самое мое состояние прощения, примирения со всем миром, стерло бы и все следы моих грехов в мире. Вспоминаю свои грехи: то, что не прощено мне в них: мое теперешнее богатое положение, мои отношения к жене, детям. Стоит мне простить всё всем -- простить суждения неправильные обо мне, вызванные моим положением, простить жене, детям, стереть всё, отнестись к ним сначала с любовью, и мое отношение к ним меняется.
   "Познаете истину, и истина сделает вас свободными". Истина же есть любовь.
   15 ноября 1890 г.
   Низшие рабочие классы всегда ненавидят и только ждут возможности выместить всё накипевшее, но верх теперь правящих классов. Они лежат на рабочих и не могут выпустить: если выпустят, им конец. Всё остальное -- игра и комедия; сущность дела -- это борьба на жизнь и смерть. Они, как разбойники, караулят добычу и защищают добычу от других.
  
   18 ноября 1890 г.
   1) Лучшую молитву, которую я теперь мог найти для того, чтобы молиться всегда, "чтобы не впасть в напасть", молитву короткую и действующую на душу, -- это то, что я посланный Тобой работник (раб), именно работник Твой, хочу работать Тебе Твое дело, любить, и чтобы Ты, когда придешь за мной, застал бы меня на работе. Жизнь дана мне только под условием делания дел любви. И жизнь дана мне, как талант, для роста; расти же жизнь не может иначе, как делами любви. И моя жизнь истинная есть только та, которая взращена мною. Так что не сохраняя эту жизнь, а только тратя ее, я приобретаю жизнь истинную, вечную.
   Христос говорит: прощаются тебе грехи твои. Ведь это не что иное, как сознание греха, зла его, сознание такое сильное, что повторение греха становится невозможным. Стоит сознать так грех, чтобы последствия его перестали связывать; напротив, когда сознал грех и освободился от него -- познаете истину, и истина освободит вас -- то последствия греха не то что радостны, но нужны, без них бы хуже, и они не тяжелы. Например, я обидел человека, он страдает. Это-то мне и нужно теперь, чтобы искупить перед обиженным мою обиду. Или я соблазнил женщину -- мне нужна именно она, чтобы я мог искупить свое зло перед нею. Сознание греха освобождает от него. Познаете истину, и истина освободит вас. Прощаются грехи преодоленные.
   2) Думал о разврате газет: читаю в Неделе отчет о моей повести в Fortnightly Review, где говорится, что юноша пошел с нею, и тем кончается, и что вся повесть написана на тему брачной жизни. Ведь это я знаю, что вранье, но ведь 0,99 известий, сообщений такое же вранье, которое никто но поправляет -- некогда: завтра новые новости, а надо поспеть к сроку -- месячному, недельному или суточному. Мыслить к сроку. Ведь это удивительно, как силен дьявол, т. е. ретроградная сила. Мысль только тогда мысль и плодотворна, когда она ничем не связана: в этом ее сила в сравнении с другими плотскими делами. Так нет же. Взяли ее и заковали в условия времени, чтоб обессилить, обезличить ее. И именно эта-то форма обессиленная стремится поглотить всё. Философы, мудрецы свои думы высказывают к 1-му числу месяца, и пророки тоже.
   3) Да, замечательная мысль квакеров: если в христианстве не движешься вперед, то идешь назад. Эта мысль прекрасно подтверждает то, что всё учение Христа есть учение идеала.
   4) Критики моей книги нападали на метафизику и умалчивали о нравственном учении. То же самое и во всех суждениях об ересях; подробно рассказывают, как монтане и другие так-то и так-то неправильно судили о божестве (вероятно так же верно описывая учение монтанов и других, как миссионеры описывали учение буддистов), а потом в двух словах о том, что они жили нравственно, не употребляя насилия.
   5) Разговорился с Borel. Он пессимист. L'humanitИ est mauvais и т. д., и от того можно жить кое-как, особенно же считая себя нравственным от того, что боишься заразиться сифилисом.
  
   19 ноября 1890 г.
   1) В дополнение тому, что я думал о прощении грехов. Грех есть не что иное, как отклонение своей воли от воли Бога, отцепление своей воли от воли Отца. Прекращение страдания, вызываемого грехом, совершается при возвращении к воле Бога, к объединению себя с волей Бога. Объединение это духовно, но как скоро оно совершилось, то, что было страдание, оставаясь тем, что оно было, перестает быть страданием.
   Исполнение воли Бога -- дело жизни; но в чем воля божья? Такой ли, иной ли поступок надо совершить, чтоб исполнить волю Бога, в такие ли, иные ли условия себя поставить: отдать именье? бросить семью? обличать людей? Идти в Ниневию или Иерусалим и т. п.? И нет ответа. Ни то, ни другое, ни 3-е не нужно, и никакое положение и действие не содействует исполнению воли Бога. Не только не содействует, но препятствует, потому что всякое действие по своей воле, всякая перемена положения есть непокорность воле божьей. Исполнение же воли божией, как и Царство Его, внутреннее: исполнение не в действиях, а в покорности, в кротком и смиренном отношении к запросам жизни, в которой находишься. Ты скажешь: или запросы бывают противные совести, или несколько противуречивых, или вовсе нет запросов. Только относись к запросам, если они противны твоей совести, с кротостью и смирением, то есть отказывайся от исполнения их без хвастовства и озлобления, а с кротостью и смирением, или относись к тем запросам, которые кажутся противоречивыми, с кротостью и смирением, отвергнувшись от своей воли, а только перед Богом, -- и противоречие разрешится. Того же, чтоб запросов не было, не может быть. Хоть одни потребности тела и те запросы, и можно есть, и спать, и укрываться с кротостью и смирением.
   Да, воля Бога не в том, что делать (что делать, показывает жизнь), а как делать. Как и есть то, что творит истинную духовную жизнь.
   2) Молитва всегдашняя теперь: не людям, а Тебе и перед Тобою работаю, и не этой жизнью хочу жить, а всею -- той истинной, бессмертной.
  
   22 ноября 1890 г.
   1) К статье. Светские критики -- нравственные кастраты, у которых вынут нравственный нерв, сознание творимости жизни своей силой.
   2) Церковь -- это завеса, скрывшая дверь спасенья, открытую Христом. Люди, не видя ее, мечутся, как отчаянные.
   23 ноября 1890 г.
   Молитва постоянная: хочу жить не себе, не людям, но Тебе. Не себе, не людям, т. е. не тому, что ясно, ощутительно, наверно есть. И всем этим жертвовать тому, чего не видишь -- Богу. А что как его нет. И мне стало не то что страшно, а памятно, как бывало страшно. Любовь разрешает и сомнение о Боге тем, что при любви не может быть того вопроса, который вызывает сомненье. Сомнение вызывается страхом за себя, за свою личность; а при любви ее нет.
  
   26 ноября 1890 г.
   Юдин, говоря о своих беседах с умным попом, и в особенности хозяином холостым, 30 лет, московским, молящимся полчаса, сказал мне, что читает: Слава тебе Боже, Царю Небесный, Богородица, Символ веры, Возбранной, Достойно и еще что-то -- ясно показывают, как вместо Христовой веры подставлена языческая, в которой молитва есть талисман.
  
   28 ноября 1890 г.
   1) Молитесь всегда, чтобы не впасть в искушение: не хочу, или, лучше, хочу не жить для (своей похоти) своего тела теперь, не хочу жить для славы людской здесь, хочу житъ для любви божеской всегда и везде.
   2) Борьба с искушением против чистоты, с похотью состоит в том, чтобы отрезать то, что соблазняет -- руку, глаз... Так говорится в Евангелии; и я так думал, но это не правда, не совсем правда. Это вроде утверждения о том, что надо искать и устраивать для себя наиболее благоприятную для нравственности среду -- то, что говорят либералы, социалисты, главное, революционеры. В этом есть внутреннее противоречие: каким образом я, не будучи еще нравственным, узнаю, какие условия содействуют нравственности. Это не так. Нынче я понял, как это. Борьба с искушением против чистоты состоит действительно в постановке себя в условия, в которых меньше соблазна, но эта постановка происходит не от того, что я отыскиваю такие условия, а от того, что требования мои чистоты становятся всё больше и больше: прежде я видел нечистоту только, положим, в прелюбодеянии, потом я вижу ее в ухаживаньи, в объядении, в праздности, в чтении романов, слушаньи музыки и т. д., и избегая ухаживанья, объядения и другого, я становлюсь в более выгодные условия для борьбы с соблазном. Так что не придумывать или избирать надо условия выгодные, но двигаться в достижении идеала, и всякий шаг есть постановление себя в более выгодное условие для борьбы.
  
   3 декабря 1890 г.
   Тоска, уныние. Смерть становится ближе и ближе, и не только не страшно, но я стараюсь не отдаваться надежде на скорое пришествие ее, а жить вечною жизнью теперь так же, как буду жить после смерти. То не будет другое, а то же.
  
   15 декабря 1890 г.
   1) Прежде общий идеал, потом сознание возможности осуществления идеала, потом осуществление идеала.
   2) Благодаря цензуре, вся наша литературная деятельность -- праздное занятие. Единое, что нужно, что оправдывает это занятие (литературой), вырезается, откидывается цензурой. Вроде того, как если бы позволяли столяру строгать только так, чтоб не было стружек. И напрасно думают писатели, что они обманут правительственную цензуру. Обмануть ее нельзя, как нельзя обмануть человека, которому бы потихоньку, без ведома его, хотели бы поставить горчичник. Как только начнет действовать, он сорвет его.
   3) Поша показывал мне письмо к нему Оболенского, в котором он осуждает меня в бессердечии. Мне было больно, праздно, бесцельно больно, как мне показалось сначала, т. к. я не мог ничего извлечь себе -- душе на пользу из его суждения; одно я видел, что он имеет зло на меня. И мне это было больно. Но польза и в таком осуждении есть, и большая. Как ни старайся угодить людям, ты никогда не угодишь всем, и если ясно видишь это, то поневоле перестанешь заботиться об угождении им и начнешь угождать одному Богу.
   4) С разных сторон и в жизни, и в своем писаньи все чаще и чаще прихожу к мысли о том, что люди мыслят большею частью в той мере, в какой они не святы, не с тем, чтобы найти истину, а только с тем, чтобы им оправдать и возвеличить себя. Только святой может мыслить совсем правильно, и только мысль святого плодотворна. Люди же грешные полны желаний, отвращений, ожиданий, пристрастий, и мысль служит им. Картина, сюжет которая обличает нас, кажется нам технически плохою, и наоборот. Так что для того, чтобы понять предмет, нужно не вникать в него, думать, разбирать его, а нужно очищать свое сердце от желаний, пристрастий, надежд мирских -- от греха, увеличивать любовь, как для того, чтобы видеть через замерзшее стекло, надо не напрягать зрение, не приближаться к стеклу, а очищать и оттаивать его.
   5) Нынче, молясь об искушениях славы людской, о том, что презирание нас людьми должно быть радостно для нас, думал об юродстве, прикладывал его к себе и почувствовал опасность юродства для такого слабого человека, как я.
   Если совершенно отрешишься от людского мнения о себе, будешь даже искать осуждения, то лишишь себя сдерживающей силы людского мнения, которое для слабого человека еще нужно. Я думаю, что это есть ахилесова пята юродства. Начнет делать для того, чтобы люди осуждали его, а потом отдастся соблазну.
  
   20 декабря 1890 г.
   1) Увеличивать любовь в людях и в себе одно нельзя без другого; и признак настоящей жизни -- когда совершается и то и другое, т. е. тогда только увеличивается любовь в людях, когда при этом она растет в тебе. Если нет в тебе роста любви, то недействительна твоя работа. И тогда только увеличится любовь в тебе, когда она увеличивает любовь в людях. Если деятельность твоя для твоей души не увеличивает любовь в людях, то она тщетна для твоей души.
   2) У Ренана прочел очень умное: сверхъестественное не было сверхъестественно и теперь не сверхъестественно, surnaturel для людей, не имеющих научного (как он говорит) взгляда на мир: для них чудо не сверхъестественно, а натурально. Всё для них совершается чудесами.
  
   25 декабря 1890 г.
   В числе тех фасов, сторон, с которых представляется идеал Христов, есть и тот, что жизнь только в настоящем. Полное достижение его есть прекращение жизни, соединение с Богом -- только в каждую минуту соответствие своему положению; удаление от него есть безумная потеря жизни.
  
   26 декабря 1890 г.
   Церковь, научая людей знать истину и не делать, атрофировала в людях нравственный нерв.
  
   1891
  
  
   8 января 1891 г.
   1) Христианская истина открылась мне сознанием братства и моего удаления от него. Какая была радость и восторг и потребность осуществления!
   2) Да, основная истина христианская есть сознание того, что жизнь эта плотская дана только для приобретения жизни истинной.
   3) Любишь и радуешься. И стоит только подумать о том, как об тебе думают люди, чтобы любовь твоя перешла в злобу и радость в печаль.
   4) Сделать добро людям, т. е. увеличить любовь в них, нельзя без того, чтобы не увеличить любовь в себе, не вызвать умиления любви в себе, и наоборот -- нельзя увеличить любовь в себе, не сделав поступков любви, не увеличив ее в людях. Думая это, я вовсе не думал о сущности жизни и о единстве ее во всех людях; а это более всего другого подтверждает, доказывает то, что то, чем мы живем, что и есть наша жизнь, одно во всех нас -- любовь. Уменьшаясь или увеличиваясь в одном, она увеличивается во всех.
  
   15 января 1891 г.
   Думать, что внешними условиями можно изменить свою жизнь, все равно, что думать, как я бывало маленький, что, севши на палку и взяв ее за концы, я могу поднять себя.
  
   25 января 1891 г.
   1) Читал Renan'а. Самоуверенность ученого непогрешимого поразительна. Между прочим: "la mort d'un Francais c'est un fait moral, celle d'un Cosaque n'est qu'un fait physiologique".
   2) Кухаркин сын Кузька, ровесник Ванички, пришел к нему. Ваничка так обрадовался, что стал целовать его руки. Так естественно радоваться всякому человеку при виде другого; естественно, увидав швейцара, отворившего дверь, так быть радым ему, чтобы целовать его руку.
   3) Ясно представил себе, как вор, дожидаясь того, кого он хочет ограбить, и узнав, что он не поехал в этот день или поехал другой дорогой, сердится на него, считает себя им обиженным и с чувством сознания своей справедливости собирается за это отомстить ему.
  
   26 января 1891 г.
   Как бы я был счастлив, если бы записал завтра, что начал большую художественную работу. Да, начать теперь и написать роман имело бы такой смысл. Первые, прежние мои романы были бессознательное творчество. С Анны Карениной, кажется больше 10 лет, я расчленял, разделял, анализировал; теперь я знаю что --что и могу все смешать опять и работать в этом смешанном.
  
   11 февраля 1891 г.
   За эти дни были всё статьи в газетах ругательные. О послесловии Суворина. О Плодах Просвещения в Берлине, что я враг науки. И вчера coup de grace -- тем более, что я был не в духе (и как я рад этому!) -- в Open Court статья о Бутсе и обо мне, как об образцах фарисейства -- говорить одно, а делать другое -- говорить, что отдать всё нищим, а самому увеличивать именье продажей этой самой проповеди. И ссылаться на жену. Как Адам -- жена дала мне и я ел. Очень больно было, и теперь больно, когда пишу. Но не следует, чтоб было больно, и могу стать в то положение, чтоб не было больно; но очень трудно. Я фарисей: но не в том, в чем они упрекают меня. В этом я чист. И это-то учит меня. Но в том, что я, думая и утверждая, что я живу перед Богом, для добра, потому что добро -- добро, живу славой людской, до такой степени засорил душу славой людской, что не могу добраться до Бога. Я читаю газеты, журналы, и отыскивая свое имя, я слышу разговор, жду, когда обо мне. Так засорил душу, что не могу докопаться до Бога, до жизни добра для добра. А надо. Я говорю каждый день: не хочу жить для похоти личной теперь, для славы людской здесь, а хочу жить для любви всегда и везде; а живу для похоти теперь и для славы здесь.
   Буду чистить душу. Чистил и докопал до материка -- чую возможность жить для добра, без славы людской. Помоги мне, Отец. Отец, помоги. Я знаю, что нет лица Отца. Но эта форма свойственна выражению страстного желания.
   Сейчас перечитывал летний дневник июля. Как я был ближе к Богу. То же было требование жить перед Богом, переноситься мыслью в судящего тебя Бога. Плох бы я был. И как я благодарен тем ругательствам, которые заставили меня очнуться.
  
   14 февраля 1891 г.
   1) Вчера получил от Александры Андреевны хорошее письмо. Немножко есть о Христе, как о лице -- "с ним, к нему" и т. п., но этот cant не мешает искреннему, настоящему религиозному чувству. Она пишет: главное -- смирение: не задавать себе задачи сделать великое, а жить просто любя, и будешь делать дело большое, распространяя свет вокруг себя. Так она пишет или приблизительно это. Она хорошо говорит и чувствует, но что в этом чуждо мне? И отчего? А то, что она оправдывает свое положение. Можно и должно смотреть на свое положение, как на такое, в которое меня поставили родители, судьба рождения, воспитания; но нельзя и не должно смотреть на то, чтобы это положение было хорошо и должно быть таким, оставаться. А вот это-то делают люди. И это грех. Не спускать идеала. А усиливать силу нравственного зрения. Не двигать силой засорившуюся машину и не говорить, что такою засорившеюся и должна быть машина, а не переставая чистить ее, смазывать, чтобы довести до того движения, которое ей свойственно.
   2) Дело критики -- толковать творения больших писателей, главное -- выделять, из большого количества написанной всеми нами дребедени выделять -- лучшее. И вместо этого что ж они делают? Вымучат из себя, а то большей частью из плохого, но популярного писателя выудят плоскую мыслишку и начинают на эту мыслишку, коверкая, извращая писателей, нанизывать их мысли. Так что под их руками большие писатели делаются маленькими, глубокие -- мелкими и мудрые глупыми. Это называется критика. И отчасти это отвечает требованию массы -- ограниченной массы -- она рада, что хоть чем-нибудь, хоть глупостью, пришпилен большой писатель и заметен, памятен ей; но это не есть критика, т. е. уяснение писателя, а это затемнение его.
   3) Сейчас и нынче, как и все дни, сидел над тетрадями начатых работ о науке и искусстве и о непротивлении злу, и не могу приняться за них; и убедился, что это мой грех. От того, что я хочу, чтобы было то, что я хочу и как я хочу, а не то, что Он и как Он хочет. Праздность физическая от того, что прямо не в силах, праздность умственная преимущественно от того, что хочу по своему. Ну отрывки, ну без связи, ну неясно, но пусть будет то, что Он хочет и внушает мне.
   4) Читаю "Our Destiny" Gronlund'а. Много хорошего, например он говорит, что если бы люди были свободны волею совершенно, то это было бы величайшее бедствие. Человек не может украсть так же, как не может полететь. Хорошо тоже, что равенство, он говорит, должно быть экономическое в пользовании, но неравенство в производстве. А при теперешнем порядке, напротив, устанавливается равенство в производстве -- гениальный музыкант или поэт ткет на фабрике; а экономически два совершенно равные ничтожества разделены пучиной -- один наверху роскоши, другой нанизу нищеты.
   5) Нелепо говорить об одинаковой обязательности условия, в котором на одной стороне выдача 0,00001 состояния (положим, поденная плата), с другой -- целый весь день 14-часового труда, т. е. вся жизнь дня. Я писал и говорил, что правительство, которое требует с обеих сторон одинокого исполнения и казнит одинаково за неисполнение, прямо нарушает истинную справедливость, соблюдая внешнюю.
   6) Gronlund полемизирует с Спенсером и со всеми теми, которые отрицают правительство или видят назначение его только в обеспечении личности. Gronlund полагает основу нравственности в общественности. Образцом, зародышем скорее, настоящего социалистического правительства ставит trade-unions, которые, насилуя личность, заставляя ее жертвовать своими выгодами, подчиняют ее служению общим целям. Думаю, что это неправда. Он говорит, что правительство организует труд. Это было бы хорошо; но забывается то, что правительство всегда насилует и эксплуатирует труд под видом защиты. Так же оно будет эксплуатировать труд под видом организации его. Прекрасно бы было, если бы правительство организовало труд; но для этого оно должно быть бескорыстным, святым. Где же они эти святые? -- Справедливо, что индивидуализм, как они называют, разумея под этим идеал личного блага каждого отдельного человека, есть самый пагубный принцип; но принцип блага многих людей вместе столь же пагубен; пагубность его только не видна сразу. Достижение той кооперации, коммунизма, общественности, вместо индивидуализма, получится не от организации, -- мы никогда не угадаем будущей организации, -- но только от следования каждым из людей незатемненному побуждению сердца, совести, разума, веры, как хотите назовите, закона жизни. Пчелы и муравьи живут общественно не потому, что они знают то устройство, которое для них самое выгодное, и следуют ему -- они понятия не имеют о целесообразности, гармоничности, разумности улья, кочки муравейной, какими они нам представляются; а потому, что они отдаются вложенному в них (мы говорим) инстинкту, подчиняются, не мудрствуя лукаво, а мудрствуя прямо, -- своему закону жизни. Я представляю себе, что если бы пчелы могли сверх своего инстинкта (как мы называем), сверх сознания своего закона, еще придумывать наилучшее устройство своей общественной жизни, они бы придумали бы такую жизнь, что погибли бы. В этом одном сознании закона есть нечто и меньшее и большее рассуждения. И только оно дано приводить на тот узкой единственный путь истины, по которому следует идти человеку и человечеству.
  
   16 февраля 1891 г.
   1) Зашел к Василью с разбитыми зубами, нечистота и рубах и воздуха и холод -- главное, вонь -- поразили меня, хотя я знаю это давно. Да, на слова либерала, который скажет, что наука, свобода, культура исправит всё это, можно отвечать только одно: "устраивайте, а пока не устроено, мне тяжелее жить с теми, которые живут с избытком, чем с теми, которые живут лишениями. Устраивайте, да поскорее, я буду дожидаться внизу". Ох, ох! Ложь-то, ложь как въелась. Ведь что нужно, чтобы устроить это? Они думают, чтоб всего было много, и хлеба, и табаку, и школ. Но ведь этого мало. Серега, грамотный, украл деньги, чтобы съездить в Москву. Он б..., отец бьет. Константин ленится. Чтоб устроить, мало матерьяльно все переменить, увеличить, надо душу людей переделать, сделать их добрыми, нравственными. А это не скоро устроите, увеличивая матерьяльные блага. Устройство одно -- сделать всех добрыми. А чтоб хоть не сделать это, а содействовать этому, едва ли не лучшее средство -- уйти от празднующих и живущих потом и кровью братьев и пойти к тем замученным братьям. Не едва ли, а наверно.
   2) Я слабею умом, памятью, не могу писать. Не от того ли, что я не ем масла и того, из чего делается фосфор? Фосфор -- мысль. Хорошо. А любовь какое вещество? Мыслей нет, а любви не меньше, а больше. Они правы, что мысль можно рассматривать как движение вещества, но любви- жизни -- нельзя. Что они делают, это всё равно, что бы делал человек, рассматривая и изучая паровоз: движутся колеса от рычагов, рычаги от поршней, поршни от пара, пар от воды, вода от тепла... И если бы наблюдающий не мог видеть печки и дров, а хотел бы объяснить, он бы сказал: "а тепло от трения". Движение производит трение, трение тепло, тепло превращает воду в пар...
   3) Читал Review of Reviews (отвратительно), но там статья против стачек; доказывается, что в Австралии капиталисты победили, стакнувшись. И в самом деле, как ясно, что против стачек стачки, и капиталисты, т. е. те, кого защищает власть, сила, всегда будут сильнее.
   4) Тяготишься, что не делаешь того, что задумал, что я не пишу свою статью о науке и искусстве и о непротивлении злу; да кто же мне сказал, что в этом дело, заданное мне Богом? Разве я не видел, как какие-нибудь "Provinciales" Паскаля, писанные с такой любовью, не нужны, а "PensИes" -- дело Божье. Самое опасное -- усетиться на то, что именно это нужно писать, или еще хуже -- думать. Это нужно для меня -- это я решил, а не Бог. Это всё равно, что наборщик, который будет догадываться по смыслу, как ему кажется, а не буква за буквой. Шел по дороге и полетчики на шоссе укладывают камень. Я говорю: вы добавляете? "Нет, наше дело только сложить". Так каждому из нас только определенное дело, и чем меньше выходить из него и соображать общее (этого я никогда не соображу, а устроено так, что всё придет в свое место), и чем больше сосредоточиваться в одно свое определенное дело, тем радостнее и плодотворнее. Авраам занес руку на сына (прекрасная легенда), и от сына пошел род, как песок морской, так надо быть готовым сжечь, уничтожить всё, что затеял и любишь.
   5) Свобода воли, говорится, в том, чтобы сознательно и свободно содействовать предустановленному порядку, закону.
   Я бы сказал: свобода воли состоит в том, чтобы не делать или делать то, что должно: быть пустоцветом или плодом. Свобода только в выборе между пустоцветом или плодом. Пустоцвет должен быть, и плод должен быть. И со стороны глядя на жизнь человеческую, как и на всякую жизнь, все совершается по законам, но из себя глядя как человеку, так и...
   Всё чепуха. Свободы не может быть в конечном, свобода только в бесконечном. Есть в человеке бесконечное -- он свободен, нет -- он вещь. В процессе движения духа совершенствование есть бесконечно малое движение -- оно-то и свободно и оно-то бесконечно велико по своим последствиям, потому что не умирает.
  
   17 февраля 1891 г.
   1) Читал Montaigne и Эртеля. Первое -- старо, второе -- плохо.
   2) Сегодня приехал Ге с женой и картиной. Что за необыкновенная вещь это раздражение -- потребность противоречить жене. С женой у него постоянно пикировка. Это тяжело и поучительно. Необыкновенно типично.
  
   25 февраля 1891 г.
   Все учения до Христа, если они имели целью общую жизнь, как Моисей, Солон, Ликург, Конфуций, то требовали изменения форм жизни, требовали насилия, стремились к тому, чтобы жизнь шла бы так, как будто нет зла, чтобы злые, преступники были изгнаны, уничтожены, или, если они имели целью одну внутреннюю жизнь, как учение браминов, буддистов и всех аскетических учений, отрицали внешнюю общую жизнь, не хотели знать ее. Учение христианское церковное в связи с государством есть учение первого типа: жизнь учреждается так, как будто нет зла, или по крайней мере так, что не видно существующего зла: злодеи в изгнании и по тюрьмам или боятся отдаться явно своему злу и действуют хитростью. Христианство аскетическое есть учение второго типа. Люди, следуя этому учению, озабочены душою только своею и бросают развращенный мир и уходят из него.
   Учение Христа истинное соединяет оба, оно дает для осуществления наивысшей внешней справедливости, не кажущейся, но настоящей, средство, состоящее в совершенствовании личности каждого среди общества и для общества, только для общества.
  
   26 февраля 1891 г.
   1) Наука, то, что называют теперь наукой, пустое дело, потому что оно всё исходит из ложного начала. Она признает реальность только за материальным миром.
   2) Нравственность только может быть вредна для индивидуума и даже для рода -- вредна, как вреден огонь для сала свечи. Если выгодно муравью, чтобы жить в государстве муравьином, подчиняться и смиряться -- быть нравственным, то по отношению к другому муравьиному государству это невыгодно, и ему надо быть безнравственным. Но если бы даже все муравьи сошлись в один муравейник, им для выгоды своей надо бы было быть безнравственными по отношению других животных. Но мало того: если бы даже считать небезнравственной борьбу с другими существами, никогда нельзя сказать, где конец муравьям и начало других существ. То же и с человеком: где кончается человек и начинается животное. Ренан говорит, что la mort d'un Francais est un fait moral tandis que la mort d'un Cosaque n'est qu'un fait physiologique. Англичанин так думает про негра, индийца. И в самом деле, зулу и Балу два разные существа. Идиоты, дети, старики, выжившие из ума, люди ли? Границы нет. И я очень благодарен за это дарвинизму. Нравственным нельзя быть относительно одного человека, нравственным необходимо быть относительно всех. Нравственным быть значит иметь любовь. Более любви, шире любовь, правильнее распределение предметов любви -- более нравственно, и наоборот. Стало быть, нравственность нельзя вывести из борьбы. Нравственность вредна, нравственность есть жизнь реальная духа, питаемая веществом.
   И вот наука нашего времени, признавая реальность только в том, что не имеет ее, утверждая про себя, что она единая истина, изучает тени, гоняется за призраками, толчется на одном месте, сама чувствуя, что что-то неладно и что надо как-нибудь обосновать человеческую жизнь, которая, при строгой последовательности мысли, вся уничтожается, старается самыми нелогичными рассуждениями сделать невозможное -- материальными законами объяснить духовную жизнь. Все эти Фулье, Вунты, Летурно делают это самое.
   3) Вчера прочел место Diderot о том, что люди будут счастливы только тогда, когда у них не будет царей, начальств, законов, моего и твоего.
  
   1 марта 1891 г.
   Ничто так ясно не показывает того, что жизнь наша истинная в самоотречении, как потребность, испытываемая многими (и мною), в жертве, в страдании. Стремление это бывает временами (и половое -- временами), но оно тем не менее искренно и сильно. То, что оно бессмысленно, часто тем более подтверждает его естественность.
  
   2 марта 1891 г.
   Хорошо уяснил себе бесцельность всяких не только филантропических пальятивов, но и социалистических организаций, как рабочие союзы и т. п. Дело всё в тех бедняках, у которых нет работы, работа которых не дает им того, что им нужно для жизни. Это не попавшие на место, потерявшие место, дурные, ленивые, слабые, одержимые страстями, осрамившиеся работники. Это всё такие работники, которым, при существующем положении рабочего рынка, нет работы, или нет нужной им платы за работу. Как ни поддерживай этих людей, их не удовлетворишь, потому что поддержка увеличивает их требования и самое число их (этих людей). Как ни улучшай положение рынка, т. е. как ни увеличивай плату за работу, их не удовлетворишь и не уменьшишь их число. Эти люди суть те, которые при состязании остались за флагом. А пока будет состязание, будут люди, остающиеся за флагом, и потому всякие филантропические учреждения и улучшения положения рабочих не уничтожат этих остающихся за флагом. Чтобы их не было, нужно, чтобы не было состязания: то, что я писал прежде, нужно, чтобы принцип борьбы заменился обратным: принципом жертвы -- любви.
  
   4 марта 1891 г.
   Читал статью Чижа о нравственности сумасшедших. Нравственность есть высшая способность. Строго говоря: высшая есть способность, так он говорит, видеть идеал и направлять к нему свою жизнь. Следующая есть способность альтруизма -- опять его словами, следующая есть способность жертвовать сейчасной пользой, выгодой, будущей. Ошибочно то, что он считает, что нравственность в зависимости от здоровья нерв и есть избыток силы. Это неправда: скорее можно сказать, что нравственная (духовная) сила дает силу, здоровье нерв. А откуда приходит эта сила?
  
   5 марта 1891 г.
   Я читал статью Козлова против меня, и мне не было нисколько больно. И думаю, это от того, что последнее время много мне было уроков, уколов в это место: притупилось, замозолилось, или, скорее, я немного исправился, стал менее тщеславен. И думаю, как же благодетельна не только физическая, но нравственная боль! Только она и учит. Всякая боль: раскаянье дурного дела как нужно; если не мне уж самому, то другим, кому я скажу. Так это со мной. Все страдания нравственные я хочу и могу сказать людям. Думал о себе, что для того, чтобы выйти из своего тяжелого положения участия в скверной жизни, самое лучшее и естественное написать то, что я пишу и хочу, и издать. Хочется пострадать. Помоги, Отец.
  
   9 марта 1891 г.
   1) Был разговор о наследственности. Лёва настаивал, что она есть. Для меня признание того, что люди не равны в leur valeur intrinseque, всё равно, что для математика признать, что единицы не равны. Уничтожается вся наука о жизни.
   2) Мне объяснилась вера слепая, вера в нелепость, вера в прошедшее, Соловьева, Трубецкого, Стаховича, Рачинского, которой я прежде не понимал. И понял я это на Рачинском, вспоминая, как он писал мне, что начинает уже не спорить с символом веры. Он воспитывал в себе веру, приучал себя к ней. Так он приучал себя, а другие, большинство людей, приучены к ней с детства. Есть две веры: одна -- вера привычки, вера прошедшего, при которой разум употребляется на то, чтобы объяснить себе то, чему веришь по привычке, и вера разумная, та, которую определяет Павел -- обличение невидимых, как бы видимых... вера разумная, вера в то, что не в силах еще выразить, обнять со всех сторон, но что уж верно знает разум, вера будущего. Смешение этих двух понятий производит недоразумение.
   Первая вера -- вера мертвая, неподвижная, вторая вера -- живая, движущаяся.
   3) Бросил щепку в водоворот ручья и смотрю, как она крутится. Пароход -- только побольше немного -- такая же щепка, земля -- пылинка, 1000 лет, минута -- всё ничто, всё материальное ничто, одно реальное, несомненное, закон, по которому всё совершается, и малое и большое -- воля Божия. И потому, хочешь жить не мечтательно, а реально, живи в воле Божией.
   4) Читал прелестное определение Henry James (senior) того, что есть истинный прогресс. Прогресс есть процесс, подобный образованию, высеканию статуи из мрамора, elimination выключение всего лишнего. Мрамор, материал -- ничто. Важно высекание, отделение лишнего.
   5) Правдиво только то (не истинно, а правдиво), что сам знаешь, испытал и говоришь о себе, своем опыте; всё остальное может быть ошибочно. Мне тогда-то там-то было больно. Это несомненно, если я умею различать свои ощущения. Но то, что земля кругла, вертится, не говоря уже о том, что все организмы развивались так-то никогда не может быть несомненно. То, что 2 в 2 = 4, или сумма квадратов катетов = квадрату гипотенузы, нельзя назвать правдивым или неправдивым, потому что это только утверждение того, что я знаю. То же, что в воде есть столько-то водорода и столько-то кислорода, справедливо только в той мере, в которой это мой опыт.
   6) Я молился сначала о избавлении от искушений похоти, потом тщеславия, потом нелюбви. Как будто к любви надо подходить через чистоту и смирение. Это неверно. Хотя я и писал, и думал, и думаю, что сущность жизни есть любовь, и что если ничто не препятствует любви, никакие соблазны, то она, как ключ, будет течь из души; хотя я это говорил, и это справедливо, для возрождения к жизни мало избавляться от соблазнов похоти и тщеславия -- это не восстановит любви. Скорее, наоборот, нужно изгнать из сердца злобу, и тогда отпадает тщеславие, а отпадает тщеславие -- отпадает похоть. Ослабление начинается сверху: сначала засоряется любовь злобой, а как только явилась злоба, является тщеславие и за ним похоть. Так что исправлять надо не снизу, а сверху.
   7) Все художественные произведения наши все-таки языческие (буду говорить о поэзии) -- все герои, героини красивы, физически привлекательны. Красота впереди всего. Это могло бы служить основой целому большому художественному произведению.
  
   13 марта 1891 г.
   Люди мало знают, оттого что они или думают о том, что не дано их пониманию, недоступно им: Бог, вечность, дух и т. п., или о том, о чем не стоит думать: о том, как мерзнет вода, о теории чисел, о том, какие бактерии в какой болезни и т. п. То перехватят, то недохватят. Один узкий путь знаний, как и добра. Знать нужно только то, как жить.
  
   17 марта 1891 г.
   Говоря с американцем, я сказал, что материальная жизнь есть только тень. Я сказал это на его слова о том, что если поразить известный центр мозговой, то изменится душа. Как же продолжить сравнение с тенью? А так: измененье положения той плоскости, на которой отражается тень, не изменит предмета. Материальные изменения -- это изменения отражающей поверхности. Сравнение можно продолжить в том, что когда мы говорим, что уничтожение животной жизни -- смерть -- есть уничтожение души, всё равно, что говорить, что когда в наших глазах уничтожается тень, уничтожается и предмет. Тогда как уничтожение жизни тела может быть признак усиления жизни, так же как уничтожение тени может быть признаком увеличения света -- света с новой стороны.
  
   24 марта 1891 г.
   1) Есть расчет Гершеля, по которому выходит, что если бы человечество удваивалось каждые 50 лет, как теперь, то, считая 7000 лет, от 1-й пары теперь людей было бы столько, что если бы их ставить друг на друга по всей земле, то эта пирамида достала бы не только до солнца, но перешла бы это расстояние в 27 раз. Какой же вывод? Только два выхода: или допускать и желать моров, войн, или стремиться к половой чистоте. Только стремление к чистоте может уравновесить. Интересны бы статистика войн и моров и безбрачия, наверно в обратном отношении, т. е. что чем меньше губящих условий, тем больше безбрачных. Одно уравновешивает другое. Другой невольно представляющийся вывод, который я еще не умею ясно формулировать, тот, что забота умственная, расчета, о сохранении жизни людской, неправильна. Правильна только любовь; а любовь не бывает одна, а всегда соединяется с чистотой. Представить себе человека, который плодил бы людей и заботился бы о сохранении их жизней. Оба дела вместе безумны. Правильно, справедливо было бы то, чтобы родить одного и по крайней мере убить одного. Разумно одно: будьте совершенны, как отец ваш. Совершенство же это в чистоте, это потом в любви. Вывод: прежде чистота, потом сохранение других жизней. А то наша научная холодная забота о сохранении жизней, при полном отсутствии, не говорю, любви, но первых требований нравственности -- чистоты, благоволения.
   Сохранять жизнь младенцев, больных, сумасшедших. Зачем? Незачем. Не сохранять жизнь, а любить их, делать им добро.
   2) Во сне видел тип неясности, слабости: ходит, спустивши кисти рук, мотает ими, как кисточками.
   3) Мы страдаем от недовольства собой. И слава Богу. Нельзя нам не страдать, и надо нам страдать, и хорошо нам страдать. Утешенье то, что прежде в тех же условиях мы тоже страдали, но страдания наши были мучительны, страдания наши выражались недовольством другими, ненавистью; теперь же они выражаются недовольством собою, отвращением к себе. И это страдание носит в себе утешение, жить легче.
   4) Возьмите иго мое на себя и научитесь от меня, ибо я кроток и смирен сердцем, и найдете покой душам вашим, ибо иго мое благо и бремя мое легко есть. Это самое говорит добрый хозяин лошади, запрягая ее, научая ее не биться, не торопиться, а мягко влегать в хомут и везти, потому что хомут мягкий и воз нетяжелый. Ах, всё забываешь и все бьешься!
   5) Писал Файнерману и не дописал о принципах, о разнице принципов и веры. Он писал про это, совершенно отвергая принципы, т. е. рассудочные определения жизни. Он не прав. Рассудочная деятельность, определение вперед поступков, правила жизни нельзя отвергать, как нельзя отвергать того, что для того, чтобы ходить, надо не только отталкиваться одной ногой, перенося тяжесть вперед, но надо прежде еще заносить вперед ногу. И то и другое нужно для движения.
   6) Думал, и сам не знаю, грех ли то, что думал, что я несу тяжелую жизнь. Живу я в условиях, обстановке жизни чувственной -- похоти, тщеславия, и не живу в этой жизни, тягощусь всем этим: не ем, не пью, не роскошествую, не тщеславлюсь -- или хотя ненавижу всё это, и эта ненужная, чуждая мне обстановка лишает меня того, что составляет смысл и красоту жизни: общение с нищими, обмен душевный с ними. Не знаю и не знаю, хорошо ли делаю, покоряясь этому, портя детей. Не могу, боюсь зла. Помоги, Отец.
   7) Как легко мы говорим, что простили обиды. 3-го дня Ваничка ударил Кузьку. Я сказал, что он дурной мальчик. Он обиделся и был не в духе и стал избегать меня и говорить, что он не будет ходить со мной, не пустит меня в свою комнату. И что ж! Я оскорбился, во мне поднялось недоброе чувство к нему, желание сломить его. Я с видом игнорирования его нарочно прошел в его комнату, в которую он не пускал. Нет, трудно нам, порченным гордецам, прощать обиду, забывать ее, любить врагов, даже таких, как милый 3-х-летний сын Ваничка.
   8) Читаю письмо нынче еврея о своих гонениях, и он пишет: "Пора оставить" и т. д. Какой прекрасный, искренний оборот. Но стоит его высказать, и сейчас его подхватят и начнут употреблять неискренно, и пропала сила выражения. Прекрасно говорит Шопенгауер: новое редко бывает хорошо, потому что хорошее недолго остается новым.
   9) Государственная форма теперь есть остаток приемов, которые нужны были прежде, но теперь уж излишни, в роде того как козлы влезают на стены, на столбы, что им прежде было, но чего им теперь уж не нужно.
   10) Путешествия, чтения, знакомства, приобретения впечатлений нужны до тех пор, пока эти впечатления перерабатываются жизнью, когда они отпечатываются на более или менее чистой поверхности; но как скоро их так много, что одни не переварились, как получаются другие, то они вредны: делается безнадежное состояние поноса душевного -- все, всякие впечатления проскакивают насквозь, не оставляя никакого следа. Таких я видал туристов англичан, да и всяких. Таковы герцоги разные, короли, богачи.
   11) Хочешь ли, не хочешь, все-таки каждый из нас живет только для Бога и перед Богом, от которого он исшел и к которому пойдет. Все наши заботы о личной жизни, о славе людской, ведь это всё ничто иное, как свертки с дороги, по которой мы посланы, и увлечение, собирание по дороге цветов или ягод. Хочешь, не хочешь, придешь опять к хозяину и шел только по воле его.
   12) Вчера читал Diderot о науках, о математике и естественных, физических, как он называет, науках, и о пределах их, определяемых только полезностью, -- прекрасно.
  
   26 марта 1891 г.
   Отрицать войну, т. е. признавать закон неубийства, могут только признающие закон половой чистоты.
  
   1 апреля 1891 г.
   1) Сон, полный сон без сновидений, -- это жизнь в другом, ином мире -- другая, иная жизнь; память той, иной жизни исчезает; но нравственные последствия той жизни остаются. Таково отношение наше к предшествовавшей этой жизни. Такова будет и следующая жизнь: памяти об этой не будет, но будут нравственные последствия ее, т. е. станешь настолько лучше. Это пришло в голову, но я не верю в это. И это слишком определенно.
   2) Великая истина Лаодзы Le non agir -- ничего не делать, не затевать, а только отдаваться тому, чему считаешь хорошим отдаваться -- отдаваться тому, в чем совпадаешь с потоком, с волей Божьей. Если бы частицы потока воды стремились каждая по своему направлению, поток бы не имел силы и ничего бы не мог произвести. А какая страшная сила -- стремиться самому туда же, куда тебя влечет. Илья Муромец сидел сиднем 30 лет. Так и надо сидеть, ожидая призыва от Бога. Делаешь зло и себе и людям, один раз от того, что не сделал, а 10 тысяч раз от того, что сделал.
   3) Наборщики, не знающие языка, лучше набирают, не догадываясь по-своему смысла. Так надо и жить -- не догадываясь о смысле того, что делаешь, не угадывать дела , будто бы нужные Богу, а делать одно за другим то, что велит Бог -- набирать букву за буквой, а смысл всему дам не я, а Он.
   4) Бедность, страдания людей требуют не того, как это обыкновенно думают, чтобы стараться сделать жизнь этих страдающих лучше -- это не в нашей власти, но того, чтобы самому жить так, чтобы свою жизнь сделать лучше. Это же улучшение своей жизни одно делает лучше положение страдающих. Улучшение своей жизни ведет к жертвам для страдающих.
   5) Чтобы узнать волю Отца, надо узнать истинную, основную свою волю -- она, сыновняя воля, всегда совпадает с отцовской.
  
   18 апреля 1891 г.
   1) Труд для других не тот, которым воспользуются другие, а только тот, цель которого служение другим. Только этот труд плодотворен, служит истинной жизни людей, тот, про который люди знают, что он по любви делается для них.
   2) Прекрасное было письмо Черткова. Он писал о Матвее Николаевиче, как он, добрый человек, сначала увлекся христианством, как чем-то родственным его душе; но когда он понял, что требование христианства -- отдать всё, всего себя, и не чувствовать за это никакого достоинства, то он ужаснулся и отклонился. Но это только на время.
   3) Лихтенберг говорит: люди -- ученики, природа -- учитель; ученики в состоянии понимать учителя, но они, вместо того чтобы слушать учителя, сдирают друг у друга, уродуя сдираемое ошибками.
   4) Разговаривал с Цуриковым о вере. Он повторяет ужасную фразу о том, что разуму нельзя доверять. Не верить разуму -- всё равно, что не верить обонянию и вкусу для пищи. Тот, кто, преподавая учение, говорит: принимайте его, не доверяя разуму, делает то же, что говорит баба, подавая гнилой квас, говоря: не раскушивайте, т. е. не внюхивайтесь, не поверяйте вкусом. Разум, нужный на всё, на проверку всех житейских дел, и который мы старательно употребляем для проверки качества, количества покупаемого, продаваемого, самых неважных вещей, вдруг оставить, когда дело идет о всей жизни -- по их понятиям даже и вечной жизни! Требование не доверять разуму может быть заявлено только теми, которые предлагают что-либо дурное, долженствующее быть отвергнуто разумом; так же как только квас гнилой баба советует не раскушивать.
   5) Разум церковниками употребляется не на то, чтобы познавать истину, а чтобы то, что хочется считать истиной, выдать за таковую.
   6) Мне приходится отступить от прежнего намерения -- не признавать свое право на собственность, приходится дать дарственную. Маша отказывается, разумеется, и ей неприятно, что ее отказ не принимают серьезно. Я ей говорю: им надо решить: хорошо или дурно иметь собственность, владеть землей от меня? Хорошо или дурно отказаться? И они знают, что хорошо. А если хорошо, то надо так поступить самим. Этого рассуждения они не делают. А на вопрос о том, хорошо или дурно отказаться? не отвечают, а говорят: "она отказывается на словах, потому что молода и не понимает". Как мне тяготиться жизнью, когда у меня есть Маша! Лёва и Таня тоже милы, но они лишены нравственно-религиозного рычага, того, который ворочает.
  
   2 мая 1891 г.
   1) Тип самодовольный, искренно считающий себя нравственным -- развратник, потому что соблюдает семейные обряды, декорум.
   2) Вера в Бога, настоящая, верная, только тогда, когда порвется вера в себя, в людей, в счастье здесь. Надо пробить верхний слой льда, чтобы стать на твердый.
   3) Для чего правительство обеспечивает верность условий между частными людьми? Для того, что оно нуждается в обеспечении своих условий: оно главный, заказчик. Не обеспечив условий между частными людьми, оно не могло бы требовать исполнения с своих подрядчиков; те бы сказали: мои подрядчики не исполняют условия. Подподрядчики взыскивают с своих, те с своих, и так далее, и доходит наконец до последнего, настоящего поставщика всего, до работника. И тут обеспечение, требование насильственное исполнения условий, является вопиющей несправедливостью. Подрядчик закладывает известное количество рублей, составляющих 1/100000 его имущества, а рабочий свою жизнь на год, месяцы, дни. Неисполнение условий с той и другой стороны наказывается одинаково.
   4) Разговаривал вчера о воспитаньи. Зачем родители отдают от себя в гимназию? Мне вдруг ясно стало. Если бы родители держали его дома, они бы видели последствия своей безнравственной жизни на своих детях. Они видели бы себя, как в зеркале, в детях. Отец пьет вино за обедом с друзьями, а сын в кабаке. Отец на бале, а сын на вечеринке. Отец ничего не делает, и сын тоже. А отдай в гимназию, и завешено зеркало, в котором себя видят родители.
   5) Иду по жесткой дороге, в стороне с бойкой песней идут с работы пестрые бабы. Промежуток между напевом, и слышен мерный стук моих ног о дорогу, и опять поднимается песня, и опять затихла и стук шагов. Хорошо. В молодости, бывало, без песни баб, внутри что-то всегда или часто пело. И всё -- и звук шагов, и свет солнца, и колебание висячих ветвей березы, и всё, всё как будто совершалось под песню.
  
   10 мая 1891 г.
   1) Мэри играет на фортепьяно прекрасно. Но совсем затуманенная искусством девушка. С нею сделано то самое, чего боялся ее отец. Она не замечает, что она, потратив столько жизни на искусстве, должна себя подстегивать, чтобы считать искусство чем-то возвышающим, небесным. И чем лучше, тем хуже -- всё заслонено. Она, Мэри, машина для произведения щекочущих звуков. Иллюзия в том, что, так как ее хвалят, она уверена, что то, что она делает, хорошо. Певцы. Мазини.
   2) Когда человек умирает, то сознание отделяется от него и, как созревшее, отпавшее семя, ищет зацепиться за что, прижиться к чему-нибудь, к нужной ей почве, чтобы начать жить снова. Если бы зерно, засыхая и отпадая, чувствовало бы, оно чувствовало бы прекращение жизни. Разве не то же самое чувствует человек, умирая?
   3) Верить в то, что человеку, а потому и человечеству, как собранию людей, стоит только захотеть, чтобы с корнем вырвать из себя зло.
   4) Главная забота людей и главное занятие людей, это не кормиться -- кормиться не требует много труда, -- а обжорство. Люди говорят о своих интересах, возвышенных целях, женщины о высоких чувствах, а об еде не говорят; но главная деятельность их направлена на еду. У богатых устроено так, чтобы это имело вид, что мы не заботимся, а это делается само собой. Все вообще, в среднем, едят, я думаю, по количеству втрое того, что нужно, и по ценности, по труду приобретения в 10 раз больше того, что нужно. Это одна из главных перемен, которые предстоят людям.
   5) Нравственный упадок, готовность подпасть соблазну -- пасть -- это большей частью состояние сомнамбулизма, т. е. такое состояние, в котором бездействуют, спят высшие центры, душевные силы. Чтобы не подпасть, надо не бороться, придумывать средства против, всё это напрасно -- надо понять, что спишь, и постараться проснуться. Помню, как я часто в такие минуты соблазнов физически встряхивался, как бы желая проснуться. Надо сделать то, что делаешь во время кошмара: спросить себя: не сплю ли я? И тогда очнешься. Знать, что подпадение соблазну, который ниже твоего среднего нравственного уровня, есть состояние ненормальное, сна -- очень выгодно, дает новое и самое сильное орудие борьбы.
   6) Le non agir не есть слабость, покорность -- напротив, это есть проявление высшей силы, это есть принятие в себе воли Божьей, замена своей воли волей Божьею. Суета жизни, энергичная деятельность житейская есть большей частью признак слабости, покорности. Нет более суетливых, деятельных людей, как придворные, и нет более рабского состояния.
    
   22 мая 1891 г.
   1) Послесловие к послесловию: Так ли, не так ли я объяснил, почему нужно наибольшее половое воздержание, -- не знаю. Но я знаю несомненно то, что совокупление есть мерзость, на которую можно смотреть, о которой можно думать без отвращения только под влиянием похоти. Даже для того, чтобы иметь детей, не станешь этого делать над женщиной, которую любишь. Пишу это в то время, как сам одержим похотью, с которой не могу бороться.
   2) Говоришь: хочу отвергнуться себя, взять крест свой на каждый день и идти за Христом, а сам думаешь: как бы поскорее кончить молитву, чтобы начать делать свою волю, то, что мне приятно.
   3) Говоришь: это ненатурально, подразумевая, что т. к. это ненатурально, то этого и не надо делать. А не знаешь, что т. к. мы живем дурно, все привычки наши, всё, что сделалось для нас натурально, всё это дурно, то всякий шаг, которым мы будем выходить, -- из дурного. Ненатурально скорее признак доброго.
   4) Для статьи: Люди, исповедующие христианскую веру, большей частью не имеют христианского жизнепонимания. А есть христианское, подлаженное к личному и к общественному жизнепониманию.
   5) Если авторитеты церкви и науки не заслоняли бы от людей истинный смысл учения Христа, люди не могли бы быть так глупы, чтобы, нуждаясь в нем и имея его перед собой, не понимать его.
   6) Говорят: веселость, радость -- хорошо; грусть, печаль -- дурно. Неправда. В унылом настроении веселость так же неприятна как в веселом настроении -- грусть; но с той разницей, что если появляется среди грусти веселость, то почти всегда, если только это не прелестные дети, противно.
   7) Приближаюсь к старости, к смерти -- силы слабеют, меньше жизни. Это хорошо. Приближение к старости и смерти -- это приближение из душного помещения к двери, ведущей в цветущий сад. Мы приближаемся толпою, и чем ближе к двери, к выходу, тем больше давка, тем меньше свободы движений. Близко уже к простору и свету.
   8) Запутавшийся юноша жил у приятеля: денег нет, места нет, приятеля утруждать совестно. "Я -- несчастный!" Зачем жить? Продал пальто, пошел в баню, взял номер с ванной и отворил себе вены бритвой. Пришли, он без чувств. Перевязали раны, стали лечить. Остался жив, но слепой и без владения рук и ног. Теперь дрожит за свою жизнь, и все силы его посвящены на поддержание здоровья. Если бы человек убивал себя не сразу, а ступенями, ступенями десятью, и так, чтобы на каждой ступени, т. е. отбавив жизни на известную долю, он мог бы спросить себя: продолжаешь ли хотеть умереть, то я думаю, чем больше бы отбавлял себе человек жизни, тем больше дорожил, бы остатком и в каких-то огромных степенях, так что человек никогда бы не убил себя.
   9) Я не то что ем или пью, а я занимаюсь искусством, играю на фортепьяно, рисую, пишу, читаю, учусь, а тут приходят бедные, оборванные, погорелые, вдовы, сироты, и нельзя в их присутствии продолжать, -- совестно. Что их нелегкая носит, держались бы своего места, не мешали.
   Такое явление среди еды, lown tennis и занятий искусством и наукой доказывает больше всяких рассуждений.
  
   27 мая 1891 г.
   1) Только когда перестанешь жить для себя и людей, станешь жить для Бога.
   2) Приезжал техник, говорит, что советоваться о том, как ему жить: на заводах, или при училище, т. е. быть полезным людям практической деятельностью или наукой. Какое заблуждение, во-первых, в том, чтобы быть полезным людям, нам, которые так вредны людям. Прежде надо озаботиться о том, чтобы не быть вредным, а во-вторых: Почему ты хочешь быть полезным техником, учителем, доктором, земским начальником, помещиком? Во многих случаях тут противоречие: полезным земским и помещиком нельзя быть, а кроме того -- главное -- надо быть хорошим, т. е. не эгоистическим человеком. А то эгоистический техник, учитель, доктор хуже, чем ни то ни сё человек. А надо быть любящим чем придется, и тогда всё будет хорошо. Положение избирает за нас судьба; только деятельность в положении (если оно не злое) -- наше дело.
   3) Наследственность? Черты наследственности передаются по крайней мере 10-ю поколениями. В 10 поколениях 1000 предков (2 родителя, 4 деда, бабки, 8 прадедов, прабабок, и т. д., в 10 колене будет 1000), следовательно, свойство одного родителя дает только 1/1000 шанса. Да и это неверно. Тут вычисление очень сложное. Если допустить влияние только до 10-го колена, то прадед 10-го колона назад нес в себе уж 1000 возможностей свойств, также и прадед и прабабка 9-го колена, и так до последнего. Кроме того, многие из проявившихся возможностей свойств уничтожились в умерших бездетных членах рода. И уничтожились, по Дарвину, самые невыгодные для жизни проявления свойств. Так что каждое свойство родителя, чтобы влиять на потомка, имеет только -- и то едва ли -- 1/1000 шанса. Следовательно, говорить о последствиях можно, но руководиться ими нельзя, как мы не руководимся в жизни соображениями о вероятностях, имеющих 1/1000 шанса. Ложь теперешних модных толков о наследственности состоит именно в том, что они хотят возвести в закон, из которого можно вывести руководящее правило, самое пустое соображение -- праздного любопытства, из которого ничего вывести нельзя. Они ведь говорят: ведите себя хорошо, а то, если не будете, передадите свои пороки детям. Это всё равно, что сказать человеку, который дерется с другим, что этого не надо делать, потому что от этого запылится платье, т. е. для побуждения человека к воздержанию от известных поступков, причины для которого существуют огромные, придумывать побочное, пустейшее соображение.
   4) Поша пишет превосходно, что нужна во всем мера -- и в физической работе; а то физическая работа озверяет. Но зная, что она озверяет, он пишет, тем более мы не должны сваливать ее на других. Как кратко и сильно.
   5) Я стареюсь, слабею, болею, чувствую ослабление не только физических, но умственных сил. Как бы из моей формы жизни, из моего тела уходит вниз та сила, которая наполняла его -- как бы тот дух, который раздувал эту куклу. И я боюсь, и мне кажется, что уйдет, вот уйдет всё, и я останусь одна оболочка, одна шелуха, которая скорчится, сожмется, сопреет. И где же я? Но ведь тут ошибка в том, что я отождествил себя с этой оболочкой, а не с тем, что раздувало ее. Стоит отождествить себя с этим духом, с той силой жизни, которая двигала меня, с той силой, которая заставляла меня мечтать, любить, влюбляться, искать славы, и потом искать добра перед Богом, чтобы страх этот уничтожился. Дух жизни уходит из формы моего тела, и я ухожу с ним. С ним спускаюсь, умаляюсь, перехожу в бесформенность, но не отделяюсь от него, остаюсь с ним, не перестаю сознавать себя им. Нельзя духу жизни (которым был я) перейти в другую форму жизни иначе, как так, чтобы не перестать сознавать себя в этой форме. И он уходит, спускается, но я, сознание своего я, не разлучаясь, идет с ним. Я испытываю это, когда перестаю думать, желать, но сознаю себя в этом замирающем в этой форме духе. Один признак этого сознания есть мир, спокойствие. С другой стороны то же самое: всё, что во мне, через меня, жило, это Бог (вечно разумное, любовное), начало жизни. Оно самое и есть я. Теперь это я изменяет свою форму, так что я доходит до не я, но оно есть, оно одно есть, было и будет.
  
   6 июня 1891 г.
   1) Женщина не верит разуму, не понимает, что нужно отвергнуться себя, что в этом жизнь; но когда надо отвергнуться себя -- броситься в воду за утопающим, сделает это скорее мужчины.
   2) Я скучаю, огорчен тем, что не пишется, что не произвожу ничего. Новое подтверждение того, что всё, что огорчает, всё, всё на пользу. Неспособность писать исправляет заблуждение, что жизнь есть писание. Жизнь есть служение Богу, исполнение Его воли, в тысячах дел, кроме писанья.
   3) Лева мечтает о женитьбе и думает, что это нужно, что внешним образом -- браком соблюдешь чистоту. Я говорю: отучишь драться тем, что руки свяжешь.
    
   9 - 10 июня 1891 г.
   1) Есть два средства не чувствовать материальной нужды: одно -- умерять свои потребности, другое -- увеличивать доход. Первое само по себе всегда нравственно, второе само по себе всегда безнравственно: от трудов праведных не наживешь палат каменных.
   2) К Коневскому рассказу. Первая часть -- поэзия материальной любви, вторая -- поэзия, красота настоящей.
   3) Я не делаю этого, например, не избегаю прислуги, потому что это малость, не стоит того. Всё хорошее -- малость. Большую можно сделать мерзость, а доброе дело всегда мало, незаметно. Добро совершается не по вулканической, а по нептунической теории.
   4) Я не делаю этого, потому что это ненатурально. Натурально? Да если мы живем в среде развращенной, то, живя в ней натурально и никого не шокируя, ты наверно не выступишь из нее. Живя в такой среде, все доброе, которое ты сделаешь, непременно будет ненатурально. Можно сделать ненатуральное и недоброе; но живя в развращенной среде, нельзя ничего сделать доброго, чтобы оно не было ненатурально.
   5) К "Отцу Сергию". Он узнал, что значит полагаться на Бога, только тогда, когда совсем безвозвратно погиб в глазах людей. Только тогда он узнал твердость, полную жизни. Явилось полное равнодушие к людям и их действиям. Его берут, судят, допрашивают, спасают -- ему все равно. Два состояния: первое -- славы людской -- тревога, второе -- преданность воле Божьей -- полное спокойствие.
   11 июня 1891 г.
   1) Дети иногда дают бедным хлеб, сахар, деньги и сами довольны собой, умиляются на себя, думая, что они делают нечто доброе. Дети не знают и не могут знать, откуда хлеб, деньги. Но большим надо бы знать это и понимать то, что не может быть ничего доброго в том, чтобы отнять у одного и дать другому. Но многие большие не понимают этого, особенно женщины.
   2) К "Отцу Сергию". После того как он убил, сидит в темноту и вдруг видит, что заря занимается, светлеет и будет день -- свет. Ужас.
   3) Мода умственная -- восхвалять женщин, утверждать, что они не только равны по духовным способностям, но выше мужчин, очень скверная и вредная мода.
   То, что женщины не должны быть ограничены ни в каких правах, то, что к женщине надо относиться так же, с тем же уважением и любовью, как и к мужчине, что она равна в правах с мужчиной, в этом не может быть никакого сомнения; но утверждать, что женщина в среднем одарена тою же духовной силою, как и мужчина, ожидать встретить в каждой женщине то же, что ожидаешь встретить в каждом мужчине, значит умышленно обманывать себя, и обманывать себя во вред женщине. Если мы будем ждать от женщины того, чего ждем от мужчины, то и будем требовать этого, а не встречая требуемого, будем раздражаться, будем приписывать злой воле то, что происходит от невозможности.
   Так что признание женщин тем, чем они есть, более слабыми духовно существами, не есть жестокость к женщине; признание их равными есть жестокость. Слабостью или меньшей силой духовною я называю меньшую покорность плоти духу, в особенности -- главная черта женская -- меньшую веру велениям разума.
   4) В числе новостей, с которыми меня встретили дома, было то, что садовница опять родила, опять приехала старуха и увезла ребенка неизвестно куда. Все страшно возмущены. Употребление средств для порождения -- ничего, а за это нет достаточно осудительных слов. Нынче узналось, что бабка вернулась и привезла назад ребенка. Дорогой бабка съехалась с другими, везшими таких же детей. Из этих детей одному дали слишком глубоко в рот рожок. Он втянул его в себя и задохся. В один день привезли в Москву 25 детей. Из этих 25 9-ых не приняли, потому что законные или больные. Таня Андреевна ходила утром усовещевать садовницу. Садовница, горячо выгораживая своего мужа, говорила, что при их бедности и неопределенности жизни ей нельзя иметь детей. И грудь не берет. Одним словом, ей это неудобно. Перед самым же этим, я на качелях качал 3-х детей заброшенных, и встретился мне еще мальчик, Васин племянник. Вообще кишит детвора. Родятся, растут, чтоб сделаться пьяницами, сифилитиками, дикарями. При этом толкуют о спасении жизни людей и детей и об уничтожении их. Да зачем плодить дикарей? Что тут хорошего? Не убивать их, не перестать плодить их надо, а надо все силы употреблять на то, чтобы из дикарей делать людей. Только это одно доброе дело. И дело это делается не одними словами, но примером жизни.
  
   23 июня 1891 г.
   Интересные разговоры с Романовым. Ему кажется, что надо отдать бедным -- нищим, землю -- мужикам, а не отстраняться только, самому освободиться от собственности. Тут же разговор о личном Боге. Он чувствует потребность в вере в личного Бога. Точно как будто оттого, что хочется, это и будет. То и другое есть признак непережитого жизнепонимания общественного, языческого, в котором побудительная сила -- слава. Нужно сделать материальное, видимое, ощущаемое добро и получить ощущаемую, видимую награду.
  
   25 июня 1891 г.
   1) Всё о том же, что спасение жизни матерьяльное -- спасение детей, погибающих, излечение больных, поддержание жизни стариков и слабых не ость добро, а есть только один из признаков его, точно так же как наложение красок на полотно не есть живопись, хотя всякая живопись есть наложение красок на полотно. Матерьяльное спасение, поддержание жизней людских есть обычное последствие добра, но не есть добро. Поддержание жизни мучимого работой раба, прогоняемого сквозь строй, чтобы додать ему его 5000, не есть добро, хотя и есть поддержание жизни. Добро есть служение Богу, сопровождаемое всегда только жертвой, тратой своей животной жизни, как свет сопровождаем всегда тратой горючего матерьяла. Очень важно разъяснить это. Так закоренело заблуждение -- принимать последствие за сущность.
   2) Огарев пишет: кривое осуждение -- т. е. за то, чего я не заслуживаю, ввергает меня в тоску, тогда как прямое (верное) поднимает меня. Как справедливо!
   3) Все говорят о голоде, все заботятся о голодающих, хотят помогать им, спасать их. И как это противно! Люди, не думавшие о других, о народе, вдруг почему-то возгораются желанием служить ему. Тут или тщеславие -- высказаться, или страх; но добра нет. Голод всегда (нищих всегда имеем), т. е. всегда есть кому и для чего жертвовать; ни в одно время не может быть более нужная моя жертва или служба, чем в другое, потому что материально самое большое мое дело будет а/ , т. е. ничто, а духовно всегда определенная величина.
   4) Нельзя начать по известному случаю делать добро нынче, если не делал его вчера. Добро делают, но не потому, что голод, а потому, что хорошо его делать.
  
   27 июня 1891 г.
   Ошибка о возможности христианский добродетели без воздержания происходит от представления о возможности любви без самоотречения.
  
   14 июля 1891 г.
   1) Разговор с женой, всё о том же, о том, чтобы отказаться от права собственности на сочинения; опять то же непонимание меня: "я обязана для детей..." Не понимает она, и не понимают дети, расходуя деньги, что каждый рубль, проживаемый ими и наживаемый книгами, есть страдание, позор мой. Позор пускай, но за что ослабление того действия, которое могла бы иметь проповедь истины. Видно, так надо. И без меня истина сделает свое дело.
   2) Всё подлежит закону: растения, животные, но у человека есть что-то особенное, кроме закона, которому он подлежит. Это так кажется человеку, потому что он смотрит из себя. Так кажется каждому существу что-то особенное в его положении, в его законе, потому что оно смотрит из себя. Особенным кажется то место, на котором стоит человек, потому что он держит фонарь.
   3) Человек всякий живет только затем, чтобы проявить свою индивидуальность. Воспитание стирает ее.
   4) Спор с православными: "Не могу верить", и с либералами: "Не могу не верить".
   5) Отчего успех Радстока в большом свете? Оттого, что не требуется изменения своей жизни, признания ее не правой, не требуется отречения от власти, собственности, князя мира сего.
   6) Вор не тот, кто взял необходимое себе, а тот, кто держит, не отдавая другим, ненужное себе, но необходимое другим.
  
   22 июля 1891 г.  
   1) К "Отцу Сергию". Когда он пал с купеческой дочерью и мучается, ему приходит мысль о том, что если падать, то лучше бы ему пасть тогда с красавицей А., а не с этой гадостью. И опять гадость захватывает его.
   2) Гельмгольц, рассуждая о жизни, говорит: человек с своим телом подобен пламени. Частицы, сгорая, заменяются новыми, но пламя остается тем же. Если оно уничтожится, разве это доказательство, что оно не возвратится. Я говорю в телефон. Колебания воздуха передаются пластинке, колебания пластинки передаются магнитам, магниты возбуждают электрические токи. Где же слова, сказанные в телефон? они превратились в электрический ток; но вот ток (дошел) до магнитов, магниты вызывают колебание пластинки, пластинка -- воздуха и вновь появляются те же слова. Остроумное материальное гадание о бессмертии. В мире происходит бесконечное-бесконечное количество всякого рода сочетаний и проявлений. Я есмь одно из них. Я исчезну, но время бесконечно, и потому то же сочетание, то же я, должно опять проявиться через бесконечное время. Бесконечное же время, когда я не буду, для меня мгновенье. Стало быть, я всегда буду, засну и сейчас же проснусь.
   3) Цель его жизни не может быть доступна человеку. Знать может человек только направление, ведущее к цели.
  
   31 июля 1891 г.
   1) Анархия и социализм, т. е. отрицание собственности -- это христианство, но только с удержанием существующего порядка. Христианство есть отчасти социализм и анархия, но без насилия и с готовностью жертвы.
   2) Свобода воли есть сознание своей жизни. Свободен тот, кто сознает себя живущим. Сознавать же себя живущим, значит сознавать закон своей жизни, значит стремиться к исполнению закона своей жизни.
  
   4 августа 1891 г.
   К вопросу о свободе воли. Как только я получаю сознание жизни, я делаюсь участником ее. Я хочу исполнять закон, стало быть, я хочу того же, что хочет Бог.
  
   12 августа 1891 г.
   1) Что такое Бог? Зачем Бог? Бог -- это неограниченное всё то, что я знаю в себе ограниченным: я -- тело ограниченное, Бог -- тело бесконечное; я существо, жившее 63 года, Бог -- существо, живущее вечно; я -- существо, мыслящее в пределах моего понимания, Бог -- существо, мыслящее беспредельно; я -- существо, любящее иногда немного, Бог -- существо, любящее всегда бесконечно; я -- часть, Он -- всё. Я себя не могу понять иначе, как частью Его.
   2) Когда неразрешенный вопрос тебя мучает, то чувствуешь себя больным членом какого-то всего здорового тела, чувствуешь себя больным зубом здорового тела, и просишь всё тело помочь одному члену. Тело всё -- Бог, член -- я.
   3) Сколько раз думал и записывал это, но опять и опять это поражает меня с новой силой: не нужно искать добрых дел, подвигов. Если только будешь делать, что от тебя требуется сейчас, в том положении, в каком ты находишься, наилучшим образом, по-христиански, во всю, то жизнь будет полна, и нечего будет искать добрых дел и подвигов.
   4) Нелепость нашей жизни происходит от власти женщин. Власть же женщин происходит от невоздержания мужчин; так что причина безобразия жизни -- невоздержание мужчин.
   5) На что назначение яблока, мясо его, на то ли, чтобы служить оболочкой и потом навозом семени, или на то, чтобы быть пищей и наслаждением людей и животных? Один скажет: для защиты и удобрения почвы для семени, и он будет прав, но будет неправ, если осудит того, кто съедает яблоко. Другой скажет: для наслаждения, и будет прав, но будет неправ, если забудет, что мясо яблока должно служить семени.
   6) Женщина привлекательная говорит себе: он умный, он ученый, он славный, он богатый, он великий, он нравственный, святой, а он мне глупой, невежественной, неизвестной, бедной, ничтожной, безнравственной покоряется, стало быть и ум и ученость и всё -- пустяки. Это их губит и делает их дурными.
   7) Родители говорят, как их дети мучают. Если бы они знали, как родители мучают детей: и кокетство, и ссоры, и недоброты, и нервность любви, несправедливость, все пороки тех, которые, по представлению детей, должны быть безупречны.
   8) Религиозное чувство есть способность провидеть -- чувством познавать.
   9) Часто говорят: нельзя просить Бога о событиях, чтоб случилось то-то и то-то. Можно. Можно просить о событиях, зависящих от людских поступков, если просящий верит в свободу воли. Свобода воли ведь есть действие божеской силы в человеке. Сила эта может быть усилена в каждом человеке; если Бог слышит молитвы и исполняет их, Бог может проявить себя в людях, и события изменяются. Я это говорю для тех, которые хотят просить, нуждаются в просьбе. Для христианина это не нужно. Преданность воле Божьей -- необходимое условие христианской жизни -- исключает возможность определенного желания и потому прошения.
  
   27 августа 1891 г.
   Следует делать то, что делают духоборы: кланяться в ноги всякому человеку, помня, что в нем Бог. Если нельзя делом, то духом.
  
   28 августа 1891 г.
   1) Еще человек и еще, и еще. И всё новые, особенные, всё кажется, что этот-то вот и будет новый, особенный, знающий того, чего не знают другие живущие, лучше, чем другие. И всё то же, всё те же слабости, всё тот же низкий уровень мысли.
   2) Неужели люди, теперь живущие на шее других, не поймут сами, что этого не должно, и не слезут добровольно, а дождутся того, что их скинут и раздавят.
   3) Живо представилось: что если бы делать добро людям, кормить, лечить, учить, как делаются дела охоты, с той же страстностью, с тем же нарушением всех приличий, с теми же подготовлениями, расходами, напряжением (ночи не спать в отъезжее поле), хотя бы с тем же хвастовством даже. Если бы встречали эти дела то же сочувствие и сознание, что это надо, как встречают охотников!
   4) Я говорю о религиозном чувстве. Что это? Надо определить. Религиозное чувство, то, которое бывает в разных степенях у людей и у некоторых доходит до кажущегося полного отсутствия, есть провиденье (от того религиозных людей и называют пророком), такое ясное представление того, что должно быть, что это представление служит руководством жизни. Не имеющие или в малой степени имеющие это чувство руководятся, напротив, тем, что было, прошедшим, преданием, верят в то, что было, и их-то, этих людей, толпа называет религиозными. Человек же, видящий законы будущего, пренебрегает прошедшим и потому представляется толпе безбожником.
   5) Есть огромное преимущество в изложении мыслей вне всякого цельного сочинения. В сочинении мысль должна часто сжаться с одной стороны, выдаться с другой, как виноград, зреющий в плотной кисти; отдельно же выраженная, ее центр на месте, и она равномерно развивается во все стороны.
   6) Говорить то, что не надо внешним образом бороться с своими пороками, всё равно, что говорить, что, корчуя пни, не надо их расшатывать руками сверху, а только подбивать кирками и ломами.
   7) В чем грех денег, обладания ими? В произвольном употреблении их, в пользовании той властью, которую они дают. Греха нет тогда, когда я вынужден употреблять их; когда у меня требуют их или того, что можно приобрести на них, требуют другие или моя нужда. Грех же тогда, когда я употребляю их произвольно, когда я могу сделать то, могу сделать другое, когда должен решать, идти ли мне в театр, или ужинать, ехать ли путешествовать, или купить велосипед и т. п. Я иду в Тулу прогуляться и оттуда еду на поезде, мне нужно на это 15 коп. -- это грех. Я еду к больному, который зовет меня в Париж, мне на дорогу нужно 200 р. Нет греха.
   8) Нужны не стачки против работы, а стачки против солдатчины, и тогда достигнутся все те цели, которые преследуются стачкой.
   9) Мольтке уверяет, что теперь народы хотят воевать, а не правительства. Раздразнили петухов, воспитали к тому, а потом говорят: это они сами.
   10) Почему разрушились общины? Общинники не обманывали себя, что они свободны от собственности, если они владеют сообща, а видели, что они удерживали собственность вместе так же, как прежде удерживали порознь. Окружающие тащили. А им надо было держать. И держать нельзя было, потому что у живших вместе людей та степень, дальше которой человек не может уступить, была не одна и та же. Оттого разлад. Оказалось, что жить надо в той перетасовке черного и белого и всех теней, в которой мы все находимся, и не выделяться одним более или менее светлым и окрашиваться еще одной краской. Жить можно только перетрощенным с всякими людьми. Жить же святым вместе нельзя. Они все помрут. Жить нельзя одним святым. И для Божьего дела невыгодно. Одно сходство с другим.
   11) Говорил с тетей Таней. Она стала хвалить Иоанна Кронштадтского. Я возражал, потом вспомнил: благословляйте ненавидящих вас, и стал искать доброе в нем и стал хвалить его. И мне так весело, радостно стало: да, благословлять, творить добро врагам, любить их, есть великое наслаждение -- именно наслаждение, захватывающее, как любовь, влюбленье. Любить врагов -- ведь только на врагах-то и можно познать истинную любовь. Это наслажденье любви.
   12) Молиться можно об чем хочешь: о том, чтоб выиграть 200.000, о том, чтобы выздоровел умирающий, только прибавить надо то, что цель молитвы, душевное удовлетворение, может быть достигнуто двояко, и потому и всякая молитва может быть двояка: можно просить выиграть 200.000 и не желать этого, чтобы выздоровел и чтоб не желать.
   13) Приступы половой похоти порождают путаницу мыслей, скорее отсутствие мыслей. Весь мир потемнеет; теряется отношение к миру. Случайность, мрак, бессилие.
   14) "Как же можно жить, не зная, что будет, не зная, в каких формах будешь жить?" Только тогда и начинается настоящая жизнь, когда не знаешь, что будет. Только тогда творишь жизнь и исполняешь волю Бога. Он знает. Только такая деятельность служит свидетельством веры в Бога и в Его закон. Только тогда и свобода и жизнь.
   15) Человек бывает силен только когда он один. (Ибсен)
   16) Работа, всякая работа (сапогов) дает возможность человеку уйти из себя в работу. Особенно работа Божьего дела. Всякая работа (работа сапогов тоже) есть работа Божьего дела, и ты не воспользуешься ею, не войдешь в обетованную землю. В том-то и самозабвение работы.
   17) Пишут: война погубит сама себя, так страшны ее орудия. Неправда, будь они еще страшнее, будь они таковы, что 0,99 погибнут наверное, и люди все-таки пойдут и будут идти, пока не проснется человек -- религиозный человек.
  
   15 - 18 сентября 1891 г.
   Употребление денег грех, когда нет несомненно нужды в употреблении их. Что же определит несомненность нужды? То, что в употреблении нет произвола, нет выбора, то, что деньги могут быть употреблены только на одно дело. Хочу сказать то, что за неупотребление денег в данном случае будет мучить совесть, но это неопределенно.
   8 октября 1891 г.
   1) То, что быть в нужде по отношению к пище и одежде и помещению есть наивыгоднейшее положение человека -- не переесть, не перегреться, не перепокоиться. Особенно первое: есть надо так, как будто не достанет на всех, и всегда оставлять другим.
   2) То, что когда трудно, как мне теперь, безвыходно, надо думать, что это отличие мне. Мне задается урок трудный, потому что в меня верят, надеются на меня и любят меня. Надо быть благодарным.
  
   9 октября 1891 г.
   1) Как-то, молясь Богу, мне стало ясно то, что Бог есть точно реальное существо, любовь, есть то всё, что я одним краюшком захватываю и ощущаю в форме любви. И не чувство, не отвлеченность, а реальное существо; и я ощутил Его.
   2) Бывает в отношениях с людьми то, что бывает с сапогом или калошей, когда там разорвется внутри и заворотится. И что больше суешь, то больше заворачивается и меньше входишь.
   3) Говорила Соня, что Соня сноха нехорошая мать. Вот, говорит, она не делает того, что ты осуждаешь в Крейцеровой Сонате. Она не отравляет жизнь мужа детьми. А если любить детей и ходить за ними, то будешь неприятна. И мне подумалось: какая необходимая приправа ко всему доброта. Самые лучшие добродетели без доброты ничего не стоят; и самые худшие пороки с ней прощаются. Какой бы хороший художественный тип слабого, порочного человека и доброго.
   4) Приходила баба просить защиты: за корчемство приговорили к 50 р. штрафа или к острогу на три месяца, а она вдова, у нее нет земли и 4 детей. Подумал, что делает тот, кто сажает ее. Наказывают эту нищую и ее детей за то, что она захотела участвовать в барышах казны на 25 р.
  
   6 ноября 1891 г.
   К "Отцу Сергию". Надо, чтобы, он боролся с гордостью, чтоб попал в тот ложный круг, при котором смирение оказывается гордостью; чувствовал бы безвыходность своей гордости и только после падения и позора почувствовал бы, что он вырвался из этого ложного круга и может быть точно смиренен. И счастье вырваться из рук дьявола и почувствовать себя в объятиях Бога.
  
   17 ноября 1891 г.
   Все науки, искусства, все просвещение хорошо, только бы для приобретения плодов его не нужно было задавить, не дать жить, лишить блага, огорчить ни одного человека. А оно, всё наше просвещение, построено на трудах задавленных людей.
  
   24 ноября 1891 г.
   Похоть, славолюбие и любовь божеская совершенно правильно обратно пропорциональны своей прелестью и истинным достоинством. Чем похотливее похоть, тем она менее достойна и не нужна другим, то же и с славой, то же и с любовью, и тем слабее она влечет к себе и наоборот.
  
  
   1892
  
  
   3 февраля 1892 г.
   1) Когда видишь много людей новых, таких, каких никогда не видал, хоть где-нибудь в Африке, в Японии: человек, другой, третий, еще, еще, и конца нет, всё новые, новые, такие, каких я никогда мог не видать, никогда не увижу, а они живут такой же эгоистичной своей отдельной жизнью, как и я, то приходишь в ужас, недоумение, что это значит, зачем столько? Какое мое отношение к ним? Неужели я не видал их, и они мне чужие? Не может быть. И один ответ: они и я -- одно. Одно и те, которые живут, и жили, и будут жить, одно со мною, и я живу ими, и они живут мною.
   2) Я стал торопиться молиться, сделал из этого такую привычку, что стал говорить себе: надо поскорее помолиться, чтобы потом пить кофе и разговаривать с NN. Поспешить отделаться от Бога, чтоб заняться Иван Иванычем! Если молитва не есть важнейшее в мире дело, такое, после которого всё хуже, всё ничто, после которого ничего нет, то это не молитва, а повторение слов.
   3) Единственное объяснение религиозных нелепых учений, как искупление, Троица, таинство, иерархия и т. п., -- это то, что это религия не для своего внутреннего употребления. В роде того, как если бы человек, питающийся яблоками или хлебом, увидал бы у другого картонные, или дом без входных дверей. Что это? Зачем ему это? Он не понял бы до тех пор, пока не понял бы, что это для вида, для других.
   5 февраля 1892 г.
   От сна пробуждаешься в то, что мы называем жизнью, в то, что предшествовало и следует за сном. Но и эта жизнь не есть ли сон? А от нее смертью не пробуждаемся ли в то, что мы называем будущей жизнью, в то, что предшествовало и следует за сновидением этой жизни?
   В сновидении, во сне, мы живем теми впечатлениями, теми чувствами, которые даны нам предшествующей жизнью, той самой, в которую мы возвращаемся, просыпаясь. Также и в том, что мы называем настоящей жизнью, мы живем теми данными и той кармой, которую мы вынесли из предшествующей жизни, той самой, в которую мы возвращаемся.
   Как сон настоящий есть период, во время которого мы набираемся новых сил для движения вперед в той жизни, в которую мы возвращаемся с пробуждением, так и эта жизнь есть период, в котором мы набираемся новых сил для движения вперед в той жизни, из которой мы вышли и в которую возвращаемся.
   Бывает во сне кошмар, от которого мы пробуждаемся особенным усилием воли. Не то ли и отчаяние, от которого спасаются самоубийством? Но и вся предшествующая этой жизни жизнь и последующая, в которую мы переходим смертью, с своим серединным сновидением того, что мы теперь называем жизнью, не есть ли в свою очередь только одно сновидение, точно так же предшествуемое другой, еще более реальной жизнью, в которую мы и возвращаемся? И так далее, до последней степени бесконечной реальности жизни Бога?
  
   29 февраля 1892 г.
   Выхожу утром с горшком на крыльцо, большой, здоровый, легкий мужик, лет под 50, с 12-летним мальчиком, с красивыми, вьющимися, отворачивающимися кончиками русых волос. "Откуда?" Из Затворного. Это село, в котором крестьяне живут профессией нищенства. "Что ты?" Как всегда, скучное: К вашей милости. "Что?" -- Да не дайте помереть голодной смертью. Всё проели. "Ты побираешься?" -- Да, довелось. Всё проели, куска хлеба нет. Не ели два дня. Мне тяжело. Всё знакомые слова и всё заученные. "Сейчас". И иду, чтобы вынести пятак и отделаться. Мужик продолжает говорить, описывая свое положение. Ни топки, ни хлеба. Ходили по миру, не подают. На дворе метель, холод. Иду, чтоб отделаться. Оглядываюсь на мальчика. Прекрасные глаза полны слез, и из одного уже стекают светлые, крупные слезы.
   Да, огрубеваешь от этого проклятого начальства и денег.
  
   3 апреля 1892 г.
   1) Враги всегда будут. Жить так, чтоб не было врагов, нельзя. Напротив, чем лучше живешь, тем больше врагов. Враги будут, но надо сделать так, чтобы не страдать от них. И можно сделать, сделать так, что враги не только не будут страданием, но будут радостью. Надо любить их. И это легко.
   2) Я один, а людей так ужасно, бесконечно много, так разнообразны все эти люди, так невозможно мне узнать всех их -- всех этих индейцев, малайцев, японцев, даже тех людей, которые со мной всегда -- моих детей, жену. Среди всех этих людей я один, совсем одинок и один. И сознание этого одиночества и потребности общения со всеми людьми и невозможности этого общения достаточно для того, чтобы сойти с ума. Одно спасение -- сознание внутреннего, через Бога, общения со всеми ими. Когда найдешь это общение, перестает тревожить потребность внешнего общения.
   3) Есть три жизни: 1) животная -- похотливая, 2) людская -- тщеславная, и 3) божеская -- добрая, и есть переходы из одной в другую и третью. Есть 1) чисто-животная -- дети малые, дураки совсем, потом 2) есть тщеславная, но тщеславная для удовлетворения животной: чтоб меня уважали люди, так чтобы я мог больше удовлетворять похоти, и 3) есть тщеславная чистая -- только для славы, при которой животная похоть приносится в жертву славе. И 4) есть божеская, но не для добра, а для славы. Где доброе делается для того, главное, чтобы люди хвалили, и 5) есть божеская -- чисто божеская, где и похоть и слава приносятся в жертву добру. Я стою перед этой ступенью. Помоги мне, Господи.
   4) Молитва? Кому я говорю: "Помоги мне". Я знаю, что нет такого лица, к которому можно бы так обращаться; но я делаю, как будто есть такое лицо для того, чтобы я мог ясно выразить то, что мне нужно.
   5) Во всех духовных делах -- религиозных, чтобы быть точным, надо прилагать слово quasi -- как бы, как его приложил Ньютон к определению своего закона притяжения -- тела: quasi atrahuntur, т. е. относятся друг к другу так, как будто притягиваются. То же и с Богом, и с будущей жизнью, и с стремлением к добру. Живы, как будто есть Бог, во власти которого ты находишься, и который любит добро и ненавидит зло. Живи так, как будто ты проснешься к другой жизни, которая будет продолжением этой. Живи так, как будто цель твоей жизни есть увеличение любви в себе и в других. Всё это не значит, чтобы не было Бога, будущей жизни, увеличения любви, а то, что всё это само в себе для меня недоступно, а доступно, и не только доступно, но и несомненно, мое отношение к этому.
   6) Любить? Всех любить и всегда любить нельзя -- не осилишь. Разумеется, это хорошо бы. Но это невозможно, как невозможно не спать. И тот, кто точно любил, знает, и чем сильнее он любил, знает, что этого нельзя. Не достанет внимания. Чтоб полюбить, надо вникнуть в чужую душу. А это труд, для которого нужны силы. А когда их нет, не надо притворяться. Не надо, не вникнув в душу чужую, уверять себя, что я люблю его. Это ложь. Не надо тоже и слегка принять участие в нем, возненавидеть его врагов (это бывает самая обычная форма поверхностной любви). Это похоже на то, как очищаешься от репьев, с одного места отцепишь к другому. Чтобы любить, нужно внимание, усилие, которое ограничено, и мы не можем всегда владеть им. Когда есть это внимание, слава Богу, и потому надо не тратить эту силу на пустяки, а беречь ее. Но когда нет этой силы, то надо не обманывать себя, что любишь, а напрягать все силы на то, чтобы только не не любить, чтобы не допускать себе в душу враждебных чувств. Дальше этого и не ищи.
  
   26 мая 1892 г.
   1) Бог учит людей страданиями, теперь голодом, как люди учат бессловесных животных: не понимает - еще 5 часов без еды. Так нас учит Бог теперь; но мы плохо понимаем. Хотим, не изменяясь, быть сытыми. Это-то и плохо.
   2) Мысль шведа о том, что земля богатеет от обитания на ней всех животных, которые кормятся на ней, и беднеет от человека, потому что он не только кормится, но еще и балуется над ней.
   3) Надо быть по отношению воли Бога как добрая породистая кобылка, которую я выезжал. Она не вырваться хотела, не перестать служить, а только хотела догадаться, чего, какой работы я хочу от нее! Она пробовала то с той, то с 2-ой, то с 3-й ноги, то вправо, то влево, то голову вверх. Так и нам надо. Так и я желаю.
  
   5 июля 1892 г.
   1) Для нравственной жизни нужно связать свою эту жизнь со всею бесконечною жизнью, следовать закону, обнимающему не одну эту жизнь, но всю. Это делает вера в будущую жизнь.
   2) Когда проживешь долго -- как я 45 лет сознательной жизни, то понимаешь, как ложны, невозможны всякие приспособления себя к жизни. Нет ничего stable в жизни. Всё равно как приспособляться к текущей воде. Всё -- личности, семьи, общества, всё изменяется, тает и переформировывается, как облака. И не успеешь привыкнуть к одному состоянию общества, как уже его нет и оно перешло в другое.
   3) Как религия, которая, считая себя абсолютной, непогрешимой истиной, есть ложь, так и наука. Говорят о соединении науки и религии. Только бы и та и другая не держались бы внешнего авторитета, и не будет разделения, а религия будет наука, и наука будет религия.
   4) Я застал себя на повторении самому себе неприличного анекдота и стал искать, каким ходом мысли я пришел к этому: оказалось, что постыдное, мучающее раскаяние, воспоминание навело на мысль о том, что надо каяться. Мысль о стыде покаяния навела на воспоминание о том, как я глупо рассказал этот анекдот. Меня удивило, что я вспоминал этот анекдот, и я испугался: неужели мне приятно вспоминать это, как бывало прежде. Но по филиации мысли я добрался, что связь мыслей была нравственна. Интерес был нравственный. И я подумал, что вся разница и жизни и художественных произведений поэзии та, что для одних связь, руководящая нить, клей, которым склеиваются одно с другим события жизни, у одних эгоистический, похотливый, у других нравственный.
   5) Что такое потребность в собственности? Что человек стремится признавать своей собственностью? То, что ему необходимо для его жизни.
   6) Вчера поразительный разговор детей. Таня и Лева внушают Маше, что она делает подлость, отказываясь от имения. Ее поступок заставляет их чувствовать неправду своего, а им надо быть правыми, и вот они стараются придумывать, почему поступок нехорош и подлость. Ужасно. Не могу писать. Уж я плакал, и опять плакать хочется. Они говорят: мы сами бы хотели это сделать, да это было бы дурно. Жена говорит им: оставьте у меня. Они молчат. Ужасно! Никогда не видал такой очевидности лжи и мотивов ее. Грустно, грустно, тяжело мучительно.
  
   6 августа 1892 г.
   Я сижу в бане, и мальчик пастух вошел в сени. Я спросил; Кто там? -- Я. Кто я? -- Да я. Кто ты? -- Да я же. Ему, одному живущему на свете, так непонятно, чтобы кто-нибудь мог не знать того, что одно есть. И так всякий.
  
   9 августа 1892 г.
   1) Были письма от Файнермана и Алехина о том, чтобы собраться, -- собор. Какое ребячество! Они хотят того, что есть последствия того, что дает единение, т. е. чтобы мы делали бы дело Божие и были бы все вместе, без того, что это производит -- одинокой работы перед Богом.
   2) Как ни мало бойся смерти, нельзя, нельзя приступить к этому переходу, такому, какого не было со дня рожденья, без замиранья сердца. Знаю я, что иду я туда, quo non nati jacent, что иду я к тому доброму Богу, от которого я исшел, но не могу без замирания сердца приступить к этому, как не мог бы без замиранья сердца пуститься из балона на парашюте, как бы ни был уверен в верности парашюта.
  
   21 августа 1892 г.
   1) Написал длинное письмо Прокопенке в ответ на его -- о живом Христе. В письме этом надо поправить следующее: Я написал сначала, что пылкие, славолюбивые люди, потом написал: некоторые; но надо было написать ни то, ни другое, а люди, поверхностно понявшие учение Христа, понявшие только последствия его, а не самый способ его, состоящий в установлении каждым человеком своего отношения к Богу; для достижения этих последствий устраивают сообщества людей, требующих друг от друга исполнения известных поступков и, кроме того, стараются сами или напугать или расчувствовать себя различными представлениями так, чтобы желательные последствия были исполнены.
   2) О воспитании был разговор. Соня говорит, что она видит, что дурно воспитывает, что гибнут физически и нравственно. Но что же делать? Как будто говорят все: там, что хорошо или дурно -- это всё равно, а вот у меня есть одна жизнь, и у детей одна жизнь. И вот я эту одну жизнь погублю, уже не преминую.
   3) Говорил с Ваней Горбуновым. Он говорит: "у вас в О жизни сказано, что если человек умирает, то так надо. Это неправда". Он прав. Это неправда. Этого нельзя сказать. На вопрос: зачем этот умер, а этот жив? нельзя ответить, так же как нельзя ответить на вопрос: где я буду после смерти? Где я буду? Это два вопроса "где" и "буду", спрашивающие о том, в каком я буду отношении к пространству и времени тогда, когда выйду из теперешнего моего состояния, в котором я не могу мыслить. ( Вне пространства и времени, когда я перейду в то состояние, в котором может не быть ни пространства, ни времени.) Вопрос же о том: зачем, почему этот умер, а этот жив, есть такой же вопрос, спрашивающий о том, в каком отношении к причинности находится человек, вышедший из мира причинности?
   4) Человек, живя в личной жизни, немного похож на лошадь, взятую из табуна, в котором она жила общей жизнью, и которая запряжена и должна работать, пока ее опять не выпустят в табун.
   5) Мы заставляем других -- часто детей -- улыбаться шуткам. Это только подобие того, чего мы хотим -- чтоб улыбались от умиления любви.
   6) Говорил о музыке. Я опять говорю, что это наслаждение только немного выше сортом кушанья. Я не обидеть хочу музыку, а хочу ясности. И не могу признать того, что с такой неясностью и неопределенностью толкуют люди, что музыка как-то возвышает душу. Дело в том, что она не нравственное дело. Не безнравственная, а как и еда -- безразличное, но не нравственное. Я за это стою. А если она не нравственное дело, то совсем и другое к ней отношение.
  
   15 сентября 1892 г.
   1) Говорил о музыке. Это наслаждение чувства, как чувства (sens), как ощущение вкуса, зрения, слуха. Я согласен, что оно выше, т. е. менее похотливо, чем вкус, еда, но я стою на том, что в нем нет ничего нравственного, как стараются нас уверить.
   2) Соблазны не случайные явления, приключения, что живешь, живешь спокойно и вдруг соблазн, а постоянно сопутствующее нравственной жизни условие. Идти в жизни всегда приходится среди соблазнов, по соблазнам, как по болоту, утопая в них и постоянно выдираясь.
   3) Условия жизни, одежда, привычки, остающиеся на человеке после того как он изменил жизнь, всё равно как одежда на актере, когда он, среди спектакля, от пожара выбежал на улицу в костюме и румянах.
   4) Мы постоянно гипнотизируем самих себя. Предписываем себе в будущем, не спрашивая уже дальнейших приказаний при известных условиях, в известное время сделать то-то и то-то и делаем.
   22 сентября 1892 г.
   То, чего мы желаем и не достигаем, это только приманка, в которой ничего нет. То же, что нам мешает достигнуть того, чего мы желаем, это-то есть самое дело нашей жизни, как если бы лошадь желала выбежать из оглобель, в которые она запряжена, и считала бы помехой ту телегу, которую она везет.
  
   1 октября 1892 г.
   Как ни страшно это думать и сказать: цель жизни есть так же мало воспроизведение себе подобных, продолжение рода, как и служение людям, так же мало и служение Богу. Воспроизводить себе подобных. Зачем? Служить людям. А тем, кому мы будем служить, тем что делать? Служить Богу? Разве Он не может без нас сделать, что ему нужно. Да ему не может быть ничего нужно. Если Он и велит нам служить себе, то только для нашего блага. Жизнь не может иметь другой цели, как благо, как радость. Только эта цель -- радость -- вполне достойна жизни. Отречение, крест, отдать жизнь, всё это для радости. И радость есть и может быть ничем ненарушимая и постоянная. И смерть переходит к новой, неизведанной, совсем новой, другой, большей радости. И есть источники радости, никогда не иссякающие: красота природы, животных, людей, никогда не отсутствующая. В тюрьме -- красота луча, мухи, звуков. И главный источник: любовь -- моя к людям и людей ко мне. Как бы хорошо было, если бы это была правда. Неужели мне открывается новое. Красота, радость, только как радость, независимо от добра, отвратительная. Я узнал это и бросил. Добро без красоты мучительно. Только соединение двух, и не соединение, а красота, как венец добра. Кажется, что это похоже на правду.
   7 октября 1892 г.
   1) Нынче, рубя дрова, вдруг живо вспомнил какое-то прошедшее состояние, очень незначительное, малое, ничтожное, вроде того, что ловил рыбу и был беззаботен, и это прошедшее показалось таким значительным, важным, радостным, что как будто такого уже никогда не может быть, и вместе с тем это только жизнь. Так что всё мое стремление к жизни есть только стремление к этому. Так что моя жизнь, цепкость к жизни, не есть ли это смутное сознание того, что пережито мною в прежней, скрытой от меня за рождением жизни. Я стремлюсь к такому же счастью в теперешней и будущей жизни, какое я знал в предшествующей.
   2) К Amiel'ю хотел бы написать предисловие, в котором бы высказать то, что он во многих местах говорит о том, что должно сложиться новое христианство, что в будущем должна быть религия. А между тем сам, частью стоицизмом, частью буддизмом, частью, главное, христианством, как он понимает его, он живет и с этим умирает. Он как bourgeois gentilhomme fait de la religion sans le savoir. Едва ли это не самая лучшая. Он не имеет соблазна любоваться на нее.
   3) Если бы мне дали выбирать: населить землю такими святыми, каких я только могу вообразить себе, но только чтобы не было детей, или такими людьми, как теперь, но с постоянно прибывающими свежими от Бога детьми, я бы выбрал последнее.
   4) Тургеневское Довольно, и Гамлет, и Дон Кихот -- это отрицание жизни мирской и утверждение жизни христианской.
  
   6 ноября 1892 г.
   1) Верочка подошла к шкапу, понюхала и говорит: как пахнет детством. Маша подошла: да, совершенно детство, и радостно улыбается. Я подошел, понюхал -- а у меня очень тонкое чутье -- ничем не пахнет. Они чувствуют чуть заметный запах, потому что этот запах соединился с сильным сознанием радости жизни. Если бы этот запах был еще слабее, если бы он был доведен до бесконечно малого, но совпадал бы с сильным чувством жизни, он был бы слышен. Всё то, что пленяет нас в этой жизни, красота, -- это то, что соединилось с сильным сознанием жизни до рождения. Некоторое -- потому, что оно нужно вперед, некоторое -- потому, что оно прежде было. Впрочем, в истинной жизни нет ни прежде, ни после. Только то, что сильно чувствуешь, это какой-нибудь момент жизни.
   2) Что такое я (организм)? Я -- какой-то центр, в котором обменивается материя. Быстрота, энергия этого обмена материи совпадает с радостью жизни. Энергия эта всё ослабевает, обмен всё замедляется, замедляется и наконец прекращается, и центр переходит в другое место.
   3) Если презирать человека, не будешь вполне добр к нему. Если ж очень уважать человека, тоже будешь слишком много требовать и не будешь вполне добр к человеку. Для доброго отношения к человеку нужно прирезать его, как слабое человеческое существо, и уважать его, как NN.
   4) Злой человек! Негодяй, мерзавец, злодей! Преступник. Страшный! Люди слишком слабы и жалки, для того чтобы они могли быть злы. Все они хотят быть добры, только не умеют, не могут. Это неумение быть добрым и есть то, что мы называем злым.
   5) От Страхова письмо о декадентах. Ведь это опять искусство для искусства. Опять узкие носки и панталоны после широких, но с оттенком нового времени. Нынешние декаденты, Baudelaire, говорят, что для поэзии нужны крайности добра и крайности зла. Что без этого нет поэзии. Что стремление к одному добру уничтожает контрасты и потому поэзию. Напрасно они беспокоятся. Зло так сильно -- это весь фон -- что оно всегда тут для контраста. Если же признавать его, то оно всё затянет, будет одно зло, и не будет контраста. Даже и зла не будет -- будет ничего. Для того, чтобы был контраст и чтобы было зло, надо всеми силами стремиться к добру.
  
   1893
  
  
   5 мая 1893 г.
   1) Человек свободен в духовном, в том, что движет физическим.
   2) Произведение драматического искусства, очевиднее всего показывающего сущность всякого искусства, состоит в том, чтобы представить самых разнообразных по характерам и положениям людей и выдвинуть перед ними, поставить их всех в необходимость решения жизненного, нерешенного еще людьми вопроса и заставить их действовать, посмотреть, чтобы узнать, как решится этот вопрос. Это опыт в лаборатории. Это мне хотелось бы сделать в предстоящей драме.
  
   15 мая 1893 г.
   1) Поразительно ограбление земли у нас в Херсонской, Самарской губернии и др. И великолепие Москвы, арки для встречи государя и иллюминация. Или в Чикаго выставка и обезлесение, омерщвление земли. И всё это нам поправит наука искусственным дождем, производимым электричеством. Ужасно! Истребят 98% и восстановят 2%.
   2) Одна из главных причин дурной жизни -- это то, что не знаешь, когда совершается важное дело -- поворот, и проживаешь эту минуту без внимания. Вместо того чтобы подчеркнуть себе, что теперь экзамен, тут-то и сам и другие стараются представить это самое важное, поворотное дело ничтожным, тем более, что дело это самое важное, имеющее огромное мирское влияние, состоит большей частью в слове "да", "нет". Так это было со мной с разделом.
  
   23 мая 1893 г.
   1) Солдат брил пуделя капитанского. Но не умел и для опыта обрил голову солдату. У пуделя глаз болит. Операция сомнительна. Для опыта надо сделать над солдатом.
   2) Много грешишь тем, что некоторых людей, чаще всего самых близких, с которыми всегда, считаешь неизлечимыми и никогда уж не говоришь им того, что считаешь истиной. Надо как солнце: стена -- стена, трава -- трава, море -- море, рожь -- рожь.
   3) Великое дело и необходимое вырываться из своей окружающей тебя везде атмосферы.
   4) Только пробился лист на березах и от теплого ветра пошла по нем веселая рябь. Вечер, смеркается после грозы. Лошади только пущены, жадно сгрызают траву, помахивая хвостами.
   5) Что мне дал брак? Страшно сказать. Едва ли не всем то же.
   6) Две условности одинаково сильны: для мужчины -- снести пощечину без дуэли, для женщины -- брак без церкви.
   7) Не делайте вид, что меня судите, прощаете, смягчаете, угрожаете. Вы -- разбойники. Я в вашей власти, как Лудовик XVI был во власти сапожников. Но с той разницей, что всё, чем вы угрожаете мне, есть то самое, что мне желательно. Я живу только для исполнения воли Бога, установления Его царства; для установления Его царства нужно гонение невинных. Чем больше гонения, тем очевиднее его истина. И потому всё, что вы мне сделаете дурного -- до пыток и казни, полезно для дела Божья и радостно для меня.
   8) У Вани естественно научные книги о почве, о пределах естествознания, о механическом анализе. Поразительно глупо то, что они говорят: например, Дюбуа Раймон говорит, что естествознанию недоступно только значение силы, материи и сознания. А узнать все причины образования всего существующего, сводя это к движению атомов -- можно. Только забыл, что всё происходит в бесконечном пространстве и времени. Или Докучаев. Называет почву организмом. Или немец MЖhl говорит о трех фазисах земли, забывая, что переход из 1-го во 2-ой зависел от появления органических тел, а мы не знаем, как они появились. Стало быть, и не имеем права говорить о первом фазисе. Не говоря уже о разногласии постоянном по всем вопросам. А какое страшное орудие затемнения нравственных требований. Я вижу это по Раевским. Чувствительные весы; анализ и т. п. Все это так важно, так же важно, как и евхаристия. Как надо написать про эту ложь.
  
   27 мая 1893 г.
   Дирижер берет неизвестных, посредственных музыкантов и дает симфонии, так что и музыканты и публика приходят в восторг. Самый очевидный и важный случай гипнотизации.
  
   29 мая 1893 г.
   1) Как несомненно то, что жизнь только в том, чтобы исполнять волю пославшего. В воображении представил себе, что я живу так, только для исполнения Его воли, что я равнодушен к мнению людей, что, в каком бы я ни был положении, я знаю, что я в этом положении по воле Его, для того, чтобы делать волю Его, того, кто есть вечно, и я подумал о смерти, и так ясно мне стало, я почувствовал, как тогда легка смерть, не только легка -- радостна.
   2) Говорят, существующее разумно; напротив, всё, что есть, всегда неразумно. Разумно только то, чего нет, что рассудители называют фантазией. Если бы то, что есть, было бы разумно, не было бы жизни; и точно так же ее не было бы, если бы не было разумно то, чего нет (т. е. идеала).
   Жизнь есть только вечное движение от неразумного к разумному.
   Говорят: всё существующее разумно. Неправда. Напротив: Всё существующее неразумно, если под существующим разуметь видимый, осязаемый мир. Если бы существующее было разумно, мы бы не признавали его существующим; мы бы не сознавали своей жизни, если бы не сознавали несоответствия ее с идеалом разума и не работали бы для уничтожения этого несоответствия и не сознавали: жизни в утробе матери, во сне, в обмороке. Проявление сознания, совпадающее с проявлением жизни, есть признак поставленной нам задачи для произведения работы. Если канал прокопан, то не может быть работы и работников для прорытия канала. Если есть работники, т. е. работающие люди, то очевидно есть дело, которое нужно сделать. Точно так же, если есть жизнь, то есть дело жизни, которое должно быть сделано. И живущие делают это дело. И если в мире есть дело, которое нужно сделать, то очевидно мир не совершен, а есть представление и возможность его большего совершенства.
   Можно сказать, что разумно копать колодцы или пруд там, где нет воды, или сажать лес, или убирать нечистоты, или удобрять поля, или учить детей и т. п., но нельзя сказать, что разумно жить без воды, без леса, среди нечистот и невежественных детей. Точно так же можно сказать, что разумно совершенствовать себя и мир, но нельзя сказать, что мы и мир разумны.
   3) (К первой мысли о том, как легка бы была смерть и жизнь, если бы искренно вполне жить только для исполнения воли Бога.) Часто мне приходило в голову, и я писал это, что юродство (во Христе), т. е. умышленное представление себя худшим, чем ты есть, высшее свойство добродетели. Теперь же я вижу, что это не только не высшее свойство, но это необходимое первое (или, скорее, второе) условие всякой доброй жизни. Как только человек немного освободится от грехов похоти, так тотчас же он отступается и попадает в худшую яму славы людской. И как для приучения себя к воздержанию есть путь и приемы, есть, главное, постоянное внимание к себе, так и для борьбы с славолюбием. И одно из первых упражнений -- как в пище, не съесть более вкусного, а удовлетвориться менее вкусным, так и в этом -- не воспользоваться случаем доброй славы и довольствоваться той, какая сложилась. А это и есть юродство. Юродство нарочно притворяться порочным хотя и полезно может быть себе, но думаю, что вредно, как есть гнилое; но не разрушать установившегося дурного мнения и радоваться ему, как освобождению от величайшего соблазна и привлечению к истинной жизни исполнения воли бога, естественно и должно.
   4) Вся жизнь неразумна: неразумно то, что у человека ненужная слепая кишка, что у лошади остаток 5-го пальца, и все излишки, атавизмы всего живого, неразумна, главное, борьба за существование: бесполезная трата энергии. Человек вносит разумность и в мир природы, уничтожая неразумную борьбу и трату. Но деятельность эта вне себя, далекая, только отраженная. Человек только рассудком видит это неразумное. Неразумие же своей жизни он не только видит рассудком, но чувствует сердцем, как противное любви и всем существам. И в этом приведении неразумного в своей жизни к разумному состоит его жизнь. Очень важно тут то, что неразумие в природе познается рассудком, неразумие в самой жизни человеческой -- сердцем (любовью) и рассудком.
   Жизнь человека в том, чтобы приводить неразумное в своей жизни к разумному. И потому для этого нужны два дела:
   Видеть во всем его значении неразумие жизни, не отвращать от него внимания и сознавать во всей чистоте разумность возможной жизни. Сознавая всю неразумность и всегда вытекающую из нее бедственность жизни, человек невольно отвращается от нее и, с другой стороны, ясно сознавая разумность возможной жизни, человек невольно стремится к ней. Не скрывать поэтому зла неразумия и выставлять во всей ясности благо разумной жизни должно бы составлять задачу всех учителей человечества. Но тут-то на седалище Моисеево всегда садятся те, которые не идут к свету, потому что дела их злы, и потому всегда люди, выставляющие себя учителями, не только не стараются уяснить неразумие жизни и разумность идеала, а, напротив, скрыть неразумие жизни и подорвать доверие к разумности идеала.
   Это совершается в нашей жизни. Вся деятельность людей и мира состоит из скрывания неразумия жизни: с этой целью существуют и действуют: 1) полиция, 2) войска, 3) уголовные законы, тюрьмы, 4) филантропические учреждения: приюты для детей, богадельни для стариков, 5) воспитательные дома, 6) дома терпимости, 7) сумасшедшие дома, 8) больницы, в особенности сифилитические и чахоточные, 9) страховые общества, 10) пожарные команды, 11) все обязательные и устраиваемые на насильственно собираемые средства образовательные учреждения, 12) учреждения для малолетних преступников, агрономические учреждения, выставки и мн. др.
   Если бы только 0,001 той энергии, которая употребляется на устройство всего этого, имеющего целью скрыть зло и только увеличивающего его (интересно проследить, как роковым образом каждое из этих учреждений, кроме скрывания зла, порождает новое зло и увеличивает неудержимо, как снежный ком, то зло, которое оно предполагает уничтожить: посмотрите воспитательные, сумасшедшие, сиротские дома, тюрьмы, войско), была бы употреблена на противодействие тому, для скрывания, чего служат все эти учреждения, зло бы, теперь явное нам и мучающее нас, зло бы это быстро уничтожилось.
   5) Читал Г. Буасье "Падение язычества". Роль, которую там играла риторика, совершенно подобна той, которую у нас играет наука.
  
   5 июня 1893 г.
   1) Одна из главных причин враждебного чувства мужей и жен -- это соперничество их в деле ведения семьи.
   Жене нужно не признавать мужа разумным и практичным, потому что, если бы она признавала его таковым, ей бы надо было делать его волю, и наоборот.
   Если бы я теперь писал Крейцерову Сонату, я бы выдвинул это.
   2) Можно грабить на заведении Бога, а можно быть у него поденным, работать, не зная, что и зачем делаешь. Можно быть месячным, годовым и участником.
   3) Выставка в Чикаго, как и все выставки, есть поразительный образчик дерзости и лицемерия: всё делается для наживы и потехи, от скуки, а приписываются благие любвенародные цели. Оргии лучше.
   4) Часто говорят: ваше недовольство, осуждение, есть дело рассудка и холодно. Это правда, когда человек видит и осуждает несогласие окружающего, вне его проявляющееся, с требованием разума; но когда человек чувствует несогласие своей жизни с окружающим, это уже не дело рассудка, а разума, совести, любви; и не холодно, а горячо.
   5) Ничто так не препятствует проявлению любви, как несмирение, гордость, тщеславие, самолюбие, самовыставление. Одно прикосновение этого личного чувства и готовый раскрыться цветок любви закрывается.
   6) Читал о статье Макса Нордау. Прекрасно говорит о том, что наша беллетристика должна сделаться скоро забавой женщин и детей, как танцы.
   7) Всё это: искусство, музыка -- хорошо, но очевидно занимает неподобающее ей место.
   8) Только христианин ставит свою жизнь в познании и исполнении истины, и потому только один христианин свободен, потому что ничто не может помешать исповеданию истины.
   9) Я долго не верил сам себе, что религия официальная есть ошибающееся, отклоняющееся от истины религиозное и антирелигиозное учение; но пришлось поверить. То же теперь относительно официального образования.
   10) Идут навстречу с песнями бабы. "Откуда?" Из Крыльцова. "Где были?" У поручика (за 10 верст) работали. "Зачем так далеко?" Да мы разве бы пошли, за лошадей по два дня отрабатывали. Попались лошади в засеке. Они прошли 10 верст туда, идут 10 верст назад, там целый день работали. "Что ж, я чай, поругали поручика?" За что ж его ругать? Ха-ха. И запели песни.
   Всем равно. Как нельзя в озере поднять в одном месте воду выше, чем в других, или спустить, так нельзя ни увеличить, ни уменьшить благо материальными средствами.
  
   10 июня 1893 г.
   1) Люди признают, что наказания жестоки, но они говорят: это необходимо для поддержания существующего порядка. Но порядок-то существующий хорош ли? Нет, он дурен, невозможен. Так что же его поддерживать?
   2) Мой друг детства: потерянный человек, пьяный, обжора, несчастный, ленивый, лживый, -- всегда, когда речь идет о детях, о воспитании, приводит в пример свое детство и свое воспитание, как бы подразумевая бесспорно то, что результат, который дало его воспитание, служит доказательством его успешности. И он делает это невольно и не видит комичности этого. Так сильна любовь, предилекция к себе всех людей.
   3) Чтобы понять то, что есть наука, надо исследовать, что она дает тем, которые получают ее, и что она для тех, которые творят ее.
   4) Решить вопрос о том, хорошо ли, добро ли то, что мы признаем наукой и искусством -- не шутка. Всё воспитание молодых поколений основывается на том, что мы признаем наукой и искусством.
   5) Воспитание, передача знаний тогда настоящие, когда передается важное, нужное содержание (нравственное учение) в ясной, разумной, понятной форме (наука) и так, что оно пленяет, заражает, увлекает своей искренностью того, кому передается (искусство). У нас же нравственное религиозное учение передается неясно и неискренно -- наш закон божий, наука без нравственного содержания передается опять отдельно, и искусство -- только одна привлекательность -- опять отдельно.
   6) Главный вред науки и искусства в том, что они наполняют жизнь, вместо деятельности, подобием жизни, отражением ее.
   7) Когда я спрашивал, зачем спектральный анализ, мне говорили: может пригодиться. С науками то же, что с товарами: прежде производят их, а потом ищут им употребление, помещение.
   8) Если я физический калека, то что же делать, буду служить, как могу, в своем искалеченном теле; если я нравственный калека, одержим непреодолимыми пока страстями, то все-таки я хочу служить всеми силами, какие есть во мне.
   9) Религия не есть то, во что верят люди, и наука не то, что изучают люди, а религия то, что дает смысл жизни, а наука то, что нужно знать людям.
  
   21 июня 1893 г.
   1) У всех детей и отцов зубы портятся исключительно в одних условиях. Что же? Вы думаете, причину, или когда им укажут эту причину, устранят ее? Нет. Несмотря на то, что они страшно дорожат зубами, они будут продолжать жить так же, пломбируя себе зубы за большие деньги платиной и золотом. Сифилис и больницы, преступления и наказания, война и красный крест и мн. др.
   2) Всего меньше мы понимаем поступки друг друга те, которые вытекают из тщеславия: не угадаешь, чем и перед кем он тщеславится.
   3) Люди говорят: что они не знают, в чем закон жизни или Бога. И они точно не знают и сомневаются. А происходит это от того, что они верят, полуверят, во что-нибудь нелепое, как Троица, церковь, наука и т. п. и, чувствуя противоречие между законом Бога и своей верой, сомневаются и в том и в другом. Они поступают так, как поступил бы человек, поставивший себе перед глазами доску и потому не видящий того, что перед ним.
   4) Только при понимании жизни в исполнении воли пославшего получает смысл смерть и жизнь загробная.
  
   25 июня 1893 г.
   1) Представил себе людей, для полноты мужчину и женщину -- мужа и жену, брата и сестру, отца и дочь, мать и сына богатого класса, которые живо поняли грех жизни роскошной и праздной среди нищеты и задавленности трудом народа и ушли из города, отдали кому-нибудь, так или иначе избавились от своего излишка, оставили себе в бумагах скажем 150 р. в год на двоих, даже ничего не оставили, а зарабатывают это каким-либо мастерством -- положим рисование на фарфоре, переводы хороших книг, и живут в деревне, в середине русской деревни, наняв или купив себе избу и своими руками обрабатывая свой огород, сад, ходят за пчелами, и вместе с тем подавая помощь сельчанам медицинскую, насколько они знают, и образовательную -- учат детей, пишут письма, прошения и т. п. Казалось бы, чего лучше такой жизни. Но жизнь эта будет адом и сделается адом, если люди эти не будут лицемерить, лгать, если они будут искренни. Ведь если люди эти отказались от тех выгод и радостей, украшений жизни, которые им давали и город и деньги, то сделали они это только потому, что они признают людей братьями, равными перед Отцом -- неравными по способностям, достоинствам, если хотите, но равными в своих правах на жизнь и все то, что она может дать им. Если возможно сомненье о равенстве людей, когда мы их рассматриваем взрослыми, с отдельным прошедшим каждого, то сомненья этого уже не может быть, когда мы видим детей. Почему этот ребенок будет иметь все заботы, всю помощь знания для своего физического и умственного развития, а этот прелестный ребенок, с теми же и еще лучшими задатками, сделается рахитиком, вырожденным, полукарликом от недостатка молока и останется безграмотным, диким, связанным суевериями человеком, только грубой рабочей силой? Ведь если люди эти уехали из города и поселились жить так, как они живут в деревне, то только потому, что они не на словах, но на деле верят в братство людей и хотят, если не осуществить, то осуществлять его в своей жизни. И эта-то попытка осуществления должна, если только они искренни, должна привести их в ужасное, безвыходное положение. С своими с детства приобретенными привычками порядка, удобства, главное, чистоты, они, переехав в деревню и наняв или купив избу, очистили ее от насекомых, может быть, даже сами оклеили ее бумажками, привезли остатки мебели, не роскошной, а нужной: железную кровать, шкаф, письменный столик. И вот они живут. Сначала народ дичится их: ожидает, как и от всех богатых, насилием ограждения своих преимуществ, и потому не приступает к ним с просьбами и требованиями. Но вот понемногу настроение новых жителей уясняется: сами они вызываются служить безвозмездно, и самые смелые, назойливые люди из народа опытом узнают, что новые люди эти не отказываются, и можно поживиться около них. И вот начинаются заявления всякого рода требований, которых становится всё больше и больше. Начинается как бы рассыпание и разравнивание возвышающегося над общим уровнем зерна до тех пор, пока не будет возвышения. Начинаются не только выпрашивания, но и естественные требования поделиться тем, что есть лишнего против других. И не только требования, но сами поселившиеся в деревне люди, войдя в близкое общение с народом, чувствуют неизбежную необходимость отдавать свои излишки там, где есть крайняя нужда. Но мало того, что они чувствуют необходимость отдавать свой излишек до тех пор, пока у них останется то, что должно быть у всех, т. е. у среднего -- определения этого среднего, того, что должно бы быть у всех, нет никакого, -- и они не могут остановиться, потому что всегда вокруг них есть вопиющая нужда, а у них излишек против этой нужды. Казалось бы, нужно удержать себе стакан молока, но у Матрены двое детей, грудной, не находящий молока в груди матери, и 2-х-летний, начинающий сохнуть. Казалось, подушки и одеяло можно бы удержать, чтобы заснуть в привычных условиях после трудового дня, но больной лежит на вшивом кафтане и зябнет ночью, покрываясь дерюжкой. Казалось, можно бы удержать чай, пищу, но ее пришлось отдать странникам, ослабевшим и старым. Казалось, можно бы удержать хоть чистоту в доме. Но пришли нищие мальчики, и их оставили ночевать, и они напустили вшей, которых они только что с трудом вычесали, придя от больного.
   Нельзя остановиться, и где остановиться? Только те, которые не знают совсем того чувства сознания братства людей, вследствие которого эти люди приехали в деревню, или которые так привыкли лгать, что и не замечают разницу лжи от истины, скажут, что есть предел, на котором можно и должно остановиться. В том-то и дело, что предела этого нет, что то чувство, во имя которого делается это дело, таково, что предела ему нет, что если есть ему предел, то это значит только то, что этого чувства совсем не было, а было одно лицемерие. Продолжаю себе представлять этих людей. Они целый день работали, вернулись домой. Кровати у них уже нет, подушки нет, они спят на соломе, которую достали, и вот, поев хлеба, легли спать. Осень, идет дождь с снегом. К ним стучатся. Могут ли не отпереть? Входит человек, мокрый и в жару. Что делать? Пустить ли его на сухую солому? Сухой больше нет. И вот приходится или прогнать больного и положить его мокрого на полу, или отдать свою солому и самому, потому что надо где-нибудь спать, лечь с ним.
   Но и этого мало: приходит человек, которого вы знаете за пьяницу и развратника, которому вы несколько раз помогали и который всякий раз пропивал то, что вы ему давали, приходит теперь с дрожащими челюстями и просит дать ему 3 р., которые он украл и пропил и которые если он не отдаст, его посадят в тюрьму. Вы говорите, что у вас только и есть 4 р., и они необходимы вам завтра для уплаты. Тогда пришедший говорит: "да, это значит, всё только разговоры, а когда дело до дела, то вы такие же, как и все: пускай погибает тот, кого мы на словах считали братом, только бы мы были целы".
   Как тут поступить? Что сделать? Положить лихорадочного больного на сыром полу, а самим лечь на сухое, еще хуже -- не заснешь. Положить его на свою постель и лечь с ним: заразиться и вшами и тифом. Дать просящему последние 3 рубля, значит остаться завтра без хлеба. Не дать, значит, как он и говорит: отречься от того, во имя чего живешь. Если можно остановиться здесь, то почему не остановиться было раньше. Почему было помогать людям? Зачем отдавать состояние, уходить из города? Где предел? Если есть предел тому делу, которое ты делаешь, то все дело не имеет смысла, или имеет только один ужасный смысл лицемерия.
   Как тут быть? Что делать? Не остановиться, значит погубить свою жизнь, завшиветь, зачахнуть, умереть, и без пользы как будто. Остановиться, значит отречься от всего того, во имя чего делаешь то, что делаешь, во имя чего делал что-либо доброе. И отречься нельзя, потому что ведь это не выдумано мною или Христом, что мы братья и должны служить друг другу; ведь это так. И нельзя вырвать этого сознания из сердца человека, когда оно вошло в него. Как же быть? Нет ли еще какого выхода? И вот представим себе, что люди эти, испугавшись того положения, в которое их ставила их необходимость жертвы, приводящей к неизбежной смерти, решили, что их положение происходит от того, что средства, с которыми они пришли на помощь народу, слишком малы, и что этого не было бы и они принесли бы большую пользу, если б у них было много денег.
   И вот представим себе, что люди эти нашли источники помощи, собрали большие, огромные суммы денег и стали помогать. И не прошло бы недели, как случилось бы то же самое. Очень скоро все средства, как велики бы они не были, разлились бы в углубления, которые образовала бедность, и положение осталось бы то же.
   Но может быть есть еще 3-ий выход. И есть люди, которые говорят, что он есть и состоит в том, чтобы содействовать просвещению людей, и тогда уничтожится это неравенство. Но выход этот слишком очевидно лицемерный. Нельзя просвещать население, которое всякую минуту находится на краю погибели от голода, а главное, неискренность людей, проповедующих этот выход, видна уже потому, что не может человек, стремящийся к установлению равенства хотя бы через науку, поддерживать это неравенство всей своей жизнью. Но есть еще 4-ый выход, тот, чтобы содействовать уничтожению тех причин, которые производят неравенство, содействовать уничтожению насилия, производящему его. И выход этот не может не придти в голову тем искренним людям, которые будут пытаться в жизни своей осуществлять свое сознание братства людей.
   "Если мы не можем жить здесь, среди этих людей, в деревне, должны будут сказать себе те люди, которых я представляю себе, если мы поставлены в то ужасное положение, что мы неизбежно должны зачахнуть, завшиветь и умереть медленной смертью, или отказаться от единственной нравственной основы нашей жизни, то это происходит от того, что у одних скопление богатств, у других нищета; неравенство же это происходит от насилия, и потому, так как основа всего это насилие, то надо бороться против него". Только уничтожение этого насилия и вытекающего из него рабства может сделать возможным такое служение людям, при котором не было бы неизбежности жертвы всей своей жизнью. Но как уничтожить это насилие? Где оно? Оно в солдате, в полицейском, в старосте, в замке, которым запирают мою дверь. Как же мне бороться с ним? Где, в чем? И вот тут-то есть люди, все живущие насилием, и борющиеся с насилием, и насилием же борющиеся с ним. Но для человека искреннего это невозможно. Насилием бороться с насилием, значит ставить новое насилие на место старого. Помогать просвещению, основанному на насилии, значит делать то же самое. Собрать деньги, приобретенные насилием, и употреблять их на помощь людей, обделенных насилием, значит насилием лечить раны, произведенные насилием. Даже в том случае, который я представлял себе: не пустить больного к себе и на свою постель и не дать 3 рубля, потому что я силою могу удержать их, есть тоже насилие. И потому борьба с насилием не исключает необходимости в нашем обществе человеку, желающему жить по-братски, отдать свою жизнь, завшиветь и умереть, но при этом борясь с насилием: борясь проповедью ненасилия, обличением насилия и, главное, примером ненасилия и жертвы.
   Как ни страшно и ни трудно положение человека, живущего христианской жизнью среди жизни насилия, ему нет другого выхода, как борьба и жертва -- жертва до конца. Надо видеть ту пучину, которая разделяет завшивевших, заморенных миллионы людей с перекормленными, в кружевах, другими людьми, и чтобы заполнить ее, нужны жертвы, а не то лицемерие, которым мы теперь стараемся скрыть от себя глубину этой пропасти.
   Человек может не найти в себе сил броситься в эту пропасть, но миновать ее нельзя ни одному человеку, ищущему жизни. Можно не идти в нее, но так и знать и говорить, а не обманывать себя, не лицемерить.
   Да и нет, совсем не так страшна эта пучина. И если страшна, то страшнее те ужасы, которые предстоят нам на пути мирской жизни.
   На днях были известия, справедливые ли, нет (в этих случаях любят выдумывать), что адмирал Тройон для соблюдения чести (честь флота, предназначенного на убийство), чести флота, отказался спастись и как герой (скорее, как дурак) умер с своим кораблем. Ведь умереть от вшей, заразы, нужды, помогая людям и отдавая последнее, меньше шансов, чем умереть на маневрах, на войне.
   Ведь эти вши, и черный хлеб, и нужда кажутся так страшны. Ведь дно нужды не глубоко, и мы часто, как тот мальчик, который с ужасом провисел целую ночь на руках в колодце, в который он упал, боимся воображаемой глубины и воды: под мальчиком на поларшина ниже было сухое дно.
   Но не надо надеяться на это дно, надо идти на смерть. Только та любовь, для которой нет конца жертвам до самой смерти.
  
   18 - 19 июля 1893 г.
   1) Суждение о том, что наука полезна и спасет человечество от его бед, есть самообман. Искренние люди науки работают только для того, что имеют охоту узнать известные стороны известных явлений. То же и с искусством. А наука, как таковая, есть только известные случайные знания, не нужные, но ясные и не связанные с другим.
   2) Жило, жило человечество всегда так, что женщина была руководима мужчиной; вдруг сделалось то, что женщины не должны быть руководимы, а сами руководят.
   3) Если грабители захватили власть и богатство, то владеть властью и богатством будут те, которые будут подличать и потакать грабителям, т. е. самые подлые. От этого власть в руках женщин.
   4) Если бы кто сомневался в неразделимости мудрости и самоотречения, тот пусть посмотрит, как на другом конце всегда сходятся глупость и эгоизм.
   5) Форма романа не только не вечна, но она проходит. Совестно писать неправду, что было то, чего не было. Если хочешь что сказать, скажи прямо.
   6) Несправедливо, что веротерпимость основывается на справедливости, на том, что если я верю в свою религию, то и он имеет право верить в свою. Неправда. Всякий истинно верующий будет болеть от того, что другой не верит в то, что он считает истиной, и будет всеми имеющимися средствами стремиться обратить другого. То, что называется веротерпимостью христианина, есть только то, что тогда как магометанин обращает мечом, христианин не может употребить никакого другого средства, кроме убеждения и любви.
   7) Есть две улыбки: одна радости, это хорошая, другая насмешливости: 1) над другими, 2) над собой, почти стыда; обе дурные.
   8) Есть 4 (кажется 4) разные миросозерцания:
   1) Tо, что человек приходит в мир, как бы человек пришел на завод, в котором он, не обращая внимания, что и зачем делается на заводе, останавливая, портя и ломая всё устроенное на заводе, устраивает себе наиприятнейшую жизнь на этом заводе. Это делают всегда все дети и наивные, эгоистичные люди. Таких людей много: они ищут счастья в ущерб заводу и, переломав и перепортив многое, очень скоро видят, что счастья нет. Это самые обыкновенные люди. И почти все люди проходят через это миросозерцание.
   2) То, что человек начинает видеть, что завод есть завод, на котором нечто определенное делается; что всё на этом заводе хорошо устроено, но только ему нет на этом заводе места. Блестящие колеса вертятся, ремни ходят, что-то лезет, соединяется. Но всё это только мешает ему. И он начинает думать, что если хозяин, который его сюда послал, так хорошо всё устроил и не дал ему тут места (как ему кажется), то вероятно это сделано потому, что его назначение в другом месте, в другом учреждении.
   Это люди, признающие здешнюю жизнь приготовлением, испытанием для другой жизни, или испорченной жизнью, падением, грехом, как это понимают церковные люди. Всё тут хорошо. "И равнодушная природа красою вечною сиять", но назначение человека не здесь, а там, в au dela.
   3) Миросозерцание то, по которому люди, видя эту неустанную работу, не нужную для них, не дающую им счастья, признают эту жизнь всю злом и считают самым разумным и желательным для себя делом освобождение от нее, уничтожение своей всякой жизни (пессимизм, буддизм).
   4) То, при котором человек, увидав себя в середине этой творящейся со всех сторон работы, понимает, что если все и всё работает, то и он должен принимать в ней участие и найти себе свое место для работы. И стоит человеку понять это, как тотчас же ему станет ясно, что и как ему надо делать. И начав это делать, он достигает и того, чего искали первые, т. е. наибольшего личного счастья, и то, что счастье это не там, au dela, как думают это вторые, а здесь, в исполнении предназначенного дела. И увидит, что жизнь не есть зло, как это думают третьи, а благо не только личное, т. е. ограниченное пространством и временем, как то, которого ищут, а благо бесконечное и вечное. И это благо он будет чувствовать больше или меньше, смотря по тому, что он будет делать хозяйское неохотно, как раб, или охотно, как участник дела хозяина.
   9) Миллионы народов жили тысячи лет и питались не мясом и отдыхали периодически в 7-й день. И вот наука по первому вопросу нашла, что питаться растительной пищей без мяса нельзя, а по второму, сделав ряд опытов (посадив человека в клетку и заставив его вертеть камень), пришли к заключению, что отдых на 7-й день необходим. Если бы у них не было награбленных денег, на которые они покупают себе мясо, а они сами должны бы были работать, они давно бы пришли к несомненному правильному решению первого вопроса и без опытов в клетке узнали бы, как нужно отдыхать 7-й день.
   Вот он настоящий метод, и несомненный, который должен заменить ложный метод так называемой науки.
   10) Женщины, как евреи, платят за то рабство, в котором их держали, порабощением мужчин. И поделом. Но не надо поддаваться и надо уничтожить в себе эту слабость, на которой они ловят нас. Так что это полезно.
   11) Искусство, говорят, не терпит посредственности. Оно еще не терпит сознательности. Я певец, напомадился, надел фрак и галстуки и буду, стоя на эстраде, петь вам. И я весь похолодел, и мне противно. А кормилица с нянькой идут по саду и тихим голосом одна напевает, другая вторит народную песню. Кроме того, громко петь хорошо страшно трудно.
  
   16 августа 1893 г.
   1) Нынче ночью проснулся и стал мучительно думать. Так же мучительно думал и с вечера. И всё хуже, хуже и был на границе нервного расстройства. Стал молиться всю молитву. И в особенности сознание своей зависимости, исключающей все другие зависимости, от Бога. То, что не моя пусть будет воля, а Твоя. (И ошибки мои, допущение их, как я ни раскаиваюсь в них -- Твоя воля.) Не то, чего я хочу, но чего Ты хочешь, и не так, как я хочу, а как Ты хочешь. И это сознание удивительно успокоило меня и ночью и сейчас, когда пишу это. Я тоскую об этой неприятности. А она-то именно нужна для того, чтобы обратить меня к Пославшему меня, чтобы вызвать сознание одной, высшей зависимости от него, уничтожающей все другие. Гонения, мученичество не сделали бы этого со мной: они возгордили бы меня. А это унижает меня, показывает мне мою ошибку, мою неправду. А это-то и надо мне. Другое утешает и успокаивает меня -- это вступление в молитву: да святится имя Твое. Имя Твое есть любовь. Пребывающий в любви, пребывает в Боге и Бог в нем и т. д. Если кто видит брата своего в нужде (я прибавлю и в заблуждении) и закрывает от него сердце свое, то как пребывает в том любовь Божия? Не оставить братьев в нужде -- надо обличить угнетателей, не оставить людей в заблуждении -- надо обличить их. Но тут-то и нарушается любовь. Обличить, любя. А я умею только шипя злобой, как животное. Господи, помоги мне, не переставая, сознавать себя в воле Твоей и творить ее.
   2) Человек живет только Богом, только тогда, когда он сознает в себе Бога и живет им, то молитва есть то же, что обращение цветка к солнцу. Обращаясь к солнцу, он воспринимает в себя все лучи его.
   3) Бывает, что человек вдруг с раздражением начинает защищать положение самое, на ваш взгляд, не важное. Вам кажется: это кирпич, и вся цена ему 3 коп. Но для него этот кирпич есть замок свода, на котором построена вся его жизнь
   4) Иногда себе и некоторым людям всегда кажется, что есть заслуга в том, чтобы отдаваться в волю Пославшего и совершать дело Его. Но тут нет и не может быть заслуги, тут награда, благодеяние, возможности блаженства сознания себя в Его воле.
   5) Одна из главных помех движения вперед человечества для установления Царства Божия, это дети, юноши, женщины, люди, лишенные религиозного чувства. Но та самая сила, которая в этих существах удерживает движение вперед, закрепляет это движение, когда оно уже началось, и распространяет его.
   6) Не только всякое сумасшествие есть дошедший до последнего предела эгоизм, самодовольство, самовозвеличение (мания величия), но всякое ослабление духовной силы выражается увеличивающимся эгоизмом, самодовольством и самовозвеличением, исключительностью заботы о себе.
   7) Разговор с социал-демократами (юноши и девицы). Они говорят: "Капиталистическое устройство перейдет в руки рабочих и тогда не будет уже угнетения рабочих и неправильного распределения заработка". "Да кто же будет учреждать работы, управлять ими?" -- спрашиваю я. "Само собой будет идти, сами рабочие будут распоряжаться". Да ведь капиталистическое устройство установилось только потому, что нужны для всякого практического дела распорядители с властью. Будет дело, будет руководство, будут распорядители с властью. А будет власть -- будет злоупотребление ею, то самое, с чем вы теперь боретесь.
   8) Что лучше мужчине и женщине: кокетничая сходиться на бале или над постелью тифозного больного? Первое лучше.
   9) Никак нельзя сказать, не только полезна или бесполезна жизнь, которую ведет человек, но нельзя даже сказать, радостна она или нет. Это узнается только впоследствии, когда она вся видна будет. То же, что в работе. Спросите пахаря во время работы, радостна ли его жизнь. Он не знает и скорее думает, что радостна жизнь праздная богача, а спросите, когда он старик и вспоминает о своей жизни.
   10) Как бы помнить всегда свое достоинство посланника Божия, которому поручено Его дело. Если бы я был послом царя в Турции, как бы я следил за собой. А теперь, послом Бога в мире, всё нипочем. А еще царь мог бы чего-нибудь не узнать, а тут скрыть ничего нельзя.
  
   23 августа 1893 г.
   1) Я говорил Мите Олсуфьеву о том, что религия есть установление отношения человека к бесконечному, такое, которое определяет его поступки. Он говорит, что это неясно. И действительно для него это неясно, потому что ему хочется, чтобы я бы сказал ему такое определение религии, которое отвечало бы его неясному представлению о том, чем бы он желал, чтобы была религия. В роде того, как если бы человеку, который представляет себе, что пахота есть езда на лошади, было бы неясно определение пахоты вздиранием и переворачиванием верхнего слоя земли.
   2) В первый раз, на этих днях молясь словами: и ненадежен для Царства Божия взявшийся за плуги оглядывающийся назад, я понял все значение этих слов. Делай то, что нужно для установления Царства Божия (я невольно отношу это к печатанию моей книги), и не заботься о том, что от этого будет. Ничего, кроме хорошего, от этого ни для кого выйти не может.
   3) Представлял себе, как прокурор или жандарм будет требовать от меня подписки не писать или чего подобного, говоря, что у меня на это высочайшее повеление. Не может быть высочайшее, потому что у меня высочайшее -- защищать братьев своих и обличать их гонителей. Есть только 2 средства заставить замолчать меня: или то, чтобы перестать делать то, что я обличаю, или убить меня, или запереть на век; действительно только первое, и потому скажите тем, кто вас послал, чтобы они перестали делать то, что делают.
   4) В каждой болезни есть доля духовного страдания. Эта доля может быть различна от 80 до 10, но, скажем, что она 50%. Вот эти-то 50% и могут быть устранены духовным лечением.
   5) Противники христианства в жизни говорят: вы хотите уродства, разрушения всего. Посмотрите, как правильно и красиво идет наша жизнь. А послушаться вас, и будет разгром. Это всё равно, что те люди, которые подштукатурят и подкрасят заваливающийся дом и, указывая на вырытые ямы для фундамента нового, скажут: вот, чего вы хотите.
   6) С Страховым разговор: Он хочет во всем находить хорошее и, по крайней мере, не пропускать его там, где оно есть. Но дело в том, что, как ни опасно пропустить хорошее, не оценив его, еще опаснее признать хорошим и удерживать то, что мы призваны всей нашей жизнью уничтожать и заменять. На ноже ходить.
   7) Другой разговор с Страховым о том, что, как дошли люди теперь до обеспеченья каждого человека от насилия, грабежа, убийства, от диких зверей, так теперь пора дойти до обеспеченья каждого человека от голодной смерти. Это теперь предполагается только, но этого нет. Как скоро правительство и берет в свое ведение человека, оно его кормит.
    
   5 октября 1893 г.
   1) Наука -- тюрьмоведение.
   2) Есть два рода умов: один ум -- логический, эгоистический, узкий, длинный, и другой -- чуткий, сочувствующий, широкий, короткий.
   3) Есть два способа познавания внешнего мира: один самый грубый и неизбежный способ познавания пятью чувствами. Из этого способа познания не сложился бы в нас тот мир, который мы знаем, а был бы хаос, дающий нам различные ощущения. Другой способ состоит в том, чтобы, познав любовью к себе себя, познать потом любовью к другим существам эти существа; перенестись мыслью в другого человека, животное, растение, камень даже. Этим способом познаешь изнутри и образуешь весь мир, как мы знаем его. Этот способ есть то, что называют поэтическим даром, это же есть любовь. Это есть восстановление нарушенного как будто единения между существами. Выходишь из себя и входишь в другого. И можешь войти во все. Всё -- слиться с Богом, со Всем.
   4) Дети еще тем хороши, что у них нет дела, а они заняты только тем, как бы хорошо провести день. Так их и воспитывать надо. А мы торопимся приучать их к делу, т. е. к тому, чтобы вместо вечного дела перед Богом и своей совестью они бы делали то дело, которое установлено какими-то людьми по уговору, как игра.
   5) Чтобы узнать, веришь ли в молитву, попробуй молиться о том, чего не желаешь или боишься.
   6) Когда колешь жесткую плаху, первый удар отскакивает, как от стали, и думаешь, что ничего не сделал и напрасно бить. И беда, если заробеешь. Но бей еще, и скоро услышишь глухие удары. Это значит, что тронулось. И еще несколько ударов, и плаха расколется. В таком положении мир по отношению к христианской истине. А как я помню то время, когда удары отскакивали, и я думал, что это безнадежно. То же и с людьми. Надо, как тот человек, который стал вычерпывать море. Если он отдаст свою жизнь на дело, то, какое бы ни было дело, оно сделается, а тем более дело Божье.
   7) Каждый поступок маленького ничтожного существа человека -- бесконечно малая величина, в сравнении со всеми действующими силами в бесконечном пространстве и времени; действие его бесконечно и по пространству и по времени.
   8) Говорят, одна ласточка не делает весны; но неужели от того, что одна ласточка не делает весны, не лететь той ласточке, которая уже чувствует весну, а дожидаться. Так дожидаться надо тогда и всякой почке и травке, и весны не будет.
   9) Да, добро только тогда, когда не знаешь, что его делаешь. Как только оглянулся, как в сказке о добывании живой воды, поющего дерева, так и пропало то, что добыл. Чтоб левая не знала, что делает правая -- не предписание, а утверждение того, что, когда левая знает, то это уже не добро.
   10) Радости прежней жизни вспоминаются в этой, как поэтическое чувство. Поэтическое чувство -- большая память и много пережитого в прежней жизни. Может быть, в прежней жизни я был атом, сложившийся в теле и стремившийся к соединению, и в этом была вся жизнь. Теперешняя жизнь для будущей покажется с своей любовью к людям таким же несложным простым законом притяжения.
   11) Сколько разных сторон есть предмета, сколько радиусов шара = , столько жизней мы проходим и будем проходить. Проходя же, делать дело совершенствования.
   12) Главное бедствие очень культурных людей, как Амиель, это их балласт разностороннего и, особенно, эстетического образования. Это больше всего мешает им знать, что они знают, как говорил Лаодцы (это болезнь). Им жалко выкинуть этот балласт, а с этим балластом они не могут уместиться на лодке христианского сознания. И им не верится, чтобы для такого простого дела, как христианское спасение, можно бы было пожертвовать таким сложным и утонченным. Это Амиель; имя им легион.
   13) Милль говорит: "Человечество получит большую долю счастья, когда каждый человек будет преследовать свое счастье под условием соблюдения правил и условий, требуемых для блага прочих, чем нежели когда человек поставит единственною целью благо всех прочих". Это справедливо, но только при том, чтобы под благом отдельного человека разуметь его благо духовное, т. е. согласие его с волей Бога, или, проще, удовлетворение требований своей совести (разума и любви). Каждый человек пусть ищет Царства Божия и правды его, пусть в этом положит свою цель, и получится наибольшее счастье всех, но тогда выйдет то, что счастье человека будет состоять в том, чтобы соблюдать те правила и условия, при которых достигается благо всех людей. Т. е. получится то самое, что отрицает Милль.
   14) Лаодзи говорит о том, что высшее в мире есть пустота, как вместилище сосуда, пустота ступицы, пустота мехов кузнечных, что главное средство употребления есть пустота. Это ничто иное, как свобода -- не политическая свобода, которая никогда не свободна, но свобода внутренняя, свобода от страстей, та свобода, без которой ничего не может быть совершено великого, т. е. та свобода, которая, если есть у человека, делает его всемогущим.
   15) Мужья ненавидят именно своих жен, как Лессинг сказал: была одна дурная женщина, и та моя жена. В этом виноваты сами женщины своей лживостью и комедиантством. Они все играют комедию перед другими, но не могут продолжать играть за кулисами перед мужем, и потому муж знает всех женщин разумными, добрыми, одну только свою знает не такой.
  
   3 ноября 1893 г.
   1) Ничто так не мешает людям понимать смысл жизни и жить, как должно, как то, что они придумывают себе специальные точки зрения. Так, положим, человека на ваших глазах убивают. Если у вас нет никакой специальной точки зрения, вы броситесь отнимать или, по крайней мере, будете негодовать, отговаривать, но если у вас точка зрения эстетическая, вы наблюдаете выражение чувств, позы; если у вас точка зрения служебная, вы одобряете правильность, или не одобряете неправильность с служебной точки зрения; если у вас точка зрения религиозная, вы рассуждаете о грехе и т. п.
   2) Многие люди, переходя от мирской жизни к христианской, бывают в тяжелом переходном положении тогда, когда всякая деятельность мирская потеряла смысл и не влияет, а деятельность христианская -- форма служения Богу -- еще не найдена. Когда находишься в этом положении, не думай, что можешь вернуться к старому, или что можешь оставаться в бездействии, но знай, что спасение только в новой, совсем новой, другой христианской деятельности: содействии установлению Царства Божия.
   3) Отчего всегда люди гадали на птицах, внутренностях, и на картах, пасьянсах? Гадание, обещающее успех, подбавляет энергии, надежды на успех. И потому, когда хочется гадать, знай, что хочется прибавки энергии, прибавь.
   4) Жить до вечера и до веку. Жить так, как будто доживаешь последний час и можешь успеть сделать только самое важное. И вместе с тем так, как будто то дело, которое ты делаешь, ты будешь продолжать делать бесконечно.
   5) Не думай никогда, что ты не любишь, или что тебя не любят. Это только нарушена чем-то всегда существовавшая и существующая любовь между тобой и людьми, и тебе надо только постараться устранить то, что нарушает эту вечно связывающую между собой людей любовь, которая всегда есть.
    
   22 декабря 1893 г.
   1) Как страшно это -- забыть Бога. А это делается незаметно. Дела для Бога подмениваются делами для людей, для славы, а потом для себя, для своего скверного себя. И когда ткнешься об эту скверность, хочется опять подняться.
   2) Неясность определения искусств, музыки, например, происходит от того, что мы хотим приписать им значение, соответственное тому несвойственному им высокому положению, в которое мы их поставили. Значение их: 1) помощь для передачи своих чувств и мыслей словом; вызывание настроения, соответствующего тому, что передается, и 2) безвредное и даже полезное, в сравнении со всеми другими, следовательно, полезнейшее из всех других удовольствий.
   3) По свеже замерзшему льду можно пройти напросте, но если надо нести тяжесть, надо проломать лед до старого. Или, чтобы строить дом, надо выкопать. (Не выходит эта притча.)
   4) Как только ты видишь в себе матерьяльное явление, так ты ничто, потому что ты часть бесконечной материи в бесконечном пространстве и времени. Для того, чтобы ты был что-нибудь, тебе надо быть чем-нибудь нематерьяльным: духовным существом. Но и духовное существо твое ограничено и составляет как бы ничто в сравнении с , бесконечностью разума, бесконечной любовью. Чтобы быть чем-нибудь, тебе надо быть орудием, органом Сущего, его дифференциалом.
   5) Ми-ти (китаец) прав: любовь всепобедна. Но он не прав тем, что хочет переделывать ее, приучать к ней людей. Она не может быть употреблена внешним, она может быть употреблена только внутренним образом, т. е. что человеку, познавшему ее, надо жить ею. Это же и единственное средство ее распространения.
   6) Забыть Бога, т. е. забыть, что смысл жизни только в Боге. Как это страшно. А это беспрестанно случается со мной.
   7) Спроси себя хорошенько, чего ты хочешь из двух: чтобы тебя сейчас возвеличили, чтобы ты видел плоды своих дел, но было бы возможно сомнение в твоем деле, или чтобы ты был не понят, поруган до конца, но дело твое было бы наверно дело Божие?
   8) Вера в дела людские, в науку, например. Положиться на них без разбора, всё равно, что брать рожь из невеянного вороха и печь из него хлебы, настаивая на том, что это хлеб, и он обмолочен.
   9) Либералы у нас точно раскольники старообрядцы. Все это кристаллизировало, окаменило их принципы. И они понимают только свое отношение к правительству; спор о перстах и т. п. Иное же отношение к тому, с чем они борются, кажется им не только чуждым, но враждебным.
   10) Смотрю на женщин курсисток, с книжками, тетрадями бегающих с лекций на лекцию. На женщин живописцев, музыкантов. Всё они могут. И, как обезьяны, всё переняли у мужчин. Одного не могут женщины (девушки еще могут) -- это нравственного двигателя.
   11) У одного хозяина была на его заведеньи и трудная и, главное, опасная работа. Заставлять людей делать опасную работу насилием или нуждой он не хотел. Он предоставлял им полную свободу и давал им всё, чего они желают, но для того, чтобы придать им смелости и сравнять их всех между собой, он всех их приговорил к смерти. Но только не всех вдруг, в одно определенное время, а по жребию. Так что из миллионов перемешенных жеребьев вынимались каждый день тысячи, и тех казнили. И никто не знал, кому когда придется итти на казнь. От этого людям этим уже нельзя было бояться делать дело хозяина, как бы оно страшно ни было, потому что более страшное, смерть всегда висела над ними.
   И вот нашлись из них люди столь глупые, что, зная, что они всякую секунду неизбежно умрут, они все-таки стали обеспечивать свою жизнь и избегать опасностей и перестали делать хозяйское дело. Тогда хозяин уже сделал еще так, чтобы те, которые не исполняли его дела, были лишаемы увеселений и не только в очередь, но сверх очереди подвергались смерти.
   Хозяин -- это Бог. Работники -- это все люди. Казнь -- это смерть, часа которой никто не знает. Люди, которые стали обеспечивать себя и бояться делать дело Божье, -- это богатые люди, заботящиеся о своей жизни. Новое распоряжение хозяина о том, чтобы те, которые боятся делать дело его жизни, были лишены увеселения и казнены не в очередь, -- это пресыщенность, болезненность, физическая и духовная слабость богатых людей и ранняя смерть, постигающая их.
  
   1894
  
  
   24 января 1894 г.
   1) Никак не отделаешься от иллюзии, что знакомство с новыми людьми дает новые знания, что чем больше людей, тем больше ума, доброты, как чем больше вместе углей горящих, тем больше тепла. С людьми ничего подобного: всё те же, везде те же. И прежние и теперешние, и в деревне и в городе, и свои и чужие, и русские и исландцы и китайцы. А чем больше их вместе, тем скорее тухнут эти уголья, тем меньше в них ума, доброты.
   2) В книге Чичерина доказывается философски, что сущность христианства есть вочеловечение, искупление, воскресение. Нечто подобное же доказывается философски же в статье Александра Введенского. Это доказывает только то, что на философском жаргоне можно доказывать, что хотите, и потому ничего нельзя доказать.
   3) Самое главное, скрытое, внутреннее препятствие для признания людьми всей истины состоит в том, что они чуют, а иногда и знают, что признание истины несовместимо с теми огромными успехами техники, которые дают приятность нашей жизни. Они чувствуют, что все эти удобства жизни, или большая доля их, при правильном устройстве ее, не могут удержаться, что 0,99 должны погибнуть, и им кажется, что без них жизнь не в жизнь. Они ошибаются, как тот, кто боится из города переехать в деревню.
   4) Мы хотим угодить Богу и людям, т. е. чтобы нас одобряла наша совесть и люди. Это невозможно. Почти всегда (по крайней мере, во время поступка и скоро после совершения его) люди не одобряют то, что одобряет совесть, и наоборот.
   5) Приехали к Илюше. С утра вижу, по метели ходят, ездят в лаптях мужики, возят Илюшиным лошадям, коровам корм, в дом -- дрова. В доме старик-повар, ребенок-девочка работают на него и его семейство. И так ясно и ужасно мне стало это всеобщее обращение в рабство этого несчастного народа. И здесь, и у Илюши -- недавно бывший ребенок, мальчик -- и у него те же люди, обращенные в рабов, работают на него. Как разбить эти оковы? Господи, помоги мне, если ты открыл мне это так ясно и так нудишь меня.
   6) Как ужасна жизнь для себя, жизнь, не посвященная на служение божьему делу! Ужасно, когда понял тщету и погибельность личной жизни и свое назначение служения. Эта жизнь не ужасна только для тех, кто не увидал еще пустоты личной семейной жизни. Она не ужасна, когда человек бессознательно служит общей жизни, и не ужасна, а спокойна и радостна, когда человек сознательно служит ей. Ужасна она во время перехода от одной к другой. А переход этот неизбежно должен пережить всякий. Я думаю, даже ребенок, умирая.
   7) Мне очень грустно, серьезно, но хорошо. Как будто чувствую приближающееся изменение формы жизни, называемое смертью. (Нет, и это слишком смелое утверждение.) Не изменение формы, а тот переход, при котором ближе, яснее чувствуешь свое единство с Богом. Так я представляю себе:
   и т. д.
   Прямая линия -- это Бог. Узкие места -- это приближение к смерти и рождение. В этих местах ближе Бог. Он ничем не скрыт. А в середине жизни он заглушен сложностью жизни. Господи, прими меня, научи меня, войди в меня. Будь мною. Или уничтожь меня. Без тебя не то что не хочу, но нет мне жизни. Отец!
  
   9 февраля 1894 г.
   1) Все молокане, штундисты одинаково организованы и заимствуют свою организацию друг у друга. Та же внешняя обрядность и подчиненность власти, как и у православных, и потому то же подобие благочестия, т. е. лицемерие.
   2) Думал за это время с ужасной силой о значении своей жизни, но высказать не могу и 1/100 того, что чувствовал!
   3) Смысл жизни для меня стал уже исключительно в том, чтобы служить Богу, спасая людей от греха и страданий. Страшно только то, что захочешь угадать тот путь, который хочет сделать Бог, и ошибешься и поспешишь и, вместо того чтобы содействовать, помешаешь, задержишь. Одно средство не ошибаться -- не предпринимать, а ждать призыва Бога -- такого положения, в котором нельзя не поступить так или иначе: для Бога, а не против него; и в этих-то случаях все силы души напрягать на то, чтобы делать первое.
   4) Человек стоит на пути истинной жизни только тогда, когда то, что он делает, ведет его к совершенству и содействует установлению Царства Божия на земле. И только тогда чувствуешь полное удовлетворение, когда сознаешь, что подвигаешься вперед, подвинулся, и когда видишь, что послужил людям, миру, когда служишь им. Это не рассуждение, а утверждение несомненного факта. Только эти два чувства дают удовлетворение.
   5) Ясно пришла в голову мысль повести, в которой выставить бы двух человек: одного -- распутного, запутавшегося, павшего до презрения только от доброты, другого -- внешне чистого, почтенного, уважаемого от холодности, не любви.
    
   23 марта 1894 г.
   1) Искусство истинное только тогда, когда совпадает внутреннее стремление с сознанием исполнения дела Божия: можно стремиться выразить то, что занимает, но что не нужно Богу, и можно стремиться содействовать произведением искусства делу Божию, но не иметь к нему внутреннего стремления, и будет не искусство.
   2) Художественное произведение есть то, которое заражает людей, приводит их всех к одному настроению. Нет равного по силе воздействия и по подчинению всех людей к одному и тому же настроению, как дело жизни и, под конец, целая жизнь человеческая. Если бы столько людей понимали все значение и всю силу этого художественного произведения своей жизни! Если бы только они так же заботливо лелеяли ее, прилагали все силы на то, чтобы не испортить его чем-нибудь и произвести его во всей возможной красоте. А то мы лелеем отражение жизни, а самой жизнью пренебрегаем. А хотим ли мы, или не хотим того, она есть художественное произведение, потому что действует на других людей, созерцается ими.
   3) Терять людей?! Мы говорим: я потерял жену, мужа, отца, когда они умерли. Но ведь часто и очень часто бывает, что мы теряем людей, которые не умирают: так расходимся с ними, что они хуже, чем умерли. А напротив, часто, когда люди умирают, мы тогда-то и находим их, сближаемся с ними.
   4) Сестра Машинька зазвала меня на юродивую. Юродивая очень милая, но она при мне говорила всё пошлости, обращая меня. Хорошо же она говорила, по рассказам сестры, когда она увещевала строптивую горничную девушку. "Ты ведь душу свою губишь, говорила она, а ведь душа в тебе хорошая, прекрасная. Жаль ее бедную. На что ты ее мучаешь так" и т. д. Это мне понравилось.
   5) Красотой мы называем теперь только то, что нравится нам. Для греков же это было нечто таинственное, божественное, только что открывавшееся.
   6) Мне часто случалось, особенно с Сережей-братом, оправдываться, когда он нападал на меня, утверждая, что я живу дурно, что я обманываю людей, пользуясь всем, как и другие, и т. п. И я оправдывался и хвастался своим христианством: "Нет, я добрый, хороший!" Как глупо! Христианин не может оправдываться. Когда его осуждают, он может сказать только то, что мало мне этого, что если бы вы всё знали про меня, вы бы не так еще бранили бы меня и были бы правы. Христианин всегда виноват и почти во всем.
   7) Часто за это последнее время, ходя по городу и иногда слушая ужасные, жестокие и нелепые разговоры, приходишь в недоумение, не понимаешь, чего они хотят, что они делают, и спрашиваешь себя: Где я? Очевидно, дом мой не здесь.
   8) Если бы человек знал наверно, что жизнь его кончается этой жизнью, то что бы стал он делать на закате жизни, как я?
   Дела все здешние перешли уже в другие, более молодые руки, а что же делать ему? Только когда веришь, что жизнь. не кончается здесь, остается всегда самая важная и всегда интересная и нужная работа над своей душой, которая не пропадает, а окажется нужной там.
  
   21 апреля 1894 г.
   1) Тяжесть потери любимых людей: ребенка, мужа, жены, отца, матери, заключается, главное, в том, что, лишаясь их, человек лишается того, что выводило его из себя, из своего эгоизма, и без них он остается в самом ужасном для человека положении, если он не христианин, опять один с самим собою.
   2) Ужасно смотреть на то, что богатые люди делают с своими детьми. Когда он молод и глуп и страстен, его втянут в жизнь, которая ведется на шее других людей, приучат к этой жизни, а потом, когда он связан по рукам и по ногам соблазнами -- не может жить иначе, как требуя для себя труда других, -- тогда откроют ему глаза (сами собой откроются глаза). И выбирайся, как знаешь: или стань мучеником, отказавшись от того, к чему привык и без чего не можешь жить, или будь лгуном.
   3) Представь себе, что любимая женщина обещала тебе свиданье вечером. Как ты проведешь этот день, как будешь готовиться к этому свиданию? Как будешь бояться, чтобы не кончился мир до этого свиданья. А совершись свиданье, и после пусть будет, что будет. Вот что значит желать. Вот так-то желать я бы хотел исполнять волю Бога. Так же страстно только одного желать -- исполнения ее. Возможно ли это? Да, возможно. Для этого нужно только, чтобы так же ясно знать, в чем дело, нужно сознавать труд свой, нужно, чтобы была жертва. Молю Бога об этом. И верю, что Он даст мне этого. Целый день нынче молился об этом.
   4) Молился нынче, гуляя, о том, чтобы Бог утвердил во мне веру в то, что я знаю дело Божие и творю его. И думал, что всё дело в этой вере. Если я верю, что творю дело Божие в себе, то я уже творю его. Увеличивая веру в себе, я увеличиваю ее в других и внутренним и внешним путем: внутренним -- тем, что та часть моего я, в которой я увеличиваю веру, есть та единая сущность, которая есть во всех людях, и, увеличивая ее в себе, я увеличиваю ее во всех, как бы увеличивая ту жидкость, которая разлита во всех (дурно пишу); внешним путем я увеличиваю ее в других тем, что моя вера неизбежно заражает верою всех окружающих так же, как бы капля в море, имеющая возможность развивать в себе тепло, неизбежно сообщала это тепло и всем окружающим ее каплям.
  
   3 мая 1894 г.
   1) Читал вчера поразительную по своей наивности статью профессора Казанского Университета Капустина о вкусовых веществах. Он хочет показать, что всё, что люди употребляют: сахар, вино, табак, опиум даже -- необходимо в физиологическом отношении. Эта глупая, наивная статья была мне в высшей степени полезна; она ясно показала мне, в чем лицемеры науки полагают дело науки. Не в том, в чем она должна быть: определении того, что должно быть, а в описании того, что есть. Совершенное извращение науки совершилось именно со времени экспериментальной опытной науки, т. е. науки, которая описывает то, что� есть, и потому не наука, потому что то, что� есть, мы все так или иначе знаем, и описание этого никому не нужно. Люди пьют вино, курят табак, и наука ставит себе задачей физиологически оправдать употребление вина и табаку. Люди убивают друг друга, наука ставит себе задачей оправдать это исторически. Люди обманывают друг друга, отнимают для малого числа землю или орудия труда у всех, и наука экономически оправдывает это. Люди верят в нелепицы, и теологическая наука оправдывает это.
   Задачей науки должно быть познание того, что должно быть, а не того, что есть. Теперешняя же наука, напротив, ставит себе главной задачей отвлечь внимание людей от того, что должно быть, и привлечь его к тому, что есть и что поэтому никому знать не нужно.
   2) Самые самодовольные и спокойные люди те, страсти которых и требования от жизни не превосходят того, что допускается светом: любовницы, дома терпимости, даже педерастия, служба, жалованье, присвоение женитьбой, война, дуэль и т. п.
   3) L'etre eternal une fois qu'il est est toujours. Таково то, что� есть в человеке -- то, что� живет среди мертвого, в мертвом, что� живет мертвым (творительный падеж).
   4) Жить для служения Богу, для установления Царства Божия, не зная как? когда? -- это мало. Потому-то и дана человеку его душа, душа, совершенствуя которую, он только может служить Царству Божию. А совершенствовать свою душу -- этого не мало, а достаточно. Это дело может поглотить так же сильно, как всякая страсть.
  
   15 мая 1894 г.
   Благо матерьяльное себе приобретается только в ущерб другим. Благо духовное -- всегда через благо других.
  
   2 июня 1894 г.
   1) Сейчас получил телеграмму о смерти Ге. Не пишутся слова: смерть Ге. Как все-таки мы слепы и видим только то, что нам кажется. Так, нам кажется, нужен был он с своими проектами и планами. Но нет. Я его очень -- не хочу говорить: любил, очень люблю, но все-таки мне казалось, что он, хотя далеко не кончил в смысле художественном, далеко не кончил в смысле христианского и развития движения. Страшно писать это. Но это казалось мне. Мне ужасно жалко его. Это был прелестный, гениальный старый ребенок.
   2) Женщины -- это люди с половыми органами над сердцем.
   3) Всё хотим общего организационного дела, а не делаем частного, личного, домашнего, разнообразного. Не в суде, не в литературе, не в палате, а дома, с слугой, с прачкой, с дворником.
   4) Собирал ландыши. И вдруг вижу белый ландыш, нагнулся -- это свет на зеленом листке. В глазах у меня представление ландыша, и я его вижу везде. Так всё то, что я вижу в этой жизни, всё это от того, что в той жизни я видел, любил, искал этого -- идея.
     
   13 июня 1894 г.
   1) Какая-то связь между смертью и любовью. Любовь есть сущность жизни, и смерть, снимая покров жизни, оголяет ее сущность любовью. Когда человек умер, только тогда узнаешь, насколько любил его.
   2) Всё, что вижу: цветы, деревья, небо и земля, всё это мои ощущения. Ощущения же мои суть ничто иное, как сознание пределов моего "я". "Я" стремится расшириться и в этом стремлении сталкивается с своими пределами в пространстве, и сознание этих пределов дает ему ощущения; а ощущения оно объективирует в цветы, деревья, землю, небо. Что же такое любовь? Зачем любовь, когда жизнь состоит в этих столкновениях с своими пределами? Столкновение с этими пределами необходимо, и в этих столкновениях игра жизни. При чем тут любовь? Не помню как, но это представление жизни упраздняло любовь, делало ее ненужной. И на меня нашло сомнение и уныние. Не выдуманное ли всё то, что я думаю и говорю о любви. Правда, что не один говорю про нее, не я выдумал это. А давно и все. Но хотя это и дает вероятие, что есть что-то, все-таки не самообман ли это? Да почем же я знаю, что я -- я, а что всё то, что я вижу, есть только предел меня? Кроме сознания пределов, есть сознание себя, того, что� сознает пределы. Что же это сознание? Если оно чувствует пределы, то оно по существу своему беспредельно и стремится выйти из этих пределов. Чем же я могу выйти из этих пределов? Чем могу проникнуть за них? Только тем, чтобы любить то, что� за пределами. Так что любовь уничтожает пределы, соединяя того, кто любит, с тем, что за пределами, с Богом, с любовью.
   Посредством любви человек разрушает ограничивающие его пределы, может делаться беспредельным -- Богом. Сначала человек уничтожает эти пределы между ближайшими к нему, понятнейшими существами, потом между более отдаленными, труднее постигаемыми.
   Но как же питаться, не убивая растений, не давя траву, насекомых, т. е. не нарушая любви. Стало быть, как не увеличивай пределы, в этом мире немыслимо осуществление полной любви, т. е. уничтожение пределов между собой и миром. Невозможно полное осуществление, но возможно бесконечное приближение. Но мир этот не один -- есть другие миры, в которых осуществление это вероятно возможно. Человек, с одной стороны, приближает в этом мире осуществление царства Бога, т. е. любви, с другой -- сам готовится к той жизни, в которой это возможно. Кто готовится?
  
   14 июня 1894 г.
   1) Мы переживаем теперь тот неизбежный момент во всяком процессе отрезвления. Пена должна осесться, дым рассеяться, размах прекратиться для того, чтобы начался настоящий, твердый, неудержимый рост. Будут и есть уже охлаждения, отпадения, отречения и даже предательства. Тем лучше. Прожигается всё то, что может сгореть.
   2) Смотрел на прелестный солнечный закат. В нагроможденных облаках просвет, и там, как красный неправильный угол, солнце. Всё это над лесом, рожью. Радостно. Нет, этот мир не шутка, не юдоль испытания только и перехода в мир лучший, вечный, а это один из вечных миров, который прекрасен, радостен и который мы не только можем, но должны сделать прекраснее и радостнее для живущих с нами и для тех, кто после нас будет жить в нем.
  
   15 июня 1894 г.
   Пришел Лева и, по случаю письма Колички, стал говорить, что не хорошо он жил, потому что не был счастлив, потому что жизнь его не давала ему счастья. По его мнению поверка истинности -- это сознание счастья. Не могут этого понять молодые, да и многие немолодые нерелигиозные люди, что истинна только та точка зрения, при которой счастие совсем устраняется. Да и как же взять поверкой истинности счастье? Сознание счастья обманчиво, переменчиво. То, что мне вчера казалось счастьем, нынче уже не кажется таким.
   25 июня 1894 г.
   1) Положение наших детей очень дурно: нравственного авторитета нет никакого. Соня разрушает старательно мой, а на место его ставит свои комические требования приличия, выше которых им легко стать. Жалко и их и ее. Ее мне особенно жалко стало последнее время. Она видит, что всё, что она делала, было не то и не привело ни к чему хорошему. Сознаться же в том, что она виновата в том, что не пошла за мной ей невозможно почти. Это слишком ужасно бы было раскаяние.
   2) Цель жизни в том, чтобы вызвать в себе Бога, который хочет блага всем. Жизнь может быть в том, чтобы заглушить этого Бога, или в том, чтобы вызвать его.
   Царство Бога может быть только в душе, т. е. душа может быть покорна Богу, слиться с ним. Эта же покорность и есть средство установления Царства Божия в мире. Установление Царства Божия в мире есть неизбежное последствие.
   3) Говорят: искусство естественно, птица поет. На то она птица. А человек -- человек -- имеет высшие требования. Да и если он поет, как птица, то он прекрасно делает, но если он собирает сотни музыкантов, изуродованнных людей, в своих консерваториях, которые в белых галстуках играют непонятную симфонию, то он не может уже отговариваться птицей: он тратит разум, данный ему для высших целей, на подражание -- и неудачное -- птице.
   4) Приятно есть, спать, испражняться даже, на чистом месте, т. е. приятно грязнить. Так же и нравственно. От этого приятна девственность и тела и души -- чтобы иметь удовольствие загрязнить ее.
   5) Все требования добра могут быть непосильны человеку, кроме одного, которое всегда в его власти: исповедовать истину. Поднять 50 пудов, сдержаться от гнева, похоти, может быть, невозможно человеку, но не лгать он всегда может. И потому в этом главное требование христианства.
  
   26 июня 1894 г.
   1) Я посланник и должен делать дело Божие: раздувать в себе искру Божию -- любовь, то, что� устанавливает Царство Божие в себе, т. е. покорность Ему, слияние с Ним, и Царство Божие вне себя, то, что часто заражает других, вызывая в них тоже разгорание искры Божьей -- любви.
   2) Дело Божие скрыто от меня бесконечностью. Не то чтобы я не мог видеть его, потому что оно бесконечно, а потому, что оно представляется мне во времени и пространстве и потому в обманчивом свете бесконечности.
  
   27 июня 1894 г.
   1) Читал Шопенгауера. У него карма только в смысле приготовления в прошедшей жизни характера к этой, а нет в этой борьбы света с тьмой. Он отрицает это и непоследователен.
   2) Вспомнил знаменитое Количкино изречение, что критика -- это когда глупые говорят об умных.
  
   29 июня 1894 г.
   1) Всё чаще и чаще и живее думаю о смерти, смерти только плотской. Той, которая ужасала меня прежде, уж не вижу теперь. Отчего бы не дожить до страстного любопытства? Но нет, нельзя, не дано. Лучше в этом отношении только готовность.
   2) Читаю Шопенгауера Parerga. У него странная ошибка: характер неизменен, всякая борьба бесполезна, а между тем характер есть последствие предшествующей жизни. Отчего же он стал таким, а не иным? Он изменился. Вот эти-то изменения и составляют задачу нашей жизни. Производятся они не рассуждением, не борьбой, не опытом, не средой, не любовью, но всем этим вместе. Отрицать что-либо из этого значит отрицать жизнь, одну из сторон жизни.
  
   1 июля 1894 г.
   Пришел ряд мыслей о слепоте людей, борющихся с анархизмом уничтожением анархистов, а не исправлением порядка жизни, того самого, во имя безобразия которого борются анархисты.
  
   6 июля 1894 г.
   1) Мы часто досадуем на людей за их непринятие христианского мировоззрения, несмотря на то, что они понимают его. Это напрасно. Оно им не нужно. Они живут, как животные -- не в смысле обиды, а в смысле невозможности обнять вопрос жизни во всем том значении, при котором христианство дает свой ответ. Живет, веселится, печалится, радуется, страдает, растет, стареется и умирает, не задавая себе вопроса: зачем; и ему не нужно христианского учения, оно неуместно для него. Жили люди в каменный период и до него, как животные; тогда передовые люди только начинали понимать необходимость общения, но передовых стало больше, и сложилась жизнь, и толпа покорилась. Точно так же и теперь: им -- людям на низшей степени нравственного развития, не нужно христианского учения, они сами не могут понять, зачем оно; но они могут и должны быть руководимы теми, которые понимают; они внешним образом должны быть приведены к жизни сообразным с этим пониманием. (Не на это ли только и нужно искусство?)
   2) Вспомнил свою изломанность, испорченность. Я испорчен и ранней развращенностью и роскошью, обжорством и праздностью. Если бы этого всего не было, я бы теперь, в 65 лет, был свеж и молод. Но разве эта испорченность пропала даром. Все мои нравственные требования выросли из этой испорченности.
  
   11 июля 1894 г.
   1) Один из признаков исполнения закона -- христианское единение. А мы все разбиты на партии, сословия, народы, веры, секты; партии: политические, экономические, литературные; сословия: богатых, бедных, интеллигентных, народных, аристократов, vulgo; народы, племена: разных цветов -- белых, черных, желтых; разные правительства, веры, секты: христианские, магометанские, еврейские, буддистские и куча других, и еще в каждой секты. Как же тут основывать секты, Communion, не бояться этого, не бояться увеличивать разъединения. Напротив, главное наше дело: ломать все перегородки, отделяющие нас, держаться только того, что единит не только с христианами, но с буддистами, магометанами, дикими. В этом христианство.
   2) По случаю мерзкой книги Prevost, который тоже в предисловии рассуждает о нравственности, думал: (давно известно), что художник поучает не тому, чему хочет, а тому, чему может. То, что он победил в себе, что стало ueberwundener Standpunkt, то он может обличить, то, что он не только считает хорошим, но то, что он страстно любит, то только он может заставить полюбить. А не то, что ему вздумается. Это лучше всего доказывает то, что художник действует не доводом, а мимичностью, вызывая подражательность.
   3) Целей искусства две: одна -- животная игра, плясать, как теленок, петь, как птица поет, развлекать сказками, как развлекали сказочники, и другая, человеческая -- двигаться вперед и этим содействовать движению людей к установлению Царства Божия. И потому есть две точки зрения на искусство, которые обыкновенно смешиваются: животная и человеческая, и с животной точки зрения можно судить только про животное искусство, а с человеческой можно судить про то и другое. И с человеческой животное хорошо только тогда, когда оно содействует требованиям человека. Когда же оно не содействует, но и не противоречит, оно безразлично, когда же противодействует, оно дурно.
   Из этого смешения происходят все недоразумения об искусстве; человек с животной точки зрения судит об искусстве человеческом или об искусстве, противодействующем человеческим целям, и т. п. в разных перемещениях.
   4) Нужно, чтобы это было христианское учение истины, доступное всем народам. И ясны три момента: 1) Отчаяние от мирской жизни, от недостижимости цели блага, 2) сознание своего положения доверенного лица, посланника, которому поручена величайшая драгоценность, искра божия, которую надо разжечь, и 3) сознание того, что то, чего был лишен и что приводило в отчаяние, то опять дано, "приложится", и вместо отчаяния -- радость.
   15 июля 1894 г.
   Страшно сказать, но молиться словами нельзя, т. е. что словесная молитва не может быть услышана. Можно словами возбуждать себя к молитвенному состоянию, как говорит это Чертков, но молитва, которая может быть услышана Богом, есть молитва не словесная. Молиться словами значит выражать мысли о Боге. А мыслить о Боге нельзя; можно только сознавать Его, делать Его волю. Общение в этом мире возможно только делами (в числе дел могут быть и слова). И не делами собственно, а всем существом своим, покорностью всего существа своего Богу. Не знаю как, не нашел сравнения. И вместе с тем увидал, что немножко несправедливо то, что нельзя молиться словами. Надо сказать: нельзя общаться с Богом словами. Молиться же есть прелюдия к общению с Богом.
  
   23 июля 1894 г.
   Читаю Моррисона. Хорошо. То, что я с болью рожал, теперь бегает по улицам.
  
   27 июля 1894 г.
   Время с годами становится для меня всё быстрее и быстрее, весна, лето, осень, зима летят незаметно, т. е. другими словами, обман времени всё меньше и меньше обманывает меня. Для существа очень старого обман будет почти незаметен, для существа вечного времени не будет. Рождающееся существо еще не умеет опомниться и для него время тянется длинно. В первый момент оно даже стоит. И нет жизни.
  
   9 августа 1894 г.
   1) Прочел вновь "Perplexed philosopher". Прекрасная. Очень живо сознал вновь грех владения землей. Удивительно, как не видят его. Как нужно бы писать об этом -- написать новый "Uncle Tom's Cabin".
   2) Сколько правды говорится со всех сторон, и как она не слышится людьми. Нужно что-то еще, что-то другое.
   3) Для согласия супругов надо, чтобы во взгляде на мир и жизнь, если они не совпадают, тот, кто менее думал, покорился бы тому, кто думал более. Как бы я счастлив был покориться Соне, да ведь это так же невозможно, как гусю влезть в свое яйцо. Надо бы ей, а она не хочет -- нет разума, нет смирения и нет любви.
   4) Одно из самых путающих все наши метафизические понятия суеверий есть суеверие о том, что мир сотворен, что он произошел из ничего и что есть Бог-творец. В сущности мы не имели никаких оснований предполагать Бога-творца и никакой нужды (китайцы и индейцы не знают этого понятия), а между тем Бог-творец и промыслитель не может совместиться с христианским Богом-отцом, Богом-духом, Богом, частица которого живет во мне и составляет мою жизнь и проявить и возвысить которую составляет смысл моей жизни, Богом-любовью. Бог-творец равнодушен и допускает страдание и зло. Бог-дух избавляет от страданий и зла и есть всегда совершенное благо. Бога-творца нет. Есть я, познающий данными мне орудиями чувств мир и знающий внутренне своего Отца-Бога. Он -- начало меня духовного. А мир внешний есть только мой предел.
  
   15 августа 1894 г.
   Цингер, умный, но пустой, не в смысле легкомыслия, а в смысле отсутствия содержания, именно пустоты.
  
   16 августа 1894 г.
   Кто унизится, тот возвысится, кто покорится, тот покорит, кто отречется от счастья, тот получит благо. Всё это только то, что сказано: кто погубит жизнь свою, тот получит ее.
  
   18 августа 1894 г.
   1) Мы говорим: наука, что бы она ни исследовала -- спектр, млечный путь, года Марциана, бацилл и т. п., непременно будет полезна. А надо говорить так: то, что нужно, на пользу людям, только такие знания мы можем назвать наукой.
   2) Об анархистах. Огромным всесторонним трудом мысли и слова разумение распространяется между людьми, усваивается ими, в самых разнообразных формах и пользуясь самыми странными средствами, оно начинает захватывать людей: кто из моды, кто из хвастовства, под видом либерализма, науки, философии, религии, оно становится свойственным людям. Люди верят, что они братья, что нельзя угнетать братьев, что надо помогать прогрессу, образованию, бороться с суевериями; оно становится общественным мнением, и вдруг.... террор, французская революция, 1-е марта, убийство Карно, и все труды пропадают даром. Точно набранная по капле плотиной вода одним ударом лопаты уходит и без пользы размывает поля и луга. Как могут не видеть вреда насилия анархисты? Как бы хотелось написать им об этом. Всё так, все верно -- то, что они рассуждают и делают, распространяя понятия о бесполезности, вреде государственного насилия. Только одно надо им заменить: насилие -- убийство -- не участием в насилиях и убийствах.
   3) Ужасна та духовная стена, которая вырастает между людьми -- иногда десятки лет живущими вместе и как будто близкими. Хочешь пробить ее и, как муха за стеклом или птичка, бьешься во все места стекла, и нигде нет прохода и возможности соединения. Думаешь иногда: может быть, и я такой же, представляю такую же стену для других. Но нет, я знаю, что я открыт, и зову, и ищу сближения, и радостно принимаю всякое обращение, всякий вызов откровенности.
   Происходит это вероятно от греха. Грех распространяет вокруг себя густую, плотную атмосферу ложных рассуждений, через которые не могут проходить лучи света, или проходят с такой рефракцией, что не достигают тела, а проходят мимо.
   4) Мне кажется, что я умственно слабею. И в первую минуту мне это показалось больно. Но обдумавшись, я вижу, что тут дурного нет ничего (не могу еще видеть, что хорошо в этом, а наверно хорошо). Надо только отвыкнуть от потребности умственной работы. Делать то, что могу и что хочет Бог. Сила Божия в немощах совершается.
  
   22 августа 1894 г.
   1) Доктор славянин много интересного рассказывал о том зловредном влиянии, которое производит патриотизм в маленьких народностях Австрии. Они грызутся между собой и с верховной властью, и им кажется, что они заняты очень важными делами.
   2) Отчего мы так охотно верим тому, что нас любят? Мученик скажет мучителю, раб -- хозяину, обманутый -- обманувшему, что любит, и тот верит. Это не только от того, что нам особенно радостно быть любимым, но еще, и, главное, от того, что любовь естественна, свойственна человеку.
  
   27 августа 1894 г.
   Чтобы исполнять волю Бога, нужно делать дело Его. Чтобы делать дело Его, нужны две вещи: разум и любовь (и не порознь, а вместе), т. е. нужны истина и добро, нужно чтобы разум был любовен, т. е. чтобы деятельность его имела целью любовь, или чтобы любовь была разумна, т. е. чтобы любовь не противна была разуму. Пример первого -- это деятельность разума научная: исследование млечного пути, тонкости метафизики, естественных наук, искусство для искусства; пример второго -- любовь к женщине одной, к своим детям, к своему народу, любовь, имеющая целью благо не духовное, а животное.
   Плод деятельности разума -- истина. Плод деятельности любви -- добро. Но чтобы был плод, нужно чтобы совпали обе деятельности. Добро произойдет только от разумной, проверенной на истине любви, и истина -- только от деятельности любовного, имеющего целью добро, разума.
   Всё это я не выдумал, а это я увидал. Чего ты от меня хочешь? Толкни меня, Отец. И прости, что не умею ждать. Сказал это и радостно, умиленно жду.
  
   28 августа 1894 г.
   Читал вечером "Labour Prophet". Много хорошего: рассуждение о том, что есть необходимое и важное (important). Необходимое: пища, одежда, жилище, общество, дороги, здания и т.п., и важное (important), духовное развитие -- науки, искусства, религия. Всем людям свойственно иметь и то, и другое, и прежде необходимое, без которого не может быть и важного. И всем свойственно приобретать и то, и другое. А между тем, одни люди имеют только необходимое, приобретая необходимое для всех других людей, а другие люди имеют всё необходимое, и не работая для него.
  
   30 августа 1894 г.
   1) Любовь к Богу значит желать того, чего желает Бог. Желает же он блага всему.
   Братья, будем любить друг друга, любящий рожден от Бога и знает Бога, потому что сказано, Бог есть любовь, надо же сказать: любовь есть Бог. Впрочем и Бог есть любовь, т. е. Бога мы знаем только в виде любви, и любовь есть Бог, т. е. что если мы любим, то мы не Боги, а Бог.
   2) Романы кончаются тем, что герой и героиня женились. Надо начинать с этого, а кончать тем, что они разженились, т. е. освободились. А то описывать жизнь людей так, чтобы обрывать описание на женитьбе, это всё равно, что, описывая путешествие человека, оборвать описание на том месте, где путешественник попал к разбойникам.
  
   6 сентября 1894 г.
   Не увидать той обетованной земли, куда ввел других, хотя содействовать сколько нибудь введению других есть неизменный закон истинной жизни. Дело истинной жизни, чем настоящее оно, тем отдаленнее его последствия, и не только отдаленны, но бесконечны последствия истинной жизни, и потому увидать их нельзя. Видишь дальше того, чем проживешь. Дом увидишь, как отстроится, и генеральский чин доживешь, а не увидишь не только освобождения от рабства государства, но и от рабства земельного. Самое очевидное доказательство того, что жизнь не в достижении цели, а в исполнении посланничества.
  
   8 сентября 1894 г.
   1) Жить можно только дурно -- похотями, и хорошо -- только одним: добротой, желанием, усилием быть добрее и добрее.
   2) Только с сильными, идеальными стремлениями люди могут низко падать нравственно. Только птица с крыльями может стремглав броситься вниз с дерева или крыши. Сознание силы подъема духовного -- крыльев.
  
   10 сентября 1894 г.
   1) На вопрос: как быть без государства, без судов, войска и т. п. Ответ не может быть дан на вопрос, потому что он дурно поставлен. Вопрос не в том -- устроить государство: по нынешнему, или по новому. Я и никто из нас не приставлен к решению этого вопроса. А решению нашему подлежит и не произвольно, а неизбежно, вопрос о том, как мне поступить в постоянно становящейся передо мною дилемме: подчинить ли свою совесть делам, совершающимся вокруг меня, признать ли себя солидарным с правительством, которое вешает заблудших людей, гонит на убийство солдат, развращает опиумом и водкой народ и т. п., или подчинить свои дела совести, т. е. не участвовать в правительстве, дела которого противны моему сознанию? А что из этого выйдет, какое будет государство, этого я ничего не знаю, и не то, что не хочу, но не могу знать. Знаю только то, что из того, что я буду следовать вложенному в меня высшему моему свойству разума и любви или разумной любви, ничего дурного выйти не может. Как не может выйти ничего дурного из того, что пчела будет следовать вложенному ей высшему инстинкту, будет вылетать с роем из своего дома, казалось бы, на погибель. Но повторяю, я об этом судить не хочу и не могу. В том то и сила учения Христа, и не потому, что Христос -- Бог или великий человек, а потому, что учение его неотразимо; в том и заслуга учения Христа, что он из области вечных сомнений и гаданий перевел дело на почву несомненности. Ты -- человек, существо разумное и доброе, знаешь, что эти свойства в тебе высшие, кроме того знаешь, что нынче завтра ты умрешь, исчезнешь. Если есть Бог, то ты пойдешь к нему, и он спросит у тебя отчет о твоих поступках, поступил ли ты по Его закону, или хотя по вложенным им в тебя высшим свойствам; если нет Бога, то опять-таки ты сознаешь разум и любовь высшим свойством и ты должен им подчинить другие твои стремления, а не их подчинить своей животной природе, заботе об удобствах жизни, страху перед неприятностями и материальными несчастьями. Повторяю, вопрос не в том, какое общежитие будет более обеспечено, лучше, то ли, которое будет ограждаться ружьями, пушками, виселицами, или то, которое не будет ограждаться этими средствами, а вопрос для каждого человека только один и такой, от которого уклониться нельзя: хочешь ты, существо разумное и доброе, появившееся на мгновение в этом мире и всякую минуту могущее исчезнуть, участвовать в убийстве заблудших людей, или подряд всяких людей чужой народности, участвовать в истреблении целых народов, названных нами дикими, хочешь быть участником искусственного вырождения поколений людей опиумом, водкой для нашей выгоды, хочешь быть участникам этих дел или хотя солидарным с тем, кто их делает, или нет? И ответ на этот вопрос для тех людей, для которых он возник, может быть только один. А что будет из этого, не знаю, потому что мне не дано знать. А что должно делать, знаю несомненно. Если же вы спрашиваете: что выйдет? то отвечаю, что наверно выйдет хорошее, потому что, поступая так, как того велит разум и любовь, я поступаю по высшему известному мне закону.
   2) Ошибка ужасная представлять себе мир сотворенным. Мир не сотворен, а он творится. И жизнь есть ничто иное, как творение. И мы, люди, орудия творчества. Мы творим мир по воле Бога.
   3) Дело жизни есть совершенство. Орудие -- я, любовь. Для того, чтобы любовь была действенна нужен разум.
   Любовь есть желание блага. Желание блага себе -- себялюбие, желание блага другому, другим -- любовь к людям, желание блага всему -- любовь к Богу. Разум делает из любви себялюбивой любовь Божию.
   16 сентября 1894 г.
   1) Неясен вопрос о Боге. Бог -- творец, Бог -- личность совершенно излишнее и произвольное представление.
   2) Сравнение равнодушия лошади, идущей под ветками, и неравнодушия и страдания даже верхового на ней, которого по лицу бьют ветки, с равнодушием толпы, идущей навстречу известным, обычным для них условиям жизни, и неравнодушия о страданиях людей, которые выше многими головами толпы, не могут быть равнодушны от этих явлений и страдают от них.
  
   20 сентября 1894 г.
   1) Надо употреблять нездоровье на пользу; не осуждать других, а самому перенести так, чтобы никого не беспокоить, никому не быть неприятным и, главное, продолжать служить.
   2) Понятие желания блага, не освещенное разумом, является себялюбием, и освещенное или освобожденное разумом является любовью, более или менее истинной, по мере степени освещения разумом.
   3) Читал о философии Тейхмюллера, о том, что я давно знаю, что пространство и время суть только порядок распределения предметов, как я давно еще в детстве, почти 15 лет, решил, что время есть возможность понимать два предмета без понятия пространства -- надо, чтобы один ушел, а другой пришел на его место. Пространство же есть возможность видеть, понимать два предмета без времени; надо, чтобы один стал подле другого. И что времени и пространства нет, а это только две возможности понимать предметы. И что потому очень ошибочно говорить о бесконечности времени и пространства, о звездах, свет которых не дошел еще до нас, и о состоянии солнца за миллионы лет и т. п. Это всё вздор, и тут ничего нет реального. Реальны только наши чувства и мысли. И потому ошибочно думать и говорить: я сделаю это тогда-то после и там-то. Что сделано в области духовной, то сделано, что не сделано, то не сделано сейчас и всегда и везде.
  
   24 сентября 1894 г.
   1) Вот где настоящая эмансипация женщин: не считать никакого дела бабьим делом, таким, к которому совестно притронуться, и всеми силами, именно потому, что они физически слабей, помогать им, брать от них всю ту работу, которую можно взять на себя. Точно так же и в воспитании, именно в виду того, что вероятно придется родить и потому меньше будет досуга, именно в виду этого устраивать для них школы не хуже, но лучше мужских, чтобы они вперед набрали сил и знаний. А они на это способны. Вспоминал свое грубое в этом отношении эгоистическое отношение к жене. Я делал как все, т. е. делал скверно, жестоко. Предоставлял ей весь труд так называемый бабий, а сам ездил на охоту. Мне радостно было сознать свою вину.
   2) Увидал Ваксу собаку, изуродованного, безногого, и хотел прогнать его, но потом стыдно стало. Он болен, некрасив, уродлив, за это его гнать. Но красота влечет в себе, уродство отталкивает. Что же это значит? Значит ли то, что надо искать красоту и избегать уродства? Нет. Это значит то, что надо искать того, что дает своим последствием красоту, и избегать того, что даст своим последствием уродство: искать добра, помощи, служения существам и людям, избегать того, что делает зло существам и людям. А последствие будет красота. Если все будут добры, всё будет красиво. Уродство есть указание греха, красота -- указание безгрешности -- природа, дети. От этого в искусстве поставление целью его красоты -- ложно.
  
   27 сентября 1894 г.
   1) То, что в большинстве религий и так в особенности в догматической христианской, очень много метафизического, точно как будто сложный огромный механизм, а сила производимая или крошечная, или никакой, т. е. сила нравственная, жизненная. Всё это приходит мне в голову, потому что все яснее и яснее вижу излишество и как бы изменение центра тяжести, отклонение не в ту сторону, которые дает религиозному миросозерцанию введенное в него понятие Бога. Чем серьезнее, искреннее я думаю о себе, о жизни и о начале ее, тем меньше мне нужен, тем нарушительнее становится понятие Бога. Чем ближе подходишь к Богу, тем меньше видишь Его. Не от того, что Его нет, а от того, что страшнее говорить о Нем, не то что определять, но называть Его.
   2) Верный признак того, что любовь есть начало всего, есть Бог, то, что, желая увеличения любви, безразлично желаешь его в себе и в других, увеличение любви также еще больше радует в других, чем в себе. Всякие другие качества в других могут вызвать хоть не зависть, а сожаление, что они не во мне, только не любовь.
   3) Начало жизни нашей есть нечто вечное, бесконечное, выражается же оно желанием блага себе, другим, тем, что мы называем любовью.
  
   29 сентября 1894 г.
   Задерживает любовь 1) то, что принимает подобие жизни, как будто дает разумную цель ей, как: имущество, семья, государство, наука, искусство, и 2) то, что заставляет забывать бессмыслицу жизни: наслаждения, соблазны. Нынче же думал еще иначе: 3 рода обманов: 1) обманы похотей: а) обжорство, б) сладострастие, в) забава; 2) славы людской: а) обычай, б) почести, в) славы; 3) суеверия: а) собственность, б) государство, в) веры -- религии.
  
   4 октября 1894 г.
   Об изложении веры:
   1) Обманы -- это то, что принимает подобие жизни. Соблазны -- это то, что отвлекает силы жизни.
   2) Личность ищет продолжение жизни и боится потерять.
   3) Душа не только не боится потерять жизнь, но творит ее.
   4) Желание блага себе -- это жизнь личности; желание блага другим -- это жизнь души.
   5) Истинная жизнь состоит в том, чтобы в этой жизни достигать цели, которая вне ее.
   6) Живущий жизнью истинной так уверен в неистребимости его жизни, что не может жалеть этой жизни, как не может жалеть тратить воду тот, кто стоит у неиссякаемого источника ее.
   7) Живущий жизнью личною бережет жизнь личности, потому что кроме ее нет ничего; живущий жизнью истинной смело тратит эту личную жизнь для того, чтобы творить истинную.
  
   8 октября 1894 г.
   1) Я ослабел и мой светик любви, который так радостно освещал мою жизнь, начал затемняться. Не надо забывать, что не в делах этого мира жизнь, а только в этом свете. И я как будто вспомнил. Помоги, Господи.
   2) Молитва есть чтение верительной грамоты, освежение в своей памяти своего назначения, своего посланничества.
  
   9 октября 1894 г.
   Окунулся в нищету деревни. Как дурно, что давно уже не вступаю в нее. Жалеешь своего времени, хочется всё сказать, что имею сказать, а сил нет. И если сближаться с деревней, то нет ровного настроения, которое, кажется, нужно для работы. Я говорю, кажется, нужно, потому что не уверен в том, что должно. Если бы работа в деревне, общение с народом шло ровно, естественно, без борьбы, а то, кроме чистой искусственности отношений, еще борьба в семье и тяжело, не по силам.
  
   13 октября 1894 г.
   1) Жизнь есть желание блага. И что ложное понимание состоит только в том, чтобы считать собою свою личность; как только я -- личность, то благо желается для личности. Стоит только перестать считать собою личность, и жизнь будет желание блага тому, что считаешь собою -- тому, что любишь. Всё верчусь около этого. Соблазны, кажется, что определил теперь верно: соблазны -- это сознательное удовлетворение потребностей, и увеличение их и обеспечение личности. Первые соблазны -- это соблазны похоти, забавы (искусства, науки) и славы людской. Вторые -- это собственность, государственность, религия.
   2) Теперь люди носятся с теорией искусства, ставя идеалом его одни -- красоту, другие -- полезность, третьи -- игру. Вся путаница происходит от того, что люди хотят продолжать считать идеалом то, что уже пережито и перестало быть им. Таковы полезность и красота. Искусство есть умение изображать то, что должно быть, то, к чему должны стремиться все люди, то, что дает людям наибольшее благо. Изобразить это можно только образами. Таких идеалов человечество пережило два и теперь живет для третьего. Прежде всего -- полезность: и всё полезное было произведением искусства, так оно и считалось; потом -- прекрасное и теперь -- доброе, хорошее, нравственное. Путаница происходит от того, что хотят пережитое поставить опять идеалом, как бы взрослых заставить играть в куклы или лошадки.
   3) Когда человек осуждает другого за недостаток любви, то это почти всегда значит только то, что человек этот от недостатка любви стал нелюбезен людям и огорчается этим.
   4) Я пишу Катехизис и постоянно поверяю на себе положения, которые там излагаю. Ни для какого изучения нет такого подручного предмета для экспериментов и никакое положение так очевидно не оправдалось опытом, как то, что смысл жизни в увлечении любви. Покуда я помнил это и жил этим, мне не переставая было радостно.
  
   21 октября 1894 г.
   1) Вспоминал свое молодое время и свои отношения к женщинам. Если бы захотел человек отнять от себя всякую возможность свободной умственной деятельности и свободных отношений к людям, то надо делать то, что я делал: есть мясо, пить кофе, чай, вино, не работать, но делать гимнастику и читать возбуждающие страсть книги. Я был всю свою молодость, как перекормленный, шальной жеребенок. Странно вспомнить.
   2) Дьявол подловил было меня ужасно. В своей работе над Катехизисом он подсказал мне, что можно обойтись без понятия Бога, Бога в основе всего, Бога, по воле которого мы живем в этом мире, по воле которого наша божественная сущность заключена в личность для каких-то Его целей, и оставить одного того Бога, который проявляется в нашей жизни, и вдруг на меня стало находить уныние, страх. Я ужаснулся, стал думать, проверять и нашел чуть было не потерянного Бога и как будто вновь обрел и полюбил Его. Что бы ни случилось и ни подумалось грустное, тяжелое, стоит вспомнить, что есть Бог, и становится радостно. В роде того, как на Кавказе было физическое впечатление: "а, горы!", так здесь -- духовное: "а, Бог!"
  
   22 октября 1894 г.
   Хохлов ухватил и держится за сторону отрицательную учения истины, за то, что обличает мир, и обличает мир с высоты учения Христа, а стоит сам не на Христе, а на подмостках около него. И подмостки эти подломились, и он упал ниже, чем стоял, упал в полный мрак, из которого ничего не видит, кроме себя. Положение его ужасно. Он никого и ничего не любит, ни о ком и ни о чем не думает, кроме как о себе, и от этого страшно несчастен.
  
   26 октября 1894 г.
   1) Умер Павел-сапожник. Всё спрашивал жену: Не заходили за мной? И всё прислушивался к окнам. А ночью вскрикнул: Идут! Сейчас! И умер. Только старикам, как мне, заметна эта краткость, временность жизни. Это так ясно, когда один за другим вокруг тебя исчезают люди. Только удивляешься, что сам все еще держишься. И стоит ли того (хоть только с этой точки зрения), появившись на такой короткий промежуток времени, в этот короткий промежуток наврать, напутать и наделать глупости. Точно как актер, у которого только одна короткая сцена, который долго готовился к этой сцене, одет, гримирован, и вдруг выйдет и соврет, осрамится сам и испортит всю пьесу.
   2) Всякий человек, как бы он ни был порочен, преступен, неучен, неумен, какие бы он ни делал гадости и глупости, непременно считает себя совершенно правым. И сердиться на него за это нельзя и не надо: ему нельзя не считать себя правым. Если бы он не считал себя правым, он не мог бы жить так, как он живет.
   Человек одаренный (праведный) и обремененный (грешный) разумом не может жить противно рассуждению. И потому, если он хочет жить противно разуму, он и придумывает такие рассуждения, которые не только оправдывают его, но доказывают ему, что именно так, а не иначе, он и должен поступать. Чтобы не считать себя правым ему надо перестать жить, как он жил.
   Человек может только двояко судить о себе: считать себя совсем правым или совсем виноватым. Считает себя совсем правым тот, кто не хочет изменять своей жизни и разум свой употребляет на оправдание того, что было, и считает себя совсем виноватым тот, кто хочет совершенствоваться и разум свой употребляет на познание того, что должно быть.
   3) Я думал то, что сознание, чувствование Бога, живущего во мне и действующего через меня, не может быть ощущаемо всегда. Есть деятельности, которым надо отдаться вполне, безраздельно, не думая ни о чем, кроме как об этом деле. Думать же при, этом о Боге невозможно, развлекает и не нужно. Нужно жить просто, без усилия, отдаваясь своему влечению, но как только является внутреннее сомнение, борьба, уныние, страх, недоброжелательство, так тотчас сознавай в себе свое духовное существо, сознавай свою связь с Богом, переносись из области плотской в область духа, и не для того, чтобы уйти от дела жизни, а, напротив, для того, чтобы зарядиться силами для совершения его, для того, чтобы победить, одолеть препятствия. Как птица должна двигаться вперед на ногах, сложив крылья, но как скоро препятствие -- так раскрыть крылья и взлететь. Я делаю это и мне хорошо. Как только сердито, жутко, уныло, больно -- раскрыть крылья, вспомнить, кто ты, и с этим сознанием вернуться к своему месту и делу, и всё легко, и все тяжелое исчезает.
  
   27 октября 1894 г.
   Удивительно, как мог я не видеть прежде той несомненной истины, что за этим миром и нашей жизнью в нем есть Кто-то, Что-то, знающее, для чего существует этот мир, и мы в нем, как в кипятке пузыри, вскакиваем, лопаемся и исчезаем. Несомненно, что делается что-то в этом мире, и делается всеми живыми существами, и делается мною, моей жизнью. Иначе для чего бы было это солнце, эти весны, зимы и, главное, для чего эта 3-х летняя, беснующаяся от избытка жизни девочка, и эта выжившая из ума старуха, и сумасшедший. Эти отдельные существа -- очевидно не имеющие для меня смысла, а вместе с тем так энергично живущие, так хранящие свою жизнь, в которых так крепко завинчена жизнь, -- эти существа более всего меня убеждают, что они нужны для какого-то дела разумного, доброго, но недоступного мне.
  
   30 октября 1894 г.
   1) Велено присягать 12-летним. Неужели они думают связать этим детей? Разве не очевидно это самое требование показывает их вину и сознание ее. Хотят удержать и спасти тонущее самодержавие и посылают на выручку ему православие, но самодержавие утопит православие и само потонет еще скорее.
   2) Разум -- не Бог, и глупо молиться Разуму -- богине разума, но разум есть священное, Богом данное орудие для познания Бога. И потому надо соблюдать это орудие во всей чистоте и не отдавать его на поругание. Разум не может всего понять, не только в явлениях мира, но даже и в назначении человека; но он может всегда видеть неразумное и указать на него. Между тем, чтобы всё понять, и до того, чтобы всё принимать, как бы неразумно оно ни было -- большая разница. Думал это по случаю тех ужасающих нелепостей, которые пишутся и печатаются, говорятся и проделываются по случаю перемены царствования.
     
   2 ноября 1894 г.
   Духовное, божеское начало в нас стремится к совершенству, к Отцу, к тому, чтобы быть тем, чем оно было или должно быть. И это стремление есть увеличение любви. Увеличение же любви не достигается иначе, как работой жизни; а работа жизни преобразует жизнь.
  
   10 ноября 1894 г.
   Шествие через Москву с гробом было очевидным лицедейством, которое должны были производить цари. Такое лицедейство они производят всю жизнь: в этом проходит вся их жизнь. А люди еще завидуют им.
   16 ноября 1894 г.
   1) Писал Катехизис и стал думать с начала и испытал давно не испытанный восторг. Хочется сказать: Господи, благодарю тебя за то, что ты открываешь мне свои тайны. Пусть это заблуждение, я все-таки благодарю Тебя.
   2) Личность есть орудие совершенствования души. Только через личность и работу ею может душа совершенствоваться и приближаться к Богу. И только через мир может душа общаться с другими душами и, соединяясь с ними, подвигать их и самой подвигаться к совершенству. Царство Божие есть только форма, в которой выразится высшее теперь нам доступное совершенство и общение души.
  
   20 ноября 1894 г.
   1) Надо жить, проходя между двумя одинаково опасными утесами Харибды и Сциллы: желания умереть и желания продолжать жить. Хотеть умереть -- не будешь работать, не хотеть умереть значит работать для себя, а не для Бога. Только тогда хорошо жить, когда не желаешь умереть, потому что есть радостная работа, и когда, делая дело Божие, готов умереть, потому что знаешь, что дело Божие не кончится, а что тебя только от одной работы переведут на другую.
   2) Иду по Кремлю мимо стен Кремлевских и бойниц и думаю: было время, когда это было нужно; нужны были и пыточные приспособления, и орудия казни, и цензуры, а пришло время, и уже некоторые из этих предметов и для некоторых людей уже представляют только памятники древности. Также придет время, когда так будут показывать пушки, сабли, крепости, мундиры, ордена.
   3) Считать собою проявление Бога в себе, то, что мы называем душою.
   4) Бессмертная душа не может удовлетвориться смертным, конечным делом; ей нужно дело бесконечное и бессмертное, как она сама.
   5) Ложное понимание жизни в том, чтобы считать собою свою умирающую личность, а не свою вечно растущую душу.
   6) Говорить, что разум может привести нас в заблуждение, что не надо верить ему, что это гордость -- всё равно, что говорить, что работающий с лампой в шахте работник может заблудиться, если будет руководиться светом своей лампы, что не надо верить ее свету, что это гордость. Да чему же верить, когда это один свет? Я знаю, что мой разум ограничен и слаб, в сравнении с разумом Бога, и что я всего сознать не могу, но все-таки разум есть разум и единственный руководитель мой и руководитель, данный от Бога и подобный Ему. Если лампа шахтера не солнце, то все-таки свет и свет, подобный солнцу и от него происшедший.
  
   25 декабря 1894 г.
   1) Вера в чудеса -- признак сознания неважности, непрочности, нереальности, случайности законов материального мира, сознания зависимости их от духовного начала, в котором вся сила, и которое вечно, неизменно и одно действительно. Можно верить и желать того, чтобы живым улететь на небо, или воскреснуть после смерти, но никому в голову не придет желать и верить в то, что 2 х 2 сделается 5, или горькое ощущение сделается сладким, или ненависть станет добром.
   2) Я прежде видел явления жизни, не думая о том, откуда эти явления и почему я вижу их. Потом я понял, что всё, что я вижу, происходит от света, который есть разумение. И я так обрадовался, что свел всё к одному, что совершенно удовлетворился признанием одного разумения началом всего. Но потом я увидал, что разумение есть свет, доходящий до меня через какое-то матовое стекло. Свет я вижу, но то, что дает этот свет, я не знаю. Но знаю, что оно есть. Это то, что есть источник света, освещающего меня, который я не знаю, но существование которого знаю, есть Бог.
   3) Бога узнаешь не столько разумом, даже не сердцем, но по чувствуемой полной зависимости от Него, в роде того чувства, которое испытывает грудной ребенок на руках матери. Он не знает, кто его держит, кто греет, кто кормит, но знает, что есть этот кто-то, и мало того, что знает -- любит его. В первый раз почувствовал возможность любить Бога.
   4) Испытал радостное чувство перенесения смысла жизни в желание служения Богу через служение людям, желание блага всем, с кем встретишься. И такая жизнь возможна и радостна. Вот это точно жить по-божьи.
   5) Для того, чтобы спастись, т. е. не быть несчастным, не страдать, надо забыть себя. Единственное забвение себя есть забвение любви, но большинство людей, подчиняясь соблазнам, не любят и не хотят забыться любовью и изощряются забываться табаком, вином, опиумом, искусствами.
  
   31 декабря 1894 г.
   1) Лева говорил, что они долго беседовали с Ваней Раевским о том, что молодые люди нашего времени чахнут и нервно болеют от того, что нет поприща деятельности, и много другого, очень хитроумного говорили они между собой. А сводится всё к религии горшка, как говорил дедушка, к тому, чтобы не заставлять других служить себе в самых первых простых вещах. Ведь вся христианская мораль в практическом ее приложении сводится к тому, чтобы считать всех братьями, со всеми быть равным -- это сознание было главным переворотом в моей жизни, -- а для того, чтобы исполнить это, надо прежде всего перестать заставлять других работать на себя, а при нашем устройстве мира -- пользоваться как можно меньше работой, произведениями других, тем, что приобретается за деньги, как можно меньше тратить денег, жить как можно проще. А они -- самые добрые из них, желающие быть согласными со мною, обходят это требование, называя его односторонностью, преувеличением, и, нарушая первое, главное правило нравственности, хотят жить нравственно. Понятно, что у них ничего не выходит при этом. И они тоскуют и гибнут.
   2) Зашел в Посредник, там говорили о том, что можно ли Желябова, Кибальчича признать высоко нравственными, самоотверженными людьми. Я сказал, что нет. Почему? Потому что поступок, обдуманно совершенный ими, был безнравственен. Почему? Потому что для того, чтобы поступок был нравственен, нужно, чтобы он удовлетворил двум условиям: чтобы он был направлен к благу людей и к личному совершенствованию. Поступок, чтобы быть нравственным, должен быть определен двумя положительными координатами. И быть всегда на диагонали этих координат.
   Выходит такой чертеж:
   Так что если поступок определяется стремлением к общему благу и личным совершенствованием, то он будет всегда в поле а, на диагонали +.
   Если же обратное, то будет в поле d. И будет совсем дурной. Если же в поле b, то хотя и будет стремиться к общему благу, будет лишен личного совершенствования. Таковы все поступки организаций, правительственные, революционные, 1 марта, инквизиция.
   Если же поступок будет в поле с, то хотя он и будет стремиться к совершенствованию, он будет лишен стремления к общему благу. Таковы все аскетические поступки -- стояние на столбу и т. п.
   1895
  
  
   6 января 1895 г.
   1) Он пристроил себе практическое в славянофильском духе служение народу, т. е. пуховик, на котором лежать, не работать. Всё дело в том, что они признают жизнь неподвижною, а не текущею.
   2) Служба, торговля, хозяйство, даже филантропия не совпадают с делом жизни: служением Царству Божию, т. е. содействию вечному прогрессу.
   3) Жизнь истинная -- в движении вперед, в улучшении себя и улучшении жизни мира через улучшение других людей. Всё, что не ведет к этому, -- не жизнь, тем более то, что препятствует этому.
  
   29 января 1895 г.
   Организация только парализует силы частных людей.
  
   7 февраля 1895 г.
   1) Сумаcшествие -- это эгоизм, или наоборот: эгоизм, т. е. жизнь для себя, для одной своей личности, есть сумасшествие. (Хочется сказать, что другого сумасшествия нет, но еще не знаю, правда ли.) Человек так сотворен, что он не может жить один, также как не могут жить одни пчелы; в него вложена потребность служения другим. Если вложена, т. е. естественна ему потребность служения, то вложена и естественна потребность быть услуживаемым. Если человек лишится 2-й, т. е. потребности пользоваться услугами людей, он сумасшедший, паралич мозга, меланхолия; если он лишится первой потребности -- служить другим, он сумасшедший всех самых разнообразных сортов сумасшествий, из которых самый характерный -- мания величия. Самое большее количество сумасшедших это сумасшедшие 2-го рода -- те, которые лишились потребности служить другим -- сумасшествие эгоизма, как я это и сказал сначала. Сумасшедших этого рода огромнее количество, большинство людей мирских одержимо этим сумасшествием. Оно не бросается нам в глаза только потому, что сумасшествие это обще большим массам и сумасшедшие этого рода соединяются вместе. Они мало страдают от своего сумасшествия, потому что не встречают ему отпору, а напротив сочувствие. И потому все люди, одержимые этим сумасшествием, с страшным упорством держатся битых колей, преданий внешних, светских условий. Это одно спасает их от мучительной стороны их эгоистического сумасшествия. Как только такой человек почему бы то ни было выходит из сообщества одинаковых с собой людей, так он сейчас же делается несчастным и очевидно сумасшедшим. Такие сумасшедшие: все составители богатств, честолюбцы гражданские и военные. Как только они вне таких же, как они, людей, вне voies communes, так они fous a lier.
   2) Едва ли есть слово, которое употребляли бы в таких разнообразных, неопределенных и противуречивых значениях, как идеал. Идеал -- это та, по пути движения человечества начинающая открываться ему, истина. Это идеал для человечества. Но для отдельного человека -- это то, что начинает открываться ему и что может стоять далеко назади идеала человечества. Так идеал прошлого времени был в религиозной области -- католической: покорность церкви и ее постановлениям; идеал в широком смысле протестантской: осуществление в жизни и в мире учения Христа; в политической: прежде -- конституция, республика, теперь -- всемирное братство. Идеал имеет еще другое значение -- недостижимого совершенства, присущего сознанию человека: идеальный круг и т. п. Думаю, что последнее определение есть точное, истинное, общее определение идеала, первое же прикладное -- есть практическая степень приближения. Общий идеал многоугольника есть круг, прикладной идеал есть более сторонний многоугольник.
   3) Я часто говорю или пишу то, что я уже говорил или писал прежде и не могу вспомнить: писал ли, или говорил я это прежде или нет. И это бывает только в дорогих мне и кажущихся важными мыслях. Это происходит от того, что я не знаю и не могу вспомнить, что то, что я хочу выразить, открыто мне было до и после этой жизни.
   4) Положение просвещенного истинным братолюбивым просвещением большинства людей, подавленных теперь обманом и хитростью насильников, заставляющих это большинство самим губить свою жизнь, положение это ужасно и кажется безвыходным. Представляются только два выхода и оба закрыты: один в том, чтобы насилие разорвать насилием, террором, динамитными бомбами, кинжалами, как делали это наши нигилисты и анархисты, вне нас разбить этот заговор правительств против народов; или вступить в согласие с правительством, делая уступки ему и, участвуя в нем, понемногу распутывать ту сеть, которая связывает народ и освобождает его. Оба выхода закрыты. Динамит и кинжал, как нам показывает опыт, вызывают только реакцию, нарушают самую драгоценную силу, единственную, находящуюся в нашей власти -- общественное мнение; другой выход закрыт тем, что правительства уже изведали, насколько можно допускать участие людей, желающих преобразовывать его. Они допускают только то, что не нарушает существенного, и очень чутки насчет того, что для них вредно, чутки потому, что дело касается их существования. Допускают же они людей, несогласных с ними и желающих преобразовывать правительства, не только для того, чтобы удовлетворить требованию этих людей, но для себя, для правительства. Правительствам опасны эти люди, если бы они оставались вне правительств и восставали бы против них, усиливали бы единственное сильнейшее правительств орудие -- общественное мнение -- и потому им нужно обезопасить этих людей, привлечь их к себе посредством уступок, сделанных правительством, обезвредить их вроде культуры микробов и потом их же употреблять на служение целям правительств, т. е. угнетение и эксплуатирование народа.
   Оба выхода плотно и непробивно закрыты. Что же остается? Насилием разорвать нельзя -- увеличиваешь реакцию; вступать в ряды правительств тоже нельзя, становишься орудием правительства. Остается одно: бороться с правительством орудием мысли, слова, поступков жизни, не делая ему уступок, не вступая в его ряды, не увеличивая собой его силу. Это одно нужно и наверно будет успешно. И этого хочет Бог и этому учил Христос.
   5) Глядя на то, что делается во всех собраниях, на то, что делается на свете с условными приличиями и увеселениями, мне поразительно ясна стала, кажется, никогда еще не приходившая мне мысль, что кучей, толпой, собранием делается только зло. Добро делается только каждым отдельным человеком порознь.
  
   15 февраля 1895 г.
   1) Бог помог мне; помог тем, что хотя слабо, но проявился во мне любовью, любовью к тем, которые делают нам зло. Т. е. единственной истинной любовью. И стоило только проявиться этому чувству, как сначала оно покорило, зажгло меня, а потом и близких мне, и всё прошло, т. е. прошло страдание.
   2) Она страдала ужасно. Это был бес ревности, безумной, ни на чем не основанной ревности. Стоило мне полюбить ее опять, и я понял ее мотивы, а поняв ее мотивы, не то, что простил ее, а сделалось то, что нечего было прощать.
  
   21 февраля 1895 г.
   1) Соблазн -- это всё то, что отводит человека от исполнения своего назначения, как всё то, что отводит посланца от исполнения данного ему поручения.
   2) Ложное понимание жизни в том, чтобы считать, что то, что дано для траты -- наша животная личность, должно быть сохранено. Зарытый талант. Человеку дана земля для того, чтобы он кормился на ней, а он бережет ее, не пашет. Нет, дурно сравнение. Лучше: человеку дано зерно, чтобы он кормил семью или работников, а он бережет его. Всё та же основная евангельская мысль, кто погубит жизнь, т. е. свою плоть, тот сохранит ее, кто сохранит, т. е. будет стараться сохранить тело, тот погубит душу.
   3) Чем больше тратить, тем больше дастся. Сравнение Лаодзы с мехами: чем больше из них выходит, тем больше входит. Если бы только человек верил твердо, что жизнь его в душе, а тело -- матерьял, пища души, хлеб души и что хлеб этот дается без конца -- тогда какая свобода, какая смелость!
   4) Мы дожили до того, что человек просто добрый и разумный не может быть участником государства, т. е. быть солидарным, не говорю про нашу Россию, но быть солидарным в Англии с землевладением, эксплуатацией фабрикантов, капиталистов, с порядками в Индии -- сечением, с торговлей опиумом, с истреблением народностей в Африке, с приготовлениями войн и воинами. И точка опоры, при которой человек говорит: я не знаю, что и как государство, и не хочу знать, но знаю, что я не могу жить противно совести -- эта точка зрения непоколебима и на этой должны стоять люди нашего времени, чтобы двигать вперед жизнь. Я знаю, что мне велит совесть, а вы, люди, занятые государством, устраивайте, как вы хотите, государство так, чтобы оно было соответственно требованиям совести людей нашего времени. А между тем люди бросают эту непоколебимую точку опоры и становятся на точку зрения исправления, улучшения государственных форм и этим теряют свою точку опоры, признавая необходимость государства, и потому сходят с своей непоколебимой точки зрения.
  
   26 февраля 1895 г.
   Похоронили Ваничку. Ужасное -- нет, не ужасное, а великое душевное событие. Благодарю тебя, Отец.
  
   12 марта 1895 г.
   1) Так много перечувствовано, передумано, пережито за это время, что не знаю, что писать. Смерть Ванички была для меня, как смерть Николиньки, нет, в гораздо большей степени, проявление Бога, привлечение к Нему. И потому не только не могу сказать, чтобы это было грустное, тяжелое событие, но прямо говорю, что это радостное -- не радостное, это дурное слово, но милосердное от Бога, распутывающее ложь жизни, приближающее к Нему, событие. Соня не может так смотреть на это. Для нее боль, почти физическая -- разрыва, скрывает духовную важность события. Но она поразила меня. Боль разрыва сразу освободила ее от всего того, что затемняло ее душу. Как будто раздвинулись двери, и обнажилась та божественная сущность любви, которая составляет нашу душу. Она поражала меня первые дни своей удивительной любовностью: всё, что только чем-нибудь нарушало любовь, что было осуждением кого-нибудь, чего-нибудь, даже недоброжелательством, всё это оскорбляло, заставляло страдать ее, заставляло болезненно сжиматься обнажившийся росток любви. Но время проходит и росток этот закрывается опять, и страдание ее перестает находить удовлетворение, vent в всеобщей любви, и становится неразрешимо мучительно. Она страдает в особенности потому, что предмет любви ее ушел от нее, и ей кажется, что благо ее было в этом предмете, а не в самой любви. Она не может отделить одно от другого; не может религиозно посмотреть на жизнь вообще и на свою. Не может ясно понять, почувствовать, что одно из двух: или смерть, висящая над всеми нами, властна над нами и может разлучать нас и лишать нас блага любви, или смерти нет, а есть ряд изменений, совершающихся со всеми нами, в числе которых одно из самых значительных есть смерть, и что изменения эти совершаются над всеми нами, -- различно сочетаясь -- одни прежде, другие после, -- как волны.
   Я стараюсь помочь ей, но вижу, что до сих пор не помог ей. Но я люблю ее, и мне тяжело и хорошо быть с ней. Она еще физически слаба: два месяца нет р. и она иногда думает, что она беременна. Таня, бедная и милая, тоже очень слаба. Все мы очень близки друг к другу, как Д. хорошо сказал: как, когда выбыл один листок, скорее и теснее сбиваются остальные.
   2) Соблазн есть мысль о том, что должно быть сохранено то, что дано для траты; что должна быть усовершенствована и улучшена личность, то, что дано для усовершенствования и улучшения того, что не лично -- души и мира Божьего.
   Заблуждение это тем ужасно, что оно заставляет жалеть то, чего нет конца, что дается тем больше, чем больше оно тратится. Как у Лаодзе сказано, как воздух в кузнечных мехах, чем больше его выходит, тем больше набирается, т. е. тем больше проходит сквозь меха. Так и плотские формы жизни -- они бесконечны, и тем больше их проявляется, чем больше их тратится. Только надо верить в это. Если и умрешь -- оживешь, веришь ли ты сему?
   3) Смерть детей с объективной точки зрения: природа пробует давать лучших и, видя, что мир еще не готов для них, берет их назад. Но пробовать она должна, чтобы идти вперед. Это запрос. Как ласточки, прилетающие слишком рано, замерзают. Но им все-таки надо прилетать. Так Ваничка. Но это объективное дурацкое рассуждение. Разумное же рассуждение то, что он сделал дело Божие: установление Царства Божия через увеличение любви -- больше, чем многие, прожившие полвека и больше.
   4) Соня говорила часто: он меня спасал от зла. Я -- дурная, грубая натура, он любовью своей смягчал, приближал меня к Богу. Как будто он теперь не делает этого.
   5) Да, любовь есть Бог. Полюби, полюби того, кто делал тебе больно, кого ты осуждал, не любил и всё то, что скрывало от тебя его душу, исчезнет, и ты, как сквозь светлую воду на дне, увидишь божественную сущность его любви, и тебе не нужно и нельзя будет прощать его, тебе нужно будет прощать только себя за то, что ты не любил Бога в том, в ком он был, и из-за своей нелюбви не видал Его.
   6) Да, жить надо всегда так, как будто рядом в комнате умирает любимый ребенок. Он и умирает всегда. Всегда умираю и я.
   7) Несколько дней после смерти Ванички, когда во мне стала ослабевать любовь (то, что дал мне через Ваничкину жизнь и смерть Бог, никогда не уничтожится), я думал, что хорошо поддерживать в себе любовь тем, чтобы во всех людях видеть детей -- представлять их себе такими, какими они были в 7 лет. Я могу делать это. И это хорошо.
   8) Радость жизни без соблазна есть предмет искусства.
   9) Жизнь моя и всех только служение, а не имеет цели в самой себе.
   10) Читал дурную статью Соловьева против непротивления. Во всяком нравственном практическом предписании есть возможность противоречия этого предписания с другим предписанием, вытекающим из той же основы. Воздержание: что же, не есть и сделаться неспособным служить людям? Не убивать животных, что же, дать им съесть себя? Не пить вина. Что ж, не причащаться, не лечиться вином? Не противиться злу насилием. Что же, дать убить человеку самого себя и других?
   Отыскивание этих противоречий показывает только то, что человек, занятый этим, хочет не следовать нравственному правилу. Всё та же история: из-за одного человека, которому нужно лечиться вином, не противиться пьянству. Из-за одного воображаемого насильника, убивать, казнить, заточать.
     
   18 марта 1895 г.
   1) Писательство, особенно художественное, прямо нравственно вредно мне. И я, когда я писал "Хозяина и Работника", поддавался желанию славы. И те похвалы и успех служат верным показателем того, что это было дурное дело. Нынче я как будто немного нравственно проснулся.
   Главное, надо помнить и понимать, что всякое внешнее дело, как бы оно велико ни казалось, есть ничтожество, что ты маленький, крошечный червячок, служащий делу Божьему, что ты как величина внешняя = 1/ , т. е. 0, что ты величина только в той степени, в которой ты проявил в себе Бога. Прислушиваться же к своему значению есть соблазн из соблазнов, величайший и вреднейший соблазн.
   2) Был старичок из Сибири, где он живет в пустыне. Я говорю: как же жить в пустыне, когда люди во тьме: не надо ставить свет под спуд. А он говорит: кто станет искать света, тот найдет. Т.е. дело не в том, чтобы светить, а в том, чтобы быть светлым.
     
   27 марта 1895 г.
   1) Так как я не слышу всех осуждений, а слышу одни похвалы за Хозяина и Работника, то мне представляется большой шум и вспоминается анекдот о проповеднике, который на взрыв рукоплесканий, покрывших одну его фразу, остановился и спросил: или я сказал какую-нибудь глупость? Я чувствую то же и знаю, что я сделал глупость: занявшись художественной обработкой пустого рассказа. Самая же мысль не ясна и вымучена -- не проста. Рассказ плохой. И мне хотелось бы написать на него анонимную критику, если бы был досуг и это не было бы заботой о том, что не стоит того.
   2) Вчера думал о завещании Лескова и подумал, что мне нужно написать такое же. Я всё откладываю, как будто еще далеко, а оно во всяком случае близко. Это хорошо и нужно не только потому, что избавляет близких от сомнений и колебаний, как поступить с трупом, но и потому, что голос из-за гроба бывает особенно слышен. И хорошо сказать, если есть что, близким и всем в эти первые минуты.
   Мое завещание приблизительно было бы такое. Пока я не написал другого, оно вполне такое.
   1) Похоронить меня там, где я умру, на самом дешевом кладбище, если это в городе, и в самом дешевом гробу -- как хоронят нищих. Цветов, венков не класть, речей не говорить. Если можно, то без священника и отпеванья. Но если это неприятно тем, кто будет хоронить, то пускай похоронят и как обыкновенно с отпеванием, но как можно подешевле и попроще.
   2) В газетах о смерти не печатать и некрологов не писать.
   3) Бумаги мои все дать пересмотреть и разобрать моей жене, Черткову В. Г., Страхову, и дочерям Тане и Маше (что замарано, то замарал сам. Дочерям не надо этим заниматься), тем из этих лиц, которые будут живы. Сыновей своих я исключаю из этого поручения не потому, что я не любил их (я, слава Богу, в последнее время всё больше и больше любил их), и знаю, что они любят меня, но они не вполне знают мои мысли, не следили за их ходом и могут иметь свои особенные взгляды на вещи, вследствие которых они могут сохранить то, что не нужно сохранять, и отбросить то, что нужно сохранить. Дневники мои прежней холостой жизни, выбрав из них то, что стоит того, я прошу уничтожить, точно так же и в дневниках моей женатой жизни прошу уничтожить всё то, обнародование чего могло бы быть неприятно кому-нибудь. Чертков обещал мне еще при жизни моей сделать это. И при его незаслуженной мною большой любви ко мне и большой нравственной чуткости, я уверен, что он сделает это прекрасно. Дневники моей холостой жизни я прошу уничтожить не потому, что я хотел бы скрыть от людей свою дурную жизнь: жизнь моя была обычная дрянная, с мирской точки зрения, жизнь беспринципных молодых людей, но потому, что эти дневники, в которых я записывал только то, что мучало меня сознанием греха, производят ложно одностороннее впечатление и представляют.....
   А впрочем, пускай остаются мои дневники, как они есть. Из них видно, по крайней мере, то, что, несмотря на всю пошлость и дрянность моей молодости, я все-таки не был оставлен Богом и хоть под старость стал хоть немного понимать и любить Его.
   Из остальных бумаг моих прошу тех, которые займутся разбором их, печатать не всё, а то только, что может быть полезно людям.
   Всё это пишу я не потому, чтобы приписывал большую или какую-либо важность моим бумагам, но потому, что вперед знаю, что в первое время после моей смерти будут печатать мои сочинения и рассуждать о них и приписывать им важность. Если уже это так сделалось, то пускай мои писанья не будут служить во вред людям.
   4) Право на издание моих сочинении прежних: десяти томов и азбуки прошу моих наследников передать обществу, т. е. отказаться от авторского права. Но только прошу об этом и никак не завещаю. Сделаете это -- хорошо. Хорошо будет это и для вас, не сделаете -- это ваше дело. Значит, вы не могли этого сделать. То, что сочинения мои продавались эти последние 10 лет, было самым тяжелым для меня делом в жизни.
   5) Еще и главное прошу всех и близких и дальних не хвалить меня (я знаю, что это будут делать, потому что делали и при жизни самым нехорошим образом), а если уж хотят заниматься моими писаниями, то вникнуть в те места из них, в которых, я знаю, говорила через меня Божья сила, и воспользоваться ими для своей жизни. У меня были времена, когда я чувствовал, что становился проводником воли Божьей. Часто я был так нечист, так исполнен страстями личными, что свет этой истины затемнялся моей темнотой, но все-таки иногда эта истина проходил через меня, и это были счастливейшие минуты моей жизни. Дай Бог, чтобы прохождение их через меня не осквернило этих истин, чтобы люди, несмотря на тот мелкий нечистый характер, который они получили от меня, могли бы питаться ими. В этом только значение моих писаний. И потому меня можно только бранить за них, а никак не хвалить. Вот и всё.
   3) Соня ужасно страдает. Причина то, что она к животной любви к своему детищу привила все свои духовные силы: положила свою душу в ребенка, желая сохранить его. И желала сохранить жизнь свою с ребенком, а не погубить свою жизнь не для ребенка, а для мира, для Бога.
   4) Если есть страдание, то был или есть эгоизм. Любовь не знает страданий, потому что жизнь любовная есть жизнь Божеская всемогущая. Эгоизм же есть ограничение личности.
   5) Что такое время? Нам говорят, мера движенья. Но что же движенье? Какое есть одно несомненное движенье? Такое есть одно, только одно: движенье нашей души и всего мира к совершенству.
   6) Пространство есть предел личности.
   7) Коротко сказать правило жизни: жить в этой жизни жизнью вечной, т. е. жить по-Божьи.
   8) Не душу свою тратить на сохранение и увеличение животной личности, а животную личность тратить на сохранение и увеличение души. Жить для души. Жить по-Божьи.
   9) Жить по-Божьи значит желать того, чего желает Бог. Бог же желает блага мира, благо же мира приобретается увеличением в нем любви.
   10) Я часто сознаю в себе ослабление стремления к совершенству. Происходит это от двух причин: оттого, что точно ослабеваешь, и оттого, что достиг того, к чему стремился, и стремление останавливается на время, как когда ступишь на ступень и заносишь ногу на другую.
   11) Наследственность царей доказывает то, что нам не нужны их достоинства.
   12) Люди, живущие мирской жизнью, лучшие из них, люди, любящие своих близких, должны бы понять, что в жизни их должна быть не перестающая мука, потому что смерть висит над ними.
   13) Бог в нас, в этом одно вечное, истинное, свойственное человеку миропонимание. Сютаев говорит: Бог в табе и вместе с тем признает писание и потому ему необходимо духовно перетолковать так писание, чтобы решателем всего все-таки был "Бог в табе". То же делают все люди, признающие в глубине сознания то, что основа всего в них, и вместе с тем какое-нибудь внешнее учение. Они перетолковывают внешнее учение так, чтобы оно совпало с единым, вечным миропониманием. Так делают матерьялисты, социалисты.
   14) Один из главных соблазнов, едва ли не основной, это представление о том, что мир стоит, тогда как и мы и он, не переставая, движемся, течем.
   15) Давно еще прежде я спрашивал себя, зачем дети мрут? и не нашел ответа и забыл про это. Потом, не думая о детях, я решил для себя вопрос смысла жизни так, что он состоит в том, чтобы увеличивать любовь в себе и в мире. И теперь, вспомнив о вопросе: зачем дети мрут? я увидал, что ответ на смысл жизни отвечает вполне и на вопрос о смерти детей.
   16) Прежде чем любить, или скорее для того, чтобы любить, нужно знать то, что можно и нельзя не любить. Это-то нечто, что можно и нельзя не любить, есть Бог, есть Божеское в мире и в людях. Видеть это Божеское, знать его, значит уже на половину любить его. А это Божеское есть во всех людях, во всем.
   17) Безумие наследственности властителей подобно тому, чтобы вручить управление кораблем сыну или внучатному племяннику хорошего капитана.
   18) Ах, кабы жить так, чтобы делать только наилучшее, наиболее должное, предоставляя всё остальное Богу.
   19) Жить для Бога значит тратить свою жизнь для блага мира. Она и так тратится. Но она дана тебе в руки вся, до самоубийства: можешь истратить всю не для Бога и всю для Бога.
   20) Хвалить других за их божественные свойства значит вызывать в них эти свойства. Быть хвалимым за эти божественные свойства значит быть призываемым к сознанию их.
     
   6 апреля 1895 г.
   1) Задача жизни в том, чтобы тратить свою плотскую жизнь на проявление и вызывание любви, устанавливающем единение: разменивать свое мясо на единение между существами мира.
   2) Единение существ и людей возможно только в истине, и потому для установления единения нужно познание истины. Так что прежде проявления любви нужно познание истины. Познание же истины есть и познание Бога. Любить можно только Бога, только божественное в мире и людях. Но чтобы любить Его, надо познать Его, уметь познавать его. И потому прежде любви Бога должно быть познание Его. Познать же Бога значит познать самого себя, отделить божественного себя от телесного -- выделить содержание из формы. Всё в этом.
   3) Жить пo-Божьи значит жить для блага себя, не отделенного от других существ.
   4) Не значит ли жить по-Божьи -- давать жизнь другим, пробуждать в других жизнь духовную, истинную?
   5) Как в жизни плотской высшее проявление ее в любви половой, которая дает жизнь плотскую, так и в жизни духовной высшее проявление ее в любви божеской, порождающей жизнь духовную.
   Всё это очень слабо и не сведено к единству, но всё это верно и всем этим я живу.
   6) Мать страдает о потере ребенка и не может утешиться. И не может она утешиться до тех пор, пока не поймет, что жизнь ее не в сосуде, который разбился, а в содержимом, которое, вылившись, потеряло свою форму, но не исчезло. Вся мудрость мира в том, чтобы перенести свою жизнь из формы в содержимое и не направлять свои силы на сохранение формы, а на то, чтобы течь.
   7) Жизнь истинная есть жизнь божеская, но мы не видим ее: соблазны скрывают ее от нас.
   8) Прежде я жил только для блага своей личности. Потом я понял, что во мне есть другая, высшая сущность и что надо жить для этой высшей сущности; но только понял это. Потом я стал временами жить для этой сущности. Теперь же надо сделать так, чтобы всегда жить для этой сущности, и если уже нельзя иначе, только временами жить для личности. Всё дело в том, чтобы стало естественно жить для Бога, а жить для себя стало бы исключением.
   9) Самая сильная умиленная любовь есть та, которую мы испытываем к людям, которых мы прежде ненавидели -- любовь к врагам.
   10) Цель жизни благо. Благо только в служении Богу. Служение Богу в увеличении любви в мире. Увеличение любви в мире достигается только увеличением и проявлением любви в себе. Любовь же в себе и дает нам то высшее благо, к которому мы стремимся.
   11) Вера Ивановна, как только узнает, что кто-либо умер и никто не подает за упокой его души, делает это. Машенька тоже стала добрее после того, как пошла в монастырь. Что это значит? Как соединяется язычество с христианством? Не могу вполне уяснить себе. Что такое культ? Я в статье Религия и нравственность определяю религию общим основным миропониманием, но кроме этого общего основного миропонимания религия имеет еще и частное значение -- культа, жертв, наставников... Что это такое? И какое имеет значение? Не есть ли это покров, который мы накидываем и под которым скрываем греховность нашей жизни?
   12) Очень легко знать, что добро и что зло само по себе, но очень трудно решить это для людей, запутавшихся в добре и зле.
   13) Наибольшее число страданий, вытекающих из общения мужчин и женщин, происходит от совершенного непонимания одного пола другим. Редкий мужчина понимает, что значат для женщины дети, какое место они занимают в их жизни, и еще более редкая женщина понимает, что значит для мужчины долг чести, долг общественный, долг религиозный.
   14) Один из самых трудных переходов это переход от жизни хорошенькой к жизни хорошей.
  
   10 апреля 1895 г.
   1) Ходил по улицам и смотрел на лица: редкое неотравленное алкоголем, никотином и сифилисом лицо. Ужасно жалко и обидно бессилие, когда так ясно спасение. Бараны прыгают в воду, а ты стоишь отмахиваешь, а они всё так же прыгают, и представляется, что они-то делают дело, а ты мешаешь им.
   2) Естественный ход жизни такой: сначала человек ребенком, юношей только действует, потом, действуя, ошибаясь, приобретая опытность, познает и потом уже, когда он узнал главное, что может знать человек, узнал, что добро, начинает любить это добро: действовать, познавать, любить. Дальнейшая жизнь (также и наша теперешняя жизнь, которая есть продолжение предшествовавшей), есть прежде деятельность во имя того, что любишь, потом познавание нового, достойного любви и, наконец, любовь к этому новому, достойному любви. В этом круговорот всей жизни.
   3) Человек считается опозоренным, если его били, если он обличен в воровстве, в драке, в неплатеже карточного долга и т. п., но если он подписал смертный приговор, участвовал в исполнении казни, читал чужие письма, разлучал отцов и супругов с семьями, отбирал последние средства, сажал в тюрьму. А ведь это хуже. Когда же это будет? Скоро. А когда это будет -- конец насильственному строю.
  
   14 апреля 1895 г.
   1) Продолжаю быть праздным и дурным. Нет ни мыслей, ни чувств. Спячка душевная. И если проявляются, то самые низкие, эгоистические чувства: велосипед, свобода от семейной связи и т. п. Устал ли я от пережитого в последнее время, или пережил ступень возраста, вступив в давно желанный мною старческий, чистый возраст?
   2) Надо помнить, что время для исполнения мною предназначенного мне в этом мире дела на исходе, и грех тратить его непроизводительно, т. е. не служа делу Божию. Сколько ни обдумывал я вопрос об отношении дела Божия к внутреннему совершенствованию любви, я не могу выйти из того положения, что задача жизни -- исполнение дела Божия -- уничтожение разъединения, увеличение любви; и что совершаться это дело может только через дело, в котором происходит внутреннее совершенствование в любви.
   3) Цель жизни есть проникновение (пермеация) всех ее явлений любовью, есть медленное, постепенное претворение злой жизни в добрую, есть творчество истинной жизни, потому что истинная жизнь есть только жизнь любовная, есть рождение истинной, т. е. любовной жизни. И в обыкновенной жизни человек задает себе цель в претворении внешней жизни, не переставая совершенствовать внутреннюю, в исключительных же случаях -- заточения, Робинзона -- остается одно внутреннее совершенствование. Что же это значит? Это значит то, что любовь не есть ни внешняя, ни внутренняя и не может иметь разных целей: она есть жизнь и потому... Нет, не ясно мне. Хотел написать, что нужно непрестанную деятельность, но не знаю, правда ли.
   4) Представил себе роман о том, как наш брат образованный бежал с переселенцами от жены и увез с кормилицей сына. Жил чистою, рабочею жизнью и там воспитал его. И как сын поехал к выписавшей его матери, живущей вовсю роскошной, развратной, господской жизнью.
   5) Вспомнил живо, как всякий раз, как я ближе подходил к Богу, все близкие и дальние не только осуждали, негодовали на меня. И чем дальше отходил от него, как теперь ("Хозяин и работник" и лечиться), тем ласковее становились ко мне.
   6) Читал журнал, статьи Ковалевского, Пыпина, Соловьева, повесть Ожешко, Бурже и т. п. и вспомнил требование брата Сережи от литературы. Есть сердечная духовная работа, облеченная в мысли. Эта настоящая и эту любит Сережа и я, и все понимающие. И есть работа мысли без сердца, а с чучелой вместо сердца, -- это то, чем полны журналы и книги.
   7) "Если ты не научишь людей, за это не ответишь, а если сам себя не научишь, за это ответишь". Это страшно сильно. И склоняюсь в светлые минуты думать, что всё дело в проявлении в себе любви, для чего нужно только устранять соблазны. А устранишь соблазны и проявится любовь, она потребует дела -- будет ли это просвещение всего мира или приручение и смягчение паука. Всё равно важно.
   8) Мы любим людей не за то, что они делают нам, не за их достоинства, не потому, что мы хотим любить их, а за то, что мы делаем для них, жертвуем для них своею жизнью. И поэтому, чтобы любить, надо жертвовать. А чтоб жертвовать, надо любить. Как же быть? Один выход: уничтожать соблазны, затыкающие любовь -- жизнь. А что соблазн? Обман рассудка, подсказывающий, что жизнь там, где ее нет.
  
   25 апреля 1895 г.
   1) Страшно трагично положение матери: природа вложила в нее прежде всего неудержимую похоть (то же она вложила и в мужчину, но в мужчине это не имеет тех роковых последствий -- рождения детей), последствием которой являются дети, к которым вложена ещё более сильная любовь и любовь телесная, т. к. и ношение, и рождение, и кормление, и выхаживание есть дело телесное. Женщина, хорошая женщина полагает всю свою душу на детей, отдает всю себя, усваивает душевную привычку жить только для них и ими (самый страшный соблазн тем более, что все не только одобряют, но восхваляют это); проходят года, и эти дети начинают отходить -- в жизнь или смерть -- первым способом медленно, отплачивая за любовь досадой, как на привешенную на шею колоду, мешающую жить им, вторым способом -- смертью, мгновенно производя страшную боль и оставляя пустоту. Жить надо, а жить нечем. Нет привычки, нет даже сил для духовной жизни, потому что все силы эти затрачены на детей, которых уже нет. Вот что надо бы высказать в poмане матери.
   2) Начал учиться в манеже ездить на велосипеде. Очень странно, зачем меня тянет делать это. Евгений Иванович отговаривал меня и огорчился, что я езжу, а мне не совестно. Напротив, чувствую, что тут есть естественное юродство, что мне всё равно, что думают, да и просто безгрешно, ребячески веселит.
   3) Любовь есть проявление в себе (сознание) Бога, и потому стремление выйти из себя, освободиться, жить Божеской жизнью. Стремление же это вызывает Бога, т. е. любовь и в других (нехорошо, бестолково). Главная мысль моя в том, что любовь вызывает любовь в других -- Бог, проснувшийся в тебе, вызывает пробуждение того же Бога и в других.
   4) Ездил с девочками в театр, и, возвращаясь оттуда, они стали говорить про то, какой будет скоро матерьяльный прогресс, как электричество и т. п. И мне жалко их стало, и я им стал говорить, что я жду и мечтаю, и не только мечтаю, но и стараюсь, о другом единственно важном прогрессе -- не электричества и летанье по воздуху, а о прогрессе братства, единения, любви, установления Царства Божия на земле. Они поняли, и я сказал им, что жизнь только в том и состоит, чтобы служить приближению, осуществлению этого Царства Божия. Они поняли и поверили. Серьезные люди -- дети, "их же есть царство Божие". Нынче читал еще мечтания какого-то американца о том, как хорошо будут устроены улицы и дороги и т. п. в 2000 году, и мысли нет у этих диких ученых о том, в чем прогресс. И намека нет. А говорят, что уничтожится война только потому, что она мешает матерьяльному прогрессу.
  
   26 апреля 1895 г.
   1) Вчера видел свой портрет, и он поразил меня своей старостью. Мало остается времени. Страшно то, что чем старше становишься, тем чувствуешь, что драгоценнее становится (в смысле воздействия на мир) находящаяся в тебе сила жизни, и страшно не на то потратить ее, на что она предназначена. Как будто она (жизнь) всё настаивается и настаивается (в молодости можно расплескивать ее -- она без настоя) и под конец жизни густа, вся один настой.
   2) Как только стану рассуждать: кому молюсь? чего прошу? как он исполнит мою молитву? Ничего не знаю. Знаю только, что мне нужно молиться, что меня страстно тянет к молитве, что я без всяких внешних влияний сейчас пишу и держу с трудом слезы умиления молитвы, знаю, что мне необходимо молиться и что этот акт молитвы не праздный, а самое лучшее и плодотворное дело, которое я могу делать.
   28 апреля 1895 г.
   1) Хохлов почти на свободе, говорит, что запутался. "Я и право стал сумасшедший". Не знаю, как помочь ему. Вероятно, всё дело в похоти. Познав женщин в юности, он уже не мог совладать с coбой и весь ушел на борьбу с своей похотью. У него остались выводы из христианского учения, а самого учения нет. Он стал эгоистом вследствие этой напряженной борьбы с собою. Как тонущий, падающий человек только думает о себе.
   Вопрос: как тут быть? Тем же страдает Иван Михайлович. Как быть? Что сказать сыну, вступающему в этот возраст борьбы? Вся жизнь есть борьба плоти с духом, есть постепенное восторжествование духа над плотью.
   Половая борьба есть самая напряженная, но зато всегда оканчивающаяся победой духа. Борьба эта не случайное, не исключительное явление, а дело всей жизни, что надо знать, надо готовиться к борьбе -- как атлеты -- надо быть всегда на страже, не отчаиваться и не унывать, когда побежден, а подниматься и вновь готовиться к борьбе. Есть падение случайное, падение с теми женщинами, которые и не хотят связывать свою жизнь с одним, и есть падение женитьбы, которая может продолжаться, как моя, 32 года, но падение всё-таки падение, и всё так же надо не унывать и ждать освобождения, которое придет и кажется пришло ко мне.
   2) Смерть есть уничтожение той плотской оболочки, которая сдерживала в своих пределах духовное. После смерти остается от человека одно духовное. Скажут: не духовное, а матерьяльный отпечаток в мозгах людей. Но отпечаток -- отпечаток, а я говорю не об отпечатке, а о моей любви к человеку, усиленной его жизнью и смертью. И вот, когда разрушается то временное и пространственное, которое скрывало для меня отчасти духовное, когда это духовное освободилось и слилось с моим внепространственным и вневременным духовным существом, с моей любовью, тогда мы стараемся это освободившееся духовное опять приурочить к пространству и времени: ставим памятники на месте могилы, кладем цветы, поминаем 6 недель, год и дни смерти и т. д.
   3) Три есть средства облегчения положения рабочих и установления братства между людьми: 1) не заставлять людей работать на себя, ни прямо, ни косвенно не требовать от них работы -- не нуждаться в той работе, которая требует излишка труда: во всех предметах роскоши. 2) Самому делать для себя (и если можешь и для других) ту работу, которая тяжела и неприятна и 3) собственно не средство, а последствие приложения второго: изучать законы природы и придумывать приемы для облегчения работы: машины, пар, электричество. Только тогда придумаешь настоящее и не придумаешь лишнего, когда будешь придумывать для облегчения своей или, по крайней мере, лично испытанной работы.
   И вот люди заняты только приложением 3-го средства, и то неправильно, потому что устраняются от 2-го и не только не хотят употребить настоящих средств 1-го и 2-го, но и слышать не хотят о них.
  
   4 мая 1895 г.
   1) Как бы сделать то, чтобы так же не досадовать на душевные искривления и калечество, как не досадуешь на физические, но и не проходить их мимо, а терпеливо, если не излечивать их, то помогать либо освобождению от них, либо жизни при них.
   2) Нельзя, раз вступив в известные практические отношения с людьми, вдруг пренебречь этими условиями во имя христианского отречения от жизни. Начал излагать эти мысли и не вышло. Верно одно то, что часто бывает, что человек вступит в жизненные мирские отношения, требующие только справедливости: не делать другому того, чего не хочешь, чтобы тебе делали, и, находя эти требования трудными, освобождается от них под предлогом (в который он иногда искренно верит), что он знает высшие требования христианские и хочет служить им. Женится и решит тогда, когда познает тяжесть семейной жизни, что надо оставить жену и детей и итти за Ним. Или собирает артель, чтобы кормиться земельным трудом, и, увидав трудность, бросит и уйдет. Не надо обманывать себя: думать, что стоишь нравственно выше того положения, в которое стал. Если бы стоял выше, то и положение было бы выше. И это не значит, что оставайся всегда в том положении, в котором находишься; напротив, постоянно стремись вытти из него и стать выше. Но становись выше не отрицанием обязательств, а освобождением себя от них: 1) выполнением тех, которые взяты и 2) не вступлением в новые.
   3) Сущность жизни, сама жизнь есть любовь, и эта мысль очень поразила его, разъяснила ему все неясное.
   4) Жизнь есть движение. Я живу и потому ношу в себе силу движения, я есмь это движение и, хочу ли я того или не хочу, я живу. Вопрос для человека только в том, радостно, блаженно ли он живет, или горестно и мучительно. И вот учение истины указывает человеку путь блаженства и путь мучений. Путь блаженства состоит в том, чтобы служить Богу, путь мучений в том, чтобы служить своей смертной личности.
   Жизнь есть движение. Оно может быть радостно и может быть мучительно. Для того, чтобы оно было радостно, нужно, чтобы оно соответствовало той воле, которая послала меня в мир. Нужно служить Богу. Как знать, чем я могу служить Богу? Знать я это могу по тому, когда движение совершается беспрепятственно (субъективно -- радостно). Когда это бывает? Когда живу любовно, т. е. как и вода, покоряясь форме, но теку. Что нужно сделать, чтобы быть любовью? Разрушить обманы, вследствие которых мы хотим сломать стены и ломаем себя.
   Чем мы можем сломить соблазны-обманы? Разумением.
  
   7 мая 1895 г.
   1) Жизнь служения людям открыта мне вполне, и захотелось этой жизни, только этой жизни. Но вошел в жизнь и как будто колеблюсь, -- где служение: идти к Хохлову, облегчить его, к девице, о которой вчера просили студенты; или дома: домашние, прислуга, или встречи на улице? И отвечаю себе: и то, и другое, и 3-е, и 4-е. Записывать, что требуется вне дома, и делать. Так вдруг радостна, полна стала жизнь.
   2) Религия изменяет государственный порядок, не думая об этом, но государственная власть не может, хотя и старается это сделать, изменить религию.
   3) Время не есть форма мышления, а соотношения движения своего с движением вне себя.
  
   15 мая 1895 г.
   1) Часто тратишь свои душевные силы бесполезно. Это грех. Силы эти даны на служение. Только на это они и должны быть расходуемы. А то из приличия, из тщеславия, из апатии тратишься так, что не остается сил и времени на служение.
   2) Не надо смешивать: тщеславия с славолюбием и еще менее желанием любви -- любвелюбием. Первое -- это желание отличиться перед другими ничтожными, даже иногда дурными делами, второе -- это желание быть восхваляемым за полезное и доброе, третье -- это желание быть любимым.
   Первое -- хорошо танцевать; второе -- прослыть между людьми добрым, умным; третье -- видеть выражение любви людей. Первое -- дурное, второе -- лучше, что бы ни было, третье -- законно.
   Не поддаваться ни одному, дорожить только оценкой Бога -- это святость.
   3) Неудержимая, или удержимая только на минуты потребность дышать доставляет наслаждение, когда она удовлетворяется после лишения, тоже и с пищей. Желание этого удовлетворения несомненно. Это обмен вещества в себе. Другое, удовлетворение половой потребности, также настойчиво, несомненно и также всё, как будто, разрешает и дает еще большее наслаждение. Это обмен членов рода. Более высокое наслаждение, получаемое от этой деятельности, происходит от того, что круг обмена больше. Реже, даже редко проявляемая деятельность духовной любви ко всему существующему еще более удовлетворяет, еще более несомненно, и доставляет еще высшее -- высшее, доступное человеку наслаждение. Это есть обмен духовной силы. И более высокое наслаждение, получаемое от этой деятельности, происходит от того, что круг обмена еще больше. В первом случае возобновляется одно тело одного человека, на место отжившей частицы является другая, и человек чувствует себя одной, одинокой личностью; во втором случае возобновляется род, на место одного отживающего члена является другой, и человек живет уже идеей рода и чувствует себя частицей этого рода, в третьем случае возобновляется божественная сущность -- дух, отживающее проявление духа (вся жизнь мирская) заменяется новым проявлением ее, и человек чувствует себя божественной сущностью -- духом.
   4) Соня начала говорить вчера ночью про то, что смерть Ванички есть величайшее несчастие, страдание и что смерть эта сделана Богом. Часто люди говорят так о зле, которое причиняет Бог людям. И говоря и думая так, люди воображают, что они верят в Бога, и молятся Ему. Бог делает зло! А если Бог делает зло, то он не добрый, не любовь, а если он не добрый, то его нет. Происходит это от того, что люди так уверятся в том, что то, что они делают дурно, не только хорошо, но превосходно, как они уверяют, что любить своих детей -- прекрасно, что когда они испытывают то зло, которое есть только последствия их ошибок -- грехов, они обвиняют не себя, но Бога. И потом в глубине души признают Бога злым, т. е. отрицают его и потому не получают от него утешения.
  
   18 мая 1895 г.
   1) К старости ослабевают умственные силы -- это несомненно. Т. е. ослабевает умственная энергия, память. Но одно не уменьшается -- это любовь. А, напротив, увеличивается. И это так и должно быть. Умственные силы нужны только на то, чтобы разбить те преграды, которые мешают проявлению любви. И если умственные силы были направлены на это, к старости соблазны разбиты и умственных сил не нужно. Подтверждается это еще и тем, что умственные силы дают похвалу людскую, любовь же дает только согласие с Богом. И к старости и не нужно уже то, что дает славу людскую, а нужно только то, что согласно с Богом.
   2) Долго меня смущала неясность отношения между разумом (разумением) и любовью и еще жизнью, и то, и другое, и третье казалось всем, казалось основной божественной сущностью. И теперь мне кажется, что отношение это уяснилось мне. Жизнь есть сила движения, самобытная (творческая) сила. Не просвещенная разумом это есть только сила. Просвещенная разумом это есть любовь. Разум есть указатель пути жизни. И путь этот есть только один: любовь.
  
   28 мая 1895 г.
   На гуляньи устроены мачты для влезания на них и доставания призов. Такой прием увеселения: чтобы манили человека часами (пускай он погубит свое здоровье) или бег в мешках, а мы будем забавляться, смотреть, -- мог возникнуть только при делении людей на господ и рабов. Все формы нашей жизни сложились такими, какими они сложились, только потому, что было это деление: акробаты, половые в трактирах, нужники, производство зеркал, карточек, все фабрики, всё могло возникнуть таким, каким оно есть, только потому, что было деление на господ и рабов. А мы хотим братскую жизнь, удержав рабские формы жизни.
  
   29 мая 1895 г.
   1) Что такое одобрение людей и что такое одобрение Божие? Первое -- это одобрение, если не лучшего, то среднего свойства людей, такого, которое всегда находится во всех или в большинстве людей; второе -- это то, что только изредка проявляется в редких лучших людях.
   2) Специализация труда есть произведение рабства. Предела специализации нет. Для того, чтобы специализация была законна, она должна быть прежде всего свободна. А то люди вступили на путь специализации и поддерживают ее скрытым рабством.
   3) Ныне царство матерьялизма, т. е. женщин и врачей. Об этом много можно и должно понимать.
   4) Говорят: она не в силах понять. А если она не в силах понять, то зачем же она не слушается. А то хочет, не понимая жизни и зная, что жизнь эта осуждается, руководить ею.
  
   4 июня 1895 г.
   1) Уяснилось важное для Коневской: именно двойственность настроения -- два человека: один робкий, совершенствующийся, одинокий, робкий реформатор и другой поклонник предания, живущий по инерции и поэтизирующий ее.
   2) Читал об Ибсене. Он говорит, что отрекшись от плотской любви, застынешь, что она приведет к истинной. Какое заблуждение! Только отрекшись от нее или пока не знаешь ее, знаешь истинное умиление любви. О, как хорошо может выйти Коневская. Как я иногда думаю о ней. В ней будут два предела истинной любви с серединой ложной.
   3) Строй жизни нашей рабский и думать, что можно удержать этот строй жизни с братством, хотя с равенством и свободой, всё равно, что построить египетские пирамиды братской общиной.
   4) Дехтерев спросил меня, как и чем я различаю разум от чувства; я отвечал ему, что не знаю этого деления, или скорее, что не признаю этого деления основным. Есть дух, живущий в нашем теле, проходящий через него и, как через призму, проходя через него, раздробляющийся на то, что мы называем разумом, чувством, верою и т. п.
  
   7 июня 1895 г.
   1) В животную бессознательную личную жизнь внесена безличная, божественная, духовная сила. Духовная сила эта, проявляясь разумом, разлагает бессознательную животную жизнь: уничтожает животную личную жизнь, но не освобождается от животной безличной жизни, а творит в животной личной жизни иную, высшую, любовную жизнь.
   Разум, направленный на увеличение благ животной жизни, производит соблазны. Соблазны -- это усилия удержать личную жизнь. Уничтожение этих соблазнов есть дело божественного разума, уничтожение их освобождает любовь.
   2) Как к старости начинает уничтожаться реальность мирской жизни, начинает прощупываться сквозь мнимо реальные явления жизни, сквозь образы мира -- пустота, а за пустотою -- Бог, от которого пришел и к которому идешь.
  
   12 июня 1895 г.
   1) Всё время читал то Неделю, то Русскую Мыслъ. Всё интересно, но всё излишне. В Закаспийском крае процветают только те поселения, которые хозяйничают, как подгородные. Разве не то же самое и во всей России? Откуда же деньги в городах? С податей, с народа и с торговли, с народа же. Не проще ли было не обирать этих денег? Не было бы войска, чиновников, фабрик, перемещения товаров. Всё это правда, но если бы не было рабства и не продолжали оставаться в рабстве земледельцы. От них в зависимости были бы устроители войска, чиновников, фабрик и торговли, а не наоборот, как теперь.
   2) Для того, чтобы отношения с людьми были правильны, всегда радостные и никогда не мучительны, надо относиться к людям через Бога, т. е. при отношениях с ними помнить, что нужно и важно не то, что мне нужно, не то, что нужно тому человеку, с которым я вступаю в отношения, а то, что от вас обоих нужно Богу. Только вспомнить про это, когда испытываешь тяжесть, неприятное чувство от отношений с людьми, и тотчас всё проходит и заменяется радостью. Пробовал нынче утром так относиться к людям, к детям, Соне и так хорошо было. Отец, помоги мне никогда не забывать этого. Я знаю, что это одна из твоих истин.
  
   13 июня 1895 г.
   1) Вчера приехал Сережа с Маней. Они очень любовны, но боюсь, что женясь они делают то, что делают иногда, когда ключ не отворяет или дверь забухла: вертят и толкают в противуположную сторону. Сравнение не верно, но я хочу сказать, что каждый отдельно не может, не умеет прожить; давай же попробуем связавшись вместе.
   2) Заповеди Христа не правила, а всё только указания соблазнов или скорее различных форм, принимаемых одним основным соблазном -- соблазном того, что жизнь тебе дана для твоего блага, что 1) правило -- ты предназначен к счастью и потому можешь гневаться на тех, кто мешают ему, 2) что похоть половая дана для твоего наслаждения, в) что ты можешь обеспечить свое благо -- обещанием, что есть что-либо несомненно твердое в тебе, г) что, возмещая на других сделанное тебе зло, ты можешъ избавиться от него и д) что для ограждения этого блага тебе нужно причислить себя к какой-нибудь народности.
   3) Конкретные науки в противуположность абстрактным становятся тем менее точны, чем ближе предмет их приближается к человеческой жизни: 1) математика, 2) астрономия, 3) химия, 4) физика, 5) биология (начинается неточность), 6) антропология (неточность увеличивается), 7) социология (неточность доходит до тех пределов, что самая наука уничтожается).
   4) Мы не можем, не должны знать будущего. Это незнание есть необходимое условие жизни. Полное знание исключало бы возможность жизни. Нет ни одного поступка в плотской жизни, которой бы не нес за собою бедственные для себя или для других последствия. Человек с своим незнанием будущего подобен человеку, которому бы завязали глаза и заткнули уши для того, чтобы он не видел тех жертв, которые он невольно растаптывает каждым своим шагом, и не слышал их воплей. Неведение это уменьшается только в той мере, в которой деятельность человека переносится из области плотской в область духовную, в той мере, в которой человек живет не для достижения матерьяльных целей, а духовной -- соединения своей воли с волей Бога.
  
   17 июня 1895 г.
   Без понятия Бога, без сознания Его не может быть разумного миросозерцания.
  
   18 июня 1895 г.
   1) Читал Herbert'a Spencer'a ответ Balfour'y. Исповедание агностицизма, как они теперь называют атеизм. Я говорю, что агностицизм, хотя и хочет быть чем-то особенным от атеизма, выставляя вперед мнимую невозможность знать, но в сущности то же, что атеизм, потому что корень всего есть непризнание Бога. Так читал Н. Spencer'a, который говорит не то, что я желаю откинуть верования в Бога, но я должен сделать это. Самообман есть только другая альтернатива. "Нет никакого удовольствия, говорит он, в сознании себя бесконечно малым прыщиком на планете, которая сама есть такая же бесконечно малая песчинка в сравнении with the totality of things (я бы спросил у него, что он разумеет под totality of things). Не представляет никакого утешения то, что поражающие вас неисцелимые страдания происходят от слепых сил, которые так же безучастно и случайно разрушают ныне червячка, завтра целые миры, и созерцание вселенной без понятного начала и конца и без понятной нам разумной цели, не доставляет никакого удовлетворения. Желание понять значение всего этого не менее сильно в агностике, как и в других, но не находя объяснения этому, он не довольствуется тем, которое ему предлагают". Совершенно то же самое говорил мне 3-го дня Иван Иванович: происходит какое-то коловращение и среди этого бесконечного по времени и пространству коловращения являюсь я -- живу и исчезаю, это несомненно, всё же остальное, т. е. представление о каком-то разумном существе, от которого я произошел и для достижений цели которого я существую вместе со всем, что существует -- это представление такое есть самообман.
   Два различные и противуположные эти мировоззрения надо представить так: одни, агностики, говорят: я вижу себя, рожденное от своих родителей, так же как и все другие, окружающие меня живые существа, живущие в известных, подлежащих моему исследованию и изучению, условиях и изучаю себя и другие существа, как живые, так и не живые, и те условия, в которых они находятся, и сообразно с этим изучением устанавливаю свою жизнь. Вопросы о происхождении я исследую точно так же и наблюдением и наведением достигаю всё большего и большего знания. Вопрос, же о том, откуда произошел весь этот мир, зачем он существует и я существую в нем, я оставляю неотвеченным, так как не вижу возможности так же определенно, ясно и доказательно отвечать на него, как я отвечаю на вопросы об условиях существующего в мире, и потому ответы на этот вопрос, состоящие в том, что существует якобы разумное существо Бог, от которого я произошел (обыкновенно говорится: от которого произошел мир, подразумевая под этим происхождением сотворение мира, чего не утверждает христианское учение) и которое для известной своей цели определило закон моей жизни, эти ответы на вопрос я не признаю, как не имеющие той ясности и доказательности, которые имеют научные ответы на вопросы о причинах и условиях различных жизненных явлений. Так говорит агностик и, не допуская возможности какого-либо другого знания, кроме того, которое приобретается наблюдением и рассуждением над этими наблюдениями, он, если и не прав, то совершенно логично последователен.
   Христианин же, признающий Бога в человеке, говорит: я вижу себя в обладании духовных свойств разума и любви и признаю себя духовным, т. е. разумно любовным существом, ограниченным теми пределами телесности, в которых я нахожусь, и стремящимся к увеличению этих духовных сил и наибольшему проявлению их, и из этого заключаю, что существует такое же духовное разумно-любовное, неограниченное существо: я сознаю себя живущим только потому, что я сознаю себя разумным. Сознавая же себя разумным, я не могу не признать того, что жизнь моя и всего существующего должна быть также разумна. Для того же, чтобы быть разумной, она должна иметь цель. Цель же этой жизни должна быть вне меня, в том существе, для которого я и всё существующее служит орудием для достижения цели. Существо это есть, и я должен в жизни исполнять закон (волю) Его. Вопросы же о том, каково это существо, которое требует от меня исполнения своего закона, и когда возникла эта разумная жизнь во мне, и никак она возникает в других существах во времени и пространстве, т. е. что такое Бог: личный или безличный, как он сотворил и сотворил ли мир, и когда во мне возникла душа, в каком возрасте, и как она возникает в других, и откуда она взялась, и куда уйдет, и в каком месте тела живет, -- все эти вопросы я должен оставить неотвеченными, потому что знаю вперед, что в области наблюдений и рассуждений над ними я никогда не приду к окончательному ответу, т. к. всё скроется в бесконечном времени и пространстве. По этому же самому я и не признаю даваемых наукой ответов о том, как зачался мир: солнце, земля, как зачинается душа и в какой части головного мозга она находится. В первом случае агностик, признавая себя только животным существом и потому признавая только то, что подлежит внешним чувствам, не признает духовного начала и примиряется с нарушающей требования разума бессмысленностью своего существования; во втором случае христианин, признавая себя только разумным существом и потому признавая только то, что соответствует требованиям разума, не признает действительности данных внешнего опыта и потому считает данные эти фантастическими и ошибочными. Оба одинаково правы. Но разница, и существенная, между ними в том, что по первому мировоззрению всё в мире строго научно, логично и разумно, за исключением самой жизни человека и всего мира, не имеющих никакого смысла, и поэтому из такого мировоззрения -- несмотря на все попытки противного -- вытекает очень много интересных и забавных соображений, но не вытекает ничего нужного для руководства в жизни; тогда как по второму мировоззрению жизнь человеческая и всего мира получает определенный разумный смысл и самое прямое, простое и доступное всем приложение к жизни, причем не нарушается и возможность научных исследований, которые ставятся при этом на свойственное им место.
   2) В последнее время я очень слаб и потому близок к смерти, т. е. к новой высшей жизни, и потому яснее, проще (слава людская соскочила) чувствую. И вот успех внешний, осуществление, по моим понятиям, царствия Божия на земле не радует меня: отказы от военной службы -- ну хорошо. А потом? И что бы ни было, разве это всё? Разве что-нибудь внешнее может удовлетворить? Только одно внутреннее движение вперед и то, какое в моей власти, движение и приближение к Богу, только это может вечно удовлетворять и радовать. И я чувствую это всей душой. А то внешнее осуществление -- успех? Уже не говоря о том, что оно может быть прямо ложно, односторонне-узко, разве какое бы то ни было осуществление что-нибудь доказывает? Ну община, ну народ, ну человечество усвоило какую-нибудь...
  
   19 июня 1895 г.
   Чертков говорил, что человек может искренно верить в законность собственности и т. п., верить в ложь. Я думаю, что это нельзя. Он говорит: они верят в ветхий завет. Но они верят в ветхий завет только потому, что ветхий завет оправдывает то, что им нужно.
  
   28 июня 1895 г.
   1) Мы не можем, не должны знать будущего в области матерьяльной. Это незнание есть необходимое условие матерьяльной жизни. Если бы мы знали будущее, мы бы матерьяльно не жили. В области же духовной мы всё знаем, потому, что в ней нет будущего. И потому неизвестность нашей жизни уменьшается в той мере, в которой жизнь наша переходит от матерьяльной к духовной, в той мере, в которой мы освобождаемся от оков материи.
   2) Для того, чтобы в жизни политической был порядок, чтобы люди не отдавались своим страстям и самоуправству, не дрались бы, а разбирались бы по закону, для этого установлено правительство. Правительство это в конституционных странах состоит из представителей, депутатов. И вот эти самые депутаты, избранные для того, чтобы избавить людей от самоуправства, разрешают между собой разногласие дракой. Так было во французском, потом в английском, теперь то же произошло в итальянском парламенте.
   3) Наука, искусство -- всё прекрасно, но только при братской жизни они будут другие. А то, чтобы была братская жизнь, нужнее того, чтобы наука и искусство оставались такими, какими они теперь.
   5) Любовь настоящая только та, предмет которой непривлекателен.
  
   4 июля 1895 г.
   1) Добро, обличающее людей в их зле, совершенно искренно принимается ими за зло. Так что милосердие, смирение, любовь даже представляется им чем-то противным, возмутительным. Ничто очевиднее этого явления не доказывает того, что главная деятельность человека -- совершенствование его -- состоит в уяснении сознания.
   2) Для борьбы с соблазнами нужно уяснение сознания. Если человек ясно видит, что дело дурно (т. е. безнравственно, грешно, вредно), то он наверное не будет делать его. Но часто говорят, как Павел: я знаю, что дурно, и делаю. Не совсем знаешь. Есть разные степени знания. Полное знание есть то, которое освещает весь предмет со всех сторон. Уяснение сознания совершается концентрическими кругами.
   Человек делает то, что он считает дурным, только потому, что то, что он хочет прекратить делать, находится в круге, еще не освещенном со всех сторон. Я не перестану курить до тех пор, пока мне не ясна будет та ошибка, грех, заблуждение, из которых вытекает курение, пока я не откажусь от самого греха.
   3) Читал забавный спор ученый Ельпе с каким-то профессором: научные рассуждения приводят к диаметрально противуположным заключениям.
  
   12 июля 1895 г.
   1) Когда мы знаем, что человек приговорен к смерти, мы добры к нему -- любим. Как же мы можем кого-нибудь не любить, когда знаем, что все приговорены.
   2) В моем детстве водили, мучая их, медведей, теперь водят, мучая и губя их, по деревням детей в трико, акробатов.
   3) Сколько раз замечал: вы относитесь к человеку с обычным презрением, не как к человеку, он не недоволен вами, не имеет к вам враждебного чувства; но только войдите с ним в немного человеческие отношения, не отдавшись ему совсем и серьезно, и он возненавидит вас.
  
   5 августа 1895 г.
   1) Когда читаешь о себе, то может показаться, что тем, чем ты занят, занят и весь мир, но это неправда.
   2) Центральное положение катехизиса то, что человек поставлен в мире так, что он погибает и ему нужно спастись. Для того, чтобы спастись, ему нужно ухватиться за спасительное кольцо воли Божией, которое он чувствует в себе. Этот акт спасения есть вместе с тем и то единственно плодотворное и содействующее совершению в мире воли Божьей установление Его царства.
   3) В чем прогресс? Прогресс, по мне, состоит во всё большем и большем преобладании разума над животным законом борьбы, по эволюционистам же -- в торжестве животной борьбы над разумом, потому что только вследствие этой животной борьбы, по их понятиям, может совершаться прогресс.
   4) Наука тогда только наука, когда она исследует то, что должно быть. По учению же эволюционистов наука должна исследовать то, что было и что есть, и объяснять, почему хорошо то, что есть. Так смотрят на науку все эволюционисты. И потому у них выходит, что борьба есть необходимое условие прогресса и потому хороша.
   5) По Вейсману, объяснение наследственности состоит в том, что в каждом зародыше есть биофоры, биофоры же складываются в детерминанты, детерминанты складываются в иды, иды же в иданты. Что за прелесть для комедии.
   6) По Вейсману же, смертные существа потому остались жить, что все не смертные не выдержали борьбы с смертными, т. е. бессмертные -- померли. Неужели не удастся воспользоваться этой прелестью.
   7) По Кидду выходит, что главный двигатель человеческого прогресса есть религия, религия же есть неразумный инстинкт, который поэтому нельзя изучать. И потому он и не изучает того, в чем состоит главный двигатель человеческого прогресса. Я же считаю, что нужно изучать именно это, религию, т. е. то, что служит основой человеческого прогресса, и не отвергаю изучения и борьбы. Так что выходит, что я изучаю то, что нужнее всего, и то, что менее нужно. Он же отказывается от изучения того, что нужнее всего, и изучает только то, что не нужно или менее нужно.
   8) Хорошая семейная жизнь возможна только при сознанном, воспитанном в женщинах убеждении в необходимости всегдашнего подчинения мужу (разумеется во всем, кроме вопросов души -- религиозных). Я говорил, что это доказывается тем, что так было с тех пор, как мы знали жизнь людей, и тем, что семейная жизнь с детьми есть переезд на утлой лодочке, который возможен только тогда, когда едущие подчиняются одному. И таким одним признавался всегда мужчина, по той причине, что, не нося, не кормя, он может быть лучшим руководителем жены, чем жена мужа. Но неужели женщина всегда ниже мужчины? Нисколько, как только тот и другая девственны -- они равны. Но что же значит то, что теперь жены требуют не только равенства, но главенства? А только то, что семья эволирует, и потому прежняя форма распадается. Отношения полов ищут новой формы и старая форма разлагается. Какая будет новая форма, нельзя знать, хотя много намечается. Может быть большее количество людей, держащихся целомудрия, могут браки быть временными и после рождения детей прекращаться, так что оба супруга, родив детей, расходятся и остаются целомудренными, могут дети быть воспитываемы обществом. Нельзя предвидеть новой формы. Но несомненно то, что старая разлагается и что существование старой возможно только при подчинении жены мужу, как это было везде и всегда, и как это происходит там, где семья еще держится.
   9) Свобода воли? Отрицают свободу воли. И доказывают ее. Свобода воли есть нечто иное, как та истинная, вечная, божеская жизнь, которую мы можем получить, к которой можем приобщиться в этой жизни. Как же доказывать ее? Это сам Бог в нас, действующий через нас. Я свободен, когда сливаюсь с Богом, а сливаюсь я с Богом тогда, когда подавляю в себе всё, что препятствует любви, и когда отдаюсь ей.
   10) Кидд говорит, что прогресс совершается не разумными силами, а инстинктом слепым, религиозным. Но он говорит, что прогресс совершается только при условии размножения своих средств существования, т. е. наибольшего размножения. Неужели религиозное чувство влечет человека только к размножению? Пожалуй, если вспомнить евреев. Но милосердие ведь прямо противоположно размножению и борьбе. А оно составляет основу почти всех религий.
   11) Трегубов привез книгу Сергия о спасении по православному учению. Хорошая книга, но длинно и трудно, с текстами говорит то, что коротко, ясно и легко. По случаю этой книги мне живо опять поднялся вопрос, как должно отнестись к православию.
   Несомненно, что люди, предающиеся ему, становятся лучше, так же как евангелики и др. лучше, чем были прежде. Но почему же я чувствую также отвращение к этому учению, почему Христос бранил фарисеев? А потому, что если бы у нас было неведение и православие только, то не было бы никакого сомнения, что православие добро есть. Но когда нам открыта истина в той высокой мере, в которой она открыта Христом, то как же не иметь отвращения к тому учению, которое при свете учения Христа становится уже ложью.
   Если бы у меня не было другой пищи для моей лошади, кроме кислого месива, я бы кормил ее этим и благословлял бы тех, которые бы мне дали его. Но когда у меня есть чистый овес, я не могу не негодовать на людей, которые кормят лошадь кислятиной, и не жалеть об этом. Но мне говорят, что люди охотно сами принимают это православное учение. И лошадь можно приучить к тому, что она ест кислое, вредное и не ест доброго. Нельзя не жалеть об этом и не негодовать на тех, кто приучает к этому.
   12) Живешь животной жизнью и тогда живешь во времени и пространстве. Но проявление истинной божеской жизни, в которой я сливаюсь с Богом вне ее, т. е. вне времени и пространства. Я не знаю, когда я жил этой жизнью, прежде ли, после; в детстве ли, теперь или буду жить.
   13) Застала меня буря в Колпне. Я просидел у мужиков. Они богаты и ужинали: картошки, хлеб, огурцы было особенное угощение. Рахитические дети, измученные работой члены, без постели, мухи, нечистота. И ужаснее всего безнадежность душевного спасения. Не верят в будущую жизнь, не верят в возможность жить по Христу.
  
   7 сентября 1895 г.
   1) Смотрю на веселость, смелость, свободу, царственность молодых людей и еще больше детей. В нас, стариках, наши грехи смирили нас, застлали ту божескую силу, которая вложена в нас. Им же нельзя не быть самоуверенными и свободными, они должны быть такими, потому что носят в себе еще не загаженное жизнью божественное начало -- все возможности.
   2) Матерьяльный мир подлежит закону борьбы за существование, ему подлежим и мы, как матерьяльные существа. Но кроме нашего матерьяльного существования, мы сознаем в себе еще и другое, не только независимое от закона борьбы начало, но противуположное ему начало любви. Проявление в нас этого начала есть то, что мы называем свободой воли.
   3) Хотят из одной борьбы вывести нравственность. А между тем из борьбы ничего кроме борьбы выйти не может. Вследствие борьбы гибнут слабейшие и выделяются сильнейшие, эти сильнейшие опять борются и опять гибнут слабые и выделяются сильные и так без конца. Из борьбы может выйти только борьба более крупных единиц, но только борьба.
   4) Ничто не доказывает лучше существование Бога, как попытки эволюционистов признавать нравственность и вывести ее из борьбы.
   Что она из борьбы вытекать не может -- очевидно, а между тем они чувствуют, что без нее нельзя, и признают ее и стараются вывести ее из своих положений, хотя выводить ее из положения эволюционизма столь же или еще более странно и не логично, чем выводить из предписаний, данных еврейским Богом на Синае. Ошибка их, состоящая в том, что они отрицают сознание своего духовного "я" как произведения Бога, частицы его, без которого не может быть разумного миросозерцания, заставляет их допускать не оправданное и даже противоречивое таинственное, т. е. в виде нравственности того самого Бога, которого они исключили из своего миросозерцания. Третьегодняшный француз говорил мне, вопросительно: что недостаточно ли будет для обоснования нравственности доброты и красоты? -- Т. е. опять тот же Бог, которого они по той болезни душевной, которой они одержимы, боятся признать.
   5) Человек обидел тебя, ты рассердился на него и, разумеется, сдержался, не обидел его. И что ж? В сердце у тебя злоба, и ты не можешь относиться к этому человеку добро. Точно как будто дьявол, который стоит всегда у двери твоего сердца, воспользовался тем моментом, когда ты почувствовал к человеку злобу и, открыв эту дверь, вскочил в твое сердце и сидит в нем хозяином. Вчера испытал это и должен был употребить большие усилия: смирение, ласки к обидевшему, чтобы выкурить из сердца этого мерзавца.
   6) Заметил в себе, что я стал добрее с тех пор, как мало изменяю жизнь и подчиняюсь порядкам ложной жизни. И помню, как -- когда я изменял свою жизнь, как я был недобр часто. Как всё в жизни делается с двух концов, так и это: двинуть сначала жизнь, во имя добра изменив ее, потом утишить свое сердце, установить в себе доброту в новом положении. Потом опять двинуть в себе доброту в новом положении. Потом опять двинуть вперед. Как шаги, перекачиваясь, идешь с ноги на ногу.
   Многое так -- почти всё нужно делать с двух концов, любовь и дела.
   7) Ехал ночью верхом и молился. И говорил: ничего не хочу, кроме исполнения воли Твоей и, говоря это, думал: какой же я хороший, что действительно ничего не желаю, кроме исполнения воли Его и готов на всё, чего Он захочет от меня. И вдруг живо представил себе свое отношение к Богу. Да я ведь весь Его произведение, в Нем живу, Им живу. Ведь то, за что я хвалю себя, есть только признание самой очевидной истины, есть только не бунт против Него. Всё равно, как клеточка моего тела вдруг бы догадалась о зависимости своей к моему телу и гордилась бы тем, что она исполняет то, чего не может не исполнять. И так мне это показалось странно, что я мог хвастаться своей преданностью воле Божьей, что я расхохотался.
   8) "Да будет воля Твоя" значит действительно: да будет воля Твоя. А то иногда думалось, что позор, клевета на меня, как на исполнителя Его воли, мешают Его делу. Я считаю, что для дела Божия нужна моя добрая слава. Неправда. Может быть, нужен мой позор, как нужен был позор Христа. Всё хорошо.
    
   22 сентября 1895 г.
   1) Вот кто настоящая волшебница -- это любовь. Стоит полюбить, и то, что полюбил, становится прекрасным. Как только сделать, чтобы полюбить, чтоб всё любить? Не по хорошу мил, а по милу хорош. Как сделать? Одно знаю: не мешать любви соблазнами и, главное, любить любовь, знать, что в ней только жизнь, что без нее страданье.
   2) Как часто я бывало спорил с религиозными догматиками: православными, евангеликами и др. Как это нелепо. Разве можно серьезно рассуждать с человеком, который утверждает, что верит в то, что есть только одно правильное воззрение на мир и на наше отношение к нему, то, которое выражено 1500 лет тому назад собранными Константином епископами в Никее, -- мировоззрение, по которому Бог -- Троица, 1890 лет назад пославший сына в деву, чтобы искупить мир и т. д. С такими людьми нельзя рассуждать, можно их менажировать, жалеть, пытаться излечить, но на них надо смотреть, как на душевно больных, а не спорить с ними.
   3) Недовольство собой есть трение, признак движения.
   4) Нет ни одного верующего человека, на которого бы не находили минуты сомнения, сомнения в существовании Бога. И эти сомнения невредны; напротив, они ведут к высшему пониманию Бога. Тот Бог, которого знал, стал привычен и не веришь больше в Него. Веришь вполне в Бога только тогда, когда он вновь открывается, тебе. А открывается он тебе новой стороной, когда ты всей душой ищешь Его.
   5) Отчего "я" -- "я", тот же "я", который был 60 лет и 30 лет и 2 часа тому назад, -- потому что я люблю это "я". Потому что любовь связывает этих всех различных, растянувшихся во времени "я", в одно целое. Во времени мне ясно видно, как любовь связывает "я", собирает его в одно. В пространстве то же в моем теле. Физиолог скажет: рука -- моя "я", потому что это один организм, и нервы болью указывают на единство. Да отчего больно мне? От того, что я люблю всё, что мое тело. Любовь связала в одно. Диккенс пишет про этого безногого, который носился с своей ногой в стклянке и любил ее. Мать любит срезанные волосы ребенка, и ей больно, когда их уничтожат. Также можно любить во времени прежде живших людей и больных, их страдания. Любовь к своему "я" в известных пределах пространства и времени и есть то, что мы называем жизнью. Эта любовь к своему "я" есть любовь, кристализовавшаяся, ставшая бессознательной, а любовь к другим существам во времени и пространстве есть, может быть, приготовление к другой жизни. Наша жизнь есть плод предшествующей сферы любви, а будущая произойдет от сферы любви в этой жизни. Как? Обителей много.
   6) Как удивительно, что бесконечность пространства и времени приводят часто как доказательство силы человеческого разума (я сам часто думал так), а между тем нет более очевидного доказательства неполноты, узости, частности, лживости даже человеческого разума, как то, что он не может иначе ничего себе представить, как в пространстве и во времени. А понятия пространство и время суть бессмыслицы и противны требованиям разума. Время должно указывать пределы последовательности, а пространство -- пределы расположения вещей, а, между тем, ни то, ни другое не имеет пределов. Я не знаю более точного определения времени и пространства как то, которое я мальчиком еще 15 лет сделал себе, а именно: время есть способность человека представлять себе много предметов в одном и том же пространстве, что возможно только через последовательность, пространство же есть способность человека представлять себе много предметов в одно и то же время, что возможно только при рядом стоянии вещей. Как способности людей, время и пространство можно определить, но как свойство вещи, оно не имеет смысла. Будет совершенно разумно, если я буду говорить, что я имею свойство видеть всё, что я вижу в пространстве и во времени, но будет совершенно нелепо, если я буду воображать, что вещи, весь мир действительно существуют в пространстве и времени, и потому буду задаваться вопросами о том, как произошли вещи, весь мир -- прежде и еще прежде, и так без конца, и другими вопросами, какие и где есть вещи -- весь мир, за этими и еще за этими, и так без конца.
   А между тем это-то самое нелепое предположение, что вещи, мир -- действительно существуют во времени и пространстве, и делают люди так называемой положительной науки.
  
   24 сентября 1895 г.
   1) Вышел до завтрака пройтись по саду и вижу на липе новый недавно выросший гриб. Сбил его палкой. И подумал: он живой. Тоже явились условия, удобные для его существовании, и он явился и живет. И подумал о всем том, что живет в бесконечном мире по тем же законам. И удивился на мудрость -- разумность -- устройства мира. И потом опомнился, поняв, что удивляюсь я не на премудрость устройства мира, а на премудрость своего разума, который видит всё так премудро. Ведь это всё равно, что удивляться на правильность того полушара, который я вижу на небе, и круга около себя. Ведь это только закон моего зрения. А там законы моего разума, которые облекли всё существующее в эту удивляющую меня правильность.
   2) Надо не на словах, а на деле жить не для себя и для людей, а для Бога. А чтобы действительно так жить, надо приучать себя к этому, как приучаешь себя жить для себя, потом для любимых людей. Правда, будет сначала неловко, не будет простоты, естественности, будешь срываться, но потом привыкнешь и будешь жить так, не думая. Буду стараться. Нарочно записал, чтобы заметить, что будет через месяц. Станешь писать, говорить, работать, есть, спать даже, и всё можно делать для себя и для Бога. И если приучиться делать только для Бога, какое спокойствие и сила!
  
   25 сентября 1895 г.
   1) Жить для Бога? Как дойти до того, чтобы жить для Бога? Так же, как дошел до того, что жил только для себя: убедиться, что всякая другая жизнь бессмысленна, бесполезна, губительна, что всякая другая жизнь -- не жизнь. Не убедительность, даже не руководящее чувство дает твердость убеждения -- опытом изведанное и несомненное бессмыслие всякой другой жизни.
   2) Можно думать, что жить для Бога: содействовать установлению царства Божия можно, главное, убеждая людей быть добрыми, воздерживаться от соблазнов, учреждая жизнь других людей. Это заблуждение: жить для Бога можно только тем, чтобы любить людей, проявлять любовь, заражать любовью, заставлять их верить в любовь. Мне это очень нужно знать теперь, и я решаю так, что ничего не нужно устраивать или внушать людям, а только с лаской и любовью обращаться со всеми. Это сильнейшее средство установления царства Божия.
  
   26 сентября 1895 г.
   1) Писание не шло. Переменял слишком много и запутался. И стыдно писать эти вымыслы. Правду пишет Бодянский, что не годится писать художественное иносказательное. Я всегда это чувствую и спокоен только, когда пишу во-всю то, что знаю и о чем думаю.
   2) Пока человек не сознает себя, он не знает, живет ли он или нет и потому не живет. Когда же он сознАет себя живущим, он невольно задает себе вопрос: зачем он живет. Задав же себе этот вопрос, он ищет на него ответа, найдя же ответ, он не успокаивается до тех пор, пока не делает того, для чего он живет.
  
   29 сентября 1895 г.
   1) Чудесное слово сказал мне Гастев. Мы говорили с ним про впечатление, производимое на крестьян книгами. Трудно им угодить, потому что жизнь их очень серьезна. Вот это то важное слово. Кабы побольше людей нашего мира понимали его!
   2) Видел во сне, что меня прибили по лицу, и я стыжусь, что не вызвал на дуэль, а потом соображаю, что я могу не вызывать, так как это доказывает мою последовательность -- непротивление. Вообще соображения во сне бывают только самые низменные. Вот во сне действует ум, а разум, сила нравственного движения отсутствуют.
  
   6 октября 1895 г.
   1) Был американец, разбогатевший рабочий -- финляндец родом, социалист, коммунист. Очень невзрачный, но много рассказал интересного, гораздо больше, чем утонченные американцы. Главное, что он рассказал мне, что в Соединенных Штатах из 60 миллионов работают руками только 6 миллионов, т. е. 10%, у нас же, я думаю, 50 или больше; что там один человек пашет на 18 лошадях, плугами, которые хватают на сажень ширины, и обрабатывает один человек 10 акров в день и получает от 2 до 4 и более долларов в день. Что это значит? К чему ведет? Важно это чрезвычайно, но я еще не уяснял себе всего этого значения. Рабочий вопрос разрешается этим путем. Рабочих часов меньше, плата больше, работа легче. Вопрос только, что работать? Приходит мысль, что всё дело в том, как сделать работу и жизнь рабочих приятною, travail attrayant. Всё дело, как-будто, в этом. Тогда капиталисты захотят быть рабочими. Но как сделать труд привлекательным? Надо, чтобы условия его были приятны и чтобы не было в нем необходимости.
   2) Сила, с которой мы убеждены в чем-нибудь, полная, совершенная, непоколебимая, бывает не тогда, как доводы логически неотразимы, и не тогда даже, когда чувство совпадает с требованиями ума, а только тогда, когда человек опытом убеждается, испытав противуположное, что есть только один путь. Такое убеждение нам дается о том, что жизнь есть только одна: следование воле Бога.
  
   12 октября 1895 г.
   Получил итальянскую книгу. О преподавании христианства в школе. Прекрасна мысль о том, что преподавать религию есть насилие -- тот соблазн детей, про который говорил Христос. Какое право имеем мы преподавать то, что оспариваемо огромным большинством. Троицу, чудеса Будды, Магомета, Христа? Одно, что мы можем преподавать и должны, -- это нравственное учение.
  
   13 октября 1895 г.
   Женщинам свойственно поддерживать движение жизни рождением, воспитанием детей, поставленном новых сил вместо потраченных; мужчинам свойственно направлять эти силы -- т. е. саму жизнь. И тот и другой может делать и то и другое, но свойственно...
  
   24 октября 1895 г.
   1) Есть что-то такое -- содержание, матерьял жизни, сама жизнь есть всё -- Бог. В этом всём я объединился, и всё на мой взгляд объединилось. Объединено всё любовью. Я возлюбил прежде тело свое, и оно стало "Я". Я возлюбил теперь дух, и оно станет после смерти другое "Я".
   Когда я очунаюсь к жизни -- сознаю себя, я вижу себя и по времени и по пространству объединенной частью какого-то бесконечного целого, в котором я вижу такие же объединенные чем-то части, подобные мне, которые я называю людьми, или живыми существами, или даже растениями; это объединенное любовью существование, которое я сознаю в себе и вижу в других существах, я называю жизнью. Дает эту жизнь, т. е. объединяет всё то, что составляет меня, любовь, т. е. я люблю всё то, что составляет меня и по времени и по пространству. Такое же объединяющее начало любви я вижу и во всех отдельных существах. В жизни этой по мере того, как живу, начинаю всё больше и больше любить нечто, находящееся вне меня и не составляющее меня: я люблю и вещи и людей и более всего нечто отвлеченное -- добро, благо, как я понимаю его, и всё меньше меньше люблю то, что объединенное любовью составляло и составляет меня, мою жизнь в этом мире. Из этого -- из того, что я всё меньше и меньше люблю то, что составляет меня, свою жизнь, и всё больше и больше люблю то, что вне меня и, главное, нечто нематерьяльное, не доступное моим 5 чувствам, нечто духовное, и из того, что жизнь есть объединение любовью, я заключаю, что моя всё уменьшающаяся любовь к этой жизни и всё увеличивающаяся любовь к чему-то, находящемуся вне этой жизни, есть движение перехода от этой жизни к другой, еще не доступной мне, до тех пор, пока я не вступил в нее. Физическое умирание мое и всё большая и большая любовь к тому духовному, что вне этой жизни, подтверждают меня в этом предположении. Я предполагаю именно то, что есть то, что представляется мне всем -- Богом, и в этом всём проявляются различные единицы объединения, различные степени любви, делающие существа тем, что они суть. Я -- одно из таких объединенных существ. В прежнем существовании я, не будучи человеком, любил то, что составляет духовное существо человека, и перешел из низшей ступени существования на ту, которую я любил. Теперь я люблю нечто высшее и перейду в ту форму существования, которая соответствует моей любви. И так форм существования может быть бесчисленное количество. Отца моего обители многи суть.
   Мир представляется мне таким, каким я его вижу и понимаю, подразделенным на такие единицы не только существ, но планет, звезд только потому, что мое объединение такое, а не иное. Как только мое объединение будет иное, и мир для меня будет иной. Иной, но не всякий, а только такой, какой соответствует моим духовным требованиям, моей любви, разрастающейся в этом мире. Для разрастания же этой любви есть определенный закон, по которому оно совершается, закон нашей нравственной жизни, которому подчиняются все люди, так что всех людей ожидает одна и та же новая форма, новое объединение жизни. Всё это предположения, но для меня не менее, но более достоверные, чем вращение земли вокруг солнца.
   2) Как только разум откинет соблазны, т. е. благо низшего порядка, так человек неизбежно начинает стремиться к истинному благу, т. е. к любви.
   Пока человек живет животной жизнью (в детстве всегда), у него только один путь. Но как только в нем проснулся разум, сознание своего существования, у него всегда два пути: либо подчинять свою животную природу разуму, либо разум заставить служить животной. Соблазны состоят в том, чтобы заставить служить разум животной природе. Если человек подчинит свою животную природу разуму, откинет соблазны, то разум откроет человеку другой, единственный путь, и человек будет стремиться к нему.
  
   25 октября 1895 г.
   1) Сейчас уехала Соня с Сашей. Она сидела уже в коляске, и мне стало страшно жалко ее; не то, что она уезжает, а жалко ее, ее душу. И сейчас жалко так, что насилу удерживаю слезы. Мне жалко то, что ей тяжело, грустно, одиноко. У ней я один, за которого она держится, и в глубине души она боится, что я не люблю ее, не люблю ее, как могу любить всей душой, и что причина этого наша разница взглядов на жизнь. И она думает, что я не люблю ее за то, что она не пришла ко мне. Не думай этого. Еще больше люблю тебя, всю понимаю и знаю, что ты не могла, не могла придти ко мне, и от того осталась одинока. Но ты не одинока. Я с тобой, с такою, какая ты есть, люблю тебя и люблю до конца, так, как больше любить нельзя.
   2) Как скоро человек получил разум, он должен употреблять его (таланты). А как скоро он употребит его, он познает, что не может жить для себя (виноградари в саду). А как скоро он познает, что живет не для себя, так сейчас же начнет делать повеленное. И, делая это повеленное дело, получит награду. Мешают этому соблазны. Соблазны, это разум, направленный на животную жизнь.
   Человек пробуждается к жизни, когда в нем начинает действовать разум, основа которого есть сознание себя живущим отдельно от мира. Как скоро в человеке проявилась эта сила, так человек получает власть над собою. Прежде он жил, и жизнь его шла по закону, находящемуся вне его. Получив же разум, он может и должен жить по закону, находящемуся в нем самом. Я говорю должен жить, потому что проявившийся в нем разум требует подчинения себе. В этом состоит смысл притчи о талантах: сознание себя живущим отдельно. Разум дан человеку для того, чтобы он употреблял его, руководил им свою жизнь. Если он делает это, то жизнь его, благо его жизни увеличивается, если он не делает этого, то он теряет и эту жизнь, которую имеет.
   Проявившийся разум показывает человеку, что жизнь его животная не есть жизнь, так как она не имеет никакого смысла, а есть только содержание, матерьял жизни; и что становится она жизнью только тогда, когда она употреблена на исполнение требований вложенного в нас разума. В этом состоит смысл притчи о виноградарях. Люди, имеющие и разум и живущие животной жизнью для целей животной жизни, подобны людям, которым дан сад, великие блага и выговорены условия, при исполнении которых люди могут пользоваться садом; люди же хотят пользоваться им, не исполняя условия. И вследствие этого погибают. Требования же разума состоят в том, чтобы не делать того, что не имеет смысла. Жизнь же личности не имеет смысла. Смысл имеет только деятельность, не противная разуму. Цель ее скрыта от нас, но цель должна быть и, поступая сообразно разума, я содействую достижению ее. Поступая же так, и получаю удовлетворение личности высшее, какое я могу иметь. В этом смысл слов: ищите Царства Божия и правды его, а остальное приложится вам. И слов: кто оставит дома, поля, жену, детей и... тот получит в 100 раз больше и жизнь вечную.
   Так бы и должно было быть; но существует инерция прежней животной жизни, цель которой состоит в благе личности, и люди, получив разум, всё еще продолжают жить для блага личности и мало того: еще и разум, данный им для познания неразумия жизни личности, употребляют на служение благу личности или совокупностей личностей. В этом состоит то, что евангельское учение называет соблазнами, ловушками.
   Соблазнов главных четыре: 1) соблазн блага своей личности, 2) соблазн блага семьи, 3) соблазн блага отечества и 4) соблазн блага всего человечества. Будучи заключен в условия пространства и времени, человек не может достигнуть своего или чьего бы то ни было блага, не может даже содействовать этому благу, потому что не может знать, какие будут последствия его поступков в бесконечном пространстве и времени, следовательно, среди бесконечной сложности условий. Одно, что он может делать с уверенностью не ошибиться, это то, чтобы действовать соответственно того света разума, который есть в нем.
   3) Жизнь человека есть движение. Сознав себя живущим, человек видит, что жизнь его движется, и движется по закону, находящемуся вне его, и вместе с тем сознает, что разум, проявившийся в нем, есть новый закон, в нем самом находящийся, по которому он может и должен сам направить свою жизнь. Движение жизни, сила этого движения не зависит от человека, но с тех пор, как в нем проявился разум, направление этого движения находится уже в его власти. Соблазн состоит в том, что вместо того, чтобы употреблять разум на направление движения жизни, человек направляет его на усиление этого движения, на подхлестывание его. От этого извращения и животной жизни и тщетная трата разума. И потому самая обыкновенная ошибка людей состоит в том, чтобы посредством разума заставлять себя действовать, тогда как разум нужен только на то, чтобы направлять данное не мною, но только сознаваемое во мне движение. Разум есть руль, животная личность -- паруса . Ветер -- сила Божия. Нет, нехорошо это сравнение. Разум есть спуск плотины, направляющий воду на колесо мельницы. Вода -- сила Божия.
   4) Неделание важнее, чем думают (чем я сам думал). В минуты упадка духа не заставляй себя делать. Только хуже: и испортишь прежде сделанное и помешаешь тому, что сделал бы после. В минуты энергии удерживай себя, чтобы иметь силы направить.
   5) Сила Божия, движущая жизнь, есть любовь. Не освещенная разумом, эта сила есть любовь к себе, освещенная, направленная разумом, она есть любовь к существам, к людям, к истине, добру, к Богу. 6) Воздержание, смирение усиливает деятельность разума. Разум освобождает любовь.
   6) Часто меня поражали уверенные, красивые, внушительные интонации людей, говоривших глупости. Теперь я знаю, что чем внушительнее, импозантнее и звуки и зрелища, тем пустее и ничтожнее.
   7) Консерватизм есть направление разума, долженствующего направлять движение на то, чтобы остановить его.
   8) Осталось жить немного, а работы еще, кажется, пропасть. Осталось только два дня, а надо и обмолотить, и извеять, и свезти с поля снопы, и передвоить, и не знаешь, за что взяться. Так и я. Только бы делать самое, самое нужное.
  
   28 октября 1895 г.
   1) Жить остается на коротке, а сказать страшно хочется так много. Хочется сказать и про то, во что мы можем, должны, не можем не верить, и про жестокость обмана, которому подвергают сами себя люди -- обман экономический, политический, религиозный, и про соблазн одурения себя -- вино, и считающегося столь невинным табака, и про брак, и про воспитанье, и про ужасы самодержавия. Всё назрело и хочется сказать. Так что некогда выделывать те художественные глупости, которые я начал было делатъ в Воскресении. Но сейчас спросил себя: а что, могу ли я писать, зная, что никто не прочтет? И почувствовал как бы разочарованье, но только на время; потом почувствовал, что могу: значит была доля славолюбия, но есть и главное -- потребность перед Богом.
   2) Жизнь, та, которую мы видим вокруг себя, есть движение вещества по определенным известным законам; в себе же мы чувствуем присутствие совершенно другого, не имеющего ничего общего с теми, закона, требующего от нас исполнения своих требований. Можно сказать, что мы видим, познаем все другие законы только потому, что в нас есть этот закон. Если бы мы не сознавали этого закона, мы не познавали бы и тех. Закон этот отличается от всех остальных, главное, тем, что те законы вне нас и принуждают нас к своему повиновению; этот же закон в нас самих, больше чем в нас -- он есть сами мы и потому он не принуждает нас, а напротив, освобождает нас, когда мы следуем ему, потому что следуя ему, мы становимся сами собою. И потому нас влечет к тому, чтобы исполнить этот закон, и мы неизбежно рано или поздно исполним его. В этом и состоит свобода воли. Свобода эта состоит в том, чтобы признать то, что есть, а именно то, что этот внутренний закон есть мы сами. Внутренний закон этот есть то, что мы называем разум, совесть, любовь, добро, Бог. Слова эти имеют различные значения, но все с разных сторон определяют одно и то же. В этом признании собою этого внутреннего закона, сына Божия, и состоит сущность христианского учения. На мир можно смотреть так: существует мир, управляемый определенными известными законами и среди этого мира есть существа, подчиненные этим законам вместе с тем носящие в себе другой, несогласный с прежними законами мира, высший закон, и закон этот неизбежно должен восторжествовать в этих существах и победить закон низший. И в этой борьбе и постепенной победе высшего закона над низшим, в этом только жизнь и людей и всего мира.
  
   5 ноября 1895 г.
   1) Как будто приближаюсь к ясному и простому выражению того, чем живу. Как хорошо, что я не кончил катехизиса. Похоже, что напишу иначе и лучше. Если хочет Отец. Понимаю, почему нельзя этого сказать скоро. Если бы сказалось это сразу, то чем бы жить в области мысли? Дальше этой задачи уже мне не пойти.
   2) Ясно понял, отчего у меня не идет Воскресенье. Ложно начато. Я понял это, обдумывая рассказ о детях -- Кто прав; я понял, что надо начинать с жизни крестьян, что они предмет, они положительное, а то тень, то отрицательное. И то же понял и о Воскресеньи. Надо начать с нее.
    
   9 ноября 1895 г.
   1) Подтверждение того, что разум освобождает латентную в человеке любовь, в справедливости изречения: tout comprendre c'est tout pardonner. Если простишь человека, то и полюбишь. Простить ведь значит перестать осуждать и ненавидеть.
   2) Если человек поверит во что-нибудь со слов другого, то он теряет веру в то, во что он неизбежно поверил бы, если бы не доверял. Тот, кто верит в Бога-Христа, в воскресенье, таинства и т. п., перестает верить в разум. Так прямо и говорят, что не надо верить в разум.
   3) Сопоцько дал мне ключ к тому, почему люди верят в личного Бога, Бога-Христа и тому подобное: он один из тех самолюбивых людей, которые всегда хотят быть правыми не только перед людьми, но и перед собой. И вот он сделал два, не то что дурные поступка, но раза два отдался слабости -- раз присягнув, по требованию урядника, новому царю, другой раз продолжая есть мясо, тогда как сам писал о вегетарьянстве. Он знает в глубине души, что и то и другое не хорошо, но он хочет быть правым и вот он придумывает целые теории, по которым выходит, что лучше было не отказываться не присягать -- чтобы не выдаваться и т. п., и лучше было есть мясо, потому что неедение показало бы несвободу. Он же пишет мне -- вперед забегает -- я ничего не писал про это, о молитве и личном Боге и о том, что можно просить Бога. Что это значит? А то, что в такую же минуту слабости, как и когда он присягнул и соблазнился мясом, он стал молиться личному Богу, ожидая от Него исполнения молитвы. Если бы он был человек строгий к себе, ставящий истину выше своей правоты, он бы признался, что дурно сделал присягнув, поевши мясо и в минуту слабости обратившись к воображаемому личному Богу, слышащему наши молитвы, он бы признался, что как в минуты слабости мы гадаем, верим приметам и обращаемся к Богу, но что от того, что мы воображаем так Бога и ищем Его помощи, Он не делается, и осудил бы свою слабость, как в случае присяги, мясной еды, так и в этом. Но ему нужно быть правым, и он из своей суеверной слабости делает теорию, выдумывает софизмы, красноречивые примеры, чтобы доказать, что действительно есть то, чего ему захотелось в минуту слабости. На этом, только на этом все суеверия, вся церковность. И не верят в церковные суеверия люди, обыкновенно, до тех пор, пока не ослабеют. А как ослабеют, так их слабость служит для них доказательством; если только они не строги к себе и не любят истину больше своей правоты.
  
   10 ноября 1895 г.
   Брошюра о войне прекрасная, французская. Да, надо 20 лет, чтоб мысль стала общею.
  
   15 ноября 1895 г.
   Читаю Афоризмы Шопенгауэра. Очень хорошо. Только поставить: служение Богу вместо познания тщеты жизни, и мы согласны.
  
   7 декабря 1895 г.
   1) Был в театре на репетициях "Власти Тьмы". Искусство, как началось с игры, так и продолжает быть игрушкой и преступной игрушкой взрослых. Это же подтвердила музыка, которую много слышал. Воздействия никакого. Напротив, отвлекает, если приписывать то неподобающее значение, которое приписывается. Реализм, кроме того, ослабляет смысл.
   2) Я часто желал пострадать, желал гонения. Это значит, что я был ленив и не хотел работать, а чтоб другие за меня работали, мучая меня, а мне только терпеть.
   3) Ужасно то извращение разума, которому для своих личных целей подвергают власти детей во время их воспитания. Царство сознательного матерьялизма объясняется только этим. Ребенку внушаются такие бессмыслицы, что потом матерьялистическая ограниченность, ложное понимание, не доведенное до своих обличающих неверность понимания выводов, представляется огромным приобретением разума.
   4) Насилие соблазнительно потому, что оно освобождает от усилия внимания, от работы разума. Надо потрудиться развязать узел -- оборвать короче.
   5) Обычное извращение разума, совершаемое насильственно навязанной верой таково, что человек довольствуется либо идолопоклонством, либо матерьялизмом, что, в сущности, одно и то же. Вера в реальность нашего представления есть вера в идола и последствия те же -- надо приносить ему жертвы.
   6) Я могу себе представить до такой степени перенесенное на жизнь духа сознание, что страдания тела встречаются радостно.
   7) Красивая женщина улыбается, а мы думаем, что потому, что она улыбается, правда и хорошо то, что она говорит, когда улыбается. А часто улыбка приправляет совсем гнилое.
   8) Стоит заняться воспитанием, чтобы увидать все свои прорехи. А увидав, начинаешь исправлять их. А исправление самого себя и есть наилучшее средство воспитания своих и чужих детей и больших людей.
   Сейчас читал письмо Шкарвана о том, что медицинская помощь не представляется ему добром, что продолжение многих пустых жизней на многие сотни лет гораздо меньше важно, чем самое слабое дутие, как он пишет "дуновение", на искру божеской любви в сердце другого. Вот в этом дутии и лежит всё искусство воспитания. А чтобы раздуть в других, надо раздуть в себе.
   9) Любить значит желать того, чего желает любимый предмет. Желают предметы любви противуположного, и потому любить можно то, что желает одного и того же. Желает же одного и того же Бог.
   10) Человек, начиная жить, любит только себя и отделяет себя от других существ тем, что он любит не переставая то, что составляет его существо, но чем больше он живет сознательной жизнью, тем большее и большее количество существ он начинает любить, хотя и не такой прочной и неперестающей любовью, какой он любит себя, но все-таки так, что он желает блага всему тому, что он любит, и радуется этому благу и страдает от зла, которое испытывают любимые им существа и соединяет воедино всё то, что он любит. Так как жизнь есть любовь, то почему не предположить, что мое "я", то, что я считаю собою и люблю исключительной любовью, не было такое же соединение любимых мной предметов в прежней, как и то соединение этих предметов, которое я делаю теперь? То совершилось уже, а это совершается. Жизнь есть увеличение любви, расширение своих пределов, и это расширение совершается в разных жизнях. В теперешней жизни это расширение представляется мне в виде любви. Это расширение нужно для моей внутренней жизни, и оно же нужно для жизни этого мира. Но жизнь моя может проявляться не в одной этой форме, она проявляется в бесчисленном количестве форм. Мне видна только эта. А между тем движение жизни, понятное мне в этом мире увеличением любви во мне и единением существ любовью, в то же время производит и другое, одно или много, невидимые мною действия, как например я составляю 8 кубиков в картину на одной стороне их и не вижу других сторон составного куба, но на других сторонах составляются такие же правильные, невидимые мне картины.
   11) Много думал о Боге, о сущности своей жизни и казалось, только сомневался и в том и в другом и поверял свои доводы, и потом, недавно, раз просто захотелось опереться на веру в Бога и в неистребимость своей души и к удивлению своему почувствовал такую твердую спокойную уверенность, какой никогда прежде не чувствовал. Так что все сомнения и проверки очевидно не только не ослабили, но в огромной степени утвердили веру.
   12) Разум дан не на то, чтобы познать, что надо любить -- этого он не покажет -- а только на то, чтобы указать, чего не надо любить.
   13) Как во всяком мастерстве главное искусство не в том, чтобы правильно работать заново известные предметы, а в том, чтобы поправлять всегда неизбежные ошибки неправильной, испорченной работы, так и в деле жизни главная мудрость не в том, что делать сначала и как правильно вести жизнь, а в том, чтобы поправлять ошибки, освобождаться от заблуждений и соблазнов.
   14) Счастье есть удовлетворение требований существа человека, живущего от рождения и до смерти только в этом мире; благо же есть удовлетворение требований вечной сущности, живущей в человеке.
   15) Сущность учения Христа в том, чтобы человек узнал, кто он, чтобы он, как птица, не пользующаяся своими крыльями, бедствующая по зиме, понял, что он не смертное животное, зависящее от условий мира, а как птица, понявшая, что у нее есть крылья и поверившая в них, понял бы, что он, сам он, никогда не рождался и не умирал, а всегда есть и проходит в этом мире только одну из бесчисленных форм жизни для исполнения воли того, кто послал его в эту жизнь.
  
   23 декабря 1895 г.
   1) Всё зло мира только от того, что люди считают себя, свою личность достойной целью сознательной жизни -- себя или совокупность личностей -- всё равно. Пока человек живет для себя бессознательно, он не делает зла. Если и есть борьба, то борьба бессознательная сейчас же кончается, как кончается борьба с средой -- человек приспосабливается к ней или погибает, и борьба эта не жестока и не есть зло. Борьба начинает быть жестока только тогда, когда человек на нее направляет свое сознание, приготавливает ее, усиливает, удесятеряет, усотеряет ее энергию. Как Паскаль говорит, что есть три рода людей: одни не знают и сидят смирно, также смирны и те, которые знают, но есть середина, которые не знают и думают, что они знают: от них всё зло мира. Это именно люди, в которых проснулось сознание, но которые еще не знают, как надо употребить его.
   2) Всё дело в том, чтобы всегда помнить, кто ты. Нет такого трудного положения, из которого сейчас бы не представился выход, если только вспомнишь, что ты не временное, матерьяльное проявление, а вечная, вездесущая сущность. Я -- воскресение и жизнь. Верующий в меня не умрет во век, а если и умрет, оживет -- веришь ли ты сему? Я шел по улице. Нищий жалкий просит, я забыл, кто я, и прошел мимо. Потом вдруг вспомнил и так же естественно, как голодный станет есть, усталый сядет, я вернулся и подал. То же в поползновениях ссоры, обиды, тщеславия.
   3) Нельзя перестать по своей воле бодрствовать, т. е. заснуть. Точно так же нельзя по своей воле перестать жить. Жизнь главнее воли -- желания.
   4) Наслаждения плоти бери с благодарностью все, какие попадаются тебе на пути, если только они не грешны, короче, не противны твоему сознанию, не заставляют его страдать. Усилия же воли, свободу свою употребляй только на служение Богу.
  
   1896
  
  
   23 января 1896 г.
   1) Истинное художественное произведение -- заразительное -- производится только тогда, когда художник ищет, стремится. В поэзии эта страсть к изображению того, что есть, происходит оттого, что художник надеется, ясно увидав, закрепив то, что есть, понять смысл того, что есть.
   2) У всякого искусства есть два отступления от пути: пошлость и искусственность. Между обеими только узкий путь. И узкий путь этот определяется порывом. Есть порыв и направление, то минуешь обе опасности. Из двух страшнее: искусственность.
   3) Нельзя заставить ум разбирать и уяснять то, чего не хочет сердце.
   4) Дурно, когда ум хочет дать эгоистическим стремлениям значение добродетели.
  
   25 января 1896 г.
   На театре изображают смерть. Производит ли она 1/10000 того впечатления, которое производит близость настоящей смерти?
  
   26 января 1896 г.
   Я лег заснуть, но не мог заснуть и так ясно, ярко представилось мне такое понимание жизни, при котором мы бы чувствовали себя путниками. Перед нами одна станция в знакомых, одних и тех же условиях. Как же можно пройти эту станцию иначе, как бодро, весело, дружелюбно, совокупно деятельно, не огорчаясь тому, что сам уходишь или другие прежде тебя уходят туда, где опять будем все еще больше вместе.
  
   13 февраля 1896 г.
   1) Ах, кабы ни на минуту не забывать смерть, в которую всякую минуту можешь соскользнуть. Коли бы помнить, что мы не стоим на ровной плоскости. Если думать, что стоим, тогда только представляется, что ушедший оборвался и сам боишься оборваться, а катимся, не переставая, сталкиваясь, обгоняя и будучи обгоняемы, туда за завесу, которая скрывает от нас уходящих и скроет нас от остающихся! Если помнить это всегда, то как легко и радостно жить и вместе катиться туда -- по той же покатости -- во власти того же Бога, у которого были, во власти которого мы теперь и будем после и всегда.
   2) Нет более убедительного доказательства существования Бога, как свойство души, по которому мы можем переноситься в другие существа. Из этого свойства вытекает и любовь и разум. А и то и другое не в нас, а вне нас, и мы только совпадаем с ним.
   3) Возможность убить себя есть простор, данный людям. Бог не хотел рабов в этой жизни, а свободных работников. Если остаешься в этой жизни, то значит условия для тебя выгодны, а выгодны -- работай. Если же уйдешь от условий здесь, убьешься, то там опять предложат тебе такие же. Так что уйти некуда. Хорошо бы написать историю того, что переживает в этой жизни тот, кто убил себя в предшествующей: как он, натыкаясь на те же требования, которые ему предлагались в той, приходит к сознанию, что надо исполнить. И в этой жизни понятливее других, помня данный урок.
   4) Как делается то, что умный образованный человек верит в то, что бессмысленно? Человек думает то, что желает его сердце. И только если сердце его желает истины, он будет мыслить истину. Но если сердце его желает земных радостей, спокойствия, он будет мыслить о том, что даст ему земные радости или исполнение или еще что другое. А так как человеку несвойственно иметь земные радости и спокойствие, он будет мыслить ложно, а чтобы быть в состоянии мыслить ложно, он будет себя гипнотизировать.
   22 февраля 1896 г.
   Отец моей и всякой жизни! Если дело мое кончено здесь -- как я начинаю думать -- и испытываемое мною прекращение духовной жизни означает совершающийся переход в ту, иную жизнь, что я уже начинаю жить там, а здесь понемногу убирается этот остаток, то укажи мне это явственнее, чтобы я не искал, не тужился. А то мне кажется, что у меня много задуманных хороших планов, а сил нет не только исполнить всё -- это я знаю, что не нужно думать -- но хоть делать что-нибудь доброе, угодное Тебе, пока я живу здесь. Или дай мне силы работать с сознанием служения Тебе. Впрочем, да будет Твоя воля. Если бы только я всегда чувствовал, что жизнь только в исполнении Твоей воли, я бы не сомневался. А то сомнение от того, что я закусываю удила и не чувствую поводьев.
  
   27 февраля 1896 г.
   1) Есть два искусства. Есть искусство, как верно определяют его, происшедшее от игры, от потребности всякого существа играть. Игра теленка -- прыжки, игра человека -- симфония, картина, поэма, роман. Это одно искусство -- искусство и играть и придумывать новые игры -- исполнять старое и сочинять. Это дело хорошее, полезное и ценное, потому что увеличивает радости человека. Но понятно, что заниматься игрою можно только тогда, когда сыт. Так и общество может заниматься искусством только тогда, когда все члены его сыты. И пока все члены не сыты, не может быть настоящего искусства. А будет искусство пресыщенных -- уродливое и искусство голодных -- грубое, жалкое; как оно и есть. И потому в этом первом роде искусства-игры ценно только то искусство, которое доступно всем, увеличивает радости всех. Если оно таково, то оно не дурное дело, в особенности если оно не требует увеличения труда угнетенных, как это происходит теперь.
   Но есть еще и другое искусство, которое вызывает в людях лучшие и высшие чувства.
   Сейчас написал это, то, что я говорил не раз, и думаю, что это неправда. Искусство только одно, и состоит в том, чтобы увеличивать радости безгрешные, общие, доступные всем -- благо человека. Хорошее здание, веселая картина, песня, сказка дает небольшое благо, возбуждение религиозного чувства любви к добру, производимое драмой, картиной, пением, дает большое благо.
   2) Ни в чем так не вредит консерватизм, как в искусстве.
   Искусство есть одно из проявлений духовной жизни человека, и потому, как если животное живо, оно дышит, выделяет продукт дыхания, так если человечество живо, оно проявляет деятельность искусства. И потому в каждый данный момент оно должно быть -- современное -- искусство нашего времени. Только надо знать, где оно. (Не в декадентах музыки, поэзии, романа.) Но искать его надо не в прошедшем, а в настоящем. Люди, желающие себя показать знатоками искусства и для этого восхваляющие прошедшее искусство -- классическое и бранящие современное -- этим только показывают, что они совсем не чутки к искусству.
   3) Рачинский говорит: заметьте, что в одно время с распространившимся употреблением наркотиков 17 века начались и поразительные успехи наук, в особенности естественных. Не от этого ли, я говорю ему, и произошло ложное направление науки -- изучение того, что не нужно человеку, а есть предмет праздного любопытства, или нужно, но не есть единое на потребу? Не от этого ли заброшено так, именно с этого времени, единое на потребу, т. е. решение вопросов нравственных и приложение их к жизни?
   4) Что такое благо? (Я знаю только по-русски слово, выражающее это понятие). Благо есть истинное добро, добро для всех, le bien veritable, le bien de tous, what is good for everybody.
   5) Люди в борьбе с ложью и суевериями часто успокаиваются тем количеством суеверий, которые они разрушили. Это неправильно. Нельзя успокоиться до тех пор, пока не уничтожено всё, что только противоречит разуму и требует веры. Суеверие, как рак (cancer). Надо вычистить всё, если браться за операцию. А оставишь одно маленькое и из него разрастется опять всё.
   6) Знание историческое того, как возникают различные мифы и верования в народах, в различных местах и в различное время, казалось бы, должно уничтожить веру в то, что те мифы и те верования, которые нам привиты с детства, составляют абсолютную истину, а между тем так называемые образованные люди в это верят. Как, значит, поверхностно образование так называемых образованных.
   7) Сегодня был разговор за обедом о том, что с порочными наклонностями мальчика выгнали из школы и что хорошо бы его отдать в исправительное заведение. Совершенно то же, что делает человек, живущий дурно, вредной здоровью жизнью, который, когда его постигает болезнь, обращается к доктору, чтоб тот его вылечил, и в мыслях не имея того, что болезнь его есть данный ему благодетельный указатель о том, что его вся жизнь дурна и что надо изменить ее. То же и с болезнями нашего общества. Каждый больной член этого общества не напоминает нам того, что вся жизнь общества неправильна и надо изменить ее, а мы думаем, что для каждого такого больного члена есть или должно быть учреждение, избавляющее нас от этого члена или даже исправляющее его. Ничто так не мешает движению вперед человечества, как это ложное убеждение. Чем больнее общество, тем больше учреждений для лечения симптомов и тем меньше забота об изменении всей жизни.
  
   6 марта 1896 г.
   1) Corneille пишет в prИface к Menteur об искусстве, что цель его развлечение, divertir, но оно должно быть не вредно и, если можно, и поучительно просветительно.
   2) Лежал засыпал. Вдруг что-то точно оборвалось в сердце. Подумал: так приходит смерть от разрыва сердца и остался спокоен, ни огорчен, ни радостен, но блаженно спокоен: здесь ли, там ли, я знаю, что мне хорошо то, что должно, как ребенок на руках матери, подкинувшей его, не перестает радостно улыбаться, зная, что он в ее любящих руках. И подумал, отчего это так теперь, а прежде не было? Оттого, что я прежде не жил жизнью всей, жил только жизнью здешней. Чтобы верить в бессмертие, надо жить бессмертной жизнью здесь. Можно идти ногами и видеть перед собой пропасть, которую нельзя перейти, и можно подняться на крыльях.
  
   2 мая 1896 г.
   Важное событие -- это сочинение Африкана Спира. Я сейчас прочел то, что написано в начале этой тетради: в сущности, не что иное, как краткое изложение всей философии Спира, которой я не только не читал тогда, но о которой не имел ни малейшего понятия. Поразительно это сочинение осветило с некоторых сторон и подкрепило мои мысли о смысле жизни. Сущность его учения та, что вещей нет, есть только наши впечатления, в представлении нашем являющиеся нам предметами. Представление (Vorstellung) имеет свойство верить в существование предметов. Происходит это от того, что свойство мышления состоит в приписывании впечатлениям предметности, субстанционности, проэктировании их в пространстве.
  
   3 мая 1896 г.
   1) "Приди и вселися в ны и очисти ны от всякия скверны". Напротив: очисти сам свою душу от скверны, и Он придет и вселится в тебя. Он только и ждет этого, как вода втекает в тебя по мере освобождения места. "Вселися в ны". Как мучительно одиноко без Тебя. Испытывал это эти дни, и как спокойно, твердо, радостно, никого и ничего не нужно с Тобой. Не остави меня. Нельзя молиться. Его язык другой, чем тот, на котором я говорю. Но он поймет и переведет на свой, когда я говорю: помоги мне, приди ко мне, не оставляй меня. Тут же и впал в противоречие: говорю: надо очиститься, тогда он войдет, а я, не очистившись еще, зову его.
  
   5 мая 1896 г.
   1) Андрюша и Миша на деревне. Та же общая отчаянность. И мне грустно. Причина одна: выставлено высшее нравственное требование. Во имя его отвергнуто всё, что ниже его. А ему не последовано. Я 15 лет тому назад предлагал отдать большую часть имения, жить в 4-х комнатах. Тогда бы у них был идеал. А теперь никакого. Они видят, что тот, который им ставит мать: соmme il faut'ность не выдерживает критики, a мой перед ними осмеян -- они и рады. Остается одно -- наслаждения. Так и живут. Нельзя жить без хоть самого низшего, честолюбивого, хоть корыстолюбивого идеала.
   2) С малым капиталом невыгодно никакое предприятие. Чем больше капитал, тем выгоднее: меньше расходов. Но из этого никак не следует, чтобы, по Марксу, капитализм привел к социализму. Пожалуй, он и приведет, но только к насильственному. Рабочие будут вынуждены работать вместе и работать будут меньше, и плата будет больше, но будет то же рабство. Надо, чтобы люди свободно работали сообща, выучились работать друг для друга, а капитализм не научает их этому. Напротив, научает их зависти, жадности, эгоизму. И потому из насильственного сообщения через капитализм может улучшиться матерьяльное положение рабочих, но никак не может установиться их довольство. Довольство может установиться только через свободное сообщение рабочих. А для этого нужно учиться общаться, нравственно совершенствоваться -- охотно служить другим, не обижаясь на то, что не встречаешь возмездия. А учиться этому можно никак не при капиталистическим соревновательном устройстве, а при совершенно другом.
  
   11 мая 1896 г.
   1) Спир говорит, что мы знаем только ощущения. Действительный матерьял нашего познания -- это ощущения. Но спрашивается, от чего различие ощущений (хотя одного и того же чувства зрения или осязания)? Он (Спир) слишком настаивает на том, что телесность есть иллюзия, и не отвечает на вопрос: от чего различие ощущений? Не тела производят различие ощущений, я согласен с этим, но такие же существа, как мы, должны быть причиною этих ощущений. Я знаю, что он признает то, что есть наше существо, он признает единым. Хорошо. Если оно едино, то оно разделено, раздроблено, и я есмь это единое существо только в известных пределах. И пределы эти моего существа суть пределы других существ. Или одно существо разгорожено пределами, и пределы эти дают ощущение, т. е. матерьял познания. Тел нет, тела -- иллюзия, но существа другие не иллюзия, и я познаю их через ощущение. Их деятельность производит во мне ощущение, и я заключаю, что то же производит и моя деятельность в них. Когда я получаю ощущение от человека, с которым общаюсь, это понятно, но когда я получаю ощущение от земли, на которую падаю, от солнца, которое меня греет, что производит во мне эти ощущения? Вероятно, действие существ, которых жизнь я не понимаю, а познаю только часть их. Как блоха на моем теле. Прикасаясь с землею, испытывая жар солнца, я соприкасаюсь своими пределами с пределами солнца. Я в мире (я проэктирую это в пространстве -- не могу иначе, хотя это и не так в действительности), как клеточка, но не неподвижная, а блуждающая и соприкасающаяся своими пределами не только с пределами других таких же клеток, но с другими огромными телами. Еще лучше, не проэктируя это в пространстве: я взаимодействую с самыми различными существами, или мое деление единого существа общается с другими самыми различными делениями.
  
   16 мая 1896 г.
   1) Был Н. Н. Иванов. Это трудный экзамен любви. Я выдержал его только внешне и то плохо. Если бы экзаминатор прошел хорошенько в разбивку, я бы постыдно срезался.
   2) Почти, да и совсем можно умереть. А то всё кажется, что еще что-то нужно сделать. Делай, а там видно будет, коли не годишься уж на работу, сменят, пошлют нового, а тебя пошлют на другую. Только бы всё повышаться в работе!
   3) Человек в известный период своего возраста пробуждается к сознанию своей жизни. Он видит, что всё вокруг него живет (и он сам так жил, до пробуждения разума), не зная о своей жизни. Теперь же, узнав про то, что он живет, он сознает ту силу, которая дает жизнь всему миру, и совпадает с ней в своем сознании, но будучи ограниченным в своем отдельном существе (организм), и ему кажется, что цель этой силы, дающей жизнь миру, есть жизнь его отдельного существа.
   Жизнь есть желание блага. Все, что� живет, живет только потому, что желает блага; что� не желает блага, то не живет. Человек, пробудившийся к разумному сознанию, сознает в себе жизнь, т. е. желание блага. Но, так как сознание это загорается на отдельном телесном существе человека, так как человек узнает про то, что жизнь есть желание блага, будучи уже отделенным от других своим телом, существом, то в первое время пробуждения в человеке разумного сознания ему кажется, что жизнь, т. е. желание блага, которое он сознает в себе, имеет своим предметом его отдельное телесное существо. И человек начинает сознательно жить для блага этого отдельного существа, начинает тот свой разум, который открыл ему сущность всякой жизни -- желание блага, употреблять на то, чтобы приобретать благо для своего отдельного существа. Но чем дальше живет человек, тем очевиднее становится для него недостижимость его цели.
   И потому, не уяснив еще себе своей ошибки, прежде даже, чем он разумом сознает невозможность блага для отдельной личности, человек опытом и чувством познает ошибочность деятельности, направленной на благо своей отдельной личности, естественно стремится к тому, чтобы свою жизнь, свое желание блага вынести из своей личности и перенести на другие существа -- на товарищей, друзей, семью, общество.
   Тот самый разум, который он хочет употребить на достижение блага для своего отдельного существа, показывает человеку, что благо это недостижимо, что оно уничтожается борьбою отдельных существ за желаемое благо, уничтожается непредотвратимыми бесчисленными бедствиями и страданиями, угрожающими человеку, а, главное, неизбежными в отдельной человеческой жизни болезнями, страданиями, старостью и смертью.
   Как бы ни распространял человек свое желание блага на другие существа, он не может не видеть, что все эти отдельные существа так же, как и он, подлежат неизбежным страданиям и смерти и потому так же, как и он сам, не могут иметь истинной жизни.
   Вот это-то заблуждение людей, пробудившихся к сознанию жизни, и рассеивает христианское учение, показывая человеку, что как только пробудилось в нем сознание жизни, т. е. желание блага, то существо его, его я уж не есть то отдельное телесное существо, а это самое сознание жизни, желание блага, которое родилось в его отдельном существе. Сознание же желания блага есть желание блага всему существующему. Желание же блага всему существующему есть Бог.
   Христианское учение и учит тому, что в человеке с пробудившимся сознанием (беседа с Никодимом) живет подобный Богу сын его, посланный отцом в мир для исполнения в нем воли отца.
   Христианское учение открывает человеку с пробудившимся сознанием то, что смысл и цель его жизни не состоят в том, как ему это казалось прежде, в приобретении наибольшего блага своей отдельной личности или другим таким же отдельным личностям, сколько бы их ни было, а только в исполнении в этом мире воли Отца, пославшего человека в мир, открывает человеку и волю Отца относительно сына. Воля Отца относительно сына та, чтобы проявилось в мире то желание блага, которое составляет сущность его жизни; чтобы человек, живя в этом мире, желал блага всё большему и большему количеству существ и следовательно служил бы им, как он служит своему... .
  
   17 мая 1896 г.
   1) Желание блага не есть Бог, а только одно из проявлений его, одна из сторон, с которой мы видим Бога. Бог во мне проявляется желанием блага.
   2) Бог, заключенный в человеке, сначала стремится освободиться тем, чтобы расширить, увеличить то существо, в котором он находится, потом, усмотрев непреступные пределы этого существа, стремится освободиться тем, чтобы выйти из этого существа и обнять собой другие существа.
   3) Разумное существо не вмещается в жизни личности и как скоро оно разумно, так стремится выйти из нее.
   4) Христианское учение открывает человеку то, что сущность его жизни есть не его отдельное существо, а Бог, заключенный в этом существе. Бог же этот сознается человеком разумом и любовью.
   5) Желание блага себе, любовь к себе могла существовать в человеке только до тех пор, пока не проснулся в нем разум. Как только проснулся разум, так ясно стало человеку, что желание блага себе, отдельному существу, тщетно, потому что благо неосуществимо для отдельного и смертного существа. Как только появился разум, так стало возможно только одно желание блага -- желание блага всему, потому что при желании блага всему нет борьбы, а единение, и нет смерти, а передача жизни. Бог не есть любовь, но в живых неразумных существах проявляется любовью к себе, в живых существах разумных -- любовью ко всему существующему.
   6) Чтобы верить в бессмертие, надо жить бессмертною жизнью здесь, т. е. жить не в себя, а в Бога, не для себя, а для Бога. Человек в этой жизни как будто стоит одной ногой на доске, другой на земле; и как только в нем проснулся разум, видит, что доска эта, на которую он чуть было не стал, над пропастью и не только гнется и трещит, но уж падает, и человек переносит всю свою тяжесть на ту, которая стоит на земле. Как же не бояться, если стоять на том, что гнется, трещит и падает, и как же бояться и чего бояться, если стоять на том, на что всё падает и ниже чего нельзя упасть.
   7) У нас в литературе принято говорить, что в царствование Николая были такие условия, что великие мысли не могли проявиться (Грановский плачется на это и другие). Да мысли-то не было настоящей. Это всё самообман. Если бы все Грановские, Белинские и прочие имели что сказать, они сказали бы, несмотря ни на какие препятствия. Доказательство -- Герцен. Он уехал за границу. И несмотря на свой огромный талант, что ж он сказал нового, нужного?
   Все эти Грановские, Белинские, Чернышевские, Добролюбовы, произведенные в великие люди, должны благодарить правительство и цензуру, без которых они бы были самыми незаметными фельетонистами. Может быть в них, в Белинском, Грановском и других неизвестных, и было что-нибудь настоящее, но они всё в себе задушили тем, что воображали, что им надо служить обществу в формах общественной жизни, а не служить Богу исповеданием истины и проповеданием ее без всякой заботы об формах общественной жизни. Было бы содержание, а формы сами собой сложатся. Люди, поступающие так, т. е. свое стремление к истине приурочивающие к существующим формам общества, подобны существу, которому даны бы были крылья для того, чтобы летать, не зная препятствий, и которое бы употребляло эти крылья для того, чтобы помогать себе ходить. Такое существо не достигло бы своей цели -- всякое препятствие остановило бы его и крылья бы испортило. А потом это существо жаловалось бы на то, что его задержали, и с грустью говорило бы (как Грановский), что оно далеко бы пошло, если бы его нe задержали препятствия. Свойства истинной духовной деятельности таковы, что ее нельзя задержать. Если она задерживается, то это значит только то, что она не настоящая.
   8) Понемногу умирающий (стареющийся) человек испытывает то, что должно бы испытывать прорастающее зерно, не перенесшее свое сознание из зерна в росток. Он чувствует, что убывает, но не сознает себя там, где прибывает -- в другой жизни. Я начинаю испытывать это.
   9) Разум есть орудие для познания истины -- поверка, критика. Под разумом понимают много различных умственных деятельностей и очень сложных и потому часто сомневаются в правильности разума. В ответ на эти сомнения я говорю, что есть деятельность разума несомненная, именно деятельность критическая, деятельность проверки того, что мне передают. Мне говорят, что Бог 1 и 3, что он улетел на небо, что хлеб -- это тело и т. п. Я подвергаю это проверке разума и несомненно решаю, что то, что неразумно, того нет для меня. Нельзя сказать, что всё, что существует, то разумно, или что� разумно, то существует, но нельзя не сказать, что что� неразумно, то не существует для меня.
   10) Человеку кажется, что его животное -- это самое его существо, а духовная жизнь есть произведение этого животного, так же как человеку, плывущему на лодке, кажется, что он стоит, а бежит берег со всей землею.
   11) Есть доброта, которая хочет пользоваться выгодами доброты, а не нести невыгоды ее. Это доброта животная.
   12) Христианская истина, говорят, не может быть доказана, надобно верить, точно как будто легче убедиться в истинности бессмысленного, чем разумного. Зачем лишать христианство убедительности? Зачем?
   13) Природа, говорят, экономна своими силами -- при наименьшем усилии достигает наибольших результатов. Также и Бог. Для того, чтобы установить в мире Царство Божие, единение, служение друг другу и уничтожать вражду, Богу не нужно делать это самому. Он вложил в человека свой разум, освобождающий в человеке любовь, и всё, что он хочет, будет сделано человеком. Бог делает свое дело через нас. А времени для Бога нет или есть бесконечное. Вложив в человека разумную любовь, он уж все сделал.
   Для чего он сделал это так, через человека, а не сам? -- вопрос глупый и такой, который никогда не пришел бы в голову, если бы мы все не были испорчены нелепым суеверием творения мира Богом.
   14) Одно из мучительнейших духовных страданий есть непонимание тебя людьми, когда чувствуешь себя безнадежно одиноким с своими мыслями. Утешение в том, что знаешь, что то самое, чего не понимают в тебе люди, понимает Бог.
   15) Перенести свое я из телесного в духовное значит сознательно желать только духовного. Тело мое может бессознательно стремиться к плотскому, но я сознательно не желаю ничего плотского, как не желаю падения, но не могу не подчиняться закону тяготения.
   16) Если перенес свое я в духовное существо свое, то почувствуешь такую же боль, нарушая любовь, как чувствуешь боль физическую, когда нарушаешь благо тела. Указатель такой же непосредственный и верный.
   17) Грех это усиление сознания жизни в своем отдельном существе или ослабление разумного сознания, показывающее несостоятельность животной жизни. Для первой цели направляется деятельность разума на усиление обмана отдельной жизни: 1) пища, 2) похоть, 3) тщеславие, усиливаемое разумом.
   Для второй цели употребляются средства ослабления разума: табак, опиум, вино.
   18) Соблазн -- это утверждение, что можно нарушать любовь для большого блага: 1) себя -- надо кормить, вылечить, образовать, успокоить себя, чтобы быть в состоянии служить людям, и для этого можно нарушить любовь; 2) надо обеспечить, сохранить, образовать семью, и для этого можно нарушить любовь; 3) надо учредить, обеспечить, обезопасить общину, государство, и для этого можно нарушить любовь; 4) надо содействовать спасению душ людей насильственным внушением, воспитанием, и для этого можно нарушить любовь.
   19) За картину, стоившую мастеру 1000 рабочих дней, дают 40 тысяч рабочих дней, за оперу, за роман еще больше. И вот про эти произведения одни говорят, что они прекрасны, другие, что они совсем дурны. И критерия несомненного нет. Про воду, пищу, добрые дела нет такого разногласия. Отчего это?
   20) Что происходит от того, что человек признает своим я не свое отдельное существо, а Бога, живущего в нем? Во-первых то, что сознательно не желая своему отдельному существу блага, такой человек не будет, или менее напряженно будет, отнимать его у других; во-вторых то, что, признав своим я -- Бога, желающего блага всему существующему, этого же будет желать и человек.
   21) Почему люди так страстно держатся семейного начала -- произведения и воспитания детей? Потому что для человека, не перенесшего свое сознание из отдельного существа в Бога, это единственное кажущееся удовлетворительным объяснение смысла жизни.
   22) Смысл жизни открывается человеку, когда он признает собою свою божественную сущность, заключенную в телесную оболочку. Смысл этот в том, что сущность эта, стремясь к своему освобождению, расширению области любви, совершает этим расширением дело Божие, состоящее в установлении Царства Божия на земле.
   23) Насилие не может ни ослабить, ни усилить духовное движение. Воздействовать на духовную деятельность силой всё равно, что ловить лучи солнца; чем бы ни закрыли их, они будут сверху.
   24) Полагаешь ли ты свою жизнь в дровах, которые сгорают, или в огне, который горит? Готовишь дрова, а потом жалеешь их, так же готовишь себя, а потом жалеешь. Но сравнение нехорошо, потому что огонь кончается. Сравнение было бы лучше с пищей. Полагаешь ли жизнь в пище или в том, что питается? Не в этом ли смысл перевранных слов Евангелия Иоанна о теле моем, которое должно быть пищей? Человек есть пища для Бога, если он отдается Богу.
   25) Главная цель искусства, если есть искусство и есть у него цель, та, чтобы проявить, высказать правду о душе человека, высказать такие тайны, которые нельзя высказать простым словом. От этого и искусство. Искусство есть микроскоп, который наводит художник на тайны своей души и показывает эти общие всем тайны людям.
   26) Любовь, заключенная в человеке, освобожденная разумом, проявляется двояко: 1) своим расширением и 2) установлением Царства Божия. Это пар, который, расширяясь, работает.
   27) В последнее время я стал чувствовать такую твердость и силу не свою, а того дела Божья, которому хочу служить, что мне странны раздражение, укоры, насмешка над людьми, враждебными делу Божью -- они жалки, трогательны.
   28) Мир, живущий бессознательно, и человек в период своего детства делал бессознательно дело Божие. Пробудившись к сознанию, он делает его сознательно. При столкновении двух способов служения человек должен знать, что бессознательное переходит и перейдет в сознательное, а не наоборот, и что поэтому надо отдаваться будущему, а не прошедшему.
   29) Обман человека, пробудившегося к сознанию и продолжающего считать собою свое отдельное существо, состоит в том, что он орудие считает собою. Если чувствуешь боль от нарушения блага отдельного существа, то это то же, что чувствовать в руке удары по орудию, которым работаешь. Орудие надо беречь, точить, но не считать собою.
   30) Бог экономен силой. Ему нужно проникнуть любовью всё. Он зажег одного человека любовью и поставил его в необходимость зажигать всё остальное.
   31) Ничто так но изменяет религиозное мирожизнепонимание, как то, каким мы признаем мир: с началом и концом, как признавали его в древности, или бесконечным, как признают его теперь. При конечном мире можно придумать в нем разумную роль отдельному смертному человеку, при бесконечном мире жизнь такого существа не имеет смысла.
   32) На Катюшу находят, после воскресения уже, периоды, в которые она лукаво и лениво улыбается и как будто забыла всё, что прежде считала истиной, просто весело, жить хочется.
   33) Кто живет вполне духовной жизнью, тому жизнь здесь становится так не интересна и тяжела, что легко расставаться с нею.
   34) Наташа Страхова спрашивает у отца, рассказывавшего что-то о том, когда она не родилась. Где же я была? Я бы ответил: ты спала и не просыпалась здесь. Зачатие, рождение, ребячество есть только приготовление к пробуждению, которое мы видим, но не спящий.
   35) Заблуждение, в котором мы находимся, считая собой свое отдельное существо, то же, в каком бы был путник, считая одну станцию всем путем, или человек один день всею жизнью.
   36) Читал о коронации и ужасался на сознательный обман людей. В особенности регалии.
  
   28 мая 1896 г.
   1) Удивительно, как много людей видят какой-то неразрешимый вопрос в зле. Я никогда не видел вопроса. Для меня теперь совершенно ясно, что то, что мы называем злом, есть то благо, действие которого мы еще не видим.
   2) Стихотворения Малармэ и других. Мы, не понимая их, смело говорим, что это вздор, что это поэзия, забредшая в тупой угол. Почему же, слушая музыку непонятную и столь же бессмысленную, мы смело не говорим того же, а с робостью говорим: да, может быть. Это надо понять, подготовиться и т. п. Это вздор. Всякое произведение искусства только тогда произведение искусства, когда оно понятно -- не говорю всем, но людям, стоящим на известном уровне образования, том самом, на котором стоит человек, читающий стихотворения и судящий о них. Это рассуждение привело меня к совершенно определенному выводу о том, что музыка раньше других искусств (декадентства в поэзии и символизма и пр. в живописи) сбилась с дороги и забрела в тупик. И свернувший ее с дороги был гениальный музыкант Бетховен. Главное: авторитеты и лишенные эстетического чувства люди, судящие об искусстве. Гёте? Шекспир? Всё, что под их именем, всё должно быть хорошо и on se bat les flancs, чтобы найти в глупом, неудачном -- прекрасное, и извращают совсем вкус. А все эти большие таланты: Гёте, Шекспиры, Бетховены, Микельанджелы рядом с прекрасными вещами производили не то что посредственные, а отвратительные. Средние художники производят среднее по достоинству и никогда не очень скверное. Но признанные гении производят или точно великие произведения, или совсем дрянь: Шекспир, Гёте, Бетховен, Бах и др.
   3) Представить себе самое сложное, запутанное дело, в котором требуется мое участие. Со всех сторон кажется, что стоят неразрешимые дилеммы: и так нехорошо, и так дурно. И стоит только перенести вопрос из области внешней в область внутреннюю, в свою жизнь: понять, что это только поприще для моего внутреннего совершенствования, что это экзамен, мерка моего нравственного развития, опыт, насколько я могу и хочу делать дело Божие, увеличение любви -- и всё разрешается так легко, просто и радостно.
   4) Ошибка (грех) -- это употребление разума, данного мне на то, чтобы познать свою сущность в любви ко всему существующему, на то, чтобы добывать благо своему отдельному существу. Пока человек жил без разумного сознания, он исполнял волю Бога, добывая благо себе и борясь за него, и не было греха, но как только пробудился разум, так грех.
   5) Шорник Михайло говорит мне, что он не верит в будущую жизнь, что он думает, что когда человек помрет, то дух выйдет из него и уйдет. А я говорю ему: вот ты с этим духом-то уйди, вот ты и не умрешь.
  
   8 июня 1896 г.
   1) Когда человек живет животной жизнью, он не знает, что через него живет Бог. Когда в нем пробуждается разум, он знает это. А зная, он соединяется с Богом.
   2) В жизни животной человек должен руководиться инстинктом; разум, направленный на то, что не подлежит ему, всё испортит.
   3) Роскошь не есть ли приготовление лучшего, когда есть достаточное?
  
   9 июня 1896 г.
   Религия народа такая: есть Бог и боги и святые. Христос пришел на землю, как мне нынче сказал мужик, затем, чтобы научить людей, как и кому молиться. Боги и святые делают чудеса, имеют власть над плотью и делают подвиги и добрые дела. Людям же надо только молиться, знать как, кому, и молиться. А добрые дела люди не могут делать, они могут только молиться. Вот и вся вера.
  
   19 июня 1896 г.
   Об искусстве. Что такое красота? Красота -- то, что мы любим. Не похорошу мил, а помилу хорош. Вот в том и вопрос, почему мил? Почему мы любим? А говорить, что мы любим потому, что красиво, это всё равно, что говорить, что мы дышим потому, что воздух приятен. Мы находим воздух приятным потому, что нам нужно дышать. И также находим красоту потому, что нам нужно любить: и кто не умеет видеть красоту духовную, видит хоть телесную и любит.
  
   19 июля 1896 г.
   1) Вчера иду по передвоенному черноземному пару. Пока глаз окинет, ничего кроме черной земли -- ни одной зеленой травки. И вот на краю пыльной, серой дороги куст татарина (репья), три отростка: один сломан, и белый, загрязненный цветок висит; другой сломан и забрызган грязью, черный, стебель надломлен и загрязнен; третий отросток торчит вбок, тоже черный от пыли, но всё еще жив и в серединке краснеется. Напомнил Хаджи-Мурата. Отстаивает жизнь до последнего, и один среди всего поля, хоть как-нибудь, да отстоял ее.
   2) Способен к языкам, к математике, быстр в соображении и на ответ, может петь, рисовать правильно, красиво, также писать, но нет ни нравственного, ни художественного чутья и от того ничего своего.
   3) Любовь к врагам! Трудна она, редко удается, как и всё вполне прекрасное. Но зато какое счастье, когда достигаешь ее. Есть чудная сладость в этой любви, даже в предвкушении ее. И сладость эта как раз в обратном отношении привлекательности предмета любви. Да, духовное сладострастие любви к врагам.
   4) Другой человек заставляет меня страдать. Как только я думаю о себе, о своем страдании, страдание все растет и растет, и находит ужас перед мыслью о том, до чего оно может дойти. Стоит подумать о том человеке, от которого страдаешь, подумать об его страдании, и мгновенно исцеляешься. Иногда это легко -- когда уже любишь мучителя, -- но хотя и трудно, всегда можно.
   5) Что такое те пределы, которые отделяют нас -- одни существа от других? Не суть ли пространство и время условия этих делений; или скорее, последствия этих делений? Если бы я не был отделен, для меня бы не было ни пространства, ни времени, как его нет для Бога. Но как только я не всё, то я могу понимать себя и другие существа только через пространство и время.
   6) Хорошо ли влюбленье? Если человек живет уже человеческой, духовной жизнью, то влюбленье, любовь, брак будет для него падение, он должен будет отдать часть своих сил жене, семье, или хоть только предмету влюбленья. Если же он на степени животной: ест, пьет, работает, служит, пишет, играет, то влюбленье будет для него подъем, как для животных, для насекомых во время случки.
   7) Говорят, что нужна молитва, нужно умиление молитвы, вызываемое службой: пением, чтением, возгласами, иконами; но что такое молитва? Общение с Богом, сознание своего отношения к Богу, высшее состояние души. Неужели это состояние души может быть достигнуто воздействиями на внешние чувства, воздействия, которые употребляются для вызывания самых низких чувств, для одурения? Не вероятнее ли, что молитвенное состояние может быть достигнуто только в редкие, исключительные минуты и непременно в уединении, как и сказал это Христос, и как увидал Илия Бога не в буре, а в нежном дуновении ветра?
   8) Вчера переглядывал романы, повести и стихи Фета. Вспомнил нашу в Ясной Поляне неумолкаемую в 4 фортепьяно музыку, и так ясно стало, что всё это: и романы, и стихи, и музыка -- не искусство, как нечто важное и нужное людям вообще, а баловство грабителей, паразитов, ничего не имеющих общего с жизнью: романы, повести о том, как пакостно влюбляются, стихи о том же или о том, как томятся от скуки. О том же и музыка. А жизнь, вся жизнь кипит своими вопросами о пище, размещении, труде, о вере, об отношении людей.
   9) Вечер и красота, счастье, благо на всём. А в мире людей? Жадность, злоба, зависть, жестокость, похоть, разврат. Когда будет в людях то же, что в природе? Там борьба, но честная, простая, красивая. А тут подлая. Я знаю ее и ненавижу, потому что сам человек.
   10) Когда я страдал душою, я старался успокоить себя сознанием служения. И это успокаивало, но только тогда, когда был явный случай служения, т. е. что оно несомненно требовалось и к нему влекло. Но что делать, когда нет ни того, ни другого? Отдаться Богу, отречься от себя.
  
   30 июля 1896 г.
   1) Кант, говорят нам, сделал переворот в мысли людской, он первый показал, что вещь сама в себе недоступна познанию, что источник познания и жизни духовен. Да не то же ли самое сказал 2000 лет тому назад Христос, но только в понятной людям форме. "Поклоняться в духе и истине, дух животворит, буква, плоть не пользует ни мало".
   2) Балы, праздность, зрелища, процессии, увеселительные сады и т. п. дают страшное орудие в руки устроителей. Могут быть страшные влияния. И если что� подчинять контролю, так это.
   3) Думал, глядя на лес, на землю, на траву, какое смешное заблуждение думать, что мир такой, каким он представляется мне. Думать, что мир такой, каким он представляется мне, значит думать, что не может быть другого познающего существа, кроме меня с моими 5-ю чувствами. Подошел Сергей Иванович. Я сказал ему, что я думал. Он сказал: да, одно верно, что мир не такой, каким мы его видим, и мы ничего не знаем так, как оно есть. Я сказал: нет, мы знаем нечто именно таким, какое оно есть. "Что же?" -- То, что познает. Оно именно такое, каким мы его знаем.
   4) Часто удивляются на то, что люди неблагодарны. Надо удивляться, как они могут быть благодарны за сделанное им добро. Как бы мало ни делали люди добро, они знают несомненно, что делание добра есть величайшее счастье. Как же людям благодарить других за то, что эти другие напились, когда в этом великое наслаждение?
   5) Свободен только тот, кому никто и ничто не может помешать сделать то, что он хочет. Такое дело есть только одно: любить.
   6) Молитва обращается к личному Богу не потому, что Бог личен, я даже знаю наверное, что он не личен, потому что личность есть ограниченность, а Бог беспределен, а потому что я личное существо. У меня зеленое стеклышко на глазу, и я все вижу зеленым, не могу не видеть мир зеленым, хотя и знаю, что он не таков.
   7) Эстетическое наслаждение есть наслаждение низшего порядка. И потому высшее эстетическое наслаждение оставляет неудовлетворенность. Даже, чем выше эстетическое наслаждение, тем большую оно оставляет неудовлетворенность. Всё хочется чего-то еще и еще. И без конца. Полное удовлетворение дает только нравственное благо. Тут полное удовлетворение -- дальше ничего не хочется и не нужно.
   8) Ложь перед другими далеко не так важна и вредна, как ложь перед собой. Ложь перед другими есть часто невинная игра, удовлетворение тщеславия; ложь же перед собой есть всегда извращение истины, отступление от требований жизни.
   9) Хотя и редко, но мне случалось делать добро от жалости настоящей. Никогда тогда не помнил, что именно я сделал и при каких условиях. Помнишь только, что был с Богом. Подумал это по случаю ботинок любимых, которые помню отдал, пожалев, и долго не мог вспомнить, куда они делись. То же со всеми теми минутами, когда был с Богом, в молитве ли, в деле жизни ли. Память есть дело плотское, а тут дело духовное.
   10) Не может жить человек плотской жизнью, если не будет считать себя правым, и не может жить духовной жизнью, если не будет считать себя грешным.
   11) Попов сказал мне: для чего со мной связалось так, что коверкает всю мою жизнь, существо без бороды, с длинными волосами и выступающими сосцами, очень похожее на человека, но совершенно по основным свойствам различное от него?
  
   31 июля 1896 г.
   1) Неверие в разум -- источник всего зла. Неверие это достигается преподаванием обмана веры с детства. Поверь в одно чудо и погублено доверие разуму.
   2) Нельзя ли добром склонить NN к истине? Да, добром. Что значит добром? Добром значит сказать столько лести, что новое заблуждение и самодовольство будет хуже прежнего.
   3) Не счастье дает христианство, а безопасность; опускает на дно, с которого некуда падать.
   4) Я -- часть Его, известным образом отделенная от других таких частей, а Он -- всё, Отец, и почувствовал любовь, прямо любовь к Нему. Теперь, особенно теперь не могу не только восстановить, но вспомнить это чувство. А было так радостно, что я сказал себе: вот думал, что я не узнаю уж нового и вот узнал удивительно блаженное, новое чувство, именно чувство.
   5) Какой humbug: красота, истина, добро. Красота -- это одно из качеств внешних предметом, как здоровье -- качество живых тел. Истина не есть идеал науки. Идеал науки есть знание, а не истина. Добро же не может стать в ряду с этими двумя, потому что оно есть цель жизни.
   6) Не помню добра, потому что оно вне матерьяльного человека -- памяти.
  
   14 сентября 1896 г.
   1) Есть много людей, особенно европейцев и особенно женщин, которые не только говорят, но и пишут умные, как будто, вещи так же, как немые говорят: собственно, ему несвойственно думать, так же, как немому говорить, но и того и другого, и глупого и немого научили.
   2) Для того, чтобы любить отдельного человека, надо быть ослепленным. Без ослепления можно любить только Бога, а людей жалеть, что и значит любить по-божьи.
   3) Чтобы избавиться от врага, надо полюбить его, как и сказано в учении XII апостолов. А чтобы полюбить, надо задать себе задачей своей жизни любовь к врагу, делать ему добро любовью, себя совершенствовать в любви к нему.
   4) Сначала поражаешься, почему людям глупым свойственны такие уверенные, убедительные интонации. Но так и должно быть. Иначе бы их никто не слушал.
   5) Декорация для мужиков -- наше счастье. Бедным, глядя на жизнь богатых, кажется, что это счастье. А счастье это столько же счастье, сколько картоны, изображающие дерево или замок, -- дерево и замок.
   6) Мы все влечемся ко всему и друг к другу, как частицы одного тела. Только наша необтесанность, шершавость, углы мешают нашему соединению. Влечение уж есть, его делать нечего, надо только обтесывать себя, стирать свои углы.
   7) Одно из самых сильных средств гипнотизации -- внешнего воздействия на душевное состояние человека -- это наряд. Это хорошо знают люди: от этого монашеская одежда в монастырях и мундир в войске.
   8) Когда меня мучила моя слабость, я искал средств спасения, и одно такое я нашел в мысли о том, что нет ничего стоячего, что всё течет, изменяется, что всё это пока и надо только потерпеть пока, пока живы мы, я и те. А кто-нибудь уйдет первый. Пока не значит жить кое-как, а значит не отчаиваться, дотерпеть.
   9) Хотел сказать, что благодарен, для того, чтобы хорошо расположить и потом сказать правду. Нет, думаю -- нельзя. Это припишется своим достоинствам, и правда еще менее будет приятна. Человек, не признающий своих грехов -- это сосуд, герметически закрытый крышкой и ничего в себя не пропускающий. Смириться, покаяться -- это значит открыть крышку, сделать себя способным к совершенствованию -- благу.
   10) Варварство мешает единению людей, но то же делает и слишком большая утонченность без религиозной основы. Там разъединяет физическое, а тут духовное.
   11) Человек -- это орудие Бога. Сначала я думал, что это орудие, которым призван работать сам человек. Теперь же я понял, что это орудие, которым работает не человек, а Бог. Дело человека только в том, чтобы себя держать в порядке. Как топор, который бы должен был держать себя всегда чистым и наточенным.
   12) Отчего негодяи стоят за деспотизм? Оттого, что при идеальном правлении, воздающем по заслугам, им плохо. При деспотизме же всё может случиться.
   13) Я часто встречаю людей, не признающих никакого Бога, кроме того, которого мы познаем сами в себе. И я удивлялся.
   Бог во мне. Но Бог -- бесконечное начало; как же, зачем он очутился во мне? Нельзя не спросить себя об этом; а как только спросишь, то надо признать причину внешнюю. Отчего же люди не нуждаются в ответе на этот вопрос? Оттого, что ответ на этот вопрос для них в реальности существующего мира. И по Моисею или по Дарвину -- всё равно. И потому для понятия о внешнем Боге нужно понять, что действительно реально только впечатление наших чувств, т. е. мы сами, наше духовное я.
   14) В минуты страсти, увлеченья, чтоб победить, нужно одно: разбить иллюзию о том, что страдаю, желаю я -- отделить свое я истинное от взбаламученной воды страсти.
  
   10 октября 1896 г.
   1) Были японцы с письмом от Кониси. Они, японцы, к христианству несравненно ближе, чем наши церковные христиане.
   2) Весь мир есть не что иное, как бесконечное пространство, наполненное бесконечно малыми бесцветными, беззвучно двигающимися частицами материи. В сущности, даже и этого нет: я узнаю, что это частицы материи, только по их непроницаемости, непроницаемость же я могу знать только по своему чувству осязания и мускульному чувству. Если же бы у меня не было этого чувства, то я не знал бы и о непроницаемости и о материи. О движении тоже я, строго говоря, не имею права говорить, потому что, если бы у меня не было чувства зрения и опять мускульного чувства, я не знал бы ничего и об движении. Так что всё, что я имею право утверждать о внешнем мире, есть то, что что-то есть, что-то совершенно мне неизвестное, как это давно сказано и браминами, и Кантом, и Беркелеем. Есть какой-то предлог -- какая-то песчинка, вызывающая раздражение в раковине улитки и произведшая жемчужину (secretion, выделение улитки), весь наш внешний мир. Что же есть?
   Есть я сам с своим представлением себя, солнца, деревьев, зверей, камней.
   Откуда же взялись эти: солнце, растенья, звери, камни, я сам с своим телом? Из моего представления, из того, во что я в своем представлении преобразил некоторых из этих бесцветных, беззвучных атомов. Что же такое мое представление? Мое представление -- это я, то, что я называю собой. Стало быть, самое главное, самое важное, самое настоящее это то, что я называю собой. Но что ж такое то, что я называю собой? Есть ли это что-нибудь произвольное, от меня зависящее? Нет -- это что-то независящее от меня, предопределенное. Я не могу не быть собою и не иметь те представления, какие имею. А именно то, что я включаю в себя малую часть этих движущихся атомов и считаю их собою, все же остальные атомы вижу в форме существ, более или менее подобных мне. Мир представляется мне весь состоящим из таких же существ, как я, или подобных мне.
   Так что, включая известное число атомов в то, что я называю собою, я представляю себе это свое отдельное существо чем-то цельным, отдельным от всего мира и живущим среди таких же во времени и пространстве живущих существ, и это называю жизнью.
   Жизнь -- в этом выделении себя из всего остального. Выделение же это не имеет в себе ничего матерьяльного, несмотря на то, что оно выделяет, как будто, материю.
   Всё, что живет, выделяет себя из всего остального. Только выделение это и есть жизнь. Не будь этого выделения -- не будет ничего, кроме какой-то таинственной основы жизни, которую мы называем материей. Когда человек умирает, он перестает выделять себя из всего остального.
   3) Люди думают, что жизнь их в теле, что из того, что происходит в теле: дыханья, питанья, кровообращения и т. п. происходит жизнь. И это кажется несомненным: остановятся питание, дыхание, кровообращение и кончается жизнь. Но кончается ведь жизнь тела, жизнь в этом теле. И действительно, если считать, что жизнь происходит от процессов тела и только в теле, то как только кончаются процессы тела, должна кончиться и жизнь. Но ведь это произвольное утверждение. Никто не доказал -- и не может доказать, что жизнь только в теле и не может быть без тела. Утверждать это всё равно, что утверждать, что солнце зашло, что кончилось солнце. Надо прежде решить, что такое жизнь? То ли, что я вижу в других, как она начинается и прекращается, или то, что я знаю в себе. Если она то, что я знаю в себе, она только и есть, и потому она не может уничтожиться. То же, что в телах передо мной кончаются процессы, соединенные с жизнью во мне и других существах, показывает мне только то, что жизнь куда-то уходит из моих чувственных глаз. Уйти же, уничтожиться она никак не может, потому что кроме нее ничего нет в мире. Вопрос, стало быть, может быть в том: уничтожится ли, может ли уничтожиться моя жизнь? И уничтожение тела человека есть ли признак уничтожения его жизни? Для того, чтобы ответить на этот вопрос, надо прежде всего решить, что такое жизнь. Жизнь есть сознание моей отдельности от других существ, существование других существ и тех пределов, которые отделяют меня от них. Жизнь моя не связана с моим телом. Может быть тело, но не быть сознания моей отдельности -- как у спящего, у идиота, у зародыша, у припадочных. Правда, не может быть жизни без сознания тела; но это оттого, что жизнь есть сознание своей отдельности и своих пределов. Сознание же своей отдельности и своих пределов совершается в нашей жизни в пространстве и времени, но может совершаться всяким другим образом, и потому уничтожение тела не есть признак уничтожения жизни.
  
   20 октября 1896 г.
   1) В художественном произведении главное -- душа автора. От этого из средних произведений женские лучше, интереснее. Женщина нет-нет да и прорвется, выскажет самое тайное души -- оно-то и нужно, видишь, что она истинно любит, хотя притворяется, что любит другое. Когда автор пишет, мы -- читатель, прикладываем ухо к его груди и слушаем и говорим: дышите. Если есть хрипы, они окажутся. И женщины не умеют скрывать. А мужчины выучатся литературным приемам, и его уж не увидишь из-за его манеры, только и знаешь, что он глуп. А что у него за душой -- не увидишь.
   2) Потушив свечу, стал щупать спички и не нашел, и нашла жутость. "А умирать собираешься! Что ж, умирать тоже будешь со спичками?", -- сказал я себе, и тотчас же увидал настоящую свою жизнь в темноте, и успокоился. Что такое этот страх темноты? Кроме страха невозможности справиться в случае какого-нибудь случая, это страх отсутствия иллюзий главного из чувств -- зрения, это страх перед созерцанием своей истинной жизни. У меня уже нет теперь этого страха, напротив, то, что было страхом, стало успокоением, осталась только привычка страха, но у большинства людей страх именно перед тем, что одно может дать успокоение.
   3) Когда человек ставится в необходимость выбора между делом, явно полезным другим, но с нарушением требований совести (воли Бога), то дело ведь только в близорукости, в том, что человек видит в ближайшем времени то добро, которое произойдет от его поступка, если он нарушит волю Бога, но не видит в более отдаленном времени того, в бесконечное число раз большего добра, которое произойдет от воздержания от этого поступка и исполнения воли Бога. Это вроде того, что делают дети, нарушая общий порядок дома, нужный для их же блага, ради своего сейчасного удовольствия, игры.
   В том и дело, что для дела Божья и для человека, совершающего дела Божий, нет времени. Человек не может не представлять себе всё во времени и потому, чтобы правильно судить о значении дела Божьего, он должен представлять себе его в очень отдаленном, даже бесконечном. То, что я не убью убийцу и прощу его, то, что я никем невидимый умру, исполняя волю Бога, принесет свои плоды... если уже я хочу мыслить во времени -- в бесконечном времени. Но принесет свои плоды наверное.
   4) Утонченность и сила искусства почти всегда диаметрально противуположны.
   5) Правда ли, что произведения искусства добываются устойчивым трудом? То, что мы называем произведением искусства -- да. Но настоящее ли это искусство?
   6) Японцы запели -- мы не могли удержаться от смеха. Если бы мы запели у японцев, они бы смеялись. Тем более, если бы им играли Бетховена. Индейские и греческие храмы всем понятны. Всем понятны и статуи греческие. Понятна и живопись наша лучшая. Так что архитектура, скульптура, живопись, дойдя до своего совершенства, дошли и до космополитизма, общедоступности. До того же дошло, в некоторых своих проявлениях, искусство слова -- в поучениях Будды, Христа, в поэзии Сакиамуни, Якова, Иосифа. В драматическом искусстве -- Софокл, Аристофан -- не дошли. Доходят в новых. Но в музыке coвсем отстали. Идеал всякого искусства, к которому оно должно стремиться, это общедоступность, а они, особенно теперь музыка, лезет в утонченность.
   7)Искусства нет в том смысле какого-то великого проявления человеческого духа, в каком его понимают теперь. Есть забава, состоящая в красоте построек, в изваянии фигур, в изображении предметов, в пляске, в пении, в игре на разных инструментах, в стихах, в баснях, сказках, но всё это только забава, а не важное дело, которому можно сознательно посвящать свои силы. Так всегда и понимал и понимает это рабочий, неиспорченный народ. И всякий человек, не удалившийся от труда и жизни, не может смотреть на это иначе. Сколько зла от этой важности, приписываемой паразитами общества своим забавам!
   8) Весь внешний мир образуется нами, нашими чувствами. Мы ничего не знаем и не можем знать про него. Всё, что мы можем узнать, изучая внешний мир, это отношение наших чувств (sens) между собою и законы этих отношений. Это очень интересно -- спору нет, и из изучения этих отношений открываются много новых положений, которыми мы можем пользоваться и которые увеличивают удобства нашей жизни, но это не только не всё, не вся наука, как это утверждают теперь люди, занимающиеся этим изучением, но это есть только одна крошечная частичка науки. Наука есть изучение отношения нашего духовного я, того, которое владеет внешними чувствами и пользуется ими, к своим внешним чувствам или миру внешнему, что одно и то же. Это отношение нужно изучать, потому что в этом отношении совершается движение человечества вообще к своему совершенству и благо и движение к тому же каждого отдельного человека.
   Это отношение составляет предмет всей науки, теперь же изучение этого отношения называется учеными нашего времени этикою и считается одною и очень неважною из большого количества других наук. Всё навыворот -- вся наука считается малой частью, а малая часть считается всей наукой. От этого озверение людей.
   Происходит же это от поразительного невежества большинства так называемых ученых. Они наивно уверены, что внешний мир есть настоящая реальность, точно так же, как мужики уверены, что солнце и звезды ходят вокруг земли. Как мужики не знают всего того, что сделали Галилей, Коперник, Ньютон или, если слышали, не верят, так матерьялисты ученые не слыхали, не знают или не верят тому, что сделали в критике познания Декарт, Кант, Беркелей и еще раньше их индусы и все религиозные учения.
   9) Когда страдаешь, нужно войти в себя, не искать спички, а потушить тот свет, который есть и который мешает видеть своего истинного я. Нужно перевернуть Ваньку-встаньку, который стоял на пробке, и поставить его на свинец, и тогда всё станет ясно и прекратится большая доля страдания -- вся та доля, которая не физическая.
   10) Когда страдаешь страстью, то вот несколько рецептов паллиативов:
   1) Вспомни, как прежде много раз ты страдал от того, что соединял себя в своем сознании с своей страстью -- похоти, корысти, охоты, тщеславия, и вспомни, как всё это проходило, и ты не находил уже того я, который тогда страдал. Так и теперь. Страдаешь не ты, а та страсть, которую ты неправильно соединил в одно с собою.
   2) Еще, когда страдаешь, вспомни, что это страдание не есть неприятность, от которой можно желать избавиться, а есть самый труд жизни, самое то дело, которое ты приставлен делать. Желая избавиться от нее, ты делаешь то, что сделал бы человек, подняв плуг там, где крепка земля, где именно она и должна быть разделана.
   3) Потом вспомни в ту минуту, когда ты страдаешь, что если в тех чувствах, которые в тебе, есть злоба, то страдание в тебе. Замени злобу любовью, и страдание кончится. И это можно. Это любовь к врагу, которая и есть одна настоящая любовь. Надо добиваться ее, добиваться трудом -- сознанием того, что в ней жизнь. Зато когда добьешься, какое облегчение!
   4) Главное переверни Ваньку-встаньку, найди свое истинное я, то, которое видно только без спичек, и тогда злоба сама исчезнет. Это я не умеет, не может, не на кого ему злиться. Оно может только жалеть, любя.
  
   26 октября 1896 г.
   1) Искусство есть выдумка, есть соблазн забавы куклами, картинками, песнями, игрой, сказками и больше ничего. Ставить же искусство, как это они делают (то же делают и с наукой) на один уровень с добром есть sacrilege ужасный. Доказательство, что это не так, есть то, что и про истину (правду) я могу сказать, что истина -- добро (как Бог приговаривал: добро зело, тёйб), т. е. хорошо, и про красоту можно сказать, что это хорошо; но про добро нельзя сказать, что оно красиво (оно бывает не красиво) или истинно (оно всегда истинно).
   2) Есть только одно добро -- хорошо и дурно, а истина и красота это условия хорошие некоторых предметов. Другое очень важное -- это то, что разум есть единственное средство проявления освобождения любви.
  
   1 ноября 1896 г.
   Как удивительно, что живут отдельно люди: подумал о Стасове, как он сейчас живет, что думает, чувствует? О Количке тоже. И так странно, ново стало знание того, что они, все они, люди, живут, а я не живу в них, что они закрыты от меня.
  
   2 ноября 1896 г.
   Искусство -- это игра. И когда игра трудящихся, нормальных людей -- она хороша; но когда это игра развращенных паразитов, тогда она дурна; и вот теперь дошло до декадентства.
  
   5 ноября 1896 г.
   1) Надо отделить свое истинное я от того, которое оскорблено и сердится, помнить, что это не помеха, не случайная неприятность, а самое мне предназначенное дело и, главное, знать, что если есть во мне нелюбовь к кому-нибудь, то пока есть во мне эта нелюбовь -- я виноват. А как знаешь, что виноват, так легко.
   2) Первая и главная заповедь есть любовь Божеская, а другая, подобная ей и вытекающая из нее -- особенно вытекающая -- есть любовь к ближнему.
   3) Нельзя говорить про произведение искусства: вы не понимаете еще. Если не понимают, значит произведение искусства нехорошо, потому что задача его в том, чтобы сделать попятным то, что непонятно.
  
   6 ноября 1896 г.
   1) Естественные науки, когда хотят определить самую сущность вещей, впадают в грубый матерьялизм, т. е. невежество. Таковы кроме турбильонов Декарта и атомы, и эфир, и происхождение видов. Всё, что могу сказать: это то, что представляется мне так. Точно так же, как представляется мне свод небесный круглым, но я знаю, что он не круглый, а представляется мне таким только потому, что мое зрение во все стороны хватает на один и тот же радиус.
   2) Высшее совершенство искусства -- это его космополитизм. А у нас теперь напротив оно всё больше и больше обособляется, хоть не по народам, то по сословиям.
   3) Утонченность искусства и сила его всегда обратно пропорциональны.
   4) Отчего приятно ехать? Оттого, что это самая эмблема жизни. Жизнь -- едешь.
  
   12 ноября 1896 г.
   Слабость мысли и грустно. Надо учиться быть довольным глупостью. Только бы уже не любить, но не не любить.
  
   16 ноября 1896 г.
   1) Не переставая думаю об искусстве и об искушениях или соблазнах, затемняющих ум, и вижу, что к их разряду принадлежит искусство.
   2) Говорят, Бога надо понимать как личность. В этом большое недоразумение: личность есть ограничение. Человек чувствует себя личностью только потому, что он соприкасается с другими личностями. Если бы человек был одни, он бы не был личность. Эти два понятия взаимно определяются: внешний мир, другие существа и личность. Не было бы мира других существ, человек не признавал, не чувствовал бы себя личностью; не будь человек личность, он не признавал бы существования других существ. И потому человек среди мира немыслим иначе, как личность. Но как же про Бога сказать, что он личность, что Бог личный? В этом корень антропоморфизма. Про Бога можно сказать только то, что говорил и Моисей и Магомет, что Он один, и то один не в том смысле, что нет другого или других богов, по отношению к Богу не может быть понятия числа, и потому нельзя даже сказать про Бога, что Он один (в значении числа), а в том смысле, что Он одноцентренен, что он не понятие, а существо, то, что православные называют живой Бог в противуположность Богу пантеистическому, т. е. высшего существа духовного, живущего во всём. Он один в том смысле, что Он есть, как существо, к которому можно обращаться, т. е. не то, что молиться, что есть отношение между мною, ограниченной личностью, и Богом непостижимым, но существом. Главная непостижимость для нас Бога состоит именно в том, что мы знаем Его как существо единое -- не можем иначе знать Его и между тем единое существо, заполняющее собою всё, мы не можем понять. Если Бог не един, то Он расплывется, и Его нет. Если же Он един, то мы невольно представляем Его себе в виде личности, и тогда Он уже не высшее существо, не всё. А между тем для того, чтобы знать Бога и опираться на Него, нужно понимать Его наполняющим всё и вместе с тем единым.
   3) Как очевидно ошибочны наши представления о будущей жизни в телах, более или менее подобных нашим. Наши тела, такие, какими мы их знаем, суть не что иное, как произведение наших внешних 5 чувств. Как же может быть жизнь для того духовного существа, которое отделилось от тела, быть в той форме, которую определяет и производит это тело своими чувствами?
  
   17 ноября 1896 г.
   1) Забава хороша, если она неразвратная, честная, и за забавы не страдают люди.
   2) Эстетика есть выражение этики, т. е. по-русски: искусство выражает те чувства, которые испытывает художник. Если чувства хорошие, высокие, то и искусство будет хорошее, высокое и наоборот. Если художник нравственный человек, то и искусство его будет нравственным и наоборот.
   3) Мы радуемся на успехи наши технические -- пар, фонографы. И так довольны этими успехами, что если нам скажут, что успехи эти достигаются только при гибели человеческих жизней, то, пожимая плечами, говорим: надо постараться, чтоб этого не было: 8-ми часовой день, страхования рабочих и т. п., но из-за того, что несколько людей гибнут, нельзя отказываться от тех успехов, которых достигли, т. е. fiat зеркало, фонограф и т. п., pereat несколько людей. Стоит только допустить этот принцип, и нет предела жестокости, и очень легко добывать всякие технические усовершенствования. У меня был знакомый в Казани, который в свою Вятскую деревню за 130 верст ездил вот как: он покупал на конной пару лошадей за 20 рублей (лошади были очень дешевы), запрягал их и гнал 130 верст до места. Иногда они добегали до места, и у него оставались лошади и стоимость проезда, иногда не добегали части пути, и он нанимал. Но все-таки ему обходилось дешевле, чем нанимать ямских. Еще Свифт предлагал есть детей. И это было очень выгодно. В Нью-Йорке компании железных дорог по городу давят каждый год несколько человек прохожих и не переделывают переезды так, чтобы не было возможности несчастий, потому что переделка эта стоит дороже, чем уплата семьям ежегодно раздавленных. То же происходит и в технических усовершенствованиях нашего века. Они делаются жизнями человеческими. А надо ценить каждую жизнь человеческую, не ценить, а ставить ее выше всякой цены, и делать усовершенствования так, чтоб жизни не гибли, не портились, и прекращать всякое усовершенствование, если оно вредит жизни человеческой.
  
   22 ноября 1896 г.
   Играл Гольденвейзер. Одна фантазия фуга: искусственность ученая, холодная и претенциозная, другая Bigarure Аренского: чувственно, искусственно, и третья баллада Chopin: болезненно, нервно. Ни то, ни другое, ни 3-е не может годиться народу.
  
   27 ноября 1896 г.
   1) Мы все в жизни работники, приставлены к делу спасения своей души. Можно сравнить с блюдением огня, данного с неба и зажженного в моем теле. Дело мое только в том, чтобы блюсти и разжигать в себе этот огонь (не тратить материала этого огня, как я это делал последнее время, не на горение), не думая о том, что и как загорается от этого огня. Не трудное дело молотить в несколько цепов, а чтобы ладить, не спутаться (и не то что молотить, а не мешать другим), надо только помнить о себе, о своем размере -- когда ударять. А только задумался о других, поглядел на них и спутался. То же и в жизни. Только помнить о себе, о своем деле -- дело это одно: любить, увеличивать в себе любовь, не думать о других, о последствиях своего труда, и дело жизни идет плодотворно и радостно. Только подумал о том, что ты производишь, о последствиях своего труда, начал соображать его с этими последствиями, и дело путается и останавливается, и сознание тщеты жизни. Хозяин жизни дал нам такую работу каждому отдельно, что совершение этой работы есть самое плодотворное дело. И Он сам употребит, направит эту работу, даст ей место и значение. А как только я хочу найти и определить ей место и сообразно с этим видоизменять ее, так я путаюсь, вижу тщету работы и отчаиваюсь. Мое дело делать, а уж Он знает, на что это нужно, и употребит. Человек ходит -- Бог водит. А дело одно: увеличивать в себе любовь.
   Я -- это самодвижущаяся пила или лопата живая, жизнь ее состоит в том, чтобы держать свое лезвие чистым и острым. А работать уже оно будет и работа будет нужна. Острым держать и всё острить и острить. Делать себя всё добрее и добрее.
   2) Писал Мане о том, что она напрасно думает, что можно отказаться от подвига жизни. Жизнь есть подвиг. А главное то, что то самое, что огорчает нас и кажется нам, что мешает нам исполнить наше дело жизни, и есть наше дело жизни. Есть обстоятельство, условие жизни, которое мучает тебя: бедность, болезнь, неверность супруга, клевета, унижение. Стоит тебе только пожалеть себя, и ты несчастнейший из несчастнейших. И стоит только понять, что это то самое дело жизни, которое ты призван делать: жить в бедности, в болезни, простить неверность, клевету, унижение и вместо уныния и боли -- энергия и радость.
   3) Искусство, становясь всё более и более исключительным, удовлетворяя всё меньшему и меньшему кружку людей, становясь всё более и более эгоистичным, дошло до безумия, так как сумасшествие есть только дошедший до последней степени эгоизм. Искусство дошло до крайней степени эгоизма и сошло с ума.
  
   2 декабря 1896 г.
   Я понял свою вину. Мое чувство: я узнал на себе страшную, гнойную рану. Мне обещали залечить ее и завязали. Рана так отвратительна мне, так тяжело мне думать, что она есть, что я постарался забыть про нее, убедить себя, что ее не было. Но прошло некоторое время -- рану развязали, и она, хотя и заживает, все-таки есть. И это мучительно мне было больно, и я стал упрекать, и несправедливо, врача. Вот мое положение.
   Главное -- приставленный ко мне бес. Ах, эта роскошь, это богатство, это отсутствие заботы о жизни матерьяльной, как переудобренная почва. Если только на ней не выращивают, выпалывая, вычищая всё кругом, хорошие растения, она зарастет страшной гадостью и станет ужасна. А трудно -- стар и почти не могу.
  
   15 декабря 1896 г.
   Одно очень поразило меня: это мое ясное сознание тяжести, стеснения от своей личности, от того, что я -- я. Это мне радостно, потому что это значит, что я сознал, признал хоть отчасти собою того не личного я.
  
   20 декабря 1896 г.
   1) Приводят в доказательство того, что искусство хорошо, то, что оно производит на меня большое впечатление. Да кто ты? На декадентов производят сильное впечатление их произведения. Ты говоришь,что они испорчены. А Бетховен, непроизводящий впечатления на рабочего человека, производит такое впечатление на тебя только потому, что ты испорчен. Кто же прав? Какая музыка несомненна по своему достоинству? А та, которая производит впечатление и на декадента, и на тебя, и на рабочего человека: простая, понятная, народная музыка.
   2) Какое бы облегчение почувствовали все, запертые в концерте для слушания Бетховена последних сочинений, если бы им заиграли трепака, чардаш, или тому подобное.
   3) Был Иванцов и говорил о том, что он признает только ощущения, что сам человек, "я", есть ощущение. Ощущение получает ощущения. Он дошел до этой глупости, потому что прием научный: ограничения области исследования -- не признавание ничего дальше ощущения -- очень хорошо и полезно для практических целей науки опытной психологии, но никуда не годится для жизненного мировоззрения. И эту-то ошибку часто делают люди: переносят прием, годный для науки, в жизнь.
   4) Ничто так не путает понятий об искусстве, как признание авторитетов. Вместо того, чтобы по ясному и точному понятию об искусстве определять, подходят ли произведения Софокла, Гомера, Данта, Шекспира, Гете, Бетховена, Баха, Рафаеля, Микель Анджело под понятие хорошего искусства и какие именно, -- по существующим произведениям признанных великими художниками определяют само искусство и его законы. А между тем есть много произведений знаменитых художников ниже всякой критики, и много ложных репутаций, случайно получивших славу: Данте, Шекспир.
   5) Читаю историю музыки: из 16 глав об искусственной музыке есть одна коротенькая глава о народной музыке, и о ней почти ничего не знают, так что история музыки не есть история того, как зарождалась и распространялась и развивалась настоящая музыка -- музыка мелодий, а история искусственной музыки, т. е. того, как уродовалась настоящая мелодичная музыка,
   6) Искусственная, господская музыка, музыка паразитов, чувствуя свое бессилие, свою бессодержательность, прибегает, чтобы заменить настоящий интерес искусственным, то к контрапункту, фуге, то к опере, то к иллюстрации.
   7) Церковная музыка потому и была хороша, что она была доступна массам. Несомненно хорошо только то, что всем доступно. И потому наверное: чем более доступна, тем лучше.
   8) Различные характеры, выражаемые искусством, только потому трогают нас, что в каждом из нас есть возможности всех возможных характеров.
   9) История музыки, как и все истории, написана по тому плану, чтобы показать, как она понемногу достигала того положения, в котором находится то, чего пишется история, теперь. Теперешнее же состояние музыки или то, чего пишется история, предполагается высшим. А что как оно не только низшее, но совсем уродливое, случайное уклонение в уродливость?
   10) Вера в авторитеты делает то, что ошибки авторитетов берутся за образцы.
   11) Говорят, музыка усиливает впечатление слов в арии, песне. Неправда. Музыка перегоняет Бог знает насколько впечатление слов. Ария Баха. Какие слова могут с ней тягаться во время ее воспроизведения. Другое дело слова сами по себе. Но на какую музыку ни положи Нагорную проповедь, музыка останется далеко позади, когда вникнул в слова. Crucifixe Фора. Музыка жалка, подле слов. Совсем два разных чувства -- и не совместимые. В песне они сходятся только потому, что слова дают тон.
   12) Как-то живо вспомнил Василия Перфильева и других, кого видал в Москве, и так ясно стало, что, несмотря на то, что они умерли, они есть.
   13) Харибда и Сцилла художников: или понятно, но мелко, вульгарно, или мнимо возвышенно, оригинально и непонятно.
   14) Поэзия народная всегда отражала, и не только отражала, предсказывала, готовила народные движения -- крестовые походы, реформация. Что может предсказать, подготовить поэзия нашего паразитного кружка? Любовь, разврат; разврат, любовь.
   15) Народная поэзия, музыка, вообще искусство иссякло, потому что всё даровитое переманивалось подкупами в скоморохов богатых и знатных: камерная музыка, оперы, оды...
   16) Во всех искусствах -- борьба христианского с языческим. Христианское начинает побеждать и набегает новая волна 15-го века -- возрождения, и только теперь, в конце 19-го, опять поднимается христианство, и язычество, в виде декадентства -- дойдя до последней степени бессмыслия, уничтожается.
   17) Кроме того, что даровитейшие люди из народа подкупами переманивались в лагерь паразитов, причиной уничтожения народной поэзии и музыки были: сначала закрепощение народа, а потом самое главное -- книгопечатание.
   18) Чертков говорил, что вокруг нас четыре стены неизвестности: впереди стена будущего, позади стена прошедшего, справа стена неизвестности о том, что совершается там, где меня нет, и 4-я, он говорит, стена неизвестности того, что делается в чужой душе. По-моему, это не так.
   Три первые стены так. Через них не надо заглядывать. Чем меньше мы будем заглядывать за них, тем лучше. Но 4-я стена неизвестности того, что делается в душах других людей, эту стену мы должны всеми силами разбивать -- стремиться к слиянию с душами и других людей. И чем меньше мы будем заглядывать за те три стены, тем больше мы будем сближаться с другими в этом направлении.
   19) После смерти по важности и прежде смерти по времени нет ничего важнее, безвозвратнее брака. И так же, как смерть только тогда хороша, когда она неизбежна, а всякая нарочная смерть -- дурно, так же и брак. Только тогда брак не зло, когда он непреодолим.
   20) Ренегатство происходит от того, что то, что исповедывал человек, он исповедывал не для себя перед Богом, а для людей. Он изменяет своему исповеданию или потому, что убедился, что больше людей или лучшие, по его мнению, люди исповедуют не то, что он, или потому, что то, что он прежде делал, он делал для славы людской, а теперь хочет жить для себя перед Богом.
   21) Если бы я верил в личного Бога, к которому можно обращаться с вопросом, я бы сказал: зачем, за что Бог сделал так, что одни, зная истину несомненную, все горят ее огнем, а другие не хотят, не могут понять и принять ее и даже ненавидят ее?
   22) Прошло 5 дней, и чувство это -- стеснения, тяжести своего тела и пото�м -- сознания существования того, что� нетело, страшно усилилось. Хочется скинуть эту тяжесть, освободиться от этих пут и вместе с тем чувствуешь их. Тело надоело. Испытываю тяжелую тоску. Борюсь с ней тем, что ищу в своей жизни задачи вне этой жизни. Такая есть одна: приближение к совершенству Бога -- к любви. Жизнь здесь есть не что иное, как проявление здесь в этих формах наибольшего, божеского совершенства. Жить до века и до вечера -- это по времени. Жить для всемирной жизни и для этой -- это по пространству.
  
   21 декабря 1896 г.
   Есть люди, лишенные как эстетического, так и этического (главное, этического) чувства, которым нельзя внушить того, что� хорошо, еще менее, когда они делают и любят нехорошее и думают, что это нехорошее -- хорошо.
  
   1897
  
  
   5 января 1897 г.
   1) Всё зло, от которого страдают люди и на которое жалуются, всё только от солдатства. Но не это важно. Важно то, что служа вообще правительству, а особенно солдатом, губишь душу.
   2) К запискам сумасшедшего или к драме. Отчаяние от безумия и бедственности жизни. Спасение от этого отчаяния в признании Бога и сыновности своей Ему. Признание сыновности есть признание братства. Признание братства людей и жестокий, зверский, оправдываемый людьми небратский склад жизни неизбежно приводит к признанию сумасшедшим себя или всего мира.
   3) Читал письмо Накашидзе о съезде духоборов, где они решали общественные вопросы. Это образец возможности управления без насилии. Нужно два условия. Уважение младших и вообще слабых духовно к решениям избираемых старших и более сильных духовно -- старичков, как духоборы называют, и второе условие, чтобы эти старшие были разумны и любовны. На съезде этом говорили о соединении общности имущества, и старички советовали, но постоянно повторяли: только чтоб не было насилия, чтоб добровольно. В народе и у духоборов это уважение и признание необходимости исполнять решение стариков есть. И всё без формы: и выбор стариков, и способ соглашения.
   4) Как ни толкни кристалл, как ни распускай, ни жги, он сложится при первой возможности опять в те же формы. Так и склад общества будет всегда тот же, каким изменениям ни подвергай его. Изменится форма кристалла только тогда, когда в нем произойдет химическое изменение -- внутреннее, то же и с обществом.
   5) Хорошо бы написать предисловие к Шпиру такого содержания: Мир таков, каким мы его видим, только в том случае, если не существует иначе устроенных, одаренных иными чувствами, чем наши, существ. Если же мы видим не только возможность, но необходимость существования существ иных, одаренных иными, чем наши, чувствами, то мир ни в каком случае не такой только, каким мы его видим. Наше представление мира показывает только наше отношение к миру, точно так же, как зрительная картина, которую мы составляем себе из того, что мы видим до горизонта и неба, никак не представляет действительного определения видимых вещей. Другие чувства: слуха, обоняния, главное осязания, проверяя наши зрительные впечатления, дают нам более определенное понятие о видимых вещах, но то, что мы знаем, как широки, толсты, тверды, или мягки и как звучат и пахнут видимые нам вещи, не доказывает того, что мы знаем вполне эти вещи и что новое чувство (сверх 5), если бы было дано нам, открыло бы нам, что наше, составленное по пяти чувствам понятие о вещах так же обманчиво, как и то понятие плоскости и уменьшения в отдалении предметов, которое давало нам одно зрение. Я вижу в зеркале человека, слышу его голос и вполне уверен, что это настоящий человек -- но подхожу, хочу взять его за руку и ощупываю стекло зеркала и вижу свой обман. То же должно происходить с умирающим человеком: нарождается новое чувство, которое открывает ему (с его нового чувства и даваемого им нового знания) обман признания собой своего тела и всего того, что через посредство чувств этого тела признавалось существующим.
   Так что мир наверное не такой, каким мы его познаём: будут другие орудия познания и будет другой мир. Но как бы ни изменилось то, что мы считаем миром, наше отношение к миру, одно несомненно, такое, каким мы познаем его и всегда неизменное: это то, что познает; и познаёт не только во мне, но и во всём, что познаёт. Это познающее одно везде и во всём и в самом себе. Это Бог и та почему-то ограниченная частица Бога, которая составляет наше действительное Я.
   Но что же такое этот Бог, т. е. вечное, бесконечное, всемогущее, сделавшееся смертным, ограниченным, слабым? Зачем Бог разделился сам в себе? Не знаю, но знаю, что это есть, что в этом жизнь. Всё, что мы знаем, есть не что иное, как только такие же деления Бога. Всё, что познаем как мир, есть познание этих делений. Наше познание мира, то, что мы называем материей в пространстве и времени -- это соприкосновение пределов нашего Божества с другими его делениями. Рождение и смерть суть переходы от одного деления к другому.
   6) Разница между счастьем христианским и языческим в том, что язычник ищет счастия, готовит его себе, ожидает, требует его, христианин же ищет, готовит, ожидает, требует царства Божьего, а счастие принимает, когда оно приходит, как неожиданное, незаслуженное, неподготовленное. И оно не меньше.
  
   15 января 1897 г.
   Не только не жалко, но хочется уйти от этой скверной, унизительной жизни. Думал и особенно больно и нехорошо то, что после того, как я всем божеским, служением Богу жизнью, раздачей именья, уходом из семьи, пожертвовал для того, чтобы не нарушить любовь, -- вместо этой любви должен присутствовать при унизительном сумасшествии. Это скверные, слабые мысли. Хороши мысли те, что это самое послано мне, это я должен нести, это самое нужно мне. Что это не должно, не может нарушать моей жизни, служения Богу. Мои страдания -- доказательства того, как я мало живу жизнью служения Богу. Это как всё то, что выступает за броню божественной жизни -- оно и уязвимо. Буду бороться.
  
   4 февраля 1897 г.
   1) В конце концов всегда властвуют те, над которыми производится насилие, т. е. те, которые исполняют закон непротивления. Так женщины ищут прав, а они властвуют именно потому, что они подчинены и были и еще суть -- силе. Учреждения во власти мужчин, а общественное мнение во власти женщин. И общественное мнение в миллион раз сильнее всяких законов и войск. Доказательство того, что общественное мнение в руках женщин, то, что не только устройство жилищ, пищи определяются женщинами, расходуют богатство, следовательно руководят работами людей женщины; успехи произведений искусств, книг, даже назначение правителей определяется общественным мнением, а общественное мнение определяется женщинами. Хорошо кто-то сказал, что мужчинам надо искать эмансипации от женщин, а не наоборот.
   2) К воззванию. Обличайте обманщиков, распространяйте истину и не бойтесь. Если бы распространять обман и убийство, то понятно, что было бы страшно, а то вы будете распространять освобождение от обмана и убийства. Кроме того и нет основания бояться. Кого? Они, обманщики и убийцы, знают, что они обманщики и убийцы, и сами боятся. Помню раз в деревне служивший у нас слабый и вялый 12-летний мальчик поймал на дороге и привел огромного здорового мужика-вора, унесшего из передней полушубок.
   3) Поэты, стихотворцы выламывают себе язык так, чтобы быть в состоянии сказать всякую мысль всевозможными различными словами и чтобы из всяких слов уметь составлять подобие мысли. Таким упражнением могут заниматься только люди несерьезные. Так оно и есть.
   4) Если бы мы никогда не двигались, то всё то, что мы видим, представлялось бы нам плоским, а не в перспективе. Движение дает нам представление о вещах в трех измерениях пространства. Точно то же и с матерьяльностью вещей: если бы не жили, не двигались в жизни, мы бы видели одну матерьяльность вещей, но двигаясь в жизни, передвигая свою духовность по матерьяльности мира, мы узнаем обманчивость представления о том, что матерьяльное действительно таково, каким оно нам кажется.
   5) Двадцать раз повторял и 20 раз, как новая, приходит мысль о том, что спасение от всех волнений, страхов, страданий как физических, так в особенности духовных в том, чтобы разбить в себе иллюзию единства своего духовного я с физическим. И это всегда можно. Когда разбита эта иллюзия, то я духовный может страдать только от того, что он связан с физическим, но уж не от голода, боли, печали, ревности, стыда и т. п. В первом случае, пока он связан, он делает то, чего хочет физический я, сердится, осуждает, бранит, бьет; во 2-м случае, когда он отделен от физического, он делает только то, что может освободить его от мучительной связи; а освобождает только проявление любви.
   6) Когда целью искусства признается красота, то искусством будет всё то, что для известных людей представляется красотой, т. е. всё то, что нравится известным людям.
   7) Вред искусства тот главный, что оно занимает время, скрывает от людей их праздность. Знаю, что оно вредно и для производящих и для воспринимающих, когда оно поощряет праздность, но не вижу ясного определения того, когда оно позволительно, полезно, хорошо. Хотелось бы сказать, что только тогда, когда это есть отдых от труда, как сон; но не знаю еще, так ли.
   8) К воззванию. Вы ошибаетесь, бедняки, если думаете устыдить, или растрогать, или убедить богача, чтобы он поделился с вами. Он не может этого сделать потому, что видит, что вы хотите того же, чего и он, что вы боретесь против него тем же средством, которым он борется против вас. Вы не только убедите его, но заставите его уступить вам только тем, что не станете искать того же, что он, не станете бороться с ним, а перестанете бороться, перестанете и служить ему.
   9) Если искусства цель не добро, а наслаждение, то и распределение искусства будет иное. Если цель его -- добро, то оно неизбежно распространится на наибольшее число людей; если цель его наслаждение, то оно сосредоточится в малом числе.
   10) Искусство есть (я написал: "пища"), но лучше сказать: "сон", необходимый для поддержания духовной жизни. Сон полезен, необходим после труда, но сон искусственный вреден -- не освежает, не ободряет, но ослабляет.
   11) Слушал контрапунктное пение a capella. Это уничтожение музыки, средство извращения ее. Нет мыслей, нет мелодий, и берется какая попало бессмысленная последовательность звуков, и из сочетаний этих последовательностей, ничтожных, оставляется какое-то скучное подобие музыки. Самое лучшее, когда кончается последний аккорд.
   12) Самый строгий и последовательный агностик, хочет он или не хочет этого, признает Бога. Он не может не признавать того, что, во-первых, в существовании его самого и всего мира есть какой-то недоступный ему смысл, а во-вторых, того, что есть закон его жизни, закон, которому он может подчиняться или от которого может уклониться. Вот это-то признание высшего, недоступного человеку, но неизбежно существующего высшего смысла жизни и закона своей жизни и есть Бог и Его воля. И такое признание Бога гораздо тверже признания Бога Творца, Троицы, Искупителя, Промыслителя и т. п. Верить так значит прокопать бут до камня, до материка и на нем строить дом.
   13) Степа рассказывал про тот физиологический процесс, который совершается в младенце, когда он отделяется от матери. Правда, что это чудо.
   Меня заняла эта мысль по отношению к учению о том, что всё матерьяльное иллюзия. Как же иллюзия совершается там, где я не вижу ее? Как ты видишь, так и совершается. Ты видишь всё через свои очки. Это хорошо, но отношению всяких других явлений, но здесь совершается самое основное, то, из которого слагается вся жизнь моя и всего живого: обособление от мира. И вот тут на моих глазах совершается это обособление: был один, стало два, как в первобытной клетке.
   14) Всякое живое существо носит в себе все возможности своих предков. Выделяясь же, оно проявляет некоторые из них, неся в себе все остальные и приобретая новые. В этом процесс жизни: соединять и выделять.
   15) Решаю непременно каждый день писать. Ничто так не утверждает в добре. Это лучшая молитва.
     
   5 февраля 1897 г.
   Я -- работник. Делаю ли дело повеленное? В этом всё.
  
   16 февраля 1897 г.
   Женщины не считают для себя обязательными и не могут двинуться вследствие требований разума. У них не натянут этот парус. Они идут на веслах без руля.
  
   17 февраля 1897 г.
   1) К воззванию. Описать положение фабричных, прислуг, солдат, земледельцев в сравнении с богачами и показать, что всё от обманов. 1-й обман: обман земли; 2-й обман: обман податей, таможен; 3-й обман: обман патриотизма, защита и наконец 4-й обман: голова всем, обман смысла жизни (религиозный) двух сортов: а) церковный и b) атеизм.
   2) В средние века, в XI веке, поэзия была общая -- народа и господ, les courtois et les vilains, потом разделилась и les vilains стали подделывать под господскую, а господа под народную. Надо, чтобы пришло опять соединение.
   3) Сотни раз себе говорил и записывал: единственное и верное спасение от всех горестей: сознание своего посланничества, забота, сделал ли то, на что послан.
   4) Почти каждый муж и жена упрекают друг друга в делах, в которых они не считают себя виноватыми. Но ни одна сторона не перестанет обвинять, ни другая никогда не оправдается.
   5) Ни за поэтом, ни за живописцем не бегают, как за актером и, главное, музыкантом. Музыка производит прямо физическое действие, иногда острое, иногда хроническое.
   6) Мы совершенно ложно приписываем ум и доброту таланту, так же, как и красоте. В этом большой самообман.
   7) Для того, чтобы всегда было хорошо: всегда думать о других, в особенности, когда говоришь с кем.
   8) Движение жизни, расширение отдельного существа дает время. Если бы не было движения, увеличения любви, не было бы и времени; пространство же есть представление других существ. Если бы не было других существ, не было бы и пространства.
   9) Женщины лишены нравственного чувства, как двигателя. У них этот парус не натягивается и потому не везет.
  
   20 февраля 1897 г.
   Нет большей причины заблуждений и путаницы понятий, самых неожиданных и иначе необъяснимых, как признание авторитетов -- т. е. непогрешимой истинности или красоты лиц, книг, произведений искусства. Тысячу раз прав Мэтью Арнольд, что дело критики в том, чтобы выделять из всего того, что написано и сделано, хорошее от дурного и преимущественно дурного из среды того, что признано прекрасным, и хорошего из того, что признано плохим или вовсе не признано. Самый резкий пример такого заблуждения и страшных последствий этого, задержавших на века движение вперед христианского человечества, это авторитет священного писания и Евангелий. Сколько самых неожиданных, иногда нужных для своего оправдания, иногда ни на что ненужных и удивительных, наговорено и написано на тексты священного писания, иногда самые глупые или даже дурные. Вместо того чтобы сказать: а вот это очень глупо и, вероятно, или приписано Моисею, Исайе, Христу, или переврано, начинаются рассуждения, объяснения, нелепые, которые никогда бы не появлялись на свет, если бы не было этих нелепых стихов, а они не признавались бы вперед священными и потому разумными. Стоит только вспомнить нелепый Апокалипсис. То же самое с греческими трагиками, Виргилием, Шекспиром, Гёте, Бахом, Бетховеном, Рафаелем и новыми авторитетами.
  
   22 февраля 1897 г.
   Думал к воззванию, глядя на бесчисленных сыновей Дормидона в пальтецах. Он их воспитывает, "производит" в люди. Зачем?
   Вы скажете: вы живете так, как живете, для детей. Зачем? Зачем воспитать еще поколение таких же обманутых рабов, не знающих, зачем они живут, и живущих такою нерадостною жизнью?
  
   24 февраля 1897 г.
   1) Отчего некоторым людям нельзя даже и говорить про истину и добро -- так они далеки от нее? Это оттого, что они окружены таким толстым слоем соблазнов, что уж стали непроницаемы. Они не могут бороться с грехом, потому что из-за соблазнов не видят грех. В этом главная опасность и весь ужас соблазнов.
   2) Мне говорят, когда я осуждаю пропаганду религиозную, вы тоже проповедуете. Нет, я не проповедую, главное потому, что мне нечего проповедывать. Даже атеисту я не буду проповедывать Бога (если я проповедывал, то ошибался). Я только делаю те выводы из того, что люди признают, указывая на те противоречия, которые заключаются в том, что они признают, и которых они не замечают.
   3) Генерал представительный, чистый, корректный, с густыми бровями и важным видом (и необыкновенно добродушный, но лишенный всякого нравственного двигающего чувства) навел меня на поразительную мысль, о том, как и какими путями самые равнодушные к общественной жизни, к благу общему, именно они-то вступают невольно в положение управителей людей. Я так и вижу, как он будет заведывать учреждением, от которого зависят миллионы жизней, и только потому, что он любит чистоплотность, элегантность, утонченную пищу, танцы, охоту, бильярд, всевозможные увеселения и, не имея средств, держится в тех полках, учреждениях, обществах, где всё это есть, и понемногу, как добрый, безобидный, повышается и делается правителем людей.
   4) Читаю Аристотеля. Он говорит в Политике, книге IV, гл. VIII: Dans cette rИpublique parfaite, oЫ la vertu dеs citoyens sera rИelе, ils s'abstiendron de toute profession mИcanique, de toute spИculation mercantile, traveaux dИgradИs (dИgradants?) et contraires Ю la vertu. Ils ne se livreront pour davantage Ю l'agriculture. Il faut du loisir pour acquИrir la vertu...
   Вся эстетика его имеет цель добродетель. И мы, с христианским сознанием братства людей, хотим руководствоваться и этическими и эстетическими понятиями древних!!
  
   25 февраля 1897 г.
   Молился и испытал удивительное чувство. Вероятно, подобное тому, которое возбуждают в себе мистики духовным деланием: почувствовал себя одного духовного, свободного, связанного иллюзией тела.
   28 февраля 1897 г.
   1) Я обтирал пыль в комнате и, обойдя кругом, подошел к дивану и не мог вспомнить, обтирал ли я его или нет. Так как движения эти привычны и бессознательны, я не мог и чувствовал, что это уже невозможно вспомнить. Так что, если я обтирал и забыл это, т. е. действовал бессознательно, то это всё равно, как не было. Если бы кто сознательный видел, то можно бы восстановить. Если же никто не видал или видел, но бессознательно; если целая сложная жизнь многих людей проходит бессознательно, то эта жизнь как бы не была. Так что жизнь -- жизнь только тогда, когда она освещена сознанием. Что же такое сознание? Что такое поступки, освещенные сознанием? Поступки, освещенные сознанием, это такие поступки, которые мы совершаем свободно, т. е. совершая их, знаем, что мы могли бы поступать иначе. Так что сознание есть свобода. Без сознания нет свободы, и без свободы не может быть сознания. Если мы подвергаемся насилию и не имеем никакого выбора о том, как мы перенесем это насилие, мы не будем чувствовать насилия. Память есть не что иное, как сознание прошедшего -- прошедшей свободы. Если бы я не мог стирать и не стирать пыль, я бы не сознавал того, что я стираю пыль; если бы я не сознавал того, что я стираю пыль, я не мог бы иметь выбора: стирать или не стирать? Если бы у меня не было сознания и свободы, я бы и не помнил прошедшего, не связывал бы его в одно. Так что самая основа жизни есть победа и сознание -- свободосознание.
  
   1 марта 1897 г.
   1) Смерть теперь уже прямо представляется мне сменой: отставленном от прежней должности и приставлением к новой. Для прежней должности кажется, что я уже весь вышел и больше не гожусь.
   2) Думал об Адаме Васильевиче, как типе для драмы -- добродушном, чистом, балованном, любящим наслаждения, но хорошем и не могущем вместить радикальные нравственные требования.
   3) Для твердости и спокойствия есть одно средство: любовь, любовь к врагам.
  
   4 апреля 1897 г.
   1) Мир, который мы знаем и представляем себе, есть не что иное, как законы соотношений наших чувств (sens), и потому чудо есть нарушение этих законов соотношений, и потому разрушает наше представление о мире. В самой грубой форме это так:
   Я знаю, что вода (не замерзшая) всегда жидкая, и удельный вес ее меньше удельного веса моего тела. Глаза мои, слух, осязание показывают мне жидкую воду, и вдруг человек идет по этой воде. Если он прошел по воде, то это ничего не доказывает, а только уничтожает мое понятие о воде.
   2) Очень обычная ошибка полагать цель жизни в служении людям, а не в служении Богу. Только служа Богу, т. е. делая то, что он хочет, можно быть уверенным в том, что не делаешь пустого и нет невозможности выбора: кому служить.
   3) Церковные христиане не сами хотят служить Богу, а хотят, чтобы Бог им служил.
   4) Шекспир стал ценим, когда потеряли нравственный критерий.
   5) Мы так запутаны, что каждый шаг в жизни есть участие в зле: в насилии, в угнетении. Не надо отчаиваться, а медленно распутываться из тех сетей, в которые мы пойманы, не рваться (этим хуже запутаешься), а осторожно распутывать.
   6) В ревности есть физическое ощущение, родственное с похотью, но тяжело... .
   7) Думал очень хорошо о Хаджи-Мурате, о том, что в нем, главное, надо выразить обман веры. Как он был бы хорош, если бы не этот обман.
  
   3 мая 1897 г.
   Волоски лилипутов так связали меня, что скоро не двинусь ни одним членом, если не стану разрывать. Грустно, грустно и не от неудовлетворенности внешней. Ничего от жизни не хочу я, и не жаль мне прошлого ничуть, а на себя гадко, совестно, жаль своей души. Помоги, Господи. Бог, вы слышите? Наверно слышите, потому что вы же и говорите.
  
   17 мая 1897 г.
   Я думаю, что верую и исповедую по крайней мере то, что Бог есть любовь и потому Он, любовь, побеждает всё. И вот мне выпало испытание, надо бороться. И вместо любви во мне упреки и злоба, и я борюсь не любовью, а унываю и злюсь и спрашиваю себя: как же любовь победит это зло, разумея то зло, от которого я страдаю. И жду победы здесь в моей жизни и вижу, что нет -- любовь не победит то зло, от которого я страдаю, и я всё буду до смерти страдать от него. Точно так же, как говорят те люди, которые оставить преступников, злодеев, не запирать, не казнить их, что любовь не может победить этих злодеев. И они правы, но дело только в том, что любовь есть такое огромное в сравнении с обычными рассудочными делами действие, что последствия никогда не видны тому, кто его производит. Любовь не победит тех двух-трех злодеев, которых мы знаем, но победит тысячи, которых мы не знаем.
   Всё равно, как телеграфист, который бы не передавал депешу, потому что он не видит, как она выходит на той станции. Любовь действует почти всегда -- всегда даже -- с креста; так что тому, кто закрывает глаза уже, и которого жизнь вся мгновенье, очевидно, нельзя видеть действия силы вечной. Верить в любовь, истинно верить так, чтобы не изменять ей, значит верить в вечную жизнь. И вот я оказался тем телеграфистом, который не верит в то, что тот аппарат, к которому он приставлен, действовать которым научен, действует. И что хуже всего, я верил, пока не надо было работать. А как только надо было начать трудиться, я отказываюсь, говоря: я не вижу, как он действует, может быть, он и вовсе не действует. Значит, нет веры. Стыдно, Л. Н. Благодарю Тебя, Отец, за испытанье.
    
   16 июля 1897 г.
   1) Тип женщин (бывают такие и мужчины, но больше женщины), которые не могут видеть себя, у которых как будто шея не поворачивается, чтоб оглядеть себя. Они не то, что не хотят каяться, они не могут себя видеть. Они живут так, а не иначе потому, что так им кажется хорошо. И потому, если они что сделали, то потому, что это было хорошо. Такие люди страшны. А такие люди бывают умные, глупые, добрые, злые. Когда они глупые и злые, это ужасно.
   2) При низком нравственном уровне -- решительность суждений. Поступки всех лучших людей объясняются тем, что бы я сделал. Христос проповедовал из тщеславия, осуждал фарисеев из зависти и т. п.
   3) Второе условие искусства -- новизна. Для ребенка всё ново и потому много художественных впечатлений. Для нас же нова известная глубина чувства, та глубина, в которой человек достает свою отдельную от всех индивидуальность. Это для безразличного искусства. Для высшего же новизна только в религии, так как религия есть самое передовое мировоззрение.
   4) Когда бывает, что думал и забыл о чем думал, но помнишь и знаешь, какого характера были мысли: грустные, унылые, тяжелые, веселые, бодрые, помнишь даже ход: сначала шло грустно, а потом успокоилось и т. п., когда так вспоминаешь, то это совершенно то, что выражает музыка.
   5) Бог дал нам дух свой, любовь, разум, чтобы служить ему, а мы этот дух его употребляем на служение себе, употребляем топор на то, чтобы строгать топорище.
   6) Маша вышла замуж, а жалко ее, как жалко высоких кровей лошадь, на которой стали возить воду. Воду она повезет, а ее изорвали и сделали негодной. Что будет, не могу себе представить. Что-то уродливо неестественное, как из детей пирожки делать. Таня тоже нажила себе страдания. Миша мучается. В Пирогове тоже та же беда. Ужасно! Страсть, источник величайших бедствий, мы не то что утишаем, умеряем, а разжигаем всеми средствами, а потом жалуемся, что страдаем.
  
   17 июля 1897 г.
   Говорил о любви, о том, что мы безумно разжигаем эту страсть, а потом страдаем от ее преувеличения и эксесов.
  
   7 августа 1897 г.
   Часто говорю себе, что надо жить служа; но как вступаю в жизнь, так не то что забываю, а рассеиваюсь.
  
   9 августа 1897 г.
   1) Прислуга делает жизнь ложной и развратной: как только прислуга, так увеличиваешь потребности, усложняешь жизнь и делаешь ее тяжестью: из радости, когда делаешь сам, делаешь досады; а главное, отрекаешься от главного дела жизни, исполнения братства людей.
   2) Эстетическое и этическое -- два плеча одного рычага: насколько удлиняется и облегчается одна сторона, настолько укорачивается и тяжелеет другая сторона. Как только человек теряет нравственный смысл, так он делается особенно чувствителен к эстетическому.
   3) Люди знают двух Богов: одного, которого они хотят заставить служить себе, молитвами требуя от него исполнения своих желаний, и другого Бога такого, которому мы должны служить, к исполнению воли которого должны быть направленны все наши желания.
   4) Обычное явление, что старики любят путешествовать, уезжать далеко и переменять место. Не предвиденье ли это и готовность к последнему путешествию?
  
   15 августа 1897 г.
   1) Особенность женского характера та, что руководит жизнью только чувство, а разум только служит чувству. Даже не может понять того, чтобы чувство могло быть подчинено разуму. Но не только женщины, сколько мужчин есть таких, которые не слышат, не видят того, что неприятно, не видят так, как будто этого не существует.
   2) Когда люди не в силах отделаться от суеверий, продолжают отдавать дань ему и вместе с тем видят, что другие освободились, то они сердятся на этих освободившихся. За что же я страдаю, делаю глупости, а он свободен?
   3) Искусство, т. е. художники, вместо того, чтобы служить людям, эксплуатирует их.
   4) С тех пор, как я стал стар, я стал смешивать людей: например, детей: Сережу с Андреем, Мишу с Ильей, также я смешиваю чужих, принадлежащих или отмеченных в моем мозгу к одному типу. Так что я знаю не Андрея, Сережу, а знаю собирательное лицо, к которому принадлежат Андрей, Сережа.
   5) Мы так привыкли к мысли, что всё для нас, что земля моя, что когда приходится умирать, нас удивляет то, что моя земля, некоторая моя принадлежность, останется, а меня не будет. Тут главная ошибка в том, что земля кажется чем-то приобретенным, приложенным ко мне, тогда как это я приобретен землею, приложен к ней.
   6) Как хорошо бы было, если бы мы могли с тем же вниманием жить, делать дело жизни, главное, общение между людьми, с тем же вниманием, с которым мы играем в шахматы, читаем ноты и т. п.
  
   20 сентября 1897 г.
   Жизнь наша так устроена, что всякая наша забота о себе, употребление своего разума (духовных сил) на заботу о себе, приносит только несчастье. А между тем этот эгоизм нужен, чтобы жить отдельной жизнью. Это таинственная воля Его. Как только живешь для себя, так погибель, как вне себя, так спокойствие, радость и себе и другим.
  
   2 октября 1897 г.
   1) Нет большего подспорья для эгоистичной спокойной жизни, как занятие искусством для искусства. Деспот, злодей непременно должен любить искусство.
   2) Какая радостная, спокойная и вполне свободная могла бы быть жизнь, если вполне отдать себя Богу, т. е. во всех случаях жизни искать только одного: сделать то, чего Он хочет, сделать это в болезни, в оскорблении, в унижении, в страдании, во всех соблазнах и в смерти, которая тогда только перемена назначения. Слабость, неисполнение того, чего хочет Бог? Что ж тогда? Ничего: возвращение к сознанию того, что жизнь только в этом исполнении. Минуты слабости -- это промежутки между буквами жизни -- не жизнь.
   3) Всё дело в том, чтобы сделать усилие, то самое, что сказано в евангелии: "Царство Божие усилием берется..." Всё хорошее, всё настоящее, всякий истинный акт жизни совершается усилием: не делай усилий, живи по течению, и ты не живешь. А между тем церковное учение проповедует, что усилие -- грех, что это гордость, надежда на свои силы. Светское учение говорит то же самое: "Усилие над собой бесполезно, всё делает организация, среда". Какое заблуждение! Усилие важнее всего. Всякое маленькое усилие: победить лень, жадность, похоть, гнев, уныние -- это важнейшее из важного, это проявление Бога в жизни, это карма, расширение своего я.
   5) Когда люди восхищаются Шекспиром, Бетховеном, они восхищаются своими мыслями, мечтами, вызываемыми Шекспиром, Бетховеном. Как влюбленные любят не предмет, а то, что он вызывает в них. В таком восхищении нет настоящей реальности искусства, но зато есть полная беспредельность.
   6) Только тогда можно понять и почувствовать Бога, когда ясно понял нереальность всего матерьяльного.
   7) В первый раз ясно почувствовал Бога, то, что он есть и я в нем. Что только и есть, что я в нем: в нем и как ограниченное в неограниченном, в нем и как окруженный существами, в которых Он.
   8) Не знаю отчего, нет у меня того религиозного чувства, которое было, когда прежде писал дневник ни для кого. То, что его читали и могут читать, губит это чувство. А чувство было драгоценное и помогавшее мне в жизни. Начну сначала с нынешнего 14 числа писать опять по-прежнему так, чтобы никто не читал при моей жизни.
   9) Человеку, не умеющему каяться, нет спасенья от своих грехов. Если ему и укажут его грехи, то он только рассердится на тех, которые их укажут ему, и только прибавит новый грех.
   10) Все попытки жизни на земле и кормления себя своим трудом были неудачны и не могут не быть неудачны в России, потому что для того, чтобы человеку нашего воспитания кормиться своим трудом, надо конкурировать с мужиком, он устанавливает цены, сбивает их своим предложением. А он поколениями воспитан к суровой жизни и упорной работе, а мы поколениями воспитаны к роскошной жизни и праздной лени. Из этого не следует, что не надо стараться кормиться своим трудом, но только то, что нельзя ожидать осуществления этого в первом поколении.
   11) Все бедствия, порождаемые половыми отношениями, влюбленностями, происходят только от того, что мы смешиваем плотскую похоть с духовной жизнью, с -- страшно сказать -- любовью; употребляем наш разум не на то, чтобы осудить и определить эту страсть, а на то, чтобы разукрасить ее павлиньими перьями духовности. Вот где les extrЙmes se touchent. Приписывать все влечения между полами половой похоти кажется очень матерьяльным, а напротив -- это самое духовное отношение: выделить из области духовной всё, что не принадлежит ей, чтобы мочь высоко ценить ее.
   12) Всё, что я знаю, есть произведение моих чувств. Чувства мои указывают мне мои пределы, соприкасающиеся с пределами других существ. Это ощущение или познание пределов мы сознаем и не можем сознавать иначе, как материей; в этой же материи мы видим или только материю или существа, так же, как и мы, ограниченные пределами. Существа близкие нам по размерам -- от слона до козявки мы познаем, познаем их пределы. Существа же далекие от нас по размерам, как атомы и как звезды, мы признаем одной материей. Но кроме этих двух родов существ, которых мы познаем нашими чувствами, мы неизбежно должны признать еще другие существа (не духовные существа, каковы мы, то само собой), не познаваемые нашими чувствами, но которые матерьяльны, т. е. тоже составляют пределы. Такие существа: атомы, эфир. Присутствие этих существ, допущение которых требуется нашим разумом, несомненно доказывает то, что наши чувства дают нам только одностороннее и очень ограниченное познание о других существах и о внешнем мире. Так что можно себе представить такие существа, одаренные такими чувствами (sens), что для них эфир дает такую же реальность, как наша материя.
   13) Если бы помнить всегда, что язык нам дан для передачи мыслей, способность же мыслить дана для познания Бога и его закона любви, и что поэтому говорить можно только тогда, когда имеешь сказать что-либо доброе. А пока не можешь сказать доброго, не можешь удержать недоброго -- молчи, хоть всю жизнь.
   14) Как только неприятное чувство к человеку, так значит ты чего-то не знаешь, а тебе нужно узнать; нужно узнать мотивы того поступка, который неприятен тебе. А как только ясно понял мотивы, то сердиться можно так же мало, как на падающий камень.
   15) Сердишься на женщину, что она не понимает, или понимает, но не делает того, что ей говорит разум. Она не может этого делать. Как магнит действует на железо и не действует на дерево, так и выводы разума для нее не обязательны, не двигательны. Для нее обязательно чувство и выводы разума только тогда, когда они передаются авторитетом, т. е. чувством желания не отстать от других. Так что она не поверит и не последует очевидному требованию разума, если оно не подтверждено авторитетом, а поверит и последует величайшей нелепости, если только это все делают. Она не может иначе. А мы сердимся. Много и мужчин есть таких, женоподобных.
   16) Служить надо другим, а не себе, уже только потому, что в служении другим есть предел и потому тут можно поступать разумно -- построить дом неимущему, купить корову, одежду, а в служении себе нет предела -- чем больше служишь, тем хуже.
   17) Время есть только для тела, оно есть отношение существ с различными видимыми нами пределами к существам, пределов которых мы не видим, к движению солнца, луны, земли, к движению песка в песочных часах. И потому время есть для того, что мы называем телом, для того, что имеет пределы; для того же, что не имеет пределов, для духовного -- нет времени. От этого помнишь только те времена, в которые жил духовно.
   18) Мы страдаем от себя, от требований своего я и все знаем, что одно средство не страдать от этого я в том, чтобы забыть его, и мы ищем забвения в рассеяниях, занятии искусством, наукой, в вине, куреньи; и забвенья настоящего нет, а Богом устроено так, что только одно есть настоящее забвение, верное и всегда под руками -- это забота о других, служение другим. А я забыл это и живу страшной эгоистической жизнью, и от этого мне дурно.
   19) Ехал мимо закут. Вспомнил ночи, которые я проводил там, и молодость и красоту Дуняши (я никогда не был в связи с нею), сильное женское тело ее. Где оно? Уж давно одни кости. Что такое эти кости? Какое их отношение к Дуняше. Было время, когда эти кости составляли часть того отдельного существа, которое была Дуняша. Но потом это существо переменило центр и то, что было Дуняшей, стало частью другого огромного по величине своей, недоступного мне существа, которое я называю землею. Мы не знаем жизни земли и потому считаем ее мертвой, так же, как живущее один час насекомое считает мертвым мое тело, потому что не видит его движения.
   20) Пространство есть отношение между собой различных предельных существ. Оно есть. Время же есть только отношение движения живых существ между собой и движения вещества, считаемого нами мертвым.
   21) Ужаснее всего: пьянства, вина, игры, корысти, политики, искусства -- влюбленья. С такими людьми нельзя говорить, пока они не выспались. Страшно.
  
   16 октября 1897 г.
   Много у меня записано соображений, правил, которые если помнить, то будет хорошо жить. Да, правил слишком много, и все помнить всегда нельзя. То же, что с подделкой под искусство. Правил слишком много, и все помнить нельзя. Надо, чтобы шло изнутри, руководилось бы чувством. Так же и в жизни. Если только проникнут чувством, живешь в Боге, то не отступишь ни от одного правила и сделаешь больше того, что в правилах. Вот в этом-то состоянии быть всегда. А нынче как раз был в самом дурном: всё сердило. Что такое? Как объяснить себе это состояние?
   Представилось такое объяснение: душа, духовная сущность может жить в своем центре или в своих пределах. Живя в себе, она не сознает пределов. Живя в периферии, она беспрестанно болезненно чувствует пределы. Спасенье от такого состояния: признание иллюзорности матерьяльного мира -- отдалиться от пределов, собраться в себя.
  
   17 октября 1897 г.
   Корень всего зла и всех страданий не столько незнание, сколько ложное знание -- обман. Воззвание должно кончаться призывом содействия всех к уничтожению обмана.
  
   21 октября 1897 г.
   Оставшись один после занятий, спрашивал себя, что мне делать, и, не имея никакого личного желания (кроме телесных потребностей, поднимающихся, только когда есть, спать хочется), так ясно почувствовал радость сознания воли Бога, что мне ничего не нужно и не хочется, как делать то, что Он хочет. Чувство это возникло вследствие вопроса, который я сам себе задал, оставшись один в тишине: кто я? зачем я? И так ясно ответилось само собой: кто и что бы я ни был, я кем-то послан, что-то делать. Ну и давай это делать! И так радостно, хорошо почувствовал свое слияние с волей Бога. Это второе мое живое чувство Бога. То я почувствовал прямо любовь к Богу. Теперь не могу вспомнить, как это было, помню только, что было это радостное чувство. О, какое счастье -- уединение!
  
   22 октября 1897 г.
   В детстве, юности чувства (sens) очень определенны, пределы твердые. Чем дольше живешь, тем больше и больше стираются эти пределы -- чувства тупеют, устанавливается другое отношение к миру.
  
   10 ноября 1897 г.
   1) Положение людей, одурманенных ложной религией -- всё равно, как в жмурках: завяжут глаза, да еще возьмут под мышки, да закрутят. А потом пустят. И всех. Без этого не пускают.
   2) Самое обыкновенное суждение о христианстве, особенно у новых ничшеанских рассудителей, что христианство -- это отречение от своего достоинства, слабость, покорность. Как раз напротив: истинное христианство прежде всего требует высшее сознание своего достоинства, страшную силу и непоколебимость. Как раз напротив, поклонники силы должны подличать перед силой.
   3) Шел по деревне, заглядывал в окна. Везде бедность и невежество, и думал о рабстве прежнем. Прежде видна была причина, видна была цепь, которая привязывала, а теперь не цепь, а в Европе волоски, но их так же много, как и тех, которыми связали Гюливера. У нас еще видны веревки, ну бичевки, а там волоски, но держат так, что великану-народу двинуться нельзя. Одно спасенье: не ложиться, не засыпать. Обман так силен и так ловок, что часто видишь, как те самые, которых высасывают и губят -- с страстью защищают этих высасывателей и набрасываются на тех, кто против них. У нас царь.
  
   14 ноября 1897 г.
   1) Читал о действиях англичан в Африке. Всё это ужасно. Но -- пришло в голову -- может быть, это неизбежно нужно для того, чтобы к этим народам проникло просвещенье. Сначала задумался и подумал, что это так надо. Какой вздор. Почему же людям, живущим христианской жизнью, не пойти просто, как Миклуха-Маклай, жить к ним, а нужно торговать, спаивать, убивать. Говорят, если бы люди жили по-христиански, им бы делать нечего было. Вот дело. И дело огромное -- пока Евангелие проповедуется всей твари.
   2) Наука, потеряв религиозную основу, стала изучать пустяки, главное, перестала изучать важное. С тех пор и составилась теория опытной науки, Бекон.
   3) Думал в pendant к Хаджи-Мурату написать другого русского разбойника Григория Николаева, чтоб он видел всю незаконность жизни богатых, жил бы яблочным сторожем в богатой усадьбе с lawn tennis'oм.
   4) Я нынче в очень дурном духе и мне трудно помнить, представить себе себя, каким я бываю в хорошем духе. А это непременно нужно, чтоб не отчаиваться и не делать дурного -- будучи в дурном -- воздерживаться от всякой деятельности. Разве не то же самое в жизни? Надо не верить, что я такой дрянной, каким я себя чувствую, а сделать усилие вспомнить, какой я там, какой я в духе, и жить в меру того воспоминаемого я или вовсе не жить -- воздерживаться.
   5) Toute rИunion d'hommes est toujours infИrieure aux ИlИments qui la component. Это оттого, что они соединены уставом. В своем естественном соединении, как Бог их соединил, они не только не ниже, но в много раз выше.
  
   15 ноября 1897 г.
   Любовь хороша только тогда, когда не сознаешь её. А стоит сознать, да еще порадоваться на свою любовь, и конец ей.
  
   17 ноября 1897 г.
   1) Моя жизнь -- мое сознание моей личности всё слабеет и слабеет, будет еще слабее и кончится маразмом и совершенным прекращением сознания личности. В это же время, совершенно одновременно и равномерно с уничтожением личности, начинает жить и всё сильнее и сильнее живет то, что сделала моя жизнь, последствия моей мысли, чувства; живет в других людях, даже в животных, в мертвой материи. Так и хочется сказать, что это и будет жить после меня. Но всё это лишено сознания и потому я не могу сказать, что это живет. Но кто же сказал, что это лишено сознания? Почему я не могу предположить, что это всё объединится новым сознанием, которое я справедливо могу назвать моим сознанием, потому что оно всё составится из моего? Почему не может это другое, новое существо жить вместе с теми существами, которые теперь живут? Почему не предположить, что мы все -- частицы сознания других, высших существ, таких, какими мы будем. "У отца моего обители многи суть", не в том смысле, что места разные есть, а в том, что сознания личности разные: одни включаются, переплетаются с другими. Ведь весь мир, какой я знаю с его пространствам, временем, есть произведение моей личности, моего сознания. Как только другая личность, другое сознание, так совсем другой мир, элементы которого составляют наши личности. Как в ребенке, во мне понемногу зарождалось сознание (которое сделало и то, что я себя ребенком, зародышем даже, вижу отдельным существом), так оно зарождаться будет и теперь, уже зарождается в последствиях моей жизни, в будущем моем я после моей смерти. Церковь есть тело Христово. Да, Христос теперь в своем новом сознании живет жизнью всех живых и умерших и будущих членов церкви. Так же будет жить и каждый из нас своею церковью. И у самого ничтожного будет своя ничтожная и может быть плохая церковь, но церковь, составляющая новое тело его. Но как? Вот этого-то мы не можем представить себе, потому что ничего не можем представить себе вне нашего сознания. И не обители, а сознания многи суть. Но тут последний, самый страшный неразрешимый вопрос: зачем это? Зачем это движение. Эти переходы из одних низших, более частных сознании в более общие -- высшие? Зачем? Это тайна, которую мы не можем знать. В этом-то и нужен Бог и вера в Него. Только Он знает это и надо верить, что это так надо.
   2) Думал о прелести -- именно прелести -- зарождающейся любви, когда на фоне веселых, приятных, милых отношений начинает вдруг блестеть эта звездочка. Это вроде того, как пахнувший вдруг запах липы или начинающая падать тень от месяца. Еще нет полного цвета, нет ясной тени и света, но есть радость и страх нового, обаятельного. Хорошо это, но только тогда, когда в первый и последний раз.
   3) Еще думал о той иллюзии, которой все подвержены, а особенно люди, деятельность которых отражается на других, иллюзия, состоящая в том, что, привыкнув видеть действие своих поступков на других, этим воздействием на других поверяешь верность своих поступков.
   4) Для гипнотизации нужна вера в важность того, что внушается (гипнотизация всех художественных обманов). Для веры же нужно невежество и воспитание доверия.
  
   20 ноября 1897 г.
   Думал о том моем старинном тройном рецепте против горя и обиды:
   1) подумать о том, как это будет неважно через 10, 20 лет, как теперь стало неважно то, что мучало 10, 20 лет тому назад;
   2) вспомнить, что сам делал, вспомнить такие дела, которые не лучше тех, которые тебя огорчают.
   3) Подумать о том, в сто раз худшем, что могло бы быть. Можно прибавить к этому еще то, чтобы вдуматься в положение, в душу огорчающего тебя человека, понять, что он не может поступать иначе. Tout comprendre c'est tout pardonner. Важнее же и сильнее и несомненнее всего этого -- это то, чтобы сказать себе: не моя воля да будет, но Твоя и не так, как я хочу, а как Ты хочешь, и не то, что я хочу, а то, что Ты хочешь. Мое же дело в тех условиях, в которые Ты поставил меня, иполнять Твою волю. Помнить, что когда трудно, то это самое и есть то, что задано мне, это и есть тот случай, который не повторится, в котором ты можешь иметь счастье сделать то, что Он хочет.
  
   21 ноября 1897 г.
   1) Думал о смерти. Как странно, что не хочется умирать, хотя ничто не держит, и вспомнил об узниках, которые так обживутся в своих тюрьмах, что им не хочется и даже боятся покидать их для свободы. Так и мы обжились в своей тюрьме этой жизни и боимся свободы.
   2) Мы посланы сюда делать дело Божие. Как хороша в этом смысле притча о слугах, в отсутствие своего хозяина, вместо того, чтобы делать дело его, расхищающих его имущество.
   3) Когда сердишься, не любишь кого-нибудь, знай, что это не ты, а что это сон, кошмар -- самый ужасный кошмар. Как останавливаются косить, чтоб не портить травы. Так и тут. Надо лечиться.
   4) Розанов рассуждает о Меньшикове и подтрунивает над ним. Как... забыл, подтрунивал над Николинькой, а он молчал и весело мне улыбался. Как это всегда трогательно.
  
   24 ноября 1897 г.
   1) Странная судьба: с отрочества начинаются тревоги, страсти, и думается: женишься и пройдет. У меня и прошло, и был длинный период -- лет 18 -- спокойствия. Потом стремление изменить жизнь и отпор обратный. Борьба, страдания и, наконец, как будто, гавань и отдых. Не тут-то было. Самое тяжелое начинается и продолжается и, должно быть, проводит в смерть. Это -- смерть того или другого при теперешних условиях страшнее всего.
   2) Легко бы было кротко, терпеливо, с состраданием относиться к заблуждающимся людям, если бы эти люди не рассуждали и не рассуждали похоже на правду. Надо как-нибудь ответить на эти рассуждения, и тут-то не выдержишь.
   3) Всякий из нас в таком положении, что хочешь не хочешь, надо делать, работать. Каждый всегда на топчаке. Вопрос только в том, на какой стать топчак.
  
   25 ноября 1897 г.
   1) Нам всегда кажется, что нас любят за то, что мы хороши. А не догадываемся, что любят нас от того, что хороши те, кто нас любит. Заметить это можно, если послушать то, что говорит тот жалкий и отвратительный и тщеславный человек, которого вы с великим усилием над собой пожалели: он говорит, что он так хорош, что вы и не могли поступить иначе. То же и когда тебя любят.
   2) Раки любят, чтобы их варили живыми. Это не шутка. Как часто слышишь, да и сам говорил или говоришь то же. Человек имеет свойство не видать страданий, которые он не хочет видеть. А он не хочет видеть страданий, причиняемых им самим. Как часто я слышал про кучеров, которые дожидают, про поваров, лакеев, мужиков в их работе -- "им очень весело". Раки любят, чтоб их варили живыми.
  
   28 ноября 1897 г.
   1) Часто, бывало, говоришь с человеком, и вдруг у него делается ласковое радостное лицо, и он начинает говорить с вами так, что кажется он сообщит вам нечто самое радостное для вас: оказывается, он говорит о себе. Захарьин о своей операции, Машенька о свидании с отцом Амвросием и его словах. Когда человек говорит об очень близком ему, он забывает, что другой не он. Если люди не говорят об отвлеченном или духовном, они непременно каждый говорит о себе. И это ужасно скучно.
   2) Мечешься, бьешься, всё от того, что хочешь плыть по своему направлению. А рядом не переставая, и от всякого близко, течет божественный, бесконечный поток любви всё в одном и том же вечном направлении. Когда измучаешься хорошенько в попытках сделать что-то для себя, спасти, обеспечить себя, оставь все свои направления, бросься в этот поток, и он понесет тебя, и ты почувствуешь, что нет преград, что ты спокоен навеки и свободен и блажен.
   3) Только бы себя не любить, себя, своего Л. Н., и будешь любить и Бога и людей. Ты зажжен и не можешь не гореть, а горя, будешь зажигать других и сливаться с другим огнем. Себя любить значит жалеть свою свечу и тушить огонь.
   4) Если человек говорит очевидную неправду, или брань на тебя, то ведь он это делает не от радости. И то и другое очень тяжело. Если он это делает, то очевидно ему нельзя иначе, и он делает это, страдая. А ты вместо того, чтобы жалеть, сердишься на него. Напротив, надо постараться помочь ему.
   5) Трагизм человека умиленного, желающего только добра, когда он в этом состоянии, за это свое состояние, которое он не может не считать хорошим, встречает шипящую злобу и ненависть людей.
  
   2 декабря 1897 г.
   1) Мне было очень тяжело от страха раздражения и тяжелых столкновений, и я молился Богу: молился, почти не ожидая помощи, но все-таки молился. Господи, помоги мне выйти из этого. Избавь меня. Я так молился. Потом встал и прошел до конца комнаты и вдруг спросил себя: да не уступить ли мне? Разумеется, уступить. И Бог помог -- Бог, который во мне, и стало легко и твердо. Вступил в тот божественный поток, который тут, возле нас, всегда течет и которому мы всегда можем отдаться, когда нам дурно.
   2) Разговаривал с Душаном. Он сказал, что так как он невольно стал моим представителем в Венгрии, то как ему поступать? Я рад был случаю сказать ему и уяснить себе, что говорить о толстовстве, искать моего руководительства, спрашивать моего решения вопросов -- большая и грубая ошибка. Никакого толстовства и моего учения не было и нет, есть одно вечное, всеобщее, всемирное учение истины, для меня, для нас особенно ясно выраженное в евангелиях. Учение это призывает человека к признанию своей сыновности Богу и потому своей свободы или рабства (как хотите назовите); свободы от влияний мира и рабства Богу, воле Его. И как только человек понял это учение, он свободно вступает в непосредственное общение с Богом и спрашивать ему уже нечего и не у кого. Это похоже на плавание человека по реке с огромным разливом. Пока человек не в серединном потоке, а в разливе, ему нужно самому плыть, грести, и тут он может руководиться направлением плавания других людей. Тут и я мог руководить людей, сам приплывая к потоку. Но как только мы вступили в поток, так нет и не может быть руководителя. Все мы несомы силою течения, все в одном направлении, и те, кто были назади, могут быть впереди. Если человек спрашивает, куда ему плыть, то это доказывает только то, что он еще не вступил в поток и то, что тот, у кого он спрашивает, плохой руководитель, если он не умел довести его до того потока, т. е. до того состояния, в котором уже нельзя, потому что бессмысленно, спрашивать. Как спрашивать: куда плыть, когда поток с неотразимой силой влечет меня по радостному для меня направлению? Люди, которые подчиняются одному руководителю, верят ему и слушают его, несомненно бродят впотьмах вместе с своим руководителем.
   3 декабря 1897 г.
   Моя работа над Искусством многое уяснила мне. Если Бог велит мне писать художественные вещи -- они будут совсем другие. И писать их будет и легче и труднее. Посмотрим.
  
   11 декабря 1897 г.
   Выяснилось положение Грота: он -- душевно больной, как все люди-нехристиане.
  
   13 декабря 1897 г.
   1) Физическая связь с случайным супругом есть одно из установленных Богом средств для распространения его истины: для испытания, укрепления сильнейшего и для просвещения слабейшего.
   2) Людям, исповедующим сыновность Бога, не радоваться жизни, тосковать есть ужасный грех -- ошибка. Если понял, что цель жизни есть деятельность для Бога без своих целей, то ничто не может ни помешать этой деятельности, ни задержать ее. Главное же, жизнь волей неволей идет вперед к лучшему: и своя жизнь и жизнь мира. Как же не радоваться этому движению? Надо только помнить, что жизнь есть движение.
  
   14 декабря 1897 г.
   Мы тяготимся болезнью, а болезнь есть необходимое благое условие жизни. Только она одна (пожалуй не одна, но одна из главных и всем общих условий) готовит нас к смерти, т. е. переходу в другую жизнь. Потому-то она и послана всем, и детям, и взрослым, и старикам, потому что все во всех возрастах умирают. А мы тяготимся ею. То, что мы тяготимся болезнями, показывает только то, что мы живем не так, как должно и этой временной и вместе и вечной, а живем только одной временной жизнью. Болезнь есть приготовление к переходу. И потому роптать на болезнь всё равно, как роптать на холод, дожди. Надо пользоваться ими, а не роптать. И только те, кто живет играючи, досадуют на дождь, а кто живет серьезно, тот радуется. Так и болезнь. Мало того: не только болезнь, но дурное расположение духа, разочарование, горести. Всё это помогает отлеплению от мирского и облегчает переход в новую жизнь.
  
   17 декабря 1897 г.
   Надо совершенствоваться в любви, в чем никто помешать не может и что очень интересно. Любовь же не в исключительных привязанностях, а в добром, не злом отношении ко всякому живому существу.
  
   21 декабря 1897 г.
   Сейчас прочел рассказ Чехова На подводе. Превосходно по изобразительности, но риторика, как только он хочет придать смысл рассказу. Удивительно прояснилось у меня в голове благодаря книге "Об искусстве".
  
   29 декабря 1897 г.
   1) Говорят обыкновенно, что христианское учение (истинное Христово, а не церковное) разрушает всякое единение, что это есть "индивидуализм", разъединяющий. Как это лживо! Христианство только потому и проповедует спасение личное, "индивидуализм", как они говорят, что это личное спасение необходимо, доступно, радостно всем и потому неизбежно соединяет людей, не механически: давлением насилия извне, или перемешиванием "культурой", а химически, внутренним неразрывным единением.
   2) Иногда жалуешься на то, что не любят твою душу, а любят или не любят тело и сердишься на них, осуждаешь; а не видишь того, что они не могут: для них твоя душа, самое святое святых твоей души, то, что ты знаешь, одно есть, одно действует -- есть ничто, потому что невидимо, как химические лучи спектра.
   3) Есть люди (преимущественно женщины), для которых слово есть только средство достижения цели и совершенно свободно от основного своего значения -- быть выражением действительности. Люди эти бывают страшно сильны. Их преимущество подобно тому, которой имел бы человек, который в фехтовании снял бы шишечки с рапир. Противники его связаны условиями того, чтобы... Нет хорошего сравнения. Лучше всего: подобно игроку в карты -- шулеру. Примеры этого такие. Человеку хочется, положим, украсть, он берет чужие деньги и рассказывает, что ему поручили взять их, просили об этом, и верит, что его просили. И доказательство несправедливости своего показания оправдывает новой ложью. Он убивает. Убитый так страдал, что умолял убить себя. Ему хочется делать какую-нибудь гадость или глупость, ну перевернуть всю мебель кверху ногами или распутничать. И он подробно объясняет, как признано докторами, что это необходимо делать периодически и т. п. И он сам себя уверяет, что это так. Когда же оказывается, что это не так, он не слушает, приводит свои доводы и потом тотчас же забывает и свои и чужие доводы. Люди эти страшны -- ужасны.
   4) Спириты говорят, что после смерти души людей живут и общаются с ними. Верно говорил, помню, Соловьев-отец, что это верованье церкви о святых, об их заступничестве и о молитвах к ним. Евгений Иванович так же верно говорит, что как пашковство есть выделение одного догмата искупления и приурочивание всего к нему, так спиритизм есть выделение догмата святых и приурочивание всего к нему.
   5) Я же говорю об этом догмате о душе следующее: душой мы называем Божественное -- духовное, ограниченное в нас нашим телом. Только тело ограничивает это Божественное -- духовное. И это-то ограничение и дает ему форму, как сосуд дает форму жидкости или газу, заключенному в нем. И мы знаем только эту форму. Разбей сосуд, и заключенное в нем перестает иметь ту форму, которую имело, и разливается, разносится, соединяется ли с другими веществами, получает ли новую форму? мы этого ничего не знаем, но знаем наверное то, что оно теряет ту форму, которую оно имело в своем ограничении, потому что то, что ограничивало, разрушилось. То же и с душой. Душа после смерти перестает быть душою и, оставаясь духом -- божественной сущностью, становится чем-то другим, таким, о чем мы судить не можем.
   6) Разговор с Трубецким. Какой жалкий юноша. Всё понимающий и вместе с тем ничего не умеющий поставить на настоящее место и потому живущий в невообразимой путанице.
  
   1898
  
  
   1 января 1898 г.
   1) Письмо от редактора "The adult" о свободной любви. Если бы было время, хотелось бы написать об этом предмете. Должно быть и напишу. Главное показать, что всё дело в выгораживаньи для себя возможности наибольшего наслаждения без думы о последствиях. Кроме того они проповедуют то, что уже есть и очень дурно. И почему отсутствие внешней restraint поправит всё дело. Я, разумеется, против всякой регламентации и за полную свободу, но только идеал есть целомудрие, а не наслаждение.
   2) Все мы думаем, что наша обязанность, призвание, это делать разные дела: воспитать детей, нажить состояние, написать книгу, открыть закон в науке и т. п., а дело у всех нас только одно: делать свою жизнь, сделать так, чтобы жизнь была цельным, разумным, хорошим делом. И делом не перед людьми, оставив по себе память доброй жизни, а делом перед Богом: представить ему себя, свою душу, лучше, чем она была, ближе к Нему, покорнее Ему, согласнее с Ним. Думать так -- главное чувствовать так, очень трудно. Всё сбиваешься на славу людскую, но это можно и должно.
  
   4 января 1898 г.
   1) Вчера Стасов и Римский-Корсаков, кофе, глупый разговор об искусстве. Когда я буду исполнять то, что много баить -- не подобаить?
   2) Жизнь всякая бессмысленна, исключая той, которая имеет целью служение Богу, служение совершению недоступного нам дела Божия.
  
   13 января 1898 г.
   1) Организация, всякая организация, освобождающая от каких-либо человеческих, личных, нравственных обязанностей. Всё зло мира от этого. Засекают, развращают, одуряют людей и никто не виноват.
   2) Каждый из нас -- это свет, божественная сущность, любовь, сын Божий, заключенный в тело, в пределы, в цветной фонарь, который мы же разрисовывали нашими страстями, привычками, так что всё, что мы видим, мы видим только через этот фонарь. Подняться, чтобы видеть через него, нельзя -- наверху такое же стекло, сквозь которое и Бога мы видим, сквозь нами же разрисованное стекло. Одно, что мы можем -- это не смотреть сквозь стекла, а сосредоточиться в себе, сознавать свой свет и разжигать его. И это одно спасенье от обманов жизни, от страданий, соблазнов. И это радостно и всегда возможно.
   3) Сновидения -- это не что иное, как смотрение не на мир сквозь стекла, а только на стекла и переплетение этих разных рисунков стекол. Во сне видишь только стекла, наяву -- мир сквозь стекла.
   4) Женщина может, любя мужчину, видеть в нем достоинства, которых нет, но будучи равнодушной, она не может видеть достоинства мужчины иначе, как через мнение других.
   5) Христиане стремятся к соединению и соединяются между собой и с другими людьми христианским орудием единения: смиреннием -- любовью. Но есть люди, которые не знают этого средства соединения, не верят в него и стараются соединиться (все люди стараются соединиться) другими, внешними средствами насилия, угрозы. Нельзя требовать от этих людей, не знающих, не могущих понять христианского средства соединения, чтобы они не пользовались своим средством; но совершенно несправедливо и неразумно, когда эти нехристианские люди навязывают это свое низшее средство единения людей знающим и пользующимся высшим. Говорят: вы, христиане, пользуетесь нашим средством: если вас не ограбили, не убили, то это благодаря нам. На это христиане отвечают, что им не нужно (как оно действительно и есть для христиан) всё то, что даст им насилие. И потому, если и законно то, что люди, не знающие высшего средства единения, пользуются низшим, незаконно то, что они на свое низшее средство смотрят как на всеобщее, единственное и хотят принуждать к употреблению тех, кому оно не может быть нужно.
   Главный шаг, который предстоит теперь человечеству, состоит в том, чтобы люди не только признали и допустили средство христианского единения, но признали то, что оно есть высшее, то, к которому стремится и к которому неизбежно придет всё человечество.
   6) Когда бываешь полон энергии, то живешь и должен жить для этого мира; когда же болеешь, то умираешь, т. е. начинаешь жить для того, послесмертного мира. Так что в том и в другом фазисе есть работа. Когда болеешь, умираешь, то сосредоточивайся в себе, думай о смерти и жизни за смертью; а не тоскуй об этой. Оба процесса нормальны, и в обоих есть свойственная состоянию работа.
  
   19 января 1898 г.
   1) Всё неприятное есть только Ermanung тому, чтобы подвигаться вперед к совершенству.
   2) Помоги, Отец. Приди и вселися в меня. Ты уже вселен, Ты уже я. Мое дело только сознать Тебя.
  
   3 Февраля 1898 г.
   1) В минуты уныния хочется просить помощи у Бога. И можно просить. Но только такой помощи, которая бы помогла мне и не помешала бы никому другому. И такая помощь есть только одна: любовь. Всякая другая -- матерьяльная помощь не только может, но должна стать в разрез с матерьяльным благом других. Только одна любовь -- увеличение в себе любви -- удовлетворяет всему, что можешь желать, и не становится в разрез с благом других. "Приди и вселися в ны".
   2) Женщины употребляют слова не для выражения своих мыслей, а для достижения своих целей. Такой же смысл они ищут и в словах других. И от этого они так навыворот часто понимают людей. И это очень неприятно.
   3) Смысл жизни только один: самосовершенствование -- улучшать свою душу. "Будьте совершенны, как Отец ваш небесный".
   Когда тяжело, когда мучает что, вспомни, что в этом только твоя жизнь, и сейчас станет легко. И радостно. Как радуется богач, собирая свое богатство, так радуешься и ты, если только положил в этом одном жизнь. А для достижения этого преград нет. Всё, что кажется горем, преградой в жизни мирской -- ступень, сама подставляющаяся тебе под ноги, чтобы ты поднялся.
   4) Если есть в тебе силы деятельности, то пусть она будет любовная; если нет сил и ты слаб, то слабость твоя пусть будет любовная.
   5) Неорганическое есть только то, жизнь чего мы не можем понять. Для блохи неорганическое есть мой ноготь. Точно так же и зло есть непонятое добро.
   6) Служить Богу и людям. Но как? Чем? Может быть, нет этой возможности. Неправда. Эта возможность всегда дана тебе -- делаться лучше.
   7) Человек посланник, как и сказал Христос, именно посланник, которому важно только исполнить данное ему поручение и всё равно, что о нем думают. Пускай думают дурно -- иногда это нужно -- только бы поручение было исполнено.
   8) Одно из самых обычных заблуждений состоит в том, чтобы считать людей добрыми, злыми, глупыми, умными. Человек течет и в нем есть все возможности: был глуп, стал умен, был зол, стал добр и наоборот. В этом величие человека. И от этого нельзя судить человека. Какого? Ты осудил, а он уже другой. Нельзя и сказать: не люблю. Ты сказал, а оно другое.
   9) Говорят про царя, что не виноват он, а его окружающее -- неправда -- он один причиной всего. Жалеть его можно и должно, но нужно знать, где причина.
   10) То, что цель жизни есть самосовершенствование, совершенствование бессмертной души есть единственная цель жизни человека, уже справедливо потому, что всякая другая цель, в виду смерти -- бессмысленна.
   11) Если человек обсуживает последствия своего поступка, то мотивы поступка нерелигиозные.
   12) На коленях перевернулся от тяжести разрезной нож, и мне показалось, что это живое, и я вздрогнул. Отчего? Оттого, что ко всему живому есть обязательства, и я испугался, что я не исполнил их, раздавил живое существо.
   13) Сила в рабочем народе. Если он несет свое угнетение, то только потому, что он загипнотизирован. Вот в этом-то всё дело -- уничтожить этот гипноз.
   14) Нельзя не желать того, чтобы знали и одобряли наши поступки. Тем, у кого нет Бога, надо, чтобы знали и одобряли их поступки. У того, у кого есть Бог, достаточно, чтобы Он знал. На этом можно проверить, есть ли у человека Бог.
  
   5 февраля 1898 г.
   1) Как нелеп довод врагов нравственного совершенствования о том, что человек, истинно самоотверженный, пожертвует своим совершенством для блага других, т. е. что человек готов стать дурным, чтобы поступать хорошо. Если разуметь под этим то, что человек готов перед людьми прослыть дурным, только бы исполнить требования своей совести, а не служить известному делу или даже людям. Служение делу и людям может иногда совпадать, а может и не совпадать с требованиями совести. Это частный случай.
   2) Сомневаться в том, что источник всех зол есть ложное религиозное учение, может только человек, не думающий о причинах житейских общественных явлений. Причины всех этих явлений -- мысли людей. Как же могут не иметь огромного влияния на общественное устройство ложные мысли? Людям некоторым хорошо в ложном устройстве, основанном на ложных мыслях; понятно, что они поддерживают ложные мысли, ложное религиозное учение.
   3) Не могу писать и тоскую и принуждаю себя. Как глупо! Точно жизнь в писаньи. Она даже не во внешней деятельности, и Не как я хочу, а как Ты хочешь. Еще полнее и значительнее без писанья. Вот я учусь жить без писанья.
   4) Совершенствоваться не значит готовиться к будущей жизни (это мы так говорим для удобства, простоты речи), а совершенствоваться значит приближаться к той основе жизни, для которой нет времени, а потому и нет смерти, т. е. всё более и более переносить свое Я из жизни телесной в жизнь духовную.
   5) Евгений Иванович рассказывал про Анну Шарапову. Она спокойна только когда заняты ею. Всякое занятие посторонним ей неинтересно. Всякое же занятие другими людьми оскорбляет ее. Ей кажется, что она поддерживает жизнь всех близких, что без неё все бы пропали. При малейшем укоре, она оскорбляет всех. И через 10 минут забывает и ни малейшего раскаяния. Это крайняя степень эгоизма и сумасшествия, но есть много градаций, приближающихся к этому. В сущности, думать, что я живу для себя, для своего наслаждения, славы, есть полное сумасшествие потенциальное. Нельзя не жить для себя, нельзя не защититься при нападении, не броситься на пищу, когда голоден, но думать, что в этом жизнь, и ту самую мысль, которая дана для того, чтобы увидать невозможность такой жизни, употреблять на усиление такой отдельной жизни, есть полное сумасшествие.
   6) Жена приходит к мужу и ласково, умно говорит, как прежде не говорила. Муж тронут. А это только оттого, что она сделала гадость.
   7) Jean Grave, L'individu et la sociИtИ говорит, что революция только тогда будет плодотворна, когда 1'individu будет воздержан, бескорыстен, добр, готов к помощи ближнему, не будет тщеславен, не будет осуждать других, будет иметь сознание своего достоинства. Т. е. будет иметь все достоинства христианина. Но как же он приобретет эти добродетели, зная, что он только случайное сцепление атомов? Все добродетели эти возможны, естественны, даже невозможно отсутствие их при христианском миросозерцании, том, что мы сыны Бога, посланные делать Его волю; но с матерьялистическим мировоззрением добродетели эти несовместимы.
   8) Чувствую, применяю к жизни сознание того, что цель жизни одна: быть совершенным, как Отец; делать то же, что Он, то, чего Он хочет от нас, т. е. любить; любовь чтобы руководила в минуты самой энергичной деятельности и чтобы одной ей дышать в минуты величайшей слабости. Как только что-нибудь тяжело, больно, так стоит только вспомнить это, и всё тяжелое, больное исчезает и остается одно радостное.
   Человеку, серьезно, искренно пользующемуся своим разумом, очевидно, что все цели закрыты ему: одна только разумна: жить для удовлетворения требований Бога, своей совести, своей высшей природы (всё одно и то же). Если выразить это во времени, то жить так, чтобы готовить свою душу к переходу в лучший мир, если выразить это точнее вне времени: слить свою жизнь с ее безвременным началом, с Добром, с Любовью, с Богом.
   Боюсь только одного: чтобы это так сильно и благотворно действующее на меня сознание единственной разумности и свободы, радостности жизни в Боге, не притупилось, не потеряло свое, возносящее меня от дрязг жизни, освобождающее действие. Ах кабы всем, кабы всегда так. Нынче ночью при этом свете обдумывал разные явления жизни, и так было хорошо и радостно. Подожду экзамена, буду готовиться к нему.
  
   19 февраля 1898 г.
   1) Люди никак не могут согласиться с нереальностью всего матерьяльного. Все-таки стол есть, и всегда уйду из комнаты -- он есть, и для всех он есть такой же, какой и для меня, говорят обыкновенно. Ну, а когда закрутишь два пальца и катая один шарик чувствуешь несомненно два? Ведь точно так же всякий раз, как я так возьму шарик, будет два и для всякого, кто возьмет так шарик, будет два, а между тем двух шариков нет. Точно так же и стол только для закрученных пальцев моих чувств -- стол, а он может быть полстола, 1/1000 стола, совсем даже не часть стола, а нечто совсем другое. Так что реально только мое, всегда повторяющееся впечатление, подтверждаемое впечатлениями других людей.
   2) Странно, Таня возится с дантистами и ей выдернули не тот зуб, и это обстоятельство более всего мне подтвердило то, что я дурно поступил, отдав именье детям. Им бы было лучше. Только надо было уметь, не нарушая любви, сделать это. А я не умел.
   3) Удивляешься иногда, каким образом могут умные, хорошие люди отстаивать жестокость, насилия, дикие суеверия церкви. Но стоит вспомнить про сознание угнетения, обиды, начинающее проникать в рабочие классы, и видишь, что это только чувство самосохранения. Только этим объясняется живучесть патриотизма, церкви.
   4) Фаресов рассказывал мне про учение Маликова. Всё это было прекрасно, всё было христианское: будьте совершенны, как Отец ваш, но нехорошо было то, что всё это учение имело целью воздействие на людей, а не внутреннее удовлетворение, не ответ на вопрос жизни. Воздействие на других -- главная ахиллесова пята. Так что мое положение, ложное для людей, может быть оно-то и нужно.
   5) Священнику, вообще духовному лицу, чтобы загладить свой грех, надо с амвона перед всем народом покаяться в обмане -- сказать: простите, что обманывал вас. Какая сильная сцена! И правдивая.
   6) Наше искусство с поставкой потех для богатых классов не только похоже на проституцию, но есть не что иное, как проституция.
   7) Общее впечатление от статьи "о науке" -- раскаяние. Чувствую, что это правда, что это надо, но больно, что оскорбляю, огорчаю много добрых заблудших. Очевидно, 0,999 не поймут во имя чего я осуждаю нашу науку, и будут возмущены. Надо бы было сделать это с большей добротой.
   8) В последний раз, как я писал, я высказывал страх, что то перенесение себя из жизни мирской, суетной, оскорбляющей, раздражающей, в жизнь перед Богом, жизнь вечную (здесь, теперь), которое я испытал, не потерялось бы, чтобы не притупилось бы. Но вот прошло 13 дней, и я всё так же это чувствую и чувствовал все это время и радовался и радуюсь: начну загадывать в пасьянсе, услышу раздражающий разговор, противоречие, недоволен своим писаньем, осуждением людей, жалею что-либо и вдруг вспоминаю, что это мне так кажется, потому что я согнулся и копаюсь под полом, а стоит только выпрямиться во весь рост, и всё неприятное, раздражительное не только исчезло, но помогает радости торжества над своей человеческой слабостью. Не испытал еще этого при физических сильных страданиях. Выдержит ли? Должно выдержать. Помоги, Господи. А то очень радостно. Радостно то, что положительно открылось в старости новое состояние большого неразрушимого блага. И это не воображение, а ясно сознаваемое, как тепло, холод, перемена состояния души -- переход от путаницы, страдания к ясности и спокойствию и переход от меня зависящий. Вот именно выросли крылья; как только тяжело, больно идти ногами, распускаешь крылья. Почему же не всегда на крыльях? А видно, слаб еще. Не приучился, а может быть и необходим отдых. Интересно узнать, есть ли это состояние свойство старости, могут ли молодые испытывать его? Я думаю, что могут. К этому надо приучать себя. Это-то есть молитва. "Надо что-то скрывать, чего-то бояться, что-то мучает, чего-то не достает" и вдруг: нечего скрывать, нечего бояться, нечему мучиться, нечего желать. Главное то, что переносишься от суда людского на суд Божий. Ох, кабы это удержалось до смерти. Но и за то, что испытал, благодарю тебя, Отец.
  
   9 марта 1898 г.
   1) Одно из величайших заблуждений при суждениях о человеке в том, что мы называем, определяем человека умным, глупым, добрым, злым, сильным, слабым, а человек есть всё: все возможности, есть текучее вещество.
   Это есть хорошая тема для художественного произведения и очень важная и добрая, потому что уничтожает злые суждении -- рака -- и предполагает возможность всего хорошего. Работники дьявола, уверенные в присутствии дурного в человеке, достигают великих результатов: суеверия, казни, войны. Работники Божьи достигли бы больших результатов, если бы они более верили в возможность добра в людях.
   2) Хотят завладеть, читаем, русские, японцы, англичане, немцы; ссоры, дипломатическая борьба, будет и военная, и всё это только совершающееся заквашивание желтой расы в одну христианскую квашню, разнесение и усвоение идей, как Крестовые походы, войны Наполеона.
   3) Не только будут делать пищу в лабораториях, но работать не нужно будет. Люди так дурно распределили свои два отправления: пищи и работы, что вместо радости эти отправления для них мучения, и поэтому хотят избавиться от них. Всё равно, как если бы люди так изуродовали свои отправления пота и дыхания, что искали бы средства искусственным способом заменить их.
   4) Чем больше живешь, тем меньше становится время жизни. Для бесконечной продолжительной жизни -- жизни совсем бы не было.
   5) Только когда живешь без соображений времени -- прошедшего и будущего, живешь жизнью истинной, свободной, для которой нет препятствий. Только тогда недоволен, стеснен, когда помнишь прошедшее (обиды, противоречия, свои даже слабости) и думаешь о будущем: то будет или не будет. Только в одном пункте сливаешься с Богом и живешь своей божественной сущностью -- в настоящем (даже когда живешь животной жизнью). Как только употребишь ум на соображения о том, что будет, так слаб, ничтожен, а как только употребляешь его на то, чтобы делать волю пославшего, так всемогущ, свободен. Это можно видеть даже по тому, как тотчас же ослабеваешь, лишаешься сил, когда подумаешь о последствиях своего дела.
  
   21 марта 1898 г.
   1) Социалисты никогда не уничтожат бедность и несправедливость, неравенство способностей. Умнейший, сильнейший будет пользоваться глупейшим и слабейшим. Справедливости и равенства благ нельзя достигнуть ничем меньшим христианства, т. е. отречением от себя и признанием смысла своей жизни в служении другим.
   2) Для того, чтобы жить с Богом и Богом и в Боге, нужно не руководиться ничем извне: ни тем, что было, ни тем, что может быть -- жить только настоящим, только в нем сливаешься с Богом.
   3) Умные социалисты признают, что для достижения их цели главное дело в том, чтобы поднять умственно и физически рабочих. Сделать это можно только религиозным воспитанием, а этого они не признают, и потому вся их работа тщетнa.
   Ищите Царствия Божия и правды его, а остальное приложится вам есть единственное средство достижения цели социализма.
   4) Все согласны, что мы живем не так, как должны бы и могли бы. Лекарство одних: фатализм религиозный и еще хуже научный, эволюционный; другие утешаются тем, что постепенно всё само собой лучше и лучше устраивается, -- постепеновцы; третьи обещают, что всё устроится, когда дойдет до последней крайности -- социалисты -- правительство и богатые классы завладеют вполне всеми, т. е. рабочими, и тогда вдруг власть как-то перескочит не только к рабочим, но к неошибающимся, бескорыстным, самоотверженным, святым рабочим, которые поведут уже всё дело без ошибки, без греха; четвертые говорят, что исправить всё дело можно только истреблением злодеев, дурных. Но где кончаются дурные и начинаются хоть не добрые, но безвредные -- нет указаний. То не истребят всех дурных, то, как в большую революцию, захватят в дурные уже и хороших. Только начать строго судить, никто прав не останется. Как же быть? А есть только одно средство: религиозное изменение дум людей. И вот этому-то изменению мешают все воображаемые лекарства.
   5) Тело мое есть не что иное, как та часть всего существующего, которой я могу управлять.
   6) Весь мир есть то, что я ощущаю. Но что такое я? Это то, что действует.
   7) Как бы хорошо написать художественное произведение, в котором бы ясно высказать текучесть человека, то, что он, один и тот же, то злодей, то ангел, то мудрец, то идиот, то силач, то бессильнейшее существо.
   8) Каждый человек, как и все, несовершенный во всем, все-таки в чем-нибудь одном более совершенен, чем в другом, и эти-то совершенства предъявляет как требование к другому и осуждает.
   9) Нельзя служить не Богу и мамону, а мамону и Богу. Служение Мамону, всякого рода суета есть помеха служению Богу. Тишина, одиночество, даже скука есть необходимое условие служения Богу. В Москве самый дикий народ религиозно. В Париже еще дичее.
   10) Есть такая игрушка английская peepshow -- под стеклушком показывается то одно, то другое. Вот так-то показать надо человека Хаджи-Мурата: мужа, фанатика и т. п.
   11) Недавно я испытал чувство -- не то что рассуждение -- а чувство, что всё матерьяльное и я сам с своим телом есть только мое представление, есть произведение моего духа и что есть только мой дух. Очень радостное чувство.
   12) Военная служба делает с другой стороны то же, что делает ложное религиозное воспитание: приучает людей отрекаться от своего разума.
   13) Есть два воззрения на мир: 1) мир есть нечто определенно существующее, т. е. существующее в определенных формах, и 2) мир есть нечто постоянно текущее, образующееся, к чему-то идущее. При первом взгляде жизнь человеческая представляется тоже чем-то определенным, состоящим в спокойном пользовании благами мира. При этом взгляде всегдашнее неудовлетворение, недовольство устройством мира: оно не отвечает предъявленным требованиям; при втором взгляде жизнь человеческая понимается, как нечто самоизменяющееся и содействующее изменению и достижению целей мира. И при этом взгляде нет неудовлетворенности и недовольства устройством мира, а если есть недовольство, то только собой за недостаточное согласие с движением мира и несодействие этому движению.
   14) Честолюбие служебное и корыстолюбие скупцов потому так заманчивы, что они очень просты. При всякой другой цели жизни надо многое соображать, думать, и никогда не видишь ясно результатов. А тут так просто: была одна звезда, стало две, был один миллион, стало 2 и т. д.
   15) Сказал Евгению Ивановичу, что завидую его свободе, а он сказал мне, что ему очень тяжело именно от свободы и даже власти и связанной с ней ответственности, так что только кажется, что одному лучше, другому хуже -- так сильному, слабому, здоровому, больному, богатому, бедному. И мне вдруг ясно стало, что все различия наших положений в мире ничто в сравнении с нашими внутренними состояниями. Всё равно, как безразлично, упал ли человек с корабля в Азовское, Черное, Средиземное море или в океан, в сравнении с тем, что умеет он или не умеет плавать.
   16) Вопроса женского нет. Есть вопрос свободы, равенства для всех человеческих существ. Женский же вопрос есть задор.
   17) Чем виноватее сам перед своей, хотя бы и скрытой совестью, тем охотнее и невольно ищешь вины других и в особенности тех, перед которыми виноват.
   18) Как только ушел в прошедшее или будущее, так ушел от Бога, и от этого тотчас же одиноко, сиротливо, несвободно.
   19) Стал думать о себе, о своих обидах и своей будущей жизни и опомнился. И так мне естественно было сказать себе. Тебе-то что за дело до Льва Николаевича? И хорошо стало. Стало быть есть тот, кому мешает подлый, глупый, тщеславный, чувственный Лев Николаевич.
   20) Как только начнешь думать о будущем, так начнешь гадать. Выйдет пасьянс -- будет то. Ведь это сумасшествие. И оно не может не наступить, потому что думать о будущем есть начало сумасшествия.
  
   12 апреля 1898 г.
   1) Всякая победа над врагом есть увеличение своей силы. Помнить это особенно нужно мне теперь. Идет борьба между духовным и животным я. И всё, что я приобрету для первого, на всё это я ослаблю второго. С одной чаши весов перекладываю на другую. Раз еще подпал искушению -- это накатывание дороги к злу; устоял, это начало накатывания новой дороги к добру.
   2) Удивительно, как мы привыкли к иллюзии своей особенности, отделенности от мира. Мы видим, чувствуем -- жизнь заставляет нас всякую минуту чувствовать нашу связь и зависимость от мира, чувствовать свою нецельность, и мы все-таки верим, что мы, наше я -- что-то такое, во имя чего можно жить. А между тем, когда ясно поймешь эту иллюзию, то удивляешься, как можешь не видеть того, что ты -- не часть целого, а временное и пространственное проявление чего-то невременного и непространственного.
   3) Женщины всегда признавали над собой власть мужчины. И не могло быть иначе в мире нехристианском. Мужчина сильнее и мужчина властвовал. Так было во всем мире (исключая сомнительных амазонок и закона материнства) и так и теперь среди 0,999 рода человеческого. Но явилось христианство и признало совершенство не в силе, а в любви и тем освободило всех покоренных, и пленных, и рабов, и женщин. Но для того, чтобы свобода рабов и женщин не была бедствием, нужно, чтобы освобожденные были христиане, т. е. полагали жизнь свою в служении Богу и людям, а не в служении себе. Рабы же и женщины не христиане, а между тем освобождены. И они ужасны, они-то служат источником всех бедствий мира. Что же нужно делать? Обратить опять в рабство рабов и женщин? Этого нельзя сделать, потому что некому. Христиане не могут покорять. А нехристиане не отдадутся более в рабство, а будут бороться. Они и борются между собой, и те и другие, покоряя и держа в рабстве христиан. Что же нужно делать? Делать нужно одно: привлекать людей к христианству, обращать их в христиан. Делать же это можно, только исполняя в жизни закон Христа.
   4) С вчерашнего дня состояние душевное очень тяжелое. Не даюсь, не высказываюсь никому кроме Бога. Я думаю, что это очень важно. Важно молчать и перетерпеть. То страдания перейдут к другим и заставят их страдать, а то перегорят в тебе. Это дороже всего. Много помогает мысль о том, что в этом моя задача, мой случай возвыситься -- приблизиться немного к совершенству. Приди и вселися в меня, чтобы затихли мои скверны. Пробудись во мне. Всё хочется плакать.
  
   27 апреля 1898 г.
   1) Пословица: хорошему сыну состоянье не заводи, дурному -- не оставляй.
   2) Бог не знает, когда будет пробужденье людей. Я думаю, что жизнь человеческая состоит в всё большем и большем пробуждении, просветлении. И пробуждение это, просветление делается самими людьми (Богом в людях). И в этом жизнь, и в этом благо, и потому эта жизнь и это благо не могут быть отняты от людей.
   3) Мое пробуждение состояло в том, что я усомнился в реальности матерьяльного мира. Он потерял для меня всё значение.
   4) Так много лжи во всех делах в высших классах, так всё запутано ложью, что никогда нельзя просто ответить ни на какой вопрос.
   5) Хороша ли исключительная любовь? Нравственный человек будет смотреть на исключительную любовь -- всё равно женатый или холостой -- как на зло, будет бороться с ней; мало нравственный человек будет считать ее добром и будет поощрять ее. Совсем безнравственный человек не понимает даже это и смеется над ней.
  
   29 апреля 1898 г.
   1) Смотришь, вглядываешься в жизнь человека, особенно женщины -- видишь, из какого миросозерцания вытекают его поступки, видишь, главное, как неизбежно отскакивают всякие доводы, противные этому миросозерцанию, и не можешь себе представить, как могло бы измениться это миросозерцание -- вроде, как косточка финиковая -- как она прорастет, а есть условия, когда изнутри пойдет изменение и совершится. Живой человек всегда может родиться, семя прорасти.
   2) Я гадаю, спрашивая: если я буду действовать, как должно, то будет ли всё хорошо, уничтожатся ли все препятствия? Вопрос этот -- плеоназм, это вопрос о том: что, когда я буду действовать в области, где нет препятствий, будут ли препятствия?
   3) Удивительно, как мы не понятливы и не благодарны! Бог устроил нашу жизнь так, что заказал нам все ложные пути, что всё сгоняет нас с этих ложных, вредных, ведущих нас к погибели, страданиям путей на единственный свободный, всегда радостный путь любви, и мы все-таки не идем на этот путь и жалуемся на то, что страдаем от попыток идти по ложным, губительным путям.
   4) Одна из настоятельнейших потребностей человека, равная, даже более настоятельная, чем еда, питье, похоть, и про существование которой мы часто забываем -- это потребность проявить себя, знать, что это сделал я. Очень много поступков, иначе непонятных, объясняются этой потребностью. Надо помнить ее и при воспитании и имея дело с людьми. Главное, надо стараться, чтобы это была деятельность, а не хвастовство.
   5) Отчего дети и дурачки поднимаются на такую страшную высоту, выше большинства людей? Оттого, что разум их не извращен ни обманами веры, ни соблазнами, ни грехами. На пути к совершенству у них ничего не стоит. Тогда как у взрослых стоит грех, соблазн и обман. Первым надо только идти, вторым надо бороться.
   6) Нравственный человек борется с влюбленностью и исключительной любовью, безнравственный потакает ей.
   7) Дети эгоистичны без лжи. Жизнь вся учит бесцельности, гибельности эгоизма. И потому старики достигают неэгоистичности без лжи. Два предела.
   8) Стал соображать о столовых, о покупке муки, о деньгах, и так нечисто, грустно стало на душе. Область денежная, т. е. всякого рода употребление денег, есть грех. Я взял деньги и взялся употреблять их только для того, чтобы иметь повод уехать из Москвы. И поступил дурно.
   9) Довольно ясно, как сводится неурядица жизни к религиозному обману. Если в голове неясно, жизнь бестолкова, и ничего не хочется.
   10) Самое короткое выражение смысла жизни такое: мир движется, совершенствуется; задача человека участвовать в этом движении и подчиняться и содействовать ему.
   11) Читал Боккачио. Начало господского безнравственного искусства.
  
   4 мая 1898 г.
   1) Как следит атлет за увеличением мускулов, так следи за увеличением любви или хоть по крайней мере за уменьшением злобы и лжи, и будет полная, радостная жизнь.
   2) Что лучше: участвовать в зле, стараясь уменьшить его (служба), или отстраняться от него? Вечное возражение: "Будет анархия". "Да, но теперь хуже анархии -- несправедливость". "Так что же начинать всё сначала: опять сильный обидит слабого?" -- "Да, всё сначала, но с той разницей, что теперь мы продолжаем жестокости и несправедливости, установленные во времена языческие, варварские, а теперь мы живем в свете христианства, и жестокости и несправедливости не будут уже так жестоки и несправедливы".
   3) Я смотрю и видимые линии пригоняю к форме, живущей в моем представлении. Вижу белое на горизонте и невольно даю этому белому форму церкви. Не так ли и всё то, что мы видим в этом мире, получает ту форму, которая уже живет в нашем представлении (сознании), вынесенном из прежней жизни? (Идеи.)
  
   9 мая 1898 г.
   1) Не могу себе представить того, что прежде мучало меня: уничтожение себя.
   2) Та жизнь начинает привлекать меня, только страшен процесс путешествия. Только бы переехать благополучно, а там уже всё будет хорошо.
  
   11 мая 1898 г.
   1) Один есть предмет веры -- Бог, тот, который послал меня, Тот, который всё, чего я сознаю себя частью. Эта вера необходимая и достаточная. Если есть эта вера, то нет места никакой другой. Всё остальное -- доверие, а не вера. Верить можно только в то, что несомненно есть, но чего мы не можем обнять разумом.
   2) Форм мышления -- категорий не 7, не четыре: причинности, материи, пространства, времени, а только одна: движение, включающее в себя всё. Движение есть перемена места -- стало быть пространство, перемена же места может быть скорее и медленнее -- время, движение предшествующее -- причина, последующее -- следствие -- то, что перемещается -- материя.
   Всё -- движение. Человек сам непрестанно движется, и потому всё ему объясняется только движением.
   3) Самое вредное последствие дурного дела то, что когда человек совершает его, он освобождает себя от требований своей совести. Едим животных, так отчего не охотиться? Воюем, так нечего церемониться и с своими и т. п.
   4) Вся жизнь наша в том, что мы считаем себя отдельной единицей, индивидуумом, человеком, Но кроме этих особей, отдельных от всех других, химия открывает нам совсем другие отдельности: кислорода, азота и т. п. Это отдельно, и потому же жизнь.
  
   27 мая 1898 г.
   Всё, что у Павла Коринфянам XIII сказано о любви, надо сказать, и больше того, об отрешении от себя. Любовь нельзя сделать в себе, а отрешение от себя можно. И стоит отрешиться от себя, возникнет и любовь. Я думаю это потому, что вот сейчас утром стал вспоминать о всех неприятностях, могущих возникнуть от распределения пожертвований, всё, что нужно сделать и для духоборов и в своем писании, и чего я не сделал, о всех своих слабостях, ошибках, о нерадостной и не такой, какой бы хотелось, жизни детей, о своей непоследовательности, и стоит только отрешиться от себя, от желаний своих, и мгновенно уничтожается всё неладное и прошедшее и будущее, и остается одно: требование служения в настоящем. Как удивительно уничтожается время сознанием своего назначения.
  
   12 июня 1898 г.
   1) Часто бываешь слишком строг к человеку, а он, бедный, ни на что не годен.
   2) Сила правительств в том, что у них в руках самопитающийся круг власти: ложное учение производит власть; а власть дает возможность распространять одно ложное учение, устраняя всё противное ему, обличающее его.
   3) Люди спокойно живут в таком устройстве, при котором не только матерьяльная власть в руках людей или человека, случайно заменяющихся одни другими, но в руках этих людей или человека власть над душами людей. Так что люди могут быть воспитаны и построены так, как этого захочется случайно находящимся во власти, может быть, дурному, развратному человеку или людям. Если бы люди только поняли, чем они рискуют при этом, они ни минуты не могли бы жить при этих условиях.
   4) Жизнь мира -- одна, т. е. такова, что к ней не может быть приложимо понятие числа. Множественность является только от перегородок сознания. Для сознания всемирного нет числа, нет множественности.
   5) Непротивление злу не только потому важно, что человеку должно для себя, для достижения совершенства любви, поступать так, но еще и потому, что только одно непротивление прекращает зло, поглощая его в себе, нейтрализует его, не позволяет ему идти дальше, как оно неизбежно идет, как передача движения упругими шарами, если только нет той силы, которая поглощает его. Деятельное христианство не в том, чтобы делать, творить христианство, а в том, чтобы поглощать зло.
   6) Смерть есть переход от одного сознания к другому, от одного представления мира к другому. Как бы из одной сцены с декорациями переносишься в другую. В момент перехода видно, что то, что мы считаем действительностью, есть только представление, т. к. мы переходим от одного представления к другому. Во время этого перехода видна или хоть чувствуется самая настоящая реальность. Этим важна и дорога минута смерти.
   7) Для всемирного сознания, для Бога нет материи. Материя есть только для разделенных друг от друга существ. Предел деления -- это то, что мы называем материей со всеми ее бесконечными формами.
   8) Нельзя достаточно помнить того, что жизнь всех существ есть непрестанное движение. Почти все наши несчастия от того, что мы не знаем или забываем это. И воображая, что мы не идем, а стоим, ухватываемся за рядом -- которые быстрее, которые медленнее нас -- движущиеся существа, хватаемся за них и держимся, пока сила движения не разорвет нас. И мы страдаем.
   9) Мы все катимся по наклонной, всё ниже и ниже спускающейся плоскости. Всякая попытка удержаться на месте только производит падение, тем большее, чем больше задержался.
   10) Мы посланы пройти этот наклонный путь, пронеся чрез него тот свет, который поручен нам. И всё, что мы можем сделать, это помогать на пути друг другу в несении этого света, а мы задерживаем, сталкиваем друг друга, тушим свой и чужой свет.
   11) Я знаю, что когда передо мной зевают люди, то я могу заразиться, и потому говорю себе: а я не хочу зевать и не буду.
   Я выучился делать это для зевоты, но только начинаю учиться этому для злобы.
   12) Как странно и тяжело на меня действует вид детей моих, владеющих землей и заставляющих работать народ. Как угрызение совести. И это не рассуждение, а чувство, и очень сильное. Виноват я был, не отдав землю мужикам? Не знаю.
   13) Лесков воспользовался моей темой и дурно. Чудесная мысль моя была три вопроса: какое время важнее всего? какой человек? и какое дело? Время сейчас, сию минуту, человек тот, с которым сейчас имеешь дело, и дело то, чтобы спасти свою душу, т. е. делать дело любви.
   14) Ничто не может спасти человечество от того обмана, в который оно поймано властью. Только религиозное чувство может дать отпор и победить.
  
   28 июня 1898 г.
   1) Paul Adam делает жестокую характеристику мужика, вообще рабочего: и грубый, и эгоист, и раб, и изувер -- всё может быть справедливо, но одно, что он без нас будет существовать, а мы без него -- все сгаснем. И потому нельзя нам его судить.
   2) Мне бывает особенно неприятно, когда люди, мало жившие и думавшие, мне не верят и, не понимая меня, спорят в вопросах нравственных. Это оттого же, отчего ветеринару было бы досадно, если бы с ним спорили люди, не сведущие в его искусстве. Разница только в том, что ветеринарное, поварское, самоварное, какое хотите искусство или знание признается искусством или знанием, в котором компетентны только изучавшие эту область; в деле же нравственности все считают себя компетентными, потому что каждому нужно оправдывать свою жизнь, а жизнь оправдывается только теориями нравственности. И каждый составляет себе их.
   3) Я часто думал о влюблении, о хорошем, идеальном, исключающем всякую чувственность влюблении, и не мог найти ему место и значение. А место и назначение это очень ясное и определенное: оно в том, чтобы облегчать борьбу похоти с целомудрием. Влюбление должно у юношей, не могущих выдержать полного целомудрия, предшествовать браку и избавить юношей в самые критические годы от 16 до 20 и больше лет от мучительной борьбы. Тут и место влюблению. Когда же оно врывается в жизнь людей после брака, оно не уместно и отвратительно.
   4) Меня часто спрашивают совета в вопросах владения землей. Я по старой привычке отвечаю, тогда как в сущности на такие вопросы так же неприлично отвечать, как было бы неприлично отвечать на вопросы о том, как воспользоваться владением или трудом, оброком крепостного раба.
   5) Люди, стоящие на низшей ступени нравственного, религиозного мировоззрения, не понимают, не могут понимать людей, стоящих на высшей ступени. Но для того, чтобы между теми и другими возможно было единение, людям, стоящим на низшей ступени, дано чутье доброго и уважение к этому доброму. Если же нет этого чутья и уважения, то очень плохо. А его в нашем обществе так называемых образованных становится всё меньше и меньше.
  
   30 июня 1898 г.
   1) Правительственная вся забота направлена не на то, чтобы устроить хорошую жизнь управляемым, а на то, чтобы доказать тем, которые говорят, что правительство дурно управляет, что это неправда. И потому выходит та странная вещь, что правительства трудятся и хлопочут вовсе не о народе, а о том, чтобы доказать несправедливость обвинителей.
   2) Человек есть отделенное от всех других, чувствующее свои пределы существо. В числе общих пределов, которыми он отделяется от других существ, есть его пределы общие с непостижимым существом, землею. Смерть есть уничтожение всех различных общих пределов с другими существами и всего этого общего с существом земли предела -- слияние с землей. Всякая болезнь, рана, старость есть разрушение этих пределов.
   3) Дело жизни -- любить, но любить нарочно недостойных любви людей нельзя; можно не не любить, по-божески, добро относиться к этим существам в каждую данную минуту.
   4) Живо вспомнил, какой огромной важности дело -- полная, до мелочей, во всем правдивость, избегание всяких внешних лживых форм. И решил держаться этого. It is never too late to mend.
   5) Священник сказал убийце: Э, брат, не тужи, Бог и не таких грешников прощает. А ты что? Не робей. Молись. Убийца заплакал.
   6) Как, казалось, велико и прочно благо американского народа, и как оно оказалось непрочно, как всякое благо, основанное не на жизни по закону Христа. Испано-американская война. Джингоизм.
   7) Часто молился (почти не веря, испытуя), чтобы Бог устроил мою жизнь, как я хочу. Нынче же молился просто обычной моей утренней молитвой и довольно внимательно. И после этой молитвы вспомнил о своем желании и хотел присоединить молитву об исполнении этого желания и попытался обратиться об этом к Богу, и тотчас же почувствовал ошибку -- что лучше гораздо будет, если всё будет не по моей воле, а по Его. И без малейшего усилия и радостно сказал: да будет не моя, но Твоя воля.
   8) Духовная жизнь значит то, чтобы видеть связь причины и следствия в духовном мире и этой связью руководиться в жизни. Матерьялисты не видят этой связи и потому не берут ее в руководство своих поступков, а берут в руководство поступков причинную связь физическую, ту самую, которая так сложна, что мы никогда вполне не знаем ее, потому что каждое следствие есть следствие следствия; основная же причина всего всегда духовная.
   Про это самое говорит Эпиктет, когда укоряет людей за то, что они очень внимательны к явлениям внешнего мира, к тому, что не в нашей власти, и невнимательны к явлениям внутренним, к тому, что в нашей власти.
   9) Многим кажется, что если исключить из жизни личность и любовь к ней, то ничего не останется. Им кажется, что без личности нет жизни. Но это только кажется людям, которые не испытали самоотвержения. Откинь от жизни личность, отрекись от нее, и останется то, что составляет сущность жизни -- любовь.
   10) Люди старательно свяжут себя так, чтобы один человек мог двигать ими всеми, потом веревку от этой своей связанной толпы отдадут кому попало. И удивляются, что им дурно. Удивительный обман. Люди сплачиваются, связываются сами собою перед опасностью для защиты. Но опасности нет никакой, и они продолжают связывать себя и отдаются в руки тем, которые хотят властвовать.
   11) Только одно, одно настоящее дело нам задано: жить любовно с братьями, со всеми -- нужно отрешение от себя.
   12) Всё тяжелое исчезает, когда откинешь иллюзию личной жизни и признаешь свое призвание в служении Богу, и что хорошо бы испытать это в физических страданиях, выдержит ли это перед физическими страданиями?
  
   6 июля 1898 г.
   Жизнь Христа особенно важна, как образец той невозможности человека видеть плоды своих трудов. И тем меньше, чем важнее дело. Моисей мог войти с своим народом в обетованную землю, но Христос никак не мог видеть плоды своего учения, если бы он жил и до сих пор. Вот этому надо учиться. А то мы хотим делать дело Божье, а награду получать людскую.
  
   17 июля 1898 г.
   1) Помыслы ведут к мечтаниям, мечтания к страстям, страсти к бесам. (Из Добротолюбия)
   2) Эстетическое наслаждение, получаемое от природы, доступно всем. Все различно воспринимают его, но не на всех оно действует, так же должно действовать и искусство.
   3) Как трудно действительно жить только для Бога! Думаешь, что живешь для Бога, а как только встряхнет жизнь, откажет та жизненная подпорка, на которой держался, чувствуешь, что нет державы в Боге, и падаешь.
   4) К "Отцу Сергию". Один хорош. С людьми -- падает.
   5) Какое очевидное заблуждение: жить для целей земных. Как только цель не узко эгоистическая, так цель эта не достигается скоро, при жизни. Моисей не вошел в обетованную землю, и Христос отчаялся в своем деле.
   6) Нет успокоения ни тому, который живет для мирских целей среди людей, ни тому, который живет для духовной цели один. Успокоение только тогда, когда человек живет для служения Богу среди людей.
  
   20 июля 1898 г.
   1) Жизнь для себя -- мука, и потому, что хочешь жить для иллюзий, для того, чего нет и что не может быть не только счастливо, но не может быть. Всё равно, как одевать и кормить тень. Жизнь только вне себя, в служении другим и не в служении близким, любимым -- это опять для себя, а в служении тем, кого не любишь, еще лучше в служении врагам.
   2) Ужасное заблуждение в том, чтобы смешивать любовь половую, к детям, к друзьям, с любовью к людям через Бога, к людям, к которым равнодушен, и еще более к врагам, т. е. к людям заблудшим.
  
   3 августа 1898 г.
   1) Хотят уничтожить злоупотребления (властью) там, где есть власть, т. е. насилие. Это всё равно, что уничтожить дым при горении (нехорошее сравнение). Можно скрыть его от себя, но не уничтожить, потому что самая власть есть злоупотребление своей силою, т. е. здесь подтверждается закон Дарвина в другом смысле. Там переживает the fittest, а здесь из всех насильников самый бессовестный, наглый. И потому, где есть насилие, есть всегда злоупотребление насилием.
   2) Есть два приема деятельностей людских и потому, какого из этих двух родов деятельностей они преимущественно держатся, и два рода людей: одни употребляют свой разум на то, чтобы узнать, что хорошо и что дурно, и поступают сообразно этому знанию; другие поступают, как им хочется, и потом уже употребляют свой разум на то, чтобы доказать, что то, что они сделали, хорошо, а чего не сделали, дурно.
   3) Совершенно ясно, что выгоднее всё делать сообща, но рассуждения для этого недостаточно. Если бы рассуждение было достаточно, то это давно бы уже было. То, что это видно по капиталистам, не может убедить людей жить сообща. Кроме рассуждения о том, что это выгодно, надобно, чтобы сердце было готово так жить (мировоззрение было такое, которое совпадало бы с указанием разума), а этого нет и не будет, пока не переменятся желания сердца, т. е. мировоззрение людей.
   4) Если бы даже случилось то, что предсказывает Маркс, то случилось бы только то, что деспотизм переместился бы. То властвовали капиталисты, а то будут властвовать распорядители рабочих.
   5) Ошибка марксистов (и не одних их, а всей матерьялистической школы) в том, что они не видят того, что жизнью человечества движет рост сознания, движение религии, более и более ясное, общее, удовлетворяющее всем вопросам понимание жизни, а не экономические причины.
   6) Главная недодуманность, ошибка теории Маркса в предположении о том, что капиталы перейдут из рук частных лиц в руки правительства, а от правительства, представляющего народ, в руки рабочих. Правительство не представляет народ, а есть те же частные люди, имеющие власть, несколько различные от капиталистов, отчасти совпадающие с ними. И потому правительство никогда не передаст капитала рабочим. Что правительство представляет народ -- это фикция, обман. Если бы было такое устройство, при котором правительство действительно выражало бы волю народа, то в таком правительстве не нужно бы было насилия, не нужно бы было правительства в смысле власти.
   7) Ничто так не размягчает сердце, как сознание своей вины, и ничто так не окаменяет его, как сознание своей правоты.
   8) Рабочие пойманы и завладением землей, и податями, и солдатством, и обманом веры, что кажется нет выхода. Спасение в истине, в проповедании, исповедании ее.
   9) Закон сохранения энергии доказывают; но энергия есть не что иное, как отвлеченное понятие, так же, как материя. А отвлеченное понятие всегда равно само себе. Ведь это не что иное, как то, что мы бы стали доказывать, что закон тяготения, несмотря на все кажущиеся отступления, неизменно существует во всем.
   10) Вера в чудеса имеет в своей основе сознание того, что мир наш, такой, какой он есть, есть произведение наших чувств. Ошибка только в том, что предполагается, что чудесное, т. е. противное законам разума, приложенным к нашим чувствам, может произойти для нас при нашем орудии познания, т. е. наших чувствах. Противное же нашим законам разума, приложенным к нашим чувствам, может произойти для других существ, для существ с другими чувствами, т. к. наше орудие познания, наше чувство есть только один частный случай из бесчисленного количества других возможностей.
   11) Большое заблуждение думать, что разум человека совершенен и может открыть ему всё. Ограниченность разума видна и очевиднее всего в том, что человек не может разрешить (и ясно видит, что не может) задачи бесконечности: за всяким временем есть еще время, за всяким пространством еще пространство, за всяким числом еще число, так что всё временное, пространственное -- непознаваемо.
   12) Разум человека так же слаб и ничтожен в сравнении -- и в бесчисленное число раз больше -- с тем, что есть, как разум (средство познания) козявки, амебы в сравнении с разумом человека. Разум человека в сравнении не то что с наивысшим разумом, но с разумом, который выше его -- всё равно, что понимание сложной задачи из высшей математики или хоть из алгебры человека, не знающего математики, которому она кажется неразрешима (как для нас задачи бесконечности, пространства и времени). Тогда как задача эта проста и ясна для знающего математику. Разница только в том, что математике можно выучиться. Разрешить же задачу пространства и времени не поможет никакое изучение. Это предел возможности нашего познания при нашем разуме.
   13) Я молюсь Богу о том, чтобы он избавил меня от того страдания, которое меня мучает. А страдание это послано мне Богом для того, чтобы избавить меня от зла. Хозяин стегает кнутом скотину, чтобы выгнать ее из горящего двора и спасти ее, а скотина молит о том, чтобы ее не стегали.
   14) Есть обычные, иногда умышленные, иногда неумышленные недоразумения о моих взглядах, которые, признаюсь, раздражают меня:
   1) Я говорю, что Бог, сотворивший мир в 6 дней, пославший сына, сам этот сын, -- не Бог, а что Бог есть то, что одно есть, непостижимое благо, начало всего; против меня говорят, что я отрицаю Бога.
   2) Я говорю, что не надо насилием противиться насилию, против меня говорят, что я говорю, что не надо бороться со злом.
   3) Я говорю, что надо стремиться к целомудрию, и на этом пути будет в первой степени девственность, во второй -- чистый брак, в третьей -- не чистый, т. е. не единственный, но брак; против меня говорят, что я отрицаю брак и проповедую прекращение рода человеческого.
   4) Я говорю, что искусство есть деятельность заражающая, и чем более заразительно искусство, тем оно лучше. Но что эта деятельность хороша или дурна независимо от того, насколько она удовлетворяет требованиям искусства, т. е. заразительности, еще и потому, насколько она удовлетворяет требованиям религиозного сознания, т. е. нравственности, совести; против меня говорят, что я проповедую тенденциозное искусство и т. п.
   15) Женщина -- так и говорят легенды -- орудие дьявола. Она, вообще, глупа, но дьявол дает ей на подержание свой ум, когда она на него работает. Смотришь, сделала чудеса ума, дальновидности, постоянства, чтобы сделать гадости, а как только нужна не гадость, не может понять самой простой вещи, не соображает дальше настоящей минуты и нет ни выдержки, ни терпения (кроме деторождения и детоухаживания).
   Всё это относится к женщине не христианке, нецеломудренной женщине, каковы все женщины нашего христианского мира. О! как хотелось бы показать женщине всё значение целомудренной женщины. Целомудренная женщина (не даром легенда Марии) спасет мир.
   16) Люди все заняты тремя делами: 1) кормиться, т. е. поддерживать свое существование, 2) плодиться, поддерживать существование рода и 3) исполнять то, для чего они посланы в мир, устанавливать Царство Божие, для чего одно средство -- совершенствовать себя. Люди заняты почти все двумя делами, забывая последнее, которое в сущности есть одно настоящее дело.
   17) Упадок нравственного сознания человечества в том, что большая часть людей поставлена в такое положение, что весь интерес их жизни только в том, чтобы кормиться и плодиться. Это всё равно, как если бы хозяин содержал скотину, заботясь только о том, чтобы она была накормлена или, скорее, не умерла с голода и плодилась бы, а никогда не получал бы никакого дохода, ни шерсти, ни молока, ни работы от этой скотины.
   Хозяин, пославший нас в мир, требует от нас, кроме существования и продолжения его, еще и нужной ему работы.
   18) К "Bocкресению". Нельзя было думать и помнить о своем грехе и быть самодовольным. А ему надо было быть самодовольным, чтобы жить, и потому он не думал, забыл.
   19) Нельзя требовать от женщины, чтобы она оценила чувство своей исключительной любви на основании нравственного чувства. Она не может этого сделать, потому что у нее нет истинного, т. е. стоящего выше всего, нравственного чувства.
  
   24 августа 1898 г.
   1) Люди посланы а мир, чтобы делать дело Божие, а они перессорились, передрались и устроились так, что одним некогда его делать потому, что надо кормиться, а другим некогда потому, что надо караулить отнятое. Какая трата сил! Вроде того, как работников выслали на работу и дали им пищу. Одни отняли пищу, и им надо караулить ее, а другие добывают пищу, а дело стоит.
   2) Люди живут в мире, не исполняя своего призвания, вроде того, как бы заводские рабочие заняты были только тем, как поместиться, питаться, гулять.
   3) Одно из нужнейших дел человечества состоит в воспитании целомудренной женщины.
   4) Мир такой, какой он есть, только потому, что я так отделен от всего остального. Как только мое отделение от ВСЕГО кончится, пределы расторгнутся и установятся другие, так мир станет для меня совсем другой.
   5) Ты хочешь служить человечеству? Хорошо. То, что ты хотел сделать, сделает другой. Доволен ли ты? Нет, недоволен, потому что важно для меня не то, что сделается, а то, что я сделаю, то, что сделаю свое дело. Лучшее доказательство, что дело не в деле, а в своем движении к добру.
   6) Как трудно угодить людям: одним нужно одно, другим другое, им нужно и мое прошедшее и: будущее; Бoг же один, и желание его в отношении меня одно, и ему нужно только мое настоящее, то, чтобы я сейчас делал, что он хочет. А что было -- то было, а что будет -- не мое дело.
   7) Эгоизм, вся жизнь эгоистическая, законен только до тех пор, пока не проснулся разум; как скоро он проснулся, то эгоизм законен только в той мере, в которой он нужен, чтобы поддержать себя, как орудие, нужное для служения людям. Назначение разума -- служить людям. В том весь ужас, что его употребляют на служение себе.
   8) Человек отдается иллюзии эгоизма, живет для себя и страдает. Стоит ему начать жить для других, и страдание облегчается, и получается лучшее благо мира: любовь людей.
   9) Как отучают себя от куренья, от дурных привычек, так можно и должно отучать себя от эгоизма. Захочешь увеличить свое удовольствие, захочешь выставить себя, вызвать любовь других, остановись. Если нечего делать для других или не хочется ничего делать, не делай ничего, но только не делай для себя.
   10) Баварец рассказывал про их жизнь. Он хвалится высокой степенью свободы, а между тем у них обязательное и религиозное грубо-католическое обучение. Это самый ужасный деспотизм. Хуже нашего.
  
   2 ноября 1898 г.
   Под ногами морозная твердая земля, кругом огромные деревья, над головой пасмурное небо, тело свое чувствую, чувствую боль головы, занят мыслями о Воскресении, а между тем я знаю, чувствую всем существом, что и крепкая морозная земля, и деревья, и небо, и мое тело, и мои мысли -- что всё это только произведение моих пяти чувств, мое представление -- мир, построенный мной, потому что таково мое отделение от мира, какое есть. И что стоит мне умереть и всё это не исчезнет, но видоизменится, как бывают превращения в театрах: из кустов, камней сделаются дворцы, башни и т. п. Смерть есть не что иное, как такое превращение, зависящее от другой отдельности от мира, другой личности: то я себя, своё тело с своими чувствами считаю собою, а то совсем иное выделится в меня. И тогда весь мир станет другим. Ведь мир такой, а не иной только потому, что я считаю собой то, а не другое. А деления мира может быть бесчисленное количество.
  
   14 ноября 1898 г.
   1) Как трудно угодить людям. Чтобы угодить им, нужно чтобы и прошедшее и будущее отвечало их требованиям. Чтобы угодить Богу, нужно только удовлетворить Его требованиям в настоящем.
   2) Жить для других кажется трудно так же, как кажется трудно работать. Но как и в работе, за заботу о других может быть лучшая награда: любовь других. Может и не быть. Тогда как в работе награда внутренняя: наработался, устал и хорошо.
   3) Поэзия в старину занималась только сильными мира: царями и т. п., потому что себя эти сильные мира представляли высшими и полнейшими представителями людей. Если же брать людей простых, то надо, чтобы они выражали чувства всеобщие.
   4) Если не позволять себе жить для себя, то невольно, от скуки, станешь жить для других.
   5) Женщины точно так же, как и мужчины, одарены чувством и умом, но разница в том, что мужчина, большей частью, считает обязательным для себя и выше чувств веления ума (разум), женщина же считает обязательным для себя и выше разума -- чувство. То же, но только на разных местах.
   6) Сердишься на рассудителя, который считает, что главное, основное в жизни человека есть его матерьяльная природа, а человек этот не знает духовного, а знает одно матерьяльное воздействие и потому не может судить иначе.
   7) Думаешь, что ты один и страдаешь от одиночества, а ты не только в согласии, но ты один со всеми -- только искусственные и устранимые преграды отделяют тебя. Устрани их, и ты один со всеми. Устранение этих преград по мере сил и есть дело жизни.
   8) Если человек считает собою свое животное существо, то и Бога он будет представлять себе матерьяльным, властвующим матерьяльно над матерьяльным. А Бог -- не такой, Бог дух и не властвует ни над чем, а живет во всем.
   9) Смотришь на людей, целующих икону, подлезающих под нее, обожающих и боящихся ее. Если людей могли обмануть так, то нет обмана, на который бы они не поддались.
   10) Тяжело оттого, что жизни нет, а есть только эгоистическое существование.
   11) Бог проявляется в нас сознанием. Пока нет сознания, нет Бога. Только сознание дает возможность добра, воздержания, служения, самопожертвования.
   Всё зависит от того, на что направлено сознание.
   Сознание, направленное на животное я, убивает, парализует жизнь; сознание, направленное на духовное я, возбуждает, возвышает, освобождает жизнь.
   Сознание, направленное на животное я, усиливает, разжигает страсть, производит страх, борьбу, ужас смерти; сознание, направленное на духовное я, освобождает любовь.
   12) Смерть есть перемена сознания, перемена того, что я могу сознавать собою. И потому страх смерти есть ужасное суеверие. Смерть есть радостное событие, стоящее на конце каждой жизни. Страдания затем и посланы людям, чтобы удерживать их от смерти. А то все бы, понимающие жизнь и смерть, стремились бы к смерти. Теперь же к смерти нельзя придти иначе, как через страдания.
   13) Величайший акт жизни это сознание своего я, и последствия его благодетельнейшие или ужаснейшие, смотря по тому, на что -- на тело или дух будет направлено это сознание.
   14) Чтобы избавиться от нравственных (даже и от физических) страданий, есть два средства: уничтожить предмет страдания или в себе чувство, производящее страдания. Первое не во власти, второе во власти человека (повторяю Эпиктета).
   15) Прогресс нравственный человечества происходит только от того, что есть старики. Старики добреют, умнеют и передают то, что они выжили, следующим поколениям. Не будь этого, человечество не двигалось бы. А какое простое средство!
   16) Если человек смотрит на жизнь матерьяльно, то старики не лучшают, а хужеют, и прогресса нет.
   17) Технический прогресс все приветствуют, все подгоняют, нравственный же, религиозный прогресс задерживают жрецы. Оттого главные бедствия жизни.
  
   25 ноября 1898 г.
   1) Мы очень привыкли к рассуждениям о том, как надо устроить жизнь других людей -- людей вообще. И нам такие рассуждения не кажутся странными. А между тем такие рассуждения не могли бы никогда возникнуть между религиозными и потому свободными людьми. Такие рассуждения суть последствия деспотизма: управления одним человеком или людьми другими. Так рассуждают и сами деспоты, и люди, развращенные ими; говорят, если бы я имел власть, я бы сделал с другими то-то и то-то. Это заблуждение вредно не только потому, что оно мучает, уродует людей, подвергающихся насилию деспотов, но и ослабляет во всех людях сознание необходимости исправлять себя. Тогда как это одно единственно действительное средство воздействия на других людей.
   2) Вспомнил евангельские слова: и ученик не бывает выше учителя. Если и научится, будет как учитель. Мы, богатые, властвующие классы, учим народ. Что, если бы нам удалось научить их так, чтобы они сделались такие же, как мы?
   3) Говорят, пишут, проповедуют о богопознании. Какое ужасное не только кощунство, но признание непонимания того, что есть Бог и что мы. Мы частица бесконечного всего, хотим понять не только это всё, но и причину -- начало этого всего. Какая нелепость и какое признание безбожия или признание богом того, что не есть Бог. Мы только можем знать, что Он есть Сущий, Ягве, и можем по себе заключать, что он не есть.
   4) Любовь есть только признание того, что Бог -- не плоть, не страсть, не эгоизм, не злость.
   5) Сотворение мира есть одно из самых зловредных суеверий в нашем церковном мировоззрении. Мы так привыкли к этой нелепости, что нам не только кажется естественно рассуждать о том, как начался мир (начался мир?!), но даже кажется странным не иметь ответа на этот вопрос. А между тем для всякого свободного и разумного человека совершенно очевидно, что он сам и мир существует, существовал и будет существовать вечно, что нет границ миру ни в какую сторону, ни по времени, ни по пространству -- и что вопросы, естественно долженствующие занимать человека, состоят в том, что есть? как есть? В каких отношениях между собой? Главное, что мне делать? Вопрос же о том, как произошел мир, есть нелепость, потому что нельзя остановиться на том, что Бог сотворил мир, надо спросить, как произошел Бог. Всё это кощунственное или языческое представление о Боге.
   Только от этой нелепости все горы книг (Дарвин в том числе) о происхождении видов.
   6) Почему развращается народ? Нет никакой веры. Младенцем насильно окрестят, а потом считают уголовным преступлением всякое рассуждение о вере (совращение) и всякое отступление. Только и есть вера, что у сектантов.
  
   26 ноября 1898 г.
   Зло есть матерьял любви. Без зла нет и не может быть проявления любви. Бог есть любовь, т. е. Бог проявляется нам в победе над злом, т. е. в любви. Вопрос о происхождении зла так же нелеп, как и вопрос о происхождении мира. Не откуда зло, надо знать, а как его побороть? Как прилагать любовь?
  
   1899
  
  
   12 января 1899 г.
   1) Мы хотим знать Бога, не зная Его законы. А нам дано знать только законы, и о Боге, о существовании Его мы заключаем только потому, что есть законы, и потому должен быть и законодатель.
   2) Природа входит в человека и дыханием и пищей, так что человек не может не чувствовать себя частью ее и ее частью себя.
   3) Искусство наше есть то же, что соус к пище. Если есть один соус -- вкусно, но не будешь сыт и испортишь желудок.
   4) Если бы только люди понимали, что истинная, законная, плодотворная жизнь есть любовь, то они бы понимали, что пока нет любви, надо останавливаться жить. Как сосуд, в котором отстаивается вино -- если идет гуща, значит не готово, и не надо лить, а надо ждать, а то погубишь и вино и гущу.
   5) Управляет нашим миром насилие, т. е. злоба, и потому находящееся всегда в обществе большинство -- несамостоятельные, шаткие члены: женщины, дети, неумные -- воспитываются злобой и переходят на сторону злобы. А надо бы, чтобы мир управлялся разумом, добром, тогда бы всё это большинство воспитывалось бы добром и переходило бы на его сторону. Для того же, чтобы это было, нужно, чтобы разум и добро проявляли себя, не унывая, заявляли бы о своем существовании. Это очень важно.
   6) Сложность знания -- признак его ложности. Что истинно, то просто.
   7) Как нехорошо, что люди, ищущие совершенствования, огорчаются клеветой, дурной славой заслуженной (и еще лучше незаслуженной). Клевета, дурная слава дает возможность, наталкивает на деятельность, оценка которой только в нашей совести. А это так редко, так трудно и так полезно. Юродство невольное есть лучшая школа добра.
   8) Физическая работа важна тем, что она мешает уму праздно и бесцельно работать.
   9) Важнее знать то, о чем не надо думать, чем знать то, о чем надо думать.
   10) Женщины слабы и хотят не только не знать своей слабости, но хотят хвастаться своей силой. Что может быть отвратительней?
   11) Человек добрый, если только он не признает своих ошибок и старается оправдывать себя, может сделаться извергом.
   12) Вся забота правителей состоит не в том, как они говорят, чтобы утвердить религию в народе, а, напротив, в том, чтобы выхолостить народ от религии. И в России они почти достигли этого.
    
   26 июня 1899 г.
   1) Приближаясь к месту назначения, всё чаще и чаще думаешь о том месте, куда подъезжаешь. Так и приближаясь к смерти, к перемене назначения.
   2) Только бы всегда помнить, что нет другого смысла жизни, другого способа найти радость жизни, как только исполняя Его волю. И как можно бы спокойно и радостно жить!
   3) Во время болезни исполнять Его волю тем, чтобы готовиться перейти в другую форму.
   4) Нам кажется, что настоящая работа это работа над чем-нибудь внешним -- производить, собирать что-нибудь: имущество, дом, скот, плоды, а работать над своей душой -- это так, фантазия, а между тем всякая другая, кроме как работа над своей душой, усвоение привычек добра, всякая другая работа -- пустяки.
   5) Бога не слушаются, а обожают. Лучше не обожать, но слушаться.
   6) Какое бы ты ни делал дело, будь готов всегда бросить его. Так и примеривайся -- можешь ли отделиться.
   7) Машина правительственная есть страшная машина. Если бы ясно понимали ее опасность, мы никогда не допустили бы ее образования.
   8) Кажется странным и безнравственным, что писатель, художник, видя страдания людей, не столько сострадает, сколько наблюдает, чтобы воспроизвести эти страдания. А это не безнравственно. Страдание одного лица есть ничтожное дело в сравнении с тем духовным -- если оно благое -- воздействием, которое произведет художественное произведение.
   9) Человечество -- это огромное животное, которое ищет и не может найти, что ему нужно. Очень медленно впечатления вызывают аффекты, а аффекты передаются мозгу, и мозг вызывает поступки. Деятельность социалистов, либералов и революционеров -- это попытки гальванизировать, заставить действовать животное, возбуждая двигательные нервы и мышцы. А есть один орган, который произведет всё, если он цел, -- это головной мозг в животном, в народе -- религия.
   10) Мне тяжело, я прошу Бога помочь мне. Да ведь мое дело служить Богу, а не Ему служить мне.
   11) Жизнь индивидуальная, личная, есть иллюзия, такой жизни нет, есть только функция, орудие чего-то.
   12) Военное сословие есть пережиток, не имеющий применения -- слепая кишка.
   13) Мы жалуемся на упадок духа. Но это необходимо. Человек не может находиться на той высоте, на которую он поднимается иногда. А человек поднимается и тогда загипнотизировает себя на время упадка. И во время упадка уже действует на основании того, что открылось ему в минуты подъема. Только уметь пользоваться минутами подъема и уметь загипнотизировывать себя.
   14) Зло мира, причина его очень проста. Все ищут midi a 14 heures. То в экономическом, то в политическом устройстве. Сейчас читал рассуждение в немецком парламенте о том, как помочь тому, что крестьяне бегут в города. А разрешение вcex вопросов одно, и никто но признает его и даже не интересуется им. А разрешение одно, ясно и несомненно: власть имеющие развратились, потому ч то имеют власть и составили себе учение религиозное, соответствующее их развращению. И это самое учение они усиленно с детства прививают народу.
   Спасение одно: разрушение ложного учения.
   15) Разница между людьми: NN думает о смерти и это не ведет его дальше вопроса о том, как, кому оставить деньги, где и как похоронить. И Паскаль думает о смерти.
   16) Нельзя выдумать для жестоких поступков более выгодных условий, как то сцепление чиновников, которое существует в государстве.
   17) Будущего нет. Оно делается нами.
   18) Бесконечность времени и пространства не есть признак величия ума человеческого, а напротив, признак его неполноты, неизбежной ложности.
   19) Мы думаем о будущем, устраиваем его, а ничто не важно, потому что важно делать творческое дело любви, которое можно делать во всех возможных условиях, а потому совершенно безразлично, какое будет будущее.
   20) Мы сердимся на обстоятельства, огорчаемся, хотим изменять их, а все возможные обстоятельства суть не что иное, как указания того, в каких сферах, как нужно действовать. Ты в нужде -- работай, в тюрьме -- думай, в богатстве -- освобождайся и т. п.
   Всё равно, как лошадь сердится на тот путь, по которому ее направляют.
   21) Пресса -- это лживость with a vengeance.
   22) Всё разрозненно -- соединяет нас только Бог, живущий во всем. От этого он и любовь.
   23) Понятия о Боге у человека религиозного постоянно разрушаются, заменяясь новым, высшим пониманием.
   24) Военное дело не только погибель трудов, не только жизней, но погибель добра.
   25) Со многими людьми можно жить только тогда, когда с ними обращаешься, как с лошадью: не считаясь с ними, не упрекая, не внушая, а только отыскивая modus vivendi. Это о них: не мечите бисер. Ужасно, но без этого правила еще хуже.
   26) Разве можно представить себе рабочего социалиста с верой в Иверскую? Стало быть прежде всего освобождение религиозное.
   27) Как мы все согласны, что свободен только тот, кто поборет страсти, а потом, зная это, мы серьезно заботимся об освобождении людей полных страстей.
   28) Разумной убежденности никогда не бывает полной. Полная убежденность бывает только неразумная, в особенности у женщин.
   29) Отвечай добром на зло, и ты уничтожишь в злом человеке всё удовольствие, которое он получает от зла.
   30) Бог есть любовь. Мы знаем Бога только в любви, соединяющей всё. В себе узнаем Бога в стремлении к этому соединению.
   31) Беспрестанно думаешь о том, что мне будет хорошо от добра. А добро есть или его нет, а не будет.
   32) Всё дело в мыслях. Мысль -- начало всего. И мыслями можно управлять. И потому главное дело совершенствования: работать над мыслью.
  
   4 июля 1899 г.
   1) Правительство разрушает веру. А вера нужна. Одни, насилуя себя, веруют в чудесное, нелепое, другие -- в науку. Но в какую? В современную. В современной же 99/100 -- ложь, заблуждение. Во всякой современной науке тоже. Истина, открытая Богом, разумеется, -- правда; религия и истина, добытая разумом человеческим, наука тоже, разумеется, -- правда, да дело в том, что мы признаем открытым Богом и что добытым разумом человеческим.
   2) Смерть есть разрушение тех органов, посредством которых я воспринимаю мир, каким он представляется в этой жизни -- это разрушение того стекла, через которое я смотрел, и замена его другим.
   3) Люди из образованных, употребляющие свое образование не на просвещение и освобождение рабочих классов, а на одурениее его, подобны работникам, употребляющим свою силу не на поддержание жизни, а на разрушение ее. Это интеллигентные Пугачевы, Стеньки Разины, только в тысячу раз вреднее.
  
   28 сентября 1899 г.
   1) Женщины, требующие для себя труда мужского и такой же свободы, большей частью бессознательно требуют для себя свободы разврата и спускаются вследствие этого гораздо ниже семьи, думая стать выше ее.
   2) Что такое память, которая делает из меня одно существо от детства и до смерти? Что такое это свойство, связывающее отдельные по времени существа в одно? Надо бы спросить: не что связывает, а что разделяет эти существа? Разделяет то свойство времени, вне которого я не могу видеть себя. Я один нераздельный от рождения и до смерти, но проявить и сознать себя я должен во времени. Я сейчас такой, какой я был и буду, но я должен был и должен буду проявлять и сознавать себя во времени. Должен же я проявлять и сознавать себя во времени для общения с другими существами и воздействия на них.
   3) Я сорвал цветок и бросил. Их так много, что не жалко. Мы не ценим этой неподражаемой красоты живых существ и губим их, не жалея -- не только растения, но животных, людей. Их так много. Культура, цивилизация есть не что иное, как загубление этих красот и заменение их. Чем же? Трактиром, театром...
   4) Тебя упрекают в злобе, разврате, лжи, воровстве! Приводят доказательства и т. п. Что надо делать? Отвечать вопросом: который час? Пойдешь купаться? Видела ли NN и т. п. Это лучшее и единственное средство перенести эти обвинения и даже оправдаться в них.
   5) Дороже всего на свете добрые отношения между людьми, а устанавливаются эти отношения не вследствие разговоров -- напротив, от разговоров портятся. Говорить как можно меньше и в особенности с теми людьми, с которыми хочешь быть в хороших отношениях.
   6) Питаясь, я уничтожаю пределы между собой и другими существами; производя детей, я делаю почти то же. Результаты разрушения матерьяльных пределов видны, результаты разрушения духовных преград и возникновение этого единения не видно только потому, что оно обширнее.
   7) Люди разделены (отделены от других существ), и это представляется им пространством. То же, что они нераздельны по существу, представляется им временем. Пространство разъединяет, время соединяет. Но это неверно. И время и пространство есть разделение, есть невозможность постигновения единства.
   8) Братство естественно, свойственно людям. Небратство, разделение старательно воспитывают.
   9) Иногда хочется по-детски кому-то (Богу) жаловаться, просить помощи. Хорошее ли это чувство? Нехорошее -- слабость, неверие. То, что больше всего похоже на веру: просительная молитва есть, именно, неверие -- неверие в то, что зла нет, что просить не об чем, что, если тебе худо, то это только тебе показывает, что тебе надо поправиться, что происходит то самое, что должно быть и при чем ты должен делать, что должно.
   Сейчас пишу это холодно, с трудом понимая то состояние, при котором живешь только для Бога. И вижу из этого, как есть люди, которые совсем никогда этого не понимают, не знают никакой другой жизни, кроме мирской для людей. Я знаю это состояние, но сейчас не могу вызвать его в себе, а только вспоминаю о нем.
   10) Всё, что живет без сознания, как я живу, когда сплю, как жил в утробе матери, живет не матерьяльно, т. е. не знает материи, а живет. Жизнь же есть нечто духовное. Стараясь вспомнить свое состояние до сознания, на пороге сознания -- я знаю только чувство тяжести, довольства, наслаждения, страдания, но понятия о теле своем или чужом -- нет. Понятие тела (материи) является только тогда, когда является сознание. Понятие тела является только потому, что сознание дает понять присутствие в себе начала всего (духовного). И в то самое время, как я сознаю, что я начало всего, я сознаю и то, что я не всё начало, а часть его. И вот эта-то частичность, пределы, отделяющие меня от всего, я и сознаю телом: своим телом и телами, окружающими меня.
   11) Если ты чего-нибудь желаешь, чего-нибудь боишься, то это значит, что ты не веруешь в того Бога любви, который есть в тебе. Если бы ты верил в него, то ничего не мог бы желать или бояться, потому что все желания того Бога, который живет в тебе, всегда исполнятся, потому что Бог всемогущ, и ничего не боялся бы, потому что для Бога ничто не страшно.
   12) Не думать, что знаешь, в чем именно воля Божия, а быть смиренным, и тогда будешь любовным, а воля Божия по отношению тебя только в этом.
   13) Люди, уверяющие других, что разум не может быть руководителем жизни, это те, разум которых так извращен, что ясно видят, что он заведет их в болото.
   14) Единственный случай, когда можно и должно человеку заниматься собой, -- это, когда он чувствует себя несчастливым. Несчастье есть лучшее условие для совершенствования, подъема на высшую ступень, несчастье есть указание своего несовершенства. Надо радоваться этим случаям. Это приготовление себя к работе, духовная пища.
   15) То я простой человек Лев Николаевич, животное, а то я посланник Бога. Всё тот же человек, но то публика, а то сам судья в цепи при исполнении своих высших обязанностей. Почаще надевать цепь.
   16) Человек есть вневременное и внепространственное существо, которое сознает себя в условиях пространства и времени.
   17) Игры, карты, тенис, скачки заманчивы, потому что они выдуманы для blasИs. Недаром мудрые учителя запрещали их. Игры искусственные развращают. Они нужны blasИs, а простым рабочим людям достаточны самые простые, без приготовлений.
   18) Только тогда и выработаешь истинную любовь, когда придется противодействовать обиде: побороть обиду любовью, полюбить врага.
   19) Желают, волнуются, страдают только из-за пустяков или из-за дурного. Хорошее совершается без волнений. От того и слово "сердце" значит "злость".
  
   2 октября 1899 г.
   1) Пространство вытекает из сознания пределов, из сознания своей отдельности: я -- один, а в мире такие же в пределах существа -- 2, 3, 4... . Существа эти могут поместиться только в пространстве. Из сознания пределов вытекает и время.
   Отдельность, не всеобъемлемость нашего я выражается в том, что мы признаем собою часть движущейся материи: часть материи, которую мы признаем собою, дает нам понятие пространства; часть движения, которое мы признаем собою, дает нам понятие времени. Или иначе. Представить себе часть материи мы не можем иначе, как в пространстве; представить себе часть движения мы не можем иначе, как во времени. Пространство вытекает из невозможности представить себе два или много предметов вне времени. Время вытекает из невозможности представить себе два, много предметов вне пространства. Пространство есть возможность представить себе два, много предметов в одно и то же время, время есть возможность представить себе два, много предметов в одном и том же пространстве (один выйдет, другой войдет).
   Разделение не могло бы быть в одном пространстве вне времени. Если бы не было времени (движения), все предметы в пространстве были бы неподвижны и составляли бы не много предметов, а одно нераздельное, наполненное материей пространство. И разделение не могло бы быть в одном времени вне пространства. Если бы не было пространства, не могли бы быть движения, и я не отделялось бы ничем от всего остального
   Тело мое, сознаваемое мной, как я, и познающее всё остальное, есть движущаяся определенное время часть материи, занимающая определенное пространство.
   2) Анархия не значит отсутствие учреждений, а только отсутствие таких учреждений, которым людей заставляют подчиняться насильно, а такие учреждения, которым люди подчиняются свободно, по разуму. Казалось иначе не могло и не должно бы быть устроено общество существ, одаренных разумом.
   3) Зачем за грехом не следует страдание того лица, которое совершило грех? Тогда бы он видел, что не нужно делать. Затем, что люди живут не отдельно, а в обществе, и если все страдают от греха каждого, то все и должны противодействовать ему.
   4) Совесть есть память общества, усвояемая отдельным лицом.
   5) В старости чувствуешь то же, что в путешествии: сначала мысли в том месте, из которого едешь, потом в самом путешествии, потом в том месте, куда едешь. Я испытываю это всё чаще и чаще, думая о смерти.
   6) Правда, что может быть полезен грех большой, вызывая раскаяние перед Богом, независимо от суда людского. Такой грех выводит из области людского суда -- из тщеславия, которое завладевает человеком и скрывает от него его отношения к Богу.
   7) Рост физический это только приготовление запасов для работы духовной служению Богу и людям, которая начинается при увядании тела.
  
   13 октября 1899 г.
   1) Получил брошюры Weptrup'a из Америки о деньгах, которые поразили, мне уяснив всё неясное в финансовых вопросах и сведя всё, как и должно было быть, к насилию правительств.
   2) Главная причина семейных несчастий та, что люди воспитаны в мысли, что брак дает счастье. К браку приманивает половое влечение, принимающее вид обещания, надежды на счастье, которое поддерживает общественное мнение и литература, но брак есть не только не счастье, но всегда страдание, которым человек платится за удовлетворение полового желания, страдание в виде неволи, рабства, пресыщения, отвращения, всякого рода духовных и физических пороков супруга, которые надо нести: злоба, глупость, лживость, тщеславие, пьянство, лень, скупость, корыстолюбие, разврат -- все пороки, которые нести особенно трудно не в себе, в другом, а страдать от них, как от своих, и такие же пороки физические: безобразие, нечистоплотность, вонь, раны, сумасшествие и пр., которые еще труднее переносить не в себе. Всё это, или хоть что-нибудь из этого, всегда будет, и нести приходится всякому тяжелое. То же, что должно выкупать: забота, удовлетворение, помощь, всё это принимается как должное; все же недостатки, как не должное, и от них страдают тем больше, чем больше ожидалось счастья от брака. Главная причина этих страданий та, что ожидается то, чего не бывает, а не ожидается того, что всегда бывает. И потому избавление от этих страданий только в том, чтобы не ждать радостей, а ждать дурного, готовясь переносить его. Если ждешь всего того, что описано в начале 1001 ночи, ждешь пьянства, вони, отвратительных болезней, то упрямство, неправдивость, пьянство даже можно не то что простить, а не страдать и радоваться, что нет того, что могло бы быть, что описано в 1001 ночи, нет сумасшествия, рака и т. п. И тогда всё доброе ценится.
   Не в этом ли и главное средство для счастья вообще? Не оттого ли люди так часто несчастны, особенно богатые? Вместо того, чтобы сознавать себя в положении раба, который должен трудиться для себя и для других и трудиться так, как этого хочет хозяин, люди вообразят себе, что их ждут всякого рода наслаждения и что всё их дело в том, чтобы пользоваться ими. Как же при этом не быть несчастным? Всё тогда: и труд, и препятствия, и болезни, необходимые условия жизни, представляются неожиданными страшными бедствиями. Бедные поэтому менее бывают несчастны: они вперед знают, что им предстоит труд, борьба, препятствия и потому ценят всё, что дает им радость. Богатые же, ожидая только радостей, во всех препятствиях видят бедствия и не замечают и не ценят тех благ, которыми пользуются. Блаженны нищие, ибо они утешатся, голодные -- они насытятся, и горе вам, богатые...
  
   27 октября 1899 г.
   1) О свободе воли -- просто: человек свободен во всем духовном -- в любви: может любить или не любить, больше и меньше. Во всём остальном он не свободен, следовательно, во всём матерьяльном. Человек может направить и может не направить свою силу на служение Богу. В этом одном (но это огромно) он свободен: может везти или быть везомым.
   2) Война, суды, казни, угнетение рабочих, проституция и многое другое -- всё это необходимое, неизбежное последствие и условие того языческого строя жизни, в котором мы живем, и изменить что-либо одно или многое из этого невозможно. Что же делать? Изменять самый строй этой жизни, то, на чем он стоит. Чем? Тем, чтобы, во-первых, не участвовать в этом строе, в том, что поддерживает его: в военщине, в судах, податях, ложном учении и т. п., и во-вторых, делать то, в чем одном человек всегда совершенно свободен: в душе своей заменить себялюбие и всё, что вытекает из него -- злобу, корысть, насилие и пр. любовью и всем тем, что вытекает из нее: разумностью, смирением, милосердием и пр. Как колеса машины нельзя повернуть силой, они все связаны с шестернями и другими колесами, а пустить и не пустить пар, который задвигает их легко, так точно страшно трудно изменить самые внешние условия жизни, но быть добрым или злым легко. А это: быть добрым или злым -- изменяет все внешние условия жизни.
   3) Жизнь наша есть освобождение заключенного, расширение пределов, в которых действует беспредельное начало. Представляется же нам это расширение пределов материей в движении. Предел расширения в пространстве представляется нам материей. Часть этой материи, которую мы сознаем собою, мы называем своим телом, другую часть мы называем миром. Предел расширения во времени мы называем движением. Часть этого движения, которое мы познаем собою, мы называем своей жизнью, другую часть называем жизнью мира. Вся жизнь есть расширение этих пределов, освобождение от них.
  
   20 ноября 1899 г.
   1) Я 70 лет всё спускаю и спускаю мое мнение о женщинах, и всё еще и еще надо спускать. Женский вопрос! Как же не женский вопрос! Только не в том, чтобы женщины стали руководить жизнью, а в том, чтобы они перестали губить ее.
   2) Мы говорим о цели жизни, хотя и не такой, которая была бы понятна нам, но такой, которая была понятна высшему разуму. Цель -- всё равно, что причина. Причина -- назад. Цель -- вперед. А причина, понятие причины (а потому и цели) является только тогда, когда есть время, т. е. существо в своем понимании ограничено временем. И потому для Бога и для человека, живущего божеской жизнью, цели нет. Есть жизнь, в которой растет сознание, вот и всё.
   3) Капля, сливаясь с большей каплей, лужей, перестает быть и начинает быть.
  
   18 декабря 1899 г.
   1) О многоголосной музыке. Нужно, чтобы голос говорил что-нибудь, а то много голосов, и каждый ничего не говорит.
   2) Одна из главных причин зла нашей жизни есть воспитываемая в нашем христианском мире вера в грубого, еврейского Бога личного; тогда как главный признак (если можно так выразиться) Бога в том, что он ничем не ограниченный, следовательно, неличный.
   3) Надо победить смерть -- не смерть, а страх смерти, происходящий от непонимания жизни. Если только поймешь жизнь и необходимое благое условие ее -- смерть, то перестанешь бояться ее, противиться ей. А перестанешь бояться ее -- перестанешь служить себе смертному, а будешь служить несмертному Богу, от которого пришел и к которому идешь.
   4) Материя есть всё то, что доступно нашим чувствам. Наука заставляет нас предполагать, что есть материя, недоступная нашим чувствам. В этой области могут быть существа, составленные из этой материи и ощущающие ее -- эту недоступную нашим чувствам материю. Я не думаю, чтобы такие существа были, я только думаю, что наша материя и наши чувства, ощущающие ее, есть только одна из бесчисленных возможностей жизни.
   5) Я -- раб, я -- червь, я -- царь, я -- Бог. Раб и червь -- правда, а царь и Бог неправда.
   6) Напрасно люди придают особенное значение и величие своему разуму. Пределы человеческого разума очень недалеко и тотчас же видны. Пределы эти: бесконечность пространства и времени. Человек видит, что окончательные ответы на вопросы, которые он задает себе, всё удаляются и удаляются, и во времени, и в пространстве, и в обеих областях этих последнего ответа нет, потому что обе области бесконечны. Разум человека имеет пределы очень недалекие. Он вполне годен только на ответы о том, как жить человеку. Только в этой области он дает окончательные ответы.
   7) Читал о книге Энгельгарта. Эволюция прогресса жестокости. Я думаю, что тут есть большая доля правды. Жестокость увеличилась преимущественно потому, что совершилось, содействующее увеличению матерьяльного богатства людей, разделение труда. Все говорят о выгодах разделения труда, не видя того, что необходимое условие разделения труда, кроме омашинения человека, есть еще устранение условий, вызывающих человеческое нравственное общение людей. Если мы делаем одно и то же дело, как земледельцы, понятно, что между нами установится обмен услуг помощи, но между пастухом и фабричным ткачом не может быть общения.
   8) Как Бог должен относиться к молитвам, если бы был такой Бог, которому можно бы было молиться? Так же, как должен бы относиться, хозяин дома, в котором проведена вода, к которому пришли бы жильцы просить воды. Вода проведена, вам стоит только повернуть кран. Так же приготовлено для людей всё, что им может быть нужно, и Бог не виноват, что вместо того, чтобы пользоваться проведенной чистой водой, одни жильцы таскают воду из вонючего пруда, другие приходят в отчаяние от недостатка воды и молятся о том, что им дано в таком изобилии.
   9) При существующем, разделяемом всеми мировоззрении теперешний экономический и политический строй есть наилучший -- должны быть и войско, и суды, и капитализм, и проституция, и церковь. И потому все осуждения существующего строя неосновательны, и все попытки изменить, улучшить его, не изменяя общего людям мировоззрения, грубо матерьялистического (разделяющегося на атеизм и церковное суеверие), тщетны.
   10) Можно личным опытом проверить истину о том, что Бог, часть которого есть мое я, есть любовь, и опытным путем убедиться в этой истине. Как только нарушена любовь, прекращается жизнь, не хочется ничего делать -- всё тяжело. И напротив, как только восстановляется любовь -- помирился, с кем ссорился, простил, получил прощение -- так хочется жить, действовать -- всё кажется легко и возможно.
   11) Хорошо бы было хоть приблизительно цифрами, а потом графически выразить то количество труда -- рабочих дней, которыми пользуются в своей жизни богатые люди. Более или менее приблизительно это выражается деньгами. Если я проживаю 10 р. в день, это значит, что на меня, не переставая, работают 20 человек.
   12) Обыкновенно говорят: это очень глубокомысленно и потому не вполне понятно. Это неправда. Напротив. Всё то, что глубоко, то ясно до прозрачности. Как вода, которая бывает мутна на поверхности, а чем глубже, тем прозрачнее.
   13) Одна -- меньшая часть людей, около 20%, сумасшедшая сама по себе -- одержима манией эгоизма, доходящей до сосредоточения всех душевных сил на себе; другая -- большая часть, около 80%, загипнотизирована научным, художественным, государственным и, главное, религиозным гипнозом и тоже не пользуется своим разумом. От этого успех в свете всегда достается сумасшедшим, одержимым тем же сумасшествием, каким одержимо большинство.
   14) Испытываю чувство успокоения, удовлетворения, когда заболеваю, когда совершается разрушение пределов моей личности. Как только выздоравливаю, испытываю обратное: беспокойство, неудовлетворенность. Не есть ли это явные признаки того, что разрушение пределов личности в этом мире -- вступление жизни в новые пределы?
  
   20 декабря 1899 г.
   Человек есть часть целого. Или, вернее, человек сознает свою жизнь как часть целого -- часть всего. Он сознает себя частью потому, что сознает себя ограниченным теми телами, которые соприкасаются с его телом. Чувства его указывают ему эти пределы -- чувство есть одно осязание: осязание волн эфира глазом, волн воздуха ухом, запаха, вкуса носом, языком. Не будь этих чувств, человек не знал бы тел. Человек сознает себя частью Всего. Отдельность свою он сознает телом. Всё он сознает движением. Тело есть предел части, движения.
  
   1900
  
  
   1 января 1900 г.
   1) Я -- отдельное существо, общающееся со Всем. Свою отдельность я познаю материей в себе и вне себя. Свое общение со Всем я познаю движением в себе и вне себя. Предел общения есть движение во времени. Одну часть материи и движение я признаю собою, другую -- миром, Всем. В этом жизнь.
   Предел между тем, что я сознаю собой и не собою, я сознаю материей в пространстве. В сознании одной части материи и движения собою и состоит жизнь.
   Для Всего нет материи и нет движения. Материя и движение суть понятия, вытекающие только из сознания отдельности и общения. Материя есть сознание предела отдельности, движение -- сознание предела общения.
   Не будь сознания отдельности, не было бы понятия материи; не будь сознания общения, не было бы понятия движения.
   Человек в жизни стремится выйти из того и другого предела: из первого его выводит любовь, из второго разум. Любовь разрушает отдельность; разум действует в области, где нет движения.
   2) Если ребенку раз внушено, что он должен верить, что Бог -- человек, что Бог 1 и 3, одним словом, что 2 в 2 = 5, то орудие его познания навеки исковеркано: подорвано доверие к разуму. А это самое делается над всеми детьми. Ужасно.
   3) Затем так устроено, чтобы мы не видали успеха своей деятельности (Моисей не вошел в обетованную землю), чтобы мы действовали не в виду успеха, а для спасения души, т. е. не руководясь внешними, обманчивыми, а внутренними, несомненными мотивами.
   4) Вспомнил свое отрочество, главное, юность и молодость. Мне не было внушено никаких нравственных начал -- никаких; а кругом меня большие с уверенностью курили, пили, распутничали (в особенности распутничали), били людей и требовали от них труда. И многое дурное я делал, не желая делать -- только из подражания большим.
   5) Есть три побудителя деятельной жизни: 1) удовлетворение личных похотей, 2) желание одобрения людей, славы людской и 3) исполнение своего назначения -- воли Бога.
   Перейти с первого побудителя на второй, т. е. делать больше для славы людской, чем для похоти, и жертвовать похотью для славы -- легко и нехорошо. Перейти же со второго на третий, т. е. делать больше для исполнения своего назначения, чем для похоти и для славы, жертвовать похотью для исполнения воли Бога, и трудно, и прекрасно и нужно.
   6) Попробуй жить для одной похоти и увидишь, что не только не удовлетворишь ее, но все больше и больше будешь разжигать ее несоответственно возможности удовлетворения и потому все меньше и меньше получишь удовлетворения. Живя для славы людской, удовлетворишь похоть, но требования удовлетворения славы почти также разрастутся несоответственно возможности удовлетворения и будет неудовлетворенность. Но живи для исполнения воли Бога и получишь полное удовлетворение и похоти и славы. Исполнение же воли Бога всегда дает полное удовлетворение.
   7) Говорили о различных пониманиях устройства мира: прерывности или непрерывности материи. При моем понимании жизни и мира: материя есть только мое представление, вытекающее из моей отдельности от мира. Движение же есть мое представление, вытекающее из моего общения с миром, и потому для меня не существует вопроса о прерывности или непрерывности материи.
   8) Ехал наверху на конке и глядел на дома, вывески, лавки, извозчиков, проезжих, прохожих, и вдруг так ясно стало, что весь этот мир с моей жизнью в нем есть только одна из бесчисленного количества возможностей других миров и других жизней и для меня есть только одна из бесчисленных стадий, через которую мне кажется, что я прохожу во времени.
   9) Солдат, убивавший неприятеля и арестанта, на допросе у Бога:
   Вопрос: Знал ты, что не должно убивать?
   Ответ: Знал.
   В.: Откуда.
   О.: В законе божием сказано.
   В.: Зачем же ты убивал?
   О.: Начальство приказывало.
   В.: Но если ты знал, что Бог не велит, как же ты не задумался и не понял, что начальство тебя обманывает.
   О.: Начальство меня учило и о Боге и сказало мне, что по приказанию начальства -- можно.
   Богу бы нечего было говорить, если бы он предоставил людям учить людей; а он сам учит прямо, и солдат знал в сердце своем, что не надо убивать, и потому виноват.
   10) Мы уважаем и боготворим людей: придворные -- царей, духовные -- архиереев и т. п. только потому, что чем выше тот, кому мы покоряемся (для своей пользы), тем более мы оправданы не только в чужих, но и своих глазах.
   11) Ева соблазнила Адама, и всегда это так. Все решает самка. Самцы же так устроены, что для того, чтобы не холостовала самка -- что не могут устоять. (Животные: собаки, волки, зайцы, олени). И потому начало разврата идет от женщины. Когда уж все развратилось, то и мужчины развращают женщин, но начало от женщины. И спасти мир от разврата может только женщина, вернувшись сначала к животному, а потом и дальше -- к еще большему целомудрию.
   ? Человек есть нечто отдельное от мира, от Всего. Пределы, отделяющие его от мира, он сознает материей. Единение же свое с миром он сознает движением.
  
   8 января 1900 г.
   1) Читаю газеты, журналы, книги и все не могу привыкнуть приписать настоящую цену тому, что там пишется, а именно: философия Ничше, драмы Ибсена и Метерлинка и наука Ломброзо и того доктора, который делает глаза. Ведь это полное убожество мысли, понимания и чутья.
   2) Читаю о войне на Филипинах и в Трансвале и берет ужас и отвращение. Отчего? Войны Фридриха, Наполеона были искренни и потому не лишены были некоторой величественности. Было это даже и в Севастопольской войне. Но войны Американцев и Англичан среди мира, в котором осуждают войну уж гимназисты, -- ужасны.
   3) Нынче вспомнил неприятное словечко, сказанное обо мне Сережей, и мне стало тяжело. Когда от чего-нибудь становится тяжело, это верный признак, что ты живешь для похоти или для славы людской, а не для служения Богу. Вспомнил это, откинул ложную цель, и открыл настоящую, единственную и сейчас стало легко.
  
   16 января 1900 г.
   1) Нельзя быть достаточно осторожным в поощрении в себе тщеславия -- любви к похвале. Если бы враг хотел погубить человека, то вернее чем споить -- захвалить его. Развивается болезненная чувствительность -- при похвале, ведущая к праздному расслаблению, при порицании -- к озлоблению и унынию. Главное, увеличивает болезненность и уязвимость.
   2) Читал "Даму с собачкой" Чехова. Это все Ничше. Люди, не выработавшие в себе ясного миросозерцания, разделяющего добро и зло. Прежде робели, искали; теперь же, думая, что они по ту сторону добра и зла, остаются по сю сторону, т. е. почти животные.
   3) Перепроизводство там, где народ в нужде, это только признак не только рабства: что люди работают не на себя, а на хозяев, -- но и того, что рабство денежное, т. е. что рабов держат тем, что перед ними держат то, что им нужно, но не дают.
   4) Загоняет на фабрику и нужда и соблазн. При неравномерном распределении богатств нельзя провести черту между нуждой и соблазном. Люди жили без чая и сахара, без кожаных сапог; нужда это или соблазн пить чай и купить сапоги, когда все пьют и носят?
   5) Мужики говорят: спасать душу, а мы говорим, что это глупости. А это одно из двух дел жизни: надо делать постоянно дело Божие и готовить себя к лучшей жизни, начиная с этого мира.
   6) Можно смотреть на половую потребность, как на тяжелую повинность тела (так смотрел всю жизнь), и можно смотреть как на наслаждение (я редко впадал в этот грех).
   7) Самое лучшее отношение к половой похоти -- это: 1) чтобы совсем подавить ее. Next best 2) это то, чтобы сойтись с одной женщиной целомудренной и одинаковой веры и с ней вместе растить детей или помогать друг другу; 3) Next worse ходить в дом терпимости, когда похоть замучает; 4) иметь случайный сношения с разными женщинами, не сходясь с ними; 5) иметь дело с девушкой и потом бросить ее; 6) еще хуже иметь дело с чужой женой; 7) хуже всего жить с своею неверною, безнравственной женою.
   8) Едва ли не всегда страдания физические и страдания самолюбия -- гордости, тщеславия -- не ведут к движению вперед духовному. Всегда особенно страдания гордости. А мы, дурачье, жалуемся.
   9) Мое положение -- но и всякое положение -- несомненно мне на пользу. Волшебная палочка дана. Только умей ей пользоваться.
   10) Был Горький. Очень хорошо говорили. И он мне понравился. Настоящий человек из народа.
   11) Какое у женщин удивительное чутье на распознавание знаменитости. Они узнают это не по получаемым впечатлениям, а по тому, как и куда бежит толпа. Часто, наверное, никакого впечатления не получила, а уж оценивает, и верно.
  
   13 марта 1900 г.
   1) Теперешнее положение, особенно Гаагская конференция показали, что ждать от высших властей нечего и что распутыванье этого ужасного губительного положения, если возможно, то только усилием частных отдельных лиц.
   2) Теперешнее предстоящее освобождение будет такое же, какое было от крепостного права, т. е. что тогда только отпустят одну цепь, когда другая будет твердо держать. Невольничество отменяется, когда утверждается крепостное право. Крепостное право отменяется, когда земля отнята и подати установлены; теперь освобождают от податей, когда орудия труда отняты. Отдадут -- имеют намерение отдать -- рабочим орудия труда, только под условием обязательности для всех работы.
   3) Часто бывают нехорошие чувства. Борюсь и побеждаю иногда совсем, до корней. Но только временами, когда уяснишь себе, вспомнишь, что жизнь только служение, а служение совершается только любовью. Приходит сомнение: я смирюсь, перенесу обиду, выкажу добрые чувства во имя любви; никто не узнает того, что было у тебя в душе; твое смирение, твои добрые чувства будут объяснены твоей слабостью, неискренностью, притворством. Так что ты не только не подашь пример добрых чувств, нужных для служения, а покажешь пример обратного. "Разве это будет служение?" -- говоришь себе в минуты сомнения. Да, будет. Раз и навсегда пойми, что ты не в силах обсудить последствия твоих дел: все они расплываются в бесчисленные и разнообразнейшие сложнейшие соотношения. Тебе нужно только слушаться хозяина. Не от этого ли та религиозная теория послушания -- церкви, папе, старцу, что теория послушания справедлива; хотя и несправедливо послушание кому бы то ни было, только не Богу в единственном безоговорочном простом и ясном повелении его: люби -- вызывай любовь в себе и других.
   Ведь не станут удивляться рабочие, строящие дом, и знающие, что они строят дом, удивляться тому, что иногда вместо того чтобы воздвигать стену, архитектор велит разламывать ее. Они знают, что если он велит, то это ведет к постройке дома, хотя они и не могут понять как. Тоже и с требованием послушания Богу, в единственном его законе любви. Но послушание только в единственном этом законе, потому что только этот закон стоит выше человеческого разума.
   4) Самое важное, единственно важное и тайное от людей дело жизни состоит в том, чтобы увеличивать любовь в себе и в других. Что увеличение любви есть дело возможное и дело Божие, видно из того, что любовь, как только она проявится, сейчас сразу увеличивает любовь в том, к кому она проявляется. A проявление это в любимом увеличивает любовь любящего, так что она сама растет. И не может не быть этого, потому что она есть Бог.
   Так что увеличивать в себе и в других любовь есть первое главное дело, которому должны быть пожертвованы все другие. Есть много дел хороших: и воспитание детей, и земледелие, и распространение добрых мыслей, и др. Но дорого то, чтобы изо всех этих дел выделять первое и главное.
   5) Есть три мировоззрения: 1) жизнь для наслаждения, 2) жизнь для спасения души, 3) жизнь для исполнения воли Бога.
   Все три справедливы, но только одно из них включает оба другие. Если жить для наслаждения, то испортишь свою душу и будешь жить противно воле Бога. Если жить для спасения души, то лишишься наслаждения жизни и не исполнишь воли Бога. Только исполняя волю Бога получишь наибольшее число наслаждений и усовершенствуешь свою душу.
   Первая есть жизнь эпикурейцев, почти всех людей; вторая -- жизнь аскетов религиозная; третья -- жизнь христиан.
   6) Кабы женщины только понимали всю красоту девственности, до какой степени она вызываете лучшие чувства людей, они бы чаще удерживали ее. А то беспрестанно видишь страшное падение девственности или в грубую похоть со всем обманом глупой влюбленности, или раскаяние в своей высоте и красоте.
   7) Видел во сне: один стоит на столбе и люди любуются им и хвалят, другой, чтобы победить, превзойти его, пляшет на гвоздях. Третий просто добрый.
   8) Искусство, поэзия: "Для берегов отчизны дальней" и т. п., живопись, в особенности музыка, дают представление о том, что в том, откуда оно исходит, есть что-то необыкновенно хорошее, доброе. А там ничего нет. Это только царская одежда, которая хороша только тогда, когда она на царе жизни -- добре.
   9) Как хорошо, что не знаешь результатов своих дел; если бы знал, не последние результаты (последних нет и не может быть), a видел бы последствия гораздо дальше, чем теперь, то никогда бы ни на что не решился. Теперь же решаешься не потому, что знаешь последствия, а потому что должен.
   10) У самого злого человека расцветает лицо, когда ему говорят, что его любят. Стало быть в этом счастие, и самое большое, людей. А чтобы достигнуть его, есть одно средство: любить. Люби -- и тебя будут любить.
   11) Одна из главных причин наших ошибок в жизни в том, что мы забываем, что мы здесь не пребываем, а путешествуем, и не путешествуем, a едем кучером или матросом.
   12) Иду мимо извозчика лихача. Он выбился из серых мужиков -- завел упряжку, обрился, имеет попону, кафтан с соболем, знает хороших господ. Как ему внушить, что это все не важно, а важно исполнение нравственного закона? Дома, в школе, в церкви, в чтениях (как в том, на котором я был в работном доме), что он слышит?
   13) В работном доме священник, толкуя народу первую заповедь нагорной проповеди, разъяснял, что гневаться можно и должно, как гневается начальство, и убивать можно по приказанию начальства. Это было ужасно.
   Все можно простить, но не извращение тех высших истин, до которых с таким трудом дошло человечество.
   14) Лессинг, кажется, сказал, что каждый муж говорит или думает, что одна на свете была дурная, лживая женщина и она-то моя жена. Происходит это от того, что жена вся видна мужу и не может уже его обманывать, как обманывают его все другие.
   15) Бьешься по стенкам клетки. Это и полезно, тем, что заставит тебя вспомнить, что верх свободен и что у тебя есть крылья. Поднимись. Стены -- это условия мирской жизни. Верх -- это Бог, крылья -- это вера в него.
   16) То, что делаешь по внушению, забываешь. Это не жизнь. Жизнь только то, что делаешь с согласия высшей духовной силы. Ту помнишь. Эта только жизнь.
   17) Хотят уравнять женщину с мужчиной. Не в первенстве дело, а в разности. Всякая самка, от пчелиной матки и до женщины, привлекает собою много самцов, из которых все готовы удовлетворить ее. Она выбирает. В этом ее призвание. Самец и мужчина не в том положении. Вот основная разница.
   18) Внушение возможно только на почве принятой знакомой идеи. Идеи можно себе представить плоскостями, расположенными одна над другою. Движение жизни человека состоит в переходе от низших идей к высшим. Переход от низшей идеи к высшей препятствует внушению в низшей идее, или по крайней мере дает возможность освобождения от внушений низших идей.
   19) Молитва есть самовнушение. Стараюсь этим способом внушить себе, что жизнь моя только, только, только служение.
   20) Молишься Богу. Говорят: какому Богу? Как вы можете знать то, что он слышит вас?
   Да что тот Бог, который во мне, слышит меня, в этом-то уж не может быть сомнений.
   Так что ж вы молитесь сами себе?
   Да, только не низшему себе, не всему себе, а тому что есть во мне Божьего, вечного, любовного. И оно слышит меня и отвечает.
   Благодарю тебя и люблю тебя Господи живущий во мне.
  
   19 марта 1900 г.
   Надо молиться -- делать себе самовнушение, но нужно не давать молитве делаться механической и для того надо составить ряд молитв, которые читать по очереди, хоть на 12 дней. A кроме того составить себе молитвы короткие на каждый час -- при каждом бое часов. Так например, при бое вспоминать:
   1) Помни смерть: что жизнь -- переход к смерти, т. е. перемене;
   2) Что смысл ее только служение, что служения есть два: дело мысли, разума, и дело любви.
   3) Что лучше ничего не делать, чем делать ничего -- ложь.
   4) Что присутствие всякого человека есть призыв к высшей осторожной и важной деятельности.
   5) Что униженным, смиренным быть выгодно, а восхваляемым, гордым -- обратное.
   6) Что теперешняя минута никогда не повторится.
   7) Что ничего неприятного тебе быть не может -- если неприятно, то значить ты спутался.
   8) Что всякое дурное, даже пустое дело вредно тем еще, что накатывает дорогу привычке, и всякое доброе дело -- наоборот.
   9) Не осуждай.
   10) Обсуживая поступки других людей, вспоминай свои.
   11) Помни, что духовное -- мир, любовь -- важнее миллионов матерьяльного мира.
   12) Помни, что ты посланник, представитель Бога -- не унижай его.
   Молитву же большую надо составлять изо всего, что читаешь, думаешь и знаешь.
   Так, например, вторая молитва после моего обычного Отче Наш может быть такая:
   Избави меня Господи (Бог во мне) от первого искушения заботы о внешнем: о хлебе, жилище -- вещах, о славе людской, и дай мне помнить, что жизнь человека только в увеличении разума и любви. И от второго искушения избавь меня: от мысли о том, что все от Бога, что я ничто, от равнодушия к делу своей жизни, от прекращения усилия, и дай мне помнить, что я слуга, посланник Бога, исполнитель его воли.
   И от 3-го искушения: служения чему бы то ни было больше, чем Богу -- избавь меня. И дай мне помнить, что всякое дело тогда только хорошо, когда оно есть дополнение или последствие служения Богу.
   Я не верно записал сегодня 12 молитв. Не надо молиться под ряд. Каждый час нужна только одна молитва: помоги мне служить тебе Богу.
   А молитвы должны быть сообразны положениям -- встречам.
   Так, когда один и выбор что делать:
   1) помни, что жизнь только в служении, увеличении разума и любви.
   2) Когда один и грустно, скучно, горько: помни, что если не можешь делать дело служения, не делай противного и
   3) помни, что ты посланник.
   4) Когда сходишься с человеком, помни, что наступил самый важный момент дела.
   5) Когда женщина, помни, что она мать и дочь и, главное, человек-сестра, а не самка.
   6) Когда тебя оскорбили -- радуйся, это на пользу.
   7) Когда раздражаешься, помни, что это нарушение самого святого -- это себя губишь.
   8) Не осуждай.
   9) Когда обсуждаешь, помни свои грехи.
  
   24 марта 1900 г.
   1) Вчера была страшная операция Тани. Я несомненно понял, что все эти клиники, воздвигнутые купцами, фабрикантами, погубившими и продолжающими губить десятки тысяч жизней -- дурное дело. То, что они вылечат одного богатого, погубив для этого сотни, если не тысячи бедных, очевидно дурное, очень дурное дело. Тоже, что они при этом выучиваются будто бы уменьшать страдания и продолжать жизнь, тоже нехорошо, потому что средства, которые они для этого употребляют, таковы (они говорят: "до сих пор", а я думаю по существу), что они могут спасать и облегчать страдания только некоторых избранных, главное же потому, что их внимание направлено не на предупреждение, гигиену, а на исцеление уродств, постоянно непрестанно творящихся.
   2) Читаю психологию. Прочел Вундта и Кефтинга. Очень поучительно. Очевидна их ошибка и источник ее. Для того, чтобы быть точными, они хотят держаться одного опыта. Оно и действительно точно, но зато совершенно бесполезно и вместо субстанции души (я отрицаю ее) ставят еще более таинственный параллелизм.
   Человек едет верхом, отчасти немного правит, отчасти немного лошадь везет его. Люди рассуждают глядя на него. Одни говорит: он правит лошадью, другие говорят: лошадь везет его, его движения последствия движения лошади. Третьи, осуждая и тех и других, важно произносят: существуете параллелизм между движениями седока и лошади: она трусит, он трясется, она станет, он станет. Все это может быть, но ни то, ни другое, ни третье нисколько неинтересно. Единственно интересное это то, откуда, куда он едет и кто его послал.
   3) Гадание -- это внушение: обещание, что совершится то, чего хочешь и потому усиление энергии для достижения.
   4) Стремление к единению, освобождение от отделения: любовь расширяет матерьяльно-пространственные пределы; деятельность ума уничтожает пределы движения, временные.
   5) Полного освобождения (и потому полной свободы) нет, но человек приближается к свободе по мере соединения своего с безграничным свободным началом любви и разума.
   6) Внушение необходимо и полезно, когда передает задним усвоенное передними, но губительно, когда задним передает отсталое, пережитое и удерживает в нем.
   7) Все наши заботы о благе народа подобны тому, что бы делал человек, топча молодые ростки, уродуя их и потом вылечивая каждое деревцо, травку отдельно. Это, главное, относится к воспитанию. Слепота наша к делу воспитания поразительна.
   8) Закон сохранения материи и энергии совершается во всех организмах. Все организмы подлежать этим законам. Как и везде одно движение порождает другое, или накопление, которое потом освобождается. Все это хорошо, и витализм не нужен, но остается необъяснимым самое главное явление: деление организмов, обособленность их; то, что каждый организм есть нечто отдельное, себя, только себя поддерживающее. Если бы и возможно было (явно невозможно) показать, как делились организмы по Дарвину, все таки останется необъясненным главное, сознание себя отдельным существом.
   9) Сознание разумное есть сознание Бога. Только тогда сознаешь себя отдельным, когда сознаешь себя всеобщим. Понятие отдельности не могло бы возникнуть без понятия нераздельности. Сознание поэтому уничтожает пределы материи -- любовью и пределы движения -- разумом.
  
   6 апреля 1900 г.
   1) Подошел к ломовым извозчикам и стал против головы молодого, добродушного, сильного, косматого, вороного жеребца и понял его характер и полюбил его. И так понятно и несомненно стало, что начало всего, первое знание, из которого исходят все другие, то, что я -- отдельная личность и другие существа -- такие же.
   2) "Воля пославшего меня". Что такое воля пославшего? Я не могу ее понять, но поднявшись до божественного разума, я хотя и не знаю, в чем воля, но знаю, что в ней есть смысл.
   3) Люди бессовестные -- это те, которые живут руководствуясь низшей способностью ума. Совесть же есть проявление высшего божеского разума.
   4) Кто начал внутренно совершенствоваться, тот знает несомненно, что это совершенствование не может кончиться. Скажут: что только тот, кто верит в бесконечность жизни, может полагать свои силы на совершенствование, но это будет только одна часть правды: верить в вечность жизни и совершенствоваться -- одно и тоже, вытекает из одного источника, и не может быть одно без другого.
   5) Всякие внешние обязанности мешают, заслоняют важнейшие обязанности к самому себе. Несчастные цари воспитываются и поддерживаются в признании такого огромного количества внешних обязанностей, что не остается совсем места для обязанностей к себе. Я это заметил, когда говорил о том, что нашему царю надо главное исполнять требования нравственности -- оказалось, что таких нет, кроме супружеской верности; он должен и казнить и грабить и развращать.
   6) Стремление к единению со Всем в самых низших и видимых сферах совершается через движение необходимое для питания. Как это происходит у амебы.
   7) Господи, пробудись во мне и освяти меня и мою жизнь. Такой должна быть молитва ежечасная.
   8) Когда чувствуешь себя несчастным, вспомни о несчастии других и о том, что бы еще могло быть.
   9) Наследственность для человечества есть то, что память для человека.
   10) Существует наивное ходячее мнение, что муж, в особенности если он старше жены и жена очень молода, может воспитать и образовать жену. Это грубое заблуждение. У женщин свои предания, свой способ передачи их, как бы свой язык. И потому мужчина никогда не может влиять на женщину иначе, как ее желанием прельстить его. Женщины живут совершенно независимо от духовной жизни мужчины (разумеется, есть исключения, хотя и очень редкие) и никогда не поддаются влиянию мужчин, а сами своим упорством и хитростью тоже посредственно, а не прямо (так как мужчины тоже не понимают женского языка) влияют на всю жизнь и потому и на мужчин.
   11) Назначение женщины, как человека, если она целомудренна, тоже как и мужчины: служить Богу, исполняя его волю установления Царства Божия, внутренним совершенствованием, но назначение ее, как женщины, это продолжение рода. Идеальная женщина это та, которая будет рожать детей и воспитывать их по христиански, т. е. так, чтобы они были слуги Бога и людей, а не паразиты жизни.
  
   7 апреля 1900 г.
   Меня уж давно тревожить мысль о том, какое значение при моем мировоззрении получают положения о неисчезаемости материи и энергии. Материя есть предел и потому всякие изменения материи только изменяют форму предела: то был лед, то вода, то пар, то кислород и углекислота.
   Но и то и другое и третье продолжают быть пределами между мной и земным шаром с его атмосферой. Но с энергией у меня не выходило этого же. Энергия, которую можно рассматривать, как движение, есть нечто действительное, а не кажущееся мне только, не есть только средство представления моего единства со всем миром. И потому мое прежнее положение о том, что движение есть только то, что соединяет меня со всем миром, -- неверно. Движение есть сама жизнь.
   Жизнь есть расширение пределов, в которых заключен человек. Пределы эти представляются человеку материей и в пространстве. Пределы эти отделяют его от других существ, сами в себе заключают пределы между различными существами. Человек по аналогии с собой узнает в других существах эти пределы. Там, где о них не узнает, он называет эти пределы неорганической материей, т. е. признает, что он не видит, не познает то существо, которое граничит с ним. Так граничат с ним земля, воздух, светила.
   Расширение этих-то пределов, которое мы не можем себе представить иначе, как движением, и составляешь то, что мы называем жизнью. Такую жизнь мы сознаем в себе, такую видим во всех существах и такую поэтому можем предполагать в тех существах, которых мы не можем обнять и которые мы видим одной их мертвой стороной.
   При этом мировоззрении мне показалось, что закон сохранения энергии получает объяснение. Закон сохранения энергии при этом мировоззрении относится только к мертвой материи, т. е. что там, где нет жизни, не может быть никакого усиления движения.
  
   2 мая 1900 г.
   1) Сердишься иногда на людей, что они не понимают тебя, не идут за тобой и с тобой, тогда как ты совсем рядом стоишь с ними. Это все равно, что ходя по лабиринту (какие бывают в садах), требовать, чтобы человек, стоящий совсем рядом с тобой, только за стенкой, шел по одному направлению с тобой. Ему надо пройти целую версту, то чтобы сойтись с тобой и сейчас идти не только не в одном, но в обратном направлении, чтобы сойтись с тобою. Знаешь же ты, что ему надо идти за тобой, а не тебе за ним, только потому, что ты уж был на том месте, на котором он стоит.
   2) Каждое искусство представляет свое отдельное поле, как клетка шахматной доски. У каждого искусства есть соприкасающееся ему искусство, как у шахматной клетки, клетки соприкасающиеся. Когда верхняя поверхность клетки использована, чтобы работать на ней, т. е. чтобы произвести что либо новое, надо идти глубже. Это трудно. Тогда люди захватывают соприкасающаяся клетки и производить этой смесью нечто новое. Но смесь эта -- музыки с драмой, с живописью, лирикой, и обратно -- не есть искусство, а извращение его.
   3) Жизнь есть расширение пределов. Пределы представляются нам материей. Мы иначе не можем познавать пределов, как в виде материи, из которой часть мы признаем собой, остальное же -- миром. Единство же наше с миром мы представляем себе движением, не можем познавать иначе наше единство с миром, как в виде движения.
   Достигнув наивысшего предела расширения жизни через движение в тех пределах тела человеческого, в которых мы находимся, мы начинаем устанавливать новую единицу с новыми более широкими пределами, осуществление которой невозможно при теперешних пределах, и которое должно быть возможно при разрушении настоящих пределов.
   4) Жизнь наша господская так безобразна, что мы не можем радоваться даже рождению наших детей. Рождаются не слуги людям, а враги их, дармоеды. Все вероятия, что они будут такими.
   5) Безнравственным людям выгодно не верить в то, что мир движется духовными силами по ступеням идей к добру. И потому они верят в неизменные законы, которым будто бы подчинена и их воля.
   6) Временами теряешь свое отношение к Богу, как будто нет Его. И как радостно, когда опять найдешь Его.
   7) Мало того, что есть люди, которые не могут не поступать дурно, есть люди, которые не могут понять, что, поступая дурно, они поступают дурно.
  
   5 мая 1900 г.
   Счастливы и несчастливы те люди, которые не знают раскаяния. Сделав несчастье людей, они умрут с уверенностью, что они облагодетельствовали их. Понять же всю свою виновность им слишком было бы тяжело. Это раздавило бы их, а не исправило.
  
   17 мая 1900 г.
   Что такое уродцы: близнец, вырезанный в наросте на лопатке, недоноски и т. д.? Это попытки неправильного эгоистического расширения. Жизнь есть стремление к расширению пределов. Любовь плотская есть это стремление обманчиво направленное (односторонне). Оно как будто совершается; у мужчины продолжается короче, у женщины длиннее с детьми, но кончается отделением, обособлением того, что казалось расширением пределов, и потому большей частью страданием. Нестрадание только тогда, когда это отделение от себя новой жизни не нарушает расширения, когда расширение происходить и в новой жизни: говоря нашим языком, когда родители и дети связаны нравственным чувством, что так редко. Всегда борьба отделения со стороны детей и желания единства, покорности со стороны родителей и оба совершенствуются.
  
   23 июня 1900 г.
   Все существа и я совершаем круг или полкруга или какой другой линии в данных пределах и во время прохождения набираем общение с другими существами -- любим их, расширяя свое я в идее, приготовляем его к расширению в следующей форме.
  
   12 июля 1900 г.
   1) Дело мое -- творить волю пославшего. Я не могу знать, в чем Его воля, но, поднявшись до высшей точки своего разума, я совпадаю с разумом Бога, и хотя не знаю какой, но знаю, что есть смысл, и знаю, что мне надо делать, чтобы жить согласно с этим смыслом; делать надо то, что объединяет.
   2) Совесть и есть ничто иное, как совпадение своего разума с высшим.
   3) Кто видит смысл жизни в усовершенствовании, не может верить в смерть, в то, чтобы усовершенствование обрывалось. То, что совершенствуется, только изменяет форму.
   4) Когда у человека очень много обязанностей, он пренебрегает обязанностями к себе, к своей душе; а они только важны. Бедные цари, воображающие себе так много и важных обязанностей.
   5) Движение есть средство сознания своего единения со всем. В самых низших формах это стремление к единению проявляется в питании -- даже в амёбе.
   6) Господи, пробудись во мне, освяти меня и мою жизнь. Да, пробудись, освяти. Всегда надо поминать.
   7) Когда чувствуешь себя несчастным, вспомни о несчастиях других и о том, как могло бы быть хуже. Так записано, а забыто два главных: вспомни, чем ты виноват -- не был, а теперь виноват; а самое, самое главное, что то, что ты называешь несчастием, есть то, что послано тебе для твоего испытания, возможности усовершенствования: обучения тому, как можно и как радостно любить ненавидящих и т. п.
   8) Женский язык понимают только женщины.
   9) Сердишься на людей за то, что они не понимают тебя, а забываешь, что в деле мысли мы все движемся как бы по лабиринту и хотя и бываем часто как будто близко, но отделены иногда верстами. A вместе мы только при входе и при выходе.
   10) Каждое искусство -- шахматное поле, которое надо углубить, чтобы найти новое. Люди же не могущие углубить прихватывают в свое поле из соседних искусств и думают, что творят новое: поэзия -- музыку, и наоборот, живопись -- поэзию и т. д. На этом оперы и т. п.
   11) Жизнь есть расширение пределов. Пределы представляются нам в виде материи в пространстве, из которой часть мы признаем собою, остальное -- миром; единство же наше с миром мы познаем в виде движения во времени.
   12) Достигнув наивысшего предела расширения в теле (возмужалость), человек стремится установить новые, более широкие пределы; но осуществление их невозможно при тех пределах, в которых он находится, и потому жизнь тела уничтожается.
   13) Не могу радоваться рождению детей богатых сословий -- разводятся дармоеды.
   14) Безнравственно живущим и желающим продолжать так жить людям невыгодно верить, что мир движется по ступеням идеи к добру, и они не верят в это.
   15) Временами теряешь свое отношение к Богу и потом опять находишь, опять понимаешь, что жить можно только для Него, служа только Ему. И как тогда легко и свободно!
   16) Сердишься на людей, что они делают дурно и не стыдятся, а они не видят дурного дурным и не виноваты. Только бы всегда помнить это!
   17) Молитва есть единственное положение, в котором человек, становясь лицо с лицом к Богу, должен быть честен сам с собою. А люди устроили такую молитву (все публичные богослужения), в которой люди могут быть и бывают особенно бесчестны.
   18) Бесконечность, как большая, так и малая, есть только признак нереальности всего матерьяльного и пространственного.
   19) Христианство, если только оно искренно принято, действует, как самый страшный динамит, разрывая все старое и открывая новые бесконечные горизонты.
   20) Зло все не от точно умных, и не от глупых, а от промежуточных, как это же говорит Паскаль.
   21) Движение есть единственное средство общения для предельного существа. Для беспредельного существа не будет движения, не будет и времени.
   22) Земля, планеты, звезды движутся, потому что они -- отделенные пределами от других существ существа, имеющие общение с миром. Их существа -- это видимые нами их пределы. Их движение есть видимое нами их общение с миром.
   23) Движение есть средство единения. Так как движение бесконечно, то человек имеет возможность в будущем полного единения со всем. Человек есть все, но во времени: Бог есть все вне времени.
   24) Закачивают ребенка не затем, чтобы избавить его от того, что заставляет его кричать, a затем, чтобы он не мог кричать. То же мы делаем с собой соблазнами -- увлечениями мирскими.
   25) Всякого ребенка из достаточных классов самым воспитанием ставят в положение подлеца, который должен нечестной жизнью добывать себе по крайней мере 800 рублей в год.
   26) Мы делаем попытки освобождения себя от пределов во сне, в пьянстве, в половой любви. Но все эти попытки не удаются. Есть только три средства освобождения: 1) приготовление к освобождению в любви христианской; 2) в разуме; 3) полное освобождение в смерти.
   27) Если предполагать переход существ в временном и пространственном мире, то почему не предположить, что человек может перейти в планету, а планета в X. Человек к планете = планета к X. То, что разница между человеком и планетой велика, уничтожается тем, что разница между планетой и Х-ом может быть такая же; и такая же между X и Y и т. д.
   28) Учи свое сердце, а не учись у него. (Буддийское)
   29) Я серьезно убежден, что миром управляют: и государствами, и имениями, и домами совсем сумасшедшие. Несумасшедшие воздерживаются или не могут участвовать.
   30) Всякое существо в своей форме проходит круг, во время которого, общаясь с другими, расширяет свои пределы для другой жизни.
   31) Мы смешиваем понятия жизни истинной и жизни будущей. И мы правы. Все, что мы скажем про будущую жизнь, будет справедливо об истинной.
   32) Евангелики, православные, спириты, буддисты часто верно понимают религиозные истины, несмотря на то, что им была необходима ложь для подхода к ним.
   33) Разрушаем миллионы цветков, чтобы воздвигать дворцы, театры с электрическим освещением, а один цвет репья дороже тысяч дворцов.
   34) Только бы помнить, что я не частный человек, а посланник: обязанности которого в том, чтобы 1) никогда не уронить достоинства того, кого представляешь, человеческое достоинство; 2) всегда во всем действовать по его предписанию (любовь); 3) всегда содействовать тому делу, для которого послан (царство божие); 4) всегда при столкновении Его интересов с своими жертвовать своими.
   35) Нет тверже убеждений тех, которые основаны на выгоде. Убеждения, основанные на разуме, всегда подлежать обсуждению, поверке, a те безапелляционны и решительны, как бы ни были противны разуму.
   36) Есть люди, которые не могут руководиться разумными убеждениями, а руководятся только выгодой. А ты придумываешь доводы, чтобы убедить их.
  
   7 августа 1900 г.
   1) Говорят: Бог есть любовь, или любовь -- Бог, или разум -- Бог, или Бог -- разум. Все это несправедливо. Любовь и разум суть только свойства, дающие возможность познать существование Бога, то, что Он есть. Через любовь и разум только познаем, что есть Бог, а что Он мы не можем знать.
   2) Эгоизм личный дурен и это мы все знаем; эгоизм семейный -- хуже, и часто мы не только не знаем, что он дурен, но считаем его добром; эгоизм народный ужасен и его не только не боятся, но считают великой добродетелью.
   3) Люди чувствуют, что жить в эгоизме не только дурно, но мучительно, и, стараясь спастись от него, предаются семье, народу, или еще работе, в особенности умственной, духовной: шахматы, наука, искусства, но все это не спасает. Спасает только христианское мировоззрение: жизнь для служения Богу и людям.
   4) Как у глаза есть веко, так у дурака есть самоуверенность для защиты от возможности поранения своего тщеславия. И оба, чем более берегут себя, тем менее видят -- зажмуриваются.
   5) Наши чувства к людям окрашивают их всех в один цвет: любим -- они все нам кажутся белыми, не любим -- черными. А во всех есть и черное и белое. Ищи в любимых черное, а главное -- в нелюбимых белое.
   6) Есть любовь телесная и любовь духовная. Телесная вытекает из симпатии, смутно сознаваемой выгоды, удовольствия; любовь духовная большей частью, напротив, из борьбы с своими дурными чувствами, из сознания того, что надо, должно не ненавидеть, а любить. Она почти всегда обращена на врагов -- самая дорогая, лучшая любовь.
  
   15 августа 1900 г.
   1) Между старыми и молодыми, если оба нормальны, происходить странное недоразумение. Человек 20 лет, обращаясь к 5-летнему, знает разницу понимания и сообразно с этим и обращается с ребенком. Но человек 50 лет не так уже обращается с 35-летним и даже с 20-летним. А разница та же. Та же даже и между 80-летним и 65-летним. От этого то надо уважать старость и старикам уважать самих себя и не становиться на одну ногу с молодыми -- спорить. Недоразумению этому помогает еще и то, что все человечество идет вперед, и молодой человек, усвоив то, что свойственно его времени, думает, что он сам впереди старика и что ему нечему учиться у него.
   2) Если хочешь узнать себя, то замечай, что ты помнишь и что забываешь. Если хочешь узнать, что считаешь важным и что нет, замечай, что забываешь, что помнишь. То, что помнишь, вот это-то может быть предметом художественного произведения. Например: отчего упоминание об одном человеке напоминает другого, одного события -- другое или человека. Вот в этой связи самое важное в твоем мировоззрении. По этим признакам узнаешь сам себя.
   3) Ужасно положение нашего общества, живущего без религиозно-нравственного руководства. Если бы вместо 10 заповедей Моисея была бы только одна: не убивай, можно бы было надеяться на ее исполнение, но когда их 10 -- о дне субботнем, о кумирах, о клятве,то естественно стали исполнять легкие, обходя трудные. В христианстве еще хуже -- кто день субботний, кто причастие, кто искупление, а не убий оставили, тем более, что христианство не только не велело убивать, но даже не гневаться и подставлять щеку. Сказали: это невозможно, и все отменили.
   Главное же то, что в мире, принявшем христианство, убийство было необходимым, условием существования общества. В наших обществах поставить правило не убий все равно, как в банке поставить правило не брать процентов.
   4) Брак, разумеется, хорошо и необходимо для продолжения рода; но если для продолжения рода, то надо, чтобы родители чувствовали в себе силы воспитать детей не дармоедами, а слугами людям и Богу. А для этого нужно быть в силах жить не трудами других, а своими, больше давая, чем беря от людей. У нас же буржуазное правило, что жениться можно только тогда, когда крепко сидишь на шее людей, т. е. имеешь средства. Нужно как раз обратное: может жениться только тот, кто может жить и воспитать ребенка, не имея средств. Только такие родители могут хорошо воспитать детей.
   5) Вся жизнь в этом мире есть только образование новой формы жизни, которую мы познаем в сознании -- в том, что мы любим. Чувство самосохранения в молодости и вообще до старости есть ничто иное, как противодействие всему тому, что нарушает процесс образования новой формы. Когда же новая форма готова, человек спокойно, радостно переходить в нее, т. е. умирает.
  
   21 августа 1900 г.
   1) Большое заблуждение в том, что людей взрослых мы, старики, считаем себе в версту, забывая что то же расстояние, какое есть между 3-летним ребенком и 25-летним человеком остается то же и между 25 и 50-летним. Молодые же думают, что если у них выросла борода, то они ровня со всеми.
   2) Почему помнишь одно, а не помнишь другое? Почему Сережу называю Андрюшей, Андрюшу -- Сережей? В памяти записан характер. Вот это, то, что записано в памяти без имени и названия, то, что соединяет в одно разные лица, предметы, чувства, вот это то и есть предмет художества.
   3) Когда не любишь, не старайся любить, а старайся расправить свою душу, как мешок, из которого не сыплется.
   4) Сознание духовной жизни, духовного начала в себе проявляется тогда, когда начинается борьба (большей частью первое пробуждение половое). Если есть борьба -- не внешняя борьба: не знаешь, что выгоднее, рискнуть или не рискнуть; а внутренняя: борешься с чем то невидимым, не обещающим выгоды, как воздержание от порока, то есть то духовное начало, во имя которого происходить борьба. Дети не знают этой борьбы и духовного начала, есть и люди такие -- часто женщины.
   5) Признак развратности нашего мира -- это то, что люди не стыдятся богатства, а гордятся им.
   6) Вдруг стало ясно, что как несправедливо, когда старик говорит: пожил, пора и умереть. Старик не имеет права говорить так. Он -- плод, зерно. Былку можно затоптать, но зерно надо съесть. Это не значит то, что старику надо бояться смерти; напротив, надо не боясь смерти жить. И тогда только легко жить и жизнь полезна, когда не боишься смерти.
   7) Странное мое положение в семье. Они может быть и любят меня, но я им не нужен, скорее encombrant; если нужен, то нужен, как всем людям. А им в семье меньше других видно, чем я нужен всем. От этого: несть пророк без чести...
   8) У нас нет никакой веры и от этого лживая религия, лживая наука, лживое искусство.
  
   26 августа 1900 г.
   1) Тем нехороша умственная работа, что пока не влечет к ней, испытываешь праздность. А за работу физическую -- сапоги, не хочется браться -- и потому, что тяжело, и потому, что покажется не натуральным. Думал, что если не можешь работать ни умственно, ни телесно, то все силы, все внимание употребляй на то, чтобы быть любовным. Это работа и высшая и всегда возможная, даже в одиночестве: думать о людях с любовью.
   2) Есть люди, одаренные в сильной степени нравственным и художественным чувством, и есть люди почти лишенные его. Первые как бы сразу берут и знают интеграл. А вторые делают сложные вычисления, не приводящие их к окончательным выводам. Точно как будто первые проделали все вычисления где-то прежде, а теперь пользуются результатами.
   3) Обращение к военному: когда вы встречаете заведомого вора, вы не только не стараетесь сблизиться с ним, но напротив удалиться. Что хуже -- убийство или воровство? Разумеется, убийство. Ваше занятие -- обучение, распоряжение убийством; вы носите при себе орудие убийства. Как же вы хотите, чтобы люди не сторонились вас.
   4) Есть люди, ищущие жертвы, готовые на жертву, сами не зная, для чего и для кого жертва; и есть люди, желающие быть добрыми, но без жертвы. Первые служат Богу и людям, вторые мешают делу божию и делают зло людям.
  
   30 августа 1900 г.
   1) Два пути, два средства, две формы познания, сознания Бога: любовь и разум. Любовь -- это стремление к благу, которое до тех пор, пока мы признаем смысл в своей отдельной жизни, признается за стремление к своему личному благу, но есть сама сущность жизни, которая стремится к благу всего. Разум -- это уяснение средств достижения блага, -- пока жизнь в личности; достижения блага личности, когда жизнь во всеобщем благе, в достижении этого всеобщего блага.
   2) Как то спросил себя: верю ли я, точно ли верю в то, что смысл жизни в исполнении воли Бога, воля же в увеличении любви (согласия) в себе и в мире и что этим увеличением, соединением в одно любимого я готовлю себе будущую жизнь? И невольно ответил, что не верю так в этой определенной форме. Во что же я верю? спросил я. И искренно ответил, что верю в то, что надо быть добрым: смиряться, прощать, любить. В это верю всем существом.
   3) Чтобы быть подобным Богу, надо ничего не желать, ничего не бояться, а только любить. А как только будешь любить, то и не будешь ничего желать, ничего бояться. Быть подобным Богу Юпитеру, Богу творцу, Богу саваофу -- очевидно безумная гордость и грех, но быть подобным Богу, которого мы знаем только через любовь и разум, не только не грех, но есть необходимость для того, чтобы избавиться от страданий и быть спокойным и радостным. Чтобы быть подобным Богу надо только любить. Для того же, чтобы любить, надо только отвергнуть себя. Открыть, скинуть то, что закрывало его, источник воды живой -- жизнь божескую, которая есть в нас.
   4) Что Отец делает, то и Сын делает. Все дело, совершаемое в мире, есть свободное соединение разрозненного; это же должен делать и сын (я), приводя любовью в соединение и согласие разрозненное и несогласное.
   5) Как вследствие физического движения: кровообращения, питания -- собирается и растет физическое тело, так точно вследствие духовного движения, любовного общения -- собирается духовное тело нашей будущей жизни.
  
   7 сентября 1900 г.
   1) Все люди служат, т. е. исполняют дело, не сейчас удовлетворяющее. Кроме сна, еды, есть потребность деятельности, вот это и есть служение. Можно служить себе, готовя для будущего, семье, народу, господам, начальникам, царям. И все служат кому бы то ни было. И не догадаются, что служить надо и должно только Богу, Тому, Кто послал нас в мир. А ясно, что служить можно с успехом и должно только Богу. Почему? Потому что себе служить никогда не удовлетворишь. Что больше готовишь, то больше нужно. Другим служить удобнее: сделаешь то, что считаешь для него и для них нужно и успокоишься. Невыгодно только то, что служишь таким же неудовлетворяющимся и погибающим существам, как и сам. То же и при служении народу, даже человечеству. Только Бог такое существо, которое удовлетворяется всем, самым малым, что ты сделаешь для него и такое, которое не погибает.
   Пишу и думаю: нет, и Бог не удовлетворяется малым, и требует все больше и больше. Но это неправда. Если ты сделал добро другому, он забывает его и недоволен, что ты не делаешь больше. Бог же не забывает и доволен тем, что ты сделал.
   Коли бы с детства воспитывали людей, что жизнь только в служении Богу. А возможно.
   2) Что лучше: любовь добрых и ненависть и страх злых, или любовь злых и жалость и презрение добрых? Казалось бы выбор легок.
   3) Андрюша едет один в коляске и ему кажется (да и всем почти глядящим на него), что если он едет и одет так великолепно, то он имеет и соответствующие великолепию достоинства. Я сам всегда на себе это чувствовал при хорошем платье, обстановке. Как же вредна для духовной жизни роскошь! Самое вредное: без основания увеличивает знаменатель.
   4) Как удивительно хорошо устроена духовная жизнь человека. Часто огорчался, что мысль, разум бессилен, бездействует. А наблюдай себя и увидишь, что в это самое время особенно сильно действует или может действовать, проявляться любовь. Когда разум действует, является невнимание ко всему, чем не занять разум, является гордость. Когда же он бездействует, если не поддашься унынию, вызывается с большей силой доброта, любовь.
   5) Источник всех бедствий, от которых страдают люди, в том, что они хотят предвидеть будущее: сначала для себя каждый и для него работать, потом для семьи, потом для народа. Человек может только делать то, что и должно, предоставляя жизни складываться так, как того хочет высшая воля или судьба. Человек ходить, Бог водит.
   Зачем же дана человеку способность предвидеть будущее? И не могу ответить. Вижу, что предвидение и деятельность в виду будущего -- источник зла и то, что это предвиденье необходимо для жизни: необходимо, сея семена, предвидеть, что будет лето и осень и что они вырастут и т. п.
   6) Не надо искать радостей, готовить их себе, а, служа, брать те радости, что встречаются на пути.
   7) Хотел вести в дневнике служебный журнал, но потом подумал, что это нарушить правило о том, чтобы, левая рука не знала...
   8) Почувствовал живо выгоду служения Богу перед служением людям, отыскивая их одобрение. Перед людьми невольно хочешь выказаться в лучшем свете и огорчаешься, когда тебя выставляют в дурном. Перед Богом ничего этого нет. Он знает меня, каков я, и перед ним никто меня оклеветать не может, и я никак не представлюсь лучше, чем я есмь.
   9) Ученые объяснения большей частью производят то впечатление, что бывшее ясно и понятно, становится темно и запутано.
   10) Ничто мне так не помогает в моих дурных к людям чувствах, как воспоминание о том, что я должен быть подобен Богу. Тотчас же забывается все прошедшее, устраняется всякая мысль о будущем и делается добро и спокойно. Так что для того, чтобы вызвать в себе Бога, сознать Его, жить Им, надо отрешиться от себя во времени, жить в одном настоящем. Удивительно, как это практически без ошибки до сих пор удается мне.
   11) К большой драме думал о том, как изобразить доброе, хорошее существо, совершенно лишенное возможности понять христианское мировоззрение.
   12) То, что теперь называется христианской религией, есть такое же условное приличие, как формы обращений и подписей в письмах: Dear sir и yours faithfully и т. п.
   13) Все в жизни очень просто, связно, одного порядка и объясняется одно другим, но только не смерть. Смерть совсем вне этого всего, нарушает все это, и обыкновенно ее игнорируют. Это большая ошибка. Напротив, надо так свести жизнь с смертью, чтобы жизнь имела часть торжественности и непонятности смерти, и смерть -- часть ясности, простоты и понятности жизни.
  
   22 сентября 1900 г.
   1) Мне кажется, что как есть критический половой возраст и многое решается в этом возрасте, так есть критический духовный возраст -- около 50 лет, когда человек начинает серьезно думать о жизни и решать вопрос об ее смысле. Обыкновенно решение этого времени безповоротно. Беда, если оно ошибочно.
   2) Пространство и время только для меня в этом теле. И то и другое происходит от моей отделенности: пространство -- это пределы; время -- это последовательность соприкосновения пределов. Для Бога нет пределов и нет времени и пространства. Так и нет ни того, ни другого для моей духовной сущности.
   3) Я сначала думал, что то, что способность учиться есть признак тупости, есть парадокс, в особенности не верил этому потому, что я дурно учился; но теперь я убедился, что это правда и не может быть иначе. Для того, чтобы воспринимать чужие мысли, надо не иметь своих. Сомнанбулы учатся лучше всех.
   4) Одно спасение и средство жить спокойно и радостно это слить свою волю с волей Бога, не иметь своей воли, не иметь желаний. Это знали и стоики и буддисты. Но отречение от желаний есть жизнь без радостей и без смысла. Если Бог, который послал нас в мир, хочет только того, чтобы мы не имели желаний и отрекались от всего, то такой Бог деспот, самодур. Зачем у меня желания, чтобы отрекаться от них?
   Христианство говорит тоже самое, учит тому же, что и стоики, и буддисты, также требует отречения от себя, слияния с волей Бога, но с тою разницей, что дает смысл жизни и не уничтожает желаний, а направляет их на то, чего хочет Бог -- на установление Царства Божия на земле, т. е. замены борьбы и насилия любовью и согласием. И у христианина есть радость все большее и большее установление Царства Божия, и Бог для христианина не деспот и самодур, а разумный и добрый хозяин нас, работников.
   5) О молитве просительной. Можно ли просить Бога? Нельзя, главное, потому, что все, о чем мы только можем вздумать просить для нашего истинного блага -- все это дано нам в изобилии. Просить Бога о благах -- все равно, что просить пить, стоя у ключа. Это и значат, вероятно, слова о том, что Он ключ воды живой, кто жаждет, иди и пей.
   6) С объективной точки зрения жизнь мира есть борьба телесной жизни (происходящей по закону повторения и подражания, переходящих в потомство) с жизнью духовной, требующей не повторения одного и того же, a соответствия с все более и более выясняющимися требованиями разума. Тоже самое и с точки зрения субъективной: всякий человек отдается с одной стороны телесной жизни: подражает, повторяет; с другой стороны, в нем проявляются требования разума, предписывающие новые первые поступки. И жизнь субъективная в борьбе этих двух начал.
  
   9 октября 1900 г.
   1) Ехал верхом, и так ясно почувствовал, что этот мир случайный, -- один из многих, т. е. моя жизнь одна из многих. Не могу даже восстановить в себе веру в реальность этого мира, т. е. что этот мир (эта жизнь) один (одна), а вижу известное случайное положение себя в этом мире и таким, каким я есмь.
   2) Не помню уж по какому случаю, кажется после внутреннего обвинения моих сыновей -- я стал вспоминать все свои гадости. Я живо вспомнил все, или по крайней мере многое, и ужаснулся. На сколько жизнь других и сыновей лучше моей. Мне не гордиться надо прошедшим, да и настоящим, а смириться, стыдиться, спрятаться, просить прощение у людей. Написал: у Бога, а потом вымарал. Перед Богом я меньше виноват, чем перед людьми. Он сделал меня, допустил меня быть таким. Утешение только в том, что я не был зол никогда; на совести два три поступка, которые и тогда мучили, а жесток я не был. Но все таки гадина я отвратительная.
   И как хорошо это знать и помнить. Сейчас становишься добрее к людям, а это главное, одно нужно.
   3) Старики теряют память всего недавнего. А память ведь есть то, что связывает совершающееся во времени в одно я. Значит это я здешнее закончено и начинается новое.
   4) Литераторам, их трудам приписывается неподобающее им значение и важность, потому что в руках литераторов -- пресса, устанавливающая общественное мнение. Только этим можно объяснить эти странно серьезные рассуждения критиков о значении героев поэм, романов. Тем же объясняется и преувеличенное значение, придаваемое искусству. Они все одной клики.
   5) Если нашел вещь, и нет хозяина, если возьмешь траву, дерево в степи, которую ты считаешь ничьею, или из леса ничьего, то ты не виноват. Также не виноват и землевладелец и владелец фабрики и получающий жалование чиновник, если он не знает, как приобретена земля, фабрика, как и с кого собираются подати; но коли он знает, что найденной вещи есть хозяин, что трава, деревья куплены другим -- он вор, если берет. И такой же вор, если знал, как теперь должны знать все, как приобретается земля, фабрика, подати, и пользуется тем, другим или третьим -- он вор.
   6) Страшный, не разрешимый вопрос: как могут люди умные, образованные -- католики, православные -- верить в нелепости церковной веры, может быть объяснен только гипнозом. В детском возрасте и потом в минуты подавленного состояния людям внушаются идеи, и они так крепко засаживаются, что люди потом не в силах освободиться от них. Читая прошлого года книги о гипнозе, я не нашел в них ответа на вопрос: как освобождаться от гипноза? Я думаю, что одно средство: нарушение связи с гипнотизатором, естественный образ жизни и главное подъем в область духовной самодеятельности.
   Говорят, гипнотизаторы подлежать суду за внушение поступков противозаконных. A внушение в детском, восприимчивом к гипнозу возрасте всех ужасов церковной веры не только не запрещается, но запрещается невнушение. Это ужасно.
   7) Все яснее и яснее для меня становится, что чем меньше силы чувства и самобытной мысли, тем легче человек усваивает передаваемое. В обучении есть тоже гипноз. В истеричном состоянии подражание усваивается удивительно.
   И истеричные, не имея никаких других мыслей и чувств кроме тех, которыми они охвачены в данную минуту -- действуют очень сильно на других, тоже гипнотизируют. Они, как намагниченное железо, делаются магнитом.
  
   10 октября 1900 г.
   1) Если человек все говорит про поэтическое, знайте, что он лишен поэтического чувства. То же о религии, о науке (я любил говорить о науке), о доброте -- тот зол.
   2) Я теперь беспрестанно застаю себя на чувстве недоверия к реальности этого мира. Зачем весна, лето, осень. Разве нельзя совсем иначе. И разве не ясно, что это только 1/ случайность, а одно 0/ есть ничто. Так я и чувствую. Ничто этот мир, а что -- это я, моя душа.
   И я вспомнил, как я смотрел на мир в детстве. Как несомненно было, что этот мир единственный и даже не единственный, a настоящий, так что все, кроме него, фантазия. А теперь я знаю, что этот мир -- фантазия. От детского представления о мире, т. е. собственно о моем телесном я, до теперешнего ясного сознания его случайности и ничтожности, я проходил (и все проходят) много ступеней.
   3) Хорошо ли женское образование? Хорошо. А хорошо ли курсы? Скверно. Отчего? От того, что они, как всякая школа, ставят людей в положение особенно восприимчивое к гипнозу. A девушки особенно склонны к этому. Все школы -- это усыпление. Настоящее невредное образование приобретает каждый только один, как все хорошее приобретает всякий только один, т. е. не один, а с Богом.
   4) Думалось как-то хорошо по случаю моих отношений к людям близким, что эта близость к ним не безразлична, а обязывает. Не могу сейчас лучше сказать. Что через мои отношения с ними я устанавливаю новую форму.
  
   16 октября 1900 г.
   Я говорил о нереальности всего передаваемого внешними чувствами, следовательно всего матерьяльного. Невольно вопрос: что же реально? В чем жизнь, если все матерьяльные явления не составляют ее? Реально и важно в жизни только одно: видоизменение единиц, образование новых единиц посредством увеличения единиц из единиц старых.
  
   28 октября 1900 г.
   1) Жизнь есть постоянное творчество, т. е. образование новых высших форм. Когда это образование на наш взгляд останавливается, или даже идет назад, т. е. разрушаются существующие формы, то это значить только то, что образуется новая невидимая нам форма. Мы видим то, что вне нас, но не видим того, что в нас, только чувствуем это (если не потеряли сознания и не признаем видимого внешнего за всю нашу жизнь). Гусеница видит свое засыхание, но не видит бабочки, которая из нее вылетит.
   2) Память уничтожает время: сводить во единое то, что происходить как будто врозь.
   3) Есть религия, философия, наука, поэзия, искусство большого большинства народа: религия, хотя и прикрытая суевериями, вера в Бога -- начало, в неистребимость жизни; философия бессознательная: фатализма, матерьяльности и разумности всего существующего; поэзия сказок, жизненных истинных событий, легенд; и искусство красоты животных, произведений труда, вырезушек и петушков, песен, пляски. И есть религия истинного христианства: философия от Сократа до Амиеля; поэзия: Тютчев, Мопасан; искусство: Шопен в некоторых произведениях, Гайдн (не могу найти примеров живописи). И есть религия, философия, поэзия, искусство толпы культурной: религия -- евангелики, армия спасения, философия -- Гегель, Дарвин, Спенсер, поэзия -- Шекспир, Дант, Ибсен. Искусство -- Рафаель, декаденты, Бах, Бетховен, Вагнер.
   Навел меня на эти мысли мой нарастающий ноготь. Осталось мясо -- ткань. Отчего на ней в этом месте растет ноготь? Ноготь, роговое утолщение случайно встречается везде: на груди, на спине. Ответ по Дарвину тот, что ногти росли везде, но везде, кроме как на оконечностях -- когти -- они были бесполезны и не удерживались. Животные же, у которых были когти, давали породу с когтями. Но и образовавшееся зародыши когтей, хотя бы и на оконечностях, не представляли никаких преимуществ, и животные с зачатками когтей на оконечностях не имели никакого повода оставить больше породы, чем те, у которых когти были на заднице. И этакая теория -- философия признается великим произведением мысли!
   Дарвинизм имеет все данные для философии толпы. Он не прост и может озадачивать, и то, что он глуп, не сразу видно, потому что он курчав. Изысканность, поразительность, глупость и курчавость в этом признаки и религии, и философии, и поэзии, и искусства толпы. Таков Дант, Шекспир, Бетховен, Рафаель.
   4) Память в старости теряется на имена и на события настоящего. Это происходить от того, что память собирает в одно то, что существу нужно для будущей, следующей жизни.
   5) Для того, чтобы хорошо жить в этом мире, надо понимать его нереальность -- понимать, что его внешняя форма есть одна из бесконечных случайностей, следовательно ничто. Этот мир сам по себе есть - --1, то, чего не может быть и что не имеет смысла отдельно, но имеет значение и смысл только как переходный фазис жизни.
   6) 99/100 поступков всех людей совершаются по подражанию, по внушению, по инстинкту. 1/100 делается по разуму, свободно; и эта то 1/100 движет человечество, есть истинная жизнь.
   7) Не таков ли обычный ход прогресса, что делаются изобретения и матерьяльные усовершенствования, которые разрушают нравственный порядок жизни. Когда же этот беспорядок становится очень тяжелым, поднимаются нравственные вопросы, и жизнь с ее матерьяльными усовершенствованиями исправляется; и опять шаг вперед матерьяльных усовершенствований и второй шаг нравственного. От этого недовольство цивилизацией -- и законное.
   8) Есть аристократия не ума, но нравственности. Такие аристократы те, для которых нравственные требования составляют мотив поступков. Отчего они такие? Буддист бы сказал: от того, что они жили прежде лучше -- карма.
   9) Думал о том, что если служить людям писанием, то одно, на что я имею право, что должен делать, -- это обличать богатых в их неправде и открывать бедным обман, в котором их держат.
   10) Жизнь есть переход из одной формы в другую -- и потому самоотречения, т. е. выхода из своей формы -- мало; нужно образовать новую форму. Жизнь этого мира есть матерьял для этой новой формы.
  
   29 октября 1900 г.
   1) Вера неизбежная, необходимая и достаточная, как говорится в математике, есть вера в то, что есть Бог или то, что послало меня в мир, и что я его произведение, его работник, его частица и что со мной будет то, что должно быть -- вера ребенка в мать, которая держит его на руках. Знать: кто я? что я? зачем я? куда я иду? -- я не могу. Это знает Бог. И я верю в Него и что все, что Он сделает со мной, будет хорошо, то, что должно быть.
   2) Грубая ошибка матерьялистов та, что они для объяснения существующего начинают с отдаленного по времени и даже пространству, забывая то, что и время и пространство есть только слабость нашего ума и что начинать надо с настоящего момента, настоящего места, т. е. с себя рассуждающего, как и начинал Декарт.
   3) Испытываю странное чувство духовного bien Йtre'a, как только начинаю думать хорошо. Точно лег, когда устал, или пью воду, когда жажду. Так что в этом, стало быть, нормальное состояние духовного существа.
  
   7 ноября 1900 г.
   1) Мне очень было тяжело до тех пор, пока не сознал того, что это-то одно и нужно мне: нужно готовить не к будущей жизни себя, а живя хорошо этой жизнью, готовить будущую жизнь.
   2) Человек живет сначала для своего временного, преходящего существа и как будто удовлетворяется, потом приходит сознание нетвердости того, на что громоздишь, потом видишь, что единственно живое -- это духовное существо, которому не нужно то, что делал для себя -- тела (напротив, вредно), начинаешь чувствовать, что смысл только один: в удовлетворении того существа, которое не умирает -- духовного. Удовлетворяет же это существо только добро -- совершенствование в добре -- одно: любовь.
   Но знать это и жить этим две разные вещи. Я спустился с горы, на которой я жил для своих радостей (мне не нужно их), но еще только пытаюсь подняться на гору -- жизни для совершенствования, любви -- только порывами двигаюсь. Большей же частью нахожусь в мертвой точке, спустившись с одной горы и не поднявшись еще на другую.
   3) Думал о могуществе человека дикого, смягчаемого патриархальным гостеприимством; о страшном могуществе нашего мира, ничем не смягчаемом; о том, что историческая судьба заставила принять христианство, и главное, о том, что техника: порох, ружья, телеграфы дают подобие мира, скрывают постоянно убийство или угрозу его.
  
   12 ноября 1900 г.
   1) Начинаю привыкать видеть смысл жизни в служении, но лениво, очень лениво служу.
   2) Поразило меня известие, что княгиня Вяземская, квинтэссенция будто бы аристократии: упряжки Ю la Daumon, и французский лепет, и на ее имя в Тамбовский губернии 19 кабаков, приносящих по 2 000 рублей. И они говорят -- не о чем писать, и описывают прелюбодеяния.
   3) Открой людям истину, как евангелие, которая должна спасти их и избавить от зла, и кроме неприятностей ничего не будет открывателю. Напиши пьесу, еще лучше похабный роман, и тебя засыпят цветами, похвалами и деньгами. Правда, кто-то сказал, что большая интеллигентная толпа -- дети. Они любят говорить про народ, что они -- дети, a дети именно они, богатые, правящие классы.
   4) Сущность китайского учения такая:
   Истинное (Великое) учение научает людей высшему добру, обновлению людей и пребыванию в этом состоянии. Чтобы обладать высшим благом нужно 1) чтобы было благоустройство во всем народе; для того, чтобы было благоустройство во всем народе, нужно 2) чтобы было благоустройство в семье. Для того, чтобы было благоустройство в семье, нужно 3) чтобы было благоустройство в самом себе. Для того, чтобы было благоустройство в самом себе, нужно 4) чтобы сердце было исправлено. ("Ибо где будет сокровище ваше, там будет и сердце ваше"). Для того, чтобы сердце было исправлено, нужна 5) сознательность мысли. Для того, чтобы была сознательность мысли, нужна 6) высшая степень знания. Для того, чтобы было знание, 7) нужно изучение самого себя (как объясняет один комментатор).
   Все вещи имеют корень и его последствия; все дела имеют конец и начало. Знать что самое важное, что должно быть первым и что последним есть то, чему учит истинное учение.
   Когда ясно определена главная цель, к которой должно стремиться, можно, откинув другие ничтожные цели, достигнуть спокойствия и постоянства. Достигнув спокойствия и постоянства, можно ясно обдумать предмет. Ясно обдумав предмет, можно достигнуть цели.
   Усовершенствование человека есть начало всего. Если корень в пренебрежении, то не может быть хорошо то, что должно вырасти из него.
   Чтобы обладать благом, человеку надо изучать законы неба (волю пославшего его); чтобы обновляться, надо не переставая каждый день исправлять себя: признавать свои ошибки и стараться вновь не впадать в них; чтобы оставаться в том, что он считает благом, надо иметь искренние цельные недвойственные мысли. Птица знает, где оставаться. Как же не будет знать этого человек?
  
   Учение середины.
   Небо вложило в человека свойственную ему природу. Следовать своей природе есть истинный путь человека (Я есмь жизнь, путь и истина). Указание этого пути дает учение.
   Путь следования своей природе таков, что всякое отступление лишает жизни, и потому мудрый человек старается узнать путь прежде, чем он видит вещи, и боится сбиться с пути прежде, чем слышит о них, потому что нет ничего важнее того, как то, что невидимо, и то, что незаметно. Только когда человек не находится под влиянием страстей и впечатлений, он может познавать самого себя. В то время, как человек находится вне влияний удовольствия, досады, горя, радости он находится в состоянии равновесия и в этом состоянии может познать самого себя (свою природу и свой путь). Когда же чувства эти возбуждены в нем после того, как он познал самого себя, то чувства эти проявляются в должных пределах и наступает состояние согласия.
   Внутреннее равновесие есть тот корень, из которого вытекают все добрые человеческие деяния; согласие же есть всемирный закон всех человеческих деяний.
   Только бы состояния равновесия и согласия существовали в людях -- и счастливый порядок царствовал бы в мире, и все существа процветали бы.
   И потому мудрый человек внимателен к себе тогда, когда он один, и всегда держится равновесия и согласия. И хотя его не знает мир и не уважает, он не жалеет о том.
   То, что он делает, совершается тайно, но достигает самых далеких пределов. Поступки его просты в отношениях с людьми, но в последствиях своих они неизмеримы.
   Знать же, как достигнуть этого совершенства, человек всегда может. Вытесывающий топорище имеет всегда образец перед собою. Тоже и с совершенствованием: образец совершенства человек находит всегда в себе и себя же творит по этому образцу. (Вы -- боги, сыны божьи.) Если человек на основании своей природы понимает, что не должно делать другому того, чего не хочешь, чтобы тебе делали, тот близок к истине. Добродетельный человек исправляет себя и ничего не требует от других, так что для него не может быть ничего неприятного. Он не ропщет на людей и не осуждает Небо.
   И потому добродетельный человек спокоен, тих, ожидая предписаний Неба; тогда как низкий человек, ходя ложными путями, всегда тревожен, ожидая счастливых случайностей.
   Человек, чтобы быть добродетельным, должен поступать так же, как поступает стрелок из лука; если он промахивается, то ищет причину неудачи не в цели, а в себе. Человек совершенствующийся подобен путнику, который должен всегда сначала пройти близкое расстояние и восход на гору должен начинать с низа.
   Небо действует искренно, сознательно. Человек должен стремиться к достижению сознательности. Тот, кто обладает сознательностью, тот без усилия знает, что справедливо, и, понимая все без усилия мысли, легко вступает на путь истины. Тот, кто достиг сознательности избирает то, что хорошо и твердо держится того, что избрал.
   Для достижения же сознательности нужно изучение того, что добро, внимательное исследование этого, размышление о нем, ясное различение и серьезное исполнение его. Пусть человек делает это, и если бы он и был глуп, он станет умен, и если бы он был слаб, он сделается силен.
   Если у человека есть разум, вытекающий из сознательности, это должно приписать природе; если же у него есть сознательность, происшедшая от разума, то это должно быть приписано учению. Будь сознательность и будет разум, будь разум и будет сознательность.
   Только тот, кто достиг высшей сознательности может дать полное развитие своей природе. А как скоро он может дать полное развитие своей природе, он может дать полное развитие и природе других людей, природе животных, природе всего существующего. Когда он достиг этого, он делается помощником Неба.
   Близок к этому тот, кто развивает в себе ростки добра. Посредством их он может достигнуть сознательности. Сознательность в нем, делаясь видимой, становится явной, становясь явной, становится блестящей, становясь блестящей -- влияет на других. Так что только тот, кто обладает сознательностью, может обновлять людей.
   Тот, кто обладает сознательностью, не только восполняет себя, но и других людей. Себя он восполняет добродетелью, других он восполняет знанием. Добродетель и знание суть свойства природы человека. И таким образом совершается соединение внешнего и внутреннего.
   От этого сознательности свойственна бесконечность. Сообщаясь другим, она не прекращается, не прекращаясь, она достигает самых дальних пределов. Достигая же дальних пределов, она становится бесконечною и истинно существующею. Так что и тот, кто обладает ею, становится бесконечным и истинно существующим.
   Будучи такова по своей природе сознательность, без высказывания себя, становится явною, без движения производит перемены и без усилия достигает своих целей.
   Путь неба и земли может быть выражен в одном изречении: в них нет двойственности, и потому они производят вещи непостижимым образом.
   Пускай невежественный человек судит о вещах, не зная их, пускай гордый человек приписываете себе власть решать вопросы своим суждением, пускай человек, живущий в современности, возвращается к тому, что исповедовалось в прошедшие века, -- все поступающие так теряют жизнь. Добродетельный же человек, не упуская никаких мельчайших и незаметнейших проявлений своей природы, старается довести ее во всех направлениях до высшего совершенства. Он дорожить своим старым знанием и постоянно приобретает новое.
   Тогда как низкий человек, все более и более уходя в погибель, старается приобрести как можно больше известности, добродетельный человек предпочитает скрывать свою добродетель по мере того, как она становится все более и более известной. Забота добродетельного человека одна: рассматривать свое сердце, чтобы там не было ничего дурного.
   То, в чем никто не может сравниться с добродетельным человеком, есть то, чего другие люди не могут видеть. Действия неба не имеют ни цвета, ни звука, ни запаха. Таковы же и действия добродетельного человека.
  
   14 ноября 1900 г.
   Занимаюсь Конфуцием, и все другое кажется ничтожным. Главное, то, что это учение о том, что должно быть особенно внимательным к себе, когда один, сильно и благотворно действует на меня.
  
   17 ноября 1900 г.
   Боже мой, как трудно жить только перед Богом -- жить, как жили люди, заваленные в шахте и знающие, что они оттуда не выйдут и что никто никогда не узнает о том, как они жили там. А надо, надо так жить, потому что только такая жизнь есть жизнь.
  
   18 ноября 1900 г.
   Я могу временами жить для Бога, помня смерть, думать только о своей душе, об улучшении ее таком, какое нужно не только здесь, но и там. Могу и жить для этой жизни, отдаваясь своим стремлениям. Но того, чтобы соединить и то и другое, этого не могу. А это одно и нужно.
  
   19 ноября 1900 г.
   1) Ничего не могу делать. Стараюсь приучиться к этому и не роптать. Внутренняя работа идет, и потому не только не роптать, но радоваться надо. Удивительно устроен человек. Или здесь работай, или готовься для работы там. Самая же лучшая работа здесь тогда, когда готовишься для работы там.
   2) О нелепости просительной молитвы. Каково бы было положение тела, если бы каждая клеточка могла просить -- и с успехом -- Бога о том, чтобы для нее были по ее желанию размещены клеточки или чтобы не умирала она сама и те клеточки, которые ей приятны.
  
   23 ноября 1900 г.
   1) Мы, богатые классы, разоряем рабочих, держим их в грубом непрестанном труде, пользуясь досугом и роскошью. Мы не даем им, задавленным трудом, возможности произвести духовный цвет и плод жизни: ни поэзии, ни науки, ни религии. Мы все это беремся давать им и даем ложную поэзию -- "Зачем умчался на гибельный Кавказ" и т. п., науку -- юриспруденцию, дарвинизм, философию, историю царей, религию -- церковную веру. Какой ужасный грех. Если бы только мы не высасывали их до дна, они бы проявили и поэзию, и науку, и учение о жизни.
  
   24 ноября 1900 г.
   1) Легко или, по крайней мере, возможно -- и я мог бы отдаться служению одному Богу: молитва, монастырь. Но деятельность эта не удовлетворяет -- всегда недовольство и возможность бросить. Тоже возможна и легка деятельность для людей -- общественная, но тоже ее ждет разочарование. Твердо только служение Богу через служение людям. И такое служение есть только служение любовью.
   2) Единственно захватывающая все существо и не подлежащая разочарованью и в которой нет соревнования деятельность есть самосовершенствование в любви. Захватывающее одно самосовершенствование в чем бы то ни было. Но во всем есть предел и есть зависть к больше успевшим -- во всем, кроме любви.
  
   26 ноября 1900 г.
   1) Успех в добре тем еще хорош, что нельзя гордиться, тщеславиться, даже утешаться им. Успех этот только тогда успех, когда он незаметен самому себе.
   2) Читаю Евангелие по-голландски и многие места вновь поражают меня. Так, страшно поразила меня нагорная проповедь. Как могут люди не понимать, не чувствовать, что в ней сказано и то, что должно быть в будущем для всех, и то, что для каждого человека сейчас -- единственное, лучшее, единственное спасение.
   Вчера поразили меня стихи в 18 гл. Матфея стих 14. "Так нет воли Отца вашего небесного, чтобы погиб один из малых сих". Это бы надо надписать над всеми школами и помнить всякую минуту, когда имеешь дело с детьми. Ни в чем так не чувствуется единство со Всем, как в общении с детьми. Они не дети, a будущие люди и учители своих детей. Страшно подумать про все значение этой связи.
   Другой, поразивший меня стих -- это стих 18. "Что свяжете на земле, то связано будет и на небе". Как грубо нелепо толкуется это исповедью! Нигде так ясно, как здесь, не говорится о вечности жизни в разных формах, представляющихся нам последовательными во времени. То, чем я чувствую себя связанным здесь: своими страстями, есть то, что я не развязал в прежней жизни. Если я не развяжу их здесь теперь, я буду связан ими в будущей.
   Тоже с новой стороны представились мне стихи 19 и 20 о том, что все, чего вы желаете, получите вы, если вы соединитесь. Потому что больше ничего не нужно для блага людей, как их соединение. Все чего они желают, будет им, если они соединятся.
  
   30 ноября 1900 г.
   Тело тяготит меня и надо смотреть с радостью на разрушение его. Это движение вперед -- радостное...
  
   1 декабря 1900 г.
   1) Какое ужасное свойство -- самоуверенность, довольство собой. Это какое-то замерзание человека: он обрастает ледяной корой, сквозь которую не может быть ни роста, ни общения с другими, и ледяная кора эта все утолщается и утолщается. Навели меня на эти мысли мои отношения с многими людьми: это все, ужасно сказать, свиньи, перед которыми нельзя кидать жемчуга. Видишь, что он несчастен от заблуждения, в котором находится, живешь с ним, говоришь и знаешь то, что облегчит, спасет его -- и не можешь сказать ему, а впрочем не от того ли это, что сам плох, нелюбовен для Бога? Если бы была любовность, можно бы найти вход к нему в душу и проникнуть в нее. Надо сделаться газом, все проникающим, а не грубой жидкостью и крепким телом. От этого-то всё, всё в себе, в совершенствовании себя. Только когда ты совершен, ты всемогущ. И настолько ты силен, насколько ты близок к совершенству.
   2) Жизнь человека в том, что он ставит себе цели и стремится к достижению их. Достижение всех целей, самое стремление к ним, -- стало быть жизнь, -- может встречать препятствия и неодолимые: имущество погибнет, слава заменяется забвением или позором, любимый человек, для счастья которого жил, умирает, воспитание, проповедь не воспринимаются людьми: во всем может быть помеха, остановка; в одном не может быть ни помехи ни остановки -- в самосовершенствовании в любви перед Богом, в спасении души, как говорят мужики. Везде со всех сторон стены, один только этот путь открыт, и потому это единый истинный путь, истинный, т. е. свойственный человеку.
   Человека заперли в одиночное заключение, он Робинзон, который никогда не соединится с людьми, а умрет на своем острове, -- нет, лучше, он заключенный, умирающий после 20 лет в тюрьме, никому неизвестный. Неужели он не жил эти 20 лет? Нет, цель его жизни также достижима и еще легче того, кто живет в мире. Он мог изведать себя, свое сердце и вырвать из него все дурное, мог усовершенствовать себя в Боге. Так это и было и с декабристами и со всеми почти заключенными. Но идиот? сумасшедший? -- спросят меня. Я не знаю и не могу объяснять, зачем они есть и не об этом пишу. И пишу я не для идиотов и сумасшедших и не для младенцев, а для разумных людей.
   Эта самая возможность ставить себе цель самосовершенствования и достигать ее во всех возможных условиях, показывает не только то, что в этом назначение человека, но и то, что назначение его не исчерпывается в этой жизни. Человек, очистивший свою душу в уединении и умерший никому неведомый, не мог делать этого так, без смысла. Смысл же один, что душа его нужна лучшая для другой жизни. Притча о талантах ясно говорит это. Смысл жизни заключенного, когда откинуто все путающее нас -- ясен. Тот же смысл жизни и всех живущих в мире. Дело одно -- улучшать свою душу. То же, что делается в мире, есть только последствие этой улучшенной души. Люди, думающие, что их дело жизни в том, чтобы устраивать по своему жизнь других людей, подобны вот чему:
   Хозяин призвал косцов и дал каждому косу, отбой и брусок и велел приладить косы, отбить, наточить и быть готовыми делать ту работу, какую он велит. Умные косцы так и сделали, и наутро хозяин поставил их на луг, и они острыми косами легко и радостно исполняли работу; глупые же косцы стали бранить умных за то, что они сейчас не косят и, не приладив, не отбив, не наточив кос, пошли косить что попало и испортили луг и поломали косы и сами измучились.
   Есть такие глупые или коварные люди, которые говорят: совершенствование себя -- это эгоизм, надо работать для других, жертвовать собой для такой работы. Да разве можно совершенствовать себя, не работая для других. Мое сравнение не верно: совершенствовать себя значить разжигать огонь. А разожженный огонь будет жечь и без твоего намерения, будет жечь то, что нужно, что велит Бог. Человек ходит, Бог водит. "Неер Элохим непещ адам", т. е. светоч Бога -- душа человека.
   Все нравственные правила, хоть бы заповеди Христа: не гневайся, не клянись, не разводись с женой, не насилуй, не воюй -- все касаются людей, нельзя их исполнить, не делая добра людям. Человек не может истинно спасать душу, не делая доброго людям. Всякий связан со всеми своей матерьяльной жизнью. И если только он будет исполнять, самое первое нравственное правило, делать другим то, что хочешь, чтобы другие делали тебе, он будет служить людям.
   Страшно подумать о том, что есть теперь и что бы могло быть, если бы все люди спасали свою душу, жили всею жизнью, вечной жизнью (совершенствуясь), а не одной этой маленькой жизнью, и то, что есть теперь.
   Я начинаю смутно и изредка чувствовать возможность жить для спасения души, для улучшения ее для этой жизни и будущей, и тогда как легко и радостно. Ах, если бы всегда, до смерти.
  
   8 декабря 1900 г.
   1) Все стараюсь быть немного получше: уничтожить зародыши нелюбви в сердце, но еще очень плохо подвигаюсь. Могу не говорить, не делать, но не могу любовно говорить и делать. Грешен тем, что и прежние дни и в особенности нынче чувствую Sehnsucht к смерти: уйти от всей этой путаницы, от своей слабости, -- не скажу своей личной, но условий, в которых особенно трудно, вступить в новую школу. А может быть, это-то и нужно. И на это-то я и живу еще, чтобы здесь, сейчас бороться со злом в себе (а потому и кругом себя). Даже наверно так. Помоги мне То, что может помочь. Плачу почему-то, пиша это. И грустно, и хорошо. Все невозможно, кроме любви. И все-таки как праздника -- именно праздника, отдыха, жду смерти.
   2) От Маши милое письмо. Как я люблю ее, и как радостна атмосфера любви, и как тяжела обратная.
   3) Всякое философское и религиозное учение, есть только учение о том, что должно делать. И вот на эту мерку, если примерить учение Ницше?
   4) Один человек придумывает себе предлоги, чтобы спешить, не поспевать, делать торопливо, он весь суета; другой видит во всем повод злобы, третий -- во всем повод своего возвеличения, четвертый -- во всем повод печали, пятый -- во всем повод любви. И все совершающиеся события, которыми пользуются эти люди для проявления себя, -- ничто, одна иллюзия; важны же духовные свойства этих людей, их сочетания, взаимодействие. В этом одном жизнь, истинная реальность.
   5) В китайском учении Середины сказано, что для 1) блага всех нужно 2) благоустройство государства. Для благоустройства государства -- 3) благоустройство семьи. Для благоустройства семьи -- 4) улучшение человека. Для улучшения человека нужно 5) исправление сердца (т. е. желаний). Для исправления сердца нужно 6) один говорит: sincerity, другой: veracity of intention. Я бы сказал: единство цели. Для достижения единства цели нужно: истинное знание. Для истинного знания нужно различение вещей, т. е. добра и зла. Я бы изменил первые два положения так: для 1) блага нужно 2) добрые отношения с людьми. Для добрых отношений с людьми нужно, чтобы 3) ты сам был хорош. Для того, чтобы ты был хорош, нужно 4) чтоб ты очистил свое сердце. Для того, чтобы ты очистил свое сердце, нужно 5) чтобы у тебя была определенная цель жизни. Для того, чтобы у тебя была определенная цель жизни, нужно 6) чтобы ты был просвещен. Для того, чтобы ты был просвещен, нужно 7) чтобы ты знал что хорошо и что дурно.
  
   11 декабря 1900 г.
   1) Стараюсь исправлять свое сердце. У меня ес