Астафьев Виктор Петрович
Творец и мыслитель

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

Оценка: 4.63*7  Ваша оценка:

   Виктор Петрович Астафьев
   Творец и мыслитель>
  
   Date: 2 августа 2009
   Изд: Критический ежегодник -- 1979. (Сост. А. Ленщиков), М., "Современник", 1979
   OCR: Адаменко Виталий (adamenko77@gmail.com)
  
  
   В. П. АСТАФЬЕВ
  

ТВОРЕЦ И МЫСЛИТЕЛЬ

  
   Одно из самых ярких воспоминаний моего детства по какому-то капризу судьбы или закономерности ее связано со Львом Николаевичем Толстым. В деревенской школе, куда я пришел учиться в первый класс осенью тысяча девятьсот тридцать второго года, приезжий учитель прочел нам, сельским детям, еще не умеющим читать, рассказ о Жилине и Костылине. Это было такое потрясение, что я долго не мог ничего более слушать и воспринимать, с криком вскакивал по ночам и все время пытался пересказать жуткую историю о двух русских солдатах, бежавших из плена, всем, кто желал ее слушать. Бабушка, слушая меня, не раз плакала и повторяла: "Господи, господи! Вот она какая, жизня-то человеческая, чего только в ей не натерпелись и не натерпишься... -- и, к случаю, наказывала: -- Учись хорошенько, старших слушайся -- старшие худому не научат..."
   С тех пор я не перечитывал рассказ Льва Николаевича Толстого "Кавказский пленник" и перечитывать не буду, ибо живет он во мне каким-то давним, отделенным от всего остального прочитанного и услышанного ярким озарением, и мне все еще хочется пересказывать бесхитростную и, может быть, самую романтическую историю в нашей русской литературе. Возможно, и тяга к творчеству началась с того, в детстве искоркой занявшегося желания поведать услышанное, что-то, конечно же, добавляя и от себя.
   Самое любимое мое произведение у Льва Николаевича -- "Хозяин и работник". Оно не только совершенно по исполнению, но еще и поучительно для нас, ныне работающих пером в том смысле, что в угоду литературной схеме нельзя попускаться жизненной правдой. Уверен, что в исполнении большинства современных отечественных писателей "хозяин" никогда не вернулся бы спасать "работника", не замерз бы сам, наоборот, как и полагается держиморде-кулаку, сделал бы все, чтобы погубить "эксплуатируемого", ибо есть он в нашем понимании "паразит", а у паразита какой может быть характер, какое "нутро"?! Только темное, гнилое, паразитское! Великий же писатель и мыслитель видел и понимал человека во всей его объемности, со всеми его сложностями и противоречиями, порой чудовищными.
   Вот в этом, на мой взгляд, и заключаются традиции Толстого, воспитанного, кстати сказать, на традициях той зрелой русской литературы, которая уже существовала до него и величие которой он преумножил и поднял на такую высоту, до которой надо всем нам тянуться и тянуться, чтобы заглянуть в ее беспредельные глубины.
   Отдельного любимого толстовского героя у меня нет, я люблю их всех, от мальчика Филипка, незадачливого Поликушки и до пугающе-недоступного, прекрасного князя Андрея Болконского и его сестры Марьи.
   За жизнь свою я перечитывал "Войну и мир" раз пять. Самое яркое впечатление было, когда я читал эту книгу в госпитале. Те ощущения, та боль, какие я пережил, читая "Войну и мир" на госпитальной койке, больше не повторились. Но каждое следующее прочтение романа открывало мне новые, ранее не увиденные и неизведанные "пласты", ибо сама эта книга, как Жизнь, как Земля, велика, загадочна и сложна.
   Лет десять назад я -- наконец-то -- решился съездить в святое место -- Ясную Поляну и был потрясен равнодушием и праздностью толпы, жидким потоком плавающем по аллеям, дорогам и тропинкам усадьбы. Посетители что-то жевали, фотографировались "на память", хохотали, припоминали какие-то сплетни о Толстом, а главным образом о жене его и детях. Какая-то простодушная пожилая женщина высказалась насчет могилы Толстого: "Такой, говорят, большой человек был, а могила сиротская, без креста. Денег, что ли, жалко?" Какой-то седовласый гражданин в рубахе-распашонке, с лицом закаленного кухонного бойца кричал в кафе усадьбы: "Почему это водка есть, а коньяка нету? Я хочу благородного человека помянуть благородным напитком!.." Рядом сидела его внучка или дочка отроческого возраста, потупив глаза, с лицом потерянным.
   Александр Лаврик -- тульский писатель, бывший тогда секретарем областного отделения Союза писателей, не выдержал, очурал "бойца": "Гражданин, опомнитесь! Вы где находитесь-то?"
   И "боец" тотчас с радостью напал на него, и мы покидали усадьбу под мерзкий, ржавый, уже сорванный голос кухонного воителя, под стук движка, который нудно и бесполезно звучал возле дома, на аллейке; как нам пояснили: "Улавливает на учет количество газов, сажи и дыма, опадающих на усадьбу, ибо хвойные деревья на ней почти все погибли, так чтоб не посохли бы и все остальные..."
   Так бы я, наверное, и уехал домой с тяжестью и растерянностью в душе, если бы не посоветовали мне наведаться сюда в выходной день музея.
   Стоял сентябрь -- золотая пора средней России. На усадьбе редко и еще неохотно опадал лист. Было чисто и светло, но главное -- безлюдно. Я весь день проходил по усадьбе, и весь день у меня было ощущение, что спину мою остро сверлит взгляд, пронзая насквозь и высвечивая во мне все, что было и есть, и я невольно подбирался, припоминал, что сделал в жизни плохого и хорошего. Весь день был я как бы под судом, весь день подводил "баланец" своей жизни.
   Это был нелегкий день в моей жизни, ибо трудно судить себя взглядом и совестью Великого художника.
   Позднее я высказал пожелание, чтобы каждого вступающего на писательскую стезю, прежде чем принять и Союз и "оформить" как писателя, привозили бы в Ясную Поляну, давали бы возможность побыть "с Толстым наедине" и потом уже спрашивали бы: готов ли он заниматься тем делом, каким занимался Лев Николаевич?
   В сумерках уже я пришел к могиле Толстого, постоял над нею, потом дотронулся до холодной, очерствело-осенней травы ладонью и вышел на дорогу.
   В Тулу я шел пешком, еще и еще переживая ощущение того строгого покоя, коим наполнены были леса, перелески и рощи усадьбы, той задумчивой тишины, какая осенями была здесь и при Льве Николаевиче, и вот продолжилась во времени, коснулась моей души. И мне тоже сделалось спокойнее. Суета как бы отхлынула от меня и, казалось, уже не закрутит, не завертит более; чувство, печальное чувство зрелого возраста, вселилось в меня тогда, и думалось мне, что я способен и буду делать добро, только добро...
   Больше я не бывал в Ясной Поляне и боюсь туда поехать, боюсь встретить жующих, хохочущих и снимающихся на карточки праздных людей, коим все равно где бывать, в какой "книге отзывов" ставить автограф, чему дивоваться, что слышать, лишь бы "полезно" убить время.
   И еще боюсь я, очень боюсь не выдержать сурового суда мыслителя и творца, величайшего из людей, рожденных на земле за много тысяч лет ее существования, с которым дано мне было счастье родиться в одной стране -- России. Живет во мне вечное сознание любви и страха: я занимаюсь той же работой, которой занимался ОН! Так какая же должна быть огромная ответственность во мне и во всех нас, ныне живущих, за землю, которую ОН пахал, за работу, которую ОН так свято, мудро и мученически выполнял?!
  
Оценка: 4.63*7  Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru