Толстой Лев Николаевич
Том 50, Дневники и записные книжки 1888-1889, Полное собрание сочинений

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

Оценка: 8.00*3  Ваша оценка:

ЛЕВ ТОЛСТОЙ

ПОЛНОЕ СОБРАНИЕ СОЧИНЕНИЙ

Издание осуществляется под наблюдением

государственной редакционной комиссии

Серия вторая

ДНЕВНИКИ

ТОМ 50

(Перепечатка разрешается безвозмездно)

   (Издание: Л. Н. Толстой, Полное собрание сочинений в 90 томах, академическое юбилейное издание, том 50, Государственное Издательство Художественной Литературы, Москва - 1952; OCR: Габриел Мумжиев)
  

ДНЕВНИКИ

И ЗАПИСНЫЕ КНИЖКИ

1888 - 1889

  

С 23 НОЯБ. 88 ПО 31 ИЮЛ. 89

[1888]

  
   23 Ноября 1888. Москва.
  
   На днях была девушка, спрашивая (такой знакомый фальшивый вопрос!),-- что мне делать, чтоб быть полезной? И, разгово­рившись с ней, я сам себе уяснил: великое горе, от к[оторого] страдают милионы, это не столько то, что люди живут дурно, а то, что люди живут не по совести, не по своей совести. Люди возьмут себе за совесть чью-нибудь другую, высшую против своей, совесть (н[а]п[ример] Христову -- самое обыкновенное) и очевидно не в силах будучи жить по чужой совести, живут не по ней и не по своей, и живут без совести. Я барышню эту убеждал, чтобы она жила не по моей, чего она хотела, а по своей совести. А она, бедняжка, и не знает, есть ли у нее какая-нибудь своя совесть. Это великое зло. И самое нужное людям это выработать, выяснить себе свою совесть, а потом и жить по ней, а не так, как все -- выбрать себе за совесть совсем чу­жую, недоступную и потом жить без совести и лгать, лгать, лгать, чтобы иметь вид живущего по набранной чужой совести. Потому-то я, истинно, предпочитаю кутилу весельчака, нерассуждающего и отталкивающего всякие рассуждения, умствовател[ю], живущему по чужой совести, т. е. без нее. У первого может выработаться совесть, у второго никогда, до тех пор пока не вернется к состоянию первого.
   Всё не пишу -- нет потребности такой, к[оторая] притиснула бы к столу, а нарочно не могу. Состояние спокойствия -- того, что не делаю против совести -- дает тихую радость и готовность к смерти, т. е. жизнь всю. Вчера вечером сидел Е[вгений] Попов, ему 24 года, и он в том же состоянии, как и я. С женой тяжелые отношения, распутать к[оторые] может только сми­ренная жизнь, как узел только покорное следование всем клуб­ком за ниткой. --
   24 Н. Начал писать письма Ге и Семенову -- не мог. Читал, ходил на Софийку. Да, утром хотел писать "Номер газеты". Уже давно эта мысль приходит мне: написать обзор одного номера с определением значения каждой статьи. Это б[ыло] б[ы] нечто ужасающее. Прошел пасажем -- страшно, как посещение сифилит[ической] больницы. Устал, после обеда задремал, читал St. Beuve, потом шил сапоги; пришел Дарго. Это один из тех людей, к[оторые] только занимают место и проходят во вре­мени, но к[оторых] нет; по крайней мере для меня, хотя я и пытаюсь найти долженствующего быть человека. Да, письмо длинное от "христианки" об "О жизни". Редко встречал такую терпимость истинную, только два раза -- у англич[анина?] из Австралии и у ней. Вечером сидели со мною дети. С Л[евой] поговорил. Я рад. Думал: жизнь, не моя, но жизнь мира с тем renouveau (1) христианства со всех сторон выступающая, как весна, и в деревьях, и в траве, и в воде, становится до невозмож­ности интересна. В этом одном весь интерес и моей жизни; а вместе [с тем] моя жизнь земная кончилась. Точно читал, читал книгу, к[оторая] становилась всё интереснее и интерес­нее, и вдруг на самом интересном месте кончилась книга и ока­зывается, что это только первый том неизвестно сколь много­томного сочинения и достать продолжения здесь нельзя. Только за границей на иностранном языке можно будет прочесть его. А наверно прочтешь. --
   Сейчас учитель Андрюши, кандидат, только что кончивший филолог, рассказывал, что Андр[юша] плохо учится, п[отому] ч[то] не умеет словами объяснить, написать арифметическую задачу. Я сказал, что требования объяснения есть требования бессмысленного заучивания, -- мальчик понял, но слов не умеет еще находить. Он согласился и сказал: да, мы, учителя, обязаны формы даже давать заучивать. Н[а]п[ример] мы учим тому, что рассуждение
  
   (1) [пробуждением]
  
   о задаче должно начинаться со слов: если. Если бы мне сказали, что так учили в Японии 1000 лет тому назад, я бы с трудом поверил, а это делается у нас свежими пло­дами университета. --
   25 N. Нездоровилось. Дурно спал. Приехала Hapgood. Н[арgood:] Отчего не пишете? [Я:] Пустое занятие. H[apgood:] Отчего? [Я:] Книг слишком много, и теперь какие бы книги ни написали, мир пойдет всё так же. Если бы Хр[истос] пришел и отдал в печать Евангелия, дамы постарались бы получить его автографы и больше ничего. Нам надо перестать писать, читать, говорить, надо делать. Century читал: траписты в Америке. Ведь каждый из этих 200 братии, пошедший на молчание и труд, в 1000 раз больше философ, чем, не говорю уж Гроты и Лесевичи, а чем Канты, Шопенгауеры и Cousin'ы! Суждения о Русском правительстве Kennan'a поучительны: Мне стыдно бы было быть царем в таком государстве, где для моей безо­пасности нет другого средства, как ссылать в Сибирь тысячи и в том числе 16-летн[их] девушек.
   Пошел ходить, хотел исполнить долг и опять помешало. Встре­тил Стороженко и он стал ходить со мной, рассказывал о своей лекции, предполагаемой, о пессимизме и о том, религия уте­шает ли? Я сказал ему, что если бы он определил, что религия и что пессимизм, то он не думал бы об этом. Всё праздная бол­товня. Я разгорячился и доказывал ему, что он фарисей и дармо­ед. Ему ни по чем. С бухдобарах заговорил о Лопатине Герм[ане] революционере и рассказал о нем. Я, мол, вот что. Грустно б[ыло] вчера, хотелось умереть, чтоб уйти от нелепости, к[оторую] настолько перерос. Разумеется, вся вина в том, что не работаю, да боюсь. Начать излагать, когда не требует этого Бог -- дурно и не сказать что знаешь -- дурно. Помоги мне Боже, Отец. Люблю обращаться к Богу. Если бы не было Бога, то хорошо уже это обращение в безличную пустоту. В таком обращении нет всех тех слабостей тщеславия, человекоугодничества: расчетов, от к[оторых] почти невозможно отделаться, обращаясь к людям. Так помоги мне, Отец!--
   26 Н. Утро до 12 уж прошло, только думаю. -- Читал Century. Отметил что выписать. Если бы делать выписки, соста­вились бы те книги, к[оторые] нужны. Был Покровский, привез свою статью. Очень уж дурно написано и опять тот же общий недостаток всех научных знаний, обращенных к массам: или ничего не говорить (вода -- мокрая) или не может говорить, п[отому] ч[то] на разных языках говорим, разной жизнью жи­вем. Пошел к Сытину. Встретил девочку. Исполнение долга. Ужасно было тяжело. Вечер дремал, читал. Письмо Бронев[ского]. Он раздражен за то, что, бедный, считает себя вино­ватым. Написал ему. Потом пришел Разумков. Хороший, кажется, ясный и твердый человек. Потом Рахм[анов] и Дунаев.
   Вышел к столу. Нагор[нов], Герасимов и Лева вывели меня из себя. Я имел несчастье сказать, что, если не идти в солдаты по вере, прямо высказывая это, то нечестно уклоняться, застав­ляя этим служить других. Все трое в один голос доказывали, что всё равно. Да с каким азартом! Совестно стало. Читал остальной вечер Лескова "На краю света".
   27 Н. Мало спал. Желчь поднялась, надо ее успокоить духов­ным орудием. Илья приехал, я поговорил с ним. Тезисы Грота. Зачем это? -- Читал. Пришел Джунковск[ий], пошел с ним и Машей к Сытину. Заперто. Он не может устроить свою жизнь.
   Всё это от желания жить не по своей совести; от желания делать перед людьми, а не перед Богом. Письмо от Черткова, о том же, о деньгах: о том, как быть с ними. У одного их нет, у другого лишние. Джунк[овский] хочет служить и копить, чтобы купить землю, дом и кормиться с земли. Какой очевидный самообман. (Он не ужился на земле с Хилковым.) Ведь нужны ему не деньги и земля и дом, а ему нужно самому быть земледельцем и по любви и по привычкам. Если он в себе устроит земледельца, то он попадет на землю, а если нет, то никакие приспособления не сделают его им. Задача всех нас одна: (1) из своего положения богатства, больших требований и отсутствия полезного труда для людей, выучиться жить с меньшими требованиями и не желать больших и выучиться делу наверно полезному людям. И к этому надо спускаться понемногу, т. е. по мере достижения того и другого. Вечер говорил с Дж[унковским] и больше ничего.
  
   (1) Зачеркнуто: выучиться как можно меньше требовать себе труда от людей, т. е. денег.
  
   28 Н. Дурно спал, с дурными мыслями. Поздно встал, кон­чил чтение Покровского. Очень плохо, научно наивно и бес­тактно. Очень слаб, апатичен. Отче! помоги мне творить волю твою. Пошел к Сытину. Александру] Петр[овичу] место. Какой вздор. Отчего я найду место NN. Это сумашествие. После обеда та же апатия, читал полученное Р[усское] Б[огатство]. Пришел Herrman переводить О жизни, дал ему. Пришли Брашнин, Тихо­миров и Морокин, другой брат, тоже крестится на весь дом, такой же гладкий, наглый, так же с царем обедал, так же знает скептицизм и критику и т. п. и так же нагло самодовольно льстив. Жестокий тип. (1) Потом в баню с детьми вместо 1 р[убля], как прежде -- 12 к[опеек] за 3-х и так же хорошо и еще лучше.
   29-го Н. Та же апатия, письмо от Бутурлиной, иду к ней. -- А все-таки хорошо. Если готов умереть, то хорошо, а я хочу быть готов. У Бутурл[иной] узнал давно знакомую историю совершенного безумия (душевной болезни) ее мужа, положения, считающегося самым утонченно хорошим в нашем мире. Лева болен 2-й день -- в роде тифа. Страшно, что будет страшно. Письмо от Лисицына трогательное по искренности. Элснер с своим романом. Тоже тихое сумашествие.
   Посидел у Левы, поговорили, пошел в вечернюю школу, не решился войти, 2 часа ходил, в 11-м зашел и познакомился с учителями; пойду в четверг. Утром и потом стала всё чаще и чаще просветляться одна точка в писании. Может быть, нынче начну, что -- сам не знаю, но о чем -- знаю. Да, полу­чил еще прекрасное письмо от Blake.
   30 Н. Встал рано, Лева всё так же нездоров, затопил печку и вот сбираюсь писать. -- Ничего не писал, кроме письма Лисицыну и выписки того, что у меня начато. Я всё гадаю по картам (пасьянсам), что писать? Из всех суеверий это одно, к к[оторому] меня тянет -- именно к загадыванию, к спраши­ванию у Бога, что делать? То или это? Освободиться от этого можно только тем, чтобы делать не для себя, а для Бога (тогда у него и спрашивать нечего). Для себя одно лучше другого, а для Бога всё одинаково хорошо или дурно, п[отому] ч[то]
  
   (1) Зачеркнуто: Тщеславен и се
  
   для него нужны не факты, а мотивы, по к[оторым] делается. Да, это гаданье есть признак силы личной жизни. При личной же жизни, мне кажется, что даже невозможно без гаданья. По­этому то язычникам и нельзя б[ыло] начинать никакого дела без птицегадания и рассматривания внутренностей жертв. -- Так всё утро гадал, спрашивал себя, что прежде писать, и решил кончать начатое, оказалось всего 10 штук. Пошел гулять. Обе­дал Грот и Кост[енька]. Книга Сталыпина две философии и его премии. Это поразительно по своей неясности, бессмысленности и претензии. И, в сущности, от Грота до него только града­ции. Вечером только сходил к сапожнику спросить о кало­шах. --
   1 Декабря. Чтение газет и романов есть нечто в роде табаку -- средство забвения. Тоже и разговор праздный. Стоит не делать этого, чтобы вместо этого: сидеть смирно и думать, или играть с ребенком, утешая его, или говорить по душе с человеком, помогая ему, или главное -- работать руками. Утром приехал Стахович старший и Флеров -- оба алкоголиконикотинцы; жал­кие. Очень холодно везде. Постараюсь не читать и не гадать.
   Чтобы не читать, главное не надо бояться оставаться без дела, если нет настоящего дела, следуя правилу лучше ничего не делать, чем делать ничего. Тогда лучше труд, настоящий труд и отдых, а не всегдашнее ни то ни сё нашего мира.
   2 Декабря. Сходил к сапожнику о калошах, шил, приехала М[арья] А[лександровна], пошел к ее брату. Больной, нерв­ной, семья [?] плачет, целует руки, просит прощенья за то, что дурно обо мне говорил и думал. Вечером и он пришел опять просить прощенья. Пришел Тулинов, смеется, точно смешно от того, что ему приятно. Шил весь вечер дурно. Не ла­дилось.
   1 Декабря продолжение. Утром доктор и Стахович. Оба алкоголеникотинцы и рассуждают, а доктор даже лечит. Ходил за дровами. Хороший купец, не пьющий. Вечером был в школе. Поразила глупость и вялость и дисциплина механи­ческого ученья и тусклые без света глаза учеников: фабрика, табак, бессонница, вино. А нынче мальчики раздетые, из к[оторых] два ехали на конке, а два бежали за нею, без шапки. От заведенья слесарного, у Арб[атских] ворот, они бежали в полпивную на Плющиху. Все курят. Получил письмо от Броневского -- раскаивается, но зато письмо ясно. Помоги ему Бог.
   3 Декабря. Встал рано, сходил, купил колун, наколол и затопил печи, иду завтракать. -- Читал, был Шенбель, умный старик. Привез статью о дешевом хлебе. Он прав. Прекрасно сказал мне о молитве: Б[ог] есть закон правды. И его умолить нельзя. И другое о том, что если нет сил гореть и разливать свет, то хоть не застить его. Прошелся. И во время обеда пришел к Аркадий Егорыч Алехин. В мужицком платьи. Начал с своей истории. История страшная по грубости, дикости среды -- и наша не лучше -- но главное то, что во время рассказа он так освещал свою историю, такое тщеславие, эгоизм, самоуверен­ность, что пока он досказал ее, я потерял к ней интерес. Потом стал читать свои письма и свои рассуждения по Орфану о не­правильности 5 заповедей и хотел остаться ночевать. Всё вместе произвело мучительное впечатление, к[оторое] я с тру­дом пересилил. --
   4 Декабря 88. Встал поздно, скоро пошел к Алехину, застал его у брата читающим. Брат очень трогательный ученый. Пошел ходить к Орфано. Дорогой раздражился. Он говорит: отчего вы раздражаетесь, и мне стало стыдно. Говорить с ним нельзя, от болезненного самолюбия, но много хорошего. Дорогой, рас­ставшись, думал: как бы приучить себя, встречаясь с людьми, ожидать и желать от них (для испытания себя, для уничтоже­ния своей поганой личности), желать от них унижения, оскорбле­ния и превратного о тебе мнения (юродство). Дома обедал, шил калоши. Приехали Сережа брат, мbлый, и потом Олсуфьев.
   5 Декабря. Преступно спал. Встал поздно, пошел купить под­метки Сер[еже] брату. Встретил доктора и неприятно. А надо, чтоб приятно было. Утро шил калоши. Ходил без цели гулять. После обеда Шенбель, сидел весь вечер. Он преимущественно из экономических, по его словам, видов не отдавал детей в гимназию и приучил их работать; теперь у него 4 сына работают и 4 дочери. Боюсь, что он крутой самовольный человек, но умен, т. е. есть свои мысли. Его мысль о дешевом хлебе, о том, что не надо ничего делать свыше -- т. е. от правитель­ства -- для установления правильных отношений между людьми, а только не мешать ходу вещей -- гораздо значительнее, чем его статья. Он говорит, что дешевый хлеб сделает то, что люди откажутся от земельн[ой] собственности и ею спекулировать нельзя будет, а можно будет только ею кормиться, -- то, что сделал Иосиф, то разделается. Оно и разделывается сейчас. Дешевый хлеб и множество потребностей богачей отпускает один винт. Только уничтожь подати и полная свобода.
   6 Декабря 88. Так же поздно. Приехал брат Мар[ьи] Алекс[андровны]. Ничего не достал в Петербурге. Говорил с Сере­жей, с ним. Потом колол Дрова, топил печку, шил, ходил без цели. Машенька, Сережа. Немного помогает мне правило: желать, сходясь с людьми, чтобы они тебя унизили, оскор­били, поставили в неловкое положение, а ты бы был добр к ним. Только один раз вышло. Шил калошу, погулял с Машей, навстречу Сер[еже] и Тане из театра -- смотрели балет, голых. Сколько, сколько ясной работы впереди. В городах сотни тысяч проездных лошадей. Это всё не нужно.
   Через 50 лет этого не будет. Будет стыдно ездить здоро­вому.
   7 Дек. 88. Поздно. Миша заболел. Соня послала еще за дру­гим доктором. Когда это поймут ту простую вещь, что если бы доктора 10-рубл[евые] спасали, то каково же бы было положе­ние бедных. И как бы тогда обвинять тех, к[оторые] бы убили старика, чтобы, ограбив на 10 р[ублей], нанять доктора и спасти молодого сына. -- Вчера думал: Служить людям? но как, чем служить? Не деньгами, не услугами телесными даже: расчистить каток, сшить сапоги, вымыть белье, посидеть ночь за больным. Всё это и хорошо, может быть и лучше, чем делать это для себя, но может быть и дурно и, в сущности, бесполезно. Одно полезно, одно нужно -- это научить его жить добро. А как это сделать? Одно средство: самому жить хорошо. Обман в том, что хотят учить так, чтоб виден б[ыл] плод ученья и тогда неизбежно учить словами. Ученье же своей жизнью -- из вер­ных верное, только не увидишь часто -- почти всегда -- пло­дов. И остается одно -- жить хорошо. Помоги, Отец. До 3-х часов шил, написал письмо Ив[ану] Ивановичу и свидетел[ьство], снес колодки, пошел за гвоздями, передал книжечки о пьянстве сапожникам. Опять лошадь зацепила за тротуар, стала, и опять толпа идет мимо и опять взялись, когда начал. Дома то же леченье больных, но, слава Богу, дружелюбно. Вечером Золотарев купец, пашет, жена и ее родные хотели жаловаться Долгор[укову], что с ума сходит. Живет в деревне. Потом Залюб[овский] и Рахманов. Оба идут жить с Новосело­вым. Всё не уживаются люди: Джунк[овский] с Хилк[овым], Чертк[ов] с Озм[идовым] и Зал[юбовским], Спенглеры муж с женой, Мар[ья] Алекс[андровна] с Чертк[овым], Новоселов с Перв[овым]. Одна причина, что все преграды приличий, законов, к[оторые] облегчали сожитие, устранены, но этого мало; утешаться можно этим, но это неправда. Это ужасное доказательство того, что люди, считающие себя столь лучшими других (из к[оторых] первый я), оказываются, когда дело дохо­дит до поверки, до экзамена, ни на волос не лучше. "Я с ним не могу жить". "А с ним не можешь жить, так и не живи вовсе -- тебе именно с ним и надо жить". "Я хочу пахать, только не это поле" (то первое, к[оторое] довелось пахать). "Похоже, что ты только хвалился, а не хочешь пахать". (Так б[ыло] у меня со многим и многи[ми] и, особенно, с Сергеем Сытиным.) "Я не могу с ним жить, разойдусь, тогда будет лучше". Да что же может быть лучше, когда сделал хуже всего, что только можно сделать. Всё, бедность жизни, воздержание, труд, смирение даже, всё это нужно только для того, чтобы уметь жить с людьми, жить, т. е. любить их. А коли нет любви, так и это всё ничего не стоит. Вся пахота нужна, чтоб посев взошел, а коли топ­чешь посев, незачем было и пахать.
   Был Кольчугин, попечитель училища -- хочет советоваться с учил[ищным] советом. Что будет. --
   8 Декаб. 88. Встал раньше. С Сережей начал говорить и рас­сердил его, и опомнился только, когда он ушел. Как бы пом­нить всегда, что пашня посеяна и по ней всходы. Шил утром, пошел к Новоселову. Застал там Залюбовского с женой, еще какую-то девицу и Темерин. Новоселов очень мил -- ком замота[н]. А могут не ужиться, вина будет в З[алюбовском]. Дома заснул и весь вечер спал, лег поздно. --
   9 Д. 88. Преступно спал. Утром дошивал, походил и сейчас сажусь обедать. Письмо вчера от Ге. Странное дело: жизнь, точно, как будто пустая; а я спокоен совершенно. Всё дурное только во мне, в недостатке любви. Но поправляется и от того не тяжело, а радостно. Заснул. Встал, американки -- две сестры, одна через Атлантический, другая через Тихий океан и съехались и опять едут, всё видели, и меня видели, но не поумнели. Она спросила: странно вам, что они так ездят? Я попытался сказать, что надо жить так, чтобы быть useful (1) другим; она сказала, что она так и ожидала, что я это скажу, но о том: правда ли это или нет, она уже не может думать. Все ушли спать. Я сидел один тихо. И хорошо.
   10 Д. 88. Встал раньше, наколол дров, затопил, убрался и иду читать письма и завтракать. Как хорошо, что получение писем не интересует меня. Ничего нужного мне вне меня нет. Читал дома, сходил к Покровскому. Вечером читал. Кост[енька] и Саша Вере.
   11 Д. 88. М. Наколол дров, привез воды, 20 гр[адусов] мор[оза]. Читал, походил, приехал Стах[ович]. Он рассказ[ывал] об обществе поощрения борз[ых] собак с Н[иколаем] Николаевичем-младш[им] и по этому случаю напиваются. Вечером Теличеев с женою и гж. Корниловой, прогнанной мужем. М. В. Теличеева редкое религиозное существо. Она мне сказала, что мне лучше теперь при жизни ничего не печатать. Как я ей благодарен за поддержку.
   12 Д. Наколол дров, топлю печку. Все дни живу бесцветно, но прозрачно, всех люблю естественно, без усилия. Читал. Пошел ходить. Женщина, припадающая на одну ногу, но силь­ная. Дома братья Берсы и их родные. Мне и с ними б[ыло] хорошо. Маша приходила прощаться; скучает. Атмосф[ера] дома дурная, тяжелая, надо тем больше держаться. А Таня, бедная, хочет замуж во что б ни стало, выбор все-таки лучше, чем мог бы быть. Маша сказала, что и М[арья] А[лександровна] то же сказала, что и Теличеева. А я так плох, что в душе не согласен. Да, это настоящее дело. Как легко сказать и как трудно чувствовать так, чтоб делать то, что говоришь. Да,
  
   (1) [полезным]
  
   вчера или третьего дня, был у Фета. Он рассказывал о споре с Страховым. Он, Ф[ет], говорит, что безнравственно воздер­живаться в чем-нибудь, что доставляет удовольствие. И рад, что он сказал это. Зачем? Тут же пришел Грот и недоволен диссертацией Гилярова. Тоже зачем? Зачем Гилярову защищать себялюбие? Зачем Гроту защищать любовь?
   Да, еще вчера с женой чуть не начал спор о том, почему я не учу своих детей. Я не вспомнил в то время, что хорошо быть униженным. Да: есть совесть. Люди живут либо свыше со­вести, либо ниже совести. Первое мучительно для себя, второе к противно. Лучше то, чтобы жить по растущей совести всегда немного выше ее, так, чтоб она дорастала то, что взято выше ее. Я живу выше, выше совести, и она не догоняет: и в том, что оскорбляюсь и всё чувственен и тщеславен, что не хочется не печатать до смерти.
   13 Д. 88. М. Наколол дров, убрал, затопил, записал 12 и иду завтракать. -- Читал, ничего не делая. Пошел ходить. Думал: мы в жизни замерзшие, закупоренные сосудчики, задача к[оторых] в том, чтобы откупориться и разлиться, устано­вить сообщение с прошедшим и будущим, сделаться каналом и участником жизни общей. Смерть плотская не делает этого. Она как бы только вновь переливает и опять в закупоренные сосуды. Был у Сытина. Он купил журнал Сотрудник. Прошли сутки, и я всё в сомнении, что делать. Можно ли принять уча­стие. Вечером был Полушин, Покровский, Дунаев, Мамонова. Говорил о журнале. Болтовня моя не обещает ничего хорошего. Хорош рассказ Бороздина, кавказский, как убили татарина, чтобы отрубить ему руку и получить награду. Письмо от Англи­чанина длинное о В ч[ем] м[оя] в[ера]. Как будто занят этим, говорит, что не может быть спокоен, пока не разрешит это[т] вопрос, а сам говорит: "I have no leisure" (l) и не справился, стоит ли по гречески ------- или ------. (2) Письмо хорошее от милого Черт[кова] и его жены. Надо ответить. Да вчера еще письмо от N. Dole и вырезка из Forum'а с статьей Fаrrаr' а -- пустая из пустых. Возражение против Христа во имя Христа. Ужасно. Отвечал через Таню.
  
   (1) [Я не имею досуга]
   (2) [блуд или распутство.]
  
   14 Д. 88. М. [Вымарано два слова.] Мороз до 26 у нас и 32 в Крюкове, приехал Джунк[овский]: Нет места. Это ему хорошо. Очень просто. Надо (1) соперничать с мужиком. Что ж, надо меньше проживать его, если не можешь больше его работать. И это можно делать везде. Рассказывал о П[авле] Ивановиче, как у него 30 чел[овек] учатся и как хорошо они живут с Г[орбуновым]. -- Была Филос[офова]. Всё утро раскладывал кар­ты -- как быть с журналом и не знаю. 4-й час, иду гулять и снесть письмо Богоявленскому. Не дошел до Богоявл[енского]. Дома спал. Джунк[овский] пришел, письмо хорошее от Поши. Дж[унковский] мешал.
   15 Д. 88. М. Утром думал о журнале -- возможно. Надо старое с выбором по всем отраслям. О Грег[орианском] и Юлиан[ском] Календаре. О соске. Вчера читал о смертности детей статью Португалова. Наколол дров, истопил, сейчас иду за дровами и к Богоявл[енскому].
   Исходил верст 15. Пришел в 5. Обедали Берсы. Я ушел в свою комнату, читал. Письмо Хилкова к Чертк[ову] и его ответ, об исповедании веры и отречении от церкви и государства. Соня за обедом сказала: надо быть совсем глупой, чтобы верить (2) другому, не иметь своих мыслей. Я сказал: никто не имеет своих мыслей, а дело только в том: следовать ли мыслям Христа или M-me Minangois. Она больше и больше чувствует тяжесть своей жизни, но при моей жизни едва ли изберет иной путь. Я уж не жалею. Так должно быть.
   Написал Черткову коротенькое письмо. Из Смоленск[ого] вокзала выбегают собравшиеся ехать рекрута, нарядные, гиб­кие, свежие, молодые. Цвет молодежи, весь цвет берут и раз­вращают. --
   16 Д. 88. М. Спал д[урно]. Поколол дров, истопил и ничего не делал до 3. Иду гулять. Получил письмо хорошее от Вл. Ф. Орлова. -- О соске надо. Не писал. Пошел гулять. Дома Эртель -- дитя, Тихомирова, Матильда. Книги из библии и еван­гелия хуже, чем могли бы быть. Апостолы и библия ввели неясность. А всё только в том. Процесс прогресса. Мир идет
  
   (1) Зачеркнуто: конкурировать
   (2) Зач: Мужу
  
   вперед к Царству Б[ожию], как золото промывается. Золота не прибавляется, а только песок промывается. Потом с Левой, Машей и Таней сидели любовно.
   17 Д. 88. М. Также утро (спал [дурно]), записал, доканчи­ваю печку, иду завтракать. -- Ничего не помню стоющего записи. Ходил к Гр[оту], Дьякову. Нет дома. Дома Берсы и Кост[енька]. После обеда Тулин[ов], (1) Тимковский. Папиросочная болезнь. Он написал переделку безумную -- папиросочную и другой алкоголеникотинец Полушин ее не одобрил. И они спорят. Пришел 3-й О[сип] Петрович. (2) Разговор о журнале, из к[оторого] ничего не выйдет. И мы обманываем себя. И мне стало скверно. Потом вышел к M[rs] Гапгуд. Еще сквернее. Упадок нравственный во мне. --
   18 Д. 88. М. Девочки уехали в Тулу. Что-то уж очень глупо (спал д[урно]), колол дрова, убрал, иду завтракать. Отец, по­моги мне -- мне кажется, что я падаю. Читал Forum -- очень плохо, пошел к Hapgood и с ними к Сытину. Дома после обеда Богоявл[енский], такой милый! И Полушин о журнале. -- Боюсь, что ничего не выйдет. Письмо от Поши ко мне и Маше. [Вымарано почти, две строки.] Нет радости при этом и от этого мне кажется, что это не хорошо. А это неправда. Радость только бывает при ложном добре. А это как роды, как рост. Это не радость, а добро.
   Да еще б[ыл] Грот, долго сидел, рассказывал свою филосо­фию. Поразительно! обо всем житейском он говорит и думает, как антифилософ, а о теории мысли, чувства он философ. Строит карточные, мысленные домики. И даже некрасивые и неори­гинальные, а так, только похоже на философию. Да еще девочки уехали и не простившись. Я буду плакать, как прадедушка.
   19 Д. М. 88. Рано встал. Колол дрова, топлю, иду завтра­кать. Думал: правительства защищают интересы людей и взыскивают деньги, блюдут за исполнением контрактов денеж­ных. Почему они (правительства) не блюдут за исполнением условий, хоть бы семейных, а главное условий трудовых. Трудовыми
  
      -- Зачеркнуто: (он очень пустой мал[ый]).
      -- Зач.: И мне стало скве[рно]
  
   условиями я называю вот что: Мы согласились -- ты Б. мне носи дрова и хлеб, а я буду тебя учить. Нельзя правитель­ствам -- они окажутся виноваты. Но мы можем и должны позвать их к ответу на основании того самого принципа, к[оторый] они выставили и к[оторый] поддерживают. Ходил к Hapgood и к Сытину. Опоздал. Насморк. Вечер читал. Статья Чернышевск[ого] о Дарвине прекрасна. Сила и ясность. С Левой говорили об общем бедствии онанизме и о лжи, под к[оторой] скрывается разврат.
   20 Д. 88. М. Встал, наколол, топлю, иду завтракать. Мысли ярче мелькают. Прекрасное письмо Тане от американки. Да, надо записывать две вещи: 1) Весь ужас настоящего, 2) при­знаки сознания этого ужаса. И брать отовсюду. Впрочем, дела пропасть, и журнал, начатое, и нет желанья и я не каюсь. Читал Эпиктета. Превосходно. Еще статью Д. Ж. в Неделе. Ходил к Гр. Колокольцеву за книгами и Кост[еньке] и почтой. Озяб и насморк. Вечер читал.
   21 Д. 88. М. Не выходил от насморка, написал письма Бир[юкову], Чертк[ову]. Побеседовал с бедной Юл. Ник. Кашевской и с учителем о том, для чего я прошу разрешения зани­маться в школе. Иду завтракать. Читал, спал днем, не выходил. Вечер один.
   22 Д. 88. М. Всю ночь не спал от боли печени. Не даром апатия умственная. Встал в 11. Читаю Лескова Колыв[анский] муж, хорошо. А "При детях" прекрасно. -- Целый день боли и всю ночь не спал. Приехали девочки, привыкаю к мысли.
   23 Д. 88. М. Читал. Ник. Ал. разговоры и такая же дурная ночь.
   24 Д. 88. М. Посылал за Богоявл[енским]. Грип не прохо­дит еще. Бог[оявленский] очень мил. Не сжег свои корабли и потому вернет[ся] в царство князя мира, а жаль. Вечер тоско­вал. Ночь получше, но плохо.
   25 Д. 88. М. Проснувшись получил извест[ия]: Сережа приехал и внучка родилась. Очень радостно. Не знаю отчего, но радостно. Лопатин не удивляется ни на визиты, ни на Фета. Трескин добродушный, но, правда, что не порядочный. Что это значит порядоч[ный], gentleman? He знаю, но значит что-то. Должно быть значит вот что: барин нечаянно, malgre soi. (1) Получил письмо от Алехина, сомневается во мне. Обедали Философо[в] и Шидловская. Маша Петровна рассказывала про общину. Удивительно. Написал письма Алехину, Черткову, Попову (Евг.), от него б[ыло] трогательное письмо. Здоровье лучше. Иду спать.
   26 Д. 88. М. Письмо от Хилкова, как и всегда замечатель­ное. Днем читал. Обедали Лизанька и дети. Вечером Мамоновы и др. Тоска началась, раскаянье в своей дурной жизни. Только вечером разговор с Левой, Таней и Машами о жизни -- о гордости -- отсутствии смирения.
   27 Д. 88. М. Встал раньше. Читал статью о календарях. Неужели я вышел весь -- не пишется. -- Походил по Арб[ату], заснул до обеда. Потом гости Дьяк[ов], Фет, потом Але­хин Васильич. Этот лучше. Мы хорошо говорили. Иду спать.
   28 Д. 88. М. Приехал Поша. Он мне объявил, что они поце­ловались. Всё больше и больше привыкаю. Как им хорошо: сто­ять на прямом пути и, по всем вероятиям, столько впереди. Как далеко они могут и должны уйти. Хотел писать о соске, но заснул и целый день слабость. Немного походил. После обеда Дунаев, какие-то барышни. [Вымарана одна строка.] Одни люди себя строго судят и других прощают. Другие себя прощают и других судят.
   29 Д. 88. М. Очень поздно встал, нездоровилось ночью. Письмо от Джунк[овского] с женой -- очень хорошее. Надо писать им. Написал им. Походил. Дома читал и ходил в баню. Хорошо с Левой. Сережа, как волк, как виноватый. Почти жалко его. Но не недоброжелателен. Был Богоявл[енский]. Хорошо с ним беседовал. Письмо Черткова, вызывающее на изложение веры. Отвечу.
   30 Д. 88. М. Ужасно д[урно] спал. Начал писать письмо Х[илкову]. Мысли бродят, хочется писать. Думал: простая любовь ко всем -- это площадка на спуске. Отдых. А еще. Все добрые дела обо..... Т. е. злые дела прикрыты добрыми именами. Чтоб начать добрые дела, нельзя взять куклы добрых
  
      -- [вопреки своей воле.]
  
   дел и из них переделать настоящие, нельзя из вех пере­делать живые деревья, а надо выкинуть вехи и посадить живое, и вместо дерева семячко, надо всё начинать сначала. Целый день дома, в упадке духа. К обеду приехал Стахович, сконфу­женный -- та же грубая шутка, но мне словно жалко б[ыло] его, и я его полюбил. Был еще Грот. Я с ним разговорился о происхождении государства и о том, что нельзя оставить ста­рого, а надо всё сначала. Вечером Сон[я] напала на Б[ирюкова] с М[ашей] и как-то они договорились. Но мне грустно. Потом пришел Немолодышев. Сердит, злопамятен и мелочен. Говорили о внешнем и мелочах. Он оставался при своем, потом сказал о своей тоске, беспомощности, одиночестве и страхе смерти, я узнал себя и мне стало жалко его; я сказал: моли­тесь Богу, т. е. найдите ту точку, в к[оторую] смотреть помимо людей. Он понял. Он живет в постоянном ужасе смерти. -- На нем поразительно ясно то, что с ним, с Сережей и с кучей людей. В университете товарищеская самая либеральная нравственность -- фрондировать, никому не кланяться, ува­жать науку (ну, целый кодекс), нравственность чужая, наклейная. И с ней живется не дурно сначала и как будто подъем. Но проходит время, приложений ее нет, напротив, а самомне­ние остается то же и погибель. Немол[одышев] страдает тем, что у него нет сознанья своих вин. И все они также снисход[ительны] к себе, и строгость к другим.
   31 Д. 88. М. Встал поздно, начал писать Хил[кову] и опять не могу. И иду к Богояв[ленскому]. Написать Немолод[ышеву].
  

[1889]

  
   1 Я. 89. М. Вчера б[ыл] у Бог[оявленского], не застал. Всё слабость и уныние. Вечером пришли 2 врача земские -- Рожеств[енский] и Долгополов. Революционеры прежние и та же самоуверенная ограниченность, но очень добрые. Я б[ыло] погорячился, потом хорошо беседовали. Тимковск[ий] -- очень маленький. Еще Страхов с Клопским. Ужинали, дружно, лю­бовно. Встал поздно, дописал письмо Хилкову, пойду погу­лять. Ходил с Пошей к Гольцеву. Добродушный и честный человек. Обед, как всегда, тяжелый. Хотел писать о соске, но не удалось. Начали читать Лесковск[ого] Златокузнеца при светск[их] барышнях: Мамонова, Самарина. Только эстетич[еские] суждения, только эту сторону считают важной. Подумал: ну пусть соберется вся сила изящных искусств, какую только я могу вообразить, и выразит жизненную нравственную истину такую, к[оторая] обязывает, не такую, на к[оторую] можно только смотреть или слушать, а такую, к[оторая] осу­ждает жизнь прежнюю и требует нового. Пусть будет такое произведение, оно не шевельнет даже Мамон[овых], Самар[иных] и им подобн[ых]. Неужели им не мучительно скучно? Как они не перевешаются -- не понимаю. Приехали ряженые -- это были Пряничников (умный) и Философовы. Еще скучнее стало. И всё надеясь, что это поправится, сидел до 3-го часа. Голова болит, нервы расстроены. --
   2 Я. 89. М. Уныло начал новый год. Читал Robert Elsmere -- хорошо, тонко. М[аша] с П[ошей] расстроены. Трудно становится. И просвета нет. Чаще манит смерть. Отец! Помоги, настави и прими. -- Никуда не выходил, очень уныло было. Опять С[оня] нападала на П[ошу] и М[ашу]. Пришел Алехин А. Е. И начал читать свои заметки о заповедях и о церкви и государстве. Сначала мне б[ыло] неприятно, но потом уясни­лось, я согласился с его попыткой компромисса с церковью и государством и расстались любовно. Один сидел в зале и читал "Advance Thought". Много хорошего. Это сведенборг[ианский] орган. Хорошо опровержение спиритов, что материалистич[еским] путем нельзя доказать вечности. И лучше всего о преступниках то, что люди, к[оторых] мы называем дур­ными, суть матерьял нашей работы, а никак не предмет гнева.
   3 Я. 89. М. Лучше спал, читал Adv[ance] Thought, шеве­лятся мысли. Ходил к Полушину, Фету, Покровск[ому] и за дро­вами. Везде любовно, радостно. Дома после обеда начали читать Леск[ова], пришла евр[ейка] о театре. Креститься ей, чтоб поступить на сцену? Потом добродушный Гольцев, Богоявлен­ский и Миша Олс[уфьев]. Со всеми радостно любовно. Голь­цев подтвердил мое предположение о государстве. Ложусь скоро.
   4 Я. 89. М. Поздно встал, читал Advance Thought и думал. Кажется, уяснил себе, что должен я написать "пришествие царствия" и, если потянет, то могу писать начатое и другое. Привез воды и поколол дров. Гулял. Обед, М[иша] О[лсуфьев]. Купцы, фабр[икант] Каверин, дикий православный и Фед[ор] Фед[орович], освободившийся. Потом Маш[енька] сестра, Л[еонид] Обол[енский], М[аша] Колок[ольцова], читали Лескова. Много лишнего, т[ак] ч[то] не от всей души.
   5 Я. 89. М. Очень поздно. Миша болен, стонет. С Пошей объяснялся. Всё больше и больше люблю его. Письмо от Чертк[ова] хорошее. Читал о Рёскине. Не важно. Да, вчера б[ыл] у Янжула, он дал и сообщил много хороших книг, Кеннена, (1) об анархист[ах] и социализме.
   Поздно прошелся к Готье. Дома читал Кеннена и страшное негодование и ужас при чтении о Петропавловской крепости. Будь в деревне, чувство это родило бы плод; здесь в городе пришел Грот с Зверевым и еще Лопатиным: папиросы, юбилеи, сборники, обеды с вином и при этом по призванию философск[ая] болтовня. Зверев ужасен своим сумашсствием. Homo homini
  
   (1) Так в подлиннике.
  
   lupus, (l) Бога нет, нравственных принцип[ов] нет -- одно теченье. Страшные лицемеры, книжники и вредные.
   6 Я. 89. М. Спал дурно совсем. Не могу опомниться от Зверева. Сейчас перечел заглавия начатых вещей. Не хочется ничего писать. Удивительно -- совсем или временно. Но и не болтать же, как вчера. Всё заблуждение о том, что книжники ближе к истине, чем другие люди, тогда как несравненно дальше. Главное, что у них засорены мозги. Грустно. Помоги, Боже. Ходил за Петрушк[ой], попал в б...... Вечером куча детей. Лева -- мил.
   [11 января.] 7-го Я. 89. М. Тяжелое что-то, нездоров[ье] готовилось. Вечером Янжул, Сторож[енко], Грот, Лопатин, Мачтет. Сторож[енко] и Янж[ул] лучше всех -- без запросов. Но тяжело. Дьяков обедал и читал Чехова.
   8 Я. 89. М. Воскресенье. Поша уехал. Грустно, тяжело, неловко что-то было. Я ему сказал, в чем его упрекаю. Вече­ром был Гатцук и Покровский. Бесполезно проведен[ное] время. Встретил на гуляньи Маликова и вынес одно из самых радостных впечатлений. Он едет на землю.
   9 Я. 89. М. Писал с утра статью, потом пошел к Гольцеву. У него встрет[ил] Муромцеву. Вечером были Шарапов и Александров, мешали. Полушин. Элен и Маша работают хорошо.
   10 Я. М. 89. Встал рано и до завтрака продолжал писать статью 12 Ян[варя]. Пришел Гольцев. Прочел ему, он одобрил. Доконч[ил] и пошел в редакцию (Философовы довезли). Вели­колепие необычайное. Книжники лицемеры. После обеда на­писал Поше, погулял и, вернувшись, застал редактора. Потом Дунаев. Переправил статью, потом с Левой и Дунаевым пошли гулять в типографию.
   11 Января. М. 89. Встал позднее; ночью заболел Ваня и Соня напугалась, и я. Утром Фомич одобрил статью. Пришел масажист. Дочитал Kennen'a, потом Воейков с проектом школы для детей, потом Клобский с двумя юношами. Он пропаганди­рует. А юноши живые. -- Пошел ходить, Грот защищал и пьянство, и всё, что есть. Стало грустно, потом встретил Шидловских
  
      -- [Человек человеку волк,]
  
   и зашел к ним. Сейчас пообедал и хочу записать про­пущенные дни. Записал кое-как. Читал и Мормонскую библию и Жизнь Смита и ужасался. Да, религия, собственно религия, есть произведение обмана. Лжи для доброй цели. Иллюстра­ция этого очевидная, крайняя в обмане: Жизнь Смита; но и другие религии (собственно религии) тоже, только в разных степенях. В прошедшие дни, кажется вчера, написал Поше. Вчера от него б[ыло] хорошее, доброе, чистое письмо Маше. Ходил гулять к Янжулу и Фету с Андрюшей.
   [14 января.] 12 Я. М. 89. Поздно. Письма сочувственные и посещения. Ершов с книгой. Читал и вчера и нынче книгу об Американском социализме: о двух партиях: интернацио­нальной и социалистической. Анархисты совсем правы, только не в насилии. Удивительное затмение. Впрочем об этом предмете мне думается, как думалось, бывало, о вопросах религии, т. е. представляется необходимым и возможным решить, но реше­ния еще нет. -- Пошел ходить к Сытину, не дошел, а зашел к Воейкову. Кто его знает, что за человек. Хорошее стремле­ние, но весь изуродован наркотическим. Дома С[оня] встревожена и о Маше и о Фете. Всё устроилось, я привел Фета. Скучно. Вечер дочитывал о социалистах. Письмо от Поши. Вечером полиция явилась меня защищать. -- Да, б[ыл] Стахович. Слава Б[огу], не б[ыл] неприятен.
   13 Я. М. 89. Поздно. Был Воейков, всё яснее его проект -- возможен. Хочется писать. Вполне здоров (сглазил -- боль печени). Читал Ершова. Пошел к Сытину. Журнал отклады­вается, и лучше. Дома докончил Ершова и сходил к Дьякову. Очень тихо, радостно. Проходя Спасские ворота, не снял шапку, человек стал бранить меня. Сердце забилось от волненья. Жизнь стала тратиться скорее. Неужели я имею право на это тратить жизнь? Читал мормонов, понял всю историю. Да, тут с очевидностью выступает тот умышленный обман, к[оторый] составляет частью всякую религию. -- Даже, ду­мается -- не есть ли исключительный признак того, что назы­вается религией, именно этот элемент -- сознательной выдум­ки -- не холодной, но поэтической, восторженной полуверы в нее, -- выдумки? Выдумка эта есть в Магомете и Павле. Ее нет у Христа. На него наклепали ее. Да из него и не сделалось бы религии, если бы не выдумка воскресения, а главный выдумщик Павел. --
   14 Я. М. 89. Раньше. Истопил, читал, записал и хочу писать предисловие Ершову. Писал очень усердно. Но слабо. И не выйдет так. Колол дрова, ходил, встретил Ник[олая] Федоровича и с ним беседовал. У него в роде как у Урусова в жизни и книгах не то, что есть, а то, что ему хочется. И инто­нации уверенности удивительные. Всегда эти интонации в об­ратном отношении с истиною. Ему пластырь надо. Во время обеда доктор земск[ий]. Беседовал с ним слишком горячо. Надо учиться молчать. Главное помнить его, (1) собеседника, пользу. Помнить, что он бутылка, к[оторая] хочет в себя впи­тать, -- лучше, либо дитя, хотящее сосать, либо соски, желаю­щие опорожниться. В обоих случаях силом нельзя ни влить, ни сосать. Потом жалкий Фет с своим юбилеем. Это ужасно! Дитя, но глупое и злое. Письмо от Поши -- доброе. Читал Янжула -- о новом Мальтузианстве. Всё дело в воздержании -- в школе, в воспитании воздержания. Как скоро благо будут находить в воздержании, то умерятся и брани. Написал письмо Алексееву] о переводе.
   [16 января.] 15, 16 Я. М. 89. Рано встал, колол дрова. Хотел писать предисловие, но, обдумав, решил, что надо бросить написанное и писать другое. -- День потерял, про­пустил, это не 15, а 16. Ходил к Покр[овскому], не застал. Вече­ром: Дунаев, Никифоров, Архангельский и Рахманов. Архгенг[ельский], медик 5-го курса, уж жил в деревне и, кончая, идет. Свежий, молодой, но потом оказался грубым, не ласковым с Рахм[ановым] и Дунаевым. Он и Никифор[ов] до смешного, наивно защищали пьянство, или скорее обвиняли меня в выставлении неважного вперед важного. Я устал с ним, проводил. --
   17 Я. М. 89. Раньше, привез воды, поколол, истопил и, не садясь за работу, пошел к Златовратскому; там видел Никифор[ова], поручил ему работу и зашел к Мамоновым. Устал, нездоровится. Вечером Адамович, Покровский, Никифоров и Александров, читавший свою историю Египта. Хорошо. Проводил
  
   (1) Слово: его подчеркнуто три раза.
  
  
   Никифорова, устал. Нездоровится. И дома все больны. Опять не пишется.
   18 Я. 89. М. Рано, колол дрова. Пришел молоканин из Богородск[ого]. Читал наверху, пришел Теличеев с др[угим] г[осподи]ном просить ходатайства за высылаемую гувернантку. Скверно себя вел с ними. Без любви к ним и с нетерпением и болтовней. До этого еще прочел в Р[усской] М[ысли] в статье Ш[елгунова] о себе и позорно печалился. Да, да, да, необхо­димо бросить всякие затеи писать и что-то для себя делать, а блюсти одно: готовность к оскорблению и унижению -- сми­рение и заботу одну о возможности добра другим. -- Да, помоги, Отец! Ничего не делал, пошел ходить к Сытину. Встре­тил Щепкина и Дунаева. С Щепкиным говорил лишнее, с Д[унаевым] помнил всё время себя. Письмо от Поши -- хорошее. Дочел Kennan' a. Пришел Александра Петровича брат -- артиллерист-полковн[ик]. Давно не видал таких. Владимир с мечами дает права, говорит он с важностью. И еще: кантик генер[ала] и флигель-адъютанта. Он уверен, что это так же постоянно, как и закон астрономии. Письма от спутника на конке -- ругает меня, и от Грота -- тоже. И еще Гайдебуров прислал ругательство на статью о любви. Это очень хорошо для практики, но я не вполне воспользовался. Объелся, ночь почти не спал.
   19 Я. М. 89. Рано. Много думалось еще в постели. А имен­но: от греха страдание. От страдания разумение. От разуме­ния -- любовь. Разумение уничтожает грех; любовь уничто­жает страдание. Всё это я думаю о своем грехе, своем страда­нии, своем разумении, о своей любви. Но кроме того, что так для себя, внешнее действие то же. Грех чей бы то ни было производит чье бы то ни б[ыло] страдание; разумение чье бы то ни было всегда общее и уничтожит грехи чьи бы то ни было и любовь всегда общая и уничтожает страданья чьи бы то ни было. Делал пасьянсы, т. е. ничего. Пошел к Я[нжулу], Покр[овскому] и Златовратскому. У Покр[овского] добрая Ю. С., ми­лая, религиозная, у Златовр[атского] -- он вышел из-за стола, запах водки и желание места. Вот образец наклейной совести, под к[оторой] не выросла своя. Вечер дома один. Милые дети Л[ева], М[аша], Э[лен] и хоро[шо], тихо, добро, --
   20 Я. М. 89. Рано, поработал, думал. Быть готовым про­слыть дураком, обманщиком, знать, что во всяком случае это будет. Запачкать руки, чтоб не бояться браться за грязно[е]. И тогда жить не для славы людской. Легко сказать. Но когда привык жить только для славы -- не зачем жить. Cercle vicieux. (l) Жить для Бога, будешь презирать суждения людей. Презирай суждения людей, выучишься жить для Бога, а то не зачем больше жить. Разговор с женой. Она сказала, что принципы и нет сердца. И у Христа нет? Я сказал: не говори глупост[и]. Я сказал для Бога, но и для себя. Надо лучше. Да, вчера была Страхова добрая, простая мать. Сын ее с Клобским носится и кажется только рисуется. Я весь на стороне ее. Клоб[ский] же вероятно больной человек. Ничего не делал, хотя и пытался писать, гулял, б[ыл] у Машеньки -- приятно. Вечером читал Elsmere -- очень хорошо, пришел Златовр[атский] и Архангельский -- тяжело б[ыло]. Я боюсь, что от того, что З[латовратский] больной. Потом Бутурлин -- кисель резать. Таня приехала.
   21 Я. М. 89. Раньше, поработал, читал Марка Подвиж­ника -- много хорошего, пошел к Покровскому. Разговор с нею о спиритизме, вере и о ее несчастье -- потере сына. Встретил Самарину -- она хрипит и говорит грустно: c'est le commen­cement dе la fin. - Дома хорошо. Давыдов обедал. Он доб­рый-- прокурор, но нравственно неожиданно движется. Потом Семенов. Очень мил -- растет. Ясен, спокоен и тверд. По­том Хабаров, масажист. Как будто интересуется вопро­сами жизни. Потом Анненкова милая с двумя девицами, потом Брашнин, потом Алехин. Лева всё сидит с нами -- он растет. --
   22 Я. 89. М. Получил издание о всемирном мире. Messia' s Kingdom -- хорошо и кстати. Приходила трогательная женщина с 4-мя детьми и матерью -- муж университетского образования, алкоголик, бьет, выгоняет, спрашивала, что с ним делать? Да, одно из двух: принять в семью и губить детей, или выгнать в шею. Одного же, что нужно -- лечения с любовью --
  
   (1) [Заколдованный круг.]
   (2) [это -- начало конца.]
  
   нету. Да и то не знаю, так ли? Да, кажется, по божью надо принять его. -- Всё ничего не делаю. Ваничка хворает очень. Пошел к Алехину и Самарину. С обоими б[ыл] плох. С Алехин[ым] ненужные разговоры, а с Самари[ным] и ненужные и раздраженные, о правительстве и Менгден. В разговоре с Ал[ехиным] уяснилась следующая притча. Поручил помещик именье прикащику; прикащик пригласил всех своих родствен­ников, кроме того старосту и выборных и составил сложное управление на образец Лутовиновского (И. Тургенев). 1) Управляющий (2000), 2) Помощник его (1000), 3) Бухгалтер, 4) Управ­ляющий контор[ой], 5) его помощ[ник], 6) Врач телесн[ый], 7) Врач духовн[ый], 8) Цензор, 9) Умиритель, 10) Соединит[ель] и т. п. Всё с именья шло на них. Неужели найдутся такие люди, к[оторые] скажут, что для улучшения имен[ья] нужно внушить управителям добросовестность в исполнении их обязанностей. Такие найдутся только из участников управления. Свежему же человеку ясно, что надо прежде всего всех уничтожить, а потом установить уж то[лько?] тех, к[оторые] окажутся нужны.
   После обеда пошел к Машеньке, там тихо посидел до 11-го и пришел домой. Дома хорошо, только болезни.
   23 Я. 89. М. Проснувшись рано, лежал и много думал, перебирал все важные для меня вопросы. Когда я получаю письмо от Денисенко, от "спутника" из Оренбурга, вообще озлобленные и ругательные, и статьи Шел[гунова], не надо бросать и забывать их, а надо радоваться о них, вникать в них: почерпнуть из них поучение, если возможно; если -- нет, то еще важнее приучить себя весело и любовно переносить их. Приучать себя к этому, как приучал себя к мысли о смерти.
   Читаю Elsmere и о мормонах. Много работал, ничего не напи­сал. Был Семенов, я поговорил с ним хорошо. Деньги ему нужны, это грустно. Мне кажется, это признак того, насколько он не исполнил. Читал о войне. Замечательно хорошо и сильно. Неуспешно только п[отому], ч[то] корень -- государство -- признается. Написал письма Черткову и Поше. Пошел за портретом и к Анненковой. С ее мужем горячо, но не зло спо­рил. Но слишком горячо. Дома всё нездоровы Ван[ичка] и Маша. -- После обеда читал всё о войне. Помоги мне, Господи, в этом великом деле. Если ты призываешь, то и будет. Ходил к Ляз[аньке] Обол[енской].
   24 Я. М. 89. Очень поздно проспал. Пришла бедная изму­ченная Соня и сказала мне больное -- я сумел принять хо­рошо. -- Да, вчера всё вспоминал о Денис[енко] и страдал. Начинаю привыкать. Да, надо, чтобы ничто не могло нарушить радостно любовного состояния. --
   В чистоте и с любовью исполнять свое призвание служения.
   Вчера вечером б[ыл] Морокин. Я слишком горячо спорил с ним о войне, но кончилось дружелюбно. Сейчас пришел Страхов. Что будет?
   С Страховым говорил хорошо. Он разочарова[н] в Кл[обском] и лучше с матерью. Пошел за портретом, но не дошел. Встретил Орлова. Он рассказывал про смерть отца, генерала. Он впал в детство, т. е. остался для него только "я". -- Перед этим б[ыл] Покровский. По признакам у Ван[ички] туберкулы и смерть. Очень жаль Соню. К нему странное чувство "ай" благоговейного ужаса перед этой душой, зародыш[ем] чистей­шей души в этом крошечном больном теле. Обмакнулась только душа в плоть. Мне скорее кажется, что умрет. Со мной стало делаться недавно странное и очень радостное -- я стал чувство­вать возможность всегдашней радости любви. Прежде я так был завален, задушен злом окружающим и наполняющим меня, что я только рассуждал о любви, воображал ее, но теперь я стал чувствовать благость ее. Как будто из под наваленных сырых дров изредка сталп проскакивать струйки света и тепла; и я верю, знаю, чувствую любовь и благость ее. Чувствую то, что мешает, затемняет ее. Теперь я совсем по новому сознаю свое недоброжелательство к кому-нибудь -- к Тане б[ыло] вчера -- я пугаюсь, чувствуя, что заслоняю себе тепло и свет. Кроме того, часто чувствую такую теплоту, что чувствую то, что, любя, жалея, не может прерваться состояние тихой радости жизни истинной.
   Пришел Фед[ор] Фед[орович] с юношей. Хочет найти религиозн[ые] основы. Да, я сказал ему. Два пути: один радости вне себя, другой радости только в очищении своей души. Вече­ром с Верочкой ходил искать номера с Мат[ильдой] Павл[овной]. Да, Маша тоскует. Не знаю, что и как. Как будто что-то есть не то в его письмах. Что-то тяжелое. Я не вижу что, но ей тя­жело и надо дать одуматься. Вот опять случай, где любовь раз­решает всё. Надо его любить. Надо написать ему.
   25 Я. 89. М. Проснулся рано. Думал, не только думал, но чувствовал, что могу любить и люблю заблудших, так назыв[аемых] злых людей. Думал сначала так: Разве можно указать людям их ошибку, грех, вину, не сделав им больно? Разве можно выдернуть зуб без боли? Есть хлороформ и кокаин для телесной боли, но нет для души. Подумал так и тотчас же пришло в голову: не правда, есть такой хлороф[орм] душевный. Также, как и во всем, тело обдумано со всех сторон, а о душе еще и не начато думать. Операцию ноги, руки делают с хлороформом, а операцию исправления человека делают, болью заглушая исправление, болью вызывая худшую болезнь злобы. Душев­ный хлороформ есть и давно известен -- всё тот же: любовь. И мало того: в телесном деле можно сделать пользу операцией без хлороформа, а душа такое чувствительное существо, что операция, произведенная над ней без хлороф[орма] -- любви, всегда только губительна. Пациенты всегда знают это и всегда требуют хлороформа и знают, что он должен быть. Лекари же часто сердятся за это требованье. "Чего захотел, --- говорят они, говорил я сколько раз, -- и за то он должен быть благо­дарен, что я лечу, вырываю, отрезаю его болячку, а он требует, чтобы еще без боли! Будь доволен и тем, что лечу". Но боль­ной не внимает этим рассуждениям, ему больно, и он кричит, прячет больное место и говорит: не вылечишь и не хочу ле­читься, хочу хуже болеть, если ты не умеешь лечить без боли, и он прав. Ведь что такое душевная болезнь -- это заблужде­ние -- отступление от закона, от единого пути и запутывание на ложных путях в сети соблазна. И вот люди, желающие по­мочь, или просто идущие более прямым путем (и по суще­ствующей между всеми людьми связи) вытягивающие заблуд­ших из их сетей, как же они должны поступать? Очевидно, человека, только что своротившего, можно прямо тянуть с лож­ного пути на правый, ему не больно будет, но человека, уже опутанного сетью, нельзя прямо тянуть -- ему сделаешь боль­но; надо мягко, нежно распутать прежде; эта остановка, это распутыванье и есть хлороформ любви. -- А то что же выходит?
   Человек весь по ногам, рукам, по шее обмотан сетями на лож­ном пути и вот, чтобы спасти его, я, ухватив за что попало, тащу его, душа его, и перерезаю ему члены и хуже затягиваю его. Чем дальше он, чем больше запутан, тем больше любви нужно ему. Вот это-то я почти понимал прежде, теперь же совсем понимаю и начинаю чувствовать. Отец! Помоги мне.
   Едва ли успею больше писать нынче. Иду к Соне.
   Были доктора. Старались сделать ясным и определенным то, что неясно и неопределенно. Почти приговорили. Я пошел с Левой к Олсуфьевым. После обеда читал Elsmere и получен­ные письма и журнал[ы]. Пришел Дунаев, потом Семенов и Анненкова. Какая религиозная женщина! Спал у детей. Ваня как будто лучше.
   Да, письмо от Черткова о допросе жандармами Макара и прославлени[е] имени Бога.
   26 Я. М. 89. Рано проснулся, работал, топил. Потом читал. Пришел Дьяков, задушевный разговор, о том, что ему жить нечем, не зачем, неизбежное впадение в детство. А хорошо говорил. Ван[ичке] лучше. С Таней далеки стали. Мне больно.
   Пошел за дровами. После обеда читал письма: одно бестолково враждебное, "зачем я говорю, отдай именье, а не отдаю". Все-таки б[ыло] неприятно, но не столько неприятность, сколь­ко путаница. Ван[ичке] как будто лучше, но я чувствую, что плохо. Был Тимк[овский]. Статья о Лондоне -- не дурно. -- Сухотин. Вел себя порядочно -- помнил, что они люди.
   Лег рано. Письма из Америки о трезвости.
   27 Я. М. 89. Встал рано, наколол, затопил и, лежа в постели, думал. Да, вся беда в преждевременности, в уверенности в том, что сделал то, чего не сделал. Это с христианством вообще, это, в частности, с рабством. Уничтожили рабов -- бумаги на владение рабами, но все-таки не только меняли каждый день белье, делали ванны, ездили в экипаж[ах], обедали 5 кушаний, живем в 10 комнатах и т. п., -- всё вещи, к[оторых] нельзя делать без рабов. Удивительно ясно, а никто не видит.
   Не помню, где гулял. Но к обеду приехали Самарины. Очень хорошо говорил с Самариным, потом Семенов и Герасимов. Тихо, хорошо, без греха.
   28 Я. М. 89. Рано. Поработал. Маша и Леноч[ка] работали веселые. Потом венок 30-ть р[ублей]. Лошадь. Видеть не могу без грусти. Утро[м] пришел Стахович, потом Дьяков от Фета. Я ушел рано. Был у Сытина, не застал, говорил с чистым худож­ником и еще какой-то господин. Потом к Покровскому от­дать ему свои карточки. И было ужасно стыдно. После обеда была Анненкова, Клобский и Хабаров. Я рад, что Клобского не разлюбили. Потом Олсуфь[ева] А[нна] М[ихайловна]. Начал б[ыло] говорить серьезно, но во время вспомнил и замолк.--
   29 Я. М. 89. Встал рано, нездоровится. Убрал, пошел к Фету. Все глупости людские ясны только до тех пор, пока сам не вступил в них. А как вступил, так кажется, что иначе и быть не может. Потому-то так дорого не вступать в них. Дома читал, пришел Виноградов, автор "Докт[ора] Сафонова". Я разговорился с ним, осуждая ему его писанье, и увидал, что он человек, тронутый учением истины -- он и другой его това­рищ учитель. Не выходил до обеда. После обеда Ивин. Пишет жизнь Христа. Замечательный человек. Вот образец того, как челов[ек] с призваньем выбьется ото всюду. Только не будь нашего ложного просвещенья, они бы сделали больше. Теперь ему пробивать надо лед лжи. Пишу и думаю: правда ли? Аввакум. Ложь всегда есть. И пробивать ее всегда надо. Потом пришел юноша Кротко[в], знакомый Е. Попова. Мало приятен. Но о Попове говорили. Из его осуждений я вывел еще большую похва[лу] Попову. Ваничке получше. Был Алсид. (Не лежит сердце.) Не надо этого не то что писать, а думать. Тоже и о Кроткове. Сплю у детей, но не могу рано засыпать.
   30 Я. М. 89. Встал очень рано. Вода не вожена, я б[ыл] рад поработать больше. Теперь 11-й час. Пойду завтракать. Что-то хорошо думал, проснувшись, забыл. -- Одно думал это то, что Соня так страстно болезненно любит своих детей от того, что это одно настоящее у нее в жизни. От любви, ухода, жертвы для ребенка она прямо переходит к юбилею Фета, балу не только пустому, но дурному. Бирюков брат б[ыл]. Вот он -- никто бы слова не сказал за платье и чин[?].
   Заснул и пошел ходить. После обеда Попов стихотворец юноша. Удивил его, сказав, что это самое подлое занятие. Пошел к Фету. Там обед. Ужасно все глупы. Наелись, напились и поют. Даже гадко. И думать нечего прошибить. А может б[ыть] дурно, что поддаешься. Это respect humain. (1) От Чертк[ова] письмо приятное. Дома Бутк[евич], Рахманов и Иванц[ов] молодой. Плохо говорилось. Пошел один в баню. От Поши письмо доброе. --
   31 Я. М. 89. Рано встал бодро. (2) Работал. Записал, иду завтракать. -- Пасьянсы делал, заснул, пошел бродить. Всё не б[ыл] у Федоров[ой]. Упадок духа большой. Но, слава Б[огу], грешу меньше. Не сержусь, не обвиняю. Написал только письмо Чертк[ову]. После обеда пришел Семенов. Во­прос о его деньгах, т. е. о нужде ему -- не решился для меня. Но нет: в той мере, в к[оторой] ему нужны деньги, в этой мере он не исполнил христианский закон. Пришел Рахманов, и мы пошли к Анненково[й]. Там гости и меня заставляли гово­рить и быть блестящим. Стыдно. Потом пошел к Буткевичу. Там Темерпн, Марес, Козлов, Новоселов и хозяева. Новоселов начал осуждение тем, кто не поставил себя по внешней форме безукоризненно. Очень узок и не добр. Мно­го говорил[и] и под конец выяснилось, что формы безуко­ризненной нет, и что та, к[оторую] он хочет принять, укориз­ненна больше той, к[оторую] он укоряет. Пришел домой в час. Очень мно[го] говорил, но, кажется, не бесполезно. Впрочем, когда кажется, то часто выходит обратное. Не дай Бог.
   1 Ф. М. 89. Встал в 8. Много работал, записал, иду завтракать. Сейчас после завтрака заболел живот. Очень болел, но прожил не хуже здоровых дней. Читал Задига -- много хорошего. Да, прогресс в увеличении света, а свет всё тот же есть. Не выходил. Заснул, потом вечером пришли Дунаев и Семе­нов. Ох, болтовни много! Потом англичанин, кавалерийский
  
   (1) [боязнь людского суда.]
   (2) Зачеркнуто: Много
  
   офицер, охотник до horseflesh. (l) Дикий вполне англича­нин. На всё у него готовы evаsiv'ныe (2) шутки и слова. Лига мира? -- "The friends of peace fight between themselves". (3) Насчет веры: все лицемеры, а я люблю Библию и мои верова­ния для меня, а говорить про них не зачем. Потом люблю мо­тать деньги, а потом I will ro[u]gh it (4) в Австралии. Красота тела есть душа. Whitman (5) ему сказал это. Это его поэт. Да, написал вчера утром 4 письма: Вас[илию] Ив[ановичу], Сувор[ину], Попову и Ге. -- Машу травили за вегетарьянство. Удивительно! -- Да был еще вчера юноша Шашалов, кажется куп­чик. Хочет жить по божьи, принес Евангелие и хочет списать.
   2 Февр. М. 89. Пропустил день и записал на 1-е то, что было 2-го. 1-го же помню, что я был у Федоровой, говорил ей, что нельзя оставлять мужа. И нельзя, увидал это еще яснее, глядя на нее и по словам матери, что он ревнует ее. Но это ли причина запоя? Обедали одни, после обеда Стахович, Анненк[ова] с мужем и Медведев. Всё это б[ыло] 1-го. Болтовни много и тяжело. Стахович от меня сторонится и ревниво стере­жет православие; я прежде досадовал. А теперь жалею. Он не готов и боится. Не умеет плавать и не бросается, а я досадую.
   3 Ф. М. 89. Встал рано, пошел неохот[но] работать, и на­прасно. Всё ноет под ложечкой. Записал два дня и иду чай пить. Целое утро поправлял Покровского до 5. После обеда пришел Семенов и Теличеева. Получил от Черт[кова] повести Семенова и его, Ч[ерткова], о воспит[ании]. Всё -- недурно. Тяжело было. Но не обидел, кажется, никого. -- Поздно лег. Нездоров.
   4 Ф. М. 89. Встал очень рано. Очень много работал. И по­том кончил Покровск[ого], хорошо. И теперь иду к Сытину.
   Подъем большой сил физич[еских] и умств[енных]. Приятно скром[но], безлично работать. Приходила женщина просить помочь больным скарлатиной детям. Не помню, куда ходил утром. После обеда. Обедал Фет и Писаренко. Фету противны
  
   (1) [конины.]
   (2) [уклончивые]
   (3) ["Друзья мира сражаются между собой".]
   (4) [Я буду обходиться без удобств]
   (5) [Уитман]
  
   стихи со смыслом. Это б[ыла] суббота. Пришел Семенов, потом Клобский, потом Полушин, потом Серяков, купец и учитель комерческого училища, непонятный еще для меня, потом Алексеев, вольноопредел[яющийся]. Кажется, хороший ма­лый -- не пьет. -- Потом Янжул остался один и много рассказ[ывал] интересного. Получил от Желтова статью. Я устал.
   5 Февр. М. 89. Опять рано встал, работал. Женщина с больными детьми нынче. -- Написал письма Черткову, Желтову, Поше. Пошел к Полушину. Меня мучает этот человек. Я вижу в нем скрытую злобу. В роде Денисенко. Надо любить его и тяжело (1) это делать. -- К Покровскому, к Златовратскому, к Буткевичам, и оттуда меня проводил Новоселов. Милый молодой народ. Как они готовы служить людям собою. С Новоселовым хорошо. Везде было тяжело, но хорошо, дружно. -- Анна Михайловна обедала. Танеев играл. Не нужно и даже скучно. Поздно лег.
   [7 февраля.] 6 Февр. Опять рано встал. Очень вял. Работал. За­снул. Читаю Вольтера. Думал притчу по случаю того, что люди, желающие жить во имя Христа, хотят жить вместе. Люди хот[ят] жить во имя Хр[иста]. Это зерны, хотящие прорасти и принести плод. Огорчаться христианину на то, что вокруг него люди мирск[ие], не такие, как он, всё равно, что зерну огорчаться о том, что вокруг него земля, а оно не висит на просторе, или о том, что оно не лежит с другими зернами. Но ведь земля это то самое, что нужно зерну для того, чтобы питаться и пустить рост. Другие зерна ему не нужны, они нужны только как на­воз. -- Ходил без цели. После обеда работал с Леночкой, потом пришел Дунаев и Анненко[ва] с сестрой. Хорошо говорил[и], но я устал. -- Поздно опять лег.
   7 Февр. М. 89. Опять рано, работал, записал, иду завтра кать. Александр Пет[рович] запил и погиб. Жалко. Надо помочь. Собрали 160; но он не ушел. Ничего не делал, уныл и слаб. Пошел ходить, в Музей. Ник[олай] Фед[орович], Корш. Мне легче с ни[ми], зашел к А[нне] М[ихайловне]. Вдруг проснулось -- д. п. (1) Дома Маша уехала. Вечером хотел пово­зить воду, а потом заняться с Леночкой. Не успел заняться,
  
   (1) Так в подлиннике, написано сокращенно и обведено кругом.
  
   пришел Попов, потом офицер Алмазов. Сын литератора, желает быть знаком с литераторами и беседах (1) об умных предметах, до к[оторых] дела нет. Я говорил от души. Страш[но] легко и охотно говорится, когда собеседник не принимает к сердцу. Пробовал писать предисловие -- не пошло. Читаю Ben Hur. Плохо. --
   8 Фев. М. 89. Встал позднее. Дурно. Работал много, убрал, записал, иду завтракать. После завтр[ака] приехал Бедекер с Щерб[ининым]. Проповедник кальвинист Пашковск[ий]. Он сказал, что следит за мной, говорил с пафосом и слезами. Но холодно и неправдиво. А добрый человек. Его погубило про­поведничество. Он прямо сказал, что всякий -- миссионер, и настаивал и приводил тексты в подтверждение того, что надо проповедывать, и что недостаточно "светить" добрыми дела[ми] перед людьми. Я всё время трогался до слез. Отчего не знаю. Пошел к Свербеевой, умная, добрая. Я глупо говорил (из эго­изма) об общ[ем] дурном мнении о ее брате, к[оторое] я не раз­деляю. После обеда переводил с Леночкой, за исключением времени, проведанного с учительницей Абр[амовой] и др[угими], и с Касаткиным, милым, чистым художником. Да. Александр] Петр[ович] ушел. Я виноват, что не занялся им. Всё хочется умереть. Да, мне кажется, что я дожил до того, что, думая о будущем, отыскивая впереди цели, к кот[орым] стре­мишься в будущем, я знаю и вижу одну крайнюю цель в этой жизни -- выход из нее, и стремлюсь к ней почти радостно, по крайней мере, уже наверно без противления. Благодарен за это. Хорошо.
   9 Ф. М. 89. Спал д[урно]. Встал поздно, опять усиленно работал. Всё утро читал и задремал, иду гулять.
   Да, становится ясно, что "с словом (2) надо обращаться честно", т. е. что если говорить, то надо говорить так ясно, как только можешь, а не с хитростями, умолчани[ем] и подразумеванием, с к[оторыми] пишут все, и я писал. Постараюсь этого не де­лать. Помоги мне. Пошел к Толстым, застал там Дьякова, торо­пился говорить и говорил лишнее. Но поправил.
  
   (1) Так в подлиннике.
   (2) Можно прочесть: с людьм[и]
  
   Вечером начал переводить с Л[еночкой], пришел Тимк[овский]. Я послал за Пол[ушиным]. Но он ответил, что некогда, и не пришел. Я досадую, злюсь на него, но успел вчера вызвать любовь к нему, понимание его положения и сострадание. А по­работать над ним, будет и любовь. Потом пришла Анненк[ова] с племянницей, потом С[офья] Ал[ексеевна]. Я устал очень. Здоровье плохо: горько во рту и на сердце. Но мне прямо хорошо, даже очень хорошо.
   [11 февраля.] 10 Ф. М. 89. Встал позднее, но все-таки до силь­ного пота поработал. За кофе пришелАрхангельский, фельдшер и ветер[инар] Бронницкий, переписывает "В чем м[оя] в[ера]", све­жий, ясный, сильный человек, но, кажется, пьет. Надо помочь ему. Поговорил с ним, потом сел за работу. Написал предисло­вие -- начерно. Пошел ходить. После обеда переводил усердно. Пришл[и] О. А. Мамон[ова], Дунаев. Читал Le sens de la vie. Там страницы о войне и государстве поразительные. Надо, надо писать и воззвание и роман, т. е. высказывать свои мысли, отдаваясь течению жизни.
   11 Ф. М. 89. Рано. До сильного пота работал и вот записал, иду завтракать. Читал прелестного Rod. Есть места: о войне, о дилетантизме, удивительные. Пытался писать, не шло. По­шел в метель ходить. Был у Готье. После обеда начал пере­водить, как пришла учащаяся на акушерск[их] курсах, нерв­ная, измученная, дочь помещика. "Зачем вы сюда приехали? Ведь бабки не учатся и принимают у 9/10 рожающих женщин". Жалкая. Потом Попов, пот[ом] 3 студента, пот[ом] Арханг[ельский], пот[ом] Туликов, пот[ом] милый Касаткин. Студенты ужасны. Молодое сумашествие еще бродящее. Фразы, слова, отсутствие живого чувства, ложь на лжи -- ужасно. Я волно­вался, а надо б[ыло] жалеть. -- Прошел за Таней.
   12 Февраля. М. 89. Рано, много работал, написал письмо Оленину, записал и иду завтракать. Качал воду в колодце -- звонят в церквах. Думал: я, бывало, злился на звоны Иверской и т. п. -- Не право злился. Касаткин, Архангельский, не гово[ря] об Ивине, с трудом расстаются с верой в чудеса и исполнение молитв о внешнем, так что же нетронутая масса? Придет им в свое время, а пока нет повода, что ж им делать? Одни фарисеи, т. е. те, кто знает и продолжает. Горе вам, книжники и фарисеи -- лицемеры. -- Еще думал. Я вчера лишнее говорил. Это не эгоизм -- страх быть в глупом положении. А надо добродушно молчать, хоть бы приговаривая: понимаю, когда понимаешь. От Чертк[ова] получил переделку "О жизни". Кажется, хорошо.
   Читал и поправлял очень усердно чертковское сокращение о жизни. Пошел поздно гулять, купить подметки. Заперто. Масляница, пьян[ые]. Обедал Дьяков. С ним сидели, говорили хорошо, потом переводил, а потом пришел Полушин. И я говорил хорошо, но не для него, не любя его, а себя. Впрочем это уж я слишком строг к себе: потому я и говорил хорошо, что прежде полюбил и потому понял его. Потом пришел Ивин. Не столько сомнений у него о самой загробной жизни, сколько о той загробн[ой] жизни, про к[оторую] он уже написал и напе­чатал. Читал с ним Евангелие, свое изложение, и мне многое не понравилось: много ненужных натяжек. Хорошо бы испра­вить, но едва ли я могу теперь. И едва ли это нужно. Помню то доброе чувство, по к[оторому] я не боялся, что меня осудят за ошибки. Я знал, что больше доброго, чем злого, что от сердца доброго исходят слова добрые, и потому не боялся зла и не боялся осуждения и теперь в хорошие минуты не боюсь. Если бы это было, то это б[ыло] бы высшее благо -- юродство. -- Спать, поздно.
   13 Ф. М. 89. Позднее, много работал, пришла Цветкова, принесла книгу (Что ч[итать] н[ароду]?). Записал и иду завтракать.
   Да. Отец, помоги мне не переставая радоваться, исполняя в чистоте, смирении и любви волю твою. -- Написал два пись­меца Чертк[ову] и Поше и поправлял Будду. Ходил за дровами. После обеда подкинул подметки, пошел в баню с Дунаевым. Была Анненкова. Лег поздно страшно усталый и спал отвра­тительно. -- Может быть, к лучше[му], дай Бог. -- Письма пустые, от эгоиста Пожалости[на].
   14 Ф. М. 89. Рано встал, не работал. Читал в Our Day критики на Elsmer'a -- поучительно. Можно ли возражать таким? Надо тотчас же узнавать аргументацию, чтоб скрыть истину и замолкать. А то это ужасно. Признаки этого: 1) когда разговор, сделав круг, возвращается, не двинувшись вперед, к точке исхода, 2) когда горячится и сердится один из двух, 3) когда один из собеседников отклоняется от всего довода, а выхватывает только то, что нужно, чтоб не разрешить вопро­са. -- Этакие споры подобны тому, что бы делали люди под предлогом отпирания замка. Когда держащий ключ дергал бы им в ту минуту, как он входит. Был доктор Воронов с бро­шюрами. Остроумная теория о том, что считать надо для определения закона жизни человечества не годами, но поколениями. Написал пись[мо] Пожалостину, хочется спать. Едва ли на­пишу что нынче, а хочется много.
   15 Ф. 89. М. Ходил гулять, встретился с Янж[улом]. И раз­говор о женщинах и науке. Надо б[ыло] спокойнее. Но не так дурно, как прежде. Носле обеда Маракуев с книжками и прививками, Архангельский, Олсуфьева, Мамонова. Устал очень.
   Поздно. Колол дрова, очень устал. Надо прекратить такие усилия. Пришел Соколов, бывший революционер. Потом читал She, пасьянсы и еще юноша, пустой. Хочет быть поле­зен, всё узнать, а сам 18 лет знает женщин. Да, я хорошо ска­зал ему, что средство служить людям одно: быть лучше. Да светит свет ваш перед людьми, чтобы они видели ваши доб­рые дела и прославляли Отца в[ашего] н[ебесного]. А не из грязи грех проповедывать. -- Иду гулять. -- После обеда, с Леноч[кой]. Пришел Медведев, хороший малый. Потом Попов и Архангельский; потом моря[к], глупый. Да, мучают они меня.
   16 Ф. Работал поменьше, написал пись[м]а студенту в Харьк[ов], что читать? И священ[нику] общества трезвости. Иду гулять. Данилевская и Соня мешали. Пошел к М[арье] А[лександровне] и к Сытину. Дома Юнге, после обеда Элснер (жалкий, испорченный писательством) и Гатцук, б[ыл] болен....
   Накурили так, что я день выводил. Прошел к Дьякову. Пушкин судейский. Та же детская невежественность с уверен­ностью.
   17 Ф. М. 89. Позднее. Поработал. Написал два письма Еврею X. А. и Файнерм[ану]. Заснул, иду к Дунаеву. Дунаев как всегда неловок, бестактен. Жена с пальцами ужасными, должно быть, самка. Пришел поздно. Нас[тасья] Павл[овна], разговор о критиках. Она заплакала. Маша приехала больная. Ходил к Вер[е] Ал[ександровне]. Поздно лег.
   18 Ф. М. 89. 9, встал, поработал. Несмотря на то, что мало спал, поправил всё предисловие. Очень много работал. Вчера получил письма Черткова. Предисловие разрастается. Пошел ходить, но тотчас же вернулся и лег, вздремнул перед обедом. За обедом пропасть народа: Фет, Янжул, Ан[на] Мих[айловна], Губк[ина]. Невозможно, да и никому не нужно вести какой-нибудь разговор. Вечером Дунаев с Долговым. Оба умные, практически умные, но не тонкие. Потом Гатцук -- совсем в детство впадающий. Потом племянницы и С. Мам[онова]. Чуть чуть поговорил с девочками о том, что не надо бранить, не судить и в мыслях даже. Получил письма от Поши и Ге обоих. Поша хорошо философствует, но философствует, а этого не нужно. Ге Количка сделал прекрасно, что сошелся супру­жески с матер[ью] Параси, как он ходил около, а как ясно. Помоги ему Бог. Надо писать им.
   19 Ф. В 8, не могу спать больше. Встал. Поработал весело, хорошо, иду завтракать. Бедная Аннушка кухарка родила двойню и отдала в воспитательный дом. Как помочь? разу­меется одно -- не прелюбодействовать. Ничего не писал, хо­дил в Хр[ам] Сп[асителя]. Всё сильнее и сильнее потребность обличения. Написал письма Ге и Чертк[ову]. За обедом тяже­лый разговор -- С[оня] и Т[аня] бранили Черткова. Обе вино­ваты перед ним и страдают. А я готов б[ыл] сердиться. Надо помочь им. Потом приш[ел] Попов с Горбуновым. Горб[унов] утром был похож на дурачка. Верно, страдал.... Очень умен и даровит. И чист. Легко полюбить его. Попов несчастен. Надо помочь ему. Как? Ольга Ал[ексеевна] принесла письм[о] Озерецк[ой]. Шарапов. --
   20 Ф. М. 89. Спал д[урно]. Позднее встал, работал, читал Mat[hew] Arnold. Предисловие. Удивительно тожественн[о]. Только он забрал в свой круг того, что он возвышает, и Ветх[ий] Зав[ет]. И это давит и тянет к земле. Утром приходил Васильев и заведующий библейской лавкой. У них посадили книгоношу Казанского за статью "о деньгах". Наивность вопроса заведую­щего, почему можно отрицать правительственные распоря­жения, поразительна. Я хорошо, сильно отвечал ему. И после него б[ыла] почти потребность писать и начальные слова были. Но я забыл их. Что-то подобное этому: Не могу больше молчать. Я должен сказать то, что знаю, то, что жжет мое сердце. А то я стар и нынче и завтра умру, не сказав того, что вложено в меня Бог[ом]. Я знаю, что Б[огом] вложено....
   Думал: незнание, плод неясности, не от не знания многого, но от многого знания. Возьми т[ак] наз[ываемое] священ[ное] писание, возьми всё с Библии. Боже, что за путаница в сознан[ии], возьми Нов[ый] Зав[ет] с посланиями -- путаница большая (вот о властях Заведующий лавкой цитировал Павла) и возьми одни Евангелия -- ясность, возьми одни слова Хр[иста] из Еванг[елия] и какой свет!
   Да, подумал, надо писать с тем, чтобы не показывать своего писания, как и дневник этот, при жизни. И, о ужас! Я заду­мался -- писать ли? Станет ли сил писать для Бога? Вот как мы гадки и как мы всегда переоцениваем себя. -- Так думал перед сном. Но теперь вижу, что могу и буду, и буду счастлив, делая это. Только бы не желать, не радоваться тому, чтобы кто-нибудь узнал. --
   После обеда пришел Горбунов и Щербинин. Очень хорошо беседовали, но потом я устал; устал от Щерб[инина], с к[оторым] нельзя говорить во всю. Но хороший человек. Говорили о войне. Потом за чаем Мамоновы, Рачинские -- невозмож­ность разговора. И легли очень поздно.
   21. Встал очень рано, с болью живота, но все-таки работал. За то спал днем и ничего не делал кроме чтения She -- позор­ная degringolad' a. (1) Получил письмо от Rod' a. И деньги от Чертк[ова] Семенову. Надо ему написать письмо. Теперь вечер. Маше лучше. Никого не было; пришел один Грот и сидел поздно. Я воздержнее, чем прежде, говорил. Что за легкомыслие! "Бог личный уж дело поконченное", сказал ему Лесевич. О нет! Ему нужно и это. Лева показывал тэму сочи­нения. Любовь к отечеству и пристраст[ие]. Глупая фраза Карамзина неясна[я]. Так им велят в этой неясности из­ловчаться.
  
      -- [падение, банкротство]
  
   22. 89. М. Встал позднее. Работал много. Лег, потом на­писал письмо Семенову и Rod' у, и предисловие поправлял, потом (1) [?] пришел Желтов, и я с ним пош[ел] по книжн[ым] лавкам. Взял у Готье Robertson' а, а у Марак[уева] учен[ие] 12 Ап[остолов]. Какой чистый человек Желтов! Дома читал, говорил с Левой. Никого не было. Думал: Мудрость, знание у нас распалось на два: богословие, в к[отором] изменять ни­чего нельзя и к[оторое] решает все вопросы о жизни, всё, что нужно знать. Что этот мир? Что я? Зачем? Что будет? Что
   делать? Всё это решено богословием и этого касаться нель­зя. Философия же может говорить о всем, только не об этом, только не о том, что нужно и важно. Получил письмо от Чертк[ова].
   [26 февраля.] 23, 24, 25, 26 Февр. М. 89. Утром 23 встал от боли раньше, пошел работать, но всё хуже и хуже и целый день провел тяжелый, с сильными болями. Не мог быть радостен, не мог найти того расположения, при к[отором] всё хорошо. Но к смерти б[ыл] готов, только б[ыло] нетерпение от страда­ний, хотелось, чтобы поскорее. Читал Mat. Arnold' a, очень
   хорош тонкостью разграничений, при чем не теряется ясность; но с церковью англ[иканской] National Soci[e]ty for the pro­motion of goodness (2) -- влияет, и это жалко. Зачем для pro­motion of goodness надевать епанчи, петь известные песни в из­вестных домах? Думал уж после, но к тому же: В практической жизни не может не быть (3) неправильностей и отступлений от идеала, но в мысли, в идеале беда, если отступление, если пря­мая уже и в представлении не совсем кратчайшая линия между двумя точками. Вечером С[оня] приводила доктора от Маши, Мокроусова. Я б[ыл] напрасно скептичен, как бы поддерживал свою репутацию. О, только бы забывать о том, что другие обо мне подумают. Дунаев помогал до 2-х час[ов].
   24. Ночь не спал, жар уже не пошел наверх. -- Доктор Флеров. Боли уж не так сильны и духом лучше. Дун[аев] опять. Ничего не ел 2-е суток. Читал то же.
  
   (1) Можно прочесть: истоп[ил]
   (2) [Национальное общество распространения добродетели]
   (3) Зачеркнуто: компромиссов
  
   25. Почти то же. Утром лучше. Читал того же Arnold' a и Revue, Princesse Arabe. Думал: У нас царство разврата и женщин. Женщины движут всем. И это ложь и от того такое раздраженное отстаивание. Попробуйте коснуться этого. Нет предмета, к[оторый] бы озлобил более людей. А поддерживайте это, и вам всё простится. Принес некто статью, о чем, трудно сказать; сочувствует моему осуждению науки, осуждает договор Римского права, но отстаивает дарвинизм и тут же царскую власть. Кажется, Добровольского. Как быть с путанными головами? Письмо Лебединского. Надо выработать отношение. Да, отношение то, чтобы не скорбеть о мнении, к[оторое] о тебе составят. Как говорит Эпиктет: если ты не решаешься прослыть за дурака, ты далек от (философии) мудрости. Читал Вольтера с Варенькой, хохотали.
   26. Еще лучше. Но очевидно воспаление, жар и боль. Утром были Всеволожск[ая] и еще кто-то. Читал об Америке, Duc de Noailles. Взгляды самые дикие, но в связи с статьею Добров[ольского] описание несправедливостей демократии заста­вило думать: Ну, хорошо, ну, не будет договора, не будет пра­вительство поддерживать прав, что ж будет? Люди или по привычке буду[т] стремиться к установлению этих прав насилием или просто будут делать то, что они делают и делали, отстаивать насилием свои выгоды, продолжительность исключительного владения (собственность) и будут придумывать для нее оправда­ния. Будет хуже. Правда. Но эта (1) неправда правительствен­ная, состоящая в том, чтобы утверждать обязанности по отно­шению земли одной десят[ой] из 10 тыс[яч] владельцев так же строго, как обязанность исполнить обещанную работу и т. п., не сделается правдой. Договор и собственность есть ложь. Но как освободиться от нее? Постепенными шагами, подоходн[ым] налогом, уничтожением наследства и т. п. Пожалуй, но сознавая, что это не то, что должно, а только приближение (2). Самая беда это компромисс, принимаемый за принцип. А вот это-то всегда в правительственных делах. Политического
  
   (1) В подлиннике: этого
   (2) Можно прочесть: приближено
  
   изменения социального строя не может быть. (1) Изменен[ие] только одно нравственное, внутреннее человека. Но каким пу­тем пойдет это изменение? Никто не может знать для всех, для себя мы все знаем. И как раз все озабочены в нашем мире этим изменением для всех, а только не для себя. --
   Вечером были М[арья] А[лександровна] и О[льга] А[лексеевна], а потом пришел Фет. Я не сумел в радость перенести его. А можно бы. Радость ведь не в том, что Фет, а что я делаю волю Б[ога] по отношению к Фету.
   27 Ф. М. 89. Рано встал, всё болит. Вчера написал два письма Лебедян[скому] и Файнерм[ану]. Нынче еще два Шихмато[ву] и Анненковой. -- Боль есть, но голова давно не б[ыла] так свежа. Очень благодарен за эту болезнь. Теперь 12. Читал Leroi Boliеu. Fonctions de 1'etat, и думал две вещи: 1) о том, как бы найти критериум не истины, но того состоя­ния умов, при к[отором] их общение может быть плодотворно, или скорее -- такое состояние и отношение умов, при к[отором] общение плодотворное невозможно. Как бы найти те усло­вия, при к[оторых] винт может держать, и те, при к[оторых] он не держит. Дело, главное, в том, чтобы найти признаки праздной болтовни, баловства словом, к[оторые] ужасны для меня, как и для всех искренних работников слова. Как же -- я из глубины души достаю с болью и страшным трудом мысль, и вдруг эта мысль замешивается [?] в миллионы таких же мыслей и среди этой массы теряет свое значение. Мысли же эти не мысли, а подобие их и добываются совсем не из глубины и совсем иначе и очень легко. Вот найти признак их. Об этом допишу после.
   2-е думал: о том, что есть компромис, напишу об этом Черткову. Еще о издании своих сочинений только после смерти. Была Мар[ья] Ал[ександровна]. Она едет на Кавказ с своей бывш[ей] начал[ьницей]. Рассказывала о Чертков[е]. Всё бы хорошо, кабы только они (женщины) были на своем месте, т. е. смиренны. Стахович отец. Тяжело. Потом Свешникова милая.
  
   (1) Зачеркнуто: Сказать это всё равно что сказать, что может быть бо­ронное изменение землепашества. Политическое есть одна из сторон. Как и скородьба одна из сторон дела.
  
  
   Потом Дунаев, хорошо поговорил с ним. [Вымарано 3-4 слова.] Держусь изо всех сил. Можно, коли помнить [Вы­марано 3--4 слова.]
   28 Ф. М 89. Встал рано, убрал комнату, записал, иду кофе пить. Объелся кофеем. Читал Leroi Bol[ieu]. Писать не мог. Писем много, всё пустые. Во 2-м часу пошел ходить, озяб, вернулся; Кошелева тут. Не успел заснуть. Позавтракал и не обедал. Вечером Дьяков милый, Герасимов, Шашалов, кажется он ничего не понимает, а только обратывается. Да, написал письмо Черткову. Прочел о Фрее -- прекрасно. Надо написать. Вчера думал: Многописание есть бедствие. Чтобы избавиться его, надо установить обычай, чтобы позорно б[ыло] печататься при жизни -- только после смерти. Сколько бы осадку село и какая бы пошла чистая вода!
   Чтобы спорить и из спора выходил плод, нужно, чтобы спо­рящие смотрели в одну и ту же сторону, чтоб цель у них б[ыла] одна (истина). Надо уяснить себе, что каждый хочет доказать. И если окажется, что или один ничего не хочет доказать (очень обыкновенно), или (1) что цели, побуждающие спорить споря­щих, совершенно различны, то спор тотчас же следует прекратить. Это надо выяснить примером. --
   Да, главное заблуждение в том, что не чувства руководят рассуждениями, а что рассуждения могут руководить чувства­ми. От этого прекрасная мысль М. Arnold' a, что метод Хр[иста] есть sweet reasonableness, любовная разумность.
   Не знаю от чего сделался вчера маленький припадок и ночью болело.
   [1 марта.] 1 М. 89. М. Встал рано разбитый, слабый. Долго так сидел, с усилием записал. Нынче только по случаю дела­ния пасьянса и снимания под четную красную [карту] увидал, как много еще неразумного и почувствовал радость освобо­ждаться от него. 10 часов, пойду завтракать (умеренно). Весь день плохой: Слабость. Ничего не писал. Читал St. Paul, М. Arnfold' a. Получил письма от Семенова. Ему надо отве­тить; и акушерки о приюте, не надо отвечать. Был Гольцев.
  
      -- Зачеркнуто: каждый хочет доказать совершенно противоположное, то
  
   Я ему продиктовал теорию искусства. Был Альсид. -- Ужасно трудно во взрослые годы понимать степень ребячества молод[ых] людей. Лег в 12.
   2 М. 89. М. Рано проснулся, убрался. Слаб. Во сне видел: цель жизни всякого человека улучшение мира, людей: себя и других. Так я видел во сне, но это неправильно. Цель моей жиз[ни], как и всякой: улучшение жизни; средство для этого одно: улучшение себя. (Не могу разобраться в этом -- после.) А очень важно. Так и есть, думал об этом, гуляя, и пришел к тому, что удовлетворило меня, что действительно надо быть совершенным, как Отец. Надо быть, как Отец. Не только не робеть от такой гордости, но робеть от мысли о том, что можно забывать это. Я не орудие, но орган Божества. Я такой же, как и Отец, как говорил Иисус, но я его орган, клеточка и всё тело. Отношение подобное. Дерзко приравнивать себя Отцу только тогда, [когда] считаешь себя и его личностями. Но когда ясно, что существует только мое отношение к нему, то я не могу не считать себя одинаковым с ним. Я и Отец одно. И когда поймешь это: я то же, что Отец, -- какая сила духовная прибавляется. Как Паскаль говорит, как разночинец, нашедший права наследства. Я, по крайней мере, как только скажу себе, что я такой же, как Он, и призван делать дело Его, так не могу уж делать низкого, нечистого, не могу гор­диться, радоваться на себя и не могу не любить, не жалеть. Всё как Он. Так думал на прогулке. Да, выразить это так: ты посланец от Отца, делать Его дело. И потому, чтобы быть достойным продолжать его делать, иметь это благо, 1) блюди себя чистым, каким Он представляется тебе, 2) всё, что делаешь, делай только в исполнение Его воли и 3) волю Его ты познаешь, когда ты в любви. Любовь это Его сила, проходящая через тебя, поворачивайся такой стороной, чтобы она проходила через тебя. -- Еще неясно, но мне не то что ясно, но мне это сознание придало силы.
   Дома Юнге с детьми. Тяжело с женой. Не могу преодолеть. Надо помнить то, что Он хочет о ней. -- Написал об искуест[ве]. Вечером поправлял. Нехорошо и напрасно. Ему (1) этого не нужно.
  
   (1) Подчеркнуто два раза.
  
   Лег поздно. Здоровье лучше. Был у Толстых. Получил письма от Евр[ея] Елисав[етградского] и гимназиста, отвечал.
   3 М. 89. М. Встал в 8, убрался. Думал. Учись во всем у Бога. Учись делать доброе так, чтобы получающий его не видал твоей руки. Как Бог. Он это делает, до такой степени скрывая себя, что многие точно думают, что Его нет. --
   Поправлял об искусстве -- вышло лучше. Начал б[ыло] писать о Фрее -- не пошло. Снес Гольц[еву] и зашел к Вер[е] Ал[ександровне]. Да, женское царство -- беда. Никто как женщины (вот как она с дочерьми) -- не могут делать глупостей и гадостей чисто, мило даже и быть вполне довольными. А нет уважения к суждению людей, к[оторое] вызвало бы сомнение. Дома -- барышни. Я б[ыл] сначала голоден, а потом, наев­шись, и жил только брюхом до 8 часов. Ни разу не вспомнил о том, кто я. Надо вспоминать, когда скверно. Пришли Желтовы и Огранович. Огранович -- психопат. Потом с барышнями и Гротом поговорили об искусстве. Грот жалок, он что-нибудь дурное сделал и хорошо чувствует. Как неверно слово: жалок, к такому положению. Жалок человек, когда не видит греха. Только горе в том, что я-то сержусь тогда, а не жалею, как бы должно было. Сережа приехал. Лег поздно.
   4 М. М. 89. Встал позднее, записал, работать нечего, пойду пройдусь. Читал М. Arnold. Слабо. Софизмы о церкви, к[оторая] ему зачем-то нужна. Спал. Пошел в Библ[ейскую] лавку, заперто. Дома много народа своего. Хорошо всё б[ыло] до приезда Сережи и его всё одних и тех же разговоров, осу­ждающих всё, отчаянных и оправдывающих себя. Я более горячо говорил, чем надо. Лева огорчает меня своей папиросочной плохостью. Ел лишнее, живот ноет. Потом пришли Касат­кин, Архангельский, Янжул и Трирогова. Хорошо говорили. Письма два из Америки. Одно Панина, лекция обо мне, другое известие о свободоземельном движении в Колорадо. Лег очень поздно. [Вымарано больше строки.]
   5 М. М. 89. Встал также рано. С Сережей говорил тяжело. Дурно. Надо по Божьи. Помоги мне. Иду завтракать. Почи­тал и заснул. Пошел в редакцию, отдал статью Тр[ироговой]. Живот болел, обедал лучше. Пришел Е. Попов, хорошо бесе­довали. Старался, чтоб б[ыло] так же радостно, как б[ыло] радостно с кухаркой Волжиной, к к[оторой] зашел узнать о здоровьи. Ох, кабы облечься в броню любви, т. е. на все стороны всегда выставлять любовь к людям; чтоб никто бы тебя не про­брал. -- Лег 12.
   6 М. М. 89. Раньше 8 проснулся. Сережа также недоволен жизнью. И я могу сердиться! Нынче надо сходить к его семей­ным и уговорить их уехать. Да, вчера встретил богомольцев, рассказывали о Семене праведном, портном и рыболове, пошьет, только надо кончать и уйдет. Раз за 20 верст вернул[ся], на шее нитки унес. Всё слаб. Вернувшись от кофея, заснул. Встал, пошел в библиотеку, к Покровск[ому] и за дровами. Дома орда и Фет. Мне всё легче и легче с людьми, говорю, что могу, о божьем, а остальное как хотят. Фет жаловался на скуку и на незнанье того, что хорошо и дурно, что должно и не должно. Я сказал: Люди жили и не знали зачем, Хр[истос] объяснил закон жизни: установления Царства Б[ожьего] на земле и дал смысл жизни каждого -- участия в этом, установлении Царства Б[ожьего]. -- И всё это самая точная, ясная реаль­ная философия. И ее-то они называют мистицизмом. Да, жалки, ужасно жалки. Потом пришел Молоканин, подари[л] кожу, потом Ивин, Дунаев, Медве[дев]. Спорили о православии. Ивин рассказал потом свою ревность к жене и повод к ней. Пьянство, спаиванье девок и баб. Страшно. Они, как и моя сестра бедная, не знают еще веры, а думают, что имеют ее. Легли поздно. Илюша приехал. Он мил.
   7 М. 89. М. Встал рано. С Сережей хорошо говорил, возил воду, записал и иду завтракать. От Ге вчера письмо хорошее. [Вымарано около четырех строк.]
   Пришел художник лепить для группы, потом пришел Касат­кин с книжкой "В ч[ем] м[оя] в[ера]", взволнованный, раздра­женный, с слезами на глазах и, как я понял, с соболезнованием к себе и раздражением ко мне: за что нарушил мое спокойствие, указал то, что должен делать и не могу делать. "Ты не делаешь". "Ты обманщик". Так он и сказал мне: "это обман. Я не стану описывать". Я понимаю это раздражение, оно бла­городно-эгоистическое, любующееся на себя. Я вел себя хорошо: не стесняясь Клодтом, старался смягчить.-- Почи­тал о Рёскине (1) и пошел к Янжулу. После обеда пришел Брашнин -- ссорился с снохою, но просил у нее прощенья и помирился. Потом Сытин с Макушиным. Интересный и про­стой человек. Потом Дарго и Рахманов. Хорошо, спокойно беседовал. Лег раньше.
   8 М. М. 89. Встал очень поздно. Поша и Иль[я] очень милы вместе. Я говорил с ними хорошо. Потом пришел Герасимов и стал рассказывать о чтении Шишкина, о том, что сила ско­пляется в эфире. Я сказал, что эфир не есть реальность; он ( огорчился и обиделся. Разумеется, я виноват. А я заразился обидой. Да, школа молчания должна быть. Помоги, Господи. Читал привезенные Пошей письма и статьи, говорил с ним, пот[ом] пошел к Толстым. Илья очень мил, кротче и к себе строже. Читали статью Евангел[ического] союз[а] в ответ Поб[едоносцеву] и замечания на это редакции. Это ужасно. Мне послед­нее время стали ужасны не физические уродства, раны, а духов­ные, из к[оторы]х самые очевидные -- уродства слова, упо­требляющего все способы для скрытия истины и выставления лжи вместо ее. Софизм возражения Победоносцева в следующем:
   У нас полная веротерпимость: мы позволяем строить церкви всех исповеданий и в них отправлять богослужения, крестить, венчать, хоронить, присягать и др., каждому по своим обрядам, но воспрещаем каждому вероисповеданию проповедывать свое учение, т. е. совращать из православия, как они выражаются.-- Подразумевается, что религия состоит только в исполнении известных внешних жизненных актов: службы, похороны, кре­стины, брак[и], присяги и больше ничего; и что эти акты каждое вероисповедованпе может делать по своему обряду, т. е., что магометан не заставляют крестить своих детей и т. п. Это не веротерпимость, а отсутствие насилия такого, при к[отором] ни один иноверец не стал бы приезжать в Россию. И тут до религии еще дела нет. Это мертвая форма, религия же есть нечто живое. Оно нечто живое уже пот[ому], ч[то] постоянно нарождаются новые люди и для них вопрос: какой веры? Вопрос этот решается
  
   (1) В подлиннике ошибочно: о Раскине
  
   опять по мертвому, т. е. дети веры отцов. Стало быть дело не ре­лигиозное, а гражданское, -- гражданское же решается не на основании того, что должно руководить всяким гражданским актом, -- справедливости. 1) Дети, у к[оторых] один из родите­лей православный, должны быть православны. 2) Проповедывать устно и письменно православие -- можно, никакое другое исповедание -- нельзя. 3) Совращать в православие можно -- это называется миссионерство, в другие же исповедания -- нельзя. -- Этих 3-х пунк[тов] нет в других странах и пот[ому] там есть веротерпимость, а у нас нет.
   Пришел Архангельский студент и потом Бутурл[ин] и Се­режа. [Вымарана одна строка.] Лег раньше.
   9 М. М. 89. Встал рано, работал, перечитал письма. Маш[еньки] письмо хорошее. Письмо от Мороз[ова] о слепом. Писал дневник, пришел Цертелев. Довольно хорошо говорил с ним. Он согласен с незаконностью войны, присяги и суда. И то хорошо. Голова кружится и шатает меня. Как скоро при­дет смерть! Думал: надо всё дело жизни сосредоточить на любовном воздействии на С[оню]. О, помоги, Господи! Иду гулять. --
   Ничего не сделал из заданных себе задач: молчания и воздей­ствия на С[оню].
   10 М. 89. М. Вчера всё кружилась голова. Лег и читал Рёскина. Пришел Шишалов и потом Озмидов. Всё хорошо говорили, можно бы еще меньше говорить. В баню, пришел оттуда -- Всеволожская, говорили с ней скучно, а очень милая. И вместо воздействия вчера вел себя дурно. Встал позднее, поработал, убрался и теперь пишу. Нынче, просыпаясь, думал: Вчера с Оз[мидовым] говорили о том, что не надо делать по предписанию извне, а по внутренней потребности. Ну, не люблю человека -- не притворяться, не лгать. Люблю курить -- ку­рить и т. п. Я говорил: да, но надо любить любить, любишь чистоту -- не курить и т. п. и надо возбуждать в себе эту лю­бовь к доброму. Нынче вот и думал: как возбуждать эту любовь к любви и т. п. Есть одно всемирное, всем известное и до неуз­наваемости изуродованное средство: молитва. Обращен[ие] (сле­довательно, внимание к тому) к самому святому в себе (выдви­гание его вперед). Святое же во мне есть святое во всех, есть святое в самом себе, есть Бог. Да, молитва сильнейшее средство и единственное, молитва, как вызывание в себе лучшего, что есть и приучение себя жить им. Так и выходит: человек, не знаю­щий в себе ничего выше силы, могущей делать то или другое, обращается к такой силе личного Бога, прося у него здоровья, жизни, дождя. Человек, не знающий ничего выше гордости, славы, поклоняется Богу прославляемо[му]. Часто и то, и дру­гое, и еще третье. Хочется сказать: человек, не знающий ничего выше покаяния, поклоняется Богу искупившему, тому, к[оторый] принял покаяние и очистил. Человек, не знающий ничего и выше самоотречения, поклоняется Б[огу] самоотречения Будде и Христу, как мученику. И потом всё это вместе. Я знаю Б[ога] творящего добро и поклоняюсь ему.
   11 М. М. 89. Вчера писал предисловие, порядочно. Пришел Штанге, я с ним пошел ходить. Он -- оставшийся на мели со­циалист-революционер -- ему нечего делать и незачем что-нибудь делать. Он живет в Павлове. Я дал ему книжечки о трез­вости. После обеда пришел Желтов. Говорил об обрядах их. Я говорил об опасности этого, о значении "Отче наш". Потом Фет. Тщеславие, роскошь, поэзия, всё это обворожительно, когда полно энергии молодости, но без молодости и энергии, а с скукой старости, просвечивающей сквозь всё, -- гадко. Потом пришла Оболенская. Я не помог ей, обошелся не по Божьи. Потом Богоявленский, Биб[иков] и Еропк[ин]. Сказал то, что думаю об общинах, что для освобождения себя от поль­зования правом чужого труда неразумно и опасно собирать себе деньги (орудие угнетения) и на эти деньги покупать несправедливейшую собственность -- земельную. Он согласился. Мы хорошо говорили. Орфано всё хочет опровергать. Я рад, что мне точно стало жалко его. Какая тревога и страх. Лег поздно. Спал, думая. Проснулся на том, что кому-то говорил: не гово­рите о нужде бедных материально и о помощи им. Нужда и страдания не от материальных причин. Если помогать, то только духовными дарами, нужными одинаково и бедным и богатым. Посмотрите на жизнь среднего сословия. Мужья с отвращением, напряжением, тоской наживают деньги противными для них самих средствами, а жены неизбежно с недовольством, с за­вистью к другим, с тоскою проживают всё и им мало и в воображении утешаются надеждой на выигрыш билета, если не в 200, то в 50 т[ысяч]; читал "Учен[ие] XII Апос[толов]" Соловьева. Как праздны рассуждения ученые. Думал: В науке неправильно одно значение, кот[орое] ей придается. Они, ученые (профессора), делают некоторое определенное дело и нужное, они собирают, сличают, компилируют всё однородное. Они, каждый из них, справочная контора, а их труды справочные книги. Напр[имер] в Учении собрано всё касающееся этого, и это полезно, но вы­воды не полезны и глупы. То же, у Янж[ула], у математика, у Сторож[енко]. Catalogue raisonne (1) и экстракты из книг -- полезны, но их воображение, что этими компиляциями, собра­ниями, каталогами они увеличивают знание, в этом комическое заблуждение. Как только они выходят из области компиляций, они всегда врут и путают добрых людей.
   Всё утро читал Рёскина. Об искусстве хорошо. Наука, го­ворит, знает, искусство творит. Наука -- утверждает факт, искусство проявления. Это наоборот. Искусство имеет дело с фактам[и], наука с внешним[и] законам[и]. Искусство гово­рит: солнце, свет, тепло, жизнь; наука говорит: солнце в 111 р[аз] больше земли. Иду обедать.
   Обедали Сух[отин] и Соловьев. С Соловьевым хорошо говорил. Он придает догматам значение принципов: Богочеловечество есть не одно вочеловечение Хр[иста], но призвание всех людей и т. п. А я говорю: я отрицал молитву, а теперь признаю. Так пойдемте навстречу друг другу. Потом пришел Дунаев с пере­водом. Слабо. Потом Сережа, Медведев и Огранович. С Ограно[вичем] спорил я -- не раздражаясь, но излишне говоря. Он материалист -- сознание плод сил, действующих в материи, и потому надо действовать на материю. Чем? Ну, обычное сумашествие. Я как будто пробовал, тверд ли я. Если говорил, то значит не тверд. Лег поздно.
   12 М. 89. М. Встал поздно, немного поработал. Очень ясно, светло, со всеми добр. Даже экзамен б[ыл]. С[оня] пришла звать на ругающегося Александра] Петр[овича]; и А. П. ругается, и женщина за книгами из Богородска и меня оторвали от писем.
  
   (1) [Толковый указатель]
  
   И всё легко, добро и весело. Написал письма Журавову, Семен[ову], Чертк[ову], Русан[ову] и Алексееву, и вот написал дневник. Работал часов 5 и свеж и весел. Никогда прежде с папиросами этого не бывало.
   После обеда пришел слепец миссионер с Чибисовым. Темнота великая, умен, но холоден. Я говорил во всю и кажется на­прасно -- не соблазнил ли его. Потом пришел Дун[аев]. Я про­шел к Дьякову и, придя домой, обиделся на то, что не нашел чая. Стыдно.
   13 М. 89. М. Встал в 10. Много работал, не простился с Сережей, грустно и дурно. Потом поправил об искусстве и написал Касаткину. На душе легко и радостно. За обедом пришли книгоноши Вас[ильев] и И[ван] Иг[натьич]. Его са­жали. Они рассказали про Сирийца, к[оторый] пришел в Рос­сию, п[отому] ч[то] в Р[оссии] всего много -- хлеба, скота, денег, жел[езных] дор[ог], но Св[ятого] д[уха] нет. Он ходит, ничего не имея с собой, ни серебра, ни хлеба. Ночует в части. Надо мало мало проповедовать. Забыл Библию, вернулся за ней в Сирию. Я попросил Ив[ана] Иг[натьича] написать про него. Вас[ильев] проповедует. Все они и Пашк[ов], Radst[ock] проповед[уют]. -- Я понял их, Евангеликов, так: они от церковной безбожности очнулись и нашли более разумную и свободную и теплую веру в Хр[иста], искупившего своей кровью наши грехи и спасшего нас. И верят, и радуются. Но ошибка и тут большая: они чувствуют себя совершенными и всю энергию направляют на проповедь, предполагая, что совершенство жизни совершится бессознательно. В этом вредоносная ошибка: Вас[ильев]проповедует бессмыслицу и соблазняет своей жизнью, равн[о] и многие др[угие]. Я соблазняю своей жизнью меньше, п[отому] ч[то] признаю себя несовершенным и, кроме того, не проповедую.
   Набралось пропасть народа -- Голованов, Суворин, Дьяков, еще Мартынов, глупости говорящий, я засуетился и устал. Лег поздно.
   14 М. 89. М. Встал рано. Работал, читал о Китае прекрас­ную книгу. Китайцы не могут смотреть иначе на нас, как на вар­варов сумашедщих, злых и подлых, корыстолюбивых уродов. Как поучителен такой взгляд. Переправил еще об искусстве.
   Прочел вчера свое предисловие Суворину. Оно совсем не хорошо. Пошел к Третьякову. Хорошая картина Ярошенко "Голуби".
   Хорошая, но и она и особенно все эти 1000 рам и полотен с такой важностью развешанные. Зачем это? Стоит искреннему человеку пройти по залам, чтобы наверно сказать, что тут какая-то грубая ошибка и что это совсем не то и не нужно. Дома после обеда только что хотел идти с (1) А. П., как пришла О[льга] А[лексеевна] с Озерецкой (какая симпатичная женщина), а потом Шихаев. С ним пошел в трактиры Ржановки, одевать А[лександра] Петровича. Часовщик спившийся: "Я гений!" Дитя курящее. Пьяные женщины. Половые пьют. Половой говорит, что тут нельзя быть не выпивши. Шихаев еще тщеславно доб­родетелен, но думаю, что искренний. Просил его свезти Александра Петровича. А ко мне пришли Филосо[фо]вы, Пряничников и Коровин. Пустое болтанье. Тяж[ело]. Очень поздно лег.
   15 М. 89. М. Встал также рано, работал много. Читал Quental' a.
   Хорошо. Он говорит, что узнал, что несмотря ни на какие неопровержимые доказательства (детерминизма) зависимости жизни от внешних причин, свобода есть -- но она есть только для святого. Для святого мир перестает быть тюрьмой. Напро­тив он (святой) становится господином мира, п[отому] ч[то] он высший истолкователь его. "Только через него и знает мир, за­чем он существует. Только он осуществляет цель мира". Хо­рошо. Засну.
   Заболел живот, провалялся до обеда. Почти не обедал. К Тане пришла куча барышень и Дунаев. Я читаю хорошенькие вещицы Чех[ова]. Он любит детей и женщин, но этого мало. -- Не выходил.
   16 М. 89. М. Не выходил. Был Ос[ип] Петр[ович], трогательно сознавался в своей раздражительности, вследствие слиш­ком больших требований, с к[оторыми] согласен. Потом перед обедом Золотарев -- купец, с своим приказчиком. Он бьется с женой.
  
   (1) Вероятно, описка. Должно быть: к А. П., т.е. к А[лександру]Петровичу.
  
   Всё то же. Вчера б[ыло] трогательное письмо от Медведева, и он пришел вечером. Мы составляли список 100 книг; пришел Ив[ан] Мих[айлович], к[оторый] записался в общ[ество] трезв[ости]. Да, ходил утром к Маракуеву, встретил там Некр[асову]. Не достаточно любовно обошелся.
   11 М. 89. М. Встал рано, колол дрова. С просителем обошелся вполне хорошо. С[оня] добрее. Помоги, Господи. Читал Чех[ова]. Нехорошо -- ничтожно. Прочел Элснер[а] о Пене, Пошино об астрон[омии] и Чертк[ова] о Будде. Всё хорошо, особенно о Пене и Будде. Очень хорошо. Теперь обед, а я не выходил. Весь вечер сидел один, читал Чехова. Способность любить до художественного прозрения, но пока незачем. Потом М. Стах[овпч]. Я рад, что дружелюб[но?]. Поздно лег. Дурно.
   [18 марта.] 17 М. М. 89. Рано встал, много работал, дочитал Чехова, иду за Дикс[оном] и узнать о дороге. Очень низкий уро­вень духовной жизни. Встретил Соловьева. С ним посидел: он признает церковь только как зачаток. Но почему известная ему римская или какая бы ни б[ыло] другая есть этот зачаток? По­ехал до Грота. У него Склифасовский рассказывал, не торопясь. Врачи, юристы, богословы, все те, к[оторые] научно занимаются предметами фантастическими, не могущими быть предметами познания, вырабатывают приемы, посредством к[оторых] у них получается внешнее, механическое подобие достоверности, т. е. получается успокоение личное о том, что я, мол, приложил все известные научные приемы для познания и потому могу быть спокоен; о том же, что употребляемые приемы не могут по су­ществу дать познания, они не думают. Таковы: следствия, судопроизводство у юристов, исследование больно у докторов, подведение под тексты у богословов. Хотелось сказать, что то же и у естественнпк[ов], но это не вполне так. После обеда сидел один. Пришел Полушин, Касаткин и Клобскпй. Я рад, что Клобский б[ыл] для меня такой же собеседник и брат, как и всякий. Это можно и легко. Проводил Пошу. [Вымарана одна строка.] (1) Ночь провел хорошо. Ах, кабы навсегда! Поздно.
  
      -- Вымарана строка: С. опять недовольна [1 неразобр.] и [1 неразобр.]
  
   [19 марта.] 18 М. М. 89. В 9 убрался, напился чая и по­шел к Крестовск[ой] заставе, узнал, что идти можно. Вернулся в 2, застал Соловьева, поговорил не совсем легко с ним. Я как-то исключительно осторож[ен] с ним. Не знаю отчего. Очень хорошо, не столько думал, сколько чувствовал об исполнении воли Отца, участии в Его деле и жизни, в предоставлении Ему жить через меня.
   Народу много, и обедало и вечером. Музыка. Сказал бы прежде скучно, но теперь только лишнее и жалко немного. Был Леман, говорил с ним. Он ссыхается. Его эгоизм сам себя выедает. О, ужасный зверь. Он хочет быть оригинальным, говорит: Я узнал, что люблю наслаждения; но только мне нужны особенные наслаждения -- лучше: тройки, обеды, женщины и т. д. Бедный! Это ничто иное, как смешные decadents. (l) Думал: Отчего не мог быть Христос больше. Хр[истос] такой, к[оторого] все гнали, убили, не скажу: никто не узнал, но мы не узнали, мир не узнал. Могли, должны были быть и есть милионы, бильоны, бесконечное число Хр[истов] (Будд), делав­ших дело жизни. Мы не знаем словами, но делом жизни они дошли до нас и сделали нас. Из этого выходит то, что понимание Хр[иста] как единицы личности не только мелко, но нельзя. Это личность. Есть Христос -- логос, разумение, и он во всем. И на­зывать его нельзя Иисусом, жившим в Галилее. -- Другое выходит то, что надо и можно и должно жить так, чтобы быть Христом неизвестным. Да им, в сущности, и будешь всегда, т. е. если ты святой, то ты будешь неизвестным. И Христос Иисус неизвестен для милиардов и для существ мира. Всё это ведет к тому, что кроме исполнения воли Отца ничего нет ясного и несомненного. Ночь провел хорошо. Ма[ло] спал.
   [20 марта.] 19 М. М. 89. Встал рано, только убрал, попра­вил хорошую статью Dol'a и поправлял об искусстве. Вчера написал Черткову и в Одесс[кое] общ[ество] пр[отив] пьянства. 4. Иду гулять.
   Прошел за хлебом. Дома тихо заснул. Вечером Дун[аев], Огран[ович] и Шевелев, знаток Китая. Курение опиума там захватывает женщин, детей, и ужасно. Он говорит, что общественное
  
   (1) [декаденты.]
  
   мнение начинает вооружаться и что они, как были пьяницы и остановились, так и в этом. Но, он говорит, наши алкоголп[ки] без сравнения ужаснее. Грех мне не писать про это.
   Да еще читал "De la vie" по фр[анцузски]. Очень показалось плохо -- искусственно, хотя и не лживо.
   21 марта. 20 М. М. 89. У меня кажется пропал день. Нынче 21. Встал очень рано, не выспавшись. Спал хорошо. (1) Но оказывается, я этим оскорбляю. Господи, научи и настави меня. Встал и, не одеваясь, сел за поправку об искусстве и сидел 3 часа, перемарал всё и не знаю, стоит ли работы. Кажется, нет.
   Сейчас сказал С[оне] то, что давно хотел, что не могу ей сочувствовать в издании. Она очень рассердилась и сказала: ты меня всячески ненавидишь. Она страдает и болит мне, как зуб, и как помочь ей, не знаю, но ищу. Помоги.....
   Сидела христианка. Я устал резать эту воду. После обеда, точно такой же разговор с книгопрод[авцем] из Библ[ейской] лавки. Устал. Потом Андреев. Пошел к Гроту. Что за каша в голове. Даже нет понятия о различии между ясными и не ясными мыслями. Мне стыдно, что я говорил. Дома Рахм[анов], Хохлов, Бутурлин. Хох[лов] покидает техн[ическое]уч[илише], дом и идет в деревню. Жутко, знаю, что не выйдет то, чего он жаждет, но стремление к чистоте, отречение --хороши и должны принесть плоды. Бут[урлин] путается в своей лич[ной] жизни. Спал дурно.
   22 М. 89. М. Встал рано, совсем не выспался.
   Поправил об искусстве.
   [22 марта. Спасское.] Собирался идти и б[ыло] досадно. С[офья] А[лексеевна] довезла до вокз[ала]. Поехали. Дорогой страшный, красивый, добродушный, пьющий, чувственный мяс­ник. Он курил, я попробовал заговорить с ним о вине. Он близко пригнулся ко мне и, не глядя на меня, сказал: "а д. е. хорошо?-- А я страсть люблю" (опять всё слово). Ужасно. В Хотькове вылезли и на лошадке доехали к 9 часам. Он нас хорошо принял. Он губит себя табаком и объеденьем. Разум его не растет, а
  
   (1) Следующие две фразы в подлиннике вымараны.
  
   кружится. Думал: животному даны органы, напр[имер], зверю чутье, насеком[ому] щупальцы, и исполнять свое назначение животное может только через употребление своих высших органов. То же и с человеком. Он может исполнять свое назначение только через употребление своего высшего органа -- разума. Какое его употребление? понимание жизни как служение Богу для установления Царства Б[ожия] на земле или, с дру­гой стороны, любовь к Богу и ближнему. --
   23 М. Спасское у Урусова. Спал прекрасно, встал в 9, поговорил с Ур[усовым], записал и пойду гулять до обеда.
   Писать не могу.
   Всё то же печальное запустение, та же фарисейская внеш­ность, даже не внешность, а описание внешности, не имеющее ничего общего с действительностью, и пото[му] заброшенная совсем действительность. 1-е, приходско-церк[овная] школа. Ребята в деревне, пропасть ребят, все ребята без дела и грамоты. К попу не ходят -- заставляет дрова пилить и плохо учит. 2-е. Девки на фабрике. "А замуж?" -- Ну ее -- хомут-то натер шею. 3-е. Идут гуськом 11 мужиков. "Куда ходили?" -- "Гоняли к старшине об оброке, теперь гонят к Становому". 4-е. Трактир великолепный. Подразумевается, что есть школы, народ платит подати. Соблюдаются браки и искореняет[ся] пьянство. -- Ур[усов] губит себя объедением, вином и табаком. Поша уехал. Я спал, готовилась боль.
   24 М. Спас[ское], Ур[усова]. Ночью разбудила боль -- очень сильная, пот капал, и рубаха смокла. До 5 часов от 2-х. Про­бовал молиться. Мог. Встал поздно. Всё ноет. Вчера и 3-го дня еще не мог вызывать в себе высокое, твердое в Б[оге] в духе состояние. Как будто набегало сомнение. Не мог молиться. Не то, чтобы сомнение, т. е. опровержение истины хр[истианской] жизни, а отсутствие веры живой в нее. Именно заставляет. Это физическое состояние. Теперь 12. Пойду чай пить.
   Весь день б[ыл] вял и слаб, не выходил, спал, читал архив и слушал писань[е] Урус[ова]. Есть хорошие мысли, напр[имер], то, что магометане близки к нам и были бы совс[ем] близки, если бы их не оттолкнула церковь; а еще лучше: это его 3 основания достоверности: книга откровения, книга природы и книга души человеч[еской]. Это верно. Нужны все 3 основания, чтоб б[ыла] достоверность и истина. Читал арх[ив]. Как Ермолов повесил за ноги муллу. Лег поздно, долго не спал.
   25 М. Спасское. 89. Встал 9, убрал, погулял, нищий соби­рает на табак и водку. Устал я и не хочется писать. И не надо. Молиться надо с утра, прося Б[ога] о хлебе насущ[ном], т. е. о деле Божьем для себя, о работе для Бога. Дай. Господи. Но и так хорошо.
   Ходил в дер[евню] Лычево: семья нераздельная, 3 брата, старуха вдова, не пьет водки. Поговори[ли] о войне и еще в караулке у церкви. Начал поправлять "Исхитрилась". Вечер говорил с Ур[усовым]. Рано -- в 11-м часу заснул и спал хорошо.
   26 М. Сп. 89. Встал рано, напился чая и стал писать. До­вольно хорошо шло. До обеда походил. После обеда заснул и читал Paul Ferroll. Получил письмо от С[они] раздраженное на темных людей и Машу. Хотелось огорчиться, но можно побо­роть. С Ур[усовым] очень приятно. -- Думал: как не суди, я есмь весь орудие чье-то, Божье. Часть этого орудия подчиняется воле Б[ога] всегда, несомненно, это плоть, даже живот­ное, к[оторое] есть и плодится и при всем этом радуется, и в дей­ствительности и вечности чего я не сомневаюсь; но есть еще нечто во мне главное, что может подчиняться и противиться воле Его. Как скоро оно не подчиняется, оно страдает (является зло, другого нет), как скоро подчиняется, оно становится столь же действительным и вечным, и радостным (еще более действительным и вечным, и радостным), как и плоть и животное. Страдать, сомневаться можно только в жизни, про­тивной воле Бога. Как только в согласии с ним, нет ни страданий, ни сомнений. Моли[лся] Богу и кроме того себе гово­рил: помни, что:-- что жить твоя есть только исполнение воли Б[ога] в чистоте, смирении и любви. Всё вне этого не жизнь.
   27 М. Сп. 89. Не спал до 5 часов. Бессонница. Спокоен б[ыл], молился. Встал в 9. Пошел ходить в Зубцево, оттуда в Лычево и домой. Встрет[ил] Степана. Он согласен в Общ[ество] трезв[ости], и еще покупатель сена. Я объяснял Степану о фабрике. Миткаль обходится дешево, п[отому] ч[то] не считают людей, сколько портится и до веку не доживают. Если бы на поч­товых станциях не считать, сколько лошадей попортится, тоже дешева бы была езда. А положи людей в цену, хоть в лошадиную, и тогда увидишь, во что выйдет аршин миткалю. Дело в том, что люди свою жизнь задешево, не по стоимости продают. Работают 15 час[ов]. И выходит из за станка -- глаза помутивши, как шальной; и это каждый день. --
   Думал ночью и утром: творить волю Б[ога]? Как узнать ее? Одно средство -- жить, не нарушая закона (чистоты, смирения и любви). Прямо узнать и творить волю можно только святому, нам же одно это средство: не оскверняй себя, не возвышай себя и не будь враждебен никому, и сила жизни повлечет тебя по пути исполнения воли.
   Гиморой, не спал, а мне весело, хорошо. Благодарю тебя, Г[осподи]. Иду обедать. -- Заснул. Проснулся слабый -- ничего не писал. Да. Ищите Царствия Божия и правды его и осталь­ное приложится. Ищите того, чтобы быть исполнителями воли Бога и больше ничего, ничего. Всё будет -- и праведность, и радость, и жизнь, не говоря о хлебе и одежде, к[оторые] и не нужны. Нужен только хлеб насущный -- пища жизни, та пища, про к[оторую] сказал Хр[истос]: Пища моя творить волю пославшего. Разговор с Ур[усовым]. Я рассказывал про Хилкова, хваля. Он разгорячился, доказывал, что он дурен. Я вино­ват: не хвалить так же важно, как не хулить. Ничто так не воз­буждает гнева. Написал письмо С[оне]. Читал P[aul] F[erroll]. Заснул в 1.
   28 М. Сп. 89. Проснулся в 8. Иду кофе пить. Занимался, писал комедию (плохо!). После обеда пошел в Новенькой завод с 3000 рабочих женщин, за 10 верст. Вышел в 1, и всё боялся, что дорогой разболится живот, и я один посреди дороги пустын­ной -- ничего на дороге. Старался успокоить себя мыслью о смерти и никак не мог. Умственно, разумом не боюсь смерти, а сердцем далек еще. Думал: может быть так и будет и иначе не может быть, пока жив и здоров, и смерти нет. Когда она при­дет, Отец сведет к ней тихо, без потрясений и противления. Надеюсь, что так будет. Когда я дома думаю о смерти -- готов кажется, но вчера на дороге в лесу не боялся, но не мог быть спокоен, радостен. Это от того, что во мне энергия деятельности жизни (Бог велит действовать) и с нею не соединимо понятие смерти. Уничтожься энергия деятельности -- не вели Б[ог] жить -- и легко будет умереть. Напился чаю. Пьяный дикий народ в трактире, 3000 женщин, вставая в 4 и сходя с работы в 8, и развращаясь, и сокращая жизнь, и уродуя свое поколе­ние, бедствуют (среди соблазнов) в этом заводе для того, чтобы никому ненужный миткаль был дешев, и Кноп имел бы еще деньги, когда он озабочен тем, что не знает куда деть те, к[оторые] есть. Устраивают управление, улучшают его. Для чего? Для того, чтобы эта гибель людей, и гибель в других видах, могли бы успешно и беспрепятственно продолжаться. Удиви­тельно! Вернулся на санях, меня подвезли муж с женой из Спасск[ого]. Рассказывал про свою жизнь: 2 лоша[ди], 3 коровы, чай каждый день, хлеб свой. И всё недовольны. Так же, как и в нашем быту. Поужинали, поболел живот очень недолго. Получил письмо от С[они] и Черткова. С[оня] всё так же стра­дает духом.
   29 М. Сп. 89. Рано. Сел писать. Всё так же плохо, хотя и много. За обедом беседовали с Ур[усовым], и мне пришло в голову о том, как я и большинство людей губят свою невин­ность -- не от соблазнов, не то чтобы женщина прельстила, а просто a froid (1) решают, что вот еще есть удовольствие -- блуд, как курить, пить, и идут совершать блуд. В 2 пошел во Владим[ирскую] губ. в Кобылино. Прелестна дорога лесом. Зашел в избу, побеседовал со старухой и вернулся голодн[ый]. Много ел. Всё не болит живот, а пугает. Поговорил с Ур[усовым]. Ложусь спать. Написал С[оне], как умел, доброе письмо. Если доживу, то 30 М. Сп. 89.
   [30 марта. Спасское.]
   Ночью разбудил Ур[усов] с телеграммой о приезде 3-х аме­риканцев. Долго не мог заснуть. Встал в обычное время. Написал конец 3-го действия. Всё очень плохо. Сели обедать, приехал[и] ам[ериканцы]. Два пастора, один litterary man. (2) Они бы издержали только доллар на покупку моих книг --
  
   (1) [хладнокровно]
   (2) [ученый.]
  
   Wh[at] to do и Life, (1) и толь[ко] два дня на прочтение их и узнали бы меня, т. е. то, что есть во мне, много лучше. Пьют водку и курят. И не могу не жалеть. Ур[усов] б[ыл] очень мил с ними, он[и] пробыли до 4-х. Я лишнее говорил немного. Напрасно бранил очень англичан. Ничего нового я, для себя, не сказал им и от них не услыха[л]. Заботится M-r Newton о соединении церкве[й] в практической деятельности. Это прекрасно. Но боюсь, что помимо истины христианской нигде не соединятся; а истина в жизни христианской, а жизнь христианская в полном отречении от собственности, безопасности, следовательно и всякого насилия -- хоть декларация Гарисона. Так я и гово­рил им. Получил письма -- два от дам укорительные и два от девиц вопросительные и просительные. Надо ответить. Главное же получил от С[они] прекрасное письмо, если бы только можно было приписывать устойчивость ее настроениям. Впрочем, было бы недобросовестно считать равнозначущими и отрицающими одно другое -- речи злые, неразумные и добрые, разумные: злые, неразумные не имеют за собой ничего, кроме раздраже­ния минуты, добрые же и разумные -- природу человека. Добро и зло не равны. Первое -- свет, второе--отсутствие света. Приезд амер[иканцев] и вызванное им тщеславие заставило думать: низшая потребность, переходящая в похоть--еда, нужная прямо только мне для себя, посредственно она нужна для всего; более высокая потребность полового общения, также переходящая в похоть, нужная прямо для семьи; еще более высокая потребность одобрения людского, переходящая в по­хоть славолюбия, нужная прямо для общества людей. Как сделать, чтобы ни одна не переходила в похоть и пределы закона? Пост, чистота, смирение. (2)
   Целый вечер поправлял статейку об искусстве, очень не по­нравилась мне при чтении Ур[усову]. И не послал.
   31 М. Сп. 89. Встал рано. Поправлял, переделывал усердно статейку. Кажется лучше. Обедал, съел лишнее, рыбу, заснул, иду гулять.
  
   (1) [Так что же нам делать? и О жизни,]
   (2) Последние три слова надписаны над зачеркнутой строкой: удовле­творение их. 31 М. Спасское. 89. Встал.
  
  
   Пошел было в Зубцово, но не мог перейти и вернулся в лес, прекрасно часа три проработал с отцом и сыном (мужиками), простыми и работящими. Вечером беседовал всё так же хорошо.
   1 Апреля. Сп. 89. Также рано. Написал 4-й акт очень плохо. И после обеда пришел переписчик с[ын] Д[ьякона]. Я диктовал ему и писал письма двум спрашивающим Верам и Соне. Кажется, писал, как уме[л] для добра. Напрасно прочел Ур[усову]. Болел живот два раза, но слабо. Вечером читал Ур[усову] комедию, он хохотал и мне показалось сносно. Лег поздно и спал долго.
   2 Апреля. Сп. 89. Ур[усов] у обедни. Я напился кофе и усердно опять перерабатывал об искусстве. Кажется, лучше. Теперь 3-й час, юноша переписывает, а я хочу кончить переделку конца.
   Диктовал и кончил, прочел Ур[усову]. Лучше. Никуда не вы­ходил. Лег раньше.
   3 Апр. Сп. 89. Рано. Хотел писать новое, но перечел только все начала и остановился на Крейц[еровой] сонате. На тэму не могу писать. Поработал снег, обедали, вздремнул и пошел в Зубцево, смотрел необыкновенный разлив на мельнице. Что-то скучнее с Ур[усовым], как будто недоброжелательство. Помилуй Бог. Да, письма получил. Опять от С[они] грустное. Но мне очень хорошо, когда удается предать себя воле Бога, не предать себя, а ничего не желать, а быть готовым с радостью на всё, что хочет со мной делать. То, что дал [?] Отец.
   Читал Ньютон[а] о соединении церквей. Пока будут говорить о церкв[ах] и их соединении, соединения не будет; главное, надо быть серьезным и правдивым в деле веры, т. е. в деле объяс­нения смысла жизни и потому направления ее; а будут люди серьезны и правдивы, не будут говорить о причастиях, троицах и церквах, и все соединятся. О, кабы только они отбросили все суеверия, весь этот cant (1) об искуплении и инкарнации, божестве Хр[иста] и тому подобное! Есть наша жизнь всех одинакая -- мудреная и бедственная и как бы таинственная, и вот есть объяснение этой жизни Христом. Возьмем с благодарностью это
  
      -- [ханжеский язык]
  
   объяснение и будем стараться еще дальше, лучше, точнее уяснять себе наше дело жизни. А то эти люди, да и большинство (коль не все) христиан, берут учение Христа со всем суеверным баластом веков, и оно выходит не объяс­нение, а затемнение жизни; и хотят в этом мраке согласиться. Ищите света и больше ничего, и согласие и единение будет. Ложусь спать.
   Если жив буду 4 Aп. Cп. 89. Встал рано. Начал Крейцерову сонату поправлять. После обеда пошел на шоссе. Далеко. Всё робею один в новом месте. Возвращаясь, остановился на мосту и долго смотрел. Дурно. С Ур[усовым] приятно. Читал Щедрина. И хорошо, да старо, нового нет. -- Мне точно жалко его, жалко пропавшую силу.
   5 Aп. Cп. 89. Встал в 7. Очень много и не дурно писал Кр[ейцерову] сон[ату]. Пошел в Владимирскую губ. через лес, через овраги по кладкам и жутко было, но не так, как прежде. Та же земля и тот же Бог в лесу и в постели, а жутко. В Ново­селках милая грамотная девочка и мальчики читали. -- Испор­ченный вином мужик с перехватом. Потом Швейцария. Мамачиха мельница, заробел идти по кладкам. Потом славная семья в Охотине и мальчик милый. Потом снег и поход в Еремино и оттуда опять с мальчиками через огромный лес в Ратово и уста­лый пришел домой в 8. Поел и вот у постели. Второй день не ем сахара, масла и белого хлеба. И очень хорошо.
   6 Aп. 89. Cп. Коли буду жив.
   [6 апреля.] Да, Ур[усов] прекрасно объяснил свое понятие о любви. Любовь не чувство, а лицо. Это лицо берет за руки меня, "я" и ближнего и связывает меня с ним. И только тогда, т.е. когда он через Бога связано ближним, только тогда человек -- человек. Как много у него глубоких новых мыслей (хоть это есть беспо­лезное построение), но он всё портит своей теорией об обезьянах без хвостов, а выделение христиан, обрывом, от не христиан -- обезьянам. Встал рано. Долго не писалось, а потом опять писал Кр[ейцерову] Сон[ату]. После обеда читал ее Ур[усову]. Немного ног[а] болит. Ур[усову] очень нравится. Да и правда, что ново и сильно. Не выходил никуда. Герасим болен. Мне хорошо очень. Получил письма от Сони и Тани, и Мики, и Поши, всё хорошие. Не удастся идти, надо ехать.
  
   7 Aп Cп. 89. Еще раньше. Совсем не нужно много спать, да не объедаешься. 4-й день не ем сахара и белого хлеба и прекрасно. То же, что я открыл о половом разврате и законности и радости воздержания, то же и об еде -- пост. И одно связи с другим. -- Опять писал довольно много. После обеда Урусов мне читал свое. Жалко, что так предрешено. Мне было тяжело, но хорошо. Пошел в деревни Торбеево и Короедово. У сапожника, у Степана, уговаривал подписаться. Ложусь спать рано.
   8 Aп. Cп. или Москва 89. Если буду жив.
   [8 апреля. Москва.] Жив, в Москве, но не совсем. [Вымарано 4 слова.] Встал очень рано, уложился, простился с Ур[усовым] и поехал. На станции и дорогой пропагандировал общество трез­вости. Только со станции пришел пешком и то пользовался кон­ками. У дома нашел мальчика, семинариста из Рязани, кот[орый] просил денег и навалился на меня всей тяжестью своей онанистической беспомощности. Я торопился домой и ничем не сумел помочь ему. Говорил с ним и дал деньги, которые были у меня. Это одно из самых трудных положений: юноша, составив себе преувеличенное и ложное представление обо мне, долго носясь с этим представлением и еще с представлением о том, что он считает своим незаслуженным несчастием, добирается до меня и ждет спасения полного; и вдруг ничего. Надо помнить, что это одно из труднейших дел и пот[ому] надо не отстраняться от него и делать его наилучшим образом. Это drawback (l) многих радостей моего положения. Главное же не торопиться. А я и не помолился перед ним, при нем. С Ур[усовым], прощаясь, я, возражая на его теорию об обез[ьянах], к[оторую] он соста­вил для уяснения недоразумений Саф[иры] Голиц[ыной], сказал: Бог сошел на землю, чтобы дать закон (спасения, благо) и Хр[истос] дал закон этот. Я, человек, слышал его и понял и нашел спасенье и благо. И вдруг оказываются неясности, затруднения, и надо искусственные построения делать, к[оторые] еще неяснее, чтобы разъяснить. Зачем я пойду туда? Зачем всё то, что путает и что не от Хр[иста]? А таковое весь ветхий завет и, главное, падение, искупление. Да, беда вся в том, что
  
   (1) [помеха]
  
   Хр[иста] мы не понимаем, как Бога, могшего родиться только от Бога, а мы принимаем его сыном еврейского народа (замеча­тельно, что народ-то отрекся от него), сыном матери (отчего же не внуком и племянником еще) и тянем в божественность и его antecedents. (1) В сущности же Бог не может иметь никаких antecedents. Бог родился в мире (я ведь говорю по признанию (к[оторое] я могу допустить) его Богом), а не в еврейск[ом] народе и для всего мира, и потому для учения Б[ога] вовсе не нужно, не имеет никакого значения учение евр[ейского] народа, так же мало, как имеет значение учение его матери, дяди. Это такая обычная ошибка. Троица -- Хотьков.
   Ходил с Сережей в баню. Да, хорошо бы: остави нам долги наши, как и мы оставляем должник[ам] нашим: чтобы забыть всё прошедшее людей и сначала относиться к ним.
   9 А. М. 89. Встал в 6. Немного слаб нервами, приводил в порядок письма и читал их. Читал эпизод о защите казнен­ного солдата.
   Написано дурно, но эпизод ужасен в простоте описания -- контраста развращенных полковн[ика] и офиц[еров], командующих и завязывающих глаза, и баб и народа, служащего панифиды и кладущего деньги. -- Господи, помоги мне в Москве. Я слаб и гадок. От Черткова письма. Видно, он очень подня[лся] духом; такое же, но с мрачн[ым] характером от Е. Щопова] и такое же от Семенова и Медведева. Записал дневник и хочу писать Кр[ейцерову] Сон[ату].
   И пописал до завтрака, потом заснул, пошел к Озмидову, не дошел. Дорогой раздал листки пьяным. Хорошо поговорил. Страшный вид разврата вина и табаку. Обедал, читал шеке­ров. Прекрасно. Полное половое воздержание. Как странно, что я теперь, когда занят этими вопросами, получил это. Носил воду. Пришла Варенька с мужем. В Москве известных, с биле­тами, 8.000 проституток. Спал очень дурно.
   10 Aп. M. 89. Встал в 8, убрался, напился чаю и писал письма. Пришел из библейской лавки. Я спорил с ним о вере в искупление, ужасно дурно обошелся, боюсь обидел. Я уж упал сильно здесь. Пойду попрошу прощенья. Писал письма
  
   (1) [прошлое.]
  
   Семенову, 2) Попову, 3) Красильникову и 4) Черткову. Это серьезные и два пустые -- Ур[усову] и Поше. Ходил гулять. Унылость. Это от греха. Обедал. Прочел шекеров, записал, и письма, и иду погулять или работать. Поработал, воду носил. Лег рано.
   11 А. М. 89. Встал в 7. Убрался и сел за статью об искусстве. Хотя и дурно расположен б[ыл], всё ясно и кое-что сделал: уяснил и расположил. Письма от Элпидина, от свящ[енника] с проповедями. Пошел к Озмидову. Унылость. Он умственно больной, но хороший. Самолюбие еще не тронулось в нем, как лед на реке. Дома оргия на 25 человек. Еда, питье. Дьяков милый, кроткий и Фет жалкий, безнадежно заблудший. Я не­множко погорячился с ним, когда он уверял, что не знает, что значит безнравственно. У Госуд[аря] ручку целует, Полонск[ий] с лентой. Гадко. Пророки с ключом и лентой целуют без надобности ручку. Вечером ничего не делал. Рано лег. С С[оней] хорошо, тихо.
   12 А. М. 89. Встал в 6. Поносил воду так, что устал, записал это и иду пить чай. Час 9-й.
   Возился усердно, но почти бесплодно над статьей об иск[усстве]. Пошел к Леноч[ке] (очень ми[ла]), к Ник[олаю] Фед[оровичу], с ним ходил и рассказывал ему "об иск[усстве]". Он одобрил. Пошел на выставку, но испугался множества народа и вернулся. Дорогой уяснил себе, что conditio sine qua non (1) новое, а условия достоинства содержание, крас[ота?] и зад[ача?]. Обедал поздно. Приходила Баршева (поссорилась с кузин[ой]). Ив[ан] Михайлович], Полушин, потом Янжул и Сторож[енко]. Спорил слишком горячо с Янж[улом] о том, что регулирование фабрик вредно, как регулированье прости­туции. Лег поздно -- в 12.
   13 А. М. 89. Встал в 7. Опять бился над статьей об иск[усстве]. Хотя не запутался, но и не кончил. Не выспался и слаб. Главное же переел. Читал шекеров. Всё думаю, и вопрос остается вопросом. Иду завтракать. Получил брошюру, про­поведь Dol'a. Ничто, как такие хорошие, но пресные книги, не указывают на тщету писаний, рассуждений, построений.
  
      -- [необходимое условие]
  
   Тоже прочел Лопатина реферат о свободе воли. Да, лаконизм, если не молчание.
   Собрался идти, пришел Брашнин. Прошелся с ним. Он прямо ищет наставления как жить. Поговорил, посоветовал о книгах против пьянства, чайную и проще и ближе быть. Потом подле музея выставки Семирад[ского] встретил Богдан[ова]. Они хвалят картину. Потом в библейск[ую] лавку. Хорошо пого­ворил с Никол[ьсоном?] (1) (кажется). Я попросил простить. И о пьянстве. Потом к Марак[уеву], не застал и домой. Дома Голохв[астов], Грот и Дунаев. Потом Овсянник[ов], о статье (защита солдата). "Ваше сиятельст[во]". Как тут быть? Потом Касиров и Александров. Письмо от Аристова и Леонтьева. Ужа­сен этот зуд, заставляющий их писать. Не слушать, как токую­щий тетерев, а токовать. Потом, вместо молчания и лаконизма, с Каспровым, задирающим о вере, говорил много лишнего. Столько же лишнего говорил и с Гротом о свободе воли. Как же надо б[ыло] поступить и с Кас[сировым] и с Гротом? спрашиваю я себя. Подумал: Так я думаю: просить их не требовать от меня участия в том, в чем для меня нет интереса. Главное, вспомнить, что я, проходя в этом мире, умирая, могу делать одно: испол­нять волю пославшего или проводящего, т. е. проходить так как он хочет, не задерживая себя и одних и не стаскивая других и, главное, не толкаясь, не злясь. Лег поздно. Спал д[урно]. Да, надо предложить шекерскую жи[знь]. Помоги, Господи.
   14 А. М. 89. Встал в 8. Убрал. Писал об иск[усстве]. Совсем запутался. Даже досадно. Надо оставить. Теперь 2. Пойду в Рум[янцевский музей и к Мар[акуеву].
   Ходил до 5, никого не видал. Дома Стахович, мрачный, и Юнге с детьми. Написал письмо Оболенск[ому] о Герасимове и Ур[усову]. Пришел Леман, я с ним прошелся и говорил. Больше слушал его рассуждения об авторстве -- хорошо. Да, до обеда встретил Мюра, поэта. Всё время помнил о том, что говорить лучше: "я прохожий в мире" и даже смотрел на ноготь, где б[ыло] написано: смерть, смирение, молчание, но кончилось тем, что я раздражился и сказал ему, что не могу
  
   (1) Окончание фамилии неразборчиво.
  
   верить с ним. И очень этим б[ыл] огорчен. Как быть?-- Думал вчера гуляя, о том же: поправляй то, что написал вчера. Главное то, что мы работники, от к[оторых] скрыт результат работы к[оторым] не дано воспользоваться работой. Дано одно: возможность участия в работе, слияние интересов с хо­зяином. Удивительно, как этот последний вывод, до к[оторого] доходишь, определенно и именно в этой самой форме выражен Христом. Ведь это даже не сравнение -- это само дело. Вся жизнь людей есть работа: работа на хозяина (фабричная и др.), работа пахоты и посева, уборки и опять посева, улучшен[ия] земли, пород, построек, умственные изобретения -- всё не для себя, всем пользоваться не надо, а во всем есть благо в самой работе. Такова вся и жизнь. Дано пользоваться только благом самой работы. И еще дано перенесение своего интереса в инте­рес другой, вне себя, в интерес хозяина или дела: и это перене­сение интереса, это освобождение себя от интереса своего, для гибнущего себя, возможно только через работу. Так в работах жизни. И точно то же во всей жизни, когда на всю жизнь свою временную плотскую, на направление своим произволом этой жизни, смотреть (а иначе и смотреть нельзя), как на работу для дела Божьего, или, короче, для Бога. Только проводя свою всю жизнь для исполнения воли Бога (в установлении Цар[ства] Б[ожия], правды, где его видишь, и соблюдении чистоты, смирения и любви, где и не видишь), в работе Божьей можно отрешиться от своего интереса тем, чтобы найти интерес в деле Божьем. Сказать, что воспользуешься в будущем этим делом, рискованно, но точно--нельзя доказать. Да и зачем? когда уча­стие в работе уж дает благо. Только начинаешь участвовать и уж чувствуешь благо, что ж будет, если отдашься весь этой работе, сделаешь привычку к ней? Тогда благо настоящее будет за так велико, что не нужно будет воображать себе никакого дру­гого в будущем.
   Да, молитву, к[оторую] напишу на ногте: Помни, ты работник дела Божьего.
   15 Aп. 89. М. Встал в 7. Не писалось. Читал роман Роёу -- даже задремал, записал вчерашний день. Иду завтракать.
   Пришел Шаховской. Сделался казенным либералом: свободу ему нужно как-то "делать". Я ходил с ним до Марак[уева] и говорил с добротой, стараясь быть ему полезным. Трудно. Обедала Лиза. И с ней хорошо. Жалко ее стало. Она лечится у Рика, по 40 р[ублей] за сеанс, и слуга Философ[овой] расска­зывал чудеса про барыню. Читаю роман Роёу: страшна сознан­ная деморализация. Не страшно, но созрело очень сознание: должно разрешиться. Картпна Реп[ина] невозможна -- всё выдумано. Ге хорош очень. Проводили меня девочки. Расстроен желудок, заснул во 2-м и потому
   16 А. 89. М. встал в 8 слабый, ничего не мог делать. Засыпал. Пришли петровец и бывший петр[овец] [?] -- настройщик. Го­ворил с ним[и] одно и то же. Дурного как будто ничего, а вспом­нишь -- совестно. Да, служить надо, но и молчать и не метать бисера. На конке дал книжечки, поговорил и на душе хорошо, а от студентов отрыжка дурная. Читал о социалистических] общинах Америки Ноез. Да, вопрос об общинной жизни и о семье вопрос, к[оторый] надо не забывать, а решать. Иду обедать.
   После обеда пришел Ивин и Рахманов. Ивин всё пристает с православием. Должно быть его беспокоит что-нибудь. Я был не спокоен и очень совестно было. У Тани же была толпа ба­рышень. Не приводится говорить с ними. Жалко. Они как видно совсем дикие.
   17 А. М. 89. Встал усталый. Читал Ноеса об общинах. Универсалисты замечательны своим исповеданием. Пришел Фельдман гипнотизатор. Шарлатанство, а что не шарлатанство, то не нужно. Свел его к Гроту и ходил к сумашедшей старушке, к[оторая] б[ыла] вчера. С сумашедшей обошелся хорошо. По крайней мере, не повредил ей. Рахманов очень хорош. Помоги им Бог. Дома раздражился б[ыло] от требования рукописи Толя, но, слава Богу, опомнился. Вечеро[м] читал пись­ма, когда пришел Грот и Дунаев. Очень хорошо говорил с ним: Где можно, желая быть полезным, где нельзя, стара­ясь быть не вредным. Писем много, всё пустые. -- Лег позд[но], не спал до 2-го часа. Пережил период желчного состо­яния довольно хорошо. Упреком совести стоит только Ивин.
   18 А. 89. М. Встал в 9-м. Начал поправлять об иск[усстве] очень хорошо, но надоб[но] ехать навстречу Толстой. Поехал с Таней. Очень хорошо с ней б[ыло]. Потом к Юнге. И там б[ыло] очень хорошо. Потом Т[аню] проводил и вот к 5 ч[асам] вернулся домой. Куча писем, к[оторые] буду читать после обеда. Помешал Танеев. Читал ему об иск[усстве]. Он совершенно невежественный человек, усвоивший бывшее новым 30 л[ет] тому назад эстетическое воззрение и воображающий, что он находится в обладании последнего слова человеч[еской] муд­рости. Например: чувственность это хорошо. Христианство это католические догмы и обряды и потому глупость. Греческ[ое] миросозерцание это высшее и т. п. Приехал Горбу­нов. И я не мог с ним поговорить. Танеев надоел. Лег поздно.
   19 А. М. 89. Встал поздно в 9-м. Побеседовал с Горб[уновым], проводил его и, после напрасных попыток писать об иск[усстве], пошел сначала с Рахмановым к его студенческой матери, а потом в Детск[ую] Боль[ницу]. Да, утром приходил еврей из Твери, к[оторый], под предлогом благородства своего поступка по отнош[ению] женщ[ины], с к[оторой] он жил, требовал моей помощи. Он уж три месяца преследовал меня и письмами и вот явился сияющий, улыбающий[ся], сам. Я раз­драженно говорил с ним. Заслуживаю снисхождения (если бы могло быть за это какое-нибудь), п[отому] ч[то] готовилась боль печени. Прочел прелестное сказание об Ормузде и Аримане (вымышленное). После обеда начал читать. Началась боль и очень болело до 11. Переносил порядочно. Как странно, что во время боли -- хуже молиться и готовиться к смерти, чем без нее. Читал World Advance T[hought] и Universal Repub­lic. Созревает в мире новое миросозерц[ание] и движение и как будто от меня требует[ся] участие, провозглашение его. Точно я только для этого нарочно сделан тем, что я есмь с моей репу­тацией -- сделан колоколом.
   Отче, помоги мне. Если такова воля Т[воя], буду делать. Получил хорошее письмо от Ге старшего.
   20 А. М. 89. Встал 8. Пытался писать об иск[усстве] и убе­дился, что даром трачу время. Надо оставить, тем более, что и Об[оленский] пишет, что готов ждать. Не пишется от того, что неясно. Когда будет ясно, напишу сразу. -- Я себя обманывал, что ясно. Я как будто в пику писал, а не для дела. Теперь 3. Приехал Соловьев.
   Поговорил с ним ничтожно, пошел к Нелидовой. Отврати­тельная дама, затянутая, обтянутая, жирная, точно голая. -- Писательница. Вел себя порядочно. Ушел. После обеда тотчас же ушел, снес рукопись Губкиной и Неделю Дмоховской. Встретил Озмидова. Он шел ко мне с 4-мя пунктами: 1) что если хочешь дурное, то надо его делать, иначе -- фарисейство. Непостижимый вздор, если не знать, что эта теория нужна ему, чтобы оправдывать свое курение, револьвер, т. е., делая дур­ное, думать, что я делаю, что должно, 2) что я несправедливо сказал, что если человеку нужны деньги, то это не значит, что ему нужны деньги, а значит, что нужно направление того ложного положения, в к[отором] он находится. Непостижимое непонимание, если не знать, что не понимать этого ему необхо­димо для того, чтобы не считать свое положение неправильным, 3) что неверно я сказал, что разрешение экономических затруднений для отдельного человека состоит в том, чтобы быть нуж­ным, тоже непостижимое несогласие, если не знать, что он считает себя нужным людям, несмотря на то, что люди не пони­мают своей нужды. Наконец 4-е) тоже записанное в книжечке; на этом четвертом я так ясно убедился, что все эти якобы разъяс­нения недоразумений суть не что иное, как умственные хитрости для оправдания своего положения (для довольства собой, исключающего движение вперед), что я перестал возражать и мне истинно стало жалко его. Думаю, что это мое молчание более полезно могло подействовать на него, чем возражение. 4-е состояло в том, что человек может убить себя. Мож[ет] ли человек убить себя? спросил он. Думаю, что нет, отвечал я. А как же, когда я, защищая другого, подставлю себя? Да, разумеется, сказал я, удивляясь, к чему эта высота самоотвер­жения. "А, стало быть, и морфин хорошо?" Я понял, что морфин, к[оторый] он вспрыскивает и к[оторый] есть слабость, он объяс­няет тем, что он делает это для того, чтобы быть в состоянии работать и потом кормить семью, следовательно, убивает себя для других. Никогда так ясно не было мне искривление сужде­ний людских для оправдания себя, для избавления себя от покаяния и потому от движения вперед. Это нравственный морфиню Таковы все изуверы, все (1) теоретики. Да, вот что нужно писать на ногте: не спорить с такими. Спор с такими страшый обман, это драться обнаженному с покрытым латами (нехо­рошо сравненье). Лег в 12-м.
   21 A. M. 89. Встал в 8. Читаю Ноеса о комунах. Везде одно-- освобождение себя от суеверий религии, правительства и семьи. Пошел вырезать и вытянуть сапоги и в детскую больницу. Работа докторов могла бы быть хорошая, коли бы была оду­хотворена. Вернулся в 1-м, заснул, теперь 3, хочу пора­ботать,
   Ничего не писал. Письма только Ге и Страхову. Прош[ел] с Сашей к солдатам. Страшно и странно смотреть, как серьезно и уверенно делают эти гадости и глупости. Мне даже кажется, что им стыдно. После обеда пришел Рахманов и вслед за ним Орлова ученик (забыл), Брашнин и еще Дарго и Губкина. Я устал и тихо и праздно говорил. Лег рано, не спалось. Да, Левины товарищи врали смешно. А все-таки надо б[ыло] серьез­но сказать и добро.
   22 А. М. 89. Проснулся в 6, встал в 8. Читал Ноеса об об­щинах. Читая шекеров, приходишь в ужас от однообразия мертвенного и суеверий: пляски и невидимые посетители и подарки -- очки, фрукты и т. п. Думал: Удаление в общину, образование общины, поддержание ее в чистоте -- всё это грех-- ошибка. Нельзя очиститься одному или одним; чиститься, так вместе; отделить себя, чтобы не грязниться, есть величайшая нечистота, в роде дамской чистоты, добываемой трудами дру­гих. Это всё равно, как чистить или копать с края, где уж чисто. Нет, кто хочет работать, тот залезет в самую середину, где грязь, если не залезет, то, по крайней мере, не уйдет из середины, если попал туда. Смутно проходит мысль: всё дело в том, чтобы исполнять закон истины, насколько есть свет там, где стоишь, и сдвигаться с места только для того, чтобы исполнять этот закон, а не для себя. Есть три способа служить Богу и братьям. 1-й тот, чтобы, уверив себя, что знаешь волю Б[ога] о других, заставлять других убеждение[м], силой, даже хитростью исполнять этот закон: это церковь, государство, наука даже.
  
   (1) Зачеркнуто: врали
  
   2-й тот, чтобы (1) бороться с ложным учением церкви, государ­ства, науки, доказывать ошибки: это революционная и прак­тическая и умственная деятельность. Общины как образцы истинной жизни, общины монастырские, социалистические -- это иллюстрации этой деятельности -- они тоже плод борьбы. 3-й способ -- единственно разумный, тот, к[оторый] (достигнуто уж давно бы было, я хотел сказать, забывая, что то, что б[ыло], должно б[ыло] быть, и без него не могло бы быть то, что будет) состоит в том, чтобы не заставлять делать других, не оспаривать тех, к[оторые] заставляют делать: (церк[овь], госуд[ар-ство], науку), не показывать образцы, как общины и монастыри, а просто самому делать, где находишься, по мере света. Убедить людей, что заставлять других и быть заставляемым делать доб­рое нельзя, что все заставляющие и заставляемые всегда де­лают злое. (Нелепо, в самом деле, что одни люди знают, как надо жить, а другие не только не знают, но и не могут быть научены, а должны быть заставляемы.) От этого, от власти и влияния церкви, государства], науки, всё зло. Суеверия, кощунства, остроги, убийства, ложь, софизмы -- всё от этого. -- Убедить людей, что бороться с этим и показывать обращик[и] в общинах есть усиление зла и еще больше[е] удаление от предмета. -- Нужно одно: самому, каждому приближаться к идеалу по мере света. О коли бы это начали делать. Что бы сталось со всем злом мира?!
   Ходил в Румянц[евский] М[узей]. Беседовал с Ник[олаем] Федоровичем, взял Сен-Симона. Интересная биография. "Хри­стианство отклонилось. Задача его -- благо духовное и матерьял[ьное] большинства". После обеда читал С[ен]-Симона, пришла барыш[ня] учительница из Елисаветгр[ада]. Поговорил хорошо. Хотел идти в баню едва. (2) Если буду жи[в].
   Пришел из бани. [Вымарано 2--3 слова.] С Дунаевым говорил о 3-х средствах воздействия на людей. То же говорил и с встре­тившимся Ив[аном] Михайловичем].
   23 А. М. 89. Встал очень рано. Усталый. И не пытался писать. Читал Сен-Спмонпзм, Фурьеризм и общины и никуда
  
   (1) Зачеркнуто: показывать пример людям своею жизнью
   (2) Так в подлиннике.
  
   не выходил. Думал: Страшно подумать, как заброшен мир, как парализована в нем деятельность лучших представителей чело­вечества организациями церкви, государства, педагогической науки, искусства, прессы, монастырей, общин: все силы, к[оторые] могли бы служить человечеству примером и прямым делом становятся в исключительное положение, такое, при котором простое житье, воздержание от пороков, слабостей, глупостей, роскоши становится необязательным, проститель­ным, даже нужным (нельзя же архиерею, министру, ученому не иметь прислуги, удобоваримого обеда, рюмки вина), и не остается никого для делания простого, прямого дела жизни. Еще хорошо, что церковь, государство, наука, литер[атура], искусство] не чисто выбирают, а остаются люди рядовые. Но все-таки это отступление лучших по силам людей от дела жизни --губительно. St. Simon гов[орит]: что если бы уничто­жить 3000 лучших ученых? Он думает, что всё погибло бы. Я думаю -- нет. Важнее уничтожение, изъятие лучших нрав­ственно людей. Это и делается. И все-таки мир не погибает. Но хорошо бы уяснить это. После обеда, во время к[оторого] б[ыл] молчалив от дурн[ого] расположения д[уха],пошел к Дмохов[ской]. Зашел к Златовр[атскому]. Там фабричный сочиняю­щий. Убеждал его бросить и сочинительство и вино; первое вред­нее. Болело под ложечкой. Приехала бедн[ая] Т[аня]. Жалка она мне очень.
   24 А. М. 89. Встал рано. Всё ноет и от того не могу писать. Продолжаю читать об общинах. Теперь 2. Иду, сам не знаю куда. Чуется, что смерть приближается. Нет побуждения жить. Сделать хочется слишком много, тако[го], что не укла­дывается в этой жизни. Да и форма жизни не та, тяготит меня, а разорвать не могу. -- Вчера б[ыл] Александров с корект[урой] фр. [?] поправил. Нынче б[ыл] Татаринов с своей статьей. Наивный, близкий к сумашествию человек. Ходил смотре[ть] на солдат и их ученье. Притягивает, как боа констр[иктор]. После обеда пошел искать Толя -- отдать рукопись. Встретил Е. Попова, а потом Архангельского. Попов от Сютаева. Он ищет святых, чтобы видеть осуществление истины, к[оторой] служит. Ему кажется, что у Сютаева есть путь: брать на себя. Совсем неясно. Встретил Остроухова, потом ходили, лазили через заборы и нашли таки Толя. Вернулся домой очень поздно, лег во 2-м и спал д[урно].
   25 А. М. 89. Встал поздно. Писал об искусстве не дурно. Приехал Поша. Я говорил ему, что надо ждать. Он огорчился; но с христианином всегда ясно и хорошо. Снес книги Янжулу и в Музей. Дома ждут своих. Толки о Сереж[иной] сватьбе. Всё глупо, ничтожно и недоброжелательно. После обеда Попов, Архангельский и Прокофьев, Орлова ученик, наивный сочи­нитель. Потом Хабаров, Кротков, Дунаев и Медведев. Попов взволнованно ищет добра и истины. Боюсь, что он еще в периоде тщеславия, жизни для людей. 1) период животный, 2) животный и славы человеческой, 3) живот[ный], славы челов[еческой], и божеский. И еще положения переходные из одного в другое. Приехала Маша. Большая у меня нежность к ней. К ней одной. Она как бы выкупает остальных. Потом приехал И[лья] с С[оней], потом Сережа с Александром Михайловичем. Я устал очень и лег поздно.
   Нынче 26 А. 89. М. Встал рано, пописал. У наших суета сватьбы. Поша с Машей и брань С[они], (1) и всё вместе тяготит, но борюсь и мне хорошо.
   Теперь 5. Я никуда не выходил кроме сада. Дома хорошо беседовал с Желтовым. Очень серьезный человек. Он едет в Тамб[овскую], Саратовскую и Самар[скую] для свиданья с молоканами.
   После обеда пошел к Озмидову, ласково поговорил с ним. Дома Поша с Машей. Что такое мое, неполное радости отно­шение к Поше? Я люблю и ценю его; но это не отеческая ли ревность? Уж очень М[аша] дорога мне. Лег рано, заснул поздно.
   27 А. М. 89. Рано встал, нездоровится. Написал только письмо юноше. Об искусстве ясно на словах, а не выписывается. Надо, кажется, отложить. 2-й час, пойду к Илье.
   У него Бобр[инский], Филос[офов]. Незачем (2) сходиться. Возвращаясь, встретил Голованова и пригласил его с собой ходить. Он тонкий и чуткий. Рассказывал о впечатлении, произведен[ном] мною на него. Поучительно. Дома крестьянин,
  
   (1) Последние два. слова вымараны.
   (2) Ударение Толстого.
  
   наивный и слабый стихотворец. Говорил с ним по душе. Конаков пришел, жаловался на В. Ф. Орлова и на хозяина бывшего. Нехорошее впечатление, как и сначала. Это человек, не вышедший из первобытн[ого] эгоизма. Пошел к Дьяк[ову]. На Смоленском играл в шашки и мне заперли 13. Смешно, что б[ыло] неприятно. У Дьякова посидел. Дома толпа праздная, жрущая и притворяющая[ся]. И всё хорошие люди. И всем мучительно. Как разрушить? Кто разрушит? Много молился, чтоб Б[ог] отец помог мне избавиться от соблазна. Поша говорит, что брак это обещание ни с кем иным кроме не вступать в половое общение. Пошел раньше спать.
   28 А. М. 89. Встал в 8. Сел у Тани писать об искусстве сначала, потом пришел Грот. Прочел ему. Так не дурно. Читал Грота "о чувстве". Страшная дребедень: ни содержанья, ни яс­ности, ни искренности. Джентлемен -- это помои от христиа­нина. Смывали посуду, где б[ыл] христианин -- вышел джентл[емен]. Думал [Вымарано две строки.] Еще можно заблуждаться о вреде, губительности для своей жизни своего эгоизма, но на эгоизме семейном это очевидно; из-за дурмана тщеславия не видать, н[а]п[ример], вреда себе своего эгоизма; но на детях, жене, за к[оторых] тщеславишься, очевиден весь вред. Тоже с богатством и всякой потачкой личности своей и семейной. Мать любит детей, а делает им вред. Стало быть, не любовь, а пристрастие.
   Была бедная. Пойду исследов[ать]. Теперь 3-й час. Всё побаливает под ложечкой.
   Был у бедной: мать, кажется, обманщица професиональная, а дочь или чужая -- жалкая проститутка с ребенком. Я догадался о том, что надо б[ыло] сделать, только после того, как ушел, надо б[ыло] выслать старуху и узнать от молодой всю правду ; и помочь, если можно. Дорогой встретил г-н[а] Платон[ова], изобретатель, потом О. П. Герасимов, с ним говорил по душе. Но всё это не для Б[ога], а для людей. Дома много народа. Олсуфьев, Мамоновы. Играли в лапту и весело б[ыло] и не со­вестно. Потом пришел доброд[ушный] и ограниченный (1) Янжул. Лег поздно.
  
      -- Последние два слова вымараны.
  
   29 А. М. 89. Встал поздне[е]. Решил не переделывать вперед, а писать сразу. Это можно, но надо выработать приемы, к[оторых] еще нет: именно обдумать яснее тэзисы рассуждений и потом уж распространять.
   Попробовал так писать об искусстве и не мог. Опять запу­тался. После завтрака был Фельдман -- пустяки, потом пошел к Бирюковой, не застал, к Завалишину, 85-й год, б[ыл] паралич. И есть невольная старческая кротость, но мало. После обеда Е. Попов, Прокофьев, Дунаев, Ивакин, Туликов и Бирюкова. Бир[юкова] прелесть доброты настоящей. Попов болен сердцем, но кротче теперь. Готовится к смерти, очевидно приближаясь к Богу. Остальные безразличны, скучно. Думал: 1) В Уч[ении] XII Апост[олов] сказано: одних обличай, за других молись, а 3-х люби больше души своей. По моему надо так: одним, со­страдая, помогай, других, молясь за них, обличай, третьих люби больше души своей. Оно так и выходит. Все люди и каждый человек отдельно сначала живет животной жизнью, где ему нужно помогать, потом жизнью мирской, славой людской, где его нужно обличать, и потом жизнью божеской, где нельзя не любить его больше себя. Выходит и еще с той стороны, что жизнь человека есть исполнение воли пославшего, кот[орая] совершится (если прямо не знаешь несомненно этой воли, что бывает большей частью) тогда, когда будешь жить в чистоте, к[оторая] дает возможность помогать другим, в смирении, к[оторое] освобождает от делания для славы людской и в благо­волении к людям, к[оторое] ведет к любви. Лег в 12.
   30 А. М. 89. Встал в 8. Ничего не писал, только просмотрел вчерашнее. Пошел к солдатам. У них шел обман принятых осень[ю]. Их заставляли присягать перед знаменем. Попы в ризах пели с певчими в нарядных стихарях, носили иконы, били в бараб[аны] и играла музыка. Проходя назад, слышу раз­говор Вахмистра -- "не полагается". Как[ое] страшное слово! Ведь не про божеский закон оно говорится, а про безумно же­стокую чепуху военного устава. Думал: вот 7 пунктов обвинит[ельного] акта против правительства. 1) Церковь, обман суе­верия, траты. 2) Войско, разврат, жестокость, траты. 3) Нака­зание, развращение, жестокость, зараз[а]. 4) Землевладение крупное, ненависть беднот[ы] города. 5) Фабрики -- убийство жизни. 6) Пьянст[во]. 7) Проституция. -- Когда подходил к войскам, попы с образами пошли на меня. Я, чтоб не снимать шапки, пошел прочь от них. И совестно б[ыло] убегать, а идти на них робел и стыдно стало. Вернулся домой, читал и записал это. Решил об искусстве написать, тэзисы, т. е. кратко положени[я].
   Читал статью Ковал[евского] профессора, исповедание матерьялизма очень связное: среда, воздействуя в известн[ом] направлении, вызывает реакцию, из этой реакции выделяются органы, и органы чувств, чувства оставляют следы, следы эти, комбинируясь, производят ум, волю, душу. Всё это прекрасно и очень верно: но дело в том, что всё это не нужно. Мне дела нет, как произошла моя душа, но она есть и действует. Ну так как же ей действовать? Вот это-то нужно знать; а теория про­исхождения ее не только не отвечает на вопрос, но от­водит от него. Как я спросил плутоватого мальчугана, объявившего, что он умеет складывать, как сложить: лапа. Он задумался и спросил: какая лапа, собачья? -- Пошел к В. В. Бир[юковой]. Всё то же-- добрая женщина. Поговорил с Машей о том, что испытание ей хорошо. Ей хорошо узнать прочность своей веры, После обеда стали читать, пришел Долнер, Черт[кова] знакомый, из акад[емии] худож[еств]. Бросил и верит в Хр[иста]. Пошел за хлебом. Оттуда, проходя Дев[ичьим] полем, напал на страшную сцену: фабричный, здоро­вый, высокий, чисто одетый, требовал, чтобы женщина, кро­шечная, исполнила бы обещанный блуд или возвратила пропи­тое с нею половину, 40 к[опеек]. Она давала 20 и хотела уйти. Он хвастался перед толпой, одобряющей, что если она не даст 40, то он возьмет ее на ночь и натрет до мозолей (хохот). С зло­бой тащил ее на блуд. Потом повел ее к начальству требовать исполнения ее обещан[ия]. Я пошел за ними и не выдержал, вмешался, дал ему 20 к[опеек] и сказал ему, что он Бога забыл и его закон. Толпа перешла на мою сторону. Он женатый и сказал это без стыда. Боже мой! Когда же я обличу их? Неужели не надо этого. --Тут случился учитель, увязался со мной. Он делает карьеру чистой жизнью. Как он, так и Д. нравствен[ные] люди относительно, спокойно предаются блуду. Пришел Рахм[анов] и хорошо говорил с ним. Напился чаю среди Рач[инских], Мам[оновых], относящихся к людям, как искусственные цветы к настоя[щим], и лег поздно и спал д[урно].
   1 Мая. М. 89. Гадко, отвратительно. Ничего не мог делать. Читал книгу польскую, присланную мне, уличающую цивили­зацию и науку в бессилии доставления счастия людям. Пытался писать, не мог. 3-й час, иду к Попову.
   Сейчас заходил Сер[ежа] проститься. Так грустно, что я да­лек с ним. А его надо обличать, молясь за него. Прости меня, т. е. (1)
   Ходил к Попову, его не застал, сказал, чтоб завтра идти. Гулянье и безумный народ. Дома Илья. Взяли Машу. Пошел проводить Бирюкову и Илью. Бир[юкова] застал. Вцепилась в меня барышня в рус[ском] костюме с рембранд[товской] шля­пой. Я говорил с ней и ее братом, как умел лучше. Опоздал к Илье. Они уехали. Дома скучная Голохвастова. Лег поздно.
   2 М. М. 89. Встал в 6, убрался в дорогу скоро и весело, но не добро. В 10 пришел Попов, и мы выехали за заставу. Шли до Сырова, 4 вер[сты] не доходя Подольска, где и ночевали. Дорогой пили чай. Муж пьет, женщина работает, 8-милетняя девочка моет полы и делает папиросы на 1 р[убль] в неделю. -- 20 к[опеек] за стекло отдали при мне. С П[оповым] идти хорошо и легко.
   3 М. 89, в дороге за Подольском. Дур[но] спали. Чувствую себя слабым, но идем хорошо. У швеи записывал. Шли до Лысых гор, узнали, где Золотарев, еще 3 в[ерсты] в сторону. Шли по воде. Его дома нет -- жена, брат, детки. Приняли нас хорошо. Спали прекрас[но].
   4 М. 89, в дороге. Приехал М. П. Золотарев. Умный и тихий, хороший человек. Идет к добру. От него выехали с ним в 11-м. Пошли во 2-м. Зашли с трудом за Серп[ухов]. --
   Останавливались у баб, три мужика врозь от вс[ех], ночевали у мужика Ефрема, наивного и начавшего пить.
   5 М. 89, в дор[оге]. [Село Богучарово?] Везде бедствие вино: читали Винокура. Баба воронежская покупала книжку, от мужа пьяницы. Холод страшн[ый]. Зябли и даже заробел. -- От­дыхали против Станового, не входя, и потом в трактире. У отца
  
   (1) Последние четыре слова вымараны.
  
   девочки. Я дал книжки. Пришли ночевать в Богородицк, 34 версты от Тулы. Много народа: старый и молод[ой] солдат, бабы, ребята слесаря. Я говорил о войне. Поняли. Спал хорошо. Выходим дальше.
   6 Мая 89. В дороге. Шли бодро без останову 16 верст. Обедали в трактире Серюковки, где я очень уговаривал о пьянстве. Добрый старик трактирщик, жена и сын. Писарь при церкви ухорь, пил и читал и дал мне 5 к[опеек] за книгу: Пора опом­ниться. Бывший старшина, в упадок пришедший, шел с нами. Дошли до Тулы. И зашли к Свербееву. Немного стеснительно, но он добродушен вполне. Пошел к Раевским, встретил юношей из академии художест[в]. Кажется, хорошие. Письмо от уче­ника духов[ного] уч[илища]. Постыдный спор с учителем у Раев­ских. Всё от того, что без молитвы -- без мысли о воле Б[ога], начал говорить. Да, всё, всё надо делать с молитвой. Как и гово­рили старцы, только не с словесной молитвой, а с мыслью о Боге и его воле. Зашел к Пастухов[у] отцу--пьют. Потом у Сверб[еева] Давыдов, говорил много. Но он безнадежен от болтовни, как те­терев. Хотя очень, очень добродушный. Лег рано, спал дурно.
   7 Мая 89. Тула [и Ясная Поляна]. Встал в 7, записал, иду чай пить. Простился с хозяевами и пош[ли] в 8. Кроме Долн[ера] и Пастухова явил[ась] еще невеста Бутк[евича] Лиз[авета] Фил[ипповна] и еврей, реалист, добрый, но бесполезный. Долнер очень серьезный и умный. Шли дорогой и говори[ли]. Я устал. Дома готовить самовар, обедать. Дорогой встретил еще Булыгина в карт[узе], в очках и валеных сапогах на своей ло­шади. Долго не мог узнать. Страшно даже, как их много. Письмо печальное от священника Хоту[шского]. Просит деньги за Журавова, к[оторый] считает, что ему должны. Как жаль! Теперь 8-й час. Скоро спать.
   Только хотели ложиться спать, как ввалился шумный Ду­наев, добрый и здоровый. Легли рано.
   8 М. Я. П. 89. Встал в 7, убрались. Я начал б[ыло] писать об искусстве, но не пошло. Спал днем. Точно состояние у Урусо[ва]. Обедали, потом вечером поехал в Хатунку. Там не застал Булыг[ина]. Вернувшись, нашел его в Ясной. С ним беседовали, пили чай, дожидались Дунаева и Попова из Тулы. Вернулись поадно и заснул я около 2-х часов.
   Вчера была очень сильная боль печени. Прошла сама собой при нагревании у печи.
   9 М. Я. П. 89. Встал поздно. Соф[ья] Фомин[ишна]. Совсем сумашедшая. Опять пробовал писать, еще меньше мог, опять спал. Написал дурные письма Ч[ерткову], Оз[мидову] и Сон[е] и хочу идти в Ясенки, теперь часов 6.
   Пошел с Д[унаевым] в Ясенки. Я очень слаб. Насилу дошел. Назад подвез нас калачник, выпивший, добродушный, ни­чего не видящий, кроме своего дела. Проводил Д[унаева] и лег.
   10 М. Я. П. 89. Проснулся поздно, тоже слабость. Начал писать об искусстве, не пошло. Пошел в леса с записной книж­кой. Пробовал выразить тэзисами -- не мог ясно формулиро­вать. Утром Ник[олай] Михайлович говорил о приехавшей барыне. Это оказалась Лаврентьева, к[оторой] я писал в Петерб[ург]. После обеда ходил с ней. Чуткая образованная жен­щина. Лечит гомеопатией, учит и раздает книги. Хочет жить в Ясной. Потом пошли с Поповым на деревню. Радостные встречи -- очень радостны. Посидели у Петра с Игнатом, Павл[ом] Шентяком и Семен[ом] Резуновым. Порубка дубов неприятное дело. Не знаю, как поступить. Беседовал в лесу с Мироновой старухой. Дурно думал. Если буду жив: 11 Мая. 89. Я. П.
   [11 мая.] Встал поздно, сел писать об иск[усстве]. Не знаю, пошло ли бы, когда пришла М[арья] А[лександровна], а потом лошадь, сломавшая ногу. Потом за обедом писарь Ясенецкий. Весь день пров[ел] вяло и бедно. Ездил провожать М[арью] А[лександровну], возвращались пьяные мужики. М[арья] А[лександровна] привезла письма еврея Дужкина -- хорошие.
   12 М. 89. Я. П. Встал поздно. Пришел Родивон, жалуясь на семейных. Попов пошел к Булыг[ину]. М[арья] А[лександровна] интересно рассказывала про то, как Алехин страдал за меня, за то, что я не поступаю, как должен общественный деятель.
   Я поспал, объелся творогу. Ходил без мысли на Козловку. Вернулся, прошел к барыне. Дурно думаю. Письма от Леск[ова] и от Е. А. Поповой. Надо ответить. Попов пришел поздно. Ложусь спа[ть] в 10.
   13 М. 89. Я. П. Если буду жив.
   [13 мая. Протасово.] Еще жив. Встал в 4, собрался, простился с Поповым и поехал на Козловку, где ждал около часа. Дорога была бы приятна, если бы не назойливая дама еврейского типа, узнавшая меня и всячески услуживавшая. Под конец разгово­рился с ее свояком, торговцем, о бесполезности и вреде денег. Было недурно. Пошел в самый жар и разморился. Пришел, выбежала милая М[аша], готовая на всё доброе, и такая же с нею готовая славная мать Соня. Илья ниже ее гораздо, как мужчина. Он зарывается в мелочах и кроме того роскошь и отсутствие духовной жизни. Он добрый, но очень слабый человек. -- Поел, отдохнул, напился чая. Походил по лесу и вот запи­сываю. 6-й час. Вечер посидели, легли рано. Мне нездоро­вится.
   14 М. 89. Протасово [и Ясная Поляна]. Встал очень рано, пошел ходить по лесу. Записал мысли об Плюше. Хоте­лось обличить, молясь за него, и целый день искал случая и не нашел. Сказал урывками, б[ыло] тяжело. И, главное, он не хочет слушать и не послушает. Всё читал Успенск[ого]. Одно: При своем деле -- сносно, остальное невозможно плохо.
   Потом на лугу читал "Чем люди живы" Сидоровски[м] ребя­там. Это б[ыло] лучшее. Поехали в 6. Дорогой пробовал гово­рить. Главное, он несчастлив совсем. Как для паука уж дождь, когда только начинается сырость, так для меня он уж несча­стлив так, как он будет через 20 лет. В вагоне дочь священника, узнавшая меня, рассказывала о заводе Мальцовском...., (1) ставшем на артельн[ом] начале, и Песочном, затевающем то же. М[аша] дорогого стоит, серьезна, умна, добра. Упрек ей делают, что она не имеет привязанностей исключительных. А это-то и показывает ее истинную любовь. Она любит всех и заставляет всех себя любить -- не так же, но больше, чем любящие исключи­тельно своих. Приехали в 12. Все наши уж приех[али]. Долго возились.
   15 М. Я. П. 89. Спал дурно. Встал, убрался, записал, позавтракал, хочу писать.
  
      -- Так в подлиннике.
  
   Писал об иск[усстве]. Всё в заколдованном кругу верчусь. Прошелся. За обедом бедн. [Вымарано полторы строки.]
   Научи меня, Г[осподи]. Да где помогать, когда сам плох. Мне помоги или вместе, друг через друга. То самое, что и де­лается. После обеда убрал вещи, сходил на Козл[овку]. Так славно почитал Евангел[ие] в кругу мужиков. Дома уныло. Одна М[аша] милая живая.
   16 М. Я. П. 89. Спал дурно. Встал в 8. Опять кружусь в колесе об иск[усстве]. Должно быть, слишком важный таинственный это предмет...
   Приехали вещи, раскладывали, суета. Читал о Lamenais статью Janet. Много хорошего. Достоверность знания как полу­чить? Всегда говорят: разум? Но разум у каждого свой. Нужен авторитет: откровение, закрепленное чудом. Какой ужасный вздор. И какой софизм! Предполагается, что нужно иметь истину такую, в к[оторой] все бы были согласны. Но такой истины, в к[оторой] все бы были согласны, нет, не от того, что нет истины, но от того, что не все согласны. И способ утвердить истину по­средством откровения, закрепленного чудом, не дает больше согласия -- напротив больше несогласия -- чудо за чудо, от­кровение за откровение, одно отрицает другое. Нет истины, в к[оторой] бы все были согласны, но есть постоянно движение и мое и всех людей к той истине, в к[оторой] все согласны, не мо­гут не быть согласны. Все люди верят в такую истину и идут к ней. И в движении к истине всегда согласие. Несогласие только в предполагаемой неподвижной истине. После обеда, на котором я приготовился покориться, я встретил покорность и б[ыло] очень радостно, пошел ходить по лесу, думал об иск[усстве]. Зашел в деревню, но всё не могу устроиться к работе. Письмо от Поши. Об иск[усстве] думал то, что надо опреде­лить всю деятельность духовную людей -- и науки. Лег поздно.
   17 Мая 89. Я. П. Встал рано. Утро перечитывал и попра­влял Кр[ейцерову] Сон[ату]. Никуда не ходил, теперь 5-й час. После обеда хотел ехать верхом с Таней, гроза помешала. При­шел Бутк[евич] Анат[олий] с невестой. Говорил с ним хорошо. [Вымарана одна строка.] Лег поздно.
   Письма от Harper' s Magazine из Ам[ерики] о моей смерти и от Иванов[ой].
   18 М. 89 Я. П. Встал позднее. Горбунов здесь. Я б[ыл] его видеть. Потом писал К[рейцерову] С[онату] о целомудрии - недурно. Пришли мужики с Козловки за книжечками. Они уже выпили, 2-й час. Пришли на Козловку с Горбуновым. Он слишком согласен. Он молод очень душою. (1) Тяжело дома. Упадок нравственный во всех большой. Усталость и признанье своей неправды. Лег поздно.
   19 М. 89. Я. П. Поздно, в 9-м. Не спал ночь от желудка я потому б[ыл] вял, не писал. Говорил с Горб[уновым] между прочим об отношении истинном к собственности, государству, и церкви. Обыкновенно предполагают и Хр[истос даже так (по Луке) учил о собственности, чтоб (2) -- отдать собственность. Это не верно. Церковь, государство, собственность. Всё это надо уничтожить только в себе; в себе уничтожить признание действительности этих дел, а разрушать ничего не надо. Для человека, уничтожившего в себе хоть собственность, не нужно будет ничего отдавать, а нужно только жить, не признавая ее (разу­меется для себя прежде всего, но также и для других) и тогда отдавать ничего нельзя, но нельзя и не позволять брать каждо­му, что он хочет, и можно и должно просить у всех, а не покупать.
   Заснул, съездил на Козловку. Пустые письма. Одно от По­пова сибирского -- нехорошее, слабое. Вечером ходил с Г[орбуновым] и девочками в Ясенки. Устал очень. -- Я стал осла­бевать в служении Богу. Помоги мне, Отец. С М[ашей] шел, говорил твердо, радостно. Имея такого друга, я смею еще жало­ваться. Лег поздно, мало спал.
   20 М. Я. П. 89. Рано. Письма от Левы доброе и от Чертков[а] хорошее. Сел за работы, но нейдет пока. Вчера говорил об ис­кусстве и опять поднялись дрожжи. Ходил с Горбунов[ым] и говорил об искусстве и записывал и кажется уяснил себе кое-что. Очень чувствую себя слабым. Читал Лекки об эстетическом развитии искусства... Да, иск[усство], чтобы быть уважаемым, должно (3) производить доброе. А чтобы знать доброе, надо иметь
  
   (1) Зачеркнуто: Гроза была. Помешала нам с Таней ехать в Ясенки.
   (2) Зач.: разрушить государство, церковь
   (3) Зач.: изображать
  
   миросозерцание, веру. Доброе есть признак истинн[ого] иск[усства]. Признаки иск[усства] вообще--новое, ясное и (1) искреннее. Признак истинн[ого] искусст[ва]--нов[ое], ясное и искрен[нее] доброе.
   Вечером ходил к Константину, отговаривал его утаить корову. С Таней сестрой начал было разгов[ор]. Она совсем умерла. Умирают и девоч[ки]. Простился с Горб[уновым]. Лег раньше.
   21 Мая. Я. П. 89. Встал в 6. Ходил гулять. После кофе пописал немного К[рейцерову] С[онату]. Иду завтракать. Читал пропо­ведь в американской газете о невинных страданиях, увели­чивающих сострадание. Неверно. Безвестные страдания. Связь есть, но она не видна нам.
   Пришел Мотовилов юноша из лицея, живущий в поденной работе у Гиля. Образованный, умный, но очень легкомыслен­ный. Ходил по засеке, записал мысли об иск[усстве] и к К[рейцеровой] С[онате]. Очень в желудке нехорошо. Угрожают боли и не в духе очень. Вечером ходил один. Приезжает Илья. Мне тяжело с ним. Поздно лег. Ночью встал от желудка.
   22 Мая. Я. П. 89. В 7. Очень усталый. Пытался писать, не идет. Ложился и опять хочется лежать. Читаю о шекерах. Письма от Страхова и из Амер[ики]. Ответил начерно о Боге -- личный он или нет? Вчера написал письмо Ивановой. Нынче учил ребят.
   Наши ездили в Тулу. За обедом Илья всё шуточно говорит. Дурной признак. Я ходил в Козловку. То же нездоровье. Вечером ходил с Машей Кузм[инской] на деревню. Говорил о Поше и себе. С Резуновыми. Приходил мужик из Ясенк[ов] просить лесу. Лег поздно.
   23 М. Я. П. 89. Вчера б[ыло] очень тяжело слушать жалобы С[они] на труды с именьями. Накупила, бедная, сама не знает зачем и не знает что делать. Встал очень поздно и пошел рубить слеги Ясенец[кому] мужику. Очень б[ыло] приятно. Вернулся, заснул и ничего не писал и не делал. Теперь уж 5-й час. После обеда поехал верхом в Тулу. Дав[ыдов] сконфуженный. Он очень, очень легкомысленный, тщеславный человек. У него
  
   (1) Зачеркнуто: пра[вдивое].
  
   Раевск[ий], Баран[ов] и др. Зачем живут все эта люди? Смерть, равно как и на мне часто. Лег очень поздно.
   24 М. Я. П. 89. Ночь почти не спал и то дурно очень. Встал рано, не выходил и не писал. Ничего предпринимать не хо­чется. Приехали Берсы Л[иза] и А[лександр] Александрович. Надо помнить: и то, что хороню быть руганным и еще лучше быть полезным. А каково. Обе вещи сходятся. Для их блага обличать: будешь поруган и полезен.
   Читал W[orld] Advance Thought. Много риторики; а нужно дело. Не Soul comunion (l) нужно 27 числа, а во всякое число нужно сходиться в одном, в исполнении учения Хр[иста], в непризнавании Церкви, Государства, Собственности. Хотелось написать. Еще хотелось написать: не конгрессы мирные нужны, а непокорение солдатству каждого.
   Лежал, читал. После обеда с Берсами пошел гулять, с Ал[ександром] Александровичем. С ним можно говорить. Он не мо­жет подняться выше самой первобытной личной жизни. Лег рано. Всё нездоровится.
   25 Мая. Я. II. 89. Рано. Неопределенная пища, полагаю, делает вред. Надо чаю две чашки и больше ничего.
   Во сне видел, что я взят в солдаты и подчиняюсь одежде, вставанию и т. п., но чувствую, что сейчас потребуют присяги и я откажусь, и тут же думаю, что должен отказаться от уче­ния. И внутренняя борьба. И борьба, в к[оторой] верх взяла совесть.
   С утра взялся писать в книжечке воззвание. Чувствую, что жить недолго, а сказать еще, кажется, многое нужно. Но здо­ровья нет. Нет умственной энергии. Помоги, Отец. Вздор! Только бы служить Богу до конца темп силами, к[оторые] оста­лись. В этом вся сила.
   Написал несколько страничек в маленькой книжечке. По крайней, мере, не испортил -- можно продолжать. С Лизой б[ыл] но хорош. Приехал учитель Меньшов. С этим кокетничал. Служить, служить надо что есть сил. Теперь 5-й час. Всё утро читал дребедень в Revue.
  
      -- [Общение душ]
  
   Приехал Иван[цов] с сыном. Я играл с ним. Всё нездоровится: Меньшов не джентлемен и, к стыду моему, мне неприятен. Таня. Я дурно делал, что против даже М[иши] И[славина]. Лег поздно.
   26 Мая. Я. П. 89. Ночью разбудила боль, не очень сильная, но тяжелая. Целое утро болел. Приехал Данченко. Можно б[ыло] лучше, любовнее принять. Читал толкование на 6 гл[аву] Апокалипсиса -- не дурно. 6 печатей это фазисы миросозерцан[ия], а (7) это фазисы мира. Читаю дребедень Revue. Письмо Иванова из Россоши. Неприятн[ое]. Умственное духовн[ое] раз­витие нужно на силу. Привитый хорош сильный дичек. А то стран[но]. Не вырос еще, а привит и не будет толка. 5-й час. Получше.
   Приехала Толстая от Кузм[инских]. Обедала. С[оня] в рас­стройстве. Я переношу лучше. Вечером говорил много о про­грессе целомудрия. Читали рукописи, присланные Ч[ертковым], Аполлова "Как жить нужно". Прекрасно. Лег поздно.
   27 М. Я. П. 89. Встал рано. Всё еще болит под ложечкой. Читал Р[усскую] М[ысль]. Budget. Всякий вздор. Ходил на деревню. С[емен] Резунов сказал чудную пословицу по случаю моего уговора не ругаться и не пить: "ослабеет человек, слабей воды; окрепнет, крепче камня". И угрожающая и поощряющая пословица. Обедал, теперь 8-й час. Всё нездоровится, болит. Что-то хорошее б[ыло] записать. Всё забыл.
   Вечером скучная довольно Толстая. Но разговорился о цело­мудрии хорошо. Лег поздно.
   28 Мая. Я. П. 89. Здоровье хуже. Ходил утром. Читал о Жан Поле Р[ихтере]. Чистота его нравов и платонизм поразитель[ны]. Прекрасные тоже изречения. Это хорошего сорта писатель. Рядом с эгоистом Гёте. Хороша сказка об отце, воспи­тавшем детей под землей. Им надо умереть, чтобы выдти на свет. И они страшно желали умереть. Надо исследовать, почи­тав Ж[ан] П[оля]. Троицын день. Болит живот, мыслей мало. Читаю, говорю. Лег в 12.
   29 М. Я. П. 89. Встал рано, походил. Ребята за книжками. Письмо от Поши, с письм[ом] С[они]. Всё хорошо. И М[аша] приняла хорошо. 12-й час. Всё так же нездоров. Ходил по лесу, встретил Таню и Машу Кузминскую. Утром говорил с Толстою о вере: странно кажется, но нельзя иначе сказать, как то, что Грекорусская вера есть одна из самых суеверных и вредных ересей. Еще ходя по лесу, где я преследовал и без жалости доби­вал раненного зайца, подумал о том, как невинны должны быть убийцы. Они думают о другом и убивают без борьбы. Но стоит опомниться. Как хороша могла бы быть история об убийце, раскаявшемся на незащищавшейся женщине. Столько хочется и нужно писать и нет сил. Еще думал: Жизнь дана нам, как ребе­нок дан няньке, чтобы возрастить его. (Великая притча о талан­тах.) И как дурная нянька может пользоваться ребенком, и щеголять им, может бояться и стыдиться показать его нечистым, невыхоленным, усталым, хотя для его здоровья и роста ему нужно бывать и нечистым и усталым, так и глупый дурной человек с своей жизнью -- хочет показать ее в наилучшем свете, хочет хвастаться ею, пользоваться ею, забывая то, что ему нужно только возрастить ее. Когда не хочется, не нравится то или другое положение, спроси себя, что -- мешает это положение росту жизни или содействует ему, и большей частью окажется обратное.
   30 Мая. Я. П. 89. Вчера болело вечером и непреодолимая мрачность. Лег поздно. Приехал А. Берс и Илюша. Встал в 8 не вы­спавшись. Также нездоров. Ходил на Козловку и думалось много. Думал: По случаю Ильи, к[оторый] опять занят построй­кой. Люди, не воскресшие к жизни, заняты всегда и всё только приготовлениями к жизни, а жизни нет. Заняты едой, сном, ученьем, отдыхом, продолжением рода, воспитаньем. Одного нет -- жизни, роста своей жизни. Да, дело наше, как дело няньки -- возрастить порученное нам -- нашу жизнь. И пусть не говорят столь любимую пошлость, что растить свою жизнь -- эгоизм. Растить свою жизнь -- служить Богу. Люби Г[оспода] Б[ога] твоего всем сер[дцем], вс[ей] д[ушой] и вс[ем] пом[ышлением] тв[оим] и ближ[него], как самого себя. Когда видишь пользу ближнего и не видишь никому пользы от своего роста и приходится выбирать всегда рост своей жизни, п[отому] ч[то] польза ближнего всегда сомнительна, благо же роста своей жизни всегда несомненно. Как кажутся непонятным[и] бесцель­ные и безвестные страдания и получают смысл только вне види­мых нами условий жизни, так и бесцельное, бесполезное на наш взгляд благо и безвестное, но несомненное благо своего роста доказывает нам то, что жизнь наша не ограничивается види­мыми условиями. В этом, мне кажется, разрешение того страст­ного непреодолимого эгоизма, к[оторый] составляет нашу жизнь. Я могу любить только себя, но чтобы не страдать от любви к себе, я должен найти и выделить в себе достойное любви -- Бога. Не от того ли сказано: люби Б[ога] твоего всем с[ердцем] т[воим] и в[сем].....? Это скажут: эгоизм. А благо людей скажут: утилитаризм. И то и другое несправедливо. И то и другое правда и одно доказывает другое. Из себя человек найдет смысл только в росте жизни. Вне себя человек найдет только то, что устанавливает Царство Б[ожие] на земле. Одно неизбежно совпадает с другим. Людям же по мере сил их дано руководиться тем или другим; оба ведут к одной цели. Кто не достиг сознания жизни в росте, руководится тем, что содействует благу людей. Как совершенно всё равно, нарисовать фигуру черным на белом или оставив белое в черном, контуры будут те же.
   Сказать, что жизни нет у человека, к[оторый] не растит свою жизнь, не есть метафора: у такого человека точно нет жизни, как нет ее в дереве, к[оторое] спускает старую кору, но не вы­ращивает новую, как нет ее в животном, к[оторое] разла­гается, но не асимилирует пищу. Вся плотская жизнь орга­низма с ее пищей, ростом, продолжением рода есть по отно­шению истинной жизни (растущей) только разрушительный процесс.
   Завтра[к] на крокете. Всё тот же разврат роскоши и празд­ности среди нищеты и труда: тяжело. Да и болит и не в духе. Хотя в глубине души хорошо и росту и всех люблю. О гипнотизме слишком лично спорил. До обеда ходил без мыслей. Обедал, всё болит. Теперь 9 часов. Приезжа[ет] Страхов.
   Приехал. Он хорош, но мне от нездоровья тяжело. Долго не спал. Болен.
   31 М. Я. П. 89. Встал рано, ходил на Козловку. Не думается. Если думалось, то только одно: Надо учиться растить жизнь, ученье это в том, чтобы думать о добре другого и потому о жела­ниях его. Чтоб учиться этому, надо начинать с одного, двух людей, а не с городской тесноты. Городск[ая] теснота и суета читает возможности учиться жить. Пытался так жить, но не успешно. Уж очень я мрачен от печени. На себя умиляюсь -- сострадаю. Желаю внешней перемены, когда знаю, что для роста жизни я в самых выгодных условиях.
   Страхов привез "Сеть веры" и говорил еще о Готлибе Ар­нольде. История ереси, в к[оторой] он истинную струю признает в ересях. С Ильей не мог поговорить. Надо бы написать. К ве­черу стало немного лучше. Спал дурно.
   [1 июня.] 1 И. Я. П. 89. Встал рано, пошел сказать В[асилию] Яковлевичу о хозяйстве и Машиным школьникам толковал Отче наш. Читал Le peuple d' Israel. Теперь 12 ч[асов]. Иду завтракать и пытаться думать о других. Страхову рассказывал об искусстве. И вышло хорошо. Надо писать.
   Писал письма Поше и Ч[ерткову], походил с Страховым. После обеда поехал на станцию верхом. Два нелепые письма от дев. Бедное семейство дворянина, "давшего плюху Арб.". Всё внутренняя тоска и недовольство и желание избавиться; когда надо делать продолжения, чтобы уметь восторжествовать. Опять буду бороться любовью и главное, исключительно с нею. Ужасна поспешность и (1) легкомысленность речи. Говорил вече­ром о единственном смысле жизни, о росте, не о росте, а о рощении своего воспитанника. Готовиться к жизни, а не жить, значит няньке заниматься собой, а не воспитанником. Лег поздно.
   2 И. Я. П. 89. Встал позднее, ходил по лесу, думал: как свой­ственно людям, делая для других, думать только о себе. Вы говорите ребенку: принеси мне шляпу. Ему не то интересно, что вам нужна шляпа, и он принесет ее вам, а то, что он служит вам, и так хорошо, и спрашивает: где? в зале? принести сюда? И вам заметно, что он ваше дело переделывает в свое. Взрослые лучше скрывают это, но так же заметно. -- Читал слова: люби Б[ога] твоего всем сердц[ем]... и т. д., удивляешься этим сло­вам и, сводя их с представлением о Боге в той же книге, не нахо­дишь им смысла: нельзя любить Бога, казнящ[его] и т. п. Но дело в том, что слова эти имеют смысл для того, кто только что
  
      -- Зачеркнуто: бессмысленность
  
   выяснил себе Б[ога], поняв его из себя, для того, кто чувство­вал еще пуповину, связывавшую его с Богом. Слова не имеют смысла для нас, вообще, для тех, к[оторые] удалили от себя Б[ога], изуродовавши [себя].
   С матерьялистами и совсем заблуждающим[ися] не надо тра­тить времени на спор. Надо, указав им их ошибку, идти вперед; пускай остаются позади. Так же как с людьми, спорящими о дороге. Надо указать им настоящую и идти по ней, предоста­вив им исправить свою ошибку или оставаться назади. -- Дома заснул, потом завтракал. Опять тяготился кажущимся мне ужасно бессмысленным разговором С[они] и вот записал это и хотел бы писать, да едва ли осилю. --
   Ничего не делал, спал. Слабость большая и желчность. Бла­годарю Б[ога], ч[то] не грешу злостью. После обеда говорил с Стр[аховым], между прочим о верах, о православной. Он сказал было, что христианство в народе есть дело правосл[авной] церкви. Я сказал: напротив, христианство есть в народе, несмотря на церковь. Посмотрите на прямое последствие влия­ния церкви, в главных центрах ее: полный мрак, в Москве, в Риме; дисиденты в мире католичества, православия и проте­стантства, христиане, не зараженные духом ереси, наш народ, квакеры, францискане и др. это истинные христиане, сходя­щиеся везде, всегда согласные. Только ереси, называющие себя католической, православной, во вражде друг с другом и со всеми. -- Читали "Совестный Данило". Нехорошо. Поздно лег. Изжога и боль.
   3 Июня. Я. П. 89. Встал поздно. Видел во сне: Вопрос. Вы признаете, что любовь радостное чувство? О[твет]. Да. Вопрос. Признаете, что могут быть условия, увеличивающие и уменьшающие ее? Ответ. Да. Вопрос. Какое действие на возможность любви производит забота о себе? Ответ. Умень­шающее. В[опрос]. А обратное, самоотречение? О[твет]. Увеличивающее. -- Давайте так и делать. Но, может быть, заботы о себе дают больше радости, чем любовь? Надо взвесить. Вспом­нил заботу С[они] о Леве, о всех детях, заботу внешнюю, но такую, какую одну она может понять, и полюбил ее. Как бы вызывать перед себя все хорошие черты человека, когда имеешь дело с ним. 12 часов. Ходил читал.
   После обеда ходил гулять с Страховым и девочками. Меньше, чем прежде, устаю от Стр[ахова]. Мне очень приятно с ним. Лег поздно.
   4 И. Я. П. 89. Встал рано, показал хворост мужику. Пописал немного Крейцерову С[онату]. Написал письмо Леве. Здоровье совсем хорошо. Праздность. Ислав[ин] женится. Рад за Таню. Маша скучна. Мне жаль ее. [Вымарано 3--4 слова] вызвала дурное чувство. Приходил Ив[ан] Андр[еевич] Брохунов сове­товаться о подаче прошения на человека, утаивше[го] и отказавшегося от 17 р[ублей]. Я указал 18 гл. Мф. 15. Он согл[асился]. Ходил вечером гулять. Поздно лег. Дурно. (1)
   5 И. Я. П. 89. Рано встал, ходил на деревню. Работать, на­воз возить, не хочется. Дома начал только Крейцерову С[онату], но почти ничего не сделал, заснул. Теперь 4 часа. -- Только кротостью и смирением достигается добро. Всякий нрав­ственный подвиг: победа ли над похотью, гневом, славолюбием и др. достигается только каким-то внутренним утишением, каким-то заливанием волн маслом. Да, во все покои добрые двери отворяются внутрь. Наружу отворяются с размаху двери в бучило. -- Я плох очень. Отче, помоги мне! Так ничего и не делал. После обеда ходил с Страховым. Дал книжечки хохлам. (Вечером получил письмо от Черткова и читал вслух, прочел благодарность за намерение отдать Крейцерову С[онату] в издания Посредника].) [Вырезаны двадцать и вымараны трид­цать одна строка.]
  
  
   [6 июня.] Пришли монашек и актер просить, дал им денег и книжечек -- жалкие. Потом юноша, студент Киевский. Говорит, что расстроен нервами и хочет жить по Христу. В роде Броневск[ого]. Говорил с ним по душе. --
   Вчера, обдумывая воззвание, нашел форму обращения к ближ­нему, сестре или брату. Кто бы ты ни б[ыл], брат мой, вот наше положение и вот что мы знаем и можем знать..... и т. д. -- Человек не бывает лучше другого, как не бывает место
  
   (1) В записи 4 июня ряд слов запачкан тушью, приставшей от вымарок на следующей странице. Восстановлены по копии В. Г. Черт­кова.
  
   одной реки глубже или чище места другой реки. Человек течет, как река. И человек между 15 и 16 [годами] и другой между 25, 30, и 3-й между 40, 50, и 4-й между 4 и 5-м часом на п[оследнем] году своей жизни и т. д. -- всё несоизмеримые величины. И нельзя сказать: Этот лучше или хуже. Вчера записал: я не­счастлив, п[отому] ч[то] не чист. Как установить чистоту? Помоги мне. И нынче еще хуже. Говорили с Страх[овым] о так называемых] Отц[ах] Церк[ви]: Иоан[н] Злат[оуст], Вас[илий] В[еликий], Августин и т. п. Надо уметь разделять: как люди они братья и достойны любви, но как самозванные наместники Хр[иста], его враги, они ненавистны и вредны. И не надо забывать этого. 4 часа, иду походить до обеда. --
   Проводил юношу. Он добрый. Я говорил ему слишком много, надо бы формулировать, что и что ему нужно. Надо бы так: 1) Понимать свою жизнь только как служение, и потому, не заботясь о своих силах, об уменьшении или увеличении их, служить темп силами, какие есть. Это раз. 2) молиться -- Отче наш, т. е. чаще становиться в условия, где нет заботы о людях, а только о Боге; и 3) (пустяки) уменьшать требования от жизни -- не б[ыло] чтоб прислуги, не проживать денег -- та же прислуга.
   После обеда сидел дома, приехал Перелыгин, добрый, до 52 л[ет] не знал женщин и женился. Почему-то измученное лицо. Приехал просить крестить. Я не мог не отказать. Лег поздно. Опять письма из Америки. Спал очень дурно.
   7 И. Я. П. 89. Читал New Christianity. Удивительные мысли -- радующие, возбуждающие, о том, что близко, при две­рях. Надо выписывать и собирать всё, что поражает -- в 2-х направлениях. 1) Обвинительный] акт и 2) наступление Ц[арства] Б[ожия]. -- Говорил с Страховым о том, как достигается единение людей: Мир это огромный храм, в к[отором] свет падает в середине. Все люди, любящие свет, стремятся к нему и с разных сторон мира собираются в середине и соединяются. Единение достигается только тогда, когда ищут не единения, а истины. Обыкновенно люди собираются в темных приделах и, имея целью единение, сгоняют, привлекают к себе людей. Но в другом приделе другие люди делают то же. Ищи истину и найдешь единение. Ищи единения и удалишься от истины.
   Ничего не могу писать. Ходил с Страховым. Тяжела очень праздная развратная жизнь, к[оторую] веду. Приехал Лева. Недурной малый. Может выдти очень хороший. Теперь еще далек. Лег поздно.
   8 И. Я. П. 89. Встал опять усталый и с желанием уединения и безмолвия. Читал кое-что. Переправлял К[рейцерову] С[онaту], но почти что ничего не сделал. Теперь 4, иду ходить.
   Вечером рубил колья. Устал. Дурно спал.
   9 И. Я. П. 89. Ничего не помню. Немного писал, рубил колья в два приема, очень устал. --
   10 И. Я. П. 89. Получил известие о критик[е] Uber das Leben. Приятно. Да, не иметь цель. А одна цель исполнять волю по­славшего. И тогда нет мысли о завтрашнем. Так у меня по отно­шению к печатанию того, что я пишу, и к судьбе Маши. И хо­рошо. Писал Крейцерову С[онату] и рубил колья, с Стр[аховым] приятно. Был у Евдокима Володки[на]. Стр[ахов] мне жалок. 5 часов. Иду обедать.
   После обеда ходил рубить колья. И лежал. Очень слаб. Гре­шен -- хочется смерти. Лег поздно.
   11 И. Я. П. 89. Рано встал, пошел ходить по лесам, думал: 1) то, что мне кажется, мы все живем в подавленном состоянии. Видят все, что живем не так, как надо, а продолжаем. 2) Жен­щина, наряжаясь, сама на себя разгорается похотью. Наряжая других даже, она живет воображением о похоти. От этого-то наряды так властны над женщинами. 3) Не надо думать, чтобы доброе могло непосредственно пересиливать зло. Ты пожертво­вал собой, а он говорит: "он и не смеет иначе, он знает меня, каков я". Ты оторвал от сердца, отдал дорогое. Он только гор­дится по этому случаю собой: тем, что он стало быть так нужен, или тем, что он так б[ыл] умен и тонок, что умел выпросить.
   Получил письма от Поши -- хорошее и от Ч[ерткова] пре­красное и замечательное, что и он, и Анненкова стыдят меня тем, что я хочу умереть, и от Аполлона. Он юноша. 4 часа, иду резать лес. --
   Ходил с Страховым на Козловку. Газета немецкая противупьянств[енная] и вегетарьянск[ая] с моей статьей. Мне приятно было. Получил книги: Whitman, стихи нелепые, и De Quincey. Поздно лег. Тягощусь очень жизнью.
   12 И. Я. П. 89. Всё то же. Не работается ни руками, ни голо­вой. Читал De Quincey, говорил с Стр[аховым]. Всё то же.
   13 Июн. Я. П. 89. То же утро. Получил письмо от Хилкова о Любиче и ездил в Тулу. Не нашел. У нас Давы­дов и куча девоч[ек]. Всем им бестолково. И я не помогаю, не умею. Страхов рассказывал воскресенье Вагнера оперы: Вотан, Валгала, Валкирия, Сигмунд, Сигфрид и т. п. Ужасно слушать, до какого полного безумия дошли люди. Надо писать об искусстве. Думал: 1) Люди самые слабые, бессильные нравственно выбиваются из нужды, т. е. из тех условий, к[оторые] разумно руководят их жизнью: принуждают их к труду и воз­держанию. Выбиваются и становятся в такое положение, к[оторое] по плечу только самым мудрым. И гибнут нравственно и страдают в 100 раз хуже, чем от нужды. Нынче ночью думал по[ч]ти во сне 2) о наследственности, а именно: для тех, для кого весь человек есть результат матерьяльных сил, всё и пере­дается. Для лошади, барана всё передается, всё, что нужно от лошади и от барана, всё, что мы ценим в них. Но для того, кто в человеке видит и ценит его усилие подчинить себе плоть, наследственно ничего переходить не может. И это усилие может быть и сильным и слабым, и в сильном и в слабом физически суще­стве. 3) Люди чувствуют, что путь, по к[оторому] они идут, не настоящий. Что им делать? Казалось бы не может быть и разговора о том, что нужно искать всеми силами, соблюдая себя в наилучшем состоянии или того, чтобы иметь те способ­ности внимания и энергии, к[оторые] для этого нужны; но обыкновенно делается другое: человек пугается своей ошибки, и, думая, что он погиб, что будет наказан, (1) обращается к невиди­мым силам Елогим, (2) стараясь умилостивить их--просит прощенья и по мере жертв (в прямом смысле), приносимых им, думает, что он получает его. Являются пророки, отрицающие этот взгляд и жертвы и утверждающие, что если есть невиди­мые силы, то они требуют одного: хождения по правильному пути. Является Хр[истос], к[оторый] говорит то же и указывает самый путь. "Я есмь путь жизни и истины". Но старый взгляд
  
   (1) Зачеркнуто: просит прощения
   (2) Так в рукописи.
  
   так свойствен людям, что учение пророков и Христа претво­ряется в учение о жертве, Хр[истос] оказывается жертвой, которая сама себя принесла; и люди остаются в прежнем состоянии искания прощения. Одни признают прощающую, очищающую благодать в таинствах и, исполняя их, приносят что-то подобное жертвам, признавая вместе с тем и искупление жертвой Хр[иста]; другие признают одну жертву Хр[иста]. Оба остаются на первом мировоззрении, что покидание пути есть грех, за к[оторый] надо добиться прощения. Одна неправда такого взгляда та, что для того, чтобы вернуться на путь, невыгодно думать, что что-либо внешнее, кроме моего учения, может вернуть меня на него; другая неправда та, что, считая себя очищенным, новым Адамом, человек перестает бороться. А между тем, если есть новое рождение, новый Адам, как они любят говорить -- т. е. если человек, кроме животной неразумной цели жизни, постигает другую,человеческую разум­ную цель, то старые стремления к животным целям остаются живы, и потому главное дело человека есть борьба, ожесточен­ная, упорная и хитрая борьба. А для борьбы нужно прежде всего знать, что есть 2 борющихся, а потом нужно полнейшее внимание для того, чтобы помогать борьбе нового Ад[ама] с старым, а не усыпление в мысли, что я весь новый. Но кто такой тот, кто помогает борьбе? Не знаю. Должно быть, Бог. Тот, что во мне, тот, к[оторого] я должен любить всем сердцем, вс[ей] д[ушой] и в[сем] раз[умением]. Да, 1) тело, животное, 2) человек разумный и 3) Бог. Вот из чего я состою. Вернулся в 7, не устал. Вечер тяжелый и поздний с Давыд[овым]. Ночью дурно хотел.
   14 И. Я. П. 89. Встал поздно, мало походил. Хорошо говорил за завтраком, записал много. Хочу писать. Теперь 2-й час.
   Ничего не писал. Беседовал с Страховым. Играли в лапту -- стыдно мне. Страхов говорил о плане своего сочинения о пре­делах познания. Познание бывает только формальное, но есть еще постижение содержания. Это область нравственности, любви и искусства. Он не ясен. Читал критику на него Тими­рязева и ужаснулся. "Дурак, ты сам дурак". В области той, к[оторая] избрана перед всеми другими по своей достоверности, область, в к[оторой] всё основывается на столь любимых фактах, оказывается столь сомнительной, что можно утверждать два противуположные мнения. Поздно лег спать и спал дурно.
   15 И. Я. П. 89. Всё то же. Те же тщетные попытки писать. Впрочем, перестаю пытаться. Заходил к Константину. Он ле­жит и старается спать на кровати, и жена на печи. Вот где погибель жизн[и] и где надо помогать. Читал опять брань на Стр[ахова] Соловьева. Ходил рубить колья. Вечером получил письма от Желтова и Щеглова. Щеглова письмо наглое, недоброе, беспокойное. Долго возился с ним, чтобы ответить. Желтов присылает рукопись и хочет писать о своей поездке.
   Думал: Дурное отношение детей к родителям не зависит ли от презрения детей к родителям за их чувственность? Они чув­ствуют это как-то. Верочка К. ненавидит родителей. -- Страшный пример тщеты науки и искусства это споры о дарвинизме (да и мн[огом] др[угом]) и вагнеровщина. -- А ведь жрецы-то науки и искусства не дожидают решенья, а давно решили, что черный наро[д] должен им служить. А куафер театральный купил именье и ему в ноги падают мужи[ки]. Две вещи дурны, вероятно в связи одна с другой: 1) то, что я тягощусь жизнью, забываю, что если есть силы жизни, то они могут быть употреб­лены на служение Богу и что никуда не уйдешь --нет пустоты, везде трение и в трении жизнь и 2) что поддаюсь животным инстинктам, не побеждаю их -- в еде, в еде главное. Нынче читал прекрасную переделку из "L'homme qui rit" и подумал: описывается всё, как жизнь отдают герои другим, но всё это вздор. Надо от места отказаться, как Семеновский дворник или, еще труднее, от каши, когда голоден.
   В писании своем за это время как будто уяснил кое-что. Надо обдумать теперь и не поправлять потом. Так я обду­мал теперь "Об искусстве". И "К[рейцерову] С[онату]" и о "Вине". Теперь 4. Иду пить воду. Что-то думал хорошо и забыл.
   Вспомнил: у богатых праздных классов детей больше, сле­довательно, дармоедов всё увеличивается. Так что по самой сущности дела так продолжаться не может. Как раз объелся за обедом. И ходил в Ясенки. Девочки за мной выезжали.
   16 И. Я. П. 89. Дождь, встал нездоровый и всё хуже и хуже. Понос сильный. И всё не умею жить во сколько есть силы. Читаю De Quincey и Щеглова. Щеглов интересно. Ламенэ хорош. Это вполне настоящий. Письмо от Черткова хорошее и общест[во] трезвости Русанова. Недурно себя вел с С[оней], мирил ее с Таней. Главное, она как будто начинает понимать, что мне нужен мир и любовь. Поздно лег. Ночью не спал от живота.
   17 И. Я. П. 89. Совсем больной, жар, читал Ламене. Думал: Если в жизни есть доброе, то под старость уж и то нужно, чтоб не испортить сделанное. Если Б[ог] даст сделать, то еще лучше. --
   Утром поговорил с Левой, сказал ему, что думал о нем, что нельзя служить Богу и мамону: он мягок и хорош. Записываю в 11 час[ов], ложусь спать.
   Если буду жив 18 И. Я. П. 89.
   [18 июня.] Жив. Встал поздно, голова свежа. Погуляв, сел за письма и написал: 1) Ч[ерткову], 2) П[оше], 3) Бондареву, от к[оторого] получил письмо о Каине, 4) Анненк[овой], 5) Ру­санову, 6) Медведеву и 7) Желтову, от к[оторого] б[ыло] письмо о статьях против пьянства.
   Писал хорошо до самого обеда. Утром записал мысли об Отче наш. Написал их Ч[ерткову]. От Поши получил письмо. Он хорошо пишет. После обеда писал еще и забыл о Прокошке хромом, к[оторому] велел придти. Утром думал о том, что жизни нет, п[отому] ч[то] ушел в себя. Надо постоянно находить пищу жизни. Вот Пр[окошка] б[ыла] пища. И другие. Поправлял еще " О жизни", присланно[е] от Ч[ерткова]. Очень слаб и всё изжога. Поздно лег.
   19 И. Я. П. 89. Встал раньше. Не выспался. Читал пустяки. Потом поправлял до обеда полученные от Желтова рукописи против пьянства. Порядочна одна. А одну я поправил, 3-я не годится. Из Америки о nоn resistance (1) очень интересное. 5 часов. Иду обедать.
   Всё та же мучительная неправильная жизнь. Все во зле и все мучаются.
  
      -- [непротивление]
  
   20 И. Я. П. 89. Встал в 6 и пошел пахать. Очень приятно. Торопился, чтобы вернуться во время и к завтраку, и к обеду, но не миновал злобы. (1) О, Господи, помоги мне [вымарана одна строка] любить, обличать любя и молясь. Читал Adin Ballou Nonresistance. Дал Леве переводить. Превосходно. Вечером лег рано.
   21 И. Я. П. 89. Встал в 6. Пошел пахать в 8 и в 10 вернулся. [Вымарано две с половиной строки.] Да еще вчера маль­чики пришли в 6. Поразительно неразвиты. Как исправить грех.
   Вечер пахал весело. Пришли Бутк[евич] и Пастухо[в]. Б[уткевич] едет к Файн[ерману]. Ф[айнерман] будет здесь от Алех[ина]. Еще получил письма от Хилк[ова], прекрасн[ое]. Ску­чает, что не справиться, и Любича (сильное). Еще от Виль­сона о Ballou. Радостно. Лег в 11.
   22 И. Я. П. 89. Встал в 7. Пахал огород. Написал письмо Wilson' y о B[allou] и поправил Желтова. Иду пахать. Да не заража[ться] злобой, главная задача. -- Огорчаться тихо.
   Вечером пахал дальнюю пашню. Очень устал, п[отому] ч[то] спешил. Лег позднее.
   23 И. Я. П. 89. Встал в 7. Писал письма целый день, кроме отдыха днем. 1) Длинное Хилкову, 2) Мар[ье] Алекс[андровне], 3) Ге и 4) Желтову. Еще поправлял Желтовские листки. Ноги болят. За обедом обиделся на С[оню] за приставанье об еде. Спасибо, что тотчас же после обеда пошел извиниться. Обра­зец женских рассуждений: Я. Какие чудные статьи о Non resistance. Она. Да, только разговоры. Все знают и никто не делает, потому что невыгодно. Я. Да от того, что не внушают. Она. Сколько ни внушай, не будут делать. Я. Отчего ж, если бы внушали, хоть так, как внушается святость причастия. Ведь никто не выплюнет причастия, хотя бы под угрозой казни это велели. Она. Да, это-то пустяки, легко, это всякий сделает, а того нет. Я (озадаченный). Да ведь я говорю, что несмотря на то, что это пустяки, и не сделают. Ты не понимаешь. Она. Что ж тут понимать? Я и дальше-то всё поняла. Это ты только всё одно и то же размазываешь.
  
   (1) Последние слова вымараны.
  
   24 И. Я. Л. 89. Встал рано, погулял, почитал статью Тимерязева о Страхове. Он не прав, но все-таки ужасно и жалко пропустить, не воспользовавшись. Потом писал К[рейцерову] Cонату. Подвинулся немного. Заснул. Теперь 3. Буду писать дальше.
   Писал. Довольно подвинул. После обеда ослабел, полежал и потом ходил на Козловку. Лег поздно.
   25 И. Я. П. 89. Встал поздно, убрался, выпил воду и пошел ходить по лесу. Прежде всего увидал Миша покупает у жамошницы карамельки. Андрюша кричит: валя папильон! Грустно. За что портятся дети. А между тем подумал: привитая оспа избавляет ли от настоящей -- неизвестно, но привитые соблазны не то что спасают наверное, но необходимы, чтобы избавиться от них. И легче отстать от соблазна, привитого в детстве, чем от привитого после, н[а]пр[имер], роскошь, прислуга, сладкая еда. Несомненно одно, что всем равно. И не несчастнее недоедающий, чем объедающийся и даже в меру едущий. Несомненно еще другое, что человеку для того, чтобы узнать зло, надо вкусить от голода его. Т. е. учиться не мозгами, а боками, надо опытом изведать зло, потолкаться о стенки, огораживающие путь истинный, чтоб идти по нем. Одного опыта мало, нужно и знание (разумение). Испытать и знать. Знать и испытать. Второе легче. Потом думал о повести о человеке, всю жизнь искавшего доб­рой жизни и в науке, и в семье, и в монастыре, и в труде, и в юродстве и умирающего с сознанием погубленной, пустой, неудавшейся жизни. Он-то святой. Еще думал: Сердится чело­век только п[отому], ч[то] не знает, от чего произошло то, на что он сердится. Потому ч[то] если бы он знал, то сердился бы не на следствие, а на причину: причина же внешняя всегда Бог -- тайна, а внутренняя ты сам. Должно быть, как Буддисты говорят, и всякий грех от незнания, но гнев уж навер­ное. Ребенок сердится на пол, что он его убил, а я на человека на то, что он делает не то, что вытекает из моего миросозерца­ния, а из своего. Разве это не одинаково глупо? Докт[ор]. Вы больны? Больной. Да. Д[октор]. Лечитесь, принимайте лекар­ство. Б[ольной]. Что ж я от лекарства никогда не буду болен? Доктор. Нет, будете, но вылечитесь от этой болезни. Б[ольной]. Наверное? Д[октор]. Наверное мы никогда не можем сказать, но есть большое вероятие. Б[ольной]. Не стоит лечитъся, если только вероятие. Д[октор]. Вы ничего не теряете испыта[в]. Б[ольной]. Нет, теряю. То лекарство, к[оторое] вы предлагаете, всегда ли и всеми ли признавалось? Д[октор]. Нет, только в последнее время нашей истинной школой меди­цины. Больной. Вот видите, если я знаю, что в прежнее время лечили другим, противная школа (гомеопатия) тоже лечит дру­гим и признает предлагаемое вами лечение вредным, то я несомненно теряю, слушаясь вас. Во-первых, вероятие, что ваше лекарство полезно, такое же, как и то, что оно не полез[но]; во-вторых, есть даже вероятие, что оно вредно. Главное же, несомненно то, что, повинуясь вам, я наверное: 1) теряю время, занимаясь лечением, 2) приучаю себя к тому, что для меня хуже всякой болезни, заниматься своим телом.
   Писал довольно хорошо К[рейцерову] С[онату]. Подвинулся. Один поел и поехал к Булыгину. У него отстроено, двор и сарай и Бибиков с женою (незаконной). Булыгина жена с двумя детьми, трогательная женщина своим раскаянием в оставлении мужа. Дела их, по их словам, нехороши, мужики не платят, обманывают, денег нет. Все они, мне кажется, и сам Б[улыгин] нетверды в вере, в том, чтобы благо свое ставить теоретически только в исполнении воли Б[ога]. Поговорил с ним довольно хорошо. Надо еще съездить, чтоб сказать всё, что думаю: 1) что если она хочет вернуться к мужу, то это хорошо, 2) что нельзя служить Б[огу] и мамону и пот[ому] не должно бояться ни­щеты (это я сказал). Вернулся поздно, прекрасная ночь. Спра­шивал себя один в лесу: хочу ли, готов ли умереть сейчас: и более готов, чем бывал прежде -- страху нет ни малей­шего, но как будто не можешь вполне вообразить переход пот[ому] не уверен, что нет страха. Спал дурно, отврати­тельно.
   26 И. Я. П. 89. Утром только читал. Говорил с С[оней] хорошо о том, чтобы жить не дурно. Для нее нет нравственной по­требности. [Далее 11--12 вымарано.] Говорил вчера Б[улыгин]ой: знать, что несешь крест, и нести любя, совсем не то, что когда он навалится на тебя, ты не ждешь и не желаешь. Всё равно, как работа: Если бы то напряжение и боль, котор[ые] испытываешь охотно при работе, мы бы испытывали без работы и нашего согласия на то, было бы мучительно. То же и с жизнью, с участью каждого, с несением креста, на еванг[ельском] языке. 4 часа, иду гулять или косить.
   Косил целый вечер, пришел Файнерман. Я спорил с ним. Он сожалел обо мне, что я не отдаю именья и не устраиваю обшину. Он с Алех[иным] слишком односторонен. И мало рели­гиозен. Лег рано.
   27 И. Я. П. 89. Всё утро 6 часов косил. Целый день опять спорил с Ф[айнерманом], но потом смирился. Приехали Гапгуды. Устал, но не очень. Теперь 9 час[ов].
   28 И. Я. П. 89. Встал в 5. Прекрасно работал целый день. Проводил Ф[айнермана]. Он молод и не то, что революционерен, но социалистический идеал у него заглушает всё. -- Вечером почувствовал тоску под ложечкой и ночь не спал.
   29 И. Я. П. 89. Встал больной, и целый день лежал. Читал всякую дребедень. Духом -- средствен. Умереть готов. Ночью увидал во сне какую-то лягушку в человека ростом и испугался. И испугался как будто смерти. Но нет, это ужас сам по себе. Получил письмо от Анненковой. Лег рано.
   30 Ин. Я. П. 89. Встал в 7. Спал лучше. Нанял за себя на покос и начинаю бродить. Теперь час. Кое-что надо б[ыло] записать. Забыл.
   Целый день читал всякий вздор и еще Looking backward. Очень замечательная вещь; надо бы перевести.
   1 Ил. Я. П. 89. Почти не спал. Очень слаб. Looking backward прекрасно. Одно плохо: социалистическое Марк[с]овское пред­ставление, что если очень долго делать дурно, то само собою сделается хорошо. Капиталы сходятся в малое число рук, под конец сойдутся в одни. Рабочие союзы тоже сольются в один. И будет капитал и рабочая сила разделенные. Тогда власть или революция соединит их, и всё будет благополучно. Главное то, что ничего в нашей цивилизации не уменьшится, не пойдет назад: будут те же дворцы, гастрономические обеды, сласти, вина, экипажи, лошади -- только всё будет доступно всем. Вот это непонятно, как они не видят, что это невозможно. Возьмите сейчас роскошь Ясн[о]полян[ского] дома, разделите ее между мужиками. Нельзя. Ничто не годится. (Надо отказаться от роскоши.) Пока есть насилие, сила капитала и изобретения направлялась не на то, что нужно. И чтобы б[ыло] то, что нужно, массам надо всё проверить. Главное же надо быть готовым отказаться от всех усовершенствований нашей цивилизации, только чтоб не б[ыло] того жестокого неравенства, к[оторое] составляет нашу язву. Если правда, что я люблю брата, то я не задумаюсь лишиться гостиной, только бы приютить его, бесприютного. А то мы говорим, что хотим приютить брата, но только с условием, чтобы гостиная оставалась свободною для приема. Надо решить, кому служить -- Б[огу] или М[амону]. Обоим нельзя. Если Богу, то надо отказаться от роскоши и цивилизации, будучи готовым устроить ее завтра же, только общую и равную.
   2 Ил. Я. П. 89. Немного лучше. Гапгуды уехали. Я ходил на деревню и на покос. Всё неладится. Все ссорятся. Писал Кр[ейцерову] Сон[ату]. Недурно. Кончил всё. Но надо всё теперь сначала поправить. Запрещение рожать надо сделать центральным местом. Она без детей доведена до необходимости пасть. Еще про эгоизм матери. Самопожертвование матери ни хорошо, ни дурно, так же как труд. И то и другое хорошо только, когда разумно любовно. А труд для себя и самопожертв[ование] для своих исключительно детей -- дурно. Лег рано.
   3 Ил. Я. П. 89. Встал в 8, косил до 12. Устал, хочу и спать я есть.
   Заснул, опять косил, обедал, опять косил. Мужики всё ссорятся, бранятся. Я говорил им о грехе жить с женою без времени. Слушали серьезно и согласились. Курзик рассказы­вал: человек спрашивал у Бога, можно ли с женою согрешить раз. Можно. А два? Ну, пожалуй и два. А три? Всё тебе мало. Так три же за то всю жизнь, хуже скота. Разговор о заговорах от бешен[ой] собаки и порчи. Еще Курз[ик] рассказывал: какие три дня в году не праздники? Говорят, что есть. Ты грамотный, вот и дойди. Константин уморил. Возвращается с ряда Конст[антин] и говорит, проходя мимо: А что, Евстегнеич, как ду­маешь, зачтется это тебе на том свете? -- Э, пора там. Найдут они меня! Кому я там понадоблюсь? -- О! Коли бы знали наши распространители православия, что это полное и точное выра­жение истинной веры русск[ого] народа. Серьезно говоря, все так думают. Помрешь и кончено. А церковь, говенье, прича­стить, поминовенье? Нельзя же! Люди осудят. --
   Вечером начал переводить, диктуя, Ballou. Лег поздно.
   4 И. Я. П. 89. Встал в 6. Косил, теперь Ґ 12, устал. Утром пивчера вечером много и ясно думал о Кр[ейцеровой] Сон[ате]. Соня переписывает, ее волнует, и она вчера ночью говорит о разочаровании молодой женщины, о чувственности мужчин, сначала чуждой, о несочувствии к детям. Она несправедлива, поотому] ч[то] хочет оправдываться, а чтобы понять и сказать истину, надо каяться. Вся драма повести, всё время не выходившая у меня, теперь ясна в голове. Он воспитал ее чувствен­ность. Доктора запретили рожать. Она напитана, наряжена, и все соблазны искусства. Как же ей не пасть. Он должен чувствовать, что он сам довел ее до этого, что он убил ее прежде, когда возненавидел, что он искал предлога и рад б[ыл] ему. --
   Да, вчера мужики подтвердили, что кликушест[во] бывает только у баб, а не у девок. Стало быть, справедливо, что проис­ходит от половых эксесов. Был разговор с А. М. Кузм[инским] о христианстве. Я сказал, что христиане только те, к[оторые] кротки, смиренны, терпеливы, как Хр[истос], т. е. nоn resistant. (1) А что те, к[оторые] не признают этого, признают по вере убийство, казни, суды, не имеют права называть себя христианами. Что в имени? Нет, очень много. Имя принято ложно и сбивает людей. А[лександр] М[ихайлович] стал доказы­вать, что христиане и те, к[оторые] не признают его, имеют право называться христианами и что благодаря им все-таки произошло и происходит смягчение нравов, охристианение жизни. Он огорчился, что у него отнимают успокаивающее его душу учреждение. Я сказал, что самая вредная секта есть та, к[оторая] сознательно отрицает сущность христианства -- пра­вославие. Я думал после об этом: Смягчение нравов и охристианение людей произошло не от учения полухристианства или по имени только христианства (православия), но несмотря на него. Они злейшие враги, т. е. главные задерживатели установления Царства Божия; они паразиты истинного христианства. Как
  
      -- [непротивящийся.]
  
   только явится что-нибудь истинн[ое], наука, искусство и, главное, вера, являются паразиты этого истинного. Про них-то говорил Хр[истос], называя их лицемерами, и про них говорил, что они ставят памятники, гробницы пророкам и преследуют их. Попробуйте скажите о православии. А наши святые? Да святые-то, к[оторых] вы называете вашими, были бы только больше святыми, если бы не было вас. И они святые, а вы противное им, вы губители истины, п[отому] ч[то] служите не ей, а ее заста­вляете служить своим целям.
   Косил весь день. Вечером б[ыл] у Лаврентьевой и много говорил с ней. Она добрая.
   5 Ил. Я. П. 89. Встал в 6, возил сено, свез 5 возов и косил. Осип напоролся на вилы. Кажется, не опасно. Было хорошо. Маша всё нездорова. Были радостные письма от Ге, Черт­кова, Бир[юкова]. Теперь 8 час[ов]. Боюсь боли живота. Соня очень мучает[ся] нездоровьем Вани и сама нездорова и жалка.
   6 И. Я. П. 89. Встал очень рано, пошел на Прудище. Там косил с Фомич[ем] и Андреем. К завтраку пришел домой. Опять косил. Дома всё нездоровье В[ани]. Лег спать. Разбудил Илья с Трескин[ым]. Разговор за завтраком о том, кто говорит и не делает. Какая тут путаница! Человек, как С[оня], говорит: другие говорят, но не делают. А я не говорю и не делаю. Это честнее. Что за вздор! Да ты знаешь ли, что нужно делать? Знаю. Ну, так уж лучше говорить. Говоренье хоть что нибудь -- обязывает. К обеду приехал Сверб[еев]. Я поспо­рил с ним об общ[естве] трезв[ости]. Очень устал, копнил сено.
   [7 июля.] Но не смотря на усталость нынче 7 И. Я. П. 89 встал в 6-м и косил и вот теперь 7, записываю, пришел завтракать. Письмо от Поши. М[аша] больна. -- Косил и целый день. М[аша] вышла работать. Приезжал лесничий Булыгина. По рассказам, они живут всё так же хорошо. Идет та же внутренняя работа. Он хочет подать в суд на Брагинских. Думал: к Кр[ейцеровой] С[онате]. 1) Различие настроений жены -- две женщины. 2) Соблазнитель музыкант своим дол­гом считает соблазнить. При том же: не в ба[рдель]же мне ездить, еще можно заразиться. Еще поразила меня, не помню всё, деликатность Прокоф[ия], подумал: ум, дарованья даны не всякому и неравномерно, но понимание чувств людей, улыбки, нахмуренья дано всем, и малоумным, и детям, больше чем другим.
   8 И. Я. П. 89. Встал в 6. Косил. Вернувшись, застал Ругина. Очень мил. Рассказал много хорошего. С ним косил. Потом приехал Обомелик и Гапгуды с Левой. Я немного горячо доказывал Обомелику глупость вспрыскиванья в кровь ессенции сушеных яиц свинок Браун Секара. Поразительна глу­пость. Многое хочется писать. Думал к комедии. Один из мужиков остряк. 8 часов, иду пить чай и спать. Думал дурно.
   Письмо прекрасное от Колички и старика.
   9 Июля Я. П. 89. Встал поздно, в 7. Гапгуды утрудили меня. Говорил с ней и вижу, что это совершенно бесполезно и мне и ей; и полезного не знаю. Не в духе я. Вчера немного перево­дил с Кузм[инским?]. Теперь 10 часов. Они едут. Привезут доктора. Завтра же приезжает Сер[ежа]. Помоги, Г[осподи]. После завтрака копнили сено с М[ашей] и Руг[иным] и возили до позднего вечера. Устал.
   10 И. Спал дурно. Вот вопрос.....(1) Встал позднее, сходил на деревню. Приехал Сер[ежа]. Хорошо с ним. Свозил (2) воза сена. Хотел пахать, но жарко и чувствую себя слабым. Перечи­тывал Кр[ейцерову] С[онату] и поправлял недурно. Вчера была драка у мужиков от водки. Ходил купаться и хочу еще идти, сейчас 7 часов.
   Купался. Приезжает Ур[усов].
   11 И. Не встал рано от дождя. Пошел в 7. Уже косят. Отдал косу Ругину и целый день косил очень напряженно. Скосил всё. Было весело. Дьяков приехал, а прежде его Ур[усов]. Ур[усов] всё делает свои вычисления. Это возможно только при табаке. Очевидно, ему ничего не нужно, кроме упражнения своих сил. А приложение их правильное потеряно. Полудновали, я предложил кончившему есть и перекрестившемуся Степан[у] картоф[еля] с маслом. Он отказался, сказав, что сыт и что через силу есть -- грех. (2) Кабы все знали это?! Лег в 11.
  
   (1) Многоточие в подлиннике.
   (2) Подчеркнуто два раза.
  
   и нынче 12 И. Я. П. 89. встал в 8-м, проводил Дьякова. От Файнермана письмо, к[оторое] прочла С[оня] и к[оторое] очень огор­чило ее. Он пишет о моем кресте, предвидя мои мучения в том, что я живу в таких условиях, к[оторые] мне противны и к[оторые] я хочу и колеблюсь изломать. Противны да, но колебаний в том, чтоб изломать, нет, п[отому] ч[то] я знаю, что это как болезнь, старость, смерть, благие условия жизни моей, а потому и противность не болезненная, а крест, значение к[оторого] он не понимает. Крест значит неприятное, больное, тяжелое, несомое как неизбежное, необходимое, от Б[ога) посланное и потому уж не неприятное, не больн[ое], не тяжелое, а такое, без к[оторого] бы б[ыло] неприятно, не ловко и не естественно. Это то же, что получить на спину неожиданную, непризнаваемую необходимой тяжесть, скажем в пуд (ведь это мука) или несение мешка с пудом муки для пищи своей и детей. 12-й час. Хотел пахать, но едва ли пойду.
   Не пахал. Не помню, как провел вечер.
   13 И. Я. П. 89. Встал в 4. Поехал пахать с Ругиным. Очень б[ыло] жарко, но очень хорошо. После обеда на покос, свез три воза и кончил покос. Очень дурно ел и нездоровится. Дурно спал во всех смыслах.
   14 И. Я. П. 89. Встал в 9-м. Приехал Романов от Алехина. Очень приятный и ясный человек. Письмо от Горбунова. Пре­увеличенное. С Р[омановым] погорячился за разговоры об обще­стве трез[вости] и просил его прощения. Обедали все вместе наверху. Ур[усов] вчера даже о математике спорил. Неясность [от] вина и куренья поразительная. Теперь 6 часов.
   Пошли гулять, покосили рожь. Вернувшись домой, встре­тил озлобление С[они] на Романова за то, что он в кухне удивлялся на то, что за 12 господами ходят 16 слуг и не одобрял это. Я с ним много говорил и не перед Богом, а дорожа славой человеческой -- дурно. Вообще я последнее время духовно упал, должно быть от работы.
   15 И. Я. П. 89. Встал в 7-м, проводил гостей, свез их на Козловку. Вчера милый Ругин конфузясь сказал мне, что у Еропкина его заподозрили в сифилисе, который он мог иметь по прежней жизни. Нынче утром сказал Р[оманову] о собствен­ности и общине, и что всё дело не в общине, а в том, чтобы исполнять сознанный закон, одно из положений к[оторого] неимение собственности. И что если бы держаться этого, то вышла бы не община, а совсем другое. Он кротко и добро слушал. Вер­нувшись, пописал Кр[ейцерову] Сон[ату], но б[ыл] очень слаб. Очень хочется писать. Надо работой физич[еской] не насило­вать себя. Читал New Christianity. Говорил Урусову на то, что он сказал, что пострижение в монахи помогает доброй жизни. Сказал: Христос указал нам путь и верующие видели его всегда перед собой как прямую линию. Дело нашей жизни свести движение наше к этой прямой. Движение наше не сходится с этой прямой, а пересекает и окружает ее, как спираль. Отступление наше от прямой заставляет нас страдать и вот вместо того, чтобы продолжать усилия приближаться к прямой, мы придумываем приемы, к[оторые] бы скрывали от нас наше отступление: жертвы, молитвы, таинства, причастие, вера в искупление. Но всё это великий грех, п[отому] ч[то] уничтожает усилие -- одно нужное. Нужно стремиться сначала, и опять сначала, и тогда получится сила, особенно от сознания того, что спираль постоянно приближается к прямой и неизбеж[но] должна слиться с ней. Теперь 9. Иду пить чай.
   Затеяли вечный, один и тот же разговор о хозяйстве -- уны­вая, отчаиваясь, осуждая друг друга и всех людей. Я попы­тался сказать им, что всё дело не за морями, а тут под носом, что надо потрудиться узнать, испытать и тогда судить. Лева начал спорить. Началось с яблочного сада. С упорством и дер­зостью спорили, говоря: с тобой говорить нельзя, ты сей­час сердишься и т. п. Мне б[ыло] очень больно. Разумеется С[оня] тотчас же набросилась на меня, терзая измученное сердце. (1) Было очень больно. Сидел до часа, пошел спать больной.
   16 И. Я. П. 89. Еще вчера вечером Л[ева], сознав, что нехо­рошо, хотел просить прощенья; но нынче поговорил о том, что он виноват, с большой развязностью. Кто кается, тот любит униженье, а не боится его. Я очень болел сердцем всё утро. Ходил купаться. Взялся б[ыло] за работу, К[рейцерову] С[онату], не идет. Спать тоже не мог: всё думал. Как бы надо
  
      -- Последние десять слов вымараны
  
   поступить? И всё не то. Надо думать только о нынешнем часе, чтобы исполнить волю пославшего. Молился, и молитва уяс­нила. Да, жить, исполняя без конца, без цели, а только по ука­занному Им направлению. Думал: какое удивительное дело -- неуважение детей к родителям и старшим во всех сословиях, повальное! Это важный признак времени; уважение и пови­новение из за страха кончилось, отжило, выступила свобода. И на свободе должно вырасти любовное отношение, включающее в себя всё то, что давал страх, но без страха. Так у меня с одной М[ашей]. Боюсь говорить и писать это. Чтобы не сглазить, т. е. не разочароваться. Теперь 3-й час, пойду гулять. С Ур[усовым] хорошо беседуем с глазу на глаз.
   После обеда сидел дома, пришли 5 гимназистов, я пого­ворил с ними недостаточно серьезно. Один в общ[естве] трез­вости. Ходил и думал о молитве, как надо молиться. Лег поздно.
   17 И. Я. П. 89. Встал в 8-м, тотчас же поехал пахать и пре­красно работал до обеда (завтрака), потом получил письмо от Грота -- пустяки о свободе воли -- разные формулировки всё того же. И письма от Поши, еврея Дужкина и крестьянина самарского, сидевшего в сумашед[шем] доме. От Чертков[ых] телеграмма -- дочь у них умерла. Хочу не болеть за них и не могу. Вот как думал о том, что надо помнить в минуту упадка духа, горя, страха, досады или гнева на людей: Помни, что жизнь твоя только в исполнении воли Б[ога] на земле; испол­нять же волю Бога несомненно ты можешь, только возращая свою духовную сущность; возращать же свою духовную сущ­ность ты можешь только соблюдением чистоты в твоей животной -- смирения в твоей человеческой (мирской) и любви в твоей божеской жизни. Для соблюдения же чистоты тебе нужны лишения, для смирения нужны худая слава и унижения, для любви нужна враждебность к тебе людей (и если любите любя­щих вас, какая же вам... и т. д.). И потому то, что ты назы­ваешь страданиями, то, на что ты жалуешься, чем тревожишься, о чем горюешь, чего боишься, всё это ничто иное, как или лише­ния и боли, или худая слава, оскорбления, унижения, или враж­дебность к тебе людей; а и то и другое и третье необходимо тебе для соблюдения чистоты., смирения, любви, для возращивания своей духовной сущности, для служения Царству Б[ожию], для жизни. И потому не огорчаться, а радоваться я дол­жен и лишениям и унижению и враждебности. -- В самом деле, неужели Б[ог] мог поставить человека в такое ужасное положе­ние, чтобы он переносил лишения, унижения и враждебность, не получая за это возмездия? Это не могло быть. И нет этого. Нельзя ответить, будет ли возмездие на том свете или нет? Во­прос неправильно поставлен. Надо исправить прежде ложный взгляд, к[оторого] не должно быть, при к[отором] возникает : такой вопрос. Вроде того, как если бы люди ленивые, голодая от праздности, спрашивали бы, будет ли им награда на том свете. Награды не будет за то, что они должны работать, чем кормиться, но надо понять, что работа, дающая хлеб, есть необходимое условие животной жизни. Точно так же надо понять, что перенесение лишений, унижений и враждебности есть необходимое условие жизни духовной. --
   Теперь 8-й час. Пойду купаться.
   Купался. Бибиков маленькой довез верхом. Перед этим на­писал письмо Черткову. Лег рано.
   18 Ил. Я. П. 89. Встал поздно. Читал варианты об искус­стве и прочел то, что начато. Начал поправлять, потом начал Кр[ейцерову] С[онату]. И не мог продолжать ни того, ни дру­гого. Получил письма и выписку из газет: The world has of Tolstoi, as much as it can digest. (l) Лестно. То-то и скверно, что прислушиваешься к этому. Ур[усов] очень мил, украшает жизнь. Просила Кат[ерина] косить. Пойду в обед.
   Косил целый день, приходил обедать. -- Очень устал. Маша жала и выезжала за мной.
   19 И. Я. П. 89. Встал в 8-м. После кофе писал Кр[ейцерову] С[онату] о детях. Нехорошо, не сильно. Ослабел так, что захо­тел спать. После завтрака пошел косить у Осипа. Много скосил. Он прибежал жилистый, черный, убрал лошадь, накормил ребят и тотчас же взялся работать. Ходил обедать. И опять косил. Очень устал. За мной приезжали. Письма от Поши. Лег в 11.
  
   (1) [Мир имеет от Толстого столько, сколько он может переварить.]
  
   20 И. Я. П. 89. Ильин день. Я рад отдохнуть. Ездил ку­паться. Сейчас в 11-м часу неприятно говорил с Таней. Она промолчала. Ходил на деревню, устроить поправку плотины. Читал Brunetier'a о Discipl'e. Смешной страх, как бы они не сказали того, что я готовлюсь сказать. О! Только бы сказали! И сказали бы лучше моего, затмив меня, но возбудив сердца! Разумеется, да. Шел мимо всегдашнего покоса Тита покойника и подумал ясно, что тело его в земле и жизни его здесь нет больше, то самое, что вот-вот со мной будет, и тут злиться, гордиться, печалиться, беречь что бы то ни было, кроме своей души. В Америке казнят -- не публично и без боли (элект­ричеством). Если же не для угрозы и не для страдани[й], то зачем же? Изъять из жизни. Да кто же взял на себя решенье вопроса о том, кто подлежит изъятию из жизни? Иду завтра­кать.
   После завтрака читал. Обедал тяжело. Ходил на Козловку. Хотел ехать к Булыгину. Ужасно слаб и уныл. Ночь плохо спал. --
   21 И. 89. Я. П. Рвало и понос, и слабость. Читал Revue и лежал. Пробовал писать -- не мог. После обеда Соня объяс­нялась, что она б[ыла] верна и что она одинока. Я сказал: надо всегда быть тихим, кротким, внимательным. Больше ничего не мог сказать. И жалею. Теперь 8-й и ждут Ст[аховичей]. Лева приехал, мне всё тяже[ло] с ним.
   Приехали чуждые и тяжелые Стах[овичи].
   22 Ил. Я. П. 89. Встал поздно.
   Утро болтовня бесполезная -- не дали заниматься. После завтрака пошел косить. Всё уже убрано, только слепого по­лоска. Я скосил до обеда. Обед у Кузм[инских], обжорство грустное и гнусное. Как жалки. Я не могу им помочь. Впрочем, ходи я помиру, я еще меньше бы мог помочь им, чем теперь. С[оня] заперла Бульку, к[оторая] кусала собак, и из этого вышла неразрешимая путаница: выпустить? Оставить в заперти? Убить? Le non agir. (1) Лаотцы. Вечер в лапту и скука.
   23 И. Я. П. 89. Позднее, -- Утро пробовал писать -- мешают. Пошли возить с Машей. Свез. После обеда пристроилась к нам
  
   (1) [Неделание.]
  
   С. Стах[ович]. Ей нужен я не какой я есмь, а какой в ее глупых глазах славен. Неприятно. Я очень духом упал. Не дурен осо­бенно, но сплю. Урусов упал. Вечером приезжал Раевский. Краснобайство. Спал дурно.
   24 Ил. 89. Я. П. Встал в 9. Получил от Страхова книги Арнольда 1720 года история церкви настоящая. Сколько, сколько ученой умственной работы. Хоть бы одной компиляции всего правдивого истинного, и никто не делает. Ст[аховичи] верну­лись и помешали мне заниматься. Я начал Кр[ейцерову] С[онату].
   Думал: 1) Я пишу Кр[ейцерову] Сон[ату] и даже "Об иск[усстве]", и то и другое отрицательное, злое, а хочется писать доброе, а 2-е то, что в древности у греков был один идеал кра­соты. Христианство же, выставив идеал добра, устранило, сдвинуло этот идеал и сделало из него условие добра. Истина? Я чувствую, что [в] сопоставлении, замене одного из этих идеа­лов другим вся история эстетики, но как это? не могу обдумать. Мешает мне и образ нашей жизни и нездоровье думать. Что ж делать -- только бы ростить свою душу в чистоте, смирении и любви. Не было ни того, ни другого, ни третье[го]. Помоги мне, Господи.
   Спал днем. Поработал над Кр[ейцеровой] Сон[атой]. Кончил начерно. Понял, как всю надо преобразовать, внеся любовь и сострадание к ней. Ходил купаться. Ст[ахови]чи, Ур[усов]. Много лишнего. Низкого уровня мысли. Праздность. Слабость большая телесная в спине и ногах. Лег в 12.
   25 И. Я. П. 89. Встал в 8, пошел купаться, думал: Во времена духовного упадка, такие времена, когда не чувствуешь любви к враждебным людям, даже к равнодушным, когда занят собой, в эти времена не суди людей, а суди себя, кайся. Это самое удобное время для этого, так что и это настроение пойдет тебе в пользу. Докапывайся до последней глубины своей гадости. Нынче я испытал это. Увидал всю силу своего эгоизма. Это состояние подобно тому, когда сошла вода из колодца, реки, пруда, грязно, уныло, пусто, но пользуйся, только в эти времена очистишь нечистоты дна. Еще, желая подняться, прочел написанное в книжечке и оно подняло; там написано лучше, чем здесь: "Помни, что [ничто] не может нарушить твоей жизни. Она в соблюдении порученной тебе души твоей. А она вся в твоей, и твоей одной, власти". Дальше так. "Ты страдаешь; это от того, что ты заснул и забыл, в чем жизнь твоя. Жизнь твоя (там написано) в установлении Царства Б[ожия] на земле. (И это не верно.) Жизнь в исполнении воли Б[ога]. Воля же Б[ога] в том, чтобы я сохранил всё то, что он дал мне, сохранил и увеличил. (1)
   Сохранить и увеличить можно только в чистоте страдания­ми, в смирении унижениями и в любви борьбой с враждебностью".
   Это всё так, но новое б[ыло] для меня то, что я ясно понял, что установление Царства Б[ожия] на земле не может быть целью моей жизни, что это стрелять пушкой по воробьям, что конечная цель слишком ничтожна для такого огромного (беско­нечного) средства, что цель вне Царства Б[ожия] на земле. Царство же Б[ожие] на земле установится как последствие, точно так же как душевное и даже телесное здоровье получится при исполнении воли Б[ога].
   Установление Царства Б[ожия] на земле может служить только поверкой того, что, соблюдая и увеличивая то, что дано тебе Богом, ты не ошибешься.
   Отчеркнутое сомнительно. (2)
   Теперь 12-й час, слабость большая.
   К евангельскому стих[у]. Так теперь Иоанна, VI, 38, 39. (38) Жизнь не в том, чтоб творить свою волю, а волю пославшего и (39) воля пославшего в том, чтобы ничего не погубить из того, что дано, а всё возвеличить (воскресить). --
   Прекрасное место из New Christianity о том, что составление символа есть обречение себя на сектантство и что символы, имеющие назначение соединять, они-то разъединял[и]. Еще читал Fouillie Transformation de l'idee morale. Что за каша в голове, что за низость умственная! Что за невежество. Из непонятого Еванг[елия] изуродованные обрывки и смелое суждение и по­строение нелепое, произвольное о том, что сдела[лось] ясно,
  
   (1) Как удивительно! Думаю, думаю, живу внутренне, выживаю и при­хожу забыв, не думая о нем. [Сноска Толстого.]
   (2) Предыдущая фраза обведена кругом чертой.
  
   вечно, как бы дитя стало придумывать геометрию, кое-что услыхав без связи и смысла. Ужасно! Вот: последние будут пер­выми -- еще неизвестно; но что первые ученые нашего века бу­дут последними, это уж верно.
   Пошел навстречу Маше. Она идет. Ходил и до обеда и после обеда помогать Осипу и Цветковым. Слабость большая физи­ческая и духовная: будил Стаховичей за обедом, и так радостно б[ыло] от М[аши] слышать, что и ей совестно за то же. Получил письмо от Ч[ерткова] хорошее. Радостно, что Галя переносит свое горе по человечески; от Роман[ова], просит выписку "о браке", и от Поши. Зачем им жениться? Я всей душой чувствую это, жалея Машу. Прав ли я?
   26 Ил. Я. П. 89. Встал в 9 -- слабость. Начал б[ыло] попра­влять сначала Кр[ейцерову] С[онату], но сделал мало, после завтрака пошел с М[ашей] возить и класть одонье. Очень хо­рошо б[ыло]. Жил хорошо, помнил, зачем живу. Мысленной энергии нет и не надо. Была бы ч[истота], с[мирение] и л[юбовь]. Лег раньше.
   27 И. Я. П. 89. Встал в 8-м, пошел купаться, хорошо думал, именно: Для М[аши] б[ыло] большое счастье то, что мать не любила ее. Таня не только не имела тех побудит[ельных] причин искать блага на указываемом мною пути, но ее прямо соблаз­няли любовью и баловством. -- Думал: я считал иногда своих близких. Как это глупо и не христианско! Разве можно знать, что и как и чем ты сделал Божье? Человек, делающий волю Б[ога], всегда не знает, не может знать того, что произойдет, видимых последствий. Он всегда с завязанными глазами. И тем лучше исполняет волю Б[ога], чем он слепее. Как слепая ло­шадь лучше ходит на кругу. Не знаю, что произойдет, но знаю (верю), что ни одно усилие мое для Бога не пропадет. "Что ж это вера?" спросил я себя. Да, пожалуй вера; но только эта вера не есть для меня та вера, про к[оторую] говорят православные, вера, руководящая жизнью; эта вера есть последствие миро­созерцания. Из этого ясно различие веры и миросозерцания. Миросозерцание -- это то, во имя чего живешь, поступаешь так, а не иначе, п[отому] ч[то] оно-то определяет благо и зло, проводит черту между ними. И потому можно жить по миросозер­цанию, но не по вере. Если люди думают, что живут по вере, fides, доверию, то они ошибаются, они живут по миросозерца­нию, из к[оторого] вытекает, что они знать ничего не могут, а могут найти определение добра и зла, только слушаясь того или тех, к[ому] они верят. --
   Земледелие, заменяющее кочевое состояние, к[оторое] я вы­жил в Самаре, есть первый шаг богатства, насилий, роско[ши], разврата, страданий. На первом шаге видно. Надо сознательно вернуться к простоте вкусов того времени. Это невинность мира детская. История самарского переселения -- хорошо бы. Немного пописал К[рейцерову] С[онату]. Пошел за грибами, вернулся поздно. После обеда читал газеты. Требования со­циалистов о вмешательстве государственной власти в часы работы с возвышенной платой, в работу женщин и детей и т. п., т. е. требуются привилегии рабочему классу и вроде майоратов стеснения. И не думают о том, что власть не может помешать людям продавать себя. Нужно, чтоб люди поняли, что нельзя покупать и продавать людей. А для этого нужно -- свобода от вмешательства правительства и главное, свобода, даваемая воздержанием. О ней-то никто не говорит. Ур[усов] страшно ест. Ужасный пример. Лег позд[но], спал д[урно].
   28 И. Я. П. 89. Встал в 8-м, ходил купаться, писал до завтрака К[рейцерову] С[онату], теперь сон клонит, хочется работать хорошо. Ходил за грибами. Какая-то тихая радость. Так хо­рошо. Чувство счастия. Только немного чего-то недостает. Вечером играю в шахматы с Таней. Ночь всю плохо спал, видел во сне, чувствовал, думал во сне о том, что надо соблюсти любовность к людям: Всё разные положения видел во сне, в к[оторых] отступал от любовности и поправлял себя. Это очень радостно: значит я это точно чувствую и начинаю вводить в жизнь. Так я и жил.
   29 И. 89. Я. П. Первое впечатление -- малыши голые шалили что-то. Потом их сборы на пикник -- жрать в новом месте. Еще вчера вечером, когда меня раздражили толки о приготовле­ниях к этому и Ламбер, облокотившийся, и нынче, я держался и помнил, как вчера во сне, так нынче на яву, первую важность любовности.
   Ходил купаться. Писал Кр[ейцерову] Сон[ату] порядочно. После обеда пошел косить с Осипом. Милая М[аша] вызвала своей работой. Вечер в шахматы. Всеобщее доброе расположе­ние духа нас, и князя, и Сони. [Вымарано одно слово.]
   30 И. 89. Я. П. Встал позднее. Ходил купаться. Думал: до­вольно неготовому первых слов молитвы Отче наш, именно: О[тче] н[аш] и[же] е[си] н[а] н[ебеси], да святится имя твое -- т. е. сознание того, что свята одна любовь. Это не даром первое прошение: это первое условие божеской жизни. Прежде надо помнить, знать, что свята одна любовь, а потом, уж будучи пропитанным любовью, можно желать пришествия Царства Б[ожия]. Только любовью, только любовно можно достигать и Царства Б[ожия]. Это всё равно, что прежде всего надо нато­чить косу, а потом уж косить. Как я это горьким опытом узнал. Царство Б[ожие] не придет, не придет, если не достигать его любовью. -- Еще подумал об Урусове: что бы было с ним, если б его лиши[ли] средств жизни, если бы была установлена справедливость? -- он и Кост[енька] и подобные им погибли бы ужасно. Надо, чтоб они сами выучились жить не паразитами. А пока они паразиты, есть и питающие этих паразитов. Хри­стиане не могли бы кормить, поить их, поставлять им табак, вино и т. п. Всё делается с двух сторон: уничтожается и возможность и способность.
   Лева сказал, на меня глядя: грибы, это та же охота. Тоже жалко грибков маленьких, как и дупелей, только маленькая разница. Я промолчал, а потом думал: Да, маленькая разница; но как Брюлов говорил, на то, что вот он, поправляя, чуть-чуть изменил, а всё стало другое, что искусство только тогда, когда дело в "чуть-чуть"; так и еще с большей справедливостью можно сказать, что (1) добрая жизнь начинается там, где чуть-чуть.
   Писал лучше всех дней Кр[ейцерову] Сон[ату]. Потом пошел косить к Осипу. Косил до 5. Обедал, заснул. И сейчас 9, прос­нулся, пишу. Соня разбудила меня. Я не охотно говорил с ней. Нашло сомненье, зачем М[аша] ездит 2-й день на Грумы. Надо сказать ей. Если буду жив завтра. 31 Ил. Я. П. 89.
   [31 июля.] Жив. Дурно спал. Встал рано, не выспался и слаб. Ходил купаться. -- Дома читал Keats, англ[ийского] поэта.
  
   (1) Зачеркнуто: нравственная
  
   Очень хорошо формулировано ложное определение искусства, для потехи. За завтраком Лева стал говорить о том, что ба­рышня, работающая на деревне, делает это из тщеславия, во­обще враждебно ко мне. Бедный, только от того, что он всё слабеет. Ходит на хороводы, курит, ничего никому не делает. Я огорчился и говорил с Т[аней], но имея его в виду, что уди­вляюсь не тому, что так живет барышня, а тому, что наши живут, как они живут, и что все люди разделяются по степе­ням чуткости совести, от самой чуткой до отсутствия ее. Я б[ыл] огорчен и почти раздражен. Потом пошел за грибами. Ходил целый день и всё думал об этом. И думал хорошо -- именно: любить, доказать, что любишь, заставить признать это других, заставить другого любить себя, всё это невозможные дела, п[отому] ч[то] они делаются для людей. И как то же просто и легко, когда оно делается для Бога: любить его, Л.С.Ф.Ш., любить их перед Богом, т. е. знать, что я желаю им добра и не осуждаю, а скорее хвалю их -- не думать, не говорить про них и не делать им дурного, предоставляя Богу последствия. Дру­гое: то, что всё больше и больше подтверждает меня в том, что любить можно только врагов, тех, к к[ому] не влечет. Любить можно, только подставляя щеку, только тех, к[оторые] бьют, и потому, чтобы иметь счастье любить, надо, чтобы тебя били. А потому-то, что тебя бьют, или унижают, есть не неприят­ность, могущая вызвать раздражение, а есть радость -- испол­нение ожидаемого, как я и писал здесь же,что,сходясь с людьми, жди, как желаемого, оскорбления. А то я же говорил много раз, что получить удар по одной щеке, чтобы иметь счастие подста­вить другую, есть счастливая случайность, как выигрыш 200 т[ысяч]. Желал этого, а, сам получая пощечины (хотя и не в прямом смысле), не только не пользовался ими, чтобы испол­нить заповедь -- подставить, а огорчался, унывал, злился. -- Подставление щеки не есть редкий -- это напротив самый частый случай. Помоги, Господи.
  

ДНЕВНИК С 1-го АВГУСТА 89 -- ПО 1 ЯНВАР[Я] 1890

  
   1 Августа. Ясная Поляна. 89. Встал поздно, ходил купаться. Записал кое-что к Кр[ейцеровой] С[онате]. Дома взялся б[ыло] за комедию, но противно и совестно. Нездоровится. Дождь. Почти не выходил. Не успел оглянуться, как попался на праздное занятие шахматами -- задачи и игра. Всё дума[ю] об искусстве и читаю о нем. Получил письмо от Стр[ахова] с тонкой лестью. А у Будды не даром сказано -- 10 грехов -- 3 телесных, 4 сло­весных и 3 умственных. Первые три: убийство, воровство (я бы сказал присвоение собственности) и похоть (блуд); 4 словесных: двуязычие, equivocation, (1) клевета, ложь и лесть; и 3 умствен[ных]: зависть, гнев (2) и обман (delusion). (3) Получил еще World-advance-thought и, как всегда, испытал великий подъем духа. Чудесные мысли, н[а]п[ример]: смерть есть про­буждение от заблуждения о реальности матерьяльной жизни. Надо писать им. Непременно. Еще получил письмо от Алехина с известием о том, что у них б[ыл] обыск и отобрали все мои писанья и их письма.
   2 А. Я. П. 89. Вчера пришел какой-то юноша с стихами. Нынче он ждал меня и, когда я вышел, его уже не б[ыло]. Я огорчился, даже досада, что я лишаюсь удовольствия купаться и после купанья пить кофе и читать, и только пройдясь, вспомнил, что единственно истинно радостное дело это растить свою душу, а для роста именно нужны эти лишения маленькие и большие. Но надо выучиться любить маленькие, чтобы полю­бить и большие. Правда Эпиктета -- волшебный жезл. Теперь
  
   (1) [двусмысленность,]
   (2) Зачеркнуто: заблуждение
   (3) Зач.: я думаю коснение в заблуждении, самообманывание.
  
   скоро завтракать, хочу писать письма. Да, еще мысль из World A[dvance] T[hought], что люди не растущие, не могущие больше рости здесь, умирают, т. е. переходят в форму, способную к росту. Там сказано -- есть люди, к[оторые] не могут здесь принять новое сознание. Такие люди должны родиться вновь. Пошел косить овес, отбил косу у Герасима, косил радостно, до обеда и после обеда до ночи. -- За завтраком с Левой рассердился. Взаимная злоба выскакивает как сорвавшийся с цепи зверь. Очень б[ыло] грустно и совестно. Отчего не вспомнил, что желаю унижения от не[го]. Утешался тем, что это то унижение, к[оторое] нужно. Вечером М[аша] не заехала за мной и на нее серди­лись, а мне было очень хорошо. Письма от Ругина и Попова, от М[арьи] А[лександровны] и О[льги] А[лексеевны], и пись­мо Озерецк[ой]. Всё очень радостно. Одна М[аша] понимает значение этого. Лег поздно. За обедом, благодаря Ур[усову] и С[оне], б[ыли] мучительн[ые] минуты: бессмысленный, бессвяз­ный лепет и злой, с одной стороны, и притворн[ый], с другой. (Вот опять надо б[ыло] помнить о желательности унижений и страданий.)
   3 А. Я. П. 89. Встал раньше. Пошел купаться, досадовал на малого поэта, что он опять ушел. И опоминался. Дорогой думал: 1) То, что начал вчера говорить и забыл к чему, именно: люди в глубине души всегда знают, что хорошо и что дурно, in seinem dunklem Drauge ist sich des rechten Weges wohl bewusst. (l) Нынче утром понес Ур[усову] подарить по случаю ро­жденья папиросочницу и стало стыдно. -- Стыдно давать деньги доктору, стыдно брать за писанье, неприятно слышать, когда дети говорят о деньгах, и многое подобное. (Стыд этот надо воспитывать, блюсти, а не переламывать, чтоб загрубеть.) He от этого ли происходит то, что спириты, вертя вдвоем, втроем карандаш или блюдечко, по буквам получают выражение мыслей таких, к[оторые] те же люди не в состоянии выразить в состоянии рассеянности. Это нечто вроде ясновиденного гипнотического сна. -- 2) думал всё то же о вреде избрания внешней цели для жизни. Ищите Царства Б[ожия] и правды его, а остальное
  
   (1) [в своем темном устремлении всё же сознают правильный путь.]
  
   приложится. Моряк, руководись тем компас[ом], к[оторый] в твоем корабле, крошечной стрелкой, к[оторая] меньше в 1000 раз корабля, а не видимым предметом, даже не звездами, всё обманет, кроме того, что в тебе. Не заботься ни о том, чтобы написать важное сочинение, ни о том, чтобы люди познали истину, ни о том, чтобы ты оставался чистым в глазах людей, заботься о том только, чтобы исполнить волю пославшего тебя. Воля же пославшего тебя та, чтобы ничего не погибло из того, что он тебе дал. а чтобы, напротив, воскресло, ожило, распусти­лось, очистилось всё, что может. Завтракают -- я не хочу. Пойду за грибами или поеду к Булыгину.
   Ходил за грибами рыжиками. Встретил Леву. Неприятно, что хочется удаляться от него. Ошибка ли это, или голос совести? Обедал и вечер болтался. Опустился я.
   4 А. Я. П. 89. Встал поздно, начал писать письма, написал Кармалиной и Горб[унову]. Маша удивила меня тем, что за Сашку кричала на няню. Я ей советовал помириться -- не знаю. Я после завтрака пошел косить до позднего вечера. Не ду­мается.
   5 А. Я. П. 89. Ходил купаться, пришел Пастухов и прочел письма Дольнера. Какой сильный духом человек! Помоги ему Б[ог]. Пришел мужик за лесом. Я задержал его. Косил на боль­шой дороге и часто надо было вспоминать, что дело одно: воспи­тывать искру божью. -- Думал: Часто говорят: мне уж не к чему, мне уж помирать пора. Всё, что не к чему, п[отому] ч[то] помирать пора, не к чему было и когда-либо делать. А есть дело, к[оторое] всегда нужно и чем ближе к смерти, тем нужнее -- дело души, растить, воспитывать душу. --
   Пошли с Пастуховым. Косил остаток и потом до ночи возил овес у Осипа. Замочил дождь. С[оня] в дурном духе. Начинаю вспоминать именно то, что все горести, неприят­ности, унижения -- искушения. Лег поздно.
   6 Ав. Я. П. 89. Вчера письмо от Поши хорошее и от Калуж[инского], просит сыскать и прислать письма его. Я б[ыло] огорчился, но потом вспомнил и сел писать ему; но нет адреса и пот[ому] отложил. Думал по этому случаю: Выйдет, что ему, наглому человеку, я напишу, а кроткий и смирный, в 1000 раз больше стоющий ответа, останется без ответа, скажут: "Стало быть, надо быть наглым". "Для чего?" "Для того, чтобы получать письма, деньги, славу и т. п." "Да, но для чего всё это? Ведь нужно одно: воспитать, возростить себя, сохранить и возвысить то, что дано мне. Для этой цели тому, кто всё получит -- худо. Он не пойдет вперед, не выработает тех органов, к[оторые] нужны для служения Б[огу] и для блага. Первое обух, второе лезвие". Думал еще: что как родится еще ребенок? Как будет стыдно, особенно перед детьми. Они сочтут, когда было, и прочтут, что я пишу. И стало стыдно, грустно. И подумал: не перед людьми надо бояться, а перед Богом. Спросил себя: как я в этом отноше­нии стою перед Б[огом], и сейчас стало спокойнее. (Часто бывает наоборот, что перед Б[огом] хуже, чем перед людьми, но в этом случае б[ыло] обратное.) Да, лучше перед Богом жить, чем перед людьми. Он (Бог) и справедливее (осудит только за дурное), и умнее (поймет всё), и добрее (простит всё). Только что надуть его нельзя. Зато исправиться можно. Да, как хоро­шо переводить в эту высшую инстанцию! Еще думал об ужасных словах посланий Павла и Петра о покорности властям. "Не повинуйтесь властям", сказал бы Хр[истос], если бы он говорил об этом предмете. Как же можно в чем бы то ни б[ыло] повино­ваться власти, цель к[оторой] есть насилие и оно же средство. Нельзя ни в чем повиноваться, как не станет никто повиноваться озлобленному, пьяному, шальному. Т[етя] Т[аня] поссорилась. Его жалко. Теперь 2 часа, праздник. Отдыхаю. Поправ[ил] письмо Карм[алиной] и выписку Романову. Письмо Горб[унову] запуталось. Хочу спать.
   На минуту заснул, оживился и дописал письмо Горб[унову] и еще написал Страх[ову] и Сибирякову. После обеда пошел смотреть М[ашу]. Она возила и сгребала паи с Ос[ипом]. Вечер
   Ур[усов], шахматы, шашки, Бибиков. Поздно лег.
   7 Авг. 89. Я. П. Схожу с горшком -- поляк адвокат, желал видеть знаменитого челов[ека]. Очень неприятно б[ыло] то, что я не мог добраться в нем до человека. Тут же приехала Абрамова приглашать меня в режисеры театра. Было тяжело, но слава Б[огу] вспоминал несколько раз, что и с ней дело свято[й] жизни. Тут же мальчика поймали с яблоками, тут же С[оня] не в духе. После завтрака поехал сеять. Боюсь, что от ветра рассеял дурно. Приехал поздно. Наши Таня, М[аша] К[узминская] и М[аша] с Би[биковым] уехали верхами и про­пали. Ждали до 12 часов. Лег очень поздно.
   8 А. Я. П. 89. С утра поехал допахивать, после обеда возил Осипа. Теперь вечер, устал.
   9 А. Я. П. 89. Проводили Ур[усова] и Леву. Я очень слаб. Постыдное невоздержание в пище. Читал Платона об искусстве и думал об искус[стве]. Платон соединяет красоту и добро --непра­вильно. В Республике говорит о без или не нравственности поэ­тов и потому отрицает их. В то время, как и теперь, поэты стояли ниже уровня Платона и были потеха. Чувствую, что чего-то не достает в моих мыслях об искусстве и что я найду недостающее.
   Ходил за грибами и купаться и ничего не делал. Теперь 8-й час. Вечер как обыкновенно.
   10 А. 89. Я. П. Утро читал. В обед поехал пахать и пахал до поздней ночи. Очень устал.
   11 Авг. 89. Я. П. Читал о страдании и антисептическом методе для перевязочных пунктов и родильных домов. Устроят сраже­ния и родильные дома, а потом средства, чтобы сделать их безвредными. Целый день ничего не делал. Ходил за грибами и думал о Кр[ейцеровой] Сон[ате] и об иск[усстве]. Кр[ейцерова] Сон[ата] -- надо сделать бред умирающей, просящей прощение и не верящ[ей] тому, что убил он. Приехала целая куча юношей. И пришли ко мне Золотарев и Хохлов. Чудные ребята. --
   12 Ав. 1889. Я. П. Поехал пахать, опоздал к завтраку. Спал дурно накануне, и С[оня] очевидно в нервном возбуждении горячо и бестолково говорила с юношами. Они б[ыли] милы, и она признала, что говорила лишнее. Ходили купаться. Вечером пришел Клобский. Тяжелый разговор. Я не сумел не раздра­житься. Лег поздно. Орлов, Рачински[й]. два кадета, курят, играют. Жалкие, дикие.
   13 А. 89. Я. П. Опять Клобский, с к[оторым] говорил любя, но трудно. Светлый уехал к Офрос[имовым]. Темные переписыва­ли и беседовали и ходил[и] за грибами. Я не думал, весь выхожу с ними. Хотелось бы уединения, но и это хорошо.
   Лег поздно. Во сне всё неудачи, тяжел[ый] сон.
   14 А. 89. Я. П. Встал раньше, пошел купаться. Думал: 1) Как в организме боль указывает на нарушение закона, -- предупреждает, так и в обществе людском страдание от враждебности указывает на нарушение закона единения, предупреждает. Если делая дело, к[оторое] считаешь добрым, испытываешь стра­дание враждебности или заставляешь других испытывать враж­дебность к себе, тотчас остановись: значит ты не умеешь еще делать то дело, за к[оторое] взялся. Больно физически или ду­ховно враждебно -- остановись делать и, с одной стороны, учись делать без боли, с другой устрани то, от чего больно. (1) (2-е думал: Удивляешься, что человек не видит очевидного требования разума, а забываешь, что человек не возрожденный видит прежде всего свою плотскую жизнь, свою особенную жизнь с ее приятностями и мыслит только о том, как сделать эту жизнь более приятною: о другом мыслить не может, и ты вдруг тре­буешь, чтобы он мыслил независимо от своих выгод. (Не вышло.)) Вчера получил письмо Дунаев[а], плохое, ненатуральное, и прекрасное Черткова. Читал эстетику Шопенгауэра: что за легкомысленность и неясность. Мне же, ходя за грибами (я про­водил своих гостей к Булыг[ину] и сам целое утро ходил за грибами), пришло в голову, что искусство есть одно из орудий выражения (через не подражание таких же чувств, как зевотой) нового содержания. Пустое же искусство нашего времени есть вызывание таких же чувств, как и испытываемые художни­ком, не для того, чтобы выразить что-нибудь, а просто так: как Петрушка читал книгу для процесса чтения.
   За обедом пришел Ругин. Рассказывал про общину и теорию Алехина о людоедстве, что христианину прежде всего надо перестать людей есть. Правда, и спасибо ему, что он напоминает и показывает, как это трудно, но все-таки это не цель, а последствие. Если в любви всё сделаешь, будет наверн[ое] и чистота в экономическом отношении, есл[и] же и достигнешь чистоты только в экономическом отно[шении], то может не быть вовсе главного, любви. Правда, что в деле любви можно врать себе и другим, в чистоте же экономической жизн[и] нельзя. И потому-то достигать ее так важно. Ложусь, 12-й час. Помоги мне, Отец.
   15 Авг. 89. Я. П. Встал в 8, пошел купаться. Думал об Алехи[нской] общин[е] и письме к нему. Говорил вчера с Машей
  
   (1) Следующий текст до конца абзаца перечеркнут поперечной чертой.
  
   и Ругиным о том, что надо решать: идти ли? -- потом писал, поправляя Кр[ейцерову] Сон[ату], очень хорошо. Пришли юноши. Пригласил их косить. Косили овес. После обеда гово­рил с юношами. И мне скучно и тяжело.
   16 Авг. 89. Я. П. Целый день ничего не делал, если не счи­тать чтение Шопенгауера об искусстве. Что за легкомыслие и дребедень. Но правду сказал мне кто-то, что царствующая эсте­тическая теория -- его. --
   Ходил за грибами, обедали вместе. Я очень опустился. Дурного не делал.
   17 А. 89. Я. П. Приехали Менгдены. Дождь. Я опять ничего не делаю. Хохл[ов] и Руг[ин] ушли к Булыгину. -- Читал Шоп[енгауера] и Таис. Шахматы.
   18 Авг. Я. П. 89. Думал о военной службе, я обязан писать об этом. М[енгдены] уехали. Я ничего не сказал им. Отрицатель­но дурно, но я счастлив уж тем, что положительно дурного нет. Ходил один за грибами. Молился. Хорошо б[ыло] на душе.
   19 Авг. Съездил посмотреть посев и после завтрака пошли с Золотар[евым] подсевать. Очень устал. Дома Соф[ья] Фомин[ишна] сумашедшая. С ней трудно б[ыло]. Не мог не смеяться. Вечером пел и умилил меня Зол[отарев]. Прекрасный голос. Притом еще Керны.
   Вернулись Хохл[ов] и Ругин и милый Булыгин. Я его люблю. Поздно лег. Дурно, дурно спал. Письмо из Америки от сциен­тиста Дэвиса. Думал к Кр[ейцеровой] Сон[ате]. Блудник есть не ругательство, но состояние (думаю, то же и блудница), состояние беспокойства, любопытства и потребности новизны, происходящее от общения ради удовольствия не с одной, а с многими. Как пьяница. Можно воздерживаться, но пьяница -- пьяница и блудник -- блудник, при первом послаблении внимания -- падет. Я блудник.
   20 Авг. Я. П. 89. Сошел вниз, 4 юноши и Ник. Ник. Ге-старший. Радость больша[я], целый день пробыли вместе все ш[естер]о. Много хорошо, на пользу юношам, говори[ли]. Вечером юноши уехали, и я рад, что хорош[о], Бог даст, что я им б[ыл] не вреден. Хорошо.
   21 Авг. Утром в постели думал: бесконечность пространства и времени кажутся и непонятными и заключающими в себе противоречие, когда они, бесконечность пространства и вре­мени, думаются сами по себе, независимо от жизни своей и ее смысла и цели. Но стоит понять жизнь и ее смысл -- совер­шенствование или приближения к благу и тогда бесконечность пространства и времени не только не непонятны, не противуречивы, но эта бесконечность есть необходимое условие, или скорее последствие смысла жизни. Какое ж могло бы быть совершенствование или приближение к благу, если бы время и пространство были бы ограничены?
   Обедал и после писал письма, 6 -- Чертк[овым], Бирю[кову], Свешн[иковой], Алексееву] (Читу), Гроту и еще кому-то. Лег поздно.
   22 А. Я. П. 89. Встал в 9-м. После кофе сел писать, пришел Дужкин еврей. Очень умный и хороший, но мне помешали, может быть. Думал: я жалею, что не дописываю, а может быть это-то и нужно, только бы все силы уходили на служение. Подошел к окну Маши. Николай Николаевич с девочками разговаривает о Леве -- грустно. Да: Об искусстве, 1) Труды лю­дей, занятия, приписывающие себе важность под знаменем деятельностей научной и художественной, загромождают мир. Требования к людям предъявляются огромные, и деятельность граничит часто с безумием и развратом: (по науке) классицизм, реализм, дарвинизм, гипнотизм, бактерии, (по искусству) раз­вратные картины, статуи, театры, балеты, романсы, песни и др. Оперы Вагнера. Необходимо разобраться и проверить справедли­вость требований уважения к себе людей, занятых этими деятельностями. Какое объяснение этих деятельностей? Наука движет вперед человечество, содействует его благу. Искусство приводит в сознание человечество его самого. Такое обычное всеобщее. Найти его можно не в писаниях эстетиков, а в общественном мнении. Это совершенно не справедливо по отношению к науке теперешней: благо матерьяльное -- опытом, а не теорией, благо же духовной жизни -- почти отрицается. Приведение же в созна­ние совсем не нужно. -- Что ж, неужели всё это вздор и обман? Сравнение с церковью. Молебен Каз[анской] Б[ожьей] мат[ери] в христианской церкви. Неужели всё христианство от этого вздор? Нет, но дегенерация, отклонение, извраще[ние]. Точно то же и с наукой и искусством. Посмотрим же, что это. Это передача людь[ми] друг другу своего внутреннего содержа­ния. Передача внутреннего содержания для единен[ия] есть самое важное и святое. В передаче важно передача доброго -- признак ведущего к единению. Разделения на науку и искусство в действительности нет, есть два рода передачи.
   Характер первого рода есть логический довод, второго рода есть воздействие на свойство подражания (зевота).
   Теперь передача тем или другим способом нужного для еди­нения есть важное дело и передача эта совершается только при соблюдении 3-х условий, чтобы было ново, было хорошо ясно и было правдиво. Так оно всегда и было и будет. Всегда это было делом религии; но всем злоупотребляют, и вот является пере­дача не важного и нужного, а только нового красивого и правди­вого, и вот являются псевдо наука и псевдо искусство, в области к[оторых] является и прямо ложная наука и ложно[е] иск[усство], не соблюдающее даже 3-х условий. -- Не ново или не ясно (красиво) или не правдиво. Но бывают и соблюдающие все три, но не передающие важного -- софисты в науке и софисты или скоре[е] эстеты в искусстве, является в избыточествующих классах забава псевдо наукой и псевдо искусством. Наука для науки, иск[усство] для иск[усства]. Чтение Петрушки Гоголя для процесса чтения. И догмат о том, что всякое открытие науки на что-нибудь да пригодится и всякое проявление худо­жества что-то производит хорошее. Подстраиваются теории. Теория Шопенг[ауера] и Конта для наук. (?) (1)
   Как же должно быть? Передавать важно и тем и другим спо­собом только то, что содействует истинному благу, ведет к еди­нению, и то важно. Баловать же как Петрушка книгой для процесса чтения и знаниями не зная зачем, а также искусством -- вредно и гадк[о]. Dixi. (2)
   Медицина это учение о том, что может быть помогает. Для того, чтобы выучиться этому, надо выучиться многому тому, что может быть есть, и на это изучение посвятить года. Когда же потратишь на это года, уже не скажешь, что это вздор. Нет
  
   (1) Знак вопроса в подлиннике.
   (2) [Я сказал.]
  
   более фантастической и мошеннической науки. Писал письма Потехину, Боборык[ину] и Алехину. Вечером С[оня] говорила с Николаем Николаевичем о Поше и Маше и о жизни, как всегда. Ей нужно не уверить других, а в противность доводам собеседника уверить себя, только себя, что она права. Когда знаешь и ясно видишь это, как спорить? Потом заболел Ваня ложным крупом. Как она б[ыла] ужасно жалка! На нем, в нем вся жизнь ее, добрая жизнь. И она отдалила от себя возмож­ность всякой другой доброй жизни (с малышами уже не то -- сомнительно) и потому ей так страшно. Образец дамских разговоров: Говорил я о неправильности того, что обществ[енное] мнение одобряет сильное горе по детям. Не понимают. Говорят: как же вы хотите, чтобы противиться естественному чувству горя. Я говорю: на войне естественно бояться, а т[ак] к[ак] бояться считается стыдным, то люди и не боятся, вот чего я желал бы, такого же общественного мнения относительно детей. "Нет, говорит Менщикова, как же не жалеть, хотя бы и на войне убьют сына -- все-таки жалко". И так большей частью мы спорим с дамами и с молодыми людьми. Они просто не понимают, хуже чем не понимают -- не понимают, воображая и делая вид, что понимают. -- Лег во 2-м часу и вставал ночью.
   23 А. Я. П. 1889. Встал в 8. Поговорил с Ге. Но так как не выспался, не мог писать, а только читал, думал и записывал. Физически же не хочу работать: слаб и всё болит. Эпиграф к Кр[ейцеровой] Сон[ате] Мф. V. с 28 по 30. Глядишь на женщину, как на предмет наслаждения, хотя бы то была, и даже тем более, если это твоя жена, то ты прелюбодействуешь и грешишь. При исполнении закона хлебн[ого] труда, совокупление имеет цель вне личного наслаждения, помощники, продолжатели, но при избытке -- один разврат.
  
   Дужкин (1) еврей. Не верю. Похож на Файнер[мана]. Больше ради славы людской, чем Божией. Но умен и хорош. Ходили на Грумант. К больному малому. Гадко, что мне это приятно б[ыло] при Д[ужкине]. Но исправляюсь -- лучше. Слабость большая. Вечером разговор пустой. За обедом не выдержал,
  
   (1) Абзац редактора.
  
   когда С[оня] стала сравнивать меня с привередничеств[ом] ее отца о пище. -- Вспомнил, что надо держаться, но не вспомнил, что надо себя воспитывать.
   24 А. 89. Я. П. То же состояние. Немного писал. Пошел молотить. Приятно. У К[узминских] ссора. Мне очень жалко их. Николай Николаевич рассуждал с ними обо мне. Из разговора с Т[аней] выяснилось: Есть по отношению веры три рода людей: 1) те, у к[оторых] совесть не говорит, главное, не тревожит. Они знают, что считается хорошим и дурным, но могут спокойно делать дурное. Это невинные. (Впрочем, все к невинные); 2) это те, к[оторых] совесть тревожит, мучит, и им надо что-нибудь сделать, чтобы успокоить ее. И вот они делают то, что советуют духовные врачи -- жертвы, молитвы, покая­ние и вера, fides, доверие в то, что говорят.--Это сумашедшие и 3) те, у к[оторых] совесть требует дела, перемены жизни, приближения к тому, что указывает разумная любовь. Это разумные.
   25 А. Я. П. 89. Лева болен. Я ездил в Грумы. Малому луч­ше. Хотел писать -- слабость, задремал. Написал письмо Ур[усову] и Пастухову.
   Ходил за грибами, встретил девочек. Очень радостно было. Вечер читал и бесед[овал] о ссоре Кузм[инских]. Мне их очень жаль. Думал: Так же, как я в заповеди: люби Бога твоего в[сем] сердц[ем] и т. д. и ближн[его] и т. д., видел прежде неестест­венное преувеличение в требовании любви к Богу, как и в запо­веди -- любитъ ненавидяш[их] и т. д. я видел преувеличение, почти риторику, и как увидал теперь,что вся сила любви к Богу и что эта заповедь есть только выражение самого несомненного и ясного, так и требование любви к ненавидящим я понял теперь, как самое ясно[е] и несомненное. В самом деле, другой любви нет и не может быть, п[отому] ч[то] привязанность, дорожение теми, к[оторые] полезн[ы], приятны, утешительны мне, никак не есть любовь, а нечто другое. "То же делают и язычники". То же делают и собаки. Приезжал доктор. Мне легко со всеми стало.
   26 Ав. 89. Я. П. Встал поздно. Писал мало. Всё не могу кон­чить. Слаб. Поехал в Ясен[ки], письма от Орф[ано], и юноши об Евангелии. Получил неприятную телеграмму от Абрамовой. Я запутываюсь в этих обещаниях, п[отому] ч[то] не вполне чист. Меня как будто забавляет это беганье за мной и желание по­ставить. На все такого рода предложения надо твердо молчать. А впрочем надо всё делать так, чтобы не б[ыло] отчаяния. От Черткова письма. Он пишет, что мысль о смерти останавливает энергию всякой деятельности. Он не поверил, не усвоил себе со­знания о том, что я совершенствующееся орудие, орган божества. В плотском мире орган совершенствуется, а потом разрушается, изнашивается, а в духовном нет разрушения. Все мы с годами делаемся божественнее. Смерть может быть только переход из одного органа в другой. И потому мысль о смерти не прекращает интерес, энергию совершенствования. Думал ночью почти во сне 1) о том, что я прежде был, и слова Христа: "от начала сущий, как и говорю вам" и "прежде чем б[ыл] Авр[аам], Я есмь", гово­рят только это. 2) То, что Бог делает то, что делает, только через свои органы. Такие органы мы -- разумные существа. И как я могу перемещать предметы только руками, так и Б[ог] может творить разумное только разумными существами, нами. Сказать, что Бог может делать разумное и без разумн[ых] существ, всё рав[но], что сказать, что я могу работать поле без рук. Теперь 9 часов. Иду наверх. Утром видел Александра Михайловича и не поговорил с ним, чтоб утешить. Получил письмо от Орф[ано] и написал ему и Страх[ову].
   27 А. 89. Я. П. Спал дурно. Виноват сам. Читал вчера присланную Американскую газету Dawn и Nationalist, обе газеты христианского социализма. Программа: национали­зация промышленности и установление братства человече­ства. Програм[ма] Nationalist'a. Замена принципа борьбы соревнования и индивидуализма артельностью и установле­ние сыновности Богу и братства людей, программа (вкратце) Dawn'a. Всё это прекрасно. Но средства, предлагаемые ими для этого, не определенны, неясны и не могут быть иными. Они предлагают проповедь всех родов и приложение к торго­вым делам и к жизни принципа братства, а не борьбы соревно­вания. Но как прилагать эти принципы в мире борьбы? Если жизнь каждого основана теперь на борьбе с другими, то борь­ба эта ведется до конца со всеми, как мы и видим -- борьба с ребенком, женщиной, заставляя их работать сверх сил. Как только нет этого, нет обеспеченности. Другой поборет меня, и я погибну. -- Как же прилагать в этом мире? Одно средство -- отдавать себя и всю жиз[нь] свою. Не противиться злу, а гибнуть самому во имя истины. Вот это-то не договариваемся. Хоте­лось бы написать это им. Вечер провел всё так же, как и все дни.
   28 Ав. 89. Я. П. Встал рано и сейчас же сел за работу и часа 4 писал Кр[ейцерову] Сон[ату]. Кончил. Казалось, что хорошо, но пошел за грибами и опять недоволен -- не то. Вечером приехал Миташа. Жалкий, что-то путается с тотализатором. Каждый вечер я раздражен, особенно Лева: наглость и глупость. Письмо от Сережи, о Париже. Да, из сыновей Илья, Серг[ей], Лев. Вчера Соня тронула меня. Рассуждая, как она любит Ван[ичку] за сходство его со мной, она сказала: да, я очень тебя любила, только ничего из этого не вышло. Вчера получил письмо от Черт[кова]. Он жалуется, что в виду смерти отпадает энергия жизни. Отвечая ему о том, что это невозможно, если понимать, что мы орудия божий, нужные ему и работающие дело Божие и сами растущие. Лег позд[но]. Кузм[инские] помирились.
   29 Ав. 89. Я. П. Встал рано, не выспавшись. Немного попра­вил до завтрака. После завтрака пошел за рыжиками, ходил целый день и думал: 1) Инстинкт половой это стремление, если не исполнить весь закон, то обеспечить возможность его испол­нения. Истинность этого подтверждается и на отдельных ли­цах: чем больше человек приближается к исполнению закона, тем более он отвращается от половой страсти; и наоборот. 2) Обык­новенно думают (и я всегда думал, прикладывая это к себе), что можно служить Богу и быть полезным людям, только будучи здоровым. Неправда. Часто напротив. Христос больше всего послужил Богу и людям, будучи совсем умирающим -- на кресте, когда он прощал убивающих его. То же может делать всякий человек больной. И нельзя сказать, какое состояние: здоровья или болезни более удобно для служения Б[огу] и людям. 3) Думал о том, что я вожусь с своим писаньем Кр[ейцеровой] Сон[аты] из за тщеславия; не хочется перед публикой явиться не вполне отделанным, не складным, даже плохим. И это скверно. Если что есть полезного, нужного людям, люди возьмут это из плохого. В совершенстве отделанная повесть не сделает доводы мои убедительнее. Надо быть юродивым и в писании. 4) Сошлись за рыжиками в елочках и слышу Маша говорит сердито: "это отчаяние, их любимое занятие" и т. п. Это она об малышах, что они убивают лягушек. Я подумал, что надо ей сказать: не быть как Дужкин, как сестра милосердия на перевязочном пункте, не работающая, но охающая. И стал думать об этом для себя. Если я знаю несомненно, что мне хорошо и все придут, рано или поздно, туда, где я, и вижу, что люди идут прочь туда, где им дурно и будет хуже, как я могу сердиться на них? Одно, что я могу -- жалеть. Научи меня, Отец, посту­пать, как ты: жалеть, делать и ждать. Пришел домой и то, что так ясно и радост[но] казалось в мыслях, оказалось трудно. Я прилег. С[оня] пришла и говорит: как мне скучно! Жалко ее, жалко. Теперь 9. Лег по[з]дно.
   30 Ав. Я. П. 89. Пошли с Ге к Булыгину. Хорошо прохо­дили. Там Бул[ыгин] читал письмо Брон[евского]. Отрицание общественного значения христианства, трения с миром, желание исполнить закон без усилия и страдания. Хр[истос] сказал напротив. Шли домой, чудесная лунная ночь. Думал мало; нельзя в общении. А больше люблю быть один. Но я не один, когда С[оня] со мною. Легли поздно, хотел дурно спать.
   31 А. Я. П. 89. Встал очень поздно, вялость мысли-- читал Эртел[я] (1). Очень недурно. Но старо и ненужно. Взялся за сапоги после обеда. Ездил на Козловку. Вечером читал всем Кр[ейцерову] Сон[ату]. Подняло всех. Это очень нужно. Решил печатать в Неделе. Лева слушал и ему нужно.
   Нынче 1 С. Я. П. 89. Проснулся рано, несмотря на то, что поздно лег, рано проснулся и думал о Леве, о том, что я грешу, не говоря ему, мое или скорее их несчастие, что они все тугоузды, а я напротив, и мои движения они не чув­ствуют, а дергать не могу. -- Думал: самое невыгодное (эко­номически, да и всячески) расположение людей такое, когда че­ловек работает для себя одного, защищает, обеспечивает себя
  
   (1) Зачеркнуто: и Д.
  
   одного. Я думаю, что если бы так б[ыло], если бы не б[ыло] групп, хоть семьи, где люди работают для других, то люди не могли бы жить. Самое выгодное устройство (экономические да и всякое) людей такое, при к[отором] каждый думал бы о благе всех и беззаветно отдавал бы себя служению этому благу. При таком настроении всех каждый получит наибольшую долю блага. Но этого стремления к благу всех нет в людях; напротив, каждый стремится к своему благу в ущерб другим, но это распо­ложение так невыгодно, что при этой борьбе тотчас же ослабе­вают мног[ие]. И вот по самой природе вещей делается то, что один покоряет других и заставляет их служить себе, и является сам[ый] невыгодн[ый] розничн[ый], а, отчасти, совокупный, более выгодный, труд людей. Но при этом совокуплении людей является неравенство и угнетение людей. И вот делаются людьми попытки уравнения (таковы попыт[ки] артели, общины) и осво­бождения людей (таково политическое право). Уравнение ведет всегда к невыгоде: в работе, чтобы быть равным в вознагра­ждении, самый лучший работник равняется с худшим, в пользова­нии предмета делятся так, чтобы ни [у] кого не было больше и лучше другого (дележ земли), и потому деление идет всё мельче и мельче и всем невыгоднее. Так что попытки уравнения, освобождения от угнетения, политические права ведут к боль­шему возбужден[ию] и нелада[м] и освобождения угнетенных остаются без успеха, а объединение, покорен[ие] всё большего и большего количества людей одному всё увеличивается. И чем больше совокупление труда, тем выгоднее труд, но тем поразительнее и возмутительнее неравенство. -- Как же быть? Розничный труд невыгоден, совокупный выгоден, но неравен­ство и угнетение ужасны. Социалисты хотят устранить неравен­ство и угнетение тем, чтобы присвоить капитал народам, человечеству, так ч[то] совокупляющая единица сделается уже само человечество; но, во 1-х, не только человечество, но и народы еще не сознают необходимости этого, а до тех пор, пока это устройство не будет достоянием всего человечества , во 2-х, среди людей, стремящихся к своему благу, нет никакой возможности найти людей столь бескорыстных, кот[орые] бы управляли бы
  
   (1) Так в рукописи.
  
   капиталами человечества, не воспользовавшись своей властью, и опять не внесли бы в мир неравенство и угнетение. Так что человечество стоит неизбежно перед дилемой, или оказаться от движения вперед, достигаемого совокупностью труда, даже пойти назад, только бы не нарушить равенства и не допустить угнетения, или смело признать, что неравенство должно быть, а также и угнетение, что где дрова рубят, щепки летят, что должны быть жертвы, что борьба есть закон человечества. И та­кой взгляд усваивается и поддерживается одними людьми, но всё громче и громче слышится рядом с этим протест обделенных, стоны угнетенных и голоса возмущенных во имя идеала Христа или истины и добра, к[оторый] будто официально признается нашим миром. Да всякий ребенок [знает], что самое выгодное для всех б[ыло] бы то, чтоб каждый заботился об общем деле и потому был бы обеспечен, как член общего, но так как этого нет и невозможно влезть в душу каждого и приказать это, а угодить всем тоже невозможно или бесконечно долго, то остает­ся другое: продолжать содействовать совокупному труду, выте­кающему из покорения многих немногими и, вместе с тем, скрывать перед обделенными их неравенство с счастливыми, препятствовать их нападениям и помогать, благотворить угне­тенным. Так и делают, но совокупления капиталистически делаются всё больше и больше, неравенство и угнетение жесточе. А рядом с этим просветление общее и неравенство и жестокость угнетения очевиднее и для угнетенных и для угнетающих. Дальнейшее движение по этому пути становится невозможны[м], и мало думающие, до конца не думающие люди предлагают вооб­ражаемые заплатки, воспитание людей в сознании необходи­мости совокупления для большей выгоды. Это нелепо. Если цель большая выгода, то всякий получит ее для себя большую при капиталистическом устройстве и потому из эти[х] попыток ничего не выходит, кроме разговоров. -- Наивыгоднейшее устройство всех получится не тогда, когда целью каждого будет стоять выгода, земное благо, оно получится только тогда, когда целью каждого будет стоять благо независимое от земного, когда каждый от сердца скажет: блаженны нищие, блаженны плачущие, гонимые. Только тогда, когда каждый не будет искать блага земного, когда будет искать духовного, всегда совпадающего с жертвой, проверяемого жертвой, только тогда получится наибольшее благо всех. -- И в самом деле, хоть простой пример: живут люди; если все аккуратны, убирают, чистят за собой, то каждому нужно мало труда, чтобы соблю­дать общую чистоту; но все привыкли к тому, что за ними убирают и чистят. Что ж надо делать тому, кто хочет, чтобы было чисто? Ему надо работать за всех, быть совсем в грязи. (1) Если же он не будет делать этого и будет работать только за себя, он не достигнет своей цели. Разу­меется, легче было бы велеть им всем. Да некому велеть. Остается одно -- делать самому за других. В самом деле, в мире, в к[отором] все живут для себя, начать жить для других немнож­ко нельзя, надо отдать всего себя. И этого самого и требует со­весть, та, к[оторая] освящена Христом. После уясню лучше. Теперь не совсем ясно. --
   Не помню, что делал днем. Вечером читал Н[иколаю] Н[иколаевичу] и Леве, (к[оторый] уезжает завтра, Кр[ейцерову] Сон[ату]. На всех и больше всего на меня произвело боль­шое впечатление: всё это очень важно и нужно. Расстроил себе) Очень взволновало, лег в 2.
   Это было уже записано. А толь[ко]
   2 С. 1889. Я. П. Встал поздно, писал в книжечку мани­фест, и написал кое-что, но нельзя начинать с общего, а надо с частного случая. Хоть начать с необходимости вина на войне. Попытаюсь. Хотел работать, не нашел топора. Обедал у Кузм[инских]. Пришли кадеты юноши. Я не стал говорить с ними, только Ге говорил без меня. Потом он рассказывал, что Кир[иаков] сказал ему, что он не только убьет врага, но и того, кто не будет убивать. Страшный тип красивого, тупого, готового, решительного, надушенного злодея. Вечером при самом невинном разговоре С[оня] вдруг вышла из себя. Очень жалко ее и мне радостно, что я вижу одну свою вину. Легли позд[но].
   2 С. Я. П. 89. (Второй раз 2 Сентября]. Я ошибся где-то). Встал в 4. С[оня] опять в волнении. Я, слава Бог[у], не забывал Его. Поехали с Ге и Таней. Простились, дошли
  
   (1) Зачеркнуто: до тех пор пока другие не возьмутся за то же. --
  
   с Т[аней] хорошо до дяди С[ережи]. Я б[ыл] целый день, как шальной, и потому недостаточно внимат[елен] к Б[огу] в разговора[х] с Сер[ежей] и Маш[енькой] сестрой. Лег рано и нынче 3-го С. 89. Пир[огово]. Встал в 8. Здоро[в] и бодр и вот записал.
   Ходил по полям смотреть то. что так интересует его. Обедали. До обеда немного б[ыло] поспорил, воздержал­ся, но все-таки далеко не делал того, что надо -- отчаявался, не делал, жалея и не беспокоясь. Пьянство папирос поразительно. Как нужно не видать, так поднимается дым и наполняет всю комнату. Еще в Сер[еже] поразительна и ужасна ирония, насмешка, смешное представление. Да, это орудие зла и его никогда (как насилие) употреблять не надо. Я начинаю видеть это, хотя еще не чувствую. Лег позднее.
   Нынче 4 Сент. 89. Пирогово, проснулся раньше и вот записал, надо ехать. Помоги Б[ог] до отъезда хорошо вести себя -- не отчаиваться, а делать любя и ждать, не тревожась. Сер[ежа] вчера особенно закурил и раздражился, читая Dawn: всё давно извест[но]. Хотят решать то, чего я не беру на себя. Хотел запи­сать спор с Маш[енькой] (1). Это нужно. Этого никогда не изоб­ражал верно в художественных произведениях. Напр[имер]: Я (в ответ на то что Диоген презренный человек, п[отому] что ходил голый). Хр[истос] тоже проповедывал бедность. Она. Нет. Он сказал: если хочешь быть совершен. Я пытаюсь сказать, что Он сказал: оставь дома, поля, жену и дет[ей]. Она не дает говорить, продолжает: Хр[истос] сказал: если хочешь бы[ть] соверш[ен], а не то, что каждому; а то как бы б[ыли] семьи. И амплифицирует до бесконечности, я хочу сказать и говорю: да я понял, дай мне сказать. Она. Да, я знаю, ты привык всегда один говорить, чтоб тоб[ой] восхищал[ись]. Я. Да нет. Она. Ну хорошо, я замолчу, и уходит. Потом идет речь о браке. Я. Он сказал: кто хочет вместить... Она. Так не будет семьи.
  
   (1) Над строкой рукой С. А. Толстой вставлено: сестрой.
   (2) Зачеркнуто: идеал
  
   Напротив, честная семья воспитывает, делает добро, опять ам­плификация. Я (выждав) хочу сказать, что (1) закон -- полное целомудрие и хочу привести примеры девушки. "Если она посвяти[т] себя Б[огу] ..." Она (перебивая). Это другое дело, и я согласна. Посвятить себя Б[огу], монастыр[ю], и опять ампли­фикация о том, что я не говорил. Я. Да я еще не сказал. Она. Разве я не понимаю? Я. Нет, ты не понял[а]. Она. Ты один понимаешь. Все глупы.
   Да, да, ирония скверное орудие, его жалко бросать, но оно скверно, как насилие.
   [4 сентября. Ясная Поляна.] В это же утро, как я и ожидал, я стал говорить Сереже о том, что он раздражителен, что я, кроме любви, ничего к нему не имею, и он огорчает меня, и всё это говорил я дурно, с слезами в голосе и жалея себя, следоват[ельно], без истинной доброты. Поехали. Дорогой они все смотрели на копны в поле. Это и пшенпца поразительно. Он купил дурную пшеницу и посеял, а хорошую отказал. Теперь он занят (это занимает его время) тем, чтобы доказывать себе, особенно в присутствии других, что он не ошибся. То же делается беспрестанно ошибающимися -- церковники. Дома С[оня] бранит Ге за то, что она б[ыла] с ним нехорош[а]. Письмо от Чертк[ова] хорошее. Она очень больна. Поздно лег.
   5 С. Я. П. 89. Ничего не писал. Работал, пилил де­ревья, большое и с Севасть[яном]. Простудился, насморк. Лег поздно.
   6 С. Я. П. 89. Встал поздно. Приехали Аннен[кова] и Мед­ведев. Мне б[ыло] неловко от того, что хотел показать им лю­бовь, а нездоров -- сильнейший грип. Всё лежал. Иду обедать.
   Ничего интересного. Тяжело с гостями. Юноша М[едведев] едва ли тронулся. Лег поздно. Приехала Мамонова. Зачем она до есть?
   7 С. Я. П. 89. Встал рано. Убрался. Хотел писать об искус­стве, только обдумал. Перечел написанное о предстоящем экономич[еском], общественно политическом перевороте. Читал это по случаю письма, показанного Анненковой о "Божьем Деле", существующем в Варшаве. Цель Б[ожьего] Д[ела]
  
   (1) Зачеркнуто: идеал
  
   ввести в жизнь людей христианство, бывшее до сей поры только в словах. Прекрасно вступление, но вдруг говорится о войнах, к[оторые] следует весты только в защит[у] Б[ожьего] Д[ела]. Войны для Б[ожьего] Д[ела]! Письмо же особы, к[оторая] ппшет об этом, полно чепухи об искуплении и благодати. -- Третьего дня Вер[очка] прекрасно по своей откровенности говорила о том, что для нее жизнь только тогда, когда она кокет­ничает с мужчиной. Все они, бедные, так. Пока нет жизни в са­мой, есть потребность передать эту жизнь другому. -- Вчера Соня читала вслух Кр[ейцерову] Сон[ату], и Таня сделала вер­ные замечания: 1) что ее не жалко, 2) что она не будет раскаи­ваться и просить о прощеньи. -- Ее грех так мал в сравнении с казнью. Думал всё о том же, почему осуществление Царства Б[ожия] на земле никак не может совершиться ни путем того правительственного насилия, к[оторое] теперь существует, ни путем революции и правительственного социализма, ни тем путем, к[оторый] проповедуют евангельские социалисты, путем проповеди и постепенного сознания людей, что так выгоднее. Пока цель людей есть благо личной жизни, ни один человек не может остановиться в стремлении к своему благу на том, что справедливо, на требованиях от людей, таких, при кот[орых] всем бы было хорошо. Ни один человек не может этого сделать, во 1-х, п[отому], ч[то] невозможно найти ту точку в этих требованиях, к[оторая] бы была вполне справедливою, человек всегда преувеличит свои требования; а, во 2-х, и, главнее, п[отому], ч[то] если бы и можно было найти меру справедливых требований, человеку нельзя заявить только требования того, что справедливо; он никогда не получит этого, а без сравнения меньше, п[отому] ч[то] требования других людей вокруг него определяются не справедливостью, а наиболь­шей личной выгодой, так что очевидно в действительности спра­ведливое пользование благами мира получится для каждого отдельного лица скорее соревнованием и борьбою, как оно и есть в нашем мире, чем справедливыми требованиями. И по­тому для достижения справедливости при стремлении людей к личному благу нужно, чтобы были такие люди, к[оторые] сумели бы установить ту меру мирских благ, к[оторая] спра­ведливо может доставаться на долю каждого, и такие люди, которые] бы имели власть помешать людям пользоваться боль­шим, чем то, что им следует по справедливости. Люди, бравшие на себя эти оба дела, всегда были и теперь есть между людьми -- это правители, но до сих пор, ни в монархиях, ни в республи­ках, не б[ыло] таких, к[оторые], определяя меру благ и распре­деляя их между людьми, не нарушали бы этой меры для себя и для своих помощников и тем не уничтожали бы того дела, к[оторое] они призваны и берутся делать. Так что это средство признано уж всеми неудовлетворительным. И вот некоторые люди говорят, что надо уничтожить этих правителей и основать другого рода правительство, ведающее преимущественно эко­номические дела, к[оторое], признав все капиталы и земли об­щим достоянием, управляло бы работой людей и распределяло бы им блага мирские соответственно их работе, или их потреб­ностям, как говорят другие. Попытки этого устройства дела­лись до спх пор без успеха. Но и без испытания такого устрой­ства можно смело сказать, что при стремлении людей к личному благу устройство такое не может осуществиться, п[отому] ч[то] те люди, очень много людей, к[оторые] будут заводывать экономическими распорядками, будут люди с стремлениями к личному благу и будут иметь дело с таки[ми] же людьми и потому неизбежно в устройстве и поддержании нового экономического склада будут преследовать свои личные выгоды так же, как и прежние правители, и тем будут нарушать смысл самого того дела, к которому они призваны. Скажут: выбрать таких лю­дей -- мудры[х] и святых. Но выбрать мудрых и святых могут только мудрые и святые. Если же бы все люди были мудрые и святые, то не нужно бы было никакого устройства. Так что неисполнимость того, что проповедуют революционеры социалис[ты], чувствуется всеми, даже ими сами[ми], и потому отжило свой век и не имеет успеха. И вот является 3-е учение евангельского социализма, к[оторое] проповедует проповедь воздействия на сознание. Но успех этого учения очевидно воз­можен только тогда, когда все люди будут иметь одинаковое ясное сознание выгоды общности труда и когда сознание это будет у всех единовременно. Но так как очевидно ни того ни другого не может быть, то и экономического устройства, осно­ванного не на соревновании и борьбе, а на общности интересов не может быть установлено. (1) И потому лучшего экономического устройства, чем теперешн[ее], не может быть, пока цель людей есть личное благо.
   Заблуждение тех, к[оторые] проповедуют еванг[ельский] социализм, состоит в том, что из евангельского учения они берут только тот практический вывод общего блага, к[оторое] есть не цель, указываемая Евангелием, но только поверка верности пути. Евангелие учит пути жизни и при шествии по этому пути оказывается, что достигается земное благополучие. Оно достигается, это правда, но оно не есть цель. И если бы цель учения евангельского ограничивалась достижение[м] земного благополучия, то земно[е] благополучие и не достигалось бы. Цель выше или дальше, цель учения совсем незави­симая от мирских благ, цель есть спасение души, т. е. того божественного начала, к[оторое] вложено в человеке. Спа­сение это достигается отречением от личной жизни и пото­му от мирских благ и стремление[м] к благу ближнего -- любовь.
   И только при этом стремлении достигается попутно наивысшее благо всех на земле -- Ц[арство] Б[ожие]. При стремлении к личному благу не достигается ни личное благо, ни общ[ее]. При стремлении к самоотречению достигается и личное, и общее. -- (Дальше не могу, но постараюсь еще уяснить.) Пора пойти попилить, 4 часа.
   Пилил. За обедом пил квас и заболел животом. Всю ночь болел, не спал.
   8 С. Я. П. 89. С[оня] больна горлом, и я очень слаб. Целый день читаю Howels Silas. Недурно. Ничего путного не думал. Но не зол и, кажется, не грешу прот[ив] людей, так что можно и больному жить.
   Теперь 7-й час. Немного лучше. Пробыл тем же смирным больным до вечера. Спал лучше.
   9 С. Я. П. 89. Проснулся в 9. Проходя через гостиную, вижу незнакомого человека. Я не узнал. Это б[ыл] Буланже. Я б[ыл]
  
   (1) Исправлено из: устроено. Далее зачеркнуто: Такое же единовре­менное согласие всех немыслимо.
  
   рад ему, но не рад нарушению уединения, к[оторое] очень ра­достно мне. Он как будто мало подвинулся вперед, но жив. Читал лежа Silas. Всё боль и понос, но лучше. Говорил с Бул[анже]. Лег поздно.
   10 С. 89. Я. П. Встал в 10.... -- Гораздо лучше. С особенной ясностью думал:
   Хозяин (это Бог) поручил свое именье рабам (это люди) и рабы умышленно или неумышленно приняли то, в чем завер­нуто б[ыло] именье (тело), за то, что поручено от хозяина, и берегли и преувеличивали эти оболочки именья, всё вещественное, а само именье (душу) или не увеличили (а не увеличив, уменьшили), или растратили. Хорошо сравнить с виноградни­ком. Хозяин поручил виноградник, и рабы, вообразив, что торканье самое важное, развели, укоренили кусты и деревья, и заглушили виноградные лозы. Совершенно это совершалось и совершается в мире, и освобождение от этого заблуждения проповедует Евангелие. Хорошо бы с этой стороны осветить Евангелие, соединить все места, говорящие об этом, начиная с М[ат]ф[ея] VI, 25. Душа больше пищи и одежды, и до притчи о талантах, о требовании увеличить данное, к[оторая] так определение говорит то же. И у М[ат]ф[ея] и у Луки. То же говорит и притча о неверном управителе, так ясно освещенная прибавле­нием слов о том, что нельзя служить двум господам. Угроза отрешения от должности есть угроза смерти. Сделка с должни­ками это деятельность для упрочения бессмертия или жизни истинной (двойная аналогия -- прощайте должникам не только вашим, но и Божьим -- грешникам). В конце только припутаны 10, 11, 12 стихи переписчиком, превратно понявшим притчу. Это же значение имеет и гость не в брачной одежде, опять непонимавшпм значение притчи переписчиком впутанный в притчу пира. Этот гость не в брачной одежде есть отдельная притча. Бог зовет в жизнь будущую -- высшую, и вся жизнь здешняя есть или преумножения таланта или сделка с должниками, или приготовление себя к пиру, делание себя достойным той жизни. -- Та же мысль в рабах прикащиках, ожидающих госпо­дина, и девах, ожидающих жениха. В этих притчах та же мысль высказывается с той стороны, что вся здешняя жизнь должна быть непрестанное приготовление к той жизни, что в этой жизни нет более важного дела, что все другие дела добрые и важные (дела милосердия, любви к ближнему) вытекают неиз­бежно из этого соблюдения и возращения данного Б[огом] таланта. От того и вся речь о девах, талантах кончается в 25-й гл. Мф. стихами с 31 по 45, в к[оторых] говорится о том внешнем выражении, проявлении, к[оторое] произойдет от соблю­дения и возращения жизни каждого человека в себе. Человек будет иметь целью только блюсти светильник, растить талант, последствия же этого будут те, что будут накормлены голодные, посещены больные и заключенные и т. п. и по этим внешним признакам можно будет узнать тех, к[оторые] исполнили волю Б[ога]. Да, только соблюдение светильника, ращение таланта, облачение себя в брачную одежду есть дело, вечно, радостно наполняющее жизнь. И какое страшное заблуждение ростить торканье, вместо лозы! то, что в таких огромных размерах творится в нашем мире.
   Удивительные русские мужицкие выражения: спасать душу, жить для души, помнить Бога, в себе Бога иметь и жить пo-Божьи. Весь закон. Теперь 3-й час. Читал в Р[усском] Б[огатстве] о Вагнер[е] для статьи об искус[стве].
   [14? сентября.] Пропустил 3 дня и спутаюсь, вероятно, запи­сывая. Кажется почти не ходил. И вечером читал.
   11 С. Я. П. 89. Всё еще нездоров. С утра писал вступление об искусстве -- нехорошо. В ночь б[ыла] страшная буря. Ходил смотреть бурелом. Вечером не помню. Одно помню радо­стно, это то, что сознание жизни в возращении таланта сдела­лось моим. И беспрестанно вспоминаю это. И всякий раз радо­стно разрешается всякое затруднение. Как будто зацепит, растопырившись, и тотчас же опять примет настоящий размер и проходит везде не цепляясь. С[оня] [вымарано четыре слова] всё поговаривает о переезде в Москву, чего ей страшно хочется-- нужно. Опять станет обидно, жалко потерять уединение, жалко детей -- зацепит: вспомнишь о том, что мое дело -- моя душа, и всё ясно и опять расцепилось и прошло. Занятие моей душой не значит, что я соглашусь ехать -- нисколько -- очень может быть, что это, напротив, заставит не ехать; но интерес перено­сится с того, что не в моей власти (по Эпиктету) и мне не нужна и не важно (по христианскому учению), на то, что мне нужно и важно и потому в моей власти.
   12 С. Я. П. 89. С утра думал о брате Сергее и его хозяйстве, вспоминал свое увлечение хозяйством, даже работой с жела­нием кончить; думал: всякое занятие делом, имеющим опреде­ленную цель, достижение этой внешней цели есть пьянство; пьянство в том смысле, что цель внешняя никак не может быть серьезной, заправдочной целью человека. Милионы, собствен­ность земли, камни, ленты, чины, даже ближе к человеку наря­ды, удобства, (1) не могут быть целью, строго говоря это пьянство, как всякие игры. Людям всем дано только одно дело: соб­людение своей души. Искание того Царства Б[ожия], к[оторое] внутри нас и остальное всё не приложится, а само вытечет из этого искания внутреннего Царства Б[ожия]. Это искание внутр[енного] Царства Б[ожия] должно быть одно целью, подстановка под эту цель другой временной цели, какая бы она ни была высокая, хоть бы установление Царства Б[ожия] на земле, не говоря уж об излечении всех болящих и т. п., есть самое искусное дело дьявола, т. е. заблуждения. Вопрос только может быть: достигнется ли всё нужное на земли, если жить только для спасения души? Испытайте и узнаете. Главное то, что и вопроса не может быть. Было бы лучше, если бы я мог двигать мускулами других людей и животных, как я хочу, но я не могу и потому всё внимание на себя. Очень, очень важно это. Надо думать об этом. Писал немного об искусстве -- отступил немного от правила -- поправлял из кокетства -авторского. За то писал только до тех пор, пока писалось. Приехала Соня и Рачинск[ая?]. Я пилил лес в источке, Севаст[ьян], Семен и Про[кофий]. Было хорошо. Вечером отдыхал, читал и проводил Таню. Приехал Лева. Лег поздно.
   13 С. Я. П. 89. Опять поправлял об искусстве. Очень мало писал. Пошел пилить с пьяным Константином, вел себя хо­рошо, строго, но любовно. Вчера еще начал шить сапоги. Вече­ром отдыхал. С трудом боролся с дьяволом, подавляя его
  
   (1) Зачеркнуто: охота
  
   искушение злобы на С[оню], к[оторая] враждебно страдальчески расположена. Успокаивает больше всего сознание того, что я должен поступить по Божьи так, как поступает Б[ог]. Он не сердится, не огорчается и не ослабевает, а всё тот же добрый, радостный и всемогущий. Таков должен быть и я. Написал Страхову и Майкову об языке эсперанто. Хорошее дело. Напи­сал Поше и от него получил письмо. Маша меня просила напи­сать ему. Она всё живая. Оживает Маша Кузм[инская]. Я люблю и ее. Вечер шахматы и чтение.
   14 С. Я. П. 89. Опять писал об искусстве и опять нехорошо, пошел ходить, осмотреть поломки и за грибами. Ходил уныло. Возвращаясь уж стал оживать и думал: Жизнь в исполнении воли Бога. В чем эта воля Бога? Всё, что мы можем себе поста­вить целью, как волю Б[ога], всё недостаточно, не полно, всё только признак, но не сама воля Бога; так же как один частный работник не может понять всего дела предпринимателя. Как ни жалко, мелко это сравнение воли Б[ога], т. е. всего, с волей предпринимателя, но оно именно этой несоразмерностью тем более показывает невозможность человеку понять всю волю Б[ога]. Есть для нас признаки того, что мы делаем волю Б[ога], но самую волю Бога мы никогда не узнаем. По всем этим признакам мы можем узнавать то, что мы делаем волю Его; то же, в чем именно состоит Его воля, всегда останется для нас тайною. И так и должно быть. Не могло бы быть жизни -- жиз­ни вечной, если бы цель, к к[оторой] мы стремим[ся], была по­нятная нам, следовательно конечная. Признаки же того, что живем мы по Его воле, а не против нее, даны нам самые несом­ненные, такие же или еще более несомненны[е], чем для лошади, к[оторую] возжи пускают идти только в одном направлении. Самый первый, главный, несомненный признак, к[оторым] мы так склонны пренебрегать, это отсутствие ощущения духовного страдания (как у лошади отсутствие ощущения боли от удил). Если испытываешь полную свободу ничем ненарушаемую, то живешь по воле Б[ога]. Другой признак, поверяющий первый, это не нарушение любви с людьми. Если не чувствуешь враждебности ни к кому и знаешь, что к тебе не чувствуют зла, ты в воле Б[ога]. Третий признак, опять поверяющий первый и поверяемый им, есть рост духовный. Если чувствуешь, что делаешься духовнее, побеждаешь животное, ты в воле Б[ога].
   Мы знаем, верно знаем, когда мы живем по воле Б[ога], но не знаем, не знаем мы самую волю Б[ога] и нам надо помнить, надо знать, что мы не знаем и не можем знать ее; а не выставлять себе цели внешние, отожествляя их с вол[ей] Божьего; как бы ни высоки казались нам эти цели, как напр[имер], поучение людей в истинах веры, установление на деле Царства Б[ожия] на земле, указание примера жизни по Божьи и мн[огое] др[угое]. Лошадь верно знает, что она идет по воле хозяина, когда и возжи не дергают ее, но она не знает воли хозяина и горе ей, если она вообразит, что знает эту волю. Хозяин воротит загру­женную кобылу с шоссе в грязь, заставляет ее войти в грязный, тесный от других лошадей двор. Кобыле кажется ясно, что воля хозяина в том, чтобы везти тяжесть по шоссе,и она везет ее, сво­рачиванье же в грязь двора и общение с др[угими] лошадьми -- этого не может хотеть хозяин, по суждению кобылы, и кобыла упирается, и жалуется, и страдает. Она не знает, что хозяин сворачивает на двор и затем, чтобы сложить тяжесть на других лошадей и затем, что[бы] покормить лошадь, п[отому] ч[то] он жалеет ее, ожидая от нее приплода. Так и я сколько, сколько раз упирался, жаловался на судьбу, на те возжи, к[оторые] вели меня туда, куда вели, и страдал. А всё от того, что я себе представлял известное осуществление в мире воли Божьей. Вот я отдал свое именье, отказался от всякой роскоши и живу, своим примером указывая, как можно и должно жить по воле Бога. И вдруг меня воротят в сторону в грязь, тесноту. Я думаю, что дело Божье задерживаемся, нарушается от этого. А оно, может быть, этим-то и делается. И наверное делается, если налицо признаки того, что я живу по воле Б[ога]. Я ищу ближайших последствий и огорчаюсь, что не вижу их, а не знаю тех последствий в милион раз больших, к[оторые] достигаются этим обходом.
   Спал после обеда и долго сидел.
   15 С. Я. П. 89. Поздно встал. Опять об иск[усстве]. Опять мало и плохо. Пошел ходить. Читал о калмыках, о том, что им мало нужно, и они не мучают себя работой, как европейцы, при­учившие себя к тысячам прихотей и потом отдающие всю жизнь на удовлетворение их. Думал: Радоваться! Радоваться! Дело жизни, назначение ее -- радость. Радуйся на небо, на солнце, на звезды, на траву, на деревья, на животных, на людей. И блюди за тем, чтобы радость эта ничем не нарушалась. Нарушается эта радость, значит ты ошибся где-нибудь -- ищи эту ошибку и исправляй. Нарушается эта радость чаще всего корыстью, честолюбием, и то и другое удовлетворяется тру­дом. Избегай труда для себя, мучительного тяжелого труда. Деятельность для другого не есть труд. Будьте как дети -- радуйтесь всегда. Какое страшное заблуждение нашего мира, по к[оторому] работа, труд есть добродетель. Ни то ни другое, но скорее уж порок. Христос не трудился. Это надо разъяснить. Ходил в баню с И. А. (1) Он рассказывал свою историю. Он очень добрый.
   16 С. Я. П. 89. Во сне думал много. Просыпался и вспоминал. Всё забыл, а б[ыло] хорошее. Одно помню.
   Помню о камне: Камень не может сделаться вредным, даже не может сделаться неполезным. (Железо и всё не живое. Оно никому и ничему не делает вреда и оно не может отказаться от того, чтобы из него сделали, из камня жернов, из железа плуг. Но человек может быть вреден, может быть бесполезен. Вот это-то и страшно. Нельзя человеку быть ничего: он вреден уже тем, что он неполезен.) Пойду снесу топо[р]. Перечел Кр[ейцерову] Сон[ату]. Очень не понравилось и записал очень плохо пред­шествующее. --
   (Прославление, восхваление труда в роде восхваления поло­вого общения в единобрачии. Неестественно иметь многих жен и неестественно не работать и потому ни то ни другое не достоинство.)
   Снес топор. Обедал. После обеда опять за топором. Вечер уныло. Читали Неделю.
   17 С. Я. П. 89. Встал, с охотой взялся за работу, Кр[ейцерову] Сон[ату], пришел Алекс[ей] Жидков за лесо[м]. Пилил и рубил с ним. Только что вернулся и сел писать, пришли Булыгин и Бибиков. Опять речь о церкви. Биб[иков] всё пони­мает; стремится к бессознательной жизни; говорит, что женщина,
  
   (1) Можно прочесть: X
  
   с к[оторой] он сошелся, вывела его на путь главное своей энергией. Рассказывал еще, как он украл 100 дубцев и нисколь[ко] не считает грехом. Человека осудишь и нехорошо, чувствуешь, что гре[х], а тут ничего. Проводил их, а потом Л[еву] и Л[амбера?]. Ночью спал хорошо.
   18 С. Я. П. 89. Встал поздно, сел за работу, приехал американец Lee, помешал. Но я все-та[ки] занимался, потом пошел с ним ходить. Он серьезный человек -- демократ. Я говорил ему, что для того, чтобы быть демократом, надо быть больше, чем демократ. Надо понять религиозное движение. Он понял. Досадно б[ыло] на беготню Фомича. После обеда проводил его. Учил Андр[юшу] арифметике. Вечер скучно без дела, 12-й час ложусь.
   19 С. Я. П. 89. Если буду жив.
   [19 сентября.] Жив, очень поздно встаю.Усердно писал, попра­влял Кр[ейцерову] С[онату]. До начала действия всё исправно, но потом не хорошо. Приехал сначала Илюша, потом опять Аме­риканец, спрашивал о том, как живут последователи. Я ходил с ним до Ясенков. Проводил его. Вечером [вымарана одна стро­ка] только что говорил Маше и т[ете] Т[ане] о том, как радостно переводить дело с суда человеческ[ого] на суд Божий и б[ыл] в молитвенном размягчен[ном] состоянии и тут вдруг это... Тяжело б[ыло] и я сдержался, но сделал хуже, пожаловался и себя пожалел; и поднялась такая злоба, что сделалось сердцебиение -- болен сделался. Почти не спал.
   20 С. Я. П. 89. Поздно. Пришел Журавов. Мне в первую минуту б[ыло] неприятно, но потом разговорился с ним и узнал, что он доволен своей судьбой и написал недурную повесть о кликуше. Я говорил с ним о работе. Он сапожничает с братом. Да, работа сама для себя есть пьянство скверное. Писал мало. Спал. Вечером пошел в Ясенки, встретил брата Сер[ежу]. Хорошо с ним. Дома Давыдов. Скучно мне. И я падаю духом, не радуюсь. Помоги мне, Отец.
   21 С. Я. П. 89. Поздно. Ночью кошмар: сумашедшая, бес­нующаяся, к[оторую] держат сзади. Читал и писал немного. Окончательно решил переделать, не надо убийства. Пошел пилить с В. и мужиком Грумантск[им]. Маша хоро[ша]. Одна радует. Приехал Бестуж[ев] и Раевский. Зачем я им? После обеда, при них опять мучительный разговор о том, что "у ме[ня]" печатать. И опять я не могу жалеть слепого, а сержусь на него. Уехали Бест[ужев] и Раевс[кий]. Записал и посижу, читая.
   22 С. Я. П. 89. Если буду жив.
   [21 сентября.] Да, хочется умереть, виноват. Я б[ыл] в упадке духа главное от того, что как будто забыл свое дело жизни: спасти, блюсти душу. Сегодня 21 думал: славянофильство это любовь к народу, признание истины в его формах жизни. У нас это произошло от того, что благодаря Петру русское высшее сословие усвоило себе всё, что сделал запад, стало на тот путь, где видно, что идти дальше некуда, стало на эту точку зрения тогда, когда народ еще не вышел из старого республиканского склада жизни. И вот это высшее сословие видит, что не надо идти за ними, а надо попытаться удержать старые справедливые формы -- созна­тельно.
   23 сентября. Был жив и 22. Встал бодр и весел. Даже ночью один сам с собой улыбался. Не брался за работу до отъезда Тани. Поработал, проводил и только что хотел сесть за работу, как пришел Пастухо[в] и Шамраевский. Пастухов поступил в учителя. Тож[е] и Долнер. Буткевич Андр[ей] едет в Москву. Получил хорошее письмо от Чертк[ова]. Я посадил их читать, а сам стал заниматься Кр[ейцеровой] Сон[атой], к[оторая] уж совсем не Кр[ейцерова] Сон[ата]. Всё клонит к тому, чтобы убийство б[ыло] просто из за ссоры. Прочел историю убившегося мужа и жены, убившей детей, и это еще больше подтвердило. Потом пилил с молодыми людьми, обедал и по­шел провожать их к Туле. Приятно прошелся, встретил двух Маш и с ними весело приехали домой. Статьи Шекеров пре­красные две.
   23 С. 89. Я. П. Встал рано, сел за Кр[ейцерову] Сон[ату], мало сделал, полежал, пошел к Осипу и с ним и Севастьяном до обеда рубил деревья. Устал. Мыслей мало; раза два воздер­живался от злобы успеш[но]. Теперь 7 часов, записал и иду наверх читать. [Вымарано 4--5 слов.] (1) Грустно вспомнить.
  
   (1) Последние десять слов такжее вымараны.
  
   Но всё хорошо и полезно б[ыло] для души. Да, с Бестужевым, к[оторый] нападал на мысль о целомудр[ии] с точки заботы о продолжении рода, говорил следующее: По церковному верованию должен наступить конец света; по науке точно также должна кончиться и жизнь человека на земле и сама земля, что же так возмущает людей, что нравственная добрая жизнь тоже приведет к концу род человеческий. Может быть, это совпадает. В статье шекеров говорится то же самое. Там говорится: почему же людям воздержанием не избавить себя от насильственной смерти? Прекрасно. Тихо кончил вечер.
   24 С. Я. П. 89. Встал рано. Не помню, почему не писал. Да, вчера получил посылки из Тулы и в том числе письма Аполлова -- замечательные. Он бросает священство. Он пишет: я не приставал к вам, боялся, что Толстой оставляет что-нибудь из ненавистной мне богословск[ой] системы. Теперь я присоединя[юсь], чтоб посвятить жизнь на борьбу с этим обманом. И разные резкие сильные выражения. Хороша его сказка, задуманная, об уловке Мары, чтоб бороться против света Будды. В самом деле, как же бороться с христианством, как не прикинувшись учеником? Превосходная книга из Тихона Задонск[ого]. Не может же всё это не произвести последствий. Мне кажется иногда, что я присутствую при зажигании поджожек. Они загорелись, так что наверно загорится всё. Дрова еще сов­сем холодны и нетронуты, но они несомненно загорятся все. Приехали дети и Илья. После завтрака читал Тихона и потом пошел в лес пилить. После обеда написал письма незнаком[ым]. За обедом С[оня] говорила о том, как ей, глядя на под­ходящий поезд, хотелось броситься под него. И она очень жалка мне стала. Главное, я знаю, как я виноват. Хоть вспомнить мою похоть мерзкую после Саши. Да, надо помнить свои грехи. -- Примириться с ближним, простить обиды? Трудно, невозможно даже, сказать себе: прощу, и простить. Одно можно. Это по­мнить свои вины, грехи, если можно, против того человека, к[оторого] надо простить, если же нельзя, то хоть просто свои вины и грехи, равные и большие той, какую надо простить. Многие не могут этого. И я не мог. Не могут те люди, к[оторые] не знают за собой грехов. Не знают, п[отому] что точно не видят их. Грехи их от не троганья их скипелись и покрылись корой в их душе и они воспоминанием не могут найти их. Надо прежде общим покаянием разбить эту кору, раскидать их и тогда они всегда будут под рукой и всегда найдешь столько и каких нужно грехов, один хуже других. -- Вечером читал. Было уныло.
   25 С. Я. П. 89. Встал рано, не выспался. Думал: 1) Жизнь по Божьи вызывает злость людей. Злость эта бывает особенно ядовита. Злящиеся люди выбирают самые слабые места (как пчелы глаза) и бьют в них. Выедают грязь во всех закоулках, вычищают сердце до дна. И это-то и нужно человеку, желаю­щему жить по Божьи. Мне много пользы сделало это. 2) Боль­шая доля неуспеха моей проповеди от того, что я еще не опом­нился от радости познания истины и мне всё кажется, что это я узнал ее и я говорю от себя, приписываю себе, а не Богу и не от Бога говорю. Надо помнить всегда и так говорить, что я говорю не от себя, а говорю то, что сказано в откровении (вся мудрость людей) и в совести каждого. Пересмотрел Власть тьмы без 4-го акта и посылаю назад. Письмо от Черт[кова] трогательное.
   26 С. Я. П. 89. Ответил длинным письмом. Только это и делал. Писал много. Вчера и нынче. Ездил на волостн[ой] сход и еще написал письма. Дурно спал. Добрый человек это тот, кто помнит свои грехи и забывает свое добро, и злой -- на­оборот. Не прощай себе для того, чтоб быть в состоянии прощать другим.
   Ходил к Павлу, начал сапоги. Письма от Левы и Stockham.
   27 С. Я. П. 89. Встал рано, немного написал, шил сапоги и потом пошел по лесу осмотреть буролом. Записал кое что к Кр[ейцеровой] Сон[ате]. Потом много работал с Ильей и с Сон[ей]. Вечер шил. Письмо от Тани. Нехорошо ее поездк[а]. Жалко.
   28 С. Я. П. 89. Дурно спал. Был спокоен, а потом ослабел. Читал роман Эртеля, очень хорошо. Немного пописал, шил сапоги. Пилы не б[ыло] и пот[ому] пошел по лесу. Думал: то, что писал Ч[ерткову], что несоответствие дел, поступков с соз­нанием -- грех, то, что служит основанием всяких жертв и культа, есть непременное условие человеческой жизни, движение жизни. Несоответствие ведь есть ничто иное, как видимое перед собой недостигнутое совершенство. Жизнь без этого несо­ответствия, когда человек живет не видя своих грехов, есть жизнь животная; такая же жизнь человека, не видящего впе­реди высшего совершенства -- как бы головой в стону уткнулся. Да, огромная ошибка это покаяние, раскаяние и искупление грехов чем-либо другим, чем то, что вытекает из самого созна­ния греха. Ведь что такое грех? Отступление с прямого пути направо или налево. Что ж вытекает из того, что я понял, что я сбился налево? Кажется ясно, что только то, что я должен идти направо столько же, сколько я шел налево. Мы же когда каемся, этого не делаем, каемся в грехе, а не ворочаемся на тот путь, с к[оторого] свел нас грех. Как ни суди, всё выйдет, что грех требует чего-то еще, кроме покаяния. Грех -- зло людям. Если я сделал зло, то ясно, что сколько я сделал зла, столько же должен стараться сделать и добра тем или другим людям. Если я внес грехом ложь в мир, должен столько же внести прав­ды. Если я прогневил грехом Бога, то добрыми делами умило­стивил его. Насколько грехом испортил душу, настолько доб­рыми делами должен исправить ее. -- Во всяком случае грех обязывает к деятельности, а не к покаянию.
   Теперь 8-й час. Пишу с удовольствием. С[оня] огорчилась, что дневник я прячу от нее, но обошлись мягко. Вечером полу­чил письмо (1) от Датского учителя, переведенное по немецки его помощником. Он дошел до познания секрета Христа по М. Arnold' y и до того, что учение Хр[иста] есть учение о благе. И еще письмо от шекера и брошюр[ы] их. Лег поздно, зачитался Гарден[пными]. Прекрасно, широко, верно, благо­родно. Приехал Лева.
   29 С. Я. П. 89. Встал рано, пошел к Григ[орию] Данилкину. Он не едет, он нравственно ослабел. Девочки поехали. У меня в комнатах сумбур. Я ничего не писал, пошел пилить и колоть. Очень наморился. Вечером разговор с Левой, он говорит, что всё понимает, а ничего не понимает. Письма от Ругина, хорошее, и Дужкина вчера, преувеличенное. Сейчас ждут Фетов и толкуют о Тане. Бедная! С утра думал: ужасные люди, живущие
  
   (1) В подлиннике: письма
  
   животной жизнью и имеющие дар рассуждения и слова. Они-то говорят: "не надо рассуждать" -- рассуждают, что не надо рассуждать. -- Обычная вещь есть ложная религия, все религии суеверия, есть люди, к[оторые] говорят, но не делают -- не надо говорить, есть люди рассуждающие неверно -- не надо рассуждать. --
   Мне пришла мысль и потом я забыл ее. Ну, ничего, это только мысль. Если бы это был не только милион рублей, но камушек, жемчуг, бриллиант, я бы перерыл всё, пока бы не нашел его, но тут что, только мысль. Только пар, только семячко, только мысль! Ведь из семя дуб, ведь от мысли совсем другая деятель­ность самого сильного существа человека, а нам кажется, что ничто. Если буду жив 30 С. Я. П. --
   [30 сентября.] Вчера дожидался Фетов.
   [2 октября.] Теперь 2-го вспоминаю, что б[ыло] 30-го и не могу вспомнить, чувствую, что ничего не было, "a blank". (1) Вспоминаю, что это были Феты. Он на мои грешные глаза не­похороненный труп. И не правда. В нем есть жизнь. Бьется эта жилка где-то в глубине. Было только то, что М[аша] К[узминская] дал[а] мне письмо своей мама, там описание того, как спорили мама с Микой (2) и Фукс поддерживал о том, что "я принимал присягу и он при мне это говорит". Это меня огорчило, хотелось назвать Мику гадиной и знал, что это не надо, и пошел ходить и думал об этом: не огорчаться и ругаться надо, а надо написать об этом, разъяснить не тем, к[оторые] верят в Хр[иста], что это не по Божьи, а всем, что это по-мирски подло. Да еще б[ыло] то, что получил письмо от Ч[ерткова], П[оши], Ругина и Хохлова -- трогательн[ое] письмо, тотчас же отвечал ему. Пропасть нужно отвечать писем. Вечер разговоры в царстве мертвых и скверная ночь, дурно спал.
   1 Окт. Я. П. 89. Встал рано, письма от Воробьева, нач[альника] станции и др[угих]. Провожал Ф[етов]. Ездил к Булыгину, не застал его. Бибиков, обедает с своими бабами. Славная старушка прибирает. Думал: Теоретически возможны три устройства мира (людского общества). Первое то, что люди,
  
   (1) [пусто.]
   (2) В подлиннике: Мика
  
   лучшие люди Бога дадут людям закон такой, при к[отором] будет соблюдено наибольшее счастье людей и власти будут заставлять исполнять этот закон. Так и было, но вышло то, что власти, те, к[оторые] исполняют закон, злоупотребляли властью и наруша[ли] закон, и не одни они, но и их пособни[ки], к[оторых] много. Потом явилась 2-я схема, laisser faire, laisser passer, (1) мысль, что не нужно властей, что все люди, стремясь каждый к своему благу, этим самым установят спра­ведливость. Но это не выходит, во 1-х, п[отому], ч[то] власть не уничтожена и люди думают, что ее нельзя уничтожить, п[отому] ч[то] явится насилие одних над другими, т. е. я, пра­вительство, откажусь от применения власти для задержан[ия] разбойника, а разбойник не откажется, а пока есть власть, условия людей, борящих[ся] за свое благо, неравны не только п[отому], ч[то] одни сильнее других, но еще и п[отому], ч[то] люди пользуются властью для борьбы, во 2-х, п[отому], ч[то] при стремлении постоянном каждого к своему только благу -- малейшее преимущество одного дает ему новое преимущество, и неравенство неизбежно должно установиться. Остается одна третья теория, что люди поймут, что им выгоднее жить для блага других, и все станут стремиться к этому. Это самое даст христ[ианская] вера. И при этом предположении не может быть, во 1-х, извне никаких препятствий в осуществлении этого: будет ли, не будет ли существовать правительство, капитализм и весь теперешний порядок вещей, предполагаемое изменение миросозерцания людей осуществляет это. И, во 2-х, не нужно ожидать никакого особого термина для начала осуществления и всякое одно лицо, изменившее свое миросозерцание и отдающее[ся] для блага других, уже содействует благу; в 3-х же, это самое совершается с тех пор, как мы что-либо знали о жизни людей. Всё это дурно написано, но надо вновь изложить яснее.--
   Проводил Леву. Шил сапоги.
   [2 октября.] Думал еще нынче 2 О. Я. П. 89. Часто враж­дебно относишься к людям, во 1-х, за то, что они делают то же самое, что делали их предки, и отстаивают это всеми
  
   (1) [позволить, не препятствовать,]
  
   силами своего ума, не вникая во все рассуждения, к[оторые] представляют им, а прямо откидывая их. Еще боле[е] враждебно располагаешься к людям, когда они при этом, да и вообще доказывая что-нибудь, недобросовестно спорят, н[а]п[ример], я называю докторов мерзавцами за то, что они, побуждаемые корыстными целями, говорят, чего не знают, путают народ, а между тем сыну советую -- если уж он поступает в университет -- поступать на медиц[инский] фак[ультет]. И мне говорят: "называть докторов мерзавцами, не верить в них, смеяться над ними и туда-то именно посылать сына. Этого нельзя понять!" и т. п. Я недоброжелательно рас­полагаюсь. А тут что? Первое консерватизм. Чтоб б[ыло] как было, а второе -- желание себя обмануть, себя уверить, что я прав. -- Вникни в источник этого. Ребенок вчера плясал на этом месте и после ел баранку и он этого самого хочет нынче. Если же делает, что делают все, положим крестился, мы гово­рим, что он консерватор, а он не делает то, что делали все, а только то, что он делал вчера. На этом весь консерватизм. Если у человека нет силы или иногда досуга мысли, то он будет делать как ребенок то же самое, что он делал вчера. Для того же, чтобы объяснить это, он придумает или возьмет придуманные аргу­менты, и вот консерватор. Точно так же ребенок играет в куклы или лошадки и уверяет себя, что кукла больна или лошадь горячится и он целым рядом слов, интонаций особенно, уверяет себя в этом. Чего ему хочется, он в том уверяет себя, иногда и других. А мы говорим, как он хорошо говорит. На этом всё то, что именно можно назвать красноречием, краснобайством. Если человек не понимает жизни, ее явлений, законов, то он будет сам себя уверять краснобайством, что в мире то и есть, что ему хочется. -- И вот как разберешь две самые раздражаю­щие в людях вещи, консерватизм -- непременно чтоб всё было как было -- и недобросовестное, лживое красноречие, и то и другое свойство детской слабости -- отсутствие мысли и непонимание жизни. Нынче должна приехать М. Штокгам. Теперь 11-й час.
   [3 октября.]
   Пошел рубить, прекрасно поработал, сел писать письма, приехали Шт[окгам] и Шведка. Стокг[ам] очень мила -- спиритуалистка совершенно того духа, кот[орого] W[orld] Adv[an-се] Thought. Очень это интересно. Вера в связь с миром духов приводит их к истине. Ходили, после обеда я вздремнул, рас­строил жел[удок], написал Поше, долго не мог заснуть, и нынче 3 О. 89. Я. П. встал очень рано, совсем не выспавши[сь]. 1) Уни­версалисты, 2) Унитарьянцы, 3) Квакеры нового толка с 36 года -- 4) большинство спиритуалистов, 5) Сведенборгиане, 6) Шекеры, 7) Зоариты, 8) Спиритуалисты, держащиеся своих церквей, и наконец 9) Broadchurch, (l) кот[орой] представитель от Hebert Newton, всё ото одно и то же. Всё это идет к practical Christianity, (2) к всемирному братству и признак этого non-resistance. (3) Читаю Ballou в 1-й раз хорошенько, непременно надо перевесть; но его исключение случая употребления силы против ребенка с лекарством, сумашедшего, бешеного -- есть слабость, уступка, губящая всё. The next best thing (4) есть ужас­ная вещь, это лучшая (next best) -- дьявол, лечение сифи­лиса и воспитательные дома при поощрении разврата, Красный крест при поощрении войны, инспекторы рабочих, школы, кассы и т. п. при поощрении фабричн[ого] производства, сумашедшие дома при поощрении сведения с ума, поощрение лечения при губящем здоровье образе жизни -- и мн[огое] др[угое]. Бог, природа ли к каждому яду приложили противоядие. И люди озабочены тем, чтобы усовершенствовать противоядие так, что[бы] не избегать ядов. Не хорошо сравненье. Надо найти. Хочется писать. 10 часов. Баллу говорит, что можно допус­тить насилие и заключение над сумашедш[им] -- нет, нельзя, как нельзя убить. Если бы мы знали это вперед, мы бы бо­ялись таких положений, в к[оторых] надо насиловать или убивать, и не доводили бы до него людей. Теперь же это ни по чем.
   Ничего не писал, ездил в волость. Проехали на почту. Я просил Штокгам помочь собрать сведения о религиях Америки. Она рассказала про духовное леченье своей дочери. На сходке говорил о табаке и вине; но получил отпор. Страшно развращен
  
   (1) [Широкая церковь,]
   (2) [практическому христианству,]
   (3) [непротивление.]
   (4) [Следующая лучшая вещь]
  
  
   народ. Поехал домой полями. Обедали, проводил. Письма от Тани.
   4 О. Я. П. 89. Встал рано. Кофе пьянит. Начал заниматься. В 12 приех[ал] Рахманов. С ним рубил елки и пилил. Я очень устал и тяжело б[ыло] вечером. Он с Новоселовым радостны и счастливы. Получил критику: "De la vie" Renouvier, меня постыдно заняло и долго не спал. --
   5 О. Я. П. 89. Рано. Слабость, спал, лежал, читал Ballou. Пошел к Булыгину и вернулся с девочк[ами]. Теперь 10-й час, хочу спать. Упадок мысли. И то хорош[о].
   6 О. Я. П. 89. Утром писал новый вариант К[рейцеровой] С[онаты]. Не дурно, но лениво. Делаю для людей и пот[ому] так трудно. Потом рубил и пилил с Рахм[ановым] и Данил[ой]. С[оня] в дурн[ом] д[ухе]. Я держал[ся] так, что в душе уничто­жал досаду; но, как ни старался, не успевал заменять ее искрен­ней жалостью. Вечер шил сапоги. М[аша] как будто чувствует присутствие возможного мужчины Р[ахманова] и неестественно-кокетлива. Может б[ыть] ошибаюсь. Лег поздно. Живот свер­лит.
   7 О. Я. П. 89. Встал рано. Прочел свои письма, списанные у М[аши], и, чувствуя, как я забыл поводы писанья и самые мысли, думал: разумеется, я в том, что во мне хорошо, ничто иное, как орган Бога, я выражаю, передаю то, что он в меня не то, что вложил раз навсегда, а то, что он в меня вкладывает, через меня проталкивает. А я то горжусь! Как бы гордился камень, загораживающий проток ключа, тем, что из него идет вода, поящая зверей и людей. Но камень гордится, что он чист и не портит воду. И то неправда: он бы испортил воду, коли бы не та же вода обмыла и обмывала его. (1)
   В завтрак сделалась каша. Позвали править руку кузнецу к Христинье, оттуда пошел, достают картошку из коров[ьего] дома, денег нужно кузнецу и ехать с ним и нужно с Данилой и приехал Антоныч. Я засуетился. Потом устроилось, поехал с кузнецом к нему. Не видал такой нищеты. Верно пьяница, но от этого не легче. А старуха в караулке у Александра и глухая
  
   (1) Зачеркнуто: С Рахм[ановым] пошли пилить.
  
   и слепая и 7 недель криком кричит от ноги. У меня же забо­лел живот. Свез кузнеца. Дома всё хорошо.
   8 О. Я. П. 89. Письма от Тани. Живопись восхищает ее. Живот болит, но сносно. Читал только New Christianity. Пись­мо от Ч[ерткова] и Апол[лова]. Он подал к расторжению. Шил сапоги вечером. Дома благополучно. М[аша] беспокоит. Лег поздно.
   9 О. 89. Я. П. Встал рано, постыдно шипел на Фомича и говор[ил] ему неприятности. Много поправил, неясно. Теперь часа 3. Пойду ходить, пилить. Письмо от О[льги] Спенгл[ер]. Я рад письму, но жалко ее мать. Письмо хорошее. Нынче письмо от Золотар[ева] сомневающееся. Приехал учитель Новик[ов].
   Пошел попилил с Р[ахмановым] и Д[анилой], потом шил и читали Облом[ова]. Хорош идеал его.
   10 О. 89. Я. П. Встал позднее. Понемногу лучше. Пересма­тривал и поправлял всё сначала. Испытываю отвращение от всего этого сочинения. Упадок духа большой. Работал до 4 и спал. После обеда шил и опять Обломова. История любви и описание прелестей Ольги невозможно пошло. Лег поздно.
   11 О. Я. П. 89. Во сне думал: Не знаю, нужно ли записать, даже кажется, что не нужно, а видел с большой настоятельно­стью, именно то, что не нужно задавать себе цели совершенст­вования общие, как н[а]п[ример] быть в любви со всеми, быть трудолюбивым, т. е. всегда в работе, быть воздержанным и т. п., а надо задавать себе самые близкие частные конкретные, с позв[оления] сказать, цели, н[а]п[ример], нынче провести день, ни разу не позволив подняться в себе недоброжелательному чувству к NN (1), или проще, установить согласие с NN (1) или нынче дописать или дошить сапоги, или проще -- не гулять нынче, или нынче не предаваться похоти, а есть за обедом впроголодь или проще: поберечься нынче. Преимущество этого то, что ничего при этом о себе не воображаешь. Так живут самые, самые лучшие люди: они живут и вовсе не думают о до­бродетели.
  
   (1) Так в подлиннике.
  
   Прочел нынче статью в Воспитании и Обуч[ении] о книж­ках Посредника. Осуждаются и Эпикт[ет], и Паск[аль], и Гог[оль], и Марк Авр[елий] за то, что они не предлагают средств внешних улучшить положение людей. Но ведь они утвер­ждают с первых слов -- Эпиктет -- что внешние вещи не в на­шей власти. Стало быть, надо не сердиться на Эп[иктета], М[арка] А[врелия], Паскаля и Гог[оля], а доказать, что они не правы. Но противники не доказывают этого, (п[отому] ч[то] это) им кажется слишком явным. "Не истоплю печки, будет холодно, не повесь замка, меня обкрадут, не посажу в острог разбойника, он мне сделает зло. А истоплю, будет тепло, повешу замок, и не укра­дут, посажу в острог разбойни[ка], он мне не сделает зла". Это так ясно и несомненно, что против этого спорить нельзя, но это так ясно и несомненно, что нельзя же предполагать, чтобы Эп[иктет], М[арк] А[врелий], Г[оголь], Паскаль и др. не видели этого, следовательно, говоря про то, что внешние вещи от нас не зависят, они верно говорят нечто другое. Они говорят, что, истопив печку, ты никак не можешь быть уверен, что ты будешь пользоваться теплом или даже, что будет теплее: может разбиться окно, может отворяться дверь, может завалиться, ты сам можешь быть вызван на двор; что повешенный замок на лошадь не обеспечивает ее целость: ее могут все-таки увест[и] и она может издохнуть; что заключение конокрада в острог не избавляет тебя от зла, к[оторое] он тебе может сделать, на­учив того, к[то] сидит с ним в остроге, как сделать тебе зло. Они не говорят, что последствия топления печки, вешания замка и сажания в острог раз[бойника] никогда не будут иметь желаемых последствий, но они говорят, что надо помнить, что последствия могут быть и иные и противуположные и потому нельзя человеку все свои силы класть на такие сомнительные дела: должны быть у него дела несомненные. И вот так[ие]-то несомненные дела они и указывают. Дела эти это делание добра людям. Дела эти, так же как и топление печки, и кование ло­шади, и сажание в острог, достигают тех же практических це­лей, т. е. что делающий добро людям будет согрет, у него не уведут лошадь и ему не сделает зла разбойник (некоторые утверждают, что даже действительнее достигают их; и я так думаю и могу доказать) и потому в этом смысле шансы равны, одно перевешивает другое; но, кроме того, получается выгода 1-я та, что деятельность добра не исключает и деятельности практической, как топление печки, когда она не противуположна добру; так что для достижения практический цели два действия, и 2-я та, что деятельность добра имеет такое свойство несомненности, что она продолжается радостно (у мучеников) даже тогда, когда от нее получаются самые пагубные для тела последствия. "Но и мы, преследующие практические цели, не лишаем себя возможности делать добро и даже любим делать его; но мы не ставим его главной целью". Вот в этом то и ошибка. Когда я топлю печку, ни у кого не отнимая дров и времени, моя деятельность не исключает возможности доброй жизни; когда же я вешаю замок, я уж этим поступком делаю кое-что против­ное доброй жизни: я выказываю недоверие к людям, я утвер­ждаю свою исключительную собственность, я вызываю к на­рушению этой собственности -- и может быть колебание для человека, желающ[его] жить добро, повесить ли замок или нет. Но когда я сажаю разбойника в острог, является уже пря[мое] противоречие деятельности для практической цели и доб­рой жизнь[ю] и необходимо знать, что важнее и чем жертвовать чему. В этом то, в этих дилемах всё различно.
   Кузнец с выбитой рукой просился в больницу. Рахм[анов] поехал за ним, а я поехал в Тулу. В Туле с Давыдовым пошел к Рудневу и вернулся. Играл в шахм[аты]. Шил сапоги. Дорогой продолжал думать о том же. Вопрос в том: можно ли для боль­шой, очень вероятной пользы сделать маленькую, но наверное гадость? Нельзя, п[отому] ч[то] самая вероятная и большая поль­за может оказаться вредом, всегда даже можно о всяком слу­чае найти 2 противуп[оложные] мн[ения], а гадость наверное как была, так и останется гадость. Сомнение в этом и решение в ложную сторону происходит только от того, что мы не пони­маем -- не видим, ясно не видим прямой связи причин и след­ствий между миром нравственным и матерьяльным, как это нам кажется в мире матерьяльном. Я ясно вижу, мне кажется, связь между тем, что я побил малого, к[оторый] крал у меня горох, и тем, что после этого горох цел, но я не вижу связи между тем, что малый этот сделал мне зло, оправдывая его тем, что я бил его и т. п.
   12 О. Я. П. 89. Думал: Если бы сказано б[ыло]: будьте совер­шенными, как Павел или даже как И[исус] Хр[истос], жизнь могла бы кончиться. Стал как Х[ристос], а потом? А то сказано: Как Отец Неб[есный] -- нет конца; что ни сделал в себе, как ни подвинулся, всё так же далек. Или как движение по двум силам. Всегда силы под тем же углом, чтобы могло быть мое движение вперед. Всегда то же несоответствие с совершен[ством] От[ца] Неб[есного]. И есть куда идти всегда.
   Шея очень болит. Читал и дошивал сапоги. Кончил.
   13 О. Я. П. 89. Всё нездоров. Хорошо поправил надоевш[ую] повесть. Говорил (1) с Новик[овым]. Он гов[орил] луч[ше]. Получил письма от железнодорожника, от Пош[и], от семи­нариста из Полтавы. Теперь 5, иду обедать. Надо писать письма.
   Читал, кажется, Обломова. Приехал Сережа сын, всё такой же. Очевидно, поездка б[ыла] совершенно бесполезна.
   14 О. Я. П. 89. Сережа уехал. Я писал. Обломов. Очень, очень дурно спал.
   15 О. Я. П. 89. Писал. Приезжал Давыдов с Дьяк[овым]. Вечером разговор о браке и спор с Д[авыдовым?]. Они не пони­мают, но потом согласился.
   16 О. Я. П. 89. Унылость, грусть, раскаяние, только бы не вредить себе и другим. Много писал, поправляя К[рейцерову] Сонату. Давно не испытывал такого подавленного состояния.
   17 О. Я. П. 89. То же самое. Только стал выходить. Соня уеха[ла]. Я с ней дружен, добр естественно. Писал письма Спенглер, Майкову и еще кому-то.
   18 О. Я. П. 89. Всё так же, поправлял, и не без пользы, К[рейцерову] С[онату]. Ездил в Ясенки, получил 6 писем, все пустые и требующие ответов. 1) Garrisson, 2) Цертелев, 3) Хох­лов отец. Написал отцу и сыну Хохловым. Помилуй Б[ог] от зла, как евангелист[ку] Доде. Кажется, написал хорошо. Напи­сал и шекерам. Думал в самые дурные дни: Старость, иногда и не старость, а приближение к смерти, есть переход части суще­ства (части -- неверно) в другой, тот дальнейший мир. Я чув­ствую иногда, что я живу в нем уже, в том мире. Добрая жизнь
  
   (1) Зачеркнуто: хорошо
  
   моя (когда есть таковая) есть последствие сознания той высшей жизни. Младенец, ребенок и юноша часто живут еще там назади, в прошедшем мире, и дурные дела их суть последствия их того сознания прежнего низшего мира. Полная жизнь здесь есть только момент -- точка соприкосновения прошедшего сознания с будущим. Всё это не так. Всё это слова; но верно то, что я чувствую центр своей тяжести теперь там, за гробом.
   19 О. Я. П. 89. Вчера поздно ночью приехал Попов. Я рад ему. Лег поздно, встал рано. Приехала барыня из Орла: "Хочу жить лучше, иметь занятия, хочу в деревню. Я думала, что вы можете меня устроить. Ну, я ошиблась". Всё это с злостью, с эгоизмом. И жалкая до невозможности. И теперь сидит в каби­нете. Кое-как многократными попытками добился того, что она сказала, что у ней нет денег и она хотела убиться. И умиро­творилась, поела и поехала. Я занимался под сводами, услыхал голоса. Это И. Горбунов и Чистяков от Чер[ткова], не очень б[ыл] им рад. Много вдруг. Да и Г[орбунов] почему-то мне ка­ким-то подниманием плеч, походкой неприятен, хотя всё в нем хорошо. Чист[яков] мелкий, но ясный, умный, простой. Ходил с ним. Обедал. Я не в духе. Учительницу отвезли, привезли Жебунева. Я еще не спал.
   20 О. Я. П. 89. Всё нездоровится и уныние. Машу К[узминскую] проводил. Я ей говорил, чтоб она не слишком возлагала надежды. Написал напрас[но] письмо С[оне] о том, что мне тя­желы посетители. Разговор с Ж[ебуневым]. Я сначала задирал, он не задирается, я вызвал таки на спор, стал "иронизировать", как он выразился, и сделал ему больно. Вечером, опять говоря с ним, узнал, что он в ссылке в тюрьме б[ыл], измучен нравст­венно так, что в ссылке отвык читать и теперь не читает и страдает апатией. (1) Кроме того говорил с любовью большой о Буланже, показывая тем, что он сам добр. Он добрый, больной, страдающий, измученный, искалеченный; а я-то с хвастовст­вом, с ухорством наскакиваю на него и перед галереей показы­ваю, какой я молодец. Так стыдно стало и жалко, что я запла­кал, прощаясь с ним.
  
   (1) Зачеркнуто: Он больной (труп) страдающий.
  
   21 О. Я. П. 89. Разговор с Чистяковым о его женить[бе]. Что-то ненатурально в роли учителя и советчика, к[оторую] они заставляют меня играть. Разговор спорный тоже с иронией с Новиковым. Только что осрамил[ся], простыдился, опять делаю то же. Что если бы я то же говорил с любовью. Как далеко мне до этого.
   Чист[яков] и Горб[унов] уехали. Я очень усердно до 5 час[ов] поправлял последнюю часть Кр[ейцеровой] С[онаты]. Не дурно. Обедали. Вечером опять разговор с Н[овиковым], опять без жалости и любви. Надо достигать. Всё время чув­ствую усталость жизни. --
   22 О. Я. П. 89. Встал в 8. Письмо от С[они] [вымарано пол­строки] жалкое; но опять я говорю жалкое только алгебраи­чески, а не арифметически, т. е. я знаю, что она должна быть жалка, но не проделал [?] операций, из к[оторых] жалость эта очевидна и сообщается. Говорил с Ж[ебуневым] другим и потом думал об этом, именно:
   В нашем мире обжорство считается счастьем. С радости свиданья, брака, родин едят. Любимых людей угощают, чем богаче, тем лучше едят: в обжорстве видят счастье. От этого про­исходит, что в обратном: в невозможности обжорства -- есть хлеб с водой -- видят бедствие и этим казнят; в том же, чтобы вовсе не есть дни, видят самое страшное несчастие. Да Танер не ел 40 дней, а что больше проходило дней без еды, то больше радовал[ся], да пустынники не едят или доводят еду до minimum 'a и счастливы. Тут есть большое заблуждение. Человеку, хотя­щему есть, надо дать хлеба, если у тебя есть. И все делают это. Про это говорить не стоит -- злой человек и тот собаку накор­мит, а не то что добрый человек человека; но жалеть людей преимущественно в виду их еды, обеспечивать людям их еду, заботиться о ней, забывая о пище души, есть большой грех. Происходит это не от того, что нам точно жалко людей от того, что они голодны или холодны, тут жалкого ничего нет, но от того, что нам, имеющим излишнюю пищу и одежду -- нам, в этом полагающим счастье, совестно перед голодными и голыми. И эту совесть мы называем жалостью. Диоген не мог испытывать другой жалости, кроме жалости за невежество, незнание истины. И мы, по мере освобождения от обжорства и роскоши, освобождаемся от этой ложной жалости и приобре­таем единую истинную жалость к незнанию, к заблуждению, к греху.
   Почему никто не ужасается тому, что люди живут без света истины (есть даже люди, к[оторые] считают, что полезно от масс скрывать истину) годами, поколениями, а ужасается тому, что люди плохо, мало едят (голодный год), дышат дурным воз­духом? Они помрут от дурной пищи и воздуха, скажут. -- Что ж за беда, отвечу я. Не зачем жить здоровым поколениям людей без знания истины. Главное же то, что люди могут быть обеспечены всем матерьяльным -- и воздухом, и пищей, и питьем, и одеждой самыми лучшими и быть не людьми, не нужными, вредными, как все развратники, существами; но не может быть обратного: чтобы люди, наученные всей истине, к[оторая] доступна в данное время человечеству, были бы ненужными, вредными существами.
   Сколько помню, это б[ыло] воскресенье, и мы: я, М[аша], Р[ахманов] и Попов работали весело, пилили дрова; и вечер провели прекрасно и проводили милых гостей Р[ахманова] и Попова. --
   23 Ок. Я. П. 89. Утром опоздал, приехала С[оня]. Перв[ое] слово ее б[ыло] благодарность за мое доброе письмо и созна­ние в том, что ее письмо б[ыло] дурно. Целый день ничего не делал, читал. Саша заболела, думают, что скарлатина, и пере­вели вниз и отдел[или].
   24 Ок. Я. П. 89. Нездоровится, влияет на дух. Борюсь, стараясь перенести боль наилучшим образом. Умереть хочется-- грешен. Читаю воспомина[ния] Головачевой. -- Приехал Дитрихс, брат Гали. Очень тупой чел[овек]. Нападает на Ч[ертковых] и огорчает их за то, что не хотят крестить. Говорят, что их хотят выслать. Я говорил с ним, слишком горячился. Очень он холоден.
   Думал: 1) К религиозному сознанию истинному непоколеби­мому привело меня признание бессмысленности и бедственно­сти жизни и признание не рассудочное, а чувство всего суще­ства. Разница -- признать умом или быть приведенным к про­пасти и ужаснуться, увидав ее. Мне кажется, что только это одно приводит к истинной непоколебимой вере: только изведав погибельность всех путей, кроме единого истинного, непоколе­бимо станешь на истинном. Так со мной б[ыло] и так мне ка­жется должно быть со всеми. Но может быть, что есть другой путь: познания единого истинного пути по откровению, ясно­видению, (1) по привлекательности единого истинного пути. Мо­жет быть, так есть для других, более чутких и чистых натур. И такая вера яснее, светлее, радостнее моей, вытекающей не столько из любви к истине и добру, сколько из сознания поги­бельности всех остальных путей. Может быть одни приходят, как я, отрицательным, другие положительным.
   И в том и в другом есть пришедшие только рассудком и при­шедшие всем существом. Все люди могут относиться к истине только так: 1) рассудком познавая благо истины и 2) всем суще­ством познавая его, 3) рассудком познавая погибельность всех путей, кроме истинного и 4) всем существом познавая это. И потому в действительности каждый человек, если знает исти­ну, то только этими 4-мя способами в различных степенях их. -- Третье отношение к истине, т. е. рассудочное познание по гибельности всех путей, кроме истинного, переходит в 4-ое тем скорее, чем страстнее натура человека к личному благу. Такой скорее избегает большо[е] количество ложных путей до тех мест, где они очевидно ведут к гибели. Ход познания во мне б[ыл] такой, да я думаю, что он такой и для всех: Прежде всего человек рассудочно любит истину (я ее любил с 15 л[ет], когда восторгался Руссо), потом начинает познавать погибель­ность не истинных путей рассудком, потом убеждается всем существом, что все погибельны, кроме одного; потом должен всем существом полюбить истину. Вот это-то еще предстоит мне. --
   Думал 2) Есть два способа рассуждения: один состоит в том, что рассуждающий для решения данной задачи не признает ни одного вывода установленным и выводит все сначала из тех данных, из к[оторых] должны быть сделаны выводы; (2) другой
  
   (1) В подлиннике: ясноведению,
   (2) Зачеркнуто: Как с наименьшим трудом прокормиться от земли че­ловеку, находящемуся в положении Робинзона? Нужно ли ему завести рабочий скот или работать землю руками? Данные это земля и
  
  
   способ состоит в том, что рассуждающий вперед признает часть выводов (хотя бы один) уже установленным и решает задачу только так, чтобы она сошлась с установленным выводом. Это нечто в роде того, чтобы решать уравнение с многими неизвестны[ми], предполагая значение одного неизвестного. Решение мо­жет быть найдено, но только в одном случае, во всех же осталь­ных случаях будут делаться вычисления, весьма похожие на правильные, но такие, к[оторые] будут приводить всегда к не­возможности.
   Наприм[ер]: Разумна ли смертная казнь? Можно рассуждать так: люди живут вместе, стремятся все к своему благу, уста­навливают некоторые правила для совместной жизни. Разумно ли в числе этих правил поставить правило о том, что за извест­ные поступки одни люди должны убивать людей. Это первый род рассуждений. Второй род рассуждений такой: вперед при­знав, что правительство должно существовать, доказывать необходимость смертной казни тем, что отсутствие ее повлекло бы уничтожение правительства. -- Другой пример. Разумно ли мне проводить свою жизнь в писании бумаг сомнительной важности, заставляя других поддерживать мое существование, и можно рассуждать так: Я сознаю равноправность всех людей и потому всякий другой имеет такое же право на сладкую жизнь, как и я. Другой пример, способ рассуждения такой. Бума­ги, к[оторые] я пишу, составляют необходимое условие всякого общества и потому равенство людей должно быть в чем-то другом. Вроде того, как решать уравнение х + у = 10 и 2х + + 3у = 26; можно решать так, чтобы, не придавая никакого значения неизвест[ным], вычесть одно из другого и определить. Это правильный способ. Другой способ в том, чтоб предпола­гать, что х непременно какое-нибудь а, х = а, отыскивать значение у. При таком способе решения бесконечное количество случаев неверно и только один, когда х положено = 4, верно. -- Таковы постоянно рассуждения о жизни и о возможности исполнения учения истины, таковы рассуждения людей о своей частной жизни и о жизни общественной. "Да, говорит рассу­ждающий, я хочу следовать учению истины", но оставаясь в своем положении царя, министра, палача, солдата, попа, про­курора, купца, землевладельца, врача, ученого, писателя за деньги, и он хочет, придав известное определенное значение своему положению, своему х, найти правильное решение всего уравнения. Этого очевидно не может быть. Так же и в вопро­сах общих: Да, пускай руководит миром учение истины (спра­ведливость, добродетель (justice, vertu). Они особенно любят эту фикцию истины), но только чтобы остались Париж с своей Ейфелевой башней, проституцией, Шарко и т. п. -- Только бы остались Германия, Россия, Англия... Но всякое такое предре­шение уничтожает возможность не только исполнения, но понимания истины. Вот почему так давно знают люди истину и так мало понимают и исполняют ее.
   Вечером говорил с Д[итерихсом] и Новиковым. Всё болит живот. Ночь не спал.
   25 О. Я. П. 89. Встал очень поздно, живот болит, борюсь с желчью. Чуть б[ыло] с Соней не поспорил из-за арифметики. Дит[ерихс] что-то пишет. Беда! Я написал всё это за 2 дни. Теперь 5-й час. Пойду гулять.
   Ходил. Вечер играл в шахматы и тяготился Д[итерихсом].
   26 О. Я. П. 89. Встал поздно, пошел ходить по лесам до завтрака. Приехал С[ережа]. Так же неловко с ним. Попытался писать об иск[усстве]. Но не пошло. Я забираю слишком изда­лека, да и не в духе б[ыл]. Перед обедом опять ходил далеко и думал хорошее. Вечером тяготился Д[итерихсом] и шах­маты.
   27 Ок. Я. П. 89. Встал раньше, хотел дурно спать. Гадко. Приехал Ругин, худой, больной. Рассказывал про то, что Лес­ков, Обол[енский], все находят, что определилось в правитель­стве и обществе отношение к нам: отношение утверждения хоть православия в отпор разрушительному анархическому учению, они говорят, Т[олстого], а надо говорить Христа. О дай то Бог! Это не худо, не хорошо, но это рост. Это большая определен­ность. Дитрихс рассказывал и показывал донос архиерея Воронежск[ого] о Черткове. Вчера письмо В[асилия] Ивановича о том, как к нему пристает Воейков и как его жена бросила. Нынче Руг[ин] рассказывал и Попов пишет, что Хохлова хотят отдать в сумашедший дом. Всё то же. Думал: 1) Сознание своего нездоровья, заботы об устранении его, главное мысль о том, что я теперь нездоров и не могу, а вот дай выздоровлю, тогда сделаю, всё это большой грех, т. е. ошибка. Это ведь значит говорить: не хочу того, что мне дано, а того, чего мне хочется, именно чтобы нынче б[ыло] так же, как вчера. "Живот болит, за то зубы не болят" и т.д. Сейчас всегда можно радоваться тому, что есть, и делать из того, что есть (т.е.тех сил, какие есть), всё что можно. -- 2) Читал опять присланного мне Walt Whitman' a. Много напыщенного пустого; но кое-что уже я нашел хорошего, н[а]п[ример], "Биография писателя"? (1) Биограф знает писателя и описывает его! Да я сам не знаю себя, понятия не имею. Во всю длинную жизнь свою, только изредка, изредка и кое-что из меня виднело[сь] мне. 3) Вспоминал, как я молодым человеком жил во имя идеалов прошедшего, быть похожим на отца, на деда, жить так, как они жили. Мои дети, Миша мой живет инстинктами моими 40-х годов. Не подражает же он теперешнему мне, к[оторого] он видит, а мне прошедшему, 40-х годов. Что это такое? Не происходит ли это от того, что я думал прежде, что ребенок живет не весь тут, а часть его еще там, откуда он пришел, в низшей ступени развития; я же уж живу там, куда я иду, в высшей ступени развития; но там я теперь отсталой, ребенок. Очень это наивно. Но никак не могу сделать, чтобы не признавать этого. 4) Только человек, поло­живший свою жизнь в служение Богу и ближнему, познает то, что служить и Б[огу] и ближнему можно только через себя и сосредоточивает свою деятельность на себе, на своем божест­венном начале, признак служения которому есть служение другим. Болью сердца он познает неизбежность обращения всей своей энергии на себя. Ну как бы сказать? Человек, желаю­щий спасти утопающего, не должен ахать, бегая по берегу, не должен даже бросаться в одежде и сапогах, а должен раздеться и, внимательно работая свои[ми] членами, плыть туда, к утопающему. Всё, что может сделать человек для другого, всегда будет сделано им самим, его деятельностью, энергией, направ­ленной на свою деятельность. Вот это-то любят забывать те, к[оторые] не перенесли еще свою жизнь из личной жизни в слу­жение Богу и ближнему и, рассуждая о жизни, любят говорить о том, что заботы о себе, о своем личном спасении есть эгоизм
  
   (1) Вопросительный знак в подлиннике.
  
   и т. п. Они любят говорить, что ради любви к людям можно пожертвовать и своим спасением, и своим[и] принципам[и]! как они любят говорить. Всё это ложь, сентиментальность, любовь без почвы, к[оторой] не может быть.
   Теперь (1) 12. Чувствую себя прекрасно, иду наверх. После завтрака постараюсь пописать об иск[усстве]. Руг[ин] гово­рит, что он ждет гонений. От Попова получил прекрасное письмо.
   Ничего не успел написать, ходил по лесам далеко. Хорошо думал. Обед, вечер с Сережей и Дит[ерихсом] бесцветно. Лег раньше.
   28 Ок. Я. П. 89. Пришел одеваться, в дверь идет Алехин. Силен, здоров и тверд. Да, вчера приезжал доктор Руднев и я с ним ездил к Антон[ычу?]. Он определил нарывом. Посмотрим. Так приехал Ал[ехин]. Проводил с трудом Дит[ерихса] и пого­ворил с ним, но невозможно. Он слишком верит в свой ум, к[оторый] еще слабо действует. Я, говоря с Ал[ехиным], выска­зал то, что совпадение линии жизни с линией идеала есть сча­стье и что усилие для этого совпадения есть дело жизни, что все религии ложные -- искупления суть ничто иное как освобождение себя от этого усилия. Он выслушал, не понял ясно, вероятно, понял что-либо другое, мысль же моя ему представилась его собственною, и он говорит: а я так вот как смотрю, и начинает говорить мою мысль длинно, длинно о том, что точки пересечения это счастье и т. д.
   Думал: 1) К роману или драме: "Духовное рождение". Ему открылась ложь его жизни и истина истинной и он избирает первый попавший[ся] путь: отдавать нищим, ходить за боль­ными, учредить общину, проповедывать и ошибается. И вот за все в восторге нападают на него и на истину.
   2) Говорить о человеке всегда так, как бы я говорил ему, желая оставаться с ним другом. -- 3) Выставление перед обще­ством ясного христианского идеала жизни заставит людей, почувствовав неправду своей жизни, искать точек опоры. И вот в наше время, странное дело, люди свободно мыслящие ухватываются за государственную нашу форму, за церковь,
  
   (1) Абзац редактора.
  
   то о чем бы не смели без страха ridicul'a (1) подумать 5 лет тому назад. Также упираются на науку, искусство. Пока не подни­мало моста с одной стороны, столб[ы] запасные на другой стороне были на слаби, а теперь мост лег на ненужные запасные столбы всей тяжестью, тем лучше. Если столбы эти хороши, то они удержат, если нет -- скорее сломаются.
   4) Подхожу к дому после прогулки и думаю о предшествую­щем, о том, что сознание истины охватывает людей, что даже в наше время (с нашей точки зрения) совершается как бы подъем на ступень и слышу в тумане осеннего дня крики, голоса мужиков, кроющих нашу конюшню, топоры плотников, строющих нам сарай, мальчишки по грязи скачут с лошадьми, люди идут обедать. Жена делает коректуры. Дитрихс что-то пишет ненуж­ное, дети мои учатся латыни. Что это? Зачем это? Они все делают не то, что хотят, и не то, что нужно, а делают то, что вытекает из того случайного сцепления, в к[отором] они застали себя. Сцепление же случайно и надо не затягивать его, а, напротив, растянуть, распустить и стремиться каждому только к вечному делу общего роста и только во имя его соединиться.
   Теперь 3 часа. Должно быть пойду гулять. Не хочется писать, а клонит ко сну.
   Ходил очень много. Сон[я] разговаривала с Ал[ехиным] спокойно. Я молчал. Меня смущает нездоровье Р.
   29 Окт. Я. П. 89. Думал: Люди все хотят поправлять Хри[ста]. "Он хорош, велик, свят, но... он увлекался, надо понимать и т. п. Он говорит: В мире если вас будут мучать... отдайте всё и жизнь свою... Возьмите крест... Оставьте поля, жену, детей и т. д. ...". "Всё это надо понимать, говорят те, к[оторые] исповедуют его устами; это всё преувеличения, мистицизм и т. п." говорят те, к[оторые] не исповедают его. И вот и те, и другие, проникнувшись духом его учения, желая того же, чего он хочет, поправляют его, придумывая средства достигнуть того же без таких крайних мер. Поправляют его 2-ю тысячу лет и всё не удается. Последние поправки это justice (2) или социа­лизм христианский и простой. Он, мистик, говорит: возьми крест.
  
   (1) [осмеяния]
   (2) [справедливость]
  
   Этого совсем не надо; надо только понять, что жить для общего выгоднее, и всё выйдет. Так говорят люди положительные, научные. Но забывают то, чего не забывал мистик, что мгно­венно внушить всем невыгоду заботы о своей личности и выгоду общинной жизни нельзя. Нельзя внушить ее дикарям, с к[оторыми] еще нет общения, нельзя внушить этого эгоизм[у] молодости, страсти и потому неизбежно выйдет то, что человека или людей, переставших бороться за себя и ищущих благо общего, сейчас же задавят те, к[оторые] ищут блага себе, и потому дело никогда не выйдет, положительные люди науки за­были то, что разрушает все их предположения. Мистик же не забыл, он прямо указал на то, что будет, что человека, отрекшегося от лично[го] блага, среди людей ищущих только личного блага, тотчас же неизбежно задушат, и так и сказал, что середины нет в мире: надо искать или своего только блага, как все, или быть готовыми на потерю всего личного, на смерть. Он и сказал так, и указал людям другое духовное благо, но только не зависящее от личного блага, но совпадающее с само­отвержением, так что по его учению, во-первых, нет обмана и неясности, а, во-2-х, выходит то, к чему стремятся люди, уста­новление общего блага. По теориям поправителей Хр[иста] ничего не вы[шло], никогда ничего не может выдти, по теории же Хр[иста] выходит, во 1-х, бла[го] каждого отдельно, поняв­шего духовное благо, и благо общее, неизбежно долженствую­щее вытечь из отречения сначала отдельных личностей, а потом и всех во имя духовн[ого] блага. -- Стремление к справедливо[сти] ни к чему не приводит, кроме как к несчастию и разочарованию того, кто стремится, и к погибели его, и к про­должению борьбы; стремление к самоотречению приводит того, кто стремится, к высшему духовному благу и уменьшает напряжение борьбы (покорностью) и заражает примером. Хр[истос] точнее своих исправителей.
   Спал дурно. Встал поздно и пошел ходить. После завтрака разговаривал с А[лехиным] и Р[угиным] спокойно. Опять ходил, ничего не писал. После обеда умствование с А[лехиным] и Р[угиным]. Тяжело. Теперь 9-й час. Не видал Машу. Утром думал: Часто огорчаешься, что бессилен против людей, не мо­жешь передать им истину, не можешь воздействовать на них.
   Это от того, что видишь одно зло их -- не видишь их добра. Ведь только добро своей души покоряет зло своей души, стало быть, для того, чтобы воздействовать на человека, надо вызвать в его душе его добро и вооружить его против его же зла. А как же это сделать, когда видишь в нем одно зло. -- На зло дейст­вуют еще насилием и страхом, но, действуя так, достигают только подобия добра , т, е. лицемерия. Действовать же не наси­лием нельзя иначе, как вызвав добро. Зло производит всегда зло, таков закон. Не об этом ли сказано: Л. XI. 17--26. Теперь 9 часов. Надо написать письмо Ч[ерткову] и проводить Р[угина] -- если б[уду] жив 30 Ок. Я. П. 89.
   [30 октября.] Да, жив. Встал, проводил С[оню] и Ругина. Поцеловались. Пошел ходить. Говорил с Ал[ехиным]. Он гре­шит тем, что считает свою форму и себя святым. Очень грешит. Ему кажется, что есть два состояния только: мирская ложная жизнь и общинная святая. В этом грубая ошибка. Думал по этому: Есть вот что: мир людской, подразумевая под этим словом большинство людей, живущих мирской эгоистичной жизнью. В среде этого большинства всегда были и есть люди, понявшие погибельность этой жизни, отдающие другим, миру блага личной жизни и живущие для другого духовного блага. Эти люди застаются этим новым сознанием во всех самых раз­нообразных положениях жизни. В каждом из этих положений люди стремятся к жертве своей личностью и к достижению ду­ховного блага. Это стремление, выводящее людей из ложных, высших по мирскому, положений и вводящие их в низшие по мирскому, истинные, и составляет их жизнь и составляет в об­щем осуществление Царства Б[ожия]. Таков всегда есть и был ход истинной жизни, но рядом с этим постоянно происходит еще следующее: люди, не понимая того, что выхождение правдиво и любовно из ложного положения (увлекая с собой дру­гих) и есть сама жизнь, представляют себе жизнь только уж после освобождения от лжи и стараются освободить себя от лжи ложными средствами, обрубая жестоко, не любовно связи с людьми, только бы поскорее начать истинную жизнь, к[оторую] они известным внешним образом определяют. Это обман. Старый обман -- сделать жизнь похожей на истинную, такой, как будто люди любят добро. Это зло худшее.
   Ходил гулять с Андр[юшей]. Говорил с А[лексеем] М[итрофановичем] о том, что борьба есть жестокая борьба и без нее нельзя жить. Он как будто понима[ет]. 3 часа, хочется спать. Лег у Т[ани] в комн[ате], спал почти до обеда. Приехала С[оня]. Ван[ичка] хвора[л]. Мне очень жалко Соню. Играл в шахм[аты], сидел с Алех[иным]. Он не христианин. Он само­уверен, самодоволен и потому жест[ок]. Тяжело с ним. И от­рыжка от него очень тяжелая. Он подтвердил мои подозре­ния о Р.
   31 О. Я. П. 89. Встал рано. Грустно. Да, вчера не записал того, что рассердился на Фом[ича] за то, что он выпил кофе, к[оторый] мне хотелось, и язвил его и, еще хуже, желал, чтобы Ал[ехин] не слыхал этого. Какая мелочность и гадость, надо помнить ее. Да, вчера получил длинное письмо от Ч[ерткова]. Он критикует Кр[ейцерову] Сон[ату] очень верно, желал бы последовать его совету, да нет охоты. Апатия, грусть, уныние. Но не дурно мне. Впереди смерть, т. е. жизнь, как же не радо­ваться? -- Поэтому самому по тому, что чувствую уменьшение интереса, не говорю уже к своей личности, к своим радостям (это, слава Богу, отпето и похоронено), а к благу людей: к благу народа, чтобы образовались, не пили, не бедствовали, охлажде­ние даже к благу всеобщему, к установлению Царства Б[ожия] на земле, по случаю этого охлаждения думал: Человек переживает 3 фазиса, и я переживаю из них теперь 3-й. Первый фазис: человек живет только для своих страстей, еда, питье, веселье, охота, женщины, тщеславие, гордость и жизнь полна. Так у меня было лет до 30, (1) до седых волос (у многих это раньше гораздо), потом начался интерес блага людей, всех людей, человечества (началось это резко с деятельности школ, хотя стремление это проявлялось, кое-где вплетаясь в жизнь личную, и прежде). Интерес этот затих было в первое время семейной жизни, но потом опять возник с новой и страшной силой при сознании тщеты личной жизни. Всё религиозное сознание мое сосредоточивалось в стремлении к благу людей, в деятельности для осуществления Царства Б[ожия]. И стремление это б[ыло] так же сильно, так же наполняло всю жизнь, как и стремление
  
   (1) Написано поверх: 45 или: 44
  
   к личному благу. Теперь же я чувствую ослабление этого стремления: оно не наполняет мою жизнь, оно не влечет меня непосредственно; я должен рассудить, что это деятельность хорошая, деятельность помощи людям матерьяльной, борьбы с пьянством, с суевериями правительства и церкви. Во мне, я чувствую, выростает новая основа жизни, -- не выростает, а выделяется, высвобаживается из своих покровов, новая основа, к[оторая] заменит, включив в себя стремление к благу людей, также как стремление к благу людей включило в себя стремление к благу личному. Эта основа есть служение Богу, исполнение его воли по отношению к той его сущности, к[оторая] пору­чена мне. -- Не само совершенствование, нет. Это б[ыло] прежде и включает любовь к личности; это другое. Это стрем­ление чистоты божеской (и нечистоты телесной, нечистота телесная противна, но она не нарушает этого, нарушает глав­ное ложь перед людьми и перед собой), соблюдение в чистоте полученного от Б[ога] дара и вступление в жизнь, где нет осквернения его, в жизнь другую: Стремление к лучшей, высш[ей] жизни и соблюдение себя в готовности к ней. Стремление это начинает всё больше и больше охватывать меня, и я вижу, как оно охватит меня всего и заменит прежн[ие] стремления, сделав жизнь столь же полною. Я не ясно выразил, но ясно чувствую. Главное дело в том, что когда во мне исчез интерес личной жизни и не вырос еще интерес религиозный, представши сначала в виде стремления к общему благу человечества, я ужаснулся, но потом тотчас же успокоился, когда возникло религиозное чувство стремлен[ия] к благу человечества; и в этом стремлении нашел удовлетворение полное стремлению к благу личности. Точно так же, теперь, когда исчезает во мне прежнее страстное стремление к благу человечества, мне немножко жутко, как будто пусто, но стремление к той жизни и приготовление себя к ней уже заменяет прежнее, вылупляется из прежнего и точно так же, как и с стремлением к личному благу, удовлетворяет вполне и лучше стремление к благу об­щему: Готовясь к той жизни, я вернее достигаю цели блага человечества, чем когда я ставил себе целью это благо. Точно так же, как, стремясь к благу общему, я достигал своего личного блага вернее, чем когда я ставил себе целью личное благо. -- Стремясь, как теперь, к Богу, к чистоте божеской сущности во мне, к той жизни, для к[оторой] она очищается здесь, я попутно достигаю вернее, точнее блага общего, и своего личного блага, как-то неторопливо, несомненно, спокойно и радостно. И помоги мне, Болю. 3 часа. Хочу ехать в Ясенки.
   Ездил в Ясенки, получил письма Евдокимова и Семенова хорошие, вечер обыкновенно. Грусть и смущение по случаю Р.
   1 Н. Я. П. 89. Встаю поздно, хожу, думаю. Писал письма Поше, В[асилию] Ивановичу, Майкову, Леве. Они беспокоятся о Р. и прислали письмо. Читал Disciple. Какая гадость! Апатия во мне. Вечером еще письма, Тане и еще кому-то. Думал: Люди говорят: La planete roulera ainsi quand elle ne sera plus qu'une boule sans air et sans eau, dont l'homme aura disparu comme les betes et les plantes, (l) и им кажется, что такие соображения очевиднее всего доказывают ничтожество чело­века; а между тем ничто так очевидно не показывает его величие, вечность. Ведь одно из двух: или это рассуждение есть рассуждение червяка, не могущего иначе думать, как в нелепых формах пространства и времени, и тогда всё рассуждение это вздор, или то, что рассуждает об уничтожении мира, не есть то, что может уничтожиться.
   2 Н. Я. П. 89. Встал поздно и застал в кабинете посланного от литогра[фа] Пашкова с глупым письмом, я ответил и погово­рил с юношей. Написал еще два письма и пошел на Козловку. Думал: Не надо сердиться на злых, недобрых людей -- они прямо -- это не утешение себя, не игра слов -- они прямо опре­деляют, утверждают добро в добрых. Без них не б[ыло] бы добра. Как всё нужно, всё хорошо. Всё очень б[ыл] уныл. Вечером ска­зал С[оне] об учите[ле] фр[анцузе] и она [вымарано два слова] ответила. Ах, как больно! Получил письмо от Тани сестры, о чте­нии Кр[ейцеровой] Сон[аты]. Производит впечатление. Хорошо и мне радостно. Читал журнал Грота. И грешил, сердился на Труб[ецкого]. Философия, имеющая целью доказать Иверскую. Решение уравнений со многими х,у, z, когда придано произвольно х
  
   (1) [Наша планета будет так же вращаться, когда она станет не бо­лее как шаром без воздуха и воды, с которого исчезнут и люди, и животные, и растения,]
  
  
   самое нарочно нелепое решение. Ведь сколько труда! Да и весь журнал -- подбор статей без мысли и ясности выра­жения.
   Теперь 12 час. Иду спать. Если буду жив 3 Н. 89. Я. П.
   [3 ноября. Я. П.] Встал поздно, ходил. Дети больны. С[оня] волнуется. Я стараюсь помочь, не умею, жалко ее. Писал много о науке, искусстве. Едва ли выйдет прок. Вечером устал, играл в шахм[аты], говорил с детьми и А[лексеем] М[итрофановичем]. Думал: Большая ошибка думать, что Царство Н[ебесное] там, за гробом, и такая же большая ошибка думать, что оно здесь. Оно внутри, а когда внутри, то здесь и там не раздельно. Теперь 12. Ложусь спать. 4 Н. Я. П. 89. Если буду жив.
   [5 ноября. Я. П.] Жив не только 4-го, но и 5-го. -- Но чуть жив. х Пошел, еле встав[ши], на Козловку, оттуда письмо Рах­манова к М[аше] хорошее; пришел и не мог писать. Читал R[evue] d[es] d[eux] M[ondes]. Спал плохо. Поехал в Ясенки. После обеда знобило. Умеренно ел и справился. Делал пасьян­сы и думал о статье "Об искусстве". Главное дело, чего я прежде не понимал, это то, что вывод тот, что науки и искусства без религиозной основы, т. е. без цели, к[оторой] они должны слу­жить, непременно баловство.
   5 Н. Я. П. 89. Спал лучше, но всё с сновиденьями. Всё утро читал роман R[evue] d[es] d[eux[ M[ondes] и делал пасьянсы об иск[усстве]. -- Да, самое важное вчерашнее о том, что наука и иск[усство] без религиозной основы -- вздор и зло. Показать, как наука и иск[усство] зло: наука теория заражений, теория наследственности, гипнотизма, искусство распаление похотей. Хочу начать в новой тетради писать статьи без поправок. Беспапиросочная тетрадь. Хотел еще написать к Татьяниному дню за статью о том, чтобы празднующие отпраздновали бы учрежде­нием общества трезвости с забранием в свои руки кабаков и трактиров, как в Швеции. Теперь 3.
   Ходил на Козловку. Вечер дома, нездоровилось.
   6 Н. Я. П. 89. Начал писать опять снача[ла] об искусстве; немного написал не дурно; но мало и не тянет продолжать.
  
   (1) Зачеркнуто: вчера
  
   Нечего делать. Не надо насиловать. Вечером приехал новый фр[анцуз]. Живее Л[амбера]. И участник и сочувственник Armee du Salut. Ал[ексей] Митр[офанович] страшно предан Раевским. От Левы получили письмо. Он оправдывает себя в В. Я написал ему рано утром. Не спалось. С[оня] больна--лихо­радка. С М[ашей] мало вижусь и мне лишение. Я очень нравственно упал. Ничего не хочется, апатия. Сомнений нет, но и стремлений и радости нет. Лег раньше.
   7 Н. Я. П. 89. Получил письмо от Черт[кова], что они хотят жить в Тул[е]. Очень рад. Ездил на Козл [овку], а после завтрака в Тулу. Приятно проехался, но всё это какое-то увеселение себя жалкое. Дочел Облом[ова]. Как бедно! Получаю известия, что Кр[ейцерова] Сон[ата] действует, и радуюсь. Это нехорошо. Нынче в Туле, глядя на всю суету и глупость и гадость жизни, думал: Не надо, как я прежде, бывало, негодовать на глупость жизни, отчаяваться. Всё это признаки неверия. Теперь у меня больше веры. Я знаю, что всё это кипит в котле и варится или закисает и сварится и закиснет. Так чего же я хочу? Чтоб не двигалось? Чтобы люди не ошибались и не страдали? Да ведь это одно средство познания своих ошибок и исправления пути. Одни сами себя исправляют, другие других, третьи-- Все делают дело Божье, хотят или нет. И как хорошо хотеть. Пишу так и на меня находит сомненье -- нет ли тут преувеличения, сантиментальничанья, философски христианского -- cant' a (1) нет ли. Опасаюсь этого. Нет ничего ужаснее, как пересолить хоро­шее, пережарить. Вот где именно "чуть-чуть" Брюловское. Теперь 9, иду наверх.
   На верху говорил с Ал[ексеем] М[итрофановичем]. Он возра­жает мне о том, что наука может указать нравственный закон, что электричество как-то указывает на необходимость взаимности. Он читает всё это время "О жизни". Читает это и не видит, что он говорит то самое (только дурно), что я высказал хорошо и старательно опроверг в этой книге, именно чтобы, отвернувшись от предмета, по тени, бросаемой им, изучать его. Да, невозможно ничего доказывать людям, т.е. невозможно собственно опровер­гать заблуждения людей: у каждого из заблуждающихся есть
  
   (1) [лицемерия]
  
   свое особенное заблуждение. И когда ты хочешь опровергнуть их, ты собираешь в одно типическое заблуждение всё, но у каждого свое и пот[ому], ч[то] у него свое особенное заблуждение, он считает, что ты не опроверг его. Ему кажется, что ты о другом. Да и в самом деле, как поспеть за всеми! И потому опровергать, полемизировать никогда не надо. Художественно только можно действовать на тех, к[оторые] заблуждаются, делать то, что хочешь делать полемикой. Художеством его, заблуждающегося, захватишь совсем с потрохами и увлечешь куда надо. Изла­гать новые выводы мысли, рассуждая логически -- можно, но к спорить, опровергать нельзя, надо увлекать.
   С детьми разговаривали о жизни, о темных; они оказывается уже на стороне Фомича против Горбунова и др[угих], упрек, что он замарал с.... Бедные, они уже испорчены. -- Да, глав­ное дело в соблазнах, то, что то что-то,что приятно, кажется есте­ственным, совсем естественным, и то, что естественно, кажется разумным. Лег поздно. Дети больны, С[оня] раздраж[ена]. Я апатичен. Сплю.
   8 Н. Я. П. 89. Встал поздно. Пытался писать об иск[усстве], не идет. Делаю пасьянсы -- вроде сумашествия. Читал. Думал по случаю разговора с детьми о прислуге и письма Левы и всей нашей жизни: Нам кажется естественной наша жизнь с зака­баленными рабочими для наших удобств, с прислугой-- Нам даже кажется, как дети сказали: ведь его никто не заставляет, он сам пошел в лакеи и как учитель сказал: что если человек не чувствует унижен[ия] выносить за мной, то я не унижаю его, нам кажется, что мы совсем либеральный правы. А между тем, всё это положение есть нечто столь противное человеческому свойству, что нельзя бы было не только устроить, но и вообразить такое положение, если бы оно не было последствием очень определенного нам известного зла, кот[орое] мы все знаем и кот[орое], мы уверяем себя, уже давно прошло. Не было бы раб­ства, ничего подобного нельзя бы было выдумать. Всё это есть не только последствие рабства, но само оно, только в иной форме. Источник этого есть убийство. И не может быть иначе. Лег поздно. Всё те же болезни. И та же тревога и та же моя апатия.
   9 Н. Я. П. 89. Встал раньше. То же. Ходил на Козловку. Письма от Лебед[инского], Дун[аева], Анненк[овой] хорошее.
   Думал во время ходьбы хорошо и молился: Отче наш -- радост­но. Думал между прочим для послесловия: Брак б[ыл] прежде приобретение жены для обладания ею. Опять отношение к жен­щине установилось войною, пленом. Мужчина себе устроил возможность удовлетворять своей похоти, не думая о женщине: гарем. Единобрачие изменило количество жен, но не отношение к ней. Отношение же, истинное, совсем обратное. Мужчина может всегда иметь женщину и всегда может воздерживаться; женщина же (особенно, познавшая мужа) с гораздо большим трудом может воздерживаться тогда, когда может иметь общение, что с ней бывает в 2 года раз. -- И потому если уж кто может требовать удовлетворения, то никак не мужчина, а женщина. Женщина может требовать этого п[отому], ч[то] для нее это не pflichtloser Genuss, (1) как для мужчины, а, напротив, она с болью отдается и бол[ея] ожидает и боли, и страдан[ия], и заботы. Кажется, что так формулировать надо брак; сходятся, любя духовно друг друга, мужчина и женщина; и оба обещают друг другу то, что если они будут иметь детей, то только друг с дру­гом. Требование же плотского общения должно идти от ней, а не от него. --
   Думал еще к статье о науке и иск[усстве]: Много думал и формулировал себе ясно; но потом, когда пришел к доказа­тельству того, что наука теперешняя не права, п[отому] ч[то] не служит религии, занялся и не мог себе уяснить, как же может наука служить религии? Задумался так у Козловки. Пошел на­зад, стал вспоминать и искать и следующий ответ. Нужно, чтобы знания служили благу -- единению людей для того, чтобы они б[ыли] важны. Единению людей служит, кроме любви, еще истина. Приходя к единой для всех истине, люди соединяются между собой. (От этого суеверия вредны -- они разъединяют людей.) И потому наука истинная ведет к единению; но для того, чтобы она б[ыла] таковою, она должна действительно вести всех к истине. Выражения истины должны быть ясны, понятны и истинны, несомненны. То ли делает большая часть науки? Обратное: выражения не ясны и непонятны и истины не только сомнительны, но вызывают споры и производят не соединение,
  
   (1) [наслаждение без долга,]
  
   а разделение. Это происходит от того, что те, к[оторые] называют себя жрецами науки, потеряли религиозную основу (это не совсем верно) и не имеют целью единение всех, а свои дилетант­ские интересы, славу и divertissement. (l) --
   За чаем много говорили с Holzapfele о религии. Он добрый. Хо­рошо говорил, смя[г]чил[ся?] я. Теперь 12-й час, ложусь спать.
   10. Я. П. 89. Если буду жив.
   [10 ноября.] Жив еще; но плох, плох до низости. Опять злюсь, опять желаю. Утром рубил акацию и до завтрака и перед обедом. После обеда неожиданно стал писать историю Фредерикса. Утром получил известие, что у Кузм[инских] известно о Р., и очень смутился. А о чем? Fais ce que dois, advienne се que pourra. (2) Написал письма Золота[реву], Чертк[ову], Лебед[инскому], Дун[аеву]. Вечером письмо от Левы, что он гневается. А я-то сержусь, а не жалею.
   11 Н. Я. П. 89. Утром ходил гулять. Молился и думал: Мое недовольство жизнью от того, что я забываю, что я не хозяин, а работник. Чтоб мне было хорошо, мне надо исполнять волю хозяина. Только тогда и другим будет хорошо. Главное, только тогда для меня не будет тяготы неисполненных желаний и сомнений -- поступить так или этак. Инструкции от хозяина ясны -- правда и любовь. -- Именно надо чувствовать себя послом: 1) держать себя с достоинством, помня, кого ты представляешь, 2) быть ласковым учтивым дипломатом, мудрым как змеи и 3) в виду иметь одну цель исполнения посольства. -- Заснул, потом поел, потом писал немного Фред[е]рикса. Теперь пойду рубить.
   Рубил, обедал. Вечером писал письмо Золотареву. Лег поздно. Дурно спал. Уныло очень. Всё желается. От Чертк[ова] письмо. Она плоха, готовится к смерти. Хорошее.
   12 Н. Я. П. 89. Встал рано, убрал, рубил. Писал Фр[едерикса], вписал в Кр[ейцерову] Сон[ату]. Вечер[ом] дополнил письмо Зол[отареву]. Немного посветлее. Ложусь 12.
   13 Н. Я. П. 89. Коли буду жив... Читаю Evans' a. Не дурно, но о лечении вздор. Думал: Не было бы
  
   (1) [развлечение.]
   (2) [Делай, что должно, и пусть будет, что будет.]
  
   рабства, не было бы многоженства, не было бы смертоубий­ства, не б[ыло] бы прислуги, и мясоедения. -- Да, я писал Зол[отареву], и это правда: наше сознание жизни истин­ной потеряно и подменено ложным сознанием жизни плот­ской всё от готовых хлебов и прислуги. А это от убийства, плена, рабства. Ах, как надо бы разъяснить это. 12 ч[асов] 12-го. --
   [14 ноября.] Жив и 13 и 14. Утром рубил дрова, потом писал Фредер[икса], потом опять рубил. Лег поздно. Хотел дурно спать и спал дурно.
   14 Н. Я. П. 89. Письмо прекрасное от М[арьи] А[лександровны] и О[льги] А[лексеевны] и Озерецк[ой]. Да, вчера важные известия от Левы об Хохлове, о том же от Поши из Москвы и о том, что Чертк[ова] очень плоха, и они уехали в Петербург. Утром гулял немного, потом много писал Фр[едерикса] и пошел к Домашке, понес кефир. Когда это я буду так жить, чтоб не стыдно б[ыло]? Обедал, играл в шахматы и много болтал с А[лексеем] М[итрофановичем]. Законы, говорит, физические, одна сила до психики. Да ведь это обман чувств, я говорю ему, что вы знаете физический закон. Ведь это отвлечение. Вы знаете себя, свое сознание -- Льва Николаевича. Отвлекши от него Л[ьва] Николаевича], получается человек, отвлекши духовную деятельн[ость], получается животное, отвлекши физиологический про­цесс, получается химпческ[ий] проц[есс], отвлекши их, получа­ются физические силы. Да ведь отвлеченье, отвлеченье от отвлеченья. От того-то оно и кажется ясно, что пусто, как цифр[овые?] величины.
   Всё ходит и тревожит мысль о том, что рабство, стоящее за нами, губит нашу жизнь, извращает наше сознание жизни. Писал довольно много. Пошел работать и зашиб глаз. Ходил к Домашке больной. Думал: ищешь, как лучше обойтись с чело­веком, (прибавлю) как обойти трудность? Прикидываешь и так и этак и всё не выходит. А есть одно средство: быть готовым на униженье ради Бога и с любовью к этому человеку, или вообще к людям... Еще думал: людям необходимо чувствовать себя правыми перед самими собой; без этого им нельзя жить, и потому если жизнь их дурна, они не могут мыслить правильно (вот где губит нашу мысль инерция рабства) и от этого та путаница в головах. Главное правило для жизни, это натягивать ровно с обоих концов постромку совершенствования (движение вперед), и мысленного совершенствования и жизненного, чтоб одно не отставало от другого и не перегоняло. Как у нас впереди идеалы высок[ие], а жизнь подлая, и у народа жизнь высокая, а идеалы подлые. --
   15 Н. Я. П. 89. Таня приезжает. Хорошее письмо от Черт­кова о половом общении, различное отношение к нему, смотря по степени сознания. Написал письмо о Хохлове, к[оторого] видел во сне, и Черткову. Жду Таню.
   16 Н. Я. П. 89. Я спутал день, нынче 16-го. 3 часа дня. Глаз не то, что болит, а утомляет. Таня приехала, и мне отчего-то грустно. Целый день ничего не делал.
   17 Н. Я. П. 89. Также не мог писать, поработал топором. Пустой день. Делал пасьянсы и дум[ал], написал письмаЧертк[ову], Хохлову и Страхову.
   [18 ноября.] <18 Н. Я. П.> (1) Поздно встал, пошел гулять и думал: 1) Я не смею думать о личном счастьи -- даже не счастьи, а спокойствии. И не надо -- так лучше. Мне много добра сделано. 2) Людям, чтобы жить, надо быть правыми перед собой. Если же они не правы, они прямо избегают того, что обличает их, прямо не слушают, не понимают понятное. Это казнь их. Мало этого, суетятся, заводят себе суету, чтоб не слышать, не думать. 3) Я уж писал, что зло, как серная кислота, выедает, как кирпич, чистит добро. Удивительна экономия при­роды даже и в этом, зло очищает, усиливает добро. Я это личным опытом знаю. Чем злее люди, тем вернее и строже их требования добра. Им нельзя не требовать добра. Оно нужно им, чтоб покрыть их зло. Эгоисту нужно самоотвержение, гордому смирение. Чем больше озяб человек, тем больше ему нужно тепла.
   4) (2) Предопределение? да оно есть, т.е. будет то, что хочет Бог, только того, чего он хочет, он может достигнуть бесчисленными путями и времени для него нет. То, что будет через 1000 лет, для него также есть, как то, что теперь. От этого предопределение
  
   (1) В подлиннике, видимо по ошибке, зачеркнуто.
   (2) В подлиннике: 3)
  
   это не мешает нам действовать. 5) Хохлова, отказавшегося от воинской повинности, признают сумашедшим. Да, только одни есть люди безнадежно, несомненно сумашедшие -- это психиатры, те, к[оторые] других признают сумашедшими. 6) К Фридрихсу думал, гуляя перед обедом -- две жизни предста­вляются ему и два выхода. И наконец 3-й. Себя убить. Много писал Фридрихса. Вечером шил сапоги. Получил письмо от Золотар[ева] очень хорошее и от Ч[ерткова]. Теперь 10. Иду наверх. Если буду жив, 19 Н. Я. П. 89.
   [19 ноября.] Жив и очень даже. Целое утро писал, кончил кое-как Ф[ридрихса]. Вечером читал Комедию любви Ибзена. Как плохо! Немецкое мудроостроумие -- сквер[но]. Не записал, вчера С[оня] обиделась, что ее не подождали читать. Оказалось, что это у ней накипевшее оскорбление от Тани, ушедш[ей] от ее музыки. Она говорит: я одинока совсем в семье. Может быть, я виноват. Очень жалко, любя жалко стало ее. Как хорошо, что я не обиделся, а сказал ей, что б[ыло] правда, что у меня заболе[ло] сердце. И она смягчилась и меня пожалела. Ходил гулял утром и думал о ней, о том, чтобы письмо ей написать, к[оторое] бы она прочла после моей смерти. Сказать ей хочу, что ей надо искать, искать веры, основы духовной жизни, а нельзя жить, как она, инстинктам[и] (к[оторые] у ней все, нет не все, материнские хорошие) и тем, что другие делают. Другие сами не знают, п[отому] ч[то] то, на чем они стоят, провали­вается.
   20 Н. Я. П. 89. Встал поздно, порубил, потом сначала пере­делывал, поправлял Ф[ридрихса]. Очень хорошо работалось. Ездил в Дворики и дорогой еще больше уяснилось: 1) Харак­тер тещи vulgar, (l) лгунья, дарит и говорит про дареное и 2) его 2-й долг, к[оторый] бы мог утаить, платит и что-нибудь либеральное по отношению мужик[ов]. С[оня] уехала в Тулу, не ворочалась. 5 ч[асов]. Иду обедать.
   Нынче утром читал газету о том, как им[ператор] герм[анскиий] Мольтке юбилей pour le merite (2) праздновал, так живо представилось: сопоставить -- отказ от воинск[ой] службы
  
   (1) [вульгарный, грубый,]
   (2) [за заслугу]
  
   замарашки Х[охлова], к[оторого] признают сумашедшим, и праздник -- Арти[ллерии], речь импер[атора], маневры и т.д. Когда я в (1) самоуверенном духе, то думается, что мои тэмы писа­ний, как бутылки с кефиром, одна пьется -- пишется, а другие закисают. Дай-то Бог, чтоб эти две тэмы -- о прислуге и раб­стве и о войне и отказе созрели и чтоб я написал их. Как будто закисают.
   21 Нояб. Я. П. 89. Ходил думал: Человек живет не по своей воле, какая-то сила выдвинула его в мир и движет -- сила эта (как ни смотри на мир, на человека -- материалистически или идеалистически) -- всё в мире от тяготения до само[о]твержения, и в движении этом человек придумывает себе цели, освещает себе это стремление, говорит себе, зачем он живет. Человек с рассудком не может не делать этого. И потому он не может не считать себя правым в своих поступках. Человек идет с фонарем и говорит, что он видит траву, камень, дорогу и не может быть вопроса о том, что он прав или не прав: он не может не идти и не может не видеть и называет то то, что он видит при свете фонаря, причиной того,что он видит,то то,что он идет,причиной того,что он видит. Один видит дальше и лучше направляет путь. Сердиться за то, что человек не видит лучшего пути, нельзя, жалеть даже нельзя; можно только помогать им видеть лучший путь. Должно даже, п[отому] ч[то] в этом весь смысл жизни. -- Понимать, что он не может иначе и идти и видеть и то, что каким бы обходом он ни шел, он идет к Богу, как и ты. Не сердиться, не жалеть, а двигать туда, куда видишь, так же как и он двигает.
   Еще думал: читал Эванса, материи, разумеется, нет никакой вне меня -- вне меня есть существа -- сознания на различных степенях и такие же, как я. И материя есть мое средство общения с ними.
   Писал Фр[идрихса], поправлял немного и жалею, п[отому] ч[то] был очень расположен -- ясно всё было. Соня уехала с Таней в Москву.
   22 Н. Я. П. 89. Прочел Latude, прелестный психол[огический] этюд -- правда. И главное: статья Вогюе о выставке и о
  
   (1) Зачеркнуто: хорошем
  
   воине -- надо выписать: оставим, мол, болтунов толковать о том, что благо человечество достигнет наукой, трудом, общением и наступит золотой век, к[оторый], если бы наступил, то был бы мерзостью. Нуж[на] кровь и т. д. Очень хотелось писать об этом. Всё делал пась[янсы] и ходил гулять с детьми. Немного пописал Фр[идрихса], поправляя. Вечер болтали. Письмо от Ге. Не совсем здоров. Теперь 10 ч[асов], иду чай пить. 23 Н. Я. П. 89, если буду жив.
   [23 ноября.] Жив, но еле еле. Целое утро делал пасьянсы.
   Потом рубил и очень излучался. Дурное расположение духа -- не видал бы никого. Днем спал. Ночью заснул в 3-м часу. Пись­мо от Дужкина и от Левы. Он всё хочет словами доказать, что его дела добрые. Не может еще видеть. Что делать. Пример могут ви­деть все и, как бы высокие б[ыл]пример, он может действовать на людей, но мысли, слова, до к[оторых] не дорос человек, вред­но действуют. Он привыкнет баловать важное. Это с Левой. --
   24 Н. Я. П. 89. Встал очень рано. Думал и сейчас начал чи­тать Эванса. Он сам не верит в то, что говорит, и хорошенько не понимает и с "бух да барах-та" всё приплетает к лечению, но он компилятор прекрасный и чтение его книги вызывает много значительных мыслей. Думал: дух управляет материей, материя есть только проявление деятельности духа, как говорит Эванс. Всё это хорошо. Я сказал бы: есть существа-сознания, эти существа общаются между собой в формах материи, проявляющей[ся] в пространстве и времени. Пример: то, что у меня гниет печень, то, что происходят изменения матерьяльные, или я страдаю от того, что меня посадили в тюрьму, или я сам ослаб так, что сижу, не выходя из комнаты, всё это влияет на мой дух; но всё это, все эти изменения материи произошли от деятельности духа моего же. От того, что я дурно жил, у меня гниет печень, и я страдаю от тюремного заключения и ослабел так, что не могу выходить. Говорить, что это происходит от материальных причин, всё равно, что человек, к[оторый] бы ходил на час под окнами, говорил бы, что вонь происходит от г...., а не от его поступков, И в доказательство приводил бы тот довод, что, как бы он ни изменял своих поступков, вонь будет. Вонь будет и будут болезни и беды, последствия моих (можно сказать и общих, не разделяя себя с человечеством) дел, но чтобы уничтожить их, нужно не чистить г--, не лечить свою печень, не убегать из тюрьмы, не велеть катать себя, а не делать всего того, что привело меня к этим бедам. Вонь пройдет сама и беды все пройдут, надо сделать только так, чтобы ни то, ни другое не возвращалось. Ошибки Эванса и сиентистов именно в том, что они утверждают, что т[ак] к[ак] дух причина и двигатель и власть, то он может исправить материаль­ное. Он и может, но только в условиях пространства и вре­мени. Чтоб не воняло, он может сделать так, что не будет со временем вонять в известном месте, т. е. там, где он не будет ходить на час, и будет убеждать людей не делать того же. Но сделать чудесное благовоние в нужнике не может, как не может возвратить зрение этому слепому и силу этой руке, атро­фированной и сейчас. 2-й главный аргумент матерьялистов тот, что измените частицы материи в мозгу, и у вас изменится или уничтожится деятельность духа, стало быть причина деятель­ности духа в мозгу, в материи. Но ведь это всё равно, что сказать, что если иначе повернуть дышло или отцепить его, то повозка поедет боком или вовсе станет, стало быть причина движения повозки дышло. Как дышло есть орудие передачи движения, так и материя есть орудие передачи духовной деятельности и потому, если повозка с дышлом едет, то необходимо предполо­жить, что ее везет лошадь, или пар, вообще сила, но то, что повозка стала, нисколько не доказывает того, что ее везло дышло. Точно так же если совершается какая-либо деятель­ность через известное сочетание частиц материи, то необходимо предположить, что есть сила не матерьяльная, следовательно духовная, к[оторая] движет ее, но что деятельность прекрати­лась, никак не доказывает того, чтобы известное сочетание частиц материи было бы причиной деятельности. Стоило бы ясно изложить всё это.
   (Продолжаю: но на это скажут матерьялисты: мы и признаем силу, но одну силу движения, а не тысячи разных сил, как вы. Мы сводим все другие силы на простое движение, толчок. Это прекрасно, отвечаю я, но здесь обращаюсь к тому, что я говорил в книге "О жизни", именно, что я знаю только одну силу -- силу своей жизни, и не могу ее понимать иначе, как объединенною. Не ясно, устал.)
   Пошел рубить дерево. Чудная погода с инеем, 10 град[усов], потом очень весело и усердно пересмотрел Фр[идрихса]. Сходил еще с детьми на пруд и опять писал и кончил.
   После обеда играл в шахматы, записал это и теперь 9 часов иду наверх.
   Если буду жив 24 Н. Я. П. 89.
   [24 ноября.] Вчера вечером с детьми еще пилил ночью. Весело. Нынче утром приехала С[оня], усталая, раздраженная. Я не выс­пался и ездил в Ясенки, а потом пилил с А[лексеем] М[итрофановичем]. Шахматы возбуждают в нем дурное чувство. Бокс кулаками нехорош[о], также нехорошо и бокс соображением. За обедом С[оня] раздражилась. Опять не мог жалеть и желать ей лучшего. Вечером читал Эванса. Идет дело о том, что бессозна­тельные отправления организма управляемы все-таки духом, бессознательной мыслью. И потом о значении воображения и мыс­ли в воздействии на отправления. Не так это легкомысленно, как я думал. Я попробовал остановить свою изжогу, решив, что ее нет и не должно быть. И вот теперь 12 часов, нет. Так же надо убедить себя, главное, что ты счастлив, что ты расположен работать и т. п.
   Таня больна. Маше я говорю: Таня нам не помогает, она, умница, отвечае[т]: Я не люблю помощь Т[ани], она не добро помогает. 25. 26 Н. Я. П. 89. Если б[уду] ж[ив].
   [26 ноября.] День пропустил. Нынче 26. Встал рано, по­шел рубить. Потом заснул, а потом писал о науке и искус­стве. Проснувшись, очень ясно думал об этом. Писал не дурно. Письмо от Суворина. Читал Лескова. Фальшиво. Дурно.
   Думал: признак истинной, т. е. самоотверженной любви тот, что если человек, к[оторого] я люблю и для к[оторого] тружусь, не принимает моих трудов, презирает их, я все-таки не могу сердиться на него и не дорожу своими трудами. Противуположный признак ложной эгоистичной привязанности. С[оня] рас­сказывала про Илюшу. Очень жаль его.
   27 Н. Я. П. 89, если б[уду] ж[ив].
   [27 ноября.] Жив. Утром рубил, пытался писать о науке и искусстве, только испортил, не пошло. Ходил далеко по полям и лесам. После обеда и шахмат (укоряет совесть -- за шахматы, да и всё) написал письмо Машиньке, Элен, Ге, Дужкину, Суворину и Гольцеву. --
   28 Н. Я. П. 89. Сейчас утро, после работы и кофею сидел и думал за пасьянсом: Нынче пришел странник, я дал ему 15 к[опеек], он стал просить пантал[оны], я отказал, а у меня были. -- Думал о том, что вчера читал в книге Эванса, что жизнь есть любовь, и когда жизнь любовь, то она радость, благо. Да, стало быть всё, что нужно, одно, что нужно, это любить, уметь, привыкнуть любить всех всегда, отвыкнуть не любить кого бы то ни б[ыло] в глаза и за глаза. Думал: ведь я знаю это, ведь я писал к об этом, ведь я как будто верю в это. Отчего ж я не делаю этого? -- не живу только этим? Вся та жизнь, к[оторую] я веду, ведь только tatonnement, (1) а надо твердо поставить всю жизнь на это: искать, желать, делать одно --доброе людям --любить и увеличивать в них любовь, уменьшать в них нелюбовь. Доброе людям? Что доброе? Одно: любовь. Я это по себе знаю и потому одного этого желаю людям, для одного этого работаю. Не нащу­пывая, а смело жить этим значит то, чтобы забыть то, что ты русский, что ты барин, что ты мужик, что ты женат, отец и т.п., а помнить одно: вот пред тобой живой человек, пока ты жив, ты можешь сделать то, что даст тебе и ему благо и исполнит волю Б[ога], того, кто послал тебя в мир, можешь связать себя сним любовью. То, что в сказочке я писал, только лучше.
   Думал так очень ясно и взошел наверх с мыслью там прило­жить это. Постоял в столовой -- дети, случая нет, вошел в гости­ную: Т[аня] лежит, и Нов[иков] читает ей вслух, неловко, нехо­рошо мне показалось и вместо приложения я повернулся и ушел. Но я не отчаиваюсь, я здесь внизу в себе работаю, чтобы понять и жалеть и любить их. -- Да, это, это одно нужно. -- Теперь 1-й час. Едва ли буду писать.
   [1 декабря.] Так и не писал. Не помню точно, что делал, не только это 28, но и 29, и 30. Нынче 1-е декабря 89.Я. П. Да, 3-го дня, на другой день после того, что я писал, дьявол напал на меня -- напал на меня прежде всего в виде самолюбивого задора, желания того, чтобы все сейчас разделяли мои взгляды, стал 29-го вечером спорить с Новик[овым] опять о науке, о прислуге,
  
   (1) [нащупывание,]
  
   спорил с злостью. На другой день утром, 30, спал дурно. Так мерзко б[ыло], как после преступления. И в тот же день, 30, еще сильнее завладев мною, напал: Я стал утром вчера с злостью, с ядовитостью не то, что спорить, а стал язвить ненавистно Новик[ова], так ненавистно, что потом, попытавшись тщетно писать, написав 1 1/2 страницы, почувствовал, что нельзя так оставаться, и пошел к нему просить прощенья. Он сделал вид, что и не думает сердиться, и мне стало еще стыднее и мерзее на себя. Нынче еще злейший приступ дьявола. Я встал поздно и пошел к Павлу о колодке. Еще вчера меня злило то, что Фомич под­делался к прикащику и забрал ненужное огромное количество дров. Везде рубят акацию. Нынче вижу и в саду всё вырубили до тла, изуродовали сад, и Павел просит у меня, говоря, что Ф[омич] набрал больше 50 возов. Ну что мне? Но дьявол сумел сделать, что у меня сердце сжалось от злости. Постыдно то, что теперь оно сжимается, и я должен бороться. Не понимаю, что и чем я дал на себя такую власть злу. Должно быть, тем грехом. Физическое -- желчь, констипация -- недостаточное объяснение. Радуюсь, что не поддался, не сказал ни слова и желаю избавить того и другого от неприятности нелюбви. -- Всё это после того, что записано 28-го. Вижу, разумом вижу, что это так, что нет другой жизни, кроме любви, но не могу вызвать ее в себе. Не могу ее вызвать, но зато ненависть, нелюбовь могу вырывать из сердца, даже не вырывать, а сметать с сердца по мере того, как она налетает на него и хочет загрязнить его. Хорошо пока хоть и это, помоги мне, Господи.
   Получил хорошее письмо от Бирюкова. Читал прекрасно напи­санный роман Мопасана, хотя и грязная тэма. Нынче утром подумал о Домашке: что же мы лечим ее тело, а не думаем о ее душе, просто не утешаем ее, сколько можем. И стал думать. Вот тут-то являются утешения армии спасения, утешения, состоящие в том, чтобы, действуя на нервы пением, торжественной речью и тоном, поднять дух, вызвать загробную надежду. Я понимаю, как они успевают и как это им самим кажется важным, когда умирающий подбадривается и проводит в экстазе свои последние минуты. Но хорошо ли это? Мне чувствуется, что не хорошо. Я не мог бы это делать. Сделавши это, я умер бы от стыда. Но ведь оттого, что я не верю. Они же верят. Этого я не могу делать; но что-то я могу и должен делать -- делать то, что я желал бы, чтобы мне делали; желал бы, чтобы не оставили меня умирать, как собаку, одного, с моим горем покидания света, а чтобы приняли участие в моем горе, объяснили мне, что знают об этом моем положении. Так мне и надо делать. И я пошел к ней. Она сидит, опухла -- жалка и просто -- говорит. Мать ткет, отец возится с девочкой, одевая ее. Я долго сидел, не зная, как начать, наконец спросил, боится ли она смерти, не хочет ли? Она сказала просто: да. Мать стала, смеясь, говорить, что девочка 12 лет, сестра, говорит, что поставит семитную свечку, когда Домашка умрет. Отчего? Наряды, говорит, мне останутся. А я говорю, я тебя работой замучаю, ты за нее работай. -- Я, говорит, что хочешь буду работать, только бы наряды мне остались.Я стал говорить, что тебе там хорошо будет, что не надо бояться смерти, что Бог худого не сделает нам ни в жизни, ни в смерти. Говорил дурно, холодно, а лгать и напускать пафос нельзя. Тут сидит мать, ткет (1) и отец слушает. А сам я знаю, сейчас только сердился за то, что вид сада, к[оторый] я не считаю своим, для меня испортили. Гос­поди любви, помоги мне быть совершенным, как ты. (2) Помоги или возьми меня прочь, уничтожь, переделай из меня что-нибудь не такое поганое, злое, лживое, жадное ко всему дурному и к похоти и к похвале, изгаженное существо -- помоги мне или уничтожь совсем. Думал:.....
   В ту самую минуту, как хотел записать, что думал, пришла С[оня] и стала говорить дурное о Кате и М[аше] и прервала меня. И вот сейчас, вместо того, чтобы бросить писать и гово­рить с ней добро, что я и начал, я сказал ей, что она помешала. Дописывал это, когда отворилась дверь, и Ф[омич]спросил, по­давать ли обедать. И еще и опять вместо того, чтобы добро отве­чать, сказал сухо, что это до ме[ня] не касается. -- Господи разума и любви, помоги мне.
   Думал: нет спасенья, пока не возненавидишь себя, п[отому] ч[то], пока не возненавидишь себя, не полюбишь других. Но не возненавидеть страстно, даже вовсе не возненавидеть, а презирать себя -- так же мало думать, заботиться духовно
  
   (1) В автографе: тчет
   (2) Зачеркнуто: Не могу
  
   (физически -- кормить себя, греть, покоить, когда этого тре­бует тело, не мешает) о себе, как о Фомиче я теперь забочусь, а заботиться о нем и всех, с кем я встречаюсь, как теперь я забо­чусь о себе. -- Ну иду наверх обедать. Помоги мне, Г[оспо]ди, исполнить записанное 28-го.
   Как раз не исполнил. После обеда играл в шахм[аты], стыдно и скучно, потом пошел шить сапоги. Пришли мальчики. С ними хорошо б[ыло], потом пришла Маша. С ней еще лучше. Серьезная, умная, тихая, добрая. Потом пошел наверх, пил чай. Всё бы хорошо, но С[оня] получила письмо от Менгден с просьбой от Вогюе перевести Кр[ейцерову] Сон[ату]. Я сказал, что не надо. Она стала говорить, что ее подозревают в корыстолюбии, а она напротив. Я что-то сказал. Она стала язвить, и я рассердил[ся] опять, забыл, что она по своему права, что ей надо быть правой, и сказал, что пойду спать вниз. Она совсем готова б[ыла] на страшную сцену, и яд, и всё. Я опомнился, вернулся, просил успокоиться, она не успокоилась, и я пошел ходить по саду. Ходил и думал: Как ужасно то, что я забываю, именно забываю главное, то, что если не смотреть на свою жизнь,как на послание, то нет жизни, а ад. Я это давно знаю, давно писал в дневнике и в письмах (нынче прочел это в письмах у Маши), и могу забывать, а забыв, страдаю и грешу, как нынче. Да, послание, и надо исполнять его для Того, кто послал. Теперь 1-й час, иду спать. 2 Д. Я. П. 89. Если буду жив.
   [2 декабря.] Дописываю 1 Дек[абря]. Надо помнить не только о том, что я посланник, к[оторому] поручено дело, но и в том смысле, что я посланник, к[оторый] должен соблюсти и возвысить, возрастить себя. Оба -- одно и то же; возвысить себя можно, только исполняя Его дело, и, возвышая, возращая и себя, исполнить Его де[ло]. Иду наверх, помоги мне, Господи любви и разума.
   3 Д. Я. П. 89. Думал: Всё неисполнение закона от того, что люди говорят: хочу религии, но только такой, чтобы она не нарушала моего образа жизни, тогда как религия есть сила, дающая форму жизни. Это всё равно, что желать сесть в отправляющийся вагон и не лишиться обстановки своей жизни. Одно средство сесть в стоячий вагон. Ничего не писал, не смотря на то, что яснеют мысли о воззвании. Я и начал б[ыло] писать, но плохо. Я шил сапоги. С[оня] затихла; измучена очень. Запи­сал себе в книжечке так: Верю, что мне поручены и дело Твое и сила Твоя. Дело ж Твое в том, чтобы проявить Тебя в себе и в мире. (1) В одном этом моя жизнь. Ездил в Ясенки.
   [3 декабря.] 4 Д. Приехали Эрт[ель], Чист[яков] и Перепл[етчиков]. Я мно[го] говорил и горячо об искусстве. Теперь 12. Пойду наверх, помня.
   Пошел после завтрака работать -- пилить с Чистяковым и Переплетчик[овым] и до обеда. -- Вечером говорили. Вяло. Переплетчик[ов] свежий человек. Начал было писать воззвание, но не пошло.
   [4 декабря.] Я ошибся что ли и написал лишний день. Это б[ыл] 3-й, теперь 4-е.
   4 Д. Я. П. 89. Разболелся живот, ночь не спал. Гости читали Кр[ейцерову] С[онату], а я валялся, читал роман Эрт[еля] и Р[усскую] М[ысль]. Вечером поговорили. Чист[яков] и Пер[еплетчиков] очень милы.
   5 Д. Я. П. 89. Немного лучше. Погулял. Был у Домашки, ей, бедняжке, лучше. Потом сел за Крейцерову С[онату] и не разгибаясь писал, т. е. поправлял до обеда. После обеда тоже. Только немножко занялся сапога[ми]. Я решил отдать в Юрьевск[ий] сборник, и С[оня] довольна. Она с Т[аней] ездила в Тулу. Спал очень мало.
   6 Д. Я. П. 89. Встал в 7 и тотчас за работу, прошелся перед завтраком и опять за работу и до самого обеда. Просмотрел, вычеркнул, поправил, прибавил Кр[ейцерову] Сон[ату] всю. Она страшно надоела мне. Главное тем, что художественно неправильно, фальшиво. Мысли о Коневском рассказе всё ярче и ярче приходят в голову. Вообще нахожусь в состоянии вдохно­вения 2-й день. Что выйдет -- не знаю. Да кроме того завтра, вероятно, кончится, как всегда бывало после бессонницы. Читал Лесевича и Гольцева. Что за жалкая скудоумная чепуха! --
   Верю, что во мне сила Твоя, данная для исполнения дела Твоего. Дело же Твое в том, чтоб преувеличить силу Твою в себе и во всем мире. Не то, не совсем то. Теперь 9-й час вечера. Хочется писать, но воздерживаюсь, чтобы не переработать.
  
   (1) Зачеркнуто: Помоги мне.
  
   И так 7 Д. Я. П. 89, если б[уду] ж[ив]. --
   [10 декабря.] Жив не только 7-го, но и 10-го, сегодня. Зани­мался Крейц[еровой] Сон[атой]. Получил письмо от Р[угина] и ответил ему, и глупое письмо от Майнова.
   8 Д. Я. П. 89. Ходил много. Ездил в Ясенки. Поправл[ял] Кр[ейцерову] Сон[ату]. Шил сапоги Маше. Очень надоела К[рейцерова] С[оната].
   9 Дек. Я. 89. Был у Домашки, она лежит и стонет и даже не отвечает мне. Сказал ей о Боге -- напомнил, но дальше ничего говорить не мог. Да, я слуга, орган Божий. И вот при виде Д[омашки] чувствуешь, что это дело не мое, не мне поручено. Ясно думал и радостно о том, что жизнь моя, а потому я заклю­чаю и всего, есть сила Божия, есть вся сила жизни, кот[орая] проходит через меня, через (ограниченное и органическое) часть всего, и я могу пропускать через себя эту силу и могу задержи­вать ее: вот вся моя роль в жизни; задержать я не могу, но могу задерживать. Жизнь мира мне представляется так: через бес­численные и разнообразные трубочки стремится жидкость или газ, или свет.Свет этот есть вся сила жизни -- Бог. Трубочки это мы, все существа. Одни трубочки неподвижны совсем, другие чуть-чуть, третьи больше и наконец мы совсем подвижные трубоч­ки. Мы можем совсем пропускать свет и можем загораживать его на время. -- То, что мы называем своей жизнью, личной жизнью -- это способность стать поперек свету -- не пропускать его, истинная же жизнь есть способность стать так, чтобы про­пускать свет вполне, не задерживать его. Но когда человек стал так, движение его жизни кончается. Оно кончается, когда человек уже начинает устанавливаться так. Движение жизни кончается и тогда человек чувствует, что он только тогда сделал всё, что должно, когда он устранился так, что его как бы нет. Когда человек познает эту отрицательность своего личного существования, тогда он переносит свою жизнь в то, что проходит через него, в Бога. Я испыты[ваю] это, слава Богу. -- Хо­тел я выразить яснее словами то, что верю, что во мне сила Бо­жия, делающая дело Божие, и потом убедился, что это не нужно: довольно того, что я не я, а сила Божия, делающая во мне. Как и сказано Иоан[ном], V гл., 19. Сын ничего не может творить сам от себя, если не увидит Отца творящего, ибо что творит Он, то и сын творит так же. И всякий раз, как вспомню это, так станет хорошо: усмиряется досада, недовольство и уничтожается забота о чужом мнении.
   10 Д. Я. П. 89. Вчера получил письмо от Эртеля и Гайдебурова о том, что Кр[ейцерову] Сон[ату] не пропустят. Только приятно. Еще переводы Ганзена и Paris illustre с статьей о Бондареве. Заставила думать: вкривь и вкось толкуют. Надо бы коротко и ясно изложить, что я думаю; именно: неучастие в насил[ии] правительственном, воен[ном], судейск[ом], 2) Половое воздер­жание, 3) Воздерж[ание] дурманов, алкоголя, табаку, 4) Работа. Всё без красноречия, а коротко и ясно. Еще письмо от Черткова. И письмо Аполлова, к[оторый], бедняга, от всего отрекся. Вот будет страдать! Теперь 2 часа -- болит живот.
   Провел дурной день, т. е. мало умственно работал.
   11 Д. Я. П. 89. Всё болел живот, печень. Не помню, что делал: читал, ходил. Записал следующее: 1) То, что нам кажется движе­нием нашей личной жизни, есть движение нашей формы жизни, когда мы становимся под углом к направлению жизни Божеской. Когда же станем по направлению воли Божьей, то она проходит через нас, переставая нас двигать, и тогда иллюзия пропадает и тогда мы сознаем, что мы, наша жизнь, ничто иное, как сила Божья. И тогда представляется необходимость перенести свое сознание из оболочки, формы, в силу ее направления. Эта труд­ность однако побеждается сама собой и устраняется вопрос о бес­смертии и будущей жизни. Сознание жизни перенесено из движу­щейся формы в источник силы, в самую волю Божью, вечную, бесконечную. Я из сознания формы перешел к сознанию самой жизни. Так как же мне усумниться, что то, что есть одно, было и будет, что оно не умрет?--Я сознаю себя самою силою жизни, к[оторая] проходит через меня, движение моей жизни есть колебание этой формы, стоявшей под углом к направлению силы и понемногу устанавливающейся в том же направлении. Устанавливается одинаковость направления, движение прекра­щается, плотская личная жизнь кончается, я перехожу в силу, проходящую через меня. Но что ж эта сила бесконечная вся? хо­дящее через меня не есть я, а я был частью всего; но как я перестал быть частью, я слился со всем -- Нирвана? Так что ли? Пред­ставляется так. Тайна, вечная. И не нужно дальше знать. Знаю только, что мне не страшна смерть при этом. В руки Твои предаю дух мой! Обособленность его, составлявшаяся формой, через к[оторую] он проходил, кончается, и я соединяюсь со Всем. Странно! Я недавно стал это живо чувствовать -- то, что когда я умру, то я нисколько не умру, но буду жив во всем другом. Думается это так: я представляю себе сначала, что я умру здесь и возвращусь к жизни где-нибудь в другой форме -- положим са­мое простое -- существа вроде человека в детстве; и пойду опять развиваться или находить то положение новое, ту форму, при к[оторой] проходила бы беспрепятственно сила Божия. Хорошо. Но потом думаю: но если и не буду помнить себя, как не помню прежней жизни, то я ли это буду? Не я. Да, зачем же мне быть тем же я. Всё, что будет, будет я. Только, может быть, свяжется опять часть этого я с какой-нибудь формой. Так что погибели, уничтожения, смерти нет. И прямо будийское отно­шение: не то, что как бы мне не умереть; а как бы мне опять не ожить? По мне ожить, т. е. связаться опять с формой, прекрасно и не ожить хорошо. Но не ожить, т. е. не связаться опять с какой-нибудь формой, не ожить нельзя, потому что сила Б[ожия] одна сама в себе без формы есть только мое представление и оче­видно неточное, ложное, не полное. Сила же Божья двигающая, направляющая формы жизни, т.е. живое в формах -- это не мысль, а это самая действительность. Ведь я, сравнением выражая, так понимаю всю жизнь. Через существа, как через прозрачные или проходим[ые] тела, проходит, направляя их, сила Б[ожия]. Я одно из существ. Материя, матерьяльн[ое] это пределы моей формы и мне подобных. --
   Любовь потому основное свойство наше, живых существ, что она выражает единство силы, проходящей через всех нас. Любовь это сознание единства и стремление к нему. Сам я, разумеется, не могу быть тем, чем хочу; всё, что я могу, я могу не помешать Божьей силе проявляться в моей ограниченной форме. Весь день провел в боли, но не уныло. С[оня] очень трудна для себя.
   12 Д. Я. П. 89. Всё та же боль. Читаю новый журн[ал] амер[иканский] и борюсь с болью -- успеш[но]. Был Булыг[ин] и Биб[иков]. Очень слаб еще Бул[ыгин]. Вчера Ал[ексей] Митр[офанович] восхищался моей комедией. Мне неприятно даже вспомнить. 12-й час, иду наверх.
   [17 декабря.] 13, 14, 15, 16, 17 Дек. Я. П. 89. Пять дней ниче­го не писал и не делал. Только читал и терпел боль. Пробовал поправлять комедию, остановился на середи[не] 1-го акта. Читал R[evue] d[es] 2 M[ondes] и Слепцова. В R[evue] очень замечательный роман Chante-pleure, замечательный описа­нием бедности и унижения бедности по деревням. Эйфелева башня и это. Маша ездила в Пирогово, приехала оттуда возбуж­денная и бодрая. Рассказывала об ужасном душевн[ом] состо­янии брата С[ережи] и его отчужден[ности] с семьей. Но Вера религиозна по настоящему и Варя. Странно, меня это побуждает к больш[ей] осторожности и внимательности к себе. Слава Богу, хорошо. С С[оней] б[ыл] разговор, кончившийся хорошим взаимным чувством. Да, прежде раздражение взаимное, злоба и выражение ее, потом начинаешь воздерживаться от выражения злобы, но злоба та же; и с одной стороны хуже тем, что молчишь и молчание еще больше отчуждает. Но теперь наступает время, что я могу переносить (едва ли могу) злобу, раздражение, не заражаясь ими и могу отвечать, т. е. указывать на ошибки. Это-то и нужно. Это нужно. Мысль о том, что мне надо не мешать проявляться через меня Богу, удивительно утверждая и успокаивая, действует на меня. -- Ходил к больному внуку Аба-Кумову эти дни. Хорошо. Получил письмо приятное от Суворина о Кр[ейцеровой] Сон[ате] и тяжелое от Хохлова отца с упреками о погибели сыновей через меня. -- Смутно наби­раются данные для изложения учения и для Коневск[ой] по­вести. Хочется часто писать и с радостью думаю об этом. Письмо от Черт[кова] и Эртеля. Нынче 17, мне лучше. Утром хотел писать, но не очень и потому шил сапоги. К обеду приехали Давыдов, Раевский. Лева приехал еще 3-го дня. Мне больно б[ыло] видеть, как он, придя с охоты, велел с себя снимать сапоги и еще бранил малого, что не так снимает. Я раздражился б[ыло], но потом решил, что надо как Бог, по Божью, любить и ласкать. Так и делаю и лучше. 18 Д. 89. Я. П. если б[уду] ж[ив].
   [18 декабря.] Жив и боли прошли, хотя еще не совсем здоров. Немного поправлял нынче комедию 1-й акт. Не хорошо. Ходил к больному. Всё время б[ыл] дружелюбен. Напоминание о том, что во мне, через меня будет действовать Бог, если только я не буду мешать, продолжает придавать спокойствие и твер­дость.
   Теперь 12-й час. 19 Д. Я. П. 89, если б[уду] жив.
   [19? декабря.] Читал Слепцова "Трудное время". Да, требова­ния были другие в 60-х годах. И оттого, что с требованиями этими связалось убийство 1-го Марта, люди вообразили, что требования эти неправильны. Напрасно. Они будут до тех пор, пока не будут исполнены.
   [22 декабря.] Жив. Нынче 22 вечер. Все три дня поправлял Комедию. Кончил. Плохо. Приехало много народу, ставят сцену. Мне это иногда тяжело и стыдно, но мысль о том, чтобы не мешать проявлению в себе божественного, помогает. Записать надо 1) о поддевке. Соня сделала мне новую поддевку. Она не нужна мне. Но она есть и моя, и вот Лева хочет надеть ее, и мне жалко. Он приходит с охоты и меня тревожит мысль о том, что он закапал ее кровью. Чуть не досада на него. Прежде навер­ное б[ыла] бы доса[да], даже ссора. Хороший пример. Очень важное думал: Запишу завт[ра], коли буду жив. 23 Д. Я. П. 89.
   [27 декабря.] Жив. Не писал с 22 по 27. Нынче 27, вечером. Дети все уеха[ли] в Тулу репетировать. Я хотел по доро[ге] с ними, вернулся, посидел с Соней и теперь 12-й час записываю. Нынче 27. Писал немного Коневск[ую] повесть. Тяжело от лжи жизни, окружающей меня, и того, что я не могу найти приема, указать им, не оскорбив, их заблужденья. Играют мою пьесу и, право, мне кажется, что она действует на них и что в глубине души им всем совестно и от того скучно. Мне же всё время стыдно, стыдно за эту безумную трату среди нищеты. Нынче гуляя думал: Те, кот[орые] утверждают, что здешний мир юдоль плача, место испытания и т. п., а тот мир есть мир блаженства, как будто утверждают, что весь бесконечный мир Божий пре­красен или во всем мире Божьем жизнь прекрасна, кроме как только в одном месте и времени, а именно в том, в к[отором] мы живем.
   Странная бы была случайность!
   Вчера 26. Утром неожиданно стал писать Кон[евскую] пов[есть] и кажется недурно. Вчера б[ыла] репетиция, пропас[ть] народа, всем тяжело. Вера разревелась, и я пошел утешать ее и, утешая ее, говорил: мне понравилось оттого, что очень просто и понятно. А именно: Жить для себя одного нельзя. Это смерть. Жизнь только тогда, когда живешь для других или хоть гото­вишь себя к тому, чтобы быть способным жить для других. Но как? Другим я не нужен, не нужна. В том-то и дело, что когда живешь для себя, то ищешь общения с людьми, к[оторые] тебе могут быть полезны -- это всё люди богатые, сильные, довольные и потому, когда живе[шь] для себя, оглянешься вдруг, отыскивая, кому бы я мог быть полезен, кажется, что никому я не могу быть нужен. Но если понял, что жизнь в служении другим, то будешь искать общения с бедными, больными, недо­вольными и тогда не поспеешь служить всем, кому будет хотеться служить.
   3-го дня 25. Писал письма Черт[кову], Бул[анже], Аннен[ковой], Сем[енову], Маш[еньке], Алексееву и еще кому-то. Мне стало вдруг стыдно и гадко, что я усвоил тон поучении в пись­мах . Это надо прекратить.
   24. Тоже писал письма, может быть, и сделал поправки к ко­медии и читал.
   То, что думал еще 23 и что показало[сь] мне очень важным, вот что: Грубая философская ошибка -- это признание 3-х духов­ных начал: 1) истина, 2) добро, 3) красота. Таких никаких начал нет. Есть только то, что если деятельность человека освящена истиной, то последствия такой деятельности добро (добро и себе и другим); проявление же добра всегда прекрасно. Так что добро есть последствие истины, красота же последствие добра. Истина, не имеющая последствием добро, как н[а]п[ример], теория чисел, воображаем[ая] геометр[ия], туманные пятна при нахождении мира и т. п., так же как добро, не имеющее в основе своей истину, как н[а]п[ример] милостыня набранными, скопленными деньгами, и т. п. Также красота, не имеющая в основании своем добро, как н[а]п[ример], красота цветов, форм, женщины не суть ни истина, ни добро, ни красота, но только подобие их.
   Да, монашеская жизнь имеет много хорошего: главно[е] то, что устранены соблазны и занято время безвредными молит­вами. Это прекрасно, но отчего бы не занять время трудом прокормления себя и др[угих], свойственным человеку.
   Вопрос о свободе воли: человеку предстоят всегда только два выбора: поступить по плоти или по духу, или по форме по себе или по содержанию по Богу. И раз выбор совершен, поступки на том и другом пути, поступки определены с роковой необхо­димостью. -- На эту тему думал еще дальше и сложнее -- по­стараюсь выразить это завтра. 28 Дек. 89, Я. П. если буду жив.
   [28 декабря.] Жив. Но не думаю о том, что записал.
   [37 декабря.] 29, 30, 31 Декабря Я. П. 89. В эти дни пробовал писать Конев[скую] повесть. Немного поправил, но вперед не пошел. Всё время были репетиции, спектакль, суета, бездна народа и всё время мне стыдно. Пьеса может быть недурна, но все-таки стыдно. Получил письмо еще от Чертк[ова]. Главное же впечатление этих дней: 1) Таню жалко. Она кокетн[ичает] даже с Цигером и она несчастна. 2) Крейц[ерову] Сонату читали 3-го дня, и я слушал. Да, страшное впечатление. Стах[ович] ничего не понимает. А Илья понимает. 3) Чтение книги Минского. Замечательно сильно начало, отрицан[ие], но положит[ельное] ужасно. Это даже не бред, а сумашествие. Нужно найти смысл жизни и вдруг вместо этого неопределенный экстаз перед меонами. Нынче болела голова; читал и спал. Теперь 8-й час вечера; хочу написать письмо и, если успею, поправлять комедию.
  

ОТДЕЛЬНЫЕ ЗАПИСИ

И

ЗАПИСНЫЕ КНИЖКИ

1888 - 1889

ОТДЕЛЬНЫЕ ЗАПИСИ

[ЗАПИСЬ 1886? -- 1888? гг.]

  
   1) Чорт старый в подвале.
   2) Купчиха с сыном (комедия (1)).
   3) Месть над ребенком.
   4) Богач -- (начало).
   5) Мешки с дырами. (2)
   6) Три загадки.
   7) Комедия, Спириты.
   8) Передача купона. Убийца. "За что".
   9) Драка -- убийство.
   10) Два типа: один обеспеченный, другой погибший. Воза дров.
  

[ЗАПИСЬ 1888 г.]

  
   [30 ноября. Москва.]
  
   1) Крейц[ерова] соната -- 4
   2) Повесть. Миташа. -- 2
   3) Призыв к исполнению] зак[она] Хр[иста] -- 7
   4) О нужде людской -- 6
   5) История улья -- 8
   6) О 1000 верах -- 1
   7) Сказка о трех загадках -- 9
   8) Фальшивый купон - 3
   9) Записки сумашедшего --10
   10) Исхитрилась -- 5
  
   (1) Написано поверх слова: драма
   (2) Исправлено из: Мешок с дырой.
  

[ЗАПИСНАЯ КНИЖКА N 1, 1888--1889 гг.]

  
   [Ноябрь 1888 г. Я. П.]
  
   1 Чертк[ову] о сем[ейной] жиз[ни]
   2 Бир[юкову] ответ[ить]
   3 Хилк[ову] ответ[ить]
   4 Лисицыну
   5 Blake
   6 Попову
   7 Броневск[ому] не на[писал] )
   8 Орлову.
   9 Антонию
   10 Ге
   11 Семенову
   [10--11? апреля 1889 г. М.]
   Готье
   Герцен
   [Ноябрь 1888 г. -- март 1889 г.]
   За Разгуляем Демидовс[кий] переу[лок], д. Кузмичевой кв. Попово[й] ,
   [8? марта 1889 г.]
   Архангельский Ник. Ник., Рождественка, угол Трубной площади, д. Яковлева, кв. Родионова. (1)
   Большой Сергиевск[ий] пер. д. Смирнова бывш. Живаго. Сретенск[ой] части.
   [9--10 апреля.]
   Попову написать: искать совершенства Отца, чтобы свет све­тил, и ждать. Исполнение воли есть пить и есть и ждать.
   К Комедии. Уж жрут. Прорв[а] -- куды влезает.
   Семенов.
  
   (1) Адрес Архангельского вписан рукой П. И. Бирюкова.
  
   [30? марта--апрель.]
  
   Rev. Thomas Van Ness. Unity Church. Denver. Colorado. U. S. A. (l)
   Скворцов -- Петр Конст. 1-й Зачатеевский переулок, д. Ляснева.
   [14 апреля.]
   Не прохожу, а работни[к] (2)
   [13--16? апреля.]
   Большая Серпуховская ул. Новопроэктнрованный пер. д. Страшнова, И. Ивину. (3)
   [19? апреля.]
   Детская больн[ица], о кормили[це] Чертк[овым] и о мальчике Федосье.
   [20? апреля.]
   Статьи Дмоховск[ой]
   [22? апреля.]
   Общины не нужны. (4)
   Непротивяш[иеся] христиа[не] они-то руководители. Только бы не мешали самозванные руководители. (5)
   Тем путем. к[оторым] он узнал чу[в]ст[во] при beibringen (6)
   [23? апреля.]
   Уйдут из мира -- ученые набожные, правители монахи. Кто же останется для примера [?]? Никто.
   [27 апреля.]
   Помои от промывки чаши, в к[оторой] б[ыл] христианин -- это gentleman. (7)

27 А. 89.

   [30 апреля.]
   Не полагается. Великое слово. Всё уничтожено -- нет дру­гого закона.
   1) Церковь, 2) войско, 3) наказания, 4) пьянство, 5) землевладение, 6) фабр[ики] (7) пьянство), 8) проституция. (8)
  
   (1) Адрес Ван Несса вписан неизвестной рукой.
   (2) Ср. Дневник, 14 апреля.
   (3) Адрес Ивина вписан неизвестной рукой.
   (4, 5) Ср. Дневник, 22 апреля.
   (6) [проводить доказательства]
   (7) Ср. Дневник, 28 апреля.
   (8) Ср. Дневник, 30 апреля.
  

[ЗАПИСНАЯ КНИЖКА N 2, 1889 г.]

  
   [3? мая. В дороге из Москвы в Серпухов.] (1) настолько видящий добро выше видяще[го] красоту. И нас хотят вернуть, что же кроме, как пожа[ть] плечами?
   [10 мая. Я. П.]
   Тэзисы об иск[усстве].
   1) В кругу образованных людей нашего мира занятиям искусством придается огромное значение. (2) Огромное число людей занято этим[и] делам[и].
   2) (3) Но, наблюдая эти занятия людей, (4) нельзя не заметить, что все они, служа только увеселению и не принося никакой существенней пользы, (5) весьма часто приносят один вред, во 1-х, и тот, что бесполезно трат[ят] силы люди, а, во 2-х, (6) не облагораживание
  
   (1) Начало фразы было написано на утраченном листке.
   (2) Зачеркнуто: занятиям изящн[ой] литер[атурой], театрами, музы­кой, живописью, скульптур[ой], танцами (воспитание), домашнее образо­вание, училища, театры, конц[ерты], академии, пресса, памятники], юбилеи.
   (3) Зач.: (2) Такое значение, придаваемое искусству, объясняется тем, что оно облагораживает, улучшает челов[ека], ч[то] он[о] есть благо.)
   2) Значение, придаваемое этим занятиям (не приносящ[им] никакой (видимой) очевидной пользы людям и), служащим только увеселению лю­дей и не только не приносящем им никакой существенной пользы, но во многих случаях вред[ными] (должны иметь какое-нибудь (внутрен) особен), объясняется тем, что (это суть занятия искусствам; иск[усство] же) эти занятия имеют свойство облагораживать, совершенствовать люд[ей], давать им благо.
   (4) Зач.: к[оторые] считаются занятиями искусством и пот[ому] облагораживающи[ми] челов[ека] и дающим[и] ему благо,
   (5) Зач.: всегда
   (6) Зач.: и очень часто еще и тот, что (весьма часто) вместо
  
  
   приносят, а (1) развращение людей и вместо блага зло (развратные романы, (2) театральные пьесы, картины). 3) И потому (3) естественно является вопрос, (4) на чем основано значение, при­даваем искусству.
   [14 мая. Протасова.]
   Обвинительный акт прот[ив] И[льи] и С[они].
   Роскошь жизни; лошади, экипажи, кучер, собаки (охота). (Ничего этого не нужно. Няня прежде нужн[а], чем это.) При­слуга. Девочка, дурная и дурно вознагражденная прислуга, но прислуга. Она работает, не учится, спит на сундуке, не ест с вами -- это дурно. Хозяйства полевого нет. Это не пой­дет при невнимании. Будут упреки. -- Неряшество, нечис­тота.
   Резюме: Надо или отказаться от управления, найдя прикащика, уничтожить лошадей, собак, вещи и самому (5) работать в Гриневке или Александровке (Шенбель, Алмазов), или быть умным взыскательным хозяином, нанять прислугу и жить, как следует господам. Без иронии говорю, лучше, чем теперь. Те­перь я вижу, что ты несчастлив, а С[оня] счастлива только ребенком и отдаляется от тебя больше и больше. --
   Несчастлив ты от неправильной жизни, от мелочей, к[оторые] надо уничтожить: куренье, вино, копанье с мастерством (пока), позднее вставанье. Еще -- постели врозь.
   [20 М. 89. Я. П.] Произведение] иск[усства] есть то, что откр[ывает] новое, ясно (6) и искренно. (7) Но, чтобы произведение иск[усства] было истин[ным] и заслуживало уважен[ия], надо, чтобы оно б[ыло] добр[ое]. Тогда оно будет прекрасно и прав­диво. Для того же, чтоб оно б[ыло] доброе, оно долж[но] быть согласно с учением об истинном благе. Как в 3-м веке произведе­ние искусства должно б[ыло] быть согласно с учени[ем] того
  
   (1) Зачеркнуто: принижение
   (2) Зач.: музыкальн.
   (3) Зач.: необходимо ясно и точно определить, в чем состоит то благо, к[оторое] дает искусство и
   (4) Зач.: о законности
   (5) Зач.: с 4-мя работниками
   (6) Зач.: т. е. красиво
   (7) Зач.: т. е. правдиво
  
   христианства, так теперь с учение[м] теперешнего христианства.(1)
   21 М. 1) Пища жизни истинной слишком изобильна, от этого иногда не знаешь что делать, -- ка[к] пища телесная. Что бы сказал, как бы б[ыл] в тюрьме или на одно[м] хлебе. --
   2) Женщины унижены сладострастием. Тем же отплачивают, от того их власть. Как евреи.
   2) Во время беременности я мучил ее нервы и поползновения ревности, потом при некормлении попытка убить. --
   3) Как народ везде смотрит на науку и искусство: Только религиозные.
   22 М. Знания и искусства полезные никак не называются, но сверх них есть еще невидимо полезные. Они высшие и под них то подводят дребедень. --
   Порядок об иск[усстве]:
   1) Значение придаваемое], 2) Злоупотребления, 3) Пута­ница, 4) Науки и непризнание их.
   29 Мая. Вспомнил о жестокости с зайцем, как я не видал ее. Убийца какой-то явился вдруг. Вдруг увидал. (2)
   Разговор с дамами: очень печальная вредная ересь греко-русская, называющая себ[я] православною. (3)
   Жизнь дана мне, как ребенок дан няньке, чтобы возрастить его. И как глупая ня[нька] может щеголять ребенком, поль­зоваться им, может бояться и стыдиться показать его нечистым или усталым, так и глупый человек с жизнью. -- Жизнь дана только для того, чтоб возрастить ее. Часто хочется того или другого положения в жизни, часто не нравится то или другое положение: спроси себя, что нужно для роста жизни, и тогда решишь, что то, чего хочется, того-то и не нуж[но] и наоборот. (4)
   30 М. 89. И[лья] опять строит дом. Думал: языческ[ие] люди заняты все приготовлением к жизни, а жизни нет, заняты едой, сном, ученьем, отдыхом, продолжением рода, воспитанием. Нет одного -- жизни, роста своей жизни.
  
   (1) Ср. Дневник, 20 мая.
   (2) Ср. Дневник, 29 мая.
   (3) Ср. там же.
  
   И пусть не говорят: ростить свою жизнь эгоизм. Ростить свою жизнь -- служить Б[огу]. Люби Б[ога] т[воего] в[сем] с[ердцем] и в[сей]..... и бл[ижнего], к[ак] сам[ого] себя.
   Когда видишь пользу ближн[их] и не видишь пользу от сво­его роста, и приходится выбирать, выбирай все-таки свою жизнь -- Бога. Как бесцельн[ые] безвестные страдан[ия], зло, так бесцельное безвестное благо влекут в жизнь вне ви­димой.
   В этом разрешение задачи эгоизма, страстного эгоизма и смерти. "О жизни" -- слабо, неясно. Рост жизни неизбежно и совпадает с установлением Царства Б[ожия] на земле, с лю­бовью к людям. Так что людям дано руководиться по мере сил их тем или другим: оба ведут к одной цели.
   Как совершенно всё равно нарисовать фигуры та[к], чтобы фон сделать черным, или фигуру -- контуры одни.
   Сказать, что жизни нет у человека, к[оторый] не ростит свою жизнь, не метафора: точно нет жизни, как нет жизни в дереве, к[оторое] сохнет и не пускает ростков, в животном, к[оторое] разлагается, но не асси[ми]лирует пишу. Вся плотская жизнь есть разрушительный процесс истинной жизни. (1)
   Сказано люби Б[ога] твоего. Мой тот, к[оторый] во мне.
   31 М. 1-й акт любви это понимание желания и добра дру­гого, п[отому] ч[то] 2-й акт есть делание ему добра.
   В толпе невозможно любить. Что[бы] выучиться любить, нужно уединение и 2, 3 собеседника. Город -- нравствен[ное] уродство. (2)
   2 И. Саша ищет палку, спрашивает: в гостиной? чтоб пока­зать, что она умная. Это заметно: в больших тоже, хотя менее заметно.
   Когда Моис[ей] сказал: люби Б[ога] тв[оего] в[сем] с[ердцем] до и т. д...., то Б[ог] его еще б[ыл] близко от него, пуповина свя­зывавшая еще б[ыла] в нем, и он мог так любить. Только удалив, изуродовав Б[ога], стало невозможно любить Его. (3) С матерьялистами и со всеми заблуждающимися не надо тратить время на
  
   (1) Ср. Дневник, 30 мая.
   (2) Ср. Дневник, 31 мая.
   (3) Ср. Дневник, 2 июня.
  
   спор. Надо идти вперед, оставляя их назади. Так же как с людьми, спорящими о дороге. (1)
   5 Июня 89. Обращение к брату. Кто бы ты ни был, ближний мой, брат или сестра моя. (2) Записано ли о человеке -- реке. То глубок, то мелок, то чист, то грязен. (3)
   Я несчастлив, п[отому]ч[то] не чист. Как установ[ить] чистоту. (4)
   6 И. (Сладострастие блудить и развратничать с той, к[оторая] имеет власть над тобою -- одно. Арапка царица. --)
   1) И[оанны] Злат[оусты], Албрехты великие, Августины, Филареты, те, к[оторые] соединяют дьявольское с Хр[истом], они-то враги Его. Они жалки и любви достойны, как заблудшие братья, но ненавистны, как учителя.(5)
   2) Ищи истину и найдешь единение. (6)
   8 И. К К[рейцеровой] С[онате]. Страшное впечатление 1-й ссоры, страшное впеч[атление] 2-й ссоры, что это не исключен[ие]. С 3-й ссоры желание ссорить[ся]. Получш[е], но пошло всё хуже. Ревность главное. Не удовлетворение?]. Похоть друж[ба?]. 10 лет жизни с деть[ми]. Кого оболью ядом ревности навеки чужд и враг. И ревность 3-х сортов. Он унижает, она унижает и настоящая зависть. Караулить. Ревность к брату или другу. От того, что решено, что можно. Настоящая пытка и белый медведь под конец. Пытка чтоб кончилась -- вызвало убийство. Тщеславие ее, но до предела: любуйтесь и завидуйте только.
   Страх мой от того, что я видал, как она может лгать, как слова для нее ничего не значат, слова только украшенье.
   11 И. Женщина наряжаясь сама на себя разгорается по­хотью. От этого наряды так властны над ними -- наряжая других -- тоже. (7)
   Не надо думать, чтоб добро могло пересилить зло. Ты по­жертвовал собой, а он говорит: он и не смел иначе. Он знает
  
   (1) Ср. Дневник, 2 июня.
   (2) Ср. Дневник, 5 июня.
   (3) Ср. Дневник, 6 июня.
   (4) Ср. там же.
   (5) Ср. там же.
   (6) Ср. Дневник, 7 июня.
   (7) Ср. Дневник, 11 июня, 2.
  
   меня. Ты отдал. Он только гордится тем, что он так нужен, или так умеет выпросить.-- (1)
   Мы все живем в подавленном состоянии -- видим что нужно и того не делаем. (2)
   13 И. Люди чувств[уют] неправоту пути, по к[оторому] жи­вут. Что им делать? Одни умилостивляют жертвами (теория бла­годати в таинств[ах]), другие считают, что жерт[ва] принесена Хр[истом], как облегчен[ие]. Одна неправд[а] этого та, что невы­годно, для того, чтобы выбраться из грязи, верить, что я вне ее. (Другое дело верить в помощь Б[ога]. Ты к нему на пядень, он к тебе на сажень. Но приблизиться я могу делом, а не ве­рой. Да и веры без дел и нет.) Другая неправда в том, что начи­наются толки (как у Павла) о новом Адаме, нового одно[го] никогда нет, а есть всегда старый и новый и всегда борьба, как писал Ч[ертков]. Хитрая борьба вроде игры. И для борьбы нужно прежде всего знать, что есть 2 борющиеся, а потом все внимание, чтоб помогать в борьбе нового А[дама]. А не усыпле­ние в мыслях, что я весь новый. (3)
   Страхова рассказ о Валкириях. Ужасно! (4)
   15 И. Кост[юшка] лежит. Собаку. Как поступить? Отношение дурное между детьми и родителями от разврата родит[елей]. Дети чувствуют это. Страшные два примера тщет[ы?] науки и искусства. Спор о Дарвин[е] и Вагнер[е].
   Куафер купил именье. (5)
   17 И. Под старость нужно делать совсем настоящее или ни­чего, чтобы не испортить прошедшего. (6)
   17. Богатые плодятся больше. Так что теперешний порядок не может удержаться.
   18 И. Отче наш. Только к Отцу и к одному От[цу]. Свято для меня только то, что ты -- любовь. И вот я буду святить ее, буду жить ею, чтобы пришло Царст[во] Тво[е] и воля Твоя совершилась
  
   (1) Ср. Дневник, 11 июня, 3.
   (2) Ср. там же, 1.
   (3) Ср. Дневник, 13 июня, 3.
   (4) Ср. Дневник, 13 июня.
   (5) Ср. Дневник, 15 июня.
   (6) Ср. Дневник, 17 июня.
  
   на земле, как на небе. (На небе она совершается только благодаря тому, что всякое тело повинуется другому (любви). Только не лиши меня возможности служить твоему делу Царства Б[ожия] тем, что освободи меня от прежних оши­бок, мешающих служению. Я же освобождаю всех от обид мне и ошибок их (великое слово освободить других, это не врага, а всякого злодея) и не введи меня в искушенье (тоже, чтобы не мешать твоему делу, я слаб). Дай мне служить Тебе, но не дья-во[лу] себе злому.
   2) Движенье вперед идет скачками так: сделают люди улучш[ение] в своем быту и это улучшение увеличит праздность, ро­скошь некоторых. Надо назад идти -- отказываться (аскеты) и отда[вать?] (1)
   20 И. Крейцерова С[оната]. Думал устроить себе дома бардель, да огонь везде огонь, везде жжет.
   21 I. I seldom have experienced so pure joy as I had in rea­ding mr Ballou treatise and tracts. Also very seldom did I feel such love and veneration as I feel to mr. B[allou] and his works. No, dear sir, I can not adher your opinion that mr. B[allou] will not go down to posterity among the immorta[ls]; he will be one of the first true apostles of the new time and therefore will be one of the chief benefactors of humanity.
   If in his long and sometimes not succesful career mr. B[allou] has experienced moments of depression in thinking that his efforts have been vain, he has only partaken of the fate of his and our master. But I hope that those moments were passage[r]s like thos[e] of the m[aster]. Tell please to mr. B[allou] that his effor[ts] have not been vain that they gave great strength to many people as I can jud[g]e from myself. In those tracts I found answe[re]d all the objections that are made to me and all the true bases of the doctrine. I will endeavour to translate and propagate as much as I can mr. Ballou's books and tracts and I not only hope but am convinced that the time is coming. The sole comments that I wish to mak[e] on mr. Bfallou's] explanation of the doctrin[e] is that I can not make concession thet he mak[es] that drunkards, insan[e] people could be maintained by force or imprison[e]d.
  
   (1) Можно прочесть: опя[ть].
  
   The mast[er] made no concession and we can make non[e]. We must try as mr Ballou puts it to make impossible such, persons, but it they are we must use all possible m[e]ans, sacrifice oursel[ves] but not employ violence. And I prefere to be killed by a mad­man than to ber[e]ave him of his liberty. The application of every doctrine is always a compromis[e] but the doctrin[e] in theory can not make compromises. Alt[h]oug[h] we know that we never could draw a mathematical right line we will never make another definition of a right line as the shortest distance bet­ween two poin[t]s. I will take car[e] to send to you my book on life and would be very glad to know that Your and mr. B[allou] approve of it.
   Ax как я хочу, чтоб он загор[елся] л[юбовью].
   1 think that this time is coming and the world is on fire. Our business is only keep ourselves burning that is the business of the remnants of my happy life.
   Do you know the book of а чех Chelchistky of XVI century. It is a sermon of true Christianity: It has not been printed till the last y[e]ar. And now [1 неразобр.] is like your mou[ve]ment ignored by nominal christian[s]. *o
   Many thanks for your letter and books, pleas tell mr. Ballou that I deeply respect and love him and that his work did a great good to my soul and I pray and hope that I will do the same to others.
   Your bro[ther] in Ch[r]ist L. T. (1)
  
   (1) [Я редко испытывал такую чистую радость, как при чтении статей и трактатов Баллу. А также редко чувствовал я такую любовь и уважение как к г. Б[аллу], так и к его трудам. Нет, милостивый государь, я не могу разделить вашего мнения, что г. Б[аллу] не останется бессмертным для потомства. Он станет одним из первых истинных апостолов нового времени и потому одним из величайших благодетелей человечества.
   Если в течение своего долгого и иногда неуспешного жизненного пути г. Б[аллу] испытывал периоды уныния, думая, что усилия его были напрасны, то в этом отношении он лишь разделил участь своего и нашего учителя. Но я надеюсь, что эти периоды были так же преходящи, как и испытанные учителем. Пожалуйста, передайте г. Б[аллу], что усилия его не остались напрасны, что они многим придают большую силу, как я могу судить по себе. В этих писаниях я нашел разрешенными все те возраже­ния, которые ставятся мне, а также все испытанные основы учения. Я постараюсь перевести и распространить, насколько могу, книги и трактаты г. Б[аллу], и я не только надеюсь, но убежден, что это время уже настало. Единственное возражение, которое я хотел сделать против изложения г-м Б[аллу] учения о непротивлении, это то, что я не могу делать уступки, допускаемой им -- в том, что против пьяниц, сумасшедших ложно упо­треблять силу или запирать их. Учитель не делает уступки, и мы не должны. Мы должны, как это говорит г. Б[аллу], сделать невозможным существо­вание подобных лиц, но если они существуют, то мы должны употребить все возможные способы, пожертвовать собой, но не употреблять насилия. И я предпочитаю, чтобы меня убил сумасшедший, нежели лишить его свободы. Применение всякого учения есть всегда компромисс, но учение в теории не должно допускать компромиссов. И хотя мы знаем, что мы никогда не можем провести математически прямую линию, все же мы не мо­жем дать никакого другого определения прямой линии, как то, что она есть кратчайвшее расстояние между двумя точками. Я постараюсь послать вам мою книгу о жизни и рад был бы знать, что вы и г. Б[аллу] одоб­ряете ее.
   Думаю, что время это пришло и что мир загорелся. Дело наше только в том, чтоб гореть самим и быть в единении с другими горящими, в этом дело остатка моей счастливой жизни.
   Знаете ли вы книгу чеха Хельчицкого, XVI века? Это проповедь истинного христианства. Она не была напечатана вплоть до прошлого года. А теперь, будучи напечатанной, она, подобно вашему движению, игнорируется так называемыми христианами.
   Очень благодарю вас за ваше письмо и книги. Пожалуйста, ска­жите г. Баллу, что я глубоко уважаю и люблю его и что труд его принес большое благо моей душе, и я молюсь и надеюсь сделать то же самое для других.
   Ваш брат во Христе Л. Т.]
  
  
  
   [22--23 июня.]
   1) Хилкову Компромисс
   2) Map. Ал. и доказы-
   3) Желтову вать нич[его]
   4) Ге не надо.
   5) Сибир[якову].
   (6)n) Achelles Tahler[?]
   25 И. Сердится человек только п[отому], ч[то] не знает. Должно быть, как буддис[ты] говор[ят], и всякий грех от незнания, но гнев уж наверное. Сердишься за то, что он делает не то, да он иначе не может. (1)
  
   (1) Ср. Дневник, 25 июня.
  
   Ребенок сердится на пол, к[оторый] его убил. Всегда, когда разберешь, то сердиться не на кого. Причина всё дальше и дальше: стало быть, не сердиться, а обратиться на себя. (1)
   Миша купил карам[ели]. Я не воспрепятствовал, вмеши­ваться нельзя. И подумал: дети порченые с детства. Это во 1) возмездие родителям. Им всё равно -- быть сильным или слабы[м] 2) и главное -- ранняя прививка соблазнов. Отчего я, Ч[ертков], Х[илков] силь[нее] других? От того, что нам при­вито. (2)
   Познается всё только опытом. Испытать дурное, чтобы из­бегать его. Но можно испытать и не избегать. И потому нужно разумение. Испытать и знать. Знать и испытать. (3)
   История человека, стремившегося к добру, к Богу, всё пу­тавшегося, все менявшего жиз[нь] и умирающего с сознанием неудавшейся жизни. Он-то святой. (4)
   В. Ты болен?
   О. Да.
   В. Лечись, принимай лек[арство].
   О. А что ж я никогда не буду боле[ть]?
   В. Нет, будешь.
   О. И помру?
   В. И помрешь.
   О. Так к чему ж лечиться?
   В. Тебя сейчас облег[чит].
   О. Наверно?
   В. Не наверно, а вероятно.
   [О.] А вред может быть?
   [В.] Не[т], хотя мож[ет].
   О. Наверно же: 1) Я стану думать о себе, чего я не люблю. 2) Терять время и 3) рисковать получить вред, и всё из-за того, чтобы отложить бол[езнь] и смерт[ь], к[оторые] неизб[ежны]. (5)
   2 Ил. Как вредно детям, зная от меня, что роскошь -- дур­ное, сознательно делать это дурное.
  
   (1-5) Ср. Дневник, 25 июня.
  
   3 И. Эгоизм матери. Вроде того, что хорошо труд, но только для чего, -- хорошо самопожертвование, но только для чего. И так как дети были эгоизм, это б[ыла] одна мука. (1) Развить состояние суки в охоте.
   3 Ил. Курзик косит и говорит: Не найдут они меня там (на том свете). Пора там меня искать. Кому я нужен. Это общая вера р[усского] народа. (2)
   7 Июля. К К[рейцеровой] С[онате]: настроение дьявол дура и добра и проницательна.
   8 Июля. Все дары духовные, как то: рассудок, таланты, гра­ция-- распределены между людьми неравномерно и могут быть и не быть. Одно всем равно и присутствует одинаково у всех -- и у глупых и у детей еще больше, чем у умных и старых: это деликатность, внимание, ласка, именно то, что одно нужно для единения людей. (3)
   Для Кр[ейцеровой] Сон[аты]. У музыканта догмат: соблазнить чужую жену -- без этого он не исполнит своей обязанности. "И потом куда же ему, не в бордель же идти". (4) Так рассказы­вали. Мучения в присутствии человека, к[оторого] ревновал.
   11 И. Ревность первая безосновательная -- легкая. Рев­ность, доходящая до подозрения, что она с ним в нужнике. Это я растил своего дьявола.
   15 И. Скверно вел себя с Р[омановым]. Искал славы людск[ой]. (5) Неповиновение родителям. (6) Фак[т].
   16 Ил. Служить установлению Царства Б[ожия] на земле, одно средство: жить по-Божьи, по Христу.
   Помни, что ничто не может нарушить твоей жизни -- она в соблюдении порученного тебе. И соблюдение это в твоей власти. Эпиктет. (7)
  
   (1) Ср. Дневник, 2 июля.
   (2) Ср. Дневник, 3 июля.
   (3) Ср. Дневник, 7 июля.
   (4) Ср. там же.
   (5) Ср. Дневник, 14 июля.
   (6) Ср. Дневник, 16 июля.
   (7) Ср. Дневник, 17 и 25 июля.
  
   Ты страдаешь. (1) Это от того, что ты заснул и забыл, в чем жизнь твоя. Она только в установлении Царства Божия на земле, установление же толь[ко] чер[ез] (рост) сущности. И то, что ты называешь страдан[ием], есть только поощрение росту, как гроза растению. Соблюди только чистоту в твоей животн[ой], смирен[ие] в мирской и любовь в Божеской жизни при тех усло­виях, к[оторые] вызвали в тебе страдание, и ты увидишь, как то, что ты называешь страданием, превратится в радость сознания, увеличения жизни.
   Радуясь лишеньям
   ........... униженьям
   ........... враждебности. (2)
   Красота и добро.
   25 И. Установление Царства Б[ожия] на земле как цель жизни -- мало. Значение нашей жизни не ограничивается этой землей -- ничтожеством. Установление Царства Б[ожия] на земле между прочим совершается, когда чел[овек] исполня[ет] свое назначение и в[олю] Б[ога]. На всякие нападения, обиды, мучения от людей смотри как на посланное от Бога, через го­ловы тебя мучающих людей. (3)
   27 Ил. Для М[аши] б[ыло] счасть[ем], что ее мать не любила. (4) Помню, как Т[ане] она подарила сережки.
   Жить можно только сообразно миросозерцанию, в чем ви­деть благо. Заставить же жить противно миросозерцанию можно только по вере: fides, вере в то, что будет.--Вера для имеющих миросозерцание есть, но она не движет, она только поддерживает. Н[а]п[ример], что выйдет из служения Б[огу], христианин не знает, но верит, что ни одно усилие не про­падет. (5)
   Прохожу мимо молотилки: крики, стеганье лошадей, пыль, напряжение. Земледелие -- начало богатства, роскоши, разврата, страданий. История самарских поселений--хоро­шо бы. (6)
  
   (1) Зачеркнуто: и боишься.
   (2) Ср. Дневник, 17 и 25 июля.
   (3) Ср. Дневник, 25 июля.
   (4-5) Ср. Дневник, 27 июля.
  
   28. Середины нет: страданье от детей, или чувственность.
   Состояние духа -- вызывающее. "Вот еще!" и т. д. Она даже не хороша, а только чтобы не плат[ить] в б[ордель].
   30 И. Прежде всего молился. Да святится и[мя] Т[вое], любовь, потом о пришествии Царства Т[воего]. Только про­питанный любовью, любовно действующий чел[овек] может содействовать] установлению] Царства Б[ожия].(1) --
   Что бы б[ыло] с Ур[усовым], если бы люди перестали кормить паразитов? (2)
   Где чуть-чуть, там начинается добрая жизнь. (3)
   К К[рейцеровой] С[онате]: Моя жена. Как он смеет. А почему она моя?
   1 Ав. К К[рейцеровой] С[онате]. Дети плачут и кричат после того, как убил. "И всё сделал этот мерзавец". Так гибнет ж[ена] из-за мерзавца, из его экономии. Я бы дал ему 10 р. за доро­гую.
   2 Авг. Мне хочется купать[ся], пить кофе, читать, а тут юноша и мне досадно -- расстроил plaisir. (4) Помни, что дело твое ра­стить, а растить можно только лишениями. (5)
   6 А. Повинуйтеся влас[тям]. Не пов[инуйтесь]. (6)
   Лучше перед Б[огом] жить, чем перед людьми: он умнее, всё поймет, добрее, прост[ит]. Только что надуть нельзя: зато исправит[ься] можно. Думал это по случаю возможн[ой] берем[енности жены]. (7)
   Тетя Т[аня] говорит: Крикливый, злой и добьет[ся] своего. Да, но зато не научится обходиться. Не пойдет вперед, не вы­работает тех органов, к[оторые] нужны для служен[ия] Б[огу] и для блага: думал по тому случа[ю], что отвечу Кал[ужинскому] прежде других.
   10 Авг. Антисептический метод, главное, хорош для вой­ны и для родильных домов, т. е. для того, чего не должно быть. (8)
  
   (1,2.3) Ср. Дневник, 30 июля.
   (4) [удовольствие.]
   (5) Ср. Дневник, 2 августа.
   (6,7) Ср. Дневник, 6 августа.
   (8) Ср. Дневник, 11 августа.
  
   14 Авг. 89. 1) Как в организме боль указывает на наруше­ние закона -- предупреждает, так и враждебность к людям про­изводит страдание предупреждающее. Делая дело, к[оторое] считаешь добрым, тотчас же остановись, как только заметишь враждебность в себе к другим или в других к себе. (1) 2) Человек верит в жизнь матерьяльную и потому верит в благосостояние, даваемое ему своим положением. Свое положение и выгоды его поэтому для него аксиома. И он принимает только те выводы, к[оторые] совпадают с его положением; как только они про­тиворечат ему, он отрицает. Ужасное от этого страдание. Надо жалеть их. (2)
   (К 1-му). Если начал делать дело и тебе больно и другим, зна­чит ты не умеешь делать -- больно физически или духовно вра­ждебно -- остановись делать и учись до тех пор, пока не вы­учишься делать без боли. (3)
   19 Aв. С тех пор, как я имел 2-х, я сделался блудник, как морфинист. (4)
   22 Ав. Эпиграф к Кр[ейцеровой] Сон[ате]. 5 гл. М[атфея] с 28--30. (5) Писать скор[ей]. К Кр[ейцеровой] Сон[ате]. Поехал и вернулся.
   25. Любите ненавидящ[их]. (6)
   26. Бог может делать только через меня. (7)
   28 Авг. Очистить в себе Бога.
   К Кр[ейцеровой] С[онате]. Я рад, что убил, я хоть полю­бил бы ее. А если бы она сама умерла, я бы только радо­вался.
   Только теперь я понял, как неизбежно б[ыло] ее паден[ие] от средств мерзавцев. Со мной или с др[угим], всё равно.
   29. Инстинкт полов[ой] это стремление если не исполнить весь закон, то обеспечить возможность его исполнения. Посмотри на отдельн[ое] лицо. В той мере, в к[оторой] он приближается
  
   (1,2,3) Ср. Дневник, 14 августа.
   (4) Ср. Дневник, 19 августа.
   (5) Ср. Дневник, 23 августа.
   (6) Ср. Дневник, 25 августа.
   (7) Ср. Дневник, 26 августа.
  
   к исполнению, он удаляет[ся] от пол[ового] инст[инкта] и на­оборот. (1)
   Заблуждение о том, что можно исполнять волю Б[ога] (служить людям) только будучи сильным и здоров[ым]. Часто напротив. Научи меня, Госпо[ди], так поступать, как ты, жалеть, делать и ждать. (2)
   10 С. Что бы было, если бы Б[ог] дал и заботился только о душе людей. И вместо души люди бы дали ему тунели[?] и пр.
   О госте не в брачн[ой] одежде.
   Притча об управителе тоже о душе -- поручен[ье]. (3)
   Человек, не привыкший к нашим обычаям жизни, сделает вопросы. Страхову.
   12 С. Пьянство забыть[е]. Дядя Сережа. (4) Чертк[ов].
   14. Что такое воля Богу? В чем она? В радостн[ой] жизни. Но люди мучают[ся]. Как помочь им? Так, чтоб им б[ыло] радостно люб[ить]. Как не радостн[о], не любовно, то нарушена воля Б[ога]. (5)
   Как хозяин лошадь воротит назад по грязи. Зате[м], чтобы ей б[ыло] легче, чтоб она мог[ла] ожеребиться и дело б[ыло] бы сделано. (6)
   15. Будьте, как дети, играйте. Le travail (7) не добродетель. (8) Камень не может быть не полезен, но человек мож[ет] быть не полез[ен]. (9)
   20 Сент. Себя пожалел и заболел от злобы. (10)
   21 С. Славянофилы и любовь к народн[ым] учрежд[ениям] это дело Петра, наше развитие вы[сших] класс[ов] до Европы, тогда как народ еще на низшей ступени не испор­чен. (11)
  
   (1,2) Ср. Дневник, 29 августа.
   (3) Ср. Дневник, 10 сентября.
   (4) Ср. Дневник, 12 сентября.
   (5,6) Ср. Дневник, 14 сентября.
   (7) [Труд]
   (8) Ср. Дневник, 15 сентября.
   (9) Ср. Дневник, 16 сентября.
   (10) Ср. Дневник, 19 сентября.
   (11) Ср. Дневник, 21 сентября.
  
   24 С. Злой характ[ер] -- благодеяние -- для того, кто с ним имеет дело. (1)
   25 С. Ядовитость злости дана укоряющая за самое больное. Дана именно за тем, чтобы вычищать сердце тех, на к[оторых] злятся. Я это узнал с женой. Она много сделала мне пользы своими укоризнами. (2)
   Большая доля неуспеха моей проповеди от того, что я от себя говорю, себе приписываю, а не Богу и не от Б[ога] говорю.
   Б[ог] же говорит через откровение в Хр[исте] и в сердце, в совести. Надо попытать. (3)
   Примириться с ближним? Простить обиды? Трудно, нельзя даже сказать себе: прощу и простить. Одно Б[ог] мне указал средство: вспомнить свои вины, свой грех против того же чело­века, если можно, если нет, то равные вины. -- И того многие не могут; говорят: я не знаю за собой грехов. Это значит, что грех[и] скипелись камнем и ты не трогал еще их. А попробуй расковыряй, ищи, раскидай. И тогда сейчас под рукой найдешь, каких грехов тебе нужно, и не один, а 10--один хуже другого. (4) Главная разница между нравственным и безнравственным человеком та, что 1-й помнит свои грехи и забывает свое добро, а 2-й наоборот. (5)
   27 С. Барыня говорит на купца: вот кто мешает. А седой говорит: им вы только держитесь.
   Все перереж[утся]. А не перережутся--застрелятся, а не застрелятся--проституты, а не проституты--страдаль[цы].
   Крейцерова] С[оната]. Если есть что похожее, то только по инерции этого самого, но и это распадается.
   Я 20 раз желал ей смерти, мечта[л] о своей свободе.
   28 С. Добавить в пись[ме] Черт[кову], ч[то] еще хуже, когда впереди не видно высшего совершенства. Как головой в стену уткнулся. (6)
   Грех, мало каяться. А на сколько сбился с дороги налево, столько иди направо. Сколько людям зла сделал, столько сделай
  
   (1,2,3) Ср. Дневник, 25 сентября.
   (4) Ср. Дневник, 24 сентября.
   (5) Ср. Дневник, 26 сентября.
   (6) Ср. Дневник, 28 сентября.
  
   добра, сколько внес в мир лжи, столько внеси правды, сколько обид[ел] Б[ога], столько у[г]од[и], сколько испорт[bл] душу, столько исправь.(1)
   29. Ужасны люди, живущие животной жизнью и имеющие дар рассуждения и слова, говорящ[ие] "не рассуждать..." --
   Люди рассуждают всё, а надо делать.
   От того, что есть неверные рассуждения, отрицать рассужде­ния. (2)
   Мысль это ничто, это семя: семя ничто, но оно движет и [1 неразобр.] (3)
   30 С. Мика письмо просится сказать: какая гадина! Как быть? Писать разрушая эту условную (4) архаическо[е] герой­ство. (5)
   Два устройства людей возможны теоретически. Собственно три -- 1. Устроить справедливость, 2-е laisser faire l[aisser] passer (6) и 3-е христианское. Тих[он] Зад[онский], 85, 106. 44, 46.
   Консервативный недостаток мысли.
   Свойство необразованных: бойкость речи и консерватизм (7).
   3 Окт. вопросы.
   Сколько вер.
   Вписать Salvation army. О Harrys[on'e]
   Вписать Theosophys[t]. Positivist.
   1. Универс[алисты], 2. Унитар[ьянцы], 3. Квакеры. Hicks. 4. Спиритуалисты, W[orld] Advance T[hought], 5) Сведенб[оргиане], 6. Шекеры, 7. Заориты, 8) Salvation Ar[my], 9) Theosophist. 10) Позитивисты. 11) Broadchurch Hebert New[ton]. Bartle-Erick. Таким содержанием идешь по торговому, коммерческому делу. (8)
  
   (1) Ср. Дневник, 28 сентября.
   (2) Дальше три строки оставлены незаполненными. Ср. Дневник, 29 сентября.
   (3) Ср. Дневник, 29 сентября.
   (4) Пропущено, по-видимому, слово.
   (5) Ср. Дневник, 2 октября.
   (6) [позволить, не препятствовать]. Ср. Дневник, 1 октября.
   (7) Ср. Дневник, 2 октября.
   (8) Ср. Дневник, 3 октября.
  
   12 Ок. С[оня] удивлена, что пролетка боль[шая] мужику, а не удивляет[ся] Сер[еже]. Эмблема всей нашей жизни.
   Если бы сказано б[ыло]: будьте совершенны как Павел, как Хр[истос] даже --мы бы остановились, а то ка[к] Отец -- нет кон[ца], что ни сделал в себе. Как ни подвинулся, всё так же далеко. И есть куда идти. (1)
   Думал едучи в Тулу. Всё сводится к тому, как поступать, когда дилемма: немножко против совести, но очень полезно будет для меня и людей?
   Подумайте, какие противоречия и как спорят о том, что полезно.
   Стало б[ыть] есть большой шанс ошибиться. А в том, что я поступлю, как велит совесть, есть ли возможность ошибки? Нет. -- Но все-таки не могу я бросить полезное для отвлеченн[ого]. Да отвлеченное ли? Если жить по совести, что будет? всем хорошо. "Но теперь хуже". Но видишь ли ты всё, что будет? -
   Письма 1) Спенглер
   2) Шекерам
   3) Золотаре[ву]
   4) Дунаеву.
   Должно быть, я вырвал ужаснувшись, но потом решил, что так надо.
   Живет там еще Миша и здесь понемногу выпрастывается из покров[ов].
   23 О. Думать свободно -- т. е. ничего не считая несомненным.
  
   (Решать: 2х + 3у = 10
   х + 5у = 12) 2 2х + 6 = 10
   (2х --10у = 10) 2х -- 10у = 24
   - 7у = 0 -- 7у = 12у = 14
   2х + 10у = 24 у = 2)
  
   т[ак] не решает[ся] уравн[ение] с двумя неизвестными, опреде­ляя вперед значение одного.( 3)
  
   (1) Ср. Дневник, 12 октября.
   (2) Ср. Дневник, 11 октября.
   (3) Ср. Дневник, 24 октября, 2.
  
   К религиозному пониманию приводит сознание бессмысл[енности] жизни, но мало признать ее, надо быть приведенным к пропасти и ужаснуться. (1)
   Чем сильне[е] вера в жизнь мирскую, тем сильнее и разочаров[ание] и вера в Б[ога].
   26 О. Забота о здоровьи, выжидание, когда выздоровлю. "Теперь не могу" -- большой грех. Это значит говорить: не хочу того, что мне дано, а того, что б[ыло] и чего мне хочется. Сейчас радую[сь] тому, что есть, и дела[ю] из того, что можно. (2) --
   Я молодым челове[ком] чувствовал в себе инстинкты 12-го года. Теперь юноши, дети чувст[вуют] (Миша) инстинкты 40-х годов. Не подтверждается ли этим, что часть нас живет в про­шедшем. Как? (3)
   Только чел[овек], любящий людей, жалеющий их, придет к убежд[ению], ч[то] одна возможность -- это следовать закон[у] для себя. И пото[му] смешно, когда люди, еще не начав­шие любить людей, упрекаю[т] людей, познавших зло в нелюбви. (4)
   28 Ок. Человеку открылась истина и он неправильно осу­ществляет. (5)
   Говорить о другом так, как бы говорил ему. (6)
   Сильней кристализуется зло от сознания исти[ны]. (7)
   Подхожу к дому, кроют, кричат, плотни[ки] тешут, Р[угин], А[лехин], жена -- что о[ни] все? Зачем бьются для себя, сце­пившись нечаянно? Ведь одно дело это общий рост. (8)
   29. Надо видеть в других доброе, п[отому] ч[то] воздейство­вать можно только тем добром, к[оторое] есть в нем.
   Страхом, силой можно только заставить поступать его как доброго, т. е. еще хуже. Зло производит зло. Таков закон. Не об этом ли сказано: о 7 бесах и связать силою и -- обви­няют. (9)
  
   (1) Ср. Дневник, 24 октября, 1.
   (2) Ср. Дневник, 27 октября, 1.
   (3) Ср. там же, 3.
   (4) Ср. там же, 4.
   (5-8) Ср. Дневник, 28 октября 1--4.
   (9) Ср. Дневник, 29 октября.
  
   Дидр[ихс] выслушал мое и говор[ит]: а я не так, и начин[ает] говорить мое, воображая, что это его.
   Стремление к доброму, но он не привык мыслить. Его тума­нит [?]мысль, занимает игра мысли и он не знает зачем. Тем более что вопросы не возникли. А он набалован уж. Ему надо жить сердцем и читать. (1)
   30. Есть мирская жизнь, стремление всех туда и давка и зло. И есть люди в этой давке, останавливающиеся и идущие назад.
   Община есть форма, к к[оторой] стреми[мся]. Это всё посп[ешностъ] осуществления, как и правительственные меры. (2)
   31 О. Ослабел 1) интер[ес] к своему счастью, потом к счастью людей, растет интерес к благу Бож[еской] сущности. И когда сольешься с нею, попутно будет благо и свое и людей, нето­ропливо, но верно[е]. (3)
   Поше о Р[угине], Чертк[ову], В[асилию] Ивановичу].
   1 Ноября.
   Люди говорят о бесконечности пространства и времен[и], об охлажден[ни] солнца и т. п. И из этого заключают к ничто­жеству человек[а]. Нужно заключить как раз к противному.
   La planete roulera ainsi quand elle ne sera plus qu'une boule sans air et sans eau, dont l'homme aura disparu, comme les betes et les plantes. (4)
   2 H. Зло precipite, (5) добро--увеличивает, скрепляет. На меня так по действовала жен[итьба]--не дала заснуть.
   3 Н. Ц[арство] Н[ебесное] не там и не здесь. А и здесь и там. (6)
   [5 Ноября.] Одно из сам[ых] стар[ых] и обычных заблуж[дений] и обма[нов] челове[ка]: это игра в игрущки. Так игр...(7)
   Я говорю. Никто не отв[ечает]. А если так [?], то легк[о].
  
   (1) Ср. Дневник, 28 октября.
   (2) Ср. Дневник, 30 октября.
   (3) Ср. Дневник, 31 октября.
   (4) Ср. Дневник, 1 ноября.
   (5) [осадок,]
   (6) Ср. Дневник, 3 ноября.
   (7) Многоточие в подлиннике. Ср. Дневник, 5 ноября.
  
   8 Н. То же, что приятно, кажется естественно, то, что есть -- кажется разумно. (1) (Вчера дети.)
   (Разг[овор] с А[лексеем] М[итрофановичем]). Он не видит того, что говорит то, что я старат[ельно] опровергал в кннг[ах], к[оторые] он читает. -- У каждого есть своя ошибка в рассу­ждении и оно особенное. И довод, опровергающий рассужде[ние], ему кажется до него и не относится. (2)
   Верхом не ездить.
   [Вымарано шесть строк.]
   Но думать об этом не надо.
   Брак б[ыл] приобретением права possession (3) женщиной. (4)
   9 Н. Важно людя[м] знать то, что соединяет их. Истина сое­диняет, но истина доступная. -- А не оторвавшиеся умствова­ния -- дилетантизм. (5)
   11 Н. Мое недовольство жизнью от того, что я забываю, что я не хозяин, а работник. Дело мое исполнить волю Хозяина. И тогда и мне и другим будет наилучшее.
   Главное, для меня не будет тягости неисполненных желаний и сомнений, так или этак.
   Делай по инструкции -- истина и любовь, и всё будет так, точно и легко. (6)
   Всё это происходило между делами занимавшими. -- Всп[л]ывет и потухнет. --
   Если что беспокоило его иногда, то это муж и правда ли, что барин... (7)
   14 Н. Статья о работорговле.
   Ложная жизнь от рабства сделала то, что люди утратили сознание истин[ной] жизни. (8)
   15 Н. Ищешь как лучше обойтись с человеком: и так и этак, а одно нужно с готовностью на униженье и с любовью к нему. (9)
  
   (1) Ср. Дневник, 7 ноября.
   (2) Ср. там же.
   (3) [обладания]
   (4,5) Ср. Дневник, 9 ноября.
   (6) Ср. Дневник, 11 ноября.
   (7) Многоточие в подлиннике на отдельной строке.
   (8) Ср. Дневник, 13 и 14 ноября.
   (9) Ср. Дневник, 14 ноября
  
   Каждому человеку надо быть перед собой правым. (1)
   18 Н. С[оня] не слушает, п[отому] ч[то] боится, что услышит добро, к[оторое] ей противно и разруш[ает] ее жизнь. (2)
   Я уж писал, что зло, как серн[ая] к[ислота], выедает. Отт[ого], что злому нужно наибольшее добро. (3)
   Пред[о]предел[ение]. (4)
   21 Н. Все должны быть правы, чтоб жить. Это значит, что идут по мере сил своего интеллект[а] по воле Б[ога] к Б[огу]. И все помогая служат друг другу интеллектом.
   Материя есть средство общения существ. (5)
   23. Дух управляет материею: материя есть последствие деятельн[ости духа], но только проявляясь в матер[ии] он под­чиняется и закон[ам] ее -- пространства и времени. -- Пример. То, что я болен, влияет на мой дух, но то, что я болен, есть про­изведение моего духа.
   Всё равно как человек бы ходил на час под окнами и говорил бы, что запах происходит от г...., а не от его поступков. И в до­казательство приводил бы то, что как бы я ни изменял своих поступков -- вонь будет.
   Ошибка Эванса та, что он думает, что т[ак] к[ак] дух власть, то он может всё. Всё, но только в условиях пространства и времени. Очень важн[ое].
   Когда же мы говорим, что изменение материи (мозга) изменит и состояние духа (мысль), мы говорим только то, что влияние духа проходит всегда через материю, положим убийство, само­убийство. Мы говорим, что меня бьет кнут и потому кнут может влиять на мое счастье. Не кнут может влиять, а рука (воля), держащая кнут. (6)
   25 Н. С[оня] сердится на меня за то, что я не берегу здоро[вья], и ненавид[ит] меня. Так же с деть[ми].
  
   (1) Ср. Дневник, 14 и 18 ноября, 2.
   (2) Вписано рукой С. А. Толстой и затем зачеркнуто Толстым: ее де­тей. -- Перед словом: жизнь слово: ее включено в скобки (вероятно, С. А. Толстой). Ср. Дневник 18 ноября, 2.
   (3) Ср. там же, 3.
   (4) Ср. там же, 4
   (5) Ср. Дневник, 21 ноября.
   (6) Ср. Дневник, 24 ноября
  
   Вот признак истинно-самоотв[ерженной] и ложно эгоист[ической] любви. (1)
   3 Дек. Хочу религии, но чтоб она не нарушала моей жизни, хочу сесть и ехать, но чтоб оставаться. (2)
   4 Д. Госпо[ди], верю, что и (3) мне поручена и сила Твоя и дело Твое. Дело же Твое то, чтобы проявить, прославить Тебя в себе и в мире. (4)
   9 Д. Был у Домаш[ки]. Дело это не мне поручено. (5)
   Соне свое поруче[ние]. Армии свое поруче[ние]. Кто не против нас, тот за нас. Каждый делает свое.
   10 Д. Получил Paris illustre. He понимают, надо выразить всё учен[ие] -- 1) отказ от наси[лия], 2) девственность, 3) воздержан[ие] пищи, 4) ра[бота]. (6)
   11 Д. Жизнь наша личная есть движение наше от того, что мы становимся под углом к воле Бож[ьей]. В том и иллюзия, что мы живем. Когда же мы станем по направлению воли Б[ожьей], то она проходит через нас, переставая нас двигать, и тогда иллюзия пропадает и мы узнаем, что -- мы, наша жизнь нечто иное, как сила Божья. Трудность сначала кажется огромная перенести сознание из себя, движимого волей Божье[й], в самую волю Божью, но потом это совершается само собой и вопрос о бессмертии, о будущей жизни устраняется сам собою: сознание жизни перенесено в волю Б[ожъю], вечную, бесконеч­ную. Что же значит вопрос, будет ли жизнь за гробом? Жизнь есть и будет, я из сознания формы жизни перешел к сознан[ию] самой жизни. Так как же мне усумниться, что то, что есть, одно есть, было и будет, что это не умрет?
   Сам я разумеемся не могу быть тем, чем хочу, ничем не буду, но я могу не помешать проявиться Богу вполне в моей ограниченной форме.
   Любовь п[отому] сильнейшее свойство, что оно говорит о един­стве источника жизни.
  
   (1) Ср. Дневник, 26 ноября.
   (2) Ср. Дневник, 3 декабря.
   (3) Зачеркнуто: я твой посол и что
   (4) Ср. Дневник, 3 и 6 декабря.
   (5) Ср. Дневник, 9 декабря
   (6) Ср. Дневник, 10 декабря.
  
   Я -- это предельн[ая] форма проявления божества. После смерти -- уничтожения формы, сила жизни -- отдель­ная ли, или из общего источ[ника]. Какая попало.(1)
   18 Д. Ф[едор] Иваныч. Да вы бы уж одно что. Увещевает мужиков купить землю.
   Бетси с мисс Brook кокетничают с Петрищевым.
   19 Д. Двестительно.
   Самар[ин] интересуется. Добро последствие истины, красота последствие добра. Подобие добра без исти[ны] и красот[ы] без добра, вот зло.
   История с поддевкой. (2)
   20 Д. Да вот приехали покончить. Привозят деньги. А в этом как приказывал.
   Т[аня] спрашивает: только подписать?
   От Маш[иньки] письмо. Спокойствие и радость монах[инь]. Происходит от отстранения от зла, и от того, что занято всё время. Вот занято-то оно могло бы быть лучше. Заняти[е], труд в миру для людей. (3)
   21. Уяснить. 1) Бумагу. 2) Доктор. 3) О квартир[е] мужик[ов]. 4) Барыня и микробы.
   Капусту. Зачем?
   Наедятся так, что не лезет. Вот сейчас кап[усты].
   1-й [мужик]. Прочистить значит.
   Протрет, и опять валяй. Здоро[вы] жрать.
   Тут хитрости нет.
   Что делают? Ничего.
   Музыка.
   Деньги достан[ет?]
   Василий Леон[идыч].
   24. 1) Т[аня] в кухн[е] к Ф[едору] Иванычу, а я вас ищу -- сватать.
   2. Т[аня] упомян[уть] про перо.
   Виноват, только моей причины нет, а это вот он -- помог те[м], говорит ничего тебе не будет.
  
   (1) Ср. Дневник, 11 декабря.
   (2) Ср. Дневник, 22 декабря.
   (3) Ср. Дневник, 24 декабря (запись сделана 27 декабря).
  
   Семенова повесть.
   Перевод Баллу.
   Статья Алексеева.
   Благодарность докт[ору] в 1-й акт.
   В 3-й. Лекар[ство] как[ое] прин[имать].
   Ах да. Нет.
   Девочка кудрявая.
   26 Д. Вопрос о свободе воли. Есть только два выбора: по плоти и по духу, по себе или по Богу. И раз совершив выбор, оба определенья. (1)
   Зявает--3-й мужик: ни скотины выпустить не т[окмо?] учены.
   поверил! поверил!
   Ф[едор] И[ваныч]. Ну, нечего благодарить... Я рад...
   Т[аня] живей выскакивай.
   Т[олстая] Б[арыня]. Хорошо ли принимать аконит.
   После сеанса пойдем чай пить.
   ту
   Так пойдемте наверх.
   [31 декабря?]
   Доктор самоуверенный, грубый.
   Б[арыня]. Он так меня успокаивает именно своей грубостью.--
   Д[октор]. Да ну примите. Ничего. Главное, обмыть и промыть. Ведь это очень просто: желудок устро[ен] так и т. д.
   Профессор. Перебивает Л[еонида] Федоровича. Ну да, разумеется. Не совсем так. --
   Старый пов[ар] кухар[кин] любовник
   Ф[едор] И[ваныч]. Он опять тут.
   Куха[рка]. Да куда же ему деться.
   Мужик. Всё пожалеть надо. Ведь он сам не рад.
   Ст[арый] повар. Ну полрюмоч[ки]. Выгонять! Когда нужно, так просят. Ухо[дит] на печку.
   Кух[арка]. Ведь какой человек был, чистяк, как барин, всё брился [?].
   Кух[арка]. Ну тебя. Я те дам.
  
   (1) Ср. Дневник. 24 декабря (запись сделана 27 декабря).
  
   2-ой муж[ик]. Спрашивает о Тане
   Кух[арка] рассказывает про Нат[алью]. С молод[ым] ба­рином. Ну и вот.
   [Старый повар.] Как же, пожалеют он[и]. Пора им жалеть. Играть надо.
   Повар у шгаты, пища воздушная, вот и ослаб. Ослаб.
   Ослаб. Сколько ихнего брата, да и наш[ей] сестры пропад[ают]
   2-ой муж[ик]. Ну, а как это Аксиныта-то деву[шка] у вас?
   К[ухарка]. Да ничего пока, только не миновать. Редкая удержит[ся], а то сейч[ас]. Вот Нат[алья]. Так и помер[ла] в больн[ице]. Да им разве нужно. Нашей сестры сколько -- [1 неразобр.] -- изгадилось. Сейчас 10 готовы на смену.
   О микробах. Всяк всяка бьет.
   1-й м[ужик]. Как же они их бьют?
   Я[ков]. Да так пугают. -- Другой раз и не знают, а всё. Примерно палк[ой] пошарить, постуч[ать] от Кр[?]
   1-й м[ужнк]. Это прав[нлыю].
   3-й м[ужик]. А я думаю, пуст[ое].
   Я[ков]. Известно пустое. Как же ты ее поймаешь, коли она везде?
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   2
  
  
  
  
Оценка: 8.00*3  Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru