Толстой Лев Николаевич
Что такое религия и в чем сущность ее

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

Оценка: 6.79*21  Ваша оценка:

ЛЕВ ТОЛСТОЙ

ЧТО ТАКОЕ РЕЛИГИЯ И В ЧЕМ СУЩНОСТЬ ЕЕ?

1902

  
   Журнал "Толстовский Листок - Запрещенный Толстой", выпуск первый, издание второе, Издательство "Пресс-Соло", Москва, 1995.
   OCR: Габриел Мумжиев (gabrielmv@yahoo.com)
  

I

   Всегда во всех человеческих обществах, в извест­ные периоды их жизни, наступало время, когда ре­лигия сначала отклонялась от своего основного значения, потом, все более и более отклоняясь, те­ряла свое основное значение и, наконец, замирала в раз установленных формах, и тогда действие ее на жизнь людей становилось все меньше и меньше.
   В такие периоды образованное меньшинство, не веря в существующее религиозное учение, делает только вид, что верит в него, находя это нужным для удержания народных масс в установленном строе жизни; народные же массы, хотя и держатся по инерции раз установленных форм религии, в жизни своей не руководятся уже требованиями ре­лигии, а только народными обычаями и государст­венными законами.
   Так это было много раз в различных человече­ских обществах. Но никогда не было того, что про­исходит теперь в нашем христианском обществе. Никогда не было того, чтобы богатое, властвующее и более образованное меньшинство, имеющее наи­большее влияние на массы, не только не верило в существующую религию, но было бы уверено в том, что в наше время религии уже никакой не нужно, и внушало бы людям, сомневающимся в истинности исповедуемой религии, не какое-либо более разум­ное и ясное религиозное учение, чем то, которое су­ществует, а то, что религия вообще отжила свое время и стала теперь не только бесполезным, но и вредным органом жизни обществ, вроде того, как слепая кишка в организме человека. Религия изу­чается этого рода людьми не как нечто известное нам по внутреннему опыту, а как внешнее явление, как бы болезнь, которою бывают одержимы некото­рые люди и которую мы можем исследовать только по внешним симптомам.
   Религия, по мнению одних из этих людей, про­изошла от одухотворения всех явлений природы (анимизм), по мнению других, - из представления о возможности отношений с умершими предками, по мнению третьих, - из страха перед силами природы.
   А так как, рассуждают далее ученые люди нашего времени, наука доказала, что деревья и камни не могут быть одушевлены, и умершие предки уже не чувствуют того, что делают живые, и явления при­роды объясняемы естественными причинами, то и уничтожилась и необходимость в религии, и во всех тех стеснениях, которые, вследствие религиозных верований, налагали на себя люди. По мнению уче­ных, был период невежественный - религиозный. Этот период уже давно пережит человечеством, остались редкие, атавистические признаки его. По­том был период метафизический, и этот пережит. Теперь же мы, просвещенные люди, живем в пери­оде научном, в периоде позитивной науки, которая заменяет религию и ведет человечество на такую высокую степень развития, до которой оно никогда не могло бы достигнуть, подчиняясь суеверным ре­лигиозным учениям.
   В начале нынешнего 1901 года французский зна­менитый ученый Вerthelot произнес речь, в кото­рой он сообщил своим слушателям мысль о том, что время религии прошло и что религия теперь должна быть заменена наукой. Я цитирую эту речь потому, что она первая попалась мне под руку и произнесе­на была в столице образованного мира всеми при­знанным ученым, но та же мысль выражается беспрестанно и везде, начиная от философских трактатов до газетных фельетонов. Г-н Бертело го­ворят в этой речи, что были прежде два начала, дви­гавшие человечество: сила и религия. Теперь же двигатели эти стали излишни, потому что на место их стала наука. Под наукой же г-н Бертело, очевид­но, разумеет, как и все люди, верующие в науку, такую науку, которая обнимает всю область чело­веческих знаний, гармонически связанных и, по степени их важности, распределенных между со­бою, и обладает такими методами, что все добытые ею данные составляют несомненную истину. Но так как такой науки в действительности не существует, а то, что называется наукой, составляет сбор слу­чайных, ничем не связанных между собой знаний, часто совсем ненужных и не только не представля­ющих несомненной истины, но сплошь да рядом са­мые грубые заблуждения, нынче выставляемые как истины, а завтра опровергаемые, - то очевидно, что не существует того самого предмета, который дол­жен, по мнению г-на Бертело, заменить и религию. А потому и утверждение г-на Вертело и людей, со­гласных с ним, о том, что наука заменит религию, совершенно произвольно и основано на ничем не оправдываемой вере в непогрешимую науку, совер­шенно подобную вере в непогрешимую церковь. А между тем люди, называющиеся и считающиеся учеными, совершенно уверены в том, что уже суще­ствует такая наука, которая должна и может заме­нить религию и даже теперь упразднила ее.
   "Религия отжила, верить во что-нибудь, кроме науки, есть невежество. Наука устроит все, что на­до, и руководствоваться в жизни надо только одной наукой", думают и говорят как сами ученые, так и те люди толпы, которые, хотя и очень далеки от на­уки, верят ученым и вместе с ними утверждают,что религия есть пережитое суеверие и в жизни нужно руководиться только наукой, т.е. собственно ни­чем, потому что наука по самой цели своей - иссле­дования всего существующего -- не может дать никакого руководства в жизни людей.

II

  
   Ученые люди нашего времени решили, что рели­гия не нужна, что наука заменит или уже заменила ее, а между тем, как прежде, так и теперь, без ре­лигии никогда не жило и не может жить ни одно че­ловеческое общество, ни один разумный человек (я говорю разумный человек потому, что неразумный человек, так же как и животное, может жить и без религия). А не может жить без религии разумный человек потому, что только религия дает разумно­му человеку необходимое ему руководство в том, что ему надо делать и что надо делать прежде и что после. Разумный человек не может жить без рели­гии именно потому, что разум составляет свойство его природы. Всякое животное руководится в своих поступках, - кроме тех, к которым его влечет пря­мая потребность удовлетворения своих желаний, - соображением о ближайших последствиях своего поступка. Сообразив эти последствия посредством тех средств познавания, которыми оно владеет, жи­вотное согласует с этими последствиями свои псь ступки и всегда без колебаний поступает одним и тем же образом, соответственно этим соображени­ям. Так, например, пчела летит за медом и прино­сит его в улей, потому что зимой ей понадобится собранный ею корм для себя и детей, и дальше этих соображений ничего не знает и не может знать; так же поступает и птица, свивающая гнездо или пере­летающая с севера на юг и обратно. Так же посту­пает и всякое животное, совершающее поступок, не вытекающий из прямой, сейчасной потребности, но обусловленный соображениями об ожидаемых по­следствиях. Но не то с человеком. Разница между человеком и животным - в том, что познавательные способности животного ограничиваются тем, что мы называем инстинктом, тогда как основная по­знавательная способность человека есть разум. Пчела, собирающая корм, не может иметь никаких сомнений о том, хорошо или дурно собирать его. Но человек, собирая жатву или плоды, не может не ду­мать о том - не уничтожает ли он на будущее время произрастания хлеба или плодов? и о том - не отни­мает ли он этим собиранием пищу у ближних? Не может не думать и о том, что будет из тех детей, которых он кормит? и многое другое. Самые важ­ные вопросы поведения в жизни не могут разумным человеком быть решены окончательно именно по обилию последствий, которых он не может не ви­деть. Всякий разумный человек, если не знает, то чувствует, что в самых важных вопросах жизни ему нельзя руководствоваться ни личными побуждени­ями чувств, ни соображениями о ближайших последствиях его деятельности, потому что последствий этих он видит слишком много различ­ных и часто противоречивых, т.е. таких, которые так же вероятно могут быть благодетельны или зловредны как для него, так-и для других людей. Есть легенда о том, как ангел, сошедши на землю в бого­боязненную семью, убил ребенка, который был в колыбели, и когда его спросили: зачем он сделал это? - объяснил, что ребенок был бы величайшим злодеем и сделал бы несчастие семьи. Но не только в вопросе о том, какая жизнь человеческая полезна, бесполезна или вредна, - все самые важные вопросы жизни не могут быть решены разумным человеком по соображению с их ближайшими отношениями и последствиями. Разумный человек не может удов­летвориться теми соображениями, которые ру­ководят поступками животных. Человек может рассматривать себя как животное среди животных, живущих сегодняшним днем, он может рассматри-. вать себя как члена семьи и как члена общества, на­рода, живущего веками, может и даже непременно должен (потому что к этому неудержимо влечет его разум) рассматривать себя как часть всего беско­нечного мира, живущего бесконечное время. И по­тому разумный человек должен был сделать и всегда делал по отношению бесконечно малых жиз­ненных явлений, могущих влиять на его поступки, то, что в математике называется интегрированием, т.е. установляя, кроме отношения к ближайшим яв­лениям жизни, свое отношение ко всему бесконеч­ному по времени и пространству миру, понимая его как одно целое. И такое установление отношения человека к тому целому, которого он чувствует себя частью и из которого он выводит руководство в сво­их поступках, и есть то, что называлось и называ­ется религией. И потому религия всегда была и не может перестать быть необходимостью и неустра­нимым условием жизни разумного человека и ра­зумного человечества.
  

III

  
   Так и понимали всегда религию люди, не лишен­ные способности высшего, т.е. религиозного созна­ния, отличающего человека от животного. Самое древнее и обычное определение религии, от кото­рого и произошло самое слово: religio (religare, свя­зывать), состоит в том, что религия есть связь человека с Богом. Les obligations de l'homme envers Dieu voila la religion (Обязательства человека в отношении Бога - вот что значит религия), - говорит Вовенарг. Такое же значение придают религии Шлейермахер и Фейербах, признавая основой религии сознание человеком своей зависимости от Бога. La religion est une affaire chaque et Dieu.(Beile) (Религия есть личное дело между человеком и Богом.)(Бейль)). La religion est le resultat des besoins de l'ame et des effets de l'intelligence.(B. Constant) (Религия есть результат потребности души и проявления разума.)(Б.Констан))
   Религия есть известный способ осуществления человеком своего отношения к сверхчеловеческим и таинственным силам, от которых он считает себя зависимым. (Goblet d'Alviella). Религия есть определение человеческой жизни посредством свя­зи человеческой души и с тем таинственным духом, владычество которого над миром и над собою при­знается человеками с которым он чувствует себя соединенным. (A.Reville). Так что сущность религии всегда понималась и теперь понимается людьми, не лишенными высше­го человеческого свойства, как установление чело­веком его отношения к бесконечному существу или существам, власть которых он чувствует над собой. И отношение это, как бы оно ни было различно для разных народов и в разные времена, всегда опреде­ляло для людей их назначение в мире, из которого естественно вытекало и руководство для их дея­тельности. Еврей понимал свое отношение к беско­нечному так, что он член избранного Богом из всех народов народа и потому должен соблюдать перед Богом заключенное Богом с этим народом условие. Грек понимал свое отношение так, что он, будучи в зависимости от представителей бесконечности - богов, должен делать им приятное. Брамин пони­мал свое отношение к бесконечному Браме так, что он есть проявление этого Брамы и должен отреше­нием от жизни стремиться к слиянию с этим вы­сшим существом. Буддист понимал и понимает свое отношение к бесконечному так, что он, переходя из одной формы жизни в другую, неизбежно страдает, страдания же происходят от страстей и желаний, и потому он должен стремиться к уничтожению всех страстей и желаний и переходу в нирвану. Всякая религия есть установление отношения человека к бесконечному существованию, которому он чувст­вует себя причастным и из которого он выводит ру­ководство своей деятельности. И потому, если религия не устанавливает отношения человека к бесконечному, как, например, идолопоклонство или волхвование, - это уже не религия, а только вырождение ее. Если религия хотя и устанавливает отношение человека к Богу, но устанавливает его утверждениями, несогласными с разумом и совре­менными знаниями людей, так что человек не может верить в такие утверждения, то это тоже не религия, а подобие ее. Если религия не связывает жизнь человека с бесконечным существованием, это тоже не религия. И также не религия требо­вания в веры такие положения, из которых не вытекает определенное направление деятельности человека. И также нельзя назвать религией пози­тивизма Конта, который устанавливает отношение человека только к человечеству, а не к бесконечно­му, и из этого отношения совершенно произвольно выводит свои нравственные, ни на чем не упира­ющиеся, хотя и очень высокие требования. Так что самый образованный контист стоит в религиозном отношении несравненно ниже самого простого че­ловека, верующего в Бога - какого бы то ни было, но только - бесконечного, - и из этой веры выводя­щего свои поступки. Рассуждения же контистов о grand etre - не составляют веры в Бога и не могут заменить ее.
   Истинная, религия есть такое согласное с разу­мом и знаниями человека установленное им отно­шение к окружающей его бесконечной жизни, которое связывает его жизнь с этой бесконечно­стью и руководит его поступками
  

IV

  
   Ученые люди нашего времени, несмотря на то, что везде и всегда люди не жили и не живут без религии, говорят, как тот невольный мольеровский доктор, уверявший, что печень в левом боку: nous avons change tout cela (мы все это переменили) и можно и должно жить без религии. Но религия как была, так и остается глав­ным двигателем, сердцем жизни человеческих обществ, и без нее, как без сердца, не может быть разумной жизни. Религий было и теперь много раз­личных, потому что выражения отношения челове­ка к бесконечному, к Богу или богам, различно и по времени, и по степени развития различных наро­дов, но никогда ни одно общество людей, с тех пор как люди стали разумными существами, не могло жить и потому не жило и не может жить без рели­гии.
   Правда, бывали и бывают в жизни народов пери­оды, когда существующая религия бывала так из­вращена и так отставала от жизни, что уже не руководила ею. Но это наступающее в известное время для каждой религии прекращение воздейст­вия ее на жизнь людей бывало только временное. Религии, как и все живое, имеют свойство рождать­ся, развиваться, стариться, умирать, вновь возрождаться и возрождаться всегда в более совершенной, чем прежде, форме. После периода высшего разви­тия религии всегда наступает период ее ослабления, замирания, за которым следует обыкновенно пери­од возрождения, установления более, чем прежнее, разумного и ясного религиозного учения. Такие периоды развития, замирания и возрождения были во всех религиях: в глубокомысленной браминской религии, - в которой, как только она стала стариться и окаменевать в раз установившихся отклонивших­ся от ее основного смысла грубых формах, - появи­лись, с одной стороны, возрождение браманизма, а с другой - высокое учение буддизма, двинувшее впе­ред понимание человечеством своего отношения к бесконечному. Такой же упадок был в греческой и римской религиях, и также вслед за дошедшим до высшей степени упадком появилось христианство. То же было и с церковным христианством, выро­дившимся в Византии в идолопоклонство и мно­гобожие, когда, в противовес этого извращенного христианства, появилось, с одной стороны, павликианство, с другой - в отпор учению о троице и богородице - строгое магометанство со своим основ­ным догматом единого Бога. То же произошло и с папским средневековым христианством, вызвав­шим реформацию. Так что периоды ослабления религий в смысле воздействия их на большинство людей составляют необходимое условие жизни и развития всех религиозных учений. Происходит это оттого, что всякое религиозное учение в своем истинном смысле, как бы грубо оно ни было, - всегда устанавливает отношение человека к беско­нечному, одинаковое для всех людей. Всякая рели­гия признает человека одинаково ничтожным перед бесконечностью, и потому всегда всякая религия включает понятие равенства всех людей перед тем, что она считает Богом, будет ли то молния, ветер, дерево, животное, герой, умерший или даже живой царь, как это было в Риме. Так что признание ра­венства людей есть неизбежное, основное свойство всякой религии. Но так как в действительности равенства людей между собою нигде и никогда не существовало и не существует, то как только появ­лялось новое религиозное учение, всегда включающее в себе и признание равенства всех людей, так тотчас те люди, для которых неравенство было выгодно, старались скрыть это основное свойство религиозного учения, извратив самое религиозное учение. Так это и делалось всегда и везде, где появ­лялось новое религиозное учение. И делалось это большей частью не сознательно, а только вследст­вие того, что люди, которым было выгодно неравен­ство, люди властвующие, богатые для того, чтобы, не изменяя своего положения, чувствовать себя правыми перед принятым учением, всеми средства­ми старались придать религиозному учению такое значение, при котором неравенство было бы воз­можно. Извращение же религии, такое, при кото­ром властвующие над другими могли считать себя правыми, естественно передаваемое массам, внуша­ло и этим массам то, что их покорность тем, кото­рые властвуют, есть требование исповедуемой ими религии.
   Всякая деятельность человеческая вызывается тремя побудительными причинами: чувством, ра­зумом и внушением, тем самым свойством, которое врачи называют гипнозом. Иногда человек дейст­вует под влиянием только чувства, стремясь достиг­нуть того, чего желает; иногда он действует под влиянием одного разума, указывающего ему то, что он должен делать; иногда и чаще всего человек дей­ствует потому, что он сам или другие люди внушили ему известную деятельность, и он бессознательно покоряется внушению. При нормальных условиях жизни все три двигателя участвуют в деятельности человека. Чувство влечет человека к известной деятельности, разум проверяет сообразность этой деятельности с окружающей средою, прошедшим и предполагаемым будущим, и внушение заставляет человека исполнять, не чувствуя и не думая, вы­званные чувством и одобренные разумом поступки. Если бы не было чувства, человек не предпринял бы никакого дела; если бы не было разума, человек предавался бы сразу многим чувствам, противоре­чивым и вредным себе и другим; если бы не было способности подчиняться внушению своему и дру­гих людей, человек должен бы был не переставая испытывать то чувство, которое побудило его к из­вестной деятельности, и постоянно напрягать свой разум на поверку целесообразности этого чувства. И потому все три двигателя эти необходимы для всякой самой простой деятельности людской. Если человек идет из одного места в другое, то происхо­дит это потому, что чувство побудило его перейти с места на место, разум одобрил это намерение, предписал средство исполнения (в данном случае шаганье по известной дороге), и мускулы тела повину­ются, и человек идет по предписанной дороге. В то же время, как он идет, и чувство, и разум его ос­вобождаются для другой деятельности, чего бы не могло быть, если бы не было способности подчине­ния внушению. Так это происходит для всех деятельностей людских и так же для самой важной из них: для религиозной деятельности. Чувство вызывает потребность установления отношения человека к Богу; разум определяет это отношение; внушение побуждает человека к деятельности, вы­текающей из этого отношения. Но так это происхо­дит только тогда, когда религия не подверглась еще извращению. Но как только начинается это извра­щение, так все более и более усиливается внушение и ослабляется деятельность чувства и разума. Сред­ства же внушения всегда и везде одни и те же. Сред­ства эти - в том, чтобы, пользуясь тем состоянием человека, когда он более всего восприимчив к вну­шению (детский возраст, важные события жизни, смерть, роды, браки), воздействовать на него про­изведениями искусства: архитектуры, ваяния, живописи, музыки, драматических представлений, и в этом состоянии восприимчивости, подобной той, которая достигается над отдельными людьми полу­усыплением, внушать ему то, что желательно внушителям.
   Это явление можно наблюдать на всех старых ве­роучениях: и в возвышенном учении браманизма, выродившемся в грубое поклонение бесчисленным изображениям в различных храмах при пении и курении; и в древнееврейской религия, пропове­данной пророками и превратившейся в поклонение Богу в величественном храме при торжественных пениях и шествиях; и в возвышенном буддизме, превратившемся с его монастырями и изображени­ями будд, с бесчисленными торжественными обря­дами в таинственный ламаизм; и в таоизме с его колдовством и заклинаниями.
   Всегда во всех религиозных учениях, когда они начинали извращаться, блюстители религиозных учений употребляют все усилия на то, чтобы, приведя людей в состояние ослабления деятельно­сти разума, внушать им то, что им нужно. А нужно было внушать во всех религиях одни и те же три положения, служащие основанием всех тех извра­щений, которым подвергались стареющие религии. Во-первых, то, что есть особенного рода люди, которые одни могут быть посредниками между людьми и Богом или богами; во-вторых, то, что совершились и совершаются чудеса, которые доказы­вают и подтверждают истинность того, что говорят посредники между людьми и Богом, и, в-третьих, то, что есть известные слова, изустно повторяемые или записанные в книгах, которые выражают неиз­менную волю Бога и богов и потому святы и не­погрешимы. А как только под влиянием гипноза приняты эти положения, так уже и все то, что гово­рят посредники между Богом и людьми, принима­ется как святая истина, и достигается главная цель извращения религии - не только скрытие закона ра­венства людей, но и установление и утверждение величайшего неравенства, разделение на касты, де­ление на людей и гоев, на правоверных и неверных, на святых и грешных. То же самое совершалось и совершается в христианстве: было признано полное неравенство между собою людей, разделенных не только в смысле понимания учения на клир и народ, но и в смысле общественного положения на людей имеющих власть и долженствующих покоряться ей, - которое по учению Павла признается установ­ленным самим Богом.
  

VI

  
   Неравенство людей, не только клира и мирян, но и богатых и бедных, господ и рабов, установлено христианской церковной религией в такой же опре­деленной и резкой форме, как и в других религиях. А между тем, судя по тем данным, которые мы имеем о начальном состоянии христианства, по учению, выраженному в Евангелиях, казалось, предвидены были главные способы извращения, которые употребляются в других религиях, и ясно высказано предостережение против них. Против со­словия жрецов прямо сказано, что никакой человек не может быть учителем другого (не называйтесь отцами и учителями); против приписывания свя­щенного значения книгам сказано: что важен дух, а не буква, и что люди не должны верить преданиям человеческим, и что весь закон и пророки, т.е. все книги, считавшиеся священным писанием, сводят­ся только к тому, чтобы поступать с ближними так же, как хочешь, чтобы поступали с тобою. Если ни­чего не сказано против чудес, и в самом Евангелии описаны чудеса, будто бы произведенные Иисусом, то все-таки по всему духу учения видно, что истин­ность учения Иисус основывал не на чудесах, а на самом учении. ("Кто хочет знать, истинно ли мое учение, пусть делает, что я говорю".) Главное же, христианством провозглашено равенство людей, уже не как вывод из отношения людей к бесконеч­ному, а как основное учение братства всех людей, так как все люди признаны сынами Бога. И потому, казалось бы, нельзя извратить христианство так, чтобы уничтожить сознание равенства людей меж­ду собою.
   Но ум человеческий изворотлив, и придумано было, может быть и бессознательно или полусозна­тельно, еще совершенно новое средство (truc, как говорят французы) для того, чтобы сделать предо­стережения евангельские и явное провозглашение равенства всех людей недействительными. Тгuc этот состоит в том, что приписывается непогреши­мость не только известной букве, но и известному собранию людей, называемому церковью и имею­щему право передавать эту непогрешимость изби­раемым ими людям.
   Придумано было маленькое прибавление к Еван­гелиям, именно то, что Христос, уходя на небо, пе­редал известным людям иключительное право не только учить людей божеской истине (он передал при этом по букве стиха Евангелия и право, кото­рым обыкновенно не пользуются, быть неуязвимым для змей, всяких ядов, огня), но и делать людей спасенными или не спасенными и, главное, переда­вать это другим людям. А как только было твердо установлено понятие церкви, так уже недействи­тельны стали все положения евангельские, пре­пятствовавшие извращению, так как церковь была старше и разума, и писания, признаваемого свя­щенным. Разум признан был источником заблуж­дений, а Евангелие толковалось не так, как того требовал здравый смысл, а как того хотели те, кто составлял церковь.
   И потому все прежние три способа извращения религий: жречество, чудеса и непогрешимость пи­сания были и в христианстве признаны во всей силе. Была признана законность существования посред­ников между Богом и людьми, потому что необ­ходимость и законность посредников признала церковь; была признана действительность чудес, потому что о них свидетельствовала непогрешимая церковь; была признана священной Библия, пото­му что это признавала церковь.
   И христианство было извращено так же, как и все другие религии, с той только разницей, что именно потому, что христианство с особенной ясностью провозгласило свое основное положение равенства всех людей, как сынов Бога, нужно было особенно сильно извратить все учение, чтобы скрыть его ос­новное положение. И это самое с помощью понятия церкви и было сделано и в такой мере, в какой это не происходило ни в одном религиозном учении. И действительно, никогда ни одна религия не про­поведовала таких явно несогласных с разумом и с современными знаниями людей и таких безнравст­венных положений, как те, которые проповедует церковное христианство. Не говоря уже о всех нелепостях ветхого завета вроде сотворения света прежде солнца, сотворения мира 6000 лет тому на­зад, помещения всех животных в ковчег и о разных безнравственных гадостях вроде предписания уби­ения детей и целых населений по приказанию Бога, не говоря и о том нелепом таинстве, про которое Вольтер еще говорил, что были и есть всякие неле­пые религиозные учения, но никогда еще не было такого, в котором главный религиозный акт состоял бы в том, чтобы есть своего Бога, - что может быть бессмысленнее того, что богородица - и мать, и де­ва, что небо открылось и оттуда послышался голос, что Христос улетел на небо и сидит там где-то одес­ную отца, или что Бог один и три, и не три Бога, как Брама, Вишну и Шива, а один и вместе с тем три. И что может быть безнравственнее того ужасного уче­ния, по которому Бог, злой и мстительный, наказы­вает всех людей за грех Адама и для спасения их посылает своего сына на землю, зная вперед, что люди убьют его и будут за это прокляты; и того, что спасение людей от греха состоит в том, чтобы быть окрещенным или верить, что все это так именно и было, и что сын Бога убит людьми для спасения лю­дей, и что те, кто не верит в это, тех Бог казнит веч­ными мучениями. Так что, даже не говоря о том, что считается некоторыми прибавлениями к глав­ным догматам этой религии, как все верования в разные мощи, иконы различных богородиц, проси­тельные молитвы, обращенные к разным, смотря по их специальности, святым, не говоря и об учении о предопределении протестантов, - самые признан­ные всеми основы этой религии, установленные никейским символом, так нелепы и безнравственны и доведены до такого противоречия здравому челове­ческому чувству и разуму, что люди не могут ве­рить в них. Люди могут устами повторять известные слова, но не могут верить в то, что не имеет смысла. Можно устами сказать: я верю в то, что мир сотво­рен 6000 лет тому назад, или сказать: я верю, что Христос улетел на небо и сел одесную отца; или то, что бородин и вместе с тем три; но верить во все это никто не может, потому что слова эти не представ­ляют никакого смысла. И потому люди нашего ми­ра, исповедующие извращенное христианство, в действительности ни во что не верят. И в этом со­стоит особенность нашего времени.
  

VII

  
   Люди нашего времени ни во что не верят, а вместе с тем по тому ложному определению веры, которое взято ими из послания к евреям, неправильно при­писываемого Павлу, воображают, что они имеют веру. Вера по этому определению есть осуществле­ние ожидаемого и уверенность в невидимом. Но, не говоря уже о том, что вера не может быть осущест­влением ожидаемого, так как вера есть душевное состояние, а осуществление ожидаемого есть внеш­нее событие, вера не есть также и уверенность в не­видимом, так как уверенность эта, как и сказано в дальнейшем разъяснении, основывается на доверии к свидетельству истины; доверие же и вера суть два понятия различные. Вера не есть надежда и не есть доверие, а есть особое душевное состояние. Вера есть сознание человеком такого своего положения в мире, которое обязывает его к известным поступ­кам. Человек поступает согласно своей вере не по­тому, что, как это сказано в катехизисе, верит в невидимое, как в видимое, и не потому, что надеет­ся получить ожидаемое, а только потому, что, оп­ределив свое положение в мире, он естественно поступает соответственно этому положению. Так что земледелец обрабатывает землю и мореплава­тель пускается в море не потому, как это сказано в катехизисах, что и тот, и другой верят в невидимое или надеются получить за свою деятельность награ­ду (надежда эта существует, но не она руководит ими), а потому, что они эту деятельность считают своим призванием. Также и религиозно верующий человек поступает известным образом не потому, что он верит в невидимое или ожидает за свою дея­тельность награду, а потому, что, поняв свое поло­жение в мире, он естественно поступает согласно с этим положением. Если человек определил свое по­ложение в обществе тем, что он чернорабочий, или мастеровой, или чиновник, или купец, то он и счи­тает нужным работать и работает как чернорабо­чий, как мастеровой, как чиновник или купец. Точно так же и человек вообще, так или иначе определив свое положение в мире, неизбежно и ес­тественно поступает соответственно этому опреде­лению (иногда даже не определению, а смутному сознанию). Так, например, человек, определив свое положение в мире тем, что он член избранного Богом народа, который, чтобы пользоваться покро­вительством Бога, должен исполнять требования этого Бога, будет жить так, чтобы исполнить эти требования; другой же человек, определив свое по­ложение тем, что он проходил и проходит различ­ные формы существования и что от его поступков зависит более или менее его лучшее или худшее будущее, будет в жизни руководиться этим своим определением; и поведение третьего человека, определившего свое положение тем, что он есть случайное соединение атомов, на котором загоре­лось на время сознание, долженствующее навсегда уничтожиться, будет различно от двух первых.
   Поведение этих людей будет совершенно различ­но, потому что они различно определили свое поло­жение, то есть различно веруют. Вера есть то же, что религия, с той только разницей, что под словом "религия" мы разумеем наблюдаемое во вне яв­ление, верою же мы называем это же явление, испытываемое человеком в самом себе. Вера есть сознанное человеком отношение к бесконечному миру, из которого вытекает направление его дея­тельности. И потому истинная вера никогда не бывает неразумна, несогласна с существующими знаниями, и свойством ее не может быть сверхъ­естественность и бессмысленность, как это думают и как выразил это отец церкви, сказав: credo quia absurdum (верю, потому что нелепо). Напротив того, утверждения настоя­щей веры, хоть и не могут быть доказаны, никогда не только не содержат в себе ничего противного ра­зуму и несогласного с знаниями людей, а всегда разъясняют то, что в жизни без положений веры представляется неразумным и противоречивым.
   Так, например, древний еврей, веровавший в то, что есть высшее вечное, всемогущее существо, ко­торое сотворило мир, землю, животных и человека и т.п. и обещалось покровительствовать его народу, если народ будет исполнять его закон, не верит во что-либо неразумное, несогласное с его знаниями, а напротив, это верование разъясняло ему многие без того неразъяснимые явления жизни.
   Точно так же и индус, верующий в то, что души наши были в животных и что, по нашей хорошей или дурной жизни, они перейдут в высшие жи­вотные, разъясняет себе этой верой много без нее непонятных явлений. То же и с человеком, счита­ющим жизнь злом и целью жизни успокоение, до­стигаемое уничтожением желаний. Он верит не в нечто неразумное, а, напротив, в то, что делает его мировоззрение более разумным, чем оно было без этой веры. То же и с истинным христианином, ве­рующим в то, что Бог - духовный отец всех людей и что высшее благо человека достигается тогда, ког­да он сознает свою сыновность Богу и братство всех людей между собою. Все эти верования если и не могут быть доказаны, не неразумны сами по себе, а, напротив, придают более разумный смысл явле­ниям жизни, кажущимся неразумными и противо­речивыми без этих верований. Кроме того, все эти верования, определяя положение человека в мире, неизбежно требуют известных соответственных этому положению поступков. И потому, если рели­гиозное учение утверждает положения бесмысленные, ничего не разъясняющие, а только еще больше запутывающие понимание жизни, то это не есть ве­ра, а такое извращение ее, которое потеряло уже главные свойства истинной веры.
   И вот этой-то веры не только нет у людей нашего времени, но они даже не знают, что это такое, и под верою подразумевают или повторение устами того, что им выдают за сущность веры, или исполнение обрядов, содействующее получению ими желаемо­го, как их учит этому церковное христианство.
  

VIII

  
   Люди нашего мира живут без всякой веры. Одна часть людей, образованное, богатое мень­шинство, освободившееся от церковного внушения, ни во что не верит, потому что считает всякую веру или глупостью, или только полезным орудием для властвования над массами. Огромное же бедное, необразованное большинство, за малыми исключе­ниями людей действительно верующих, находясь под действием гипноза, думает, что верит в то, что ему внушается под видом веры, но что не есть вера, потому что оно не только не объясняет человеку его положение в мире, но только затемняет его. Из этого положения и взаимного отношения неве­рующего, притворяющегося меньшинства и загип­нотизированного большинства и слагается жизнь нашего мира, называемого христианским. И жизнь эта, как меньшинства, держащего в своих руках средства гипнотизации, так и загипнотизированно­го большинства, ужасна и по жестокости и безнрав­ственности властвующих, и по задавленности и одуренности больших рабочих масс. Никогда ни в какие времена религиозного упадка не доходило пренебрежение и забвение главного свойства вся­кой религии и в особенности христианской - равен­ства людей, до той степени, до которой оно дошло в наше время. Главную причину ужасной в наше время жестокости человека к человеку, кроме от­сутствия религии, составляет еще и та утонченная сложность жизни, которая скрывает от людей по­следствия их поступков. Как ни могли быть жестоки Атиллы, и Чингис-ханы, и их люди, но когда они сами лицом к лицу убивали людей, процесс убива­ния должен был быть неприятен им, и еще более не­приятны последствия убивания: вопли родных, присутствие трупов. Так что последствия жестоко­сти умеряли ее. В наше же время мы убиваем людей через такую сложную передачу, и последствия нашей жестокости так старательно убираются и скрыты от нас, что нет никаких сдерживающих жестокость воздействий, и жестокость одних людей к другим все увеличивается и увеличивается и дошла в наше время до пределов, до которых она еще ни­когда не доходила.
   Я думаю, что если в наше время не то что при­знанный злодеем Нерон, а самый обыкновенный предприниматель захотел бы сделать пруд из человеческой крови для того, чтобы, по предписанию ученых врачей, купаться в ней больным богатым людям, - он беспрепятственно мог бы устроить это дело, только бы он сделал это в приличных приня­тых формах, т.е. не заставлял бы насильно людей выпускать свою кровь, а поставил бы их в такое положение, что им нельзя было жить без этого, и, кроме того, пригласил бы духовенство и ученых, из которых первое освятило бы новый пруд, как оно освящает пушки, ружья, тюрьмы, виселицы, а вто­рые приискали бы доказательство необходимости и законности такого учреждения, так же как они при­искали доказательство необходимости войн и домов терпимости. Основной принцип всякой религии - равенство людей между собою - до такой степени забыт, оставлен и загроможден всякими нелепыми догматами исповедуемой религии, а в науке это са­мое неравенство до такой степени - в виде борьбы за существование и выживания более способного (the fittest) - признано необходимым условием жиз­ни, - что уничтожение миллионов жизней челове­ческих для удобства меньшинства властвующих считается самым обычным и необходимым явлени­ем жизни и постоянно производится.
   Люди нашего времени не могут нарадоваться на те блестящие, небывалые, колоссальные успехи, которые сделаны техникой в XIX веке.
   Нет сомнения в том, что никогда не было в ис­тории подобного матерьяльного успеха, т.е. овладевания силами природы, как тот, который достигнут в XIX веке. Но нет сомнения и в том, что никогда в истории не было примера такой безнравственной жизни, свободной от каких-либо сдерживающих животные стремления человека сил, как та, ко­торою живет, все больше и больше оскотиниваясь, наше христианское человечество. Успех матерьяльный, до которого достигли люди XIX века, действительно велик: но успех этот куплен и поку­пается таким пренебрежением к самым элементар­ным требованиям нравственности, до которого еще никогда не доходило человечество даже во времена Чингисхана, Атиллы или Нерона.
   Нет спора в том, что очень хороши броненосцы, железные дороги, книгопечатание, туннели, фо­нографы, рентгеновские лучи и т.п. Все это очень хорошо, но хороши также, несравненно ни с чем хо­роши, как говорил Рескин, жизни человеческие, которые теперь безжалостно миллионами губятся для приобретения броненосцев, дорог, туннелей, не только не украшающих, но уродующих жизнь. На это говорят обыкновенно, что уже придумываются и со временем будут придуманы такие приспособ­ления, при которых жизни человеческие не будут так губиться, как они губятся теперь, - но это не­правда. Если только люди не считают всех людей братьями и жизни человеческие не считаются са­мым священным предметом, который не только не может быть нарушен, но поддержать который счи­тается самой первой, неотложной обязанностью, - т.е. если люди не относятся религиозно друг к другу, они всегда будут для своих личных выгод губить жизни друг друга. Никакой дурак не согласится ис­тратить тысячи, если он может достигнуть той же цели, истратив сотню с придачей нескольких жиз­ней человеческих, находящихся в его власти. В Чикаго давят железными дорогами ежегодно при­близительно одно и то же число людей. И владетели дорог, совершенно основательно, не делают таких приспособлений, при которых не давили бы людей, рассчитав, что ежегодно плата пострадавшим и их семьям меньше, чем процент с суммы, необходимой для таких приспособлений.
   Очень может быть, что людей, губящих жизни человеческие для своих выгод, устыдят обществен­ным мнением или заставят сделать приспособле­ния. Но если только люди нерелигиозные и делают свои дела перед людьми, а не перед Богом, то, сделав приспособления, охраняющие жизни людей в одном месте, они в другом деле опять будут, как самым выгодным в деле наживы материалом, поль­зоваться людскими жизнями.
   Легко завоевать природу и наделать железных дорог, пароходов, музеев и т.п., если не жалеть жиз­ней человеческих. Египетские цари гордились сво­ими пирамидами, и мы восхищаемся ими, забывая про миллионы жизней рабов, загубленных при этих постройках. Также мы восхищаемся нашими двор­цами на выставках, броненосцами, океанскими телеграфами, забывая про то, чем мы платим за все это. Гордиться всем этим мы бы могли только тогда, когда бы все это делалось свободно свободными людьми, а не рабами.
   Христианские народы завоевали американских индейцев, индусов, африканцев, теперь завоевыва­ют и покоряют китайцев и гордятся этим. Но ведь эти завоевания и покорения происходят не оттого, что христианские народы духовно выше покоряе­мых народов, а, напротив, оттого, что они духовно несравненно ниже их. Не говоря об индусах и ки­тайцах, и у зулусов были и есть какие бы то ни было религиозные, обязательные правила, предписыва­ющие известные поступки и запрещающие другие; у наших же христианских народов нет никаких. Рим завоевал весь мир тогда, когда он стал свободен от всякой религии. Это же самое, только в сильней­шей степени, происходит и теперь с христианскими народами. Все они находятся в одних и тех же усло­виях отсутствия религии и потому, несмотря на внутренний раздор, все соединены в одну федера­тивную разбойничью шайку, в которой воровство, грабеж, разврат, убийство отдельных лиц и масса­ми - совершается не только без малейшего угрызе­ния совести, но с величайшим самодовольством, как это на днях происходило в Китае. Одни ни во что не веруют и гордятся этим, другие притворяют­ся, что веруют в то, что они для своей выгоды, под видом веры, внушают народу, и третьи - огромное большинство, весь народ - принимают за веру то внушение, под которым они находятся и рабски подчиняются всему,,чего требуют от них их власт­вующие и ни во что не верующие внушители.
   А требуют эти внушители того же, чего требуют все Нероны, старающиеся чем-нибудь заполнить пустоту своей жизни, - удовлетворения своей бе­зумной, во все стороны расходящейся роскоши. Роскошь же добывается не чем иным, как порабощением людей; а как только есть порабощение, так увеличивается роскошь; а увеличение роскоши не­изменно влечет за собою усиление порабощения, потому что только голодные, холодные, связанные нуждою люди могут делать всю жизнь то, что им не нужно, а нужно только для забавы их властителей.
  

IX

  
   В главе VI книги Бытия глубокомысленное место, в котором писатель Библии говорит, что Бог перед потопом, увидав, что тот дух свой, который он дал людям для служения ему, люди весь употребили на служение своей плоти, - так прогневался на людей, что раскаялся в том, что сотворил их, и прежде, чем уничтожить людей совсем, решил сократить жизнь людей до 120 лет. Вот это самое, за что, по словам Библии, Бог прогневался и сократил их жизнь, слу­чилось теперь с людьми нашего христианского ми­ра.
   Разум есть та сила людей, которая определяет их отношение к миру; а так как отношение всех людей к миру одно и то же, то установление этого отноше­ния, т.е. религия, соединяет людей. Единение же людей дает им высшее благо и телесное, и духовное, которое им доступно.
   Совершенное единение - в совершенном высшем разуме, и потому совершенное благо есть идеал, к которому стремится человечество; но всякая рели­гия, отвечающая людям известного общества оди­наково на их вопросы о том, что такое мир и что, такое они, люди, в этом мире - соединяет людей между собою и потому приближает их к осуществ­лению блага. Когда же разум, отвлекаясь от свойст­венной ему деятельности, - установления своего отношения к Богу и сообразной этому отношению деятельности - направляется не только на слу­жение своей плоти и не только на злую борьбу с людьми и другими существами, а и на то, чтобы оправдать эту свою дурную жизнь, противную свойствам и назначению человека, то и происходят те страшные бедствия, от которых теперь страдает большинство людей, и такое состояние, при кото­ром возвращение к разумной и доброй жизни представляется почти невозможным. Язычники, со­единенные между собою самым грубым религиоз­ным учением, гораздо ближе к сознанию истины, чем мнимо христианские народы нашего времени, которые живут без всякой религии и среди которых самые передовые люди уверены и внушают другим, что религий не нужно, что гораздо лучше жить без всякой религии.
   Среди язычников могут найтись люди, которые, сознав несоответствие их веры с их увеличившими­ся знаниями и запросами их разума, выработают или усвоят более сообразное с душевным состояни­ем народа религиозное учение, к которому при­соединятся их соотечественники и единоверцы. Но люди нашего мира, из которых одни смотрят на ре­лигию как на орудие властвования над людьми, другие считают религию глупостью и третьи - все огромное большинство народа - находясь под вну­шением грубого обмана, думает, что оно обладает|истинной религией, - делаются непроницаемы для всякого движения вперед и приближения к истине. Гордые своими усовершенствованиями, нужны­ми для телесной жизни, и своими утонченными, праздными умствованиями, имеющими целью доказать не только свою правоту, но и превосходст­во над всеми народами во все века истории, - они коснеют в своем невежестве и безнравственности, в полной уверенности, что они стоят на такой высоте, до которой никогда прежде не достигало челове­чество, и что каждый их шаг вперед по пути неве­жества и безнравственности поднимает их на еще большую высоту просвещения и прогресса.
  

X

  
   Человеку свойственно устанавливать согласие между своей телесной - физической и разумной - духовной деятельностью. Человек не может быть спокоен, пока так или иначе не установит этого со­гласия. Но согласие это устанавливается двумя спо­собами. Один - когда человек разумом решает необходимость или желательность известного по­ступка или поступков и потом уже поступает со­гласно с решением разума, и другой способ - когда человек совершает поступки под влиянием чувства и потом уже придумывает им умственное объясне­ние или оправдание.
   Первый способ согласования поступков с разу­мом свойствен людям, исповедующим какую-либо религию и на основании ее положений знающим, какие им следует и какие не следует совершать по­ступки. Второй же способ свойствен преимущест­венно людям нерелигиозным, не имеющим общей основы для определения достоинства своих поступ­ков и потому всегда устанавливающим согласие между своим разумом и своими поступками не под­чинением своих поступков разуму, а тем, что, со­вершив поступок на основании влечения чувства, они уже потом употребляют разум на оправдание своих поступков.
   Религиозный человек, зная, что в его деятельно­сти и деятельности других людей хорошо или дурно и почему одно хорошо, а другое дурно, если и видит противоречие между требования своего разума и поступками своими и других людей, то все усилия своего разума употребляет на то, чтобы найти сред­ство уничтожения этих противоречий, т.е. научиться наилучшим способом согласовать свои поступки с требованиями своего разума. Нерелигиозный же человек, не имея руководства для определения до­стоинства поступков, независимо от их приятности, отдаваясь влечению своих чувств, самых разнооб­разных и часто противоречивых, невольно впадает в противоречия; впадая же в противоречия, стара­ется разрешить или скрыть их более или менее сложными и умными, но всегда лживыми рассужде­ниями. И потому, тогда как рассуждения людей религиозных всегда просты, немногосложны и правдивы, умственная деятельность нерелигиоз­ных людей делается особенно утонченной, много­сложной и лживой.
   Возьму самый обычный пример. Человек предан разврату, т.е. нецеломудрен, изменяет жене или, .не женясь, предается разврату; Если он религиоз­ный человек, он знает, что это дурно, и вся деятель­ность его разума направлена на то, чтобы найти средства освободиться от своего порока: не иметь общения с блудниками и блудницами, увеличить труд, устроить себе суровую жизнь, не позволять себе смотреть на женщин как на предмет похоти и т.п. И все это очень просто и всем понятно. Но если развратный человек нерелигиозен, то он тотчас же придумывает всякие объяснения, почему любить женщин очень хорошо. И тут начинаются всякого рода самые сложные и хитрые, утонченные сообра­жения о слиянии душ, о красоте, о свободе любви и т.п., которые чем больше распространяются, тем больше и затемняют дело и скрывают то, что нужно.
   То же самое для нерелигиозных людей происхо­дит во всех областях деятельности и мысли. Для скрытия внутренних противоречий накопляются сложные, утонченные рассуждения, которые, на­полняя ум всякой ненужной дребеденью, отвлека-; ют внимание людей от важного и существенного и дают им возможность коснеть в той лжи, в которой живут, не замечая ее, люди нашего мира.
   "Люди более возлюбили тьму, нежели свет, пото­му что дела их были злы", - сказано в Евангелии. "Ибо всякий, делающий зло, ненавидит свет и не идет к свету, чтобы не обличились дела его, потому что они злы".
   И потому люди нашего мира, вследствие отсутст­вия религии, устроив себе самую жестокую, живо­тную, безнравственную жизнь, довели и сложную, утонченную, праздную деятельность ума, скрыва­ющую зло этой жизни, до той степени ненужного усложнения и запутанности, что большинство лю­дей совершенно потеряло способность видеть раз­личие между добром и злом, ложью и истиной.
   Для людей нашего мира нет ни одного вопроса, к которому бы они могли подойти прямо и про­сто: все вопросы-экономические, государственные внешние и внутренние, политические, диплома­тические, научные, не говоря уже о вопросах фи­лософских и религиозных, поставлены так искусственно неправильно и потому окутаны такой густой пеленой сложных, ненужных рассуждений, утонченных извращений понятий и слов, софиз­мов, споров, что все рассуждения о таких вопросах кружатся на одном месте, ничего не захватывая, и, как колесо без приводного ремня передачи, ни к че­му не приводят, кроме как к той единой цели, в виду которой они и возникают, к тому, чтобы скрыть са­мим от себя и от людей то зло, в котором они живут и которое они делают.
  

XI

  
   Во всех областях так называемой науки нашего времени - одна и та же черта, делающая праздными все усилия ума людей, направленные на исследова­ния различных областей знания. Черта эта состоит в том, что все исследования науки "нашего времени обходят существенный вопрос, на который требует­ся ответ, и исследуют побочные обстоятельства, исследование которых ни к чему не приводит, и тем больше запутываются, чем дальше они продолжа­ются. Оно и не может быть иначе при науке, изби­рающей предметы исследования случайно, а не по требованиям религиозного мировоззрения, опреде­ляющего, что и зачем нужно изучать, что прежде и что после. Так, например, в модном теперь вопросе социологии или политической экономии, казалось бы, есть только один вопрос: зачем и почему одни люди ничего не делают, а другие на них работают? (Если есть другой вопрос, состоящий в том, зачем люди работают порознь, мешая друг другу, а не вместе, сообща, что было бы выгоднее, то этот воп­рос включен в первый. Не будет неравенства, не бу­дет и борьбы.) Казалось бы, есть только один этот вопрос, но наука и не думает.ставить его и отвечать на него, а заводит свои рассуждения издалека и ве­дет их так, что ни в каком случае ее выводы не могут разрешить, ни содействовать разрешению основно­го вопроса. Начинаются рассуждения о том, что было и что есть, и это бывшее и существующее рас­сматривается, как нечто столь же неизменное, как течение светил небесных, и выдумываются отвле­ченные понятия ценности, капитала, прибыли, процента, и является сложная, уже сто лет продол­жающаяся игра ума людей, спорящих между собой. В сущности же вопрос разрешается очень легко и просто.
   Разрешение его в том, что, так как все люди братья и равны между собой, то каждый должен по­ступать с другими, как он хочет, чтобы поступали с ним, и что поэтому все дело в разрушении ложного религиозного закона и восстановлении истинного. Но передовые люди христианского мира не только не принимают этого решения, а, напротив, стара­ются скрыть от людей возможность такого разре­шения и для этого предаются тем праздным умствованиям, которые они называют наукой. То же происходит в области юридической. Казалось бы, один существенный вопрос - в том, почему есть люди, которые позволяют себе производить наси­лия над другими людьми, обирать их, запирать, казнить, посылать на войну и многое другое. Раз­решение вопроса очень просто, если рассматривать его с единственной приличествующей вопросу точ­ки зрения - религиозной. С религиозной точки зрения человек не может и не должен совершать на­силия над своим ближним, и потому для разреше­ния вопроса нужно одно: разрушить все суеверия и софизмы, разрешающие насилия, и ясно внушить людям религиозные начала, исключающие воз­можность насилия.
   Но передовые люди не только не делают этого, но все хитрости своего ума употребляют на то, чтобы скрыть от людей возможность и необходимость это­го разрешения. Они пишут горы книг о разных правах - гражданском, уголовном, полицейском, церковном, финансовом и др. и излагают и спорят на эти темы, совершенно уверенные, что они дела­ют не только полезное, но очень важное дело. На вопрос же о том, почему люди, будучи по существу равными, могут одни судить, принуждать, обирать, казнить других, не только не отвечают, но не признают его существования. По их учению выходит, что насилия эти совершают пе люди, а что-то такое отвлеченное, называемое государством.
   Точно так же обходятся и замалчиваются учены­ми людьми нашего времени существенные вопросы и скрываются внутренние противоречия во всех областях знания. В знаниях исторических сущест­венный вопрос один: как жил рабочий народ, т.е. 999/1000 всего человечества? И на вопрос этот нет и подобия ответа, вопрос этот и не существует, и пи­шутся горы книг историками одного направления о том, как болел живот у Людовика XI, какие гадости делала Елизавета Английская и Иоанн IV, и кто бы­ли министры, и какие писали стихи и комедии ли­тераторы для забавы этих королей и их любовниц, и министров. Историки же другого направления пи­шут о том, какая была местность, в которой жили народы, чем они питались и чем торговали, и какое носили платье, вообще все то, что не могло, иметь влияния на жизнь народа, но было последствием его религии, которая признается историками этой ка­тегории последствием пищи и одежды, употребляв­шихся народом.
   А между тем, ответ на вопрос о том, как жил прежде рабочий народ, может дать только призна­ние религии необходимым условием жизни народа, и потому ответ - в изучении тех религий, которые исповедовали народы и которые поставили народы в то положение, в' котором они находилась. В зна­ниях естественно-исторических, казалось бы, не было особенной надобности затемнять здравый смысл людей; но и тут, по тому складу мысли, ко­торый усвоила наука нашего времени, вместо са­мых естественных ответов на вопрос о том, что такое и как подразделяется мир живых существ, растений и животных, - разводится праздная, неяс­ная и совершенно бесполезная болтовня, направ­ленная преимущественно против библейской истории сотворения мира, о том, как произошли организмы, что, собственно, никому не нужно, да и невозможно знать, потому что происхождение это, как бы мы ни объясняли его, всегда скроется для нас в бесконечном времени и пространстве. И на эти те­мы придуманы теории и возражения, и добавления на теории, которые составляют миллионы книг, и неожиданный вывод из которых один тот, что закон жизни, которому должен подчиниться человек, есть борьба за существование.
   Мало того, науки прикладные, как технология, медицина, вследствие отсутствия религиозного руководящего начала, невольно уклоняются от ра­зумного назначения и получают ложные направле­ния. Так, вся технология направлена не на то, чтоб облегчить труд народа, а на усовершенствования, нужные только богатым классам, еще более разде­ляющие богатых от бедных, господ от рабов. Если же выгоды от этих изобретений и усовершенствова­ний, крупицы от них попадают и к народным мас­сам, то никак не потому, что они предназначены народу, а только потому, что они по свойству своему не могут быть удержаны от народа.
   То же и с врачебной наукой, дошедшей в своем ложном направлении до того, что она доступна только богатым классам; массы же народа по своему образу жизни и бедности и по пренебрежению к главным вопросам улучшения жизни бедноты, мо­гут ею пользоваться в таких размерах и при таких условиях, что эта помощь только яснее показывает отклонение врачебной науки от своего назначения.
   Поразительнее же всего это уклонение от основ­ных вопросов и извращение их в том, что в наше время называется философией. Казалось бы, есть один вопрос, подлежащий решению философии: что мне делать? И на этот вопрос, если и бывали в философии христианских народов, хотя и соеди­ненные с величайшей ненужной путаницей, отве­ты, как они были у Спинозы, Канта в его критике практического разума, у Шопенгауера, в особенно­сти у Руссо, ответы эти все-таки были. Но в послед­нее время, со времени Гегеля, признававшего все существующее разумным, вопрос: что делать? отходит на задний план, философия все внимание направляет на исследование того, что есть, и подве­дение этого под вперед составленную теорию. Это первая спускающаяся ступень. Вторая ступень, спускающая мысль человеческую еще ниже, это признание основным законом борьбу за существо­вание только потому, что эту борьбу можно наблю­дать у животных и растений. По этой теории считается, что погибель слабейших есть закон, которому не надо препятствовать. Наконец, наступает третья ступень, при которой мальчишеское оригинальничанье полубезумного Ничше, не пред­ставляющее даже ничего цельного и связанного, какие-то наброски безнравственных, ничем не обоснованных мыслей, признается передовыми людьми последним словом философской науки. В ответ на вопрос: что делать? уже прямо говорится: жить в свое удовольствие, не обращая внимания на жизнь других людей.
   Если бы кто сомневался в этом страшном одуре­нии и озверении, до которого дошло в наше время христианское человечество, то, не говоря уже о последних бурских и китайских преступлениях, за­щищаемых духовенством и признаваемых подвига­ми всеми сильными мира, один необыкновенный успех писаний Ничше может служить этому неоп­ровержимым доказательством. Являются бессвяз­ные, самым пошлым образом бьющие на эффект писания одержимого манией величия, бойкого, но ограниченного и ненормального немца. Писания эти ни по таланту, ни по основательности не имеют никакого права на внимание публики.
   Такие писания не только во времена Канта, Лей­бница, Юма, но и 50 лет тому назад не только не обратили бы на себя внимания, но не могли бы и по­явиться. В наше же время все так называемое обра­зованное человечество восхищается бредом г-на Ничше, оспаривает и разъясняет его, и сочинения его печатаются на всех языках в бесчисленном ко­личестве экземпляров.
   Тургенев остроумно говорил, что есть обратные общие места, которые часто употребляются бездар­ными людьми, желающими обратить на себя вни­мание. Все знают, например, что вода мокрая, и вдруг человек с серьезным видом говорит, что вода сухая, - не лед, - а вода сухая, и с уверенностью высказанное такое утверждение обращает на себя внимание.
   Точно так же весь мир знает, что добродетель со­стоит в подавлении страстей, в самоотречении. Это знает не одно христианство, с которым мнимо воюет Ничше, но это вечный высший закон, до которого доросло все человечество в браманизме, буддизме, конфуцианстве, в древней персидской религии. И вдруг является человек, который объявляет, что он убедился, что самоотречение, кротость, смирение, любовь, - все это пороки, губящие человечество (он имеет в виду христианство, забывая все другие ре­лигии). Понятно, что такое утверждение в первое время озадачивает. Но, подумав немного и не найдя в сочинении никаких доказательств этого странно­го положения, всякий разумный человек должен откинуть такую книгу и подивиться на то, что нет в наше время такой глупости, которая не нашла бы издателя. Но с книгами Ничше это не так. Боль­шинство людей, мнимо просвещенных, серьезно разбирают теорию о сверхчеловечестве, признавая автора ее великим философом, наследником Де­карта, Лейбница, Канта.
   А все происходит оттого, что для большинства мнимо просвещенных людей нашего времени про­тивно напоминание о добродетели, о главной основе ее - самоотречении, любви, стесняющих и осужда­ющих их животную жизнь, и радостно встретить хоть кое-как, хоть бестолково, несвязно выражен­ное то учение эгоизма, жестокости, утверждения своего счастья и величия на жизни других людей, которым они живут.

XII

  
   Христос упрекал фарисеев и книжников за то, что они взяли ключи царства небесного и сами не входят и других не впускают.
   То же самое делают теперь ученые книжники на­шего времени: эти люди взяли в наше время ключи, - не царства небесного, а просвещения и сами не входят, и других не впускают. Жрецы, духовенст­во, посредством всякого рода обманов и гипноза, внушили людям, что христианство не есть учение, проповедующее равенство всех людей и потому разрушающее весь теперешний языческий строй жизни, а что оно, напротив, поддерживает его, предписывает различать людей, как звезды друг от друга, предписывает признавать то, что всякая власть от Бога, и беспрекословно повиноваться ей, внушает вообще людям угнетенным, что такое по­ложение их- от Бога и что они должны нести его с кротостью и смирением и покоряться тем угнетате­лям, которые могут быть не только не кротки и сми­ренны, но должны, исправляя других, учить, наказывать - как императоры, короли, папы, епи­скопы и всякого рода мирские и духовные власти - и жить в блеске и роскоши, доставлять которую обя­заны им их подчиненные. Правящие же классы, благодаря этому ложному учению, которое они уси­ленно поддерживают, властвуют над народом; за­ставляя его служить своей праздности, роскоши и порокам. Между тем как единственные люди, уче­ные, освободившиеся от гипноза и которые одни могли бы избавить народ от его угнетения и которые говорят, что они желают этого, вместо того, чтобы делать то, что могло бы достигнуть этой цели, дела­ют совершенно обратное, воображая, что они этим служат народу.
   Казалось бы, люди эти из самого поверхностного наблюдения над тем, чем прежде всего озабочены те, которые держат народ в своей власти, могли бы понять, чем движутся, чем удерживаются народы в известном положении, и должны бы были на этот двигатель обратить все свои силы, но они не только не делают этого, но считают это совершенно беспо­лезным.
   Люди эти как будто не хотят видеть этого и ста­рательно, часто искренно делая для народа самые разнообразные дела, не делают только одного, ко­торое прежде всего нужно народу. А стоит им только посмотреть на то, с какой ревностью отстаивают все властители этот двигатель, которым они властвуют над народами, чтобы понять, на что надо направить свои усилия для того, чтобы освободить народ от его порабощения.
   Что защищает турецкий султан и за что больше всего держится? И почему русский император, при­езжая в город, первым делом едет прикладываться к мощам или иконам? И почему, несмотря навесь напускаемый за себя лоск культурный, немецкий император во всех речах своих, кстати или не кстати, говорит о Боге, о Христе, о святости рели­гии, присяги и т.п.? А потому, что все они знают, что власть их держится на войске, а войско, воз­можность существования войска, - только на ре­лигии. И если богатые люди бывают особенно набожными и притворяются верующими, ходят в церковь и соблюдают день субботний, то все это они делают преимущественно потому, что инстинкт са­мосохранения подсказывает им, что с религией, которую они исповедуют, связано их исключитель­ное, выгодное положение в обществе.
   Все эти люди часто не знают, каким образом власть их держится религиозным обманом, но они по чувству самосохранения знают, где их слабое место, то, на чем держится их положение, и за­щищают прежде всего это место. Люди эти всегда допустят и допускали в известных пределах социа­листическую, даже революционную пропаганду; религиозные же основы они никогда не дадут затро­нуть.
   И потому, если передовые люди нашего времени - ученые, либералы, социалисты, революционеры, анархисты - не могут из истории и из психологии понять то, чем движутся народы, то они этим на­глядным опытом могли бы убедиться, что двигатель их не в материальных условиях, а только в религии.
   Но, удивительное дело, ученые, передовые люди нашего времени, очень тонко разбирающие и пони­мающие условия жизни народов, не видят того, что режет глаза своей очевидностью. Если люди, посту­пающие так, умышленно оставляют народ в его ре­лигиозном невежестве для того, чтобы удерживать свое выгодное положение среди меньшинства, то это ужасный, отвратительный обман. Поступаю­щие так люди суть те самые лицемеры, которых больше всех людей, даже которых одних из всех лю­дей осуждал Христос, осуждал потому, что никакие изверги и злодеи не вносили и не вносят столько, сколько эти люди, зла в жизнь человечества.
   Если же люди эти искренни, то единственное объ­яснение этого странного затмения только то, что как массы находятся под внушением ложной рели­гии, так и эти мнимопросвещенные люди нашего времени находятся под внушением ложной науки, решившей, что тот главный нерв, которым всегда жило и живет человечество, ужене нужен ему и мо­жет быть заменен чем-то другим.
  

XIII

  
   В этом заблуждении или коварстве книжников - образованных людей нашего мира - особенность нашего времени, и в этом причина того бедственно­го состояния, в котором живет христианское чело­вечество, и того озверения, в которое оно более и более погружается.
   Обыкновенно передовые, образованные люди на­шего мира утверждают, что те ложные религиозные верования, которые исповедуются массами, не представляют особенной важности и что не стоит того и нет надобности прямо бороться с ними, как это де­лали прежде Юм, Вольтер, Руссо и др. Наука, по их мнению, т.е. те разрозненные, случайные знания, которые они распространяют между народом, сама собой достигнет этой цели, т.е. что человек, узнав о том, сколько миллионов миль от земли до солнца и какие металлы находятся в солнце и звездах, пере­станет верить в церковные положения.
   В этом искреннем или неискреннем утверждении или предположении - великое заблуждение или ужасное коварство. С самого первого детского воз­раста - возраста наиболее восприимчивого к внуше­нию, - именно тогда, когда воспитателю нельзя быть достаточно осторожным в том, что он передает ребенку, ему внушаются несовместимые с разумом и знаниями, нелепые и безнравственные догматы так называемой христианской религии. Учат ребен­ка не вмещающемуся в здравый разум догмату тро­ицы, сошествию одного из этих трех богов на землю для искупления рода человеческого, его воскресе­нию и вознесению на небо; учат ожиданию второго пришествия и наказания вечными мучениями за неверие в эти догматы; учат молиться о своих нуж­дах и многому другому. И когда все эти, несоглас­ные ни с разумом, ни с современными знаниями, ни с человеческой совестью, положения неизгладимо запечатлеются в восприимчивом уме ребенка, его оставляют одного, предоставляя ему разбираться, , как он умеет, в тех противоречиях, которые выте­кают из принятых и усвоенных им, как несомнен­ная истина, догматов. Никто не говорит ему о том, как он может и должен примирить эти противоре­чия. Если же богословы и пытаются примирить эти противоречия, то попытки эти еще более запутыва­ют дело. И понемногу человек привыкает (в чем усиленно поддерживают его богословы) к тому, что разуму нельзя верить, и что поэтому на свете все возможно, и что в человеку нет ничего такого, по­средством чего он сам мог бы отличать добро от зла и ложь от истины, что в самом важном для него - в своих поступках - он должен руководиться не своим разумом, а тем, что скажут ему другие люди. Понятно, какое страшное извращение в духовном ми­ре человека должно произвести такое воспитание, поддерживаемое та в зрелом возрасте всеми средст­вами внушения, которое постоянно с помощью ду­ховенства производится над народом.
   Если же сильный духом человек с великим тру­дом и страданиями и освободится от того гипноза, в котором его воспитали с детства и держали в зрелом возрасте, то то извращение его души, при котором ему внушалось недоверие к своему разуму, не мо­жет пройти бесследно, как не может в мире физи­ческом пройти бесследно отравление организма, каким-либо сильным ядом. Освободившись от гипноза обмана, такой человек, ненавидя ту ложь, от которой он только что освободился, естественно усвоит то учение передовых людей, по которому всякая религия считается одним из главных препятствий движения человечества вперед по пути прогресса. А усвоив это учение, такой человек сде­лается, как и его учителя, тем беспринципным, т.е. бессовестным человеком, руководящимся в жизни только своими похотями и не только не осуждаю­щим себя за это, но считающим себя поэтому на высшей, доступной человеку, точке духовного раз­вития.
   Так это будет с самыми духовно сильными людь­ми. Менее же сильные, хотя и пробудятся к сомне­нию, никогда не освободятся вполне от того обмана, в котором они воспитаны, и, примкнув к различным хитросплетенным туманным теориям, которые должны оправдывать нелепости принятых им дог­матов, и придумывая такие, живя в области сомне­ний, тумана, софизмов и самообманывания, будут только содействовать ослеплению масс и противо­действовать их пробуждению.
   Большинство же людей, не имеющих ни сил, ни возможности бороться с внушением, произведен­ным над ними, поколениями будет жить и умирать, как оно живет теперь, лишенное высшего блага человека - истинного религиозного понимания жизни, и будет всегда составлять только покорное орудие для властвующих и обманывающих его классов.
   И про этот-то ужасный обман передовые ученые люди говорят, что он не важен и не стоит прямо бороться с ним. Единственное объяснение такого утверждения, если искренни утверждающие, это то, что они сами находятся под гипнозом ложной науки; если же они не искренни, то - в том, что нападение на установленные верования не выгодно и часто опасно. Так или иначе, во всяком случае, утверждение о том, что исповедание ложной рели­гии безвредно или хотя не важно, и что поэтому можно распространять просвещение, не разрушая религиозного обмана, - вполне несправедливо.
   Спасение человечества от его бедствий только в освобождении его от того гипноза, в котором держат его жрецы, так же, как и от того, в которое вводят его ученые. Для того, чтобы влить что-либо в сосуд, надо прежде всего освободить его от того, что он со­держит. Точно так же необходимо освободить лю­дей от того обмана, в котором их держат, для того, чтобы они могли усвоить истинную религию, т.е. правильное, соответствующее развитию человече­ства отношение к началу всего - к Богу и выведен­ное из этого отношения руководство деятельности.
  

XIV

  
   "Но разве есть истинная религия? Все религии бесконечно различны, и мы не имеем права ни одну назвать истинной только потому, что она более под­ходит к нашим вкусам", - скажут люди, рассмат­ривающие религию по их внешним формам, как некоторую болезнь, от которой они чувствуют себя свободными, но которой страдают еще остальные люди. Но это неправда: религии различны по своим внешним формам, но все одинаковы в своих основ­ных началах. И вот эти-то основные начала всех ре­лигий и составляют ту истинную религию, которая одна в наше время свойственна всем людям и усво­ение которой одно может спасти людей от их бедст­вий.
   Человечество живет давно, и как преемственно выработало свои практические приобретения, так не могло не выработать тех духовных начал, кото­рые составляли основы его жизни, и вытекающих из них правил поведения. То, что ослепленные люди не видят их, не доказывает того, что их не сущест­вует. Такая общая всем людям религия дашего вре­мени - не какая-нибудь одна религия со всеми ее особенностями и извращениями, а религия, состоя­щая из тех религиозных положений, которые оди­наковы во всех распространенных и известных нам, исповедуемых более чем 9/10 рода человеческого религиях, - существует, и люди еще не окончатель­но озверели только потому, что лучшие люди всех народов, хотя и бессознательно, но держатся этой религии и исповедуют ее, и только внушение обмана, которое с помощью жрецов и ученых производится над людьми, мешает им сознательно принять ее.
   Положения этой истинной религии до такой сте­пени свойственны людям, что как только они сооб­щены людям, то принимаются ими как что-то давно известное и само собой разумеющееся. Для нас эта истинная религия есть христианство, в тех положе­ниях его, в которых оно сходится не с внешними формами, а с основными положениями браманиз­ма, конфуцианства, таоизма, еврейства, буддизма, даже магометанства. Точно так же и для исповеду­ющих браманизм, конфуцианство и др. истинная религия будет та, основные положения которой схо­дятся основными положениями всех других боль­ших религий. И положения эти очень просты, понятны и не многосложны.
   Положения эти в том, что есть Бог, начало всего; что в человеке есть частица этого божественного начала, которую он может уменьшить или увели­чить в себе своей жизнью; что для увеличения этого начала человек должен подавлять свои страсти и увеличивать в себе любовь; и что практическое средство достижения этого состоит в том, чтобы поступать с другими так же, как хочепгь, чтобы по­ступали с тобою. Все эти положения общи и брама­низму, и еврейству, и конфуцианству, и таоизму, и буддизму, и христианству, и магометанству. (Если буддизм и не дает определения Бога, то он все-таки признает то, с чем сливается и во что погружается человек, достигая нирваны. Так что то, с чем соеди­няется человек, погружаясь в нирвану, есть то же начало, признаваемое Богом в еврействе, христи­анстве и магометанстве.)
   "Но это не религия", -- скажут люди нашего вре­мени, приыкшие принимать сверхъестественное, т.е. бессмысленное, за главный признак религии; "это все, что хотите: философия, этика и рассуж­дения, но не религия". Религия, по их понятию, должна быть нелепа и непонятна (сгеdo qua absurdum). А между тем, только из этих самых по­ложений или, скорее, вследствие проповедания их как религиозного учения и выработались длинным процессом извращения все те нелепости чудес и сверхъестественных событий, которые считаются основными признаками всякой религии. Утверж­дать, что сверхъестественность и неразумность со­ставляет основные свойства религии, все равно, что, наблюдая только гнилые яблоки, утверждать, что дряблая горечь и вредное влияние на желудок есть основное свойство плода яблока.
   Религия есть определение отношения человека к началу всего и вытекающего из этого положения назначения человека и, из этого назначения, пра­вил поведения. И общая религия, основные положе­ния которой одни и те же во всех исповеданиях, вполне удовлетворяет этим требованиям. Она опре­деляет отношение человека к Богу, как части к це­лому; и из этого отношения выводит назначение человека, состоящее в увеличении в себе божест­венного свойства; назначение же человека выво­дить практические правила из правила: поступать с другими, как хочешь, чтобы поступали с тобою.
   Часто люди сомневаются, и я сам одно время со­мневался в том, что такое отвлеченное правило, как то, чтобы поступать с другими, как хочешь" чтобы поступали с тобой, могло быть столь же обязатель­ным правилом и руководителем поступков, как правила более простые--поста, молитвы, причаще­ния и т.д.. Но на это сомнение дает неопровержимый ответ душевное состояние хотя бы русского кресть­янина, который скорее умрет, чем выплюнет в навоз причастие, а между тем по приказанию людей готов убивать своих братьев.
   Почему бы требования, выведенные из правила - поступать с другими, как хочешь, чтобы поступали с тобой, -- как-то: не убивать своих братьев, не ру­гаться, не прелюбодействовать, не мстить, не поль­зоваться нуждою братьев для удовлетворения своих прихотей и многие другие, -- не могли бы быть вну­шены с такой же силой и стать столь же обязатель­ными и непереступимыми, как вера в святость образов и т.п. для людей, вера которых основана более на доверии, чем на ясном внутрен­ннем сознании?
  
   XV
  
   Истины общей всем людям религии нашего вре­мени так просты, понятны и близки сердцу каждого человека, что, казалось бы, стоило бы только роди­телям, правителям и наставникам вместо отжив­ших и нелепых учений о троицах, богородицах, искуплениях, индрах, тримуртиях и улетающих на небо буддах и Магометах, в которые они сами часто не верят, - внушить детям и взрослым те простые, ясные истины общей всем людям религии, метафи­зическая сущность которой в том, что в человеке живет дух божий, и практическое правило которой в том, что человек должен поступать с другими так, как он хочет, чтобы поступали с ним, и сама собою изменилась бы вся жизнь человеческая. Только бы так же, как теперь внушается детям и подтвержда­ется взрослым вера в то, что Бог послал сына своего, чтобы искупить грехи Адама, и установил свою цер­ковь, которой надо повиноваться, и вытекающие из этого правила о том, чтобы тогда-то и там-то молиться и приносить жертвы и тогда-то воздержи­ваться от такой-то пищи и в такие-то дни от рабо­ты, - внушалось и подтверждалось бы то, что Бог есть дух, проявление которого живет в нас, и силу которого мы можем увеличить своей жизнью. Только бы внушалось это и все то, что само собой вытекает из этих основ, так же, как внушаются те­перь ни на что не нужные рассказы о невозможных событиях и вытекающие из этих рассказов правила бессмысленных обрядов - и вместо неразумной борьбы и разъединения очень скоро, без помощи дипломатов, международного права и конгресса мира и политико-экономистов и социалистов всех подразделений, наступила бы мирная, согласная и руководимая единой религией счастливая жизнь человечества. Но ничего подобного не делается: не только не разрушается обман ложной религии и не проповедуется истинная, но люди, напротив, все больше и больше, все дальше и дальше удаляются от возможности принять истину.
   Главная причина того, почему люди не делают то­го, что так естественно, необходимо и возможно, состоит в том, что люди нашего времени так при­выкли, вследствие долгой безрелигиозной жизни, устраивать и упрочивать свой быт насилием, шты­ками, пулями, тюрьмами, виселицами, что им кажется, что такое устройство жизни не только нор­мально, но что другого и не может быть. Мало того, что так думают те, для которых существующий по­рядок выгоден, но и те, которые страдают от него, так одурены производимым над ними внушением, что точно так же считают насилие единственным средством благоустройства в человеческом обществе. А между тем это-то устроение и упрочение обще­ственного быта насилиями более всего удаляет лю­дей от понимания причин своих страданий и потому от возможности истинного благоустройства.
   Совершается нечто подобное тому, что делает дурной или злонамеренный врач, загоняя внутрь злокачественную сыпь, не только обманывая этим больного, но усиливая самую болезнь и делая невоз­можным лечение ее.
   Людям властвующим, поработившим массы и думающим и говорящим: "apres nous le deluge (после нас хоть потоп)" ка­жется очень удобным посредством армии, духовен­ства, солдат и полицейских и угроз штыков, пуль, тюрьм, рабочих домов, виселиц- заставить порабо­щенных людей продолжать жить в своем одурении и порабощении и не мешать властвующим пользо­ваться своим положением. И властвующие люди делают это, называя такой порядок вещей благо­устройством, а между тем ничто не препятствует столько истинному общественному благоустройст­ву, как это. В сущности такое устройство есть не только не благоустройство, но устройство зла.
   Если бы люди наших обществ с остатками тех религиозных начал, которые все-таки живут в мас­сах, не видели перед собой постоянно совершаемых преступлений теми людьми, которые взяли на себя обязанность блюсти порядок и нравственность в жизни людей - войны, казни, тюрьмы, подати, про­дажи водки, опиума - они никогда не подумали бы сделать одной сотой тех дурных дел, обманов, наси­лий, убийств, которые они делают теперь с полной уверенностью, что дела эти хороши и свойственны людям.
   Закон жизни человеческой таков, что улучшение ее как для отдельного человека, так и для общества людей возможно только через внутреннее, нравст­венное совершенствование. Все же старания людей улучшить свою жизнь внешними друг на друга воз­действиями насилия служат самой действительной проповедью и примером зла, и потому не только не улучшают жизни, а, напротив, увеличивают зло, которое как снежный ком, нарастает все больше и больше и все больше и больше удаляет людей от единственной возможности истинного улучшения их жизни.
   По мере того, как обычай насилий и преступле­ний, совершаемых под видом закона самими блю­стителями порядка и нравственности, становится чаще и чаще, жесточе и жесточе и все более и более оправдывается внушением лжи, выдаваемой за ре­лигию, люди все более и более утверждаются в мыс­ли, что закон их жизни не в любви и служении друг другу, а в борьбе и в поедании друг друга.
   И чем больше они утверждаются в этой мысли, спускающей их на степень животного, тем труднее им пробудиться от того гипноза, в котором они находятся, и принять в основу жизни истинную, общую всему человечеству религию нашего време­ни.
   Устанавливается ложный круг: отсутствие рели­гии делает возможным животную жизнь, основан-1 ную на насилии; животная жизнь, основанная на насилии, делает все больше и больше невозможным освобождение от гипноза и усвоение истинной ре­лигии, И потому люди не делают того, что естест­венно, возможно и необходимо в наше время: не разрушают обмана подобия религии и не усваивают и не проповедуют истинной.
  
  

XVI

  
   Возможен ли выход из этого заколдованного кру­га, и в чем он? Сначала представляется, что вывести людей из этого круга должны бы правительства, взявшие на себя обязанность руководить для их блага жизнью народов. Так думали всегда люди, пытавшиеся заменить строй жизни, основанный на насилии, разумным и основанным на взаимном служении и любви устройством жизни. Так думали и христианские реформаторы и так же основатели различных теорий европейского коммунизма, итак же думал знаменитый китайский реформатор Ми-Ти, который предлагал правительству, для блага народа, обучать детей в школах не военным наукам и упражнениям и давать награды взрослым не за военные подвиги, а обучать детей и взрослых правилам уважения и любви, и за подвиги любви выдавать награды и поощрения. Так же думали и думают многие русские религиозные реформаторы из народа, которых я знал и знаю многих теперь, начиная с Сютаева и кончая старичком, уже пять раз подававшим прошение государю о том, чтобы он приказал отменить ложную религию и проповедо­вать истинное христианство.
   Людям естественно кажется, что правительства, оправдывающие свое существование заботами о благе народном, должны, для упрочения этого бла­га, желать употребить то единственное средство, которое ни в каком случае не может быть вредным для народа, а может только произвести самые пло­дотворные последствия. Но правительства никогда нигде не только не брали на себя этой обязанности, но, напротив, всегда и везде с величайшей ревно­стью защищали существующее ложное, отжившее вероучение и всеми средствами преследовали тех, кто пытался сообщить народу основы истинной ре­лигии. В сущности оно не может быть иначе: прави­тельствам обличать ложь существующей религии и проповедовать истинную значит то же, что челове­ку рубить тот сук, на котором он сидит.
   Но если не делают этого правительства, то, каза­лось бы, наверное должны сделать это те ученые люди, которые, освободившись от обмана ложной религии, желают, как они говорят, служить тому народу, который воспитал их. Но эти люди так же, как и правительства, не делают этого: во-первых, потому, что они считают нецелесообразным подвер­гать себя неприятностям и опасностям гонений от правительств за обличение того обмана, который защищается правительством и который, по их убеждению, сам собой уничтожится; во-вторых, потому, что, считая всякую религию пережитым заблуждением, им нечего предложить народу на место того обмана, который бы они разрушили.
   Остаются те большие массы неученых людей, находящихся под гипнозом церковного и правительственного обмана и потому считающих, что-то подобие религии, которое внушено им, есть единст­венная истинная религия, и другой никакой нет и быть не может. Массы эти находятся под постоянным усиленным воздействием гипноза; поколения за поколениями рождаются, живут и умирают в том одуренном состоянии, в котором их держат духо­венство и правительство, и если и освобождаются от него, то неизбежно попадают в школу ученых, от­рицающих религию, и влияние их становится столь же бесполезно и вредно, как влияние их учителей. Так что для одних это невыгодно, для других это невозможно.
  

XVII

  
   Выхода как будто нет никакого.
   И действительно, для нерелигиозных людей нет и не может быть из этого положения никакого вы­хода: люди, принадлежащие к высшим правящим классам, если будут притворяться, что озабочены благом народных масс, никогда серьезно не станут (они и не могут этого сделать, руководясь мирскими целями) уничтожать того одурения и порабощения, в котором живут массы и которые дают им возмож­ность властвовать над ними. Точно так же и люди, принадлежащие к порабощенным, тоже, руко­водствуясь мирскими целями, не могут желать ухудшить свое и так тяжелое положение борьбою с высшими классами из-за обличения ложного учения и проповедания истинного. Ни тем, ни дру­гим незачем это делать, и если они умные люди -они никогда не станут делать этого. Но не то для людей религиозных, тех религиозных людей, кото­рые, как бы ни было развращено общество, всегда блюдут своей жизнью тот священный огонь рели­гии, без которого не могла бы существовать жизнь человечества. Бывают времена (таково наше вре­мя), когда людей этих не видно, когда они, всеми презираемые и унижаемые, безвестно проводят свои жизни, как у нас - в изгнании, тюрьмах, дис­циплинарных батальонах; но они есть, и ими де­ржится разумная жизнь человеческая. И эти-то религиозные люди, как бы мало их ни было, одни могут разорвать и разорвут тот заколдованный круг, в котором закованы люди. Люди эти могут сделать это, потому что все те невыгоды и опасно­сти, препятствующие мирскому человеку идти против существующего строя жизни, не только не существуют для религиозного человека, но усили­вают его рвение в борьбе с ложью и в исповедании словом и делом того, что он считает божеской исти­ной. Если он принадлежит к правящим классам, он не только не захочет скрывать истину ради выгод своего положения, но, напротив, возненавидя эти выгоды, все силы души своей употребит на освобож­дение себя от этих выгод и на проповедание истины, так как у него в жизни уже не будет иной, кроме служения Богу, цели. Если же он принадлежит к порабощенным, то, точно так же, отказавшись от общего людям в его положении желания улучшить условия своей плотской жизни, такой человек не будет иметь другой цели, кроме исполнения воли Бога обличением лжи и исповеданием истины, и ни­какие страдания и угрозы не могут уже заставить его перестать жить сообразно с тем единым смыс­лом, который он признает в своей жизни. И тот и другой будут так поступать так же естественно, как мирской человек трудится, неся лишения для при­обретения богатств или для угождения тому власте­лину, от которого он ожидает себе выгоды. Всякий религиозный человек поступает так, потому что просвещенная религией душа, живет уже не одной жизнью этого мира, как живут нерелигиозные люди, а живет вечной, бесконечной жизнью, для которой так же ничтожны страдания и смерть в этой жизни, как ничтожны для работника, пашущего поле, мозоли из руках и усталость членов.
   Вот эти-то люди разорвут тот заколдованный круг, в котором закованы теперь люди. Как ни мало таких людей, как ни низко их общественное поло­жение, как ни слабы они образованием или умом, люди эти так же верно, как огонь зажигает сухую степь, зажгут весь мир, все высохшие от долгой без­религиозной жизни сердца людей, жаждущие об­новления.
   Религия не есть раз навсегда установленная вера в совершившиеся будто бы когда-то сверхъестест­венные события и в необходимость известных мо­литв и обрядов; не есть также, как думают ученые, остаток суеверий древнего невежества, который не имеет в наше время значения и применения в жизни; религия есть устанавливаемое, согласное с разумом и современными знаниями отношение человека к вечной жизни и к Богу, которое одно движет человечество вперед к предназначенной ему цели.
   "Душа человеческая есть светильник Бога", гово­рит мудрое еврейское изречение. Человек есть сла­бое, несчастное животное до тех пор, пока в душе его не горит свет Бога. Когда же свет этот загорается (а зажигается он только в душе, просвещенной ре­лигией), человек становится могущественнейшим существом мира. И это не может быть иначе, пото­му что действует тогда в нем уже не его сила, а сила божья.
   Так вот что такое религия и в чем ее сущность.
  
  
  
  
  
   35
  
  
  
  
Оценка: 6.79*21  Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru