Толстой Феофил Матвеевич
Фантастический раcсказ

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

Три возраста.
Дневникъ наблюденій и воспоминаній
музыканта-литератора
Ѳ. Толстаго.

  

Капитанъ Тольди.
Разсказъ.

  

Современныя статьи -- и Смѣсь
Статьи музыкальныя.
Ростислава.

  

Санктпетербургъ.
Издатель, книгопродавецъ В. Исаковъ, на Невскомъ проспекте, противъ Католической церкви, въ домѣ Кудряшева.
1855.

Фантастическій разсказъ.

Оригинальный дилеттантъ. -- Теорія вдохновенія. -- Поразительныя цифры.-- Количество вдыхаемаго воздуха. -- Метемпсихоза.-- Доказательства, что Анна Аюгари и Анна Лагранжъ одно и то же лице.

  
   Извѣстно, что въ большихъ городахъ всѣ публичныя зрѣлища, театры и даже городскія и загородныя гулянья имѣютъ привычныхъ посѣтителей (des habitués, какъ говорятъ во Франціи); глазъ такъ привыкаетъ къ этимъ лицамъ постоянно, но періодически появляющимся въ извѣстныхъ мѣстахъ, что отсутствіе ихъ невольно замѣчается, и безъ нихъ какъ-то неловко.
   Можно было бы написать любопытную характеристику такъ называемыхъ театраловъ (посѣтители балета) оперистовъ, александристовъ, и такъ далѣе, но я не берусь за это, и прошу дозволенія сдѣлать очеркъ одного фантастическаго персонажа, котораго я постоянно вижу въ оперѣ. Не знаю, замѣчательное это лице обратило ли на себя вниманіе оперной публики, но что касается до меня, то я всегда слѣжу за нимъ съ большимъ интересомъ.
   Дилеттантъ, о которомъ идетъ рѣчь, человѣкъ пожилыхъ лѣтъ, высокаго роста, съ длинными сѣдыми волосами.-- Одѣтъ онъ всегда очень прилично, только имѣетъ странную привычку держать подъ мышкою большую мѣховую шапку украшенную длинною, желтою кистью, и противно принятымъ обычаямъ, никогда не надѣваетъ перчатокъ. Старикъ-дилеттантъ является обыкновенно въ партеръ задолго до начатія спектакля, быстро подходитъ къ рампѣ, отдѣляющей оркестръ отъ креселъ, и потомъ медленными шагами проходитъ отъ праваго къ лѣвому флангу, какъ бы дѣлая осмотръ, все ли въ исправности въ оркестрѣ. Старикъ заботливо и съ нахмуренными бровями вглядывается въ лица музыкантовъ, въ разложенныя ноты; поднявъ голову и прищуривъ глаза, посмотритъ на партитуру, лежащую на пюпитрѣ дирижера; окончивъ свой осмотръ, онъ иногда одобрительно улыбнется, а другой разъ съ недовольнымъ видомъ покачаетъ головою. Всѣ эти продѣлки, повторяющіяся стереотипно каждое представленіе, чрезвычайно меня забавляютъ, и я до того заинтересовался оригинальнымъ старикомъ, что даже замѣтилъ кресла, на которыя онъ всегда садится по окончаніи осмотра оркестра. Добравшись до своего мѣста, старикъ приступаетъ къ нѣкоторымъ привычнымъ приготовленіямъ съ такимъ глубокимъ сознаніемъ важности своихъ занятій, что, кажется, онъ не могъ бы выслушать со вниманіемъ оперы, не исполнивъ ихъ предварительно. Во-первыхъ, старикъ садится, вытягивается въ струнку и гордо смотритъ на своихъ сосѣдей; потомъ вынимаетъ изъ кармана клѣтчатый носовой платокъ и табакерку, и, громко высморкавшись, кладетъ оба предмета на правое колѣно; на лѣвое онъ укладываетъ мохнатую свою шапку, наблюдая, чтобы желтая кисть висѣла вдоль ноги. Исполнивъ все вышесказанное, старикъ скреститъ руки, и слегка поднявъ плечи, устремитъ испытующій взоръ на неподнятую еще завѣсу.
   Я постоянно наблюдалъ за всѣмим продѣлками оригинальнаго старика, но мнѣ никогда не случалось видѣть его вблизи. На дняхъ я вошелъ въ залу во время исполненія какой-то аріи, и не желая, пробираясь до своего мѣста, мѣшать слушателямъ, сѣлъ на первое попавшееся пустое кресло, и тогда только замѣтилъ, что временной мой сосѣдъ не кто другой, какъ оригинальный дилеттантъ. Грозно шикнувъ на меня нѣсколько разъ за то, что я помѣшалъ ему выслушать съ должнымъ вниманіемъ блистательную фермату аріи, старикъ въ ту же минуту закусилъ нижнюю губу, пристально посмотрѣлъ на меня, и вдругъ какъ-то странно расхохотался. Я сдѣлалъ невольное движеніе, чтобы оставить занятое мною мѣсто, и посмотрѣлъ сурово на старика съ головы до ногъ, какъ бы желая дать ему почувствовать, что только сѣдые его волосы удерживаютъ меня отъ должнаго ему наставленія; вновь удержалъ меня за руку, и, принявъ серіозный и какой-то жалкій видъ, сказалъ мнѣ въ полголосу: "Не безпокойтесь, пожалуйте, у меня есть свидѣтельство!"
   -- Какой свидѣтельство? спросилъ я съ изумленіемъ.
   -- "Свидѣтельство съ Петергофской дороги, продолжалъ онъ шепотомъ. Mania melancolica.... да ужъ я лучше переведу вамъ это по-Русски: меланхолическая манія съ припадками словоохотливости, впрочемъ характеръ тихій и не угрожающій нарушенію общественнаго порядка. и.... подлежитъ къ выключкѣ". Вы видите, м. г., что вамъ нечего опасаться; такъ останьтесь, пожалуйте, я давно желалъ вамъ что-то сказать".
   Положеніе незавидное! но мое любопытство возбуждено было въ величайшей степени: я остался; старикъ улыбнулся съ самодовольствомъ.
   "Я постоянный чтецъ вашихъ музыкальныхъ статей, сказалъ онъ съ важностью; критиковать ихъ не стану, но скажите, отъ чего бы вамъ не приспособить къ этому дѣлу пишущихъ столовъ? Признаться, что я не совсѣмъ еще изучилъ этотъ процессъ, но не знаю чему тутъ такъ удивляются! Пишутъ ли карандаши, столы, руки -- это все равно. Неужели есть люди, которые полагаютъ, что они сочиняютъ когда-либо по собственной волѣ? Мысль не зависитъ отъ человѣка: она дается ому свыше, если не внушается врагомъ рода человѣческаго. Да-съ! человѣкъ часто поступаетъ подъ вліяніемъ невѣдомой, могучей силы, и тогда дѣйствія его выходятъ изъ предѣловъ предназначеннаго имъ нормальнаго круга. Нѣтъ сомнѣнія, что человѣкъ во время художническаго творчества не что болѣе какъ пріемникъ, въ который вливается вдохновеніе. Коль скоро сосудъ переполнился, вдохновеніе изливается или на полотно, или на бумагу, на мраморъ, струится по струнамъ лиры, клокочетъ въ звукахъ голоса; кисть, перо, рѣзецъ, все это дѣйствуетъ напоромъ невѣдомой силы, и человѣкъ почти безсознательно передаетъ мысли, которыя вдохновеніе нашептываетъ ему на ухо. Но, вотъ задача: въ сферахъ, гдѣ обитаетъ вдохновеніе, есть также степени, лѣстница; нижнія ея ступени погружаются въ злобное начало; къ сожалѣнію, это правда, но... вдохновенія различнаго рода, имъ нѣтъ числа, и многія изъ нихъ восходятъ по ступенямъ до предвѣчнаго блага. Если душа человѣка переполнится благимъ вдохновеніемъ, то мысли художника, изливаясь, произведутъ твореніе образцовое, въ противномъ же случаѣ образуется грязный ручей. Вотъ такъ-то и карандаши пописываютъ: иные нападаютъ на правду, а другіе вздоръ несутъ. Но повѣрьте, что и люди, и карандаши, дѣйствуютъ въ подобныхъ случаяхъ безсознательно. Пожалуйте табачку", сказалъ вдругъ старикъ, щелкая большимъ и указательнымъ пальцемъ. "Извините, я не нюхаю", отвѣчалъ я, озадаченный до крайности выходкою моего сосѣда. -- "Очень дурно дѣлаете: это способствуетъ къ отдѣленію излишняго мозга (!) Вотъ моя табакерка всегда пуста; право, не знаю, когда я успѣваю ее вынюхивать. Но возвратимся къ дѣлу", продолжалъ старикъ.
   "И такъ скажу вамъ, м. г., что, напримѣръ, Данте, въ безсмертной своей поэмѣ la Divina Comedia, упоминая о неподвижныхъ звѣздахъ, выразилъ мысль, что каждый изъ этихъ свѣтящихся предметовъ служитъ, вѣроятно, центромъ отдѣльной планетной системѣ.
   "Конечно, онъ не могъ почерпнуть этой мысли въ твореніяхъ Иппарха или Птоломея, потому что даже и Копернику, преобразователю, измѣнившему всѣ вѣковыя астрономическія вѣрованія, не приходило этого въ голову хотя онъ жилъ въ пятнадцатомъ столѣтія, а Данте умеръ въ началѣ четырнадцатаго.
   "Извѣстно, что только чрезъ четыре года по изобрѣтеніи телескопа (въ 1614 году) Галилей, открывъ спутниковъ Юпитера, сталъ поговаривать, что звѣзды, какъ и планеты, не простыя свѣтящіяся пятнышки, а цѣлыя особыя мірозданія. Фонтенель, который, правду сказать, занимался астрономическими науками немного по свѣтски написалъ (въ 1686) цѣлый трактатъ подъ названіеѵъ Entretiens sur la pluralité des mondes. Нынѣ же большая часть астрономовъ допускаютъ эту мысль. Какимъ же образомъ, спрашивается, Данте могъ угадать ее почти за четыреста лѣтъ? Вдохновеніе, сударь! Не что какъ вдохновеніе!
   -- Пожалуйте табачку! обратился ко мнѣ вновь старикъ; но, неполучивъ отъ меня желаемаго, шумно и съ наслажденіемъ понюхалъ пустые вальцы, и продолжалъ, болѣе и болѣе оживляясь:
   "Видите, м. г., люди ко всему привыкаютъ, а кругомъ ихъ чудо на чудѣ! Куда вы посмотришь, вездѣ неразгаданное, удивительное таинство. Какъ вы полагаете, напримѣръ, сколько живыхъ существъ въ этой залѣ? Двѣ тысячи, скажете примѣрно? Какая непростительная ошибка! Тутъ билліоны дециліоновъ живыхъ существъ. Во-первыхъ, взрослый человѣкъ потребляетъ съ каждымъ вдыханіемъ 33 кубическіе дюйма атмосфернаго воздуха, и таковыхъ вдыханій восемнадцать въ минуту, слѣдовательно не потрудитесь ли разсчесть, какое количество воздуха потребно двумъ тысячамъ человѣкъ, находящимся въ этой залѣ, въ продолженіе четырехъ часовъ. Замѣтьте, что весь этотъ воздухъ наполненъ мельчайшими аэритами. Хорошо! Далѣе, при выдыханіи изъ легкихъ, воздухъ насыщается углекислотою въ небольшой пропорціи (6,546 процентовъ) и какъ вы думаете? Не будь сильныхъ вентиляторовъ, животныя, находящіяся въ этой испорченной части воздуха, въ весьма малой несоразмѣрности относительно ко всей массѣ; во не будь сильныхъ вентиляторовъ, говорю, эти маленькія животныя задушили бы васъ всѣхъ! Но этого мало: на потолкѣ и по угламъ залы образуется непремѣнно сырость, изъ ней миріады инфузорій.... Я уже не говорю о возможности пребыванія саламандръ въ горящихъ люстрахъ, лампахъ, и пр. Это уже басни!
   "Но, согласитесь, что однѣ цифры, о! цифры великое дѣло, однѣ цифры говорю я, поражаютъ уже разумъ. Разочтите, напримѣръ, сколько умерло людей отъ сотворенія міра, и вы убѣдитесь, что нашъ Земной Шаръ не болѣе коноплянаго сѣмени въ сравненіи съ безпредѣльностью небесъ. Скажу вамъ даже, что огромныя цифры умершихъ подали намъ мысль, т. е. нашему брату, философу -- о возможности метемписихозы, т. е. переселенія душъ. Въ сущности метемпсихоза порядочная дребедень, но и тутъ проглядываютъ кой-гдѣ довольно интересныя мысли.
   "Многіе философы полагаютъ, напримѣръ, что нѣкоторыя избранныя души, замѣчательныя по ихъ геніяльности во время земнаго ихъ пребыванія, возвращаются на Земной Шаръ по истеченіи менѣе или болѣе продолжительнаго срока. Не помню, кто изъ нашихъ мыслителей утверждалъ, что Александръ Македонскій, Юлій Цесарь и Наполеонъ (бывшій Наполеонъ, а не настоящій) одно и то же лице, или лучше сказать, одна и та же душа въ разныхъ видахъ! Этому я не вѣрю: это, разумѣется, вздоръ; но я вамъ разскажу что со мною приключилось по случаю вотъ этой удивительной женщины! И старикъ указалъ на г-жу Лагранжъ, которую восторженная публика, по окончаніи перваго дѣйствія, вызывала на сцену чуть ли не въ десятый разъ.
   "Лѣтъ за семь предъ симъ, тогда я еще былъ совершенно здоровъ, грустно прибавилъ старикъ, я былъ въ Болоньѣ. Осматривая какой-то старинный монастырь, я напалъ, въ трапезѣ, на древнюю картину, почернѣвшую отъ времени. Непреодолимое влеченіе, какое-то странное предчувствіе побудило меня разсмотрѣть эту картину съ необыкновеннымъ вниманіемъ. По мѣрѣ, какъ я всматривался въ произведеніе неизвѣстнаго мнѣ живописца, изъ полотна выступалъ образъ женщины, и ея черты врѣзались навѣкъ въ моей памяти. Сначала глазамъ моимъ представились мягкіе темнокаштановые волосы и лобъ, не слишкомъ высокій, но полный, казалось, чистыхъ и возвышенныхъ думъ; потомъ я увидѣлъ чудные, большіе, неопредѣленнаго цвѣта глаза; замѣчательно, что зрачки ихъ были необычайно малы, но, по какому-то оптическому обману, казалось, расширялись, по мѣрѣ, какъ я въ нихъ вглядывался. Впрочемъ, эти глаза не устремлялись на меня, а были подняты къ небу. Что за чудная, неизмѣримая глубина была въ этомъ дивномъ взорѣ! Продолговатый овалъ лица окоймленъ былъ длинными шелковыми кудрями; носъ острый; на тонкихъ и нѣсколько блѣдныхъ губахъ блуждала скорбная улыбка.
   "Чей это потретъ? Кто писалъ его?" съ волненіемъ спросилъ я сопровождавшаго меня фрате.
   "Право, не знаю, отвѣчалъ онъ равнодушно; но кажется, за картиною что-то написано". Онъ перевернулъ полотно. Съ непонятнымъ біеніемъ сердца я прочелъ: Anna Ajugari detta la Bastardella 1769, и тутъ же приклеена была нотная бумага, на которой, дѣтскою рукою тринадцати-лѣтняго Моцарта, написаны пассажи, восходящіе до верхняго баснословнаго ut. Такъ вотъ она! пѣвица, поразившая необычайнымъ своимъ голосомъ геніяльнаго творца Дот-Жуана! Всматриваясь въ ноты, начертанныя рукою Моцарта, я, казалось, слышалъ воздушные, небесные звуки; воображеніе мое уносилось въ горнее....
   "Не смотри, figlio mio, на это изображеніе, сказалъ мнѣ шепотомъ фрате: я удалилъ его изъ своей кельи, ночью глаза его свѣтятся какъ живые. Женщина та вѣрно была колдунья!"
   "Странно! Услышавъ эти суевѣрныя слова, я задрожалъ, я тутъ же почувствовалъ впервые какое-то страшное колебаніе въ моемъ разумѣ. Я прожилъ нѣсколько дней въ Болоньѣ, старался собрать свѣдѣнія объ Аюгари, и узналъ между прочимъ, что на двадцатомъ году своей жизни она едва не сдѣлалась жертвою мщенія одной соперницы, неосторожно принявъ отравленный букетъ цвѣтовъ; нѣсколько дней спустя сдѣлано было новое покушеніе на ея жизнь, и только чудомъ спаслась она отъ вѣчной погибели; дальнѣйшихъ подробностей я не узналъ. Мнѣ сказали однако же, что она была замужемъ не за Италіянцемъ, а за forestiиre, т. е. иностранцемъ. О смерти же ея никто не могъ мнѣ сказать ничего.
   "Съ тѣхъ поръ воображеніе мое было безпрестанно занято одною и тою же мыслію. Недѣли черезъ двѣ послѣ открытія, сдѣланнаго мною въ Болонскомъ монастырѣ, а отправился въ Падуу, и въ первый день моего пріѣзда въ этотъ городъ, пошелъ въ тотъ же вечеръ въ оперу. При появленіи примадонны, я вскрикнулъ, вскочилъ со стула, и пока продолжались оглушительныя рукоплесканія, встрѣтившія пѣвицу, не могъ прійти въ себя. Вообразите себѣ мой ужасъ! Передъ глазами моими стояло точное изображеніе, видѣнное мною въ монастырѣ. Это были тѣ же черты, тотъ же чудный взоръ! Это была Аюгари въ цвѣтѣ юности, полная жизни! Наконецъ, когда шумъ и восторгъ, произведенные появленіемъ примадонны, поутихли, я спросилъ дрожащимъ голосомъ: кто эта пѣвица? Италіянецъ, къ которому я обратился, посмотрѣлъ на меня съ презрѣніемъ "Е la diva Anna..."
   -- Ajugari? добавилъ я, едва переводя духъ.
   -- Che Ajugari? Anna de la Grange, докончилъ Италіянецъ, пожавъ плечами.
   "Описывать вамъ мой восторгъ я не стану: дивные воздушные звуки, которые раздавались въ моемъ воображеніи, пока я всматривался въ рукопись Моцарта, нынѣ слышалъ я на яву, и чѣмъ болѣе вслушивался въ пѣніе примадонны, чѣмъ болѣе всматривался въ ея черты, тѣмъ болѣе овладѣвала мною мысль, что я слышу и вижу Анну Аюгари; и вообразите себѣ, что я лелѣялъ эту мысль и избѣгалъ близкой встрѣчи съ таинственною пѣвицей, опасаясь разрушить очарованіе, убѣдившись, что она дѣйствительно живетъ и дышитъ жизнію смертныхъ. Каждый вечеръ однако же я посѣщалъ оперу; мнѣ удалось пріобрѣсть въ полное, единственное мое владѣніе небольшую ложу на авансценѣ. Помѣщаясь въ глубинѣ ея, я совершенно отдѣленъ былъ отъ прочихъ зрителей, и видѣлъ только сцену. Невозможно описать что я перечувствовалъ въ эти сладостные и съ тѣмъ вмѣстѣ страшные вечера! Моему больному воображенію представлялось, что дивный призракъ Аюгари являлся каждый вечеръ для меня одного. Разъ какъ-то я вспомнилъ, что на картинѣ, видѣнной мною въ Болоньѣ, находился за поясомъ пѣвицы небольшой букетъ розановъ и ландышей; и тотчасъ же мнѣ показалось, что примадонна часто прикладываетъ руку къ поясу, какъ бы желая мнѣ указать, что у нея недостаетъ этихъ цвѣтовъ. Въ слѣдующее представленіе я бросилъ на сцену букетъ, составленный но указанію картины, и едва не лишился чувствъ, когда чудная примадонна, взглянувъ на меня съ благодарностью, приколола цвѣты къ своему поясу! Улыбка, озарившая лице примадонны, подтвердила мнѣ, что она ждала этихъ цвѣтовъ для пополненія фантастическаго ея изображенія. Однажды, сердце замираетъ при одномъ воспоминаніи, однажды, въ концѣ оперы, я увидѣлъ у ногъ моей примадонны, сверхъ моихъ цвѣтовъ, большой букетъ бѣлыхъ розановъ. Страшное предчувствіе вдругъ овладѣло мною, и линь только опустили завѣсу, я поспѣшно вышелъ изъ своей ложи, движимый непреодолимымъ желаніемъ предупредить пѣвицу, не допускать до вся подозрительнаго для меня букета. Проходя по темному корридору, ведущему за кулисы, я услышалъ произнесенныя таинственно вполголоса, слѣдующія слова:
   "Il colpo e falto, i fiori.-- {Т. е. Ударъ нанесенъ! Цвѣты брошены.} Я не дослушалъ зловѣщихъ словъ и бросился стремглавъ въ комнату примадонны; я вбѣжалъ намъ сумасшедшія, выхватилъ изъ рукъ пѣвицы страшный букетъ, и, вскрикнувъ "Анна! берегись цвѣтовъ!", лишился чувствъ. Что происходило послѣ этого, не помню! Но я узналъ потомъ, что букетъ оказался дѣйствительно отравленнымъ... И въ тотъ же день пѣвицѣ, которую безумные, слѣпые люди называли Анною Лагранжъ, минуло двадцать лѣтъ.
   "Конечно, разумъ мой колебался, я это чувствовалъ, во возможно ли было мнѣ сомнѣваться послѣ этого происшествія, что дивная пѣвица и чудное изображеніе, видѣнное мною въ монастырѣ, одна и та же Анна Люгари! Я твердо былъ убѣжденъ, что все случившееся съ Аюгари, должно повториться, и со страхомъ ожидалъ втораго покушенія на ея жизнь. Между тѣмъ, послѣ описаннаго мною происшествія, я познакомился съ примадонною, и часто посѣщалъ ее. Diva принимала меня благосклонно, вѣроятно изъ благодарности, и хотя часто не понимала запутанныхъ моихъ рѣчей и странныхъ моихъ поступковъ, по обращалась со мною ласково и снисходительно. Дней черезъ пять послѣ представленія, въ которомъ примадонна подвергалась опасности, я проводилъ ее изъ театра до дому, и былъ приглашенъ ея матерью войти, выпить чашку чаю. Вечеръ былъ чудный, и пѣвица, желая подышать воздухомъ, прошла прямо на балконъ; не прошло минуты, какъ я услышалъ сильный ударъ, похожій на пистолетный выстрѣлъ, и бросился на балконъ. Трепещущая, испуганная Анна стояла на колѣняхъ; страхъ отнялъ у нея силы; она хотѣла убѣжать, оставить балконъ, и не могла. На мой крикъ прибѣжала мать и слуги выбѣжали со свѣчами. Анна вскорѣ потомъ опомнилась и разсказала, что едва взошла она на балконъ, какъ почувствовала что букетъ мой, который она всегда носила за поясомъ, упалъ на улицу; она машинально нагнулась за перила, и въ то же мгновеніе большой камень, брошенный съ необычайно силою, пролетѣлъ надъ ея головою и разбился въ дребезги, ударившись о стѣну. Аюгари! участь Аюгари! восклицалъ я безсмысленно --
   "Но довольно, сказалъ наконецъ старикъ, переводя духъ: скажу только еще, что съ тѣхъ поръ я живу лишь для дивнаго моего призрака, слѣжу за каждымъ его шагомъ, оберегаю его по возможности отъ закулисныхъ козней и интригъ, наблюдаю за оркестровъ.... да, я забылъ вамъ сказать, прибавилъ старикъ мнѣ на ухо: я удостоился почетнаго званія невидимаго капельмейстера всѣхъ оркестровъ въ мірѣ; только вы, пожалуйте этого не разсказывайте, а то, знаете, зависть, интрижки... Пожалуйте табачку {За вѣрность показаній несчастнаго старика я, разумѣется, не отвѣчаю; но могу удостовѣрить, что разсказъ его переданъ мною почти буквально.}".

Ростиславъ.

 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru