Толстой Феофил Матвеевич
Двукратное проклятие Наполеона Первого

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

  

Три возраста.
Дневникъ наблюденій и воспоминаній
музыканта-литератора
Ѳ. Толстаго.

  

Капитанъ Тольди.
Разсказъ.

  

Современныя статьи -- и Смѣсь
Статьи музыкальныя.
Ростислава.

  

Санктпетербургъ.
Издатель, книгопродавецъ В. Исаковъ, на Невскомъ проспекте, противъ Католической церкви, въ домѣ Кудряшева.
1855.

Двукратное проклятіе Наполеона Перваго.
(Разсказъ инвалида.)

  

ВМѢСТО ПРЕДИСЛОВІЯ.

  
   Въ Парижскомъ Домѣ Инвалидовъ, громадномъ пріютѣ храбрыхъ, гдѣ еще недавно едва могли вмѣститься достославные остатки великой арміи, наполнявшей міръ своими кровавыми подвигами, живутъ нынѣ лишь немногіе представители того воинственнаго первообраза, который былъ и славою, и причиною паденія генія, почитавшаго себя непобѣдимымъ въ главѣ столькихъ героевъ.
   Между сими остатками мужественныхъ пружинъ, обращаетъ на себя вниманіе почтенный, слишкомъ осьмидесятилѣтній старикъ, который сохранилъ еще гордую и величественную осанку, обличающую заслуженнаго воина. Его-то, говорятъ, и обнялъ Наполеонъ въ Фонтенебло, прощаясь съ знаменитыми воркотунами старой гвардіи.
   Когда вѣсть о нынѣшнемъ союзѣ между Франціей и Англіей достигла Инвалиднаго Дома, почтенный ветеранъ вздрогнулъ, встрепенулся, и, опоясавшись своею благородною шпагою, пошелъ твердымъ шагомъ въ Тюльескій Дворецъ. Двери стариннаго жилища королей Франціи распахнулись безпрепятственно для представителя національной славы, и онъ предсталъ предъ того, кто, во имя достославнаго воспоминанія, дерзнулъ потребовать у Франціи короны.
  

I.

  
   "Государь!" сказалъ ветеранъ торжественнымъ голосомъ: "мы не занимаемся въ Инвалидномъ Домѣ политикою, но заботливо слѣдимъ за судьбами племянника нашего великаго Императора. Правда ли, что вопреки самымъ священнымъ преданіямъ, вы подаете руку вѣроломнымъ, и ищите союза съ вѣковыми врагами Франціи? Вспомните, государь, что страшное проклятіе вашего дяди тяготѣетъ надъ тѣмъ изъ его потомковъ, который побратается съ его подлыми палачами. Въ жизни моей я слышалъ два раза, какъ великій Императоръ проклиналъ Англію, и каждое его слово запечатлѣлось въ моей памяти.
  

II.

  
   "Въ первый разъ, это было въ Сентябрѣ 1807 года. Императоръ подписалъ славный Тильзитскій миръ; вся Франція была упоена радостію, и ошеломленная Европа воспользовалась кратковременнымъ спокойствіемъ, чтобъ перевести духъ. Наполеонъ удалился въ Фонтенебло, и я былъ тамъ въ качествѣ ординарца. Однажды, вечеромъ, собрались въ большой пріемной, предъ кабинетомъ Императора, архиканцлеръ Камбасересъ, Ланнъ, храбрый изъ храбрыхъ, Дюрокъ, вѣрный изъ вѣрныхъ, и много другихъ, которые тогда были вс123; вѣрны, потому что звѣзда Императора достигла высшей точки своего свѣтозарнаго теченія. Въ этомъ славномъ и блистательномъ собраніи, одинъ я былъ человѣкъ ничтожный, и сознавая свое ничтожество, помѣстился въ концѣ комнаты, у наружной двери, гдѣ стоялъ неподвижно, устремивъ глаза на дверь императорскаго кабинета. Разговоръ шелъ бѣглымъ шагомъ между этими людьми, бравшими приступомъ цѣлыя царства; племенная рѣчь ихъ дышала благородною гордостью: вдругъ дверь кабинета отворилась съ шумомъ; и Наполеонъ вошелъ въ пріемную. И какъ вошелъ! Взглянувъ на его блѣдное лице, на его стиснутыя губы, видя его неровную поступь, мы всѣ вздрогнули съ головы до ногъ. За нимъ шелъ Бертіе. Императоръ прорѣзалъ толпу съ быстротою пушечнаго ядра, пронесся до противоположнаго конца комнаты, и тамъ, остановясь со скрещенными руками, въ томъ историческомъ положеніи, которое всѣмъ намъ было такъ знакомо, обратился къ изумленнымъ.
   "О, изверги! О, под...! воскликнулъ онъ въ бѣшенствѣ. Бомбардировать городъ въ мирное время, и три дня сряду!... Истребить болѣе двухъ тысячъ человѣкъ! Громить картечью безоружныхъ обывателей, женщинъ, дѣтей, стариковъ! И безчеловѣчные виновники этого подвига не могли даже оправдать себя собственною опасностью, потому что были покрыты, и не лишились и одного человѣка. {L'Histoire du Consulat et de l'Empire, par Thiers, t. VIII. p. 156.} О! тысячу кратъ проклятое племя разбойниковъ!"
   "Слова Императора были темны, загадочны, но всякъ понималъ, что рѣчь шла о какомъ нибудь новомъ вѣроломствѣ Англіи.
   "Что скажетѣ, господа, продолжалъ Наполеонъ, вырвавъ изъ рукъ Бертіе депеши, что скажете о какомъ-то господинѣ Джаксонѣ, который оттѣснилъ Принца-Регента Даніи до Гольстиніи для того, чтобы сдѣлать ему любезное предложеніе о сдачѣ Англійской арміи крѣпости Кронборга, которая командуетъ Зундомъ, порта Копенгагенскаго; и наконецъ самаго флота, обѣщавъ сохранить все въ цѣлости и возвратить по минованіи опасности! Этотъ господинъ Джаксонъ увѣрялъ очень любезно, что Данія не потеряетъ ничего, сдѣлавъ такую ничтожную уступку, что Англичане будутъ поступать съ нею какъ друзья и союзники, и что Британскія войска заплатятъ на все, ими взятое.
   "А чѣмъ, отвѣчалъ съ негодованіемъ Принцъ-Регентъ; заплатите вы за наше безчестіе, если мы согласимся на ваше постыдное предложеніе?" {Thiers, page 151, tome, VIII.} Этотъ благородный отвѣтъ подвергъ Копенгагенъ одной изъ тѣхъ жестокихъ мѣръ, на которыя, кажется, одна Англія имѣетъ печальное преимущество. Оправдать безчеловѣчный поступокъ Англичанъ можно только однимъ: алчностью, желаніемъ разграбить флотъ, и въ особенности арсеналъ который считался весьма богатымъ. И такъ, 1-го Сентября, генералъ Каткаръ, имѣя на батареѣ 68 орудій, въ томъ числѣ 48 мортиръ и гаубицъ, предложилъ Копенгагену сдать портъ, арсеналъ и флотъ, а 2-го числа вечеромъ, получилъ отрицательный отвѣтъ, достойный генералъ осыпалъ несчастную столицу Даніи ядрами, бомбами и конгревовыми ракетами. 5-го Сентября, разрушеніе достигло крайней степени; половина города горѣла, прекраснѣйшія церкви превращены въ развалины; огонь коснулся арсенала. Защитникъ Копенгагена генералъ Пейманнъ, тяжело равеный, не могъ далѣе вывести ужаснаго зрѣлища, устрашился угрозъ Англичанина до тла истребить столицу, и сдалъ Копенгагенъ свирѣпымъ завоевателямъ."
   "Что думаете вы, господа, о націи, которая поступаетъ такимъ образомъ?" спросилъ Императоръ, устремивъ огненный взглядъ на изумленное собраніе. Ему отвѣчалъ одинъ ропотъ ужаса. "Но, подождите, это еще не все," продолжалъ Наполеонъ съ большимъ негодованіемъ. "Англичане вступили въ Копенгагенъ, и матросы ихъ ринулись на арсеналъ. Ни какое зрѣлище со времени вступленія Англичанъ въ Тулонъ (не забывайте и этого обстоятельства!) не можетъ сравниться съ тѣмъ, что произошло здѣсь. Въ виду пораженныхъ отчаяніемъ жителей, которые видѣли свои домы разграбленными, и посреди себя тысячи жертвъ, лишенныхъ жизни или умирающихъ, которые, кромѣ своихъ частныхъ бѣдствій, чувствовали тяжесть злосчастій общественныхъ, потому что потеря датскаго флота казалась каждому гибелью его собственнаго достоянія, въ виду безутѣшныхъ жителей, матросы, сшедшіе въ большомъ числѣ на берегъ, бросились на арсеналъ съ неслыханнымъ звѣрствомъ. Англійскій обычай отдавать морякамъ большую часть военныхъ призовъ, обычай достойный націи подлыхъ торгашей, усиливалъ ихъ ненависть ко всѣмъ европейскимъ флотамъ, и, подъ вліяніемъ личнаго корыстолюбія, офицеры и матросы съ необыкновеннымъ усердіемъ и дѣятельностью выводили въ море всѣ суда, какія только могли держаться на водѣ. Всего было заграблено шестнадцать линейныхъ кораблей и больше двадцати фрегатовъ и бриговъ, съ такелажемъ, хранившимся въ хорошихъ магазинахъ. Разрушительное усердіе разбойниковъ не удовольствовалось этою добычею. Два корабля еще не были достроены: они ихъ истребили!! -- лѣсъ, снаряды, находившіеся въ арсеналѣ, все было перенесено на англійскую эскадру. Англичане захватили даже инструменты мастеровыхъ, а чего не могли взять, то уничтожили. "Вотъ, господа," прибавилъ Императоръ въ порывѣ величайшаго раздраженія: "вотъ честный поступокъ постыднаго правительства съ государствомъ, съ которымъ оно не было въ войнѣ, единственно изъ видовъ грабежа, и въ предположеніи, что датскій флотъ можетъ когда нибудь послужить мнѣ на пользу {Thiers.}. Да будетъ проклятіе всѣхъ образованныхъ народовъ надъ правительствомъ безсовѣстнымъ и вѣроломнымъ!"
  

III.

  
   "Второе проклятіе, которое касается именно васъ, государь, племянника Императора, было произнесено при обстоятельствахъ еще болѣе печальныхъ и злополучныхъ. По неисповѣдимымъ судьбамъ Провидѣнія, опальный Императоръ бѣжалъ, сначала въ Рошфоръ, потомъ на островъ Эксъ. Звѣзда его подернулась облаками; блестящій штабъ исчезъ, и 14-го Іюля 1815 года мы, самое малое число вѣрныхъ, собрались вокругъ человѣка, который еще недавно заставлялъ трепетать міръ движеніемъ бровей. Надлежало провезти Императора въ Соединенные Штаты, но всѣ фарватеры были блокированы Англійскими кораблями. Сдѣлано было предложеніе отправить Императора на фрегатѣ съ парламентернымъ флагомъ: Англичане отвѣчали, что онъ будетъ атакованъ. Упомянули о переѣздѣ его на нейтральномъ кораблѣ: они отвѣчали, что всякое нейтральное судно подвергнется строгому досмотру, и статься можетъ, будетъ отведено въ Англійскіе порты, но совѣтовали Императору отправиться въ Англію, увѣряя, что тамъ онъ будетъ въ безопасности {Mémorial de Ste-Hélène par le Comte de Las-Cases.}. Для собранія, по этому предмету, подробнѣйшихъ, свѣдѣній генералъ Лаллеманъ поѣхалъ на англійскій фрегатъ "Беллерофовъ." Капитанъ Мейтландъ принялъ его съ льстивою предупредительностью, восторженно говорилъ съ нимъ объ Императорѣ, сочувствовалъ его великому бѣдствію, и, на вопросъ генерала, можетъ ли человѣкъ, угрожаемый политическими смутами своего отечества, опасаться быть выданнымъ Франціи, если добровольно поручитъ себя покровительству Англіи, капитанъ отвѣчалъ съ негодованіемъ, и отвергнулъ подобное предложеніе какъ обиду. По возвращеніи генерала Лаллемена съ "Беллерофона", Императоръ собралъ васъ на совѣтъ. Разсуждали о всякихъ случайностяхъ. Цѣпь англійскихъ крейсеровъ была признана непроходимою, и оставалось или воротиться на твердую землю, и предпринять междоусобную войну, или довѣриться капитану Мейтланду. Принята была послѣдняя мѣра: непостижимое ослѣпленіе! Со вступленіемъ на "Беллерофонъ", говорили совѣтчики, императоръ будетъ уже на англійской почвѣ; съ этой минуты, Англичане будутъ связаны долгомъ гостепріимства, священнымъ даже у дикихъ народовъ, и проч. Тогда Императоръ написалъ Принцу-Регенту Англіи:
   "Ваше Королевское Высочество!й Гонимый партіями, раздирающими мое государство, и враждою сильнѣйшихъ державъ Европы, я почитаю свое политическое поприще конченнымъ. Подобно Ѳемистоклу, водворяюсь у очага британскаго народа, отдаю себя подъ покровительство его законовъ, котораго и прошу у Вашего Королевскаго Высочества, какъ у самаго могущественнаго, самаго постояннаго, самаго великодушнаго изъ моихъ враговъ."
   "Императоръ, въ эту минуту, забылъ проклятіе свое на вѣроломное правительство, подъ защиту котораго хотѣлъ отдать себя такъ неблагоразумно, и вы знаете, государь, чѣмъ поплатился онъ за такое забвеніе! Надлежало быть ослѣплену несчастіемъ, чтобъ отдать себя въ руки враговъ, недобросовѣстность которыхъ была извѣстна; но жребій былъ брошенъ, злой рокъ обрекалъ Императора на мученія. Прошли одиннадцать дней въ томительномъ ожиданіи. Наконецъ, 26-го Іюля, "Беллерофонъ" бросилъ якорь въ Плимутѣ, и Императоръ былъ объявленъ плѣнникомъ Англіи, присужденъ къ заточенію на островѣ Св. Елены!! Англичане пересмотрѣли его бумаги, его вещи, конфисковали четыре тысячи наполеондоровъ, и объявили генералу Бонапарте (!), что если онъ покусится бѣжать, то будетъ посаженъ въ тюрьму (въ тюрьму!!), а въ послѣдствіи парламентскій билль возвѣстилъ, что если кто изъ приближенныхъ къ Бонапарту будетъ содѣйствовать побѣгу, тотъ подвергнется смертной казни.
   "Императоръ, прежде нежели перешелъ на корабль "Нортумберландъ" долженствовавшій отвезти его на островъ Св. Елены, написалъ протестъ, который одинъ достаточенъ для покрытія Англіи вѣчнымъ стыдомъ. "Протестую торжественно," говорилъ онъ: "предъ лицемъ Бога и предъ людьми, противъ сдѣланнаго мнѣ насилія, противъ нарушенія моихъ священнѣйшихъ правъ, попранныхъ насильственнымъ лишеніемъ меня свободы. Я добровольно явился на "Беллерофонъ"; я не плѣнникъ, я гость Англіи. Я явился по внушенію самого капитана, который сказалъ, что имѣетъ повелѣніе правительства принять и отвезти меня съ моею свитою въ Англію, если то будетъ мнѣ угодно. Я явился довѣрчиво, желая отдать себя подъ защиту законовъ Англіи. Ступивъ на "Беллерофонъ", я уже былъ среди британскаго народа. Если правительство, давая приказаніе капитану "Беллерофона" принять меня и моихъ спутниковъ, хотѣло только заманить меня въ засаду, то оно поступило противъ чести и посрамило свой флагъ.-- По приведеніи въ дѣйство такого поступка, Англичане напрасно стали бы говорить о своей честности, о своихъ законахъ и о своей свободѣ: Британское праводушіе погибнетъ въ гостепріимствѣ "Беллерофона". Взываю къ исторіи: она скажетъ, могъ ли непріятель, двадцать лѣтъ воевавшій съ англійскимъ народомъ и, въ несчастіи, добровольно искавшій убѣжища подъ сѣнію англійскихъ законовъ, могъ ли онъ представить разительнѣйшее доказательство своего уваженія и довѣренности? Но какъ отвѣчали въ Англіи на подобное великодушіе? Притворно протянули гостепріимную руку этому непріятелю, а когда онъ предалъ себя довѣрчиво, его принесли въ жертву".
   "Слова эти были подписаны вашимъ дядею, государь, и каждую букву этого протеста должно было бы начертать неизгладимо въ вашей памяти; но вамъ, по видимому, неизвѣстны предсмертныя слова, исторгнутыя у великаго Императора тѣми нравственными муками, которыя отравили даже его послѣднія минуты, и которыми месть Англіи упояла его по каплѣ чрезъ посредство олицетворенной низости, называвшейся Гудсономъ Лоу. "Въ эту минуту," сказалъ Императоръ умирающимъ голосомъ: "я могъ бы простить врагу самому ожесточенному, самому неумолимому, если бъ этотъ врагъ побѣдилъ меня честно; но воспоминаніе о самомъ низкомъ вѣроломствѣ должно сойти со мною въ могилу. Король Римскій не будетъ царствовать, такъ говоритъ мнѣ грустное предчувствіе; но Франція долго будетъ помнить о славѣ, которою была мнѣ обязана, и если когда либо одинъ изъ моихъ потомковъ достигнетъ верховной власти, завѣщаю ему, вмѣстѣ съ скипетромъ, которымъ онъ будетъ обязанъ блеску моего имени, завѣщаю ему мою ненависть къ Англіи, а если онъ забудетъ мое справедливое негодованіе!!! (при этомъ словѣ безсмертный умирающій приподнялся на своемъ смертномъ одрѣ, и прибавилъ, протянувъ съ напряженіемъ послѣднихъ силъ руку) о! если онъ забудетъ, то да постигнетъ его на престолѣ замогильное мое проклятіе!" {См. въ современныхъ запискахъ различныя сказанія о духовномъ завѣщаніи Наполеона.}
   "Съ тѣхъ поръ, нашъ великій Императоръ хранилъ молчаніе, но теперь онъ говоритъ вамъ моимъ голосомъ. Прежде нежели явился я у подножія вашего престола, я ходилъ въ склепъ, ввѣренный моему храненію, я желалъ вопросить великіе останки, которые хотя и обратились въ прахъ, были однако столь сильны, что вручили вамъ скипетръ. Вы знаете, государь, доступно ли суевѣріе старымъ воинамъ; но, спустившись въ склепъ, я, казалось, видѣлъ тѣнь славнаго Императора, возстающую до самаго свода. "Потомокъ Принцевъ Орлеанскихъ перенесъ мой прахъ со скалы изгнанія," произнесла грозная тѣнь: "властелинъ сѣверной страны, мною опустошенной, воздвигъ мнѣ порфировую гробницу, а онъ чѣмъ почтилъ мою память? Тщеславясь моимъ именемъ, онъ употребилъ въ свою пользу память, сохраненную обо мнѣ Франціею, и, воспользовавшись властью, которою обязанъ моему имени, братается съ моими палачами!!" Слова его еще отдаются въ моихъ ушахъ, сердце мое полно ими! И я пришелъ къ вамъ, государь! Еще есть время: откажитесь отъ преступнаго союза! Восемь милліововъ голосовъ избрали васъ президентомъ, столько же голосовъ провозгласили васъ императоромъ; но если вы забываете завѣщаніе того, кто далъ вамъ престолъ, если вы отрекаетесь отъ его ненависти, кто же вы? По какому праву требуете вы повиновенія у Франціи? Если вы недостойный потомокъ дяди, оставьте престолъ, онъ не для васъ! Вы дружитесь съ Англіею, но она измѣнитъ вамъ, какъ всегда и всѣмъ измѣняла, и тогда вы довершите гибель Франціи! Можете ли вы довѣряться націи, которая разставила коварныя сѣти вашему дядѣ для того, чтобы привольнѣе терзать его? Можете ли вы полагаться на правительство, которое, послѣ безсовѣстнаго бомбардированія Копенгагена, позволяетъ говорить одному изъ своихъ лордовъ, своихъ министровъ, въ засѣданіи Парламента, что онъ, лордъ, съ негодованіемъ слышитъ о торжествѣ народа по случаю побѣды, одержанной во время войны, въ битвѣ, данной для воспрепятствованія доставки оружія враждебному народу! -- не явное ли это лицемѣріе! а кто лицемѣритъ, тотъ низокъ, а кто низокъ, тотъ коваренъ. Англичане, посреди мира бомбардировавшіе Копенгагенъ, слабѣе ли были Датчанъ? Не смотря на то, лордъ приходитъ въ негодованіе, что Русскіе воспользовались своимъ численнымъ превосходствомъ, и разгромили непріятеля, который однако оборонялся, тогда какъ въ Копенгагенѣ Англичане были прикрыты такимъ образомъ, что не потеряли ни одного человѣка, говоритъ исторія!
   "Англія разставляетъ сѣти Франціи, это очевидно. Племя торгашей хочетъ пріурочитъ Францію къ своимъ барышамъ. Но что общаго между продавцами хлопчатой бумаги, торгашами человѣческой крови (въ Индіи Англичане торгуютъ людьми, кто опровергнетъ это?), что общаго между гнусными ростовщиками и благородною Франціею? Пусть они облекаются въ чалму, пусть заковываютъ Христіанъ въ цѣпи, покрываютъ себя позоромъ и безчестіемъ отъ страха лишиться малой толики золота и подвергнуться невыгодному тарифу; но, заклинаю васъ именемъ Бога и прахомъ вашего дяди, отвергните ихъ чудовищный союзъ!"

Ростиславъ.

  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru