Толстой Алексей Николаевич
Фабрика молодости

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Комедия в 4-ёх действиях и 5-и картинах.


Толстой А. Н.

Фабрика молодости

Комедия в 4-ёх действиях и 5-и картинах.

Действующие лица:

   Зарубин Сергей Петрович.
   Марья Алексеевна, его жена.
   Беспрозванная Юлия, звезда экрана.
   Прищемихин Иван Демьянович, изобретатель.
   Гирькин, молодой человек, готовящийся к конкурсным экзаменам.
   Таня, учится в драматической студии, служит одной прислугой.
   Кощеев, спец, хозяйственник.
   Призент, делец.
   Свищев Васька, хулиган.
   Горвард, кинорежиссер.
   Метельщица.
   Оператор.
   Рабочие в киностудии.

Место и время действия: Москва, наши дни.

Действие I.

Большая общая кухня. Боковые двери. Входная дверь и рядом окно. Виден дворик, зелень. У стола с посудой возится Таня, босая, в грубом переднике, стриженная, ловкая, сердитая. Во входных дверях стоит Гирькин, красивый парень, по пояс голый, в парусиновых штанах, в руках -- узел, сапоги и пиджак.

   Гирькин. Таня, ты меня не узнаешь? Я -- Гирькин. Помнишь, вместе раков ловили?.. Друг детства, -- узнала?
   Таня (сердито). Ну, узнала.
   Гирькин. Здравствуй, Таня.
   Таня. Ну, здравствуй.
   Гирькин. Вот и я в Москву приехал.
   Таня. Только тут тебя и дожидаются!
   Гирькин. Конкурсные экзамены сдавать приехал я, Таня... Много вытерпел муки, покуда от букваря до тригонометрии всё превзошёл... И голод, и холод...
   Таня. По тебе и видно!
   Гирькин. Это насчет моей морды? Беда, Таня, -- сам понимаю, что морда веселая. Ничего ее не берет! Ведь как я боюсь: придешь на экзамен, и взглянут -- где отпечаток истощения? И пойдут гонять по всем учебникам без пощады. По приезду я две недели жил в Сокольниках под сосной. Если для одного воздуха, -- совсем бы ничего, но для подготовки к конкурсным экзаменам требуется крыша, Таня... На воздухе никак не сосредоточишься... Опять же, -- проголодался, -- иди на шоссе, вертись около моссельпромовской барышни, у лотка, улещай ее... Потеря трудового времени...
   Таня. Ты к чему все это гнешь?
   Гирькин. Решил я, Таня, податься из леса в город. Встретил земляка Ваську Свищева, помнишь? Он в Москве теперь, ходит чисто одетый, курит дорогие папиросы. Дал твоей адрес. Я обрадовался, побежал прямо сюда.
   Таня. Наловчился ты, я вижу, разговаривать на шоссе около барышень.
   Гирькин. Что мне нужно, Таня? Подоконник, -- разложил книжки и пошел гвоздить вслух. Через пять лет я -- профессор. Вот будем вспоминать, смеяться...
   Таня. Постой!.. Ты что узел-то кладешь? Я тебе позволила?
   Гирькин. Что ты, Таня, пускай его полежит, у меня рука затекла... Все-таки друзья детства. Может быть, я просто так, -- повидать тебя пришел. Красивая ты .стала, Таня... Тебе бы не кухарочной...
   Таня. Я прислугой до пяти часов только...
   Гирькин. Бывают другие, -- подавай им еду, щи, кашу, -- этим я не интересуюсь... Я навозом могу питаться... У меня так постановлено: навоз буду есть, черепушку себе разобью, а через пять лет я -- профессор!..

Со двора осторожно входит Зарубин.

   Зарубин. Марья Алексеевна ушла? Дома? А, Танечка!
   Таня. Вас ждет.
   Зарубин. Ждет?.. А ничего, -- не расстроена? Нет? Я ей тут письмо приготовил... Танечка, вы ведь мне многим обязаны. Правда? Услуга за услугу. Дело в том, что я никуда не уезжал.
   Таня. Как это никуда не уезжал?
   Зарубин. А вот так вышло. Был в Москве... Очень сложно объяснять... А главное, я сейчас не в состоянии разговаривать с Марьей Алексеевной... Выяснять отношения -- зачем? Все равно -- конец! Лучше письмо... Я сознаю, что поступил жестоко... Но тут ничего не поделаешь... Мы с Марьей Алексеевной прожили десять лет... Было много теплого... Я многим обязан ей. И я в себе храню это чувство, но...
   Таня. Девчонка?
   Зарубин. Гораздо серьезнее... Вы ее знаете... Таня, я сошел с ума!.. Танечка, вы ей сейчас ничего не говорите. Ладно?
   Таня. Мне-то какое дело!..
   Зарубин. Одна дама позвонит ей по телефону, вызовет ее на улицу... Я тогда приду... Дело в том, мне буквально нечего надеть. Танечка, я буквально грязен за эту неделю... Я возьму рубашки, кальсоны, необходимые мелочи... А уже потом вы передадите ей письмо... Родная, солнышко, в октябре у меня постановка Шекспира, я добьюсь, чтобы вас заняли... Хорошо? Значит, звонок будет минут через пятнадцать... (Уходит).
   Гирькин. Кто такой?
   Таня. Зарубин... Архитектор... Чёрт, вот гадость! Жену бросил...
   Гирькин. Ай, ай, ай!..
   Таня (внезапно, сердито). Ну, куда ты здесь приткнешься! В кухне тебе ночевать не разрешат. Что же я с собой тебя спать, что ли, положу?
   Гирькин. С тобой спать, это -- конечно... Вот Васька Свищев, тот -- ходок насчет этого... А я мозгами, понимаешь, орудую, ничего у меня в голове нет, кроме этого мозгового треску...
   Таня. Дурак ты, как я на тебя погляжу!..
   Гирькин. По женской части я дурак... До того, Таня, наука трудна, -- у одного товарища сделался даже мозговой понос, -- все бросил, уехал в деревню... Ах, Таня, а то бы ты пожалела меня!
   Таня. Во-первых, этим я тоже не интересуюсь, понял? И я пока еще девушка, понял?
   Гирькин. Ну да, как не понять... Значит, энергию в себе сохраняешь... А жалко!.. У меня, Таня, всех капиталов осталось четыре копейки... Ну, прощай!
   Таня (глядя ему вслед). Вот что...
   Гирькин. Придумала?
   Таня. Работаю я здесь у наших сволочей одной прислугой, восьмичасовой день, комната, питание... Но уж в пять часов ты меня здесь не найдешь, хоть тут все они сдохни...
   Гирькин. Куда же ты деваешься?
   Таня. Я передник -- шварк, обливаюсь, растираюсь, сто движений, быстро ем и -- в студию...
   Гирькин. В какую?
   Таня. Драматическую. Перехожу на третий курс. Говорят, что не без таланта.
   Гирькин. Ну, извини, Татьяна Капитоновна, я вам тут наболтал...
   Таня. Так что, -- ночью ты живи, где хочешь. А весь день и вечером, покуда не возвращусь из студии, можешь пользоваться моей комнатой и постелью. В сапогах
   не валяйся...
   Гирькин. Если у тебя клопы, тараканы, грязь, -- это я выведу...
   Таня. Не требуется... Садись, что ли, картошка поспела...

За стеной треск, шум падающих предметов.

   Гирькин. Это что же такое у вас?
   Таня. А так.
   Гирькин (ест). Жильцы сражаются?
   Таня. Изобретатель один... Опыты производит. Какие-то у него все взрывы... Третьего дня пожарные приезжали, мы думали, весь дом развалится.
   Гирькин. А все, Таня, наука! Интереснее ее, Таня, ничего нет. Подумай, -- быть бы мне до самой смерти коровьим пастухом, не вгрызись я в науку.

Второй взрыв, громче первого. Со стены летят кастрюли.

   Таня. Чёрт сумасшедший!
   Гирькин. А ведь, пожалуй, его самого разорвало...
   Таня. Жив, бежит...
   Прищемихин (за сценой). Воды, воды, воды!.. (Появляется; всклокоченные борода и волосы. Пиджак весь дымится. Кричит: "Воды, воды, воды"! Обливает
   голову под рукомойником и пьет).
   Таня. Вы бы все-таки поосторожнее, ведь здесь живые люди...
   Прищемихин (отдувается). Ух ты, чёрт!.. Осторожнее меня быть не может... Кстати, молодой человек, сбегайте за папиросами. Самых крепких.
   Гирькин. С большим удовольствием! (Берет деньги, идет).
   Прищемихин. Молодой человек, хотите подвергнуться замечательному опыту? Но предупреждаю, -- крайне опасно!
   Гирькин, Экзамены, а то бы я рад... Меня для науки пополам можно пилить.
   Прищемихин. Жалко!.. жалко!..

Гирькин уходит.

   Татьяна Капитоновна, поздравьте меня... Только сейчас, когда меня швырнуло в дверь, на мне вспыхнула одежда, -- я понял ошибку...

В одну из боковых дверей высовывается Призент.

   Призент. Слушайте, так же невозможно же работать! У меня дрожит каждая жилка... Весь дом уже в трещинах... Перестаньте с вашими опытами!..
   Прищемихин. Никаких взрывов больше не будет... Успокойтесь!.. Здесь было вместо чистого азота -- гремучее соединение. Непонятная ошибка! Шесть крыс разорваны в клочки!

Из другой боковой двери выходит Кощеев в подтяжках, взъерошен, заспанный.

   Кощеев. Это же совершенно безобразно!.. Заснуть же нельзя, сволочи, в самом деле!..
   Призент. Я, знаете, так подскочил, что чуть не упал со стула...
   Кощеев. Ведь праздник же, люди отдыхают... Нарочно вы, что ли, гражданин, безобразничаете?! Ведь я же опять на вас жаловаться пойду...
   Прищемихин. Азот! Нужен азот! Все остальное правильно... Обе свинцовые камеры целы, несмотря на взрывы... С минуты на минуту я жду окончания реакции в третьей камере... Еще один опыт и величайшее открытие -- факт!.. Нет больше старости, нет смерти! Гражданин Кощеев, вам сколько лет?
   Кощеев. Ну, впрочем, это вас вовсе не касается.
   Прищемихин. Пятьдесят? Сорок восемь? У вас склероз, изношено сердце... Вы уже не годны для работы... А между тем вы занимаете хозяйственный пост. Вы -- мешок с жиром и костями! Вы отвратительная развалина!..
   Кощеев. Ого! За такие слова... Вы свидетель, гражданин Призент?
   Призент. Хорошо, я свидетель.
   Прищемихин. В три дня я сделаю из вас двадцатипятилетнего юношу! Ваш мозг будет работать великолепно! Вы будете не ходить, а летать... Работа закипит у вас в руках... В праздники вы не станете дрыхнуть весь день, не снимая сапог... Вы узнаете восторги любви, сумасбродства юности... Чёрт возьми, хотите быть молодым? Согласитесь подвергнуться опыту...
   Кощеев. Вот я сначала вас подвергну опыту у народного судьи за оскорбление личности, гражданин!
   Призент. И мы избавимся от этих тарарахов, когда подскакиваешь на аршин...
   Прищемихин. О, человеческая глупость! Вы все поломаны, загажены, заржавлены!.. Вы скрипите, чёрт знает, как! Вы умираете лет на тридцать раньше срока... Неразумные граждане, умоляю вас, -- решитесь!.. (Хватает одного и другого за пиджак). Это так просто... Я вас замораживаю при температуре восьми градусов, помещаю в свинцовую камеру с чистейшим азотом между двумя электромагнитами, в продолжение трех дней подвергаю воздействию переменного тока в тридцать тысяч вольт... Колебания настолько часты, что происходит атомный распад и новые комбинации клеточного вещества. Вы насыщаетесь электронами... Стенки сосудов становятся эластичными, мускулы -- молодыми, мозг очищается от всякой дряни... На третий день я вытаскиваю вас из камеры в виде совершеннейшего творения природы... И только какие-то пятнадцать шансов против ста, что вас разорвет в клочки, как сегодня несчастных крыс... Я честно предупреждаю, -- пятнадцать процентов риска... И разве это не кошмар, что во всей Москве я не могу найти человека?!..
   Кощеев (хохочет, стоя в дверях). Это же умора!.. Ищи дураков!
   Призент (смеется). Я, гражданин Прищемихин, привык к своему организму, мне лучше не надо. Дрянцо, да свое.
   Прищемихин (поднимает палец). Тихо!..

За стеной слышен шипящий звук.

   Предохранительный клапан!.. Это в третьей камере... Если взорвется, -- на этот раз нам всем -- крышка! Позавчера я заморозил старую слепую собаку...

Пауза. Кощеев и Призент в ужасе пятятся каждый в свою комнату, закрывают за собой дверь. За стеной слышен протяжный вой.

   Собака! Крик жизни! Удача! (Подняв руки, подпрыгивает). Старик Прищемихин был прав! (Скачками уносится в дверь).
   Марья Алексеевна (появляется из средней двери). Танечка, Таня!..
   Таня (показывается из своей комнаты, глядит на стенные часы). Без трех пять, Марья Алексеевна, я работаю только три минуты...
   Марья Алексеевна. Танечка, какое сегодня число?
   Таня. Заплатите двадцать копеек в справочное, -- там скажут, а я не обязана сообщать жильцам календарные сведения!
   Марья Алексеевна (грустно). Какая вы сердитая, Танечка...
   Таня, Опять-таки в Кодекс труда и в мои обязанности не входит, чтобы я хохотала. Чего вы звали?
   Марья Алексеевна. Мне, видите ли, позвонил по телефону какой-то женский голос, я не понимаю, в чем дело?.. Нужно ехать на Театральную площадь... Я ужасно тревожусь -- не случилось ли чего с Сергеем Петровичем... Седьмой день ни писем ни телеграмм. Мне все кажется, что он сегодня вернется... Я хотела вас просить...
   Таня. Хотели сделать мне выговор, что я еще не убрала комнаты... (Глядит на часы). Дьяволы гладкие, за две минуты им прибирай!.. (Бежит в комнату Марьи Алексеевны, оттуда начинают лететь грязные простыни, башмаки и прочее. Таня вылетает с ведром, проносится обратно со щеткой, слышно, как грохочет мебелью).
   Марья Алексеевна. Таня, я не о том хотела просить...
   Таня. Я свои обязанности знаю, гражданочка, никто мне не смеет швырнуть упрек в глаза... Сегодня же пойду жаловаться на вас в Местком!..
   Марья Алексеевна. Боже мой, бросьте, я сама уберу... Танечка... Дайте мне на два трамвайных билета... Сергей Петрович уехал, я без копейки... А пешком на Театральную -- когда я вернусь!

Входит с улицы Гирькин с папиросами.

   Гирькин. Всю Якиманку пропер до самой речки, -- нет и нет крепких...
   Таня. Гирькин, поищи у меня сумку, может, она под кроватью валяется, в ней талонная книжка, оторви два билетика и дай гражданке.
   Гирькин. Ага... (Уходит в Танину комнату).
   Марья Алексеевна. Танечка,, у меня очень плохой вид сегодня?
   Таня. Некогда!
   Марья Алексеевна. Всегда после разлуки мучительно, -- он входит, и его первый взгляд... Я знаю, -- в его глазах -- приговор... Но он великодушен. Я старше Сергея Петровича на шесть лет. Ему тридцать пять, мне -- сорок один... Он встречает много молодых, интересных женщин... И возвращается к старой жене... Конечно, он любит меня... Он добр... Я так благодарна ему... (Вздыхает). И вам, Танечка, придется это пережить когда-нибудь...
   Таня (выметая из дверей ворох бумаги). За один день намусорили!..
   Марья Алексеевна. Я разбирала и перечитывала старые письма... Я оставила только его письма. Так вся жизнь понемногу становится ненужной, кроме одного... Настанет день, когда судорожно ухватишься за колени единственной любви... И он оторвет от себя
   закоченевшие мои руки... Не дай Бог пережить!..
   Таня (появляясь в дверях). Ну-ну!.. (С удивлением посмотрела на Марью Алексеевну, фыркнула, скрылась).
   Гирькин (выходя из Таниной комнаты). Вот билетики.
   Марья Алексеевна. Благодарю...
   Гирькин. Я -- Гирькин, Танин земляк. Если что нужно--моментально слетаю... Покуда Тани нет, я всегда в ее комнате... Татьяна, изобретателю папиросы куда?
   Таня (из комнаты). Постучись в коридоре в четвертый номер.

Гирькин уходит.

   Марья Алексеевна. Значит, Танечка, я скоро вернусь.

Бьют часы.

   Таня (вылетая с ведром и щеткой из комнаты, взглядывает на часы, швыряет вещи, срывает с себя фартук, бросает туда же). Довели до последней минуты! Так пускай и валяется до завтра! (Снимает с головы платок, трясет волосами). Вот что я вам скажу, Марья Алексеевна, любовь да любовь, тьфу!.. (Подняв голову, плюнула). Ничего она не стоит, если из-за нее еще и страдать! Меня по уши червонцами засыпь, чтобы я любила, ревела, сохла, -- очень нужно! И вам совет -- пошлите вы к чёрту вашего Сергея Петровича!
   Марья Алексеевна. Таня!

Пауза.

   Вы что-нибудь узнали о нем?
   Таня. Сплетнями не занимаюсь! О любовных делах мне и говорить-то противно!
   Марья Алексеевна. И молода и хороша, но все-таки никогда я не была так высокомерна, так самонадеянна.
   Таня. На то мы -- революционное поколение, чтобы быть самонадеянными...
   Марья Алексеевна. Вина моя в том, значит, что все силы, весь пыл души, всю молодость отдала одному человеку? Да? В этом?
   Таня (кричит из своей комнаты). Неправильно!
   Марья Алексеевна. Ездила на крышах вагонов в метель, провозила мимо застав конину на салазках, торговала спиртом, пирогами, -- отчего же эти морщины, эти проклятые седые волосы!.. И все -- только бы Сергей Петрович мог спокойно работать. И я добилась, он стал видным архитектором, знаменитым художником... Он -- моя гордость!..
   Таня (оттуда же). А он вот и свистнет в кулак!

Входит Гирькин.

   Гирькин, не лезь в комнату, я беру душ, -- голая...
   Гирькин. Я тут пока приткнусь. (Садится к столу с книжкой). Знаете, Марья Алексеевна, извините -- я такой бойкий, обращаюсь всегда без страха... Скажем, геометрия, -- красивая наука, вся здесь -- в черепушке, по ней меня не загоняешь... А вот алгебра сволочь!.. А тригонометрия! Как дошел я до синусов, косинусов, тангенсов, котангенсов, как представил я, -- для чего, собственно, обыкновенному человеку нужен логарифм, -- ну, думаю, уйду опять в пастухи... Нет, Марья Алексеевна, и это искушение я поборол. Я навоз могу есть... Либо наука меня, либо -- я науку!.. (Вдруг погрузился в работу).
   Марья Алексеевна (задумчиво). Странно... (Растерянно). Странно... Таня, вы мне ничего не скажете?

Слышен плеск воды, фырканье. Пожала плечами. Ушла.

   Гирькин. Логарифм икс равен бесконечности. Чему равен икс? Тфу, ты пропасть!
   Таня (высовывает из двери мокрую голову). Ушла?
   Гирькин. Ушла... На какой почве вы с ней общались-то?
   Таня. Да про любовь!.. Я живу, я вижу, я слышу. За эту любовь проклятую расстреливать нужно...
   Гирькин. Нет, отчего, же, это всё-таки хорошая штука.
   Таня. Ты про амазонок слыхал?
   Гирькин. Постой, это по какому предмету?
   Таня. Ну, в древней Греции...
   Гирькин. А, история... Нет, это нам ни к чему. (Решает задачу).
   Таня (выходит, простенько, но изящно одетая). Сейчас у нас в студии идет работа -- "Амазонки", трагедия. У меня главная роль, царицы Персипатры. Понимаешь, правую грудь они себе выжигали, амазонки, чтобы ловчей стрелять из лука. (Показывает). Если попадал к ним мужчина, -- беспощадно сбрасывали со скалы... За любовь, если амазонка влюбилась, -- привязывали ее к столбу и расстреливали. (Стоя пьет кофе). И правильно, я тебе скажу, -- зато были женщины!.. Из-за морщин да седых волос не ревели, как эта вот...
   Гирькин. А если бы я туда к вам попался?
   Таня. Ох, ты!.. Героев со скалы кидали!
   Гирькин. Ну, меня-то все-таки, Таня, ты бы выручила.

Короткая пауза.

   Таня (гневно). Это что за тон! Это что за разговор! Ты в уме? Пошел прочь!
   Гирькин. Уж очень ты, Татьяна, пронзительная... Там алгебра, -- здесь -- ты!.. Конечно, все перепутается... (Встает с книжками, идет в Танину комнату).
   Таня. Нельзя, там все раскидано.
   Гирькин. Приберу. (Уходит в Танину комнату).
   Таня (глядит ему вслед). Дурень, вот дурень, право!

С улицы входит Зарубин.

   Зарубин. Танечка, вы ей ничего не говорили?
   Таня (сквозь зубы). Ничего.
   Зарубин. Едва с ней не столкнулся... Кажется, она все-таки не заметила... У нее был страшно расстроенный вид... Понимаете, Танечка, это слабость, но я не в состоянии сейчас ей объяснить всего... Я раскричусь. Будет гнусно... (Идет к двери Марьи Алексеевны). Я скоренько соберу белье... Она ничего не отдавала прачке?
   Таня. Сергей Петрович!..
   Зарубин (оборачиваясь). Да?
   Таня. Нет уж, чего там... (Отворачивается).
   Зарубин. Мебель я оставлю Маше, серебро кое-какое... Но есть два коврика, они мне очень дороги... (Тане). Танечка, вы не могли бы слетать за извозчиком?

Она молчит.

   Зарубин (возвращается к ней). Таня, я не подлец.
   Таня. Не знаю!
   Зарубин. Вы думаете, что было бы честнее в лицо крикнуть Марье Алексеевне: "Ты, матушка, стара, не прогневайся... Я хочу жить!" Ведь вот голая правда. Я боролся с собой. Я сознаю: вместо благодарности за все, что вынесла для меня Маша, за ее седые волосы, за ее увядание, -- вышвыриваю ее как сношенное белье... Был один дождливый вечер, я бродил по набережной... Не лучше ли было тогда -- в темную воду... (Вдруг дико ухмыльнулся). Пять дней я в лихорадке... Какой-то восторженный бред!.. Во мне все сорвалось с цепи... Табун диких, лошадей... Я обладаю!.. Мне отдаются с безумием, с восторгом...
   Таня. Хоть вы меня и обещались занять в Шекспире, а вот -- хлестану по морде так, чтобы помнили! (Нахлобучивает шляпку). Порох сущий!.. (Ушла).
   Зарубин (сразу сел на табурет). Ага... Да... Значит, вид человека, который... Да, да... должно быть, отвратительное зрелище...
   Прищемихин (высовывается из своей двери). Слушайте, кобель овсянку жрет...
   Зарубин. Какой кобель?
   Прищемихин. Омоложенный.
   Зарубин. Ага... Жрет?..
   Прищемихин. Совершенно был слепой, -- прекрасно видит. Полный атомный обмен!..
   Зарубин. Ничего не понимаю!..
   Прищемихин. Не хотите подвергнуться опыту?
   Зарубин. Нет.
   Прищемихин. Жалко! (Скрывается).
   Зарубин. Несколько человек будут считать, что я подлец, -- вот и все! (Взглядывает на часы, вскакивает, уходит в комнату Марьи Алексеевны).
   Призент (высовывается из двери). Таня, нельзя ли воды для бритья? (Глядит на часы). Это же удивительно, пять минут шестого...
   Кощеев (высовывается в дверь). Татьяна!
   Призент. И след простыл...
   Кощеев. Смотри, раскидала всё, стерва!
   Призент. Охрана труда, -- хоть не живи... И хотят догнать Европу!..
   Кощеев. В пивную, что ли, пойдем?.. Скука...
   Призент. Слушайте, Кощеев, я давно хотел с вами поговорить. Не устроить ли нам дело с жевательной смолой?
   Кощеев. То есть, как так с жевательной смолой?
   Призент. В Америке население тратит на одну только жевательную смолу...
   Кощеев. Постойте, вы объясните понятнее,
   Призент. Ну, в Америке все жуют смолу или жевательную резинку.
   Кощеев. Зачем?
   Призент. Так. Зубы очищают. Развлечение... И в год в Соединенных штатах потребляется жевательной смолы на пятьдесят миллионов долларов...
   Кощеев. Постойте! Это же вы дело говорите!..
   Призент. У нас этой смолы сколько угодно... Сосновые леса...
   Кощеев. Постойте!.. Пятьдесят миллионов... Экспорт... Колоссально!.. Через кооперацию?
   Призент. Частью через кооперацию, частью -- так. Там увидим...

Уходят и в дверях пропускают в кухню Марью Алексеевну.

   Мы уходим, Марья Алексеевна. Остался дома один сумасшедший изобретатель.
   Марья Алексеевна. Я буду дома.

Они уходят. Она поднимает с пола вещи, брошенные Таней. Останавливается у стенного зеркальца. Глядит на себя с тоской. В это время из ее комнаты выходит Зарубин с узлом и чемоданом.

   Сережа! (Кидается к нему). Сережа, милый!
   Зарубин (врасплох). Муся, ты откуда?
   Марья Алексеевна. Ты когда вернулся? Только что?
   Зарубин. Как видишь...
   Марья Алексеевна. Как я тебя ждала... Ну, как ты съездил? Хорошо было? (Глядит ему в глаза, медленно поднимает руку, как бы защищаясь, отступает на шаг). Сережа!
   Зарубин. Страшно рад, понимаешь... Дело в том, сейчас мне нужно, видишь ли, уйти...
   Марья Алексеевна. Зачем?
   Зарубин. Неотложно...
   Марья Алексеевна. Сережа... А это что? (Указывает на вещи, которые он держит в руках).
   Зарубин. Видишь ли... коврики...
   Марья Алексеевна. Ты уносишь коврики?
   Зарубин. В конце концов, я не настаиваю... Муся, надо трезво смотреть на вещи... Жизнь -- это сложная штука... (Кладет коврики на табуретку, но оставляет в руке чемодан). Есть такие неожиданные изломы, которые... Ты, например, на всю жизнь останешься для меня близкой, родной... Но нужно стать выше обыденных отношений... Это иногда прямо-таки необходимо... (Подвигается к выходу).
   Марья Алексеевна. Уходишь?
   Зарубин. Видишь ли, мы будем как-никак жить в одном городе... Деньги, всякое там, --ради Бога, не беспокойся...
   Марья Алексеевна. Навсегда? Сережа!..
   Зарубин. Я все написал тебе... Все объяснено... Письмо у Тани... Пока прощай, Муся милая... (Быстро уходит).
   Марья Алексеевна. Всего... всего ждала. Но только не такого... Не такого... (Кричит). Не хочу! Не могу! (Бежит, по дороге кинулась на табуретку, упала головой на стол).
   Прищемихин (высовывается из своей двери). Марья Алексеевна, хотите взглянуть, -- кобель сладко заснул...

Занавес.

Действие II.

Ночь. Улица. Фонарь. Сбоку подъезд дома, из окон его -- яркий свет и музыка. Под фонарем на мусорном ящике сидит Гирькин, решает задачи. Метельщица метет трамвайные рельсы, собирает мусор в совок.

   Гирькин. " Некто внес в банк тридцать одну тысячу семьсот пятьдесят рублей по четыре с четвертью процента и по истечении каждого года прибавлял по триста пятьдесят семь рублей семьдесят семь с половиной копеек. Сколько составится у него по истечении семнадцати лет"? Ух ты, чёрт! (Глядит на огонь фонаря). Некто... А паршивый был человек, должно быть, -- копеечник. Наверно теперь в Соловках гуляет. Мне бы эти деньги!..

Вдалеке башенные часы играют Интернационал и бьют два.

   Два часа! Батюшки, а еще пяти задач не решил!.. Значит, некто внес в банк... Батюшки мои, как страшно!.. Перепуталось в проклятой голове...
   Метельщица (проходит с совком). Ну, слезай, что ли...
   Гирькин (слезая с ящика). Что важнее: математика или твой навоз?.. Опорожняйся, тетка, скорей...
   Метельщица. Другого места не нашел, расселся, лодырь.
   Гирькин. Ну, лодырь, лодырь, ладно...

Она уходит, он опять залезает на ящик.

   Лодырь! (Кричит ей вслед). Ты бы с ума сошла -- покажи я тебе одну книжку!..

Появляется Прищемихин с большим белым свертком в руках.

   Прищемихин (взволнованно). Гражданин, адрес ветеринарного врача?
   Гирькин. Это ж я, Иван Демьянович.
   Прищемихин. А, Гирькин!.. Что вы тут делаете?

Мимо окон в это время неслышно, как тень, проходит Марья Алексеевна.

   Гирькин. Да -- Татьяна, все ее штуки... Вернулась из студии в одиннадцать часов, -- уговор, говорит, знаешь? Уходи, -- утром вернешься... Выгнала на улицу... А сама, между прочим, губы намазала, через полчаса убежала на вечеринку.
   Прищемихин. У кобеля, понимаете, такой аппетит, -- я не успел отвернуться, -- сожрал два шерстяных носка, деревянный портсигар и мою войлочную шляпу... Боюсь, боюсь, -- как он переварит. Так вы не знаете, где ветеринарный врач? (Глядя на окна, быстро уходит).
   Гирькин. Ну -- ночка проклятая! Усядешься в парке на скамейке, -- сейчас подходит красноголовый, глядит тебе в книжку. Ну, Гирькин, не падай духом!.. (Уткнулся в книгу).
   Метельщица (подходит с совком). Слезай что ли!
   Гирькин. А ты рядом высыпь.
   Метельщица (спокойно). Милиционера позову.
   Гирькин. Не ори, я не глухой. (Слезает). Уважение надо чувствовать к науке, для тебя же стараемся, ты... (Захватывает книжки, идет и сталкивается с Марьей Алексеевной). Все гуляете, Марья Алексеевна? Поздно...
   Марья Алексеевна. Да... Ночь... Не спится...
   Гирькин. Под Каменным мостом присмотрел я неплохое местечко для занятий, одно -- света нет. (Уходит).
   Марья Алексеевна. Гирькин!..

Он возвращается.

   Вы не подумайте, что я за ним слежу...
   Гирькин. Зачем?
   Марья Алексеевна. Просто мне захотелось знать... Давеча Сергей Петрович прошел в ту квартиру. (Указывает на освещенные окна). К сожалению, он был не один... Я не могла с ним условиться... Просто хотелось знать -- ушел он или еще там... Я бы тогда домой вернулась.
   Гирькин (встает на цыпочки, глядит в окна). Высоко, не видать... (Вскакивает на мусорный ящик). Здесь никак... Досада, какой-то с огромным носом все лезет, застит...
   Марья Алексеевна. Спасибо, спасибо, не нужно. Благодарю вас.
   Гирькин. До всего надо до конца доходить. (Влезает на фонарный столб).
   Марья Алексеевна. Право же это пустое любопытство, даже унизительно...
   Гирькин. Здесь... Марья Алексеевна, здесь... Вон он.
   Марья Алексеевна (шепчет). Да, да, хорошо, хорошо...
   Гирькин. Вино пьет... Ух ты, заржал-то как!..
   Марья Алексеевна. Конечно, конечно, ему очень весело...
   Гирькин. Бокал поставил... Бороду утюжит... К дамочке пошел... Глазами вертит... Она-то, она плечами заходила, -- ничего дамочка... Руку ему за шею, другую -- за спину... Растопырились... Пошли... Пошли... Пошли...

Из окон звуки фокстрота.

   Марья Алексеевна. С кем?.. Какая она?..
   Гирькин. Курносенькая, платье пестрое, наполовину голышом...
   Марья Алексеевна. Рыжая, да?
   Гирькин. А весело живут буржуи!..
   Марья Алексеевна. Я не хочу, чтобы вы - смотрели... Вы слышите!..
   Гирькин (спрыгивает с фонаря). Хотите я туда схожу, вызову его? Приволоку?
   Марья Алексеевна. Умоляю вас -- уходите!.. Разве вы не понимаете?.. (Глядит на него, у нее дрожат губы).
   Гирькин. Моментально! (Подхватывает книжки, уходит). Ай, ай, ай!..
   Марья Алексеевна. Гирькин!..

Он быстро возвращается.

   Он меня бросил!..
   Гирькин (участливо). Да, знаю, Марья Алексеевна...
   Марья Алексеевна. Неужели я так уродлива, так безобразна, так стара, что уже со мною нельзя пойти танцевать?
   Гирькин. Не в танцах дело, Марья Алексеевна... Вот Татьяна здорова плясать, а шут ли в том, -- злючка, амазонка!
   Марья Алексеевна. Да, да, да, я добрая. Когда голодали, звал ангелом. Десять лет вывозила его из последних сил... А пляшет он не со мной!.. (Пошла вдоль стены).
    Гирькин. Это бывает, Марья Алексеевна: накатит на человека дурь... Бить надо -- один способ! Вывозить его по щекам, за волосы, по чему ни попало. Придет в себя человек, бывали случаи...

Она не слушает.

   Марья Алексеевна, если вам это неудобно, -- разрешите мне... Я с большим удовольствием... Как он выйдет -- наскочу и-- с приговором: не балуй, сукин кот! Мне попадет, но ему вдвое! Только вы эту бабу, метельщицу, заговорите -- в сторонку, чтобы она красноголового не позвала... Ладно?
   Марья Алексеевна (остановилась, глядит на него, порывисто взяла его за голову, поцеловала). Идите... уйдите... Не мучайте меня.
   Гирькин. Я подожду неподалеку. Вы, если что, кликните... (Уходит).
   Метельщица. Дело не мое, но я сознательная, я в Союзе, -- гражданка, лучше отдайте мне пузырек. Я брошу в ящик.
   Марья Алексеевна. Что?
   Метельщица. Действительно, раньше-то мы все так, бывало, -- дрянь встретишь и кислотой ей в морду. А нынче -- это пережиток быта. Не допущу, гражданка! Не ее, -- вас жалеючи.
   Марья Алексеевна. Да бросьте вы... Какая там серная кислота? Ничего у меня нет. Метельщица (глядит на нее). Вы кто же, -- проститутка?
   Марья Алексеевна (болезненно). Кто?
   Метельщица. Ну, а тогда кто же? Милиционера надо позвать...
   Марья Алексеевна (закивала головой с судорогой смеха). Да, да, да... угадали... Кавалера поджидаю.
   Метельщица (посмотрела на нее, размахнулась метлой, начинает мести). Ну-ка, посторонись. Чего под метлу лезешь!
   Марья Алексеевна. Ой, по ногам!..
   Метельщица. Не велика птица!
   Марья Алексеевна. Что же, вы меня уже с мусором хотите вымести?
   Метельщица. А куда ты годна? Старая!.. Срамотища! Тебя, чай, всю изъездили, не хуже клячи... Профессию тоже нашла!.. На, помети за меня!
   Марья Алексеевна. Я-то уж перед вами ни в чем не виновата...
   Метельщица. У меня племянница тоже проститутка. Как ни ругали, как ни били... Связалась с хулиганьем, научили ее водку пить. Ходит в красивых ботинках. Морда сытая... Лается. Горе! А и ты туда же тянешься! Тебе на покой пора... (Вздыхает). Эх, горя-то сколько!..
   Марья Алексеевна (кидается к ней, отведя волосы с лица в сторону). Глядите на меня!.. Глядите! Что я -- стара, стара? Я -- молода... молода!..
   Метельщица (глядит на нее). Лет пять назад и я так же бесилась. Ни одной бабе не охота сдаваться...
   Марья Алексеевна. Это он виноват!.. Не хочу на покой, не хочу!.. (Заламывает руки).
   Метельщица. Да уж сдалась... Ну ладно, покарауль. Может, кавалер пьяный выйдет, может, ты ему подмигнешь как-нибудь особенно... (Собирает мусор, в совок, идет к ящику). Вон -- идет, колобродит, этот как раз для тебя подходящий. (Уходит).

Появляется Васька Свищев.

   Свищев
   (пошатывается и поет)
   В воскресенье мать-старушка
   К воротам тюрьмы пришла,
   Она родному сыночку
   Передачу принесла...

Марья Алексеевна глядит на него. Он проходит мимо. Останавливается. Осматривает ее.

   Чего стоишь? Хочешь угощу? (Вынимает из кармана горсть серебра, пересыпает из руки в руку.) Будешь помнить Василия Свищева. Лупись, не лупись, перед тобой он стоит.
   "Герой преступной Москвы". Из тюрьмы вышел, в тюрьму вернусь. Я кровь за революцию проливал. А теперь я -- герой преступной... Нет, ты меня не толкай! Я еще
   молодой, мамаша... Пойдем раков есть... (Обхватывает ее).
   Марья Алексеевна (вырываясь). Оставьте...
   Свищев. Не хочешь и не надо...
   (Поет).
   Говорила мать-старушка:
   Вася, родненький сынок,
   Раз связался ты с ворами,
   Отбывай законный срок.
   
   (Кричит). А ты докажи, что я ее зарезал! Схвати, посади!.. (Грозит кулаком). Я с вами расправлюсь дай срок. Гады ползучие!.. (Марье Алексеевне). А ты чего скалишься? Спрячь зубы! Ну? Пошла вон от меня,
   Марья Алексеевна (исступленно). Зарезал? Женщину? Любовницу? Опротивела тебе?.. Старой мордой... Эх ты, -- расправщик!..
   Свищев (вытаскивая нож). А тебе какое дело? А ты тут при чем? Ну?..
   Марья Алексеевна. Убей меня!.. Зарежь!..
   Свищев. Ой, ой, ой!.. А я заробел... Что ты меня путаешь, старая чертовка?.. Может ты переодетая?.. Хитры вы, сыщики!.. Муры, сволочи!.. Нет, Ваську Свищева легко не возьмешь. Ух ты, чёрт!.. (Внезапно полетел, растянулся. Нож откатился в сторону). Тротуары проклятые!.. Не могут, чтобы людям ноги не ломать... Ну ладно. (Встает). Тебя Бог спас, ведьма... (Идет, качаясь). В другой раз не попадайся! (Ушёл).
   Марья Алексеевна. Нож!.. (Быстро поднимает нож, прячет на груди). Сергей Петрович, под окном я стою, твоя Маша дорогая... Твоя ненаглядная, целованная. Чёрт с тобой, чёрт с тобой, Сергей Петрович!..

Свет в верхнем окне гаснет. Слышны голоса и шаги на лестнице. Марья Алексеевна быстро становится у стены, у крыльца. Выходят Сергей Петрович и Юлия.

   Зарубин. Ну, как тебе понравилось у Левенсонов?
   Юлия. Ничего.
   Зарубин. Культурные, европейские люди, правда?
   Юлия. Ничего.
   Зарубин (кричит). Извозчик! Я не хочу, чтобы ты запачкала милые ножки, кисонька... Здесь отвратительный переулок. (Запахивает на ней мех). Не холодно?
   Юлия. Ничего, не холодно.
   Зарубин. Все-таки ты изумительно танцуешь. Ты вся какая-то пронизанная музыкой, ты страшно волнуешь...
   Юлия. Правда, ты находишь?
   Зарубин. На тебя очень поглядывал этот с носом, как его, Майзель, что ли...
   Юлия. Да? Поглядывал? Во-первых, он не Майзель, а Майзельтоп, Григорий Яковлевич... Крупное кожевенное дело в провинции...
   Зарубин. Пренеприятнейший тип, в общем... (Кричит). Извозчик! Кисонька, ты ни на что не сердишься? (Заглядывает ей под мех). Любишь меня, да?
   Юлия. Ничего.

Он смеется, обнимает ее.

   Юлия (отстраняется). Сергей, смотрят же!..
   Зарубин (быстро оборачивается и встречается взглядом с Марьей Алексеевной). Марья Алексеевна!
   Юлия (торопливо). Пойдем, пойдем... Я не хочу... (Сбегает с тротуара).
   Зарубин оказывается посредине, между двумя женщинами.
   Марья Алексеевна (тихо). Будь проклят!.. Ни наслаждения, ни радости тебе не будет... Если бы тебе было больно от моей ненависти... Все бы сделала, чтобы тебе было больно...
   Юлия. Сергей Петрович, прошу вас проводить меня.
   Зарубин. Да, да, сейчас... (Марье Алексеевне). Я совершенно тебя не понимаю. Ты же прочла мое письмо? Все, кажется, ясно... О чем же еще разговаривать?
   Марья Алексеевна. Красавица она? Нет, нет, хуже меня. Ведь ты ее тоже бросишь. Нет, нет, она тебя бросит... (Тихо). Мерзавец... мерзавец!..
   Юлия. Я иду одна...
   Зарубин. Сейчас, сейчас... Юлечка... (Внушительно). Ругаться можешь сколько угодно... Но еще раз прошу тебя оставить меня в покое...
   Марья Алексеевна. Хорошо... хорошо...
   Зарубин. Больно и оскорбительно, -- ты, всегда такая разумная, такая уравновешенная, не нашла в себе достаточно мужества, когда это действительно понадобилось...
   Марья Алексеевна. Не нашла, виновата...
   Зарубин. Что случилось -- неизбежно. Это -- стихия! Не виноваты ни ты и ни я... Повторяю, -- мы расстались друзьями. Материально я тебя поддерживаю... Что можно еще от меня требовать?
   Марья Алексеевна. Отдай мне назад мою жизнь...
   Зарубин. Ну, если за этим только пришла, -- извини, я не Господь Бог...
   Юлия. Я требую, чтобы вы посадили меня на извозчика, и можете отправляться с этой дамой куда угодно... Я вас не держу на веревке...
   Зарубин (кидается к ней). Юлечка, прости, как это все нелепо...
   Юлия. Вы ставите меня в глупейшее положение...
   Марья Алексеевна. Трус, жалкий, ничтожный!.. Ты думаешь, тебя она любит? Дурак!
   Зарубин. Ну слушай, ты просто базарная торговка... Идемте, Юлечка...
   Марья Алексеевна. Я ее сразу узнала... Юлия Беспрозванная... Звезда экрана... Чем ей любить? У нее и глаза-то электричеством выжжены...
   Юлия (Зарубину). Подожди, подожди!.. (Оборачиваясь к Марье Алексеевне).
   Maрья Алексеевна. Гляди на меня мертвыми впадинами. Видишь, я -- униженная, замученная, растоптанная... С меня взятки -- гладки... А у тебя -- соболий воротник... Скажи, чем ты мужчин берешь? Ведь ты не женщина... Ведь ты бесплодная, выхолощенная...
   Юлия. Вы, сволочь, слушайте!..
   Зарубин. Боже мой, Боже мой, какой ужас!.. Юля!..
   Юлия (вырывает у него свою руку). Оставьте меня!
   Марья Алексеевна. Она тебе моих слов не простит.
   Юлия (Зарубину). Дайте этой по морде!..
   Зарубин. Юлечка... Юля... Успокойся, родная... Не обращай внимания... это бывает... (Кричит). Извозчик! Мы пойдем... Ну кто же этого ждал?..
   Юлия. Она меня оскорбила... Вы не желаете видеть...
   Марья Алексеевна. Что же ты, подойди, ударь, она тебе приказывает...
   Юлия. Вы позволяете надо мной издеваться!..
   Зарубин. Нет же...
   Юлия. Я бы сама дала этой дряни пощечину, -- связываться глупо... Отправляйтесь к вашей драгоценной супруге, наслаждайтесь, чем Бог послал... (Быстро уходит).
   Зарубин. Юлечка, сейчас на площади мы найдем такси... Юля, куда же ты? (Хватается за нее).
   Юлия. Убирайтесь!
   Зарубин. Ну, милая, ну, дорогая...
   Юлия. И не смейте показываться мне на глаза... Грязный тип!.. (Ушла).
   Марья Алексеевна. Не советую сейчас ходить за ней, Сережа...
   Зарубин. Ужасно... Ужасно... (Садится на ступеньки крыльца, закрывает лицо руками).
   Марья Алексеевна (сурово, дрогнувшим голосом). Сережа, ты страдаешь?

Пауза.

   Сережа...

Через сцену проходят крайне озабоченные Призент и Кощеев.

   Кощеев. Предположим, вы меня убедили... Дело же грандиозное...
   Призент. Стомиллионный оборот...
   Кощеев. Подождите-ка, не сбивайте меня на деньги, я опять же запутаюсь... Как будет дело с жевательной резинкой верное...
   Призент. Само лезет в рот...
   Кощеев. Фу ты! Да помолчите же вы!
   Призент. Молчу...
   Кощеев. Но, в общем и целом, ничего не понимаю. Где тут социальная установка?
   Призент. Я вам дам пример. Что бы такое найти пожевать? Жевание очищает зубы. Экономия на зубных врачей на весь СССР, этого мало?
   Кощеев. Так... По линии Соцстраха...
   Призент. Вот щепочка. (Поднимает). Попробуйте... Жуйте, не бойтесь...
   Кощеев. Ну-ка, вы сначала...
   Призент. Пожалуйста. (Жует). Жую...
   Кощеев. Ну как?
   Призент. Прекрасно себя чувствую. (Плюет). Попробуйте вы теперь.
   Кощеев (жует). Кошкой пахнет.
   Призент. Это уж я не виноват. Но самый процесс?
   Кощеев. Занятно.
   Призент. Вот видите... Занятно... Жевание резинки -- народное развлечение. Можно подвести под линию Наркомпроса.
   Кощеев. Ну! Этот вопрос надо ошлифовать.
   Призент. Сибирской жевательной резинкой мы утрем Америке нос...

Уходят.

   Зарубин. Она мне никогда этого не простит... Бесчеловечно грубо. Как ты могла кричать ей в лицо такие площадные слова? Вот уж, действительно, баба... Ревнуешь, да? Хоть бы постыдилась ты...
   Марья Алексеевна. Молчи, молчи, Сережа, будет лучше, если замолчишь.
   Зарубин. Я еще молчать должен!.. Ты разбила мне жизнь... Что мне теперь -- к тебе с чемоданом перетаскиваться? Чехова с тобою читать? Этого не дождешься, матушка... Я тебя не люблю...
   Марья Алексеевна (хрипло). Замолчи!.. Не доводи меня... Ты меня не знаешь...
   Зарубин. Добилась своего... Нет, не добилась!.. Мне вот ночевать сегодня из-за тебя негде... Всю ночь по улице буду шататься. Не хочу больше видеть твоих седых волос... Это -- мое право.

Марья Алексеевна откинула голову, задыхаясь.

   Знаю тебя вдоль и поперек!.. Десять лет тебе отдал... Был верен, как дурак. Никто, никакая чёртова сила не заставит меня вернуться в твою постылую постель!
   Марья Алексеевна. Так вот тебе за все десять лет! (Кидается на него с ножом).
   Зарубин. С ума сошла! (Борется с ней, отталкивает). Чёрт!

Появляется Гирькин, кидается к ним.

   Марья Алексеевна (упала, приподнялась). Радуйся... Любовь моя мертвая... Любовь моя проклятая... ненавистная. Радуйся моей крови... Ангела твоего... Маши твоей дорогой... Вот тебе! (Ударяет себя ножом).
   Гирькин (кидается к ней). Легче!
   Зарубин. Маша! (Закрывает глаза рукой).
   Гирькин (Зарубину). Платок!.. Шарф!.. (Срывает с Зарубина кашне). По ребру царапнула. (Перевязывает).
   Зарубин. Нужно отнести ее куда-нибудь...
   Гирькин. Беги, сукин сын, подлец, за извозчиком, живо!..
   Зарубин (ощетинился). Ну, ну!..
   Гирькин. А то вперед изобью. Понял? Все равно тебе битья не избежать. Ну, мелькай брюками!..
   Зарубин. Сейчас, сейчас. (Уходит, кричит). Извозчик!..
   Прищемихин (появляется). Что тут такое? В чем дело? А, Гирькин! Представьте, нашел ветеринара, отдал ему кобеля. Это что? Труп?
   Гирькин. Марья Алексеевна зарезалась.
   Прищемихин. Вот так штука! До смерти?
   Гирькин. Жива. Обойдется.
   Прищемихин. Немедленно несите ее ко мне в лабораторию! (Трет руки, захохотал). Решительно, удачный сегодня день... Поработаем... поработаем...
   Марья Алексеевна (приподнимаясь). Он ушел? Хорошо, что он ушел... Как вы думаете, -- я умру? Или я еще поживу?.. Гражданин Прищемихин, верните мне мою молодость!..
   Прищемихин. Клянусь... Или меня вместе с вами разорвет в клочки, или вы будете молоды, как чёрт знает что...

Занавес.

Действие третье.

Картина 1-ая.

Комната Прищемихина. Ночь. Лампы. Сверхъестественный хаос. На столах приборы, реторты, электрические машины. В глубине большой фанерный экран, на нем циферблат со стрелкой, анатомические картограммы и чертежи строения материи. За экраном слышно однообразное гудение. Прищемихин сидит у стола, перед ним бутылка с водкой. Гирькин лежит на диване с книжкой.

   Прищемихин. Гирькин!
   Гирькин. Здесь, Иван Демьянович.
   Прищемихин. Спишь?
   Гирькин. Нет, Иван Демьянович, я обалдел.
   Прищемихин. Вали, вали, учись...
   Гирькин. Иван Демьянович, я обязательно провалюсь.
   Прищемихин. Да, брат, наука -- это вещь страшная...
   Гирькин. Эти опыты ваши. Эта Татьяна опять же мне жить не дает. Послезавтра экзамены... Иван Демьянович!..
   Прищемихин.Ну?
   Гирькин. В каком веке жил Лев Толстой?
   Прищемихин. Не все ли тебе равно?
   Гирькин. Так ведь это же боевой вопрос на экзамене...
   Прищемихин. Не все ли тебе равно, повторяю?.. Разве для гения существуют века!.. Лев Толстой был гением. Пушкин... Ломоносов... Лейбниц... Встань, студент... Ньютон... Аристотель был гением, братец, ростом вот под этот потолок...
   Гирькин. Путаете вы меня, Иван Демьянович...
   Прищемихин. Все они, брат, живы. Все они, брат, по Тверскому бульвару гуляют ночью, под звездами... Милицейский дремлет. Девка шатается пьяная. Они же беседуют друг с другом, не обращая внимания... "Скажите, -- это Аристотель спрашивает, -- а слыхали вы про такого -- Ивана Демьяновича Прищемихина"? "Как же, -- отвечает ему Ньютон, -- слыхал"... (Налил, выпил). "Одно жалко, -- это опять Аристотель, -- одно, говорит, жалко: пьет Прищемихин". Но тут вмешивается Александр Сергеевич: " Извините, говорит, русский гений всегда напополам с алкоголем"... Выручил Пушкин... Нет, Прищемихин не напрасно пьет... Прищемихин заливает сатанинский огонь... Чёрт знает, какие идеи пылают в этой голове!.. Хорошо, что я русский человек, немец бы давно с ума сошел... Я бы мог удивить мир злодейством, и не хочу... Двадцать пять лет назад я, как ты, босиком пришел в Казанский университет... Надо мной смеялись... В кулак хихикали... (Вытянул бороду, конфиденциально). Я смерть победил... Я скоро мертвых воскрешать буду. Ты что пялишься, Гирькин?
   Гирькин. Очень ужасно вас слушать, Иван Демьянович.
   Прищемихин. А ты младенцевку пил?
   Гирькин. А что это, Иван Демьянович?
   Прищемихин. Во время военного коммунизма спирт из анатомических препаратов.
   Гирькин. Младенцевки не доводилось, Иван Демьянович...
   Прищемихин. Прищемихин пьет... А если Прищемихин третьи сутки глаз не закрывал?.. Студент!
   Гирькин. Здесь, Иван Демьянович.
   Прищемихин (указывая на экран). Она там лежит. Наступают четвертые сутки... Почему нет реакции? Она должна начаться в конце третьих суток. (Указывает на циферблат на экране). Видишь эту стрелку? Когда начнется реакция, раздастся первый удар сердца Марии Алексеевны, -- стрелка прыгнет вот куда... Ничего не понимаю... Смертельно удивлен... (Уходит за экран).
   Во входную дверь стучат ногтем. Гирькин отворяет. Входит Таня.
   Таня (кивнув за экран). Ну, что она?
   Гирькин. По-прежнему.
   Таня. Только что вернулась. У нас затянулась репетиция... Опять перемены в мизансценах. Сквозное действие не можем найти. От пьесы ничего уже не осталось. Декорации отменили, играем на станке в современном разрезе... Чаю не хотите, слушайте? Так уж и быть, самовар поставлю.
   Гирькин. Удивительно, с каких пор ты подобрела, -- среди ночи самовар ставить.
   Таня. Серьезно тебе говорю, Гирькин, брось со мною это обращение.
   Гирькин. Какое?
   Таня. Независимое. Чего ты в чужой комнате трешься четвертые сутки? Иди спать на кухню... Учиться тебе надо, а не спасать чужих баб... Тоже спаситель!.. (Оглядывает его с головы до ног). Ванну должен взять... Я тебе ванну затопила... Весь в навозе...
   Гирькин. Белья чистого нет.
   Таня. Рубашку, панталоны мои наденешь, а свое выстираешь в ванне, к утру высохнет. Иди.
   Гирькин. Вот что, Татьяна... Не подчинюсь... И в ванной я не хочу мыться, и в кухне я не хочу спать поближе к твоей двери, слушать, как ты посапываешь...
   Таня. Это откуда выдумал, что я во сне посапываю?
   Гирькин. Для нежности говорю... Но, Таня, при твоем бешено ревнивом характере...
   Таня (фыркнула). Чушь!.. Вздор!..
   Гирькин. От всего этого отказываюсь. Подчинись я раз, и моя независимость кончена.
   Таня. От всего отказываешься?
   Гирькин (кашлянул). Насчет чего?
   Таня. Прямо отвечай на вопрос.
   Гирькин. Ото всего... Постой, это мне не легко...
   Таня (вздернув нос). До свидания! (Махнула юбкой и ушла).
   Гирькин. Фу ты, чёрт, как юбкой махнула! Ну, Гирькин, не падай духом... Навоз буду есть, черепушку разобью, -- профессором стану, а к Татьяне в кабалу не пойду. (Отворив дверь, кричит в коридор). Империалистка!

Прищемихин выходит из-за экрана, берет веревочку, делает петлю, привязывает к гвоздю.

   Прищемихин. Помнишь, Гирькин, как она засыпала, когда я дал ей хлороформ? Все спрашивала шёпотком: ведь вы меня не убьете? Взгляд ее помнишь? (Идет к столу). Муж ее -- свинья, бездельник... Ты ему непременно свороти челюсть или сломай нос, чтобы он больше не ерничал. (Обернулся, смотрит на Гирькина). А что если я ее переморозил в свинцовом ящике?
   Гирькин. Что же, Иван Демьянович, в науке бывают ошибки...
   Прищемихин. Ошибки! Видишь веревочку? Удавлюсь, высуну черный язык на пол-аршина... Совесть у меня умерла, Гирькин, или жива моя совесть?
   Гирькин. Жива, Иван Демьянович.
   Прищемихин. Я сейчас глядел. Внутри камеры катодные лучи освещали ее лицо... Оно показалось мне мертвым... Ее сердце не хочет биться. Может быть, оно слишком страдало, утомилось... Может быть, я сильно пьян...
   Гирькин. Стрелка!.. Иван Демьянович!.. Стрелка!.. (Указывает на циферблат).

Прищемихин стремительно обернулся к циферблату.

   Прищемихин. Стрелка?.. Неподвижна... Что ты врешь?!
   Гирькин. Задрожала, подскочила и опять упала... Прищемихин. И опять упала?.. Хорошо... подождем. Выкурю трубку... Мою последнюю трубку, Гирькин.

Входит Зарубин, щегольски одетый, бледный, осунувшийся.

   Зарубин. Вы мне ничего не скажете?
   Гирькин. Ага, явился!
   Прищемихин. В этой комнате все слова сказаны...
   Зарубин. Я забегал вчера, позавчера... Какое безумие было согласиться на этот опыт! Ведь она не была опасно ранена... Надежда есть у вас?
   Прищемихин (развел руками). Пью третьи сутки...
   Зарубин. Слушайте, не издевайтесь надо мной. Я невыносимо страдаю. Лучше, если б она убила меня, там ночью... Я разодран! Я презираю себя... Я брезгую собой... Где она? Покажите ее...
   Прищемихин. Невозможно. (Набивает трубку).
   Зарубин. Скажите всю правду... Я требую... Я любил ее... Я, наверное, сейчас люблю ее больше, чем... Иван Демьянович, она будет жить?
   Прищемихин. Едва ли...
   Зарубин (кричит). Вы убили ее! Маньяк!.. Сумасшедший. Я вас привлеку... Вы будете расстреляны!..
   Прищемихин (берет со стола записку). Прочитайте- ка.
   Зарубин. Это она написала? (Читает). "В смерти моей"... Что это такое?
   Прищемихин. Оправдательный документик на случай неудачного опыта...
   Зарубин. Вы заставили ее написать... силой?.. Пытками?!.. (Хватает его). Убийца!
   Гирькин (оттаскивает его). Гад ползучий!.. Иван Демьянович, бить?
   Прищемихин. Тсс... тихо! В этой комнате молчат и ходят на цыпочках.
   Зарубин (освободившись). Где она лежит?
   Прищемихин (указывая на экран). Вот она.
   Зарубин (заглядывая за экран). Что это?.. Ящик? Это гроб?.. Маша, Маша! (Опускается на колени перед экраном, перед анатомическими рисунками). Маша, я одинок... Маша, я страдаю... Когда я ухожу от этой женщины, в сердце моем -- смерть и пустота... Маша, родная, замученная, обиженная... Ни сна, ни покоя...

Стрелка на циферблате качнулась и прыгнула вверх.

   Прищемихин (диким голосом). Стрелка!.. Сердце!.. Реакция!.. Гирькин, тащи этого к чёрту отсюда!..

Прищемихин уходит за экран. Стрелка прыгает. Гирькин подталкивает Зарубина к двери.

   Гирькин. Словами просим, -- уходите, уходите...
   Зарубин (с ужасом). Стрелка!.. Почему она прыгает? Это -- смерть?
   Гирькин. Это вас не касается, гражданин.
   Зарубин. Бред!.. Кошмар!.. (Уходит).
   Прищемихин (выбегает из-за экрана). Гирькин! Сними веревку с гвоздя.

Гирькин снимает.

   Через две-три минуты все решится... Сердце ее работает с чудовищной силой... Я выключил катодные лучи... Видел... ее лицо, -- розовое, сияющее, ослепительное. Она как будто улыбалась... Будто ей снился радостный сон... (Бежит к столу, наливает стакан водки). Гирькин, это будет последний стакан. (Швыряет бутылку на пол). Иначе у меня, братец, у самого лопнет сердце... (Со стаканом в руке следит за прыгающей стрелкой).

Входят Призент и Кощеев. Видно, что оба провели бессонную ночь в разговорах.

   Призент. Гражданин Прищемихин, вы, как ученый спец, должны разрешить наш спор... Я уже без сил.
   Кощеев. Мы уже двенадцать часов жуем смолу, которая от этого превращается в резинку... Так я говорю?..
   Прищемихин (не отрывая глаз от стрелки). Слушаю, очень внимательно...
   Призент. Мы просим, пожуйте резинку и, как ученый спец, дайте исчерпывающий ответ.
   Кощеев. Гражданин, непременно только дайте письменный отзыв... Мы его засвидетельствуем у управдома... Нате, жуйте... (Подает Прищемихину кусок резинки).
   Призент. Жуйте коренными зубами. Это -- как конфета.
   Прищемихин. Благодарю вас. (Выпивает водку, закусывает резинкой). Превосходно, очень вкусно...
   Призент. Боже ж ты мой, проглотил!..
   Кощеев. Я говорю -- надо вопрос передать в комиссию.
   Призент. Ой, волокита!

Раздается резкий, шипящий звук. Прищемихин кидается к аппаратам.

   Прищемихин. Где мешок с кислородом? Фу, чёрт, вот он -- мешок!
   Гирькин (машет руками на Призента и Кощеева). Уходите, уходите...
   Кощеев. Не маши руками-то, я тебе не муха!

Оба уходят.

   Прищемихин (из-за экрана). Гирькин, французский ключ!.. Скорее, дьявол!..
   Гирькин. Здесь, сейчас!
   Прищемихин. Выключай электричество... Скорей!.. Да -- рысью!..

Свет гаснет. По сцене пролетает синеватая молния. Настает тишина.

   Гирькин!..
   Гирькин. Здесь!
   Прищемихин. Ну-ка навались... Вместе! Разом! Здоровей! Еще. И-эх!.. Да куда ты, налево крути, идиот! Так, так, так... Отваливай!..

Слышно, как что-то металлическое падает.

   Уходи теперь.

Тишина. Слышен глубокий вздох. Пауза.

   Ясный голос Марьи Алексеевны. Как темно! Разве ночь?
   Взволнованный голос Прищемихина. Теперь включай, Гирькин!..
   Голос Марьи Алексеевны. Где я? Кто со мной?
   Голос Гирькина. Штепсель! Будь он проклят!
   Голос Прищемихина. Сбоку, сбоку...
   Гирькин. Нашел!..

Свет. Марья Алексеевна стоит, полуприкрытая покрывалом. Изумленно оглядывается.

   Прищемихин. Работа-то какова! (Схватывает себя за волосы).
   Гирькин. И не узнать.
   Прищемихин. Дать ей двадцать лет?
   Гирькин. И не дашь.
   Марья Алексеевна. Отчего мне так легко? Что вы на меня смотрите странно? Ах, это Иван Демьянович!
   Прищемихин (засопел от слез). Узнала старого дурака... И память на месте...
   Марья Алексеевна. Как я сюда попала? Я у вас никогда не была. О. как мне легко, я бы полетела... Ничего не понимаю. Знаете, -- а как меня зовут? (Подняла руку). А это чья же?.. Это моя рука? Какая красивая рука... (Касается себя, поднимает голову, смотрит на Прищемихина). Что случилось? У меня кружится голова...
   Прищемихин (подает ей зеркало). Взгляните на себя, Марья Алексеевна.
   Марья Алексеевна (глядит в зеркало, сначала не понимая, потом с возрастающим удивлением). Кто это?.. Что это? Зеркало? Кто там? Это -- я? Это -- я?.. Эта -- молодая, красивая женщина -- я? Но я никогда не была такой... В семнадцать лет я была хуже... Смотрите, какой нежный румянец... А волосы, как шелк! А рот, улыбка... А взгляд глубокий, ясный. У этой женщины удивительные глаза. Счастливая, прекрасная, юная...
   Прищемихин. Понравилась... обрадовалась...
   Марья Алексеевна. Иван Демьянович, вы не отнимете у меня зеркало?
   Прищемихин. Вы-то меня от себя не отымите. Не очень уж скоро забывайте... Вон кобель, хоть бы " спасибо" сказал, гоняет теперь по Москве за собаками... (Засопел, отвернулся).
   Марья Алексеевна (глядя в зеркало). Вернулась молодость!.. Но это -- чудо!..
   Гирькин. Наука, Марья Алексеевна, омолодила вас. Помните, как ножом-то вы себя ударили?
   Марья Алексеевна (вскрикивает). Ножом!.. Ночью?.. Под окнами?.. Помню... Нет, не хочу... Все помню... Иван Демьянович?..
   Прищемихин. Что, мое солнце?
   Марья Алексеевна. Это не сон? Я молода?
   Прищемихин. Полный атомный обмен... Все клеточки новые...
   Марья Алексеевна. Но обиды? Вы, может быть, немного ошиблись... Я не хочу таить в себе горечи. Выплакивать глаза... цепляться с отчаянием за призрак счастья... Нет, я не хочу этих мук... Дайте руку... (Прикладывает руку Прищемихина к своей груди). Слышите?
   Прищемихин. Пульс -- сто десять, превосходно!
   Марья Алексеевна. Я хочу жить, жить, жить!.. (У окна). Утро!.. Смотрите, как окна загорелись солнцем... Солнце над Москвой... Дымки, дымы... Вот -- новый день! (Отворяет окно, слышен шум города).
   Гирькин. Денек будет ядреный...
   Марья Алексеевна. У вас есть телефонная книжка?.. Гирькин, раскройте на букву Б, -- мне нужен один адрес. (Берёт зеркало, глядится). Ты умерла, старенькая Маша, кроткая, обиженная... нелюбимая... Прощай, неумная умница... (Заплакала).

В ответ еще громче засопел Прищемихин. Марья Алексеевна положила зеркало.

   Нашли книжку?
   Гирькин. Седьмой Зачатьевский, 7, квартира 7. Юлия Беспрозванная. Этот?
   Марья Алексеевна. Да, этот. Я пойду, оденусь... Я хочу на улицу...
   Гирькин. Иван Демьянович, ей бы целковых два надо дать -- обернуться на первое время.
   Марья Алексеевна. Сегодня же будет и работа и деньги. (Обернулась в дверях). Я голодна. Гирькин. Сейчас яишенку спроворю.
   Прищемихин. Спасибо-то скажете?
   Марья Алексеевна (стремительно обнимает его). О, да! У меня верное сердце, Иван Демьянович... Мое сердце неистовое...

Гирькин лезет туда же.

   И вам спасибо... (Целует его).
   Гирькин. Ух ты!.. Вот -- поработали!..

В дверях появляется заспанная Таня.

   Таня. Этого еще не хватало! Гирькин! (Увидала обернувшуюся к ней Марью Алексеевну, схватилась за щеки, села на пол, завизжала). Гирьки-и-и-и-и-и-и-и-н! Уведи меня... Боюсь!..

Занавес.

Картина 2-ая.

Спальня Юлии. Шикарно и тесно. Несколько открытых сундуков. Электрический свет, режущий глаза. В глубине -- портьера; за ней виден стол с остатками еды. Юлия у телефона.

   Юлия. Нет, я не верю. Боже, какое счастье!.. Нет, вы шутите, Григорий Яковлевич! Ну, какой же вы милый!.. Я просто сойду с ума!.. Я просто... Что?.. Да, завтрак уже окончен... Была спаржа и гнилая дичь... Видите, -- Грифиц мне еще не ответил. Он ждет, когда я пошлю в Голливуд мои кадры из последней картины. Их должен сейчас привезти Горвард... Режиссер Горвард. Я жду его с минуты на минуту... Ну, конечно... Я не сомневаюсь, что в Америке буду иметь мировой успех как женщина и как киноактриса. Что?.. Думаю ли я вообще вернуться в Советскую Россию? Об этом не говорят по телефону. Как быть с Зарубиным? Не знаю... Смешно, конечно, тащить в Америку мужчину из СССР. А?.. И я целую вас... Нет, пока еще в трубку... Не знаю... Там посмотрим... Не могу... Сюда идут...

Из-за портьеры появляется Зарубин.

   Зарубин. Опять Мазельтоп?
   Юлия (кладет трубку). Да, опять, как ни странно.
   Зарубин. Я не ревную к этим пошлякам... нет... Я слишком горд...

Юлия мечтательно закуривает.

   Но я требую, по крайней мере, -- относитесь с уважением к моей личности. Из-за твоих Мазельтопов я стал посмешищем всей Москвы... Я потерял два крупных заказа... Я убил жену... Я растоптал самого себя...
   Юлия. Редкий идиот!
   Зарубин. Ага!
   Юлия. Да, да.
   Зарубин. Ага! Ты будешь отрицать, что не целовалась сейчас с Мазельтопом?
   Юлия. Целовалась.
   Зарубин. "Сюда идут", -- этого тоже не говорила? Боязливым шёпотком... Это, когда входит человек, которого ты обнимала на этой постели... "Сюда идут!" .
   Юлия. Это забавно, когда ревнуют.
   Зарубин. Это -- очень забавно!.. (Берет с полки вазу, бросает на пол). В высшей степени забавно!.. (Берет подставку для цветов, бросает).
   Юлия (косится на него). Ты все-таки выбирай предметы менее ценные, Зарубин.
   Зарубин. О чем ты говорила с Мазельтопом?
   Юлия. С этого надо было начать, а не колотить вазы баккара. (Пудрится). Григорий Яковлевич...
   Зарубин. Как это у вас нежно выходит, -- Григорий Яковлевич...
   Юлия. Вы горячитесь без целевой установки, шумите... Вы -- провинциал.
   Зарубин. Хорошо... Хорошо... Я -- провинциал... Я -- хам...
   Юлия. Вы не элегантны.
   Зарубин. Дальше?.. (Швыряет ногой кресло).
   Юлия (мечтательно). А дальше, -- поездом до Гамбурга, каюта первого класса на трансатлантическом пароходе, фокстрот в кают-компании от двенадцати утра до двенадцати ночи... Коктейли, маленькие негры, смокинги и духи Коти... Мазельтоп достал мне визу...
   Зарубин. Визу в Америку! Что ты говоришь! Мы едем в Голливуд?.. Юлечка! (Хватает ее). Юлечка!.. Ты не шутишь?
   Юлия. Пустите, вы мнете платье.
   Зарубин. Значит, к чёрту Москву! К чертям все кошмары! Юлечка!.. А как же деньги? Юлечка, я наберу авансов... Научные командировки... Юлечка, мы мчимся на автомобиле по горам Калифорнии в Лос-Анджелес... Корзина с шампанским... Вечный праздник... Ты зарабатываешь миллионы... Юлечка! (Схватывает ее, целует).
   Юлия. Отстань, Сергей!.. Когда ты перестанешь делать лишние движения. (Идет к радиоприемнику). Посмотри, нет ли грозы.
   Зарубин (распахивает окно). Какой день! Ни облачка!.. Москва кишмя-кишит... Народу!.. (Плюет в окно). Сволочи, я еду в Америку!..
   Юлия (включая аппарат). Мазельтоп обещал привезти приемник на двенадцать катодных лампочек. Теперь мне это на чёрта нужно.

Из приемника густой голос: " Товарищи, бешеная ненависть английских империалистов к стране рабочих и крестьян"...

   Юлия (переключает). Неинтересно... Попробуем Лондон.

Фокстрот.

   Идем!.. (Делает с Зарубиным несколько движений танца).
   Зарубин. Мы едем в Голливуд...
   Юлия. Мы едем в Голливуд...

Входит Марья Алексеевна. Ловкая, короткая юбка, спортивная обувь. Маленькая шапочка, вуалька. В руке блокнот.

   Марья Алексеевна. Я из "Вечерней Москвы".
   Юлия. Ах, вы ко мне?
   Марья Алексеевна. Вот моя карточка.
   Зарубин (взглянув на Марью Алексеевну, вздрогнул, нахмурился). Что вам угодно здесь?
   Марья Алексеевна. Интервью... Вот что мне угодно...
   Юлия. Ах, вы журналистка?.. Садитесь, пожалуйста, товарищ...
   Марья Алексеевна. В нашей газете вводится новый отдел: "Артисты дома". Нас интересуют мелочи быта, интимная жизнь, любовные отношения, -- словом все... Вам придется ответить на несколько вопросов.
   Юлия. С наслаждением!.. Зарубин, слушайте, это что-то новое. Свежая струя...
   Зарубин. О политике вы бы помолчали, Юлечка...
   Юлия. Не споткнусь, будьте покойны. (Марье Алексеевне). Спрашивайте. Мне нечего скрывать. Я принадлежу народу!.. Простите, ваше...
   Марья Алексеевна. Марья Алексеевна.
   Зарубин. Что? Чёрт! Странно...
   Марья Алексеевна. Вы уезжаете в Америку? Надолго? Зачем? Ваше отношение к американской жизни?
   Юлия. Что поделаешь, товарищ. Зовут. Нам, рабоче-крестьянским артистам, необходимо видеть завоевания кинотехники, чтобы... Но я так срослась душой с Советским Союзом, что... Я боюсь Америки... Это страна классовой несправедливости. (Заглядывает в блокнот). Вы записали?
   Марья Алексеевна. Вы, стало быть, едете туда с отвращением?
   Юлия, Я ненавижу американских миллиардеров! Я еду, чтобы сорвать с них маску... Зарубин. С таким интервью вы очень далеко не уедете, Юлечка.
   Юлия. Принесите нам кофе, ликеру, конфет...
   Зарубин (уходя, оглядывается на Марью Алексеевну). Странно...
   Марья Алексеевна (указывая вслед ему карандашом). Это ваш муж?
   Юлия. Да... кажется... Ну, конечно... На днях мы заезжали в это учреждение... (Щелкает пальцами). Он развелся, и мы женились.
   Марья Алексеевна. Он был женат?
   Юлия. Да... Неудачно... Она умерла... Что-то в этом роде... Он все собирается позвонить туда, на старую квартиру, узнать точно умерла ли она и, если умерла, когда похороны. В общем, какая-то страшная канитель.
   Марья Алексеевна. Действительно, канитель. Ваше отношение к современным формам брака?
   Юлия. Если женщина глупа и бездарна -- пускай родит детей, я ничего не имею против. Брак -- это неопрятно... Лучше короткая встреча. Как только мужчина начинает просить, чтобы ему пришили пуговицу, -- его нужно выкидывать вон... Итак, я -- против брака и,
   деторождения. Это можно записать.
   Зарубин (возвратившись с чашками кофе). Я бы просил не записывать этой фразы.
   Юлия. Не лезьте, Зарубин, идите в столовую.
   Марья Алексеевна (записывая, Зарубину). Товарищ Зарубин! Ваше мнение о том, что в просторечии называется изменой? Что это -- подлость, предательство? Редакция интересуется вашим мнением.
   Зарубин (решительно). Измена женщины должна рассматриваться как уголовное преступление.
   Марья Алексеевна. А измена мужчины?
   Зарубин. Это чаще всего -- трагедия.
   Юлия. Вы несете допотопную чушь, Зарубин. (Марье Алексеевне). Записывайте только мои слова... Итак... мы, женщины, сделавшие революцию...
   Зарубин. Вы сидели до двадцать первого года в Ялте.
   Юлия. Да, сидела, голубчик, и сочувствовала красному движению. Врангель несколько раз хотел меня расстрелять и на одном балу публично назвал большевичкой. (Марье Алексеевне). Мы, женщины, смеемся над этим словом... Подумаешь -- измена!.. А если я
   любопытна... Я страшно, страшно любопытна... Чего ради я должна корчить из себя добродетель?.. Вздор... вздор... вздор!..
   Зарубин (ударяет кулаком по столу). А я говорю, что при первой вашей измене задушу вас, как бешеную кошку!..
   Юлия (кидаясь к Марье Алексеевне). Не пишите, не пишите! (Зарубину). Убирайтесь к чёрту из этой комнаты!
   Мария Алексеевна. Кого вы считаете самой элегантной женщиной в Союзе?
   Юлия. Говорят, что это -- я.
   Зарубин (обидно захохотал). Разумеется, кто же еще.
   Юлия. Ах, это ваша жена была элегантна? Сама стирала белье.
   Зарубин. О моей жене помолчите!
   Юлия. А сам какие гнусности рассказывал, когда ползал около меня на коленках...
   Зарубин. Врешь...
   Юлия. Лгун!.. Трус!.. И предатель!
   Зарубин. Здесь присутствует третье лицо. Вы, может быть, сдержите ваши выражения.
   Марья Алексеевна. В редакции интересуются... В данном случае, -- что связывает мужчину и женщину, что заставляет их жить вместе? Это -- четвертый вопрос.
   Юлия. Что? Да -- так, -- я сейчас вам отвечу. Да так как-то... Постойте, не пишите... Он бывает забавен... Смешно рассказывает анекдоты. Когда с ним гуляешь, -- женщины оглядываются... Ну, красивая борода... Честное слово -- не знаю... Зарабатывает... У него положение...
   Зарубин. Вы получите пощечину, Юлечка.
   Юлия. Неужели?
   Марья Алексеевна (звонко рассмеялась). В самом деле, вас любопытно бы поколотить, Сергей Петрович...
   Зарубин. Попробуйте. (Оглядывает её).
   Марья Алексеевна. Шучу?
   Зарубин. Думаю.
   Марья Алексеевна. Поколочу... и больно...
   Зарубин. Не думаю.
   Марья Алексеевна (смеясь, шлепнула его ладонью). Хорошо? Еще?
   Зарубин. Это уж слишком! (Засопел, схватил её, она сильным движением вывернулась).
   Марья Алексеевна (быстро садится в кресло, раскрывает блокнот). Итак, вопрос пятый... О любви...
   Юлия (придя в себя). Товарищ журналистка!..
   Марья Алексеевна. Записывать?
   Юлия. Что за фамильярность с моим мужем?.. Вы что же -- с ним давно знакомы?
   Марья Алексеевна (усмехнулась в блокнот). Мы не раз встречались.
   Зарубин. Ничего не понимаю.
   Юлия. Врешь, ты знаешь эту женщину! Ты снес, когда тебе дали по морде.
   Зарубин (резко, Марье Алексеевне). Снимите вуаль!
   Марья Алексеевна (приподнимая вуаль). Не узнаете?
   Зарубин (дико всматриваясь). Невозможно... Это страшно... Я вас не знаю...
   Марья Алексеевна. А я вас знаю... до кончиков ногтей.
   Юлия. Я уж вижу -- эта наглая особа ведет себя здесь как у себя в кровати.
   Марья Алексеевна. Гражданочка, не выражайтесь!.. (Ударяет карандашом по блокноту). Мы еще не кончили интервью.
   Юлия. Какой вопрос? Скорее!
   Марья Алексеевна. О любви!
   Юлия. К чёрту любовь!.. Дальше. (С яростью). Любовь, -- это у разных румяных идиоток с развитыми формами... Дальше...
   Марья Алексеевна. Идеал женщины?..
   Юлия. Худа. На боках прощупываются кости. Спереди и сзади -- доска. Общие формы миноги. Сильная окраска лица. Цветное шелковое белье... Дальше?
   Марья Алексеевна. И -- все?
   Юлия. Для счастья хватит и этого.

Звонок.

   Юлия (Зарубину).
   Пойдите, отоприте, звонят.

Он не двигается.

   Хамство! (Уходит).
   Зарубин (Марье Алексеевне). Это непостижимо!.. И вы, и не вы... Зачем вы сюда пришли? Вы пришли издеваться... Каждое ваше слово как хлыст... Кто вам дал право заглядывать в мою совесть? Кто вы такая?
   Марья Алексеевна (пишет в блокнот). Не мешайте!.. (Перечитывая, вычеркивает). Очень, очень интересно... (Помусолила карандаш, задумалась, подняла глаза на Зарубина, брови ее поднялись). Кто я такая? Вы спрашиваете... (Начинает смеяться).
   Зарубин. Чему вы смеетесь?
   Марья Алексеевна. Я и не я... (Смеется).
   Зарубин (хватает ее за руку). Что это -- бред?.. Не понимаю... От вас, как от вина... кружится голова... Чего смеетесь?.. Перестаньте... Мы должны встретиться... Мне нужно вам много сказать... Вы всколыхнули во мне желания...
   Марья Алексеевна. Право, глядя на вас, можно до слез смеяться... Смеюсь потому, что когда-то вас любила...
   Зарубин. Любила?.. Меня?.. Вы?..
   Марья Алексеевна. А вы не замечали... Не знали... У меня была шапочка невидимка... До того доходило, -- даже, целовалась с вами... (Смеется).
   Зарубин. Когда? Где? Когда вы знали меня? Где мы встречались? Где-нибудь в ресторане? Я был пьян? Я рассеян, забывчив... Но как же я мог забыть вашу красоту! Вы безумно напоминаете мне... О, милая!.. О, дорогая!.. (Хватает ее руки, целует).
   Марья Алексеевна (молча освобождает руки, отталкивает его, отходит). И дико теперь: неужели любила вас!.. Дико и смешно... Ужасно...
   Зарубин. Нет, нет... вы и теперь любите. Я понимаю-- иначе бы вы не пришли сюда. Это глупейшее интервью -- предлог...
   Марья Алексеевна (резко). Нет, голубчик, пришла не за подаянием. Пришла я проверить себя... От неуверенности... Проверить свои силы... Вот зачем пришла... В редакции сама навязалась к Юлии Беспрозванной... Коленки тряслись, когда поднималась по вашей лестнице... Вот страшно-то было... Батюшки!.. А вдруг старое окажется сильнее меня! Опять разобьюсь о мостовую... (Засмеялась). А теперь вижу, что и ходить-то не стоило... Размахнулась по пустому месту...
   Зарубин. Подождите, не смейтесь... Я ненавижу эту женщину... Вот моя трагедия... Я связан с ней почти что преступлением... Я погибаю... С вами мы так не должны расстаться...
   Марья Алексеевна. Теперь я -- птица вольная. Теперь мне психологии на хвост не насыплешь... Отстрадала и -- в яму все прошлое вместе с вами... Провались оно в самую невозвратную пропасть...
   Зарубин. Молчите!..

Входят Юлия и Горвард.

   Горвард. Фу, чёрт, как я бегаю!.. Пленке тысяча верст!..
   Юлия. Ты голоден, Горвард? Тебе дадут гнилой дичи и трюфелей.
   Горвард. Не ломайся, Юлька, ты еще не в Америке. (Швыряет на диван папку и шляпу).
   Марья Алексеевна (Зарубину). Кто это?
   Зарубин. Режиссер Горвард.
   Марья Алексеевна. Мне он нужен.
   Горвард. Зарубин, здравствуй, старик. Ну, как, -- укладываете сундуки? А я, знаешь, до того бегаю, от меня лисицами стало пахнуть. (Кивает на Марью
   Алексеевну). Кто такая?
   Зарубин. Журналистка.
   Горвард, Хорошая баба, замечательная баба... Нет, -- ты понимаешь, ведь у нас жуткая катастрофа. Где Юлька? Скелет, иди-ка сюда...
   Юлия (появляется с тарелкой и рюмкой из-за портьеры). Ешь и рассказывай. Что у вас за катастрофа?
   Горвард. Все твои кадры к чёртовым свиньям выбросить вон! Вот тебе и тысяча верст пленки.
   Юлия. Какие кадры, Горвард?
   Горвард (запихивает в рот еду). Только сейчас была просмотровая комиссия, провернули твои кадры... Категорически забраковать!..
   Юлия. Что ты говоришь?!
   Горвард. Я сам гляжу... Отцы родные... кошмар!.. Перестаралась, Юличка. Америку на этот раз, не потрясешь. Гляди... (Вытаскивает из кармана пленки, раскрывает их под висячей лампой). Что это такое? Мрак и отчаяние... Это, видишь ли, ты обольщаешь
   белогвардейца... А что у тебя здесь?
   Юлия. Спина.
   Горвард. Спина? Это -- анатомический препарат. И ведь тебе спиной непременно в объектив надо лезть!
   Юлия. Я не понимаю. Элегантная худая спина...
   Горвард. Костлявая спина! Кошачий скелет!..
   Юлия. Странно... Худая.
   Горвард. А это что? Первый план... Глаза натерла луком... Слезы... Дешевка!.. Этого личика весь зал испугается. (Выхватывает из папки фотографию). Полюбуйся! Юлия Беспрозванная -- премированная красавица... Тебе здесь полтораста лет!.. Нос дудкой... Эмоция лимонной кислоты... Это -- материал для крематория. (Швырнул фотографию, отвернулся, ест).
   Юлия. Постой, Горвард... Я не понимаю... Ты шутишь? (Разглядывает фотографию). Это не морщины, а тени... Я, по крайней мере, здесь себе очень нравлюсь. Иначе не может быть, если женщина переживает на первом плане.
   Горвард. Убытку тридцать тысяч! И я тебя из картины выкидываю... (С фотографией к Зарубину). Нравится тебе?
   Зарубин. Нет, гнусно.
   Юлия. Ну, ты просто сволочь, Зарубин. Я очень расстроена. А как же теперь Америка?..
   Горвард. В Голливуде без тебя как-нибудь обойдутся. (Схватившись за волосы). Не хочу больше бесплотных баб, модных миног, скелетов, глистов... Испортить на тридцать тысяч пленки! Сколько ее ни снимай, единственное доступное выражение, что у нее болит живот! Мне нужна женщина! Не обсосок! Настоящая кровяная баба... Мировой типаж... Глаза нужны, чтоб в них и любовь и ненависть... (Останавливается перед
   Марьей Алексеевной, отступил, поднял два пальца к глазу). Ногу вперед... Ногу... ногу!..
   Марья Алексеевна. Зачем?
   Горвард. Не ваше дело!.. Модуль!.. У этой женщины модуль... Узкая щиколотка... Снимались?
   Марья Алексеевна. Нет.
   Горвард. Гм... Страдали в жизни?
   Марья Алексеевна. О, да! Этого было слишком много, с избытком.
   Горвард. Взгляните в три четверти... улыбнитесь... Гм... Рассердитесь... Быстро, быстро... Вот объектив... (Поднимает кулак). Гм... Не хотите? Завтра в одиннадцать я вас жду в ателье.
   Марья Алексеевна, Нет, я не приду.
   Горвард. Вы сумасшедшая?..
   Марья Алексеевна. Нисколько. (Смеется). Горвард. Зубы, зубы!.. А ноздри!.. Тысяча верст пленки!.. У вас мировой темперамент... Вы будете сниматься...
   Юлия. Горвард...
   Горвард. Немедленно контракт. Сколько вы получаете в газете? Я вам даю пятьдесят червонцев...
   Юлия. Горвард!..
   Марья Алексеевна. Стоит подумать, правда? (Смеется, поглядывая на Юлию). Сняться в картине вместо Юлии Беспрозванной!.. Ловко!
   Горвард. Перестаньте ломаться!.. Я сейчас вызову автомобиль, -- мчимся на фабрику. (Бежит к дверям).
   Юлия (хватает его в дверях). У этой женщины все зубы искусственные.
   Горвард. Вздор!
   Юлия. Наштукатуренная старая кляча.
   Горвард. Вздор, вздор!
   Юлия. У нее вся спина и ноги в угрях... Я тебе говорю, что это -- эстонская шпионка.
   Горвард. Не дыши на меня мятым паром, не плюйся! (Убегает).
   Юлия. Я сойду с ума! Горвард! (В ярости, Зарубину). Это ты во всем виноват! Предатель!
   Зарубин. Замолчи!
   Юлия (Марье Алексеевне). Похохатываете? Да вас вышвырнут, как падаль, при первой съемке из ателье.
   Марья Алексеевна (со смехом). Мне от души вас жалко, Юлия Беспрозванная. Я готова уступить вам мое первенство.
   Юлия. Беспризорная потаскушка, вот вы кто!
   Зарубин (подняв кулаки). Ваш визг омерзителен! Я не желаю иметь с вами ничего общего!.. Конец!
   Юлия (в дверях, оскалив зубки). Через пять минут вы уберетесь из моей квартиры со своим рваным чемоданчиком! (Скрылась).
   Зарубин (закрывая лицо руками). Как стыдно, как стыдно, как стыдно!..
   Голос Горварда. Марья Алексеевна, мотор подан!
   Марья Алексеевна (проходя мимо Зарубина, наклоняется к нему). Сережа, ты страдаешь? Бедный!..
   Зарубин (страшно вскрикивает, вскакивает). Ты? Жива? Это ты? Маша!
   Марья Алексеевна (в дверях). Прощай навсегда!.. (Со смехом исчезает).
   Зарубин. Маша! Не уходи!.. (Кидается за ней, падает на ковер).

Занавес.

Действие IV.

Киноателье. Несколько уголков. Один изображает деталь второй картины, -- фонарь, мусорный ящик, часть подъезда. Другой, -- еще не закончен. Плотники сколачивают леса, маляры красят. Криво висит надпись: "Фабрика молодости". При поднятии занавеса кинооператор устанавливает аппарат. Горвард в пальто и шляпе стоит на сцене, задрав голову, кричит вверх.

   Горвард. Я сказал, чтобы к одиннадцати все было готово... Что готово? Ни дьявола у вас не готово!.. Сволочи, волокитчики!.. Оштрафую, выгоню к свиньям собачьим!.. Жалуйтесь хоть в Совнарком... Что?.. А почему же никого нет? Через пять минут съемка. А у вас... Что?.. Марья Алексеевна здесь. Ага! А Юлия Беспрозванная? Едет... А этот мальчишка, как его, Гирькин? У него экзамен. Какой экзамен? По физике? Ну, а Прищемихин? Как так нет. Без него же я не могу... Курите там, дармоеды!.. Записку оставили... Ага... Позовите ко мне Зарубина. (Плотникам). Никуда не годится... Долой все, долой!.. Ломай к чертям! (Тыкает палкой в надпись). Я же русским языком говорил: "Фабрика молодости" -- буквы в глаза должны кидаться... Чтоб не буквы были, а плясали бы вприсядку... А эту вывеску в пивнушке повесить... Ломай ее к дьяволу!..

Входит Зарубин; вид у него потрепанный, борода взъерошена, глаза красные, голос хриповатый.

   Опять нализался!
   Зарубин. Во всяком случае, это не твое дело.
   Горвард (указывает палкой на строящуюся декорацию). Что это у тебя такое? Кафешантан? Пивнушка?
   Зарубин. Строим... Чего тебе еще нужно?
   Горвард. Разве такое было заданье? "Фабрика молодости", -- значит, -- сверхчеловеческие пропорции, дерзание, пафос... Через эти ворота должно пройти все человечество... А это, тьфу!.. Дверь в кабак.
   Зарубин. Найди другого художника... У меня болит голова. (Отходит).
   Горвард. Подожди... Ты мне еще нужен ...
   Зарубин. Я никому не нужен. Храмов молодости строить не умею...
   Горвард. Пойди в мой кабинет, прими нашатырного спирту, причеши бороду...
   Зарубин. Нет, я в твой кабинет не пойду -- там сидит Марья Алексеевна.

Горвард убегает за кулисы.

   С чистыми дамочками мне делать нечего...

Возвращается к строящейся декорации.

   Плотники, маляры, берите выше пропорции, не жалейте красок и дерева... Выше, выше, до самого неба... В эти ворота должна пройти Марья Алексеевна и за ней все человечество... А я, товарищи, не пойду... По эту сторону останусь, пивцо буду пить с моченым горохом... Меня туда не берут...
   Юлия (входит в манто и шляпке, увидела Зарубина, сделала презрительную гримасу). Где Горвард?
   Зарубин. Давненько не видались... Как поживаете, Юлечка? Вижу, у вас личико, к сожалению, несколько подержанное...
   Юлия. Убирайтесь к чёрту!.. Где Горвард? Для чего он меня вызывал?
   Зарубин. Хотя мы и расстались после сильного шторма, но все-таки надо бы поздороваться.
   Юлия. Вы -- грязный тип... Между нами -- ничего общего... (Указывает на декорации). Что это такое?
   Зарубин, А это, Юлечка, замечательная выдумка моей бывшей жены -- Марьи Алексеевны.
   Юлия. Какой фильм?
   Зарубин. Необыкновенный. Постановка без сценария. Сверхнатурализм... Называется: "Великое изобретение Прищемихина" или "Фабрика молодости".
   Юлия. Что за чушь!.. Кто героиня?
   Зарубин. Юлечка, вы недогадливы.
   Юлия. Опять Марья Зарубина? Возмутительно!.. Третий фильм с этой дилетанткой ..
   Зарубин. И оглушительный... Какие сборы!..
   Юлия. Вздор!.. Мне рассказывало одно лицо, что оно плюнуло и ушло с середины сеанса.
   Горвард (выскакивает из-за кулис). Здравствуй, всесоюзная красавица! (Целует Юлию). Сейчас будешь сниматься. Покажись-ка! Вечернее платье -- гениально! Манто, мех -- все в порядке...
   Юлия, Что это за необыкновенный фильм? Без сценария.
   Горвард. Гарантирую нечеловеческий успех... Задача фильма -- демонстрировать перед всем миром изобретение Прищемихина... Мы ничего не выдумываем... Факты... Факты!.. Факты!.. Просто, как понедельник: жизнь увядающей женщины, драма седых волос... Банально до ужаса... Жила была, любила мужа... Он -- все... Он один -- жизнь... Бац -- он увлекается стервозой... Жалкая попытка его вернуть... Попытка самоубийства... Точка. Здесь кончается мещанская драма... Старая жизнь ее не разрешает... И вот -- вмешивается человеческий гений? Прищемихин... И старый быт взрывается на воздух... Молодость
   возвращается... Ворота жизни... Вот эти... (Указывает на декорацию). Широко раскрыты перед ней... Победа молодости... Весна... Красота...
   Зарубин. И любовнички.
   Марья Алексеевна (появляется из-за кулисы). Любовники? Ну, нет! У этой женщины осталась от любви горькая оскомина.

Зарубин незаметно уходит за кулисы.

   Горвард. Позволь, позволь... Мы без любви никак не обойдемся... Надо ударно кончить фильм... Ну, летчик какой-нибудь подвернулся, дьявол такой... Бешеный поцелуй на аэроплане. А?
   Юлия. Если фильм бодрый, героиня, безусловно, должна кончить поцелуем в диафрагму. Это азбука.
   Марья Алексеевна. Не знаю... У нее слишком много иронии... Разве затем ей вернули молодость, чтобы снова отдать ее мужчине, мужу, любовнику?.. Глупо...
   Горвард. Как же тогда?.. Солнышко, понатужьтесь, придумайте оригинальный финал... Как-никак, вашу жизнь снимаем... Прекрасно!.. Она идет в общественную работу... Порываете личной жизнью... Идеология выпрямляется... Но ведь это не сценично! Под финал героиня с портфелем -- гроб!..
   Марья Алексеевна. Я знаю, как нужно кончить.
   Горвард. Ну-ка.
   Марья Алексеевна. Кому я отдам мои силы...
   Горвард. Кино! Я угадал?.. Кинозвезда... Замечательно!.. Едет в Голливуд!.. Мировая победа Совкино...
   Марья Алексеевна. Стоило огород городить, чтобы стать кинозвездой... Сегодня вы увидите мой финал.
   Юлия. Что ж, гражданка, вы сами пишете для себя сценарий?
   Марья Алексеевна. Да, своими боками... Каплями крови... У вас же был случай наблюдать несколько сцен...
   Юлия. Кого я должна изображать в этом произведении?
   Марья Алексеевна. Да самое себя.
   Юлия. Ни за что! Это -- наглость! Отказываюсь.
   Горвард. Что такое? Кто отказывается?
   Юлия. Ей мало, что она у меня перебила европейскую карьеру... Ей в грязь меня нужно втоптать!.. Не буду играть самое себя... (Плачет). Издевательство!..
   Горвард. Дисциплину -- знаешь?
   Юлия. Знаю...
   Горвард. Контракт -- читала?
   Юлия. Читала.
   Горвард. Иди гримироваться! Через пять минут начинаем съемку... Мы начнем с ночной сцены: попытка самоубийства героини. Где Гирькин? (Кричит наверх). Митька, почему типаж не на месте?

Юлия ушла.

   Марья Алексеевна. Горвард... Мы так и не выяснили, кто же играет моего мужа?
   Горвард. Я взял студиста... Попробую...
   МарьяАлексеевна. А вы не находите, что его мог бы играть типаж?
   Горвард. Какой типаж?
   Марья Алексеевна. Да сам Зарубин.
   Горвард. Что?.. Гениально!.. (Кричит). Зарубин?.. Он ни за что не согласится.
   Марья Алексеевна. Я поговорю с ним... Согласится. (Садится в кресло).
   Горвард (кричит наверх). Зарубина сюда моментально!
   Таня (входит). Гирькина здесь нет?
   Марья Алексеевна. Здравствуйте, Танечка. Ну что, был у вас спектакль?
   Таня. Конечно, был.
   Марья Алексеевна. Успешно?
   Таня. Конечно, успешно. У меня уже сто приглашений, -- одно в Москву, два в провинцию... Значит, Гирькин не приходил еще?
   Горвард. Куда он провалился!
   Таня У него последний экзамен... Бутербродов ему принесла... Не дашь, так и не поест Один кости да глаза остались... Я еще вернусь. (Уходит).
   Горвард (у декорации). Идите сюда!

Марья Алексеевна подходит.

   Начнем с того, как вы увидали нож.
   Марья Алексеевна. Ладно.
   Горвард. Схватила нож и переход -- сюда.
   Марья Алексеевна. Нет, кажется, я стояла у стены. Я до сих пор спиной помню холод камня.
   Горвард. А упадете здесь.
   Марья Алексеевна. Ладно.
   Зарубин (входит). Ну что еще?..
   Горвард. Золото мое, ты будешь играть мужа... Иди, гримируйся.
   Зарубин. Ты с ума сошел!
   Горвард. Героиня требует.
   Зарубин (оглядывается). Вы в самом деле сошли с ума... (Пятится). Смеетесь?.. Я не пьян, обратите внимание... Шутка неудачна...
   Марья Алексеевна. Мы не шутим.
   Горвард. Зубами должен схватиться за такую роль. Не роль -- пуля!
   Зарубин. Я не беседовал с вами после странного посещения под видом интервьюерши, но мне казалось, что ненависть ваша насыщена... Враги уже растоптаны...
   Марья Алексеевна. Вы неправильно меня поняли, Зарубин... Я просто думала, что ни один актер так искренно не сыграет роль... подлеца, как вы.
   Зарубин. Подлеца!.. (Захохотал). Браво!.. А я все искал этого словечка... Сижу, в пивнушке да думаю: "Да кто же я"?.. "Ну, думаю, -- гнусный отброс революции!.." Так ведь то -- в социальном разрезе... Абстрактно... А -- подлец... так метко и просто... (Намеревается уйти).
   Горвард. Да не ломайся ты, гадина . •. Хочешь аванс пять червонцев?
   Зарубин. За пятьдесят рублей -- стать тенью? Дешево человека цените... Мелькать на экране... Чтобы граждане Союзных республик тыкали пальцем: "Хо, хо... хи, хи... Вот он, каков подлец"... Сатаной нужно быть для этого...
   Марья Алексеевна (Зарубину). Зарубин... (Касается его рукой). Сергей Петрович...
   (Он сразу поджался, опустил глаза.) У вас же хватило мужества с увлечением играть эту роль в жизни... Когда от каждого вашего жеста я извивалась от муки.
   Зарубин (бормочет). Раскаиваюсь... Бешено раскаиваюсь...
   Марья Алексеевна (вспыхнув). Слушай, ты не вывертывайся! Я вижу, у тебя душа закатилась от страха... Уверен ведь, что еще люблю тебя... Иначе бы не кривлялся... как я перед тобой, Сергей, кривлялась в ту ночь с ножом.
   Зарубин. Не забыла?.. Помнишь?.. Задушить ребенка, глядя в глаза, ему -- человек не может этого сделать... А я -- сделал. Руку с ножом я тогда ведь не отвел... сознательно. Момент этот был -- сознательно. Это ведь я -- ножик подсунул... Васька Свищев нарочно
   его обронил... Сговорились...
   Марья Алексеевна. Врешь, Зарубин, врешь! От дьявольского самолюбия придумал... Дешево! Эх, ты!.. Не поможет. Вырвала тебя из сердца, как репей...
   Зарубин (коротко вздохнув). Ну, хорошо.
   Марья Алексеевна. Я требую, понял?.. Требую, чтобы ты снова прогулялся по нашему прошлому.
   Зарубин. Для чего это нужно?
   Марья Алексеевна. Нужно это не мне... а тому, кому я отдаю всю жизнь... Беспомощному, одинокому, старому и гениальному... А тебе -- мстить, успокойся, -- нет охоты... (Идет к кулисам).
   Горвард (Зарубину). Гримируйся третьим номером... Костюм найдешь в уборной, -- бороду насандаль, чтобы молотком торчала, -- нагло. Иди.
   Марья Алексеевна. На тебе был тогда синий галстучек с искорками, помнишь, мой подарок?
   Зарубин. Изорвался, выброшен. (Уходит).
   Горвард (шибко трет руки). Будет хороший фильм! Тысяча верст пленки...
   Марья Алексеевна. Когда была старая -- много со мной не говорил. Сидела в щели, как таракан, обиженно поводила усами... А теперь нашлись слова... До скончания века этот человек будет таскаться за мной окаянной тенью прошлого... Будь проклята такая любовь!..
   Гирькин (входит). Татьяна здесь меня не дожидалась? Здравствуйте, Марья Алексеевна, сдал экзамен... Доволен я в высшей степени... Тут что делать-то нужно?
   Марья Алексеевна. Спросите у режиссера, Гирькин. (Уходит).
   Горвард. Гирькин?
   Гирькин. Он самый.
   Горвард. Повернитесь в профиль... Так... Спиной! Так... Прыжок!
   Гирькин. Если потребуется, -- на руках могу ходить.
   Горвард. Превосходно!.. Покажите зубы... Первоклассно!
   Гирькин. А что?.. Зубы могу почистить... Татьяна мне щетку подарила... Обещался, экзамен сдам, -- вычищу...
   Горвард. Грима не нужно. Играйте самого себя.
   Гирькин. Неудобно, товарищ режиссер. Мне хоть бы помыться, причесаться... Гребенку Татьяна подарила -- спёрли...
   Горвард. До окончания съемки -- ни мыться ни причесываться!.. Вы -- типаж! Прыгайте на ящик...
   Гирькин. Есть! (Прыгнул на мусорный ящик, сел). Сегодня физику сдавал... Покуда шел, вот страху набрался... Ужасы! Прихожу. И физика эта у меня в голове колесом гудит. Подхожу, значит, к столу. Мне вопрос... Я говорю: "Виноват, я навоз могу есть. Этот вопрос для меня пустой". И как начал чесать, у профессора очки вспотели.
   Юлия (входит). Я готова.
   Горвард (осматривает её). Гениально! Теперь -- слушай. Три часа ночи... Ты вместе с любовником была на пьянке.
   Юлия. Предположим.
   Горвард. Ты пила... Ты танцевала... Ты вся полна нездоровой чувственности... Поняла?
   Юлия. Предположим.
   Горвард. Увидела соперницу, и пошла, пошла, -- сюда. Стала.
   Юлия. Три четверти в аппарат?
   Горвард. Опять норовишь спиной. Мне твой глаз нужен... Один глаз... Черную страшную впадину с металлическим зрачком... Страшная гримаса нэпа... Такой, понимаешь, космический сифилис?..
   Юлия (щелкнув пальцем). Поняла. Вот так?
   Горвард. Гениально!
   Зарубин (входит одетый, причесан, нагримирован). Вот что-то в роде этого...
   Горвард. Ну, вот то, что мне нужно... Кот!.. Ну, кот!
   Юлия. Красив, нечего сказать!
   Зарубин. Итак, Юлечка, повторим счастливую минуту.
   Юлия. Без пошлостей. Мы -- на работе.
   Горвард (Зарубину). Ты пил... Танцевал с женщиной... Ты весь полон нездоровой чувственности... Выходишь на подъезд... Обнял ее... Весь такой, понимаешь, кобелище? Зарубин. А... понял.
   Гирькин (на ящике). Я помню... Глазами он завертел... И бородой ей по щеке, по щеке так и машет... Она от него... он за ней...
   Горвард. Кто здесь режиссер, я спрашиваю?
   Гирькин. Я же за правду стою, товарищ...
   Марья Алексеевна (входит, одетая в платье из второй картины, загримирована, напудрены волосы). Так, хорошо?
   Горвард. Чёрт знает, что такое!
   Марья Алексеевна. Теперь вам, Зарубин, не трудно будет повторить некоторые сцены.
   Зарубин (мрачно). Постараюсь.
   Горвард. На места! Оператор, приготовьтесь!.. (Схватывает мегафон, отбегает). Марья Алексеевна, вы увидели нож... Мелькнула мысль убить... Шире глаза... Страшнее... Переживайте... (Оператору). Готово, съемка. (Началась съемка). Пошла... Пошла... Берет... скорее... Стиснула... Встала... Повернулась... Кошмарнее лицо... (Топает ногой). Ну же!.. Мучительнее, мучительнее... Так... Диафрагма... Готово. (Опустил мегафон). Первый план!

Марья Алексеевна переходит к аппарату.

   Растреплите волосы... Нож... Показывайте нож... Съемка!.. Переживайте в аппарат... Энергичнее... Слезу, да слезу же, чёрт!.. Не моргать!.. Спасибо. Гениально!
   Гирькин. Механика!
   Марья Алексеевна. Ну, уж в последний раз плачу...
   Юлия (Зарубину). Кривляется, как не знаю что!
   Зарубин. Это -- страшно... Я сейчас уйду.
   Горвард. Сцена: Гирькин учится на мусорном ящике... (Гирькину). Мусольте карандаш...
   Гирькин. Он чернильный, товарищ режиссер...
   Горвард. Глаза кверху... Устал... Голоден... Решает задачу... Больше истощения...
   Гирькин (морщится). Некто внес в банк тридцать одну тысячу...

Входит Таня.

   Танька, экзамен сдал! У профессора очки вспотели.
   Горвард. Молчать! Вы мне испортили пленку!.. (Оператору). Стоп! (Гирькину). Слезайте! Будем переснимать. (Бежит к декорации). Теперь сцена втроем...
   Гирькин (идет к Тане). Со вчерашнего дня не видал тебя, Таня...
   Таня. Поступил? А куда?
   Гирькин. Думаю все-таки на физико-математический.
   Таня. Да ведь трудно тебе как будет...
   Гирькин. Понимаешь, -- навоз буду есть...
   Таня. А ты где же сегодня ночевал?
   Гирькин. На Китайгородской стене. В щели. С одним беспризорным попом. Вот подружились... Стихи читали.
   Таня. Голодный? На, что ли. (Дает ему бутерброд).
   Гирькин. Спасибо, Таня... (Пихает в рот). Кончим съемку, поедем на Воробьевы горы. Хорошо?
   Таня. Ну, хорошо.
   Горвард. Съемка! (В мегафон Марье Алексеевне). Плотнее к стенке... Больше злости... Раненое животное. Кошка с перебитым задом... Муж и любовница пошли...

Марья Алексеевна у стены. Зарубин и Юлия входят. Съемка. Они вкратце повторяют сцену из второго акта. Подают реплики, не соответствующие их жестам.

   Юлия. Она пусть расшибается, а я буду элегантна... Слышишь, Горвард?
   Горвард. Наплевать! Целуются... Сладострастнее.
   Зарубин. Уволь, пожалуйста, меня... Кончи эту пытку...
   Горвард. Молчи... молчи...
   Марья Алексеевна. Действительно, почувствуешь к себе отвращение на всю жизнь, как вспомнишь.
   Горвард. Испугались... Юлия -- переход!.. Зарубин -- подлее... гаже...
   Марья Алексеевна. Пусть хоть что-нибудь у него человеческое останется... Так уж слишком глупо...
   Горвард. Ссора...
   Марья Алексеевна. Забыла... Что-то я ей очень обидное сказала тогда...
   Юлия. Не знаю, кто кому сказал обиднее.
   Горвард. Диафрагма!.. Первый план... (Тащит Юлию и Марью Алексеевну к аппарату). Два лица близко... Бешеный взгляд...

Они приближаются вплотную друг к другу. Съемка.

   Ругайтесь...
   Юлия. С наслаждением выдрала бы вам глаза!..
   Марья Алексеевна. А у меня к вам даже доброе чувство, Юлечка!..
   Юлия. Лжёте!
   Горвард. Диафрагма...

Обе женщины отходят.

   Марья Алексеевна. Честное слово... (Поцеловала Юлию).
   Юлия (всхлипнула). Иудин поцелуй... (Идет и садится в кулисах).
   Зарубин (тихо, но исступленно). Маша, Маша!.. Я больше не могу!.. Сжалься... погибаю!..
   Марья Алексеевна. Многого ты просишь, Сергей... Сжалиться...
   Зарубин. Да! Да!
   Марья Алексеевна. Лучше бы эти десять лет в безумии, в разврате себя каком-нибудь расточила... И то было бы умнее... Многим по капельке крови, чем всю себя -- одному, и так напрасно...
   Горвард. Съемка!
   Марья Алексеевна. Иди на место.
   Призент (вбегает). Прищемихина здесь нет?
   Горвард. Куда лезете? Что вам нужно?
   Призент. Я за ним бегаю по всему городу. Старик спятил: омолодил кота и таскает его за собой на веревке. У него все имущество описал фининспектор. Здравствуйте, Марья. Алексеевна. Поздравьте меня, дело с жевательной резинкой провалилось. Кощеев передал проект в комиссию. Начали писать бумаги и будут писать еще сто лет. Я предлагаю замечательный проект: смешанное акционерное общество для эксплуатации в мировом масштабе Прищемихина.
   Горвард. Вас сейчас выведут вон.
   Призент. Хорошо. Я обожду. (Идет и садится в кулисе).
   Горвард. Здесь -- сумасшедший дом. Зарубин, как ты сидишь? Покажи лицо...
   Зарубин. Вы все-таки требуете, чтобы я играл? Хорошо, я буду играть до конца.

Съемка. Проходят Гирькин и Таня.

   Таня. Ну, что ты говоришь?
   Гирькин. Очень просто. Мест мало, могут и не принять...
   Таня. Что ж ты будешь делать? Ну, нет! Этого я не допущу. Если тебя в вуз не примут, я напишу Калинину.
   Гирькин. Правильно! Молодец, Татьяна! И пиши ему: " Так, -- мол, -- и так... Гирькин... Побольше, мол, таких в СССР... Собираюсь, -- мол, -- за него замуж... Он, между прочим, сдал в три вуза"...
   Таня. То есть как так -- замуж?
   Гирькин. Ну, к слову сказал.
   Таня. Смотри, очень боек.
   Гирькин. А ты еще подерись.
   Таня. Дурак!..
   Гирькин. Неправда, я -- умный. Я все вижу.
   Таня. Что ты видишь? Ну?
   Гирькин (ухмыльнулся). Гы...
   Таня. По щекам хочешь?
   Гирькин. Хочу.
   Горвард. Куда, куда пошли?
   Гирькин. А мы -- на Воробьевы горы.
   Горвард. Оштрафую.
   Гирькин. Ладно, мы подождем... (Идут в кулису). А ты, -- вот к чему... Что ты уж теперь -- не амазонка? Это ты оставила?
   Таня. Ты это видишь? (Уходит).

Оператор крутит аппарат. Марья Алексеевна с ножом.

   Марья Алексеевна, Ты довел меня до исступления. Я ослепла, ударила. Хотелось, чтоб лицо твое валилось кровью. Понял?.. Схватишь меня за кисть руки... Я сразу уроню нож... Так вот тебе за всю мою жизнь... (Ударяет).

Зарубин выхватывает нож. Отскакивает.

   Зарубин. Это -- тот самый нож! (Дико захохотал).
   Горвард. Гениально!
   Зарубин. Оператор, верти, верти, дурак! Наполняй космос бессмысленными тенями. Перед тобой редкий случай. Получишь превосходный финал для фильма.
   Марья Алексеевна. Это совсем не то.
   Горвард. В аппарат! Всем лицом! Наддай, Сережа!
   Зарубин. Хотели, чтобы я стал тенью? Примите, Марья Алексеевна, в счет моего долга. Я вам дарю мою тень. (Полоснул себя ножом по горлу).
   Горвард. Доктора!
   Марья Алексеевна. Нож бутафорский.
   Зарубин (швыряет нож). Бутафорский, мерзавцы!
   Марья Алексеевна. Придется заменить тебя хорошим актером, Сергей Петрович.

Появляется Прищемихин в крылатке и мягкой шляпе. На веревке ведет кота.

   Прищемихин. Я получил повестку. В чем собственно дело?
   Марья Алексеевна. Иван Демьянович, милый...
   Прищемихин. Здравствуй, мое солнце.
   Призент (бросается из-за кулисы к Прищемихину). Я беру вас под свое покровительство. Плачу весь долг фининспектору. Я вхожу напополам в ваше предприятие. Я вас капитализирую. Я везу вас в Америку. Согласны?
   Прищемихин. Осторожно, вы топчете мою кошку.
   Призент. Серьезно подумайте. Это вагоны денег.
   Прищемихин. Вы изложили свою мысль. Я ее понял. Но меня интересуют только научные, но не финансовые проблемы.
   Призент. Сумасшедший человек!
   Прищемихин. Вы правы, так думают многие.
   Горвард. Иван Демьянович! Мы снимаем фильм... Выдумка Марьи Алексеевны... В общедоступной форме мы покажем ваше изобретение всему человечеству.
   Прищемихин. Вы правы, человечеству нужно помолодеть.
   Горвард. Весь гонорар Марьи Алексеевны, весь ваш гонорар, который выразится в очень солидной сумме, пойдет на оборудование лаборатории.
   Прищемихин. Это хорошо.
   Горвард. Тогда вы сможете демонстрировать открытие правительству, и оно поставит ваше дело в мировом масштабе.
   Прищемихин. Да. Это очень хорошо. Но я стар, я одинок... Боюсь, что этот кот, которого я омолодил третьего дня, -- мой последний опыт. Я привязал его на веревку, чтобы от меня не убежало последнее живое существо. Нужно, чтобы я мое знание и мое искусство передал молодому и сильному человеку... Где я найду его?
   Марья Алексеевна. Иван Демьянович...
   Прищемихин. Что, моя ненаглядная?
   Марья Алексеевна. Я отдам вам все мои силы... Я буду вашим помощником, другом, дочерью... Вы вернули мне молодость... Возьмите ее для великого дела...
   Прищемихин (засопел, подошел, поцеловал в голову). Дитя мое, солнце мое, молодость моя! Я сделаю твою жизнь счастливой. Я найду человека, достойного твоей красоты.
   Горвард (оператору). Верти, верти, верти...
   Зарубин (кидается к Прищемихину). Иван Демьянович, погибаю... Спасите... Омолодите меня!..
   Прищемихин. Не знаю, -- поможет ли в этом случае моё искусство. Да и нужно ли? А? Вы думали об этом?

Занавес.

В порядке беседы.

   Смеются, хохочут, катаются, взявшись за бока, стонут в изнеможении... А что такое смех?
   Дыхание, работа кишок, сердца и прочее и прочее, это все нужно. А без смеха человек смело может прожить, -- ни разу до гробовой доски не улыбнувшись. Есть такие филины.
   
   "Смех есть судорожное сокращение лицевых мускулов, сопровождающееся отрывистыми звуками, средними между собачьим лаем и рыданием", -- так описывает это явление медицинский учебник.
   Посмотрите на любого зрителя в театре. Вот он пришел, озабоченный и морщинистый после дневной усталости. У него такое выражение, что хочется утешить: "Ничего, голубчик, еще поживем". Вот он, утомленно сложив руки на коленях, начинает следить за происшествиями пьесы. Его лицо выражает внимание и некоторую настороженность: а вдруг его обманут? Умоляю авторов, -- будьте человеколюбивы, перед вами доверившийся вам усталый человек, дайте ему то, что он хочет, не обманывайте его.
   И вдруг... Человек, точно его схватили под микитки, рявкнул по-собачьи: " Гав", -- нечто вроде судороги потрясло его тело. Это -- на сцене отпустили шуточку. Ему забавно, он доволен, он смеется. Он забыл усталость, он молод, он превосходно себя чувствует... Он оглядывается на соседей, -- принимают ли они участие в веселье... Он страшно добр в эту минуту. Мгновенно он превращается в оптимиста. Изменился (мгновенно после " гав") весь состав солей в его теле, повысилась сердечная деятельность. Повышенной частоты магнитные волны приводят в гармонический порядок мириады клеточек его тела. Черт возьми, он молод, его глаза сверкают юмором, он -- прекраснейший, ценнейший человек среди прекраснейших, ценнейших людей...
   
   Вот что такое смех.
   
   Смех -- огромная социальная сила. Смех -- это человеколюбие. Смех -- это милосердие, потому что он делает легким наш путь к могиле. За смехом каждый вечер, сквозь туман и дождь, тащатся тысячи, сотни тысяч, платя трудовые гроши. Вот что такое смех. Два войска уничтожают друг друга. Попробуйте устроить так, чтобы они засмеялись, -- и оружие выпадет из рук, и братанье покажется им вернейшим из действий.
   
   Комедия, как форма театрального представления, есть организация того радостного, оптимистического, молодящего состояния зрительного зала, который сопровождается смехом. Комедия -- понятие не столь определенное, как трагедия, драма, мелодрама. От вздорного водевиля до трагикомического "Ревизора" -- всё комедия. Общий признак -- смех. Орудие комедии -- смех. Цель, я уже сказал, -- поднятие жизненной энергии в зрительном зале.
   
   Здесь для меня очевиден дискуссионный момент. Широко распространено, особенно в наше время, понятие комедии, как беспощадной сатиры на современность, обличение ее темных сторон. (Пример такой аналитической сатиры -- прекраснейшая комедия "Продавцы славы", к сожалению, переведенная для русской сцены очень дурным языком.)
   
   Не спорю: это одна из важных задач. Но не значит, что этим все исчерпано, и если этой задачи не усматривается, то комедия уж не комедия, а черт знает что.
   
   Можно представить себе лирическую комедию, просто утверждающую радость бытия. Это социально большая тема. Можно представить комедию просто, как изогнутое зеркало, в которое -- глядись и выискивай со смехом свои и чужие гримасы, свою и чужую глупость, пошлость. Так же полезнейшее предприятие такая комедия. Можно представить комедию смешанного типа, где умещается и сатира, и лирика, и беззлобное отображение гримас жизни, и утверждение добрых ее сторон.
   
   Искусство не знает раз навсегда установленных рамок. Оно вечно течет и изменяется, с каждым случаем оно дает новые и новые формы. И не прав тот критик, который подойдет к нему с железным каркасом, куда постарается уместить творение искусства, -- влезло -- значит -- хорошо, не влезло -- долой такое творение.
   
   Искусство, как жизнь, -- сложно, многоголосо, всегда с каплей противоречивости, и, как у жизни, у него всегда руки закинуты вперед, в туман грядущего. Трудная задача быть хорошим критиком.
   
   Такою смешанного типа комедией является моя последняя пьеса "Фабрика молодости". Разумеется, ее отчаянно ругает критика. Почему? Да потому, что она не влезает ни в один каркас. В ней и фантастика, и сатира на мещанский брак, и горькая лирика любви, и утверждение красоты молодости.
   
   Это совсем не означает, что в пьесе нет твердого стержня, того окончательного ясного вывода, который унесет зритель из театра. К сожалению, в театре б. Корш, где идет сейчас "Фабрика молодости", театр увлекся смешной стороной комедии и не протянул с достаточной ясностью эту нить печальной жизни, страдания возвращенной молодости и найденной радости главного персонажа комедии. Вот почему я принужден сказать два слова об основной нити пьесы.
   
   Это увядшая женщина. Всю себя она отдала слепой и узкой любви к мужу. И он вышвырнул ее, как сношенное белье. Ее страдания никому не нужны, ее попытка самоубийства жалка, как писк раздавленного мышонка. Ее жизнь была в отмирающих формах любовных отношений: женщина, маниакально приносящая всю себя одному человечку, добровольно ушедшая в это рабство, всегда рискует темным и безысходным отчаянием...
   
   Наступает фантастический момент в пьесе: ей возвращают молодость и красоту. Может быть, через двадцать пять лет так и будут омолаживать безо всякой фантастики. Не в этом дело. Женщина в 40 лет, несомненно, молода, стары лишь ее заношенные одежды старого быта.
   
   Она сбрасывает их. Да здравствует молодость, солнце над великолепной землей, свобода, крылья радости! -- перед ней весь мир, лишь протяни руки.
   
   Теперь она видит всю чудовищную духоту своей старой жизни. Земля вечно молода, жизнь -- вечно молода. Тогда она идет и разрушает все то старое и гнусное, что делало ее старухой, она сжигает свои сношенные одежды. И она отказывается от любви, потому что знает ей цену, всю ее горькую иронию.
   
   Жизнь развертывает перед ней перспективу иных волнений, иных устремлений. Она стоит в воротах молодости. Ее первый шаг к тому человеку, кто вернул ей молодость, к вечно возрождающей силе человеческого гения. Это чудак ученый, трагикомический персонаж. В обывательской, мещанской обстановочке гений всегда невероятен, конечно, это чудак, едва не полоумный. Такова фигура изобретателя Прищемихина.
   
   В комедии есть и вторая пара -- юноша и девушка. Это зелень жизни, молодость на молодой земле, два еще голых человека. Они живут среди мещанства, не замечая его, потому что оно для них призрачно, как призрачны и страдания героини.
   
   Центр комедии -- это последний акт в киноателье. Здесь перед объективом киноаппарата повторяется сцена самоубийства героини, и объектив вскрывает весь жалкий вздор того, что как будто казалось и значительным и трагичным. И даже нож, которым прежде ранит себя героиня, оказывается в руках ее мужа бутафорским.
   
   Торжество молодости, вечное обновление жизни, человеческий гений, творящий молодость, -- вот смысл комедии.
   
   1927 г.

Комментарии:

   Впервые -- журн. "Рабочий и театр", 1928, No 6, 5 февраля. С. 8 - 9.
   
   В статье своеобразно сочетаются размышления о природе комического и автокомментарий к собственной пьесе, поставленной в декабре 1927 года в Московском драматическом театре (б. Корша).
   
   " Продавцы славы" -- комедия Нивуа П. и Паньоля М., шедшая в 1925 -- 1926 гг. в ряде театров.

Источник текста:

   Толстой А. Н., "Фабрика молодости", Париж, 1928 г. 64 стр.
   Толстой А. Н., "Собрание сочинений в 15-и томах". Том 13. М.-Л., Гос. изд., 1929 г. С. 365 - 440.
   Толстой А. Н., "Собрание сочинений в 15-и томах". Том 13. М., "Недра", 1930 г. С. 128 - 203.
   Толстой А. Н., "Собрание сочинений в 10-и томах". Том 10. М., Гос. изд., 1961 г. С. 123 - 126.
   Толстой А. Н., "Отечество", М., " Современник", 1976 г. С. 321 - 324.
   Толстой А. Н., " Собрание сочинений в 10-и томах". Том 10. М., " Художественная литература", 1986 г. С. 135 - 138.
   
   
   
   

 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru